Нурмин.
ПРОЦЕСС ЭС-ЭРОВ.

(Заметки и впечатления).

Процесс эс-эров, когда пишутся настоящие строки, еще далек от своего окончания. Тем не менее, уже сейчас представляется вполне возможным сделать некоторые выводы и обобщения.

Что побудило Советскую власть предать группу виднейших эс-эров суду Верховного Рев. Трибунала и уделять процессу столь много внимания? Люди, для которых Советская власть до сих пор является только об'ектом ненависти, травли, борьбы "до победного конца" - и в первую очередь сами эс-эры, - интеллигентская обывательщина, хныкающая, брюзжащая, ноющая, вопиющая, взывающая и глаголющая по поводу и без повода о варварстве, хамстве, комиссародержавии и пр. и пр., - утверждают, что большевики решили "отомстить", свести счеты с представителями старой народнической интеллигенции путем истребления, казней и т.д. В такой аргументации развертывается, прежде всего, политический уровень тех, кто к подобной аргументации прибегает. Советская власть не руководствуется ни желанием "мстить", ни тем более "истреблять", "убивать" интеллигенцию. Благо революции - вот высший принцип каждого доподлинного революционного правительства. В продолжение гражданской войны Республика Советов доказала, что она очень забывчива к прошлым преступлениям своих врагов, если эта "забывчивость" совпадает с требованиями блага революции. Тысячи людей, вчера боровшихся против пролетарской власти с оружием в руках, благополучно здравствуют поныне и пользуются всеми правами гражданства в пределах Р.С.Ф.С.Р. И это касается не только казаков, крестьян, рабочих, обманутых в свое время контр-революционерами, или тех, кто отряхнул прах прошлого от ног своих и сделался активным строителем Новой России Советов - очень нетрудно назвать несколько крупных имен из того же народнического лагеря, подвизавшихся около Комучев, деникинских "освагов", прах не отрясавших и, однако, благополучно проживающих в Сов. России. Преследования же и истребления интеллигенции так ни с того, ни с сего - здорово живешь - нужно отнести к "непомерно лживым сказкам". Значительные круги дореволюционной интеллигенции приняли участие в гражданской войне по ту сторону баррикады и за это платились, как активные участники этой войны. В нашей гражданской войне было много взаимных жестокостей. Но одни делали их, борясь за новое, за революцию, во имя идеалов, веруя и надеясь, - другие без надежды, без веры в будущее, без веры в себя. Теперь это доказано и показано, между прочим, нашей молодой художественной литературой, отнюдь не коммунистической, и с каждым днем подтверждается все больше и больше. И кроме того: поскольку интеллигенция принимала участие в гражданской войне, она проявила больше жестокости, чем "охлос и чернь", столетиями находившиеся на положении под'яремных рабов.

Речь идет о представителях партии, боровшихся с Советской властью путем восстаний, террора, интервенций; о партии, которая до сих пор, особенно за рубежем, выступает сторонницей по сути дела этих же методов, но не имеющей смелости открыто и ясно сказать, что она за интервенцию, за террор, в силу природы слоев, ее питающих. О деятельности этой группы в распоряжение советского правительства поступил материал, заслуживающий весьма серьезного внимания. В это дело вмешались вожди желтых Интернационалов, фактически солидаризировавшись с черновской компанией. В силу этих обстоятельств группа эс-эров и была предана суду, и поэтому процессу уделяется столь много внимания. Разговоры о "мести", когда в них нет политической, явно обдуманной преднамеренности, отдают непроходимой тупостью и глупостью. Известно, что многие наши политические враги политику с успехом подменяют слухами и соображениями кухонного и сухаревского порядка. Таков удел обреченных. Горе не побежденным, горе побежденным историей. Их удел - на задворках быть мусором.

---------------

"А судьи кто?"

"Вы не компетентны судить нас; вы - заинтересованная сторона; здесь партия коммунистов судит другую партию, враждебную ей; здесь нет беспристрастного суда", - таков смысл заявлений первой группы подсудимых. О том же говорили их защитники - Вандервельде и другие. В таком плане ведется политическая кампания Черновым и Постниковым за рубежем; подобные речи можно услышать от интеллигентов "доброго старого времени".

Недавно один из таких "стариков" писал:

"...вопрос ставится политически. Как неоднократно заявлялось официально, Верх. Революц. Трибунал - политическое орудие диктатуры. Рев. Трибунал будет обвинять партию с.-р. в преступлениях пред "пролетарской" революцией. Привлеченным к суду членам партии, очевидно, будет предоставлена возможность доказывать, что она этих преступлений не совершала или то, что она совершала, не было преступлением перед пролетарской революцией. Вопрос таким образом ставится политически, и лицам, не причастным ни к среде обвиняемых, ни к лагерю обвинителей, тут делать нечего" ("Утренники" N 1, Изгоев. "Суд над террором").

От Изгоева до Вандервельде, твердится - тут делать нечего - суд не национальный, а партийный.

Партия коммунистов - партия, стоящая у власти. Рев. Трибунал состоит из коммунистов, он - политическое орудие диктатуры. Но ставить себя в положение равных с партией коммунистов ни эс-эры, ни их подголоски не имеют никакого "полного права". Защищая классовые интересы пролетариата, коммунисты защищают в то же время национальные интересы новой послеоктябрьской России. Это доказано опытом гражданской войны, неудачей интервенции, Генуей и Гаагой и многим другим. Пролетарские интересы совпадают с интересами этой России - минус ничтожная кучка, - и потому авангард пролетариата - комм. партия - стоит и будет стоять у власти. За тов. Пятаковым - не только партия коммунистов, но и миллионы беспартийных, рабочих, крестьян, красноармейцев, молодежи, служилой советской интеллигенции. Говорят, что гр. Вандервельде признал кисло, что Советская власть - твердая власть. Думает ли он, что твердость во дни голода, тифа, блокады - может быть делом штыков? В частности: в противо-эс-эровской демонстрации приняло участие около 300 тысяч человек. Демонстрация была массовая, огромная. Что же это? "Переодетые чекисты"? Насильственно выгнанные люди? Когда, в какие времена, какому правительству удавалось выгонять рабочих из фабрик и заводов, массами, огромным скопом на политическую демонстрацию вопреки их воли и желания? Или их, рабочих, одурачили, обманули? В чем? Гражданская война, прошлое - у всех в памяти. Деятельность партии эс-эров очень свежа. На спинах, кровью и огнем ведут свой дневник революционные дни. Тут массы не обманешь. А где "народ" эс-эров? "Чекисты расстреляют?" Представьте себе "доброе, старое время". Обошелся бы аналогичный громкий политический процесс друзей народа без "массовых инцидентов"? Ну, не у здания суда, не на главных улицах, а в районах, в рабочих поселках, во дворах фабрик и заводов? А слышали вы что-нибудь о значительных, хоть сколько-нибудь, митингах, рабочих собраниях? Разбрасывались прокламации и эс-эрами и меньшевиками с призывами не ходить на демонстрацию. А народ пошел. Защитники и ратоборцы народовластия без народа и "комиссародержавцы", "выгнавшие" сотни тысяч демонстрантов - совсем все наоборот!..

Что-то затхлое, безжизненное, безнадежно интеллигентское, изжитое и изжеванное было в заявлении подсудимых первой группы, что они не прочь принять участие в политическом состязании, но решительно отводят суд Верховного Трибунала. Как-будто сошлись две партии, продолжающие в старом подполье вести споры по аграрному и другим вопросам. Они не прочь!.. Пролиты реки крови, сталью и железом решался спор, "дискутировали" пушки, броневики, танки, пулеметы, гранаты; измордована и исполосована вся Россия, а они смотрят на себя и коммунистическую партию как на подпольные кружки старого порядка! И когда тов. Крыленко черпает в этой "дискуссии" новый криминал и после некоторых эс-эровских речей перелистывает статьи закона и заявляет: "это карается по такой-то статье", либо - "приобщает к делу", - здесь не только официальный представитель власти и пойманные "еретики, безумцы и отшельники" - тут сталкиваются две психологии двух эпох: интеллигентская, выветрившаяся кружковщина, потерявшая связь с жизнью и массами - и партия, нащупавшая пульс жизни, спаявшая себя с лучшим авангардом нации и победившая в жесточайших битвах.

Разумеется, во всех этих заявлениях: мы не прочь принять участие в идейном состязании, но решительно отказываемся признать и т.д. - больше всего сознательного политиканства, агитации, пропаганды, тактики, дипломатии. И все это - покушения с никудышными средствами. Эс-эровские военные и невоенные трибуналы, командования на территории Комуча расстреливали направо и налево заподозренных или уличенных в большевизме. Эс-эровские боевики и члены ц. к. организовывали убийство Володарского, покушение на Ленина. Какое право говорить они имеют о беспристрастном, не партийном суде?

Как-будто есть на самом деле надклассовый суд?

Вся эта старая интеллигентская идеологическая труха высыпается после кровавейших классовых битв в России и по всему земному шару, когда все обнажилось до скелета, когда природа, происхождение власти, государства, права, суда вскрылась воочию, стала физически осязаема; когда сорваны все мистические и идеологические покровы, так старательно навертываемые господствующими классами на "человеческое, слишком человеческое".

На суде Рев. Трибунала его председателем были сказаны простые и ясные слова: Советская власть никогда не признавала надклассовой юстиции. Мы, конечно, пристрастны, ибо защищаем интересы пролетарской революции. Мы обещаем беспристрастие в одном: в совершении или несовершении тех преступлений, в которых обвиняются подсудимые. Таков был смысл заявления представителей советской юстиции.

Мы берем, однако, смелость на себя утверждать, что обстановка, атмосфера суда поражали все-таки своей "дискуссионностью", "гарантиями" и пр. Очень странное впечатление производило открытие процесса, начавшегося с вопроса, который разрешается обычно только в конце - с приговора. Не касаясь вопроса о берлинском соглашении, мы только отмечаем это своеобразие. Подсудимым беспрепятственно, в сущности, предоставлялась возможность наносить любые самые тяжкие оскорбления пролетарской власти, Верховному Трибуналу, обвинителям и т.д. Не очень стесняли себя и представители желтых Интернационалов. Все, что полагалось по эс-эровским штатам и даже сверх-штатно, на суде было сказано и застенографировано. Чего только стоит одно заявление "по Марксу", где Советская власть и партия коммунистов трактовались в терминах: деклассированная чернь, сброд и т.д. Ставятся бесчисленные ультиматумы, требования, читаются декларативные заявления (для использования процесса как трибуны), пред'являются отводы; препирательства, развязность, угрозы и пр. Происходит все это, когда оружие еще не остыло, а на скамье подсудимых сидят руководители и идейные вдохновители восстаний, террора против Советской власти. В зале суда очень трудно отделаться от этой "дискуссионной" атмосферы.

О, мы уверены: не так бы судили нас граждане Гоцы, будь на улице их праздник. Доказательство тому: июльское дело "о немецких агентах". Нужно только вспомнить, как оно было построено, кем и как велось. Наша классовая "чекистская" юстиция! Ведь она дает в тысячу раз больше "гарантий", в тысячу раз добросовестней и беспристрастней, чем эти надклассовые следователи и творцы всей этой мерзейшей мерзости о немецких агентах!

Кстати: поразительна и подозрительна скромность Гоца и Донского, не вытащивших на свет божий июльского дела. Почему бы, например, не противопоставить нашим обвинениям о сношениях с Антантой "немецкого дела"? Ведь еще в прошлом году, если не ошибаемся, эс-эры вновь за рубежем поднимали его!

Дым и пепел остался от июльского дела...

---------------

О представителях желтых Интернационалов писалось достаточно.

Очень трудно сказать, кто кому больше вредил на суде: Гоц Вандервельде, или Вандервельде Гоцу. Во всяком случае представитель II Интернационала произвел впечатление поистине ошеломляющее. Прибыло существо с другой планеты. Повидимому, существо это плохо понимает, где оно, что происходило и происходит кругом. "Оно", с ясным видом и медным лбом, спокойным тоном делает, между прочим (см. письма Вандервельде в "Правду"), странные и непонятные заявления: "Да, да, "оно" подписало версальский договор, потому что" и т.д. И с достоинством все это декларируется, без нервозности, с видом благородным и безмятежным.

Версаль... В России - революция, советы, последствия блокады версальцев, новый революционный быт. В России краскомы, Красная армия, изгнаны помещики. В обстановке этого нового быта обо многом нельзя говорить в России: не цензура, не Г.П.У., - а не поймут вас, будут смотреть как на выходца с того света. Не коммунисты не поймут, а так все, вся новая Русь. Нельзя говорить о будущем дома Романовых, писать рассказы с гражданской тоской и слезой о промотавшихся и выгнанных помещиках, князьях и пр., - о том, что старая война велась во имя торжества права, справедливости; что Колчак и Деникин хотели дать землю мужикам и т.д. Все это звучит непонятно, удивительно и неуместно. Главное, неуместно. Такое же удивление вызывает социалист, представитель какого-то там Интернационала, заявляющий, не то с гордостью и во всяком случае безмятежно: - "да, да, я подписал версальский договор". - Несомненно, это "оно" очень, должно быть, странное существо.

Двух мнений о Версале в Сов. России нет и не может быть. Конечно, есть ископаемые, но ведь не они создавали и создают новый наш быт - это - мусор на задворках. Вообще же мнение о версальских деяниях - штамп, клише, быт, вошло в плоть и кровь. Когда читатель развертывает газету и читает: "версальский договор доказал все своекорыстие" и т.д., он с зевком пропускает строку и идет дальше: скучно, известно и переизвестно. А вот "оно" приезжает защищать эс-эров и произносит: да, подписал версальский договор... Занятно!..

... Два мира, две эпохи! Второй Интернационал это - Версаль. Войны империалистские, слащавые, лишенные смысла словечки о социализме - розовая водичка - и буржуазно-банкирское делячество, - смоковница, засыхающая при дороге, - те, кто не видит, не видели страшных снов на яву на Марне и на полях Галиции и не услышали гнусного победного воя победителей и хруста костей побежденных.

Второй Интернационал это - Версаль. И так понятно, почему Вандервельде приехал защищать эс-эров и поспешно "отряс прах" от нечестивой Сов. России. Очень естественно и неизбежно, что вокруг Вандервельде в России стала создаваться атмосфера морального суда: Версаль. Он оказался обвиняемым: Версаль. Его травили: Версаль. С ним не любезничали: Версаль. Вандервельде приехал с каиновой, ярко вызженной печатью на лбу. Его стали морально судить. Он поспешил уехать: Версаль.

Формальный повод, связанный с ведением стенограмм, - такие же пустяки, как убийство эрцгерцога в старой войне, тем более, что никто не запрещал г. Вандервельде вести стенограммы.

Но, помимо сказанного, есть еще один момент, который, к сожалению, оказался мало освещенным. Тов. Радек печатно в одной из своих статей указал, что Вандервельде заявил пред от'ездом, что не знал, какой в сущности материал лег в основу процесса эс-эров, что считает невозможным их защищать, - при чем Радек прибавил, что может, если это потребуют обстоятельства, - указать, кому, где и при каких обстоятельствах гр. Вандервельде все это заявил. Насколько нам известно, Вандервельде прошел мимо этого интересного заявления и предпочел открыть соответствующую полит. кампанию против республики Советов. Жаль. Для более правильного освещения процесса эс-эров и обстоятельств от'езда гр. Вандервельде заявление тов. Радека далеко не безразлично.

Как бы то ни было, "оно" уехало.

---------------

На суде - две группы подсудимых: члены ц.к. партии с.-р. возглавляют одну группу, эс-эровские "предатели" - другую.

1-я группа время от времени декламирует на тему о народовластии, революционном социализме и прочих вещах. Декларация, читанная Тимофеевым в начале процесса, - какая это ветошь! Желто-красный попугай! Лишенные ходом истории смысла и значения слова, лозунги, программные требования, произносимые с "искоркой", с дрожанием в голосе, с упоенностью (далеко не всегда). Желто-красный попугай. Носятся по залу слова, как засохшие листья в осеннюю непогодь, не волнуя, не задевая, не трогая. Представьте себе этого учителя из "Истории моего современника", - склоняющего на все лады до забвения - желто-красный попугай, - а кругом штыки Г.П.У., утомленное, спокойное лицо председателя, а за окнами маршируют красноармейские колонны, организуются гос. тресты, новая советская, чиновная Москва, нэп, Красный Кремль, новая, разбуженная и встревоженная деревня - скучно, не по-себе становится от этого эс-эровского попугая, так неуместно склоняющего по всем падежам и родам.

Упоенность старыми лозунгами обычно очень быстро проходит, как только дело касается фактов, судебной прозы. И самым главным, и самым неприятным фактом, нарушающим, то-и-дело, "нормальное" эс-эровское самочувствие, является несомненно 2-я группа подсудимых. Численно это тоже значительная группа. Они безусловные предатели. Они предали партию эс-эров, ц. к. и его членов. Одни из них - теперь члены Р. К. П., другие беспартийные, очень близкие к коммунизму, третьи просто ушедшие из рядов партии эс-эров. Их основное ядро состоит из боевиков-террористов и не просто боевиков, а членов центральной боевой дружины, работавшей при ц.к., и в этом - самое мучительное и неприятное для партии Чернова и Гоца. Со стороны судебной, процессуальной, важно, прежде всего, установление, подтверждение или опровержение тех или иных обвинений; со стороны исторической и политической важно, в первую очередь, наличие на скамье подсудимых группы обвиняемых боевиков, задолго до процесса порвавших с партией эс-эров.

Вполне понятно, что первая группа обвиняемых старается доказать, что 2-я группа подсудимых не заслуживает ни малейшего доверия: идейно неустойчивые люди, действовавшие автономно, на свой риск и страх, жалкие беглецы, ренегаты и пр.

Относительно идейной стойкости в общей постановке этого вопроса. Мы имеем дело с людьми, которые отдавали жизнь за жизнь и в рядах партии эс-эров и, позднее, в рядах советских (Семенов, Коноплева, Ставская и др.). То, что они делали, делали самоотверженно, суб'ективно честно. Далее, в рядах этой группы - совсем не случайные революционеры, и уж совсем эти люди не похожи ни на тех свеже-испеченных членов эс-эровской партии, которые наполнили собой ее ряды во дни керенщины, ни на тех "примазавшихся", от которых чистится комм. партия и которых нередко "ставит к стенке". Старая каторжанка Ставская, ссыльный Семенов, Коноплева, Ратнер - их никак нельзя назвать рыцарями на час. И неужели эс-эровский ц. к. принял бы в центральную группу террористов при ц. к. людей, не внушавших полного тогда доверия, мало известных партии?

Они - предатели? Конечно. Но они предали партию контр-революции во имя революции. Они предали во имя власти, самой гонимой, самой угнетенной, самой ненавистной всему старому миру, находящейся в удавном кольце всесветных милитаристов. И это кладет особую печать на их предательство. Только безнадежно-тупые филистеры, интеллигентики с размягченными мозгами могут видеть героев в 1-й группе и шамкать слюняво - предатели - по отношению к группе 2-й. Факт тот, что даже у г. Гендельмана, занимающегося по поручению своей партии специальным опорочением 2-й группы, даже у него не повертывается язык сказать, что в "предательстве" Коноплевой, Ставской, Семенова, Усова, Ратнера - есть элементы своекорыстия, преклонения пред фактами и "сильными мира сего" и т.д., что обычно характерно для ренегатства в специфическом смысле этого слова.

Разоблачения 2-й группы подсудимых - ренегатство, но это такое же ренегатство, как ренегатство каждого рабочего, верой и правдой служившему капиталу, но однажды поднявшего знамя борьбы, - как ренегатство всех перебежчиков из лагеря буржуазии в лагерь пролетариата, это - ренегатство по отношению к партии, которая об'ективно играла роль денщика у Антанты, проституировала лучшие заветы революционного народничества.

Ренегатство 2-й группы подсудимых нельзя рассматривать вне связи с тем общим, массовым ренегатством, которое происходило на наших глазах во время революции. Ренегатствовали и предавали партию эс-эров рабочие массы, выбиравшие в начале в советы эс-эров и меньшевиков, а затем отшатнувшиеся от них позднее, - ренегатствовали также солдатские массы, пошедшие за большевиками, как и рабочие, ренегатствовали крестьяне, на опыте Колчака, между прочим, убедившиеся, что прикрывает Комуч, - ренегатствовала эс-эровская и полуэс-эровская интеллигенция, пошедшая потом в Красную армию, в сов. учреждения работать по-честному, ренегатствовали рядовые и не рядовые члены партии, уходя от эс-эров кто куда. На суде в качестве свидетелей выступали одни за другими эти "ренегаты", некогда близкие эс-эрам, либо активные члены партии; длинной вереницей проходили они в зале суда, и показания их были очень не по нраву Гоцу и его компании. В конце концов: слишком много ренегатов и предателей: миллионы, Россия. С этой точки зрения получается какой-то бедлам, общественный кошмар: массы - охлос; комм. партия - деклассированный сброд; демонстрация сотен тысяч людей - панургово стадо советских рабов или "переодетых чекистов"; бывшие боевики-террористы - авантюристы, подлые предатели! Мир сходит с ума и безумеет! Не правдоподобней ли и не лучше ли к чести человечества и Новой России предположить иное: ренегатами по отношению к народным массам, к революции, к России были те, кто именуется: первая группа подсудимых. Заметьте, что массы у эс-эров ренегатствуют во время революции, когда они - все.

От эс-эров ушла целая центральная группа боевиков-террористов.

Обстоятельства ухода, как они рисуются самими террористами, изложены в заявлениях Семенова, Коноплевой, - в заявлениях, кстати сказать, данных по доброй воле за рубежем и по своей исключительно инициативе. Нужно знать прошлое партии эс-эров, нужно вспомнить то значение, какое эта партия придавала террору, чтобы понять весь трагический смысл для нее всего происходящего на суде. Ушли не рядовые боевики, а члены центральной группы, занимавшие места Каляева, Гершуни, Сазонова (центральный террор). Факт "ренегатства" целой группы, ядра - не сотрешь ни приездом Вандервельде, ни воплями о пристрастии, ни декламациями о народовластии. Вопиющий к небу факт. Надгробная плита. Революционный увесистый булыжник. Усов рассказал на суде, что террорист Сергеев после убийства им Володарского, узнав о поведении ц. к. с.-р., был в подавленном состоянии. И Сергеев, и Усов, и Семенов, и Коноплева - былые романтики революционного народничества. Подавленное состояние это - развеянный романтизм, романтизм, завядший при столкновении с грубой прозой дня. Было так: "высокие" слова: земля, воля, народовластие - и убийство Володарского, и покушение на Ленина, и отречение от этих "актов"; те же "высокие" слова - и сотрудничество с Антантой, с махровыми контр-революционерами. Вскрылось на примерах, на фактах полное несоответствие отменных слов, старых лозунгов прежнего романтизма с повседневной практикой. Романтика и лозунги были уже лишены прежнего содержания и прикрывали - и чуть-чуть прикрывали - демократическую контр-революцию, охоту на Ленина и Троцкого, лакейскую роль у Антанты и пр.

В группе боевиков-террористов, может быть, больше, чем где-либо еще, было народнического отвлеченного романтизма, меньше трезвой политики и политиканства. Когда выяснилось, что именами Каляева, Гершуни и Сазонова, обаятельностью старого террора - прикрывается политическое делячество, беспринципность, трусость, связи с Антантой, бессмысленная "охота за скальпами", стало ясно, что старый романтизм разложился, загнил, стал обманной вывеской над подозрительным зданием, где производилась политическая торговля распивочно и на вынос людьми, сметенными в подвал истории. Форма перестала соответствовать содержанию. Партия эс-эров, начиная со своего оборончества еще во дни старой войны, начала складываться как партия контр-революции. Коготок увяз - всей птичке пропасть. А тут был не коготок, а целая измена основным революционным принципам. Правда, и раньше далеко не все было благополучно, но не будем забираться во времена столь отдаленные. Во дни революции оборончество и соглашательство окончательно отбросили эс-эров в черно-желтый лагерь, собрав вокруг старых знамен поумневших и поправевших интеллигентов, часть офицерства, кулаков и т.д. Дальше все шло как по маслу.

Боевики на практике террора убедились в полном разложении эс-эровского романтизма, старых лозунгов, широковещательных слов. Отсюда сначала - подавленное состояние, затем - переход на сторону советов, работа в пользу их и "предательство", как заключение. И мы знаем, сколько таких былых романтиков, самых самоотверженных, оказалось также потом в подавленном состоянии, сколько их перебежало в Красную армию, в партизанские отряды, в советы, сколько легло их и погибло на полях гражданской войны. И не пережили ли сотни тысяч российских интеллигентов каждый по-своему после октября этого краха романтических иллюзий, этого подавленного состояния? Во всяком случае, представлять себе измену боевиков-террористов эс-эровским знаменам как некий скверный анекдот, досадный, но нелепый случай, значит намеренно отказываться от анализа весьма знаменательного явления, связанного с десятками тысяч иных подобных "случаев", а следовательно, совсем и не случаев.

Первая группа подсудимых очень ясно сознает всю тяжесть положения, в которое ее ставит вторая группа. Поэтому главные усилия направляются к тому, чтобы опорочить членов второй группы всеми средствами. Желто-красный попугай здесь сразу превращается в осторожного, хитрого, осмотрительного, взвешивающего и прицеливающегося тактика и дипломата. Ответом, почему мы, коммунисты, защищаем теперь эту группу, является: из узко партийных счетов и соображений и еще потому, что партия коммунистов разложилась, гниет (цитата по Марксу и др. заявления). Все это до крайности плохо. Разговоры о нашем разложении, о том, что мы вбираем в себя деклассированные элементы, продолжаются с 1917 года, а "разложившаяся" партия продолжает сотрясать весь мир, и могущественная Антанта вынуждена была убрать руки прочь от большевистской России. И не эс-эрам бы говорить о нашем разложении. И не в том дело, что мы - у власти, а в том, что до сих пор мы не потеряли основного - ненависти к старому миру, веры в будущее коммунизма и готовности бороться до конца. В этом - закон и пророки. Что же касается использовывания заведомо нечестных людей в узко-парт. целях, то ведь нужно доказать, что Семенов, Коноплева, Ставская, Ратнер, Усов, Дашевский, десятки свидетелей бесчестны. Таких доказательств эс-эрами не представлено. С другой стороны, суду были сделаны заявления Реввоенсовета республики о работе Семенова; может быть, и это мнение "разложившихся" людей?

Сектантским духом в том смысле, в каком это нам приписывают эс-эры, мы тоже не заражены: иначе мы не одержали бы побед, не сцементировали бы Новую Советскую Россию.

---------------

Когда пишутся эти строки, на суде происходит допрос по делу о терроре. Вообще подведению итогов следственного материала придется посвятить особую статью: этот материал колоссален. Мы считаем, что следствие на суде ведется самым скрупулезным, основательным образом. Вопреки крикам о пристрастии, о затыкании рта, - выяснение фактической стороны дела происходит на очень широкой основе. И не даром так не любят фактов эс-эры. Факты складываются не в их пользу. Доказана связь с французской миссией, доказаны сношения с Антантой, доказано, что партия эс-эров стояла на точке зрения интервенции, что она не брезгала связями с махровым черносотенством, чтобы свалить власть советов. По вопросу о терроре - основному вопросу на суде - можно пока считать доказанным, что ц.к. знал о подготовляемом его боевиками покушении на Ленина и об убийстве Володарского, что это было делом не случайных людей, а центральной группы боевиков при ц. к., что "актам" боевиков ц. к. не противодействовал; доказана вполне моральная ответственность членов ц. к. в упомянутых террористических актах. В какой мере подтвердится остальное, выяснится очень скоро: персональное участие в этих делах членов ц.к., санкция Гоца, отказ ц.к. от "актов" и т.д. Позиция цекистов Гоца, Донского более чем сомнительна: зная подпольную обстановку, весьма трудно предположить, чтобы ц.к. стоял в стороне от таких актов, содеянных центральной группой боевиков, как покушение на Ленина. Все это очень не вяжется с бытом подполья: ведь мы имеем дело с верхушкой партии. Во всяком случае, показания Семенова, Коноплевой пока только отрицаются цекистами и не опровергнуты. Показания же Усова вполне совпадают с тем, что утверждали и утверждают Семенов и Коноплева. Масса деталей, вскрытых на суде - свидания Семенова с Гоцем, его разговоры с Донским и пр., - дают вполне определенный фон происходившему.

Понятно, почему Гоц и вообще эс-эровский Ц. К. стал в вопросе о терроре на точку зрения отрицания: слишком скандальны для прошлого и для настоящего партии заявления боевиков. Однако во всех отрицательных заявлениях эс-эровских цекистов есть существенное "но". Ц.К. отрицательно относился к террору, но не вынес запретительной резолюции. Террористические настроения многих членов партии были известны Ц.К., но он не счел нужным ознакомить членов партии с этим своим отношением, потому что, по уверениям Гоца, на то были "соображения конспиративного свойства", которые он отказался поведать суду и т.д. Все это очень зыбко, туманно, чтобы не сказать более; не то "двойная бухгалтерия", в сущности развязывавшая руки любым боевикам, не то лазейки "на всякий случай". От неясности и двусмысленности этих туманностей категорические заявления боевиков только выигрывают. На "полную ложь, не соответствующую действительности" свидетельства боевиков не только не похожи, но производят впечатления совершенно обратные. Ложь - в словах Гоца и Донского. Подробней об этом после.

---------------

Если новая рабоче-крестьянская интеллигенция, "прущая" сейчас буквально из всех советских общественных пор, заняла вполне определенную позицию в процессе эс-эров, то этого нельзя сказать относительно части интеллигенции до-революционной. По своему обыку она "колебнулась" и здесь. Образец и показатель тому бестактное и неумное выступление Горького (письмо А. Франсу). Иначе и не могло случиться. На скамью подсудимых морально посажены не только эс-эры, но и те круги интеллигенции, которые считали октябрь недоразумением, нелепой шалостью истории, саботировали советы, кричали о хамодержавии, пополняли ряды Комуча, Колчака, Деникина, а поздней - ряды зарубежной эмиграции. Словом, тут был известный контакт с эс-эрами. Конечно, приличного самочувствия в отношении к процессу быть не может. Действенного, однако, во всем этом очень мало. По существу позиция эс-эров бесконечно теперь этой интеллигенции чужда: одна часть ушла в безвольную мистику, другая приспособилась и по-своему сжилась, свыклась, по-своему приняла советскую новую действительность. "Облетели цветы, догорели огни"... Былая романтика давным давно выветрилась, теперь делячество, сменовеховство, спецы и пр. Все это очень далеко от эс-эров. Поэтому получается нечто слякотное, неопределенное. По сути дела эс-эры одиноки как никогда. И речи зарубежных Черновых, что большевики взялись за истребление "растущей" партии, - одно неестественное празднословие.

---------------

P. S. К вопросу о терроре. Показания рабочих-боевиков, в особенности Зубкова, поставили точки над i: сомнений быть не может, те, которые в Ц.К. эс-эров определяли "линию поведения", "особо сплоченная группа", Гоц и Ко, были организаторами террористических актов. Голое отрицание подсудимой Ивановой, представителя Ц.К. в группе боевиков, производят поистине жалкое впечатление.

Два слова о документах "административного центра". Их удельный вес совершенно исключителен. Они дают полное основание сказать: верхушки эс-эровской партии занимаются и сейчас по существу шпионской работой. Этим окончательно решается вопрос о "ненужности" процесса, бесцельной "мести" и т. п.