Н. Бухарин.
ПО СКУЧНОЙ ДОРОГЕ.

(Ответ моим критикам). 1. Диалектический разум т. Сарабьянова. - 2. Как теория равновесия вывела из равновесия тов. Гоникмана. - 3. Муза т. Рожицына и тов. Тредиаковского. - 4. Варево Варейкиса, или странствия прекрасного Иосифа по лабиринтам мысли. - 5. Чудо св. Питирима. - 6. Шиворот навыворот. - 7. Summa summarum.

На мою книгу "Теория исторического материализма" пошли в поход многочисленные Мальбруки, которые, как известно, всегда проигрывают кампанию, если противник отвечает на их возню. На этот раз я долго молчал, ожидая, что выступит кто-либо из идеологических "слонов". Увы! Мои ожидания были напрасны. Правда, на шахматной доске появилась с большим запозданием признанная королева - тов. Аксельрод. Но, сделав один ход, она отнюдь не претендовала, как будто, даже на то, чтобы сказать: "шах" - и, очевидно, вырабатывает сложные стратегические планы. Так что, к величайшему несчастью, мне приходится заняться неизмеримо более скучными оппонентами, знания которых обратно пропорциональны их большой самоуверенности и поистине великолепному апломбу. Отвечать же мне нужно потому, что существуют простачки, которые полагают, что мое молчание означает, будто у меня рыльце в каком-то еретическом пушку. Между тем Мальбруки продолжают свое дело. Подбежит один, и в какой-нибудь статеечке - тяп за ногу. Другой - тяп за другую. Похвалил тебя Питирим Сорокин, - тов. Невский "тонко" замечает: "Ага", закрывая тряпкой умолчания то обстоятельство, что оный Питирим еще более хвалит Плеханова. Или поедет тов. Тер в Курск, да еще с мандатом, и в этом Курске скажет, как будто невзначай, что де, мол, книжка Бухарина не марксистская. Я уже не говорю о сонме недавних меньшевиков. Они-то прямо из кожи вон лезут: разве не приятно защищать ортодоксию от Бухарина? Как же тут не воспользоваться обстоятельством и не проявить усердия? Авось, не заметят, что усердие-то не по разуму... Так уж пусть не обижаются, если я, не совсем по-христиански, представлю их в истинном освещении, вполне соответствующем об'ективной истине, пламенными сторонниками которой они, как известно, являются.

1. Диалектический разум тов. Сарабьянова.

	Что русскому здорово,
	То немцу - смерть.
		Русская поговорка.

Выдающийся по своему марксистскому образованию, а также и по своему педагогическому стажу немецкий товарищ Герман Дункер (Hermann Duncker) пишет о моей работе, что она является основным и единственным учебником по историческому материализму (das Lehrbuch). В книге "собрана, - заключает т. Дункер, - громадная сокровищница марксистского знания и преподнесена читателю в мастерской форме. Мы не знаем в современной коммунистической литературе ни одного произведения, написанного таким популярным, и в то же время остроумным и полным юмора стилем. Классово-сознательный пролетариат Германии обязан отплатить Бухарину за этот учебник величайшей благодарностью" (Die Internationale, Zeitschrift fur Praxis und Theorie des Marxismus, Jahrg. 5, Heft 12, S. 354). Такой отзыв понимающего немецкого товарища, имя которого известно всякому, не особенно беззаботному по части теории.

Отзыв т. Сарабьянова: "Так нельзя писать учебники". "Нужно снять этот вредный налет"*1. И тов. Сарабьянов почитает своим долгом "не молчать", бороться с Бухариным, "чрезвычайно опасным в своих ошибках", высказывать величайшее сожаление по поводу того, что книгу будут "зачитывать до дыр", советовать "редакциям газет" не стесняться в критике и т. д. И тов. Сарабьянов поучает меня тоном, который кажется мне - извините, дорогой оппонент, - чуть-чуточку смешным. Чего стоят все поучения нашего ретивого кавалериста, вновь оседлавшего своего ослика, достаточно уже охромевшего после предыдущего сражения, мы сейчас увидим.
/*1 "Под знамен. марксизма", N 3, стр. 16.

Чрезвычайно трудно у т. Сарабьянова найти связную мысль. Его "критические" статьи, это - какая-то бессвязная болтовня с самим собою, нечто вроде вскачь несущихся мыслей, бывающих у человека в полусонном состоянии. Поэтому на мою долю выпадает скучнейшая задача выискивать эти мысли, предварительно устраняя тот словесный хлам, которыми они прикрыты; тов. Сарабьянов, ведь, не говорит, а вещает, как Пифия.

В начале статьи мы читаем:

"Главнейший недостаток т. Бухарина в его "Истор. м-ме" заключается в том, что... его мышление не диалектично, а материалистично в духе Бюхнера, перенесенного на почву общественности" (стр. 63, курсив мой. Н. Б.).

В конце статьи:

"В данный момент больше, чем когда-либо, нужно усилить пропаганду материализма и диалектики, так как командные высоты пока заняты идеалистами эклектиками и упростителями... За полит. экономией Богданова товарищи потянулись к эмпириомонизмам и к "живым опытам"... (далее следует кавалерийский наскок на тов. Степанова. Н. Б.)..., вслед за единой организационной наукой Богданова на авансцену выплыл ее двойник, социология Бухарина. Нужно снять этот вредный налет".

Смысл второй цитаты очевиден. Здесь "главным недостатком" книги считается богдановский идеализм. Только так (если это не набор слов) можно понять заключительную тираду нашего Аники-воина.

Теперь, скажите по совести, читатель: можно серьезно считаться с Сарабьяновым? Можно питать хоть какое-нибудь уважение к его теоретическим способностям? Человек в начале статьи упрекает меня в бюхнеровском материализме. В конце статьи он упрекает меня в идеализме. И все это проделывается с благородным челом, с тем же фальшивым пафосом гнева, с теми же комичными словесными вывертами, с тою же самоуверенностью, тем же самым пифическим тоном!

Нет, тов. Сарабьянов! Поменьше самоуверенности, побольше знаний! А главное разрешите Вам подать совет: когда пишете статью, не забывайте в конце того, что Вы уже написали в начале. Имейте в виду: между словами "Widerspruch" и "Widersinn" есть разница.

Тов. Сарабьянову не чужды приемы усовершенствованной эристики. Он хочет, подобно Иегове (недаром он "занимается" и религией), и запугивать. Прочтя у меня в "Предисловии" об историческом материализме, как "основе основ" марксистской теории, тов. Сарабьянов восклицает:

"Мне, признаться сказать, было жутко читать эту фразу". И далее Сарабьянов, переполненный до краев (вот-вот прольется) этой жутью и своими - никому, впрочем, не интересными - признаниями, пробует аргументировать. Чего только тут нет! И о книге Лютгенау, и цитаты из Плеханова, и букет риторических вопросов. Так и хочется сказать т. Сарабьянову:

"Если у тебя есть фонтан, заткни его: дай отдохнуть и фонтану".

А суть-то дела, тов. Сарабьянов?

Что говорит вызванный Вами так некстати в свидетели Г. В. Плеханов?

Он пишет, в Вами же приводимой цитате:

"Разве же мировоззрение людей, - то-есть взгляд их на всю систему мира, - исчерпывается (мой курсив. Н. Б.) их взглядом на отношение "экономич. условий" к правовым учреждениям и нравственным и религиозным представлениям? Другими словами: разве исторический материализм есть целое мировоззрение? Конечно, нет! Он - только одна часть мировоззрения. Какого же мировоззрения? Ну, понятно какого: материалистического".

Теперь позвольте Вам об'яснить популярно, в чем дело. Плеханов говорит, что исторический материализм есть часть мировоззрения, и это совершенно справедливо. А где я утверждал противоположное? Где это Вы найдете у меня положение, что теория исторического материализма есть все? Или Вы полагаете, что математику, биологию, теорию познания и т. д. я тоже отношу к теории исторического материализма? Где это Вы нашли у меня место этому вздору, Вами же выдуманному? Опять советую Вам: читайте то, что Вы критикуете. Нельзя иначе: смеяться будут. Вы, быть может, заметили, что я определяю теорию исторического материализма, как марксистскую социологию, т.-е. отвожу ей точные рамки в "мировоззрении". И после этого Вы имеете... скажем, мужество на двух страницах городить огород, подсовывая мне нелепости, которые могут уместиться в какой угодно голове, но только не в моей. "Основа основ" не исчерпывает всего, точно так же, как, скажем, производственные отношения не исчерпывают всей жизни общества. Всуе, тов. Сарабьянов, приводить цитаты, ежели оных цитат не понимать.

"Но Вы"... перебивает меня тов. Сарабьянов. "Не горячитесь, мой горячий оппонент". Почему я назвал все же эту составную часть "основой основ"? А потому, тов. Сарабьянов, что специфический переворот, произведенный в мировоззрении Марксом-Энгельсом, заключался в изгнании идеализма из его последнего убежища, т.-е. из области общественных наук.

Сам Сарабьянов чувствует шаткость своей позиции. Его начинает мучить совесть, и он признает, что я - вопреки его утверждениям - не стою за выключение теории познания "из учебных планов", что я понимаю необходимость решать теоретико-познавательные вопросы, и что у меня в книге есть даже глава о диалектическом материализме.

Но тут тов. Сарабьянов проделывает логический пируэт, перевертывается в воздухе и начинает доказывать, что эта глава у меня плохая. Этот последний вопрос мы разберем несколько ниже. А сейчас все же не позволим тов. Сарабьянову улизнуть в щель. Предположим, что глава о диалектическом материализме никуда не годится. Zugegeben. Но, позвольте, это, ведь, другой вопрос. А первый? Об основе основ? О том, что я против включения теории познания в общий круг мировоззрения? Куда все это девалось? Куда Вы убежали?

У меня хорошие глаза, слава провидению. Тов. Сарабьянов желал спрятать концы первого вопроса в воду второго вопроса (о негодности главы о диалектическом материализме). А мы вытащили ваши вымокшие кончики. Сгнили они у Вас, тов. Сарабьянов - вот что я Вам скажу!

Ну, а теперь позвольте перейти, любезный читатель, к этому второму вопросу. Тов. Сарабьянов пишет:

"Но и глава III (как великолепно, чудно, бесподобно это "но и"!! Н. Б.) о диалектическом материализме не может выдержать строгой критики (этакой, как у тов. Сарабьянова. Risum teneatis, amici! Н. Б.), ибо в ней (слушайте, слушайте!) автор обнаруживает плохое знакомство с историей философии"... (Стр. 64).

В исторических событиях бывает, что трагический прообраз воспроизводится, как фарс. Но то же случается и не в столь важных случаях жизни. Когда Плеханов упрекал некоторых своих противников в невежестве, он был во многих случаях прав. А вот когда тов. Сарабьянов упрекает меня в этом - прошу опять прощения, - это немножечко смешно. Мы сейчас разберем доказательства моего невежества и глубокой образованности тов. Сарабьянова. Но и здесь нам нужно предварительно изловить его на одном фокусе, и не дать ему отвертеться.

Сделаем снова условную уступку. Предположим, что в изложении и оценке тех или других философов я наделал грубых промахов. Но у меня кроме мелкого шрифта есть и крупный. У меня более или менее подробно излагается учение диалектического материализма, марксистская теория познания, конечно, в общей форме. Что возражает по этому генеральному вопросу тов. Сарабьянов? Знаете? Ничего. Это поразительно, но это так.

Я позволю себе привести здесь отзыв "немца", тов. Дункера. Он пишет:

"Самое важное: Бухарин имеет мужество, целиком и без остатка (ruckhaltlos) объявить себя сторонником материалистического мировоззрения - как это всегда делали такие люди, как Плеханов и Меринг - вопреки всяким социалистическим бескрылым Адлерам и всем буржуазным Штаммлерам" (350).

Книга помогает снова стать на ноги "немецкому марксистскому мышлению, которое устало склонилось на колени" под грузом Канта и кантианства Маха и эмпириокритицизма Штаммлера, Фрейда и других ученых профессорских семеек с их различными "измами" (349).

"Вся вторая глава, детерминизм и индетерминизм... является прямо-таки образцом того, как можно трактовать труднейшие философские проблемы в самой популярной форме" (351).

"Третья глава исследует противоположность между материализмом и идеализмом. Здесь Бухарин целиком возвращается к энгельсовским формулировкам в "Фейербахе", на которые с особой любовью ссылался и Меринг... Всеобщий закон движения и развития рисуется наглядно, как развитие внутренних противоречий..." Дальше тов. Дункер излагает теорию равновесия и прибавляет: "Все это ряды представлений, которые выказывают себя на дальнейшем протяжении работы, как величины чрезвычайно плодотворные" (352).

Я привел эти цитаты для того, чтобы показать, как считает своим долгом писать серьезный человек, который читал книгу, и как поднимает мышиную возню критик, который книги не читал.

Повторяю: Сарабьянову нужно было доказать, что у меня плохое изложение теории самого диалектического материализма. По этому поводу у него нет ни тени доказательств. Он хочет опять спрятаться за другой вопрос: наврал ли я при изложении и оценке идеалистических философов. Но и здесь мы ему спрятаться не дадим. Он пойман и тут с поличным. А теперь можно перейти и к нашему "незнакомству с историей философии".

Тов. Сарабьянов вещает:

"Т. Бухарин на 35 страницах перелистал всех крупнейших философов (признаться я не понимаю, как это я перелистал несчастных философов на своих собственных страницах. Это пусть образованный Сарабьянов пояснит при случае. Н. Б.)... Но изложил не каждого правильно" (64).

В чем же "неправильность"?

N 1. Кант. Я причисляю (как, впрочем, делали все люди и до меня) Канта к идеалистам. На это наш оригинал "возражает":

"Нет, т. Бухарин, Кант признавал, хотя и на свой лад (!! Н. Б.) материальность вещей в себе (где, куда, откуда?!? Н. Б.), и когда Фихте попробовал привлечь Канта в лоно идеализма, Кант решительно отказался от подобной чести. И он не мог не отказаться, ибо признавал "вещь в себе" материальной, хотя, как правильно говорит Плеханов, "далеко не был чужд склонности признавать эти вещи чем-то не материальным, т.-е. недоступным нашим чувствам". Не все мыслители последовательны, и в "учебнике"-то во всяком случае следовало бы сообщить читателю, что за штука непоследовательность, выделить эклектизм, дабы с ним не путали монизма, выявить Канта, как ein Dreiviertelskopf или же, если для учебника это сложно... (многоточие т. Сарабьянова. Н. Б.), промолчать" (64 - 65).

Когда я прочитал эту фразу, меня - не бойтесь, читатель - ужас не охватил; ибо я уже имел случай убедиться и ранее, что тов. Сарабьянов может сказать, что в голову взбредет, лишь бы только это имело видимость храброй атаки. "Корни" учености тов. Сарабьянова (немецкое слово, Фихте и прочее) чрезвычайно ясны. Незадолго до выхода статьи тов. Сарабьянова, вышла в свет вторым изданием книжка (хорошая) тов. Деборина с плехановским предисловием. Там как раз и есть о "Dreiviertelskopf". Я очень рад, что тов. Сарабьянов имеет время заглянуть в хорошую популярную книгу, и кое-что оттуда почерпнуть. Но я отсоветовал бы ему его метод "перелистывания", которым он, по всей видимости, резко злоупотребляет в ущерб своему литературному здоровью.

Скажите, тов. Сарабьянов, Вам и вправду неизвестно, что Кант является осью всей идеалистической философии вчерашнего и сегодняшнего дня? Я бы посоветовал (привычке советовать научил меня тов. Сарабьянов) заглянуть ему в ту самую книжку, из которой он черпает премудрость, а именно в работу тов. Деборина. Там сказано о Канте:

"Результатом ... его учения было углубление и расширение пропасти между миром вещей и миром явлений. В самом деле, раз об'ектом познания являются предметы чувственного созерцания и раз вещь в себе по самой природе своей никогда не может стать предметом чувственного созерцания, то очевидно, что вещи в себе принципиально непознаваемы, что они оторваны от восприятий и, стало быть, суб'екту недоступны" (Деборин. Введ. в фил. диал. м-зма. Госиздат. 1922, стр. 217).

Я цитировал тов. Деборина, которого никто не заподозрит в философской ереси. Ну, так как же это выходит, тов. Сарабьянов, с непознаваемостью, да еще "принципиальной"? А это и есть критерий материальности (у Плеханова в Вашей цитате: "нематериальным, т.-е. недоступным нашим чувствам"). Конечно, тов. Сарабьянов неправ, а Деборин прав целиком. И тов. Сарабьянов обнаруживает невежество, а не Деборин. Вдобавок, тов. Сарабьянов обнаруживает и невежество в области нашей партийной литературы. Известно, что между Лениным и Плехановым было в философской области одно довольно крупное разногласие: это по вопросу о плехановской "теории иероглифов" и о трактовке вещи в себе. Тов. Ленин протестовал против излишней склонности Плеханова к Канту, - склонности, которая позже привела Плеханова чуть ли не к категорическому императиву ("простые правила права и нравственности"). Кант есть столп, кит буржуазного теоретического идеализма, и замазывать это основное клейстером выдуманных "смягчающих обстоятельств" - не дело революционных теоретиков. Действительно, "не все мыслители последовательны"...

N 2. Суб'ективный идеализм - солипсизм - об'ективный идеализм. "У товарища Бухарина, - пишет наш горе-критик, - идет разговор о солипсизме, как наиболее последовательном виде, вообще идеализма (57 стр.), но в таком случае он снова обнаруживает незнакомство с историей философии" (65).

Мерси. Но Ваши аргументы, ученый муж?

А вот слушайте:

"Именно потому, что солипсизм в конечном счете должен признать существование "я", именно потому, что по солипсизму (!!) "непосредственно "мне" даны только мои ощущения", - именно поэтому об'ективный идеализм несравненно последовательнее суб'ективного с его крайней точкой - солипсизмом.

Об'ективный идеализм в лице Гегеля определенно говорит, что существует только разум в его различных "становлениях".

Это - последовательно.

Солипсизм же последователен только в одном отношении: в отрицании мира самого по себе, кроме "я".

Об этой непоследовательности солипсизма много хороших страниц"... и т. д.

Дальше следуют святые истины, изложенные со вкусом и изяществом тов. Сарабьянова.

Не правда ли, убедительная аргументация? Что солипсизм имеет противоречия, это, тов. Сарабьянов, мне и без Вас хорошо известно, и при том не только из рекомендуемых Вами страниц. Если бы у него, у солипсизма, не было противоречий ни с фактами, ни с своими собственными положениями, то я бы его защищал, как и Вы, надеюсь.

Дело вовсе не в том. Сарабьянов не понял даже моей постановки вопроса. Что такое идеализм вообще? Превращение человеческой психики в мировую субстанцию. Логический корень "важности" психической жизни - в так наз. непосредственной данности. Какая струя осознает этот корень ярче всего? Конечно, суб'ективный идеализм "и его крайняя точка, солипсизм". Поэтому совершенно не случайно самым опасным врагом материализма являлся в последнее время именно суб'ективный идеализм в его различных видах. Опроверг ли это Сарабьянов? Повторяю, он даже не понял этого. Но по закоренелой привычке сейчас же на место моего вопроса ловко подставил другой, о противоречиях солипсизма. Замечательно. Что Вы такое кушали, тов. Сарабьянов, что Вы такой ловкий?

У тов. Сарабьянова есть один, постоянно пускаемый им в действие, полемический прием. Он вдруг начинает рассказывать святые истины с таким видом, как будто об'ект его критики и не подозревает о существовании сих истин. В статье получается больше строк, она делается солиднее, а противник от этого теряет: какой, мол, однако, он тупица: даже этого не сказал.

Выше я заметил, что Сарабьянов не обронил ни одного слова против моего изложения диалектического материализма. Но вот, когда он переходит к обществу, то считает себя обязанным, с важным видом, распустив все павлиньи перья, процедить сквозь зубы:

"... Что означает материализм?

Да только то, что весь мир есть материя, обладающая различными свойствами, в том числе и духовными, что духа, изолированного от материи, не имеется, а материя без духовных свойств (без "души") существует.

Вот и вся мудрость материализма"... и т. д. (65 - 66).

Все эти святые истины у меня в книге разобраны и обоснованы. Об этом т. Сарабьянов ни гу-гу. Иначе бы ему пришлось признать, что "вся мудрость материализма" у меня целиком имеется. Но ему нужно другое. Поэтому он вещает от себя. Похвально. Только уж наивно до "крайней точки".

Раз'яснив сущность материализма, т. Сарабьянов глубокомысленно ставит отдельной строкой:

"Материя и дух".

И вопрошает:

"Как перенести эти категории на общество?..

Подумал ли т. Бухарин над этим кардинальным вопросом? Я склонен думать, что он не думал"... (66).

Где уж нам думать! Тов. Сарабьянов за всех нас, грешных, подумает... Наконец, он переходит к критике чисто-социалистической части книги. И тут, разумеется, я и "упростил" (67), и "изрядно напутал". "Не подумал", "упростил", "изрядно напутал". Я вам сейчас покажу, кто "не подумал" и прочее. Хвалить я и здесь не собираюсь, так как "Похвала глупости" уже была написана задолго до меня одним очень известным автором.

Как у меня стоит вопрос? Я пользуясь тем же методом, каким пользовался и Маркс, т.-е. иду от "общих определений", развивая их во все более конкретные.

Общее положение: "духовная жизнь общества есть... функция производительных сил. Какая функция, как в подробностях зависит духовная жизнь общества от производительных сил - об этом речь пойдет в будущем. Теперь мы должны лишь отметить, что при таком взгляде, естественно, общество будет представляться... прежде всего как трудовая организация. Это есть материалистическая точка зрения в области социологии".

Приведя (гораздо более подробно) эту цитату из моей книги и похвалив себя за то, что он "не поленился" сделать длинную выписку, тов. Сарабьянов начинает поистине дикий логический танец.

Вместо того, чтобы читать всю книжку, он начинает "предполагать", что я думаю по тому или иному вопросу, "думает" за меня и затем легко опровергает свои собственные выдумки.

Его вопросы такие: духовная жизнь зависит только от одних производительных сил или нет? По бухаринской цитате не поймешь - то от производ. сил, то от материальных условий. А, может быть, у Бухарина производ. силы и есть материальные условия? Но это неверно. И, победоносно распустив хвост, Сарабьянов "констатирует". "Противоречие на-лицо, и мне хотелось бы выяснить, как образовался подобный неудобоваримый сгусток идей в голове тов. Бухарина" (67).

Тов. Сарабьянову нужно этого "сгустка" поискать где-нибудь у себя. Возмутительнее всего то, что т. С. цитирует подчеркнутые мною слова: какая функция, как зависит духовная жизнь от производит. сил (т.-е. посредственно или нет, через какие звенья и т. д. и т. п.). И после этого все же начинает заниматься гаданьем на кофейной гуще, хотя в других местах книги на все эти вопросы даны точные, ясные и подробные ответы. Нужно "не полениться" прочитать то, что критикуешь. И прямо удивляешься развязности т. С., когда он присовокупляет: "Если Маркс говорит в предисловии о материальных производительных силах, то это отнюдь не значит, что в этом и заключается материализм целиком".

Наш материализм в этом "целиком" не заключается. Но зачем же тов. С. заведомо лживо выдает мое первое приближение, за которым следуют ряды более конкретных определений, за все? Кого вы хотите обмануть, тов. С.?

Но тут есть вопросы и посущественнее, где т. С. дает свои "ответы". Вот, напр., полюбуйтесь на его утверждение:

"Для Маркса и базис и надстройка гражданского общества в лице (!!) общественных отношений (!!) суть материя, бытие, отражение же этих отношений (к природе и людям) в человеческих головах есть дух, сознание... Материальные же производительные силы тут пока (!!) не при чем. Но, ведь, мы не только созерцаем, но и действуем. Мы стремимся свой метод сделать универсальным оружием. Маркс все это понимал, а потому не ограничился определением понятий "общественное тело" и "общественная душа", но решил изучить строение этого тела" (68).

Уф! Прочтя эту фразу, я вспомнил одно место из "Вырождения" Макса Нордау, пример стихотворения, запомнившийся мне с детства:

"О, цветы! И как тяжело бремя старых налогов! Песочные часы, на которые лает собака в мае! И удивительный конверт давно не спавшего негра. Бабушка, которая ела бы апельсины и не могла бы спать" и т. д.

Это прямо из Сарабьянова.

Отметим одну "неточность" у т. С-ва. Маркс не мог ни ограничиваться, ни "не ограничиваться" понятием "общественной души", потому что у него такого понятия, к счастью, нет. Постараемся выделить из выше выписанного набора фраз какую-нибудь мысль. Базис плюс надстройки суть материя - говорит Сарабьянов. Но, насколько известно тов. Сарабьянову, Маркс говорит о материальном базисе и идеологических надстройках. Не правда ли? Но если идеологические надстройки у Маркса отличаются и до известной степени, условно, противопоставляются материальному базису, то как быть с тов. Сарабьяновым? Не кругло, очень не кругло, пустяково у Вас выходит, тов. Сарабьянов!

Или, подойдем к вопросу с другого конца. Под материальным базисом у Маркса, как это хорошо известно, разумеются производственные отношения, т.-е. отношения материального производства. На каком же основании т. Сарабьянов включает в базис все общественные отношения? Это - марксизм, действительно, своеобразной марки.

Чтобы выпутаться из затруднительного положения, т. Сарабьянову приходится создавать ровно ни на чем не основанную гипотезу (см. стр. 68), по которой выходит, что у Маркса было два совершенно различных понятия надстроек, при чем одни надстройки нужно, мол, понимать материально, а другие - "в пятых" и "духовно". Ну уж, простите, этакого суздальского Маркса нам не нужно.

Удивителен, однако, сам тов. Сарабьянов. Распилив Маркса на две половинки, т.-е. создав чудовищную эклектическую кашу, он, как ни в чем не бывало, становится в позитуру и громким голосом восклицает:

"Это совсем не та эклектическая похлебка, которую преподносит нам т. Бухарин".

Еще бы! Gott sei Dank, не та.

Таковы основные "возражения" С. в области материализма. Но он касается и общественной диалектики. Разумеется, я главного "не осознал": этакий я уж человек несознательный.

Тов. Сарабьянов пишет точно, резко и определенно: "Т. Бухарин не осознал этого кардинальнейшего положения материалистической диалектики, хотя и написал не мало страниц о последней" (69).

Знаете, какого "кардинальнейшего вопроса" я "не осознал"? Это, видите ли, вот что:

"Мир движется и изменяется потому, что Суб'ект (с большой буквы. Н. Б.) приходит в соприкосновение с Об'ектом (тоже с большой буквы. Н. Б.), при чем последний является в то же время и Суб'ектом в отношении первого" (69).

"Непрерывное столкновение этих сил приводит к изменению всех Суб'ектов и всех Об'ектов" (69).

"Если мы берем общество в его целом, то ему, как Суб'екту, противостоит в качестве Об'ектов и весь материальный мир минус общество, а также и другие общества" (69).

Вот этого я "не осознал". Всякий, прочитавший мою книгу, знает, что все это у меня есть, за исключением мудрых фраз и мистических прописных букв. Этого, последнего, я, действительно, "не осознал". Но не думаю, чтобы таковая транскрипция служила доказательством особой материалистичности или грамотности.

А если тов. С. выдвигает еще одно добавочное возражение, будто я упускаю значение об'ективированной воли, как ограничивающего начала для новых волевых актов, так это прямая неправда: С. опять не читает того, что он критикует; понимающий человек знает, что означает, напр., у меня все учение о материализации общественных явлений, об об'ективированной результанте человеческих воль и т. д. Упрек в фатализме смешон, т. к. у меня есть специальный § против фатализма, скрываемый "добросовестным" критиком. И если т. С. говорит: "Я не стал бы придираться, но..." и т. д., то я ему отвечу:

"О вашем снисхождении, тов. С., я вовсе не прошу. Поверьте, оно мне чрезвычайно мало нужно. А вот перевирать противника негоже. Придирайтесь, сколько угодно, но читайте и не врите".

Совершенно чудовищно указание т. С. на "грубую ошибку", якобы имеющуюся у меня в суждениях об условиях роста духовной культуры. На этом стоит остановиться, чтобы увидеть, какую кашу преподносит т. С. почтенной публике под видом марксизма.

Атаке подверглось положение о том, что "отрицательным условием" для развития духовной культуры является рост производительности труда. Это бесспорное для всякого марксиста положение оспаривается т. С-ым! И как оспаривается! Вы только послушайте! Энгельс - признается т. С. - тоже говорил об этом.

"Однако, если Энгельс и многие другие марксисты ссылались на возможность (какая "деликатность" формулировки". Н. Б.) использовать свободное от материального производства время для "делания духовной культуры" только между прочим (курсив, как это "между прочим" ни удивительно, принадлежит т. Сарабьянову. Н. Б.), т. Бухарин это положение, я бы выразился, обуниверсалил со свойственной ему легкостью и стремлением все универсалить" (70).

Итак, Энгельс считал, что создание прибавочного труда и рост его для духовной культуры, это - фактец "так себе", "между прочим". Взгрустнулось старику - да и прочим марксистам кстати, ну они "между прочим", и упомянули об этакой пустяковине.

Такое обращение с теорией и такое невежество постыдно. Еще более постыдно прямое извращение Энгельса, когда т. С. утверждает, не моргнув глазом:

"Энгельс говорил о необходимости иметь свободное время для развития духовной культуры, имея в виду относительно поздний ее период, тов. же Бухарин обернул это положение на духовную культуру вообще" (71).

Всякому мальчику теперь известно, что рост культуры шел за счет роста прибавочного труда. Без него невозможно было бы никакое движение вперед. Без него невозможно было бы выделение "интеллектуального производства". А именно это-то выделение, т.-е. специализация, рост разделения общественного труда в его целом, и есть основа роста духовной культуры. Примеры т. С-а поистине изумительны. Каждый из них говорит против него. К сожалению, нет ни места, ни времени разбирать все эти иллюстрации - "на всякое чиханье не наздравствуешься". Но кое-что нужно все же демонстрировать читателю.

Вот, полюбуйтесь:

"Мы знаем еще и то, что наука особенно быстро стала развиваться с середины XIX века, когда была безапелляционно признана бесплодность словесных рассуждений, игры в силлогизмы, и естествознание решительно шагнуло в область опытного анализа, исследования, проверки.

Но что такое - работа с препаратами, колбочками, как не самый доподлинный труд, процесс материального взаимодействия человека и природы, процесс, отнимающий время (любопытно было бы посмотреть процесс, не отнимающий времени! Н. Б.) и порой (!!) изнуряющий материально!" (71).

У меня в книге подробнейшим образом развита мысль об идеологиях, как об отдифференцированном от материального производства интеллектуальном труде. Сарабьянов об этом ни звука. А если бы он почитал, то, вероятно, не опустился бы до того невыносимого вздора, который он преподносит. Наука шагнула вперед, когда стала опытной. Святая истина! Но какое это имеет отношение к предмету спора? А Вы вот что скажите: если бы не было роста производительных сил, то как бы могла выделиться эта наука в особую отрасль общественного труда, лежащую вне производства в собственном смысле этого слова? Тов. Сарабьянов комично полагает, что все, что изнуряет и отнимает время, есть производство. Меня изнуряет чтение сарабьяновских благоглупостей и - по секрету скажу - даже "отнимает время". Но назвать это производством может только сумасшедший.

Обезьянья изобретательность тов. Сарабьянова в области всяких выдумок выше всякой похвалы (summa laude digna, как говорится в латинских грамматиках).

Рассматривая этак "с птичьего дуазо" теорию равновесия и не приведя против ни одного аргумента (эту задачу взял на себя другой "критик", т. Гоникман, о коем речь будет ниже), т. С. сейчас же начинает поучать на тему, как хорошо было бы, если бы я немного поучился сарабьяновскому уму-разуму. Грешен, не сподобил господь. Покалякав беспредметно на целой страничке, тов. Сарабьянов сейчас же тычет меня в бок, упрекая в том, что я не признаю причинности и кивая в сторону авенарижианства. Оченно хорошо. Но разуйте глаза, тов. Сарабьянов! У меня же есть специальная глава о причинности! Впрочем, что до этого т. Сарабьянову? Он, ничтоже сумняшеся, похлопывает меня по плечу и обнадеживает. Брось, мол, паря, глупости; приходи ко мне чай пить. Тогда... о, тогда

"Он (Бухарин. Н. Б.) не стал бы писать такие эклектические фразы: "неправильно рассуждать и с точки зрения важности "факторов": экономика, мол, важный "фактор", а, скажем, политика и наука фактор "неважный"... Вопрос нелеп: "оба важнее".

Т. Сарабьянов сейчас же начинает обстрел: Бухарин в плену у формальной логики, он пишет то же, что эс-эры, и пошел, и пошел...

Опять, бедняга, не дочитал у меня странички до конца. А там я привожу такую цитату из Плеханова против сарабьяновской теории факторов, самого плоского упрощения нашего учения:

"В истории развития общественной науки эта теория (т.-е. теория факторов. Н. Б.) играла такую же роль, как теория отдельных физических сил в естествознании. Успехи естествознания привели к учению об единстве этих сил, к современному учению об энергии. Точно так же и успехи общественной науки должны были повести к замене теории факторов, этого плода общественного анализа, синтетическим взглядом на общественную жизнь" (Н. Бельтов, О мат. пон. истории).

Значит, и Плеханов попал в эклектики? Ах, тов. Сарабьянов! Не доведет вас до добра ваша отчаянность!

Дальше. Тов. Сарабьянов, анализируя положение о разнице функций базиса и надстройки, находит крайне остроумным поговорить почти на целой странице о моих ошибках в предположении (совершенно бессмысленном), что у меня речь идет об арифметической разнице. Потом он спохватывается, видит, что "разница" здесь означает "различие" (этакая, знаете ли, филологическая щепетильность!), но нимало не смущается и начинает бить посуду с другого конца. Если вопрос в различии функций - замечает т. С., - то

"изложение т. Бухарина приводит нас к немарксистскому выводу, что надстройки любовно уживаются друг с другом и базисом, что противоречий между ними нет... Встает вопрос: в случае несоответствия, разрыва, кто кого одолеет, базис или надстройка? Следовательно, должен быть поставлен вопрос о различии в количественном и качественном отношении, чего т. Бухарин не сделал" (73).

И далее (стр. 74):

"... Нужно забыть эклектический вздор, перестать игнорировать вопрос причинности и "что важнее?".

Разберемся, как сие ни скучно, и в этом потоке любезностей. Откуда это следует, что если разграничение базиса и надстроек опирается на различие функций, то надстройки "любовно" уживаются друг с другом и с базисом? Где хоть тень этой необходимости? Этого нет, и т. Сарабьянов здесь опять выдумывает: сам "дедуцирует", а затем "опровергает". Похвальный метод, что и говорить.

А вот вопрос о том, "кто кого" одолеет, как выражается т. Сарабьянов, вовсе не так прост, как ему кажется. Он думает, что победа всегда за базисом, что этот базис всегда одолеет, и поэтому экономика "самый важный" "фактор". Увы, это не так. Приведу марксов пример гибели "обоих борющихся классов". Что мы имеем тут? Развитие производительных сил привело к определенным производственным отношениям, эти последние определенным образом расставили социальные силы и предопределили их драку, и этот производный фактор разрушает все общество, вместе с его базисом. Но где уж тов. Сарабьянову думать о таких вопросах! А если бы он все же прочитал всю мою книгу, то он нашел бы там "выход из создавшегося положения"...

А решение вопроса, предлагаемое самим Сарабьяновым "в общей форме"? Оно прямо неверно, вульгарно и антиреволюционно, прямо по Кунову. Вот оно (начало 75 страницы):

"...Надстройка изменяется качественно только под воздействием базиса, а базис превращается в новое качество, независимо от надстройки" (75).

Браво, т. Сарабьянов, Вы договорились до открытого меньшевизма. Позвольте Вам пояснить.

Предположим, происходит пролетарская революция, и пролетариат овладевает властью. "По Марксу" он употребляет концентрированное насилие (политическую надстройку, с вашего позволения) для качественного изменения базиса. По Кунову, этого быть не может. И по Сарабьянову не может, ибо, как говорит этот последний, "базис превращается в новое качество независимо от надстройки"...

Поздравляем Вас с этим куновским качеством, тов. Сарабьянов! Дошли, можно сказать! Да, это - "настоящая диалектика". Немудрено, что после такого пассуса, куновского и оппортунистического, начинаются для компенсации разговоры о скачках и проч. Прямо после антиреволюционных посылок, Кунов (то бишь, Сарабьянов) пишет: "При такой постановке вопроса мы высвобождаем себя из пут только количественных оценок, мы перестаем быть эволюционистами" и т. д. (75).

"Это двиствительно"...

Наконец, еще одна моя "грубейшая ошибка". Это моя трактовка исторического материализма, как социологической доктрины (см. стр. 75). Т. Сарабьянов отрицает возможность общей науки об обществе.

"Исторический материализм - пишет он - является тем же диалектическим материализмом в приложении к обществу, а потому его интересуют вопросы общие для всех времен и пространств только в пределах взаимоотношения Материи и Духа, Суб'екта и Об'екта и в пределах характера движения, т.-е. Эволюции и Революции, Качества и Количества. А все остальное - не обще, а частно: одни законы для классового общества (одно качество), другие - для коммунистического (другое качество); одни - для феодального, другие - для капиталистического и т. д." (75 - 76).

Эти детские рассуждения уж, конечно, не "упрещенство". Т. С-ов, повидимому, и не прикасался к вопросам о характере законов, общих и частных, общесоциологических и исторических и т. д. Что существуют законы определенных исторических эпох, это верно. Но само это положение уже есть своеобразный общесоциологический закон. Годится для всякого общества положение, что производительные силы - основная пружина движения? Что экономическая структура о-ва определяет надстройки? Что производственные отношения изменяются под влиянием изменения обществ. техники? Что наука всегда опирается на практику? Что личности отведены известные границы? И т. д. и т. д. Стоит только поставить эти вопросы, чтобы ответить так, как отвечаю на них я.

Но этот вопрос о социологии "не маленький". Нельзя отделываться

"двумя страничками и легковесной мотивировкой даже, не рассказав своим "ученикам" историю "социологии", как науки" и т. д. (76).

Нельзя, тов. Сарабьянов, развязно говорить вздор. Почему моя мотивировка легковесна? У Вас ни слова - на ветер лаете. А Ваши требования включения другой науки (истории социологии) есть педагогическая и логическая нелепость. "Даже не рассказав историю (истории? Н. Б.)" - это верх легкомыслия и непонимания!

Ну, довольно. Процесс антикритики тоже требует времени, и пора кончать. Тов. Сарабьянов тщетно тщится разыгрывать "большого", всамделишного критика. Но чем более он развязен, тем яснее видно, что никаких критических шишек его череп не имеет. И мы можем сказать словами прутковского героя:

	Нет, поверь.
	Не так мы просты,
	Чтоб какие-то наросты
	Стали шишками считать.