Борис Владимирович Романовский.

      Преступление в Медовом Раю

      по книге:

      Ларионова О. Н. Клетчатый тапир. /Амнуэль П. Р. Капли звездного света./ Романовский. Б.В. Преступление в Медовом Раю: Фантастические повести к рассказы /Сост. Ф. Я. Дымов. — Худ. Н. Б. Комиссаров. — М.: Мол. гвардия, 1989. — 368 с. ISBN 5-235-01201-1 стр. 246-301.

      : Сергей Кузнецов

      Повесть

      Багровое солнце уже совсем выползло из-за вершин леса-урода. Его лучи окрасили испарения ядовитых болот лиловыми переливами и осветили картину тяжелой и жестокой битвы. Над трупами убитых поднимался пар, если смотреть прямо через фильтры шлемов — обычный белый, а если, приподняв плечи и втянув голову, под фильтрами — то зловещий малиновый. Уже около часа семеро космонавтов в тяжелых скафандрах вели изнурительный бой.

      Последние две гадины с зелеными, в отвратительных гнилых пятнах, шкурами были срезаны Юттой. Твари с воем рухнули на кучу тел, с хрипом и визгами извивающихся в предсмертных муках. Из-под шевелящейся груды растекалась желтовато-зеленая лужица.

      Хотелось вытереть пот со лба и шеи, он затекал в глаза и на губы, щекотал спину и виски, но поднять шлем было нельзя. «Внимание! — раздался в шлемофонах бас Рэда Селинджера. — Внимание, сзади!»

      Десантники круто развернулись. Это было так тяжело всем семерым, бой шел уже давно, а гравитация составляла «два g». Они выбились из сил.

      — Рэд, прикрой нам спины! — Это кричал Эррера Мартин, начальник отряда.

      А в шлемофонах опять глухо забормотал голос Тома Гаррисона, в который раз декламирующего обрывок детского стишка: «…Мы не сеем и не пашем, рыбы в море не берем…» — дальше Том не помнил.

      Из-за леса красных кактусов с кривыми стволами и каких-то шевелящихся деревьев с щупальцами на ветвях летела стая крылатых демонов. Можно было различить жуткие морды с круглыми, малоподвижными глазами, огромными, причудливыми, в кокетливых фестонах ушами и извивающимися хоботами не то с клювами, не то с крючками на концах. Чудовища, по-видимому, издавали ультразвуки, так как члены отряда почувствовали даже какой-то трепет в своих привычных ко всему, тренированных душах.

      Первым выстрелил Антуан Пуйярд. Промахнулся и шумно засопел. Демоны были еще далеко и летели врассыпную. Жена Антуана, Жаннет, поискала глазами, нашла вырвавшуюся вперед тварь и полоснула лучом.

      — Раз, — выдохнула она.

      Стая растянулась дугой, окружая людей. В воздухе нависал шум от треска крыльев и крика, похожего одновременно на карканье ворон и на хриплое кваканье каких-то огромных лягушек.

      — Занимаем круговую оборону!

      Эррера срезал еще двух, Ютта одну тварь, оторвавшуюся слева от группы. Наконец и Антуан прикончил одну химеру, летевшую на него с кваканьем. Осталось штук двадцать, и они были очень близко. Приходилось бодро поворачиваться, а женщины начали слабеть. Мзия Коберидзе, самая маленькая в отряде, одной рукой держала пистолет, другой же поддерживала эту руку, уперевшись локтем в живот. Даже у мужчин от усталости и перегрузки дрожали ноги.

      — Ютта, не считай ворон! Они над нами! — прохрипел Эррера.

      — Два. — Это Жаннет провела лучом, и животное, чуть не задев их, рухнуло на землю.

      — Молодец, Жаннет! Я тебе сегодня синтезирую шоколадку с начинкой величиной с дра-ко-на! — крикнул Эррера, срезая еще двух тварей.

      Гаррисон сделал второй удачный выстрел. У него вообще «был точный глаз и верная рука», как любили говорить герои старых вестернов.

      — Они отступили! — устало сказал Том. — Отдыхаем.

      — Нет. Отдыхать не выйдет, — покачала шлемом Мзия. — Они просто меняют тактику.

      — Ишь ты! — восхитился Том. — Перестраиваются, смотрите, дети, они перестраиваются… Классическими клиньями… Прямо псы-рыцари из кровавой феерии «Ледовое побо…»

      — Том, помолчи! Ты, Рэд и Мзия отойдите влево на два шага. Жаннет, Антуан, Ютта и я — вправо на три и кругом! Они будут атаковать клиньями с двух сторон.

      Действительно, два клина, по восемь тварей в каждом, молча атаковали слева и справа. Они стремительно неслись к земле, пытаясь прорваться на большой скорости. Однако рассредоточение людей сбило, видимо, животных с толку, клинья замедлили скорость и рассыпались.

      — Три, — меланхолично подсчитала Жаннет.

      — Четыре, Жаннет. Дарю тебе этого. — Антуан был галантным мужем.

      — Четыре и пять. Сама набью. — Она была самолюбива. У других шло не хуже. Через десять минут две оставшиеся твари спасались за красным лесом.

      — Полетели за помощью, — мрачно предположил Рэд.

      — Может быть, — Эррера рассматривал индикатор заряда на пистолете. — Ребята, у меня энергии на три минуты действия. Как у остальных?

      Но ответить никто не успел.

      «Бой окончен, — раздался в шлемофонах механический голос. — Атаки отражены успешно. Один из десантников убит. Все свободны».

      — Убит так убит, — недовольно пробормотал Рэд Селинджер и пошел к лесу прямо через груды поверженных врагов. Остальные потянулись за ним. Шли, перешагивая через трупы, стараясь не вступить в лужицу крови или слизи. Над лесом загорелось красное табло — «Выход».

      — Убрать трупы! — весело приказал Эррера и сам же выполнил свой приказ: поднял руку влево от двери — и лес, подыхающие животные и ядовитая трава исчезли. Остался отрезок корабельного коридора, ограниченный двумя поперечными дверями. Люди вышли из импровизированного зала через услужливо отодвинувшуюся перед ними дверь.

      Помещение, куда они попали, служило тамбуром для перехода в раздевалку. Тренировочные стрельбы, так они назывались на корабле, происходили в помещении, заполненном усыпляющим газом. Это делалось для того, чтобы участники тренировки не снимали шлемов, соблазн иногда был большой.

      Здесь было мало места для семерых крупных людей и стоять было тесно. В тяжелых скафандрах они казались громоздкими и бесформенными, хотя, присмотревшись внимательно, можно было оценить и рост, и длину ног и сделать вывод, что народ здесь собрался в основном стройный и сухопарый. В эту эпоху люди научились воздействовать на формирование человеческого зародыша. Уроды не рождались больше, человечество похорошело «in corporo».

      Но собравшиеся отличались даже от среднестатистического человека. Сознательно или подсознательно многочисленные комиссии отбирали десантников и по степени внешней привлекательности.

      Минут пять они постояли в тамбуре, ожидая, пока насосы откачают прорвавшийся за ними усыпляющий газ. Когда же загорелось зеленое табло, разрешающее выход, Эррера Мартин, командир группы, маленький человечек со смуглой кожей и немного крючковатым носом, отодвинул плечом стоящего рядом гиганта и, иронически чему-то улыбнувшись, пропустил вперед Ютту Торгейссон. Затем и остальные толпой вышли в раздевалку.

      — Никогда я не привыкну к потере чувства времени! — сокрушенно сказал Эррера, трясущимися от усталости руками снимая с себя шлем. — Мне казалось, что прошло часа три, а на самом деле — пятьдесят две минуты!

      — Темп! — отозвался Антуан. — Темп существования сумасшедший. За пятьдесят две минуты столько действия, что рассказывать потом можно часов пять.

      — Все-таки этот парень… — Рэд Селинджер покрутил пальцем у виска, он тоже успел снять шлем. — Псих он!

      — Какой парень, Крошка? — Эррера вытирал полотенцем совершенно мокрое лицо, смуглое, точно покрытое загаром.

      — Этот. Ван Риксберг, художник!

      — Ты прав, Крошка, — отозвался Антуан, высокий мужчина с потухшими от усталости серыми глазами. Он сидел, уронив руки на колени, без шлема, но еще в костюме. — Я слышал, что его долго лечили. Говорят, от гениальности!

      — Недолечили, — мрачно констатировал Рэд. — Разве здоровому человеку придет в голову такая нечисть? Кошмар какой-то!

      — Да-а, — задумчиво протянула Ютта. Она успела снять тяжелый скафандр и теперь полулежала в кресле, одетая в легкий, нижний комбинезон. Даже в форме она была прелестна. Мулаткам идет серебристо-голубое. — И заметьте, мальчики, два года тренировок, а этот бред ни разу не повторился! Какое нужно воображение!

      — Мне говорили осведомленные люди, — солидно произнес Антуан, — что Ван Риксберг несколько месяцев просидел в библиотеке — просматривал наследие художников прошлого: Лукаса Кранаха, Дюрера, Босха, Брейгеля, Ропса, Замирайло, Сальватора Дали, Жентецкого, Крумеля и других. Наши предки любили ужасы. Например, первых сегоднящих драконов я видел на старинных китайских фарфоровых вазах. Традиционный народный мотив.

      Антуан Пуйярд был эрудитом.

      — Я видел книги, описывающие старинные африканские культы, — сказал Эррера. — И латиноамериканские, и еще какие-то первобытные. Кое-что, по-моему, он почерпнул и оттуда.

      — К сожалению, люди перестали читать. Человек, прочитавший восемьдесят — сто наименований, может считать себя культурным. Все смотрят телевизоры, — неодобрительно сказал Антуан.

      — Ну и что в этом плохого? — обидчиво спросил Том. Он любил многосерийные телевизионные фильмы.

      — А то, — высокомерно произнес Пуйярд, — что люди перестали тренировать воображение, и оно стало самым редким товаром на рынке.

      — Много тебе даст твое воображение, когда налетят такие твари, как сегодня, — сказал Том. — Вот что нужнее сейчас и тебе, Антуан, и всем нам! -И Гаррисон накрутил пистолетом перед носом Пуйярда, не снимая пальца с пусковой кнопки.

      — Осторожнее, ты, англичанин! — крикнул Эррера. — Там же еще есть заряд!

      Молодой человек действительно был из Уэльса, маленького района на не слишком большом, но знаменитом острове, буквально набитом историческими памятниками. Все считали Тома настоящим -англичанином, хотя как должен был выглядеть настоящий англичанин, никто не знал. Гаррисон был высок и сухощавее других, рыжеватый блондин с голубыми глазами. На его лице царил, заглушая все краски, нежно-розовый румянец. Сейчас, когда он получил замечание от офицера, румянец сгустился до багрового и залил все лицо до шеи. Он был очень молод и чувствителен, этот Том Гаррисон, пилот, электронщик и мастер на все руки.

      — Меня очень тревожит мысль, что у нас всех вырабатывается психологическая реакция отвечать на всякое внешнее раздражение лучом. Стереотип — чуть что, автоматически стреляй.

      — Ты нам бубнишь об этом с первого дня полета, Эррера, — недовольно сказал Гаррисон. — Но должны же мы тренироваться, когда-то ведь придется и стрелять! Однако мы — мыслящие люди… Мы не автоматы для стрельбы, как ты пытаешься нам доказать…

      — Слишком долго мы стреляем! — грустно покачал головой капитан. -Не оказалась бы привычка сильнее нас.

      — Брось эти мысли, Мартин! Мы прекрасно помним, что «разумные существа могут иметь самый отталкивающий для земного человека вид…» — улыбнулась Ютта.

      Все засмеялись — она цитировала самого Эрреру.

      — Ладно, — Рэд всегда вносил мир и спокойствие в бурные подчас споры, — читаем мы книги или не читаем, в настоящий момент непринципиально. А вот тренировку, по милости Ван Риксберга, мы имеем уникальную. Я такого насмотрелся за эти два года… противнее быть не может!

      — Ты прав, — нехотя сказал Эррера. — Мы готовы отразить нападение любого живого существа… И даже хищного леса!

      — У меня начинается нервный смех, когда я вспоминаю гигантского червя, помните, мы его назвали бородавочником? — не унимался Рэд, — Я прямо ошалел тогда- режешь пополам, каждая половина атакует тебя отдельно! Хорошо, Эррера догадался резать вдоль!.. Ребенок все понимает правильно. — Он подкинул на огромной ладони пистолет. — Нам важнее всего быстро и точно стрелять! А без тренировок это невозможно!

      — Кстати, шеф, — ввязалась в разговор Жаннет, — наш стрелковый ресурс невелик. Всего двадцать минут непрерывного действия.

      — Правильно, Жаннет! Эррера, почему сняли у нас с вооружения РРГ? — спросил Рэд. — Тридцать пять минут форсированного огня, слона режет пополам со скоростью прохождения луча двадцать метров в секунду! И вдруг меняют на эту игрушку РРГМ!

      — Сколько времени ты выдержал бы в руке РРГ при перегрузке в два «g»?

      — Не знаю. Минут двадцать!

      — А Мзия?

      — Сдаюсь!

      — При высадке все получите по два пистолета РРГМ, а тебе, если хочешь, подвесим два РРГ.

      — Идет! Ими можно скалы взрывать…

      — А кто сегодня погиб? — перебил его Том. — Опять я?

      — М. Коберидзе, — отозвалась Жаннет.

      — Снова? — Рэд строго уставился на Мзию. Его лицо боксера-тяжеловеса изображало гнев, хотя глаза оставались добрыми. Даже пробитый в боях нос, который он упорно отказывался реставрировать, не мог придать его лицу выражения свирепости.

      — Крошка, две твари напали на тебя и на нее, когда ты защищал наш тыл, — объяснил Эррера. — Я видел, как она срезала твою скотину, а вторая ударила ее клювом.

      Кроме Рэда, все уже полулежали в креслах. Мзия откликнулась из глубины своего мягкого гнезда:

      — Сядь, Рэд! Это же только тренировка!

      Селинджер наконец сел. Еще три года назад двухметровый гигант завоевал свою последнюю золотую медаль на всемирных соревнованиях по боксу. Среди своих товарищей он казался грузным, чересчур массивным. Как большинство сильных и больших людей, он был очень добрым и спокойным человеком. Он брил волосы на голове, потому что стеснялся намечающейся лысины, а к косметологам не ходил, считая их «тоже врачами». Врачей же он не признавал, наверное, потому, что никогда в них не нуждался. В бою он был необычайно подвижен, имел точную реакцию, но в повседневной жизни оставался лентяем. Мзия его звала «ленивец», и это прозвище ему чрезвычайно шло.

      Где бы Рэд ни находился, рядом с ним была Мзия. Самая маленькая из десантников, не больше метра семидесяти пяти сантиметров. Тем, кто когда-нибудь видел старинные персидские миниатюры, Мзия больше всего напомнила бы персиянку. Большие миндалевидные глаза, черные, с антрацитовым блеском и потоки черных волос, выскальзывавших из любой прически. Когда Рэд ее впервые увидел, первое, что он сказал, было: «Какое богатство!» Он машинально погладил себя по голове при этом и густо покраснел.

      Любимой угрозой Мзии было очередное заявление о том, что она острижет волосы: перед отлетом, перед началом тренировок, перед посадкой и так далее. Великан тревожился и сердился, и Эррере иногда казалось, что Рэд раздельно и одинаково любит и Мзию и ее волосы.

      — Поплавать бы сейчас в невесомости, — мечтательно сказала Жаннет, разглядывая свои трясущиеся руки со вздувшимися голубыми венами. Впрочем, вены набухли у всех.

      — Нет, ребята, — Эррера покачал головой. — Нельзя. Сейчас мыться и спать! Потом небольшая стимуляция и подзарядка, чистка оружия и осмотр. Вечером же у нас праздник!

      — Праздник! Верно ведь, праздник! — захлопала в ладоши Ютта. Она была удивительно хороша, когда смеялась. Ослепительно белые зубы ярко выделялись на фоне светло-шоколадной кожи. Ютта была дочерью норвежца и женщины-банту. Кареглазая мулатка с австралийского шельфа.

      Внезапно растворилась дверь, она вскочила с кресла и побежала в душевую. Десантники потянулись за ней по своим кабинкам. Когда помещение опустело, Рэд встал, вынул Мзию из кресла, потом, держа ее на руках, зарылся лицом в волосы и поцеловал.

      — Щекотно, — прошептала она, закрыв глаза, и вздохнула.

      — Пси-хо-лог! — тихо пропел Рэд, ставя ее на пол, но не выпуская из объятий. — Сегодня у нас праздник! — И совсем другим тоном добавил: — Смотри у меня!

      Тяжеловесу Крошке всегда казалось, что мужчины на корабле излишне внимательны к ней.

      Бал начался в семь часов по Гринвичу. Гости, они же хозяева, являлись парами, кроме капитана, огромного, не меньше Селинджера, японца Кэндзибуро Смита. Капитан был человеком пожилым, последние десять лет жену в полеты не брал, остался в одиночестве и сейчас, хотя рейс был длительный, необычный и он тоже нуждался в душевном равновесии и душевном тепле.

      Гости проходили чинно, без обычных, может быть, несколько фамильярных шуточек и дружеских полуобъятий. Таков был этикет праздника, каждый раз разработанный заново и неукоснительно соблюдавшийся все эти два года. К балу готовились целый месяц, мужчины и женщины придумывали и изготавливали новые наряды и драгоценности, а женщины еще и косметику. И все-таки последний день был самым напряженным — всем почему-то не хватало нескольких часов. Однако к семи вечера по земному времени экипаж и десантники являлись в зал, одетые и готовые принять участие в первом вальсе.

      Балы на борту дальнерейсового корабля были придуманы давным-давно земными психологами для поддержания в норме психического состояния экипажей. Особенно десантников, ибо выяснилось, что в то время, пока команда занята вахтами (и то не очень плотно), делать им практически нечего. А сроки путешествия большие. Так и появилась рекомендация группы космической психологии: «§ 16. Периодически, но не реже раза в месяц, устраивать костюмированные балы с воссозданием обстановки и эпохи определенного времени (или социального слоя). Общая подготовка к празднику, как и общая работа сближают людей в отличие от общего безделия». Кроме того, определенный процент премий за лучший костюм и за лучшее оформление праздника (по инструкции) указывал на лучшую приспособляемость и уживчивость и давал преимущественное право на участие в следующей экспедиции. А это уже было кое для кого стимулом.

      Вначале, как часто случается с официальными рекомендациями, такая идея никого не увлекала. Но потом… Балы на борту космического поискового корабля «Левингстон» по традиции отражали выбранную эпоху с ее костюмами, нравами, развлечениями, подарками и сюрпризами. И мебель, и обстановка, и рассказы, и танцы должны были соответствовать времени, которое общим решением выбрали для этого бала. Конечно, в пределах возможностей. Так прошли в этом зале римские оргии, попойка в кабачке Латинского квартала, пир в русских княжеских хоромах, трапеза в итальянском монастыре эпохи Возрождения и многие другие. Предпоследним был бал в кардинальском дворце во Флоренции, а сегодня — семнадцатый век, Западная Европа.

      Капитан стоял в дверях, и костюм только подчеркивал его положение на корабле. Он был одет, как капитан Британского Ее Величества флота — синий, расшитый золотом камзол с позолоченными же пуговицами, кружевные манжеты и воротник. Ботфорты, морской кортик и шпага на кожаной тесненой перевязи довершали его костюм. Нет, полным завершением костюма была шляпа с перьями, которые либо грациозно качались над его головой, либо залихватски мели пол, очень натурально раскрашенный под деревянную мозаику.

      Кэндзибуро Смит не казался в этом костюме ряженым, не был он и смешон. Напротив, его массивная фигура излучала неподдельное достоинство, а любезная улыбка на обычно сдержанном лице, казалось, тоже пришла из семнадцатого века.

      При появлении четы Пуйярдов капитан неторопливо снял шляпу и громко провозгласил:

      — Жаннет и Антуан Пуйярды!

      Антуан Пуйярд был очень красив. Большие, серые, выразительные глаза, нос с горбинкой и пышные смоляные усы. Чуть портили общее впечатление сухие, тонкие губы честолюбца. Основным же украшением был лоб, высокий и чистый. Лоб мыслителя, философа или математика. Природа пошутила, дав узкие и низкие лбы Декарту и Пуанкаре, а обширный и мощный Пуйярду. Но последнее обстоятельство отложило отпечаток на всю жизнь Антуана-для оправдания своей интеллектуальной внешности он много работал и, не став Спинозой или Нильсом Бором, превратился в незаурядно эрудированного человека.

      Жаннет сегодня была изумительно хороша. Ее, в общем, незначительное лицо было точно и с большим вкусом подправлено косметикой, на щеке была посажена пикантная мушка, а волосы серебрились от пудры. Кэндзибуро Смит проводил ее изумленным взглядом и одобрительно покачал головой. Когда он обернулся, на его лице возникла откровенно ласковая улыбка.

      — Мзия Коберидзе и Рэд Селинджер! — Капитан прижал шляпу к сердцу.

      Затем пришла пара кибернетиков. Навигатор с био-ником.

      И наконец капитан пророкотал:

      — Ютта Торгейссон и Эррера Мартин!

      Зал потихоньку заполнялся. Шуршали пышные юбки, сверкали драгоценности, синтезированные здесь же на корабле.

      — Ты посмотри на Жаннет! — прошептала Ютта.

      — А что? — не понял Эррера. — Ну, пестровато немного…

      — Нет, костюм исключительно точен. Хоть в учебник истории. Я не о том. Посмотри, как она хороша! Королева бала!

      — Эффектный цвет, изумрудный, но мелочи разрушают впечатление.

      — Ты меня не понимаешь! — с досадой' сказала Ютта и замолчала. Потом сказала: — У нее раньше не хватало женственности гордиться даже своей фигурой!

      — Может, ты и права. — Эррера был смиренен, как монах, — Но Мзия сегодня мне нравится больше.

      — Мзия — влюбленная девочка, — задумчиво произнесла Ютта и, лукаво взглянув на него, добавила: — -А влюбленная женщина всегда красива!

      Первый сюрприз обществу преподнес капитан. Он появился из двери, ведущей в раздевалку, неся канделябры со свечами, великолепными свечами из цветного воска. Где он достал рецепт воска и сколько затратил времени для его синтезирования и выделки свеч, трудно было сказать.

      — Канделябры сделаны Алексеем Сударушкиным! — объявил капитан, вынося последние два светильника.

      Все зааплодировали, Сударушкин поклонился. Потом Кэндзибуро Смит выключил освещение, и аплодисменты усилились. Этот странный, сконцентрированный в двадцати четырех язычках открытого пламени свет колебался от невидимого и неощутимого движения воздуха и жил своей жизнью. Костюмы стали выглядеть совсем иначе, а украшения заиграли с большей силой, и даже в глазах людей появились загадочные и неверные искорки того же огня.

      Невидимый оркестр заиграл вальс, которым независимо от переживаемой эпохи начинался каждый праздник, и пары поплыли по дворцовому залу, где еще несколько часов назад дымились трупы жутких химер психопата Ван Риксберга. Праздник начался.

      Эррера жил на корабле как в казарме, все зная о десантниках, и даже на празднике выполнял свой долг командира самым подходящим, как он считал, образом. Естественно, что на Ютту у него почти не оставалось времени. Недаром она как-то сказала Жаннет, с которой дружила: «Антуан твой муж, твой. Рэд принадлежит Мзие, а Эррера принадлежит всем. И мне мало моей доли!»

      Вот и сейчас он протанцевал сначала со всеми дамами и сказал каждой что-то веселое и приятное, а затем уж подошел к Ютте. Сказал комплимент. Она не обрадовалась. Она создала улыбку на своем прекрасном лице и обозначила благодарность холодноватым поцелуем в лоб.

      Эррера, огорченный, оставил ее и подошел к Алексею Сударушкину, тощему человеку, с лицом, как бы обтянутым кожей, и тонкими, ниточкой, губами, желчному и остроумному. Кажется, именно в нем сейчас и нуждался молодой офицер.

      — Как тебе нравится Жаннет?

      — Жаннет? Когда я мысленно снимаю с нее пудру, мушку и платье, остаются серые волосы…

      — Пепельные.

      — Нет, прости меня, серые. Тусклые рыбьи глаза и маленький невыразительный рот!

      Эррера знал, что Сударушкину нравится Ютта.

      — Зато хорош Антуан.

      — Повезло зануде. Он для нее сосредоточие ума и обаяния. — Алексей фыркнул. — Жаннет придана ему судьбой для его полного комфорта!

      Эррера улыбнулся, но тут же получил свою порцию.

      — Глядя на них и на вас с Юттой, я вывел закон биологической компенсации.

      — Какой это?

      — С древнейших времен мудрые, но лысые мужчины находили на свое несчастье красивых и обаятельных подруг, а стройные красавцы — некрасивых, умных и заботливых жен.

      — Я не лысый, — растерялся Эррера.

      — Извини, у меня плохое настроение! — сказал Сударушкин. Офицер повернулся и отправился налаживать отношения со своей «красивой, обаятельной подругой».

      Он решил задать ей один из естественных, но никчемных вопросов, ответом на которые служит фраза: «Потому что болит голова, я устала». Нашел Ютту, но вопроса задать не успел, подошел Кэндзибуро Смит. За весь вечер капитан не произнес ни одного комплимента. Он их не готовил, как другие, так как был занят повседневными заботами и изготовлением свечей. Его единственный комплимент предназначался прекрасной мулатке.

      — Впервые, — говорил он, пыхтя, как пыхтели от умственного напряжения настоящие капитаны семнадцатого века, — впервые я вижу румянец на шоколаде.

      Сказано было неуклюже, но соответствовало мере восхищения, светившегося в его глазах, и прозвучало правдиво и трогательно. Лицо Ютты просияло, и в глазах от свечечек пошли лучи.

      Эррера, слышавший и видевший капитанский восторг, почему-то сник и ушел бродить по залу, как разочарованный гимназист на балу где-то в конце девятнадцатого века. Время от времени он победительно и равнодушно окидывал взглядом танцующих и веселящихся товарищей, но ни разу почему-то его глаза не встретились с глазами Ютты.

      И тогда, стараясь быть незаметным, он выскользнул из зала и пошел в рубку.

      В рубке было тихо; словно какие-то механические насекомые, монотонно жужжали и пощелкивали приборы; интимно перемигивались цветными лампочками щиты и пульты управления. На большом экране, прямо в визирной крестовине сияла маленькая планетка — их находка в странствиях, а теперь и пункт назначения. Есть ли жизнь на этом комке серебристой ваты, трудно было сказать, но наличие атмосферы вселяло надежды. Растительность, во всяком случае, если судить по анализам, там была. Экипаж напряженно ждал появления чуда и теперь, когда оно свершилось, танцевал на последнем балу во всеоружии неведения, возбужденный ожиданием необычного. Кто знал, все ли они вернутся обратно? — Вы здесь, Эррера Мартин? Я так и знал. — У капитана была отвратительная манера называть членов команды полным именем и фамилией. Остальные давно уже перешли к сокращениям и школярским прозвищам. — Шли бы вы к Ютте Торгейссон, она ищет вас и огорчается.

      Эррера, помедлив, обернулся, чтобы сказать какую-нибудь колкость, но не сказал. Он увидел, что капитан низко склонился над ЭТ-экраном, может быть пытаясь найти что-нибудь новое в изображении планеты, открытой им самим в огромном космическом море. Увидел, что капитан уже забыл про него, про Ютту, да и про сам бал. На лицо Кэндзибуро Смита мягко легла счастливая улыбка, разбежалась морщинками. Капитану было за шестьдесят.

      — Вы знаете, сколько мне лет? — вдруг спросил Кэндзибуро. — Шестьдесят четыре! Предельный возраст для космолетчика. Сорок лет в космосе. Да, сорок лет, потому что, даже отдыхая между рейсами в кругу семьи, я все равно оставался здесь, на корабле, в космосе. Сколько я перетаскал грузов и людей с планет Солнечной системы и сопредельных, не сосчитать! Загнал до смерти четыре корабля, а ведь я человек аккуратный!

      — У вас огромный опыт, капитан. — Офицер не понимал, с чем связана эта вспышка воспоминаний.

      — Что значит сейчас мой опыт? Грамотно произвести посадку и старт в сложных условиях может выпускник академии с двухлетним стажем. Умение бороться с метеоритными полями и навигационное чутье — разве что это?.. А все-таки мне повезло! — Голос капитана зазвучал даже торжественно. — В радиусе тридцати световых лет любопытные человеки не нашли ни одной обитаемой планеты. Ни одной планеты с растительностью и даже просто пригодной для жизни. Тридцать восемь лет назад я участвовал в последней экспедиции, искавшей «братьев по разуму». С тех пор внеземными цивилизациями занимаются дилетанты и энтузиасты. — Капитан вытянул руку к экрану. — И мне будет что внести в графу «Итог». Горько только, что я сам не ступлю на ее почву!

      — Теперь эта проблема опять вспыхнет.

      — Может быть.

      Старик был прав: космические проблемы до сих пор мало занимали человечество.

      Капитан после своей страстной речи опять погрузился в созерцание экрана. Эррера постоял, потом тихо выскользнул из рубки. Но в зал не пошел. Пусть поищет его Ютта, виноватая в том, что посмела радоваться без него. Пусть вспомнит, как попала сюда из дублеров.

      Ютта действительно попала на «Левингстон» благодаря ему.

      Почти перед самым отлетом из команды отчислили второго пилота, и Эррера убедил начальство и врачей, что не сможет жить и странствовать по Вселенной без Ютты Торгейссон. Ему пошли навстречу, а уж Ютту он уговорил сам.

      Ютта всю жизнь предпочитала красивых мужчин, а красивыми она считала высоких блондинов. Но в Эррере она усмотрела скрытую энергию, ум и деловитость. И еще ее подкупило откровенное восхищение, прямо-таки струившееся из глаз офицера. Она сочла себя первооткрывательницей этого маленького мужчины (в чем жестоко заблуждалась- многие женщины тоже впервые открывали Мартина) и решила, что для этого забавно самоуверенного и умного мужчины она будет королевой, объектом поклонения всей его жизни. Кроме того, он полчаса декламировал ей стихи. Он прочитал не менее двадцати стихотворений на любовные темы, «от Ха-физа до Блока», как он сам сказал. Что-то она читала, что-то слышала, вспомнить было трудно, но такой взрыв поэтических страстей ей был в новинку и тоже сыграл немаловажную роль.

      Он направился в отсек Биотрансформатора. В конце концов, это его обязанность — время от времени проверять агрегаты, предназначенные для десантных операций.

      Обычно в отсеке пусто. Но сейчас там стояла долговязая, изящная фигура. При скудном дежурном освещении офицер не сразу узнал Жаннет Пуйярд, а узнав, повернулся, чтобы уйти. Он старался избегать ее. Однако женщина заметила его:

      — Великое изобретение, Эр.

      Офицер обреченно кивнул. Голос у нее был мелодичный, хотя и не такой красивый, как низкое контральто Ютты Торгейссон.

      — А ты заметил, — продолжала она, — что за последние пятьдесят лет сделано больше открытий и гениальных изобретений, чем за предшествующие сто?

      — Это заметило Центральное Статистическое Управление.

      Получилось сухо и грубо. Тем более что информация ЦСУ еще не была опубликована, и он узнал о ней случайно.

      — Я не знала об этом. -Жаннет обиделась.

      Действительно, одним из интереснейших открытий века и важнейшим для них был Биотрансформатор. Вначале медицинский прибор для заживления ран, потом трансплантатор, на основе генетического кода клетки восстанавливающий целые органы, он вырос в биологический преобразователь, трансформатор одних тканей, а затем и существ, в другие. Исполнились сказочные мечты древних народов, калиф мог превратиться в аиста, принц — в дракона.

      — Все-таки его применение ограничено! — Эррера поднял упавшую было нить разговора. Надо было сгладить грубость.

      — Да. И встряска ужасная. — Жаннет нервно повела плечами. — Коллоидный консерват, именуемый нашим организмом, плохо переносит трансформацию.

      У офицера все тело заныло при воспоминании о трансформации.

      — А ведь биологи применяют ее. И с великим успехом.

      Усовершенствования самого последнего времени позволили биологам трансформироваться в животных, сохраняя человеческий разум и инстинкты, воспринятые от зверя. Человек автоматически «получал язык» животного и его «способности», такие как слух, обоняние, осязание и так далее. Это было необходимо для восстановления животного мира. И не только для этого. У людей было много вопросов к природе.

      Эррера начал опасаться продолжения разговора. Жаннет не случайно оказалась около Биотрансформатора, ему следовало уйти. Нельзя было допустить, чтобы она напомнила ему о тренировочных трансформациях.

      Перед отлетом в космос, еще в период тренировок, все члены экипажа вместе с дублерами должны были пройти две контрольные трансформации. Первую — когда все были превращены в стаю птиц — перенесли ужасно тяжело. Физическим, да и моральным состоянием они напоминали смертельно больных. И несмотря на то что такое состояние после шести часов сна проходило, несмотря на то что обратный переход был много легче, некоторых пришлось отчислить из отряда.

      Вторая трансформация — в пятнистых оленей — прошла проще. То ли все уже знали, что их ждет, и были готовы, то ли адаптировались, но, очнувшись от сна, все стадо пятнистых красавцев без излишних переживаний отправилось в таежный парк в районе Енисея. Хищники из их зоны на несколько дней были удалены.

      Здесь-то он понял, какую роль в жизни животных занимают запахи. Запахи трав, деревьев, земли, других животных. Эррера в течение двух дней испытывал бешеное неутолимое влечение к Жаннет. Наконец, на третий инстинкт осилил его разум. Его не смутили даже миниатюрные передатчики, повешенные биологами им на шеи. При обратном превращении он испытал тяжкий и липкий стыд. Ни до, ни после у него и в мыслях не было таких желаний. Еще долго воспоминания о сибирской тайге заставляли его краснеть в темноте, когда он ложился спать.

      Никогда до этого ему не приходило в голову даже поухаживать за Жаннет. Она ему просто не нравилась. У нее были длинные, очень стройные ноги и высокая, красивой формы грудь, но такое неинтересное и невыразительное лицо и такое полное отсутствие какого бы ни было огонька в характере, что последними двумя качествами она резко выделялась из всей команды своей человеческой бесцветностью.

      И вот теперь Эррера мучительно хотел уйти. Он испытывал к Жаннет какие-то смутные чувства, может быть, не чувства, а комплекс вины. Ему не хотелось разбираться, чтобы не завязнуть в этом. Но сейчас нужно было прежде всего уйти.

      Неожиданно сзади раздалось сухое покашливание. Молодые люди обернулись — в дверном проеме стоял капитан. По-видимому, он задался целью не отставать сегодня от офицера.

      — Теперь вы здесь, Эррера Мартин, — констатировал он. — Так я и знал. Только с этим отсеком нет никакой связи, кроме аварийной и специальной… Простите меня, Жаннет Пуйярд, но нам нужно поговорить.

      — Я пойду? — почему-то спросила она.

      Офицер виновато пожал плечами, так, будто ему помешали закончить интересный для него разговор. Мужчины молча проводили ее взглядами.

      — Вы не должны портить праздник Ютте Торгейссон, — сказал старик. — Я не знаю, да и не вправе интересоваться, серьезно ли это у вас, но не надо девочке портить последний праздник перед высадкой. Кто знает, что ждет вас там?

      — Мне кажется, это серьезно. Я пойду, капитан?

      — Да. А завтра нам предстоит обсудить состав разведывательного отряда… Пусть меня не ждут — я подойду к столу позже.

      — Что-нибудь случилось? — спросила Ютта, когда Эррера вернулся в зал. В ее глазах не было свечечек, в них застыло беспокойство и смятение. Она как-то поникла, и даже ее чудесная кожа казалась серовато-оливковой. Все уже сидели за накрытым столом, уставленным хрусталем и причудливыми сервизными приборами. Никто не ел, все молча и вопросительно глядели на командира.

      — Простите за опоздание, вместе с капитаном проверяли агрегаты, — сказал он и сел рядом с Юттой.

      Внезапно Эррера почувствовал, что ребята огорчены его поступком, обижены за Ютту. Товарищи связывают их воедино и своим молчанием налагают на него какие-то обязательства. Понял, что в какой-то мере принадлежит ей в глазах окружающих, но эта мысль его впервые не испугала.

      — Прошу простить меня за задержку! — В дверях показался Кэндзибуро Смит. — Виновны дела текущие! — Он поискал глазами, нашел среди сидящих Эрреру и поинтересовался: — А где наш уважаемый Рэд Селинджер?

      — Я здесь, капитан! — пробасил Крошка, появляясь из двери за спиной Смита с огромным блюдом в руках. — Кабаньи головы, фаршированные куропатками! — -торжественно провозгласил он.

      Действительно, на подносе лежали три кабаньи головы, от блюда поднимался пар. По традиции балов каждый член экипажа обязан был представить на суд товарищей одно блюдо, изготовленное своими руками. Рэд, с помощью пищевого синтезатора, совершил чудо — создал кости кабаньей головы, мясо и даже хрящи, начинил фаршем куропаток, что, впрочем, было уже проще, и даже ухитрился как-то сделать шерсть. Он повторил кулинарный подвиг лаосских монахов, еще в XVI веке приготовлявших из сои и бумбуковых палочек вполне натуральных кур.

      Появление Крошки было встречено аплодисментами, выстрелил металлический баллон с шипучим безалкогольным напитком, из горлышка баллона вырвалось пламя.

      — За мать-Землю! За восемь миллиардов наших братьев, тяжелым и самоотверженным трудом преобразующих ее! — сказал капитан вставая и поднимая бокал с кроваво-красной жидкостью. Тост был традиционный, и все выпили стоя.

      Поднялся обычный за праздничным столом шум.

      Эррера и Ютта брели по длинному коридору в свои каюты.

      — Замечательно прошел праздник! Ютта слегка охмелела и была всем довольна. Эррера шел, держа в руке шпагу, которую отобрал у кого-то. О том, что у него своей не было, он помнил, вспоминал, как отобрал шпагу, но не мог восстановить в памяти, кому он кричал: «Я здесь единственный офицер, сдай оружие!». Впрочем, все это было неважно, главное было охранять Ютту от капитана.

      — Милый, обними меня или хотя бы возьми под руку, я, кажется, пьяна.

      Он обнял ее и поцеловал в смуглую щеку. Она согласно кивнула головой.

      — Еще.

      Он поцеловал ее еще раз, в глаз. Под губами шевельнулись ресницы.

      — Мы так не дойдем, — сказала она, не делая никаких попыток тронуться в путь.

      Тогда он взял ее за прохладную руку и повел за собой. Шпагу он бросил.

      — Ютта, ты меня любишь? — спросил Эррера, когда они, наконец, добрались до каюты.

      — Что с тобой? -она стояла спиной к нему и глядела на себя в зеркало.

      — Нет, скажи мне, ты меня любишь? — настойчиво допытывался он, заглядывая ей в лицо.

      — Что с тобой? -- повторила она. Внимательно посмотрела в зеркало и, увидев его встревоженное лицо, заволновалась:

      — Ты заболел? Сходи завтра к Мзие.

      Он молчал, и выражение его лица не менялось.

      — Люблю, ну, люблю,

      — А серьезно?

      — Люблю. Но запомни, Эр. Я не Жаннет. И холодного человека около себя не потерплю!

      — Но ведь он же любит ее!

      — Мне такой любви не надо! — -тихо сказала она. И он понял.

      Антуан Пуйярд любил свою жену великодушно. Он вообще снисходительно относился к человеческим слабостям. Но Жаннет от этого почему-то не была счастливее. В глазах общества и перед лицом закона они не были семьей, хотя и прожили совместно уже пятнадцать лет. Пуйярды не считались семьей из-за того, что Антуан не хотел детей, и теперь, как сожители, они не имели никаких льгот и не пользовались никакими преимуществами. Их положение можно было приравнять к гражданскому браку в средневековой Европе, когда там властвовала христианская церковь. «Что мне их регистрационный номер? — говорил Антуан. — Я не самец, учтенный статистическим бюро. Нам не нужны их подачки и поблажки, мы все завоюем сами!» Он, как всегда, расписывался за двоих. А Жаннет хотела детей, и ему стоило большого труда объяснить ей и себе, чем, кроме эгоизма, можно оправдать это нежелание.

      На следующий день молодой офицер нашел Кэндзибуро Смита опять в рубке у экрана.

      Кэп, сказал молодой человек, и капитан поморщился, — кэп, мы хотели с вами еще раз просмотреть списки десантников.

      — Хорошо, — ответил капитан, страдая от фамильярности офицера и непрофессиональных терминов. Давайте, последний раз проверим психофизическое состояние личного состава десантной группы.

      Они прошли в медицинский отсек, впереди Эррера, позади капитан, и сели у диагноста. Офицер нажал пальцем на клавишу «Пс. и Физ. сост.». Когда машина прогрелась, на коричневатом экране загорелась надпись' «Кэндзибуро Смит, капитан».

      -- Можно пропустить.

      Офицер кивнул, корабль остается на орбите, капитан — на корабле. Нажал кнопку. Экран написал: «Эррера Мартин, руководитель». Потом пошел текст мелкими буквами: «Кровь — норма.

      Почки, печень, сердце, легкие-норма.

      Гормональные отправления — норма.

      Костно-мышечный аппарат незначительно ослаблен.

      Нервные реакции — несколько повышены.

      Мышечная реакция — норма.

      Общий тонус — норма».

      — Отклонений нет, — сказал капитан. Действительно, отклонения в нервных реакциях были у всех. У всех… кроме Жаннет Пуйярд.

      — Я всегда считал ее самым лучшим приобретением для команды, — буркнул капитан. — Антуана Пуйярда взяли ради нее.

      Для офицера это было неожиданностью.

      — Итак, капитан, состав разведотряда определился: Эррера Мартин, супруги Пуйярд, Ютта Торгейссон, Том Гар-рисон и Мзия Коберидзе.

      — Да. Около континентальной ракеты остается дежурить пилот Рэд Селинджер. Это логично, он биолог и стажировался оператором на Биотрансформаторе.

      Эта планета оказалась родной сестрой Земли. Совпадения превзошли самые смелые ожидания. Атмосфера была кислородно-азотно-гелиевая, воды было достаточно. Подумать только! Атмосфера, пригодная для жизни земных существ и, возможно, пригодная для питья вода. Температура в пределах плюс сорок минус тридцать. Орбита — слабо эллиптическая, близкая к круговой. Размеры планеты составляли ноль восемьдесят пять от земной, а масса — шестьдесят процентов от массы Земли. Когда были получены эти результаты, команда бросилась проверять взятые с собой семена земных растений. Все чувствовали себя колонистами.

      Кэндзибуро Смит сгоряча и для того, чтобы отделаться от мешавших ему посетителей рубки, предложил конкурс на лучшее название планеты. С этого момента члены экипажа просто перестали видеть приборы и схемы на своих постах. Все перебирали варианты названий, а по вечерам спорили до хрипоты. Капитан вынужден был отменить конкурс.

      — Думаю, что лучшее название появится при более близком знакомстве с планетой, — сказал он. — Мы будем иметь возможность наблюдать за всеми действиями разведывательного отряда. Каждый десантник понесет на груди миниатюрную телекамеру, и наша задача — держать в исправности все приемники на корабле.

      Энергия экипажа вылилась на телеприемники. Их просматривали и чинили по двое и по трое каждый экран. Была даже сделана попытка на время переоборудовать Главный Навигационный Экран. Когда капитан это обнаружил, он так побагровел, что, казалось, его хватит удар. Святотатец в этот день не появился ни к обеду, ни к ужину.

      Наконец долетели до планеты и легли на круговую орбиту. При этом в течение получаса предстояло несколько сложнейших эволюции корабля. Капитан провел их, казалось, не глядя на приборы, экраны дисплеев показывали отклонения от расчетного маневра на проценты или сотые процента. Его помощники застыли каждый на своем месте и в особенно удачных случаях бормотали: «Машина!», имея в виду голову капитана.

      Два дня корабль летал по круговой орбите, уточняя полученные еще в космосе параметры планеты. За это время свободные от вахт члены экипажа при незначительном увеличении экранов успели рассмотреть на планете динозавров, летающих коров, гигантских каракатиц и даже двуногого человека. Но что точно видели все и что подтверждалось показаниями приборов — на планете были леса, и реки, и моря. На ней был ветер и, наверное, была трава. Хотелось бы, чтобы была трава и цветы на ней.

      Континентальная ракета опустилась на большую поляну и твердо встала на три ноги. Перестали напряженно трещать приборы, корректирующие спуск и посадку. В иллюминаторах было черно от дыма, а в дыму с одной стороны горели сучья и небольшие стволы. Когда дым немного рассеялся, через наименее закопченный иллюминатор все увидели какие-то цветные пятна: синие, оранжевые, зеленые. Было страшно интересно, но больше рассмотреть ничего было нельзя. Похоже, что это была растительность, которую они видели еще с орбиты.

      Пока стерилизовали в камере «магнитного ползуна», которому предстояло вымыть стекла, начало темнеть.

      Так дружно еще ни разу не вставали. «Магнитного ползуна» выпустили сразу же после завтрака. Все ждали затаив дыхание, и наконец в одном из иллюминаторов появилось светлое пятнышко, оно росло, стали видны две металлические лапки с губками-водососами на концах. Потом робот переполз на другое место и исчез где-то на макушке ракеты (может, испортился в самый нужный момент), а люди приникли к окну в новый мир.

      Вокруг ракеты в радиусе пятидесяти метров была выжженная земля, покрытая шлаком и еще дымящаяся. На некотором отдалении от корабля лениво горели какие-то стволы. Но за краем гаревой площадки росла трава. Пестрая — зеленая, с желтым и синим. Это было очень красиво, трава разных цветов росла кустиками или, скорее, клумбами. Кончалась оранжевая клумба, начиналась синяя. Казалось, кто-то высаживал эти травы и цветы, кто-то сознательный. За травой начинался лес и кустарники, яркие, бутафорские. Лес был похож на старинную палехскую миниатюру, деревья с красными или синими стволами и неправдоподобными причудливыми, разноцветными листьями.

      Этот день просидели в ракете, ждали, может, мир планеты подойдет ближе. Придут животные, если они здесь есть, прилетят птицы. Нужно было оценить опасности этого леса, слишком уж ярко и добродушно он выглядел, надо было взять пробы воздуха, исследовать микроорганизмы. Но в воздухе, сожженном теплом, выделившимся при торможении, и на почве, покрытой шлаками, ничего не могло быть. Предстояла работа.

      И все ждали, очень ждали разумных существ.

      Но существа не появлялись. Люди занялись анализами. Прежде всего воздух и микробы. Потом послали за травой «краба». Маленький, управляемый с ракеты танк с щупальцами нарвал разноцветной травы и даже сломал прутик с листвой от росшего ближе всего куста. Он же принес пригоршню почвы. Потом еще один рейс. Потом еще. Так прошел день второй.

      На третий день проснулись очень рано, как только взошло местное солнце.

      — Смотрите! — крикнула Мзия. — Ночью был дождь! Отмыло все иллюминаторы!

      Действительно, кое-где на стеклах виднелись грязноватые подтеки. На горизонте справа от первого иллюминатора сияла вполне земная, разноцветная радуга.

      — Давайте смотреть, может, покажутся разумные существа, — сказала своим бархатным голосом Ютта.

      — Нет! — отрезал начальник отряда. — Будем завтракать. Иначе вместо научных наблюдений я получу от вас голодные галлюцинации.

      — Странно, — задумчиво произнесла Жаннет, приступая к завтраку. — Почему все-таки трава здесь оранжевая?

      — Потому что фотосинтез может осуществляться не только в хлорофилле. Возможны другие механизмы… — И Антуан Пуйярд, не дожевав первого же куска, пустился объяснять способы усвоения растениями световой энергии. Говорил он долго и скучно, с отступлениями и примерами. Его большие, выразительные глаза остекленели. И казалось, что у него есть еще одна пара глаз, которыми он просматривает свою внутреннюю картотеку и извлекает из нее микрофильмы с необходимыми сейчас данными. Задолго до конца речи у всех испортился аппетит и настроение.

      Выдержать долго Антуана Пуйярда могла только его жена. Остальные, признавая за ним подавляющую эрудицию, избегали общения с биологом. Эрреру он необычайно раздражал. Вся огромная эрудиция Пуйярда была поставлена им на службу собственнической психологии. Весь этот мощный аппарат, включая мысли Монтеня и изречения Ларошфуко, призван был обеспечить душевный комфорт, материальные удобства и моральные права их обладателя. Это, по мнению офицера, выносить было невозможно.

      — Черт с ним! — пробормотал Эррера и двинулся проверять показания приборов. У приборного пульта уже были Крошка и Мзия.

      — Воздух как воздух, — сказал Рэд, когда он вошел. — Четыре группы микроорганизмов, совершенно безвредных.

      — Можно выходить в шортах и загорать? — ехидно спросил Эррера.

      — Можно. — Рэда нелегко было смутить.

      Эррера задумался. Тихо гудела система жизнеобеспечения, да пощелкивали приборы. Когда он поднял голову и обернулся, то увидел, что за спиной собрались все остальные члены отряда.

      — Нужно выйти и осмотреться, — тихо предложил Рэд.

      — Хорошо, — решился Эррера. — Выходим. Прошу надеть костюмы биологической непроницаемости. Не забудьте оружие. — Он повернулся к Селинджеру: — Дай нам пяток мышей… Остаются Мзия и ты.

      — Почему я? — закричал в отчаянии Рэд.

      — Ты — пилот!

      Когда группа подошла к краю опаленной почвы, то первое, что всех поразило, была роса. Обычная на Земле и виденная всеми в сибирской тайге. Потом появились какие-то насекомые, прыгающие и летающие. И вот, наконец, деревья: огромные, развесистые, оранжевые, помельче — синие и другие, с красными на зеленой подкладке листьями.

      Они постояли немного, потом Гаррисон вынул из прозрачного мешка клетку с мышами. Мыши сели столбиками, задрали мордочки и ожесточенно начали нюхать воздух. Сдыхать они не собирались.

      Тогда главный биолог выругался длинно и замысловато, бросил клетку со зверьками в траву и откинул скафандр.

      — Ребята! — крикнул он. — Можно дышать!

      Все сняли скафандры, и людям в лица ударил воздух, напоенный ароматами. И какими ароматами! Воздух казался густым от запахов меда, непривычного, неземного меда незнаемых цветов. Налетевший ветерок приносил новые запахи, похожие на запахи духов, в которых люди на Земле записали память о земных цветах. Тонкие неназойливые ароматы и тишина. Шелест оранжевых листьев и тепло солнечных лучей на затылках. Они стояли с лучевыми пистолетами в руках (по инструкции), слушали тишину и вдыхали этот воздух. Их обступил покой.

      — Хотите стихи? — спросил Эррера. На его лице успокоилась счастливая улыбка, ноздри подрагивали, втягивая сладкий воздух.

      Ему никто не ответил.

      По ограде высокой и длинной

      Лишних роз к нам свисают цветы.

      Не смолкает напев соловьиный.

      Что-то шепчут ручьи и листы.

      — Чье это? — спросила Ютта.

      — Блока. «Соловьиный сад». Послушайте еще отрывок!

      Наказанье ли ждет иль награда,

      Если я уклонюсь от пути?

      Как бы в дверь соловьиного сада

      Постучаться, и можно ль войти?

      А уж прошлое кажется странным.

      И руке не вернуться к труду.

      Сердце знает, что гостем желанным

      Буду я в соловьином саду…

      — Что-то шепчут ручьи и листы, — задумчиво повторила Ютта.

      — Что шепчут?

      Внезапно Гаррисом вскрикнул — из травы высунулась усатая кошачья мордочка с двумя глазами. Люди отступили, опасливо подняв пистолеты, и из синих зарослей вышел диковинный зверь, длиной около метра и сантиметров пятнадцать в поперечнике, с восьмью мускулистыми ногами. Зверь был покрыт коричневой переливчатой шерстью. Несмотря на то что животное было больше похоже на мохнатую гусеницу, оно казалось симпатичным и внушало доверие. Зверь без тени любопытства посмотрел на них, отщипнул клок оранжевой травы, задумчиво пожевал и ушел.

      — Не попрощался, — осуждающе сказал Эррера. Все облегченно рассмеялись.

      — Идем дальше? — спросил Том.

      — Да. Но впереди по траве пойду я. — Эррера вышел вперед и шагнул прямо в синюю клумбу. — Стойте пока что там!

      Он сделал десять — пятнадцать шагов, остановился, поводил грубым сапогом по траве. Из-под ноги врассыпную скакнуло десятка два неуловимых насекомых.

      — Кроха, — приказал он, — принеси-ка пару сачков и три прозрачных мешка. Жаннст и Антуан будут у нас ловить насекомых. Только берегите лица и не берите их руками! Остальные подстраховывают меня.

      Он сделал еще десяток шагов и остановился перед деревцом с топким, желтым стволиком, с длинными, синими листьями.

      — Осторожно, Эр! — крикнула Ютта.

      — Я вижу!

      Действительно, по всему стволу деревца сидели ежи. Обычные, может, чуть меньше земных. Иглы у них были покороче и потоньше. Офицер дулом пистолета (в любое время можно выстрелить, как предписывает инструкция) шевельнул одного ежа. Колючий комок камнем упал на землю. Эррера отпрыгнул назад. Когда он осторожно подошел снова, еж лежал там же. Эррера нагнулся, шевельнул его дулом пистолета еще раз.

      — Похоже, это плод, ребята! -крикнул Эррера. — Держите!

      И он, отломав несколько ежей, бросил их десантникам. Все шарахнулись в сторону. Гаррисон запротестовал:

      — Не ребячься, Эр. Может, они ядовитые?

      — Проверь, — пожал плечами офицер, — Это дело главного биолога… Ребята! продолжал он. — Осторожно за мной.

      Главной чертой его характера было стремление идти вперед и увлекать за собой остальных.

      Потихоньку группа углубилась в лес.

      Странный это был лес. Светлый, какой-то прозрачный, напоенный удивительными, нежными ароматами. Видов деревьев было много, но ползучие растения почти не встречались, и было много полянок, отчего лес казался немного запущенным английским парком. Непрерывно попадались мелкие животные. Зверье выглядело непуганым. Метров через двести десантники вынырнули из чаши на большой луг.

      — Осторожно! — -тихо сказал Эррера, шедший впереди группы. — Не стрелять!

      -- Ой! -Это Жаннет вынырнула вслед за командиром.

      На лугу паслись коричневые животные величиной с корову и с рогами на голове. Сужающиеся вперед головы кончались двумя хоботами, которыми эти странные существа очень ловко, действуя попеременно, срывали пучки травы и отправляли в рот.

      — Может, они разумные? — спросила Ютта после недолгого наблюдения.

      — Вряд ли! Слишком велики, — сказал Том.

      — Наш Рэд тоже великоват… — засмеялась Ютта.

      Одно из животных, привлеченное шумом, повернуло голову и посмотрело на них большими любопытными глазами. Все застыли. А вдруг контакт? Но животное отвернулось, и его хоботы опять ритмично задвигались.

      — Машина какая-то! — с досадой сказала Жаннет.

      — Хоботная антилопа! — -в восторге прошептал Гаррисон.

      — Крошка, что у вас там? — послышался в шлемофоне взволнованный голос Мзии.

      — Ничего, Мзиюшка, нашли коров. Сейчас подоим, и вечером будешь пить парное молоко.

      — Я хочу к вам!

      — Нельзя, Мзия. Мы уже поворачиваем обратно. — сказал Эррера и, обращаясь к группе, скомандовал: — Сто метров в сторону и обратно.

      Назад шли веселее, разговаривая и смеясь. Неожиданно вышли на незнакомую поляну, по краям заросшую зелеными и красными кустами. Все остановились. На шарообразных кустах, широко распластав крылья и как бы обняв ими листья, сидели лебеди. Иначе нельзя было назвать этих темно-синих птиц, с сияющими вороненой сталью пластинками на спинах и крыльях, с изумрудными шеями и грудками. Птицы были величиной с крупную собаку. Это если не считать крыльев и длинной шеи с крупной лобастой головой. Три зеленых фасеточных глаза (два по сторонам головы, один — на затылке) и длинный, массивный клюв довершали сходство с земными птицами. Исключая, конечно, затылочный глаз.

      — Зачем им глаз на затылке? — шепотом спросила Ютта.

      — Наверное, здесь есть хищники, -пояснил Гаррисон. — Даже скорее всего. Это — как дополнительная защита против возможной опасности. Иначе он атрофировался бы.

      — Отдыхают, — задумчиво констатировал Том. — Как боксеры после боя. Вид у них беспомощный какой-то.

      — А погладить их мне не хочется! — вдруг сказала Ютта.

      — Почему? -спросил Эррера.

      — Не знаю… Они противные.

      — Просто на них нет мягких перьев. — Командир с сомнением посмотрел на птиц. — Субъективная оценка «противные». Пошли!

      Пока десантники пересекали поляну, существа повернули головы и провожали их взглядами своих фасеточных глаз, но ни одно из них не поднялось с куста.

      К ракете вернулись без приключений.

      После обеда вышли из ракеты погулять; правда, отходить более чем на пятьдесят метров Эррера запретил. Над ними парили на огромной высоте какие-то птицы. Антуан сбегал за ОУ — оптическим умножителем, наследником старинного бинокля. Птицы оказались синими лебедями.

      Вечером все маялись сильной мышечной слабостью и небольшой головной болью. Биотрансформатор после осмотра команды и анализа выдал диагноз: «Легкое отравление местной кислородной атмосферой. Сильное влияние биополей неизвестного происхождения. Лечение — биостимуляция и повышение обмена веществ в нормальной атмосфере. Профилактика — пребывание в открытом пространстве не более четырех часов».

      Так состоялось первое знакомство с новым миром.

      К вечеру все почувствовали себя значительно легче. Настроение было приподнятое и возбужденное. Не зря разуверившееся человечество решилось на последнюю попытку. Не зря три космических корабля — их «Левингстон», «Нансен» и «Миклухо-Маклай» стартовали летним вечером с Земли, еще пропахшей бензиновым перегаром и затянутой нефтяной пленкой, еще в руинах, но уже восстанавливаемой, еще некрасивой и пожелтевшей, но уже выздоравливающей. Не зря на долгие годы стали они далекими для близких и должны были жить своей жизнью, в своем мире, насчитывающем пятнадцать человек. Они должны были открыть эту планету.

      В кают-компании было уютно по-земному, из экрана высунулся торс Кэндзибуро Смита. Он «проводил беседу» с командой. Говорил он сурово, как Савонарола на площади Флоренции.

      «Было бы стыдно перед соседями по дому, перед друзьями по работе, перед отцами и матерями, со страхом отпустившими нас и с бесконечным терпением ждущими, и перед многими другими совершенно незнакомыми людьми! — говорил он. — Съесть десятилетний запас энергии, собранной в космических энергостанциях, и… ничего не дать взамен. За столько лет не посадить ни одного дерева, не вычистить лужи, не законсервировать памятника прошлого и, вернувшись, сказать: «Нету. Нету обитаемых миров, мы одни в мире. Это объективная реальность». Конечно, объективная, а все-таки… все-таки обидно. И не очень оправдаешься. Но теперь мы нашли ее!»

      — Ура, капитану Смиту! — крикнул Эррера, и все его поддержали.

      — Ура-а!

      Несколько секунд десантникам казалось, что из глаз старика польются слезы, такое у него стало лицо, обмякшее и беспомощное, но он как-то странно крякнул и неожиданно выключил экран.

      Эррера подумал, что суровое и каменное выражение лица капитана хорошо лишь в обычное время и при мелких неприятностях, а при крупных его мимика реагирует так же, как и у остальных, если не острее. И еще он подумал, что у капитана развивается старческая чувствительность.

      Весь следующий день отливали из сверхпрочной пластмассы, она была даже ковкой, корпус вездехода. Формами для деталей служили углы и участки стен комнат, подлестничные пространства и другие участки ракеты. Все было предусмотрено. Проверили двигатели и оборудование вездехода, а к вечеру уже окончили монтаж. Еще через четыре дня разведчики осмотрели территорию в десять квадратных километров и углубились в декоративный лес. Ездили на вездеходе и ходили пешком, составили огромный живой гербарий, наловили целый зоосад животных и насекомых. Наконец, обнаружили море или большое озеро.

      — Странная планета, странный животный мир! — сказал за ужином биолог Том Гаррисон. — Совсем нет хищников. Не обнаружено! Никто не поедает другого, все лопают траву!

      — Нет разумной жизни, — поддержал его Антуан. — Как ни старались отыскать, не нашли. Скучная планета. Рай до Адама и Евы.

      Насчет Адама и Евы понял только Эррера, остальные тактично промолчали.

      — Нет. — Рэд говорил медленно, взвешивая слова. — Скучной я бы ее не назвал. Тихая. Тоже не то слово. Не знаю, как сказать, но мне здесь беспокойно, тревожно. Будто кто-то подглядывает за мной…

      — Ты прав! — неожиданно поддержала его Жаннет. — И у меня такое чувство, что в кустах кто-то прячется и наблюдает за нами.

      Эррера вспомнил слова капитана о психической устойчивости Жаннет и покачал головой, однако ничего не сказал, — у него были основания помалкивать.

      — Голубые лебеди за тобой подглядывают, — сказал он с казенным сарказмом, — Или жираусы, — Жираусы были животные, похожие одновременно на жирафов и на страусов. — Или хоботные машины. Разумных животных ведь мы не нашли!

      — Пока нет.

      — А по-моему, очень милые существа эти хоботные антилопы, — вмешалась Мзия. — Неразумные, но мирные.

      Действительно, антилопы Гаррисона, как их назвали, на плоть пришельцев не посягали, жрали в основном траву и листья, и большинством голосов было решено, что они травоядные.

      Многие животные уже получили названия и были классифицированы. Например, первое встреченное ими в этом мире существо получило наименование «Эррера усатая», а голубые лебеди — «Лебедь Антуана», чем Пуйярд очень гордился. Он даже считал себя обязанным принять декларативные меры по охране лебедей.

      — Надо добиться, чтобы третий глаз у них атрофировался за ненадобностью! — Антуан взял на себя роль святого покровителя и заступника птиц, вероятно не нуждавшихся в его защите.

      Товарищи восприняли его высказывание с некоторым весельем, и Пуйярд обиделся.

      — Нужно проверить море! — неожиданно сказал Селинджер. — Может быть, разумная жизнь развивается здесь в другой среде.

      — Верно, — рассеянно кивнула головой Ютта, а потом, очнувшись от своих мыслей, спросила: — -А почему вы все думаете, что здесь должна быть разумная жизнь?

      — Почему мы так думаем? -растерянно пробормотал Антуан. — А правда, почему мы так думаем?

      Десантники замолчали. Они чувствовали, что их детская вера в разумную жизнь на планете подтверждается какими-то неуловимыми аргументами. Но какими — никто не мог сказать. Что-то ускользало от их внимания, а ведь это вообще была первая попытка осмыслить и разобраться в своих ощущениях после знакомства с новым для них миром.

      — По-моему, здесь слишком хорошо! — робко высказал свою мысль Рэд. — Может, я говорю глупость, но здесь неестественно красиво, удобно, что ли, для дикого мира!

      — Как будто здесь над природой поработали дизайнеры и психологи! — выкрикнул Том.

      — Смотри, Эррера, ни одного ядовитого плода, все съедобно, все вкусно, полный набор металлов в плодах и витаминов тоже, — Мзия словно задалась целью убедить неверующего Эрреру.

      — Ни одного хищника, — сказала задумчиво Ютта. — Даже насекомые не кусают.

      — Может, и на Земле было так же до появления человека! — возразил Эррера. — Откуда вы знаете?

      — Не-ет! Мы знаем, что на Земле всегда один вид животных поедал другой вид в продолжение всех геологических эпох. А здесь они все травоядные! — сказала Ютта. — Нет, здесь какая-то тайна!

      И все с ней согласились.

      — Вот что я скажу, — прервал всех Эррера. — Хватит собирать гербарии для школьного кабинета ботаники! Завтра идем к морю, потом в кинжальный поход в глубь леса!

      На следующий день команда была готова встретить восход местного солнца. В экспедицию отправились Эррера, Ют-та и Гаррисон. И хотя в компании Селинджера люди чувствовали себя почему-то безопаснее и увереннее, кулаки Рэда и его редкостная реакция боксера ничем не могли помочь в воде. А если гигант чего-нибудь и боялся, то скорее всего именно воды; он так и не научился плавать на Земле. Теперь главным лицом была Ютта, жительница австралийского шельфа, выросшая в море и работавшая в нем, как другие работали в садах и на пашнях.

      — Операция «Наш друг водяной» начинается! — крикнул Эррера, последним садясь в вездеход и посылая остающимся шутливый воздушный поцелуй.

      Незанятые члены экипажа, торопливо помахав руками, побежали в рубку к телевизорам. Всем было интересно, а кроме того, ушедшим на поиск могла понадобиться срочная помощь. Заодно подключили связь с капитаном. Кэндзибуро Смит, и члены экипажа корабля были непременными, хотя и пассивными, участниками всех походов разведгруппы.

      Вездеход шел по зарослям, почти без усилий прокладывая себе дорогу. Впрочем, особенно большие или красивые группы деревьев они обходили. Сквозь бортовые окна был виден неправдоподобный, светлый и красивый лес. Трава, кусты и мелкие деревья стелились перед ними, открывая иногда удивительные поляны, казалось нарисованные рукой мастера из Палеха. Зверей не было видно, только в небе парил одинокий синий лебедь. Он все время висел над ними, как елочная игрушка на нитке.

      Наконец раздвинулся последний занавес оранжевых и багровых деревьев, и перед ними в рамке растительности голубовато-белым светом заискрилось море, отделенное от них небольшим участком каменистого пляжа. Что-то вроде крымского берега или калифорнийского, у Тихого океана.

      Было жарко и томно. За спинами людей в безопасной тишине почти совсем по-земному стрекотали местные кузнечики. Загадочная гладь перед ними покрывала какую-то таинственную жизнь, неведомые формы которой могли оказаться разумными.

      — К берегу! — крикнул Эррера и направил вездеход через каменистый пляж.

      — Знаете, чем отличается это море от земных? — спросил Гаррисон. — Здесь нет ни чаек, ни других птиц, живущих у моря.

      — И крабов нет, — сказала Ютта. — И ракушек. Голый берег.

      Как жительница моря, она особенно остро подмечала разницу в пейзажах. Эррера поднял голову.

      — Синий лебедь и тот пропал! — задумчиво произнес он. — Не нравится мне это место!

      — Смотрите, смотрите! — крикнула Ютта.

      Над водой летела рыба с большими крылообразными плавниками, а за ней неслось нечто среднее между крабом и медузой. Странное животное отталкивалось от поверхности широкими, плоскими щупальцами. Щупалец было много, и бежало оно быстро. Не догнав крылатой рыбы, животное шлепнулось на волны и утонуло.

      — Вот и первый хищник для Антуана, — улыбнулся Эррера. — По его теории здесь может быть разумная жизнь.

      Тем временем мулатка надела легководолазный костюм и уже навешивала на себя разнообразные приборы и оружие.

      — Слушай, Ютта! — Мартин был совершенно серьезен. — Мне не нравится это место и это море. Ты опускаешься для изучения дна и обнаружения следов существующей или умершей культуры.

      — Ты что, беспокоишься за меня? — с кокетливым вызовом спросила она и уставилась на него огромными черными глазами.

      Эррера подумал, что он действительно беспокоится, что ему страшно за нее и что лучше бы он сам полез в эту непрозрачную воду, кишащую хищным зверьем и полную неожиданными опасностями. Но его не учили плавать так, как Ютту, и, к сожалению, здесь каждый выполняет «свой маневр». Но вслух сказал:

      — Время погружения не больше пятнадцати минут. Скорость прохождения максимальная. Связь с нами непрерывная. Понятно? — Она кивнула. — Ни в какие пещеры, ямы или расселины не лезь!

      Ютта кивнула опять.

      — Тогда вперед. Мы идем за тобой!

      Ютту посадили на крышу вездехода. Эррера и Том сели в него и направились прямо в открытое море. В двадцати метрах от берега девушка соскользнула с крыши и, постепено увеличивая тягу ракет, прикрепленных к ногам ее костюма, исчезла в море. Оставшиеся приникли к экранам двух портативных телевизоров.

      Девушка плыла, не форсируя скорости, на глубине примерно пяти метров. Глаз передатчика был закреплен на лбу, и десантники, как в вездеходе, так и оставшиеся у ракеты, «смотрели ее глазами». Уже с этого уровня было видно, что ниже, может быть, у дна, кипит жизнь. Само дно просматривалось с трудом.

      — Что это, Том, живые существа или растения?

      — Не знаю… — Лицо Гаррисона сморщила гримаса отвращения. — Смотри, Эррера, они не страшнее тренировочных чертей, а ведь внушают страх.

      — Потому что настоящие!.. Гляди, она пошла ниже.

      Дно наплывало на экран. Похоже, это было царство моллюсков и червей. Точнее, они были похожи на знакомых земных обитателей моря. Часть моллюсков сидела прикрепившись к камням, без раковин, одна студенистая масса.

      Внезапно изображение начало круто и быстро поворачиваться. Это Ютта повернула голову, чтобы увидеть обстановку в своем тылу. И все трое вскрикнули от ужаса.

      — Скорость, Ютта, скорость! — кричал Эррера. — Сзади!

      Но она сама увидела позади себя огромную голову с белыми глазами-бельмами; из пасти рыбы — голова, скорее, принадлежала рыбе — высовывался трубчатый язык-присосок.

      Скорость разведчицы возросла, в экране появились две сложенные вместе и вытянутые вперед руки. Ютта облегчала гидродинамику. Опять поворот изображения — рыба не отступает. На мгновение снова появились руки, и все пропало в струях воды и пузырях воздуха. Внезапно Том крикнул:

      — Вот она!

      Над водой поднялась синяя ракета человека в скафандре. От его ног метра на полтора била упругая струя сжатого воздуха. Но за человеком вылетела почти черная торпеда. Это была рыба, огромная рыба без хвоста. Там, где у земных рыб располагался раздвоенный хвостовой плавник, у этой было отверстие, из которого истекал плотный ствол воды. Ютта летела почти параллельно поверхности моря, в экране были видны набегающие волны, чудовище тоже. Однако через секунды, а может быть, и часы, несовершенный двигатель отказал аборигену, и реактивная ракета мягко вошла в воду. Только сейчас Эррера рванул рычаг, и вездеход почти совсем выскочил из воды, набирая скорость.

      — Купальный сезон отменяется! — рявкнул Эррера, выдергивая разведчицу из воды.

      — Что это было? Что это было? — повторяла она испуганно.

      — Девочка моя! — пробормотал он, не отвечая на вопрос и прижимая к себе мокрую Ютту. Он впервые обнял ее, не стесняясь ни людей, ни всевидящего блюдца телевизора и друзей, сидящих у экранов. Он сам был смертельно испуган и даже не постарался этого скрыть. — Девочка моя! — повторил он подростковым фальцетом, так и не выпуская ее из рук. Только через час, когда она пришла в себя, Ютта поняла, как она дорога ему. Она просто обессилела от нежности — не то своей, не то Эрреры. В ней родилось какое-то чувство, похожее на первую полузабытую любовь, сладкое и стыдное. И стали далекими и смешными мысли о его поклонении ей и ее снисходительной любви к нему, королевской милости навечно осчастливленному. Она мучительно покраснела, вспомнив эти свои мысли.

      — Да. Что-то мне и самой не больно хочется туда, — пробормотала она. — Слишком быстро они плавают. Спустим лучше камеры.

      У них были подвесные герметические камеры. Этакие хрустальные шарики на ниточках, вроде удочки рыболова-любителя.

      Битых три часа они утюжили море. Ходили во все вероятные, с их точки зрения, места, где можно было обнаружить естественную жизнь, потом в наименее вероятные. Две камеры были проглочены кем-то, они успели увидеть только черные пасти ртов. Так и осталось неизвестным — большие это были животные или нет.

      — Послушайте, ребята, а почему в море есть хищники, а на суше нет? — вдруг спросил Эррера. Никто не ответил.

      — Почему? — упрямо повторил он. — Почему даже в реках и в озерах нет хищников, а в море даже такую крупную дичь, как Ютту, и то чуть не слопали? Том, почему?

      — Не знаю. — Гаррисон был задумчив. — Может, это результат своеобразного развития местной жизни? А может, это следствие деятельности разумных существ с других планет?

      — Фью! — пренебрежительно присвистнул Мартин. — Уже триста лет группа психов на Земле пытается провести идею инопланетян. Сказки для взрослых. А посолиднее гипотезы у тебя нет?

      — Нет, — обозлился Гаррисон. — Так же как у тебя. И вообще, мы ищем разумную жизнь в воде. Бери пример с Ютты.

      Ютта лежала в кресле, превращенном в удобный диван, и смотрела в экран. Она настолько была поглощена зрелищем подводной жизни, что ноги ее время от времени отрабатывали движения кроля.

      — Никакой разумной жизни здесь нет! — внезапно сказала девушка. — И искать больше нечего!

      — Все только жрут и жрут друг друга, — с досадой и отвращением пробормотал Эррера.

      — Это только тебе непривычно, милый! — успокоила она его. — На нашей Земле, то есть под водой, точно такая же столовая, мелкого кушает средний, а среднего — крупный.

      — Ну что ж, ничего мы здесь больше не найдем, — констатировал командир. — Возвращаемся!

      Дальнейшие изыскания проводились на суше. В ближайшее время сделали два кинжальных прохода: в северном, по-местному, направлении и на запад. Оставляли вездеход на видном месте, а потом бродили по напоенному чудовищно прекрасными ароматами лесу, открывая все новые травы, цветы, фрукты.

      — Ну, как спали, мальчики? — спросила Мзия тоном, врача, совершающего обход.

      Мужская часть отряда ежедневно покидала спальные места в ракете и делала зарядку. Сейчас они висели на входной лестнице.

      — Хорошо спали, — ответил за всех Антуан и, повиснув на одной руке, спрыгнул вниз.

      — А что, Мзия?

      — Нет… Ничего. — Она краем глаза следила за тем, как Эррера небрежной походкой идет к одной из трех ног ракеты. Подошел ближе, пнул ботинком в телескопическую штангу и, удовлетворенный, повернул обратно.

      — Не развалилась? — за его спиной стояла Мзия.

      — Нет.

      — В чем дело, Эррера? Похоже, что это не у тебя первого.

      — У кого еще?

      — У Жаннет.

      — Понимаешь, в этих райских кущах меня все время гнетет что-то. Беспокойство, ожидание нападения. Словно мы здесь что-то не так делаем… или пренебрегаем опасностью.

      — Сны?

      — Ужасные! Вчера в красках снился отлет. Я стою перед главным пультом, рядом со мной Ютта. Первая скорость уже набрана, перехожу к рукояткам второй. А их нет, на пульте вместо рукояток гладкое место. И я понимаю, что если я что-нибудь не сделаю, мы рухнем обратно. Спрашиваю Ютту: «Ты видишь, ручек нет!» «Вижу, — говорит. — Ну и черт с ними!» И мне тоже стало все равно. Этот сон я видел три раза подряд. А когда проснулся, мне постепенно стало страшно. Целый день было не по себе… Сегодня видел, что ноги ракеты проржавели и ракета повалилась. — Он безнадежно махнул рукой. — А что у Жаннет?

      — То же самое. Подавленное состояние, сны. Сгнившие деревья. Целое дерево, а толкнешь рукой — падает и разваливается в труху!

      — Она тебе жаловалась?

      — Нет, — медленно ответила Мзия, — я сняла у всех вас сонограммы сегодня ночью. На экране это выглядит ужасно! Команда собралась около них.

      — У кого еще сны, ребята? Все переглянулись.

      — У меня нету никаких снов, — сказал Антуан.

      — У тебя, Том?

      — Ужасные, — ответил Гаррисон. — Но я помню, что в детстве тоже видел страшные сны.

      — Скажите, мальчики, состояние опасности с течением времени проходит или бывает усиление страха?

      — Это не страх. Это — тревога! И самое странное заключается в том, — сказал Эррера задумчиво, — что на море, когда была опасность реальной, мы, во всяком случае, я беспокойства не испытывал. Правда, Ютта?

      — Хорошо, я постараюсь во всем разобраться, но пока мы должны делать нашу работу!

      И все разошлись. Но с этого разговора Том Гаррисон тоже начал бояться.

      — Что ты по этому поводу думаешь, командир? — спросила Мзия, когда все разошлись. — Я вплотную подошла к решению запретить любые походы в глубь континента!

      — Ты смеешься!

      — У вас сдают нервы. Сны — это симптомы.

      — Со своими снами я справлюсь! — уверенно сказал Эррера.

      — Я знаю, но…

      — Остальных приводи в чувство ты. Это твоя работа и твой долг. Ты знаешь, чего стоила эта экспедиция, ее организация и связанные с ней расходы. На Земле нужна каждая пара рук. Люди заняты, и все-таки они поверили нам. И я не позволю, чтобы из-за каких-то страхов все надежды, планы и работа оказались перечеркнутыми.

      Эррера сказал правду. Люди были заняты, очень заняты. После века ядохимикатов и биостимуляторов, в результате которого почва и вода родной планеты стали ядовитей Аквы Тофаны семейства Борджиев, наступила эра захламления Земли. Потом — «Эра великой очистки». Между тем Homo sapiens плодился и расселялся и, цепляясь за каждый кустик около своего жилья, вырубал леса, выжигал насекомых и таскал с места на место уставших от путешествий лягушек и зайцев.

      Ко времени отлета не только человечество, но и каждый человек почувствовал себя ответственным за планету, на которой он жил. Шло Новое Время людей, освобожденных от необходимости ради сиюминутных нужд вскрывать вены Земле и вспарывать ей чрево. Наступала эпоха питания дарами планеты, единения человека с природой. Наступал экологический Ренессанс, более прекрасный, чем Возрождение XV — XVII веков.

      Но сколько для этого необходимо было сделать! Земля агонизировала, и, хотя ее раны были очищены от червей, восьми миллиардам человек, всем вместе и каждому в отдельности надлежало лечить ужасные язвы. И люди приняли суровую программу. Они таскали камни и убирали мусор. Каждый на своем участке общего соловьиного сада. Тяжелая это была работа, и улетевшие космонавты понимали, что через четыре года отсутствия они не могут вернуться с пустыми руками. Желание вернуться и привезти на Землю что-то нужное человечеству подстегивало их, заставляло метаться по космосу и искать, искать, искать.

      Самое удивительное, если можно еще было удивляться на этой планете, состояло в том, что на всех деревьях, на большинстве кустарников и даже в травах они находили прекрасные плоды, всех цветов и форм. Анализ показал, что все плоды съедобны. Они так пахли, что Рэд и Ютта первыми откусили от райских яблок, а затем уже вся группа перешла на питание фруктами, орехами и овощами.

      — Хорошо здесь! — на четвертый день сказал Антуан Пуйярд. — Не надо выдумывать, откуда взять вымерших китов и волков, чем дышать, что пить? Можно уйти в лес, дышать медом и ничего не знать о восьми миллиардах чужих для тебя людей.

      Аннет с удивлением посмотрела на него.

      — Райский сад, — отозвался Гаррисон, откусывая кусок красного соленого яблока, острого и будто перченого.

      — Медовый сад, — поправила Ютта лениво, жуя медово-сладкий огурец.

      Они сидели на поваленном стволе, вытаскивали из мешка плоды, кому что попадет, и наблюдали за стадом хоботных коров, пасущихся метрах в пятидесяти.

      — Нет, — сказал Эррера. — Точнее, это Медовый рай. Послушайте:

      Вдоль прохладной дороги, меж лилий

      Однозвучно запели ручьи,

      Сладкой песнью меня оглушили,

      Взяли душу мою соловьи.

      Чуждый край незнакомого счастья

      Мне открыли объятия те,

      И звенели, спадая, запястья

      Громче, чем в моей нищей мечте.

      — Верно! — кивнул головой Антуан, — Здесь еще лучше, чем в наших нищих мечтах!

      — Ну почему же нищих? — пробормотал Гаррисон.

      — В жизни бы отсюда не уехал! — не унимался Антуан, но никто его не слушал.

      — Рай, но где-то здесь поблизости должен быть дьявол, — заявил Рэд. Он теперь тоже ходил в походы, чередуясь с другими членами отряда.

      — Идиллия, — сказала Ютта. — Едим дикие плоды среди девственного леса и пасем коров. Все улыбнулись.

      — Для равновесия должен быть дьявол, — упрямо повторил Том.

      И словно для подтверждения его слов или вызванный ими, как заклинанием, появился дьявол.

      Дьявол появился в небе. Это был синий лебедь, который всем так понравился в первый день знакомства. Сейчас он был, пожалуй, еще красивее. Широко распластав крылья и вытянув вперед длинную изящную шею, лебедь планировал в воздухе, набрав скорость, где-то за лесом. Все залюбовались им, а он застыл над хоботными, вытянув вниз шею, и вдруг громко закаркал. Звуки, издаваемые птицей, обладали богатыми модуляциями. Услышав карканье, неповоротливые хоботные с неожиданным проворством кинулись к лесу, издавая жалобные визги. Однако три из них, лежавшие до того на солнышке, успели только вскочить. Лебедь, как стрела, спикировал на огромную тушу, клюв воткнулся в шею добродушному травоядному, и оно, крутанувшись на месте, рухнуло в траву, уронив хобот. Дьявол, «вызванный» Гаррисоном, немедленно оседлал поверженного и обхватил половину его тела крыльями так, что эта половина совершенно исчезла из вида. Тем временем еще пятеро каркающих существ спикировали на оставшихся животных, убили их и мирно расселись по двое на каждом хоботном. Один оборотень парил в небе.

      — Седьмой кинется на нас. — Том побледнел и начал водить рукой по траве, ища пистолет и не отводя глаз от парящего в небе лебедя.

      — Спокойно, Том! — голос Эррера был почти угрожающим. — Надо обойтись без стрельбы!

      — Рассматривает! — сказала Мзия.

      Неожиданно синий лебедь будто сорвался с нитки, на которой был подвешен. Он падал вниз быстрее, чем камень. Он падал, злобно каркая, и все сидели неподвижно, словно не на них пикировало это свирепое существо.

      Внезапно рука Гаррисона наткнулась в траве на пистолет. Он схватил пистолет таким же проворным движением, каким змея хватает свою жертву. Рука сама автоматически перевела предохранитель. Лицо Тома размягчилось, теперь напряжение перешло в глаза. Это были не глаза даже, а два прицела, направленных на птицу. Синий лебедь был уже совсем близко.

      — А-а-а! — простонал Том и навскидку выстрелил лучом. Синий лебедь обмяк и упал в кусты, с хрустом ломая сучья.

      — Том! — отчаянно крикнул Эррера.

      Но Тома уже невозможно было остановить. В душе у него был страх, а в руке оружие. И лицо его по-прежнему не предвещало ничего хорошего. Зрачки стали почти белыми, губы скосоротила страшненькая улыбочка.

      — Бежать! — приказал командир.

      Десантники вскочили. Том, еще сидя на траве, резанул лучом по первому из сидевших чудовищ. Дьявол развалился пополам, крылья его скоробило судорогой, и сначала одна, а потом вторая половина съехали в траву. Ютта вскрикнула. Вместо освободившейся половины тела травоядного белел скелет, только кое-где висели остатки серого мяса.

      — Бежать! — повторил Эррера яростно.

      И все ринулись к ракете.

      Разговоров хватило на целый вечер. Тома ругали, хотя все понимали, что кому-то он спас жизнь. Так что окончательно ему досталось только за убийство сидящих «лебедей».

      — Да-а. Это тебе не «бой с тенью»! — лениво и поучительно сказал Крошка Тому, когда «проработка» виновника кончилась. Рэд плотно поужинал, и к нему вернулась обычная медлительность. — «Синий лебедь». — Он фыркнул. — Придумали же название!

      — Не надо, Рэд, — Мзия зябко поежилась.

      — А что в этих гидрах такого… — удивилась Ютта. — Форма жизни. В конце концов, среди наших тренировочных зверей большинство было пострашнее.

      — Нас готовили к таким встречам, и мы были готовы к ним! — Эррера, казалось, уговаривал и себя и других.

      — Все-таки я не был готов, — удрученно признался Том.

      — Это все Медовый рай! Он нас расслабил, — подвел теоретическую базу офицер. — Однако стрельба — не способ контакта, даже если имеешь дело с неразумным существом! Так эти лебеди нашими стараниями попадут в Красную книгу! — Он не шутил.

      И все же всем стало не по себе при воспоминании о встрече в лесу с синими лебедями.

      До чего же хорошо и уютно было им в ракете. Это был их дом и их крепость. Здесь была частичка Земли, обжитой и безопасной. Ракета, как в старые времена посольское здание на чужой стороне, обладала экстерриториальностью. Это было убежище свободного и независимого человечества, здесь каждая рукоятка прибора, деталька, мусорина была понятной и земной. Все это давало уверенность и спокойствие, так необходимые им сейчас.

      После ужина Эррера и Крошка выехали на вездеходе в поисках тела гидры, так они переименовали летающего дьявола. Поздно вечером они вернулись с мертвым лебедем на крыше машины.

      Десантники обступили вездеход, рассматривая свесившуюся голову чудовища. Антуан срезал палку и ею шевелил гидру.

      — Смотрите, товарищи!

      Кожаные крылья, защищенные снаружи роговыми пластинками, с внутренней стороны были покрыты мелкими прыщиками, тесно, один к одному покрывшими всю поверхность крыла.

      — Орган пищеварения, я думаю, — сказал Рэд. — Смотрите, железы еще выделяют жидкость, по-видимому желудочный сок.

      — Наверное. Результат мы видели.

      — А лап у нее четыре. — Антуан вывернул из-под груди чудовища короткую, но сильную лапу с шестью пальцами.

      — Задние для ходьбы, они массивнее, передние же имеют какие-то другие функции, вероятно охотничьи… а это что? — Рэд указал на срезанную часть клюва, из отверстия которого торчал белый роговой или костяной шип. — Этой штукой оно скорее всего убивает! Каплю видите? Уверен, что это быстродействующий яд!

      Десантники переглянулись. Лица были серьезны. Даже мертвая тварь внушала отвращение и страх.

      — Налюбовались? — спросил Эррера. — Тогда в анализатор ее!

      Он сел в машину, подъехал к Биотрансформатору и сбросил тушу на поддон приемника анализатора. Стальной лист, похожий на гигантский противень, с телом чудовища втянулся внутрь, задняя стенка закрылась, и машина тихонько загудела. Через час собрались здесь же.

      — Они не могут быть разумными, — сказала упрямая Ютта. — Они слишком противные! — Все засмеялись. — Да, — настаивала девушка, — и они убийцы! И способ питаться у них отвратительный.

      — А ты ожидала гуманоидов? — спросил Алексей. — Бронзовых мужчин и голубых женщин с огромными и прекрасными глазами? А разумных кольчатых червей, например, ты бы не признала?

      — Но они убийцы!

      — А люди не убийцы? — вдруг вмешался Антуан. — Люди не едят мяса всего живого, что населяет Землю? — И жестко закончил: — Это не аргумент.

      — Мне кажется, — вступила в разговор Ютта, — что нужно искать контакт. Только тогда мы сможем решить — разумные ли они и если да, то насколько.

      — Хватит дебатировать, — сказал Эррера. — Что показал анализ?

      — Много чего. — Том был сдержан. — Это странное животное правильнее было бы окрестить гидрой. По типу организма оно близко к нашим кишечнополостным. Имеет две независимые пищеварительные системы. Одна внутренняя, похожая на примитивную систему млекопитающего, вторая — внешняя, пищеварение производится с помощью выделенных внутренней частью крыльев соков. — Он на минуту потерял вид докладчика и фальцетом сказал: — А желудочные соки, ребята, способны разъедать легированную сталь! — Он помолчал и торжественно сказал: — Самое интересное, что в той части туловища, где начинается шея, нами найден мозг. То есть развитый мозг. Машина сделала что могла, но животное мертво и сведения получены ограниченные… И еще. Есть участок мозга, вроде бы как-то связанный с речью!

      — Мы ничего, кроме карканья, не слышали! — сказал Рэд.

      — Не перебивай его.

      — Нет, ничего, — отозвался Том. — Я кончил… Да, они яйцекладущие, и это была самка.

      — Что ж, — задумчиво сказал Эррера, — ты еще больше склонил меня к мысли, что необходимо выходить на контакт.

      На следующее утро Эррера, Том и Антуан втащили на вездеход громоздкий лингвистор, проверили злополучные пистолеты и, попрощавшись с остальными, отправились искать синих лебедей.

      Эррера вел машину к месту вчерашней встречи с гидрами, встречи, так несчастливо закончившейся.

      — Почему туда? — спросил Антуан.

      — А куда еще? — огрызнулся Эррера. — Ты знаешь, куда надо? — И, поскольку Пуйярд промолчал, сам же ответил: — И я не знаю. Может, у них там близко жилье или гнезда!

      Увидели они их неожиданно. Существа мирно сидели на кустах, как при первом знакомстве. Шум моторов их, видимо, не пугал, они вяло повернули головы и уставились на людей мутновато-зелеными глазами.

      — Жрут! — Антуан вполне естественно изобразил отвращение.

      — Не вспугнуть бы. — Эррера говорил выразительным шепотом. — Тащите лингвистор!

      — А ты защищай, — сказал молчавший до этого Том. Лучшим стрелком из них был офицер.

      — Поставим лингвистор на крышу, а сами сядем в вездеход и возьмем микрофоны, — сказал Антуан, когда они втроем затащили тяжелый прибор на крышу. — Пэпэ выбросим поближе к ним! — Они немного трусили, и это будило их изобретательность.

      Так и сделали. Под защитой пистолета Эррера отнес поближе к гидрам Пэпэ, как они называли приемпередатчики, и, не поворачиваясь спиной к синим лебедям, попятился к вездеходу. Когда забрались в кабину, все трое были липкими от пота.

      — Теперь ждать, — сказал Том, — когда они нажрутся!

      Примерно через полчаса настороженного и томительного ожидания они увидели, как одно из чудовищ слезло с куста. С бывшего куста, на нем остались только наиболее толстые ветви, без коры и еще влажные. Одна за другой гидры покидали свои места. Глаза их засветились ярким изумрудно-зеленым светом. Эррере даже показалось, что в них теплится мысль.

      — Включи сирену, Том! — сказал командир, не отрывая взгляда от синих лебедей. — Надо их расшевелить!

      Завыла сирена. Когда ее унылый рев кончился, Антуан начал вращать варньеры, ловя частоты.

      — Поймал! — крикнул он.

      Эррера и сам понял, что они попали в диапазон звуков, издаваемых гидрами. На варньере засветился красный сигнал.

      Лингвистор мог и самостоятельно настроиться на нужную волну, но поиск был своеобразной охотой и даже погоней за звуками. Операторы всегда делали это сами. А под-настройка была уже автоматической. Теперь лингвистор передавал карканье и потрескивание. Он анализировал чужую речь, если это вообще была речь в человеческом понимании. Том и Эррера внимательно прислушивались, боясь пропустить начало контакта.

      А лингвистор все трещал, не фильтруя и выдавая звуки без перевода. Карканье и треск, временами переходившие в подобие чириканья или щебетания, только резкое и неприятное, и фон. Антуан остервенело крутил ручки варньеров.

      — Диапазон двадцать пять — шестьдесят пять тысяч герц, — сказал он, тяжело дыша.

      — Вижу! — мрачно отозвался Эррера. — Послушай, Антуан, может быть, на звуковые и ультразвуковые волны накладываются оберчастоты, или есть магнитные параллели и они несут смысл?

      Пуйярд пожал плечами:

      — Попробую. Хотя боюсь, что лпнгвистор сейчас занят анализом и мы его просто собьем.

      Он еще десять минут настраивал аппарат. Где-то в районе дециметровых волн и слабых электромагнитных поочередно на тех и других лампа светилась красноватым светом, но при совмещении обеих частот все гасло.

      — Эта проклятая штука испортилась! — Эррера не был занят настройкой, поэтому его терпение лопнуло раньше других.

      — Не может быть, — возразил Антуан. — Ее проверяли на Земле по всем диапазонам. А я проверил здесь. Переводил со старофранцузского на современный. И прекрасно!

      — А другие диапазоны? Почему ты думаешь, что все каналы целы? Почему все думают, что каждый прибор, попав в другие условия, перенеся транспортировку, посадку и прочее, остается целым и невредимым? Почему?

      — Ты зря ко мне привязался со своими «почему». Я не знаю.

      — А проверить ты можешь? Нет? Тогда домой! Контакт не вышел!

      Антуан и Том полезли из вездехода. Пуйярд был настолько обескуражен, что даже забыл об опасности. Вместе с Гаррисоном они сняли лингвистор, подтащили Пэпэ и запихнули в салон вездехода. Гидры сидели по-птичьи, глядя на них выпуклыми фасеточными глазами. Они перестали питаться, но и на людей напасть не пытались. В их поведении было что-то чрезвычайно сознательное, хотя доказать это земляне не могли.

      — Ну, видели? — спросил Эррера товарищей, когда они голодные, усталые и злые вернулись на базу. Они молча ели и не реагировали на вызывающий тон командира. Откликнулся один Рэд.

      — Видели, — сказал он, отложив ложку. — Но мне показалось, что лебеди сидели, как зрители первого ряда в театре. Они смотрели, и мне даже показалось, что они обменивались впечатлениями.

      — Они просто нажрались листьев и переваривали пищу, — презрительно сказал Том. — Бросьте приписывать им интеллект!

      — Ты один раз напугался, Том, -сказал Антуан, — а теперь стыдишься своего страха и не знаешь, какой грязью облить этих животных. Тебе не следует стесняться, мы все боялись. Только будь объективен!

      Том, спокойно смотревший книгофон, вскочил, как ужаленный. Через три минуты стоял всеобщий гвалт, через десять все успокоились.

      — Я не уверен, что эта штука цела. — Эррера показал на лингвистор. — -Хотя и не уверен, что она испорчена!

      — Что ж, — подытожила Жаннет. — Нет другого выхода, кроме трансформации?

      И всех немного зазнобило от воспоминаний.

      — Подождите немного, — с сомнением сказал Эррера. — Сделаем еще один-два похода!

      До позднего вечера командир просидел за видеограммой их спуска и приземления. Хорошо, что приборы сами засняли вид планеты с различных высот. Что-то он, видимо, нашел, потому что долго еще консультировался с Кэндзибуро Смитом, показывал ему какое-то место на видеограмме и что-то бурно обсуждал с японцем. Даже рассматривали видеограмму через оптический умножитель.

      Наутро следующего дня разведгруппа в составе Рэда, Мзии и Эрреры отправилась курсом юго-юго-восток, имея на борту вездехода двойной запас энергии и вооружение для трех человек. Позаботились и о воде. Не взяли только еды: умереть от голода здесь было невозможно.

      Шли на хорошей крейсерской скорости около восьми часов. Рельеф местности был пересеченный, и это давало возможность природе собрать деревья и кусты, цветы и травы в такие роскошные пейзажи, что подчас невозможно было оторвать взгляд. К счастью, вся эта удивительная красота автоматически записывалась для потомков на видео.

      К заброшенному городу выскочили совершенно неожиданно. На той же скорости, что и в походе, вырвались на поляну, а точнее, на большую закругляющуюся просеку. За этим четким полукругом прежде всего бросались в глаза невысокие строения с обтекаемыми углами и закругленными окнами, какие-то конструкции технического или метрологического назначения и… аллеи, дорожки. Аллеи, обрамленные двумя рядами деревьев, разноцветных, ярких, но посаженных так же, как это принято на Земле, — стройными рядами в линию.

      С восторженным визгом Мзия — была ее очередь сидеть за рулем вездехода — направила машину к ближайшему зданию. Но… пройдя поперек просеки, машина углубилась на территорию городка не более чем на двадцать пять метров. Какая-то невидимая сила, будто гигантская резиновая петля, начала останавливать, тянуть обратно, выпихивать из зоны. Двигатель бессильно выл, как животное, не понимавшее, что с ним происходит. Когда Мзия в испуге заглушила его, вездеход сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее заскользил обратно. Неведомая сила даже развернула его боком, и, если бы Эррера, успевший пересесть на место водителя, не выправил руль, машина завалилась бы. На просеке движение прекратилось, и все перевели дух.

      — Ничего себе! — прокомментировал командир, вытирая на лбу капельки пота. — Какая-то волновая защита. Какие-то неизвестные поля! Вот это и указывает на наличие высокоорганизованного разума, черт возьми! Попробуем еще раз. Но сначала погрузим в вездеход камни, мы слишком легки.

      Килограммов триста камней загрузили за четверть часа. Эррера сам сел за управление. Но и лихой «кавалерийский набег» не удался. Вездеход, правда, проник на территорию городка метров на пятьдесят, но затем все повторилось — вездеход обиженно выл, а нечистая сила тащила их из зоны со сверхъестественной легкостью. Кроме того, что они оказались выброшенными из города, выяснилось, что металлические части двигателя просто раскалились, а неметаллические нагрелись градусов до восьмидесяти — ста.

      — Так мы только загубим машину, — сказал хладнокровно Рэд. — Попробуй, Мартин, поискать дыру в заборе.

      Ничего не ответив, Эррера двинулся по просеке вдоль невидимой стены. Каждые двести метров он пытался въехать в город, но каждый раз машина испытывала ощутимое сопротивление незримого поля. Наконец они остановились, пораженные. Прямо напротив них высилась скульптура. Почти земное произведение искусства. Хотя и раскрашенное поместному ярко.

      На высоком, с одной стороны — гладком до блеска постаменте из неизвестного металла или сплава стояло какое-то существо, а может, это было животное, с большими, выпученными глазами. Оно напоминало скорее жука с сорока или пятьюдесятью ножками по обеим сторонам брюшка. Верхние ножки или ручки держали хорошо знакомую им птицу. Скульптура была накрыта металлическим же зонтом, который, впрочем, не мешал обзору.

      — Да это же синий лебедь, — сказала Мзия.

      — Как бы нам попасть туда! — озабоченно сказал Эррера. — Как нам туда попасть! — вдруг заорал он в бешенстве.

      — Попробуй снять с себя металл, — сказал Рэд. — И иди туда голышом!

      Эррера начал лихорадочно стягивать с себя комбинезон и прочую одежду. Остался в одних трусах. Потом подошел к стене, сделал движение рукой, будто он кого-то толкал ладонью в живот, обернулся с какой-то растерянной, совсем несвойственной ему улыбкой и шагнул вперед.

      И стена его пропустила. Правда, как он говорил после, это произошло не без некоторого сопротивления со стороны упругой преграды. Проникновение сопровождалось жжением во всем теле. Но ожогов на коже не осталось. Мзия, провожаемая обеспокоенным взглядом Селинджера, прошла за Эррерой.

      Переправившись на ту сторону, они первым делом побежали к скульптуре. Теперь стало видно, что существо на пьедестале больше всего похоже на скарабея, а лапки его, совершенно одинаковые, непрерывными рядами располагаются между передним и задним хитиновыми щитками, закрывающими спину и грудь. Только на некоторых верхних лапках с двумя пальчиками были острые когти-ножи и когти, напоминающие пинцеты или миниатюрные плоскогубцы. Выпуклые глаза на самом деле оказались похожими на какие-то оптические приборы. А может, это только казалось людям. По-видимому, жук был выполнен в натуральную величину, так как синий лебедь, которого они хорошо знали, был как живой. Натуральность лебедя подчеркивалась очень точной, совсем естественной раскраской. Похоже было, что красный, переливающийся жук довольно неплохо воспроизводил местное разумное животное. Двумя десятками лапок жук как бы поддерживал клюв синего лебедя, из которого виднелся белый шип.

      А то, что показалось им сначала зонтиком, имело большое отверстие посередине. Но изнутри этот полузонтик оказался выложенным металлическими зеркалами. В них можно было увидеть скульптурную группу со всех сторон и каждую мелочь отдельно, но все это одновременно.

      — Я понял, — улыбнулся Эррера. — Я догадался. У них глаза устроены, как у некоторых насекомых — каждая фасетка видит отдельно. Чтобы скульптуру можно было увидеть одновременно со всех сторон, они делают круговые фасеточные зеркала!.. Но попробуем пройти дальше.

      Они двинулись к плоскому одноэтажному строению, которое больше всего напоминало холм, изрытый входами и норами. Однако через двадцать метров они уткнулись в такую же упругую стену. Через это препятствие они пройти уже не смогли. Ни одна из их попыток не увенчалась успехом. Невидимое препятствие раз от раза становилось только горячее. К тому же Рэд бесновался у первой стены, клянясь, что он покинет свой пост, придет и унесет Мзию, а Эрреру размажет по невидимой стене так, что она сразу станет видимой. Кроме того, пошел дождь.

      Они повернули обратно, когда Мзия неожиданно заметила, что с той стороны, где постамент гладко отшлифован, скала, торчащая из земли неподалеку от памятника, имеет правильную форму.

      — Смотри, Эррера, это же сидячие места для синих лебедей, — сказала она.

      — Ты права, Мзиюшка, — сказал офицер, подходя к четырем рядам камней, опускающимся наподобие амфитеатра. — Кто же здесь принимал участие в торжественных церемониях, жуки или лебеди?

      — Ой, — сказала Мзия. — Здесь что-то видно!

      И правда, на полированной поверхности пьедестала блуждали какие-то цветные сполохи. Они постояли немного, но ничего интересного не обнаружили. Наверное, это было простое украшение.

      — Кинб нет! — сказал Эррера. — Давай выбираться отсюда.

      Вышли они неожиданно просто, хотя тоже точно через сено или вату. Чтобы не обижать Рэда, его тоже пустили посмотреть местное творчество. Они с удивлением наблюдали, как капли дождя беспрепятственно падают на кусты и листья за стеной.

      «Домой» они прибыли затемно. Но никто не спал. Оказывается, стена экранировала электромагнитные волны, н все, что происходило за стеной, осталось тайной для их товарищей. Заснули где-то в пятом часу условной ночи.

      Наутро следующего дня после завтрака провели экстренное совещание. В связи с новыми обстоятельствами решено было трансформироваться. Мзия кропотливо исследовала психическое и нервное состояние всех членов команды. Потом Гаррисон исследовал ее. Ребята были в норме, хотя и волновались. Причем больше всего был взволнован остающийся Том Гаррисон, да еще Жаннет Пуйярд, всегда такая уравновешенная, если не флегматичная. Все были годны, хотя и неизвестно, какой бы кончилось истерикой предложение одному из них остаться.

      Эррера отозвал Ютту в сторону. Он был взволнован и не мог этого скрыть, а может быть, не хотел.

      — Ютта, я не отговариваю тебя от трансформации, хотя был бы счастлив, если бы ты оста…

      — Нет, Эррера!

      — Я знал. Но хочу тебе сказать, что мы можем не вернуться, можем вернуться с искривленной психикой, можем… я не знаю, что может произойти с нами. И я хочу, чтобы ты знала — я люблю тебя. Не умею выразить этого словами… часто хотел, но не мог выразительно сказать. А может, и не надо было?

      — Не надо! Я и так чувствовала. Иногда… Но хорошо, что ты это сказал! И я тебе отвечу: ты настоящий мужчина, милый! И я с тобой не боюсь ничего!

      — Я чувствую себя высоким блондином! — сказал насмешливо Эррера и улыбнулся. Он знал о вкусах Ютты.

      Спокойно, без оживления и обычных шуток десантники обступили Биотрансформатор. Машина гудела, подрагивала, как будто она тоже была возбуждена предстоящим, представляла, что сейчас произойдет.

      — Срок — три дня, резерв — еще два! — металлическим, четким голосом сказал Том. — Время сбора — солнце в зените!

      И все посмотрели на взошедшее солнце.

      — А теперь… — он сделал многозначительную паузу. — *-Первый в Биотрасформатор! Кто первый?!

      Эррера выступил вперед, обернулся, попрощался взглядом с товарищами и шагнул на площадку аппарата. Это был его долг командира. Десантники застыли, только на лице Ютты, сером и судорожно-неподвижном, дергалась невидимая жилка под глазом.

      Эррера лежал на поддоне ничком, как предписывалось инструкцией, головой влево. Он лежал не шевелясь и вытянув руки вперед. Прошло несколько минут, и обнаженное тело командира стало распухать, удлиняться, терять человеческие формы, цвет и вдруг за пять-шесть секунд быстрого, почти неуловимого для глаз превращения, трансформировалось в упругий корпус голубого лебедя, сверкающего вороненой синевой.

      Гидра каркнула и перетащила свое тело за край площадки, а затем неуклюже поползла ближе к лесу. Там она распластала крылья по земле и затихла.

      Не глядя в сторону своего командира, один за другим ложились разведчики на поддон. Наконец Гаррисон остался один.

      — Старт! — крикнул Том и махнул рукой.

      Синие лебеди сначала тяжело, потом легче и легче замахали кожаными крыльями и поднялись в воздух. Два круга над ракетой, и караван полетел на восток, ведомый неизвестным инстинктом, а может, и неизвестным разумом. С этого мгновения о их судьбах можно было получить известия только по телевизорам. Миниатюрные камеры были повешены десантникам еще до трансформации. Но кто мог знать, долго ли послужит аппаратура, когда оператор не имеет рук и не вполне владеет своим сознанием?

      Том долго глядел им вслед.

      Подробности их дальнейшей жизни известны со слов Эрреры.

      — В первый момент после превращения состояние было, как всегда, паршивое. Я еле слез с платформы и добрался до края луга. Сознание было еще человеческим, я понимал, что должен подождать остальных, но мною уже владело предчувствие опасности. Я был готов к бою, я знал, неизвестно как, но знал, что камеры в носу по обе стороны боевого шипа полны яда. Очень хотелось есть. Это чувство голода, как я теперь понимаю, сильно отличается от человеческого — голодным было все тело. Была слабость, и я сознавал, что это слабость от голода. Раскинул крылья по земле и почувствовал, что слабость понемногу проходит. К этому времени мои товарищи гидры собрались рядом со мной, они тоже были слабы, некоторые намного слабее меня. Я чувствовал и воспринимал их мысли: «Опасность неизвестно откуда», «питаться, питаться» и настойчивое «я человек».

      Довольно скоро мы во всем разобрались. Усваивали пищу крыльями и брюхом. Впитывать могли органику прямо из почвы, но она усваивается медленно и условно невкусна. Самое вкусное трава, листья, плоды. Плоды можно есть и ртом, при этом появляются приятные вкусовые ощущения.

      Отлетев от ракеты на такое расстояние, что ощущение опасности почти полностью исчезло, мы сразу же сели кто на плодовые кусты, кто на деревья и начали их «усваивать». Переварили почти все, до самой земли. Кстати, быстрее всего усваиваются животные, они тоже вкусны, пожалуй, вкуснее плодов. Однако, животных надо предварительно убить. Как это делается, вы знаете. Мы тоже знаем, но иначе. Изнутри. Убивать приятно, «усваивать» теплое животное вдвойне приятней. Вкусней, что ли. Мы знали вкус убийства, если так можно сказать.

      Подкрепившись, вот точное выражение, именно подкрепившись, мы лежали на земле, кто свернул крылья, кто продолжал подпитываться из почвы. Но теперь, когда, изнуряющий голод был заглушен, мы смогли разговаривать. Да, разговаривать. Карканье, которое было нам известно до трансформации, это основная несущая звуковая частота. Она может передавать какую-то долю простейшей информации. Очень ограниченный круг сигналов. Но на эту частоту накладываются обертоны высоких и сверхвысоких частот. Кроме того, звуковые оберчастоты чередуются со звуками электростатических полей. Они перемежаются на манер гласных и согласных в человеческом языке. С новым способом передачи мысли освоились как бы автоматически и быстро привыкли к «голосам» друг друга. «Голоса» окрашены так же индивидуально, как и человеческие, и мы быстро привыкли.

      Что меня больше всего поразило, так это возможность передачи наших мыслей. Сложные, абстрактные понятия передавались без труда. Значит, их информационный аппарат был подготовлен к обмену сложной информацией. Если они могут передавать и воспринимать мысли, — значит, они сами могут мыслить. Значит, они разумные? Неожиданное открытие!

      Мы были крупными экземплярами гидр. Все понимали, что это хорошо. И мы очень нравились друг другу.

      — Я даже влюблена была в синего лебедя по имени Эррера! — вмешалась в рассказ Ютта, ехидно улыбаясь.

      — …Да. Мы поняли, что даже человеческий разум лучше всего проявляется, когда мы сыты, инстинкты, так сказать, не глушат. Однако инстинкты нам помогали. Например, мы «знали», куда нам лететь, где искать укрытие на ночь. Ночной холод и возможный дождь были неприятны. Однако человеческие ли побуждения двигали нами или инстинкты, а может, мысли синих лебедей, не берусь утверждать с точностью.

      Я скомандовал лететь, и стая поднялась в воздух. Видеть мы могли все, что делается по бокам, и все, что впереди. Было очень красиво вокруг, пейзаж напоминал заброшенный английский парк. У меня создалось впечатление, что все это кем-то когда-то распланировано, больно уж пейзаж был живописен. Я помню свой восторг и удивление товарищей и еще тогда подумал, что гидры отличаются от животных восприятием эстетических категорий. Еще одно подтверждение их мыслительной способности. Это меня поразило вторично. Но совсем мы ошалели от удивления, когда долетели до гор.

      Горы были изъедены водой и ветром, изрыты пещерами. На каменных карнизах около пещер копошились синие лебеди. Их было не меньше полутора сотен, больших и маленьких. Они медленно переползали из пещер на карнизы и обратно, занятые какими-то делами. Это напоминало бы птичий базар на северных островах если бы… в пещерах не горели костры. Они знали огонь, точнее, мы знали огонь, мы его не боялись и чувствовали уют костра и завидовали теплу в чьей-то пещере.

      Мы нашли себе пару пещер и позаимствовали у семейства гидр огонь. За него пришлось драться, они не коллективисты. Потом натаскали сучьев и дров, быстро пригрелись и уснули.

      Наутро мы проснулись от пения местных кузнечиков. И это тоже было приятно, несмотря на голод. Утром произошло забавное приключение. Одна из гидр, самка, клюнула Мзию, самую маленькую из нас. Две женщины не поладили друг с другом, и у одной не выдержали нервы. Когда мы выскочили из пещеры, Крошка, всегда такой сдержанный и ленивый, когтем распорол ей кожу от шеи до середины брюха.

      — Ага, — сказал Том. — Теперь понятно. А то на экране что-то моталось и крутилось, не мог понять, что именно!

      — Рэд озверел, если можно так сказать. Мзие было больно, но живы остались обе. Заживает на них моментально. Остальное стадо сделало выводы. Больше нас не трогали.

      Дальше все пошло как по маслу. Мы позавтракали листьями и плодами, потом слушали кузнечиков и валялись в траве па солнце. Летали в разведку по окрестностям, нашли группу озер…

      — Это было великолепно, записал все, что вы видели!

      — Так прошел второй день. Нам было хорошо там. Как в отпуске, где-нибудь в комфортабельно оборудованных джунглях, когда существует опасность нападения, но ты хорошо вооружен.

      Но больше всего это нравилось Антуану. Он даже к нам стал относиться, как к родным, когда мы потеряли человеческий облик. Он цитировал Библию. «Страна, текущая молоком и медом! — разглагольствовал он. — Страна обетованная. Ты правильно назвал ее, Эррера, это «Медовый рай». «Этой стране, — заявил он в другой раз, — не хватает только Его Величества — человеческого разума. Она должна быть одухотворена богочеловеческой мыслью».

      «Не хочешь ли ты сам одухотворить этот рай своей боговой мыслью?»

      «Не «боговой», а божественной. И эти убогие сейчас существа, — Антуан мотнул головой на синих лебедей, — способны развивать свои мыслительные способности!

      «Так ты метишь в «Отцы цивилизации»? — спросил Рэд шутя.

      Нам надоела перепалка, тем более все были уверены, что это шутка и Антуан просто дразнит Крошку.

      Следующий день мы опять провели как все. Купались в теплом озере, питались зеленью, спали на солнце и вдыхали ароматы деревьев и трав. Удивительная это была жизнь — сытая, с небольшим расходом сил. Забот у нас, да и у них, не было, изредка драки, изредка любовь. А мы к тому же были сильнее всех в этой колонии. Даже гидры-предводители нас боялись. Верите или не верите, а нам даже начали нравиться некоторые из синих лебедей. Честное слово!

      В середине третьего дня семейство, сидевшее на соседнем фруктовом дереве, вдруг поднялось в воздух и потянулось к востоку. К нему присоединилось еще одно семейство. Я скомандовал, и мы прибились к стае. На нас не обратили внимания, точнее, показали нам, что в нашем присутствии не нуждаются. Нас стало восемнадцать че… особей. Летели часа два, пока не показалась зона и город, который мы так отважно атаковали на вездеходе. Самец первого семейства протрещал какой-то звук, нам ничего не сказавший. Похоже, что это был код или пароль, по которому отворялся сезам. После этого мы всей компанией спокойно спланировали на площадку рядом со скульптурной группой.

      Тут же самцы забрались на верхние места амфитеатра, самки сели рядом ниже, птенцы — на нижнем ряду. Для нас демонстративно были оставлены соответствующие места. Вот тут-то и началось «кино». На полированной части пьедестала, там, где мы наблюдали какие-то сполохи красок, теперь показывалась история нынешних хозяев страны.

      — Да. Я видел это, — сказал Том. — Я все записал, но не все понял…

      — Естественно. Комментарий шел. Непрерывно. Но сейчас вкратце мы расскажем основное. Итак, как мы поняли, исконными обитателями страны были те самые жуки. Само название непереводимое. Жуки создали высокую цивилизацию, мы видели удивительные достижения в области биологии, когда создавались искусственные составы, более вкусные и питательные, чем натуральные, невероятные находки в технике, вы, наверное, видели их транспортные устройства, в медицине… Особенно, пожалуй, в медицине. И вот когда они достигли того, что половина населения, работая десятую часть суток, могла прокормить всех, у них появилась идея — изменить свое потомство так, чтобы последующие поколения, во-первых, могли летать, сами жуки были бескрылыми, а во-вторых, не думать о пропитании, одежде, жилье. Пусть, мол, эти прозаические заботы не отвлекают их от более высоких дел и стремлений. Пусть занимаются «прогрессом».

      Поскольку достижения биологии и медицины были огромны, они имели возможность приступить к практическому изменению внешнего вида своих потомков. Конечно, этому предшествовало всепланетное обсуждение нового облика жителей будущего. Устраивались конкурсы художников-фантастов. Наконец был выбран образ голубого лебедя. Первое время он многим не нравился, сыпались жалобы, заявлялись протесты. Но довольно скоро привыкли.

      Когда мнение народа стабилизировалось, начались работы по выведению нового разумного существа. Значительно более разумного и красивого. Недолгое время существовали одновременно две расы, потом жуки вымерли, и остались одни синие лебеди. Да, они были более совершенными, чем их предки, лучше защищены, приспособлены для выживания. Но и выживать-то им было просто. Отцы оставили им Медовый рай, полный вкусной еды, дружественных или безвредных зверей. Оставили им города с жилищами, самоработающими заводами, самовырастающими, передвигающимися клумбами, самопоказывающимися развлечениями; для получения всего этого не нужно было прикладывать ни ума, ни рук. И то, что синих лебедей научили все это использовать и даже совершенствовать, ни к чему в дальнейшем не привело. Почему-то все перестало интересовать синих красавцев. Прекрасно оборудованные лаборатории опустели первыми, — так я себе это представляю, — перебил сам себя Эррера. — Потом начали выходить из строя установки и приспособления. Отказали автоматические средства и методы лечения. И синие лебеди начали дичать. Они переселились из домов в пещеры, и только огонь в их очагах да речь оставляли их пока что разумными существами. Сама информационная установка показывала только достижения жуков. Наверное, для того, чтобы пробудить у будущих наследников гордость за предков, чтобы побудить их идти вперед. Но они не оставили им необходимость в движении. Только одну жажду развлечений. И синие лебеди летают к этому месту, показывают своим детям, чего добились их предки. Может, они надеются, что какое-то из следующих поколений проснется от равнодушия и спячки и хоть что-нибудь сделает?

      И тут я обнаружил, ребята, что позабыл стихи. Стихи одного старого поэта. Я сказал об этом Рэду. «И на что они тебе сдались, стихи эти?» — ответил он мне. Я не мог сразу объяснить, что меня в этом факте тревожит, и мне пришлось подумать. «Мне кажется, — сказал я ему, — что со стихами я потерял что-то человеческое. И я не уверен, что нечто человеческое не потеряли и вы все». Он ничего не ответил, но, кажется, согласился.

      Наутро четвертого дня, после плотного завтрака (мы сожрали целый лес), когда все решили поваляться, я скомандовал отлет.

      И тут Антуан Пуйярд сказал, что остается. «Почему?» — спросил я. «Мне нравится эта жизнь! — сказал он. — Это тот самый рай, о котором мечтало человечество тысячи лет. Что я потерял на грязной Земле, этой пустыне, засиженной людьми, как мухами? А здесь рай. Ты сам назвал его «медовым», и так оно и есть!» — «Там твоя родина!» — я узнал голос Жаннет. «Родина человека, — он поправился, — родина мыслящего существа там, где ему хорошо! Мне хорошо здесь!»

      Он уже не считал себя человеком. Мы уговаривали его все вместе. Мы убеждали его, хотя сами были растеряны. Хорошо сказала Ютта.

      «Теперь, — сказала она, — когда мы знаем, как выглядит рай, мы должны воссоздать его на Земле. Мы должны рассказать людям, что должна собой представлять наша планета. Мы сделаем нашу планету такой же и еще лучше. Потому что некому принести нам все блага. Потому что на Земле никому не придет в голову только жрать и валяться на солнце! Мы должны предостеречь от этого». — «Этой планете сейчас не хватает мысли, — сказал Пуйярд. — Я остаюсь, чтобы пробудить их мысль. И я добьюсь этого. И я буду властвовать над этим миром, который, как я верю, еще при моей жизни обгонит цивилизацию Земли!» — «А ты после смерти станешь их богом! Позаботишься о своем культе еще при жизни!» Впервые Жаннет восстала против мужа.

      «Да, стану богом, как тот на пьедестале». — «А как же Земля, Антуан? Как же наша прекрасная, возрождающаяся Земля? Кто будет лечить ее раны и сажать на ней медовые сады?» Это был голос Мзии. «Десять миллиардов! Я не буду лечить раны, которых не наносил! А ты останешься со мной, Жаннет?» — «Нет! Антуан, а не думаешь ли ты, что, возвратившись в человеческий облик, ты будешь стыдиться своих слов и мыслей?» — «Нет, крошка, не думаю!» — «Тогда летим с нами, и мы обещаем тебе обратный переход. В другом случае… — Рэд угрожающе поднял длинную гибкую шею. Белый шип в трубчатом клюве шевельнулся. — Нас здесь больше!»

      Мы уговорили его. Он прилетел. Остальное вы знаете сами…

      Гаррисон очень волновался. Солнце давно стояло в зените, а гидры не появлялись. Машина тихонько гудела, готовая к приему гостей. Внезапно из-за леса появились чудовища. Они летели низко и тяжело, растянувшись цепочкой. Видно было, что устали. Первая гидра тяжело рухнула на платформу. Несколько секунд, и Том стащил на почву обессиленную Мзию. Пока он заворачивал ее в одеяло и вливал в рот подкрепляющий бальзам, на платформе трансформировалась следующая гидра. Это оказалась Ютта. Она сама встала, подгибающимися ногами сделала первый шаг и попала в руки Гаррисона.

      Одеяло, бальзам, отдых. Жаннет — одеяло, бальзам, отдых. Эррера — одеяло, бальзам… Том метался к платформе, подхватывал тела товарищей, бальзам, более или менее бережно отволакивал в сторону, отдых. Следующим был Крошка. Антуан завис в воздухе на высоте метров двадцати. Видны были даже его фасеточные глаза. Он следил за Рэдом. Огромный синий лебедь тяжело спланировал на платформу и лег. Том стоял наготове с одеялом и порцией бальзама. Селинджер после трансформации сам встал и сделал нетвердый шаг по металлическому щиту.

      В это время Антуан, громко каркнув, скользнул по воздуху, как плоская тарелочка для стрельбы, и врезался в Рэда. Удар ядовитым клювом, и синяя гидра села на Крошку, плотно обхватив его крыльями. Тело убитого Селинджера еще некоторое время конвульсивно вздрагивало. Все оцепенели, странная слабость заткнула им рты и лишила дара движения. И только истошный крик Мзии вернул им ощущение реальности. Они признавались потом друг другу, и в этом они все сходились, что первой мыслью было: «Ошибка! Это настоящая гидра, а не Антуан!» Но через несколько минут на платформе стало два человеческих тела — мертвое, сожженное желудочным соком тело Рэда и живое — Антуана Пуйярда.

      Внезапно Антуан соскочил с платформы. Ударом головы он сбил с ног Эрреру, сел на него и охватил руками. Он все еще был синей гидрой.

      Рэда похоронили под развесистым оранжевым деревом, за краем площадки. Приволокли камень, пистолетом выжгли на нем надпись. Товарищи были подавлены. К тому же невыносимо молчаливое горе Мзии у них, еще слабых после второй трансформации, отнимало последние силы. Они пытались утешить ее, что-то говорили.

      — Не надо, ребята, — монотонно отвечала она на их слова. — Не надо, ребята. Я же психолог. Сейчас я сосредоточусь по системе йогов, сяду и отключусь. — И продолжала ходить.

      В тот вечер никто не ужинал. Отнесли в каюту Пуйярда ужин всей группы. Это сделала Жаннет, пытавшаяся скрыть свой страх перед мужем. Но Антуан или не заметил, или же не пожелал заметить ее испуга. Он перестал каркать и кричать. Когда Эррера заглянул в дверь, он увидел, что заключенный ест сидя. Нормально, как голодный, но воспитанный человек. И молодой офицер задрожал от обиды, ярости и горя.

      Наутро команда помогла Мзие исследовать психику Антуана. Он был здоров, хотя несколько вял. «Естественная реакция», — сделала она профессиональное заключение. Вид у нее был страшный, она постарела. Резко обострились черты лица, массивный нос выделялся на похудевшем лице, и даже волосы потеряли свой живой блеск. Ютта всю ночь успокаивала ее, как ребенка, расчесывала ей волосы и пела тихие песни. Так они обе и не уснули.

      Десантники ходили вялые, говорили тихо, зарядку не делали и даже не позавтракали. Когда же Эррера утром взглянул на экран, он не поверил себе. С телевизора глядел на него не моложавый и уверенный, непроницаемый и строгий капитан, а старик с морщинистым лицом и покрасневшими глазами. Старый человек, подавленный горем.

      — Пора начать суд! — зло сказал Эррера после несостоявшегося завтрака. — Занятие неприятное, но необходимое! Приведите Пуйярда! — В торжественную минуту он, незаметно для себя, заговорил, как Кэндзибуро Смит, значительно и официально.

      Привели связанного преступника. Он сел, прислонился к ноге ракеты и начал молча рассматривать бывших товарищей, как будто впервые их увидел.

      — Антуан Пуйярд, — Эррера встал, — почему ты убил своего товарища Рэда Селинджера?

      — Я был голоден.

      — Но ведь ты же человек! — не выдержала Ютта.

      — Я был голоден. Ты ошибаешься, Ютта, я не был человеком. Я был синим лебедем. И я больше не хочу быть человеком. Человек не единственная форма разумной жизни. Я хочу остаться здесь!

      Казалось, что из тени ракеты светят два угля.

      — Но ведь и остальные были синими лебедями, но они не убили!

      — Я раскаиваюсь в содеянном. Но я был голоден, очень ослабел, а в нем было много пищи! Поймите это!

      — Нечего церемониться с этим негодяем! — закричал Гаррисон. — Он только делает вид, что не понимает. Убил товарища, потому что хотел пожрать! Он хуже зверя! Он… он! Дай мне пистолет, Эррера, я сам разрежу его на четыре части!

      — Прекрати истерику, Том… Антуан, твое объяснение несостоятельно. Гидры не едят друг друга, даже когда очень голодны. Гидры не едят… Кругом был лес, кусты, трава. Еда была!

      — Вы судите меня за убийство? — Пуйярд постепенно возбуждался — А я повторяю, я был тогда синим лебедем!

      — Мы судим тебя, кроме этого, за измену! За измену человеческому образу жизни! Но и за Рэда тоже! -голос Эррера был тверд.

      — Как у него с психикой, Мзия? — спросил Том.

      — Нормально. Он вменяем. Спокоен. — В ее голосе была горечь.

      — Нет! — раздался крик. — Он ненормален! Он сошел с ума! Его надо лечить!

      — Не кричи, Жаннет, — тихо сказал Антуан, — Мзия права, я нормален. Я просто не хочу на вашу грязную, зараженную Землю. Я хочу остаться в Медовом раю… А вы не смеете меня судить здесь по своим законам Я житель Медового рая, а вы люди Земли! Оставьте меня здесь. Это моя новая родина!

      — Возьмите его с собой! -крикнула Жаннет. — На Земле его вылечат от безумия. Он не преступник! — На нее жалко и страшно было смотреть. — У него не выдержали мозги. Был опасный эксперимент, и он жертва эксперимента! Нельзя его бросать. Это все равно что бросить калеку или раненого!

      — Жаннет, не я, а вы калеки. Вы можете остаться на прекрасной планете властелинами Медового рая. Самыми могущественными, сытыми, сильными, свободными. Никому ничем не обязанными. Не связанными никакими обязательствами ни перед кем. Вы можете не видеть толпы меднорожих энтузиастов труда. Дышать воздухом и быть вольными, как… синие лебеди!.. Жаннет, пойдем со мной. В этом раю мы заведем детей. Здесь у них прекрасное будущее. Ты ведь хотела иметь детей?

      — Я не хочу, чтобы мои дети были гидрами! — Жаннет зарыдала горько, взахлеб. — Ты чудовище, Антуан!

      Наступило молчание, прерываемое всхлипываниями женщины.

      — Мзия, — офицер нашел ее глазами, -а что ты скажешь?

      — Я боюсь оказаться пристрастной, — ровным невыразительным голосом сказала она. — Мне больно за Жаннет.

      — А действительно, правы ли мы, осуждая Антуана? — Эррера думал вслух. -Кто знает, как работает «обратная связь» при переходе от гидры к человеку? Я очень любил Рэда, — офицер помолчал. — Очень… Но, убив одного, надо ли и второго?

      Наступило долгое и мучительное молчание. Ответила Ютта.

      — Может, мы и не будем его убивать, — сказала девушка. — Но мы судим убийцу. Мы судим предателя, человека, отказавшегося от Родины, от творческого труда, ради сытости и власти!

      — Ради свободы! — рванулся вперед Антуан. — Эти полуживотные станут у меня разумными. Я дам им цивилизацию! Я дам им искусство, и я буду свободен и крылат, а вы останетесь рабами друг друга!

      — Нет, — сказал ему, сидевший до этого тихо, Том, — не научишь. Искусство там, где есть борьба, движение духа! Искусство может удовлетворить ищущего, возбудить остывающее сознание, указать дорогу потерявшемуся в мире, но что оно может дать отупевшему от сытости?

      — И я скажу — нет, — произнес Эррера. — Пусть я останусь рабом восьми миллиардов подобных мне на грязной, по твоему выражению, Земле. Я буду чистить этот нужник, пока он не станет лучше Медового рая. Мне не надо власти на планете, где нечего делать! Я человек, и мне нужны заботы! И вот что я еще скажу: да, мы слишком долго упражнялись в стрельбе. Мы были готовы защищаться и убивать. Мы убили, первыми убили разумное существо. Но еще страшнее то, что мы не были готовы к борьбе со сладкой отравой сытого и опасного безделья. Не справились с ароматом благополучия! Но отступником среди нас оказался один. Только Антуан не хочет оставаться человеком. Кстати, Антуан, сегодня утром я вспомнил стихи, которые никак не мог отыскать в своей памяти там, у пещер:

      Где же дом? — и скользящей ногою,

      Спотыкаясь о брошенный лом,

      Тяжкий, ржавый, под черной скалою

      Затянувшийся мокрым песком…

      . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

      А с тропинки, протоптанной мною

      Там, где хижина прежде была,

      Стал спускаться рабочий с киркою,

      погоняя чужого осла.

      — Я не понимаю смысла твоей декламации, — желчно сказал Антуан.

      — Смысл? Смысл в том, что ты можешь и сбежать от этой работы сюда, в Медовый рай, но мы будем таскать камни на Земле! Да, будем. В конце концов, это мы назвали планету Медовым раем! Но отступником среди нас оказался один. Только Антуан предал человеческие надежды, Родину и своих товарищей. Только он не хочет быть человеком и изменил человечеству!

      — Да, Антуан, — медленно сказал молчавший до того капитан, — ты отказался от Земли, от всех привязанностей, даже от творческого труда ради сытости, удобств и власти над горстью полуживотных! Я отказываюсь тебя понимать!

      — Верно! — сказал Том.

      — Теперь ответим на вопрос: «Не гидра ли принимала решение?» Нет. Сравнить Землю и Медовый рай гидра не могла. Гидра не видела Земли. Сравнивал человек. — Эрре-ра сделал паузу. — Я предлагаю вернуть ему внешность синего лебедя и стереть память обо всем человеческом!

      — А я? Как же я, Эррера? — голос Жаннет дрожал. — Я люблю Антуана, понимаешь? Я всю жизнь знала, что в нем хорошо, а что плохо. Хорошего больше, поверь мне! Мы его вылечим на Земле!

      — Жаннет, — голос Антуана был злобен, — я не хочу на Землю.

      -- Жаннет, -Эррера понял ее и постарался быть с ней мягче, — мы готовы пойти тебе навстречу. Мы оставим тебя с ним в Медовом раю. И, если хочешь, не сотрем тебе человеческую память. Хочешь?

      — Нет, — печально сказала она.

      Ни тени сомнения не было в ее лице и в се голосе.

      — Нет, — повторила она. — -Лучше я останусь вдовой, как Мзия.

      — Антуан, ты свободен! — сказал Том и двинулся к Биотрансформатору.

      Пуйярд встал. Он помолчал немного, казалось, он что-то хотел сказать, но не сказал, круто развернулся и, ни на кого не глядя, направился к площадке. Потом молча разделся и лег на металлический лист. Головой влево, как предписывала инструкция.

      — Антуан! — крикнул Том Гаррисон, доставая пистолет. — Не думай убить еще одного, не долетишь до Земли!

      Пуйярд поднял голову и презрительно улыбнулся.

      С восходом солнца ракета в огне и дыме стартовала из Медового рая. Она исчезла в сияющем небе, и ветер рассеял дым.

      Эррера и Ютта сидели рядом в стартовых креслах и смотрели в иллюминатор. Медовый рай опять превращался в маленькую планетку, укутанную серебряной ватой. Полтора года в космосе, и они будут дома. Эррера протянул к ней руку и захватил в ладонь ее пальцы. Тихонько попросил:

      — Ютта, роди мне ребенка!

      Ее лицо, уши и шея залились краской, но он не видел этого, он ждал. Не поворачивая головы, она кивнула.

      А над оранжевыми, синими и зелеными лесами, окружавшими покрытую горячими шлаками площадку, в медовом воздухе еще долго раздавалось одинокое карканье.

      28

      00.00.00 Романовский1.doc