ОСТОРОЖНО, ОКНА ЗАКРЫВАЮТСЯ<

ОСТОРОЖНО, ОКНА ЗАКРЫВАЮТСЯ
Рецензия на спектакль "Дядя Ваня" в постановке театра п/р О. Табакова
28 апреля 2004года

На первых же минутах пьесы становится понятно, что такой она останется до конца. Какой? Медленной, тягучей, расслабленной; небольшая кучка воспитанных людей в состоянии легкой меланхолии пытается придумать себе занятие - и не может. Об этом писал Чехов. Об этом ставили, ставят и будут ставить театры. Никуда не денешься.
Отдельное браво за декорации. Светлое неотделанное дерево, большие окна, раскачивающийся на натянутых через все сценическое пространство веревках гамак, полевые цветы в глиняной вазе. Где-то вдалеке чириканье птиц. Яркий свет, заливающий сцену, частично захватывает зал. Гениально созданная иллюзия раннего летнего утра, что ошеломляюще действует на зрителей, только что вошедших сюда из холодного, ветреного московского апреля.
Медленно передвигается по сцене старая нянька Марина (Наталья Журавлева), с упорством предлагая скучающему Астрову то чай, то водку, заранее зная, что выберет он все равно последнее. Медленно тянет слова проснувшийся наконец в гамаке Войницкий (Борис Плотников), выражая свою уверенность в том, что в такую славную погоду и повеситься было бы неплохо. Медленно появляются из-за кулис отставной профессор Серебряков с женой - Олег Табаков и Марина Зудина. Медленно. Ключевое слово здесь "медленно". Окна пока открыты. Даже ставней еще нет.
Чеховский "Дядя Ваня" - это классика не в меньшей степени, чем сама сцена МХАТа, на которой идет проверенный временем спектакль. Большое спасибо хочется сказать режиссеру за яркие краски, подпущенные в действо через персонажей второго плана. Мария Васильевна Войницкая в исполнении Ольги Барнет, выжившая из ума и совершенно потерянная, молящаяся на Серебрякова, словно на алтарь, зажимающая в руках трогательный букетик цветов так, словно это величайшее сокровище в мире, и время от времени ошарашивающая зал своими неожиданными взрывами. Телегин, обедневший помещик, застенчиво сидящий на шее у профессора, которого не замечает никогда и никто, за исключением, пожалуй, только зрителей, восхищенных великолепной игрой Сергея Беляева, сумевшего вытянуть из глубин своей роли и комедию, и трагизм, и еще сто двадцать пять оттенков человеческой сущности. Дочка Серебрякова Соня, нескладная, услужливая, добросовестная и глубоко страдающая от сознания собственного несовершенства в исполнении молодой актрисы Ирины Пеговой. Достоверность - сто процентов, она словно вышла из чеховских фантазий, и роскошные косы ее очень кстати, и нелепый передник, и угловатые движения. Они встречаются. Они говорят. Они ссорятся, мирятся и ссорятся по-новой. Окна пока открыты.
...И вот наконец спускается вечер. Тянет холодом. Все отношения выяснены, все сердца разбиты, вся боль снова запрятана на самую глубину, туда, где ей и место, ведь главное - соблюсти внешние приличия. Серебряков с супругой уезжают. Прощаются. Потерявшая целый мир в лице влюбленного в Елену врача Соня прижимается к старухе Марине; не хочет она больше на них смотреть. Войницкий выглядит так, словно опустошен до предела - ничего, ничего больше не осталось, да...и надо ли? Телегин, никчемный, жалкий "Вафля" садится на край ступенек и, закрыв лицо руками, плачет. Плачет так, что у половины зала сжимается сердце. Сгущается темнота. Работники ставят ставни и закрывают их. Ни один лучик света не пробьется наружу.
И последняя нотка - монолог Сони, обращенный то ли к Войницкому, то ли к самой себе, то ли ко всему человечеству, звучит как-то придушенно, необычно тихо, несколько иначе, чем это представляешь себе, в сотый раз листая пьесу. "...Мы отдохнем, дядя Ваня...Мы отдохнем!" - здесь нет этого пресловутого восклицательного знака в финале. Здесь есть многоточие. И придавленный тяжелыми ставнями вечерний свет.
И закрытые наконец окна.