Игорь Росоховатский. В подводных пещерах.

I

Первым заметил пропажу снабженец. Он побежал к начальнику охраны, и вдвоем они

обыскали склад и хоздвор. Но контейнеров не было.

— А документ о доставке есть? — спросил перепуганный начальник охраны, как будто

документ мог заменить контейнер.

— Да я же показывал его вам. Привез, проследил, чтобы правильно разгружали,

чтобы поставили на площадку транспортера…

— А где стоял контейнер с отходами?

— Там же. Его должны были через полчаса забрать.

— Может быть, уже забрали? И по ошибке — оба контейнера?

— Исключено. Я спрашивал и на складе, и у постового.

Говоря это, снабженец с досадой подумал: «А я еще удивлялся, зачем здесь

военизированная охрана. Ведь ЭУ-3 — объект сугубо гражданский, экспериментальная

установка по опреснению морской воды. Правда, энергию ей дает атомная

электростанция, но, во-первых, станция крохотная и маломощная, а во-вторых,

слегка устаревшая. Такие станции теперь ни для кого не секрет. И вот тебе на…»

Начальник охраны беспомощно развел руками. Последние искры надежды потухли. Надо

было докладывать начальству.

Вскоре во дворе электростанции появились посторонние люди. Им давал объяснения

начальник ЭУ-3 (он же после очередного сокращения штатов являлся и начальником

электростанции).

— Как видите, у нас двор закрытый, — говорил он. — Ограды нет лишь со стороны

моря, но здесь скалистый берег обрывается почти отвесно. Да и кому могут

понадобиться эти злосчастные контейнеры?

— Это уже второй вопрос. Не будем забегать наперед, — сказал невысокий человек в

очках, назвавшийся Аркадием Филипповичем. Сквозь стекла очков смотрели

близорукие добрые глаза. Им совершенно не соответствовал его голос, очень

холодный, жесткий. Когда он говорил, иногда казалось, что слышно, как,

сталкиваясь, звенят льдинки.

— Итак, в одном контейнере был обогащенный уран, во втором — радиоактивные

отходы. На каком расстоянии счетчик Гейгера реагирует на такие контейнеры?

— Зависит от чувствительности счетчика и от среды, — проговорил начальник

объекта.

— Вы объясните это подробно несколько позднее моему помощнику, — Аркадий

Филиппович указал взглядом на широкоплечего молчаливого человека, внимательно

слушающего их разговор. — А сейчас скажите, не было ли на территории

посторонних?

— Только водители грузовика, доставившие контейнер с топливом.

— Хорошо. На вашем объекте есть новые работники?

— Вас интересуют научные сотрудники или рабочие тоже?

— Все.

Начальник ЭУ-3 начал говорить полушепотом, хотя никого из работников поблизости

не было. Он даже дал краткую характеристику нескольким сотрудникам. Об одном из

них отозвался нелестно. Аркадий Филиппович слушал начальника объекта, но его

взгляд скользил по ограде, постройкам…

— Сколько весит контейнер с отходами? До начальника ЭУ-3 не сразу дошел смысл

вопроса, так как он настроился на разговор о сотрудниках.

— Почти двести килограммов. Свинцовая прокладка все-таки…

— Машина к транспортеру может подъехать только с этой стороны?

— Совершенно верно.

«Остается одна версия», — подумал Аркадий Филиппович и тут же оборвал себя.

Когда-то в молодости он любил делать преждевременные выводы и, естественно,

платил за них множеством ошибок и неприятностей. Очевидно, именно поэтому теперь

он слыл человеком, непримиримым к ранним и необоснованным версиям. Аркадий

Филиппович сказал:

— Пойдемте к вам в кабинет. Покажите мне личные дела сотрудников. Охранники

умеют обращаться со счетчиками Гейгера?

— Конечно, — ответил начальник объекта.

— Пусть они вместе с моим помощником проверят вон ту дорожку, ведущую к воротам,

и… — он еще раз обвел взглядом восточную часть территории, где ограды не было и

море начиналось словно бы от самого двора, — и это место…

— Хорошо, хорошо, — согласился начальник. — Но я предпочел бы вернуться к

характеристике того товарища. Я не хотел принимать его на работу…

— Ну что ж, пойдемте, покажете мне его личное дело…

Тем временем бойцы охраны вместе с новоприбывшими начали выполнять приказ

Аркадия Филипповича. И в одном месте, где берег круто обрывался к морю, счетчик

Гейгера показал резкое повышение радиоактивности. Бойцы осмотрели это место

детальней и обнаружили следы. Удивительные это были следы — небольшие

малозаметные треугольнички с какими-то круглыми отпечатками посредине размером с

двадцатикопеечную монету…

Помощник доложил о находке Аркадию Филипповичу. Все вместе рассматривали следы,

пытаясь определить, кто или что могло их оставить. Загадка слегка прояснилась

бы, если бы в это время они узнали еще об одном исчезнувшем контейнере…

II

Загремела якорная цепь, приковывая корабль. Японское море коротко/ахнуло,

плюнуло брызгами, пеной.

Слава стоял у борта рядом с Валерием, вглядывался в темную воду и угадывал

большую глубину. Где-то там скрывается ответ на загадку. Он подумал о своем

тезке из лаборатории Михальченко и о тех двух аквалангистах… Что увидели они в

морской глубине в последние минуты жизни? Их трупы всплыли на поверхность, как

всплывала мертвая рыба: без ран, без малейших повреждений. Только и некоторых

местах на коже виднелись красные пятна да у одного из спортсменов на лице

застыла улыбка — не гримаса, означавшая все, что угодно, а самая настоящая

веселая улыбка. Что развеселило его?

— Слава, помнишь уговор? — спрашивает Валерий.

Не поворачивая головы, Слава кивает. Но Валерий, как видно, смотрит не на него,

а на воду и повторяет вопрос.

— Я не меняю решений, — говорит Слава. (Это правда, и он любит это повторять.)

Ему кажется, что Валерий улыбается…

Вода тащит на гребне несколько мертвых рыбин и бросает их о борт. Ветер доносит

сладковатый запах мертвечины. И, как отмечали побывавшие в бухте за последнее

время, здесь почти нет чаек. Они как-то ощутили опасность и покинули бухту.

Воцарилась тишина, недобрая, неоднозначная, — тишина перед чем-то, что должно

случиться.

На палубу вышел Никифор Арсентьевич Тукало и густым баритоном сообщил, что

приготовления окончены. Слава передал ему распоряжение, и через несколько минут

низко над палубой на талях повис рыбообразный, белый с продольными черными

полосами батискаф.

— Пошли, — сказал Валерию Слава и направился к батискафу.

Они постарались расположиться поудобнее — конечно, насколько это возможно.

Скрипа и кряхтенья лебедок они уже не слышали. В иллюминаторах потянулись

жемчужные цепочки и исчезли. Стекла словно задернулись черными шторками извне и

внезапно покрылись серебристой амальгамой. Это ударили прожекторы.

Слава отрегулировал их, и мир за иллюминаторами медленно прояснился. Он казался

пустым и неподвижным, хоть и вспыхивал десятками оттенков под лучами

прожекторов. Слава понял: он казался таким потому, что в нем было слишком мало

жизни — не мчалась стрелой от яркого света треска, не мелькали падающими

монетками сардины. Только медленно проплывали колокола медуз.

У пульта вспыхнул красный огонек, и раздался сухой стрекочущий звук. Слава и

Валерий одновременно повернули головы. Да, это затрещал счетчик Гейгера. Он

уловил невидимую опасность, не имеющую ни цвета, ни вкуса, ни запаха.

Валерий вопросительно взглянул на Славу, но тот успокаивающе улыбнулся.

Излучение пока не страшно, количество миллирентген не достигло контрольной

цифры. Они продолжали погружение под нарастающий аккомпанемент счетчика. Потом

пошли над самым дном, которое в лучах прожекторов выглядело особенно объемным и

рельефным. Каждый камень был необычно выпуклым, различались все его выступы и

впадины.

И все сверкало, как нарядная елка в огнях лампочек.

Но вот среди этого выхваченного из тьмы великолепия прожектор наткнулся на

металлический блеск. Слава сфокусировал лучи двух боковых прожекторов. Теперь из

вечной ночи выступила вся металлическая глыба. Это был огромный ящик, на котором

отчетливо виднелись несколько латинских букв и хорошо знакомый всем зловещий

знак.

— Контейнер… — хрипло проговорил Валерий начало фразы и додумал ее окончание:

«…с радиоактивными отходами».

Счетчик Гейгера захлебывался щелканьем, словно собачонка лаем, вопил об

опасности, мигал красным светляком.

«Как новый сигнальный орган, созданный нами против вызванной нами же опасности,

— подумал Валерий. — И он приобретает все большее значение».

Слава осматривал пустынное, без всякой растительности дно. Стерильно, словно

хорошо обработанная рана. Но почему? Радиоактивность здесь, если верить

счетчику, не такая уж высокая, чтобы убить все живое. «Если верить счетчику…»

Ему стало жарко. Пот выступил на лбу. Он нажал на рычаг — батискаф начал подъем.

Усилием воли он заставил себя не выпустить из отсеков всю воду, чтобы пробкой не

вылететь на поверхность. Но и так батискаф удирал от контейнера слишком быстро,

и у них перехватило дыхание.

В иллюминаторе мелькнуло несколько быстрых теней. Исчезли. Слава почти

инстинктивно выключил боковые прожекторы, а носовой притушил почти на девять

десятых. И тени появились снова.

Слава приостановил батискаф. Прежде чем мысль успела оформиться, он уже был

убежден, что счетчик не врал и особой опасности нет. Почему пришла такая

убежденность, понял позже, когда в иллюминаторе на большом расстоянии увидел

стадо рыб. А потом боковое окошко закрыла бесформенная, иссеченная морщинами и

складками масса. Она вздрагивала, дрожь проходила под кожей, как у лошади.

Показалось щупальце с присосками, повозило по стеклу. Затем в иллюминаторе

появились глаза. Слава подумал было: «Осьминожьи», — но тут же понял, что

ошибся. Даже для осьминожьих они были необычны. Их выражение менялось,

становилось слишком осмысленным, даже проницательным. А в глубине их, за всей

сменой выражений, сгустилась боль, какой-то мучительный вопрос.

Но вот в иллюминаторе появилась голова, беззубый, с клювом рот, часть туловища и

воронка. Сомнений больше не было: осьминог. Какой-то незнакомый вид. И эти

глаза… У осьминогов они бывают выразительными, часто в них можно увидеть

смертельную тоску, но такой осмысленности они не выражают. А может быть,

показалось? Подвели излишняя настороженность, напряженность?

Валерий издал какой-то нечленораздельный выкрик, не в силах оторвать взгляда от

глаз, и в тот же миг голова исчезла.

Слава напрасно прождал некоторое время, включая и выключая свет, затем продолжил

подъем.

«Собственно говоря, мне пока ничего не удалось определить, — думал он. —

Радиоактивность недостаточно высока, чтобы быть ответом на загадку, тем более на

той глубине, куда могли добраться люди с аквалангами. Может быть, такие животные

напали на них?»

Он вспомнил о присосках на щупальцах. Обычно они не очень сильные, во всяком

случае человека не удержат. А легенды о страшных осьминогах — выдумки. Но эти

животные уж очень необычны…

Сразу же после возвращения на палубу корабля Слава созвал товарищей на совещание

и рассказал о своих наблюдениях. Решили, что через несколько часов батискаф

начнет второе погружение. На этот раз в нем будут ихтиологи Косинчук и Павлов.

Слава подозревал, что многие товарищи думали: «А ведь и в первый раз надо было

начинать кому-нибудь из гидробиологов и химику, а не гидробиологу и журналисту.

Но если гидробиолог — руководитель экспедиции, а журналист — его приятель?.. И

если к тому же гидробиолог излишне честолюбив?..» Впрочем, может быть, никто так

и не думал, а показаться может все что угодно.

И второе, и третье погружения батискафа не обогатили экспедицию данными, если не

считать, что ихтиологи подтвердили: осьминог, впервые увиденный Славой и

Валерием, не принадлежит ни к одному известному виду.

Слава больше всего боялся вернуться ни с чем из первой руководимой им

экспедиции. Он представлял себе недоброе торжество — оно могло бы мелькнуть на

лице Ивана Герасимовича, — укоризненный взгляд директора, молчание сотрудников,

которое он бы принял за что угодно, только не за просто молчание. А он не терпел

по отношению к себе ни жалостливого сочувствия, ни равнодушия…

И когда они с Валерием опускались вторично в батискафе, в голове Славы все еще

кружился хоровод гипотез — настолько ярких, что из-за этого он уже должен был

остерегаться их.

Время от времени они поглядывали на прикрепленную к батискафу сеть, где

находились рыбы и крабы. Они должны были послужить приманкой.

«Если постепенно исключать все, что не могло быть причиной загадочной гибели, то

останутся лишь увиденные нами животные. Конечно, это только гипотеза, но когда

не остается ничего другого…» — сказал Слава на совещании и предложил вот эту

самую ловушку.

Батискаф плыл над самым дном, но осьминоги не появлялись. «Возможно, мы сбились

с курса?» — подумал Слава. Он убедился в этом, когда увидел дно. Оно отнюдь не

было пустынным. Перед ними раскинулись настоящие джунгли, в которых одно

растение обвивает другое, где нет мертвого пространства, где на останках только

что погибшего растения уже подымается новое. Мотовка-жизнь являлась здесь

отовсюду, лезла из всех пор, из щелей между камнями, из расселин скал. Весенняя,

жадная, изобильная, сочная, она разбрасывала свои дары направо и налево, кому

угодно, как угодно, не замечала своих потерь, не подсчитывала доходов, убивала и

друзей, и врагов, оживляла и тех, и других, предавала то, что ее порождало,

превозносила большое и презирала малое, чтобы тут же поступить наоборот,

погибала в невероятных муках и снова рождалась, как бы доказывая что-то самой

себе.

Валерий и Слава были поражены этим расточительным буйством рядом с мертвой

зоной. Валерий рассматривал заросли, время от времени что-то фотографируя. Он

приготовился сделать новые снимки и попросил Славу включить боковые прожекторы.

— Смотри! — вдруг крикнул Слава. В иллюминаторе появился осьминог. Он плыл, как

торпеда, выталкивая воду из воронки, сложив щупальца, похожие теперь на

стабилизаторы. Это сходство дополняли выступы на каждом щупальце со стороны,

противоположной присоскам. За ним плыло несколько его сородичей. Слава насчитал

четверых. Они подплыли к сети, прошли вдоль нее, будто обнюхивая. Один протянул

щупальце и провел по ячейкам сети. Его движения были осторожными. Осьминог

словно интересовался самой сетью, а не тем, что находится внутри нее. Он

ненадолго исчез из поля зрения, затем в иллюминаторе показалась его голова.

Огромные глаза внимательно разглядывали людей, остановились на Славе. Над

глазами появились рожки. Осьминог изменил цвет, стал линять, переливаться

различными оттенками и вдруг расцвел радугой.

— Это он так приветствует руководителя экспедиции, — пошутил Валерий.

— Типичная реакция, — совершенно серьезно заметил Слава.

— А может быть, он хочет поговорить с нами? — продолжал острить Валерий.

Осьминог вытянул щупальце и, как в первый раз, повозил им по стеклу.

— Однако он заслоняет нам сеть, — нахмурился Слава и изменил направление

движения батискафа.

Осьминог исчез, сеть снова стала видна. Рыбы и крабы остались нетронутыми, а

осьминоги уходили строем, подобным журавлиному ключу.

— Никогда не слышал, чтобы они плыли строем, — пробормотал Слава.

Он потянул на себя ручку глубины, бросая батискаф в погоню. У него почти не было

надежды на успех. Он не мог предугадать, куда направляются осьминоги, а батискаф

явно уступал живым торпедам и в скорости, и особенно в маневренности. Славу вела

лишь интуиция, и он не мог рассчитывать только на счастливый случай.

Он догнал их у самого дна. Успел заметить, как быстрые тени скользнули в узкое

подводное ущелье.

«Словно знают, что батискаф туда не пройдет», — подумал он и повел корабль в

обход. Несколько виражей — и он увидел осьминожью стаю, растянувшуюся теперь

цепочкой. Моллюски, как по команде, рванулись ко дну и исчезли. Слава включил на

полную мощность прожекторы и ахнул от удивления.

Перед ним блистал, сверкал, лучился всеми оттенками радуги осьминожий город. Он

вспомнил знаменитую книгу Кусто и Дюма, но французские исследователи описывали

сравнительно простые постройки из камней, хотя и с подвижными валами и барьерами

из различного строительного мусора, включая обломки кирпича и панцири крабов. А

здесь громоздились многоэтажные постройки с лабиринтами входов и выходов.

Валерий смотрел на город, вытаращив глаза, пытаясь запомнить каждую деталь.

Слава тронул его за плечо:

— Вернемся сюда с кинокамерой. Они забыли об аквалангистах, о задании, об

опасности. Если бы они захватили водолазные костюмы, то немедленно вышли бы из

батискафа, чтобы лучше рассмотреть удивительные симметричные сооружения.

— Октопус сапиенс! — прошептал Слава. — Вот это было бы открытие!

— А почему бы и нет! — воскликнул Валерий. — Новый вид — осьминог разумный.

Разве это в принципе невозможно? Что мы совсем недавно знали о дельфинах?

— Погоди, погоди, — досадуя на свой неосторожный язык, остановил товарища Слава.

— Мы же еще ничего не знаем…

Из ближайшей постройки стремительно выплыл осьминог, помчался прямо на батискаф.

Слава притушил прожекторы. Осьминог остановился у иллюминатора, заглянул, как

прежде, внутрь корабля. Его огромные глаза встретились с глазами людей. И Слава,

и Валерий почувствовали немой призыв. Осьминог отпрянул от стекла и медленно,

словно приглашая за собой корабль, поплыл вдоль.

Слава повел за ним батискаф.

Осьминог уверенно плыл по известному ему пути, делая многочисленные повороты и

время от времени останавливаясь, чтобы подождать корабль.

Через некоторое время начал щелкать счетчик Гейгера, фиксировать микродозы

облучения. Его треск неуклонно усиливался, замигала первая контрольная лампочка,

потом — вторая. Если включится третья — в зоне находиться нельзя.

Впереди показалась темная металлическая глыба контейнера. Осьминог вытянул

щупальца, словно указывая на нее, развернулся и взмыл вверх. Ему снова пришлось

подождать корабль, неподвижно паря на одном месте, затем он толчком выбросил

воду из воронки и поплыл почти по вертикали. Батискаф устремился за ним, снизив,

однако, скорость.

Осьминог привел их к месту, которое заметили с высоты летчики и отметили на

карте. Здесь вода была красноватой из-за обилия планктона.

— Так вот оно что! — с торжеством произнес Слава. — Сильвестров прав:

радиоактивным излучением можно вызывать цветение планктона. Понимаешь связь:

контейнер и цветущий планктон?

— Понимаю, — медленно сказал Валерий, думая о чем-то другом.

— Но ведь это как раз то, что может здорово пригодиться людям: обилие планктона

— обилие пищевого белка…

Валерий смотрел на красноватую воду с каким-то непонятным беспокойством. В

подсознании бродили воспоминания, не в силах пробиться на поверхность, в кору

полушарий. Красная вода — Красное море… Ближний Восток… Валерий уцепился за это:

Красное море… Из него добывают удобрения. Ну и что?

Он зашел в тупик и заставил себя на время забыть о Ближнем Востоке.

Между тем Слава нажал на кнопку, из батискафа выдвинулась толстая трубка с

подвижным наконечником, всосала столбик воды вместе с планктоном.

Осьминог заинтересовался трубкой, протянул к ней щупальце, потрогал. Затем

вытянул щупальце в направлении массы планктона и ринулся вниз, уже не ожидая

батискаф.

— Он словно попрощался, сказав: ищите разгадку там, где планктон, — проговорил

Валерий.

— Ого, старина, у тебя богатое воображение. Почему бы тебе не заняться

фантастикой? — спросил Слава, передвинув ручку указателя глубины.

III

Все участники экспедиции знали о работоспособности Славы, но в эти дни он

превзошел себя и совершенно загонял остальных. Днем и ночью горел свет в судовой

лаборатории, не выключались термостаты, гудели центрифуги, в бешеной карусели

осаждая раствор. Микротомы нарезали зеленую ткань на мельчайшие пленки толщиной

в тысячные доли миллиметра, чтобы затем эти срезы легли на стеклышки

микроскопов. Одновременно исследовали воду в полупрозрачных колонках,

обрабатывали кислотами и щелочами.

Лицо Славы все заострялось, и кое-кто подшучивал, что скоро его нос превратится

в клюв, которым он окончательно заклюет своих бедных сотрудников.

К счастью, этого не случилось. Спустя несколько дней, худой, с красными от

бессонницы глазами, но выбритый, Слава собрал сотрудников. Коротко и деловито

сказал:

— В этой бухте мы наткнулись на локальный островок планктона. Исследование

выявило несколько повышенную радиоактивность зеленой массы, что доказывает связь

между контейнером с отходами и интенсивным размножением планктона. Вот данные…

В каюте потух свет. На экране замелькали колонки цифр.

— Как видите, Сильвестров прав, и Никифору Арсентьевичу придется с этим

примириться, — подытожил Слава, когда демонстрация данных окончилась.

— Отнюдь нет, — возразил Тукало, быстро вскакивая со стула. — Хоть вы и свято

храните верность Сильвестрову, что делает честь не вашему уму, а скорее упрямому

характеру, проблема не решается так, как вам хочется.

Тукало забегал взад-вперед на коротких ножках, выставив круглый живот. Он очень

напоминал краба, бегущего за добычей.

— Всем теперь известно, что человечеству — хочет оно этого или не хочет —

придется привыкать к необычной пище. Сегодня мы даем выпасаться на планктоне

рыбе, моллюскам, чтобы затем питаться ими. Но нам предстоит самим пастись на

планктоне — и это совсем не плохо. Наоборот, это и экономично, и вкусно. Процесс

уже начался. Первые плавучие фабрики, эти механические «киты», заменившие живых,

перерабатывают планктон, приготовляя из него настоящие деликатесы. И надо

сказать, что искусственное мясо значительно полезнее и вкуснее натурального.

Только глупая приверженность традициям мешает нам признать очевидность.

Слава попытался было заметить, что Тукало увлекся вступлением и пора переходить

к деловой части, но ему не удалось вставить и слова. Если уж Никифор Арсентьевич

садился на своего конька, то немедленно пускал его в галоп.

— Вы правильно говорили когда-то, что уже сегодня нужно думать о том, как

повысить урожаи планктона. Но, юный друг мой (в устах Тукало слова «юный друг»

означали совсем не «юный» и тем более не «друг»), облучение планктона с помощью

изотопов — путь, который предложил Сильвестров, — глубоко ошибочен. Воздействуя

радиацией, мы выведем новые сорта с пониженным содержанием белка. Кормовой массы

будет больше, а се питательность понизится. К тому же существует опасность — и

немалая! — радиоактивного заражения массы, как это мы только что убедительно

показали… — Тукало сделал глубокий вдох и продолжал: — Этого вы хотите? А ведь

достаточно применить те же высокие энергии для перемешивания вод, поднять на

поверхность воду с глубин триста — пятьсот метров, где так много питательных

веществ, — и проблема решена. Небывалые урожаи планктона, обилие рыбы, морских

животных…

— Но механизмы для перемешивания вод будут созданы еще не скоро, — наконец-то

бросился в атаку Слава, — а метод Сильвестрова применим уже сегодня. Допустимые

дозы облучения можно определить так, чтобы не повредить людям и в то же время

ускорить размножение планктона, его «цветение»…

И вдруг Валерий вспомнил. Ну, конечно: цветение! Он же сам готовил в номер

газеты материал зарубежного корреспондента. Цветение воды, непонятная вспышка

размножения планктона убивает драгоценные жемчужные устрицы в Японии. Это

бедствие известно давно. Древние писания говорят, что вода в Ниле иногда

приобретала цвет крови, и тогда погибали животные, испившие ее. Но если это так…

Выходит, и аквалангисты, и рыба погибли потому, что… Мысль была невероятно

простой, она настораживала своей обыденностью и зримостью, она была слишком

легкой разгадкой тайны бухты. Неужели же он догадался о том, о чем не могли

догадаться ученые, специалисты?

— Простите, — сказал он, слегка заикаясь. — Все же я должен сказать…

К нему обернулись. Слава — с досадой (дескать, молчал бы, не то сейчас брякнешь

лишнее, а мне потом отдуваться), Тукало — с откровенным изумлением перед

журналистской наглостью, остальные — с удивлением. Но Валерий все же заговорил:

— Когда-то я готовил статью одного иностранца о том, что цветущий планктон

убивает животных… На калифорнийском побережье умирали люди, те, кто употреблял в

пищу отравленные ракушки… Я хорошо помню статью, честное слово…

— Черт возьми! — закричал Тукало. — А ведь он прав! Жгутиковые способны

вырабатывать смертельный алкалоид. Этот ваш контейнер вызвал цветение планктона,

«красную чуму». Вот что хотите вы вкупе с Сильвестровым преподнести людям!

Слава подбежал к Валерию, обнял его, просиял, потом нахмурился и наконец

высказал вывод, уже сделанный мысленно Валерием:

— Возможно, именно поэтому погибли и аквалангисты, и рыба. Необходимо провести

дополнительное исследование воды в бухте.

Он смотрел на Валерия и думал: «Медики правильно говорят, что теперь нет врачей,

а есть специалисты по правой и левой ноздре. Так и в каждой области науки. Это

похоже на фокусировку луча: чем он уже, тем все более мелкие камушки, песчинки

освещает на пути, но оставляет в темноте скалу, если она высится немного в

стороне. Этот процесс закономерен. Мы уходим в глубину, сужая пространство для

поиска. И вот к чему это приводит. Два человека глядят в окуляры микроскопов и

спорят о том. являются ли песчинки частицами скалы, а третий без микроскопа

видит всю скалу. Он, дилетант, делает открытие именно потому, что не углубился,

не потонул в море сведений. Широты взгляда — вот чего нам не хватает».

…Снова уходил в море батискаф. Снова работали центрифуги, микроскопы, химические

анализаторы… Слава ходил яростный, худой, неустающий. В очередной раз

поругавшись с Тукало, он направился в радиорубку. По дороге его перехватил

Валерий.

— Послушай, старик, — обиженно заговорил он, — ну я-то имею право знать,

подтвердилось ли мое предположение…

Слава посмотрел на него невидящими глазами, затем его взгляд прояснился.

— Извини, дружище. Конечно, ты имеешь право знать в числе первых. Но дело в том,

что твердого ответа пока нет. Алкалоид мы обнаружили, но растворен он в очень

малых дозах. Человек отравится им, лишь если выпьет по меньшей мере литра два

морской воды. Допустим, что у одного из аквалангистов кончился кислород и он

успел наглотаться… А второй? Два одновременно — невероятное совпадение. А если и

случилось такое, то почему не погибли осьминоги, рыбы? В общем, тут еще много

«почему». Нужно расширить исследования и в первую очередь заняться осьминогами.

А для безопасности следует оттащить контейнер куда-нибудь в глухую морскую

впадину, пока его стенки окончательно не разъела вода. Поэтому я и вызываю

специальную подлодку-буксир…

Слава заметил, как вытянулось лицо Валерия, и вздохнул:

— Ничего не поделаешь, в науке всегда так — разгадка только кажется близкой.

Будем искать.

Он смотрел мимо Валерия в иллюминатор напротив. Там подымалась и опускалась

изогнутая изумрудная линия волны, где два момента — падение и взлет — переходят

друг в друга.

IV

Валерий услышал за дверью своей каюты шум, голоса, топот ног. Он вышел в коридор

и наткнулся на Славу и Тукало. Слава понял его выразительный жест и ответил:

— Подлодка обыскала всю бухту — контейнера нет. На всякий случай попробуем снова

поискать, Если хочешь, давай спустимся с тобой в батискафе. Ты помнишь место,

где мы видели контейнер?

— Конечно, помню, — сказал Валерий. — Там недалеко есть характерный выступ

скалы.

— Пошли! — загорелся Слава, не замечая протестующего выражения лица Никифора

Арсентьевича.

Они вышли на палубу. На талях, готовый к спуску, висел батискаф. Невдалеке,

будто спина металлического кита, выступала из воды длинная подводная

лодка-вездеход. Она была начинена столькими механизмами, что во время движения у

пульта управления дежурило по три человека одновременно. Они едва успевали

управляться с десятками кнопок и ручек, следить за лампочками — сигнальными,

контрольными, обратной связи, аварийными. Зато подлодка могла выполнять самые

различные операции. Она имела танковые гусеницы, ползала, если требовалось, по

дну океана, вскарабкивалась на скалы, выбиралась на берег и там развивала

скорость до сорока километров в час. Она была оснащена радарами, аппаратами

ультразвуковой связи под водой, приборами инфракрасного видения.

К Валерию и Славе подошел широкоскулый коренастый человек с расплюснутым носом —

командир подлодки. Он отозвал Славу в сторону, тихо сказал:

— Только что получил шифровку. Недалеко отсюда замечена иностранная подлодка.

Правда, наблюдатели утверждают, что она не останавливаясь проследовала мимо, но

они могли и ошибиться…

— Думаете, она могла утащить контейнер? — встрепенулся Слава. — Но зачем?

— Если это контейнер с отходами, то вроде бы и незачем. А если там только

оболочка контейнера, для маскировки, а начинка совсем иная?

— Начинка должна быть радиоактивная. Могут подвести наши глаза, наша смекалка,

но не счетчики Гейгера.

— Радиоактивность еще не доказывает, что там отходы, — сказал командир и поджал

губы. Видно было, что он не привык к долгим спорам.

Зато Слава мог их продолжать бесконечно. Особенно он любил перебирать

всевозможные варианты.

— Погодите, но и по отходам можно кое-что узнать о проделанной работе, — сказал

он, увлекаясь. — Это похоже на мусорную корзину, попавшую к сыщику. Может быть,

они предпочитают, чтобы их контейнер не попал в наши руки?

— Вот именно, — многозначительно сказал командир.

Слава засмеялся и махнул рукой:

— Э, чего там гадать, скорей всего он лежит в этом же самом месте, а вы его не

заметили. Уж очень громадна ваша лодка. Контейнер для нее — песчинка. Спустимся

в батискафе и посмотрим. Как говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз

услышать…

По лицу командира было ясно видно, как он относится к человеку, который

сомневается в его подводной лодке и тщательности проделанной им работы.

Неудивительно, что такой вот ученый способен легкомысленно шутить в

ответственные минуты.

— Я пойду с вами, — сказал командир.

— Троим в батискафе будет тесновато, — заметил Слава. — Третий — лишний, как в

любви.

— Я пойду третьим, — сказал командир и еще больше поджал губы.

Батискаф плюхнулся в воду. Слава открыл иллюминаторы и для страховки включил

экраны обзора.

— Наблюдайте, пожалуйста, за экранами, — предложил он командиру, — а на нашу

долю останутся иллюминаторы. Так мы наверняка ничего не упустим.

— Слушаюсь, — сказал командир, прикипая взглядом к экрану. Только теперь Валерий

заметил, что он совсем молоденький, вряд ли ему больше двадцати пяти.

Слава вел батискаф медленно, манипулируя прожекторами, то усиливая, то уменьшая

свет. Он освещал дно под разными углами.

Проплывали темные расщелины, уходящие в сумеречную мглу подводные плато, скалы с

красно-сине-зелеными мозаичными панно. Переливались пастельными тонами

раскрывшиеся анемоны. Некоторые места были относительно пустынными, в других

попадались стада рыб. Из темноты прямо на луч света выплывала зеленая

змееподобная мурена. Открывая и закрывая пасть, усеянную острыми зубами, она шла

прямо на батискаф, будто собиралась попробовать на зуб его обшивку.

— Вот это хищница! — восхищенно сказал Слава. — Идет на свет и ничего не боится,

хоть «добыча» слегка великовата. Наше счастье, что металл ей не по зубам…

Показалась знакомая скала.

— Здесь, — почти одновременно сказали Слава и Валерий.

Да, это был тот же выступ, та же скала, у подножия которой ничего не росло.

Заметались лучи прожекторов, освещая белые меловые камни, песчаные островки…

Контейнера не было.

Словно кусок веревки, чуть приподнялся над камнями обрывок рыжей водоросли с

какими-то пестрыми крапинками, занесенный сюда течением.

— Чтобы утащить контейнер, течение должно быть очень сильным, а приборы этого не

показывают, — бормотал Слава.

— Либо такое течение существует, либо подводная лодка просто проследовала мимо,

— сказал молоденький командир.

— Либо ни то, ни другое, — поддразнил его Слава.

— Вы на военной службе были? — будто невзначай спросил командир.

— Хотите сказать, что там бы из меня сделали человека, — засмеялся Слава. — Но

это сейчас делу не поможет.

Он повернул носовой прожектор чуточку влево.

— Смотрите! — воскликнул Слава. — Видите след? Как будто кто-то и в самом деле

тащил контейнер. Впрочем, это могло быть и течение, особенно если сила его не

постоянна. Тут нужно поставить автоматы и замерять движение воды.

— Не мешало бы предварительно провести разведку и тщательный осмотр местности,

используя водолазов и дельфинов, — заметил командир.

— Правильно! — неожиданно похвалил его Слава. — Здесь неподалеку есть учебная

база биоников, где они дрессируют дельфинов. Вызовем Людочку с ее друзьями.

Он улыбнулся, вспомнил что-то приятное. Валерий прильнул к боковому

иллюминатору, послышался его возглас:

— Опять он!

К батискафу подплывал осьминог. В луче света было видно темное пятно там, где

билось одно из трех сердец моллюска. Осьминог нисколько не маскировался,

наоборот — окрасился в черный цвет с продольными белыми полосами, словно хотел,

чтобы его поскорее заметили. Похоже было, что это их давнишний знакомец, так как

он уж очень уверенно заглянул в окошко и вперил в них глаза, с любопытством

останавливая взгляд на командире.

Командир видел его впервые. Он пережил изумление, которое в свое время испытали

Слава с Валерием. Впрочем, и на них опять подействовали эти огромные, почти

человеческие по выразительности глаза.

— Возможно, настоящие глаза у него значительно меньше, — попытался разрядить

обстановку Слава. — Но вокруг них расположены кольцами ряды красящих клеток —

хроматофор. Он может расширять их, пугая врагов.

— Какого бы размера ни были у октопуса глаза, они очень зоркие, — вспомнил не к

месту Валерий. Как всякий дилетант, он очень любил употреблять специальные,

латинские названия. — С ними могут сравниться, кроме человечьих, только глаза

кошки и совы.

— Вы тоже ученый? — спросил у него командир.

Валерий предпочел промолчать. Пожалуй, он бы теперь и сам не мог точно

определить свою профессию. Филолог по образованию, он почти не бывал на лекциях

по истории языка и вскоре забыл за ненадобностью даже те жалкие сведения,

которыми запасался перед экзаменами. Зато его память была напичкана самыми

разнообразными знаниями по кибернетике н биологии, медицине и международному

нраву, криминалистике и йоге, различным религиям и геологии, космоплаванию и

столярному делу. Он владел приемами джиу-джитсу и имел первый разряд по лыжам,

занимался слаломом и подводной охотой, считался лучшим специалистом в городе по

почтовым маркам Австралии. Он стенографировал быстрее любой стенографистки, имел

права шофера первого класса, ходил с альпинистами на Памир.

Помимо всего прочего, он неплохо пел, аккомпанируя себе на гитаре, и даже сам

сочинял песенки. И при всем этом он служил разъездным корреспондентом в

областной комсомольской газете и только два раза ему удалось выступить в союзной

прессе. Валерий, как и каждый журналист, очень надеялся, что когда-нибудь ему

встретится настоящий материал и он сможет написать книгу…

И вот теперь казалось, что его мечта близка к осуществлению. Он заклинал судьбу,

чтобы контейнер унесло не просто течением и чтобы осьминоги оказались

представителями нового, совершенно неизвестного науке вида…

Между тем восьмирукий не отходил от иллюминатора. Казалось, он внимательно

наблюдает за всеми действиями людей. Командир, видимо, интересовал его уже

меньше. Чаще всего осьминог останавливал взгляд на Славе, когда тот включал

приборы и управлял кораблем. В такие моменты моллюск расцветал радугой красок,

переходя от черного к пепельно-серому, от зеленого к салатовому, желтому,

оранжевому, розовому, красному; он покрывался пятнами, становился полосатым…

— Жаль, что в этих условиях мы не можем наблюдать всех тончайших оттенков, —

сказал Слава. — А их — сотни. Но система прожекторов, даже у нашего батискафа,

еще далека от совершенства, а пластмасса иллюминаторов не идеально прозрачна.

Зато она имеет большой запас прочности и выдерживает такое давление, где стекло

превращается в порошок.

Прочность пластмассы все трое вскоре оценили по достоинству. Осьминог на минуту

исчез из поля зрения, а затем послышались сильные удары по корпусу корабля.

Прежде чем люди опомнились, в иллюминаторе показалось щупальце, размахивающее

большим камнем. С методичностью и быстротой пневматического молота камень

забарабанил в окошко.

Слава потянул ручку управления на себя, бросая батискаф круто вверх, вправо,

влево. У Валерия неприятно засосало под ложечкой. Но осьминог не отставал. Он,

видно, плотно присосался к корабли и совершал виражи вместе с ним, ни прерывая

своего занятия.

— Он хочет познакомиться с нами поближе, — проговорил Валерий.

— Выключите свет в салоне! — приказал командир. Он решил, что настала такая

минута, когда следует быть решительным.

На Славу это не произвело впечатления. Он даже пошутил:

— Берете власть в свои руки?

Однако спорить не стал. Салон погрузился в темноту. Но это ничего не дало.

Осьминог продолжал барабанить с короткими интервалами, заглядывал в иллюминатор.

— Может быть, он видит нас и в темноте? — предположил Валерий.

— Вполне вероятно, — ответил Слава. — Термоскопические глаза, инфракрасное

зрение. Глубоководные кальмары видят тепловое излучение. Почему бы и этим

упрямым тварям…

Он осекся, подумал, что все-таки гидробиолог не должен так отзываться о тех,

кого исследует.

Осьминог убедился в невозможности пробить окно. Он перестал барабанить, п

последний раз посмотрел в темный иллюминатор и исчез.

— Фу! — с облегчением вздохнул Валерий. — Все же лучше, что близкое знакомство

не состоялось.

— Еще состоится, — пообещал Слава. — Поскорей бы приняться за них! Может быть,

мы найдем ответы на некоторые загадки.

— Ты имеешь в виду то, как он пытался ворваться к нам? — спросил Валерий.

— Нет, — ответил Слава. — Все осьминоги умеют обращаться с камнями. Еще две

тысячи лет тому назад римский ученый Кай Плиний Старший описывал, как

восьмирукие врываются в раковины моллюсков. Осьминог несет пост у раковины,

стоически ожидая, пока она откроется. А затем, улучив момент, бросает в нее

камень — и готово: раковина уже не сомкнется. Празднуя победу, захватчик в

первую очередь поедает хозяина.

— Так он принял батискаф за раковину? — съехидничал Валерий.

На этот раз Слава не ответил шуткой.

— Вот о его намерениях мы ровно ничего не знаем. А жаль, — сказал он, оставаясь

серьезным и сосредоточенным.

V

Валерий перетаскал в свою каюту все книги по гидробиологии из судовой

библиотеки, а также из кают участников экспедиции. Помимо того, он приставал с

бесконечными вопросами к Славе, Тукало, ихтиологам. В основном эти вопросы

касались головоногих моллюсков.

— Очередная переквалификация? — интересовался Слава. Уж он-то знал, сколько

таких переквалификаций было в жизни Валерия.

— Вы что, всерьез решили стать гидробиологом? — недоумевал Тукало. Ведь чтобы

написать любой репортаж в любую газету, достаточно было и сотой доли тех

сведений, которыми располагал к этому времени Валерий.

Журналист отмалчивался. Ему не хотелось объяснять Никифору Арсентьевичу, что он

просто увлекся, как увлекался много раз, знакомясь с новым для него делом.

За эти дни бухту исследовали и водолазы, и подводная лодка, и батискаф. Ничего

нового не открыли, контейнера не нашли. Водолазы установили, что радиоактивность

на разных участках дна меняется. Как ни странно, ее уровень был наиболее высоким

не там, где лежал контейнер, а метрах в пятидесяти, у входа в подводное ущелье.

Водолазы проникли в ущелье, но попали в такой лабиринт, что исследовать его не

решились, оставив эту задачу на долю дрессированных дельфинов.

Спустя еще два дня прибыла и Людмила Николаевна со своими дельфинами Пилотом и

Актрисой, уже успевшими снискать громкую известность в научных кругах. Дельфины

и здесь сразу же стали всеобщими любимцами. Даже суровый командир подлодки играл

с Актрисой и Пилотом в мяч и угощал их рыбой. При этом он иногда забывался и

заливисто хохотал, а дельфины раскрывали свои пасти, и их глаза лучились от

удовольствия. Иногда Актриса от избытка чувств позволяла себе легонько ущипнуть

командира, зато питом говорила: «Извините». Это было одно из сорока пяти слов,

которые она умела произносить дыхалом — ноздрей, снабженной сильной

мускулатурой. Когда дельфин погружался в воду, мускулы плотно закрывали ноздрю.

Валерий подходил к ним, любуясь игрой, и тогда командир смущался. Однажды он

восхищенно сказал Валерию:

— А она очень красивая!

— Кто? — спросил Валерий, глядя на Людмилу Николаевну, которая давала указания

рабочим, собирающим блоки подводного дома-«колокола». Молодая женщина стояла у

борта в темно-синем спортивном костюме. Она наклонилась, вытянула руку, указывая

на что-то слесарю. Ее густые волосы шевелил ветер.

— Я говорю о дельфинке, — отчего-то насупился командир.

— А я так и подумал, — сказал Валерий. Он изобразил на лице озабоченность и

словно невзначай обронил: — Мне, наверное, придется познакомиться с этими

животными поближе… Слава хочет, чтобы я провел несколько дней в «колоколе»,

помог Людмиле Николаевне…

Он приврал совсем немного. На самом деле, ссылаясь на интересы газеты и

читателей, он выпросил у Славы разрешение помогать в работе с дельфинами первые

дни. Учитывая его первый разряд по подводному спорту, а главное, то, что сам он

был очень занят, Слава разрешил. Гак он убил нескольких зайцев, избавившись,

помимо всею прочего, от бесконечных вопросов Валерия.

Прежде чем опускать сам «колокол», водолазы воздвигали на дне бухты подсобные

сооружения: закрытый бассейн для дельфинов и два склада. Среди водолазов был и

Валерий. В глубоководном костюме он чувствовал себя превосходно. Шлем, сделанный

из специальной пластмассы, обеспечивал хороший обзор. Даже на изгибах, где

сквозь стекло в воде ничего нельзя было бы рассмотреть, пластмасса лишь слегка

затемняла изображение, делала его дымчатым. Ультразвуковой аппарат обеспечивал

связь с товарищами, а водометный двигатель позволял передвигаться достаточно

быстро.

В первый же день, как только водолазы приступили к работе, к ним подплыли

осьминоги. Их заметили не сразу. Очевидно, октопусы приняли цвет дна и сделали

это, как обычно, превосходно. Людям все время казалось, что за ними кто-то

наблюдает, они не могли выяснить кто и нервничали. Однако по-своему нервничали и

восьмирукие. По вспышкам полос и ослепительно белых пятен люди сначала заметили

одного, потом и другого незваного гостя. Осьминоги находились метрах в пяти, не

подходили ближе. Когда Валерий, начитавшийся книг об октопусах, решил поиграть с

одним из них и протянул к нему руку, моллюск напыжился, «надел» угрожающую маску

— каждое из трех передних пар щупалец образовало большую дугу вокруг

мертвенно-бледного тела, окаймленного темно-красной линией, стали видны

основания присосок. Расширились глаза, устремились куда-то вверх, будто

восьмирукий призывал на помощь. Весь вид его говорил: уходи, смотри, какой я

страшный. Валерий и в самом деле вначале испугался, ни на него смотрели другие

водолазы. Он заставил себя подойти к осьминогу еще ближе, и тот отплыл, обратив

«маску» в сторону человека, а когда не помогло и это, выпустил маскировочное

чернильное облако и поспешно ретировался.

Валерию показалось, что после этого случая он был отмечен особым вниманием

осьминогов — двое или трое из них постоянно крутились вблизи него. Он потратил

немало времени, наблюдая за ними, и заметил немало интересного. Оказалось,

например, что у каждой пары щупалец есть свои обязанности: одни, самые длинные,

служили ходулями для передвижения по дну, ощупывала предметы другая пара.

Имелась еще одна пара гибких рук, которой осьминог будто бы подавал сигналы.

— Вот это уже работа воображения, — сказал Тукало, когда Валерий поделился с ним

своими наблюдениями. — Скорее всего вы видели «сторожевые» щупальца. Они

бодрствуют во время сна и охраняют животное.

— Но мне показалось… — упрямо начал Валерий.

— А то, что показалось, изложите в статье для вашей газеты… Так сказать, для

занимательности. В прессе это, возможно, и принято… Но в пауке недопустимо, юный

друг мой…

Он демонстративно отвернулся от Валерия, еще раз напоминая, что не одобряет

выбор руководителя экспедиции.

VI

Людмила Николаевна и Валерий потратили немало времени, чтобы удобно устроиться в

«колоколе». Нужно было так расположить аппаратуру, чтобы она занимала как можно

меньше места, но чтобы доступ ко всем приборам был свободен. Много хлопот

доставляла мебель, Валерий удивлялся, что вместо легких складных стульчиков

здесь были пластмассовые кресла с настоящими деревянными ручками. Оказалось, что

это сделано не случайно и не по женской прихоти. Такие кресла включили в

меблировку подводного дома специалисты-психологи. Они говорили о так называемом

«человеческом факторе» в конструировании вещей и полагали, что, опустив руки на

деревянные, а не пластмассовые подлокотники, человек почувствует себя уютнее и —

что самое главное — не таким оторванным от других людей на берегу. Кресла меняли

форму, приспосабливаясь к фигуре и позе человека. Так же были устроены и

откидные койки. Среди прочих имелся громоздкий секретер с многочисленными

ящиками. Психологи считали его очень важным предметом в создании привычной

атмосферы «одушевленности».

Салон был соединен трубой-коридором с закрытым бассейном-дельфинарием. Люди

часто навещали животных.

— Потерпите, маленькие, скоро выпущу, — ласково уговаривала дельфинов Людмила

Николаевна.

— Скоро, скоро! — трещала Актриса.

— Скоро, скоро? — спрашивал Пилот, молотя хвостом и становясь вертикально в

воде.

Несколько раз к подводному дому приплывали осьминоги, рассматривали людей,

водили щупальцами по пластмассе и уходили во мрак. Валерию казалось, что и

тогда, когда их не было видно, они наблюдали за людьми. Он постоянно чувствовал

себя скованным.

Людмила Николаевна очень заинтересовалась осьминогами. Она рассказала Валерию,

что октопусы легко поддаются дрессировке, и предложила:

— Давайте попробуем на этих. Только сначала вам придется наловить для них

крабов.

Способности осьминогов превзошли все ожидания. После нескольких сеансов моллюски

безошибочно узнавали геометрические фигуры. Стоило им показать квадрат, как они

мчались к окошку, чтобы получить еду. Ромб же означал, что сейчас включат

сильный прожектор, и восьмирукие поспешно уходили с того места, куда должен был

ударить луч.

— Не думала, что они так быстро усвоят, — удивленно говорила Людмила Николаевна.

— Пожалуй, они могут соперничать с дельфинами. — В ее устах это был наивысший

комплимент.

Однако осьминогам дрессировка не очень нравилась. Выполнив несколько упражнений,

они уплывали.

— Надо всерьез заняться ими. Для начала поймаем одного, — сказала женщина.

Вдвоем они приготовили аквариум, обеспечив будущему пленнику постоянную подачу

воды. Валерий вызвался осуществить операцию, шутливо закодированную ими «НК» —

новая квартира. Он связался по телефону со Славой и попросил спустить в грузовом

контейнере несколько пустых бочек и мелкую сетку. Когда контейнер был получен,

Валерий надел водолазный костюм и расставил бочки вокруг «колокола».

Ждать пришлось долго. Спруты почему-то не хотели селиться в бочках, хотя все

книги — и специальные, и популярные — в один голос утверждали, что стоит

осьминогу увидеть пустой сосуд, как он со всех восьми ног спешит к нему. Только

спустя больше двадцати часов один спрут наконец-то появился у ближайшей к

«колоколу» бочке. Он исследовал ее, затем подплыл к «колоколу», стал шарить

щупальцами по пластмассе, будто сравнивая ее на ощупь с материалом бочки.

Людмила Николаевна увлеченно следила за его манипуляциями и наконец произнесла:

— Он действует так, будто у него есть разум.

Валерий вспомнил определение «октопус сапиенс» и улыбнулся.

Осьминог так и не полез в бочку. Но людям — во всяком случае так им тогда

казалось — помогло почти невероятное стечение обстоятельств. Спрут оказался

одним из старых знакомых, и когда Людмила Николаевна взяла в руки квадрат из

осьминожьей «азбуки», он решил, что сейчас его будут кормить. Спрут подплыл к

окошку шлюз-камеры. Но для того, чтобы угостить его через окошко, нужно было

сначала установить давление воздуха в камере, равное давлению за стенами

«колокола», и последовательно включить механизмы. Обычно все это готовилось

заранее, но сейчас Людмила Николаевна поспешила открыть шлюз-камеру. Она

ошиблась совсем ненамного, но этого было достаточно, чтобы струя морской воды

ворвалась в воздушный отсек, втащив туда и осьминога. Включилась автоматическая

система безопасности, отсек блокировался, и осьминог оказался в плену.

Как ни удивительно, но он не пыжился, не угрожал, не раздувался и не щелкал

клювом. Он был почти спокоен.

Пленника перенесли в аквариум, и это оказалось делом весьма нелегким. Осьминог

не сопротивлялся, был не очень велик — два с половиной метра в длину, но весил

не менее шестидесяти килограммов. Такие же по размерам осьминоги Дофлейна весят

двадцать — двадцать пять килограммов, причем щупальца у них толще. Пленник был

мускулист, как все октопусы, но почти не имел обычных для них бородавок. Его

глаза все время были устремлены куда-то вниз, щупальца переплетались, и в такие

минуты он напоминал Людмиле Николаевне восточную статуэтку многорукого мудреца.

Это и решило выбор имени для пленника. Его назвали Мудрецом.

Удивительней всего была кожа осьминога, довольно упругая, «резиновая», похожая

на кожу дельфинов, только слизи на ней было больше.

— Никогда не слышала о таких созданиях, — сказала Людмила Николаевна.

— Может быть, и в самом деле новый вид? — откликнулся Валерий, стараясь не

выдать радостного предчувствия.

Пленник оправдывал свое имя: он сразу же освоился, исследовал аквариум и ощупал

его стенки. Он безошибочно реагировал на фигуры осьминожьей «азбуки» и с

удовольствием играл с людьми в мяч. Он запоминал предметы и по первому

требованию протягивал палку или пластмассовый кораблик.

Из аквариума Мудреца выпускали ненадолго, боялись, что он повредит аппаратуру.

Валерий научил его приносить туфли, снаряжение, одежду и таким образом ввел в

роль комнатной собаки. Но как ни странно. Мудрец отказывался брать плату за

услуги и, когда ему протягивали краба, демонстративно отворачивался.

— Гордый, — говорил Валерий.

— Можно было бы сказать «гордый, как дельфин», если бы в этом отношении он не

превосходил их, — призналась Людмила Николаевна. — А вообще-то людям не верится,

что у животных бывает собственная гордость и ее хоть изредка следует щадить.

Дрессировщики это хорошо знают. Грубый нажим сломит гордость животного, и тогда

сильный и красивый зверь превращается в бездарное тупое создание, не годное ни

на что. Особенно это относится к дельфинам. А ведь мы хотим с их помощью

осваивать и обживать океаны. Возможно, дельфин в этом новом расселении человека

будет так же постоянно идти впереди него, рискуя жизнью, чтобы разведать новую

тропу, охранять своего хозяина, как собака на суше.

— А Мудреца и его сородичей почему обижаете? — спросил Валерий и указал на

осьминога. — Вот ведь еще одна морская собака.

Он встретился с глазами Мудреца и умолк. Ему показалось, что в них светились

понимание и ненависть, как будто восьмирукий пленник прислушивался к их

разговору и не одобрял его. Валерий еще раз взглянул на Мудреца, но тот даже не

смотрел в его сторону.

«Почудилось», — подумал Валерий.

Людмила Николаевна начала выпускать дельфинов в море. Они кружили вблизи

«колокола» и, как казалось и ей, и Валерию, с удовольствием возвращались в

бассейн.

— Не понимай, что с ними творится. Такое впечатление, как будто они боятся моря,

— беспокоилась женщина.

Она попробовала поговорить с ними.

— Вы себя плохо чувствуете в море? Что-то болит? — спрашивала Людмила

Николаевна.

— Нет, — ответил Пилот.

— Акулы?

— Нет.

— Другие животные?

— Нет, — опередила ответ самца Актриса.

— Не знаю, — просвистел Пилот.

— Значит, животные не исключаются?

— Не знаю.

— Они могут быть опасны и для человека?

— Не знаю.

Людмила Николаевна вспомнила предостережение командира подлодки, спросила:

— Возможно, там были люди? Другие люди, кроме нас? Похожие на нас? Люди?

— Не знаю.

Она задала еще несколько десятков вопросов, но ничего не добилась. Людмила

Николаевна объяснила себе поведение дельфинов какой-нибудь их хандрой, ссорой.

Во всяком случае лучше было бы не посылать животных в таком состоянии на

разведку в ущелье, где была отмечена повышенная радиация. Приходилось ждать,

пока их настроение изменится.

Валерий с удовольствием помогал Людмиле Николаевне кормить дельфинов. Это было

одним из развлечений в условиях подводного дома. В самый первый раз, принеся

рыбу, он выпустил ее сразу всю в бассейн. Небольшие рыбки не кинулись

врассыпную, а образовали кольцо и плавали по кругу хвост в хвост друг другу.

Пилот тотчас подплыл к ним и замер с открытой пастью, словно завороженный.

— Надо пускать рыб по одной. А так, как видите, он не решается разомкнуть

кольцо, — засмеялась Людмила Николаевна.

— Не знает, с какой начать? — пошутил Валерии.

— Представьте себе, вы почти угадали. Но тут есть еще кое-что. Дельфин намечает

себе жертву в этом хороводе, но она тут же ускользает и на ее месте появляется

другая. А пока он решает, не схватить ли другую, появляется третья, четвертая,

затем опять первая… Неразрешимость задачи завораживает хищника, приводит его

мозг в состояние торможения. Но стоит нарушить это колесо жизни, — она взяла

длинный шест, опустила его в бассейн, — и смотрите!

Послышался низкий хрюкающий звук, и рыбы одна за другой стали исчезать в пасти

дельфина.

— Интересно! — воскликнул Валерий. Людмила Николаевна осталась довольна его

удивлением, поспешила подлить масла в огонь:

— Рыбы инстинктивно знают о силе оборонительного строя и часто используют его.

Но вот что самое удивительное. Вспомните о волшебной силе хоровода в сказках.

Его образуют девушки, чтобы злой дух, колдун или ведьма не могли выбрать жертву.

У Валерия собралось столько любопытных записей, что их должно было хватить на

десятки заметок в рубрике «Из жизни животных». Он был очень доволен своим

пребыванием в «колоколе» и чувствовал благодарность к Славе.

В подводном доме люди ложились спать по часам — в то же самое время, когда на

поверхности наступала ночь. Но им не всегда хотелось спать именно в эти часы.

Исчезло чувство времени. Опасаясь, чтобы это не отразилось вредно на их нервной

системе, врачи предписали снабдить подводный дом миниатюрными аппаратами

электросна, в которых использовались записи биотоков засыпающего человека.

Достаточно было подключиться к аппарату — и люди мгновенно засыпали без всяких

порошков. Аппарат можно было использовать и для изменения настроения, только

тогда в него надо было вложить пленку с записью биотоков бодрого или

веселящегося человека.

На «ночь» аквариум с осьминогом накрывали сетью с мелкими ячейками, чтобы Мудрец

не путешествовал по «колоколу» сам.

Однажды Валерия разбудили громкие и тревожные свисты дельфинов. Он быстро встал,

накинул халат. Дверь в коридор оказалась закрытой неплотно. Валерий удивился:

обычно дверь закрывали до щелчка. Он бы не придал этому значения, если бы первая

из дверей, ведущих в дельфинарий, тоже не была приоткрыта.

Валерий включил полный свет, прислушался. Из бассейна не доносилось ни звука.

Он распахнул дверь и увидел дельфинов. Они забились в угол, повернули к нему

головы. В их глазах, позах — панический страх. Больше никого в бассейне не было.

Послышались быстрые шаги. Людмила Николаевна с самого порога задала вопрос:

— Почему вы здесь? Что случилось?

— Они тревожно свистели. Первая дверь бассейна и дверь в коридор были закрыты

неплотно…

Женщина развела руками:

— Не может быть. — Несколько секунд подумала, добавила: — Значит, кто-то входил

сюда после меня. Но кроме нас тут никого нет… Может быть. Мудрец?

Валерий пожал плечами:

— Проверим.

Ему уже приходила в голову такая версия. Она была малоправдоподобной: как мог

осьминог выбраться из-под сетки? Да и вряд ли он осмелился бы войти к дельфинам,

тем самым подвергая себя смертельной опасности. Но других объяснений не было.

Валерий и Людмила поспешили к аквариуму. Осьминог мирно спал под сеткой,

закрепленной на все крючки. Чтобы окончательно убедиться, что Мудрец не имеет

никакого отношения к происшедшему, Валерий проверил, не порвана ли сеть, не мог

ли осьминог ее приподнять и пролезть в образовавшуюся щель. Когда от Мудреца

были отведены подозрения, люди вернулись к бассейну.

— Попробуем что-то узнать у них, — сказала Людмила Николаевна. — Надежд у меня

мало. Если бы дельфины хотели что-нибудь сообщить, они бы не ожидали вопросов.

Она подозвала к себе Пилота, погладила его по голове. Дельфин высунулся из воды

и положил голову ей на колени.

— Пилот, тебя кто-то напугал?

— Не знаю.

— Тебя что-то напугало?

Он не ответил на этот вопрос.

— Кто-то, кроме нас двоих, кроме меня и его, — она показала пальцем на Валерия,

— входил в бассейн?

— Не знаю, — ответил дельфин.

— Почему же вы свистели? Там, за стенами, что-то происходило, вы почуяли

опасность?

— Опасность, — произнес дельфин. Он не мог выговорить полностью окончание, и

получилось «опаснось».

— Опасность для вас? Или и для вас, и для нас?

— Опаснось.

— Там были люди? Дельфин молчал.

— Животные?

Слышно было только тяжелое свистящее дыхание Пилота.

— Но ты ведь сказал «опасность»…

— Опаснось, — повторил дельфин.

— Опасность может грозить со стороны человека, акулы, другого животного. Ты ведь

умеешь произносить и «человек», и «акула», и еще много слов. Назови того, кто

испугал тебя.

— Опаснось..

Валерий прикоснулся к плечу Людмилы Николаевны, шепнул:

— Море…

Она поняла и снова наклонилась к дельфину:

— Что-то происходило в море? Шторм? Повысилась радиация?

Она спохватилась, что последних слов дельфин не поймет, и спросила по-иному:

— Пилот, опасность все-таки была?

— Опаснось.

— Ответь, да или нет?

Дельфин молчал.

Людмила Николаевна разозлилась:

— Ты сегодня плохой, Пилот! Уходи! Дельфин послушно поднял голову с ее колен и,

обиженно заскрипев, почти не шевеля хвостом, скользнул на дно бассейна. Там

улегся, поглядывая на хозяйку. Актриса улеглась рядом с ним и ни за что не

хотела выходить, сколько ее ни звали. Тогда Людмила Николаевна запела какую-то

песенку и в такт ритму мягко захлопала в ладоши, повторяя время от времени имя

дельфинки. Актриса нехотя всплыла и направилась к ней.

— Ты же умница, ты понимаешь, что я должна все знать. Надо рассказать все. Тогда

тебе и Пилоту будет хорошо.

Актриса внимательно слушала Людмилу Николаевну, кося глазом то на нее, то на

Валерия.

— Постараюсь не утомлять тебя, дружок. Ответь на несколько простых вопросов.

Скажи, опасность была здесь, в бассейне, или там, в море? Здесь или там? Только

одно слово: там или здесь?

— Опаснось.

Можно было подумать, что это опять отвечает Пилот. Тот же присвист в конце

слова, те же интонации.

Животных, которые совсем недавно были так понятливы и послушны, словно

подменили. Куда подевались месяцы дрессировки? Людмила Николаевна почувствовала,

как в ней растет раздражение. В голову лезли чужие мысли: «Животное остается

животным. Сколько волка ни корми…» Она призвала на помощь всю свою волю, чтобы

вернуть спокойствие. Разжала пасть Актрисы, погладила ей десны, ласково

спросила:

— Ты здорова? Хорошо себя чувствуешь?

— Да.

— Ну вот, ты же не разучилась говорить это слово. А теперь скажи, тебе плохо

сейчас?

— Нет.

— Все в порядке, и это слово ты произносишь. Остается совсем мало. Ответь одним

из этих слов, опасность была в море? Да или нет?

— Нет.

Людмила Николаевна переглянулась с Валерием.

— Опасность здесь, в доме? Да или нет?

— Опаснось.

Людмила Николаевна повернулась к Валерию:

— Их как будто подменили…

— И чего они упрямятся? — недоуменно проговорил Валерий.

Его слова навели ее на новую мысль. Женщина медленно ответила:

— Это не упрямство. Похоже на заболевание мозга, при котором преобладают

процессы торможения. И еще… такое впечатление, будто отдельные участки памяти

блокированы Животные отупели. Надо будет скормить им активин… Пошли, приготовим

его

В коридоре Валерий полюбопытствовал:

— А что это вы напевали, когда вызывали Актрису?

— Мотив одного полинезийского танца. Однажды, когда Актриса так же вот

заупрямилась, мой руководитель рассказал, как вызывают бурых дельфинов жители

островов Тихого океана. Они заходят по пояс в воду и, напевая мотив, хлопают в

ладоши. Дельфины выплывают из глубины, островитяне помогают им перебраться через

мелководье, выносят на берег. Почему дельфины так реагируют на мелодию, трудно

сказать. Здесь, очевидно, имеет место сочетание многих причин: и ритмика, и тяга

к людям, и их извечное любопытство, которое часто оказывается губительным…

Они вернулись в салон. Людмила Николаевна достала коробку с белым

кристаллическим порошком.

— Достаньте, пожалуйста, несколько рыбин из аквариума и приготовьте их. У

дельфинов сегодня будет на обед фаршированная рыба.

Валерий старался не смотреть на ее встревоженное и растерянное лицо,

подурневшее, с лихорадочными пятнами. Руки женщины дрожали, порошок просыпался в

воду. Чтобы хоть немного отвлечь Людмилу Николаевну, Валерий попытался было

рассказать об одном смешном случае из своей жизни, но убедился, что она не

слушает. Он замолчал.

Они приготовили рыбу, накормили дельфинов. Людмила Николаевна сделала несколько

записей в лабораторный журнал, затем в другой журнал стала заносить показания

приборов. Валерий приготовил обед Мудрецу, который уже давно проснулся и ползал

по аквариуму.

— Ладно, погуляй с нами, — сказал Валерий, отстегивая сетку.

Мудреца не пришлось уговаривать. Над стенкой аквариума показалось сначала одно,

потом другое щупальце, ухватились за трубу для подачи воды. Осьминог подтянул

свое туловище, перебрался на пол, заковылял к осциллографу. Больше всего теперь

его почему-то привлекал этот прибор, и он изменил своей первой «любви» —

счетчику Гейгера.

И Валерий, и Людмила Николаевна все время думали о том, что случилось с

дельфинами, ожидая с нетерпением, когда можно будет проверить, подействовал ли

активин. Его следовало давать животным восемь — десять раз с интервалами в шесть

часов. Это была обычная дозировка.

— Спать будем поочередно, — сказал Валерий, когда наступила условная ночь. —

Чур, сегодня — моя вахта.

Людмила Николаевна постаралась улыбнуться, согласно кивнула головой. Она легла,

подключившись к аппарату электросна, а Валерий загнал Мудреца в аквариум и

принялся писать очередной раздел своей документальной повести. Названия для нее

он еще не придумал.

Валерий взглянул на календарь и поставил число: «18 июля». Подумал немного над

названием. В голову пришло несколько вариантов, но ни один не понравился.

Поэтому он условно назвал раздел «Что случилось с дельфинами?» Почерк у него был

косой, размашистый. Буквы прыгали по бумаге и были похожи на пляшущих

человечков. Валерий писал: «…Людмила долго подбирала «ключ». Пожалуй, я бы так

не смог. Ее выдержке можно позавидовать. И вообще, Людмила — удивительный

человек. Внешне спокойная, уравновешенная, бесконечно терпеливая. Но мне

кажется, что ей приходится все время, каждую секунду держать себя в руках, чтобы

быть такой. А на самом деле она от природы очень вспыльчивая, раздражительная.

Очевидно, в детстве она, как многие дети, любила командовать, но обстоятельства

ей не позволяли стать маленьким деспотом. И вот именно эту свою страсть она

смогла удовлетворить в работе с дельфинами. Иногда командирские нотки

прорываются у нее и в отношениях со мной, но она сразу спохватывается и

старается загладить неосторожное слово. Я снова и снова удивляюсь ее воле.

Представляю, как ей обидно, что после стольких месяцев работы дельфины перестали

повиноваться. Неужели виной этому — болезнь? Или не учтенные людьми особенности

психики животных? Возможно, люди-исследователи совсем не так истолковывают

поведение дельфинов, их реакцию на наши действия? А может быть, мы требуем от

них слишком многого и уже дошли до предела их возможностей? Не произошел ли

срыв, и то, что мы видим, — упрямство и тупость — следствие защитного, а не

болезненного торможения, которым отвечает мозг животных на перегрузку?»

Валерий прочел написанное и понял, что это скорее страница дневника, чем отрывок

из документальной повести. «Ну что же, сократить всегда легче, чем добавить», —

утешил он себя. Валерий работал, борясь с сонливостью. Она навалилась как-то

сразу, сделала тяжелыми веки, разлила вялость по телу. Казалось, будто он

подключился к аппарату электросна.

Валерий встал, сделал несколько физических упражнений: приседания, наклоны, —

снова сел и взял ручку.

«Есть еще много вариантов, — писал Валерий, — каждый из которых может показаться

достоверным, например, вражеская подводная лодка или другие действия

людей-противников. Но как они могли повлиять на наших дельфинов? Растворенные в

морской воде порошки, излучение?

Впрочем, в каждом подобном случае, когда ничего не известно, можно найти сотни

вариантов, и все они будут казаться правдоподобными до тех пор, пока не найдется

единственное решение. А уж тогда мы удивимся, как могли они казаться

правдоподобными, когда истину следовало искать в другом месте. Говоря языком

математиков, уравнение не решается потому, что в нем слишком много неизвестных…»

Его веки сами собой закрывались, и приходилось делать отчаянные усилия, чтобы

открыть их. Сон оказался сильнее его намерений, ручка выпала из ослабевших

пальцев, голова опустилась на руки. Последнее, что он увидел, засыпая, был

странный фейерверк из огоньков, по форме похожий на светящегося паука. Паук

прошел по столу, по листам бумаги, протянул две ноги к Валерию, а затем,

передумав, отдернул их, подпрыгнул и исчез… Но было это наяву или во сне,

Валерий уже не мог определить. Он спал…

Проснувшись, он долго мучился, напрягал память, пытаясь вспомнить, что же с ним

происходило, откуда взялся огненный паук. Он уже готов был просто отмахнуться от

этого кошмара, но заметил, что листы бумаги почему-то влажные и буквы на них

кое-где расплылись.

«Может быть. Мудрец выбросил фонтанчик воды из своей воронки и попал на бумагу?»

Валерий посмотрел на аквариум. Осьминог, как кошка с мышью, играл с крабом,

прежде чем его съесть. Он принимал различные позы, втягивал голову в тело,

покрывался пятнами под цвет камней, лежащих на дне аквариума, окрашивал

остальную часть тела в светло-зеленый цвет. К тому же он приподнимал края

мантии, и тогда его контуры размывались, моллюск сливался со средой и становился

почти невидимым. Затем он чуть вытягивал пару щупалец, чтобы преградить дорогу

крабу, их кончики грациозно загибались и подрагивали, как кончик кошачьего

хвоста. Стоило незадачливому крабу быстро попятиться от осьминога, как голова

Мудреца резко приподнималась над телом, — казалось, что он вскочил на ноги.

Темная волна пигментации пробегала по щупальцам и мантии, октопус покрывался

буграми, вокруг глаз вспыхивали концентрические круги, делая их огромными. Те

щупальца, которые были до того скручены, тоже распрямились и ползли к жертве,

жадно щелкал роговой клюв.

«Не хотел бы я оказаться на месте краба», — подумал Валерий и помахал рукой

Мудрецу.

Тот взглянул на него одним глазом и в знак приветствия окатил человека струйкой

воды из воронки.

— Спасибо за душ, — пробормотал Валерий и подумал: «Вполне возможно, что таким

образом он ночью залил бумагу, а паук мне приснился».

Валерий обернулся на шорох и встретился взглядом с Людмилой Николаевой. Она,

видимо, только что проснулась.

— Доброе утро! — приветствовал ее Валерий.

— Доброе, — протяжно ответила она, и в ее голосе была вопросительная интонация.

— Ну и страшный сон мне снился. Вроде какой-то огненный паук бегал по салону…

У Валерия сразу пересохло во рту. О случайном совпадении не могло быть и речи. У

таких явлений совсем иные причины. Людмила Николаевна заметила его состояние.

— Что с вами, Валерий?

— Голова немного болит, — соврал он, чтобы не волновать женщину еще больше.

Людмила Николаевна взглянула на шкалу кондиционера, проверяя, в норме ли

влажность, температура, давление, вынула из настенной аптечки тюбик в золотистой

обертке.

— Примите две таблетки. Пришлось принимать…

— А теперь пойдем к дельфинам, — предложила Людмила Николаевна. — Если состояние

не улучшилось, придется увозить их отсюда. Мне бы очень не хотелось этого

делать, ведь, возможно, разгадку нужно искать именно здесь. Но и риск велик…

Она не могла ни на что решиться. И никто не мог ей ничего посоветовать. Услышав

по телефону о странном поведении дельфинов, Слава попытался ее успокоить,

сославшись на неизученные капризы животных. Тукало предположил, что причиной

может явиться просто перемена. обстановки.

Людмила Николаевна уцепилась было за эту версию, потому что она давала отсрочку.

Но и ожидание было слишком тревожным.

— Почему вы молчите, Валерий? — спросила она почти спокойно, хотя в ее тоне

пробивался оттенок раздражения.

Валерий насильно оторвался от своих мрачных мыслей о пауке и постарался

перевести разговор на отвлеченные, как сказал бы Слава, «философские» темы:

— Природа умеет задавать загадки. Каждый раз, когда кажется, что чего-то достиг,

она как бы предостерегает: рано зарвались, А попробуйте-ка ответить вот на это…

— Ого, вы становитесь дипломатом. Хотите работать в президиуме академии, что ли?

— укорила его Людмила Николаевна и сказала, словно обращаясь к себе самой: —

Сдается мне, что природа тут ни при чем.

Думаете, люди? — встрепенулся Валерий, вспомнив предостережение командира

подлодки.

— Да.

Он удивленно и пристально смотрел на нее, ему показалось, что она не раскрывала

рта. Затем растерянно оглянулся, как будто кроме них двоих в салоне могли быть

еще люди. А Людмила Николаевна почему-то улыбнулась и насмешливо спросила:

— Вы задаете вопросы и сами отвечаете на них?

— Что вы имеете в виду?

— Вы спросили о людях и сами ответили себе «да».

— Это слово произнес не я.

Людмила Николаевна начала внимательнее приглядываться к нему, стараясь делать

это незаметно.

— Оставьте! — отмахнулся Валерий. — Я не болен, и нечего меня рассматривать.

Его спокойный голос не оставлял сомнений. Людмила Николаевна бросила взгляд в

зеркало и сразу же отвернулась. Она не понравилась себе такая — с пятнами на

щеках, с покрасневшими глазами. Попросила:

— Не смотрите на меня.

— Бросаетесь в другую крайность? Вы тоже ни при чем. Я как раз смотрел на ваше

лицо. Вы не раскрывали рта.

— Значит, почудилось?

— Нет. Или обоим почудилось одно и то же…

Он подошел к двери, подумав, что, может быть, это злополучное «да» донеслось из

дельфинника.<

Дверь была закрыта плотно.

Упрямо стиснув зубы, Валерий шаг за шагом начал продвигаться вдоль стены,

осматривая все предметы. Он остановился у аквариума, где находился Мудрец.

Осьминог приподнял свое туловище на щупальцах и весь прислонился к стеклу, так

что были отчетливо видны даже морщины на коже, пигментные кольца у глаз. Эти

глаза как бы поймали Валерия в невидимую паутину и приказали ему остановиться.

Будто подчиняясь чьему-то приказу, человек поверил в невероятное и спросил:

— Мудрец, это ты сказал «да»? Людмила Николаевна не могла не высказать свою

досаду:

— Да бросьте вы тратить время на чепуху! Всем известно, что осьминог говорить не

может. Нет у него органа для этого. Идемте лучше со мной…

Она не закончила фразы… Из аквариума прозвучало:

— Да.

Людмила Николаевна уставилась на осьминога, который еще больше выпучил глаза и

приподнялся на щупальцах. Верхние его «руки» аркой загнулись вокруг головы.

— Черт возьми, — сказал Валерий, — может быть, у вас есть все основания не

верить мне. Но это все-таки он говорит.

— Похоже… — прошептала женщина, не в силах поверить своим ушам.

Она подошла ближе к аквариуму и заметила, как из пульсирующей воронки животного

вырвалось несколько пузырьков воздуха.

— Может быть, он производит звуки воронкой, как дельфин дыхалом? — предположила

она вслух.

— Да, — послышалось опять, и в такт слову раздалось бульканье воды.

— Но как же он мог научиться разговаривать, понять значение слов? Чертовщина

какая-то! — сказала Людмила Николаевна, глядя то на осьминога, то на Валерия. —

Да мы бы с вами, мы, люди, находясь в плену у иных существ, не смогли бы так

быстро понять их язык!

В глазах осьминога появилось какое-то новое выражение, но оно промелькнуло так

быстро, что Валерий не мог определить, что оно означает.

— Нам, людям, во многое трудно поверить потому, что мы слишком часто ошибаемся,

— проговорил он, раздумывая. — Впрочем, причина всего не в недоверчивости, а в

нашем высокомерии…

Он посмотрел на Мудреца. Осьминог втянул присоски, и теперь щупальца казались

совсем гладкими, округлил мантию и приподнял ее над головой капюшоном. Людмила

Николаевна тоже наблюдала за октопусом. Она предложила Валерию:

— Давайте зададим ему новые вопросы, на которые бы он ответил другим словом.

Валерий согласно кивнул и спросил:

— Ты сыт. Мудрец, и я могу съесть всех крабов?

— Нет, — отчетливо прозвучал ответ. — Нет! Нет!

Людмила Николаевна, не в силах ни на миг отвести взгляд от Мудреца, нащупала

кресло и опустилась в него. Она могла произнести лишь одно слово и бесконечно

повторяла его:

— Невероятно, невероятно…

VII

Людмила Николаевна и Валерий на время перестали заниматься с дельфинами,

придумав для себя оправдание, что животным необходимо отдохнуть. Вниманием людей

завладел Мудрец — его гибкие ловкие щупальца с коричневыми пятнами и четырьмя

рядами присосок, прозрачные сердца — обычное и жаберные, — двулобая голова —

такой вид ей придавали увеличенные глазные выступы и два белых пятна. Люди могли

бесконечно наблюдать, как Мудрец меняет облики, иногда неразличимо сливаясь со

средой. Достигал он этого разными способами: и распластыванием или изгибанием

тела, и маскировкой глаз, пятнистостью, бугристостью, а в некоторых случаях

использовал подручный материал. Когда люди играли с ним в прятки, Мудрец подымал

со дна аквариума камни и держал их перед собой, закрывая блестящие зрачки.

— А ведь он по крови аристократ, — как-то сказал Валерий, любуясь осьминогом.

— Что вы имеете в виду? — рассеянно спросила Людмила Николаевна, обдумывая

вопросы, которые задаст Мудрецу.

— Я недавно прочел, что у осьминогов кровь голубая. В ней содержится не

гемоглобин, а гемоцианин, растворено не железо, а медь. Она-то придает крови

синеватый цвет. Так что его можно называть «ваше величество» или «ваше

сиятельство», а еще лучше — «ваше мудрейшество».

— Да, — прозвучало внезапно.

— Ого, у тебя есть фамильная гордость? — изумился Валерий.

— Бросьте развлекаться, — оборвала его шутки Людмила Николаевна. — Время сейчас

имеет для нас большую цену, чем мы предполагаем. Вы уже забыли, на какой вопрос

он ответил своим «да»?

Но Валерий шутил не ради веселья, он хотел заглушить какую-то неосознанную

тревогу, пришедшую неведомо откуда и по какой причине. А в последнее время

появилось еще что-то. Казалось, будто чья-то чужая враждебная сила вторглась в

его голову и давит на мозг, мешает думать. Он постоянно ощущал это давление.

— Мудрец, если мы правильно поняли, ты научился человеческому языку, слушая наши

разговоры? — спросила Людмила Николаевна.

— Да.

— Ты понимаешь все, что мы говорим?

— Нет.

— Все, что мы говорим дельфинам?

— Да.

— И еще больше?

— Да.

— Ты знаешь, что означают слова: люди, море, пища?

Осьминог молчал.

Людмила Николаевна несколько раз повторила свой вопрос, но восьмирукий не

отвечал.

— Может быть, нельзя в одном вопросе объединить все эти слова? — догадался

Валерий и спросил:

— Ты знаешь, что означает слово «люди»? Тотчас послышался ответ:

— Да.

— А «пища»?

— Да.

— Море?

— Нет.

— Но это же очень просто. Море — это все, что за стенами нашего дома, там… — он

сделал выразительный жест. — Теперь ты понял слово «море»? Попробуй повторить

его.

— О-о-о, — с бульканьем произнес осьминог. И одновременно Валерий четко услышал

свой собственный голос, повторяющий: «море».

— Вы тоже слышали? — повернулся он к Людмиле Николаевне.

— Что именно? Как он протянул «о» или как вы произнесли «море»?

— Сколько раз я сказал «море»?

— Вы как ребенок. Оставьте на время шутки.

— Поверьте, я не шучу. Это очень серьезно. Ответьте, пожалуйста, — он сказал это

почти умоляющим голосом, — сколько раз я сказал «море»?

— Два раза, конечно.

«Плохо. Потеря самоконтроля или еще хуже, — думал Валерий. — Второй раз я

произнес его не потому, что хотел произнести, наоборот — вопреки себе. Если эта

психическая ненормальность вызвана давлением, радиацией, температурой —

полбеды…» Он чувствовал все время в себе присутствие чужой сковывающей воли,

боролся с ней. Наконец повернулся к Мудрецу:

— Слушай внимательно. Ты знаешь, что где-то здесь близко находятся другие люди?

Здесь, в море, за стенами дома?

— Да.

— Они воздействуют на дельфинов? Валерий хотел уточнить: «Понимаешь меня?»,

но Мудрец ответил на его вопрос раньше, чем

услышал следующий:

— Да.

— Ты уверен, что это люди? Люди?

— Да. Да.

Люди, всегда люди. Во всех мрачных загадках. Каждый раз, когда мы думаем, что

имеем дело с природой… Когда подозреваем солнечные вспышки, микробов,

землетрясения, насекомых. змеи, крокодилов… Когда же все мы поумнеем, станем

нормальными хотя бы настолько, чтобы охотники не охотились друг за другом, чтобы

человек не восстанавливал против другого человека то, что обрушится и на него,

чтобы умирающие не умертвляли друг друга?

Валерий чувствовал: еще немного — и его голова расколется от боли и постороннего

присутствия, как перезревший орех. Он даже не мог определить, то ли думает обо

всем этом потому, что ему приказывают думать, то ли сопротивляется приказу.

Взглянул на растерянное, отупевшее лицо Людмилы Николаевны. «Может быть, и она

испытывает то же самое? Надо спросить… О чем? Ах, да, о чужом воздействии… О

тишине за окнами «колокола». О вечной ночи морского дна… А плески волн где-то

бесконечно далеко — там, где звонят телефоны и кричат чайки… О чем я хотел

спросить?»

Он услышал знакомый призывный свист, стон, плеск… Попытался сообразить, не

чудится ли это ему, но увидел, как Людмила Николаевна распахнула дверь в

коридор. Звуки стали громкими. Валерий бросился за ней в дельфинарий. Уже с

порога увидел Актрису, ее голову с блестящим глазом, чуть приподнятую над водой.

Она лежала на боку, казалось, сейчас призывно замашет ему грудным плавником:

давай поиграем в мяч! Но что-то в позе дельфинки было необычным, настораживало.

То ли опущенный хвост, то ли неподвижность ее плавников… Валерий почувствовал

беду еще прежде, чем услышал отчаянный крик Людмилы Николаевны:

— Она умирает! Дельфинка чуть-чуть приоткрывала клюв, приглушенный свист

вырывался из дыхала. Она то высовывалась из воды, то опускалась.

Теперь Валерий разглядел, что Актриса не плывет, а ее поддерживает на

поверхности Пилот. Иногда показывалась часть его головы, слышался пронзительный

призывный свист.

— Звоните Славе, скорее! — попросила Людмила Николаевна.

Валерий бросился в коридор и остановился от неожиданности. Навстречу ему,

оставляя мокрые следы на линолеуме, ковылял на своих щупальцах Мудрец.

Валерий пропустил нового помощника к Людмиле Николаевне и поспешил к телефону.

Снял трубку, но гудка не услышал. Он постучал по рычагу, убедился, что телефон

бездействует, и побежал обратно, к дельфинарию.

Осьминог стоял над бассейном, недалеко от двери, устремив неподвижный взгляд на

Актрису, и постепенно менял цвет — розовый на серый в крапинку. Его длинные

верхние щупальца то вытягивались, то скручивались, словно он не мог прийти к

решению, бросаться ли на выручку.

— Сюда! Сюда! Ко мне! — звала дельфинов Людмила Николаевна.

Пилот подтолкнул к ней безжизненное тело своей подруги, издал резкий свист, вой

и встал в воде вертикально, работая хвостом. Он посмотрел на Людмилу Николаевну,

на Валерия, будто прощался с ними. Его глаз остановился на осьминоге, выражение

изменилось. Блеснула и погасла ярость. Прежде чем Валерий успел позвать

дельфина, тот опустился в воду, быстро поплыл к тому месту, где стоял осьминог.

Людмила Николаевна замерла, ее лицо свела судорога боли.

Раздался гулкий удар — это Пилот изо всей силы ударился головой о пластмассовую

стенку.

Его отбросило назад, все рыло было разбито. Воя, дельфин снова ринулся на

стенку, ударил в место переплетения опор. Кровь залила ему глаза, он ничего не

видел. Замер в «позе тоски» — с изогнутым вниз хвостом, на боку. Затем очень

медленно поплыл в свой последний путь — по кругу. Его глаза были закрыты.

— Пилот! — позвал Валерий, шагнув к ограждению бассейна, готовясь прыгнуть и

плыть к

дельфину.

Внезапно он почувствовал, будто что-то держит его ногу. Взглянул вниз и увидел

щупальце, обвившееся вокруг ноги. Это осьминог удерживал его от прыжка в

бассейн. Прозвучал голос Людмилы Николаевны. В нем было столько безысходности и

горя, что Валерию его собственное огорчение показалось мелким и незаметным.

— Пилота уже не спасти…

— Не может быть…

— Для этого надо было спасти Актрису. А она умерла. Он не переживет… Если не

дать ему умереть сейчас, агония будет еще ужаснее…

По лицу женщины текли слезы, она даже не пыталась их сдержать. Валерий понимал,

что она права, но не мог вынести бездействия. Он попытался освободиться от

щупальца, но Мудрец не собирался отпускать его. Наоборот, он побагровел и слегка

стиснул ногу Валерия. Тот почувствовал сильную боль.

Пилот снова бросился вперед. Третий удар, четвертый… Дельфин еще был жив, но уже

с трудом держался на поверхности бассейна. Кровь потоками текла по его голове,

груди, окрашивая воду.

— Отпусти меня, Мудрец, слышишь, немедленно отпусти! — закричал Валерий. Он

услышал:

— Нет.

Уже не понимая, что делает, Валерий достал из кармана нож, нажал на кнопку.

Блеснуло лезвие. И, словно поняв назначение этого предмета, Мудрец отпустил ногу

человека.

— Стойте! — Людмила Николаевна бросилась к Валерию. — Не смейте прыгать в воду.

Ему не поможете, а себя погубите. Он ведь уже не сознает, что делает…

Будто опровергая ее слова, дельфин открыл глаза и посмотрел на людей. Даже

сейчас в его взгляде светилась любовь к ним — странным двуруким дельфинам, не

вернувшимся в море.

А спустя несколько секунд Пилот снова бросился на стенку бассейна. Удары

следовали один за другим беспрерывно. Во всем бассейне вода покраснела от крови.

Наконец дельфин затих…

Людмила Николаевна уткнулась головой в грудь Валерия. Он пробовал ее увести, но

она не хотела уходить. Боялась посмотреть в сторону бассейна и вспоминала, как

Пилот часами «стоял» на хвосте, чтобы лучше рассмотреть, чем она занимается, как

защищал ее от резиновой акулы, как злился на свое отражение в зеркале, брызгал

на него водой и ругался…

В тишине прозвучали мокрые шлепки и шарканье — это осьминог уходил из

дельфинария. Валерий посмотрел ему вслед и сказал:

— Мне показалось, что Пилот хотел напасть на осьминога. Может быть, у него были

причины ненавидеть спрута?

Людмила Николаевна не отвечала, и он предпринял новую попытку отвлечь ее:

— Надо еще раз проверить сетку. Возможно, Мудрец ухитрился отстегнуть ее и

забрался к дельфинам…

— Ему пришлось бы плохо, — проговорила Людмила Николаевна.

— Но не зря же Пилот ринулся на него…

— Только в ту сторону, а не на него. Если бы Пилот хотел, он мог выпрыгнуть из

воды и достать осьминога. А он и не пытался…

Валерий был сражен этим доводом, но поспешил продолжить разговор, чтобы Людмила

Николаевна не вернулась к своим мыслям.

— Необходимо обнаружить тех, кто виноват в гибели дельфинов. Не сомневаюсь, что

это лишь часть их замысла.

Он увидел, что его слова достигли цели. Женщина подняла голову, обозначилась

морщинка между бровей. Валерий посмотрел в ее глаза и быстро отвел взгляд, будто

ненароком заглянул в чужие окна. Он заговорил быстро, боясь, что она вернется в

прежнее состояние:

— Каков же весь замысел? Что им нужно? Теперь они, очевидно, нацеливаются на

нас. Телефон испорчен. Опять они? Надо послать товарищам «торпеду» с запиской.

Он почти силой увлек ее в салон, заставил помогать ему.

— «Торпеду» могут перехватить. Нужно составить такую записку, чтобы, даже

прочитав ее, они не поняли, что мы о чем-то догадываемся. Вы не помните, как

зовут Жербицкого, командира подводной лодки?

— Олег.

— Значит, пишем так: «Привет со дна морского. У нас все в порядке, вот только не

работает телефон. Кажется, Олег был прав и не мешает пригласить его коллег для

совместных исследований. Но сделать это нужно поскорей, так как мы не хотели бы

затягивать подводную охоту…»

— «Охоту» писать не нужно. Слишком прозрачно, — возразила Людмила Николаевна.

Валерий с готовностью согласился:

— Ладно. Напишем иначе: «Мы с нетерпением ждем их, чтобы немедленно приступить к

работе».

Людмила Николаевна одобрила этот вариант записки, и они стали готовить к пуску

«торпеду» — пустотелый цилиндр с водометным двигателем и автоводителем —

аппаратом считывания программы.

— А пока придет помощь, мы можем поработать с Мудрецом, — предложил Валерий.

Он с волнением ждал ответа, от которого зависело многое — во всяком случае для

нее. Когда Людмила Николаевна согласилась, он с облегчением подумал: «Хоть

немного отвлечется».

— Мудрец! — позвал Валерий. Осьминог сразу же отреагировал, приподнявшись на

щупальцах в аквариуме.

— Сюда! Иди к нам. Быстрей!

Осьминог попробовал, как натянута сетка, убедился, что она не застегнута. Он

отодвинул ее и, с силой вытолкнув из воронки воду, перелетел через стенку

аквариума и, описав в воздухе дугу метров в пять, шлепнулся на пол. Как видно,

он не ушибся и тотчас заковылял к людям.

— А он ползает по полу не так уж медленно, — заметила Людмила Николаевна.

— У какого-то автора, надеюсь, у серьезного, говорится, что осьминоги могут

сутками путешествовать по суше. Воду они хранят «за пазухой» — накрепко запирают

ее в мантийной полости на специальные застежки. А скорость их передвижения будто

бы равна скорости человека, идущего средним шагом…

— Нет, — произнес Мудрец, останавливаясь напротив Людмилы Николаевны.

— Ты опровергаешь ученого? — удивился Валерий. — Осьминоги не могут

передвигаться по суше быстро?

— Могут, — проговорил Мудрец, брызгаясь водой из воронки.

— Значит, они не могут долго оставаться на суше?

— Не могут, — подтвердил Мудрец. Валерия вдруг осенило, и он решился задать

вопрос, который мог бы разрешить его сомнения:

— Здесь неподалеку много таких осьминогов, как ты?

— Нет.

— А где вы еще водитесь? Есть такие места?

— Да.

— Ты знаешь эти места?

— Да.

— Ты можешь нас туда провести?

— Да.

— Ты согласен нас туда провести?

— Да.

— Удивительно покладист, — поразилась Людмила Николаевна. — Даже как-то не

свойственно недрессированному животному…

— Ты любишь человека? — спросил Валерий.

— Да.

— А за что? Тебе кажется, что он похож на тебя? У него тоже есть руки, только

поменьше, так?

— Нет.

Ответ Мудреца привел Валерия в некоторое замешательство, но он быстро нашелся:

— Ты хочешь сказать, что причина не в руках. А в чем же?

Осьминог молчал.

— В том, что человек разумен?

— Нет.

— Что «нет»? Ты не считаешь человека разумным?

— Бросьте запутывать бедное животное. Он любит — и все тут! — вмешалась Людмила

Николаевна.

Валерию показалось, что в глазах осьминога мелькнуло новое выражение — и это не

было отнюдь выражением любви и преданности. Белые пятна на голове спрута слились

в одно, и оно так засверкало, что отвлекло внимание Валерия от глаз Мудреца.

— Мы не знаем, что он понимает под словом «любит», — сказал Валерий. — Может

быть, совсем не то, что подразумеваем мы. Сейчас проверим… Мудрец, ты любишь

море?

— О-о-о, — протянул спрут.

— Море, — уточнил Валерий.

— Не знаю.

— Не знаешь, что такое море? Но ведь я уже объяснял тебе. Море — это то, что

расположено за этими стенами, что окружает нас. Вода, рыбы, крабы… Понимаешь?

Любишь?

— Крабы…

Щупальца инстинктивно вытянулись, будто пытаясь схватить добычу, присоски на них

выпятились. По телу осьминога пробежала темная волна.

— Крабы… Люблю. Вода… Люблю…

— Значит, любишь море.

— Не знаю, — повторил осьминог и втянул голову в тело.

Людмила Николаевна всплеснула руками, поражаясь упрямству Валерия, и спросила:

— Мудрец, если ты будешь выполнять то, что мы тебе скажем, получишь много

крабов. Согласен?

— Да.

И опять то же самое странное выражение зажглось в его выпученных глазах.

— Мы выпустим тебя в море. Ты проплывешь вокруг дома три круга и вернешься.

— Да, — отозвался осьминог.

Валерий подумал: «Она молодец. Если он проделает это и вернется, можно будет

выполнить все, чего не смогли сделать дельфины. И еще больше. Но шансы на успех

слишком малы. Их почти нет».

Он принялся готовить «окно» для выхода осьминога. Мудрец нырнул в люк, сквозь

прозрачную пластмассу было видно, как он изменил цвет, реагируя на изменение

давления. Как только открылась последняя заслонка, он сложил щупальца

стабилизирующими выступами наружу и ринулся вперед, сразу же растаяв во тьме.

Людмила Николаевна включила прожекторы. Но их лучи не могли пробиться дальше,

чем на пять — семь метров, осветив стадо пестрых рыбешек, похожих на мотыльков.

Словно сказочный единорог, проплыла совсем близко рыба-кузовок, и было отчетливо

видно, как она поочередно гребла плавниками, слегка пошевеливая хвостом.

— Вернется ли он? — вырвалось у Людмилы Николаевны.

Валерий бросил быстрый взгляд на ее осунувшееся лицо, отметил припухлость у

глаз. Он подумал, сколько сил приходится ей тратить, чтобы держать себя в руках

и не думать о двух трупах, которые находятся совсем близко. Внезапно он

отшатнулся от стены. В кольцо света, распугав рыб, влетела темная торпеда,

развернулась и пошла прямо на него. Перед самой стеной она затормозила на втором

развороте, и Валерий увидел огромный глаз, подмигивающий ему. Послышалось:

«Раз!»

«Вот тебе и причина слуховой галлюцинации.Ведь это я мысленно посчитал «раз»,

думая о том, что Мудрец сделал первый круг, а показалось, будто он произнес это

слово. Галлюцинация была настолько совершенной, что я мог бы легко ошибиться,

если бы микрофоны не были выключены или нас не отделяли от моря

звуконепроницаемые стены…»

Он потянулся к пульту и включил систему микрофонов, в которой были и

ультразвуковые преобразователи. Снаружи донеслась болтовня рыб: хрюканье,

свисты, мычанье, похожее на коровье, щелканье креветок. А вот и сами креветки

выплыли из темноты, шевеля усами-саблями и настороженно глядя на стену

«колокола». Несильный свет привлекал подводных обитателей, и к странной «скале»

собрались рыбы с яркими плавниками, рыбы жемчужно-голубые, ярко-синие,

серебристо-красные, похожие на женщин, вышедших пощеголять нарядами на проспект.

Однако Валерий знал, что среди них имеются и весьма ядовитые создания. Одна рыба

обладала добрейшей внешностью, будучи на самом деле отъявленной хищницей; другая

имела пугающую голову со страшной пастью, а являлась безобиднейшим существом.

Каждое создание пыталось выдать себя за другое, чтобы выжить.

Но вот звуки изменились, рыбы испуганно метнулись в разные стороны. В круг света

снова ворвалась живая торпеда, и послышалось: «Два!»

«Я или он?» — подумал Валерий, пытаясь сообразить, кто же считает на этот раз.

Что-то мешало ему думать, что-то мягкое и глухое, как кипа ваты, мокрое и

скользкое, как медуза. Что-то давило на его мозг. Он уже был знаком с таким

ощущением и боялся его.

Блеснула новая мысль, как рыба в лунном омуте. Валерии попытался схватить ее,

спросил:

— Вы ничего не слышали?

— Как же, он считает круги.

«А в первый раз? Тоже он? Но как же я мог его слышать при выключенных

микрофонах? Как звук оттуда мог пробиться сквозь эти стены? Чепуха! Надо

произнести «чепуха» сто или тысячу раз и избавиться от наваждения. Если я

перестану различать то, что может произойти, от невозможного, — мне конец.

Он увидел, как Людмила Николаевна подняла руки и сжала ими свою голову.

— Не могу больше, не выдержу!

«Чем я могу тебе помочь? Их не вернуть», — подумал он и сказал:

— Мудрец возвращается.

Но Людмила Николаевна закрыла глаза руками. Она думала: «Что со мной творится?

Лучше бы вернулась тоска. А сейчас ничего нет, пусто. Ни тоски, ни горя. Только

это тупое безжалостное давление на мозг. Хочется ли мне отомстить за них?

Впрочем, месть — не то слово. В таких случаях мы любим выражаться красивее —

возмездие. Но кому? Людям, которые их убили? За то, что они служили людям? С

точки зрения убийц — не тем, кому следовало. А с моей точки зрения — именно тем.

А с точки зрения дельфинов? Может быть, их точка зрения самая важная для всех

нас. Ведь они думали, что служили людям — людям вообще, без разделения на

страны, расы, нации, партии, не принимая во внимание целей и причин. Они были

просто животными, к ним не подходит слово «аполитичные». Если они нас во многом

не понимали, это еще не значит, что они глупее нас. Просто они другие, они — не

мы. А возможно, мы сами еще не способны на сознательные контакты с другими

разумными существами. Даже здесь, на Земле…»

Она вспомнила о Лилли. Он считал, что разговор человека с дельфинами длится

достаточно давно и что еще во времена расцвета культуры древних греков дельфины

попытались установить контакты с людьми, но с началом кровавых римских войн

отвернулись от нас. А может быть, людям следует смотреть на все это с другой, с

нашей стороны, и дело в том, что сам человек обратился к дельфинам тогда, в пору

своего могущества и мира, и забыл о них, занятый уничтожением себе подобных.

Прошли века. И сегодня человек снова обращается к дельфинам, хотя он не стал

более мирным ни по отношению к другим существам, ни по отношению к себе.

Политика… Это не пустое слово. Она выражает всю сложность отношений между людьми

от семьи до государства. Ее делаем все мы своими желаниями, потребностями и

ссорами, своей любовью и ненавистью, своими высокими порывами и низменными

страстями. Она настолько же высока и благородна, насколько хороши мы сами. Но,

откликаясь на наш зов, дельфины не знают о ней. И вот двоих из них убили люди…

Людмила Николаевна почувствовала, как ее захлестывает ненависть:

«Враги, негодяи, подлецы… Стоп! О чем же я думала? Почему слова вспыхивают и

гаснут в памяти, как клочки бумаги? Я думала о врагах, об убийцах. Они хотят

уничтожить нас, сначала наш мозг. Вот откуда это непреодолимое давление…

Животные ни при чем. Врагами бывают только люди. Существует очень простая

истина: врагов уничтожают. Но чтобы уничтожить, их надо найти. И в этом нам

помогает осьминог. Снова животное. Мы, люди, всегда вовлекаем их в свою орбиту,

в свою борьбу. Интересно, смогут ли они когда-нибудь сделать то же самое с нами?

Осьминог Мудрец… Будь благословен за то, что ты помогаешь нам! Осьминоги важнее

для нас, чем дельфины. Они разумнее, преданнее… Это самая важная мысль, к

которой я пришла. А вот и Мудрец возвращается…»

Темное ядро, влетевшее в круг света, резко затормозило.

«Сейчас все решится, — думал Валерий. — Он еще может уплыть в море. Зачем ему

мы? Что бы я сделал на его месте?.. Осьминоги важнее для нас, чем дельфины. Они

разумнее, преданнее… Это самая важная мысль, к которой я пришел…»

Он бы очень удивился, если бы ему сказали, что точно так же, даже теми же

словами, думает Людмила Николаевна. И он бы начал сомневаться в правильности

своей мысли… Но ему никто ничего не сказал.

Мудрец подплыл к наружной заслонке, протянул щупальце и попытался ее открыть.

Валерий включил механизмы, в отсек с шумом ворвался сжатый воздух, видно было,

как вибрирует и выгибается лист пластмассы. Стал нарастать пронзительный свист.

Затем автомат опустил заслонку за один миг до того, как фотоэлементы «заметили»

мелькнувшую мимо них массу. Белый, будто посыпанный мукой, сплющенный осьминог

был подан в камеру, а через несколько секунд — багровый, полуживой — оказался в

«колоколе». Валерий и Людмила Николаевна почему-то почувствовали облегчение,

голова стала ясной, исчезло давление. Но прошло несколько минут — и вернулось

прежнее состояние. Тем временем осьминог пришел а себя. Валерий спросил его:

— Ты ничего не заметил, когда кружил вокруг дома?

— Рыбы. Разные, — ответил Мудрец. Валерий удивился: «Он ведь знает, что его

спрашивают не о том».

— Меня не интересуют рыбы. Люди?

— Далеко, — ответил спрут.

— Но ты их видел?

— Нет. Знаю.

— Послушайте, — сказала Людмила Николаевна, обращаясь к Валерию. — А если они

выпустят по «колоколу» торпеду (она вспомнила о стенах, способных выдержать

чудовищное давление) или какой-нибудь сверхснаряд…

И она, и Валерий одновременно (хоть об этом они не знали) представили, как под

чудовищным давлением в пробоину бьет водяная пика, пробивающая насквозь

аппараты. У женщины вырвался крик страха, а Валерий прижался к стене и

остекленевшими глазами смотрел, как вода поднимается все выше и выше.

Он очнулся, стряхнул наваждение, но страх не прошел, а усилился. «Мы сходим с

ума, — думал Валерий. — Может быть, так на нас повлияла смерть дельфинов? Или

неизвестность? Нет, причина, пожалуй, еще и в том, что прервалась связь с

поверхностью, с людьми и мы почувствовали себя одинокими и беспомощными. Мы не

можем не думать о тоннах воды, давящих на «колокол». Это они давят на мозг,

ломают перегородки между отдельными воспоминаниями, и нам кажется невесть что…

Возможно, и смерть дельфинов придумана нами? А они там, за коридором, — живые,

здоровые и голодные? Ну, конечно, так оно и должно быть!»

Ему послышался призывный свист Пилота. Валерий рывком распахнул дверь и побежал

к дельфинарию, громко стуча башмаками. Открыл вторую, третью дверь — в нос

ударило зловоние, густой трупный запах.

На несколько минут вернулось самообладание. Валерий запустил механизм слива, и

вода вынесла трупы дельфинов в море. Он смотрел, как последовательно включаются

автоматы, производящие смыв и дезинфекцию, и пытался в своем сознании создать

заслон от безумия. Он возводил этот заслон, как частокол, из прямых,

обструганных, рабочих мыслей: «Можно будет в бассейне поселить Мудреца, а со

временем — и нескольких его сородичей. Но в первую очередь надо попробовать с

его помощью наладить связь. Почему с его помощью? Неужели я боюсь выйти из

«колокола» и посмотреть, где оборвалась линия?..»

Он вспомнил о Людмиле Николаевне и поспешил к ней. Женщина не смотрела на него,

она уткнула лицо в руки и стояла неподвижно, прислонившись к стене. Валерию

показалось, что она не дышит. «Мертва?!» Он схватил ее за плечи. Людмила

Николаевна испуганно вскрикнула, и он с облегчением подумал: «Мне показалось.

Мне все время что-то кажется. Почему? Ах. да, я совсем забыл о давлении…»

Он скользил взглядом по аппаратам, столику, креслам… Их создавали разные

заботливые люди — конструкторы, инженеры, биологи. Здесь применена многослойная

обшивка с прокладками. «Она очень надежна. Она защищает от колоссального

давления мое тело, мои плечи, ноги, череп. Но эти тонны все равно давят на мозг,

и тут обшивка бессильна».

Он знал, что давление воды на пьезокристаллы беспрерывно заряжает аккумуляторы,

приборы очищают морскую воду и превращают ее в питьевую. А другие приборы

добывают из морской воды кислород, необходимый для дыхания. Работает автономная

система жизнеобеспечения, так что даже если бы кончились запасы пищи на складе,

люди могли бы бесконечно питаться водорослями из пищевых аквариумов и ждать,

пока придет помощь. Все предусмотрено. Он и Людмила не умрут ни от удушья, ни от

голода, ни от жажды. Все предусмотрено…

И вдруг он начал тихонько смеяться. Попытался унять этот нервный смех, но ничего

поделать не мог. Да, они не умрут ни от удушья, ни от голода, их не раздавит

толща воды, но она раздавит мозг. Они сойдут с ума — вот что с ними случится. И

тут бессильны и мудрые конструкторы, и проницательные биологи, вырастившие эти

замечательные водоросли.

Если бы хоть Людмила не молчала! Если бы не эта проклятая тишина, окутавшая их,

словно толстое одеяло!

Он схватил какой-то предмет, попавшийся под руку, и уронил его на пол, чтобы

услышать звук от его падения. Он забыл, что может просто спросить Людмилу

Николаевну о чем-либо и она откликнется. Пошарил рукой — что бы еще бросить?

Рука наткнулась на маленький незнакомый ящичек. Сейчас бы горько улыбнуться,

если бы улыбка получилась… Подарок Славы, молодого и самолюбивого руководителя,

который так долго не приходит на помощь. Он всегда был меломаном. Это он сунул

Валерию набор пленок с музыкальными записями. Не ирония ли судьбы, что ящичек

попался под руку именно сейчас? «Чего же вам, привередник? Напились, наелись… Не

желаете ли еще и концертик послушать? Вкусить духовную пищу? Или потанцевать с

вашей соседкой?»

Валерий затрясся от беззвучного смеха. Вялая рука раскрыла ящичек и вставила

одну из пленок в магнитофон. Пусть и Людмила посмеется! Комичней ситуации,

кажется, не бывает…

Тихая музыка наполнила салон. Людмила Николаевна отняла руки от лица, удивленно

повернула голову. Приподнялся Мудрец. Неужели и он слушает? Но что может понять

в этом головоногий моллюск?

Где-то журчат и перезваниваются ручьи. Затем они сливаются воедино и шумят

водопадом.

Поют птицы… В саду на рассвете…

Слышно, как просыпается земля, как тянутся вверх деревья и травинки, как шуршит

по крыше благодатный дождь и в хлеву мычит корова. Кажется даже, что запахло

парным молоком и свежим сеном.

И вот уже в мелодии появляются ликующие звуки. Это проснулся человек. Он берет в

руки молот и ударяет по наковальне. Он выходит в поле, и спелая рожь, ласкаясь,

трется о его колени и расступается перед ним. Он садится в самолет и, рассекая

со свистом воздух, несется ввысь.

Солнце играет на крыльях. Поют деревья и травы, оставшиеся на земле. Поет коса в

поле, и стучит молот в кузнице. Музыка накатывается волнами. Это волны моря.

Тысячи зеркальных осколков солнца переливаются в них, слепят, взрываются

брызгами. Вскипает белая пена у носа корабля. На мостике — капитан. Звенит цепь.

В воду опускается батискаф. Распахивается море. Батискаф начинает погружение.

Лучи прожекторов прорезают морские пучины. И лучи поют торжествующими золотыми

голосами…

Рука Людмилы Николаевны коснулась руки Валерия, взгляд женщины указал куда-то.

Валерий посмотрел в том же направлении и увидел Мудреца. Осьминог дышал чаще,

увеличившиеся жаберные сердца просвечивали сквозь мантию. Казалось, у него

появилась еще одна пара глаз. Большая часть щупалец была скручена, их концы

шевелились и раскачивались в такт мелодии. Людмила Николаевна протянула к спруту

руку, но он ничего не замечал. Его взгляд был неподвижно устремлен куда-то

вдаль. Женщина улыбнулась впервые за последние часы.

— Что со мной было? — спросила она у Валерия. — Такое впечатление, как будто

перенесла болезнь.

Валерий улыбнулся ей в ответ. Голова его была ясной, давление исчезло. Вернулась

способность анализировать. «Тут дело не в музыке, — подумал он. — Вернее, не

только в музыке и нашем впечатлении. Должен быть еще какой-то фактор, более

объективный…»

Пленка окончилась, музыка утихла. Мудрец некоторое время пребывал в состоянии

опьянения, а затем заковылял к своему аквариуму. Он выглядел уставшим.

— Переместим его в бассейн? — предложил Валерий. — Там просторнее.

— А как же?.. — Она не договорила.

— Я убрал трупы, — сказал Валерий, вытаскивая из ящика катушку пленки и заряжая

магнитофон. Он спешил, он чувствовал, что давление возвращается…

Валерий устроил Мудреца в бассейн. Тот не выказывал особой радости при

новоселье, но, вероятно, это объяснялось тем, что он устал. К тому же еще

действовало музыкальное опьянение…

Валерий вернулся в салон. Людмила Николаевна уже спала. Он тоже стал

укладываться, не выключая магнитофон. Но теперь музыка плохо помогала, мысли

ворочались с трудом.

Валерий щелкнул тумблером магнитофона и лег. Тотчас пришел сон — тяжелый и

бесформенный, меняющий цвет, как осьминог. Он протягивал свои угрожающие

щупальца, обвивал ими, как канатами, не давал подняться. В короткое мгновение,

когда Валерию удалось раскрыть глаза на скрип двери, он увидел огненного паука,

проникшего в салон…

VIII

Батискаф шел над самым дном по спирали. Слава разыскивал «колокол» и попутно

осматривал «окрестности». Командир группы водолазов доложил ему, что обрыв

кабеля не выявлен и, по всей вероятности, неисправность надо искать то ли в

самом телефонном аппарате «колокола», то ли в контактных пластинках на выводах.

А раз так, то обитатели подводного дома могли бы и сами исправить неполадки.

Почему же они этого не сделали?

Так возник единственный повод для беспокойства, ведь приборы показали, что

механизмы «колокола» работают нормально. Можно было бы еще подождать, но как

заглушить тревогу? Она была легкой, дразнящей, но неотступной. Ее можно было бы

назвать интуитивной, если бы Слава не понимал, в чем тут дело. Он хорошо знал

Люду и Валерия. Не стали бы они сидеть сложа руки. Если они не устранили

поломку, то можно предположить, что на это имелись веские причины.

В последнее время Слава, как казалось всем, незаметно подчинил себе сурового

командира подлодки Олега Жербицкого. Тот признавал его авторитет, соглашался с

разумностью его суждений, почти не спорил. И поскольку он умел подчиняться и

точно выполнять приказы, то лучшего исполнителя трудно было найти. Олег стал как

бы тенью руководителя экспедиции. Слава называл его своим другом, остальные, за

глаза — ординарцем. И сейчас «ординарец» находился рядом со Славой. Он вел

наблюдение, манипулируя боковыми прожекторами и светом в салоне, и при этом

умудрялся не мешать Славе вести корабль. Видимо, он что-то заметил, так как

потушил плафоны. В темноте зеленовато светились стрелки приборов и контрольные

лампочки. За кормой то вспыхивал, то погасал серебристый сноп.

— За нами кто-то плывет, — сказал Олег. — Но прожектор не достает до него.

— Сейчас… — ответил Слава, с полуслова поняв «ординарца».

Тот погасил прожектор. Так они проплыли несколько десятков метров. Слава

почувствовал какую-то неприятную тяжесть в голове. Это не была боль, которая

обычно сопровождает повышенное давление. Казалось, будто кто-то смотрит

неподвижным взглядом тебе в затылок, ты хочешь обернуться и не можешь. Тяжесть

усиливалась, мешала думать, приходилось бороться с ней.

— Давай! — сказал Слава, резко останавливая батискаф.

Олег включил на полную силу кормовой прожектор. Темное тело метнулось вправо, но

было поймано боковым прожектором.

— Осьминог, черт бы его побрал! — с облегчением сказал «ординарец».

— Кажется, он не хочет, чтобы мы его видели, и не прочь рассмотреть нас, —

заметил Слава.

Осьминог вильнул в одну сторону, потом в другую, сопровождаемый лучом, прикрылся

«капюшоном», изменил цвет. Он мог бы просто удрать от корабля, но не делал

этого, наоборот — старался выйти из луча и приблизиться к батискафу.

Слава махнул рукой, показывая, чтобы Олег освободил место у доски

переключателей. Он притушил на две третьих боковой прожектор, выключил кормовой

и зажег свет в салоне, ожидая, когда же осьминог прильнет к иллюминатору. Но

спрут предпочитал наблюдать за людьми издали. Он маячил примерно в полуметре от

иллюминатора и в слабом свете казался бесформенной массой.

— Поведение осьминогов изменилось, — проговорил Слава. — Но почему? Мы ведь не

давали повода…

— Может быть, дали повод другие? — предположил Олег.

— Люда и Валерий?

— Не обязательно они…

— Ты продолжаешь подозревать, что здесь есть враги? Но зачем им эта бухта и мы?

— удивился Слава.

— А ты забыл, что работы с дельфинами имеют военное значение?

— Не путай, старина. Вся эта кутерьма началась задолго до того, как прибыла

Люда. Давай лучше попробуем подманить его поближе. (Последние слова относились к

октопусу, который держался на той же дистанции от корабля.)

Слава соорудил из носового платка и авторучек подобие краба и поднес его к

иллюминатору. «Краб» шевелил клешнями, но осьминог не клюнул на приманку.

— Мистификация не удалась, — разочарованно сказал Слава. — Ну что ж, октопус, до

свидания. У нас нет времени на игру в прятки.

Он включил двигатель и носовой прожектор, повел батискаф к «колоколу» по прямой.

Приборы показывали, что батискаф то и дело сбивается с курса, приходилось его

выравнивать. Сначала Слава думал, что корабль виляет из-за неисправностей в

рулевых тягах, но скоро понял, что рули здесь ни при чем. Это он против своей

воли совершал непроизвольные хаотические движения, нажимая не те кнопки,

поворачивая рукоятки не так, как хотел. Если бы не приборы, он бы и вовсе

потерял направление.

— Олег, ты ничего не чувствуешь? — спросил он.

— А что я должен чувствовать? — сердито отозвался Жербицкий.

— Мысли путаются…

— Выпил небось… Славе было не до шуток:

— Голова тяжелая, действительно, как с перепоя.

— У меня тоже голова болит. Давление, — безапелляционно поставил диагноз

«ординарец».

Слава скрежетнул зубами, по приборам выровнял корабль и дал самый полный ход.

— Осьминог прилип к батискафу, — сообщил Олег.

— Пусть прилипает, — отмахнулся Слава. Впереди показалось зарево. Пришлось

тормозить. Жербицкий оставил переключатели и уставился в носовой иллюминатор. «В

«колоколе» горит! — заметалась в голове паническая мысль. — Не успели!»

Но Слава был спокоен, бормотал:

— Интересно, интересно…

На малой скорости он повел батискаф в обход зарева, и стали видны полыхающие

заросли каких-то растений.

— Знаешь, что это такое? — кивнул Слава «ординарцу». — Холодный огонь. Светятся

заросли водоросли цистозиры. Можно принять за пожар. Любопытно было бы выяснить,

какие жгутиковые в данном случае вызывают свечение, имеет ли это отношение к

«цветению» планктона. Жаль, что у нас нет времени…

Он отметил это место на карте и повел батискаф дальше.

Скоро впереди и внизу появилось светлое блюдце — в луче прожектора блестел

«колокол». Слава замедлил ход батискафа и подвел корабль так, чтобы иллюминатор

находился напротив «окна» подводного дома. Он увидел Валерия и Люду, прильнувших

к прозрачной пластмассе, и успокоился.

— Поздоровайся и спроси у них, как дела, — сказал он Олегу.

Тот замигал боковым прожектором, начиная световую морзянку. В ответ заговорил

прожектор «колокола»:

«Все в порядке. Получили ли письмо?»

— Передай — письма не получили, — приказал Слава. — Спроси, почему не наладили

связь. Сообщи, что неполадки — у них: в аппарате или на выходах.

— Они просятся к нам в батискаф, — с недоумением проговорил Олег.

— Вижу, — недовольно сказал Слава. — Можно подумать, что это так просто сделать.

Говорят: «Все в порядке», — а просят принять меры по крайней аварийной ситуации.

Спроси, правильно ли их поняли?

Увидев ответ, он чертыхнулся и стал осторожно разворачивать корабль, чтобы

напротив «окна» оказался люк. Одновременно в «окне» раскрылись створки,

выдвинулся «рукав» с присосками. Часть корабля вошла в «рукав». Весь маневр

занял около двух часов. Теперь начиналось самое главное. Достаточно, чтобы в

шлюз-камере неправильно установили давление, отказала или сработала не в полную

силу хоть одна присоска «рукава» — и случится авария.

— Одевайся! — скомандовал Слава и сам, ворча, тоже стал втискиваться в скафандр.

Сделать это в салоне батискафа было совсем не просто.

Когда наконец послышались удары по крышке люка, Слава приоткрыл ее так, чтобы

образовалась щель в сотую долю миллиметра, потом — в десятую…

Губы Олега за пластмассой шлема шевелились, произнося слова, и Слава понял, что

он говорит:

— Порядок! Открывай!

— Помолчи! — огрызнулся Слава. Даже кончик носа у него вспотел.

Люк продолжал открываться очень медленно. Слава сильно нажал подбородком на

пластину блокиратора, и шлем автоматически откинулся с его головы. Олег сделал

то же самое.

— Хоть бы они догадались снять скафандры в «рукаве», — ворчал Слава.

Оказалось, что Люда и Валерий в нарушение всех инструкций вошли в «рукав» вообще

без скафандров. Как только люк открылся, они нырнули в него.

Слава открыл рот, чтобы выразить крайнее возмущение, но увидел их лица с

выпученными, почти безумными глазами.

— Что с вами? — закричал он.

— Закрывай люк и гони отсюда! — прошептал Валерий, садясь на пол.

— А дельфины? — спросил Олег. — Вы оставили им достаточно пищи?

— Не забыли включить автоматы «рукава»? — напомнил Слава.

— Не забыли. Быстрей! — шепотом произнесла Людмила Николаевна.

Слава закрыл люк и запустил двигатель, недоверчиво глядя в задний иллюминатор.

Но вот пространство за ним прояснилось, черная труба «рукава» медленно

отодвинулась, уходя в «колокол».

— Дельфины… — начала Людмила Николаевна, но Валерий зажал ей рот рукой, делая

устрашающие гримасы.

— Что случилось? — багровея, рявкнул Слава.

— Гони!

Подчиняясь не словам, а необычному тону его голоса, Слава больше ничего не

спрашивал. Только когда батискаф закачался на поверхности у борта корабля-базы и

открылся верхний люк, Валерий сообщил:

— Дельфины погибли.

IX

Слава хотел пригласить на совещание всех участников экспедиции, но неожиданно

запротестовал Жербицкий. А когда Слава, несколько удивленный самостоятельностью

«ординарца», попробовал объяснить, что, дескать, «ум — хорошо, а десять

различных специалистов — не хуже», Олег сказал:

— Ты этого не сделаешь.

— Опять играешь в командира? — разозлился Слава.

— Пора бы понять, что время игры прошло, и вспомнить об ответственности, — Олег

сказал это так, что Слава сразу же вспомнил политзанятия, лекции о шпионах и

диверсантах, о происках различных врагов, о бдительности и о том, что за

бездеятельность комитета ДОСААФ ему уже однажды объявили выговор. Здесь же могло

окончиться гораздо хуже. Славе стало неудобно и неуютно, будто следователь уже

начал дознание о том, почему руководитель экспедиции своевременно не принял

нужные меры и не сообщил «куда следует». И еще Слава понял, что Жербицкий только

притворялся «ординарцем» и что он не так прост, как думалось. Сейчас он

открылся, он говорил непререкаемо:

— Я сообщу в штаб. До получения приказа попрошу никому не говорить о том, что

произошло.

И Слава, и Валерий поняли, что он сказал «попрошу», отдавая дань тому

обстоятельству, что они в данное время не призваны на действительную службу в

армию.

Слова Олега не относились лишь к Людмиле Николаевне. Все, что она пережила в

«колоколе»: смерть питомцев, страх, — нашло выход в нервном припадке, и ее

пришлось срочно отправить вертолетом в больницу.

Это еще больше возбудило любопытство участников экспедиции, и Валерию

становилось все тяжелее уходить от расспросов или отделываться невразумительными

ответами. Он очень беспокоился о Людмиле, то и дело бегал к радисту, просил

связаться с больницей. Оттуда сообщали, что состояние больной улучшается и уже

приступили к лечению электросном.

Каждое посещение Валерием радиорубки кончалось одинаково: радист пытался

заставить его проговориться о том, что случилось в подводном доме, а Валерий

обещал, что все расскажет на совещании, которое вот-вот состоится. Затем

оставалось еще проскочить мимо Тукало или ихтиологов, подстерегающих его у

каюты.

Вскоре штаб отреагировал на донесение Жербицкого: у входа в бухту появился серый

длинный эсминец в сопровождении противолодочных катеров и подводных лодок. Над

водой повисли вертолеты.

За Славой, Валерием и Жербицким пришел военный катер под флагом командира

эскадры. Они прибыли на эсминец, прошли в командирскую каюту. Здесь их ожидало

несколько человек: высокий красивый контр-адмирал с курчавыми, как у африканца,

черными волосами и два капитана первого ранга. В дальнем углу каюты сидел

четвертый — моряк с погонами капитан-лейтенанта, лысый, толстый, притенивший

глаза красноватыми веками. Задавая вопросы, контр-адмирал все время поглядывал

на него, будто ожидая, не захочет ли он спросить о чем-нибудь.

Моряков интересовало все, начиная с исчезнувшего контейнера и кончая

удивительными способностями Мудреца. Славе и Валерию пришлось отвечать на

множество вопросов, из которых одни дополняли другие.

— Не скрою от вас, — сказал контр-адмирал, — что в районе бухты в последнее

время не наблюдалось посторонних кораблей. Ранее в нейтральных водах и

сравнительно недалеко отсюда проходила подводная лодка, но она не

останавливалась. Это не исключает проникновения в бухту вражеских водолазов или

аквалангистов. Но чтобы находиться под водой достаточно долго, им понадобилось

бы убежище типа вашего «колокола» или оборудованная пещера. Однако ничего

подобного не обнаружено. На всякий случай мы закрыли выход из бухты.

Прочесывание начнем в шесть ноль-ноль. В операции примут участие подводные

лодки, водолазы-«наездники» и вертолеты. Поиск будет вестись одновременно на

разных глубинах и в разных масштабах. То, чего не заметят с вертолетов и

подлодок, рассмотрят водолазы.

— Мы упустили одно звено, — раздался неторопливый скрипучий голос толстого

моряка с погонами капитан-лейтенанта.

Он повернулся к Валерию, посмотрел на него изучающе:

— Вы сказали, что дрессированный осьминог по кличке Мудрец предостерегал вас о

врагах. Можно предположить, что ему каким-то образом известно о них. Следовало

бы воспользоваться его помощью. Как это лучше сделать?

— Можно опуститься в «колокол», — ответил Слава за Валерия.

Контр-адмирал укоризненно посмотрел на него, и Слава осекся.

— Боюсь, что в «колоколе» этого сделать нельзя, — сказал Валерий. — Очевидно,

подводный дом находится под их контролем, хотя мне непонятно, как он

осуществляется. Лучше всего было бы побеседовать с Мудрецом в более безопасном

месте, например, поднять его сюда.

Лысый одобрительно кивнул, и тотчас контр-адмирал сказал:

— Мы пошлем за ним лодку-малютку. А вас, — он обратился к Славе и Валерию, — я

попрошу остаться здесь и подготовить аквариум, в котором осьминог мог бы

находиться. Капитан Жербицкий будет вам помогать.

Слава торжествующе посмотрел на Олега…

X

Мудреца в «колоколе» не оказалось. То ли осьминог покинул его, когда Людмила

Николаевна и Валерий перебирались в батискаф, то ли потом ухитрился включить

шлюзовую камеру. И то, и другое казалось неправдоподобным, но факт оставался

фактом: осьминог исчез.

Валерий понимал двусмысленность своего положения. Моряки смотрели на него с

подозрением. Даже Слава спросил будто полушутя:

— А не снились ли вам с Людой глубоководные сны?

— Но ты же сам видел осьминогов! — огрызнулся Валерий.

— Признаю, они необычны и поведение их удивительно, но чтобы разговаривать,

животное должно иметь по крайней мере орган речи.

Валерий с нетерпением ожидал начала операции по прочесыванию бухты. Даже в самом

худшем случае, если не будут обнаружены таинственные враги, все-таки что-то

прояснится. Он с восхищением следил за водолазами, оседлавшими небольшие

снаряды, в которых размещались мощные водометные двигатели. На таком снаряде

водолаз мог под водой развивать скорость до тридцати узлов. Двигатель давал

энергию и для прожектора, расположенного на шлеме.

Когда по команде с эсминца отряды водолазов одновременно начали погружение, под

водой, все удаляясь, вспыхнули десятки огней. Зрелище было очень красивым. Слава

и Валерий следили за огнями, перегнувшись через поручни. Вблизи покачивался

батискаф, приготовленный на всякий случай к спуску.

Их позвали в радиорубку. Отсюда контр-адмирал руководил операцией. Кроме него и

радистов, в рубке находился и лысый капитан-лейтенант.

Контр-адмирал встретил Славу и Валерия сообщением:

— Обнаружен ваш «колокол». Его механизмы функционируют нормально.

— И это все? — спросил Валерий.

— Что все? — не понял контр-адмирал. Зато капитан-лейтенант сразу уловил скрытый

смысл вопроса и ответил Валерию:

— Да, да, ничего другого не обнаружено. Для Валерия время тянулось мучительно

медленно. Он краснел, если ловил на себе чей-то изучающий или недоверчивый

взгляд. Ему казалось, что с каждой минутой эти взгляды становятся все

насмешливей. Больше того, он сам начал сомневаться, не было ли случившееся игрой

больного воображения. Всякий раз он цеплялся за один надежный якорь — гибель

дельфинов. Это уж никак не могло померещиться. Но, с другой стороны, гибель

дельфинов еще ничего не доказывала, не подтверждала, что Мудрец действительно

существует…

— Подводные лодки 03, 72 и 83 всплыли, — докладывал радист. — Они ничего не

обнаружили.

Через полтора часа отряды водолазов-«наездников» полностью закончили

прочесывание. Непросмотренными не остались ни один кубометр воды, ни один метр

дна.

Контр-адмирал больше не смотрел на Славу и Валерия. Теперь уже и Славе

приходилось защищаться. Он рискнул заметить:

— Странно. Вся эта история с контейнером и осьминогами… Я ведь сам их видел. У

нас, наконец, есть кинопленки…

— Не так уж странно, — откликнулся контрадмирал. — Особенно если вспомнить, что

игра светотени под водой может создать всяческие иллюзии, превращать

обыкновенных осьминогов в мудрецов…

Он даже попытался утешить Славу, проговорил извинительно:

— Это с каждым может случиться…

Слава закусил губу от обиды и положил руку на плечо Валерия. Тот понял причину

его сочувствия и горько улыбнулся. Но тут ему пришла в голову мысль

воспользоваться раскаянием друга. Когда они вышли на палубу, Валерий сказал:

— Я вторично поселюсь в «колоколе». На этот раз иллюзии меня не обманут…

Предупреждая возражения друга, добавил:

— Иного выхода у нас нет.

XI

Вместе с Валерием в «колоколе» поселился ихтиолог. Его полное имя было Евгений,

но все называли его Евг (свою первую статью в научный журнал он подписал «Евг.

Косинчук», тем самым давая понять, что ничего общего не имеет с академиком Е.

Косинчуком, своим дядей). Надо сказать, что с дядей он был в ссоре. Считалось,

что нужны чрезвычайные обстоятельства, чтобы вывести из равновесия

уравновешенного и медлительного Евга.

Не моргнув глазом, он выслушал подробный рассказ журналиста обо реем, что

происходило в подводном доме, и нельзя было понять, верит ли Евг тому, что

слышит, или только притворяется, будто верит. Но и за это Валерий был ему

благодарен.

Сам же Валерий, как только снова очутился в «колоколе», начал сомневаться во

всем еще больше, чем раньше. То ему чудились свисты дельфинов, долетающие сквозь

закрытые двери, то за «окном» виделся осьминог. Но всякий раз, стоило лишь

изменить угол прожекторного луча, он убеждался, что никакого осьминога там нет.

Так продолжалось до тех пор, пока Косинчук однажды не воскликнул:

— Посмотри, кто пожаловал!

Через пластмассу на них смотрели большущие выпуклые глаза, пятнистые щупальца

слегка шевелились.

— Это Мудрец! — воскликнул Валерий. Почему-то он был уверен в этом, хотя вряд ли

смог бы сразу отличить Мудреца от его собратьев.

Зажужжала кинокамера, и Валерий улыбнулся, подумав, сколько тысяч метров пленки

изведет дотошный ихтиолог. Вдруг испугался: а если это опять иллюзия? Начал

манипулировать прожекторами — видение не исчезло. Теперь Валерий еще больше

уверился, что это Мудрец — какой другой осьминог отнесся бы так спокойно к

миганию света?

Он помахал спруту рукой, приглашая его войти, и тот ответил едва заметным

движением пары щупальцев.

— Интересно! — выразил свое одобрение Евг. Обретя уверенность в себе, Валерий

стал готовить к пуску шлюзовую камеру. Осьминог терпеливо ожидал. Он даже

подвинулся поближе к заслонке и сложил щупальца, готовясь нырнуть в нее. Его

воронка слабо пульсировала.

— Если бы это был человек, я бы подумал, что он хочет войти к нам, — сказал Евг

таким тоном, будто заведомо знал, что осьминог этого хотеть не может.

Валерий включил шлюз-камеру, и через несколько минут октопус уже шлепал

щупальцами по полу подводного дома.

— Это ты, Мудрец? — на всякий случай спросил Валерий.

— Да.

— Ступай! — сказал ихтиолог, и осьминог исчез за дверью.

Евг повернулся к журналисту. До него словно только сейчас дошел вопрос Валерия,

и он в свою очередь спросил:

— А что я должен был чувствовать?

— Понимаешь, у меня появилась тяжесть в голове, как тогда… И еще…

Он умолк, так и не высказав своего подозрения. Эти бородавки на щупальцах… И

когда осьминог передвигался, он переваливал свое тело совсем не так, как Мудрец…

XII

Через несколько часов Косинчук начал занятия с осьминогом. Он заставлял его

принимать различные позы, рассматривал, делал сотни снимков. Он играл с

восьмируким в мяч и очень скоро заметил, что инициативу в игре захватил моллюск.

Иногда он задерживал мяч, не отбрасывал его по команде, а начинал перехватывать

то одним, то другим щупальцем. Иногда он протягивал мяч человеку, но когда тот

хотел взять его, быстро отдергивал щупальце, не давая мяча. Казалось, будто он

изучает и одновременно пытается дрессировать человека, проверяет скорость его

реакций и приручает к себе. Евг пытался расспрашивать октопуса о его собратьях,

об устройстве их жилищ, об охоте, способе питания, но не узнал ничего нового.

Ответы осьминога были иногда противоречивыми. Ихтиолог спросил:

— Значит, ты согласен служить людям? Люди тебе нравятся?

— Да, — ответил осьминог.

— Ты сумеешь меня проводить к тому месту, где вы живете?

Глаза спрута полезли на «лоб», он так и впился взглядом в человека.

— Согласен, — сказал он.

— И ты поможешь мне поговорить с твоими собратьями?

— Да.

Валерий, прислушивающийся к их разговору, пошутил:

— Итак, мы уже имеем первого посредника и переводчика с русского на осьминожий.

Он умолк, так как услышал сопенье осьминога и его слова:

— Посредник. Да. Дельфин. Нет.

— А при чем тут дельфины? — удивился Косинчук. — Ты что, не любил их?

— Да.

— Подтверждаешь, что не любил?

— Да.

— Или любил?

— Да.

— Однако наш «переводчик» путает понятия, — заметил Евг. — Впрочем, это не

помешает ему проводить меня.

— Я тоже пойду с вами, — сказал Валерий.

Косинчук хотел было возразить, что лучше бы одному из них остаться в «колоколе»,

но вспомнил о праве первооткрывателя и промолчал. Ему и в голову не могло

прийти, что, возможно, Валерий просто боится оставаться один в подводном доме

наедине со своими воспоминаниями и тревогами. И тем более Евг не мог предвидеть,

что скоро и ему придется разделить страх…

Они надели водолазные костюмы, приготовили «торпеды», так как эти мощные

аппараты позволяли перемещаться быстрей, чем двигатели их скафандров.

Валерий включил шлюз-камеру. Оказавшись в море, осьминог начал резвиться, то

уносясь вдаль так быстро, что люди не могли его догнать на своих «торпедах», то

возвращаясь и кружась вокруг них.

«Он похож на щенка, которого выпустили погулять, — подумал Косинчук. — Гляди-ка,

он пытается и нас вовлечь в свою игру».

Валерий наблюдал за осьминогом совсем с другим чувством. Он тоже заметил, что

моллюск словно бы приглашает людей принять участие в игре. «Нет, не приглашает,

— думал Валерий, — а пытается заставить погоняться за ним. То же, что и при игре

в мяч. Вот Евг уже поддался. Что из этого выйдет? Ну конечно, он его не поймает.

Но что это? Октопус переходит всякие границы, он становится слишком

фамильярным».

Осьминог на полном ходу зацепил Косинчука щупальцем, попытался увлечь за собой,

но «торпеда» развернулась, и мощь двигателя оказалась слишком сильной для

моллюска. Косинчук волчком закружился на одном месте, уцепившись за ручки

аппарата, а вместе с ним кружился и осьминог. Так продолжалось несколько минут,

а затем октопус изменил тактику. Удерживая ихтиолога одним щупальцем, он двумя

другими уперся в «торпеду», выбил ее из рук Евга и отбросил в сторону. Пока

Валерий раздумывал, не рискованно ли оставить товарища и пуститься вдогонку за

«торпедой», аппарат, увлекаемый водометным двигателем, скрылся во тьме.

Раздражение охватило Валерия. Он подумал:

«Не нравится мне эта игра, Октопус словно изучает нас и наши аппараты. Тут не

поймешь, кто же исследователь, а кто исследуемый. В довершение всего мы потеряли

«торпеду»…»

Осьминог, держа Евга, подплыл к Валерию и сделал ему какой-то знак щупальцем,

будто приглашал следовать за собою. Валерий предложил Косинчуку ухватиться за

ручку его аппарата, но октопус, не выпуская ихтиолога, отплыл подальше. Пришлось

следовать за спрутом, который теперь двигался с такой скоростью, чтобы Валерий

не терял его из виду, но и не слишком приближался.

Из зарослей навстречу им выплыла большая акула. Глаза-бусинки нацеливались на

осьминога, и Валерий уже приготовился защищать его от хищника. Он вспомнил: в

инструкции сказано, что акулы пугаются пузырьков воздуха, вырывающихся из

отводной трубки скафандра. Этим нехитрым оружием он и решил отвадить врага. Но

акула и не помышляла нападать на осьминога. Когда до него оставалось не более

трех метров, она круто вильнула в сторону, показав непременного пассажира —

прилипалу, разместившегося на спине за плавником, и позорно удрала.

Валерий переглянулся с Косинчуком: обоих поразило необычное поведение хищницы.

Скоро показалось знакомое ущелье. Они миновали его, и взгляду открылся

осьминожий город. Здесь моллюск отпустил Косинчука и скрылся в одной из

построек. Валерий установил рули «торпеды» так, чтобы она парила невысоко над

городом. Луч прожектора шарил по камням домов, но не обнаруживал признаков

жизни. Вдруг из одной постройки высунулось щупальце, отодвинуло загородку из

камней. Затем показался осьминог. Это был их старый знакомый. Он протащил свое

тело, сплюснув его лепешкой, в узкую «дверь» и направился к людям, подавая

какие-то знаки.

Валерию показалось, что он слышит, как осьминог говорит: «Нет. Никого нет.

Ушли».

Увидев, что люди медлят, моллюск обхватил щупальцем «торпеду» и развернул ее

носом вверх, к выходу из ущелья. Его воронка начала пульсировать быстрее, он

сложил щупальца, поплыл. Валерий понял, что надо следовать за ним. Он попросил

Евга поточнее засечь местонахождение осьминожьего города. Косинчук кивнул,

показывая, что успел это сделать. Только тогда Валерий включил двигатель на

«полный вперед».

Спрут привел их к подводному дому. Повозил щупальцем по пластмассе, словно

пытался открыть заслонку. А когда все трое оказались в подводном доме, осьминог

проговорил:

— Нет. Никого нет. Ушли. Он повторял эти слова сотни раз, не отвечая на вопросы

людей.

— Ушли, — твердил он монотонно. — Никого нет. Ушли.

Потом стал добавлять:

— Все ушли. Куда ушли?

— Пластинка оказалась со щербинкой, — пошутил Валерий. — Наш Мудрец сам сейчас

оказался в затруднительном положении.

— Ничего, мы найдем твоих собратьев, — медленно проговорил Косинчук, рассеянно

глядя то на осьминога, то на приборы. Его взгляд задержался на магнитофоне…

— Иди, Мудрец, отдыхай, — сказал Евг и открыл дверь в коридор, выпроваживая

осьминога.

Но спрут не уходил. Он перестал твердить одно и то же, помолчал немного и

произнес:

— Надо найти.

— А ты знаешь, где искать? — спросил Валерий. Он думал сейчас не только об

осьминогах, но и о контейнере.

— Нет, — ответил спрут. — Надо искать. Люди помогут нам. Мы поможем людям.

— В чем будет заключаться помощь?

Осьминог приподнялся на щупальцах, вперил глаза в Валерия, и тот почему-то

вспомнил отрывки из книг об Океане. В его голове закружился хоровод цифр. Он

вспомнил, что масса живого населения Океана составляет двадцать миллиардов тонн,

а добывается во всем мире ничтожная часть: пятьдесят миллионов тонн рыбы,

несколько миллионов тонн водорослей, примерно полтора миллиона тонн моллюсков…

Валерий думал: «Людям предстоит великий штурм Океана. И тут им помогут

осьминоги. Они станут друзьями человека, тем, чем на суше когда-то были собаки.

Осьминоги — морские собаки… Осьминоги — друзья человека…»

Голову сдавил стальной обруч, цифры кружились все быстрей. Где-то в глубинах

мозга, в глубинах памяти тревожно свистели дельфины.

— Иди, — приказал осьминогу Косинчук. Его голос непривычно звенел; казалось, что

голосовые связки натянуты, как струны.

Он со стуком захлопнул дверь за восьмируким. По его лбу стекали капли пота. Как

видно, то, что пережил только что Валерий, коснулось и его.

— Осьминоги помогут нам освоить Океан, — хрипло проговорил Валерий.

— Посмотрим, — обращаясь к самому себе, сказал Косинчук.

Он подошел к магнитофону, включил его. Послышался шелест перематываемой пленки.

Лицо ихтиолога было напряженным. Он спросил у Валерия:

— В море тебе не казалось, будто слышишь слова осьминога?

— Почему ты спрашиваешь?

— Ответь, пожалуйста, потом объясню.<

— Мне показалось, что он говорит «нет»…

— «Нет. Никого нет. Ушли…» Так?

— Значит, и ты слышал?

— Да, — ответил Косинчук. — И сейчас мы проверим, была ли это галлюцинация.

— Но как?

Евг уже забыл о Валерии. Все его внимание сосредоточилось на магнитофоне. Если

бы жена академика Е. Косинчука, тетя Евга, увидела своего племянника в эту

минуту, то сказала бы, что он вылитый Евгений Панкратьевич в молодости.

Магнитофон закончил шипеть, раздался голос Валерия. Он спросил: «Это ты,

Мудрец?» Сейчас должен был последовать ответ осьминога:

«Да». Но вместо слова прозвучал звук, похожий на восклицание «а!». «Ты хочешь

быть вместе с нами?» В ответ — тот же невыразительный звук с придыханием.

Валерий подумал: «Конечно, это лучший способ проверки. Аппарат не подвержен

галлюцинации. Как же это я, осел, не додумался?»

С пленки звучал его собственный голос, произносящий: «Постой!.. Ты помнишь, кто

находился в бассейне до тебя?.. А тебе не опасно там находиться?»

«Спрут ответил «нет», — вспомнил Валерий. Он ждал… Но вместо ответа осьминога

звучал лишь шелест пленки. Снова голос человека, голос его, Валерия: «Там теперь

вообще не опасно? И дельфины могли бы там жить?»

Сейчас должен был прозвучать словесный залп — ответ осьминога. Но вместо него —

пустой шелест пленки…

— А где ваши кассеты? — спросил Косинчук. Валерий бросился к секретеру. Он никак

не мог вспомнить, куда Людмила положила кассеты с пленкой. Тогда было не до них.

Впрочем, кажется, она пробовала искать, когда Слава приплыл за ними, но не

нашла.

Валерий перекладывал десятки ненужных сейчас вещей, пока не наткнулся на одну из

кассет. Вздохнул глубоко, как будто уже нашел разгадку. Протянул кассету

ихтиологу, и тот вставил ее в магнитофон.

Послышался шум, голос Валерия: «Здесь неподалеку много таких осьминогов, как

ты?» Пауза. «А где вы еще водитесь? Есть такие места?» Пауза. Голос Валерия

продолжал задавать вопросы через короткие паузы, вместо которых должны были быть

ответы.

— Как видишь, он не говорил с тобой, но ты слышал его ответы, — сказал Евг. — И

ты, и Людмила. Он и не мог говорить, не имея органов речи. То, что происходило,

похоже на телепатию…

— Очевидно, таким образом он изучил наш язык. Слушал и заглядывал в наши головы,

заглядывал и сравнивал. Если он действительно обладает такими способностями, то

это именно то животное, которое нужно нам для освоения Океана. Ведь с ним без

ультразвукового аппарата можно переговариваться под водой, и к тому же на

больших расстояниях.

— Верно, — сказал Косинчук. — Но животное с таким качеством — это уже не просто

животное. Захочет ли оно служить нам?

— Если верить его словам, то захочет. Вот только как долго?

Евг опустил голову, наморщил лоб, потирая пальцами виски. Подумал вслух:

— Я должен увидеть его собратьев. Изучить их. Тогда я смогу ответить на этот

вопрос, от которого так много зависит.<

XIII

Косинчук начал упорные поиски поселения осьминогов. Он уплывал один, а Валерий

оставался с Мудрецом. Он расспрашивал его о повадках рыб и моллюсков, о

течениях, рельефе морского дна. Иногда ответы спрута были четкими и ясными, а

иногда такими путаными, что ничего нельзя было разобрать. К тому же осьминог все

чаще сам задавал вопросы или отвечал вопросом на вопрос.

Валерий упорно возвращался к тому, что его больше всего беспокоило. Он заставлял

спрута вспоминать Людмилу Николаевну и убеждался, что тот знает прошлое.

«И все же он чем-то не похож на Мудреца, — думал Валерий. — Разве мог за

короткое время Мудрец так измениться? Это отяжелевшее туловище и бородавки на

щупальцах… Но, может быть, для осьминога такое изменение естественно? Например,

в какой-то определенный период его жизни?»

До руки человека дотронулось холодное скользкое щупальце — октопус напоминал о

себе. Валерий отдернул руку. «Я слишком откровенно думаю. А что, если он уже

знает о моем подозрении?»

Он посмотрел в глаза осьминогу, встретил упорный совиный взгляд. Опять заболела

голова, появилась гнетущая тяжесть. «Может быть, причина этого — тоже октопус,

его способ общения? Или своеобразный род гипно…» .

Нить мысли оборвалась, будто кто-то ее обрезал ножницами. Спустя мгновение

Валерий уже не мог вспомнить, о чем только что думал. Он напряг волю, пытаясь

сосредоточиться. Это плохо удавалось. И тогда он пустил в ход последнее

средство. Глядя на дверь, мысленно спросил у осьминога:

«Ты помнишь двоих, которые там жили до тебя?»

Для большей уверенности, что он не проронил ни слова, Валерий крепко закрыл рот

рукой.

Осьминог сменил серый цвет на розовый и стал быстро багроветь.

«Случайно ли он сейчас меняет цвет или это признак волнения?»

Послышался ответ спрута:

«Помню. Хвостатые, но не рыбы. Дельфины».

«Они любили нас, — думал Валерий, забыв на секунду об осьминоге, почувствовав

приступ тоски и раскаяния. — Они любили нас и погибли, вовлеченные в наши дела.

Что чувствовали они, бедняги, в последние минуты?» Он услышал холодные, как

щупальца, слова ответа:

«Они любили рыбу и любили себя. Они считали вас похожими на себя. Они любили

рыбу».

С какой-то яростной раздраженностью Валерий вспомнил о своем необычном

собеседнике. Его пальцы сжались в кулаки. Он закричал:

— Где они теперь? Что с ними случилось?

«Они были. Их нет. Совсем нет».

«Вот я и получил сразу два ответа, два «да», — подумал Валерий. — Во-первых, он

слышит мои слова, даже когда я их не произношу. И во-вторых, он помнит о

дельфинах, но думает о них не моими словами. Это можно было бы считать

исчерпывающим ответом, и все же я не могу избавиться от подозрения. Почему?» Он

проговорил, с трудом выдавливая из себя каждое слово:

— Ты помнишь, как их звали? Как они погибли? Кто первым, кто вторым?

— Пилот, Актриса. Первой погибла Актриса. Вторым — Пилот, самец. Они уже не

вернутся. Но у вас теперь есть я. У вас есть я..»

Валерий подумал: «Да, да, осьминоги важнее для нас, чем дельфины. Они разумнее,

преданнее. Это самая важная мысль, которую надо запомнить».

Ему показалось, что однажды он уже думал точно так же, такими же словами, но не

мог вспомнить когда. И вдруг он почему-то решил поделиться со спрутом проблемой,

которая стояла перед человечеством. В памяти, как табло, удивительно легко

вспыхивали слова и цифры, которые он видел в различных книгах. Он думал: «Нам

надо по-настоящему приручить Океан, чтобы прокормить и насытить всех людей. Пока

в нашем меню продукты морей не занимают и одного процента. Но уже сейчас

исследования Мирового океана развиваются так же быстро, как космонавтика, и

имеют не меньшее значение. И все же мы не добились здесь настоящих успехов. Мы

просто собираем то, что ДАРИТ нам море. И наша охота — это тоже собирание даров,

неразумное собирание, желание взять больше, чем нам хотят подарить. Но чтобы

взять больше, мало желания взять. Нам ничего не достается даром. Хотим или не

хотим, мы платим за все, что берем у природы. Плата всегда бывает большей, чем

то, что берем. Дары превращаются в дары данайцев. Такова наша участь. Мудрец. Ты

понял меня?» Он прислушался и услышал:

«Не все понял. Продолжай». «Чтобы не отдавать больше, чем берешь, чтобы цена не

была слишком высокой, нужно знать, сколько тебе нужно, что тебе нужно, изучить

то, что берешь, и то, откуда берешь. Прежде чем ВЗЯТЬ, нужно ЗНАТЬ. Это ты

понимаешь?»

«Понимаю. Продолжай».

«В Океане нужно идти тем же путем, каким человек шел на суше. Ведь ему бы не

хватило диких плодов, и он начал сам выращивать плоды и обрабатывать землю. Он

начал сам себе дарить. И в Океане необходимо организовать подводное земледелие и

животноводство. Нужно возделать поля водорослей и планктона, одомашнить морских

животных, разводить и выпасать стада рыб. Но беда в том, что делать все это в

Океане нам тяжелее, чем на земле. Правда, мы когда-то вышли из него, но природа

сделала за нас свой выбор, и теперь Океан для нас — чужая среда. Мы не можем там

свободно жить, нам нужны дорогие и громоздкие сооружения. Но есть и другой,

более легкий путь. Найти верных помощников — посыльных и пастухов, разведчиков.

Ты бы согласился служить нам. Мудрец?»

«Да!» — послышалось восклицание осьминога.

«Если разумно пользоваться морем, с одного гектара можно получать больше рыбы,

чем с такого же пастбища — мяса. А ведь, кроме рыбы, есть еще креветки и

устрицы, мидии и трепанги, икра морских ежей и морские гребешки. И наконец —

крабы…»

«Крабы останутся нам», — возразил осьминог.

«Ладно! — щедро согласился Валерий. — Хватит на всех. Морская капуста, например,

не уступает по вкусу капусте огородной, но значительно питательнее ее и намного

богаче витаминами. Кроме того, она предохраняет от сердечно-сосудистых

заболеваний. А калорийность некоторых водорослей больше, чем у шоколада. Мидии

содержат в изобилии очень нужные человеку микроэлементы, а мясо кальмаров нежное

и вкусное…»

«Кальмары — мои ближайшие родственники, — заметил Мудрец. — Может быть, люди

едят и нас?»

«Нет», — соврал Валерий и, чтобы избежать опасного поворота темы, подумал о

другом: «А минеральные богатства Океана! В морской воде растворены все известные

нам химические элементы, в том числе самые редкие, запасы которых на суше уже

исчерпываются. В морях растворено столько тория и молибдена, что если извлечь

их, то на каждого человека досталось бы почти по двести тонн. Есть и такие

богатства, которые лежат на дне уже готовыми самородками, устилают его, как

булыжная мостовая. Они состоят наполовину из марганца и железа, наполовину — из

никеля, кобальта, меди и других металлов. Таких булыжников на дне больше пятисот

миллиардов тонн. А поваренной соли в Мировом океане столько, что если извлечь ее

оттуда, она покроет всю сушу панцирем толщиной в 160 метров. Люди уже пробуют

пользоваться всеми этими богатствами, но настоящие успехи достигнуты лишь в

таких областях, как добыча нефти или опреснение морской воды. Там, где нас

подгоняет жестокая необходимость…»

«Чем она более жестокая, тем больше вас подгоняет?» — послышался вопрос.

Валерий улыбнулся: «Почти так, близко к правде. Но есть и вторая сторона

вопроса: наши возможности. Иногда приходится просто потуже затягивать поясок,

довольствоваться малым. Ведь, например, чтобы вывести некоторые растения и

животных, нам понадобились тысячи лет. И, конечно, для того, чтобы вывести

высокоурожайные сорта водорослей или новые породы рыб, тоже понадобится немало

времени…»

«Насколько я понял, самое дорогое для вас — время? Вы всегда спешите. Почему?

Вас слишком много или вы слишком много едите? Те, кого ты называешь дельфинами,

тоже очень прожорливы. Бели бы вы помогли им справиться с акулами и

размножиться, они съедали бы так много рыбы, что стали бы вашими врагами. А без

крабов вы сумеете обойтись?»

«Сумеем, — успокоил Мудреца Валерий. — В Океане ведь много другой пищи, особенно

водорослей. Не очень далеко отсюда на дне одного из заливов уже возделаны

обширные плантации морской капусты. На Черном море мы разводим стада рыб на

подводных пастбищах. А под Владивостоком агрономы в аквалангах создали подводные

огороды для выращивания водорослей».

«Это хорошо, — заметил Мудрец. — Тот, кто питается водорослями, не враг нам. Тем

более — булыжниками, о которых ты думал».

«Нет, булыжниками мы не питаемся. Металлы нужны нам для создания кораблей,

аппаратов…»

Осьминог вдруг насторожился, приподнял голову и защелкал клювом. Он уставился в

«окно».

— Что там? — спросил Валерий.

«Сюда плывет человек. Спешит. Еще больше, чем вы спешите всегда. Он думает не о

тебе. Обо мне».

Валерий покрутил ручку яркости бокового прожектора, но никого в море не увидел.

Спросил мысленно: «Он далеко?»

«Далеко и недалеко. Ты не увидишь, приборы не помогут».

«Он плывет в корабле? Ты знаешь, что такое подводный корабль?»

«Знаю. Я видел его. Но это не такой корабль, как ты сейчас думаешь. Он меньше.

Подумай еще…»

Валерий стал вспоминать различные типы подводных лодок, батискафов…

«Еще!» — требовал Мудрец.

Валерий перебрал все подводные корабли, которые знал, и только тогда осьминог

уточнил:

«Нет. Другой корабль. Знакомый тебе. Один из двух, которые были здесь».

Валерию показалось, что он видит точку, которая быстро увеличивается. Он уже мог

различить фигурку человека, плывущего на каком-то снаряде. Да это же Косинчук на

«торпеде»!

«Мудрец мог сразу подсказать мне ответ. Зачем же он расспрашивал меня? Случайно?

Играл? Или дрессировал? А может быть, хотел получить информацию о различных

родах кораблей? Господи, я уже думаю о нем, как о каком-нибудь шпионе!»

Изображение все росло и росло, затем исчезло, а спустя мгновение Валерий и

впрямь увидел Евга. Тот развернул аппарат, тормозя, медленно подплыл к «окну».

Он, как видно, действительно спешил, так как перевел шлюз-камеру на ускоренный

режим и, тяжело дыша, едва откинув шлем, уже спросил у Мудреца:

— Ты знаешь, где поселились твои собратья? «А ты знаешь?» — услышали ответ

Косинчук и Валерий.

— Теперь знаю, — сказал Евг. Он произносил слова не потому, что забыл о свойстве

Мудреца, а для того, чтобы их слышал и Валерий.

«Где поселились?» — спросил Мудрец.

— В подводных пещерах, — ответил ихтиолог. «Ты был там?»

— В сами пещеры я не мог проникнуть. Входы завалены камнями, обломками скал.

«Хочешь, чтобы я пошел с тобой? Впереди тебя? Я, потом — ты?»

— Да. Ты поможешь мне расчистить один из входов. Мы войдем туда вместе.

«Нет. Сначала — я. Расскажу о тебе. О вас. Восьмирукие скорее поймут тебя».

— Ладно. Так, пожалуй, лучше. Иди сейчас. Договорись и возвращайся за мной.

Осьминог направился к шлюзовой камере, и люди услышали команду: «Включай!»

XIV

— Представляю, какой переполох поднимется в академии после нашего доклада! —

сказал Косинчук, когда они с Валерием остались наедине. — О существовании такого

животного никто всерьез не думал. Честно говоря, мне все время хочется ущипнуть

себя, чтобы снова убедиться, что все это происходит наяву.

Он был необычайно оживлен. Куда девалась его медлительность. Валерий удивленно

отмечал перемены, происходившие с товарищем, особенно то, как его волнует доклад

для академии. Потом он вспомнил, что, по словам Тукало, Евгу никак не удается

защитить кандидатскую диссертацию. Отзывы рецензентов сводятся к тому, что в ней

слишком мало нового. А знаменитый академик Е. Косинчук сказал: «Это похоже на

моего племянника. Он с успехом исследует и опишет всех рыб Охотского и Японского

морей. А вот пороха, увы, не изобретает!» Злые языки утверждали, что именно эти

слова академика и послужили началом семейной распри.

Евг мечтательно зажмурился:

— Это не паршивенькая монография в блестящей суперобложке (очевидно, имелась в

виду монография Е. Косинчука о беспозвоночных), а настоящий переворот в науке!

Глобальный удар по человеческому высокомерию, который позволит людям быстрее

двигаться вперед. А в военном деле, представляешь? Сотня таких помощников

сильнее любого флота!

— Не будем говорить об этом, — предостерегающе прошептал Валерий, и Косинчук

удивленно поднял брови.

— Я ничего тебе пока не буду объяснять. Но давай о военной стороне здесь не

говорить, — попросил Валерий, выделяя слово «здесь».

— Но ты согласен, что это замечательные помощники? — не унимался Евг.

— Они могут ими стать, если…

— Что «если»?

— Нет, нет, ничего…

Ихтиолог озабоченно покачал головой:

— Ты чего-то не договариваешь. А лучше бы…

— Я рассказывал Мудрецу о проблеме освоения Океана, — перебил его Валерий, явно

с каким-то умыслом. — И он ответил, что согласен быть помощником человека.

— Но ты не ответил на мой вопрос, — напомнил Евг. — Что это за недомолвки?

— Ты кое-что забыл, — проговорил Валерий многозначительно. — А в общем ты прав.

Я не договариваю. Стараюсь даже и недодумывать. Понял? Боюсь, что и так

наговорил много лишнего. Против своей воли. Понял? Против своей воли.

Косинчук махнул рукой:

— Чепуха! Военные ведь обыскали бухту.

— Но они не обнаружили и осьминогов…

— Потому что это не входило в их задачу.

— Будь по-твоему, — вздохнул Валерий. — И все же исполни мою просьбу. Меньше

слов и больше интонаций. Старайся при этом не думать образами. Избегай военных

тем. Боюсь, что в другой раз не смогу тебе этого сказать.

— Почему?

Валерий почувствовал, как в голове словно бы заработали жернова. Он даже на

некоторое время забыл, о чем они говорят. И все же от прежнего оставалась очень

важная мысль. Нужно было не дать ей раствориться, не упустить ее. А она

ускользала, как рыба между пальцев. Трудно было вспомнить ее. Не хотелось

вспоминать. Но какой-то недремлющей, трезвой частичкой своего «я» Валерий все же

заставил себя вспомнить:

«Сообщить Славе!» Удерживая в памяти эти слова, не отвечая Евгу, он направился к

аппарату, снял трубку. Гудков не было…

XV

Мудрец вернулся довольно быстро. И все же Валерий поймал себя на том, что уже

ожидает его и даже приготовил шлюзовую камеру. Но осьминог не пожелал заходить в

«колокол». Люди услышали:

«Я жду. Иди».

У Валерия появилось желание остановить Евга. Он шагнул к нему, но Косинчук,

поняв его намерение, категорически покачал головой. Он опустил шлем, помахал

Валерию рукой на прощанье и нырнул в «окно».

Валерий дождался, пока Евг и спрут исчезли из виду, и подошел к ящичку со

слесарным инструментом. Он старался не думать о том, что ему предстоит делать,

вызывал в воображении, совсем другие картины. Воображение сейчас работало очень

плохо, было неуправляемым. За несколько минут Валерий устал так, будто тяжело

трудился целый день. Кое-как он разобрал телефонный аппарат, но поломки не

обнаружил. Оставалось проверить контакты на входах. Провод был заключен в

многослойную изоляцию, изготовленную по заказу связистов-подводников. К тому же,

если бы где-то случился обрыв, это тотчас показал бы контрольный прибор.

Наиболее вероятно, что ослабли пружины контактных пластин.

Валерий по скобам полез к люку, на котором была нарисована красная молния. Он

немало повозился, прежде чем добрался до контактных пластин. И все лишь для

того, чтобы убедиться, что они надежно прижаты друг к другу…

«Где же искать неисправность?» — думал он, представляя схему подключения

аппарата. Он забыл, что приказывал себе не думать об этом, и вспомнил лишь,

когда появилась знакомая тяжесть в голове и замололи жернова. Они словно

растирали его воспоминания на мелкие, ничем не связанные частички: болты, куски

провода, гайки… Потом появились играющие дельфины, Людмила с красными пятнами на

щеках, строгий молодой командир Олег Жербицкий… Отчего-то вспомнилась поездка на

Памир, освещенные солнцем горы. Продолговатый цилиндр, уносящийся во тьму… «Надо

послать записку Славе», — подумал он и тут же забыл об этом. «Осьминоги очень

важны для нас. Они помогут освоить Океан… Должны вернуться двое — Евг и Мудрец.

А может быть, этот осьминог — не Мудрец? Он не похож на того… Или похож? Мудрец

не Мудрец. Суть не в этом. Важно, что осьминоги нужны нам, необходимы. Без таких

помощников не освоить Океан, не вспахать, не засеять… Если бы только не это их

свойство… А чем оно мешает нам? Ничем. Наоборот, помогает общаться под водой.

Именно оно и делает их такими подходящими помощниками».

Он вырвал листик пластмассы из блокнота, набросал на нем коротенький текст,

предназначавшийся Славе: «Осьминоги очень важны для нас. Они помогут освоить

Океан».

Ему удалось взять себя в руки. Пот застилал глаза. Поясницу ломило. Он дописал:

«Необходимо наладить связь. Во что бы то ни стало — наладить связь».

XVI

— Не так-то уж много я узнал, — проворчал Евг, отвечая на вопрос Валерия. —

Мудрец проводил меня до пещер и там оставил ждать. Сам он проскользнул в щель

между камнями — и был таков. Я уж отчаялся ждать, когда он появился с другим

осьминогом, и вдвоем они стали растаскивать камни. Как только образовался

проход, достаточный, чтобы я мог протиснуться, послышалось: «Идем!» Я последовал

за ними. Передвигался медленно, так как «торпеду» пришлось оставить у входа на

якоре. Может быть, они даже нарочно приготовили узкий проход, чтобы я оставил

аппарат. Впрочем, в пещерах он не очень бы пригодился…

Евг многозначительно посмотрел на Валерия и без всякой связи с предыдущей фразой

спросил:

— Он знает, что такое радиоактивность? Ихтиолог произнес эти слова обычным

тоном, косясь в сторону двери, за которой скрылся осьминог. Затем направился

вслед за Мудрецом, сказав:

— Дам ему поесть. Не зря говорят: когда я ем, я глух и нем. А ты пока подумай

над ответом. Валерий не мог, конечно, дать точного ответа.

Осьминог был знаком со счетчиком Гейгера, может быть, понял и его назначение,

если…

— Тут десять «если», — сказал Валерий Евгу, когда тот вернулся. — Если у него

есть органы, чтобы ощущать радиоактивность… Если он способен понять, что это за

явление… А в общем, не знаю. Но для чего тебе это нужно?

— Мой счетчик Гейгера трещал не умолкая, как только мы приблизились к пещерам. И

по мере нашего продвижения излучение становилось сильнее и сильнее…

Валерий насторожился. В памяти пронеслось первое погружение со Славой,

непонятное исчезновение контейнера…

Косинчук продолжал рассказ:

— Я увидел нескольких осьминогов, присосавшихся к камням в различных частях

пещеры. Один отдыхал в типичной для спрутов «позе философа», другой свисал с

потолка, как люстра, и шевелил щупальцами, третий наполовину высунулся из-за

камня и в упор разглядывал меня. Кажется, это были полномочные послы

осьминожьего народа. Все они внешне походили на нашего Мудреца. Такое же

необычно большое для октопусов туловище, огромные глаза, увеличенные «лбы».

Совершенно неизвестный науке вид. Я спросил, почему они оставили свой город и

есть ли у них другие города. Один ответил мне, что города им, дескать, не нужны,

раз есть пещера, а два других сразу же засыпали меня вопросами о людях. Их

интересовали даже подробности: какого цвета у людей кровь, отдыхаем ли мы,

переваривая пищу, как добываем металлы, как создаем пластмассы. Один спрашивал,

почему люди не откажутся от одежды, другой допытывался, чем мы кормим

«детей-помощников», — так они называют аппараты и механизмы. Но главное, о чем

они спрашивали, — это об источниках жизни. Пришлось рассказать о Солнце, об

энергии солнечных лучей, о фотосинтезе. Они схватывали каждое слово буквально на

лету, воспринимали понятия, иногда на свой лад дополняли их. Иногда и мне.

удавалось вставить вопрос. Осьминоги отвечали, но без особой охоты. Они, как

дети, больше»любят спрашивать, чем отвечать…

«Как дети ли? — подумал Валерий. — Это предпочитают не только дети».

— Я выяснил, что их мышление кое в чем похоже на наше, но есть и существенные

отличия. Так, например, они способны воспринимать абстрактные понятия, но ни за

что не могут понять, что означает слово «море». Для них поверхность моря — это

одно, а глубина — другое. Спокойное море ничем не напоминает бурное; место, где

водятся одни виды рыб, не похоже на место, где водятся другие. Достаточно, чтобы

изменилась температура воды, — и меняется понятие. А слово «Океан» они поняли

так: места, где могут жить осьминоги и люди. Землю они вначале тоже посчитали

частью Океана.

— Лучше бы они так не считали, — без улыбки заметил Валерий.

Евг не прореагировал на его замечание. Он был увлечен собственным рассказом,

вторично переживая встречу с осьминогами:

— Все же мне удалось объяснить, что Земля состоит из суши и Океана. Но затем они

никак не могли понять, что такое суша. Я сказал, что это место, где живут люди,

а осьминоги могут жить лишь очень недолго. Они спросили: «А долго тоже могут? От

рождения до смерти?» Я ответил, что это возможно лишь в том случае, если их

поместить в специальные бассейны. В общем, я здорово устал и запутался, когда

вдруг наш Мудрец помог мне, задав вопрос: «Живут ли на суше крабы?» Кончилось

тем, что они поняли слово «суша», как вместо, где не живут крабы». У меня уже

кружилась голова от усталости, но я не хотел уходить, не узнав, как они

размножаются. Ведь это необходимо указать в докладе для академии. Я уже выяснил,

что в принципе они размножаются яйцами — так же, как все другие октопусы…

— Я читал об этом, но не обратил особого внимания и запомнил плохо, — сказал

Валерий.

— Вот и видно, что все-таки ты журналист, а не биолог, — проговорил Евг

поучительно («Как будто уже успел стать академиком Е. Косинчуком», — подумал

Валерий). — Тебя больше интересуют сенсации, чем способ размножения. А он имеет

важнейшее значение для описания вида. Ладно уж, слушай, только внимательно.

Процесс размножения осьминогов весьма характерен. («А все-таки он племянник

своего дяди», — с насмешкой подумал Валерий.) — Известно, что чистюля-самка

прикрепляет яйца в гнезде, пещере или другом защищенном месте и обильно поливает

их водой из воронки, поглаживает, встряхивает, чтобы очистить от мелкого мусора.

Ведь даже взрослые октопусы не переносят несвежей воды. Осьминожихи фанатично

преданны своим будущим детям. Они ничего не едят, чтобы случайно не проронить ни

крошки и не загрязнить яйца. В то же время они бдительно охраняют их от любых

живых существ, тратя энергию и не восполняя ее. К тому моменту, когда

вылупливаются малютки, их матери настолько изматываются, что у них не остается

сил, чтобы продолжать собственную жизнь. Я хотел хоть взглянуть на яйца этого

вида, но осьминоги сначала притворились, что не понимают моей просьбы; потом

один из них сообщил, что яйца хранятся в особых помещениях и туда никого не

пускают. Я просил показать мне один такой «инкубатор», но они были неуступчивы.

Мне даже показалось, что моя просьба чем-то напугала их. Договорились, что

посещение «инкубатора» отложим до следующего раза. Но я боюсь, что и при

следующей встрече они не будут более уступчивы, а поэтому…

Он взглянул на дверь и умолк. Взглядом показал на себя, на скафандр, поднял один

палец. Валерий понял, что ихтиолог собирается в следующий раз пойти один, без

Мудреца, и каким-то образом заглянуть в «инкубатор». Он почувствовал тревогу за

товарища, но не мог как следует оценить предстоящую ситуацию, так как не хотел

создавать ее в воображении.

Им обоим необходимо отдохнуть, и они, выключив свет, легли поспать. Но сон не

шел к Валерию. Он пребывал в уже знакомом ему душном дремотном состоянии.

Предчувствие опасности заставляло открывать отяжелевшие веки, а сон снова

опускал их, смыкал плотно, как створки раковины.

Валерий услышал отдаленный шум, плеск, мокрый шлепок. Затем раздались иные

звуки, будто спортсмен-новичок после дальней дистанции вылез из воды и,

отдуваясь, тяжело шлепает к скамье. Звуки приближались…

Валерий заставил себя открыть глаза. Он увидел, как ручка двери повернулась. В

узкую, почти незаметную щель стал втискиваться огненный паук. Та часть его

туловища, которая прошла в дверь, вначале была плоской, как блин. Но вот она

раздулась, словно паук переливал в нее остальную часть своего тела, оставшуюся

за дверью.

Ожидание становилось невыносимым. Валерий собрал свое тело в упругий комок,

довел мышцы до положения сжатых пружин. Он вскочил на ноги, почти одновременно

включив свет в салоне.

Как только зажглись плафоны, огненный паук потух. Перед Валерием сверкал глазами

спрут. Некоторые его щупальца были скручены, другие — вытянуты, будто он не

решил, нападать или защищаться.

— Что тебе нужно? — спросил Валерий. «Хотел посмотреть, оба ли вы здесь».

— Зачем?

Заспанный Косинчук протирал глаза, с удивлением глядя на осьминога. «Хотел

проверить».

— Зачем?

«Чтобы знать, что вы здесь».

— А если бы нас не было? «Вас обоих или одного из вас?»

— Допустим, обоих. «Знал бы, что вас нет».

— А если бы одного? «Знал бы, что нет одного».

— Для чего тебе это?

«Чтобы знать».

Валерий оказался в тупике, не зная, в какой форме задать вопросы, чтобы вынудить

спрута рассказать о цели ночного визита. Евг переводил взгляд с одного на

другого. Он сказал осьминогу:

— Ты не должен приходить сюда, когда тебя не зовут. Ты помешал нам спать.

«Не знал, — ответил осьминог. — Не приду, пока меня не позовут».

— Вот и хорошо. А теперь ступай.

Уже находясь за дверью, осьминог произнес:

«Не ходи, когда тебя не зовут». Люди переглянулись. У обоих мелькнула одна и та

же мысль. Евг спросил:

— Волнуешься?

— Он светился, — растерянно сказал Валерий, подходя к двери и запирая ее на

засов.

— Многие глубоководные способны светиться в темноте. Так они подманивают добычу,

— сказал ихтиолог, и за его фразами скрывался подтекст: «В этом нет ничего

особенного».

— Я уже видел однажды огненного паука. А после того погибли дельфины, — с

нарастающим раздражением сказал Валерий.

Евг пожал плечами:

— «После» еще не значит «потому что». Давай спать. Утро вечера мудренее.

«Тем более, что утром он собирается…» — подумал Валерий и оборвал мысль.

Вспомнил слова ихтиолога, повторенные спрутом. Было ли это простым повторением?

Он слышал, как заскрипела откидная койка, и позавидовал выдержке товарища. Но

сам заснуть не мог. Подошел к настенному шкафчику, достал пистолет. Это был не

лазер, а старый пистолет Макарова, который на всякий случай дал ему Жербицкий.

Валерий сунул пистолет под подушку…

XVII

Косинчук не возвращался. Уже прошло больше пяти часов, и Валерий начал

волноваться. Ихтиолог надел облегченный, а не громоздкий скафандр с автономной

системой снабжения кислородом, выделенным из морской воды. Запасов воздуха,

включая и НЗ, у Евга осталось часа на полтора.

Спрут сразу ощутил отсутствие ихтиолога и спросил из-за двери:

«Где второй?»

— Пошел по своим делам, — ответил Валерий. Его злило назойливое любопытство

осьминога. «Все равно ведь знает, — думал он. — А спрашивает так, будто я обязан

отвечать».

Спрут приподнял края мантии и слегка втянул голову.

«Разве у нас не общие дела? Он пошел по своим и твоим делам к моим собратьям?

Меня не взял… Плохо».

— Люди знают, что делают. Они не нуждаются в советах, — резко произнес Валерий.

«Так думают все люди?» — спросил осьминог. А через секунду: «Мне можно войти?»

«Отстал бы ты от меня!» — подумал Валерий, но дверь открыл. Он чувствовал

сосущую боль в затылке, как будто его сейчас буравили, и не мог думать ни о чем

другом, кроме как о Евге. Почему он задерживается? Не случилось бы чего… Валерию

было сейчас не до осьминогов с их желаниями и интересами. В то же время он

должен был помнить о присутствии Мудреца и не представлять ни на миг действия

Евга, особенно того, что он хотел проникнуть в «инкубатор». Валерий попытался

посмотреть на себя со стороны, оценить себя и свое поведение. Он подумал: «Что

важнее: то, что происходит вокруг тебя, или отклик, который происходящее

пробуждает в тебе? Ответ кажется очень простым: если для тебя, то важнее отклик,

происходящий в тебе самом, а если для других?.. Не торопись с выводами. И для

других, если это не касается их непосредственно, важнее или во всяком случае

интереснее, как ты откликаешься на события, а не сами события. Это кажется

парадоксальным, но люди сплетничают о людях, а не о Везувии, не о Черном море и

Тихом океане, не о Марсе и Млечном Пути…»

Очень легко выплыла аналогия: «А рыбы сплетничают не о людях, а о рыбах, даже

когда сеть уже накрывает их…»

Валерию показалась подозрительной эта аналогия, ее появление, и он спросил у

Мудреца:

— Это ты подумал о рыбах и сети? «Люди всегда вмешиваются в чужие дела так,

будто это их собственные?» — вопросом на вопрос ответил октопус.

— Что ты имеешь в виду?

«Второй пошел к моим собратьям, а ты недоволен, когда я спрашиваю о нем. Он

пошел, не ожидая, пока его позовут. Он не советовался ни со мной, ни с ними

потому, что люди не нуждаются в советах? Так?»

— Но люди — это люди. Что бы ты ни думал о них, они остаются такими, какими

есть. С этим надо считаться.

«И осьминоги — это осьминоги».

— Ты хочешь сказать, что с вами тоже надо считаться? Но мы так и делаем… Мы не

причиняем вам вреда, а только изучаем, чтобы общаться…

«И мы вас только изучаем… А ты злишься… Почему?»

Валерий бросил взгляд на часы. У Евга осталось кислорода на тридцать пять, нет,

на тридцать четыре минуты! Что делать?

Отчетливо послышалось:

«Он не придет».

— Что с ним случилось? — закричал Валерий.

«Он не придет. Не жди. Он не нуждался в совете. Осьминоги не враги людям, но у

нас есть свои тайны. Мы не хотим, чтобы вы знали все. Иначе станете нашими

врагами».

— Он жив? «Не знаю. Может быть, еще жив. Может быть, нет. Он не придет».

Решение появилось само собой. Валерий вытащил из кармана пистолет, с которым

теперь не расставался. Скомандовал осьминогу:

— Уйди!

«А что собираешься делать ты?»

— Это не твое дело. Уходи в бассейн.

«Он тоже не послушался. Ты хочешь отправиться за ним? Ведь я согласен служить

тебе. Вы любите это слово. Почему же…»

Валерий оттянул назад ствол пистолета. Нарочно представил, как пули пронижут

тело осьминога. Он чувствовал давление и тяжесть в голове, но теперь мог

справиться с ними, так как знал, откуда они исходят. Исчезла неизвестность,

усугублявшая страх. Это было похоже на сеанс гипноза, когда испытуемый решил не

поддаваться и гипнотизер ничего не может с ним поделать.

«Стоит только понять причину явления, и ты становишься сильнее. Понимание причин

дает силу», — подумал Валерий. Осьминог протянул к нему щупальце, но не достал.

Щелкнул предохранитель пистолета.

— Если не уйдешь, я тебя уничтожу!

Он видел, как спрут вспыхнул радугой красок и начал белеть, приобретая окраску

стен. Одновременно усилилось давление на мозг, завизжал «бурав», замололи

«жернова», но Валерий знал, что справится с собой. И в тот момент, когда он

приготовился нажать на спусковой крючок, услышал;

«Ухожу».

Валерий запер за спрутом дверь на засов и стал собираться в дорогу. Он слышал:

«Не делай глупостей. Не ходи без меня. Может случиться непоправимое». Он не

отвечал. Надо было бы отправить послание Славе, но времени не оставалось даже на

то, чтобы написать записку. Каждая минута была на счету. У Евга оставалось

кислорода на двадцать минут…

XVIII

Военный катер, подымая два сверкающих белых буруна, подошел к кораблю. Слава и

Тукало вышли на палубу встречать гостей, о которых им сообщили по радио. Одним

из них оказался Олег Жербицкий, вторым — незнакомый человек в клетчатом костюме.

Олег представил его как Аркадия Филипповича, следователя. Аркадий Филиппович был

чем-то похож на Тукало — то ли движениями, то ли скупой улыбкой, но отличался от

него сухощавой фигурой. Слава внимательно наблюдал, как они знакомились.

— Пойдемте в каюту, потолкуем, — сказал Жербицкий.

— Что-нибудь случилось? — спросил Слава, и Олег даже губами дернул, досадуя на

его легкомыслие, а Аркадий Филиппович окинул руководителя экспедиции

внимательным и неодобрительным взглядом.

Однако на Славу это не возымело никакого воздействия. Его мысли были заняты

другим, и, как только гости и встречающие оказались в каюте, он снова задал тот

же вопрос.

— Извините, — сказал Аркадий Филиппович, — но сначала ответьте на мои вопросы.

(Если бы Слава не был так занят своими тревожными мыслями, то уловил бы в его

словах предостережение; «Вопросы здесь задаю я».) Последние двое суток вы не

заметили ничего подозрительного в бухте?

— У нас прервалась связь с «колоколом». Правда, не двое, а четверо суток тому

назад. Я думал, что они пришлют записку в «торпеде», но…

— Больше ничего?

— С нас хватит и этого, — зло сказал Слава. — Если бы не ваша радиограмма,

батискаф был бы сейчас у «колокола».

— У вашего батискафа есть противорадиационная защита?

Славу удивило, как легко, ни разу не запнувшись, Аркадий Филиппович выговорил

трудное слово. Даже в такую минуту мальчишество в Славе взяло верх, и он

ответил:

— Противора… радиационной (подумал: «Все-таки разок споткнулся») защиты в нашем

батискафе нет.

Аркадий Филиппович улыбнулся одними глазами:

— В таком случае вам придется отложить погружение.

— Это невозможно, — категорически сказал Слава. — В «колоколе» — мои товарищи.

«Эх, молод да зелен Вячеслав Борисович. Не научился распознавать, с кем и как

следует говорить, — подумал Тукало не без удовольствия. — И такому поручают

руководить экспедицией. Директор, видите ли, берет курс на выдвижение молодых…»

— Вы замеряли радиоактивность воды в бухте? — будто невзначай спросил Аркадий

Филиппович.

— Замеряли. А что?

— Когда замеряли?

— Дней пять назад. В норме.

— А сейчас она в семь раз превышает норму.

— Да что вы? — испуганно воскликнул Никифор Арсентьевич.

— Почему? — спросил Слава.

— А вот это мы с вами и должны выяснить, — сказал Аркадий Филиппович. — Но

предварительно я сообщу еще о некоторых событиях. С экспериментальной установки

по опреснению морской воды исчезли два контейнера: один — с обогащенным ураном,

второй — с отходами атомной электростанции. Следы повышенной радиоактивности

привели нас к этой бухте. Здесь следы обрываются. Похоже, что оба контейнера

находятся здесь, под водой, причем их стенки повреждены. Капитан третьего ранга

Жербицкий сообщил мне еще об одном контейнере, обнаруженном вами и бесследно

исчезнувшем…

— Выходит… — прошептал Слава.

— Еще ничего не выходит, — отрезал Аркадий Филиппович.

— Выходит, что надо немедленно идти за ними, — «закусил удила» Слава. Не глядя

на Аркадия Филипповича и Жербицкого, он повернулся к Никифору Арсентьевичу:

— Готовьте батискаф, погружение через полчаса. Пойду я один.

Тукало вынул изо рта сигарету и посмотрел на следователя взглядом, говорившим:

«Видите, какой он». Но Аркадий Филиппович почему-то не рассердился, придвинул

пепельницу к Тукало, чтобы тот не уронил пепел на стол.

— Погружение в батискафе сейчас опасно.

— Пока я руководитель экспедиции, мои распоряжения здесь будут выполняться, —

отчеканил Слава. Все же ему стало неловко за свою излишнюю резкость, и он

пояснил: — Вы сказали, что опасность велика. А там, под водой, люди. Значит, у

нас нет времени на споры.

Голос Аркадия Филипповича стал менее холодным, чем обычно:

— Вы не дослушали. Через полчаса здесь будет подводная лодка. Пойдете на ней.

Капитан третьего ранга рассказал об аварийном механизме вашего «колокола». Он

подойдет и для лодки. Капитан отправится с вами.

Жербицкий подошел к Славе и молча стал рядом с ним.

XIX

Заслонку заклинило, и водолазам пришлось потратить немало усилий, прежде чем они

открыли ее. Но тут, как назло, прорвалась струя воды и сработала система

блокировки. Пришлось преодолеть и этот барьер. Шлюз-камеру открывали больше

часа. Наконец Слава и Жербицкий оказались в салоне «колокола». Все предметы

здесь были на своих местах, как будто Валерий и Евг только что вышли. В первую

очередь Слава заглянул в нишу, где помещались скафандры, и сказал:

— Один из них пошел в легком скафандре с семичасовым запасом кислорода…

— Но мы не знаем, когда они вышли, — откликнулся Олег, поняв направление мыслей

товарища.

— Пока мы кружились да причаливали, прошло почти три часа. В самом худшем случае

до их прихода осталось часа четыре. Подождем.

— Ждать лучше в лодке, — сказал Олег несколько нерешительно. Он боялся, что

Слава неправильно истолкует его осторожность.

— Надо сначала осмотреть бассейн, — сказал Слава.

— Но ты же видишь, что дверь закрыта на засов. Там их нет.

— И все же заглянуть туда необходимо.

Они услышали шум за дверью, донеслось:

«Откройте!»

Слава потянул засов влево, распахнул дверь и отпрянул. В салон вкатился какой-то

серый мешок. Послышалось пыхтенье, как будто заработал пылесос.

— Да это же осьминог! — сказал Слава и выскочил в коридор.

Слышно было, как он бежал по пластмассовой дорожке, как открыл вторую дверь. Тем

временем осьминог уверенно заковылял к пищевому синтезатору, открыл лючок и стал

поедать зеленую массу. Жербицкий во все глаза наблюдал за ним.

Слава вернулся. Он был растерян и удивлен, проговорил:

— В бассейне никого нет… «Может быть, крик почудился?» — подумал он. Спросил у

Олега:

— Ты тоже слышал, вроде бы кто-то кричал?

— «Откройте!»?

Слава кивнул. На лице появилось выражение озабоченности.

— Но кто же это был?

Спрут перестал есть и выпучил глаза. Люди услышали:

«Я, восьмирукий».

— Это, кажется, он, — не веря своим ушам, сказал Жербицкий.

Слава отрицательно покачал головой:

— Осьминоги не могут разговаривать. У них нет органов для этого.

«Неправильно. У меня есть воронка». Именно необычная ситуация вернула Славе

самообладание, и он наконец-то сообразил, что надо обязательно найти

лабораторный журнал — там должны быть записи об осьминоге. Он рылся в ящиках,

думая: «Выходит, Валерий был все-таки прав. Но как же осьминог производит звуки?

И чем он слышит? Кожей? Может быть, она преобразует звуки в иные колебания?

Невероятно. Но это ведь неизвестный нам вид октопуса…»

Он перебирал содержимое ящиков, не находя того, что искал. «С такими мыслями

прямая дорога в психиатричку. Надо стать примитивным, как дикарь. Что случилось,

то случилось. Если невероятное произошло, остается поверить в него. А там видно

будет». Он спросил у октопуса:

— У тебя есть имя?

«Люди назвали меня Мудрецом».

— А где они сейчас? «Ушли».

— Куда? «Не знаю».

— Придется ждать, — сказал Слава Жербицкому. — По крайней мере, теперь можно

предположить, что это их обычный рабочий выход. Вот только журнала почему-то

нет…

Они услышали вопрос осьминога:

«Вы хотите ждать, пока двое вернутся? Зачем?»

— Они пойдут с нами. «Я могу поехать с вами».

— Ну что ж, мы согласны взять и тебя. «Чего же вы ждете?»

— Я сказал: наших товарищей. «Зачем они были здесь?»

— Изучали море.

«Я знаю то, что они изучали, лучше их».

— Ого, да ты, оказывается, хвастун, — сказал Слава. — Но я верю тебе.

«Чего же вы ждете?»

— В этом месте пластинка заела, — подмигнул Слава Олегу, но тот не отреагировал

на шутку. Он прислушивался к болезненному давлению, распространявшемуся от

затылка к вискам. Оно мешало думать. «Неужели облучился? Что угодно, только не

это!» Он однажды видел, как умирал человек от лучевой болезни…

— Нам пора в лодку, — сказал Жербицкий дрогнувшим голосом.

Слава посмотрел на него и вдруг подумал: «А ведь осьминоги могут оказаться для

нас важнее, чем дельфины, полезнее». Он удивился этой своей мысли. Почему он так

подумал? Голова кружилась, мысли ворочались с трудом. А эта появилась легко. И

при чем здесь дельфины и осьминоги? «Надо поскорее доставить октопуса наверх.

Это сейчас важнее всего. Наконец-то мы нашли бесценного помощника, разведчика,

пастуха рыбьих стад…»

«Осьминоги — вот лучшие союзники на море!» — подумал Олег, забыв об опасности

облучения. Он начал представлять себе различные варианты использования

осьминогов, и ему стало очень приятно, будто кто-то включил центр удовольствия в

его мозгу. Не хотелось ничего делать, только бесконечно перебирать варианты.

Голова больше не болела, давление исчезло. Но какой-то сторожевой пункт его

сознания еще сопротивлялся, как фанатик-часовой, когда крепость уже взята

противником. И Олег все же вспомнил о подлодке, которая их ожидала. Снова в

затылке, в висках зажужжали буравчики. Олег знал, что стоит вернуться к прежней

теме раздумий — и буравчики заглохнут, будет очень приятно, словно лежишь на

пляже у моря под ласковым солнцем. Но он собрал волю, отбросил остатки сладкой

дремы. Взглянул в затуманенные глаза товарища и позвал:

— Слава!

Тот вздрогнул, будто очнулся от сна.

— Пора в подлодку. Там подождем.

— Правильно! И немедленно всплывать! Надо поскорее доставить осьминога наверх.

Наконец-то мы нашли бесценного помощника…

— А ребята? Ты предлагаешь вернуться за ними потом?

«Как же я мог забыть? Откуда пришло это забытье? Похоже на гипноз… Да, на

гипноз. Нельзя расслабляться!» Слава словно разорвал какие-то липкие нити, его

мысль вдруг обрела свободу. Послышался вопрос осьминога:

«Я останусь здесь?»

На этот раз вопрос звучал не так, как прежде, без вкрадчивости и назойливости.

— Да, пока останешься, — ответил Слава. — Ведь на подводной лодке нет аквариума

для тебя. Если придется ждать пару часов там, тебе будет нелегко. А когда пойдем

наверх, захватим и тебя.

XX

В бортовом журнале подводной лодки осталась запись: «18.00. Прождали пять часов.

Больше ждать бессмысленно. Начинаем всплытие. На борту — руководитель научной

экспедиции гидробиологов. Во временной загородке грузового отсека находится

дрессированный осьминог по кличке Мудрец…»

Два водолаза в специальных тяжелых скафандрах с защитными прокладками по

распоряжению командира подлодки остались в «колоколе». Слава тоже хотел остаться

с ними, но Жербицкий уговорил его, что руководителю экспедиции лучше находиться

на своем судне и оттуда организовать поиски.

Сразу же по прибытии на борт «Академика Карчинского» Слава связался с

Владивостоком и вызвал отряд водолазов. Позвонил в президиум Академии наук и еще

в несколько мест, откуда могла прийти помощь.

Тем временем Тукало переоборудовал бассейн и поместил в него осьминога. От

добровольных помощников у Никифора Арсентьевича отбоя не было, каждому хотелось

поговорить с Мудрецом. Славе пришлось протискиваться сквозь толпу. Сначала он

пытался разогнать ее, но все попытки оказались тщетными. Не помогали ни приказы,

ни уговоры, ни объяснения. Да и времени у него было слишком мало. Пришлось

разговаривать с осьминогом в присутствии всей толпы. Если это обстоятельство

смущало Славу, то осьминогу, наоборот, такое внимание к его персоне явно

пришлось по душе. А может быть, здесь действовали иные пружины, о которых спрут

предпочитал помалкивать.

У Славы была слабая надежда, что в этот раз осьминог подскажет ему, где искать

Валерия и Косинчука. Не следовало упускать эту возможность, тем более, что

подводная лодка еще не была готова ко вторичному погружению. Слава начал допрос

спрута:

— Мудрец, от твоих ответов зависит жизнь твоих учителей. Понимаешь?

«Да».

— Попытайся вспомнить, что они говорили перед тем, как уйти из «колокола». Они

упоминали о том, куда идут?

«Нет».

— А о том, что будут делать? Может быть, один из них сказал: «Нужно осмотреть

ущелье»…

«Нет».

— Или так: «Отснимем рыб, крабов…»

«Нет».

— «Заснимем участок дна»?

«Нет».

— О чем же они говорили?

«Об освоении мира».

— Мира или моря?

«Вы называете это морем, я — миром. Они говорили об освоении мира и о том, что

осьминоги могут помочь людям».

— В чем?

«Разводить плантации водорослей и стеречь стада рыб. Строить для людей большие

«колоколы» на дне. Охранять людей…»

— А ты хочешь помогать людям?

«Да, да, да! Быть разведчиком и пастухом. Носить приборы. Находить что-то и

говорить с людьми. Знать, чего они хотят. Делать то, что они хотят. Выполнять

то, что прикажут».

Слава следил за осьминогом, наблюдал, как пульсирует воронка. Он недоумевал:

«Как спрут разговаривает? Чем? Его мускулистая глотка с клювом не годится для

этого. Допустим, он произносит слова с помощью воронки. Но тогда она должна быть

на поверхности, а не в воде…»

Он увидел, как осьминог приподнял воронку над водой, и почувствовал то же

неприятное ощущение, как и в «колоколе», но значительно более слабое. Спрут

уставился на него, стал раздуваться, менять окраску. Слава услышал обрывки чужих

мыслей: «Не думай об этом! Не могу… Вас слишком много здесь, двурукие!.. Крабы!»

Спрут съежился и затих. Одновременно исчез «буравчик» в Славиной голове…

Щелкнул выключатель магнитофона. Слава спрятал аппарат в чехол и быстро пошел в

каюту. Невероятная догадка гнала его, заставляла почти бежать. Он захлопнул за

собой дверь, повернул ключ. Тотчас послышался стук. Пришлось открыть. Вошел

Аркадий Филиппович. Слава спросил:

— Вы тоже заметили?

— Что?

— Его воронка была в воде. А мы слышали слова… Да ведь воронкой и не произнесешь

сложную фразу…

— Я заметил другое, — сказал Аркадий Филиппович.

Слава не стал спрашивать, что именно заметил следователь. Он торопливо включил

магнитофон. Услышал шелест пленки в тех местах, где должна была звучать речь

осьминога, и бросился на палубу, к бассейну.

Осьминог отвечал на вопрос Тукало, но тотчас повернулся к Славе, хотя тот не

успел раскрыть рта.

«Мудрец, ты знаешь, где твои учителя? Где те двое?» — подумал Слава и услышал

ответ:

«Не знаю. Уже говорил. Не знаю».

Люди удивленно смотрели на осьминога. Они не слышали Славиных вопросов и не

могли понять, кому отвечает спрут.

«И все-таки ты знаешь. Даже если они не говорили, куда идут, то думали об этом.

Ты не можешь не знать. Почему же не говоришь? Значит, ты не друг, а враг людям?»

«Друг, — ответил Мудрец. — Я не хочу причинять людям боль».

«Но если ты не скажешь, мы можем не успеть к твоим учителям. Там, где они

находятся, — опасно».

«Вам незачем спешить. Я предупреждал их, но люди не нуждаются в советах…» «Это

тебе сказали они?» «Да. И я ничего не мог поделать». Слава почувствовал, как у

него перехватило дыхание.

— Ты хочешь сказать, что их уже не спасти? Они погибли?

Люди изумленно обернулись к нему, настолько неожиданными показались им его

слова.

«Да», — ответил осьминог.

Слава отпрянул, побледнел, оперся о поручень. Аркадий Филиппович встал на его

место и, в упор глядя на спрута, сказал:

— В таком случае скажи, где искать их трупы. «Ничего нет. Трупов нет». Аркадий

Филиппович поправил сползающие очки. Его голос звучал бесстрастно:

— Мы хотим видеть место их гибели. «Зачем?»

— Так нужно. Люди всегда так поступают. А ты ведь наш помощник?

«Не знаю, где они погибли. Знаю, что их нет».

— А почему они погибли? «Пошли не туда. Пошли без меня».

— Куда же все-таки они пошли?

«Не знаю».

Аркадий Филиппович умолк. Он понял, что осьминог почему-то не хочет сообщить о

месте гибели людей и допрос здесь не поможет. Нужно было обдумать сложившуюся

ситуацию и найти верный ход.

XXI

Валерий плыл, держась за «торпеду», которая предназначалась для почты. Работал и

двигатель скафандра. Журналист плохо помнил, где располагались пещеры, надеялся

на интуицию. Когда увидел знакомый выступ скалы, память подсказала, что надо

повернуть влево.

Показались коралловые скалы и гроты. Их создали с идеальной точностью, повинуясь

единой программе, миллионы крохотных существ. Им не нужны были чертежи, каждый

работал в одиночку. У них не было линий связи, известных людям, но все-таки они

представляли единое общество с единым хозяйством. «Мы называем это инстинктом, а

не коллективным разумом, — подумал Валерий. — Но дело не в названиях».

Он бросил взгляд на фосфоресцирующий циферблат часов и ужаснулся: с момента,

когда он покинул «колокол», прошло двадцать минут. Если Евг еще жив, то через

восемь минут он задохнется.

Плыть быстрей Валерий не мог. Оставалось не смотреть на часы, а полагаться на

случай. Он закричал от радости, увидев темный вход в пещеру и услышав

стрекотанье счетчика Гейгера. Значит, это были именно те пещеры. Счетчик

указывал и на другое, но сейчас Валерий не думал об опасности.

Он нырнул в кромешную тьму, услышал писк локатора и почувствовал удар о камни.

Включил прожектор. Стены пещеры переливались, сверкали. Он достиг заграждения из

наваленных камней. Вверху виднелось отверстие, достаточное для того, чтобы

человек в скафандре мог протиснуться. «Торпеду» он оставил на якоре, включив

ультразвуковой маяк.

Как только Валерий миновал нагромождения камней, коридор стал иным. В стенах

было меньше выступов; казалось, что они обработаны каким-то грубым орудием. Он

приготовил патрубок от кислородного аппарата, чтобы сразу подключить его к

скафандру Косинчука, если тот найдется. Не удержался, глянул на часы. Оставалось

четыре минуты и… крохотная надежда на то, что он ошибся и в запасе есть еще

несколько минут.

Валерий увеличил яркость прожектора до предела. Коридор уходил далеко, похожий

на глотку какого-то длинношеего археоптерикса. Только теперь Валерий понял, как

мало у него шансов спасти Евга. Где он застрял? В пещерах? Или по дороге к

подводному дому? А может быть, его держат в плену осьминоги? Вспомнилось

предостережение Мудреца. Возможно, следовало взять его с собой? Но ведь верить

ему нельзя…

Валерий почувствовал чью-то чужую печаль, словно кто-то сожалел о случившемся.

Она звучала, как музыка, в ней слилось много оттенков: нежность, грусть, боль…

Звонили колокола — сотни больших и маленьких колоколов и колокольчиков, медных,

серебряных, стеклянных, отпевали, пели: спасти нельзя, ничего не поделаешь, это

замкнутый круг, не ищи напрасно выхода, не пытайся порвать цепь, ты не прикован

цепью, все значительно проще и неизбежней — выхода нет. Покорись, непокорный, не

безумствуй, безумец, не геройствуй, герой. Все бесполезно: и безумие, и

геройство, и любовь, и ненависть… Выхода нет. Только в смирении победа, только в

тебе самом выход, но разве ты знаешь, куда он ведет, что за ним? Вот камень на

твоем пути, но где преграда — в камне или в тебе самом, в теле твоем, которое не

может пройти сквозь камень? Разве поймешь, для чего твой гнев, если гневаешься

не на того? Поверни назад, ты никого не найдешь и никому не поможешь. Ничего

сделать нельзя — это единственное утешение, потому что другого все равно нет.

Если с другом случилось несчастье, утешься тем, что рано или поздно оно случится

и с тобой. Если тебя постигло горе, знай, что оно постигнет и всех других. Мы

связаны одной цепью — мы все, люди и осьминоги, скалы и водоросли, живые и

мертвые. Прими эту истину и успокойся…

Будто заколдованный этими чужими мыслями, звоном колоколов, печальной мелодией,

звучавшей в голове, Валерий остановился. Правая рука случайно нажала на ручку

тормоза, и водометный двигатель скафандра затих. Стали расплываться цели, ради

которых он спешил, медленно гасли воспоминания. Но светящийся, неподвластный

настроению циферблат его часов напомнил о себе. В памяти мелькнули гибкие

щупальца, улыбающаяся голова дельфина Пилота, лица Людмилы и Евга. Валерий

включил двигатель и снова ринулся вперед. Он чувствовал, как по ногам бьют струи

воды, выбрасываемые из сопла двигателя.

Коридор стал расширяться. Валерий увидел, что навстречу ему что-то плывет. Он

остановился, приготовив пистолет-лазер, повел прожектором. Луч осветил скафандр…

Еще не веря в такое счастье, Валерий бросился к Косинчуку. Схватил его за плечи,

повернул лицом к себе. Губы Евга изогнулись в улыбке. Но его руки висели, как

плети. Валерий понял, что ошибся: Евг не мог плыть навстречу. Возможно, его

медленно несло течение… Губы Евга улыбались, но Валерий боялся посмотреть в его

глаза. Еще до того как увидел их — неподвижные, остекленевшие, — он знал, что

Евг мертв…

Двигатель скафандра продолжал работать и медленно тащил обоих. Они оказались

перед развилкой. Валерий услышал шум. Резко усилилось стрекотание счетчика

Гейгера, заглушило писк локатора. Валерий повернул за угол и остановился.

Выключил прожектор. Стрекотание становилось все громче и громче. Появились

очертания огненных пауков, тащивших фосфоресцирующие ящики. Они промелькнули и

исчезли в другом коридоре, и шум стал затихать.

Валерий осветил прожектором скафандр Косинчука. Заглянул через пластмассу в его

шлем на сигнальный щиток приборов, расположенный над глазами. Стрелка

кислородного прибора не дошла до красной черты. Значит, Евг не задохнулся. Он

умер по другой причине. Его убили. Валерий услышал чьи-то объяснения: «Он видел

то, чего не должен был видеть. Пришлось сделать так, чтобы он не мог рассказать

об этом другим людям. Мы не хотим, чтобы люди стали нашими врагами. Возвращайся!

Если увидишь то, что видел он, тебя ждет его участь».

«Нет, я не боюсь вас!» — мысленно ответил Валерий. Запомнив место, где остался

труп Косинчука, он сжал лазер в правой руке и поплыл в тот коридор, где исчезли

светящиеся пауки.

«Возвращайся!»

«Нет!»

Он услышал испуганный голос в себе самом, но знал, что этот голос принадлежит не

ему: «Не говори «нет». Помни: «да» — это жизнь, «нет» — это отрицание жизни,

смерть».

«Чепуха!» — ответил он себе и тому другому, и память, как награду за смелость,

преподнесла ему стихи: «Смерть начинается с отрицания жизни и, отрицая все,

отрицает себя…»

Ощутимее становилось давление на мозг. Его хотели заставить повернуть обратно.

Но он уже давно понял, что они могут командовать его мозгом, лишь когда он не

сопротивляется. А стоит ему мобилизовать волю — и их воздействие становится

бессильным.

«Возвращайся!»

«Нет! И еще раз — нет!» — ответил он и вспомнил еще две строчки из тех же

стихов: «Жизнь начинается с отрицания смерти и утверждается, утверждая себя…»

«Это красивые слова — ничего больше. А жизнь — это ощущения, радость,

возможность изведать новое…»

«Слова — это мысли. Чего бы мы стоили без наших слов? — подумал Валерий. — Может

быть, мы и стоим столько, сколько стоят наши слова?»

Он оказался в большой пещере. Черная тень понеслась на него откуда-то сверху, он

едва успел увернуться. Палец сам собой нажал на кнопку лазера, и тонкий, как

игла, луч перечеркнул атаковавшего осьминога, разрезав его на две обугленные

части.

«Каждого, кто нападет на меня, постигнет та же участь», — угрожающе подумал он и

услышал ответ:

«Мы не желаем тебе зла. Но это наш дом. Уходи».

«Нет», — сказал он.

«Подожди, — прозвучал просительный голос. — Выслушай меня».

Невдалеке появился новый осьминог. Он выпустил фиолетовое облако — «чернильную

бомбу», тотчас принявшую очертания осьминога. Теперь октопусов словно бы стало

двое. Спрут пытался сбить с толку противника. Но Валерий без труда определил,

где находится истинный осьминог, луч прожектора уверенно коснулся его, поймал,

осветил. Что-то в нем показалось Валерию знакомым. А может быть, знакомыми были

волны, которые он излучал.

«Кто ты?» — спросил Валерий и почти не удивился, услышав:

«Мудрец». «Значит, тот…» «Да, то был другой осьминог». «Каким же образом он знал

то, что успел узнать о нас ты? Вы общаетесь между собой мысленно?»

«Не совсем понимаю тебя. Но может быть, ты прав».

«Это ты убил дельфинов?» «Я только исследовал дельфинку. Хотел извлечь из ее

памяти то, что она знает о вас, о людях. Она погибла…»

«Ты держал их обоих под гипнозом и подавлял все время, как только появился в

нашем подводном доме. Ты небось думал, что и на людей сможешь так

воздействовать?»

Осьминог промолчал. А Валерий, не ожидая его ответа, спросил:

«Почему вы убили четверых людей? Сначала троих, потом — моего товарища,

Косинчука. Ты же говорил, что любишь людей…»

«Люблю. Это правда. Мы не знали, что люди погибнут».

«Что вы сделали? Из-за чего они погибли?» «Мы исследовали при сильном

воздействии их память, центры их мозга».

«Как достигается сильное воздействие?» — спросил Валерий.

«Прикосновением. Когда наши руки сжимают руки человека, наша мантия прилегает к

его телу, а клюв прижат к его затылку».

«Это хотел сделать со мной тот осьминог, которого я только что убил?»

«Не знаю».

«Он всегда отвечает «не знаю», когда не хочет отвечать», — подумал Валерий,

ничуть не опасаясь, что Мудрец угадывает его мысли. Произнес твердо:

«А теперь проводи меня. Я должен увидеть то, что видел мой товарищ».

«Но я говорил: ты погибнешь. Мы уничтожим тебя».

«Почему?»

«Сколько раз людям надо повторять одно и то же? Если бы твои собратья узнали о

том, что видел он, они стали бы нашими врагами. А это не нужно ни нам, ни людям.

Мы не хотим ссориться с вами. Не из-за чего. Разделим мир. Вам — суша и воздух,

нам — остальное».

«Тот осьминог, который был у нас после тебя, уверял, что вы согласитесь стать

нашими помощниками и в Океане».

«Согласимся», — ответил осьминог, а Валерий подумал: «Врешь!»

«Мы поможем вам разводить водоросли и пасти рыб. Поможем бороться с другими

людьми».

«Еще бы! Это как раз то, что вам нужно, что было бы вам на руку. На все ваши

восемь рук. А теперь прочь с дороги, или я уничтожу тебя!»

«Но я предостерегал тебя. Люди не должны знать…»

«Люди должны знать все. Сначала знать, а затем уже становиться друзьями или

врагами. Это закон всех разумных. Вы сами хотели применить его к нам. Сначала —

знать».

Он включил двигатель, и Мудрец помчался перед ним, вырываясь из луча прожектора

и исчезая во тьме.

XXII

Перед Аркадием Филипповичем лежали две карты бухты — надводной и подводной ее

частей. Первая карта была довольно подробной, вторая — во многих местах

контурной. Ее начал составлять Слава, теперь вносились дополнения и уточнения в

соответствии с тем, что сообщали водолазы. Обе карты пересекали линии,

нанесенные разноцветными карандашами, испещряли цифры. На первой было больше

линий, на второй — цифр. Они отражали распространение и степень повышения

радиоактивности.

То и дело радист приносил новые сводки и молча протягивал их Славе, а тот

передавал Аркадию Филипповичу. Часть сводок затем подвергалась дальнейшей

обработке в вычислительных центрах и снова возвращалась на главное судно. Сейчас

на Славу и Аркадия Филипповича работали десятки учреждений и лабораторий

институтов.

В дверь каюты послышался стук, и на пороге вырос командир группы водолазов.

— Посмотрите, — сказал он, показывая металлическую пластинку с цифрами и

значками. — Это маркировка контейнера с обогащенным ураном.

— Где вы ее нашли? — спросил Аркадий Филиппович, придвигая карту.

— Вот в этом квадрате, — ответил командир. Его палец показывал на скрещение

нескольких линий — двух красных и черной.

— Можно считать установленным, что украденные контейнеры находятся здесь, —

сказал Слава.

— Предположительно, — уточнил Аркадий Филиппович. — Установим, когда найдем. А

установленным является другой и не менее важный факт, что иностранных кораблей в

эти дни в районе бухты не было. Значит, предположение о диверсии становится все

более шатким. А других версий, которые могли бы с достаточной вероятностью

объяснить пропажу, у нас нет…

Он произнес последние слова с вопросительными интонациями, показывающими, что у

него имеется своя версия.

— Давайте поговорим еще раз с осьминогом, — предложил Слава.

— Вы думаете… — блеснул стеклами очков следователь.

— Думаю.

Они оба хорошо понимали, о чем идет речь, хотя догадка казалась совершенно

фантастической. Но когда все версии отпадают одна за другой, остается

фантастика. И, как ни странно, она-то зачастую и оказывается самой верной

догадкой.

— Пошли, — сказал Аркадий Филиппович, складывая карты. — До того, как лодка

будет готова к погружению, у нас остается не меньше получаса.

— Вы тоже хотите пойти с нами? — удивился Слава.

— Да.

Они вышли на палубу и направились к бассейну, у которого дежурили два моряка.

Осьминог уже выплывал навстречу, расправив бледно-розовую мантию. Слава попросил

одного из постовых поставить у самого бассейна тяжелый железный табурет. Затем

обратился к спруту:

«Мудрец, ты можешь уместиться на этом табурете?»

«Могу. Зачем?»

«Попробуй», — не отвечая на вопрос осьминога, предложил Слава, стараясь не

давать волю воспоминаниям. Вряд ли октопус мог одновременно следить за мыслями

нескольких людей, но уж главным собеседником он должен был интересоваться.

Аркадий Филиппович перехватил взгляд Славы и показал ему на часы. Слава,

наблюдая, как моллюск легко взбирается на табурет, попросил его:

«Ляг ртом вверх, а щупальца свесь вниз».

«Так мне неудобно».

«Это будет продолжаться недолго», — успокоил его Слава, пристально глядя в

огромные осьминожьи глаза. Он знал, что обычные октопусы хорошо поддаются

гипнозу, и помнил об опытах голландского биолога Тан-Кота, испробовавшего на

спрутах различные методы внушения. Сейчас он решился применить один из них.

Может быть, удастся загипнотизировать и Мудреца или хотя бы лишить его силы

воздействия на мозг человека. Осьминог подобрал одно щупальце и обвил его вокруг

ножки табурета.

«Опусти!» — приказал Слава, напрягая волю. Он старался думать лишь о том, что

должно выполнять животное.

Осьминог неохотно повиновался. Нужно было как можно дольше удерживать октопуса в

неудобном для него положении — это облегчало воздействие на его мозг. Тан-Кот

именно таким образом загипнотизировал небольшого осьминога, а затем делал с ним

что угодно: подымал и опускал щупальца, падавшие, как куски веревки,

перебрасывал моллюска с руки на руку, как футбольный мяч. Голландец был большим

знатоком спрутов. Он считал, что возможность их участия в сеансах гипноза уже

сама по себе подтверждает высокую организацию мозга. Слава напрягал волю, глядя

на спрута, и мысленно приказывал: «Слушай внимательно, слушай только меня и

подчиняйся! Отвлекись от всего постороннего, забудь обо всем, что нас окружает.

Нас в мире двое — я и ты. Я — твой бог, твой господин».

Ему показалось, что воля спрута сломлена, и он спросил:

«Помнишь, я рассказывал тебе, что значит для людей солнце?»

«Помню».

«Как выглядит солнце осьминогов?»

Он почти не удивился, увидев знакомое изображение контейнера. Оно было таким

четким, что можно было различить латинские буквы.

— Так я и думал — мутация, — сказал Слава Аркадию Филипповичу. — Первопричина —

контейнер. Под воздействием радиации обычный вид осьминогов, возможно октопус

Дофлейна, мутировал. Образовался новый вид с необычными способностями. Он может

существовать лишь в условиях высокой радиоактивности. И спруты сами создают для

себя условия…

Слава взглянул на спрута. Заметил дрожь, пробегающую по коже. Щупальца стали

скручиваться. Осьминог просыпался. Слава спросил:

— Куда вы унесли свое солнце? Где оно? «Это тайна. Вторая великая тайна», —

ответил октопус, и Слава поспешил задать новый вопрос, уже сомневаясь в успехе:

— А какая же первая великая тайна? Осьминог молчал.

— Теперь у вас три солнца?

«Тайна! Тайна!» — твердил осьминог, сползая.

— Наши товарищи проникли туда, где находится солнце? И вы их убили?

Слава знал о том, что спруты способны выпрыгивать из воды. Но он не предполагал,

что такой большой и тяжелый моллюск, как этот, способен совершить настоящий

полет. Ему показалось, будто черная ракета взвилась из бассейна в воздух. Она

описала дугу в добрый десяток метров и шлепнулась за бортом судна в море…

ХХIII

Подводная лодка снова причалила к «колоколу». На этот раз моряки провели сложный

маневр быстрее и с меньшим трудом. Помог опыт.

Слава сумел доказать Аркадию Филипповичу, что поиски следует начинать отсюда.

Даже если они затратят час, чтобы тщательно обыскать все ящики и закоулки

подводного дома, где может находиться лабораторный журнал, то в конечном счете

сэкономят время.

Слава просматривал ящик за ящиком. Время бежало, хотелось угнаться за ним.

Движения Славы становились лихорадочными, суматошными. Он нервничал, ему

казалось, будто он что-то пропустил, и, теряя драгоценные минуты, Слава вторично

просматривал те же ящики.

Аркадий Филиппович помогал ему в поисках, но действовал по-своему. Он

внимательно осматривал салон, пытаясь представить, куда можно было положить

журнал. Когда этот путь ничего не дал, он слегка изменил тактику. Теперь он

пытался представить не место хранения журнала, а различные ситуации, возникающие

в «колоколе», и действия людей, о которых знал по рассказам их товарищей. Ему

пришла в голову мысль: «А если кто-то из них лег спать, а потом проснулся и ему

нужно было что-то записать…» Он еще не представил ситуацию полностью, а его

взгляд уже уткнулся в прямоугольник откидной койки. Несколько неторопливых шагов

— и он опустил койку. Из-под надувной подушки выглядывала полоска пластмассы. Он

приподнял подушку и увидел лабораторный журнал. Слава кинулся к нему, закричал:

— Я же говорил, что найдем! Видите? А вы не верили!

Он быстро перевернул несколько страниц, просматривая их почти на лету, и

остановился на предпоследней записи, где Косинчук рассказывал о первом посещении

пещер и о своем намерении отправиться туда вторично. Теперь он знал, где искать

товарищей.

— Поспешим!

Слава взглянул на Аркадия Филипповича и с удивлением увидел, что тот не спешит,

а продолжает осматривать салон.

«Он так обрадовался, будто уже нашел их, — думал следователь. — И он так спешит,

словно прошло пять, а не пятьдесят часов. Хотел бы я иметь хоть часть его

надежды…»

Он тяжело вздохнул и пошел к выходу из салона, который теперь служил и входом в

подводную лодку. Ломило поясницу, с непривычки было трудно дышать.

Подводная лодка отчалила от «колокола» и взяла курс к пещерам. Теперь у моряков

были надежные ориентиры.

Слава сидел рядом с Аркадием Филипповичем, держа в руках лабораторный журнал.

Многое стало ясным, он уже не мог напускной веселостью защититься от грустных

мыслей. Он боялся вызывать в памяти лицо Валерия и думал: «Всякий раз, когда

нарушается равновесие в неживой природе, что-то обязательно случается и в мире

живых существ. Когда в воздух выбрасывается бензинный перегар или дым химических

комбинатов, а в воду рек и морей спускаются отходы предприятий, это не проходит

бесследно для микробов или насекомых, для рыб или людей. Впрочем, «или» можно

употребить лишь условно, потому что микробы и люди, рыбы и насекомые связаны

одной нуклеиново-белковой цепью. «Или» означает лишь выбор начала — образование

нового штамма микробов, вымирание вида насекомого, гибель динозавров, появление

октопуса сапиенса. И как бы очередное «или» не оказалось последней каплей,

которая ведет к трагедии гомо сапиенса, если когда-нибудь мы, сея зерна, не

сможем предугадать всходов и по началу процесса не определим его конец…

XXIV

Коридор то сужался, то расширялся. Казалось, что он пульсирует, как набухшая

вена, ведущая прямо к чьему-то сердцу. Валерий заметил по сторонам несколько

площадок искусственного происхождения. В других условиях он бы осмотрел их

подробнее, но сейчас было не до того. Мудрец исчез из поля видимости. Валерий

ожидал любых сюрпризов. Приходилось все время быть начеку. К тому же он

постоянно чувствовал чужое пристальное внимание, попытки сломить его волю.

Словно бы холодные щупальца пытались заползти в его мозг, порыться в его памяти

и найти там то, с помощью чего можно управлять Валерием, как автоматом. К

счастью, эти щупальца были недостаточно могучими: сильнее человеческой воли,

когда она бездействовала, и слабее ее, если она просыпалась и направлялась

против них. Они могли заползать сквозь череп в подкорку и даже кору больших

полушарий, если человек ничего не подозревал о них, но становились бессильными,

если человек заслонялся своей волей, как щитом…

Валерий увидел еще одну площадку, на которой громоздился неуклюжий аппарат. В

памяти нашлось что-то похожее на него, но что именно и как оно называется,

Валерий вспомнить не мог. Впереди маячил вход в новую пещеру. Возле него, как

страж, дежурил Мудрец.

«С дороги!» — мысленно приказал Валерий.

«А ты помнишь, что тебя ожидает?»

«Помню все. С дороги!»

«Ну что же, входи…»

Пол и стены огромной пещеры были словно выстелены серыми комочками, а посредине,

как жертвенник, возвышался контейнер. Пещера была таких колоссальных размеров,

что Валерий не мог увидеть, где она кончается. И всюду — с потолка, со стен —

гроздьями свисали осьминоги, обмывая серые комочки струями из воронок.

«Да это же осьминожьи яйца. Но сколько их? Миллиарды? Биллионы?» — Валерий

подумал:

«Двух-трех таких потомств хватит, чтобы заполнить все реки, озера, моря и

океаны. Впрочем, им не хватит и такого пространства…»

Он услышал: «Видишь, сколько помощников будет у людей».

«И всем им понадобятся новые контейнеры? — угрюмо спросил он. — Мы производим

много контейнеров, но на всех вас не хватит».

«Вы произведете еще. Вы будете трудиться для нас, торговать с нами. Вы нам —

контейнеры, мы вам — рыбу и водоросли. Ты знаешь, что мы умеем передвигаться и

по суше, захватив с собой запас морской воды. Вы тоже так делаете, только

приспособились больше…»

«Вода Океана — в крови, вода — в клетках, все наше тело заполнено водой, — думал

Валерий. — Но дело сейчас не в этом». Он спросил:

«А потом? Вас станет слишком много…»

«Потом» не будет».

Валерий понял» что «потом» действительно не будет. Радиация возрастет настолько,

что людей не останется на планете. И внезапно он вспомнил, на что был похож

аппарат, стоящий на площадке, — на примитивный реактор! Значит, осьминоги

пытались начать свою цивилизацию не с колеса или лодки, а сразу с реактора.

«Ты ведь знаешь людей, Мудрец. И ты мог подумать, будто люди настолько глупы,

что согласятся на такой путь?»

«Другого пути не останется». «Ты плохо знаешь людей. Мудрец». «Нет, хорошо знаю.

Поэтому мы не хотим, чтобы вы узнали, с какой быстротой мы размножаемся и

сколько живем. Слишком просто подсчитать дальнейшее. Но каждый из вас боится

смерти. Каждый хочет жить. Каждый играет сам с собой и с другими. И поэтому он

выбирает не путь, а лишь начало пути, не зная, сможет ли вернуться назад. У нас

есть много преимуществ по сравнению с людьми. Нам не нужно одежды и таких

сложных домов, как вам, лодок, чтобы передвигаться. Мы можем обойтись без

городов, используя пещеры и гроты. Вас можно убить» уничтожив ваши города,

одежду, машины. Вы не сможете жить без них. Вы сами отрезали себе путь назад.

Это так же верно, как то, что ты не уйдешь отсюда живым».

«Ты плохо знаешь человека, Мудрец». «Надеешься на аппарат в твоей руке,

испускающий луч смерти? Но взгляни в сторону, посмотри вверх. Всюду — мои

собратья. Когда мы все ринемся на тебя, куда ты направишь луч, человек? Помнишь,

с какой скоростью мы движемся?»

«Я не зря говорил тебе, Мудрец, что ты плохо знаешь людей. Человек боится

смерти, но он может пересилить свой страх. Я направлю луч на контейнер и

уничтожу его. А тогда вы все погибнете. Или ты сомневаешься, что я сделаю это?»

Прошло несколько секунд. У Валерия кружилась голова, ему было все труднее

преодолевать чужое воздействие. Оно стало морем вокруг него — крошечного

островка. Но он еще сопротивлялся ударам волн, холодным щупальцам, враждебным

мыслям.

«Может быть, я недостаточно понял людей, — удивленно проговорил спрут. — Не

думал, что они способны преодолеть страх смерти. Но даже если ты уничтожишь

контейнер, все равно ничего не изменится. Там, дальше, есть еще две такие пещеры

с такими же контейнерами…»

«Кроме меня, есть еще люди. Они придут по моим следам».

«Мы сделаем так, что они не придут. Не найдут нас».

Мудрец побагровел, вытянул щупальца, готовясь к атаке. В тот же миг откуда-то

ударил сильный свет, несколько прожекторных лучей осветили пещеру. Валерий

оглянулся и увидел фигуры в скафандрах. Один из водолазов — в нем трудно было

узнать Славу — направился к Мудрецу, протянул руку. Осьминог обвил ее

щупальцами, раздулся, пытаясь прорвать пластмассу скафандра, добраться до кожи,

чтобы умертвить человека сильным воздействием — парализовать дыхательные центры.

Но пластмасса оказалась слишком крепкой. Второй рукой Слава ударил по глазам

спрута, сжал его голову, и моллюск сморщился и затих.

Собратья Мудреца, готовые ринуться на людей, застыли на местах. Как видно, их

парализовали панические сигналы из мозга Мудреца.

Водолазы уже начали привязывать трос к контейнеру. Несколько из них направились

дальше, в другие пещеры. Вскоре они притащили еще два контейнера.

Слава запихнул мертвого осьминога в сетку и позвал Валерия. Цепочка людей в

скафандрах двинулась в обратный путь, захватив с собой контейнеры и труп

Мудреца…

XXV

Водолазы завалили входы в пещеры и залили их специальной быстротвердеющей

массой. Для страховки в разных местах были оставлены контрольные автоматы. Затем

подводная лодка направилась в обратный путь.

В центральном отсеке несколько человек собрались вокруг Валерия. Он рассказывал

о том, что произошло в «колоколе».

— Мне непонятно, почему воздействие на мозг становилось то сильнее, то слабее, —

сказал Валерий. — Я думаю, что это зависело от того, сопротивлялся ли человек и

было ли его сопротивление направленным, знал ли он, откуда грозит опасность. Но,

может быть, Слава скажет что-нибудь поточнее, он ведь все-таки специалист.

— Вот именно, «все-таки». Это ты попал в самую точку. По октопусу сапиенсу пока

специалистов нет и неизвестно, будут ли, — сказал Слава. Он быстро взглянул на

друга и тотчас опустил глаза. Его лицо стало напряженным, затем он заставил себя

расслабиться. Тревога за друга не оставляла его. Он хорошо помнил, сколько

пробыл Валерий в зоне высокой радиации. Достаточно ли надежной оказалась

прокладка скафандра? Или документальная повесть об осьминогах останется

последним и незаконченным произведением молодого автора?

— В общем ты прав, — ответил Слава Валерию. — Сила воздействия определялась

настройкой человеческого мозга. Но, по всей вероятности, имели значение и другие

факторы: состояние передающего мозга и всего организма спрута, состояние среды,

посторонние шумы. Особое значение, очевидно, имела индивидуальность человека:

один поддавался воздействию легче, другой труднее. Мы узнаем больше, когда

изучим пленки с осциллографов и регистраторов биотоков…

— А могли бы изучить осьминогов досконально, — задумчиво сказал Валерий. — Что

теперь с ними будет?

В воображении людей появились замурованные пещеры, будто спруты снова пустили в

ход пси-волны.

— Этого мы сами не решим, — проговорил Аркадий Филиппович. — Соберется президиум

Академии, потом — сессия ООН…

— Я верю, что их дальнейшую судьбу будут решать настоящие гуманисты, — промолвил

Слава.

Валерий понял, что хотел сказать его друг, но не воздержался:

— Думаешь, их не осталось нигде, кроме пещер? Вспомни, сколько контейнеров с

отходами брошено в глубины океанов, сколько зарыто…

— Будем надеяться, что в других местах этого не случится, — поспешно сказал

Слава. Но Валерий не согласился с ним:

— Надеяться мало… Надо действовать!