Кто читал предшествующую заметку, вспомнит мой выверт начет негативного обертона в слове “комбинации”. Я думаю, этого обертона не заметил сам автор. (Я уже говаривал о неосознаваемой составляющей в поистине художественных произведениях – см. заметку “Акт пятый”.)

На какой комбинации построена у Гергенредера первая повесть?

Так “самовольства” в Шерапенкове было, хоть отбавляй. Всем видно. А вот неверности – что-то нет. Только голословный “пример” кутьковских самоволов работает.

А кто такие кутьковские? Вспомните:

“Недалеко от его [Санька] родной деревни находится слобода Кутьковская. В давние времена это было село. Когда отменяли крепостное право, жители села потребовали лучшие помещичьи земли. Получив отказ, "встали в претензию" - свою землю не пашут. Отправили кругом посыльных с подводами, чтобы выдавали себя за погорельцев и собирали подаяние. Становились ямщиками, лесорубами, шли по деревням плотничать, класть печки, отправлялись бурлачить, а то и коней красть, разбойничать.

Они оспоримы. Да вот Леня-то в этаком тоне только и видит, что внешнюю оболочку. И что суть, мол, от нее отделима. И верна. И верит. А верности Шерапенкова не верит.

Я в конце заметки “Акт восьмой” говорил, что крайности сходятся…

Грех – отказываться. Но сейчас отказаться хочется.

Как сам залет в крайность является редким явлением, так еще более редким явлением должен быть перескок из крайности в крайность противоположную.

Кутьковские, раз – за справедливость, – к коллективизму тяготеют. К ингуманистическому коллективизму. Вон: за идею умереть готовы, несгибаемые. Массово! Как это и повторилось – массово – в гражданскую войну со стороны рабочих. (И даже в повесть Гергенредера просочилось: после залпа пусть и некомплектной, но умелой белогвардейской роты… “Вместо сплошного вала атакующих оказываются разрозненные кучки и отдельные фигуры. Наверно, в горячке порыва они не замечают урона - бегут на нас, как бежали. За ними возникают новые, новые группы”.) В. Д. Днепров писал об этом времени, как о периоде массового улучшения людей, имея в виду трудящихся, составлявших большинство населения. Ибо то, что во благо большинству (даже поедание прапрапредками нашими стариков и детей в голод ради спасения племени), есть добро.

Необразованный Санек, идейный и агрессивный индивидуалист, вероятнее всего, только по себе и может о людях судить. Потому и постулирует в кутьковских неверность.

А образованный Гергенредер, сделав его пружиной сюжета своей повести, лишь с помощью своего подсознания спас историческую правду, назвав повести комбинациями.

В свете вышеупомянутого массового улучшения тогдашних людей… Вы понимаете, что сознанию, не согласному с подобной исторической правдой, хочется этой правде хотя бы мелко, но подгадить, не доводя до себя, сознания, что это - недостойно.

Я все это написал, начав читать третью повесть. Ожидаю и там подобное.

Мерзости, творимые красными, там потрясающи. Но… Это – не красные оказались, а криминальная банда в 400 человек, впопыхах революции признанная, было, большевиками, так как ее главарь, Пудовочкин, в канун “Октябрьского переворота” переключился на грабеж помещиков, и “новая власть” ему “поручила сформировать красногвардейский отряд”. Вот он и сформировал…

Однако, читая и понимая, что безобразничают не красные, все время чувствуешь, что и красные-то, чего доброго, просто не таким гиперболизмом во зле отличаются от этих.

Потому и вроде я ошибся. Жена Цезаря не оказалась вне подозрений… По милости автора.

Так комбинация Гергенредера тут состоит в том, что большевики ошиблись еще и в комиссаре, Костареве, назначенном в этот отряд. Тот, будто бы, “год назад [т. е. в апреле 17-го] приехал из Финляндии, вступил в партию большевиков, сделался комиссаром красного отряда”… А сам был когда-то и помещиком, и анархистом… Ныне же вообще мечтал о славе Атиллы… И все это сумел скрыть. И – ему поверили и доверили… В партии, которая с апреля 17-го до ноября больше была на нелегальном положении, чем на легальном, и береглась. – Итак, сразу две кадровые ошибки на один отряд. И командир, и комиссар…

Ожидаю и в следующих повестях подвохов подсознания Гергенредера его сознанию.

Опять ошибся. Без “вроде”.

Здесь комбинация выпячена во всей ее несуразности.

Неразличимые для читателя вчерашние гимназисты, перед выступлением, а потом и непосредственно перед боем, в связи с появлением среди них, в рядах белых партизан, новичка увлеченно выворачивают друг перед другом свое сокровенное в общественно-политической области.

“- Я пошёл воевать, - раздумчиво произнёс Иосиф, - потому что согласен с моим дядей [эсером] в одном: надо уничтожить национальное, религиозное, правовое и этическое неравенство…” - Такова идейная позиция одного.

Вот – двух других:

Малоразличимые друг от друга мечты. Понятно, что неспособные сами по себе привести в ряды врагов Советской России. И проявлять там героизм. Но. Комбинация!

Ребята отлично вели себя в бою. Это было одно из первых в России выступлений белых. Блестящее. Ребята все погибли. Кроме Иосифа. И тот всей своей невзрачной судьбой сохранил память об этом ярком миге российской истории. И даже пытался эту память передавать. Тщетно. Только зятю – удалось. Совершенно ее недостойному человеку. Чье кредо: “Весь мир - бардак, все люди - бляди!” И когда!? - В эпоху хрущевской оттепели.

Не так же ли все безнадежно и в эпоху реставрации, когда повесть писалась?

Я же, со своей страстью к наглядности, точности и, как следствие, - к “размещению” автора на Синусоиде идеалов (опять см. “Акт четвертый”),- я помещу их обоих, Чехова и Гергенредера, на середину спускающейся ветви этой Синусоиды. Не крылатый идеализм и не бескрылый материализм.

Оттого и “Ход Истории” у Гергенредера так в ходу.

Оттого у него в “Грозной птице галке” с такой страстью в этой “холодной” повести реагирует Шерапенков на шаткое заявление, что белые – за свободу, от чего будет лучше - всем:

Оттого главный герой в повести “Комбинации против Хода Истории”, Костарев, есть несостоявшийся – ни много, ни мало - Атилла, чувствующий призвание направить неистощимые силы сверхстраны, России, на Восток, на колонизацию Тибета, Синьцзяна, Монголии, Кореи.

Оттого в “Рыбаре” мелькает у Гергенредера чех с противоположной идеей: о призвании России на жертвы ради панславизма.

Оттого у него даже проходной, на полстранички герой, контуженый солдат Гужонков, пропойца, ТАК вопит, безоглядно, с риском для жизни, против позорного Брестского мира, заключенного большевиками с Германией:

У всякого настоящего россиянина во взбухших на висках жилах клокочет теперь мыль о Российском Реванше.

Здорово у него в Рыбаре – от имени полунемца сказано:

В этой связи символично и само название четвертой повести – “Парадокс Зенона”.

В самой повести эти слова появляются от имени одного из гимназистов совершенно некстати, но – по отношению к исключительности России в мире. И потому – не совсем некстати, если в высшем смысле.

Кто такой Зенон? Его апорию об Ахиллесе, не смогшем догнать черепаху, слышали? Каждым “шагом” преодолевая половину оставшегося до нее расстояния, Ахиллес черепаху никогда не догонит. Почему уже столько тысяч лет славится его имя? – Потому что он не только ерунду сказал, но и правду. Движение – не абсолютно. Ахиллес не только непрерывно движется и нельзя фиксировать его местонахождение. В какой-то момент он таки находится в какой-то точке. То есть как бы и стоит. Так стоит Ахиллес или движется? – Противоречие. Ахиллес сооткрыл диалектику. И хоть сам-то он был за чувственную непознаваемость мира. Но…

Не читаю до конца “Сборник повестей “Комбинации против Хода Истории””. А то захочется посмаковать и их идею, видную в элементах. Попробуйте, читатели, сами. Потом – сравним.