Александр Филиппович ПЛОНСКИЙ
ПРОВИДЕЦ Фантастический рассказ
Авенир подъезжал к городу своей молодости. Не на поезде - на автомобиле, как когда-то в прошлом. Но с тех пор минуло без малого тридцать лет... По обе стороны шоссе возникали и, отброшенные скоростью, исчезали, чтобы тотчас возникнуть снова, березовые колки на фоне бесконечных полей. Похоже, ничто не изменилось здесь за эти годы: еще немного, и растворятся березы в кварталах белоснежного города с девяти- и двенадцатиэтажными зданиями-близнецами, рассыплются грибной россыпью по его дворам, скверам, проспектам. А может, вырубили березы и насадили вдоль тротуаров обязательные тополя? Но ничего не сталось с березами, и выбежал из-за поворота навстречу машине все такой же лебединой белизны город. Только подросли дома, громоздились друзами горного хрусталя, подсвеченные вечерним солнцем. А вот и мост через Судеж. Сердце екнуло, узнавая. Защипало глаза. Местные достопримечательности - озерцо, где кишмя кишат утки, бетонная кайма правого берега, мемориальный парк с гранитными монументами - с высоты моста, словно из-под крыла самолета, они смотрятся крошечными фигурками, а гуляющие по парку люди - медленно ползущими букашками. Ленинградская площадь - ворота старого города. В отличие от левобережья он почти не изменился, лишь кое-где взметнулись к небу небоскребы. Как это бывало и раньше, когда он после долгого путешествия, усталый и переполненный впечатлениями, въезжал в Росск, мостовые и тротуары казались ему стерильно чистыми, словно вымыли их только что с шампунем. Ни клочка бумаги, ни окурка - предпраздничной прибранностью встречали его улицы. Авенир знал, что ощущение свежести и чистоты, сочности красок, широты пространства обманчиво, что уже назавтра город покажется будничным и приземленным. Но он дорожил сиюминутной обостренностью восприятия, пьянящим привкусом невсамделишности, неровными ударами сердца, слезами, то ли от ветра через приспущенное стекло, то ли от радости... Авенир свернул под зеленую стрелку светофора на проспект Маркса и, припарковав машину, вышел. Качнуло, точно ступил не на асфальтовую твердь, а на палубу утлого суденышка. Казалось бы, воздух - как в любом большом городе: какофония запахов, в которой неразличимо смешались выхлопы газов автомобилей, испарения недальней реки, медвяный аромат окрестных степей... А голова кружится от этого неповторимого воздуха, в груди бухает гулко, и что-то родное и знакомое вот-вот выплывет из глубин подсознания. Только другим стал теперь Авенир - волосы сивые, лицо в морщинах, над бровью кривой шрам, оставшийся пожизненным напоминанием об одном из первых его изделий. Поделом: незачем было главному конструктору вмешиваться в испытания. Поумнел с тех пор Авенир Юрьевич, осторожным стал, действовал по принципу: "семь раз отмерь". А если и отводил душу, то лишь во время отпуска, на шоссе. Бывало, остановит автоинспектор, раскроет права и... - Виноват, товарищ академик! - Однофамилец, - скажет Авенир, пряча права, а инспектор понимающе улыбнется, бросит ладонь к козырьку: - Прошу не лихачить, товарищ... водитель! И как узнают, черти? Ведь сколько в стране Петровых! Он предпринял это путешествие в прошлое, потому что хотел встретиться один на один с молодостью, вдалеке от докучливой известности, пышных титулов и всепоглощающей работы. Сейчас он нуждался в передышке, мечтал забыть о повседневном, зарядиться столь необходимыми ему энергией и оптимизмом. В пору успехов Авенир Юрьевич говорил: "мы", в пору неудач - "я". "Мы вывели на орбиту...", "мы получили неплохой результат", "мы молодцы". И "я провалился", "кажется, я снова дал маху", "я зашел в тупик...". Сейчас он как раз находился в затяжном тупике. Задуманное им новое изделие упорно не вытанцовывалось. Не хватало мелочи, пустяка. Впрочем, можно ли назвать пустяком тот пресловутый последний штрих, без которого мертва картина? Неуловимое прикосновение кисти, единственный мазок, и произойдет чудо: оживет она, исполнится достоверности. Именно такой заключительный мазок должен был, но не сумел сделать Авенир. Единственное, что мог главный конструктор, - это уйти в отпуск. Его отъезд не был ни капитуляцией, ни бегством: сотрудникам хватало работы по другим заказам. И вот он под личиной рядового, ничем не примечательного гражданина лет пятидесяти с изрядным лишком вдыхает воздух своей молодости. Никто не крикнет ему: - Венька, здорово! Никто не скажет: - Добро пожаловать, товарищ академик! Потому что нет здесь ни старых друзей, ни всезнающих волшебников из дорожной инспекции. * * * Гостиницу "Росск" на судежской набережной построили еще при Авенире. Тогда это было чуть ли не самое большое здание города. В сравнении же с нынешними росскими небоскребами оно выглядело подростком. Появился и отель-гигант, более комфортабельный и современный. Его воздвигли на месте теплоэлектроцентрали, которая сделалась ненужной после того, как запустили атомную электростанцию. Есть фразы не просто живучие, а посягающие на бессмертие. - Мест нет, - бросила администратор, не дав Авениру Юрьевичу раскрыть рот. Он поморщился, как от боли, чертыхнулся вполголоса, шагнул к выходу, но, поразмыслив, возвратился к стойке и протянул удостоверение. Администратор засуетилась, начала извиняться, лебезить. Конечно же, сразу нашелся свободный номер. - Резерв для почетных гостей. С видом на Судеж, будете довольны! Через полчаса Авенир, посвистывая, смывал дорожную пыль. А спустя еще час нетерпеливо шагал по вечерним улицам Росска. В метро он решил не спускаться: повсюду одно и то же, да и не было метрополитена в городе его молодости! Стрелецкий проспект, наследие купеческих времен, чем-то напоминающий Арбат... Коренастые, с претензией на вычурность дома выстроились шпалерами по обе стороны мостовой, стекающей к притоку Судежа Роси с холма бывшей Торговой площади, где в студенческие годы Авенира соорудили колоссальный торговый центр, раскинувший крутые шатровые крыши на два квартала. Сейчас Авенир Юрьевич шел по Новому мосту через Рось, с которого раскрывалась панорама Стрелецкого проспекта. Здесь он когда-то бродил под руку с Леной. И паралитики-манекены глазели на них с витрин, наскоро пришлепнутых к фасадам купеческих домов. Все те же витрины в каркасах из уголкового железа, те же нестареющие манекены, переодетые по прошлогодней моде... А Лена погибла при восхождении на пик Гармо... Нет Лены! Но осталось в памяти святое, непреходящее, на что можно опереться в минуту душевной неустроенности... Загрустил Авенир, почувствовал себя фантомом среди людей. Нет им до него дела, своя у них жизнь. Получилось не так, как он представлял. Зряшная вышла затея! Так рассуждал Авенир, меряя шагами Стрелецкий проспект. "Дойду до Торговой, - загадал он, - и если ничего не произойдет, вернусь в гостиницу. Утро вечера мудренее!" Но, видно, случаются еще чудеса на белом свете. Остановился с разбега шедший навстречу пожилой мужчина, спросил неуверенно: - Ты ли это, Авенир? - Бог мой, Суслик! - Венька! Здорово, братец кролик! Они бестолково хлопали друг друга по плечам, говорили наперебой: - А помнишь Колю, Кукушкина? Как это не помнишь, он еще картавил... - Постой... Рыжий, курносый? И что с ним? - Да ничего, жив-здоров. А Нинка, ты за ней на первом курсе прихлестывал... - Ну? - Мать-героиня! - Сам-то как? - А что я, стареть вот начал. Погоди... Что это мы на улице? Пошли! К черту гостиницу! Заночуешь у меня. Никаких разговоров, обижусь! На душе у Авенира потеплело... * * * Аркадий Васильевич Сусликов, Суслик, как его звали на потоке, жил неподалеку от Стрелецкого проспекта, в переулке Врубеля. Они вошли в подъезд старого кирпичного дома и поднялись на второй этаж. Дверь открыла жена Аркадия, Вера Сергеевна. - Авенир... - представил гостя Сусликов. - А вот отчества, извини, не помню. Склероз. - Скажи, не знаешь, - улыбнулся Авенир. - Мы как-то обходились без отчеств. Стены прихожей были увешаны картинами, эскизами, иконами, резными досками, керамическими тарелками. - Я художник, - пояснил Аркадий, уловив удивленный взгляд гостя. - И Вера - художница, занимается керамикой. Этот светильник - ее работа. - Что-то не пойму... Ты же инженер... - Меня турнули с последнего курса. Или забыл? - Мало ли что! Сегодня турнули, завтра приняли обратно. - Да нет, не захотел я восстанавливаться и не жалею. Окончил художественное. В нем и преподаю. Знаменитым не стал, даже не выставлялся. Ну а ты по-прежнему в Москве? Кандидат или, может, уже доктор? - Работаю конструктором, - уклонился от ответа Авенир. Он был слегка задет тем, что его громкое имя ничего не сказало Аркадию. Впрочем, у художников другая среда, в ней хватает и своих светил. - А знаешь, - признался Сусликов, - что-то во мне осталось от инженера. - Покажи гостю конструизмы, - вмешалась в разговор Вера. - Пока суд да дело, я накрою на стол. - Не хлопочите, ради бога! - Когда позову, придете. А сейчас - марш! Они перебрались из гостиной в кабинет. Экзотики здесь было, пожалуй, еще больше. Картины не только висели, но и стояли, прислоненные к стенам. Аркадий достал из-под дивана несколько огромных пыльных папок. - Начну-ка с пейзажей и натюрмортов... Одна за другой ложились на пол акварели. Авенир не считал себя знатоком искусства, но доверял своему вкусу. Акварели были хороши. Особенно натюрморты. Букеты цветов на них привлекали чистотой и прозрачностью красок. Лепестки казались объемными, воздушными, смытыми влагой. - Превосходно, - сказал Авенир от души. - Почему бы тебе не устроить персональную выставку? Для начала здесь, затем в Москве? - Шутишь, - засмеялся Аркадий. - Это, Венчик, не так просто. - Надо будет заняться. - Не по зубам, братец кролик. Но все равно, спасибо на добром слове! А теперь покажу мои, как говорит Вера, конструизмы. Недурное словечко придумала, а? Из следующей папки Аркадий извлек красочные изображения машин. Машины эти не были знакомы Авениру, но глаз конструктора профессионально оценил элегантность форм, целесообразность решений. Машины - ахиллесова пята живописи. Это либо цветная фотография, либо уродство. Здесь же они жили, рвались в движение, как кони Клодта. Неуловимо смещая перспективу, выбирая необычные ракурсы, Аркадий добивался удивительного эффекта: если бы можно было говорить о психологическом портрете машины, то этот термин как нельзя лучше подошел бы к его "конструизмам". - Откуда такое богатство? - Плоды фантазии. - Врешь, - не поверил Авенир. - Передрал небось? - Ты что? Не будь ты моим гостем... - И как оценивают твои... конструизмы другие художники? Аркадий пожал плечами. - Да никак. Я, братец кролик, болтаюсь о ними промеж двух берегов, ни туда, ни сюда. Пора кончать! На очередном листе Авенир с изумлением увидел... первое свое изделие, оставившее памятку - шрам. - Что это? - Я же сказал: фантазия. Авенир испытал острое разочарование: ну конечно, этого и следовало ожидать... - На ВДНХ давно был? - Лет двадцать назад. Я, видишь ли, домосед. Да и не настолько богат, чтобы по выставкам разъезжать. А при чем тут ВДНХ? - Так, к слову. Ну что ж, Аркадий мог и не быть на Выставке достижений народного хозяйства, где в свое время экспонировалось изделие. Но ведь достаточно и фотографии. Следующие конструизмы Авенир рассматривал вполглаза, и Сусликов это заметил. - Хватит. Совсем тебя замучил. Пора и честь знать! Он хотел было захлопнуть папку, но не успел. - Бог мой! - закричал Авенир, вскакивая. - Не может быть! В последнем конструизме он узнал новое изделие, существующее лишь в чертежах. Уж его-то Аркадий не мог видеть нигде! Авенир схватил лист, поднес к глазам. Никаких сомнений: на фоне космического пейзажа стояло, растопырив упоры, его строптивое детище. Все как есть: и характерные обводы корпуса, и раструб сопла, и перья стабилизаторов... Лишь клиренс раза в полтора больше. Вот он, последний штрих... Клиренс! - Покажи расчеты. - Какие еще расчеты? - Брось дурить! Не с потолка же ты, черт побери, срисовывал эту штуку! - Именно с потолка, если понимать под ним воображение. - Пойми, Аркадий, - принялся втолковывать Авенир. - Подобного рода вещь нельзя вообразить, ее можно лишь сконструировать на основе скрупулезнейших расчетов! - Наука мыслит расчетами, а искусство образами! - Банальная истина. Но, скажи на милость, какое отношение... Чем больше горячился Авенир, тем спокойнее становился Аркадий. В его голосе появились покровительственные нотки. - Вспомни о Леонардо да Винчи, гениальном инженере-художнике. Он обходился без расчетов и примерок. Про-ви-дел - слышал такое слово? Творил науку искусством! - Невероятно... - стиснул голову Авенир. Шрам напрягся под пальцами, задергался. - Но если это действительно так... А это и на самом деле так... Значит... Где у тебя телефон? - На столе. - Вижу. Авенир запрыгал пальцами по сенсорам. - Говорит Петров. Да, тот самый. Самолет на Москву, срочно. Так... устраивает. Сейчас... Переулок Врубеля, дом номер... - Пять, квартира тринадцать, - подсказал ошеломленный Аркадий. - Дом номер пять, квартира... Жду. Он положил трубку. - Ну вот что, Леонардо да Винчи. Через тридцать минут за нами заедут. Верочка, соберите мужа в дорогу. Конструизмы берем с собой. - Ты что... Я не могу, у меня работа... - С работой уладим. - Ты, часом, не всемогущий господь? - Угадал, - кивнул Авенир. - И с сегодняшнего дня ты мой заместитель. __________________________________________________________________________ "Искатель", 1987, № 5, 1 - 128. - М.: Молодая гвардия. Тираж 280 000 экз. Цена 60 коп. Под редакцией А. Полещука, В. Кузьмина Редактор выпуска С. Белозеров Художественный редактор В. Кухарук Технический редактор О. Бойко __________________________________________________________________________ Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 26.08.2002 О найденных в тексте ошибках сообщать по почте: [email protected] Новые редакции текста можно получить на: http://vgershov.lib.ru/
[X]