ГЕННАДИЙ ПРАШКЕВИЧ
ВЕЛИКИЙ КРАББЕН ПОВЕСТЬ
Залив Доброе Начало вдается в северо-западный берег ост- рова Итуруп между мысом Кабара и мысом Большой Нос, располо- женным в 10.4 мили к NNO от мыса Кабара. Берега залива высокие, за исключением низкой и песчаной северной части восточного берега. Речка Тихая впадает в восточную часть залива в 9.3 мили к ONO от мыса Кабара. Речка Тихая мелководная и извилистая; долина ее поросла луговыми травами и кустарниками. Вода в речке имеет болотный привкус, В полную воду устье речки доступно для малых судов. Лоция Охотского моря Тетрадь первая. Доброе Начало Бывший интеллигент в третьем колене. От Бубенчикова до Симоносеки, Первая кепка острова. Философия богодула. Опас- ности, не учтенные лоцией. Серп Иванович едет лечиться. Оси- ротевший Агафон Мальцев. Вечерние беседы на островах. "При- вет, организмы! Рыба!" Серп Иванович Сказкин, бывший алкоголик, бывший бытовой пьяница, Серп Иванович Сказкин, бывший боцман балкера "Азов", бывший матрос портового буксира "Жук", бывший кла- довщик магазина № 23, того, что Б селе Бубенчиково, бывший плотник "Горремстроя" (Южно-Сахалинск), бывший конюх лесп- ромхоза "Анива", бывший ночной вахтер крупного научноиссле- довательского института, наконец, бывший интеллигент ("в третьем колене!" - добавлял он сам не без гордости), а те- перь единственный рабочий полевого отряда, проходящего в от- четах как Пятый Курильский, каждое утро встречал меня одними и теми же словами: - Почты нет! А почты и не могло быть. В принципе. Случайное судно, разумеется, могло явиться из тумана в виду мыса Кабара, но для того, чтобы на борту этого судна оказалось письмо для Серпа Ивановича или для меня, Тимофея Лужина, младшего научного сотрудника СахКНИИ, должно было случиться слишком многое. Во-первых, кто-то должен был знать, что именно это судно и именно в это время выйдет к берегам Итурупа с тихоокеанской стороны, во-вторых, кто-то должен был знать, что именно в это время Серп Иванович Сказ- кин, крабом приложив ладонь ко лбу, выйдет на плоский берег залива Доброе Начало, а в-третьих, такое письмо кто-то дол- жен был написать! - Не умножай сущностей, - говорил великий Оккам. И в самом деле... Кто будет писать Сказкину? Его пятнад- цатилетний наследник Никисор? Вряд ли... Никисор проводил лето в пионерлагере "Восток" под Тымовским... Елена Ивановна Сказкина, ныне Елена Ивановна Глушкова? Вряд ли... Скажи ей кто: "Черкни бывшему мужу", она ответила бы, не постесня- лась: "Пусть ему гидра морская пишет!" На этих именах круг близких Серпа Ивановича замыкался, что же касается меня, то на все лето я всегда обрываю какую бы то ни было переписку. Но Серп Иванович Сказкин с реалиями обращался свободно. Каждое утро он начинал одними и теми же словами: - Почты нет! Произносил он эти слова отрывисто, четко, как морскую ко- манду, и я, ничего еще не сообразив, лез рукой под раскла- душку: искал спрятанный заранее сапог. Но сегодня Сказкина это не испугало, он не хихикнул, не хлопнул шумно дверью, не выскочил, торопясь, на потное от росы крылечко. Более того, после секундного значительного молчания упрямо повторил: - Почты нет! И добавил: - Вставай... я что хошь сделаю! Сделаю!.. Сказкин и - сделаю!.. Сказкин с его любимой по- говоркой: "Ты, работа, нас не бойся, мы тебя не тронем", и это - сделаю! "С таких вот вещей, - сказал я себе, - и начинается путь к поповщине..." Не открывая глаз, слушая, как орет за окном ворона, ук- равшая у нас полкилограмма жиров, я упорно решал загаданную Серпом задачу. Ночь, правда, выдалась бессонная. Свирепая, мертвая духота упала на берега Доброго Начала. Речка Тихая совсем отощала, от узких ленивых струй несло болотом. Воздух над песками дрожал как над перекаленной жаровней. Бамбуки пожелтели, курились едкой пыльцой, лопухи съежи- лись. Стены, нашего дома взялись влажными тяжелыми пятнами, выцветшие обои поднялись пузырями, потом пузыри лопались, обвисали; так же тяжко обвисало небо на каменные мрачные плечи вулканов. Вторую неделю душное тяжелое пекло. Вторую неделю ни капли дождя. Вторую неделю я проводил ночные часы у окна, уставившегося на океан пустой рамой - стекла я давно выдавил. Душная тишина была брошена на остров как горячий комп- ресс, и волны шли к берегу душные, длинные - я угадывал это по тяжелым, ленивым вздохам. Мертвая тяжкая тишина, лишь постанывала где-то корова горбатого Агафона Мальцева. Звез- ды, духота, лето... - Вставай, - повторил Серп Иванович. - Я что хошь сделаю. Наконец я разлепил веки. Серп Иванович Сказкин - первая кепка острова, обладатель самой крупной на островах головы - стоял передо мной навы- тяжку, как солдат над раненым маршалом. Был он в длинных си- них трусах, на босу ногу и в не снимаемом никогда тельнике. Обнаженные кривые ноги Сказкина казались еще круглее от то- го, что их обвивали лиловые тела вытатуированных тушью гидр, "Мы устали!" - гласили лиловые краткие надписи на каждой гидре, но, несмотря на усталость, гидры эти так и рвались вверх, под скудные одежды Серпа Ивановича. Голова у Сказкина действительно была крупная. Думаю, сам Дионисий не отказался бы на своих кровожадных пирах плеснуть вина в чашу, сработанную из черепа Серпа Ивановича. Прищу- ренными, хитрыми глазами, чуть подрагивая пучками белесых ресниц, Серп Иванович смотрел мимо меня, в сырой душный угол домика. Я невольно перевел взгляд туда же, и этого мгновения Серпу Ивановичу вполне хватило: обе руки он спрятал за спи- ну. - Показывай, добытчик! - догадался я. - Что принес? Морс- кая капуста? Сказкин хмыкнул, глухо, как в раковину: - Говядина! "Бессонница... - окончательно решил я. - Бессонница, вот что нас доконает..." В самом деле: на ближайшие тридцать миль, а в сторону Америки и еще дальше, не было тут ни одной коровы, не счи- тать же говядиной белую скотину Агафона Мальцева - берег ее Агафон, не на мясо держал, молоко пил... - А ну! - приказал я. - Что там? И ужаснулся. В огромной длани Серпа Ивановича, задуманной, несомненно, как совковая лопата, лежал кусок свежего, точащего кровь, мяса. Противоестественный, алый кусок, даже обрывок шкуры сох- ранился, будто сорвали ее с несчастного животного одним ма- хом. Кто мог такое сделать? Сказкин лишь пожал плечами, покатыми, как у гуся. - Но ведь это корова Агафона! - догадался я. - Других тут и не бывало. - Но кто это сделал? Кто? Серп Иванович хихикнул. Застиранный тельник делал Сказкина похожим на большую мутную бутыль, по горло полную здравого смысла. Хихикал он, конечно, надо мной, ибо только младший научный сотрудник Ти- мофей Лужин (он, Серп, был в этом уверен) мог возлежать на влажном вкладыше в тот час, когда всякий порядочный человек вполне мог кое-что откусать от жизни, то есть от белой коро- вы Агафона Мальцева. Серпа переполняло чувство превосходс- тва, Серп презрительно и высокомерно пожимал плечами, Серп даже снисходил: уж что там, уж с ним, со Сказкиным, не про- падешь!.. И не выдержав духоты, невнятицы, неожиданности, испуга, я, наконец, встал, добрел до умывальника, побренчал его теплым медным соском, дотянулся до влажного полотенца. - Я однажды в Пиреях двух греков встретил, - гудел за мо- ей спиной Сказкин. - Один виски нес, другой на тебя походил. Я прислонился к пустой раме. "Ох, Серп! Ох, родимый!" Слоистая полоса теплого утреннего тумана зависала над темным заливом, резко деля мир на земной, с его тяжкими пем- зовыми песками, оконтуренными бесконечной щеткой бамбуков, и на небесный - с пронзительно душным небом, выцветшим от жа- ры, как любимый не снимаемый никогда тельник Сказкина. - Ну? - наконец спросил я. Сказкин, подмигнув, бросил: - Нашел - спрячь, отнимут! Эта мудрость венчала философию Сказкина, но мне было не до шуток: - Агафон... знает? По праву удачливого добытчика Сказкин вытянул сигарету из моей пачки и укоризненно покачал большой головой: - Да ты что, начальник! Это если бы еще одна корова приш- ла, а то и единственную забили! - Кто забил? - Ой, спешишь, начальник! - нахмурился Сказкин. - Ой, спешишь, неправильно думаешь. Ничего не знаешь, а виноватого уже угадываешь... Люди, начальник, они везде одинаковые, что на островах, что в Бубенчикове, что в Симоносеки. Сойдешь на берег, поставишь бутылочку: "Хау ду ю ду?" Любой, конечно, ответит: "Хау!" Меня, начальник, вот за что боцмана любили? Да за то, что я, начальник, и палубу вовремя выскребу, и к подвигу всегда готов... - Сказкин, - сказал я. - Вернемся к фактам... Вот лежит мясо. Это факт... Вид у мяса странный. Это тоже факт... А принес это странное мясо ты! Факт, от которого никуда не деться... Я, Серп Иванович, за каждый твой жест в ответе, потому быстро и четко мне объясни: что случилось с коровой? - Акт оф готт! - хладнокровно перешел Сказкин на иност- ранный язык. - Акт оф готт! Действие бога! Расшифровывалась ссылка на бога так. Поздно ночью, выпив у горбатого Агафона чаю (Агафон любил индийский, но неизменно добавлял в него китайского, низких сортов), Серп Иванович решил прогуляться. Душно, невмоготу - какой сон!.. Так и шел по пескам, меня в окне видел. Даже подумал: "Чего это начальник не по уставу живет? Отбой прот- рубили - гаси свечу, сливай воду!" - Топает так по бережку, по пескам, и все обо всех понимает - и о начальнике, не уме- ющем свечи беречь, и о звездах, такие они дикие, будто о спутниках и не слыхивали, и вообще о каждом шорохе в ночи... А вот чего корова Агафона вдали взмыкивает - этого Серп не понял. Корове, как никому, спать следует - она, дура, молоко обязана копить; так нет - ночь, а она, падла, шастает под вулканами. "Чего ищет? - подумал Сказкин. - Пойду вмажу ей по рогам, чтоб не взмыкивала!" Подобрал бамбучину и ходу! Запилил аж за речку Тихую, на луга. До этого, правда, на деревянном мостике отдохнул, потыкал бамбучиной в битых, шатающихся у берега горбуш. Так хорошо ему на мостике стало - как в детс- тве, как в родном Бубенчикове. И комаров нет, и от Елены Ивановны далеко. Так Сказкин шел по пляжу, а пляж перед ним изгибался, и на очередном его плавном изгибе, когда Сказкину уже захоте- лось вернуться домой (да и корова давно замолчала), он вдруг и сразу увидел такое, что ноги сами собой приросли к пескам. Отгоняя нахлынувший на него ужас, Сказкин минут пять буб- нил мне про какой-то огромный вертлюжный гак. Гак этот, пуда на два весом, совсем не тронутый ржавчи- ной, блестящий, как рыбья чешуя, валялся в песке. Помня, что хозяйственный Агафон за любую отбитую у океана вещь дает чашку немытых сухофруктов, Серп Иванович сразу решил: гак - Агафону! И опомнился. При чем тут, в сущности, гак? При чем тут сухофрукты, пусть и немытые... Вон ведь в воде, омываемая ленивым нака- том, торчит, как белый валун, рогатая голова несчастной ко- ровы, "Ну не повезло медведю! - вслух подумал Серп, хотя если по справедливости, то не медведю тут не повезло, а Агафону. - Этого медведя Агафон где хочешь найдет!.." Не сразу пришла в голову Серпа Ивановича простая мысль: медведь-мурввьятник, обитающий на островах, он, этот мед- ведь, хоть ты его зеленым овсом корми, на корову горбатого Агафона никогда не пойдет - рога у нее, что морские кортики, а нрав - в хозяина. Страх сковал Сказкина. Слева - океан, бездна, тьма, в бездне этой что-то огром- ное копошится; справа - глухие бамбуки,. бездна, ужас, в бездне этой что-то свирепое пыхтит, ухает... Бросил Сказкин бамбучину и дал деру. Кусок мяса, правда, схватил. Серп, он свое откусает! - Что ж она, дура, - хмыкнул я, жалея корову, - на мине, что ли, подорвалась? - Ну ты даешь! - хрипло вскричал Серп. - Ну ты даешь! Да тут тральщики каждую банку вычесали. В лоцию чаще загляды- вай. Если и есть тут опасности, то лишь не учтенные лоцией! - Акула? - Да где это слыхано, - возмутился Серп, - чтобы акула коров по пляжу гоняла! - Ну что ж, - подвел я итог. - Нет тут неучтенных опас- ностей! Если не медведь, не мина, не акула... Сказкин замер. - Значит, т ы! - Начальник! - Хватит! Проваливай! Прямо к Агафону! Ему это все объяс- ни! - Я глянул в окно: - Впрочем, тебе и тут повезло: вон он, Агафон, сам идет к нам... Агафон Мальцев, единственный постоянный житель поселка, используемого рыбаками под базу, действительно был горбат. Но горб не унижал Агафона. Он, конечно, пригнул Агафона к земле, но зато утончил кисти рук - они стали хрупкие, вес- нушчатые, совсем женские; сгладил характер. Лицо - обветрен- ное, морское, око почти не знало морщин, а белесые, навыка- те, глаза время от времени схватывались влажным блеском, будто он, Агафон, вспоминал что-то такое, о чем и друзьям вспоминать не след... И сейчас, выкатив влажные, нежные свои глаза, Агафон, переступив порог, сразу поставил у ног тран- зисторный приемник "Селга", с которым не расставался ни при каких обстоятельствах. "Мало ли что, - пояснял он. - Вот буду один, в расщелине там, в распадке, в бамбуках, и станет мне, к слову, нехоро- шо... Так со мной же приемник! Я его никогда не выключаю. По шуму меня и найдут, по песенке Пугачевой!" - "Ерунда! - не верил Серп Иванович. - Ну неделя, ну две, сядут твои бата- реи!" - "А я их часто меняю", - настаивал Агафон. - Коровы нет, - пожаловался с порога Мальцев. - С ночи ушла, а я за ней рыскай, будто и не хозяин. - Да чему мы в этой жизни хозяева? - лицемерно вздохнул Сказкин. - Тьфу, и нас нет! - Ты, Серп, вроде как с океана шел. Не встретил корову? - Да встретил, встретил, - еще фальшивее вздохнул Серп. А я обернулся и ткнул кулаком в сторону столика: - Твоя? "...на этом, - громко сказал голос из "Селги", - мы за- канчиваем нашу передачу. До новой встречи в эфире!" И смолк. Однако не насовсем. Где-то через минуту из темных, таинственных недр "Селги" донеслось четкое, явственно различимое икание. "Прямо как маяк-бипер", - определил позже Сказкин. А Агафон приблизился к столу и растопыренными, как у кра- ба, глазами уставился на мясо, добытое Серпом: - Моя! - Ну бери, раз твоя, - разрешил Сказкин. - И ходить, ис- кать теперь не надо. - Но кто ее так? - Ну уж не знаю. Такую встретил. Агафон ошеломленно молчал. - Да ты не переживай, - хихикнул Серп. - Другую купишь. Подкинут транспортом. Не такую, как эта, а получше - добрее, спокойней, молочнее. Будет у порожка травку щипать, тебя ожидать с прогулок. Сам говорил: эта тебя вконец загоняла. - Осиротили! - взвыл Агафон. - Осиротили! Сперва собаки, теперь вот корова! Что же я, должен в одиночестве жить? - Почему же в одиночестве? - не поверил Сказкин. - Зна- ешь, сколько в океане живности? Ты вот поди, сядь на береж- ку, обязательно кто-то вынырнет! - Мне чужого не надо, - плакался Агафон. - Мне без молока хуже, чем тебе без бормотухи. - И потребовал: - Веди! Пока- зывай - где! Я все разгадаю! Пока мы брели по убитым пескам, Агафон, припадая на левую ногу, в гроб и в мать клял жизнь на островах, шалых собак и дурную корову. Вот были у него две дворняги, без кличек, как и корова, - и жизнь у Агафона совсем по-другому шла. Он даже в бамбук ходил без приемника - с собаками не страшно, най- дут. Но однажды, перед самым нашим приходом в поселок, ушли собаки гулять и с той поры ни слуху о них, ни духу. - И ничего от них не осталось? - не поверил Сказкин. - Ни хвостов, ни когтей?.. Это ты, Агафон, брось. Уж я о зверье все знаю. Я, Агафон, конюхом был... Просто запустил ты тут свой участок. Чертом у тебя тут пахнет. Но пахло не чертом. Пахло водорослями, йодом, душной сыростью. Длинные, перфорированные ленты морской капусты путались под ногами, туманно, влажно отсвечивали плоские луны медуз, как переваренные полопавшиеся сардельки валялись в песке се- рые голотурии. - Вот, Агафон... Нравится? Песчаная отмель выглядела так, будто кто-то зло, не поче- ловечески резвясь, устроил тут самое настоящее побоище. Кус- ки раздробленных белых костей, обесцвеченные обрывки мяса. Печально торчал из воды рог, прямой, как морской кортик. Вокруг белой коровьей головы суматошно возились крабы. Уже нажравшиеся сидели в стороне, огорченно разводили клешнями - вот, дескать, не лезет больше, вот, дескать, и хозяин уже объявился! Плоскую полосу пляжа, такого плоского, что поднимись вода буквально на сантиметр и его затопило бы целиком, тяжело, мерно подпирал океан - белесый вблизи, тяжкий, голубоватый на горизонте, где воды его смыкались со столь же тяжким обезвоженным небом. Ни души... Лишь над далеким домиком Агафона курился тусклый дымок. Небо, тишь, ленивый накат, душное равнодушие бамбуков. И - океан, смирение, рогатая белая голова. - Осиротили! - вскричал Агафон и, как кузнечик, отпрыгнул к самой кромке воды - кружевной, шипящей, мягко всасывающей- ся в белый песок пляжа. Мы замерли. Казалось, тенмос вскинется над берегом липкое щупальце, сейчас рванется оно к небу, зависнет в воздухе и одним дви- жением вырвет из мира сироту Агафона Мальцева. Но ничего не случилось. Суетливо ругаясь, Агафон шугнул крабов и выловил из воды тяжелую коровью голову. Он уже простил Сказкина, он уже по- нял - не под силу такое Сказкину. Видимо, тут впрямь вмешалось то неясное, темное, что бы- валые моряки всех стран определяют двумя словами: Акт оф готт - действие бога. Сказкин кивнул. Сказкин обрадовался. Сказкин оценил жест Агафона. Кто-кто, а он, Сказкин, знал: далеко не все в жизни соот- ветствует нашим возможностям и желаниям. Он, Сказкин, и в мой Пятый Курильский попал волею обстоятельств. Не дал мне шеф лаборанта (все заняты), а полевые на полагающегося мне рабочего разрешил расходовать только на островах (эконо- мия!). Смешно! В инвалидах я не нуждался, а здоровые мужики (лето - это путина!) давно ушли в океан. Вот почему две недели я провел на острове Кунашир. Осел в Менделееве, пил чай, вытирал пот- ное лицо полотенцем и терпеливо, как паук, следил за оче- редью, опоясавшей крошечное здание аэропорта. Если я мог найти рабочего, то только здесь. Погода не баловала. Изредка с Сахалина прорывался случайный борт, но забрать он не мог и десятой доли желающих, вот почему в обычно пус- тых бараках кипела сейчас жизнь - пахло чаем, рыбными шашлы- ками, икрой морского ежа. Центром бивачной жизни все же оставалась очередь. Здесь, в очереди, завязывались недолгие романы, здесь, в очереди, рушились вечные дружбы, здесь, в очереди, меняли книги на икру, икру на батарейки, батарейки на рыбу, рыбу на книги. Здесь все жили одной надеждой - попасть на материк. Потому-то ни один из тех, к кому я обращался со слезными просьбами, не был со мной добр. "Подработать деньжат! - удивлялся такой вот, рвущийся в Южно-Сахалинск или в Хаба- ровск. - Хочешь, я тебе оплачу эти полтора месяца, только исчезни с глаз моих!.." Я не сердился. Я понимал каждого. Серп Иванович возник в порту на восьмой день. Подошел к очереди коротенький человек в пыльном пиджачке, наброшенном на покатые плечи, в гигантской кепке, сбитой на стриженый затылок, и в штанах, украшенных алыми лампасами. Левый кар- ман на пиджачке был спорот или оторван, на его месте светлел невыцветший квадрат, в который Серп Иванович время от време- ни привычно совал руку. Не поздоровавшись, не сказав анекдота, никого не заметив, не спросив, кто тут крайний (не последний, а крайний - за последнего могли побить), Сказкин целеустремленно пробился к крошечному окошечку кассы, надежно утопленному в бревенчатой стене. Но именно там, у окошечка, Серпа Иваныча и взяли под локотки двое крепких ребят, отставших от своего МРС-малого рыболовного сейнера. - Ты, организм, куда? - спросил старший. - На материк, - отрывисто бросил Серп. Демонстративно отвернув от Сказкина свои багровые, пухлые лица (вдруг Сказкин пьян? - таких тут не жаловали), ребята с МРС деловито хмыкнули: им нравилось вот так, на глазах оче- редян, показывать свою принципиальность - ведь если Сказкина к заветному окошку впрямь привела бормотуха, это обещало большое зрелище. С хамами и богодулами поступали просто: влажной губкой им стирали с ладошек порядковый номер и отп- равляли в самый конец очереди - пусть пасется. - Да тут все на материк, - миролюбиво заметил второй, по- моложе. И потребовал: - А ну, организм, покажь ладошку! Сказкин спрятал руку в несуществующий карман: - Болен. Лечиться еду. Очередь зашумела. Народ на островах отходчивый, понимаю- щий - в сложном климате люди не ожесточаются. - Прижало мужика... - Не говори, глаза-то ввалились... - Вишь, трясется. Я тоже когда-то больным был... - А слабый! А качает! - жалели Серпа. - До борта-то хоть доживет? Где у него родственники? Уловив сочувствие, Серп Иванович одним движением освобо- дился от растерявшихся рыбаков, Из правого, сущссгиующсги кармана пиджачке" он вьшуп поепорт и деньги - вложил в око- шечко кассы, как в банк. Окошечко это, правда, больше походило на бойницу - было такое узкое и глубокое, что кассиршу никто никогда не видел. Голос слышали - это точно. Глухой, сильный голос. Говорили, будто кассирша из бывших охотниц, с ножом на медведя ходила, будто лицо у нее медведем поцарапано, вот и работает за та- кими вот глубокими нишами. - Справку! - донеслось из окошечка. Серп Иванович снова полез рукой в существующий на пиджач- ке карман. А самые сердобольные уже передавали по цепочке: - Если он в Ригу, у меня там приятель есть... - Из третьего барака дед улетел, койка освободилась... Но весь этот шум был заглушен рыком кассирши: - Ты что мне даешь? Ты что мне даешь, а? - Да выписывай, не мучь! - возмутилась очередь. Особенно шумели те, кто не надеялся улететь первым бор- том. - Выписывай! Развела контору! Он человек, не медведь. Яс- но же: организм не из крепких! Старший рыбак перегнулся через плечо Сказкина. - Тут по-иностранному, - сообщил он. - По-иностранному? Значит, серьезно! Значит, скрывают! Иначе чего скрывать? Так бы и написали - тиф там или ОРЗ. У нас попусту не пугают... Чего, чего он там говорит?.. "Моз- жечковый..." Это у него с головой что-то... "Тремор..." Или это с руками?.. Но старший из рыбаков уже рванул на груди тельняшку: - Братишки! Да его болезнь на бормотухе растет! - А-а-а, богодул... - мгновенно разочаровалась очередь. - Едет лечиться! Тоже нам - инвалид! С такой болезнью можно и по воде шагать, ако посуху. Тоже герой! Второй по величине, третий по значению! И Сказкина, будто куклу, перекинули в хвост очереди. ...Два дня подряд южные острова были открыты для всех рейсов. Пассажиров как ветром сдуло, даже кассирша уехала в город, вот почему меня, одинокого и неприкаянного, как Все- ленная, заинтересовал грай ворон, клубившихся над дренажной канавой, мечом направленной прямо к авиакассе. Я подошел. По дну канавы, выкидывая перед собой руки, по-пластунски полз Серп Иванович Сказкин. Пиджачка на нем не было, но лам- пасы на штанах еще не стерлись. - Летишь? - спросил я сверху. Серп, из-под кепки, кивнул. - Лечиться? Серп снова кивнул, удаляясь от меня со скоростью черепа- хи. Полз он, конечно, к кассе: прятался от уже несуществующей очереди, хотел взять внезапностью. Целеустремленность Серпа Ивановича мне понравилась. Ста- раясь не осыпать его песком, я медленно шел рядом с ним вдоль канавы: - Хочешь вылечу? "Как?" - без слов спросил Сказкин. - Два месяца физических работ. Два месяца вне всяких зна- комых. Два месяца ни грамма в желудок. Выплаты - только по возвращении. Идет? - Идет! Так Сказкин попал в Пятый Курильский. Утешая осиротевшего Агафона, Серп Иванович три долгих дня варил в кастрюльке отменный компот. "Тоже из моря?!" - наме- кал я на злополучную говядину. Серп Иванович отставлял в сторону кружку, значительно за- мечал: "Не так, чтобы совсем, но через Агафошу..." И хитро смотрел на Мальцева. Мальцев молчал. "Смотри, Серп! - грозил я. - Если ты сапоги на компот сменял, с тебя высчитаю!" - "Да нет! - довольно объяснял Сказкин. - Я ведь говорил, гак вертлюжный в песках нашел. Мне он ни к чему, а Агафон все собирает..." Душный, томи- тельный цвел над островом август. С вечера всходила над вулканом Венера. Семь тонких ее лу- чиков, как мягкие плавники, нежно раскачивались в ленивых волнах залива. Глотая горячий чай, пропитанный дымной гор- чинкой, я откидывался спиной на столб навеса, под которым стоял кухонный стол; я отдыхал, я ощущал прекрасное чувство выполненного мной долга. Работа подходила к концу, погода к нам благоволила, "Собаки, говорю, ушли, - бухтел Агафон Мальцев. - Ушли, и как без вести!" - "Да оно так и есть: без вести, - сочувствовал Серп Иванович. - У нас, с балкера "Азов", было, медведь ушел. Его танцевать научили, за столом в переднике сиживал; чего уж, кажется, - плавай, смотри на мир! Так нет, На траверзе острова Ионы хватились - нет орга- низма! Свободы, видите ли, захотел!" - "Я и говорю, - наг- лядно, как на ВДНХ, закусывая, бухтел Мальцев, - как ушли собаки, так ни слуху от них, ни духу". - "Может, плохо кор- мил?" - "Да нет, совсем не кормил, собака должна сама кор- миться". - "Медузами?" - удивлялся Сказкин. "Зачем медузами? Пусть мышкуют. Тут, смотри, все поляны стриженые..." Так они вели свои нескончаемые беседы, жалели собак, га- дали о их судьбе и судьбе белой коровы, а я смотрел на лучи- ки звезды, купающейся в заливе. "Вот и еще день прошел. Смотришь, и подойдет шхуна. Смотришь, и поплывем - может, на Камчатку, может, в Корсаков". Дорога на острове была, шагай по ней хоть прямо до Буре- вестника. Сперва через перешеек, сквозь сырые заросли - на охотскую сторону, потом по пемзовым пескам к черной горе Го- лубке, а там до Буревестника - рукой подать... Но не могли мы воспользоваться дорогой. Лошадей не было, на плечах все не утащишь. Кроме спальников и снаряжения, скопили мы пять ящиков образцов - сваренные пемзовые туфы, вулканические пески с крохотными лапиллями, блестящие, за- зубренные, как ножи, куски обсидиана, тяжкие, как мертвая простокваша, базальты. Я гордился собранными образцами. Я гордился - время прошло не зря. Я гордился - есть, что сказать шефу. Ведь это шеф утверж- дал, что пемзовые толщи Южного Итурупа не имеют отношения к кальдере Львиная Пасть, когтистый гребень которой впивался в выжженное небо за далеким, крошечным, курящимся, как вулкан, домиком Агафона Мальцева. Я гордился: "Ошибся шеф! Я его ошибку исправил! Все эти пемзы выплюнула Львиная Пасть! Она, и ничто иное!" Гордясь, я видел огнедышащий конус, прожигающий алым пла- менем низкое небо, густо пропитанное электричеством. Гор- дясь, я видел летящие в субстратосферу глыбы, смертную пеле- ну пепловых туч, грохот базальтов, рушащихся в освобожденные магмой полости. А потом - мертвый кратер, ободранные взрывом мощные сте- ны. И высоко над всем этим - доисторические белые ночи, до- исторические серебристые облака. У ног горбатого Агафона привычно, как маяк-бипер, икал транзисторный приемник "Селга". Горящий, прокаленный, тлеющий изнутри август. Вдруг начинало дуть с гор, несло запахом сухой каменной крошки. За гребнем кальдеры грохотали невидимые камнепады. Хотелось домой, в город, туда, где есть настоящее кресло, шкафы с книгами, друзья, где шапочка пены стоит не над кру- тящейся на ручье воронкой, а над чашечкой кофе. Город. Там за день проходят перед тобой тысячи людей, там за день ты не успеваешь толком поговорить ни с одним, но там есть дом, в котором, если ты даже и не вхож в этот дом, жи- вет человек, новый и важный смысл всему, что тебя окружает, что тебя интересует. Полный тоски, подчеркнутой икающей "Селгой", жарой, пус- тыми берегами, я уходил к подошве вулкана Атсонупури, в заб- рошенный, черный, как иероглиф, поселок. В одичавших садах рос крыжовник, его ягоды походили на выродившиеся арбузы. За садами душно, томительно пах можжевельник, синели ели Глена, пузырились кусты аралий. Оттуда, с перешейка, я видел пано- раму залива и далекий, почти прозрачный горб горы Голубки, Но гора Голубка напоминала не птицу. Гора Голубка напоминала тушу дохлого динозавра. С ее мрачных массивных склонов, как пряди старческих csдых волос, ниспадали многометровые водо- пады, а внизу, под ними, крутились мутные окисленные ручьи. Я понимал: этот мир - мой. Он, этот мир, был прост, строг, расчислен. В нем, в этом мире, все было точно предопределено. Но, как вскоре выяснилось, я ошибся. Белая корова Агафона Мальцева оказалась лишь первым звон- ком, ибо в тот же вечер ввалился под наш душный навес не в меру суетный Сказкин; ввалился, ткнув рукой в столб, подпи- рающий крышу навеса, а другой - в деревянные ящики с образ- цами; ввалился, потеряв кепку, потеряв душевное равновесие; ввалился, упал на скамью и шумно выдохнул: - Привет, организмы! Рыба! Зализ Львиная Пасть вдается в северо-западный берег ост- рова Итуруп между полуостровами Клык и Челюсть. Северная оконечность полуострова Клык - мыс Клык - находится в 11.5 мили к NNO от мыса Гневный, а западная оконечность полуост- рова Челюсть - мыс Кабара - расположен в 3 милях к NO от мы- са Клык. Входные мысы залива и его берега высокие, скалистые и обрывистые. Входные мысы приметны и окаймлены надводными и подводными скалами. На 3 кбт от мыса Кабара простирается частично осыхающий риф. В залив ведут два входа: северовосточный и юго-западный, разделенные островком Камень-Лев. В югозападном входе, про- легающем между мысом Клык и островком Камень-Лев, опасностей не обнаружено; глубины в его средней части колеблются от 46.5 до 100 м. Северовосточный вход, пролегающий между ост- ровком Камень-Лев и мысом Кабара, загроможден скалами и пользовать. Лоция Охотского моря Тетрадь вторая. Львиная Пасть Игра игр - карты. Желание точности. Русалка - как перст судьбы. Болезни и осложнения. Дорога, по которой никто не ходит. Большая пруха. "К пяти вернемся". Плывущее одиноко бревно. Капроновый фал и каша из гречки. Левиафан. Август пылал как стог сена. Звезды искрами сияли по всему небу, ночами головней тлела над вулканом Луна, Когда надоедали чай, прогулки, беседы с Агафоном и Сказкиным, когда ни работа, ни отдых не шли на ум, и время останавливалось, и не хотелось даже двигаться, я садился за карты... Нет, нет! - увлекал меня вовсе не покер, и не "дурак", как бы его там ни называли - японский, подкид- ной, астраханский; я аккуратно расстилал на столике протер- шиеся на сгибах топографические карты, придавливал их куском базальта и подолгу сравнивал знакомые линии берегов со све- дениями, почерпнутыми из Лоций, хранившихся в скудной библи- отечке горбатого Агафона. Были там у него разрозненные тома Шекспира, Бальзака, Гуревича и шесть полок беллетристики, списанной с судов. Условные знаки... Мыс Рока. Для одних это крошечный язычок, показанный островом Охотскому морю, а для меня - белые пемзовые пески и дождь, который шел ровно две недели. Дождь не прекращался ни на се- кунду, он шел днем и ночью. Плавник пропитался влагой, плавник тонул в воде, плавник не хотел гореть. Раз в сутки, большего мы не выдерживали, Серп Иванович приносил с берега куски выброшенндго штормом толя - на его вонючих обрывках мы кипятили чай. Масло и са- хар пришлось выбросить - они впитали в себя чудовищный тош- нотворный запах... Кашляя, хрипя, не смирившийся с жизнью Серп время от вре- мени наводил разговор на выпивку, но в его словах, к счастью, тоски не было. Серп утверждал новые для него прин- ципы. Я - гордился! Мыс Рикорда. Для одних это штрихи, обозначающие крутой отрог разрушен- ного временем вулкана Берутарубе, а для меня - вулкан, дву- горбым верблюдом бредущий сквозь теплый, как парное молоко, туман, и японский, выброшенный на берег кавасаки, на палубе которого мы провели смертельно душную ночь. Палуба была нак- лонена к морю, спальные мешки сползали к бортику, но палуба дышала - дерево никогда не бывает мертвым. Я сидел над картами и передо мной в синеватой дымке тонул смазанный расстоянием безупречный пик Алаида. Я сидел над картами и передо мной в синеватой дымке про- ходили воздвигнутые над океаном заостренные вершины Онекота- на, а дальше - Харимкотан, похожий на разрушенный город, Чи- ринкотан - перевернутая, отрезанная от океана слоем тумана, отчетливая воронка, а еще дальше - базальтовые столбы кро- шечных островков Ширинки... Когтистые скалы, кудрявые ивицы наката, призрачные лаво- вые мысы, ведущие в никуда морские террасы - человек в море всегда один, но не одинок... Плавник касатки, мертвенный дрейф медуз, пыльца бамбуков, принесенная с суши, - все это часть твоей жизни, ты дышишь в унисон океану, ты знаешь - это твое дыханке гонит волну от южных Курил до ледяных бере- гов Крысьего архипелага... И еще - отметил я про себя. Нигде так не тянет к деталям, как в океане. Его бесконечность заставляет тебя найти, выде- лить из массы волн одну, пусть не самую мощную, зато конк- ретную, из великого множества всплывающих из-под кормы огней один, пусть не самый яркий, зато конкретный... В океане хо- чется быть точным. Тяга к точности там так же закономерна, как закономерно на пустом душном острове испытывать чувство тоски. Детали... И - бесконечность... Прибрежная зона: белые пемзовые и черные титаномагнетито- вые пески, узкая линия, сталкивающая две стихии, порог между двумя мирами - они волнуют меня, как женщина, которая никог- да не будет моей. Завалы ламинарий, дряблые линзы медуз, разбитые остовы судов - за всем этим стоит неясная, но уга- дываемая тайна. "И в самом деле, - думал я, - как увязать великий океан и его обитателей с не менее великой философией Серпа Ивановича Сказкина, как увязать огненное кольцо вулканов и пустынное одиночество Агафона Мальцева, безмерность стихий и мои нич- тожные планы?.." Я терялся. Я знаю: Сказкин бы меня не поддержал. Я знаю: Сказкин бы мои мысли не одобрил. Но ведь на то он и Сказкин! Вглядываясь в карты, идя вдоль длинных извилистых бере- гов, я не слышал Агафона и Сказкина... Так, отдельные сло- ва... Он, Сказкин, видите ли, разглядел в океане рыбу!.. А кто из нас, спрашивается, не видел больших рыб?.. Тем более, глазами Сказкина! Беседа о рыбах меня не привлекала. Лекций Льва Симоновича Берга мне хватало вот так. Я не слушал Агафона и Сказкина, я снова шел вдоль островов и уже видел перед собой кальдеру Львиная Пасть, скалистым ухватом вцепившуюся в застрявший в ее глотке Камень-Лев... Только в прибрежной зоне, которую я так люблю, чувствуется по-настоящему чудовищная масса мате- рика, только в прибрежной зоне начинаешь по-настоящему пони- мать, что как ни призрачны, как ни прозрачны подернутые го- лубой дымкой, уходящие за горизонт мысы, кулисами выдвинутые друг из-за друга, их чудовищный вес лежит на тебе самом... - Выключи! - крикнул Серп, пиная ногой икающую "Селгу". - Правды боишься! - возразил Агафон. - Не мог ты видеть такую большую рыбу! Запретив себе отвлекаться, я всматривался во встающие пе- ред глазами скалы, отсвечивающие глянцевым пустынным зага- ром; я видел розы разломов, длинные дождевые тени над черным песком, ледниковые мельницы, предгорные шельфы, плоские, как ведро, столовые горы; я видел вересковые пустоши и гигант- ские бесформенные ирисы на плече вулкана Чирип... Кто упрекал язык науки в сухости? - Пить надо меньше! - ревниво прозвучал над вересковыми пустошами голос Агафона Мальцева. - Начальник! - крикнул мне Серп. - Ты слышишь его, на- чальник? - Ему тебя слушать не надо, - ревниво бухтел Агафон Маль- цев. Он всегда относился к начальству с уважением. Он не мог потерпеть такого амикошонского отношения к начальству: - Ему тебя слушать не надо, Серп. Ему это ни к чему. Он - началь- ник! Усилием воли я выгонял из сознания мешающие мне голоса, но нервный фальцет Серпа Ивановича, его взвинченная актив- ность звенели над миром как механическая пила. Голос Серпа Ивановича срывал меня с плоскогорий, голос Серпа Ивановича бросал меня в будни. "Я не козел! - слышал я. - Я на привязи никогда не сидел. Я в неволе не размножался. Я на балкере "Азов" сто стран посетил. Я с австралийцами пьянствовал! И уж океан, мой Агафон, знаю с таких вот!.." - Тут Серп Ивано- вич вскакивал и жестом показывал - с каких... Но немножко Серп привирал, хотя в пять лет ему уже давали за характер все десять. А с океаном, точнее с первым и весь- ма далеким о нем представлением, а еще точнее, с первыми и весьма далекими его представителями Серп впервые столкнулся сразу после школы, когда из родного Бубенчикова его, вместе с другими призывниками, доставили на грузовой машине прямо в районный центр. Гигантский полотняный купол, парусом запрудивший площадь, поразил Серпа. И совсем уж доконал его алый транспарант с белыми буквами. ЦИРК. РУСАЛКИ. Это было как перст судьбы. С младенческих лет, подогреваемый рассказами деда Евсина, служившего почти две недели на минном тральщике и списанного с флота за профнепригодность, юный Сказкин грезил о море. Море, считал Серп, окружено дикими камышами, как Нюшкины болота, что начинаются сразу за Бубенчиковым. В море, считал Серп, впадают разные реки, и каждая из них раз в десять шире и глубже речки Панькиной, другими словами - Запрудухи, кото- рую Серп в те годы уже осмеливался переходить вброд. А в ка- мышах вокруг моря, считал Серп, живут не кряквы и кулики, а несказанные и жестокие существа, как то: русалки, морские змеи, драконы, киты и спруты. Вот почему, ни секунды не колеблясь, Серп последние свои деньги извел на билет. На арене, увидел он, стоял гигантский стеклянный аквари- ум. В аквариуме, хорошо различимые, призывно изгибаясь, шли в приповерхностном танце самые настоящие русалки, совсем с виду как бубенчиковские девки, но с хвостами вместо ног и с яркими ленточками вместо лифчиков; Последнее Серпа смутило, он поднял взор горе... Там, вверху, впрочем, тоже было небезынтересно. Там, вверху, под самый купол уезжал в железной клетке, прутья которой были обмотаны паклей, обильно вымоченной в бензине, веселый клоун в дурацких, как у Серпа, штанах. И конечно, этот умный клоун решил закурить - вытащил из карма- на кисет, кремень и стальное, большое, как кепка Серпа, ог- ниво. Серп, не раз бывавший в МТС, той, что обслуживала род- ное Бубенчиково, хорошо знал свойства горючих веществ, а по- тому он робко оглянулся на соседа, на дородного седого муж- чину в светлом коверкотовом костюме. Сосед добродушно улыб- нулся, дал Серпу конфету и даже полуобнял за плечи: дескать, не тушуйся, сморчок, тут дело знают!.. И в этот момент клет- ка вспыхнула! Клоун с криком бросился к дверце, а дородный сосед Серпа, задыхаясь от смеха, объяснил: "Ишь, он к русал- кам хочет!.." Серп тоже засмеялся, но ему было страшно. Серп отчетливо видел: дверцу заело, клоун хочет теперь не просто к русалкам, а просто - из клетки! Но все в зале смеялись, и Серп тоже смеялся - он не хотел выглядеть этаким простачком из Бубенчикова. Утверждая себя, Серп продолжил смеяться и тогда, когда все в зале умолкли. Заело не только дверцу, заело и трос, на котором висела клетка. Теперь смех Серпа звучал неуместно и дородный его сосед, завернув рукав коверкотового костюма, не поворачиваясь, пухлой ладонью заткнул Серпу рот. Счастливо оказавшийся на сцене пожарник с маху ударил топором по тро- су. Объятая огнем клетка рухнула в бассейн. Русалок выплесну- ло прямо в зал. Одна упала рядом с дородным соседом Серпа и Серп успел разглядеть, что хвост у нее пристежной... Убедившись, что утонувшего, не поддавшегося огню клоуна откачали, зал взревел. Но Серп уже не смеялся. Серп вдруг понял, на что намекала ему судьба. Кому напи- сано на роду утонуть, тот не сгорит... Серп отчетливо увидел - он, Серп Сказкин, уйдет в море! Пусть горят корабли, пусть взрываются толстые танкеры, пусть настоящие сирены заманива- ют его в туман, он, внявший голосу судьбы, Серп Сказкин, бу- дущий боцман балкера "Азов", будущий матрос портового букси- ра "Жук", будущий плотник "Горремстроя" (Южно-Сахалинск), будущий конюх леспромхоза "Анива", он - Серп Сказкин - дол- жен отстаивать свои собачьи вахты и следить день изо дня медлительное течение низких, никому, кроме него, неведомых берегов... - Рыба! - орая Сказкин. - У меня, Агафон, глаза, как пе- рископы! Я в любом бассейне кабак отыщу! Я эту рыбу как тебя видел! В гробу, и в полукабельтове! Три горба, шея как гар- мошка, понял? - А фонтанчики? - хитро щурился Агафон. - Никаких фонтанчиков, это тебе не цирк! А вот горбы, они были! - Это, Серп, болезнь тебя гложет! - Вышла моя болезнь! - беленился Сказкин. - Вся вышла! С потом моим трудовым вышла! - Ну тогда осложнения, - мягко настаивал Агафон. - Бо- лезнь, видишь, вышла, а осложнения налицо! - Осложнения?! - окончательно взрывался Серп. - А корову, мой Агафон, тоже осложнения слопали? Не желая вмешиваться в бессмысленный спор, я ушел на бе- рег залива. Над темной громадой Атсонупури завис серебряный хвост совсем небольшой Медведицы. В молчании, в легкой дымке, в туманящихся, плавящихся берегах впрямь мнилось нечто надмир- ное... Вдали, там, где туман касался воды, тяжко что-то плеснуло, пошла рябь... Касатка?.. Дельфин?.. На секунду я увидел смутные очерта- ния плавников... Один... Два... Три... Их действительно мож- но было принять за горбы большой рыбы. Усмехнувшись, я согнал с себя оцепенение: Рыба! Рыба Сказкина!.. Узкая дорога маняще звала в дюны. Странно стоять на дороге, странно знать, что эта дорога, в сущности, никуда не ведет, что по этой дороге никогда не проходил самый завалящий грузовичок, даже газогенераторный, тот, что так коптил мое детство... Я перевел взгляд на океан. Что нам дорога!.. Обойдемся... Нас ждет океан... Только судном мы уйдем к Сахалину... Неделя, две - неваж- но сколько, судно придет!.. А что Серп разошелся, а что он бухтит на Агафона - это чепуха! Прогуляемся завтра на плечо кальдеры! Пусть подышит! Серп, правда, бесился, бухтел, схватывался с Агафоном. Готовя кашу, он вывалил в двухлитровую кастрюлю чуть ли не килограмм рису. "По ошибке, начальник!" - Пришлось звать на ошибку Агафона. Он два дня питал нас только нашей собс- твенной кашей; сам доваривал, сам, правда, и с нами ел. - Не за просто так! - мрачно возражал Сказкин. - Тащи су- хофрукты, тебе одному с ними за год не справиться. - Я справлюсь! - неприятно обижался Мальцев, весь день трудившийся над доставкой в поселок большого вертлюжного га- ка. - Это ты мне, сироте, говоришь? Постыдись! У тебя, Серп, жизнь как слеза прозрачная, а мне мои потери давно нажили горб! - Тоже мне потери! - хмыкнул зарвавшийся Сказкин. - Дур- ная коровенка, дурные собаки! - Эх, Серп, - вздохнул Агафон. - Меня жизнь по собакам бьет, а вот тебе везде пруха! - Это ты мне - пруха? - теперь удивился уже Сказкин. - Да я с детства, можно сказать, света в жизни не вижу! Я, если хочешь знать, в президиуме ни разу не сидел! Не поверишь, - совсем сник Сказкин, - даже в райцентр мамка меня всего один раз брала. Сказала: "Сбережений немного, но все наши, Серп! Едем, Серп, купим машину швейную, я все село обошью. А тебе куплю конфет в фантиках!.." Я, знаешь, кудрявый был. Пока мамка по магазину ходила, взял с прилавка стеклянную вазу и приделал ее к голове. Совсем как корона. Так сказать, Аль- фонс III, - историю изучал?.. Продавщицы обрадовались - мальчик кудрявый, и в короне, развлечение! "Смотри, - гово- рят, - прямо не мальчик, а король!" - А ваза тяжелая, вся в рубчиках, почти на глаза налезла. Когда мамка подошла, гово- рю: "Я - король!" - "А сколько такая стоит?" - Когда сказа- ли, мамка белая сделалась. - "Положь, - говорит, - на место, король! Мне такую в месяц не заработать!" - А я свое гну: "Король я, мамка. Чисто король!" - Берусь за вазу, а она не снимается, И мамка пробовала, и продавщицы. Не снимается. Продавщицы ругаться стали. - "Вы мальчику уши порвете, - го- ворят. - Вы лучше эту вазу оплатите, тогда мы ее разобьем и мальчика вам вернем, сразу освободится!" - "Он не в трудла- ге, - говорит мамка, - за эти деньги я вам головы побью!" - А мне кричит: "Снимай!" - "Платите сначала, - говорят про- давщицы, - тогда можете вазу прямо тут бить. Испугался ведь мальчик!" - "Ну уж нет, - ведет свое мамка. - Я, конечно, заплатить могу, но удовольствия вам не доставлю. Дома сниму, с ушами и с мылом!" - Тут я обрадовался: Это ведь в автобусе ехать, почти три часа."Я король!" - говорю мамке. А она сов- сем обиделась: "Не король ты у меня, Серп. Не король ты у меня, а сволочь!" - Завтра, - сказал я Серпу Ивановичу, - заглянем в Льви- ную Пасть. - О господи! - задохнулся Серп. - Этого еще не хватало. Да где это, начальник, ты льва отыщешь? Я ткнул в далекий душный гребень кальдеры: - Видишь? - А что ты там потерял, начальник? Это же в гору лезть! - Дело! - сказал я коротко. А горбатый Агафон вздохнул завистливо: - Пруха! Я, Серп, считай, полжизни под этой горой провел, а ведь умру и не узнаю, что там за ней такое? - "Пруха!" - презрительно оборвал его Сказкин, и я вдруг посочувствовал Сказкину. В самом деле, будь у него другой характер, и в президиуме собрания он бы посидел, и, возможно, плавал бы до сих пор по всем морям мира, не сидел на пустом острове. Да так уж слу- чилось: когда после почти годичного плавания явился Сказкин в родное Бубенчиково, Елена Ивановна Глушкова, бывшая Сказ- кина, рассудила так: "Ты, Серп, дальше плыви. А я, Серп, причалила. К нашему милиционеру!" Милиционера Серп Иванович трогать не стал, но пуховики, накопленные на его, Сказкина, валютные знаки, шелковые по- душки, вывезенные им, Сказкиным, из далекого Сингапура, сам, самолично, распылил мощным бельгийским пылесосом, а пылесос посек бразильским мачете. Хорошего мало: по ходатайству милиционера визу Серпу зак- рыли. Вот тогда, прихватив с собой сынишку Никисора, Серп и прибыл на восток. Работы тут хватит, и океан рядом - вкаты- вается прямо в переулки... Свободу узникам Гименея! Душная ночь. Душное утро. Гигантские, в рост человека, душные лопухи. Душное белое небо, как ссохшийся рыбий пузырь. На шлаковых откосах мы еще могли утирать лбы, но в кед- ровнике и этого преимущества лишились - тугие стебли капка- нами схватывали то одну ногу, то другую. - Ничего, - подбадривал я Сказкина. - Пару часов туда, пару обратно, вот к пяти и вернемся. - Как же! - не верил Серп. - Мы еще и к вулкану не подош- ли, по бережку шлепаем. - Тушенку взял? - отвлекал я Сказкина. - Зачем? - удивился он. - Сам говоришь, к пяти вернемся. - А фал капроновый? - Фал?.. - Серп осекся на полуслове, оступился, чуть не упал. Придержав его за плечо, я присвистнул, Вверх по растрес- кавшимся, грозившим покатиться в океан глыбам, в диком испу- ге мчался серый медведь-муравьятник. Перед тем как исчезнуть в душных бамбуках, он на мгновение приостановился и близору- ко подмигнул нам крошечными глазами. - Его испугался, что ли? - спросил я Серпа. - Начальник!.. Да ты не туда!.. Не туда смотри! Ругнувшись, я обернулся к воде. Среди камней, злобно вспарывающих набегавшие на берег валы, на растревоженной, взрытой гальке здесь и там валялись останки порванного на куски сивуча. Судя по белесым шрамам, украшавшим когда-то зверя, это был не какой-то там сосунок; это был нормальный, видавший виды секач, с которым, как и с коровой Агафона, медведь-му- равьятник связываться никогда не будет. - Начальник! - шепотом позвал Серп. Я бросил рюкзак на камни и зачем-то поддернул брюки. - Не ходи к воде! Слышь, начальник! - заклинал Серп. - Почему, черт возьми! Но сделав два шага, я остановился. С мощной глыбы, нави- сающей над резко уходящим вниз дном, всмотрелся в медленную воду... Мутноватые пленки, солнечные блики, смутный лес во- дорослей, как инеем покрытых бесчисленными белесыми пузырь- ками... И что-то огромное... бурое... Я задохнулся. Что-то медленно колеблющееся... пытающееся всплыть... "Нет! Не живое!" - вздохнул я облегченно. Затонувшая дав- но шхуна. Обросла водорослями, палуба как лужайка, вон из люка всплыла горбуша... - Начальник! - молил Серп. - Вернись! Я же не смогу тебе помочь! Я - слабый! От его шепота, от кружащих голову бездн, от смутных бли- ков, отсветов, отражений дикий холодок тронул мне спину, уколол корни волос... Пусто. Душно. Тревожно. Ободранные короткие пинии торчали над нами как вымахавшие под небо кусты укропа. - Начальник, слышь! Уйди от воды! ...Вверх не вниз, сердце не выскочит. Отдышались мы на плече кальдеры. Ловили запаленными ртами воздух, старались не глядеть друг на друга. Чего, правда, испугались? Но ведь - с и в у ч! Отдышались. Сказкин даже заметил небрежно: - Во вид, да? Картинка! Я за такой вид сорвал бы с Агафо- на не кастрюльку, а мешок сухофруктов! Сейчас он был прав. Глубоко дыша, я всматривался в открывшуюся перед нами па- нораму. Правильной круглой формы, как выжженный автогеном, лежал перед нами колоссальный цирк, заполненный столь прозрачной водой, что мы угадали ее только по белой, кайме наката, да по темной, проецирующейся в глубину тени плывущего одиноко бревна. Замерев, забыв о закушенной в зубах папиросе, Серп Ивано- вич сунул зажженную спичку обратно в коробок. Через секунду коробок взорвался. Сказкин отчаянно дернулся, отскочил от провала; коробок, оставив дымный след, исчез под карнизом. Ни я, ни Серп, мы не подошли к краю проследить его путь в кальдеру - пугали трещины, молниями побившие скальные глыбы. - Во! - восхитился Сказкин. - Живешь и думаешь: все поз- нал, все увидел. И вдруг - такое! Гигантские клешни мысов почти смыкались на Камне-Льве, торчащем в узком проливе, соединяющем кальдеру с океаном. Островок, правда, походил на гривастого льва. Это сходс- тво так потрясло Серпа, что он ругнулся: - Черт!.. Вот к пяти придем, скажу Агафоше: козел! Жизнь прожил, красоты не видел! Он успокоился, сел в траву, перемотал портянки. Покатые его плечи быстро двигались - слабые зачатки буду- щих крыльев. К Львиной Пасти он сидел спиной. К Львиной Пасти он уже привык. Львиная Пасть его больше не беспокоила. Он высматривал вдали домик Мальцева: - Сидит, гад, чаи гоняет, а на его острове зверье давят, зверье рвут! Причем всех подряд! Непорядок! - Он взглянул на меня. - У нас, к примеру, в Бубенчикове кот жил: шерсть стопроцентная, драчлив, как три пьяных грека. Но и он не так - птичку возьмет, мышку возьмет, кошечку погоняет. Но вот корову не брал! - Серп Иваныч, - прервал я его. - Зрение у тебя телеско- пическое, сам говорил. Отличись! Вон, смотри, на бережку, под скалами... Или кажется? - Рыба! - завопил Сказкин. Но не рыба это была. Нет на свете рыбы величиной с ки- та... Змея?.. Но кто встречал змею таких размеров? - Хорош! - в голосе Сказкина сквозила настоящая радость. Двести метров вниз, да три километра плаву - такая дис- танция Серпа устраивала. - Хорош! Нажрался сивучинки и спит. Небось ему чебуреки снятся. Почему именно чебуреки, Сказкин не пояснил. Но. пропавшие собаки Мальцева, его несчастная белая корова, наконец, неу- дачливый сивуч - все это сразу обрело систему. Сказкин бухтел: - Слышь, начальник, в нем все метров двадцать! Вот бы галстуков из него нарезать. На весь поселок хвати- ло бы, и в Бубенчиково послал. А представляешь, какая пе- чень? - При чем тут печень? - Витамины! Он же жрет разнообразную пищу! - Серп смело сплюнул под ноги и предложил: - Давай застрелим! - С чего вдруг? - Сам видишь: мучается. - Да? - не понимал я волнений Серпа. - Взгляни, тяжелый, а на камнях лежит. Знаешь, как камни в тело врезаются? - Почему ты говоришь - он? - А как надо? - удивился Серп. - Это же гад! Морской, но гад! У нас на балкере "Азов" такого вот в Атлантике наш старпом встретил. Чуть заикой не стал, при весе-то в сто де- сять! - Гад столько весил? - Старпом! - обиделся Сказкин. - Ты бы вот встретил тако- го, сразу бы вес сбросил! - А я уже встретил. Вон он на бережку лежит. - Ха! - сказал Сказкин. - Ты ему еще в пасть загляни! - И в пасть заглянем, - пообещал я. - Это как? Попросим его на обрыв влезть? - Не полезет, - возразил я. - Сами спустимся. - Упаси бог! - Сказкин отступил от обрыва. - Мы не сиву- чи. Мы жить хотим. - Это да, Серп Иванович, но спускаться нам надо. - Да ты что, начальник? Он что - твой? - Наш он, Серп Иванович. Наш! - Наш? - удивился Сказкин. - Это значит, и мой тоже?.. Тогда пусть гуляет, мне-то он ни к чему, И вообще, как знать,.. Может, он из нейтралки? Может, он из чужих вод при- перся! Я не ответил. Я всматривался. Далекое змееподобное существо все так же неподвижно лежа- ло на каменистой полоске, окаймляющей внутреннюю бухту. Я подполз к самому краю обрыва, но сиреневая дымка мешала - размывала очертания, слепила, не давала возможности видеть точно. Вроде бы шея длинная... Вроде бы ласты... Или не лас- ты?.. Нет, похоже - ласты... А вот горбов, о которых нам Сказ- кин уши с Мальцевым прожужжал, я не видел, хотя средняя часть чудища была непомерно вздута... Обожрался сивучинки?.. И чего лежит... Шевельнулся бы, в движении все понятней. - Сдох! - твердо объявил Серп. - Нельзя враз жрать говя- дину и сивуча... - Почему? - спросил я, оценивая высоту стен, круто падаю- щих в кальдеру. - А потому, что земное - земным! - Ты вот земной, а икру, чилимов, кальмаров лопаешь. - Ну! - презрительно хмыкнул Серп. - Я - человек! - Сейчас проверим. - То, что я человек? - обиделся Серп. - Да нет... Я об этом змее... Пройдем по гребню, не теряя высоты, до мыса Кабара. Там обрывы метров пятнадцать, не больше. Где там у тебя фал? Серп Иванович отошел в сторону: - Я не пожарник. Я подписки не давал в ад лазить. - Ладно, - сдался я. - Один полезу. - А обратно?.. Обратно как? - На месте решим. Я вскинул рюкзак на спину. - Да дохлый он, - канючил Серп, шурша сухим шлаком. - Что-ты с него иметь будешь? За такого даже Агафон сухофрук- тов не даст, а вот болезнь дурную схлопочешь! Сказкин умолк только на мысе Кабара. Мыс падал в залив почти отвесно, но высота его, действи- тельно, не многим превышала десяток метров. Прямо перед нами, за узким проливом торчал Камень-Лев. Длинная скала, белая, выбеленная птичьим пометом, скрывала видимость. - Подымись, - попросил я Сказкина. - Что там этот гад де- лает? - Да ну его, - уперся Серп. - Спит! Фал, захлестнутый за мощные корни кедровника, полетел вниз. Я удивился: конец фала завис примерно в метре от бере- га. - Не может быть, Я выписывал двадцать метров! - Всяко бывает... - туманно заметил Серп. - Да? Сказкин не ответил. Сказкин вдруг заинтересовался вопящими чайками, отошел в сторону - так слышнее... - Может, этот наш фал усох, а, Сказкин? - Нормально! - сплюнул Серп Иванович. - По такой жаре че- го не бывает. Ты вон подумай, Агафон вроде как в глуши жи- вет, а пятнадцать пар обуви держит: одна для туалета, вторая для прогулок, третья... - Ты не перечисляй! - сгреб я Сказкина за грудки. - Фал Агафону отдал? За компот? - Какой компот? - отбивался Сказкин. - Гречку-то, гречку кто ел? Кто уминал гречку? - Гречку, черт подери! - шипел я. - Я тебе покажу гречку! Ты у меня этот фал до старости будешь помнить! - Не для себя, начальник! Не для себя! - Ладно, - отпустил я его. - Живи, организм, живи, порож- дение эволюции. Вернусь, поговорим... Проверил прочность фала, погрозил кулаком: - Не вздумай смыться, как тот медведь. На краю света дос- тану. Не будь узлов, навязанных на каждом метре фала, я напрочь бы сжег ладони. Но фал пружинил, держал; перед лицом маячила темная базальтовая стена, вспыхивали и гасли вкрапленные в породу чернильные кристаллики плагиоклазов; далеко вверху, над срезом каменного козырька, маячило лицо Сказкина в кеп- ке, закрывающей полнеба. - А говорил, к пяти вернемся, - заметил он, когда я завис метрах в семи от круглых береговых валунов. - И есть хочется, - укорил он, когда я уже определил для себя валун-опору. - Полундра! - завопил он, когда я коснулся ногами земли. - Что, теперь и пить захотелось? Сапог скользнул по влажной глыбе. Оступившись, я выпустил из руки фал. Меня потащило вниз, к воде, к сырому галечнику, развернуло лицом к бухте... И я увидел. Из пронзительных, низко стоящих, как в неполном стакане, вод, сквозь их призрачные пласты, искривленные преломлением, прямо на меня восходило из океанских глубин нечто чудовищ- ное, жирно, антрацитно поблескивающее. Ухватиться за фал я просто не успевал. А если бы и успел, дела это не меняло - чудовищная пасть на гибкой змеиной шее запросто сняла бы меня и с трехметровой высоты... Вскрикнув, отбрасывая сапогами сырую гальку, я бросился бежать в глубь кальдеры, туда, где вода и камни были одина- ково золотисты от невысокого уже солнца. Островок Камень-Лев высотой 162.4 м находится в миле от мыса Кабара. Издали он напоминает фигуру лежащего льва. Бе- рега островка очень крутые. На южной оконечности островка имеется высокая скала. В проходе между островком Камень-Лев и мысом Кабара лежит часть островка к мысу на 6 кбт. Самая высокая из скал высотой 6 м приметна белой вершиной. В про- ходе между этой скалой и мысом Кабара глубина 27 м. Лоция Охотского моря Тетрадь третья. Я назвал его Краббен Успех не доказывают. Счастливчик Гарвей. Мужчины, русалки, краббены. Ночная клятва. К вопросу о большом риске. Гимн Ве- ликому Змею. "Где ты нахватался седых волос?" Успех не доказывают. Успех, он всегда успех. Скрывают, как правило, неудачи. А удачи... Удачи, они всегда налицо! Походил ли я на человека, которому здорово повезло, на прушника, как сказал бы Сказкин, - не знаю. Но мысль, что мы со Сказкиным воочию увидели легендарного Морского Змея, об- давала мое сердце торжественным, томительным холодком. Великий Морской Змей, воспетый авантюристами, поэтами, моряками!.. Его называли Краббеном. Его называли Горвеном. Он был известен как Кракен и Анкетроль. Его наделяли пилооб- разным спинным гребнем, такой гребень легко дробил шпангоуты самого надежного корабля; мощным хвостом, такой хвост одним ударом перешибал самую мощную мачту; огромной пастью, в та- кую пасть запросто входил самый тучный кок любого флота; на- конец, злобным гипнотическим взглядом, такой взгляд низводил в ничтожество волю самого крепкого экипажа... С океана на океан, обгоняя морзянку возбужденных маркони, несутся слухи о Краббене. Сегодня он в пене и в брызгах восстает, как черный левиа- фан, из пучин Тихого, завтра его горбы мелькают в Атланти- ке... Однако не каждому дается увидеть Краббена, не каждому он является на глаза. Основные его фавориты - священники, рыба- ки, морские офицеры, случайные пассажирки; реже всего он всплывает под взглядами атеистов и океанографов. Он страшен, он мстителен - Морской Змей. Вспомним Лаокоона. Этот жрец Аполлона оказался единственным троянцем, не по- верившим в уход греков. "В деревянном коне, - утверждал он, - находятся чужие воины!.." "И чудо свершилось, - писал Вергилий. - В море показались два чудовищных Змея. Быстро двигались они к берегу и тела их вздымали перед собой крупные волны. Высоко были подняты их головы, украшенные кровавыми гребнями, а в огромных глазах светилось алое пламя..." Эти-то гиганты, выбравшись на сушу, и задушили Лаокоона, а вместе с ним ни в чем не повинных его сыновей. Легенда? Быть может... Но сотни людей утверждают: он существует, Морской Змей! Мы его видели! К сожалению, в то, что увидено многими, верят совсем нем- ногие. Когда в июле 1887 года моряки со шхуны "Авеланж" столкнулись в заливе Алонг с двумя морскими красавцами, каж- дый из которых оказался в длину почти двадцать метров, моря- кам попросту не поверили. Массовая галлюцинация!.. Однако в следующем году в том же самом заливе моряки "Авеланжа" лишь выстрелами из своего единственного орудия смогли отогнать от шхуны столь агрессивные порождения "мас- совой галлюцинации". Наученный горьким опытом, капитан "Авеланжа" разумно ре- шил, что лучшим доказательством существования Морского Змея может послужить лишь сам Змей. К сожалению, теперь неблаго- дарными оказались именно Змеи - они не дались экипажу "Аве- ланжа" и выиграли навязанный им бой. В 1905 году у берегов Бразилии горбатую спину Краббена видели известные зоологи Э. Мийд-Уолдо и Майкл Никколс. Не- которое время Змей плыл рядом с судном, позволив зарисовать себя. Но рисунок, к сожалению, не является документом. И что бы там ни пытались утверждать такие большие ученью, как датский гидробиолог Антон Бруун или доктор Дж. Смит, перво- открыватель считавшейся давно вымершей кистеперой рыбы лати- мерии, жизнь Морского Змея активнее протекает пока в области морского фольклора, чем науки. Не меняют дело и вполне достоверные случаи. В 1965 году некто Робер ле Серек, француз, выса.дился с друзьями на крошечном необитаемом островке Уицсанди (северо- восточное побережье Австралии). После трехдневной бури, которая собственно и загнала дру- зей на остров, Робер ле Серек обнаружил невдалеке от берега на небольшой глубине весьма удивившее его животное. Голова его была огромна - в длину метра два, не меньше; тело покры- то черной кожей, изборожденной многочисленными складками; на широкой мощной спине зияла открытая рана... Выглядел Краббен мертвым, но когда французы приблизились, внушительных разме- ров пасть резко раскрылась. Оставив попытки прикоснуться к чудовищу, Робер ле Серек сделал несколько весьма удачных фотографий; эти фотографии вызвали в научном мире настоящую сенсацию. Легенды, рисунки, фотографии... Но кто он - великий Морской Змей, великий Горвен, великий Анкетроль, великий Краббен? Далеко не каждый свидетель, даже весьма удачливый, умеет и может рассказать о Краббене. Например, счастливчик Гарвей со шхуны "Зенит"... Эта шхуна буквально столкнулась с Морс- ким Змеем. Друзья Гарвея видели, как моряка выбросило за борт, прямо на чудовищную спину дремлющего в воде Краббена. Длину его моряки определяли потом не менее, чем в двадцать пять метров, и некоторое время счастливчик Гарвей сидел на спине чудовища, торжествующе восклицая: "Я поймал его! Я поймал его!" К сожалению, Краббен проснулся... Первое описание Краббена (дал его в прошлом столетии шведский архиепископ Олаф Магнус) звучало так: "Змей этот долог, толст как четыре быка, и весь снизу доверху покрыт блистающей чешуей." Скромное описание, после которого, как спохватившись, свидетели и знатоки начали активно наделять Краббена клыками, шипами, когтями, гребнями... Когда, как-то за чаем, я взялся пересказывать все это Агафону и Сказкину, они поддержали: "Точно, как в букваре!" - Не желая наносить вред научным представлениям, я призвал Агафона и Сказкина к порядку. "Природа, - сказал я, - в общем-то, справедлива. Изобретенное ею оружие она старается раскидывать по разным видам. Одному достаются когти, другому клыки, третьему - ро- га..." Третьим за столом сидел Сказкин. Он страшно обиделся. Но это было позже. А в тот день, точнее ночью, ибо пришел я в себя по-насто- ящему только ночью, я сидел в узкой глубокой пещере и дрожал от возбуждения и свежего ветерка, налетающего с бухты. Умножая знания, умножаешь печали. К сожалению, мы всегда слишком поздно - осознаем правоту великих и простых истин. Я замерз. Меня трясло от возбуждения. Мне хотелось наверх, на гребень кальдеры, в поселок, к людям. И еще мне хотелось... Точнее: еще мне не хотелось... Мне чертовски не хотелось повторить триумф счастливчика Гарвея! В тот момент, когда Краббен, туго оплетенный пенными струями и водорослями, восстал из глубин, я уже мчался по узкой полоске берега в глубь кальдеры. Рушились под ногами камни, летел из-под ног серый песок; я не останавливался, я слышал за собой Краббена. А Краббен не торопился. Краббен оказался расчетлив. Краббен (позже мне об этом рассказал Серп) очень точно определил ту точку, в которой я должен был оказаться минут через пять, и двигался, собственно, не за мной, а именно к этой, вычисленной им, точке. Вот почему пещера, столь счаст- ливо замеченная мною, столь бурно Краббена разочаровала. А я выглянул из пещеры только через час. Начинало темнеть. Краббен исчез. Пусто... Смутно вспыхивали в потревоженной глубине фосфоресцирую- щие медузы. Вода была так прозрачна, что медузы казались звездами, медленно дрейфующими в пространстве. Там же, в этом неопределимом пространстве, раскачивалось отражение Лу- ны. Как костер! Но костер, притом настоящий, должен был, конечно, пылать сейчас на гребне кальдеры; но там костра не было - Сказкин не захотел поддержать попавшего в беду человека. Львиная Пасть простиралась так широко, что лунного света - нее не хватало. Я видел часть заваленного камнями берега, теряющиеся в полумгле черные стены; Краббен (я чувствовал это) таился здесь, в кальдере... "Сказкин! Сказкин!" - с горечью повторял я. Окажись фал длинней, не позарься Сказкин на гречневую крупу Агафона, я сидел бы сейчас за столом, писал отчет обо всем виденном. Морской Змей! - это ли не открытие? Но фал оказался коротким, пещеру заблокировал Краббен, а Сказкин... Сказкин исчез... "Сказкин! Сказкин!" - с горечью повторял я. Сказкину я мог простить все - мелкие хищения, неверие в прогресс и науку, великодержавность и гегемонизм по отноше- нию к Агафону; я мог простить Сказкину даже испуг... Но пры- гать по гребню, глядя, как его начальника гонит по галечнику неизвестное чудище, прыгать по гребню и с наслаждением во- пить, как на стадионе: "Поддай, начальник! Поддай! Шайбу!.." - этого я Сказкину простить не мог. А ведь Сказкин и вопил, и свистел! А ведь Сказкин после всего этого смылся, даже не подумав разжечь наверху костер. Не для тепла, конечно, не для света... Для утешения. Ушел, сбежал, спрятался Серп Иванович. Остались - ночь, Луна, жуткое ощущение Краббена. ...Из призрачных глубин, мерцающих, как экран дисплея, поднялась, зависла в ничем непристойно белая, как кислое мо- локо, медуза... Хлопнула хвостом крупная рыба... Пошла по воде рябь... Краббен, видимо, умел ждать. "Не трогай в темноте того, что незнакомо..." - вспомнил я старинные стихи... Не трогай!.. Я забыл эту заповедь, я кос- нулся мне незнакомого, и вот результат - мой мир сужен до пределов пещерки, зияющей на пятиметровой высоте над крутым конусом обвалившихся вниз камней... Ни трав, ни кустиков, ни деревьев... Только камень... Один! Печальный амфитеатр кальдеры поражал соразмерностью выс- тупов и трещин. Вон гидра, сжавшаяся перед броском, вон чер- ный монах в низко опущенном на лицо капюшоне, вон фривольная русалка, раздвигающая руками водоросли... "Сюда бы Ефима Щукина", - невольно подумал я. Ефима Щукина! - единственного скульптора, когда-либо ра- ботавшего на островах. Все островитяне знают его гипсовых волейболисток, выстав- ленных на каждом стадионе, все островитяне изучили дерзкий, лаконичный стиль своего скульптора - плоские груди, руки-ло- паты, мужские поджарые бедра... Но это неудивительно: ведь лепил Ефим своих волейболисток с мужчин. Позволит ли боцман Ершов, чтобы его жена позирова- ла бородатому здоровяку? Позволит ли бурмастер Прокопов, чтобы его дочка раздевалась перед тем же здоровяком? И разве мастер Шибанов не побил свою Виолетту только за то, что она заметила: "А я бы у него получилась!"? Так Щукин остался без натурщиц, лепил с мужиков, И мужики страдания Щукина понимали - кто пузырек нес, кто икру-пяти- минутку. Не от того ли у волейболисток Щукина всегда прята- лось в лице нечто похмельное? "Интересно, - подумал я. - А кто позировал природе? С ко- го лепила она своих динозавров, питекантропов, наконец, че- ловека?.." Ответа я не знал, но понимал: не с Краббена. Ночь длилась медленно - в лунной тишине, в лунной трево- ге. Иногда я задремывал, но сны и шорохи тотчас меня будили. Я низко свешивался с карниза пещеры, всматривался: не явился ли из тьмы Краббен? Не блеснула ли в лунном свете его антра- цитовая спина? Нет... ПустоТак пусто и тихо было вокруг, что я начинал сомне- ваться: да полно! был ли Краббен! не родился ли я в этой пе- щере! Причудливые мысли теснились в голове. Вспоминал: в лаборатории, за тысячу миль от кальдеры Ль- виная Пасть, лежат под деловыми бумагами в ящиках моего сто- ла старые письма, никому, кроме меня, не предназначенные. А ведь если счастливчиком окажется Краббен, письма эти непре- менно извлекут на свет... - Неожиданно вторгался в сны Сказ- кин. "Представляешь, начальник! - шумел он. - Я, больной в стельку, лежу болею, а ты Краббена ждешь! Сколько можно?" Просыпаясь, избавляясь от непрошеных видений и снов, от од- ной паршивой мыслишки избавиться я никак не мог. Вот какая это была мыслишка. Серп Иванович держался уже два месяца. Организм у него очистился от бормотухи капитально. Но ведь хорошо известно, как долго может прятаться в потемках подсознания этакая мыс- лишечка, притворяющаяся убогой и хилой, но разрастающаяся до ядерного облака при первом же благоприятном обстоятельст- ве... Увидев - начальник влез в пещеру, а значит, Краббен его не съест, увидев - начальника Краббен вряд ли в ближайшее время выпустит из пещеры - и оценив все это, не мог что ли Серп Иванович толкнуть все мое экспедиционное снаряжение за дрожжи и сахар?.. Я ведь знал; куражиться Серп умеет. "Как ни бесчисленны существа, заселяющие Вселенную, - вспомнил я, - следует учиться их понимать. Как ни бесчислен- ны наши желания, следует учиться ими управлять. Как ни не- объятна работа, связанная с самоусовершенствованием, надо учиться ни в чем не отступать. И какой бы странной ни казалась нам абсолютная истина, следует учиться не пугаться ее..." Я лежал в пещере, выточенной временем и водами в шлаковой прослойке между двумя лавовыми языками, и мне снилось: Серп Иванович варит рисовую кашу. Рис он выменял на казенные са- поги, развариваясь, рис течет в океан, вверх по течению ри- сового ручья прямо на Сказкина ползет Краббен. Метрах в де- сяти от Серпа Ивановича Краббен останавливается, и тогда я кричу: "Поддай, Сказкин! Шайбу!.." Кто сказал, что Серп не молод? "Молот, молот..." - сказал я себе, очнувшись. И глянул вниз. Может, стоит рискнуть? Может, Краббен спит? Может, он давно ушел в нейтральные воды?.. Тогда ничто не помешает мне вернуться в поселок. "А если Краббен не спит?.. Если вон та глыба, выступающая из тени, совсем не глыба, а часть его чудовищной головы?.. Если Краббен затаился внизу, под пещерой, в подводных кам- нях? - лежит себе, полный доисторического терпения и зло- бы... Я ведь не сивуч, со мной справиться еще легче..." Малоприятные мысли путались в голове. Но вот странно! - одновременно я видел и кое-что другое. Музей. Огромный музей современной природы. Зал. Огромный зал, посвященный лишь одному, но совершенно уни- кальному экспонату. Табличка над экспонатом. Надпись на табличке. "Краббен тихоокеанский. Единственный известный в настоя- щее время вид. Открыт в водах кальдеры Львиная Пасть младшим научным сотрудником Т. Н. Лужиным и полевым рабочим Пятого Курильского отряда С. И. Сказкиным". "С. И. Сказкиным! - возмутился я. - Трус проклятый!" И, подумав, перед именем Лужина я поставил достаточно вы- сокую научную степень, а имя Сказкина вообще стер. Казенный фал и казенная гречка, - я объясню тебе разницу! Очень хотелось есть. "Дикость, - говорил я себе. - Это просто дикость! Я - че- ловек, можно сказать, венец творения, блокирован в темной пещере тварью, явившейся неизвестно откуда!" И говорил себе: "Ночь... Почему не рискнуть?.. Не может быть, чтобы я не обогнал этого громилу!.. Мне бы только схватиться за фал, а дальше я себя вытащу!.." "Рискни!" Но даже понятие риск было теперь связано в моем сознании с именем Сказкина. "Ух, риск! - явственно услышал я смешок Сказкина. - Я рисковый! Я что хошь сделаю!" Причудливо смешались в его очередном рассказе израсходованные на бормотуху деньги, оборванные линии электропередач, заснеженный, завьюженный городок Чехов, где в темной баньке сейсмолог Гена Веселов и его помощник Сказкин поставили осциллографы. "Вьюга смешала землю с небом..." Вьюга крутила уже неде- лю. Два раза в день на осциллографах, поставленных в баньке, надо было менять ленту, все остальное время уходило на раз- думья - где поесть? Столовые в городе давно не работали, ко- нечно из-за вьюги, но Сказкин и Веселев и не могли пойти в столовую: они давно и везде крупно задолжали, потому что ко- мандировочных, все из-за той же вьюги, не получали уже пят- надцать дней. Метель... Кочегар дядя Гоша, хозяин квартиры и баньки, снятой Весе- ловым, возвращался, как правило, поздно и навеселе. Будучи холостяком, дядя Гоша все свое свободное время проводил сре- ди таких же, как он сам, ребят, по его точному выражению - за ломберным столиком... Возвращаясь, дядя Гоша приносил банку консервированной сайры. Он долго возился над банкой, но все же ее вскрывал и ставил перед псом, жившим у него под кличкой Индус. Сказкину и Веселову дядя Гоша говорил так: "Псам, как шпионам, фосфор необходим. И заметьте, я хоть и беру консервы на комбинате, но именно беру, а не похищаю. Другой бы попер с комбината красную рыбу, а я сайру беру, одну баночку, для Индуса, бланшированную, но нестандартную, ту, что все равно в брак идет". И Сказкин, и Веселое, оба они хотели нестандартной сайры, даже той, что идет в брак; но дядя Гоша их терзаний не заме- чал - в наше время, да чтоб голодали?.. Он терпеливо ждал, когда пес оближет банку и сразу гасил свечу: "Что там, бра- тишки, потолок коптить. Потолок не горбуша." Все ложились. Сказкин пару раз проверял: не осталось ли чего в баночке Индуса? Нет, Индус справлялся. А на робкие намеки, что псу фосфора не хватает, что надо бы для него прихватывать две баночки, дядя Гоша говорил прямо: "Одна баночка - это одна, а две баночки - это уже много! Разницу надо знать, братишки! И совесть моя чиста!" Он думал и добавлял: "Как мой дом!" Дом у него, правда, был чист и гол. Как его совесть... Сказкин и Веселов, гордые, но земные, слабели буквально на глазах. Индус стал относиться к ним без уважения. У Весе- лова он отнял и унес в метель рукавицы; пришлось пару Сказ- кина пришить к рукавам - как в холода ходить голорукими? В горисполком Сказкин и Веселов не заглядывали: они уже выбрали под расписку все, что им могли дать; знакомых в го- роде у них не было, метель никак не стихала - назревала ис- тинная, страшная катастрофа. Но в день, когда Сказкин решил перебороть гордость и поп- росить у дяди Гоши взаймы, в сенках дома раздался крик. Держась руками за стену, Сказкин бросился на помощь дру- гу. В сенках, на дощатой, плохо проконопаченной стене, под старой, обдутой снегом рубашкой висел самый настоящий окорок пуда на полтора. С одной стороны он был срезной, плоский, с другой розовый, выпуклый и походил на большую мандолину. Окорок вкусно пах. Позвав Индуса, Сказкин и Веселов долго смотрели на око- рок. Потом был принесен нож, то ли Сказкиным, то ли Индусом, и каждый получил по большому жирному куску окорока. Индус то- же. "Хватит тебе фосфор жрать, - сказал Сказкин. - Ты не шпи- он, ты собака!" - а оробевшему интеллигенту Веселову бросил: "Получим деньги, Гошка за все получит!" А метель набирала силу. Город занесло под третий этаж. Очень скоро Сказкин, Индус и Веселов прложились к окороку. А поскольку дядя Гоша, тоже набирая силу, появлялся дома все позже и позже, Сказкин рискнул перейти на бульоны. "Горячее - значит полезное!" - настаивал он. Кастрюльку с бульоном они ставили под кровать дяди Гоши, и когда ночью хотелось пить, брали кастрюльку прямо из-под храпящего, как медведь, дяди Гоши. Оба повеселели, вернули вес. Индус с ними подружился. Однако всему приходит конец. Как ни привыкли Сказкин и Веселов к окороку, толщина его (даже в их глазах) катастрофически уменьшалась. Теперь око- рок и впрямь напоминал полупустую мандолину: тронь шкуру - звенит! И настал день - метель кончилась. Выкатилось из-за сопки ледяное ржавое солнце, осветило оцепеневший мир; дядя Гоша пришел домой не ночью, как всег- да, а днем, и в усталой его руке дрожала бутылочка. "За воскресение! - сказал он. - Дожили и мы до праздничка! Я вас окороком угощу!" Слова дяди Гоши повергли праздничный мир в смятение. Даже Индус привстал и виновато отвел взгляд в сто- рону. Первым в сенки вышел хозяин, но в дверях, чуть не сбив с ног, его обошли Индус и Сказкин. Зная инфернальный характер пса, Серп Иванович, как бы не выдержав тяжести, обронил на пол пустой окорок, а Индус, припомнив украденные у Веселова рукавицы, подхватил окорок и бросился в бесконечные заснеженные огороды, залитые кровавым с пересыпа солнцем. Взбешенный дядя Гоша выскочил на крылечко с ружьем в ру- ках. "Застрелю! - орал он вслед Индусу. - Корейцам отдам!.." Дядя Гоша и впрямь передернул затвор, но ружье вырвал Серп Иванович. "Молодец Сказкин, - подумал про себя Веселов. - Пугнет пса за варежки, а окорок мы потом откопаем..." Но, к крайнему изумлению Веселова, Сказкин прицелился прямо в несущегося по снегам Индуса. - Ты что?! - завопил Веселое, толкая Сказкина под локоть. И тогда голосом, полным раскаянья и испуга, Сказкин шеп- нул: - А вдруг пес расколется? К утру Луна исчезла. Она не ушла за борт кальдеры, ее не закрыли облачка или туман; просто - была и исчезла. Растворилась, как золото в кислоте. Зато по вершинам скал, над таинственными пропастями бух- ты, угрюмо и тускло зажглись курильские огни. Как елочные шары мотались они в наэлектризованном воздухе, гасли, вновь вспыхивали. "Прощелыга! - тосковал я по Сказкину. - Фал Агафону сбыл, а я торчи в каменном веке!" Как нечто недоступное вспомнил я домик Мальцева, гостеп- риимный, всегда курящийся легким дымком, пахнущий свежим ча- ем. На печке, сооруженной из надвое разрезанной бочки из-под соляра, можно было печь лепешки; рядом всегда икала "Сел- га"... А тут? Шорох текущих вниз шлаков. Шорох текущих песков. Шорох грунтовых вод, сочащихся по ожелезненным обнажениям... Слова старой морской песни прекрасно вписались в таинс- твенные нескончаемые шорохи. "Эту курву мы поймаем, - отчетливо звучало в ушах, - ей желудок прокачаем, пасть зубастую на нас раскрыть не смей!.." Слов песни я никогда не знал, но сейчас отчетливо слышал каждое: "Ничего мы знать не знаем, но прекрасно понимаем: ты над морем - будто знамя..." Дальше я вспомнил сам: "...Змей!" Но это была не галлюцинация. С тозовкой в руке, с рюкзачишкой за плечами, в вечном своем выцветшем тельнике, не разбирая дороги и голося во всю глотку, шел по камням сам Серп Иванович Сказкин - бывший боцман, бывший матрос, бывший кладовщик, бывший интеллигент и так далее... Он был трезв, но явно возбужден. Тельник пу- зырился от ветра, белесые глаза хищно обшаривали обрывы. - Начальник! - время от времени кричал он. - Почты нет! Тебя тут не съели? - Тише, организм! - негромко окликнул я Сказкина. Серп Иванович ухмыльнулся: - У меня тозовка! Он презирал страхи. Он шел по своей земле, по своей суше, по своему берегу; он видел медузу, парашютом уходящую в бездну; он видел об- лачко над светлым краем кальдеры; он слышал тишину, поражен- ную его гимном. И он шел, ничему не придавая значения, как ходим мы по примелькавшимся квартирам, где нам известен каж- дый стул, каждая вещь - Серп Иванович был прекрасен! Но в смутной глубине бухты, в ее утопленных друг в друге плоскостях, уже зарождалось другое, тревожное, едва угадыва- емое глазом движение, и зная - что это может быть, я рявкнул из пещеры: - Полундра! В следующий момент пуля с треском раскрошила базальт над моей головой. Без какого-либо интервала, рядом, на выступе, с разряженной тозовкой в руках и с рюкзаком за плечами, воз- ник Сказкин. - Чего орешь, - сказал он. - Сам вижу. Но вниз не посмотрел, ноги подобрал под себя! - Он нас не достанет? - Это не он, - снисходительно пояснил я. - Теперь у него есть имя. Я назвал его Краббен. - Какой большой! - не поверил Сказкин. - Он хотел меня укусить? - Он есть хочет... Как я... - Я рылся в рюкзаке, прине- сенном Сказкиным. - Картошки не мог взять? - Он и картошку ест? - Глупости. Краббен питается исключительно белками с жи- ром. Ты один или с Агафоном? - Во насмешил, начальник! Чтобы Агафон и в гору полез! - А когда людей ждать? - Каких людей? - удивился Сказкин. - Как это "каких"? Ты зачем к Агафону бегал? - За ружьишком. Я поперхнулся, откашлялся, схватил Серпа за плечо: - И ничего не сказал Агафону про Краббена и про меня? - Да я его и будить не стал. Слышал он об этих Краббенах. Слава богу, у моря живет. Взял ружьишко и обратно. Мы и сами со зверем справимся, я в них толк знаю - конюхом был! Он глянул на меня и ахнул: - Начальник! Где это ты нахватался седых волос? - Покрасился... - буркнул я. И отвернулся. О чем тут, собственно, говорить? Вон на берегу валяется почти метровая сельдяная акула. Только что ее не было, а сейчас лежит. Шкуру этой акулы с трудом пробивает армейский штык, но валяющийся на берегу эк- земпляр вскрыт от хвоста до жабер, как консервная банка. Это даже Серп оценил. Ойкнул. Дошло до него - влипли! Но и тут Сказкин остался самим собой: - Я же о тебе думал! Ветры, дующие с прибрежных гор, бывают настолько сильны- ми, что на всей водяной поверхности залива образуется тол- чея, воздух насыщается влагой и видимость ухудшается. Поэтому входить в залив Львиная Пасть при свежих ветрах с берега не рекомендуется. Летом такие ветры наблюдаются здесь после того, как густой туман, покрывавший ранее вершины гор, опустится к их подножию. Если вершины гор, окаймляющих за- лив, не покрыты туманом, можно предполагать, что будет тихая погода. Лоция Охотского моря Тетрадь четвертая. Терять необещанное Второе пришествие. Все для науки. Чело- век-альбом. Серп Иванович не сдается. Плач в ночи. Сируш, трехпалый и мокеле-мбембе. Как стать миллионером. "Воздух!" Удар судьбы. Загнав Сказкина в пещеру, Краббен не ушел - за мрачным горбатым кекуром слышалась возня, шумные всплески. Нервно зевнув, Серп Иванович перевернулся на живот. Выц- ветший тельник задрался на спину и на задубевшей коже Сказ- кина появилось таинственное лиловое имя - Л и л я. Вязь сложного рисунка терялась под тельником; какие-то хвосты, лапы - Сказкина душили неизвестные гады. - Туман будет, - лениво заметил Сказкин. Гребень кальдеры заметно курился. Дымка, белесоватая, нежная, на глазах уплотнялась, темнела, собиралась в плоские длинные диски. - Скорей бы... - Почему? - А ты взгляни вниз! Серп Иванович взглянул и ужаснулся: - Какой большой! - Уж такой! - кивнул я не без гордости. То уходя в глубину, то вырываясь к дневной поверхности, Краббен, гоня перед собой бурун, шел к Камню-Льву. Солнце било в глаза и я видел Краббена лишь вообще - огромное чер- ное тело со вскинутой над волнами головой. На ходу голова Краббена раскачивалась, как тюльпан, он кивал: я вернусь, я не забуду! И на всякий случай я предупредил Сказкина: - Сейчас он вернется. - Еще чего, - капризно заметил Сказкин. - Пусть там гуля- ет. - Молчи! - приказал я. - И глаз с него не спускай. Заме- чай каждую мелочь: как он голову держит, как он работает ластами, какая у него фигура... - Да они все там одинаковые... - туманно заметил Сказкин. Я не ответил. Краббен входил в крутой разворот. - А нам за него заплатят? - спросил Серп. - А ты его в руках держишь? - Упаси господь! - возмутился Сказкин и возликовал: - Уходит! - Как уходит? - испугался я. - А так! Вплавь уходит! Не козел ведь, не на веревке. Теперь и я видел: Краббен уходит. Подняв над водой гибкую, без единой морщины, шею, он был уже на траверзе Камня-Льва. Ищи его потом в океане. Я был в отчаянии. Обрушивая камни, осыпая песок, я с рюкзаком, Серп с то- зовкоймы скатились по крутой насыпи на низкий берег. Никогда этот замкнутый, залитый светом залив не казался мне таким пустынным. Камни, вода, изуродованная сельдяная акула... - Да брось, начальник! - удивился моему отчаянию Сказкин. - Ты же видел его. Чего еще надо? - Видел - не документ. Чем я докажу свое видел? - Акт составь! - еще больше удивился Серп. - Я сам твой акт подпишу, и Агафоша подпишет. Агафоша, если ему старые сапоги дать, все подпишет! Я отвернулся. На борту корвета "Дедалус", когда он встретился с Краббе- ном в Атлантике, было почти сто человек. Но кто поверил тем ста? И кто поверит акту, подписанному бывшим интеллигентом Сказкиным и никому не ведомым А. Мальцевым? - Да что он, последний, что ли? - утешал меня Серп. - Один ушел, другой придет. Плодятся же они где-то! - Серп ве- село покрутил головой: - Я вот в Бомбее как-то... - Оставь! - Ну ладно. Я ведь к тому, что на Краббене твоем мир уг- лом не сошелся, так ведь? В мире и без него тайн хватает. Видишь, вот раковина лежит. Может, она тоже никому не из- вестная, а? Раковина, которую он поднял, ничем не отличалась от дру- гих - обычная гастропода, но Серп Иванович уверял, Серп Ива- нович настаивал: - А может, она еще из неоткрытых, а? И главное - не уку- сит! Сказкин широко, счастливо зевнул. И волны к ногам Сказки- на шли сонные, ленивые, протяжные, как зевки - океан еще не проснулся. - А ведь нам еще на обрыв лезть, - вздохнул Сказкин. Он нагнулся, подбирая очередную раковину, не открытую на- укой, и тельник вновь задрался, обнажив обширную полосу по- лузагорелой спины. И там, на спине, я увидел не только то, лиловое, имя! - Снимай! - приказал я. - Ты что, начальник! - смутился Серп Иванович. - Комиссию я прохожу, что ли? - Снимай! Было в моем голосе нечто такое, что Сказкин послушался. Не спина у него была, а самый настоящий альбом! Хорошо, если Никисор, Сказкин-младший, ходил с отцом в баню лишь в малолетстве, - незачем маленькому мальчику ви- деть таких распутных гидр, дерущихся из-за утопающего кра- савца, незачем маленькому мальчику видеть таких непристойных русалок, сцепившихся из-за бородатого моряка! Но не это было главным в накожном альбоме Серпа. Среди сердец, пораженных кортиками, среди сирен, крутя- щихся как лебеди на полотнах Эшера, среди пальм, раскинувших веера острых листьев, под сакраментальным и святым "Не забу- ду..." (в этой фразе неизвестный художник допустил орфогра- фическую ошибку: "...в мать родную!"), по узкой спине бывше- го интеллигента, выгнув интегралом лебединую шею, широко разбросав ласты, шел сквозь буруны... Краббен! - Краббен! - завопил я. Эхо еще не отразилось от скал, а Сказкин мчался к пещере. Его кривых ног я не видел - растворились в движении; тельник летел за спиной как крылья. - Стой, организм! - крикнул я, испугавшись, что и это чу- довище покинет кальдеру. Сказкин остановился. Левая щека Сказкина дергалась. Сказкин крепко сжимал тозовку - сразу двумя руками. - Я про того, - пояснил я, - который плывет по твоей спи- не... Кто его тебе наколол? Когда? Где? Быстро! - Да один кореец в Находке, - нехотя признался Серп Ива- нович. - Он не мне одному колол. - Краббен а? - Да он хоть черта выколет, только поставь ему пузырек. Мастер! - Но ведь чтобы выколоть Краббена, надо его сперва уви- деть! - Начальник! - укоризненно протянул Сказкин. - Да я тебе уши пропилил, одно и то же твержу: старпом такого видел с "Азова", других ребята с "Вагая" видели. А однажды, началь- ник, я в Суэцком канале с одним аргентинцем снюхался... Договаривать Сказкин не стал. Быстро подергал левой щекой и одним прыжком, будто у него и правда, наконец, оформились крылья, махнул в пещеру. - Да стой ты! Но Серп Иванович, свесив ноги с козырька, уже бил при- цельно из тозовки в мою сторону. Пули с визгом неслись над головой, звучно шлепались в воду. Прослеживая прицел, я обернулся. Без всплеска, без шума, как кекур из расступившихся вод, на меня шел Краббен. Краббен был велик. Он был огромен. Он был как змей, продернутый сквозь пухлое тело непомерно большой черепахи. Мощные ласты были разброшены как крылья, с трехметровой высоты смотрел на меня круглый, неморгающий глаз, подернутый тусклой пленкой. Черный, мертво отсвечивающий, Краббен был чужд всему ок- ружающему. Он был из другого мира, он был другой, не такой, как мы; он был порождением чего-то чуждого; даже от воды, взбитой его ластами, несло другим миром, несло мертвой тос- кой, несло мертвым холодом. Лежа на полу пещеры, зная, что сюда-то Краббен не дотя- нется, я пытался его зарисовать - пальцы неумело давили на карандаш, грифель крошился. - Однако шею он держит криво, - удовлетворенно пропыхтел Сказкин. - Так ему хочется, наверное. - Не скажи! Это я пульнул. Теперь он у нас контуженый! - Из твоей-то пукалки? - И правым ластом, заметь, не в силу работает - убеждал Сказкин. - Ты так и запиши: это Сказкин поранил змея, не ба- ловства ради, а для науки, для большой пользы ее. Опираясь на ласты, Краббен тяжело выполз на берег. Он был огромен, он был тяжел - камни впивались в его дряблое мас- сивное тело и короткая мертвая судорога вдруг молнией пере- дернула его от головы до хвоста. Фонтан брызг окатил пещеру и Сказкин вновь ухватился за тозовку. - Отставить! Примерно метра не хватило Краббену, чтобы дотянуться мор- дой до нашей пещеры. Это взбесило Краббена. Рушились камни, шипели струи песка, несло взбаламученным илом, падалью, смрадом. Несколько раз, осмелившись, я загля- дывал Краббену чуть ли не в пасть, но тут же отступал перед мощью и мерзостью стертых желтых клыков. - Надолго это он? - спросил Сказкин, - Его спрашивай! Но поведение Краббена и мне не нравилось. Расслабившись, устав, он, наконец, расползся на камнях, как гигантская черная медуза. Судороги короткими волнами вновь и вновь потрясали его горбатую спину. Плоская голова дергалась, как у паралитика, из пасти обильно сочилась слю- на. Низкий, протяжный стон огласил плоские берега. - Тоже мне гнусли! - сплюнул Серп Иванович, отползая в глубь пещеры. Стоны, пронзительные, жуткие, рвущие нервы, длинно и тоскливо неслись над мертвой, как в Аиде, водой. - Чего это он? - беспокоился Серп. - Чего ему нужно? - Нас оплакивает... - А сам долгожитель, что ли? - Все мы смертны, Серп Иванович, - заметил я. - Только... одни более, другие - менее... С высоких бортов кальдеры белесыми струями потек, нако- нец, туман. На уровне входа в пещеру он концентрировался в толстые овальные лепешки, и низкий, полный доисторической тоски, стон Краббена ломался в тысяче отражений. Мы будто попали в центр неумолкающего камертона, и когда туман зато- пил кальдеру от борта до борта, этот скрипучий, рвущий серд- це стон перешел в столь же безнадежный и мертвый плач... Забившись в дальний угол, Серп Иванович негромко поносил Краббена. Тельник он плотно заправил в штаны с лампасами и теперь я не видел ни наколотого, ни настоящего Краббена. Тем не менее оба они были рядом. Да и куда им, собственно, было деться? Не слушая Серпа Ивановича, проклинающего туман и Краббе- на, не слушая Краббена, клянущего нас и туман, я думал о смутных придонных тектонических трещинах, обогреваемых стру- ями ювенилыных источников. Лес водорослей, неясные тени - темный, не известный нам мир... Почему ему не быть миром Краббена? И действительно. Кто воочию видел гигантских кальмаров? А ведь на кашало- тах, поднимающихся из океанских бездн, не раз и не два отме- чали следы гигантских присосок. Кто видел трехпалого - таинственного обитателя тропичес- ких болот Флориды и прибрежной полосы острова Нантакет? А ведь с его следов давно сняты гипсовые слепки. Кто видел огромного червя с лапами, так называемого тат- цельвурма? А ведь он хорошо известен многим жителям Альп. За последние годы собраны сотни свидетельств, в которых слово в слово повторяется одно и то же: да, татцельвурм похож на червя! да, у него большая голова с выпуклыми глазами! да, лапы его малы, но их легко можно заметить! А мокеле-мбембе - тварь, внешне напоминающая давно вымер- ших динозавров? Разве не утверждают охотники-африканцы, что они и сейчас встречают этих гигантов в бесконечных, крайне плохо обследованных болотах Внутренней Африки? Стоит, навер- ное, напомнить, что на воротах храма, посвященного древнева- вилонской богине Иштар, среди множества поразительных по своей реалистичности изображений, было найдено одно, ничего общего не имеющее с известными к тому времени животными. Но зато этот зверь, названный учеными сируш, как две капли воды схож с африканским мокеле-мбембе. А кто видел третретретре - животное ростом с теленка, с круглой головой и почти человеческим лицом? Тем не менее аборигены одного из самых больших островов мира Мадагаскара утверждают, что такое животное водится в их краях, что передние и нижние конечности у них устроены как у обезьян, а уши, и туловище - человеческие. Кто видал, наконец, ископаемых дипротодонтов, заселявших когда-то Австралию? А ведь местные золотоискатели и в наши дни говорят о каких-то гигантских кроликах, обитающих в ог- ромных центральных равнинах самого южного материка. А разве не выловил из океанских глубин доктор Дж. Смит диковинную рыбу латимерию, считавшуюся вымершей многие мил- лионы лет назад?. А многочисленные слухи о том, что в озере Ворота (Верхняя Индигирка) время от времени появляется нечто вроде огромной рыбы или амфибии? Мы привыкли к асфальту городов, мы привыкли к тесным зоо- паркам, а мир... мир обширен. И в этом обширном мире, кроме гор, пустынь, тропических болот, есть еще и океаны. Что прячется в их пучине? - А сколько он может стоить? - не унимался Серп Иванович. Я молчал. Жутко неслись над водой долгие стоны Краббена. - Много! - сам себе ответил Сказкин. - У меня столько нет. У меня столько никогда не будет! Я молчал. Я слушал плач Краббена. Я видел путь Краббена в ночном океане. Безмолвие звезд, мертвые вспышки люминофоров... Кто он?.. Откуда?.. Куда плывет? - Никогда, - плакался Серп. - Никогда мне, начальник, не быть богатым! У меня ведь, сам знаешь, все удобства во дво- ре. И я как приду в тот домик с сердечком на дверях, так сразу и вижу: гривенник в углу лежит, пылью покрылся, не первый месяц лежит, а я, начальник, так и не подобрал этот гривенник! Туман... - А говорил, к пяти вернемся... Туман... - Дождь будет, однако, - длинно зевнул Сказкин. - Мы тут или с голоду сдохнем, или Краббен нас победит. Я давно ждал этих слов. Я, можно сказать, на эти слова рассчитывал. От Шикотана до Шумшу всем известно: "Серп сказал - погода изменится". И правда. Как в гигантскую трубу вынесло в небо согретый солнцем туман. Призрачно высветились чудовищные обрывы, прозрачно отразились солнечные лучи от плоских вод. И откуда-то изда- лека, как стрекот швейной машинки, пришел, растянулся, поп- лыл в воздухе томительный, ни на что не похожий звук. - Господи! - забеспокоился Сказкин. - А если это еще один Краббен, только летающий? Сколько живу, таких страхов не ви- дел! Я прислушался: - Вертолет... Не мы одни это поняли. Потревоженный новым звуком (может, доисторические враги вот так вот его - с воздуха - когтили, кусали, лапали?), Краббен неуклюже сполз в воду, оттолкнулся от берега и мед- ленно, без единого всплеска, ушел в глубину - черная небула, пронизывающая светлую бездну. - Уходит! - заорал Серп Иванович. Но я и сам это видел. Как видел и вертолет, разматывающий винты. - Гад! - выругался я. - Нет, чтобы зайти со стороны про- лива! - Он не может со стороны пролива, - удовлетворенно пояс- нил Сказкин. - Это же МИ-1. Он как велосипед, его любым вет- ром сдувает. Свесив с каменного козырька босые ноги, Сказкин с наслаж- дением шевелил пальцами. Он уже не боялся Краббена. Он уже ничего не боялся. Техника шла на помощь, техника подтвержда- ла: он - Сказкин - не просто Сказкин, он - человек, он - ве- нец творения. И такого в беде никто не оставит! - За нами... Так-то... Он наверное хотел добавить свое сакраментальное ц ы п а, но, взглянув на меня, воздержался. Я был в отчаянии. Выгнув волнами спину, отчего казалось - над водой торчат три горба, Краббен мощно шел к Камню-Льву. Вот он прошел мимо белой скалы, вот он поднял вал, рас- шибшийся о камни, вот он вскинул над волной плоскую свою странную голову и уже теперь навсегда, навсегда, навсегда, навсегда растворился в голубоватой дымке, стелющейся над океаном. Ревя, раскачиваясь в воздухе, подняв столб перегретой пы- ли, над берегом завис вертолет. Серебряный круг винта, рыжий пилот - я ничего не слышал. - Да брось, начальник! - ухмыльнулся Серп. - Что тебе в этом Краббене? Мне он, например, надоел! Мыс Большой Нос является северным входным мысом залива Доброе Начало и западной оконечностью вулкана Атсонупури. Мыс представляет собой скалистый обрывистый утес черного цвета и является хорошим радиолокационным ориентиром. На мы- се гнездится множество птиц. Мыс приглубый. К S и NO от мыса в 1 кбт от берега лежат надводные и подводные скалы. Лоция Охотского моря Тетрадь пятая. Поздние сожаления "Почему это так, начальник?" Ученый совет СахКНИИ. Гусев смеется. Яблоко Евы, яблоко Ньютона. "Как там с базисфенои- дом?" "Куплю глубинную бомбу!" Романтики с "Цуйо-мару". Гинзбург против Шикамы. О почте - в последний раз. Глупо стоять перед мчащимся на тебя табуном. Надо или уходить в сторону или встать во главе табуна. К сожалению, встать перед Краббеном я не мог, к сожале- нию, даже обнаружить Краббена я не мог, хотя и заставил ма- терящегося рыжего пилота ("Скоро световой день кончится!") дать крутой круг от Камня-Льва в сторону Атсонупури. Пилот злился: его оторвали от дела, его загнали в дыру ради двух идиотов. "А на Стокапе меня геофизики ждут!.." Даже Сказкин возмутился: - Вывел бы я тебя на пару слов! К счастью, под нами был океан - не выйдешь. Да и знал я, чем кончаются угрозы Сказкина. На моих глазах он вывел как-то из ЮжноКурильского кафе худенького старпома с "Диа- ны". Сказал: на пару слов, а в кафе не появлялся неделю. "Потеряли! - с отчаянием думал я. - Не успели встретить, и уже потеряли! Чем доказать, что видели мы, впрямь видели Морского Змея? Рассказами о пропавших собаках, о белой коро- ве Мальцева?.." Ухмыльнувшись, Сказкин ткнул меня локтем: - Слышь, начальник! Почему это так? Вот придешь, напри- мер, к Агафону, а он рыбу чистит. И лежит среди пучеглазых окуней такая тварюшка - хвост как щипцы, голова плоская, и вся в тройной колючке. Ну не бывает таких рыб, а вот лежит! "Где поймал?" - "Сама, - говорит, - в сетку залезла, тут, у бережка". - Скажешь: "Ты мне тюльку не гони, тоже - у береж- ка!.." - А он: "Точно! Про рыб никогда не врал!" И вот чувс- твую я - правду Агафон говорит, и вижу - лежит передо мной тварюшка, а ведь ни в жизнь не поверю! Такое - и у бережка! - Рыбка-то, правда, была? - Да неважно, начальник. Важно другое, начальник. Ведь придешь в то же кафе к Казбеку Васильевичу, закинешь грамм пятьсот, и не думаешь, а все равно брякнешь: "Эй, организмы! Кто знает? Рыбу вчера поймал: на хвосте уши, на глазах ко- зырьки, под животом парус!" Все повернутся и кто-нибудь обя- зательно скажет: "Да мы такую под островом Мальтуса брали, она там каждый вечер к свету выходит..." Почему это так, а, начальник? Я вздохнул. Я вдруг увидел: Сказкин устал. Он ведь, как я, недосыпал, нервничал; лицо поросло щети- ной, воспаленные глаза слезились. "И ведь сам спустился в кальдеру! - с неожиданной неж- ностью подумал я. - И не за чем-то там бегал, а за ружьишком - мне помочь!.. Но за фалом... За фалом я его пошлю!" Горизонт, белесый, выцветший, тусклый, отсвечивал как дю- ралевая плоскость. Прозрачная под вертолетом, вода вдали мутнела, сгущалась; тут не то что Краббена, тут Атлантиду не заметишь со всеми ее храмами. Не зря рыжий пилот на нас дул- ся, только сейчас сверток сунул: - От Агафона... Думаете, обрадуется вам Агафон?.. Дуд- ки!.. Он, прежде чем меня вызвать по рации, вещички ваши стаскал в свой склад. По лицу видно: не вернет! - Ну Агафоша! - восхитился Сказкин и ткнул пилота под бок: - Ты, рыжий, машину плавно веди. Видишь, герои кушают, "Ладно, - сказал я себе, разжевывая тугого, присланного Агафоном кальмара. - Теперь ничего не сделаешь, Краббена не воротишь. В конце концов прецедент создан. Рано или поздно Краббен объявится. Не может не объявиться, если его даже ка- кой-то кореец в Находке за бутылек на спинах колет. Вот тог- да факты можно будет уже не просто собирать, но и истолковы- вать". "И истолкуют! - сказал я себе. - Еще как истолкуют!" И живо представил себе Ученый совет СахКНИИ. Я, младший научный сотрудник Тимофей Н. Лужин, делаю со- общение. Пропавшие собаки, корова осиротевшего Агафона, разорван- ный сивуч, наконец, Краббен... В общем, много чего. В том числе, конечно, и неизвестный кореец из Находки, о котором никак нельзя забыть! Итак, сообщение сделано. Слова произнесены. Впечатление, конечно, ошеломляющее. Кто первый прервет молчание? Несомненно, Олег Бичевский. "Понятно, - скажет он и подозрительно поведет носом. - Кое-что я об этом слышал. И в журналах популярных читал. В "Химии и жизни", например, в "Вокруг света". - И не глядя на меня, не желая на меня смотреть, переведет взгляд на доктора Хлудова: - Павел Владимирович! Может, все же поговорим о снаряжении? Я новые сапоги просил, а мне пихают б/у, будто я только на что и тяну, так на обноски." - "Правда, Тимка, - вмешается хам Гусев. - На мне палатка висит, и сапоги надо списывать - семь пар, а ты лезешь со своими Краббенами!" Но хуже всего - это, конечно, Рита Пяткина. Рита - палеонтолог. Все древнее - это по ее части. И человек Рита воспитанный, не усмехнется, как Гусев, не засмущается, как Ильев. Это Олегу Бичевскому все равно, о чем ему говорят - о яблоке Евы или о яблоке Ньютона. "Тимофей Николаевич, - вежливо скажет Рита. - Вот вы го- ворите - записи... А кроме записей у вас еще чтонибудь есть? Скажем, рисунки, фотографии?" - "Рисунок есть, но плохонь- кий, а камеру я с собой не брал. Мы ведь думали: к пяти вер- немся..." - "А свидетели? Кто еще был с вами в кальдере?" - Тут все, конечно, настброжатся, и я опять-таки вынужден буду сказать: "Да, был. Полевой рабочий. Сказкин. Серп Иванович." - "А-а-а! - хохотнет Гусев. - Богодул с техническим именем! Слышали! Он, Тимка, все еще пьет?" "Тимофей Николаевич, - вежливо продолжит Рита, игнорируя кривые усмешки членов Ученого совета, - а вот скажите... Вы ведь этого Краббена в упор видели, чуть ли не в двух метрах, даже говорите - в пасть ему заглянули... Вот мне, как пале- онтологу, и интересно... - Тут уж, конечно, все, от Гусева до Хлудова, затаят дыхание. И ни на кого не глядя, Рита Пят- кина вгонит последний гвоздь: - Вот эта самая пасть Краббе- на, в которую вам удалось заглянуть... Как вы можете ее ха- рактеризовать?.. Сильно у Краббена видоизменено небо? Заме- тили вы птеригоиды над базисфеноидом * Достаточно ли хорошо развиты склеротические пластинки?" Первым, разумеется, не прменет хам Гусев. "Какие, к черту, птеригоиды! Хватит бол- тать! Если Бичевскому дают новые штормовки, то почему я дол- жен рядить рабочих в старье?.." Над домиком Агафона, как всегда, курился дымок. Еще с воздуха мы увидели и самого Мальцева; сирота недо- вольно хромал к посадочной площадке. - Слышь, начальник! - неожиданно хихикнул Серп. - Слышь, начальник! А ведь Краббену повезло! - Что значит - повезло? - Ну как! Не убеги он сейчас из бухты, Агафоша бы его не простил. Он бы бомбу купил глубинную и глушанул Краббена за корову! Сказкин помолчал и, сомлев, добавил: - И правильно! P. S. У каждого в шкафу свои скелеты, - в этом англичане правы. Я не сделал сообщения на Ученом совете. Я никому не рассказал о Краббене. Да и сейчас я не взялся бы так подробно восстанавливать случившееся в кальдере Львиная Пасть, если бы не поразитель- ное сообщение, обошедшее чуть ли не все газеты мира. Вот оно, слово в слово. "Промышляя скумбрию в районе Новой Зеландии, экипаж японского траулера "Цуйо-мару" поднял с глубины трехсот мет- ров полуразложившийся труп неизвестного животного. Плоская голова на длинной шее, четыре огромных плавника, мощный хвост - никто из опытных рыбаков "Цуйо-мару" никогда не встречал в океане ничего подобного. Догадываясь, что необычная находка может иметь значение для науки, представитель рыболовной омпании господин М. Яно набросал карандашом схематический очерк животного, а также сделал ряд цветных фотографий. К сожалению, разогретая жаркими солнечными лучами туша начала истекать зловонным жиром. Запах был настолько неприя- тен и силен, что грозил испортить весь улов "Цуйо-мару", к тому же судовой врач заявил: в подобных условиях он снимает с себя ответственность за здоровье вверенного ему экипажа. В результате находку выбросили за борт, отметив в судовом жур- нале лишь основные параметры: длина - около 15 метров, вес - около 3 тонн. Находка рыбаков "Цуйо-мару" вызвала горячие споры. Иосинори Имаидзуми, генеральный директор программы зооло- гических исследований при японском Национальном музее, со всей ответственностью заявил: в сети "Цуйо-мару" попал не- давно погибший экземпляр плезиозавра; эти гигантские морские ящеры обитали в земных морях примерно около ста миллионов лет назад и считались до сей поры вымершими. К мнению профессора И. Имаидзуми присоединился и извест- ный палеонтолог Т. Шикама (Иокогамский университет). Японским ученым усиленно возражает парижский палеонтолог Леонар Гинзбург. "Рыбаки с "Цуйо-мару", - говорит он, - наш- ли, скорее всего, останки ископаемого гигантского тюленя, существовавшего на Земле, по сравнению с плезиозаврами, сов- сем недавно - каких-то двадцать миллионов лет назад." В спор, естественно, вступили и скептики: и рептилии, и тюлени, говорят они, размножаются только на суше. К тому же, у тех и у других отсутствуют жабры, что означает - все они вынуждены периодически появляться на дневной поверхности океана. Почему же представитель подобных существ впервые по- падает на глаза людей? "Древние плезиозавры, - отвечает профессор Иосинори Има- идзуми, - действительно откладывали яйца на берегу и не мог- ли долго обходиться без атмосферного воздуха. Но если эволю- ция их доживших до наших дней потомков продолжалась, они вполне могли приобрести некие новые черты, особо благоприят- ствующие их нынешнему образу жизни. Известно, например, что ихтиозавры - современники плезиозавров - еще в меловом пери- оде перешли к живорождению, а современная американская крас- ноухая черепаха может оставаться под водой чуть ли не неде- лями..." Надо отметить и тот факт, что часть ученых отнеслась к находке японских рыбаков весьма настороженно. "Они пошли на поводу у фольклора! - сказал в интервью Карл Хаббс, сотрудник Океанографического института имени Скриппса. - Кто из рыбаков не слышал легенд о Великом Морс- ком Змее? Кто из рыбаков не внес свою лепту в серию этих ле- генд?" Как бы то ни было, рыболовная компания, которой принадле- жит траулер "Цуйо-мару", приказала всем своим экипажам в случае повторной находки выбросить лучше весь свой улов, но доставить на берег загадочное животное. Несколько траулеров уже курсируют в водах, омывающих бе- рега "Новой Зеландии". P. P. S. Итак, сейчас апрель. Месяц назад я отправил на Восток несколько писем. Одно адресовано профессору Иосинори Имаидзуми, второеАга- фону Родионовичу Мальцеву, третье - Сказкину. Я-то знаю, с кем столкнулись японские рыбаки, я-то знаю, что мой рассказ, пусть и с запозданием, следует вложить в растущее дело о явившемся в наш мир плезиозавре. От Агафона пока вестей нет. Но это неудивительно: когда еще доберется до берегов Доброго Начала шхуна рыбнадзора "Диана", на борту которой, вместе с моим письмом, плывут на остров две великолепные дворняги! Сказкин ответил сразу: здоров, не пьет, радуется успехам своего Никисора, а за рассказы о Краббене его, Сказкина, би- ли всего три раза. Правда, один раз - легкостью. Это такой полотняный мешочек, для тяжести наполненный песком. "В последнее время, - пишет Серп Иванович, - отечествен- ным производством освоен выпуск легкостей из литой резины, но до Кунашира они, к счастью, пока не дошли..." Что касается профессора Иосинори Имаидзуми, профессор по- ка молчит. Но и тут я настроен оптимистично: почта будет! Кому-кому, а уж профессору Имаидзуми вовсе не безразлична судьба Великого Краббена. Лучше испытать стыд ошибки, чем остаться ко всему равнодушным. Вот почему я не теряю надежд, вот почему я с таким нетер- пением жду конверт, на марках которого машут крыльями лег- кие, как цветы, длинноногие японские журавлики. Лишь бы в эти дела не замешалась политика. -------------------------------------------------------------------- "Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 01.09.2003 17:44
[X]