|
Акт 12-й. (О рассказах Александра Ермака.) Повторюсь (см. “Акт девятый ”): я очень не люблю ругать творцов. Поэтому прямо обрадовался, когда мелькнула мысль, как объяснить одну странность в рассказе Ермака “Напарники” (http://www.magister.msk.ru/library/publicat/ermak/ermak07.htm).Странность такая. Там сюжетно два устных рассказа. Рассказывает один милиционер другому, напарнику, потом другой - первому. Пока ехали, возвращаясь с задания… И переход от одного рассказа к другому не заметен: “А я в этом не уверен… [Речь о старухе.] Они снова помолчали. Еще покурили. Ехать еще было долго. - Ей было девятнадцать... ”Нет предупреждения, что начался другой рассказ другого милиционера . Так это – единственный языковый изыск в рассказе. Все остальное – совершенно, можно сказать, безыскусный, нехудожественный текст, если ждать, что писатель хочет как-то отличаться по речи от других писателей. Скажем, у Хемингуэя – телеграфный язык, у Льва Толстого – огромные периоды и т. д. и т. л.У Ермака – никакой личной особенности. И мы, сермяжные, так пишем. Все четко, ясно, понятно. Автоматизированное восприятие. Только вот этот у Ермака незаметный переход от речи одного персонажа к другому. Да и то, если спохватиться, можно отнести к неумелости живописать: все герои, мол, говорят одним языком, и язык этот – автора. Неумелого автора. И вдруг я подумал, а не нарочно ли он? Вон, все-таки смог создать что-то на секунду “непонятное”… В романтическую эпоху, пишут, <<утвердился “особый” художественный язык, принципиально отличный от языка быта, языка жизни>> (Левин В. Д.). Так не намеренный ли у Ермака отказ от специально-поэтического языка романтического искусства? Что если ему стыдно романтизма в себе? Вот он и прячется…Ведь о чем данный рассказ? Вернее, что автор хотел им сказать? Перед нами же явная эстетизация повышенной чуткости человека к человеку. Повышенной. Какой в жизни не бывает обычно. То есть перед нами эстетизация необычного. Будь это необычное в мире, не умерла б от инфаркта (а она, вероятнее всего, от него умерла) бабушка первого рассказчика-милиционера. Будь это необычное в мире, не погибла б невеста (а это, вероятнее всего, она погибла) – невеста другого рассказчика-милиционера. Однако стыдно уповать на необычное. А хочется. Вот Ермак и сказал, что хотел, но… неочевидным образом. Бросившаяся мне в глаза явная крохотная непонятность – это как бы знак равенства моралей двух историй. Александр Ермак тут сорвался с обычности речи (о необычном) на необычность речи.Срыв помог понять его. А то, вот, сперва я читал рассказ “Душ” (http://www.magister.msk.ru/library/publicat/ermak/ermak06.htm). Там все – гладко. (И просто.) – Так прочел и пожал плечами. Ну умерла мать персонажа, пока он – в кои-то веки приехавший погостить – мастерил ей душ. Ни он момент смерти не видел, ни вообще не заметил, что вот-вот умрет мать. – Случай и одно, и другое, и третье.Теперь же – после озарения от “Напарников” - не-е-ет! Понимаю - не случай. Нечуткий персонаж выведен Ермаком. Хоть тот и все-таки приехал к матери, на жалобный тон ее просьбы прореагировав, хоть тот и заботу о ней проявил. Но, понимай, надо-то было приезжать раньше, надо-то было ее забирать в город, надо-то было, чтоб лечили ее городские врачи. Может, и не умерла б она всего через семь лет после окончания сыном института, то есть где-то около пятидесяти лет от роду. Ну и, по крайней мере, надо-то было заметить, что матери плохо и хоть вызвать врача. Или – хоть присутствовать при последнем вздохе матери. Но… Автор, вживаясь в бездушие персонажа , дает нам поток сознания инженера, дает увлеченное сравнивание вариантов конструкции душа.Всего одной буквы не хватило в названии пафоса, двигавшего инженером. Как и в названии рассказа. “Душ” он называется, а не “Душа” …Тайно эстетизирует Ермак повышенную чуткость, необычное состояние души. Немещанское. И когда он этакую необычность начинает воспевать, не прячась - в рассказе “Души моей гангрена” (http://www.magister.msk.ru/library/publicat/ermak/ermak05.htm), тогда…Нет. Я не хочу говорить фэ .Зато, когда необычность, например, неимоверный прыжок разгневанной старой львицы, спрятан в полутора словах (“- Но как, как она могла? - в свою очередь изумился директор зоопарка”), – когда необычность спрятана среди обычнейшего по форме текста целого рассказа, “Маня” (http://www.magister.msk.ru/library/publicat/ermak/ermak03.htm), тогда – хорошо.И название-то рассказа, какое неяростное… Хорошо, когда не “в лоб”. 20 сентября 2003 г. Натания. Израиль. |
| [X] |