Ничего в доме нельзя человеку держать. Вечно все теряется, вечно все
пропадает, а ты ищешь, перерываешь все вверх дном, на всех орешь, всех
расспрашиваешь, подозреваешь.
И так в каждой семье.
Но запомните одно: не старайтесь выяснить, куда пропадают вещи, кто
бы это мог взять их. И думать не думайте заниматься расследованием. Себе
дороже станет!
Вот послушайте, какой случай был со мной.
Шел я с работы и купил по дороге лист почтовых марок - хотел
разослать чеки, оплатить месячные счета. Но только я сел заполнять чеки,
как ввалились супруги Мардж и Льюис Шоу. Льюиса я недолюбливаю, да и он
меня едва выносит. Но Мардж с Элен добрые подруги; они заболтались, и чета
Шоу проторчала у нас весь вечер.
Льюис рассказывал мне, чем он занимается в своей исследовательской
лаборатории. Я пытался заговорить о другом, но он все долбил одно и то же.
Думает, наверно, что раз сам увлекается, то и другие должны интересоваться
его работой. А я в электронике ничего не смыслю, микромодуль от микроскопа
не отличу.
Унылый был вечера, и, что хуже всего, мне и заикнуться об этом было
нельзя. Элен тотчас бы на меня набросилась, стала бы говорить, что я
бирюк.
И вот на следующий день я пошел после обеда в своей кабинет заполнять
чеки и, разумеется, обнаружил, что марки пропали.
Я оставил марки на письменном столе, но теперь на столе не было
ничего, кроме кубика: хотя юный Билл не интересовался кубиками уже
несколько лет, они время от времени все еще оказывались в самых
неподходящих местах.
Я окинул взглядом комнату, потом подумал, что марки, вероятно, сдуло
со стола, и, стоя на четвереньках обшарил весь пол. Марок нигде не было.
Я пошел в гостиную, где, уютно устроившись в кресле, Элен смотрела
телевизор.
- Не видела я их, Джо, - сказала она. - Посмотри у себя на столе.
Именно такого ответа я и ожидал.
- Может, Билл знает, - предположил я.
- Его сегодня почти целый день дома не было. Когда появится,
спросишь.
- А где он болтается?
- Занят коммерцией. Меняет тот новый пояс, который мы ему купили, на
пару шпор.
- Не вижу в этом ничего дурного. Когда я был мальчишкой...
- Дело не только в поясе, - сказала Элен. - Он меняет все подряд. И
хуже всего то, что он никогда не остается в проигрыше.
- Смышленый парнишка.
- Если ты будешь так относиться к этому, Джо...
- Мое отношение тут ни при чем, - сказал я. - Такие отношения
существуют во всем деловом мире, Когда Билл вырастет...
- Вырастет и... попадет в тюрьму. Если бы ты видел его за этим
занятием, ты бы тоже сказал, что ему прямая дорога в арестанты.
- Ладно, я поговорю с ним.
Я вернулся в кабинет, потому что атмосфера в гостиной была не такой
дружественной, как хотелась бы, и потом, мне надо было послать чеки
независимо от того, нашел я марки или не нашел.
Я вынул из ящика пачку счетов, чековую книжку и авторучку. Потом
протянул руку, чтобы переложить кубик и освободить место для работы. Но,
как только он оказался у меня в руке, я понял, что это не детский кубик.
Вес и размеры у этого предмета были, как у кубика, и на ощупь он
напоминал пластик, разве что такого гладкого пластика я никогда но
встречал. Он был сухой и в то же время как маслом смазанный.
Я положил его на стол и придвинул поближе лампу. Но ничего особенного
но увидел. Кубик как кубик.
Вертя его в руке, я старался определить, что это такое. И вдруг
увидел на одной из его сторон небольшое продолговатое углубление - совсем
маленькое, почти царапину.
Я присмотрелся и увидел, что углубление выточено и на дне его бледная
красная полоска. Могу поклясться, что эта красная полоска мерцала. Я
поднес предмет поближе к глазам, но мерцание прекратилось.
То ли краска вдруг обесцветилась, то ли мне все померещилось, но уже
через несколько секунд я не был уверен, что там была какая-либо полоска.
Я подумал, что эту штуку где-то нашел или выменял Билл. Мальчик как
галка - все в дом тащит, но в этом нет ничего дурного, как нет ничего
дурного в его коммерции, что бы там ни говорила Элен. Это прекрасные
деловые задатки.
Я отложил кубик в сторону и занялся чеками. На следующий день во
время перерыва на ленч я снова купил марки. Но целый день я то и дело
начинал размышлять над тем, куда могли деться вчерашние.
Я совсем не думал о скользком на ощупь кубике. Возможно, я бы вовсе
забыл о нем, если б, вернувшись домой, не обнаружил, что у меня пропала
ручка.
Я пошел в кабинет за ручкой и увидел ее на столе, на том самом месте,
где оставил вчера вечером. Я не помнил, оставлял я ручку на столе или нет,
но, увидев ее, тотчас вспомнил, что забыл положить ее обратно в ящик.
Я взял ручку. И оказалось, что это вовсе не ручка. На вид предмет был
похож на пробковый цилиндрик, но для пробки он был слишком тяжелый. Мне
вдруг показалось, что это складная удочка, только поменьше и потяжелее.
Представив себе, что это складная удочка, я сделал движение, будто
забрасываю ее, и вдруг и в самом деле неизвестный предмет оказался
складной удочкой. Она, видимо, была сложена, а затем выдвинулась, как
настоящая удочка. Но странное дело, видны были только первые фута четыре,
а все остальное растаяло в воздухе.
Я инстинктивно дернул удочку вверх и на себя, чтобы высвободить конец
попавший бог знает куда. Удочка было продалась, а потом я вдруг
почувствовал, что на конце ее повис какой-то груз. Точно я подсек рыбу, но
только рыба эта не билась.
Затем так же быстро это ощущение исчезло. Груз как бы мгновенно
сорвался с удочки, она сложилась, и в руке у меня снова был предмет,
похожий на авторучку.
Я осторожно положил его на стол, твердо решив не делать больше
никаких взмахов, и только тут заметил, что рука у меня дрожит.
Я сел, тараща глаза на предмет, похожий на пропавшую ручку, и на
другой предмет, похожий на детский кубик.
И вот тут-то уголком глаза я и увидел посередине стола маленькое
белое пятнышко.
Оно было на том самом месте, где сначала лежала мнимая ручка, да и
кубик вчера вечером я нашел, пожалуй, именно там. Оно было цвета слоновой
кости и, имело в диаметре примерно четверть дюйма. Я ожесточенно потер его
большим пальцем, но пятно не стиралось. Я закрыл глаза, чтобы дать
возможность пятну исчезнуть, и, тотчас открыв их, с удивлением убедился,
что пятно на месте.
Я склонился над столом и стал рассматривать его. У меня было такое
впечатление, будто в дерево тщательно вделали пластинку слоновьей кости. Я
не мог обнаружить никакого зазора между деревом и пятном.
Прежде его там не было; в этом я совершенно уверен. Если бы оно было,
я непременно заметил бы. Более того, его заметила бы Элен, потому что она
чистюля, нигде у нее и пылинки нет. Да и где это слыхано, чтобы продавали
столы, инкрустированные одной-единственной пластинкой слоновой кости?
Нигде не купишь и вещи, которая похожа на ручку, но превращается в
складную удочку, причем тонкий конец ее исчезает и подцепляет что-то
невидимое, - ручку, которая в следующий раз, возможно, не потеряет то, что
подцепила, а выволочет на свет божий.
Из гостиной послышался голос Элен:
- Джо!
- Да! Что тебе?
- Ты поговорил с Биллом?
- С Биллом? О чем?
- О его коммерции.
- Нет. Забыл как-то.
- Смотри поговори. Он опять взялся за свое. Выторговал у Джимми новый
велосипед. Всучил ему всякий хлам. Я заставила его вернуть велосипед.
- Я поговорю с ним, - снова пообещал я.
Но, как помню, тогда мне было не этики поведения моего сына.
Ничего в доме нельзя держать. Вечно теряешь то одно, то другое. Точно
знаешь, куда положил вещь, уверен, что она на месте, а хватишься - ее уже
нет. И всюду так: вещи теряются, и потом их вовек не сыщешь.
Но другие вещи на их месте не появляются... по крайней мере я сроду о
таком не слыхал.
Впрочем, бывали, наверное, случаи, когда человек находил другие вещи,
брал их, рассматривал, удивлялся, что это такое, а потом зашвыривал
куда-нибудь в угол и забывал.
Может быть, склады утиля в самых разных уголках мира забиты всякими
неземными кубиками и сумасшедшими удочками.
Я встал и пошел в гостиную, где Элен настраивала телевизор.
Наверно, она заметила, что я расстроен, и потому спросила:
- Что еще случилось?
- Не могу найти ручку.
Она рассмеялась.
- Прости, Джо, но ты невыносим. Вечно все теряешь.
Ночью, когда Элен уже заснула, я лежал и все думал о пятне на столе.
Пятно, казалось, говорило: "Коли ты коммерсант, клади прямо сюда, что у
тебя есть, и мы произведем обмен".
И тут мне в голову пришла мысль; а что будет, если кто-нибудь сдвинет
стол?
Долго я лежал, стараясь успокоиться, уговорить себя, что все это
чепуха и бред.
Но отделаться от этой мысли я уже не мог.
Наконец я встал и потихоньку, словно вор, а не хозяин дома,
выскользнув из спальни, пошел в кабинет.
Закрыв дверь, я включил настольную лампу и поскорее бросился
смотреть, не исчезло ли пятно.
Оно было на месте.
Выдвинув ящик стола, я поискал там карандаш, но вместо карандаша под
руку мне попался один из цветных мелков Билла. Я стал на колени и
тщательно очертил на полу ножку стола, чтобы потом поставить его точно на
место, если кто-нибудь его сдвинет.
Затем я как бы машинально положил мелок точно на пятно.
Утром, перед уходом на работу, я заглянул в кабинет: мелок все еще
лежал на месте. У меня немного отлегло от сердца, мне удалось убедить
себя, что все это игра воображения.
Но вечером, после обеда, я снова пошел в кабинет и обнаружил, что
мелок пропал.
На его месте лежало какое-то треугольное устройство с чем-то вроде
линз на каждом углу, а посредине треугольника к каркасу из какого-то
металла крепилась штука, явно напоминавшая присоску.
Я еще рассматривал ее, когда в кабинет вошла Элен.
- Мы с Мардж идем в кино, - сказала она. - Почему бы тебе не пойти и
не выпить с Льюисом пива?
- С этим чванливым болваном?
- Что ты имеешь против Льюиса?
- Ничего, наверно.
Мне было на до супружеских ссор.
- Что это у тебя? - спросила Элен.
- Не знаю. Вот нашел.
- Ты прямо как Билл, всякую дрянь стал в дом тащить. Любому из вас
только волю дай, весь дом замусорите.
Я смотрел на треугольник, и, сколько ни думал о нем, в голову все
приходило одно: это, наверно, очки. Удерживаются они на лице по-видимому,
при помощи той присоски, что посередине, - странный способ носить очки,
но, если подумать, такое предположение не лишено основания. Но в таком
случае это значит, что у владельца очков три глаза, расположенных на лице
треугольником.
Элен ушла, а я все сидел и думал. И думал я о том, что, хоть я и
недолюбливаю Льюиса, без его помощи мне не обойтись.
И вот, положив мнимую ручку и треугольные очки в ящик стола, а
фальшивый кубик в карман, я отправился в дом напротив.
У Льюиса на кухонном столе была расстелена кипа синек, и он тотчас
принялся мне что то объяснять. Я изо всех сил делал вид, что разбираюсь в
чертежах. На самом деле я не смыслил в них ни уха ни рыла.
Наконец ее удалось ввернуть словечко; я вытащил из кармана кубик,
положил его на стол и спросил:
- Что это?
Я думал, он тут же скажет, что это детский кубик. Но он этого не
сказал. Видимо, что-то подсказало ему, что это не простой кубик. Вот что
значит техническое образование.
Льюис взял кубик и повертел его в руке.
- Из чего это сделано? - взволнованно спросил он.
Я пожал плечами.
- Я не знаю, что это, из чего это - ничего не знаю. Вот нашел просто.
- Ничего подобного я сроду не видел. - Он заметил углубление на одной
из сторон кубика, и я понял, что он клюнул. - Позвольте мне взять это с
собой в лабораторию. Постараемся разобраться.
Я, разумеется, знал, что ему надо. Если кубик - какие-нибудь
техническое новшество, он хотел воспользоваться случаем... но это меня
нисколько не беспокоило. У меня было предчувствие, что слишком больших
открытий он не сделает.
Мы выпили еще но нескольку стаканов пива, и я пошел домой. Там я
разыскал пару старых очков и положил их на стол как раз на пятно.
Я слушал последние известия, когда вошла Элен. Она обрадовалась тому,
что я провел вечер с Льюисом, и сказала, что мне следовало бы сойтись с
ним поближе, а уж там он, может быть, мне понравится. Она сказала, что раз
они с Мардж такие близкие подруги, то просто стыдно, что мы с Льюисом не
дружим.
- Может, подружимся, - сказал я и на этом прекратил разговор.
На следующий день Льюис пришел ко мне на работу.
- Где вы взяли эту штуку? - спросил он.
- Нашел, - сказал я.
- Вы имеете хоть какое-нибудь представление, что это?
- Никакого, - весело сказал я. - Потому-то я и дал ее вам.
- Ее приводит в действие какая-то энергия, и она предназначена для
измерения. Выемка на одной из сторон служит для считывания показаний.
Индикатором, видимо, является интенсивность цвета. Во всяком случае,
цветная полоска в выемке все время меняется. Не сильно, но все же это
можно заметить.
- Теперь надо выяснить, что она измеряет.
- Джо, вы не знаете, где нам достать еще одну такую штуку.
- Не знаю.
- Видите ли, в чем дело, - сказал он. - Нам хотелось бы покопаться в
ней, чтобы понять, как она действует, но быть вскрыть ее мы никак не
можем. Наверно, ее можно взломать, но мы боимся. Вдруг испортим? Или она
взорвется? Если бы у нас была еще одна...
- Простите, Льюис, но я не знаю где взять другую.
На этом разговор и кончился.
В той вечер я шел домой, думая о Льюисе и улыбаясь про себя. Малый
завяз в этом деле по самые уши. Он теперь спать не будет спокойно, пока не
узнает, что это за штука. И, наверно, на недельку оставит меня в покое.
Я прошел в кабинет. Очки все еще лежали на столе. Я постоял немного,
раздумывая, в чем же тут дело. Потом заметил, что стекла имеют розовый
оттенок.
Взяв очки, я обнаружил, что стекла заменены на другие - того же
сорта, что и в треугольных очках, которые я нашел вчера вечером.
Тут в кабинет вошла Элен, и не успела она еще рта открыть, как я
догадался, что она ждала меня.
- Джо Адамс, что все это значит? - громко спросила она.
- Ничего, - ответил я.
- Мардж говорит, что ты совсем расстроил Льюиса.
- Немного же надо, чтобы его расстроить.
- Что-то происходит, - не отставала Элен, - и я хочу знать, что
именно.
Я знал, что мни не уйти от ответа.
- Я занимаюсь коммерцией.
- Меняешься! И это после всего того, что я тебе рассказала о Билле!
- Но это совсем другое дело.
- Коммерция есть коммерция.
Билл вошел в парадное, но, видимо, услышав, как мать сказала
"коммерция", выскочил обратно. Я крикнул ему, чтобы он вернулся.
- Садитесь оба и слушайте, что я вам скажу, - приказал я. - Задавать
вопросы, высказывать предположения и устраивать мне головомойку будете,
когда я закончу.
Мы все трое сели, и заседание семейного совета началось. Убедить Элен
мне удалось не сразу: пришлось показать пятно на столе, треугольные очки и
собственные очки, которые были присланы мне обратно, после того как в них
вставили розовые стекла. В конце концов она была готова признать, что
кое-что действительно происходит. Но это не помешало ей дать мне нагоняй
за то, что я обвел на полу ножки стола.
Ни ей, ни Биллу ручки-удочки я не показал, потому что боялся. Помашут
ею, а потом кто знает что случится...
Билл, разумеется, весь загорелся. Коммерция - это по его части.
Я предупредил, чтобы они не говорили никому ни слова. Билл на сказал
бы, потому что его хлебом не корми, а дай поиграть во всякие секреты,
шифры и прочее. Но Элен чуть свет побежала бы к Мардж и выложила все по
секрету - здесь уж что ни делай, что ни говори, ничего не поможет.
Билл тотчас захотел надеть очки с розовыми стеклами, чтобы
посмотреть, отличаются ли они от обычных. Но я ему не позволил. Я и сам
хотел надеть эти очки, но, по правде говоря, боялся.
Когда Элен пошла на кухню хлопотать насчет обеда, мы с Биллом
занялись стратегией. Для своих десяти лет Билл - человек очень
здравомыслящий. Мы порешили, что для ведения своих коммерческих дел нам
следует разработать какую-нибудь систему, ибо, как указал Билл, заглазный
обмен - предприятие рискованное. Надо бы сообщить тому тому малому, что он
может получить за свои вещи.
Но для того, что бы прийти к взаимопониманию при торговле с кем бы то
ни было, надлежало наладить какую-нибудь систему общения. А как общаться с
тем о ком вы ничего не знаете, кроме того, что у него, возможно, три
глаза?
И тут Билл подал великолепную идею. Он сказал, что нам нужно сделать
одно - послать каталог. Если собираешься с кем нибудь торговать, то само
собой понятно, в первую очередь необходимо сообщить, что ты можешь
предложить.
Учитывая особые обстоятельства, нужен был каталог иллюстрированный.
Впрочем, даже он мог оказаться бесполезным, так как не было никакой
уверенности, что Коммерсант, скрывающийся где-то по ту сторону моего
письменного стола, поймет, что означает та или иная картинка. Может быть,
он вообще понятия не имеет о картинках. Может, он и видит по-другому... не
в физическом смысле, хотя и это возможно, а придерживаясь другой точки
зрения, руководствуясь чуждым нам мировоззрением.
Но поскольку иного пути не было, мы засели за разработку каталога.
Били считал, что нам надо нарисовать его, но ни он, ни я художественными
способностями ни отличались. Я предложил вырезать иллюстрации из журналов.
Но эта мыслишка тоже была не фонтан, потому что на рекламных картинках
товары обычно изображаются приукрашенными, художники заботятся только о
том, чтобы привлечь внимание.
И снова Билл подал великолепную идею.
- Ты знаешь тот детский словарь, который мне подарила тетя Этель?
Почему бы не послать его? В нем много картинок и почти ничего не написано.
И это очень важно: может, они там читать ни любят.
Мы отправились в комнату Билла и в поисках словаря стали перерывать
весь тот хлам, который у него накопился. Нам попался старый букварь, по
которому Билл когда-то учился читать, и мы решили, что он еще лучше
словаря. В букваре были хорошие, простые картинки, а текста почти никакого
не было. Вы знаете, о какого рода книжке я говорю - там стоит буква А и
нарисован арбуз, буква Б и барабан и так далее.
Мы отнесли букварь в кабинет и положили его на стол, прикрыв им
пятно, а сами пошли обедать.
Наутро книга исчезла, и это было немного странно. До сих пор все
исчезало только во второй половине дня.
Примерно после полудня мне позвонил Льюис.
- Я иду к вам, Джо. Есть у вас поблизости какой-нибудь бар, где бы мы
могли потолковать в глазу на глаз?
Я сказал, что такой бар есть всего в квартале от меня и что мы
потратимся там.
Быстренько справившись с делами, я вышел из конторы, рассчитывая
прийти в бар пораньше и перехватить рюмочку еще до прихода Льюиса.
Не знаю, как Льюис успел, но он меня опередил и уже сидел в угловой
кабине. По-видимому, он мчался так, что нарушил все правила уличного
движения.
Он уже заказал две рюмки и сидел с заговорщическим видом. Он все еще
не мог отдышаться от спешки.
- Мардж рассказала мне все, - молвил он.
- Я так и думал.
- На этом можно заработать кучу денег, Джо!
- И об этом я уже подумал. Так что я хочу предложить вам десять
процентов...
- Да нет же, вы послушайте, - запротестовал Льюис. - Одному вам такое
дело не потянуть. Я и пальцем не пошевельну меньше чем за пятьдесят
процентов.
- Я принимаю вас в дело, - сказал я, - потому что вы мой сосед. Я в
этом техническом бизнесе ни черта не понимаю. У меня есть кое-что, в чем я
не разбираюсь, и мне нужна помощь, чтобы выяснить, что это, но я в любое
время могу обратиться к кому-нибудь другому...
Мы пришли к соглашению рюмки через три: он получал 35 процентов, я -
65.
- Теперь, когда все утряслось, - сказал я, - может, вы мне скажете,
что вы там разузнали?
- Разузнал?
- О том кубике, что я вам дал. Вы бы не стали мчаться сюда,
заказывать заранее выпивку и ждать, если бы чего-нибудь не разузнали.
- Видите ли, в сущности...
- Погодите-ка минутку, - перебил его я. - Мы запишем это в контракте.
В случае неспособности представить полный и подробный анализ...
- Что это еще за контракт?
- Мы заключим контракт, за нарушение которого любой из нас может
судебным порядком обобрать другого до нитки.
Чертовски неприятно начинать с этого деловое предприятие, но с таким
скользким типом, как Льюис, иначе было нельзя.
И тогда он мне сказал, что разузнал.
- Это прибор для измерения эмоций. Я знаю, что термин этот
нескладный, но лучшего придумать не мог.
- А что он делает?
- Он говорит, счастливы или грустны и как сильно ненавидите
кого-нибудь.
- М-да, - разочарованно замычал я. - А на кой мне такая штуковина?
Мне не нужен прибор, который говорит, что я злюсь или радуюсь.
Льюис до того взбеленился, что даже стал красноречив:
- Разве вы не понимаете, какое значение приобретет этот инструмент
для психиатров? Он будет говорить о пациентах такое, чего сами они никогда
не отважились бы рассказать. Его можно использовать в психиатрических
клиниках, им можно замерять реакцию людей при посещении зрелищ, в
политике, при ведении новых законов... где угодно.
- Хватит трепаться! Пускаем в продажу!
- Но все дело в том...
- В чем?
- В том, что производить эти приборы мы не сможем, - с отчаянием в
голосе сказал он. - У нас нет нужного сырья, и мы не знаем, как их делать.
Придется вам выменивать их.
- Я не могу. То есть могу, но не сразу. Сперва мне надо дать понять
тем Коммерсантам, что я хочу получить от них, а затем узнать, что они
хотят взамен.
- Какие-нибудь другие вещи у вас есть?
- Есть несколько.
- Отдайте-ка их лучше мне.
- Некоторые из них могут оказаться опасными. В общем все это
принадлежит мне. Я дам вам, что захочу и когда захочу...
Мы снова поспорили.
Прения кончились тем, что мы отправились к адвокату. Мы составили
контракт, который был, наверно, одним из любопытнейших курьезов в истории
юриспруденции.
Адвокат, несомненно, подумал - и до сих пор думает, - что мы оба
сумасшедшие, но теперь это беспокоит меня меньше всего.
В контракте говорилось, что мне надлежит вручать Льюису для
определения технической и товарной ценности по крайней мере девяносто
процентов предметов, источник получения которых контролирую я один, и что
в дальнейшем вышеназванный источник остается на вечные времена
исключительно под моим контролем. Остальные 10 процентов могут без всяких
оговорок не передаваться для обследования, причем первая договаривающаяся
сторона принимает единоличное решение в отношении определения тех
предметов, которые войдут в вышеупомянутые 10 процентов.
Что же касается 90 процентов предметов, передаваемых второй
договаривающейся стороне, то эта последняя обязана подвергать их
тщательному анализу - представлять отчеты в письменном виде и давать такие
дополнительные объяснения, которые понадобятся для полного понимания со
стороны первой договаривающейся стороны, в срок, не превышающий трех
месяцев со дня получения предметов, по истечении какового предмет
возвращается в единоличное владение первой договаривающейся стороны.
Вышеупомянутый срок изучения и определения может быть продлен на любое
время лишь по заключении соответствующего соглашения между сторонами,
изложенного в письменном виде.
В случае если вторая договаривающаяся сторона скроет от первой
договаривающейся стороны какие-либо открытия, связанные с предметами, о
которых идет речь в данное соглашении, то такое сокрытие является
достаточным основанием для возбуждения дела о возмещении убытков. В случае
если будет определено, что некоторые предметы можно пустить в
производство, таковые могут производиться в соответствии с условиями
пунктов А, В и С раздела ХII данного соглашения.
Условия сдачи вышеупомянутых предметов должны быть оговорены и
включены в качестве составной части данного соглашения. Любые доходы от
вышеупомянутой продажи делятся следующим образом: 65 процентов - первой
договаривающейся стороне (мне - это я на случай, если вы уже запутались,
что немудрено) и 35 процентов - второй договаривающейся стороне (Льюису);
издержки делятся соответственно.
Разумеется, там было еще много всяких подробностей, но суть дела уже
ясна.
Глоток мы друг другу не перегрызли и из конторы адвоката отправились
ко мне домой, где застали и Мардж. Льюис пошел со мной, чтобы взглянуть на
пятно на письменном столе.
По-видимому, Коммерсант получил букварь и был, в состоянии
разобраться, для чего его послали, так как на столе лежала картинка,
вырванная из книги. Правда, я сказал бы, что ее не вырвали, а скорее,
выжгли из книги.
На картинке была буква "З" и рядом зебра.
Льюис с тревогой уставился на нее.
- Ну и задали нам задачу.
- Да-а, - согласился я. - На знаю, сколько она стоит, но, видно,
недешево.
- Подумайте сами - расходы на экспедицию, сафари, клетки, перевоз по
морю и железной дороге, корм, сторожа. Как вы думаете, нельзя ли
заинтересовать его чем-нибудь другим?
- Я не знаю как. Заказ дан.
В кабинет забрел Билл к поинтересовался, что происходит. Когда я с
унылым видом сказал ему, в чем дело, он радостно воскликнул:
- О, если тебе хочется обменять плохой складной нож, ты его сбываешь
тому, кто не знает, как выглядит хороший. В этом весь фокус коммерции,
папа!
Льюис ничего не понял, а я сообразил сразу.
- Правильно! Он не знает, что зебра - животное, он не знает даже,
каких она размеров!
- Конечно, - уверенно сказал Билл. - Он видел ее только на картинке.
Было уже пять часов, но мы все трое бросились в магазин. Билл нашел
дешевый браслет с брелком-зеброй, которая была размерам с рисунком в
книге. Когда речь идет о всякой такой мелочи, мой сынишка точно знает, где
что продают и что сколько стоит. Я подумал было сделать его из всякий
пожарный случай младшим партнером и дать ему примерно десятипроцентную
долю в прибылях (разумеется, из 35 процентов Льюиса), но я был уверен, что
Льюис не согласится. Вместо этого я решил платить Биллу жалование один
доллар в неделю, но выплату вышеупомянутой суммы начать тотчас после того,
как дело станет приносить прибыль.
Итак, с зеброй все было в порядке.... при условии что Коммерсант
удовлетворится маленькой безделушкой. Я продумал: хорошо еще, что нам не
пришлось добывать зефир, который тоже на "З".
С остальными буквами алфавита дело пошло легче, но я не мог не
терзаться сомнениями все то время пока пришлось ждать. Все каталоги,
которые можно было послать, плохи, но хуже букваря ничего нет. Однако,
пока Коммерсант не познакомился со всем первым списком, другой посылать не
стоило, так как я боялся, что он запутается.
Поэтому я отослал ему яблоко, мяч, маленькую куклу вместо девочки,
игрушечную кошку и игрушечную собаку и так далее, а потом по ночам все
думал, что же Коммерсант будет делать со всем этим добром. Я представлял
себе, как он пытается погашаться о назначении резиновой куклы или кошки.
Я отдал Льюису и те и другие очки, но попридержал ручку-удочку, так
как все еще боялся ее. Льюис передал прибор для измерения эмоций одному
психиатру, чтобы тот провел своего рода полные испытания на больных.
Зная, что мы с Льюисом стали как бы компаньонами, Мардж и Элен были
теперь неразлучны. Элен не уставала твердить, как она рада, что я наконец
понял, какой надежный человек Льюис. Наверное Мардж говорила то же самое
Льюису.
Билла прямо распирало - так ему хотелось похвастаться. Но он был
великим маленьким бизнесменом и держал рот на замке. Разумеется, о
жалованье я ему сказал.
Льюис всецело стоял за то, чтобы мы сделали попытку расспросить
Коммерсанта о приборе для измерения эмоций. Он заказал заводскому
чертежнику рисунок прибора и хотел, чтобы я отослал его, показав тем
самым, что мы интересуемся прибором.
Но я сказал ему, чтобы он не форсировал событий. Может, сделка с
прибором для измерения эмоций и окажется выгодной, но до принятия
окончательного решения нам следует ожидать присылки образцов всех товаров,
которые может предложить Коммерсант.
Убедившись, по-видимому, в том, что с ним сотрудничают, Коммерсант
теперь торговал не в определенный час, а держал лавочку открытой круглые
сутки.
Просмотрев список товаров по букварю, он прислал обратно чистые
страницы из книги с очень грубо сделанными рисунками, - казалось, он
рисовал их крошащимся углем. Льюис изготовил серию картинок, чтобы
показать, как пользоваться карандашом, и, отослав их Коммерсанту вместе с
пачкой бумаги и сотней отточенных карандашей, мы принялись ждать.
Мы ждали неделю и уже стали выходить из себя, когда вся пачка бумаги
вернулась обратно: каждый листок был с обеих сторон покрыт самыми
различными рисунками. Для того чтобы Коммерсанту не было скучно, мы
послали каталог товаров, которые можно заказать по почте, а сами уселись
разгадывать рисунки.
Назначении всех вещей без исключения было совершенно непонятно...
даже Льюису. Он всматривался в рисунки, потом вскакивал, метался по
комнате, рвал на себе волосы, дергал себя за уши. Затем снова принимался
рассматривать рисунки.
Для меня это была комедия и только.
Наконец мы порешили, что на время затею с каталогами надо оставить, и
принялись класть на письменный стол все, что попадалось под руку, -
ножницы, тарелки, перочинные ножи, клей, сигары, скрепки, ластики, ложки.
Я знаю, что мы действовали не по-научному, но у нас не было времени
придерживаться какой-либо системы. Потом при случае мы выработали бы более
разумную программу, а пока не хотели дать Коммерсанту времени опомниться.
И Коммерсант принялся бомбардировать нас вещами в ответ. Мы сидели
часами и отправляли товар ему, а он нам, и у нас на полу образовалась куча
самого невероятного хлама.
Мы установили кинокамеру и извели уйму пленки на то, чтобы заснять
пятно на столе, где происходил обмен. Мы потратили массу времени,
просматривая пленку, замедляя чередование кадров и совсем останавливая
проектор, но это ничего нам не дало. Когда вещь исчезала или появлялась,
то она просто исчезала или появлялась. В одном кадре она была, в другом
кадре ее уже не было.
Льюис отложил всю другую работу, и вся его лаборатория только и
делала, что занималась разгадкой приборов, которые мы получили. С
большинством из них мы так и не справились. Наверно, они для чего-то
служили, но этого нам узнать не удалось.
Был там такой флакон с духами, например. Это мы его так называли. Но
мы догадывались, что духи в нем не самое главное, что так называемый
флакон имеет совсем иное назначение.
Льюис и его ребята, которые изучали флакон в своей лаборатории и
старались разобраться, что к чему, нечаянно включили его. Они работали три
дня, причем последние два - в масках, пытаясь выключить его. Когда запах
стал невыносим и люди начали звонить в полицию, мы отнесли это устройство
в поле и закопали. За несколько дней вся растительность в округе завяла.
До самого конца лета ребята с агрономического факультета университета
носились всюду как угорелые, стараясь выяснить причину.
Была там штука - часы, наверно, какие-нибудь, - впрочем, с таким же
успехом она могла оказаться чем угодно. Если это часы, то у Коммерсанта
такая система отсчета времени, что от нее впору с ума сойти.
Была там и еще одна вещица - укажешь на что-нибудь пальцем и нажмешь
на определенное место (не на кнопку, не на какое-нибудь механическое
устройство, а просто на определенную точку) - и тотчас в пейзаже появится
большое пустое место - перестанешь нажимать - пейзаж снова станет как был.
Мы засунули эту вещицу в дальний угол лабораторного сейфа и привесили к
ней большую красную бирку с надписью:
"Опасно! Не трогать!"
Но с большинством предметов мы просто вытягивали пустой номер. А
предметы все поступали и поступали. Я забил ими гараж и начал уже
сваливать кучей в подвале. Некоторые меня пугали, и я их из кучи изымал.
Тем временем Льюис мучился с прибором для определения эмоций.
- Он работает, - говорил Льюис. - Психиатр, которому я давал его, в
восторге. Но, по-видимому, пустить его в продажу будет почти невозможно.
- Если он работает, - возразил я, передавая ему банку с пивом, - то
его должны покупать.
- Покупали бы в любой другой области, кроме медицины. Прежде чем
пускать что-либо в продажу, надо представить чертежи, теоретические
обоснования, результаты испытаний и тому подобное. А мы не можем этого
сделать. Мы не знаем, как он работает. Не знаем принципа действия. А пока
мы этого не узнаем, ни одна почтенная фирма, торгующая медицинскими
приборами, не пустит его в продажу, ни один порядочный медицинский журнал
не станет его рекламировать, ни один врач-практик не будет применять.
- Значит, на него надеяться нечего, - сказал я довольно уныло, потому
что это была единственная вещь, применение которой нам было известно.
Льюис кивнул, выпил пива и стал мрачнее обычного. Я теперь вспоминаю
с улыбкой, как мы нашли устройство, которое принесло нам богатство. В
сущности, это не Льюис, а Элен нашла его.
Элен - хорошая хозяйка. Она вечно возится с пылесосом и тряпкой и
моет рамы и подоконники с таким остервенением, что нам приходится красить
их каждый год.
Однажды вечером мы сидели в гостиной и смотрели телевизор.
- Джо, ты вытирал пыль в кабинете? - спросила Элен.
- Пыль в кабинете? С чего бы это?
- Видишь ли, кто-то вытер. Может, это Билл?
- Билла никакими силами не заставишь взять тряпку в руки.
- Тогда я ничего не понимаю, Джо, - сказала она. - Я пошла вытирать
пыль, а там совершенно чисто. Все блестит.
По телевизору показывали что-то очень забавное, и я не обратил тогда
на слова Элен никакого внимания.
Но на следующий день и вспомнил об этом и уже не мог выкинуть из
головы. Я бы ни за что не стал вытирать пыль в кабинете, а Билл и подавно,
и все же кто-то сделал это, раз Элен говорит, что там было чисто.
В тот же вечер я вышел с ведром на улицу, наложил в него пыли и
принес в дом.
Элен перехватила меня в дверях.
- Ты что это делаешь?
- Экспериментирую, - сказал я.
- Экспериментируй в гараже.
- Это невозможно, - возразил я. - Я должен выяснить, кто вытер пыль в
кабинете.
Я знал, что если мой номер не удастся, то меня притянут к ответу,
потому что Элен пошла следом и стала в дверях, приготовившись обрушиться
на меня.
На столе лежало много предметов, полученных от Коммерсанта, а в углу
валялось еще больше. Я убрал все со стола, и тут вошел Билл.
- Что ты делаешь, папа? - спросил он.
- Твой отец сошел с ума, - спокойно объяснила Элен.
Я взял горсть пыли и посыпал ею стол.
Через мгновение она исчезла. На столе не было ни пятнышка.
- Билл, - сказал я, - отнеси-ка один из этих приборов в гараж.
- Который?
- Любой.
Он унес один из приборов, а я сыпанул еще горсть пыли, и она тоже
исчезла.
Билл вернулся, и я послал его с другим прибором.
Это продолжалось довольно долго, и Билл уже начал выражать
недовольство. Но наконец я посыпал стол пылью и она не исчезла.
- Билл, - сказал и, - ты помнишь, какую штуку ты выносил последней?
- Конечно.
- Ну, тогда иди и принеси ее обратно.
Он принес ее - и только появился на пороге кабинета, как пыль
исчезла.
- Вот оно, - сказал я.
- О чем ты? - спросила Элен.
Я показал на устройство, которое держал Билл.
- Об этом. Выбрось свой пылесос. Сожги тряпки. Закинь куда-нибудь
швабру. Достаточно одной такой штуки в доме и...
Она бросилась ко мне в объятия...
- О, Джо!
И мы с ней сплясали джигу.
Затем я сел и стал ругать себя на все корки за то, что связался с
Льюисом. Я подумал: а нельзя ли теперь как-нибудь разорвать контракт, раз
уж я нашел что-то без его помощи? Но я помнил все эти пункты, которые мы
понаписали. Да и что толку - Элен уже побежала в дом напротив рассказать
все Мардж.
Я позвонил Льюису, и он мигом примчался.
Мы начали полевые испытания.
В гостиной не было ни пятнышка, потому что Билл прошел через нее с
прибором, да и гараж, где прибор оставался ненадолго, тоже был как
вылизанный. Хоть мы и не проверяли, но я представляю себе, что на полосе,
параллельной дорожке, по которой Билл нес прибор от гаража до двери дома,
не осталось ни пылинки.
Мы отнесли прибор вниз и вычистили подвал. Пробрались на задний двор
к соседу, где, как мы знали, было много цементной пыли, - и тотчас вся
цементная пыль исчезла. Остались одни комочки, но комочки, я полагаю,
пылью считать нельзя.
Этого только нам и надо было.
Вернувшись домой, я стал открывать бутылку шотландского виски,
которую до того хранил, а Льюис примостился за кухонным столом и нарисовал
прибор.
Мы выпили, потом пошли в кабинет и положили рисунок на стол. Рисунок
исчез, а мы ждали. Через несколько минут появился еще один прибор. Мы
подождали еще, но ничего не случилось.
- Надо втолковать ему, что нам надо много приборов, - сказал я.
- Мы никак не сможем это сделать, - сказал Льюис. - Мы не знаем его
математических символов, а он не знает наших, и верного способа изучить
его тоже нет. Он не знает ни единого слова нашего языка, а мы - его.
Мы вернулись в кухню и выпили еще.
Льюис сел и нарисовал поперек листа ряд приборов, а позади набросал
верхушки множества других, так что казалось, будто приборов сотни.
Мы послали листок.
Пришло пятнадцать приборов - ровно столько, сколько было нарисовано в
первом ряду.
Коммерсант явно не имел никакого представления о перспективе.
Черточки, которыми Льюис обозначил другие приборы, стоящие за первым
рядом, для него ничего не значили.
Мы вернулись в кухню и выпили еще.
- Нам нужны тысячи этих штук, - сказал Льюис, хватаясь руками за
голову. - Не сидеть же мне здесь целыми сутками, рисуя их.
- Возможно, придется посидеть, - со злорадством сказал я.
- Но ведь должен быть другой выход.
- Почему бы не нарисовать целую кучу их, а потом не заготовить копии
на мимеографе? - предложил я. - Копии можно посылать ему пачками.
Не хотелось мне говорить это, так как я уже увлекся мыслью, что
засажу Льюиса куда-нибудь в уголок, и он будет приговорен к пожизненному
заключению и рисованию одного и того же снова и снова.
- Может быть, что-нибудь из этого и получится, - сказал возмутительно
обрадовавшийся Льюис. - И так просто...
- Скажите лучше - дельно, - отрезал я. - Если бы это было просто, вы
бы сами придумали.
- Меня такие частности не интересуют.
- А надо бы!..
Мы успокоились только тогда, когда прикончили бутылку.
На следующий день мы купили мимеограф и Льюис нарисовал трафарет с
двадцатью пятью приборами. Мы отпечатали сотню листов и положили их на
стол.
Все вышло, как было задумано, и несколько часов мы занимались тем,
что убирали со стола приборы, хлынувшие потоком.
По правде говоря, у нас из головы не шла мысль о том, что захочет
получить Коммерсант в обмен на свои пылесосы. Но в ту минуту мы были
взволнованы и совсем забыли, что это коммерческая сделка, а не дар.
На следующий день вернулись обратно все мимеографические листки, и на
обороте каждого Коммерсант нарисовал по двадцать пять зебр-брелков. И тут
мы оказались перед необходимостью срочно достать две с половиной тысячи
этих дурацких зебр.
Я бросился в магазин, где был куплен браслет с таким брелком, но у
них в запасе было всего штук двадцать. В магазине сказали, что, наверно,
не смогут заказать еще одну партию. Производство, сказали, прекращено.
Название компании, которая выпускала их, было отштамповано на
внутренней стороне браслета, и, едва добравшись до дому, я заказал
междугородный разговор.
В конце концов я добрался до заведующего производством.
- Вы знаете браслеты, которые выпускаются у вас?
- Мы выпускаем миллионы браслетов. О каком вы говорите?
- О том, что с зеброй.
Он задумался на мгновение.
- Да, выпускали такой. Совсем недавно. Больше не выпускаем. В нашем
деле...
- Мне нужно по меньшем мере две с половиной тысячи штук.
- Две с половиной тысячи браслетов?
- Нет, только зебр.
- Слушайте, вы не шутите?
- Не шучу, мистер, - сказал я. - Мне нужны зебры. Я заплачу за них.
- На складе нет ни одной.
- Вы могли бы их изготовить?
- Две с половиной тысячи не сможем. Слишком мало для специального
заказа. Тысяч пятьдесят - это еще разговор.
- Ладно, - сказал я. - Сколько будет стоить пятьдесят тысяч?
Он назвал сумму, и мы немного поторговались, но я был не в состоянии
долго торговаться. В конце концов мы сошлись на цене, которая, по-моему,
была слишком высока, если учесть, что весь браслет с зеброй и прочими
висюльками в розничной торговле стоил всего 39 центов.
- И не закрывайте заказа, - сказал я. - Может потребоваться новая
партия зебр.
- Ладно, - сказал он. - Погодите... позвольте задать вопрос, а для
чего вам пятьдесят тысяч зебр?
- Не позволю, - сказал я и повесил трубку.
Наверно, он подумал, что у меня шариков не хватает, но мне было
наплевать на то, что он думает.
До прибытия пятидесяти тысяч зебр прошло десять дней, и покоя мне не
было ни минуты. А потом, когда они прибыли, надо было найти помещение,
потому что, к вашему сведению, пятьдесят тысяч зебр, даже если они брелки
к браслетам, занимают много места.
Но прежде всего я взял две с половиной тысячи и послал их через стол.
За десять дней, прошедших со времени получения пылесосов, мы ничего
не посылали, а Коммерсант ничем не выражал своего нетерпения. Я бы
нисколько не удивился, если бы он, например, прислал нам своей эквивалент
- бомбы, для того чтобы выразить свое разочарование по поводу медленной
доставки заказанных им зебр. Мне часто приходило в голову: а что он думает
по поводу задержки, не подозревает ли нас в том, кто мы его обманули?
Все это время я без конца курил и грыз ногти, а Льюис, как мне
казалось, был озабочен не меньше моего, выискивая возможности сбыта
пылесосов.
Когда я упомянул об этом, он смущенно посмотрел на меня.
- Видите ли, Джо, меня очень тревожит одна вещь.
- Нам теперь беспокоиться не о чем, - сказал я, - кроме сбыта
пылесосов.
- Но ведь пыль должна же куда-нибудь деваться, - раздраженно
проговорил он.
- Пыль?
- Да, пыль, которую собирают эти штуки. Помните, как исчезла целая
куча цемента? И я хочу знать, куда она делась. В приборе цемент
поместиться не мог. В него не войдет даже недельная залежь пыли из дома
средних размеров. Куда все это девается - вот что меня тревожит.
- А мне все равно куда. Лишь бы девалась.
- Деляческий подход, - сказал он презрительно.
Узнав, что Льюис палец о палец не ударил, чтобы обеспечить сбыт, я
взялся за это дело сам.
Но передо мной встали те же препятствия, что и при попытке наладить
сбыт приборов, измеряющих эмоции.
Пылесос не был запатентован и не имел фабричной марки. На нем не было
красивой таблички с именем фабриканта. И я ничего не мог сказать, когда
меня спрашивали, как он работает.
Один оптовик согласился взять партию за такую мизерную цену, что я
рассмеялся ему в лицо.
В тот вечер мы с Льюисом сидели за столом на кухне и пили пиво.
Настроение у нас было не слишком лучезарное. Я предчувствовал тьму
неприятностей со сбытом пылесосов. Льюис, по-видимому, все еще тревожился
о том, куда девается пыль.
Он разобрал пылесос и узнал только одно: внутри действует какое-то
слабое силовое поле... Слабое-то оно слабое, а все электрические вещи в
лаборатории и все их чудесные измерительные приборы словно с ума
посходили. Льюис сразу сообразил, к чему идет дело, и побыстрее захлопнул
крышку пылесоса, так что все обошлось. Оказывается, кожух пылесоса
экранировал силовое поле.
Пыль, по-видимому, вышвыривается в другое измерение, - сказал Льюис;
своим видом он напомнил мне гончую, потерявшую след енота.
- А может, и нет. Может, она возносится вверх в виде пыльного облака,
вроде тех, что виднеются далеко в космосе.
Льюис покачал головой.
- Не хотите ли вы сказать, - продолжал я, - что Коммерсант такой
дурак, что продал нам прибор, который швыряет ему пыль в лицо.
- Вы ничего не поняли. Коммерсант действует из другого измерения.
Иначе и быть не может. Но если есть два измерения - его и наше, - то,
возможно, есть и другие. Коммерсант, по-видимому, пользовался этими
пылесосами сам - но для той цели, для которой собираемся использовать их
мы, но, наверно, он тоже отделывается от чего-то ненужного. А
следовательно, то, от чего он отделывается, выбрасывается не в его
измерение, а в другое.
Мы выпили еще пива, и я стал ломать себе голову над этим делом с
разными измерениями. И никак не мог сообразить, что к чему. Наверно, Льюис
был прав, когда говорил, что у меня деловом подход. Разве можно поверить в
другое измерение, если его нельзя увидеть, потрогать и даже представить
себе? Я на такое не способен.
Поэтому я снова заговорил о сбыте пылесосов, и в тот же вечер мы
порешили, что нам остается только торговать ими вразнос. Мы даже
установили цену двенадцать долларов пятьдесят центов. Зебры нам обходились
по четыре цента каждая, своим коммивояжерам мы собирались платить десять
процентов комиссионных, и от продажи каждого пылесоса нам оставалось 11
долларов 21 цент чистой прибыли.
Я поместил в газете объявление о найме коммивояжеров, и на следующий
день явилось несколько человек. Мы отправили их в пробный рейс.
Пылесосы расхватывали, как горячие пирожки, и мы поняли, что наше
дело выгорело!
Я ушел с работы и занялся торговлей, а Льюис вернулся в лабораторию и
принялся за гору того хлама, который мы получили от Коммерсанта. Когда
проводишь массовую распродажу, хлопот бывает полон рот. Надо распределять
районы между коммивояжерами, получать разрешения в торговой инспекции,
брать на поруки своих людей, если их сажают в кутузку за нарушение
какого-нибудь постановления, принятого властями забытой богом деревеньки.
Вы себе не представляете, сколько тут всяких беспокойств.
Но месяца через два дела пошли в гору. Мы наладили торговлю в своем
штате и стали создавать отделения в других штатах. Я заказал дополнительно
пятьдесят тысяч зебр и пообещал заказать еще. На моем письменном столе
кипела работа. В конце концов я дошел до того, что нанял трех человек,
которые работали посменно круглые сутки, и платил им большие деньги, чтоб
держали язык за зубами. Восемь часов мы посылали зебр, затем восемь часов
убирали со стола пылесосы, следующие восемь часов снова клали на стол
зебр...
Если Коммерсанту и было тошно от того, что происходило, он этого не
показывал. Его, видно, вполне устраивал такой обмен.
Соседи сперва сгорали от любопытства и нервничали, но потом привыкли.
Если бы я мог переехать в какое-нибудь другое место, я бы так и сделал,
потому что дом был теперь больше похож на учреждение и семейной жизни у
нас, в сущности, не стало. Но поскольку нам не хотелось терять наш бизнес,
мы вынуждены были сидеть на месте, так как контакт с Коммерсантом мог
осуществляться только здесь.
Деньги текли к нам рекой, и все финансы я передал в ведение Элен с
Мардж. Сборщики подоходного налога задали нам жару за то, что мы не
указывали производственных расходов, но, так как мы не собирались спорить
и платили, что положено, они ничего не могли поделать.
Льюис в своей лаборатории вымотал себя так, что превратился в щепку,
но не нашел ничего такого, что бы мы могли использовать.
И по-прежнему время от времени тревожился о том, куда же девается вся
пыль. И, наверно, впервые в жизни он оказался прав.
Однажды, года через два после того, как мы начали продавать пылесосы,
я возвращался из банка, где улаживал всякие финансовые дела, которые Элен
с Мардж запутали до невозможности. Только я свернул на дорожку, ведущую к
дому, как из него вылетела Элен.
Она была покрыта пылью, все лицо в грязных полосах, сроду не видал
такой замарашки.
- Сделай что-нибудь с этим, Джо! - закричала она.
- С чем?
- С пылью! Она валит в дом!
- Откуда?
- Отовсюду!
Тут я увидел, что Элен растворила все окна и из них столбом валит
пыль. Я выскочил из машины и посмотрел, что делается на улице. Во всех
домах квартала окна были открыты, из них клубами валила пыль, всюду
сновали злые, визжащие женщины.
- Где Билл? - спросил я.
- За домом.
Завернув за угол, я крикнул Билла, и он тут же примчался.
Из дома напротив пришла Мардж. Она рассвирепела от этой пыли еще
почище Элен.
- Садитесь в машину, - сказал я.
- Куда мы поедем? - спросила Мардж.
- За Льюисом.
Наверно, по моему тону они поняли, что я шутить не намерен, и
забились в машину. Я повел ее на полной скорости.
Дома, заводы, магазины, купившие у нас пылесосы, извергали столько
пыли, что не видно было ни черта.
Чтобы добраться до кабинета Льюиса, мне пришлось проложить себе путь
через двухфутовый слой пыли, лежащий на полу лаборатории. Прикрыв нос
платком, я едва спасся от удушья.
В машине мы вытерли лица и отхаркали пыль, забившую глотки. Только
тут я увидел, что Льюис втрое бледнее обычного, впрочем, по правде
сказать, он всегда был бледной немочью.
- Это все натворили существа из того, третьего, измерения, -
испуганно проговорил он. - Из того места, куда мы отправляли всю пыль. Им
чертовски надоело, что она валится на них. Они сообразили, что надо
делать, и теперь качают ее обратно.
- Успокойтесь. Может, это вовсе и не из-за наших пылесосов.
- Я проверил, Джо. Из-за наших. Пыль валит во всех тех местах, где
есть наши пылесосы. И ниоткуда больше.
- Значит, нам остается только отправить ее обратно.
Льюис покачал головой.
- Не выйдет. Пылесос работает теперь только в одну сторону - от них к
нам. - Он закашлялся и посмотрел на меня безумными глазами. - Подумайте
только! Два миллиона этих приборов собирали пыль в двух миллионах домов,
магазинов, заводов... некоторые из них функционировали целых два года!
Джо, как нам теперь быть?
- Спрячемся где-нибудь, пока это все не... гм, не развеется.
Имея мерзкую склонность к сутяжничеству, он, верно, тогда еще
предвидел, что на нас обрушатся бесчисленные судебные иски. Лично я больше
боялся, что разъяренные женщины устроят над нами самосуд.
Но теперь все это в прошлом. Мы прятались, пока люди немного не
успокоились и не стали требовать своих денег обратно через суд. У нас было
много денег, и мы смогли заплатить большинству из них. С нас еще должны
взыскать несколько сот тысяч. Но мы можем расплатиться довольно быстро,
если нападем на что-нибудь столь же доходное, как сбыт пылесосов.
Льюис упорно трудится над этим, но ему пока не везет. Да и Коммерсант
наш исчез. Как только мы осмелились вернуться домой, я тотчас отправился в
кабинет и взглянул на стол. Пятно исчезло. Я пытался класть всякие
предметы на то место, где оно прежде было, но ничего из этого не
получилось.
Что спугнуло Коммерсанта? Много бы я отдал, что бы знать. Впрочем,
кое-какие коммерческие перспективы у нас есть.
Возьмите, например, розовые очки, которые мы называем очками счастья.
Наденьте их - и будете рады-радешеньки. Почти всякий человек на земле
хотел бы иметь такие, чтобы на время забывать о заботах. С таким бизнесом
мы бы, наверно, разорили всех торговцев спиртным.
Беда только в том, что мы не знаем, как их делать, а Коммерсант
исчез. Теперь мы не можем добывать их.
Но одно меня продолжает тревожить. Я понимаю, беспокоиться не стоит,
на все равно это дело никак не идет из головы.
Ну, что сделал этот Коммерсант с теми двумя миллионами зебр, которые
мы послали ему?