Михаил Пухов.
Мы и наши родители
Как всегда, день начался удивительно. Сережка разбудил меня чуть свет (даже темно было) и сказал, что сейчас мы с ним пойдем на речку испытывать змей. Я ему объяснил, что змеи в нашем краю не водятся (объясняя, я успел умыться); еще я объяснил, что змея - существительное одушевленное и поэтому нельзя сказать: "испытывать змею". Испытывать можно только то, что ты сделал своими руками. Например, робота. Пока я возился на кухне, подготавливая печь к завтраку, Сережка долго смеялся. Насмеявшись вволю, он сказал, что я оказался глупее, чем он думал, потому что стыд тоже нельзя сделать своими руками, а он сейчас испытывает стыд за меня, поскольку я оказался глупее, чем он думал. Тогда я пошел к себе в комнату, чтобы занести это Сережкино изречение в дневник для папы - пусть его куда-нибудь вставит, он у меня писатель. Поэтому я все интересные фразы записываю, у нас договор. Нам жаль, если хорошая мысль пропадает лишь потому, что я ее не записал. А мой папа за это учит меня уму-разуму и наставляет на путь истинный. Так папа говорит маме, когда она называет его эксплуататором. Когда я вернулся, печь тихо гудела, а Сережка сидел на столе, болтал ногами и ждал. Я тоже подождал минут пять, а потом догадался посмотреть на дисплей. Печь стояла из-за противоречий. Оказывается, Сережка заказал "яичницу всмятку и кофе черный с молоком", поэтому кибернетическая печь и, остановилась. Я громко засмеялся, пошел к себе, записал этот Сережкин заказ в дневник, вернулся и набрал новый: какао и гренки. Пока печь работала, я громко над Сережкой смеялся. Потом я вспомнил первую сегодняшнюю запись и сказал Сережке, что змей все-таки нельзя испытывать, можно только проверять у них условные рефлексы. А если не верит, пусть спросит у отца, он у него биолог. Сережка на это даже не улыбнулся, просто вышел во двор, вернулся с длинной веревкой, намотанной на квадратную дощечку, и объяснил мне, что эта дощечка и есть водяной змей, который он вчера сделал и который сегодня мы будем испытывать в речке. Потом я записывал всю эту историю в дневник, и мы ужасно смеялись, а потом вышли из дому и пошли к реке. Было уже часов семь, но поселок спал. Вернее, спали домики; люди-то уже встали и возились на кухнях с гренками и какао. Мы миновали границу поселка и окунулись в лес. Трава была совсем мокрая от росы, но лес проснулся: по верхушкам гулял ветерок. Мы бежали по тропинке, и Сережка рассказывал мне, что такое водяной змей и где он про него прочитал. Он вычитал про него в одной старой книге. Водяной змей - это рыболовная снасть. К деревянной дощечке привязывают поводки с крючками и длинный шнур. Дощечка плавает в воде на ребре, а конец шнура держит в руке рыболов. В сущности, водяной змей ничем не отличается от воздушного: здесь течение, там ветер. Если рыболов умеет управлять змеем, тот может выделывать удивительные вещи: приближаться к другому берегу, огибать коряги и плыть против течения. Все это он делает бесшумно, поэтому рыбы на него можно поймать видимо-невидимо, даже тайменя. Только нужно сначала научиться управлять змеем; вот этим мы сейчас и займемся. Я напомнил Сережке, что река у нас узковата и поэтому лучше испытывать змей на озере, хоть оно и далеко. На это Сережка сказал, что я болен, что у меня обострение тупости. Он спросил, где я найду на озере течение, и изрек, что водяной змей на озере все равно что воздушный змей в безвоздушном пространстве. Потом он обождал, пока я записывал эти вещи в дневник для папы (я всегда ношу дневник с собой, у меня такое правило), а потом мы пошли дальше. И, выйдя на опушку, мы увидели дедушку Сашу. Тогда мы, правда, еще не знали, что его зовут дедушка Саша и что он брат Вити Куницына. Просто навстречу нам по тропинке шли Витина мама тетя Оля и Витин папа дядя Володя и с ними какой-то пожилой человек. Мы с Сережкой нисколько не удивились, потому что тетя Оля и дядя Володя часто бывают здесь утром, когда остальные взрослые, кроме нас с Сережкой, еще возятся на кухнях с какао и гренками. Они еще совсем молодые, хоть и родились в середине прошлого века. Мама говорит, что тетя Оля очень красивая, хотя мне моя мама нравится больше. Таких родителей, как у Вити Куницына, больше ни у кого нет. Они совсем разные. Даже удивительно, все-таки родственники. Дядя Володя высокий, белобрысый и очень сильный. У него серые глаза и выдающийся нос, а рот такой, что, когда он закрыт, его и не видно, будто у дяди Володи лицо без рта. А закрыт он почти всегда, потому что дядя Володя разговаривает мало. Еще у дяди Володи совершенно неповторимый лоб, это моя мама заметила. И лицо у него бледное, без всякого загара. Тетя Оля наоборот. Она родом с Юга. Лицо у нее смуглое, а волосы короткие, вьющиеся, даже темнее, чем лицо. Еще у нее есть большие черные глаза. Сама она тоненькая и на вид совсем слабенькая, хотя Сережка сам видел, как она поднимала пудовую гирю одной левой рукой. И много раз поднимала. Это она утреннюю гимнастику делала. Где-то здесь, в лесу, на этой самой опушке. Вот такие они, Витины родители, совсем друг на друга непохожие. Похожи они только тем, что оба встают чуть свет, надевают спортивную форму и бегут в лес заниматься утренней гимнастикой, как и все, кто вернулся со звезд. Для послеполетной адаптации, как говорит Сережкин отец. Витя Куницын тоже с ними ходит. Только он гимнастики не делает - ему это не надо, а идет прямо на речку или на озеро. Окунувшись, он сидит на берегу, смотрит на воду и на небо, а потом - хлоп! - выдает точный прогноз на завтра. Причем никогда не ошибается. Так больше никто не умеет, даже Сережкина мама предсказывает погоду только когда она кому-то необходима. Допустим, для урожая нужно, чтобы завтра был дождь. Тогда Сережкина мама говорит: "Завтра будет дождь", - и назавтра действительно идет дождь. Но Сережкина мама не волшебница. Она у него инженер-синоптик. Витя Куницын, наоборот, ошибается только когда Сережкина мама делает погоду. Если синоптики не вмешиваются, он предсказывает погоду точно. Ведь он родился вдали от Земли и воспринимает природу не как мы. У него свежий взгляд. Сережкина мама уже решила, что, когда Витя Куницын вырастет, он обязательно пойдет работать к ней в бюро погоды. Им такой человек очень нужен, чтобы зря в погоду не вмешиваться и не тратить энергию попусту. Сережкина мама взяла бы Витю на работу хоть сейчас, но он еще маленький, и пока мало знает, и ему нужно долго учиться, как и другим. Хотя, по-моему, Витя Куницын и так знает больше любого взрослого. Да и мы с Сережкой кое в чем разбираемся. То, о чем я сейчас пишу, называется лирическое отступление. Папа меня учит, что лирическое отступление нужно делать покороче. "Учти, сын, - говорит он, - всякое отступление от темы есть отступление. Наступай, и материал тебе покорится". Так учит меня мой папа, а он в этих вопросах "профи", как он сам говорит. Профессионал. Поэтому я и перехожу в лирическое наступление. Мы с Сережкой бежали по тропинке к реке испытывать водяной змей, а на опушке стояли в спортивной форме тетя Оля и дядя Володя, такие между собой несхожие; и с ними еще один человек, пожилой, но тоже в спортивной форме. Мы их поздравили с добрым утром и побежали дальше. Тетя Оля сказала пожилому мужчине: "Это Витины товарищи", а ответа я не услышал - было уже далеко, и я думал о другом. Я думал об этом незнакомом пожилом мужчине, потому что внешность у него была немного странная, непонятно почему. Вдруг Сережка остановился, и на лице у него появилось одно очень сильное выражение, означавшее, что он загорается новой идеей. Увидев это, я сразу понял, что испытаний змея сегодня не будет. Я присел на пенек и стал наблюдать за Сережкиным лицом. Когда он загорается новой идеей, смотреть очень интересно. Сначала на Сережкином лице, как на фотобумаге, проявляется новая мысль, и кажется, что она вот-вот станет очевидной всем без всякого исключения. Что-то вроде телепатии, "псевдонауки номер один", как величает ее Сережкин отец. И он прав, потому что спустя секунду эта почти очевидная мысль, вместо того чтобы стать общедоступной, вдруг исчезает с Сережкиного лица и уходит вглубь, и Сережка начинает изъясняться таинственным шепотом. Новая мысль остается только в его глазах, и теперь они уже ничего, кроме отблеска этой мысли, не выражают. Загоревшись, Сережка сказал мне таинственным шепотом: - Этот незнакомый человек... Ты его хорошо разглядел? - Конечно, хорошо. - И ничего не заметил? Я подумал, подумал... - Что-то заметил, но не понял что. - А разве ты не заметил, - таинственно сказал Сережка, - как он похож на тетю Олю? Это Сережка увидел очень точно. Сразу же их лица встали передо мной как живые портреты. Тетя Оля, правда, еще молодая, а незнакомец совсем старый, но волосы у него такие же курчавые, как у нее, только седые. И губы такие же, и цвет лица. Все это Сережка правильно углядел. Только что в этом подозрительного? А вдруг это ее папа? Я ему так и сказал: - А вдруг это ее папа? - Папа? Какой еще папа? - Обыкновенный папа, - сказал я. - Витькин дедушка. Сережка немного помолчал. Соображал, как бы меня уязвить поизысканнее. - Ну что ж, - сказал он наконец, - мысль хорошая. Может быть, это действительно ее папа. Наверняка папа. Очень дельная мысль. Я на всякий случай кивнул, хотя было ясно, что он меня разыгрывает. Но в таких случаях я не показываю виду. Надо же сделать человеку приятное, особенно если это твой товарищ Сережка. - Очень дельная мысль. - Сережка задумчиво покачал головой. - Только объясни, будь добр, почему тогда он так похож на дядю Володю? Сережка сказал это так язвительно, что я снова на пенек сел. И всплыл этот незнакомый старик со дна моей памяти, и рядом с ним дядя Володя. Точно - похожи друг на друга чрезвычайно. Во-первых, лоб у незнакомца точь-в-точь дяди Володин - такой же высокий, неповторимый. Нос такой же выдающийся. И сам он, наверное, такой же молчаливый... - Или ты считаешь, что он и его папа? - язвительно сказал Сережка. Некоторое время мы молча думали. - Слушай, - предложил я наконец, - пойдем еще раз на них взглянем. Надо проверить. Вдруг мы все это выдумали? По лицу Сережки было видно, что он в своем уме и в своей памяти уверен. Но все-таки мы пошли назад, на этот раз не по тропинке, а лесом, в обход. Вымокли ужасно, потому что трава мокрая и кусты тоже мокрые от росы. Вот по этим кустам мы к ним и подобрались. Они все трое стояли на тропе и разговаривали. То есть разговаривали тетя Оля и старик, а дядя Володя молчал и подозрительно поглядывал на кусты, в которых мы с Сережкой затаились. Все было точно, память нас не подвела. Сходство так и бросалось в глаза. Мы постояли, посмотрели на них, потом посмотрели друг на друга и тихонько пошли назад. И когда вышли на тропинку, Сережка сказал: - И вообще. Даже если он их дальний родственник. Ведь дядя Володя с Севера, у него все родственники северяне. А тетя Оля с Юга, и все родственницы у нее южане. Не может же он происходить одновременно и с Севера и с Юга. - Да. Это только Витя родом и оттуда и оттуда, - сказал я. - На то он их сын. - И никаких пап у них давно нет, - сказал Сережка. Это точно. Ни пап нет, ни мам. Ведь они почти через сто лет вернулись! Какие тут папы и мамы! Стало мне так грустно, что я даже в дневник ничего не записал. До реки мы шли молча. Холодно было в мокрых штанах и мокрых тапочках. На берегу сидел Витя Куницын с влажными волосами, а с ним незнакомый мальчик нашего возраста по имени Коля. - Здравствуйте, - сказал Витя Куницын. Потом он посмотрел на небо (Солнце уже приподнималось над лесом) и добавил: - Завтра дождь будет после обеда, можешь передать своей маме. Вы там моего братца не встретили? - Брата? Нет, - сказал Сережка. - Вот родителей твоих видели. - Он с ними и прогуливается, - объяснил Витя. - Такой седой и курчавый. Его Сашей зовут. Давно они не виделись, лет восемьдесят. А это мой двоюродный внук Колька, сын Сашиной дочери. Они вчера к нам из Антарктиды прилетели. Никакого змея мы в тот день не испытывали, тем более что Сережка его в лесу потерял, когда мы в кустах сидели. Нам вместо испытаний Коля про Антарктиду рассказывал. Мы с Сережкой ни разу в Антарктиде не были. Там Колины родители работают. И дедушка Саша, Витин брат, которого мы встретили, тоже там работает, хоть и старый. Но он еще крепкий и поэтому тоже работает. Дедушка Саша, как выяснилось, первый сын тети Оли и дяди Володи. Он родился еще до полета. Витя Куницын рассказал, что это теперь нас воспитывают родители, а раньше это делали специальные воспитатели в специальных интернатах, куда детей отдавали совсем маленькими. Поэтому тетя Оля и дядя Володя не могли взять с собой своего первого сына Сашу и оставили его на Земле в интернате, а сами улетели на звездолете разведывать другие миры. А их сын Саша постарел на восемьдесят лет, стал дедушкой Сашей и теперь прилетел из Антарктиды, чтобы Витиным родителям было легче привыкать на Земле. Мы еще долго слушали про Антарктиду, а потом разошлись по домам, договорившись назавтра встретиться. Когда я пришел домой, папа пил какао и ел гренки, а мама уже ушла, ее срочно вызвали на работу. Всю эту историю я еще не успел записать в дневник и рассказал ее папе по памяти, пусть он ее куда-нибудь вставит, мне не жалко. Он выслушал меня очень внимательно, все время морщил лоб, несколько раз переспрашивал, а потом долго думал, листал какие-то справочники, разговаривал с кем-то по стереофону и в конце концов сказал, что точно, есть такое явление в теории относительности, оно называется "парадокс близнецов". Явление заключается в том, что если кто-то улетит куда-нибудь на звездолете с большой скоростью и потом вернется на Землю, то почти не постареет, а его родственники, которые остались на Земле, могут даже умереть от старости. А парадокс состоит в том, что моему папе в это трудно поверить. Папа добавил, что эта идея любопытна, но вставить ее никуда не удастся, потому что она давно использована, а читателю нужны мысли достаточно свежие и совершенно безумные. Потом папа пошел в кабинет работать, то есть изобретать свежие безумные идеи, а я наделал себе пирожков с капустой и сел решать задачки по теоретической физике. Я немного увлекся и опомнился только когда мама позвала обедать. За обедом я все ей рассказал (а папа не обедал, он выдумывал безумные идеи), и она ни в какие справочники не стала заглядывать, а просто погрустнела и сказала печально: "Несчастные матери". Даже непонятно, кого она имела в виду, потому что я ей о матерях не рассказывал, а только о дедушке Саше и о Вите Куницыне. Ночью мне приснился сон, будто я уже старенький и с бородой, а папа бегает по лесу в коротких штанишках, мокрых от росы, и что-то записывает в дневник. Я его за это учу уму-разуму, а он сердится и говорит, что эта идея недостаточно свежая и совсем не безумная. На другой день мы вчетвером снова встретились на реке. Перед встречей мы с Сережкой видели в лесу тетю Олю и дядю Володю. Вели они себя странно: тетя Оля молчала, и губы у нее были даже больше, чем обычно, а дядя Володя говорил что-то тихое и неразборчивое, но, увидев нас, тоже умолк. Витя Куницын, когда мы пришли к нему на берег, объяснил, что это его родители ссорятся. Они часто ругаются между собой, у них такая привычка. Тогда мы поговорили о привычках взрослых и нашли, что они у них очень нерациональные. Я сказал, что, когда ссоримся мы с Сережкой, мы почти не ругаемся. Просто он идет в одну сторону, я в другую. Например, по домам. И мы какое-то время отдыхаем друг от друга, пока не помиримся. И конечно, мы никогда не ругаемся. Почему взрослые так не могут? Они почему-то кричат друг на друга и молчат только когда дети рядом. Вернее, когда они видят, что дети рядом. Когда они этого не видят, они такие слова произносят, что гораздо лучше бы им разойтись по домам и немного отдохнуть друг от друга, пока не помирятся. Сережка на это сказал, что рассуждать легко, но взрослым трудно понять друг друга, они ведь разные люди. И как быть, если двое живут несколько лет в кабине звездолета? Разойтись в разные стороны они не могут. Что им делать? Надевать скафандры и выходить в открытый космос, чтобы отдыхать друг от друга? Вскоре у них поневоле возникнет привычка ругаться. Без ссор ведь тоже не обойдешься. Тут я сказал, что без ссор обойтись можно; в результате мы едва не поссорились. А Витя Куницын обиделся за своих родителей и сказал, что это только мы с Сережкой можем разойтись по домам. Родители - мои, например, или Сережкины - этого лишены. Дом у них один, и он еще меньше звездолета. Сережка возразил: у его родителей есть работа, и каждый из них может отдыхать от другого на работе. Все-таки это лучше, чем в открытом космосе. Словом, Сережка с Витей Куницыным тоже чуть не поссорились, но потом Сережка сказал, что непедагогично ругаться при детях. Он имел в виду Витиного внука Колю. Но Коля обиделся и попросил Сережку не задаваться: они с Сережкой родились в одном году и в одном месяце, и Коля даже на три дня раньше. А если уж Сережке необходимо неравенство, пусть обращается с Витей не как с ровесником, а как с пожилым человеком, потому что Витя-то точно родился на семьдесят лет раньше. Витя Куницын сказал, что возраст ничего не значит. Например, его брат Саша всегда мирит родителей, дает ценные советы и наставляет их на путь истинный. Советы эти ценные в том смысле, что тетя Оля и дядя Володя эти советы ценят и всегда к ним прислушиваются. Тут мы все сразу помирились и начали мечтать, что как было бы здорово, если бы и мы учили своих родителей уму-разуму. Мы долго мечтали и решили, что несправедливо, когда происходит наоборот, и что дедушка Саша счастливый человек, раз теория относительности и парадокс близнецов позволяют ему давать ценные советы своим родителям. Потом мы все искупались, потому что солнце поднялось высоко и стало жарко, а потом грелись на берегу с мокрыми волосами, а Сережка увидел бабочку и начал ее ловить, но только вспугнул. После бабочки он вспомнил про свой водяной змей и сказал, что неплохо бы половить рыбки и что он даже помнит, где потерял змей, но что ему лень за ним идти. Тогда я вызвался добровольцем; я больше люблю лес, чем воду. Я оставил их втроем и пошел искать. Ничего я не нашел, но хорошо погулял, а когда вернулся, на берегу сидел один Сережка с таким видом, будто опять загорелся новой идеей. Он сказал, что думал о генетике и о взаимопонимании. Он придумал, что дедушка Саша похож на родителей не только внешне, но и внутренне. Тем не менее найти у них понимание ему непросто. Ведь если он сильно похож на тетю Олю, то это еще не значит, что ей легко его понять. Ведь он так же сильно похож и на дядю Володю. Поэтому тете Оле понять дедушку Сашу не легче, чем дядю Володю. И дяде Володе по этой причине тоже очень трудно понять дедушку Сашу; вообще разным людям понять друг друга бывает сложно. И никакие родители своих детей полностью не понимают, потому что даже друг друга понимают с трудом. А если ты не понимаешь человека, то как же можно учить его уму-разуму и наставлять на путь истинный? Другое дело дети, сказал Сережка. Вот дети понимают своих родителей по-настоящему. Если Сережка похож на свою маму, то это не только внешнее сходство. Он похож на нее внутренне: все, что есть в ней, есть и в нем, он все это унаследовал. И еще в Сережке есть все, что есть в Сережкином папе; все отцовские качества присутствуют и в Сережке. Сережка унаследовал все качества своих родителей и поэтому прекрасно понимает обоих. И опять вспомнил про дедушку Сашу. Сережка сказал, что тот учит тетю Олю и дядю Володю уму-разуму не просто потому, что он старше. Если бы только это, то у него ничего не получилось бы. Но он их сын, он унаследовал все их качества и прекрасно понимает обоих. Поэтому он столь успешно и наставляет их на путь истинный. В принципе все мы должны делать то же самое со своими родителями. Ведь, кроме нас, никто их, бедных, до конца не понимает. Я с Сережкой согласился, но он увлекся и произнес большой монолог. И решили мы учить наших родителей уму-разуму. Потом пошел дождь, который вчера предсказал Витя Куницын, и мы побежали домой. Дома я рассказал все папе и маме, и они внимательно меня выслушали. А когда я заявил, что теперь моя очередь наставлять их на путь истинный, мама ушла в другую комнату и долго там что-то делала: то ли плакала, то ли смеялась. А папа подумал-подумал и сказал, что мысль вроде бы свежая и достаточно безумная, только я еще должен поднабраться жизненного опыта. А пока у меня опыта нет, сказал папа, он эту мысль куда-нибудь вставит с моего разрешения. Жалко ведь, когда такая хорошая идея пропадает напрасно.
[X]