Андрей Платонович Платонов
Солдат и царица
Жила-была в старину сердитая царица. Все ей было не по нраву: и то не так и это не по ней. Вот гуляет однажды царица по саду, а солдат возле будки на часах стоит. Увидел солдат царицу - никогда ее не видел. "Ишь ты!" - подумал и ухмыльнулся. Не знал солдат - внове стоял при дворце, - что пред царицей ни ухмыльнуться нельзя, ни нахмуриться, ни умильным быть: все одно царица нравом кипела. Глянула царица на солдата: - Ты чего ухмыляешься? А простой солдат чего скажет царице? Ничего он сказать не мог и невзначай или так, спроста, что ль, опять ухмыльнулся. Тут царица сперва и слова сказать не могла от злости. Потом кликнула кого надо. - Давать, - приказывает, - этому солдату по двадцать палок каждый день с утра. С тех пор с утра, как встанет, получает солдат двадцать палок. Били-били солдата, целый год били. Как проснется - так двадцать палок, хоть в будни, хоть в праздник. Измучился, исхудал солдат, бить его не во что стало. А царица и забыла про него: пусть бьют до смерти; она теперь на других серчает. Что тут делать солдату? Не миновать ему смерти от палок, забьют его. Солдат у того, у другого спрашивает - выбирает, кто поумней считается. А умные ему в один ответ. - Терпи, - говорят. - Чего с царицей сделаешь, она сердитая. Солдат выслушал умных, а сам подумал: "Эх, не вам терпеть, а мне!" - и пошел к дураку. При войске у них дурак жил, его солдаты с кухни кормили и выношенную одежду давали ему донашивать. Солдат сказал дураку, как ему живется, а дурак и сам уж знал. - Э, да не поможешь ты мне! - сказал солдат. - Ведь ты дурак. А дурак: - Как так - не помогу! А не помогу, так и зла не сделаю, ты при своем останешься. Дай мне копейку. Дал ему солдат копейку. Повел дурак солдата на край города. Шли они, шли, шли, далеко ушли; кругом их бедные домишки стоят, дворцов давно нету. "Эх, - думает солдат, - далече мы зашли, пропала моя копейка!" Пришли они в бедный домишко. Жил там сапожник с женой. У сапожника была жена, сходственная с царицей, как родная сестра: поставь ее рядом с царицей, их и отличить нельзя, которая царица, которая сапожница. За показ жены сапожник брал по копейке с человека - с купца там, с мастерового, с приказчика, а солдатам и калекам показывал даром. А деньги пропивал. Заплатил дурак копейку сапожнику, а солдат, конечно, даром прошел. Вошли они в комнату и видят - на кровати женщина лежит и спит. Солдат дрогнул и во фрунт стал: вылитая была перед ним царица. Дурак и говорит: - Вот была бы она царицей, она бы тебя палкой не била. Солдат согласен с дураком: - Не била бы. Жалко, что она сапожница: из нее бы царица хорошая вышла. Дурак засмеялся. - А выйдет, - говорит, - из нее царица! Солдат обнадежился: - А как выйдет-то? Дурак захохотал в ответ, а солдат увел его прочь, а то сапожница проснется. Идут они обратно. Дурак спрашивает у солдата: - Ты где ночью на карауле стоишь? - Нынче во дворце, в покоях, буду стоять. - Вот чего, - дурак ему, - я тебе ночью сапожницу приволоку. - Это к чему же? А сапожник услышит? - Нету, - дурак отвечает. - Сапожник ничего не услышит. Он днем наработается, потом вина напьется и спит крепко: на нем кривые гвозди выпрямляй - он не чует. - А к чему мне сапожница? - Эк ты какой! А говорят - я дурак! Царица-то заснет, ты мне и давай ее сонную, а я тебе на руки - сонную сапожницу. Царицу я унесу к сапожнику, а ты сапожницу в царские покои отнеси, покуда она не проснулась. Солдат подумал: "А не страховито ли будет? При царице и моргнуть нельзя, а ты ее к сапожнику унесешь! А вдруг проснется? Да она нам голову прочь!" А дурак думает иное: "Царица целый день злится, с утра до вечера умается, а ночью спит-храпит, пузыри изо рта пускает. До своего времени она не проснется. А если и дознается, так я в дураках хожу - какой с меня спрос!" Солдат согласился: - Ишь ты, обдумал как! А сам дурак! Так ладно будет, пожалуй. Тащи уж по темноте сапожницу во дворец. За ночь дурак так и сделал: сапожницу в царские покои принес, а царицу отнес к сапожнику - они и не проснулись. А как наступило утро, проснулся первым сапожник и толкнул жену в бок. Ему и воды испить захотелось, и курить надо, и голова у него болит: пусть жена ему воды подаст, трубку найдет и в утешенье что-нибудь скажет. Царица проснулась, открыла глаза, не поняла ничего и опять заснула. Сапожник ее опять в бок: ты что, дескать, иль не слышишь? - Подымайся, баба! - сапожник говорит. - Пора. Царица опять открыла глаза. - Чего пора? - спрашивает. - Ты кто такой? А сапожник ей: - А ты кто такая? Царица как закричит: - Ах ты негодный! Ах ты окаянный! Да ведь я царица! Сапожник как соскочит с кровати: - Ах, так ты царица? Схватил сапожничий ремень, шпандырь, и давай царицу пороть-охаживать: - Ах, так ты царица? Так тебе и надо, царице! Ишь ты, лодырь, ишь ты, негодница! Только спать здорова. Я тебе дам - царица! Я тебе дам - как мужу своему не угождать! Царица как крикнет: - Эй, кто там! Забить этого негодяя насмерть! А никто не идет - нету никого. Царица и думает: "Что такое? Видно, я померла и в ад попала - так это, верно, черт". Подумала так и опять заснула: может, опять-де проснусь во дворце, в своем царстве, и ничего этого не будет; это мне снится. Ан нет, черт-сапожник ремень положил да опять кулаком ее в бок: - Баба, чего не встаешь? - Отвяжись от меня, я царица! - Как так - ты опять царица? - говорит сапожник - и сызнова царицу хлоп да хлоп! Недобрый был человек. - Подымайся, тебе говорят! Картошку вари, самовар ставь, комнату убирай, портки мне заштопай. Ишь ты, притворщица! Оробела царица - опять ее этот черт бить да хлопать будет. А больно ей ведь - ей больнее всех: до того она боли-то и не знала. Поднялась она, приоделась в платье сапожницы и стала работать по дому. Однако за что ни возьмется, ничего у нее не выходит, из рук все валится. Оно так и быть должно: царица-то серчать да царствовать привыкла, только всего. Сапожник видит - дело у нее не идет, и опять хлоп да хлоп ее. Царица уж молчит и не говорит, что она царица, а сама работать старается. Вот сготовила она кое-как обед, а его и есть нельзя: недоварено, пересолено, нечисто. Съел сапожник одну ложку щей и говорит: - Ты и правда, должно, царица: ничего делать не умеешь. Таких щей и псы не едят. И снова за свое: хлоп ее - за плохие, значит, щи. Царица совсем оробела. Сидит она перед сапожником и трясется от страха. После обеда сапожник лег в кровать: - Возьми гребень, жена, расчеши мне голову, а я дремать буду. Стала царица голову сапожнику чесать; что ж делать-то, ослушаться нельзя. А на другой день велел ей сапожник белье стирать. Стирает белье царица; сроду она не стирала, все белые руки свои стерла, исстирала, а белье не выбелила. Так и жила царица у сапожника, жила да мучилась; три дня жила. А сапожница, как проснулась в царицыной постели, огляделась кругом, видит - приятно везде. На кровати перины, одеванья шелковые и ковровые, зеркала светятся, горница вся прибрана, и цветами пахнет. "Аль я в раю? - подумала сапожница. - Век того не видела, что вижу". Тут вошли в спальную горницу четыре горничные девушки. Вошли они, а подойти к царице боятся. - Вам чего надо? - спрашивает их сапожница. Девушки ей отвечают: - Здравствуй, матушка царица! А мы тебя одевать, обувать пришли. Сапожница им: - А я сама оденусь. Иль я калека? А девушки стоят, не уходят. Сапожница глядит на них: - Чего ж вы стоите? Неужели дела у вас нету, бездельницы! А девушки глядят на табуретку у кровати, а на табуретке палка лежит и плетка. - А бить-то нас будешь когда, матушка? - спросили девушки. - Теперь иль после? - Да за что ж вас бить? Вам больно будет! - А за то, матушка царица, что вам серчать надо! Тут и сапожница рассерчала: - Дуры вы, что ли? Идите прочь да делом займитесь! Девушки ушли. А сапожница поднялась, оделась, пошла на кухню и там чаю с бубликами напилась. На кухне повара и кухарки обращаются к сапожнице со страхом и почтением, сахару подают сколько хочешь - каждый думает, что она царица. И сапожница стала думать, что она царица. "Чего это, - думает, - царица я, что ль? Знать, и правда царица. Ну что ж, и царицей теперь побуду, сапожницей-то успею. Пусть мужик мой по мне поскучает! Царицей-то оно и легче быть". Вот живет она царицей и день и два. С утра до вечера позади царицы вельможа ходит, все ее приказы и желанья пишет и исполняет. Царица уж привыкла к тому вельможе: кто ни обратится к ней с просьбой или с чем, она только укажет: - Скажи заднему, он исполнит, - и далее идет. Идет она и семечки грызет, а семечки для нее вельможа в горсти держит и руку наотлет вытянул. В тот час наш солдат у деревянной будки стоял. Видит он - идет, гуляет сапожница-царица. А солдата по-прежнему палками бьют, и нынче били с утра. Глянул солдат на сапожницу-царицу, хотел суровое выраженье на лице сделать - и ухмыльнулся. Сапожница-царица и обращается к нему: - Ты чего ухмыляешься? Мне, что ль, обрадовался? Солдат ей в ответ: - Тебе, матушка! - А чего радуешься? Я тебе добра не сделала. Чего ты хочешь? - А того хочу, матушка, пусть меня палками не бьют. Второй год с утра спозаранку колотят, мясо с костей стерли. - За что ж тебя? - За ухмылку, матушка. - Ну, скажи заднему, пусть тебя не бьют. - Нет уж, матушка, - солдат сапожнице-царице говорит, - заднему я говорить не буду: ты передняя, ты сама упомни и прикажи. Царица остановилась около солдата: - Ишь ты, какой въедливый! Ладно уж, я сама прикажу и бумагу напишу - не будут тебя бить. - И других прочих, матушка, пусть не бьют! - Аль многих тут бьют? - Да почитай что почти всех, матушка, колотят. Истерлись люди при дворце, а из терпенья не выходят. - Дураки они, что ль? - спрашивает сапожница-царица. - Не могу знать, матушка! В тот же день сапожница-царица дала повеление, чтоб никого в ее царстве не били и не смели даже касаться палкой человека. А солдатам велела дать по двадцать пять рублей каждому, а сверх того по три дня гулянья и по полведра пива. На третий день своего царствования сапожница соскучилась по сапожнику. "Пойду, - думает, - погляжу издали, как он там. Небось горюет по мне". Собралась царица и пошла из дворца к домишку сапожника, а за ней вельможа идет. Вот идет она, царица, видит свой бедный домишко. А из ворот того домишки как раз ее сапожник выходит, и не один, как следовало бы, а с другою дородною женщиной, что не хуже самой сапожницы, и на лице у сапожника горя нету. Тут как вскрикнет сапожница-царица: - Ах ты, бессовестный, ах ты, такой-сякой! - да хвать сапожника по затылку, с того и картуз соскочил. А сапожник никак не опомнится: глядит он и на ту женщину и на эту, обе они на вид одинаковые, а которая жена - не разберет. Только когда сапожница-царица по спине его еще разок хлопнула, сапожник понял, которая его жена. Взяла сапожница мужа за руку и повела домой, а про царство свое забыла. А царица скрипнула зубами на вельможу и тоже домой пошла, во дворец. Как явилась она во дворец и узнала, что бить теперь, драть, пороть и лупить никого нельзя - отмена вышла - и будто она сама так повелела, закипело злобой сердце царицы. Позвала она кого ни на есть, чтоб ударить кого было. Явилась кухарка, подняла царица на нее руку, да видит вдруг - рука-то ее, царицына, исстирана, работой истерта, и опустила она свою руку, никого не ударила. Вспомнила она, как жила у сапожника: как бы опять ей в жены к нему не попасть, - и оставила царица волю сапожницы как есть. И солдат с дураком довольны остались. А только царице веры нету и не будет. -------------------------------------------------------------------- "Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 21.05.2002 14:56
[X]