Лично я вообще запретил себе (и обычно выдерживаю) оценивать художника. Мое дело – открыть, зачем,- с точки зрения идеи целого произведения, уточняющейся в моем сознании в процессе открывания,- открыть, зачем художник применил (сознательно или бессознательно) любую – на выбор – деталь. И лучше, если я обнаружу, что та деталь обязательно противоречит другой. Так их равнодействующая,- как в механике,- и будет художественным смыслом произведения в целом. Единственным, пусть и не открываемым до конца художественным смыслом. И такой неокончательный результат стоит записать и обнародовать.

После такого предварения мне хочется все же восхититься, как Антонов – на пустяках – рисует счастье одухотворенной любви. Смотрите – четвертое и пятое предложения начала рассказа “И последнее…”:

Оторванные от первых трех предложений, последние два – четвертое и пятое - даже и не намекают на влюбленность. Конфликт нормально зрячего со страдающим куриной слепотой в сумерки.

Может, у Булгакова и лучше:

<<Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас обоих!

Так поражает молния, так поражает финский нож!>>

Как у Булгакова, этого маньериста ХХ века (т. е. ТАК изверившегося в достижимости гармонии в настоящем, в будущем, в историческом будущем, что он ударился в веру в несколько мистическое сверхбудущее), - как у Булгакова, любовь с первого взгляда введена как фатум, а не социальная сила притяжения разнополых единомышленников, так – мистика сквозит - и у антоновской якобы женщины, обрамившей своими словами (набранными курсивом) рукопись своего партнера (набранную прямым шрифтом). Булгаков разлучает Мастера с Маргаритой, и антоновская женщина разлучает себя с Капитаном Белый Снег. Булгаков,- когда героев своих опять сводит,- лишает их жизни обычной. И антоновская женщина – тоже – сводит мистически. Вот последние строки рассказа:

“И если ей сказали, что его больше нет, то значит его нет именно для ЭТИХ людей [она не из ЭТИХ], которые практически не способны осознать всю сложность мироздания.

О различении у Антонова автора и “авторов” повествования я говорил в предыдущем своем опусе. Но, чувствую, мало кого убедил, что тут сквозит национальная идея России.

Ну правда. В части первой, русской, вы разве почувствуете агрессивность в чудаке, видящем из разных окон одной комнаты разные времена года за окнами? Разные времена суток… Просто переходя от окна к окну. - Ну видит и видит. Ни к кому претензий не имеет.

А в третьей он и вовсе радеет, ей-богу, больше за человечество, чем за себя, в предвидении глобальной экологической катастрофы. Он тут видит себя, если и сверхчеловеком (ибо ВИДИТ очень уж далеко вперед), то не индивидуалистом, а наоборот - Спасателем землян.

Даже в восьмой, где есть слова, обращенные к врагу: “Я бы убил того, кто спроецировал весь этот бардак в МОЕ небо”,- даже и здесь враждебность, похоже, не столько между “Мое” и “того”, сколько между своими и чужими. Летчик, от которого и следа не осталось при взрыве сбитого самолета, - свой. “Я” бежит к месту взрыва по территории чужих, раз с нее по самолету стреляли и на нее тот и рухнул. (Тот факт, что для этого всплеска активности применен курсив, соотносящийся с женщиной, публикующей рукопись Капитана Белый Снег, мне представляется простительным недосмотром.)

Капитан Белый Снег тут, в этих своих записках, явно колеблющийся человек. Он колеблется от крайнего коллективизма до крайнего же индивидуализма. Но и этот последний – пассивный. И лишь в английском тексте “я”, единственное и неповторимое, активно по отношению к серой массе. Бунтарски не приемлет ее.

Вы помните схему диалектического изменения искусства во времени, схему изменения идеалов, порождающих искусство? – Если забыли, вернитесь к статье 4-й.

Вылет субвниз с Синусоиды идеалов нужно расщепить на трек изменения идеалов активных и на трек изменения идеалов пассивных сверхчеловеков. Расщепить, впрочем, можно и всю Синусоиду. Враждуют коллективы против коллективов, индивидуумы против индивидуумов. Просто не на вылетах – НЕЭКСТРЕМАЛЫ.

Так идеал активных ЭКСТРЕМАЛОВ есть вседозволенность. Ярчайшая черта современного Запада. Они глобальную экологическую катастрофу даже и приветствовать будут. Некрофилы. Демонисты. Но серые мещане потребительского общества (их большинство) сыграют тут решающую роль. Их миллиарды. И россияне, десятки лет принудительно удерживаемые в идеологии антипотребительства, вряд ли поведут себя лучше. Скорее – наоборот. Еще не нахватались.

Но в рассказах Антонова об этом ни намека. России предназначен не материальный застой Востока и не материальный прогресс Запада. - Третье. Сдержанность в материальной жизни и безграничность – в духовной. Неэкстремальность. И мир пойдет за Россией. Чтоб не погибнуть.

Он переводчик, но он из г. Коряжма. Ему естественно применять язык, являющийся главным языком международного общения и главным иностранным, которому учатся в России. Но ему естественен и протест против американизации всего мира. Притом ему свойственна и знаменитая русская восприимчивость к иностранному, умение русских чужое сделать глубоко своим, от себя не отказываясь совсем уж.

Написав название своего первого на сайте рассказа по-английски, он тут же его перевел. И это могло оказаться приемом завлекания иностранщиной, настолько модной теперь, что она входит в норму, которой почти невозможно противиться. (Таких периодов много было в истории русского языка.)

Когда Капитан Белый Снег, странствовавший и по Западу, “стал” озаглавливать части своей рукописи по-английски: PART 1, PART 2 и т. д. - было совершенно ясно, что это всем россиянам абсолютно понятно. Еще совсем недавно страна сотрясалась от доводов против 6-й статьи Конституции СССР: “Партия ж – это от слова part, часть! Как же часть может главенствовать над целым?”

И вот Капитан, от части к части колеблющийся от индивидуализма к коллективизму и обратно, поймав себя на повторе цикла на индивидуализме (“Я перестал любить четные числа…”), возмущенный этим и, желая цикличность прекратить (“поэтому PART 6 никогда не будет мною написана”.), казнящий себя Капитан не только больше ничего в этой части не пишет, но и не называет ее. Потом и другие не называет. Английский пропадает. Но…

Вдруг прорывается. Прорывается как реакция против чуждого, по большому счету чуждого Западу коллективизма “наши против ваших”. И – является, является не только в виде воинствующего супериндивидуализма по содержанию, но и в виде английского текста без перевода. ЧУЖОЕ пусть и будет совсем чужим!

И дальнейший отказ от английского тоже симптоматичен. Ибо при этом Капитан Белый Снег отказывается от ценностей супериндивидуализма. И – активного, и пассивного.

Смотрите. Следующая часть – “я” страдает, пребывая в одиночестве. Ему грезится доброжелательный “КТО-ТО” рядом, и он жалеет лишь о том, что “ОСОЗНАЛ ВСЕ ЭТО ТОЛЬКО НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ”. Понимай, за стертость пережитого “вместе” жалко. И дело происходит – где-то в российской глубинке: “а там по боровинке…” Боровинка – Харламовское, старинный русский сорт яблони (http://encycl.yandex.ru).

В следующую часть английский мельком вернулся. В название. “ANTICLIMAX”. “Антикульминация”. Так зато – с приставкой, всем россиянам известной как отрицательная. Да и климакс, вроде, понятен. Здесь вышучивается абсолютная ценность внутреннего мира, снов. И - в случае с водобегающими коровами, и – в случае с опозданием к боевому вылету.

И женщине, собравшей и обнародовавшей эти рукописи “открылась та бездна, которая была скрыта за оболочкой его [Капитана] тела”. Антонов тут опять пишет в <<зоне сознания и речи>> псевдособирателя рукописей, некой женщины.

“Спустя месяц” после чего: после Капитановой “смерти” или после их встречи и влюбленности,- пишет Антонов в ее <<зоне сознания и речи>> ее курсив? И сколько времени прошло между их встречей и его “смертью”? – Не важно. Важно, что женщина изменилась.

Она раньше была странницей-индивидуалиской, как и он. Странники в антоновском мире знают друг про друга. Потому ему “казалось, что они… просто шли по разным сторонам очень длинной улицы, замечая друг друга лишь краем глаза и не придавая особого значения тому факту, что они движутся в одинаковом направлении и с одинаковой скоростью”.

Но это уже в его <<зоне сознания и речи>> написано. Просто она это ТЕПЕРЬ понимает, понимает сквозь призму открывшегося ей изменения Капитана от супериндивидуализма прочь. – Куда?

Так он с субнизкого вылета вон с Синусоиды устремиться должен на сверхверхний вылет с нее. По принципу: крайности – сходятся. Он устремиться должен в ингуманистический коллективизм: все – слишком плохи, погрязнув в земном, и лишь чистые спасутся в грядущем конце света. Так думают христианские (и, кажется, исламские) фундаменталисты-ингуманисты. Убивать нужно врагов народа, множащихся по мере приближения к коммунизму, перерождающихся из прокоммунистов во врагов коммунизма. Так думают сталинисты. И все – во имя лучшего сверхбудущего. Воистину: дорога в рай вымощена костями шедших в ад!

А если нет – есть симпатичные черты у сверхверхних и субнизких экстремалов. Они – не толпа. Они, похоже, более одухотворены. Они в меньшей степени животные. У сатанистов даже вседозволенность – не как у животных, уходит в противоестественные извращения, невозможные для животных. У коллективистских ингуманистов – аскетизм, удаление от плотской жизни. Не менее невозможное для животных.

Они начинали с индивидуалистической вседозволенности: “вино, выпитое ими на лавочке в каком-то старом дворике…” Все-таки – внешне - еще бомжи, индивидуалистические странники…

И если платонические отношения этих двоих могли-таки ее, низкую индивидуалистку, ввергнуть в “тот хаос”, то приятие “смерти” Капитана, приятие его неиндивидуализма и мистической связи в разлуке вполне могли ее умиротворить:

“Она вдруг почувствовала, как все прочитанное [в рукописи Капитана] открыло ей нечто, что сбалансировало и упорядочило тот хаос, что творился в ее душе”.

Так если опять вдуматься, почему Антонов явственно отделил себя от этих обоих, так сказать, литературных деятелей, то становится ясно, что он против них. Не на экстремальных путях лежит дорога России. И уж меньше всего – на путях западных экстремалов.