Клиффорд Саймак. Там, где обитает зло


--------------------
Клиффорд Саймак. Там, где обитает зло
перевод с англ. - А. Иорданский.
Clifford D. Simak. Where The Evil Dwells
__________________________________________
Файл из коллекции Колесникова и Криворучко
--------------------

                            пер. А.Иорданский


                                       Кому же еще, как не Огюсту Дерлету,
                                                               посвящается

                                 Глава 1.
     Возвращаясь домой с утренней охоты, Харкорт увидел  дракона.  Похожий
на грязную кухонную тряпку, дракон летел над рекой вниз  по  течению,  изо
всех сил вытянув вперед змеиную шею, за которой тащилась в воздухе тяжелая
туша с болтающимся позади длинным гибким хвостом.
     Харкорт показал на дракона Шишковатому, который ехал  рядом,  ведя  в
поводу третьего коня, нагруженного сегодняшней добычей - кабаном и оленем.
     - Первый дракон в этом году, - заметил Харкорт.
     - Теперь они  редко  попадаются,  -  сказал  Шишковатый.  -  Мало  их
осталось.
     Он прав, подумал Харкорт. На нашей стороне реки их осталось  немного.
Почти все за последние годы перебрались на север. Там они, говорят, служат
Нечисти  -  следят  за  передвижениями  варваров,  голодные  орды  которых
наседают на окраины Брошенных Земель.
     - Совсем рядом,  чуть  выше  по  реке,  у  них  когда-то  было  целое
гнездилище, - сказал Харкорт. - Может быть, сколько-то еще там живет.
     Шишковатый усмехнулся:
     - Это там вы с Хью как-то попробовали поймать дракона?
     - Он был совсем еще птенец, - сказал Харкорт.
     - Птенец или взрослый, неважно, - сказал Шишковатый.  -  С  драконами
всегда шутки плохи. Вы, наверное, и сами в этом убедились. Интересно,  где
сейчас Хью?
     - Толком не знаю, - ответил  Харкорт  -  Может  быть,  Гай  знает.  В
последний раз я  слышал,  что  он  где-то  в  дебрях  Македонии,  заведует
торговой факторией. Давай оставим оленя в аббатстве у Гая - нам  хватит  и
кабана. Этим бестолковым  монахам  редко  доводится  как  следует  поесть.
Сам-то Гай - дело другое. По-моему, он и в замок так часто наведывается не
столько ради общества, сколько для того, чтобы посидеть у нас за столом. Я
спрошу его, что слышно про Хью.
     - Аббат Гай, конечно, изрядный болтун, - заметил Шишковатый, - но мне
он нравится.
     - Он мой старый бесценный друг, - сказал  Харкорт.  -  Не  помню  уж,
сколько раз он выручал нас с Хью из разных переделок, в которые  мы  вечно
попадали. Я тогда думал - это потому, что он старший брат Хью,  но  теперь
знаю: вляпайся я в какую-нибудь историю один, он бы и меня выручил.
     Они выехали из леса на пашню,  покрытую  густой  зеленью  всходов,  и
продолжали свой путь по узкой наезженной колее, разделявшей два  поля.  Из
зеленей вспорхнул жаворонок и стрелой взмыл в небо. Над полями  разнеслась
его звонкая трель.
     Впереди, еще довольно далеко, показались  две  круглые  башни  замка.
Замок, конечно, не ахти  какой,  подумал  Харкорт.  Не  то  что  роскошные
дворцы, какие несколькими столетиями раньше строили себе богатые лорды. Но
для него это родной дом, а чем еще должен быть замок? Он выстоял семь  лет
назад, когда из-за реки нахлынули  несметные  полчища  Нечисти.  Разграбив
аббатство, они три дня и три ночи держали замок в осаде. Но это им  дорого
обошлось, и в конце концов они  вновь  отступили  за  реку,  на  Брошенные
Земли. Харкорт был  тогда  еще  юнцом,  но  хорошо  запомнил,  как  бились
защитники замка на его стенах и какими  торжествующими  криками  провожали
Нечисть когда та сняла осаду.
     Справа,  у  верховьев  оврага,  спускавшегося  к  реке,   возвышались
стройные шпили аббатства. Больше ничего  за  пригорком  видно  не  было  -
только эти шпили высоко поднимались над макушками  густого  леса,  который
покрывал холмы вдоль реки.
     - Твой дед говорил вчера: что то давно не появлялся твой дядя  Рауль,
- сказал Шишковатый. - Похоже, он уже и не надеется  больше  его  увидеть.
Слишком долго его нет на этот раз.  Нелегко  приходится  старику  с  таким
неугомонным сыном. Он о нем очень беспокоится.
     - Знаю, - ответил Харкорт. -  Дядя  Рауль  уехал  почти  сразу  после
набега.
     - Я сказал твоему деду, что Рауль еще  вернется.  В  один  прекрасный
день возьмет и появится на пороге. Только сам я но очень-то в этом уверен.
     - Мало в чем  можно  быть  уверенным  на  этом  свете,  -  согласился
Харкорт.
     Глядя издали на парные шпили аббатства, такие стройные  и  воздушные,
можно было  предположить,  что  они  венчают  грандиозное,  величественное
сооружение. Однако вблизи все выглядело  совсем  иначе.  Шпили  оставались
столь же хрупкими и изящными, но здание, над которым они возвышались, хоть
и добротно построенное, несло на  себе  следы  времени  и  плохого  ухода.
Копоть от костров, зеленая ржавчина от медных кровель, грязные  потеки  от
опавших листьев, скопившихся в  сотнях  укромных  уголков,  которые  никто
никогда не чистил,  разукрасили  каменную  кладку  неопрятными  пятнами  и
полосами, да и сами камни кое-где потрескались от мороза и солнца. Повсюду
сквозила ветхость. Во дворе куры с кудахтаньем разгребали мусор. Среди них
с важностью расхаживал тощий павлин, время от времени распуская  хвост,  в
котором  не  хватало  половины  перьев.  Тут  же,  переваливаясь,  бродили
добродушные утки, за ними с шипением гонялись гуси.  Поросенок,  энергично
крутя хвостиком, изо всех сил пытался подрыть куст бурьяна.
     Появление Харкорта и Шишковатого вызвало большую  суматоху.  Отовсюду
выбежало множество  монахов,  которые  кинулись  навстречу.  Один  из  них
схватил под уздцы  коня,  на  котором  ехал  Харкорт,  другой  подбежал  к
Шишковатому.
     - Не надо, - сказал тот. - Я не  остаюсь.  Только  заброшу  оленя  на
кухню и поеду в замок. Этот кабан - нам на ужин, а его еще нужно зажарить.
     Монах, державший коня Харкорта, сказал:
     - Ну хоть горсть овса и немного воды для твоего коня?
     - Ладно, - согласился Харкорт. - Спасибо за любезность,
     Он спешился, и монах повел коня за собой. Из-за угла к  ним  поспешно
направлялся аббат Гай, крупный мужчина, на голову выше  остальных.  Черная
борода, покрывавшая все его лицо,  оттеняла  наголо  выбритую  тонзуру  на
макушке. Ясные, сверкающие голубые глаза выглядывали из  густых  зарослей,
как из засады. Сутана его была подвернута кверху, и из-под  нее  виднелись
босые ноги. Харкорт заметил, что ноги  грязные,  хотя  и  не  мог  понять,
почему обратил на это внимание: мало кому, даже из  священников,  по  душе
вода и мыло.
     - Рад тебя видеть, Чарлз! - крикнул аббат.
     Харкорт пожал ему руку.
     - Аббат, ты к нам не заглядывал уже целую неделю. Ты же знаешь, замок
всегда к твоим услугам, когда бы ты ни пришел.
     - Заботы, - ответил аббат гулким басом. - Вечные заботы. То одно,  то
другое, и больше ни на  что  времени  не  остается.  Постоянно  приходится
растолковывать моим дурням, что они должны делать, - и не только что, но и
как, а иногда даже зачем. Если они за что-то возьмутся, то сделают, однако
сначала надо им все растолковать. Не могут, чтобы кто-то не  водил  их  за
ручку и не утирал им нос. Все они такие.
     Монахи, стоявшие вокруг, только добродушно усмехались.
     - Ну, пошли, сказал аббат. - Найдем какой-нибудь уютный  уголок,  где
можно посидеть и рассказать друг другу парочку неприличных историй,  чтобы
всякие оболтусы не пялились на нас и не подвергали  опасности  свои  души,
слушая наши греховные разговоры.  И  не  отлынивали  от  дел,  которые  им
поручены. Я вижу, вы привезли оленины?
     - В замке кончилось свежее мясо, а у меня выдалось свободное утро.
     -  Да,  понимаю.  Прекрасно  понимаю.  Солонина  и  копченые  окорока
приедаются быстро. У нас тут есть свежая зелень с огорода, мы вам дадим.
     Он  потянул  Харкорта  за  руку,  и  они,  обогнув  угол   аббатства,
направились к крохотному домику. Там их ждала  тесная  комнатка  аббата  с
выцветшими, рваными гобеленами на стенах.
     - Вот сюда, в это кресло. Оно тут специально для старых друзей. Ну  и
для почетных гостей, только у нас таких не было уже много лет.  Мы  живем,
Чарлз,  в  захолустном  уголке  Империи.  Никто  здесь  не  бывает,   даже
мимоходом.
     Он принялся шарить в шкафу.
     - Тут у меня припасена специальная бутылочка, - сказал он. - Я  точно
помню, что спрятал ее сюда. Что-то не вижу, где она.
     В конце концов поиски увенчались успехом, и он вернулся с бутылкой  и
двумя бокалами. Один он  протянул  Харкорту  и  уселся  в  другое  кресло,
вытянув ноги и пытаясь вытащить пробку.
     - Хорошо у вас хлеба взошли, - сказал Харкорт. - Мы только что  ехали
мимо поля.
     - Да, мне говорили, - отозвался аббат, - Я сам еще не видел.  Все  не
до того, такая уж у меня работа.
     -  Это  не  просто  работа,  -  сказал  Харкорт.  -  Это  почетное  и
благочестивое призвание, и тебе оно вполне по плечу.
     - Было бы это так, - возразил аббат, -  тогда  Церковь  давно  должна
была бы утвердить меня в сане, как ты полагаешь? Вот уже шесть лет  как  я
здесь временно исправляю службу, а все еще не утвержден. И если так пойдет
дальше, боюсь, мне этого вообще не дождаться, вот что я тебе скажу.
     - Время такое, - сказал Харкорт. - Все кругом зыбко и ненадежно.  Нам
по-прежнему постоянно угрожают варвары из Ближней Азии. За рекой  все  еще
гнездится Нечисть. А может быть, есть и еще что-нибудь, чего мы не знаем.
     - Но ведь это мы тут, на границе, защищаем и Церковь,  и  Империю,  -
возразил аббат. - Можно бы время от времени  и  про  нас  вспоминать.  Рим
должен бы о нас хоть немного заботиться.
     - Империи сейчас нелегко, - сказал  Харкорт.  -  Но  такое  бывало  и
раньше, а Рим все стоит. Стоит уже больше двух тысяч лет, если  считать  с
основания Республики, - так, по крайней мере, говорит история. Видел он  и
лучшие времена, и худшие. Бывало, что слабел, как  сейчас,  когда  границы
рушатся,  экономика  в   упадке,   а   внешняя   политика   стала   совсем
беспомощной...
     - Против этого я не спорю, - сказал аббат. - Бывало, что Рим  слабел,
а раз-другой даже казалось, что он вот-вот рухнет, но ты прав - он все еще
стоит. Есть в нем что-то долговечное. Я тоже верю,  что  он  снова  станет
могучим и великим, и вместе с ним укрепится Церковь. Меня беспокоит другое
- не слишком ли много времени пройдет до той поры. Успеют ли на нашем веку
Рим и Церковь собраться с силами, чтобы меня наконец утвердили в  сане,  а
эта граница, да и другие тоже, оказались под  защитой  легионов?  Конечно,
когда-нибудь, может быть, несколько столетий спустя, и  появится  какой-то
великий вождь, который сможет все изменить, как это всегда бывало  до  сих
пор...
     - Дело не только в великих вождях, - возразил Харкорт. -  Иногда  все
решает чистая случайность. В четвертом веке Империя чуть было не распалась
на Запад и Восток. Историки, правда, пишут об этом разное,  но,  по-моему,
совершенно очевидно,  что  тогда  Империю  спасла  Нечисть.  Конечно,  она
существовала и раньше, об этом все знали, но до тех  пор  она  была  всего
лишь  досадной  помехой,  не  больше.  А  вот  когда  Нечисть   неожиданно
обрушилась на нас всеми силами, на всем протяжении границы, потому что  ее
начали теснить на юг и на восток орды варваров, - тогда она перестала быть
просто помехой. Чтобы отбить наступление,  Империи  пришлось  напрячь  все
силы. О разделе и думать было нечего: чтобы выжить,  надо  было  держаться
вместе. И от этого мощь и величие Рима только укрепились.
     Пробка с громким хлопком вылетела из бутылки.
     - Ну вот, наконец-то! - воскликнул аббат. - Давай свой бокал. Не могу
понять, почему мне всегда приходится столько возиться  с  пробкой.  Другим
стоит только чуть ее качнуть, и она вылетает сама.
     - Потому  что  ты  неуклюжий,  -  сказал  Харкорт.  -  И  всегда  был
неуклюжий.
     Аббат наполнил бокал гостя, налил  себе,  поставил  бутылку  на  стол
поближе, чтобы далеко не тянуться, и откинулся в кресле.
     - Пожалуйста, воздай ему должное, - сказал он, поднимая бокал.  -  От
того удивительного урожая уже  почти  ничего  не  осталось.  Может,  всего
несколько бутылок, никак не больше чем полдюжины. А ведь подумать только -
когда-то у нас его было целых пять бочек!
     Харкорт кивнул:
     - Да, помню. Ты уже рассказывал мне эту печальную историю, и не  раз.
Оно пропало во время набега.
     - Правильно. Мы лишились тогда почти всего, что у  нас  было.  Нашего
возлюбленного аббата зверски убили, множество достойных братьев погибло, а
остальные разбежались и прятались по лесам. Все службы  сожгли,  аббатство
разграбили, все, что было ценного, унесли. Скот и птицу или перебили,  или
угнали с собой, амбары  и  погреба  опустошили  -  нам  оставалось  только
умереть с голоду. Если бы не милосердная помощь замка...
     - Да, нам повезло,  -  прервал  его  Харкорт,  понесенные  аббатством
потери Гай мог перечислять без конца. - Мы смогли их отогнать.
     - Да не просто отогнать, - возразил аббат. - Вы вселили в  них  страх
Божий. С тех пор вот уже семь лет не было ни одного  набега.  Вы  дали  им
урок, который они помнят и сейчас. Конечно,  время  от  времени  случаются
мелкие вылазки, но  их  отбить  нетрудно.  Большей  частью  это  маленький
народец, они ведь вообще ничего не соображают.  Эльфы,  домовые,  особенно
феи - эти хуже всех. Вреда от них немного, но они  всегда  готовы  сыграть
какую-нибудь скверную шутку. Я убежден, что это из-за них  у  нас  прошлой
осенью прокис весь октябрьский эль. У нас хороший пивовар,  он  варит  его
уже много лет. Никогда не поверю, что это его  вина.  Феи  всегда  норовят
нагадить исподтишка. Вчера я их видел, целую стаю, но они пролетели мимо.
     - Кстати, - сказал Харкорт, - мы всего час  назад,  или  около  того,
когда возвращались с охоты, видели дракона.
     - Когда я слышу что-то о драконах, - сказал аббат,  -  я  всякий  раз
вспоминаю, как вы с Хью пробовали одного поймать.
     - Ну, конечно, - ответил Харкорт. - К моему  постоянному  стыду,  это
помнят все, кого я знаю. Только никто не помнит, что нам с Хью тогда  было
всего-навсего по двенадцать лет и мы еще просто ничего не понимали.  Этого
драконенка мы нашли у подножья Драконова хребта - он  выпал  из  гнезда  и
ковылял по земле. Взрослые драконы знали, что он выпал, и очень  суетились
вокруг, но не могли до него добраться, лес там слишком густой. Когда мы  с
Хью увидели этого птенца, у нас была только одна мысль - как здорово будет
завести себе маленького ручного дракончика. Нам, конечно, и  в  голову  не
пришло подумать о том, что мы будем с ним делать, когда он подрастет.
     - Вы, кажется, попробовали его связать?
     - Ну  да.  Мы  сбегали  в  замок,  взяли  две  веревки  и  вернулись.
Драконенок был еще там. Мы решили накинуть ему на шею две  петли  и  таким
способом его удерживать. Я свою петлю на него накинул, но склон был  очень
каменистый, Хью поскользнулся и упал, а петлю так и не накинул. Драконенок
кинулся на нас, и тут мы  поняли,  что  надо  удирать.  Веревки,  конечно,
побросали и все равно едва унесли ноги. Если бы не милость  Господня,  Хью
ни за что бы не убежать от этого разъяренного дракончика.
     - Мой отец, да упокоится его  душа  в  мире,  чуть  шкуру  с  Хью  не
спустил, когда об этом услышал. Я пытался его отговорить, твердил, что это
просто шалость, что такое случается со всеми мальчишками, но он и  слушать
не хотел. Одной рукой сгреб Хью за шиворот, другой схватил палку...
     - Я думаю, больше всего деда разозлило то, что мы бросили веревки,  -
сказал Харкорт. - Он долго внушал мне, как трудно сейчас достать  веревку,
какой я бестолковый и как мало шансов, что из  меня  получится  что-нибудь
путное. К тому времени, как он выдохся, я уже чувствовал себя  совершенным
ничтожеством. По-моему, он хотел и меня высечь,  но  передумал.  Лучше  бы
высек: это мне было бы легче, чем выслушивать все, что он наговорил.
     - Кстати, - заметил аббат, - я частенько подумывал, не летает  ли  до
сих пор где-нибудь поблизости дракон с твоей веревкой на шее.
     - Я тоже об этом думал, - сказал Наскоро.
     - Давно уж я не видел драконов, - продолжал аббат. - Не могу сказать,
чтобы я об этом жалел. Гнусные создания. И  никакой  управы  на  них  нет.
Свалится с неба, как камень на голову, ударит с лету  -  и  тут  же  снова
вверх, так что и оглянуться не успеешь.  Сколько  раз  бывало  -  прилетит
дракон, схватит корову и тащит. Мне всегда было так жалко бедное животное.
Ведь драконы их не убивают, а уносят живыми. Помню,  как-то  один  схватил
сразу двух свиней, по одной в каждую лапу - это непростое дело,  даже  для
дракона. Никогда  не  забуду,  как  они  визжали.  Свиньи  вообще  здоровы
визжать, а эти две, когда болтались  у  дракона  в  когтях,  должно  быть,
поставили рекорд - громче, наверное,  никто  никогда  не  визжал  во  всем
крещеном мире. Я бежал за этим  драконом,  грозил  ему  кулаком  и  кричал
всякие слова, которые теперь как духовное лицо и повторить не могу, потому
что должен думать о душе. Но теперь драконов  стало  куда  меньше.  И  вся
Нечисть, что покрупнее, - тролли, великаны-людоеды и  прочие  -  на  нашем
берегу тоже не показывается. Через реку перебираются  разве  что  феи,  да
эльфы, да те из гоблинов, кто помельче, а с ними управиться легко.  Только
мороки много, а опасности на самом деле никакой.
     - Нечисть сейчас между двух огней, - сказал Харкорт. - К востоку и  к
северу от них - варвары, а к югу - наши  легионы.  Хотя  не  понимаю,  чем
страшны ей легионы, когда их отвели так далеко от границы - и здесь,  и  в
других местах. Отвели, наверное,  из  каких-нибудь  дурацких  политических
соображений.  Я  думаю,  Нечисть  боится  нас,  хоть  это  и  трудно  себе
представить.  Не  только  нас  с  вами,  конечно,  а  всех,  кто  живет  в
укрепленных постах и замках вдоль реки.
     - Может быть, и так,  -  согласился  аббат.  -  Семь  лет  назад  они
захватили наше аббатство - должен сказать, без особого труда,  ведь  редко
кто из монахов умеет драться, - и еще несколько  монастырей,  и  множество
поместий, что были вовсе не укреплены или укреплены плохо, но  замки  -  и
те, что вверх по реке, и ниже -  почти  все  устояли  и  задали  им  жару.
Правда, Фонтен они все-таки взяли...
     Аббат внезапно умолк, и наступило неловкое молчание. Потом он сказал:
     - Прости меня, Чарлз. Мне не надо было это говорить. Такой уж у  меня
длинный язык, никак с ним не сладишь.
     - Ничего, - ответил Харкорт. - Воспоминания с  годами  тускнеют.  Мне
уже не больно. Свыкся.
     Хотя  на  самом  деле  это  неправда,  подумал  он  про   себя.   Это
воспоминание с годами не потускнело, оно все еще  причиняло  ему  боль,  и
свыкнуться с этим он не мог.
     Он все еще  явственно  представлял  себе  ее  такой,  какой  видел  в
последний раз, в то майское утро, - пряди золотистых волос, падавшие ей на
лицо от порыва весеннего ветерка, ее стройную  фигурку  на  фоне  голубого
неба, когда она прощалась с ним, садясь на коня. Из-за того,  что  волосы,
развевавшиеся по ветру, закрыли тогда  ее  лицо,  он  теперь  не  мог  его
припомнить. Когда-то он готов был поклясться, что никогда его не  забудет,
что для этого ему даже не нужно ее видеть, ведь ее черты навечно врезались
ему в память. И все же с годами он их забыл. Может быть, время хочет таким
способом помочь мне, подумал он. Но лучше бы оно не пыталось,
     "Элоиза! - сказал он про себя. - Если бы  только  я  мог  припомнить,
если бы я мог снова представить себе твое лицо!.." Он знал, что  это  было
смеющееся, радостное лицо, но не мог теперь вспомнить ни веселых морщинок,
которые появлялись у нее вокруг глаз, когда она смеялась, ни очертаний  ее
улыбающихся губ.
     Аббат протянул бутылку, и Харкорт машинально  подставил  свой  бокал.
Аббат наполнил его, плеснул немного себе и снова откинулся в кресле.
     - Может быть, так оно и лучше, - продолжал он. - Это  длится  уже  не
одно столетие - ты сам говоришь, что начиная с четвертого века. На востоке
и севере варвары, на западе и юге мы, а Нечисть посередине. И все качается
туда-сюда, как маятник. Пятьсот с чем-то лет  назад  нечисть  отступила  -
может быть, потому, что давление варваров ослабло,  а  Рим  наступал.  Рим
тогда был силен, как никогда, это было время нашего недолгого Возрождения.
Потом его слабые ростки погибли - может быть, причиной и стал новый натиск
Нечисти, трудно сказать: возможно, они в любом случае не смогли бы выжить.
Еще позже, без малого лет  двести  назад,  варвары  снова  начали  теснить
Нечисть, и она, нуждаясь в жизненном  пространстве,  снова  обрушилась  на
нас. Рим в это время был в упадке, его легионы откатились назад, а  вместе
с ними множество беженцев. После этого граница прошла по нашей реке, она и
до сих пор здесь. Но я хочу сказать вот  что  -  Нечисть  все  еще  служит
буфером между нами и варварами. И из двух зол Нечисть, возможно,  меньшее.
Мы ее знаем, поведение ее более или менее можем предвидеть.  Пожалуй,  для
нас лучше, что на той стороне реки - Нечисть, а не варвары.
     - Ну, не знаю, - сказал  Харкорт.  -  Варвары  все-таки  люди,  и  мы
воевали бы с ними как с людьми - сталь против стали. А  Нечисть  -  совсем
другое дело. Она дерется зубами и когтями, она обдает тебя  своим  гнусным
дыханием, она не признает никаких правил. И перебить ее не  так  просто  -
лезет и лезет. Я уже по горло сыт и Нечистью, и ее манерой драться.
     Аббат наклонился вперед.
     - В тот набег мы лишились многих достойнейших братьев и почти  всего,
что у нас было. Но есть очень странная вещь, она не дает мне покоя,  когда
я припоминаю все, что мы потеряли. Там  была  одна  вещь,  которая  ничего
особенного собой, конечно, не представляла. Может  быть,  ты  ее  помнишь.
Маленькая стеклянная призма, в которой спрятана радуга.
     - Помню, - сказал Харкорт. - Мне ее показывали в  детстве.  По-моему,
при этом был и ты с Хью.
     - Да, теперь и я вспомнил. Мы при этом были.
     - Кто то из монахов, не помню кто, привел нас в святилище  и  показал
эту призму. Из окна под самым потолком падал  луч  света,  и  когда  монах
поднял призму, чтобы луч упал на нее,  она  вдруг  засияла  всеми  цветами
радуги.
     - Пустячок, конечно, - продолжал аббат. -  Просто  забавная  игрушка.
Хотя, если подумать,  может  быть,  и  не  просто  игрушка.  А,  например,
произведение искусства. Ее сделал какой-то древний мастер. Одни говорили в
Риме, другие - в Галлии. Вырезал из куска чистейшего хрусталя и отшлифовал
по всем правилам. Скорее всего, это было много сотен лет назад - возможно,
в тот краткий миг Возрождения.
     - Я часто думаю, - заметил Харкорт, - каким стал бы мир сейчас,  если
бы Возрождение тогда не заглохло под  гнетом  обстоятельств.  Ведь  именно
тогда было  построено  это  аббатство,  тогда  было  возведено  и  создано
множество вещей, которыми мы теперь заслуженно гордимся.  Элоиза  подарила
мне часослов того времени - сейчас такую книгу никто бы не мог изготовить.
     - Знаю, и мне тоже очень жаль. Призма -  всего  лишь  один  маленький
пример. Прежний аббат, тот, кого убили во время набега, как то сказал мне,
что в ней воплощена точнейшая математика. Не буду делать вид, будто понял,
о чем он говорил. Но это неважно. Все дело в  том,  что  во  время  набега
призма исчезла. Первое время я надеялся, что ее  могли  не  заметить.  Ну,
может быть, кто-то из них и подобрал призму, но не  догадался  поднести  к
лучу света, чтобы увидеть ее во всем великолепии, и отшвырнул  в  сторону,
как никому не нужную стекляшку. Однако сколько я ни искал, найти ее так  и
не смог. Теперь я убежден, что призму унесли.
     - Очень жаль. Она была такая красивая.
     - Легенда гласит, - продолжал аббат,  -  что  существовала  еще  одна
призма. Гораздо больше той, какая была у нас. Может быть, сделанная тем же
древним мастером. И если  верить  легенде,  одно  время  она  принадлежала
волшебнику по имени Лазандра.
     - Я слышал эту легенду, - подтвердил Харкорт.
     - Тогда ты знаешь и все остальное.
     - Только то, что в ту призму Лазандра будто бы заключил душу святого.
Больше никаких подробностей я не знаю.
     -  Остальные  подробности,  -  сказал  аббат,  -  если   только   это
действительно подробности, а не просто перепутанные обрывки разных легенд,
очень туманны. По-моему, в любой легенде всегда хватает всякой чепухи.  Но
эта история гласит, будто некий святой - имя его, к сожалению,  затерялось
во тьме веков - попытался изгнать Нечисть  из  мира  сего.  Но  он  что-то
сделал не так,  и  сколько-то  Нечисти  здесь  осталось.  Кое-кого  он  не
заметил. И те, кого он не заметил, сговорившись с  волшебником  Лазандрой,
заманили его в ловушку и убили. Но прежде они  заключили  его  душу  в  ту
призму. Я пересказываю тебе только то, что читал в древних рукописях.
     - Ты хочешь сказать, что занимался изучением этой легенды?
     - Да там почти нечего изучать. Может быть, есть и еще что-то, но  мне
об этом ничего не известно. А на то, чтобы  ею  заинтересоваться,  у  меня
была причина.
     - И что за причина?
     - Один слух. Даже меньше,  чем  слух,  всего  лишь  намек.  Будто  бы
Церковь каким-то образом сумела вырвать из рук Нечисти призму  Лазандры  и
бережно хранила ее, окружив почитанием, но потом призма снова исчезла. Как
исчезла - об этом ничего не сказано.
     - Скорее всего, это тоже не больше чем легенда. Их  такое  множество,
что нельзя верить всему, что в них говорится. Очень может быть, что  почти
все они - всего лишь пустые россказни, которые кто-то с богатой  фантазией
сочинял от нечего делать.
     - Может быть, и так, - согласился аббат. - Ты прав. Но там есть еще и
продолжение. Хочешь его услышать?
     - Конечно, хочу.
     - Наше аббатство построили твои предки, это ты,  разумеется,  знаешь.
Но знаешь ли ты, что оно возведено на месте другого аббатства, куда  более
древнего, которое было заброшено задолго до того, как здесь поселился  ваш
род? В стенах нашего нынешнего здания все еще есть разрозненные  камни  из
той постройки.
     - Я знал, что на этом месте раньше что-то стояло, Я только  не  знал,
что это было аббатство. Не хочешь ли ты сказать...
     - Хочу. Это все тот  же  слух,  вернее,  намек.  Там  есть  еще  одна
подробность. Будто бы призма Лазандры хранилась, окруженная почитанием,  в
том самом  древнем  и  потом  заброшенном  аббатстве,  на  месте  которого
построено наше.
     - И ты этому веришь?
     - Стараюсь не верить. Убеждаю себя, что скорее всего почти все в этой
истории выдумано. Но мне очень хочется поверить. Очень хочется, Чарлз.
     Кто-то громко постучал в дверь.
     - Войдите, - крикнул аббат.
     В дверях показался монах. Он сказал Харкорту:
     - Мой господин, тут пришла сирота, что живет в приемышах у мельника.
     - Иоланда, что ли? - спросил аббат.
     - Ну да, она самая, - ответил монах, пренебрежительно сморщив нос.  -
Она говорит, мой господин, что вернулся твой дядя Рауль.

                                 Глава 2.
     Харкорт вместе с аббатом, выбежавшим вслед за ним, поспешно  обогнули
здание аббатства и увидели в переднем дворе Иоланду - сироту, что  жила  в
приемышах у мельника. Она  стояла,  окруженная  толпой  монахов,  один  из
которых держал под уздцы коня Харкорта.
     - Что случилось? - спросил Харкорт Иоланду. - Ты говоришь,  мой  дядя
вернулся? А почему эту весть принесла ты? Если мой дядя дома...
     - Он не дома, - ответила она. - Пока еще не дома.  Он  лежит  в  доме
моего отца.
     - Лежит в доме твоего отца?
     - Он болен и слаб. Когда я уходила, он  спал.  Мать  попробовала  его
покормить, но он заснул, не успев съесть ни кусочка. Тогда  я  побежала  в
замок - вместо отца, ты же знаешь, мой господин, что он хромой.
     - Знаю.
     - В замке мне сказали, что ты здесь. Я знала, что  ты  хотел  бы  как
можно скорее услышать...
     - Да, да, - нетерпеливо прервал он. - Ты очень хорошо сделала.
     - Понадобится несколько человек,  чтобы  перенести  его  в  замок,  -
продолжала она. - Твой дед сказал, что соберет  их  сколько  нужно,  чтобы
тащить носилки вверх, на обрыв. Когда я уходила, он ужасно ругался, потому
что все люди, оказывается, разошлись кто куда по  разным  делам  и  быстро
собрать их невозможно.
     Монах, державший коня, подвел его к Харкорту.
     - Если ты собираешься спуститься оврагом к дому  мельника,  будь  как
можно осторожнее, - предупредил аббат. - Там есть тропа, но очень крутая и
опасная.
     - Я знаю дорогу, - сказала Иоланда. - Я тебе покажу. Я могу сесть  на
коня сзади тебя.
     Харкорт впервые внимательно вгляделся в нее. На  девушке  был  рваный
плащ с капюшоном, накинутым на голову. Из-под капюшона выбивались  льняные
волосы и падали на худое, изможденное лицо с глазами  василькового  цента.
Харкорт заметил, что руки у нее загрубевшие от тяжелого труда. Он и раньше
мельком ее видел, знал, при каких  загадочных  обстоятельствах  она  здесь
появилась, но до сих пор ему ни разу не представился случай разглядеть  ее
вблизи.
     - Ну ладно, - сказал Харкорт. - Садись сзади.
     Он прыгнул в седло, взял в  одну  руку  поводья,  а  другую  протянул
Иоланде. Она крепко схватилась за нее, и он удивился, какая сильная хватка
у девушки. Он потянул Иоланду вверх, она подпрыгнула и уселась  верхом  на
круп коня. У стоявших вокруг монахов вырвался судорожный вздох.
     Харкорт  причмокнул,  понукая  коня,  и  натянул  поводья,   готовясь
спускаться по оврагу, который начинался сразу за аббатством.  Повернувшись
в седле, он помахал рукой аббату Гаю. Иоланда плотнее обхватила руками его
талию.
     - Как тебе нравятся эти противные монахи? - спросила  она.  -  Только
чуть покажи им ногу...
     Харкорт усмехнулся.
     - Им такое в диковинку. Не нужно их за это осуждать.
     Тропа, которая вела к реке и к дому мельника, была крута и  извилиста
- она то и дело огибала огромные камни,  которые  в  незапамятные  времена
отвалились от скал, стоявших по обе  стороны.  Местами  она  следовала  по
каменистому руслу ручья, где вода  едва  покрывала  копыта  коня,  местами
спускалась по крутому склону, где коню приходилось сползать, вытянув ноги.
Кое-где тропа вообще исчезала,  и  Иоланде  приходилось  показывать,  куда
ехать.
     - Ты сказала, что мой дядя добрался до вашего дома, - сказал Харкорт.
Откуда он пришел?
     - Он пришел по мосту.
     - Ты хочешь сказать, что он пришел с Брошенных Земель?
     - Похоже, что так, - ответила она. - Когда я его увидела, он  шел  по
мосту к нашему берегу, с той стороны. Шел с трудом,  я  сначала  подумала,
что он пьяный. Раза два падал, но  каждый  раз  вставал  и,  шатаясь,  шел
дальше. Как не стыдно так напиваться, подумала я. А  потом  мне  пришло  в
голову, а что если он не пьяный? Что если он ранен или  болен?  Я  позвала
Жана, моего отца, и он прибежал, вернее приковылял,  как  мог.  Мы  вместе
довели его до дома. Сначала отец даже его не узнал. Отец говорит, он очень
постарел. Как только мы поняли, кто он, я сразу побежала с этой  вестью  в
замок.
     - Он что-нибудь вам сказал? Он вообще что-нибудь говорил?
     - Только бормотал что-то, и все. Он был  едва  жив,  держался  только
силой воли. Но  он  цел  и  невредим.  Ран  на  нем  нет,  крови  тоже.  Я
посмотрела.
     - Ты говоришь  -  он  что-то  бормотал.  Значит,  он  пытался  что-то
сказать?
     - Не думаю. Просто бормотал что-то про себя.
     - И Жан сначала его не узнал?
     - У него седые волосы, -  сказала  она.  -  Когда  Жан  видел  его  в
последний раз, они были  черные,  только  чуть-чуть  с  проседью.  Мне  он
показался совсем стариком.
     Да, дядя Рауль должен был постареть, подумал Харкорт. Уж очень  долго
он отсутствовал. Но Харкорт все еще помнил  его  необыкновенно  моложавым,
хотя и тогда он был уже не  молод.  Высокий,  широкоплечий,  стройный,  он
казался человеком совсем из другого мира, из далеких чужих краев.  Сколько
раз за это время он побывал дома? Харкорт попробовал припомнить и не смог.
Должно быть, раз пять или шесть.
     Были случаи, когда Рауль возвращался побежденным, когда из его  затей
ничего не выходило. Но он никогда не держался как побежденный.  Он  всегда
откровенно сознавался, что потерпел неудачу, хотя в чем именно,  толком  и
не говорил. Но вел он себя так,  будто  эта  неудача  не  имеет  для  него
никакого значения. Наверное, временами этот странный непоседливый  человек
должен был испытывать разочарование или даже отчаяние,  но  он  никогда  в
этом не  сознавался,  и  не  было  случая,  чтобы  очередная  неудача  его
остановила. Проходило несколько недель, самое большее - несколько месяцев,
и он исчезал снова. Харкорт припомнил, что всегда можно было  предсказать,
когда дядя исчезнет. За несколько дней до  этого  его  начинало  одолевать
беспокойство, он словно рвался с привязи, ему явно не терпелось  пуститься
в какую-нибудь новую авантюру, которую  подсказывала  его  изобретательная
фантазия.
     Были  и  такие  случаи,  когда  он  возвращался  победителем   -   на
великолепном  коне  в  дорогой  сбруе,  пышно  разряженным,  с  роскошными
подарками всем и каждому. Но возвращался ли он с победой или с поражением,
он никогда не говорил, что именно делал за  время  своего  отсутствия.  Он
много о чем рассказывал, и по его рассказам нередко можно было догадаться,
где он побывал, - во всяком случае, в какой части света, потому что в  них
никогда не было ни намека ни на какое  определенное  место.  Родственники,
конечно, не могли не размышлять о том,  чего  он  не  хотел  говорить,  но
спрашивать его об этом никто не решался -  может  быть,  потому,  что  все
боялись услышать что-то позорное, чего им лучше не знать.
     Харкорт вспомнил, что был один многозначительный случай,  когда  дядя
отвел его в сторону, чтобы никто не слышал, и заговорил с ним, совсем  еще
мальчишкой, как со взрослым.
     - Чарли, - сказал он, - нельзя ли мне взять на время в услужение твои
глаза? Как ты думаешь, не мог  бы  ты  по  моей  просьбе  некоторое  время
присматривать, что происходит вокруг? Я, конечно, тоже буду настороже,  но
лучше, если нас будет двое.
     Все это напоминало какой-то заговор, в котором Харкорту  предлагалось
принять участие. От волнения у него перехватило дыхание, и  мир  показался
ему намного интереснее.
     - Я, наверное, недолго здесь пробуду, - сказал  дядя.  -  Но  пока  я
здесь, я буду хорошо тебе платить - по золотому безанту  за  каждый  день,
когда ты будешь меня охранять. Ты должен смотреть, не  появятся  ли  здесь
два человека, которые будут путешествовать вместе.  Возможно,  они  придут
пешком. Их легко будет узнать, потому что  один  из  них  хромает.  Скорее
всего, они придут по верхней дороге.
     - Дядя Рауль, эти два человека гонятся за тобой?
     - Вполне возможно.
     - А если я их увижу, я должен скорее сказать тебе?
     - Именно так. Согласен?
     - Конечно, согласен.
     - И еще одно. Никому об этом  не  говори.  Ни  деду,  ни  матери,  ни
Шишковатому, никому. Согласен?
     Харкорт до сих пор помнил, с каким жаром  он  согласился  и  как  они
ударили по рукам. Он находился как раз в таком возрасте, когда нет  ничего
интереснее и увлекательнее, чем  какая-нибудь  тайна,  а  это  была  самая
настоящая тайна, не то что мелкие, ничтожные секреты, которыми обычно  ему
приходилось довольствоваться.
     - Тогда вот тебе первая монета,  -  сказал  ему  дядя.  -  Смотри  не
потеряй. За каждый день, когда ты будешь держать ухо  востро,  тебе  будет
еще по такой же.
     Харкорт помнил, каким богачом  себя  вдруг  почувствовал,  -  золотой
безант был царской наградой, такие монеты здесь вообще мало кто видел.
     Он самым добросовестным образом держал ухо востро на протяжении  пяти
дней, после чего в этом уже не было необходимости,  потому  что  на  пятый
день, глубокой ночью, дядя Рауль уехал, ни с кем не попрощавшись.  Но  все
эти пять дней он  давал  Харкорту  по  безанту.  Его  отъезд  в  семье  не
обсуждался, потому что он всегда уезжал именно так.
     После того как дядя Рауль уехал, Харкорт больше не следил за тем, что
происходит вокруг, хотя время от  времени  и  присматривался.  Но  те  два
человека, к его большому разочарованию, так и не появились.
     Крутые склоны  холмов  вдоль  реки  заросли  густым  лесом,  огромные
деревья подступали вплотную к тропе, по которой ехали Харкорт с  Иоландой.
Их массивные корни цеплялись за самые незаметные трещины, лишь  бы  в  них
было  немного  земли.  Все  выступы  скал   покрывали   заросли   корявого
можжевельника и карликовой березы.
     Иоланда показала на одно из деревьев, стоящих рядом с тропой.
     - Это мое дерево, - сказала она. - Жан обещал мне, что, когда у  него
будет время, он его срубит и спустит вниз, к мельнице. Это вишня.
     Харкорт усмехнулся - ему  показалось  забавным,  какое  значение  она
придает одному этому дереву из множества других и как уверенно утверждает,
что оно принадлежит ей.
     - А зачем тебе эта вишня? - спросил он.
     - Вишневая древесина - самая лучшая для  резных  работ,  -  объяснила
она. - Волокно у нее тонкое, она легко поддается резцу, но очень  прочная,
хорошо держит резьбу и прекрасно шлифуется. Я вырежу из нее что-нибудь для
аббата Гая. Он говорил, что ему  нужна  фигура  какого-то  святого,  я  ее
вырежу.
     - Какого святого? - спросил Харкорт.
     - Все святые на вид одинаковые, -  сказала  она.  -  У  них  суровые,
торжественные лица и просторные одежды. Я сделаю  ему  святого,  а  уж  он
пусть назовет его как хочет.
     - Ты знаешь аббата? Тебе приходилось с ним разговаривать?
     - Я с ним знакома, но вижусь не очень часто. Как-то прошлой зимой  он
приходил на мельницу, чтобы договориться с Жаном о каком-то деле, и увидел
мои резные фигурки. Тогда он и попросил меня вырезать для него святого.
     - Мне давно говорили,  что  ты  занимаешься  резьбой.  Часто  ты  это
делаешь?
     - Почти каждый день. Отец построил сарай, чтобы мне было где работать
и чтобы мои фигурки были защищены от непогоды.
     - Это замечательный дар, - сказал Харкорт. -  Ты  где-нибудь  училась
такому ремеслу?
     - Нигде не училась, и никто меня не учил. Кто станет  меня  учить?  Я
просто чувствую, как надо сделать. В куске дерева,  там,  внутри,  я  вижу
фигурку, которая рвется наружу, и помогаю  ей  освободиться.  Или  пытаюсь
помочь. Будь у меня инструменты получше, у меня бы лучше и выходило. Но  у
меня только те инструменты, которые сделал мне Жан.
     Странная девушка, подумал Харкорт. Очень странная. Сирота,  родителей
которой никто не знал, она  в  один  прекрасный  день  просто  явилась  на
мельницу неизвестно откуда, и мельник  с  женой  решили  ее  приютить.  Ей
повезло, что она пришла на мельницу, потому что мельник и его  жена  давно
хотели иметь ребенка. За несколько лет до этого у них родился сын,  но  он
скоро умер от какой-то болезни, а больше детей у них  не  было,  хотя  они
очень об этом мечтали.
     Харкорт припомнил, как однажды, сидя на лавочке у мельницы  и  глядя,
как мимо бежит река, мельник рассказал ему, как это случилось.
     - Ты можешь вообразить себе наше удивление, мой господин,  -  говорил
мельник, - когда в одно прекрасное утро, в октябре, мы увидели  Иоланду  -
она сидела на пороге дома и играла с нашим котенком. Ей было лет семь  или
восемь. Мы и представления не  имели,  откуда  она  взялась,  а  сама  она
объяснить не могла. Мы были рады, что она у нас появилась, и  взяли  ее  в
дом, хотя все время боялись, что кто-нибудь за  ней  придет.  Мы  пытались
что-нибудь про нее разузнать, но ни у кого как будто дети не пропадали.  И
с тех пор она живет у нас. Она стала нам дочерью.
     Харкорт вспомнил, что он тогда спросил:
     - И вы до сих пор не знаете, откуда она?
     - Точно не знаем, - ответил ему мельник, - но очень может быть, что с
Брошенных Земель. Вы ведь знаете, там еще остались люди, хоть  и  немного.
Должно быть, кто-нибудь перевел ее через мост  под  покровом  ночи.  Чтобы
вызволить оттуда.
     - У вас есть какие-нибудь основания так думать?
     - Нет, - ответил мельник. - Просто такая мысль пришла нам в голову.
     Тропа понемногу становилась все  более  отлогой.  Оглянувшись  назад,
Харкорт увидел поднимающийся ввысь голый известковый обрыв, с которого они
спустились. Снизу доносился приглушенный шум большой бурной реки.
     Впереди, за деревьями, виднелся мост - прочное сооружение из  толстых
бревен, покоившихся на огромных каменных устоях. Его возвел какой-то давно
забытый легион, стоявший здесь лагерем в те дни, когда  вокруг  были  лишь
непроходимые глухие дебри.
     При  мысли  об  этом  Харкорт,  к  собственному  немалому  удивлению,
машинально поднял вверх руку, отдавая древним строителям дань  молчаливого
уважения.

                                 Глава 3.
     В доме мельника, на кухне, лежал на соломенной подстилке дядя  Рауль,
укрытый до самого подбородка овчиной. У него были совсем  седые  волосы  и
борода и исхудалое лицо, похожее на череп, туго обтянутый кожей. Он  спал,
и веки его были как тонкие листки пергамента.
     - С тех пор как Жан его принес,  он  так  и  лежит,  -  сказала  жена
мельника. - Никогда еще не видела такого измученного  человека.  Я  хотела
было дать ему бульону, велела Жану его подержать, но он  так  и  заснул  с
ложкой во рту.
     - А где сейчас Жан?
     - Пошел наверх - посмотреть, не надо ли чем помочь. Я уговаривала его
не ходить, уж очень тропа крутая. Разве вы его не встретили?
     - Нет, - сказал Харкорт. - Наверное,  он  пошел  другой  тропой,  что
ведет к замку, а мы ехали из аббатства.  Иоланда  узнала,  что  я  там,  и
прибежала мне сказать. Дедушка пришлет людей, чтобы перенести его домой.
     - Можно и здесь его оставить, - сказала жена мельника. - Хлопот с ним
не так уж много, а будить его просто грех. Пусть отдохнет.  Бедняга,  ему,
видно, сильно досталось.
     - Спасибо, - ответил Харкорт, - но там, в замке,  его  ждет  дедушка.
Он, наверное, и не надеялся  когда-нибудь  повидать  дядю  Рауля:  столько
времени от него не было вестей. Хотя, если вспомнить, он никогда не  давал
о себе знать, когда уезжал. Старику, должно быть, не  терпится  снова  его
увидеть. И матери тоже. Она сейчас, скорее всего, хлопочет изо  всех  сил,
чтобы приготовить ему комнату и настряпать еды по его вкусу...
     - Матушка по-прежнему в добром здравии? - спросила жена мельника. - И
старый господин тоже? Вы всегда были так добры к нам. Помню, твой  дедушка
сразу предупредил нас, когда из-за реки пришла Нечисть. Только потому мы и
успели вовремя укрыться в замке...
     - Если Жан и был нам чем-то обязан за это предупреждение, он  уплатил
свой долг сполна, - прервал ее Харкорт. - Он храбро бился на  стенах.  Там
его и ранили. Нам не хватало таких людей, как он.
     К ним подошла Иоланда с высокой кружкой в руке.
     - Прошу тебя, мой господин, - сказала она, - выпей глоток нашего зля,
хоть он и не ахти как хорош.
     - Почему не ахти как хорош? - отозвался Харкорт. - Если память мне не
изменяет, эль у Жана всегда получается замечательный.
     Он взял кружку и поднес к губам. Эль был действительно замечательный.
Харкорт внимательно посмотрел на дядю, который спал, что-то бормоча во сне
и шевеля пальцами.
     - У нас есть время, пока не придут люди из замка,  -  сказал  Харкорт
Иоланде. - Ты не покажешь мне свои работы?
     - Это будет для меня большая честь, мой господин, - ответила она.
     Харкорт допил эль, поставил кружку на стол и вышел вслед за Иоландой.
     Солнце, клонившееся к западу,  светило  тепло  и  ласково.  Его  лучи
играли  на  поверхности  реки,  которая  бурным  потоком   неслась   мимо,
приговаривая что-то низким,  уверенным  голосом,  какой  всегда  бывает  у
больших рек. Едва заметный тонкий аромат  диких  лесных  цветов,  которыми
были усеяны тенистые места под деревьями, плыл  над  поляной,  где  стояла
мельница и домик мельника. Приятное  место,  подумал  Харкорт.  Хорошо  бы
побыть здесь некоторое время - полюбоваться на реку,  послушать,  как  она
шумит, насладиться этим цветочным ароматом.
     Иоланда повела его за мельницу, к сарайчику, который  стоял  поодаль,
ниже по реке. Его  стена,  обращенная  на  юг,  была  доведена  только  до
половины высоты, чтобы внутрь проникало побольше света.
     - Вот этот широкий карниз, - сказала Иоланда, - для того, чтобы  туда
не попадал дождь, а здесь проходит воздух, чтобы дерево лучше сохло.
     Она открыта дверь и, отступив в сторону, жестом  пригласила  Харкорта
войти. Он перешагнул через порог и замер от удивления.
     Вдоль стены сарая стояло множество прислоненных к ней резных фигур во
весь рост -  одни  были  еще  недоделаны,  другие  показались  ему  вполне
законченными. На полках теснились деревянные головы -  и  человеческие,  и
изображавшие каких-то неизвестных ему чудищ. Были там и не только  головы:
вырезанная на доске роза, обвитая виноградной  лозой,  несколько  лошадок,
кошка с котятами, вол, запряженный в повозку, и человек, погоняющий  вола.
Но больше всего было голов.
     - Подходящее дерево найти не так  просто,  -  сказала  Иоланда.  -  У
каждой породы свои причуды. Лучше  всего  вишня  и  орех,  только  хорошие
ореховые деревья  попадаются  редко.  Дуба  здесь  много,  но  дуб  трудно
обрабатывать, и он крошится. Годится и  мягкая  древесина,  но  она  плохо
принимает полировку.
     На одной из  полок  в  углу  стояла  горгулья,  такая  безобразная  и
страшная на вид, что  казалась  почти  прекрасной.  У  нее  была  огромная
клыкастая пасть,  занимавшая  полморды,  дряблые  толстые  губы,  раздутые
ноздри и уши, как у нетопыря.
     - Одного я не могу понять, - сказал Харкорт.  -  Как  ты  ухитряешься
выдумывать такие фигуры? Вот эту горгулью, например.
     - В аббатстве есть каменные горгульи, - отвечала  она.  -  Аббат  Гай
позволил мне разглядеть их как следует. Там кое-где есть и другие  фигуры,
их там много.
     - Наверное, есть, - сказал Харкорт. - Я об этом  как-то  не  подумал.
Должно быть, просто никогда не обращал на них внимания.
     - Я их рассматриваю, - продолжала Иоланда, -  и  запоминаю.  А  потом
сама кое-что в них меняю. Я хочу, чтобы они были как живые. Как настоящие.
Вон та горгулья, на которую  вы  смотрите,  -  это  ведь  чудовище,  но  я
старалась, чтобы оно жило и дышало. Пока я ее вырезала, я разговаривала  с
ней и воображала, будто она мне отвечает. И старалась сделать  так,  чтобы
было похоже, будто она может отвечать.
     В дверь заглянула жена мельника.
     - Твой дядя проснулся, - сказала  она.  -  Пытается  что-то  сказать.
Выговорил несколько слов, только так неразборчиво, что я ничего не поняла.
     - Иду, - сказал Харкорт, шагнув к двери.
     На кухне он опустился на колени рядом с подстилкой.
     - Дядя Рауль, - позвал он.
     Тот открыл глаза.
     - Чарли? Чарли, это ты?
     - Я, дядя. Я пришел, чтобы забрать тебя домой. Дедушка  в  замке,  он
тебя ждет.
     - Где я, Чарли?
     - На мельнице. У Жана-мельника.
     - Значит, я на нашем берегу?
     - Конечно. Тебе нечего опасаться.
     - Я уже не на Брошенных Землях?
     Харкорт молча кивнул.
     - Хорошо, - сказал дядя. - Очень хорошо. Наконец-то я в безопасности.
     - Мы перенесем тебя наверх, в замок.
     Рауль схватил Харкорта за руку своими высохшими пальцами, похожими на
когти.
     - Чарли, - прошептал он. - Чарли, я нашел ее!
     Харкорт наклонился к нему.
     - Не волнуйся, - сказал он. - Не старайся мне сейчас все  рассказать.
Потом расскажешь.
     - Я нашел ее, только не мог до нее добраться. Слишком их было  много.
Но я знаю, где она. Я знаю, что она существует. Это не просто легенда.  Не
просто дурацкие россказни.
     - О чем ты, дядя?
     - О призме, - прошептал дядя. - О призме Лазандры.
     - О той, в которой...
     - О той самой, - сказал дядя. - В которой заключена душа святого.
     - Но, дядя...
     - Говорю тебе, что знаю, где она. Я чуть-чуть до нее не  добрался.  Я
был в том месте, где она лежит. Еще немного, и я бы мог ее...
     - Пока забудь об этом, -  прервал  его  Харкорт  немного  резче,  чем
хотел. - Не будем об этом сейчас говорить. Сначала  нужно  доставить  тебя
домой.
     В дверях послышался голос жены мельника:
     - Вон идут люди из замка. Они спускаются по тропе.

                                 Глава 4.
     До верхнего конца  тропы  было  еще  далеко,  когда  Харкорт  услышал
приглушенное звяканье оружия и громкие  голоса.  Он  выехал  из  оврага  и
остановил коня, увидев, что у ворот замка толпится  множество  вооруженных
людей. Это были римские легионеры в своей походной форме. Шлемы, панцири и
поножи сверкали в лучах вечернего солнца, за плечами у каждого висел пилум
- тяжелое  двухметровое  метательное  копье.  Острые  наконечники  пилумов
частоколом торчали над неровными рядами  легионеров,  которые  под  окрики
офицеров строились в походный порядок.
     Навстречу Харкорту выехал на коне центурион в шлеме с  развевающимися
алыми перьями. Подъехав, он отсалютовал,  небрежно  подняв  руку.  Харкорт
ответил таким же небрежным приветствием.
     - Нам сказали, что вы поднимаетесь по тропе с больным на носилках,  -
сказал центурион. - Мы ждали, пока тропа не  освободится  -  говорят,  она
узкая и крутая. Вы ведь Харкорт?
     - Чарлз Харкорт к вашим услугам, сэр. А вы кто?
     - Делим Аполлинарий Валентуриан, командир роты в этой когорте.  Скажу
вам откровенно, у нас большой некомплект. Это называется  когорта,  но  на
самом деле половины солдат в  ней  не  хватает.  В  нашем  легионе  теперь
постоянно так - все делается наполовину.
     - Положение везде нелегкое, - сказал Харкорт.
     - Что верно,  то  верно,  -  отозвался  Децим.  -  Особенно  в  Риме.
Император у нас безмозглый идиот, а вместо папы,  если  верить  слухам,  -
какая-то баба.
     - Я об этом ничего не слыхал, - сказал встревоженный Харкорт.
     - Это самая свежая новость, - ответил центурион. -  К  тому  времени,
как она дойдет до нас по обычным каналам, она может уже устареть:  новости
безнадежно опаздывают. Коммуникации повсюду разрушены, никто не знает, что
происходит.
     Харкорт хотел расспросить подробнее про женщину-папу, но не  решился,
опасаясь, что это окажется просто  скверной  шуткой.  Что  до  безмозглого
идиота  на  императорском  троне,  то  это  сообщение  его   не   особенно
взволновало: безмозглые идиоты оказывались во главе Империи  и  раньше,  в
этом не было ничего нового.
     - Вы патрулируете границу? - спросил он центуриона.
     - Не просто патрулируем,  -  ответил  тот.  -  Нас  послали  провести
рекогносцировку на Брошенных Землях. Ходят слухи, что варвары  напирают  и
Нечисть волнуется. Если это правда, то может случиться все что угодно.  Мы
не знаем,  выстоит  ли  Нечисть  против  варваров.  Если  не  выстоит,  то
неизвестно, чем это кончится.
     - Маловато у вас сил для такого поручения, - заметил  Харкорт.  -  Вы
говорите, неполная когорта?
     - Посмотрите сами - похоже это на когорту?
     - Не очень. Но люди как будто боевые.
     -  Отборные  мерзавцы,  -  с  гордостью  сказал  центурион.  -  самые
отъявленные головорезы. Хорошо знают, что такое граница, и  спуску  никому
не дают.
     - Ну, в конце концов, это только рекогносцировка. Вы ведь не  станете
ввязываться в бой.
     - Если все сделать  как  надо,  то  так  и  должно  быть,  -  ответил
центурион. - Туда и сразу же  обратно,  как  только  прояснится  ситуация.
Только наш трибун ни за что не даст нам сделать все как надо. Он рвется  к
славе. Очень может быть, что живыми мы не вернемся.
     - Последние несколько лет здесь тихо, - сказал Харкорт. - Со  времени
последнего большого набега нас не беспокоили. Я все думал...  Может  быть,
вы мне сможете ответить. Когда в тот раз Нечисть навалилась  на  нас  всей
своей силой и мы бились с ней не на живот, а на смерть, -  где  тогда  был
ваш легион?
     Это было больное место Харкорта, которое давно не давало ему покоя.
     - Спокойно сидел в лагере, - сказал Децим. - И двинулся бы  только  в
том случае, если бы вы не устояли.
     - Мы-то устояли, - заметил Харкорт. - Мы отогнали их за реку по  всей
границе.
     - Вы говорите, что в последнее время здесь тихо. Очень  надеюсь,  что
так оно и есть, - сказал центурион. - Может быть, они на нас  не  полезут.
Но заранее ничего сказать нельзя. А вон, кажется, и ваши люди.
     Харкорт повернулся в седле.
     - Да, это они, - подтвердил  он.  -  Сейчас  освободят  тропу,  и  вы
сможете  двинуться.  Спасибо,  что  подождали.  Если  бы  мы  встретились,
неразбериха была бы страшная.
     По крутому подъему, которым заканчивалась  тропа,  поднимались  шесть
человек с носилками. За ними шли еще шестеро, готовые их сменить.
     - Это мой дядя, - сказал Харкорт. - Он заболел.
     - Мне уже говорили в замке. Желаю ему скорее поправиться.
     Больше ничего Харкорт объяснять не стал, а  центурион  ни  о  чем  не
спрашивал. Очевидно, дед ему ничего  не  сказал,  подумал  Харкорт.  Узнай
центурион, что Рауль вернулся с Брошенных Земель, расспросам  не  было  бы
конца. Люди с носилками прошли мимо, направляясь к замку.
     - Мы должны переправиться через реку до темноты, - сказал  центурион.
- Насколько я понимаю, мост в хорошем состоянии?
     - В отличном, - ответил Харкорт, стараясь,  чтобы  в  его  голосе  не
слишком явно прозвучала гордость. Поддерживать мост  в  хорошем  состоянии
было на  протяжении  многих  лет  обязанностью  его  рода,  и  она  всегда
выполнялась свято. Других мостов поблизости не было - ни выше по реке,  ни
ниже.
     Центурион повернул коня, поднял руку и,  выкрикнув  команду,  опустил
ее. Первая рота колонной по двое двинулась вперед, мерно  бряцая  оружием.
За ротой ехали две повозки, запряженные волами и нагруженные припасами,  а
за ними шла вся когорта.
     Децим с Харкортом, сидя на конях, смотрели на проходящих мимо солдат.
     - Не слишком  четко  маршируют,  -  сказал  центурион.  -  Разгильдяи
порядочные.  Но  необязательно  хорошо  маршировать,  чтобы  быть  хорошим
солдатом. Эти - из лучших. Прирожденные головорезы, им только и нужно  что
мясо, выпивка и бабы.
     Это было видно сразу. Харкорт в жизни еще не встречал такого  сброда.
"Отборные мерзавцы", -  сказал  центурион  и  был  совершенно  прав.  Стая
голодных волков.
     -  Поосторожнее  с  повозками  на  спуске,  -   предупредил   Харкорт
центуриона. - Там есть очень крутые места.
     - Ничего, как-нибудь спустимся, - небрежно ответил центурион.
     Харкорт оглянулся через плечо и увидел, что процессия, которая  несла
его дядю, уже входит по подъемному мосту во двор замка.
     Римлянин протянул ему руку.
     - Надеюсь, еще увидимся, - сказал он. - Может быть, если на  обратном
пути мы будем снова проходить здесь...
     - Обязательно сделайте у нас остановку. - Харкорт пожал ему  руку.  -
Выпьем вместе.
     Он неподвижно сидел в седле, пока римлянин не скрылся в овраге. Потом
повернул коня и медленно поехал к воротам замка.
     При виде двух его  приземистых  башен  Харкорт  снова  вспомнил,  как
тогда, семь лет назад, они отбивали  наседающую  Нечисть.  И  тут  же  ему
почему-то вспомнилось еще кое-что. В то время в замке  жил  свой  чародей,
который после того, как все кончилось, объявил, что победа одержана только
благодаря  ему.  Теперь  собственного  чародея  в  замке  не  было.  Ну  и
обойдемся, подумал Харкорт. Того чародея дед после окончания осады  выгнал
вон. "Терпеть не могу этого мошенника, - заявил он. - Пока мы все, не щадя
жизни, бились на стенах, он в своих покоях хныкал,  жег  какую-то  вонючую
дрянь и бормотал про  себя  всякую  чушь.  Силой  наших  собственных  рук,
верностью клинков и меткостью стрел  мы  прогнали  врагов,  а  как  только
опасность миновала, этот обманщик выползает из своей конуры и  приписывает
себе все лавры. Пока я жив, в этом замке не будет никаких чародеев!"
     Шишковатый тогда пробовал переубедить деда. "Согласен, - говорил  он,
- тот, которого ты прогнал, отъявленный мошенник. Но неужели ты,  дружище,
считаешь,  что  это  разумно  -  осуждать  всех  чародеев  сразу?  Никогда
неизвестно, когда они могут пригодиться.  Может  быть,  теперь,  когда  ты
избавился от  этого,  и  правильно  сделал,  нам  надо  поискать  другого,
получше?" Но старик не унимался. "Все чародеи шарлатаны", - заявил он.  На
том дело и кончилось, и больше в замке своего чародея не было.

                                 Глава 5.
     В большом зале замка сидели у огня дед Харкорта и Шишковатый. С ними,
развалившись на скамье и прислонившись к стене, сидел  и  аббат  Гай.  Его
сутана была подвернута, мускулистые грязные ноги вытянуты вперед. В камине
весело горел огонь, и в  огромном  каменном  дымоходе  слышалось  урчанье,
словно в горле у спящего пса.
     - Как только я увидел легионеров, - рассказывал аббат Харкорту,  -  я
сразу прибежал сюда узнать, не нужно ли чем-нибудь помочь.
     Харкорт кивнул, соглашаясь, хотя прекрасно знал, что аббат  не  думал
ни о какой помощи, а прибежал из любопытства, потому что  никогда  не  мог
удержаться от того, чтобы не сунуть нос во все, что происходит вокруг.
     - А когда твой высокоуважаемый  предок,  -  продолжал  аббат  елейным
тоном, - предложил остаться на ужин, я с радостью принял  приглашение.  На
мой взгляд, нет ничего вкуснее хорошо зажаренного, сочного кабана.
     Позади них слуги хлопотали у стола, раскладывая доски  для  нарезания
хлеба и ножи, расставляя кружки и зажигая свечи.
     Шишковатый встал и подошел к камину. Он стоял спиной к огню  в  одной
белой  набедренной  повязке,  плотный,  массивный,  весь  покрытый   бурой
шерстью, как медведь, у которого только  что  кончилась  весенняя  линька.
Харкорт вдруг осознал, что это не человек, а совсем иное существо,  чуждое
всему человеческому. За много лет Харкорт привык к мысли, что Шишковатый -
друг и неразлучный спутник деда, и хотя всегда знал, что он на самом  деле
не человек, тем не менее воспринимал его как существо, ничем не уступающее
человеку, и больше об этом не задумывался.  "Почему  же  я  только  сейчас
вдруг увидел, кто он такой на самом деле?" - подумал Харкорт.
     В том, что его называли Шишковатым, не было ничего удивительного:  он
действительно был какой-то шишковатый. Его массивные плечи  были  устроены
иначе, чем у человека,  голова  не  возвышалась  над  ними,  а  выдавалась
вперед, и шеи, можно сказать, не  было  совсем.  Руки  у  него  были  куда
длиннее человеческих, а ноги - кривые, как будто он сидит верхом на чем-то
круглом. Сейчас, когда Харкорт впервые увидел - а вернее, впервые  осознал
- эти отличия, ему стало не по себе.  Потому  что  он  любил  Шишковатого,
любил уже теперь, несмотря на эти отличия. Когда  он  был  еще  младенцем,
Шишковатый качал его у себя на коленке, а когда  подрос  -  гулял  с  ним,
показывая ему всевозможные чудеса природы. Шишковатый выискивал  для  него
птичьи гнезда, которых он сам ни за что бы не смог найти, и объяснял,  как
их искать. Шишковатый говорил  ему,  как  называются  разные  дикорастущие
травы, которые он до этого считал ничем не  примечательными,  и  объяснял,
что вот этот корешок помогает при такой-то болезни,  а  горький  навар  из
этих вот листьев - при другой. Шишковатый находил для него  лисьи  норы  и
барсучьи  логовища.  И  насколько   Харкорт   мог   припомнить,   рассказы
Шишковатого, как ничьи другие, неизменно оставляли у него ощущение,  будто
все,  что  он  слышит,  необычайно  важно.  Загулявшись,  они  усаживались
где-нибудь под деревом, и Шишковатый сочинял  для  него  длинные  истории,
такие складные, что он верил каждому их слову и многие помнил до сих пор.
     - Как бы ты ни мечтал приняться за кабана, придется тебе потерпеть, -
проворчал дед, обращаясь к аббату. - Смотри, как бы  тебе  не  помереть  с
голоду, не дождавшись. Сколько  живу  на  свете,  не  видал  здесь  такого
переполоха. Женщины уложили моего блудного сына в самую лучшую  кровать  и
теперь только и делают, что бегают пичкать его горячим вином с пряностями,
кормить всевозможными лакомствами, подержать его за руку и попричитать над
ним. Просто смотреть тошно.
     - А как он себя чувствует? - спросил Харкорт.
     - Нет у него никакой особой хвори, которую нельзя  было  бы  вылечить
двенадцатью часами крепкого сна, но они так  пристают  к  нему  со  своими
заботами, что он не может глаз сомкнуть. Твоя мать -  прекрасная  женщина,
но иногда она бывает уж чересчур усердна.
     Видя своего деда в таком настроении, Харкорт понял, что расспрашивать
про дядю дальше нет никакого смысла.
     - А что нужно было у  нас  римлянам?  -  спросил  он.  -  Или  просто
заглянули мимоходом?
     - Римляне никогда не заглядывают просто мимоходом, - сказал дед. - Им
много чего было нужно. Для коней  -  овса,  а  для  людей  -  окороков,  и
солонины, и колбас, и вообще всего, на  что  они  только  смогли  наложить
лапу. Они нагрузили свои две повозки до того, что оси стали трещать. И  за
все дали мне расписку - не знаю, какой от нее толк.
     - Может быть, придется  ехать  в  Рим,  чтобы  по  ней  получить  что
полагается, - сказал аббат, - Или, по крайней  мере,  в  ближайший  лагерь
легиона, где бы  он  ни  был.  Слава  Господу  нашему,  что  они  миновали
аббатство.
     - Они прекрасно знают, что у аббатов много не  выпросить,  -  сердито
возразил старик. - И что мне как верному гражданину Империи  некуда  будет
деться и придется дать им все, что попросят.
     - Сдается  мне,  -  заметил  Шишковатый,  -  что  уж  слишком  дорого
обходится тебе  твое  гражданство,  а  толку  от  него  в  конечном  счете
никакого.
     Старик, ничего не ответив, спросил Харкорта:
     - Рауль говорил тебе, в чем там было дело?
     - Совсем немного, Даже очень мало, Он пытался что-то мне сказать,  но
я не дал. Он сказал, что нашел призму Лазандры.
     Аббат мгновенно сел прямо, словно его подбросило.
     - Призму? - воскликнул он. - Ту самую, о которой мы с  тобой  сегодня
говорили?
     - Ту самую, - подтвердил Харкорт, - В которой, как говорят, заключена
душа святого.
     Дед сразу взял быка за рога:
     - Он ее привез?
     - Нет. Он знает только, где она.
     - Вечно он чего-то ищет, -  недовольно  сказал  старик.  -  Никак  не
уймется. Не успеет вернуться  после  одной  сумасбродной  затеи,  как  уже
задумывает следующую.
     - Но ты ведь рад, что он вернулся.
     - Конечно, рад. Он мой единственный сын. Он и твоя мать - вот  и  все
мои дети. Во всяком случае, о других мне ничего не известно.
     - Если Рауль прав... - начал было аббат.
     - Когда речь идет о таких серьезных делах, - сказал старик, - мой сын
никогда не врет. Он невозможно привирает в своих рассказах, чтобы они были
поинтереснее, но если он говорит, что видел что-то, значит, на самом  деле
видел, можете быть уверены.  Если  он  говорит,  что  знает,  где  призма,
значит, она там.
     Аббат поспешил исправить свою ошибку.
     - Конечно, но всякой легенде можно верить, но если правдивый  человек
клянется, что видел главный предмет, о котором  говорится  в  легенде,  то
это, значит, уже не просто легенда.
     - Дядя так и сказал, - подтвердил Харкорт - Он сказал,  что  это  уже
больше не легенда. Что он знает - призма существует. И знает, где она.
     - На Брошенных Землях? - спросил Шишковатый.
     - Видимо, да. Он ведь оттуда пришел.  Сказал,  что  не  смог  до  нее
добраться, потому что их было слишком много. Только не сказал кого.
     - Ну ладно, - сказал дед Харкорта, - он сможет  подробнее  рассказать
нам все потом.  Сейчас  парню  надо  деть  как  следует  отдохнуть,  а  не
приставать к нему каждую минуту.
     - Но если она действительно существует, - воскликнул аббат. - Если мы
знаем, что она существует, то, значит...
     - Мы теперь знаем, что она существует, - перебил его  дед.  -  И  все
тут. Теперь мы можем успокоиться и...
     - Но в ней заключена благословенная душа святого, и она  находится  в
лапах у Нечисти.
     - По-моему, если уж душа  заключена  в  призме,  то  ей  должно  быть
довольно-таки безразлично, в чьих лапах находиться.
     - Нет, не безразлично, - возразил аббат. -  Душа  не  должна  быть  в
лапах у Нечисти. Она должна находиться среди самых священных для  христиан
реликвий. Она должна пребывать в  лоне  Церкви,  окруженная  благоговейным
почитанием, хранимая  от  всевозможных  бед  до  тех  пор,  пока  в  самый
последний день она не обретет свободу и не отправится на небо.
     - Я полагаю, - сухо заметил Шишковатый, - что  ты  был  бы  не  прочь
приютить ее на освященной земле своего аббатства?
     - Разумеется, - ответил аббат, не замечая подвоха.
     - И ты не боишься, что аббатство, где хранится такая реликвия, станет
самым знаменитым во всей Империи?
     - Аларих, - строго сказал Шишковатому дед Харкорта, - это недостойный
намек. Я уверен, что аббат...
     Он не закончил фразу, потому что в  это  время  на  верхней  площадке
широкой лестницы, которая спускалась в  зал,  появилась  мать  Харкорта  в
сопровождении своих камеристок. Почти в ту  же  минуту  под  торжественные
звуки труб на стол принесли жареного кабана - во рту у него было яблоко, а
на голове венок из молодых побегов падуба.

                                 Глава 6.
     Было уже поздно, когда Харкорт наконец отправился к себе  в  спальню.
За столом весь вечер бурно веселились. Особенно  разговорчива  была  мать,
обрадованная возвращением брата под семейный  кров.  Дед  сидел  во  главе
стола необычно молчаливый, только неразборчиво что-то ворчал, когда к нему
обращались, и пил больше, чем всегда. Аббат тоже говорил очень  мало,  что
было на него совсем непохоже. Впрочем, этому  удивляться  не  приходилось:
большую часть времени он сидел с набитым ртом и  разговаривать  просто  не
мог. Кабан оказался хорош,  и  аббат  отдал  ему  должное:  борода  его  в
отсветах свечей блестела от стекавшего по  ней  жира.  Тем  не  менее  все
остальные, следуя примеру  хозяйки,  оживленно  болтали,  и  вечер  прошел
необычайно весело.
     Добравшись  до  своей  спальни,  Харкорт  обнаружил,  что  спать  ему
совершенно не хочется, и долго расхаживал по комнате, пытаясь понять,  что
его так обеспокоило. Дело было, конечно, в том, что говорил днем аббат Гай
про падение замка Фонтен. Услышав  его  неосторожные  слова,  Харкорт  был
слишком потрясен, чтобы проявить свои чувства, и еще несколько  часов  вел
себя так, будто ничего не было сказано, но это был для него тяжелый  удар.
Все прошедшие годы родные старались  в  его  присутствии  не  упоминать  о
трагедии, за что он был им от души благодарен:  их  молчание,  конечно,  в
какой-то степени помогало ему обо всем забыть. И только теперь  его  друг,
увлекшись собственным красноречием, напомнил ему  о  событии,  которое  он
пытался изгнать из памяти. Временами  ему  казалось,  что  все  уже  почти
совсем забыто, но на самом деле воспоминание об Элоизе по-прежнему таилось
в глубинах его сознания.
     Харкорт перестал шагать по комнате и в  нерешительности  остановился,
глядя на стоящую в углу конторку. Он поднял ее  крышку,  подвинул  стул  и
поставил на конторку свечу. Потом он присел  на  стул,  выдвинул  один  из
ящиков, достал ключ и отпер другой ящик, нижний слева. Сунув руку в  ящик,
он нащупал книгу. Он нашел ее сразу, потому что точно знал, где она лежит.
Положив книгу на конторку, он раскрыл ее и придвинул поближе свечу.
     Свет упал на яркие, четкие  рисунки,  узоры  на  полях,  замысловатые
буквицы. Он глядел на них, затаив дыхание: все это было намного  красивее,
чем ему помнилось.
     Не сводя глаз со страницы, на которой была раскрыта книга, он пытался
вернуть ощущение нежности - той нежности, которую давным-давно, много  лет
назад, испытывал к Элоизе. Не жалости к самому себе, не печали утраты,  не
горя, а только нежности и любви.  Но  нежность  не  возвращалась.  Слишком
много прошло времени, подумал он. Все это в далеком прошлом.
     Книга была древняя - ее возраст насчитывал, быть может, не одну сотню
лет. Она появилась в те забытые теперь  времена  Возрождения,  когда  люди
после долгих веков мрака вновь обрели способность видеть красоту  в  своих
мыслях и чувствах. На  протяжении  многих  лет  книга  принадлежала  семье
Элоизы - к ней она перешла от покойной бабушки. А  Элоиза  подарила  книгу
ему. Подарок выглядел довольно неожиданным: кто бы мог подумать, что Чарлз
способен оценить прелесть часослова? Никто, кроме Элоизы, - она предвидела
это и подарила свое фамильное сокровище тому, кого любила и кто любил ее.
     Он попытался припомнить, что сказала  она  ему,  когда  сделала  этот
подарок, что они сказали тогда друг другу, но ничего  вспомнить  не  смог:
все ушло в прошлое, все было стерто горем и отчаянием. Сидя  глухой  ночью
за конторкой, он наконец понял, чего стоило ему это горе.
     Когда-то  эту  книгу   держала   в   руках   Элоиза,   эти   страницы
переворачивали ее пальцы, то, что сейчас видит он, видели  ее  глаза.  Она
много лет бережно хранила книгу  -  а  как  же  иначе,  ведь  книгу  много
столетий берегла ее семья, - а потом подарила книгу ему. Элоиза, чье  лицо
он уже не мог вызвать в  памяти  и  помнил  только,  что  вокруг  ее  глаз
набегали веселые морщинки, когда она смеялась.
     Он  долго  сидел,  разглядывая  книгу.  На  изящных  миниатюрах  были
изображены крестьяне - одни пасли свиней, другие,  забравшись  на  яблоню,
собирали яблоки, третьи укладывали в копны хлеб, который  тут  же,  рядом,
убирали косари, а вдали  виднелись  смутные  очертания  замка  с  изящными
шпилями, высокими башнями и маленькими башенками на стенах - замка, совсем
не похожего на тот, в каком жил его род.
     В те времена, когда были сделаны эти рисунки, люди  смотрели  на  мир
совсем другими глазами, и сам мир был светлее, а люди в нем -  счастливее.
Может быть, Элоиза думала, что они двое, если достанутся друг другу,  тоже
смогут видеть мир таким, каким видел его  тот  древний  художник,  который
нарисовал свинопасов и крестьян, собирающих яблоки.
     Харкорт еще долго сидел за конторкой при мерцающем свете свечи, глядя
в книгу, но не видя ее, а пытаясь увидеть все то, что стояло за ней, снова
ощутить все то, что она для него значила. В конце концов он закрыл  книгу,
положил в ящик, запер и спрятал ключ.
     Все не так, подумал он. Ничего не получается. Память изменила ему, он
ничего не мог  припомнить.  Ушло  то  живое,  острое  чувство  любви,  что
испытывали они оба. Слишком долго он предавался горю.
     Встав из-за конторки, он подошел к шкафу, стоявшему у  стены,  достал
длинный плащ и накинул на плечи.
     В большом зале он повстречал мать, которая, как всегда,  обходила  на
ночь дом, проверяя, все ли улеглись, Сколько он мог припомнить, она делала
это каждый вечер.
     - Чарлз, - сказала она укоризненно, - тебе бы надо быть уже в постели
и крепко спать. День выдался нелегкий.
     - Я хочу только пройтись, подышать воздухом.
     - Ты точь-в-точь как твой отец  -  он  всегда  был  такой  замкнутый,
задумчивый, никто его не мог понять. Даже  я  хоть  и  любила  его,  а  не
понимала. Не знаю, понимал ли он сам себя. Может  быть,  я  не  могла  его
понять потому, что мы были совсем разные: он родом с сурового севера, а  я
- из южной Галлии, страны теплой, доброй и, я бы сказала,  цивилизованной,
не то что эта. Хотя если говорить по совести, то я была счастлива, что  он
взял меня с собой сюда. Я была готова ехать с ним куда угодно. Куда бы  он
ни отправился, я последовала бы  за  ним.  Ты  совсем  как  он,  Чарлз,  и
берегись, чтобы тебя тоже не одолела хандра.
     В первый раз за многие годы она заговорила с ним об отце, хотя он был
убежден, что за это время не прошло и дня, чтобы она о  нем  не  подумала.
Харкорт отца совсем не помнил. Меньше чем через  год  после  его  рождения
отец был убит на охоте - стрела  пронзила  ему  горло.  Никто  никогда  не
разговаривал с Харкортом на эту тему, но сам он часто  думал,  не  был  ли
отец из тех людей, у кого есть враги, способные убить человека  стрелой  в
горло. Но каков бы ни был отец, теперь он покоился в аббатстве,  рядом  со
своим отцом, и с отцом его отца, и со всеми остальными Харкортами, которые
умирали здесь с тех пор, как на земле Харкортов и под их  покровительством
построили аббатство.
     Харкорт вырос под присмотром деда по матери, который приехал  с  юга,
чтобы помочь управлять поместьем. Дед привез с собой Шишковатого, а  позже
появился и дядя Рауль. Какое положение занимал  род  его  матери  в  южной
Галлии, Харкорт толком так и не знал, хотя у него и создалось впечатление,
что это была одна из ветвей богатого купеческого семейства. Он помнил, что
одно время мать часто рассказывала о любимой стране, которую  покинула,  -
но только о стране, а не о положении, которое занимал там  ее  род.  После
смерти отца мать больше не вышла замуж, что, как позже узнал Харкорт, было
предметом оживленного обсуждения в замках и поместьях,  лежавших  вверх  и
вниз по реке. Временами ему приходило в голову, что она осталась незамужем
не только из любви к отцу и из верности его памяти, но, может быть, и ради
сына. Она могла опасаться, что, неудачно выйди замуж, поставит под  угрозу
его права на наследство. Управление поместьем взял на себя  переехавший  с
юга дед, и все эти годы, пока Харкорт подрастал, он вел хозяйство  так  же
хорошо, как если бы это была его собственная земля.
     - Не задерживайся долго, - предупредила мать. - Конечно, по молодости
и из упрямства ты с этим, может быть, и  не  согласишься,  но  тебе  нужно
выспаться.
     Подъемный мостик был опущен. Теперь его поднимали редко, нужды в этом
не было. Однако у  ворот  постоянно  дежурила  стража,  готовая  в  случае
необходимости быстро его поднять.
     Калитку, которая вела на мостик, охранял старый Раймонд.
     - Особенно не загуливайтесь, - предостерег он Харкорта. - И далеко не
ходите. Я только что слышал волков. По-моему, целую стаю.  Если  вам  надо
подышать воздухом, почему бы вам не прогуляться по стенам?
     Харкорт покачал головой. В это время года волки на людей не нападают.
Им хватает корма в лесу. Они становятся опасными только в разгар зимы.
     Раймонд что-то  недовольно  проворчал.  Харкорт  не  обратил  на  это
внимания:  Раймонд  всегда  был  чем-нибудь  недоволен.  Переходя  мостик,
Харкорт еще слышал позади его ворчанье.
     Ночь была темная. На западе над самым горизонтом стояла луна,  но  ее
закрывала полоска облаков. Остальное  небо  было  чисто,  и  на  нем  ярко
светились звезды.
     Он поднялся  по  косогору  и  вышел  на  дорогу,  которая  шла  через
пшеничное поле. Шагая по ней, он вспоминал тот день, когда  Нечисть  сняла
осаду и он с небольшим, но хорошо вооруженным отрядом поехал  узнать,  как
выдержали набег соседи, потому что всем было ясно - нападению должно  было
подвергнуться не только поместье  Харкортов  и  аббатство,  но  и  широкая
населенная полоса вдоль реки.
     Все было хорошо, пока они  не  достигли  замка  Фонтен.  Там  Нечисти
удалось прорвать оборону, и в живых не осталось никого - были перебиты все
до последнего цыпленка.  Над  замком  стоял  удушливый  смрад,  и  повсюду
валялись  трупы.  Не  только  человеческие:   среди   них   попадались   и
великаны-людоеды, и тролли, даже два дракона и  какие-то  еще  страшные  и
мерзкие существа, Харкорту неизвестные.  Фонтан  пал,  но  Нечисть  дорого
заплатила за эту свою победу.
     Преодолевая отвращение, они подобрали человеческие останки.  Опознать
почти никого не удалось, и всех поскорее похоронили в общей  могиле:  тела
уже несколько дней пролежали на солнцепеке.
     Подошедший Шишковатый сказал тогда Харкорту:
     - Это работа не для тебя. Пусть ею займутся другие.
     Харкорт помнил, что в ответ упрямо покачал головой:
     - Нет, она  где-то  здесь,  мне  нужно  найти.  Нужно  похоронить  ее
отдельно, а не бросать в яму вместе с остальными.
     Гай, который присоединился к ним, когда они  ехали  мимо  разоренного
аббатства, тоже пытался его отговорить, но он не хотел ничего слышать.
     Ее так и не нашли, хотя Харкорт и понимал - это не значит, что ее там
не было. Многие тела были  так  изуродованы,  что  почти  потеряли  всякий
человеческий облик. А хуже всего были черви, которые кишели на трупах.
     Все, что осталось, погребли в общей могиле. Аббат Гай - он тогда  был
еще не аббат, а простой священник, - стоя у могилы,  отслужил  заупокойную
службу, а остальные, обвязав лица платками, чтобы не  чувствовать  смрада,
засыпали яму землей.
     Харкорт дошел до края поля и  остановился,  глядя  назад,  в  сторону
замка. "Зачем я так себя мучаю? -  подумал  он.  -  Зачем  снова  и  снова
переживаю тот день во всех его жутких подробностях? Зачем сейчас  брожу  в
темноте,  вспоминая  его,  как  будто  нарочно  стараюсь   продлить   свои
страдания, наказать себя за несуществующую вину?"
     Перед ним возвышался черный силуэт замка, лишь кое-где в  нем  горели
огоньки. А за рекой лежали Брошенные Земли - темное пространство ночи  под
испещренным звездами  небосклоном.  Там,  за  рекой,  притаилась  Нечисть.
Где-то там, если прав его дядя, спрятана призма Лазандры. Он знал,  что  в
эту самую минуту Гай в своем  аббатстве  ворочается  в  постели  без  сна,
мечтая совершить вылазку на Брошенные Земли, вызволить призму, вернуть  ее
в аббатство и окружить почитанием. Ему никак  не  дает  покоя  мысль,  что
когда-то  она  могла  храниться  в  аббатстве,  которое  стояло  здесь   в
незапамятные времена.
     Харкорт поглядел вверх, на  звезды.  Там,  на  своем  обычном  месте,
виднелась Повозка  -  самое  первое  из  созвездий,  которые  показал  ему
Шишковатый, и две звезды  в  задней  стенке  этой  небесной  повозки,  как
всегда, указывали на Большую Звезду Севера, стоявшую над самым горизонтом.
     - Она всегда лежит на севере, -  говорил  ему  Шишковатый,  -  а  две
звезды в задней стенке Повозки всегда указывают на нее. В любую ночь отыщи
эту яркую звезду, и сразу станет ясно, в каком направлении идти.
     Харкорт вдруг почувствовал озноб. До сих пор он  не  ощущал  никакого
холода - ни от черноты ночи, ни от ветерка, который тянул с северо-запада.
Он понял, что озноб идет изнутри.
     Он должен был совершить  эту  прогулку  в  ночной  тьме,  поглотившей
землю, чтобы еще раз погрузиться в воспоминания. Теперь с этим покончено.
     Он быстро зашагал в сторону замка.

                                 Глава 7.
     Аббат явился в замок перед самым  завтраком  и  вместе  с  остальными
закусил свининой, а потом все гурьбой отправились проведать дядю Рауля.
     Рауль уже встал и сидел в кресле - таких в замке было всего несколько
штук, и семья ими гордилась. Он был закутан в просторный  халат,  когда-то
роскошный, а теперь сильно потертый и заношенный,  но  все  еще  теплый  и
удобный. Кто-то попытался причесать Рауля по моде, но его  волосы  слишком
долго не знали гребня и теперь, несмотря ни на что, буйно торчали  во  все
стороны.
     - Как ты себя чувствуешь? - ворчливо  спросил  дед.  -  Хорошо  спал?
Немного поживешь здесь на этот раз или опять ударишься в бега?
     - Отец, ты же знаешь, я каждый раз ничего не мог с собой поделать,  -
отвечал Рауль. - Мне незачем было тут оставаться. Это не моя  страна  -  я
приезжал сюда, только чтобы повидаться с тобой и  с  Маргарет  -  ну  и  с
Чарли, конечно. Мы с Чарли всегда были большие друзья.  Мы  с  ним  хорошо
ладим. Помнишь, Чарли, как я тогда нанял тебя следить...
     - Никто об этом не знает, дядя Рауль, - сказал Харкорт. -  Ты  же  не
велел мне никому говорить, я и не говорил. И даже когда ты уехал, я  время
от времени присматривался, не появятся ли эти два человека. Но они  так  и
не появились. А ты их видел?
     - Да, - сказал Рауль. - Я их потом видел. Они меня настигли.
     - Ну и?
     - Видишь, я ведь здесь, - ответил Рауль. - Сам можешь сообразить.
     - Это еще что? - рявкнул дед. - Что тут происходит? Не хочешь  ли  ты
сказать, Рауль, что впутал моего внука в какие-то свои темные делишки?
     - Это было давно, - сказал Харкорт. - Я был еще мальчишкой. Он  нанял
меня, чтобы высматривать двух человек, которые его преследовали. Я  ничего
не должен был делать - только прибежать и сказать ему.
     - Ну, тут ничего плохого как будто нет, - проворчал  дед.  -  Но  все
равно мне это не нравится, Рауль.
     - Я знал, что тебе это не  может  понравиться,  -  ответил  Рауль.  -
Поэтому и не велел тебе говорить. Ну ладно, вернемся к моим оправданиям.
     - Я не заставляю тебя оправдываться.
     - Нет, заставляешь. Ты всегда  уговаривал  меня  остаться  и  пустить
корни. Надо пустить корни в этой земле, говорил ты. Только дело в том, что
это не моя земля и не твоя. Если бы не ты и не Маргарет, это была  бы  для
меня совсем чужая земля - такая же чужая, как та, где я странствовал.
     - Теперь это моя земля, - заявил Харкорт чуть более высокомерно,  чем
ему бы хотелось. - И я говорю тебе - добро пожаловать. Я хотел  бы,  чтобы
ты остался. Почему тебе в самом деле не остаться? Для  деда  это  было  бы
большое утешение, а мы постарались бы, чтобы ты чувствовал себя как дома.
     Рауль долго смотрел ему прямо в глаза, а потом сказал:
     - Чарли, очень может быть, что я поймаю тебя на слове. Я уже  не  так
молод и, может быть, на некоторое время останусь. Но я ничего не обещаю, -
добавил он, обращаясь к отцу. - Если мне снова вздумается уехать, я уеду.
     - Знаю, - ответил дед. - Тебя на удержишь. - И он  сказал  аббату.  -
Прости уж нас за эту  неприличную  семейную  сцену.  Такое  у  нас  бывает
нечасто. Извини, что тебе пришлось быть ее свидетелем.
     - Это была  сцена,  преисполненная  подлинно  родственных  чувств,  -
спокойно отозвался аббат. - На самом деле это мне следовало бы  извиниться
за то, что я при ней присутствовал. Это я навязался вам самым  недостойным
образом. Могу сказать одно - я здесь только  по  одной  причине:  то,  что
Рауль нашел на Брошенных Землях, близко касается меня.
     - А что ты там нашел? - спросил Рауля дед. - Чарлз  говорил,  что  ты
сказал ему, будто нашел призму Лазандры?
     - На самом деле я ее не нашел - только узнал, где она. Я ее не  видел
и не держал в руках, но убежден, что знаю, где она спрятана. Я не смог  до
нее добраться, потому что ее слишком тщательно охраняют - в одиночку  туда
не проникнуть.
     - А ты уверен, что она там, где ты думаешь? - спросил аббат.
     - Даю голову на отсечение.
     Дед задумчиво кивнул:
     - По мне, этого достаточно. Если мой сын дает  голову  на  отсечение,
значит, он в этом убежден. А ты не расскажешь нам,  Рауль,  как  тебе  это
удалось? Как ты узнал, где она?
     - Могу рассказать, только без всяких имен. Имен я называть  не  буду,
потому что даже знать, что она существует, опасно. Впервые я услышал о ней
в Константинополе. Я, конечно, знал эту легенду, ее почти  все  знают.  Но
тогда в первый раз один человек поклялся  мне,  что  призма  действительно
существует. Я спросил его, откуда он знает, и он рассказал мне, хотя,  как
я подозреваю,  далеко  не  все.  Даже  в  таком  виде  это  была  длинная,
запутанная история, я и пробовать не  буду  ее  пересказать.  Можете  себе
представить, как она меня заинтересовала, - я чувствовал, что это  правда,
и с тех пор старался не пропустить мимо ушей ни одного намека,  да  и  сам
пытался осторожно кое-что разузнать, когда мне  казалось,  что  это  можно
сделать, не подвергая себя опасности. До меня, конечно, доходило множество
диких слухов, в которых не было ни зернышка истины.  А  потом  я  попал  в
Гирканию, это на южном побережье Каспийского моря, и там, в  келье  одного
отшельника, мне показали пергамент, где значилось  название  местности.  И
эта местность, как я узнал позже, расположена у нас, на Брошенных  Землях.
Но самое главное - то, что говорилось в этом  пергаменте,  почти  во  всех
подробностях совпадало с тем, что я услышал  тогда  в  Константинополе.  А
написан этот пергамент был всего лет сорок спустя после того,  как  призма
попала на Брошенные Земли, - между прочим, в те  времена  там,  за  рекой,
были вовсе не Брошенные Земли, а римская провинция. Конечно, не исключено,
что человек, который это писал, узнал все из вторых рук. Но  по  некоторым
его словам  можно  было  понять,  что  это  не  просто  слух,  многократно
передававшиеся из уст в уста, с каждым разом все больше искажаясь.
     - Но даже если  так,  -  сказал  дед,  -  то  почему  же  ты  решился
отправиться на поиски? И рискнуть ради этого жизнью?
     - Мне случалось рисковать жизнью ради вещей куда менее  важных.  Чаще
всего - ради земных благ, которые годятся только на то, чтобы украсить мое
бренное существование. А тут наконец представился  случай  сделать  что-то
для собственной души. У каждого человека в жизни наступает время, когда он
начинает думать не только о кошельке, но  и  о  душе.  Только  обычно  это
случается слишком поздно.
     - Это я могу понять, - сказал старик.
     - Именно так я и сделал, - продолжал  Рауль.  -  И  добрался  до  той
местности, которая была названа в пергаменте. Но добравшись туда, я узнал,
что призмы там больше нет.
     - Откуда ты мог это узнать? - спросил Харкорт.
     - Мне сказали. Один человек сказал.
     - Человек? На Брошенных Землях?
     - Там еще живет довольно много людей. Тех, кто не смог или не захотел
бежать, когда туда пришла Нечисть,  теснимая  варварами.  Римские  легионы
покатились назад под натиском ее превосходящих сил, и вместе с ними бежали
многие, бросая все, что у них было, и спасая свою жизнь от ужасов, которые
преследовали их по пятам. Но бежали не все -  остались  упрямцы,  остались
глупцы, остались те, кто сохранил надежду - может быть, всего лишь надежду
на милосердие Божье. Многие из тех,  кто  остался,  погибли,  но  кое  кто
укрылся в болотах или в других потаенных местах, и  эти  немногие  выжили,
хотя, конечно, не все. И их потомки до сих пор живут там. Живут, наверное,
и другие - простаки или, быть может, храбрецы, не знаю:  те,  кто  за  эти
годы по разным причинам вернулся на земли, оставшиеся во власти  гоблинов.
Люди все еще живут там - терпя угнетение, боясь  поднять  голову.  Нечисть
мирится с их присутствием - я думаю, они ее забавляют. И вот один из  этих
людей, старый священник - по крайней мере, он  называл  себя  священником,
хоть я и не уверен, что так оно и есть, - который скрывался  в  покинутом,
полуразвалившемся храме, сказал мне, что призма не в  этом  храме,  как  я
полагал, а в другом месте, немного дальше. Мы проговорили целую  ночь.  Он
умолял меня разыскать призму и вернуть ее христианской церкви.  Он  сделал
все, чтобы мне помочь. Временами трудно было разобрать, что он говорит:  у
него не хватало четырех передних зубов, двух верхних и двух нижних, вместо
них была ужасающая брешь,  и  он  не  столько  говорил,  сколько  шипел  и
свистел. Он и сам бы отправился со мной, но он был слишком стар  и  дряхл,
сил на поиски у него не было.
     - И вы нашли это другое место? - спросил аббат.
     - В конце концов нашел. Я пытался проникнуть  туда  и  чуть  было  не
погиб. Оно слишком хорошо охраняется, чтобы туда можно было  проникнуть  в
одиночку. Я даже не смог толком его рассмотреть. Священник сказал мне, что
когда-то это был дворец. Мне кажется, это был не  дворец.  Скорее  римское
поместье - из тех  роскошных  вилл,  что  возводили  для  себя  богатые  и
влиятельные землевладельцы. Она  стоит  посреди  большого  парка,  который
окружен стеной и зарос одичавшими деревьями и кустарником. Я убежден,  что
призма там. Так сказал мне священник, а он, по-моему,  человек  искренний,
правдивый и сохранил остроту ума, несмотря на возраст. То, как хорошо  это
место охраняется, подтверждает, что там находится что-то очень ценное.
     - А как оно охраняется? - спросил аббат.
     - Чарами. Некромантией, волшебством, называйте как хотите. Там  полно
ловушек, а их стерегут драконы, великаны, тролли...
     - И несмотря на все это, ты попытался проникнуть внутрь?
     - Попытался, - ответил дядя.
     - В одиночку... - сказал аббат. - А двое могли бы туда проникнуть?  А
трое? Или только целая армия?
     - Армия - нет.  Только  не  армия.  Если  бы  через  Брошенные  Земли
попробовала пройти армия, она была бы стерта с лица земли. Она  не  прошла
бы и десяти лиг. Туда может прокрасться тайком только маленький отряд. Так
удалось попасть туда мне.
     - А маленький отряд из решительных, находчивых людей мог бы надеяться
на успех?
     - Кое-какие шансы у него могли бы быть.  Очень  небольшие.  Я  бы  на
такие шансы не поставил.
     - Уж не собираешься ли ты сделать такую попытку? - недовольным  тоном
спросил дед аббата.
     - Я думал об этом, - ответил аббат и  бросил  пристальный  взгляд  на
Харкорта. Тот пожал плечами.
     - Не знаю, - сказал он.
     - Это благородное дело, - сказал  аббат.  -  Святое  дело.  Крестовый
поход во имя Церкви.
     - И ради славы твоего аббатства, - вставил Шишковатый.
     - Да, об этом я, может быть, тоже думал, - ответил  аббат,  -  но  не
только об этом. Ради нашей Святой Церкви. И вот что еще.  Есть  легенда  -
ну, не совсем легенда, скорее, пожалуй, слух, но его отчасти  подтверждает
одна древняя рукопись, которую я нашел. Этот слух гласит,  будто  когда-то
призма Лазандры хранилась в том самом  древнем  аббатстве,  на  фундаменте
которого стоит нынешнее.
     - Ты хочешь сказать, твое аббатство? - переспросил Шишковатый. -  То,
где ты аббат?
     Аббат кивнул.
     - Он прав, по крайней мере, в одном, - сказал дед. - В последние годы
я от нечего делать просматривал архивы этого поместья. Аббатство,  которое
построил род Харкортов, в самом  деле  возведено  на  фундаменте  другого,
более древнего. Камень, из которого оно было сложено, большей частью пошел
на строительство  нашего  замка,  а  когда  было  решено  построить  новое
аббатство, его возвели на фундаменте того, прежнего.
     - Я этого раньше не знал, - сказал Харкорт. -  Аббат  сказал  мне  об
этом только вчера.
     - Ты редко заглядываешь в старые бумаги,  -  сказал  дед.  -  У  тебя
хватает других забот.
     - Теперь вы видите, - сказал аббат, - я вроде как лично заинтересован
в этом деле. Не то чтобы я был совершенно убежден, что все это правда.  Но
есть некоторый шанс, что это правда.
     - На мой взгляд, пытаться вернуть призму Лазандры - чистое безумие, -
сказал дед. - С твоей стороны, аббат, безумие даже думать  об  этом.  А  с
твоей стороны, Рауль, было безумием пытаться это сделать.
     - Да, это было безумием, - ответил дядя Рауль -  Теперь  я  знаю.  Но
тогда не знал.
     - Ты мог бы только рассказать  нам,  как  туда  добраться,  -  сказал
аббат. - Может  быть,  нарисовать  план.  Зная,  что  у  нас  впереди,  мы
совершили бы этот путь куда быстрее и избежали бы многих опасностей.
     - Да, я мог бы это сделать. Но не  знаю,  сделаю  ли.  Мне  очень  не
хочется. Не хочу, чтобы ваша гибель осталась на моей совести.
     - Даже во имя Божье?
     - Даже во имя Божье, - ответил Рауль.
     - Все зависит от того, - сказал Харкорт, - в каком направлении  нужно
двигаться.
     - Прямо на запад, - ответил дядя.
     - Римская когорта, которая проходила здесь вчера, - сказал Харкорт, -
вероятно, направится к  северу.  Она  отвлечет  силы  противника.  Нечисть
последует за ней  на  север.  Может  быть,  нам  и  удастся  проскользнуть
незамеченными.
     - А что вы будете  делать,  когда  доберетесь  до  этого  дворца  или
поместья? - спросил дед.
     - Там видно будет.
     - Значит, ты всерьез думаешь пуститься в эту дурацкую авантюру?
     - Ну, не совсем, - ответил Харкорт. - Я всего лишь оцениваю ситуацию.
Мысли вслух, упражнение в тактике.
     - Я сказал, что не стану рисовать план и  помогать  вам,  -  произнес
после некоторого колебания Рауль. -  Но  тут  есть  еще  одна  сторона,  о
которой я ничего не сказал. Чарли, очень  может  быть,  что  это  касается
лично тебя.
     - Лично меня? Каким образом?
     На лице Рауля отразилось мучительное сомнение.
     - Я не хотел об этом говорить, - сказал он, - потому  что  это  может
повлиять на твое решение. Но все  же  сказать,  по-моему,  надо.  Иначе  я
никогда бы этого себе не простил. Я просто  не  мог  бы  смотреть  тебе  в
глаза.
     - Так скажи, ради Христа! - воскликнул Харкорт. - Говори скорее.  Это
что-то очень страшное?
     - Страшного в этом ничего нет, но мне не хотелось...
     - Давай выкладывай, - вмешался дед. - Мой внук уже взрослый. Если это
действительно его касается...
     - Когда в ту ночь я разговаривал в  храме  со  священником,  -  начал
Рауль, - он назвал одно имя.  Оно  показалось  мне  знакомым,  и  потом  я
вспомнил, где его слышал. Это имя - Элоиза.
     Харкорт вскочил со стула.
     - Элоиза? - вскричал он. - Что ты слышал про Элоизу?
     - Держи себя в руках, Чарлз, - строго приказал ему дед.  -  От  крика
толку но будет. Что ты слышал про Элоизу?  -  продолжал  он,  обращаясь  к
Раулю. - Элоизы нет в живых, ее убили семь лет назад. И ты  это  прекрасно
знаешь. В этом доме не следует легкомысленно поминать ее имя без особых на
то причин.
     - Есть некоторый шанс, что она жива, - сказал Рауль. - В  том  месте,
где  находится  призма,  живут  люди.  В  доказательство  своих  слов  тот
священник, который мне все это рассказал, назвал два  имени.  Элоиза  было
одно из них.
     Харкорт  почувствовал  внезапный  прилив  слабости  и,  весь   дрожа,
опустился на стул.
     - Ниоткуда не следует, - сказал ему дядя, - что это твоя Элоиза. Я же
говорю, что есть только некоторый шанс.
     Но Харкорт знал, что упустить такой шанс он не может. Когда речь идет
об Элоизе, он не вправе пренебречь даже самым малым шансом. Ничто не может
его остановить, нет такой опасности, которая выставила  бы  его  повернуть
назад. Если Элоиза еще жива....
     - Возможно, она и осталась в живых, - сказал он. - Мы ведь  не  нашли
ее тела.
     - Там было множество тел, которые мы не смогли опознать,  -  напомнил
дед
     - Да, я знаю, - сказал Харкорт. - Но если есть хоть какой-то шанс...
     Кто то положил ему на плечо могучую  руку  и  крепко  его  обнял.  Он
оглянулся и увидел, что это аббат.
     - Мы отправимся туда, - сказал аббат. - Мы  двое  отправимся  туда  и
вернемся с Элоизой, а может быть, еще и с призмой.
     Харкорт понуро сидел на стуле. В глазах у него все плыло,  как  будто
комнату вдруг заполнила быстро бегущая вода. До него  как  будто  издалека
донесся голос дяди:
     - Простите меня. Мне не нужно было...
     - Нет, нужно, - возразил ему дед. - Если бы ты ничего не сказал,  это
было бы нечестно. Мальчик горевал о ней много лет.
     Очертания комнаты стали уже не такими зыбкими, как будто вода  спала,
и все вокруг вновь обрело четкость.
     Харкорт сказал:
     - Я пойду. Никто меня не остановит. И аббат пойдет  со  мной,  потому
что теперь у нас обоих есть на то причина.
     - В таком деле мы должны быть очень осторожны, - сказал дед.  -  Если
хоть кто-нибудь об этом услышит...
     - Сохранить тайну не удастся, - возразил Шишковатый. - Как бы  мы  ни
старались. Даже у этих стен есть уши. К вечеру слухи пойдут не  только  по
замку, но и по всей округе.
     - Слухи, может быть, и пойдут, - сказал дед,  -  но  никто  не  будет
знать, куда вы собрались. По крайней мере, пока вы не  отправитесь.  -  Он
взглянул  на  Харкорта  и  спросил:  -  Ты  твердо  решил  идти?  Если  ты
передумаешь...
     - Не передумаю, - заверил его Харкорт. - Я пойду.
     - Вы, конечно, понимаете, - вмешался Шишковатый,  -  что  я  пойду  с
вами? Не могу же я вас отпустить одних.
     - Спасибо, - ответил Харкорт. - Я надеялся, что ты тоже  пойдешь,  но
не мог тебя об этом просить.
     - Ну, теперь у меня на душе стало полегче, - сказал дед. - Двоих было
бы маловато. Я бы тоже с вами пошел, хоть и считаю это дурацкой затеей, но
от меня вам было бы немного толку. Я бы вам только мешал.
     "Ну вот, - подумал Харкорт, - все решено,  теперь  надо  действовать.
Действовать, но  не  во  имя  алчности,  которая  тоже  часто  толкает  на
решительные поступки, а во имя любви и благочестия. Хотя очень может быть,
что благочестие - тоже разновидность любви, только не такая бурная".
     То, что еще совсем недавно казалось ему изрядной глупостью,  то,  что
его дед все еще считал дурацкой затеей, теперь  представлялось  ему  делом
простым и заурядным, которое мог бы предпринять кто угодно.
     - Троих хватит, - говорил тем временем  Шишковатый.  -  Нам  придется
передвигаться быстро и скрытно. Мы  не  будем  пользоваться  дорогами,  мы
будем всячески их избегать.
     - Там есть древняя римская дорога, - сказал аббат, - она  идет  прямо
на запад. Мы пойдем южнее ее.
     - Вы уверены, - спросил  дед,  -  что  вам  не  пригодятся  несколько
хороших бойцов? Мы могли бы отобрать самых надежных.
     - Они не вложат в это свою душу, - сказал Харкорт. - Они будут  всего
бояться. Они будут всем недовольны.
     - В любом случае, - сказал Шишковатый, - мы не будем рваться  в  бой.
Мы будем всеми силами избегать столкновений. Мы будем передвигаться быстро
и налегке, неся с собой все припасы.  Вполне  возможно,  что  мы  вернемся
очень скоро.
     - А когда вы доберетесь  до  того  места,  где  находится  призма?  -
спросил дед.
     - Там мы наверняка  не  задержимся,  -  ответил  Харкорт.  -  Или  мы
проникнем туда, или нет, хотя я твердо намерен туда  проникнуть.  В  любом
случае засиживаться там нам незачем.
     - Рауль еще до вечера нарисует план, - сказал дед, -  и  все  вам  по
нему объяснит. Раз уж вы собрались идти, нечего мешкать. Через день-два  в
округе поползут всякие слухи, о которых могут  так  или  иначе  узнать  за
рекой. Вы должны переправиться на ту сторону до того, как Нечисть узнает о
вас.
     - А это означает, что мы не можем перейти реку  по  мосту,  -  сказал
аббат. - Кто-нибудь обязательно нас заметит. Что мы куда-то уехали,  будут
знать все, но если мы сможем незаметно переправиться через реку, никто  не
узнает, куда мы направляемся.
     - У мельника есть лодка, - сказал Харкорт, - и даже  в  самую  темную
ночь он чувствует себя на реке как дома. Он мог бы  высадить  нас  на  той
стороне намного ниже моста.
     - Это хорошая мысль, - поддержал его дед. - Жан из  тех,  кому  можно
довериться. Он умеет держать язык за зубами. Чарлз, почему бы тебе  сейчас
не съездить к нему и не договориться?
     - Я  считаю,  мы  должны  отправиться  сегодня  же  ночью,  -  сказал
Шишковатый. - Чем дольше будем ждать...
     - Верно, - согласился дед. - Отправляйтесь сегодня же ночью.

                                 Глава 8.
     Мельник Жан и Иоланда сидели на лавочке возле  своего  домика,  когда
Харкорт спустился к ним по тропе. Иоланда играла  с  котенком,  а  мельник
сучил веревку. При виде Харкорта оба  поднялись  и  стоя  ждали,  пока  он
подъедет. Он спешился, привязал коня к дереву и подошел к ним.
     - Добро пожаловать, мой господин, - сказал мельник, коснувшись  рукой
лба. - Как чувствует себя сегодня твой дядюшка?
     - Прекрасно. Он ничуть не изменился. Жан, я приехал, чтобы  попросить
тебя об одной услуге.
     - Буду рад оказать тебе любую услугу.
     - Только это между нами, - сказал Харкорт. - Все  должно  остаться  в
тайне.
     - Мой господин, - ответил мельник, - ты можешь доверить мне даже свою
жизнь.
     - Очень может быть, что речь идет именно об этом. Стоит тебе  сказать
хоть слово... Иоланда, к тебе это тоже относится.
     - Это относится ко всем нам, - сказал Жан. - Ко мне, к  Иоланде  и  к
моей жене. Можешь на нас положиться.
     - Хорошо, - сказал Харкорт. - Да, наверное, на вас можно положиться.
     - Что я могу для тебя сделать, мой господин?
     - Я собираюсь на Брошенные Земли. Я  и  еще  двое.  Никто  не  должен
знать, что мы туда отправились. Мы не можем ехать по мосту. Кто-нибудь нас
увидит, и это станет известно.
     - Я могу перевезти вас через реку на лодке и высадить ниже  моста,  -
предложил Жан. - После того как стемнеет. В самое глухое ночное  время.  Я
знаю реку, и мне...
     - Об этом я и хотел тебя просить, - сказал  Харкорт.  -  И  чтобы  ты
никому об этом не говорил. Ты должен вернуться задолго до рассвета,  чтобы
никто тебя не видел.
     - Если вы собрались на Брошенные Земли,  я  иду  с  вами,  -  заявила
Иоланда.
     Харкорт повернулся к ней:
     - Нет, ни в коем случае.
     - Что ты, Иоланда! - сказал Жан.
     Капюшон плаща у Иоланды был откинут, и льняные волосы рассыпались  по
плечам.
     - Это моя лодка, - сказала она упрямо. - Жан мне ее подарил. Я ездила
на ней больше, чем он. Он  почти  никогда  ей  не  пользуется,  поэтому  и
подарил ее мне. И потом, я ведь была на Брошенных Землях. Я их  знаю.  Вам
нужен кто-нибудь, кто бы их знал.
     - Я слышал, что ты бываешь на Брошенных Землях, - сказал  Харкорт.  -
По крайней мере, про тебя ходят такие слухи. Только я никак не мог  понять
зачем. И не верил. Жан, зачем ты ее туда отпускаешь?
     - Мой господин, - ответил Жан, - я ничего не могу поделать.  Ее  ведь
не остановишь. Мы об  этом  с  ней  говорили.  Она  ничего  не  хочет  нам
объяснять, никогда ничего не рассказывает. Мы боялись,  что  потеряем  ее,
если станем настаивать на своем. И в то же время мы  боялись,  что  пойдут
всякие слухи.
     - Этот слух был очень смутный, - успокоил  его  Харкорт.  -  Мне  его
сообщили под строгим секретом. Мало кто об этом слышал.
     Он повернулся к Иоланде и сказал:
     - Ты же знаешь, я мог бы просто взять лодку. Не спрашивая ни  у  кого
разрешения.
     - Да, мог бы, - ответила она невозмутимо. - Но тогда  ты  не  мог  бы
положиться на то, что мы будем хранить молчание.
     У Жана побелело лицо, он сделал шаг к ней и замахнулся.
     - Стой! - резко остановил его Харкорт. - Пожалуйста, не надо!  Почему
ты хочешь идти с нами? - спросил он Иоланду.
     - Наша семья, - отвечала она, - живет здесь почти столько же времени,
сколько и род Харкортов. Наши мужчины много столетий принимали  участие  в
ваших войнах, сражались плечом к  плечу  с  вами,  помогали  защищать  эту
землю. Теперь настала моя очередь.
     - А чем ты могла бы нам помочь, если бы мы тебя взяли?
     - Я могла бы ходить в разведку. Я знаю, что может нам грозить там.  Я
хорошо умею обращаться с луком и могу приносить вам дичь. Я могу  собирать
фрукты и другую еду. Я не буду вам помехой.
     - Ну и нахалка! - возмутился Жан. - Надо же,  какое  нахальство!  Мой
господин, я не могу выразить, как я...
     - Не извиняйся, - прервал его Харкорт. - Что ты об этом думаешь?
     - О чем, мой господин?
     - О том, чтобы ей пойти с нами?
     Жан постарался взять себя в руки и сказал:
     - Все, что  она  говорит,  правда.  Она  все  это  может.  Она  может
разведывать дорогу. Она видит такое, чего никто не замечает. Я не  считаю,
что ей надо идти с вами. Если она пойдет, я буду  за  нее  переживать.  Не
знаю, что это ей взбрело в голову. Но вам бы мог  быть  от  нее  кое-какой
толк. Она стоит любого мужчины. А если вам нужен еще кто-нибудь...
     - Больше никто нам не нужен, - сказал  Харкорт.  -  Нас  должно  быть
немного. Мы должны передвигаться быстро и скрытно.
     - Я, конечно, хромой и быстро двигаться не могу. Но с правой рукой  у
меня все в порядке, и я могу натянуть лук не хуже любого другого.
     - Нет, спасибо, приятель, - сказал Харкорт. - Очень может  быть,  что
мы оттуда не вернемся. Ты это,  конечно,  понимаешь?  -  повернулся  он  к
Иоланде. - Ты подвергнешь себя большой опасности.
     - Понимаю, мой господин, - спокойно ответила она.
     Харкорт пристально посмотрел на нее.
     - Мне это не нравится, - сказал он.
     "И все же, - подумал он, - она может  быть  нам  полезна.  Она  знает
местность и  выглядит  довольно  крепкой.  Может  случиться  так,  что  мы
окажемся на волосок от поражения, и именно она решит дело в  нашу  пользу.
Видит Бог, нас слишком мало. Еще один человек может  оказаться  кстати.  А
хуже всего, что времени на размышления у нас нет".
     Он еще раз взглянул на нее и решился.
     - Будь  готова,  -  сказал  он.  -  Отправляемся  сразу,  как  только
стемнеет. Жан, грести будешь ты?
     - Грести буду я, - ответил Жан.

                                 Глава 9.
     Харкорт лежал на животе в кустарнике на опушке леса  и  смотрел,  как
резвятся единороги. До них пор он еще никогда не встречал  единорогов;  он
читал о них и слышал множество рассказов,  но  видеть  их  воочию  ему  не
приходилось. Они и в самом деле так прекрасны, как  говорят,  подумал  он.
Слева от него лежал аббат Гай, справа Иоланда, а за ней Шишковатый  -  все
четверо лежали цепочкой в кустах и любовались единорогами.  Харкорт  знал,
что аббат, как и он, тоже никогда не видел  единорога.  Иоланде,  конечно,
доводилось их видеть, в этом он не сомневался, хотя сейчас и она  смотрела
на них как зачарованная. Насчет Шишковатого  он  ничего  сказать  не  мог:
может быть, тот и видел единорогов, а может,  нет,  но  Шишковатый  вообще
существо таинственное, про него никто ничего толком не знает.
     Единороги резвились на поляне,  только  один  стоял  спокойно  и  два
лежали на траве, а остальные весело скакали взад и вперед. Тот, что стоит,
подумал Харкорт, и те два, что лежат, - наверное, постарше,  они  за  свою
жизнь уже наигрались. А остальные  скакали  по  траве,  гонялись  друг  за
другом и подпрыгивали высоко в воздух, как будто демонстрируя всякому, кто
мог их видеть, свою ослепительную красоту. Все они  были  белой  масти,  с
гладкой шелковистой шерстью,  словно  старательно  вычищенной  конюхом  не
больше чем час назад. Их извитые рога сверкали на полуденном солнце.
     Фей поблизости видно не было.  Иоланда,  уходившая  вперед  разведать
дорогу, прибежала обратно и сообщила, что видела табун единорогов.
     - Но если вы хотите на них посмотреть, - сказала она, - постарайтесь,
чтобы вас не заметили. Где есть единороги, там обычно держатся и феи.  Они
просто обожают единорогов. Не знаю почему, и никто этого не знает.  Только
если видишь единорога, смотри, нет ли поблизости фей,  не  показывайся  на
открытом месте и держись начеку. Феи - страшные  болтуньи:  стоит  им  нас
заметить, как они стрелой помчатся во все стороны, чтобы сообщить об  этом
всем, кто только захочет слушать.
     Следуя совету Иоланды, они подкрались к единорогам со всей  возможной
осторожностью.  Харкорт  знал  много   самых   невероятных   историй   про
единорогов, но никогда не слыхал, что они дружат с феями. Тем не менее  он
поверил Иоланде, как, очевидно, и остальные, потому что они тоже держались
очень осторожно. Он вновь задумался  об  этой  странной  девушке.  Сирота,
которая появилась неизвестно откуда и стала приемной  дочерью  мельника  и
его жены; создательница замечательных деревянных фигурок, которая видит  в
куске дерева заключенную в нем форму и вызывает ее к жизни...  Почему  она
так привязана к Брошенным Землям? Может быть, она пришла оттуда и все  еще
сохранила с ними какую-то внутреннюю  связь,  все  еще  испытывает  к  ним
неодолимую тягу?  Может  быть,  корни  ее  подсознания  глубоко  и  прочно
переплелись с жизнью Брошенных Земель? Может быть, там жили ее предки?
     "А чего ради, - спросил он себя вдруг с некоторым смущением, - мы все
четверо ползаем по кустам, чтобы поглазеть на единорогов,  даже  если  тут
есть еще и феи? Уж на  фей-то  мы  насмотрелись  досыта  с  тех  пор,  как
переправились  через  реку.  Надоедливые  создания,   однако   ничего   не
поделаешь, приходится терпеть. Но то, чем мы занимаемся сейчас, совсем  уж
бессмысленно. Зачем нам глазеть на единорогов, если они не имеют  никакого
отношения к тому, ради чего мы здесь?" И все-таки, когда Иоланда  сказала,
что впереди табун единорогов, у него не появилось ни  малейшего  сомнения,
что их нужно увидеть.
     До сих пор все шло гладко, без  всяких  непредвиденных  случайностей,
если только такой непредвиденной случайностью не окажется  эта  встреча  с
единорогами. Жан высадил их ниже по реке, чем собирался, потому что погода
стояла тихая и река  была  спокойна.  Ночь  выдалась  темная,  но  звезды,
усыпавшие небо, и лунный серп над западным  горизонтом  давали  достаточно
света. Жан причалил к покрытому галькой берегу в устье  глубокого  оврага,
который рассекал высокие, крутые прибрежные холмы, заросшие густым  лесом.
Здесь, на северном берегу реки, не было ничего похожего на отвесные скалы,
которыми обрывался южный берег, но холмы были такие же  высокие,  а  может
быть, даже еще выше. Высадившись, они начали подниматься по оврагу и скоро
углубились в густой лес, куда свет от луны и звезд совсем не  проникал,  и
пришлось ждать предрассветных сумерек, чтобы двигаться дальше.
     В овраге Харкорт впервые  ощутил  присутствие  какой-то  таинственной
опасности, почувствовал, что знакомые места остались  позади,  что  они  в
стране призраков, чуждых и враждебных. Выругав себя за  то,  что  позволил
так разгуляться своему воображению, он попытался  понять,  откуда  взялось
такое ощущение. Местность здесь ничем не отличалась от той, что лежала  на
другом берегу.  И  тем  не  менее  что-то  изменилось,  он  это  прекрасно
чувствовал. В окружавшем мраке, несомненно, таилась какая-то  угроза.  Как
только кроны огромных деревьев закрыли от них бледный свет луны и мерцание
звезд и все погрузилось в глубокую тьму, он, как и все остальные, припал к
земле  и  стал  ждать  первых  лучей  рассвета.  Чутко   вслушиваясь,   он
всматривался в  темноту,  пытаясь  не  пропустить  появления  какой-нибудь
движущейся тени, хотя и не мог себе представить, как он, совершенно ничего
не видя, может различить эту тень.
     Время от времени до него доносились едва слышные шорохи,  каждый  раз
заставлявшие его насторожиться, но больше  ничего  не  происходило.  Шорох
затихал, ненадолго воцарялась тишина, потом он  улавливал  новый  шорох  и
снова весь напрягался в ожидании. Никогда еще время не тянулось  для  него
так мучительно долго. Хуже всего было то, что оставалось только терпеть  и
ждать, припав к земле. Он не  мог  ничего  сделать,  не  мог  броситься  и
нанести удар, не мог даже предостеречь  остальных,  потому  что  не  знал,
слышат ли они то же самое, что он, и не напугает ли он их понапрасну.  Ему
даже пришло в  голову  -  а  не  может  случиться,  что  из  них  всех  он
единственный, кто так трясется от страха?
     С первыми проблесками рассвета ощущение страха стало ослабевать. Если
бы теперь к ним начало подкрадываться какое-нибудь существо, он  уже  смог
бы его увидеть и встретить лицом к лицу. Но вокруг ничего не  было  видно,
кроме могучих  деревьев,  которые  обступили  их,  нависая  над  головами;
массивные стволы  густо  заросли  мхом  и  лишайниками  и  казались  очень
древними. Тем не менее чувство таинственной опасности не прошло совсем.  И
переговаривались они  между  собой  не  иначе  как  шепотом:  под  кронами
деревьев стояла такая тяжелая, гнетущая тишина, что нарушить  ее  казалось
непростительной неосторожностью.
     Медленно, с трудом карабкались они в гору. Под ногами шуршала толстая
подстилка из листьев, обломков веток и кусочков  коры,  которые  падали  с
деревьев на протяжении  столетий.  По  дороге  Харкорт  размышлял  о  том,
ступала ли здесь когда-нибудь до  них  человеческая  нога.  В  этих  диких
местах вдоль берега  никто  не  жил,  да  и  вряд  ли  они  могли  кому-то
понадобиться, так что скорее всего здесь еще никто не бывал.
     Они поднимались уже полчаса, когда густой лес  наконец  стал  редеть,
хотя повсюду еще стояли  отдельные  группы  деревьев.  Ощущение  опасности
почти исчезло - почти, но не совсем. Они все еще находились в  незнакомой,
чужой местности.
     И  вот  теперь  все  четверо  лежали  на   животе,   скрытые   густым
кустарником, которым заросла опушка  леса,  и  смотрели,  как  на  поляне,
напоминавшей парк,  резвятся  единороги.  Гребень  прибрежного  холма,  на
который они только что  поднялись,  остался  позади,  впереди  простирался
пологий склон, а дальше, за поляной, напоминавшей парк,  снова  поднимался
густой лес. Харкорт подумал, что это открытое  место,  наверное,  когда-то
расчистил под пашню какой-нибудь давно забытый крестьянин, решив поставить
здесь свою ферму. На дальнем конце  поляны  виднелось  что-то  похожее  на
развалины постройки, хотя с уверенностью  сказать,  что  это  такое,  было
нельзя.  Впрочем,  если  здесь  и  находилась  заброшенная  ферма,  ничего
необычного в этом не было: в здешних  местах  попадалось  множество  таких
полуразвалившихся  построек,  когда-то   принадлежавших   людям,   которые
собирались здесь поселиться и возделывать землю,  но  вынуждены  были  все
бросить и бежать, когда нагрянула Нечисть.
     Единороги все еще скакали и  резвились,  но  что-то  в  их  поведении
изменилось. Внезапно часть их, круто повернувшись,  понеслась  к  дальнему
краю поляны. Описав широкую дугу, они двинулись  обратно,  а  впереди  них
бежала со всех ног какая-то темная фигура. Как Харкорт ни напрягал зрение,
он не мог разглядеть, кто это - медведь или человек.
     Остальные единороги  остановились  и  настороженно  смотрели,  высоко
задрав головы. Солнце сияло на их тонких извитых рогах. Потом,  словно  по
сигналу, все  они  рысью  пустились  навстречу,  окружая  бегущую  фигуру.
Приблизившись вплотную,  они  поднялись  на  дыбы  и  обрушились  на  нее,
размахивая в воздухе острыми копытами.
     Харкорт  рывком  поднялся  на  колени,  но  зацепился  своим   луком,
торчавшим из облучья, за  нависшую  сверху  ветку  и  потерял  равновесие.
Чья-то рука крепко схватила его за запястье и дернула с такой  силой,  что
он упал на землю.
     - Не вставай!  -  сказала  Иоланда,  все  еще  крепко  стискивая  его
запястье. - Ради бога, не вставай!
     - Но там же человек! - воскликнул Харкорт.
     - По-моему, это медведь, - сказал  аббат.  -  Готов  поклясться,  что
медведь.
     - Человек там или медведь, - сказала Иоланда, - помочь ему  мы  ничем
не сможем. Они разносят его в клочья. То же самое они сделают  и  с  нами,
если мы вздумаем прийти ему на  помощь.  Мы  только  зря  будем  рисковать
жизнью.
     - Ему уже не поможешь, - сказал аббат. - Вон как они его швыряют.
     Что-то  то  и  дело  взлетало  вверх  над  вздымающимися  рогами,  но
разглядеть, что это, было  невозможно.  Какие-то  черные  лохмотья  нелепо
болтались в воздухе, с каждым разом распадаясь на все более мелкие клочья.
Наконец они упали на землю, и единороги, окружившие их кольцом,  встав  на
дыбы, все разом опустились, разя копытами. Кто бы ни лежал там, на  земле,
от него теперь уже ничего не могло остаться.
     У Харкорта к горлу подступила  тошнота.  Такие  прекрасные  животные,
подумал он, такая невиданная  ослепительная  красота,  и  все  это  только
маска, скрывающая такую злобу! Вот что такое Нечисть. Все, что здесь есть,
- Нечисть.
     Он перевернулся на бок и высвободил свой лук, зацепившийся за  ветку.
Что за неуклюжая вещь, подумал он. Луки висели за плечами у всех четверых,
но Харкорт взял свой только после долгих колебаний. Он  недолюбливал  лук,
считая  его  оружием  труса.  Меткий  лучник  всегда  перебьет   множество
доблестных бойцов с безопасного  расстояния,  не  дав  им  подойти,  чтобы
броситься врукопашную. Харкорту это всегда было не по  душе.  Но  в  конце
концов он согласился, что лук - вещь полезная, а их  слишком  мало  и  все
шансы против них, так что будет все-таки правильно взять четыре лука.  Меч
был у него одного - скорее всего, только он один и умел с ним  обращаться.
Шишковатый был вооружен боевой секирой на короткой  рукоятке,  у  Иоланды,
кроме лука, был кинжал, а этот увалень Гай взял себе булаву, сославшись на
то, что он священнослужитель, аббат, и проливать кровь  ему  не  подобает.
Такая  чрезмерная  щепетильность  показалась  Харкорту   смешной,   однако
священникам действительно не полагалось носить острый клинок, и  аббат  не
хотел об этом и  слышать.  Впрочем,  разница  невелика,  подумал  Харкорт.
Булавой можно прикончить кого угодно не хуже, чем  мечом,  только  не  так
аккуратно.
     Отцепив свой лук, он начал, пятясь, выбираться из кустов. Но не успел
он проползти ежом и нескольких шагов, как аббат толкнул  его  локтем.  Он,
очевидно, хотел толкнуть его в бок, но Харкорт двинулся с места, и  локоть
пришелся ему по голове, да с такой силой, что у него в ушах зазвенело.  Он
повернулся к аббату, чтобы  посмотреть  в  чем  дело.  Тот  лежал,  задрав
голову, глядя куда-то в небо и  указывая  пальцем  вверх.  Взглянув  в  ту
сторону, Харкорт разглядел в высоте три болтающиеся грязные тряпки.
     Драконы. Эти болтающиеся грязные тряпки нельзя было  не  узнать.  Три
дракона, которые направляются к поляне. Вот уже во второй раз за  эти  два
дня Харкорт видел драконов, хотя предпочел век бы их не видеть вообще.  Он
терпеть не мог этих чешуйчатых существ. Они кидаются на тебя сверху и  тут
же вновь взмывают в воздух, становясь недосягаемыми, - в том случае,  если
промахнутся. А если не промахнутся, считай, что ты погиб.
     Единороги на поляне заметили драконов и бросились наутек. Харкорт  не
знал, охотятся  ли  драконы  на  единорогов,  но,  увидев  это  паническое
бегство, он уже не сомневался,  что  охотятся.  Свинья,  корова,  человек,
единорог - дракон не побрезгует ничем.
     Сначала единороги беспорядочно метались по поляне, а потом,  сбившись
в кучу, понеслись прямо к зарослям кустарника, где  притаились  Харкорт  и
его спутники. Застыв  неподвижно,  Харкорт  как  зачарованный  смотрел  на
скачущие белые силуэты, сверкающие копыта и мелькающие  в  воздухе  острые
рога. Он не мог двинуться  с  места,  но  если  бы  и  мог,  это  было  бы
бессмысленно.  Харкорт  понимал,  что  в  таких  густых  зарослях  вовремя
убраться с дороги не удастся:  единороги  настигнут  их  раньше,  чем  они
выпутаются из кустов.
     А драконы камнем падали с неба на  табун.  Неуклюжие  в  полете,  они
всегда молнией кидались на добычу, сложив крылья, вытянув шею  и  протянув
вперед когтистые лапы, готовые схватить жертву.
     Харкорт прильнул к земле и обхватил голову руками.
     Через мгновение единороги обрушились на них. Прямо перед Харкортом, в
нескольких дюймах  от  его  плеча,  с  силой  опустилось  копыто,  глубоко
зарывшись в землю и запорошив ему глаза. Еще одно копыто задело его правую
ногу. Еще один единорог вырос перед ним,  присел,  готовясь  к  следующему
прыжку, и перескочил  через  него.  С  поляны  донесся  чей-то  отчаянный,
душераздирающий визг, и вот уже последний единорог пронесся мимо.
     Харкорт вскинул голову и увидел, что  два  дракона  с  распростертыми
крыльями набирают высоту над самыми макушками  леса,  а  третий  судорожно
колотит крыльями по воздуху,  пытаясь  взлететь  повыше  и  лавируя  между
деревьями на поляне. В его когтистых лапах беспомощно бился единорог.
     И еще кое-что заметил  Харкорт.  С  вытянутой  шеи  дракона,  который
уносил единорога,  свисала  веревка.  Она  петлей  охватывала  шею,  а  ее
растрепанный конец длиной футов в десять болтался в воздухе.
     Харкорт протянул руку и схватил аббата за плечо.
     - Видишь? - крикнул он. - Веревку видишь?
     - Господи помилуй! - отозвался аббат. - Вижу!
     - Не может быть, - сказал Харкорт дрожащим от волнения голосом.
     - Значит, может, - отвечал аббат. - У кого  еще,  кроме  вас  с  Хью,
хватило бы ума попытаться посадить дракона на привязь?
     Дракон  с  веревкой  и  единорогом  взмыл  над  деревьями  и,  хлопая
крыльями, полетел прочь.  Поляна  была  пуста.  Дракон  понемногу  набирал
скорость, и веревка, свисавшая у него с шеи, вытянулась  в  воздухе  вдоль
тела.
     - Все целы? - спросил Шишковатый.
     - Я - да, - ответила Иоланда. - Меня ни один даже не задел.
     Они поспешно выползли из кустов, поднялись на ноги  и  стояли,  глядя
друг на друга, все еще не в  состоянии  поверить,  что  это  действительно
произошло.
     - Нам повезло, - сказал Шишковатый.
     - Господь нас уберег, - заявил аббат. - По-моему, это значит, что  мы
под его защитой.
     - С самого начала мы  сделали  большую  глупость,  -  сердито  сказал
Харкорт. - Незачем было ползать по кустам и глазеть на  каких-то  дурацких
единорогов.
     Единорогов уже нигде не было видно - наверное, они  все  еще  неслись
прочь, углубляясь в лес.
     Иоланда стояла как ни в чем не бывало. По ее виду никак  нельзя  было
сказать, что ее только что  чуть  не  затоптали  единороги:  плащ  ее  был
по-прежнему чист, из прически не выбилось ни волоска.
     - А что с тем человеком? - спросил Харкорт.
     - По-моему, это был не человек, -  сказал  Шишковатый.  -  Я,  как  и
аббат, решил, что это медведь.
     - Но если это все-таки человек, - сказал аббат, - нам подобало бы еще
немного задержаться и прочитать  над  ним  молитву.  Последнее  напутствие
Церкви...
     - Если только от него осталось хоть что-нибудь, над чем можно  читать
молитву, - заметил Шишковатый.
     - Мне очень жаль, аббат,  -  сказала  Иоланда,  -  но  я  думаю,  что
Шишковатый прав. Не надо  бы  нам  больше  терять  время.  Пора  двигаться
дальше.
     - Я убежден, что это был человек, - возразил Харкорт. - Оставить  его
просто так было бы неблагородно и нечестиво. Пусть  он  мертв,  мы  должны
что-то для него сделать.
     - Чарлз, ты не в своем уме, - сказал Шишковатый.  -  Сколько  раз  на
твоих глазах погибали люди - ты это видел и шел себе дальше.
     - Да, но...
     - Я вынужден согласиться, - сказал аббат. - Как  это  ни  прискорбно,
нам, наверное, надо двигаться дальше. К тому  же  я  думаю,  что  это  был
все-таки медведь.
     Они направились к западу по гребню холма. Идти  здесь  было  довольно
легко, и продвигались они быстро. Иоланды не было видно - она  шла  где-то
впереди, разведывая дорогу. Никто не заметил, как  она  исчезла  из  вида:
только что была тут, и вот ее уже нет.
     - Я проголодался,  -  пожаловался  аббат.  -  Мы  ничего  не  ели  со
вчерашнего вечера. Как насчет того, чтобы  сделать  остановку  и  закусить
хлебом с сыром?
     - Достань еду из своего мешка и ешь на ходу, - предложил Шишковатый.
     - Не могу я есть на ходу, - возразил аббат. - У  меня  все  в  животе
бултыхается и начинаются колики.
     - Часа через два или около того мы сможем остановиться на  ночлег,  -
сказал Харкорт. - Солнце стоит уже низко. Мы прошли порядочное расстояние.
И прошли бы еще больше, если бы не задержались из-за этих единорогов.
     Аббат что-то  недовольно  проворчал,  но  продолжал  идти,  время  от
времени ускоряя шаг, чтобы не отставать от остальных.
     Прошло еще  около  часа,  и  гребень,  по  которому  они  шли,  начал
спускаться в глубокую долину. Над долиной  клочьями  висел  туман.  Сквозь
него сверкало множество небольших озер и проток. Далекие белые холмы по ту
сторону долины казались голубоватыми в свете уходящего дня.
     - Болото, - недовольно сказал  Шишковатый.  -  Надеюсь,  нам  удастся
найти обход. Идти вброд через болото - штука малоприятная.
     - Оно не такое уж большое, - заметил аббат. - И мне кажется, оно  тут
не совсем на месте. Болота бывают большей частью на ровной местности, а не
посреди холмов.
     - Болота бывают везде, - возразил  Шишковатый,  -  где  только  может
скапливаться вода.
     - Может быть, стоит изменить наш план? - сказал аббат. - Не лучше  ли
нам свернуть на север и отыскать римскую дорогу? Римляне  строили  хорошие
дороги. На них почти нет уклонов. Мы могли бы идти по ровному месту, а  не
плутать в густом лесу и не брести через болото.
     - На римской дороге нас сожрут раньше, чем  сядет  солнце,  -  сказал
Шишковатый.
     Харкорт услышал позади себя  шорох  листьев  и  быстро  обернулся.  В
нескольких футах от него стояла Иоланда, низко надвинув на лицо капюшон.
     - Господа, - сказала она, - я нашла совсем близко удобное  место  для
привала. Там рядом ручей с чистой водой,  а  на  дереве  подвешен  молодой
олень.
     Аббат мгновенно повернулся к ней.
     - Оленина! - произнес он внезапно охрипшим голосом. -  Оленина!  А  я
тут мечтаю поесть хоть хлеба с сыром!
     - Идите за мной, - сказала Иоланда, и они последовали за ней.
     Еще не начинало темнеть, когда они устроились на ночлег.  Ярко  горел
костер, рядом лежал  запас  дров,  а  на  углях  жарились  огромные  куски
оленины.
     Аббат сидел, прислонившись спиной к стволу огромного  дерева,  сцепив
могучие руки на животе и положив рядом свою тяжелую булаву, и принюхивался
к аромату жареного мяса.
     - Я считаю, именно так лучше всего завершить  наш  день  после  всего
этого  лазанья  по  горам,  единорогов  и  драконов,   -   сказал   он   с
удовлетворением. - Запах оленины искупает все испытания, через которые  мы
сегодня прошли.
     - Там, впереди, болото, - сказал  Шишковатый  Иоланде.  -  Нам  нужно
будет его пересечь?
     - Нет, не нужно, - ответила она. - Мы можем его обойти.
     - Слава Богу, - вздохнул аббат  и  повернулся  к  Харкорту:  -  Нашей
проводнице просто цены нет.
     Когда мясо изжарилось, они поели, потом поджарили еще и тоже съели. В
конце концов аббат уже не мог заставить себя проглотить ни кусочка. Борода
его лоснилась от жира.
     Сытые и довольные, они  удобно  расположились  вокруг  костра.  Аббат
разыскал  у  себя  в  мешке  бутылку  вина  и  пустил  ее  по  кругу.  Уже
окончательно стемнело. Над  болотом  перекликались  ночные  птицы,  легкий
ветерок шелестел в верхушках деревьев.  Все  чувствовали  себя  прекрасно.
Что-то уж  слишком  хорошо,  подумал  Харкорт.  Несмотря  на  наслаждение,
доставленное сытным ужином и отдыхом после  трудного  дня,  его  одолевали
недобрые предчувствия. Слишком тут хорошо, думал он. А ведь это враждебная
страна, здесь не должно быть так хорошо.
     Он взглянул на Иоланду, которая сидела  скрестив  ноги  на  земле  по
другую сторону костра. В ее лице появилась мягкость, которой он до сих пор
не замечал. Может быть, это только так кажется в  свете  пламени,  подумал
Харкорт. Но она, очевидно, не испытывала никакого беспокойства.  А  именно
она,  наверное,  раньше  других  почувствовала  бы,  если  бы  им  грозила
какая-нибудь опасность.
     Аббат с трудом поднялся и подбросил в костер дров.
     - Стоит ли? - спросил Харкорт.  -  Может  быть,  теперь,  когда  мясо
зажарено, дать костру догореть? Нам лучше бы сидеть без огня.
     - Ты опять за свое, вечно тебе что-то не нравится, - засмеялся аббат.
- Отдыхай, как все, и радуйся, что набил  брюхо.  Мы  еще  на  самом  краю
Брошенных Земель, едва ли нам здесь что-нибудь грозит.
     - Мы уже видели единорогов и драконов.
     - Единороги давно ускакали, - сказал аббат, - и драконы тоже улетели.
Я не вижу, почему...
     Он умолк и насторожился.
     Харкорт поднялся с земли.
     - Что такое, Гай? - спросил он.
     - Я что-то слышал. Какой-то шорох.
     И тут же шорох послышался снова. Все вскочили.
     Харкорт потянулся к мечу, но не успел выхватить  его  из  ножен,  как
шорох прекратился. Все четверо стояли, напряженно прислушиваясь.
     Может быть, это всего-навсего птица шевельнулась  на  ветке,  подумал
Харкорт. Или какое-нибудь маленькое пушистое существо пробежало  по  сухим
листьям.
     Аббат нагнулся и поднял с земли свою булаву.
     Харкорт обошел костер и встал рядом с Иоландой.
     - Что ты слышала? - спросил он.
     - То же, что и все вы. Шорох. Там кто-то есть.
     Новая порция дров,  подброшенная  в  костер  аббатом,  только  теперь
занялась, внезапно разгорелась ярким пламенем, и  Харкорт  увидел,  откуда
шел шорох. У подножья гигантского  дуба,  стоявшего  недалеко  от  костра,
возник из земли  какой-то  корявый  бугор.  Он  продолжал  подниматься  на
глазах, и  с  него  сыпались  вниз  сухие  листья,  сучки,  кости  мертвых
животных, живая трава и клочья мха. Это выросшее из земли порождение  леса
двигалось, оно было живое. Густой смрад распространялся вокруг, и вместе с
ним - непомерная  злоба,  почти  ощутимая  физически.  Зловоние  было  так
сильно, что от него перехватывало  дыхание,  как  будто  горло  стискивали
длинные цепкие пальцы.
     Харкорт отступил на шаг  перед  этой  невероятной  злобой  и  давящим
зловонием. Он со скрежетом выхватил меч, и пламя костра окрасило клинок  в
цвет крови.
     Но у этого существа, которое выросло перед ними у подножья  дуба,  не
могло быть живой красной крови - если его разрубить, из  него  должен  был
потечь зеленоватый гной или сукровица, похожая  на  чернила.  Харкорту  на
мгновение показалось, будто он увидел блеснувшие в  свете  пламени  острые
клыки  и  когти.  Но  если  это  действительно  клыки  и  когти,  то   они
располагались в самых неподходящих местах. Может быть, на самом  деле  это
были всего лишь обломки костей или острые каменные осколки, покоившиеся  в
лесной почве.
     Бугор продолжал подниматься,  вырастая  из  лесного  мусора  и  сухих
листьев, из отпавшей коры и гнилых сучков, из птичьего  помета,  истлевших
костей и оброненных перьев. Освещенный пляшущими  отблесками  пламени,  он
казался  наделенным  своей,  зловещей  жизнью.   Злоба,   источаемая   им,
становилась все сильнее,  а  густое  зловоние  -  все  удушливее.  Харкорт
почувствовал, что задыхается - отчасти от смрада, отчасти от ужаса и гнева
при мысли, что такое гнусное  создание  осмеливается  существовать,  имеет
наглость вторгаться в этот сравнительно чистый и уютный мир.
     Он шагнул вперед, но его  опередил  аббат.  Одним  плавным  движением
священник обеими руками поднял высоко над головой тяжелую булаву и обрушил
ее на выросший из земли бугор. Бугор  просел  под  ударом,  что-то  в  нем
булькнуло,  и  во  все  стороны  разлетелись  какие-то  слизистые   комки.
Распространившееся вокруг зловоние  многократно  превзошло  все,  что  они
ощущали до сих пор. Харкорт, шатаясь, сделал еще два шага вперед,  но  еще
не успел подойти к аббату, как его скрючило  пополам  и  начало  рвать.  В
горле у него стояла горечь, из глаз лились слезы, а от рассевшегося  бугра
текли навстречу ему густые волны смрада,  и  он  как  будто  плыл  в  этом
смраде, раздвигая его руками.
     Сделав сверхъестественное усилие, он выпрямился и увидел,  что  бугор
исчез, а аббат стоит на том  месте,  где  был  бугор,  колотя  булавой  по
извивающимся  клочьям  и  торжествующе  хохоча.  Харкорт  хотел  окликнуть
аббата, но горло его все еще сжимала судорога, и он долго не мог  выдавить
ни звука. Наконец он крикнул:
     - Гай, отойди оттуда!
     Аббат продолжал колотить булавой по  остаткам  бугра,  как  будто  не
слышал. Харкорт, шатаясь, шагнул вперед и схватил его за руку.
     - Ради бога, остановись! От него уже ничего не осталось.
     - Вот когда  я  с  ним  покончу,  -  продолжая  раскатисто  хохотать,
прокричал аббат, - тогда от него в самом деле ничего не останется. Меньше,
чем ничего!
     - Да приди ты  в  себя,  черт  возьми!  -  рявкнул  Харкорт.  -  Надо
убираться отсюда. Нам нельзя здесь оставаться, нужно уходить. Здесь  такая
вонища, что дышать нечем.
     Аббат неохотно повернулся и подошел с ним к  костру.  Поодаль  стояла
Иоланда, изо всех сил зажимая рот и  нос  скомканным  платком.  Шишковатый
собирал вещи.
     - Пошли, - сказал он. - Пошли, надо отсюда уходить.
     Харкорт поднял два мешка, забросил их на спину  и  подтолкнул  аббата
вперед.
     - Ну вот, - с упреком сказал Шишковатый аббату, - наделал ты дел.
     - Да ведь такая злоба! - оправдывался аббат. - Неужели вы не  ощутили
эту злобу?
     - Когда навстречу попадается хорек, - сказал  Шишковатый,  -  его  не
убивают. Только поворачивают назад или обходят его сторонкой.
     - А я эту штуку убил. Ее нужно было убить.
     - Ее нельзя убить. Она не умирает. Можно только  надеяться,  что  она
уйдет восвояси.
     Они углубились в ночной лес и  начали  осторожно  спускаться  к  краю
болота, То и дело кто-нибудь натыкался на дерево или спотыкался о  лежащую
на земле ветку, но они шли и шли вперед.
     Когда до  болота  оставалось  уже  совсем  немного,  Харкорт  услышал
какой-то тихий  жалостный  звук,  похожий  на  плач.  Он  остановился  как
вкопанный и прислушался. Звук доносился издалека, и временами его заглушал
ветер, но это был плач, он был уверен.  Там,  посреди  болота,  раздавался
чей-то плач.
     - Кто это? - спросил он.
     - Потерянные души, - ответила Иоланда. - Одинокие призраки  плачут  в
болоте.
     - Призраки? - переспросил он. - Ты хочешь сказать, привидения?
     - Здесь повсюду привидения. Множество людей умерло здесь без  святого
причастия.
     - Я никогда об этом не задумывался, - сказал Шишковатый, -  но  такое
вполне возможно. Когда сюда нагрянула Нечисть, многие пытались бежать,  но
не всем удалось.  Часть  угодила  в  засаду.  А  другие  попрятались,  или
пытались спрятаться.
     Плач затих. Они постояли еще несколько минут,  но  больше  ничего  не
было слышно, и они продолжали спуск с  холма.  В  бледном,  унылом  лунном
свете  болото  было  похоже  на  черно-белый   набросок   пером.   Кое-где
серебрилась вода, над  ней  поднимались  такие  же  серебристые,  но  чуть
потемнее, камыши и заросли кустарника, и чернели отбрасываемые ими тени.
     Вскоре впереди показался небольшой залив,  с  обеих  сторон  которого
стеной стояли камыши. Берег поднимался от воды узкой песчаной полоской.
     Они  остановились,  прислушались  и  вновь  услышали  плач,  тихий  и
отдаленный. Потом он затих, и наступила зловещая тишина.
     - А здесь все еще воняет, - сказал Харкорт.  -  Правда,  уже  не  так
сильно.
     - Это мы принесли  запах  с  собой,  -  сказал  Шишковатый.  -  Через
день-два выветрился. Он стал бы немного слабее, если бы мы  могли  принять
ванну и сменить одежду.
     - Но что это было? - спросил Харкорт. - Я никогда такого не  видел  и
ни о чем подобном не слышал.
     - Было бы странно, если бы ты это видел, - сказал Шишковатый. -  Мало
кто о таком даже слышал. Они очень  древние,  это  порождение  стихий.  Их
производит на свет сама земля - они вырастают из мертвой материи.  Нечисть
тут ни при чем, они существовали задолго до того, как  появилась  Нечисть.
Говорят, когда-то их было много. Я думал, они уже совсем покинули Землю  и
больше не осталось ни одного. Но в такой местности, как эта...
     - Ты сказал, что мало кто о них слышал. Но ты-то слышал. Ты  об  этом
знал.
     - Легенды моей расы, - ответил Шишковатый. - Из них я об этом и знаю.
     - Твоей расы?
     - Ну конечно, - сказал Шишковатый.  -  Ты,  естественно,  никогда  не
говоришь об этом вслух, и никто не говорит, но ты ведь знаешь,  что  я  не
человек.
     - Прости меня, - сказал Харкорт.
     - Ничего, - ответил Шишковатый. - Я ничем не хуже человека.
     - Давайте умоемся, -  предложил  аббат.  -  А  потом  попробуем  хоть
немного поспать. Мы изрядно не выспались.
     С этими  словами  он  вошел  в  воду  по  пояс,  нагнулся,  зачерпнул
пригоршню воды и начал обмывать лицо и одежду.
     - Надо будет по очереди стоять на страже, - сказала Иоланда.
     - Я буду сторожить первым, - вызвался Харкорт.
     - А я после тебя, - сказал Шишковатый.
     Стоя на страже, Харкорт время от времени поглядывал на звезды,  чтобы
знать, сколько прошло  времени.  Когда  настала  пора  сменяться,  Харкорт
разбудил Шишковатого. Тот с ворчаньем поднялся.
     - Как дела? - спросил он.
     - Все тихо, - ответил Харкорт. - В лесу слышались какие-то шорохи, но
не такие, какие мы слышали там, на холме.  Наверное,  какие-нибудь  мелкие
животные. В болоте кто-то плакал, а больше ничего не было.
     - Хорошо, - сказал  Шишковатый.  -  Залезай  под  одеяло  и  попробуй
заснуть.
     Харкорт улегся и завернулся в одеяло, но ему  не  спалось.  Он  долго
лежал в раздумье, глядя на звезды. "Я не человек", - сказал Шишковатый,  и
это было сказано им, да и вообще кем бы то ни было, впервые. "Моя раса", -
сказал он. Его раса знала об этих порождениях стихий.  И  он  сказал,  что
когда-то их было много. "Это не Нечисть, - сказал он, -  они  существовали
задолго до Нечисти". Харкорт никогда не слыхал о расе Шишковатых; он  знал
только одного Шишковатого, хотя если подумать, он мог бы  сообразить,  что
когда-то  должны  были  существовать  и  другие  Шишковатые.  Значит,  эти
порождения стихий жили в глубочайшей древности, ведь и  Нечисть  появилась
здесь в незапамятные времена, а эти,  как  сказал  Шишковатый,  тогда  уже
были. "Теперь их осталось немного", - сказал он и намекнул, что вообще  не
ожидал встретить хоть одного. И если  это  правда  -  что  эти  порождения
стихий и Шишковатые жили в этом мире бок о бок, - значит, и  те  и  другие
существовали в глубочайшей древности, и очень может быть,  что  Шишковатых
осталось так же мало, как и этих порождений стихий.
     Харкорт решил, что когда вернется домой, нужно будет расспросить  обо
всем деда, хотя это дело,  конечно,  очень  деликатное.  Может  быть,  дед
поймет, что вопрос задан от чистого сердца, и ответит, пусть и не  слишком
обстоятельно; а может быть, и придет от него в ярость.  Дед  с  Шишковатым
дружат уже много лет, и они никогда не дадут друг друга в обиду.
     Размышляя об этих загадках, он в конце концов  заснул.  Его  разбудил
аббат, который без особой деликатности потряс его за плечо.
     - Вставай, - сказал он. - Там  их  множество.  Полный  лес.  Они  нас
окружили.
     Харкорт сел, пытаясь понять, что происходит.
     - Кто нас окружил?
     - Вонючие бугры, - ответил аббат. - Я бы пошел и разделался  с  ними,
но Шишковатый в тот раз так раскричался, что я решил этого не делать.
     Харкорт увидел, что  уже  начинает  светать.  Из-под  своего  одеяла,
разбуженная громким голосом  аббата,  выползла  Иоланда.  Шишковатый  тоже
проснулся и сидел, протирая глаза.
     - Что там еще? - спросил он аббата. - Что за шум ты поднял?
     - Бугры нас окружили.
     Шишковатый вскочил.
     - Ты уверен?
     - Уверен, - подтвердил аббат. - Они выстроились цепочкой позади нас и
спустились к самому болоту по обе стороны. Мы в мешке. На этот раз я их не
слышал, они вели себя очень тихо. Первого я  увидел,  только  когда  стало
светать. Прежде чем вас будить, я проверил.
     Шишковатый повернулся к Иоланде:
     - Ты сказала, что мы можем обойти болото. А перейти его можно?
     - Может быть, и можно. Мне говорили, там  есть  тропинка.  Это  будет
нелегко. Придется много брести по воде. Но я думаю, мы сможем  перебраться
на другую сторону.
     - Это безумие! - вскричал аббат.  -  Мы  можем  прорваться  и  обойти
болото.
     - Возможно, ты бы и  прорвался,  -  сказал  Шишковатый,  -  но  я  бы
рисковать не стал. Ведь ты ничего о них не знаешь.
     - Зато ты знаешь, и ты сказал.
     - Неважно, что я сказал, -  перебил  его  Шишковатый.  -  Идем  через
болото. Если мы это сделаем, не думаю, чтобы они стали нас преследовать.

                                Глава 10.
     Харкорта снова одолевали призраки, хотя день был в самом разгаре.  Он
их не видел, хотя временами ему чудилось, что в воздухе  пробегает  легкое
колыхание, похожее на знойные волны, которые поднимаются в  жаркий  летний
полдень над золотистым полем спелой пшеницы. Но призраки говорили с ним, и
говорили не умолкая. Он  почти  ничего  не  понимал,  хотя  временами  ему
чудилось, что понимает.  Однако  большей  частью  это  было  неразборчивое
бормотанье, вроде  того  невнятного  говора,  что  слышишь,  проходя  мимо
закрытой двери, за которой мать и другие женщины  занимаются  после  обеда
шитьем, а больше - болтовней.
     Харкорт брел по пояс в воде, с трудом  вытаскивая  ноги  из  илистого
дна. Остальные следовали за ним. Призраки становились все назойливее.  Над
головой у него роились тучи насекомых - время  от  времени  он  принимался
отмахиваться, но они не обращали на это  никакого  внимания  и  продолжали
кружиться над ним жужжащим вихрем, сверкая на солнце крылышками,
     Он  приближался  к  пригорку,  который  приметил  издалека.   Подойдя
вплотную, он  уперся  руками  в  землю,  вскарабкался  на  сухой  берег  и
повалился ничком, с трудом перевода дыхание. Следующей шла Иоланда - когда
она добралась до пригорка, он протянул руку и вытащил ее на берег рядом  с
собой. Почти вплотную за Иоландой следовал Шишковатый, а сзади,  пыхтя,  с
багровым лицом, грузно брел сквозь воду и грязь аббат. Один за другим  они
подошли к пригорку, и Харкорт помог им выбраться на берег. Все  уселись  в
ряд, промокшие, усталые и слишком запыхавшиеся, чтобы разговаривать.
     - Ни о чем подобном речи не было, - сказал наконец аббат. -  Я  знал,
конечно, что придется много ходить, против ходьбы я  ничего  не  имею.  Но
пробираться вброд через такую грязь - не самое увлекательное  приключение,
на мой взгляд. Это не что иное, как тяжелая работа.
     - Нам бы, может быть, не пришлось этого делать, - заметил Шишковатый,
- если бы ты оставил в покое тот бугор. Но  нет,  тебе  обязательно  нужно
было пойти и стереть его в порошок.
     - Я убежден, что другие бугры не могли произойти от того, с которым я
расправился, - возразил аббат. - Не может быть, чтобы клочья, которые я от
него оставил, побежали за нами вдогонку  и  превратились  каждый  в  новый
бугор.
     - Ну, не знаю, -  сказал  Шишковатый,  -  хотя  от  них  всего  можно
ожидать. В свое время мне довелось слышать немало всяких страстей  о  том,
на что  они  способны.  Может,  этот  холм  -  их  любимое  место,  и  они
зарождаются здесь во множестве. Может, жизнь не пробудилась бы в  них  еще
много лет, но когда они узнали...
     - Узнали? - переспросил аббат.
     - Ну да, узнали, что появился враг и  напал  на  них,  они  не  стали
дожидаться своего срока и собрались отомстить.
     - Ну уж и отомстить, - презрительно сказал  аббат,  подняв  булаву  и
стукнув ею по земле. - Вот дали бы мне волю, тогда у них уж точно появился
бы повод отомстить.
     - Все это уже позади, - прервал его Харкорт. - Забудьте об этом. - И,
обращаясь к Иоланде, сказал: - Вон там  впереди,  на  сухом  островке,  я,
по-моему, вижу продолжение тропинки.
     - Значит, здесь и вправду есть тропинка, - радостно откликнулась она,
- и мы идем правильно. Когда она исчезла, я боялась, что мы пошли  не  той
дорогой, что она скоро кончится и что никакой тропы на самом деле нет. Но,
если ты прав, значит, тропа есть. Она только была под водой, а  теперь  мы
снова на нее вышли.
     Харкорт пожал плечами.
     - Мы можем еще десять раз ее потерять, такая  уж  тут  местность.  Но
надо идти дальше. Как ты думаешь, много мы прошли? Полпути уже есть?
     - Не думаю. Полпути мы еще не прошли. Хорошо, если  мы  доберемся  до
того берега к ночи.
     - Вполне можем добраться, - сказал Шишковатый, - если  будем  идти  и
идти. И не будем останавливаться отдохнуть и  поболтать  всякий  раз,  как
увидим сухое место.
     - Если мы не будем отдыхать, - возразил  аббат,  -  мы,  может  быть,
вообще не дойдем до того берега. Время от времени нужно делать  передышку,
чтобы собраться с силами.
     - Никогда еще  не  видел,  чтобы  такой  большой  и  сильный  человек
оказался таким слабаком, - с презрением сказал Шишковатый.
     - Ты мне всегда нравился, Шишковатый,  -  отвечал  аббат.  -  Я  тебя
всегда уважал, хоть ты и нелепо устроен. Но в трудную  минуту  проявляется
твой скверный характер, раньше я этого за тобой не замечал.
     - Ну, хватит вам препираться, - прервал  их  Харкорт,  -  Перестаньте
оба. Мы все в одинаковом положении, и отправились все  добровольно.  Никто
никого не заставлял.
     - Я хочу знать одно, - не унимался аббат. -  Зачем  нам  понадобилось
лезть в это болото? Вчетвером мы легко прорвали бы кольцо бугров  и  пошли
бы посуху вокруг. В конце концов, как они могли бы нас  остановить?  Взять
хотя бы того, что был у костра, - я пошел и расколошматил его в клочья.
     - Я думаю, это законный вопрос, - поддержал его Харкорт, обращаясь  к
Шишковатому. - Я сам об этом думал. Мы, конечно, поверили тебе на слово...
     - Вопрос законный, и я с  удовольствием  на  него  отвечу,  -  сказал
Шишковатый. - Тот, что у костра, просто не знал, с  каким  сумасшедшим  он
имеет дело. Он ничего не успел предпринять. Этакий солидный, благообразный
христианин ни с того ни с сего кинулся на него с двадцатифунтовой железной
булавой и...
     - А что я должен был делать? - возмутился аббат. - Он испускал  такую
вонь и злобу...
     - Я пытался тебя предостеречь, - возразил Шишковатый, - но не  успел.
Я бы тебя остановил, если бы мог,  но  было  уже  поздно.  А  после  этого
разумнее всего было удирать. Должен сказать,  мне  и  в  голову  не  могло
прийти, что другие бугры прорежутся из-под земли и двинутся за нами, чтобы
взять нас в кольцо. Судя по всему, что я знал о природе и истории  бугров,
такое вообще немыслимо. Я  называю  их  буграми,  потому  что  вы  их  так
называете, но у них есть другое, древнее название...
     - Ты много чего говоришь, - сказал аббат, - но ничего путного.  Скажи
мне коротко и ясно, почему мы не могли прорваться через кольцо бугров.
     - Некоторый шанс у нас был, - отвечал Шишковатый, -  но  шанс  весьма
сомнительный, и это, скорее всего, обошлось бы нам  очень  дорого.  Вы  же
почувствовали на себе их злобу.
     - Еще бы, - подтвердил Харкорт. - Все почувствовали. И злобу, и вонь.
Не знаю, отчего это, от злобы или от вони, только меня всего  скрючило.  Я
хотел подойти...
     - Меня ничуть не скрючило, - заявил аббат.
     - Это потому, что ты такой нечувствительный, - сказал  Шишковатый.  -
Ты много разглагольствуешь о душе, а у тебя самого  никакой  души  нет,  и
кроме того...
     Аббат вскочил и замахнулся на него булавой.
     - Не смей мне такое говорить! - вскричал он. - Ты не смеешь...
     - Сядь! - приказал Харкорт ледяным голосом. - И положи  свою  булаву.
Мы будем вести себя, как подобает джентльменам, чего бы нам это ни стоило.
     Аббат с ворчаньем уселся, но булаву из руки не выпустил.
     - А теперь, - сказал Харкорт Шишковатому, - ответь нам на  вопрос,  и
без всяких посторонних рассуждений.
     - Ответ состоит в том, - сказал Шишковатый, - что  мы  имеем  дело  с
существом, у которого нет ничего общего ни  с  одним  обитателем  здешнего
мира.  Оно  сродни  самым  глубинным  корням  жизни,  наименьшему   общему
знаменателю природы. А природа, если хорошенько подумать,  по  сути  своей
жестока. Жестока и безразлична. Природе  не  свойственна  любовь,  ей  все
равно, что случится с кем или чем бы то ни было. Ее нельзя уговорить. Всем
приходится жить по ее правилам. Ошибись хоть немного, и она тебя убьет, не
задумываясь. Зло - это, по  определению,  отсутствие  любви.  Чтобы  стать
воплощением зла, достаточно одного - не испытывать любви,  не  подозревать
даже, что она существует. Подлинное зло не любит даже само себя. Эти бугры
не просили, чтобы их наделили жизнью; жизнь навязала им некоей  неведомой,
таинственной алхимией мертвой или умирающей  материи.  Может,  жизнь  даже
внушает  им  отвращение,  может,  они  недовольны  тем,  что  их  насильно
заставили появиться на свет, хотя они об этом никого не  просили.  До  вас
понемногу начинает доходить, с чем мы имеем дело?
     - Кажется, да, - задумчиво произнес Харкорт.
     - Если бы мы напали на те бугры,  -  продолжал  Шишковатый,  -  очень
может быть, что они уничтожили бы нас прежде, чем мы смогли бы вступить  с
ними в схватку. Они ошеломили бы нас заложенной в них злобой, задушили  бы
зловонием, отравили бы  накопленным  в  них  ядом,  покончили  бы  с  нами
десятком других способов. Они знали о нас и ждали нас.  Лучшего  ответа  я
дать  не  могу,  потому  что  о  буграх  никто  ничего  толком  не  знает.
Специалистов по ним не существует  -  каждый,  кто  вздумает  стать  таким
специалистом, умирает раньше.  -  Он  умолк  и  оглядел  остальных.  -  Вы
удовлетворены? Я ответил на ваш вопрос?
     Никто ничего не сказал.
     - Больше всего они любят выводиться, если это можно  так  назвать,  в
нетронутой лесной почве, - продолжал Шишковатый.  -  Там,  где  много  лет
скапливались гниющие отбросы леса, в которых содержатся неведомые  начала,
дающие  толчок  к  их  появлению.  Почва  этого  леса  лежала  нетронутой,
наверное, несчетные столетия. Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь  попал
в такое положение, как мы. Даже в самых невероятных легендах моей расы  не
говорится, что они могут вылупляться разом в  таком  множестве.  Я  думаю,
нападение на одного из них заставило остальных появиться  на  свет  раньше
времени. Как они узнали об этом нападении, я не знаю  и  даже  представить
себе не могу. В наших легендах ничего не говорится о том, что они способны
общаться между собой.
     - А здесь они до нас не доберутся? - спросила Иоланда.
     - Думаю, что нет. Правда, они могут передвигаться, и  иногда,  боюсь,
довольно быстро, но норовят  оставаться  поблизости  от  того  места,  где
вывелись. Я полагаю, они не покинут леса, и очень  сомневаюсь,  чтобы  они
решились последовать за нами через болото. -  Он  покачал  головой.  -  Вы
должны понять, что меня все это тоже  поразило.  Они  -  порождение  самых
древних времен. Когда-то, гласят легенды, их было много. По мере того  как
редели леса и расширялись пашни, их становилось все меньше и меньше: места
их обитания понемногу исчезали. Если бы вы меня спросили, я бы сказал, что
их больше не осталось вообще, что это просто персонажи древних легенд, что
они давно вымерли.
     - Кому могло бы прийти в голову  тебя  об  этом  спросить,  -  сказал
Харкорт, - если никто ничего о них не знал и ты ничего не говорил?
     - Мало ли о чем я ничего не говорил, - ответил Шишковатый и  поднялся
на ноги. - Двинемся дальше? - предложил он. - Чарлз, ты что-то  говорил  о
тропинке, которую как будто видел впереди.
     - Да, - сказал Харкорт. - Я снова пойду первым и поведу  вас  к  ней.
Это островок с несколькими деревьями на краю. Из-за  камышей  его  удается
увидеть только изредка. По-моему, он немного больше этого пригорка.
     - А вам тоже не дает покоя  какое-то  нашептывание  и  бормотание?  -
спросил аббат. - Иоланда, ты, кажется, говорила, что это призраки?
     Она кивнула.
     - Да, призраки. По крайней мере, так говорят. Не нашедшие покоя  души
людей, которые умерли вне лона Святой Церкви и  теперь  блуждают  повсюду.
Тут, наверное, погибло множество беженцев, когда они спасались от Нечисти.
     - А мы ничего не можем для них сделать? Никак нельзя дать им покой?
     - Не знаю, - ответила Иоланда. - Я только знаю, что они тут  есть.  Я
ни с кем никогда о них не говорила. Конечно, я скорблю о них, как подобает
христианке.
     - Попробуй побрызгать на  них  святой  водой,  -  посоветовал  аббату
Шишковатый. Тот только презрительно засопел, с трудом поднялся и подоткнул
повыше свою сутану, вымазанную до колен грязью и насквозь мокрую.
     Они снова отправились в путь. Пригорок,  как  и  подозревал  Харкорт,
оказался  лишь  маленьким  клочком  суши,  поднимавшимся  над  водой.  Они
пересекли его и опять вошли в воду.
     Болото было не очень глубоким - большей частью по щиколотку и  только
местами по пояс. Дно его покрывал скользкий, липкий ил, в котором  кое-где
прятались коряги и кучи камней. Идти  приходилось  медленно  и  осторожно,
чтобы не споткнуться.
     Время от времени им попадались открытые водные пространства, но  чаще
всего они шли по  узким,  извилистым  протокам,  по  обе  стороны  которых
поднимались болотные травы и камыш.  Кое-где  из  болота  торчали  мертвые
деревья - скелеты тех деревьев, что  стояли  здесь  давным-давно,  еще  до
того, как все переменилось и появилось болото.
     Пока они отдыхали и болтали на пригорке, призраки как  будто  исчезли
или, по крайней мере, угомонились. Теперь, когда они снова шли по  болоту,
призраки вернулись, и снова постоянно слышался их шепот. Харкорт попытался
не слушать, но это было очень трудно - они окружили его со всех  сторон  и
продолжали свою неумолчную болтовню.
     На первых порах их невнятное бормотанье заставляло его содрогаться от
ужаса. Он этого не стыдился и утешал себя тем, что всякий  призрак  должен
вызывать если не страх, то, по крайней мере, тревогу, и совсем не обращать
на них внимания ни один нормальный человек не способен.  Но  прислушиваясь
час за часом к их бормотанью, он  почувствовал,  как  первоначальный  ужас
уступает место раздражению. Они превратились в досадную  помеху,  все  еще
способную вызывать страх,  но  чаще  просто  надоедавшую  сверх  меры.  Он
попробовал было не вслушиваться, но устоять против них не могла даже самая
сильная  воля.  Они  были  слишком  близко,  их  голоса  звучали   слишком
настойчиво, чтобы можно было заставить себя их не слышать.  Временами  ему
казалось, будто призрачные пальцы цепляются за его руки, пытаясь задержать
его, но он  говорил  себе,  что  это  всего  лишь  причуды  разгулявшегося
воображения.
     Иногда ему казалось, что он различает отдельные слова и  фразы,  хотя
он опять-таки не был уверен, расслышал ли их на самом  деле  или  невольно
вообразил. "Вернитесь! - говорили они (или это только  ему  казалось?).  -
Вернитесь, дальше идти опасно". В ушах  у  него  звучали  предостережения,
слышались мольбы. "Помогите нам! Бога ради, сжальтесь! Будьте  милосердны!
Мы пребываем здесь, в мире теней, между жизнью и смертью, уже не  живые  и
еще не мертвые. Если никто нам не поможет, мы останемся  здесь  навсегда".
Их речи, конечно, на самом деле не были такими связными -  это  были  лишь
отдельные слова и  обрывки  фраз,  в  которых  звучала  мольба  и  которые
складывались в некое подобие целого только в его фантазии.
     - Ложитесь! - взревел  позади  аббат.  -  Ложитесь  все  и  прячьтесь
получше!
     Инстинктивно, ни о чем не думая, Харкорт присел на корточки и  вжался
в перепутанную стену  болотных  трав  на  краю  протоки.  Оглянувшись,  он
увидел, что остальные тоже  притаились,  как  цыплята  на  птичьем  дворе,
прижавшие к земле при появлении ястреба.  Аббат,  который  шел  последним,
указывал вверх. Харкорт поднял  голову  и  увидел  их  -  три  болтающиеся
грязные тряпки, которые кругами плавали в голубом небе над болотом, никуда
особенно не спеша и высматривая себе жертву. Они были  высоко  и  казались
всего лишь движущимися точками на фоне неба.
     Драконы, сказал он себе. Три дракона на охоте. Может быть, те  самые,
что  напали  на  единорогов.  Он  присмотрелся,  пытаясь  разглядеть,   не
болтается ли у одного из них на  шее  веревка,  но  драконы  были  слишком
высоко.
     Время шло, а драконы все кружили у них  над  головой.  Один  раз  они
начали спускаться ниже, но через некоторое время снова поднялись ввысь. Не
сводя с них глаз, Харкорт выругался. Драгоценное  время  уходит,  а  из-за
драконов они не могут выйти из болота.  Им  нужно  миновать  эту  коварную
трясину до наступления ночи. А если дело и дальше пойдет так  же,  как  до
сих пор, и они будут то ползать по кустам, чтобы поглазеть на  единорогов,
то прятаться в камышах от драконов, - им никогда не добраться до цели.
     Там, в замке,  им  казалось,  что  они  знают,  с  чем  им  предстоит
встретиться - всего  лишь  с  великанами,  троллями,  драконами  и  прочей
Нечистью. Теперь он понял, что на Брошенных Землях все не так просто.  Уже
за это короткое время они повстречали два новых явления, о которых  ничего
не знали и которых не могли даже вообразить: бугры в лесу  и  призраки  на
болоте. Сколько еще сюрпризов ожидало их в дальнем пути? Этого Харкорт  не
знал и злился, что приходится терять время.
     Теперь,  когда  он  стоял  неподвижно,  призраки  одолевали  его  еще
настойчивее и в еще большем числе. Их бормотанье заполнило весь  его  мозг
до того,  что  больше  он  ничего  не  замечал.  Но  слова  их,  если  это
действительно слова, были лишены всякого смысла.
     И  среди  них  вдруг  прозвучало  одно  слово,  наделенное  для  него
глубочайшим смыслом. Одно-единственное слово, которое он сразу распознал.
     "Элоиза"!
     На мгновение забыв обо всем, он выпрямился и громко воскликнул:
     - Элоиза? Что вы сказали про Элоизу?
     - Ложись! - рявкнул аббат. - Ложись, идиот!
     Харкорт снова присел в камыши и взглянул в небо. Драконы были еще там
- три болтающиеся грязные тряпки на голубом фоне.

                                Глава 11.
     В конце  концов  драконы  улетели,  направляясь  куда-то  на  восток.
Разыскивали ли они людей или просто вылетели  на  охоту,  так  и  осталось
неизвестным.
     Харкорт не заметил, как они улетели, он даже не смотрел  на  них.  Он
по-прежнему  сидел  на  корточках  в  протоке,  наполовину   забившись   в
окаймлявшие ее болотные травы,  и  в  ушах  у  него  звучало  одно  слово:
"Элоиза! Элоиза! Элоиза!"
     И все это время нескончаемые тучи невидимых  призраков  -  невидимых,
если не считать возникавшего время от времени легкого  колыхания  воздуха,
которое можно было заметить только  уголком  глаза,  -  нескончаемые  тучи
невидимых призраков осаждали его, с  неумолчным  бормотаньем  кружась  над
головой. Он пробовал заговаривать с ними,  кричать  на  них  -  про  себя,
мысленно. "Расскажите мне! - беззвучно умолял  он.  -  Расскажите  мне  об
Элоизе! Что вы хотели о  ней  сказать?"  В  голове  его  мелькнула  мысль,
которая потрясла его до глубины души: если он действительно услышит что-то
о ней в таком месте, из уст бормочущих  болотных  призраков,  он  в  ужасе
отшатнется. "Здесь все нечисто и отвратительно, - подумал он. -  Здесь  не
может быть Элоизы! Я не хочу, чтобы она нашлась здесь! Да ее  здесь  и  не
может быть - ведь если она умерла, то умерла не здесь, а на том берегу,  в
замке Фонтен!"
     Одолеваемый  мучительными  раздумьями,  он  сидел,  пригнувшись,   на
корточках, уйдя в себя, забыв  обо  всем,  что  его  окружало,  -  о  ярко
светившем солнце, о тухлой болотной воде, о шорохе камыша,  о  кружащих  в
небе драконах.
     Он не хотел, чтобы Элоиза нашлась здесь, в этой зловонной трясине.  А
хотел он вообще, чтобы она нашлась? Эта  непрошеная  мысль,  возникшая  из
самых глубин его сознания, заставила его вздрогнуть: ему стало страшно  от
того, что она могла прийти ему в голову, что она могла  зародиться  где-то
там, в сокровенных глубинах души, о которых он и сам не подозревал.
     Он больше не помнил лица  Элоизы:  оно  навсегда  осталось  для  него
скрытым прядью волос, упавшей от порыва ветра. И глядя на ее  подарок,  он
больше не помнил слов, которые она сказала ему, даря книгу, не видел,  как
ее пальцы перелистывают страницы. С годами она уплыла от  него,  отступила
куда-то вдаль. "Боже! - сказал он себе в ужасе. -  Боже  мой,  ведь  я  ее
забыл!"
     "Боже! - взмолился он. - Сделай так, чтобы ее здесь не было. Чтобы  я
не услышал здесь ее голос. Если она здесь и я ее встречу, я  отшатнусь  от
нее с  отвращением,  и  это  разобьет  сердце  нам  обоим.  Мы  не  должны
встретиться в таком отвратительном месте.  Когда  мы  встретимся  снова...
Если нам суждено встретиться, это должно  случиться  на  цветущей  поляне,
овеваемой легким ветерком. Но не здесь, Боже, не здесь!"
     Его заставил очнуться оклик аббата.
     - Чарлз, пошли. Веди нас, мой друг. Драконов больше не видно.
     Харкорт медленно поднялся,  словно  пробуждаясь  от  кошмара.  Подняв
голову, он взглянул на небо.  Драконов  не  было.  Он  машинально  побрел,
пошатываясь, вперед, следуя за извилинами протоки.  Скоро  она  кончилась,
влившись в мелкое стоячее озерцо, и там, по другую его сторону, поднимался
островок, который Харкорт заметил еще издалека, - с несколькими  деревьями
на берегу и тропинкой, поднимавшейся от берега мимо деревьев.
     Аббат, шлепая по воде, обогнал Иоланду и Шишковатого и  поравнялся  с
ним.
     - Из-за этих драконом мы потеряли много времени, - произнес он, пыхтя
от быстрой ходьбы. - Мы не успеем пересечь болото до наступления ночи.
     Харкорт поднял глаза и увидел, что солнце уже  заметно  склонилось  к
западу.
     - Сделаем все, что сможем, - ответил он.  -  А  если  придется  здесь
заночевать, как-нибудь устроимся.
     - Плохо дело, - сказал аббат. - Совсем плохо. Мы бы должны  быть  уже
за много лиг отсюда, на суше.
     - Дальше пойдет лучше, - сказал Харкорт, - я в  этом  не  сомневаюсь.
Как только выберемся на сухое место, идти станет легче.
     Они продолжали свой путь. Через некоторое время Харкорт спросил:
     - Как ты думаешь, это за нами охотились  драконы?  Откуда  они  могли
узнать, что мы здесь?
     - Не знаю, - отвечал аббат. -  Я  об  этом  думал  и  ничего  не  мог
придумать. Но какая разница? За нами они охотились или нет, стоило им  нас
заметить, они бы все равно на нас кинулись.
     - Ты не разглядел, не было у одного из них веревки на шее?
     - Нет, не заметил. Они  были  слишком  высоко.  Но  я  тоже  об  этом
подумал.
     - У меня такое предчувствие, - сказал Харкорт, - что рано или  поздно
мы еще повстречаемся с этим драконом. И очень  может  быть,  что  лицом  к
лицу. Я намерен его убить.
     - Ты романтик, Чарлз, - сказал аббат. -  Неизлечимый  романтик.  Хотя
характер у тебя тяжелый и угрюмый, ты живешь  в  мире  фантазий.  Фантазии
окружают тебя даже среди бела дня. Кому кроме тебя могло прийти  в  голову
заарканить дракона?
     - Я серьезно, - сказал Харкорт. - Это не пустые  слова.  Я  чувствую,
что повстречаюсь с этим драконом лицом к лицу. И  сделаю  все,  чтобы  его
убить.
     - Ты считаешь, что это у тебя на роду написано с того  самого  дня  у
подножья Драконова хребта? Что тогда пришло в движение  нечто  такое,  что
должно разрешиться здесь, в глубине Брошенных Земель?
     - Про это я ничего не знаю, - отвечал Харкорт. -  Я  не  так  склонен
философствовать, как ты. У меня только есть такое предчувствие, вот и все.
     Идти становилось все труднее, и остров,  лежащий  впереди,  казалось,
отдалялся, вместо того чтобы приближаться. Харкорт взглянул себе под  ноги
и увидел, что вода едва доходит ему до  щиколоток.  Он  по-прежнему  шагал
вперед, но продвигался как будто медленнее, чем до сих пор. Казалось, вода
сделалась густой, как патока. Что-то стало и с воздухом: он  был  какой-то
необычно плотный и не такой прозрачный, как всегда.
     - Гай! - позвал он почти шепотом.
     - Да, я тоже заметил, - сказал аббат. - Что-то происходит.
     Они брели вперед, стараясь идти побыстрее, как шли раньше, но  вокруг
них все стало каким-то непривычным. Они  шагали  все  так  же  широко,  но
расстояние, которое они покрывали с каждым  шагом,  становилось  меньше  и
меньше. Остров впереди то  расплывался  в  глазах  у  Харкорта,  то  снова
обретал четкость. В ушах его время от  времени  еще  слышалось  бормотанье
болотных призраков, но голоса их казались искаженными  и  гулкими,  словно
звучали из пустой бочки.
     А сбоку, слева - нет, теперь как будто  справа  -  кто-то  следил  за
ними, не сводя глаз. Харкорт вертел головой во все стороны, но  ничего  не
видел, кроме простиравшегося вокруг болота. И  несмотря  на  это,  его  не
покидало ощущение, что кто-то за ними следит. Что там, в  стороне,  не  то
слева, не то справа,  сидит  в  грязи  какое-то  чудище,  которое,  злобно
ухмыляясь, глумится над ними.
     Они шли и шли вперед, хотя и медленно. Остров как будто стал  немного
ближе. "Может быть, когда мы до него доберемся, - подумал Харкорт,  -  все
опять станет  как  прежде?  Вокруг  нас  снова  будет  старый,  привычный,
безопасный мир, обыкновенный воздух, обыкновенная вода?"
     И тут, даже не  повернув  головы,  он  заметил  уголком  глаза  некое
существо,  которое,  глумливо  ухмыляясь,  сидело  в  стороне.  Оно   было
наполовину погружено в жидкую грязь, но даже та его часть, что  оставалась
снаружи, была видна как-то искаженно, неотчетливо,  словно  сквозь  плохое
стекло, которое делает очертания всех предметов  волнистыми  и  дрожащими.
Существо, казалось, почти целиком состояло из огромной пасти и глаз,  было
покрыто бородавками и чем-то напоминало жабу, хотя это была вовсе не жаба.
Харкорт лишь мельком заметил его, и оно  тут  же  исчезло.  Он  попробовал
взглянуть на него снова, но ничего не получилось, - он сам не понимал, как
это ему удалось в первый раз. Он толком не  отдавал  себе  отчета  в  том,
зачем ему понадобилось увидеть это существо еще раз,  потому  что  зрелище
было не из приятных. Но он чувствовал, что должен знать, кто напускает  на
них эти злые чары (если это чары), потому что, не зная  этого,  нельзя  их
преодолеть. Правда, ему  все  равно  было  не  очень  понятно,  почему  он
догадался бы, как их преодолеть, если бы увидел это существо снова.
     Он ничего не сказал аббату, потому что аббат, скорее всего, просто не
поверил бы. Только что аббат сказал,  что  он  романтик  и  живет  в  мире
фантазий. Хотя где же и жить в  мире  фантазий,  подумал  он,  как  не  на
Брошенных Землях?
     Наконец они достигли островка и поднялись на отлогий  берег.  Харкорт
надеялся, что, когда они доберутся  до  островка,  все  это  кончится,  но
ничего не изменилось: идти было не  легче,  чем  по  болоту.  При  обычных
обстоятельствах он, выбравшись на сушу, присел бы отдохнуть, но теперь  не
стал останавливаться. Не остановился и аббат -  Харкорт  подумал,  что  он
тоже будет идти вперед, пока они не освободятся от чар.
     Если не считать нескольких деревьев у  берега,  островок  был  гол  и
невелик размером.  Однако  по  нему  шла  тропинка  -  она  привела  их  к
противоположному берегу острова, за которым снова простиралась вода. Вдали
из нее поднималось что-то вроде холма, сложенного из нагроможденных  белых
камней.
     Снова ступив в воду, они сразу поняли, что наваждение кончилось. Вода
была самая обыкновенная, и воздух был чист.  Они  увидели,  что  следующий
остров, похожий на нагромождение камней, гораздо дальше, чем им показалось
сначала.
     Аббат шумно вздохнул.
     - Слава Создателю! - произнес он с такой горячностью, какой Харкорт в
нем никогда еще не замечал. - Наконец-то оно нас отпустило!
     Они прошли еще немного, но ничего не менялось - мир вокруг  оставался
тем же, что и был. Оглянувшись, они увидели, как с берега в воду с плеском
входят Иоланда и Шишковатый.
     - Ты знаешь, что это было?  -  спросил  аббат  Иоланду.  Та  покачала
головой.
     - Какое-то мелкое наваждение, и все. Не знаю, откуда оно взялось.
     - Кто-то только чуть дотронулся до нашего плеча, - сказал Шишковатый,
- чтобы напомнить, что ждет нас впереди.
     - Ну, теперь, кажется,  все  кончилось,  -  сказал  Харкорт.  -  Надо
побыстрее двигаться вперед. Солнце уже слишком низко, боюсь, что  засветло
нам до берега не добраться. Лучше всего дойти до того скалистого  островка
и там заночевать.
     - Целых два дня ушло у нас на то, -  сказал  аббат,  -  чтобы  пройти
каких-то две лиги. При таких темпах мы никогда не доберемся.
     - Доберемся, - возразил Шишковатый. - Обязаны добраться. И по  болоту
нам больше идти не придется.
     Они направились к каменистому островку, идя уже не гуськом, а  рядом.
Солнце садилось за голубевшую на западе цепочку холмов,  на  болоте  стало
темнеть. Послышались крики  ночных  птиц,  в  небе  появились  стаи  уток,
подыскивающих себе место  для  ночлега.  Над  болотом  поднимались  клочья
тумана, которые ползли над самой  поверхностью  воды,  протягивая  во  все
стороны свои призрачные щупальца. В темнеющем небе на  востоке  показалась
бледная луна.
     Снова их окружили призраки. Теперь Харкорту казалось,  что  время  от
времени он видит их туманные силуэты, хотя он не  знал,  действительно  ли
это призраки или просто клочья тумана. Их бормотанье, как и  раньше,  было
невнятным, но в нем по-прежнему то и  дело  слышались  жалобные  мольбы  о
помощи и едва различимые предостережения. Но имени Элоизы  Харкорт  больше
не слышал, да теперь уже и не был уверен,  слышал  ли  его  раньше:  может
быть, это был всего лишь плод воображения.
     - Я еще никогда в жизни не испытывал на себе чар, - сказал  аббат.  -
Должен сказать, жуткое  ощущение.  А  вы  когда-нибудь  такое  испытывали?
Ты-то, Чарлз, нет, это я знаю, а остальные?
     - Я - нет, - ответила Иоланда. - Но я сразу поняла,  что  это  такое.
Наверное, инстинктивно,  потому  что  ничего  такого  со  мной  раньше  не
случалось.
     - Два раза в жизни, - сказал Шишковатый,  -  я  подвергался  действию
чар, и оба раза наваждение было куда сильнее, чем сейчас. Это очень слабое
волшебство. Будто какому-то чародею просто вздумалось немного поразмяться.
     - Я тоже поняла, что это не слишком серьезно, - подтвердила  Иоланда.
- Не чувствовалось, чтобы нам хотели причинить вред.
     - Бог мой! - воскликнул аббат. - Уж не хотите ли вы сказать, что  тут
полным-полно чародеев и они только и ждут, пока не  появится  какой-нибудь
путник, на котором можно попрактиковаться в своем искусстве?
     - На  Брошенных  Землях  ничему  не  следует  удивляться,  -  сказала
Иоланда.
     - Ты так говоришь, словно тебе не страшно, - удивился аббат. - Ты это
знала и все же решилась пойти с нами проводником?
     - Мне страшно, - ответила Иоланда. - Но я немного верю в свои силы  и
думаю,  что  вовремя  замечу  опасность  и  что-нибудь  сделаю,  чтобы  ее
избежать. Вы же знаете, я здесь уже бывала.
     - Да, ты мне говорила, - сказал Харкорт. -  Только  не  могу  понять,
зачем тебе это понадобилось.
     - Не знаю, смогу ли это объяснить, - отвечала Иоланда.  -  Меня  сюда
словно что-то тянет. Какое-то таинственное животворное  ощущение,  которое
испытывает здесь моя душа.
     Они шли по направлению к каменистому островку, который становился все
ближе. Наконец они дошли до него и вскарабкались на камни. Издали островок
казался белым, и теперь они увидели, что он на самом деле белый - огромные
камни, белые, как мрамор, лежали горой, словно кто-то вывалил  их  посреди
болота с гигантской повозки. Часть камней имела  угловатую  форму,  другие
были плоские и гладкие, как будто побывали в руках у гранильщика.
     Некоторое время они сидели на камнях, глядя назад, на болото, которое
только что пересекли. Сумерки сгущались,  но  еще  можно  было  разглядеть
островок с несколькими  деревьями,  темным  пятном  выделявшийся  на  фоне
освещенного луной болота. Наконец Харкорт встрепенулся и поднялся на ноги.
     - Пожалуй, надо залезть на вершину, -  сказал  он.  -  Оттуда,  может
быть, виден тот берег. До края болота должно быть не так уж далеко.
     - Я пойду с тобой, - сказал Шишковатый.
     "Наверное, лезть вверх по этим камням, - подумал Харкорт, -  примерно
то же самое, что подниматься на великие  египетские  пирамиды,  о  которых
рассказывал мне дядя Рауль много  лет  назад.  Пожалуй,  даже  труднее:  в
пирамидах плиты уложены аккуратно, а эти камни навалены как попало и порой
так неустойчивы, что опасно на них ступать".
     Осторожно выбирая дорогу, Харкорт и Шишковатый взбирались  по  грудам
камней. Кое-где приходилось двигаться вбок,  отыскивая  место,  где  можно
сделать еще шаг наверх. Но мало-помалу они продвигались к вершине.
     Наконец Харкорт увидел, что осталось только перелезть через последний
гладкий белый камень, который навис у него над головой. Встав на  цыпочки,
он протянул руки как можно выше  и  охватил  пальцами  край  камня.  Потом
подтянулся, нащупал ногой точку опоры и рывком передвинулся выше, так  что
уже мог положить локти на поверхность камня. Поднатужившись изо всех  сил,
он перекинул через край сначала ногу,  а  потом  и  все  тело.  Он  только
собрался повернуться и протянуть руку Шишковатому, как  вдруг  увидел  то,
что находилось прямо перед ним.
     Там был скелет - сначала Харкорт решил, что человеческий, но  тут  же
понял, что ошибся.  Скелет  висел  на  приземистом  кресте,  нижний  конец
которого был зажат между двумя каменными глыбами. Крест стоял наклонившись
вперед, и Харкорту в первое мгновение показалось, будто скелет бросился на
него и застыл в воздухе на полпути.
     От неожиданности и ужаса у него  перехватило  дыхание.  В  сумеречном
свете кости казались еще светлее, чем камни под  ногами,  а  череп  злобно
ухмылялся сверкающими белыми зубами. Он увидел,  что  скелет  прикручен  к
кресту цепями так основательно, что большинство костей все еще  оставалось
на месте. Череп был цел, нижняя челюсть держалась в нем крепко, все  ребра
тоже были налицо. Только на одной руке отвалились все пальцы, а на  другой
осталось только два или три.  Немного  покривившийся  хребет  опирался  на
массивный крестец.
     - Чарлз, - раздался снизу голос Шишковатого, - дай мне руку, я  никак
не могу ухватиться.
     Харкорт  обернулся,  выглянул  из-за  края  камня  и  протянул  руку.
Шишковатый уцепился за нее и с помощью Харкорта перевалился через край. Он
хотел  подняться  на  ноги,  но,  увидев  скелет  на  кресте,  застыл   на
четвереньках.
     - Это еще что? - спросил он.
     - Он не человеческий, - ответил Харкорт. -  Сначала  мне  показалось,
что это человек.
     - Это великан-людоед, - сказал Шишковатый. - Клянусь чем угодно,  это
великан. И должен сказать, что тут ему самое место.
     Он выпрямился и встал рядом с Харкортом. Они подошли к кресту.
     - Как ты думаешь, он был жив?.. - спросил Харкорт.
     - Жив? - перебил Шишковатый. - Конечно, был жив.  Кому  пришло  бы  в
голову привязывать мертвого великана к кресту из кедрового  дерева?  Перед
тобой, Чарлз, акт справедливого возмездия. Здесь пришел  конец  одному  из
племени Нечисти, который в свое время немало навредил человечеству. С  ним
счеты сведены, или почти сведены. Он умер не так, как умер на  кресте  ваш
Христос. Его приковали к кресту цепями, и смерть наступила не от  телесных
ран, как у других распятых. Этого прикончил голод. Он висел тут,  пока  не
умер от голода и жажды. Скорее всего, от жажды.
     - Но как это жестоко, как беспощадно...
     - Те, кто это сделал, несомненно, имели все основания быть  жестокими
и беспощадными.
     - Все равно мне это не нравится, - сказал  Харкорт.  -  Одно  дело  -
быстрая смерть от удара клинка, совсем другое - вот  такая.  Это  какая-то
безумная ненависть.
     - Вероятно, люди, обитавшие в этих местах,  -  сказал  Шишковатый,  -
имели все основания для ненависти. Жизнь их научила.
     - Что мы будем с ним делать?
     - Ничего не будем делать. Пусть висит. А что ты  хотел  предложить  -
христианское погребение?
     - Ну нет.
     - Так оставим его в покое. Пусть и дальше висит, ухмыляясь.
     - Пожалуй, да.
     Шишковатый отвернулся от креста со  скелетом,  поглядел  на  запад  и
показал пальцем в том направлении.
     - Вот. Мы теперь знаем то, что хотели выяснить. Берег  болота  совсем
недалеко. Смотри!

                                Глава 12.
     Проведя  кое-как  ночь  на  каменистом  островке,  они  на   рассвете
пересекли последний участок болота и  вышли  на  сушу.  Дальше  на  западе
высились голубые холмы.
     Харкорт почти не спал - лишь  несколько  раз  ему  удалось  ненадолго
задремать. С наступлением ночи болото превратилось в средоточие  кошмаров:
повсюду вокруг стонали и рыдали призраки. Временами Харкорту казалось, что
он их видит, хотя каждый раз оставалось сомнение -  призрак  это  в  белом
саване или просто один из плывущих в воздухе клочьев тумана.
     Над болотом то  и  дело  раздавались  крики  ночных  птиц,  а  совсем
недалеко, на востоке, время от времени кто-то как будто бухал  в  барабан.
Харкорт лежал с открытыми  глазами,  прислушиваясь  к  странному  звуку  и
пытаясь определить, на что он больше похож - на кваканье или на барабанный
бой. Он убеждал себя, - хотя в то же время страшился  этой  мысли,  -  что
слышит кваканье того бородавчатого, похожего  на  жабу  существа,  которое
привиделось ему под действием наваждения. Но он так и не смог окончательно
в это поверить, потому что временами готов  был  поклясться,  что  это  не
кваканье, а удары в барабан. Но кто  мог  глубокой  ночью  сидеть  посреди
болота и бить в барабан?
     Отправившись утром в путь, Харкорт и его спутники первое время шли по
заболоченной местности, но потом земля под ногами  стала  совсем  сухой  и
идти стало легко. Довольные,  что  болото  наконец  осталось  позади,  они
направлялись к цепочке холмов на горизонте. Иоланда ушла  вперед  и  скоро
исчезла из вида. Наверное, ищет место,  где  будет  легче  подниматься  на
холмы, подумал Харкорт и еще раз подивился ее подвижности и выносливости.
     Время от времени Харкорт задирал голову и смотрел на небо.  Вчерашние
драконы произвели на него большее впечатление, чем ему показалось сначала.
Но теперь в небе виднелось только несколько ястребов - драконов  нигде  не
было видно.
     Они шли по высокой траве, испещренной луговыми  цветами.  Мало-помалу
холмы перестали казаться голубыми - стало видно, что они поросли  лесом  и
не так высоки, как те, что поднимались вдоль реки.
     Аббат, шедший немного впереди Харкорта и Шишковатого,  замедлил  шаг,
чтобы дать им поравняться с ним. Он снова был в своем  обычном  прекрасном
настроении.
     - Вот теперь мы двигаемся как следует, - сказал  он.  -  Может  быть,
если повезет, наверстаем время, которое потеряли в этом болоте.
     - Это как получится, - сказал Шишковатый. - У  меня  такое  ощущение,
что нам еще не раз придется задерживаться.
     - Но ничего подобного этому ужасному болоту больше не будет, - сказал
аббат.
     Часа через два они приблизились к подножью холмов и увидели, что  там
их поджидает Иоланда.
     - Давайте  возьмем  немного  севернее,  -  сказала  она.  -  Я  нашла
извилистую долину, по которой можно подняться.
     - Скоро нам придется остановиться и перекусить,  -  сказал  аббат.  -
Перед тем как трогаться в путь утром, мы ничего не ели,  если  не  считать
кусочка сыра и горбушки хлеба.
     - Ты когда-нибудь думаешь о чем-нибудь кроме своего огромного  брюха?
- спросил Шишковатый. - Дай тебе волю, и мы останавливались бы  перекусить
через каждые пол-лиги.
     - Для путника главное - сытое брюхо, - сказал  аббат.  -  О  своем  я
всегда стараюсь позаботиться.
     - Как только доберемся до той долины,  -  пообещала  ему  Иоланда,  -
найдем место, где можно будет остановиться и поесть. Там  бежит  ручеек  и
много деревьев.
     Они отыскали долину и, покинув луг, вошли в уютную рощицу  на  берегу
ручья, который весело бежал по камням в сторону болота. У самой воды,  где
они устроили привал, рос лишь густой ивняк, но оба склона  долины  заросли
огромными дубами, кленами, буками и березой.
     Немного выше по течению склоны долины стали сближаться, образуя узкий
овраг, подниматься по которому местами было нелегко. Уходя  все  дальше  в
глубь холмов, овраг становился все уже, а  густой  лес  спускался  по  его
склонам  все  ниже,  пока  кроны  деревьев  не  сомкнулись   над   ручьем,
превратившимся к этому времени в крохотный ручеек.  Вдоль  него  шла  едва
заметная тропинка, которая то и дело перебегала с берега на берег, -  идти
по ней было лучше, чем по бездорожью, но не намного: тропинка была  крутая
и извилистая, а посреди нее торчали корни деревьев и каменные глыбы.
     В середине дня они увидели развилку: от тропинки, по которой они шли,
отходила  другая,  поменьше,  поднимавшаяся  по  склону  оврага.   Иоланда
остановилась и вгляделась в глубь леса.
     - Стойте и ждите меня, - сказала она. - Я сейчас вернусь.
     Довольные, что представился случай передохнуть, они  остановились,  а
Иоланда начала быстро подниматься вверх по склону.
     - Эта девчонка не знает усталости, - сказал аббат. - Бегает и скачет,
как бешеная коза, и никак не угомонится.
     Стоя на тропинке, Харкорт впервые заметил, как  угрюм  этот  лес.  Он
громоздился над ними со всех сторон, словно пытаясь задушить  их  в  своих
объятьях. Если не считать журчанья ручейка на камнях  и  вздохов  ветра  в
макушках деревьев, в лесу стояла тишина.
     Вскоре на тропинке показалась Иоланда, которая бегом спускалась вниз.
     - Я нашла место для ночлега, - сказала она. - Пещеру.  В  ней  кто-то
жил, но сейчас там его нет. Я думаю, он возражать не станет.
     - Откуда ты можешь это знать? - спросил Шишковатый.
     - А я не знаю, - ответила она. - Я только предполагаю и надеюсь.
     - Возможно, мы уйдем оттуда раньше, чем кто-нибудь появится, - сказал
аббат. - Кто бы он ни был, он ничего не узнает.
     Они поднялись по тропинке и подошли к пещере. Она была невелика и  не
очень  глубока.  Перед  ней  простиралась  широкая   ровная   площадка   -
продолжение каменного пола пещеры. На площадке,  недалеко  от  входа,  был
устроен очаг, полный золы и почерневших головешек. В глубине пещеры стояло
на поленьях самодельное  подобие  кровати.  У  дальней  стены  лежали  три
сковородки и вертел, а у самого входа были аккуратно сложены сухие  дрова.
Угол пещеры был выложен камнями, на  которых  валялось  несколько  кожаных
мешков.
     Нагнувшись, чтобы не задеть головой за низкую  кровлю  пещеры,  аббат
неуклюже вошел внутрь и уселся на кровать.
     - Пожалуйста, - сказал ему Шишковатый, - будь как дома.
     - А почему бы и нет? - вспылил аббат. - Если наш  неизвестный  хозяин
приличный человек, он ничего не  будет  иметь  против  того,  чтобы  гости
чувствовали себя как дома.
     - Вопрос только в том, - возразил Шишковатый, - можем ли мы считаться
гостями.
     - Пусть этот вопрос вас не волнует, - послышался  с  тропинки  чей-то
голос. - Вы действительно мои гости, и гости желанные.
     Они обернулись и увидели, что на тропинке немного ниже  пещеры  стоит
маленький человечек. Его дочерна загорелое, гладко выбритое лицо  украшали
щетинистые бакенбарды. Он смотрел на них, привычно щуря глаза,  окруженные
множеством морщинок: видно было, что он помногу бывает  на  ярком  солнце.
Через плечо у него был  перекинут  пустой  мешок,  хотя  его  сгорбленная,
сутулая фигура свидетельствовала  о  том,  что  ему  частенько  приходится
таскать на спине груз и потяжелее. В руке он держал посох, какие бывают  у
пилигримов. Ноги у него были босые, штаны рваные,  а  верхнюю  часть  тела
прикрывала овчинная куртка мехом наружу.
     - Я Андре, коробейник, - сказал он. - А это мое скромное  жилище.  За
все годы, что я здесь живу, вы первые оказали мне честь заглянуть ко мне в
гости, и я рад, что вы меня посетили.
     Он усталой походкой поднялся на площадку перед пещерой, остановился и
внимательно посмотрел на них.
     - Мы путники, - сказал ему Харкорт, -  и  остановились  здесь  совсем
ненадолго.
     Коробейник утер пот с лица.
     - Странно. Мало кто путешествует  по  этим  местам.  Они  не  слишком
гостеприимны.
     - Меня зовут Чарлз, я из замка Харкортов  на  той  стороне  реки.  Мы
разыскиваем моего дядю, который пропал без вести.  У  нас  есть  основания
думать, что он на Брошенных  Землях.  Может  быть,  ты  что-нибудь  о  нем
слышал?
     Коробейник покачал головой:
     - Ничего не слышал. Ни намека. Ни один  разумный  человек  не  станет
здесь бродить.
     - Мой дядя - человек неразумный, - заметил Харкорт. - Он  всегда  был
такой.
     - Ну ладно, пока оставим это,  -  сказал  коробейник,  -  Вы  ночуете
здесь. Можете остаться и дольше, если хотите. Я сейчас разведу огонь...
     - Нет, - сказал Шишковатый. - Огонь разведу я,  а  вот  этот  толстый
лентяй, что сидит на кровати, пойдет собирать дрова, чтобы возместить  те,
которые мы сожжем. А если твоя поленница  немного  увеличится,  это  будет
всего лишь ничтожной платой за гостеприимство.
     - Там, где начинается эта тропа, я заметила небольшой омут, - сказала
Иоланда, - и в нем плавали форели. Пойду постараюсь наловить рыбы на ужин.
     Коробейник улыбнулся:
     - Никогда не видел таких любезных и готовых к услугам  гостей.  Любой
хозяин был бы рад принимать вас. Твои слуги прекрасно вышколены, -  сказал
он, обращаясь к Харкорту.
     - Это не слуги, - ответил  Харкорт.  -  Это  мои  друзья.  Тот,  кого
назвали лентяем и кто пошел за дровами, -  аббат,  и,  хотя  он  наверняка
станет без конца ворчать, все что надо будет сделано.
     - Тебе повезло, - сказал коробейник, - что у тебя такие друзья.
     - Мне тоже так кажется, - ответил Харкорт.
     Этот человек ему не понравился, и он не  испытывал  к  нему  никакого
доверия: слишком хитрый у него взгляд и слишком  льстивый  язык.  При  нем
лучше не говорить лишнего - Харкорт не мог бы  объяснить,  почему  у  него
появилось такое ощущение, но как он себя ни уговаривал, оно не исчезало.
     Коробейник сбросил на кровать мешок, который нес на  плече,  залез  в
него, достал горсть каких-то безделушек и высыпал на одеяло.
     - Товар у меня недорогой, -  сказал  он,  -  и  торгую  я  больше  по
мелочам. Много не запрашиваю, много не получаю, но в общем  кое-как  свожу
концы с концами.
     На одеяле лежали старинная бронзовая монета, обрывок шейной  цепочки,
полированный агат,  позеленевшее  от  времени  кольцо  с  красным  камнем,
бронзовый наконечник копья, тоже позеленевший, и еще много всякой всячины.
     - Все считают, что я  круглый  идиот,  -  сказал  он,  -  но  человек
безобидный и правдивый, может быть, только потому, что слишком глуп, чтобы
врать.  Меня  не  боятся,  а  кое-кто  мне  даже  доверяет.   И   я   могу
путешествовать без опаски. Мне всякий рад, потому что я  приношу  с  собой
свежие новости и иногда даже  сплетни,  а  когда  запас  новостей  у  меня
иссякает, я тут же по дороге сочиняю их столько, чтобы покупатели остались
довольны.
     - А кто такие те, с кем ты торгуешь? - спросил Харкорт.
     - Как кто? Просто покупатели. А, понимаю, о чем ты. Что ж, скажу тебе
правду. Я торгую и с людьми, и с Нечистью тоже, мне все равно. И от тех  и
от других барыш одинаковый.
     - В таком случае, - сказал Харкорт, - ты, вероятно,  сможешь  оказать
нам помощь. Если пожелаешь, конечно.
     - Разумеется, пожелаю. Я помогаю всякому, кто меня попросит.
     Шишковатый уже  развел  большой  огонь  в  очаге  на  площадке  перед
пещерой, а аббат принес охапку дров и пошел за второй.
     - Сначала мы поедим, - сказал коробейник, - а потом можем посидеть  у
огня и поболтать. Тогда вы и расспросите меня, о чем хотите.
     Прекрасно, подумал Харкорт. Только чему  из  того,  что  он  говорит,
можно верить?
     - Мы будем тебе благодарны, - торжественно  сказал  он,  -  за  любую
информацию, какую ты сможешь нам сообщить.
     Снизу пришла Иоланда со связкой рыбы  и,  усевшись  у  огня  рядом  с
Шишковатым, принялась ее чистить. Коробейник принес  сковороду  с  длинной
ручкой и банку жира, а аббат принес еще одну охапку дров, свалил ее  рядом
с поленницей и тяжело уселся у огня.
     Посмотрев на форель, он облизнулся.
     - Хорошая рыба, жирная, - сказал он. - И свежая, прямо из ручья.
     - Здесь отличная рыба, - сказал ему коробейник. - Когда у  меня  есть
время для рыбной ловли, я всегда ее ем.  -  Он  внимательно  посмотрел  на
аббата. - Судя по твоей сутане, - сказал он,  -  похоже,  что  вы  шли  по
болоту.
     - Мы перешли это чертово болото вброд, - недовольно сказал  аббат.  -
Целого дня не хватило на то, чтобы его перейти.
     - Но вы могли бы его обойти, - сказал  коробейник  таким  тоном,  что
было ясно: всякий нормальный человек только так бы и поступил.
     Аббат хотел было ответить, но Харкорт опередил его.
     - Возникли кое-какие обстоятельства, - сказал он, - из-за которых нам
показалось разумнее перейти его вброд.
     - Ну да, - отозвался коробейник,  -  могу  себе  представить.  Иногда
действительно возникают обстоятельства, как ты это называешь.  Особенно  в
этих местах.
     Рыба уже жарилась, все сидели вокруг и смотрели.
     - У нас есть сыр и хлеб, - сказала Иоланда, - и немного  сала.  Может
быть, добавить кусочек сала к рыбе для вкуса?
     - Если вам не жалко, -  ответил  коробейник.  -  Мне  иногда  удается
выторговать сала, но я уже, наверное, целый месяц  его  не  пробовал.  Нет
ничего вкуснее кусочка сала.
     Иоланда отрезала несколько ломтиков и положила их на сковородку рядом
с рыбой.
     Сидя у огня, они поужинали. Когда с едой было  покончено,  коробейник
сказал:
     - Вы говорили, что вам нужна какая-то информация. Что  вы  хотели  бы
знать? Наверное, вас интересует, что лежит впереди?
     - Верно, - сказал Харкорт. - Мы направляемся на  запад.  Мы  слышали,
что где-то в том направлении есть древний храм.
     Коробейник задумался.
     - Вам еще далеко идти, - сказал он наконец. - Я там никогда  не  был.
Храма, о котором вы говорите, я не видел, но слыхал о  нем.  Могу  сказать
только одно - вам нужно идти на запад и расспрашивать всех, кого встретите
по пути.
     - А кого там расспрашивать? - спросил Шишковатый. -  Уж  конечно,  не
Нечисть. А встретим мы там кого-нибудь кроме Нечисти?
     - Там есть люди, - отвечал коробейник. - Вы найдете их  в  потаенных,
уединенных местах. Нечисть знает, что они там живут, но не трогает их. Что
вы вообще знаете о Нечисти?
     - Я много дней сражался с ней на  стенах  замка  семь  лет  назад,  -
сказал Харкорт.
     - Да, это были трудные времена, - сказал коробейник. -  Но  обычно  у
Нечисти нрав не такой уж злобный. У них есть свои циклы. Было время, когда
всякий мог пройти по этим местам и остаться невредимым. А иногда даже я не
решаюсь показаться наружу и отсиживаюсь здесь.  У  них  случаются  периоды
бешенства, а когда такой период проходит, они снова становятся всего  лишь
несносными, но не кидаются  сразу  убивать.  Сейчас,  мне  кажется,  время
неудачное. Где-то на севере бродит римская  когорта,  а  от  этого  у  них
всегда портится характер.
     - Ты больше ничего не слышал об этих римлянах?  -  спросил  аббат.  -
Только то, что они где-то на севере?
     - Были одна-две стычки. Случайные столкновения небольших  отрядов,  и
только. Ничего серьезного.
     - Тогда вполне возможно, что ничего серьезного  и  не  произойдет,  -
сказал Харкорт. - Эта когорта отправилась всего лишь  на  рекогносцировку.
Римляне не хотят конфронтации.
     - Может быть, так оно и есть. Надеюсь, что  так.  Почти  вся  Нечисть
собралась у дальних границ на случай  вторжения  варваров  -  они,  кстати
сказать, в последнее время не очень наседают, но по-прежнему опасны.  Сюда
проникают  только  небольшие  конные  отряды,   а   больших   передвижений
незаметно.
     - Есть здесь какие-нибудь опасные места, о которых нам надо знать?  -
спросил Шишковатый. - Места, которые нам лучше бы  обойти  стороной?  Все,
что ты нам об этом можешь сказать, будет для нас очень ценно.
     - В нескольких лигах к  западу,  за  довольно  большой  рекой,  лежит
долина, где живут гарпии. Они могут охотиться и в других местах, но обычно
держатся неподалеку от  своей  долины.  Когда  переправитесь  через  реку,
держите ухо востро. Это очень злобные существа.
     - А драконы? - спросил аббат.
     - От драконов никогда не знаешь, чего ожидать, - ответил  коробейник.
- Они  могут  быть  где  угодно.  Прежде  чем  выйти  на  открытое  место,
обязательно посмотрите на небо.  И  старайтесь  по  возможности  держаться
поближе к  деревьям.  Среди  деревьев  им  до  вас  не  добраться.  Будьте
осторожнее на мостах - это излюбленное место троллей. Но это вы,  конечно,
знаете.
     - Знаем, - сказал аббат.
     - Раз уж вы туда направляетесь, вы можете  при  случае  порасспросить
про один колодец. Древний колодец,  говорят,  когда-то  он  служил  местом
паломничества.  Легенда   гласит,   что,   если   вы   перегнетесь   через
полуразрушенную каменную стену, которая его окружает, и поглядите вниз,  в
воду, вы сможете увидеть в воде будущее. Гарантировать вам это я не  могу,
у меня есть кое-какие сомнения. Однако  то,  что  про  него  рассказывают,
очень любопытно. Я много про него слышал.
     - Надо будет расспросить про этот колодец по пути, - небрежно  сказал
Харкорт.
     Огонь догорел. Ночь уже наступила. Легкий  ветерок  шевелил  верхушки
растущих ниже по склону деревьев, которые приходились прямо против входа в
пещеру. Небо на востоке посветлело, предвещая восход луны.
     Коробейник поднялся с места,  прошел  в  глубину  пещеры  и  принялся
рыться в мешках, которые  лежали  в  выложенном  камнями  углу.  Потом  он
вернулся к огню, держа  в  руках  какой-то  предмет,  блеснувший  в  свете
пламени, когда он протянул его Иоланде. Это было что-то очень  красивое  -
по  крайней  мере,  так  всем  показалось.  Радужные  отсветы  играли   на
спиральной поверхности, которая заканчивалась широким раструбом.
     Иоланда так и сяк поворачивала предмет в руках, пытаясь  понять,  что
это такое.
     - Что это? - спросила она. - Вещь прекрасная, но что это может быть?
     - Это морская раковина, - ответил коробейник, -  которую  привезли  с
берегов далекого океана. В ней все еще шумит  море.  Приложи  к  уху  -  и
услышишь.
     Иоланда с недоверчивым видом приложила раковину  раструбом  к  уху  и
прислушалась. Ее глаза широко раскрылись от  удивления,  рот  приоткрылся.
Она долго слушала,  а  остальные  смотрели  на  нее.  Наконец  она  отняла
раковину от уха и протянута ее аббату, который,  повертев  ее  в  руках  и
разглядев как следует, тоже поднес к уху.
     - Боже всемогущий, - воскликнул он, - в ней  заключено  море!  Должно
быть, это и есть море, ведь я никогда его не видел. Как будто волны шумят.
     Коробейник как-то зловеще усмехнулся:
     - Я же сказал. А ты не поверил?
     - Таким невероятным вещам я никогда не верю, - сказал аббат,  -  пока
не удостоверюсь сам.
     Он передал раковину Харкорту, и тот, поднеся ее к уху,  тоже  услышал
шум - как и сказал аббат, он  был  похож  на  шум  волн.  Харкорт  опустил
раковину.
     - Не понимаю, - сказал он. - Как может эта  раковина  хранить  внутри
себя шум моря? Даже  если  ее  принесли  с  берега  моря,  как  она  может
сохранять его шум?
     Шишковатый протянул руку и отобрал у  него  раковину,  но  к  уху  ее
прикладывать не стал.
     - Все это бабушкины сказки, - заявил он. - Звук, который там  слышен,
- никакой не шум моря, а что-то еще. Я  не  могу  этого  объяснить,  да  и
никто, наверное, не может. Только это не шум моря.
     - Тогда скажи, что это, - сказал коробейник.
     - Я же говорю, что не  знаю,  -  ответил  Шишковатый.  -  Честнее  не
скажешь. Но только это не шум моря.
     Он протянул раковину коробейнику, но тот покачал головой.
     - Нет, не мне, - сказал он, - Отдай ее даме. Это ей подарок.

                                Глава 13.
     На следующее утро они тронулись в путь поздно. Казалось,  коробейнику
не хотелось их отпускать. Он много  болтал  за  завтраком,  но  не  сказал
ничего такого,  что  они  хотели  бы  услышать.  Когда  его  о  чем-нибудь
спрашивали, он  или  отговаривался  тем,  что  не  знает,  или  принимался
рассказывать какие-то нелепые истории явно мифического свойства.
     В конце концов они отделались от него и снова начали нелегкий  подъем
по извилистой тропинке. Солнце уже  миновало  зенит,  когда  они  достигли
гребня холмистой гряды. Лес здесь был уже не такой густой,  как  внизу,  у
ручья. Они сделали короткий привал и, не разжигая костра, перекусили.
     - Я надеялся, - сказал Шишковатый, - что этот  коробейник  будет  нам
чем-нибудь полезен. Но мы ничего от него не добились, и  это  странно.  Он
наверняка исходил эти места вдоль и поперек  и  должен  был  много  о  них
узнать.
     - Я сразу понял, что нельзя ему доверять, - сказал аббат. - Даже если
бы он сообщил нам что-нибудь важное, и то я бы ему не поверил.
     - Но он не сообщил нам ничего, - сказал Шишковатый. -  Болтал  что-то
про гарпий, но не сказал ничего толкового.  Произнес  несколько  прописных
истин о том, как прятаться от драконов,  и  посоветовал  избегать  мостов,
потому что под ними живут тролли.
     - Я тоже понял, что доверять ему  нельзя,  -  согласился  Харкорт.  -
Сразу видно, что он себе на уме.
     - А эти россказни про морскую раковину? - продолжал Шишковатый. - Как
будто все чистая правда. Будьте уверены, что это неправда. Я видел море  и
слышал, как оно шумит. Тот звук в раковине - никакой не шум моря.
     - Он, правда, сообщил нам, что храм находится где-то к западу отсюда,
- сказал аббат. - Но это мы знаем и без него. Надо было спросить  его  про
тот дворец, или виллу, где спрятана призма.
     Харкорт покачал головой:
     - Об этом нельзя было спрашивать. Мы раскрыли бы свои карты. И он,  и
кто бы то ни было другой должны знать только одно  -  что  мы  разыскиваем
моего пропавшего дядю.
     Покончив с едой, они отправились дальше, держась гребня холмов.
     - Это заведет нас к северу, - сказала Иоланда,  -  но,  наверное,  не
слишком далеко. А отсюда нам легко будет выбрать дорогу получше.
     Незадолго до сумерек  они  остановились  на  ночлег.  После  вечерней
трапезы Иоланда уселась одна в сторонке и приложила к уху раковину.  Через
некоторое время Харкорт поднялся с  места  и  подсел  к  ней.  Она  отняла
раковину от уха и положила ее на колени.
     - Тебе она очень нравится, - сказал он. - И шум моря в ней.
     - Не сам шум, - ответила она  с  улыбкой.  -  Хотя  этот  шум  как-то
странно завораживает. Но дело  не  только  в  нем.  Когда  я  слушаю,  мне
чудится, что там, за шумом моря, слышен чей-то голос, который пытается мне
что-то сказать.
     - Какое-то волшебство? - спросил он. - Волшебный голос?
     Она нахмурила лоб и задумалась.
     - Ты знаешь, что такое волшебство? - не унимался он. - Можешь мне это
объяснить?
     - Мой господин, - отвечала она, - ты задаешь мне загадки.
     -  Я  этого  не  хотел.  Я  подумал,  что,  может  быть,  ты  сумеешь
растолковать мне, что такое волшебство. Это слово очень  часто  приходится
слышать, оно само  просится  на  язык,  когда  надо  что-то  объяснить,  а
никакого объяснения нет.
     - И ты решил, что растолковать  тебе  это  сможет  простая  девчонка.
Которая время от времени бродит по Брошенным Землям и  не  может,  или  не
хочет, объяснить  зачем.  Которая  может  увидеть  что-то  живое  в  куске
дерева...
     - Ничего такого я не думал, - сказал он, хотя тут же неохотно признал
про себя, что именно таковы были его мысли. - Если я тебя обидел...
     - Нет, не обидел, - ответила она и,  взяв  с  колен  раковину,  вновь
поднесла к уху. Харкорт понял,  что  она  не  хочет  продолжать  разговор,
вернулся к огню и сел рядом с аббатом.
     "Пока что все идет благополучно, - подумал он. - Нам  пришлось  иметь
дело с  буграми  в  лесу  и  с  призраками  на  болоте,  но  с  настоящими
опасностями мы еще не сталкивались". До сих пор они  не  заметили  никаких
признаков Нечисти, никаких намеков на то, что  Нечисть  догадалась  об  их
присутствии. Конечно, именно на это они  и  надеялись,  но  он  знал,  что
оснований для подобных надежд у них нет.
     - Гай, - спросил он аббата, - у тебя нет  такого  ощущения,  что  все
идет слишком гладко?
     - Да, это мне приходило в голову, - ответил аббат. - Ну и  прекрасно.
Впрочем, прошло пока только четыре дня.
     - Может быть, я зря беспокоюсь, - сказал Харкорт, -  но  у  меня  все
время мурашки по спине ползают.  Такое  чувство,  словно  кто-то  за  нами
наблюдает. Я какой-то весь взвинченный и постоянно дергаюсь.
     - Да, я это тоже чувствую, - сказал аббат, - только стараюсь об  этом
не думать. Не люблю накликать беду. Пока все идет хорошо - ну и ладно.
     - Иоланда думает, что в раковине слышится какой-то голос, только  его
заглушает шум моря.
     - Девичьи фантазии, - сказал аббат.
     - Знаю. Может быть, и так. Только я не  доверяю  коробейнику.  И  эта
раковина мне не нравится.
     Аббат положил Харкорту на плечо свою тяжелую руку.
     - Успокойся, - сказал он. - Не надо накликать беду.
     На следующий день гребень холмистой гряды, по которому они шли,  стал
заметно ниже, и они оказались на нешироком плато, шедшем вдоль  прибрежных
гор,  Дальше  простирались  болотистые  низины,  по  которым   они   снова
направились на запад.
     - Мы взяли слишком далеко к северу, -  сказал  Харкорт.  -  Наверное,
лучше было бы держаться холмов.
     Они остановились передохнуть, и Шишковатый достал из сумки,  висевшей
у него на поясе, карту, которую начертил для них дядя Рауль. Он  расстелил
ее на земле, и они сгрудились вокруг, глядя ему через плечо.
     -  Тут  нелегко  разобраться,  -  сказал  Шишковатый.  -  Масштаб  не
соответствует расстояниям. Но я думаю, что мы вот тут, - он ткнул  пальцем
в карту.
     - Если ты прав, - заметил Харкорт, - то  мы  все  еще  на  безопасном
расстоянии к югу от римской дороги.
     - От этой карты никакого толку, - сказала Иоланда. - На ней нет  того
болота.
     - Очень может быть, - возразил Харкорт, - что дяде про него не  знал.
Возможно, он прошел севернее.
     - До храма еще далеко, - сказал аббат, - но похоже, что он  прямо  на
запад от нас.
     - Вот вам и ответ, - сказал Шишковатый. - Значит, надо идти на запад.
     Он сложил карту и сунул ее обратно в сумку.
     Плато было не таким лесистым, как холмы, лес здесь был реже и мельче,
время от времени попадались небольшие поляны. На некоторых из  них,  может
быть, когда-то стояли крестьянские усадьбы, теперь давно  заброшенные,  но
никаких признаков построек заметно не было.  Такие  поляны  они  старались
пересекать как можно быстрее, внимательно глядя на небо, не  покажутся  ли
драконы. Но драконы не появлялись. День  стоял  ясный,  солнечный,  но  не
слишком жаркий, на небе не было  ни  облачка.  Иоланда,  как  обычно,  шла
впереди  всех,  но  в  пределах  видимости.  Вскоре  после   полудня   она
остановилась, и все подошли к ней.
     - Что-нибудь неладно? - спросил Харкорт.
     - Я чую дым, - ответила она и показала вперед. - По-моему, это вон  в
той стороне.
     - Может быть, там люди, - сказал Шишковатый. -  Нечисти  огонь  ни  к
чему. Они едет мясо сырым.
     - Нам лучше рассыпаться в цепочку, - сказал  Харкорт.  -  Ради  бога,
двигайтесь осторожно и смотрите в оба. Если это люди, надо их не спугнуть.
Нам нужны любые сведения, какие можно будет от них получить.
     - А если это Нечисть, - добавил Шишковатый, -  то  надо  заметить  ее
прежде, чем она заметит нас.
     Они растянулись цепочкой и медленно, осторожно двинулись под  гору  к
оврагу, куда показала Иоланда. На полпути к  нему  Харкорт  ощутил  резкий
запах дыма. Иоланда была права; там горел  огонь.  Низко  пригнувшись,  он
продолжал спускаться по склону, то и дело озираясь по сторонам.
     Услышав  какой-то  нечленораздельный  звук,  он  застыл  на  месте  и
взглянул направо, откуда донесся звук.  Там  приник  к  земле  Шишковатый.
Увидев, что Харкорт смотрит в его сторону,  он  ткнул  пальцем  вперед,  и
Харкорт, посмотрев в этом направлении, увидел плывущую  в  воздухе  тонкую
голубую струйку дыма.
     Он поднял руку, дал знак двигаться вперед  и,  пригибаясь  как  можно
ниже, продолжал медленно спускаться под гору. Взглянув направо, он увидел,
что Шишковатый тоже двинулся вперед, а за ним и  аббат.  Иоланды  не  было
видно. Проклятая девчонка, подумал он,  куда  она  делась?  Вечно  норовит
держаться сама по себе! Но тут же он увидел ее  слева  от  себя  и  далеко
впереди: она перебегала от дерева к дереву, едва заметная на  их  фоне,  -
лишь что-то смутно мелькало вдали.
     Он сделал еще несколько шагов вперед  и  остановился  как  вкопанный.
Там, на дне оврага, горел костер. У ручейка, низвергавшегося из  расщелины
в склоне оврага, стояла жалкая  хижина.  Над  водой  возвышалось  какое-то
деревянное  сооружение.  "Мельница!  -  подумал  он.  -   Клянусь   Богом,
мельница!" Мельничное колесо вертелось, сверкая на солнце, от его лопастей
поднималась водяная пыль. А над колесом вращалась, качаясь во все стороны,
деревянная клетка. Внутри клетки кто-то был, но кто  -  он  разглядеть  не
мог. Оттуда доносились какие-то  скрипучие  звуки,  но  издавала  их  сама
вращающаяся клетка или существо, сидевшее в ней, понять было невозможно.
     Около мельничного колеса стоял на коленях человек, что-то делавший  с
обрубком дерева. В руках у него были молоток и стамеска.  Он  был  стар  -
длинные седые волосы падали ему  на  плечи,  седая  борода  спускалась  на
грудь. Он колотил молотком по стамеске, не замечая приближения людей.
     Харкорт внимательно осмотрелся. Никого больше видно не было,  хотя  в
хижине мог быть еще  кто-то.  Старик  на  коленях  продолжал  колотить  по
обрубку.
     Харкорт выпрямился и направился к  старику,  стараясь  двигаться  как
можно тише. Но его опередил аббат,  который  величественно  приближался  к
старику, огромный и внушительный, по узкому ровному дну оврага.
     Старик бросил молоток со стамеской  и  вскочил  на  ноги.  Он  стоял,
уставившись на аббата и готовый в любую минуту  пуститься  наутек.  Потом,
видимо, сообразил, кто может быть этот человек в сутане и  с  выстриженной
макушкой,  и  бросился  ему  навстречу.  Едва   не   поскользнувшись,   он
остановился и упал на колени, прижав к груди молитвенно сложенные руки.
     - Благослови меня, отец! - вскричал он жалобным голосом. - Благослови
меня!
     Аббат воздел руку, пробормотал что-то по-латыни и осенил его крестным
знамением. Потом он нагнулся и поднял старика на ноги.
     - Я уже не надеялся, что когда-нибудь дождусь благословения Церкви, -
дрожащим голосом сказал старик. - Думал, что  безвозвратно  погиб.  Думал,
что Бог обо мне забыл.
     - Милосердный Господь никогда не  забывает  своих  детей,  -  ответил
аббат.
     - Но я принял меры, - сказал старик. - Пусть я погряз  в  невежестве,
но я кое-что придумал.
     - И что же ты придумал, сын мой? - ласково спросил аббат.
     - Ну, понимаешь, отец, у меня есть вон тот попугай.
     - Не могу понять, откуда здесь,  на  Брошенных  Землях,  мог  взяться
попугай. Ты ведь сказал - попугай?
     - Да, отец, попугай.
     - Но скажи мне, ради Бога, какой он из себя - попугай? Я  знаю  много
разных птиц, но никогда не видел попугая.
     - Попугай, - сказал Шишковатый, - это птица, которая живет в джунглях
на далеком юге. Очень красивая птица, зелено-сине-красного  света,  и  при
должном старании ее можно научить передразнивать человеческую речь.
     - Да, это правда, - подтвердил старик.  -  Но  это  требует  большого
терпения и не  всегда  получается.  Я  пробовал  выучить  его  произносить
"Верую", но ему такое не под силу. Я пытался обучить его возносить молитву
Божьей Матери, но тоже не преуспел. В конце концов я смог  только  научить
его говорить "Спаси Господь мою душу", но эта глупая птица валит все слова
в одну кучу.
     - Да благословит меня Господь, -  сказал  ошеломленный  аббат,  -  ты
хочешь сказать, что научил птицу говорить "Спаси Господь мою душу"?
     - Отец, - взмолился старик, - ничего лучшего мне не удалось добиться!
Я пробовал и "Верую", и молитву Богоматери...
     - А зачем? - спросил аббат.
     - Ну как же! - отозвался старик, потрясенный тем, что аббат не  может
понять, зачем это нужно. - Я  считаю,  надо,  чтобы  хоть  кто-нибудь  мог
замолвить за меня словечко перед Господом, и раз уж никого другого у  меня
нет, я решил, что сойдет и птица. Я сказал себе, что это  все-таки  лучше,
чем ничего. Разве ты не согласен, отец?
     - Не уверен, - сказал аббат строго. -  Было  бы  лучше,  если  бы  ты
сам...
     - Сам-то я молился,  отец.  Со  всем  старанием.  Бывало,  что  и  до
изнеможения.
     - Тогда зачем же понадобилась птица?
     - Но ты же должен понять, отец! Я считал, что  птица  даст  мне  хоть
какой-нибудь лишний шанс. А здесь, среди  злобной  Нечисти,  лишний  шанс,
пусть самый крохотный, не помешает.
     - Это вон та птица, что в клетке? - спросил Шишковатый.
     - Да, мой добрый господин, она самая.
     - А почему она в клетке? Разве она улетела бы, если бы ты выпустил ее
на волю? И почему клетка подвешена над мельничным колесом? Неужели  ты  не
мог найти для нее место получше?
     - Вы поймете, почему она там,  когда  я  вам  кое-что  расскажу.  Эта
глупая птица говорит "Спаси Господь мою душу", только когда она висит вниз
головой на жердочке.
     - А почему?
     - Воистину, господин, это мне неизвестно, я только знаю, что это так.
Мне оставалось сделать только одно. Придумать какой-нибудь  способ,  чтобы
то и дело переворачивать птицу вниз головой. Вот я и сколотил эту клетку с
одной только жердочкой, построил  водяное  колесо  и  приспособил  к  нему
клетку. Колесо  вертится,  и  клетка  тоже  вертится,  так  что  с  каждым
поворотом колеса птица переворачивается вниз головой.
     - Но сейчас клетка вовсе не вертится, - заметила  Иоланда.  -  Колесо
вертится, а клетка нет.
     - Увы, это потому, что сломалось зубчатое колесико, что  поворачивает
клетку. Совсем сломалось, пополам. Я как раз тем сейчас и занят, что делаю
новое колесико. Как только я его сделаю, клетка снова будет вертеться.
     - Ты давно здесь живешь? - спросила Иоланда.
     - Не могу сосчитать, сколько лет. Я  был  еще  молодой,  когда  здесь
поселился.
     - И птицу с собой привез?
     - И птицу привез. Она живет у меня очень давно.
     - Ты хочешь сказать, что все эти годы птица вертится вместе со  своей
клеткой? Тебе должно быть стыдно.
     - Нет, не все эти годы, - отвечал старик. - Много  лет  ушло  на  то,
чтобы научить ее говорить "Спаси Господь  мою  душу".  А  перед  этим  мне
пришлось отучить ее говорить слова, которым ее научили раньше. Я купил  ее
у одного моряка, а он обучил ее таким  словам,  от  которых  даже  бывалый
человек может упасть в обморок.
     - Одного я не могу понять, - сказал Харкорт. - Зачем вообще ты  здесь
поселился? Всякий человек, если он  в  здравом  уме,  старается  держаться
подальше от Брошенных Земель.
     - Я прошу простить меня, господин, - ответил старик, - но ведь  и  вы
тоже здесь, верно?
     - Мы совсем  другое  дело,  -  сказал  аббат.  -  Мы  пришли  сюда  с
определенной целью.
     - У меня тоже была цель. Я видел себя миссионером среди живущей здесь
Нечисти, Я сказал себе, что моих способностей и силы  воли  хватит,  чтобы
стать святым. Я думал, что  у  меня  хватит  сил  и  на  то,  чтобы  стать
мучеником, если уж придется.
     - Но ты не стал святым. И мучеником тоже не стал,
     - Я слаб, - сказал старик. - Мне не хватило мужества.  Я  с  этим  не
справился. Я хотел вернуться назад, пытался бежать, но меня не пустили,  и
вот...
     - Кто тебя не пустил? - спросил аббат.
     - Нечисть. Каждый раз,  как  я  пытался  бежать,  они  загоняли  меня
обратно. Тогда  я  отыскал  это  уединенное  место  и  укрылся  здесь.  Из
благочестия и молитв я хотел  возвести  стену,  которая  защитила  бы  мое
недостойное тело и спасла бы мою душу.
     - Ты больше не пытался бежать к людям? Только прятался здесь?
     - Нет. Много раз пытался я бежать, но они никак меня  не  пускали.  Я
думал, мне удалось от них спрятаться, но я ошибался.  Они  узнали,  что  я
прячусь здесь, и каждый раз, как я пытался убежать, загоняли меня обратно.
Иногда меня заставлял вернуться сюда великан или  тролль,  иногда  гарпия,
иногда кто-нибудь еще. Меня не трогали, просто заставляли вернуться  сюда.
Играли со мной, как кошка с мышью. Они хихикают, сидя вон на том холме,  -
ведь они никогда не смеются, а только хихикают.  Сюда,  в  овраг,  они  не
спускаются, а остаются наверху. Иногда я их  вижу,  хоть  и  редко,  но  я
постоянно слышу, как они хихикают.  Когда-нибудь  они  спустятся  сюда,  и
тогда мне придет конец. Когда им надоест  играть  со  мной,  как  кошка  с
мышью, и тогда они меня прикончат.
     - Ты говорил о стене благочестия, которую пытался  воздвигнуть.  Твой
говорящий попугай - это часть стены?
     - Я делал, что мог. Я использовал все средства.
     - Ну хорошо, ты обучил попугая говорить "Спаси Господь мою  душу".  И
какая тебе может быть от этого польза? Ты же сам говоришь, что  он  просит
Господа спасти не твою душу, а его. Он говорит  "мою  душу",  а  не  "душу
моего друга", или "моего хозяина", или "этого человека". Даже  ты  мог  бы
понять, что это нелепость. Ведь у попугая нет никакой души.
     - Я хотел, чтобы он замолвил за меня слово, - отвечал  старик.  -  Но
нужно, чтобы слово было попроще. Мне  нелегко  далось  его  обучение  даже
этому, не говоря уж о таких тонкостях. Я думаю, Господь поймет.
     - Ну и ну, - сказал потрясенный аббат, - Никогда еще ничего подобного
не слышал.
     - Он просто сумасшедший, - сказал  Шишковатый.  -  Ни  один  разумный
человек не отправится миссионером к Нечисти. К  язычникам  -  да.  Даже  к
неверным, там еще есть кое-какая надежда. Но не к Нечисти. Ведь Нечисть  -
совсем не то, что люди, будь они христианами, неверными или язычниками.
     - Пусть я сумасшедший, - возразил старик, - но всякий  сходит  с  ума
по-своему. Я шел своим путем. И оправданий не ищу.
     - Ты заблудшая и нераскаянная душа, - заявил аббат. -  И  заблуждения
твои многочисленны и разнообразны. Начиная с того, что ты даже  сейчас  не
понимаешь, что натворил. Сын мой, тебе за многое придется  держать  ответ,
много пролить слез, прежде чем...
     - Погоди, Гай,  -  вмешался  Харкорт.  -  Где  же  твое  христианское
милосердие? Этот человек представляет тот самый простой народ, который  ты
должен быть готов прощать. В нем непременно есть что-то хорошее.  Хотя  бы
просто мужество - ведь он много лет прожил здесь.
     - Больше того, - сказал Шишковатый,  -  он  может  быть  нам  кое-чем
полезен. Что бы ты сказал, - обратился он к старику, -  если  бы  мы  тебе
помогли? Ты бы согласился помочь нам?
     - От всей души, - отвечал старик. - Только как  могли  бы  вы  помочь
такому, как я?
     - Ты сказал, что тебе не дают покинуть эти места, что Нечисть тебя не
выпускает, а когда ты пытаешься убежать,  она  неизменно  заставляет  тебя
возвращаться назад. Так вот, ты можешь уйти с нами.  Мы  беремся  защитить
тебя и...
     - Ты хочешь сказать, чтобы я отсюда ушел?
     - Именно это я и хочу сказать. Ты пытался уйти...
     - Но это единственное безопасное место,  какое  я  знаю,  -  возразил
старик. - Здесь они меня не трогают. Они следят за мной,  издеваются  надо
мной, глумятся, но пока еще не причинили мне никакого вреда. Если я  пойду
с вами, я окажусь ничем не защищен. Больше того, если я пойду  с  вами,  я
навлеку на вас всю их злобу, и тогда...
     - Ну хорошо. Если ты хочешь остаться здесь, мы можем  помочь  тебе  в
другом. Вот эта дама  искусна  в  резьбе  по  дереву.  Она  может  сделать
зубчатое колесико, которое нужно тебе, чтобы клетка вертелась.  Она  может
сделать это быстро и искусно.
     - Вот это была бы для меня большая помощь, - сказал старик. -  Я  мог
бы сделать его и сам, только с большим трудом и не очень хорошо.
     - А за это, - продолжал Шишковатый, - ты расскажешь нам о стране, что
лежит к западу отсюда. Мы направляемся туда, но  почти  ничего  о  ней  не
знаем.
     Старик покачал головой:
     - Этого я сделать не могу. Я ведь говорил вам, что не выхожу из этого
оврага уже много лет, мне не дают отсюда выйти. И об окружающей  местности
я ничего не знаю.
     - Ну вот, опять ничего не вышло, - сказал Харкорт.
     - Сначала коробейник, а теперь и этот, - подтвердил аббат. - От обоих
нам никакого толку.
     - Но все равно я  ему  вырежу  колесико,  -  сказала  Иоланда.  -  Из
милосердия.
     И тут что-то произошло. Харкорт не успел заметить, что именно, но  он
ощутил, что что-то произошло, и остальные тоже это ощутили. Все вокруг как
будто мгновенно изменилось. Люди неподвижно застыли на месте, как  стояли,
всякие звуки внезапно прекратились, и наступила полная тишина,  как  будто
что-то наглухо отделило их от остального мира.
     Это длилось всего мгновение - может быть, не дольше,  чем  один  удар
сердца, и во всяком случае, не дольше, чем один вздох. Но что-то случилось
с временем, и им показалось, что это длилось гораздо дольше, чем один удар
сердца или один вздох.
     Первым опомнился старик. С возгласом ужаса он подпрыгнул,  повернулся
в воздухе и, опустившись на землю, бегом пустился наутек, начав перебирать
ногами еще раньше, чем они коснулись земли. Через мгновение он уже скрылся
за поворотом оврага.
     Словно какое-то шестое чувство заставило Харкорта обернуться -  может
быть, это и было шестое чувство, хотя потом он не мог  ничего  припомнить.
Обернувшись, он увидел великана, который вышел из леса на поляну.  Он  шел
вперевалку, огромный, заросший черной шерстью, отвратительный и невероятно
толстый. Его раздутый живот свисал  так  низко,  что  наполовину  закрывал
болтающиеся гениталии, Он был гол, а  сзади  тащился  унизанный  колючками
хвост.
     Харкорт схватился за рукоятку своего меча, и послышался скрежет стали
о ножны.
     - Убери свой меч, - сказал ему  великан,  приближаясь.  -  Я  вас  не
собираюсь трогать. Нам незачем кидаться друг на друга.
     Харкорт вложил меч в ножны,  но  руку  держал  на  рукоятке.  Великан
присел на корточки.
     - Идите сюда, - сказал он. - Давайте посидим и потолкуем. Может быть,
если мы поговорим начистоту, и вам и мне будет кое-какая польза. И скажите
вон тому  священнику,  чтобы  он  опустил  свою  громадную  булаву.  -  Он
повернулся к Шишковатому. - Ты один тут разумный  человек  -  ты  даже  не
пытался взяться за секиру. Даже эта  прелестная  молодая  девица  -  и  та
приготовила стрелу.
     -  Досточтимый  великан,  -  ответил  Шишковатый,  -  если   бы   мне
понадобилось прибегнуть к секире, я бы погрузил ее  в  твое  жирное  брюхо
прежде, чем ты успел бы досчитать до одного.
     Великан усмехнулся:
     - Не сомневаюсь. Ни минуты не сомневаюсь. Я кое-что слышал про  тебя,
или про тебе подобных.
     Харкорт вышел вперед и сел на корточки напротив великана.  Теперь  он
заметил, что великан уже стар. На первый  взгляд  казалось,  что  он  весь
зарос черной шерстью, однако вблизи было видно, что на груди  и  плечах  у
него пробивается седина. Клыки, торчавшие из верхней челюсти, пожелтели, а
на одной руке не хватало кисти: вместо нее  к  тупому  обрубку  предплечья
была  привязана  металлическая  чашка.  Пальцы  другой  руки  оканчивались
треугольными, острыми, как бритва, когтями, тоже пожелтевшими от старости.
     - Меня зовут Харкорт, - сказал Харкорт, - Я живу южнее у реки.
     - Я знаю, кто ты, - ответил великан. - С самого начала узнал.  Твоего
лица я никогда не забуду. Семь лет назад мы встречались на стенах замка. -
Он поднял руку, на которой не хватало кисти. - Этим я обязан тебе.
     - Не припоминаю, - сказал Харкорт. -  Тогда  многое  происходило  так
быстро, что слилось в памяти. Не до того было, чтобы вас разглядывать.
     - Нам бы и не пришлось с вами драться, - сказал великан, - если бы мы
смогли удержать тех из наших, кто помоложе и погорячее. Мы и сейчас с ними
не можем справиться.
     - Тебя послушать, так ты совсем миролюбивый человек.
     - Ну, не такой уж миролюбивый, -  возразил  великан.  -  Вас  и  всех
остальных я ненавижу,  как  только  можно  ненавидеть.  Я  бы  с  радостью
перегрыз тебе горло. Но благоразумие заставляет меня отказаться  от  этого
удовольствия.
     - Я и мои друзья для вас не опасны, - сказал Харкорт. - Мы  здесь  по
одному небольшому делу. Как только с ним будет  покончено,  мы  уйдем.  Мы
разыскиваем моего дядю,  человека  крайне  неразумного,  который,  как  мы
узнали, проник зачем-то на Брошенные Земли. Как только мы его  найдем,  мы
вернемся домой. Мы не стремимся к противостоянию.
     - Мы знаем твоего дядю, - сказал  великан.  -  Большой  пройдоха.  Он
сумел улизнуть от нас - не знаю, как это ему удалось. Я  думал,  он  давно
уже переправился на ту сторону реки. Он здесь впутался в  кое-какие  дела,
которые его не касаются. Я надеюсь, что у вас нет такого  намерения,  ради
вашего же блага.
     - Ни малейшего! - с притворным жаром сказал Харкорт. - Я не  знаю,  о
чем ты говоришь, и знать не хочу.
     - Я должен самым серьезным образом  тебя  предупредить,  -  продолжал
великан, - что если ты сказал это неискренне, то  тебе  конец.  Не  только
тебе, но и всем вам - и этому святоше-аббату, который за тобой увязался, и
этому пережитку  древности,  которого  вы  называете  Шишковатым,  и  даже
девице, которая, насколько я  понимаю,  принадлежит  наполовину  к  вашему
миру, а наполовину - к нашему. И смерть ваша не  будет  легкой,  могу  вас
заверить. Ваши потроха будут разбросаны по всей округе.
     - Ты начал нам угрожать, - сказал Харкорт, - и  я  не  могу  так  это
оставить. Если тебе так уж хочется разбросать вокруг чьи-нибудь потроха, я
буду рад предоставить тебе такую возможность. Только один на один.
     - Нет, нет, приятель. Я об этом сейчас и думать не  хочу.  Почему  ты
так воинственно настроен?
     - Потому что ты сам слишком распускаешь язык на эту тему,  -  ответил
Харкорт.
     - Сказать по правде, - сказал великан, - неудачное время вы  выбрали,
чтобы явиться сюда. Хуже не бывает. По этим местам  шастает  банда  глупых
римлян. Сам факт, что они здесь,  вызвал  сильнейшую  волну  неприязни  ко
всему человеческому.
     - Я слышал, что здесь  появились  римляне,  -  сказал  Харкорт.  -  Я
надеялся, что они сюда не пойдут. Но раз уж они здесь, я  ничего  не  могу
поделать. Даже знай я их планы, я не мог бы их остановить.
     - Ты очень изящно соврал насчет римлян, -  заметил  великан.  -  Нет,
нет, пусть твой меч остается в  ножнах,  нам  незачем  спорить  по  такому
поводу. Но я убежден, что ты знал про римлян прежде, чем они сюда явились.
Остановить их или повлиять на их планы ты, конечно, не мог, но знать знал.
И подозреваю, что ты отправился сюда не только на поиски своего беспутного
дяди, хотя винить тебя я ни в чем  не  собираюсь.  Только,  во  имя  мира,
постарайся не будить спящего зверя. Это все, о чем я тебя прошу.
     - Я чувствую, намерения у тебя неплохие, - сказал Харкорт. - И раз уж
ты знаешь мое имя, я счел бы за честь узнать твое.
     - Мое настоящее имя, - ответил великан, - грандиозно и многосложно до
нелепости. А знакомые зовут меня Агардом.
     - Спасибо, - сказал Харкорт. - Но, зная имена друзей, хорошо  бы  еще
узнать имена врагов.
     - Сказать, что мы с тобой друзья, конечно, нельзя, - сказал  великан,
- но мы можем хотя бы вести себя, как подобает хорошо воспитанным людям. Я
пришел сообщить тебе, что мы про вас знаем и будем за вами  следить.  Если
вы не совершите ничего плохого, мы не причиним вам вреда. Или, быть может,
правильнее было бы  сказать  -  я  сделаю  все  возможное,  чтобы  вам  не
причинили вреда.  В  настоящий  момент  я  меньше  всего  заинтересован  в
чем-нибудь таком, что могло бы разжечь страсти у нашей молодежи.  Если  бы
удалось без лишней крови выпроводить отсюда этих бестолковых римлян, я был
бы очень рад. С севера и с востока нам угрожают варвары; не  хватало  еще,
чтобы с юга на нас напали римские легионы. Даже небольшой  бойни,  жертвой
которой станете вы  четверо,  будет  достаточно,  чтобы  раззадорить  нашу
несдержанную молодежь.
     - Насколько я понимаю, ты намекаешь, чтобы мы покинули вашу страну.
     - Откровенно говоря, я был  бы  очень  обязан,  если  бы  вы  собрали
вещички и отправились восвояси. Но, боюсь, убедить вас это сделать мне  не
удастся.
     - Видишь ли, - сказал Харкорт, - не надо забывать про моего  дядю.  Я
его очень люблю.
     - Тогда поскорее отыщите его и уходите. И при этом, ради меня и  ради
себя самих, действуйте как можно осторожнее. У нас  хватает  забот  и  без
вас. Старайтесь ни во что не впутываться.  Держитесь  подальше  к  югу  от
римской дороги. Не злоупотребляйте своим  везением.  И  не  задерживайтесь
здесь.
     -  Именно  таковы  наши  намерения,  -   заверил   его   Харкорт.   -
Задерживаться здесь мы не собираемся.  Еще  несколько  дней  -  и  мы  или
услышим что-нибудь о моем дяде, или нет. И в любом  случае  скоро  покинем
эти места.
     - Ну что ж, - сказал великан, -  похоже,  мы  поняли  друг  друга,  и
теперь мне пора. Ты, конечно, понимаешь, что этот мой визит ни в коей мере
не свидетельствует о хорошем к вам отношении. Я  делаю  это  исключительно
ради собственной выгоды. Я  хочу  сохранить  спокойствие  в  стране  и  не
допустить поголовного истребления римлян - нам совершенно ни к чему, чтобы
Империя навалилась на нас с тыла. Спасением своей шкуры вы  обязаны  чисто
политическим соображениям.
     - Я все это понимаю, - ответил Харкорт. -  Надеюсь,  что  больше  нам
встретиться не придется, хотя было приятно побеседовать с тобой.
     - Я тоже, - согласился великан. - И от всей души.
     Он поднялся, демонстративно повернулся к ним спиной и начал вразвалку
подниматься по склону. Все смотрели ему вслед, пока он не исчез из вида.
     - Что все это значит? - спросил аббат.
     - Толком не понимаю, - ответил Харкорт. -  Зная  Нечисть,  мы  всегда
приписываем ей  гнусные  побуждения.  Но  в  данном  случае  я  наполовину
склоняюсь к тому, чтобы отчасти ему поверить. Он  уже  стар  и,  наверное,
пользуется  кое-каким  весом  среди  своих  соплеменников.  Он  в  трудном
положении. У них слишком много забот на  севере  и  на  востоке,  и  новые
заботы на юге им совершенно не нужны. Я, правда, не уверен, что, если  они
расправятся с римлянами, это причинит им какие-нибудь новые хлопоты. Видит
бог, легионы сейчас уже не те, какими были когда-то. Но кто может сказать,
что предпримут римские политики? На  мой  взгляд,  Брошенные  Земли  нужны
Империи только как буфер между нею и варварами, но кто знает...
     -  Теперь  мы  знаем:  Нечисти  известно,  что  мы  здесь,  -  сказал
Шишковатый. - Наверное, они уже не первый день следят за нами.  Нас  всего
четверо. Они бы давно нас перебили, если бы имели  такое  намерение  и  не
боялись потерь.
     - Они играют с нами, как с котятами, - сказала  Иоланда.  -  Глумятся
над нами. Как над этим стариком. Если бы они  хотели  нас  убить,  они  бы
пришли сюда и так и сделали. Наверное, они могли бы это  сделать  в  любое
время за последние три дня.
     - Я думаю, - сказал аббат, - безопаснее всего было бы бросить  все  и
бежать. Только мне что-то не хочется.
     - Мне тоже, - согласился Харкорт. - Все мы должны бы  перепугаться  и
поступить именно так, только  мне  почему-то  не  страшно.  Я  никогда  не
отличался благоразумием.
     - Я тоже, - заявил Шишковатый. - По-моему, надо двигаться дальше.
     - Интересно, что случилось с нашим стариком, - сказал Харкорт.  -  Он
убежал со всех ног, как будто за ним гнались  все  дьяволы  ада.  -  Может
быть, он еще чешет вовсю, - сказал Шишковатый. - На этот раз ему, глядишь,
удастся улизнуть.
     - Оуррк! - визгливо прокричал попугай.
     - Мне кажется, нам не надо здесь задерживаться, - сказал аббат. - Нам
нужно искать место, где провести ночь и где можно было бы  в  случае  чего
обороняться. Что нам делать с  этой  птицей?  Вдруг  ее  хозяин  решит  не
возвращаться?
     - Давайте ее выпустим, - предложила Иоланда. - Нельзя же оставить  ее
в клетке, она умрет от голода.
     С этими словами она направилась к мельнице  и  вскарабкалась  наверх.
Повозившись с клеткой, она отыскала шпенек, на который закрывалась дверца,
и вытащила его. Попугай вылетел наружу, вспорхнул на  верхнюю  перекладину
мельницы и забегал по ней взад и вперед, что-то бормоча про себя.
     Иоланда слезла на землю.
     - Как-нибудь выживет, - сказала она. - Он может питаться  семенами  и
плодами.
     - Оуррк! - прокричал попугай.
     - А красивая птица, - заметил  аббат.  -  Куда  эффектнее,  чем  наши
павлины.
     Попугай поднялся в воздух и стрелой полетел к аббату.  Тот  попытался
увернуться, но попугай уселся ему на плечо.
     -  Спасигосподьмоюдушу!  -   завопил   он.   -   Спасигосподьмоюдушу!
Спасигосподьмоюдушу!
     Харкорт усмехнулся и сказал:
     - Я думал, он это говорит, только когда висит вниз головой.
     - Он потрясен святостью нашего друга аббата, - сказал Шишковатый.
     Аббат покосился на попугая. Тот игриво щелкнул клювом, едва не достав
до его носа.
     - А ты ему понравился, аббат, - сказала Иоланда. - Он понял,  что  ты
тут единственный добрый человек.
     - Девушка, - строго сказал аббат, - я  буду  тебе  очень  благодарен,
если ты не станешь меня подначивать.
     Харкорт услышал какой-то шорох в  густом  кустарнике,  которым  зарос
ближний склон оврага. Он оглянулся и  увидел,  как  над  кустами  взлетело
вверх чье-то тело,  Раскинув  руки  и  болтая  ногами,  оно  на  мгновение
бессильно повисло в воздухе и с глухим стуком шлепнулось на землю. Харкорт
разглядел длинные седые волосы и белую бороду, В том,  что  старик  мертв,
сомнений быть не могло.
     Харкорт выхватил  из  ножен  меч.  Но  ни  в  кустах,  ни  где-нибудь
поблизости никого не было видно. Все в овраге, казалось, дремлет  в  лучах
полуденного солнца. В тишине слышалось жужжание пчелы.
     - Не повезло ему, - сказал Шишковатый. - На этот раз  они  решили  не
заставлять его вернуться.
     Из кустов на склоне оврага донеслось чье-то хриплое хихиканье.

                                Глава 14.
     Путники поспешно двинулись на запад,  высматривая  место,  где  можно
было бы устроиться на ночлег.
     - Хорошо бы найти пещеру, - говорил задыхающийся аббат,  стараясь  не
отставать от Харкорта. - Или кучу камней - хоть что-нибудь, к  чему  можно
встать спиной, если придется отбиваться.
     - Может быть, и не придется. Может быть, они  нас  не  преследуют,  -
ответил Харкорт, хотя, если верить мурашкам, которые так и ползали у  него
по спине, надеяться на это не приходилось.
     - Но ведь старика... Старика-то они убили и бросили к нашим ногам!
     - Возможно, это просто предупреждение.  Чтобы  подтвердить  все,  что
говорил старый великан.
     - Было бы только к чему встать спиной, -  сказал  аббат,  -  и  тогда
пусть нападают хоть всем скопом.
     - Помолчи, - сказал ему Шишковатый. - Береги дыхание, нам еще идти  и
идти.  Иоланда  отправилась  вперед  на  разведку,  может   быть,   найдет
что-нибудь подходящее.
     Сначала они шли молодым лесом, который понемногу становился все гуще.
Кроны огромных, величественных  деревьев  сомкнулись  над  их  головами  в
сплошной полог, сквозь который не видно было неба, не видно  было  ничего.
Под пологом стояла тревожная тишина: ни одна птица не пела, ни один зверек
не пробегал с шорохом под ногами. На плече у аббата, угрюмо  нахохлившись,
как будто подавленный этой тишиной, сидел попугай.
     Харкорт думал о том, как им не повезло, что Нечисть так скоро  о  них
узнала. Он надеялся, что, держась намного южнее римской дороги, они смогут
дойти незамеченными до самого храма, а может быть, и дальше. Но теперь  он
понял, что надеяться на это было глупо. Он даже не мог припомнить, с  чего
бы  у  него  вдруг  могла  появиться  такая  надежда.  Теперь  нужно  было
как-нибудь  оторваться   от   преследователей,   если   только   за   ними
действительно шли  преследователи.  До  сих  пор  он  не  замечал  никаких
признаков их присутствия, хотя и был убежден,  что  они  близко.  Их  было
множество вокруг оврага, где жил старик,  и  Харкорт  со  своими  друзьями
явились туда, как в западню. Хотя,  если  старый  великан  сказал  правду,
Нечисть знала об их появлении задолго до того, как они дошли до оврага.
     - Мы неправильно сделали, - сказал аббат, - что  не  задержались  еще
немного, чтобы похоронить старика, как положено.
     - У нас нет времени на всякую ерунду, -  возразил  Шишковатый.  -  Он
мертв, и для него ничего сделать уже нельзя.
     - Я сделал все, что мог, - сказал аббат.
     - Ты только зря потратил время, - сказал Шишковатый, - пока  бормотал
над ним и делал всякие каббалистические жесты...
     - Ты прекрасно знаешь, что это никакие не каббалистические жесты!
     - Замолчите оба, - сказал Харкорт. - Хватит препираться.
     До захода солнца оставалось еще около часа, но в лесу стало  темнеть,
и хотя до сих пор стояло безветрие, теперь вдруг поднялся  сильный  ветер.
Огромные деревья стонали, сгибаясь под  его  напором,  по  воздуху  летели
листья и всякий мусор.
     - Гроза, - пробормотал аббат. - Только грозы нам сейчас не хватало.
     -  Может  быть,  обойдется  несколькими  порывами  ветра,  -   сказал
Шишковатый. - Дождя пока нет. А даже если  и  начнется,  нам  мокнуть  под
дождем не впервой.
     Они упорно шли вперед и  вперед,  пригибаясь,  чтобы  устоять  против
ветра, от которого их отчасти защищал лес.  В  конце  концов  ветер  утих,
деревья перестали стонать и гнуться. Сквозь листву начали время от времени
сверкать молнии, и откуда-то издалека доносились раскаты грома.
     Лес неожиданно кончился, и они вышли на берег реки.  Здесь  их  ждала
Иоланда.
     - Я не могла найти то, чего вы хотели, - сказала она, -  но  на  реке
есть островок. Может быть, он годится.
     - Островок - все-таки лучше, чем ничего, -  сказал  Харкорт.  -  Если
покажутся великаны, мы сможем заметить их издали.
     - Это какой-то странный островок, - сказала Иоланда. - Он не похож ни
на один остров, какие я видела. Это кипарисовый островок.
     - Кипарисовый островок? - переспросил Харкорт.
     - Островок, заросший кипарисами. Там еще мрачнее, чем в этом лесу.
     - В наших местах кипарисы редкость, - сказал аббат. - Они  попадаются
лишь кое-где, куда их завезли когда-то из далеких стран.
     - Ну, выбора нет, - решил Харкорт. - Как хотите, а ничего другого нам
не найти. Спасибо, что ты отыскала этот островок, - сказал он Иоланде.
     Река была довольно широкая, хотя и меньше той, что  служила  границей
Брошенных Земель. Она не спеша,  величественно  текла  через  густой  лес,
стоявший на обоих ее берегах. В потемневшем небе на той стороне  реки  все
еще сверкали молнии и гремел гром.
     - Ее можно перейти вброд, -  сказала  Иоланда,  -  В  самых  глубоких
местах мне всего по пояс.
     Шишковатый положил руку на плечо Харкорту.
     - Кажется, я знаю это место, - сказал он.
     - Откуда? - спросил Харкорт. - Ты же здесь никогда не был.
     - Это верно, но оно запечатлено в моей памяти. И островок, и  деревья
на нем, и, кажется, сама река. Мне все это вспомнилось, а почему, не знаю.
Как будто я был здесь давным-давно. Какое-то  очень  давнее  воспоминание.
Может быть, даже не я это видел, а кто-то еще.
     - Память предков, - сказал аббат. - Одни говорят, что память  предков
существует, другие - что нет.
     - До этой минуты я ни о чем таком не слышал, - сказал Харкорт.  -  Ты
уверен, что не придумал это только что?
     - Уверен, - сердито ответил аббат. - Об этом есть в книгах. Я читал.
     - Ну и что нам теперь делать? Укрыться на островке или  переправиться
через реку и тащиться дальше?  На  островке  мы  по  крайней  мере  сможем
увидеть или услышать, что приближается Нечисть,  прежде  чем  она  на  нас
навалится.
     - На этот счет у меня сомнений нет, - сказал  аббат.  -  Укроемся  на
островке.
     - Что скажешь ты? - спросил Харкорт Шишковатого.
     - Я за островок, - ответил тот.
     - Иоланда, а почему ты молчишь?
     - Я сказала, что это странный островок, странный и  пугающий.  Но  вы
правильно говорите, выбора нет.
     Харкорт вошел в воду, и течение мягко потянуло его  с  собой.  Темная
грозовая туча на западе закрыла почти все небо, и стало еще темнее. Высоко
над лесом, покрывавшим дальний берег реки, то и дело  сверкали  молнии,  а
раскаты  грома  сливались  в  непрерывный  грохот.  Первые  порывы  ветра,
предвещавшие грозу, уже утихли, но теперь снова начал подниматься ветер, и
по реке побежали волны.
     Шагая по воде рядом с Харкортом, Иоланда спокойно сказала:
     - Когда мы дойдем до островка, там найдется убежище.
     - Убежище? - переспросил Харкорт, - Ты об этом  ничего  не  говорила.
Что за убежище?
     - Там, среди деревьев, стоит какое-то здание. Не знаю, что это такое.
Я не хотела говорить, оно такое древнее и зловещее.
     - Какое бы оно ни было древнее и зловещее, - сказал  Харкорт,  -  это
все-таки защита от грозы.
     В мрачном кипарисовом лесу, подумал он,  всякое  здание,  даже  самое
обыкновенное, может показаться зловещим.
     Посередине реки вода дошла ему почти до пояса,  но  потом  дно  стало
подниматься. Он посмотрел назад и увидел, что аббат и  Шишковатый  следуют
за ним. Попугай все еще сидел на плече у аббата,  нахохлившись  и  глубоко
запустив когти, чтобы его не сдуло ветром.
     Харкорт с Иоландой вышли на  берег  островка  и  остановились,  чтобы
подождать остальных.
     - А тебе не кажется, - спросил ее Харкорт, - что эти деревья саженые?
Они стоят рядами.
     - Да, мне тоже так показалось. Но я  сказала  себе,  что  это  просто
воображение.
     - Не думаю. По-моему, они саженые. А где то  убежище,  о  котором  ты
говорила?
     - Вон там.
     Она показала на что-то вроде аллеи, уходившей вдоль между правильными
рядами деревьев.
     - Тогда пойдем  разыщем  его,  -  сказал  Харкорт.  -  Гроза  вот-вот
начнется.
     Он повернулся и помахал рукой аббату и Шишковатому.
     - Идите сюда! - крикнул он, стараясь перекричать шум ветра. - Убежище
вон там!
     Не дожидаясь  их,  он  зашагал  по  аллее  между  деревьями.  Иоланда
поспешила за ним.
     Под деревьями стало еще  темнее.  Их  путь  освещали  только  вспышки
молний, которые становились все чаще. В их мерцающем свете Харкорт заметил
убежище. Он ожидал, что это будет всего лишь какая-нибудь жалкая маленькая
хижина, но он ошибся. Здание было не  маленькое  и  не  жалкое.  Это  была
массивная постройка из огромных  каменных  блоков,  казавшихся  черными  в
свете молний. Верхняя часть ее  терялась  среди  деревьев.  Два  громадных
каменных монолита,  перекрытые  третьим,  столь  же  громадным,  обрамляли
портал. В мерцающем  свете  молний  Харкорту  показалось,  что  на  камнях
вырезаны какие-то иероглифические надписи, но вспышки света  были  слишком
кратковременны, чтобы разглядеть подробности.
     Харкорт пересек вымощенную  камнем  площадку  перед  зияющим  дверным
проемом и вошел под арку. Вместе с ним вошла Иоланда,  и  тут  же  подошли
остальные. Они стояли в дверях, глядя назад.  Кипарисы,  уступая  жестоким
порывам ветра, беспомощно клонились то в одну, то в  другую  сторону,  как
водоросли, увлекаемые бурным потоком. Внезапно обрушился ливень - сплошные
завесы воды волнами  двигались  среди  деревьев,  рассыпаясь  брызгами  на
камнях перед входом.
     Сверкнула молния, осветив колыхавшиеся  кипарисы,  и  в  это  краткое
мгновение Харкорт увидел темный силуэт чудовищной змеи с поднятой головой,
который возвышался над деревьями.  Змея  раскачивалась  на  ветру,  но  не
следуя его порывам, а словно в такт какой-то неслышной музыке.
     - Вы видели? - крикнул он, пытаясь  перекрыть  рев  ветра  и  раскаты
грома.
     - Я ничего не видел, - крикнул в ответ аббат.
     - Зайдем внутрь, - крикнул Харкорт. - Здесь мы промокнем.
     Он не был уверен, что они его расслышали, но тем не менее двинулся  в
глубь здания и сразу  же  увидел  слева  от  себя  тонкую  полоску  света.
Удивленный, он осторожно пошел вперед, нащупывая  ногами  дорогу.  Полоска
света понемногу становилась все шире. Свет был тусклый, даже в  окружавшей
их тьме - источником его  не  могла  быть  ни  свеча,  ни  костер.  Мягкий
зеленоватый оттенок придавал ему сходство с  неярким  свечением  гнилушки.
Полоса света продолжала расширяться, и, глядя на нее, Харкорт  понял,  что
проход, по которому он шел, ведет не в  здание:  совсем  близко  он  круто
изменял направление.
     Харкорт  остановился,  глядя  на  полосу  света  и   тщетно   пытаясь
разглядеть, что  лежит  за  ней.  Там  виднелись  какие-то  смутные  тени,
расплывчатые и почти неразличимые в этом неярком свете. Его спутники молча
стояли у него за спиной. В конце концов аббат сделал шаг  вперед  и  встал
рядом.
     - Что это, Чарлз? - спросил он.
     Шум грозы остался позади,  и  хотя  снаружи  еще  доносились  раскаты
грома, они были не такими громкими, чтобы нельзя  было  расслышать  слова,
произнесенные обычным голосом.
     - Не знаю, - сказал Харкорт. - Пойду посмотрю.
     Он вытащил меч из ножен и, держа его наготове, шагнул вперед.
     - Вот чудеса-то, - пробормотал аббат, следуя за ним.  Харкорт  ничего
не ответил, но подумал про себя: "И в самом деле чудеса".
     Они дошли до  конца  извилистого  прохода,  и  перед  ними  открылось
обширное пространство, которому ни с какой стороны не  было  видно  конца.
Оно было слишком велико, чтобы быть  комнатой  или  залом.  Казалось,  это
целый замкнутый внутри себя мир. Мир, по-видимому, мертвый: в нем не  было
заметно ни малейшего движения, никаких признаков жизни, ни  одного  живого
существа. Он производил впечатление заброшенности и пустоты, хотя  кое-где
и  стояло  что-то  похожее  на  мебель.  Прямо  перед  ними  на  некотором
расстоянии возвышалось некое  подобие  алтаря  -  правда,  он  был  совсем
непохож на тот алтарь, что стоял  в  церкви  аббатства.  "Почему  тогда  я
решил, что это алтарь?" - удивился Харкорт.
     Охваченный  ужасом  при  виде  этой   огромной   пустоты,   он,   как
зачарованный, сделал несколько шагов  вперед  и  остановился.  Обернувшись
посмотреть, идут ли за ним остальные, он увидел, что двери позади нет. Они
вошли сюда через дверь, но теперь она  бесследно  исчезла.  Там,  где  она
была,  поднималась  сплошная  каменная  кладка,  верх  которой  терялся  в
безмерной   пустоте.   Лицевую   сторону   камней    покрывали    какие-то
иероглифические письмена, похожие на те, что он заметил в  неверном  свете
молний на каменных монолитах у входа.
     Теперь  ужас  захлестнул  его  с  головой,  он   как   будто   ощутил
прикосновение чьих-то ледяных пальцев. Но это просто нелепость, сказал  он
себе. Ведь тут ничего нет. Зал - если только это зал, а не  целый  мир,  -
пуст. Все здесь умерло,  превратилось  в  пыль,  ничего  не  осталось.  Он
присмотрелся к иероглифам,  пытаясь  понять,  что  они  изображают,  -  не
уловить их смысл, а только разглядеть очертания, - но от этого ужас только
усилился, потому что если они что-то и изображали, то ничего подобного  он
никогда не видел. В них было какое-то первобытное бесстыдство, от которого
у него зашевелились волосы на голове.
     Позади него послышался шорох.  Харкорт  мгновенно  повернулся,  держа
наготове меч, но ничего не увидел.
     - И не пытайся их разглядеть, - сказал  Шишковатый.  -  Они  все  еще
здесь, но разглядеть их не пытайся. Так будет лучше.
     - Их?  -  воскликнул  Харкорт,  и  его  голос  гулко  раскатился  под
невидимым далеким сводом. - Кого их? Кто они? Покажи мне, где они!
     Он увидел, что аббат судорожно  сжимает  в  поднятой  руке  распятие,
висевшее у него на поясе, лицо его напряжено,  губы  беззвучно  шевелятся.
Харкорт  подумал,  что,  судя  по  движениям  губ,  аббат  что-то  говорит
по-латыни.
     - Убери к дьяволу свое распятие! - крикнул аббату Шишковатый.
     Где-то в глубине необъятного зала чей-то голос  прокричал  что-то  на
неведомом языке, и со всех сторон донеслось эхо, повторившее возглас.
     - Это Нечисть, - сказала Иоланда. - Только не та Нечисть, которую  мы
знаем.
     - Нечисть - всегда  Нечисть,  -  решительно  сказал  Харкорт.  -  Вся
Нечисть одинакова. Нечисть есть Нечисть, и все тут.
     Он взглянул на Иоланду и увидел, что ее лицо спокойно и  невозмутимо.
Ему показалось, что на нем появилось какое-то  неземное  выражение.  Аббат
выпустил из руки распятие, и оно раскачивалось вместе с четками у него  на
поясе.
     Снова послышался чей-то возглас на неведомом языке, а потом откуда-то
сверху донесся шелест огромных  крыльев,  которые  бились  в  воздухе,  не
двигаясь с места, как будто кто-то никак не мог взлететь. В  дальнем  углу
пустоты, такой  необъятной,  что  у  нее  не  могло  быть  никаких  углов,
вспыхнули чьи-то огромные глаза, затмив своим  сиянием  зеленоватый  свет,
заполнявший зал, и раздалось  бормотанье,  от  которого  у  них  по  спине
побежали мурашки.
     - Это та Нечисть, - произнесла Иоланда, - которая пришла сюда,  когда
только начался мир, - еще совсем не тот мир, какой  мы  знаем.  Когда  еще
вечность была молода.
     Шишковатый направился к алтарю. Он шел не своей обычной походкой,  не
тем широким шагом, каким ходил по  лесным  тропам,  а  медленно  и  как-то
неуклюже. И что-то еще в  нем  изменилось  -  это  был  уже  не  привычный
Шишковатый с несуразным телом и кривыми ногами, а другой  Шишковатый,  как
будто выше ростом, и шагал он хотя и неуклюже, но уверенно.
     - Чарлз, мы попали в западню, - сказал аббат. - Дверь исчезла, и мы в
ловушке.
     Послышался свистящий шорох, словно где-то ползла  большая  и  длинная
змея, такая длинная, что шороху не было конца. Тень мелькнула на стене - а
может быть, и не на стене, потому что никаких стен здесь  не  было,  а  на
фоне всепроникающего зеленоватого света, -  и  эта  тень  очень  напомнила
Харкорту  тот  огромный  силуэт,  который   поднимался   над   кипарисами,
раскачиваясь в такт безмолвной музыке, перед тем как гроза достигла своего
апогея.
     Харкорт шагнул навстречу тени. Уголком глаза он  заметил,  что  аббат
тоже шагнул вперед, стиснув в могучей руке булаву. "Все правильно, подумал
он. Мы должны быть мужественными и решительными. Только как  могут  меч  и
булава одолеть эту танцующую змею, чья тень лежит на стене?"
     Послышался гулкий,  хриплый  голос,  который  начал  что-то  невнятно
выкрикивать, - голос повелительный  и  надменный,  бросавший  вызов  всему
этому залу-миру и всем, кто в нем скрывался:
     - Эгонг аул дунаг... эгхолу аму аутх д-бо... тор агнас унхл анк...
     - Боже всемогущий, - сказал аббат, - ведь это Шишковатый орет!
     Какое-то невидимое существо слева от них разразилось диким мяуканьем,
другое бросилось наутек, топоча бесчисленными ногами, а  Шишковатый,  стоя
перед алтарем и широко раскинув  руки,  продолжал  выкрикивать  что-то  на
неведомом языке.
     - Она прячется здесь,  ожидая,  когда  придет  ее  время,  -  сказала
Иоланда, и голос ее был по-прежнему тих и спокоен.  -  Ждет,  может  быть,
конца этого мира. Или конца самого времени, когда снова наступит хаос.
     Охвативший всех  ужас  стал  еще  сильнее,  он  стиснул  их  в  своих
объятьях, словно стараясь задушить, - ужас перед  тем  существом,  которое
издавало шорох и виднелось тенью на фоне  тусклого  света,  и  перед  тем,
которое мяукало рядом, и перед тем, которое что-то бормотало в углу. Самое
ужасное, подумал Харкорт, то, что не с кем сразиться, некому нанести  удар
мечом или булавой. Сам воздух, который они вдыхали, вызывал омерзение.  По
спине у них как будто ползали миллионы  холодных  тысяченогих  гусениц.  А
где-то в глубине души, на гребне волны отвращения, на пределе  бессильного
ужаса, с глумливой  усмешкой  подняло  свою  устрашающую  голову  безумие.
Харкорт испытывал непреодолимое желание задрать лицо кверху и  заголосить,
раздирая легкие бессмысленным воем,  какой  издает  животное,  попавшее  в
западню и не находщее выхода.
     И все это время Шишковатый не умолкая выкрикивал звучные,  непонятные
слова на неведомом языке.
     Харкорт услышал, как аббат, стараясь взять себя в  руки,  срывающимся
голосом спросил:
     - Иоланда, откуда ты все это знаешь?
     - А я не знаю, - отвечала Иоланда. - Я только слушала ночами  шорохи,
которые слышатся в печной трубе. Я слушала древние  легенды,  сказки,  что
передаются испокон веков. Сказки о Древних, о тех,  кто  пришел  из  самых
дальних пределов потустороннего мира. Я  только  слышала  это,  а  вот  он
знает. - Она указала на Шишковатого. -  Он  знает  и  может  их  сдержать.
Услышав его, они отступают в свои тайные убежища. Потому что они сейчас не
такие, какие были когда-то. Сейчас они слабы - они  только  ждут  и  копят
силы к тому дню, когда выйдут на волю и снова овладеют миром.
     Спаси нас Господь, подумал Харкорт. Если сейчас они слабы,  то  какие
же они были, когда были сильны?
     Неведомых существ становилось все больше - он наполовину  это  видел,
наполовину чувствовал обнаженными кончиками нервов. В ноздрях у него стоял
запах ужаса, уши улавливали смутные  звуки,  говорившие  о  том,  что  они
собираются в толпу, готовятся  к  нападению,  внезапному  и  решительному,
устоять перед которым не будет никакой возможности. Да  и  перед  чем  тут
можно устоять, подумал он, если не видно, куда наносить удар?
     Он направился к Шишковатому, в три длинных шага оказался с ним  рядом
и, подняв меч, с размаху прорезал воздух. Клинок, описав дугу,  блеснул  в
зеленоватом свете. По другую сторону Шишковатого встала  Иоланда,  откинув
назад голову и воздев руки. Из ее уст  полилась  жуткая  песнь-заклинание,
такая же пугающая, как и сами столпившиеся вокруг  неведомые  существа,  -
песнь, которая как  будто  не  имела  слов,  а  вторила  тем  словам,  что
выкрикивал Шишковатый.
     Далеко в глубине простиравшегося перед  ними  огромного  пространства
загорелось ослепительным золотистым огнем множество глаз  -  куда  больше,
чем раньше.  Раздалось  какое-то  чудовищное  урчание,  словно  эамурлыкал
миллион котов, и раскаты этого шелковистого урчания сотрясли воздух. А  на
фоне его, сплетаясь с ним,  слышался  свистящий  шорох  щупалец,  которые,
извиваясь, скребли по земле, и тревожный писк невидимых во тьме  гадов,  и
цокот скачущих копыт, и жадное сопение чудовищ, застывших в ожидании пира,
сидящих, повязав салфетками  шеи,  похожие  на  ножки  поганок,  и  хлюпая
слюной, струями стекающей по подбородкам.
     Напряжение росло, ощущение  опасности  усиливалось.  Харкорт  услышал
рядом с собой какое-то движение, покосился вбок и увидел, что аббат  стоит
с распятием в одной руке и булавой в другой. Из перекошенного  рта  аббата
вырвалось:
     - Может быть, мы и не унесем отсюда  ног,  но  это  дорого  обойдется
гадам.
     - Они идут, - сказал Харкорт,  заметив  уголком  глаза,  как  ринулся
вперед  весь  окружавший  их  ужас.  Несмотря  на  выкрики  Шишковатого  и
заклинания Иоланды, чудища, набравшись сил, кинулись в атаку, и  ничто  не
могло их остановить. Харкорт перехватил поудобнее рукоятку меча  и  сделал
шаг им навстречу. Ненависть - ошеломляющая, всепожирающая ненависть - была
написана на множестве кошмарных морд,  которые  мелькали  в  первых  рядах
наступающего ужаса,  появляясь,  исчезая  и  сменяясь  новыми,  еще  более
жуткими и гнусными.
     Волна нападающих подступила к ним, вздымаясь все выше,  как  огромный
водяной вал, - его гребень загнулся вперед над  головой  у  людей,  словно
гигантская жидкая рука тянулась к ним, чтобы схватить и растерзать. И  тут
в  воздухе  прозвучал  еще  один  голос,  который   перекрыл   и   выкрики
Шишковатого,  и  заклинания  Иоланды.  Слова,   которые   он   произносил,
отличались от тех, что  выкрикивал  Шишковатый,  хотя  для  Харкорта  были
такими же непостижимыми. Но они, видимо, оказались  понятными  наступающей
волне чудовищ:  те  застыли  на  месте,  а  потом  покатились  назад,  как
отступает волна, истощившая силы в борьбе со  скалами  и  отброшенная  ими
назад.
     Наступила  тишина.  Шишковатый   умолк,   Иоланда   прекратила   свои
заклинания, и неизвестный голос тоже затих.  Харкорт  поспешно  огляделся,
пытаясь увидеть того, кому принадлежал голос, но никого  вокруг  не  было,
кроме них четверых. Что-то хрипло прокричал  попугай,  сидевший  на  плече
аббата.
     Зеленоватый свет померк, ослепительные глаза исчезли. Не было  больше
слышно ни урчанья, ни шороха, ни писка. Зеленоватый свет сменился каким-то
другим. Подняв голову, Харкорт увидел почти прямо над собой луну,  которая
светила из-за тонкой пелены быстро бегущих облаков.
     Но как могла луна  светить  здесь,  внутри  здания,  сквозь  каменную
кладку? И тут Харкорт увидел, что  каменная  кладка  исчезла.  Не  было  и
самого здания, в которое они вошли, - вместо него вокруг лежали развалины,
груды наваленных друг на друга каменных плит. Между  ними  росли  огромные
деревья, а  поверхность  камней  покрывали  вьющиеся  растения  и  заросли
кустарника, мокрые листья которого блестели в лунном свете.
     - Дождь кончился, - произнес аббат без  всякого  выражения,  -  Гроза
прошла на восток.
     - Давайте выбираться отсюда, - сказал  подошедший  к  ним  Шишковатый
голосом, хриплым от крика.
     - Я хочу знать одно, - сказал Харкорт. - Откуда ты знаешь...
     - Сейчас не до того, - ответил Шишковатый.
     Иоланда обеими руками взяла Харкорта за руку и повела  его  прочь  из
развалин. Аббат шел рядом, то и дело спотыкаясь о камни.
     Харкорт вырвал у нее руку.
     - Скажи мне, - начал он, - что это был за голос? Я смотрел, но никого
не видел. Там были только мы четверо.
     - Я тоже смотрела, - ответила Иоланда, - и тоже никого не видела.  Но
голос я, кажется, узнала. По-моему, это был коробейник.
     - Коробейник? Но ведь он просто...
     - Коробейник - чародей, - сказала Иоланда.  -  Только  у  него  очень
плохая слава.
     - Плохая слава?
     - Потому что он старается не проявлять  свое  могущество,  -  сказала
Иоланда. - Он тайный чародей.
     - Значит, ты его знала. Или о нем слышала. Ты знала, где  его  найти.
Ты привела нас к нему в пещеру, сделав вид, что нашла ее случайно.
     - Я знаю его уже несколько лет, - сказала Иоланда как  ни  в  чем  не
бывало.
     Они уже выбрались из развалин, и Харкорт обернулся, чтобы еще раз  на
них взглянуть. Развалины как развалины, подумал он. Точно так же  выглядел
бы любой разрушенный храм, любая развалившаяся крепость. Только над  этими
развалинами все еще стоял запах Нечисти. Бывает,  что  развалины  выглядят
чистыми и невинными, но эти казались запятнанными.
     Аббат, стоявший поодаль, крикнул им:
     - Идите-ка сюда, посмотрите, что я нашел.
     Он явно старался, чтобы в его голосе не слышалось волнение, но это не
очень ему удалось. Харкорт подошел и  увидел,  что  на  вымощенной  камнем
площадке лежат какие-то темные туши.
     - Великаны, - сказал аббат. - Прорва великанов. Они  лежали  мертвые,
судорожно скорчившись, как будто пытаясь бороться с настигшей их смертью.
     - Я насчитал их чертову дюжину, - сообщил аббат. - Может быть, и  еще
есть, которых я не заметил.
     - Значит, они шли за нами, - сказал Шишковатый. - Может быть, даже по
пятам. И уже почти догнали. Они навалились бы на нас сразу, как только  мы
остановились бы на ночлег. Вот вам и вся цена болтовне того сладкоречивого
старика-великана.
     - Тут был еще один из этих -  как  вы  их  называете?  -  Древних,  -
вспомнил Харкорт. - Перед тем как мы вошли, я его успел заметить  -  вроде
огромной змеи, танцующей на хвосте.
     - Это не обязательно тот самый, -  возразил  Шишковатый.  -  Тут  все
перепуталось - время, пространство и все остальное. Никто  не  мог  знать,
что произойдет. Все встало вверх тормашками, ничего  подобного  не  должно
было случиться.
     - Но ты-то знал, - сказал аббат. - Ты кое-что знал.  Ты  встал  перед
этой штукой вроде алтаря и начал на них орать, и это их удержало. И еще ты
велел мне бросить распятие. Ты крикнул: "Убери к дьяволу свое распятие!" Я
тебе этого никогда не прощу.  Никогда  нельзя  в  таком  тоне  говорить  о
распятии.
     - Не будем об этом, - повелительно произнес  Харкорт.  -  У  нас  еще
будет время попрекать друг друга алтарями, и распятиями, и тем,  что  надо
было говорить и чего не надо было. Сейчас  я  вижу  у  наших  ног  мертвых
великанов, и мне кажется, что надо уносить отсюда ноги как можно скорее.
     - Луна встала,  небо  очистилось,  -  сказала  Иоланда.  -  Мы  можем
переправиться через реку и до рассвета пройти на запад  лигу-другую.  Лорд
Харкорт прав, мы должны сделать то, что он говорит.
     - А мне наплевать! - крикнул аббат. - Нельзя богохульствовать, говоря
про распятие!
     Смерть, настигшая великанов, была  ужасна.  В  полутьме  трудно  было
толком разглядеть, что с ними случилось, но Харкорту показалось,  что  они
изуродованы так, будто кто-то хотел вывернуть их наизнанку, но не успел.
     Небо  быстро  расчищалось  -  последние  бегущие  по   нему   облачка
становились все реже. Воздух был промыт и свеж, кипарисы  стояли  прямо  и
неподвижно, и кругом было совсем тихо - ветер больше не шумел в их кронах.
Гроза прошла, наступило затишье.
     -  Ты  знаешь,  куда  идти?  -  спросил  Харкорт  Иоланду.  -  Можешь
показывать нам дорогу? Нам надо перейти реку и направиться прямо на запад.
     - Могу, - ответила она. - Прошу следовать за мной.

                                Глава 15.
     Первые лучи рассвета  застигли  их  у  подножья  высокого  холма,  до
половины заросшего лесом, а выше покрытого каменистой россыпью.
     Ночной переход дался им тяжело. Перейдя реку, они брели в темноте  по
широкой долине. Местами приходилось продираться через лес, а  на  открытых
местах в высокой траве  скрывались  ямы  с  водой  и  трясины.  Смертельно
усталый и невыспавшийся, Харкорт из последних сил  продвигался  вперед,  с
трудом заставляя себя передвигать ноги. Временами  он  оказывался  впереди
аббата и Шишковатого, временами отставал  от  них,  и  приходилось  делать
усилие, чтобы их догнать. Иоланда порхала где-то впереди - она,  казалось,
не чувствовала усталости.
     Они почти не разговаривали между собой: слишком велико было утомление
и одолевала сонливость, так что на разговоры не  хватало  ни  дыхания,  ни
сил. Поговорить было о чем, у Харкорта накопилось множество  вопросов,  но
пришлось отложить их на более подходящее время. Он пытался размышлять  про
себя обо всем, что произошло, но голова у него  была  слишком  тяжелой  от
усталости, и мысли путались.
     Возвышающийся впереди крутой холм они увидали, как только  небо  чуть
посветлело. Когда они наконец достигли его  подножья,  до  восхода  солнца
было еще далеко, и только утренняя заря освещала местность.
     Харкорт посмотрел вверх, на лысую вершину холма.
     - Надо бы подняться туда, - сказал он. - На самую макушку. Оттуда  мы
сможем оглядеться, увидеть, не гонится ли кто-нибудь за нами и что  вообще
происходит вокруг.
     - Никто за нами не гонится, - сказал аббат. - Те, кто за нами гнался,
лежат мертвые на острове.
     - Я в этом не так уверен, - возразил Шишковатый. - Кое-кто из них мог
уцелеть и отправиться за нами вдогонку.
     - У них на это духу не хватит, - сказал аббат. - После того, что  там
было, им в голову не придет за кем-нибудь гнаться.
     - Мне не дает покоя одна мысль, - сказал  Шишковатый.  -  Великаны  -
либо те, кто остался в живых там, на острове,  либо  те,  которые  их  там
найдут, - могут толком не понять, что произошло. Они могут решить, что это
мы перебили великаном на острове, и возжаждать нашей крови. Я бы предложил
поступить так, как сказал Чарлз, и подняться на холм.
     - Но там совсем голое место, - возразил  аббат.  -  Нам  негде  будет
укрыться.
     - Будем скрываться между камнями, -  сказал  Харкорт.  -  Отсюда  они
кажутся небольшими, но я думаю, там найдутся и валуны приличного размера.
     - Ну, ладно, - сдался аббат. -  У  меня,  правда,  ужасно  болят  все
мышцы, но давайте поднимемся.
     Они забрались на холм, низко наклоняясь вперед, помогая себе  руками,
а иногда и просто становясь на  четвереньки.  Валуны  на  вершине,  как  и
ожидал Харкорт, оказались громадными, некоторые были величиной с амбар или
конюшню. Холм был выше, чем им сначала показалось, и  когда  они  достигли
вершины, перед ними открылась вся окружающая местность. Солнце стояло  уже
на ладонь над горизонтом, и день после вчерашней грозы обещал быть ясным.
     Аббат без сил плюхнулся на землю, прислонившись спиной к валуну.
     - Присаживайся, - позвал он  Харкорта,  похлопав  по  земле  рядом  с
собой. - Посмотреть на тебя, так ты вымотался не хуже моего.
     - Ты всегда слишком быстро выдыхаешься, - сказал Харкорт.
     Он был бы рад усесться рядом со своим другом аббатом, но боялся,  что
если сядет, то тут же заснет.
     - Я смотрел в оба, - сказал  Шишковатый.  -  Драконов  не  видно.  По
крайней мере, до сих пор не было видно. Если бы Нечисть  разыскивала  нас,
она выслала бы на разведку драконом.  Или  гарпий.  Или  еще  каких-нибудь
летающих существ.
     - Должно быть, как раз про эти места  говорил  коробейник  -  что  за
большой рекой мы повстречаемся с гарпиями, - сказала Иоланда.  -  Драконов
они, скорее всего, посылать не  станут,  это  ленивые  создания  и  далеко
летать не любят. А гарпий послать могут.
     - Пойдем посмотрим,  -  сказал  Шишковатый  Харкорту.  -  До  макушки
осталось всего несколько шагов. А потом будем по очереди стоять на страже,
а остальные смогут поспать.
     Аббат развязал свой мешок и принялся доставать оттуда  еду,  уже  жуя
что-то с аппетитом.
     - Никогда не ложусь спать на пустой желудок, - едва выговорил он: так
у него был набит рот, - если только могу его чем-нибудь наполнить.
     - Я буду сторожить первая, - предложила Иоланда.
     - Нет, - ответил Харкорт. - Первый буду я. До полудня  продержусь,  а
потом разбужу кого-нибудь еще.
     Слишком большой риск, подумал он, доверить Иоланде стоять на  страже.
Ему тут же стало стыдно от этой мысли - ведь Иоланда с самого начала верно
им служила. Однако это она, ни о чем не предупредив, привела их туда,  где
обитают Древние; она встала рядом с Шишковатым перед  алтарем;  она  много
раз бывала на Брошенных Землях и знала, что коробейник  -  чародей.  Помня
обо всем этом, Харкорт решил, что довериться ей было бы глупо.
     - Нет, - повторил он. - Я буду первый, а Шишковатый - второй.
     - Очень тебе признателен, - сказал аббат. -  Хотя,  может  быть,  все
равно этим бы кончилось. Если уж я сейчас засну, все фурии ада  не  смогут
меня разбудить до самого вечера.
     Попугай, сидевший на плече у  аббата,  издал  пронзительный  крик  и,
потянувшись, отщипнул кусочек от ломтя хлеба, который аббат поднес ко рту.
Он зажал его в когтистой лапе и принялся клевать.
     - Эта птица, кажется, собирается прирасти ко мне навеки, -  проворчал
аббат. - Он вроде как избрал меня своим хозяином. Не скажу, чтобы я был  в
восторге. Мне-то от него какая выгода, если не считать клещей,  или  блох,
или что там на них водится. Может быть, кто-нибудь согласится его со  мной
поделить?
     - Нет уж, спасибо, - ответил Шишковатый.
     Попугай проглотил последнюю крошку хлеба и выговорил:
     - Берегитесь великаном! Остерегайтесь проклятых великанов!
     - Это его первые слова с тех пор, как мы покинули то место,  где  его
нашли, - сказала Иоланда. - Может быть, это что-то значит?
     - Он не сказал ничего особенного, - возразил Харкорт. - Про великанов
мы и сами знаем. И без него остерегаемся.
     - Он просто передразнивает человеческую речь, - сказал Шишковатый.  -
Сам не понимает, что говорит.
     - И все же, все же... - сказал аббат. - Устами младенца...
     - Ты совсем уже спятил, - огрызнулся Шишковатый и сказал Харкорту:  -
Давай поднимемся на макушку и оглядимся вокруг.
     Лежа рядом на вершине холма, они принялись осматривать окрестности.
     Река шла сначала на север, потом сворачивала к западу.  На  севере  и
западе оба берега ее занимали луга, посреди которых  лишь  кое-где  стояли
группы деревьев. На юге и юго-западе вдоль реки тянулись невысокие пологие
холмы, покрытые редким лесом. На востоке стоял густой лес,  через  который
они только что прошли, чтобы выйти к реке.
     - Вон там, прямо на север  от  нас,  пасется  табунок  единорогов,  -
сказал Шишковатый. - Больше никого не видно.
     - А, теперь вижу, - сказал Харкорт. - Сначала я их не заметил. А  вон
там, немного восточнее, небольшая стая волков.
     Они лежали неподвижно, только время от  времени  поворачивая  головы.
Наконец Харкорт сказал:
     - Все как будто в порядке, беспокоиться нечего. Я останусь  здесь,  а
ты бы вернулся вниз и немного отдохнул. Я тебя разбужу около полудня.
     - Чарлз, у тебя, наверное, есть вопросы. По поводу этой ночи. Я  пока
не хотел бы говорить на эту тему с остальными, но ты имеешь право знать.
     - Никакого права я  не  имею,  -  сказал  Харкорт.  -  Мне,  конечно,
любопытно, но права я не имею. Я только очень рад, что ты смог сделать то,
что сделал. Ты удержал их от нападения.
     - Я полагаю, тебе необходимо это знать, и ты имеешь на это  право,  -
сказал Шишковатый. - Мы с тобой одна семья. С твоим дедом  мы  дружим  уже
много лет, а с тобой - с тех пор, когда ты только еще учился ходить.
     - Я знаю, - отвечал Харкорт. - Ты показывал  мне,  как  птицы  строят
гнезда, и мы часами следили за ними,  а  ты  объяснял  мне,  как  они  это
делают, и мы размышляли о том, что они при этом могут думать. Чувствуют ли
они то же самое, что чувствует  человек,  когда  строит  себе  дом,  чтобы
защититься  от  стихий?  Ты  разыскивал  для  меня  лисьи  норы,   и   мы,
спрятавшись, смотрели, как вылезают  поиграть  лисята  и  возятся  друг  с
другом не хуже, чем компания деревенских детей, которая  шалит  и  возится
под деревом,  пока  их  матери  работают  в  поле.  Ты  говорил  мне,  как
называются все деревья и травы, рассказывал, какие из них полезны, а какие
опасны.
     - Значит, ты помнишь, - сказал Шишковатый.
     - Я рос без отца, - сказал Харкорт. - Вы  с  дедом  были  мне  вместо
отца.
     - Твой дед знает кое-что из того, что я собираюсь тебе рассказать,  -
сказал Шишковатый. - Он знает, что я не человек, и  все-таки  он  удостоил
меня своего знакомства, дружбы  и,  я  бы  сказал,  даже  любви,  будто  я
человек.
     - Я всегда считал тебя человеком, - сказал Харкорт.  -  До  недавнего
времени мне и в голову не приходило в  этом  сомневаться.  Потом,  в  один
прекрасный день, я все узнал, и мне стало от этого нехорошо. Но хоть  я  и
знаю, я все равно отношусь к тебе как к человеку.  Это  не  изменилось.  И
никогда не изменится.
     - Я почти человек, - сказал Шишковатый.  -  Может  быть,  в  конечном
счете  я  все-таки  человек,  но  не  совсем  такой,  как  вы.  Моя   раса
предшествовала вашей - на сколько времени, я не знаю. Мы  долго  живем  на
свете, во много раз дольше, чем вы. Почему это так, не знаю.  Я  живу  так
долго, что давно потерял счет годам. Да и не считал никогда -  для  таких,
как я, годы не имеют значения. Когда я  говорю,  что  существа  моей  расы
живут дольше вас, это значит - намного дольше. Может быть, тысячу  лет,  а
иногда, может быть, и еще больше. Есть у нас и еще  одна  особенность.  Мы
взрослеем и долгое время остаемся взрослыми, но не стареем. Не  становимся
старыми и дряхлыми - просто уходим из жизни, когда  наступает  время.  Мне
кажется, это не так уж плохо. Не приходится страдать  от  того,  что  твое
тело превращается в  жалкое  подобие  того,  чем  оно  когда-то  было,  не
испытываешь унижения, видя, как наступает старческое слабоумие. У  нас  до
самого конца прекрасная память. Я много чего помню, хоть и  не  говорю  об
этом, потому что это могло бы  показаться  странным.  Это  не  только  мои
воспоминания, а общая память нашей расы. Когда мы  разговаривали  там,  на
острове, аббат нашел для этого подходящее слово. Помнишь, я  говорил,  что
кое-что помню об этом острове,  только  это  не  мои  воспоминания?  Аббат
сказал, что это память предков.
     - Ты хочешь сказать, что хранишь в своей  памяти  воспоминания  своих
предков - своего отца и деда?
     - Гораздо более давние, - ответил Шишковатый.  -  Потому  что  и  мой
отец, и мой дед тоже были наделены  памятью  предков,  и  как  далеко  она
простирается, я просто  представить  себе  не  могу.  И  кое-что  из  этих
воспоминаний перешло ко мне. В том числе, может  быть,  и  очень  древние.
Очень важные, те, что нужно знать, чтобы выжить или понять...
     - Значит, те слова, что ты произносил там,  на  острове,  -  те,  что
остановили и удержали от нападения Древних...
     - Я и не подозревал, что их знаю, - сказал  Шишковатый.  -  Они  сами
пришли мне в голову. Как только я оказался в таком  положении,  когда  они
понадобились, они поднялись из каких-то бездонных глубин  памяти  предков.
Они помогли мне понять, помогли выжить.
     - Я таких слов никогда не слышал, - сказал Харкорт.  -  Ты  припомнил
только, как они звучат, не понимая смысла?
     - Смысл их я тоже понимал. Мне кажется,  я  на  время  перестал  быть
самим собой и превратился  в  кого-то  из  своих  предков,  кому  довелось
сражаться с Древними, кто бросал им в лицо те самые слова, что говорил я.
     - Превратился в другого? В своего предка?
     - Толком не знаю. Временами у меня было именно такое чувство. Мне еще
предстоит об этом поразмыслить.
     - Иоланда первая сказала мне, с кем мы повстречались. Она названа  их
Древними. Она говорила, что они пришли в этот мир, когда он был еще совсем
молод.
     - Откуда она может это знать? - спросил Шишковатый.
     - Похоже, она причастна ко многому из того, что происходит здесь,  на
Брошенных Землях, и нигде больше.  Она  сказала  мне,  например,  что  наш
драгоценный коробейник - чародей. Она утверждает, что это его голос  тогда
присоединился к вашим.
     - Значит, там в самом деле был кто-то еще, - сказал Шишковатый. - Мне
показалось, что кто-то нам  помогал.  Я  не  слышал  никакого  голоса,  но
почувствовал какой-то прилив сил, когда мои уже иссякали.
     - Значит, ты получил от кого-то помощь? Неважно, от кого или от  чего
- был ли это коробейник...
     - Да, я получил помощь.
     - Немного помочь могла Иоланда. Когда ты  обращался  к  Древним,  она
распевала какие-то заклинания.
     - Я знал, что она рядом. Я подумал  -  откуда  она  может  знать  эту
песнь? Ведь мне почудилось, что я ее узнаю - она смутно  припомнилась  мне
из далеких-далеких времен.
     - Надо как следует за ней присматривать, - сказал Харкорт. -  Слишком
много она знает.
     - Обо всем этом мы еще поговорим,  -  сказал  Шишковатый.  -  Я  ведь
понимаю, что ты не мог не задуматься. Я хотел, чтобы ты это узнал.
     - Есть еще одна вещь, - сказал  Харкорт.  -  Ты  знал  о  буграх.  Ты
кое-что нам про них рассказал...
     - В давние времена, - ответил Шишковатый,  -  мы  звали  их  Земляным
Отродьем. Лучшего имени они не заслуживали. Они вырастали  из  почвы,  как
ядовитые травы, хотя  они  совсем  не  травы.  Мы  старались  обходить  их
подальше. Когда я говорю "мы", это значит - не я, а  мои  предки,  которые
жили тысячи лет назад. Отродье всегда могло выкинуть какую-нибудь скверную
шутку. Я думаю, это была самая первая Нечисть, какая появилась  на  свете.
Ведь разной Нечисти было много, целая длинная цепь. Древние пришли  позже,
хотя тоже очень давно. Они не дети Земли -  они  пришли  из  Пустоты.  Они
процветали много тысячелетий, а потом сошли на нет. Сегодня они  затаились
в ожидании того дня, который, как мы надеемся, не придет никогда,  -  дня,
когда они смогут  снова  выйти  на  волю,  чтобы  опустошить  этот  мир  и
уничтожить все в нем живущее. То, что мы видели на острове, - лишь  слабый
отблеск  того,  чем  они  когда-то  были.  Хоть  сейчас  они  сравнительно
беспомощны, они хотели оградить  от  нашего  вторжения  свое  убежище.  Но
Древние были не первыми - первым было Земляное Отродье. Его погубили  плуг
и топор, лишившие его мест, где  оно  выводилось  на  свет.  Что  погубило
Древних, я не знаю, а может быть, и никто не знает. Но они тоже  сошли  на
нет.
     - А теперь мы имеем дело с той  Нечистью,  которую  знаем,  -  сказал
Харкорт. - И думаем, что никакой другой Нечисти не существует.
     - Есть обрывки старинных  легенд,  на  которые  не  следует  особенно
полагаться, - сказал Шишковатый, - и в них говорится,  что  поначалу  наша
Нечисть была совсем не той Нечистью, какую мы знаем. Вполне возможно, что,
когда человечество только еще появилось на свет, было такое  время,  когда
они могли стать нашими добрыми  соседями  -  пусть  у  них  свои  странные
обычаи, но они были занятны  и  иногда  даже  симпатичны.  Но  с  течением
времени им пришлось понемногу превратиться в Нечисть,  чтобы  выжить.  Они
могли научиться этому у Древних, которые видели в них средство  продолжить
древнюю традицию злой воли, завещав им хранить эту  традицию,  когда  сами
Древние погрузятся в подступавшее забвение. Но даже при этом наша  Нечисть
могла и не стать такой, какой мы ее знаем, если  бы  ее  не  заставил  ход
событий. Возможно, они были просто вынуждены это сделать, когда  оказались
зажатыми между варварами и римлянами. Может быть,  им  пришлось  научиться
внушать ужас, чтобы защищаться. А нынешняя  их  ненависть  к  человечеству
могла зародиться - и я полагаю, что так оно и было, -  тогда,  когда  этот
бестолковый святой, который, говорят, заключен  в  призме,  что  мы  ищем,
попытался изгнать их из этого  мира  в  Пустоту.  Трудно  осуждать  их  за
ненависть, которую вызвали его действия. И с тех пор...
     - Но наш коробейник-чародей говорил, что их ненависть и злобность  то
усиливаются, то ослабевают...
     Шишковатый покачал головой:
     - Может быть, этот чародей знает, что говорит, а может быть,  и  нет.
Очень возможно, что нет. А возможно, что Древние, которые  еще  не  совсем
сошли на нет, время от времени начинают как-то на них влиять,  внушают  им
приступы ярости...
     - Но на острове Древние перебили великаном, которые гнались за нами.
     - Не исключено, что они просто попались под горячую  руку,  -  сказал
Шишковатый. - Нечисть понять невозможно. Нам это не дано.  Мы  никогда  не
сможем представить себе ход ее мыслей.
     - Но мы растревожили Древних, - сказал Харкорт. - И если все, что  ты
говоришь, верно, то человечеству предстоит новый кровавый цикл.
     - Об этом можешь не беспокоиться, - сказал Шишковатый. - У нас вполне
достаточно собственных забот, чтобы думать еще и о чужих.
     И он быстро зашагал вниз по склону, туда, где отдыхали  остальные,  а
Харкорт остался сторожить.
     Он взглянул вверх, но драконов по-прежнему не было.  На  западе,  над
самым горизонтом, виднелось какое-то смутное пятнышко, но оно было слишком
далеко, и что это такое, Харкорт разглядеть не мог. Видно было только, что
там что-то летит. Впрочем, он был уверен,  что  это  не  дракон:  неровный
полет дракона он узнал бы сразу.
     Примерно час спустя у подножья  холма,  над  самым  лесом,  пролетела
стайка фей. Солнце разноцветными радугами играло в их прозрачных  крыльях.
Они долетели до реки и свернули вдоль нее на запад.
     Харкорт еще раз взглянул туда, где паслись единороги, но они  перешли
на другое место, и отыскать их он не мог. Куда-то делась и стая волков.
     После того как скрылись  из  виду  феи,  никакого  движения  не  было
заметно. Если  бы  на  севере,  западе  или  юго-западе  появилось  что-то
движущееся,  он  бы  обязательно  это  заметил.   Наблюдать   за   другими
направлениями не было большого смысла: на востоке  и  юге  тянулся  густой
лес, в котором он все равно никого бы не увидел. Тем  не  менее  время  от
времени он поглядывал и в ту сторону - не появится  ли  там  кто-нибудь  в
воздухе.
     Ему пришло в голову,  что,  может  быть,  вообще  нет  никакой  нужды
сторожить. Вполне возможно, что за ними никто не гнался. К  этому  времени
увитых великанов  на  острове  наверняка  уже  обнаружили  и,  несомненно,
решили, что кучка людей погибла вместе с ними.
     Правда, их тела не были найдены, и это могло дать повод  к  некоторым
сомнениям, но  уж  очень  малой  казалась  вероятность,  чтобы  они  могли
уцелеть. Сначала Харкорт опасался, что, когда  великанов  найдут,  Нечисть
решит, будто они погибли в сражении  с  людьми.  Но  теперь,  подумав,  он
отказался от этой мысли. Всякий поймет, что великаны погибли  не  от  руки
человека. Смерть их была ужасна и отвратительна. Нечисть, наверное,  сразу
догадается, как и кто мог их убить.
     Может быть, впервые с тех пор, как Харкорт и его спутники вступили на
Брошенные Земли, Нечисть не знала, где они.  Если  они  будут  вести  себя
осторожно, их присутствие и передвижения могут остаться ей неизвестными.
     До сих пор им везло больше, чем они могли ожидать.  Если  бы  они  не
набрели на убежище Древних, их бы, вероятно, выследили и убили  шедшие  за
ними по пятам великаны. А во время столкновения с Древними они остались  в
живых только  благодаря  редчайшему  стечению  обстоятельств.  Не  извлеки
Шишковатый из глубин памяти предков слова, сдержавшие Древних, не вмешайся
вовремя коробейник (если только это был коробейник), - и  их  постигла  бы
такая же участь, как и великанов. А Иоланда  -  насколько  помогла  им  ее
песнь-заклинание?
     Он нахмурился. Иоланда оставалась для  него  сплошным  вопросительным
знаком. Жан, ее приемный отец, всю  свою  жизнь  был  верным  слугой  рода
Харкортов, а перед тем Харкортам служили его предки - больше сотни лет,  а
может быть, и несколько сотен, припомнить точнее он не мог. Жан  поручился
за свою приемную дочь и сказал, что она кое-что знает о Брошенных  Землях.
Он не скрывал, что она имела дело с Брошенными Землями. Харкорт знал,  что
Жану можно доверять. А его дочери?
     Эта стройная, гибкая,  как  тростинка,  девушка,  похожая  скорее  на
мальчишку, постоянно шла впереди, разведывая местность, находя  места  для
ночлега, отыскивая тропы. Она выполняла все,  что  обещала,  приносила  им
большую пользу, служила верно и преданно.
     Однако  при  всем  том  она  привела  их  в  пещеру  коробейника,  не
предупредив, что он чародей. Она посоветовала им переправиться на  остров,
где стоят развалины убежища Древних, не сказав,  какие  опасности  их  там
подстерегают. Конечно, она могла и не  догадываться,  что  из-за  каких-то
злых чар они столкнутся с Древними. Он долго размышлял об этом, но  прийти
к какому-нибудь определенному выводу так и не смог.
     Солнце уже высоко стояло в безоблачном небе и  безжалостно  припекало
землю, над которой поднимались дрожащие волны горячего воздуха. Он заметил
вдали на севере какое-то движение: что-то двигалось, поднимая густую пыль.
Харкорт заслонил глаза от яркого солнечного света и попытался  разглядеть,
что это такое. Судя по облаку  пыли,  это  мог  быть  скорее  всего  табун
единорогов, но единороги белого цвета, а там виднелось что-то  темное.  Он
потряс головой, чтобы прогнать сонливость, и протер глаза, но так и не мог
понять, что там движется, и решил, что это, может быть, не так уж и важно:
движение было далеко на севере и направлялось на северо-запад.  На  западе
показалась еще одна стая фей - заметить их можно было только  по  радужным
отблескам на прозрачных крыльях. Кроме этого, ничто больше не двигалось ни
на земле, ни, если не считать фей, в воздухе.
     Харкорт перевернулся на спину, чтобы дать  отдых  усталым  мышцам,  и
поглядел  в  небо.  Синее  и  высокое,  оно,  казалось,   простиралось   в
бесконечность. "Где кончается небо? - подумал он. -  Ведь  должно  же  оно
где-нибудь кончаться, все рано или поздно  кончается..."  Как  ни  приятно
было лежать на спине, он снова перевернулся на живот и продолжал  смотреть
вокруг.
     Солнце уже приближалось к зениту, когда рядом с ним улегся подошедший
незаметно Шишковатый.
     - Ты пришел рано, - сказал Харкорт. - Я бы продержался еще немного  и
дал бы тебе поспать.
     - Я уже поспал, - сказал Шишковатый, - и прекрасно отдохнул.  Иоланда
отыскала немного сухого хвороста, который горит без дыма, и  сварила  чай.
Попей, когда спустишься вниз, - он поможет тебе заснуть,
     - Тут у меня ничего не происходит,  -  сказал  Харкорт.  -  Время  от
времени летают феи, и что-то движется далеко на севере, а что  -  не  могу
разглядеть. Больше ничего не видно.
     - Теперь буду сторожить я, - сказал Шишковатый. - Иди вниз  и  поспи.
Скажи Иоланде, чтобы  разбудила  аббата  задолго  до  вечера,  пусть  тоже
сторожит. Все это время он лежит кверху брюхом и храпит, разинув рот,  так
что туда набилось полно мух.
     Харкорт соскользнул по склону вниз, где Иоланда сидела на корточках у
костра, который совсем не дымил. Она протянула ему кружку с чаем.
     - Выпей-ка это, - сказала она. - Очень  помогает.  Я  сейчас  поджарю
тебе сыр и мясо на ломтиках хлеба. Это  все,  что  я  могу  сделать.  Хоть
что-то горячее.
     Он поблагодарил ее, взял кружку и уселся,  прислонившись  к  большому
валуну. Аббат, как и сказал Шишковатый, лежал на спине с открытым  ртом  и
раскатисто храпел. Рядом с ним, как  часовой,  расхаживал  взад  и  вперед
попугай, что-то бормоча  про  себя.  Отхлебывая  обжигающий  чай,  Харкорт
смотрел, как Иоланда держит над огнем  ломтики  хлеба  с  сыром  и  мясом;
надетые на две длинные вилки. Хлеб понемногу подрумянивался, расплавленный
сыр стекал по нему и капал в костер.
     - Выглядит аппетитно, - сказал он. - Ни разу такого не пробовал.
     - Я думаю, тебе понравится, - сказала она. - Шишковатый  сказал,  что
это вкусно. По-моему, уже почти готово.
     Она сняла с вилок хлеб и протянула ему.
     - Смотри, они горячие, - предупредила она.
     Он осторожно взял хлеб и откусил кусочек. Оказалось очень вкусно.  Он
и не  догадывался,  что  так  проголодался,  но  после  первого  же  куска
почувствовал, что просто умирает от голода, и набросился на еду.
     Иоланда подошла к нему и села рядом, подобрав под себя ноги.  Капюшон
ее плаща был откинут на спину, и роскошные золотистые  волосы  рассыпались
по плечам. Она сидела, не  сводя  с  него  кротких  васильковых  глаз.  Но
несмотря на красоту волос и кротость  взгляда,  в  лице  ее  была  заметна
какая-то суровость - может быть, это выражение придавали худоба  и  резкие
очертания губ, как будто прорезанных ножом. Харкорт подумал, что на  самом
деле она не красива. Но в ее лице было  что-то  притягательное  -  в  него
хотелось вглядываться снова и снова. "Почему это так?" - спросил он  себя,
но ответить не мог.
     - Мой господин, ты мне  не  доверяешь,  -  сказала  она  вдруг,  едва
шевельнув губами.
     - Почему ты так  говоришь?  -  спросил  он,  немного  озадаченный  ее
прямотой.
     - Ты не позволил мне стоять на страже, - ответила она.
     - Но ведь ты не сказала нам, что знакома с коробейником.  Ты  привела
нас к нему, сделав вид, будто случайно наткнулась на  его  пещеру.  Ты  не
предупредила нас, что он чародей.
     Она сама начала этот разговор, подумал он. Давно пора все выяснить.
     - Тогда я не могла вам это сказать, - ответила она. - Я  не  уверена,
что вообще стоило это говорить. Он тайный чародей. Его никто  не  знает  и
никто не признает. Он не осмеливается раскрыть свой секрет. Все  эти  годы
он втайне оказывает всяческое противодействие Нечисти. Если бы она узнала,
кто он такой, он больше не смог бы приносить пользу людям. Ему пришлось бы
бежать. Иначе Нечисть напала бы на него, и даже его могучие чары не спасли
бы его.
     - Но ведь в конце концов он вмешался. Он явился на остров...
     - Но ведь иначе мы бы все погибли, - сказала она. - Я уверена, что он
все взвесил, зная, что рискует раскрыть свою тайну. Хотя риск, может быть,
был не так уж велик...
     - Ты хочешь сказать - он знал, что великаны будут перебиты?
     - Не знаю. Возможно. Я знаю одно - что Древние, может быть, ненавидит
Нечисть еще сильнее, чем людей. Они всех ненавидят, но,  должно  быть,  не
всех одинаково. Ведь  Нечисть  обманом  узнала  немало  секретов,  которые
хранили Древние. Это было в очень давние времена, когда Древние  понемногу
слабели, а молодая еще Нечисть только появилась и хотела занять их  место.
Если бы Нечисть осмелилась ступить ногой на тот остров,  Древние,  как  бы
крепко они ни спали, поднялись бы против нее,
     - Кажется, понимаю, -  сказал  Харкорт.  -  Иоланда,  ты  знала,  что
великаны гонятся за нами? И поэтому привела нас на  остров,  заманив  туда
великанов?
     Ее  лицо  исказилось.  Она  хотела  что-то  сказать,  но  с   усилием
удержалась.
     - Ну говори же, - настаивал Харкорт.
     - Прости меня, мой господин! - воскликнула она умоляющим голосом. - Я
не знала, я и помыслить не могла, что произойдет то, что было.
     - Это был риск?
     - Я чуть нас всех не погубила. Я думала, великаны не пойдут  за  нами
на остров. Можно было найти и другие места для ночлега,  где  мы  были  бы
защищены на случай нападения. Но я миновала их и привела вас на остров...
     - Ты сделала это, потому что знала, что  за  нами  гонятся  великаны.
Откуда ты знала, что они за нами гонятся?
     - Раковина, - ответила она. - Морская раковина.
     - Так вот почему ты ее слушаешь! А что она говорит тебе  сейчас?  Что
нам делать дальше?
     - Сейчас я слышу только шум моря, - сказала она.
     - Значит, она не всегда с тобой разговаривает?
     - Может быть, сейчас ей просто нечего мне сказать.
     Харкорт доел все, что  она  для  него  приготовила,  и  погрузился  в
раздумье. Теперь он знал ответ на некоторые вопросы и был  склонен  верить
большей части того, что она говорила. Кое-что, правда, расходилось с  тем,
что рассказал ему Шишковатый. Он ни слова не говорил о ненависти,  которую
Древние могут питать к Нечисти. Однако в этом случае он мог  оказаться  не
прав, а Иоланда права. Его  версия  никак  не  объясняла,  почему  Древние
перебили великаном.
     Но оставался еще один вопрос, который Харкорт не мог ей  задать.  Кто
такая эта худощавая девушка, похожая на  мальчишку,  которая  сидит  перед
ним? Он чувствовал, что, если он и спросит, она может не ответить, а может
быть, и сама не знает, кто она такая на самом деле.
     - Ну что ж, спасибо, - сказал он. - Теперь я лучше тебя понимаю.
     - Тебе надо бы поспать, - сказала она, одним легким движением  встала
и вновь пересела к костру.
     - Да, надо поспать, - согласился он.
     Следующим, что он почувствовал, было как кто-то трясет его за  плечи.
Он попытался отмахнуться.
     - Чарлз! - позвал кто-то. - Чарлз, проснись!
     Он с трудом сел и принялся обеими руками тереть глаза. Бросив  вокруг
затуманенный взгляд, он увидел, что трясет его Шишковатый. Иоланда и аббат
сидели у костра. Попугай снова  взгромоздился  аббату  на  плечо,  спрятав
голову под крыло.
     - Кто на страже? - спросил Харкорт.
     - Я только спустился. Аббат сейчас пойдет на пост. Я хочу  поговорить
с вами всеми.
     - Что-нибудь неладно?
     - Думаю, пока нет. Но что-то назревает. Там  все  в  движении.  Целые
банды Нечисти - великаны, тролли, гномы, гоблины. И  все  направляются  на
северо-запад. В воздухе полно  гарпий  и  баньши,  целые  стаи  фей,  даже
несколько драконов. Видимо-невидимо Нечисти. Но от нас они далеко.  Скорее
всего, не знают, что мы здесь.
     Харкорт быстро поднялся. Аббат и Иоланда подошли поближе.
     - Может  быть,  они  думают,  что  мы  погибли  там,  на  острове?  -
предположил аббат.
     - Возможно, - сказал Шишковатый. - Тем  не  менее  нам  нельзя  здесь
оставаться. Рано или поздно отсюда все равно нужно будет уходить. Судя  по
тому, что видно на севере и на западе,  в  этих  местах  скоро  совсем  не
останется Нечисти. Мне кажется, мы должны  попробовать  прорваться.  Может
быть, нам удастся уйти довольно далеко, прежде чем они снова нас почуют.
     - Может быть, отправимся прямо сейчас? - предложил аббат.  -  К  тому
времени, как мы спустимся с холма...
     - Нет, - сказала Иоланда. - Тогда нам придется идти в темноте,  и  мы
окажемся в невыгодном положении. Почти вся Нечисть в темноте видит  лучше,
чем мы. А кое-кто даже лучше, чем днем.
     - Дело не только в этом, - сказал Шишковатый.  -  Они  все  еще  тут,
поблизости, а к утру их, возможно,  уже  не  будет.  Я  думаю,  нам  нужно
направиться прямо на запад. И попробуем идти как можно быстрее. Мы  уже  и
так потратили куда больше времени, чем предполагали.
     - Это римляне? - спросил Харкорт. - Ты думаешь, это римляне?
     - Очень может быть, - ответил Шишковатый.
     - Единственное,  что  для  нас  сейчас  крайне  нежелательно,  -  это
открытая стычка между Нечистью и римлянами,  -  сказал  Харкорт.  -  Тогда
пламя охватит весь мир. Великан, с которым мы говорили...
     - Мы не можем ему верить, - перебил его аббат. - Он  уверял,  что  мы
будем в безопасности, если будем  вести  себя  тихо.  А  за  нами  гнались
великаны.
     - Не могу утверждать, что это его вина, - возразил Шишковатый.  -  Он
мог говорить вполне искренне. Вы же помните -  он  объяснил,  что  они  не
могут держать в узде молодые горячие головы. Он сказал,  что  если  бы  не
они, не случился бы и тот набег семь лет назад.
     - Все дело в том, - сказал Харкорт, - что  кроме  самих  себя  мы  не
можем доверять никому. Нас всего четверо во враждебной стране.

                                Глава 16.
     На  следующее  утро  все  пространство  к  северу  и  западу  от   их
наблюдательного пункта на вершине холма казалось совершенно  безжизненным.
На земле не было заметно ни малейшего движения, никто не показывался  и  в
небе. Как только окончательно рассвело, они двинулись вниз по склону.
     Они шли без остановки весь день и расположились на ночлег в  укромном
уголке на берегу ручья, в котором удалось поймать немного  рыбы  на  ужин.
Ночь прошла спокойно, и на следующий день задолго до  восхода  солнца  они
уже тронулись в путь.
     Погода выдалась отменная, и преодолевать горы больше не  приходилось.
Время от времени на пути попадались холмы, но Иоланде,  которая  постоянно
держалась немного  впереди,  каждый  раз  удавалось  отыскать  между  ними
какую-нибудь пологую долину, где идти было  легко.  Высокий  холм  позади,
который  послужил  им  наблюдательным  пунктом,  опускался  все  ниже   за
горизонт, пока во второй половине дня совсем не исчез из вида. По расчетам
Харкорта получалось, что они двигаются большей частью прямо на запад, лишь
немного отклоняясь  к  северу.  Заметив  это,  он  подумал,  что  Иоланда,
наверное, знает, куда их ведет.
     Примерно через час она остановилась и подождала, пока они поравняются
с ней. Когда они подошли, она показала на какой-то столб, стоявший у самой
тропы  и  наполовину  скрытый  зарослями  бурьяна.  На  нем,  держась   на
одном-единственном гвозде -  остальные  давно  съела  ржавчина,  -  висели
остатки деревянной доски. Половина ее сгнила и отвалилась,  но  другая,  с
заостренным в виде стрелки концом, еще оставалась на месте, хотя и заметно
покосилась. Стрелка указывала  в  ту  сторону,  куда  они  шли.  На  доске
когда-то, очень давно, были вырезаны буквы, ставшие теперь едва заметными.
Кроме того, уцелела только часть надписи  -  лишь  самое  начало.  Харкорт
сошел с тропы и присмотрелся к доске. Ему удалось разобрать  три  буквы  -
"КОЛ": остальное безнадежно стерлось от времени.
     - "КОЛ", - сказал  он.  -  Не  слишком  вразумительно.  Впрочем,  это
неважно. Все равно того места,  куда  показывает  стрелка,  наверное,  уже
давно не существует.
     - Может быть, это Колодец Желаний? - предположил  аббат.  -  Кажется,
коробейник что-то говорил о нем.
     - Конечно, - подтвердила Иоланда. - Должно  быть,  это  тот  самый  и
есть. Он говорил, что, если заглянуть в него, увидишь будущее.
     - Все это чепуха, - сказал аббат. - Нельзя увидеть будущее,  глядя  в
колодец.
     - Возможно, стоило бы попробовать, - возразил Шишковатый. -  Не  было
еще на свете людей, которым нужнее было бы знать будущее, чем нам сейчас.
     - Могу тебе сказать, что ты там увидишь, - стоял на  своем  аббат.  -
Собственную физиономию, и больше ничего.
     - Но ведь мы все равно направляемся в ту сторону, - сказал Харкорт. -
Так что идем дальше. Если найдем Колодец Желаний, можно будет  посмотреть,
что в нем видно. А если не найдем, ничего не потеряем.
     Не пройдя и лиги, они увидели Колодец Желаний. Он  находился  посреди
обширной поляны. Его окружала каменная  стенка  по  пояс  высотой.  Стенка
прекрасно сохранилась: камни, аккуратно уложенные на известковом растворе,
были все на месте. Рядом стоял колодезный журавль, который покосился,  как
пьяный, и грозил вот-вот упасть. На  том  его  конце,  где  когда-то  была
привязана веревка с ведром, теперь ничего не осталось. По  другую  сторону
колодца рос могучий древний  дуб,  а  на  одной  из  его  ветвей,  которая
свешивалась над колодцем, стоял, с  трудом  удерживая  равновесие,  тролль
необыкновенно неказистого и жалкого вида.  На  нем  были  драные  короткие
штаны, а из его куртки  мехом  наружу  во  все  стороны  торчали  какие-то
клочья, она была покрыта грязью и  вся  в  репьях.  Увидев  людей,  он  от
удивления разинул толстогубый рот с поломанными клыками.  На  шее  у  него
болталась веревочная петля, а конец  веревки  был  привязан  к  ветке,  на
которой он стоял.
     - Это еще что такое? - буркнул аббат.  -  Помилуй  Бог,  этот  тролль
определенно собирается повеситься.
     - Я пальцем не шевельну, чтобы его остановить, - заявил Шишковатый. -
Валяй действуй, - сказал он троллю. - Не обращай на нас внимания. Прыгай!
     - Если он отвязал свою веревку от журавля, - заметил  Харкорт,  -  то
можно не беспокоиться: она должна быть совсем гнилая и наверняка лопнет от
его веса.
     - Отойдите! -  пронзительно  завопил  тролль.  -  Не  пытайтесь  меня
остановить! Я не хочу, чтобы меня спасали!
     - И не подумаем, - сказал Шишковатый. - Мы таких, как ты, не спасаем.
А если надо, можем даже потянуть тебя за ноги, когда ты уже будешь висеть,
чтобы ускорить дело. Это все, что я готов для тебя сделать.
     - Но это грех!  -  возразил  аббат.  -  Грешно  обрывать  свою  жизнь
собственной рукой. Наша жизнь принадлежит не нам, а Господу Богу.
     - Если речь идет о тролле, - заметил Шишковатый, - то я в этом сильно
сомневаюсь.
     - Я не желаю жить! - вопил тролль. - Мне  больше  незачем  жить!  Мой
мост...
     - Я не совсем согласен с моим другом Шишковатым, - сказал Харкорт,  -
и не настаиваю, чтобы ты поскорее прыгнул,  но  ради  Христа  сделай  хоть
что-нибудь. Или прыгай, или слезай с дерева. Пора как-то кончать.
     Тролль прыгнул. Высоко подскочив над веткой, он полетел вниз,  волоча
за собой веревку, и тяжело плюхнулся на землю,  перевернувшись  на  спину.
Рядом с ним лежат изрядный кусок веревки. Все четверо подошли к нему.
     - Ничего не получилось, - сказал Харкорт с досадой. - Он не рассчитал
длину веревки.
     - Он с самого начала только притворялся, -  сказал  Шишковатый.  -  У
него и в мыслях не было вешаться.
     Аббат покачал головой.
     - Нет, не думаю. По-моему, он просто глуп.
     Харкорт шагнул вперед, взялся обеими  руками  за  свисавшую  с  ветки
веревку и дернул. Веревка лопнула.
     - Я так и думал, - сказал он. - Это веревка с журавля, она бы его все
равно не выдержала.
     Он швырнул конец веревки троллю, который пытался сесть.
     - Можешь попробовать еще раз, - сказал он, - если уж  ты  так  решил,
только смысла в этом я не вижу.
     И тут Иоланда крикнула:
     - Дракон!
     Харкорт резко повернулся, выхватил меч из ножен и увидел, что  сверху
на них камнем падает чудище. Оно  летело  с  огромной  скоростью,  вытянув
вперед когтистые лапы и злобно разинув клюв. Чтобы не  задеть  за  дерево,
под которым они стояли, дракон так круто накренился,  что  почти  коснулся
крылом земли,
     Харкорт изо всех сил взмахнул мечом, держа его в обеих руках и целясь
в хищную голову. Сталь звякнула о твердую чешую, и что-то  ударило  его  в
бок. Он упал и покатился в сторону, пытаясь избежать  нацеленных  на  него
когтей.
     В следующее мгновение дракон скрылся из вида, и Харкорт  вскочил.  Он
увидел, что аббат бежит куда-то из-под дерева.
     - Не выходи! - крикнул Харкорт. - Не выходи на открытое место!
     Услышав его голос, аббат обернулся и махнул рукой. Ругаясь про  себя,
Харкорт кинулся к аббату - надо же защитить этого старого осла.
     - Смотри! - крикнул аббат, показывая рукой вперед.
     Харкорт посмотрел в  ту  сторону,  куда  показывал  аббат,  и  увидел
дракона - но не в воздухе, а на земле: он изо всех  сил  хлопал  крыльями,
пытаясь подняться.
     - Он зацепился за дерево! - кричал аббат. - И свалился! Теперь он  от
нас не уйдет!
     Харкорт бросился вперед, к дракону. Краем глаза он  увидел  сбоку  от
себя Шишковатого, который бежал в том же направлении,  подняв  секиру.  За
спиной у Харкорта пыхтел аббат, стараясь не отставать,  Иоланды  видно  не
было.
     Теперь  дракон  уже  был  на  ногах  и  развернулся   им   навстречу.
По-видимому, он остался  невредим.  Но  чтобы  взлететь,  ему  нужно  было
разбежаться. Харкорт увидел, что с шеи у него свисает веревка.
     - Он мой! - воскликнул он. - Я сам с ним  управлюсь.  Он  принадлежит
мне!
     - Как бы не так! - рявкнул аббат. - Он принадлежит нам обоим. Я  тоже
имею на него право.
     Дракон поднялся на дыбы, вытянув длинную шею и высоко задрав  голову,
и сделал  выпад  клювом  в  сторону  Харкорта.  Тот  услышал,  как  что-то
просвистело у него над головой. Сразу же вслед за  этим  послышался  тупой
удар, и Харкорт увидел, что из шеи дракона торчит стрела.
     Дракон  пришел  в  ярость.  Голова  его  метнулась  вверх   и   снова
опустилась, едва не достав до Харкорта. Хвост с шипом на конце со  свистом
дергался в воздухе из стороны в сторону, когти глубоко вонзались в  землю,
отбрасывая комья дерна.
     Харкорт еле увернулся от удара клювом и нанес удар  мечом,  целясь  в
вытянутую шею дракона. Клинок плашмя скользнул по чешуе на его  затылке  и
отскочил от нее с такой силой, что меч чуть не вылетел из рук у  Харкорта.
Голова дракона повернулась к нему, и последовал новый  выпад.  Клюв  задел
ногу Харкорта,  он  покачнулся  и  сделал  шаг  назад.  На  голову  чудища
обрушилась тяжелая железная булава. Голова дернулась назад, сделала  новый
выпад и угодила аббату прямо в грудь, отшвырнув его  в  сторону.  Лежа  на
земле, аббат пытался  дотянуться  до  булавы,  выбитой  у  него  из  руки.
Попугай, нашедший безопасное убежище  на  дереве,  испускал  пронзительные
крики.
     Собравшись с силами, Харкорт снова бросился вперед и встал над  своим
другом, высоко подняв меч. Голова дракона метнулась в его сторону.  Клинок
попал по клюву и снес его долой. Обезоруженная голова обрушилась на  грудь
Харкорта, сбила его с ног, и  он  свалился  на  аббата.  В  воздухе  снова
просвистела стрела, которая вонзилась  дракону  в  глаз.  Из  него  что-то
брызнуло и потекло по драконьей морде. Голова снова взметнулась вверх,  но
на шее у дракона уже сидел верхом Шишковатый, прочно обхватив ее ногами  и
занося секиру. Секира опустилась, поднялась  и  снова  опустилась.  Дракон
осел на землю.
     Харкорт с трудом поднялся на ноги. Вся левая сторона у него болела от
удара массивной головы. Дракон, дергая хвостом из стороны в сторону, лежал
на земле с наполовину  перерубленной  шеей,  придавив  собой  Шишковатого.
Харкорт протянул ему руку и помог высвободиться.
     - Это было отчаянное безрассудство, - сказал он.
     Шишковатый ничего не ответил и отошел в сторону,  все  еще  сжимая  в
руке окровавленную секиру.
     Аббат встал, поднял с земли свою булаву и замахнулся.
     - Уже все, - сказал ему Харкорт. - Кончено.
     - Мне здорово досталось, - сказал аббат.
     Из-под дерева вышла Иоланда, держа в руке лук  со  стрелой  наготове.
Харкорт встал на одно колено, чтобы вытереть о траву клинок. Правда, крови
на нем почти не было. Он с трудом поднялся на ноги.
     - Мой господин, ты ранен, - сказала Иоланда.
     - Да нет, это просто ушиб, - ответил он.
     По телу дракона еще пробегали судороги, но торчавшие вверх  когтистые
лапы уже не шевелились, а хвост с шипом на конце был неподвижен.  Веревка,
привязанная к его идее, спокойно лежала на земле.
     - Как ты себя чувствуешь? - спросил Харкорт Шишковатого.
     - Только оглушен немного, - ответил тот. - Когда падал.
     - Почему никто не спросит, как я себя чувствую? - воскликнул аббат.
     - Ну хорошо, как ты себя чувствуешь? - спросил Харкорт.
     - Прекрасно, - ответил аббат.  -  Немного  помят,  но  чувствую  себя
прекрасно. Но ты мог бы и поинтересоваться.
     - Я поинтересовался, - сказал Харкорт.
     - Только после того, как я тебе напомнил.
     - Нам всем изрядно повезло, - сказала Иоланда.
     - Ничуть не повезло, - возразил аббат. - Это все дело наших рук.
     - Не наших, - заметил Харкорт. - Все сделал Шишковатый.
     - Всякий делает, что может, - отозвался Шишковатый. - И как может.
     - Теперь этой истории конец, - сказал  аббат.  -  Той,  что  началась
много лет назад, когда двое двенадцатилетних  мальчишек  вздумали  поймать
дракона.
     - Как ты думаешь, помнил он об этом все эти годы?
     - Кто знает? - ответил аббат.
     Попугай слетел с дерева, опустился  на  неподвижную  тушу  дракона  и
принялся расхаживать по ней взад и вперед, издавая громкие крики и  хлопая
крыльями.
     - Мы можем уже не праздновать победу, - сказал  Шишковатый.  -  Птица
нашего аббата делает это за нас.
     - Это не моя птица, - недовольно  отозвался  аббат.  -  Скорее  я  ей
принадлежу, чем она мне. Я аббат этой птицы. Она  ездит  на  мне,  как  на
лошади. Она требует, чтобы я ее кормил, и нахально гадит  мне  на  сутану.
Никакого уважения.
     - Надо двигаться дальше, - сказала  Иоланда.  -  Если  мы  задержимся
здесь, мы можем привлечь к себе внимание.
     - Это верно, - согласился Харкорт. - Надо идти дальше.
     - Ты хромаешь, - сказал Шишковатый. - Тебе  под  силу  будет  дальняя
дорога?
     - Я же говорю, что это только ушиб, - ответил Харкорт. - Кажется, это
была голова дракона, но точно  сказать  я  не  могу.  Слишком  быстро  все
произошло.
     - А где наш приятель тролль? - спросил аббат.
     - Исчез, - ответила Иоланда. - Как только началась  битва.  Последний
раз, когда я его видела, он во все лопатки улепетывал в лес. На шее у него
все еще была веревка, а конец ее он держал в руке.
     - Будем надеяться, - сказал Шишковатый, -  что  он  еще  найдет  себе
хороший, крепкий сук и что на этот раз веревка выдержит.
     Иоланда двинулась в сторону леса, окружавшего Колодец Желаний.  Дойдя
до опушки, она остановилась и подождала их.
     - До сих пор мы шли точно на запад, и Нечисть это  знает,  -  сказала
она. - Если кто-нибудь из них  набредет  на  дракона  -  а  это  наверняка
случится очень скоро, - они подумают, что мы все  еще  идем  на  запад,  и
будут искать нас там.
     - Ты хочешь сказать, что нам нужно изменить  направление?  -  спросил
Шишковатый.
     - Не совсем, - ответила она. - Ненадолго. Но я думаю,  что  некоторое
время мы должны идти к северу.
     - Но там может быть опасно, - возразил аббат. - Когда мы  смотрели  с
верхушки холма, было видно, как толпы  Нечисти  движутся  на  север  и  на
запад. Нам с ними встречаться ни к чему.
     - Я пойду впереди и буду смотреть в оба,  -  пообещала  она.  -  Если
поблизости окажется Нечисть, я ее почую. И потом, нам  не  придется  долго
идти на север. День-другой, и все.
     - Но, прежде чем мы отправимся в путь, - сказал Шишковатый,  -  нужно
еще кое-что сделать. Мы же у Колодца Желаний. Надо в него заглянуть.  Хотя
бы попробуем узнать наше будущее.
     - Загляни, если тебе так хочется, - сказал аббат. - Что до меня, то я
отказываюсь. Все эти гадания по колодцам - сплошные глупости,
     - Пока ты будешь глядеть в колодец, - сказал Шишковатому Харкорт, - я
отвяжу веревку с шеи дракона. Он долго ее носил. Она моя.
     Он повернулся и зашагал назад, туда, где лежал дракон. Как давно  это
было, подумал он. И какой маленький был тогда  этот  дракон  -  ничуть  не
больше двенадцатилетнего мальчишки, который  попробовал  его  поймать.  Но
даже тогда он злобно шипел и кидался - видно было, что  шутить  с  ним  не
стоит.
     Харкорт подошел к закону и отвязал у него с шеи  веревку.  Петля  уже
совсем истерлась и только благодаря какой-то случайности еще держалась  на
шее. Очень скоро веревка должна была лопнуть и свалиться.
     Харкорт постоял минуту в  раздумье,  потом  бросил  веревку  и  пошел
прочь. Пусть остается дракону, сказал он себе. Он долго ее  носил,  теперь
она принадлежит ему по праву. Когда-то, пусть и не намеренно, я сам  отдал
ее дракону в подарок. А то, что дарят, обратно не берут. И грабить мертвое
тело нехорошо.
     Шишковатый вернулся от Колодца.
     - Что же ты видел? - спросил Харкорт.
     Шишковатый поморщился.
     - Самого себя, - ответил он.

                                Глава 17.
     Разводить на ночь огонь они не стали, а перекусили тем, что  взяли  с
собой, и запили водой, которую черпали пригоршнями из крохотного  родника.
На ночлег они устроились в глухом лесу между двух пологих холмов. Огромные
деревья теснились вокруг, и где-то поблизости всю ночь ухала сова.
     Харкорту приснилась Элоиза. Он стоял на  усыпанной  цветами  весенней
лужайке, рядом с лошадью, на которой сидела она, и смотрел  на  нее  снизу
вверх. Вокруг были другие всадники, все они собирались в  какое-то  долгое
путешествие и спешили тронуться. Но он решил, что не даст им уехать,  пока
не разглядит как следует ее лицо. Легкий  весенний  ветерок  растрепал  ей
волосы, и прядь их закрыла ее черты. Каждый раз, когда ему  казалось,  что
он вот-вот их разглядит, новый порыв ветра опять бросал прядь волос ей  на
лицо, и снова он не мог его разглядеть. Элоиза сидела молча,  без  улыбки,
не пытаясь поднять руку, чтобы отвести с лица эту прядь и помочь ему.
     - Элоиза! - воскликнул он. - Элоиза!
     Но не успел он произнести ее имя, как всадники тронулись  с  места  и
поехали прочь, и она вместе с ними. Он побежал рядом с ее лошадью,  но  та
шла быстрым шагом,  а  у  Харкорта  что-то  случилось  с  ногами:  они  не
двигались как обычно - казалось, он идет по колено в быстро бегущей  воде.
Он умолял Элоизу подождать, но  она  ждать  не  стала,  и  он  все  больше
отставал, Наконец он остановился и, посмотрев вслед всадникам, увидел, что
они пустили лошадей вскачь и быстро удаляются. Он пытался следить  глазами
за Элоизой, но тут же потерял ее из виду, хотел ее найти, но не мог -  она
затерялась среди всадников. Он стоял неподвижно, пока они не  скрылись  из
вида и лужайка не опустела.  А  когда  он  повернулся,  чтобы  направиться
домой, то увидел, что оказался в какой-то незнакомой стране.
     Неподалеку виднелся замок, но не такой, какие ему доводилось  видеть.
Этот замок был похож на сонное видение, он как будто висел  в  воздухе,  и
все его шпили и стройные башни тоже висели в воздухе над ним, между  небом
и землей, как будто не были его частью.  Слева  от  Харкорта  простиралось
поле спелой пшеницы, по которому мерно двигались цепочкой, сверкая косами,
косари, а женщины укладывали снопы в копны. За полем  начинался  фруктовый
сад, где множество людей карабкалось по деревьям,  собирая  плоды,  а  под
деревьями валялись ведра и корзины,  которые  им  предстояло  наполнить  и
отнести домой. Откуда-то справа до него донеслись крики;  он  обернулся  и
увидел свинопасов, которые, размахивая палками  и  перекликаясь,  загоняли
свиней.
     Теперь Харкорт как будто начал припоминать  это  место,  показавшееся
ему сначала незнакомым. Когда-то он его уже видел. И тут он  вспомнил:  он
видел его на миниатюре, украшавшей  одну  из  страниц  часослова,  который
подарила ему Элоиза. Это был тот самый рисунок, только оживший. Его сердце
радостно забилось, и он побежал к замку. Ведь  там  была  Элоиза,  там  он
найдет ее и, найдя, вновь увидит ее лицо. Но как он ни старался, он не мог
сдвинуться с места. Замок все так же стоял неподалеку, не приближаясь и не
отдаляясь, и по-прежнему казалось, что он висит в воздухе  между  небом  и
землей. Харкорту нужно было попасть в замок, ему  обязательно  нужно  было
войти в ворота и обойти все шпили и башни в поисках Элоизы, зовя ее, чтобы
она знала о его приходе и вышла ему навстречу. Он  изо  всех  сил  пытался
бежать быстрее, размахивая  руками  в  такт  бегу,  подавшись  всем  телом
вперед, задыхаясь от усилий.
     Позади послышался  чей-то  крик.  Харкорт  оглянулся  через  плечо  и
увидел, что компания всадников, вместе с которой уехала  Элоиза,  поспешно
возвращается. Лошади скакали во весь опор, всадники сидели, пригнувшись  к
их шеям, и погоняли их изо всех сил. Впереди  с  развевающимися  на  ветру
волосами скакала  Элоиза,  погоняя  лошадь  и  что-то  крича,  как  и  все
остальные.
     Они неслись прямо на него, и он понял, что они хотят  его  затоптать.
От страха у него захватило  дух,  он  сделал  сверхчеловеческое  усилие  и
освободился от чар, которые удерживали его на месте. Он  пустился  бежать,
петляя, как затравленный заяц,  а  позади,  все  ближе,  раздавался  топот
копыта, сверкали подковы, скалились зубы. Он задыхался, как  будто  кто-то
огромной рукой стиснул его грудь.
     Он споткнулся, упал... и проснулся, все еще задыхаясь от сумасшедшего
бега, в той самой позе, в какой упал.
     В лесу презрительно кричала сова. Где-то в темноте хихикал  про  себя
попугай аббата. Над головой качались деревья, и  сквозь  листву  время  от
времени становился виден яркий, холодный блеск звезд. В лесу было темно  и
страшно.
     Он приподнялся на локте. Рядом на  земле  виднелся  какой-то  сгусток
темноты. Наверное, Шишковатый, подумал он. Не может быть,  чтобы  это  был
аббат, попугай наверняка где-то рядом с ним,  а  его  хихиканье  доносится
совсем с другой стороны.
     Харкорт сбросил одеяло и встал. Послышались чьи-то шаги, он обернулся
и схватился за меч.
     Послышался голос аббата:
     - Что случилось, Чарлз?
     Попугай что то проворчал.
     - Ничего особенного, - сказал Харкорт. - Мне приснился сон.
     - Плохой сон?
     - Тревожный сон. Я видел Элоизу.
     Аббат придвинулся ближе - бесформенный силуэт в темноте.
     - Чарлз, не стоит питать слишком большие надежды. То,  что  рассказал
твой дядя...
     -  Я  знаю.  С  самого  начала  знал.  Об  этих  местах  много   чего
рассказывают. Но у меня все-таки появилась надежда.
     - Ты должен быть готов испытать разочарование.
     - Знаю, Гай. Но я изо всех сил цепляюсь за эту надежду. И все же...
     - И все же? Что значит - и все же?
     - Во сне Элоиза хотела меня затоптать. Не она одна,  и  другие  тоже,
кто был с ней, но она была впереди всех. Они скакали прямо на  меня,  а  я
убегал.
     - Слишком тяжелым грузом лежит Элоиза на  твоей  совести,  Чарлз.  Ты
слишком часто о ней думаешь. Ты винишь себя за то, в чем нет ничьей  вины.
Ты стараешься чаще о ней вспоминать, как будто  это  какое-то  искупление.
Может быть, вспоминая ее, ты просто стараешься сохранить надежду.
     - Там, в болоте, я  слышал  множество  голосов.  И  они  говорили  об
Элоизе.
     - Я тоже их слышал, - сказал аббат.  -  Ни  о  какой  Элоизе  они  не
говорили.
     - С тобой они и не стали бы о ней говорить.
     - И с тобой не говорили. Тебе  показалось,  что  ты  слышал  ее  имя,
потому что его  подсказали  тебе  воображение  и  чувство  вины.  Чувство,
которого ты не должен испытывать, потому что здесь нет никакой твоей вины.
Чарлз, долго еще ты будешь себя мучить?
     - Я не считаю, что это мучение.
     -  Ну,  конечно,  ты  считаешь,  что  это  вечное  преклонение  перед
женщиной, черты которой не сохранились в  твоей  памяти.  Ты  живешь,  как
монах, неся покаяние за то, что не требует покаяния. Попытайся сбросить  с
себя эту ношу.
     - Гай, ты безжалостен. Ты не...
     - Мое призвание, - сказал аббат, - временами не допускает жалости.
     - Может быть, мы с тобой сделали ошибку? - спросил Харкорт.  -  Может
быть, мы зря дали своим чувствам увлечь нас в это отчаянное предприятие? Я
- ради Элоизы, ты - ради своего заколдованного святого?
     - Может быть, - ответил аббат. - Очень может быть. Но это не  умаляет
нашу цель. Все равно мы оказались здесь не зря.
     - Ты не задумывался о том, чем все это может кончиться? Ты можешь это
предвидеть?
     - Я не провидец, - сказал аббат. -  Все,  что  у  меня  есть,  -  это
непоколебимая вера. Мы  не  должны  спрашивать,  почему  оказались  здесь.
Здесь, в ночной тьме, в страхе перед Нечистью,  может  быть,  в  окружении
Нечисти, наши мысли мрачны и безотрадны. Глухой ночью нельзя  давать  волю
своим мыслям: они всегда будут мрачными, а надежды призрачными.
     - Может быть, ты прав, -  сказал  Харкорт.  -  Давай-ка  я  посторожу
вместо тебя. Мне больше не хочется спать. Я боюсь,  что  снова  увижу  тот
сон.
     - Буду тебе очень признателен, - сказал аббат. -  Я  еле  держусь  на
ногах. У меня слишком тяжелая туша.
     - Оуррк! - произнес попугай.
     - Вокруг все спокойно, - сказал аббат. - То и дело кричит эта  глупая
сова, и где-то на севере бродит много волков. Я всю ночь слышал,  как  они
воют, будто  собираются  в  огромную  стаю.  Но  они  далеко,  нам  нечего
беспокоиться.
     - Тогда лезь под одеяло, - сказал Харкорт. - Возьми и мое тоже,  тебе
будет теплее.
     Аббат завернулся в одеяло, а  Харкорт  еще  долго  стоял  неподвижно,
прислушиваясь к непрерывным стонам совы. С севера до него время от времени
доносился волчий вой. Он подумал, что в это время  года  волки  обычно  не
воют. Они воют глубокой осенью и ранней зимой,  а  весной  или  летом  это
бывает очень редко. Наверное, там случилось что-то такое, из-за  чего  они
забеспокоились.
     Его глаза привыкли к темноте, и он уже мог различить на земле все три
спящие  фигуры.  Аббат  причмокнул  во  сне  и  захрапел.  Попугай  что-то
проворчал в ответ. Сова наконец умолкла. Сквозь листву  понемногу  начинал
пробиваться свет. Харкорт принялся ходить взад и вперед, чтобы согреться.
     Когда еще немного рассвело, он разбудил своих товарищей.
     - Еще темно, - недовольно сказал аббат. - Утро еще не наступило.
     - Света хватит, чтобы разглядеть  дорогу,  -  сказал  Харкорт.  -  Мы
отправимся сразу, без завтрака, и будем идти час  или  два.  Потом,  когда
встанет солнце, можно будет сделать привал и поесть. Может  быть,  рискнем
развести огонь и что-нибудь приготовить.
     Он вопросительно взглянул на Иоланду. Та кивнула:
     - Я думаю, это можно. Хотя бы ненадолго. Нам нужно поесть чего-нибудь
горячего. Может быть, сварим овсянку.
     - И поджарим сала, - с надеждой добавил аббат.
     - И поджарим сала, - улыбнулась она.
     Аббат повеселел.
     - Это другое дело, - сказал он. - Всухомятку есть вредно.

                                Глава 18.
     Они шли весь день и все следующее утро. Идти  было  легко.  Местность
была большей частью открытая,  лишь  кое-где  попадались  небольшие  рощи.
Много раз они видели заброшенные хозяйства, заросшие бурьяном и  сорняками
поля, развалины домов. Когда-то эти места изобиловали зажиточными фермами.
     Холмов на пути больше не было - повсюду вокруг лежали  сырые  низины.
Путники то и дело посматривали на небо - не покажется ли  там  дракон  или
еще кто-нибудь, но никого не было видно, даже феи не появлялись.
     В середине первого дня Шишковатый подстрелил из лука молодого кабана,
которого они спугнули в кустах. Вечером они  поджарили  его  на  костре  и
устроили пир, предварительно  как  следует  затоптав  огонь.  Может  быть,
необходимости в таких предосторожностях и не было,  потому  что  местность
была совершенно пустынна, но на этом настояла Иоланда.
     - Чтобы привлечь Нечисть, хватит одной струйки дыма, - сказала она. -
Не стоит рисковать.
     Во время ужина Харкорт присел рядом с Иоландой и спросил:
     - Что говорит тебе раковина?
     Он знал, что это глупый вопрос. Раковина ничего не может говорить,  у
нее нет никакого дара предвидения. Но больше им не на что было полагаться,
да и Иоланда в это  верила.  Такой  вопрос  мог  придать  ей  новые  силы,
показав, что Харкорт принимает раковину  всерьез.  Сама  Иоланда,  похоже,
относилась к ней очень серьезно - она утверждала,  что  там,  на  острове,
раковина предупредила ее о приближении великанов.
     - Ничего не говорит, - ответила она. - Наверное, это означает, что  у
коробейника нет ничего такого, о чем он хотел бы мне сказать.
     - Или что он ничего такого не знает, - заметил Харкорт.
     - Может быть, хотя он мало чего не знает. Он  умелый  чародей,  очень
умелый.
     - А он работает на нас? В наших интересах? Ты в этом уверена?
     После некоторого колебания она ответила:
     - Уверена, насколько это вообще возможно. Я давно  его  знаю  и  верю
ему.
     - Значит, все, что говорит тебе раковина, исходит от коробейника?
     - Мой господин, - сказала она, смело взглянув на него, - в этом я  не
очень уверена. Это его раковина, он мне ее дал, но я не знаю, заключена ли
в ней только его мудрость. Может быть, в ней есть и мудрость  кого-то  или
чего-то другого, еще более мудрого, чем он.
     Харкорт решил больше  ни  о  чем  не  расспрашивать:  он  понял,  что
дальнейший разговор заведет его  в  такие  метафизические  дебри,  которые
окажутся ему не под силу. Он не  имел  ни  малейшего  желания  предаваться
глубокомысленным рассуждениям о тонкостях чародейства.
     - Ну ладно, - сказал он, смирившись; - слушай и дальше, если хочешь.
     Ночью, перед самым рассветом, разразился короткий весенний ливень,  и
они выползли из-под одеял насквозь  промокшие  и  недовольные.  Но  ливень
кончился, и вскоре уже ярко светило солнце, а  на  голубом  весеннем  небе
плыли лишь последние клочки пронесшейся тучи. Путники быстро обсохли, хотя
их одеяла были все еще мокрые.
     - Придется остановиться на ночлег задолго до захода солнца, - сказала
Иоланда, - чтобы расстелить их и высушить.
     Несколько раз они видели, как вдалеке крадутся волки.  Потом  в  небе
показались стервятники, летевшие парами  и  тройками  в  одном  и  том  же
направлении. Вскоре после полудня к путникам подбежала Иоланда.
     -  Наверное,  мы  приближаемся  к  гнездилищу   гарпий,   о   котором
предупреждал коробейник, - сказала она. - Я что-то чую  в  воздухе.  Очень
может быть, что это и есть гарпии.
     - Где они могут быть? - спросил аббат.
     - Как будто вон там, - она указала пальцем. - Чуть севернее.
     - По-моему, дело пахнет не просто гарпиями, -  сказал  Шишковатый.  -
Слишком много волков. Они всю ночь выли и  много  раз  попадались  нам  по
пути. И еще стервятники.
     Харкорт пристально посмотрел на него.
     - Ты хочешь сказать...
     - Очень может быть, - ответил Шишковатый. - С того высокого холма  мы
видели великое множество Нечисти. Она спешила куда-то на север и на запад.
У нее там какой-то сбор.
     - Надо проверить, - сказал Харкорт.
     - Только осторожно, - предупредил Шишковатый. - Как можно осторожнее.
     Прячась, где только возможно, и стараясь не показываться на  открытом
месте, путники двинулись в том направлении, куда показала Иоланда. Они еще
не успели далеко отойти, когда легкий ветерок донес до них  отвратительный
смрад разлагающейся плоти. Запах становился все сильнее и сильнее. Впереди
возвышался над местностью небольшой пригорок.  Они  поднялись  на  него  и
осторожно подползли к самому гребню. Запах сделался  еще  сильнее  -  ясно
было, что  его  источник  уже  совсем  близок.  Осторожно  заглянув  через
гребень, они увидели, откуда исходит запах.
     Склон пригорка отлого спускался в небольшую низину.  В  низине  и  по
всему склону неподвижно лежали какие-то  темные  массы.  На  одних  сидели
стервятники, над другими сгрудились волки, то и дело  начинавшие  грызться
между собой из-за добычи. Ветер трепал клочья одежды,  которые  висели  на
кустах или еще оставались  на  трупах.  В  одном  месте  валялась  мертвая
лошадь, задрав вверх все  четыре  ноги.  Многие  трупы  были  неузнаваемы,
другие казались человеческими, третьи, несомненно,  принадлежали  Нечисти.
Кое-где  они  были  навалены  целыми  грудами,  в  других  местах   лежали
поодиночке. Повсюду блестели на солнце разбросанные  щиты  и  мечи.  Волк,
угрожающе щелкая зубами, погнался за лисой, которая убегала, лавируя среди
трупов. Там и сям белели уже дочиста  обглоданные  кости.  В  воздухе  над
телами тучами летали и дрались стервятники. И над всей низиной  поднимался
удушливый, тошнотворный запах падали.
     - Там, внизу, человек, - с трудом выговорил аббат. - Вон он, вместе с
волками потрошит убитых.
     - Это не человек, - возразил Шишковатый. - Я давно  на  него  смотрю.
Это не человек, а вурдалак.
     - Не вижу, - сказал Харкорт.
     Иоланда, лежавшая рядом, взяла его за руку.
     - Вон он, - сказала она. - Смотри туда, куда я показываю.
     Он  вгляделся  и  сначала  по-прежнему  ничего  не  увидел,  а  потом
разглядел вурдалака - он склонился над человеческим трупом,  разрывая  его
руками и зубами.
     - Он не похож на человека, - сказал Харкорт. - Он похож на...
     В этот момент существо подняло голову и посмотрело на верхушку холма,
где притаились путники. Харкорту показалось, что оно их  заметило,  но  он
тут же понял, что видеть их оно не может.
     Черты вурдалака напоминали человеческие. Волосы его мокрыми, сальными
прядями падали на лицо и шею. Нижняя губа отвисла, открывая  острые  белые
зубы. Хищные глаза даже на ярком солнечном свете, казалось, горели  адским
огнем. Все лицо было вымазано чем-то жирным и черным.
     Тошнота подступила к горлу Харкорта. Уткнувшись лицом в землю,  чтобы
не ощущать трупного смрада, он глубоко вдыхал запах травы и  почвы,  но  и
сквозь этот запах пробивалась удушливая вонь. Он  изо  всех  сил  зажмурил
глаза, чтобы не видеть вымазанного в гниющей  плоти,  почти  человеческого
лица.
     Он  припомнил,  как  всего  несколько  дней  назад,  сидя  на   коне,
разговаривал с центурионом, на шлеме  которого  красовались  развевающиеся
алые перья. "Наш трибун рвется к славе, - сказал  тогда  центурион.  -  Он
всех нас угробит". Харкорт приподнял голову и,  взглянув  вниз,  попытался
разглядеть среди трупов алые перья. Но если они  там  и  были,  он  их  не
увидел.
     "Децим. Не просто Децим, а как-то еще - римляне любят длинные звучные
имена. Делим Аполлон... нет, не так, Децим  Аполлинарий  Валентуриан,  вот
как".
     Харкорт  припомнил,  как  пригласил  римлянина   на   обратном   пути
остановиться у него выпить и поболтать.
     "Вряд ли  он  теперь  возвратится,  не  суждено  нам  с  ним  выпить.
Неизвестно, возвращусь ли и я сам. Но не  стоит  об  этом  думать.  Так  и
погибнуть недолго. Нельзя поддаваться сомнениям".
     - Теперь начнется, - почему-то шепотом сказал он Шишковатому.
     - Да уж, - тоже тихо ответил тот. - Брошенные Земли сейчас  не  самое
подходящее место для людей.
     - Похоже, немногим из римлян удалось уйти, - сказал Харкорт.
     - Наверное,  никому,  -  сказал  Шишковатый.  -  Нечисти  здесь  было
видимо-невидимо. Они же собирались на  наших  глазах,  а  ведь  мы  видели
только тех, что были поблизости от нас. Они, наверное, сходились отовсюду.
     - Где они сейчас?
     - Этого мы знать не можем. Может быть,  собрались  где-нибудь,  чтобы
отпраздновать победу.
     - Я больше не могу вдыхать этот запах, - сказал Харкорт. - Он слишком
напоминает то, что было семь лет назад. Я пошел назад.
     - Нужно идти тихо. И по возможности незаметно. Лучше всего ползком.
     -  Но  битва  уже  кончилась.  Здесь  никого  нет,  кроме  волков   и
стервятников.
     -  Все  равно  двигайся  ползком  и  тихо,  -  сказал  Шишковатый.  -
Неизвестно, кто еще тут может быть.
     Харкорт  начал  отползать  назад  по  склону  пригорка,  стараясь  не
поднимать головы. Оглянувшись, он увидел, что спутники последовали за ним.
     Не повезло, подумал он. До них пор все шло довольно  гладко.  Но  как
только  Нечисть  кончит  торжествовать   победу,   -   если   только   она
действительно этим занята, - она вновь рассеется  повсюду,  неся  с  собой
извечную ненависть ко всему человеческому. Новый прилив ненависти повлечет
за собой новые набеги через границу. А уж на  самих  Брошенных  Землях  ни
один человек больше не может считать себя в безопасности. Если до сих  пор
Нечисть еще кое-как могла терпеть присутствие людей, то теперь ее терпению
пришел конец. Людей будут убивать, как только заметят.
     "И за каким  дьяволом  римлянам  понадобилось  сунуть  сюда  нос?"  -
подумал он. Децим говорил, что это  рекогносцировка.  Может  быть,  все  и
обошлось бы более или менее мирно, если бы это в самом  деле  была  только
рекогносцировка - короткая  вылазка,  чтобы  выяснить  ситуацию,  и  сразу
обратно. Но случилось несколько стычек - пусть сами по  себе  они  были  и
незначительны. И слишком долго легион оставался здесь. В этом все  дело  -
слишком долго  они  оставались  здесь,  дав  время  Нечисти  собраться  во
множестве.
     Спустившись  к  подножию  пригорка,  все  четверо  остановились   под
прикрытием небольшой рощицы. Некоторое время они молча стояли, глядя  друг
на друга, потрясенные,  опечаленные  и  встревоженные  тем,  что  увидели.
Наконец аббат спросил Шишковатого:
     - Что нам теперь делать? Идти дальше или повернуть назад? Лично я  за
то, чтобы идти дальше, но не надо ли  предупредить  людей  по  ту  сторону
границы?
     Шишковатый покачал головой.
     - Не знаю, аббат. Все зависит от того, что сейчас на уме у Нечисти. А
этого тебе, наверное, никто не скажет. Кто может так хорошо знать Нечисть?
     - Иоланда, - сказал Харкорт. - Она знает эти места лучше нас всех.
     Все посмотрели на Иоланду. Она отрицательно мотнула головой.
     - Не мне решать, - сказала она. - Я здесь всего лишь для того,  чтобы
помогать, чем могу.
     - Но у тебя должно быть какое-то собственное мнение, - сказал  аббат.
- И ты вполне можешь его высказать. Мы все в одинаковом  положении,  и  ты
тоже.
     - Мы прошли полпути, - сказала она. - Может, немного больше.  Нечисть
всегда опасна. Сейчас, возможно, опаснее, чем обычно, из-за этой битвы, но
она опасна всегда. Каждый шаг, который был здесь нами сделан,  грозил  нам
гибелью.
     - Наша первая задача - разыскать  храм,  -  сказал  Шишковатый,  -  и
переговорить со священником, о котором мы слышали от дяди  Чарлза.  Мы  не
знаем, где этот храм. Знаем, что к западу отсюда, но где? Чтобы его найти,
нам, возможно, придется немало бродить наугад. Это увеличит риск. Если  бы
мы точно знали, где он, мы могли бы быстро туда добраться.
     - Тихо! - прервала его Иоланда. - Тихо! Я что-то слышу.
     Они замолчали и вслушались. Сначала ничего не было слышно,  потом  до
них донесся стон.
     - Это вон там, - сказал аббат. - Кто-то лежит в агонии.  Может  быть,
один из тех, кто остался в живых после битвы.
     Аббат быстро  сделал  несколько  шагов  вперед  и  остановился  перед
зарослью кустарников.
     - Это здесь, - сказал он. - Кто бы это ни был, он здесь, в кустах.
     Харкорт бросился к нему, схватил его за плечо и оттащил назад.
     - Осторожнее, -  предупредил  Шишковатый.  -  Прежде  чем  подходить,
сначала выясните, кто это.
     Харкорт нагнулся и стал всматриваться в гущу кустов. Он  увидел,  что
там сверкнули чьи-то глаза.  Над  глазами  нависали  всклокоченные  брови.
Густые черные волосы с запутавшимися в них репьями и  сучками  свисали  по
обе  стороны  худого  и  злобного  лица,  похожего  на   человеческое,   с
крючковатым носом и оскаленным ртом, где торчали огромные клыки.
     Харкорт сделал шаг назад.
     - Это гарпия, - сказал он. - Я знаю, это гарпия.
     - Но она ранена, - сказал аббат. - Вон торчит стрела. Она страдает.
     - И пусть  страдает,  -  сказал  Шишковатый.  -  Она  приползла  сюда
умирать, так дайте ей умереть.
     Аббат нагнулся и заглянул в кусты.
     - Это не по-христиански, Шишковатый, - сказал  он  укоризненно.  -  В
тяжелую минуту мы оказываем помощь даже смертельному врагу.
     - Ну, окажи ей помощь, - сказал Шишковатый, - и  она  уж  постарается
тебя прикончить, пока ты будешь этим занят. Отойди-ка подальше. Бога ради,
отойди подальше.
     Аббат не шевельнулся, и Харкорт, снова подойдя к нему, протянул руку,
чтобы оттащить его назад. Но он еще  не  успел  до  него  дотянуться,  как
гарпия выскочила из кустов и кинулась на  аббата.  Сбив  его  с  ног,  она
распростерлась на нем, терзая его  ноги  костистыми  лапами,  а  клыкастой
пастью подбираясь к его горлу.
     Харкорт выхватил меч, но еще раньше, чем он сделал выпад,  на  гарпию
бросилась Иоланда, высоко подняв  свой  кинжал.  Кинжал  опустился,  снова
поднялся и вновь опустился, из-под него брызнула кровь. Гарпия  обмякла  и
свалилась  с  лежавшего  на  земле  аббата.  Иоланда,  стоя  на   коленях,
продолжала наносить удары.
     Харкорт осторожно оттащил ее и помог подняться на ноги. Аббат сел,  и
Харкорт опустился рядом с ним на колени. Сутана аббата была в крови.
     - Ох, мои ноги! - задыхаясь, простонал аббат. - Они горят огнем  там,
где вонзились ее когти. И еще она укусила меня в плечо.
     Шишковатый склонился над аббатом.
     - Давай-ка посмотрим, что там у тебя, - сказал он.
     - Она впилась бы мне прямо в глотку, если бы я  ее  не  оттолкнул,  -
продолжал аббат. - Если бы она впилась мне в глотку...
     - Знаем, знаем, - перебил его Харкорт. - Только ведь она до глотки не
достала. Покажи, что она тебе сделала.
     Он принялся развязывать на аббате пояс.
     - У меня есть мазь, - сказал Шишковатый, - чтобы лечить раны. От  нее
будет сильно жечь, но тебе придется потерпеть. Гарпии питаются падалью,  и
ее пасть могла быть ядовита.
     Он отошел и вернулся с баночкой мази, которую достал из своего мешка.
     - Теперь перестань голосить, - строго сказал он аббату.  -  Мы  будем
тебя лечить, а ты своими воплями нам мешаешь.
     Сняв с аббата сутану, они увидели, что его ноги изодраны в  кровь,  а
на плече из глубокого укуса сочится кровь.
     - Держите его, - сказал Шишковатый. - Эта  мазь  жжется,  как  адское
пламя. Держите его как можно крепче. Я должен как следует ее втереть.
     Аббат вопил, визжал и бился, но Харкорт с помощью Иоланды держал его,
пока Шишковатый втирал свою мазь. Когда аббата наконец отпустили, он  сел,
скривившись от боли.
     - Могли бы быть со мной поласковее, - пожаловался он. -  С  людьми  в
моем  сане  нельзя  обращаться  так  грубо.  А  ты,  -  он  повернулся   к
Шишковатому, - мог бы не так стараться, никакой необходимости  в  этом  не
было.
     - Я хотел покончить с этим побыстрее, - сказал Шишковатый, - Но  мазь
надо втирать как следует, иначе от нее не будет никакой пользы.
     Харкорт натянул на аббата сутану и принялся  снова  завязывать  пояс.
Аббат оттолкнул его руку.
     - Я прекрасно могу сделать это и сам, - сказал он.
     -  Сварливый  у  нас  больной,  -  заметил  Шишковатый.   -   Никакой
благодарности за все, что мы для него сделали.
     Иоланда подобрала кинжал, который уронила на  землю,  и  вытерла  его
сначала о траву, а потом о свой плащ, уже давно  не  белый,  а  заляпанный
грязью и весь в жирных пятнах. Теперь, когда к  этому  прибавилась  еще  и
кровь с кинжала, он стал выглядеть особенно живописно. Подойдя  к  мертвой
гарпии, Иоланда ногой перевернула ее  на  спину.  Из  тела  гарпии  торчал
обломок стрелы.
     - Ничего этого не случилось бы, - сказал Шишковатый,  -  если  бы  мы
оставили ее в покое. Она бы все равно издохла. И нечего было  ее  трогать.
Когда видишь змею с перебитым хребтом, не надо  пытаться  ее  вылечить.  Я
ведь тебя предупреждал, - повернулся он к  аббату.  -  Говорил,  чтобы  ты
отошел подальше. Но ты со своей мудреной христианской этикой...
     - С самого начала, как только мы отправились в  путь,  ты  позволяешь
себе отпускать ехидные замечания по поводу  моих  христианских  чувств,  -
огрызнулся аббат. - Вот что я тебе скажу - что  бы  ты  ни  думал  о  моей
христианской  этике,  она  куда  лучше  любой  другой.  И   той,   которой
придерживаешься ты, в том числе.
     - Я никакой этики не признаю, - ответил Шишковатый. - С точки  зрения
любой религии я совершеннейший безбожник, ведь я вообще ни во что не верю.
Я только не могу понять, почему так изменились твои взгляды. В  первый  же
день ты со своей огромной булавой набросился как  бешеный  на  тот  лесной
бугор и сровнял его с землей, даже не  зная,  что  это  такое.  А  теперь,
очертя голову и невзирая ни на какие предупреждения, кидаешься  на  помощь
заклятому врагу, и, больше того...
     - Прекрати немедленно, - сказал ему Харкорт повелительным тоном. - Ты
уже который день пристаешь к аббату. И без всякого повода, а просто  чтобы
его позлить. Не понимаю, что за удовольствие это тебе доставляет, но, ради
бога, прекрати.
     - Все дело в том, что при этом он ничего такого в виду  не  имеет,  -
сказал аббат. - Говорит, что не признает никакой этики, но  это  вовсе  не
так, хотя его этика временами выглядит довольно забавно.  Хвастает,  будто
он безбожник, но он никакой не безбожник, и, больше того...
     - И ты тоже замолчи, - перебил его Харкорт. - Замолчите оба.
     - Ну хорошо, - сказала Иоланда, - теперь, когда все  помирились,  что
мы будем делать дальше?
     - Пойдем вперед, - ответил Шишковатый. - Здесь оставаться опасно. Как
только слухи разнесутся по округе, здесь отбоя  не  будет  от  любопытных,
которые захотят поглазеть на поле боя. И от мародеров тоже, скорее  всего.
Там много чего можно подобрать.
     - Сдается мне, - проворчал аббат, - что с той самой минуты,  как  Жан
перевез нас через реку, мы все время спасаемся бегством. То кто-то за нами
гонится, то нам кажется, что кто-то за нами гонится.
     - Так или иначе,  -  решительно  сказал  Харкорт,  -  я  считаю,  что
Шишковатый прав. Надо двигаться  вперед  как  можно  быстрее.  Как  насчет
этого, Гай? Осилишь?
     Аббат с трудом поднялся.
     - Осилю, - сказал он. - Хуже всего эта  проклятая  мазь,  которой  вы
меня вымазали. До сих пор еще жжет.
     - Раны были довольно глубокие, - сказала Иоланда. -  Через  некоторое
время ты весь одеревенеешь. До тех пор нужно пройти как можно дальше.
     - Тогда давайте трогаться, - сказал аббат. - Вопрос в  том,  в  какую
сторону.
     - По-прежнему на запад, - ответил Харкорт, надеясь, что не ошибся.

                                Глава 19.
     Задолго до того, как село солнце, принялся моросить дождь, мелкий, но
равномерный и непрерывный. Судя по всему, он зарядил до утра, а  то  и  на
весь следующий день. Путники занялись поисками места, где  можно  было  бы
укрыться на ночь, но не могли найти ни пещеры, ни заброшенной крестьянской
хижины, ни ветхого амбара или навеса, ни  даже  густого  сосняка,  который
хоть на самом деле и не защищает от дождя, все  же  может  послужить  хоть
каким-то укрытием.
     После нескольких часов ходьбы аббат начал спотыкаться. Ноги его то  и
дело подкашивались, он что-то бормотал  на  ходу  и,  казалось,  временами
переставал понимать, что происходит. Иоланда  шныряла  впереди  в  поисках
хотя бы относительно сухого места, а Харкорт и Шишковатый  вели  под  руки
шатавшегося аббата.
     - Надо бы ему прилечь, - сказал  Шишковатый.  -  Он  весь  горячий  и
раскраснелся. Видно, что горит в лихорадке. Я был прав, у этой  гарпии  на
когтях и зубах был яд.
     Но это еще не все, подумал Харкорт. У них так и не  было  возможности
просушить одеяла, высохшие накануне ночью во время грозы. Теперь  они  еще
больше вымокли, и не во что было завернуть аббата, когда его начинал  бить
озноб. Можно было, конечно, развести  костер,  потому  что  даже  в  самую
дождливую погоду всегда найдется немного сухого хвороста, но им нужен  был
не просто костер. У них на руках был больной, который нуждался в уходе,  а
обеспечить ему уход они не могли.
     "Все идет не так, как надо, - думал Харкорт. - С  самого  начала  все
шло не так, как надо. Мы с аббатом  гонимся  за  несбыточными  мечтами.  А
другие двое отправились помогать нам в этой бессмысленной погоне.  Иоланда
- потому, что ее приемные родители с незапамятных времен служат Харкортам,
а Шишковатый - из любви к старику, который ему больше чем брат, и ко  мне,
которого ребенком качал на коленях. Гай ищет кристалл Лазандры, в котором,
если верить легенде, заключена душа святого, но нет никаких  доказательств
того, что такой кристалл существует на свете, что в нем заключена какая бы
то ни было душа, не говоря уж о душе святого. А я, Чарлз  Харкорт,  гонюсь
за воспоминанием о женщине, которая скорее всего  вот  уже  семь  лет  как
мертва и лица которой я уже не помню".
     Не так давно  он  запретил  себе  поддаваться  сомнениям,  но  сейчас
сомнения  его  одолели.  Наверное,  их  порождали  дождь,  моросивший   не
переставая, промозглая сырость в воздухе, наступавшие сумерки. Но  как  он
ни пытался с помощью логических рассуждений отогнать  тоску,  сомнения  не
уходили.
     "Я ничего не знаю, - говорил он сам себе. - Я не могу ничего  решить.
Прав я или нет? Правы мы все или нет? Не  лучше  ли  было  нам  оставаться
дома? Нужно ли было нам, увлеченным эмоциями и надеждами, пускаться в  эту
авантюру?"
     Аббат покачнулся и начал падать. Харкорт попытался удержать  его,  но
рука его соскользнула. Шишковатый, все еще держа  аббата  под  руку,  тоже
упал на колени,  не  выдержав  его  веса.  Лежа  ничком,  аббат  продолжал
бормотать что-то невнятное. Попугай взлетел с его плеча и кружил над ними,
оглашая воздух отчаянными воплями.
     Шишковатый поднял голову и взглянул на Харкорта.
     - Мы должны что-то сделать. Надо найти место, где можно  укрыться  от
дождя и согреть его. Иначе ему конец.
     Дождь по-прежнему падал на них косыми серебристыми струями.  Вдруг  в
серебре мелькнуло что-то белое,  и  они  увидели,  что  перед  ними  стоит
Иоланда, промокшая до нитки и еще более тоненькая, чем всегда: пропитанный
влагой плащ на ней  не  драпировался  складками,  а  облепил  ее  стройную
фигурку.
     - Я нашла укрытие, - сказала она. - Там, в глубине леса, есть хижина.
Из трубы идет дым, а в окне виден свет.
     - А кто там живет? - спросил Шишковатый. - Чья она может быть?
     - Неважно, - сказал Харкорт. - Чья бы ни была, мы займем  ее  на  эту
ночь. Бери его за ноги, а я за плечи. Мы его понесем.
     Нести аббата было нелегко - весил он немало. Его свисающий зад  то  и
дело задевал за землю. Но они,  согнувшись  под  его  тяжестью,  кряхтя  и
задыхаясь, тащили его дальше и дальше. Время от времени они клали  его  на
землю, чтобы отдохнуть, но  ненадолго,  а  потом  снова  поднимали,  чтобы
пронести еще немного.
     Наконец они увидели за деревьями огонек  и  вскоре  подошли  к  двери
хижины. Опустив аббата на землю, они остановились, и Иоланда  постучала  в
грубо  сколоченную  дверь.  Хижина  была  жалкая,  кое-как  сложенная   из
неотесанных бревен и жердей, с одним-единственным окошечком. Когда-то  оно
было застеклено, но несколько  стекол  разбилось,  и  проемы  были  забиты
кусками дубленой кожи. Сбоку торчала грубая глинобитная труба, из  которой
поднимался дым.
     Иоланда постучала еще несколько раз, но  никто  не  выходил.  Наконец
дверь чуть приоткрылась, и в щели показалось чье-то  лицо.  Но  щель  была
такая узкая, что разглядеть, кто стоит за дверью, было невозможно.
     - Кто там? - послышался шамкающий, дрожащий голос. -  Кто  стучит  ко
мне в дверь?
     - Путники, которые нуждаются в убежище, - ответила Иоланда. - Один из
нас болен.
     Дверь приоткрылась шире, и стало видно,  что  за  ней  стоит  древняя
старушка, вся седая и с таким сморщенным лицом, что сразу было видно: зубы
у нее давно выпали. Одета она была в какие-то лохмотья.
     - Смотри-ка, тут девчонка, - сказала она. - Вот уж не думала, что  ко
мне может постучаться девчонка. А кто-нибудь еще с тобой есть?
     - Нас четверо. Один из нас болен.
     Старушка распахнула дверь.
     - Тогда входи, дитя мое. И остальные тоже пусть войдут.  Старуха  Нэн
никогда не отказывает в крове тем, кто в нем нуждается. Особенно  больным.
Заходите и садитесь поближе к огню, а в скором времени  я  вас  чем-нибудь
покормлю, хотя за вкус не ручаюсь.
     Харкорт и Шишковатый подняли аббата и внесли его в хижину, а  старуха
Нэн закрыла за ними дверь.  Хижина  была  крохотная,  но  все  же  немного
больше, чем она казалась снаружи. В очаге пылал огонь, рядом  лежал  запас
дров. Пол был земляной, и в стенах зияли огромные щели, в которых  свистел
ветер, но у огня было  тепло  и  сухо.  Перед  очагом  стоял  единственный
плетеный стул, а у стены - убогая низкая  кровать.  В  углу  был  большой,
прочный стол, на котором валялись миски, кружки и  несколько  ложек;  там,
где стол упирался в стену, лежали стопкой несколько свитков пергамента.
     Старуха, что-то приговаривая про себя, семенила  впереди  Харкорта  и
Шишковатого.
     - Положите его вон туда, -  сказала  она,  указав  на  кровать,  -  и
снимите с него мокрую одежду. Я сейчас найду  овчины,  чтобы  его  укрыть.
Бедный человек, что это с ним?
     - Мадам, его укусила и поцарапала гарпия, - ответил Шишковатый.
     - Ох уж эти злобные твари. - воскликнула  старуха  Нэн.  -  Они  хуже
всех. Такие грязные, что даже дотронуться  до  них  смертельно  опасно,  и
воняют за версту.
     Харкорт и Шишковатый  уложили  аббата  на  кровать,  и  старуха  Нэн,
разглядев его; удивленно сказала:
     - Да он из духовных! Как же это его сюда занесло?  Здесь  таким,  как
он, вовсе не место.
     И она поспешно перекрестилась.
     - Он здесь по богоугодному делу, - объяснил Харкорт. -  Он  аббат  из
аббатства, что на том берегу реки.
     - Аббат! - воскликнула она. - Аббат у меня в доме!
     - Ты что-то говорила про овчины, - напомнил ей Харкорт.
     - И то правда, - спохватилась она. - Сейчас принесу.
     Шишковатый раздел аббата, и старуха Нэн, принеся откуда-то  несколько
овчин, одной из них обтерла его досуха, а остальными укрыла.
     - Он или спит, или в бреду, - сказал Шишковатый Харкорту, - Все время
что то бормочет.
     Попугай устроился на спинке  стула  перед  очагом,  но  старуха  Нэн,
направляясь к очагу,  чтобы  помешать  в  горшке,  сердито  столкнула  его
оттуда.
     - Откуда взялась тут эта птица? - сердито спросила она. -  Раньше  ее
здесь не было.
     - Она с нами, - ответил Харкорт. - Это птица аббата.
     - Ну, тогда ладно. Только зачем аббату такая нелепая птица?
     - По-моему, она ему вовсе не нужна, - сказала Иоланда. - Она сама  за
ним увязалась.
     Старуха, склонившись над огнем, мешала что-то в горшке.
     - У меня сегодня большой день. Весь вечер являются незваные гости.  А
ну-ка, вылезай оттуда! - прикрикнула она, взглянув в угол.
     Все повернулись посмотреть, к кому  она  обращается.  В  углу  лежало
что-то  похожее  на  кучу  тряпья.  Куча   нехотя   шевельнулась,   ожила,
разогнулась и встала. В пляшущем свете очага блеснули обломки  клыков.  Из
облезлой меховой куртки во все стороны торчали клочья, а на шее  болталась
веревочная петля.
     - Да это наш тролль! - воскликнул в изумлении  Харкорт.  -  Тот,  что
хотел повеситься.
     - Это несчастное бестолковое  существо,  -  сказала  старуха  Нэн.  -
Отвергнутое своим племенем, без  единого  друга  на  свете.  За  неимением
лучшего он обратился за помощью ко мне. Я хотела отвязать  у  него  с  шеи
веревку, но он не дался. Он носит ее как знак своего позора и снять  никак
не соглашается.
     Аббат на кровати застонал. Попугай из темного угла забормотал  что-то
в ответ. Старуха взяла со стола миску, налила  в  нее  что-то  из  горшка,
стоявшего на очаге, и протянула Шишковатому.
     - Вот, влей немного в рот своему приятелю. Это согреет ему кишки.
     - Он весь горит, - сказал Шишковатый. -  Лицо  раскраснелось,  и  лоб
горячий. Это яд, который попал в раны. Я втер в  них  мазь,  но  толку  от
этого мало.
     - Яд нужно обезвреживать изнутри, а не  снаружи,  -  сказала  старуха
Нэн. - Возьмите-ка все по миске и поешьте похлебки, что стоит на  огне.  И
ты тоже, - сказала она троллю. - Тебе тоже надо подкрепиться.  А  пока  вы
будете есть, я приготовлю для вашего аббата  питье,  которое  поможет  ему
бороться с ядом. Подвинь-ка стул вот  сюда,  -  сказала  она  Харкорту,  -
залезь на него и достань из-под крыши то, что я скажу.
     Харкорт поднял глаза и увидел, что под самой кровлей висят аккуратные
пучки трав и кореньев.
     - Я все туда вешаю, чтобы уберечь от мышей, они тут  кишмя  кишат,  -
пояснила старуха.
     Харкорт пододвинул стул, залез на него и принялся подавать ей  травы,
на которые она указывала.
     - Ну вот, - сказала она наконец, - думаю, этого хватит.  Я  тут  буду
кое-что напевать про  себя,  пока  питье  варится,  так  вы  не  обращайте
внимания. Не думайте, пожалуйста, что это  просто  старушечья  блажь.  Так
сказано в рецепте, и  хоть  я  подозреваю,  что  все  это  совсем  лишнее,
все-таки никогда не пропускаю ни единого слова - а вдруг и  в  самом  деле
так надо?
     Опустившись на колени перед очагом, она принялась толочь и  растирать
разнообразные травы, которые подавал  ей  Харкорт,  и  перемешивать  их  в
большом горшке, куда время от  времени  добавляла  какие  то  жидкости  из
маленьких пузырьков и порошки из  причудливо  расписанных  коробочек.  При
этом она не переставая приговаривала что-то нараспев - не  то  заклинания,
не то молитвы. Путники во все глаза  смотрели  на  это  странное  зрелище,
продолжая  в  то  же  время  уписывать  похлебку,   потому   что   изрядно
проголодались,  хотя  нельзя  сказать,  чтобы  она  отличалась  изысканным
вкусом. Глотая ложку за ложкой, Харкорт старался не думать о том, из  чего
она сварена - из крыс, мышей, головастиков или жаб.
     Наконец питье было готово, и старуха Нэн сказала Харкорту:
     - Подержи-ка своего приятеля, пока я буду в него это вливать.
     Аббат все еще что-то бормотал и, казалось, не понимал, где находится,
но когда Харкорт подошел к нему, крепко схватил его за  руку  и  не  хотел
отпускать. Когда старуха подносила к его губам ложку с  питьем,  он  делал
слабые попытки сопротивляться, но в конце концов ему  приходилось  глотать
понемногу, хотя гораздо больше стекало ему на бороду.
     - Ну, наверное, хватит, -  сказала  наконец  старуха.  -  Кое-что  он
все-таки проглотил. Через некоторое время попробуем еще раз.  К  утру  ему
должно полегчать.
     Она и Харкорт вернулись к очагу,  где  сидели  остальные.  Шишковатый
подбросил дров, и пламя разгорелось ярче.  Иоланда  пыталась  поддерживать
разговор с троллем, но без особого успеха. Он сидел съежившись и крутил  в
руках конец веревки, свисавшей с его шеи.
     - Он рассказал мне кое-что про себя, - сказала  старуха  Нэн,  -  Это
грустная история. Вы знаете, что тролли могут жить только под мостами.  Не
знаю  почему,  на  мой  взгляд,  это  какая-то  нелепость.  Но  это  факт:
единственное подобающее для них место - под мостом. У  этого  бедняги  был
свой мостик, очень скверно  построенный  -  может  быть,  даже  временный,
всего-навсего несколько бревен, перекинутых через овраг. По  оврагу  бежал
крохотный ручеек, а в жаркое лето, в засуху, он вообще пересыхал. Конечно,
этот мостик ни в какое сравнение не шел с большими,  настоящими  каменными
мостами через ревущие потоки, которые никогда не  пересыхают.  Наш  тролль
очень переживал по этому поводу. Рядом со  всеми  остальными  троллями  он
чувствовал себя бедным родственником. Они смотрели  на  него  сверху  вниз
из-за того, что у него такой скверный мостик. Или,  может  быть,  ему  это
только казалось, так тоже бывает. Он изо всех  сил  старался  поддерживать
свой мостик в приличном виде и даже пробовал его перестроить. Чтобы  можно
было им гордиться. Но выйти из этого, похоже, все равно ничего  не  могло,
да и строитель из него, по-моему,  никудышный.  Понимаете,  тролли  вообще
туповаты, но этот особенно. Намного ниже среднего. И что бы он ни делал, о
чем бы ни мечтал, его мост становился все хуже и  хуже.  Ветшал  с  каждым
годом, а бревенчатые сваи, на которых он держался,  все  больше  подмывала
вода. К тому же они начали гнить - ведь  даже  добрые  дубовые  бревна  со
временем подгнивают. А недавно случился  сильный  ливень,  вода  в  овраге
поднялась выше обычного, и мост  совсем  снесло.  Так  что  вот  этот  наш
приятель, что сидит такой несчастный  у  очага,  лишился  своего  моста  и
остался бездомным. Будь он человеком, он бы знал, что  делать.  Срубил  бы
несколько дубов, если бы, конечно, мог где-то достать топор,  подтащил  бы
их к оврагу и перекинул бы через него. Потом устроил бы поверх  настил,  и
получился бы мост, который мог бы простоять еще несколько столетий.  Но  у
троллей это не принято. Тролль не должен  сам  строить  себе  мост.  Такой
поступок у них считается - как бы это  сказать?  -  наверное,  аморальным.
Тролли не должны строить мосты,  они  должны  жить  под  мостами,  которые
построены кем-то еще. И вот наш приятель остался бездомным и  бесприютным.
Как он мог поступить? Ну, во-первых, обратиться к себе подобным и воззвать
к их милосердию. В минуту слабости он так и сделал.  Он  обошел  несколько
других мостов, хороших, крепких мостов, каждый из которых был куда  лучше,
чем его жалкий мостик, и говорил тем, кто под ними жил: "Прошу вас,  дайте
мне пожить у вас. Пустите меня под свой мост хотя бы  на  день-два,  дайте
мне время прийти в себя и подумать, что  теперь  делать.  Всего  несколько
дней передышки, больше я не прошу. Всего несколько дней, чтобы собраться с
мыслями и решить, что делать дальше. Чтобы залечить свою  рану  и  немного
оправиться". А они подняли его на смех и прогнали. Они  не  сжалились  над
ним, не проявили милосердия. Как будто он не такой же, как они. Вот почему
вы нашли его на дереве у Колодца Желаний с петлей на  шее.  И  вот  почему
этот бедный дурачок прыгнул с дерева, не рассчитав длины веревки.  Кто  вы
такие, я уже знаю. Молва о вас идет здесь  уже  много  дней,  а  рано  или
поздно всякая молва доходит и до меня. Я не догадалась, кто вы,  когда  вы
постучались ко мне, но теперь знаю. Как  только  вы  вошли  в  мою  жалкую
хижину, мне все стало ясно. Вы - те, кто  убил  дракона,  того  самого,  у
которого тоже была веревка на шее.
     - Что-то я ничего такого не заметил, - сказал Шишковатый. - Чарлз, ты
не видел, была у того дракона веревка на шее?
     - Точно не знаю, - ответил Харкорт. - Может, и была.
     - Кое-кто говорит, что я колдунья, - сказала старуха Нэн. - Но  я  не
колдунья. Во мне нет ничего сверхъестественного, хоть я и интересуюсь этим
немного. Я умею  готовить  кое-какие  целебные  снадобья,  -  так,  ничего
особенного, просто знаю кое-что  о  свойствах  кореньев,  древесной  коры,
листьев и плодов разных растений. Никакого чародейства тут нет, хоть  я  и
приговариваю всякие древние заклинания. На  мой  взгляд,  ничего  не  надо
упускать, даже если иногда это и сущая чепуха.  Вот  почему  я  на  всякий
случай произношу кое-какие заклинания, хоть и убеждена,  что  от  них  нет
никакой пользы и придумали их  только  для  того,  чтобы  морочить  голову
непосвященным.
     Стояла глухая ночь, и ветер бушевал вовсю. Его порывы сквозь  зияющие
щели проникали и в хижину, но жар от очага согревал ее. Снаружи шумел лес,
обступивший  хижину,  а  когда  ветер  на  мгновение  ослабевал,  издалека
слышались завывания волков.
     - Несколько дней назад в лиге с небольшим отсюда произошла  битва,  -
сказала Нэн. - Нечисть перебила римский легион. Как же в такое время могли
решиться бродить здесь четверо людей? Это верх безрассудства.
     - А жить прямо здесь - не большее безрассудство? - возразил Харкорт.
     - Ну, мне-то мало что грозит, - ответила старуха Нэн. - Я  совершенно
безобидна, и это все знают. Кроме того, иногда я приношу им пользу  своими
снадобьями. Не будь здесь меня, кто бы их лечил? Вы  ведь  знаете,  что  у
Нечисти нет своих докторов.  Если  они  и  пытаются  как-то  помочь  своим
больным или раненым, то только чародейством, а чародейство, если не знаешь
толком, как им пользоваться, обычно никакой пользы не приносит. Вот они  и
приходят ко мне - не все и не всегда, но кое-кто приходит, и я зашиваю  им
раны, перевязываю, даю им очистительного и  вообще  делаю  все  что  надо.
Поймите меня правильно - я не такой уж им друг. Они меня  не  любят  и  не
слишком уважают, но иногда не могут без  меня  обойтись.  Вот  почему  они
оставляют меня в живых. После той битвы, о  которой  я  говорила,  у  меня
побывало несколько раненых. Одна была фея с крылом, изодранным в клочья. Я
попыталась зашить его, кое-как привела в порядок. После  этого  она  снова
смогла летать, правда, немного накренившись набок. А потом пришел  великан
отвратительного вида, у которого отрубили хвост. Он нес  этот  отрубленный
хвост в руках и был уверен, бедняга, что я смогу снова прирастить  его  на
место. Мне пришлось долго ему объяснять, почему это  невозможно,  он  ушел
очень недовольный. И хвост унес с собой. Я ему говорила, что  мы  постигли
далеко не все тайны  чародейства  и  владеем  только  самыми  примитивными
чарами, но он, по-моему,  не  поверил,  потому  что  принялся  ругаться  и
угрожать. Я, конечно, знала, что все это пустые угрозы, и не  обратила  на
них никакого внимания. Хотя то, что я ему  сказала,  -  чистая  правда.  В
чародействе, может быть, и есть много истинного, и если бы это как следует
понять, наверняка можно найти способ надежно им пользоваться. Но мало  кто
этим занимался, и как следует разобраться в этом никто не  пытался.  Почти
для всех, включая и большую часть чародеев, все  сводится  к  заклинаниям.
Они,  конечно,  иногда  оказывают  действие,  но  только  потому,  что  на
протяжении веков кое-кто случайно наткнулся на те слова, которые оказывают
действие, а потом они добросовестно передавались из поколения в поколение.
Но хотя они действуют, никто не знает - почему. А чтобы  использовать  все
возможности магии, нужно знать, почему она действует. Кое-что  мне,  может
быть, удастся узнать. Я уже много лет занимаюсь этим здесь -  чтобы  никто
мне не мешал. Если бы я работала в мире людей  и  они  узнали  бы,  что  я
делаю, - а они наверняка узнали бы, - они целыми толпами стучались  бы  ко
мне в дверь, умоляя о помощи, стремясь поделиться своими  советами,  желая
помочь или возмущаясь тем, что я делаю. Это затруднило и замедлило бы  мои
исследования, а мне и так не хватает времени на то, чтобы проникнуть  хотя
бы в какие-то начатки, которые можно было бы передать  другим.  Вы  видите
там, на столе, свитки...
     - Да, я их заметил, - сказал Шишковатый. - И подумал, что  это  может
быть.
     - Это коллекция самых обстоятельных трактатов  и  трудов,  которую  я
собрала за эти годы. Кое-что в них, разумеется, сущая чепуха. Но среди них
на удивление много знаний, добытых  самоотверженным  трудом  тех,  кто  на
протяжении столетий исследовал магию всерьез. Я надеюсь,  что,  изучив  их
труды, смогу сделать те первые шаги, о которых говорила, - приблизиться  к
пониманию сущности магии, найти некоторые основополагающие начала, которые
покажут путь к овладению ею.
     - И как идут у тебя дела? - спросил Харкорт. - Успешно?
     - Более или менее, - ответила  она.  -  Я,  кажется,  начинаю  видеть
первые проблески смысла. Не то чтобы я надеялась дожить до  того  времени,
когда все тайны будут раскрыты, но, по крайней мере, кое-что  я  уже  могу
передать другим.
     Шишковатый встал. У очага все еще сидел съежившись тролль.
     - Поглядите на этого дурачка, - сказала старуха Нэн. - Даже когда я о
нем  говорила,  даже  когда  рассказывала  его  историю,  он  и  слова  не
промолвил. Мне в первый раз попадается такой недоумок.
     Из темного угла хижины донесся пронзительный голос попугая.
     - Недоумок! - прокричал он. - Недоумок! Дурачок! Недоумок!
     Никто не обратил на него внимания.  Тролль  все  сидел  съежившись  и
крутил в руках свою веревку. Шишковатый подошел к  столу,  взял  несколько
свитков и вернулся к очагу.  Он  присел  на  корточки  поближе  к  огню  и
принялся осторожно разворачивать их один за другим,  низко  склонившись  и
придвинувшись поближе к свету. Через некоторое время он  удивленно  поднял
глаза.
     - Да это труды величайших умов прошлого! - сказал он. -  Я  не  читал
этих книг, но имена авторов мне знакомы. Как все это к тебе попало?
     - Собрала понемногу, - ответила Нэн. - Много переписывалась со своими
друзьями. Я потратила на это много лет. А когда у меня собралось все,  что
я могла заполучить, я уединилась здесь, где обо мне никто ничего не  знает
и не может мне помешать, где я могу работать спокойно. Вот уже много лет я
подолгу сижу за этим столом,  перечитывая  рукописи,  пытаясь  их  понять,
делая свои записи и размышляя. Время от времени я брожу по лесу, продолжая
думать,  разговаривая  сама  с  собой,  сопоставляя  мысли  этих   ученых,
размышляя о том, что ими написано. Кое-что  я  принимаю,  но  куда  больше
отбрасываю.  Я  стараюсь  как  можно  лучше  разобраться,  отсеять  мякину
заблуждений и выделить зерно истины. Нечисть  подглядывает  за  мной  -  я
уверена, что она следит за каждым моим шагом. Видя, как я брожу по  лесам,
разговаривая сама с собой, они, наверное, думают, что я сумасшедшая.  Это,
может быть, отчасти спасает меня от их злобы, потому  что  они  по  своему
неразумию не трогают сумасшедших. Но я, кажется, слишком  много  говорю  о
своих делах. Нельзя так увлекаться. Расскажите мне лучше о себе. Когда ваш
спутник поправится, вы думаете двигаться дальше?
     - Мы ищем древний храм, - сказал  Харкорт.  -  Он  где-то  на  западе
отсюда, хотя неизвестно, где именно и сколько до него еще идти. И  как  он
называется, нам тоже неизвестно. Мы почти ничего о  нем  не  знаем,  кроме
того, что он существует.
     - Это  паломничество,  в  которое  мы  отправились  исключительно  из
благочестия, - поспешно вставил Шишковатый.
     - Погодите! - воскликнула старуха. - Да ведь это, наверное, то  самое
место, куда я хожу за своими целебными травами!
     - Ты хочешь сказать, что знаешь это место? - сбросила Иоланда.
     -  Кажется,  да.  Никакого  другого  храма  я  здесь  не  знаю,   это
единственное  здание,  достаточно  большое  и  величественное,  чтобы  так
называться. Хотя я не знала, что это храм, - я вообще не  знала,  что  это
такое. Я знала только одно: что это давно заброшенное место, где  когда-то
христиане  поклонялись  Богу.  Там  есть  кресты,  и  могилы,  и   древнее
кладбище...
     - Ты часто туда ходишь, - сказал  Шишковатый.  -  Значит,  ты  знаешь
дорогу?
     - Не так уж часто я туда хожу. Только когда у меня кончаются  запасы,
и еще в определенное время года, когда кое-какие травы  созревают  или  их
легче собирать. Мне много чего удается найти на том кладбище и  в  саду  -
когда-то, наверное, это был прекрасный сад, только теперь  он  весь  зарос
сорняками и бурьяном, хотя там еще  попадаются  кое-какие  травы,  которые
остались с прежних времен.
     Она поднялась с пола, где сидела, и сняла с огня горшок с  питьем,  в
котором время от времени помешивала.
     - Пора дать аббату еще немного, - сказала она.
     Шишковатый подошел  вместе  с  ней  к  кровати,  встал  на  колени  и
приподнял аббата, чтобы она могла поить его с ложки.
     - Он как будто не такой горячий, - сказал Шишковатый, - и лицо у него
все в поту.
     Нэн склонилась над аббатом и положила руку ему на лоб.
     - Ты прав. Жар проходит.
     Она приподняла овчины, которыми был накрыт аббат, и осмотрела раны  у
него на ногах.
     - Начинают понемногу затягиваться.  На  вид  совсем  неплохо.  Должно
быть, та мазь, которой ты его мазал, имеет большую силу.
     - Это очень древняя мазь, - сказал  Шишковатый.  -  Это-  мазь  моего
племени. Она известна нам с незапамятных времен.
     - Конечно, мое питье тоже помогло, - сказала старуха, - но я  склонна
думать,  что  главное  целебное  действие  оказала  мазь.   В   ней   есть
какая-нибудь магическая сила?
     - Никакой магии. Просто  нужно  смешать  кое-какие  составные  части,
которые, правда, не так легко раздобыть, и тщательно соблюдать все правила
при ее приготовлении.
     - Он крепко спит, - сказала Нэн, - и это хорошо: сон восстановит  его
силы и поможет действию лекарств. Утром  он  проснется  другим  человеком,
хотя раны все еще будут побаливать. Ну-ка, подними его немного повыше.
     Она влила в рот аббату ложку питья, тот поперхнулся и закашлялся,  но
очнулся только на мгновение и сразу же снова погрузился в сон.
     Вернувшись к огню, Шишковатый сказал Харкорту:
     - Нэн говорит, что ему гораздо лучше и что утром он проснется  другим
человеком.
     - Как быстро, - сказал Харкорт. - Я  не  думал,  что  он  так  быстро
оправится.
     - Наш аббат здоров, как лошадь.
     - Мы явились к тебе незваными, - сказал Харкорт  старухе  Нэн,  -  и,
возможно, подвергаем тебя опасности. Как ты думаешь, сможем  мы  двинуться
дальше через несколько часов? Скажем, на рассвете? Мы с Шишковатым поможем
аббату идти, если понадобится.
     - Вам совсем незачем уходить, - ответила Нэн.
     - Но стоит Нечисти узнать, что ты дала нам приют...
     - Я вот о чем думаю, - перебила его  Нэн.  -  Может  быть,  когда  вы
будете уходить, и я пойду с вами. Сейчас как раз  подходящее  время  года,
чтобы поискать в саду храма травы, которые мне нужны.
     - Ты хочешь сказать, что покажешь нам дорогу?
     - Вы могли бы и сами ее найти. Найти ее не так уж трудно. Но  если  я
пойду с вами, то, конечно, доведу вас до храма. Так вам, может быть, будет
легче.
     - Я думаю, если аббату это под силу, нам надо бы отправляться в  путь
как можно скорее, - сказала Иоланда. - Я развесила наши одеяла у огня, они
уже совсем высохли. Мне станет гораздо спокойнее, когда  мы  доберемся  до
храма.
     - Мне тоже, - поддержал ее Шишковатый.
     - Гроза прошла, - продолжала Иоланда, - и небо почти  чистое.  Светит
луна. Завтра будет хорошая погода.
     - Все зависит от того, как чувствует себя аббат, - сказал Шишковатый.
     Тролль все еще сидел съежившись в дальнем углу у очага. С шеи у  него
по-прежнему свисала веревка, и он был занят тем, что  пересчитывал  пальцы
то на одной, то на другой руке, низко наклонив голову и распустив слюнявые
губы. Заметив, что Харкорт смотрит на него, он еще ниже опустил голову, но
перестал считать пальцы.
     Харкорт оглядел крохотную полутемную комнатку. В углу спал аббат.  Он
уже не метался во сне и не стонал, как прежде. Он глубоко дышал,  и  грудь
его равномерно вздымалась и опускалась.
     Слава Богу, прошептал про себя Харкорт. Во время грозы, до того,  как
они вышли к избушке, он начал серьезно опасаться за жизнь аббата. Если  бы
Иоланда не разыскала хижину и в ней не  оказалось  бы  Нэн  с  ее  знанием
целебных трав, сейчас дело могло быть совсем плохо.
     Он спросил Нэн:
     -  Когда  ты  бывала  в  храме,  тебе  не  доводилось  встречать  там
священника?
     - Один раз, - ответила она. - Такой  маленький  суетливый  человечек,
очень добрый. Но совсем дряхлый, его ветром может унести.
     - Ты разговаривала с ним? Не говорил он тебе, что он там делает?
     - Только однажды. Мы обменялись несколькими словами, пока я  копалась
в саду. Он сказал, что когда-то это, наверное,  был  прекрасный  сад.  Что
очень жалко, когда за таким садом  некому  ухаживать.  И  тут  же  куда-то
исчез. - После некоторого  колебания  она  продолжала:  -  А  как  он  там
оказался и что делает, я не имею ни малейшего  понятия.  Он,  конечно,  не
назначен туда официально, Церковью. Это место - вы называете  его  храмом,
и, должно быть, так оно и есть, - заброшено уже много лет. Однако  в  том,
что он  там  живет,  нет  ничего  особенного.  По  всем  Брошенным  Землям
попадаются такие, как он, - перебравшиеся сюда священники  или  самозваные
миссионеры, которые считают, будто само их присутствие означает,  что  эти
места не покинуты Церковью. Кое-кто из них, может быть, думает, что сумеет
обратить Нечисть в истинную веру. Это, конечно, глупость, потому что ни  у
кого из Нечисти нет души, обратить ее можно только формально.
     - Да, я знаю, -  сказал  Харкорт,  вспомнив  убитого  старика  и  его
водяное колесо.
     Кто-то потянул его за рукав, он обернулся и увидел, что это тролль.
     - Прошу тебя, господин, - сказал тролль, жалобно пришепетывая,  -  не
слышал ли ты, нет ли где хоть какого мостика.
     - Поди прочь! - крикнул Харкорт. - Не  трогай  меня  своими  грязными
руками!
     Тролль снова забился в угол.
     - Что случилось? - спросила Иоланда.
     - Да это все тот окаянный тролль.  Он  спросил,  не  слыхал  ли  я  о
каком-нибудь мостике.
     - Бедняга, - вздохнула Иоланда. - Ему так нужен мостик...

                                Глава 20.
     Отправиться в путь на следующий день, как было решено ночью,  они  не
смогли, а остались, чтобы дать аббату восстановить силы. К вечеру  он  уже
встал с постели и отдал должное  жаркому  из  оленя,  которого  подстрелил
утром Шишковатый. Нэн жаркое понравилось не меньше, чем аббату.
     - Мне редко удается поесть мяса, - сказала она.  -  Охотник  из  меня
никудышный, а те из Нечисти, кто ходит ко мне лечиться, или на  перевязку,
или еще за какой-нибудь помощью в этом роде, никогда не  приносят  мне  ни
еды, ни других даров. Они считают, что и без  этого  имеют  право  на  мои
услуги. Они редко разговаривают вежливо, и ни один еще  ни  разу  меня  не
поблагодарил.
     - Ничего другого и нельзя ждать от этих  существ,  лишенных  души,  -
сказал аббат. - Они иначе устроены. Они хуже животных. Даже лошадь, собака
или кошка могут привязаться к человеку и испытывать благодарность за  пищу
и заботу.
     - Время от времени они приносят мне свитки,  -  сказала  она.  -  Они
находят их в развалинах человеческих построек. По-моему, они  думают,  что
свои познания в медицине и магии я черпаю  из  книг  и  что,  принося  мне
книги, они действуют на благо самим себе.  Хотя  на  самом  деле  от  этих
свитков мне обычно толку мало. Это по большей части  стишки,  или  древние
рыцарские повести, или еще какие-нибудь никчемные писания в том же роде.
     Путники с  большим  удовольствием  провели  день  у  старухи  Нэн,  а
вечером, выставив дозорного, рано улеглись спать, чтобы получше  отдохнуть
и утром пораньше тронуться в дорогу. Правда, аббат все время жаловался  на
ужасный зуд в заживающих ранах, проклиная  Шишковатого  с  его  мазью,  но
похоже было, что он снова полон сил и рвется возобновить путешествие.
     - Сколько еще идти до храма? - спросил он Нэн. - Чарлз сказал, что ты
разговаривала со священником, который там живет.
     - Самое большее два дня, - ответила она. - И дорога  хорошая.  Да,  я
говорила со священником, но только один раз, да и то очень мало. А  почему
ты о нем заговорил?
     - Мы надеемся,  -  сказал  аббат,  -  что  он  располагает  кое-какой
информацией, которая нам необходима.
     - Я не спрашивала вас о цели вашего опасного паломничества, - сказала
она, - и не хочу совать нос в ваши дела. Но это, наверное, какая-то важная
для вас цель.
     - Она для нас жизненно важна, - подтвердил аббат. - Может  быть,  она
жизненно важна для самой Церкви.
     На следующее утро они двинулись в путь.  Старуха  Нэн  отправилась  с
ними, а сзади робко плелся тролль.
     День выдался погожий. Лес был одет в мягкую, нежную весеннюю  зелень,
а землю под деревьями сплошь покрывал ковер диких цветов. Никаких  троп  в
лесу не было. Нэн шла впереди, остальные следовали за ней, благодарные  за
то, что она взялась их вести, потому что  никаких  ориентиров  в  лесу  не
было.
     Нечисть не показывалась. "Неужели мы наконец от  нее  оторвались?"  -
думал Харкорт,  но  старался  отгонять  от  себя  эту  мысль  и  держаться
постоянно настороже. Однако за весь день они никого не повстречали.
     Аббат держался на удивление хорошо. Харкорт  и  Шишковатый  постоянно
поглядывали на  него  и  то  и  дело  устраивали  привалы,  чтобы  он  мог
отдохнуть, а он ворчал: "Знаю я вас. Нечего со мной нянчиться", - но более
категорических протестов не  высказывал,  и  Харкорт  подозревал,  что  он
только благодарен им за эти привалы.
     На ночлег они остановились под деревьями у родника,  который  бил  из
земли у самого подножья небольшого пригорка. Нэн  и  Шишковатый  принялись
готовить  еду.  Харкорт  немного  поднялся  по  склону  пригорка  и   сел,
прислонившись  спиной  к  огромному  дубу  и  внимательно  поглядывая   по
сторонам, не покажется ли Нечисть.
     Через некоторое время он услышал шорох  сухих  листьев,  обернулся  и
увидел, что это Иоланда. Она подошла и села рядом.
     - Мой господин, - сказала она, - ты чем-то озабочен. Ты был  озабочен
весь день. Могу ли я чем-нибудь помочь?
     Он покачал головой:
     - Нет, я ничем не озабочен. То есть ничем особенным. Сегодня все  шло
слишком хорошо, это-то мне и не нравится.
     - Тебе не нравится, когда все идет хорошо?
     - До сих пор мы с боем пробивали себе дорогу в этих местах, -  сказал
он. - Ну, может быть, не совсем с боем, потому что большую  часть  времени
от кого-нибудь убегали. Убегали  и  попадали  из  огня  да  в  полымя.  Мы
постоянно чувствовали, что за нами кто-то  гонится.  А  сегодня  это  была
просто какая-то прогулка.
     - У тебя слишком много забот, - сказала она. - Ты  ни  на  минуту  не
даешь себе о них забыть. Все время носишь в  себе.  Ни  с  кем  не  хочешь
делиться. Расскажи мне хоть об одной из своих забот.  Освободись  от  нее,
раздели со мной.
     Он рассмеялся.
     - Только об одной, и больше ты не будешь ко мне приставать?
     Она кивнула.
     - Ну, хорошо, - сказал он. - Только об одной, не больше.
     Сразу же, как только он произнес эти слова, в голове у  него  всплыла
мысль, которая постоянно его грызла, хоть он и  не  отдавал  себе  в  этом
отчета. Мысль, которую он отгонял всеми силами  и  которая  только  сейчас
возникла из глубин его подсознания.
     - Помнишь ту ночь, что мы  просидели  в  болоте  на  куче  камней?  -
спросил он. - Когда мы с Шишковатым забрались  на  самую  верхушку,  чтобы
оглядеться?
     - Помню. Это было неосторожно, вы рисковали жизнью. Туда  подниматься
было опасно.
     - Когда мы снова спустились, - продолжал он, -  Шишковатый  рассказал
вам, что мы там нашли. Скелет великана, распятого  на  сколоченном  наспех
кресте из кедрового дерева и прикованного к  нему  цепями.  Вы  с  аббатом
слушали, но не слишком внимательно, как будто это пустяк, всего  лишь  еще
один случай в пути. Да и Шишковатый не придал этому особого значения.
     - И правильно. Никакого особого значения это не имеет.
     - Но как ты не понимаешь? Ведь тот великан умер на кресте.
     - Я  помню,  ты  сидел  ужасно  мрачный,  когда  Шишковатый  об  этом
рассказывал.
     - Тогда, может быть, я не прав?
     - А может быть, и прав, только я не понимаю. Скажи мне, что тебя  так
беспокоит? Не мог же ты пожалеть великана. Ты  их  не  жалеешь.  Мой  отец
рассказывал, как тогда, на стенах замка, ты осыпал их ударами и выкрикивал
проклятья, убивая одного за другим.
     - Нет, дело не в великане, - сказал Харкорт,  -  хотя  он,  наверное,
умер мучительной смертью. Должно быть,  от  жажды.  Его  приковали  там  и
бросили, и он высох, как лист, упавший с дерева.
     - Но если дело не в великане, то в чем же?
     - В кресте! - выкрикнул он.
     - В кресте?
     - На кресте умер наш Спаситель.
     - Ну и что? С тех пор еще многие умерли на кресте.
     - Крест для нас священен, - сказал он. - Мы  молимся  перед  ним.  Мы
носим его на шее. Мы венчаем им наши  четки.  Это  святое  орудие  смерти.
Очень плохо, что и другие, как ты говоришь, тоже  умирали  на  кресте.  Но
великан? Чтобы Нечисть умирала на кресте?!
     Она обняла его за плечи и прижала к себе.
     - И ты страдал из-за этого? - сказала  она.  -  И  никому  ничего  не
говорил?
     - Кому мне было об этом рассказать?
     - Сейчас ты рассказал об этом мне.
     - Да, - ответил он. - Я рассказал об этом тебе.
     Она убрала руку с его плеч.
     - Прости меня, мой господин. Я только хотела тебя утешить.
     Он повернулся к ней, охватил ее лицо руками и поцеловал.
     - Ты меня утешила,  -  сказал  он.  -  Я  так  нуждался  в  утешении.
Наверное, я глупец, что так расстраиваюсь...
     - Ты не глупец, - сказала она. - В  тебе  есть  какая-то  неожиданная
доброта, и за это все должны тебя любить.
     - Имей в виду, - сказал он, - что я смог рассказать  об  этом  только
тебе.
     Он сам не знал, зачем это  сказал.  Ему  пришло  в  голову,  что  это
неправда. Он мог бы рассказать аббату. Нет ничего такого, о чем он не  мог
бы рассказать аббату. Однако об этом он аббату все же не рассказал.
     - Я должна кое о чем с тобой поговорить, - сказала  она.  -  Нэн  все
время присматривалась  ко  мне,  и  очень  внимательно.  И  пыталась  меня
расспрашивать. Конечно, исподволь, чтобы это не бросалось в  глаза.  Но  в
том, что она говорила, таились вопросы.
     - Ты ей ничего не сказала?
     - Ничего. Ты же сам  мне  ничего  не  говорил.  Но  из  того,  о  чем
разговариваете вы трое, из случайно оброненных слов, я поняла.
     - Я не собирался ничего от тебя  скрывать,  -  сказал  Харкорт.  -  Я
просто...
     - Да нет, ничего страшного.
     - Как ты думаешь, Нэн хотела расспросить тебя о нашей цели?
     - Мне так показалось. И вот еще что. Она не та, за кого себя выдает.
     - Что ты хочешь сказать?
     - Она одевается в лохмотья, ходит босая, у нее всклокоченные  волосы,
к которым она не притрагивается гребнем. Она хочет, чтобы  мы  считали  ее
просто старой каргой. Но все равно видно, кто она на самом деле.
     Харкорт заинтересовался.
     - А кто она, по-твоему, на самом деле?
     - Когда-то она  была  благородной  дамой.  Очень  благородной.  Такой
благородной, что теперь не может этого  скрыть.  Кое-какие  обороты  речи,
когда она не следит за собой, отдельные движения, манеры. На пальце у  нее
перстень с камнем, и она  хотела  бы,  чтобы  мы  считали  камень  дешевой
стекляшкой. Но я знаю, что это не так.  Могу  поклясться,  что  это  рубин
чистейшей воды.
     - Откуда ты знаешь?
     - Любая женщина тебе сразу скажет. Не мужчина - мужчины на такие вещи
не обращают внимания.
     - Надо будет взглянуть, - заметил Харкорт. - Хорошо, что  ты  мне  об
этом рассказала. А теперь пойдем, пора ужинать.
     Ужин был готов, и аббат уже приступил к еде.
     - Я слишком проголодался,  чтобы  дожидаться  вас,  -  сказал  он.  -
Садитесь и скажите, как вам понравится угощение. Наша приятельница  Нэн  -
необыкновенно искусная  повариха.  Кому  еще  могло  бы  прийти  в  голову
поджарить нарезанное мясо с натертым  сыром,  кусочками  сала  и  травами,
собранными в лесу, и все это  как  следует  перемешать?  Получилось  очень
вкусно.
     И он снова набил полный рот.
     - Этот старый  козел  уже  почти  такой  же,  как  раньше,  -  сказал
Шишковатый.
     - Если не считать того, что у меня по всему телу зуд от твоей гнусной
мази, - проворчал аббат.
     - Завтра мы дойдем до храма, - сказала Нэн. - Не  рассчитывайте,  что
после этого я смогу вас  кормить,  -  мне  будет  некогда,  буду  собирать
коренья и травы.
     К вечеру следующего дня, поднявшись на  вершину  холма,  они  увидели
храм.
     - Вот он, - сказал аббат. - Вот наконец этот храм,  куда  мы  столько
времени пробиваемся по этой нечестивой стране.
     Храм стоял  в  небольшой  долине,  по  которой  извивался  прозрачный
ручеек. Он был окружен вековыми деревьями, почти скрывавшими его от глаз.
     - Мы устроим здесь привал, - сказал Харкорт, - а туда пойдем утром, Я
не хочу блуждать в темноте.

                                Глава 21.
     Храм  был  огромен  -   Харкорт   еще   никогда   не   видел   такого
величественного здания. Каменные стены колоссальной высоты  были  увенчаны
уходящими ввысь башнями, и даже башни казались столь же массивными, как  и
несущие их устои. Над стенами возвышались крутые  скаты  крыш,  причудливо
пересекавшиеся под всевозможными углами  по  прихоти  неведомого  зодчего.
Утреннее солнце отражалось в красных, зеленых и синих витражах. Все здание
дышало былой роскошью и неумирающим величием. Глядя на  него,  Харкорт  не
мог не подивиться тому, как могли такое выстроить обыкновенные люди.
     Вокруг храма шла невысокая каменная ограда, кладка  которой  казалась
грубой и примитивной рядом с великолепно выложенными стенами самого храма.
Кое-где она обвалилась, и видно было, что за ней растет множество плодовых
деревьев, многие из которых стоят в полном цвету.
     Торжественной цепочкой путники двинулись вдоль южной части  ограды  к
западу. Немного не доходя до места,  где  ограда  поворачивала  на  север,
оказался пролом, через который можно было  подойти  к  храму.  Они  обошли
западный угол здания и вышли на мощеный двор, откуда поднимались ко  входу
в храм широкие каменные ступени. Одна из створок  тяжелых  дубовых  дверей
сорвалась с петель и лежала на камнях, другая,  косо  висевшая  на  месте,
была полуоткрыта. С карниза над дверью  на  путников  смотрели  оскаленные
морды горгулий.
     Взглянув на них, Харкорт не то чтобы заметил, а скорее  почувствовал,
что в них есть нечто странное. Часть  их  выглядела  как-то  не  так,  как
другие, -  они  казались  более  гладкими  и  округлыми.  Он  присмотрелся
внимательнее, но не мог понять, есть между ними разница или это ему только
почудилось.
     - Иоланда, - сказал он девушке, стоявшей рядом, - по-моему,  с  этими
горгульями что-то не так. Они как будто разные.
     - Они и не должны быть одинаковые, - ответила она. - Горгульи  всегда
непохожи друг на друга. Скульптор всегда дает волю фантазии и  придает  им
разное выражение.
     - Я не о том, -  сказал  он.  -  Дело  не  в  выражении,  а  в  самом
материале. Как будто они сделаны из разного камня.
     - Это возможно, - ответила она, - но все же...  Погоди,  я,  кажется,
поняла, что ты хочешь сказать.
     - Некоторые из них, - сказал он, - напоминают мне ту горгулью, что ты
показывала мне у себя в мастерской.
     У нее перехватило дыхание.
     - Может быть, ты и прав. Похоже, некоторые сделаны из дерева.  Не  из
камня, а из дерева. Если так...
     - Но какой в этом может быть смысл? Почему одни высечены из камня,  а
другие вырезаны из дерева?
     - Не знаю. Может, в этом и нет никакого смысла. Может,  из  тех,  что
стояли здесь с самого начала, некоторые обрушились, и их на время заменили
деревянными, пока не найдется кто-нибудь, кто мог бы снова  высечь  их  из
камня.
     - Временная замена?
     - Да, и никакого особого смысла в этом нет.
     - Хватит болтать о каких-то там горгульях, - грубо перебил их  аббат.
- Мы здесь не для того,  чтобы  обсуждать  архитектурные  прелести  храма.
Давайте-ка поищем этого вашего священника.
     - Его не так просто найти, - сказала Нэн. - Он не любит  показываться
на виду. Как будто боится гостей. Чаще всего он шныряет по углам.
     - Странно, - сказал Шишковатый. -  Ему  здесь  должно  быть  довольно
одиноко. Другой на его месте был бы рад гостям и вышел бы им навстречу.
     Нэн покачала головой.
     - Он странный человечек. Всего один раз он говорил со мной. Я  видела
его и до этого, но всегда только мельком.
     - Он живет здесь уже много лет?
     - Думаю, что да.
     - Но Нечисть наверняка знает, что он живет  здесь.  Как  ты  думаешь,
может быть, он от нее прячется? А может быть, просто всего боится?
     -  Нечисть  старается  держаться   отсюда   подальше.   Благочестивая
атмосфера ее отпугивает.
     - Что-то не  очень  она  ее  отпугнула,  когда  они  напали  на  наше
аббатство, - возразил аббат. - Они перебили всех, кого нашли, и разграбили
все, что только можно.
     - А что  если  в  вашем  аббатстве  благочестивую  атмосферу  малость
подпортили те бочонки вина и женщины, которых вы там  у  себя  прятали?  -
предположил Шишковатый.
     - Давайте не будем опять затевать споры, - вмешался Харкорт.
     - Я пренебрегаю этим выпадом, -  с  видом  оскорбленного  достоинства
произнес аббат. - И оставляю его без ответа.
     Сказав это, он широким шагом направился  к  дверям  храма.  Остальные
после секундного колебания последовали за ним. Однако, войдя в дверь,  все
остановились.
     Остановился  и  аббат,  шедший  впереди.   Перед   ними   простирался
погруженный  в  полумрак  главный  неф.  Лишь  несколько  солнечных  лучей
пробивались сквозь стекла витражей,  и  эти  разноцветные  лучи  усиливали
впечатление нереальности происходящего. В огромном пустынном  пространстве
храма звучали  равномерно  повторяющиеся  низкие,  глухие  звуки.  Харкорт
затаил дыхание, пытаясь понять, откуда доносятся  эти  звуки,  похожие  на
мерное дыхание какого-то чудовища. Аббат сделал несколько шагов вперед,  и
его  шаги  гулко  отозвались  под  гигантским  куполом,  вновь   и   вновь
повторяемые эхом.
     По обе стороны главного нефа двумя  рядами  стояли  могучие  колонны;
между ними призрачно белели надгробия -  и  самые  простые,  и  увенчанные
возлежащими каменными фигурами. Одно из них изображало коленопреклоненного
ангела. Справа и слева арканы вели в боковые прицелы.
     Понемногу  глаза  Харкорта  привыкли  к  полумраку,  и  он  уже   мог
разглядеть больше подробностей, хотя смотреть было  особенно  не  на  что,
кроме колонн, надгробий, богато разукрашенной купели, а поодаль - высокого
алтаря с хорами над ним. Все  это  создавало  ощущение  огромной  пустоты,
простиравшейся в бесконечную даль.  Если  священнику,  которого  мы  ищем,
подумал  он,  вздумается  от  нас  спрятаться,  в  этом  здании  есть  где
прятаться. Стены покрывала роспись, когда-то яркая, но теперь выцветшая  и
плохо различимая в тусклом свете.
     Нэн говорила о благочестивой атмосфере, но здесь никакого благочестия
не ощущалось. Запах благовоний давно улетучился бесследно. Остались только
какие-то таинственные гулкие раскаты и пустота, царящая  здесь  уже  много
столетий.
     Аббат снова двинулся вперед, остальные последовали за  ним,  разбудив
эхо, наполнившее воздух звуками сотен шагов.
     Они обошли весь храм, тщательно обыскав даже самые укромные уголки  -
часовни и ризницу, крытые аркады и крипты, кухню и  трапезную,  внутренние
дворики и библиотеку со шкафами, доверху набитыми рукописными свитками. На
всем лежал толстый слой пыли, которая поднималась в воздух,  потревоженная
их шагами. Они не могли  удержаться  от  чихания,  которое  эхо  повторяло
множество раз, как будто вокруг чихали миллионы призраков. Они попробовали
позвать священника, хоть и не знали толком, как это сделать, не  зная  его
имени, но скоро были вынуждены отказаться от  своих  попыток:  повторяемые
эхом, крики порождали такие громкие и многократные отклики, что они ничего
не смогли бы  услышать,  даже  если  бы  священник  был  здесь  и  захотел
отозваться.
     Повсюду  они  натыкались  на  надгробия,  разбросанные  без   всякого
порядка, даже в самых неожиданных и уединенных  уголках.  Каменная  крышка
одного из них свалилась или была сброшена и лежала расколотая на полу, и в
саркофаге были видны истлевшие останки его обитателя. У фигуры  ангела  на
другом надгробии была  отбита  голова,  и  ее  белые,  как  снег,  осколки
валялись вокруг.  Купель  оказалась  перевернута,  покрывавшая  ее  тонкая
резьба местами сбита.
     Если не считать рукописей, найденных в библиотеке, ничего  ценного  в
храме не осталось. Алтарь был гол, шкафы, где должны были храниться  ризы,
драгоценные сосуды и другие принадлежности богослужения, стояли пустые.
     - Основательно здесь все разграблено, - заметил Шишковатый.
     - Может быть, и нет, - сказал аббат. - Благочестивые отцы  могли  все
унести с собой, чтобы ничего не попало в лапы Нечисти.
     В конце концов, когда они  уже  начали  отчаиваться  в  успехе  своих
поисков,  в  крохотной  часовенке,  которая  притаилась  в  укромном  углу
восточного крыла и была замечена ими только случайно, они нашли того, кого
исками. Во всяком случае, то, что от него осталось.
     На полу лежали разбросанные в беспорядке человеческие кости.  Кое-где
среди них валялись клочки черной ткани  -  по  всей  вероятности,  остатки
сутаны. На костях виднелись остатки мяса и  хрящей.  Шишковатый  поднял  с
пола череп и показал остальным. Нижняя челюсть еще держалась на  месте,  и
видно было, что в черепе не хватает четырех передних зубов - двух сверху и
двух снизу.
     - Вот он, наш священник, - сказал Шишковатый.
     Харкорт кивнул:
     - Дядя говорил, что у него не было зубов. Из-за этого он говорил  так
невнятно, что трудно было разобрать слова.
     - Вурдалаки, - сказал Шишковатый.
     - Вурдалаки, - согласился Харкорт. - Вурдалаки или гарпии.
     - Ты, кажется, говорила, что Нечисть старается держаться подальше  от
таких мест? - спросил аббат, обращаясь к Нэн.
     - Про вурдалаков никогда ничего наверняка не скажешь, - ответила  та.
- Вся остальная Нечисть - это одно, а вурдалаки -  другое.  Им  бы  только
набить брюхо мясом, неважно чьим.
     В углу часовни, на полу, лежала куча одеял и овчин, служившая  ложем.
Рядом, у примитивного  очага,  стояли  сковородка  и  котелок.  Стена  над
очагом, когда-то украшенная росписью, была сплошь покрыта копотью.
     - Тут  он  и  жил,  -  сказал  аббат.  -  Тут  проводил  свои  дни  в
благочестивых раздумьях.
     - И тут умер, - добавил Шишковатый.  -  Наверное,  они  подкрались  к
нему, когда он спал. Судя по всему, это случилось не так уж  давно,  всего
несколько дней назад.
     - А мы  оказались  в  тупике,  -  сказал  Харкорт.  -  Теперь  некому
объяснить нам, как добраться до того поместья.
     - Надо идти на запад, - сказал Шишковатый. - Это-то мы знаем точно.
     - Мы найдем его, - сказала Иоланда. - Найдем, я уверена.
     - Нам надо придумать  какой-то  план,  -  сказал  Харкорт.  -  Нельзя
кидаться во все стороны сразу.
     Они собрали кости, завернули их в одно из одеял и вынесли в сад.  Там
они выкопали неглубокую могилу  и  предали  кости  земле  под  заупокойную
молитву аббата.
     - Я не знаю, как его  звали,  -  сказал  потом  огорченный  аббат.  -
Пришлось называть его дорогим усопшим братом,  и  мне  все  казалось,  что
этого недостаточно.
     - Ничего, по-моему, все сошло хорошо, - успокоил его Шишковатый. - Ты
молился с большим чувством, держался достойно и был трогательно печален.
     Аббат сердито взглянул на него:
     - Опять надо мной насмехаешься?
     - Мой  дорогой  аббат,  ты  же  знаешь,  я  никогда  ни  над  кем  не
насмехаюсь. Мне бы это и в голову не пришло.
     Харкорт сделал вид, что не замечает их перебранки, и двинулся  назад,
к храму. Иоланда шла рядом, остальные следовали сзади.
     - У меня почему-то не выходит из головы эти горгульи,  вырезанные  из
дерева, - сказал ей Харкорт. - Они очень похожи на ту, что я видел у  тебя
в мастерской. Можно, я выскажу одну догадку?
     - Если ты это сделаешь, мой господин, ты ошибешься, - ответила она.
     - Но ведь ты бывала здесь.
     - Нет, здесь я не была. Так далеко я никогда не забиралась. И ни разу
не провела здесь столько времени, чтобы успеть вырезать горгулий, если это
то, о чем ты подумал.
     - Я об этом и подумал.  Ты  должна  понять,  почему  я  так  подумал.
Сходство между твоей горгульей и теми, что мы видели здесь над входом...
     Она покачала головой.
     - Я бы не могла их сделать. Здесь видна рука гения. Они вырезаны так,
что на первый взгляд кажутся  каменными.  Нужно  как  следует  вглядеться,
чтобы понять, что они из  дерева.  Может  быть,  когда-нибудь  я  достигну
такого же мастерства и вдохновения. Но это будет еще нескоро. К тому же  у
меня нет инструментов, какие нужны для такой работы. У  меня  есть  только
то, что сделал для меня Жан.
     - Я только хотел выразить свое искреннее восхищение твоей работой,  -
сказал Харкорт.
     - Благодарю тебя, мой господин, - ответила она.
     Они  дошли  до  западных  дверей  храма  и   остановились,   поджидая
остальных. Подошел аббат и грузно плюхнулся на ступени. Опустив голову  на
руки, он проворчал:
     - Ну и что мы теперь будем делать?
     - Пойдем на запах - сказал Шишковатый. - На поиски того, что мы ищем.
     Аббат поднял голову.
     - Но ведь мы идем вслепую, сами не зная куда. Мы можем просто  пройти
мимо того, что ищем. Может быть, наша цель лежит  за  холмом,  который  мы
только что миновали, или в укромной долине, а мы даже ничего  не  заметим.
Младенцы, заблудившиеся в дремучем лесу, - вот кто мы такие.
     - А что вы ищете? - спросила Нэн.
     - Поместье, - ответил Харкорт. - Древнее римское поместье. Иногда его
называют дворцом, но скорее всего это поместье.
     - Здесь я не могу вам помочь, - сказала она.  -  Я  такого  места  не
знаю.
     - Мы двинемся дальше, - сказал Харкорт, - а ты вернешься домой.
     - Мне нужно набрать трав и кореньев, - ответила она, - и после  этого
я пойду обратно, к себе в хижину. Хотя  должна  признаться,  что  чувствую
большое  искушение  отправиться  дальше  с  вами.  Я  не  знаю,   что   за
паломничество вы предприняли, только у меня давно не было случая побыть  с
себе подобными, да еще в такой  приятной  компании.  -  Она  взглянула  на
Иоланду. - Это милое дитя напоминает мне о  моем  собственном  девичестве.
По-моему, в ее возрасте я была очень похожа на нее.
     - Ты очень добра, - отозвалась Иоланда.
     - Мне не дает покоя одна мысль, - сказал аббат. -  Почему  они  убили
старого священника? Он жил здесь много лет, и Нечисть его не  трогала.  Не
могло это быть потому, что они как-то узнали о его встрече с Раулем?
     - Возможно, - согласился Шишковатый.
     - Вурдалаки убивают только потому, что они  голодны,  никакой  другой
причины им не требуется, - возразила Нэн. - Уж  их-то  я  прекрасно  знаю.
Мерзость ужасная.
     Харкорт оставил их сидеть  на  ступенях  и  не  спеша  зашагал  через
мощеный двор. Дойдя до ворот в стене, окружавшей  сад,  он  остановился  и
долго стоял,  разглядывая  незнакомую  местность,  простиравшуюся  вокруг.
Очень скоро они двинутся дальше, на запад, чтобы продолжать  свои  поиски.
Но на этот раз, как сказал аббат, придется идти вслепую. Они знали  только
одно: нужно направляться на запад.  Но  пространства,  лежащие  к  западу,
слишком  обширны,  чтобы  можно  было  тщательно  обыскать  их  в  поисках
поместья.  Конечно,  они  могли  повстречать   кого-нибудь   по   пути   -
какого-нибудь человека, который поможет им в  поисках.  Но  он  знал,  что
шансы на это невелики. До сих пор за все время странствий им повстречались
лишь три человека; коробейник-чародей, старик с попугаем и Нэн.
     Приходилось признать, что надежды на успех почти нет. И все же раз уж
они зашли так далеко, добрались до самого храма, - о том, чтобы  повернуть
назад, не могло быть и речи.
     Кто-то потянул его за рукав. Он обернулся и увидел, что  рядом  стоит
тролль.
     - Господин, ты на меня гневаешься, - сказал он.
     - Я просто не люблю троллей, - ответил Харкорт. - А тебя особенно. Ты
не только зол, но еще и глуп.
     - Я не зол, - сказал тролль. - Я самый  ничтожный  из  троллей.  Меня
отвергли даже мои соплеменники. Они прогнали меня прочь,  когда  я  пришел
просить у них помощи. А еще раньше они презирали меня за то,  что  у  меня
такой маленький и скверный мостик.
     - А теперь и никакого нет. Но у  меня  нет  для  тебя  мостика.  Хотя
постой. Может быть, мостик будет.
     - Ты хочешь сказать...
     - Дослушай до конца, - сказал Харкорт. - Если я скажу тебе, где найти
мостик, ты от меня отстанешь?
     Тролль жалобно закивал головой.
     - Есть один мост через полноводную реку, который ведет  из  Брошенных
Земель в мое поместье на  южном  ее  берегу.  Его  давным-давно  построили
римляне. Я подозреваю, что под его северным пролетом живут тролли, хоть  я
ничего о них и не слышал. Но под той частью, что упирается в южный  берег,
никаких троллей нет. Правда, этот мост лежит не на Брошенных Землях, а  за
их  пределами,  и  местность  там  будет  тебе  чужой,  а  временами  даже
враждебной.
     - Враждебностью  меня  не  испугать,  -  произнес  тролль  дрогнувшим
голосом, - если только она не будет слишком сильной. От моих соплеменников
в этой стране я тоже не вижу ничего, кроме враждебности. Но  тот  мост,  о
котором ты говоришь, наверное, очень большой.
     - Это огромный мост через полноводную реку.
     Тролль покачал головой.
     - Мне там будет неуютно. Я не буду  себя  чувствовать  как  дома.  Он
слишком большой для меня. Всю свою жизнь я прожил под маленьким  мостиком,
и поэтому...
     - Ну тогда проваливай от меня  к  дьяволу,  -  сказал  Харкорт.  -  Я
рассказал тебе про мост - не хочешь, не бери, только не приставай  ко  мне
больше.
     - Но мне так нужен мост, мой господин! Маленький,  крохотный  мостик,
который я мог бы считать своим домом.
     - Ничем не могу помочь, - ответил Харкорт. - Если мой мост  для  тебя
слишком велик...
     - В этой стране, - сказал тролль, - все мосты  захвачены  и  поделены
между моими соплеменниками. Они меня к себе не  пустят,  а  я  всего  лишь
маленький тролль, мне много не надо, и я такой несчастный...
     - Ну хорошо, - сказал Харкорт.  -  Похоже,  придется  мне  что-нибудь
сделать, чтобы ты от меня отстал. Я устрою так, чтобы больше никогда  тебя
не видеть и не слышать. Я придумаю какой-нибудь способ тебе помочь,  чтобы
от тебя избавиться. Тащись с нами, только не попадайся мне под ноги. И  не
хнычь больше.
     - Хорошо, господин, - сказал тролль. - Не буду больше хныкать.
     - Если ты вернешься вместе с нами, - сказал Харкорт, - если  мы  сами
вернемся, то я выстрою тебе где-нибудь мостик.  Крохотный  мостик,  жалкий
мостик, скверный мостик - как раз такой, какой тебе нужен.
     - Мой господин! - вскричал тролль. - Что я  могу  для  тебя  сделать,
чтобы...
     - Отвязаться от меня к дьяволу, - ответил Харкорт. - И  держаться  от
меня подальше. И больше со мной не заговаривать.
     - Спасибо тебе, - воскликнул тролль. - Спасибо!
     И он убежал.
     "Проклятый тролль, - подумал Харкорт. - Как мне надоело его хныканье,
и нытье, и шнырянье вокруг, и его несчастный  вид,  и  бесконечные  мольбы
найти ему этот дурацкий мостик! Когда он потянул меня за рукав, надо  было
стукнуть его как следует и пинками прогнать прочь. И что это меня  дернуло
пообещать ему мост - даже пообещать построить мост для него?  Наверное,  я
это сделал, только чтобы избавиться от него. Хотя нет, не только. Как  там
говорила Нэн: "Бедняга, ему так нужен  мост!"  Но  не  одному  троллю  тут
что-то нужно. Нам тоже кое-что нужно. Нужно найти виллу, нужно..."
     Вдруг он заметил в глубине леса какое-то движение  -  сначала  что-то
будто метнулось от одного дерева к другому,  потом  что-то  еще  мелькнуло
рядом. Харкорт насторожился и вгляделся в лес, пытаясь разглядеть, что это
было. "Наверное, просто птицы перелетают с дерева на дерево, -  сказал  он
себе. - Я  слишком  возбужден.  Целые  дни  напролет  напряженно  жду,  не
покажется ли Нечисть. Уже дошел до того, что Нечисть чудится мне за каждым
кустом". Он постоял еще, вглядываясь, но  ничего  больше  видно  не  было,
среди деревьев ничего не мелькало. Он решил, что у него просто разыгралось
воображение - ничего там нет. Сад вокруг  храма  и  окружающие  леса  тихо
нежились в теплых лучах послеобеденного солнца.
     Он не спеша зашагал назад, к лестнице, где сидели все остальные.  Ему
пришло в голову, что зря рассиживаться  нечего,  надо  трогаться  в  путь.
Конечно, приятно после обеда посидеть на солнышке, но времени на это  нет.
Вот когда все будет позади, когда их путешествие окончится и они  вернутся
домой, - тогда можно будет после обеда сколько угодно  сидеть  на  солнце,
предаваясь праздности.
     Не успел он дойти до нижней  ступени  лестницы,  как  аббат  внезапно
вскочил, подняв над головой булаву.
     Вскочили и остальные.
     - Нечисть! - взревел аббат.
     Харкорт мгновенно повернулся,  выхватив  меч,  и  увидел,  что  через
ворота хлынула Нечисть. Великаны и тролли, баньши и  вурдалаки,  гарпии  и
гоблины - вся Нечисть, какая только бывает на  свете,  неисчислимой  ордой
рвалась к ним, теснясь в узких воротах.
     Над головой у него  просвистела  стрела,  выросший  прямо  перед  ним
великан пошатнулся и схватился за горло, из которого торчало еще  дрожащее
древко. Но сзади, через  тушу  упавшего  великана,  лезли  новые  и  новые
чудища, оскалив  клыки  и  протягивая  вперед  когти.  Они  надвигались  в
молчании, совершенно беззвучно, если не  считать  шороха  лап  по  камням.
Харкорт подумал, что это еще страшнее, чем даже самый яростный рев.  В  их
молчании ощущалась жуткая целеустремленность, словно они получили  задание
и намерены выполнить его без лишней затраты сил.
     Харкорт быстро шагнул вперед. Кто-то толкнул его  слева.  Мельком  он
увидел, что это аббат, огромный и могучий, с поднятой булавой, несется  на
врага, как будто нет такой силы, которая могла бы его остановить.  Впереди
наступал Шишковатый, размахивая над головой сверкающей на солнце секирой.
     Перед Харкортом, немного правее, покатился на землю тролль со стрелой
в груди. Не поворачивая головы, Харкорт понял,  чьи  это  стрелы.  Там  на
ступенях стояла Иоланда, подняв смертоносный лук и  методично,  не  спеша,
посылая точно в цель стрелу за стрелой.
     "Значит, в лесу действительно что-то было, -  мелькнуло  в  голове  у
Харкорта. - Я действительно там что-то видел. Что-то  там  пряталось,  это
была  не  игра   воображения.   Надо   было   постоять   еще,   посмотреть
повнимательнее..."
     Он изо всех сил ударил мечом надвигавшегося  великана.  Острая  сталь
обрушилась  великану  на  макушку.  Лицо  его   развалилось   надвое,   из
разрубленной головы хлынули кровь и мозг, и Харкорт снова взмахнул  мечом,
готовый разить снова и  снова.  Распустив  по  подбородку  слюни,  к  нему
потянулся тролль, но прежде чем Харкорт  успел  нанести  удар,  на  голову
тролля опустился массивный железный шар, размозжив ее вместе  со  слюнями.
Аббат с ревом расчищал себе путь булавой в самую5  гущу  Нечисти,  которая
лезла и лезла, как будто ей нет конца.
     "Слишком их много, - подумал Харкорт. - Сколько мы  ни  перебьем,  их
натиск будет продолжаться, и в конце концов они нас просто сомнут".
     Гарсия подпрыгнула высоко в воздух, расправив крылья, и  ринулась  на
него сверху. Но она еще не успела дотянуться до него, как  стрела  угодила
ей прямо в разинутую пасть, пронзив насквозь. Гарпия рухнула на  Харкорта.
Левой рукой он отшвырнул ее прямо в лицо великану, приближавшемуся  слева.
Великан потерял равновесие и начал падать. Булава  аббата  угодила  ему  в
голову, и он свалился на землю, под ноги наседавшей Нечисти.
     В глазах у Харкорта все заволокла багровая пелена ярости и  отчаяния.
Больше отчаяния, хотя он этого еще не сознавал. Справа от него  возвышался
Шишковатый с секирой, столь же багровой,  как  и  пелена,  стоявшая  перед
глазами Харкорта. Острое лезвие секиры раз за разом  погружалось  в  толпу
наседавших врагов.
     И вдруг Харкорт увидел, что справа от него, между ним  и  Шишковатым,
стоит еще один человек - воин с мечом, разящим точно и насмерть. "Не может
быть, - подумал Харкорт. - Из всех нас меч есть у меня одного".  Он  успел
мельком увидеть только силуэт этого человека, лишь ощутил его присутствие,
потому что не мог ни  на  секунду  повернуть  голову  и  посмотреть  в  ту
сторону. "Если рядом появился еще кто-то с мечом и бьется вместе с нами, -
спасибо ему". Но ни на что  кроме  благодарности  времени  у  Харкорта  не
оставалось.
     Кто-то из Нечисти наскочил на него с разинутой  пастью,  и  он  нанес
удар прямо в глотку. Он не успел заметить,  кто  это  был  -  великан  или
тролль, сейчас все они казались на одно лицо. Они  превратились  в  одного
безликого врага,  которого  нужно  колоть  и  рубить.  У  этой  чудовищной
безликой тени были только сверкающие клыки и безжалостные когти,  и  нужно
было одно - разить и разить ее, как можно чаще и как можно сильнее.
     Он утратил всякое  чувство  времени.  Не  осталось  ни  прошлого,  ни
будущего, а одно только жгучее настоящее. Он спотыкался о лежащие на земле
извивающиеся туши, стараясь не упасть. Ноги скользили  по  залитым  кровью
камням. Казалось невероятным, что битва все продолжается,  что  он  и  его
товарищи еще держатся, а ряды  наступающих  не  редеют.  Нечисти  не  было
конца, как будто новые и новые массы ее сыплются в гущу  боя  по  какой-то
невидимой трубе, чтобы встать на место убитых.
     Снова и снова под звон тетивы у него над  головой  пролетали  стрелы,
чтобы повергнуть на землю какое-нибудь истекающее пеной от ярости  чудище,
которое приблизилось слишком близко. Это значило,  что  Иоланда  еще  там,
сзади, на ступенях храма. Прорваться к ней Нечисти пока не удалось, а тех,
кто пытался это сделать, она валила стрелой, не давая им подойти близко.
     Справа  от  него  все  еще  виднелся  аббат,  а  слева  должен   быть
Шишковатый, хотя его что-то давно не видно. Может, Шишковатый уже  сражен,
а он об этом ничего не знает? Но тут же справа все еще продолжал сражаться
кто-то другой с мечом.
     И вдруг между Харкортом и аббатом  врезалось  в  гущу  врагов  что-то
очень массивное. Оно обрушилось  на  Нечисть,  раздавая  удары  направо  и
налево. Передние ряды Нечисти качнулись назад по всему фронту, потому  что
массивная фигура оказалась не одна -  их  было  несколько.  Теперь,  когда
атака начала выдыхаться, Харкорт  смог  бросить  взгляд  в  ту  сторону  и
увидел, что это приземистые, угловатые  горгульи.  Продвигаясь  вперед  на
крепких кривых ногах, они молотили могучими кулаками, похожими на  дубины,
повергая на землю Нечисть, которая оказывалась  у  них  на  пути.  Трещали
черепа, ломались  кости,  а  горгульи  все  дальше  вклинивались  в  толпы
Нечисти, передние ряды которой уже не двигались вперед, а пятились  назад,
пытаясь отбиваться и преодолевая натиск тех, кто напирал сзади,
     Горгульи?! Откуда взялись горгульи и  почему  они  пришли  на  помощь
людам против Нечисти? Харкорт не  видел  здесь  никаких  других  горгулий,
кроме тех, что смотрели на них со стены над входом в храм. Неужели это  те
самые горгульи? Наверное, потому что никаких  других  здесь  нет.  Харкорт
бросил быстрый взгляд через плечо и увидел, что над входом  в  храм  сидит
как будто меньше горгулий, чем раньше:  часть  мест,  которые  они  раньше
занимали, теперь пустует. Перед входом в храм стояли на ступенях Иоланда и
Нэн, обе с луками в руках. Где Нэн могла найти лук и стрелы? До сих пор  у
нее их не было, да она и сама говорила, что охотник из нее плохой. Но  она
стояла там, на ступенях, рядом с Иоландой, держа в руках лук.
     Бросив назад только один  взгляд,  Харкорт  снова  повернулся,  чтобы
встретить Нечисть лицом к лицу. Но Нечисти перед ним  не  оказалось  -  во
всяком случае, в пределах досягаемости. Нечисть удирала через ворота, а за
ней двигались горгульи, повергая на землю всех, до кого могли  дотянуться.
Они не издавали ни звука - смертоносные, неумолимые,  целиком  поглощенные
истреблением. И тут он увидел, что это те самые деревянные  горгульи,  что
были вырезаны из дерева взамен упавших каменных.
     Он обернулся, чтобы еще раз взглянуть на поредевшие ряды горгулий над
входом в храм, и в поле его  зрения  попал  незнакомец,  который  сражался
рядом с ним. Он сразу узнал его.
     - Децим!
     Римлянин поднял свой меч.
     - Приветствую тебя, Харкорт, -  сказал  он.  -  Мы  с  тобой  неплохо
поработали.
     Он был в легких доспехах, на  шлеме  торчало  одно-единственное  алое
перо, помятое и обломанное. Остальные куда-то исчезли.
     Увидев, с каким  удивлением  уставился  на  него  Харкорт,  центурион
усмехнулся.
     - Вид у меня не самый лучший, - сказал он. - Не слишком похож на того
блестящего офицера, какого ты видел там, у реки.
     - Я думал, ты погиб, - ответил Харкорт. - Мы нашли поле  битвы  -  то
есть мы его видели. Я смотрел, не видно ли там твоих алых перьев.
     - Я же тебе говорил, что наш тщеславный трибун всех нас угробит.
     - Да, помню.
     - Он всех и угробил - кроме  меня.  Я  единственный,  кто  остался  в
живых.
     К ним, хромая, подошел Шишковатый. Шерсть на левом боку у  него  была
вся в крови.
     - Это один великан меня задел, - ответил он на вопросительный  взгляд
Харкорта. - Ничего страшного, просто несколько царапин. Я немного  увлекся
и подпустил мерзавца слишком близко.
     - Ты хромаешь.
     - Получил от кого-то по ноге. Не знаю, от кого. Может быть, от  одной
из горгулий. Откуда они, кстати, взялись? И что это у нас за новобранец?
     - Ты должен был видеть его  совсем  недавно  в  замке.  Это  один  из
римлян, которые там останавливались по пути.
     - А, теперь припоминаю, - сказал Шишковатый.  -  Кажется,  Децим?  Не
помню, как дальше.
     Римлянин поклонился.
     - Децим Аполлинарий Валентуриан к вашим услугам.
     От ворот вернулся аббат.
     - Все разбежались, - объявил он. - Горгульи гоняются за ними по лесу.
Мне кажется, это те самые горгульи, что гнездились там над входом.
     - Это они, - ответил Харкорт.
     - Неисповедимы пути  Господни,  -  отозвался  аббат  и  повернулся  к
Дециму: - А ты ведь тот римлянин? Я заметил тебя в свалке, только не  было
времени с тобой поздороваться.
     - Всем нам было не до приветствий, - сказал Децим.
     К ним по ступеням спустилась Иоланда, за которой следовала Нэн.
     - Нечисть ушла? - спросила она. - На самом деле ушла?
     - Ушла, моя госпожа, - ответил ей аббат, - и во многом благодаря тебе
и твоей меткости. И благодаря Нэн тоже. Я вижу, у нее тоже есть лук.
     - Это твой лук, - сказала Нэн. - Когда ты уселся на ступенях, ты снял
его с плеча, и он остался там лежать.  Я  не  стрелок  и  мало  что  могла
сделать. Так, постреливала время от времени, когда мне казалось,  что  это
будет полезно. Я старалась не тратить  стрел  понапрасну.  У  Иоланды  это
получалось куда лучше.
     Повсюду вокруг, до самых ворот, грудами лежали мертвые тела  Нечисти,
из многих торчали стрелы.
     - Стрелы надо собрать, - сказала Иоланда. - Нечисть может вернуться.
     - Только не сейчас, - возразил аббат. - Может быть, позже они  смогут
перегруппироваться и нападут опять. Но только не сейчас. Тем  не  менее  я
пойду соберу стрелы, и если в ком-нибудь  из  них  еще  остались  признаки
жизни, я уж постараюсь, чтобы они пересохли окончательно.
     - Ты самый кровожадный аббат, какого я видел, - сказал Шишковатый.
     - Истории известно много воинствующих священнослужителей,  -  ответил
аббат. - Я и не подозревал, что так к этому склонен.
     - Что есть, то есть, -  подтвердил  Децим.  -  Мне  еще  ни  разу  не
приходилось видеть такой смертоносной булавы.
     - Ты ранен, - обратилась Нэн к Шишковатому. - Ты весь в крови.
     - Ничего страшного, - ответил тот. - Просто царапины.
     - Обязательно воспользуйся той своей мазью, - сказал  аббат.  -  Я  с
удовольствием подержу тебя, пока Чарлз будет ее втирать.
     - Мне кажется, не стоит здесь  задерживаться,  -  сказал  Харкорт.  -
Немного погодя Нечисть оправится и вернется сюда. Наши вещи лежат у самого
входа в храм. Надо забрать их и не мешкая уходить.
     - Опять бежать! - недовольно  сказал  аббат.  -  С  тех  пор  как  мы
оказались в этой проклятой Богом  стране,  мы  только  и  делаем,  что  от
кого-то бежим.
     - Иногда бегство - тоже проявление доблести, - возразил Децим.
     В воротах появилась горгулья, за ней другая.
     - Я видела, как они слезали с фасада, - сказала Иоланда. - И не могла
поверить собственным глазам.
     Горгулья с топотом поднялась по ступеням, не  произнося  ни  звука  и
глядя прямо перед собой. Дойдя до фасада, она начала  медленно,  с  трудом
карабкаться по  стене.  Вторая  горгулья  тоже  поднялась  по  ступеням  и
вскарабкалась на место.
     - Пойду соберу стрелы, - сказал аббат.
     - Я тебе помогу, - вызвалась Иоланда.
     Харкорт подошел к римлянину  и  протянул  ему  руку.  Они  обменялись
крепким рукопожатием.
     - Спасибо тебе, Децим, - сказал Харкорт.
     - Не за что, - ответил центурион. - Одно удовольствие драться  бок  о
бок с такими, как ты и те двое. А нельзя мне пойти с вами? Я не помешаю?
     - Лишний меч может нам пригодиться, - сказал Харкорт. - Ты доблестный
боец.
     - Вот и хорошо, - ответил Децим. - А то я остался как-то не у дел.
     Еще одна горгулья неуклюже прошествовала через ворота. Она подошла  к
ступеням, но не стала подниматься по ним, а застыла в неподвижности.
     Нэн заставила Шишковатого усесться на ступени, сняла с плеч платок  и
принялась вытирать им кровь с его левого бока. Он скривился от боли.
     - Нечего со мной нянчиться, - сказал он. - Мне  доставалось  и  хуже,
однако ничего, выжил.
     - Замолчи, - строго приказала она, - и дай мне осмотреть  твои  раны.
Попозже я сварю питье, от которого они быстрее заживут.  И  натру  их  той
мазью, которая так помогла аббату. Ты говоришь,  это  просто  царапины,  и
похоже, что так оно и есть, но надо посмотреть как следует.
     - Ну а ты? - спросил он. - Останешься здесь  собирать  свои  травы  и
коренья?
     Она покачала головой.
     - Теперь ничего не выйдет. Нечисть видела, как я стояла на ступенях и
стреляла из лука.
     - Но скрыться в своей хижине ты тоже не сможешь. Тебя найдут и убьют.
     - Знаю, - сказала она, - Мне остается только отправиться  с  вами.  Я
буду идти быстро. Постараюсь вас не задерживать.
     - Можешь быть уверена, что медленнее аббата тебе идти не  удастся,  -
сказал Шишковатый. -  Он  вечно  пыхтит,  задыхается  и  умоляет  присесть
передохнуть.
     - Аббат благочестивый человек, - возразила она с упреком, - и к  тому
же прекрасный боец.
     - Что правда, то правда, - согласился Шишковатый.
     Одна  за  другой  в  воротах  появлялись   возвращающиеся   горгульи.
Большинство их снова забиралось на фасад и  занимало  свои  ниши,  но  две
остались внизу и тоже застыли в неподвижности рядом с первой.
     Аббат  и  Иоланда  вернулись  со  стрелами,   которые   вытащили   из
поверженных тел, Харкорт и Децим подошли поближе.
     - Как он? - спросил Харкорт у Нэн, кивнув в сторону Шишковатого.
     - Все так, как он сказала - ответила она. - Простые  царапины.  Кровь
уже  почти  не  течет.  С  лечением  можно  подождать  до  вечера,   когда
остановимся на ночлег.
     - Она идет с нами, - сказал Шишковатый.
     Харкорт кивнул:
     - Я так и думал.
     Харкорт огляделся. Если не считать валяющихся повсюду трупов Нечисти,
все было точь-в-точь как раньше. Сад по-прежнему  нежился  на  солнце.  До
заката оставалось еще несколько часов, и, если поспешить,  можно  было  до
темноты пройти изрядное расстояние.
     Он указал на трех горгулий, все еще неподвижно  стоявших  у  подножья
ступеней.
     - А что делать с этими? - спросил он.
     - Не знаю, - отозвалась Нэн. - Это те, кто не стал подниматься назад,
на свое место. Не могу понять, чего они тут ждут.
     - Пойдем, помоги мне вынести из храма наши  вещи,  -  сказал  Харкорт
аббату. - И сразу двинемся в путь.
     - Интересно, а где наш тролль? - сбросила Иоланда, -  Кто-нибудь  его
видел?
     Выяснилось, что тролля не видел никто.
     - Должно  быть,  смылся  при  первых  признаках  заварухи,  -  сказал
Шишковатый. - Лично я его за это не виню.
     Еще одна горгулья появилась в воротах и выстроилась  в  ряд  с  тремя
остальными.
     Харкорт  и  аббат  спустились  вниз  с  мешками,  и   все   принялись
пристраивать их на плечи.
     - Давай я понесу твой, - сказал Децим Шишковатому. - Тебе,  наверное,
больно.
     После некоторого колебания Шишковатый ответил:
     - Пожалуйста. А завтра я уж сам.
     Они тесной кучкой направились к воротам. А за ними  тяжелой  поступью
зашагали горгульи с фасада храма.

                                Глава 22.
     Попугай, который остался снаружи, когда они вошли в храм, а во  время
битвы либо куда-то улетел, либо где-то затаился, теперь появился снова. Он
сидел на плече у аббата, то и  дело  разражаясь  громкими  криками.  Аббат
строгим и раздраженным  тоном  прочел  ему  целую  проповедь  о  том,  что
молчание есть добродетель, но попугай или ничего не понял, или не  обратил
на его слова ни малейшего внимания.
     Четыре горгульи разместились, как сторожевые разъезды, по обе стороны
путников - две немного впереди, две сзади.
     - С тех пор как мы отправились в путь, наша компания  выросла  больше
чем вдвое, - заметил Шишковатый Харкорту. - Даже если не считать  попугая,
мы подобрали уже шестерых - Нэн, этого римлянина и четырех горгулий.
     - И еще один куда-то запропастился, - ответил Харкорт. - Ты давно  не
видел тролля?
     - Давно, - сказал Шишковатый.  -  Но  я  его  не  считал,  он  просто
увязался за нами.
     - Не слишком мне нравится наше  положение,  -  продолжал  Харкорт.  -
Правда,  горгульи  разогнали  Нечисть,  но  зато  мы  вышли  на   открытую
местность, за спиной у нас теперь  нет  храма.  Через  день-два,  если  не
раньше, они нападут на нас снова.
     - Мы их хорошо отделали, - возразил Шишковатый. - Впредь будут умнее.
Пусть теперь зализывают раны.
     - Обычно они не тратят много времени на зализывание ран.
     - Боюсь, тут ты прав, -  согласился  Шишковатый.  -  Мы  должны  быть
готовы. Спасаться бегством нет смысла: если они на нас навалятся, придется
принять бой.
     - Лучше бы Иоланда шла вместе со всеми, -  проворчал  Харкорт.  -  Но
нет, ей обязательно надо шнырять впереди. Уходить так  далеко  в  одиночку
опасно.
     - Я думаю, она где-то поблизости. Вряд ли она уходит так уж далеко. Я
только недавно ее видел - вон там, справа.
     - Как твои царапины?
     - Жгут немного. И весь бок онемел. Когда остановимся на ночь,  можешь
втереть мне мази - у меня еще много осталось.
     - Я могу сделать это прямо сейчас, это займет всего несколько минут.
     - Нам нельзя терять время.
     - Ну хорошо, тогда вечером. Аббат сказал, что поможет тебя держать.
     - Меня держать не придется, - сердито проворчал Шишковатый.
     Лес понемногу редел, в  нем  все  чаще  попадались  открытые  поляны.
Деревья стали мельче и стояли уже не так тесно. "Это к лучшему, -  подумал
Харкорт. - Нечисть не сможет подобраться к нам незамеченной".
     Шишковатый  ушел  вперед,  а  Харкорт  замедлил  шаг,  и  его  догнал
римлянин. Некоторое время они шли молча, потом Децим сказал:
     - Не могу выразить, как я рад, что повстречался с вами.  Я  несколько
дней плутал по лесу, не зная, где нахожусь, и каждую минуту ожидая, что на
меня кинется какое-нибудь злобное чудище. Продвигался я медленно  -  то  и
дело приходилось останавливаться, чтобы оглядеться.
     - Я тоже рад, что ты нас нашел, - ответил Харкорт. - Нас до  смешного
мало. Лишний боец нам очень кстати.
     - Я очень удивился, когда вас здесь  увидел,  -  продолжал  Децим.  -
Почему ты не сказал мне там, в замке,  что  вы  собираетесь  на  Брошенные
Земли? Я бы предложил вам идти с нами. Впрочем, кончилось бы это плохо.
     - Вас было слишком много, и вы слишком долго здесь пробыли, -  сказал
Харкорт. - Вы привлекли к себе Нечисть со всей округи. Они спешили  к  вам
отовсюду. Наверное, только благодаря этому  мы  и  смогли  проникнуть  так
далеко.
     - Я спорил с трибуном, -  сказал  Децим.  -  Говорил  ему,  что  пора
повернуть назад. За два дня  до  нападения  мы  вышли  на  старую  римскую
дорогу. Если бы мы тогда же двинулись по ней обратно форсированным маршем,
мы бы очень скоро оказались на том берегу реки.
     - А он отказался?
     - Ему не терпелось  прославиться.  Ему  нужно  было  одно  -  громкая
победа. Он сам напросился на это сражение, друг мой.
     - А ты?
     - Я перетрусил, - признался Децим. - И вот я все еще жив, а все  наши
храбрецы погибли. В том числе и трибун, надеюсь.
     - Ты сбежал?
     - Ну, не совсем сбежал. В  разгар  схватки  мне  от  кого-то  здорово
досталось по голове. Может быть, даже от кого-то из наших -  надеюсь,  что
не нарочно. Я был неплохим командиром. По крайней мере, мне так  казалось.
Так или иначе, я получил по голове  и  свалился  на  землю.  Должно  быть,
потерял сознание. Очнулся я заваленный грудой  тел.  Прямо  на  мне  лежал
огромный мерзкий тролль, несомненно мертвый. Я осторожно  выглянул  из-под
трупов и увидел, что битва идет  к  концу.  Наши  легионеры,  рассыпавшись
кучками, стояли насмерть, со  всех  сторон  окруженные  Нечистью.  Кое-кто
пытался бежать, но их быстро настигали. Чудища бродили по всему полю  боя,
добивая раненых,
     - И ты остался лежать среди мертвых?
     - Долг римлянина требовал, чтобы я вскочил, с криком радости бросился
к своим верным солдатам и героически погиб вместе  с  ними.  Но  я  сказал
себе: "Децим, Господь дал тебе возможность отделаться одной только  шишкой
на голове,  ты  должен  быть  ему  благодарен".  И  я  остался  на  месте,
притворившись мертвым. Рядом умирал один из наших - так близко, что я  мог
бы до него рукой достать. Наверное, надо было попытаться ему помочь,  хотя
бы протянуть ему руку, чтобы он знал, что умирает не в одиночестве.  Хотя,
говоря по совести, кроме такого довольно бессмысленного знака  сочувствия,
я для него все равно ничего не смог бы сделать. И если бы даже попробовал,
меня бы тут же обнаружили и прикончили. В конце концов он умер, но длилось
это долго, и стонал он временами очень жалостно. Наконец битва окончилась,
наступила ночь, кругом было совсем тихо. Я выполз  из-под  этого  грязного
вонючего тролля и тихонько смылся с поля боя - большей частью  ползком  на
брюхе. Вот почему я оказался здесь.
     Он повернулся к Харкорту.
     - Теперь можешь меня осудить. Можешь назвать меня трусом.
     - Я никого не берусь осуждать, - ответил Харкорт. -  И  меньше  всего
тебя. В таком положении я вполне мог поступить точно  так  же.  Не  берусь
сказать наверняка, что бы я сделал, но вполне возможно, что то  же  самое.
Поступить так мог бы каждый.
     - Приятно знать, что ты меня понял, - сказал римлянин, - пусть даже я
не внушаю тебе восхищения.
     - Восхищение тут ни при чем. Я же говорю - я рад, что ты с нами. Если
бы не твоя помощь, Нечисть, возможно,  смяла  бы  нас  еще  до  того,  как
горгульи слезли с фасада и вступились за нас.
     - А что ты знаешь про этих горгулий?
     - Ничего. Меня это приводит в такое же недоумение, как и тебя. Я знаю
только одно: те, что пришли нам на помощь,  сделаны  не  из  камня,  а  из
дерева. Очевидно, их вырезали взамен каменных, которые упали и разбились о
камни внизу. Но  кто  их  вырезал,  зачем  он  это  сделал  и  почему  они
спустились, чтобы нас выручить, я не имею ни малейшего представления.
     - Здесь пахнет чародейством.
     - Мне тоже так кажется. Но что  это  за  чародейство,  я  и  подумать
боюсь.
     - Во всяком случае, оно пошло  нам  на  пользу.  Что  в  этих  местах
случается довольно-таки редко.
     - Да, ты прав, - согласился Харкорт.
     - У меня есть привычка задавать на один вопрос больше, чем  нужно,  -
продолжал Децим. - Вот и сейчас я хочу задать тебе этот лишний вопрос.  Не
могу понять, что вы вообще здесь делаете.
     - Мы выполняем свою миссию.
     - О которой ты не хочешь говорить?
     - О которой мы не хотим говорить, - подтвердил Харкорт. - Могу только
сказать, что миссия опасная - ты это сам видишь.
     - Опасности меня не смущают, - ответил римлянин,  -  если  только  не
считать исключительных обстоятельств. Разве что иногда меня вдруг  осеняет
обыкновенный здравый смысл. А в остальном я ничуть не хуже других.
     Как только начало темнеть, они остановились на ночевку  у  родника  в
верховье небольшой долины.  Местность  была  открытая  -  со  всех  сторон
возвышались безлесные холмы, на склонах которых лишь кое-где стояли  кучки
деревьев.
     Путники развели костер, чтобы поджарить  пшеничных  лепешек  и  сала.
Вокруг лагеря стояли, как часовые, горгульи. Харкорт втер Шишковатому мазь
в раны. Тот лежал смирно, и помощь аббата не понадобилась, хотя  он  стоял
поблизости наготове с попугаем на плече.  Нэн  и  Иоланда,  хлопотавшие  у
огня, позвали всех есть, и они уселись вокруг костра.
     - Приятное местечко для ночевки, - сказал Децим. -  Ни  деревьев  нет
слишком близко, ни этого надоедливого  болота.  И  как-то  спокойнее  себя
чувствуешь, когда тебя сторожат горгульи.
     - Может быть, нам даже не надо сегодня выставлять  своих  часовых,  -
сказал аббат. - Эти горгульи...
     - Часовые будут, - решил Харкорт. - Я  сторожу  первым,  Гай  вторым,
а...
     - Поставь следующим меня, - предложил Децим. -  Шишковатому  надо  бы
как следует выспаться.
     - Ты весь день нес мой мешок, - возразил Шишковатый, -  а  теперь  ты
хочешь еще за меня сторожить. Мне вовсе не нужно столько поблажек.
     - Мне кажется, тебе бы лучше согласиться, - сказал Харкорт  мягко.  -
Выспаться тебе не повредит. Тогда, если ты не возражаешь, сторожи  первый,
- обратился он к Дециму. - Я буду третий, а аббат посередине,
     - Мне все равно, - ответил центурион.
     - Имей в виду, что у нас есть  одно  правило,  -  сказал  Харкорт.  -
Часовой не должен задерживаться на  посту,  чтобы  дать  подольше  поспать
тому, кто его сменяет. Мы тут из себя героев не изображаем.
     - Хорошо, я это правило выполню,  -  не  без  некоторого  высокомерия
согласился Децим.
     Луна уже спускалась к горизонту, когда аббат растолкал Харкорта.
     - Все как будто спокойно, - сказал он. - Я ничего не слышал, горгульи
по-прежнему стоят на часах. За все это время они ни разу не  шевельнулись.
И не произнесли ни единого звука. Я  было  подошел  и  попробовал  с  ними
заговорить, но они не  отвечают.  Как  будто  не  слышат.  И  не  обращают
никакого внимания.
     - Они так ведут себя с  тех  пор,  как  слезли  со  стены,  -  сказал
Харкорт. - Нас они не замечают, или делают вид, что не замечают. Как будто
вообще не знают о нашем существовании. Но они должны о нем знать, ведь они
идут с нами и охраняют нас. А если не говорят, то может  быть,  просто  не
умеют.
     Аббат понизил голос.
     - А что это за фокусы с тем, в каком порядке  нам  сторожить?  Ты  не
совсем доверяешь нашему другу-римлянину?
     - Я не спал, - сказал Харкорт, - и смотрел за ним,  пока  ты  его  не
сменил.
     - Значит, ты ему не доверяешь.
     - Послушай, Гай, ведь я его не знаю.
     - Но он доблестно дрался вместе с нами.
     - Знаю. Но чтобы доверять человеку, нужно его знать. Тому, кто  стоит
на посту, мы вверяем свои жизни.  Может  быть,  он  и  есть  такой,  каким
кажется на первый взгляд, но готов ты вверить ему свою жизнь?
     Аббат задумался.
     - Не уверен, - сказал он  и  добавил:  -  Ты  мне  иногда  перестаешь
нравиться, Чарлз. Ты нелегкий человек, и у тебя бывают нехорошие мысли.
     Харкорт ничего  не  ответил,  и  аббат  принялся  шарить  в  темноте,
разыскивая свое одеяло. На плече у него что-то бормотал попугай.
     Заходящая луна заливала  все  мягким  сильным  светом.  Она  освещала
четырех горгулий, и они отбрасывали длинные  черные  тени.  Как  и  сказал
аббат, горгульи стояли неподвижно, словно врытые в землю.  Поодаль  справа
темным пятном выделялась небольшая рощица. Харкорт внимательно вгляделся в
ту сторону. Стояло полное безветрие, ни одна ветка не шевелилась. Никакого
движения в рощице не было заметно. Вокруг стояла  полная  тишина.  Харкорт
отошел  на  некоторое  расстояние  от  костра  и  присел.   "Где-то   там,
неподалеку, прячется Нечисть, - напомнил он себе. - Та, что напала на  нас
в  храме,  а  может  быть,  и  еще  более  многочисленная.  Слух  о  нашем
присутствии должен был распространиться, так же как распространился слух о
появлении римской когорты. Теперь,  когда  когорта  уничтожена,  очередной
жертвой должен стать наш маленький отряд.  Четверо  мужчин,  две  женщины,
четыре горгульи и попугай - не слишком внушительная  сила,  чтобы  устоять
перед натиском. Там, у храма, тыл у  нас  был  защищен  самим  зданием,  а
внезапная атака горгулий решила судьбу битвы. Но здесь и, может быть,  еще
на много лиг вперед, наш тыл будет оставаться ничем не прикрытым, придется
обороняться со всех сторон, и в конце концов Нечисть  нас  одолеет.  Может
быть, еще не сегодня, может быть,  не  завтра,  но  рано  или  поздно  это
случится, и тогда придется принять бой. Конечно, было бы очень  благородно
и мужественно заявить, что нам удастся выстоять, что мы  сумеем  доблестно
отбить   атаку   или   что   нас   выручит   какое-нибудь   непредвиденное
обстоятельство,  что  мы  уцелеем  и  сможем   продолжать   путь.   Только
рассчитывать на это глупо и бессмысленно".
     Он постарался отогнать  эти  мысли,  но  не  видел  никаких  доводов,
которые могли бы их опровергнуть. "Мы все равно что уже мертвые", - сказал
он себе. Прятаться от Нечисти было больше невозможно. Если не сейчас, то в
самом скором времени бесчисленные полчища Нечисти должны были окружить  их
со всех сторон.
     "А может быть, наш крохотный отряд не так уж  для  них  и  важен?"  -
подумал он, но тут же отрицательно покачал головой. Пусть он невелик и  не
представляет большой опасности, не то что целая римская  когорта,  но  это
прямой вызов, брошенный в лицо Нечисти. И она удовлетворится только тогда,
когда он будет уничтожен. Каких  бы  понятий  о  чести  ни  придерживалась
Нечисть, она должна истребить пришельцев.
     Он услышал какой-то шорох  и  резко  повернулся.  Это  была  Иоланда,
которая почти беззвучно подошла к нему и присела рядом.
     Обрадованный, что  шорох  не  грозил  никакой  внезапной  опасностью,
Харкорт протянул руку, обнял ее и привлек к себе.
     - Я рад, что это ты, - сказал он,
     - Кто же еще это мог быть? - шепнула она, тихо засмеявшись. - Кто еще
может так бесшумно к тебе подойти? Это я уже второй раз.
     Он припомнил тот, первый раз, когда, обхватив ее лицо, поцеловал  ее.
Теперь он чувствовал угрызения совести за этот  поцелуй.  Какое  право  он
имел ее целовать? Если ему и суждено кого-то целовать, то  лишь  пропавшую
бесследно Элоизу.
     -  Ты  думаешь  о  том,  что  нехорошо  поступил  тогда,  когда  меня
поцеловал, - сказала Иоланда.
     - Откуда ты знаешь?
     - У тебя такой виноватый вид Ты думаешь об Элоизе.
     У него перехватило дыхание.
     - Об Элоизе?
     - По-твоему,  никто  не  знает  об  этой  навязчивой  мысли,  которая
порождена горем и отчаянием и не оставляет тебя  ни  на  минуту?  Об  этой
твоей собственной Голгофе? Про  это  известно  всем,  кто  живет  в  твоих
владениях. И не только им. Как можно  так  истязать  себя  из-за  женщины,
которая уже семь лет как мертва?
     Потрясенный, он изо всех сил старался сдержать гнев.
     - Это разрывает тебе сердце, - продолжала она. - Все видят,  как  это
разрывает тебе сердце...
     - Иоланда! - резко прервал он ее.
     - Я знаю, что вмешиваюсь не в свое дело, - сказала она. - Что мне  не
подобает говорить с тобой о...
     - Иоланда, что тебе известно о нашей миссии?
     - Только то, что я слушала и о чем могла догадаться. Ты  мне  никогда
ничего не говорил. Никто мне ничего не говорил, но я знаю,  что  вы  ищете
призму Лазандры, в которой заключена душа святого...
     - Не только призму. Не только душу святого,
     - А что еще?
     - Элоизу. Есть надежда, что, найди призму, мы найдем и Элоизу.
     Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами.
     - Разве это возможно? Я была бы так за тебя рада!
     - Это возможно, Иоланда. Маловероятно, но возможно. Священник -  тот,
кого мы нашли мертвым в храме, - рассказывал моему дяде,  что  слышал  имя
Элоизы.
     - Этому трудно поверить, - сказала Иоланда. - Но я надеюсь...
     - Этому почти невозможно поверить, - подтвердил он. - Потому-то  я  и
мучаюсь. Время от времени я говорю себе, что это невозможно, что глупо  на
это надеяться. А потом у меня снова появляется надежда, и я убеждаю  себя,
что чудо возможно.
     -  Тебе  нужно  спокойнее  к  этому   относиться,   -   сказала   она
рассудительно. - Не позволяй себе слишком надеяться. Если  тебя  постигнет
разочарование...
     - Я готов испытать разочарование, - сказал он. - Я стараюсь заранее с
ним смириться.
     Она отстранилась от него.
     - Но я пришла поговорить не об этом. Есть еще кое-что.
     Она заколебалась. Харкорт молча ждал.
     - Я слушала раковину, - сказала она наконец. - Ту морскую раковину...
     - Раковина что-то тебе сообщила?
     - Да. Она говорит, что для нас есть убежище. Место, где  мы  будем  в
безопасности. Мы должны отправиться туда сейчас же. Нечисть собирает  силы
против нас.
     - А она тебе не сказала заодно, где находится это безопасное убежище?
- спросил он, усмехнувшись.
     - К северо-западу отсюда, - ответила она, не обратив внимания на  его
усмешку. - В небольшой долине.
     - И нам надо трогаться сейчас же?
     - Раковина советует отправиться в путь немедленно.
     Харкорт встал и протянул руку, чтобы помочь ей подняться.
     - Что ж, значит, отправляемся прямо сейчас, - сказал он.
     Ниже  по  склону  из  рощицы,   которую   Харкорт   так   внимательно
разглядывал, показалась какая-то фигурка, которая стремглав понеслась в их
сторону, пригнувшись, низко опустив голову  и  нелепо  размахивая  руками.
Харкорт схватился за  рукоятку  меча,  но  не  вынул  его  из  ножен.  Две
горгульи, внезапно придя в движение, тяжелой поступью поспешно направились
наперерез фигурке. Однако Харкорт видел, что перехватить ее они не успеют.
Он сделал шаг вперед и выхватил меч.
     Но Иоланда вцепилась в его руку.
     - Не надо, - сказала она. - Разве ты не видишь? Это же наш  маленький
тролль.
     Теперь он и сам видел, что это действительно тролль.
     - Я думал, мы от него отделались! - рявкнул он и закричал,  обращаясь
к горгульям: - Назад! Это свой!
     Горгульи застыли неподвижно, потом повернулись и  снова  заняли  свои
посты.
     - Теперь мы, во всяком случае, знаем, что они нас слышат,  -  сказала
Иоланда. - Пусть и не говорят, но слышат.
     Тролль, размахивая руками, подбежал к ним и с разбегу остановился.
     - Я очень спешил, - сказал он. - Я спешил вас догнать.  -  На  шее  у
него все еще болталась петля, а в руке был зажат конец веревки.
     - Лучше бы ты не появлялся, - сказал Харкорт.  -  Ты  нам  совсем  не
нужен. Но раз уж ты тут, оставайся. Только не  попадайся  мне  на  дороге,
понятно? Не вертись под ногами.
     - Но я должен был вас догнать, - задыхаясь,  выговорил  тролль.  -  Я
должен быть с вами. Ты обещал, что построишь мне мост.
     Иоланда удивленно взглянула на Харкорта.
     - Ты ему в самом деле обещал?
     - Боюсь, что да, - ответил Харкорт,  поворачиваясь,  чтобы  разбудить
остальных и отправляться в путь - к тому безопасному  убежищу,  о  котором
сказала им раковина.

                                Глава 23.
     Они не успели пройти еще  и  двух  лиг,  как  Нечисть  напала  снова.
Маленький отряд поднимался на холм, возвышавшийся среди волнистой равнины.
Прямо за спиной у них всходило солнце. До гребня холма  оставалось  совсем
немного, когда из-за него  показалась  Нечисть.  Хищные  чудища  огромными
прыжками понеслись вниз по склону, спеша вцепиться в добычу.
     Шишковатый, заметив их  первым,  закричал  во  весь  голос.  Харкорт,
неловко стоя на  косогоре,  увидел,  что  к  нему  устремились  сразу  три
великана. Нечисть усеяла весь склон холма. На этот раз  она  наступала  не
сплошной стеной, как у храма, а небольшими группами.  Слева  от  Харкорта,
немного позади, находился аббат, справа, чуть впереди, почти рядом друг  с
другом, - Шишковатый и римлянин. Иоланда с Нэн прикрывали тыл.  Тролль  со
всех ног бежал вниз, к подножью холма. Попугай,  слетел  с  плеча  аббата,
кружился у него над головой, оглашая воздух резкими криками. Впереди  всех
на склоне были горгульи.
     Сжимая в руке меч  и  пытаясь  найти  под  ногами  опору  понадежнее,
Харкорт поджидал нападения  великанов.  Он  понимал,  что  позиция  крайне
неудачна для боя: под ногами был неровный косогор. Но ничего не поделаешь,
придется биться так. "Не повезло, - подумал он. - Надо же было им  застать
нас врасплох на голом склоне!"
     Бежавший первым великан был уже совсем близко, и Харкорт сделал выпад
мечом, целясь ему в шею. Сзади слышались торжествующие  вопли  аббата,  но
обернуться и посмотреть не было времени.
     Великан с наполовину перерубленной шеей, из которой  хлестала  кровь,
обрушился на  Харкорта.  Он  попытался  увернуться,  но  его  правая  нога
соскользнула с камня, на котором  он  стоял.  Он  покачнулся  и  упал  под
тяжестью великана.  Однако  он  успел  заметить,  как  одна  из  горгулий,
размахивая своими похожими на дубины лапами, столкнулась с  двумя  другими
великанами, и те повалились на землю.
     Падая, Харкорт выронил  меч,  шепотом  выругался  и  на  четвереньках
метнулся за ним, ожидая нападения. Но нападения не последовало. Он схватил
меч, вскочил и, не увидев перед собой ни  одного  чудища,  обернулся.  Вся
нападавшая Нечисть была уже там, ниже по склону. "Вот идиоты! -  мелькнуло
у него в голове. - Хотели опрокинуть  и  раздавить  нас,  налетев  сверху.
Могли бы догадаться, что ничего не выйдет:  они  разогнались  под  гору  и
проскочили мимо, а мы остались целы".
     Иоланда стояла на одном колене с луком в руке, готовя стрелу. Рядом с
ней стояла пригнувшись Нэн. Аббат, оказавшийся  немного  выше  по  склону,
бросил свою булаву и тоже доставал лук. Нечисть повернула назад  и  начала
вновь подниматься на холм, приближаясь к ним.
     "Теперь мы им покажем!" - сказал себе Харкорт.
     Он с грохотом бросил меч в ножны и схватил висевший  за  спиной  лук.
"Оружие трусов? - подумал он. - Ничего, сойдет и оно".  Кидаться  вниз  по
склону с мечом было бы безумием, а из лука Нечисть можно было перестрелять
сверху, как кроликов.
     У подножья холма упал тролль со стрелой в груди. Еще  один  тролль  с
трудом карабкался вверх. Харкорт поднял лук  и  начал  понемногу  опускать
его. Оттянув тетиву почти до самого уха, он пустил стрелу и тут же схватил
другую. Тролль растянулся на земле, между лопатками у него, дрожа, торчала
стрела. Великан, поднимавшийся рядом с ним,  взмахнул  руками  и  упал  со
стрелой в горле.
     Одна  из  горгулий  спустилась  ниже  по  склону  и  встала  рядом  с
Харкортом. Другая заняла позицию позади Иоланды. Они тут на всякий случай,
подумал Харкорт, если Нечисть подойдет слишком близко.  Пока  же  горгульи
ограничивались тем, что наблюдали, как стрелы косят нападающих.
     Нечисть помельче, большей частью  бесенята  и  гоблины,  уже  удирали
врассыпную: похоже, такой способ ведения боя был им не по душе. Но те, кто
покрупнее, - тролли, великаны и  гарпии  -  все  еще  наступали.  Одна  из
гарпий, изо всех сил работая крыльями, тяжело поднялась в воздух.
     Харкорт бросил взгляд влево. Там  стоял  Шишковатый,  держа  наготове
лук. Рядом с ним был Децим с мечом в руках.
     Гарпия, беспорядочно махая крыльями, перекувырнулась в воздухе, упала
и покатилась вниз. Следом  свалились  два  великана,  потом  тролль.  Ряды
наступавших дрогнули. Стрелы одна за другой  свистели  в  воздухе,  и  все
новые тела катились  на  землю.  Наконец  Нечисть  повернула  и  бросилась
наутек.
     Харкорт перевел дух и сунул лук в налучье. Отступающий противник  был
уже вне досягаемости.
     К нему подошел Децим.
     - Опять одолели, - сказал он.
     Харкорт пожал плечами:
     - Их была всего горстка. Совсем молодые - хотели отличиться.
     Децим кивнул:
     - И наделали глупостей. Неудачная тактика - сразу проскочили вниз. Не
могли остановиться. А когда смогли, оказались ниже нас.
     - В следующий раз они такой ошибки не сделают, - сказал Харкорт.
     - Следующего раза может не быть.
     - Будет, - уверенно ответил Харкорт. - Там их еще много, и они твердо
намерены нас перебить.
     - Иоланда говорила, что есть какое-то безопасное убежище.
     - Рассчитывать на это нельзя. Может быть, это неправда. А если  такое
убежище и есть, мы можем его не найти.
     Две горгульи бродили по склону среди увитых, собирая стрелы.  Подошли
аббат и Шишковатый. Иоланда с Нэн тоже поднялись к ним,
     - Все целы? - спросил Харкорт.
     Все оказались целы. Децим получил рваную  рану  в  плечо  -  какой-то
тролль, падая, задел его когтями, но не очень сильно. У Нэн на левой  руке
был кровоподтек - она упала, поскользнувшись  на  камнях.  Остальные  были
невредимы.
     - Дай-ка я посмотрю на этот кровоподтек, - сказал Харкорт Нэн.
     - Это пустяк, мой господин. Я просто упала.
     Она протянута руку и с благодарностью сжала ему запястье. Он взглянул
на ее руку и  увидел  на  пальце  перстень  с  ярко-алым  камнем.  Иоланда
говорила, что это рубин. Не дешевая стекляшка,  а  рубин  чистейшей  воды.
Камень светился на солнце, словно где-то в глубине  его  пылало  пламя.  В
стекляшке такого пламени не бывает, подумал он.
     - Ну хорошо, - сказал он, - значит, можно двигаться дальше.
     Они принялись  снова  подниматься  на  холм.  Нэн  семенила  рядом  с
Харкортом.
     - Что думаешь ты о наших друзьях горгульях? - спросила она.
     - Ничего не думаю, - ответил он. - Но  я  рад,  что  они  с  нами.  А
раздумывать о них у меня пока не было времени.
     - Это могущественные союзники, - сказала она.
     - Да, - согласился Харкорт. - Там, у храма, они спасли нам жизнь.
     - Тут не обошлось без чародейства, - сказала она.  -  Наверное,  тот,
кто их вырезал, вложил в них какие-то чары.
     - А ты не знаешь, кто их вырезал?
     - Нет, не знаю, - ответила она. - Одно время я думала...
     Она умолкла.
     - Одно время? - переспросил он,
     Она отрицательно покачала головой.
     - Неважно, - сказала она. - Это давние надежды,  они  уже  умерли.  И
пусть остаются мертвыми.
     Он ускорил шаг и догнал Иоланду.
     - Что говорит тебе раковина? - спросил он.
     - Некоторое время она молчала, - ответила та. - В последний  раз  она
говорила со мной перед тем, как мы начали подниматься на холм, и  сказала,
что то безопасное убежище лежит как раз впереди.
     - Далеко?
     - Этого она не сказала.
     - Надеюсь, что не очень, - сказал Харкорт. - Я могу ошибиться, но мне
сдается, что Нечисти вокруг видимо-невидимо. И в следующий раз она нападет
на нас большими силами.
     Сверху к ним неуклюже подошла горгулья, схватила Харкорта за  руку  и
показала вниз. Харкорт обернулся  и  увидел,  что  по  склону  поднимается
огромное  скопище  Нечисти.  Расстояние  было   слишком   большое,   чтобы
разглядеть подробности, - видна была лишь сплошная тесная масса,  медленно
продвигавшаяся вперед.  Она  излучала  целеустремленность  и  смертоносную
мощь.
     - Они все еще ниже нас по склону, - тихо сказала Иоланда.
     - На этот раз несколько стрел их не остановят, - отозвался Харкорт. -
Может быть, немного замедлят атаку, но не остановят.
     Подошел Децим.
     - Этот дурацкий наскок, - сказал он, - для того и был  сделан,  чтобы
нас задержать. Чтобы дать время подойти остальным.
     Харкорт кивнул;
     - Очень возможно. Может  быть,  по  ту  сторону  гребня  сейчас  тоже
поднимается Нечисть. Они взяли нас в клещи.
     Аббат, подошедший вслед за Децимом, сказал:
     - Во всяком случае, давайте займем позицию на макушке  холма.  Бежать
уже нет смысла. Они перебьют нас поодиночке.
     - Верно, - поддержал его Децим. - Надо добраться  до  вершины,  чтобы
было время выбрать место поудобнее.
     До гребня холма было совсем недалеко.
     "Аббат прав, - подумал Харкорт. - Только это  нам  и  осталось.  Вот,
значит, как все кончится. Наш маленький  отряд  не  может  устоять  против
такого множества Нечисти. На этот  раз  в  тылу  у  нас  не  будет  храма,
придется сражаться на открытом месте, и нападать Нечисть  будет  сразу  со
всех сторон. Ей это, конечно, недешево обойдется, но ничто не поможет  нам
избежать гибели". Сверху донесся крик. Харкорт обернулся и увидел, что  на
вершине холма стоит человек с мешком за  плечами  -  небольшого  роста,  с
гладко выбритым, дочерна загоревшим лицом. Он размахивал посохом.  На  нем
были изодранные в клочья штаны и овчинная куртка мехом наружу.
     Аббат, стоявший рядом с Харкортом, ахнул.
     - Коробейник! - воскликнул он. - Клянусь Богом, коробейник!
     - Поднимайтесь вверх! - крикнул им  коробейник.  -  Вверх,  если  вам
дорога жизнь!
     - Коробейник! - вскричала Иоланда. - Как ты здесь оказался?
     - Ну как же, дитя, - отозвался он. - Я пришел спасти тебя. Спасти вас
всех, не дать вам глупо погибнуть.
     Они принялись поспешно карабкаться вверх  по  склону,  а  коробейник,
размахивая посохом, кричал во весь голос:
     - Скорее! Скорее!
     Достигнув гребня, Харкорт увидел внизу глубокую  долину,  заполненную
кипящим туманом, - как будто утренний туман почему-то не исчез с  восходом
солнца.
     - Еще одно проклятое болото, - задыхаясь,  проворчал  аббат  рядом  с
ним. - Ни в какое болото я больше не полезу.
     -  Уверяю  тебя,  это  не  болото,  -  сказал  коробейник.  -  Скорее
спускайтесь по той стороне  холма  и  прямо  в  туман.  Там  вы  будете  в
безопасности. Только скорее!
     Харкорт застыл на месте, собираясь возразить. Здесь, на голой вершине
холма, они могли, по крайней мере, дорого  продать  свою  жизнь.  Если  же
Нечисть настигнет их, когда они будут спускаться по склону или в  туманной
глубине этой долины...
     - Скорее, идиот! - заорал на него коробейник. - Ты  что,  не  слышал,
что я сказал аббату?
     - Я туда не побегу, - ответил Харкорт. -  Я  останусь  здесь  и  буду
сражаться.
     - Один? - спросил коробейник, и Харкорт  увидел,  что  в  самом  деле
остался один: все остальные уже бежали вниз, в долину.
     - Да, один. Если понадобится, я могу сражаться и один.
     - Ты мне не веришь, - сказал коробейник.
     - Ничуть не верю, - подтвердил Харкорт. - Я верю только в свою правую
руку и во Всемогущего Господа.
     - Ты ненормальный! - в ярости накинулся на него коробейник. - Неужели
ты ничего не понял? Там, внизу,  безопасное  убежище!  Нечисти  вход  туда
закрыт, там вам ничто не будет угрожать.
     Харкорт поглядел назад, в ту сторону, откуда они только  что  пришли.
Нечисть приближалась, она была уже на полпути  к  вершине  и  стремительно
поднималась. Снизу доносился яростный  рев,  от  которого  кровь  стыла  в
жилах.
     Аббат и все остальные уже почти добежали до края тумана, заполнявшего
долину.
     - Я ухожу, -  заявил  коробейник.  -  Умоляю,  пойдем  со  мной.  Это
бессмысленный жест - остаться здесь и принять бой в одиночку.
     Харкорт пожал плечами:
     - Наверное, ты прав. Но  если  окажется,  что  эта  долина  -  не  то
безопасное убежище, о котором ты говорил...
     Он зловеще усмехнулся.
     - Не окажется. Говорю тебе, это оно.
     - Ну смотри, - пригрозил Харкорт.
     Коробейник пустился бежать вниз по склону, Харкорт за ним.
     Погрузившись в первые полупрозрачные волны тумана вслед за бегущим во
весь дух коробейником, Харкорт остановился и обернулся. Нечисть неслась за
ними густой толпой, с ревом, брызгая пеной, спеша вцепиться в добычу.
     Но это ей не удалось. Как  только  чудища  достигали  самого  краешка
тумана,  они  мгновенно  останавливались,  упираясь  всеми   конечностями.
Некоторые падали и катились по земле, цепляясь за нее, чтобы  задержаться.
Они налетали друг на друга и валились целыми грудами, пытаясь остановиться
на этой непроходимой границе, рыча и ревя от ярости. Те, что  стояли  выше
по склону, приплясывали в бессильной злобе, издавая леденящие кровь вопли,
размахивая стиснутыми кулаками, рассекая воздух сверкающими когтями.
     Глядя на них, Харкорт почувствовал непреодолимый ужас. Вот с кем он в
своей непомерной гордыне собирался принять бой. Ни один смертный не мог бы
и секунды устоять против этого сгустка злобы. При первом же натиске он был
бы смят, раздавлен, разорван в мелкие клочья. Во мгновение ока от него  не
осталось бы и следа.
     Нечисть остановил туман. Туман и чары: он понял, что сам туман ничего
не значит, что он не более чем внешнее проявление чар. Кто и зачем наложил
такие могучие чары на это место в самом сердце Брошенных Земель?
     Нечисть начала понемногу отходить вверх по склону  -  нехотя,  волоча
ноги. Первый порыв злобы и ярости оставил  их,  и  теперь  они  отступали,
поняв, что добыча ушла у них из-под носа и отомстить не удалось.
     Харкорт снова повернулся и посмотрел вниз, в глубь долины.  Это  было
узкое ущелье, усеянное скатившимися  вниз  валунами  и  заросшее  угрюмыми
вековыми деревьями. Над ним, как растянутое одеяло, висела тяжелая тишина.
     Снизу, пыхтя и задыхаясь, поднимался аббат. Он подошел и  остановился
прямо перед ним.
     - Идиот проклятый! - выкрикнул он. - Ты собирался сражаться  с  ними?
Принять бой, чтобы  прикрыть  наше  отступление?  Неужели  ты  не  поверил
коробейнику?
     - Нет, не поверил, - ответил Харкорт. - С какой стати  я  должен  ему
верить? С его дурацкими раковинами, со всеми этими разговорами про Колодец
Желаний, про то, что надо опасаться драконов...
     - Раковина сообщила нам про это место, - возразил аббат. - А  там,  в
обители Древних, коробейник стоял плечом к плечу с Шишковатым и Иоландой.
     - Да, как будто, - сказал Харкорт. - Но даже Иоланда не была  в  этом
уверена.
     - Оурррк! - прокричал попугай.
     - Пойдем, мой друг, - сказал аббат Харкорту.  -  Оставь  пока  всякую
мысль о том, чтобы сражаться с Нечистью. Сейчас,  во  всяком  случае,  нет
нужды с ней сражаться. Будь благодарен за то, что мы еще живы.
     - Я благодарен за это, - ответил Харкорт.
     - Тогда пойдем со мной.
     Они вместе спустились вниз, обходя валуны и деревья, и  увидели,  что
остальные уселись в кружок между скатившимися вниз валунами.
     Иоланда подбежала к Харкорту.
     - Значит, ты в безопасности! - воскликнула она. - Я так беспокоилась!
Когда я оглянулась, ты все еще стоял на вершине.  И  как  будто  спорил  с
коробейником. О чем ты с ним спорил?
     - Он не спорил, - сказал аббат. - Он остался наверху только для того,
чтобы прикрыть наше отступление.
     - Это неправда, - заявил Харкорт. - Я просто не поверил ни одному его
слову.
     - Ты не веришь ничему, что не можешь потрогать руками, -  сказал  ему
аббат. - Чарлз, ты полон противоречий. Ты романтик, ты циник...
     -  Господин  аббат,  -  перебила  его  Иоланда,  -  сейчас  не  время
философствовать. Мы наконец в безопасности, это самое главное.
     Она взяла Харкорта под руку  и  подвела  его  к  остальным,  сидевшим
посреди круга, образованного валунами.
     - Я хотел бы знать, что нам  делать  дальше?  -  спросил  Харкорт.  -
Теперь, когда мы укрылись в этом безопасном убежище, нам  придется  сидеть
здесь? Мы не сможем выйти отсюда из страха перед вездесущей Нечистью?
     - Об этом можно будет поговорить потом, - сказала Иоланда.
     К ним подошел Децим.
     - Ты когда-нибудь слышал о таком месте? - спросил он.
     - Я все еще не могу поверить, - ответил Харкорт.  -  В  любой  момент
чары могут рассеяться, и Нечисть набросится на нас.
     - Можешь не бояться, - сказал коробейник. - Это место существует  уже
много столетий. Я сам здесь  прятался,  когда  Нечисть  начинала  особенно
свирепствовать и от нее больше негде было укрыться.
     - Но что это? - спросил Харкорт.
     - Здесь, - ответил коробейник, - похоронен тот неведомый  легендарный
святой, чья душа,  говорят,  заключена  в  призме.  Пусть  его  душа  была
украдена, все равно его нужно  было  где-то  похоронить.  Вы  ведь  знаете
легенду?
     - Значит, призма спрятана где-то поблизости? - выпалил аббат.
     Коробейник удивленно взглянул на него.
     - Нет, об этом я ничего не слыхал, - сказал он.
     - Гай, сейчас не время, - остановил аббата Харкорт.

                                Глава 24.
     Уже совсем стемнело, с ужином было  покончено,  в  костер  подбросили
побольше дров, чтобы он ярче горел, и все  расположились  у  огня.  Четыре
горгульи стояли на часах между валунами, окружавшими привал, вглядываясь в
темноту.
     Харкорт сидел в задумчивости рядом с остальными, не вслушиваясь в  их
разговоры. Днем они успели осмотреть зачарованную долину. В том месте, где
они в нее вошли, она была похожа на узкое  ущелье,  но  потом  становилась
шире, окаймлявшие ее холмы понемногу отступали все дальше и  обрывались  у
реки, куда впадал ручеек, бежавший по дну долины. У подножья холмов по обе
стороны долины тянулись  ряды  валунов,  которые  в  незапамятные  времена
скатились со склонов или отделились от возвышавшихся повсюду скал. Ближе к
середине долины валунов было меньше, но вся  она  заросла  вековым  лесом;
местами могучие деревья теснились почти вплотную друг  к  другу.  Подлеска
под ними почти не было, но кое-где землю ковром покрывали цветы.
     Над долиной постоянно висел туман, в  котором  скрывались  окружающие
холмы. Там, где  находилось  солнце,  в  сером  пологе  тумана  проступало
светлое пятно, но самого солнца видно  не  было.  Вокруг  стояла  глубокая
тишина, все звуки казались смягченными и глухими.  Даже  сухие  листья  на
земле были постоянно влажны и не шуршали под ногами.
     Несколько раз Шишковатый и Харкорт поднимались по склонам  холмов  до
тех пор, пока туман не начинал  редеть,  и  смотрели,  нет  ли  поблизости
Нечисти. Но никого не было видно.
     - Все равно они здесь, - сказал Шишковатый. -  Никуда  они  не  ушли.
Подстерегают нас.
     - Скоро они не уйдут, -  сказал  Харкорт.  -  Они  знают,  что  мы  в
ловушке.
     - Можно попробовать пересидеть их, - сказал Шишковатый.  -  Рано  или
поздно им надоест.
     - Рано или поздно у нас кончатся запасы еды, - возразил Харкорт. -  С
самого начала у нас их было не так уж много, а теперь прибавилось еще  три
едока.
     - В ручье есть рыба, - сказал Шишковатый. - Тут, пожалуй, найдется  и
дичь. Я видел несколько кроликов. Время от времени  сюда  могут  забредать
олени.
     Харкорт покачал головой.
     - Наступит день, когда нам придется прорываться отсюда с боем.
     - Об этом нужно будет как следует подумать, -  сказал  Шишковатый.  -
Может быть, общими усилиями что-нибудь придумаем.
     - Я не  совсем  понимаю,  что  происходит,  -  признался  Харкорт.  -
Коробейник дал нам понять, что это  место  зачаровано,  потому  что  здесь
похоронен святой, который пытался изгнать Нечисть.  Как  по-твоему,  может
захоронение само по себе стать источником чар?
     - Должен сказать, - ответил Шишковатый, - что  я  не  так  уж  хорошо
разбираюсь в чародействе. Но мне кажется, что одно только захоронение вряд
ли может быть источником таких могучих чар, какие, по всей видимости, дают
знать о себе здесь.
     - Значит, чтобы навеки сохранить бренное  тело  нашего  святого,  это
место должны были заколдовать несколько чародеев, - сказал Харкорт. -  Или
один, но необыкновенно одаренный.
     - В свое время, - сказал Шишковатый, - в этой стране, наверное,  было
немало чародеев - и достойных уважения, и злонамеренных.  И,  может  быть,
здесь все они объединили свои чары, чтобы воздать должное  тому,  кто  был
могущественнее их всех.
     - Ты хочешь сказать, что этот святой мог быть чародеем?
     - Нет, ничего подобного я не  хочу  сказать.  Скорее  всего,  он  был
поистине святым. Только иногда мне кажется, что  разница  между  святым  и
чародеем не так уж и велика.
     - Иоланда сказала мне одну странную вещь, - заметил  Харкорт.  -  Она
сказала, что коробейник - чародей с очень скверной репутацией.  Намекнула,
что  он  гораздо  могущественнее,  чем  старается  казаться,  и   вынужден
притворяться ничтожным, чтобы не привлекать лишнего внимания.
     - На мой взгляд, этот чародей и впрямь не такая уж важная персона.
     - Возможно, так он только маскируется, - возразил Харкорт.
     - Может быть, но я бы на него много не поставил.
     Сейчас, сидя у костра, Харкорт припомнил, что, когда  они  ходили  по
долине, он испытывал какое-то странное чувство. Вся эта местность казалась
не вполне реальной. Там, за завесой тумана,  где  поджидала  Нечисть,  все
было ясно и просто. Сюда Нечисть вступить не решалась, а под  ногами  даже
не шуршали лежащие толстым  ковром  сухие  листья.  Пламя  костра  отчасти
ослабляло ощущение нереальности, а  освещенные  им  валуны  и  неподвижные
фигуры горгулий, стоявших на часах, выглядели вполне  реальными,  так  что
странный мир этой долины как будто немного отступил,  но  отступил  совсем
недалеко, на какие-нибудь несколько шагов.
     - Мне кажется, у нас две проблемы, - говорил тем  временем  Децим.  -
Точнее, одна проблема и один  вопрос.  Проблема  в  том,  как  нам  отсюда
выбраться. А вопрос в том, как мы вообще здесь оказались и  куда  намерены
отсюда двигаться.
     - По справедливости, Чарлз, - сказал аббат, - теперь,  пожалуй,  пора
им все сказать. Иоланда, я уверен, кое-что  уже  поняла,  но  ни  Нэн,  ни
Децим...
     - Да, ты прав, - согласился Харкорт. - Давай расскажи им все.
     В самом деле, какой  теперь  смысл  хранить  тайну  дальше?  Иоланде,
наверное, следовало бы знать ее с самого начала. А теперь, когда  все  они
связаны круговой порукой, оказались в одной и той же  ловушке,  окруженные
Нечистью, об их замысле должны знать и Нэн,  и  Децим,  и,  пожалуй,  даже
коробейник.
     Аббат уселся поудобнее и приготовился рассказывать.
     - Это длинная история, - заговорил он. - Я начну с самого  начала,  а
вы понемногу поймете, в чем дело.
     Как это похоже на Гая, подумал Харкорт.  Начать  с  самого  начала  и
раскручивать историю не спеша, чтобы ничего не упустить. Сам он,  конечно,
рассказал бы ту же историю совсем иначе. Впрочем, он не  исключал,  что  у
аббата получится лучше.
     Все слушали аббата с большим вниманием,  не  шевелясь  и  не  задавая
вопросов. Рассказ велся невероятно долго - аббат  не  пренебрег  ни  одной
мельчайшей подробностью.
     - Вот как было дело, - сказал он в конце концов. - Теперь я рассказал
вам все.
     Некоторое время все сидели молча, потом Децим сказал:
     - Насколько  я  понимаю,  вы  точно  не  знаете,  где  находится  это
поместье, в котором надеетесь найти призму, а возможно, и Элоизу.
     - Мы знаем только одно, - ответил аббат. - Оно лежит где-то к  западу
отсюда, и, видимо, не так уж далеко. Думаю, что совсем рядом.
     - Да, в этом вся суть, - подтвердил Харкорт.  -  Оно  не  может  быть
далеко отсюда, но где именно,  мы  не  знаем.  А  ты?  -  обратился  он  к
коробейнику. - Ты не знаешь? Там, в своей пещере, ты рассказал  нам  очень
мало, и почти все мы знали раньше...
     - Ничем не могу вам помочь, -  ответил  коробейник.  -  Но  возможно,
кое-кто из присутствующих может.
     - Кое-кто? Это ты про Нэн?
     Нэн вскочила.
     - Я ничего не знаю, - заявила она. - Я слушала  про  эту  призму,  но
все, что сегодня рассказал нам аббат, для меня совершенная  новость.  Я  и
понятия не имела...
     - Леди Маргарет,  -  тихо  сказал  коробейник,  -  не  хотите  ли  вы
покончить со своим маскарадом? Я уже несколько часов как понял, кто вы  на
самом деле. Ведь когда-то, давным-давно, я был с вами знаком. Вы  помните,
как мы познакомились?
     - Помню, - ответила Нэн. - Это было на празднестве.
     -  Мы  тогда  говорили  о  чародействе.  Уже  тогда   вы   им   очень
интересовались. Все хотели обнаружить в нем какую-то логику.
     - Верно, - подтвердила Нэн. - Но ты мне ничем не помог.  Насколько  я
помню, ты только смеялся надо мной.
     - Время от времени до меня доходили слухи, - сказал коробейник,  -  о
полоумной ведьме, которая живет в лесу и лечит Нечисть. Мне и в голову  не
приходило, что это можете быть вы - прекрасная,  обворожительная  дама,  с
которой я давным-давно  был  слегка  знаком.  Я  подумывал  разыскать  эту
ведьму, потому что нам есть о чем поговорить, но всякий раз что-то мешало.
     - Все это очень мило, - сказала Нэн, -  только  я  ведь  уже  не  та.
Совсем не та. Я уже не прекрасна и не обворожительна, даже  если  когда-то
такой и была. Я старуха. Ты, конечно,  опытный  чародей,  но  даже  ты  не
должен был ни о чем догадаться.
     - Я увидел перстень у вас на пальце, - сказал  коробейник.  -  Рубин,
горящий ярким пламенем. Такой камень не скоро забудешь. В тот единственный
раз, когда я вас видел, у вас на пальце был этот же  перстень.  И  теперь,
заметив его,  я  стал  присматриваться,  нет  ли  других  примет,  которые
говорили бы о вашем высоком происхождении. Ваша горделивая осанка -  когда
никто на вас не смотрит. Некоторые изысканные обороты речи...
     - Можешь не продолжать, чародей. Я ничего не буду отрицать. Но  я  не
могу понять, зачем тебе понадобилось сорвать с меня маску. Не вижу,  какая
тебе от этого польза. Тебе не станет лучше, а мне - хуже, да  и  зачем  бы
тебе желать мне зла? Будь моя воля, я бы так и осталась  полоумной  старой
ведьмой.
     - Довольно, - сказал Харкорт коробейнику ледяным  тоном.  -  Не  могу
понять, зачем ты это сделал. Она была довольна тем, как живет, и...
     Коробейник поднял руку и сказал, обращаясь к Нэн:
     - В тот день, когда я с вами  познакомился,  вы  были  с  дочерью.  С
прелестной крошкой...
     - Она умерла, - сказала Нэн. Голос ее был совершенно  бесстрастен,  в
нем не слышалось ни надежды, ни веры. - Я убеждена, что  она  умерла.  Она
убежала  с   трубадуром,   которому   взбрело   в   голову,   что   своими
чудодейственными песнями он способен околдовать Нечисть.
     - Вы искали ее?
     - Искала. Я расспрашивала всех, кого могла. Даже Нечисть. Но  Нечисть
только глумилась надо мной.  Я  убеждена,  что  она  со  своим  трубадуром
убежала на Брошенные Земли. С этим пустоголовым повесой, который  надеялся
околдовать Нечисть. Я убеждена, что она здесь побывала.
     - Она все еще здесь, - сказал коробейник. - И  она,  и  ее  трубадур,
которому почти удалось околдовать Нечисть. Она лежит здесь рядом со  своим
трубадуром,  и  с  нашим  таинственным  святым,  и  с  множеством  древних
чародеев, с которыми нынешние и сравниться не могут. Которым я в  подметки
не гожусь. Им, чьи кости истлели, но дух могуществен, вечен и неподвластен
смерти, под силу преодолеть барьер между смертью и жизнью, протянуть  руку
и коснуться нас с вами...
     Он на мгновение умолк, потом  воздел  руки  над  головой,  и  из  его
растопыренных пальцев с легким потрескиванием посыпались маленькие молнии.
     - Им, - провозгласил он, - и только им, известен  ответ,  который  мы
ищем.
     И ответ прозвучал. Откуда-то из тьмы,  окружавшей  костер,  донеслась
стройная мелодия. В воздухе разлилось ослепительное  сияние,  из  которого
сыпались молнии и раздавались раскаты грома, и все, кто его увидел,  упали
замертво.

                                Глава 25.
     Костер погас, и в темноте слышался чей-то плач. Сияние исчезло вместе
со вспышками молний и раскатами грома.
     В темноте Харкорт мог различить только  темные  силуэты  деревьев  на
фоне усыпанного звездами неба. Он почему-то сразу понял, что это совсем не
те деревья, которые росли среди валунов в зачарованном месте, укрывшем  их
от Нечисти.
     Харкорт  приподнялся  на  локте.  Плач  не  умолкал.  Он   встал   на
четвереньки и пополз в ту сторону, откуда он доносился.  Плакала  женщина.
Иоланда? Что с ней могло случиться?  Но  он  тут  же  понял,  что  это  не
Иоланда, Значит, Нэн. Он увидел рядом  какую-то  смутную  тень  на  земле,
подполз к ней, протянул в темноте руки, приподнял ее и прижал ее голову  к
груди. Крепко держа ее в объятьях, он укачивал ее, как маленькое дитя.
     - Тссс, - шепнул он. - Тссс, все хорошо.
     Послышались еще чьи-то голоса, среди которых он различил резкий голос
коробейника:
     - Замолчите все. Ничего не говорите. Лежите тихо. Молчите!
     Чьи-то руки нащупали Харкорта, и он услышал хриплый шепот аббата:
     - Чарлз, это ты?
     - Я, - отозвался Харкорт.
     - Где мы, Чарлз?
     - Один Бог знает, - ответил Харкорт.
     Какая-то волшебная сила перенесла  их  далеко  от  этого  безопасного
убежища. Он чувствовал, что они где-то совсем в другом месте.  Здесь  было
так же тихо, как в зачарованной долине, но не было  того  безмолвия,  того
ощущения нереальности. "Где же мы? - подумал он. - В лиге оттуда, в десяти
или в сотне лиг? А может быть,  еще  дальше  от  цели,  чем  тогда,  когда
отправились в путь? В безопасности, вне досягаемости  Нечисти?  Кто  может
это знать?"
     - Марджори, Марджори, Марджори... - тихо причитала Нэн.
     Из темноты показалась какая-то белая фигура.
     - Пустите меня к ней, - прозвучал голос Иоланды. - Пустите меня.  Она
оплакивает свою дочь.
     Иоланда придвинулась, оттеснила Харкорта и прижала к себе Нэн.
     - Ну ничего. Ничего... - тихо приговаривала она.
     Глаза Харкорта начали привыкать к темноте, и он различил  вокруг  еще
несколько движущихся темных силуэтов.
     - Оурррк! - прокричал попугай почти над самым его ухом.
     - Удавить чертову птицу! - сказал  коробейник.  -  Свернуть  ей  шею,
иначе ее замолчать не заставишь.
     - По правде говоря, я бы лучше свернул шею тебе, - сказал аббат. -  В
какую немыслимую историю ты нас втянул?
     Харкорт окинул взглядом склоны холмов,  окружавших  долину,  где  они
оказались. На них можно было различить силуэты  деревьев  и  еще  какие-то
бесформенные темные пятна. Одно из них  он  узнал  -  это  был  неуклюжий,
сгорбленный силуэт горгульи.
     "Значит, они все еще с нами, - подумал он. - И по-прежнему  стоят  на
страже. А какая судьба постигла еще одного из наших - тролля с  петлей  на
шее?"
     Харкорт припомнил, что в последний раз видел его  удирающим  вниз  по
склону во время битвы. Наверное, у него было достаточно оснований удирать.
Он пошел с людьми, и попади он в лапы Нечисти, это, конечно, стоило бы ему
жизни. Даже если бы он и знал об очарованном убежище за холмом, он  должен
был сообразить, что ему туда входа нет.
     А Нечисть - знала она об этом убежище? Непременно должна была  знать.
А если так, то почему она не позаботилась о том, чтобы  отрезать  от  него
людей? И тут Харкорт понял, что именно это она и сделала.  Кучка  Нечисти,
что кинулась на них с вершины холма, и была тем отрядом, который  послали,
чтобы их отрезать. Но что-то у них не  получилось.  Подумав  еще  немного,
Харкорт догадался в чем дело. Тот отряд не послушался приказа и кинулся  в
атаку, вместо того чтобы сидеть в засаде и  встретить  людей  лишь  тогда,
когда у подножья холма покажутся главные силы Нечисти. В своем  чрезмерном
усердии они надеялись одержать победу самостоятельно, одним ударом,  а  не
ждать, пока подойдут главные силы. Наверное, это  были  те  самые  горячие
головы из молодых, что рвались к славе. Но их действия были ошибкой -  они
могли бы и сами это предвидеть, если бы дали себе труд подумать.  Впрочем,
молодежь  склонна  отдаваться   минутному   порыву,   не   задумываясь   о
последствиях. Харкорт мрачно усмехнулся - исхода, более  удачного  для  их
отряда, он и сам бы придумать не мог.
     - Соберитесь вместе, - послышался хриплый шепот коробейника. -  Идите
сюда поближе, только тихо. Я должен вам кое-что  сказать.  Но  это  нельзя
говорить громко.
     Рыдания Нэн смолкли. Иоланда все еще сидела, прижав ее к себе. Аббат,
до сих пор  стоявший  рядом  с  Харкортом,  отошел  -  наверное,  ближе  к
коробейнику. Харкорт тронул Иоланду за руку.
     - Пойдем. Коробейнику не терпится что-то нам сказать.
     Все собрались и стояли в темноте вокруг коробейника.
     - Только тише, - предупредил коробейник. - Слушайте внимательно и  не
перебивайте. А если захотите что-то сказать, говорите шепотом.
     Справа от Харкорта Шишковатый что-то недовольно проворчал.
     - Нечисть все еще здесь, - сказал коробейник. - И, может быть, совсем
рядом. Мы в непосредственной близости от поместья, которое вы ищете,  хотя
я и не могу точно сказать, в какой оно стороне.
     - Нечисть охраняет это поместье, -  сказал  аббат.  -  Это  мы  точно
знаем. Возможно, большими силами. Там должны быть  ловушки  и  засады,  их
надо остерегаться.
     - Нам нечего остерегаться, пока мы топчемся тут  на  одном  месте,  -
сказал Шишковатый. - Я предлагаю не торчать тут до утра, а то как  бы  нам
опять не оказаться лицом к лицу с Нечистью.
     - Откуда ты знаешь, что мы рядом с поместьем? - спросил римлянин.
     - Наши друзья там, в убежище, знали, куда мы хотим попасть, - ответил
коробейник. - От них ничего нельзя скрыть. Прежде чем начать  действовать,
они глубоко заглянули в ваши души.
     - Но зачем им...
     - Ведь вы ищете призму, верно? - сказал коробейник. - В той священной
земле лежит тот, кто больше всех заинтересован, чтобы вы ее  нашли.  Да  и
другие заинтересованы немногим меньше. Если не считать дяди  Харкорта,  то
за многие столетия вы первые и единственные, кто отправился на ее  поиски,
а это их самое горячее сокровенное желание. Так почему  бы  им  не  помочь
вам, чем можно?
     - Согласен, - сказал аббат. - На мой взгляд, в этом есть смысл.
     Харкорту пришло в голову, что если коробейник  говорит  о  том  самом
святом, он говорит что-то не то: ведь если у святого  отняли  душу,  то  в
земле лежит  всего  лишь  его  бренная  плоть.  Нахмурившись,  он  пытался
разобраться во всей этой путанице,  но  не  мог.  Может  быть,  коробейник
говорит и о тех чародеях, кто  тоже  там  похоронен?  Но  почему  это  так
интересует чародеев? Разве что они действовали общими усилиями -  святости
отшельника оказалось недостаточно, чтобы изгнать из этого мира Нечисть,  и
ему понадобилась помощь чародеев. А что если этого святого вообще  никогда
не было на свете, если вся легенда - плод фантазии, если нет никакой  души
и никакой призмы, а все их грандиозное предприятие  -  всего  лишь  пустая
затея?
     Он понурил голову, от души благодарный за то, что  тьма  скрывает  от
остальных и его, и его сомнения. Он мог бы  спросить  коробейника,  но  не
хотел: тогда его упрямое неверие станет всем очевидно. А кроме того, задав
коробейнику вопрос, он мог получить ответ,  которого  не  хотел  услышать.
Вопрос задал аббат.
     - На мой взгляд, в этом есть смысл, - повторил  он.  -  Меня  смущает
только одна мелочь. Если наш святой  остался  без  души,  которую  у  него
отняли...
     - За него говорят другие, - не раздумывая  ответил  коробейник.  -  И
действуют за него другие.
     - Они помогали ему?
     - Этого я не знаю. Но в глубокой древности здесь были  люди,  которые
знали о нем и о том, чего он хочет добиться. Они преклонялись  перед  ним.
Говорят, они любили его.
     - Не такой уж это  обстоятельный  ответ,  -  проворчал  аббат,  -  но
придется, должно быть, им удовлетвориться. Но ведь чародей Лазандра...
     - Лазандра - совсем другое дело, - сказал  коробейник.  -  Он  предал
своих братьев. Бывает, что богатства и власть ослепляют.
     Шишковатый потянул Харкорта за рукав. Харкорт обернулся и увидел, что
тот отошел немного в сторону и манит его пальцем. Не  раздумывая,  Харкорт
подошел к нему.
     - Я отправляюсь наверх, - сказал Шишковатый. - Я  не  намерен  сидеть
здесь, как боров в хлеву, и ждать, пока не придут меня резать.
     - Я иду с тобой, - сказал Харкорт.
     - Одна из горгулий уже наверху.
     - Да, я ее только что видел.
     - Не нравится мне этот коробейник - уж очень он скользкий  и  слишком
гладко говорит, - сказал Шишковатый. - Я сильно сомневаюсь, так  ли  точно
он все это знает, как пытается представить.
     - Я тоже, - согласился Харкорт.
     Шишковатый начал подниматься на холм,  двигаясь  медленно,  плавно  и
бесшумно, как тень. Стараясь идти так же тихо, Харкорт последовал за ним.
     Они дошли до того места, где стояла на страже горгулья.
     - Пойдем с нами, - сказал Шишковатый, обращаясь к ней.  -  Только  не
ломись через кусты напрямик, чтобы не наделать шума.
     Горгулья ничего не ответила, как будто  не  слышала.  Но,  когда  они
снова начали подниматься по склону - на этот раз Харкорт немного  впереди,
а Шишковатый позади, - она пошла за ними, двигаясь так же бесшумно, как  и
они. На полпути к вершине Шишковатый остановился, Харкорт подошел к нему.
     - Мы очутились между двух холмов, -  сказал  Шишковатый.  -  В  узкой
впадине между ними. Может быть, Нечисть притаилась на этом  холме,  может,
на том, что стоит позади, а может быть, и на  обоих.  Нельзя,  чтобы  утро
застало нас здесь. А этот безмозглый коробейник как будто всем  доволен  и
даже ухом не ведет.
     - У него нет  боевого  опыта,  -  сказал  Харкорт.  -  Он  просто  не
понимает.
     - Он очень упрям, - сказал Шишковатый.
     - Ну, если понадобится, я это упрямство из него  вышибу,  -  пообещал
Харкорт.
     - Хуже всего то, что это не только упрямство, - сказал Шишковатый.  -
Еще и самонадеянность.
     - Дойдем до вершины, - сказал Харкорт. - Тогда нам  будет  ясно,  что
делать.
     Они продолжали подниматься  на  холм,  двигаясь  в  ряд,  то  и  дело
останавливаясь, чтобы осторожно осмотреться,  и  прислушиваясь,  чтобы  не
упустить ни малейшего шороха, готовые к любой неожиданности.
     Достигнув  гребня  холма,  оба  присели  на  корточки,   а   горгулья
остановилась как вкопанная  между  ними.  У  подножья  холма  простиралась
широкая долина, а по другую ее сторону возвышался еще один холм.
     - Там, в долине, что-то есть, - сказал Шишковатый.  -  Ты  не  можешь
разглядеть, что это?
     - Плохо видно, - ответил Харкорт. - Что-то темное. Еще слишком далеко
до рассвета. Похоже на какое-то возвышение, а вокруг что-то вроде  ломаной
белой линии.
     - По-моему, это стена.
     - Дядя говорил, что поместье окружает стена. Только он не сказал, что
за стена, а спросить мы не догадались. Мы много о чем не догадались  тогда
спросить.
     - Судя по всему, здесь, на гребне, Нечисти нет, - сказал Шишковатый.
     - Если там находится поместье, - сказал Харкорт, - то белая  линия  -
это стена. Но что за стена?
     - Должно быть, каменная.
     - Дяде говорил, что  она  охраняется  и  что  он  пытался  проникнуть
внутрь,  но  не  смог  проскользнуть.  Значит,  можно  предположить,   что
охраняемая полоса не слишком широка.
     - Может быть, но охраны наверняка много.  Не  надо  себя  обманывать.
Проникнуть туда будет нелегко. Надо как следует присмотреться, прежде  чем
начинать действовать.
     - Оставайся здесь, - сказал Харкорт. -  Я  пойду  на  разведку  вдоль
гребня.
     - Возьми с собой горгулью.
     - Одному будет удобнее.
     - А что ты рассчитываешь обнаружить?
     - Не знаю. Что-нибудь.
     Харкорт осторожно двинулся вдоль гребня вправо. Время от  времени  он
останавливался  и,  затаившись  в  кустах,   пытался   разглядеть   темное
возвышение посреди долины,  которое  могло  быть  заветным  поместьем.  Но
ничего нового ему увидеть не удалось.  Оно  по-прежнему  оставалось  всего
лишь темным возвышением, опоясанным белой линией, которую он то видел,  то
вообще терял из виду. Он догадался, что местами ее заслоняют деревья.
     Гребень холма был почти весь покрыт лесом,  хотя  кое-где  попадались
поляны, которые  Харкорт  старался  перебегать  как  можно  скорее.  Через
некоторое время он пришел к твердому убеждению, что Нечисть где-то  совсем
рядом: он все время испытывал давящее ощущение  ее  близости.  Но  никаких
подозрительных шорохов или других  признаков  ее  присутствия  заметно  не
было.
     Гребень холма впереди внезапно прервался, словно выщербленный  ударом
исполинского кулака,  образовавшим  выбоину  в  его  гладкой  поверхности.
Харкорт спустился по  крутому  склону  выбоины  и  оказался  в  заваленной
камнями ложбине. Повсюду лежали огромные валуны, а над ними, по ту сторону
ложбины, поднималась отвесная  скала,  ярко  белевшая  в  темноте.  В  ней
виднелось отверстие - пещера, не слишком широкая, не слишком глубокая,  но
уходившая в глубь скалы. Перед входом  в  пещеру,  среди  валунов,  стояло
несколько громадных дубов - таких Харкорту еще не  приходилось  видеть.  У
них были  приземистые  стволы  чудовищной  толщины  и  раскидистые  ветви,
тянувшиеся над самой землей. В промежутках  между  деревьями  была  хорошо
видна раскинувшаяся внизу долина.  Харкорт  обошел  деревья  и  всмотрелся
вниз. Он мог различить там один только сгусток темноты - может быть, это и
было поместье. Отсюда были  видны  лишь  несколько  разрозненных  отрезков
белой линии. На мгновение  Харкорту  показалось,  что  рядом  со  сгустком
темноты мелькнул огонек, но если он и был, то сразу же  исчез,  и  Харкорт
никак не мог понять, видел он его на самом деле или ему показалось.  Через
некоторое время огонек появился снова -  он  ярко  вспыхнул,  потом  почти
угас, разгорелся еще ярче и погас окончательно. Харкорт долго ждал, затаив
дыхание, не появится ли огонек еще раз, но видел только тьму. "Может быть,
это сигнал? - подумал он. - Кто-то подает  сигнал  мне?  Невероятно,  ведь
никто не может знать, что я здесь. Хотя  Элоиза  может  знать,  она  может
как-то догадаться, что я наконец пришел за ней".  Он  мысленно  представил
себе, как она в развевающемся белом платье, держа в руке тоненькую свечу и
заслоняя ее другой рукой от ветра, стоит и вглядывается в темноту,  словно
надеется его увидеть, а ветер треплет ей волосы, прядь которых по-прежнему
скрывает ее лицо, как всегда в его сновидениях.
     - Элоиза! - позвал он вслух и,  спохватившись,  умолк.  Ему  хотелось
снова и снова повторять ее имя, но он чувствовал, что это нелепо,  хотя  и
был убежден, что она здесь.
     Чувствуя это, не задумываясь о том, откуда возникло это  чувство,  но
радуясь ему, он  начал  размышлять,  как  до  нее  добраться.  Дядя  Рауль
говорил, что поместье хорошо охраняется. Вряд ли его можно  взять  в  лоб,
приступом, даже если иметь настоящую  армию.  Дядя  пытался  проскользнуть
сквозь сторожевую линию, но не смог, потому что охраны было слишком много.
Харкорту подумалось, что дядя, наверное, хорошо умел тайком подкрадываться
к цели, невзирая ни на какие препятствия. Он не так уж много знал о  своем
дяде, потому что, хотя тот и рассказывал множество увлекательных  историй,
он всегда становился на удивление скрытным,  когда  речь  заходила  о  его
собственных действиях. Стоя здесь, у  входа  в  пещеру,  и  вглядываясь  в
темноту, где только что был виден огонек, Харкорт пожалел, что  так  плохо
знал дядю Рауля.
     Позади него скатился камешек. Он быстро обернулся и увидел  маленькую
тень, стоящую рядом с огромным валуном у самого входа в пещеру.  Некоторое
время он смотрел на нее, чувствуя, как в нем закипает раздражение.
     - Так это ты? - сказал он. - Неужели я никогда от тебя не избавлюсь?
     - Я рассудил, что рано  или  поздно  ты  достигнешь  этого  места,  -
прошепелявил тролль. - И я поспешил сюда,  потому  что  я  должен  быть  с
тобой, пока ты не построишь мне мост. Без моста я ничто, даже меньше,  чем
ничто.
     - Перестань болтать про свой мост, - прервал его Харкорт. - Ты  знал,
что я буду здесь?
     - Я бежал очень долго и очень быстро, - ответил тролль.  -  Я  совсем
обессилел. Сначала нужно было сделать  крюк,  чтобы  обойти  скопище  моих
братьев - Нечисти, которые наверняка сердиты на меня за то, что я пошел  с
вами. Потом пришлось сделать крюк еще больше, чтобы обойти то зачарованное
место...
     - Ты знал, куда мы направляемся?
     - До меня дошли кое-какие слухи. Я всегда  держу  ухо  востро.  Я  бы
сказал тебе, где лежит это место, но ты очень на меня сердился.  Не  знаю,
правда, за что. Ты просто не  дал  мне  случая  это  сказать.  Я  пробовал
много-много раз, но ты только отмахивался от  меня,  как  будто  я  вообще
ничего не значу.
     Харкорт подошел к троллю, выхватил у него из  руки  конец  веревки  и
дернул, туго затянув петлю у него на шее.
     - Раз уж ты здесь, - сказал он, - можешь ты теперь сказать  мне,  как
прокрасться мимо тех, кто сторожит поместье?
     - Ты не сможешь, - ответил тролль. - Ты слишком большой и  неуклюжий.
Я бы мог туда  проскользнуть.  Я  уверен,  что  в  одиночку  мог  бы  туда
прокрасться,
     - И какой мне был бы от этого толк?
     - Не знаю, добрый господин. Если  бы  уж  я  попал  туда,  я  бы  мог
что-нибудь придумать. Я должен сделать все, что смогу, лишь  бы  отплатить
тебе за тот мост, который ты собираешься для меня построить.
     Харкорт в раздражении отшвырнул конец веревки, который тролль тут  же
поймал.
     - Пойдем со мной, - сказал Харкорт, - и веди себя тихо. Не говори  ни
слова.
     В сопровождении тролля он вернулся на гребень  холма,  где  ждал  его
Шишковатый.
     - Я вижу, ты отыскал своего приятеля, - заметил тот.
     - Это не я его отыскал. Это он меня отыскал. Он готов из кожи  лезть,
чтобы быть нам полезным.
     - Ну что ж, посмотрим, - сказал Шишковатый.
     - Я нашел пещеру, - сообщил Харкорт. - В скале под гребнем холма. Она
хорошо укрыта валунами и деревьями. Это лучше, чем торчать в том ущелье  у
подножья холма. От  пещеры  видна  вся  долина  вместе  с  поместьем,  это
прекрасный наблюдательный пункт. А если нападет Нечисть, у нас  там  будет
прикрыт тыл.
     - Оставайся здесь и стереги своего тролля,  -  сказал  Шишковатый.  -
Если только шевельнется, перережь ему горло. Не очень-то я ему доверяю.
     - Я тоже, - сказал Харкорт.
     - До рассвета еще несколько часов. Мы должны добраться  до  пещеры  и
занять ее до того, как взойдет солнце. Я спущусь и приведу остальных. А ты
оставайся с Чарлзом, - приказал он горгулье, недвижно стоявшей рядом.

                                Глава 25.
     Как только забрезжил рассвет, стало видно, что поместье в самом  деле
находится  внизу,  в  долине,  -  как  и  предположили  ночью  Харкорт   с
Шишковатым. Белая  линия,  которую  они  видели,  действительно  оказалась
стеной.
     - По-моему,  это  каменная  кладка,  -  сказал  аббат.  -  Крепкая  и
массивная. И высокая. Как ты думаешь, какой она высоты?
     - Отсюда трудно сказать, -  ответил  Шишковатый.  -  Я  думаю,  футов
шесть, а то и выше. Скорее всего, выше. Я все ищу, где ворота.  Кто-нибудь
видит ворота? В ней должны быть ворота, и не одни.
     - Не вижу никаких ворот, - сказал Харкорт.
     Все трое сидели на корточках под огромными дубами, стоявшими у  входа
в пещеру.
     - Мне кажется, время от времени там что-то движется, - сказал  аббат.
- Только никак не разгляжу что.
     - Скорее всего, там кишмя кишит Нечисть, - сказал Шишковатый. - Я  на
одно надеюсь - что та орава, которая напала  на  нас  перед  тем,  как  мы
добрались до зачарованного убежища, не явится сюда к ним на подкрепление.
     - Это маловероятно, - возразил Харкорт. -  Они  все  еще  там,  ждут,
когда мы попытаемся прорваться.
     Они же не могут знать, что нас там давно нет. Они думают,  что  мы  в
ловушке.
     - Должно быть, ты прав, - согласился аббат.
     - Наш тролль сказал мне ночью, что он мог бы проникнуть внутрь.
     - А что это нам даст? - спросил Шишковатый.
     - Скорее всего, ничего. Я его тоже об этом спросил, но  он  не  знал,
что ответить. Он сказал, что, может быть,  найдет  способ  как-нибудь  нам
помочь, если туда попадет.
     - Не верю я ему, - сказал Шишковатый. - По мне, лучше всего  стукнуть
его как следует по башке, и делу конец.
     - Не уверен, -  сказал  аббат.  -  Чарлз,  ты  в  самом  деле  обещал
построить ему мост?
     - Да. В минуту слабости я дал ему такое обещание.
     - Мне кажется, это должно гарантировать нам его преданность, - сказал
аббат. - Будь у него душа, он бы с радостью заложил ее дьяволу в обмен  на
мост.
     Шишковатый с недовольным видом что-то невнятно проворчал.
     Горгульи стояли на посту среди деревьев. Поодаль на камне сидел Децим
и натачивал свой меч маленьким бруском. Аббат кивнул в его сторону.
     - Странный человек. Держится так, будто  считает,  что  навязывается.
Словно он непрошеный гость. Ему бы сидеть здесь, с нами.
     -  Он  хороший  боец,  -   сказал   Шишковатый.   -   Что,   впрочем,
неудивительно: война - его профессия.
     - Может быть, он чувствует себя  чужаком,  -  сказал  Харкорт.  -  Он
присоединился к нам, но не стал одним из нас.
     - Я готов его принять, - заявил аббат.
     - И мы все тоже, -  подтвердил  Харкорт,  -  Но  он  никак  не  может
избавиться от своего невероятного римского гонора.
     Нэн и Иоланда сидели в пещере, у самого входа, рядом с грудой мешков.
Рядом с ними неподвижно стоял коробейник, опираясь на посох.
     -  Тоже  странный  человек,  -  сказал  Шишковатый.  -  Что   бы   ни
происходило, он всегда недоволен.
     Когда я спустился вниз, чтобы рассказать остальным про пещеру, он как
будто ничуть не обрадовался. По-моему,  он  решил,  что  я  собираюсь  его
оттеснить.
     - А сам он что-нибудь предложил? - спросил Харкорт.
     Шишковатый покачал головой.
     - Просто заупрямился, и все.
     - Мне кажется, эта история ему не нравится, - сказал аббат.
     - Может быть, дело в том, что  он  знает,  как  велика  опасность,  -
предположил Харкорт.
     - Если так, - вмешался Шишковатый, - то почему бы ему не  поколдовать
малость, чтобы хоть чем-то нам помочь? Ведь это он  призвал  тех  чародеев
или кто там был, чтобы перенести нас сюда из того зачарованного убежища.
     - Сдается мне, что он немного оробел, - заметил аббат.
     - И это мне тоже не нравится, - сказал Шишковатый. -  Но  раз  уж  мы
здесь, надо что-то делать. Долго раздумывать нечего.  Нас  может  заметить
кто-нибудь из тех, кто прячется там, внизу, и тогда они опять  кинутся  за
нами.
     Харкорт подумал, что, если дойдет до бегства, у них очень мало шансов
выбраться  с  Брошенных  Земель.  Вся  Нечисть  уже  поднята  на  ноги   и
разыскивает их. Как только у нее появится  подозрение,  что  они  покинули
зачарованное убежище, множество отрядов тут же  примутся  прочесывать  всю
округу.
     -  Нам  надо  бы  присмотреться  поближе,  -  говорил  тем   временем
Шишковатый. - Нужно пойти на разведку. Пойду я  и,  наверное,  Чарлз.  Ты,
аббат, оставайся здесь. Разведчик из тебя никудышный.
     - Нам лучше идти порознь, - сказал Харкорт. - Меньше шансов, что  нас
заметят, а увидеть можно больше, чем если пойдем вместе.
     - Меч оставь здесь, - посоветовал Шишковатый.  -  Он  слишком  громко
звякает и может запутаться в ногах. Возьми кинжал. У Децима  есть  кинжал,
пусть отдаст его тебе.
     - А что будет делать Децим? - спросил аббат.
     - Останется с тобой и коробейником. Римлянам привычнее открытый  бой,
они не приучены красться по кустам. И, ради бога, держите ухо востро, пока
мы не вернемся.
     Харкорт встал и пошел к пещере, отстегивая на ходу меч. Он подошел  к
Нэн, сидевшей на  полу  пещеры.  Сзади  нее  стояла  Иоланда,  а  рядом  -
коробейник.
     - Вот, - сказал Харкорт, протягивая ей меч с  перевязью.  -  Побереги
его для меня. Я иду на разведку.
     - Это мое дело, - возразила Иоланда. - Я все время была разведчиком.
     - Только не на этот раз, - сказал Харкорт,
     - Но ты остался без оружия.
     - Я возьму у римлянина кинжал.
     - У меня есть кинжал получше. Он у меня постоянно заточен.  У  Децима
кинжал очень неудобный.
     Она протянула ему кинжал - тонкий, заостренный на конце, как шило,  с
трехгранным клинком, острым, словно  бритва.  Харкорт  удивленно  осмотрел
его.
     - Он хранится в нашей семье много лет,  -  сказала  она.  -  Один  из
предков Жана принес его с собой с какой-то давнишней войны. Отобрал в виде
трофея у какого-нибудь язычника,  а  тот,  может  быть,  в  свою  очередь,
отобрал его у кого-нибудь еще.
     - Спасибо, - сказал Харкорт.
     - Ты действительно не хочешь, чтобы я пошла с вами?
     - Ты нужна здесь, - сказал Харкорт. - Если на вас нападут, без твоего
лука не обойтись.
     Он снял с плеча свой лук, положил на землю и  взглянул  на  нее.  Она
стояла, сердито выпятив нижнюю губу.
     - Прошу тебя, поверь мне. Ты в самом деле нужна здесь.  Пойдем  мы  с
Шишковатым. Мы постараемся вернуться как можно скорее. Нужно  узнать,  что
там нас ждет.
     Он огляделся.
     - А где тролль?
     - Только что был здесь, - ответила Нэн.
     - Черт его возьми, вечно он куда-то исчезает, - сказал Харкорт. -  Не
верю я ему. Если придет обратно, никуда его не отпускайте.
     Несколько секунд он стоял в нерешительности, борясь с желанием обнять
Иоланду и расцеловать ее перед уходом, Вместо этого он только кивнул ей.
     - Я пошел, - сказал он.
     - Желаю тебе удачи, Харкорт, - сказал коробейник.
     Харкорт ничего не ответил. Коробейник ему по-прежнему не нравился.
     На опушке его ждал Шишковатый.
     - Готов, Чарлз?
     Харкорт кивнул.
     - Ты направо или налево?
     - Направо, - ответил Харкорт.
     - Не спеши, - сказал Шишковатый. - Вспомни, чему я тебя  учил,  когда
ты был мальчишкой. Иди медленно. Держись за кустами. Хорошенько осмотрись,
прежде чем двигаться. И не зевай.
     Кустарник покрывал почти весь склон холма.  То  на  четвереньках,  то
ползком Харкорт понемногу спускался вниз. Солнце еще не встало. Когда  оно
взойдет, оно окажется позади него, и тогда нужно будет прятаться  особенно
старательно. Но зато оно будет светить в глаза  всякому,  кто  смотрит  на
холм из поместья, и заметить его станет труднее.
     Харкорт полз вперед, то и дело застывая на месте и вглядываясь сквозь
кустарник. В поместье не было заметно никакого движения. Стена, окружавшая
его, густо заросла  кустарником,  а  кое-где  и  деревьями.  В  них  могло
прятаться сколько угодно часовых. Однако если они там и были, их  не  было
видно. Харкорт самым тщательным образом осмотрел ту часть  стены,  которая
приходилась напротив  него,  пытаясь  обнаружить  чью-нибудь  притаившуюся
фигуру или какое-нибудь малейшее движение, но так  ничего  и  не  заметил.
Впечатление было такое, будто там никого нет.  Однако  он  знал,  что  там
кто-то есть, не может не быть.  Дядя  Рауль  видел  стражу  и  попробовал,
миновав ее, проникнуть  внутрь,  но  повернул  назад,  поняв,  что  стражи
слишком много, что в одиночку ее не миновать.
     Вот уже много лет, подумал Харкорт, Нечисть  стоит  на  страже  вдоль
стены, притаившись в ожидании нападения, не покидая своего поста, хотя  до
сих пор никто сюда проникнуть  не  пытался.  Впрочем,  как  знать,  может,
кто-то и пытался, но был отбит, и никто об этом так и не  узнал?  Но  если
такие случаи и были, то немного. Можно  ли  отнести  к  ним  попытку  дяди
Рауля? Пожалуй, нет, ведь о его присутствии они так и не догадались.  Будь
на их месте люди, им давно надоело бы сидеть в засаде без  всякой  видимой
пользы, они бы ослабили бдительность и только делали бы вид, что стерегут.
А Нечисть - могло  это  ей  надоесть  или  нет?  Способна  она  отвлечься,
расслабиться? Он пожал плечами. Кто знает? Кто может знать что-нибудь  про
Нечисть? Но полагаться на то, что она потеряла бдительность, не стоит.
     Харкорт переползал от куста к кусту,  от  камня  к  камню,  время  от
времени останавливаясь и внимательно осматривая долину. И вот он наконец в
первый раз заметил стражу - какие-то неопределенные тени,  сгрудившиеся  в
густом кустарнике у самой стены так тесно, что он никак не мог  разглядеть
их по отдельности. Сначала он подумал, что это ему  только  почудилось,  и
только вглядевшись как следует, убедился, что они действительно  там.  Они
не двигались - судя по всему, он все еще оставался незамеченным.
     С удвоенной осторожностью он двинулся дальше, к подножью холма. Через
некоторое время он снова остановился, но уже никого не  мог  разглядеть  -
угол зрения изменился, и теперь они были скрыты зарослями кустарника.
     Почему они прячутся? - подумал он. - Почему не  стоят  открыто?  Ведь
так легче отпугнуть  незваных  гостей,  если  они  появятся.  Может  быть,
Нечисть хочет,  чтобы  поместье  казалось  неохраняемым,  чтобы  никто  не
догадался, что здесь есть  что  охранять?  Заброшенное  и,  скорее  всего,
неоднократно   разграбленное   поместье   вряд   ли   может    кого-нибудь
заинтересовать. Может быть, это Нечисти  и  нужно  больше  всего  -  чтобы
поместьем никто не интересовался?
     Кустарник стал гуще, дальше  пришлось  двигаться  ползком  и  гораздо
медленнее. Казалось, зарослям не будет конца. Однако вскоре он  подполз  к
опушке и долго лежал на животе, разглядывая поместье, которое было  теперь
гораздо ближе. Дом был большой, просторный,  но  не  такой  огромный,  как
показалось ему сначала. Красновато-желтая черепица  кровли,  выцветшая  от
времени,  мягко  светилась  в  лучах  восходящего  солнца.  Толстые  балки
выступали на поверхности оштукатуренных стен. Перед домом и, вероятно,  со
всех сторон его поднималась стена из  белого  камня,  такая  высокая,  что
заслоняла собой нижнюю часть дома. За стеной лежал парк, в центре которого
стоял дом. Там виднелось несколько деревьев, а  по  зеленому  газону  были
разбросаны клумбы с яркими цветами. Красивый парк,  подумал  Харкорт.  Как
будто совсем из другого времени.
     Когда-то  по  этим  лужайкам  расхаживали  родовитые  римляне,  а  за
столиками под деревьями сидели римские дамы, угощаясь пирожными, потягивая
вино и весело болтая между собой. Теперь здесь не было ни души.
     Кто-то тронул Харкорта за плечо. Задохнувшись от испуга, он мгновенно
перевернулся на спину и  занес  правую  руку  с  зажатым  в  ней  кинжалом
Иоланды, готовый нанести удар.
     Перед ним стоял тролль с веревкой на шее.
     Левой рукой Харкорт схватил его за горло и опрокинул на землю рядом с
собой.
     - Это ты! - прошипел он сквозь зубы. - Опять ты!
     Тролль бился на земле, задыхаясь и пытаясь что-то выговорить.
     - Господин! - прохрипел он. - Господин!
     - Зачем ты подкрался ко мне? Говори!
     Харкорт немного разжал пальцы на его горле.
     - Опасность!  -  задыхаясь,  произнес  тролль.  -  Господин,  я  хочу
показать тебе, где опасность!
     Харкорт снова перевернулся на живот, крепко держа тролля  и  прижимая
его к земле. Тролль показал прямо вперед.
     - Там западня, господин. Волчья яма.
     - Волчья яма? Не вижу никакой волчьей ямы, - ответил Харкорт шепотом.
     - Прямо перед нами. Вон в том месте, где нет травы.
     - Таких мест здесь много. Я только что полз по голой земле.
     - Но здесь западня, господин. Волчья яма, чуть-чуть прикрытая землей.
Ты провалишься в нее, а там, на дне, торчат острые колья.
     Харкорт пристально вгляделся в пятачок голой земли. На вид в  нем  не
было ничего особенного.
     - Откуда ты знаешь? - спросил он.
     - Знаю. Чутьем. Я знаю своих соплеменников. Я знаю их привычки.
     Харкорт не сводил глаз с места,  на  которое  показывал  тролль.  Оно
по-прежнему казалось ему совершенно безобидным.
     - Вон там, на полпути к  подножью  холма,  большой  валун,  -  сказал
тролль. - За ним прячется великан.  Он  настороже.  Он  почуял  опасность.
Время от времени он выглядывает из-за валуна.
     Харкорт посмотрел на огромный камень, торчавший из земли впереди,  но
не заметил никаких признаков великана. Однако вдоль всей стены, окружавшей
поместье, Нечисть была. Она пряталась, но теперь, с  близкого  расстояния,
он мог без труда ее разглядеть.
     - Почему ты не хочешь отступить, господин? - спросил шепотом  тролль.
- Ты не сможешь туда попасть.
     Харкорт ничего не ответил и  продолжал  вглядываться  в  кустарник  у
стены. Там пряталось множество Нечисти. Чем дольше он смотрел, тем  больше
ее видел.
     И не только у самой стены. Немного ниже того валуна, за  которым,  по
словам тролля,  прятался  великан,  что-то  припало  к  земле  под  кустом
орешника. "Боже мой, - подумал он, - да они здесь  повсюду!  Странно,  что
они до них пор меня не заметили".
     Харкорт подтолкнул тролля, и они поползли назад, в кусты. Тролль полз
рядом,  всхлипывая  с  облегчением.  Миновав  самые  густые  заросли,  они
поползли дальше, вверх по склону, стараясь  не  показываться  на  открытых
местах.
     Прошло много времени, прежде  чем  они  остановились,  притаившись  в
густом подлеске.
     - И так везде вокруг поместья? - спросил Харкорт. - Со всех сторон?
     - Столько же стражи, господин, со всех сторон. Везде вокруг.
     - Откуда ты знаешь?
     - Ночью я ходил на разведку. Задолго до рассвета. Я  обошел  поместье
со всех сторон.
     - И все это ты разглядел в темноте?
     - Господин, иногда я могу видеть лучше, чем ты. Я знаю, чего  искать.
Я сам из Нечисти. Я знаю, где искать и как. Я знаю, как думает Нечисть. Не
поворачивайся, не высовывай голову - в небе драконы. А вон на тех  холмах,
по другую сторону долины, - гарпии.
     - Тролль, - сказал Харкорт, - я человек. А  ты  из  Нечисти.  Я  даже
пальцем не шевельнул, чтобы помочь тебе, когда ты собирался повеситься.  Я
велел тебе прыгнуть и покончить с этим. Почему ты нам помогаешь?
     - Я думал, ты понимаешь. Ради моста.
     - Ах да, конечно, ради моста! Ну, тебе  остается  надеяться,  что  мы
вернемся домой целыми и невредимыми, чтобы я мог построить тебе мост.
     - И к тому же они меня изгнали, - продолжал тролль. - Я пошел с вами.
Я остался с вами. Я предал Нечисть. Я больше не с ними. Они меня затравят.
С вами я или без вас, они все равно будут охотиться за мной.
     Харкорт кивнул в знак того, что понял, и сказал:
     - Я вижу стражу по эту сторону стены. А внутри она есть?
     - Внутрь они не заходят, - сказал трость - Они боятся того, что  там,
за стеной.
     - Они стерегут что-то такое, чего сами боятся?
     - Только для того, чтобы туда никто не проник. Они боятся  того,  что
там, внутри, но еще больше они боятся, что оно попадет в руки человека.
     - А ты знаешь, что там такое?
     Тролль замотал головой:
     - Ходят разные слухи. Слишком много слухов. Я не могу отличить те,  в
которых правда.
     Лежа в кустах, Харкорт размышлял. "Почему ты не хочешь отступить?"  -
спросил его тролль, и он промолчал. Может быть, это как раз такой  случай,
такая проблема - из тех, о которых  так  любят  рассуждать  церковники,  -
когда никакого  ответа  не  существует.  А  вообще  это,  конечно,  дикая,
невероятная  глупость,  вынужден  был  он  признать.  Горсточка  людей  на
Брошенных Землях против всех сил Нечисти! У них нет ни малейшего шанса  на
спасение. Вперед путь закрыт, назад тоже. Стоит им  повернуть  назад,  как
вся Нечисть, сколько ее есть на  Брошенных  Землях,  кинется  за  ними  по
пятам. Уже сейчас их,  наверное,  ищут  по  всему  пространству  Брошенных
Земель, прочесывая их во всех направлениях. Если бы  не  римляне,  подумал
он. Если бы  сюда  не  сунулись  римляне...  Но  римляне  вторглись  сюда,
навлекли гибель на себя и подняли на ноги всю Нечисть.
     Идти вперед, прорываться в  это  римское  поместье,  стоящее  там,  в
долине, казалось столь же невозможным, как и отступать. Стража стоит вдоль
всей стены, в небе летают драконы - он, правда, еще ни  одного  не  видел,
приходится верить на слово троллю, - а на  холмах  по  ту  сторону  долины
поджидают гарпии. "Это невозможно, - подумал он. - И то невозможно. Но все
же самое невозможное - повернуть назад, когда мы уже в двух шагах от цели.
Там, внизу, - призма, в которую заключена душа святого; там,  внизу,  быть
может, и Элоиза, и я не могу отступить, не увидев ни  призмы,  ни  Элоизы.
Особенно Элоизы. Даже если больше никто со мной не пойдет, если  все  меня
бросят, я спущусь с холма с поднятым мечом и выполню свой долг.  Для  меня
никакого другого ответа быть не может".
     - Не пора ли нам идти дальше, наверх? - робко спросил тролль.
     - Наверное, пора, - ответил Харкорт.
     Они вернулись к пещере, где ждали остальные. Аббат выбежал  навстречу
и схватил Харкорта за руку.
     - Слава Богу, ты вернулся, Чарлз. И, я вижу,  не  один.  Где  ты  его
нашел?
     - Это он меня нашел, - сказал Харкорт. - Прежде чем  сообразить,  кто
это, я чуть не задушил его. Шишковатый вернулся?
     - Пока нет. Вас долго не было. Мы ждали и очень волновались.  Что  вы
узнали?
     - Они в самом деле там, внизу. И их дьявольски много.
     - Ты думаешь, мы сможем прорваться?
     - Не знаю, - ответил Харкорт. - Это будет нелегко.
     - Может быть, Шишковатый что-нибудь подскажет, когда вернется.
     - Надеюсь, - сказал Харкорт.
     К нему подбежала Иоланда:
     - Мой господин, я боялась за тебя. Тебе надо было взять меня с собой.
     - Как у вас тут дела? - спросил Харкорт.
     - Ничего нового. Римлянин и коробейник стоят на страже. Они клянутся,
что ничего не видели.
     - И не увидят. Стражу не увидишь, пока не подойдешь вплотную.
     Он протянул ей кинжал, она взяла его и сунула за пояс.
     - Мне не пришлось им воспользоваться. Так что я его не затупил  и  не
запачкал.
     - Сегодня нам придется есть всухомятку, - сказала  она.  -  Разводить
здесь огонь нельзя.
     - Не могу понять, как это они нас до сих пор не  заметили,  -  сказал
он.
     - Быть может, заметили. И ждут, что мы будем делать.
     - Мы сами еще не знаем, что будем делать, - сказал он. -  Все  время,
пока мы добирались сюда, я только и думал о  том,  что  мы  будем  делать,
когда разыщем поместье. И решил, что там будет видно.
     - Мы здесь всего несколько часов.
     - Да, я знаю, - сказал он.
     Он подошел к Нэн, все еще сидевшей у входа в пещеру, на том же месте,
как и тогда, когда он уходил. Его меч с перевязью все еще лежал у  нее  на
коленях.
     - Тебе нравится эта девушка, - сказала она.
     - Она дочь моего друга.
     - Мельника, который служит твоему роду.
     - И он и его семья, вот уже много лет.  Но,  Нэн...  или  тебя  нужно
называть леди Маргарет?
     - Когда-то я была леди Маргарет. Но это было  давно.  Я  уж  останусь
Нэн. Убить бы этого вашего коробейника. И что он лезет не в свое дело?
     - Чародеи всегда суют нос куда не надо.
     - Знаю. Этого можно было ожидать.
     Из пещеры показался аббат.
     - Шишковатый возвращается, - объявил он. - Я только что его  заметил.
Он уже близко.
     Нэн протянула Харкорту меч с перевязью.
     - Вот мы и опять все вместе, - сказала Иоланда.
     - С ним все в порядке? - спросил Харкорт.
     - Как будто да, - ответил аббат. - Ты сказал, что видел  там,  внизу,
Нечисть?
     Харкорт кивнул.
     - Не заметили они нас?
     - Я ничего такого не видел.
     - Пока все как будто тихо, - сказал аббат. -  Пожалуй,  даже  слишком
тихо. Мы по очереди стояли на страже. И Децим, и горгульи. Никто ничего не
видел.
     Из-за огромного  дуба  появился  Шишковатый  и  начал  подниматься  к
пещере. Попугай, сидевший на плече  у  аббата,  при  виде  его  разразился
пронзительными криками.
     - Ты не можешь как-нибудь сделать, чтобы  эта  птица  угомонилась?  -
спросил Харкорт аббата.
     - С ней ничего не сделаешь, уж очень горласта. Есть  она  хочет,  что
ли?
     - Сейчас принесу ей кусок хлеба, - вызвалась Иоланда. -  Может  быть,
тогда замолчит.
     - По крайней мере, на то время, пока его не склюет, - сказал Харкорт.
     Шишковатый вошел в пещеру и тяжело уселся рядом с Нэн. Он взглянул на
Харкорта:
     - Рад, что ты вернулся.
     - Я только что пришел.
     - Там их видимо-невидимо, - сказал Шишковатый. - У тебя тоже?
     - То же самое, - подтвердил Харкорт.
     - Не вижу, как мы сможем  прорваться,  -  сказал  Шишковатый.  -  Или
прокрасться. Я не смог обойти вокруг всей стены, времени  не  хватило.  Но
подозреваю, что стража стоит везде.
     - Тролль тоже так говорит.
     - Откуда он может знать?
     - Он ходил на разведку. Ночью.  И  сейчас  спускался  вниз  со  мной.
Пожалуй, можно сказать, что он спас мне жизнь. Там была волчья яма...
     - Не нравится мне это, - вмешался аббат.  -  С  какой  стати  он  нам
помогает?
     - Ему нужен мост, - сказала Нэн.
     - А, опять то же самое, - недовольно отозвался аббат.
     - А где римлянин? - спросил Шишковатый.
     - Стоит на страже, - ответил аббат. - Вместе с горгульями.
     - Надо бы ему быть здесь, - сказал Шишковатый. - Нам пора решать, что
делать. Он должен при этом присутствовать.
     - Он не считает себя одним из нас, - сказал Харкорт. - Как будто  ему
просто с нами по пути.
     - Это нелепо, - сказал Шишковатый. - Он нас выручил. Конечно, он один
из нас. Он это вполне заслужил.
     - На таком военном совете, какой будет у нас, от него мало  толку,  -
сказал аббат. - Он привык воевать иначе. Плечом к плечу со своими, лицом к
лицу с  врагом.  Так  уж  он  приучен.  А  нас  слишком  мало,  чтобы  так
действовать.
     - У него есть боевой опыт, - возразил  Харкорт.  -  Он  предостерегал
своего трибуна. Будь он командиром, когорта ушла бы с Брошенных Земель  до
того, как ее перебили, и мы не  оказались  бы  в  таком  положении.  Я  не
уверен, что нам следует идти в наступление, но и отступать  мы  не  можем.
Все Брошенные Земли, должно быть, полны отрядов Нечисти, которые ищут нас.
Они нас непременно выследят.
     - Не нравятся мне эти разговоры об отступлении, - сказал  Шишковатый.
- Мы слишком далеко зашли.
     - Наверное, мы все-таки можем что-нибудь сделать, - сказал  аббат.  -
Знать бы только - что.
     - Рано или поздно Нечисть нас почует, - сказал Шишковатый.  -  Думаю,
что  скорее  рано.  Не  надо  их  недооценивать.  Нет  ничего  хуже,   чем
недооценивать противника. Нечисть хитра.  Не  будь  она  хитра,  ее  давно
стерли бы с лица земли.
     - Если мы пойдем прямо на  юг,  -  сказал  аббат,  -  нам,  возможно,
удастся добраться до реки. А переправившись  через  нее,  мы  окажемся  за
пределами Брошенных Земель.
     - Нечисть может погнаться за нами и через реку, - заметил Харкорт.  -
Кроме того, река течет сначала на запад, а потом поворачивает на юг. Очень
может быть, что отсюда до нее далеко.
     - Я пока что не намерен  удирать  к  реке,  -  сказал  Шишковатый.  -
Слишком многое поставлено на карту. И  слишком  много  сил  мы  потратили,
чтобы добраться сюда.
     Никто не ответил, все  стояли  молча.  Иоланда  подошла  к  аббату  с
кусочком хлеба в руке и протянула его попугаю. Тот схватил  хлеб  лапой  и
принялся жадно клевать.
     - Ну вот, видите, - сказал аббат. - Я же говорил, что он голоден.
     Нэн поднялась на ноги.
     - По-моему, и мы  все  тоже  проголодались.  Но  закусывать  придется
всухомятку. У нас есть хлеб, сыр и кость от окорока, на  которой  осталось
немного мяса. Оно немного попахивает, но есть еще можно.
     Из-за большого дуба  выскочил  Децим  и  начал  бегом  подниматься  к
пещере.
     - Нечисть пошла в атаку! - крикнул он. - Они взбираются на холм!
     - Похоже, все уже решено без нас, - сказал  Харкорт.  -  Иоланда,  не
знаешь, где мой лук и стрелы?

                                Глава 27.
     Нечисть поднималась по склону холма. Ее было здесь пока еще не  очень
много - всего несколько маленьких кучек, числом не больше дюжины. Но новые
и новые толпы ее выходили из зарослей у  стены.  Двигались  они  медленно,
словно без определенной цели, неспешной походкой, волоча  ноги,  временами
останавливаясь и вглядываясь вперед, как будто не совсем уверенные, что на
холме кто-то есть.
     Аббат толкнул Харкорта в бок и показал пальцем вверх. Харкорт  поднял
глаза и увидел лениво колышущиеся там грязные тряпки - с десяток, а  может
быть, и больше. Они были довольно высоко и летели тоже медленно и  лениво,
словно высматривая добычу. Так оно и есть, подумал  Харкорт.  Высматривают
добычу.
     Горгульи недвижно стояли,  как  часовые,  там,  где  кончались  дубы.
Харкорт подумал, что снизу они должны выглядеть как старые сухие пни, хотя
Нечисть, охраняющая поместье,  конечно  же,  наверняка  знает,  что  здесь
никаких пней нет. Она  слишком  долго  разглядывала  этот  косогор,  чтобы
знать, есть здесь пни или нет.
     - Не будем спешить, - сказал аббат. - Придется  подождать,  пока  они
подойдут поближе. Мы не можем  рисковать  промахнуться.  На  счету  каждая
стрела.
     - Одними стрелами их не остановить, - сказал  Харкорт.  -  Когда  они
войдут в раж, никакие стрелы не помогут. Они  не  посмотрят  на  потери  и
будут рваться вперед. Они долго ждали и вот наконец дождались. Там, внизу,
хранится что-то очень для них  важное,  иначе  не  понадобилась  бы  такая
охрана.
     - Мы знаем, что там хранится, - сказал аббат.
     - Нам кажется, что мы знаем, - поправил его Харкорт. -  Мы  не  можем
быть абсолютно уверены.
     Хотя совсем недавно он мог бы поклясться, что уверен. Дядя  Рауль  не
дурак, он должен был знать, о чем идет  речь.  Однако  сейчас  у  Харкорта
начали появляться сомнения. Ни в  чем  нельзя  быть  уверенным  до  конца,
подумал он.
     - Уж не утратил ли ты веру? - спросил аббат.
     Харкорт молча покачал головой. Он, конечно, не прав, только все равно
ни в чем нельзя быть уверенным до конца.
     - До сих пор мы хранили веру, - сказал аббат.  -  Мы  хранили  ее  на
протяжении всех этих бесконечных лиг, невзирая на опасности. Мы  не  можем
утратить ее сейчас.
     - Я-то ее не утратил, - сказал Харкорт. - Я  чувствую,  что  это  она
меня покидает.
     Попугай доел последние крошки хлеба и поудобнее  устроился  на  плече
аббата, вцепившись когтями в его сутану.
     Харкорт окинул взглядом их не слишком  внушительный  боевой  порядок.
Аббат и он стояли на правом фланге - впрочем, их было слишком мало,  чтобы
говорить о каких-то флангах. Левее  его  стояла  Иоланда,  хладнокровно  и
невозмутимо держа наготове лук. Интересно, подумал  он,  может  что-нибудь
нарушить ее  спокойствие?  Еще  левее  был  римлянин  -  без  лука,  но  с
обнаженным мечом. Он стоял прямо, выпятив грудь, как будто по обе  стороны
от него простирался тесный строй боевых товарищей с мечами в руках.
     А дальше припала  к  земле  Нэн  с  огромным  луком,  который  где-то
подобрала, - он казался слишком тяжелым для ее слабых  рук.  Рядом  с  ней
стоял, широко расставив кривые ноги, Шишковатый с  луком  наготове,  а  за
плечами у него висела на ремне секира. Левее всех опирался на  свой  посох
Андре-коробейник.
     Харкорт поискал глазами тролля, но его не было видно.
     Внизу, на склоне холма, Нечисти заметно  прибавилось.  Понемногу  она
выстраивалась  в  цепь  -  опоздавшие  подравнивались,  а  ушедшие  вперед
поджидали, пока их не догонят остальные. Местами цепь прерывалась, но  все
же это была цепь, и надвигалась она все быстрее. В тех местах, где Нечисти
было больше всего, она теснила друг друга, чтобы  занять  место  в  первом
ряду. Теперь в ее  движениях  была  видна  железная  целеустремленность  -
Нечисть шла в решительный бой. И ни у кого из ее  числа  не  было  оружия,
только когти и клыки. Харкорт припомнил, что точно так же они наступали на
замок семь лет назад. Нечисть не признает  оружия.  Ей  хватает  когтей  и
клыков. "Может быть, она выше этого? - подумал Харкорт. - Может быть,  это
бешеная гордыня заставляет ее полагаться  на  один  свой  яростный  напор?
Абсолютная уверенность в своих силах? Или первобытная слепота? Может быть,
для них было бы позором взять в руки оружие?"
     Позади цепи кишмя кишела всякая мелочь - эльфы, гоблины, лесные духи,
русалки и все остальные, а в  воздухе  тучами  толклись  феи,  отливая  на
солнце стрекозиными крыльями.  Мародеры,  подумал  Харкорт,  Застрельщики.
Задиры, подстрекатели, подпевалы. Их бесчисленные толпы немногого стоили в
бою, но выглядели устрашающе и могли бы напугать более робкого противника.
Над головой кружили драконы. Они спускались все ниже, вытянув длинные  шеи
и поводя ими из стороны в сторону, выискивая жертву и готовые кинуться  на
нее с высоты. А с севера беспорядочной  стаей  приближались  еще  какие-то
летучие чудища, помельче драконом, но такие же неуклюжие в полете.
     - Гарпии, - сказал аббат.
     "Несколько стрел, - подумал Харкорт, - а когда дойдет до  рукопашной,
два меча, булава, боевая секира, лук в руках у Нэн  и  посох  коробейника.
Это все, чем мы можем встретить полчища  врагов,  которые  поднимаются  по
склону холма. Безумие! Но выбора нет, бежать уже поздно. Бежать  с  самого
начала было поздно. С того  момента,  как  мы  появились  здесь,  мы  были
окружены и оказались в западне".
     - Пора, - сказал аббат. С этими словами он натянул тетиву  и  спустил
стрелу. Великан в самой середине наступавшей цепи  зашатался  и  повалился
ничком, хватаясь за стрелу, которая торчала у него в груди. Чудища  падали
и в других местах цепи, но таких было  слишком  мало.  "Что  такое  четыре
лука? - подумал Харкорт. - Какой бы верной ни была рука, какими бы меткими
ни были стрелы, им не остановить Нечисть".
     Внизу,  впереди  линии  лучников,  выступили  вперед   горгульи.   Их
массивные лапы, похожие  на  толстые  бревна,  разили  направо  и  налево,
раскидывая Нечисть, как бирюльки. Цепь качнулась назад, но тут же  обтерла
горгулий с обеих сторон, как обтекает поток торчащие посреди него камни, и
сомкнулась снова, оставив их позади.
     Харкорт отшвырнул лук и выхватил  из  ножен  меч:  Нечисть  была  уже
слишком близко. Он услышал, как слева от него Шишковатый с яростным  ревом
кинулся в битву, размахивая секирой и кося ею  врагов,  словно  воплощение
Смерти. Рядом с Харкортом Нечисть  во  множестве  валилась  на  землю  под
булавой аббата. Над ним с пронзительными криками кружил  попугай.  Харкорт
мимоходом заметил, что коробейник по-прежнему стоит где  стоял,  лениво  -
лениво! - опираясь на посох и  с  тупым  равнодушием  глядя  на  сражение,
которое шло всего в нескольких футах от него. Хоть не убежал,  сукин  сын,
пронеслось в голове у Харкорта. Остался на месте, пусть даже толку от него
немного.
     После этого все слилось в какое-то бесформенное месиво. Харкорт колол
и резал, делал ложные выпады и уклонялся от  ударов,  отпрыгивал  назад  и
снова бросался вперед. Перед глазами у него мелькали, сменяя  друг  друга,
отвратительные, искаженные яростью морды, и все они  сливались  в  одну  -
воплощение злобы и ненависти.  Некоторое  время  бок  о  бок  с  Харкортом
сражался Децим. Он бился спокойно и уверенно, как боевая машина, не говоря
ни слова, не делая лишнего движения. Обученный вести  бой,  постигший  все
его секреты, он не испытывал ни радости, ни удовлетворения, ни  злобы,  ни
увлечения.  Он  дрался,  не  сжигаемый  ненавистью,  и   потому   особенно
эффективно. А потом римлянин куда-то исчез. Харкорт не заметил, когда  это
случилось, и не видел, что с  ним  произошло.  Теперь  рядом  с  Харкортом
оказался аббат. То и дело разражаясь боевым кличем, он размахивал булавой,
которую держал в обеих руках, повергая на землю всякого, кто оказывался  в
пределах досягаемости двадцатифунтового железного шара.  А  еще  мгновение
спустя аббат вместе с булавой исчез из  вида,  и  рядом  с  Харкортом  уже
стояла тонкая фигурка в развевающемся плаще, когда-то белом, но  за  время
путешествия  сплошь   покрывшемся   грязью.   Лицо   ее   было   хмуро   и
сосредоточенно, а в руках был меч - это мог быть только меч  Децима.  "Где
же Децим? - мелькнуло в голове у Харкорта. - И как мог попасть к  ней  его
меч?" Но он не успел додумать свою мысль, потому  что  Нечисть  продолжала
напирать со всех сторон. Где-то справа слышался боевой  клич  аббата,  над
головами с  пронзительными  криками  кружил  попугай,  а  слева  доносился
яростный рев Шишковатого.
     И тут неожиданно, без всякого предвестия, по полю боя пронесся вихрь,
а небо закрыла низкая темная туча, которая, яростно  клубясь,  будто  и  в
небе тоже шла битва, опустилась вниз и окутала сражающихся.  Ослепительная
молния рассекла тучу.  Харкорт  вскинул  руку,  чтобы  прикрыть  глаза  от
слепящего света, и в то же мгновение  над  самой  его  головой  прокатился
оглушительный громовой удар. Харкорт упал на колени, попытался встать,  но
тут снова сверкнула молния, а сразу же за ней раздался новый раскат грома,
который опять сшиб его с ног. Он ощутил какой-то странный удушливый запах,
словно воздух наполнился серными парами, и в ноздрях у  него  закипало.  А
потом  шум  схватки  вдруг  сменился  пугающей   тишиной,   призрачной   и
неестественной, будто молнии и гром стерли бесследно все остальные звуки.
     Харкорт, шатаясь, поднялся  на  ноги.  Повинуясь  какому-то  смутному
побуждению, он оглянулся через плечо и увидел коробейника.  Тот  стоял  на
том же самом месте, что и раньше, но руки его были подняты вверх, а пальцы
широко растопырены. Из каждого его пальца вылетали яркие искры - маленькие
копии палящих молний. Пока Харкорт в изумлении глядел на него, искры вдруг
погасли, и коробейник, словно переломившись  пополам,  бессильно  осел  на
землю.
     Нечисть в панике бежала вниз, отступая  под  защиту  стены.  Драконы,
по-прежнему  похожие  на  трепыхающиеся   в   воздухе   тряпки,   поспешно
поднимались ввысь Гарпий не было видно, исчезла и мелкая Нечисть,  которая
кишела  позади  наступавшей  цепи.  Склон  холма  был  усеян   обгорелыми,
дымящимися телами пораженных молнией, многие из которых  еще  корчились  в
предсмертных судорогах. Ближе лежали груды убитых во время битвы.
     Иоланда, все еще с мечом Децима в руке, подошла  к  Харкорту,  обходя
кучи трупов.
     - Децим погиб, - сказала она.
     Харкорт кивнул. Странно, что мы остались живы, подумал он.
     Она подошла к нему ближе, он обнял ее и прижал к  себе.  Они  стояли,
тесно прижавшись друг к другу и глядя вниз,  на  изуродованные,  дымящиеся
трупы.
     - Это коробейник, - сказал он. - А я все время думал о нем плохо.
     - Он хороший человек, только немного странный, - сказала она.  -  Его
трудно понять и еще труднее полюбить. Хотя я его  почему-то  полюбила.  Он
мне как отец. Это он вывел меня с Брошенных Земель и велел  перейти  реку.
Он привел меня к мосту, слегка шлепнул по заду и сказал: "Иди через  мост,
малышка. Там безопаснее". Я пошла  и  пришла  к  дому  мельника.  Там  был
котенок, я села играть с ним...
     - Коробейник! - вскричал Харкорт. - Я видел, как он упал!
     Он круто повернулся и  побежал  вверх  по  склону,  туда,  где  видел
коробейника. Иоланда бежала за ним. Но там уже была  Нэн.  Она  стояла  на
коленях рядом с коробейником.
     - Еще жив, - сказала она. - Мне кажется, с ним ничего не случилось. У
него просто иссякни силы. Всю  свою  энергию  он  потратил  на  то,  чтобы
вызвать молнии.
     - Я принесу одеяла, - сказала Иоланда. - Надо его согреть.
     Она побежала к пещере, а Харкорт  снова  взглянул  вниз.  Там  устало
поднимался по склону аббат с попугаем на плече. Одной рукой он поддерживал
Шишковатого, который, хромая, шел рядом.  На  груди  у  него  расплывалось
ярко-красное кровавое пятно. Харкорт  поспешил  навстречу,  но  Шишковатый
отмахнулся.
     - Этот надоедливый и навязчивый церковник, - сказал он, - делает вид,
что мне нужна его помощь.  Я  не  возражаю  только  потому,  что  ему  это
доставляет удовольствие.
     Они подошли к коробейнику и Нэн, и аббат помог  Шишковатому  усесться
на землю.
     - Он порядком изодран, - сказал аббат. - Но мы его перевяжем, и кровь
остановится. Мне кажется, с ним все будет в порядке.
     - Я очень на это надеюсь,  -  отозвался  Шишковатый.  -  Впереди  еще
хватит работы, - и он показал рукой вниз по склону холма. - Нечисть  опять
собирается напасть. - Он посмотрел на коробейника. - Что это с ним? Упал в
обморок от волнения?
     - Это он призвал молнии, - ответила Нэн.
     - Так вот оно что, - протянул Шишковатый. - А я-то думал, в чем дело.
Никогда еще не видал такой неожиданной грозы.  Только  что  было  ясно,  и
вдруг молнии.
     Харкорт снял рубашку и принялся раздирать ее  на  узкие  полоски  для
перевязки.
     - У тебя еще осталась та мазь? - спросил он  Шишковатого.  -  От  нее
раны лучше заживают.
     - По-моему, немного должно быть. Только не забудь, ее  нужно  втирать
посильнее, иначе не подействует.
     - Не беспокойся, вотру как следует. Особенно в открытые раны.
     - И лучше поспеши, - сказал Шишковатый. - Они вот-вот  опять  на  нас
пойдут, я должен к тому времени  быть  уже  перевязан,  чтобы  взяться  за
секиру.
     Харкорт отошел на несколько шагов, чтобы лучше видеть, что происходит
у подножья холма. Действительно, Нечисть как будто снова строилась в цепь,
но он решил, что ей  понадобится  еще  некоторое  время,  чтобы  двинуться
вперед.
     Иоланда принесла из пещеры несколько одеял, и тут же подошел аббат  с
мазью. Харкорт опустился  на  колени  рядом  с  Шишковатым.  Куском  своей
рубашки он отер кровь с его груди. Зрелище было страшное - раны  оказались
более многочисленными и глубокими, чем он подумал сначала. Шишковатого  не
просто кусали или царапали, его грызли. Харкорт продолжал  обтирать  раны,
Шишковатый терпел не поморщившись, но потом нетерпеливо сказал:
     - Давай скорее. Незачем вытирать начисто, просто  замотай  бинтами  и
затяни потуже. А с мазью возиться некогда.
     Харкорт взглянул на стоящего над ним аббата и кивнул:
     - По-моему,  так  и  надо  сделать.  Втирать  мазь  нельзя,  пока  не
перестанет течь кровь. Перевязка ее остановит. А мазь можно будет  втереть
потом.
     - Никакого "потом" уже не будет, - задумчиво произнес аббат.
     -  А  если  так,  то  вообще  незачем  со  мной  возиться,  -  сказал
Шишковатый. - Только перевяжите потуже. Ничего, отобьемся. Отбились же  мы
только что.
     - Мы отбились благодаря коробейнику, - сказал аббат. - А он выбыл  из
строя. В следующий раз он нам уже не сможет помочь.
     - Перестань каркать, Гай, - оборвал его Харкорт. - Лучше  помоги  мне
перевязать Шишковатого. Он прав, отобьемся.
     - Мы отступим к пещере, - сказал Шишковатый. - Вход  в  нее  не  шире
шести футов, его легко будет защищать. И с нами будут горгульи.
     - Последний оплот, - заметил аббат.
     - На этот раз мы их остановим,  -  продолжал  Шишковатый.  -  Им  это
дорого обойдется. Они отступят.
     - А если они бросятся снова?
     - Тогда мы снова их встретим. Перебьем всех до последнего. И в  конце
концов победим.
     - Безусловно, - согласился Харкорт и подумал: "Безусловно, победим. В
конечном счете победим, если только хоть кто-то из нас останется в живых".
     Склонившись с двух сторон над Шишковатым, они туго  обмотали  бинтами
его грудь. Когда перевязка окончилась, Шишковатый  с  трудом  поднялся  на
ноги.
     - Так куда лучше, - заявил он. - Считайте, что вы меня починили.
     "Всего трое, - подумал Харкорт. - Меч, секира и булава, и еще Иоланда
с мечом Децима, если  понадобится.  Наверное,  понадобится.  Еще  горгульи
помогут. Коробейник и Нэн не в счет, от них помощи ждать нечего. Не  может
же коробейник два раза подряд преподнести такой чудесный сюрприз".
     Шишковатый потопал ногами, поднял с земли свою секиру и помахал ею  в
воздухе, потом похлопал левой рукой по перевязкам.
     - Как новенький, - заявил он. Однако по его  виду  сказать  это  было
трудно. Сквозь бинты местами уже просочилась кровь, а  при  каждом  взмахе
секиры он кривился от боли.
     Харкорт спустился по склону до того места, где кончались  деревья,  и
посмотрел вниз. Там, у подножья, Нечисть снова выстроилась в цепь, которая
казалась ничуть не реже, чем вначале. В воздухе вновь  кружили  драконы  и
гарпии. Ближе, у самой опушки, валялись груды тел, сожженных молнией, - от
них поднимались струйки едкого дыма. Горгульи,  до  сих  пор  стоявшие  на
посту немного ниже по склону, повернулись и начали неуклюже подниматься  к
пещере. Цепь Нечисти пришла в движение и стала медленно приближаться.
     - Как, по-твоему, Шишковатый? - спросил аббат, подошедший сзади.
     - Плохо его дело, - ответил Харкорт, - Из двух ран шли пузырьки, а на
краях была пена. Они очень глубокие. Наверное, легкие задеты.
     - Ты ничего об этом но сказал.
     - Незачем. Шишковатый знает это не хуже  меня.  Мы  ничего  не  можем
сделать. Будь мы даже в таком месте, где можно найти хирурга, он мало  чем
мог бы помочь.
     - И что дальше?
     - Пусть  сражается  вместе  с  нами.  Он  этого  хочет.  Иначе  будет
чувствовать себя опозоренным.  Он  не  потерпит,  если  мы  начнем  с  ним
нянчиться.
     - Я за ним присмотрю, - сказал аббат.
     Горгульи миновали их и продолжали подниматься по склону.
     - Надо бы поискать тело Децима, - сказал аббат.
     - Не время сейчас разыскивать тела. Нечисть вот-вот подступит.
     - Нужно произнести над ним хоть несколько слов. Проявить сострадание.
     - Он был солдат, Гай. Он знал, что его могут убить в любую  минуту  и
никто никаких слов произносить над ним не будет. Я думаю, прощальные слова
для него не так важны, как для тебя.
     - Ты хочешь сказать, что он был язычник?
     - Ну, этого я не хотел сказать. Хотя и такое  возможно.  Христианство
не так прочно укоренилось в Империи, как ты думаешь.
     Аббат что-то проворчал про себя.
     - Пойдем к пещере, - сказал Харкорт, повернулся и остолбенел. -  Гай,
смотри!
     Горгульи подошли к деревьям и начали с большим трудом карабкаться  на
них, каждая на свое.
     - Они дезертируют! - вскричал аббат. - Хотят спрятаться!
     Он с криком бросился вперед, но Харкорт схватил его за руку.
     - Не трогай их, - сказал он. - Если они собираются выйти из игры,  не
будем их принуждать.
     - Но без них нам крышка, - возразил аббат.
     - Да и с ними нам, скорее всего, тоже крышка, - сказал Харкорт.
     Они стояли и смотрели, как горгульи, с трудом  добравшись  до  нижних
ветвей, которые, правда, росли не так уж высоко над землей, полезли  вверх
быстрее и вскоре скрылись среди листвы.
     Харкорт снова двинулся к пещере. Оглянувшись через плечо, он  увидел,
что Нечисть набрала скорость и скоро будет здесь.
     Аббат потянул его за рукав:
     - Ничего, встретим их вместе, Чарлз.
     - И Шишковатый.
     - Да, и Шишковатый с нами.
     Не  успел  он  договорить,  как  откуда-то  сбоку  послышался  треск.
Повернувшись,  он  увидел,  что  один  из  огромных  дубов   вдруг   начал
раскачиваться из стороны в сторону, а его раскидистые корни, вырвавшись из
земли, оперлись на нее, напряглись и приподняли дерево, а потом  собрались
в клубок под самым стволом.
     Снова послышался треск - еще несколько дубов начали раскачиваться,  и
из земли показались их корни. Аббат поспешно перекрестился  и  пробормотал
что-то по-латыни. Харкорт стоял, не в  состоянии  вымолвить  ни  слова,  и
глядел, как все четыре дерева, на которые  только  что  залезли  горгульи,
вырвались из земли. Несколько мгновений они стояли неподвижно, опираясь на
корни и чуть покачиваясь, а потом тяжело и величественно двинулись вперед,
вниз по склону.
     От пещеры к Харкорту и аббату, хромая, быстро спускался Шишковатый, с
боевым кличем  размахивая  над  головой  секирой.  Дальше  шли  остальные.
Коробейник опирался  на  руку  Нэн  и  на  свой  посох.  Иоланда  обогнала
Шишковатого и подбежала к Харкорту.
     - Что происходит? - спросила она.
     - Точно не знаю, - ответил Харкорт. - Только  стой  тут,  посередине,
подальше от деревьев.
     Он заметил, что дубы становятся в круг, окружая их: один впереди,  по
одному с боков и один сзади.
     - Это сделали горгульи, - задыхаясь, выговорил аббат. -  Они  залезли
на эти деревья.
     Все шестеро сгрудились в тесную кучку. Деревья, шагая на извивавшихся
корнях,  как  многоногие  пауки,  сомкнулись  вокруг,  оставив   для   них
посередине немного свободного места, и двинулись вниз по склону.  Со  всех
сторон от них спускались до самой земли ветви и торчали корни.
     Аббат лениво помахал булавой.
     - Пожалуй, Нечисти сюда не пробиться, - сказал он.
     - А если кто и пробьется, - сказал Шишковатый, - мы с ними управимся.
     - Будьте осторожны, когда дойдем до  подножья  холма,  -  предупредил
Харкорт. - Там западни и волчьи ямы.
     -  Что  это  за  чародейство?   -   воскликнул   коробейник   слабым,
надтреснутым голосом. - Что за чародейство заставило деревья сдвинуться  с
места?
     Иоланда схватила коробейника за руку и отобрала у него посох.
     - Мой посох! - вскричал он.
     - Он тебе только мешает, - сказала она. - Того и гляди споткнешься.
     Все это время, пока они переговаривались, деревья двигались  вниз  по
склону. Их кроны сомкнулись над головами людей, словно зонтик,  закрыв  от
них небо. Со всех  сторон  стояла  сплошная  стена  переплетенных  ветвей,
посреди которых осталось  лишь  немного  места,  где  люди  могли  шагать.
Толстые, могучие корни, извиваясь,  ползли  по  земле,  время  от  времени
больно задевая их за ноги своими концами.
     - Смотрите под ноги, - сказал Харкорт. - Старайтесь не споткнуться  и
не упасть, иначе  корни  пройдут  по  вашим  телам.  Видимо,  деревья  уже
достигли цепи Нечисти: со всех сторон до людей доносились  вопли  звериной
ярости, бешеной ненависти, безумной злобы. Чудовища  были  вне  себя;  они
видели, что добыча ускользает.
     Харкорт попробовал было выглянуть наружу сквозь  листву,  но  не  мог
отыскать в ней ни малейшего просвета. Занятый этим, он забыл  о  том,  что
нужно смотреть под ноги, как сам же предупреждал остальных, споткнулся обо
что-то и чуть не потерял равновесие. Чтобы не упасть,  он  сделал  большой
шаг вперед и наступил на что-то скользкое и извивающееся. Он взглянул вниз
и увидел, что это искалеченное тело тролля - он угодил под ползущие  корни
переднего дерева, которые раздавили и расплющили его.
     Слева от Харкорта сквозь ветви свалился  внутрь  еще  один  тролль  -
сильно помятый, растерянный и окровавленный. Харкорт занес было меч, но не
успел нанести удар: секира Шишковатого опустилась троллю на голову, и  тот
свалился на корни с раскроенным черепом и вывалившимися мозгами. Он так  и
остался лежать распростертым на корнях, покачиваясь вместе  с  ними.  Хотя
Харкорт не мог видеть, что происходит, но по движению  ветвей,  обращенных
внутрь, он догадался, что наружные ветви  яростно  молотят  кидающуюся  на
деревья Нечисть, неумолимо кося все на своем пути. Мало  кому  из  чудовищ
удавалось  прорваться  сквозь  эту  завесу,  чтобы  добраться   до   людей
посередине.
     Под ногами у них время от времени появлялись  мертвые  или  умирающие
чудища, втоптанные в землю шагавшими  корнями.  Еще  несколько  великанов,
троллей и гарпий ценой отчаянных усилий миновали хлеставшие со всех сторон
ветви, но люди были наготове и тут же их приканчивали. Некоторое время они
висели на ветках, колыхаясь вместе с ними, но потом срывались и падали под
корни, которые всей  тяжестью  неумолимо  заползали  на  них  и  оставляли
раздавленными позади. Один раз люди внезапно увидели  у  себя  под  ногами
зияющую волчью яму, но вовремя успели броситься в сторону и  повиснуть  на
ветвях и благополучно ее миновали.
     Земля под ногами уже не так круто спускалась вниз, а постепенно стала
и совсем ровной. Яростные  вопли  Нечисти,  доносившиеся  снаружи,  начали
стихать - их  сменили  жалобные  завывания,  которые  эхом  отдавались  от
холмов, окружавших долину.
     - Они разбиты, - сказал аббат. - Они знают, что разбиты,  что  мы  их
одолели. Они не смогли уберечь свое сокровище. Мы, наверное, уже  у  самой
стены.
     Как только он это  сказал,  все  ощутили  толчок  и  услышали  треск:
деревья уперлись в стену. На мгновение они остановились,  но  потом  снова
двинулись вперед, и Харкорт услышал, как стена с грохотом рушится.
     Деревья  переползли  через  ее  остатки,  и  людям  внутри   пришлось
карабкаться по грудам камней.
     Теперь под ногами у них была трава - гладкий, аккуратно подстриженный
газон. Деревья расступились, открыв людям выход  из  тесного  пространства
между ними, и отодвинулись в стороны. Все было кончено.
     Харкорт оглянулся на холм, с которого они спустились. От самой рощицы
перед пещерой тянулся по земле двойной ряд убитых и искалеченных  чудовищ,
поверженных  ударами  ветвей  шагающих  деревьев.  По  обе   стороны   его
поодиночке и кучками стояли те  из  чудовищ,  кто  остался  в  живых.  Они
оглашали воздух печальными завываниями побежденных, предсмертными  воплями
потерпевшего поражение врага.
     Здесь мы в безопасности, подумал Харкорт, вспомнив, что  говорил  ему
тролль с веревкой на шее: "Нечисть  не  смеет  проникнуть  за  стену,  она
смертельно боится того, что там  хранится".  Позади  них,  среди  лежавшей
двойным рядом поверженной Нечисти, он  заметил  какое-то  движение  -  это
выползали из-под трупов изувеченные  чудовища,  в  которых  еще  теплилась
жизнь.
     "Мы дошли до цели, - подумал Харкорт.  -  Мы  наконец  достигли  того
места, на поиски которого отправились так  давно.  Всего  несколько  футов
этого ухоженного зеленого газона  отделяют  нас  от  Элоизы  и  от  призмы
Лазандры. Теперь никаких сомнений уже не осталось". Он вспомнил, как, стоя
на холме, видел огонек свечи, который мигнул на ветру и погас.  И  как  он
думал, не Элоиза ли держала в руках эту свечу, заслоняя огонь левой рукой,
как-то догадавшись, что он здесь, что он видит огонек свечи,  посылая  ему
сигнал, извещая, что ждет его.
     - Элоиза, - произнес он почти неслышно. Ему захотелось  вспомнить  ее
лицо, но его по-прежнему закрывала прядь волос, развеваемых ветром,  и  он
не мог его вспомнить.
     К нему подошел аббат с попугаем на плече.
     - Чарлз, - сказал он тихо, - Шишковатый зовет. Он хочет поговорить  с
тобой.
     - Шишковатый? Ну, конечно. Как он?
     - Он умирает, - сказал аббат.
     "Не может быть, - подумал Харкорт. - Только не Шишковатый. Только  не
мой старый друг. Шишковатый неистребим, Шишковатый вечен!" Но он припомнил
кровь, которая пенилась  у  него  в  ранах,  когда  они  перевязывали  его
туго-натуго, как просил он сам.
     С тяжелым сердцем Харкорт вслед за аббатом пересек поляну и подошел к
тому месту, где лежал на земле Шишковатый.  Глаза  его  были  закрыты,  но
когда  Харкорт  опустился  на  колени  рядом  с  ним,  они  открылись.  Он
неуверенным движением протянул руку, Харкорт схватил ее  и  сжал  в  своей
руке.
     - Шишковатый, - сказал Харкорт и  умолк.  Больше  он  ничего  не  мог
выговорить.
     - Хочу сказать только одно, - сказал Шишковатый. - Обещай мне, что не
дашь этому святоше ничего надо мной бормотать. Удержи его  насильно,  если
надо будет.
     - Обещаю, - ответил Харкорт.
     - Еще одно. Не горюй. Я знал, что это случится...
     - Откуда ты мог знать? - спросил Харкорт. - Уж не думаешь ли ты...
     - Помнишь Колодец Желаний? Я хотел заглянуть  в  него,  но  тут  тебе
понадобилось снять веревку с шеи дракона.
     - Я не стал ее снимать, - сказал Харкорт. - Он носил ее все эти годы,
она принадлежит ему. Я только протянул руку, чтобы ее снять, и понял,  что
она по праву принадлежит ему.
     - Пока ты этим занимался, я ходил к колодцу.
     - Да, и когда я тебя спросил, что ты  видел,  ты  сказал,  что  себя.
Ничего удивительного - обычно себя и видишь, когда глядишь в колодец.
     - Я сказал тебе правду, -  продолжал  Шишковатый.  -  Я  видел  себя,
только мертвого.
     Харкорт хотел что-то сказать, но не смог.
     - Я не особенно удивился, - сказал Шишковатый. - Я знал,  что  смерть
близка, что она идет за мной по пятам. Помнишь, я тебе говорил,  что  люди
моего племени живут намного дольше человека и  что  мы  не  стареем  и  не
дряхлеем, а умираем раньше, еще  в  расцвете  сил.  Раньше,  чем  начинаем
стареть.
     - Помню.
     - Когда я увидел себя в колодце, я понял, что уже не  вернусь  домой.
Но это не самый плохой способ умереть. Ты расскажешь обо всем своему деду?
Он поймет и не удивится. Он знал, что такое может случиться. Мы с ним были
как братья. У нас не было секретов друг от друга.
     - Ему будет не хватать тебя, - сказал Харкорт. - И мне тоже.  И  всем
нам.
     - Расставаться с  жизнью  мне  не  жаль,  но  мне  очень  не  хочется
оставлять вас. У вас впереди еще долгий обратный  путь.  Я  надеялся,  что
успею еще немного вам помочь.
     Харкорт опустил голову и вспомнил  прежние  дни  -  истории,  которые
рассказывал ему Шишковатый, птичьи гнезда, лисьи норы и цветы, которые  он
ему показывал и называл, и  как  он  учил  его  разбираться  в  звездах  и
находить север по небесной Повозке.
     Шишковатый снова закрыл глаза. Повязка  у  него  на  груди  была  вся
пропитана кровью. Рука его дрогнула,  потом  опять  крепко  стиснула  руку
Харкорта. Он открыл глаза.
     - Секира теперь твоя, - сказал он.
     - Я буду беречь ее, - ответил Харкорт, стараясь сдержать слезы.  -  Я
повешу ее на стене замка, рядом с большим камином.
     - Не горюй обо мне сверх меры. И запомни, никаких  заупокойных  слов.
Никакого аббатского бормотанья.
     - Слов не будет, - пообещал Харкорт.
     - Оставьте меня как  есть.  Не  копайте  никаких  ям.  Завалите  меня
камнями, чтобы не добрались волки. Терпеть не могу волков. Не хочу,  чтобы
эти грязные пожиратели падали растащили мои кости по всей округе.
     - Тут много камней, из которых была сложена стена, - сказал  Харкорт.
- Я завалю тебя ими. Я сам их принесу.
     - Еще одно...
     Но глаза его снова закрылись, и он начал задыхаться,  хотя  рука  его
все еще крепко сжимала руку Харкорта.  Харкорт  увидел,  что  рядом  стоит
аббат, и поднял голову.
     - Еще не все, - сказал он.  -  Он  еще  держится.  Хочет  еще  что-то
сказать.
     - Я слышал, как он говорил, что не хочет никаких прощальных  слов,  -
сказал аббат. - Я выполню его желание. Я люблю Шишковатого. Я  всегда  его
любил, а в нашем путешествии он проявил себя как настоящий друг.  Когда  я
сам был близок к смерти, он дотащил меня в бурю до хижины Нэн.
     Шишковатый пошевелился, и глаза его снова открылись.
     - Я слышал, - сказал он. - Я слышал, только как будто издалека. Аббат
хороший человек, преданный своей вере, и хороший товарищ в пути. Я полюбил
его. Передай ему, что я сказал.
     - Он стоит здесь. Он слышит, что ты говоришь.
     - Да, еще Элоиза, - сказал Шишковатый.
     - Что Элоиза?
     - Не Элоиза, - сказал Шишковатый. - Ты слишком долго был ослеплен. Не
Элоиза. Не она твоя любовь.
     Его рука ослабла и выскользнула бы из руки Харкорта, если бы  тот  не
сжал ее крепче.
     "Так далеко от дома, - подумал  Харкорт.  -  Умереть  так  далеко  от
дома!" Он представил себе деда, сидящего в замке у огня, и подумал,  какое
у него станет лицо, когда Харкорт сообщит ему эту весть. "И хуже всего,  -
подумал он, - что я ничего не  смогу  ему  сказать,  ничем  не  смогу  его
утешить".
     Аббат подошел ближе, протянул руки, помог Харкорту подняться на  ноги
и постоял, поддерживая его. Слезы стекали по щепам аббата  в  растрепанную
бороду. Потом он нагнулся, поднял с земли боевую секиру и  вложил  в  руку
Харкорту.
     - Он отдал ее тебе, - сказал он. - Держи ее крепче. Она твоя.

                                Глава 28.
     Аббат поднял булаву, постучал в дверь еще раз и подождал.  Ответа  не
было.
     - Не открывают, - сказал он. - Они должны знать, что мы здесь. Должны
знать, что тут случилось. Почему они не открывают?
     Попугай у него на плече что-то проскрипел.
     - Мы сделали все, что полагается, - сказал Харкорт.  -  Они  слышали,
как ты стучал своей страшной булавой. Не могли не слышать.
     - Я постучу еще.
     - Не надо, - сказал Харкорт. - Ломай к дьяволу эту дверь.
     - Мы сделали все, чего требуют приличия, - согласился аббат. - Отойди
в сторонку.
     Харкорт сделал шаг назад  и  наткнулся  на  Иоланду,  которая  стояла
позади. Протянув руку, он поддержал ее, чтобы не упала.
     - Жаль ломать такую дверь, - сказала она. -  На  ней  очень  красивая
резьба.
     Аббат не обратил на ее слова  внимания.  Он  размахнулся  булавой,  и
дверь подалась, треснув сверху донизу. Он нанес еще удар, и дверь рухнула,
только одна  сломанная,  зазубренная  доска  осталась  висеть  на  петлях.
Харкорт ногой отшвырнул в сторону обломки и  шагнул  внутрь,  в  маленький
вестибюль, за которым лежат атриум.
     Атриум освещали пылающие факелы, воткнутые в шандалы на  стенах.  Пол
был  вымощен  разноцветными  плитками,  изображавшими  лесной   пейзаж   с
деревьями, цветами  и  пастухом,  окруженным  овцами.  Вдоль  стен,  между
дверей, что вели из атриума в боковые комнаты, стояли стеклянные  витрины,
полные сверкающих драгоценных металлов и дорогих камней.
     В одной из дверей, выходивших в атриум,  показался  какой-то  человек
преклонных лет в выцветшем от времени черном одеянии.  Лицо  его  казалось
бесформенным белым пятном. Он сделал несколько шагов вперед и остановился,
покачиваясь. Вместе с ним появилось еще несколько теней - одни были хорошо
видны, о присутствии  других  можно  было  лишь  догадываться  по  слабому
мельканию на стенах, по мерцанию белых  пятен,  по  едва  слышным  стонам,
доносившимся неизвестно откуда.
     - Привидения, - сказал  аббат.  -  Это  обитель  привидений.  Они  ее
хранители.
     "И если бы я не пришел, чтобы спасти Элоизу, - подумал Харкорт, -  со
временем она тоже превратилась бы в привидение, в тень на стене.  Надолго,
а может быть и навсегда, она стала бы тенью,  издающей  жалобные  стоны  в
ожидании, когда по  какому-нибудь  неведомому  стечению  обстоятельств  не
придет освобождение, Может быть, она и старик в выцветшем черном одеянии -
единственные живые существа под этой крышей".
     Но где же Элоиза? Почему она не ответила, когда дверь  грохотала  под
ударами булавы?
     Харкорт шагнул вперед, аббат за  ним.  Шаги  их  гулко  прозвучали  в
тишине, раскатившись эхом по залу.
     Усыпанная драгоценными камнями диадема в одной из витрин разбрасывала
в свете факелов огненные блики.  На  пурпурной  бархатной  подушке  лежала
сверкающая сабля. Браслет  чистого  золота,  блестящий  серебряный  кубок,
украшенный  самоцветами,  отделанные  золотом  шпоры,  уздечка,  усыпанная
бриллиантами, чаша, еще один кубок из половины кокосового ореха,  рог  для
вина из слоновой кости с тончайшей резьбой...
     - Сокровищница, - сказал аббат. - Добыча, которую много  лет  свозили
сюда из многих стран. Но я не вижу призмы, за которой мы сюда пришли.
     - Она здесь, - сказал Харкорт. - Должна быть здесь.  Мы  еще  не  все
видели. Нечисть боялась этого места, она не могла  сюда  ступить.  Она  не
стала бы бояться сокровищ, которые мы здесь видим. Призма -  единственное,
чего она могла бояться.
     Он стоял, разглядывая содержимое витрин, и вдруг  поднял  голову.  Из
двери, за которой исчез человек в черном, показалась женщина. Что-то в  ее
манере держаться показалось ему знакомым, он вгляделся в ее  лицо,  но  не
мог его разглядеть. Сейчас ему не мешала выбившаяся от ветра прядь  волос,
здесь не было никакого ветра, и все же он не мог разглядеть ее лицо.
     - Элоиза? - спросил он осторожно. - Элоиза, это ты?
     - Да, я Элоиза, - прозвучал в ответ ясный, высокий голос. - Но откуда
ты, варвар, знаешь мое имя? И что ты здесь делаешь?  Ты  не  имеешь  права
здесь находиться. Тебя должны были остановить  задолго  до  того,  как  ты
достиг стены.
     - Элоиза, это я, Чарлз. Чарлз Харкорт. Ведь ты меня помнишь?
     В ее голосе зазвучали хрустальные льдинки.
     - Да, кажется, помню. Но ты всего лишь слабое, далекое  воспоминание.
То, что мы когда-то были знакомы, еще не дает тебе права являться ко  мне.
Прочь! Собери своих грязных сообщников и иди прочь!
     Он все еще не мог разглядеть ее лицо.
     - И не смей ничего трогать, - сказала она, - Даже пальцем. Не  трогай
ничего своими грязными ручищами.
     Стоны привидений стали громче, они заполнили весь зал.
     - Позволь, дитя мое, - сказал аббат. - Ты как-то странно себя ведешь.
Я помню тебя девочкой, милой, очаровательной и по уши влюбленной в Чарлза.
Мы искали тебя в замке Фонтен, но не нашли...
     - Ну, вот вы меня нашли,  -  ответила  Элоиза.  -  Вы  удовлетворены?
Теперь, прошу вас, уходите прочь.
     - Но мы пришли, чтобы спасти тебя. Нам удалось...
     - Меня не надо спасать. Я хранительница этих сокровищ.  Мне  поручено
святое дело хранить их, и я...
     - Дитя мое! - вскричал аббат. - Опомнись!..
     - Мой господин! - шепнула Иоланда,  стоявшая  рядом  с  Харкортом.  -
Инструменты! Инструменты для резьбы!
     Она схватила его за руку и показала на одну из витрин.
     - Это замечательные инструменты!
     Элоиза с угрожающим видом шагнула вперед,
     - Руки прочь! - крикнула она. - Это не ваше! Это принадлежит мне! Все
здесь принадлежит мне!
     - Ты имеешь полное право их трогать, - сказал Иоланде  коробейник.  -
Ты имеешь право их взять, Они  принадлежат  тебе.  Это  инструменты  твоей
матери.
     - Нет! - взвизгнула Элоиза. - Никто ничего отсюда не возьмет!
     Она бросилась к Иоланде, растопырив пальцы, похожие на когти. Харкорт
прыгнул ей навстречу, протянув вперед руку, чтобы остановить ее. Элоиза со
всего размаха натолкнулась на его руку и отлетела назад. Она  пошатнулась,
рухнула на пол и покатилась по мозаичным плиткам. Харкорт шагнул вперед  и
встал над ней.
     - Прочь с дороги, - загремел он в гневе. - Твоя  стража  разгромлена.
Там, за стеной, валяются груды Нечисти,  мертвой  и  умирающей.  Ты  здесь
больше не хранительница. Мы возьмем все, что захотим.
     Элоиза поползла от него на четвереньках, трясясь  от  злобы  и  шипя,
словно разъяренная кошка. Достигнув двери, через которую она вошла, Элоиза
поднялась на ноги, опираясь на косяк.
     - Ты никогда не вернешься домой, - крикнула она Харкорту.  -  Ты  уже
покойник. Все вы покойники. Каждого из вас постигнет моя месть. Ваши  тела
будут разорваны в мелкие клочья и развеяны по ветру, так что  даже  волкам
нечем будет поживиться.
     Харкорт повернулся к ней спиной и протянул Иоланде обе руки.  Иоланда
быстро подошла к нему, и он прижал ее к себе.
     - Она целилась мне в глаза, - воскликнула Иоланда. -  Она  хотела  их
выцарапать. Если бы ты не остановил ее.
     Разразившись рыданиями, она уронила голову ему на грудь.
     - Инструменты! - выговорила  она  сквозь  слезы.  -  Инструменты  для
резьбы. Я всю жизнь  хотела  такие  иметь.  Жан  кое-что  мне  сделал,  он
старался, как мог, но они такие неудобные...
     - Ты говоришь, это инструменты Марджори? - сказала Нэн коробейнику. -
Значит, это она вырезала горгулий? Мне это приходило в голову, но я ничего
не сказала. Это показалось мне невероятным.
     - Да, леди Маргарет, это она их вырезала. Я видел, как  она  работала
над ними. Она и Джон - трубадур, с которым она убежала.
     - А заколдовал горгулий ты?
     - Я сделал, что мог. Мои чары слабы. Мы с Джоном подняли  горгулий  и
установили их на место. А потом я заколдовал их, хотя и не был уверен, что
мне это удалось.
     - Вполне удалось, - сказал Харкорт. - Сегодня они спасли  нам  жизнь.
Коробейник, сегодня ты спас нас дважды.
     Иоланда подняла голову с груди Харкорта.
     - Значит, ты моя бабушка, - сказала она Нэн. - По-моему, я  с  самого
начала это чувствовала. Ты казалась мне совсем родной.  Значит,  моя  мать
тоже работала по дереву?
     - Похоже, что и ты этим занимаешься? - ответила Нэн. - Почему  же  ты
мне об этом ничего не сказала, проказница? Ты  очень  много  чего  мне  не
сказала. Я тоже чувствовала, что мы с тобой совсем родные,  и  я  задавала
тебе много вопросов, но ты не отвечала.
     Нэн подошла к Харкорту и Иоланде.
     - Молодой человек, - сказала  она,  -  уступи-ка  мне  ненадолго  мою
внучку. Совсем ненадолго.
     С другого конца зала донесся сдавленный голос аббата:
     - Чарлз! Чарлз, смотри! Я нашел ее!
     Нэн протянула руки к Иоланде. Харкорт обернулся и увидел,  что  аббат
держит высоко над головой что-то похожее на сияющую радугу, горящую  всеми
цветами в отсветах факелов на стенах.
     - Призма, - прошептал Харкорт. - Призма Лазандры.
     - Она была в одной из витрин, - сказал аббат. - Я увидел ее,  взял  в
руки, и она всего меня обдала пламенем. Ее пламя светит на весь мир. В ней
пламенеет душа святого.
     Попугай  слетел  с  плеча  аббата  и  принялся,  пронзительно  крича,
описывать круги в воздухе.
     - Значит, все кончилось, - тихо  сказал  коробейник.  -  Ваша  миссия
завершена, и те, кто покоится в зачарованном святилище, теперь могут спать
спокойно.
     Аббат направился через весь зал к ним, высоко держа призму.  Попугай,
не переставая возбужденно кричать, круто опустился на призму, задев когтем
руку аббата. Призма выскользнула у того из пальцев. Он  попытался  поймать
ее на лету, но не  успел.  Элоиза,  все  еще  стоявшая  в  дверях,  издала
отчаянный вопль.
     Призма ударилась об пол и разлетелась на миллион  осколков  величиной
не больше песчинки. Радужное пламя погасло, и  атриум  заполнился  сиянием
непостижимого благочестия и святости.
     Харкорт упал  на  голени,  охваченный  до  глубины  души  глубочайшим
благоговением.
     - Благослови Господи мою душу! - крикнул попугай,  все  еще  кружа  в
воздухе.
     - Да будет так, -  произнес  призрачный  голос.  В  воздухе  возникла
призрачная  рука,   которая   осенила   их   благословением,   и   святой,
освобожденный после многих веков заточения, исчез.
     Над Брошенными Землями пронесся душераздирающий скорбный вопль.

                                Глава 29.
     Тело Шишковатого лежало под грудой  огромных  камней  из  разрушенной
стены. Половинка разбитой двери, все еще висевшая на петлях, болталась  на
ветру, который подул с запада. По склону холма, усеянному мертвыми телами,
крадучись бродили волки.
     - Это к лучшему, - сказал аббат. - Если подумать, это к лучшему.  То,
что случилось, должно было быть нашей целью с самого начала. Не сделать из
призмы святыню, чтобы прославить аббатство или какой-нибудь другой храм, а
найти и разбить ее, чтобы выпустить на свободу заключенную там  душу.  Все
остальное было бы, пожалуй, кощунством. По совести, как только я взял ее в
руки, я должен был швырнуть ее об пол, чтобы  разрушить  чары  Лазандры  и
освободить пленененную душу. Попугай понял это лучше меня, лучше любого из
нас. Почему меня так ослепило желание прославить  свое  аббатство?  Чарлз,
как может человек быть так слеп?
     Харкорт обнял аббата за плечи.
     - Все философствуешь, - сказал он. - Все ищешь истину в теологических
рассуждениях.
     - Я философствующий слепец, - ответил аббат. - Я опозорен  и  унижен.
Мне долго придется это замаливать.
     - Оуррк! - сказал попугай.
     - Не могу понять, что  сделалось  с  Элоизой,  -  сказал  Харкорт.  -
Когда-то она была очаровательной девушкой.
     - Люди меняются, -  сказал  аббат.  -  Или  их  заставляют  меняться.
Когда-то, давным-давно, Лазандра тоже, наверное, был праведным и уважаемым
чародеем, но потом он не устоял перед искушением. Его привели  на  вершину
горы и показали ему весь мир. Может  быть,  так  случилось  и  с  Элоизой.
Нечисть схватила ее  в  замке  Фонтен  и,  вместо  того  чтобы  унизить  и
оскорбить ее, предложила ей то, что ее ослепило. Власть и славу, какие  ей
никогда  не  снились,  показавшиеся  ей  даже  заманчивее,  чем   царствие
небесное, о котором она до того мечтала. Не надо ее винить, Чарлз. Не надо
ее ненавидеть.
     - Когда-то я любил ее, - сказал Чарлз. - Много лет я любил ее.
     - Все последние годы это была  слепая  любовь,  порожденная  чувством
вины. Ты наказывал себя этой любовью за преступление, которого никогда  не
совершал. Я видел, что ты с собой делаешь. Шишковатый тоже видел. Он так и
сказал тебе, умирая, - сказал то, что не мог сказать, пока не  пришел  его
смертный час, и что он должен был сказать, когда смертный час наступил.
     - Я сейчас ходил ее искать. Ее нигде нет.  И  привидения  исчезли,  и
человек в черном, и Элоиза.
     - Не надо больше о ней горевать. Забудь о чувстве вины, которое  было
для тебя как отрава. Очисти от него свою душу. У тебя теперь есть Иоланда.
Я видел, как ты обнимал ее. Ваша любовь сильна и со  временем  станет  еще
сильнее. Она поможет тебе избавиться от чувства вины.  Как  твой  духовный
наставник я...
     -  Слишком  хорошо  я  тебя  знаю,  чтобы  считать   своим   духовным
наставником. Ты всегда толкуешь сомнения в  мою  пользу.  Ты  недостаточно
суров.
     - Я могу быть  и  суров,  если  понадобится,  -  сказал  аббат.  -  И
придется, если ты не исправишься.
     - По-моему, уже исправился.
     - А если нет, - сказал  аббат,  -  мне  придется  отлупить  тебя  как
следует. Так, чтобы запомнил. Имей в виду, я непременно это сделаю.
     - Нам пора отправляться в путь, - сказал Харкорт. - До дома далеко.
     - Мы будем двигаться быстро, - сказал аббат. - Надо только  выйти  на
римскую дорогу. Это всего несколько лиг отсюда. И деревья пойдут  с  нами.
Коробейник сказал, что пойдут. С ними нам нечего бояться Нечисти. Да она и
без этого должна была пасть духом. Может быть,  она  и  жаждет  мести,  но
сейчас она обескуражена. Она всегда считала эту призму залогом, за который
можно будет торговаться, если Империя слишком ее  прижмет.  Нечисть  могла
обменять ее на какие-нибудь уступки, когда оказалась бы приперта к  стене.
Но теперь призмы у нее нет, и она обескуражена. Это был  для  нее  тяжелый
удар. Конечно, рано или поздно она оправится, но это случится наскоро,  мы
успеем добраться до дома.
     Все остальные сидели на лужайке. Харкорт и аббат подошли к ним.
     - Я так еще и не видел твоих инструментов, -  сказал  он  Иоланде.  -
Покажи-ка.
     - Она сделает это с большим удовольствием, - сказала Нэн. -  Ни  разу
еще не видела, чтобы кто-нибудь так радовался. Я помню, как  покупала  эти
инструменты для ее матери. Ты, конечно, знаешь, что моя дочь  работала  по
дереву. Вот откуда у Иоланды это увлечение.  У  нее  действительно  хорошо
получается?
     - Хорошо, - ответил Харкорт. - Я видел ее работы.
     - Коробейник рассказал мне, как все вышло, - сказала Нэн. -  Марджори
и Джон решили заменить выпавших горгулий. Из благочестия.  Без  них  фасад
казался каким-то пустым, и храму чего-то не  хватало.  Джон  сумел  своими
песнями привлечь на свою сторону кое-кого из Нечисти, и они помогли ему  с
этими горгульями. Коробейник тоже при этом был.  Иоланда  тогда  была  еще
маленькой, он нянчил ее и заботился о ней,  пока  остальные  работали.  Он
помогал установить горгулий на место,  но  это  все,  что  он  сделал:  он
слишком привязался к Иоланде и все время проводил с ней. Потом  дело  было
кончено, и он вернулся в свою пещеру. Несколько  месяцев  спустя  двое  из
Нечисти, кто работал с Марджори и Джоном,  привели  Иоланду  к  нему.  Они
спасли ее, когда мою дочь и Джона убили.
     - Ты, конечно, ничего этого не знала. И узнала только сейчас.
     - Да. Хотя я пришла сюда ради того, чтобы найти свою дочь или хотя бы
ее следы. Я была убеждена, что они с Джоном бежали на Брошенные  Земли.  Я
раньше сказала тебе, что перебралась сюда, чтобы  иметь  время  для  своих
изысканий, но на самом деле это было  не  так.  Заниматься  изысканиями  я
могла и дома - с таким же, а то  и  большим  успехом.  Я  осталась  здесь,
общалась с Нечистью, перевязывала ей раны и давала  целебные  снадобья,  а
тем временем постоянно задавала вопросы, но никогда не получала ответа.  В
конце концов я решила, что никогда его не получу. Теперь я  знаю  ответ  -
тот самый, какого и ожидала. Но Иоланда - это для меня сюрприз. Я  никогда
не думала, что найду свою внучку, раз уж не смогла найти дочь.
     - Ты пойдешь с нами? Со мной и Иоландой? Замок ждет тебя.
     - Только ненадолго, - ответила она.  -  На  юге  Галлии  есть  замок,
который, должно быть, все еще принадлежит мне. Я оставила его на попечение
верного слуги.
     - А твои свитки? Твои записи?
     - Мы не можем за ними вернуться. Там слишком лесистая местность, наши
деревья не пройдут. Мне потом все доставит коробейник.
     Харкорт взглянул на коробейника:
     - А ты с нами не идешь?
     Коробейник отрицательно покачал головой:
     - У меня здесь еще остались дела.
     - Вот,  я  разложила  инструменты,  -  сказала  Иоланда  Харкорту.  -
Посмотри. Это резец, а это стамеска, а вон там рашпиль...
     Она  обвила  рукой  шею  Харкорта,  притянула  его  к  себе  и  нежно
поцеловала.

                                Глава 30.
     Они преодолели подъем, и перед ними открылся мост. Дорога  спускалась
к нему, а на той стороне над домиком мельника вился дымок.
     - Вот мы и дома, Чарлз, - сказала Иоланда. - Наконец-то дома!
     Аббат достал кусок сыра, припрятанный им где-то в складках сутаны,  и
принялся его жевать.
     - Надо было нам немного раньше устроить привал, - сказал он, - и  как
следует подкрепиться. Ветчиной и салом. Путешествовать на  пустой  желудок
вредно для здоровья.
     - Обжоррра! - проскрежетал попугай. - Грррех, грррех, грррех! Оурррк!
     - Не знаю, что делать  с  этой  птицей,  -  проворчал  аббат.  -  Она
становится обузой. Постоянно сидит у меня на плече и меня же  поучает.  Ни
на минуту не оставляет в покое. Как ты думаешь, а вдруг у него есть душа и
он почему-то сделался святой птицей?
     - Забудь об этом, - ответил Харкорт. - Ты ни о чем больше не  думаешь
вот уже несколько дней. Это тоже вредно для здоровья.
     - И все-таки, - не унимался аббат. - Когда эта глупая  птица  там,  в
поместье, крикнула "Благослови Господь  мою  душу!",  кто-то  ответил  "Да
будет так", и некая рука поднялась в благословении. А ведь никто из нас не
просил благословить наши души.
     - Скорее всего, это ничего не значит, - сказала Нэн.  -  Но  если  уж
разубедить тебя никак не удается, это, по крайней мере, даст тебе пищу для
теологических размышлений, когда ты темными ночами будешь  сидеть  один  у
себя в аббатстве.
     - Не надо мне никакой лишней пищи для размышлений, - возразил  аббат.
- В аббатстве хватает о чем подумать и без этого.
     Он покончил с сыром и вытер руки о сутану.
     - Обжоррра! - крикнул попугай.
     Когда они подошли к мосту, деревья развернулись, встали парами по обе
стороны дороги и принялись поспешно вкапываться корнями в землю.  Аббат  в
изумлении остановился.
     - Что это они делают? - спросил он.
     - Наверное, будут стоять здесь, пока не понадобятся снова, -  ответил
Харкорт. - Если вообще когда-нибудь  понадобятся.  Их  дело  сделано.  Они
проводили нас до дома.
     - А горгульи? - спросила Нэн. - Я уже несколько дней  их  не  видела.
Они все еще с нами?
     - Они стали частью деревьев, - сказал аббат. - Деревья приняли  их  в
себя. Или, может быть, они просто вернулись на место,  не  знаю.  Они  уже
покрылись корой. Я думал, что сказал вам, когда это заметил.
     - Что-то не помню, - заметила Нэн.  -  На  протяжении  многих  лиг  я
только и слушала, как ты препираешься с попугаем.
     Деревья остались на месте, а они начали спускаться по дороге к мосту.
Вдруг из кустов выскочило какое-то жалкое  существо  с  веревкой  на  шее.
Подпрыгивая от нетерпения посреди дороги, тролль возбужденно пропищал:
     - Я очень быстро шел и пришел сюда уже давно. Я ждал  вас.  Под  этим
концом моста живут очень противные тролли,  и  пришлось  всячески  от  них
прятаться. Если бы они меня увидели, мне пришлось бы плохо.
     - Ну хорошо, - сказал Харкорт, - вот ты здесь. Нечего  устраивать  из
этого спектакль. Пошли с нами.
     - Наверное, сейчас слишком поздний час, чтобы  строить  мне  мост,  -
сказал тролль. - А как насчет завтра?
     - На днях построю, -  пообещал  Харкорт.  -  Только  не  вздумай  мне
надоедать.
     Нэн и аббат вступили на мост. Харкорт и Иоланда,  взявшись  за  руки,
шли за ними.
     А впереди всех вприпрыжку бежал тролль.