|
Акт 16-й. (О двух рассказах Холмогорова.)
Я было рассердился, читая третью вещь Валентина Холмогорова - “Рассказ ни о чем” (http://www.magister.msk.ru/library/publicat/holmogor/forlive.txt): “Ну что! Безыскусно как! Сермяжно обыденный язык. Как оскорбление читателю. Каждый так может написать. Никаких ни знаний, ни умений не нужно. И сюжет – не сюжет: отец все учил, учил сына поступать, как заведено, а не, как хочется, и умер. Сын жил, жил, как заведеный, и тоже умер. Не научив своего сына, что так жить – нельзя. Даже имя поленился автор герою выдумать”.Но … Почему-то запомнился рассказ.И я вспомнил об этой безыскусности , прочитав в одном высокоумном журнале: “Ведь главное, что было доказано <…> это фиксация важнейшего факта: направленности поэтического сообщения на самого себя как важнейшей его функции” (http://magazines.russ.ru/voplit/2003/1/bon.html).Что если,- подумалось,- Холмогоров специально такому самоуничижению предался? Какая может быть функция у безыскусности? Вон в первом рассказе, “Шахматы” ( http://www.magister.msk.ru/library/publicat/holmogor/chess.txt), смог же он передать, например, ограниченность охранника Антона, импульсивность не намного меньше ограниченного менеджера по продажам Саши:“- Сроду в эту игру не играл. - Честно признался Антон.- Ща научим! - Воскликнул Саша и с ходу пустился в объяснения: - Это пешки, ходят они прямо, едят по диагонали, в отличии от ладьи, которая...- Ты сам-то понял, чо сказал? - прервал его охранник ”.А экую литературность – в виде невероятности - не погнушался ввести Холмогоров в сюжет: на языке криминалитета введенный в курс шахматных правил Антон в первой же игре выигрывает у Саши, хоть Саша выведен регулярным победителем своего начальника, старшего менеджера Бориса. Гениальный Эйнштейн, пишут, не любил шахматы – по моральным соображениям: за дух агрессии, безжалостности к своим и вероломства к врагам, воспитываемые этой игрой в полководца. Вот и Холмогоров иронизирует, мол, кто готов на любые средства для победы (как в моду вошедший криминалитет), тот и побеждает – и в жизни, и в игре: “… без "крыши" в наше время - никуда...”Присоединяется ли к такому мировоззрению сверхчеловеков,- выстроившихся в иерархию попрания одних каст другими кастами,- присоединяется ли к этому идеалу силы Холмогоров? Судя по иронии, нет.
А что выражают безвременные смерти в “Рассказе ни о чем”? – Не протест ли против несвободы, не протест ли против заведенного для малых и слабых - ПОРЯДКА ?“ А еще он понял, почему плакала мать, когда он в последний раз смотрел на такое незнакомое, чужое, застывшее, нездорово-бледное отцовское лицо, навечно оставившего их. Но страшнее всего было другое… впереди ничего нет. Ему было плохо от этого. Тяжело и противно. И тогда он, затягиваясь сигаретным дымом, говорил сыну, что сам когда-то сидел над тетрадками, и в жизни бывают вещи пострашнее математики. А сын смотрел на него непонимающими глазами и он завидовал ему. Он уже почти не помнил золотистого луча в окне, говорящего ему с рассветом <доброе утро!>…”Чему завидует главный герой? - Свободной стихии, заставляющей сына не понимать общественные требования? Отчего “впереди ничего нет”? - Оттого что смирил себя перед требованиями общества, не приняв их в душе? А что он понял насчет слез матери по нему, своему сыну, над гробом отца? - Что отец,- жаль ей,- сам умер от смирения перед все теми же требованиями общества и сына, - жаль,- воспитал в смирении? И чего когда-то, теперь почти забытый, вестником был золотистый луч в окне? – “Ему страшно хотелось встать из-за стола, бежать прочь, на улицу, где поливает крыши золотом уплывающее за скованную мостами Неву солнце, где пахнет жизнью, тихим парком с искрящимися слюдой аллеями, и чем-то еще”.Так что: нечто прямо противоположное, чем в “Шахматах”, двигало Холмогоровым при создании “Рассказа ни о чем”? Но не слишком ли мизерны эти зовы СВОБОДЫ? Не слишком ли слаба, обычна оппозиция им – готовка уроков по нелюбимой математике? А потом – учеба в нелюбимом институте. А потом – нелюбимая работа, ставшая нелюбимой жена. И сын – такое ограничение свободы! - вообще незаметно появляется. – Слаба оппозиция идее свободы. И не чувствуете ли вы какой-то монотонности всех этих грамматически верно построенных фраз, этой правильной стилистики чередования длинных и коротких предложений? Нет игры голосами персонажей. Нет зримых картин.Посмотрите на эту “улицу” . Разве выбежав на нее можно увидеть питерские крыши? Питер на плоском месте расположен, и снизу крыши не видны. Да и вообще надо б специально позаботиться как-то, чтоб внутреннему взору читателя виделись крыши. Как воландовская компания, например, прощалась с Москвой? Вот им – и нам - виделись крыши. А так – пропадает это “поливает крыши золотом”. Да и что “поливает”? – Только через пять слов вы найдете, что – “солнце”. То есть надо строго следить за грамматикой, чтоб понять. – Умственно. Не видно.А чем “пахнет” ? – “Жизнью”. – Это непосредственное впечатление? – Опять умственно.То же - с “пахнет” “тихим парком”. Тем более, что этот парк предоставляет ощущения не для носа, а для глаз: “парком с искрящимися слюдой аллеями”. А это неопределенное “с… чем-то еще”! Представили вы, ЧТО глаз или нос ощущает на заявленной в качестве благостной улице?А эта нудная логистика: “ В детстве отец часто говорил ему, что раньше, чем что-то сделать, нужно подумать. Подумать, прежде всего о том, к каким последствиям это приведет. А во-вторых - о том, зачем ты вообще собрался делать это. Отец учил, что всякое действие должно иметь смысл. А как же иначе? Ведь не будешь же ты совершать какой-то добрый, или не очень добрый поступок, не объяснив хотя бы самому себе собственных мотивов? Да и чтобы совершить хоть какое-никакое завалящее дело и причины, наверное, должны быть серьезными?”Все – скучно: и свобода, и порядок? А главное, скучно отсутствие цели жизни. Безыскусность рассказа выполняет функцию отрицания этого обстоятельства. В рассказе есть единственная, на мой взгляд, оригинальность - софизм :“ Он не помнил, как сам он родился на свет, он просто однажды осознал, что сделал это. И сейчас он не мог понять - зачем? Ведь для того, чтобы совершить хоть какое-никакое завалящее дело и причины, наверное, должны быть серьезными? Он не знал этого тогда. Он не знал этого и сейчас”.Да еще эта нарочитая одинаковость предложений в начале и в конце рассказа – с выразительным в своем просторечии словом “завалящее” - заметны. Но так как вся остальная безыскусность рассказа все-таки имеет свою функцию, то и сам рассказ есть произведение искусства.
Тот, кто читал “Акт 13-й” поймает меня: “Вы “Машину” Каменецкого в околоискусство записали, за то, что он намеренно ухудшил, если можно так выразиться, свой рассказ. А рассказ Холмогорова – наоборот - в искусство. За тоже намеренное ухудшение. Где же правда?” А правда и там, и тут. ФУНКЦИИ два ухудшения выполняют разные. У Каменецкого функция – не взволновать читателя, выразить свой, авторский пофигизм. У Холмогорова функция – вызвать эмоцию неприятия. А это уже имеет отношение к идеалу. Значит – к искусству.
Я ж всюду-всюду говорю исключительно об идеологическом искусстве и НЕ говорю об искусстве декоративно-прикладном, например, развлекательном.
Отсутствие идеала в течение некоторого – достаточно непродолжительного – времени не ввергает художника в околоискусство. Им еще движет пафос, пафос тоски по идеалу. Этот пафос я чувствую у Холмогорова. А уж хорошо или плохо это у него получается, этого я, как обычно, не касаюсь. Это решайте сами.
31 октября 2003 г.Натания. Израиль. |
| [X] |