Иванна Рут

Рассказы

ОБОРОТЕНЬ

Дыхи

ПОД ОКОМ ГАЛАКТИДЫ

ГИДРОЦЕФАЛ И ПОЛУНИЯ

ПИТОМЦЫ КАПИТАНА ПИКА

ТЕНЬ ХРАНИТЕЛЯ

    Иванна Рут

    ОБОРОТЕНЬ

    Когда  пассажиры  корабля,  благополучно оказавшись в гиперпространстве,

    почувствовали  себя нормально, они покинули свои амортизационные пуфбиты

    и высыпали в главный салон поразвлечься.

    Пассажирский     корабль,     вернее,    теперь    уже    сверхсветолет,

    сконструированный по последнему слову техники, казался необъятным.

    Благодаря  искусно  сфокусированным  объемным  изображениям  в  салонах,

    ощущение  беспредельных  Гефсиманских садов на невысоких круглых холмах,

    окруженных океаном воды в океане неба, не проходило даже в салоне.

    Пассажиров  было  немного,  от  силы  человек  двадцать - двадцать пять.

    Однако,   судя   по  красиво  уложенным  прическам,  усыпанным  алмазной

    мерцающей  пылью,  это  были представители самого высшего сословия, если

    учесть,  что  одна  упаковка пыли для волос стоила полтора миллиона, что

    по нынешним временам равнялось целому состоянию.

    Капитан  был  единственным  членом  экипажа,  вхожим  в  общий  салон на

    равных.   Его   долгом   считалось  присутствовать  при  первой  встрече

    пассажиров,  а  также  ежедневно  спускаться  сюда  из своей капитанской

    рубки к обеду.

    Это  был  его  семнадцатый  рейс, и он хорошо знал, что преуспевание его

    фирмы  во  многом  зависит  от настроения пассажиров на борту светолета.

    Разрядить  атмосферу  в  салоне,  создать максимум удобств и развлечений

    для  приятного  полета было его обязанностью, и он, будучи психологом по

    призванию,  умел  это  делать,  как  никто  другой.  Ему  хватало одного

    взгляда,  чтобы угадать характер, вкусы и пристрастия пассажира, а также

    вовремя предупредить капризы и недовольство обслуживанием.

    Прощупав  глазами  каждого  из  вверивших  ему свои жизни, в особенности

    дам,  так  как именно среди них попадались наиболее капризные, а порой и

    скандальные   особы,   капитан  остановил  взгляд  на  красивом  молодом

    человеке  с  чеканным  профилем,  который тотчас поклонился ему, ослепив

    своей  лучезарной  холодной  улыбкой.  Эта  улыбка, долго тая на холеном

    бесстрастном  лице,  показалась  капитану  странной  и  необычной, и он,

    задержав  взгляд  на  господине,  отметил, что у того, ко всему прочему,

    красные,  точно  воспаленные или больные глаза. Обеспокоенно вглядевшись

    в  эти  глаза,  он  не  заметил признаков какой-либо тяжелой болезни или

    отклонения, кроме... жестокой жгучей ненависти и всепоглощающего презрения.

    Неприятно  пораженный,  капитан быстро отвернулся, сохраняя невозмутимое

    приветливое   выражение   лица,   и   распорядился   принести   в  салон

    мандариновку  со  льдом.  Впервые  за много лет смутная тревога посетила

    капитана,  но  отличный  возбуждающий напиток развеселил и отвлек его от

    неприятных мыслей.

    Одним   нажатием   пальца  капитан  включил  кассету  с  завораживающими

    художественными   шумами,  превосходящими  гармонией  и  таинственностью

    самую  божественную музыку, а также сменил Гефсиманские сады на плещущий

    волнами океан с чайками и распорядился, чтобы подавали обед.

    Оказав  знаки  внимания и познакомившись с каждым лично, капитан пожелал

    приятного аппетита и полета и первым, дегустируя пищу, выпил рюмку мадеры.

    Встретившись  снова  взглядом  с  красноглазым, он помрачнел, беспомощно

    замер,  закаменел  лицом,  сделал несколько странных неловких движений и

    вдруг,  хватаясь  за  горло, стал задыхаться, словно что-то его душило и

    жгло изнутри.

    Еще  через  мгновение  глаза  капитана  полезли  из орбит, хрип сделался

    страшным   и  прерывистым,  лицо  побагровело,  затем  приняло  синюшный

    оттенок.  Он  стал  раздирать себе горло ногтями, вонзая их все глубже и

    глубже.  Хлынула  кровь.  Хрип  прекратился, и капитан, как подкошенный,

    упал, мягко погрузившись в длинный зеленый ворс ковра.

    Парализованные   ужасом  пассажиры  с  криками  разбежались  по  каютам,

    оставив   пустынным   искусно  сымитированный  берег  океана  с  красиво

    накрытыми столиками и летающими чайками вдали.

    Тонкие,   плещущие,   веющие   и   дзинькающие   ледяными   хрусталиками

    художественные  шумы,  доносящиеся из незримых стереоколонок, усугубляли

    зловещую   картину   салона  с  окровавленным  трупом  посередине.  Плач

    арктического  ветра  и  дивной  морской сирены одновременно, шорох тысяч

    крыльев,   шелест  мокрой  шелковой  листвы  поя  дождем,  фантасмагории

    органа,  вздымающего  свою  грозную величественную душу к звездам, - все

    это  жутко царило в салоне с мертвецом как будто целую вечность, пока не

    кончилась запись.

    Опомнившиеся   проводники,   вызвав   врача,  ошарашенно  таращились  на

    мертвого капитана, не зная, что предпринять.

    Врач   медленно   обследовал   тело  и,  так  и  не  поставив  диагноза,

    распорядился отнести труп в санблок.

    Взяв  на  себя роль главного патологоанатома, он приказал роботу-хирургу

    сделать вскрытие.

    Походило   на  то,  что  капитан  скончался  вследствие  насильственного

    удушения.  Это  казалось  полным абсурдом, но точный робот бесстрастно и

    упрямо  подтвердил  диагноз,  правоту которого врач видел воочию. Однако

    это  была  сущая чертовщина, необъяснимая и непонятная в особенности для

    тех, кто видел смерть капитана собственными глазами.

    Ради  спокойствия  пассажиров в экстремальной ситуации, отлично понимая,

    что  это  незаконная  и  преступная  отсебятина,  врач  выдумал  термин,

    обозначающий    некую    профессиональную   "космическую   болезнь",   и

    констатировал  факт  смерти капитана вследствие внезапного приступа этой

    новой, никому неизвестной болезни.

    На  первых  порах  это показалось более чем удачной остроумной выдумкой.

    Все  успокоились.  Тело  капитана  было  заморожено.  Новый  капитан  из

    старшего офицерского состава принялся исполнять свои обязанности.

    Фирма  должна была загладить ужас происшедшего перед своими пассажирами,

    и  вскоре  на  борт светолета вернулись веселье, развлечения и волшебная

    аура искусства шумов.

    Однако  зловещее  дыхание  смерти  снова  пронеслось  по  кораблю спустя

    несколько  суток. На этот раз оно облюбовало совсем юную хрупкую девушку

    из  пятнадцатой  каюты.  Девушка  уснула вечером в общем салоне во время

    показа   фильма,  удобно  откинувшись  в  своем  уютном  кресле.  Чуткий

    проводник,  не  решаясь  разбудить  молодую  особу,  оставил ее в покое,

    укрыв  пледом на ночь. Смятение и шепот поползли среди пассажиров, когда

    на  следующий  день,  не поднявшись к завтраку, девушка продолжала спать

    во время обеда, а затем уже и во время ужина.

    -  Она  мертва! - раздался наконец голос самого мужественного пассажира,

    решившегося заглянуть ей в лицо.

    - Это эпидемия!

    -  Здесь  что-то нечисто, - хор голосов, слившись в единый гвалт и визг,

    перешел  в  рев.  Все  требовали  врача. Мифическая болезнь, придуманная

    доктором,  призраком стояла в воздухе. Требовали вакцинации и мер защиты

    от вируса.

    Но,  оставшись  наедине  с  новым  трупом и роботом-хирургом в санблоке,

    врач  установил на этот раз инфаркт в абсолютно здоровом молодом сердце.

    Чудовищно  повышенный  адреналин  в крови и другие красноречивые детали,

    зафиксированные   роботом,   наводили   на   мысль,  что  разрыв  сердца

    последовал от внезапного сильного испуга.

    Боясь  огласить  в  ущерб  фирме  данный  факт, врач снова констатировал

    предыдущий  диагноз,  объясняя  смертельный  исход  слабостью здоровья и

    полагая  таким  образом  успокоить  публику, но вместо покоя получил для

    обследования еще два ужасных трупа.

    На  сей  раз  это  были  намертво  вцепившиеся  друг в друга два пожилых

    господина,  задушивших  себя  в схватке, вызванной резким нервным срывом

    обоих.

    Паника,  усилившаяся  на  борту  корабля,  погубила  еще одного молодого

    человека, неловко ударившегося виском о тупой предмет.

    Последовавшая  дальше  абсурдная  беспорядочность  нелепых, необъяснимых

    смертей,  потеряв  свою  логическую  цепочку,  полностью  деморализовала

    обстановку  на  корабле  и породила апатию и ужас среди пассажиров. Было

    ясно - все обречены.

    Выложив  всю  правду  капитану,  врач  объявил,  что  снимает с себя всю

    ответственность  на  этом  дьявольском  корабле  и  посоветовал капитану

    искать причину катастрофы помимо подозрений на вирус или эпидемию.

    Капитан,  посоветовавшись  с  членами экипажа, установил замаскированное

    наблюдение  за  салоном  и  каютами пассажиров. Он запретил также членам

    экипажа  отлучаться  с  рабочих постов и, закрывшись в своей капитанской

    рубке,  занялся наблюдением за всей обстановкой на корабле лично. Усилив

    и    максимально    приблизив    фокус    обозримости,    наведенный   в

    глазке-соглядатае,  капитан  стал  внимательно изучать лица оставшихся в

    живых пассажиров.

    Он  сразу выделил красноглазого молодого господина с чеканным профилем и

    через  сутки  после  нового  смертельного  исхода (люди мерли теперь как

    мухи)  понял,  что  подозрительный  субъект  ведет себя в высшей степени

    странно.  Неестественная  невозмутимость,  спокойствие  и  хладнокровное

    равнодушие   на   лице   господина  никак  не  соответствовали  зловещей

    обстановке  на  корабле.  Самым настораживающим в его поведении было то,

    что  он  совсем  не  реагировал  на  происходящее.  Только  что принесли

    повесившегося   у  себя  в  каюте  в  десять  утра  по  земному  времени

    проводника,  и,  пока  приятель повесившегося говорил о том, что бедняга

    не   вынес   кошмара   происходящего   на   этом   сатанинском  корабле,

    красноглазый  спокойно  и  невозмутимо  допивал свою мандариновку. Через

    минуту   он   встал   и,  не  взглянув  на  покойного,  вышел,  сохраняя

    бесстрастность и ледяное равнодушие.

    "Да  человек  ли  это?" - подумал капитан, содрогнувшись от неприятного,

    поразившего его воспаленного взгляда живой мумии с каменным лицом.

    Оставшиеся  в живых последние пять пассажиров больше не уходили к себе в

    каюты,  засыпая  прямо  в салоне, в тяжелых угрюмо-темных креслах. Зная,

    что  обречены,  они  напивались  вдрызг,  требуя  расправы над экипажем,

    бессильным  сменить  траекторию полета на приближающемся к цели корабле,

    а  также  выражая недоумение по поводу бездарности и неспособности врача

    что-либо  предпринять  в  условиях  "космической  эпидемии"  Кроме всего

    прочего   в  их  несчастные,  одурманенные  алкоголем  головы  закралось

    подозрение  в  связи  с  целостью  и  невредимостью  офицерского состава

    корабля.  Толкуя  о космических пиратах и бесследно канувших в просторах

    вселенной  кораблях,  они  предположили,  что  капитану и всем остальным

    пассажирам   была   подмешана   в   мандариновку  порция  убийственного,

    лишающего  рассудка  порошка.  Решив,  что близится расправа с ними, они

    попытались  захватить  штурмом  рубки  капитана  и  автопилота и в итоге

    обессиленные  и  потерявшие  всякую  надежду,  отказались  есть  и пить,

    безумно  надеясь долететь живыми до конечной цели, ибо до нес оставалось

    всего трое суток пути.

    Пожалуй,  только  одному красноглазому было уютно и спокойно на корабле.

    Посасывая  мандариновку, он внимательно оглядывал оставшихся, как волк в

    овчарне, словно угадывая очсредную жертву.

    Неотрывно  наблюдая за ним, капитан увидел, что на этот раз красноглазый

    явно  преследует взглядом молодого человека, сидящего напротив. При всей

    напряженности  позы  и  непрестанно сверлящем взгляде лицо красноглазого

    оставалось мертвенно холодным и лишенным какого-либо выражения.

    Заметив,  что  гипнотизируемому плохо, капитан с бьющимся сердцем напряг

    зрение.  Юноша  побледнел  и  вдруг,  схватившись  за  горло,  оглянулся

    вокруг,  словно  призывая  на  помощь.  Красноглазый напрягся, врастая в

    кресло  и  продолжая  сверлить  несчастного  взглядом.  Через мгновение,

    корчась и хрипя, юноша привстал и, медленно обмякнув, сполз в кресло.

    Как   и   предполагал  капитан,  красноглазый  не  пошевелился.  Гримаса

    брезгливого  покоя  и  безучастия  оставалась  у  него на лице в течение

    всего  времени,  пока  он  следил за страданиями жертвы. Убедившись, что

    юноша мертв, красноглазый облегченно расслабился и отвернулся.

    Леденящее   жилы  открытие  повергло  капитана  в  бессильную  ярость  и

    недоумение.  "Да  человек ли это? - мысленно повторил он снова, скрипнув

    зубами,  -  уж  не  дьявол  ли  во  плоти  господствует  в этих чертовых

    закоулках на краю света?"

    Приказав  схватить  красноглазого,  капитан  надел  тонкий бронезащитньй

    скафандр и, вооружившись до зубов, приготовился к встрече с оборотнем.

    Однако  схваченный и доставленный членами экипажа человек, похоже, вовсе

    не   собирался  сопротивляться.  Кажется,  он  был  ранен  в  схватке  и

    нокаутирован  почти  до  бесчувственного состояния. На его шее виднелась

    не  то ссадина, не то... Присмотревшись, капитан застыл на месте, только

    теперь  различив,  что  холеная  алебастровая  кожа господина с чеканным

    профилем  сделана  из  пластика,  а  сам  он  - не что иное, как тонкая,

    тщательная подделка под человека.

    Резко  зацепив  край  отогнувшегося пластика на месте кажущейся ссадины,

    одним  рывком капитан обнажил шею и лицо господина и взорам ошарашенного

    экипажа   открылось   нечто  сверхъестественное.  Перед  ними  предстало

    неизвестное  существо  с  кроваво-красной  блестящей  плотью,  ядреной и

    зернистой,  как  плод  ошкуренного граната. Безрогое, с полым поперечным

    отверстием   на   месте   носа,  оно  имело  два  красноватых,  подобных

    человеческим   глаза  и  несколько  гладких,  мягких  шипов  на  плоском

    маленьком черепе.

    Жгучая  ненависть,  холод  и  презрение  мелькнули в остром, как бритва,

    взгляде  оборотня,  и  он просипел несколько слов, в которых послышались

    угроза, а также выражение проклятий и ругательства.

    -  Что  он  говорит?  -  выдавил белый, как смерть, капитан. - Кто ты? -

    обратился  он  к  чудовищу,  отлично  понимая, что перед ним либо регент

    преисподней,   либо   инопланетянин,   враждебное  человеку  существо  с

    враждебной планеты.

    -  Я...  с  Брандуквазароэ,  - помедлив, невнятно произнес инопланетянин

    резким  металлическим  голосом.  -  Вы называете нашу планету Геммой, не

    так  ли?  Вы рассчитываете встретить на ней своих собратьев-колонистов и

    новые  города  землян?  Х-х-х, - подобие смеха, отраженное на гранатовом

    лице  брандуквазароэльца,  напоминало  гримасу  плача. - Так вот знайте,

    что  ни  одна живая человеческая тварь, не считая первой экспедиции, еще

    не коснулась тверди моей планеты, ни одна!!!

    Несколько   пустых  светолетов  с  трупами  во  главе  с  подобными  мне

    смельчаками  -  вот  все,  что  долетело  с  вашей убогой Земли к нам за

    последние  двадцать  лет,  -  сняв перчатки и обнажив свои паукообразные

    руки,  инопланетянин  понизил голос. - Первые люди были приняты нами как

    боги  по  закону  гостеприимства  нашей  звезды, но они продолжали вести

    себя  как  боги,  перестав быть гостями. Они занесли в атмосферу опасный

    для  нас  вирус,  выменяли  на  безделушки  у  наших  правителей эликсир

    здоровья  и  долголетия,  разрыли  наши  недра и кладовые, сожгли ценные

    породы  деревьев  и священных кустарников, нагромоздили нелепых построек

    и  передали на Землю приглашение другим людям лететь и владеть всем тем,

    что   принадлежало  нам.  Все  они  остались  лежать  под  нами,  навеки

    погребенные  в  обломках своих деревянных храмов... - Инопланетянин сжал

    свой  сухой  восьмипалый  кулак.  -  Я  внушил смерть всем пассажирам на

    вашем  светолете!  Теперь,  когда  я увидел всех членов экипажа и нового

    капитана,  я внушу смерть и вам. Еще один светолет, наполненный трупами,

    засияет  под  звездами  наших городов, как страшный памятник поверженным

    вандалам.  Люди  не оценили интеллекта и доброты аборигенов. Они приняли

    их   скромность  за  низшую  ступень  развития  и  погубили  себя  своим

    невежеством.  Земля  грозит  нам  нашествием,  однако  среди  нас всегда

    найдется  отчаянный  малый  с острым умом и бесстрашным сердцем, готовый

    отправиться  на  Землю,  чтобы, облачившись в шкуру человека, приглядеть

    за   вашими   стартующими  светолетами  в  случае  опасности.  Ни  один,

    запомните, ни один человек не улетит от нас живым!

    Облив  снова всех ненавистью и презрением из кровавых глазниц, собрат по

    разуму торжественно замолк.

    Первым опомнился капитан.

    -  Послушай,  брат,  по  крайней  мере,  ты  ведешь  себя  так, точно ты

    бессмертен.  Ты  забываешь, что на этот раз твой полет не совсем удался!

    Ты  в  наших руках, и мы можем повернуть назад, имея тебя как заложника.

    Посуди  сам,  зачем нам столько смертей? Зная вашу историю, человечество

    давно бы избавило вас от своих визитов.

    -  Человечество  никогда  не простит нам убийства своих сородичей, и оно

    никогда  не  избавится  от  любопытства,  оно все равно захочет посетить

    нас,  а  к войне с людьми мы не готовы! Потому-то мы и посылаем на Землю

    приветы  от якобы живых и процветающих колонистов-землян на Гемме. ...Мы

    слишком   близко   от   Брандуквазароэ!  Ваш  светолет  на  прицеле,  он

    разлетится  в  пыль  при  малейшем  намеке  на  отступление,  - напомнил

    инопланетянин.

    -  Теперь  наша жизнь не имеет уже никакого значения, - процедил холодно

    капитан,  веря ему. - Куда важнее жизни тех непосвященных, которые будут

    стремиться сюда снова и снова после нас.

    -  Я  же  говорю:  человек невероятно любопытен и жаден, как животное, -

    произнес инопланетянин с яростью.

    -  Запаяйте  его  намертво в барокамеру!- разозлившись, выпалил капитан,

    наполняясь  решимостью  и непроницаемым спокойствием. - Будь, что будет,

    все-таки  мы  счастливей  всех  тех  бедняг,  на которых не хватило даже

    холодильных   камер,  -  мы  увидим  эту  прекрасную,  жестокую  звезду,

    населенную гранатовыми гуманоидами, которые ненавидят нас!

    Серебристые   пульсирующие   сигналы  донеслись  из  кабины  автопилота,

    известив о приближении светолета к планете.

    Через  минуту  показалась  заветная  зловеще-красная планета, теперь уже

    чужая  и  отталкивающая своей неизвестностью. Она мягко приняла светолет

    на  свою  поверхность.  За  окулярами  простиралась пустынная местность,

    молчаливая и спокойная, без намеков на жизнь и враждебность.

    Надев   бронезащитные  скафандры  и  вооружившись  лучеметами,  половина

    экипажа  опустилась на лифте в нижний отсек светолета, откуда вездеход с

    ними  был  выплюнут  на  поверхность  планеты.  Полулетя,  полускользя в

    пространстве,   вездеход   вывел   астролетчиков   к   скоплению  огней,

    светящихся  вдали  за  фиолетовым сумеречным разливом не то болот, не то

    подобия  нефти. Остановив машину, все вышли и гуськом, щелкая громадными

    башмаками   по  хрупким  панцирям  каких-то,  кишащих  сплошь  и  рядом,

    лопающихся  организмов,  пошли  по  направлению  к  огням,  светящимся в

    млечно-синих сумерках.

    Несомненно,  огни  принадлежали  городу  гуманоидов,  которые,  судя  по

    только  что  услышанным  словам их представителя, должны были немедленно

    схватить  пришельцев-землян как своих заклятых врагов и учинить над ними

    расправу.

    Однако,  войдя  в  странный  сизый  город  с  зубчатыми  конусоподобными

    зданиями,  земляне испытали чувство одиночества и векового покоя вокруг.

    Город  словно  вымер;  редкие  огни,  которые светили издалека землянам,

    оказались  подобием  фонарей  из яркого светящегося гелиометалла с очень

    древней покосившейся конструкцией.

    В  домах,  как  и  на  улице,  царили  пустота и безмолвие. Толстая пыль

    покрывала  замысловатый  скарб  исчезнувших  жителей  планеты, и никаких

    признаков жизни на протяжении нескольких обследованных кварталов!

    Наконец  земляне  попали  в  бесконечно-огромное  и, судя по обстановке,

    общественное  здание,  нечто  вроде  лазарета, а может быть, гигантского

    склепа,  на  каменных  ложах которого лежали иссушенные останки существ,

    отдаленно  напоминающих своего живого красноглазого собрата, оставшегося

    в светолете.

    Пройдя  дальше  под  гулкими сводами гигантского вместилища сухих мумий,

    земляне  обнаружили,  что  их  тысячи. Сомнений не было - город вымер от

    повальной  эпидемии либо вследствие природных катаклизмов. Красноглазому

    было  за что ненавидеть землян, возможно, ставших виновниками глобальной

    катастрофы на Брандуквазароэ.

    Всем  стало  не  по  себе.  Глухая  ярость  к  оборотню  сменялась вдруг

    всепонимающим ужасом и желанием узнать истину.

    Однако  дальнейшие, более чем десятичасовые поиски на вездеходе и пешком

    не  прояснили ничего, если не считать найденного в пустыне единственного

    живого  маленького гранатового существа, не то ребенка, не то взрослого,

    истощенного  до  крайности.  Они  нашли  также  пустые  светолеты  своих

    сородичей.  Все  машины были в полной сохранности и готовности к старту.

    Любая  из  них, включая и устаревшие марки, стоила бешеные деньги. Кроме

    того,  они  воплощали  собой угрозу Земле, ибо двух светолетов из девяти

    не  было.  На  них-то  и  прилетели,  видимо,  мстители  на Землю, чтобы

    выполнить  страшную  миссию  по  спасению  своей  вымирающей  планеты от

    нашествий.

    Вероятно,   где-то   далеко-далеко  в  глубине  лесов  и  гор  еще  тлел

    сохраненный  огонь  жизни гуманоидов, переживших трагедию и преодолевших

    смертельную  черту.  Тем  опаснее  было оставаться здесь дальше, памятуя

    про  оборотня  и  некоторых приметах мощной когда-то и, возможно, еще не

    затухшей цивилизации.

    Отправив  все  светолеты  на  Землю под управлением автопилота и помня о

    внушенной   им   инопланетянином  смерти,  капитан,  на  всякий  случай,

    сопроводил  весь  этот печальный эскорт магнитограммой, рассказывающей о

    всех  происшедших  событиях  на  пути  к  Гемме,  а  также  всю  историю

    предыдущих экспедиций.

    Еще  раз  осмотрев  и сфотографировав на прощание пустые города, земляне

    ступили  на  борт  своего  светолета,  чтобы навсегда покинуть печальную

    звезду Брандуквазароэ или, как ее еще называли на Земле,- Гемма.

    Все  еще  не веря в гипнотическую силу оборотня, внушившего якобы смерть

    всему  оставшемуся  в живых экипажу, полные сил и здоровья астролетчики,

    плотно  позавтракав, включили автопилот и, бодрясь и подшучивая друг над

    другом, вышли в гиперпространство.

    -  Ну,  вот мы почти и дома! - воскликнул весело капитан и вдруг осекся,

    почувствовав  страшную  незнакомую боль в висках. Тоскливое предчувствие

    медленно  овладело  им.  Но ведь он погибнет вместе с нами как заложник,

    подумал  капитан, вспомнив про оборотня. Взглянув на приунывших и как-то

    сразу  потухших  членов  экипажа,  он понял, что с ними происходит то же

    самое.  Смертельная  бледность  покрывала  лица  каждого, губы обметало,

    глаза, тускло провалившись, ушли в себя.

    -  Омар,  нам нельзя умереть, оставив в живых оборотня, хотя он и герой,

    - спокойно произнес капитан, чувствуя, как жизнь уходит из его тела.

    -  Убей  палача.  Омар,  он  опасен  для землян, убей! - приказал он, не

    глядя на подчиненного.

    Молчание,   последовавшее  в  ответ,  разгневало  капитана.  Оглянувшись

    назад, он увидел, что Омар мертв.

    -  Рат,  убей  ты!  -  слабо  произнес капитан, не в силах повернуться в

    сторону Рата.

    Красноречивая   немота,  заполнившая  светолет,  давя  со  всех  сторон,

    обступила капитана.

    -  Силен,  -  прохрипел  капитан,  все  еще  не веря в возможность такой

    простой смерти. - Ганжа! - позвал он. - Роберт! Доктор!

    Никто не отзывался.

    Поняв,    что    это    конец,    капитан    потянулся    к   отсеку   с

    экспресс-устройством,  собираясь взорвать светолет, но тело, как ватное,

    не  слушалось  его.  Проклятый  оборотень  словно  насмехался  над  ним,

    парализуя  волю  на  расстоянии.  На  миг  капитану почудились кровавые,

    пылающие ненавистью глазницы, торжествующие победу.

    -  Что  ж...  выходит,  ты  победил,  - с мукой подумал капитан и вдруг,

    вспомнив  о  роботах,  тихо  засмеялся:  машине  не  внушишь смерть, она

    лишена психики и магнетической зависимости от гипноза.

    -  Рем!  Хирург!  Хопс!  Вы  меня  слышите, - прохрипел он в микрофон. -

    Внимание!  Приказываю  Рему взорвать корабль через минуту, Хирург и Хопс

    дублируют приказ!

    Через мгновение он увидел быстро поднимающихся к нему человеко-роботов.

    - Прощайте, капитан! - бесстрастно сказал Рем, открывая отсек.

    -  Осторожно!  -  вскричал  в  ответ капитан, увидев ввалившуюся в рубку

    барокамеру,    управляемую    неимоверными    усилиями   инопланетянина,

    запаянного внутри.

    -  Ты  проиграл  бравдуквазаэр...  - прошептал капитан. - А ведь... люди

    могли помочь ва...

    Он  не  договорил, услышав резкий щелчок взрывного устройства и короткий

    вскрик оборотня.

    Раздался взрыв.

    Сборник "Оборотень", Алма-Ата, "Гылым", 1991.

    Иванна Рут

    Дыхи

    Зыбун  был  побежден.  Сомов  уцепился  за  последний  крайний шкворень,

    выбросил находку наверх и, подтянувшись, поднялся сам.

    Впереди   дыбились   гигантские   кварцитовые   глыбы,   переходящие   в

    ослепительно  сверкающие  скалы.  Взобравшись на одну из глыб, с которой

    был  виден,  как  на ладони, просыпающийся Планктубер, Сомов вгляделся в

    розовое   пространство   планеты   по   направлению   к  зимней  стоянке

    экспедиции.  Светолета  не  было.  Этого  и  следовало  ожидать. Поискав

    Сомова   пару   дней  и  не  получив  от  него  ни  единого  сигнала  по

    транслятору,   экипаж  улетел  на  Землю,  сочтя  его  погибшим.  Спешка

    объяснялась  и  буйным  приближением  весны,  которая с момента открытия

    Планктубера  считалась  опасной  для  жизни  из-за  шестидесятиградусной

    жары, скопления газов и сильно разреженного воздуха.

    Сомов понял - он обречен.

    Однако  до  наступления  настоящей  жары  было  еще три недели. Приказ о

    преждевременном  возвращении  на  Землю  страховал  экипаж  после каждой

    зимовки.  Но  на Планктубер светолет должен был вернуться с наступлением

    первых  холодов  и в сердце Сомова теплилась надежда, что он продержится

    как-нибудь  пару  самых  зловещих месяцев. Правда, никто еще не пробовал

    оставаться  здесь  на  мертвый  сезон.  Что  ж, хотя это и немыслимо, он

    будет первым.

    Подойдя  к  зимовью, Сомов обнаружил почти весь аварийный запас баллонов

    с  водой  на  месте.  О  нем  подумали!  Слезы подступили к горлу. Резко

    рванув   дверь   единственного  на  всей  планете  сооружения,  которому

    предстояло  стать  его домом, Сомов утолил жажду и еще раз убедился, что

    о   нем   подумали  всерьез.  Терморегулятор,  две  холодильные  камеры,

    пожертвованные  со  светолета,  полугодовой  запас пищи и кислорода были

    оставлены  на  случай,  если  он вернется живым. Записок не было. Да и о

    чем  было  писать,  если  никто  не  надеялся,  что  он выживет здесь, в

    условиях   преисподней   с   резко   разреженным   воздухом   и  газовым

    дисбалансом. Ему просто хотели облегчить участь, вот и все.

    Сомов  уселся,  распрямил  ноющие  члены  и с наслаждением закрыл глаза,

    собираясь,  наконец-то,  отоспаться.  Всплыли  поочередно одна за другой

    картины его поискового похода.

    Единственный   биолог   среди  экипажа,  он  вот  уже  второй  сезон  на

    Планктубере  терпел  неудачу,  не  находя  никаких  признаков  жизни  на

    планете,  которая,  как  назло,  все  щедрей  и  щедрей  одаривала  всех

    остальных  планктубологов  ценными  видами пород, руд и минералов. Сомов

    завидовал.   Чего   только  стоили  восторги  слайдиста,  запечатлевшего

    волшебную  пустыню  синих сплошных скал, завихренных зыбунами ландшафтов

    и застывшие неведомыми чудовищами гигантские шкворни.

    Решив  рискнуть  напоследок  и  в  припадке  безумия  и азарта отстегнув

    страховку,   которая   заканчивалась  на  пятом  километре  удаления  от

    зимовья,  Сомов  не  помнил,  как  миновал  грейзены, кварцитовые глыбы,

    известняковый  каньон,  обошел  парящие  гидротермы  и  не заметил, как,

    устремившись   вперед  на  красноватый,  тускло  поблескивающий  корявый

    предмет, попал в зыбуны.

    Еще  не понимая, какая опасность грозит ему, Сомов вгляделся в предмет и

    радостно  рассмеялся.  Это  было  настоящее  растение!!! Сухое, крепкое,

    ноздреватое  и  бородавчатое,  как  безобразный кусок старого крокодила,

    оно  было безжизненным, но дюжина крепких, великолепных плодов, намертво

    прикрепленных  к  стеблю и похожих не то на гладкие гигантские орехи, не

    то  на  коробочки  с  семенами, делало его величественным, осмысленным и

    торжественным  среди  этой  зимней  пустыни.  Сомов вскричал от радости,

    вырвал  трясущимися  руками  растение с корнем и вдруг почувствовал, что

    проваливается.  Только  теперь  оглядевшись  и поняв, что попал в зыбун,

    Сомов,   не   раздумывая,   сбросил   с  себя  рюкзак,  где  и  остались

    коротковолновой   транслятор,   эта  единственная  палочка-  выручалочка

    астронавта,  баллончик  с  водой и кинокамера, и, используя растение как

    плавун, стал осторожно продвигаться вперед.

    Это спасло его.

    Однако  на  то,  чтобы выбраться из зыбуна и найти знакомую дорогу среди

    парящих  гидротерм без транслятора, потребовалось ровно столько времени,

    чтобы ребята списали его со счетов.

    Теперь,  сидя  в  зимовье  и заново переживая спасение и обреченность на

    одиночество,  а  также  новую  угрозу  смерти, Сомов без прежней радости

    взглянул  на  растение,  которое  при  более  счастливых обстоятельствах

    сделало  бы  его  героем  дня, а может быть, кто знает, стало бы главной

    сенсацией  на  Земле.  Подумать  только,  Планктубер  живой!  Не  только

    сверкающие  ультрамариновой кристаллической поверхностью скалы и розовое

    небо украшают его, но и растения!

    Вероятно,  их  где-то  целые  джунгли.  Они просыпаются по весне, и в то

    самое  время,  когда светолеты, загруженные рудой, покидают планету, они

    цветут  невиданными  цветами, а значит, где-то рядом вокруг них - жизнь!

    Возможно,  эта  жизнь коротка, от спада холодов до наступления пекла, но

    это - жизнь!

    Сомову   невыносимо   захотелось   выжить,  чтобы  узнать  тайну.  Жажда

    спасения,  приближения  весны,  пусть  опасной,  инопланетной, но весны,

    пробуждающей  все  живое,  томила  его.  Что,  если обложить свое жилище

    камнями,  толстыми,  непроницаемыми  слоями,  превратить его в надежный,

    спрятанный  от  жары  и  газов  бункер?!  Уничтожить каждую щель, каждую

    пору,  через  которые будет просачиваться воздух. Время на это еще есть.

    Запаса  кислорода  хватит  на  полгода,  а  там, глядишь, и спасительная

    зима, возвращение светолета. Это мысль.

    Отлежавшись,  Сомов  принялся  за  работу. Он таскал, катал и обкладывал

    кусками  породы  свой  дом  со  всех  сторон,  слой  за слоем при помощи

    вязкого  раствора, взятого из соседней гидротермы, медленно одевал его в

    непроницаемый панцирь, пока хватило сил, прохлады и материала в округе.

    Через  пару  дней стала наплывать весенняя жара с ядовитыми испарениями,

    еще терпимыми, но уже требующими надевать терморегулятор и гермошлем.

    Несмотря  на  дискомфорт, Сомов жадно наблюдал и записывал неведомые для

    планктубологов  превращения.  Почва парила, меняла окраску и влажность и

    через  пять  дней,  когда  шесть градусов тепла сменил тридцатиградусный

    сухой  зной,  перемежающийся  к вечеру теплыми обильными осадками в виде

    росы,   на   Планктубере  появилась  нежная  прозрачная,  как  лапша  из

    крахмала,  растительность.  Сначала  она росла из почвы, крепко цепляясь

    за   осколки  породы,  затем,  удлинившись  и  набравшись  сока  и  сил,

    оторвалась  и  стала  ползать  вокруг,  слепая,  как  черви, но вовсе не

    противная, а чистая на вид, как стекло.

    Вспомнив  о  своей  драгоценной  находке  и о ее шарах с семенами, Сомов

    исследовал  растение  и, с трудом оторвав плоды от стебля, решил извлечь

    и  посеять  их  семена  в  почву.  Однако,  разломив несколько коробочек

    подряд,  Сомов  не  обнаружил  внутри  них  ничего,  кроме щепотки сухих

    безжизненных  волокон.  Оставив  нетронутыми  остальные  три  коробочки,

    Сомов,  на  всякий  случай,  посадил  растение  в  почву и полил водой в

    наивной надежде, что оно оживет, как деревья Земли после зимней спячки.

    Утром  он  обнаружил,  что  стеклянистые  черви  во  множестве  облепили

    растение  и  вроде  как  бы  синтезировались с ним, ибо попытка отлепить

    агрессоров  кончилась  безрезультатно,  они  просто  вросли  в  стебель,

    соединились  в  стеклянную  ткань  и,  порозовев,  приняли  вид  единого

    молодого  организма  с  блестящими,  как  у  медузы, тканями, усыпанными

    рваными  слисзистыми  рытвинками и пупырышками вдоль стеблей. Коробочки,

    тоже  ожив  и  приняв  желтовато-розовый оттенок, кажется, увеличились в

    размерах  и  стали скользкими на ощупь. Через девять десятичасовых суток

    Планктубера,  нагревшись  в  сорокапятиградусной жаре, одна из коробочек

    лопнула  прямо  на  глазах  у Сомова и из нее вылез длинный, заостренный

    кверху  упругий  белый  хрящ,  туго  колышущийся  из  стороны в сторону.

    Чистые  его  ткани  были такими гладкими и свежими на вид, что уставшему

    от  концентратов  Сомову  непреодолимо  захотелось  вгрызться  в  него и

    похрустеть,  как  каким-нибудь  сладким  овощем или фруктом. Авитаминоз,

    опомнившись,  решил  Сомов,  вздохнул  и, полюбовавшись растением, пошел

    обедать.  Пообедав концентратами, он в красках описал новые удивительные

    сведения  о  растении  и,  в  размышлениях  над  тем,  какое бы дать ему

    название, уснул.

    Ему   приснился  маленький  брат  из  детства,  дачный  домик  на  земле

    родителей,  мансарда,  лес  вокруг,  тишина  и  утро.  Брат  дул в узкое

    горлышко   огромной   бутылки   и   мешал  ему  спать.  Низкие,  гулкие,

    протяжно-густые  звуки  тревожили  и  будили  Сомова,  он  отмахивался и

    ругался  во  сне,  а  брат все дул и дул над самым ухом в длинную пустую

    бутыль,  извлекая  темные,  немного  угрюмые  звуки,  то  отрывистые, то

    длинные, точно далекие песни самумов в пустынных песчаных карьерах.

    Неожиданно  проснувшись,  Сомов услышал, что звуки исходят наяву, рядом.

    Засветив  фонарь,  он увидел незнакомое существо, склонившееся над ним в

    полуметре.  Оно  чем-то отдаленно напоминало изучаемое Сомовым растение,

    но  было мутного неопределенного цвета с большой, вытянутой в длину, как

    плоды  мочалки,  головой.  Знакомый  длинный,  гибко  покачивающийся  из

    стороны  в  сторону хрящ на макушке свидетельствовал о том, что существо

    недавно  вылупилось  на свет из коробочки наблюдаемого Сомовым растения.

    Низ  головы  существа  сильно  сужался и, вытягиваясь, переходил в узкую

    гофрированную  трубочку,  откуда  и  исходили  странные, точно от ветра,

    задувающего в бутыль, низкие звуки:

    -  Х-х-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-х-х-а-а-  а-х-х-х-х-х-х-х-а-а-а-а-х,  - гулко

    дышало  и  нашептывало существо, как будто бесконечно чему-то удивляясь,

    а может быть, угрожая Сомову.

    Сомов  вскочил  и  увидел,  что  белый  хрящичек  на  макушке  существа,

    мгновенно   вытянувшись  в  метр  длиной,  заострился  и  напрягся,  как

    стальной прут.

    Существо  отскочило  в  сторону и спряталось за ящик. Было ясно, что оно

    боялось  Сомова  не  меньше,  чем Сомов боялся непрошенного гостя. Сомов

    вспомнил  утреннее  желание  полакомиться  хрящиком  инопланетянина, как

    капустной кочерыжкой, и смутился.

    -  Вот  так  брат! - вспомнив сон, сказал он вслух. - Это ж надо - сон в

    руку! Брат, значит... по разуму? Или как там тебя?...

    -   Х-х-х-х-х-х-х   -   а-а-а-а-а-а!   -   отозвалось   существо   своим

    бутылочно-тревожным не то дыханием, не то голосом.

    Оно  вышло  из укрытия, и Сомов увидел два прозрачных, поделенных тонкой

    сеточкой  пузырька  глаз, уставившихся на него. Существо жадно и цепко с

    минуту  разглядывало  его, затем, расправив из-за спины какое-то подобие

    лохмотьев  с  двумя  отростками  с  каждой  стороны  и  мягкими  нежными

    подушечками  на  этих  отростках,  ощупало  лежащие  рядом  гермошлем  и

    терморегулятор.  Убедившись,  что  предметы  не  живые, существо ощупало

    остальные  предметы  и,  потеряв  к ним интерес, переключило внимание на

    Сомова.  Оно  снова спело заунывную свою темную песню. Помолчав, знаками

    дало понять Сомову, что хочет слушать его голос.

    Сомов  подумал и, на всякий случаи, сообщил, что он землянин, существо с

    третьей  планеты  Солнечной системы, что Планктубер - большая, красивая,

    почти  не  изученная планета и что он рад, наконец-то, обнаружить на ней

    жизнь  с зачатками разума. Хрящик существа снова напрягся и, вытянувшись

    во  всю  длину,  замер,  словно ловя и фиксируя звуки. Затем существо, в

    свою очередь, сказало что-то свое и, просочившись сквозь стену, исчезло.

    Сомов  надел  гермошлем и терморегулятор и, выйдя из бункера, обнаружил,

    что  уже  снова  утро.  Он никак не мог привыкнуть к быстрой смене дня и

    ночи  на  Планктубере  и  порой,  забывая  разницу между сутками Земли и

    сутками   Планктубера,  мысленно  радовался  быстрому  течению  времени,

    приближающего  его к зиме. Жара установилась под пятьдесят. Новый хрящик

    торчал  из второй коробочки растения. Этот был посерее, поменьше и не до

    такой  степени  аппетитный, чтобы захотелось его съесть. Ночное знакомое

    существо стояло рядом с ним и терпеливо ждало появления собрата на свет.

    -  А!..  Приветствую  вас!  -  сказал  Сомов  и  не удостоенный ответом,

    подойдя  ближе,  услышал бутылочное дыхание нового вылупляющегося жителя

    Планктубера.

    -  Еще  один  дых,  -  неожиданно  дав  имя  существу,  прошептал  Сомов

    торжественно  и понял, что звуки эти сильно отличаются от голоса ночного

    гостя.   Они  были  резкими,  прерывистыми  и,  как  показалось  Сомову,

    страдальческими.  "Муки рождения", - решил Сомов и неохотно отправился в

    бункер,  прочь  от  сдавливающего  обручем  сквозь  комбинезон  горячего

    воздуха и боли.

    Позавтракав и сделав запись в дневнике, Сомов стал ожидать дыхов.

    Это  оказалось  бесполезным  занятием,  ибо ни через час, ни через сутки

    дыхи  не  появились.  "Вероятно,  рождение второго и третьего дыхов было

    сопряжено  с особыми трудностями, а может быть, они сразу же с рождением

    последнего  дыха  отправились  в  свою  страну  или  город,  откуда я их

    занес",  -  подумал  Сомов,  сильно огорчившись и упав духом после таких

    предположений.

    Он  хотел выйти из бункера, чтобы полюбопытствовать происходящим вокруг,

    но  резко  ухудшившееся  самочувствие  не  позволило ему сделать и шага.

    Пообедав  и  поужинав  заодно,  он крепко уснул и проснулся только утром

    следующего  дня  со  всеми  признаками  кислородного  голодания и легкой

    интоксикации  организма.  Его  вырвало  несколько  раз.  Обессиленный  и

    мокрый, он лег, прислушиваясь к шуму в ушах, и незаметно впал в забытье.

    Неизвестно,   пришел   бы  он  еще  когда-нибудь  в  себя,  если  бы  не

    разбудившие  его  низкие  голоса  дыхов, вспомнивших, наконец-то, о нем.

    Тихонько  обступив  его  с  трех  сторон,  хозяева Планктубера, словно в

    гостях,  стесненно  и осторожно переговариваясь, разглядывали пришельца.

    Напряженно   взметнувшиеся   хрящи   на   макушках  выражали,  вероятно,

    серьезность его положения.

    Мокрый  и  бледный  Сомов  тяжело  дышал и, хрипло постанывая, облизывал

    губы.   Ему   дали   пить.  Приподнявшись  и  сделав  пару  глотков,  он

    почувствовал  хлынувшую  из  носа  кровь  и улегся снова. Он увидел, как

    старший  из  дыхов, тот самый, который родился первым, подошел к нему и,

    быстро  ощупав  его  тело,  остановил  пухлые  подушечки  конечностей  в

    области  сердца. Сосчитав сердечные удары, дых сделал несколько движений

    от  головы  Сомова  до  его  ног.  Прошипев что-то двум другим дыхам, он

    отправил   их   из  бункера  и  снова  принялся  водить  своими  нежными

    конечностями вдоль тела землянина.

    Кровь  из  носа  остановилась. Через минуту прошел шум в ушах, но голова

    все еще кружилась вместе с обрывками видений, смешанных с реальностью.

    Но  вот  дых  сделал  знак  конечностью, повелевая уснуть, и Сомов снова

    провалился в сон, на этот раз без изнуряющих сновидений и кошмаров.

    Очнувшись  через  очень  длинный  промежуток  времени, он обнаружил, что

    весь  бункер завален сколами льда и грудами каких-то неизвестных камней.

    Дышать стало явно легче. Все признаки болезни сняло как рукой.

    Дыхи,  с напряженно покачивающимися хрящиками на макушках, рядком стояли

    вокруг  него,  выжидательно  выпучив  пузырьки своих прозрачных сетчатых

    глаз.  Увидев,  что он очнулся, они ослабили и уронили хрящи. Ощупав его

    с  головы до ног, они подняли такой дыходуй, что Сомову пришлось закрыть

    уши  руками.  Поняв  его жест, дыхи притихли, но их лекарское чутье, так

    поразившее  Сомова,  на  этом  не  кончилось.  Ему  преподнесли понюхать

    какой-то  пучок  волокон,  затем,  снова  прослушав  его сердце, один из

    дыхов проделал быстрые пульсирующие движения вдоль его ступней.

    Наконец,  убедившись,  что  землянин  здоров,  дыхи заметно оживились и,

    вынув  откуда-то  из  своих  лохмотьев,  а  может  быть, из складок кожи

    хрустальные  пластины  зазубренных минералов, стали осторожно водить ими

    друг  о друга, извлекая нежнейшие, достающие до самого сердца звуки. Это

    была  неземная  музыка, сладчайшая для слуха и разума. Она проникновенно

    и  тонко  рассказывала  о  ландшафтах  и  весеннем  небе  Планктубера, о

    камнях-лазуритах,  пронзительно  синеющих  в  скалах  долин, о маленьких

    мыслящих  дыхах  и  их  любви  ко  всему живому. Действуя на подкорковые

    центры,   музыка  дыхов  рисовала  какие-то  неведомые  города,  заросли

    загадочных  растений  и существ среди них, пела о ледниках, с которых за

    лето  натекают  целые  озера,  оранжевые,  как  солнце,  богатые дивными

    организмами, таинственными и прекрасными, как сны дыхов.

    Хрустали   рассказали,  как  боятся  дыхи  холодной  зимы  и  как  умеют

    преодолевать  пик  жары  в  середине  лета,  когда девяносто градусов по

    Цельсию   и   почти   нет   воздуха.   Музыка  напомнила  Сомову  острые

    скалы-гнейсы,  источенные  ветрами  каньоны  и  парящие  гидротермы  под

    ночным  звездным  небом,  с  маленькой,  затерянной  в  млечном  тумане,

    дрожащей синей росинкой Землей.

    Потом  дыхи  ушли  и  приходили  снова и снова, принося лед в бункер для

    землянина.  Иногда они тревожно ощупывали его своими мягкими подушечками

    конечностей  и,  оставаясь  довольными  его  состоянием,  рисовали в его

    дневнике  организм и нервную систему землянина. Получалось очень похоже.

    Заросли  линий  напоминали  заросли  артерий и вен и всю нервную систему

    человека.  Сердце  олицетворяло  собой  солнце,  а печень - два лепестка

    тополя.  Сомов  смеялся  и рисовал свои внутренности по-своему, за что в

    ответ  получил  рисунки  нервной  системы  дыхов, а также туманные схемы

    развития и зарождения их жизни.

    Объясняя  дыхам половые различия человека вместе с принципом размножения

    и  продления  рода человеческого, Сомов нарисовал женщину, чем, кажется,

    очень  поразил  собратьев  по  разуму. Задумавшись и, видимо, представив

    себе  далекую  зеленую  планету  Земля,  ее людей, любовь и смерть, дыхи

    заиграли  на  хрусталях  и неожиданно для всех исполнили такую симфонию,

    такую...  земную,  близкую и чистую по звучанию и передаче земной тоски,

    красоты  и  блаженства,  что  Сомов  беззвучно зарыдал, потрясенный этой

    родной для человеческой сути музыкой.

    Иногда  дыхи  ночевали  у  него,  плетя  себе из тончайших, как паутина,

    волокон  одежды  и  наряды.  Это  был  целый  карнавал. Двое из них были

    скромниками  и  педантами,  третий же украшал себя и даже свой хрящик на

    макушке,  как  павлин.  Вероятно,  он  был предводителем выводка, особью

    мужского  начала, обладающего особой силой и знаниями, а может быть, его

    появление  в  мир  было  далеко  не  первым  и  он был уже стариком. Это

    оставалось для Сомова загадкой.

    Однажды,  мирно  отдыхая  с  дыхами  после  оживленных  часов  общения и

    музицирования  на  хрусталях  (дыхи  учили  его  играть),  Сомов услышал

    подземный  толчок... баллов пять, не меньше. Не успел он испугаться, как

    увидел  мгновенно  образовавшуюся  громадную трещину в сыром, но плотном

    полу  бункера.  Через минуту трещина разверзлась и из нее полезла черная

    блестящая,  как  смола,  жижа.  Дыхи,  вздыбив хрящи, тревожно заухали и

    заволновались.  Вглядевшись,  Сомов  понял,  что черная зловонная жижа -

    живая  органика,  а  может  быть,  исподняя  ткань планеты со змеящимися

    усами,  слепо  щупающими  воздух  и пол. Она медленно вползала в бункер,

    заполняя  своим  мокрым  черным  блеском  пространство и грозя вытеснить

    собою  все  и  всех.  И она пожирала воздух. Источая из себя газы, жар и

    еще   что-то   непонятное  и  страшное,  жижа  словно  почуяла  Живое  и

    устремилась к кучке существ, отпрянувших в угол бункера.

    Поняв,  что  это  конец,  Сомов  отчаянно  щелкнул зажигалкой и, запалив

    какое-то  тряпье,  стал размахивать им перед чудовищем. Тупорылая масса,

    не  чувствуя  огня,  продолжала  лезть  из  трещины.  Тогда Сомов бросил

    разгоревшиеся  лохмотья в нее. Огонь попал как нельзя лучше в самую гущу

    жижи.  Неповоротливая и медленная, не чуя опасности, она всколыхнулась и

    вдруг,  вспыхнув  зеленым  пламенем  и  поднявшись  столбом под потолок,

    затрещала и забрызгала жиром во все стороны.

    Выскочив  из  бункера, чтобы глотнуть воздуха, а может быть, задохнуться

    в  преисподней,  Сомов обнаружил, что на Планктубере уже осень, прохлада

    и  невыразимые краски неба, каких он еще никогда не видел. Ошарашенный и

    потрясенный пережитым, он медленно пришел в себя.

    -  Эх,  сейчас  бы  тазик  пельменей  со  сметаной!  -  сказал он, вдруг

    веселея,   ничего   не   понимающим   дыхам  и  увидел,  что  сами  дыхи

    прикладываются  к  родившему  их  стволу, сося его, как мать. Сбросивший

    тяжесть  коробочек,  ствол найденного Сомовым растения разросся за лето,

    разбух  от  влаги  и  превратился  в  большое  дерево, похожее чем-то на

    живого осьминога. (Так вот что держало дыхов возле меня, поразился Сомов.)

    Ему  предложили  пососать ствол, приложившись к бородавчатому скользкому

    наросту.  Сомов  взглянул  на слезящийся мутным клеем нарост, представил

    его во рту и, едва подавив тошноту, вежливо покачал головой.

    Дым  из  бункера  валил  еще  много дней подряд. Пожара не случилось. Но

    растаявший  лед,  органика  и  жир,  натекшие с горящей жижи, образовали

    гнусное месиво, едва не погубившее запасы Сомова.

    Истаявшее  и  уничтоженное  огнем чудовище выгорало еще одиннадцать дней

    изнутри,   откуда-то  из-под  недр,  источая  зловоние  и  будя  чувство

    пережитого омерзения.

    "Ну,  ну,  старик,  -  подтрунивал  Сомов над самим собой. - Ты ведь так

    жаждал  обнаружить  хоть  какие-нибудь  зачатки  жизни  на  Планктубере!

    Что-то преподнесет он тебе еще?"

    Осенний  остывающий  Планктубер  был прекрасен. Дыхание прохлады сделало

    его   воздух  синим  и  чистым,  как  никогда.  Скалы  сверкали  пучками

    отраженных  лучей,  создавая невиданный фокус преломленного света и всех

    цветов  радуги.  Пространство,  исчерченное  нитями света, рождало порой

    миражи  и  видения.  Всюду  чудились  световые  коридоры  и  ступенчатые

    многогранники,  ведущие  во все стороны неба. Это было неописуемое, ни с

    чем не сравнимое зрелище, притягивающее к себе, как магнит.

    Поглощенный  своими ощущениями, Сомов не сразу обнаружил первую изморозь

    на   почве   и   низко  зависшее  над  планетой  светило.  Чувствовалось

    приближение  зимы.  Дыхи куда-то исчезли и больше не появились ни разу с

    тех  пор, как родившее их растение усохло и уменьшилось в размерах раз в

    шесть.

    Куда-то подевались и стеклянистые черви.

    Сомов  крепко затосковал в ожидании светолета. Он все надеялся, что дыхи

    вернутся,  чтобы  взглянуть  на  светолет,  нарисованный  им  недавно на

    бумаге специально для них, но дыхи не приходили.

    Как-то  раз,  наслаждаясь последними теплыми лучами солнца, Сомов увидел

    три  взрыхлившихся бугорка в почве недалеко от бункера, прямо на стоянке

    светолета.

    Медленно  и  доверчиво  к  солнцу пробивались три красноватых растения с

    намертво  прикрепленными  к  стволам  коробочками-плодами,  по дюжине на

    каждом.  Это  были  уснувшие  на  зиму  и  проросшие из-под почвы, чтобы

    дышать воздухом, дыхи и их будущее потомство.

    -  Нашли  себе  место!  Это  же стоянка светолета, - добродушно ругнулся

    Сомов, ошарашенный новостью, радуясь ей, как ребенок.

    Решив,  что  на  днях  обязательно  пересадит нежные побеги в безопасное

    место, Сомов ушел, чтобы записать новость в дневник.

    Вечером  ему  почудился  звук  приближающегося  светолета. Он решил, что

    ослышался,  и  лихорадочно  стал  высчитывать  сроки  прилета  очередной

    экспедиции.  Выходило  не  скоро.  Но  серебристо-белый, по-праздничному

    сверкающий  диск  обнаружил  себя маленькой точкой в темном небе, высоко

    над  горизонтом.  Это была не галлюцинация. Диск быстро приближался, все

    отчетливее  выделяясь  в  сумерках  и  увеличиваясь  в  размерах.  Через

    мгновение  машина  зависла  над  зимовьем и стала медленно опускаться на

    стоянку.  Убедившись,  что  это  не  мерещится  ему,  Сомов  со всех ног

    кинулся  к  стоянке,  встал  рядом с проросшими дыхами и, простерев руки

    кверху,  закричал  опускающемуся  светолету,  чтобы тот взял левее. Увы,

    никто  не  видел и не слышал его. Светолет медленно опускался к стоянке.

    Завихрившаяся  под ногами Сомова пыль неумолимо обозначила центр посадки

    светолета.  У  Сомова  было  еще  несколько мгновений, чтобы отпрянуть в

    сторону,  однако,  помня  о  беззащитных  дыхах, он не тронулся с места.

    Почувствовав  горячую  струю  выхлопного  вещества на затылке, он понял,

    что падает, и издал страшный, отчаянный вопль.

    Чуткие   приборы   на   светолете  включили  сирену,  и  аппарат,  резко

    дернувшись,  отпрянул  вверх.  Он завис в тысяче метров над поверхностью

    планеты,   и   очнувшийся  Сомов  увидел  два  пульсирующих  белых  огня

    аварийных фонарей.

    Он  знал,  что  это такое, а потому, терпеливо приникнув глазами к небу,

    стал  ждать.  Но,  как  ни  странно,  по истечении тридцати-сорока и еще

    нескольких  бесконечных  минут  светолет  не  сдвинулся  с места, что-то

    происходило там, внутри. Сомов заволновался.

    Наконец  он  увидел,  как  светолет  медленно тронулся с места и, быстро

    уменьшаясь,  стал  удаляться  прочь, в густую синеву бездны. Было ясно -

    посадка  светолета  не состоялась. Возможно, он чего-то недомысливал, но

    бесконечные,  мертвые  сорок  с  лишним минут светолета, проведенные над

    Планктубером,  говорили  о  чрезвычайной  ситуации на борту корабля. Как

    астролетчик  Сомов  видел  такое  впервые.  Ему  вдруг стало жутко и еще

    более  одиноко, чем накануне прилета людей. Сомов вдруг понял - светолет

    вернулся   на   Землю   либо   отправился   на  ближайшую,  летающую  по

    какой-нибудь  орбите  аварийную  станцию.  Это  были преждевременные, но

    далеко   не  беспочвенные  выводы.  А  так  как  на  все  вытекающее  из

    вышеследующего  обстоятельства  могло  уйти не меньше чем четыре месяца,

    было  ясно  -  зимовка  экспедиции  на  Планктубере в этом году может не

    состояться.

    Все  это  повергло  Сомова  почти  в  шоковое  состояние.  Он  так  ждал

    светолета!  Он  мог  погибнуть летом. Но он выжил благодаря дыхам, чтобы

    дождаться людей с Земли. И вот снова он обречен на одиночество.

    Запаниковав,  Сомов  схватился  за волосы и, тихо завывая, стал биться о

    дверь  своего  ненавистного,  зловонного  после  пожара  бункера,  этого

    страшного  каменного  мешка, который, кажется, снова собирался поглотить

    его на целый год.

    И  тут Сомов вспомнил про дыхов. Спасенные им, безмолвные и беспомощные,

    как  цыплята, они, должно быть, все видели и слышали сейчас и, увы, не в

    силах утешить его, чутко переживали случившееся.

    Сомов  замер.  Устыдившись  минутной  слабости  и  взглянув  на  молодую

    поросль  дыхов,  спасенных только что от неминуемой смерти, он взял себя

    в  руки  и,  медленно  приходя  в  себя,  тупо  и рассеянно стал считать

    новорожденные  коробочки  на  каждом  свежем  стебле.  Их  было тридцать

    девять  -  почти  целый  поселок,  который  должен  был  очнуться весной

    следующего  года,  чтобы...  И тут Сомову пришло в голову, что он совсем

    не  знает дыхов. Сообща они, наверное, умеют строить летники из базальта

    и  кварцитов, чтобы перемогать жару. Нечто подобное они начали возводить

    осенью,  но  что  могли сделать три существа за сезон? Сомов вспомнил, с

    каким  удовольствием  дыхи  коротали пик жары в его бункере, непрестанно

    пополняя   его  льдом.  Вспомнил  их  концерты  на  хрусталиках,  низкое

    бутылочное пение их добрых голосов.

    -  Перезимуем!  - исступленно крикнул он в синее пространство планеты. -

    Перелетуем, черт возьми!

    Он  постоял, размышляя с минуту, куда пересадить дыхов с опасного места,

    и  немедленно  принялся  за  работу,  боясь  и одновременно надеясь, что

    светолет все-таки еще вернется с минуты на минуту.

    Сборник "Оборотень", Алма-Ата, "Гылым", 1991.

    Иванна Рут

    ПОД ОКОМ ГАЛАКТИДЫ

    Безделье!   Пятый  год  сплошного  безделья,  девочки,  кабаки,  занятия

    атлетизмом.  Ивин  стал  совсем  красавцем. Сладкая жизнь разгладила его

    некогда  грубую  продубленную  кожу, поселила лоснящийся блеск в голубых

    дерзких глазах.

    Разглядывая  свою  налитую  мышцами  великолепную  фигуру,  Ивин  не без

    тщеславия  отметил,  что мог бы посоперничать статью и сложением с любой

    кинозвездой  и  кумиром  молодежи.  Однако едва он заикнулся об отставке

    ввиду  ненужности  своей  профессии,  ему тут же тихо напомнили, что вот

    уже  почти  год  с  Гурана  не  поступило ни одного сигнала со светолета

    "Нева" и что на "Неве", насколько помнит Ивин, его брат.

    Ивин  прикусил язык, отложив свою мечту о "звездной" жизни на подмостках

    Москвы,  и начал готовиться к звездным будням светолетчика-спасателя. Он

    многое  подзабыл  в  последнее  время,  но  так как считался уже бывалым

    спасателем,  вся  ответственность  лежала на нем полностью, к тому же он

    всегда стыдился старого робота-инструктора, будто тот был человеком.

    Приказ  лететь  на  Гуран не заставил себя долго ждать. Посоветовавшись,

    отцы  астропорта пришли к выводу, что "Нева" "завязла", и решили выслать

    спасателя незамедлительно.

    Слово  "завязла"  показалось  Ивину  туманным,  но  не  настолько, чтобы

    насторожиться.  Гуран  был  неизученной  планетой,  но  там уже побывала

    экспедиция  и  факт  благополучного ее возвращения лет восемьдесят назад

    не обещал подвохов.

    Не  прошло  и  полгода,  как  светолет  Ивина  рассек  северное  небо  в

    созвездии А и вошел в созвездное скопление М.

    Вот  и  все, сказал себе Ивин, и стал готовиться к приземлению на Гуран.

    Ясно   различимая   поверхность  буровато-желтой  планеты,  стремительно

    приближаясь,  уже  обнаружила  смутные,  бледные, как на Луне, ландшафты

    морей  и  суши.  Ивин  сделал  первый  фотовыстрел.  Сверхчувствительные

    гигротермальные  снимки, представив, как на ладони, рельеф планеты с его

    температурным  балансом,  показали  восьмую  часть  морей,  одну десятую

    равнины и остальное - горы.

    Ивин  дал светолету готовность амфибии и, решив опуститься для начала на

    поверхность  моря,  сделал  еще  один  фотовыстрел. Однако фоторазведчик

    определил высокую термичность воды на поверхности моря.

    Ивину  не  улыбалось сесть в кипяток, дабы почувствовать тепло встречи с

    планетой,  и  он быстро принял решение вопреки страховке приземлиться на

    суше.

    -  Поздравляю вас, - услышал он бесстрастный голос робота-инструктора. -

    Мы весьма успешно приземлились в трясине.

    - Светолету-амфибии это ничем не грозит, - невозмутимо ответил Ивин.

    - Как знать! - холодно выдавил робот-инструктор.

    Ивин  не  спеша  вышел  на поверхность светолета. Внешние приборы, как и

    внутренние,  говорили  о наличии воздуха в атмосфере. Правда, здесь было

    жарко  и  влажно,  как  в  парилке. Убедившись, что среда планеты вполне

    безопасна   для  землян,  Ивин  вытащил  длинноволновой  датчик  и  стал

    посылать   сигнал  за  сигналом,  вызывая  "Неву".  "Нева"  должна  была

    откликнуться  сразу,  однако  ни  через  полчаса, ни через час ответа не

    последовало!  Стало  быть,  если  таковая находилась на Гуране, ее нужно

    было искать.

    Ивин  просидел  над  датчиком  еще  сутки и, наконец, подняв светолет на

    высоту семисот метров, отправился на поиски "Невы".

    Тихо  зависнув над Гураном, черный диск светолета медленно продвигался и

    прощупывал все видимое пространство планеты в поисках следов "Невы".

    Семь   истекших   дней   не  дали  ничего,  кроме  любопытного  зрелища,

    представшего  Ивину  вчера  утром  над  грядой сухих меловых гор Гурана.

    Неизвестное  излучение,  похожее  на  живую  дрожащую  материю-великана,

    причудливо  меняя  конфигурации и цвет, преследовало целый день светолет

    на    расстоянии    чуть    больше   километра.   Прозрачно-белесое,   с

    перламутровыми  переливами, оно текло, как марево, становясь порой почти

    прозрачным.  Медленно  двигаясь за светолетом, оно останавливалось в тот

    самый  момент, когда светолет застывал на миг, чтобы сделать фотовыстрел

    вниз при виде любопытных объектов.

    Ивин  слышал  от  старых  светолетчиков  о  мыслящих материях-великанах,

    живущих  в  космосе,  однако эти рассказы, передаваемые из уст в уста на

    протяжении  сотен  лет  и  давно  превратившиеся  в  миф,  только теперь

    всплыли  в  его  памяти  отчетливо.  Все  описания  легендарных Галактид

    совпадали с точностью до йоты.

    Ивин   малость   струхнул,   но   сознание  непревзойденной  скорости  и

    совершенства  светолета взяло верх и он, решив избавиться от непрошенной

    наблюдательницы, рванул ввысь и завис над другой стороной планеты.

    Галактида,   исчезнув  с  поля  зрения,  больше  не  появлялась,  однако

    светолет,  как  в  насмешку,  вопреки своему совершенству и неуязвимости

    забарахлил,  словно  детская  игрушка,  которой разом позабавилась сотня

    сорвиголов.   Все  приборы  точно  сошли  с  ума  и  заклинили  в  самых

    невероятных  колебаниях  и  частотах. Аварийная сирена, включившись сама

    собой без видимых причин, разрывала барабанные перепонки.

    Пришлось приземлиться.

    -  Поздравляю  вас,  - снова услышал Ивин голос робота-инструктора. - Мы

    опять приземлились в трясину!

    -   Светолету-амфибии  не  грозит  потопле...  -  сказал  Ивин  и  вдруг

    почувствовал,  что  светолет  стремительно  проваливается в засасывающую

    его жижу.

    В   то   же   самое   мгновение   Ивин  увидел  за  окулярами  светолета

    фосфоресцирующие  очертания Галактиды. Материя облепила светолет со всех

    сторон  и,  подняв  его  в  воздух,  точно  рукой  великана  перенесла и

    опустила  где-то  в  горах на твердую, каменистую почву. Послышался звук

    сдуваемой  грязи  и  жижи  с  бортов  диска  и  его  окуляров, затем ход

    нормально  заработавших  механизмов,  но  едва  Ивин предпринял какие-то

    действия,  как  двери  светолета  вдруг  открылись  и  неизвестная сила,

    вытащив  Ивина  наружу,  подняла его вверх, рассматривая и вертя со всех

    сторон, как кузнечика.

    Барахтаясь  и  явственно  ощущая какие-то цепкие гигантские ткани вокруг

    пояса,  Ивин  увидел  далеко  внизу,  у  подножия  горы, крошечную точку

    своего  светолета,  а чуть дальше еще один светолет, по всей вероятности

    "Неву".

    Гигантская  материя,  забавляющаяся  человеком,  похоже,  не  торопилась

    опускать  его  на  твердь.  Ивин  ощутил,  как  Галактида  перебирает  и

    прощупывает  его  пальцы  в перчатках, затем ноги, голову, веки, мускулы

    через тонкую ткань скафандра.

    В  конце  концов,  несколько  раз проделав мертвые петли вниз головой по

    прихоти  едва зримой крутящей его силы, Ивин изрыгнул весь свой утренний

    завтрак  и  захлебнувшийся,  задыхающийся,  с  вытаращенными глазами был

    опущен на камни рядом с бортом разыскиваемой им "Невы".

    Простой   смертный   наверняка   немедленно   рехнулся  бы  после  всего

    пережитого,  но  Ивин, подготовленный многочисленными сеансами гипноза и

    неврощитов, остался невозмутим, как машина.

    Надо  было  понимать, что его миловали. Отдышавшись и придя в себя, Ивин

    увидел, что светолет, который он так упрямо и долго искал, пуст.

    Спасатель  осмотрелся  по  сторонам  и обнаружил пещеру, вернее, грот, в

    котором  маячили  какие-то светлые пятна. Боясь преследования со стороны

    застывшей  в  пол-неба  Галактиды,  Ивин  немного  помедлил  и  все-таки

    направился к гроту, ибо в нем ему почудились люди. И он не ошибся.

    Шесть  человек  экипажа, огороженные мощным подобием клетки, смотрели на

    него,  как  безумные,  во все глаза. Валяющийся рядом человеческий череп

    говорил о гибели седьмого члена экипажа.

    Несомненно,  это  были  земляне.  И  хотя  заросшие,  давно немытые лица

    казались  страшными,  дремучими  и  чужими,  Ивин бросился к ним со всех

    ног, желая обнять собратьев через клетку.

    -  Что  вы здесь делаете? - невпопад вскричал он, с ужасом вглядываясь в

    запавшие провалы глаз.

    -  Разве  не видишь... работаем... подопытными насекомыми у Галактиды, -

    слабо  усмехнулся  голубоглазый незнакомец, и Ивин по голосу узнал в нем

    двоюродного  брата,  классного  светолетчика,  с которым когда-то вместе

    рос и учился.

    -  Значит,  Галактиды,  это  не  миф? - произнес Ивин, ежась и оглядывая

    небо,  в  котором  смутно угадывалось нечто, только что мучившее и затем

    помиловавшее его.

    -  Этот  миф даже кормит нас, - добавил язвительно другой светолетчик, в

    нем Ивин узнал Ярцева.

    - Акридами, - с желчью подхватил третий, это был знаменитый Шестаков.

    Ивин,  содрогнувшись  всем  телом  от  ощущения,  что  их  подслушивают,

    все-таки  нашел в себе силы, чтобы прошептать товарищам, что он прилетел

    за ними и надо что-то придумывать.

    -  Можешь не шептать! - послышался голос Ярцева, - Галактида не понимает

    нашего  языка,  зато  читает  наши мысли с точностью электронной машины.

    Эта  мыслящая  материя  может  прийти  по  твоему  зову из космоса, даже

    будучи на соседней планете.

    - Что же это за чудовище такое? - задохнувшись, выговорил Ивин.

    -  Увы, это не чудовище, а гуманоид, хозяйка планеты, а может быть, даже

    части галактики. Мы видели ее шлейф на соседней планете - спутнике Гурана.

    -  Если  это  гуманоид  или, черт побери, хоть немного мыслящая материя,

    тогда какого дьявола она держит собратьев по разуму в клетке?!

    - Вероятно, из любопытства, - равнодушно заметил кто-то.

    - Вряд ли... - покачал головой Ивин.

    -  Тогда...  скука  и  одиночество,  а  отсюда  страх, что мы погибнем в

    трясинах или улетим к себе назад, на Землю.

    Ивин  задумался.  Миф  о  Галактидах  вовсе  не  свидетельствовал  об их

    одиночестве.  По  рассказам  древних астролетчиков, они резвились в небе

    парами,  а  порой  и целыми группами, затмевая, иногда надолго, светила.

    Тогда  можно  было  бесконечно  наблюдать  их прихотливую, странную игру

    излучений  и красок. Они напоминали северное сияние, только осмысленное,

    одухотворенное и еще более прекрасное и величественное.

    Но  с  тех  пор,  когда  их  видели  древние,  прошло  столько  времени!

    Возможно,  Галактиды  давно выродились, вымерли все вследствие природных

    катаклизмов  или  внешних вмешательств и осталась одна, во всяком случае

    на Гуране, последняя, которой действительно надоело жить в одиночестве?!

    Ивин высказал свое предположение товарищам, и кое-кто согласился с этим.

    -  Однако  нам  от  твоих догадок не легче, - не выдержал Шестаков. - Ты

    спасатель  -  вот  и  спасай. Ведь вы гении, вас там отбирают по особому

    счету...  Видишь,  как сразу начал кумекать? Куда нам до тебя, - добавил

    он с явной ехидцей в голосе.

    -  Лучше  бы  принес  тюбик коричневой! - заметил кто-то из ребят слабым

    голосом.

    - Пусть шевелит мозгами, - перебил Шестаков. - Не умрешь!

    Ивин, приняв за чистую монету слова товарищей, зашевелил мозгами сильней.

    Если  Галактида умеет читать мысли на расстоянии, то я сообщаю ей, что я

    спасатель  и  прилетел  сюда  из  немыслимого  пространства затем, чтобы

    спасти  своих товарищей. Я должен вызволить и отправить их на Землю, так

    как  все сроки их пребывания в космосе прошли и на Земле по этому поводу

    шум  и  слезы.  Не дело мыслящим высокоорганизованным существам сидеть в

    клетке!  Они могут деградировать, умереть поодиночке, как уже умер, судя

    по  всему,  один  из  их  товарищей... В конце концов, я могу остаться в

    залог  вместо  них,  ведь  священный  долг  спасателя  умереть самому, а

    товарища  выручить.  Если  Галактиде скучно, то я останусь здесь один за

    всех.  О,  мне  есть  чем поразвлечь мыслящую материю на Гуране! На моем

    светолете  ровно  тысяча  видеокассет с самыми яркими, сногсшибательными

    фильмами   Земли.   Полтысячи   книг-малюток,   которые  я  могу  читать

    специально  для  Галактиды.  И, наконец, великолепная музыка, записанная

    самым  разным способом: цвето-, свето-, аромато-, солярио-, голографио-,

    какую хочешь.

    Так    стоял,    думал    и   повторял   про   себя   одно   и   то   же

    спасатель-светолетчик,  устремив  глаза  в  небо,  подернутое  красивой,

    шевелящейся  время от времени поволокой. Так стоял он несколько десятков

    минут кряду, вникая в странную немоту неба, пока, наконец, его не осенило.

    -  Послушайте! Вы ничего такого не взяли с собой с Гурана? - закричал он

    пленникам  Галактиды.  - Конечно, взяли, что-то такое взяли, чего нельзя

    было  брать и заныкали так, что сам черт не сыщет! Пообещайте ей вымести

    из  светолета  все  найденное  до камешка, до песчинки! Возможно, это та

    самая причина, которая держит вас в клетке.

    - Обещаем, - безнадежно и равнодушно донеслось из грота.

    -  Чего  уж там, - захихикал кто-то угрюмо и осекся. Едва они произнесли

    это,  мысленно  представив,  как  с  остервенением  выбрасывают  породы,

    камни,  песок,  воду  и  жижу  Гурана,  как  клетка распалась на куски и

    легкая  заволакивающая  небо  пелена,  пронесясь  над ними, двинулась по

    направлению к "Неве".

    Зайдя  в  светолет  и  не веря еще в случившееся, каждый распаковал свои

    походные  футляры, многочисленные пеналы и мешки и, вывалив содержимое в

    одну  кучу, вынес ее за пределы светолета. Галактида обволокла собой все

    вокруг  и,  нежно  опустившись  на  твердь,  растекаясь и струясь во все

    стороны,  стала  ворошить и взвихривать кучу с глиной, породами, песком,

    мхом  и  жижей  трясин. Наконец она нащупала прозрачный, похожий на яйцо

    камень  с  пузырьками,  просвечивающими внутри, и, выхватив его из кучи,

    стала  вращать  вокруг  оси  с бешеной скоростью. Вдруг камень лопнул и,

    зашипев,  стал  выпускать бело-сизый бархатный пар, который, превращаясь

    в  такую  же  белесую,  как  Галактида, материю, стал подниматься в небо

    параллельно  со  своей  родственницей.  Резвясь  и  играя,  они полетели

    прочь,  переливаясь перламутровыми оттенками и серебристыми искорками, в

    просторные дали Гурана.

    Вскоре   у   горизонта   стали  видны  их  уменьшившиеся  распластанные,

    прозрачно-тонкие  тела, и одно из них было намного меньше другого, менее

    совершенней и более неуклюжим на вид.

    -  Олухи  царя небесного! Ведь это было действительно яйцо, а не камень.

    Я  же  говорил,  что  камень  похож на яйцо! Мы украли у нее ребенка! Мы

    поплатились  за  это  годом  воли  и  гибелью  товарища! Это был ребенок

    Галактиды!  Возможно,  единственное  живое,  родственное  ей создание на

    всей планете! - вскричал Шестаков.

    Изумленные и ошарашенные, члены экипажа смотрели ему в рот.

    -  А  яичечко  действительно было красивым! Единственная поразившая меня

    мелочь на Гуране, - рассеянно сказал Ярцев.

    -  Можете подобрать свои находки и похоронить товарища. Она не вернется,

    - скомандовал Ивин, подождав, пока улягутся страсти.

    Он  направился  к  "Неве"  и, деловито обстучав и исследовав ее внутри и

    снаружи, дал разрешение на взлет.

    Сборник "Оборотень", Алма-Ата, "Гылым", 1991.

    Иванна Рут

    ГИДРОЦЕФАЛ И ПОЛУНИЯ

    Это  был,  наверное, самый старый и безобразный гидроцефал, которого Бек

    увидел  среди  городских полусфер на планете Сибура. Обладатель дряблого

    водянистого  пузыря,  вздымающегося вместо головы над корявым туловищем,

    потряс   Бека  неимоверной  дряхлостью  и  медлительностью,  которой  он

    отличался  на фоне своих собратьев. Пузырь с жидкостью внутри наполовину

    иссяк  и  усох,  что свидетельствовало, по-видимому, об истощенности, он

    уже  не  раздувался,  как у молодых, в правильную круглую форму, синея и

    поблескивая  при  свете  голубоватых  солнц,  а  вяло дыбился наполовину

    съехавшим мятым мешком, приобретя тусклый смертельно-серый оттенок.

    Тихо  зависнув  над  Сибуром,  Бек  вот уже третий месяц работал, ведя с

    высоты наблюдение за жизнью планеты.

    Мощная,  как  сто  телескопов,  зорокамера беспрестанно снимала фильм за

    фильмом.  Впервые  за  много  лет  странствий в метагалактиках оператору

    было что снять на этой маленькой удивительной планете.

    Жизнь  на  Сибуре  буквально  кипела, как в котле, тысячью видов тварей,

    полуорганизмов,  чудовищ  и  неразгаданных любопытных мыслящих существ и

    гуманоидов.

    Бек  уже  снял  прекрасный  яркий фильм о червячных деревьях, кишащих на

    закате  по  берегам  красных  морей, сделал великолепные съемки летающих

    горбунов-головастиков,  беспомощных,  голых, с синими изнеженными телами

    и огромными изумрудными глазами под сморщенными вислыми веками.

    С   великим,  бессонным  трудом  ему  удалось  заснять  водяных  зеленых

    змеепауков, охотящихся за колючими жабокрылами.

    Мастерски  и  красиво  запечатлел  он  на пленку дивные гигантские шары,

    названные  звездчатыми  за  сияющую тысячеглазость, раскиданную по всему

    круглому  мокрому  телу.  Спокойно  перекатываясь по планете, различая и

    впитывая  каждым  зрачком миллионы микроорганизмов, шары разрастались до

    таких  бесподобных  размеров, что становились похожими порой на круглые,

    светящиеся по ночам электрическими огнями горы, навевающие тоску по Земле.

    Достигнув  предельных  размеров, шары взрывались и рассыпались на тысячи

    нежных  слепых шариков, на которые тут же нападали мохнатые, на длинных,

    острых,  как  шипы,  ногах,  насекомые,  впивающиеся  в  нежное  волокно

    жертвы.  Уцелевшие  звездчатые  шары,  подрастая  и  прозрев, отпугивали

    паразитов  излучающими  ток  зрачками  и  катились,  катились  дальше по

    просторам планеты жить!

    Были  здесь  и  розовые,  похожие  на  сосиски, живые, безглазые огурцы,

    копошащиеся  в громадной парящей массе фиолетовой органики Сибура, вечно

    ползущей,  кочующей,  как  гигантские угри, жирея и утихомириваясь после

    дождя,  вздымаясь  безумно  от  зноя под самое небо во всю длину, словно

    желая поглотить собой светила и все живое, встающее на своем пути.

    В  такие  минуты  все  на  Сибуре затихало, прячась в воду или в песок и

    вслушиваясь в унылое пение или плач живой и страшной ткани планеты.

    Именно  в эти часы Бек заметил, что только одни гидроцефалы и полунии не

    прячутся и не беспокоятся, ведя свой обычный образ жизни.

    Значит,  эти существа разумны, отважны и горды, как настоящие гуманоиды,

    сделал  вывод  Бек  и приступил вплотную к изучению жизни гидроцефалов и

    полуний.

    "Надо  всегда  начинать  с  частностей,  -  говорил  Беку  его учитель и

    наставник  на  Земле.  -  Частность  -  кончик  ниточки,  ухватившись за

    которую,  ты распутаешь весь клубок интересующего тебя вопроса от начала

    до конца".

    Поймав  зорокамерой  безобразного старика-гидроцефала, Бек последовал за

    ним,  стараясь  не  отвлекаться  пока  на  другие  причуды Сибура, и был

    вознагражден за терпение.

    Неспешно  втыкая  свои  острые,  как копья, ноги в вязкую почву планеты,

    гидроцефал  приковылял  в  конце  концов к неоглядному скопищу полусфер,

    которые, по всей видимости, являли собой жилой квартал города гуманоидов.

    Полусфера  старика-гидроцефала  стояла  почти  на  окраине, и он быстро,

    по-хозяйски,  скрылся  в  ней,  дав  Беку  время  рассмотреть наружность

    постройки,  совершенно  гладкой,  без окон, с высоко вздымающимся в небо

    шпилем,  а  может  быть,  антенной  в  центре  купола  полусферы. Спешно

    вставив  в  зорокамеру  рентгенолинзы  с  фокусом  проникновения  внутрь

    объекта,   Бек   увидел   гидроцефала   в  тускло  освещенном  помещении

    полусферы,  а  вернее,  в  лоне  домашнего  уюта.  Свет  либо исходил от

    пористых  стен  полусфер,  либо  его  источал какой-нибудь незатейливый,

    ничем  не  выдающий себя предмет. Так и не найдя источник освещения, Бек

    увидел раздевающегося гидроцефала.

    Сняв  с  себя  какую-то  прозрачную  пленку,  хотя, может быть, это была

    вовсе  не одежда, гидроцефал отбросил ее в угол, дернул круглый предмет,

    свисающий  с  потолка,  и тотчас очутился в воздухе на широком и пухлом,

    типа  пуфа,  предмете,  напоминающем чем-то и гамак-качалку, и облако, и

    бог  весть  еще  что,  вместе  взятое.  Свернувшись поудобнее калачиком,

    гидроцефал  раскачался  и  так,  медленно  плавая в воздухе, пролежал, а

    может  быть,  проспал  ровно  столько, сколько потребовалось Беку на то,

    чтобы разглядеть скромную обстановку в доме гуманоида.

    Здесь  было  довольно просторно для одного существа; гидроцефал, по всей

    видимости,   временно   жил   один   в   любви   к  чистоте  и  порядку.

    Непритязательная   обстановка   дома  говорила  также  о  приверженности

    гуманоида   к  округлым,  обтекаемым  формам  предметов,  предназначение

    которых, увы, оставалось туманным.

    Укрепившись    в   мысли,   что   гидроцефалы   -   высокоорганизованные

    представители  разума,  Бек  еще  раз  дал  себе  зарок  осторожности  и

    спокойной  замаскированности  своего пребывания над Сибуром. Он напомнил

    помощнику  о  смене  общей  подцветки  светолета  в  связи  с меняющимся

    освещением в атмосфере и продолжил работу.

    Поплавав  в  своем  "гамаке",  гидроцефал  спрыгнул  на пол и, подойдя к

    прозрачному,  чем-то  похожему  на аквариум предмету, стал стричь своими

    двупалыми     пластинчатыми     конечностями     причудливую     розовую

    растительность, напоминающую не то цветы, не то водоросли.

    Только  теперь  Бек  различил,  что лицо гидроцефала помещалось в тесном

    промежутке,   на  стыке  между  водянистым  дряблым  пузырем  и  коревым

    туловищем.  Две  белые  маленькие  точечки  оказались глазами, а острый,

    напоминающий кривую саблю клюв - ртом.

    Раскрыв  клюв,  гидроцефал  попробовал  на  вкус  цветок, однако есть не

    стал, возвратив его назад на липкий стебель.

    Помедлив  с  минуту,  гидроцефал,  не  выпуская  из рук букета, вышел из

    полусферы  и  направился назад к морю, туда, где Бек увидел его впервые.

    Теперь  Бек  заметил  там  на  берегу  в  отдалении  одинокую  маленькую

    полусферу, куда спешил гидроцефал.

    В  отличие  от  городской  эта  полусфера  была распахнута почти со всех

    сторон,  как  шатер,  и  в ее тени отдыхала длиннотелая млечная полуния,

    самое  красивое,  пожалуй,  существо  на  планете,  с глазами стрекозы и

    шелковыми очертаниями богомола.

    Она  была примерно двухметровой длины, в крылатом подобии тканей и, не в

    пример гидроцефалу, нежна, гармонична и грациозна.

    -  Посмотри,  посмотри,  что-то  такое  земное и знакомое, знакомое, - с

    умилением прошептал Бек напарнику. - Что-то вроде любовного свидания, а?

    Похоже,  дряхлый  гидроцефал робко преподносил свои цветы сибурской фее.

    Операторы  замерли, приникнув к зорокамере и стараясь понять и осмыслить

    происходящее.

    -  Придурок,  может быть, полуния - воплощенное божество у гидроцефалов,

    -  грубо  нарушил  тишину  напарник  и  вдруг  захохотал.  -  Гляди, она

    пожирает  его  цветы,  как  корова, и... у нее мордочка, как у змейки, с

    мелкими острыми зубками. Ничего себе, любовь!

    -  А  что,  разве  нельзя  принести своей возлюбленной даме какие-нибудь

    лакомства?  Почему мы решили, что это именно цветы? - задумчиво произнес

    Бек.

    -  Любовь  между таким дряхлым корявым уродом и такой зефирной фифочкой?

    Нет,  дорогой,  это что хочешь, только не любовь, слишком уж они разные,

    - со смехом отрезал напарник и увеличил резкость в зорокамере.

    -  Смотри, смотри, он гладит ее, - вскричал Бек. - Он очень нежен с ней.

    А  что  ты скажешь об этом богомольном жесте! А это?! Возможно, она и он

    -  одна  особь  породы  гуманоидов,  просто у них так разнятся полы. Она

    красива, он безобразен, вглядись, в них есть какое-то неуловимое сходство.

    -  Это,  брат,  уже  ностальгия  по  Земле,  -  потрепав  Бека по спине,

    возразил  напарник.  - Тебе, старик, просто захотелось привезти на Землю

    романтический красивый фильм.

    - А почему бы и нет?

    -  Я же говорю - ностальгия! И потом, почему именно красива она, уродлив

    он, может, все наоборот?

    Затаив дыхание, Бек снова прильнул к зорокамере, не торопясь с ответом.

    Гидроцефал  гладил  и  словно  ласкал полунию, неотрывно рассматривая ее

    своими  белыми  водянистыми глазками. Его крошечное личико с приоткрытым

    клювом, кажется, выражало умильность и трепет.

    Спустя  несколько минут он взял подобие круглого сосуда и, спустившись к

    морю,  принес  воды  для  полунии,  как  бы  собираясь  омыть ее. Однако

    идиллии  помешали  несколько молодых гидроцефалов, появившихся у моря на

    горизонте.  Завидя  их,  старик  засуетился  и,  дернув  какую-то штуку,

    опустил стенки полусферы со всех сторон.

    Оставив  полунию  одну,  гидроцефал  вышел навстречу непрошенным гостям,

    сделал  какой-то  непонятный  знак  конечностью и, пообщавшись с ними на

    своем  неслышном  для светолетчиков наречии, отправился вслед за группой

    в город серебристых полусфер и шпилей.

    Бек   поручил   озабоченного  гидроцефала  помощнику,  а  сам  продолжал

    наблюдение  за  полунией  в ее снова распахнувшейся, как шатер, одинокой

    полусфере.

    Побыв  немного в одиночестве, млечная красавица поднялась наконец в свой

    полный   рост   и,  вдруг  взмахнув  своими  складками  одежды,  которые

    оказались  крыльями,  неожиданно полетела куда-то вдаль от моря, в дикий

    темный, кишащий чудовищами и жизнью мир Сибура.

    -  Нет,  это,  по  всей  вероятности,  какое-то  божественное  создание,

    которому  гидроцефалы  поклоняются, как в храме. Возможно, даже старик -

    это  жрец,  служитель  культа, - предположил напарник. - Иначе зачем ему

    было прятать полунию от сородичей?

    Долетев  до  червячных  деревьев,  полуния  потерялась  из вида, однако,

    посовещавшись  с  товарищем,  Бек  решил  не  искушать судьбу и оставить

    светолет  висеть  мертвой  незримой точкой на месте, пользуясь доступным

    прежним  радиусом  обозримости. Чем черт не шутит, возможно, цивилизация

    гидроцефалов  и  полуний,  ничем не выдавая себя внешне, таит такое, что

    землянам  и  не  снилось.  Во  всяком  случае,  меры предосторожности не

    повредят  никогда,  да  и работать как-то спокойнее, не выдавая себя, из

    туманных слоев атмосферы.

    Утром  следующего  дня,  сильно  запозднившись в своем сонном оцепенении

    совы,  нащупанный  снова  зорокамерой  гидроцефал нарвал такой же букет,

    как и в прошлый раз, и отправился к полунии.

    Вернувшись  с  прогулки,  полуния  отдыхала  в своей привычной вальяжной

    позе.  Однако  на  этот  раз она была не одна. Под крышей приподнятой со

    всех  сторон полусферы сидел горбун-головастик, прозванный Беком синюхом

    за синий цвет матового тела.

    Отдав  букет,  гидроцефал снова стал обхаживать полунию, нежно оглаживая

    ее   со  всех  сторон,,  и  было  снова  не  ясно  -  божество  она  или

    возлюбленная  корявого карлика с водянистым пузырем вместо головы. "Жрец

    или  поклонник?"  -  гадал  Бек, снимая свой непонятный, небывалый фильм

    для землян.

    Наконец,  взяв  на  руки  беспомощно  барахтающегося  синюха, гидроцефал

    покинул полунию.

    Придя  домой,  гидроцефал  размозжил голову синюха своим острым клювом и

    стал  медленно  сосать  его. Постепенно пузырь гидроцефала расправился и

    наполнился  почти до основания прозрачной, как вода, жидкостью. Жидкость

    просачивалась  через  пузырь и обтекала всего гидроцефала сверху донизу,

    но  он  все  сосал  и  сосал синюха, пока от того не осталась вялая, как

    тряпка, оболочка.

    Теперь  гидроцефал  не напоминал корявого старика, он был свеж, гладок и

    влажен на вид, как все остальные гидроцефалы.

    -  Ты  посмотри,  какая  мерзопакостная  тварь  этот твой гуманоид! - не

    выдержал  напарник,  явно сочувствуя горбатенькому беспомощному синюху с

    прекрасными изумрудными глазами.

    -  Не  мерзопакостней,  чем  гуманоид,  кушающий у себя дома кролика или

    курочку!- съязвил насмешливо Бек.

    На  следующий  день,  едва  все  маленькие голубые солнца и одно желтое,

    выстроившись  в  своем  обычном порядке, поползли к зениту, божественная

    полуния,  получив  свой  букет,  оделила,  в  свою  очередь,  поклонника

    великолепным,   редким   на   вид   червячным   деревом,   отвратительно

    шевелящимся  под  куполом полусферы. Завязанное в десятки живых, вросших

    друг  в  друга узлов, уходящих во множество змеящихся белых ответвлений,

    дерево  смутно  напоминало  клубки волос и вызывало такую брезгливость и

    омерзение, что Бек, не выдержав, сплюнул.

    -  Смотри,  смотри,  они  жрут этих аскарид вместе, - сказал напарник, с

    кислой  гримасой  уставившись  на  проецируемый  зорокамерой  экран так,

    словно Бек мог не видеть этого.

    - Какая гадость, - сплюнул снова Бек, неотрывно продолжая съемку.

    -  Не  гаже,  чем  щупальца  кальмара в масле, - хохотнул ехидно, в свою

    очередь,  напарник.  -  Доверь  эти съемки роботу, старик, если ты такой

    нежный  и брезгливый. Не хочешь?! Интересно?! Лучше мастера это никто не

    подаст,  а  ты  уж  посмакуешь  эти  гадости  и  обсосешь  до мельчайших

    подробностей, деталей.

    - Да, катись ты, знаешь куда?! - беззлобно огрызнулся Бек.

    Так  прошло  несколько длинных, сорокочасовых дней Сибура. Потрясенные и

    притихшие, попривыкшие операторы поняли, что гидроцефал и полуния едят все.

    -  Они  только  и делают, что едят! - воскликнул Бек. - Они выковыривают

    зрачки  у  звездчатых шаров, стригут ноги змеепауков, маринуют красных и

    других  жабокрылов  и  даже заготавливают живую ткань грозной фиолетовой

    органики Сибура, суша и укладывая ее в отсеки своих полусфер!

    -  Едят!  Только  и  делают,  что  едят,  родимые,  - вкрадчиво хохотнул

    напарник.  -  Правда,  чуточку, просто не-мно-жечко меньше, чем земляне,

    не  так  ли?  Вспомни наших баранчиков, уток, гусей, курочек, говядинку,

    кроликов,  рыбку  и  даже  лососятинку, и даже икорку, а? Ах, как я хочу

    простой  яичницы  или  кусочек  жареного карпа! Почему-то мы вообразили,

    что  всю  жизнь  питались  этой  желтой  и  зеленой  пастой  из тюбиков,

    невинной  пищей  богов.  Ах, как я хочу курятины, - заныл напарник. - Ты

    представляешь,  что  они  думали  бы  про  нас,  если  бы  вот так точно

    наблюдали бы за нами на Земле?

    -  Да  пошел  ты!  -  отмахнулся Бек. - Я хотел снять что-нибудь нежное,

    неземное, возвышенное, а тут как назло все то же самое.

    - Так жрец или поклонник? - желая отвлечь Бека, спросил напарник.

    -  Я  думаю, что ни то, ни другое. К тому же я сделал вывод, что полуния

    вовсе даже не гуманоид.

    - А кто же?

    -   Дрессированная  птица,  лошадь,  монстр!!!  Кто  угодно,  только  не

    гуманоид!  Ведь  именно она, направляемая гидроцефалом, летает на охоту.

    Согласись,  это  довольно  безжалостное,  тупое, угрюмое занятие. Именно

    она   притаскивает   для  него  представителей  фауны  Сибура,  сама  же

    предпочитает  чаще растительную пищу. Не умея ее выращивать, она целиком

    и  полностью  находится  в  рабстве  у  гидроцефала,  делая  ради  пучка

    водорослей  все,  что он прикажет. Подумай сам, будь полуния гуманоидом,

    разве  зависела  бы  она  со  своими  красивыми крыльями и умом от этого

    урода?  Она  вырастила  бы  себе  все  сама.  К  тому  же он... моет ее,

    подстригает  ей  лохмотья  на  крыльях,  убирает  органику с ног и усов,

    словом, ухаживает за ней, как за беспомощным ребенком.

    -  Ты, пожалуй, близок к истине, Бек, - ответил напарник, посмеиваясь. -

    Ничего  себе  божество!  Целыми  днями пожирает траву гидроцефала, потом

    убивает кучами бедных зверушек Сибура...

    -  Возлюбленная!  -  давясь смехом, подхватил Бек. - Плакал мой фильм об

    инопланетных Ромео и Джульетте.

    Однако,  собравшись  завершить  съемку истории странной пары и перейти к

    развернутой  панораме городской жизни и цивилизации гидроцефалов, в одно

    прекрасное  утро Бек заметил, что с полунией происходит нечто непонятное

    и удивительное.

    Ее  прекрасные  стрекозьи  глаза  вдруг  провалились,  ослепли  и словно

    вытекли,   крылья  обвисли  и  высохли,  превратившись  в  лохмотья.  Ее

    беломлечная плоть раздулась и посерела.

    -  Черт,  да  она  либо  больна, либо мутирует! - воскликнул ошарашенный

    Бек, ни на минуту не отходя от зорокамеры. - Старина, она мутирует!!!

    Включив   экран   проекции   зорокамеры,   напарник   увидел  тот  самый

    потрясающий   момент,   когда   серый  гофрированный  кокон,  в  который

    превратилась  полуния,  вдруг  лопнул, разлезся по частям, протек мутной

    жижицей  на  пол и из рваных оболочек вылез шустрый корявый гидроцефал с

    белыми водянистыми глазами и дряблым пузырем.

    - Гидроцефал! - заорал помощник, зачем-то тыча в экран.

    - Она была гидроцефалом в своей начальной стадии развития!

    -  Вот  тебе и Джульетта, - произнес повеселевший Бек. - Выходит история

    гидроцефала и полунии только начинается?

    Он  проследил,  как  бережно  старый  гидроцефал поднял новорожденную и,

    прижав  к  себе, понес ее в свою полусферу. Теперь, судя по всему, самым

    уродливым,  дряхлым  и  безобразным  гидроцефалом  на  Сибуре  оказалась

    бывшая  красавица  полуния, в то время как корявый уродец, так потрясший

    некогда  воображение  Бека,  принимал  все более и более облагороженные,

    обтекаемые формы.

    -  Наконец-то  я сниму свой первый дипломный фильм! - намертво врастая в

    зорокамеру, торжествующим голосом произнес Бек.

    Сборник "Оборотень", Алма-Ата, "Гылым", 1991.

    Иванна Рут

    ПИТОМЦЫ КАПИТАНА ПИКА

    В  тот  вечер,  когда  звук  светолета, упавшего в Черный Каньон, потряс

    землю, семья Хмелевых мирно готовилась ко сну.

    Прислушиваясь  к  гулу вокруг, Хмелев-старший вышел на крыльцо и, увидев

    синие  искрящиеся  столбы  над  Черным  Каньоном, пошел туда на странный

    утихающий аэрозвук.

    Через   час   он   возвратился,  вернее,  приполз,  к  ужасу  домочадцев

    обезображенный  до  неузнаваемости.  Его  крепкая,  еще не старая плоть,

    словно  истаяв  под  кожей  на  конечностях,  бугрилась на животе и шее.

    Кости   пальцев   были   обнажены,   однако   их  обтягивала  бескровная

    истончившаяся  до  прозрачности кожа, если это можно было назвать кожей.

    Прошептав   что-то   обескровленными   белыми   губами,   он   попытался

    приподняться,  упираясь  в  землю  просвечивающими костяшками пальцев, и

    рухнул.

    Столпившиеся  домочадцы,  крича  и  не  узнавая отца семейства, с трудом

    различили  его по одежде. Они попытались поднять тело, чтобы втащить его

    в  дом,  но  хрупкие  останки  стали  распадаться  по частям и суставам,

    потрескивая  и  лопаясь  от  каждого прикосновения. Послав за доктором и

    опергруппой  и все еще не приходя в себя, семейство принялось укладывать

    останки трупа на простыню.

    В  это  самое время калитка открылась и в узкий промежуток, шириной чуть

    больше  метра, стала втискиваться какая-то непонятная бесформенная живая

    белая масса.

    Она  была  похожа  на  гигантский шмат сала. Выбрасывая вперед тело, она

    сотрясалась,   затем   твердела,   застывая   на   мгновение,  и,  снова

    сотрясаясь,  двигалась вперед. Ее можно было бы принять за некую ожившую

    безликую  органику,  когда  бы  не  две  маленькие черные точечки глаз и

    отвратительная,  как  у  акулы,  прорезь  рта  вверху,  а также довольно

    размеренный  способ  передвижения  за  счет  постоянно  чередующихся меж

    собой присосок.

    Приблизившись  к  людям  на  расстояние  трех  метров, масса молниеносно

    выбросила  вперед  струящийся  острый  язык спиралевидной формы и словно

    слизнула  им  стоящего с краю юношу. Парализовав жертву, масса принялась

    обсасывать  конечности, не разрушая общей структуры кожи и костей до тех

    пор, пока жертва не превратилась в нечто похожее на предыдущие останки.

    Раздувшись  и  неуклюже  потыкавшись  в  разные  стороны, масса-кровосос

    устремилась  вперед  к  запертой  двери,  за которой спрятались насмерть

    перепуганные остальные домочадцы.

    Облепив  плотно  дверь,  масса  попыталась  открыть ее. Она напряглась в

    тугой  комок  и,  бугрясь  изнутри,  как  мышца  или  гигантский желвак,

    наверное,  выдавила  бы  собою  дверь,  но  сигнал  сирены  подоспевшего

    автомобиля с вооруженными людьми остановил ее.

    Как  привидение,  помаячив  секунду  на  глазах у целого взвода солдат и

    оперативников,  масса  вдруг сжалась до неимоверных размеров, свернулась

    в  клубок  величиной  с  надувной  пляжный  мяч  и, резко развернувшись,

    молниеносной стрелой, а может быть, ядром скрылась с глаз.

    Рядовой  опергруппы  Чалов,  которому  ввиду разворачивающихся ужасающих

    событий  в  городке было поручено вести подробный информационный журнал,

    в  точности  зафиксировал  происшедшее...  "Май, 11-е, 10 часов вечера",

    пометил он красным карандашом вверху.

    Двенадцатого  мая  в его журнале появилась следующая, не менее леденящая

    душу запись:

    "Двое  молодых людей, юноша и девушка, найдены мертвыми в палатке у реки

    без   каких-либо  следов  насильственной  смерти.  Лопнувшие  барабанные

    перепонки,  кровь  из  ушей  и  носа  свидетельствуют  о  том,  что  оба

    скончались  от  кровоизлияния  в  мозг  вследствие  невероятно  сильного

    звука, свыше тысячи децибел, и ряда других невыясненных причин.

    13  мая.  Неизвестное  существо  с плоской змееподобной головой, широким

    туловищем,  напоминающим  человеческое,  с  тремя  пальцами  на  руках и

    ногах,  покрытое  ороговевшей  крупной чешуей серого цвета, неизвестными

    усилиями  остановило проезжающий мимо Черного Каньона автомобиль с тремя

    рабочими.  Примагнитив  к  себе  двоих  из  них, чудовище (либо разумное

    существо)  на  глазах  у  третьего  исследовало  рабочих, не причиняя им

    вреда.   Оно   раздело   их  донага,  затем,  неизвестно  каким  образом

    располосовав  им  животы,  спокойно  рассмотрело  внутренности  и, вновь

    соединив  ткани, которые немедленно срослись, оставило их в покое. Кроме

    вышеизложенного,  третий,  нетронутый рабочий и двое других, пришедших в

    себя,  ничего  больше  не  могли  вспомнить.  У всех троих в течение дня

    наблюдались  необычайный  приток  сил  и  беспричинное веселье. Однако к

    вечеру  двое  из  тех,  к  кому  прикасалось неизвестное существо, стали

    вдруг  жаловаться  на  слабость.  Их  тела покрылись испариной и пятнами

    голубоватого  оттенка.  У  одного  из  них  пошла кровь из горла, черные

    сгустки   крови  почти  не  имели  красного  оттенка.  Анализы  показали

    отсутствие  гемоглобина  в  крови,  а также изменение структуры кровяных

    телец.  Начав  бредить, двое описывали какие-то фантастические картины и

    события непонятного толка, после чего скончались.

    Вечером   после  тщательного  обследования  тел  патологоанатомами  было

    обнаружено  усыхание  головного и костного мозга вследствие неизвестного

    ультраизлучения извне.

    14  мая.  Странного  пришельца  наблюдала утром в саду семья, живущая на

    окраине  города.  Голое,  с изнеженной розовой кожей существо пожирало в

    неимоверном  количестве листву яблонь и слив на глазах у детей. Оно было

    метр  двадцать высоты, многоглазое, короткорукое, с вытянутыми в длинную

    подвижную  трубочку губами, чутко облепляющими листья и растягивающимися

    до  неимоверных  размеров в ширину, истончаясь при этом; губы напоминали

    вислую    рваную   тряпку.   Завидев   приближающегося   хозяина   сада,

    голыш-губастик моментально скрылся, напоминая своими скачками кенгуру.

    15  мая.  Разрытое  в  пяти  местах кладбище свидетельствует о посещении

    свежих  могил  неким  некрофилом, пожирающим трупное мясо и пьющим кровь

    покойников.  Не  брезгует  неизвестный и волосами покойников, из которых

    плетет  себе  нечто похожее на гнезда, чтобы, вероятно, греться по ночам

    после кормежки. Новоявленного вурдалака никто не видел.

    16  мая.  Вечер. Свидетелем последнего происшествия был я сам. То, что я

    видел, не вмещается ни в какие рамки сознания.

    Кажется,  только  сейчас  я  разговаривал  с  приятелем,  жал  ему руку,

    прощаясь  до завтра. И вот его нет. Я только успел отойти на сто метров,

    как  вдруг  услышал  тихий шелест над головой. Мне почудились гигантские

    крылья  стрекозы,  даже  не  стрекозы,  а  насквозь  просвечивающиеся до

    прозрачности  крылья большого нетопыря. Он пролетел надо мной, я даже не

    успел  рассмотреть,  что  это такое! Я оглянулся и вдруг увидел, как это

    самое  нечто  падает  камнем на голову моего приятеля. Я побежал назад к

    нему.  На  моих глазах какая-то слизь, похожая больше на паутину, мокрую

    и  липкую до омерзения, облепила его и стала сворачиваться в трубку. Да,

    это  была  слизь.  Противная, скользкая, прозрачная, провисающая каплями

    на  краях.  Я  даже  увидел  сквозь  нее  перекошенный в крике рот моего

    товарища,  затем  услышал  его страшный, душераздирающий вопль и ускорил

    бег,  но  ноги не слушались. Сворачивающаяся трубка с телом внутри стала

    плотнее,  она  вращалась  сильней и сильней, потом поднялась в воздух и,

    распластав  вверху  тонкое  прозрачное  подобие крыльев, грузно провисая

    свернутой нижней частью, медленно полетела прочь. Что это была за тварь!

    На  том  месте, где она вобрала в себя моего товарища, я обнаружил капли

    мерзкой  слизи  мутного  цвета.  Я рассмотрел ее ткань. Вряд ли на земле

    существуют  такие  клетки!  Что-то  происходит  с  Землей. Она наводнена

    тварями.  Откуда  пришли  они,  эти  чудовища,  что  им нужно от землян?

    Почему они убивают нас? Я хочу знать, почему?!"

    На этом записи рядового опсргруппы Чалова прерываются.

    Вечером,  собираясь записать новые ошеломляющие сведения, он разделся и,

    решив  принять душ, направился в ванную комнату. Жара стояла не майская,

    градусов  тридцать,  не  меньше. Предвкушая тугую прохладную струю воды,

    Чалов  взял  полотенце  и,  угрюмо  насвистывая,  открыл  дверь в ванную

    комнату.  Как  назло ванна оказалась занята женой. Чалов подивился: жена

    сроду  не  принимала ванну на ночь. Тогда он решил попить фруктовой воды

    из  холодильника  и  пошел на кухню. Что за черт!.. Жена резала на кухне

    овощи.  Не  раздвоилась  же она на самом деле! Чалов метнулся к ванной -

    жена мылась под душем как ни в чем не бывало!

    "Наваждение  какое-то,  -  подумал  Чалов. - Может быть, у меня "поехала

    крыша"  после  этих  кошмаров?"  Он  взял  сигареты  и  вышел  во дворик

    покурить. Выходя, он увидел спину жены, удаляющейся по дороже к беседке.

    "Точно,  рехнулся",  -  мелькнуло в голове. Он щелкнул зажигалкой, чтобы

    зажечь  сигарету,  и  сразу же увидел, как отблеск пламени словно засиял

    отраженным  светом  со  спины  жены. Пламя вдруг увеличилось и, поглотив

    жену, исчезло.

    "Интересно,  что  привидится  мне еще?" - как можно хладнокровнее сказал

    себе Чалов и, вернувшись в дом, заглянул в спальню.

    Как он и ожидал, жена лежала на кушетке и спокойно читала книгу.

    "Почище  чем в кино", - подумал Чалов, но все-таки спросил жену, как это

    ей  удается  везде  успевать... Ты и в ванной, и на кухне, и во дворе?!"

    Жена удивленно взглянула на него:

    - Ты же знаешь, я никогда не принимаю ванну на ночь, - отрезала она.

    В  мгновение  ока  очутившись  у  двери ванной, он снова увидел жену. Он

    позвал ее.

    Жена  мылась,  ничего  не  слыша из-за шума душевой струи. Чалов вошел и

    тронул  ее  за руку пальцем. Палец словно провалился r пустоту, при этом

    он остался сухим.

    - Тварь! - страшным голосом закричал он. - Тва-арь!

    Фантом помутнел и исчез с глаз, как будто приснился.

    Реальная  жена  Чалова,  выбежавшая  из спальни, едва не угодила под его

    кулаки.

    - Что с тобой, милый? - спросила она, обнимая его.

    Но  Чалов  лишь  отшатнулся, брезгливо топорща палец, который только что

    прикасался  к  фантому. Он вымыл руки и стал прислушиваться. В доме было

    тихо. Так тихо, что доносился шум дальнего кладбищенского леска за дорогой.

    Вспомнив  некстати кладбище и разрытые могилы, Чалов не выдержал. Теперь

    ему  было  все  равно  -  сойти  с  ума  от страха или бороться с ним до

    победного  конца.  Достав  лучемет и нарушив приказ, в котором по разным

    соображениям  запрещалось  подходить  к  Черному Каньону (на эту вылазку

    готовилась  целая  группа специально подготовленных и оснащенных людей),

    он отправился туда один.

    То,  что  увидел  Чалов,  подходя  к каньону, заставило его вздрогнуть и

    вскинуть  лучемет.  Ему...  снова  почудилась  жена.  Он  знал,  что это

    фантом,  однако  рука  не  поднялась  выстрелить  в него. "Жена" исчезла

    сама,   через  минуту-другую,  словно  прочитав  его  мысленное  желание