Революция и война

Библиотека народной свободы, изд. "1917 год", Москва

I

Припоминая последние годы нашей национально-исторической жизни, нельзя не прийти к заключению, что великую русскую революцию породила прежде всего великая европейская война. Не будь этой войны, старая власть доселе хозяйничала бы на русской земле, "правила" бы врагам на радость, собственному народу на страх, потомкам в назидание. По-прежнему на престоле благополучно пребывал бы Николай II, окруженный Горемыкиными, Штюрмерами, Щегловитовыми и прочими знакомыми лицами бюрократической компании. Вероятно, все так же прекрасно, как раньше, чувствовал бы себя среди вина и благочестивых поклонниц старец Григорий Ефимович, процветали бы Питирим, "Карлыч", "Аннушка" - все эти темные призраки недавнего прошлого. По-старому наемные клевреты провозглашали бы святость "исконных основ", Дума "законными средствами" боролась бы с министрами, радуясь маленькими радостями и печалясь маленькими печалями, глухо стонала бы терроризированная печать - словом, все шло бы по-обычному, тихо, ровно, по-могильному спокойно. И вековой гнет, лежавший на русском народе, лежал бы, как встарь.

Не будь этой войны, молчали бы глубины России, и нашим народным поэтам пришлось бы в бесконечных вариациях перебирать давнишние, бесконечно близкие русской душе мотивы:

Эти бедные селенья,

Эта скудная природа -

Край родной долготерпенья,

Край ты русского народа...

Или еще - старые, старые строки, которым скоро сто лет:

Я видел рабскую Россию:

Пред святыней алтаря

Гремя цепями, склонивши выю, Она молилась за царя...

Но вот все это разом кончилось, страшная черта перейдена. Грянула война, небывалая, потрясающая, творящая смертью новую жизнь подводящая итоги и созидающая возможности. Всемирная история призвала Россию на всемирный суд. Народ подвергся великим испытаниям. Нужно было немедленно дать отчет и ответ в прожитом, в своих помыслах и деяниях, в своей внутренней сущности. Нужно было обнажить национальное лицо, раскрыть национальную "душу" какова она есть на самом деле. Все случайное, наносное, или устаревшее, умершее, должно было ветхой чешуей спасть с народного облика. Дальше терпеть, дальше смиряться перед внешним игом, жить дальше с чужой печатью на лице, словно под историческим псевдонимом, оказывалось невозможным. Нация вынуждалась определенно явить себя, самоопределиться. Сила исторической инерции должна была быть окончательно и подлинно преодолена. Иначе "смиренная красота" превратилась бы в образ смертного покоя...

Лишь тот народ достоин жизни и победы, который лучше противника, чья национальная "идея" выше, совершеннее. Каждый великий народ верит в свою "идею", верит, что он нужен миру, что "слово" его призвано прозвучать громко и послужить на благо человечества. Каждый народ, верящий в себя, готов защищать свое достояние до последней капли крови.

Когда Германия, ради идеи своего наступательного империализма, во имя своей национально-государственной идеи, ввергла мир в неслыханную кровавую распрю, русский народ, объединенный общим вдохновенным порывом, без малейшего колебания встал на защиту своего национального достояния. Вместе с доблестными союзниками своими, великими демократиями Запада, он решительно провозгласил лозунг: борьба до победного конца. Нужно было в корне изменить то состояние международных сил, которое постоянно таило в себе возможность мирового пожара. Нужно было дать новые основы всемирному миру.

Русский народ отчетливо [о]сознал национальный, всенародный характер великой войны. Отказаться от нее значило идти на самоубийство, признать Германию достойной поработить человечество. Непротивление злу силой вещей означало потворство злу, содействие злому делу. И Россия сразу всколыхнулась. Проснулось и с особой остротой ощутилось чувство национального достоинства, которое враг мечтал оскорбить и унизить. Пробудился и элементарный инстинкт самосохранения.

Первые дни войны являли собою отрадный пример подъема и бурного национального воодушевления. Казалось даже, что вся страна мгновенно переродилась и ветхие чешуи спали сами собой.

Власть ясно и твердо заявила о своей готовности бороться с внешним врагом. Царь дал публичное торжественное обещание, что не заключит мира до тех пор, пока хоть один вооруженный неприятель останется на русской земле. Манифест призывал забыть "внутренние распри" и вновь сплотиться воедино для защиты родины. Были экстренно созваны законодательные учреждения.

Русский народ открыто и честно пошел навстречу власти. Ради напряженной серьезности момента он забыл все былые обиды, он простил старое и все свои силы самоотверженно отдал в распоряжение правительства, надеясь, что и оно сумеет в эти великие минуты покончить с прежним, возвыситься до сознания общенациональных задач...

Но этого не случилось. Слова царя остались лишь словами, - увы, не в первый раз за время его царствования! Власть не отказалась ни от старых идей, ни от старых привычек. Не было сделано ни шагу по пути реального сближения с народным представительством и с лучшими людьми страны. Режим не изменился. Даже на политическую амнистию, хотя бы частичную, не согласилась наша "благожелательная" власть. Требуя жертв от народа и общества, со своей стороны она не считала нужным прислушаться к народному голосу. Жертвы, принесенные страной на алтарь отечества, она приняла на собственный свой счет. Она решила, что ведение войны не есть дело, в котором нужны совет и дума всего народа. Старыми приемами она надеялась разрешить новые задачи, исключительные по своей грандиозности и отвественнейшие по своему характеру.

Но действительность жестоко разрушила бюрократические иллюзии, и дорогой ценой заплатила за них Россия. Уже конец первого года войны наглядно и ярко показал всю роковую неспособность официальной русской власти отстоять мировое достоинство родины. Вместо ожидавшихся военных побед русскую армию стали постигать тяжелые неудачи. Лишенная необходимейших условий - боевой силы, снарядов, орудий и ружей, она отступала, умирая, истекая кровью, бессильная пустыми руками остановить мощный натиск врага. По милости военного министра Сухомлинова и неизменно благосклонного к нему императора Николая II, немцы отвоевали Восточную Пруссию, очистили от наших войск Галицию и проникли глубоко в пределы России. Десятки больших русских городов один за другим переходили в неприятельские руки. Поражения следовали за поражениями. Доблесть русских воинов могла лишь заставить их геройски умирать с горьким, мучительным сознанием безнадежной бесполезности подвига...

Народ содрогнулся от этого преступления власти. Сотни тысяч жизней невинно загублены, обесславлено отечество. Военный министр оказался обманщиком народа, предателем армии и едва ли не государственным изменником! Больно задето было национальное самолюбие, кровь бесплодных жертв требовала искупления, враг угрожал всему будущему России. Патриотическая тревога охватила широкие слои общества и народа.

Здесь-то и начался последний заключительный акт длинной драмы нашего политического освобождения, эпилог самодержавия. Хотя Сухомлинов в силу необходимости и был смещен, но общее политическое положение пребывало в прежнем состоянии. Безответственная власть продолжала свою слепую политику недоверия и раздора. Попытки общества и народного представительства изменит систему управления не дали положительных результатов. Все средства были испробованы, но чем дальше, тем яснее становилось, что царь ведет страну к унижению, к поражению, к разрухе. Началась дезорганизация тыла, пошли продовольственные неурядицы. И тогда вместо старого лозунга "в единении с властью спасать родину" народ принужден был провозгласить другой лозунг: "спасать родину помимо власти и вопреки ей". Правительство губило государство, обрекало народ на голодание и позорно проигрывало войну; "петроградский фронт" стал самым опасным и предательским, самым уязвимым местом России. Медлить дальше было уже нельзя, дальнейшее "терпение" привело бы нацию к гибели. И революция свершилась быстро, единодушно безболезненно.

Война окончательно, бесповоротно доказала всем негодность старого порядка. Полусамодержавная Россия не смогла справиться с теми огромными задачами, которые были поставлены перед нацией мировой войной. Теперь старый порядок свергнут, пал петроградский фронт, но нельзя ни на минуту забывать, что наши национальные задачи остаются теми же. С ними должна справиться демократическая Россия. Они - первое испытание нашей молодой свободы.

Революция была прежде всего актом воли страны к победе. Безболезненность, изумительная "легкость" переворота обусловливалась в значительной степени его "военными" мотивами. Он был проведен в порядке невиданно спешном, "по военному". Сплотились все русские граждане без различия направлений и мировоззрений. Все, для кого отечество не пустое слово, стали революционерами. Революция превратилась в патриотический символ, в национальный долг, в клич победы.

Ныне исчез последний и единственный оплот "пораженчества" - самодержавие. Ныне всякий враг победы - сознательный или бессознательный враг свободы - враг победы. Раньше находились люди, опасавшиеся, что счастливый исход войны может укрепить в России прежний строй, между тем как внешнее поражение непременно повлечет на собою его крушение. Теперь эти мнительные люди уже не имеют почвы для каких бы то ни было опасений.

Теперь положение обратное: победа укрепит на незыблемых основаниях новую русскую власть и новый русский строй, победа санкционирует революцию, а неудачный исход войны может повлечь за собою реакцию и реставрацию. Если революция не достигнет своей непосредственной цели, не осуществит того лозунга, который обеспечил ей столь блестящий успех, если революция не сумеет дать России международное величие - ее делу грозит огромная опасность.

Царь был свергнут прежде всего за то, что при нем страна переставала верить в грядущее торжество над внешним врагом. Что же будет с революцией, если она в этом отношении окажется не лучше царя?..

Нет, такого вопроса даже не будем и ставить.

Кто верит в Россию, тот не должен допускать и мысли, что свободный русский народ окажется неспособным осуществить свою национально-гоударственную миссию. Бесконечно трудно ликвидировать плоды разрушительной работы старого режима. Но, как ни тяжело наследие самодержавия, как ни велика разруха, творческие силы народа должны и, значит, могут вывести отечество на светлые пути.

Теперь судьба России в ее собственных руках. На всех нас лежит прямая и непререкаемая ответственность за будущее родины. История вверила, наконец, русское государство самому русскому народу, и народ ответит за него истории.

Война продолжается. Враг у ворот. Враг могуч, храбр, умен. Мечом мировой войны порожденная, наша национальная свобода может от этого же меча и погибнуть. Не следует закрывать глаза на несомненную опасность, ныне грозящую России. Минутная, мимолетная слабость, случайное замешательство, - и внешний враг нанесет непоправимый удар освободившейся стране. Нужно уметь защищать свободу, нужно уметь её спасти. Лишь тот народ воистину велик, который не только добывает, но и удерживает свою свободу.

Обратимся к поучению из прошлого. Обратимся к Франции, к этому старому революционному вулкану, очагу народных переворотов, к этой стихийно свободной стране, исконной провозвестнице и наставнице революций. Вспомним великую французскую революцию, и в ее бессмертных исторических образах почерпнем назидание, урок и пример.

II

Война с внешним врагом и в то же время революция внутри страны - такое сочетание крайне осложняет как войну, так и революцию. Особый стиль приобретает вся жизнь страны. Иначе ведется война, иначе ведется и революция. Великая нация должна благополучно завершить оба этих процесса очистив войну подвигом революции и закалив революцию огнем войны. Припомним же, как вел себя великий французский народ, когда ему пришлось ломать вековые устои монархии под грохот орудий всей старой Европы, озлобленной и ополчившейся на революционную победу.

Франция сумела завоевать себе свободу. Но нигде, как во Франции эта свобода не пережила стольких потрясений, столь прихотливых и многообразных превратностей. "Все прекрасное трудно", - говорили древние, и, естественно, что не без тяжелой борьбы, не без терний и мук дается человечеству свобода.

Французское национальное учредительное собрание, рожденное революционным взрывом, создало конституцию государства (1791), которая обеспечивала народу действительное верховенство, суверенитет. Роль короля, "главы исполнительной власти", была сведена к возможному минимуму. Франция превращалась в демократию, формы этой демократии были закреплены в законе, и, казалось, что революции приходит конец, новый порядок воплощается в жизнь.

Однако деятельность учредительного собрания вызвала сильную оппозицию. Аристократия, лишенная своих привилегий и оскорбленная в лучших своих чувствах, покидает родину и накапливается за границей, образует там ополчение и побуждает европейские державы восстановить во Франции старый строй.

Домогательства французских эмигрантов встречают сочувственный отклик в иностранных дворах. Демократия Франции опережала Европу - ведь это было век с четвертью тому назад! - и внушала ужас монархам. Свобода заразительна, и ее враги боятся каждой ее победы. Реакционная Европа готовилась раздавить молодую французскую вольность.

Вся революционная Франция зажглась огнем национальной гордости и патриотизма. Стало ясно, что козни эмигрантов покоятся на поддержке иноземных королей. Нужно было спасать свободу.

Австрия вооружалась, французский двор безмолвствовал, народу самому оставалось позаботится о себе. И народ оказался на высоте положения. Ему свят был образ освобожденного отечества, и свято оружие, добывшее свободу.

"Маска падет! - воскликнул Бриссо в законодательном собрании. - Наш враг известен: это император! Принцы, владетели в Эльзасе, защитою дела которых он прикрывается, не что иное, как предлог для его ненависти; сами эмигранты - не более, как его же орудия. Отнесемся с презрением к этим эмигрантам. Свободный народ не разит врагов, стоящих на коленях. Бейте в голову! Голова - это император!"

Собрание прониклось настроением момента. Верньо, лучший оратор Жиронды, явился верным выразителем чувств всей новой Франции.

"Наша революция, - сказал он в том же заседании, - породила тревогу при всех дворах. Она подала пример уничтожения деспотизма, который их поддерживает. Короли ненавидят нашу конституцию, потому что она делает людей свободными, а они хотят царствовать над рабами. Не должно думать, что эта ненависть перестанет существовать; нужно, чтобы она перестала действовать! Наши границы защищаются не столько линейными войсками и национальными гвардейцами, сколько энтузиазмом к свободе. Свобода! С самого своего рождения она составляет предмет скрытной, позорной войны, которую с ней ведут даже в колыбели...

Они знают, что ваши приготовления к защите разорительны; они рассчитывают на упадок вашего кредита, на редкость звонкой монеты, на утомление тех граждан, которые покинули и будут еще покидать жен и детей, чтобы бежать к границам, тогда как миллионы, искусно расточаемые внутри страны, возбудят волнения, в которых народ, вооруженный отчаянием, сам разрушит свои права, думая их защитить. Тогда-то император двинет страшную армию, чтобы наложить на вас оковы. Вот война, которую с вами ведут, - вот война, которую хотят с вами вести.

Мне кажется, что тени прошлых поколений спешат в этот храм, чтобы заклинать вас во имя всех несчастий, какие причинило им рабство, предохранить от него будущие поколения, судьбы которых в наших руках. Услышьте эту мольбу, присоединитесь к вечному правосудию, которое охраняет народы. Заслужив титул [„ ]благодетель своего отечества[“ ], вы заслужите также титул [„ ]благодетелей человечества[“ ]".

20 Апреля 1792 года война была торжественно объявлена королю Богемии и Венгрии. Пруссия немедленно присоединилась к Австрии.

В этот день французская революция вступила в новый фазис своей истории: в этот день она перешла за рамки явления национального и приобрела мировое значение.

Людовик XVI пожертвовал своими личными чувствами во имя конституции и воли народа. Объявляя войну королям, он шел против себя; но, отождествляясь с отечеством, он льстил себя надеждой на примирение с народом. Народ радостно приветствовал короля.

Кондорсэ прочитал с парламентской трибуны проект манифеста к нациям. Вот его существо:

"Каждая нация имеет право давать себе законы и менять их по своему произволу. Французская нация должна была думать, что столь простые истины будут признаны всеми государями. Надежда ее была обманута. Против независимой Франции образовалась лига; никогда еще гордость королей не оскорбляла с большею дерзостью национальное величие. Доводы, приводимые деспотами против Франции, составляют только оскорбление для ее свободы. Эта оскорбительная гордость, далеко не устрашая Францию, может только возбудить ее мужество. Чтобы дисциплинировать рабов деспотизма, нужно время; но каждый человек становится солдатом, когда сражается против тирании".

Монархическая Европа объединилась против французов. Король прусский восторженно прославлялся эмигрантами, населением городов, которые он проезжал, и прусскими войсками в качестве спасителя отечества. Огненная надпись иллюминацией украшала его имя следующими словами: "Vivat Villelmus, Francos delat, jura regis restituat! Да здравствует Вильгельм, покоритель французов, восстановитель королевского права!"

От имени герцога Брауншвейгского появилась прокламация, угрожавшая смертью всем национальным гвардейцам, которые будут взяты с оружием в руках при защите независимости и отечества, и обещавшая стереть Париж с лица земли в случае малейшего оскорбления, какое могло быть совершено мятежниками против королевского величества.

III

Для нас несущественны сейчас отдельные эпизоды - даже и значительные - великой борьбы революционной Франции с королевской Европой. Нам интересны в ней те черты, которые могут заставить остро и все же как бы в некоторой исторической перспективе ощутить теперешнее положение нашей родины, - тоже ведь молодой демократии, сражающейся против все той же Пруссии, страны юнкеров и королевских традиций, страны принципиальной реакции и возведенного в долг монархизма...

И вот мы припоминаем настроения Франции после объявления войны. Близкие нам мотивы...

Людовик XVI вскоре же после военных действий повел определенную антинациональную и контрреволюционную политику. В общество стали проникать слухи об измене, гнездившейся во дворце. Говорили о существовании тайного "австрийского комитета", душой которого была королева. Говорили о секретных переговорах короля с иностранными дворами. И слухи подтверждались... Поднимался ропот, и возмущение росло.

Война началась неудачно. Неприятель одержал ряд успехов над французской армией. Нации приходилось сражаться на два фронта: к борьбе с коалицией присоединилась борьба с внутренним врагом - своим собственным королем. И очередным лозунгом народа зазвучал лозунг: "покончить с дворцом!"

Впервые в широкие круги французского народа стали проникать республиканские идеи. Народ увидел, что король не выполняет своей миссии защитника Франции от внешних врагов. Страна поняла, что в этих критических обстоятельствах ей следует рассчитывать лишь на себя. Франция должна была спасти себя сама, потому что король не мог спасти ее. Согласно формуле одного исследователя, "патриотизм, доведенный до отчаяния, порождал республиканизм".

3 Июля 1792 года законодательное собрание, побуждаемое общим положением вещей, провозгласило "отечество в опасности". Обосновывая это провозглашение, Верньо произнес речь, направленную уже прямо против самого короля - истинного виновника национальных бедствий.

"О, король! - говорил он в этой знаменитой исторической речи. - Вы, без сомнения, думали, вместе с тираном Лизандром, что истина стоит не больше лжи, и что нужно забавлять людей клятвами, как детей забавляют побрякушками; вы притворялись в любви к законам только для того, чтобы сохранить за собою власть, которая послужила бы вам к нарушению их, - притворялись любящим конституцию только для того, чтобы она не низвергла вас с трона, на котором вам нужно остаться, чтобы ее разрушить - уверяли в любви к нации только для того, чтобы обеспечить успех своих измен, внушая ей доверие; неужели вы думаете нас обмануть и теперь? Значило ли это защищать нас, когда выставляли против иностранных солдат такие силы, недостаточность которых не оставляла ни малейшего сомнения в их неудаче? Разве нас защищали, устраняя проекты, имевшие целью укрепление королевства, или подготовляя сопротивление лишь к такому времени, когда мы уже сделались бы добычею тиранов? Было ли это защитою нас, когда не удерживали генерала, нарушавшего конституцию, и сковывали мужество тех, кто ей служил? Разве также для нашей защиты постоянно парализовали правительство беспрерывной дезорганизацией министерства? Для счастья нашего или для погибели предоставила вам конституция выбор министров? Для славы нашей или для позора сделала она вас главою армии? Нет, нет, вы не выполнили цели конституции. Она может быть ниспровергнута, но вы не соберете плодов своего клятвопреступления. Вы не воспротивились формальным актом победам, которые одерживались от вашего имени над свободой; но вы не соберете и плода этих позорных триумфов! Вы не значите больше ничего для этой конституции, которую так недостойно нарушили - для народа, которому так низко изменили!"

Совершался быстрый и радикальный переворот в правосознании народа: ореол монархии исчезал, как дым. Низложение короля требовалось народным благом, интересом и достоинством отечества. И низложение совершилось: 10 августа 1792 года Людовик был свергнут революционным народом и судьба монархии была решена.

Национальное собрание декретировало, что французский народ призывается образовать Национальный Конвент, король отрешался от власти, и вновь выработанная формула гласила: "от имени нации я клянусь поддерживать всеми моими силами свободу и равенство или умереть на своем посту".

Собравшийся вскоре Конвент в одном из первых своих заседаний "единодушно декретировал отмену королевской власти во Франции".

А на полях сражений в это время назревал благоприятный поворот. Войско соединило с мыслью о республике мысль о победе.

Вот как описывает Олар прием, оказанный республике французской армией. Это описано поучительно и да послужит оно назидательным примером русскому революционному войску:

"Эмиссары конвента Карра, Приёр и Сильери, произвели смотр арденнской армии. Приёр, верхом на лошади обратился к солдатам с республиканской речью. Он обладал „ железными легкими“ и его голос далеко разносился по долине. Вся армия приветствовала республику. Только немногие офицеры зароптали, а один из них осмелился сказать: „ За кого же мы будем сражаться теперь?" Приёр подъехал к нему ближе и сказал: „ Вы будете сражаться за ваши домашние очаги, за ваших жен и детей, за нацию и республику. Если у вас нет ни намерения, ни мужества защищать это благородное дело, то уходите". Они остались в рядах, и арденнская армия могла беспрепятственно предаться республиканскому энтузиазму".

Эмиссары, состоявшие при армии генерала Монтески писали 6 октября 1792 года из Шамбери, что „ патриотизм один одушевляет этих храбрых солдат свободы“ и что крики „ Да здравствует нация! Да здравствует французская республика! “ были единодушны".

"Республика - говорит историк - появилась в тот момент, когда побежденный неприятель начал отступать. Для солдат она была олицетворением победоносного патриотизма. Она олицетворила собой победоносный патриотизм и для всей Франции. Нация отстранилась от короля, потому что он не спас Франции, а привязалась к республике, потому что, едва народившись, она уже восторжествовала над внешним врагом и спасла Францию. Республика казалась наилучшим средством национальной защиты, потому что всюду получались одновременно известия о том, что эта форма правительства уже установлена, и известия, что неприятель побежден. Вот объяснение этого быстрого поворота в общественном мнении, из монархического сразу ставшего республиканским".

Франция сумела спасти себя. Солдаты свободы поведали о свободе всему миру. С лучшими войсками Европы сражались войска Конвента, и тем не менее коалиция оказалась не в силах уничтожить республики. Как ни велики были ошибки революционеров, как ни ужасен режим террора, есть нечто величавое и притягательное в образах героев Конвента. Пламенный, до конца идущий и ни перед чем не останавливающийся патриотизм народа спас Францию в те тяжкие дни и раз навсегда запечатлел для истории величие французского духа.

До какой степени отчетливо и трезво оценивало революционное правительство Франции опасности, грозившие извне молодой французской свободе, можно убедиться из блестящей прокламации, с которой обратился Конвент к солдатам 22 февраля 1793 года:

"Победители при Вальми, Шпейере и Аргоннах! Неужели вы допустите, чтобы погибло отечество, спасенное вами однажды?.. Если вы будете побеждены - Франция станет посмешищем народов и добычей тиранов... Ваше поражение покроет землю скорбью и слезами. Свобода покинет тогда печальный мир, и с нею исчезнут надежды человечества. И еще долго спустя после вашей смерти несчастные люди будут приходить, звеня цепями, на ваши могилы и надругиваться над вашим прахом. Но если вы победите, тогда - конец тиранам! Народы обнимутся и, устыдившись своих заблуждений, погасят навсегда факелы войны, а вас назовут спасителями отечества, создателями республики и преобразователями мира..."

Да, французская демократия умела любить отечество. И недаром гимн свободы звучал в ее устах как гимн оскорбленного и взволнованного патриотизма. Вспомним последнюю строфу "Марсельезы", прекрасную, как прекрасны идеи, ее вдохновляющие.

"О, священная любовь к отечеству!

Сопровождай, подкрепляй нашу мстящую длань!

Свобода, дорогая свобода, сражайся вместе с

твоими защитниками!

Под наши знамена пусть победа

Спешит на твои энергические призывы,

Пусть твои гибнущие враги

Созерцают твое торжество и нашу славу!

Вперед, сыны отечества. Стройте ваши полки!

В поход! И пусть нечестивая кровь оросит наши штыки!"

Под звуки этого гимна Франция и в наши дни сражается за свою свободу и за свободу всего мира. Тем с большею гордостью видим мы ее в стане наших союзников.

IV

Перед Россией ныне открываются возможности безбрежные, исключительные по своей грандиозности. Наша демократия получает крещение, подвергается огненным испытаниям, историей вызванная к жизни, она должна доказать свою жизнеспособность. От ее государственной мудрости теперь зависит судьба родины.

Ясно и бесспорно, куда должны в данный момент направляться национальные стремления России. Нужно укрепить государство, создать единую и твердую власть, нужно положить конец разрухе. Нужно достичь такого мира, который прочно обеспечивал бы наше национальное процветание и развитие.

Цели войны остаются теми же. Возродившись внутренно, Россия все же не перестанет быть великим мировым государством, и те государственно-национальные задачи, которые указываются ей ее историей пребывают неизменными.

Прибавился лишь новый стимул борьбы за отечество: теперь уже никакими софизмами нельзя доказать что русскому народу не нужна или "невыгодна" война. Отныне в России нет грани между властью и страной. Отныне русское правительство и русский народ - едино, и это единое есть русская нация. "Мы знаем, за что мы теперь боремся", - говорят на фронте русские солдаты, и они глубоко правы. Они борются за нацию.

То же воодушевление, которое испытывали некогда французские революционные войска, превращаясь из "солдат короля" в "солдат свободы", ныне должны переживать и русские армии. Патриотизм становится тем живее и беззаветнее, чем ближе и роднее образ родины. Молодая русская республика больше скажет уму и сердцу русского человека, чем российская империя последней эпохи.

Россия вступила на новый путь своей государственной жизни. Но революция не изменила и не могла изменить общего направления нашей международной политики. Революция лишь новыми узами скрепила Россию с державами "согласия": она окончательно превратила противогерманскую коалицию в коалицию великих демократий. Военное выступление Америки и революция в России - последний штрих в картине переживаемой нами международной борьбы. Отныне "центральные державы" одиноки двойным одиночество - и в смысле международно-политической изоляции и в смысле изоляции государственно-правовой. Борьба с германизмом приобретает характер борьбы с мировой реакционной силой, и победа согласия становится победой всемирной демократии.

Однако нельзя не отметить, что в среде русских "крайних" демократов подчас попадаются лица, которые не понимают и не хотят понять колоссальной важности нашей победы для дела свободы.

Долгий гнет деспотизма не мог не отразиться на России. Мрак подполья ослепителен. И нечего удивляться, что нашлись среди русских граждан люди, не в достаточной степени подготовленные к тому великому делу, которое ныне призывается выполнить наша родина. Нашлись в России люди, политически мало воспитанные, а иногда и просто невежественные, но несмотря на это заносчиво претендующие на определенную активную политическую роль. Законные дети старого режима, они столько же слепы, как слеп был он.

В ряду таких людей первое место бесспорно, принадлежит представителям того своеобразного и крайне уродливого явление русской жизни, которое известно под названием "большевизма".

В отношении к вопросу о войне это явление русской жизни особенно ярко проявило свою природу. Кто не знает знаменитого лозунга "долой войну", неожиданно и скандально зазвучавшего в первые же дни нашей "свободы"? Кто не возмущался этим позорным лозунгом?

Правда, единодушное возмущение всего русского общества вскоре заставило наших доморощенных миротворцев несколько охладить свой первоначальный пыл. Выкрики "долой войну" или совсем смолкли, или были "по-сенатски" разъяснены. Но все же тлетворный, разлагающий дух и доселе веет в известных русских кружках...

Этого не было во Франции в эпоху великой революции. Действенная любовь к родине там была фактом столь непререкаемым, что патриотизм даже и не ставился там как проблема.

Впрочем, теперь другое дело: иные времена - иные песни. С тех пор ведь появился "интернационал", и понятно, что идея интернационала не могла избежать и самобытного, истинно русского "истолкования..."

Болезненный "максимализм", издавна присущий отдельным русским интеллигентам, выразился и в определенном взгляде на войну. Раз сказано "Пролетарии всех стран соединяйтесь", значит, долой отечество, значит, война должна быть возможно скорее и во что бы то ни стало ликвидирована - так рассуждают наши "пассифисты", присоединяя к своему необузданному максимализму чисто упадочный фанатизм.

Едва ли не бесполезно спорить с людьми этого типа. Все равно они никогда ничего не позабудут и никогда ничему не научатся. Их близорукая прямолинейность, упрощенность и бедность их миросозерцания, приемы их выступлений сами достаточно говорят за себя...

Но здравый смысл русского народа не даст себя обойти ни фантазиям фанатиков ни подстрекательствам провокаторов, ни болтовне невежд. Народ сознает, что ведущаяся ныне война не есть плод мелких, частных интересов или классовых интриг. Он понимает, он чувствует, что война ведется всей Россией и что победа нужна всей России.

Любовь к свободе не исключает любви к отечеству. Напротив, история свидетельствует, что великие деятели свободы были вместе с тем и великими патриотами.<<1>>

Наша национальная миссия должна быть осуществлена, должны быть возмещены разрушения, совершенные врагом - иначе получится мир с контрибуциями со стороны пострадавших от германизма наций. Должна быть изменена карта Европы, сообразно принципу справедливости и устойчивого равновесия. Ясно, что для всего этого необходимо прежде всего победить Германию.

Наша доблестная армия является ныне главной надеждой России. Ее боевая сила, ее надлежащая организация - залог и оплот национального величия. Всякая попытка внести расстройство в ряды армии, поколебать воинскую дисциплину - есть покушение на русскую свободу со стороны ее сознательных и бессознательных врагов.

Дезорганизующие лозунги - преступление против родины. Воля и мысль страны могут ими воспользоваться. Враг не дремлет.

России жизненно необходим союз с демократиями Запада. Это не только вопрос нашей чести, но и голос наших интересов. Разрыв с союзниками означал бы и нашу международную изоляцию, или наш переход на орбиту германской империалистической политики. И первый, и второй исходы гибельны для государственно-национального дела России.

Англия и Франция доверяют нам постольку, поскольку мы верны своим обязательствам перед ними. План предстоящего мира, подобно плану войны, должен быть установлен сообща. Было бы позором, если б русская демократия откололась бы от общего дела, и будет непростительным легкомыслием, если русское государство не воспользуется всеми плодами нашей грядущей общей победы. Этому не быть!

Необходимо положить конец наступательной политике германизма на Балканах. Необходимо оградить Сербию от захватных вожделений Австрии. Необходимо обеспечить свободу русской торговли на юге. Проливы должны перестать быть германо-турецкими.

Конечно, война ужасна. Военная усталость, несомненно, ощущается повсюду с огромной остротой. Разумеется, мир желателен, мир настоятельно нужен. Но нельзя же не отдавать себе отчета в реальном положении вещей. Скороспелый мир равнозначен немецкой победе. А немецкая победа равносильна нашему национальному рабству и гибели дела русской революции.

Наивны попытки "протягивать руку" немецкому народу, и недаром сознательные части фронта смеются над этой "революционной маниловщиной". Неосновательны надежды на возможность революции в Германии при настоящих условиях. История не знает примеров, чтобы победная война прерывалась революцией, а ведь нельзя же отрицать, что пока Германия имеет основание и право считать себя победительницей в текущей войне. Победителей не судят, и лишь по недоразумению или недомыслию можно думать, что страна захочет свергнуть правительство, приведшее ее к победе.

Но в том случае, если Германия окажется побежденной, можно рассчитывать на "отрезвление" немецкого народа. Всякий же преждевременный шаг к миру грозит лишь крушением дела демократии. И те "демократы", которые подобный шаг предпринимают, оказывают своему делу поистине медвежью услугу.

И любовь к родине, и любовь к свободе согласно и категорически повелевают гражданам свободной России напрячь все силы для победного завершения войны. Почетный мир достойно увенчает и оправдает высшим оправданием революционный подвиг русского народа.

Великие демократии Запада не сомневаются в грядущем успехе своих идей и принципов. Англия и Франция не сомневаются в предстоящем поражении германизма. Их армии, во всем блеске неслыханной военной силы и во всеоружии боевой готовности, уже грозно противостоят врагу. Все англичане и французы - от Бальфура до Эрвэ - единодушны в своем отношении к войне и победе.

И только поведение отдельных крайних элементов русской демократии внушает некоторые опасения нашим союзникам. Социалисты западных государств умеют не только провозглашать хорошие принципы, но и проводить их в жизнь, разумно считаясь со всею сложностью реальной обстановки момента. Пусть же и наши социалистические группы поучатся у своих старших товарищей! Пусть эпизод с театрально протянутой и неловко повисшей в воздухе рукой послужит им мудрым предостережением и полезным уроком!

В дни общенационального испытания все классы государства должны возвыситься до сознания единства своих задач и целей. Благо государства должно ощутиться как высший закон. Только тот народ достоин жизни и свободы, который в момент тяжких бедствий сумеет защитить и оправдать свое национальное достояние перед грозным трибуналом всемирной истории.

Апрель, 1917.