ВАЛЕНТИН РИЧ, МИХАИЛ ЧЕРНЕНКО

МУШКЕТЁРЫ

ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ

ИЗДАТЕЛЬСТВО «ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА»

МОСКВА 1964

События, о которых рассказывается в кни­ге, - поиски вымпела, будто бы оставленного на Земле жителями другой планеты, - никогда не происходили на самом деле. Науке пока не­известны факты, которые говорили бы о том, что на нашей планете побывали некогда при­шельцы из космоса. Однако фантастичность сюжета не помешала авторам убедительно по­казать романтику научного поиска, дружбу и товарищество, свойственные молодым совет­ским учёным.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

ОТКРЫЛАСЬ ДВЕРЬ, И В КОМНАТУ ВОШЕЛ НЕИЗВЕСТНЫЙ

Честное слово, мы не хотели начинать свою книгу фразой, с которой начинается добрая половина всех приключенческих романов, повестей и рассказов. Это получилось помимо нашей воли.

Каждый, кто хоть раз в жизни написал что-нибудь - скажем, классное сочинение или заметку в стенгазету, - отлично знает, что самое трудное - придумать начало. Вероятно, если бы можно было начинать сразу с середи­ны, то знаменитых писателей стало бы куда больше, чем сейчас.

Но даже те, кому довелось на своём веку написать сто классных сочинений и тысячу заметок в стенные газеты, вряд ли представляют себе, как трудно выбрать начало, если пишешь не один, а вдвоём.

Когда все события, происшедшие с героями этой кни­ги, стали известны авторам во всех подробностях, между ними состоялся такой разговор:

- Давай начнем с того, как Халид попал в таинст­венную пещеру. Когда я был ребёнком, я до смерти лю­бил читать про мальчишек, попадающих в пещеры.

- Ты был несовременным ребёнком. Вот когда я был ребёнком, все мои друзья больше всего на свете люби­ли читать про шпионов. Так что начнём со Смита, с того, как он...

- Постой! Разве дело в Смите? Кто такой этот Смит? Пятая спица в колесе! Давай брать быка за рога! Напи­шем сразу же о том, как Майя обнаружила в ущелье...

- Тоже мне бык! Главное - не кто нашёл, а что на­шли. Почему бы не начать прямо со звезды?..

- Начать с конца? Чтобы каждый уже в начале кни­ги узнал, чем всё кончилось? Какой же дурак станет чи­тать дальше?!

- Что же ты предлагаешь?

- Я предлагаю начать с того, как Халид попал в пе­щеру... Когда я был ре...

- Ты был несовременным ре...

И так далее.

После того как вся эта пластинка прокрутилась два раза, мы решили посоветоваться с одним очень опытным человеком.

Очень опытный человек выслушал нас с мудрой улыб­кой и спросил:

- Ну, а на самом деле с чего всё началось?

- С Серёгина! - ни минуты не раздумывая, восклик­нул один из нас.

- С того, как открылась дверь и в комнату вошёл не­известный! - моментально добавил другой.

- Вот и хорошо, - ласково сказал опытный человек. - Как было, так и пишите.

Открылась дверь - и в комнату вошёл неизвестный.

Это случилось в субботу, 5 февраля 196... года, в 14 ча­сов 59 минут по московскому времени. Именно такое вре­мя показывали стрелки часов, взглянув на которые Лео­нид Серёгин с удовольствием подумал, что рабочий день в редакции кончается ровно через минуту. И что через две минуты он уже будет мчаться к автобусу, идущему на лыжную базу.

Он запер ящики письменного стола и, услышав стук двери, поднял глаза.

Перед Серегиным стоял невысокий худощавый чело­век лет двадцати пяти с удивительно знакомым лицом. Не могло быть никаких сомнений, он много раз видел эти весёлые, умнейшие, чуть навыкате глаза, курчавые с рыжинкой волосы, энергично сжатый рот.

«Возможно, что сам Пушкин был ещё больше похож на свои портреты, - пронеслось в голове у Серегина. - Но даже ближайшие родственники поэта наверняка походили на него гораздо меньше, чем этот посетитель».

- Здравствуйте, - ска­зал вошедший.

- Здравствуйте, - ма­шинально произнес Лео­нид, не отрывая взгляда от взлохмаченных кудрей незнакомца. - Вам, оче­видно, нужен отдел поэ­зии, а здесь...

Губы у вошедшего чуть дрогнули, словно он хотел улыбнуться, но по­том удержался.

- Я думаю, в наше время он занимался бы не стихами, а кибернети­кой или радиоэлектрони­кой. Впрочем, поручиться не могу. Но мне нужен именно ваш отдел.

Незнакомец шагнул к столу и положил на него жёлтый портфель такой толщины, что в нём спо­койно могли поместиться «Евгений Онегин», «Капитанская дочка», «История Пуга­чевского бунта» и ещё десяток книг.

Серёгин с ужасом смотрел на посетителя. В редакции нельзя сказать: «Простите, товарищ, рабочий день окон­чен, зайдите завтра». Завтра, по всей вероятности, уже бу­дет поздно: либо устареет новость, которую принёс посети­тель, либо сам он окажется уже не в Москве, а где-нибудь на Дальнем Востоке.

С видом обречённого Серёгин показал обладателю ги­гантского портфеля на кресло.

Рукопись, которую вытащил незнакомец, оказалась не­ожиданно тонкой - каких-нибудь пять-шесть страничек, сколотых скрепкой.

«Если умело взяться за дело, - подумал Серёгин, - вечер можно ещё спасти!»

И не глядя перевернул первую страницу. Всё равно все авторы, как правило, приступают к сути дела только на второй, - на первой они ещё только собираются с духом.

На второй странице Серёгин прочел:

«...рабль, управляемый Обладателями Разума из далё­ких областей космоса, побывал на нашей Земле...»

- Очень интересно, очень! - произнёс он как можно любезнее. - Но научной фантастикой занимается не от­дел науки, а отдел художественной прозы. Так что про­стите...

Серёгин развёл руками и приподнялся, как бы закан­чивая разговор.

- Так что простите, - повторил Серёгин, - но я ни­ чём...

Однако незнакомец и бровью не повел.

- Уже простил, - не спеша произнёс он. - А теперь, пожалуйста, прочтите мою статью.

- Статью? - с плохо скрываемым раздражением спросил Серёгин. - Статью о том, что корабль из космо­са посетил Землю?

Незнакомец невозмутимо кивнул головой.

«Человек со странностями, - подумал Серёгин. - По меньшей мере со странностями. Глаза блестят и волосы взлохмачены. Надо поосторожней. Главное, не вступать в спор. Сделать вид, что всё в порядке».

- Ну что же, - бодро сказал он. - Хорошо! Оставьте вашу статью. Мы с ней внимательно ознакомимся, обсу­дим с товарищами и тогда дадим вам знать.

Серёгин поднял глаза и встретился с пристальным взглядом посетителя.

Что бы ещё такое сказать ему?..

- Можете не сомневаться, вашу статью прочтут со всей доброжелательностью... Кстати, нет ли у вас какого-нибудь флажка с Большой Медведицы? Знаете, вымпела или значка, оставленного этими самыми... о которых вы пишете. Если есть, берите портфель и выкладывайте!

Серёгину очень понравилась собственная мысль. Глав­ное, быть с этим гражданином логичным до конца. Он слы­шал когда-то, что нет никого логичнее сумасшедших.

Действительно, посетитель принял эти слова как дол­жное. Он снял портфель со стола, поставил его на коле­ни, щёлкнул одним из многочисленных блестящих замков и мгновение спустя положил на рукопись неболь­шой предмет - что-то вроде лампочки от карманного фо­нарика.

Губы незнакомца дрогнули во второй раз, но он, как и прежде, сдержал улыбку, поднялся с кресла и сказал:

- Я не сомневаюсь, что моя статья попала в надёж­ные руки. Если вы захотите видеть меня завтра, то про­шу звонить до десяти утра. Всего хорошего!

Несколько минут Серёгин прислушивался к шагам в коридоре, опасаясь, что странный посетитель вернётся.

Наконец он осмелился выглянуть за дверь. Там не бы­ло ни души.

Со вздохом облегчения Серёгин вытащил сигарету и щёлкнул зажигалкой.

На столе что-то ярко сверкнуло.

Серёгин взял маленький предмет, который принял раньше за лампочку. Предмет был прохладным, блестя­щим и полупрозрачным, словно драгоценный камень. По форме он действительно напоминал лампочку или грушу.

Серёгин ещё раз щелкнул зажигалкой, и в глубине этой странной груши вспыхнул таинственный голубова­тый отсвет.

- Что за чертовщина! - вслух произнес Леонид. - А ну-ка, посмотрим адрес...

На последней странице рукописи было напечатано: «Кандидат физико-математических наук М. Белов, Московский институт астрономии».

Глава вторая

САММИЛИТ № 17

Хорошо, что Серёгину не пришло в голову проследить за странным посетителем, а то бы он окончательно уве­рился в своём нелестном для Матвея Белова предполо­жении.

Сбежав с лестницы, Белов спросил гардеробщицу:

- Скажите, пожалуйста, какой сегодня день?

- Сегодня суббота, - осторожно ответила пожилая женщина.

Посетитель рассмеялся. Потом пробормотал: «Бедный Серёгин». Снова рассмеялся: «Суббота!» - и выскочил на улицу. Гардеробщица с опаской посмотрела ему вслед.

Белов остановился, увидел зелёный огонёк такси, под­нял руку:

- Ломоносовский!

Всю дорогу он сосредоточенно молчал. Только в самом конце пути задумчиво спросил шофёра:

- Сегодня действительно суббота?

- Совершенно справедливо, - усмехнулся шофёр. - А вчера, между прочим, была пятница. А завтра будет воскресенье. Можете считать, что получили полную ин­формацию! Приехали...

Расплатившись, Матвей вышел из машины, взглянул на тёмные окна института и распахнул тяжёлую дверь.

Сочувственно улыбаясь, вахтёр протянул ему ключ от лаборатории:

- Что ж не отдыхаете?

- Успеется! - уверенно ответил Матвей и, переска­кивая через ступеньку, побежал вверх по лестнице.

Надо спешить! Уже двадцать шесть лет, а как мало сделано!

Школа, университет, сто сорок пять метеоритов и шестнадцать саммилитов - этих странных созданий при­роды.

Что знал он о саммилитах четыре года назад, когда впервые положил на ладонь блестящий полупрозрачный предмет? Почти ничего. Знал, что первые сто лет после того, как в пустыне, возле оазиса Саммили, нашли несколь­ко десятков таких груш, никто не сомневался, что это стек­ло. Не совсем обычное, непонятно как попавшее сюда и неизвестно кем сделанное, но стекло.

Затем большинство учёных стали считать саммилиты особым видом небесных камней - метеоритов. Правда, ни­кто и никогда не наблюдал их падения. На Землю падали другие метеориты - каменные или железные. Но было немало объяснений исключительности саммилитов. Один известный учёный даже допускал, что это кусочки Луны, вышибленные из неё кометой и рикошетом попавшие на Землю...

Теперь Матвей кое-что знает об этих таинственных предметах, похожих на затвердевшие большие капли.

Белов включил термоанализатор. Мягко зажужжали реле, и рядом с большим стеклянным экраном поднялся узкий столбик света - внизу вишнево-красный, выше ро­зовый, ещё выше жёлтый, затем белый и на самом верху голубой.

- С чего начнем? - громко сказал Матвей и посмот­рел на длинный стол, уставленный самыми разнообразны­ми вещами: стеклянными и фарфоровыми сосудами, пласт­массовыми игрушками, металлическими слитками, камня­ми. На прикреплённых к ним этикетках были цифры, озна­чавшие самые высокие температуры, действию которых подвергались эти предметы. На тяжёлом и тёмном свин­цовом слитке стояло «327». На таком же тяжёлом, но свет­лом, платиновом, - «1755». Самое большое число - «2200» - было записано на этикетке, приклеенной к сверкающему острыми гранями чёрному кристаллу.

Белов взял за уши белого пластмассового зайца, от­крыл крышку прибора и опустил туда игрушку.

Экран остался тёмным. Столбик света ничуть не изме­нился. Значит, этого зверя изготовили при температуре меньше четырёхсот градусов.

Следующим был стакан, обыкновенный гранёный ста­кан из зеленоватого стекла. Экран сразу же засветился тем­но-багровым огнём.

Матвей положил руку на маленький штурвал рядом с экраном. Стрелка на циферблате прибора медленно сполз­ла с нуля и пошла по кругу. Когда она достигла числа «654», экран погас. Сбоку, на светящемся столбике, по­явилась чёрная полоска - как раз напротив багрового цвета.

Через минуту в анализаторе находился уже не простой стакан, а тончайшая колба из самого тугоплавкого квар­цевого стекла. Экран загорелся алым огнём. Белов повер­нул штурвал. Экран погас. Стрелка на циферблате оста­новилась у числа «1800». Если саммилиты - продукт древ­него стекольного производства, то эта величина для них предел.

Матвей открыл ящик стола, вынул оттуда большую полупрозрачную каплю и положил её в прибор.

Ого, как вспыхнул экран! Голубое сияние залило всю лабораторию. Засверкали на столе стаканы и колбы, голу­бые зайчики запрыгали по стенам и потолку. А столбик у экрана стал еле виден. Белов повернул штурвал до от­каза. Стрелка на циферблате сделала полный оборот и оста­новилась. Экран светился по-прежнему. Он погас только после того, как саммилит снова очутился на столе.

Нет, саммилит - не стекло! Никакие египтяне, ника­кие вавилоняне никогда не могли изготовить ни одного саммилита! Это Матвей понял ещё год назад.

И все же год назад, да что там год - ещё месяц назад он ничего не понимал. Или стекло - или метеорит... Раз не стекло - значит, метеорит. Раз не метеорит - значит, стекло... Так и твердил, вслед за учебниками, как попу­гай. Как будто в мире существуют только эти две возмож­ности: или - или.

Прибор проверен. Теперь можно переходить к новым образцам, полученным только сегодня утром.

Первым лег в анализатор тяжелый гладкий камень - обломок метеорита. Экран ярко осветился. Радужный столбик перерезала чёрная полоска. Стрелка на цифер­блате показала «43 000». Матвей выключил прибор и за­писал результат. Когда-то камень был нагрет до сорока трех тысяч градусов...

Осколок другого метеорита.

Тридцать восемь тысяч градусов...

Все правильно. При полёте через плотные слои атмо­сферы небесные камни не могут раскалиться сильнее.

Белов бережно опустил в прибор саммилит и завин­тил крышку. Как-то покажет себя этот, семнадцатый по счёту образец?

Комната озарилась нестерпимо ярким бело-голубым сиянием, и колбы на столе засверкали, как электрические лампы.

Стрелка мгновенно описала полный круг, но сияние не уменьшилось. Несколько минут Матвей сидел зажмурив­шись, потом выключил прибор. Сразу стало темно.

Когда глаза привыкли к свету обыкновенной лампы, он придвинул к себе лист бумаги и записал: «Саммилит № 17 - предел измерения прибора 100000 градусов, тем­пература образования не установлена».

Правильно или неправильно поступил он, отдав ру­копись в редакцию?

Доказательства происхождения саммилитов у него ещё нет. Но почему же он должен корпеть один, словно средневековый алхимик, и хранить полное молчание, если уверен - уверен! - что ему посчастливилось напасть на первую тропинку, которая приведёт к открытию?

Матвей держит на ладони полупрозрачную, мерцаю­щую в слабом свете настольной лампы каплю.

- Хотел бы я посмотреть на тех, кто тебя нагревал!

Глава третья

Д'АРТАНЬЯН ДЕ ТАРАСЮК

На двери, на том месте, где обычно висит табличка с фамилиями жильцов и цифрами - кому сколько раз зво­нить, белел большой квадратный кусок толстого картона. На нём красовался усатый мушкетер в алом плаще с кре­стом, указывающий шпагой на кнопку звонка.

Пятнадцать лет назад, когда третьеклассник Леня Се­рёгин впервые увидел эту дверь, рядом с мушкетером была надпись:

«Здесь живет твой брат и друг - д'Артаньян де Тарасюк».

Серёгин отряхнул с пальто снег, потрогал в кармане таинственную грушу и нажал кнопку.

Хорошо, что всё это случилось зимой, а не летом. Гри­шу Тарасюка можно было застать дома только зимой. Ле­том он находился «в поле» - то в Средней Азии, то на Ени­сее, а то и на Чукотке. Но зимой археологи обычно сидят в своих институтах и возятся с тем утилём, который успе­ли откопать за лето.

Раздались быстрые шаги, и дверь распахнулась во всю ширину. В коридоре стоял баскетбольного роста человек с чёрными усами - не такими роскошными, как у мушке­тера на двери, но всё же с настоящими усами. Не выразив удивления по поводу неожиданного визита в полуночный час, хозяин сделал приглашающий жест.

Пока Серёгин стаскивал с себя пальто, де Тарасюк с любопытством всматривался в его лицо и наконец про­изнес:

- Из дому выгнали или из газеты?

- Пока держат, - пробурчал Леонид. - Но скоро вы­гонят...

- За что? Опять написал, что турбину вращает элек­тричество?

- Вот вызову тебя сейчас на дуэль, - мрачно пообе­щал Серёгин, - тогда будешь знать!

- Прекрасно!

Тарасюк вскочил на диван, снял со стены одну из ви­севших крест-накрест рапир, сделал выпад в сторону го­стя и продекламировал:

Как небо - бархат голубой.

Горит, как солнце, сталь.

Эй, мушкетеры, кто со мной?

Скачи в Пале-Рояль!

Летит земля из-под копыт,

И плащ, как парус, бьёт.

И всё вокруг назад летит,

А мы - летим вперёд!

Он метнул рапиру в большой пробковый шар на тум­бочке в углу комнаты, подкрутил усы и весело прого­ворил:

- Ну, брат, выкладывай, что за беды у тебя?

Вместо ответа Серёгин протянул ему тонкую пачку лис­тов, сколотых скрепкой.

Тарасюк погрузился в чтение.

Первый раз он прочёл рукопись очень быстро и стоя. Второй раз - очень медленно и сидя. В третий раз он про­чёл только конец, и притом вслух.

- «Всё изложенное выше позволяет сделать следую­щие выводы.

Первое. Обнаруженные нами особенности физических характеристик вещества саммилитов не позволяют отне­сти их ни к одному виду известных на Земле естествен­ных или искусственных образований.

Второе. Допустимо предположение, что саммилиты представляют собой следы посещения нашей планеты разумными существами с другой звезды.

Третье. Настало время изъять вопрос о посещении на­шей планеты посланцами иных космических цивилизаций из монопольного ведения сочинителей фантастических литературных произведений и приступить к систематиче­ским поискам вымпела, который мог быть оставлен на Земле».

Тарасюк аккуратно положил рукопись на стол, лег на диван, положил ладони под затылок и принялся изу­чать потолок.

Через несколько минут он равнодушным тоном осве­домился:

- Ты эту штуку сам выдумал?

- К сожалению, не сам. А что, задело?

- Докажи! - не отвечая на вопрос, всё тем же рав­нодушным тоном произнес Тарасюк.

- Пожалуйста!

Серёгин осторожно извлёк из кармана и положил на диван голубоватый каплевидный предмет. Тарасюк не торопясь поднялся, взял лупу и принялся рассматривать камень.

- И как эта штука называется? Саммилит?

Серёгин молча кивнул.

Тарасюк подошел к полке, достал одну из больших тём­но-синих книг, стоявших на самом верху.

- Смотри, смотри! - сказал Серегин. - Том двена­дцатый, страница сто сорок шестая, между «Саммером» и «Самнитами» ни черта нет.

- Ты прав, - подтвердил Тарасюк, захлопывая кни­гу и ставя её на место. - И все-таки пришло время изъять этот вопрос из ведения сочинителей и приступить к по­искам? Так, что ли?

- А ты как думаешь? - осторожно спросил Серегин.

- Что ж тут думать! - воскликнул Тарасюк. - При­ступать так приступать!

Он стащил с полки ещё одну книгу и, перелистав с десяток страниц, протянул её Серёгину:

- Читай!

Леонид прочёл:

- «Саммили - оазис в Аравийской пустыне, в двух­стах милях от Хирбетского нагорья. Расположен в необи­таемой местности. Высота - 800 метров над уровнем моря. Климат континентальный. Дороги отсутствуют. Досто­примечательности отсутствуют. Известен находкой пред­метов, относимых учёными к изделиям стекольного про­изводства древних народов».

- Понял? - Тарасюк выразительно посмотрел на дру­га. - Книжка-то 1923 года. Пока что всё сходится... По­стой, постой! Как там написано - «в двухстах милях от Хирбетского нагорья»? Тот самый Хирбет!

- Какой тот самый? - недоумевающе протянул Се­рёгин.

- Если не считать работников справочных бюро, то самые неосведомлённые люди на земле - журналисты, - отметил Тарасюк.

- А все-таки?

- Неделю назад одна французская газета опублико­вала фотокопию пергаментного свитка, недавно найденного близ Хирбета. В свитке упоминается Христос. А ру­копись - второго века до нашей эры. Понятно?

Серёгин помотал головой.

- А я думал, наша эра начинается со дня рождения этой мифической личности...

- Правильно думал! - подтвердил Тарасюк.

- Как же может человек появиться на свет до своего рождения?

- Действительно, странно. Не ты один - весь мир удивляется...

- А у тебя не завалялась случайно эта газетка?

- Чего нет, того нет. Мне ведь, сам понимаешь, что бог-отец, что бог-сын - одна сатана... Сам факт интере­сен. В наше время найти такую древнюю рукопись... Хо­тел бы я побывать в этом Хирбете!

Тарасюк схватил стул, водрузил на него табуретку, придвинул всё сооружение к двери и полез наверх - на антресоли.

Серёгину не оставалось ничего другого, как ухватить­ся за табуретку и поддерживать всю пирамиду как мож­но лучше, пока ноги Тарасюка не исчезли среди концов лыжных палок, альпенштоков и каких-то ящиков.

С полчаса, не меньше, до Леонида доносилось только сопение, свирепый шёпот и многократное «ап-чхи». На­конец из-за ящиков вырвалось облако пыли, а затем по­казалась голова Тарасюка.

- Держи! - И Тарасюк начал сбрасывать вниз тол­стенные книжищи с истрепанными корешками. Серёгин едва успевал подхватывать.

Григорий спрыгнул с антресолей и зло пропыхтел:

- Хорош Ближний Восток - в самом дальнем углу лежал!

Леонид взял первый попавшийся под руку растрепан­ный том, вытер пыль и стал рассматривать фотографию какого-то храма.

- Не то, не то! - Тарасюк бесцеремонно отодвинул книгу в сторону. - Давай поближе к Саммили. Помнится, есть там неподалеку одна занятная штуковина... Да вот она!

На цветной литографии, вклеенной в книгу, Серёгин увидел несколько полуразрушенных стен на фоне гор и неподалеку - трехгранную пирамиду.

Книжка была на немецком языке.

Леонид сказал:

- Дер, ди, дас... - и развел руками. Кроме слова «Хирбет», он ровно ничего не понял.

Тарасюк презрительно сощурился:

- Между прочим, Лёня Серёгин, кажется, обучался в школе и в институте иностранным языкам? Эх, ты! Лад­но, слушай:

«Тот, кто пренебрежёт неудобствами трудного путе­шествия, вознаградит себя созерцанием удивительной, гео­метрически правильной пирамиды, вырубленной из цель­ной скалы. Высота её около двадцати метров, три угла об­ращены точно на север, восток и запад. Можно только гадать, зачем понадобился древним завоевателям, пришед­шим в эти края в четвёртом веке до нашей эры, столь ве­личественный памятник и в честь какого события он воз­двигнут...»

- Подумаешь, древность! - пренебрежительно заме­тил Серёгин. - Четвёртый век до нашей эры!

- Много ты понимаешь! - возразил Тарасюк. - Ска­жи, пожалуйста, откуда он взял, что пирамиду построили «древние завоеватели»? Не знаешь? Ну, так я тебе ска­жу. Это самый простой способ. Например, я нашел древ­ний шлем. Кто тут жил в том веке, который я изучаю? Монголы. Но монголы не носили таких шлемов. Беда! Узнаем, кто здесь обитал до монгольского нашествия. Печенеги? Прекрасно. Так и запишем: я нашел печенегский шлем! Понял?

- Ты на самом деле нашел печенегский шлем?

- Не я - Дудников.

Серёгин выхватил из кармана блокнот и сделал там краткую запись: «Шлем. Печенеги. Дудников».

- А кто это - Дудников?

Тарасюк неодобрительно покосился на серёгинский блокнот.

- Есть у нас в институте одна такая личность. Из тех, кому всё на свете ясно и просто. Проще пареной репы...

- Я вижу, у тебя с ним контры,- улыбнулся Леонид.

- Чёрт с ним! - отмахнулся Тарасюк. - Не о нём сейчас речь. Ты понял, о чем я тебе говорил?

- Вообще-то понял, - неуверенно отозвался Леонид. - Но ты же не знаешь, откуда этот немец взял «древних завоевателей», которые построили...

- Ниоткуда! - отрезал Тарасюк. - Сейчас убедишь­ся. Пошли дальше!

...Авторы второй, третьей и четвёртой книг писали о пирамиде, что она «всегда вызывала удивление» уже тем, что находится не в Египте и что в ней даже нельзя было похоронить какого-нибудь царя, поскольку она вы­сечена из целой скалы.

В пятой и шестой книгах обнаружились ссылки на первую и третью и копии той же литографии.

- Итак, - радостно заявил Тарасюк, - память меня не подвела. В Хирбете, в двухстах милях от оазиса с тво­ими загадочными камнями, стоит не менее загадочное со­оружение правильной геометрической формы. Ни о време­ни его постройки, ни о строителях никто ничего сказать не может... Как ты думаешь, Лёнька, кто построил Хирбетскую пирамиду? Ну?

Серёгин оторвался от литографии, взглянул на друга и увидел в его глазах тот же странный блеск, который восемь часов назад обнаружил у автора статьи.

- Гришка, не сходи с ума! - взмолился Серёгин. - Давай-ка лучше спать! А завтра обсудим всё это на све­жую голову.

Но Тарасюк вытащил откуда-то логарифмическую ли­нейку и начал орудовать с ней, шепча себе под нос ка­кие-то цифры.

Через несколько минут он сказал:

- Вес пирамиды - по самому осторожному подсчё­ту - больше двух тысяч тонн. Между прочим, самые мощ­ные подъёмные краны не поднимают больше пятисот. Так кто же всё-таки построил Хирбетскую пирамиду?

- Спать! Немедленно спать! - закричал Серёгин и принялся вытаскивать из-за шкафа раскладушку.

...Его разбудил тихий, но очень настойчивый бас Тарасюка.

За окном блестело солнце. Медленно опускались свер­кающие парашютики снежинок.

Григорий, прикрыв ладонью телефонную трубку, твер­дил:

- Понимаю. Всё понимаю... Понимаю, воскресенье. Понимаю, семьдесят шесть лет. А теперь вы поймите: дело не терпит отлагательства! Вот теперь спасибо! Ровно в одиннадцать? Есть. Будем оба. Со всеми документами.

Он повесил трубку и оглянулся.

Серёгин зажмурился, но поздно, - в воздухе просви­стела подушка и ударила его в плечо.

- А ну марш из-под одеяла! Завтрак готов!

Серёгин открыл один глаз.

- Через полчаса представишь меня тому мушкетеру, а через три часа я должен быть у академика...

- Какому мушкетеру? - не открывая второго глаза, спросил Серёгин.

- Белову! Кандидату физико-математических наук Белову, - нетерпеливо повторил Тарасюк и сдернул с при­ятеля одеяло. А когда Леонид с подушкой в руке бросился на него, - выхватил из пробкового шара рапиру и, приняв боевую позицию, торжественно произнес:

О прошлом стоит ли тужить,

Когда сегодня днём

Ты мушкетером можешь быть

И без плаща с крестом!

Глава четвёртая

БЕСПРОИГРЫШНАЯ ЛОТЕРЕЯ

Два лыжника остановились у крайнего в посёлке за­бора.

- Дошли? - отдуваясь, проговорил Белов.

Тарасюк кивнул, посмотрел на часы, потом вопроси­тельно взглянул на своего спутника и показал лыжной палкой на лес. Туда вела голубоватая, хорошо накатан­ная лыжня.

Белов умоляюще поднял руки вверх.

- Позор! - мрачно пробасил Тарасюк. - Ходят слу­хи, что обезьяна превратилась в человека не тогда, когда встала на ноги, а тогда, когда встала на лыжи.

- Но ведь нам пора? - Белов с надеждой посмотрел на заиндевевший частокол, за которым виднелась сплош­ная стена облепленного снегом кустарника; над снежной стеной торчала остроконечная крыша с квадратным окошком мансарды, розовым от солнца.

- В нашем распоряжении еще двадцать минут... Ладно уж, пойдёмте.

Тарасюк быстро сбросил лыжи и принялся стирать ва­режкой иней с латунной пластинки, привинченной к ка­литке.

- Нас не искусают? - спросил Белов.

- Сейчас узнаем, - ответил Тарасюк и, закончив своё занятие, вслух прочёл: - «Входите! Злых собак нет!»

На огромном письменном столе громоздилась кипа бу­маг вперемежку с раскрытыми книгами.

- Так-то вы проводите воскресенье! - грозно сказал Тарасюк. - Буду жаловаться в местком! Директор нару­шает конституцию: каждый трудящийся имеет право на отдых!

- Жалуйтесь, Гриша, жалуйтесь, - спокойно ото­звался академик, пожимая руки вошедшим. - Но имейте в виду, по данным Центрального статистического управ­ления, семидесятилетний гражданин в среднем живёт еще тринадцать лет. Следовательно, мне причитается всего лет семь. Но покончим с этикетом. В вашем распоряжении тридцать минут.

- Я уложусь в десять, - сказал Белов.

Академик слушал не перебивая. И только когда Мат­вей закончил своё короткое сообщение, заметил:

- Хорошо, предположим, вы доказали, что саммилиты - не стекло и не метеориты. Что же вы собираетесь доказывать дальше?

- Надо определить, когда и при какой температуре они образовались, - ответил Белов. - Время и темпера­туру...

- Хорошо, предположим, вы установили: температу­ра - миллион градусов, время - сто тысяч лет. Разве это доказывает, что камни искусственные? И тем более, что их появление связано с посещением Земли?..

- Нет, но...

- Само по себе, нет! - вмешался Тарасюк. - Но если бы удалось доказать, что саммилиты появились сто тысяч лет назад и что именно этим временем датируется какой-нибудь исторический памятник, то...

- Погодите! - Академик успокаивающе постучал по столу карандашом. - Исторический памятник давностью сто тысяч лет - это фантазия.

- А пятьдесят тысяч? - запальчиво спросил Тарасюк. - А двадцать пять?

- Двадцать пять, пожалуй, тоже многовато.

- Ну конечно, - усмехнулся Тарасюк. - Дудников прав - Венеру Милосскую изваяли вчерашние питекан­тропы. Человеческая цивилизация возникла десять ты­сяч лет назад... А по-моему, единственное доказательство крайней близости человека к питекантропу - это суще­ствование самого Дуд...

Бронзовая шпага часовой стрелки старинных, похо­жих на башню часов воткнулась в цифру «6». За окном под луной чуть поблёскивал снег.

Академик, Матвей и Тарасюк рассматривали рассте­ленную на письменном столе карту Ближнего Востока.

Бас Тарасюка звучал теперь очень спокойно.

- Десятки находок за последние годы сделаны в слоях, которые невозможно датировать с маломаль­ской точностью обычными методами. То, что делает Бе­лов, исследуя свои саммилиты, нужно нам, археологам, как воздух... А самое главное - лотерея-то беспроигрыш­ная! Если даже космос тут ни при чём, если мы не най­дем никаких следов древних астронавтов... Определить точный возраст всех памятников - разве этого мало?

Академик оторвался от карты и придвинул к себе бумаги, лежавшие перед Тарасюком и Беловым.

Наступило молчание. Только изредка поскрипывал толстый красный карандаш в руках академика.

- Шансов мало, - сказал он наконец. - Для самого главного шансов ничтожно мало. Один на миллион.

- Но единица - это не нуль, - осторожно заметил Матвей.

- Безусловно!

Академик поднялся из-за стола, сделал несколько ша­гов по комнате и остановился перед Беловым.

- Не люблю громких фраз, но единица, о которой мы сейчас говорим, - это универсальность жизни. Всемогуще­ство разума. Доказанные не логикой, а опытом!

Он опустился в своё кресло и размашисто провёл на одном из листков жирную красную черту.

- Подведем итоги. В принципе соглашаюсь. Ваше на­звание, Гриша, пока придётся отставить. Не будем драз­нить гусей. «Сектор палеоастронавтики... Палеоастронавтика...» Надо проще! Ну, скажем, «Сектор физических ме­тодов исследования доисторических памятников». Не воз­ражаете? Кстати, о гусях. Я непременно назначу к вам кого-нибудь из тех, кто умеет остужать горячие головы до нормальной температуры! К среде подготовьте соображе­ния о программе работы сектора.

Первым пунктом в плане, принятом после долгих обсуждений учёным советом института, значилось: «Изу­чение Хирбетской пирамиды с целью установления вре­мени сооружения памятника».

Глава пятая

САМОЛЁТ ПРИБЫВАЕТ В БЕЙРУТ

Григорий Тарасюк не испытывал ровно никакого удо­вольствия от полёта на самолёте. Разумеется, он призна­вал его преимущества в скорости и потому пользовался авиацией почти во всех случаях, когда ему нужно было преодолеть пространство, превышающее несколько сот ки­лометров. Но признание преимуществ ещё не означает любви.

Если же говорить о любви, то больше всего на свете Тарасюк любил ходить пешком - во-первых, всё видно как следует, во-вторых, где захотел, там остановился.

Уже езда на поезде была для него сплошным огорче­нием - так хочется выскочить у какого-нибудь удиви­тельного кургана или подозрительно блеснувшей осыпи в горах. Но вагон мчится мимо, мимо, мимо - видит око, да зуб неймёт.

А о самолёте что говорить. Тут даже око видит глав­ным образом непроницаемый белый ковёр облаков, за­крывающий всё, что есть интересного на земле.

Тарасюк посмотрел в круглый иллюминатор. В похожей на снежную пустыню верхней кромке облаков не бы­ло ни единого окна.

Тяжело вздохнув, Григорий снова принялся за ино­странные журналы. В последнем аэропорту он радикаль­но обновил их запас и теперь почти в каждом обнару­живал новые высказывания по поводу «странной», «бес­смысленной», «сенсационной», «поражающей», «возмути­тельной», «антинаучной», «легкомысленной», «бьющей на эффект», «бредовой» и т. д. и т. п. гипотезы русского астронома Белова, на днях опубликованной в московской газете.

Вот и на первой странице парижского «Пти» пляшу­щие оранжевые буквы возвещали:

«БЕЛОВ ОШИБАЕТСЯ -

ОНИ ПРИЗЕМЛИЛИСЬ НА ОЛИМПЕ!

Оказывается, ничто так не волнует науку, как деся­ток булыжников, подобранных в середине прошлого века в Аравийской пустыне. По мнению доселе никому не из­вестного русского учёного Белова, эти камни оставлены гостями из космоса ещё в те времена, когда наши предки имели обыкновение спать на деревьях.

В ослепительном свете идей господина Белова стано­вится совершенно ясным, что космические путешествен­ники не могли ограничиться булыжниками в пустыне, а совершили на Земле ещё немало величественных деяний.

Спешим поделиться с нашими читателями последни­ми открытиями в этой области. Мы убеждены, что беловская компания в конце концов осела на горе Олимп в Греции. Каждому, кто знаком с древнегреческой лите­ратурой, известно, что существа, населявшие Олимп, об­ладали техникой, какая нам - в двадцатом веке - и не снится. Они преспокойно летали по воздуху безо всяких воздушных шаров, самолётов и ракет, превращались по малейшему желанию в любое животное, а один из них даже умел пускать молнии, чему современные люди ещё не научились.

Впрочем, оговоримся. Кое-кто (не будем называть имен) и в наше время учиняет если не молнию, то во всяком случае гром, поражающий воображение недоста­точно образованных читателей».

Тарасюк улыбнулся и взялся за следующий журнал, на этот раз - солидный венский еженедельник.

- Интервью с Зингером? - пробормотал он. - Это уже посерьёзнее.

«...Пионер германского ракетостроения доктор Зингер заявил нашему корреспонденту:

«Мне хотелось бы задать уважаемому господину Бе­лову только один вопрос: потрудился ли он подсчитать, сколько энергии потребовалось бы для полёта с около­световой скоростью на расстояние, отделяющее нашу Солнечную систему от других звёзд? Наши приближён­ные расчёты показывают, что для такого полёта нужно больше энергии, чем выработало человечество за всё вре­мя своего существования.

Если даже предположить, что разумные существа мо­гут где-либо во Вселенной распоряжаться столь фанта­стическим количеством энергии, они несомненно найдут ей более рациональное употребление, чем посещение на­селённой дикарями маленькой планетки, заброшенной капризом природы на одну из пустынных окраин Галак­тики».

Читая это сердитое интервью, Тарасюк уже не улы­бался.

Нет, не таким представлял он раньше знаменитого ра­кетчика. Ну, продал свой талант фабрикантам пушек, но за что же так уничижительно отзываться о своей Земле?

Значит, для вас, господин Зингер, посещение Земли нерационально... А что же рационально? На что бы вы потратили это «фантастическое количество энергии», ес­ли бы могли им распоряжаться? На какое-нибудь «сверх­фантастическое» оружие?

Что и говорить, не перевелись ещё дикари на нашей маленькой планетке!

Григорий рассеянно продолжал перелистывать жур­налы, уже не останавливаясь на крупных заголовках с «космическим оттенком», как вдруг его взгляд наткнулся на знакомое имя.

Клайд? Профессор Френсис Клайд? Кому-кому, а уж ему-то должна была понравиться мысль о том, что Хирбетская пирамида построена гостями из космоса! Ведь он ещё в своей первой крупной работе о происхождении египетских пирамид указывал: их пропорции свидетельствуют о больших математических познаниях тех, кто возвёл эти диковинные сооружения. Ни в каких других па­мятниках архитектуры Древнего Египта и других близле­жащих стран подобных свидетельств нет!

«Как знать, - подумал Тарасюк, - не Хирбетская ли пирамида натолкнула египтян на мысль о форме усы­пальниц для фараонов?»

Однако маститый профессор не оправдал его надежд.

«...Меня просят сказать, что я думаю о так называе­мой гипотезе Белова, - писал Френсис Клайд. - Оставив в стороне вопрос о саммилитах, в котором я не считаю себя достаточно компетентным, должен, однако, заметить, что исследование одного-двух образцов никогда не может служить основанием для выдвижения истинно научной гипотезы. Что же касается Хирбета, то, очевидно, госпо­дин Белов был введён в заблуждение кем-то из своих мо­лодых коллег-историков.

Историческая наука давно разобралась в секретах производства античных и ещё более древних цивилиза­ций. Мы отлично знаем, каким образом древние мастера откалывали от скал огромные глыбы. Они забивали в тре­щины деревянные клинья и поливали их водой. Клинья разбухали - и глыба отваливалась. Наши предки умели пользоваться и огнем - раскаляли камень докрасна, а за­тем поливали его водой. И камень лопался.

Так мастера Древнего Египта вознесли к небу гигант­ские гробницы фараонов - кстати, куда более грандиоз­ные, чем небольшая пирамида в Хирбете.

В глубокой древности люди научились не только вы­тёсывать огромные глыбы, но и передвигать их на боль­шие расстояния при помощи самых примитивных рыча­гов. Это искусство дожило до наших дней на острове Пасхи. Тамошние жители поднимали и опускали, перево­зили с места на место гигантские каменные статуи, поль­зуясь такими же орудиями, какими пользовались тыся­чи лет назад их далёкие предки - создатели этих статуй.

К сожалению, я должен предположить, что прекрас­ная книга господина Хейердала «Аку-аку» осталась не замеченной автором гипотезы, иначе он не мог бы вы­ступить со столь наивными утверждениями».

Тарасюк нахмурился. Неужели он действительно под­вёл Матвея, подсунув ему эту пирамиду?

Но ведь между египетскими пирамидами и Хирбетской - огромная разница. Те сложены из отдельных плит - эта вытесана целиком. Идолы с острова Пасхи ве­сят десяток-другой тонн, а Хирбетская пирамида - тыся­чи! Её нечем поднять даже сегодня!

- Прошу застегнуть ремни! - раздался голос стюар­дессы. - Приготовьтесь к посадке. Через десять минут наш самолёт прибывает в Бейрут!

Григорий швырнул журналы на полку, застегнул рем­ни и достал из внутреннего кармана бумажник, чтобы в последний раз проверить, в порядке ли документы.

Заграничный паспорт... Командировочное удостовере­ние... А это что за бумажки?

Тарасюк вытащил из кармана телеграммы, получен­ные в редакции сразу же после опубликования статьи Матвея. Серёгин дал их приятелю перед отлётом - «на дорожку»!

Он развернул бланки. На первом стояло:

МОСКВЫ ПЯТНАДЦАТОГО ПЯТЬ НОЛЬ-НОЛЬ

ПРОШУ ВКЛЮЧИТЬ СОСТАВ ЭКСПЕДИЦИИ ВТОРЫМ НОМЕРОМ ПЕРВЫЙ РАЗРЯД ЛЁГКОЙ АТЛЕТИКЕ ЗНАНИЕ ДРЕВНИХ ЯЗЫКОВ СОГЛАСНА ЛЮБЫЕ УСЛОВИЯ

МАЙЯ КРЕМНЕВА

«Сразу видно - наша!» - подумал Тарасюк. А вот вторая - тоже любопытная, хоть и явно «не наша»:

ЧИКАГО... СВЯЗИ ПОМОЛВКОЙ ДОЧЕРИ ЛИЛИАН ТЕЛЕГРАФИ­РУЙТЕ СТОИМОСТЬ ОЖЕРЕЛЬЯ ДВАДЦАТИ РОЗОВЫХ САММИЛИТОВ... УВАЖЕНИЕМ ДЖЕННИ ЮКЛИД.

А эта, наверное, дружеская шутка:

ВАША ПИРАМИДА ПЕРЕЕХАЛА ВПАДЕНИЮ ХРУСТАЛЬНОГО РУЧЬЯ ПЕРЛАМУТРОВОЕ ОЗЕРО ТЧК СЕДЫХ.

Самолёт сильно качнуло. Григорий спрятал бумажник в карман. Машина пошла на посадку.

Облака расступились, и внизу ярко заголубело море с белыми поплавками кораблей. По краю оно было оторо­чено блестящей каймой прибоя.

Но вот море наклонилось и ушло куда-то вбок, а пря­мо на самолёт стала наплывать крутая коричневая гора, покрытая тёмно-зелёными пятнами. Потом гора тоже на­клонилась, и самолет начал проваливаться вниз.

Навстречу понеслась стайка белых домиков с красны­ми крышами, потом несколько игрушечных труб с игру­шечным клубящимся дымом, потом показался настоящий город - с многоэтажными домами, разноцветными жучка­ми автомобилей и гусеницами трамваев.

Моторы перестали реветь. Совсем близко бешено по­мчалась серая бетонная лента посадочной полосы.

Через три часа маленький, видавший виды «додж» вы­скочил из города и понёсся вдоль небольшой горной ре­чушки по направлению к горам, полукругом окаймляв­шим горизонт.

- Не знаю, удастся ли проехать, - сказал шофёр, немолодой смуглолицый мужчина с точно такими же уса­ми, как у Григория. - Я сделаю всё, что смогу, но гос­подин не должен сердиться, если это не удастся. Я сразу предупредил господина, что на дороге в Хирбет стоят кордоны.

- Тайм из маней! Время - деньги! - объявил Тара­сюк. - У меня мало времени. Поэтому вы получите вдвое больше, если приедем сегодня... А давно у вас тут осад­ное положение?

- Никакого положения нет, просто шофёры говорят: сегодня вечером лучше не езди, на дороге будут кордо­ны, - ответил шофёр.

- А почему?

- Сейчас никто не знает. А пройдёт неделя - все будет известно! Как с пещерами...

- С какими пещерами?

- А недели три назад на всех дорогах, которые ведут в Хирбетские горы... Да что там на дорогах - на всех тропинках появились жандармы! Стоят и никого не пу­скают. И стояли так дней десять. А знаете, в чем было дело? Оказывается, губернатору рассказали, что в горах есть пещера, а в пещере - клад, сто кувшинов золотых монет. Вот он и приказал оцепить горы и никого туда не пускать, а сам вызвал из Америки самых лучших сыщи­ков...

- Ну и как - нашли клад?

- Конечно, нашли! Если бы не нашли, так до сих пор никого не пускали бы в пещеры.

- А сейчас пускают?

Шофёр утвердительно кивнул.

- И вы сами тоже там были?

- Конечно! Все были!

- И нашли что-нибудь? Хоть одну золотую монетку?

Шофёр только усмехнулся,

Дорога влетела в горы и пошла выделывать замысло­ватые петли. Ещё пять или шесть раз на поворотах от­крывалась голубая гладь моря, а потом машина помча­лась в узком туннеле между скалами. Время от времени туннель превращался в неширокую долину, а склоны ста­новились более покатыми. Среди тёмной зелени листьев розовели незнакомые цветы.

Глава шестая

СКАЧКА С ПРЕПЯТСТВИЯМИ

В одной из таких долин шофёр остановил машину у не­большого домика, сложенного из светлого камня. Сделав Тарасюку знак оставаться на месте, шофёр вошел в дом.

Уже через минуту он выскочил обратно, прыгнул на своё сиденье, включил мотор и, развернув машину, ни слова не говоря, погнал её в обратную сторону. Неподалё­ку от начала долины дорога опускалась к самому берегу реки. Собственно, рекой её можно было назвать только при большом воображении. Это был пяти-шестиметровой ширины поток из мелкой, белой, отлично промытой галь­ки, и только посередине этого каменного потока пенился и булькал тоненький ручеёк.

Машина осторожно съехала на каменное ложе реки и, следуя по нему, стала удаляться от шоссе. Только то­гда, когда она отъехала довольно далеко, шофёр остано­вил машину и облегчённо вздохнул:

- Чуть не попались! Хорошо, ребята предупредили! Я пойду к шоссе, посмотрю вокруг...

Он выскочил из «доджа» и скрылся в прибрежных за­рослях.

Тарасюк тоже вылез из машины. Вынул из багажни­ка и спрятал на всякий случай в кустах чемоданы. Поло­жил в карман ключ от зажигания, оставленный шофёром, и, хрустя галькой, двинулся в том же направлении, что и он.

Шоссе ещё было скрыто деревьями, когда Тарасюк услышал тяжёлый гул - повидимому, двигалась какая-то большегрузная машина. Он побежал по узкой тро­пинке к шоссе, спрятался за густым кустарником. Мимо него, оглушительно треща, пронеслись два мотоцикла с по­лицейскими. Потом показался военного образца тягач с длинным шестиосным прицепом. У прицепа были высокие борта, так что разглядеть содержимое кузова не удалось.

Только Григорий решил выйти на шоссе, как снова раздался треск мотоциклов. За мотоциклами проследовал ещё один тягач с прицепом.

Потом наступил долгий перерыв.

Тарасюк возвратился к машине, снова водворил чемо­даны в багажник и стал терпеливо ждать.

Прошел час, полтора часа - шофёр не появлялся.

Время от времени с шоссе доносился слабый треск и сразу же после него громкий гул. Движение продолжа­лось полным ходом!

Начало темнеть. Крупные, а за ними и мелкие звёзды высыпали в тёмно-синем небе. Взошла луна. Снова стало светлее. Под колесами машины стеклом переливалась тон­кая струйка ручья.

Наконец невдалеке зашуршали камни, и послышался знакомый голос:

- Живы?

- Умер! - спокойно сообщил Тарасюк.

- Подождем до утра или попытаемся проскочить?

Григорий посмотрел на часы. Половина второго.

- Попытка - не пытка! Поехали!

Шофёр включил мотор и вывел «додж» на шоссе.

Они проехали долину со смутно белевшим домиком и снова помчались по узкому туннелю. Справа и слева неслась темнота, и только наверху слабо серебрилась от лунного света полоска неба с крупными звёздами.

Под мерный рокот мотора Тарасюк вздремнул.

Его разбудили громкие голоса.

Машина стояла на обочине шоссе. Шофёра не было на месте.

Григорий прислушался. Но как раз в это время голо­са затихли.

Послышались быстрые шаги, и к машине подошел шофёр.

- Проснулись? Можете спать дальше! - буркнул он. - Нарвались!

- Полиция? - спросил Григорий.

Шофёр молча кивнул.

- И сколько придётся ждать?

- Говорят, немного. Но толком никто не знает. Мо­жет, и до утра. Я же предупреждал господина...

- Что уж там! - сердито сказал Тарасюк. - К вам у меня претензий нет. Вы-то сделали всё...

Впереди на шоссе зажегся фонарь, луч скользнул по машине.

Григорий достал из чемодана пачку московских сига­рет, угостил шофёра, а потом вылез из машины и напра­вился прямо к фонарю.

Подойдя поближе, он разглядел высокую фигуру по­лицейского в плаще и феске.

- Никак не могу, - сказал полицейский, едва Тара­сюк приблизился к нему. - Лучше не просите!

- И не надо, - равнодушно промолвил Григорий. - Я ещё молодой. Мне спешить не обязательно.

Полицейский улыбнулся. Он был по крайней мере вдвое старше Григория.

- Не найдется ли закурить?

Тарасюк протянул пачку сигарет полицейскому.

- Почему одну? Берите полдюжины! Стоять-то всю ночь!

- Боюсь, что вы правы, - добродушно проворчал тот. - Это только так говорится: «немного»...

- По сравнению с вечностью одна ночь - совсем не­много, - заметил Григорий, щёлкнув зажигалкой.

Полицейский, подмигнув Тарасюку, прикурил свою си­гарету и как зачарованный уставился на зажигалку.

Зажигалка и впрямь была необыкновенной: золотая ра­кета с искрами, вылетавшими из дюз.

...Вдали раздалось напряжённое гудение, а через не­сколько минут из-за поворота выплыли ослепительно свер­кающие фары.

Полицейский зажёг зелёный фонарик.

Сотрясая землю, мимо Тарасюка медленно проехал тягач с прицепом.

И вслед за тем снова вдалеке раздался на­пряжённый гул.

- Ну и здоровый! - восхищённо произнес Тарасюк. - Не автомо­биль, а целый вагон! Вы не знаете, сколько может поднять такая громадина?

- Семьдесят тонн! - с гордостью сообщил полицейский,

- Держу пари на зажигалку, - негромко промолвил Григорий, - что с трёх раз угадаю, какой груз они везут!

Полицейский подо­шёл поближе и явно за­интересованным тоном спросил:

- А если не уга­даете?

- Семь бед - один ответ! - рассмеялся Та­расюк. - Если не уга­даю, придется покупать новую.

Огненные глаза очередного тягача показались из-за поворота.

Полицейский зажёг красный фонарик.

- Что случилось? - крикнули из кабины, когда тя­гач с тяжёлым скрипом остановился в двух шагах от Та­расюка.

- Проверка! - объявил полицейский, легонько под­толкнув Григория к прицепу, а сам, с большей лёгкостью, чем можно было предполагать по его плотной фигуре, вско­чил на колесо, подтянулся и заглянул за высокий борт.

- Ну! - нетерпеливо шепнул он.

- Атомная бомба! - произнес Тарасюк трагическим шёпотом.

Полицейский презрительно фыркнул:

- Раз!

- Новая колокольня для монастыря святого Гильома?

- Два!

- Марсианский корабль для туристов?

- Три!.. А ну-ка лезьте сюда!

Григорий не заставил себя ждать. Одним прыжком он вскочил на колесо и заглянул в кузов.

Там было пусто!

Полицейский с победным видом поглядел на Тарасюка, первым спрыгнул с прицепа, любезно предложил руку Григорию и зажёг зелёный фонарик:

- Всё в порядке! Можете ехать!

Обдав Тарасюка тучей дизельного дыма, тягач взре­вел и тяжело тронулся с места.

- Ну как? - весело спросил полицейский.

- Не хочешь - не берись, а взялся - не журись! - в тон ему ответил Тарасюк, вручая зажигалку.

...Только на рассвете, когда длинная колонна тягачей, натужно ревя, проследовала в обратном направлении - к Бейруту, старенький «додж» смог двинуться дальше.

Полицейский приподнял феску и поклонился Григо­рию, как старому знакомому.

Через два часа машина въехала в кривые улочки Хирбета, образованные - как и везде на Востоке - не дома­ми, а глухими глинобитными заборами.

- В гостиницу? - устало спросил шофёр.

- Сначала к пирамиде!

Проскочив Хирбет за какие-нибудь пять-шесть минут, «додж» запрыгал по грунтовой дороге, изрытой тяжёлыми скатами тягачей, потом выехал на каменистое плато с остатками кирпичных сооружений явно почтенного воз­раста и, наконец, остановился.

Поломанные кусты, погнутые стволы молодых деревь­ев, глубокие отпечатки шин на земле - всё это не остав­ляло никаких сомнений в том, что тягачи были здесь. Но зачем?

На площадке, размером в хорошее футбольное поле, засыпанной щебнем, валялись небольшие валуны. А даль­ше, у края холма, возвышалась знакомая Тарасюку по десяткам фотографий трёхгранная пирамида.

Перескакивая через маленькие камни и огибая на бегу большие, Тарасюк, запыхавшись, подбежал к камен­ному великану и шагов за двадцать от него остановился.

Ближе подходить не хотелось. Очень большие предме­ты лучше рассматривать издали.

Григорий стоял и думал о тех, кто оставил этот удиви­тельный знак. Знак чего? Этого, к сожалению, пока никто не знает.

Медленными шагами Григорий подошёл к пирамиде и положил ладонь на её шершавую грань.

И тотчас же отдернул руку в величайшем изумлении.

Или он сошёл с ума, или только что совершил великое открытие. Хирбетская пирамида была сделана не из пес­чаника. И не из базальта, не из доломита, не из гранита, не из мрамора...

Григорий ещё раз погладил стенку, внимательно осмотрел её, машинально сунул в рот сигарету, чертых­нулся, не обнаружив в кармане зажигалки, и с минуту простоял в глубоком раздумье.

- Чушь! - наконец воскликнул он. - Дикая чушь! Древние не знали железобетона!

- Вы совершенно правы! - раздался рядом незнако­мый голос.

Тарасюк обернулся. Около него стоял высокий, очень худой мужчина в белой рубашке и грубых парусиновых брюках.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая

КОЗА ЖОЗЕФИНА И ЗАГАДОЧНАЯ НАХОДКА

Между нами говоря, взрослые любят преувеличи­вать свою роль в истории. И очень не любят при­знавать, что большей частью своих достижений человеческая цивилизация обязана не им. Ещё пока взрос­лые не вырастут как следует, они всё отлично понимают. Но как только выбьются в большие, сразу начинают по­сматривать на всех, кто меньше ростом, сверху вниз.

И только иногда скрепя сердце они вынуждены отда­вать ребятам должное. Слышал ли, например, кто-нибудь пословицу «Истина глаголет устами взрослых»? Конечно же, не слышал. Потому что такой пословицы нет. Зато пословицу «Устами младенца глаголет истина» знает каждый.

Или история с голым королем! Все взрослые вели се­бя в этой истории не слишком умно - и король, и мини­стры, и многие другие. А кто сказал, что на самом деле никакого платья на короле нет? Может быть, всё-таки ка­кой-нибудь взрослый? То-то же!

Мы уж не говорим о том, как плохо пришлось бы вдове Дуглас, а может быть, даже и судье Тэтчеру, если бы не Том Сойер. Индеец Джо перерезал бы их, как куропаток.

Так что нет ровно ничего удивительного в событиях, которые произошли ранним утром 5 января 196... года (ровно за месяц до того, как Матвей Белов пришёл к Ле­ониду Серегину, а Леонид Серегин к Григорию Тарасюку) в пункте, находящемся немного севернее тридцатой параллели и немного восточнее тридцатого меридиана - неподалеку от Аравийской пустыни. Той самой Аравий­ской пустыни, которую проходят по географии в пятом классе.

Халид не проходил географии в пятом классе. Впро­чем, он не проходил её и в каком-либо предшествующем или последующем классе, как не проходил и никаких других предметов, поскольку вообще не учился в школе: по мнению отца Филиппа, посещать школу монастыр­скому пастушонку было вовсе не обязательно. Дедушка Джафар, упросивший отца Филиппа взять в монастырь Святого Гильома своего младшего внука, должен был ра­доваться уже тому, что Халид не умрет с голоду, как это случилось с половиной их племени.

Итак, Халид никогда не учил географии. Но он отлич­но знал, что пустыня недалеко и что второй такой отвра­тительной козы, как эта рыжая Жозефина - любимица господина настоятеля, - нет во всём белом свете. Поэтому надо было поторапливаться.

Нет, Халид не боялся суковатого посоха отца Филип­па - вот уже год как его не бьют. Но за рыжую Жозефи­ну придется отрабатывать ещё целый год! А он и так не знает, как вытерпеть до конца срока.

Уже давно поднялось из-за скал горячее солнце, тени стали короче, а проклятой козы будто след простыл. Халид поднимался всё выше в горы, внимательно вгля­дываясь в каждую расселину, в каждый куст. Постепенно он добрёл до перевала - самой высокой точки маленького хребта, отделявшего приморскую долину от пустыни.

Халид обернулся. Далеко внизу едва виднелись раз­валины древних построек и одиноко возвышалось остриё каменной пирамиды. Ни людей, ни животных - только бурые скалы да редкие пыльные кустики с обожжённой солнцем кожистой листвой окружали мальчика.

- Э-э-ге! - крикнул он, сложив ладони рупором.

Крик прокатился по скалам и заглох.

Халид миновал голую верхушку горы, свернул с тро­пы и двинулся вниз к роднику - напрямик, обдирая бока об острые колючки кустарника. «Чёртова Жозефина! - думал мальчик. - Не провалилась же она в самом деле сквозь землю?»

И только он так подумал, как его нога соскользнула с камня и повисла в воздухе. Едва удержавшись от паде­ния, Халид взглянул вниз и, к своему величайшему удив­лению, увидел довольно большую круглую дыру. Дна не было видно.

Он поднял увесистый камень, швырнул его в дыру и прислушался. Из глубины донёсся глухой звук удара.

- Если Жозефина провалилась сквозь землю имен­но здесь, то дело плохо! - сказал Халид вслух.

Вероятно, то же самое сказал бы или подумал на его месте любой взрослый, после чего спокойно побрёл бы дальше.

Но Халиду ещё не исполнилось двенадцати лет. А из­вестно, что в этом возрасте великий дух исследований по­глощает человека целиком и полностью. Швырнув в дыру ещё два камня и постояв несколько минут на коленках на краю странного колодца, мальчик полез туда сам, цепля­ясь за шершавые стенки.

С трудом одолев узкую горловину, Халид, исцарапав руки и ноги, на четвереньках прополз по узкому ходу куда-то вбок. Потом ход кончился, и сколько мальчик ни шарил кругом, он нигде не мог нащупать вторую стенку.

Сначала он почти ничего не видел. Однако глаза его постепенно привыкли к полумраку, и Халид обнаружил, что он находится в большой пещере. Здесь было прохлад­но, но совершенно сухо.

Он сделал несколько осторожных шагов вдоль стены. Под его ногой зашуршали какие-то камешки. Халид на­гнулся, поднял один из них и поднес к глазам. Сердце у него так и заходило ходуном, руки похолодели, а по спине поползли мурашки: перед ним лежал не камешек, а глиняный черепок. Значит, в пещере уже были люди!

Изо всех сил тараща глаза, Халид внимательно огля­дел пещеру и заметил в дальнем углу две тёмные фигуры, похожие на человеческие, - одна стояла, а другая лежала. Мальчик прижался к стенке и, стараясь не дышать, так пристально всматривался в тёмный угол, что в конце концов перед глазами у него поплыли оранжевые круги.

Сколько он простоял зажмурившись, неизвестно, но, когда снова открыл глаза, сразу же понял, что фигуры, принятые им за людей, вовсе не люди, а просто-напросто высокие кувшины.

- Всемогущий аллах! - горячо прошептал Халид. - Всемогущий господь! - тут же поправился он. Переход мальчика в христианскую веру был одним из условий, по­ставленных дедушке Джафару отцом Филиппом. - Всемо­гущий господь! Пожалуйста, сделай так, чтобы эти кувши­ны были полны золотыми монетами. Здесь такое удобное место! Тебе ведь нетрудно, а дедушка расплатится со свя­тым Гильомом за хлеб и возьмёт меня из монастыря до­мой. Очень тебя прошу!..

Как это ни странно, бог выполнил просьбу Халида. Правда, если бы он как следует подумал, то, может быть, сделал всё немного иначе. Но то ли бог забыл, что маль­чишка неграмотен, то ли просто очень торопился. Во вся­ком случае, когда Халид кинулся к кувшинам и запустил руку сначала в один, а затем в другой, никаких монет он не обнаружил.

Но кувшины не были и пустыми. Из того, что стоял у стены, мальчик извлёк какой-то липкий свёрток. А кув­шин, лежащий на полу, пришлось разбить. То, что было в нём спрятано, никак не хотело проходить сквозь горло. И оно было такое тяжёлое, что Халиду даже не удалось поставить кувшин стоймя.

«Вот это, наверно, и есть золото!» - подумал мальчик.

Завязав липкий свёрток в рубаху и обмотав рукава вокруг шеи, он полез наверх. Это оказалось не так уж труд­но. Теперь узкий колодец был хорошо виден, и Халид лег­ко находил выступы, в которые можно было упереться босыми ногами.

Упрятав рубаху под куст, мальчик снова спустился вниз. Со второй находкой - тяжёлым продолговатым пред­метом, похожим на гирю, - пришлось повозиться. Нако­нец Халид взвалил гирю на плечо и с большим трудом вскарабкался наверх.

Он отдышался, облизал сухие губы и стал рассмат­ривать свои сокровища. Свёрток оказался рулоном из тонкой, очень старой, местами испорченной кожи. На ней были видны мелкие тёмные закорючки, ничуть не похо­жие ни на арабские буквы, которые показывал ему де­душка Джафар, ни на латинские, которые Халид видел в евангелии у отца настоятеля.

Гиря оказалась вовсе не из золота. Даже не из серебра! А просто из меди, самой обыкновенной меди - види­мо, очень давно нечищенной и потому покрытой толстым чёрно-зелёным налётом.

Огорчённый тем, что бог не захотел выполнить его просьбу, да ещё в таком удобном месте, Халид долго си­дел на корточках у входа в пещеру. Солнце начало кло­ниться к западу.

Медная гиря была слишком тяжёлой, чтобы таскать её по горам. И Халид, подумав, спрятал её неподалёку от входа в пещеру - в расщелине между скалами. А кожа­ный свёрток он решил захватить с собой. Кто знает, мо­жет быть, эта старая кожа чего-нибудь да стоит и госпо­дин настоятель согласится принять её вместо проклятой козы?..

Глава вторая

ФЕРНАН И ВСЕВЫШНИЙ

В коридоре старенькой гостиницы задребезжал теле­фон. Просили постояльца из третьего номера - господина Фернана Гизе.

Пожилой хозяин-араб не спеша поднялся на второй этаж и постучал в дверь.

Очень высокий, худой европеец в белой рубашке, за­правленной в грубые парусиновые брюки, легкими шага­ми спустился по скрипучей лестнице.

Взяв трубку, он удивлённо поднял выгоревшие на солнце брови.

- Господин настоятель? Какая приятная неожидан­ность! Чем обязан? Уж не собираетесь ли вы возвратить мою грешную душу в лоно матери-церкви?

Фернан рассмеялся, не считая нужным хотя бы для приличия прикрыть ладонью трубку.

Однако отец Филипп не обиделся. Он сказал, что не имеет ровным счётом ничего против отсутствия в раю господина Гизе. И добавил, что, поскольку на том свете они будут находиться, по всей вероятности, в разных мес­тах, он хотел бы повидаться с уважаемым профессором на этом свете. И по возможности быстрее. Дело в том, что ему принесли любопытную рукопись. Судя по всему, очень древнюю.

Фернан Гизе терпеть не мог настоятеля монастыря Святого Гильома. Правда, лично ему отец Филипп ещё не успел сделать ничего плохого. Но что за мерзость - име­нем бога обирать бедняков! Если среди священников и по­падаются люди, искренне верящие в то, что они помогают окружающим, то отец Филипп никак не относился к их числу.

Но древняя рукопись! От такого приглашения нельзя отказаться: может быть, с этого звонка начнёт разматы­ваться клубочек, который приведет Фернана к пещерам, ради которых он торчит здесь уже почти год.

... Каких только профессий не бывает на свете! Фер­нан Гизе был спелеологом - специалистом по пещерам. Как шахтер, он много раз проникал глубоко под землю, где ему угрожали тысячетонные скалы, нависшие над го­ловой. Как альпинист, он взбирался на отвесные кручи, ежеминутно рискуя сорваться вниз, в бездонную про­пасть.

Фернан изучал пещеры вовсе не из прихоти и не из спортивного интереса. Он неплохо разбирался в древней­шей истории и даже в тех временах, когда писаной исто­рии ещё не существовало, знал несколько мёртвых язы­ков Востока. Он помогал историкам проникнуть в то далё­кое прошлое, когда ещё не существовало письменности. Ведь те, кто населял Землю пятнадцать - двадцать тысяч лет назад, не оставили о себе никаких известий, кроме рисунков на стенах пещер, в которых они жили.

Едва окончив университет, Фернан нашёл в глубокой пещере в горах Южной Франции изображение целого ста­да отличных бизонов. Им было не меньше тридцати тысяч лет, этим бизонам.

Какое удивительное чутьё было у первобытных охот­ников! Одним штрихом, одним силуэтом умели они пока­зать не только силу, но и гордый характер могучего жи­вотного.

После войны Фернану Гизе пришлось работать в Са­харе, в Мексике, в Перу - везде, откуда приходили вести о новых рисунках на камне.

Год назад он приехал сюда, чтобы поискать легендар­ные пещеры Махеда, упоминаемые в десятках малоазиат­ских рукописей, но так никем и не найденные.

Собственно говоря, Фернану больше ничего и не оставалось теперь, как искать но­вые пещеры. Работать у себя в университете он больше не мог. Хорошо ещё, что его книгу из­дали во многих странах!..

Когда Фернан Гизе написал книгу о наскальных рисунках первобытных людей и предста­вил рукопись своим учёным коллегам, разгорелся скандал. Четыре профессора в один голос потребовали выбросить из бу­дущей книги главу, в которой автор осмелился утверждать, будто было время, когда люди не верили ни в каких богов.

Напрасно Фернан просил уважаемых коллег представить хоть одно доказательство того, что у синантропов или пите­кантропов существовала рели­гия. Профессора были непреклонны. Какие ещё нужны до­казательства, если всему миру ясно, что творение не может не знать своего творца!

Гизе отказался портить книгу и отдал рукопись изда­телю, рискнувшему напечатать труд, не получивший офи­циального одобрения.

Через полгода книга вышла. А вскоре Фернан получил официальное уведомление о том, что должность, которую он занимал в университете пять лет, ликвидирована и что в настоящее время невозможно предоставить господину Гизе другую должность, достойную его обширных по­знаний.

«Нет худа без добра! - решил Фернан, прочитав это послание. - Наконец-то я смогу заняться пещерами Махеда!»

О пещерах Махеда он мечтал ещё в ранней юности. Правда, тогда он грезил спрятанными там сокровищами, а теперь его привлекали главным образом рисунки, которые могли оказаться на стенах этих издревле населённых людьми пещер.

Несмотря на то что до сих пор поиски были безре­зультатными, Фернан не отчаивался, надеясь на счаст­ливый случай.

Может быть, звонок отца Филиппа и был этим счаст­ливым случаем?

По дороге в монастырь Фернану вспомнилось его пер­вое столкновение с господом, богом.

Ему было лет десять, когда к ним в гости приехала бабушка.

Отец ещё был на работе, и мать встретила бабушку на вокзале, привезла домой, усадила за обед, а сама по­бежала куда-то по делам.

Когда Фернан поел, он, как воспитанный человек, сказал бабушке спасибо. Бабушка молча кивнула головой и принялась что-то шептать.

Фернан очень удивился, но решил подождать, пока бабушка закончит это странное занятие. И только потом спросил её, с кем это она шепталась.

Бабушка сказала:

- Я благодарила всевышнего.

- А кто такой всевышний? - спросил внук.

Оказалось, что, по бабушкиным сведениям, всё в жиз­ни не так просто, как кажется с первого взгляда. И кое над чем, оказывается, Фернан просто не задумывался - рос, как сорная трава.

- Ты ешь обед, носишь одежду, живёшь в доме, - объясняла бабушка. - Всё это сделали для тебя дру­гие - крестьяне, ткачи, каменщики. Ты благодарен им за это. Мама готовит тебе обед, и ты говоришь спасибо.

Фернан согласился.

- Но ведь ты пользуешься не только тем, что сдела­ли для тебя другие люди, - продолжала бабушка. - Ты пользуешься землёй, воздухом, солнечным светом и теп­лом. Почему же тебе не приходит в голову поблагодарить того, кто создал их для тебя?

- Да я бы с удовольствием, - сказал Фернан. - Толь­ко кого?

- Творца! - торжественно объявила бабушка. - Творца, который трудился для тебя шесть дней. В пер­вый день творения сказал бог: «Да будет свет». И стал свет. Во второй день творения сказал бог: «Да будет твердь». И стала твердь. И назвал бог твердь небом. В тре­тий день создал бог сушу. В четвёртый - два светила: для дня и для ночи, солнце и луну...

На этом месте Фернану очень захотелось спросить, какой же свет был в первый день, если ещё не было ни солнца, ни луны, но всё было так интересно, что он побо­ялся прерывать бабушку. Ещё рассердится и перестанет рассказывать.

- На пятый день сказал бог: «Да произвёдет вода пресмыкающихся, да полетят птицы над землёю по твер­ди небесной». И настал шестой день. И сказал бог: «Сотво­рим человека по образу и подобию нашему, и да влады­чествует он над всею землёю!..»

- Здорово придумано! - похвалил внук.

Бабушка рассердилась. Она сказала, что это никто не придумывал, что так было на самом деле.

- А в каком это было году? - спросил Фернан, на­деясь застать бабушку врасплох.

Но бабушка прикинула что-то в уме и сказала:

- Ровно семь тысяч четыреста сорок три года тому назад!

Вечером, когда пришел из школы отец - учитель бо­таники, Фернан выложил всё, что узнал от бабушки.

Отец строго сказал, что бабушка ошибается. Что бог - это неисследованные явления природы. В давние времена, пока люди вообще почти ничего не знали, богов было очень много. Бог воды, бог огня и разные другие. Постепенно люди узнавали, что на Земле рядом с ними всё идет само собой, без всякой божьей помощи. Тогда они поселили своих богов на высоких горах - поближе к небу, откуда светит солнце и льётся дождь. Греки - на Олимпе, тибетцы - на Джомолунгме, африканцы - на Килиманджаро.

Но, забравшись на самые высокие горы, люди убеди­лись, что и там никого, кроме них самих, нет. Тогда они вознесли богов ещё выше - на облака.

Но теперь каждый пассажир самолета досконально знает, что на облаках никто не живёт...

- А скоро - это наверняка произойдет ещё при твоей жизни - люди доберутся до Луны, до Марса. Потом до звёзд. И тогда верующим бабушкам придётся поселить своих богов в другие галактики...

- Это всё понятно, - прервал отца Фернан. - А кто всё-таки сделал землю или, например, воду?

- Никто! - ответил отец. - Они получились сами собой из других вещей. Впрочем, кое-что человек может повторить. Ну, скажем, сотворить воду - дело довольно простое...

Через два дня Фернан прибежал домой из школы раньше обычного и, поцеловав бабушку, таинственно про­изнес:

- Бабушка, хочешь, я тебе покажу чудо?

Бабушка согласилась и ушла на кухню.

Фернан принялся за дело. На столе появились напол­ненный водой аквариум, электрическая батарея, стеклян­ные банки, пробирка с едким натром, свечка и большая эмалированная миска.

Когда бабушка вошла в комнату с грудой вымытой по­суды, всё было готово.

Старушка с ужасом поглядела на захламлённый стол, с которого Фернан к тому же забыл снять белую ска­терть.

- Смотри, бабушка! Вот в этой банке ничего нет - видишь? И в этой тоже ничего нет, да? И в миске только свеча. Смотри! Да будет вода!

Бабушка нахмурилась и уже открыла рот, чтобы выругать внука, но не успела: Фернан сдвинул банки над горящей свечой.

Трах-тарарах!

Оглушительный взрыв вышиб банки у него из рук. С грохотом полетела на пол посуда, которую держала бабушка.

Фернан подскочил к столу и, схватив миску, увидел на дне её маленькую лужицу.

- И стала вода! - торжественно объявил он, подно­ся миску к бабушкину лицу.

Бабушка недоверчиво поглядела на миску, даже поню­хала её. Потом перевела взгляд на щеку Фернана, в ко­торую вонзился кусочек стекла от разбитой банки, и уко­ризненно покачала головой:

- Видишь, бог тебя наказал!

Пожалуй, это был единственный случай, когда бог наказал его собственноручно. Во всех остальных случа­ях, когда Фернан вставал ему поперёк пути, бог предпо­читал действовать через других. Иногда это ему удава­лось. Например, в тот раз, когда Фернана выставили из университета.

Глава третья

ОТЕЦ ФИЛИПП ДЕЛАЕТ БИЗНЕС

- Прошу!

Отец Филипп, любезно улыбаясь пухлыми губами, распахнул дверь перед Фернаном.

Дверь была маленькая - длинному французу при­шлось нагнуться, чтобы не задеть головой притолоку. Трудно было предположить, что за потемневшей от вре­мени дверью скрывается вполне современная келья - четырёхкомнатная, с высоченным, чуть не в три Фернановых роста, потолком, с выложенной розовым кафе­лем ванной, с отличной библиотекой. Келья, более похо­жая на номер-люкс в парижской гостинице, чем на оби­тель монаха, умертвляющего свою плоть...

- Не угодно ли стаканчик бургундского? - спросил хозяин, перебирая чётки.

Но Фернан не стал скрывать нетерпения и сказал, что предпочитает начать с того дела, ради которого он удо­стоился чести быть приглашённым в святую обитель.

Отец Филипп усмехнулся, сощурив и без того узкие щелки глаз, и провел гостя в маленькую комнатку рядом со спальней. Там стоял простой сосновый стол, несколь­ко грубых стульев и большой, как платяной шкаф, сталь­ной сейф.

Настоятель, повернувшись к гостю спиной, набрал номер, и дверца сейфа с лязгом распахнулась.

Гизе не считал себя большим знатоком старинных ма­нускриптов, и всё-таки первый же взгляд на кожаный свиток заставил его вздрогнуть. Не было никаких сомне­ний - эти чёткие, крупные знаки с острыми углами и штрихами одинаковой толщины могли относиться только к первому - второму векам до нашей эры.

Многие буквы расплылись, многие совсем выцвели, но в лупу, которую Фернан тут же достал из кармана, были отлично видны углубления на месте исчезнувших знаков.

Некоторые слова он понял сразу: «учитель», «правед­ный», «посланец». О смысле других мог только догады­ваться.

Не обращая больше внимания на хозяина, Фернан принялся за работу.

Через два часа ему стало ясно, что в руки отца Фи­липпа каким-то образом попал христианский документ, написанный... за двести - триста лет до христианства.

- Не подделка? - не выдержал в конце концов отец настоятель, терпеливо молчавший в течение томительных часов, пока Фернан исследовал тёмную кожу. - Или под­делка?

Фернан молчал. Ведь этот кусок старой кожи настоль­ко ценен и так опасен для церкви, что он бесследно ис­чезнет, как только шефы отца настоятеля дознаются о на­ходке. Что же делать?.. Как спасти рукопись?..

- Не подделка ли это? - задумчиво повторил Фер­нан. - Не подделка ли... Послушайте, отец Филипп, а по­чему бы вам не обратиться с этим вопросом к кому-ни­будь из ваших патронов в Ватикане? Ведь там отлично разбираются в древностях! А я могу и ошибиться.

- За исключением его святейшества, каждый может ошибиться! - назидательно проговорил настоятель. - Нельзя беспокоить святых отцов всякими пустяками. Ру­копись может быть не настоящей. Не откажите сказать ваше мнение. Я не останусь в долгу.

- Не останетесь? - улыбнулся Фернан. - Это меня искренне радует. Десяток таких консультаций, и мне, может быть, всё-таки удастся попасть в рай. Как вы по­лагаете? Но я честный человек, господин Филипп. И не хочу брать деньги даром. Сегодня же пошлю телеграмму своим бывшим коллегам в Париж. Там есть большие знатоки манускриптов. Кто-нибудь не замедлит явить­ся и подтвердить мои слова. Гонорар мы разделим по­ровну...

Маленькие глазки отца Филиппа в беспокойстве за­бегали по сторонам:

- Я рассчитывал на вашу скромность, господин Гизе. Неужели вы способны разгласить чужую тайну?

«Всё идет прекрасно!» - сказал себе Фернан. А вслух произнёс:

- Разумеется, не способен. Но я должен быть абсо­лютно уверен, что не введу вас в заблуждение. Раз вы не хотите вмешивать в дело третьих лиц, я должен по­дробнее ознакомиться со всеми фактами, касающимися рукописи. Прежде всего мне совершенно необходимо вы­яснить, откуда она взялась!

Помедлив минуту, отец Филипп произнес:

- Мне принёс ее в уплату за козу Халид эль-Акбар.

- Что за коза, что за Халид, чёрт возьми?

Настоятель укоризненно покачал головой, услышав такое выражение. Однако пояснил:

- Халид - это мальчик, пастух. А козу звали Жо­зефина. Он её потерял...

- Чёрт с ней, с козой! - нетерпеливо вскричал Фер­нан. - Меня интересует не коза, а рукопись. Откуда ваш пастух её взял?

- Говорит, что в пещере, - терпеливо ответил отец Филипп.

- Чепуха! Сущая чепуха! - равнодушно отозвался Фернан. - Украл где-нибудь. А ну, давайте-ка сюда этого обманщика!

- Напрасно хулите невиновного, - строго промолвил настоятель. - Я сам видел эту пещеру. И сосуд, в кото­ром хранилась кожа...

Он приоткрыл дверь и крикнул:

- Халида сюда! Быстро!..

Через час в комнату вошел худой мальчишка в облез­лом, потерявшем цвет халате и грубых стоптанных баш­маках. На опалённом дочерна лице выделялись только го­лубоватые белки глаз да белые зубы. Он остановился у стола с шапкой в руках и молча исподлобья поглядывал то на отца Филиппа, то на Фернана.

- Повтори при господине Гизе, как ты потерял Жо­зефину! - приказал отец Филипп.

Виноватым голосом, не поднимая глаз и запинаясь, Халид рассказал, как было дело. О пропавшей козе, о пе­щере, о кувшинах, о старой коже, которая лежит сейчас на столе у господина настоятеля. И о том, что если коза стоит намного дороже, чем кожа, то он, Халид, может не застать в живых дедушку Джафара...

О медной гире Халид решил пока не говорить. Если хозяин и этот господин скажут, что кожа со значками стоит меньше, чем Жозефина, тогда можно будет прине­сти и гирю.

Фернан молча слушал сбивчивый рассказ Халида, недоверчиво покачивая головой.

- Вот Фома неверный! - воскликнул отец Фи­липп. - Хотите убедиться? Пожалуйста. Сейчас же велю приготовить еду, и отправимся к пещере!

Фернан посмотрел на мальчика. Тот проглотил слюну.

- О времени поездки договоримся позже. А вот насчёт еды прикажите. Только не для меня, а для этого парня. Ему она, кажется, не помешает.

Отец Филипп усмехнулся и перекрестил Халида.

- Иди, сын мой, скажи Христофору, что я велел дать тебе хлеба...

- Вы довольны? - снова усмехнулся отец Филипп, поворачиваясь к гостю, да так и застыл на месте: Фернан извлекал из кармана маленький фотоаппарат.

Настоятель рванулся к рукописи. Но Фернан успел щёлкнуть затвором и, пряча аппарат в карман, спокойно сказал:

- Отличный кадр. Настоятель монастыря Святого Гильома растопыренными руками защищает кожаный свиток. Даже буквы видны...

Отец Филипп схватил кожу, сунул её в сейф, захлоп­нул стальную дверцу и срывающимся голосом крикнул:

- Как это понимать?.. Священные законы гостепри­имства...

- Садитесь и слушайте, - жестко отрезал Фернан. - Поговорим как мужчина с мужчиной. Во-первых, мне приятно сообщить вам, что рукопись настоящая. Её при­мерная цена - двести тысяч долларов. Во-вторых, по справедливости она принадлежит не вам, а Халиду...

- Пусть докажет! - крикнул настоятель. - Пусть до­кажет! Рукопись лежит в моём сейфе! Она - моя!

- А как же заповедь «не укради»? - мирно спросил Фернан.

- Вы мне больше не нужны, - так же мирно произ­нёс внезапно успокоившийся отец Филипп. - Сколько я вам должен за консультацию?

- Помилуйте, какие пустяки, - улыбнулся Фернан. - Лучше я, с вашего разрешения, пошлю эту фотографию в канцелярию его святейшества.

- С моего разрешения? - прошептал мгновенно по­белевший отец Филипп, тяжело опускаясь на стул.

- С разрешения или без разрешения - это, согла­ситесь, уже детали.

- Вы не ученый, а обыкновенный вымогатель! Ганг­стер!

- Зачем так грубо? - снова улыбнулся Фернан. - Я же не покушаюсь на ваше имущество.

- Этот голодранец не получит ни цента!

- И вы тоже. Центы получит канцелярия его свя­тейшества. Если, конечно, захочет реализовать ману­скрипт, который вы доставите в Рим на следующий день после того, как там получат мою фотографию.

- Что вы хотите? - прошипел настоятель.

- Немногого. Вы вынимаете свиток из сейфа и раз­ворачиваете рукопись на этом столе. Затем я прокручи­ваю плёнку до четырех последних кадров и фотографи­рую свиток с обеих сторон. Затем начало пленки - с ва­шим изображением - засвечивается, отрезается и пере­даётся в ваше полное распоряжение.

Отец Филипп настороженно смотрел прямо в рот Фернану.

- Кажется, вы начинаете понимать, - отметил Фернан. - Это приятно. Вместе с плёнкой я передаю вам рас­писку в том, что сфотографировал ваш документ и обязу­юсь возместить вам любой материальный ущерб в случае опубликования этих фотографий без вашего ведома - до тех пор, пока вы не продадите рукопись.

Все ясно? В случае, если я обнародую фотографии ру­кописи, вы сможете сделать меня нищим и посадить в долговую тюрьму. Но как только вы продадите свиток, мы сразу же перестанем зависеть один от другого. Вы сможете приобрести на двести тысяч долларов акций лю­бой компании, а я смогу сообщить ученым любопытней­ший древний текст...

- Вы уверены, что эта кожа стоит двести тысяч? - деловым тоном прервал его отец Филипп.

Фернан махнул рукой:

- Плюс-минус тысяча! Запишите название фирмы, ко­торая выпишет вам чек немедленно. «Рене Блез лимитед», Лион, Рю Дарваль, шестьдесят восемь... Но пого­дите, отец Филипп! Я еще не всё сказал. Справедливость требует, чтобы у нас с вами всего было поровну. У вас плёнка - у меня плёнка. У вас расписка - у меня рас­писка... Не понимаете, о чём идет речь? О расписке де­душки Джафара! О свободе Халида!..

Через час всё было закончено. Настоятель монасты­ря Святого Гильома разобрался в цифрах на катушке Фернанова фотоаппарата и понял, что его не обманут. Рукопись сфотографировали - дважды с каждой стороны. Остальную плёнку тут же засветили. Фернан написал рас­писку. Отец Филипп, явно знавший толк в юридических премудростях, придирчиво перечитал её несколько раз и спрятал в сейф, выдав в обмен «контракт» Халида.

- Вот теперь, - сказал на прощание Фернан, - я с удовольствием отведал бы бургундского!

- Какое может быть бургундское в святой обите­ли? - развел руками отец Филипп.

Глава четвертая

ХРИСТОС И ПОЛИЦЕЙСКИЕ

Сжав ладонями худые щёки, Халид смотрел, как кор­чится в огне и превращается в дым страшная бумага, подписанная дедушкой Джафаром. В чёрных глазах маль­чика блестели слёзы.

- Вот и все! - весело сказал Фернан, поднеся пе­пельницу к окну и сдунув с неё щепоть серого пепла. - Вот и всё! - повторил он. - И хватит печалиться. Скоро увидишь дедушку!

Мальчик схватил большую руку Фернана и прижал­ся к ней лбом. А когда поднял голову, в его глазах уже не было слёз.

- Я думал, что бог обманул меня, - серьёзно про­молвил Халид. - Я просил денег, а он дал мне старую кожу. Но бог всемогущ. Он сделал так, что старая кожа стала дороже денег. Как мне отблагодарить его?

- Если бы господь знал, что написано на этой ста­рой коже, он сделал бы так, чтобы никто и никогда не нашел её! - усмехнулся Фернан.

- Почему? - удивился мальчик.

- Это длинная история, и ты вряд ли поймешь её.

- Я постараюсь!

- Ладно, попробуем... Вероятно, отец Филипп рас­сказывал тебе об Иисусе Христе?

Халид утвердительно кивнул головой.

- Так вот, во всей этой истории с Иисусом Христом, сыном божьим, есть немало загадочного и непонятного. Например, непонятно, почему ни один человек, кото­рый жил в то же время, когда, по словам библии, жил Христос, ничего о нём не знал. Тогда ведь жили многие знаменитые ученые - Плутарх, Иосиф Флавий, Сенека, Филон Александрийский, после которых остались их кни­ги. И ни в одной из этих книг нет ни слова об основателе христианской религии, великом чудотворце Иисусе. Ну как это объяснить?

- Не знаю, - простодушно ответил мальчик.

- Или ещё такая загадка, - продолжал Фернан. - Непонятно, почему за тысячи лет до того, как, по словам евангелия, родился Иисус Христос, многие народы верили в богов, которые были на него удивительно похожи. Например, Христос родился 25 декабря. И, как это ни странно, именно в тот же день - 25 декабря, - только многими столетиями раньше, родился, по мнению древ­них жителей Индии, Будда, по мнению древних егип­тян - Гор, по мнению древних иранцев - Митра. А если вспомнить, что рассказывали про всех этих богов, то мож­но удивиться ещё больше.

Скажем, у Митры матерью была дева Майя - точная копия девы Марии. Когда Митра родился, к нему на по­клонение первыми пришли пастухи - точно так же, как к Иисусу. И дальше всё было чертовски похоже. После тайной вечери Митру распяли, он вознёсся на небо, обе­щав вернуться на землю и совершить страшный суд над грешниками. Люди, верившие в Митру, носили крест, как и много позже люди, верившие в Христа... Ну как объяснить это странное совпадение?

Халид смущённо пожал плечами.

- Ну, а теперь слушай внимательно! Старая кожа, которую ты нашёл в пещере, загадала нам ещё одну за­гадку. На старой коже написано, что за двести лет до рождения Христа спаситель уже ходил по земле, читал проповеди, был ложно обвинён и умер мученической смертью. Получается, что спаситель умер за много лет до рождения спасителя. Но не может же человек поме­реть до того, как родится?

- Не может! - улыбнулся Халид. В этом у него, по-видимому, не было никаких сомнений.

- Безусловно, не может! - подтвердил Фернан. - И если подумать как следует, то всем этим загадкам есть одна и очень простая разгадка. Всё, что сказано в библии про Иисуса Христа, - просто сказка. А на самом деле ни­какого такого человека не было. А раз не было, то понят­но, почему никто из живших в то время людей ничего о нём не слышал. Сказку про Христа сочинили тогда, ког­да и Плутарх, и Сенека, и все другие уже умерли.

Очень просто объясняется и загадка с одинаковым днём рождения. 25 декабря день начинает прибавляться, а ночь становится меньше. Почти все древние люди ду­мали, что в этот день рождается бог Солнца, который на­чинает побеждать тьму. Сказки про таких богов сочиня­лись во всех странах задолго до того, как была сочинена сказка про Христа. Одна такая древняя сказка написана на старой коже, которая пролежала в кувшине больше двух тысяч лет. И, как я уже сказал тебе, это очень не­приятная для бога сказка. Потому что она ещё раз под­тверждает, что никакого бога нет.

- Но кто тогда положил эту кожу в кувшин? Кто направил мои ноги к пещере? Кто заставил хозяина от­дать меня вам? - неуверенно спросил мальчик.

Фернан рассмеялся.

- Легче всего ответить на твой второй вопрос. Кто направил твои ноги к пещере? Да коза Жозефина! Кожу спрятали жители Хирбета, когда спасались от врагов много сотен лет назад. Ну, а в остальном - запомни, мой мальчик: человек, даже самый обыкновенный человек, может сделать гораздо больше, чем самым лучшим обра­зом придуманный бог!

- Обыкновенный человек... - тихо повторил Халид. Потом посмотрел прямо в глаза Фернану, смущенно улыбнулся и так же тихо проговорил: - Нет... Не обык­новенный...

Он вскочил на ноги, бросился к двери, и Фернан услышал, как заскрипели ступеньки под его ногами...

У Халида были отличные ноги. В правом боку уже ломило, в висках стучало, а ноги всё несли и несли его без устали.

Он выбежал из города, миновал развалины, оставил позади пирамиду. Солнце ещё только поднималось к зе­ниту, но и путь был немалый. Если не бежать, вряд ли успеешь до темноты.

Горы приближались. Серо-зелёная масса постепенно распадалась на отдельные скалы и деревья. Вот уже видна и тропа, ведущая к перевалу.

- Стой! - раздался над ухом Халида оглушитель­ный окрик. Чья-то тяжёлая рука легла ему на плечо.

Мальчик оглянулся и увидел жёлтый полицейский мундир.

- Кто такой? Куда?

- У меня пропала коза, господин. Хозяин убьёт меня!

- А ну возвращайся откуда пришёл!

Халид не успел больше вымолвить ни слова, как его силой повернули кругом, и... он чуть не растянулся от сильного толчка.

- Чтоб духу твоего тут не было!

Сделав несколько шагов, Халид обернулся. На тропе, широко расставив ноги, стояли три дюжих полицейских и, ухмыляясь, смотрели на него.

Делать нечего. Мальчик поплёлся обратно. Он до­шёл до поворота и ещё раз обернулся.

Два полицейских наклонились к спичке, которую под­нёс им третий. На Халида они, по-видимому, перестали обращать внимание.

Воспользовавшись этим, мальчик ящерицей скользнул в кусты.

Он прополз на четвереньках метров двести и остано­вился, чтобы отдышаться.

Голоса полицейских раздавались совсем рядом.

- Жалко мальчишку! - услышал Халид. - Ему за козу башку оторвут.

- Приказ есть приказ!

- Не ради же такого оборванца он издан?

- Сказано, никого - значит, никого...

Ничего не поняв, Халид пополз дальше. Голоса раз­давались всё глуше и наконец совсем пропали.

Тогда он поднялся и короткими перебежками - от ва­луна к валуну, от куста к кусту - помчался в гору.

Около пещеры кусты были изрядно помяты, словно там прошло целое стадо коз.

Мальчик некоторое время прислушивался, не раздаст­ся ли поблизости скрип щебня или чей-нибудь голос. Но ничто не нарушало тишины, и он наконец решился - вы­скочил из-за кустов и в два прыжка очутился у знакомой расселины.

Гиря была на месте. Халид взвалил её на плечо и снова спрятался в своё укрытие среди густого колюче­го кустарника. Теперь надо было дожидаться темноты.

Под утро Фернан услышал странный стук. Он от­крыл глаза, нажал кнопку лампы и приподнялся. В от­крытое окно со свистом влетел камень и ударился о стенку.

Фернан подскочил к окну и в неясной полумгле уви­дел внизу небольшую фигурку.

Через несколько минут он втащил мальчика в комнату.

Халат Халида превратился в лохмотья, босые ноги были покрыты кровью. Крепко сжимая в руках какой-то мешок, он опустился прямо на пол.

- Что случилось? Что с тобой?

- Ничего, - улыбнулся Халид.

Фернан бросился к аптечке.

Пока он обмывал и обрабатывал спиртом и йодом глу­бокие ссадины на ногах мальчика, тот односложно отве­чал на его вопросы.

- Где ты был?

- На горе...

- Почему ночью?

- Не пускали...

- Кто не пускал?

- Полицейские...

- Какие полицейские?

- Не знаю...

- Но почему не пускали?

- У них приказ...

Положив мальчика на диван, Фернан сердито спросил:

- И какого дьявола тебя туда понесло?

Вместо ответа Халид показал на мешок, который так и остался стоять у порога.

Фернан с трудом извлёк из мешка продолговатый, очень тяжёлый предмет и вопросительно посмотрел на Халида:

- Что это такое?

Но мальчик ничего не мог ответить, если бы даже знал: он уснул.

Фернан опустил странный предмет на пол, подошел к Халиду и укрыл его пледом. Потом опустился на кор­точки и стал внимательно рассматривать слоистый торец Халидова сокровища.

Это было похоже на свиток, на свёрнутую длинную полосу, но не бумажную, не папирусную, не пергамент­ную, не кожаную, а медную!

Такого Фернан никогда не видел. Он даже не слышал о существовании подобных предметов.

Он знал о книгах на камне, на глиняных черепках, на бересте, на пальмовых листьях, на костяных и зо­лотых пластинках, на по­крытых воском дощечках, даже на черепаховом пан­цире.

Но медный свиток - это что-то новое!

Что же могло быть на­писано в такой странной книге?

Фернан перенес её на стол, взял лупу, набор ин­струментов и принялся тщательно осматривать удивительную находку Халида.

Он так погрузился в осмотр медного свитка, что не заметил, как настало утро, и забыл выключить лампу.

Может быть, он даже пропустил бы завтрак, если бы не деликатный стук в дверь.

- Войдите!

- Прошу извинить, господин Гизе. Можно вас на минуточку?

Вид у хозяина гостиницы был необыкновенно взбудо­раженный.

- Видит аллах - не хотел вас тревожить. Но такие дела...

Он протянул Фернану газету.

- Что там стряслось? - спросил Гизе.

- У нас в Хирбете приземлились марсиане!

- Давно? - Гизе сунул газету под мышку и принял­ся неторопливо разминать сигарету.

- Позавчера! - доверительно наклонившись к Фер­нану, сообщил хозяин. - А этой ночью неизвестные гра­бители проникли в монастырь Святого Гильома и похи­тили монастырские сокровища!

- Странное совпадение, - помедлив, промолвил Фер­нан.

- Вы тоже думаете, что сокровища похитили эти марсианские дьяволы?

Хозяин так и не дождался ответа. Фернан Гизе, устремив невидящий взгляд в потолок, барабанил по перилам длинными сильными пальцами.

Когда Гизе вернулся в комнату, Халид сидел на кор­точках на полу и рассматривал большую книгу.

- А на стуле неудобно? - спросил Фернан.

Халид смущённо улыбнулся, вскочил на ноги и по­ложил книгу на стол.

- Смотри, смотри, пожалуйста. Тебе нравятся эти картинки?

- Очень. Особенно быки Саммили!

- Как ты сказал? - переспросил Фернан.

- Быки Саммили, - повторил мальчик. - Так назы­вал их дедушка Джафар.

Он раскрыл книгу на цветной глянцевой вклейке. На голубоватом фоне ярко выделялись оранжевые бизоны с тяжёлыми, опущенными к земле головами.

- Ты ошибаешься, - сказал Фернан. - Твой дедуш­ка не мог видеть таких животных. Они не живут и ни­когда не жили в пустыне. Эту картинку я нашел на сте­не грота, далеко отсюда, в Испании.

- Яне ошибаюсь! - воскликнул Халид. - Быки Сам­мили - не живые. Это картинка - большая, очень боль­шая картинка. На большой скале в Саммили. Когда я был маленький, дедушка много раз рассказывал мне об этой скале. А потом мы остановились у источника, и я смотрел на быков Саммили...

У Фернана загорелись глаза. Он, автор первой в мире книги о наскальной живописи, ничего не слышал о ка­ких-то быках Саммили!

- Послушай, Халид! А там нет других скал с други­ми рисунками?

- Там очень много скал. Но о других рисунках я ни­чего не слышал.

- Тем лучше! Значит, мы их разыщем!

Фернан ласково положил руку мальчику на плечо:

- Можешь считать, что ты сполна рассчитался со мной!..

Глава пятая

КРАЖА СО ВЗЛОМОМ

- Чушь! - воскликнул Тарасюк. - Дикая чушь! Древние не знали железобетона!

- Вы совершенно правы! - раздался рядом незна­комый голос.

Тарасюк обернулся. Около него стоял высокий, очень худой человек в белой рубашке и грубых парусиновых брюках...

- Фернан Гизе, спелеолог! - представился он и про­тянул Григорию сухую, коричневую от загара руку. - А вы, надо полагать, господин Белов?

- Не совсем, - осторожно ответил Григорий. - Моя фамилия Тарасюк, профессия - археолог, постоянное местожительство - Москва.

- Если вам нужна пирамида, то вы опоздали, госпо­дин Тарасюк.

- Вижу, - пробурчал Григорий. - И всего на каких-то несчастных два часа... Ночью полиция никого не пу­скала в Хирбет, а у этой шайки был отличный транс­порт!.. Ума не приложу - кому понадобилось подменять пирамиду?

- У вас нет никаких подозрений?

- Абсолютно! - твёрдо сказал Тарасюк.

- А у меня есть, правда очень смутные. Настолько смутные, что не стоило бы никому и говорить о них. Но раз вы почти Белов, - улыбка мелькнула в глазах Фернана и сразу же исчезла, - раз вы почти Белов, то вам скажу. Пирамиду могли подменить те самые люди, кото­рые наложили руку на пещеры...

- Вы имеете в виду кувшины с золотом?

- Если бы с золотом! - рассмеялся Фернан. - О чём вы говорите?

- Шофёр, вон тот самый, - Тарасюк показал в сто­рону машины, - рассказал мне, что здесь в пещерах на­шли кувшины с золотом.

- Бедняку везде мерещится золото!..

- Что же было в пещерах?

- Не знаю. Но там могли быть древние рукописи. Манускрипты, которым нет цены.

- И вы знаете что-нибудь о тех, кто это сделал? - спросил Тарасюк.

- Очень мало, - вздохнул Фернан. - Знаю, что без сговора с властями тут не обошлось. Пока они работали в горах, доступ туда был закрыт. Так же, как сегодня, по вашим словам, сюда. А ещё знаю, что месяца полтора назад, в ту самую ночь, когда перекрыли дороги в горы, из сейфа отца Филиппа - настоятеля здешнего монастыря - исчез очень древний манускрипт...

- Случайно, не тот, что попал потом в печать?

- Случайно, тот. Точнее, украли оригинал. А газета напечатала фотокопию, которую я им послал. Благодаря стечению некоторых обстоятельств у меня оказалась ко­пия, которой я сначала не мог распоряжаться. Но кража развязала мне руки.

Тарасюк не понял связи между похищением оригина­ла и публикацией копии, но промолчал.

- Ну, рукопись - это я ещё понимаю, - сказал он, помедлив. - Древние манускрипты дороже золота... Лю­бая шайка, узнав о них, могла захотеть поживиться. И даже подкупить полицию. Но пирамида! Кому нужны три тысячи тонн битого камня? Представляю себе, что осталось от пирамиды!..

- Что и говорить, - усмехнулся Гизе. - Опять кра­жа со взломом!

- Подождите! - Григорий взял его за руку. - Мо­жет быть, она была сделана из особого камня?

- Какой там особый, - отмахнулся Фернан. - Обык­новенный песчаник. Точно такой, как любой здешний камень. Хоть этот!

Он нагнулся и поднял небольшую жёлтую плитку.

- Но тогда на кой же чёрт? - Тарасюк принялся шагать взад и вперёд вдоль железобетонной пирамиды. - Ничего не понимаю!..

Несколько минут он молча вышагивал, потом спросил Фернана:

- Вы побывали в этих пещерах?

- Конечно!

- До них или после них?

- К сожалению, после. Впрочем, мой конёк - на­скальные рисунки. Так что я всё равно мог и раньше не найти того, что нашли они.

- А по виду пещер нельзя было представить себе, что за люди там орудовали?

- Можно. Вероятнее всего, археологи. Всё там бы­ло перерыто самым квалифицированным образом...

- Неплохо! - проговорил Тарасюк. - Загадки мно­жатся. Уже набралась целая коллекция. Давайте-ка по­считаем...

Фернан одобрительно кивнул.

- Загадка первая, - сказал Тарасюк. - Кто искал в пещерах древние рукописи и почему для него стали оцеплять горы? Вторая загадка: кто украл пирамиду? Третья загадка: зачем украли пирамиду? Весёлая жизнь!

- Жизнь как жизнь! - усмехнулся Фернан. - Поедемте ко мне, я покажу вам ещё одну загадку. Четвёр­тую. Кстати, в моей гостинице есть свободные номера. Судя по вашему виду, вы прямо с дороги. Не так ли?..

- Знаете, Грегори, - говорил Фернан, ставя перед Тарасюком дымящуюся чашку чёрного кофе, - ведь я был уже близок к отчаянью. Почти год проторчать в Хирбете в надежде отыскать пещеры! А когда эти пещеры обнару­жены, не найти в них ничего. Но теперь... Это как чудо - рассказ мальчишки о быках...

- Мне тоже нравится ваша история с быками, - улыб­нулся Тарасюк. - Но не потому что быки, а потому что Саммили.

- То есть? - не понял Фернан.

- Видите ли, когда Белов предполагает, что космиче­ский корабль опустился в мёртвую пустыню, - это одно. Но если окажется, что пустыня была в те времена очагом человеческой цивилизации, - это совсем другое. Ваши бы­ки - это, может быть, недостающее звено между саммилитами и Хирбетской пирамидой. И знаете, что я думаю? Надо искать в Саммили не только быков. Мало ли, что там... Верно?

- У вас разыгралась фантазия, - мягко сказал Фер­нан. - Не надо спешить с выводами. Даже если ваш кол­лега Белов в принципе прав, то сейчас ещё слишком мало фактов, чтобы что-то утверждать. Вам нужно собирать факты.

- А я был уверен, что вы наш сторонник! - разочарованно протянул Тарасюк. - Значит, вы гуляли ни свет ни заря у пирамиды просто из любопытства?

- Нет, не просто. Я совершенно согласен с уважае­мым господином Беловым, что саммилиты и Хирбетская пирамида загадочны и что интересно попробовать рас­крыть их тайну... Только надо сохранять хладнокровие. Кстати, я ведь обещал ещё одну загадку. Прошу изви­нить!

Он вышел из комнаты и несколько минут спустя снова появился, держа в руках деревянный ящик, по-видимому, очень тяжёлый.

Опустив ящик на пол, Фернан открыл обитую изнутри толстым войлоком крышку.

- Смотрите, что нашёл Халид в одной из пещер ещё до того, как в ней побывали неизвестные грабители...

Тарасюк наклонился над ящиком и увидел круглый предмет, покрытый чёрно-зелёной коркой.

На плоско срезанном торце кое-где поблёскивал жёл­тый металл.

Минут десять он пристально рассматривал содержимое ящика. Потом выпрямился и задумчиво проговорил:

- Да не осудит меня учёная братия, но ведь это не что иное, как книга. Самая настоящая древняя рукопись, только по чьей-то странной прихоти изготовленная из ме­ди... Вы не пробовали развернуть её?

- К сожалению, пытался. И чуть было не совершил преступления. Отогнутый край сразу же превращается чуть ли не в пыль. Здесь почти не осталось металла - сплошная окалина.

- Нужен хороший рентгеновский аппарат, - всё так же задумчиво произнес Тарасюк. - И бокс с манипулято­рами. И - на всякий случай - киноаппарат.

- К сожалению, мне не приходилось заниматься та­кими вещами, - сказал Фернан. - А вам?

- Приходилось, и довольно часто. У нас в институте есть реставрационная лаборатория... Послушайте, госпо­дин Гизе! Медный свиток найден в Хирбете, в нескольких километрах от загадочной пирамиды и не так уж далеко от загадочных саммилитов. Разыщите рентген! Остальное я беру на себя.

Глава шестая

КОНЕЦ МЕДНОГО СВИТКА

Через четыре дня Тарасюк зашёл к Фернану Гизе.

Программа командировки была сорвана, - образец ма­териала, из которого некогда изготовили пирамиду, ускользнул из рук Григория. Ускользнула единственная возможность определить когда-нибудь время создания это­го диковинного сооружения и сравнить его с временем образования саммилитов.

В канцелярии губернатора чиновники делали непрони­цаемые лица при одном упоминании о пирамиде.

Тарасюку не удалось услышать ни слова о том, как была она подменена и куда делся её оригинал. Правда, усатый шофёр, который привез Григория в Хирбет, позна­комил его с молодым арабом, утверждавшим, что видел, как какие-то «иностранцы» разбили пирамиду.

Но этот свидетель ничего не мог сообщить об иностран­цах, кроме того, что они говорили не по-английски. Всё это мало чем могло помочь мушкетеру в разгадке истин­ного смысла случившегося.

- Не огорчайтесь, Грегори, - утешал его Фернан. - Ваша работа только начинается. Будет ещё много неудач!

- Я не огорчаюсь, - ответил Тарасюк. - Я злюсь! Чувствую, что есть враг, и не знаю, кто он.

Фернан исподлобья взглянул на Тарасюка и тихо ска­зал:

- Все эти дни я думал о судьбе рукописи, похищен­ной из монастыря. И о судьбе манускриптов, которые мог­ли лежать в пещерах. Я не люблю утверждать недоказан­ное, но хотел бы обратить ваше внимание на то, что на нашей планете есть одно хранилище ценнейших докумен­тов, доступ в которое закрыт для науки. То самое, где хра­нится, например, исповедь Сальери, который, по всей ве­роятности, действительно отравил Моцарта...

- Ватикан?

Фернан молча кивнул.

- И вы утверждаете, - с сомнением в голосе протянул Григорий, - и вы утверждаете...

- Я ничего не утверждаю. Я просто обращаю ваше внимание на то, что такая возможность не исключена. Похищенная рукопись имеет прямое отношение к интересам церкви. Отец Филипп - настоятель, - тот был готов про­дать её хоть сатане, лишь бы за большие деньги. Вот ру­копись и исчезла... Предположение господина Белова тоже имеет отношение к интересам церкви...

Кстати, помните, вчера вы спросили у меня, почему профессор Френсис Клайд из Лайкского университета мог выступить против гипотезы вашего друга? Да ещё нагово­рить при этом ерунды, хотя он серьёзный учёный. Так вот, я сегодня кое-что выяснил. Президентом попечительско­го совета состоит там духовное лицо - епископ католиче­ской церкви. Когда истинный виновник какого-либо дейст­вия неизвестен, я всегда задаю себе вопрос: а кому на пользу это действие? Пользуюсь советом древних римлян... И обычно угадываю.

Конечно, сейчас двадцатый век, а не пятнадцатый. Сей­час не разожжёшь костер в Риме, чтобы сжечь саму мысль о населённых мирах, существующих во Вселенной во мно­жестве. Но почему нельзя опорочить предположение о чьём-то прилете оттуда к нам на Землю?

- Занятно! - мрачно произнес Тарасюк. - Об этом надо подумать. А теперь скажите, как дела с рентгеном?

- Лучше, чем я предполагал. В Бейруте, оказывается, есть сносная лаборатория. Там довольно мощный аппарат...

- Отлично! Не будем терять времени. Мне осталось только рассчитаться с хозяином - и я в полном вашем распоряжении!

Тарасюк в последний раз проверил, открыты ли объек­тивы киноаппаратов, надёжно ли закреплены лапы мани­пулятора, сжимающие чёрно-зелёный цилиндр свитка, и скомандовал:

- В укрытие!

Их отделила от аппарата толстая бетонная стена. В ма­ленькое окошко, защищённое свинцовым стеклом, был ви­ден только экран.

Григорий надел на руки перчатки, словно взятые на­прокат из рыцарских доспехов в историческом музее. Те­перь манипуляторы стали как бы продолжением его рук. Фернан уселся за пульт, и они впились взглядом в чуть мерцающий зеленоватым светом экран.

Фернан медленно поворачивал рукоятку. Мощность из­лучения нарастала. На экране всё заметнее вырисовывался контур цилиндра. Края его были размыты - время сильно повредило металл.

- Давайте полный! - сказал Григорий.

Экран стал ярко-зелёным. Цилиндр, бережно поддер­живаемый лапами манипулятора, был виден совсем резко. Тарасюк - железные руки там, в камере, повторяли все его движения - поворачивал медный цилиндр с боку на бок, подставляя его потоку лучей со всех сторон.

Весь свиток был покрыт язвами окиси. Маленькие ост­ровки неповреждённого металла тонули в море ржавчины. Самый большой островок был как раз в середине ци­линдра.

- Приглушите! - попросил Григорий.

Зелёное мерцание стало мягче.

- Стойте! - закричал Фернан. - Стойте! Неужели вы не видите? Сейчас я сделаю порезче!

Теперь и Тарасюк увидел, что тёмный островок в цент­ре изображения покрыт причудливым переплетением бо­лее светлых линий.

Григорий нажал кнопку постоянного режима. Через несколько минут можно было разглядеть такие же, едва заметные знаки и на других неповреждённых островках меди.

Но как ни пытался он сделать изображение более чётким, это ему не удалось. Мешали толстые слои окиси.

- Придётся разворачивать! - проговорил наконец Фернан. - Другого выхода нет! Включаю киноаппа­раты!

Стальные лапы за экраном задвигались. Фернан с ува­жением покосился на большие руки Тарасюка.

На экране было видно, как начал раскручиваться сви­ток. Цилиндр стал шире на несколько миллиметров, потом на сантиметр, потом ещё на сантиметр...

- Резче! - тихо скомандовал Григорий.

Экран вспыхнул, и на краю свитка показались чёткие замысловатые значки, нечто среднее между иероглифами и буквами.

Неожиданно край свитка вместе с письменами начал таять и через мгновение совсем исчез. Цилиндр стал тоньше.

И хотя они знали, что отогнутый край неминуемо дол­жен рассыпаться в пыль, хотя к этому печальному событию хорошо подготовились и были уверены, что все подробности надежно зафиксированы киноаппаратами, в укрытии раздался громкий вздох.

- Разворачивайте дальше! - произнёс Фернан.

Большие руки Тарасюка снова осторожно задвигались, и снова начал пухнуть на мерцающем экране тёмный ци­линдр.

...Через два часа медный свиток перестал существовать. Вместо него осталось около двухсот жёлтых чешуек с вы­гравированными на них письменами и шесть кассет кино­плёнки.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава первая

МАЙЯ КРЕМНЕВА

Чёрные следы атомов на пластинке были намного короче, чем полагалось. Почти в два раза короче. Матвей взял таблицу эталонов и внимательно просмотрел ее от начала до конца.

Неужели радиоактивные изотопы бериллия и алюми­ния? Это же великолепно! Значит, саммилит ещё совсем молод - ему не больше миллиона лет.

Матвей открыл футляр пишущей машинки и начал от­стукивать результаты опыта.

Сзади скрипнула дверь, но он не обратил на это ника­кого внимания и продолжал печатать.

- Ещё одна статья в газету? - с легкой иронией про­изнес за его спиной звонкий голос.

Белов обернулся. В дверях стояла тоненькая девушка в брюках и свитере.

- Вы ко мне?

- Если вы Белов, то к вам.

- Извините, что-то я вас не припоминаю...

- Ничего! Я вас тоже не узнаю. Вы представлялись мне совсем не таким. Очень высоким и непременно брюне­том - по контрасту с фамилией.

- Астроному не обязательно быть высоким. До звёзд все равно не дотянешься. Да вы садитесь...

- Терпеть не могу сидеть. Насиделась на всю жизнь! Девять лет в школе, пять - в университете...

- А потом?

- Потом получила диплом. А вы тоже умеете гово­рить в рифму?

- Не знаю, - сказал Матвей. - Вообще сочиняю с большим трудом.

- Это я давно заметила, - согласилась девушка.

- Каким образом? - Белов посмотрел на агрессивную гостью подозрительно.

- А вы до сих пор никак не сочините мне хотя бы открытки.

Матвей удивился:

- Вам? Открытку? Постойте, а как вас зовут?

- Майя Кремнева!..

Как известно, всё человечество можно разделить на две части. И основанием для такого деления могут быть самые различные признаки. Можно, например, разделить людей на тех, кто рано встаёт и рано ложится, и тех, кто поздно ложится, но зато поздно встаёт. На тех, кто делает заряд­ку, и тех, кто её не делает. На тех, кто, завидев наезжаю­щий автомобиль, быстро перебегает улицу под носом у ма­шины, и тех, кто в подобном случае непременно пятится назад.

Майя относилась к той половине человечества, которая встаёт на заре, делает зарядку и никогда не пятится назад.

Но и эту половину можно, в свою очередь, разделить на две неравные четвертушки. В большую входят люди, уве­ренные, что спешить некуда, что их время ещё не насту­пило, а уж когда оно наступит, тогда они покажут себя. В меньшую входят люди, всегда готовые к действию, как заправленная ракета. Именно из этой четвертушки выхо­дят те, которым, по мнению остальных, «чертовски везёт», которые «своего не упустят», «рождаются в сорочке», и так далее.

Майя не родилась в сорочке. Но она всегда точно зна­ла, чего хотела, и устремлялась к желаемому изо всех сил. И добивалась своего.

Талант? Верно, у неё были неплохие способности. Но у тысяч её сверстников они были ничуть не хуже. Только мало кто умел, подобно Майе, собрать линзой воли все свои мысли в один пучок, способный прожечь любое препятствие.

Она росла без отца. Он погиб в последние дни войны.

Но кое в чем ей действительно повезло. Первые четырнадцать кругов своей жизни Майя бежала за лидером. Лидера звали Серёжка. Серёжка был на три года старше, но никогда не задавался и всегда защищал её самостоя­тельность. К четырнадцати годам она умела делать почти всё, что умел делать брат: ездить на мотоцикле, бегло читать по-английски, разжигать костёр во время дождя, брать первые места на городских математических олим­пиадах. Майя стриглась под мальчишку, ходила в брюках и ковбойке, и нередко её принимали за младшего Серёжкиного брата.

Когда брат поступил в университет, на математический факультет, у них произошла первая серьёзная размолвка.

- Знаешь, Серёжка, я решила уйти в вечернюю шко­лу, - сказала Майя. - Я не буду математиком. Ты не сердись.

- С ума сошла! У тебя явно выраженные математиче­ские... И вообще наш век - век математики!

- Наш век - век социалистической революции! - от­парировала Майя. - Понимаешь, угнетенные народы не желают жить по-старому. Почему всем нужно заниматься математикой? Суо купкве, - сказала она по-латыни. - Каждому своё!

- И что тебе куикве? - сердито спросил Серёжка.

- Мне куикве, чтобы ты познакомил меня с арабами.

- Ещё чего! - сказал брат. - Я подозреваю, что угне­тенные народы запросто обойдутся без тебя...

Но на следующий день Майя снова заговорила о том же.

Через день - снова. Ещё через день - опять.

В конце концов Серёжка понял, что жизни ему не бу­дет. И однажды вечером явился домой с низеньким смуг­лым парнем. У парня были неестественно густые и блестя­щие чёрные волосы и ослепительно чёрные глаза.

- Наш товарищ... Сын иракского коммуниста, - объ­явил Серёжка сестре. - Поможешь Асафу учить рус­ский?

- Начну сегодня же! А вы мне - арабский. Ладно?

В шестнадцать лет Майя получила в вечерней школе аттестат зрелости и помчалась на филологический фа­культет.

Секретарь приёмной комиссии - мрачная и очень пол­ная дама с сухим, скрипучим голосом объяснила ей, что за последние четыре года на арабистику не приняли ни одной девушки:

- Сам Сергей Викентьевич лично и персонально зна­комится с каждым желающим сдавать экзамены и как только обнаруживает, что перед ним не юноша... А сейчас профессора вообще нет.

- Не откажите в любезности, - вежливо попросила Майя, - дать мне телефон профессора. И домашний, по­жалуйста.

Дама отказала.

Майя позвонила в справочное. Потом - из первой же телефонной будки - на работу и домой профессору. Ей ответили, что профессор в командировке, и спросили, кто звонит. У Майи не было никаких причин скрывать свое имя.

Назавтра она позвонила снова. Её попросили позвонить через неделю. Но Майя позвонила на следующий день:

- А вдруг Сергей Викентьевич вернется неожиданно? Мне ведь он не пришлет телеграммы, а вам может при­слать!

Через два дня родные профессора узнавали Майю с первого слова, отвечали, не дожидаясь вопроса, «не при­ехал» и вешали трубку.

Но вот наконец Майе повезло. По странной случайно­сти. Правда, Наполеон говорил, что случай всегда на сто­роне больших батальонов.

Когда она позвонила домой профессору Бочковскому в двенадцатый раз, вслед за нескончаемо длинным басови­тым гудком раздался щелчок, и мужской, неожиданно тихий голос (Майя ждала от профессора львиного рыка) произнес:

- Слушаю.

И тут Майя чуть было все не испортила. Вместо приго­товленного заранее «салям алейкум» она растерянно про­лепетала:

- А у меня брата тоже зовут Сергей...

- Гм... Бывает, - промолвил профессор. - А вас как зовут?

- Майя...

- Ах, это вы! Наслышан! Чем могу быть полезен?

Тут наконец Майя пришла в себя. Она вобрала в лег­кие побольше воздуху и четко выпалила:

- Салям алейкум!

- Алейкум салям, - машинально ответил профес­сор. - Чем могу...

- Возьмите меня к себе, - по-арабски сказала Майя.

- Куда - к себе?

- В университет. Свет вашей учёности рассеет тьму моего невежества! - по-арабски сказала Майя.

- И сколько таких фраз вам удалось вызубрить? - с интересом спросил Бочковский.

- Не счесть звёзд на небе, не счесть песчинок в пу­стыне, но слов у людей ещё больше!

- Стойте! - взмолился профессор. - Стойте! Что у вас по тригонометрии?

- Пять!

- По алгебре?

- Пять!

- По физике?

- Пять!

На том конце провода воцарилась тишина. Очевидно, профессор размышлял.

Затем трубка произнесла все тем же тихим, но уже со­вершенно официальным голосом:

- Жду вас в девять пятнадцать на кафедре.

- Спасибо! - сказала Майя. И не без лихости добави­ла, разумеется тоже по-арабски: - Лучше один раз уви­деть, чем тысячу раз услышать.

С тех пор прошло шесть лет. «Наш самый младший старший научный сотрудник» - говорили про Майю Кремневу в Институте восточных языков.

- Майя Кремнева? - переспросил Матвей. - Так это вы прислали телеграмму? - Он сокрушённо вздохнул. - Признаюсь, виноват. Действительно, ответа не послал. И даже телеграмму вашу отдал одному товарищу. Чем при­кажете искупить вину?

- Для начала покажите мне, откуда они прилетали.

- А вы уверены, что они прилетали?

Майя пристально взглянула на Белова. Глаза у нее бы­ли карие, очень яркие, а брови поднимались к вискам на­искосок, что придавало лицу несколько удивленное выра­жение.

- Разумеется! Надо быть круглым дураком, чтобы не видеть следы космонавтов буквально на каждом шагу!

- Например? - Губы у Матвея дрогнули.

- Это вам-то нужен пример? Да любая легенда о лю­бом боге! «Сошедшие с неба были на Земле в днях тех». Это библия. И не только христианский бог. Магометанский аллах, иудейский Яхве, индийский, эскимосский, негри­тянский, полинезийский - все боги дружно сходили, сле­тали, падали, опускались! Откуда? С неба! А кто только не возносился на небо? И Енох, и Христос, и Митра, и Кецалькоатль, и сотни других легендарных личностей.

Почему обязательно все эти истории надо было приду­мывать? Почему не предположить, что все было гораздо проще? Прилетели с неба могущественные космонавты на ракетных кораблях. Неандертальцы, одетые в звериные шкуры, стали им поклоняться, как высшим существам, а потом запомнили этот случай и передали его по наслед­ству своим потомкам!..

Разве вы не знаете, что инки приняли за богов испан­цев, всё могущество которых заключалось в огнестрельном оружии и лошадях?

- Не обижайтесь, пожалуйста, но совсем не обяза­тельно было прилетать космонавтам, чтобы наши неве­жественные предки придумали себе богов.

- Не обязательно! - пожала плечами девушка. - Могло быть так, а могло быть и этак. Но вы собираетесь искупать свою вину? Так показывайте, откуда они приле­тали!

- Чего бы я не дал, лишь бы узнать это! - прогово­рил Матвей, помедлив. - Узнать и сказать людям: «Смот­рите все! Вот самое близкое место в космосе, где обитают ваши братья по разуму!» Но, к сожалению, космонавты, о которых мы с вами говорим, пока не сообщили мне, в каком справочном бюро можно узнать, откуда они...

- Значит, будем искать это справочное бюро? - Майя с надеждой посмотрела на Матвея. - Дайте мне задание.

Рука Белова непроизвольно потянулась к затылку, но он вовремя опомнился и сбросил с плеча несуществую­щую пылинку.

- Какое, собственно, задание? - неуверенно протянул Матвей.

- Любое! - коротко, но энергично ответила девушка. - Надо ехать в Хирбет, о котором написано в вашей статье, - поеду в Хирбет. Надо сидеть в библиотеке - бу­ду сидеть в библиотеке. Надо мыть полы в лаборатории - буду мыть полы.

Белов машинально взглянул на чистый пол и всё тем же неуверенным тоном проговорил:

- Полы мыть, наверное, не надо. В Хирбет уже по­ехали без нас с вами...

- Так и знала! - В голосе девушки прозвучало от­чаяние. - А вы-то почему не поехали?

- Мне нужно было остаться. Я определяю возраст саммилитов. Хотите, покажу?

Матвей достал из стола фотопластинку и протянул её Майе.

Она повертела в руках.

- И что вы узнали? Сколько ему лет?

- Не больше миллиона.

- А точнее?

- Точнее пока не знаю. Нужно сделать прибор по­хитрее.

- Хорошо! Вы будете делать свой прибор. А мне что же - сидеть сложа руки?

Матвею стало не по себе. В физике и астрономии он, прямо скажем, кое-что понимал. Но историю или, напри­мер, филологию знал довольно поверхностно. И если на­звал в статье кое-какие загадочные явления в этих обла­стях, то сделал это по совету Тарасюка. Скорее, для того, чтобы привлечь внимание других специалистов, чем из уверенности, что попал в точку. А теперь вдруг в нем ви­дят главу дела и ждут указаний!..

- Знаете что, - сказал Матвей, - очень прошу вас - наберитесь терпения на пять дней.

- А что будет через пять дней?

- Будет Тарасюк.

- А кто он такой?

- Начальство. Заведующий сектором палеоастронавтики... То есть, у сектора другое название. Очень длин­ное - я никак не могу его запомнить. Впрочем, название несущественно. Важно, что Тарасюк наверняка даст вам задание. И не одно, а целую кучу!

- Через пять дней... - недовольно протянула Майя. - А раньше нельзя?

- Нельзя.

- Он что - болен?

- Он в Хирбете.

Из Майиной груди вырвался тяжкий вздох.

Глава вторая

СТРАННЫЕ БОГИ

- Значит, полное поражение? - глядя в глаза Григо­рию, спросил Матвей.

- Можно сказать иначе, - не опуская глаз, сухо от­ветил мушкетер. - Временные затруднения.

- А у меня удача! Да еще какая! Матвей вскочил, подбежал к шкафу и вытащил оттуда две колбы:

- Смотри!

Григорий взял колбы. В одном сосуде был насыпан мелкий желтоватый песок. В другом лежал маленький саммилит, очень похожий на бутон чайной розы.

- Разные вещи! Согласен?

- Как будто так, - согласился Тарасюк.

- А химический состав этого песка и этого саммилита абсолютно одинаков!

- Здорово! - сказал Григорий, несколько повесе­лев. - Правда, строго говоря, возможны два объяснения. Либо саммилит произошел из песка, либо песок - из сам­милита!

- Может быть, всё-таки первое предположение более вероятно? - спросил Матвей.

- Может быть, может быть... Иначе, пожалуй, все пляжи были бы покрыты саммилитами. Но когда же из песка возник саммилит?

- Примерно миллион лет назад...

- «Примерно»! - передразнил его Григорий. - Плюс-минус сколько?

- Плюс-минус миллион, - бодро произнес Матвей.

- А точнее? Нам нужна дата с точностью до пятисот, ну хотя бы до тысячи лет. Иначе ни о каких аналогиях с памятниками не может быть и речи.

- Будем работать - будет и точнее, - твёрдо сказал Матвей и взглядом показал на бумажную ленту, висящую над столом.

На ленте крупными печатными буквами было напи­сано:

«Работайте - и у вас получится!»

- Лозунг что надо, - согласился Григорий. - Поддер­живаю полностью. А пока ты будешь колдовать с прибо­ром, поищу филологов. Для начала пусть прочтут фраг­менты Медного свитка. Может, не зря пращуры соорудили такую диковинную книгу!

Стенограмма заседания Сектора физических методов исследования доисторических памятников. 26 апреля 196... года

Т а р а с ю к. Сегодня мы собрались, чтобы заслушать сообщение старшего научного сотрудника Института во­сточных языков Майи Степановны Кремневой о первых результатах дешифровки Медного свитка. Сколько вам нужно времени, Майя Степановна?

К р е м н е в а. Двадцать минут.

Т а р а с ю к. Прошу вас.

К р е м н е в а. Разрешите не останавливаться на исто­рии открытия Медного свитка профессором Гизе и на об­стоятельствах гибели свитка. В наши руки попали фото­копии разрозненных фрагментов. К настоящему времени удалось определить, что все надписи сделаны на арамей­ском языке во втором веке до нашей эры. Удалось также прочесть единственный фрагмент со связным текстом. Вот этот текст.

«И сказали предки: оставьте нам вашу мудрость.

И сказали боги: чужой мудростью не проживёшь.

И сказали предки: оставьте нам вашу силу.

И сказали боги: вы употребите её во зло.

И сказали предки: что вы оставите нам?

И сказали боги: самую высокую вышину и самую глу­бокую глубину, полночную звезду, день, равный ночи, и священное число.

И сказали предки: какое это число?

И сказали боги...»

Кафедра древнесемитических языков, которая сделала перевод этого текста, считает его записью, ранее неиз­вестной исследователям религиозной притчи.

Однако в пользу такого объяснения свидетельствуют только два обстоятельства: во-первых, слово «боги» и, во-вторых, мудрость и сила, которой эти боги обладают. Что же касается взаимоотношений между действующими или, точнее, говорящими группами, то они ни в коей мере не походят на взаимоотношения между людьми и богами.

Обращает на себя внимание уже то, что разговор по своей форме ничем не напоминает о неравенстве сторон. Напротив, и боги и предки говорят как равные с равными. Но главное даже не в форме, а в существе, в содержании диалога.

Боги не только не навязывают своей воли предкам, но, более того, призывают их жить своим умом: «Чужой мудростью не проживешь».

Сравните эти слова с классической речью бога к чело­веку. Я процитирую слова, которые бог, согласно библии, говорит Моисею:

«Если вы будете слушаться гласа моего и соблюдать завет мой, то будете у меня народом святым».

Мысль о «чужой мудрости» - это, по существу, глубо­ко безбожная, рационалистическая, антирелигиозная, гума­нистическая мысль. Иными словами, боги Медного свит­ка - явные безбожники. Они полны веры в человеческий разум. Но одновременно они не верят в добрые намерения людей - они отказываются дать предкам свою силу, опа­саясь, что те употребят её во зло. Нет ли здесь какого-либо противоречия? На первый взгляд, безусловно есть.

Наконец, последние фразы диалога совсем уж зага­дочны. Что ни слово, то загадка. Что такое самая высокая вышина? Самая глубокая глубина? О какой полночной зве­зде идет речь? Что за день, равный ночи? Какое священ­ное число?

На все эти вопросы нет ответа, если считать текст ре­лигиозным. Ни библия, ни другие письменные памятники Ближнего Востока не содержат никаких параллелей и ана­логий, бросающих свет на загадки Медного свитка.

Единственную легенду, которую, по-моему, можно по­ставить в связь с диалогом Медного свитка, мне посчаст­ливилось обнаружить в сочинении Иоанна Бейрутского «История филистимлян», изданном в середине XVIII ве­ка в Генуе. Вот эта легенда:

«До филистимлян жили здесь первобытные племена исполинов с высокой грудью и мощной шеей. В высоко­мерии своём они вздумали штурмовать самое небо и за свое дерзкое предприятие погибли позорной смертью. С воздвигнутых ими высот они были низринуты в са­мую глубь преисподней, ещё глубже, чем дно морское с его обитателями».

Известно, что в своём сочинении Иоанн опирался не только на библию. Он использовал исторические предания народов Ближнего Востока, которые усердно собирал в течение почти восемнадцати лет. Процитированная мною легенда поражает своей современной терминологией. «Штурмовать небо»! Да ведь это прямо о современной аст­ронавтике! Трудно отказаться от мысли, что в этом глухом предании отразились некие реальные факты.

Беру на себя смелость предположить, что это предание и диалог Медного свитка - легендарные осколки реально­го факта отлета с нашей планеты гостей из космоса, тех самых, о которых говорит гипотеза Белова.

Причём на Медном свитке записана главная, наиболее важная часть легенды. А именно - указание места, где неведомые космонавты оставили свой вымпел. Не берусь судить об остальном, но самая глубокая глубина и самая высокая вышина вполне могут быть наиболее характер­ными геодезическими точками какой-нибудь конкретной местности.

Остальные загадочные слова, по-видимому, скрывают указания на определённые предметы, которые в комплексе позволяют определить координаты вымпела.

Если принять эту точку зрения, то очень важно было бы знать священное число. Оно может оказаться тем клю­чиком, которым отпирается вся система координат.

Итак, разрешите суммировать. Первое: легенда Мед­ного свитка - это не религиозная притча. Второе: слово «боги», по-видимому, имеет более позднее происхождение и поставлено взамен ранее стоявшего другого слова. Третье: загадочность текста легко объясняется с точки зрения гипотезы Белова. Четвёртое: совершенно необхо­димо изучение устных преданий на месте предполагаемо­го приземления предполагаемых палеоастронавтов. Всё.

Т а р а с ю к. У кого есть вопросы к докладчику?

В о л к о в. Известны ли товарищу Кремневой ещё ка­кие-либо предания, которые могут иметь отношение к то­му, что вы именуете палеоастронавтикой?

К р е м н е в а. Конечно! Так же, как и всем присут­ствующим! Я говорю обо всех мифических существах, схо­дивших с неба и возносившихся туда.

Д у д н и к о в. Наша задача - исследование древних памятников. А о чём говорит здесь товарищ Кремнева? При чем здесь мифы? Почему товарища Кремневу не удо­влетворяет принятая наукой теория происхождения ре­лигии?

К р е м н е в а. Она меня полностью удовлетворяет. Но я допускаю, что легенды о приземлении и вознесении от­дельных богов могут быть связаны непосредственно и с фактом приземления и отлёта разумных существ. Не вижу никаких оснований для отказа от такого предполо­жения.

Д у д н и к о в. Но понимает ли товарищ Кремнева, что, подставляя в религиозные бредни вместо слова «бог» слово «космонавт», она тем самым подводит базу под библию, коран, веды и прочее, подтверждая истинность религиоз­ных вероучений?

К р е м н е в а. Понимает ли товарищ Дудников, что в отличие от бога в космонавте нет ничего сверхъестест­венного?

Д у д н и к о в. Но так можно дойти до подтверждения известного библейского тезиса о создании Земли не при­родой, а внеземным, небесным существом! И тогда...

И л ь и н. Простите, это уже не вопрос, а выступле­ние...

К р е м н е в а. Не прерывайте! Пусть товарищ го­ворит.

Д у д н и к о в. Считаю это своей обязанностью, товари­щи! И тогда нам придется признать, что не человек - высшее существо, а кто-то другой! Это поповщина! Это унизительно для человека!

Б е л о в. Не знаю, как для товарища Дудникова, но для меня вовсе не унизительно было бы узнать, что нашу Землю, и даже всю Солнечную систему, и даже Галактику, в конце концов, слепили не бессмысленные законы стихий, а руки разумных существ. Более того, это только подкрепило бы мою гордость. Раз кто-то смог, значит, и мы смо­жем!

К р е м л е в а. Верно!

Т а р а с ю к. Ещё есть вопросы? Нет? В таком случае разрешите от вашего имени поблагодарить Майю Степа­новну за чрезвычайно интересное сообщение.

Заседание окончено. Президиум прошу остаться. И вас, товарищи Кремнева и Белов.

...По-видимому, предложение Майи Степановны об ор­ганизации сбора фольклорных материалов в районе Хирбета - Саммили очень своевременно. Надо подумать о вклю­чении этого вопроса в план нашей экспедиции.

Б е л о в. Экспедиции?

Т а р а с ю к. Да. Я не успел объявить до заседания. Вопрос в принципе решен Академией. Главная цель - по­иски новых саммилитов. Теперь будет и ещё одна - поис­ки легенд. Давайте официально примем решение о необ­ходимости включить в экспедицию филолога-арабиста. Кто «за» - прошу голосовать. Против? Воздержавшихся нет?

Д у д н и к о в. Есть!

Т а р а сю к. Так и запишем: принято единогласно при одном воздержавшемся.

После заседания Григорий привел Матвея и Майю в институтский музей и остановился у стены, занятой огромной - в три человеческих роста - голубоватой каль­кой, на которой виднелись какие-то странные оранжевые штрихи.

- Отойдите метров на пять, иначе не поймёте! - ска­зал Тарасюк.

Матвей и Майя послушались. И как только они ото­шли, линии и штрихи слились в сплошные контуры. На стене появилось целое стадо бизонов - громадных крутошеих животных с тяжёлыми головами.

- Что это такое? - воскликнула Майя. - Раньше их тут не было!

- Быки Саммили, - коротко ответил Григорий. - Прислал Фернан Гизе...

- Слушайте! - крикнула девушка. - Я думала толь­ко об устных преданиях. Но ведь люди умели рисовать и двадцать и пятьдесят тысяч лет назад!

Глава третья

В ПЕСЧАНЫХ СТЕПЯХ АРАВИЙСКОЙ ЗЕМЛИ...

...Целый год потрачен даром. Целый год!

Просто удивительно, как ему могла прийти в голову эта бредовая мысль - искать наскальные рисунки в Хирбете? Разве он не знал, что узкая долина, зажатая между горами и пустыней, была настоящим проходным двором? Кто только не побывал там в течение тысячелетий! Егип­тяне и ассирийцы, хетты и персы, греки и римляне...

Было бы невероятным чудом, если бы в пещерах Хирбета сохранился хоть один рисунок, сделанный рукой че­ловека в каменном веке. И всё-таки год не потрачен даром. Если бы он не приехал в Хирбет, кто знает, услышал бы он когда-нибудь об этих великолепных быках Саммили?

Фернан ещё раз окинул взглядом выпуклую каменную стенку с оранжевыми линиями и штрихами, сливающими­ся в силуэты могучих животных.

«Что-то давно нет писем от Грегори, - подумал он. - Приедет или не приедет? Или что-нибудь помешало?.. И Халид загостился у деда!..»

Фернан посмотрел вниз. Там, у подножия плато, видне­лась рощица финиковых пальм. Среди зелени желтели до­мики. А сразу же за оазисом - до самого горизонта - безбрежный океан мелкого песка с редкими островками бурых колючих кустарников.

И здесь, на плато, зелени почти нет. Откуда ей быть, если на протяжении сотни километров журчит только один-единственный родничок. Вот он льётся по уступу скалы тонкой пульсирующей струйкой, наполняет круг­лую каменную чашу, выдолбленную чьими-то добрыми руками, и пропадает в расселине.

Подняв ведро, Фернан направился к своей пещере.

Собственно говоря, пещер в обычном понимании этого слова - таких, например, как в Пиренеях или в том же Хирбете, - здесь не было. Древние жители плато обитали в нишах, образованных у подножия скал и похожих на вытянутые в длину, узкие комнаты без наружной стены.

Несколько настоящих пещер было только в Джаббаре - глубоком ущелье, когда-то служившем руслом мно­говодной реки, пересекавшей плато. Но забираться так далеко пока не имело смысла. Сначала надо было исследо­вать скалы, примыкающие к роднику.

Фернан вошел в облюбованную им нишу. Стены и по­толок покрывал толстый слой пыли, а кое-где и сажи. Оче­видно, тут разжигали костры.

Он взобрался на мостки из досок, положенных на два плоских камня, и принялся расчищать стенку сверху вниз.

Сначала Фернан работал металлическим скребком, но, когда до стены осталось не больше сантиметра, пришлось взяться за губку.

Он нагибался к ведру, окунал губку в воду, выжимал её и осторожно проводил по стене. Снова нагибался к вед­ру - и снова проводил мокрой губкой по стене.

Прошло полчаса, и Фернан делал это уже почти маши­нально. Вниз - вверх, вниз - вверх, вниз - вверх...

Солнце опускалось всё ниже, и в нише стало темнова­то. Но Фернан продолжал работать, пока не заметил, что трет стенку сухой губкой.

Заглянул в ведро - пусто.

Подойдя к роднику, он услышал слабый незнакомый звук. Звук доносился откуда-то снизу.

Прислушался. Сомнений быть не могло - внизу разда­валось гудение и чихание перегретого автомобильного мо­тора.

Фернан бросился в палатку, схватил бинокль, подбе­жал к краю плато и сразу же увидел машину.

Маленький грузовичок застрял в песке в каком-нибудь километре от оазиса. Возле машины копошился плотный мужчина в европейской одежде и тоненький юноша с коп­ной ярко сверкавших под солнцем золотистых волос.

Фернан быстро зашагал по направлению к пальмам. На ходу он ещё раз приложил к глазам бинокль. Энергичные движения мужчины, орудовавшего лопатой у задних ко­лёс автомобиля, показались ему знакомыми.

- Грегори, - закричал Фернан, - ей-богу, Грегори! - и побежал, придерживая рукой болтающийся на груди бинокль.

Несколько минут окрестности оглашались гулкими хлопками - Фернан и Григорий радостно колотили друг друга по спине.

Потом француз вырвался из железных объятий Тарасюка и с улыбкой проговорил:

- Пустыня пустыней, а вежливость вежливостью!

- Знакомьтесь, пожалуйста, - с галантным полупо­клоном произнес Тарасюк. - Майя Кремнева - филолог. Фернан Гизе - покоритель недр!

Фернан согнулся пополам и пожал маленькую Майину руку.

- Не уверен, что вас ждёт здесь какая-нибудь добыча. Рассчитывать на памятники письменности в пещерах Саммили не приходится... Впрочем, - любезно добавил он, - если филолог может оказаться здесь лишним, то прекрас­ная девушка - никогда!

Майя сделала реверанс, а когда француз отвернулся, показала ему язык.

Фернан обошел вокруг машины, поковырял песок под колесами, потом довольно бесцеремонно извлек из кабины хозяина грузовичка и скомандовал:

- Все, кроме дам, за камнями!..

Через полчаса машина въехала в оазис.

- Прошу в шатер! - Фернан гостеприимно откинул полу своей палатки.

Вещи были сложены в одной из ниш. Вдали всё глуше слышалось тарахтенье грузовичка. На западе, на фоне ещё светлого неба, сверкала Венера.

- Не надо в шатер, - сказала Майя. - Подумать толь­ко - вечер в песчаных степях аравийской земли! Пальмы, оазис, русла исчезнувших рек!.. Покажите нам лучше, чем вы тут занимаетесь?

- Но вы, наверное, устали? - с сомнением произнес Фернан.

- Успеем отдохнуть!

- Тогда берите фонари, а то ничего не увидите!

...В нише стоял сизый полумрак. Фернан осветил мост­ки, скребок, губку.

- Сегодня я работал здесь. Но пока ничего не обна­ружил...

Григорий тоже зажег свой фонарь и стал рассматри­вать стенки. Светлый круг перескочил с одного угла в дру­гой и...

Вопль восторга раздался в убежище: в желтом кругу, грациозно подняв переднюю ногу с маленьким острым копытцем, стояла полосатая лошадка - зебра, а чуть по­одаль, из тёмной, ещё не расчищенной части потолка, выглядывала смешная голова жирафа - с маленькими рожками и пугливо настороженными ушами.

- Это называется «ничего не обнаружил»! - восклик­нула Майя.

- Уже темнело, и я действительно ничего не видел, - смущенно пробормотал Фернан.

- Великолепно! - крикнул с мостков Григорий. - Если такую красоту можно открыть «нечаянно», то какие открытия можно сделать здесь «нарочно»!

- Вы ещё не видели самого интересного, - скромно отозвался Фернан. - Что вы тогда скажете?

Он вышел из ниши, быстро зашагал вдоль большой скалы и неожиданно скрылся из глаз. Майя и Григорий бросились за ним. Заметив луч фонаря, протиснулись в узкую пещеру и остановились как вкопанные.

На верхней части стены они увидели нарисованную синей краской девушку с тяжёлой волной струящихся по спине волос, веселыми синими глазами и тонкой юной фигуркой. Узкими пальцами она держала зеркало в круг­лой оправе с длинной прямоугольной ручкой.

Кто она? Когда жила? Где теперь её потомки? Куда ушли из этого загубленного песками и солнцем края?

Теперь, когда этот рисунок известен любому образован­ному человеку по сотням репродукций, имеющихся в любом музее, синяя девушка воспринимается таким же условным персонажем, как Мадонна Рафаэля или Даная Рембрандта.

Но тогда - в чёрных скалах Саммили, в жилище неве­домого древнего рода - она показалась им живой и близ­кой. Честное слово, никто не удивился бы, если б она вдруг сошла со стены и сказала: «Добрый вечер!..»

Они долго смотрели на синюю девушку. А потом в мол­чании вышли из убежища.

Глава четвертая

ВСТРЕЧА С ЛЕГЕНДОЙ

Майя ещё некоторое время постояла у обрыва, глядя, как две белые фигурки становятся всё меньше и меньше.

Фернан и Тарасюк пошли к оазису, неподалёку от ко­торого были когда-то найдены саммилиты.

Майе тоже нужно было в оазис - не скалы же Самми­ли расскажут ей древние предания. Но сегодня пришлось остаться.

В последний раз помахав рукой Григорию, девушка пошла к палатке и принялась за мытьё посуды. Самые не­приятные вещи надо делать в первую очередь!

Она задумчиво терла песком чугунный котелок, на ко­тором наросло на палец сажи, когда невдалеке раздалось негромкое ржание.

Майя вскочила на ноги и увидела, что по тропе подни­маются к лагерю два человека, ведя в поводу двух пре­красных вороных коней - таких она видела только на картинках.

Путники приблизились, и один из них - белобородый старик с чёрными как смоль глазами - остановился, с до­стоинством приложил руку к груди и сказал:

- Салям алейкум! - И на ломаном английском языке добавил: - Многих счастливых лет тебе, молодая гос­пожа!»

- Алейкум салям, - ответила Майя. И продолжала по-арабски: - Только я не госпожа, а товарищ. Я - рус­ская. Россия! Москва!

Путники недоверчиво смотрели на девушку.

- Москва! - повторила она. - Советский Союз!

- Спутник? - неожиданно по-русски произнес ста­рик.

- Спутник! Спутник! - обрадовалась Майя. - А вы дедушка Джафар! Да? А ты - Халид! Мне рассказывал о вас Фернан Гизе.

- Где сейчас господин Гизе?

- В оазисе. Он скоро вернётся. А пока будьте моими гостями. Входите, отец! Входи, Халид!

Покормив и напоив гостей, Майя решила показать им находку Фернана.

Втроем они вошли в древнее убежище. Низкое утрен­нее солнце ярко освещало тёмную стену, на которой про­ступал силуэт синей девушки.

Старик подошел к самой стене и дотронулся сухими коричневыми пальцами до тёмного камня, как бы не веря своим глазам. А мальчик смотрел на Майю.

- Тебе нравится каменная красавица? - спросила она.

- Она похожа на тебя, - ответил мальчик.

- Теперь мне даже неловко повторять свой вопрос. Но ты всё-таки скажи: тебе нравится каменная красавица?

Мальчик промолчал.

Майя поняла, что он не хочет отвечать, пока не выска­зал своего мнения старик.

Но старик не спешил говорить. Он опустился на камен­ный пол ниши, вынул откуда-то из лохмотьев длинную трубку, набил её табаком и глубоко затянулся. Время от времени он поднимал глаза к синей девушке, а потом сно­ва сосредоточенно дымил, уставившись себе под ноги.

- Я живу семьдесят лет. Мой отец жил восемьдесят лет. Отец моего отца жил девяносто лет. Никто из нас не знал ничего о каменной красавице. Зверей на камне мы видели не раз - быков видели, больших птиц видели, ко­ней видели... Но о людях, нарисованных на скале, мы ни­чего не знали.

- Скажи, отец, - спросила Майя, - а что ты слышал о людях, которые жили тут до вашего племени?

- Отец моего отца пел мне песню о том, что раньше здесь росла высокая трава. Такая высокая, что всадник мог незамеченным подъехать к быку и поразить его копьем. А воды было столько, что каждый мог пить её когда захочет и сколько захочет. И мог напоить свои де­ревья и своё поле. И было здесь людей видимо-невидимо. И все были счастливы...

Старик снова замолчал. Можно было подумать, что он заснул, если бы не клубы дыма, время от времени подни­мающиеся над трубкой.

- А куда ушли эти люди?

- Ушла вода. А за водой ушла трава. И деревья, и по­ля, и птицы, и быки, и люди...

- А почему ушла вода?

- Я много раз спрашивал об этом мудрых людей. Мне всегда отвечали, что жители этой земли прогневили аллаха, и он превратил плодородные земли в белый песок и чёрный камень. А чем прогневили, никто уже не помнит...

- Как же, дедушка, - вдруг заговорил Халид, - как же не помнит? Разве не ты рассказывал мне про гигантов?

- Это сказка, а мы ведем беседу о серьезных ве­щах! - сердито сказал старик и принялся ожесточенно выколачивать трубку. - Когда старшие беседуют, млад­шие должны молчать, - минуту спустя проворчал он.

Майя видела, что старик не расположен рассказывать. Но не могла же она отступать от цели!

- Россия - большая страна, - негромко проговорила девушка. - Когда в Москве ложатся спать, на Сахалине уже идут на работу. Вот какая огромная моя страна... Есть в ней тёплые моря и прохладные реки. Есть покрытые апельсиновыми рощами долины и горы со снежными шап­ками. И я могла бы поехать в любое, самое прекрасное место... Но я приехала к вам - в Саммили!

Майя мельком взглянула на старика и, убедившись, что он внимательно слушает, продолжала:

- В моей большой стране живёт очень много людей - русские, таджики, армяне, якуты, чукчи и ещё почти две­сти народов-братьев. И я бы могла выучить прекрасный язык любого из них... Но я выучила ваш язык. Я выучила в Москве ваш язык и приехала к вам в Саммили.

Если бы ты спросил меня, отец, зачем я приехала, я бы ответила тебе: «За сказками». А если бы ты спросил меня: «Неужели в России мало своих сказок?» - я бы ответила тебе: «Много». Но у каждого народа - свое сердце. У каж­дого сердца - своя память. Если хочешь узнать сердце другого народа - узнай его сказки!

Майя снова взглянула на Джафара и встретилась с его пристальным взглядом.

- Далеко ездить - большие деньги нужны, - произ­нес старик. - Твой отец, молодая госпожа, наверное, очень богат?

- У меня нет отца, - глядя в глаза старику, сказала Майя. - Когда он был жив, все его богатство было в его голове. И в его душе. И в его друзьях. А потом он пошел на войну. И его убили фашисты.

Он спешил на помощь нашим друзьям - чехам. У че­хов есть красивый старый город на полноводной голубой реке. Война уже кончалась. Но фашистам всё ещё не хватало человеческой крови. И они решили разрушить этот город. Но чехи взялись за оружие, чтобы спасти свои дома, построенные дедами и отцами. С ружьями они пошли против пушек. Надо было помочь. И мой народ пришёл на помощь. Только не все вернулись домой. Мне тогда не бы­ло и пяти лет...

- Позволь мне рассказать! - прошептал Халид, умо­ляюще глядя на деда.

Старик нахмурил седые брови, положил сухую тёмную руку на острое плечо мальчика и сказал:

- Слушай, дочка!..

В те дни, когда по Арабской земле текла Великая река, окружённая густыми лесами, там жило могучее племя ги­гантов. Огромны были они телом своим, но еще огром­ней - мудростью.

Однажды решили гиганты завладеть самим солнцем. Воздвигли высокие башни и стали взбираться на небо.

Разгневался аллах и в ночной тьме поразил их ослепи­тельным огнём. И низверг в преисподнюю - ниже дна морского. И превратилась Арабская земля в пустыню...

У Майи захватило дух. Ведь это то же самое предание! Предание, двести лет назад записанное Иоанном Бейрут­ским...

...Вечером, во время ужина, она рассказала странную легенду своим товарищам.

- Представьте себе, что мудрые гиганты - наши братья из космоса. И их башни - звёздные корабли. И штурм неба - отлет. И столб раскаленных газов из дюз. И оглушительный рёв двигателей. И наших далеких пред­ков, из чёрной ночи наблюдающих эту картину...

- Узнаю птицу по полету, филолога - по воображе­нию! - устало отшутился Фернан. - Вы не обижайтесь - у каждого своя работа. Но всё-таки не верится, чтобы ка­кая-нибудь важная истина могла храниться тысячелетия­ми в таком несовершенном хранилище, как сказка. Сказ­ка - не рукопись и даже не рисунок...

- Я не обижаюсь, - задумчиво сказала девушка. - Послушайте, Фернан, вы не знаете, почему ущелье Джаббар называется именно так - «Джаббар»?

- Не знаю. А что?

- На одном из североафриканских диалектов «джаббар» означает «гигант»...

- А Гибралтар в древности назывался Геркулесовы­ми столбами! Ну и что дальше?

- Что дальше? А дальше я хотела спросить вас, знае­те ли вы песенку про шимпанзе?

- Вроде бы нет, - улыбнулся Фернан.

- Ну, так слушайте!

Говорят, что шимпанзе

Можно научить,

Чтоб совсем, как человек,

Стал он есть и пить,

Отличать от водки ром,

В ванне мылом мыться,

Чистить зубы перед сном,

И наутро бриться,

И читать, и рисовать,

И делить, и множить...

Одного лишь он - мечтать -

Ну никак не может!

Из-за мелкого совсем

Этого изъяна

Шимпанзе - не человек,

А только обезьяна...

Глава пятая

И СКАЗАЛИ ГИГАНТЫ...

Отъехав от лагеря километров десять, Майя с Халидом услышали рокот мотора - низко над ними прошел верто­лёт. Он сделал круг над плато, ещё раз прошел над всад­никами и полетел в сторону лагеря.

 - Кто бы это мог быть? - спросила Майя.

Халид только помотал головой. Он никогда раньше не видел вертолёта.

«Может быть, в лагере что-нибудь случилось? Не вер­нуться ли?» - подумала девушка. Но потом решила, что за час, который прошёл с момента их отъезда, ничего особен­ного произойти не могло.

И она снова тронула каблуками коня, который перешёл на крупную рысь. Впереди метрах в десяти скакал Халид.

Солнце ещё не встало, но готово было показаться с ми­нуты на минуту и согнать утреннюю прохладу.

Всё-таки они успели добраться до ущелья раньше, чем солнце начало припекать по-настоящему.

Трудно было представить, что эту мрачную расщелину между чёрными скалами некогда наполнял хрустальный блеск воды, мёртвые каменные склоны покрывала сочная зелень трав и деревьев, а воздух был настоен ароматами влажной земли и цветов. Казалось, что здесь во веки веков не существовало ни малейших признаков жизни, что здесь не наша планета, а Луна или астероид.

Майя проехала вдоль ущелья километра два и снова вернулась к его началу - туда, где, по словам Халида, на­ходились пещеры.

Пещер здесь было много, гораздо больше, чем возле скалы с «быками». Только на западной стороне ущелья Майя насчитала шестнадцать ниш и одиннадцать глубоких укрытий - они походили уже на настоящие пещеры.

Особенно понравилась Майе одна пещера - самая глу­бокая и самая обширная. Подняв руку, она не могла до­тянуться и до половины стены огромного каменного зала. Вход был расположен с южной стороны, и, несмотря на трехметровый коридор, отделявший зал от входа в пещеру, здесь было довольно светло.

 - Может быть, гигантами раньше называли эти две горы? - Майя показала на два утёса, сторожившие вход в ущелье, - высокие, изрезанные глубокими морщинами.

- Не знаю, - отозвался мальчик. - У этих скал нет имени.

Она остановилась у входа и поглядела на восточную, пологую сторону ущелья. Здесь скалы были выветрены и разрушены гораздо больше. Ветер, который на противо­положном берегу несколько задерживался крутой грядой скал, хозяйничал здесь много тысяч лет безраздельно.

Обследовать все эти выемки и пещеру?.. Такое под силу только большой, хорошо оснащённой экспедиции. Даже если бы сюда приехали и Фернан и Григорий - всё равно им понадобились бы годы...

Всё это Майя отлично понимала. Но вместе с тем у неё было такое чувство, какое бывает у рыбака, когда он впер­вые забрасывает спиннинг в незнакомую речку и сквозь тёмную толщу воды «видит» громадную щуку, устремив­шуюся к блесне. Точно так же «видела» сейчас Майя остроносый межзвёздный корабль, изображенный на ска­лах мрачного ущелья.

Ей самой было смешно, но честное слово - она не только чувствовала, что здесь её ожидает замечательное открытие, она даже «знала», где именно произойдет это открытие!

Майя неторопливо осмотрела огромный зал. В столбе света, пересекавшем коридор, сверкали песчинки. Они были так малы и легки, что не видно было, как они осе­дали. Но каменный пол был покрыт толстым, слежавшим­ся слоем песка.

Толстый налёт пыли покрывал и стены. Копоти не бы­ло видно. Наверное, вода ушла из ущелья очень давно, ты­сячи лет назад, и человеку нечего было делать здесь, среди мёртвых камней. Если люди попадали в Саммили, они останавливались поближе к роднику.

Но тогда, когда в Джаббаре журчала река и шелесте­ли тяжёлые листья, а по ночам раздавался лай собак и рёв голодного льва, - в те времена люди не могли не исполь­зовать для жилья такого замечательного естественного укрытия, как эта пещера!

Майя решила, что очистку надо начинать с северной стены, так как на неё падает больше света. Чем больше девушка смотрела на желто-бурую кору, покрывавшую чёрный камень, тем больше охватывала её уверенность в том, что ключ к тайне находится именно здесь. Нетерпение её было так велико, что она вытащила нож и начала скоблить эту кору. Но «штукатурка» почти не поддава­лась. И, устыдившись собственного нетерпения и варвар­ства, Майя спрятала нож.

Халид помог Майе втащить в пещеру четыре кожаных мешка с водой, каждый литров на восемь, - на день долж­но хватить.

Майя налила воду в пластмассовое ведро, бросила туда капроновую щётку и губку, плотно закрыла ведро крышкой, чтоб не испарялась вода, и в раздумье останови­лась перед стеной. По всем правилам, которые объяснил ей Фернан, надо начинать с потолка или хотя бы с самого верха стены. Иначе можно повредить нижние «ярусы»: если внизу окажется рисунок, на него будет сыпаться пыль и течь вода.

Но как добраться до потолка? В низких пещерах до него можно дотянуться рукой, а здесь? Лестниц в лагере нет. Чтобы сделать подставку, нужны доски, а дерева здесь тоже нет. Пальмы у большого источника она не тро­нула бы ни за какие сокровища древности.

«Когда-то здесь, может быть, тоже было вдоволь ле­са, - подумала Майя. - Вырубили лес, и стала пустыня».

Сначала девушка решила притащить в пещеру не­сколько камней, сложить из них горку и на ней работать. Попробовала вместе с Халидом сдвинуть с места первую же подходящую глыбу. И сразу поняла, что у неё уйдет целый день только на эту работу. А ведь горку надо будет передвигать!

А что, если начать прямо с того места, до которого можно достать? И если на стенке что-нибудь обнаружит­ся, можно будет сделать карниз, хотя бы из глины. Тогда вся вода и грязь сверху стекут по карнизу и не испортят стенку внизу...

Халид одобрил этот план. Он сказал, что знает в ущелье одно место, где есть глина.

Они спустились на каменное дно бывшей реки, и неда­леко от пещеры Халид показал Майе синее пятно на зем­ле. Девушка размяла в руках кусочек глины - он был мягким и вязким.

Они захватили с собой несколько больших кусков к пещере. Там Майя замесила глиняное тесто и прилепила к стенке небольшой карниз, вогнутый, как желоб. Потом на­лила в него полстакана воды. Вода скатилась вдоль карни­за, даже не просочившись по стенке.

Халид гордо поглядел на замечательную конструкцию.

- Теперь ты можешь спокойно мыть камень, - с до­стоинством произнёс он. - А когда кончим внизу, приду­маем ещё что-нибудь!

- Спасибо, Халид! - Майя ласково потрепала его ко­роткие чёрные волосы, жёсткие, как капроновая щётка. - Ты молодец! Давай сделаем так: я буду смывать песок там, где тебе не достать, а ниже и до пола будешь рабо­тать ты. А пока я расчищу стенку сверху, ты успеешь съездить ещё разок за водой.

Халид радостно кивнул и побежал к коню.

А Майя подвинула ведро к углу пещеры, вынула из него мокрую щетку и принялась короткими сильными дви­жениями тереть бурую кору чуть повыше своей головы.

В углу было гораздо темнее, чем напротив входа. Майя часто останавливалась, пристально вглядываясь в расчи­щенный слой. Он был чуть светлее, чем остальная стена.

Она решила не расчищать какое-нибудь одно место сразу до камня, а постепенно смывать один слой за дру­гим. Пусть получится площадка длиной хотя бы метра в два - «плацдарм» для Халида.

Дело подвигалось довольно быстро, бурая кора легко разрушалась щеткой, как только намокала. Можно было бы работать ещё быстрее, но девушка боялась сильно увлажнять «штукатурку», чтобы не повредить изображе­ний, которые могли находиться под ней.

Майя не очень-то рассчитывала найти рисунок в углу. С самого начала ей казалось, что корабль должен быть изо­бражён прямо напротив входа. Но было как-то очень страшно сразу увидеть пустую стену на самом «лучшем» месте.

К приезду Халида она расчистила длинную полосу вы­сотой около метра. Каменная стена под корой оказалась чёрной, блестящей, совершенно чистой.

«Так и знала», - подумала Майя и всё-таки очень огорчилась. Она как-то сразу представила себе, как они с Халидом счистят всю кору и все стены окажутся такими же чёрными, блестящими и нетронутыми, как эта...

Когда вернулся Халид, они, наскоро закусив хлебом с сыром и выпив кофе из термоса, стали работать вдвоем. Мальчик был понятлив. Он тратил мало воды и тёр «шту­катурку» очень осторожно.

После обеда прошло всего часа полтора, но Майя по­чувствовала, что больше не может тереть эту проклятую стенку. Пока она стояла прямо, было ещё ничего, хотя руки дрожали от напряжения, но когда надо было на­гнуться, спину ломило так, словно её весь день били по позвоночнику.

Она легла прямо на пол и сказала Халиду:

- Надо кончать, я устала.

- Отдохни! - ответил мальчик. - Ты отдохни, а я ведь только начал!

До темноты было ещё часов пять-шесть, и Майя согла­силась.

Полежав с полчаса, она поднялась и снова взялась за щётку. Но теперь работа шла очень медленно, и Халид постепенно нагонял Майю.

Скоро весь угол до того места, на котором она стояла, был освобожден от «штукатурки».

Вдвоем они уселись напротив очищенной чёрной стены.

- Ты не думай! - серьезно, как взрослый, произнес мальчик. - В тёмном углу никто и не вешает картин. Кар­тину вешают там, где светло. - Он вскочил и, отойдя не­много в сторону, дотронулся до стены там, где кончила ра­ботать Майя. - Вот здесь уже можно вешать... Ты ве­ришь?

- Верю! - устало, но твёрдо проговорила девушка.

Халид схватил ведро и снова принялся ожесточенно счищать песок.

- Не торопись! - крикнула Майя. - Не спеши!

Халид ничего не ответил, даже не повернул головы, но стал работать осторожней.

В пещере стало темней - солнце ушло далеко на за­пад. Надо было кончать.

- Пошли, Халид! - сказала Майя. - Нельзя возвра­щаться поздно - в лагере будут беспокоиться.

Она подошла к расчищенной мальчиком полосе, взяла его за плечи и отодвинула от стены, блестевшей каплями влаги.

...Халид сразу же пустил своего коня в галоп, но Майя крикнула:

- Подожди!

Халид удивлённо посмотрел на девушку:

- Устала?

- Устала. Очень жарко у вас. Даже в пещере.

Они поехали рядом.

- Слушай, Халид, мне нужно приезжать сюда каж­дый день. Но одной мне не справиться. А мои друзья не хотят работать в Джаббаре. Они не поверили в рассказ дедушки Джафара...

- Ты думаешь, гиганты жили в Джаббаре? - спросил мальчик.

- Не знаю. Но недаром же ущелье названо именем гигантов? А если они жили в ущелье, то почему бы им не нарисовать на стенке в какой-нибудь пещере не только быков и жирафов, не только своих сестёр и дочерей, но и башню, по которой они хотели добраться до солнца? Что скажешь, Халид?..

Мальчик ответил не сразу.

- Ну что же ты молчишь? Тоже, как Фернан, счи­таешь всё это сказкой?

- Нет! - сказал наконец Халид. - Разве это сказка, что здесь раньше текли реки, паслись быки и летали пти­цы? Всё это правда.

И он опять замолчал.

- А гиганты? - спросила Майя. - Ты веришь в ги­гантов?

- А почему господин Фернан не верит? - не отвечая на вопрос, спросил мальчик.

- Он говорит, мало ли что можно придумать. Он го­ворит, надо больше работать и меньше выдумывать. Вообще он смеётся надо мной!..

Черные глаза Халида сверкнули.

- Я скажу, что хочу ездить с тобой. Я помогу тебе найти башню!

Он ударил пятками коня и пустился вскачь, но метров через двести остановился.

Когда Майя поравнялась с ним, Халид, наклонившись к девушке, тихо сказал:

- Дедушка моего дедушки рассказывал, что один раз сам видел гиганта! Только не объяснил, где он его видел...

- А может быть, он объяснил, но это тайна? - серьёз­но спросила Майя.

- Нет, не объяснил... Зато он рассказал дедушке, как люди провожали гигантов. И я хочу, чтобы ты знала об этом. Только ты не пиши, - попросил он, увидев, что Майя достала карандаш и блокнот. - Ты запомни, это очень просто.

«...Перед тем как взойти на башни, спросили гиганты людей, которые собрались со всего света, что хотели бы люди получить от них в подарок?

И сказали люди: оставьте нам вашу мудрость.

И сказали гиганты: чужой мудростью не проживёшь.

И сказали люди: оставьте нам вашу силу.

И сказали гиганты: вы употребите её во зло.

И сказали люди: что вы оставите нам?..»

- Постой! - крикнула Майя. - Постой! Слушай меня, Халид! «...И сказали гиганты: самую высокую вышину и самую глубокую глубину, полночную звезду, день, равный ночи, и священное число...» Правильно, Халид?

Мальчик с величайшим изумлением глядел на Майю. Глаза его от волнения заблестели еще ярче, на смуглых скулах проступил румянец. Он не мог вымолвить ни слова.

- И священное число, - повторила Майя.

- А дальше? - тихо произнес мальчик.

- «И спросили предки...»

- Нет, «и спросили люди», - поправил ее Халид.

- «И спросили люди: какое это число?..»

- И что ответили гиганты? - прошептал Халид.

- А ты знаешь?

Халид удивленно посмотрел на девушку:

- Я никогда не слышал про священное число.

Всю дорогу Майя не произнесла больше ни слова. Она думала о таинственных кладах в человеческой памяти.

Могучие потоки времени размывают гранит исторических фактов, превращая его громадные глыбы в зыб­кий песок преданий и легенд. Но геологи, исследовав пе­сок, могут узнать, из какого камня он образовался. По­чему же нельзя по крупицам преданий восстановить со­бытия?

И сама себе отвечала: «Можно!»

...Еще издали они увидели вертолёт. Он стоял на зем­ле рядом с большой скалой - той самой, в которой были пещера с зеброй и жирафом, найденными Фернаном. А на самой скале чернела маленькая человеческая фигурка.

Когда Майя и Халид подъехали ближе, незнакомец слез со скалы и, сняв шляпу, представился:

- Уильям Смит, Лайкский университет.

Майя спрыгнула с коня и назвала своё имя.

- Вы любите прогулки верхом? - любезно осведомил­ся молодой человек.

- Я люблю ходить на лыжах, мистер Смит!

- Зовите меня просто Вилли, - предложил, улыба­ясь, приезжий.

- А вы меня - просто Майя... Простите, сейчас я должна вас покинуть - устала!

Не заходя в свою палатку, она направилась к Тарасюку. Тот сидел с Фернаном у спиртовки, на которой булькал маленький кофейник.

- Присаживайся! - Григорий поднялся, освобождая для Майи самое удобное место на кошме. - Далеко ез­дила?

- Далеко, даже ноги болят с непривычки. Я нашла чудное местечко. Такие пещеры!.. А что это за Смит?

Тарасюк пожал плечами:

- Экспедиция в составе одного человека. С лёгкой руки Матвея, полмира заинтересовалось камешками из Саммили. Конкуренты, так сказать... Но парень он, ка­жется, ничего себе... А как твои пещеры?

- Какие пещеры? - вмешался Фернан. - Джаббар? Напрасно! Нельзя распылять силы!

- Вот я и говорю, - подхватила Майя, - зачем рас­пылять силы? Давайте лучше все вместе работать в Джаббаре! Я брошу свою филологию и буду вашей рабыней, Фернан! И Вилли позовём!

- Хватит об этом, - сердито сказал Фернан. - Я на вас не посягаю. У мистера Смита тоже своя программа. Ему поручено собрать пробы чуть ли не с каждого квад­ратного метра плато... Мы с Тарасюком не сдвинемся с места! Вы согласны, Грегори?

Тарасюк кивнул. И, усмехнувшись, проговорил:

- Сейчас она вам опять про шимпанзе споёт....

- Не надо петь! - Фернан поднял руку. - Я всё понимаю. Если вам скучно одной, я скажу Халиду, чтоб он работал с вами. Договорились?

Глава шестая

ВЕРТИКАЛЬ

Майя и Халид стремглав бросились к стенке пещеры и, остолбенев, остановились перед ней: чёрное поле очи­щенного накануне камня пересекала яркая жёлтая вер­тикаль.

Майя в недоумении посмотрела на мальчика, маль­чик - на Майю.

- Неужели мы могли вчера не заметить этой чер­ты? - воскликнула девушка.

- Неужели кто-нибудь мог прийти сюда позже нас? - тихо произнес Халид. - Этого не может быть!

Они молча стояли перед загадочной жёлтой чертой.

- Я, кажется, догадалась, в чём дело! - проговори­ла наконец Майя.

Она вытащила из сумки губку, намочила её и прове­ла по черте. Жёлтая черта стала бледнеть и почти со­всем исчезла. Через пять-шесть минут стена высохла, и яркая вертикаль снова пересекла чёрное поле.

Халид смотрел на магическую черту затаив дыхание.

- Она больше не пропадет? - спросил он.

- Не бойся, - засмеялась девушка. - Теперь всё в наших руках! Сейчас мы узнаем, что здесь нарисовано!

Она азартно принялась за работу. Вертикаль прохо­дила у самого края расчищенной полосы - там, где Ха­лид тёр в самый последний момент вчера вечером. Теперь надо было расчищать дальше.

Со всей осторожностью, действуя только губкой и лишь в самом верхнем слое прибегая к щётке, Майя об­нажала чёрный камень справа от черты. Халиду она не разрешила даже приблизиться к этому месту, отведя ему участок с другой стороны.

Прошло часа два, но на стене не появлялось ничего нового. Среди чёрного поля ярко светилась одна жёлтая, как тонкий солнечный луч, черта. И больше ничего - ни слева, ни справа.

Халид каждые десять минут бросал свой угол и не дыша стоял за спиной у Майи, не сводя глаз с медленно двигавшейся губки.

- А что, если пойти по черте? - подумала вслух девушка. - Ведь должна же она где-то окончиться или по­вернуть куда-нибудь?

- Можно, я? - крикнул из своего угла Халид.

В голосе его была такая мольба, что Майя скрепя сердце дала разрешение.

Первое время она то и дело поглядывала на Халида. Но скоро убедилась, что мальчик вполне освоился. Его движения были так легки, что Майя спокойно занялась другим участком.

Когда Халиду надо было снять последний перед кам­нем слой корки, он позвал Майю.

- Я боюсь - она исчезнет, - прошептал мальчик, пе­редавая Майе свою губку.

Она взяла его губку в одну руку, свою - в другую и мягко провела ими по тончайшей песчаной плёнке.

Вертикаль продолжалась. Вначале она была тусклой, но вскоре засверкала так же, как в верхней части обна­жённой полосы.

Через час они очистили стену примерно на метр от жёлтой черты и не обнаружили никаких рисунков. Вниз вертикаль шла до пола. Возможно, что она продолжа­лась и дальше, ведь добраться до каменного дна пещеры было не так-то просто - он был накрыт толстой подуш­кой слежавшегося песка. Тут щётки и губки помочь не могли.

Оставался один выход - проследить эту жёлтую ли­нию выше, вплоть до самого потолка.

Но даже Фернанова роста в этой пещере было бы не­достаточно. А Майя и вовсе еле доставала до середины стены, даже поднявшись на цыпочки.

- Что же делать, Халид? Придумай что-нибудь!

Халид постоял минуту, глядя себе под ноги, и бро­сился к выходу из пещеры.

Майя не успела даже спросить, куда это он.

Неожиданно в пещере потемнело. И в ту же секунду со стороны входа послышалось недовольное фырканье. А ещё через несколько минут взмокший от напряжения Халид втащил в каменный зал вороного коня.

Майя с восторгом смотрела на мальчика.

Тот невозмутимо поднял с пола капроновую щетку, вскочил коню на спину и как ни в чём не бывало по­просил:

- Дай, пожалуйста, ведро.

Поставив ведро на спину вороного, он принялся те­реть стену мокрой щёткой под самым потолком.

Запрокинув голову, Майя смотрела на удлиняющуюся полосу чёрного камня. Халид уже расчистил метра два, а под бурой корой оказывалась все та же чёрная стена без малейших следов охры.

Значит, вчерашняя линия не была вертикалью? Зна­чит, где-то наверху она должна уйти в сторону? А может быть, она просто оборвётся, исчезнет?

- Попробуй правее! - крикнула девушка. - На метр правее!

- Сейчас! - отозвался мальчик и легонько похло­пал коня по точёной шее.

Конь сделал два осторожных шага впёред.

- Слушай, Халид! - сказала Майя. - Ты же просто умница! Когда подрастёшь - станешь знаменитым учё­ным, если будешь учиться. Тебе обязательно нужно учиться!

- Дедушка обещал послать меня зимой в Эль-Кабир, - промолвил мальчик. - В Эль-Кабире есть настоя­щая школа.

- А потом приезжай в Москву, в университет!..

- Тише!.. - раздался сверху шёпот. - Вижу краску!

- Осторожно! Ради всего святого, осторожно! - крикнула Майя.

- Будет лучше, если сейчас ты будешь наверху, а я буду внизу, - прошептал Халид. - Мне очень не хочется спускаться, но я думаю, что так будет лучше.

Они поменялись местами, и Майя несколько минут только покачивалась на спине вороного, стараясь удер­жать равновесие. Но потом освоилась и начала смывать плёнку песка и пыли, сквозь которую тускло просвечи­вала жёлтая черта. Скоро стало видно, что это - не вер­тикаль. Жёлтая линия изгибалась: один её конец уходил вниз, а другой поворачивал направо.

Давно прошло время обеда, а они даже не вспомнили о нём.

Каждые полчаса Халид и Майя менялись местами, и влажная капроновая щётка шла и шла дальше по толстой охристой черте. Яркая линия отклонялась вправо - и щётка отклонялась вправо; потом черта вдруг повора­чивала вверх - и щётка шла вверх. Словно гончая по следу зверя.

Когда две расчищенные полосы - нижняя и верх­няя - встретились, Майя спрыгнула вниз и несколько минут пристально смотрела на причудливую извилистую линию, высоко под потолком скрывшуюся под грязно-бу­рую корку.

Потом достала блокнот и зарисовала эту странную линию.

Халид стоял у неё за спиной и смотрел на кончик ка­рандаша, повторяющий узор, открытый ими и неведомый никому, кроме них.

 - Как ты думаешь, - спросила девушка, - куда пой­дёт эта черта? Наверх? Вниз? Направо?

Мальчик молчал.

- Завтра увидим! Завтра всё увидим собственными глазами! - воскликнула Майя. - А сейчас надо ехать. Скоро начнёт смеркаться.

- Давай никуда не уезжать! - предложил Халид. - Давай останемся здесь. Я совсем не устал. Я могу рабо­тать всю ночь!

- Ещё заснешь и свалишься с коня, - засмеялась девушка. - А что я смогу без тебя сделать? Ничего! При­дется потерпеть до завтра!

Вернувшись в лагерь, она зашла к Григорию:

- Пойдем подышим свежим воздухом на ночь!

Тарасюк рассмеялся:

- А то его днём не хватает!

Они вышли из палатки и медленно зашагали к род­нику.

- Что слышно с саммилитами? - спросила девушка.

- Начал раскопки. В районе старых колодцев...

- Послушай, Григорий, - промолвила Майя, - ты никогда не слыхал, чтобы жители каменного века делили свои пещеры, ну, скажем, на две части?

- То есть как это - делили? - не понял Тарасюк.

- Не ширмой, конечно. Ну, например, чертой на стене?

- А почему ты спрашиваешь? - Тарасюк недовер­чиво покосился на Майю.

- Просто так, пришло в голову.

Григорий пожал плечами. Вечно у неё разные фан­тазии.

- Спроси у Фернана. Он о каменном веке знает боль­ше, чем сами неандертальцы...

Они повернули назад и, когда подошли к скале с «си­ней девушкой», услышали над собой тихий треск. Тём­ная фигура виднелась наверху, прямо над пещерой.

- Чего не спишь? - крикнул Григорий по-ан­глийски.

- Хелло, Тарасюк! - откликнулись сверху. - Как гуляется с девушками?

- Упорный парень этот Вилли! - сказал Тарасюк. - Он тебе нравится?

- Парень как парень, - ответила Майя. - А что он всё лазает по скалам и чем там трещит?

- Берет пробы, ты же знаешь.

- А почему в темноте?

- А он работает и днём и ночью. Полезли к нему? - предложил Тарасюк.

Они вскарабкались по неровному, покрытому крупны­ми трещинами камню и, стараясь двигаться как можно тише, подошли почти вплотную к Смиту.

Тихонько насвистывая какую-то незнакомую мело­дию, Вилли медленно крутил рукоятку сверла.

- Подходите, подходите! - не оборачиваясь, прого­ворил он. - Тоже мне пинкертоны!

- Покажите, что вы тут делаете, - попросила де­вушка.

Смит выпрямился и посветил фонариком себе под ноги. В чёрном камне виднелась небольшая круглая лун­ка. В двух-трех шагах от неё чернела ещё одна.

- Зачем вам два образца с одного места? - спросил Тарасюк.

- Во-первых, не два, а десять, - со вздохом объяснил Вилли и направил луч фонаря в сторону.

Майя и Григорий увидели целую шеренгу круглых лунок, пересекавших скалу.

- А во-вторых, такова инструкция, которую я полу­чил, от университетского начальства. Прошу извинить: сегодня я должен взять здесь еще одну пробу. А завтра полечу по другим точкам.

Он поднял буровую ма­шинку, отмерил три шага от того места, где стоял, и Майя снова услышала беспокойный треск сверла.

За ужином Майя про­тянула Фернану листок бумаги со странной изви­листой линией.

Фернан бросил быст­рый взгляд на Халида. Мальчик невозмутимо на­мазывал на хлеб аккурат­ный слой масла. Он был полностью поглощён этим интересным занятием, с ко­торым познакомился со­всем недавно.

- Ну, что же вы? - нетерпеливо произнесла девуш­ка. - Что это напоминает вам?

Фернан мельком взглянул на листок и пожал пле­чами:

- За столом не принято... Но, если мадемуазель на­стаивает... Мне это напоминает червяка. Прошу вас, Гре­гори!

Тарасюк повертел листок в руках и солидно заявил:

- Знаменитая картина абстракционистов «Летнее утро». Поглядите-ка, Вилли.

Смит внимательно поглядел на рисунок и, ни слова не говоря, начал перерисовывать его себе в блокнот.

Неожиданно Фернан протянул свою длинную руку, выхватил листок из-под носа у Вилли и положил перед собой, но неправильно - так, что вместо вертикали по­лучилась горизонталь.

Майя засмеялась.

Фернан резко повернул листок, с минуту, прикусив губу, глядел на него, а потом быстро спросил Майю:

- Разыгрываете?

- Нет! - улыбаясь, ответила девушка.

- Если не разыгрываете, то скажите, где вы это нашли?

Майя отрицательно покачала головой.

- А что вы подумали, Гизе? - спросил Вилли, отло­жив в сторону бутерброд с ветчиной. - Разве это на что-нибудь похоже?

- Ну, что касается вас или мадемуазель, - Фернан взглянул Майе прямо в глаза, - то, конечно, вы здесь бессильны. Но вот Грегори меня удивляет. Всё-таки ар­хеолог - значит, немножко художник!

Тарасюк ещё раз взял в руки листок.

Переглянулся с Фернаном.

- Ну? - поощрительно произнес Смит.

- Фернан думает, что это похоже на горб верблю­да, - сказал наконец Григорий, показывая на самую верх­нюю часть линии. - Или, может быть, на человеческое плечо?

Фернан молчал.

Все трое, повскакав со своих мест, обступили Майю.

- У меня к тебе один-единственный вопрос, - мед­ленно произнес Григорий. - Какой величины это изоб­ражение?

Майя спокойно жевала финик.

- Никакой! - проговорила она небрежно. - Просто я вас разыграла!

Тарасюк погрозил ей кулаком.

Фернан развел руками: «А что я говорил?»

Вилли подозрительно взглянул на девушку, но про­молчал.

Глава седьмая

СОШЕДШИЙ С НЕБА

Лиловые длинные тени ещё тянулись от скал, а ущелье было наполнено сумраком, когда девушка и мальчик во­шли в свою пещеру. Изгибающаяся черта едва светлела на чёрном фоне стены.

- Если Фернан прав, - прошептала Майя, - то где-то здесь, - она осторожно постучала пальцем о неровную бурую стенку метрах в двух справа от вертикали, - где-то здесь должна проходить ещё одна линия, тоже верти­кальная...

Теперь они стояли на спине у лошади вдвоём и тёр­ли, тёрли, без конца тёрли бурую стенку мокрыми губ­ками.

Там, снаружи, солнце поднималось всё выше. В пеще­ре становилось всё светлей. А Майе казалось, что начи­нает светиться весь тонкий слой песчаной «штукатурки». Ещё одно движение щётки, ещё один мазок влажной губ­кой - и новая ярко-жёлтая полоска появилась на стенке пещеры.

- Подожди! - крикнула Майя. - Мы испортим низ! Опять нужна глина!

Халид слепил ещё один карниз над только что откры­той чертой и снова забрался на круп вороного.

Конь, должно быть, устал стоять на одном месте и, не смея сдвинуться, медленно переступал с ноги на ногу. Майю качало при каждом его движении, но она не заме­чала этого. Она шла по следу!

Жёлтая дорожка краски некоторое время вела её вправо, вдоль потолка, потом мягко закруглилась и по­шла вверх. Потом влево и перешла в огромную окруж­ность.

Майя, не замечая ничего вокруг и даже не задумы­ваясь над тем, что возникает перед её глазами, продолжа­ла тереть жёсткую пыльную корку, смывая песок, от­крывая всё новые линии, штрихи и пятна, горевшие яр­кой жёлтой краской среди мёртвого камня пещеры.

Халид, не поднимая головы, самозабвенно очищал ниж­нюю часть стены метрах в полутора от пола. Со стенки сыпалась пыль...

Сколько прошло времени - два часа или двенадцать часов, - они не знали.

Было уже или, вернее, ещё совсем светло, по край­ней мере в центральной части зала, когда они пришли в себя от громкого восклицания, неожиданно раздавшего­ся у входа.

Майя вздрогнула и, обернувшись, увидела Вилли.

Глаза у него были широко раскрыты.

Когда Майя спрыгнула на землю, Вилли уже исчез. Мгновение спустя он снова появился в пещере, с киноап­паратом.

- Поздравляю вас! - взволнованно и торжественно произнес Смит. - Поздравляю вас с портретом космо­навта!..

Только сейчас в первый раз Майя смогла охватить взглядом огромный жёлтый силуэт на чёрной стене.

Круглый, как у водолаза, шлем с двумя круглыми иллюминаторами увенчивал могучий торс гиганта. Шлем переходил в плавно облекающий плечи и грудь ска­фандр. Великолепно были переданы складки тяжёлой ткани. Ступни ног великана были скрыты под толстым слоем песка на полу пещеры, а левая часть туловища - под ещё не очищенной коркой песка и пыли.

Майя закрыла глаза, ощупью нашла кожаный мешок с водой, нагнулась и сделала несколько глотков. Потом постояла так ещё несколько минут и только тогда, не ве­ря самой себе, снова раскрыла глаза.

Могучая фигура Сошедшего с неба по-прежнему ярко выделялась на чёрной стене пещеры.

Треск киноаппарата прекратился.

- Кто-нибудь, кроме вас, уже видел его? - спросил Вилли.

Майя покачала головой.

- Вам просто чертовски повезло, Смит, что вы ока­зались здесь. Обещайте молчать, я хочу привести их сюда завтра утром!

- Слово джентльмена! - улыбнулся молодой человек.

Прошло ещё немного времени. Все трое как зачаро­ванные не могли оторвать глаз от портрета.

Наконец Майя услышала, словно издали, голос Вилли:

- Разрешите мне сфотографировать вас в момент это­го замечательного открытия. Ведь оно ещё даже не окон­чено, - смотрите, левая часть фигуры не видна...

- Зачем? - Майя устало махнула рукой.

Смит засмеялся:

- Что вы, мисс Кремнева... Можно не сомневаться, этой фотографией будут гордиться ваши дети и внуки! Прошу вас...

- Ну что ж! Как, Халид? Закончим работу?..

Мальчик смутился, но потом широкая улыбка растя­нула ему рот чуть не до ушей, и он проворно вскочил на спину коня.

Майя последовала его примеру. Оба снова подняли щётки, и последние куски песчаного покрывала, скрывав­шего от глаз могучую фигуру, стали сползать с мокрой стены.

Трещала камера. Временами Смит опускал её, брал висевший на груди фотоаппарат в кожаном футляре и щелкал затвором снова и снова, в то время как портрет космонавта всё яснее выступал из-под слоя песка и пыли.

В пещере стало темней. Контуры широкого скафанд­ра всё больше расплывались.

До сознания Майи вдруг дошло, что она уже давно не слышит жужжания кинокамеры и щелчков затвора.

Девушка обернулась.

Смита в пещере не было.

Глава восьмая

КОНЬ ВЕРНУЛСЯ БЕЗ ВСАДНИКА

Когда Вилли вошёл в палатку, Фернан и Григорий сразу же вскочили на ноги:

- Вам радиограмма!

Фернан протянул Смиту клочок бумаги:

- Принято десять минут назад... Вилли схватил листок и вслух прочёл:

ОАЗИС САММИЛИ УИЛЬЯМУ СМИТУ ТЧК ЛИЗЗИ ТЯЖЕЛО БОЛЬНА ТЧК СРОЧНО ВЫЛЕТАЙ ПАПА.

- Жена? - спросил Тарасюк.

- Невеста, - печально произнес Вилли. - Придется, друзья, расстаться с вами. Не знаю, вернусь ли...

Через полчаса вертолет взмыл в воздух.

Оставшиеся у палатки ещё долго махали руками, по­ка он не скрылся из виду.

 - Толку от него было немного, - проговорил Фер­нан, - а всё-таки жалко парня. Если доискались нас по радио, значит, дело серьёзное...

Тарасюк не ответил. По правде говоря, Смит не вы­зывал в нём особой симпатии.

Подошло время ужина. Майи ещё не было, но это ма­ло беспокоило мужчин, привыкших за последние дни к её поздним возвращениям.

Они молча поели.

Григорию не хотелось спать.

Фернан, перенервничавший после получения радио­граммы, пока не было Вилли, тоже нарушил привычный распорядок.

Оба молча сидели у приемника, ловя потоки известий, изливаемые всеми радиостанциями мира.

- Подумать только, - тихо промолвил Фернан, - ещё каких-нибудь пятьдесят лет назад человек сумел построить первый радиомостик в два-три километра. Сегодня - радиомостище длиной в миллион миль... Что будет через пятьдесят лет? Доберёмся до какой-нибудь Тау Кита?

- Я не знаю, когда это произойдёт. Но мы с тобой, Фернан, как ни странно, можем ускорить это событие, - отозвался Тарасюк.

Фернан скептически улыбнулся.

Возле палатки раздалось громкое ржание.

- Наконец-то! - воскликнул Тарасюк и откинул бре­зент.

В кромешной тьме видны были лишь звёзды да неяс­ные очертания какой-то тёмной массы.

- Поздновато для молоденькой девушки! - провор­чал Фернан. - Впрочем, я и забыл, что у вас отличный провожатый...

- Где вы? - крикнул Григорий и шагнул в темноту.

Никто не отвечал. Слышалось только тяжёлое дыха­ние уставшего животного. Тёплые лошадиные губы ткну­лись Григорию в руку.

Он быстро провел по шее коня, потом по седлу. Сед­ло было пустым и холодным.

- Что тут творится, чёрт побери? - сонно протянул Фернан.

- Беда! - крикнул Григорий. - Майин конь при­скакал один!..

- Спокойней! Спокойней! - прервал его подбежав­ший Фернан. - Если бы с ними что-нибудь случилось в пути, конь никогда не оставил бы их. Ты не знаешь здешних коней - они не бросят хозяина в беде! Очевид­но, Майя с мальчишкой остались в Джаббаре. Вот когда бы нам пригодился вертолет Смита!.. Теперь вся надеж­да на коня. Покорми его... Я к старику Джафару!

На заре мёртвое ущелье было разбужено стуком ко­пыт и гулом голосов. Первым шёл Вороной. Старик ни ра­зу за всю дорогу не натянул повод - конь сам выбирал путь.

Миновав две островерхие вершины в начале ущелья, конь неожиданно перешел на галоп, помчался прямо к не­высокой скале с плоской вершиной и как вкопанный оста­новился у большой груды каменных глыб.

Остановился, запрокинув сухую, тонкую голову, и тревожно заржал.

Всадники спешились и подбежали к камням.

- Здесь был вход в пещеру? - спросил Тарасюк.

- Здесь, - тихо ответил Джафар.

Дотронулся до одной из глыб и так же тихо прого­ворил:

- Пыли нет. Обвал случился этой ночью.

- Вечером! - раздался откуда-то из-за камней Май­ин голос.

Через минуту девушка и мальчик стояли рядом со стариком.

- Живы! - воскликнул Тарасюк.

- Где конь? - сурово произнес старик.

- Там! - Майя протянула руку к тому месту, где груда камней смыкалась со сплошной скалой.

Халид замер, не смея поднять глаза.

- Зачем вам понадобилось тащить в пещеру ло­шадь? - не выдержал Фернан.

Но Майя словно не слышала его вопроса. Впятером они принялись растаскивать камни.

- Странное землетрясение, - заметил Фернан, упи­раясь плечом в здоровенную глыбу. - Обвалилась только одна скала и только в одном месте! Может быть, Майя все-таки просветит нас?

- А я сама ничего не понимаю... Мы втроём были в пещере - я, Халид и Вилли... И ещё конь Халида... Смит снимал нас.

Потом я смотрю - исчез. Я вышла сюда. Смотрю - он сидит на самой верхотуре и, как всегда, сверлит дырки... Я ещё спросила, не надоело ли. Он сказал, что скоро кон­чит. Потом позвал Халида и попросил его принести ба­чок с водой от вертолёта; вертолёт стоял вон там.

Потом Вилли зачем-то вылил всю воду в дырки и су­нул туда какие-то провода.

Потом он спустился со скалы, сел в вертолёт и пома­хал нам рукой. Когда вертолёт улетел, мы с Халидом по­вернулись - и вместо входа в нашу пещеру...

 - Взрыв? - быстро спросил Тарасюк.

Майя помотала головой.

- Даже звука обвала не слышали. Правда, вертолёт трещал над самым ухом... Халид ни за что не соглашал­ся уйти без коня. Пришлось отправить к вам одного Во­роного...

Ещё один камень, ещё один - и наверху показался чёр­ный пролом.

Халид первым вскарабкался наверх, сунул голову в отверстие и, ожесточенно орудуя локтями, протиснулся между потолком пещеры и грудами каменных обломков.

Солнце уже село, когда конь был наконец освобождён из плена. Фонарь, захваченный Фернаном, уже не горел - кончилась батарея. Вёдра, щётки, Майина сум­ка - всё так и осталось в пещере.

Григорий долго не мог уснуть. Он лежал с закрыты­ми глазами и мысленно перебирал в памяти события последних месяцев, стараясь отыскать в них какие-ни­будь факты, которые помогли бы ему понять то, что слу­чилось сегодня.

Несомненно, странный обвал был делом рук Смита. Значит, и его внезапный отъезд - не случайность.

Но зачем? Зачем понадобилось ему устраивать этот обвал? И что за странный взрыв - без грома, без разле­тающихся осколков?

Тарасюк открыл глаза и сел.

Над сплошной чернотой ущелья сверкала золотой рос­сыпью звёзд широкая дорога неба.

...Пирамида в Хирбете. Пещера в Джаббаре. Ещё раньше - вопли иностранной печати по поводу гипотезы Белова...

Через одну точку можно провести сколько угодно прямых в любом направлении. Но то, что он, Тарасюк, не провёл единственно возможной прямой через две точ­ки - шипение газет и кражу пирамиды, - было дурацкой беспечностью. Счастье ещё, что Майя с Халидом оказа­лись во время взрыва не в пещере!

Григорий забылся незадолго перед рассветом, когда на зеленоватом востоке осталось только несколько самых крупных звёзд. Последнее, что он вспомнил, засыпая, были слова непонятной телеграммы: «Ваша пирамида пере­ехала...»

Едва занялась заря, Майя растолкала мушкетеров, взяла их под руки и повела к расчищенному входу в пе­щеру.

- Сейчас вы увидите гостя из космоса, - предупре­дила она. - У кого слабые нервы, пусть остается на све­жем воздухе.

Фернан усмехнулся, достал сигарету, закурил и при­сел на камень.

Тогда Майя схватила Григория за рукав и потянула за собой.

С минуту они стояли зажмурившись, чтобы глаза по­скорее привыкли к пещерному полумраку.

 - Раз! Два! Три! - скомандовала Майя.

Григорий открыл глаза.

Прямо напротив входного проёма стоял по щиколот­ку ушедший в камень гигант в скафандре. Глубокая све­жая трещина пересекала круглый шлем. Огромные беспа­лые руки были опущены вдоль мощного туловища.

Два круглых отверстия в шлеме не оставляли никаких сомнений в том, кого хотел изобразить художник.

- С ума сойти! - воскликнул Тарасюк. - Фернан! Скорей сюда!

Он выскочил из пещеры, схватил аппарат со вспыш­кой, мигом примчался обратно и снял шестьдесят четыре кадра - больше катушек с плёнкой у него не было.

Назавтра Григорий направил в Москву краткий отчёт о Майиной находке, фотографию Сошедшего с неба и просьбу о продлении командировки на два месяца для изучения фресок Саммили.

А через два дня лагерь был перенесен в ущелье Джаббар.

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

Глава первая

ДУДНИКОВ В ПОЛНЫЙ РОСТ

До сих пор у нас не было случая показать в пол­ный рост одного из участников событий, о кото­рых написана эта книжка. Правда, его имя упо­миналось, и даже неоднократно. Недобрым словом отзывал­ся о нём Григорий Тарасюк. Несколько двусмысленно  - академик. Наконец однажды этот самый участник событий проявил себя в действии: задал несколько вопросов Майе Кремневой на заседании Сектора физических методов исследования доисторических памятников и воздержался при голосовании о поездке Майи в Саммили. И тем не ме­нее, как сказано выше, показать его в полный рост ещё не было случая. И дело здесь вовсе не в авторской прихоти. Дело в том, что Дудников вообще нигде и никогда не бывал главным действующим лицом. Несмотря на то что, будучи сокурсником Тарасюка по университету, он уже успел стать доктором наук, тогда как Тарасюк пребывал в кандидатах, Дудников ни разу в жизни не находился в должности председателя, заведующего, начальника, управляющего и тому подобное.

Почему-то всегда главным назначали кого-нибудь дру­гого, а Дудников становился заместителем. В универси­тете он был заместителем председателя студенческого научного общества. В институте  - заместителем учёного секретаря. В экспедициях, в которых он, к слову сказать, бывал в отличие от Тарасюка не слишком часто, Дудни­ков никогда не бывал руководителем отряда или группы. Только заместителем!

Но, судя по всему, положение «зама» вполне устраи­вало Дудникова. Во всяком случае, никто и никогда не на­блюдал никаких притязаний с его стороны на какую-нибудь «главную» должность.

И если сейчас Дудникову суждено выступить в роли главного действующего лица, то лишь потому, что так неудачно сложились для него обстоятельства...

В известном смысле Дудников был прямым Майиным антиподом. Если Майя всегда точно знала, чего она хо­чет, то он всегда точно знал, чего он не хочет. А всё мно­гообразие нежеланий Дудникова сводилось в конечном счёте к одному  - к нежеланию каких бы то ни было из­менений.

Из всего огромного числа состояний, в которых может находиться физическое тело, Дудников одобрял только два: состояние покоя и состояние прямолинейного и рав­номерного движения.

Любое действие, которое могло привести физическое тело, именуемое доктором исторических наук Дудниковым В. С., в любое иное состояние, кроме двух вышеупо­мянутых, он воспринимал как личное оскорбление.

Но, будучи умудрён немалым житейским опытом, он понимал, что лучший метод обороны  - это наступление. И потому охотно примыкал к разного рода новым тече­ниям, занимая в них крайние, арьергардные позиции. А когда новаторы начинали упрекать своего коллегу в кон­серватизме, он с самым серьезным видом повторял свою любимую поговорку: «Консерватор нужен прогрессу, как тормоз автомобилю».

И эта тактика вполне оправдывала себя. «Возмутите­ли спокойствия» были, как правило, рады видеть в своих рядах человека с незапятнанной какими бы то ни было рискованными идеями репутацией солидного учёного му­жа. А любителям состояния покоя внушало покой уже то, что один из них считался своим в лагере «противника». Ну, а начальство?.. Начальство видело в Дудникове опре­делённую гарантию против чрезмерных «загибов» инсти­тутской молодежи  - этакий гироскоп, гарантирующий не­пременно необходимую в науке устойчивость. Отсутст­вие колебаний, вибраций и других не всегда желательных физических явлений.

По всем этим причинам предложение директора института о назначении Дудникова заместителем председа­теля Сектора физических методов исследований доисто­рических памятников ни у кого не вызвало возражений. А когда Тарасюк отбыл в Саммили, заместитель стал председателем. Точнее, вр. и. о., то есть временно испол­няющим обязанности...

Однако эти четыре буквы не спасали положения. Про­тив обыкновения, Дудников вдруг оказался официальным главой весьма рискованного, с его точки зрения, пред­приятия. И это Дудникова чрезвычайно угнетало. До не­давнего времени в ответ на вопрос о гипотезе Белова он мог смело отвечать: «Я гипотезами не занимаюсь... Моя функция  - историческая интерпретация результатов ис­следований. Какими бы методами, с вашего позволения, они ни велись...»

Теперь же он был в ответе за всё. В том числе и за эту дурацкую гипотезу.

С той самой минуты, как самолет с Тарасюком и Кремневой оторвался от бетонной дорожки Шереметь­евского аэропорта, Дудникова не покидало какое-то край­не неприятное чувство кривизны. Как будто кто-то по­стоянно тянул его в сторону с твёрдого и ясного пути и он, того и гляди, должен был попасть в яму.

Особенно усилилось это ощущение после того, как склонный к авантюрам Тарасюк прислал сообщение о так называемом портрете так называемого космонавта...

И предчувствие не обмануло Дудникова.

Шестого июня, едва он вошел в институт, к нему под­бежала взволнованная старушка библиотекарь.

- Вольдемар Семенович! Вы велели докладывать об иностранных откликах... Мне только что позвонили из центральной библиотеки. Просят вас приехать туда...

- Зачем?.. Насколько мне помнится, все заказы я де­лаю через вас...

- Не знаю, Вольдемар Семенович, право, не знаю, в чём дело! Мне только сказали, что большая неприят­ность... И чтобы я сразу, как только увижу вас...

- Пустяки!  - небрежно произнес Дудников. - На­верное, опять какой-нибудь пасквиль на Белова. А нам-то с вами что? Ведь он даже не сотрудник нашего института!

- Нет, не на Белова, - тихо промолвила библиотекар­ша. - Я спросила...

Дудников пожелтел, вся кровь схлынула с его румя­ных щек.

- Не на меня же?  - пытаясь улыбнуться, выдавил он наконец.

- Не знаю, право же, не знаю, - повторила ста­рушка.

Дудников машинально, неизвестно зачем, расстегнул портфель, потом снова застегнул его и, не говоря больше ни слова, устремился к выходу.

Через полчаса молодой сотрудник иностранного от­дела библиотеки, сохраняя на своём лице бесстрастное выражение, протянул ему журнал в лакированной об­ложке:

- С утренней почтой из Рима.

Дудников взял журнал, водрузил на аккуратные уши прозрачные оглобли очков  - и обмер.

Прямо на него с яркой обложки журнала глядели улы­бающиеся глаза... Кремневой!

Поперек плеча девушки красивым крупным шрифтом была набрана какая-то надпись. А над ее золотистыми волосами виднелось уже знакомое Дудникову чудище в скафандре.

- Переведите, пожалуйста, - попросил Дудников.

- Извольте!.. «Юная русская художница рисует портрет космического пришельца на диких скалах Саммили. Читайте репортаж нашего корреспондента на треть­ей странице».

А третья страница сообщала:

«В интервью, данном нашему нью-йоркскому корре­спонденту молодым ученым-археологом мистером Уилья­мом Смитом, исследователь, несколько дней назад поки­нувший Аравию по семейным обстоятельствам, сообщил, что вблизи оазиса Саммили экспедиция, с которой мистер Смит имел честь сотрудничать, обнаружила весьма инте­ресные наскальные изображения людей и животных.

Эти изображения сделаны обитателями пустыни в древнейшие времена.

Мистер Смит сожалеет, что не может познакомить наших читателей с этими находками без разрешения профессора Фернана Гизе, оставшегося для завершения ис­следований в Саммили.

Чтобы окончательно не разочаровывать нас, мистер Смит любезно согласился передать редакции фотографию «Гостя из космоса»  - картины, нарисованной на стене пе­щеры участницей экспедиции мисс Майей Кремневой из Москвы».

Дудников внимательно выслушал перевод и, вопреки ожиданию молодого сотрудника иностранного отдела, не упал в обморок. Напротив, лицо его приняло спокойное, удовлетворённое выражение.

- Этого следовало ожидать, - важно проговорил он. - Наука не терпит легкомыслия, потому что легкомыслие не удовлетворяется наукой.

Толстый палец Дудникова постучал по изображённо­му на обложке журнала скафандру:

- Вот на что идут народные денежки. Да ещё в ино­странной валюте! Между прочим, я был единственным человеком, который возражал против поездки Кремневой в Саммили. Меня не послушали  - и вот результат. На-ли-цо!

- Что же теперь будет?  - сокрушённо спросил мо­лодой сотрудник.

- Теперь будет всё, чему положено быть в подобных случаях, - ответил Дудников.

Через неделю в Саммили ушла телеграмма на имя на­чальника экспедиции Тарасюка:

ПРОДОЛЖЕНИЕ РАБОТ НЕЦЕЛЕСООБРАЗНО ТЧК НЕМЕДЛЕННО ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ ТЧК ЗА ДИРЕКТОРА ДУДНИКОВ

Глава вторая

БЕЛОВ ВЫПИСЫВАЕТ МЕТРИКУ

- У меня нет никаких оснований не верить вам, до­рогая Майя Степановна. Институт восточных языков ат­тестовал вас самым превосходным образом. И Григорий Петрович, - академик положил руку на плечо зло уставив­шегося в пол Тарасюка, - и Матвей Михайлович... И вооб­ще я предпочитаю верить людям... Более того, прямо дол­жен сказать, что если бы я не находился в это время на конференции в Варшаве, я бы воспротивился прекращению работы в Саммили. Но теперь дело сделано. Интервью Смита бросило тень на вашу находку, Майя Степановна. Сразу можно было дать опровержение, теперь - поздно. Отзыв экспедиции из Саммили трудно не воспринять как подтверждение версии Смита.

Чтобы опровергнуть эту клевету и возвратить вам доб­рое имя, теперь недостаточно нашего доверия к вам. Как это ни печально - недостаточно. Теперь нужны доказа­тельства!

Академик обвёл взглядом собравшихся. Дудников от­вёл глаза и недоумевающе пожал плечами. Тарасюк на­хмурился ещё больше. Белов, закусив губу, продолжал набрасывать на листке бумаги какие-то формулы.

- Не понимаю, - тихо сказала Майя, - какие нужны ещё доказательства? Ведь я нашла его. Он - есть. Каж­дый может увидеть его и убедиться. Он запечатлён на скале тем же суриком, что и быки Саммили... А если кто-нибудь объявит, что меня не существует, я тоже должна буду доказывать обратное?..

- Сочувствую вам, но вынужден повторить - нужны доказательства!

- Есть только один путь, - сказал Тарасюк.

- Я бы не отважился на такое категорическое утвер­ждение, - заметил академик. - Почему только один?

- Второго не вижу... Нужно найти новые изображе­ния космонавтов! Невозможно предположить, что изоб­ражение, найденное в ущелье Джаббар, одиноко. Скорее всего, в других пещерах есть немало подобных портретов. И прежде всего надо искать их в том же Джаббаре!

- Если так, то нужно только вооружиться некото­рым терпением и ждать известий от профессора Гизе, - заглядывая в глаза директору, быстро сказал Дудников. - Да и лучше, если новые изображения будут найдены исследователями, не принадлежащими к нашему сектору. Верно?

- Не совсем! - отрезал академик. - Ждать у моря по­годы  - не самый правильный способ добывания истины.

- Но другого пути, по-видимому, нет, - произнес Дудников.

- А может быть, всё-таки есть? - Академик испыту­юще посмотрел на Белова.

Матвей понял этот взгляд.

- Я уже интересовался суриком. Тарасюк утверждает, что краска, которой пользовались неизвестные художни­ки (при этих словах Дудников ухмыльнулся), эта крас­ка никогда не подвергалась обжигу. Значит, мой метод неприменим.

- И всё-таки другой путь должен быть, - с уверен­ностью сказал академик. - Вам, Матвей Михайлович, на­до привлечь к этому делу других физиков. А вам, Григо­рий, позаботиться о том, чтобы образцы краски поскорее попали в Москву...

Кто-то заметил, что главным двигателем прогресса в технике всегда была лень. Одному человеку было лень ходить пешком  - и он изобрёл автомобиль. Другому бы­ло лень стирать белье в корыте  - и он придумал сти­ральную машину. И так далее.

Это, конечно, шутка. Истинным двигателем прогресса всегда была невозможность решить новую задачу стары­ми средствами.

...Казалось бы, Матвей и раньше не терял времени да­ром. Его анализы становились всё точнее и точнее. Давно ли он не различал разницы в миллион лет?

А последние модели прибора давали ошибку не более ста тысяч.

Не более, но, к сожалению, и не менее. Такая точность ещё в какой-то мере подходила при определении возраста саммилитов. Но сейчас она никуда не годилась. Требова­лось найти какой-то совершенно новый принцип измере­ния: никакими постепенными усовершенствованиями, никакими доделками старого метода обойтись было невозможно. Невозможно уже по одному тому, что посте­пенно  - значит долго.

Пока речь шла только о саммилитах, даже многие ме­сяцы не казались Матвею чрезмерно большим сроком. В конце концов, камень есть камень. Лежал тысячи, если не миллионы, лет  - полежит ещё год.

Теперь речь шла о судьбе его друзей  - о судьбе Майи, судьбе Тарасюка. И о судьбе всего дела.

Тут уж не только год, не только месяц  - каждая лиш­няя неделя, каждый лишний день становились мучитель­но долгими.

Раньше Матвей чувствовал себя просто зачинщиком. Человеком, который ввёл мяч в игру. Самое большее - одним из команды. Теперь он знал: всё зависит от него. Гол в ворота противника может забить только он.

Нет, решить задачу старым методом было невозмож­но! И эта невозможность, как уже не раз случалось в нау­ке, привела Матвея к открытию. Собственно говоря, сам он вовсе не считал это открытием. Напротив, когда ему пришла мысль воспользоваться наведённой радиацией, он схватился обеими руками за голову и горестно просто­нал: «Дурень!»

Наведённая радиация и в самом деле не была ново­стью. С тех пор как были обнаружены космические лучи, учёные знали, что они бомбардируют всё, что находится на поверхности Земли. Словно маленькие снаряды, вонза­ются космические частицы в людей, в деревья, в камни, оставляя невидимые следы. Чем дольше лежит камень на поверхности, тем больше на нём следов.

А если спрятать камень в пещеру? Что случится тогда? Только маленькая часть космических снарядиков пробьётся сквозь свод пещеры и достигнет камня. Осталь­ные застрянут в толще свода. Поэтому в спрятанном в пе­щере камне гораздо меньше потревоженных атомов, чем в его собратьях, оставшихся снаружи, без защиты. Тем меньше, чем дольше он пролежал в укрытии.

Но разве всё это относится только к камню? Конечно же, нет! Вместо камня в пещеру можно поместить глиня­ный черепок или монету. Или кусочек охры... Да, охры, черт побери!

Восемь дней, которые понадобились четырем грам­мам жёлтой краски, соскобленной Фернаном с ноги Майиного космонавта, для того чтобы добраться до Москвы, - все эти восемь дней Матвей почти не смыкал глаз.

И всё-таки он не успел бы закончить расчётов, если бы не Григорий, который носился, как вихрь, по инсти­тутам, лабораториям, конструкторским бюро, молниенос­но выполняя все поручения Матвея: уговаривал, доста­вал, увязывал, добивался, пробивал, уламывал...

И когда пробирка с жёлтым порошком на дне достиг­ла лаборатории Белова, её уже ждал новый прибор. Правда, он не был так законченно компактен и красив, как термоанализатор с его радужным столбиком. Боль­шой чёрный цилиндр, похожий на голландскую печь, не вмещал всей аппаратуры, и провода тянулись от него вверх  - к ячейкам транзисторов, вниз  - к трансформа­тору, вбок  - к осциллографу.

Зато точность его была замечательной. Вчера на по­следнем испытании тройное повторение опыта с единст­венным привезенным Тарасюком саммилитом дало числа: 19 200, 19 800 и 21 000. То есть двадцать тысяч лет плюс-минус тысяча. Сомнений быть не могло  - маленькая по­лупрозрачная груша появилась на Земле двадцать тысяч лет назад. Всего двадцать тысяч лет назад!

...Приняв из рук Тарасюка драгоценный жёлтый поро­шок, Белов вытолкал Григория за дверь, разделил содер­жимое пробирки на десять равных частей и начал опыт.

Он вышел из лаборатории в полночь, на четвёртые сутки, проделав подряд десять скрупулёзнейших исследо­ваний.

В зубах у него похрустывал задубевший бублик, руку оттягивал тяжёлый портфель. В портфеле лежала метри­ка Майиного космонавта.

Нет, Майя никогда не могла нарисовать картину, ря­дом с которой сфотографировал её этот прохвост, назвав­шийся Смитом. Да что там Майя! Ни одна из её праба­бушек не могла бы это сделать... по той простой причине, что прибор засвидетельствовал: жёлтая охра из прислан­ной Фернаном Гизе пробирки попала на стенку пещеры за двадцать тысяч лет до рождения Машиной прабабушки. В то же самое тысячелетие, когда неподалеку от ущелья Джаббар, на плоской, как стол, равнине появились саммилиты. В то же самое!

Есть у юристов такое понятие  - алиби. Если нити преступления ведут к человеку, который доказал, что в момент преступления он находился в другом месте, то он доказал свою невиновность. Нити обрываются, и надо искать другие.

Майин космонавт никогда не докажет своего алиби! В то время, когда странные полупрозрачные капли по­являлись в Саммили, он был там!

Проходя через вестибюль, Белов увидел своё отраже­ние в зеркале и ужаснулся. Щеки заросли рыжеватой ще­тиной. Бакенбарды делали его ещё более похожим на ве­ликого поэта.

Он отвернулся от зеркала и только тут заметил подни­мающуюся с вахтерского кресла долговязую фигуру.

Фигура потянулась и добродушно проговорила голо­сом Тарасюка:

- Ты памятник себе воздвиг нерукотворный?

Если бы Белов не провёл три дня и четыре ночи за­першись в лаборатории, он, может быть, и удивился бы виду своего друга. Глаза у Тарасюка покраснели, будто это не Матвей, а он просидел за приборами трое суток кряду. Подбородок стал похож на чёрную щетку.

Но Матвей был слишком утомлён и слишком пере­полнен радостью от удачно законченной работы, чтобы что-нибудь заметить. Откуда было знать ему, что, покон­чив дела с аппаратами и материалами, нужными для ис­следования краски, Григорий не только не пребывал в без­делье, ожидая результата, но, наоборот, был занят все по­следние дни (и даже частично ночи) сверх всякой меры.

Матвей был бы немало удивлен, если бы узнал, что по­следние трое суток Тарасюк спешно готовил новую экспе­дицию, вел нескончаемые беседы по междугородному те­лефону о делах, имеющих непосредственное отношение к его, Белова, гипотезе, с людьми, весьма далекими как от астрономии, так и от археологии.

Удивление Матвея возросло бы ещё больше, если бы он узнал, что всю эту кутерьму вызвала вручённая Тарасюку академиком старинная рукописная книга о путешест­вии по Московии, содержащая описание множества «див и чудес».

...Однако Белов ничего этого не знал и потому на во­зрос Тарасюка о нерукотворном памятнике ответил без тени сомнения:

- Воздвиг! Они прилетели двадцать тысяч лет тому назад.

- Какая жалость! - воскликнул Григорий. - Мы с тобой опоздали всего на двести веков! Когда ты смо­жешь доложить на секторе?

- Завтра, - решительно ответил Матвей.

- Завтра ты будешь спать!  - так же решительно возразил Григорий и, обняв Матвея за плечи, повёл его к выходу. - Завтра ты будешь спать, как сурок. После­завтра  - готовить доклад. А у меня есть срочное дело. Придется улететь из Москвы...

Они вышли из института. Тарасюк усадил Белова в машину, уселся сам и включил зажигание.

Глава третья

СЕРЁГИН ДЕЙСТВУЕТ

Спрашивается, где справедливость?

Ведь всё началось именно с Леонида Серёгина, с то­го, что к нему пришел Матвей Белов.

Если бы не журналист Серёгин, ещё неизвестно, как обернулось бы дело у физика Белова, археолога Тарасюка, спелеолога Гизе, филолога Кремневой, Халида и у многих других людей, так или иначе причастных ко всей этой истории.

И тем не менее именно Серёгин остался в стороне. Такова судьба журналиста. Ты первым обо всём раз­узнаешь, ты добываешь самый лучший материал, ты не спишь ночами, чтобы он получился поинтересней. А в итоге? Только самые близкие друзья иногда заметят твою фамилию под очерком или репортажем. А всех остальных ты совершенно не интересуешь. Их интересу­ет только то, о чем ты написал.

В случае с саммилитами у Серёгина не было возмож­ности заслужить внимание даже близких друзей. Статья пошла за подписью автора гипотезы, и никто в целом ми­ре, кроме работников редакции, не знал, сколько пришлось ему, Серёгину, потрудиться над записями Белова, заинтересовавшими этот самый мир...

Разумеется, Леонида предупредили о предстоящей поездке в пустыню. И, разумеется, он сделал всё, чтобы принять в ней участие. Но к академику попасть ему не удалось. А какой-то профессор, на столе которого уже ле­жали документы Тарасюка и Кремневой, согласился уде­лить Леониду всего одну минуту, и то после того, как Се­рёгин довел солидную даму-секретаря до полного изнемо­жения.

Выслушав журналиста и небрежно пробежав такое длинное и убедительное письмо за подписью главного ре­дактора газеты, профессор сказал, что корреспондентам делать в Саммили совершенно нечего. Вот если экспеди­ция привезёт оттуда что-либо интересное, то тогда това­рищи корреспонденты смогут ознакомиться со всеми ма­териалами во всех деталях и писать о них хоть во всех газетах...

Поезд шёл с Дальнего Востока в Москву. Он был в пу­ти пятые сутки, и самые аккуратные пассажиры уже на­чинали понемногу укладывать кое-что из вещей.

Леонид Серёгин, возвращавшийся из очередной коман­дировки, и его попутчик, невысокий коренастый человек лет тридцати, к числу самых аккуратных пассажиров, без­условно, не принадлежали. Отчасти по возрасту, отчасти потому, что вещей у них почти не было.

Багаж корреспондентов, как известно, состоит в ос­новном из блокнотов, пленок и фотоаппарата. Попутчика же Серегина вполне удовлетворяла обширная сумка, ко­торую в случае необходимости можно было закинуть за спину как рюкзак. Он был геологом и сообщил Леониду, что за последний год перетаскал в руках и за плечами больше грузов, чем везёт их поезд. А сейчас он едет в от­пуск, и, кроме бритвы «Спутник», купальных трусов и кедровых орехов, ему ничего не требуется.

Серёгин и геолог с самого Владивостока сражались в шахматы. Сейчас счёт был 33:1 не в пользу журна­листа.

Леонид с равнодушным видом, хотя сердце его обли­валось кровью, положил на доску своего короля.

- В игре царит случай, - заметил он.

- Случайность - это способ проявления закономер­ности, - не без ехидства отозвался геолог. - Еще одну?

- Хватит, - притворно зевнул Серегин. - Пора спать.

Геолог взял полотенце и вышел из купе.

Леонид стал складывать шахматы. Сложил, поставил доску на столик и наклонился, чтобы поднять листок плотной бумаги, на котором попутчик вел запись счёта железнодорожного матч-турнира.

С другой стороны листка было что-то наклеено. Сере­гин перевернул бумагу  - это была телеграмма - и ма­шинально прочёл:

ДНЕПРОПЕТРОВСКА ХРУСТАЛЬНЫЙ ХАБАРОВСКОГО АЛЕКСАН­ДРУ ТЧК СЕДЫХ ЖДУ МОСКВЕ

Леонид перевернул листок и положил на столик, при­давив перочинным ножом.

Геолог вернулся в купе и забрался на полку.

А Серёгин вышел в коридор, стал к окну и закурил.

Фамилию попутчика он явно встретил не впервые. Но где она попадалась ему раньше?

Старпом на корабле? Нет, тот не Седых, а Скорых... Хрустальный? Что такое Хрустальный?..

Серёгин докурил папиросу, так и не вспомнив, где он слышал фамилию геолога, и пошёл к своему купе.

Из-за открытой двери он услышал обрывок чьей-то фразы: «...Тайменя килограммов на двадцать из этого ручья, представляете!..»  - и вдруг сразу вспомнил.

Просто удивительно, почему он не вспомнил этого рань­ше! Ну конечно: Хрустальный ручей, озеро, Седых!..

Телеграмма, которую он дал Григорию «на дорожку», когда тот летел в Хирбет! Телеграмма с далёкого сибир­ского рудника, принятая им за шутку, придуманную кем-нибудь из друзей Белова...

Леонид вбежал в своё купе и беззастенчиво растолкал мгновенно заснувшего геолога:

- Ради бога, извините! Это вы пять месяцев назад послали телеграмму на имя Матвея Белова?

Нетерпение Серёгина, после того как Седых расска­зал ему о загадочной каменной пирамиде у затерянного в тайге маленького озера, было так велико, что он, сойдя с поезда, сразу забрался в первую попавшуюся телефон­ную будку.

- Институт!  - ответил женский голос.

- Когда возвращается из Аравии товарищ Тарасюк?

- Уже вернулся... И снова уехал... Нет, не за гра­ницу... Когда приедет? Позвоните, пожалуйста, через не­дельку...

Леонид повесил трубку.

Что же делать? С кем посоветоваться? Придется дей­ствовать самому, разведав для начала, не знает ли чего-нибудь Белов.

- Здравствуйте!

Вопреки обыкновению, Серёгин не ворвался в комна­ту, как ураган, а степенно вплыл в неё, как человек, зна­ющий себе цену.

- Ну, как вам пустыня? - небрежно спросил он.

Матвей уголком глаза взглянул на Майю и сдвинул брови.

Она поняла.

- Нашли что-нибудь?

- Кое-что, конечно, нашли, - ответил Белов. - Инте­ресный образец саммилита на глубине четырёх метров, под корнями пальмы...

- Опять саммилиты... - махнул рукой Леонид. - Хва­тит играть в камушки! Надо действовать!

Майя повернулась к Серёгину:

- А разве мы сидим сложа руки?

- Не сложа, но сидите... Вы когда приехали?

- На позапрошлой неделе.

- А где Григорий?

- Не знаю.

- А вы чем занимаетесь?

- Не вылезаю из библиотеки, поняли?  - сердито от­ветила девушка.

- Конечно, понял!  - Серегин загадочно улыбнул­ся. - Хороши труженики  - не вылезают из библиотеки! Это только курица может высидеть цыпленка, не сходя с места. А вымпел из космоса так не высидишь!

Матвей чуть улыбнулся  - по обыкновению, одними гла­зами.

- Чего это ты так агрессивно настроен сегодня? Идём, покажу новый прибор.

- Прибор? Для чего?

- Для того, чтобы определять возраст камня с точ­ностью плюс-минус сто лет.

- Зачем?

- Чтобы найти координаты того самого вымпела, о котором ты шумишь.

Серёгин принялся ходить по комнате.

- По-моему, вы всё чертовски усложняете. Надо про­сто брать загадочные памятники  - все подряд! И иссле­довать их!

Матвей всё с той же улыбкой смотрел на журналиста.

- Можно, я тебя тоже спрошу? А зачем исследовать всё подряд?

- Как это - зачем? - возмутился Леонид. - Да чтобы...

- Чтобы! - передразнила его Майя. - А вы знаете, сколько существует загадочных памятников?

- Приблизительно знаю!  - не совсем уверенно объ­явил Серёгин.

- А все-таки?

- Штук десять  - пятнадцать. Это на Земле...

Майя расхохоталась.

- А что тут смешного?  - возразил Серёгин. - Кроме Земли, есть ещё и небо. Там тоже загадки  - планета Фа­этон, звезда Цы...

...Недавно Серёгину поручили по делам газеты по­рыться в старых книжках по астрономии. Так он узнал, что существует версия, будто у Солнца было когда-то не девять планет, а десять. Будто между Марсом и Юпите­ром вращалась вокруг светила загадочная планета Фаэ­тон, рассыпавшаяся по каким-то неизвестным причинам на астероиды.

И Серегин бросился разыскивать всевозможные све­дения об астрономических загадках.

Этим розыскам Матвей и Майя и были обязаны упо­минанию о звезде со странным именем Цы.

Однако Белов не обратил никакого внимания на слова журналиста. А Майя презрительно фыркнула и протяну­ла Серёгину толстую папку:

- Посмотрите-ка лучше, что я высидела. Не на не­бе  - на Земле. За две недели.

Серёгин развязал тесёмки папки. На первой странице было написано:

Исторические памятники неизвест­ного происхождения.

Леонид пробежал глазами несколько ничего не гово­рящих ему названий. Почему-то все они на первой стра­нице начинались на букву «А». Он перевернул страницу, вторую... пятую... То же самое. Окончательно опешивший Серегин открыл последнюю страницу. Там под номером 784 значились какие-то «Ворота Солнца».

- Только буква «В», и уже семьсот восемьдесят четы­ре памятника!.. Сколько же их вообще?  - неуверенно проговорил Леонид.

- Около семи тысяч, - спокойно ответила Майя. - На наш век хватит, если исследовать все подряд, соглас­но предложению одного специалиста...

- А как же быть? - вздохнул Леонид.

- Исключить из Майиного перечня всё, что появи­лось заведомо позже саммилитов!  - сказал Белов. - По­нял, зачем прибор?

- Безусловно, понял! - многозначительно сказал Се­рёгин. - Понял, что прессе пока делать нечего. Списки, анализы...

- Слушай, Матвей: человек жаждет деятельности. Так пусть съездит на почтамт за посылкой! - предложи­ла Майя.

- Что еще за посылка? - спросил Серёгин.

- Из Саммили. Всё не смогли взять с собой, отправи­ли почтой.

- Опять камни?

- И камни, и другие пробы...

- Очень древние?

- Точно узнаем в субботу на следующей неделе, - сказал Белов.

- А что произойдёт в субботу?

- Пустим новый прибор.

Серёгин посмотрел на потолок и объявил:

- Ладно, так и быть, притащу вам с почтамта ящи­ки. Но только в ту субботу, может быть, состоится и кое-что поинтереснее, чем пуск вашего прибора...

- Что же? - без особого энтузиазма спросила Майя.

Серёгин помолчал, чтобы усилить эффект, а потом скромно сказал:

- Я привезу вам вымпел.

- Лучше сначала посылку, - сразу же попросила Майя.

- Хорошо, - согласился Леонид. - Сперва посылку, потом вымпел.

Он с достоинством поклонился и вышел. Майя не вы­держала и расхохоталась. К её удивлению, Белов даже не улыбнулся.

Майя толкнула его в плечо:

- Ты что?

- Боюсь, что Леонид пронюхал больше, чем нужно.

...С того самого субботнего вечера, когда в редакцион­ном кабинете впервые появился Белов со своей рукописью, космический клад не выходил у Серёгина из головы. Он отлично представлял его себе! Высокий цилиндр из мато­вого «неземного» металла.

Серёгин столько раз «видел» его, что мог бы, разбу­женный среди ночи, описать этот цилиндр совершенно точно. Диаметр  - метра полтора. Высота  - метров де­сять. Совершенно гладкая, без единой заклёпки поверх­ность.

Местонахождение цилиндра, к сожалению, рисовалось Серёгину уже не так однозначно.

Два месяца назад, когда он ездил на овечьи пастбища в горы, он удивлялся, как ему не пришло в голову раньше, что космический вымпел мог быть оставлен только на вершине какого-нибудь неприступного восьмитысячника. Возвратившись в Москву, Серёгин завел собственный учёт всех восхождений на Памире и в Гималаях и обошёл с десяток победителей заоблачных пиков, придирчиво до­прашивая их обо всех подробностях, которые они замети­ли на вершине горы.

Неделю назад, когда Серёгин плыл по морю, он был аб­солютно убежден, что «неземной» цилиндр покоится в глу­бине океана. Серёгина просто невозможно было оторвать от борта, он мог стоять неподвижно часами, вглядываясь в прозрачную зеленоватую воду. Сколько раз его бросало в жар и холод, когда внизу возникало серебристое мерца­ние, хоть он и знал, что ничем, кроме стаи рыб, оно вызва­но быть не может...

А пустыни! Никому на свете он не завидовал так, как Григорию и Майе, уехавшим в Саммили.

Зато теперь Серегин не завидовал никому. Это ему ско­ро будут завидовать все!

Разговор с главным редактором был очень коротким.

- Когда сдашь очерк о моряках-краболовах?  - спро­сил редактор.

- Завтра!  - с готовностью ответил Серегин.

- Хорошо. Значит, через три дня, когда сдашь очерк...

- Но я же, честное слово, сдам завтра!  - снова вос­кликнул Леонид.

- Я и говорю, - невозмутимо продолжал редактор, - сдашь завтра, послезавтра получишь на переделку, а дня через три сдашь окончательно. Тогда и полетишь.

На третий день он сдал очерк «окончательно».

Редактор строго-настрого приказал не «партизанить». Сфотографировать с самолета, и крупным планом. Опро­сить стариков, краеведов, если они найдутся в посёлке. Узнать, бывал ли на этом месте кто-нибудь из учёных, чтобы потом связаться с ними. Больше ничего!

Сегодня в полночь он уже будет лететь над Уралом. Кроме него и главного редактора, о цели поездки не зна­ет никто. Седых не в счёт. Он не принял всю эту историю всерьёз даже тогда, зимой, а теперь окончательно поза­был о ней. Серёгин с трудом растолковал ему, о чем идет речь...

Конечно, перед отъездом надо было посидеть в архи­ве  - порыться в документах об этом крае. Но ноги сами привели его к Белову.

Чертовски трудно было удержаться от соблазна! Если бы не ехать на почтамт за посылкой, он мог бы прогово­риться...

По правде говоря, не очень-то ловко скрывать такую новость от самого Белова. Но ничего, семь дней подо­ждёт. Что может случиться за семь дней? Ничего ровным счётом.

А через неделю он въедет к Матвею на белом коне! Интересно, что скажет тогда Кремнева про верхоглядов журналистов?

Часы показывали три минуты двенадцатого. Шум моторов перёшел в плотный, почти осязаемый рев. Спин­ка кресла прижалась к плечам Серёгина, и красные огни взлетной полосы понеслись мимо, сливаясь в сплошную черту.

Глава четвертая

ПО ОДНОМУ ПРОЕКТУ

Костёр бросал колеблющиеся оранжевые блики на острую грань пирамиды, уходящую в черноту неба.

- На белом коне я уже никуда не въеду, - прошеп­тал Серегин, наклоняясь к Тарасюку. - Но войди в мое репортерское положение - хоть командировочные-то я должен отработать? Мне же завтра вылетать!

- Должен, должен! - рассмеялся Григорий. - Слу­шай и наматывай на ус...

Серёгин рассеянно вслушивался в то, что говорил Бе­лов, и перелистывал в свой корреспондентский блокнот.

...Шел седьмой вечер - седьмой с того самого дня, когда Серёгин впервые вступил на берег Перламутрового озера и увидел таинственную гранитную пирамиду, у под­ножия которой мирно спал... Тарасюк. Вскоре сюда при­летели Матвей Белов и Майя.

Каждый день прошедшей недели был наполнен радо­стями открытий и горестями разочарований.

О первом открытии Серёгин узнал спустя десять ми­нут после того, как вылез из вертолёта. Григорий прита­щил его и пилота к пирамиде, ткнул в неё ногой и гордо сообщил:

- Сторона основания равна двадцати пяти метрам.

- Как в Хирбете? - воскликнул Серёгин.

- Так точно! Строили по одному проекту! - Тарасюк щелкнул каблуками. - Но, чтобы доказать это оконча­тельно, нужно ещё измерить ребро... С вашей помощью, товарищ пилот!

Через полчаса Григорий спустился по верёвочной ле­стнице с вертолёта, повисшего над пирамидой, прямо на её вершину. Закрепил на ней конец тонкого телефонного кабеля, а весь моток бросил вниз  - Серёгину.

- Натягивай! - крикнул он. - Ещё сильней! Так, хо­рошо... Теперь завяжи узел!.. Готово?

- Готово!

Тарасюк смотал кабель и обеими руками ухватился за верёвочную лестницу.

Огромная зелёная стрекоза тронулась с места, повисла прямо над головой Леонида и начала медленно опускаться. Чуть не задев приятеля каблуком, Григорий спрыгнул на землю и приветственно замахал рукой. Стрекоза взмыла вверх.

- А ну-ка держи! - сказал Тарасюк, протягивая Леониду конец кабеля с узлом.

Леонид прижал узелок к углу пирамиды у самой зем­ли, а Григорий побежал к другому углу и натянул ка­бель.

- Двадцать пять! - крикнул Григорий. - Тетраэдр! Я ж говорил  - по одному проекту!

...Второе открытие сделал Белов. Вернее, он первым установил факт, которому не придал никакого значения.

Выйдя из вертолёта ровно в полдень и поглядев на пирамиду, он пробормотал:

- Между прочим, высота основания этого сооруже­ния не лежит в плоскости меридиана.

Леонид, который стоял рядом с ним, ничего не понял, и, может быть, именно поэтому фраза Матвея намертво вошла ему в память. При первом же удобном случае он решил поразить Тарасюка. Случай представился за ужином.

Григорий чуть не поперхнулся, когда Леонид небреж­но произнес эту великолепную фразу.

Бросив недопитый чай, Тарасюк помчался к пирами­де. Белов, Сёрегин и Майя с недоумением поглядели друг на друга.

Недоумение прошло довольно быстро.

- Все храмы богов и усыпальницы правителей, - разъяснил, вернувшись, Григорий, - все пирамиды, и мав­золеи, и просто могилы обычных смертных древние стро­или всегда «по компасу». Чаще всего главным входом к востоку. Туда, откуда восходит солнце, откуда боги по­сылают людям свет и тепло.

Точно так было и с Хирбетской пирамидой, хотя она и не имела входа. Одно ребро каменного исполина было обращено точно на север, а противоположная сторона основания ориентирована строго по параллели восток  - запад.

А здешняя пирамида действительно не отдает никако­го «предпочтения» ни одной из сторон света!

Только захоронения синантропов, живших триста ты­сяч лет назад, были совершенно безразличны к странам света. Кстати, это абсолютное доказательство того, что си­нантропы еще не успели придумать себе бога. В то время религии на Земле не было. Как только боги «появились», могилы стали немедленно поворачиваться к солнцу. Так что если святая церковь признает синантропа человеком, то дела её плохи, - он и есть тот самый человек, который понятия не имел о своем «творце»...

И в самых древних наскальных рисунках, - продолжал Григорий, - тоже нет ни одного «божественного» сюже­та  - ничего, кроме людей, животных да ещё...

Он вопросительно посмотрел на Майю.

Девушка улыбнулась.

- Вернемся к нашим баранам, дорогой Григорий. Уж не хочешь ли ты сказать, что и пирамиду, у которой мы сидим, соорудили синантропы?

Тарасюк задрал голову и посмотрел наверх - туда, где в невидимой сейчас точке безукоризненно точно сходились три каменных ребра монумента.

- Вряд ли. - Он с сомнением покачал головой. - Где им!

Третье открытие сделал опять-таки Матвей. И даже не сам - только сегодня утром прилетевший вместе с ним лаборант закончил стандартный цикл анализов по мето­дике Белова. Взяли двенадцать проб. И все они, как одна, ответили: пирамида вырублена сто девяносто пять веков назад плюс-минус двести пятьдесят лет. Те же двадцать тысяч лет назад, когда в пустыне образовались таинствен­ные камни - саммилиты...

Как ни велика была радость Леонида по поводу всех этих открытий, огорчения были, пожалуй, ещё больше.

Во-первых, глубинный лучевой зонд показал, что пи­рамида сделана из обыкновеннейшего гранита и не со­держит никаких посторонних включений.

Во-вторых, каменную площадку под пирамидой и во­круг неё прощупали приборами на глубину нескольких километров, и никаких аномалий - ни гравитационных, ни магнитных, ни сейсмических  - под ней не оказалось. Судя по всему, никакого вымпела поблизости от таин­ственного знака не было.

Не оправдались и надежды, которые Леонид возла­гал на Майю.

Прикомандированный к экспедиции вертолётчик сжёг чуть не весь запас отпущенного ему бензина. Но ни в бли­жайших поселках - за пятьдесят и сто двадцать кило­метров, - ни в далёком районном центре никто не знал, как, когда и почему появилась здесь эта пирамида. Она словно выпала из поля зрения людей. А немногочисленные охотники, бывавшие на берегу Перламутрового озера, вообще не считали пирамиду древностью. Кому в те времена могло понадобиться высекать из гранита монумент в краю, где никогда не существовало древних цивилизаций?..

Да! О белом коне Леониду мечтать не приходилось! Серёгин захлопнул блокнот и прислушался.

- Что же, - негромко говорил Матвей, - конечно, проверить геофизику надо. Пробурить скважины... Это сделают без нас, договоримся с геологами. Я уверен, что проверка ничего не даст. Приборы не врали: здесь под землей ничего нет...

- Будем искать дальше! - отозвался Тарасюк.

Матвей повернул к нему освещенное огнем костра лицо.

- Прежде всего, Григорий, надо оценить уже сде­ланное. Мы не только получили подтверждение, что при­мерно двадцать тысяч лет назад на нашей планете побыва­ли неизвестные нам Обладатели Разума, несравненно пре­восходящие тогдашних обитателей Земли. Кое-что мы узнали и о вымпеле...

Серёгин чуть не подпрыгнул на камне, на котором расположился, и весь превратился в слух.

А Матвей неторопливо продолжал, как бы рассуждая сам с собой:

- До сих пор мы точно знали только то, что пример­но тогда  - двадцать тысяч лет назад  - кто-то нарисовал на скале существо в скафандре...

Серёгин с упреком посмотрел на Тарасюка. Хорош друг!.. Небось в Саммили? Да ведь это же гениальный материал!..

- Гришка, - яростно зашипел Леонид, - послушай...

- Помолчал бы! - попросил его Тарасюк.

- Теперь мы знаем, что в то же время на Земле были сооружены две геометрически правильные пирамиды, - задумчиво продолжал Матвей. - Гробницы? Нет, не гроб­ницы. Значит, это символы... Но по крайней мере один из них не ориентирован по странам света. Значит, эти знаки не посвящены никакому божеству...

Майя бросила в костер полено. Яркое пламя освети­ло задумчивые, сосредоточенные лица.

- С какой целью нужно было ставить два таких знака за десять тысяч километров один от другого, а, товарищи?.. Я думаю, - Белов встал, - что мы имеем дело с опорными точками неизвестной нам геодезической систе­мы координат. Наша задача - расшифровать эту систему. У кого есть идеи?

Все молчали, задумчиво глядя в спокойное пламя костра. Молчали, может быть, и не потому, что идей не было.

Просто ещё не успели освоиться с мыслью, что в их руках сейчас оказался кончик цепочки, которая непремен­но привёдет людей к братьям по разуму...

Первой нарушила молчание Майя.

Она встала рядом с Матвеем и, протянув руки к кост­ру, медленно и торжественно произнесла:

- «...Жило там могучее племя гигантов. Огромны бы­ли они телом своим. Но еще огромней - мудростью.

И вот однажды решили они завладеть самим солн­цем. И воздвигли высокие башни, чтобы штурмовать небо...

И, прежде чем взойти на свои башни, спросили ги­ганты людей, которые собрались со всего света, - что хо­тели бы люди получить от них в подарок?

И сказали люди: оставьте нам вашу мудрость.

И сказали гиганты: чужой мудростью не проживёшь.

И сказали люди: оставьте нам вашу силу.

И сказали гиганты: вы употребите её во зло.

И сказали люди: что вы оставите нам?

И сказали гиганты: самую высокую вышину и самую глубокую глубину, день, равный ночи, полночную звез­ду и священное число...»

Майя умолкла, сделала несколько шагов от костра и прислонилась к стене пирамиды.

- Попробуем рассуждать хладнокровно, - сказал Тарасюк. - Предположим, что известные нам пирамиды - это две точки системы. Но зачем нужны ещё пять пунктов: глубина, вышина, день, ночь и звезда?

- Ну, положим, - вступился за гигантов Серёгин, - день, равный ночи, можно считать за один пункт, а не за два.

- Все равно, - азартно сказал Тарасюк, - пусть че­тыре. Четыре плюс два равняется шести. Что за стран­ное число опорных пунктов?

- Ладно, друзья, - примирительно сказала Майя. -  Это за один присест не решишь. Вот если бы узнать свя­щенное число...

Она подошла к костру и негромко запела:

Есть ещё безводные пустыни,

Топи неосушенных болот,

Книга, не написанная ныне,

Песни непридуманной полёт...

Мы выходим утром голубиным, -

И дорог нехоженых не счесть!

Есть в морях безвестные глубины,

Есть в горах невзятые вершины,

И дороги к звёздам - тоже есть!

Глава пятая

НЕ НА БЕЛОМ КОНЕ, ИЛИ ПЯТЬДЕСЯТ СТРОК НОНПАРЕЛИ

Это был тот довольно редкий случай, когда человек оказывается пророком.

Речь идет о Леониде Серёгине, заявившем Тарасюку в начале прошлой главы, что он, Серёгин, на белом коне уже никуда не въедет...

Именно так всё и произошло. Возвращение репортё­ра в столицу ничем не напоминало путешествия на бе­лом коне. И не только отсутствием почёта, с которым обычно ассоциируется езда на этом непарнокопытном животном довольно редкой масти.

Если из Москвы на Хрустальный Серёгин добрался всего за сутки, включая автобус, то обратно он путешест­вовал трое суток. В двух аэропортах самолёт простоял по целому дню из-за нелётной погоды. В третьем задержался на всю ночь по каким-то не известным пассажирам «тех­ническим причинам». И, наконец, в Москве их приняли только после того, как машина битый час утюжила воздух над пригородами. Да и то не на Внуковский аэродром, а на Быковский, откуда надо ехать в город электричкой, которая уже не ходила  - было поздно. Правда, существо­вало такси. Но у какого командировочного остаются деньги на такси в последний день командировки? Особенно если командировочный сидел на обратном пути два дня без погоды и оба раза обедал в вокзальном ресторане, да к тому же с пивом.

Одним словом, ждать в Быкове пришлось до утра. К счастью, это было воскресное утро, а по воскресеньям газета не выходила.

Значит, можно будет отоспаться после трехдневной жизни в воздухе и на жестких креслах транзитных аэро­портов.

А потом... Серёгин уже предвкушал, каким оно бу­дет, это самое «потом».

...Очереди у газетных киосков. Заголовок афишными буквами: ЕЁ ПОСТАВИЛИ АСТРОЛЁТЧИКИ. Её - это хрустальненскую пирамиду. Заинтригованный «шап­кой» читатель с околозвуковой скоростью кинется раз­ворачивать хрустящую газету, чтобы немедленно узнать, что за астролетчики взялись на нашей Земле, кого и куда они поставили.

...Огромное клише с великаном в скафандре. Ведь Матвей говорит, что ни в одной советской газете и ни в одном советском журнале еще не появилось об этом ни слова, и Серёгин всё равно окажется первым, хоть и узнал об этом последним.

...И рассказ - волнующий, подробный, мастерски закрученный рассказ о гигантской пирамидальной глыбе в тайге...

Серёгин заснул на середине следующей, мысленно произнесенной им фразы:

«Когда руководитель группы учёных Белов и ваш корреспондент измерили направление...»

Если бы мы стали рассказывать обо всём, что при­шлось пережить Леониду Серёгину в понедельник, книжка эта осталась бы недописанной, потому что сердца авторов разорвались бы от жалости к герою.

Началось с того, что главный вообще не принял Се­рёгина, а велел секретарше сказать ему, чтобы заходил вечером с готовым материалом.

Но это бы ещё ничего. Главный всегда недолюбливал устную речь и предпочитал ей готовый материал. Не раз на планёрках он учил репортеров «не языком трепать, а топором махать», подразумевая под топором авторучку и пишущую машинку.

Худшее произошло шесть часов спустя, когда главный сам позвонил в отдел, пригласил к себе Серёгина и, лю­безно справившись о его здоровье, провел рукой на уровне собственных ушей сперва слева направо, а затем справа налево. От этого жеста у Серегина похолодело в животе, как у гладиатора, завидевшего на трибунах опущенные вниз пальчики римских матрон.

Напрасно пытался Серёгин козырять именами Тарасюка и Белова. Напрасно старался уверить редактора в суперактуальности материала, в том, что этот материал откроет новую эру - эру журналистики на межзвездном уровне. Редактор только отрицательно крутил головой, аккуратно причесанной на косой пробор. Хватит с него первых мест. Лучше он обойдется без первых сообщений о загадочной находке серёгинских протеже, но зато и без первых опровержений по тому же самому поводу. Кстати, пусть Серёгин благодарит судьбу, что его тогда не пусти­ли в пустыню. Не хочется ли ему полюбоваться, какие «находки» делали там его подопечные и на что они тратили там командировочные деньги, да к тому же в иностранной валюте?

Главный протянул Серёгину явно нерусский журнал в кричащей, пестрой обложке, с которой грозно гляну­ли на Леонида марсианские очи из круглого скафандра и... смеющиеся глаза Майи Кремневой.

Кто дал главному этот журнал, Серёгин толком не понял. Не то сам академик, не то какой-то его заме­ститель...

Серёгин вышел из кабинета редактора в десять часов вечера, уже не пытаясь сопротивляться категорическому приказу: «Пятьдесят строк на третью полосу. И чтобы никаких космонавтов».

Он потушил верхний свет, уселся на стол, аккурат­но сложил стопкой исписанные за день листы и принял­ся методично рвать их на мелкие части, бросая обрывки в корзину.

В вышедшей на следующий день газете в правом нижнем углу третьей полосы мельчайшим шрифтом - нонпарелью - было напечатано:

В 170 километрах от места впадения Амура в Татарский про­лив группа советских ученых, занимающихся поисками древно­стей, обнаружила каменный памятник правильной геометриче­ской формы. Происхождение его неизвестно. По мнению канди­дата исторических наук Г. П. Тарасюка, принимающего участие в экспедиции, исследование находки может привести к новым открытиям...

Остальные строки заняло довольно нудное описание полёта над тайгой на вертолете, вида Перламутрового озера и его берегов.

Подписи Серёгину не дали. Под заметкой стояло: «Наш корр.».

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Глава первая

ТРЕТЬЯ КООРДИНАТА

Никто и не подозревал, что вернувшийся с Хру­стального ручья Матвей Белов вёл как бы две жизни. Одну - видимую. Другую - невидимую. Окружающие считали, что он делает зарядку, ест, иссле­дует образцы, пишет отчёты об экспедиции, выступает с докладами.

Но всё это была чистейшая видимость. На самом же деле Матвей всё это время посещал другие планеты и оставлял там вымпелы для будущих поколений...

Он летал к гигантским каменным пустыням, окру­жённым первозданным океаном и прикрытым ядовитой оболочкой метана и углекислого газа. Он парил над по­крытыми буйной чащей папоротников и хвощей жарки­ми болотами. Опускался в заросших лесом горах, где жили пещерные люди в звериных шкурах; и в плодородных саваннах, по которым кочевали редкие племена скотоводов; и среди мраморных величественных храмов античного мира.

Он закладывал в стальные цилиндры звёздные карты Галактики и Метагалактики, чертежи атомных реакто­ров и космических ракет, учебники по физике и ма­тематике, технологические паспорта металлургических и химических заводов, книги Маркса, Пушкина, Эйн­штейна.

Он бурил глубокие скважины подальше от вулканов и океанских берегов и опускал туда свою бесценную посылку.

Он сооружал сотни и тысячи памятных знаков, по которым будущие люди могли бы найти предназначен­ные им сокровища.

И чем дольше занимался Матвей этими делами, тем чаще таким знаком была пирамида - правильная трех­гранная пирамида, тетраэдр.

Если бы кто-нибудь спросил Матвея, почему именно пирамида, он вряд ли смог бы дать точный ответ. Ко­нечно, во многом тут были виноваты те самые пирамиды, которые кто-то оставил в Хирбете и на Перламутровом озере в те времена, когда ещё не существовало госу­дарств ни в Египте, ни в Месопотамии, ни в Индии, ни в Китае. Но главное, как казалось Матвею, было в дру­гом - в трехмерности пространства.

Всё, что есть во Вселенной, все имеет длину, ширину, высоту. Три измерения. Три числа, которыми можно обо­значить любую точку в пространстве.

Какой ещё знак мог выразить с такой простотой и точностью веру во всемогущество человеческого разума, как не строгая трехгранная пирамида?..

В том, что на его уверенность повлияли слова Майи о священном числе, Матвей, пожалуй, не отдавал себе отчёта.

Однажды, вскоре после того как они вернулись с Дальнего Востока, Майя сказала Матвею:

- Кажется, я поняла, что за священное число было в легенде. Ты слышал что-нибудь о проблеме тройки?..

Почему-то все народы на земле любят число «три». И арабы, и иранцы, и эфиопы, и англичане, и немцы, и жители Патагонии, и китайцы, и многие другие. А рус­ские примеры ты сам должен помнить. Смотри, во всех сказках главное событие повторяется трижды: три раза сражается с чудом-юдом Иван - крестьянский сын, три раза прыгает Иванушка-дурачок на Сивке-бурке, пока не допрыгнет до терема Елены Прекрасной, три цар­ских задания выполняет Царевна-лягушка...

Главных действующих лиц тоже обычно трое: жили-были у крестьянина или царя три сына; три девицы под окном пряли поздно вечерком; в чешуе, как жар горя, тридцать три богатыря, и тому подобное...

А сколько Илья Муромец лежал на печи? Ровно три­дцать лет и три года. Между прочим, по евангелию Христос начал свою проповедь тоже в этом самом воз­расте.

А троица - триединый бог, которого никто, даже са­ма церковь объяснить не хочет, потому что не может. Бог-отец, он же бог-сын, он же бог - дух святой...

А пословицы?.. Третьего не миновать. Бог троицу любит.

Одним словом, - Майя наклонилась к Матвею, - тройка - особое число, наделённое какими-то удивитель­ными качествами, причём не плохое, а хорошее.

- Вот никогда не думал! - Губы Матвея дрогнули. - Могу добавить... Когда я был солдатом, наш сержант по­чему-то всегда командовал так: «Раз, два, три! Раз, два, три!»

- Высмеять легче всего. Кстати, твоих космонавтов осмеяли поинтереснее, чем ты мою тройку! - рассер­дилась Майя. - А вот попробуй объяснить!

- А у тебя есть объяснение?

- Есть, но, к сожалению, не одно, а целых два. Зна­чит, по пословице может быть и третье, - усмехнулась девушка.

- Какие же два?

- Первое - ритмическое. Человек по-разному вос­принимает ритмы. Может быть, ритм «раз-два-три» - самый естественный не только для твоего сержанта, а вообще для человека. В силу каких-то ещё неизвестных особенностей ритмов работы мозга...

Матвей скептически пожал плечами.

- Подожди! - Майя постучала пальцем по столу. - Подожди. Второе объяснение такое. Один человек - это ещё не человек. Давно замечено, что ребёнок, выросший в волчьей стае или выкормленный медведем, остается зверёнышем - бегает на четвереньках и не говорит. Два человека - это уже люди, но, так сказать, безо вся­ких перспектив. Потому что молекула человечества, его наименьшая, но достаточная единица, - это семья. Мать, отец, ребенок. Это глубоко народное понятие. Известно, что в народе троицей называют совсем не то, что считает троицей официальная церковь. Для богослова - это бог-отец, бог-сын и бог - дух святой, а в народе все­гда считали, что троица - это бог, дева Мария и Хри­стос.

- Верно, - заметил Матвей.

- Подожди! Но ведь может быть и третье объясне­ние. Некогда случилось в жизни людей какое-то очень важное событие, которое осталось в человеческой памя­ти в виде числа «три». Священного числа!

Ещё один день подходил к концу. Диктор уже поже­лал спокойной ночи радиослушателям. За окном прекра­тился шум машин. Луна, ставшая теперь такой близкой, хотя ни один человек еще не ступил на её поверхность, повисла в окне голубоватым шаром.

Матвей сидел на полу на огромной карте мира. Она не помещалась на столе. И потом, Матвей еще с детства любил карты, разложенные на полу. Снова, как в детстве, он отправлялся в путешествие...

Он нарисовал красным карандашом треугольник пира­миды на том месте, где на карте был маленький чёрный кружок и надпись «Хирбет». Потом ещё один такой же треугольник на месте маленького голубого пятнышка в Сибири.

«Если Майя права, - подумал он, - то должна быть третья пирамида. Стоит где-нибудь в джунглях, или на дне моря, или под слоем торфа на болоте...»

Ну, а если не пирамида?

В конце концов, у любого сооружения есть тот минус, что его можно разрушить. А что нельзя разрушить?

Конечно, на Земле нет ничего абсолютно неизменно­го - даже материки меняют свои очертания, даже полю­са и те путешествуют по земной поверхности.

Но разве нельзя выбрать что-нибудь в миллионы раз более долговечное, чем высеченный из скалы трехгран­ный знак? Безусловно, можно... Тот же Северный полюс или Южный. Или даже какую-нибудь гору...

Но какую именно? Ведь нужна такая гора, кото­рая отличается от всех остальных гор... Да, если бы он, Матвей Белов, стал выбирать главные точки для сетки знаков на долгие тысячелетия, то одной из них он непременно сделал бы самую высокую гору планеты! Самую высокую вышину!

Мысленно произнеся последние слова, Матвей даже похолодел. Не желая того, совершенно непроизвольно, он повторил те самые слова!

В его ушах прозвучал звонкий голос Майи:

«И сказали гиганты: самую высокую вышину и самую глубокую глубину...»

Матвей вскочил на ноги. Черт возьми! «Самая глубо­кая глубина» действительно ничем не хуже «самой высо­кой вышины»! Разве Марианская впадина менее долго­вечна, чем Джомолунгма?

Конечно же, две самые приметные точки на Земле - Джомолунгма и Мариана... А третья? «День, равный но­чи»? Непонятно. «Полночная звезда»?

Но в полночь в разных местах планеты видно множест­во звезд... Стой! Но тогда при чём здесь пирамиды? При чём они?

Матвей посмотрел на карту, и на его лбу выступили капли пота: Хирбет, Джомолунгма и Марианская впади­на лежали на одной прямой...

Не веря своим глазам, он бросился к письменному столу, схватил рейсшину и приложил её к карте.

Нет, глаза не обманули его! Строители Хирбетской пирамиды расположили её как раз на продолжении ли­нии, соединяющей «самую глубокую глубину» Земли с её «самой высокой вышиной».

Но зачем? Только для того, чтобы указать на эти две точки - на Джомолунгму и Мариану?

Предположим, что только для этого... Но почему тогда от Хирбета до Джомолунгмы ровно такое же расстояние, как от Джомолунгмы до Марианской впадины? Почему они не выбрали для пирамиды любое другое место на той же прямой?..

И ещё. Почему они поставили вторую пирамиду имен­но в Хрустальном?

Матвей взял снова красный карандаш и соединил Хирбет, Джомолунгму и Марианскую впадину жирной красной чертой. Потом приложил рейсшину к её концу у темно-синего пятнышка в океане и одновременно к ма­ленькому треугольнику возле Перламутрового озера.

- Занятно, - прошептал он. - Чертовски занятно! Если я не ошибаюсь, здесь шестьдесят граду­сов.

Матвей вскочил на ноги, достал из стола большой медный транс­портир и приложил его к рейсшине.

Он не ошибся. Ли­ния, соединившая Хру­стальный с Марианской впадиной, шла под уг­лом шестьдесят граду­сов к линии, проведён­ной между впадиной и Хирбетским нагорьем.

Не понять такого ясного указания мог бы разве что человек, на­чисто позабывший гео­метрию. Шестьдесят градусов. Правильный треугольник?

Не мешкая ни се­кунды, Матвей принял­ся вычерчивать его на карте, и скоро две красные линии, вышедшие из Хирбета и Марианы, сомкнулись за Север­ным полюсом в Ледовитом океане.

Неужели они оставили вымпел на дне океана? Да ещё Северного Ледовитого?

Несколько минут Матвей простоял на коленях, глядя на древний материк, вот уже миллиарды лет не поддаю­щийся ни клокочущей под ним грозной стихии огня, ни штурмующей его берега и не менее грозной водной стихии.

Что говорить, будь он, Матвей Белов, жителем како­го-нибудь Канопуса или Ориона и явись он на Землю хоть двадцать миллионов, хоть двадцать тысяч лет назад, вряд ли удалось бы ему отыскать более надежное храни­лище для вымпела, чем Азиатский материк...

Но где? В какой именно точке Азии?

Ещё и ещё раз взгляд его останавливался то на одной, то на другой вершине красного треугольника, вычерчен­ного на карте. Неужели всё-таки в океане? Попробуй до­берись туда!

А если не в океане?..

Уже под утро Матвей после долгих раздумий начал помечать что-то в центре треугольника, бормоча при этом: «Высота, она же медиана, она же биссектриса...»

Потом медленно поднялся с карты, посмотрел на ча­сы, которые показывали без четверти пять, подошел к те­лефону и, отчаянно махнув рукой, набрал номер.

С минуту никто не подходил. Потом в трубке раздал­ся сонный сердитый голос.

- Майечка, привет! - весело сказал Матвей. - У те­бя есть карта Азии?..

- Ты что, с ума сошел? - разозлилась Майя.

- Возможно! Но я хочу, чтобы ты раньше всех узна­ла: вымпел находится в трехстах сорока километрах от Красноярска!

Глава вторая

В ШЕСТОЙ ДЕНЬ ПЯТОЙ ЛУНЫ...

Кто бы мог подумать, что самое трудное ещё только начинается?

Возиться в лаборатории, охотиться за пирамидами, ломать голову, глядя на карту, - всё это было детскими игрушками по сравнению с тем, что они затеяли теперь.

Матвей, рассеянно шагавший по обочине лётного поля, посмотрел на самолёт, которого, словно младенца из со­ски, поили два огромных автозаправщика, казавшихся просто малютками рядом с крылатым великаном.

Скоро «ТУ» поднимется, ляжет на курс и доставит его, Матвея Белова, в Красноярск. Заварил кашу - те­перь, будь любезен, расхлёбывай!

Есть такая старая поговорка: «Гладко было на бума­ге, да забыли про овраги, а по ним ходить». Бывают же счастливцы, у которых хоть на бумаге всё получается гладко! А что делать, если даже на бумаге получается чёрт знает что?..

Если ищешь центр треугольника, начерченного на листе ватмана, то размер найденной точки - какие-ни­будь десятые доли миллиметра.

Если геодезисты, разбивающие площадку для парка, ищут точку, находящуюся в центре известного им тре­угольника, в вершинах которого они могут установить свои инструменты с трубами-дальномерами, то они уже находят не точку. Потому что найти точку в этом случае невозможно. Любой прибор - даже самый верный - дает небольшие ошибки. Земля не совсем ровная. Воздух, че­рез который геодезист смотрит на веху, не совсем про­зрачный.

Вместо точки получается что-то вроде чайного блю­дечка. Впрочем, для разбивки парка большая точность и не требуется.

Но когда надо «разбивать», как говорят строители, треугольник в полтора материка, тут уж чайным блюдцем не отделаешься. По самым оптимистическим подсчетам геодезистов, центр треугольника, который был нужен Матвею, представлял собой «точку» диаметром километ­ров сто.

Это на бумаге, где на площади чуть побольше полови­ны почтовой открытки умещается весь Байкал. Что же будет там, на «оврагах»?

Погружённый в эти раздумья, Матвей бродил в от­далении от многочисленных пассажиров, ожидающих по­садки. А следом за ним неутомимо шагал Серёгин, кото­рого главный редактор наотрез отказался посылать сно­ва в Сибирь, да еще с Беловым (Тарасюк улетел в Крас­ноярск двумя днями раньше).

- Матвей, а Матвей, - в десятый раз повторил Серё­гин, - а как ты думаешь, откуда они прилетели? Я ду­маю, с Фаэтона!

- С Фаэтона, - машинально повторил Белов.

- Вот именно! - обрадовался Серёгин. - С той са­мой десятой планеты, что крутилась между Юпитером и Марсом, а потом рассыпалась на астероиды... Да подожди ты минуточку, не топай, как на параде! - Он крепко ухватил Матвея за локоть. - Это очень важно! Ведь ты сейчас улетишь, а потом тебя ищи-свищи!

- Так не на Фаэтон же! - остановившись, сказал Белов.

Серёгин заулыбался: наконец-то ему удалось завла­деть вниманием Матвея!

- У меня есть доказательства, что Фаэтон был на са­мом деле!

И, торопясь, чтобы успеть, пока не объявят посадку, Леонид Серёгин стал рассказывать Матвею об одной ста­ринной карте неба...

В самом начале нашей эры мусаваратский астроном Альдамак составил карту звёздного неба. На ней значи­лось девятьсот семьдесят семь звезд. Но главным сокро­вищем для современных ученых оказалась не эта карта, а так называемые «Пояснения» к ней.

Альдамак писал, что звёзды - далекие солнца. Что не Солнце вертится вокруг Земли, а Земля вокруг Солнца. Что у звёзд непременно есть свои земли со своими людь­ми - крестьянами, астрономами и царями...

Последнее замечание древнего учёного и привело к печальным последствиям.

Царь Мусаварата часто прибегал к советам Альдамака, прежде чем начать войну или обложить народ новым на­логом. Ведь Альдамак считался лучшим астрономом и предсказателем будущего. Поэтому царь готов был простить мудрецу его слова о других солнцах и других землях.

Но утверждения, что есть и другие владыки, - этого он простить не мог. Этак подданные ещё начнут думать, что можно заменить его, владыку Мусаварата, каким-нибудь другим царём!

Пришлось сослать мудреца в дальние каменоломни, а его богохульное сочинение предать проклятию и пове­леть уничтожить.

И всё-таки одну копию «Пояснений» Альдамака почти через две тысячи лет удалось разыскать. Трактат древ­него ученого отличался строгостью и точностью. Первая страница начиналась так...

Туг Серёгин достал записную книжку и прочёл:

- «В шестой день пятой луны первого года дина­стии Аманиренас снова появилось восточнее Рыбы третье ночное светило после Луны и Венеры - Таира...»

Эта фраза сама по себе не вызвала бы никаких тол­ков. Можно было предполагать, что речь идет о Юпите­ре... Но каково было удивление астрономов, когда бук­вально на следующей странице «Пояснений» они на­ткнулись на знак Юпитера.

В чём дело? Разве Юпитер - это не Таира? Ка­кое же ещё светило может быть третьим после Луны и Венеры?

Попытались отыскать фразу, в которой одновременно встретились бы «Юпитер» и «Таира». Такой фразы не нашли.

Тогда учёные решили, что в рукопись вкралась ошиб­ка при переписке.

И в самом деле - разве есть хоть одно древнее сочи­нение, в которое многочисленные переписчики не внесли бы какой-нибудь путаницы? На том дело и заглохло...

- Но теперь, - Серёгин понизил голос, - теперь, когда я смотрю на всё это глазами человека космиче­ской эры (у Белова дрогнули уголки губ), я спрашиваю, Матвей: а что, если переписчик не ошибся? Слушай, Матвей! Я сам проверил, как это пишется - «Юпитер» и «Таира». Иероглифы не похожи совершенно. Пере­путать их просто невозможно! Так почему же не пред­положить, что в нашем небе и вправду была когда-то планета ярче Юпитера?.. Фаэтон! Загляни в Новоси­бирск, будь человеком! Есть там великий дока по части астрономических древностей - профессор Файзуллин, по­говори с ним!

...Как всякий, кто имеет отношение к астрономии, Матвей Белов слышал когда-то об этой истории. О «По­яснениях» Альдамака и об ошибке переписчика. И ника­ких сомнений в том, что история эта ломаного гроша не стоит, никогда у него не возникало. Не возникло их и теперь. Матвею не хотелось огорчать Серёгина, но вре­мени было в обрез, и ему пришлось сделать это.

Однако журналист не обиделся. Он достал из кар­мана другую записную книжку, порылся в ней и с чув­ством прочел:

- «Заученное с чужих слов, да ещё произнесенных с университетской кафедры, сидит в нас крепче, чем ржавый гвоздь в сухом бревне».

Убеждённость Серёгина показалась Матвею забавной. Он спросил:

- Но почему ты всё-таки решил, что на Землю при­летали с Фаэтона, если даже Фаэтон - это «Таира»?

Серёгин задумался, но ненадолго.

- А откуда же ещё? На Марсе-то людей как будто нет...

«Пассажиров рейса номер четыре Москва - Крас­ноярск, просят пройти на посадку!» - раздался издале­ка рокочущий голос громкоговорителя.

Матвей оглянулся. Они с Серёгиным забрались до­вольно далеко.

Матвей обнял Серёгина, ласково похлопал его по спи­не и побежал к самолету.

Глава третья

ПРИСТУПИТЬ К РАСКОПКАМ!

- А ну слезай, не бойся! - закричал Тарасюк, за­видев Матвея Белова на верхней ступеньке высоченного трапа.

И когда Белов окончательно спустился с неба на землю, сообщил уже не так громко:

- Чёрта с два!

В переводе на научный язык это означало, что двух­дневные розыски Григория в учёных красноярских сфе­рах не добавили ни единой крупицы цемента в построен­ное из рыхлого песка догадок геометрическое основание нынешней экспедиции.

Поскольку Матвей никак не прореагировал на крат­кий по форме, хоть и достаточно насыщенный содержа­нием доклад, Тарасюк счёл полезным добавить:

- Если не считать четырех палеолитических ба­рельефов... Их нашли красноярские школьники на ска­лах на одном из енисейских островов, километрах в ста двадцати к западу от Темирбаша.

По дороге, в машине, Матвей сперва пересмотрел все до единой фотографии барельефов - смутных, едва за­метных выбоин, в которых только с большой натяжкой можно было признать силуэты животных - не то лоша­дей, не то оленей.

Бурные воды многих тысяч паводков, лютые сибирские морозы и хлёсткие ветры сгладили поверхность утесов, слизали с неё пуды камня, до неузнаваемости изменив очертания барельефов.

- Не Саммили! - высказался наконец Матвей.

- Не Саммили, - согласился Тарасюк.

- Здесь всё или ещё есть?

- Пока всё...

- И сколько им лет?

Тарасюк пожал плечами.

- Ну, примерно?

- Говорят, седьмой - десятый век...

- До?

- Да нет, понимаешь ли... Нашей эры.

- Доказательства?

- Слабые...

Друзья вели свой неторопливый разговор, а между тем новенькие, с иголочки, улицы резко оборвались и по обе стороны шоссе замелькали деревья. Смолистый дух леса наполнил машину.

Потом хвойные стены раздвинулись, и впереди откры­лось небольшое лётное поле: укатанная взлетная полоса, бревенчатый домик аэровокзала, медлительная вертушка локатора.

А за лётным полем - совсем близко, рукой подать - начинали громоздиться горы. Сперва - пониже, с отло­гими боками, отчётливо зазубренными зеленой тайгой. Дальше - всё выше и круче.

- Страна! - с гордостью первооткрывателя торжест­венно сказал Тарасюк, выйдя из машины.

Матвей промолчал.

Почему-то люди больше всего боятся того, что ждёт их впереди, хотя чаще следовало бы опасаться того, что на­ходится сзади.

Когда, к примеру, говорят, что в недалёком будущем ракеты станут обычным пассажирским транспортом, делается как-то не по себе. Вспоминается барон Мюнхаузен верхом на ядре. Или ведьма на помеле. И забы­вается, что вчера ещё на реактивных самолетах под­нимались к небу лишь самые отчаянные храбрецы, а сегодня реактивная авиация возит бабушек в гости к вну­кам...

Именно в силу этих причин и предрассудков мушке­теры с удовольствием разглядывали маленький, по-стре­козьему четырёхкрылый самолётик, уютно прикорнув­ший на зелёном газончике лётного поля. Его даже не хотелось называть самолётом - это был аэроплан. Тара-сюку он казался почти одушевлённым существом, и во всяком случае - гораздо более симпатичным, чем любая многоместная машина.

Всю беспочвенность своего влечения к архаике они ощутили в полной мере уже на взлете. «Чёртов кукуруз­ник», как немедленно окрестил Тарасюк ни в чём не по­винную машину, одновременно обругав ни в чём не по­винный злак, с самого начала повел себя подобно необъ­езженному коню на манеже. То вставал на дыбы, то вдруг подбрасывал круп, то начинал метаться из сторо­ны в сторону. Причем в отличие от манежа здесь нельзя было ни остановить коня, ни соскочить с него.

- Неравномерный нагрев атмосферы! - пояснял Мат­вей, мужественно сцепив челюсти и упершись пятками в противоположное сиденье, в то время как «кукуруз­ник» с ускорением девять целых восемьдесят одна со­тая метра на секунду в квадрате проваливался в очеред­ные тартарары.

- Вертикальные токи! - бормотал Григорий, стараясь не раскрывать рта.

Только над самым Темирбашем болтанка стихла, и оцепенелым взглядам мушкетёров предстал старинный горнозаводский городок - собственно, даже не один го­родок, а целое семейство больших и малых скоплений домов и домиков, окрашенных в весёлые, светлые цве­та - песочный, абрикосовый, светло-зелёный. Между по­сёлками торчало несколько обшитых досками башенок - шахтных копров, дымили трубы из ярко-красного и бе­лого кирпича. В самой середке небольшого плато тем­нела круглая ямина с крутыми бортами. По её дну полз­ли грузовики.

Своенравные прыжки «кукурузника» оказались как бы увертюрой ко всему дальнейшему.

- Закон максимального свинства! - в сердцах ска­зал Тарасюк главному инженеру Темирбашского горно-металлургического комбината, когда тот развернул перед ними полотнище, из которого с успехом можно было выкроить экран кинотеатра средней руки. Всю карту гу­стейшим образом покрывали условные обозначения «по­гашенных» и действующих шахт, самых разнообразных сооружений, жилых зданий, транспортных, электрических и всяких иных коммуникаций. Только очень дошлый чёрт не сломил бы себе ногу в этом хаосе давно обжитого людь­ми куска земли.

Темирбашский прииск существовал чуть ли не с пет­ровских времен... А сколько веков до того брали здесь люди лежавшую на самой поверхности медную руду, а ещё раньше твёрдый блестящий кремень, сказать не мог никто.

Матвей удрученно смотрел на полотнище. На круглом плато, зажатом между сопками, двести с лишним лет возникали то там, то тут каменоломни, шахтёнки, заво­дики, отвалы, груды всяческого мусора, а потом образо­вался кратер этого карьера под стать хорошему лунному цирку.

И сколько раз всё это было перерыто и перелопаче­но! Что тут могло сохраниться?

Восьмикилометровая площадка между сопками... Луч­шего места для знака не нашлось бы и «двадцать тысяч лет назад. Но если знак и поставили, то, наверное, не одна сотня лет прошла с тех пор, как пропали его по­следние следы. Обломки знака давным-давно смешались с камнем, нагромождённым здесь повсюду, или распла­вились в печи, попав туда вместе с рудой.

Но... назвался груздем, полезай в кузов.

- Приступить к раскопкам! - скомандовал Тара­сюк, когда главный инженер оставил их вдвоём.

...Ох и непростые это были раскопки, хоть и велись они не в привычном для археолога «поле», а в большом светлом кабинете, куда им принесли все карты и пла­ны местности, начиная со времен царя Гороха!

Два дня Григорий и Матвей вытирали локтями и ко­ленями пыль со старых бумаг и холстов. Знака не было. Справедливости ради следует добавить, что не было и планов за целые десятилетия.

От семнадцатого века вообще не сохранилось ни едино­го документа, о чем, впрочем, Тарасюка предупредили ещё в областном архиве. А ведь именно тогда поставлен был в Темирбаше первый завод и отлит первый колокол...

Когда Григорий с помощью Матвея докатил послед­ний рулон до стенки, не без труда поднял его и присло­нил в углу, рабочий день в управлении комбината уже закончился. Было тихо.

Держа в одной руке пиджак, Тарасюк с размаху хлоп­нул по нему другой рукой и скрылся от Матвея за тучей серой пыли. Матвей оглушительно чихнул и попятился к двери.

Григорий набросил пиджак на широкие плечи, щелч­ком сбил с лацкана приставшую нитку и невозмутимо последовал за Матвеем.

Глава четвертая

ОТЕЦ АРСЕНТИЙ НЕСЁТ СВОЙ КРЕСТ

Разумеется, это было чистейшей авантюрой - на четвёртый день после прибытия в Темирбаш мчаться сло­мя голову в Шайтанову падь!

Но, с другой стороны, что прикажете делать, если три главные надежды рухнули в первые же три дня?

О крушении первой, главной надежды - на геологиче­ские и топографические документы - мы уже расска­зали.

Вторая возлагалась на лесничего. Вместо классическо­го, кряжистого, заросшего бородой старца он оказался длинноруким и длинноногим молодым человеком, студентом-заочником Ленинградского лесного института и ма­стером конного спорта. Тем не менее тайгу здешнюю па­рень знал насквозь, вырос тут и должность получил, можно сказать, по наследству от отца. По словам лесни­чего, во всём районе никаких загадочных предметов раз­мером более метра заведомо не существовало. За предме­ты меньших размеров он, будучи человеком честным и точным, ручаться не пожелал.

Третья главная надежда - председатель Темирбашского клуба туристов (тут уж самый настоящий старик - и кряжистый, и с бородой, - шестидесятитрёхлетний пен­сионер, бывший паровозный машинист) сперва решил, что его разыгрывают. А когда уверился, что разговор идёт всерьёз, извиняющимся тоном проговорил:

- Разве что в гражданскую, когда я в партизаны уходил, побывали здесь ваши марсиане, да тогда же и отчалили, ничего нам на память не оставив.

После крушения всех этих надежд не мудрено было пуститься в авантюры. Тем более, что в самом названии местности Матвею и Григорию чудилось нечто космиче­ское.

Может быть, всё-таки Тарасюк уговорил бы Матвея остаться в городе, если б не масло, подлитое в огонь от­ветственным секретарём городской газеты «Красный гор­няк».

Этот самый ответственный секретарь, невероятно ры­жий юноша, прежде всего выложил Тарасюку и Матвею всё, что он думал о проблемах посещения нашей плане­ты гостями из космоса в прошлом, настоящем и буду­щем. А затем ознакомил их с помещенной полгода назад в «Красном горняке» статьей-боевиком одного извест­ного в республике литератора. Известный литератор утверждал со свойственной ему категоричностью, что не только имя, но и происхождение пади («огромной, ворон­кообразной, с пологими краями экзогенной впадины») связано с падением метеорита, который, в свою очередь, мог быть, так сказать, и не совсем обычным метеори­том...

Матвей впился в статью, как клещ, а Тарасюк тем временем постарался объяснить ответственному секре­тарю ситуацию.

Все обычные источники информации исчерпаны. Тре­буются принципиально свежие идеи...

- Понял! - отрапортовал ответственный секретарь.

Он молниеносно натянул пёстрый пиджак с ромбиком университетского значка и скрылся за дверью.

Тарасюк подошел к окну и раскрыл его. Оттуда раздался громоподобный треск отъезжающего мото­цикла.

- Современный интеллигент, - с одобрением сказал Тарасюк. - Вот собака, глушители снял!

Дороги к Шайтановой пади не было, и весь путь - двадцать восемь километров - мушкетеры проделали пеш­ком. После чего, удостоверившись в полном отсутствии таинственных явлений природы или цивилизации в уют­ной ложбинке между тремя сопками, Тарасюк присел на розоватый валун и зло пнул его изрядно стоптанным каб­луком:

- Шах и мат! Если только твой знак - не то, что находится подо мной...

Белов критически сощурился.

- Если бы вот так, вместе с твоей фигурой, можно было бы призадуматься. А без неё... Доставай колбасу! - и поплёлся к бегущему шагах в десяти ручейку за водой.

Тарасюк захватил ртом край принесенного Матвеем котелка и начал запрокидывать его над головой. Слыша­лось только глуховатое бульканье. Григорий поставил коте­лок, отёр губы и сказал:

- Ещё.

Матвей снова отправился к ручейку.

От второго котелка ему тоже ничего не досталось, от третьего - самая чуточка.

Матвей аккуратно сполоснул край помятого алюми­ниевого сосуда, проделавшего с Григорием не одну тысячу километров, и напился. На донышке ещё осталось немнож­ко воды.

Тарасюк скептически хмыкнул и не глядя допил остаток.

После хлеба с колбасой и воды из ручейка надо было укладываться на захваченные с собой гостиничные одеяла и спать. Ибо, как справедливо уверял Григорий на­кануне, требуя, чтобы выход в Шайтанову падь был назначен не позже чем на половину четвёртого ночи, сде­лать пятьдесят шесть километров за одни сутки - зада­ча, непосильная даже для Портоса. Особенно если при­бавить к первым двадцати восьми километрам ещё добрый десяток, нахоженный по пади и не очень при­способленным для пеших прогулок склонам окрестных сопок.

К счастью для мушкетеров, ночью дождя не было. Тарасюк проснулся в половине восьмого, достал карман­ный томик стихов Гейне и, не вставая, читал до полови­ны девятого. Только после этого он растолкал спавшего без задних ног Матвея.

В гостиницу вернулись, когда на улицах давно го­рели фонари.

Дежурная, выдавая ключ от комнаты, сообщила, что товарищей учёных искал один молодой - рыжий, и один пожилой товарищ. Сказали, завтра зайдут ещё.

Тарасюк согласно кивнул. Раз зайдут ещё, чего же расспрашивать? Матвей, который от усталости не мог рас­крыть рта, поплёлся на второй этаж в номер.

Тарасюк, как всегда, проснулся в половине восьмого. В дверь деликатно стучали. Матвей сидел на кровати, шептал: «Сейчас, сейчас...» - и, не попадая ногами в туфли, пытался надеть задом наперед штаны.

Со скоростью фокусника Тарасюк натянул на себя ков­бойку, прыгнул в брюки, рванулся к двери и распах­нул её.

Слегка подталкиваемый в спину рыжеволосым от­ветственным секретарем, в номер протиснулся необъят­ной ширины, могучий мужчина неопределённого воз­раста (может, пятьдесят, а может, и все семьдесят), с благодушнейшей иссиня-багровой физиономией, такого же цвета носом, толстыми губами и ясными голубыми глазками. Под мышкой мужчина держал небольшой свёрток.

Он снял круглую бархатную тюбетейку, обнажив объемистый, без единого волоска, коричневый от загара череп, положил свёрток на стул и, протянув Тарасюку широкопалую лапищу, представился:

- Бывший священник храма Святого Дамиана отец Арсентий, а ныне пенсионер Митрофанов Арсентий Фомич...

Потом, тяжело сопя, подошёл к Матвею, пожал ему руку, возвратился на прежнее место, бочком сел на стул возле своего свёртка и вопросительно посмотрел снизу вверх на сопровождающего.

Ответственный секретарь, внимательно и серьёзно наблюдавший с порога за передвижениями подопечного, подсел к столу, вынул из кармана большой клеёнчатый блокнот, развернул его на исписанной до половины стра­нице, положил на неё авторучку и коротко распоря­дился:

- Поехали!

Бывший отец Арсентий скрипнул стулом, кашлянул в квадратный кулак и, полностью понимая торжествен­ность момента, рокочущим басом возгласил:

- А было то в зиму одна тысяча девятьсот два­дцать...

Отличнейшие сани, прикрытые медвежьей шкурой, занесло на повороте, отчего сам повелитель всея Темирбашской тайги его благородие штаб-ротмистр Выгузов, продолжая двигаться, согласно законам механики, по инерции, вылетел из саней и, чуть не врезавшись в здо­ровенный кедр, зарылся по пояс (считая от шапки) в сугроб.

Это происшествие несколько задержало штаб-рот­мистра, и в рудник он прибыл позднее, чем рассчи­тывал.

Здоровенную глыбу совсем белого металла уже почти освободили от скорлупы медного колчедана, и теперь темирбашские мужики, согнанные выгузовскими банди­тами на рудник «для отбытия повинности отечеству», не без интереса рассматривали находку.

Едва издали раздался зычный крик «р-р-р-рразойдись», как возле блестящей глыбы сразу стало пусто. Повелитель Темирбашской тайги подъехал к чуду, ста­щил с руки меховую варежку и, достав из-под шубы лорнет, вперил взор в диковинный самородок. Серебро? Платина?

О самородках подобного вида штаб-ротмистр никогда не слыхал. Остроконечная блестящая штуковина, повы­ше человека ростом, с прямыми, сходящимися наверху гранями...

Выгузов выпростал из-под медвежьей шкуры ногу и турнул возницу в спину. Сани послушно сдвинулись вперёд и подъехали вплотную. Штаб-ротмистр накло­нился с лорнетом к странному самородку, чтобы получше разглядеть его... И вдруг ручка лорнета рванулась у не­го из пальцев, и всё оптическое сооружение, единствен­ное на четыреста верст в округе, пристало к блестящей штуковине.

Несколько секунд повелитель остолбенело соображал, что же случилось. Затем он попробовал получить свою драгоценность обратно. С некоторым усилием это ему удалось.

Оторвав лорнет от гладкой матовой поверхности глы­бы, Выгузов понял, в чём дело. В этом проклятом Темирбаше не нашлось ювелиров, и оправу ротмистрового лорнета пришлось отковать из железа, - старая слома­лась ещё месяц назад, когда за ним гнались красные партизаны.

Значит, не драгоценность? А просто железо, только почему-то магнитное и не заржавевшее ни капли.

Выгузов поразмышлял и велел сгонять лошадей, сбивать помост, везти находку на завод. Диво-то оно, конечно, диво... Да железо в здешней тайге тоже под ногами не валяется, и наконечники для казацких пик из него получатся получше, чем из меди!

Порох и свинец, захваченные бандой летом, конча­лись, и надо было вооружаться чем придется - хоть но­жами из обручей от пивных бочек. Потому и решил штаб-ротмистр пустить рудник и завод...

А на следующий день повелитель приказал позвать к себе местного священника, слава об учёности которого дошла и до банды.

... - Изволите ещё, отец Арсентий? - Штаб-ротмистр напил из тёмной бутылки в стопку.

- Благодарствуйте! - Черноволосый молодой ба­тюшка помялся, но стоп­ку пододвинул. - Пожа­луй, последнюю. Что же до необыкновенного пред­мета, обнаруженного в за­воде, господин ротмистр, то в божьей воле посылать нам различнейшие дива. Метеоры, например...

- Ладно, отец Арсен­тий! Откуда ни взялся по­дарочек, возблагодарим господа... И не словом ток­мо, но и делом! Завтра же, честное благородное, при­кажу кузнецу отковать из этой штуковины крест для вас. Господь да простит нам наши прегрешения!..

Банда Выгузова убралась из Темирбаша, как только просохли дороги, а к осени уже перестала существовать. Но обет свой штаб-ротмистр успел выполнить...

На этом месте рассказ бывшего отца Арсентия был прерван истинным чудом: кандидат исторических наук Григорий Тарасюк и кандидат физико-математических наук Матвей Белов одновременно почувствовали, как непонятная, но тем не менее непреоборимая сила припод­няла их тела и бросила к стулу, на котором сидел рассказ­чик. Руки учёных сами собой, совершенно непроизвольно протянулись к свертку, схватили его, содрали обёрточную бумагу и извлекли на свет божий тяжёлый блестящий крест из белого металла.

...А на следующий день крест был доставлен специ­альным самолётом в Ново­сибирск - в Институт метал­ловедения.

Металловеды приступили к исследованию - самому детальному, какое только возможно.

К удивлению Тарасюка. Белов не стал торчать в ла­боратории. Сказал, что у не­го неотложное дело в об­серватории, и умчался.

Профессор Файзуллин, ко­нечно же, знал «Пояснения» Альдамака. И никогда не со­мневался в том, что «звезда Таира» - плод досадной ошибки.

- Нет такой звезды - Таира, нет, нет и нет! Это я вам говорю абсолютно точно. Такая звезда не упоминается ни в одной книге.

- Из одной, положим, мы с вами знаем о ней, - воз­разил Матвей.

- Одна ласточка ещё не делает весны! - любезно улыбнулся профессор.

- Но свидетельствует о том, что весна существует, - очень серьёзно сказал Матвей. - Не было бы вёсен - не было бы и ласточек. Ни единой ласточки!

- Сдаюсь! - снова улыбнулся профессор. - Но какое это имеет отношение к звезде Таира?

- Самое непосредственное. Легче всего считать не­понятное недоразумением. Как справедливо заметил один молодой товарищ, заученные с чужих слов истины сидят в нас крепче, чем ржавый гвоздь в сухом бревне... Труднее найти непонятному объяснение.

Файзуллин пожал плечами, снова прочитал текст.

- И всё-таки я продолжаю думать, что это какое-то странное недоразумение. Обыкновенные звёзды не ис­чезают с небосвода миллиарды лет. Природа не торопит­ся... Право же, не стоит ломать голову.

- Нет, стоит! - упрямо сказал Белов. - Послушай­те, профессор, у меня к вам маленькая просьба. Верите вы в звезду Таиру или нет, но попытка - не пытка. Пона­блюдайте, пожалуйста, за окрестностями созвездия Ры­бы. Вдруг наткнётесь на что-нибудь подозрительное! Очень прошу вас! Обещаете?

Прошёл день, и химики сообщили, что крест изготов­лен из стали - чрезвычайно жаропрочной и кислото­упорной стали.

Затем металловеды определили, что металл, из кото­рого сделан крест, был когда-то выплавлен под ваку­умом.

Затем радиохимики установили, что изотопный состав металла вполне схож с составами обычных «земных» высококачественных сталей.

Всё это не давало ровно никакого ответа на вопрос о цели, которой могли руководствоваться неизвестные существа, оставив стальной знак на нашей планете в центре треугольника, построенного на карте Матвеем Беловым.

Матвей понимал, что находится на верном пути. Что ход его рассуждений верен. Что он нащупал первую ни­точку мыслей тех, кто думал о будущих жителях Земли десятки тысяч лет назад.

Но что дальше? О чём говорит этот кусок стали? На что указывала стальная пирамида, из которой он выко­ван?

Почему она находилась именно здесь, а не в другом месте? Что означала? Какой смысл хотели вложить в эту странную посылку те, кто оставил её людям Зем­ли? Есть в этой «посылке» содержание или это снова только веха в цепочке следов, как Хирбетская пирамида, как пи­рамида у Перламутрового озера?

На что указывает эта веха? Куда ведут эти следы?

Ещё месяц продолжались поиски у Темирбаша. Но других остатков стальной пирамиды больше не было.

И вообще больше не было ничего, что могло бы вызвать сомнение в своей земной природе.

Когда Матвей написал об этом в Москву Майе, она ответила двумя строчками:

«И сказали люди: «Оставьте нам вашу силу». И ска­зали гиганты: «Вы употребите её во зло».

Глава пятая

ИНФРАКРАСНАЯ ЗВЕЗДА

Белов вернулся в Москву последним.

Самолет пришёл ночью, и Матвей поехал из аэро­порта прямо домой.

Всё в комнате было по-старому. Только на письмен­ном столе лежало что-то «лишнее».

Матвей подошел к столу и взял листок бумаги, испи­санный резко наклонённым вперёд почерком.

Наверху стояло: «С приездом!» А чуть пониже стол­биком:

«Самая высокая вышина.

Самая глубокая глубина.

Число «три».

День, равный ночи.

Полночная звезда».

Всё, кроме дня, равного ночи, и полночной звезды, было перечёркнуто красной чертой, а рядом с двумя последними строчками красовались два больших вопро­сительных знака.

Матвей, улыбаясь, прочел Майину записку и спрятал её в карман.

На столе лежали ещё три конверта: один - со штам­пом Академии наук, другой - с вензелями Дома журна­листов, третий - с яркими иностранными марками.

Усевшись в кресло, Матвей разрезал первый конверт.

«Кандидату физико-математических наук Бело­ву М. М.

Президиум назначил обсуждение отчёта о Темирбашской экспедиции на пятницу, 18 октября в 14 часов. Обсуждение состоится в конференц-зале.

Председатель Сектора физических методов исследо­вания доисторических памятников Г. Тарасюк».

Кандидат наук задумчиво помахал повесткой.

До заседания оставалось три дня. Три дня - и два вопроса из Майиной записки...

Первый-то вопрос, положим, не слишком хитер. День, равный ночи, бывает на Земле два раза в год: двадцать второго марта и двадцать второго сентября. Весеннее равноденствие и осеннее равноденствие.

Зато полночная звезда - орешек куда крепче. Даже невооружённым глазом можно разглядеть в полночь ты­сячи звёзд. На какую из них намекает легенда?..

Во втором конверте тоже оказалась повестка. Редак­ция журнала «Наука XX века» приглашала Белова на встречу с журналистами.

Из третьего конверта выпала цветная фотография - четыре круглоголовых существа в скафандрах. На ма­леньком клочке бумаги было набросано несколько строк:

«Последняя фреска, найденная Халидом в шестой пещере. Из него, дружище, будет толк! Обрати внима­ние на шлемы. Твой Ф.».

Матвей взглянул на фотографию ещё раз. Над круг­лыми шлемами пришельцев древний художник совер­шенно отчетливо изобразил усики антенн с маленькими шариками на концах.

Если б можно было заглянуть под эти скафандры! Увидеть глаза тех, кто двадцать тысяч лет назад пере­шагнул через межзвёздные просторы и сошел на Зем­лю, чтобы оставить её жителям вогнанную в кору зага­дочную стальную пирамиду...

Какая воля вела к нам Обладателей Разума из неве­домого мира? Что окрыляло их? И откуда черпали они баснословные количества энергии, которые позволили их кораблю преодолеть межзвёздную бездну?

Энергия! Вся история человечества - это история от­крытия всё более мощных источников энергии. Мускульная энергия быков, тянущих плуг. Энергия ветра, ворочающая крылья мельниц. Энергия воды, пара, пото­ка электронов. И, наконец, заключенная в стальные камеры реакторов ядерная энергия, только ещё начи­нающая подчиняться созидательной воле человека.

За какие-нибудь двести лет люди прошли неимовер­ный путь - от водяной мукомольни до турбин Ангары, от парусного корвета до атомохода.

Какой путь пройдет человек за следующие двести лет? За пятьсот лет? За тысячу лет?

Мы думаем, что очень много знаем. Ещё бы! По сравнению, скажем, с жителем древней Эллады мы не люди, а боги, - ходим по дну морскому, летаем по небу, слышим и видим за тысячи километров.

Но по сравнению с теми, кто придёт нам на смену, мы знаем ничтожно мало. И можем ничтожно мало. Впрочем, уже сегодня мы знаем, как использовать ту солнечную энергию, которая приходится на долю нашей планеты. И знаем о термоядерной энергии. И уже суще­ствует предложение о строительстве вокруг Земли ги­гантского зеркала-кольца, которое перехватило бы ещё часть солнечной энергии и передало её людям. Остро­умнейшее предложение!

Но кто сказал, что такое кольцо можно построить только вокруг Земли? А почему не окружить всю Сол­нечную систему? Да к тому же не кольцом, которое сможет задержать только часть солнечной энергии, а сплошной скорлупой? Чтобы ни один луч не пропал даром!..

Сейчас Солнце для нас что-то вроде костра. Огром­ного, но только костра. А нужно сделать из него печку!

Матвей вынул из стола лист бумаги и быстрым дви­жением нарисовал в центре кружок с лучами - Солнце. На разных расстояниях от него изобразил кружки по­меньше, девять кружков: Меркурий, Венеру, Землю, Марс, Юпитер, Сатурн, Уран, Нептун, Плутон. И за­мкнул это семейство в один большой круг, проходящий по самому краю листа, - непроницаемую для солнечных лучей сферическую оболочку вокруг всего планетного семейства.

Космический дом!

Вот только из чего строить? Из астероидов? Из ме­теоритов?

Он принялся набрасывать под рисунком колонки цифр, перечёркивал их, покусывая губы, и снова писал. Наконец его карандаш обвёл жирной рамкой какую-то короткую формулу с многоэтажной степенью и, поста­вив восклицательный знак, остановился.

Придётся пожертвовать Юпитером. Другого выхода нет. По-видимому, нет. И то его массы хватит лишь на самую тоненькую оболочку - всего в несколько милли­метров.

Жалко Юпитер! Очень жалко!

Но зато как удивятся разумные существа во Вселен­ной, обнаружив в один прекрасный день (вернее, в одну прекрасную ночь), что Солнце исчезло! Сириус - на месте. Альфа Центавра - на месте. Тау Кита - на ме­сте. А Солнца нет!

И станет галактическое человечество щупать космос своими хитрыми приборами. И найдет на месте бывшей маленькой звёздочки странное небесное тело - огром­ное, чёрное. Ведь ни один луч солнечного света не вырвется наружу сквозь стены космического вигвама... Впрочем, если уж быть точным, - ни один видимый луч. А невидимые инфракрасные лучи от нагретой Солнцем оболочки уйдут в космос. Вероятно, только по этим теп­ловым лучам и можно будет обнаружить с дале­ких миров наш космический дом, нашу инфракрасную звезду...

А для нас - для нас солнечный костер превратится в солнечную печку. Вся энергия светила без остатка бу­дет в наших руках. И тогда самые смелые сегодняшние фантазии окажутся простыми рационализаторскими предложениями. Заселить планеты - пожалуйста! Со­здать новые - сколько угодно!

Посетить Андромеду...

Матвей потянулся так, что хрустнули суставы.

Через десять минут ему уже снились космические сны. Сверкающая поверхность сверхгигантской оболоч­ки. Майя в скафандре. Заседание Сектора палеоастронавтики на пустынной чужой планете. Горячий спор о вымпеле, который нужно оставить там.

...Его разбудил настойчивый звон.

Матвей открыл глаза, прищурился от яркого дневно­го света и пробормотал:

- Что же они все-таки оставили?

В передней снова загремел звонок.

- Сейчас! - крикнул Белов.

Распахнув дверь, он расписался на поданном ему почтальоном бланке, молча взял конверт с фототелеграм­мой и, когда почтальон ушел, снова пробормотал:

- Что же они все-таки оставили?..

Его взгляд упал на торчащий из конверта уголок телеграммы с крупной надписью - Адрес...

- Адрес, - машинально повторил Матвей. - Адрес...

И застыл в оцепенении.

Чёрт возьми, как он раньше не подумал об этом! Ко­нечно, они должны были оставить на Земле не что иное, как свой адрес. Не книги, не формулы, не чертежи. Отку­да могли они знать, в чьи руки попадет всё это и как бу­дет использовано - на благо или во вред людям? Гиган­ты из легенды не хотели оставлять людям свою силу, что­бы они не употребили её во зло...

Адрес, только точный «адрес» звезды, с которой они прилетели!

Матвей бросился к полке, схватил в охапку несколько толстых томов, бросил их на стол и принялся бешено ли­стать страницы.

Стеклоподобные камни пустыни и древнее предание Медного свитка, непонятные сооружения в Хирбете и в сибирской тайге, фантастические рисунки в пещерах и стальной знак в недрах Земли - всё, о чем они говорили, теперь сошлось для Матвея Белова в одной точке небесной сферы.

В точке, расположенной над Темирбашем ровно в пол­ночь двадцать второго марта.

«День, равный ночи» приобрел такой же реальный смысл, как «самая высокая вышина» - Джомолунгма. Или как «число три» - символ треугольника с центром в трёхстах сорока километрах от Красноярска. Именно над этой точкой в эту ночь должна сиять их «полночная звезда»!

Матвей перевернул ещё несколько страниц звёздного атласа и прикусил губу.

Ни в весеннее, ни в осеннее равноденствие в зените над Темирбашем не было никакой полночной звезды... Самый точный из каталогов подтверждал этот факт со всей убедительностью.

Но это значило, что все догадки были неверны. Не­верны...

Матвей невесело усмехнулся: «Если только они не по­строили себе космический дом...»

Он собрал альбом и книги, поставил их на место. И только тут, заметив на опустевшем столе конверт, вспо­мнил о телеграмме.

Он взял белый глянцевый листок фотобумаги и прочел после слова Адрес:

МОСКВА ЛОМОНОСОВСКИЙ ВОСЕМНАДЦАТЬ КВАРТИРА СОРОК БЕЛОВУ НА МЕСТЕ ТАИРА ОБНАРУЖЕНО НЕВИДИМОЕ ИНФРА­КРАСНОЕ ТЕЛО ГИГАНТСКОЙ ВЕЛИЧИНЫ УТОЧНЯЕМ РАССТОЯНИЕ ПРОФЕССОР ФАЙЗУЛЛИН

Глава шестая, и последняя

МАЛЕНЬКОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ

Когда всё, о чем рассказано в этой повести, было при­ведено наконец в тот порядок, в котором находится сей­час, мы отнесли рукопись одному очень опытному чело­веку.

Впрочем, вы о нём уже знаете. Это он посоветовал начать с того, с чего всё началось на самом деле.

Очень опытный человек прочёл рукопись, сложил её, аккуратно завязал тесемочки папки и, не глядя на нас, принялся медленно протирать очки кусочком замши.

- Плохо дело! - произнёс он наконец. - Зачем вы морочите голову читателям? Авторы переглянулись.

- И в мыслях не было,- сказал один из нас.

- Честное слово! - подтвердил другой.

- Так-так... - прокурорским тоном проговорил очень опытный человек. - Значит, статья, которую ваш Матвей Белов принес вашему Леониду Серегину, не излагает гипотезу советского учёного Агреста о посещении Земли обитателями далеких миров?

- Излагает, - сознались мы.

- Или, может быть, вы скажете, - продолжал наш собеседник, - что статьи, которые читает в самолёте ваш Григорий Тарасюк, не похожи как две капли воды на отклики самой настоящей иностранной прессы об этой гипотезе?

- Похожи, - согласились мы. - Похожи как две кап­ли воды...

- А странное сходство между вашими саммилитами и действительно существующими тектитами, о происхож­дении которых учёные спорят до сих пор? Это что - слу­чайность?

- Не случайность...

- А древние рукописи? А Медный свиток? Может быть, вам неизвестно, что они были найдены на самом деле в Кумране, неподалеку от Мёртвого моря?.. А ваш портрет космонавта? Вы что же, воображаете, будто никто не узнает в нём «бога марсиан», обнаруженного Анри Ло­том в пустыне Сахаре?

Мы молчали. Всё это было чистейшей правдой. Неда­ром наш собеседник считался очень опытным человеком.

- Мухаммеда Диба, первооткрывателя кумранских рукописей, вы перекрестили в Халида. Епископа Афана­сия - в отца Филиппа. Приписали несуществующему Белову гипотезу Дайсона об искусственных инфракрас­ных звездах. И всё это без ссылок на первоисточники, без кавычек, без примечаний!..

Очень опытный человек перевёл дух, кончил проти­рать очки, надел их и строго спросил:

- Откуда взяли легенду о гигантах?

- Сами выдумали, - устало ответил один из нас.

- А пирамиды?

- Тоже сами, - сообщил другой.

- А стальной знак и звезду Таиру?

Мы молча кивнули.

- Послушайте, - после долгой паузы проговорил наш собеседник,- а что было дальше? Удалось установить связь с жителями этой самой звезды?

Тут мы в первый раз облегчённо вздохнули и даже позволили себе улыбнуться.

- Ладно, бог с вами, - сказал, подумав, очень опыт­ный человек. - Фантазируйте! Только вот в чём беда, - лицо нашего собеседника стало озабоченным, - откуда узнают читатели, где у вас факты, а где вымысел? Что действительно произошло, а что только может произойти? Непременно объясните всё это!

И мы решили последовать совету очень опытного че­ловека, сообщив читателям о нашем разговоре.