Роман Подольный.
Необходимая случайность
Вечер был мой, только мой. Все они собрались здесь из-за меня, ради меня, для меня. Сколько раз я повторял это себе! Не помогало. Да, каждый тост на банкете был за мое здоровье, или за мои успехи, или за мое перо, или... Правда, за мой талант у них хватило деликатности не пить. А сейчас все позабыли про меня, болтают, шутят, ухаживают - равные среди равных, таланты среди талантов - и что им тот, кто собрал сотню людей в зале для редакционных совещаний! Профессора и заслуженные артисты, главные инженеры и знаменитые писатели - им было хорошо друг с другом... Я вышел из зала на лестничную площадку. Волосы неправдоподобно сивого цвета, усы, видные даже со спины, - наш замглавного. С кем это он? А замглавного говорил, вернее рассказывал: - Рядовой литсотрудник. Даже не рядовой. Бездарнее его я у нас не знаю. У каждого ведь есть хоть проблески... Такой банкет?.. Ну, при его связях чего не добьешься. Представляете - пришли пять академиков. Темы? Темы он находить умеет. Только поэтому и держим. Да и тронь его, попробуй. Сами видите! - он ткнул локтем в сторону зала. И вдруг я испугался, что сейчас он обернется и обнаружит, что я асе слышал. Ведь все это было обо мне. И все была правда. Опрометью - обратно в зал. Ага, Ира Панченко здесь! Как я ее раньше не заметил? Первая балерина мира! А все-таки помнит, кто ее свел с Улановой... Толя Глазков разошелся. Читает ей стихи. Ну, кто подумает, что это ему крупнейший математик США прислал телеграмму... Как там было? Я еще с этого начал статью в "Комсомолке"... "Дорогой профессор Глазков! Я потратил десять лет жизни на решенную ныне вами проблему. Я полагал, что человеческий разум слишком примитивен для нее. Счастлив, что оказался неправ. Когда бы вы ни приехали в Нью-Йорк..." А в деканате в ту пору деловито решали, можно ли принять данную работу студента третьего курса А.Глазкова в качестве зачетной - как же, ведь она была написана не на заданную тему. Впрочем, о последнем я не писал... Сейчас-то он действительно профессор. А когда мы только познакомились, такой был парнишка - восьмиклассник. Помню, академик Панкратов удивлялся, зачем я привел к нему этого мальчика... ...Что-то я пропустил. Мои гости уже несколько минут как молчали и смотрели в дальний правый угол. Там, у высокого ящика размером со стенной шкаф, возился директор института кибернетики. Разошлись фанерные створки, и мы увидели за ними небольшую нишу в человеческий рост и над нею темный экран с цифровой шкалой сбоку. - Сюрприз! - объявил кибернетик. - Я знал, друзья, что на вечер в честь нашего Георгия соберутся самые разнообразные, но очень талантливые люди. Счастливый для нашего института случай - мы ведь как раз создали машину для объективной оценки таланта. Не буду вдаваться в подробности, но прикидочные эксперименты показали, что машина как будто справляется с задачей. Сегодня здесь пройдет ее государственное испытание. Кто хочет первым принять в нем участие? Я рванулся вперед. - Разрешите мне как юбиляру... Давно я не видел такого растерянного лица. Кибернетик торопливо загородил мне дорогу. - Погодите, погодите, - пробормотал он. И тут же, оттесняя меня в сторону, вырос рядом один из первой тройки, побывавшей на Марсе - Валя Тройнин: - Уж дайте мне. - И решительно занял место у аппарата. Пока ассистенты возились с ним, сзади выстроилась целая очередь. Но мне - пусть с шутками и комплиментами - так и не дали занять в ней места. Это было невежливо, в конце концов. Я юбиляр, они здесь ради меня, машина - благодаря мне... И вдруг я понял. Все эти люди, герои моих заметок, статей и очерков, мною прославленные, мною воспетые, не считали, что я им ровня. Для них, талантов, я был только милой посредственностью. Но им-то я нравился. Они жалели меня. Случайность командировок сталкивала меня с этими людьми, вводила их фамилии в репортажи и очерки. А потом вступала в действие необходимость. Необходимость сделала авиамоделиста конструктором ракет, победителя школьной олимпиады - академиком, повара Мишу - вот этим самым кибернетиком, доктором наук, директором института. Я смотрел на кибернетический агрегат, на нишу, в которой сменяли друг друга гости, на экран, где плясала кривая. Вот ее высшая точка остановилась против семидесяти. - О, - сказал кибернетик, - отлично, дорогой профессор, ведь все, что больше двадцати пяти - уже талант. Конечно, соотношения здесь условны, но... У академика кривая прыгнула до восьмидесяти двух, у композитора до сорока девяти, подскочила до семидесяти шести у балерины и дошла только до четырнадцати у писателя. Они веселились - все, кроме писателя. Интересно, неужели я выгляжу сейчас таким же мрачным? - А сколько у вас? - теребила кибернетика Ира Панченко. - Восемьдесят четыре, - краснея, ответил он. И тогда меня прорвало. Я вытащил из-за столика стул, вышел с ним на пустое пространство почти перед аппаратом, повернулся к гостям. Сел на стул верхом и заговорил. Говорил я, конечно, вежливо и нежно. Что мне оставалось? - Ребятки, - сказал я двум "марсианам", стоявшим поблизости. - Прощенья мне надо у вас просить. Вы были мне только предлогом, челябинские юные космонавты. Я приехал в командировку в ваш город потому, что туда из Одессы переехала Люба. - Мои мысли прыгали. - В Одессе-то я открыл школу, где вообще учились одни таланты. Помню, долго пришлось в этом убеждать и учеников и учителей. Вот академик Забелин стоит, он из этой школы как раз. - И я тоже, и я, - отозвались голоса из разных концов зала. - А мы? - спросил "марсианин". - Помню, мы сами удивлялись, что все трое - из одного кружка юных космонавтов... - Кружок-то у вас был, честно говоря, не лучше и не хуже других. Стандарт. Писать не о чем. А надо ведь. Я и стал придумывать всякие фокусы. - Так уж и фокусы! Те упражнения, что вы предложили, сейчас повсюду используются. И с приборами вы хорошо придумали... Но я уже повернулся к Мише-кибернетику: - Помнишь, Миша, барнаульский ресторан? Какой у вас там был мускат! Нет, правильно я сделал, что командировку продлил. А оправдаться чем-то надо было. Вот мне и пригодился повар-изобретатель. Как говорится, не отходя от кассы. Помнишь, что ты там мудрил с цыплятами табака? - Так вот в чем дело? - расхохотался Миша. - А мне после твоей статьи Крюков из комитета по изобретениям написал. И пошло дело, завертелось. Сам не заметил, как готовить разучился. До сих пор не успел опомниться! Мне хотелось отомстить за свою бездарность, рассказать, какие случайности привели сюда - через театры и лаборатории - каждого из моих гостей. Случайности, представителем которых был я. И я вспоминал, как Валерку, ныне художника, меня просили отвлечь от несчастной любви, как я на пари написал статью о самом неприметном из сотрудников заготконторы - воспользовался его любовью к шахматной композиции (мастер спорта покивал мне головой), как... Они слушали и смеялись. Да, все это были случайности. А за ними стояла - строго по Гегелю - необходимость. И я замолчал. Принесли мороженое. Общий разговор разбился. Я снова остался один. И аппарат - тоже. Все желающие уже измерили свой талант. Даже ассистенты потерялись в толпе - разумеется, где-то около Иры Панченко. Секунда - и я был уже в той нише. Мягко защелкнулись контакты. - Зачем же вы сами?! - укоризненно выкрикнул спохватившийся Миша и замер с открытым ртом. - Я говорил, что она сломана, - торжествующе провозгласил в наступившем молчании писатель. - Девяносто четыре! Вы хотите, чтобы мы поверили, будто он великий журналист? Три ха-ха! Но кибернетик был серьезен как никогда. - Почему же журналист? Аппарат ведь не определяет вид призвания. И профессию тоже. Судя по всему этому, - он обвел рукой зал, - испытуемый - великий искатель талантов. - Тоже мне талант! - сказал я насмешливо. Но что я чувствовал...
[X]