Думается мне, что Игорь Гергенредер читывал “Записки кавалериста” Николая Гумилева. Очень уж похожа на них его повесть “Грозная птица галка” (http://www.magister.msk.ru/library/publicat/hergen/hergen01.htm).

“Мне, вольноопределяющемуся - охотнику одного из кавалерийских полков, работа нашей кавалерии представляется как ряд отдельных, вполне законченных задач, за которыми следует отдых, полный самых фантастических мечтаний о будущем”. – Начало у Гумилева.

“В середине октября 1918 наша 2-я добровольческая дивизия отступала от Самары к Бузулуку. Было безветренно, грело солнце; идём просёлком, кругом убранные поля, луга со стогами сена, тихо; кажется, и войны нет”. – Начало у Гергенредера.

Я даже подозреваю, что Гергенредер сознательно соотносил с “Записками кавалериста” свое сочинение. И там и там по сюжету – очень грамотное, с достоинством общее отступление войск. И там и там – какая-то большая осведомленность повествователя-пешки об общем ходе партии. И там и там описываются сплошь удачные частные боевые операции своих. И там и там читателю известно, что, тем не менее, война была проиграна. У Гумилева – германская – царской Россией, у Гергенредера – гражданская – белой армией.

Только у Гумилева супермен является повествователем. И я хочу думать, что он является тут рупором автора, акмеиста (по художественному стилю) и ницшеанца (по соответствующей акмеизму философии). А у Гергенредера между суперменом (Шерапенковым) и автором стоит повествователь (Леня), идеологическая платформа которого сразу не ясна. А потому – проблемой является идея самого Гергенредера.

“Иногда мы останавливались в лесу на всю ночь. Тогда, лежа на спине, я часами смотрел на бесчисленные, ясные от мороза, звезды и забавлялся, соединяя их воображаемыми золотыми нитями. Сперва это был ряд геометрических чертежей, похожий на развернутый свиток Кабалы. Потом я начал различать, как на затканном золотом ковре, различные эмблемы, мечи, кресты, чаши в непонятных для меня, но полных нечеловеческого смысла сочетаниях. Наконец, явственно вырисовывались небесные звери. Я видел, как Большая Медведица, опустив морду, принюхивается к чьему-то следу, как Скорпион шевелит хвостом, ища, кого ему ужалить. На мгновение меня охватывал невыразимый страх, что они посмотрят вниз и заметят там нашу землю. Ведь тогда она сразу обратится в огромный кусок матово-белого льда и полетит вне всяких орбит, заражая своим ужасом другие миры. Тут я обыкновенно шепотом просил у соседа махорки, свертывал цигарку и с наслаждением выкуривал ее в руках - курить иначе значило выдать неприятелю наше расположение”.

Чувствуете, как ему наплевать на все вокруг, раз акцентируются такие красоты, такое искусство для искусства?

Подобного сюжетного акцента – из ряда вон выходящих красот внутреннего мира - у Гергенредера нет.

Да и повествователь (Леня) у него – всего лишь мальчик. Не из тех, кто из молодых, да ранний. А наоборот. Все его учат, все на него влияют. Какова сама фабула повести? Сослуживец его брата и ротные товарищи: одноклассник Вячка Билетов и крестьянин Санек – подбили Леню отомстить, самолично застрелить крестьянина Шерапенкова, выдавшего красным его брата, когда тот со своим разведотрядом ночевал под носом у красных (красные напали на спящих, и брат был убит). С сюжетной оттяжкой (из-за неожиданно – при расстреле - прорезавшейся в Лене самостоятельности),- с сюжетной оттяжкой, но все-таки в самом конце повести убийство произошло. И опять – как и первое намерение убить - под влиянием Санька.

Мыслимо ли однако думать, что Леня – зародыш супермена? – Да. Вон: что он придумал крестьянину Шерапенкову взамен расстрела? – Заставить того, под страхом смерти, воевать против красных. И как пришло ему такое в голову? - “Вдруг вспомнился захватывающий роман о покорении французами Алжира. Молодой французский офицер попал в плен к арабам, и они под страхом мучительной смерти заставили его принять ислам, воевать против своих”. Вполне сатанистская затея, достойная экстремалов, исламских фанатиков. Почему роман захватил Леню? Потому, что был талантливо написан, или потому, что нашел “своего” читателя, экстремала?..

Только вот Леня набрел на адскую затею оттого, что сам-то как раз не хотел быть злым экстремалом:

Хотя, с другой стороны, он, будучи среди начавших терять достойный облик белогвардейцев, не хотел выглядеть в их глазах морально побежденным красным экстремалом:

Другие персонажи - крестьянин Санек, крестьянин Шерапенков (оказавшийся-таки экстремалом, но не коммунистическим, не коллективистским, а супериндивидуалистическим) – эти другие персонажи являются у Гергенредера твердокаменными поборниками неравенства. Равенство и справедливость для них есть ложь. И название сборника, куда входит “Галка…” - “Сборник повестей "Комбинации против Хода Истории"”, вроде бы говорит, что и автор “Комбинаций” – тоже против Хода Истории. А Ход – в описываемых в “Галке…” времени и месте – был в направлении торжества коллективизма.

Впрочем, написаны эти повести после реставрации капитализма на той же территории. И если дата написания (думаю, случайно не указанная под повестью) есть значимая часть произведения, то… Опять вопрос: уж не против ли хода истории к капитализму это создавалось?

Скажете: страничка Игоря Гергенредера открывается статьей автора “Об авторе”, оттуда и можно почерпнуть прямые сведения об идеологической ориентации писателя. Но я исповедую другую методу. “Можно не до конца открывать себя (вольно или невольно), можно искажать самого себя - в письмах, в разговорах, в декларациях, в личных поступках, но никоим образом не в творчестве, если иметь в виду подлинно ценное творчество” (Г. А. Гуковский). То есть, точности ради, опираться надо не на то, что о себе говорит писатель, а что мы увидим в его произведении.

“Сейчас ты отведёшь взгляд. Я увижу ужас. Мгновение, второе... Он негромко смеётся: кажется, без всякого нервного напряжения”. – Это его расстреляют сейчас.

“…свой нрав тешит: представляет себя как бы над всем миром…” - мнение Санька после первого презрения, выраженного Шерапенковым уже к командиру, уже в рядах белых.

“Услышанное кажется мне чудным до неправдоподобия: деревенский парень "представляет себя над всем миром"! Какие у него на то основания?” Пусть он сегодня и утер нос офицеру…

“Зато самовольства - поболе, чем у графьёв. Ему что красные, что белые - он всех ненавидит. Почему? Потому что ни те, ни другие его генералом не ставят”. – Опять мнение Санька.

И так далее. И повесть кончается его гибелью. И, по закону трагедии, торжествовать должна бы идея героя: “Да здравствует Неравенство!” Ошибшийся в Шерапенкове мировоззренчески колеблющийся Леня утвердиться должен бы в правоте идеи Неравенства и Попрания низших. Да только все это написано так отстраненно, что с Леней не сопереживаешь.

Характерен конец повести:

Похоже на хемингуэевское потерянное поколение:

“Было много таких слов, которые уже противно было слушать, и в конце концов только названия мест сохранили достоинство. Некоторые номера сохранили его, и некоторые даты, и только их и названия мест можно было еще произносить с каким-то значением. Абстрактные слова, такие, как “слава, подвиг, доблесть” или “святыня” были непристойны рядом с конкретными названиями деревень, номерами дорог, названиями рек...” (“Прощай, оружие”)

Однако у Хемингуэя нет восхваления блестящих военных операций. А у Гергенредера – есть.

Могло ли подобное идеологическое безразличие вдохновить Гергенредера на написание повести? Сборника? – Могло. Особенно, если вспомнить, как разочаровались в России многие так называемые демократы первой волны вскоре после реставрации капитализма.

Но тогда выплывает другой смысл словосочетания “Ход Истории”. Иронический. Непосильный вчерашнему гимназисту Лене смысл. Тем более иронический, что словосочетание это стоит с подозрительным – в данном контексте – по серьезности словом “комбинации”.

И тогда понятно, почему ироническое высказывание достаточно ограниченного, вообще-то, Санька в отношении супермена, коротышки Шерапенкова, – “Грозная птица галка” - выбрано писателем для названия повести.

Книго