Евгений Антонов

ДЛЯ ТЕХ, КТО НЕ ЗАДАЕТ ВОПРОСОВ

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Мальчик рос, хоть сам он и не знал этого. Он не знал, что он растет и когда-нибудь вырастет. Он не мог сказать, с какого момента он начал осознавать себя, хотя какие-то фрагменты и зафиксировались в его памяти довольно точно. Впрочем, так обычно и бывает со всяким нормальным ребенком.

Кое-что, все же, он сам не помнил, хоть и был уверен в том, что помнит, потому что ему об этом многократно рассказывали мать и старший брат. Например то, как он однажды, только научившись ходить, пытался, без особой на то причины, свести счеты с жизнью : залез на головашку большой железной кровати и провалился между нею и стеной. При этом, он уперся затылком в стену, а подбородком - о головашку. Естественно, что самостоятельно он выбраться от туда уже не мог. Со стороны его тоже почти не было видно по причине висевших на головашке занавесок. Спасло его только то, что его вовремя хватились и его дед, не знавший современной медицины, но много повидавший на своем веку, не растерялся, когда нашел его, уже почти бездыханного, а стал подбрасывать его вверх и ловить. У человека в нормальном состоянии в таких случаях "захватывает дух", у него же это заставило биться уже остановившееся сердце.

В общем, на том свете он побывал, едва успев появиться на этом, и, видимо, ему там не понравилось. Хотя, может быть, его от туда вернули, сочтя,что он еще не сделал в жизни того, для чего был рожден. Вскоре, однако, он уже начал помнить все, что с ним происходило и многое из того ему казалось смешным и забавным, хоть и было, на самом деле, страшным и опасным.

" Держись крепче, Цыпленок !" - кто-то крикнул ему на ухо, когда они начали взлетать уже выше крыши сарая и блики просачивающегося сквозь листву солнца превратились в сплошную мишуру. Их было на качелях человек восемь, ребят и девчонок, которые были старше его на три-четыре года, а некоторые - и на все пять. Цыпленком его прозвали с подачи одной из соседских девчонок, потому что он все время бегал в желтых шортах и желтой футболке. Качелью им служил большой деревянный щит, подвешенный за веревки к огромному березовому суку. Такая система ими еще только испытывалась и они решили сделать это "под максимальной нагрузкой". Когда щит с треском развалился, мальчик впервые испытал на себе непостоянство хода времени : ему казалось, что он просто завис в воздухе и со стороны наблюдает за всем, что происходит с остальными. Больше всех его позабавил ближайший к нему по возрасту мальчишка, Игнаха : свернувшись калачиком, он катился через голову в сторону зарослей крапивы, но при этом, что было смешнее всего, он успел натянуть на голову футболку. Самое удивительное, что благодаря этому нехитрому трюку, как он потом уверял, он не почувствовал ни малейшей боли.

В итоге, сам мальчик оказался накрытым обломками щита и остальным пришлось поволноваться, пока они не извлекли его от туда и не убедились, что с ним все в порядке.

Следует заметить, что качели были самым любимым его развлечением в раннем детстве. Особенно он любил, раскачиваясь на них, петь песни. И пение в эти моменты, как ему казалось, получалось у него особенно хорошо. Пел он все, что знал. Причем, не детские песенки, а в основном те, что пел под гитару его старший брат. А брат его чего только и не пел !

Но вообще-то, они были обычно втроем, так как жили в одном подъезде. Мальчик даже не мог вспомнить как и когда они подружились. Ему казалось, что они были друзьями с рождения : Игорек, Сережка и он, самый старший из них. Боже, чего только они не вытворяли ! Особенно они любили играть с огнем (в прямом и переносном смысле этого слова). Начиналось это, как и у всех нормальных детей, со спичек. Но что касается нашего мальчика, то его огонь особенно притягивал и даже завораживал. Он мог часами сидеть и просто смотреть на горящие угли костра, когда они начали ходить на рыбалку. Вопреки запрету матери, он открывал дверцу печи на даче и наблюдал за действом, происходящим там, внутри. Для него это был целый спектакль, в полном его развитии, с завязкой и финалом.

Когда он немного подрос, он начал таскать у отца, из охотничьих припасов, порох и экспериментировать с пиротехническими эффектами. Он устраивал грандиозные "вспышки" в их, обычно темном из за отсутствия фонарей, дворе, выбрасывал горящие бумажные пакетики с порохом из окна, засовывал их в печь, что бы посмотреть, какой дым пойдет из трубы (после чего, кстати, печку пришлось ремонтировать), делал разного рода "бомбочки", для чего даже пришлось разработать собственной системы бикфордов шнур. И чем опаснее было занятие, тем больше привлекало оно его и, как следствие, его друзей.

Тяга к технике в нем тоже проснулась рано, как и у всех нормальных мальчиков, и поэтому они сконструировали свой первый мопед сразу же, как только Игорьку удалось где-то раздобыть к нему двигатель. Ради такого дела, мальчик не пожалел своего, еще совсем не старого, подросткового велосипеда. Естественно, что ни о каком сцеплении или тормозах на нем не могло быть и речи, и Игорек, первый, кому было доверено провести полевые испытания, лихо влетел бы в стену соседнего дома, если бы не отвалился привязанный к раме ремнем бензобак и двигатель не заглох. Они, все-таки, смогли на нем ездить, проведя некоторую доработку, и проездили (по очереди) до самой осени. Закончилось все тем, что когда наш мальчик возвращался вечером, почти в полной темноте, лугами с дачи домой, их детище загорелось. С начала он подумал, что включилась фара, но, однако, тут же сообразил, что никакой фары на мопеде нет и в помине, а, глянув вниз, увидел пылающий двигатель. Причем, огонь тут же охватил и вечно сырой от бензина бензобак. По рассказам мальчик знал, чем это чревато и припустил от мопеда подальше, как только успел с него соскочить. Впрочем, далеко убежать он и не успел - бак взорвался.

Когда все закончилось, он оттащил эту обугленную железяку в кусты, с тем, что бы вернуться за ней на другой день с Сережкой и Игорьком. Дальнейший путь он продолжил пешком.

Двигаясь в темноте, под сияющим звездами осенним небом, он впервые задумался о том, что кто-то там, на этом небе бережет его, не давая ему погибнуть, несмотря на все его неосознанные попытки сделать это. С тех пор, он полюбил бродить в темноте один. Неважно где. Кроме того, ему нравилось быть невидимым для остальных людей, а темнота предоставляла ему эту возможность.

Он полюбил ходить на дачу пешком именно этой дорогой, через луга и озера. Здесь он впервые испытал, что значит "ходить по воде". В действительности, он, конечно же, ходил не по воде, а по тонкому осеннему льду, скрытому под небольшим, в ширину ладони, слоем воды. Это случилось, когда после сильных ноябрьских морозов вдруг резко потеплело, растаял весь выпавший, было, снег и талая вода оказалась поверх уже замерзших озер. Никто бы даже и не подумал, что лед не растаял совсем, что он здесь, под водой, невидимый, в силу своей прозрачности. Это подсказали ему вороны, которые тоже решили прогуляться по льду, и, глядя на них, создавалось впечатление, что они плывут. Ему это показалось настолько интересным, что он, не боясь зачерпнуть в сапоги или вовсе провалиться, тут же вышел на лед. У него возникли непередаваемые ощущения. Несмотря на то, что он знал о наличии льда под ногами, ему действительно казалось, что он способен передвигаться по поверхности воды и даже парить над ней, как птица. Впрочем, может это казалось только ему, и будь на его месте кто-то другой, все выглядело бы намного прозаичней.

Мальчик рос, и, по мере этого, его все больше интересовали девочки. Впервые он влюбился еще в детском саду. Затем последовал более серьезный этап, когда он начал ходить в школу и открыл для себя, что помимо всего прочего, женщин можно классифицировать и с точки зрения их умственного развития. Он влюбился, конечно же, в отличницу, которая, впоследствии, скатилась до троек, не проявив себя при этом в чем-либо другом (в качестве компенсации) и, тем самым, окончательно его разочаровав.

Что бы привлечь к себе внимание противоположного пола, он поначалу, как и большинство нормальных мальчиков, старался как-то выделиться из общей массы, что ему едва не стоило довольно тяжелых увечий : он то падал с крыши сарая, демонстрируя свое умение залезать на нее, то летел, кувыркаясь, вместе с велосипедом с высоченного откоса на берегу реки, то одновременно ломал обе лыжи, со всего маху долбанувшись в лежащую под снегом, и потому неприметную с высокого угора, лодку.

С возрастом, однако, эта страсть у него несколько поутихла, хоть он и не переставал влюбляться то в одну, то в другую из девчонок. Но ненормальным, с точки зрения его друзей было то, что ему не хотелось, как всем прочим его сверстникам, пойти с девчонкой в кино или на дискотеку, или предпринять что-либо более существенное. Ему виделось, как они идут с нею куда-то в темноте, под звездным небом, как наблюдают за восходом солнца на берегу реки, или сидят при свечах у открытой печной дверцы и, разговаривая о чем-то необычном, смотрят на угли.

Одним словом, мальчик рос.

Мальчик рос и не знал, что когда он все-таки вырастет, он станет тем, кого все будут называть Капитан Белый Снег, который увидит, как красное вино льется на белую скатерть, когда этого не сможет видеть никто.