Майк РЕЗНИК

                               ЧЕРНАЯ ЛЕДИ

                              The Dark Lady

                         (c) 1987 by Mike Resnick

                перевод с английского (c) 1996 by ВАМ & MG

                                       Посвящается Кэрол, как всегда.

                                       А также  Тому Догерти  и Бет Мичем,

                                       которые сдержали все свои обещания.

                                  Пролог

     Она была старой, когда Земля была молодой.

     Она стояла на Семетри-Ридж, когда Пикетт шел в атаку, и  когда  шесть

сотен всадников ворвались в Долину Смерти, она была среди них. Она была  в

Помпеях, когда взорвался Везувий, и в сибирской тайге, когда упала комета.

     Она охотилась на слонов с Селю  и  на  бизонов  с  Коди.  Она  видела

падение Трои и Литл Бигхорна, она смотрела, как на залитых  кровью  аренах

Мадрида выходят один на один со свирепым быком Манолете и Домингес.

     Она смотрела, как Человек отправляется к звездам. Она была свидетелем

Битвы за Спику и Блокады Сириуса V, она сидела в углу Джимми Мак-Свейна  в

тот роковой вечер, когда он дрался с Башколомом Мэрчисоном. Она неслась по

космическим тропам вместе с Ангелом, она глядела, как под красным  солнцем

далекой планеты умирает Танцор Билли, она стояла рядом с  Сантьяго,  когда

его застрелил Джонни Дважды-Не-Повторяю.

     У нее нет имени, нет прошлого,  нет  настоящего,  нет  будущего.  Она

носит только черное. Ее видели многие, но знает лишь горстка. Ее  видят  -

если ее видят - в самую последнюю секунду.

     Она приходит, когда с губ готов сорваться последний  вздох.  Приходит

безмолвно, печально, и манит за собой.

     Она - Черная Леди, и эта повесть - о ней.

                          ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ИМЕЛ

                                    1

     С чего начать?

     Это не эпическая сага, хотя она простирается на тысячи  лет  и  сотни

звездных систем. Это не роман о любви и страсти,  хотя  любовь  и  страсть

приведут нескольких персонажей к роковому концу. Это даже  не  история  об

увлекательных приключениях, хотя без увлекательных приключений не было  бы

этой истории.

     Это  просто  правдивая  хроника  реальных  событий,  и  как  таковую,

следовало бы излагать ее на Языке Официального Повествования. Но сделай  я

так, мне пришлось бы в изящной форме  пересказать  вам  все  события  моей

жизни, начиная со дня рождения, и вы получили бы искаженное  представление

о значении моей персоны. На самом деле  я  немногим  более  чем  сторонний

наблюдатель, сумевший, тем не менее, навлечь бесчестье на свое  имя,  свой

Дом и свою расу.

     Поэтому  я  предпочту  обратиться  к  вам  на  Языке  Непринужденного

Рассказа, и по законам этой речи начну мою историю с последнего возможного

момента, который, собственно, и был первым моментом моего  личного  в  ней

участия.

     Этот момент наступил, когда я взобрался по широкой титановой лестнице

Художественной Галереи  Одиссей,  и,  пыхтя  от  напряжения  в  непривычно

плотном  и  влажном  воздухе,  подошел  к  парадному  входу   в   огромное

многоугольное здание. У входа стояли  два  служителя  в  тускло-фиолетовой

униформе с  кричаще-красными  лампасами  на  брюках,  и  я  счел  уместным

обратиться к ним на диалекте Почетных Гостей.

     - Послушайте, уважаемый, - церемонно заговорил я. - Мне нужно узнать,

как пройти на предстоящий аукцион.

     - Чтоб я сдох! - воскликнул тот, что был повыше. - В ботинках, да еще

и говорящее!

     Я сразу понял, что выбрал неподходящую  форму  обращения,  и  тут  же

перешел на Просительный диалект.

     - Будьте добры, уважаемый сэр, - сказал я, приглушив свою  окраску  и

смиренно опуская голову. - Тысяча извинений, если я вас обидел. Покорнейше

прошу помочь мне пройти к цели своего назначения.

     - Другое дело, - буркнул служитель, и я  слегка  расслабился,  потому

что он явно простил мне ошибку в поведении. - Документы.

     Я протянул ему паспорт, приглашение и мандат, и молча подождал,  пока

они с напарником их рассмотрят.

     Неожиданно он поднял голову и уставился на меня.

     - Леонардо? - переспросил он с сомнением.

     - Да, уважаемый сэр.

     - Откуда у такого, как ты, человеческое имя?

     Я указал на свой паспорт.

     - Обратите внимание, уважаемый сэр, мое настоящее имя - не  Леонардо.

Я принадлежу к Дому Крстхъонн.

     Он скользнул взглядом по бумагам,  дважды  попытался  выговорить  мое

бъйорннское имя и сдался.

     - Тогда откуда у тебя приглашение на имя Леонардо?

     - Именем Леонардо меня называют в том месте, где я нанят,  у  вас  на

Дальнем Лондоне, уважаемый сэр.

     - На месте работы, что ли?

     - Да, - ответил я, не забывая в подтверждение кивнуть головой.  -  На

моем месте работы. В настоящее время я сотрудничаю с Галереей Клейборн.

     - Сотрудничаешь? - недоверчиво повторил он.

     - Именно так, уважаемый сэр, - я согнулся  и  сдвинул  плечи,  приняв

почти  идеальную  неагрессивную  позу.  -  Можно  мне  пройти,  с   вашего

разрешения?

     Он покачал головой.

     - У меня в списке не значится инопланетянин по имени Леонардо.

     Я мог бы указать  ему,  что  на  Дальнем  Лондоне  люди  -  такие  же

инопланетяне,  как  и  бъйорнны,  но   это   противоречило   бы   правилам

Просительного диалекта, а я и так уже один раз  оскорбил  его.  Поэтому  я

лишь склонился еще ниже.

     - Мои документы в порядке, - заверил его я, глядя на серый титан  под

ногами. - Прошу вас, уважаемый сэр! Если мне  не  разрешат  выполнить  мои

обязанности, бесчестие ляжет на Дом Крстхъонн.

     - Сначала мы должны определить, в чем  состоят  твои  обязанности,  -

сказал он. -  Тут  произведений  искусства  на  200  миллионов.  Я  обязан

убедиться, что в твои обязанности не входит что-нибудь стянуть.

     - Или сожрать, - с ухмылкой добавил напарник.

     - Будьте любезны, уважаемые сэры, - настаивал я, - вам  стоит  только

вызвать сюда Гектора Рейберна или  Тай  Чонг,  они  засвидетельствуют  мою

личность и мое право находиться здесь.

     - У нас там  есть  Рейберн  или  Чонг?  -  спросил  мой  служитель  у

напарника.

     - Понятия не имею, - отозвался тот. - Могу проверить.

     - О'кей. Проверь, - служитель снова повернулся ко мне. -  Все  будет,

как положено, Лео.

     - Вы обращаетесь ко мне, уважаемый сэр? - спросил я.

     - К кому же еще?

     - Вы забыли мое имя, уважаемый сэр, - мягко произнес я. - Меня  зовут

Леонардо.

     - Тысяча извинений, - произнес  он,  передразнивая  мои  интонации  и

низко кланяясь. - Леонардо.

     И тут же выпрямился.

     - Пока мы тут проверяем, ты  бы  прогулялся  за  угол,  к  восточному

входу. Если кто-то из этих двоих за тебя поручится, я передам, чтобы  тебя

впустили.

     - Я горю желанием присоединиться к своим коллегам, уважаемый  сэр,  -

сказал я. - Нельзя ли мне подождать прямо здесь?

     Он покачал головой.

     - Ты загораживаешь проход.

     Я оглянулся. Поблизости никого не было.

     - Ты можешь загородить проход, - пояснил он, когда я снова  обернулся

к нему.

     Я понял, что каким-то образом  опять  его  обидел,  поэтому  отбросил

Просительный диалект.

     - Долго это займет? - спросил я.

     - Куда девался "уважаемый сэр"? - ответил он вопросом на вопрос.

     - Это была явно неподходящая форма  обращения,  -  объяснил  я.  -  Я

пытаюсь решить, какой диалект вас устроит.

     - Молчаливый, - посоветовал он.

     - Я не знаю бессловесных диалектов, - искренне ответил я. - Ответьте,

пожалуйста, на мой вопрос.

     - Какой вопрос?

     - Сколько времени мне придется ждать?

     - Откуда мне знать, черт  возьми!  -  раздраженно  воскликнул  он.  -

Зависит от того, сколько там внутри Рейбернов или Чонгов.

     И помолчав, добавил:

     - Слушай, я просто выполняю мою работу. Ступай  к  восточному  входу,

как послушный мальчик или  девочка,  или  кто  ты  там  такое.  Если  тебе

разрешат пройти, там тебя вызовут.

     Я повернулся и спустился по лестнице. Я еще не привык к  ботинкам,  а

пешеходная дорожка двигалась так быстро, что я боялся потерять равновесие.

Поэтому я обошел огромный многогранник из  стекла  и  титана  по  проезжей

части. Обнаружив, что с восточной  стороны  вообще  никого  нет,  я  сразу

замедлил шаг, чтобы полюбоваться керамической мозаикой, украшавшей  металл

на уровне человеческого роста. Наконец я добрался  до  простой  двери  без

всяких обозначений, смещенной на одну десятую  градуса  от  центра.  Дверь

оказалась запертой.

     Я стоял у двери и ждал, чувствуя себя нагим и несовершенным. Я всегда

так себя чувствую, когда остаюсь один. Я старался  не  думать  о  тепле  и

безопасности Семьи, но когда ты единственный представитель  своей  расы  в

чужом мире, это не всегда получается. Прошло пять минут, потом еще десять,

и я уже не сомневался, что с каждой проходящей секундой все больше  позорю

свою Мать Узора и свой род, и в сравнении с этим собственное разочарование

от  невозможности  увидеть,  наконец,  скульптуры   легендарного   Мориты,

бледнело и теряло краски.

     Две проходивших мимо  землянки  откровенно  уставились  на  меня.  Не

останавливаясь, одна что-то шепнула на ухо другой, и обе засмеялись.

     Наконец в дверях появилась Тай Чонг и поспешила ко мне.

     - Леонардо, - воскликнула она, перейдя тротуар, - прости, пожалуйста,

за эту неразбериху!

     - Теперь, когда вы здесь, Достойная Леди, все в порядке, - ответил я,

переходя на диалект Дружбы и Симпатии, как всегда в ее присутствии.

     - Вы долго ждали? - спросила она.

     - Не больше двадцати минут, - ответил я, спрятав руки за спину,  пока

их нормальный цвет не восстановится.

     - Это нетерпимо! - возмутилась она. -  Охранники  поплатятся  за  это

работой!

     - Я сам виноват, Достойная Леди, - произнес я.  -  Они  обиделись  по

моей оплошности, я выбрал неподходящую форму обращения.

     - Чушь! Они весь вечер только и делают, что  отсылают  инопланетян  к

этой двери.

     У меня  мелькнула  мысль,  что  галерее  следовало  бы  нанять  менее

обидчивых и более снисходительных охранников,  но  я  промолчал.  В  конце

концов Тай Чонг протянула мне руку, чтобы провести внутрь.

     - Вы изменили цвет, - заметила она, когда я неохотно выставил пальцы.

     - На улице жарко, Достойная Леди, -  солгал  я.  Она  пока  не  умела

отличать оттенок Эмоционального Напряжения, а я не желал рассердить ее еще

больше.

     - Понятия не имела, что на вас так сильно влияют высокие температуры,

- сочувственно произнесла она. - Хотите, я отвезу вас обратно в отель?

     - О, пожалуйста, разрешите мне  остаться!  -  поспешил  возразить  я,

стараясь сдержать панические интонации в голосе.

     - Конечно, конечно, если вам так хочется, - согласилась она, глядя на

меня расширенными глазами,  потому  что  я  стал  еще  ярче.  -  Я  просто

беспокоилась о вас.

     - Спасибо за заботу, Достойная Леди, но я  настаиваю  на  том,  чтобы

продолжить мое образование и принести благо своему Дому.

     Я помолчал, а потом добавил, чувствуя себя виноватым, ибо выдавал уже

личные соображения:

     - Я столько лет ждал возможности увидеть скульптуры Мориты.

     - Как знаете, - ответила она, пожав плечами. - А на охранников я  все

равно пожалуюсь.

     - Все произошло по моей вине, Достойная Леди.

     - Сильно сомневаюсь. Между прочим, - добавила она, когда мы входили в

здание, - я надеялась, что вы начнете называть меня по имени.

     - Я еще раз попытаюсь запомнить, Достойная Леди.

     - Мне показалось, с именем  мистера  Рейберна  у  вас  трудностей  не

возникло.

     - Он - не Достойная Леди, - объяснил я.

     Она сухо засмеялась.

     - Как-нибудь  надо  будет  посетить  ваш  мир,  Леонардо,  с   вашими

Достойными Леди и не очень достойными джентльменами.

     И мы направились  в  главный  зал  галереи,  широкий  круглый  зал  с

грязно-белыми керамическими стенами  и  ячеистым  куполом  из  зеркального

бронзового стекла. От моего дискомфорта  не  осталось  следа,  в  толпе  я

чувствовал себя тепло и уютно. В зале было сотни четыре броско и элегантно

одетых посетителей, почти все, за редким исключением - люди. Из прочих рас

я  заметил  одного  лодинита,  трех  рамориан,  двух  моллютейцев,  тройку

пернатых существ из скопления Квинелл, и канфорита, надменно  стоявшего  в

дальнем углу, сложив  серые  кожистые  руки  на  узкой  груди.  Сверкающие

хрустальные медали говорили о том, что он - один из  уцелевших  участников

двух вооруженных восстаний против человеческой Олигархии.

     Тай Чонг, не выпуская моей руки, повела  меня  по  залу,  представляя

своим многочисленным друзьям и знакомым (я сдержанно обращался  к  ним  на

Учтиво-Дипломатическом диалекте, и их, похоже, забавляла его  внушительная

неопределенность). Подошел Гектор Рейберн, щеголь  в  лоснящемся  вечернем

костюме.

     - Я вижу, вы нашли его, мадам Чонг, - сказал он вместо приветствия.

     - Эти мерзавцы у парадных дверей устроили вход "Только Для Людей",  -

заявила она, снова начиная сердиться.

     Рейберн кивнул.

     - Да, я слышал, они весь вечер усложняют инопланетянам жизнь.

     - Произошло всего лишь мелкое недоразумение, друг Гектор, -  вмешался

я.

     - Непростительное нарушение приличий, - сказала Тай Чонг.

     - Ну, похоже, неисправимого ущерба они не нанесли, - бросил  Рейберн,

не обращая внимания на ярость в глазах Тай Чонг. - Леонардо, можно  отнять

у вас несколько минут?

     - Конечно, друг Гектор, - я повернулся к  Тай  Чонг.  -  Если  вы  не

возражаете, Достойная Леди?

     - Искусство скопления Альбион? - спросила она Рейберна.

     - Да.

     - Собственно, за этим вы сюда и пришли, - улыбнулась она мне. - Когда

освободитесь, я вас найду.

     Рейберн вывел меня из главного зала, и повел по узкому, облицованному

плиткой коридору.

     - В ближайшие пару дней с  ней  будет  чертовски  трудно  ужиться,  -

заметил он мимоходом.

     - Простите, друг Гектор?

     - С мадам Чонг, - объяснил он. - С ней и с ее  чертовыми  принципами.

Вы знаете, что эти охранники - всего лишь пара болванов, которые не хотели

ничего дурного, я об этом знаю, но ее убедить никому не удастся.

     Он помолчал.

     - Если бы она так же рьяно защищала своих подчиненных людей! - и  тут

же  замялся,  словно  ему  стало  неловко.  -  Я  не  хотел  обидеть  вас,

естественно.

     - Я знаю, что вы не хотели меня обидеть, - осторожно заметил я.

     - Она думает, что человеческую природу можно изменить за день, а  это

просто   невозможно.   Когда-нибудь   она   сунется   защищать   не   того

инопланетянина, или маньяка-убийцу, или кого  она  там  защищает  на  этой

неделе, и тогда у нее будут настоящие неприятности.

     Прежде  чем  я  успел  придумать  дипломатичный  ответ,  мы  вошли  в

маленький  прямоугольный  зал,  вмещавший  около  пятидесяти   полотен   и

голограмм:  обнаженная  натура,  портреты,   пейзажи,   марины,   космика,

натюрморты, даже несколько беспредметных работы, выполненных на компьютере

с перцептронным модулем Дурхама-Либерманна.

     Рейберн дождался, пока я бегло осмотрю коллекцию.

     - У меня есть клиент, готовый вложить большие средства в  пару  работ

со скопления Альбион,  -  заговорил  он.  -  Поскольку  это  ваша  область

специализации, я подумал, что  вы  разрешите  мне  воспользоваться  вашими

знаниями.

     - Буду счастлив помочь вам, чем могу, друг Гектор,  -  ответил  я.  -

Сколько денег она готова потратить?

     - Она - это он, - пояснил Гектор. - Он согласен выложить до  четверти

миллиона кредитов.  Я  отметил  пару  подходящих  произведений  у  себя  в

каталоге, но хотелось бы знать и ваше мнение.

     Он смущенно замялся.

     - Кроме того, я никогда  не  был  силен  в  определении  подлинности.

Особенно хотелось бы знать, что вы думаете о подлинности работ Примроуза.

     Тут к нему вернулась уверенность.

     - Окончательное  решение  приму  я,  и  я  же  возьму  на  себя   всю

ответственность. Но все равно хотелось бы узнать и ваше мнение.

     - Если  вы  хотите,  чтобы  я  чем-то  помог  вам,  друг  Гектор,  то

покорнейше прошу разрешить мне более тщательно осмотреть работы.

     Он, похоже, почувствовал себя спокойнее.

     - Разумеется. Я вернусь через несколько минут, - и пошел к  двери.  -

Хочу попробовать денебианского вина, пока все не выпили.

     Увидев, как я темнею, он задержался:

     - Вы не против? Я имею в виду, мне здесь  нечего  делать,  разве  что

торчать рядом и смотреть, как вы работаете.

     - Что вы, друг Гектор, - солгал я. - Я не возражаю.

     - Отлично. Я так и думал, что все эти рассуждения о том, что бъйорнны

не любят оставаться одни - выдумки мадам Чонг.

     Он вышел в коридор, потом в двери снова показалась его голова.

     - Так вы не забудете проверить Примроуза?

     - Не забуду, друг Гектор, - заверил я.

     - Прекрасно. Ну, я ушел.

     И он ушел. Я заставил себя сосредоточиться не на своем одиночестве, а

на картинах, и постепенно чувство беззащитной обнаженности отступило перед

полным погружением в работу.

     Возраст большинства двухмерных картин был от шестисот лет до  тысячи,

хотя одна из них (причем не самая лучшая), вероятно, могла  быть  написана

около  трех  тысячелетий  тому  назад.  Большинство  голограмм,   особенно

стасисные композиции - застывшие электростатические модели - оказались  не

старше ста лет, хотя опять же - попалась одна, созданная почти пять  тысяч

лет назад, в дни, когда человеческая раса впервые устремилась в галактику.

     Все работы, кроме двух,  были,  безусловно,  творениями  человеческих

рук, и я подозревал, что одна из этих двух - тоже. Всего  двое  художников

оказались действительно крупными: Яблонски, живший  тысячу  лет  назад  на

Кабалке V, и Примроуз, добившийся определенной популярности на Бариосе IV,

но забытый со временем; все работы относились к легко узнаваемым  и  четко

определенным школам скопления Альбион.

     Я осмотрел Примроуза, незначительное полотно давно вышедшего из  моды

художника, определил, что оно написано на Бариосе  IV  и  подпись  на  нем

подлинная, потом занялся остальной коллекцией.

     Мое внимание особенно  привлекла  одна  картина  -  женский  портрет.

Портрету не хватало техники Яблонски, и  все  же  он  заинтересовал  меня.

Изысканные, точеные черты  лица  излучали  одиночество,  чувство  глубокой

тоски, стремления к недостижимому. Название ничего не  говорило  о  модели

(картина называлась просто - "Портрет"),  но  вероятно,  это  была  весьма

известная леди, потому что я видел нечто похожее уже дважды: в  голограмме

с Байндера X, и на картине с Патагонии IV.

     Я  отошел  к  Яблонски  и  двум   наиболее   экзотическим   стасисным

голограммам, попытался сконцентрироваться на них, но  что-то  тянуло  меня

назад к портрету. В конце концов я вернулся и стал  изучать  мазки  кисти,

нежные оттенки и нюансы светотени, композицию с еле заметной асимметрией.

     Фамилия художника была Килкуллен и ничего мне  не  объяснила.  Беглый

анализ структуры холста, химический состав красок и почти каллиграфическая

манера подписи в верхнем  левом  углу  позволили  мне  определить  возраст

картины, около 542 лет, а также место ее создания - одна из колоний землян

в системе Бортаи.

     Нахлынувшее вдруг тепло и чувство облегчения сразу подсказали, что  я

уже не один в зале.

     - Рад видеть вас снова, друг Гектор, - обернулся я к нему.

     - Ну что, - сказал он, отпив вина из изящного хрустального бокала.  -

Примроуз подлинный?

     - Да, друг Гектор, - ответил я.  -  Но  это  не  лучшая  его  работа.

Учитывая его репутацию, за нее можно взять  250  тысяч  кредитов,  но,  по

моему мнению, в ближайшие годы цена поднимется не значительно.

     - Вы в этом уверены?

     - Уверен.

     Он вздохнул.

     - Обидно. Я уже чувствую, что Яблонски будет слишком дорого стоить.

     - Наши мнения совпадают, друг Гектор. Он обойдется не меньше,  чем  в

полмиллиона кредитов. Вполне возможно, что и все шестьсот тысяч.

     - Ну что ж... А что порекомендуете вы?

     - Мне очень нравится  вот  эта  картина,  -  сказал  я,  указывая  на

портрет.

     Он подошел к нему и с минуту рассматривал.

     - Не знаю, - наконец ответил он.  -  Если  смотреть  через  зал,  это

весьма привлекательно, но чем ближе подходишь, тем яснее  становится,  что

Килкуллен - не Яблонски.

     Он еще немного полюбовался картиной, потом обернулся ко мне.

     - Как вы думаете, на сколько она потянет?

     - Возможно,  пятьдесят  тысяч  кредитов,  -  предположил  я.  -  Если

Килкуллен известен в пределах Бортаи, то шестьдесят.

     Он еще посмотрел на полотно и нахмурился.

     - Не знаю,  -  пауза.  -  Покупая  полотно  практически  неизвестного

автора,  мы  здорово  рискуем.  Не  уверен,  что  это  обернется  выгодным

вложением. По качеству картина может стоить пятьдесят  тысяч,  но  это  не

означает, что дальнейший рост ее стоимости опередит скорость инфляции.

     Еще одна пауза.

     - Придется подумать.

     Новый взгляд на картину.

     - Хороша. Этого у нее не отнимешь.

     Тут в зал вошла Тай Чонг.

     - Так и знала, что найду вас здесь, - сказала она. - Аукцион начнется

через пять минут.

     - Уже идем, мадам Чонг, - сказал Рейберн, и я пошел за ним.

     - Нашли что-нибудь интересное? - спросила меня Тай Чонг.

     - Пожалуй, только одну работу, Достойная Леди, - ответил я.

     - Портрет женщины в черном? - спросила она.

     - Да, Достойная Леди.

     Она кивнула.

     - Я его тоже заметила.

     Она выдержала паузу и улыбнулась мне:

     - Ну что, вы готовы взглянуть на скульптуры Мориты?

     - О да, Достойная Леди! - с жаром ответил я. -  Я  всю  жизнь  мечтал

увидеть скульптуру Мориты в подлиннике!

     - Тогда идемте, - предложила она и взяла меня под руку. - Вряд ли  вы

еще когда-нибудь увидите три из них на одной планете.

     Она повернулась к Рейберну.

     - Мы вернемся через несколько минут, Гектор.

     - Я продержусь, - кивнул он. - Нам,  как  специалистам,  в  ближайшие

полчаса все равно делать нечего.

     Она  повела  меня  через  кольцевой  коридор  в   маленькое   боковое

помещение.  Я  безуспешно  пытался  сдержать  свой  цвет,  который  бешено

переливался от возбуждения, и пережил момент почти  болезненного  смущения

от  такого  проявления  страсти,  касавшейся  исключительно  моих   личных

интересов.

     - Предъявите, пожалуйста, ваши документы, - произнес,  преградив  нам

путь, дородный охранник в фиолетовой униформе.

     - Но я здесь уже была, не прошло и пяти минут, - возразила Тай Чонг.

     - Знаю, мадам Чонг, но у меня приказ.

     Она вздохнула и вынула удостоверение.

     - О'кей. Можете проходить.

     - Спасибо, - сказала она. - Идем, Леонардо.

     - Ему нельзя, - произнес охранник. - Или ей.

     - Он со мной, - объяснила она.

     - Не могу ничего сделать, - уперся охранник.

     - Леонардо, покажите ему приглашение.

     Охранник покачал головой.

     - Не тратьте время, - обратился он ко мне. - Сюда  пропускают  только

директоров галерей.

     - Я высокий представитель Дома Крстхъонн, - сказал я.

     - Это инопланетная галерея? - спросил он.

     - Да, - ответил я.  Это  было  проще,  чем  объяснять  ему  структуру

Бъйорннского Дома.

     - Сожалею. Вход только для директоров человеческих галерей.

     Я опешил. Я не знал, как ответить, и поэтому промолчал, лишь мой цвет

выдал безнадежное унижение. До этой минуты я даже не отдавал себе  отчета,

насколько сильно я жажду и надеюсь увидеть  скульптуры  Мориты;  казалось,

что Мать Всего Сущего наказывает меня за то, что я посмел поставить личные

интересы над интересами Дома, пусть даже на миг. И по  мере  того,  как  я

осознавал, что наказание заслуженное,  пропадал  всякий  смысл  сердиться,

оставалось только молчаливое смирение со справедливостью ситуации.

     Но я-то мог промолчать, а Тай Чонг не могла.

     - Что происходит? - возмутилась она. -  Леонардо  прибыл  на  Дальний

Лондон по  программе  обмена  специалистами,  и  сотрудничает  с  галереей

Клейборн. Его документы в порядке, и я лично за него ручаюсь.

     - Мадам Чонг, мы воюем более чем с пятидесятью инопланетными расами в

галактике.

     - Но не с бъйорннами! - огрызнулась она.

     - Послушайте,  я  всего  лишь  выполняю  приказ.   Если   вы   хотите

жаловаться, идите к директору.

     - Непременно  пойду!  -  резко  бросила  она.  -  Такое  отношение  к

почетному гостю непростительно!

     - Пожалуйста, Достойная Леди, -  я  робко  потянул  ее  за  блестящий

рукав, стараясь  всеми  силами  скрыть  свою  униженность.  -  Я  не  хочу

послужить причиной подобной дисгармонии. Я посмотрю  скульптуры  Мориты  в

другой раз.

     - К полуночи они окажутся на трех разных кораблях, их все увезут  Бог

знает куда, - возразила она. - Другого раза не будет.

     - Я посмотрю их на аукционе.

     - Они слишком тяжелы и громоздки, их нельзя вынести в  зал  аукциона.

Поэтому они здесь и выставлены.

     Она еще раз обратилась к охраннику.

     - В последний раз прошу вас пропустить в экспозицию моего коллегу!

     - У меня приказ, - покачал головой тот.

     Я чувствовал, что  она  еле  сдерживается,  и  преодолев  собственное

горькое разочарование, легонько тронул ее за руку.

     - Пожалуйста, Достойная Леди, -  тихо  проговорил  я.  -  Я  посмотрю

другие скульптуры и картины, тут их много.

     - Да черт возьми, Леонардо, неужели это вас нисколько не  раздражает?

- воскликнула она с явным раздражением.

     - Меня проинструктировали, что, посещая человеческие миры,  я  должен

подчиняться человеческим законам, - осторожно подбирая слова, ответил я.

     - Это не закон! - возмутилась она, свирепо глядя на охранника. -  Это

политика, и я собираюсь протестовать.

     - Разумеется, это ваше право, -  ответил  он  с  полным  безразличием

исполнителя, который знает, что за свое поведение будет отвечать не он.

     Ее  злость  стала  почти  осязаемой,   она   бросила   на   охранника

убийственный взгляд и, резко повернувшись, пошла назад в главную  галерею,

волоча меня за руку,  словно  маленького  человеческого  ребенка.  Вопреки

всему, я успокоился: мы избежали гораздо  более  оскорбительной  сцены,  и

приобретенный в данном случае опыт лишь подтвердил старую истину -  личные

желания и цели в конечном итоге не имеют абсолютно никакого значения.

     Я был новичком в человеческом обществе и впервые  преследовал  личные

цели. Весьма тривиально. И не в последний раз.

                                    2

     Аукцион только начинался, когда мы снова присоединились  к  Рейберну.

Он оживленно беседовал с пожилой дамой с зелеными волосами, выкрашенными в

тон к ее изумрудам. Я был весьма спокоен, но видел, что Тай Чонг  все  еще

кипит от гнева на охранника.

     - Уважаемые гости, - провозгласил аукционист. - Добро  пожаловать  на

третий полугодовой аукцион Галереи Одиссей! Сегодня на  ваше  рассмотрение

будет представлено 143 работы, большинство из них  -  из  миров  скоплений

Альбион и Квинелл. И разумеется, главный объект  сегодняшних  торгов:  три

скульптуры бессмертного  Феликса  Мориты,  предоставленные  правительством

Аргентины III. Должен добавить, что вся прибыль от их  продажи  пойдет  на

борьбу  с  вирусом-мутантом,  причинившим  столько  бедствий   в   системе

Аргентины,  и  что  Галерея  Одиссей  жертвует  треть  всех  комиссионных,

заработанных сегодня, в фонд помощи Аргентине III.

     - Они и так заработают в десять  раз  больше,  чем  получили  бы  без

Мориты, - с понимающей улыбкой шепнул Рейберн.  -  Вероятно,  так  и  было

условлено.

     Аукционист подождал, пока смолкнут вежливые аплодисменты.

     - Итак, мы начинаем торги великолепным экземпляром,  произведением  с

самой Земли.

     Вынесли древнюю скульптуру из хрома. Она была выполнена в  Уганде,  в

2908 Р.Х. (-2 Г.Э.), через сто лет каким-то образом оказалась на Спике  2,

а позднее пополнила коллекцию Андреа Барос, знаменитой актрисы эры Поздней

Республики. Но, при всей ее захватывающей  истории,  собственные  качества

скульптуры явно оставляли желать лучшего, и вскоре,  несмотря  на  тщетные

потуги аукциониста, цена застыла, поднимаясь  не  больше,  чем  на  тысячу

кредитов за раз.

     Тай Чонг с минуту внимательно наблюдала за торгом, затем  повернулась

ко мне.

     - Останьтесь с Гектором, - сказала она, и я заметил, что ярость ее не

угасла. - Я скоро вернусь.

     - Надеюсь,  вы  не  собираетесь  заявить  протест  от  моего   имени,

Достойная Леди?

     - Именно это я и собираюсь сделать.

     - Мне не хотелось бы этого.

     - Но почему? Политика музея не имеет оправданий!

     - Достойная Леди, - ответил я. - Быть инопланетянином в этом обществе

само по себе достаточно трудно. Зачем привлекать к себе излишнее внимание,

жалуясь на ваше обращение с гостями других рас?

     - Но вы не из тех рас, с которыми вы воюем, - возразила она. - Вы...

     Она вдруг запнулась.

     - Покорны? - подсказал я.

     - С вами у нас всегда были мирные и гармоничные отношения, - ответила

она смущенно.

     - В галактике более  двух  тысяч  разумных  рас,  Достойная  Леди,  -

заметил я. - Ни от одного охранника нельзя  требовать,  чтобы  он  узнавал

больше, чем ничтожную часть из них, а поскольку Олигархия воюет...

     - Олигархия всегда с кем-нибудь воюет, - перебила она.

     - При данных условиях такая политика разумна.

     - Не говоря уже том, что оскорбительна для вас лично.

     - Личность не имеет значения, - возразил я.

     - Значение имеет только личность, - решительно заявила  Тай  Чонг,  и

снова я почувствовал, что она-то и есть настоящая инопланетянка.

     Мы уже привлекали к себе удивленные взгляды, и Тай Чонг, заметив, как

неловко я себя чувствую в центре внимания, понизила голос:

     - Мне очень жаль, Леонардо, но я обязана  заявить  протест.  Оскорбив

одного  из  сотрудников  Клейборна,  они  оскорбляют  Клейборн.  Я  должна

защищать своих служащих, даже если они сами не желают защищаться.

     Я понял, что спорить дальше бессмысленно, и остался молча  стоять,  а

она вышла искать директора галереи. Я  заставил  себя  сосредоточиться  на

торгах и попытался не думать о последствиях ее действий.

     Следующим лотом аукциона был Яблонски.  Услышав  стартовую  цену  200

тысяч кредитов, я понял, что был прав,  прикидывая  окончательную  оценку.

Частный коллекционер из сектора Антарес  начал  торговаться  с  четырехсот

пятидесяти тысяч, и в конце концов отбил ее у местного музея за 575.

     - В яблочко, - отметил Рейберн. - Вы знаете свое дело, Леонардо.

     - Благодарю вас, друг Гектор, - ответил я, ярко просияв от  гордости,

вопреки стеснению из-за протеста Тай Чонг.

     Он задумчиво взглянул на меня.

     - Вы действительно думаете, что  мы  сможем  взять  этот  портрет  за

пятьдесят тысяч?

     Мой узор двусмысленно потемнел.

     - Возможно, что он хорошо известен на Бортаи или на соседних мирах. В

таком случае цена может подняться до шестидесяти тысяч кредитов.

     Следующим шел Примроуз, и хотя данное произведение было  типично  для

его Плоскоугольного периода, цена не поднялась выше разочаровывающей цифры

190 тысяч кредитов, что подтверждало упадок его славы.

     Вернулась Тай Чонг, очень довольная собой, и мы без особого  интереса

наблюдали, как следующие три лота уходят по весьма средней цене.

     Затем была выставлена первая из работ Мориты.

     - Физические ограничения подиума не позволяют выставить ее  здесь,  -

объявил аукционист, - но я надеюсь, что  все  вы  воспользовались  случаем

увидеть ее в оригинале. Это произведение Мориты значится у вас в каталогах

под  номером  7,  потрясающая  мозаика  из  огненного  камня  и  солнечных

кристаллов под названием "Рассвет". Стартовая цена - полмиллиона кредитов.

     Меньше, чем за минуту, цена подскочила до трех миллионов. На  четырех

миллионах в торги вступил канфорит, но в итоге  лот  был  продан  большому

музею Делуроса VIII за шесть с половиной миллионов кредитов. Тай Чонг  тут

же уверила меня, что для Мориты такая цена - не  предел,  хотя  аукционист

объявил, что для Дальнего Лондона это настоящий рекорд,  который,  по  его

мнению, продержится  не  дольше  сорока  минут,  когда  на  продажу  будет

выставлено следующее произведение великого Мориты.

     Тай  Чонг  поторговалась  за  маленькую  голограмму  и  проиграла  ее

канфориту, затем купила изысканный натюрморт с Терразаны.

     Через несколько минут Рейберн похлопал меня по плечу.

     - Сейчас выставят ваш портрет, - шепнул он. - Попробую взять.

     И добавил после паузы:

     - Пятьдесят тысяч максимум, да?

     - Это моя оценка, друг Гектор, - ответил я.

     - Следующий лот, -  объявил  аукционист,  когда  полотно  вынесли  на

подиум. - Портрет неизвестной, автор - Кристофер Килкуллен, прославившийся

как  флотоводец,  силы   которого   разбили   значительно   превосходящего

противника во время восстания джагонов, в 4306 году Г.Э.

     Он сделал паузу, заглянув в свои записи.

     - Уйдя в отставку, командор Килкуллен занялся живописью,  и  хотя  он

создал не много, его произведения сейчас выставлены в музеях на Спике II и

Лодине XI, а также на его родине, Бортаи. Данное полотно  пожертвовано  из

имущества покойного Генриха Фолльмайра, губернатора Мирзама X, с  резервом

двадцать тысяч кредитов.

     - Я не знаком с этим термином, друг Гектор, - прошептал я.

     - Резерв? - переспросил он. - Это  значит,  что  владелец,  в  данном

случае его душеприказчики, объявили минимальную сумму в 20 тысяч кредитов,

за которую они выкупят картину, если цена не поднимется выше.

     - И галерея получит из них комиссионные? - поинтересовался я.

     - Именно так. Готов спорить, что Аргентина III не упустит ни кредита,

когда речь идет о собственных резервах.

     Почти минуту стояла тишина, затем Рейберн кивнул одному из помощников

аукциониста.

     - Двадцать тысяч от галереи Клейборн, -  объявил  аукционист.  -  Кто

даст двадцать пять?

     Он оглядел зал.

     - Двадцать пять тысяч?

     Прошло еще полминуты.

     - Последнее предложение! - объявил он. - Кто готов дать двадцать пять

тысяч?

     И вдруг улыбнулся кому-то в противоположном от нас конце зала.

     - Малькольм Аберкромби дает двадцать пять тысяч. Кто даст тридцать?

     Рейберн утвердительно кивнул.

     - Есть тридцать. Кто даст тридцать пять?

     Я посмотрел через зал и  увидел  седовласого  джентльмена  с  густыми

кустистыми бровями и глубокими морщинами у глаз. Он поднял  четыре  тонких

пальца и сжал их в кулак. Пигментные пятна на коже руки выделялись  резче,

чем гладкое платиновое кольцо.

     - Кто это, Достойная Леди? - спросил я у Тай Чонг.

     - Это Малькольм Аберкромби, - ответила она.

     - От какой он галереи? - спросил я снова. - Его имя мне не знакомо.

     - Он коллекционер. Я мало о нем знаю.  Он  живет  здесь,  на  Дальнем

Лондоне, и слывет затворником.

     - Мистер Аберкромби предлагает сорок тысяч, - аукционист повернулся к

Рейберну. - Кто скажет пятьдесят?

     После долгой паузы Рейберн еле заметно кивнул.

     - Есть пятьдесят тысяч. Кто больше?

     Аберкромби поднял пять пальцев, сложил кулак и выставил указательный.

     Аукционист непонимающе посмотрел на него и наконец спросил:

     - Простите,  мистер  Аберкромби,  это  означает  пятьдесят  один  или

шестьдесят?

     - Как хотите, - произнес Аберкромби громким, скрипучим голосом.

     Многие в зале засмеялись.

     - Я так не могу, сэр, - смутился аукционист. -  Пожалуйста,  назовите

свою цену.

     - Шестьдесят, - ответил Аберкромби, и  в  зале  раздались  спонтанные

аплодисменты.

     - Есть шестьдесят тысяч  кредитов,  -  аукционист  смотрел  прямо  на

Рейберна. - Кто больше?

     - Это предел? - тихо спросил Рейберн.

     - Для инвестиции - да, друг Гектор, - ответил я.

     Гектор помолчал, затем глянул на аукциониста  и  отрицательно  качнул

головой.

     - Кто даст шестьдесят пять тысяч? - спросил  аукционист,  без  особой

надежды оглядывая зал. - Последний раз - кто даст больше?

     - Семьдесят пять, - раздался  голос  в  конце  зала,  и  все  взгляды

повернулись в ту сторону.

     - Семьдесят  пять  тысяч  кредитов  от  Рубена  Венциа,  -   произнес

аукционист, а маленький черноусый мужчина с оливковой кожей нервно  кивнул

в подтверждение.

     - А это кто, черт возьми? - спросил Рейберн.

     Тай Чонг что-то прошептала стоявшей рядом даме, та шепнула  что-то  в

ответ.

     - Это весьма преуспевающий бизнесмен с Деклана IV.

     - Еще один коллекционер?

     Тай Чонг снова пошепталась с дамой.

     - Недавно он купил художественную галерею в системе Дедала.

     - Он долго не протянет, если будет добавлять по двадцать процентов за

раз, - заметил Рейберн. - Где, интересно, он найдет  покупателя  за  такую

цену?

     - Сто тысяч дает Малькольм Аберкромби, - объявил аукционист.

     - Может быть, он собирается продать ее мистеру Аберкромби?  -  ехидно

заметила Тай Чонг.

     Венциа сделал быстрый жест рукой.

     - Мистер Венциа дает 125 тысяч кредитов.

     Рейберн повернулся ко мне.

     - Что происходит? - недоумевающе  спросил  он.  -  Мне  казалось,  вы

говорили, что вещь вытянет на пятьдесят или шестьдесят.

     - Она  должна  была  столько  стоить,  друг  Гектор,  -  ответил   я,

приобретая Оттенок Замешательства. - Я не в  силах  объяснить,  что  здесь

происходит.

     Через две минуты, когда цена выросла до трехсот тысяч, я все  еще  не

мог ничего понять.

     - Картина вовсе не настолько хороша!  -  пробормотал  явно  сбитый  с

толку Рейберн.

     - Леонардо, - поинтересовалась Тай Чонг, -  что  вы  знаете  об  этом

Килкуллене?

     - Я вообще не слышал о нем до сегодняшнего вечера, Достойная Леди.

     - Но если бы он жил в скоплении Альбион, и его  работа  действительно

стоила 300 тысяч кредитов, вы бы знали о нем?

     - Безусловно, - ответил я.

     - Все любопытственее и любопытственнее,  -  пробормотала  она,  когда

Аберкромби предложил 375 тысяч кредитов.

     - Кто даст 400 тысяч? - спросил аукционист.

     Венциа кивнул, но через секунду к аукционисту подошла  хорошо  одетая

молодая женщина и что-то ему шепнула.

     - Аукцион прерывается на шестьдесят секунд, -  объявил  аукционист  и

поискал глазами человека  с  оливковой  кожей.  -  Мистер  Венциа,  будьте

любезны, подойдите ко мне на подиум.

     - Это еще что? - удивился Рейберн.

     Венциа  взошел  на  подиум  и  вступил  в   оживленный   разговор   с

аукционистом  и  двумя  заместителями  директора  галереи  Одиссея.  Через

несколько секунд он явно вышел из себя, а еще через мгновение удалился  из

главного зала, позеленев от гнева.

     - Заявка мистера Венциа в 400 тысяч кредитов аннулирована,  -  заявил

аукционист. - Есть желающие продолжить торг?

     Он оглядел зал.

     - Нет? Отлично. Картина  продана  мистеру  Аберкромби  за  375  тысяч

кредитов.

     Под шум одобрительных аплодисментов Аберкромби  вышел  вперед,  чтобы

скрепить покупку подписью.

     - Ничего не понимаю, - удивленно прошептал Рейберн и вдруг повернулся

к Тай Чонг. - Я хочу еще раз на нее взглянуть.

     - Сколько угодно.

     - Можно взять с собой Леонардо?

     - Еще бы, - ответила она. - В конце концов, он нам ее оценивал.

     - Идемте, Леонардо.

     Рейберн большими  шагами  направился  в  маленькую  боковую  галерею,

временно превращенную в комнату для посетителей, а я постарался не отстать

от него.

     Когда мы вошли, Венциа уже был там, и спорил  с  Аберкромби,  который

был подчеркнуто равнодушен.

     - Вы купили ее нечестно! - протестовал Венциа.

     - Если на вашем местном депозите нет денег, это вряд ли моя  вина,  -

резко ответил Аберкромби, крепче сжав картину, словно опасался, что Венциа

тут же бросится ее отнимать.

     - Триста пятьдесят тысяч кредитов хватило бы на  эту  картину  и  еще

полдюжины Килкулленов в придачу!

     - Но не хватило же, - сказал Аберкромби.

     - Хотелось бы знать, почему! - настаивал Венциа. - Мы  оба  прекрасно

знаем, что это чертово полотно не стоит и шестидесяти тысяч кредитов.

     - Если вы это знаете, почему вы подняли цену до четырехсот тысяч?

     - У меня на то есть причины!

     - Что ж, меня они не касаются, - спокойно ответил Аберкромби.

     - Послушайте, - предложил Венциа. - Я уплачу вам за нее  полмиллиона,

прямо сейчас.

     - У вас нет полумиллиона.

     - У меня нет полумиллиона на депозите! - зашипел Венциа. -  Мой  банк

выдаст поручительство.

     - Ваше предложение меня не интересует,  -  с  некоторым  раздражением

ответил  Аберкромби.  -  Уходите,  пока  я  не  вызвал  охранников,  чтобы

выпроводить вас. Я занят.

     Венциа бросил на него злобный взгляд, повернулся на каблуке и зашагал

к главному выходу.

     Тут Аберкромби заметил Рейберна и уставился прямо на него.

     - Вы тоже собираетесь обвинить меня в жульничестве?

     - Вовсе нет, мистер Аберкромби, - сказал Рейберн, делая шаг к нему. -

Я просто заглянул, чтобы поздравить вас с приобретением.

     - Слишком дорого оно мне  обошлось,  -  сердито  буркнул  Аберкромби,

словно не замечая протянутой руки Рейберна.

     - На семьсот  процентов  выше,  чем  предполагали  мы,  -  согласился

Рейберн. - Зачем вы ее купили?

     - Потому что она мне нужна, - ответил Аберкромби. - Если  у  вас  еще

есть вопросы, давайте быстрее. Мне еще надо договориться о доставке.

     - Вы не будете возражать, если мой коллега еще раз взглянет на нее?

     - Ваш коллега? - удивился Аберкромби и ткнул пальцем в мою сторону. -

Вот это?

     - Это Леонардо, -  объяснил  Рейберн.  -  Наш  эксперт  по  скоплению

Альбион.

     Я церемонно поклонился и двинулся к картине.

     - Ближе не подходите, -  угрожающе  произнес  Аберкромби,  когда  мне

оставалось до него футов десять.

     - Что-нибудь не так, друг Малькольм? - спросил я.

     Холодные голубые глаза уперлись в меня.

     - Не имею дел с инопланетянами. Не имел и не буду иметь.

     - Тогда я удовлетворюсь осмотром картины отсюда,  друг  Малькольм,  -

произнес я.

     - Я вам не друг, - отрезал Аберкромби.

     С минуту я изучал картину, потом Рейберн спросил:

     - Вы изменили свое мнение, Леонардо?

     - Нет, друг Гектор, - ответил я. - Своего мнения я не изменил.

     - А теперь, если вы закончили, - сказал Аберкромби, - я тороплюсь.

     - Мы закончили,  -  сказал  Рейберн.  Аберкромби  стал  наблюдать  за

упаковкой картины, а Рейберн повернулся ко мне.

     - Вы уверены, что никогда раньше не видели работ Килкуллена?

     - Нет, друг Гектор.

     - Эта работа не напоминает  вам  ни  одного  художника  из  скопления

Альбион, картину которого можно оценить в такую сумму?

     - Нет, друг Гектор.

     - А теперь  слушайте,  Леонардо.  Два  разных  человека  оценили  эту

картину в 350 тысяч кредитов, даже больше, и  прежде,  чем  участвовать  в

дальнейших торгах за произведения из скопления Альбион, я хотел бы  знать,

почему их оценка так отличается от вашей. Возможно,  мистер  Аберкромби  -

коллекционер, который просто влюбился именно в эту картину,  но  Венциа  -

владелец галереи, и я повторяю свой вопрос: есть ли хоть какое-то сходство

между этой работой и любым  другим  произведением  из  скопления  Альбион,

которое может быть продано за шестизначную сумму?

     - Никакого, друг Гектор. Я не хочу обидеть мистера Аберкромби, но эта

картина  просто  не  стоит  таких  денег.  Единственное,  чем  она   может

напоминать более достойную работу - это поразительное сходство  объекта  с

изображением на голограмме с Байндера X, которая была продана  около  двух

лет назад, за 150 тысяч кредитов.

     Аберкромби развернулся в мою сторону.

     - Говоря "объект", вы имеете в виду модель?

     - Да, друг Малькольм.

     - И вы видели эту модель раньше? - допытывался он.

     - Не уверен, друг Малькольм, - ответил я.  -  Я  заметил  разительное

подобие натуры на этой картине и на голограмме с Байндера X.  Но  я  видел

сходное изображение и на патагонской картине, а Патагония IV была покинута

за 308 лет до рождения Килкуллена.

     - Вам,  наверное,  все  люди  кажутся  одинаковыми,   -   предположил

Аберкромби, и мне показалось, что он напряженно следит за моей реакцией.

     - Нет, друг Малькольм, - ответил я.  -  Я  нахожу  человеческие  лица

вполне различимыми. Иначе я не выбрал бы искусство скопления Альбион своей

специальностью.

     Он задержал  на  мне  долгий  взгляд.  Я  чувствовал  его  внутреннюю

неприязнь,  хотя  не  мог  найти  ей  логическое  объяснение.  Наконец  он

обратился к Рейберну.

     - Я хочу переговорить с вами, - сказал он. - Наедине.

     - Почему бы нет? - откликнулся Рейберн и  повернулся  ко  мне.  -  Не

пойти ли вам к мадам Чонг, Леонардо? Я вернусь через пару минут.

     - Хорошо, друг Гектор, - сказал  я  и  вернулся  в  главную  галерею,

радуясь, что наконец избавился от малоприятного присутствия Аберкромби.

     - А где Гектор? - поинтересовалась Тай Чонг, увидев меня одного.

     - Беседует с  мистером  Аберкромби,  у  которого  я,  похоже,  вызвал

глубокую неприязнь, - объяснил я. - Но право, я  ничем  не  оскорбил  его,

Достойная Леди.

     - Уверена, что нет, - успокоила она меня. - И очень надеюсь,  что  вы

не станете судить обо всех людях по сегодняшнему вечеру.

     - Я вообще их не сужу, Госпожа, - ответил я.

     - А стоило бы.

     Она  замолчала,  рассеянно  глядя,  как  уходит  по  умеренной   цене

маленький трехмерный космический пейзаж с  Тамаалики  II,  и  как  продают

раннего Камати, несколько дороже, чем я предполагал, ибо он  не  отличался

изяществом линий. Затем вернулся Рейберн, с забавным выражением на лице.

     - Ну? - потребовала объяснений Тай Чонг.

     - Он только что сделал самое идиотское предложение из  всех,  которые

мне приходилось слышать!

     - Что именно? - спросила она.

     - Сейчас, - ответил он и взглянул на меня. - Леонардо, я  хочу  знать

правду, и немедленно: что вы думаете о Малькольме Аберкромби?

     - Я думаю, что из-за аукциона он,  вероятно,  находится  в  состоянии

значительного нервного напряжения, друг Гектор.

     - Бросьте, - фыркнул Рейберн. - Я же сказал - правду.

     - Я думаю, что он - узколобый  ксенофоб  с  совершенно  недостаточным

знанием современных цен на рынке искусств, - произнес я, почувствовав, как

приобретаю Оттенок Абсолютной Честности.

     - Это уже похоже на правду, - со смешком подтвердил Рейберн. -  Он  о

вас думает еще хуже.

     - К делу, Гектор, - раздраженно сказала Тай Чонг.

     - Дело в  следующем,  мадам  Чонг,  -  сказал  Рейберн.  -  Малькольм

Аберкромби только что предложил галерее Клейборн на выбор: набросок  тушью

раннего Сабаи либо пятьдесят тысяч кредитов.

     - За что?

     Рейберн довольно ухмыльнулся.

     - За неделю работы Леонардо.

                                    3

     Я сидел один в кабинете Малькольма Аберкромби и чувствовал себя очень

неловко.

     Я прибыл почти на десять минут раньше назначенного времени  и  девять

минут ждал на оживленной, шумной улице, рассматривая четкие очертания  его

огромного дома, математическую точность газонов, любуясь  изяществом  двух

больших, красивых каменных  фонтанов  у  западного  и  восточного  крыльев

здания.

     Наконец, будучи уверен, что уже не принесу никаких  хлопот,  явившись

раньше назначенного срока, я ступил на движущуюся дорожку, приготовился  к

тому, что она мгновенно доставит меня к парадным  дверям  и  -  ничего  не

произошло.

     Меня охватило чувство нарастающей паники. Дом отстоял от улицы  почти

на пятьсот футов, а при моем физическом строении и довольно  большой  силе

тяжести на Дальнем Лондоне я просто не мог преодолеть  это  расстояние  за

оставшуюся минуту. У меня было три дня, чтобы подготовиться к  встрече,  и

все-таки я опаздываю.

     Мне не оставалось ничего другого, как пойти пешком,  но  не  успел  я

сделать и шага, как механический голос спросил, куда меня  доставить  -  к

парадной двери, служебному входу или входу в крыло для гостей.

     - К парадному входу, пожалуйста, - с  чувством  огромного  облегчения

произнес я.

     - Прошу прощения, -  ответил  голос  без  всякого  выражения.  -  Моя

программа не позволяет мне транспортировать представителей  нечеловеческих

рас к парадной двери. Будьте добры сделать другой выбор.

     - Мне назначил встречу мистер Аберкромби, - пояснил я.  -  Я  еще  не

знаю, буду ли я принят в качестве гостя или слуги.

     - Моя программа  не  позволяет  мне  транспортировать  представителей

нечеловеческих рас к входу в крыло  для  гостей.  Вы  хотите  войти  через

служебный вход?

     - Да, - ответил я. - И пожалуйста, поспешите. Мне надо быть там через

тридцать секунд.

     - Я запрограммирована на  движение  с  одной  скоростью.  Пожалуйста,

приготовьтесь, транспортировка начнется через 10 секунд.

     Я вздохнул, расставил ноги поустойчивее, и дорожка медленно и  плавно

поползла к дому.

     - Здесь сходить нельзя, - объявила она, когда  мы  миновали  парадную

дверь, и повторила свой запрет минуту спустя, когда мы  огибали  восточное

крыло  дома.  Наконец  дорожка  остановилась  у  более  скромной  двери  и

попросила меня войти в дом.

     Я вошел, и ко мне подкатился сверкающий, обтекаемый  робот.  Это  был

всего третий робот, увиденный мной на Дальнем Лондоне.

     - Вы Леонардо? - спросил он.

     - Да, - ответил я.

     - Вас ждут. Следуйте за мной, пожалуйста.

     Робот развернулся кругом и покатился по обшитому  панелями  коридору,

затем остановился и подождал меня.

     - Войдите в этот кабинет, - сказал он, открывая передо мной дверь.  -

Мистер Аберкромби скоро присоединится к вам.

     Я прошел в кабинет, настолько обрадованный  тем,  что  мое  опоздание

прошло  относительно  незамеченным,  что  сначала  почти  не  почувствовал

инстинктивного беспокойства, охватившего меня, когда закрылась дверь  и  я

остался совершенно один в замкнутом пространстве. Я принялся  разглядывать

все, что меня окружало, и приготовился к немедленному появлению Малькольма

Аберкромби.

     Прошло сорок пять минут, и теперь я чувствовал себя очень одиноким  и

заброшенным.

     Кабинет в точности подтверждал мое представление  об  этом  человеке:

холодный,  богатый,  надменный.  Он  был  велик,  даже  слишком  велик,  с

несколькими  дверями  и  удивительно  пустыми  стенами  -  ни  картин,  ни

голограмм. Против двери, в которую я вошел, стоял полированный  письменный

стол, но на нем, кроме пепельницы и не бывшего в употреблении  письменного

прибора, не было ничего: ни бумаг, ни компьютера - совершенно ничего. Стул

за столом был высоким и узким; обойдя стол, я  заметил  на  сидении  стула

подушечку. Вдоль одной стены стояли три кожаных стула с высокими спинками,

дорогие, но неудобные.  Между  двумя  из  них  на  ониксовой  подставке  -

небольшая хрустальная чаша альтаирской работы. Окна за столом  выходили  в

сад - акр зеленого лабиринта из тщательно подстриженных кустарников.

     Чтобы   постоянно   не    возвращаться    мыслями    к    собственной

изолированности, я еще раз обдумал, как же лучше  заговорить  с  хозяином,

когда он, наконец, явится. Он уже  выразил  некое  недовольство  диалектом

Дружбы и Симпатии, а от Просительного диалекта я отказался сам,  поскольку

не я просил об этой встрече. Дело в том, что я  не  знал,  кто  я:  гость,

который заговорит на диалекте Почетных Гостей,  или  платный  консультант,

который прибегнет к диалекту Равных. И, конечно,  была  возможность  того,

что я окажусь всего лишь нанятым на  неделю  служащим,  и  тогда  допустим

диалект  Наемных  Работников,  либо  (если  наш  разговор  будет  касаться

исключительно дел) Деловой диалект.

     Я все еще бился над этой проблемой,  когда  дверь  отворилась,  вошел

Малькольм Аберкромби и направился  к  своему  столу.  Цвет  его  одежды  -

коричневый с янтарным - прекрасно дополнял декор кабинета, во  рту  торчал

массивный золотой мундштук с сладковато пахнущей сигаретой со Спики.

     Он сел, последний раз затянулся, вынул сигарету из мундштука  и  смял

ее в пепельнице. Потом  откинулся  на  стуле,  сложил  руки  на  животе  и

принялся меня  рассматривать.  Я  стоял  совершенно  неподвижно,  стараясь

произвести впечатление полного спокойствия.

     - Леонардо, да? - произнес он наконец.

     - Вы правы, Малькольм, - отозвался я.

     Он нахмурился.

     - Мистер Аберкромби.

     Вот вам и диалект  Равных.  Я  тут  же  перешел  на  диалект  Наемных

Работников.

     - Как пожелаете, мистер Аберкромби. Уверяю, я не хотел вас обидеть.

     - Я скажу, когда обижусь, - ответил он и снова посмотрел на  меня.  -

Похоже, тебе неудобно стоять. Возьми стул, не торчи.

     - Простите, не понял?

     - Садитесь, - сказал он с недовольным видом. - Если только ваша  раса

не любит стоять. Мне все равно.

     Я повернулся к трем кожаным  стульям  с  высокими  спинками,  которые

стояли у стены, и подошел к одному из них.

     - Подвинуть стул к вашему столу, чтобы  было  удобнее  беседовать?  -

предложил я.

     - Оставьте, где стоит, - грубо оборвал он меня. -  Если  понадобится,

будем говорить громче.

     - Как пожелаете, - сказал я, осторожно усаживаясь на стул.

     - Наверное, вам надо предложить выпить или еще чего-нибудь? -  сказал

Аберкромби. - Вы вообще что-нибудь пьете?

     - Я уже принял дневную порцию воды, - ответил  я.  -  А  человеческие

стимуляторы и одурманивающие не совместимы с моим обменом веществ.

     - Ну и ладно, - он пожал плечами и снова стал меня  рассматривать.  -

Знаете, вы первый инопланетянин, кого я допустил в этот дом.

     - Для меня это большая честь, мистер Аберкромби, - сказал  я,  решив,

что диалект Наемного работника - действительно самый подходящий, поскольку

диалект Равных исключает ложь в общении.

     - Кроме пары слуг, которые и работать толком не умели, - добавил  он.

- В конце концов пришлось дать им пинка под зад.

     - Прискорбно слышать.

     Он пожал плечами.

     - Я сам виноват. Не надо было нанимать инопланетян.

     - Но вы наняли меня, - подчеркнул я.

     - Временно.

     Минуту мы  сидели  молча.  Он  вставил  новую  сигарету  в  мундштук,

закурил.

     - А откуда у вас имя Леонардо? - спросил он неожиданно.

     - Когда я был молод, то мечтал стать художником, - объяснил я. -  Мне

не хватало таланта, но я всегда носил с собой образцы своих  работ,  время

от времени пополняя их. Вскоре после того, как я попал в Галерею  Клейборн

по программе обмена специалистами, я показал свои работы Гектору Рейберну.

Там была интерпретация "Моны Лизы" да Винчи в твенистской манере,  которая

ему понравилась, и поскольку мое имя непроизносимо для людей, Гектор решил

называть меня Леонардо.

     - Дурацкое имя.

     Диалект  Наемного  работника  не  позволил   мне   возразить   своему

нанимателю на заявление, сделанное  таким  убежденным  тоном,  так  что  я

промолчал.

     - Оно подходит бородатому мужику, заляпанному  краской,  -  продолжал

он, - а не полосатому чудищу с оранжевыми глазами и свороченным на сторону

носом.

     - Это существенная часть моего Узора, -  объяснил  я.  -  Дыхательное

отверстие находится у меня между глаз. Возможно, с такого  расстояния  вам

не видно.

     - Оставим в покое расстояние, - сказал он. - Созерцание  вашего  носа

для меня не есть первоочередная задача.

     - Я останусь на месте, - уверил я его. - Не надо меня бояться.

     - Бояться? - презрительно фыркнул он.  -  Черт,  да  я  потерял  счет

убитым мной инопланетянам! Я был в  битве  на  Канфоре  IV,  три  года  на

Раболианской Войне. Может,  мне  и  приходится  терпеть  отдельных  наглых

выродков, которые напяливают человеческую одежду, учат человеческий язык и

вообще воображают себя людьми, но я не обязан любить вас и не собираюсь  с

вами обниматься. Знайте свое место, и мы отлично поладим.

     Мое присутствие так явно не  доставляло  ему  удовольствия,  что  мне

стало еще интереснее,  зачем  же  он  требовал  встречи,  и  я  попробовал

сформулировать свой вопрос настолько тонко и безобидно, насколько позволял

диалект Работника. Он понял меня лишь с третьей попытки.

     - У меня есть причины думать, что  вы  можете  быть  мне  полезны,  -

ответил он.

     - В каком качестве? - спросил я.

     - Кто кого нанимает, вы или я? - сказал он раздраженно.

     - Вы, мистер Аберкромби.

     Он выпустил облачко дыма, наклонился вперед, оперся локтями на стол и

устремил на меня пристальный взгляд.

     - Как вы думаете, какое у меня состояние?

     - Понятия не имею, - ответил я, удивленный таким вопросом.

     - Почти 600 миллионов кредитов, - сказал  он,  внимательно  глядя  за

моей реакцией. - Если вы сделаете свою работу, вы  увидите,  что  я  бываю

щедрым даже к инопланетянам.

     Он смотрел на меня, не мигая.

     - Но я хочу, чтоб вы знали и другое: когда меня  пытаются  водить  за

нос,  я  самая  злопамятная  сволочь  в  мире.  Если  вы  стащите  у  меня

одну-единственную пепельницу, я потрачу все 600  миллионов  до  последнего

кредита, чтобы изловить вас. Понятно?

     К счастью для нас обоих, я не воспользовался диалектом Равных, не  то

мой ответ глубоко бы его оскорбил,  а  возможная  реакция  стоила  бы  мне

острых физических неудобств. Я просто сказал:

     - Бъйорнны не крадут, мистер Аберкромби. Это противоречит гражданским

и моральным законам.

     - Война тоже противоречит, и все воюют, - сказал он. -  Я  сорок  лет

собирал свою коллекцию, и прежде чем вас к ней допустить, хочу знать о вас

побольше.

     - Если вы  так  обеспокоены  сохранностью  своей  коллекции,  то  нет

необходимости мне ее показывать, - сказал я.

     - Нет, есть, - возразил он.

     - У вас наверняка есть система охраны, - предположил я,  а  мой  цвет

стал  насыщеннее  от  предвкушения  знакомства  с   баснословной   частной

коллекцией.

     - Инопланетянам  не  впервой  обходить   систему,   рассчитанную   на

человека.

     Он присмотрелся и нахмурился.

     - Почему вы без конца меняете цвета?

     - Меняется только интенсивность, - пояснил я. - Сам цвет не меняется.

     - Отвечайте на вопрос.

     - Это непроизвольное выражение эмоционального состояния бъйорннов.

     - А что значит именно это выражение? - не унимался он.

     - Что я в восторге от возможности увидеть вашу коллекцию,  -  ответил

я. - Надеюсь, усиление моего цвета вас не беспокоит?

     - Меня беспокоит  все,  чего  я  не  понимаю.  А  полоски?  Они  тоже

меняются?

     - Нет, - пояснил я. - Они, как и знак на  моем  лице,  о  котором  вы

упомянули ранее, являются существенными элементами Узора Дома Крстхъонн.

     - Что-то вроде татуировки?

     - Да, - солгал я. В конце концов, как объяснить  наследственный  Узор

человеку, презирающему все цвета и узоры, кроме своих собственных?

     - И сколько лет вам было, когда вы получили свой узор?

     - Я был совсем мал, - честно ответил я.

     - Вам его дали, когда вы вошли в Дом Крстхъонн?

     - Нет, мистер Аберкромби, - сказал я, стараясь отвечать попроще и  по

возможности правдивее. - Я стал членом Дома Крстхъонн уже после того,  как

обрел свой Узор.

     - Нечто вроде инициации? - спросил он.

     - Не совсем.

     Он решил перейти на параллельную тему.

     - А ваша жена? У нее тоже - узор?

     - Да.

     - И на что он похож?

     - Вероятно, он очень похож на мой. Я ее до сих пор не видел.

     Он моргнул.

     - Вы никогда не видели свою жену?

     - Нет, мистер Аберкромби.

     - Но когда-нибудь вы ее увидите?

     - Конечно, - сказал я. - Как же иначе нам размножаться?

     - Черт его знает. Откуда мне знать, как вы размножаетесь?

     - Я мог бы вам это объяснить, - предложил я.

     - Избавьте меня от подробностей, - сказал он. Черты лица исказились в

гримасе.

     - Как пожелаете, - ответил я. - Я не хотел вас обидеть. Для  Бъйорнна

акт размножения - естественная функция, как прием пищи и экскреция.

     - Довольно! - рявкнул он. - Я вас звал не затем, чтобы  слушать,  чем

вы занимаетесь в туалете.

     - Хорошо, мистер Аберкромби.

     - Это отвратительно и противоестественно.

     - Жаль, что у вас  складывается  такое  мнение,  -  сказал  я.  -  Я,

наверное, не так выразился.

     Он долго смотрел на меня.

     - Не очень-то ты гордый, а?

     - Не понимаю вас, мистер Аберкромби.

     - Я бы никому не позволил бы говорить со мной так,  как  я  говорю  с

вами. Я бы плюнул ему в рожу и хлопнул дверью.

     - Вы предложили заплатить галерее Клейборн за мои услуги, -  объяснил

я. - Я навлеку бесчестие на мой Дом, если не исполню свои обязательства со

всей добросовестностью.

     - Но ты бы с удовольствием мне двинул, правильно? - продолжал он.

     - Нет,  мистер  Аберкромби.  Не  думаю,  чтобы  это   доставило   мне

удовольствие.

     - Господи! -  презрительно  пробормотал  он.  -  Канфориты,  те  хоть

сражались. Что вы за народ такой?

     - Возможно,  дело  в  том,  что  бъйорнны,  в  отличие  от  землян  и

обитателей Канфора VII, происходят не  от  плотоядных,  и  поэтому  им  не

хватает ваших агрессивных свойств.

     Он еще посмотрел на меня и пожал плечами.

     - Ладно, - заключил он. - Перейдем к делу.

     - Значит, мои ответы вас удовлетворили?

     - Не совсем. Но я убедился, что у вас духу не хватит меня ограбить, -

он встал. - Идите за мной.

     - На  каком  расстоянии?  -  поинтересовался  я,   вспомнив   строгое

требование не подходить близко.

     - Заткнитесь и выполняйте, - проворчал он, направляясь к двери.

     Он открыл дверь, когда я с ним поравнялся, и я вошел вслед за  ним  в

большую,  хорошо  освещенную  галерею  около  семидесяти  футов  длиной  и

двадцати шириной. На темных  деревянных  стенах  висело  около  пятидесяти

картин и голограмм, все известных авторов.

     - Изумительно! - воскликнул я, рассматривая  пейзаж  Ламотти,  из  ее

позднего лилового периода. - Какая элегантная манера письма!

     - Вы знакомы со всеми этими картинами? - спросил он.

     - Нет, - признался я. - Многие из них мне неизвестны.

     - Но вы знаете этих художников?

     Я обвел взглядом галерею.

     - Да.

     - Три из них - подделки. Укажите, которые.

     - Сколько времени вы мне даете? - спросил я.

     - Сколько хотите, - он помолчал. - Вы опять сияете.

     - Радуюсь  профессиональному  вызову,  -   ответил   я   и   тут   же

интенсивность моей окраски пропала - я сообразил, насколько  эгоцентричное

выражение себе позволил.

     Я прошел по галерее до конца и обратно, останавливаясь  перед  каждой

картиной и  голограммой,  анализируя  их  так  быстро,  как  мог.  Наконец

вернулся к Аберкромби, из осторожности остановившись  футах  в  десяти  от

него.

     - Вы пытались перехитрить меня, мистер Аберкромби,  -  произнес  я  с

улыбкой. - Здесь четыре поддельных работы.

     - Черта с два! Как четыре? - обозлился он.

     - Портрет Скарлоса, натюрморт Нгони, голограмма Перкинса и обнаженная

Менке - копии.

     - Я отдал за Нгони 800 тысяч!

     - Значит, вас обманули, - мягко сказал я. - Нгони жил  на  Нью  Кении

пять столетий назад, а краске не более трехсот лет.

     - Откуда вы знаете?

     Я попытался ему объяснить, как бъйорнны анализируют химический состав

красок  и  всевозможные  структуры  холстов,  дерева  и   электромагнитных

панелей, но поскольку человеческий глаз не в состоянии видеть инфракрасный

и ультрафиолетовый спектры, это оказалось выше его понимания. Кроме  того,

ни в одном диалекте не нашлось бы эквивалентных  земных  терминов,  да  их

просто и не существовало.

     - Хорошо, - сказал он. - Я вам верю.

     Он задумался ненадолго, потом поднял взгляд.

     - Я пошлю картину в Одиссей на экспертизу, и если она не пройдет, мой

агент на Нью Кении пожалеет, что родился на свет.

     - Я не ошибся относительно трех других?

     Он кивнул.

     - Могу ли я, таким образом, сделать вывод, что я нахожусь  здесь  для

установления  подлинности  купленных  вами  работ,  или  тех,  которые  вы

собираетесь приобрести?

     - Нет, - ответил он. - Я хотел проверить, знаете ли вы свое дело.

     И сделав паузу, неохотно добавил:

     - Дело вы знаете.

     - Благодарю вас, мистер Аберкромби.

     - Идемте в следующую комнату.

     Он открыл дверь  в  конце  галереи.  Я  прошел  за  ним  в  небольшое

помещение - во всяком случае, небольшое для этого дома - и оказался в зале

без окон. На стенах размещалось семнадцать картин и пять голограмм,  кроме

того, две изумительных камеи и  статуэтка.  Все  они  изображали  женщину,

подобную той, что была на картине Килкуллена.

     - Ну? - спросил он, дав мне бегло осмотреться.

     - Очень сильное впечатление, - сказал я, и цвет мой снова стал  гуще.

- По-моему, четыре из этих картин написаны еще до Галактической эры.

     - Именно, - откликнулся  он.  -  А  статуэтка  сделана  до  рождества

Христова.

     - Какую религию она представляет? - поинтересовался я.

     - Никакой.

     Я смутился.

     - Но появление одного и  того  же  женского  образа  в  произведениях

искусства,  разделенных  тысячелетиями  и  триллионами   миль,   наверняка

означает, что она является весьма заметной мифической  фигурой  в  истории

вашей культуры?

     Аберкромби был непоколебим.

     - Она не имеет никакого отношения к истории моей культуры.

     - Тогда как объяснить, почему ее образ появляется в  столь  многих  и

столь разнообразных произведениях?

     - Понятия не имею.

     - В высшей степени любопытно,  -  сказал  я,  отступая  от  картин  и

сравнивая три ближайшие. - Несомненно, это одна и та же женщина. Она везде

одета в черное, и на каждом изображении у нее одно  и  то  же  неотступное

печальное выражение.

     - Надеюсь, вы не хотите сказать, что она сама позировала  каждому  из

художников, - раздраженно произнес Аберкромби.  -  Между  самой  первой  и

последней семь тысячелетий. Среди людей встречаются долгожители,  но  рано

или поздно мы все умираем. Как правило, рано.

     - Я просто предполагаю, что у них может быть общий источник,  древняя

картина или скульптура, а все это - просто его интерпретации.

     - Может быть, - произнес он с сомнением. - Но пока я ни черта не смог

его обнаружить.

     Я медленно обошел зал еще раз, изучая каждую работу в отдельности.

     - У них есть еще одна интересная общая особенность, - сообщил я.

     - Какая?

     - Ни одна из них не принадлежит автору с именем.

     - Вам никогда раньше не попадался  ни  один  из  этих  художников?  -

удивился он.

     - Нет, - ответил я.

     - А Килкуллен?

     - Я не знал его имени до аукциона.

     - Так как же вы оценили картину в пятьдесят тысяч кредитов? - вспылил

он.

     - Я проанализировал возраст картины, место создания, школу,  качество

письма, и принял во  внимание  относительную  неизвестность  художника,  -

пояснил я.

     Некоторое время он, кажется, обдумывал сказанное мной, затем кивнул.

     - Вы видите у них еще что-нибудь общее?

     - Еще одно, что их связывает - это  вы,  -  ответил  я.  Поколебался,

допуская, что он  может  обидеться  на  мой  следующий  вопрос,  но  решил

все-таки его задать. - Могу я поинтересоваться, что вас в них  привлекает,

мистер Аберкромби?  Одна  и  та  же  модель  на  столь  многих  портретах,

безусловно, интригующая тайна, но я должен обратить ваше внимание  на  то,

что многие из них написаны сравнительно грубо и по-любительски.

     - Я коллекционер, - заявил он с легким раздражением.

     - Значит, для вас имеет значение она, - предположил я.

     - Мне нравится ее лицо, - был ответ.

     - Прекрасное лицо, - согласился я. - Но  у  вас,  безусловно,  должны

быть и другие причины.

     - Почему вы так думаете?

     - Позавчера вечером я видел, как вы предложили 375 тысяч кредитов  за

картину, которая совершенно очевидно стоит 50 тысяч.

     - Ну и что?

     - Я просто заключаю, что помимо восхищения ее красотой у вас  были  и

другие причины предлагать такую крупную сумму.

     Он минуту вглядывался в меня, затем заговорил:

     - Мне восемьдесят два, здоровье ни к черту,  жена  умерла,  два  сына

убиты в Сеттской Войне, я не видел свою дочь и  не  говорил  с  ней  почти

тридцать лет, у меня одна внучка и ту я терпеть не могу, а  мое  состояние

оценивается в  600  миллионов  кредитов.  Что,  по-вашему,  мне  делать  с

деньгами - оставить их женщине,  которую  я  при  встрече  не  узнаю,  или

другой, чьего вида я не выношу?

     Я невольно попятился, ошеломленный легкостью, с какой  он  отрекается

от устоев Дома и Семьи, и от тех обязательств, которые они накладывают.  А

он продолжал:

     - 50 тысяч, 375 тысяч,  какая,  к  черту,  разница?  Я  отдал  бы  за

Килкуллена и пять миллионов, если б понадобилось. Я  могу  позволить  себе

купить все, что угодно, если захочу,  черт  возьми.  Все  равно,  когда  я

окажусь в могиле, от денег толку не будет.

     Он помолчал.

     - И вот тут появляетесь вы.

     - Пожалуйста, объясните, мистер Аберкромби.

     - В тот вечер вы проговорились, что уже видели эту модель, -  жест  в

сторону одной из картин, - раньше. Дважды.

     - Это верно.

     - Вы сказали, картина и голограмма.

     - Да. Картина с Патагонии IV, хотя ее купил  житель  Нью  Родезии,  а

голограмма - с Байндера X.

     - Мне они нужны. И любые другие, которые сможете разыскать.

     - Я не слышал о других, мистер Аберкромби.

     - Они наверняка есть, - убежденно сказал он. - Я охочусь за ними  уже

25 лет, и не знал о тех двух, которые вы видели.

     - Я даже не знаю, как и где начинать поиск, - сказал я.

     - Вы знаете, где искать эти две, - возразил  он.  -  Знаете,  где  их

продали, и можете выяснить, кто их купил.

     - Предположим, это я смогу, - согласился я. - Но это не  значит,  что

новые владельцы согласятся расстаться с ними.

     - Продадут, никуда не денутся, - пообещал Аберкромби.  -  Вы  их  мне

только найдите, а уж оттуда я их добуду.

     Он выдвинул челюсть.

     - Потом поохотимся и за остальными.

     - Весьма сомневаюсь, что смогу за неделю найти даже  те  две  работы,

что я видел, мистер Аберкромби, - произнес я.

     - Найдете за месяц, - сказал он. - Что здесь такого?

     - Вы наняли меня всего на неделю, - возразил я.

     - Я нанял вас на столько, сколько понадобится, - резко отозвался он.

     - Но у меня обязательства перед галерей Клейборн, - возразил я.

     - Предоставьте галерею Клейборн мне.

     - Я не хочу показаться дерзким, мистер Аберкромби, но  я  приехал  на

Дальний Лондон по программе обмена, и я должен...

     - Послушайте, - прервал он меня. - Если мне придется купить  Клейборн

со всеми потрохами, чтобы получить то, что я хочу, я куплю его! Ясно?

     Мне в голову не пришло, что ответить, и я промолчал.

     - Вам заплатят, - продолжал он чуть мягче.  -  Оклад,  расходы,  сами

скажите, сколько.

     - Но я здесь, чтобы приобрести  знания  о  работе  галереи  Клейборн,

чтобы поделиться ими впоследствии с другими членами моего  Дома,  и  точно

так же один человек из сотрудников Клейборна в данный момент учится у Дома

Крстхъонн.

     - Ваш Дом занимается бизнесом, чтобы делать деньги, правильно?

     - Да, разумеется.

     - Тогда я буду платить вашему  Дому  10  тысяч  кредитов  в  месяц  в

течение всего срока вашей работы.  Это  с  головой  покрывает  ваш  личный

доход. Проблема решена?

     - Право, не знаю... - я растерялся, мой цвет  бешено  переливался.  -

Мне надо тщательно обдумать ваше предложение.

     - Я облегчу вам задачу.  Если  вы  отказываетесь,  я  вас  немедленно

увольняю, вы  теряете  работу,  а  ваш  Дом  не  получит  денег.  Как  это

укладывается в вашу драгоценную идею бесчестия?

     - Вы так не поступите, мистер Аберкромби?!

     Он смерил меня холодным взглядом.

     - А ты проверь, - сказал он ровным голосом. - Я не угрожаю попусту, и

всегда добиваюсь того, что хочу.

     - Значит, у меня нет выбора, - печально ответил я. - Придется принять

ваше предложение.

     - Отлично. Все улажено. Во второй половине дня я свяжусь с  Рейберном

и сообщу ему о нашем новом договоре.

     - Гектор Рейберн мой коллега. Менеджер галереи Клейборн - Тай Чонг.

     - Мадам Чонг, - повторил он хищно. - Я знаю ее, как облупленную.

     - Она очень знающий специалист.

     - Она еще и жалостливая  обожательница  инопланетян,  которая  иногда

забывает о своей собственной расе.

     - Не смейте так говорить о моей Достойной Леди! - воскликнул  я,  как

мог, решительно.

     - Ага!  Значит,  немного  пороха  все-таки  нашлось,  -  заметил  он,

улыбаясь. - Разрешите дать вам один совет, Леонардо.  Поберегите  его  для

себя и не тратьте на нее.  Она  из  тех,  чьей  жалости  хватает  на  одни

выходные, а это самый худший вариант.

     - Я вас не понял.

     - Мадам Чонг  из  тех,  кто  прилетает  в  один  из  ваших  миров  на

воскресенье, болтается с вами по улицам, требует той  же  чертовщины,  что

требуете вы, но приходит понедельник, в действие  вступает  Флот  и  летят

головы, а она возвращается  на  Дальний  Лондон  с  чувством  выполненного

долга, прикидывая, кого бы еще освободить в следующий выходной.

     - Я не хочу больше  слушать  ничего  подобного!  Моя  Достойная  Леди

всегда была ко мне добра и заботлива, - запротестовал  я,  отчаянно  мигая

цветами.

     - Доброту на счет не положишь и в ваш Дом не отправишь. Я  плачу  вам

звонкой  монетой  -  и  никто  не  указывает  мне,  что  говорить  в  моем

собственном доме.

     Я снова не знал, что ответить.

     - Вот и ладно, - подвел он итог. - Все решено.

     - Когда мне начинать? - выдавил я наконец.

     - Вы уже начали.

     - Но я должен получить разрешение мадам Чонг.

     - Это я беру на себя, - бросил он.

     - Но...

     - Вы не верите моему слову? - грозно поинтересовался он.

     - Нет, мистер Аберкромби,  -  смиренно  вздохнул  я,  -  Где  я  буду

работать?

     - Где потребуется. Надо в библиотеку - идите в библиотеку. Надо будет

слетать в скопление Альбион -  летите.  Надо  будет  что-нибудь  купить  -

покупайте. Все счета отправляйте на мое имя. Я позвоню в банк, оформлю  на

вас доверенность.

     - А если понадобится изучить вашу коллекцию?

     - Я прикажу роботам пропускать вас в любое время  дня  и  ночи  -  но

только в коллекцию. Остальной дом для вас закрыт. Вам ясно?

     - Да, мистер Аберкромби.

     - Еще одно.

     - Я слушаю.

     - Человек по имени  Венциа,  который  в  тот  вечер  поднял  цену  за

Килкуллена до 350 тысяч, и взвинтил бы сумму гораздо выше, не  напутай  он

со своим депозитом. Попробуйте выяснить, зачем.

     - Возможно, он, как и вы, очарован лицом модели, - предположил я.

     - Сомневаюсь.

     - Можно поинтересоваться, почему?

     - Потому что я никогда не пытался держать свои покупки в тайне, а  он

до сих пор ни разу не попытался ничего у меня перекупить.

     - Я займусь этим делом, мистер Аберкромби, - пообещал я.

     - Не забудьте, - произнес он, отпуская меня.

     Вот так я покинул работу  у  Тай  Чонг,  которая  сочувствовала  всем

расам, и  поступил  на  службу  к  Малькольму  Аберкромби,  который  равно

ненавидел все расы, включая, по-моему, и свою.

                                    4

     Дорогая Мать Узора!

     За  шесть  недель,  пока  я  был  на  службе  у  мистера   Малькольма

Аберкромби, случилось очень многое, и теперь, вновь оказавшись на  Дальнем

Лондоне, я хочу изложить вам все подробно.

     Но  сначала,  наверное,  я  должен  остановиться  на  самом   мистере

Аберкромби,  ибо  ознакомившись  с  моим  первым  описанием,  вы  выражали

некоторую тревогу по поводу моего поступления к нему на службу.

     Он в самом деле весьма необычный человек. Первоначально мне казалось,

что он расист, но я ошибся. Вернее будет сказать, что он  равно  ненавидит

все расы, включая и человеческую. Однако я больше не чувствую себя неловко

в его обществе, вероятно, потому, что ко мне он относится так же  черство,

как ко всем остальным, даже к собственной внучке.

     И словно в опровержение моего суждения,  он  способен  на  проявления

безграничной щедрости и  лояльности,  хотя  не  любит,  чтоб  его  за  это

благодарили, и в тех случаях, когда я пытался, он становился очень суров.

     Например, по делам мистера Аберкромби я  должен  был  отправиться  на

Байндер X. Поскольку Байндер почти не торгует  с  Внутренней  Границей,  с

Дальнего Лондона туда уходит всего один пассажирский корабль в  неделю,  и

когда я обратился за проездными документами, мне сказали,  что  все  места

второго класса уже заняты, а инопланетянам (это  человеческий  термин  для

не-людей, несколько  странный,  ведь  сами  люди  являются  инопланетянами

более, чем на миллионе планет) не разрешено занимать каюты первого класса,

хотя я был в состоянии оплатить такую каюту, и продана была лишь  половина

из них. Я доложил  о  своем  затруднении  мистеру  Аберкромби,  он  сделал

один-единственный  звонок  -  и  вдруг  я  получил  не  просто  каюту,   а

двухкомнатный люкс! Это была такое проявление щедрости, что у меня язык не

повернулся признаться, что сразу после старта я ушел из каюты и почти  все

путешествие провел в салоне второго класса, общаясь с  другими  не-людьми.

Если он не в силах понять сути Дома, как же объяснить ему тепло  и  защиту

Стада?

     Когда я поблагодарил его за избавление от уже  представлявшегося  мне

унижения, он ответил, что я у него на службе, и  следовательно,  оскорблен

был он. Его обеспокоило не отношение  к  инопланетянам,  как  к  существам

низшего сорта; напротив, с этой концепцией он полностью согласен. Но он не

терпит обращения со своими подчиненными, как с  низшими  существами,  даже

если этот подчиненный - я.

     Воистину,  этот  человек  создан  из  одних  противоречий.  Один   из

богатейших  людей  на  Дальнем  Лондоне,  он  может  приобрести  все,  что

пожелает, и тем не менее, деньги его, похоже, не радуют.  Его  познания  в

искусстве в  лучшем  случае  весьма  ограничены,  однако  он  потратил  на

искусство  значительную  часть   своего   состояния.   Большинство   людей

отказываются  от  использования  роботов  и  найма  на  службу  не-землян,

опасаясь  посягательств  первых  и  презирая  вторых,  но  домом   мистера

Аберкромби управляют три робота, а я - единственное одушевленное существо,

допущенное в этот  дом.  Мистер  Аберкромби  вложил  огромные  средства  в

местную больницу от имени одного из погибших сыновей, но сам настолько  не

доверяет врачам, что предпочитает скорее  страдать  от  очень  болезненной

опухоли в нижней части позвоночника,  чем  позволить  им  удалить  ее.  Он

отказывается говорить о своих покойных сыновьях, хотя  я  уверен,  что  он

любил их, и постоянно говорит о своих дочери и внучке, которых - и  в  это

трудно поверить - он ненавидит. Он тратит тысячи кредитов на свои сады, но

ни разу не вышел туда, ни разу не взглянул в окно. Его манера обращения ко

мне крайне оскорбительна, но я уверен, что он не позволит никому из  людей

обращаться со мной так же, во всяком случае, пока я у него на  службе.  Он

платит мне лично так, что едва хватает на существование, но я знаю, что он

заключил очень щедрые соглашения как с галереей Клейборн, так  и  с  Домом

Крстхъонн. Он владеет огромным запасом вина, виски и  прочих  человеческих

стимуляторов, но я ни разу не  видел,  чтобы  он  употреблял  их  сам;  не

предназначено это и для посетителей, которых у него не бывает вовсе.

     У него нет своей библиотеки,  ни  книг,  ни  пленок,  в  доме  нет  и

развлекательного  центра,  однако  он  практически  не  выходит  из  дома,

предпочитая  контролировать  свои  фонды  и   отдавать   распоряжения   по

компьютеру. Он утверждает, что ему нет дела до инопланетных рас, и в то же

время, стоит мне упомянуть бъйорннов,  всегда  о  них  расспрашивает.  Его

особенно интересует структура нашего Дома, но  он,  похоже,  абсолютно  не

способен понять, что Дом  определяется  Узором,  а  не  наоборот.  Понятия

кровной матери и Матери Узора то удивляют, то возмущают его, и пренебрегая

обществом собственной дочери, он одновременно не может  понять,  почему  я

совершенно равнодушен к своей кровной матери. Он безумно зол на  дочь,  за

то, что она вышла замуж за человека, который ему не нравился,  что  вполне

объяснимо, и в то же время для него -  загадка,  почему  я  принимаю,  как

должное, Узорную Пару, которую Дом подобрал мне, когда я был ребенком.

     Но  пожалуй,  самое  удивительное  в  этом  удивительно  своеобразном

человеке - его одержимое увлечение женщиной, которой, может быть,  никогда

не существовало, а если она и жила на свете,  то  умерла  семь  тысяч  лет

назад, или еще раньше.

     Именно эта одержимость привела меня к нынешней работе, ибо в  поисках

произведений  искусства,  запечатлевших  эту  женщину,  мистер  Аберкромби

пригласил   меня   в   двойном   качестве,   исследователя   и   торгового

уполномоченного.

     Моим первым заданием было лететь на Байндер X и добыть  голограмму  с

изображением этой женщины. Пять дней пути прошли без приключений. В полете

я познакомился с рядом декланитов и дарбинцев,  которые  налаживали  связи

своих далеких планет с Байндером.

     Оказавшись на Байндере X, я два дня занимался поисками голограммы,  и

наконец, смог представиться ее владелице, женщине по имени Ханна  Комсток.

Несколько лет назад, когда продали  эту  голограмму,  я  присутствовал  на

торгах, и покупателем была не она. По-видимому, она приобрела  ее  частным

образом, позднее.

     В  мирах  Внутренней  Границы   отношение   к   не-землянам   гораздо

либеральнее, и мне не составило труда получить приглашение к  ней  в  дом,

милях в пяти от центра Форт Родригеса, самого малого из  пяти  городов  на

Байндере X.

     Прибыв, я объяснил цель своей миссии - я был  уполномочен  приобрести

голограмму для Малькольма Аберкромби. После первых возражений и  уверений,

что она слишком любит эту работу и никогда с ней  не  расстанется,  миссис

Комсток назвала цену, которую я счел примерно вдвое  меньшей  ее  реальной

стоимости. Я передал информацию мистеру  Аберкромби,  он  сам  связался  с

владелицей и совершил покупку, пока я спал у себя в отеле.

     Явившись в дом  миссис  Комсток  на  следующее  утро,  чтобы  забрать

голограмму, я спросил ее, не знает ли она что-нибудь об ее истории. Она не

знала, но купила ее из-за художника, человека по  имени  Петер  Клипштайн.

Его имя было мне незнакомо, и она объяснила, что он открыл систему  Ворона

для земной колонизации, и они считают  его  великим  героем.  Поэтому  она

решила, что имя Клипштайна придает голограмме большую ценность, во  всяком

случае, для колонистов на Вороне, и приобрела  ее  прежде  всего  с  целью

выгодного вложения средств.

     Я поинтересовался, не знает ли она о других  голограммах  Клипштайна,

но она не подозревала о существовании таковых, и сама была удивлена, когда

узнала, что он создал эту, хотя проверила подлинность картины прежде,  чем

совершила покупку.

     Поскольку на Нью Родезию, мой  следующий  пункт  назначения,  корабль

отправлялся только через день, я задержался в местной библиотеке и  вызвал

через местный компьютер биографические данные Клипштайна. Это было ошибкой

с моей стороны, ибо в библиотеке оказалось не менее двадцати  семи  полных

биографий  героя.  В  конце   концов   я   заставил   компьютер   просеять

биографические сведения и выдать мне историю жизни этого человека  объемом

в десять тысяч слов. Сейчас я изложу ее вам в еще более сжатом виде.

     Петер Клипштайн входил в  корпус  Пионеров  Вселенной,  подчинявшийся

Правительству.  Задача  корпуса  была  составлять  карты  новых  миров   и

исследовать возможности их колонизации землянами в ранние годы Республики,

примерно 25 столетий назад. (Очевидно, Корпус Пионеров был создан на  заре

Галактической Эры, просуществовал в годы Республики и  Демократии,  и  был

распущен только после прихода к власти Олигархии, лет четыреста назад).

     Нанеся на карту четыре новых мира, Клипштайн  прибыл  на  Ворон,  где

обнаружил один обитаемый мир, Ворон  II,  и  руководил  терраформированием

второго, Ворона III.

     В возрасте 47 лет он  вышел  в  отставку,  покинул  корпус  Пионеров,

поселился на Вороне  III,  купил  огромный  участок  земли,  негодный  для

земледелия, и зажил в немыслимой изоляции, удалившись от семьи  и  друзей.

Демократия была неспособна постоянно следить за всеми пограничными мирами,

которые заселила, и когда Ворон III подвергся нападению клоканни, ее  Флот

оказался не в состоянии прийти на помощь воюющим колонистам. Планета  была

покорена менее, чем за  три  дня,  и  тогда  Клипштайн  начал  единоличную

кампанию саботажа и терроризма, в результате чего клоканни оставили  Ворон

III. Когда все кончилось,  ему  предложили  чин  губернатора  Ворона  III,

который теперь назвали Клипштайн. Он отказался и вернулся в свое поместье,

где и провел в одиночестве остаток лет.  Ни  в  одной  биографии  не  было

сведений о его творчестве, как художника.  Я  подозреваю,  что  создал  он

ничтожно мало: хотя произведение, о котором идет речь,  выполнено  явно  с

помощью компьютера, оно  поразительно,  и  если  бы  он  использовал  свой

компьютер для создания большего числа подобных работ,  он,  без  сомнения,

получил бы определенное признание в данной области.

     Второй  моей  обязанностью,  кроме  приобретения  портретов  женщины,

которая так увлекла мистера Аберкромби, является поиск других произведений

искусства с ее изображением. Появление ее образа на картинах, созданных  с

разницей в тысячи лет и  на  расстоянии  триллионов  миль  друг  от  друга

по-прежнему остается загадкой. Я надеялся, что смогу что-нибудь прояснить,

если найду у столь разных художников хоть что-то общее. Поэтому я поставил

главному компьютеру библиотеки задачу: попытаться определить, какой  опыт,

или  какие  события  в  жизни  Клипштайна  объединяют  его  с  Кристофером

Килкулленом, художником, чей портрет этой женщины был  продан  недавно  на

аукционе в Дальнем Лондоне.

     Ответ был обескураживающим. Клипштайн  умер  за  две  тысячи  лет  до

Килкуллена. Они жили на расстоянии 55 тысяч световых лет  друг  от  друга.

Клипштайн был исследователем и картографом, Килкуллен - кадровым  офицером

флота. Хотя ни тот, ни другой  не  получили  художественного  образования,

однако было очевидно, что голограмма Клипштайна осталась его  единственной

серьезной попыткой в этой области, в то время  как  Килкуллен  ко  времени

своей  кончины  зарекомендовал  себя  достаточно   известным   художником.

Клипштайн был атеистом, Килкуллен - ревностным членом мелкой  христианской

секты. Клипштайн не женился, и  его  биографы  предполагают,  что  он  жил

целомудренной жизнью; Килкуллен был женат четыре раза, развелся  с  первой

женой и пережил трех последующих. Их судьбы оказались настолько  различны,

что я смог найти лишь одну  особенность:  каждый  из  них  в  определенный

момент жизни сражался с превосходящими силами противника, проявив при этом

удивительное мужество, и даже героизм.

     Это привело меня к мысли о том, что объект  моих  поисков,  возможно,

был не реально существовавшей женщиной, а скорее  некоей  древней  богиней

войны.  Однако  компьютер  не  смог  найти  темноволосую  богиню  войны  в

мифологии человечества. Я заставил его проверить, не было ли  темноволосой

женщины среди основателей флота, или его святых покровительниц, и  получил

отрицательный ответ, что меня не удивило, учитывая, что партизанскую войну

Клипштайна вряд ли можно считать военными действиями флота.

     Я провел в библиотеке на Байндере X  все  оставшееся  время,  пытаясь

найти между ними хоть какую-то связь, кроме боевого  опыта,  но  компьютер

продолжал настаивать, что такой связи не существует.

     В конце концов  настало  время  отправляться  на  Нью  Родезию,  и  я

поднялся на борт маленького пассажирского корабля, так и не получив ответа

на свои вопросы. К счастью,  на  этом  корабле  тоже  оказался  отсек  для

не-землян, и большую часть путешествия я  смог  провести  среди  них.  Мне

пришлось сделать пересадку в маленьком колониальном мире  на  Мориоте  II.

Последнюю часть пути я еле выдержал, потому что  кроме  меня,  на  корабле

было всего шесть пассажиров, пять людей и один канфорит, и весь полет  они

не покидали своих  кают.  Ко  времени  посадки  я  пришел  к  выводу,  что

Клипштайн был совсем сумасшедшим, ибо ни одно разумное существо не  станет

по своей воле отгораживаться от теплого и вселяющего уверенность окружения

себе подобных.

     (В  самом  деле,  достопочтенная  Мать  Узора,  мне  подумалось,  что

Галактикой владеет совершенно безумная раса: кто, кроме человека, способен

превозносить пугающую концепцию  уединения?  Этот  тезис  наверняка  можно

обосновать подробнее.)

     Нью Родезия - красивый сине-зеленый мир. Северный  континент  планеты

почти весь гористый, с густыми лесами, а два южных континента, равнинных и

пересеченных  сотнями  рек,  идеально  подходят  для  земледелия.  Планета

заключила уникальное торговое соглашение со своим  родственным  миром  Нью

Зимбабве, отстоящим примерно на  семь  световых  лет,  и  теперь  получает

оттуда все металлы и ядерные материалы в обмен  на  зерно  и  мясо.  Более

того, эти два мира объединили свои  ресурсы  в  общий  фонд  и  образовали

экономический кооператив для торговли со всеми прочими мирами Олигархии.

     В космопорте меня встретил посол-лодинит  (на  Нью  Родезии  из  всех

не-человеческих миров посольства есть только  у  Лодина  XI,  Канфора  VI,

Канфора VII и Галагена IX). С помощью посла  я  определил  местопребывание

владельца картины, которую я искал,  менее,  чем  за  час,  поскольку  Нью

Родезия - мир преимущественно земледельческий и гораздо менее населен, чем

Нью  Зимбабве,  где  живет   почти   80%   населения   этого   уникального

экономического кооператива. Посол  предупредил  меня,  что  нью-родезианцы

более  ксенофобы,  чем  прочие  обитатели  пограничья,  и,  даже   с   его

вмешательством в мою защиту, я целый день продирался  сквозь  бесчисленные

ограничения  и  предписания,  прежде  чем  получил   разрешение   покинуть

космопорт и продолжить путь к цели.

     Человека, к которому я  направился,  звали  Орест  Миннеола,  он  был

химиком-диетологом на пенсии. Жил он  в  роскошной  квартире  в  Солсбери,

оживленном городе примерно в двухстах милях от  космопорта.  Он  пригласил

меня в гостиную и был вежлив, но было заметно,  что  мое  присутствие  его

стесняет. Узнав о цели моего визита, он разрешил  мне  осмотреть  картину,

которая висела в соседней комнате, но заявил, что она не продается, потому

что слишком дорога для него, и  ее  ценность  измеряется  не  деньгами.  Я

объяснил, что мистер Аберкромби готов заплатить намного больше, чем он сам

на нее потратил, но Миннеола был непоколебим.

     В конце концов, убедившись, что он не просто агрессивно торгуется,  а

в самом деле не имеет намерения расставаться с картиной,  я  спросил  его,

почему именно он так привязан к этой вещи. Он ответил, что автор,  Рафаэль

Джамал, является одним из его героев, и, как утверждают, работал над  этой

картиной последние несколько лет своей жизни.

     Это, казалось, подтверждало мое предположение о том, что, что  натура

действительно происходит  из  древнего  боевого  мифа,  и  я  спросил,  не

сражался ли Джамал во  флоте,  или  в  каких-нибудь  независимых  войсках.

Мистер Миннеола, кажется, был озадачен вопросом, и наконец признался,  что

понятия не имеет, служил ли Джамал в армии.

     Теперь я, в свою очередь, был озадачен, ибо ни разу не слышал,  чтобы

человека называли героем, если он  не  прославился  в  военных  действиях.

Хозяин растолковал мне, что я ошибаюсь,  вышел  на  минуту  из  комнаты  и

вернулся с альбомом цирковых афиш со  всей  галактики.  Он  объяснил,  что

является  восторженным  почитателем  цирков  и  изучает   историю   цирка.

Перелистав альбом, он нашел  яркую,  хотя  и  плохого  качества,  афишу  с

изображением совсем юного атлета  в  трико  с  блестками,  качавшегося  на

снаряде, который называется трапеция. Это и был Джамал, по словам  мистера

Миннеолы, знаменитый циркач, коронным номером  которого  было  пятикратное

сальто с одной трапеции на другую без  страховочной  сетки.  Его  цирковую

карьеру прервал несчастный случай, кончившийся параличом  нижней  половины

тела, и четыре года спустя он умер.

     Я поблагодарил мистера Миннеолу за любезность и затраченное  на  меня

время, отправился искать отель (во многих из них были свободные места,  но

не-людей туда не пускали),  нашел  ветхую  гостиницу  на  окраине  района,

который колонисты называли Квартал Аборигенов (разумных аборигенов на  Нью

Родезии не было, и действительно,  название  оказалось  просто  эвфемизмом

гетто), и сообщил  мистеру  Аберкромби,  что  нашел  полотно,  однако  его

владелец не соглашается расстаться с ним ни за какую цену. Он не пришел  в

уныние от такой  новости,  а  наоборот,  приободрился;  кажется,  он,  как

большинство людей, дорожит лишь тем, за что приходится бороться.

     На обратном пути я должен был сделать пересадку в орбитальном  ангаре

на Пеллинате IV, но в последний момент пришлось сойти с  курса  и  сделать

остановку на Пико II,  потому  что  беллумы,  единственная  разумная  раса

Пеллината, сопротивлялись включению их в экономическую систему  Олигархии,

и туда был направлен флот, чтобы силой заставить их передумать.  В  регион

не пропускали ни граждан Олигархии, ни жителей присоединившихся  миров,  и

мне пришлось ждать на Пико целых три дня, пока беллумов не усмирят силой.

     Бесцветный ландшафт и потухшие вулканы Пико очаровали  меня,  но  мне

сказали, что  Олигархия  считает  этот  мир  ничтожным  и  незначительным.

Единственное, чем они могли претендовать на известность -  тот  факт,  что

более  двух  тысяч  лет  назад  здесь  был  схвачен  знаменитый  разбойник

Сантьяго. Тогда это была сравнительно малонаселенная планета, такой она  и

остается ныне.

     Я посетил местную библиотеку и запросил у  компьютера  биографические

данные Рафаэля Джамала, с особым вниманием к его военной службе. Компьютер

почти три минуты  занимался  поисками  в  памяти,  а  потом  ответил,  что

единственные сведения о Джамале - статья в газете, касающаяся  несчастного

случая. Я предложил  ему  подключиться  к  компьютеру  с  большим  объемом

памяти, на Пеллинате или в другом ближайшем мире, выяснил,  что  стоимость

затрат  такого  количества  энергии  на   энергетически   бедной   планете

совершенно непомерна, и решил вместо этого проверить других художников  из

коллекции  Аберкромби.  Я  ввел  в  компьютер  их   имена,   первые   семь

действительно служили в военных  силах,  а  восьмой  не  служил,  и  когда

компьютер обработал 18 имен, по которым у него имелись данные,  оказалось,

что у пятерых нет никаких данных о военной службе.  Я  все-таки  решил  не

расставаться со своей теорией о том, что женщина была  древней  мифической

героиней,  пока  не  выясню,  не  были  ли  эти  пятеро  свидетелями   или

участниками  каких-либо  партизанских  действий,  но  понял,  что  с  этим

придется подождать, пока я не доберусь до компьютера на Дальнем Лондоне.

     Когда стало ясно,  что  наше  пребывание  на  Пико  II  продлится  не

несколько часов, а дольше, я решил провести остаток дня в зале раритетов и

коллекционных объектов. Там были книги - настоящие  книги,  бумажные  и  в

переплетах, и поскольку я до сих пор не видел ни  одной  книги,  то  сразу

выбрал несколько увесистых томов по искусству людей,  прошел  в  кабину  в

секции  для  инопланетян  и  начал  перелистывать  страницы   фолианта   с

модернистскими космическими пейзажами. За час я пролистал  почти  половину

взятых книг и вдруг наткнулся  на  еще  один  портрет  незнакомки  мистера

Аберкромби.

     Как всегда, она была одета в черное, и как  всегда,  ее  безупречные,

восхитительные черты были отмечены выражением бесконечной печали. Я быстро

проверил приведенные данные и обнаружил, что портрет был создан на Земле в

1908  г  Р.Х.  в  стране  под  названием   Уганда.   Художником   оказался

естествоиспытатель по имени Брайан Мак-Джиннис, известный главным образом,

как первооткрыватель двух редких видов орхидей, растущих  на  склонах  гор

вулканического происхождения; единственной его художественной  работой  до

этого портрета была серия орхидей, выполненная пастелью.

     Биографический очерк Мак-Джинниса гласил, что  он  родился  в  стране

Шотландии, получил образование по ботанике и биологии, провел  4  года  на

военной службе и в возрасте 28 лет уехал в  Уганду,  дикую  и  примитивную

страну. Он опубликовал 17 монографий,  из  них  13  по  орхидеям,  три  по

местной фауне и одну по вулканическим образованиям, и умер от  неизвестной

болезни в 1910 г. Р.Х. в возрасте 36 лет.

     Я  проанализировал  те  данные,  которые  смог  собрать  по   четырем

художникам, и пока еще не сомневаюсь  в  правильности  моей  теории.  Если

Джамал действительно служил в армии, это будет единственным, что связывает

его с остальными художниками, кроме  того  факта,  что  все  четверо  были

людьми, мужчинами, и воплотили на полотне или в голограмме образ  одной  и

той же женщины. Я убежден, что когда доберусь  до  компьютера  на  Дальнем

Лондоне, он подтвердит военную службу Джамала.

     Потом  я  попросил  библиотечный  компьютер  определить,  где  сейчас

находится картина Мак-Джинниса, и он снова оказался  не  в  состоянии  мне

помочь, а также  не  смог  выдать  никакой  информации  о  Рубене  Венциа,

человеке, сведения о котором нужны мистеру Аберкромби. Честно говоря, я не

могу понять, почему жители Пико II не потрудились  усовершенствовать  свой

библиотечный компьютер.

     Наконец я вернулся к себе в номер, намереваясь связаться  с  мистером

Аберкромби  и  рассказать   ему   о   новой   находке,   но   гостиничному

подпространственному направленному  лучу  не  хватало  мощности  выйти  на

Дальний Лондон, а стоимость пересылки сообщения  через  Зартаску  и  Гамма

Зайца IX,  т.е.  самым  простым  путем,  оказалась  такова,  что  я  решил

подождать, пока сам вернусь на Дальний  Лондон  и  расскажу  ему  о  своем

открытии лично.

     Остаток времени на Пико II я провел в  библиотеке,  просматривая  все

тома по искусству подряд,  в  надежде  найти  еще  что-нибудь,  касающееся

таинственной незнакомки мистера Аберкромби, но без успеха. Когда поступило

сообщение, что флот подавил восстание беллумов,  я  явился  на  корабль  и

продолжил обратный путь на Дальний Лондон.

     Вернувшись, я отправился прямо к мистеру  Аберкромби,  и  к  великому

изумлению обнаружил, что картина Джамала уже висит у  него  в  галерее.  Я

выразил свое удивление по поводу столь быстрой покупки, учитывая  то,  что

мистер Миннеола, казалось, твердо решил  с  ней  не  расставаться.  Мистер

Аберкромби с видом победителя заявил,  что  когда  он  чего-то  хочет,  то

всегда получает желаемое. В  данном  случае,  выражаясь  его  собственными

словами (я прошу прощения за его грубость), "пришлось купить этому ублюдку

чуть не целый цирк". Его торговому агенту, похоже, как-то  удалось  обойти

блокаду флота, чтобы привезти картину, вот почему она прибыла раньше,  чем

я.

     Когда  я  сообщил  о  полотне  Мак-Джинниса,  настроение  у   мистера

Аберкромби улучшилось, и он приказал не  жалеть  средств,  чтобы  отыскать

картину. Я  объяснил,  что  даже  не  знаю,  с  чего  начать,  и  высказал

предположение, что  малоизвестная  картина,  написанная  шесть  тысяч  лет

назад, может быть, уже не существует, но при одном упоминании об  этом  он

повысил голос, заговорил  грубо  и  даже  оскорбительно,  обвинил  меня  в

попытке саботажа его стараний пополнить коллекцию, потребовал убираться  и

заняться делом.

     К тяге к уединению, о которой  я  упоминал  ранее,  я  должен  теперь

добавить еще одну черту, присущую  мистеру  Аберкромби  и  уникальную  для

человеческой расы: одержимость. (Что вполне может оказаться дополнительным

симптомом умственной неуравновешенности.)

     Эта женщина наверняка не существовала. Она вряд ли  могла  что-нибудь

значить для мистера Аберкромби. Ее ни разу не изобразил художник с именем.

И несмотря на это, мой наниматель уже потратил значительную  часть  своего

состояния, покупая ее портреты. Не пожелай мистер  Миннеола  продать  свою

картину, я убежден, что мистер Аберкромби без колебаний украл бы ее. И все

из-за женщины с неизменно печальным лицом!

     Добавлю, пожалуй,  что  сама  модель  остается  пленительной  тайной.

Почему одно и то  же  лицо  изображают  люди,  отдаленные  друг  от  друга

тысячелетиями и сотнями тысяч световых лет? Почему ее ни разу не изобразил

кто-нибудь из мастеров? И вообще, почему  ее  никогда  не  рисовал  никто,

кроме людей? Почему она никогда не  улыбается,  не  носит  других  цветов,

кроме черного? Что общего может быть у людей, ее изображавших, кроме того,

что, возможно, все они так  или  иначе  принимали  участие  в  вооруженных

конфликтах? Возможно, я что-то проглядел. Кто она,  и  что  она  для  них?

Почему ни на одном портрете не названо ее имя?

     Я все  время  думаю  над  этими  увлекательными  вопросами,  и  очень

благодарен судьбе, что я бъйорнн, а не человек, а не то тоже мог бы  пасть

жертвой навязчивой идеи.

     Как всегда, желаю процветания Дому и безопасности Семье.

     Ваш преданный сын Узора,

     (здесь три дивных иероглифа, изображающих подпись Леонардо)

                                    5

     Я вошел в местное отделение  библиотеки,  представился  библиотекарю,

подождал, пока  он  удостоверится,  что  мистер  Аберкромби  действительно

оплатит компьютерное время, после чего был препровожден к маленькой кабине

в зале под названием  "Внепланетная  Секция",  в  котором  на  самом  деле

работали исключительно инопланетяне.

     Здесь было относительно много  посетителей,  и  к  моменту,  когда  я

включил компьютер, ощущение беспокойства, охватившее меня, пока я  шел  по

сравнительно пустым  улицам  Дальнего  Лондона  от  отеля  до  библиотеки,

пропало без следа.

     - Доброе утро, - произнес не-совсем-механический голос.  -  Чем  могу

служить?

     - Мне требуется краткий биографический  очерк  циркового  артиста  по

имени Рафаэль Джамал,  -  сказал  я  на  командном  диалекте.  -  Особенно

необходимы детали военной службы.

     - Вы  предпочитаете  устный  ответ  или  твердую  копию?  -   спросил

компьютер.

     - Можно получить и то, и другое? - спросил я.

     - Разумеется. Но это будет дороже.

     - Меня устраивает.

     - Мне нужны некоторые исходные данные, - сказал компьютер. - К  какой

расе принадлежит Рафаэль Джамал?

     - Раса человеческая, - ответил я.

     - Жив ли он, и если нет, когда жил?

     - Он жил примерно 350 лет назад, в первом столетии Олигархии.

     - Планета обитания?

     - Не знаю, - признался я. - Но предполагаю, что Патагония IV,  потому

что там он создал картину, будучи уже инвалидом, и вскоре после того умер.

     - Спасибо, - ответил компьютер. - Просматриваю библиотечные файлы.

     Краткая пауза.

     - Обращаюсь к компьютеру Публичной Информации на Патагонии IV.

     Экран секунд на двадцать потемнел, затем снова ожил.

     - Патагония IV больше не является колонией землян. Обращаюсь к файлам

Бюро Исторической Переписи на Делуросе VIII.

     Я терпеливо ждал, и наконец получил ответ.

     - Джамал, Рафаэль, -  сказал  компьютер.  -  Настоящее  имя  -  Педро

Сантини. Год рождения  4503  Г.Э.,  смерти  -  4538  Г.Э.  Женат  не  был,

наследников не оставил, имущество после  смерти  продано  с  аукциона.  До

шестнадцати лет жил на Дельвании III, затем поступил в пятизвездочный цирк

братьев Балабан, где работал  артистом  на  трапеции  под  именем  Рафаэль

Джамал, до тех пор, пока не потерял подвижность ног в результате падения в

4533 году Г.Э. на Патагонии IV. Левая нога ампутирована в 4536 году Г.Э.

     - Что известно об его военной службе? - спросил я.

     - Он не служил в армии.

     - Тогда он, наверное, был  свидетелем  военных  действий,  не  будучи

военным, - настаивал я.

     - Неверно, - сказал компьютер. -  Сразу  после  школы  он  вступил  в

пятизвездочный цирк братьев Балабан и оставался там до несчастного случая.

     - Не понимаю.

     - Если я неясно выразился, то могу перевести ответ на  1273  языка  и

диалекта, кроме земного, - предложил компьютер.

     - В этом нет необходимости, - сказал я и задумался.  В  конце  концов

мне пришла в голову еще одна мысль.

     - Будьте добры, проверьте, не подвергалась ли Дельвания III  военному

нападению, и не было ли там гражданских беспорядков в  тот  период,  когда

Рафаэль Джамал жил там?

     - Проверяю... Нет, не было.

     - Давал ли  пятизвездочный  цирк  братьев  Балабан  представления  на

какой-либо планете, находившейся в военном конфликте?

     - Проверяю... Нет, не давал.

     - Но должен был! - воскликнул я.

     - Ответ отрицательный, - повторил компьютер. - Чем еще могу служить?

     - Вот, - сказал я, - есть четыре  человека:  Рафаэль  Джамал,  Брайан

Мак-Джиннис, Петер Клипштайн и Кристофер Килкуллен. Я хочу, чтобы вы взяли

их  биографии  из  файлов  исторической   переписи   на   Делуросе   VIII,

проанализировали данные и сообщили мне все, что найдете у них общего.

     Я еще раз прошел процедуру ответов на вопросы компьютера по  исходным

данным, затем ждал, пока он получит доступ к нужным сведениям. Наконец  он

объявил:

     - Анализирую.

     Прошла целая минута тишины, чрезвычайно много, принимая во  внимание,

что у компьютера уже были все требующиеся данные.

     - Рафаэль Джамал, Брайан Мак-Джиннис,  Петер  Клипштайн  и  Кристофер

Килкуллен все принадлежали к человеческой расе, - выдал он в итоге. -  Все

четверо - мужчины. Больше ничего общего между ними нет.

     - Вы совершенно уверены? - спросил я.

     - Я неспособен на ошибку, - ответил компьютер.  -  Следует  отметить,

что сведения о Брайане Мак-Джиннисе минимальны, и получены с Земли, а не с

Делуроса VIII,  но  поскольку  у  Рафаэля  Джамала,  Питера  Клипштайна  и

Кристофера Килкуллена нет ничего общего, кроме  расы  и  пола,  дальнейшая

информация о Брайане Мак-Джиннисе не изменит мой ответ.

     - Спасибо,  -  сказал   я,   разочарованно   вздохнув.   Просто   для

подстраховки я заставил его проанализировать художников, чьи работы висели

в доме Аберкромби, но он не смог найти между  ними  никакой  связи,  ни  в

военной службе, и ни в чем другом.

     В конце концов у меня появилась еще одна мысль.

     - Я хочу, чтобы мне проанализировали картину, -  попросил  я.  -  Это

возможно?

     - Да, - ответил компьютер. - Где ее можно найти?

     - Ее репродукция находится в книге под заглавием "Британия в  Африке:

Сто лет  живописи",  издана  на  Земле  в  1922  году  от  Р.Х.  Возможно,

существует  еще  немало  экземпляров,  но  единственный,  о  котором   мне

известно, находится в библиотеке на Пико II. Картина без  названия,  но  в

книге это единственная работа кисти Брайана Мак-Джинниса.

     - Я обнаружил экземпляр книги в главной библиотеке Селики II,  доступ

к ней быстрее и дешевле, чем к Пико II, - сообщил компьютер. - Пожалуйста,

подождите, пока мне передадут содержание.

     - Жду, - сказал я.

     Экран компьютера погас, мгновение спустя зажегся.

     - Картина Брайана Мак-Джинниса занесена в мой банк памяти,  -  сказал

он. - Что именно надо анализировать?

     - Женщину.

     - Данных об имени и личности модели нет.

     - Вполне возможно, что она вообще не существовала, -  объяснил  я.  -

Она появляется на картинах, голограммах, в скульптуре, по  всей  Галактике

на протяжении более семи  тысячелетий,  и  похоже,  ее  изображают  только

представители человеческой расы.

     Я сделал паузу.

     - У меня есть доступ к картинам и голограммам из коллекции Малькольма

Аберкромби. Можно проверить в вашей библиотеке, не встречается ли подобная

натура в других произведениях искусства, не входящих в коллекцию?

     - Можно.

     - И еще, - продолжал я, - если такое изображение обнаружится, могу ли

я получить его копию?

     - Да. Проверяю...

     Экран машины опять погас и оставался темным так долго,  что  я  вновь

почувствовал  свою  изоляцию  от  других   посетителей,   вышел   и   стал

прохаживаться по библиотеке, впитывая  тепло  и  уют  от  близости  других

существ. Через пять минут я вернулся в свою кабину, и еще  полторы  минуты

ждал, пока компьютер оживет.

     - Я обнаружил семь источников, которые могут оказаться  изображениями

той же самой женщины, - объявил он.  -  Они  появятся  на  голографическом

экране слева от вас.

     - Великолепно, - сказал я, вдруг  почувствовав  сильное  волнение.  -

Начинайте, пожалуйста.

     На экране внезапно появилось женское лицо с резко выраженными скулами

и узкими глазами.

     - Статуя Прозерпины,  римской  царицы  подземного  мира,  -  произнес

компьютер. - Изваял в 86 году от Р.Х. Луций Пиран.

     Я  внимательно  рассмотрел  изображение.  В  строении   костей   было

определенное сходство, и ее волосы вполне  могли  быть  черными  (хотя  по

скульптуре определить это было невозможно), но глаза были гораздо  меньше,

и она улыбалась, а женщина, которую я искал, всегда была исполнена  тайной

грусти.

     - Нет, - разочарованно протянул я.  -  Это  не  та  женщина.  Дальше,

пожалуйста.

     На экране появилось другое лицо, и в  этот  раз  женщина,  бесспорно,

была той самой.

     - Набивная шелковая ширма. Кама-Мара,  двойственный  дух  эротических

желаний и смерти. Говорят, она искушала  Будду  во  время  его  медитаций.

Автор неизвестен. Датируется 707 годом Р.Х.

     - Это она, - подтвердил я. - Но если  она  -  индийский  дух,  почему

черты лица у нее не индийские?

     - У меня недостаточно данных для  ответа  на  ваш  вопрос,  -  сказал

компьютер. - Продолжать?

     - Пожалуйста.

     Появилось  еще  одно  изображение,  настолько  живое,   что   печаль,

исходящая от нее, была почти осязаемой. Это тоже была она.

     - Миктекакуатль,  повелительница  Страны   Мертвых   в   мексиканской

мифологии. Автор неизвестен, картина датируется 1744 г. Р.Х.

     - Пожалуйста, продолжайте, - попросил я с новым воодушевлением.

     И снова появилась она, на этот раз на голограмме.

     - Голограмма без названия, автор Вилсон Деверс,  охотник  на  крупную

дичь, с Гринвельда, 718 Г.Э.

     Затем последовало еще три картины, с Земли, Спики II и Нортпойнта,  и

каждая из них в точности  повторяла  изображение  таинственной  незнакомки

Аберкромби.

     - В вашей библиотеке есть еще ее  портреты?  -  спросил  я,  когда  с

экрана исчез последний.

     - Других ее портретов нет, - ответил компьютер.  -  Если  изображение

выполнено плохо до неузнаваемости, или не попало ни в один из каталогов, я

не смогу его идентифицировать.

     - Понятно, - сказал я. - Можно получить краткие биографические очерки

авторов?

     - Включая Луция Пирана?

     - Нет, - ответил я. - Давайте временно исключим статую.

     - Два художника неизвестны,  -  начал  компьютер.  -  Вилсон  Деверс,

родился в 678 году Г.Э. на Шарлемане, переехал на  Гринвельд  в  701  году

Г.Э.,   получил   лицензию   охотника   в   702   году   Г.Э.,   оставался

профессиональным охотником до смерти, наступившей в 723 году Г.Э.

     - Служил ли он в вооруженных силах? - спросил я.

     - Нет.

     - Как он умер?

     - Убит клиентом, случайным выстрелом из соник-бластера. Продолжать?

     - Будьте добры.

     - Бариен Смит, родился на Сириусе V в 3328  году  Г.Э.,  переехал  на

Спику II в 3334  году  Г.Э.,  -  компьютер  сделал  краткую  паузу.  -  По

профессии  значится  конструктором  космических  кораблей,   но   у   меня

достаточно  данных,  чтобы  заключить,  что  в  действительности  он   был

завербован соперничающим картелем и занимался промышленным шпионажем. Умер

в 3355 году Г.Э., при взрыве, уничтожившем весь заводской комплекс.

     - Остальные два? - спросил я.

     - Мильтон  Мугабе,  родился  на  Земле   в   1804   г.   Г.Э..   Стал

зоо-океанологом,  занимался  разведением  и  промышленным  выловом   акул,

крупных плотоядных рыб земного океана, был убит  напавшей  акулой  в  1861

году Г.Э. Энрико Робинсон, родился в 4201 году Г.Э. Стал  профессиональным

борцом в 4220 году Г.Э., сменил имя на Громилу Команча в 4221  году  Г.Э.,

переехал на Нортпойнт в 4224 году Г.Э., умер  от  внутренних  повреждений,

полученных во время поединка, в 4235 году Г.Э.

     - Есть ли у этих  художников  черты  характера  или  жизненный  опыт,

объединяющий их друг с другом или с  теми  четырьмя,  которых  я  упомянул

ранее?

     - Нет.

     - Немного же времени вам понадобилось, - заметил я.

     - Я предвидел ваш вопрос.

     - Компьютеры это могут? - спросил я, слегка удивившись.

     - Я так запрограммирован, - ответил он. - Хотя если бы вы  не  задали

вопрос, я бы не стал отвечать самостоятельно.

     - Понятно. Можно получить копии иллюстраций?

     - Включая изваяние Прозерпины работы Пирана?

     - Да, - сказал я. - И пока вы  этим  занимаетесь,  могли  бы  вы  мне

выдать биографический очерк Луция Пирана?

     - Второстепенный римский скульптор, родился в 43 году Р.Х.,  переехал

на Крит в 88 году Р.Х., умер естественной смертью в 111 году Р.Х.

     - Спасибо, - сказал я.

     - Могу ли я еще чем-нибудь быть вам полезен? - спросил компьютер.

     Я вздохнул.

     - Боюсь, что сейчас - ничем.

     - Разумеется,  я  сохраню  в  файле  ваш   запрос   на   иллюстрации,

изображающие данную натуру, и  биографии  художников.  В  случае  связи  с

другими библиотечными компьютерами и  обмена  памятью,  я  буду  пополнять

информацию для вас новыми данными.

     - Большое спасибо, - произнес я.

     - Это моя работа, - заверил компьютер.

     - Подождите, - вспомнил я второе поручение Аберкромби.  -  Я  попрошу

вас еще кое-что для меня сделать.

     - Слушаю.

     - Мне нужен подробный биографический очерк Рубена Венциа.

     - Назовите, пожалуйста, ваш код доступа.

     - Я не знаю, что это такое.

     - Без соответствующего кода доступа я не могу сообщать  информацию  о

живущих лицах, за исключением тех, кто  официально  числится  общественным

деятелем.

     - Но вы можете хотя бы сообщить, где его искать?

     - Разумеется. Он сидит в 263 футах к северо-северо-востоку от вас.

     - Вы хотите сказать - он здесь? - воскликнул я.

     - Да.

     - Почему?

     - Не могу ответить без кода доступа, - повторил компьютер.

     - Благодарю вас, - сказал я. - Это все.

     Экран компьютера окончательно погас,  а  я  стал  соображать,  почему

Венциа оказался именно здесь и именно сейчас. В конце концов  я  вышел  из

кабины, и едва успел подойти к выходу из Внепланетной секции,  как  увидел

его. Венциа встал из-за стола в основном зале и направился в мою  сторону,

с явным намерением перехватить меня у двери.

     - Леонардо, не так ли? - спросил он, подходя и протягивая руку.

     Какое-то время я довольно тупо смотрел  на  протянутую  руку;  никто,

кроме Тай Чонг, ни разу не  проявил  желания  коснуться  меня.  Наконец  я

вспомнил, что это знак приветствия, пожал  руку  и  произнес  на  диалекте

Равных:

     - Совершенно верно. А вы - мистер Венциа. Я  вас  помню  по  аукциону

искусств.

     - Зовите меня Рубен,  -  непринужденно  сказал  он.  -  Угостить  вас

чашечку кофе?

     - Я неспособен усваивать кофе, - объяснил я.

     - Выберите, что захотите, - сказал Венциа. - Мне хотелось бы  с  вами

побеседовать.

     - Вы очень добры, мистер Венциа.

     - Рубен, - поправил он меня.

     - Рубен, - повторил я.  -  Однако  должен  вас  предупредить,  что  я

питаюсь в ресторанах, которые обслуживают не-людей.

     - Ну и прекрасно, - сказал он, делая шаг к выходу. - Идемте.

     - Я ни разу не видел человека ни в одном из них, - продолжал я.

     - Хотел бы я посмотреть, как они меня не пустят.

     - Хорошо, тогда идемте.

     - Я вас не видел почти два месяца, - заметил он, когда  мы  вышли  на

свежий воздух. - Были на других планетах?

     - Да, - ответил я, как всегда, предпочитая обычный тротуар движущейся

дорожке. - Хотя не могу представить, почему вы ожидали увидеть меня,  даже

если бы я остался на Дальнем Лондоне. В конце концов, мы встречались всего

лишь один раз.

     - О, те, кто занят одним делом,  как  правило,  сталкиваются  друг  с

другом, особенно на такой малонаселенной планете, как Дальний Лондон, - он

помолчал. - Как вам понравилась Нью Родезия?

     Я замер, как вкопанный и удивленно посмотрел на него.

     - Откуда вы знаете, что я летал на Нью Родезию? - спросил я.

     - Пошевелил мозгами, - ответил он  и  сделал  жест  рукой,  приглашая

двигаться дальше. - Так мы идем?

     Дальше я шел молча, размышляя над его последним замечанием и чувствуя

себя очень неловко  под  любопытными  взглядами,  которые  мы  привлекали.

Не-человек  в  человеческом  мире  всегда  объект  любопытства,  порой   -

насмешек, но человек, идущий рядом с одним  из  нас...  это  настолько  не

укладывалось ни в какие рамки, что зеваки даже  не  пытались  скрыть  свое

неодобрение и неприязнь. Мне стало не по себе, и я предложил Венциа  пойти

впереди или сзади меня, чтобы привлекать меньше внимания.

     - Пусть глазеют, - сказал он, пожав плечами. - Мне безразлично.

     - Это вас не беспокоит? - удивился я.

     - С чего бы? - ответил он. - Если им нечем занять время, это  не  моя

забота.

     И  мы  пошли  дальше,  а  я  размышлял  над  его   ответом,   типично

человеческим, с беспечным пренебрежением к мнениям или благополучию Стада.

Миновав два квартала,  мы  подошли  к  одному  из  ресторанов,  которые  я

регулярно посещал, и я ввел его внутрь.

     - Здесь несколько уныло, вам не  кажется?  -  заметил  он,  оглядывая

пустые столы и морща нос от мириад атаковавших нас запахов. - Может  быть,

зайдем в местечко поприличнее? Я угощаю.

     - Действительно, для еды есть более приятные места, -  согласился  я,

чувствуя по  реакции  посетителей  и  официантов,  что  и  здесь  мы  были

предметом усиленного интереса, - но  мне  не  разрешается  туда  заходить.

Кроме того, в этом ресторане обычно много  посетителей,  а  я  нахожу  это

приятным.

     - Вам нравится толпа?

     - Да.

     Он пожал плечами и махнул официанту.

     - Пусть будет по-вашему. Закажем столик.

     Подошел официант, бледно-голубой трехногий бемарканин.

     - Вы совершенно уверены, что желаете обедать здесь, сэр? - спросил он

Венциа.

     - Честно говоря, совершенно уверен, что не хочу, - ответил  Венциа  с

брезгливым выражением. - Но нам с другом нужен столик. И поживее.

     У бемарканина запылали ноздри - эквивалент гневного взгляда - будто я

портил репутацию его заведения, явившись сюда с человеком. Он повел нас  к

столу в самой глубине ресторана, где нас не было видно от входа.

     - Не годится, - сказал Венциа.

     - Разрешите спросить, почему, сэр? - осведомился бемарканин.

     - Взгляните, - сказал Венциа. - Стулья не для людей. Чтобы  сесть,  я

должен быть ростом четыре фута и с хвостом. Никуда не годится.

     Бемарканин молча  подвел  нас  к  другому  столику,  тоже  в  глубине

ресторана. Венциа вытер стол носовым платком, кивнул и уселся.

     - В общем-то, разница невелика, - заметил он.  -  Черт  с  ним.  Тут,

по-моему, вообще не видно ни одного нормального столика.

     - А где вы обычно сидите, Леонардо? - добавил он после паузы.

     - Там, где посадят, - ответил я.

     - Временами, должно быть, чертовски неудобно.

     - Бывает, - признался я.

     - А зачем вы это терпите?

     - Есть и преимущества.

     - Толпа? Если устроить скандал насчет того, где  сидеть,  вы  сможете

наслаждаться со всеми удобствами, - он немного помолчал. - Ладно, где  наш

внимательный официант с его милой улыбкой?

     Я заказал напиток из овощной массы с Сигмы Дракона  II,  мира,  очень

похожего на наш. Венциа потребовал кофе, получил ответ, что кофе здесь  не

держат, и ограничился стаканом воды.

     - Пахнет здесь просто отвратительно, -  заметил  он,  когда  официант

отошел.

     - Кухня обслуживает представителей тридцати-сорока различных  рас,  -

объяснил я. - Со временем к запахам привыкаешь.

     - Будем надеяться, что  столько  времени  мы  здесь  не  проведем,  -

произнес он без тени улыбки.

     - Можно спросить, почему мы вообще тут оказались?

     - Потому что я хочу узнать, чем вас интересуют картины,  за  которыми

вы охотитесь, - ответил он.

     - Не вижу причины скрывать это от вас. Меня нанял мистер  Аберкромби,

чтобы я помог  ему  приобрести  определенные  произведения  искусства  для

пополнения его личной коллекции.

     - Почему именно вы?

     - Простите, не понял.

     - Я спросил, почему он выбрал вас? - спросил Венциа. - Я немного знаю

Аберкромби, он скорее правую руку себе отрежет, чем скажет инопланетянину,

который час.

     - Ранее я видел два произведения, которые ему нужны, и он поручил мне

найти их владельцев и приобрести их.

     - Современные произведения?  -  с  упоров  на  первое  слово  спросил

Венциа.

     - "Современность" - понятие относительное, - ответил я.

     - В пределах последнего десятилетия?

     - Нет. Самое последнее относилось к ранним годам Олигархии.

     Он закурил тонкую сигару, игнорируя враждебные взгляды двух теронитов

за соседним столиком.

     - Ну и как, удачно? - спросил он.

     - Да, - ответил я. - Мистер Аберкромби смог приобрести обе вещи.

     - А теперь вы пытаетесь отыскать другие, изображающие ту же натуру, -

это было скорее утверждение, чем вопрос.

     - Совершенно верно.

     - Что ж, из библиотечного компьютера вы выжали все, что можно.

     - Откуда вы знаете, о чем я спрашивал у компьютера?

     Он снова улыбнулся.

     - Я попросил уведомить меня, если кто-нибудь станет задавать  вопросы

о Миктекакуатль и Кама-Маре.

     - Вы за мной шпионили!

     - Я бы не назвал это "шпионить", - сказал он. - Я  понятия  не  имею,

какие вопросы  вы  ему  задавали,  хотя  приблизительно  могу  догадаться.

Сколько картин компьютер для вас идентифицировал?

     Я чувствовал, что у него нет оснований об этом спрашивать, но в то же

время не видел причин не отвечать.

     - Шесть.

     - Скульптуру Пирана вы отвергли?

     - Да.

     - Правильное решение, - он глубоко вздохнул. - Ну ладно, шесть -  это

все, что вы можете выудить из этого  компьютера.  Чтобы  избавить  вас  от

лишних финансовых прорех, могу  сообщить,  что  ни  одну  из  них  вам  не

достать.

     - Вы их сами приобрели? - поинтересовался я.

     Он фыркнул.

     - Какого черта? Мне они не нужны.

     - Я, кажется, ничего не понимаю, - сказал я. - Когда я в  первый  раз

вас увидел, вы пытались купить полотно Килкуллена за 400 тысяч кредитов.

     - Ничего я не пытался.

     - Но...

     - Я знал, что Аберкромби не допустит, чтобы  кто-нибудь  перебил  его

цену,  -  прервал  он  меня.  Вид  у  него  при   этом   был   чрезвычайно

самодовольный. - Я  просто  хотел  узнать,  нет  ли  в  этом  деле  других

заинтересованных сторон.

     - Зачем это вам, если вы не интересуетесь картинами? - спросил я.

     - У меня есть на то причины.

     - Можно их узнать?

     Он покачал головой.

     - Думаю, что нет, Леонардо.

     - Тогда можно узнать, почему нет?

     - Потому что у меня такое чувство, что  вы  мне  не  сможете  сказать

ничего нового... пока, - добавил он значительно. - Когда сможете, мы снова

встретимся. Может быть, у меня найдется для вас работа.

     - Я уже работаю в галерее Клейборн.

     - Мне казалось, вы говорили, что работаете  на  Аберкромби,  -  резко

сказал он.

     - Да, это так. Но Клейборн - мой  официальный  работодатель  на  срок

моего пребывания здесь. За мои услуги Аберкромби платит галерее.

     - Я заплачу больше.

     - Если я уйду из Клейборна против их воли, то  навлеку  бесчестье  на

свой Дом, - объяснил я. - Я никогда не смогу так поступить.

     - Вам не придется от них уходить, - сказал Венциа.

     - Не понимаю.

     - Клейборн - один из крупнейших центров искусств в галактике, - начал

он. - У них отделения на семидесяти трех планетах...

     - Семидесяти пяти, - поправил я.

     - Ну, семидесяти пяти, - продолжал он. - Вы проводите  от  сорока  до

пятидесяти аукционов в год и устраиваете бог весть сколько частных продаж.

     - Это правда, - признал я. - Но я не вижу, как...

     - Дайте мне закончить, -  сказал  Венциа.  -  У  вас  есть  доступ  к

обширной информации по этим аукционам и продажам.

     - Насколько я понимаю, недавно вы приобрели художественную галерею, -

сказал я. - Наверняка у вас есть доступ к той же самой информации.

     - Мне нужен  опережающий  доступ,  -  сказал  он,  подчеркивая  слово

"опережающий". - Точнее, мне нужны вы.

     - Я не стану даже думать о вашем предложении, - ответил я  твердо.  -

Это будет нечестно по отношению к другим потенциальным покупателям.

     - Я не потенциальный покупатель.

     - Но вы владелец художественной галереи.

     - В том здании нет ни одного произведения искусства, - ответил он.  -

Это всего лишь почтовый адрес на Деклане IV.

     - Но почему... - начал я, пытаясь сформулировать вопрос.

     - Потому  что  мне  нужна  информация,   к   которой   имеют   доступ

художественные галереи. Но крупные концерны, подобные Клейборну,  получают

ее намного быстрее, чем фирмы, состоящие из одного директора.

     - Но если вам не нужны произведения искусства, что тогда?

     - Имена и адреса художников.

     - Через Клейборн проходит почти миллион сделок в год, - заметил я.  -

К чему вам такое количество имен?

     - Мне нужны не все, - сказал он, - Только  те,  что  рисуют  женщину,

которой так интересуетесь вы с Аберкромби.

     - Почему?

     Он улыбнулся и покачал головой.

     - Сначала вы расскажете мне что-нибудь не менее интересное.

     - Мне нечего вам рассказать.

     - Найдется со временем.

     - Это было бы неэтично.

     - Почему? -  не  унимался  он.  -  Я  не  собираюсь  перехватывать  у

Клейборна ни комиссионных, ни покупателей. Мне нужна только информация.

     - Я не могу...

     - Не спешите отвечать "нет", - перебил он меня. - День-два подумайте,

и поймете: то, о чем я прошу, никак не может повредить  ни  Клейборну,  ни

художникам.

     - Даже если так, я  поступлю  нелояльно  по  отношению  к  Малькольму

Аберкромби, выдавая  вам  информацию,  ибо  он  нанял  меня  собирать  эту

информацию исключительно для него.

     - Все вполне лояльно, - он говорил уже с раздражением.  -  Я  же  вам

сказал: мне не нужны эти чертовы картины!

     Он сделал паузу и заставил себя скупо улыбнуться.

     - Мы об этом еще поговорим через несколько дней. А пока я вам кое-что

предложу, в знак добрых намерений.

     - Денег от вас я не приму, - сказал я. - Раз я не ухожу от Клейборна,

чтобы работать на вас, принимать от вас плату неэтично.

     - Кто говорит о деньгах? У меня имеется кое-какая информация, которая

немного облегчит вам текущую работу.

     - Мою работу?

     Он кивнул.

     - Есть у вас с собой карманный компьютер?

     - Да, - ответил я, вытаскивая компьютер.

     - Включите его.

     Я это проделал!

     - Свяжитесь  с  Музеем  Культурного  Наследия  на  Делуросе  VIII,  -

заговорил он очень  медленно,  тщательно  произнося  каждое  слово,  чтобы

машина не могла понять его неправильно. - Используйте код доступа 2141098,

закажите информацию о Мелаине, богине, известной также,  как  Черная  Тень

Смерти, об Эреш-Кигал,  богине  подземного  мира,  и  о  Махе,  ирландской

королеве призраков.

     Он приложил большой палец к сенсору.

     - В Кенийской библиотеке Макмиллана на Земле этот  отпечаток  откроет

доступ  к  материалам  о  К'Тани  Нгаи,  повелительнице  Черной   Империи.

Библиотечному  компьютеру  на  Пелоране  VII  закажите  материал  о  Шарин

Д'Амато, которая, по слухам, является там на  кладбище  космонавтов.  Кода

доступа не требуется.

     Он вернул мне компьютер.

     - И все эти мифические фигуры есть на портретах? - спросил я.

     Он утвердительно кивнул.

     - Мифы могут быть разные, но женщина на портретах - одна и та же.

     - Вы совершенно уверены?

     - Стал бы я просить вас об одолжении и при этом лгать?

     - Не стали бы, - согласился я. - Спасибо за помощь.

     - Рад помочь, - он достал карточку, сунул в мой компьютер  и  тут  же

вынул. - Это мой адрес на Дальнем Лондоне, и номер  видеофона.  Свяжитесь,

когда будете готовы говорить о деле.

     Он поднялся.

     - Наш разговор окончен, и я вас покидаю. Надеюсь, вы  меня  простите,

но правду сказать, от здешних запахов меня уже тошнит.

     - Один вопрос! Последний! - воскликнул я с  таким  жаром,  что  из-за

соседних столиков на меня оглянулись с  новым  удивлением,  а  официант  -

сердито.

     - Только один, Леонардо, - ответил он. - Есть все-таки разница  между

жестом добрых намерений и филантропией.

     - Почему ее изображают только неизвестные художники?

     - Я бы не сказал, что они неизвестны, - сказал  Венциа.  -  Некоторые

даже знамениты. Насколько я понял, этот Килкуллен прославился,  как  герой

войны, а парень с Патагонии IV, по общему мнению, был величайшим воздушным

акробатом своего времени.

     - Но они не известны, как художники, - настаивал я.

     - Это правда, - кивнул он. Похоже, я  его  опять  удивил.  -  Хороший

вопрос, Леонардо.

     - А ответ?

     - Я не собираюсь отвечать.

     - Но вы согласились.

     - Согласился выслушать еще один вопрос,  -  сказал  Венциа.  -  Я  не

обещал отвечать.

     - Можно спросить, почему?

     Он усмехнулся и покачал головой.

     - Это уже второй вопрос.

     И он ушел, а я остался один  за  столиком,  гадать,  почему  человек,

открыто заявивший, что вовсе не  заинтересован  в  приобретении  портретов

таинственной незнакомки, так серьезно интересуется художниками,  и  почему

он знает, как свои пять пальцев, больше фактов, чем  Малькольм  Аберкромби

сумел накопить за четверть столетия.

                                    6

     В следующие две недели не произошло ничего существенного. Я не  нашел

ни одного нового портрета незнакомки мистера Аберкромби, и  большую  часть

времени потратил на исследование списка имен, которые Венциа надиктовал  в

мой карманный компьютер.

     Результаты  просто  сбили  меня  с  толку.   С   портретов   Мелаины,

Эреш-Кигал, Махи и К'Тани Нгаи, которые он назвал, смотрело одно и  то  же

лицо нашей загадочной женщины - но когда я углубился в легенды о  Мелаине,

Черной Тени Смерти, то нашел еще пять, и совершенно непохожих изображений.

Мне стало  любопытно,  я  занялся  исследованием  образа  К'Тани  Нгаи,  и

обнаружил,  что  на  всех  портретах,  кроме  находящегося  в   Библиотеке

Макмиллана, она чернокожая, часто с лапами леопарда вместо рук и  ног.  То

же самое оказалось с Махой и Эреш-Кигал.

     Кроме них, в списке оставалась  лишь  Шарин  Д'Амато,  и  я  приказал

библиотечному компьютеру  Дальнего  Лондона  связаться  с  компьютером  на

Пелоране III. Ответ оказался кратким, но интригующим.

        Д'Амато, Шарин.  Дата  рождения  неизвестна.  Дата  смерти

        неизвестна. Предположительно гражданство Бантора  III,  но

        на Банторе III не зарегистрирована.

     - Подождите! - взволнованно воскликнул я. - Вы  хотите  сказать,  что

Шарин Д'Амато действительно существовала?

        Да.

     - Где и когда?

        Как уже упоминалось, полной  биографии  Шарин  Д'Амато  не

        существует.

     - Выдайте мне то, что есть.

        Она была супругой Джебидии Перкинса  с  3222  г.  Г.Э.  по

        3224 г. Г.Э.

     - Это все, что вам о ней известно?

        Да.

     - Когда был создан ее портрет?

        В 3223 г. Г.Э.

     - Автор - Перкинс?

        Да.

     - Выдайте биографию Перкинса.

        Джебидия Перкинс,  родился  в  3193  г.  Г.Э.,  космопилот

        компании Каранга Индастриз с 3215 по 3219 г.  Г.Э.,  пилот

        картеля Бонвит с 3219 по 3222 г.  Г.Э.,  пилот  корпорации

        Сокол с 3222 по 3224  г.  Г.Э.,  погиб  в  3224  г.  Г.Э.,

        пилотируя  корабль   с   учеными-наблюдателями   в   район

        сверхновой Квинибар.

     - Подошел слишком близко? - спросил я.

        Неизвестно.

     - Шарин Д'Амато была на том корабле?

        Неизвестно.  Предполагается,  что  да,  но  подтверждающих

        данных нет.

     - Существует ли фотография или голограмма Шарин Д'Амато?

        Неизвестно.

     - Почему думают, что она является на кладбище космонавтов на Пелоране

III?

        Неизвестно.

     - Есть ли свидетельства того, что кто-нибудь ее там видел?

        Неизвестно.

     - Спасибо, - сказал я и прервал связь.

     Меня огорчило, что компьютер выдал столь скупую информацию,  но  один

из приведенных им фактов особенно привлекал внимание: в отличие от  прочих

богинь и мифических персонажей, Шарин Д'Амато действительно  существовала,

и вероятно, сама позировала для портрета, который в данное время находился

в одном из художественных музеев на Пелоране VII.

     Я отыскал в библиотеке кабину видеофона и позвонил Аберкромби,  чтобы

рассказать ему о своем открытии.

     - Интересно, - сказал он, выслушав  по  видеофону  мое  сообщение.  -

Какому музею принадлежит картина?

     - Постараюсь выяснить сегодня к  вечеру,  -  сказал  я.  -  Но  самое

интересное, что она действительно существовала!

     Он покачал головой.

     - Сомневаюсь.

     - Но компьютер сообщил...

     - Компьютер врет, черт возьми, - прервал он меня. - Если она родилась

в третьем тысячелетии Галактической Эры, как она могла  попасть  на  более

ранние портреты, в голограммы и изваяния?

     Об этом я еще не думал, и мне нечего было ответить.

     - Пошевелите мозгами, Леонардо, - продолжал он. -  Если  эта  Д'Амато

существовала на самом деле, то ее портрет - просто случайное совпадение.

     - Я мог бы более тщательно исследовать этот вопрос, - предложил я.

     - Как? - презрительно фыркнул он. - Вы больше всего  рассчитывали  на

Пелоран VII, и тамошний компьютер уже сказал вам все, что знал.

     Он помолчал.

     - Слушайте, я не собираюсь писать об этой женщине  ученых  трудов.  Я

нанял вас искать ее портреты, а не  рассказывать  мне,  что  она  спала  с

каким-то космопилотом  пятьсот  лет  назад.  Найдите  картину  и  узнайте,

сколько за нее хотят.

     - Хорошо, мистер Аберкромби, - сказал я.

     - Между прочим, я никогда не слыхал о Джебидии Перкинсе, - пристально

глянул он. - Как вы узнали, что он ее рисовал?

     - Мне сказал Рубен Венциа.

     - Венциа! - повторил он и заинтересованно подался вперед. - Вы с  ним

закончили?

     - Еще не начинал, - ответил я. - Он сам  меня  разыскал  пару  недель

назад и предложил кое-какую информацию о женщине на портретах.

     Пауза.

     - Пока все, что он говорил, подтвердилось.

     Аберкромби с подозрением прищурился.

     - А что вы дали ему взамен на информацию?

     - Абсолютно ничего, мистер Аберкромби, - честно ответил я.

     - Ничего?! Так не бывает! - резко ответил он. -  Что  именно  вы  ему

пообещали? Портрет моей женщины?

     - Ничего,  -  повторил  я  потрясенно.  -  Он   просил   определенную

информацию о будущих аукционах, но я отказался разглашать эти  сведения  и

не согласился ни в чем ему помогать.

     - Что за информация? - не успокаивался он.

     - Сведения о портретах женщины, которые вы коллекционируете.

     - И после того, как вы отказались ему помочь, он дал  вам  весь  этот

материал о картинах? - спросил Аберкромби с явным недоверием.

     - Именно так, - сказал  я.  -  Его  интересует  только  сама  натура.

Портреты ему не нужны.

     - Не нужны?! - взревел Аберкромби. - Ах ты выродок полосатый,  да  он

задрал цену на Килкуллена до 350 тысяч!

     - Но он вовсе не собирался ее покупать, - попытался объяснить я.

     - Я что, похож на полного идиота?  -  ледяным  тоном  поинтересовался

Аберкромби.

     - Он говорит, что только пытается...

     Тут я понял, что экран погас, и я говорю с отключенным видеофоном.  Я

проверил,  не  произошло  ли  случайного  обрыва  связи,  и   вернулся   к

компьютеру, почему-то в приподнятом настроении. Конечно,  я  был  огорчен,

что расстроил мистера Аберкромби, но и утешен, что смогу остаться здесь  и

продолжать исследование, а не идти к нему домой и  подробно  пересказывать

все, о чем узнал. (Я, конечно, мог бы рассказать ему все по видеофону  или

через компьютер, но он предпочитал беседовать со служащими лично, в чем  я

не видел смысла: когда я приходил к нему, он обычно заставлял  ждать  меня

часами, а потом требовал, чтобы я уложился в одну-две фразы.)

     Еще три часа библиотечный компьютер проверял  для  меня  всевозможные

источники  информации  о  Шарин  Д'Амато,  но  не  смог  добавить   ничего

существенного, хотя выдал несколько романтических легенд  о  ее  призраке,

который, как рассказывают, появляется на кладбище, встречая тени  погибших

космонавтов, и предлагает им на пути  к  жизни  после  смерти  алкогольные

напитки и сексуальные удовольствия.

     Я уже собрался уйти из библиотеки и поесть, как вдруг компьютер снова

ожил.

     - Продолжая поиск данных, я обнаружил книгу с материалами  о  Брайане

Мак-Джиннисе.

     - Где она? - спросил я.

     - В маленькой местной библиотеке на Агвелле VII.

     - Агвелла VII - не человеческая колония, - заметил  я.  -  Интересно,

как туда попала книга об африканском ботанике?

     - Книга не о Мак-Джиннисе, а  о  раннем  периоде  колонизации  Уганды

Великобританией, - ответил компьютер. - Ее  и  еще  308  томов  об  Уганде

преподнес   в   дар   Джора   Нагата,    инженер-строитель    угандийского

происхождения. Он эмигрировал на Агвеллу VII в 2167 году  Г.Э.  и  работал

правительственным консультантом на нескольких стройках.

     - Могу я получить доступ к книге? - спросил я.

     - Я занес относящиеся к вопросу главы в память и воспроизведу  их  на

экране, - сказал компьютер.

     Последовало примерно пятьсот слов о  Мак-Джиннисе,  который,  похоже,

прославился в основном тем, что в  отношениях  с  местной  фауной  проявил

больше храбрости, чем ума. Однажды, посещая одну из местных  деревень,  он

отвел от нее  бегущее  в  панике  стадо  буйволов,  сумев  вовремя  громко

закричать и замахать белым платком. Он неоднократно отправлялся в  джунгли

без оружия и спутников, наблюдать за различными плотоядными.  Об  открытии

им двух новых видов орхидей, одна из которых получила  его  имя,  даже  не

упоминалось.

     - Это все? - спросил я, дочитав до конца.

     - Это весь текст.

     - Вы говорите так, словно есть что-то еще.

     - Есть фотография Брайана Мак-Джинниса.

     - Будьте добры, покажите.

     На экране возникла светло-коричневая тонированная фотография. Молодой

человек в шортах и  рубашке  с  короткими  рукавами  стоял,  с  выражением