"Колье принцессы": один из первых и очень редких сборников Игоря-Северянина,
изданных еще до его известности самим автором. Тираж 100 экз. Нам ничего не
известно о сохранившихся еще других экземплярах...
Колье принцессы - аккорды лиры,
Венки созвездий и ленты лье.
А мы, эстеты, мы - ювелиры,
Мы ювелиры таких колье.
Колье принцессы - небес палаццо,
Насмешка, горечь, любовь, грехи,
Гримаса боли в глазах паяца...
Колье принцессы - мои стихи.
Колье принцессы, колье принцессы...
Но кто принцесса, но кто же та -
Кому все гимны, кому все мессы?
Моя принцесса - Триумф-Мечта!
1910. Февраль.
..."И будет дух мой над тобой
Витать на крыльях голубиных''...
М. Лохвицкая.
Помилуй, Господи, Всесветлый Боже,
Царицу грез моих, Твою рабу,
И освяти ее могилы ложе,
И упокой ее в ее гробу...
И вознеси ее святую душу,
Великий Господи, в пречистый Рай...
А если я, Твой раб, любовь нарушу,
Своей немилостью меня карай.
Даруй страдалице - любимой, милой -
Познать величие Твоих щедрот...
Господь, укрой ее! Господь, помилуй!
Услышь, о Господи, мой грешный рот...
Услышь мольбу мою и, веру множа
В Твое сияние, внемли рабу:
Помилуй, Господи, Всесильный Боже,
Мою владычицу, Твою рабу!
1910. Март.
Ни доброго взгляда, ни нежного слова -
Всего, что бесценно пустынным мечтам...
А сердце... а сердце все просит былого!
А солнце... а солнце - надгробным крестам!
И все - невозможно! и все - невозвратно!
Несбыточней бывшего нет ничего...
И ты, вся святая когда-то, развратна...
Развратна! - не надо лица твоего!..
Спуститесь, как флеры, туманы забвенья,
Спасите, укройте обломки подков...
Бывают и годы, короче мгновенья,
Но есть и мгновенья, длиннее веков!
1909. Август.
Мыза "Ивановка".
А.На-ой.
"Лилии, лилии чистые,
Звезды саронских полей"...
М. Лохвицкая.
В светозарной душе белых лилий посев
Расцветет для услад урожая,
И болотный туман испарится, осев,
Только солнце дохнет, урожая.
В светозарной душе - лилий белых посев,
И такая душа - всем чужая.
Как расцвет золотист! как расцвет ее бел!
Помнишь? - днем лепестки перелили
Гаммой радуги звонкой, - но луч ослабел,
И померкли мелодии лилий.
А зарею опять тихий колокол бел,
Сердце златно лучи распалили.
Без боязни сбирай белоснежный посев,
Тот сбирай, кто - исчадье порока!
Пусть тебя не страшит окружающий зев:
Эта жатва не знает упрека...
Ты надменно пожнешь искупленья посев,
Но души не поймешь - как пророка!..
1909. Ноябрь.
О, посмотри! как много маргариток -
И там, и тут...
Они цветут; их много; их избыток;
Они цветут.
Их лепестки трехгранные - как крылья,
Как белый шелк...
Вы - лета мощь, вы - радость изобилья,
Вы светлый полк!
Готовь, земля, цветам из рос напиток,
Дай сок стеблю...
О, девушки! о, звезды маргариток!
Я вас люблю...
1909. Июль. Мыза "Ивановка"
"Всеобщий Ежемесячник", э1 (Янв.) за 1910 г.
* * *
Солнце всегда вдохновенно!
Солнце всегда горячо!
Друг мой! Сольемся мгновенно:
Наше желанье - ничье.
Жизнь безнадежна и тленна,
Мигом трепещет плечо...
Солнце - как мы вдохновенно!
Солнце - как мы горячо!
1909. Апрель.
"Сибирские отголоски" (г. Томск), э 2 за 1910 г.
Христос воскресе, Христос воскресе!
Сон смерти - глуше, чем спит скала...
Поют Победу в огне экспрессий,
Поют Бессмертье колокола.
Светло целуйте уста друг другу:
Последний нищий - сегодня Крез...
Дорогу сердцу к святому Югу! -
Христос воскресе, Христос воскрес!
1910. Февраль.
Январь, старик в державном сане,
Садится в ветровые сани, -
И устремляется олень,
Воздушней вальсовых касаний
И упоительней, чем лень.
Его разбег направлен к дебрям,
Где режет он дорогу вепрям,
Где глухо бродит пегий лось,
Где быть поэту довелось...
Чем выше кнут, тем бег проворней,
Тем бег резвее; все узорней
Пушистых кружев серебро.
А сколько визга, сколько скрипа!
То дуб повалится, то липа -
Как обнаженное ребро.
Он любит, этот царь-гуляка
С душой надменного поляка,
Разгульно дикую езду...
Пусть душу грех влечет к продаже:
Всех разжигает старей, - даже
Небес полярную звезду!
1910. Январь.
"Голос Правды", э 1336 за 1910 г.
Мы познакомились с ней в опере, в то время,
Когда Филина пела полонез.
И я с тех пор - в очарованья дрем,
С тех пор она - в рядах моих принцесс.
Став одалиской в грезовом гареме,
Она едва ли знает мой пароль...
А я седлаю Память: ногу в стремя, -
И еду к ней, непознанный король.
Влюблен ли я , дрожит в руке перо ль,
Мне все равно; но вспоминать мне сладко
Ту девушку и данную ей роль.
Ее руки душистая перчатка
И до сих пор устам моим верна...
Но встречу вновь посеять - нет зерна!
1909. Ноябрь.
"Голос правды", э 1353 за 1910 г.
"Постигнуть сердцем все возможно,
непостижимое уму"...
К. Фофанов.
Бесшумно шло моторное ландо
По "островам" к зеленому "пуанту",
И взор Зизи, певучее рондо,
Скользя в лорнет, чуть гнул колени франту...
Хрустит от шин заносчиво шоссе,
И воздух полн весеннего удушья.
В ее душе - осколки строф Мюссэ,
А на лице - обидное бездушье.
Зизи, Зизи! Тебе себя не жаль?
Не жаль себя, бутончатой и кроткой?
Иль, может быть, цела души скрижаль,
И лилия не может быть кокоткой?
Останови мотор! сними манто
И шелк белья, бесчестья паутину,
Разбей колье и, выйдя из ландо,
Смой наготой муаровую тину!
Что до того, что скажет Пустота
Под шляпками, цилиндрами и кепи?
Что до того! - такая нагота
Великолепней всех великолепий!
1910. Февраль.
Читано автором в концерте, 13 марта 1910 г. в зале Заславского.
Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж...
Королева играла - в башне замка - Шопена,
И, внимая Шопену, полюбил ее паж.
Было все очень просто, было все очень мило:
Королева просила перерезать гранат;
И дала половину, и пажа истомила,
И пажа полюбила, вся в мотивах сонат.
А потом отдавалась, отдавалась грозово,
До восхода рабыней пробыла госпожа...
Это было у моря, где волна бирюзова,
Где ажурная пена и осната пажа.
1910. Февраль.
Я встретил у парка вчера амазонку
Под звуки бравурной раздольной мазурки.
Как кукольны формы у синей фигурки! -
Наглея восторгом, сказал я вдогонку.
Она обернулась, она посмотрела,
Слегка улыбнулась, раздетая взором,
Хлыстом помахала лукавым узором,
Мне в сердце вонзила дремучие стрелы:
А рыжая лошадь под ней гарцовала,
Упрямо топталась на месте кобыла
И право не знаю, - казалось ли, было, -
В угоду хозяйке, меня баловала:
1910. Февраль.
Звенели ландыши во мху,
Как сребротканный колокольчик,
И белки, в шубках на меху,
Сгибали хвостики в колечки.
О, красота пушистых кольчик!
О, белок шустрые сердечки!
И было красочно везде
В могучий бравый полдень мая;
И птички трелили в гнезде,
Кричали утки как китайцы,
И, хворост радостно ломая,
Легко попрыгивали зайцы.
Была весна, был май - сам сон!
Любилось пламенно, но строго...
Был пышнокудр еще Самсон!..
Коляска, тройка и бубенчик...
К тебе знакомая дорога...
О, май! о, белочка! о, птенчик!
1910. Февраль.
"...И время трет его своим крылом"...
Ш. Бодлер.
Сонет-nouveau.
Элен себе искала компаньона,
Желая в заграничное турнэ.
Жан, встретясь с ней, сказал: "Je vous connais:
Вы - греза Гете и Тома: Миньона.
Хоть греза их, положим, без шиньона,
Я - все равно! - готов продлить свой сон...
Итак, Элен, Вы для меня - Миньона,
Чей образ воплотился в Арнольдсон".
Пусть, пусть года - нещаднее пирата,
Все ж Арнольдсон - конечная Сперата,
В ее душе святой огонь горит.
О, время, время! Смилуйся и сдобрись,-
О подожди стирать слиянный образ
Двух гениев в лице одной Зигрид!
1910. Благовещенье.
Ты каждый день приходишь, как гризетка,
В часовню грез моих приходишь ты;
Твоей рукой поправлена розетка,
Румянцем уст раскрашены мечты.
Дитя мое! Ты - враг ничтожных ролек,
А вдохновлять поэта - это честь.
Как я люблю тебя, мой белый кролик!
Как я ценю!.. Но чувств не перечесть.
Я одинок... Я мелочно осмеян...
Ты поняла, что ласка мне нужна -
Твой гордый взор так нежен, так лилеен,
Моя сестра, подруга и жена.
Да, верю я глазам твоим, влекущим
Меня к Звезде, как верю я в Звезду.
Я отплачу тебе своим грядущим
И за собой в бессмертие веду!
1909. Декабрь
Боги.
Во сне со мной беседовали боги:
Один струился влагой водорослей,
Другой блестел колосьями пшеницы
И гроздьями тяжелыми шумел.
Еще один - прекрасный и крылатый
И - в наготе - далекий, недоступный;
Еще один - с лицом полузакрытым;
И пятый бог, который с тихой песней.
Берет омег, анютины глазенки
И змеями двумя перевивает
Свой дорогой и драгоценный тирс.
И снились мне еще другие боги...
И я сказал: вот флейты и корзины,
Вкусите от плодов моих простых,
Внимайте пенью пчел, ловите шорох
Смиренных ив и тихих тростников.
И я сказал: Прислушайся... Есть кто-то,
Кто говорит устами эхо где-то,
Кто одинок на страже шумной жизни,
Кто в руки взял двойные лук и факел,
Кто - так непостижимо - сами мы...
О, тайный лик! Ведь я тебя чеканил
В медалях из серебряной истомы,
Из серебра, нежнее зорь осенних,
Из золота, горячего как солнце,
Из меди, мрачной меди, точно ночь.
Чеканил я тебя во всех металлах,
Которые звенят светло, как радость,
Которые звучат темно и глухо,
Звучат - как слава, смерть или любовь.
Но лучшие - я мастерил из глины,
Из хрупкой глины, серой и сухой...
С улыбкою вы станете считать их
И, похвалив за тонкую работу,
С улыбкою пройдете мимо них...
Но как же так? но что же это значит?
Ужель никто, никто из нас не видел,
Как эти руки нежностью дрожали,
Как весь великий сон земли вселился,
Как жил во мне, чтоб в них воскреснуть вновь?
Ужель никто, никто из нас не понял,
Что из металлов благостных я делал
Моих богов, и что все эти боги
Имели лик того, всего святого,
Что чувствуем, угадываем тайно
В лесу, в траве, в морях, в ветрах и в розах,
Во всех явленьях, даже в нашем теле,
И что они - священно - сами мы!..
1910. Февраль.
Ариадниной мамочке.
Вуаль светло-зеленая с сиреневыми мушками
Была слегка приподнята над розовыми ушками.
Вуаль была чуть влажная, она была чуть теплая,
И ты мне улыбалася, красивая и добрая:
Смотрела в очи ласково, смотрела в очи грезово,
Тревожила уснувшее и улыбалась розово.
И я не слышал улицы со звонами и гамами,
И сердце откликалося взволнованными гаммами.
Шла ночь, шурша кокетливо и шлейфами, и тканями,
Мы бархатною сказкою сердца друг другу ранили.
Атласные пожатия: рождения и гибели:
Отливы: содрогания: кружения и прибыли:
Да разве тут до улицы со звонами и шумами?!.
Да разве тут до города с пытающими думами?!.
Кумирню строил в сердце я, я строил в сердце пагоды...
Ах, губки эти алые и сочные, как ягоды!
Расстались: для чего, спроси: я долго грезил в комнате:
О, глазки в слезках-капельках, мои глаза вы помните?
Вы помните? вы верите? вы ждете! вы, кудесные!
Они неповторяемы мгновенности чудесные!..
Я требую настойчиво, приказываю пламенно:
Исчезни, все мне чуждое! исчезни, город каменный!
Исчезни все, гнетущее! исчезни, вся вселенная!
Все краткое! все хрупкое! все мелкое! все тленное!
А мы, моя красавица, утопимся в забвении,
Очаровав порывностью бесстрастное мгновение!..
1910. Январь.
(1 апреля 1910 г.)
Так тихо-долго шла жизнь на убыль
В душе, исканьем обворованной...
Так странно-тихо растаял Врубель,
Так безнадежно очарованный...
Ему фиалки струили дымки
Лица трагически безликого...
Душа впитала все невидимки,
Дрожа в преддверии великого...
Но дерзновенье слепило кисти,
А кисть дразнила дерзновенное...
Он тихо таял, - он золотистей
Пылал душою вдохновенною...
Цветов побольше на крышку гроба:
В гробу - венчанье!.. Отныне оба -
Мечта и кисть - в немой гармонии,
Как лейтмотив больной симфонии...
1910. Апрель.
Не правда ль? - позорно дать руку тому,
Кто гибнет и верит, что можешь помочь ты...
Позорно и скучно, и странно... К чему -
Когда есть "летучие почты",
Конфетти и шпоры, и танцы, и лесть?
Вот в том-то и ужас, что все это есть!
Когда же умрет он - бессильный, больной -
И в церковь внесут его прах охладелый,
Ты плакать, пожалуй, посмеешь!.. Иной
Подумает: "слезы души опустелой"...
... Будь я мертвецом, я покинул бы гроб,
Согнул бы законов природы кольцо
И все для того, для того это, чтоб -
Тебе плюнуть в лицо!..
1909. Декабрь.
"Смерть над миром царит, а над смертью - любовь".
Мирра Лохвицкая.
"Смерть над миром царит, а над смертью - любовь!"
Он в душе у меня, твой лазоревый стих!
Я склоняюсь опять, опечален и тих,
У могилы твоей, чуждой душам рабов.
У могилы твоей, чуждой душам рабов,
Я склоняюсь опять, опечален и тих.
"Смерть над миром царит, а над смертью - любовь!"
Он в душе у меня, твой пылающий стих!
Он в душе у меня, твой скрижалевый стих!
"Смерть над миром царит, а над смертью - любовь!"
У могилы твоей, чуждой душам рабов,
Я склоняюсь опять, опечален и тих.
Я склоняюсь опять, опечален и тих,
У могилы твоей, чуждой душам рабов,
И в душе у меня, твой надсолнечный стих:
"Смерть над миром царит, а над смертью - любовь!"
1910. Февраль.
Кружевеет, розовеет утром лес.
Паучок по паутинке вверх полез.
Бриллиантится веселая роса;
Что за воздух! что за свет! что за краса!
Хорошо гулять утрами по овсу,
Видеть птичку, лягушонка и осу,
Слушать сонного горлана-петуха,
Обменяться с дальним эхо: "ха-ха-ха!"
Ах, люблю бесцельно утром покричать,
Ах, люблю в березах девку повстречать,
Повстречать и, опираясь на плетень,
Гнать с лица ее предутреннюю тень,
Пробудить ее невыспавшийся сон,
Ей поведать, как в мечтах я вознесен,
Обхватить ее трепещущую грудь,
Растолкать ее для жизни как-нибудь!
Февраль 1910.
(Символ)
Человек, заковавший свой разум
В строгих принципов духа кольчугу,
Этим к небу возносится разом,
Примыкая к почетному кругу.
Взявши меч справедливости в руки,
Что гимнастикой развиты веры,
Он идет под штандартом науки
Показать нам отваги примеры.
Ждет его не один уже недруг:
Смотришь, ложь подползает ехидной,
То соблазн на ретивом коне вдруг
Пристает к нему с речью бесстыдной.
Не смущается доблестный витязь,
На удар отвечает ударом,
Грозно кличет: "с пути расступитесь!"
И глаза его пышут пожаром.
Наказуя гордыней объятых,
Он - смиренных и правых защита.
Сердце светлое спрятано в латах,
И душа в них великая скрыта.
Да, мечи из Божественных кузниц
Обладают могучею силой
И, свободными делая узниц,
Палачам угрожают могилой.
1907. Зима.
г. Бобров, Воронежской губ.
"За Жизнь-Жизнь", э 3-4 за 1908 г.
Предчувствие - томительней кометы,
Непознанной, но видимой везде.
Послушаем, что говорят приметы
О тягостной, мучительной звезде.
Что знаешь ты, ученый! сам во тьме ты,
Как и народ, светлеющий в нужде.
Не каждому дано светлеть в нужде
И измерять святую глубь кометы...
Бодрись, народ: ведь не один во тьме ты, -
Мы все во тьме - повсюду и везде.
Но вдохновенна мысль твоя к звезде,
И у тебя есть верные приметы.
Не верить ли в заветные приметы,
Добытые забитыми в нужде?
Кончина мира, скрытая в звезде,
Предназначенье тайное кометы;
И ты, мужик, твердишь везде, везде,
Что близок час... Так предрешил во тьме ты.
Как просветлел божественно во тьме ты!
Пророчески туманные приметы;
Они -костры, но те костры - везде...
Народный гений, замкнутый в нужде,
Один сумел познать мечту кометы
И рассказать о мстительной звезде.
Я вижу смерть, грядущую в звезде,
И, если зло затерянный во тьме ты,
Пророк-поэт языческой приметы,
Мне говоришь об ужасах кометы,
Сливаюсь я с тобой и о нужде
Хочу забыть: к чему? ведь смерть везде!
Она грядет, она уже везде!..
Крылю привет карающей звезде -
Она несет конец земной нужде...
Как десять солнц, сверкай, звезда, во тьме ты,
Жизнь ослепи и оправдай приметы
Чарующей забвением кометы!
1910. Январь.