“У батьки нашего Махно” (http://www.magister.msk.ru/library/prose/babel001.htm)... С тем же придурковатым казаченком Кикиным, что и в “Старательной женщине”.

Стал бы я писать в “Акте 20-м”: “…этот рассказчик… красный, прикомандированный к Махно”, дочитай я до вот этого рассказа, где Махно назван нашим? Стал бы я писать про тот рассказ: “Махновцы, как и весь трудовой народ, только снаружи прогнили. Внутри – свежи еще”, прочти я в другом рассказе, как они вшестером изнасиловали девственницу, и такой вывод о них прочти я:

“…а мало-мало соли с ними поешь, так вот они - видно, что каждый камень за пазухой держит...”?

Но потому и наука – литературо- (искусство- и т. д. –ведение) и их часть – интерпретационная критика, что в принципе не мыслит себя иначе, как с требованием к себе бесконечно уточнять свои выводы, стремя их к абсолютной, и хоть и недостижимой, но – к истине.

Да. Зря я придумал, что рассказчик в “Старательной женщине” красный. Это мог быть примкнувший к Махно по временному совпадению интересов, по случайности или чему-нибудь еще. Просто он отличался от рядовых махновцев. Культурнее их. Зря я так круто завернул, что махновцы внутри свежи еще. Они достаточно глубоко прогнили в условиях именно банды, возглавляемой сверхбандитом – Махно. Зря я был уверен, что Бабель не знал об уничтожении махновцев у Перекопа: они отказались влиться в Красную армию, и советская власть не скрывала, что тем самым возник ее один, новый враг.

И этот же пафос можно обнаружить и в рассказе “У батьки нашего Махно”.

“…от вчерашней ее девственности остались только щеки, воспламененные более обыкновенного…” -

“налитое кровью лицо”? – Потому что все, что между, - есть продолжение сегодня вчерашнего насилования. Только вчера было – физическое с нравственным, а сегодня – рафинировано нравственное: мальчик Кикин, которому вчера “Рухля” (Рахиль) не досталась, сегодня компенсирует себя разговором с нею насчет вчерашнего. Он ищет ее… сочувствия несправедливости. Ему, державшему ее, здоровенную и, видно, бьющуюся, за голову, так и не дали ее. Нельзя ж считать, что дали, когда предложили – после последнего, всем известного, наверно, как сифилитик, Васьки.

Вот это изменение цвета лица Рахили есть то неприятие несчастной, которое высветил,- нет, не рассказчик, тот заметил для себя, сладострастника, только, пожалуй, ее раскоряченную походку,- высветил автор. Перед нами высветил. Чтоб сказать свое “Нет!” всем насильникам, в том числе и насилующим лишь словами и глазами. Сказать: “Да!” - уходящей от них Рахили.

По противоположности вспоминается,- жаль, забыл название и - чье это,- как отряд зуавов (освободители от фашистских оккупантов!) изнасиловал юную француженку, так она – ничего – подмылась и при первом случае стала общей женщиной целой шайки преступников. Одного мужчины ей навсегда стало мало.

“Камень за пазухой” - о нем кто говорит? Придурок Кикин. – Устами юродивого глаголет истина? – Не без того. Но, объективно: могли ж махновцы пустить его перед Васькой? Могли. А обидели – вынули камень из-за пазухи и стукнули. В чем дело? – “…когда я есть малолетний мальчик и не вашей компании”? – Да. Именно потому что он малолетний, он и есть не ихней компании. Они – взрослые мужики. Им невтерпеж без женщины. А он пацан. Не знает, что это такое, и ему не может быть невтерпеж. Поэтому и втягивать его нечего. Это даже в какой-то мере нравственно.

У Бабеля есть рассказ – “Иисусов грех” (http://www.magister.msk.ru/library/prose/babel001.htm). О видениях бабы Арины. И, похоже, на словах только она была неверна своему Сереге. И честно ему излагала ситуацию, что надо ей идти замуж за претендента одного или другого, раз Серегу берут на четыре года в армию. Так – в видениях – Иисус понял невозможность ей существовать без половой жизни и покаялся, что сотворил ее такой. Самооправдала она себя на все будущие случаи. Будущие! Любые! Улыбается автор, давая нам, современникам великого упадка веры,- давая Аринины видения, как реальные, от всеведающего рассказчика, что ровня нам. Но… В каждой шутке есть доля правды. Снисходительным, мол, нужно быть к людям!