Религии Кореи

(Глава 8 из книги: "Описание Кореи", 1900.)

Шаманизм. Насколько можно судить по показаниям китайских и японских историков, основой древнейших религиозных понятий племен, населявших Корейский полуостров, был шаманизм, который и доныне сохранил большое значение во всей северо-восточной Азии, а в доисторические времена, служил, по-видимому, единственной формой религиозных представлений живших там народов. В исторических сведениях о народах Фу-юй, Ко-гу-рио и других имеются указания на почитание ими духов земли, неба и воздуха, гениев-хранителей холмов и рек, почвы, пещер и даже тигра. В особенности ими почитались небо и утренняя звезда. Наряду с одухотворением видимой природы и ее сил стояло, по-видимому, общераспространенное представление о том, что после смерти человека душа его продолжает жить, требуя для своего существования подношения со стороны живых.

Проникновение на Корейский полуостров буддизма, а затем конфуцианства и присвоение сначала одному, а затем другому значения официальной религии должно было повлиять на ослабление шаманизма в Корее; тем не менее последний никогда не терял здесь совершенно значения народной религии. Ни буддизм, ни тем более конфуцианство, которые представляли собой первоначально не что иное, как учения этическо-философского характера, не сумели заменить народу его первобытной религии, но, напротив, приноравливаясь к местным условиям, заимствовали у нее много понятий и воззрений. В свою очередь буддизм и конфуцианство за все время своего продолжительного существования в Корее не могли не оказать влияния на прежние представления корейских шаманистов, так что современный корейский шаманизм представляет из себя сочетание общешаманских воззрений с чисто конфуцианскими и буддийскими понятиями. В настоящее время, когда официальной религией Кореи считается конфуцианство, шаманизм распространен преимущественно среди народных масс, но шаманистские идеи подчас торжествуют над конфуцианством и буддизмом, и зачастую последователи последних, во главе с правительством, исполняют чисто шаманские обряды.

В своем современном виде корейский шаманизм обладает следующими характерными чертами.

Основой корейского шаманизма является почитание неба, от которого исходят, по мнению корейцев, все блага земные: произрастание злаков, сохранение и поспевание жатвы, избавление от болезней и т.д. С небом корейцы соединяют представление о высшем существе, создателе и хранителе видимого мира, присваивая ему наименование Сан-чже (у китайцев Шан-ди - повелитель неба); но представление это у них крайне смутное и неопределенное и сводится главным образом к убеждению, что все, что бы ни случилось, исходит свыше от неба. Поэтому при общих народных бедствиях, как, напр., при засухе, при продолжительных ливнях, при наводнениях, при появлении саранчи, во время землетрясения и т.д., корейцы, чтобы успокоить гнев неба, совершают во всем королевстве многочисленные жертвоприношения в честь Сан-чже. Заслуживает внимания, что в этих случаях правительство берет на себя почин этих жертвоприношений, поручая совершение их местным властям.

Наряду с почитанием неба корейцы одухотворяют видимую природу, населяя все ее предметы бесчисленными духами или демонами, так что корейский шаманизм носит характер скорее пандемонизма. Эти демоны, по верованиям корейцев, наполняют землю, воздух и море. Они живут под каждым тенистым деревом, в каждом темном овраге, прозрачном ручье и горном ущелье. Они находятся на каждой крыше, потолке, в очагах и бревнах. Труба, навес, жилые комнаты, кухня полны ими. Они обитают на всякой полке, в каждом кувшине. Все углы корейского жилья подчинены демонам. Они сопровождают корейца во всех стадиях его жизни, и от умилостивления их зависит все его благополучие. Существует основание предполагать, что в доисторические времена для умилостивления этих духов приносились даже человеческие жертвы, но затем грубые и жестокие формы служения им постепенно смягчились. Весьма вероятно, что на такое смягчение и вообще на умеренный характер корейского шаманизма оказало сильное влияние появление в Корее буддизма.

Вопрос о корейском пандемонизме чрезвычайно важен, так как он захватывает мельчайшие подробности интимной жизни корейца. К сожалению, вопрос этот еще мало изучен европейцами, с которыми корейцы очень неохотно делятся подробностями по этому вопросу. Сколько-нибудь обстоятельные сведения о корейском пандемонизме имеются доныне лишь у Бишоп, воспользовавшейся исследованиями миссионера Jones'а и доктора Landis'а.

Легионы демонов, которыми воображение корейца населяет мир, могут быть разделены на 2 категории. Одна вполне соответствует нашему понятию о демонах. Это отчасти самостоятельно существующие духи, невидимые враги человека, намерения которых всегда направлены ко вреду и злу, а отчасти души людей, скончавшихся в бедности и разных лишениях; эти души бродят по свету голодные, не одетые, беспокойные, и причиняют неисчислимые бедствия тем, кто не удовлетворяет их потребностей. К этой категории относится громадное большинство духов.

Другая категория состоит из самостоятельных духов, природа которых не чужда доброты, а также из теней счастливых и добродетельных людей. Но и эти духи очень обидчивы и прихотливы. Лишь посредством умилостивительных жертвоприношений можно поддерживать их доброе к себе расположение и заручиться их поддержкой в достижении своих стремлений и защитой их от мести злых духов. Счастье и благополучие всякого человека зависит от его уменья снискать себе расположение добрых духов.

В частности, главнейшими и наиболее популярными демонами в Корее являются следующие:

1. О-бан-цзан-гун. С этим названием существует пять духов. Это властители неба, которое они поделили между собой. Они весьма чтимы населением. Их изображают в виде столбов в 8 футов вышиной, верхушки которых представляют грубо вырезанные карикатурные изображения человеческого лица.<<1>> Эти демоны считаются покровителями деревень и получают приношения весной и осенью в виде риса и фруктов. Их изображения во многих местах помещают при входе и выходе из деревень, и тогда они известны под названием со-са-ри.

2. Синь-цзан - этих демонов до 80.000, причем каждый из них имеет под собой целое полчище других низших демонов. Они наполняют землю и воздух. Алтари отдельным членам этой воинствующей армии встречаются часто в центральной Корее, причем в каждом алтаре имеется ярко раскрашенная лубочная картина, изображающая гигантского воина с надписью: "Я, дух, обитаю здесь".

3. Ток-га-би-самые страшные и ненавистные из сонма демонов и чаще всего дающие людям знать о себе. Это души людей, погибших внезапной или насильственной смертью; они ищут себе пищу на лобных местах, побоищах и вообще всюду, где люди гибнут во множестве. Они движутся громадными полчищами.

4. Sagem - настоящие нечистые духи, пользующиеся малейшим случаем, чтобы досаждать и беспокоить людей. Шаманы ведут с ними постоянную борьбу при помощи своих заклинаний.

5. Сань-силлион (San-shin-ryosan) - демоны гор. Алтари в честь их Бишоп встречала на всех возвышенностях страны большей частью под большими деревьями. Эти духи считаются хранителями женьшеня и, как таковые, весьма почитаются; они же покровительствуют охотникам за оленями. Изображают этих духов на алтарях в виде пожилого мужа со свирепым взглядом, едущего верхом на тигре. Вокруг помещаются алтари для его гарема, причем женщинам-демонам часто придают тип японок.

Тигр, встречающийся во множестве в центральной и северной Корее, является доверенным слугой этих горных духов. Когда он производит опустошения, народ верит, что это гневается местный дух, и поэтому спешит умилостивить его жертвоприношениями.

Демонов гор, которые считаются очень могущественными, сильно боятся земледельцы и жители нагорных деревень. Находясь на горе для рубки леса или других целей, кореец непременно уделяет духу этой горы первую ложку риса. Эти демоны очень капризны и требовательны и за малейшее к себе пренебрежение мстят виновнику на его семье или на скоте и урожае. Тем не менее видеть во сне духа гор или его представителя, тигра, считается хорошим предзнаменованием. Отшельники оказывают ему особенное почитание в уединенных горных долинах путем омовений и подношений.

6. Ион-синь, т.е. демоны-драконы, являются духами воды. Им не ставят алтарей, но в честь их при участии шаманов устраиваются на берегах моря и рек дорогостоящие жертвоприношения за успокоение душ утопленников.

7. Наиболее распространенными в Корее являются алтари, известные здесь под названием Сон-хоан-дан (т.е. алтарь святому царю). Это большой жертвенник, грубо сложенный из камней под тенью дерева, на ветвях которого развешиваются приношения в виде лоскутков бумаги, тряпок, мешочков с рисом, старого платья, изношенных башмаков и пр. Корейские путешественники пользуются этими жертвенниками для воздания почестей духу-хранителю путников, дабы обеспечить себе благополучный путь, и навешивают на ветви дерева обрезки имеющихся у них товаров; моряк считает их местопребыванием своего духа-хранителя и дарит ему кусок веревки. Здесь же воздвигаются иногда небольшие кумирни в честь зверей или птиц, истребляющих вредных для земледелия насекомых.

8. То-ди-чжи-синь и Цзон-синь считаются духами местностей; они обитают на склонах гор. Им приносятся жертвы во время похорон. В частности Цзон-синь являются главными духами отдельных уездов. В честь их сооружаются небольшие кумирни, очень невзрачные на вид; чаще это даже просто соломенный шалаш, устроенный под деревом. В честь их же совершается через каждые 3 года празднество, и на расходы, вызываемые последним, собирается необходимая сумма со всех жителей данного уезда.

9. Демоны-покровители жилища (домовые) весьма почитаются корейцами. Во главе демонов этого рода стоит сон-чжю - дух домовой кровли. Изображением его являются несколько лоскутков бумаги и бумажный мешок со столькими ложками риса, сколько имеет лет дом в то время, когда этот мешок подвешивается шаманом на конек крыши. Подвеска эта сопровождается особого рода церемонией.

Ти-чжю - дух того места, на котором стоит дом. Он считается вторым в сонме духов дома. О нем имеется очень мало сведений; известно только, что приношения ему делаются вне дома ежемесячно: 1, 2, 3 и 15 числа. Этот демон изображается в виде пучка соломы, внутри порожнего, на 3 палках, а иногда в виде горшка с рисом.

Третье место занимает Он-чжю - демон кухни. Его изображение - клочок бумаги или тряпки, прибитый к стене около очага.

10. Кроме того, существуют демоны, принадлежащие не к дому, а к семье. Важнейшие из них следующие:

Цзо-оан - дух созвездия Большой Медведицы. Его алтарь находится вне дома, а изображение состоит из тыквы, наполненной материей и бумагой.

Ти-чжю (№ 2) считается приносящим счастье семье, и поэтому каждая семья старается заручиться его благосклонностью. Фетиш его состоит из соломенной хижины, в которой стоит горшок, заключающий в себе рис, прикрытый камнем и бумагой.

Главный семейный демон - это Цзоэ-сок, старинный исторический демон, считающийся дедом Сань-чжинь-цзоэ-сок - демона рождаемости. Его фетиш передается от отца к сыну, хотя бы он и пришел в полную ветхость. Изображений его имеется несколько. Когда ему приносят жертвоприношения в трехгодичный праздник, то шаманка (му-дан) надевает особую парадную одежду. Этот демон дарует людям потомство и покровительствует всем детям до четырех-летнего возраста. Он мстит за всякие оскорбления в этой сфере, к числу которых принадлежит случай, когда беременная женщина, находящаяся под его покровительством, увидит человека в трауре или мертвое тело. Поэтому на домах, где есть беременные или недавно родившие женщины, очень часто вывешивается особый знак, предупреждающий посетителей о том, чтобы они не входили. По той же причине среди низших классов матери подвергаются заключению в продолжение 21 дня после родов, а знатные женщины в продолжение ста дней, причем в это время как мать, так и ребенок тщательно оберегаются даже от солнечных лучей.

Па-муль, демон богатства. Ему поклоняются в житнице, и фетиш его состоит из глиняного кувшина, поставленного на два разукрашенные мешка с рисом.

Коль-ип - демон, заботящийся о внешнем благосостоянии семьи и считающийся слугой домашних демонов. Фетиш его помещается над будкой привратника и состоит из множества старых соломенных сандалий, нескольких монет и куска материи, которыми, по убеждению корейцев, он пользуется во время своих постоянных странствований.

Существует также демон входных дверей, фетиш которого висит над входом в дом.

Счастье и благополучие человека зависят от умения снискать расположение демонов. Но обыкновенный человек не может оказывать непосредственного воздействия на них. Для этого требуются люди, специально подготовленные для общения с ними. Такими посредниками между людьми и демонами являются шаманы, или колдуны, которые играют роль жрецов в этом культе демонов, и лица с такой ролью известны в самом раннем периоде корейской истории. Шаманами могут быть как мужчины - пань-су, так и женщины - му-дан.

Пань-су - слепые колдуны, которые когда-то в старину пользовались большим почетом в Корее, но при нынешней династии их положение ухудшилось; тем не менее и в настоящее время они пользуются иногда значительным влиянием даже при дворе. В провинции пань-су действуют обыкновенно порознь, без всякой взаимной поддержки, но в столице и больших городах они образуют сильные и хорошо организованные корпорации, которые признаются властями и платят им определенную пошлину. Большая часть этих корпораций находится в зависимости от столичной, во главе которой стоят лица, получающие, по словам Бишоп, от правительства официальные титулы цзан-бань и сын-чжи. Корпорации эти имеют свои клубы, из которых для столичного здание было выстроено самим правительством.

Эти слепые колдуны начинают свое ремесло с самого юного возраста. Колдовство для них зачастую служит единственным, но выгодным средством к существованию. Насколько выгодно это ремесло, видно из того, что родители слепорожденных детей считаются счастливыми, так как заработок этих будущих пань-су вполне обеспечивает их старость.

Слепые, поступающие в корпорации пань-су, обязаны, прежде принятия в число членов, пробыть на испытании 3 года, в течение которых их посвящают во все тайны колдовства; они изучают всю традицию шаманства, устно передаваемую из поколения в поколение уже более 4.000 лет и касающуюся природы и свойств демонов, их отношений к людям, способа заклинания их при помощи магических обрядов, результатов этого заклинания и других подробностей последнего. Колдун, сверх того, должен знать обычаи, привычки и слабые стороны всех классов корейского общества, чтобы уметь обращаться со своими клиентами. Требуется также некоторое знакомство с учением Конфуция, дабы придать ученый оттенок своей речи. Больше всего однако поступающих в число пань-су заставляют изучать все улицы и переулки города, так что со временем слепые колдуны чрезвычайно быстро находят даже такие дома, куда их призывали всего один раз. Они обыкновенно ходят двое, трое вместе и особым криком извещают о своем присутствии тех, которые нуждаются в их услугах. Услуги же эти оказываются нужными при всех важнейших событиях жизни корейца и в особенности во всех постигающих его бедствиях и несчастьях.

Главными функциями колдунов являются заклинание демонов при посредстве магических обрядов и гадание о будущем. При заклинании пань-су произносят непонятные формулы и пользуются различными инструментами: барабаном, цимбалами, колокольчиком, волшебным черепаховым ящичком и жезлом из дуба, сосны или персикового дерева, имеющим свойство изгонять демонов. Пань-су утверждают, что многие из их заклинаний и формул взяты у буддистов. Это большей частью ничего не выражающая тарабарщина, состоящая из целого ряда звуков, не имеющих между собой никакой связи.

Большинством формул, употребляемых шаманами, простые смертные, по мнению корейцев, не могут пользоваться с безопасностью для себя. Но ввиду возможных случаев неотложной надобности в заклинании имеется одна формула, считающаяся совершенно безопасной для всякого. Она состоит из 56 иероглифов, которые следует читать с начала и с конца, и называется "формулой 28 звезд".

Для совершения заклинания пань-су обыкновенно собираются по несколько человек вместе. Заклинание, напр., для изгнания злых духов, начинается с пришептывания мерно и важно вполголоса необходимых формул; затем голос постепенно возвышается, причем колдуны не перестают бить своими палками о пол и стоящую тут глиняную или медную посуду. Через некоторое время гам и шум становятся невообразимыми, а крики колдунов порывистыми и нечеловеческими. Каждое заклинание демона продолжается три или четыре часа и нередко повторяется два, три раза в одну и ту же ночь; иногда оно совершается даже несколько ночей подряд. Когда колдуны уверятся, что наконец победили демона, они его гонят в угол комнаты, обступают со всех сторон и в конце концов ловят в горшок, который тотчас тщательно и накрепко закупоривается. Во все время этих заклинаний демону подносятся разные яства с целью угодить ему и заманить его в западню. Все эти яства на деле поступают в пользу колдунов, которым, кроме того, платят еще деньгами или вещами. По избавлении от демона пань-су поют победную песнь, а для присутствующих устраивается обильное угощение.

Второй функцией пань-су является гадание, заключающееся в познании будущего посредством обрядов, известных ему одному. Оно совершается с целью узнать результат предприятия или причину болезни или несчастья и для составления гороскопа, или "четырех столпов будущности человека", которыми являются час, день, месяц и год его рождения или, скорее, четыре комбинации из них. Этот гороскоп есть высшая форма гадания. В этих "четырех столпах" скрыта тайна человеческой жизни, и их соотношение должно регулировать все его действия. Если в гороскопе оказывается стрела, что обозначает несчастье, то пань-су предотвращает последнее посредством формул, при произношении которых он пускает из лука стрелы, сделанные из особого тростника, в "незапретную" сторону. Наиболее важное применение имеет гороскоп невесты и жениха, составляемый с целью выбрать счастливый день для их свадьбы, так как в случае назначения несчастного дня демоны проникнут в дом супругов и доведут его до разорения.

При гадании пань-су употребляют гадальные ящики и бамбуковую или медную трубу, закрытую с обоих концов, но имеющую на одном конце маленькое отверстие, через которое проходит небольшая бамбуковая щепка.

Пань-су, кроме того, делают и продают амулеты, пользующиеся громадной популярностью у народа. Почти все корейцы носят подобные амулеты, так как последние предохраняют будто бы их от болезней и других несчастий. Амулеты представляют собой обыкновенно или лоскутки желтой бумаги с начертанными на них красными чернилами китайскими иероглифами, или же щепку от дерева, в которое ударила молния, и которое, благодаря этому, обладает чудесными свойствами.

Второе, более многочисленное, подразделение шаманов состоит из му-дан, или му-нио. Хотя к последним причисляются также и мужчины - пак-су-му, но функции му-дан считаются настолько свойственными одним лишь женщинам, что даже пак-су-му на время исполнения своих обрядов переодеваются в женское платье, и вообще профессия му-дан считается женской.

Для того, чтобы сделаться му-дан, требуется некоторое ознакомление с методами колдовства у того, кто им уже занимался раньше, и сверхъестественное призвание. Это призвание, имеющее в данном случае большое значение, заключается в уверенности, что демон овладевает данной женщиной и вселяется в нее настолько прочно, что вполне подчиняет себе ее волю. Вначале женщина будто бы заболевает при этом, и ее болезнь может длиться от 1 месяца до 3 лет, причем в течение этого времени ей снятся дракон, радуга, персиковое дерево в цвету или же вооруженный человек, превращающийся внезапно в какого-нибудь зверя. Под влиянием этих видений она начинает прорицать. Jones рассказывает об одной женщине, утверждавшей, что вселившийся в нее демон называется духом Чиль-сон-синь, который, по верованию корейцев, исходит из созвездия Большой Медведицы. Этот демон привел с собой легион других демонов, от которых му-дан получила свой почетный титул "мань-синь", т.е. "тьма (10.000) духов". Эта женщина болела в течение трех лет и имела частые видения духа, но она сопротивлялась ему, хотя и слышала его "зов". Когда же наконец она поддалась, то получила внезапно исцеление и была принята духом с благосклонностью.

Повинуясь "демонскому зову", женщина порывает все родственные и общественные узы, покидает родителей, мужа и детей и слушается одного лишь "зова". С этого момента она становится в совершенно особое положение, и хотя ее услуги признаются необходимыми, она считается изгнанной из среды общества. Более 500 лет тому назад основатель нынешней корейской династии (вероятно, под влиянием конфуцианства) запретил му-дан даже жить в столице; поэтому местожительства их доныне обыкновенно находятся за городскими стенами.

Как сказано выше, женщина делается му-дан не по рождению, а по призванию, но в последнее время вошло в обычай, что дочери шаманки сопровождают ее и учатся ее искусству, что придает профессии характер наследственности. Состав му-дан пополняется также из среды девушек и женщин низшего происхождения, которые не в состоянии снискать себе пропитание другим путем. Случается иногда, хотя и очень редко, что даже девушка из благородной семьи делается му-дан, но это всегда считается позором для такой семьи.

Одеяние му-дан состоит из шелкового платья красного цвета. Лоскутки разноцветной бумаги украшают ее волосы; причудливая шляпа с красными заплатами дополняет ее безвкусный костюм. В руках у нее плоский барабан длиной в 4 фута и медные цимбалы. На левом плече - жезл, украшенный лентами ярких цветов и погремушками, висящими на медных цепочках; к жезлу прикреплен гонг, в который гадальщица ударяет маленькими палочками. Снаряжение му-дан дополняет пара узких корзин, употребляющихся главным образом в случаях появления холеры. Во время исполнения обрядов возбуждение му-дан доходит до крайних пределов. В некоторых из своих танцев она впадает в такое дикое бешенство, что падает на землю с пеной у рта, и иногда результатом сильной экзальтации является смерть.

Заслуживает внимания, что в то время как пань-су считается как бы повелителем демонов, имеющим власть посредством каббалистических формул и заклинаний прогонять и даже хоронить их, му-дан могут лишь умилостивлять этих злых духов и этим путем снискивать их расположение.

Функции у му-дан более разнообразны, чем у пань-су. Главнейшей из ее функций является "каут", или умиротворение и умилостивление демонов. Эти каут делятся на случайные и периодические, причем последние можно назвать празднествами в честь демонов; они справляются публично или частным образом. Публичные торжества устраиваются большими селениями или группой маленьких деревень каждые 3 года и продолжаются 3 или 4 дня. Предметом этих торжеств является дух-хранитель данной местности, которому приносятся жертвы, выражения почитания и благодарности и представляются просьбы. Для заведывания всеми празднествами жители обыкновенно выбирают из своей среды двух человек, которые собирают с населения сумму, необходимую на покрытие издержек по устройству празднества. Эти же лица назначают день праздника, приглашают му-дан и распоряжаются устройством жертвоприношений демонам. Необходимо, чтобы день празднества был выбран посредством гадания пань-су, знакомым с магией, а также, чтобы шаманы часто совершали омовение и воздерживались от мясной пищи в течение семи дней, предшествующих торжеству.

Семейные периодические обряды, носящие название чиоль-му-ри-каут, заключаются в принесении благодарственных жертв домашним демонам и считаются необходимыми для того, чтобы обеспечить за собой их покровительство. Расходы на эти обряды так велики, что часто повергают семью в бедность на целый год. Праздник этот происходит каждые 2 или 3 года. В это время приглашаются му-дан, а изображения домашних божеств чистятся и подновляются. Церемонии в полном виде продолжаются несколько дней, но бедные значительно сокращают их. Они состоят из призываний, молитв, жертвоприношений (главным предметом их служит свинья) и очищения, причем домашний демон вселяется в му-дан и предсказывает ее устами будущее. Затем умершие родственники и предки появляются в лице му-дан, которая изображает каждого из них. В Сеуле это празднование происходит не в частных домах, а за городом, у алтарей демонов.

Случайные обряды умилостивления духов совершаются при различных выдающихся происшествиях в жизни семьи. Главной целью они имеют умилостивление домовых духов. Последние вообще добрые духи; они приносят здоровье и счастье, и если к ним относиться с подобающими почестями, они охотно избирают для своего местопребывания любой дом. Но при появлении болезни, уберечь от которой домовой дух не всегда в состоянии, он исчезает из дома, а его место занимает дух болезни. Домовой дух удаляется также в случае осквернения дома рождением или смертью. Ввиду этого особенно часто требуются услуги му-дан для церемоний очищения, необходимых для возвращения в дом добрых демонов. При этом употребляется прут, срезанный с сосны к востоку от дома. Му-дан произносит заклинания, посредством которых отыскивается исчезнувший дух-покровитель, после чего он призывается в дом молитвами и жертвоприношениями, а злой демон, занявший временно его место, заклинается и изгоняется. В состав этих церемоний входит также барабанный бой и опрыскивание чистой водой.

Иногда описанная церемония возвращения духа совершается следующим образом. Му-дан привязывает большой лист бумаги к дубовому пруту и, держа его над головой, идет искать духа. Она находит его или вблизи от дома, как бы ожидающим приглашения, или вдали, но во всяком случае он вскоре дает знать о себе, потрясая прутом с такой силой, что несколько человек не могут удержать последнего. Затем дух вместе с му-дан возвращается в дом, где его встречают громкими изъявлениями радости. Бумага, которая была прикреплена к палке, складывается, в нее завертывается несколько монет, затем все это обмакивается в вино и, вместе с некоторым количеством риса, прикрепляется к одной из балок дома. Это место затем и считается жилищем духа.

Вера в то, что всякая болезнь навеяна каким-нибудь недоброжелательным демоном, делает необходимыми услуги пань-су и му-дан для удаления такого демона из дома. Из всех болезней самая страшная для корейцев, без сомнения, оспа - бич корейских детей.

По преданию, она была занесена в Корею из южного Китая около 1000 лет тому назад. Демон оспы называется корейцами ма-ма; к нему, не в пример демонам других болезней, население выказывает величайшее почтение, опасаясь как-нибудь оскорбить его, так как дух этот от малейшего неуважения становится чрезвычайно свирепым. Когда оспа появляется в деревне или городе, то население готовится к встрече духа этой болезни, как к празднику: все по несколько раз в день обливают себе голову водой, для чего употребляются совершенно новые кружки (это, по мнению корейцев, предохраняет их от страшной болезни, причем более действительной для этой цели считается морская вода), и приглашается му-дан, которая должна почтить прибытие демона соответствующими обрядами. У дверей каждого дома для духа оспы выставляется стол, уставленный яствами и фруктами. При появлении в доме оспы, у дверей немедленно вывешивается значок, или вся дверь вымазывается желтой глиной, с тем чтобы никто из посторонних своим присутствием не раздражал страшной гостьи. Соседей просят в это время работать как можно меньше, иначе дух раздражается недостаточным уважением к себе и становится очень суровым. Больному ребенку поклоняются, ибо, по мнению корейцев, во время болезни он находится в непосредственных сношениях с демоном и обладает сверхъестественными способностями, будучи, например, в состоянии видеть и слышать то, что происходит на больших расстояниях от него. Предполагают, что опасность проходит через 12 дней; тогда снова призывают му-дан, и духу дается прощальный обед, в котором принимают участие родственники и знакомые. Затем приготовляют изображение небольшой соломенной лошади, навьючивают на нее разные кушанья и даже деньги для духа, и затем, прощаясь с последним, высказывают ему сердечные пожелания счастливо вернуться к себе домой.

Кроме умилостивления духов, услуги му-дан требуются еще в очень многих других случаях. Важной ее функцией является гадание. Несмотря на низкое положение, которым вообще пользуется у корейцев женщина, вера в полное вселение демона в му-дан настолько возвышает ее над ее полом, что корейцы обращаются к ней с таким же доверием, как и к пань-су, для определения исхода какого-нибудь торгового предприятия, разных проектов, шансов на повышение и вообще на успех, а равно и для выяснения тайных причин потери богатства, неудач и болезней. Му-дан на все эти вопросы получает ответ от демона или непосредственно, или же прибегает к гаданию посредством риса или вещего звона. Гадание на рисе состоит в том, что му-дан бросает несколько рисовых зерен на стол, после чего наблюдает сочетание этих зерен. Для гадания посредством вещего звона употребляется ореховая палка, к концу которой прикреплены колокольчики. Му-дан усиленно потрясает ей, и в звоне колокольчиков старается расслышать голос демона.

Продажа детей демону - также одна из важных функций му-дан и практикуется в широких размерах. Кореец, желая благополучия
и долгой жизни своему сыну, полагает, что лучшим средством к достижению этого является продажа ребенка какому-нибудь духу. Когда решено совершить такую продажу, отец советуется с му-дан относительно времени и места ее совершения. Местом обыкновенно избирается каменная глыба вблизи дома, где и происходит посвящение ребенка демону. После этого в 15-й день первой луны и в
3-й день третьей луны у этой глыбы совершается поклонение,
и приносятся жертвы. После акта продажи имя демона присоединяется к имени мальчика, который остается жить по-прежнему в своей семье.

Му-дан призывается также для очищения колодцев, в которых утонул человек.

После чьей-либо смерти она может заставить душу умершего вернуться в дом на некоторое время.

Если кто-нибудь хочет избавиться от несчастья, он призывает му-дан, которая завертывает монету в изображение какого-нибудь животного и выбрасывает все это на улицу. Если какой-нибудь бедняк поднимет и разорвет это изображение, чтобы достать оттуда монету, то предполагается, что он взял на себя несчастье, которое заключалось в этом изображении. Еще более распространена замена в подобных случаях живого человека чучелом, причем в обрядах, сопровождающих эту замену, принимают участие пань-су или му-дан. Так, в случае болезни шаманы привязывают платье больного к бамбуковой палке и машут им во все стороны, затем подбрасывают и бьют, представляя этим, что наказывают самого провинившегося перед духами больного. Во все это время шаманы кружатся, бьют в медные тазы и пришептывают; затем платье сжигается. Чтобы отвратить от себя на весь год зло, корейцы 14 числа первого месяца обыкновенно приготовляют из соломы чучело, изображающее человека, и, одевши это чучело в платье, выбрасывают его ночью на большую дорогу. Существует убеждение, что все то, что должно было случиться с человеком, непременно произойдет с чучелом, которое завернуто в его платье, и что таким образом человеку удастся отвратить угрожающую ему от злого рока опасность на целый год, ибо происходящая при этом перемена платья вводит в заблуждение судьбу, которая, благодаря новому платью, не узнает прежнего человека. После этого в знак радости устраивается пир для всех знакомых.

Совершение всех перечисленных выше обрядов обходится корейскому народу очень дорого. По отчету губернатора Сеула, в январе 1897 г. в столице имелось одних му-дан свыше 1.000 человек; каждая зарабатывает около 15 долларов ежемесячно, так что годовой итог для одних му-дан и для одного лишь Сеула составляет 180.000 долларов. Полагают, что на шаманские обряды корейский народ расходует ежегодно свыше 2 1/2 милл. долларов.

Наряду с представлением корейцев о том, что весь мир заполнен разными духами, у них создалась обширная мифология, главным сюжетом которой являются превращения этих духов, принимающих на себя многообразные формы, чаще всего различных фантастических животных. Кроме того, корейцы верят в превращение одних животных в другие: так, собака превращается в злого духа, и поэтому мясо ее нужно употреблять в пищу непременно хорошо проваренным. Лисица обладает способностью околдовывать людей; самые опасные лисицы это столетние; они иногда превращаются в злых женщин и нередко ночью показывают ложные огни, вследствие которых путешественники теряют дорогу и погибают; или же лисицы эти очаровывают людей до того, что они начинают хворать и постепенно сходят с ума. Способность околдовывать приписывается также морской выдре, равно как и выдре, живущей в пресной воде.

Из всех чудовищ дракон есть главное и самое страшное фантастическое животное, которое совмещает в себе способности и особенности всех других животных. Дракон есть воплощение всех водяных сил атмосферы. Он обладает способностью по желанию то превращаться в шелковичного червя и становиться невидимым, то до того увеличиваться в объеме, что может занять все пространство между небом и землей. Есть несколько разновидностей драконов. Четыре главные дракона живут в роскошных дворцах в глубине моря; один царствует в северном море, другой - в южном, третий - в восточном и четвертый - в западном. Существует особый небесный дракон. Есть дракон, охраняющий сокровища, скрытые в недрах земли. Синий дракон охраняет восток. Желтый дракон считается самым почетным из всех драконов. Есть еще дракон без рогов, никогда не поднимающийся на небо, а постоянно пребывающий в самых глубоких пещерах. Все грозные явления природы, все небесные и земные перевороты объясняются, как последствие битв драконов между собой или с врагами, желающими завладеть небесными сокровищами. Воображаемые битвы этих чудовищ вдохновляют корейского художника, любимая тема которого - изображение сражающихся драконов. В Корее, как и в Китае и Японии, изображение дракона составляет исключительную принадлежность правителя государства, поэтому такое изображение встречается повсюду на принадлежащих последнему вещах.

Ки-ринь - другое сверхъестественное животное, созданное корейской мифологией. Слово "ки-ринь" происходит от двух названий: "ки" - самец и "ринь" - самка. Тело этого зверя оленье и покрыто чешуей, хвост бычачий и весь завитой, на лбу растет всего один мягкий рог. Он считается самым совершенным животным всего мира и воплощает в себе эссенцию пяти первоначальных элементов всех вещей, т.е. воды, огня, дерева, металлов и земли. Ки-ринь есть символ мира, радости, прямоты и честности.

Черепаха живет 10.000 лет, отчего она служит символом долговечности и силы; поэтому громадные высеченные из дикого камня черепахи нередко украшают ворота и стены как крепостей, так и частных домов. Громадные высеченные из камня черепахи служат также на могилах основанием для памятников; надгробная плита устанавливается стоймя на спине черепахи. Государственная печать Кореи имеет тоже форму черепахи и высечена из мрамора. Символами долговечности служат, кроме того, журавль, олень, дракон, бамбук и сосна.

Феникс есть фантастическая комбинация золотого фазана с павлином; перья у него великолепны и замечательно красиво завиты. В них отражаются пять цветов, каждый из которых изображает одну из пяти главных добродетелей. Феникс - символ мира, хорошего управления, неразрывной дружбы и супружеской верности. Так как феникс одарен чудным голосом, то и принято изображать его на всех музыкальных инструментах.

Тигр есть символ могущества, храбрости и вездесущия. По народному сказанию, он одарен необыкновенной силой, летает, выпускает из пасти огонь и мечет молнии. Это самое лютое животное. Изображение его встречается преимущественно на знаменах и значках корейских войск, которым тигр особенно будто бы покровительствует.

Кроме этих мифических животных, созданных богатой азиатской фантазией, надо еще упомянуть о некоторых других, играющих немаловажную роль в жизни суеверных корейцев. Перед воротами кумирен часто встречаются каменные львы с замечательно завитой гривой и страшной мордой. Этот фантастический лев - китайского происхождения. Есть чудовищная птица по названию кинь-са, которая до того ядовита, что одна уже тень ее отравляет пищу. Змея в Корее не считается символом злого духа; к ней однако питают суеверный страх вследствие убеждения, что змея есть выродившийся дракон.

Буддизм. Согласно свидетельству древнейшей истории Кореи Сам-гук-са-гый и показаниям китайских летописей, буддизм проник на Корейский полуостров из Китая во второй половине IV века от Р.X. В 372 году буддийские китайские монахи Шунь-дао и А-дао прибыли в Ко-гу-рио, неся с собой священные книги, написанные на китайском языке; в 384 году монах Марананда прибыл в Пак-чже, а в половине V ст. проповедь буддизма - в лице монаха Мык-хо-цза - проникла и в Силла.<<2>> Вместе с проповедью нового учения буддийские монахи принесли письменность, которая, по-видимому, раньше не была известна на Корейском полуострове, и, явившись таким образом просветителями страны, в короткое время приобрели здесь значительное влияние. Короли учреждали школы для обучения юношества знаниям, принесенным буддийскими монахами, и основам проповедуемого ими религиозного учения. Повсюду сооружались монастыри и храмы, и энтузиазм к новой религии был вообще очень велик. Короли в своих завещаниях приказывали хоронить себя по буддийскому обычаю, состоявшему в том, что тело покойного сжигалось, а пепел собирался в урну и хранился в особых сооружавшихся с этой целью пагодах; такие пагоды имелись во всех важнейших городах. Народ выказывал такое стремление к монашеской жизни, что пришлось строгими распоряжениями регламентировать прием в монастыри послушников. Наибольшего однако расцвета буддизм достиг после воцарения в Корее в Х веке от Р.X. династии Ко-рио. Короли новой династии отличались не меньшей преданностью буддизму, который сделался теперь своего рода государственной религией. Они приказывали носить во главе своих шествий священные буддийские книги, учредили особый приказ для издания этих книг и щедро одаряли монастыри. Буддийские монахи, или бонзы, пользовались повсюду необыкновенным почетом, а вместе с тем и влиянием. Вообще в упомянутый период буддизм играл важную роль как в общественной, так и в политической жизни страны. Существует даже предположение, что, благодаря помощи буддийских монахов, образовавших в то беспокойное время своего рода военно-религиозную касту, основателю династии Ко-рио удалось захватить корейский престол, и что, в награду за оказанные услуги, буддизм был признан этой династией государственной религией.

Так или иначе, но во всяком случае влияние служителей Будды в стране, а в особенности при дворе, было несомненно. Их ученость естественно, заставляла корейских правителей дорожить ими, как деятельными и необходимыми помощниками; они занимали самые разнообразные придворные должности, начиная от простого писца и кончая ближайшим советником короля. Многие выдающиеся государственные люди, начальники областей и полководцы выбирались из этой среды. Все важные перемены, как социальные, так и политические, совершались при участии монахов. Пользуясь своим влиянием, они успешно вели пропаганду буддизма, который успел распространиться даже за пределами Корейского полуострова.

Не подлежит сомнению, что он проник и на о.Квельпарт, так как до настоящего времени там сохранились 4 большие статуи Будды, попорченные от времени. В настоящее время буддизм, правда, исчез отсюда, и религия обитателей Квельпарта сводится исключительно к почитанию духов земли и воздуха и особенно дракона. Влияние корейского буддизма сказывалось даже в Японии, получавшей до XV-XVI ст. духовную и материальную помощь в своих религиозных делах с Корейского полуострова. Во многих буддийских храмах Японии, особенно в Киото, поныне имеются следы влияния корейских буддистов.

Об этой блестящей эпохе процветания буддизма в Корее свидетельствуют доныне развалины воздвигнутых в то время, особенно в южной части страны, монастырей и храмов, из которых многие сохранили внешний блеск до нашего времени. Такими же памятниками лучших времен буддизма являются, по мнению некоторых писателей, и так называемые ми-риоки (сиок-инь, т.е. каменные люди). Это большей частью колоссальные каменные изваяния, представляющие, насколько можно судить по внешнему виду, Будду. Впервые они были открыты среди густого леса Бернадоном близ г.Пха-чжю (в пров. Кион-гый-до), а затем были найдены в Ын-чжине (в провинции Южн. Чюн-чион-до) а также в других местностях. В Ын-чжине эти статуи имеют 64 фута в вышину. Подобные статуи меньших размеров встречаются около многих монастырей и храмов.

С воцарением в Корее в конце XIV века нынешней династии судьба буддизма резко изменилась. Короли этой династии под влиянием китайского правительства не только приняли китайский календарь и летоисчисление, но и сделали учение Конфуция, которое к тому времени успело сильно упрочиться в стране, господствующей религией в своем государстве. Уступив таким образом свое официальное положение конфуцианству и испытывая иногда со стороны его некоторую нетерпимость и даже преследование, буддизм продолжал оставаться довольно распространенным учением в стране до тех пор, пока правительство Кореи не издало против него следующих ограничительных постановлений:

1) Монахам был воспрещен вход в столицу и укрепленные города под страхом телесного наказания и обращения в рабов, и

2) В городах было воспрещено возобновление буддийских храмов. Корейское предание относит издание этого распоряжения ко времени японского нашествия (1592-1598), причем причину этого объясняет следующим образом. Буддийские монахи носят на голове конусообразную шляпу, закрывающую лицо от посторонних взоров. Ввиду этого японские военачальники пользовались следующей хитростью. Отряды японских войск, переодетые буддийскими монахами, свободно входили в города и затем ночью открывали ворота своим соотечественникам, что в значительной степени облегчило завоевание страны. С удалением из страны японцев, корейский король, желая на будущее время предупредить проникновение иноплеменников под личиной монахов в укрепленные города, и издал вышеозначенное распоряжение.

Другие писатели, как, например, Courant, склонны, по-видимому, относить это распоряжение к более раннему периоду и приписывают его издание всецело влиянию конфуцианцев, которые, после воцарения нынешней династии, получили руководящую роль в управлении страной. По крайней мере, закон о недопущении буддийских монахов и монахинь в Сеул был, по всей вероятности, введен в действие еще до нашествия японцев и отменен только в самое последнее время, а именно 11/23 апреля 1895 г.

Как бы то ни было, но вышеуказанные постановления нанесли буддизму непоправимый удар. Все храмы и монастыри в Сеуле были разрушены, а в других городах стали приходить в ветхость и разрушаться, так что в настоящее время в корейских городах нет ни одного буддийского храма, а сохранившиеся доныне буддийские монастыри ютятся в глухих местах и горных ущельях, вдали от больших дорог и административных центров.

Утратив, вместе с поддержкой со стороны правительства, и свое государственное значение, буддизм продолжал существовать наряду с конфуцианством, но уже более не оправлялся и постепенно приходил в упадок.

Буддийские идеи не оставили заметного следа в представлениях народа. Самый важный догмат буддийского учения, касающийся возмездия за дела, правда, живет в народе, но не производит на него сильного впечатления и большей частью лишь служит сюжетом для рассказов и романов, в которых он создает подчас забавные положения. Буддийские божества смешались в представлении корейцев с духами, которых они боготворили раньше, и как тем, так и другим ими воздается одинаковое почитание, причем не наблюдается никакого энтузиазма. Все дело сводится к поднесению благовоний, нескольких чашек риса и к нескольким поклонам для испрошения себе защиты, богатства и счастья в этой или загробной жизни.

Причиной такого упадка учения Будды в Корее, помимо упомянутых выше причин исторического характера, а также того обстоятельства, что в буддизме народ вообще остается безучастным зрителем религиозных обрядов, послужил немало и низкий умственный и нравственный уровень буддийских монахов новейшего времени. Немногие из них знакомы со своей религией и ее историей. В древнейшем и богатейшем во всей стране монастыре Тон-до-са (на границе провинций Кион-сан-до и Чжиолла-до), где, по словам корейских буддистов, покоится мозг Будды, Готше среди 400 монахов нашел лишь 8, которые умели разбирать санскритские письмена своих священных книг. Все образование монахов ныне сводится большей частью лишь к заучиванию наизусть санскритских или тибетских молитв, которые они распевают во время богослужения, не понимая смысла слов. Если прибавить к этому распутный образ жизни, который ведут многие из монахов, то станет понятным то презрение, которое питает к ним народ. Буддийский монах, по мнению корейцев, тунеядец, стоящий на низшей ступени общества и не могущий пользоваться авторитетом и влиянием. В большинстве случаев в буддийские монахи поступают лица, находящиеся под гнетом общественного презрения, как родившиеся во время трехгодичного траура; дети казненных рабынь; люди, которым не удалось вступить в брак; вдовцы, не имеющие детей, и, наконец, немалое число подозрительных лиц, нередко ищущих в монастырях убежища и защиты от правосудия. Бывают, конечно, случаи, когда в монастырь уходят люди и по призванию, желая всецело посвятить себя изучению буддизма и сподвижнической жизни, но это наблюдается ныне сравнительно очень редко.

Положение монахов в настоящее время вообще весьма бедственное; только в юго-восточных провинциях Кион-сан-до, где буддизм и до сего времени сохранил еще некоторое влияние, положение их сравнительно лучше; в остальных же местностях полуострова они должны ради дневного пропитания заниматься разными ремеслами, как, напр., сапожным делом и выделыванием бумаги или глиняной посуды, обрабатывать небольшие участки земли, принадлежащие монастырям, а иногда даже отправляться просить милостыню, которая им из суеверной ли боязни, или по старой привычке охотно подается народом. Несмотря однако на видимый упадок буддизма, буддисты еще не падают духом и всеми силами стараются остановить разложение больного буддийского организма. Посредством суровой дисциплины некоторым монастырям удается поддерживать свою прежнюю славу, так что бывали случаи, что и в текущем столетии монахов назначали начальниками областей, военными советниками и на разные другие высшие должности.

Буддийские монахи, или бонзы, делятся на три класса: монах-студент, вроде послушника, который занимается исключительно изучением сочинений религиозного содержания, необходимых для лиц, желающих быть посвященными в монашеское звание; странствующие или нищенствующие монахи (цзун), собирающие подаяние на построение храмов и монастырей, и, наконец, военные монахи (сион-гунь), которые во время войны обязаны сами защищать свои укрепленные монастыри, выставлять вооруженные отряды и т.д.; кроме того, они занимаются изготовлением оружия всякого рода. Этот класс духовной милиции образовался в Корее, как и в Японии, вследствие частых войн. Монахи образовывали из своей среды отряды, которые не только способны были отражать нападения неприятеля и оборонять свои укрепленные монастыри, но даже, благодаря своей храбрости и хорошей организации, не раз своим вмешательством решали судьбу войны. Подобные монастыри обыкновенно расположены в неприступных местностях; здесь под защитой монастырских стен нередко укрывались люди, преследуемые за свою веру, равно как и военные беглецы; бывало также, что короли, по отречении от престола, удалялись в эти монастыри-крепости. Подобные укрепленные монастыри существовали до очень недавнего времени. Так, во время французской экспедиции в Корею в 1366 г. французы атаковали такой монастырь на острове Кан-хоа, занятый корейскими войсками, причем были отброшены с значительным уроном. Этого рода монахи и монастыри до реформ текущего десятилетия находились в ведении военного министерства.

По внешности корейские монахи ничем не отличаются от своих китайских единоверцев. Они начисто бреют себе голову. Одежда их бывает черного или серого цвета и состоит из длинного плаща с широкими рукавами. Платье, надеваемое во время службы, общебуддийское; во время молитвы монахами употребляются четки, состоящие из 110 зерен, вместо обыкновенных 108, сделанных из дерева или из иного материала. При посвящении монаха в жрецы над ним совершается особая церемония, заключающаяся в том, что на руку выше ладони кладется кусок зажженного трута, который при сгорании образует в руке значительную рану. Испытуемый или, скорее, пытаемый должен терпеливо перенести эту пытку, после чего его считают достойным посвящения в служители Будды. Эта пытка повторяется после каждого нарушения данного обета, причем этим способом имеется в виду поддерживать дисциплину в монастырях. Монахи обязаны соблюдать целомудрие; в противном же случае они подвергаются строгому наказанию. Монахи-фанатики для приобретения святости нередко умерщвляют свою плоть посредством членовредительства.

В Корее, как и в других буддийских странах, существуют и женские монастыри, которые всегда находятся на некотором расстоянии от кумирни, так как у самой кумирни монахиням жить запрещено. Монахини бывают двоякого рода: одни бреют себе голову, а другие сохраняют в целости все волосы. Обеты, даваемые первыми, несравненно строже, чем те, которые требуются от монахинь второго рода. В монахини теперь поступают почти исключительно второстепенные жены и наложницы чиновников, жены, отделившиеся от мужей, одинокие девушки, не вышедшие замуж, девушки некрасивые или имеющие какой-нибудь физический недостаток, а также женщины, приобретшие дурную славу своим поведением. В каждом монастыре бывает от 10 до 20 монахинь. Платье их ничем не отличается от обыкновенного платья корейских женщин, только на голове они носят шапочку. В свободное от молитв время монахини занимаются шитьем, пряжей и другими женскими работами. Монахини обязаны соблюдать целомудрие. Несмотря однако на суровые монашеские правила, поведение монахинь, по словам миссионеров, самое развратное, и искусство производить выкидыши доведено ими до совершенства.

Монахам и монахиням, в случае нежелания более оставаться в монастыре, разрешается выход из него для возвращения к прежнему состоянию, каковым правом пользуются многие.

Большинство буддийских монастырей, храмов и пагод воздвигнуты были в стране королями династии Ко-рио, но многие из них были впоследствии разрушены или пришли в упадок, не будучи поддерживаемы. В конце XVIII стол. всех буддийских монастырей в Корее считалось более 1.500, из которых самое большое количество, именно свыше 300 монастырей, приходилось на провинции Кион-сан-до, где особенной известностью и доныне пользуется монастырь Тон-до-са. Много монастырей имеется также в провинции Кан-уонь-до, где они группируются главным образом в Алмазных горах (Кым-ган-сань). По словам путешественников, в этих горах насчитывается до 40 мужских и несколько женских монастырей. Самый знаменитый из этих монастырей - Цзан-ань-са, многократно описывавшийся различными путешественниками. Всего в Алмазных горах имеется около 400 монахов и 50 монахинь, из которых около 300 проживает в 4 главных монастырях (Цзан-ань-са, Ю-чжиом-са, Пхио-унь-са);<<3>> число светских служителей превышает 1.000 чел. По словам Отано Кигоро, самыми большими и самыми важными буддийскими монастырями в Корее были в конце XVIII стол. Нам-хань и Пук-хань, расположенные в провинции Кион-гый-до. Только из этих двух монастырей назначались настоятели во все провинциальные монастыри. Нам-хань и Пук-хань, основанные военной сектой буддистов, были подведомственны военному министерству; в каждом из них жило в указанное время от 1.400 до 1.500 монахов.

Многие из буддийских монастырей, благодаря пожертвованиям, обладали прежде большими богатствами и земельными угодьями, приносившими значительные доходы. Ныне они находятся большей частью в весьма плачевном состоянии, и только некоторым из них удалось воспользоваться особым покровительством королей ныне царствующей династии и сохранить благодаря этому отчасти свое прежнее величие. Так, в 1865 г. Та-уонь-гунь, желая, вероятно, из политических целей привлечь на свою сторону монахов, велел возобновить за казенный счет с неимоверной роскошью одну из буддийских кумирен в столице и, кроме того, сделал многим монастырям значительные пожертвования. Благодаря этому покровительству королей, еще уцелели некоторые монастыри, славившиеся некогда своими богатыми библиотеками старинных книг и манускриптов;<<4>> из таких монастырей особенно известен упомянутый выше монастырь Тон-до-са.

В большинстве случаев монастыри построены в горах, в живописных местах и исчезают в густой зелени вековых деревьев. Корейские ученые, по сообщению Поджио, летом обыкновенно съезжаются в эти монастыри, где, пользуясь полным спокойствием, проводят время в занятиях науками и литературных диспутах. Нередко бывает, что монахи за весьма незначительное вознаграждение сами прислуживают посетителям.

Все монастырские постройки обыкновенно обнесены высокой каменной стеной; у входа сооружаются величественные ворота, на которых китайскими иероглифами написано название монастыря. У входа внутри ограды стоит барабан, в который бьют, созывая монахов на молитву; около барабана помещается ящик, куда паломники опускают свои приношения, и тут же привешены доски, на которых красуются имена крупных жертвователей в пользу храма. Центральный двор, в который ведет вход, заключает в себе главный храм, расположенный обыкновенно у противоположной входу стороны двора. Вокруг этого храма располагаются меньшие храмы и различные здания, служащие или помещением для самих монахов, или приемными комнатами для посетителей, залами для занятий монахов и т.п. Все храмы одинакового типа и построены в китайском стиле. Это низкие здания с тяжелыми черепичными крышами и нависшими карнизами; на лицевой стороне храмов имеются экраны, ставни или двери. Внутренность их представляет собой большую полутемную комнату, резной ярко раскрашенный потолок которой поддерживается большими красными столбами. Против входа расположен главный алтарь, полузавешенный зеленым или розовым газом, который отчасти скрывает золоченые статуи стоящих или сидящих будд.

Изображения эти ничем не отличаются от подобных идолов всего буддийского мира. И тут Будда Шакьямуни с поджатыми под себя ногами сидит на распустившемся цветке лотоса - символе вечности. Из других будд чаще всего встречаются изображения Амитабы и Авалокитешвары (Коань-ым); имеются также статуи разных других будд, святых, героев, духов - всего от 30 до 50 и даже до 100 статуй. Идолы Будды бывают бронзовые, медные и деревянные вызолоченные; глиняные же статуи в Корее так же, как и в Китае, не встречаются. Идолы низших божеств обыкновенно высекаются из дикого камня. Художники и ваятели, которыми являются большей частью монахи, изображая Будду, не удаляются от его индийского типа; что же касается до воспроизведения духов, героев и т.п., то здесь, под влиянием требований народного характера, допускаются значительные отступления от буддийского типа божеств.

Перед главным алтарем стоит низкий стул, на котором находятся богослужебная книга и небольшой бронзовый колокольчик. Здесь, когда наступает время утренней и вечерней молитвы, один из монахов, поспешно надев на свою белую одежду серый халат и красную шапку, становится на колени на циновке, бормоча молитву, и, дотронувшись до пола лбом, ударяет в медный колокольчик небольшим оленьим рогом.

Меньшие храмы, посвященные другим божествам и расположенные на соседних дворах вокруг главного храма, имеют такой
же вид.

Следует отметить, что с последней четверти нынешнего столетия в Корее начало наблюдаться некоторое движение в пользу возрождения буддизма. Именно с 1876 г. реформаторская секта японских буддистов Синь стала стремиться пропагандировать свое учение в Корее, для чего от времени до времени отправляет преимущественно в южные провинции полуострова своих миссионеров. В 1878 году один весьма способный кореец отправился в Японию для подробного ознакомления с этим новым учением и, возвратившись на родину, стал деятельно проповедывать его своим соотечественникам. Затем, в 1880 г. пять молодых корейцев поступили в школу богословия секты Синь в Киото. По-видимому, секта эта действует не без успеха, так как под ее влиянием в порту Вансан даже воздвигнута в честь Будды Амитабы великолепная кумирня. Наконец, в 1892 г., японский монах Акамацу Кейси намеревался собрать в Корее 2000 буддийских учеников, с целью обучить их японскому языку и японскому буддизму и посредством этой молодежи поднять упавший буддизм в Корее. Для этого он ездил в Японию, чтобы собрать деньги и сделать другие приготовления, после чего имел в виду учредить свою школу в Юн-сане или Ян-хоа-чжинь (близ Сеула). Насколько осуществились его предположения, сведений не имеется, но, по последним известиям, в Корее ныне действует около 20 японских буддийских проповедников, содержащих там 2 духовные школы.

Даосизм. Учение мудреца Лао-цзы проникло на Корейский полуостров в начале VII века, когда один из королей Ко-гу-рио получил из Китая даоские книги. Новая религия мало-помалу распространялась главным образом благодаря тому, что она имела много общего с древними космологическими представлениями корейцев, и в XII ст., по словам китайского писателя Ма-дуань-линь, в тогдашней столице Кореи (Сон-до) был сооружен даоский храм.

Нынешняя династия, под влиянием конфуцианцев, наложила в 1517 г. запрет на эту религию, и к 1592 г. от последней уже не осталось и следов. Современные ученые корейцы высказывают даже сомнение, чтобы даосизм когда-либо существовал в Корее; они считают его не религиозной доктриной, а собранием предписаний, соблюдение которых дает бессмертие. По словам Courant, в период времени с 1882 по 1884 г., благодаря продолжительному пребыванию китайцев в Корее, наблюдались некоторые признаки возрождения даосизма в этой стране; но движение это снова быстро заглохло.

Конфуцианство. Очерк распространения его в Корее. О начале конфуцианства в Корее имеется очень мало сведений; из слов Ма-дуань-линя видно, что в начале V в. в Пак-чже уже была известна одна из конфуцианских классических книг Лунь-юй, а из показаний истории за 650 год явствует, что в это время (VII ст.) другая из означенных книг, Шу-цзин, была уже распространена в Силла. В конце VII в. Сиоль-цзон, благодаря изобретению им особых знаков, облегчил корейцам чтение конфуцианских книг. В начале VIII в. изображение Конфуция было помещено в высшем ученом учреждении в Силла, а в VIII и IX вв. около 50 корейцев отправились в Китай держать экзамены, которые там и в то время основывались на знании конфуцианского учения, и некоторые из них остались в Китае и заняли различные должности. Эти факты указывают на то, что в упомянутую эпоху в Корее уже оценили конфуцианское учение, что подтверждается также и списком книг, изучавшихся в период времени между 864 и 880 гг., который дает корейская энциклопедия Мунь-хонь-би-го. Династия Ко-рио держалась той же политики в отношении конфуцианства, которое давало прекрасный материал для обучения юношества. Она также основывала конфуцианские школы в столице и главных городах; в эту же эпоху были устроены библиотеки, в которые были разосланы вновь напечатанные конфуцианские книги; в 958 г. были установлены экзамены по китайскому образцу.

Однако в это время распространение конфуцианства носило еще чисто административный характер; конфуцианство не проникало в народ, который сохранял свои старые обычаи и свою привязанность к буддизму. Строгость конфуцианских принципов и противоречие их нравам и обычаям страны удаляли массы населения от нового учения; короли точно также более тяготели к буддизму. В первый период Ко-рио только некто Цоэ-чжюн (в конце Х в.) деятельно распространял новое учение. Даже деятельность Ань-ю, знаменитого ревнителя конфуцианства, жившего тремя столетиями позже, мало содействовала распространению этой религии, и он горько жаловался на то, что в то время как в буддийских храмах курился фимиам, а в монастырях благодушествовали буддийские монахи, храм Конфуция приходил в упадок. Однако ученики и последователи Ань-ю в значительной мере подготовили почву для ученых XIV века, которые считаются главными деятелями в деле распространения конфуцианства в Корее.

В начале XIV в. в Корею проникли сочинения знаменитого китайского историка и философа Чжу-си, который значительно развил учение Конфуция и придал ему вид стройной философской системы. Это обновленное конфуцианство ближе соответствовало характеру и наклонностям корейцев, вообще отличающихся любовью к систематизации и ко всему отвлеченному. Буддизм при всей своей популярности всегда ограничивался одной практической, обыденной жизнью, не давая никакой пищи уму и потворствуя суевериям простого народа и порокам знатных. Кроме того, развивая монашество, он как бы угрожал разрушением семейному и общественному строю государства, так что корейские короли, начиная еще со времен Силла, вынуждены были особыми распоряжениями затруднять доступ в монастыри. Наоборот, конфуцианство, поддерживая существующий государственный строй и строгие принципы семейной жизни, вместе с тем рисовало перед взорами корейцев гораздо более возвышенный идеал семьи и общества по сравнению с тем, что наблюдалось в Корее, и побуждало лучшие умы королевства стремиться к достижению этого идеала. Поэтому, с тех пор как корейцы ознакомились со стройным учением Чжу-си, конфуцианство стало быстро распространяться в стране и приобретать себе ревностных последователей. В эту-то эпоху (во второй половине XIV в.) жили знаменитые ревнители конфуцианства Чжион-мон-чжю, более известный под прозванием Пхо-ынь, и его друг И-сак, по прозванию Мок-ынь, которые воспользовались своим высоким служебным положением для распространения в Корее конфуцианства. Пхо-ынь погиб, защищая, согласно заветам Конфуция, законного главу государства, последнего короля династии Ко-рио, против основателя нынешней династии, но его ученики и последователи продолжали его дело и прославились своими литературными трудами и политической деятельностью в XV в., направленными на пользу конфуцианства.

Таким образом, во время воцарения в Корее нынешней династии конфуцианство уже пользовалось огромным влиянием в стране среди всего интеллигентного населения, так что новые правители поспешили стать под знамя Конфуция с тем большей готовностью, что к тому побуждал их и пример Китая, подражать которому в деле устройства государства они поставили себе за правило. С этого времени конфуцианство начало быстро распространяться. Его наставления получили у корейцев характер догматов, в применении которых к жизни не допускалось никаких сомнений или возражений; его этическая и социальная система приобрела значение государственной религии, которая стала проявлять нетерпимость в отношении всех, кто не признавал ее авторитета. Так, ученым, т.е. лицам, изучавшим или изучающим учение Конфуция, знание которого требовалось для поступления на государственную службу, было запрещено читать буддийские и даоские книги и посещать народные празднества в честь шаманских божеств. Были разрушены буддийские монастыри в Сеуле, в который было запрещено входить буддийским монахам; в Сон-до был сожжен храм, где народ приносил жертвы одному из своих древних божеств.

Одновременно с этим конфуцианцы, ставя своим идеалом все исходящее из Китая, - этой родины их великого мудреца Конфуция, начали вводить в Корее различные китайские обычаи. Так, были запрещены бракосочетания между лицами, принадлежащими к одному роду, хотя бы они и происходили из различных местностей; запрещено вдовам выходить вторично замуж; установлен 3-летний траур после смерти родителей; введены китайские похоронные обряды; предписан всякой семье культ предков; установлены китайские правила относительно мужской прически и т.п.

В то же время лица, считавшие себя сторонниками учения Конфуция, образовывали из себя все более и более тесный кружок, который, присвоив себе громкое название ученых и положение руководителей духовным и социальным развитием страны, нередко навязывал свою волю даже королям. На правительственные должности назначались исключительно конфуцианцы, которые пользовались своим официальным положением больше для распространения конфуцианства, чем для пользы государства. В каждом уезде ими были учреждены школы для обучения юношей принципам конфуцианской этики; сооружались храмы и особые академии, где ученые собирались для бесед на конфуцианские темы, причем все это делалось, конечно, за счет государственных доходов.

Следует однако отметить, что, вследствие чересчур самовластного поведения ученых, короли иногда принимали ограничительные меры против конфуцианства. Так, когда к половине XVI столетия число конфуцианских храмов в Корее достигло значительной цифры, и они сосредоточили в своем владении обширные земельные угодья, которые, по установившемуся порядку, освобождались от всяких налогов и сборов, короли, опасаясь чрезмерного уменьшения своих собственных доходов, закрыли некоторое число этих храмов, а остальные подчинили разным стеснительным правилам. Такого рода мероприятия не достигали однако своей цели. Когда представления ученых не оказывали на монарха действия, они прекращали совершение жертвоприношений и отказывались занимать правительственные должности, так что государственный механизм, приводившийся в движение одними конфуцианцами, вдруг останавливался, и король почти всегда оказывался вынужденным уступить.

В случае же особого упорства со стороны последнего, конфуцианцы не останавливались и перед еще более крайними средствами. Двое из королей нынешней династии выказывали склонность к буддизму, нарушали конфуцианские правила, не внимали представлениям ученых, а, напротив, многих из них казнили и сослали. Однако конечные результаты такого образа действий были для них крайне плачевны. Всякий раз находились члены королевской семьи, которые, опираясь на авторитет ученых и выставляя себя защитниками конфуцианских принципов, низлагали "недостойных" монархов с престола. Так поплатились, по мнению Courant , короли Ион-сань и Коан-ха, которые были провозглашены конфуцианцами тиранами за воздвигнутое против них преследование и даже лишены навсегда королевского титула, нося в корейской истории лишь титул принцев (кунь).

Таким образом, конфуцианцы обыкновенно выходили победителями из своих раздоров с королями, и развитие конфуцианства продвигалось в Корее заметно вперед, в особенности во второй половине XVI и в XVII ст. В это время здесь явился целый ряд писателей и философов, которые прославились трудами, в которых они развивали конфуцианские идеи, создав обширную литературу по этому предмету. Из этих ученых особенной известностью пользуются Сон-си-риоль, а также жившие немного раньше его И-хоан, по прозванию Тхо-ге, Сион-хонь, по прозванию У-ге, и И-и, по прозванию Юль-гок.

Период спокойствия и процветания конфуцианства сменился в конце XVII и начале XVIII ст. кровавыми распрями между дворянскими партиями, в которых деятельное участие принимали конфуцианцы, так как ряды последних пополнялись главным образом из дворян. Увлечение конфуцианцев политической агитацией вредно отразилось на их ученых занятиях, пока наконец королю Ион-цзон (1723-1775) не удалось восстановить в стране внутреннее спокойствие, которое продолжалось до новейших времен.

Следует заметить, что с тех пор как конфуцианство упрочило свое положение на полуострове, оно прекратило свои враждебные отношения к другим религиозным учениям, и ныне относится к ним с полным равнодушием.

Сущность конфуцианства. Переходя к обозрению тех форм, которые приняло учение Конфуция в Корее, следует заметить, что это последнее, строго говоря, не есть религия; это ни более ни менее как собрание нравственных правил, которые должны содействовать человеку в сохранении душевного спокойствия и полной гармонии между его внутренним миром и миром внешним. Достижение этого, по мнению Конфуция, возможно только путем урегулирования отношений человека ко всему его окружающему. Человек является членом семьи, общества и государства, вследствие чего получается 5 так называемых человеческих отношений, которые конфуцианцами формулируются следующим образом: отношения между родителями и детьми, между монархом и подданными, между мужем и женой, между старшими и младшими братьями и между друзьями (т.е. между лицами, не связанными родством и стоящими на одинаковом уровне). Идеальное урегулирование этих отношений должно быть основано на "сяо", что европейцами не вполне точно передается, термином "сыновняя почтительность" (pietas), и что конфуцианцами считается первообразом всяких человеческих отношений, так же как семья является первообразом общества и государства. Выражением сяо является 5 нравственных качеств: доброта, прямота мыслей, безупречность поведения, обладание познаниями и, наконец, честность, совмещающая в себе любовь, справедливость, снисхождение, мудрость и доверие.

Урегулированием семейных и социальных отношений учение Конфуция не ограничивается. Оно обращает внимание на то, что всякое физическое действие передается душе, и что поэтому для сохранения душевного спокойствия и гармонии необходимо урегулировать все действия человека. На этом основании конфуцианство создает целую сеть мельчайших предписаний и правил, которыми предусматривается и регламентируется всякое явление жизни человека. Все эти предписания и правила известны под китайским названием "ли", которое, опять-таки не точно, передается европейцами словом "церемония".

Почтительность детей в отношении родителей была бы неполной и несовершенной, если бы она прекращалась со смертью последних. Поэтому-то конфуцианство при дальнейшем своем развитии сохранило очень распространенный среди народов восточной Азии культ предков, придав ему лишь определенную форму и предписав совершение в честь предков жертвоприношений.

Как родители являются благодетелями детей, так и великие люди являются благодетелями народа, а потому конфуцианство устанавливает также почитание памяти лиц, оказавших великие заслуги человечеству и народу. Сюда относится также почитание различных сверхъестественных существ, оказывающих благодеяния людям, как напр., духов-хранителей различных местностей, неба и разных благодетельных сил природы, каковое почитание проникло в конфуцианство путем компромисса с шаманскими представлениями восточных народов.

Предписываемый конфуцианством, в развитие его первоначальных чисто этических идей, культ предков, великих людей и духов и дает ему характер религии с определенными обрядами.

С этими основными чертами конфуцианство существует как в Китае, так и в Корее, которая позаимствовала у своего соседа и перенесла на свою почву большую часть китайских правил, относящихся к этому культу, допустив только некоторые от них отступления, вызванные местными условиями, характером населения и ходом истории. Ввиду этого ниже излагаются только более существенные особенности религиозной стороны корейского конфуцианства.

Культ предков. По общераспространенному у корейцев верованию, у человека имеется 3 души. После смерти его одна переселяется в особо приготовляемую для этой цели табличку (поминальную), имеющую вид дощечки, на которой начертано имя умершего; другая - в могилу на попечение горного духа, а третья - в неведомый мир к 10 судьям. Когда тело предано земле, всякая связь живых с двумя последними душами прекращается. Что же касается таблички, в которую переселяется одна из душ, то она после различных обрядов помещается в доме в особой комнате. Душа, переселившаяся в нее, пребывает таким образом среди своей семьи три года, по истечении которых табличку обыкновенно переносят в храм предков, имеющийся у всякого зажиточного семейства.

У богатых людей храм предков представляет собой высокое здание с изогнутой черепичной крышей и потолком из черного дерева; к воротам храма ведет небольшая крытая галерея. Против входа помещается возвышение из черного дерева, на котором стоят медная чаша и прибор для курения. Над этим возвышается алтарь со стоящими на нем двумя подсвечниками со свечами, а над алтарем - высокий столик из черного дерева, на котором лежит поминальная дощечка. Сзади в стенной нише, закрывающейся дверьми с рельефными украшениями, находится портрет покойного в натуральную величину. Пол покрыт гладкими циновками.

Для хранения табличек предков царствующего императора Кореи имеется два храма. Один из них, расположенный в Сеуле и носящий название Цзон-мио, предназначен для хранения дощечек всех царствовавших до настоящего времени королей нынешней династии. Другой, называемый Цзо-гион-мио, находится в городе Чжионь-чжю и служит для хранения поминальной дощечки основателя нынешней династии. Цзон-мио собственно представляет собой три храма: в главном из них хранятся дощечки пяти ближайших предков царствующего монарха, остальные же помещаются в меньшем храме, находящемся позади главного.<<5>> С помещением в последний новой дощечки, дощечка наиболее отдаленного предка переносится из него в меньший храм. Третий храм предназначается для хранения дощечек особенно заслуженных вельмож.

По истечении периода траура родственники собираются ежегодно в храме предков в известные дни для поклонения и принесения установленных жертвоприношений, имеющих целью удовлетворить потребности души, которая в таком случае не причиняет беспокойства живым, а, напротив, покровительствует им. При жертвоприношениях старший член семьи, а также лица, помогающие ему при этой церемонии, приступают к делу не иначе, как предварительно умыв руки. Жертвоприношения состоят из разных яств, а именно: из одного блюда мяса, одного блюда вареной зелени, одной чашки уксуса, одного блюда свежей рыбы, 5 чаш с различными супами, блюда с тремя сортами мелко нарезанных кусков свиной печенки, фазана и рыбы, блюда, содержащего водоросль белого цвета, блюда с разными фруктами и чашки с вином. Кроме того, на стол ставятся курильница, ящик с фимиамом, свеча, чашка для вина, кувшин с вином и ложка. Когда все установлено в порядке, то в комнату входят все родственники и приглашенные. Старшие и почетные гости садятся, молодые же люди присутствуют при церемонии стоя. Родственники являются в траурном наряде и, по занятии своих мест, начинают стонать и рыдать. Потом глава семьи, умыв руки, подходит к столу, убранному яствами, воскуривает фимиам и дважды кланяется душе, которая, по поверью корейцев, нисходит к яствам именно в это время. Тогда рыдание и стоны прекращаются, и раздается пение. Распорядитель траура становится на колени и троекратно обливает вином водоросль. Затем он медленно встает, с опущенной головой пятится несколько шагов и, снова поклонившись два раза, возвращается на прежнее свое место. После этого частичка каждого блюда бросается на бумагу, которая тут же сжигается.

При жертвоприношениях в храмах Цзон-мио обыкновенно присутствует император, который самолично сжигает благовония и делает 4 поклона. Во время совершения жертвоприношения бывает музыка, пляска и пение жертвенных молитв.

Расходы, связанные с совершением этих жертвоприношений и вообще с культом предков, весьма значительны. Один кореец уверял г-жу Бишоп, что его племянник, на которого падает обязанность жертвоприношения предкам, тратит на это гораздо больше, чем на собственные хозяйственные расходы.

Несмотря на это, культ предков укоренился в Корее чрезвычайно прочно, так что, за исключением христиан, ему уделяют большую или меньшую долю внимания последователи всех сект и религий; вследствие этого конфуцианские обряды, связанные с этим культом, сделались ныне общераспространенными и соблюдаются более или менее одинаковым образом всеми корейцами. Обычай совершать жертвоприношения в память умерших родственников до того проник в плоть и кровь корейцев, что составляет немалую помеху к успешному распространению христианства на полуострове. Католические миссионеры требовали от христиан безусловного прекращения подобных жертвоприношений, и многие корейцы отказывались от христианской веры ради одного сохранения упомянутых обрядов.

Культ великих людей и духов. Если культ предков по самому существу своему носит частный характер, и жрецами в нем являются главы семейств, то инициативу в почитании великих людей и духов-хранителей, оказавших или оказывающих благодеяние всему человечеству или народу, берет на себя правительство, поручая совершение связанных с этим почитанием обрядов своим чиновникам, которые в данном случае исполняют роль конфуцианских жрецов в качестве заместителей представителя всего народа-монарха. Впрочем в особо важных случаях последний выступает также и сам в роли жреца, принося жертвы от имени всего подвластного ему народа. Само же почитание выражается в периодических жертвоприношениях, совершаемых в установленные законом сроки и с соблюдением определенных обрядов.

Главными объектами данного культа являются: самый важный, по мнению конфуцианцев, благодетель человечества - Конфуций, известный у корейцев под наименованием Мунь-сон-оан, его 4 ближайших ученика (по некоторым сведениям - 32), а также лица, отличившиеся особенно ревностным и точным соблюдением конфуцианских правил. Далее следуют древние лица китайской мифической истории, оказавшие особенные заслуги человечеству, как то: Шэнь-нун (по-корейски Синь-нон) - изобретатель земледелия, Си-лин (Сио-рион) - изобретательница шелководства, изобретатель скотоводства и др., а также особенно отличившиеся своей верностью и доблестями корейские сановники.

Для совершения жертвоприношений этим лицам правительство сооружает особые храмы. Больше всего таких храмов воздвигнуто в честь Конфуция, причем главный из них (Кый-сион-са) находится в Сеуле. В этом храме, кроме Конфуция, почитаются его 4 ближайших ученика, 10 мудрецов и 15 добродетельных мужей. Жертвоприношения совершаются здесь во 2 и 8 месяцах по лунному календарю, т.е. весной и осенью, а по некоторым сведениям еще в каждое новолуние и полнолуние. Жертвы состоят из овец.

Кроме того, храмы в честь Конфуция имеются во всех почти провинциальных и уездных городах Кореи. Это обыкновенно небольшие здания незатейливой архитектуры, обнесенные стенами. Всякий, проезжающий верхом мимо такого храма, обязан сойти с лошади и пройти пешком, о чем его предупреждает надпись: "слезай", имеющаяся на выставленной у храма дощечке. Этим кумирням иногда принадлежат весьма значительные угодья, но если доходы от последних оказываются недостаточными для их содержания, то местные власти обязаны доставлять необходимые для этого средства. Обязанность совершать жертвоприношения в этих храмах возлагается на местных начальников или на представителей местных ученых. Последние нередко собираются здесь для ученых занятий и диспутов.

Кроме храмов в честь Конфуция, в Корее довольно часто встречаются кумирни, воздвигнутые в честь учеников Конфуция или в память великих людей, оказавших Корее большие услуги. Особенно много таких кумирен посвящено великому полководцу Коань-уонь-цзон, считающемуся ныне у корейцев богом войны. В одном Сеуле в его честь сооружено 5 храмов. Портреты этих великих людей хранятся в посвященных им кумирнях, и перед ними, как пред поминальными дощечками, совершаются жертвоприношения. Потомки этих великих людей по праву совершают в этих кумирнях все обряды жертвоприношения, но если таковых нет в живых, то эта обязанность возлагается на местные власти. Некоторые из этих кумирен пользуются большой известностью в стране, и нередко для совершения в них жертвоприношения власти отпускают из местных средств значительную сумму денег. В разных местах Кореи встречаются еще кумирни, посвященные памяти павших на поле брани храбрых сынов отечества. В определенные дни павших воинов поминают самым торжественным образом.

Что касается культа духов и сил природы, то объектами здесь являются благодетельные для людей духи-хранители известных местностей государства, городов, уездов, гор, рек, звезд и пр., а также различных благодетельных сил природы - неба, земли, облаков, ветра, дождя и т.д. Для совершения жертвоприношений в честь всех этих существ воздвигаются особого рода жертвенники под открытым небом и чаще всего вне городских стен. Из таких сооружений наибольшей известностью пользуется жертвенник или храм Неба, а также так называемый Са-чжик, которые оба находятся в Сеуле.

Жертвенник Неба представляет собой искусственный холм, состоящий из 3 террас, сложенных из камня, и постепенно сужающийся к верху. Каждая терраса имеет по 9 ступеней, по которым можно подняться на верхнюю площадку, имеющую 36 футов в диаметре. Здесь жертвоприношения зачастую совершает сам повелитель Кореи. В 1897 г. здесь последовало принятие нынешним корейским монархом императорского титула (хоан-чже).

Жертвенник Са-чжик, называющийся со времени принятия повелителем Кореи императорского титула Тха-са Тха-чжик (великие - са и чжик), в действительности состоит из двух жертвенников, из которых один - са - посвящен духу почвы, а другой - чжик - духу хлебных растений. Жертвоприношения здесь совершаются во 2, 8 и 12 месяцах по лунному календарю. Жертвы состоят из 3 коров, 3 овец и 3 свиней. Во время жертвоприношения у жертвенника расставляются 12 бамбуковых корзин с плодами, 12 круглых сосудов для мяса и 12 сосудов для вина.

Жертвоприношения в честь великих людей и духов бывают периодические и случайные.

Периодические жертвоприношения делятся на великие, средние и малые, в зависимости от степени почитания тех существ, в честь которых они совершаются. К первым относятся: жертвоприношения, совершаемые в Цзон-мио и на Са-чжике; ко вторым - жертвоприношения в честь Конфуция и других благодетелей человечества; к последним - в честь остальных существ и духов, чудотворных звезд и пр. Перед жертвоприношениями чиновники, назначенные для их совершения, приносят клятву, делают репетицию жертвенных церемоний и держат пост; от последнего не освобождается и сам император.

Жертвоприношения второго рода совершаются по случаю каких-либо выдающихся событий. Это особенно часто бывает во время естественных бедствий, каковы засуха, наводнение, проливные дожди и сильные ветры. Такого рода жертвоприношения причисляются к средним. Во время засухи они совершаются сначала в честь гор Сам-гак-сань и Му-ми-сань и реки Хань-ган, а затем в честь духов ветра, облаков, грома, дождя, гор и рек. Жертвенник для этой цели сооружается вне городских стен. По описанию миссионеров и путешественников, этого рода жертвоприношения совершаются следующим образом. Когда какой-либо уезд или провинция страдают от засухи, правительство делает распоряжение о совершении местными чиновниками надлежащих жертвоприношений в определенный день. По наступлении этого дня назначенные для указанной цели чиновники отправляются рано утром в сопровождении всех подчиненных к жертвеннику; здесь они остаются весь день, соблюдая во все время строгий пост, и около 12 часов ночи приносят небу в жертву 3 коров, 3 овец, 3 свиней, 3 баранов и 3 коз, которые тут же закалываются. Жертвоприношения эти совершаются через день, пока не выпадет дождь. Если кто из сановников приступит к совершению жертвоприношения до назначенного правительством часа, то немедленно смещается с должности. В столице подобные жертвоприношения совершаются ежедневно, причем пребывающие в столице сановники чередуются. Если после 2-3 жертвоприношений не получается желаемого результата, т.е. не выпадет дождь, то следующие жертвоприношения совершаются уже в другом, более счастливом месте. Подобные случаи заранее предвидены, почему властям всегда рассылаются инструкции, в которых указаны те места, куда в случае неудачи следует постепенно переходить для новых жертвоприношений.

В случае, если молитвы и жертвоприношения сановников ни к чему не приводят, то их место во время церемоний заменяют министры, а когда и этим последним не удается добиться цели, тогда глава государства самолично ради спасения народа своего от гибели отправляется с громадной свитой и с большой торжественностью к описанному выше столичному жертвеннику Неба и совершает жертвоприношения, во время которых играет музыка и поют особые жертвенные молитвы. Если желаемый дождь выпадет, то сановник совершающий жертвоприношение, равно как и вся свита его, не должны укрываться от дождя, а обязаны оставаться на месте до полуночи, и только тогда им разрешается вернуться домой. Народ тоже подражает властям из опасения, что если кто-либо станет укрываться от столь желаемого благодеяния, то обидит этим небо, и дождь может прекратиться; поэтому в это время никому не позволяется ни надеть шляпу, ни раскрыть зонтик, из опасения быть жестоко побитым.

Сановника, после жертвоприношения которого выпал дождь, король за оказанную услугу государству всегда награждает повышением по службе или богатыми подарками, которые с большой торжественностью отправляются к нему на дом.

Жертвоприношения, совершаемые с целью вымолить у неба ясную погоду, также совершаются в полночь, причем власти тоже соблюдают во весь день строгий пост. В столице эти жертвоприношения совершаются у больших южных ворот города, которые во все время, пока продолжаются эти церемонии, остаются запертыми для всех. Иногда в это время безусловно запрещается даже хоронить мертвых. Во время больших бедствий, как, напр., во время холерной эпидемии, император, чтобы умилостивить небо, дарует всеобщее прощение преступникам, а народ совершает за свой счет многочисленные жертвоприношения.

Христианство. Очерк распространения католичества в Корее. Впервые христианство проникло на Корейский полуостров в 1592 г. во время вторжения туда японских войск, среди которых было много христиан и в 1593 г. в Корею прибыл первый католический миссионер, патер Cesepedes. Однако вражда и смерть, которые внесли японцы на полуостров вместе с христианством, помешали последнему сделать какие-либо успехи среди туземного населения. Крещение приняло только известное число корейских пленных, которые все были увезены в Японию. При таких условиях японские войска не оставили после себя и следа христианства, и начало его в Корее следует отнести лишь к 1784 году.

Обстоятельства, способствовавшие проникновению христианства на Корейский полуостров, заключались в следующем.

Китайская ученость и философия исстари пользовались в Корее большим почетом. Местные ученые не только изучали китайские сочинения, но и собирались в храмах Конфуция и особых ученых учреждениях для обсуждения, диспутов и выяснения многого, что представлялось для них неясным, спорным и противоречащим существующим взглядам. Во время своих споров они тщательно обсуждали все, что давал им в учено-философском отношении Китай. Между сочинениями, доходившими из этой страны в Корею со второй половины XVIII века, стали попадаться и книги христианско-догматического содержания, составленные членами католической пекинской миссии. Понятно, что молодая критическая мысль корейских ученых не могла не остановиться на совершенно новых, неведомых ей до тех пор понятиях; сравнение с учениями Конфуция и Будды, а также с культом предков заставило корейцев убеждаться в большей глубине христианского учения. Особенно сильное впечатление произвели христианские сочинения на конфуцианских ученых Коань (Kwem) и И-док-цзо (Ni-tek-tso), специально занявшихся их изучением.

Новое учение настолько захватило умы этих корейцев, что они начали осуществлять на практике то, что им удавалось узнать из книг. Но уже скоро им пришлось сознаться, что многое в этом учении требовало для них разъяснений и дополнений. Поэтому на исходе 1783 г. они решили поручить Сион-хунь-и (Seng-honn-i), другу И-док-цзо, имевшему сопровождать своего отца, назначенного посланником в Пекин, собрать более точные сведения о христианской религии.

Сион-хунь-и, с согласия своего отца крестился в Пекине, приняв имя Петра. По возвращении его в Сеул, крестились также и И-док-цзо и Коань, из которых первый получил имя Иоанна Крестителя, а второй Франциска Ксавье; крестились и другие лица, ознакомившиеся с новым учением, которое стало распространяться среди высшего класса населения. Новообращенные принимали христианские имена и этим навлекли на себя нерасположение патриотов, которые называли их иностранными корейцами.

Средоточием христианства сделался уезд Ян-гынь к востоку от столицы, родина ученого Коань. Отсюда христианство проникло на полуостров На-пхо (в пров. Южн. Чюн-чион-до), где получило наибольшее распространение, и в провинцию Чжиолла-до.<<6>> В столице Коань собственноручно переписал в нескольких экземплярах привезенные из Пекина христианские книги и одну из них: "Объяснение Евангелий на воскресные и праздничные дни", как думают, даже перевел на корейский язык.

Успех распространения христианской веры не мог, конечно, не обратить на себя внимания правительства и ученых. Последние сделались самыми ожесточенными врагами христианства. Они сразу увидели, что новое учение подрывает у самого основания не только национальные верования Кореи, но и ее священнейшие обычаи. Правительство в лице наставника короля, мотивируя вред нового учения тем, что оно не допускает поклонения предкам, издало в апреле 1784 г. первый официальный акт, направленный против христианства; начались преследования и пытки. Однако более ревностные христиане, несмотря на это, деятельно продолжали (преимущественно в На-пхо) дело проповеди.

Последней особенно благоприятствовало то обстоятельство, что в 1787 г. возбуждение против христианства улеглось на время.

Христиане сознавали, что отсутствие у них правильно организованной церковной общины составляет важный недостаток. Желая пополнить этот пробел, они задумали, по примеру пекинской миссии, создать собственную духовную иерархию. Они избрали из своей среды епископа и священников, которые, одевшись в роскошные китайские шелковые одежды, повсюду крестили, исповедывали и причащали народ. Около этого же времени впервые возник вопрос об обращении в христианство женщин; после небольших колебаний, вполне естественных, если вспомнить общественное и семейное положение женщин в Корее, доступ к христианству был им открыт. Венцом самозваного устройства корейской иерархии был наем особого дома в столице для совершения богослужений.

Таким образом возникла первая корейская церковная иерархия, просуществовавшая до 1789 г. Только после уже двухлетнего мирного существования корейских иерархов взяло сомнение в законности их выборов, почему в 1790 году они послали, воспользовавшись посольством, отправленным в Пекин, с новообращенным Павлом письмо к католическому епископу, пребывавшему в Пекине, прося его разрешить их сомнения. Удивленные и чрезвычайно обрадованные вестями из Кореи, пекинские отцы крестили и конфирмовали Павла, объяснили ему католические догматы, касающиеся таинства священства, и дали от епископа письмо, адресованное к Петру и Франциску Ксавье.

Из письма епископа христиане узнали, что церковная их иерархия незаконна, и что им воспрещается совершать духовные требы; единственное, что им разрешалось, - это крестить и просвещать язычников словом. Корейцы смиренно подчинились повелениям пекинского епископа. Чувствуя однако необходимость совершения таинства Евхаристии и воспламененные рассказами Павла о великолепии богослужения, совершаемого в пекинском храме, они снова обратились к епископу с просьбой прислать им священника. Епископ прислал им через корейских посланцев все священные предметы, необходимые для совершения богослужения, обещав вскоре прислать и священнослужителя. Вместе с тем епископ поставил христианам на вид, что впредь им следует отказаться от жертвоприношений предкам и вообще не принимать участия в суеверных языческих обычаях, противных духу христианства. Исполнение этого требования было тяжело для корейцев, так как жертвоприношение предкам составляет главную суть всех их религиозных верований; тем не менее многие христиане, скрепя сердце, подчинились требованиям пекинского епископа, хотя в то же время и немалое число их тотчас же отказалось от нового учения. В числе апостатов оказался и Петр Сион-хунь-и.

Тем временем враги новой религии не дремали. Узнав, что христиане по смерти своих родителей совершают похороны без соблюдения установленных жертвоприношений и сжигают таблички своих предков, корейские патриоты стали возбуждать гонение против христиан. Павел и Яков Ким первые пострадали за нарушение обычаев своей страны; 8-го декабря (н. ст.) 1791 года они были обезглавлены после публичного отказа отречься от нового учения.

Таким образом была пролита в Корее первая кровь за христианство. Обезглавленные трупы мучеников девять дней лежали не погребенными, пока благочестивые лица из их единоверцев не позаботились предать их земле. Масса платков обмоченных в их крови и спрятанных на память долго сохраняли воспоминание об этих первых мучениках. Тем временем по всему государству шпионы искали христиан и заключали их в тюрьму. Несчастных секли розгами и били палками, так что мясо висело клочьями. Франциск Ксавье после продолжительных мучений был сослан на остров Квельпарт, но по пути скончался. Петра, 60-летнего старца, подвергли страшным мучениям и наконец заморозили, облив его водой.

Во время этого первого гонения, по свидетельству переживших его христиан, кровь мучеников сохраняла свое тепло в продолжение нескольких дней после казни, а тела и головы их не разлагались по несколько недель.

После двухлетнего непрерывного гонения само правительство, по-видимому, устало в своих преследованиях, чему много содействовал царствовавший в то время король Чжион-цзон, и решило прибегнуть к мерам кротости. Христиан стали соблазнять к апостазии подкупом, доходными местами, почестями и различного рода милостями. Хотя на эти приманки и нашлось много охотников, но, с другой стороны, благодаря ослаблению преследования, число христиан начало снова увеличиваться.

Так зародилось и развивалось в течение целых десяти лет христианство в Корее, давшее за этот период до 4.000 последователей новой веры без содействия иностранных миссионеров, священников и руководителей. Эти быстрые успехи, сделанные к тому же при неблагоприятных условиях христианским учением в Корее, объясняются отчасти одним из обычаев корейского народа. Друг и чужестранец, знакомый и незнакомый, - все одинаково могут входить в хижину корейца, рассказывать и слушать новости дня. Вот почему и новое религиозное учение весьма легко сделалось достоянием народа.

Первая попытка иностранных миссионеров проникнуть в Корею была сделана в феврале 1791 года, согласно обещанию, данному пекинским епископом корейцам. Иоанн дос-Ремедиос, португальский священник из Макао, предложил свои услуги и был отправлен из Пекина на границу Кореи в Гао-ли-мынь, близ Фын-хуан-чэна, где его должны были встретить корейцы во время периодической ярмарки, происходившей в означенном пограничном пункте. После 20-дневного путешествия в середине зимы он прибыл на границу к условленному сроку и оставался здесь, рискуя быть узнанным, 10 дней. Но христиане, которых боязнь преследования удерживала по домам, не посмели явиться на границу; разочарованный в своих надеждах священник вернулся в Пекин, где вскоре после этого скончался.

Так как в течение двух последующих лет от корейских христиан не было никаких известий, то в Пекине решили отправить другого священника. Для исполнения этого трудного поручения был выбран молодой священник Яков Цю, 24 лет, который, как китаец, по типу ближе подходил к корейцам. Облеченный полномочиями, он в феврале 1794 года покинул Пекин и через 20 дней достиг границы. Но проникнуть в Корею ему удалось только в конце этого года. Ночью 11/23 декабря 1794 г. он переправился через р.Амнок-кан, благополучно прибыл в Сеул и тотчас же принялся за работу. Все шло хорошо до июня, когда один из его вероломных последователей навел на его след правительственных шпионов. Тогда Цю бежал в другое место. Три же христианина - два проводника его в Сеул и переводчик, были схвачены и после пыток казнены за отказ выдать Цю.

Между тем священник-китаец скрылся у одной знатной христианки и провел у нее в доме три года, не подвергаясь преследованию, так как закон запрещал шпионам вторгаться в дома дворян. В сентябре 1796 года ему представился случай отправить в Пекин к епископу письмо со служителями корейского посольства к богдыхану.

Пока жил король Чжион-цзон (1775-1800), христиане пользовались относительным спокойствием, и происходившие при нем редкие после 1793 года случаи мученической смерти христиан были вызваны происками враждебной королю партии. Но со смертью короля в 1800 г. регентство, за несовершеннолетием его сына, перешло в руки бабки молодого государя. Не прошло и пяти месяцев общественного траура по королю, как она уволила от должности прежних министров и назначила трех других из партии Но-инь (Но-рион), известных своей ненавистью к христианам. Спустя несколько дней после этого, от имени короля и регентши был издан указ о возобновлении всеобщего их преследования. Тотчас же со всех сторон начались аресты, пытки, ссылки и казни. Весь 1801 год прошел в арестах и казнях христиан всех сословий, возрастов и полов. Был арестован между прочими и впоследствии казнен Александр Оан (Wang), написавший на корейском языке книгу о "Главных началах христианской религии" и начавший другую по систематическому богословию. Из чтения этих книг судьи заключили, что сущность христианской религии состоит в ненависти к своим родителям и королю и в уничтожении человеческой расы.

Китайского священника Цю правительство объявило вне закона. Узнав об этом, Цю покинул дом женщины, у которой он нашел себе приют, не желая далее подвергать опасности своих друзей, и добровольно передал себя в руки властей, 19/31 мая 1801 года, на 33 году своей жизни, он был казнен. Вслед затем и его покровительница была заключена в темницу и вскоре также подвергнута казни.

Политика правительства была направлена к тому, чтобы совершенно уничтожить христиан с известным положением и воспитанием, людей энергичных, способных в отсутствие чужеземных священников руководить простым народом.

Но с умерщвлением Цю корейскому королю приходилось дать ответ своему сюзерену за казнь китайского подданного. В своем письме к богдыхану король объяснил, что Корея со времен Ки-цза не допускала никаких других догматов, кроме преподанных мудрецами Китая, и что всякое другое учение чуждо маленькому государству. Он изобразил христиан чудовищами, варварами, шайкой разбойников, которые живут, подобно животным и птицам низшего разряда, и которые в своих затеях искусны, как змеи. Затем король подробно изложил мнимое намерение христиан покорить его маленькое королевство с помощью европейских людей и судов и старался доказать, что Яков Цю заслуживал смерти, не как китайский подданный, а как глава заговорщиков.

13/25 января 1802 года был обнародован новый указ, написанный против зловредного христианского учения. Враги новой религии надеялись, что казнями и мучениями им удастся искоренить христианство. Надежды эти отчасти начали оправдываться, так как положение христиан представляло, действительно, ужасное зрелище. Рассеянные по горам и лесам, христиане под гнетом политической и религиозной ненависти влачили самую жалкую жизнь, претерпевая страшные лишения.

В декабре 1811 года корейские христиане написали письмо к папе, прося его оказать им духовную помощь и прислать послов для переговоров с корейским королем. Они высказывали даже согласие исключительно из-за религиозных и нравственных мотивов покинуть свою родину. Одновременно с этим христиане снова обратились письменно за помощью к пекинским католическим миссионерам. Эти письма были получены и в Пекине и в Риме, но ни из того, ни из другого города не последовало на них ответа. Папа Пий VII, плененный Наполеоном I находился в то время в Фонтенбло и не мог отозваться на просьбу корейских христиан; равным образом, критическое положение христиан и в самом Китае не позволяло им оказать какую-либо существенную поддержку корейцам. Впрочем, в течение короткого периода до 1815 года корейская церковь наслаждалась миром. В 1815 году в Корее свирепствовал сильный голод; особенно пострадали провинции Кан-уонь-до и Кион-сан-до. Этим обстоятельством и воспользовались враги христиан, распространив слух, что несчастье, постигшее народ, исходит от последователей запрещенной религии. Этого было достаточно для возобновления гонения.

В 1823 году многие христиане, прослышав о присылке к ним из Пекина иностранного епископа, отправились встретить его на китайскую границу, но не нашли никого. В 1826 г. они были взволнованы известием, что правитель Японии потребовал у корейского короля возвращения шести японцев - представителей запрещенной секты Иисуса, бежавших в Корею.

1827 год останется памятным для христиан; в начале этого года все было спокойно, и ничто не предвещало близкого несчастья, как вдруг гонение против христиан возобновилось вследствие доноса одного язычника, представившего властям священные книги, найденные им у некоторых христиан. Этого достаточно было, чтобы начать преследование, с неимоверной быстротой распространившееся на всю провинцию Чжиолла-до и на часть провинции Кион-сан-до, в которых в весьма короткое время задержано было более 500 христиан. Последние, хорошо помня жестокость предшествовавших гонений, в испуге бросились бежать в горы, где становились жертвами хищных зверей и голодной смерти. За это время, несмотря на всю жестокость преследований, публичных казней христиан однако не было; их подвергали, правда, пыткам, но потом ссылали на отдаленные острова, или оставляли в тюрьмах, где несчастные узники скоро умирали с голода, от жестокого обращения и болезней. Отсутствие публичных казней отчасти приписывается заступничеству короля, который, уже 25 лет тому назад в 1801 г., будучи еще ребенком, восставал против кровавой расправы, отчасти же и тому обстоятельству, что власти, заметив, что христиане не только с самоотвержением умирают за свою религию, но нередко даже ищут случая удостоиться публичной мученической смерти, решились лишить их возможности засвидетельствовать перед язычниками о превосходстве христианской религии, за которую с радостью жертвуют жизнью.

В течение 5 лет, следовавших за этими происшествиями, христиане пользовались полным спокойствием.

В конце этого периода времени, именно в 1831 году, последовал наконец ответ римской курии на письма корейских христиан, отправленные ими к папе Пию VII в 1811 году. Папа Григорий XVI нашел возможным внять постоянным мольбам своих корейских единоверцев и учредил корейское апостольское викариатство, назначив первым корейским викарием епископа Bruguière, проповедывавшего в то время христианское учение в Сиаме. Однако первому корейскому епископу не удалось даже проникнуть в Корею. После трехлетних странствований, ожиданий и всяких лишений Bruguiеre скончался в Манчжурии, на границе Кореи, почти накануне своего вступления в эту страну.

1832 год памятен корейцам своими наводнениями. Чтобы снискать расположение неба, король возвратил многих ссыльных, в числе которых были и христиане. В тот же год Ост-индской компанией было отправлено в воды северного Китая судно "Lord Amherst" для открытия новых рынков. На этом судне находился немец Гюцлаф, пользовавшийся покровительством Нидерландского миссионерского общества. 6/17 июля Гюцлаф высадился на юго-западном побережье Кореи. Хорошо зная китайский язык и обладая медицинскими познаниями, он стал здесь раздавать жителям книги как духовного, так и светского содержания. С чиновником он послал даже королю подарки, состоявшие из библии, граненого стекла и бумажных и шерстяных материй; но подарки эти не были приняты. Из вельмож же немногие желали рисковать своей жизнью, принимая подарки. Что касается христиан, то Гюцлафу совершенно не пришлось видеть их. Власти же отрицали даже самое существование христианской веры в Корее. Простояв у берегов Кореи около месяца, Гюцлаф покинул их.

1834 годом заканчиваются первые полвека христианства в Корее, продержавшегося там без помощи европейских миссионеров. С этого однако времени последние начинают один за другим проникать на Корейский полуостров. Первым появился здесь французский миссионер Maubant.

Узнав о кончине епископа Bruguière, Maubant, проповедывавший в то время христианство в Манчжурии, воспользовался прибывшими на встречу Bruguière корейскими проводниками и с их помощью, несмотря на многочисленные препятствия и опасности, благополучно перешел границу 12 января 1836 г., а в конце этого года к нему присоединился другой миссионер, Chastan.

Новоприбывшие миссионеры должны были действовать в глубокой тайне и со всевозможными предосторожностями, ибо во всякое время можно было опасаться измены; тем не менее они деятельно проповедывали христианство, как в столице, так и в провинциях Кион-гый-до и Чюн-чион-до. Посещая в этих провинциях все без исключения местности, где проживали христиане, миссионеры воочию убедились, что корейцы ошибочно утверждали, будто среди них более 40.000 христиан, так как последних оказалось не более 7.250 человек, каковое число, благодаря стараниям миссионеров, уже через год увеличилось до 9.000. Как однако не преувеличены были цифры, сообщенные корейцами, нужно все-таки полагать, что в Корее число всех обращенных в христианство в разное время до 1838 г. было не менее 20.000 человек, но что во время неоднократных гонений весьма значительное число их погибло.

В описываемое время открытого гонения против христианства не было, хотя тут и там и производились аресты христиан под разными предлогами. Пользуясь этими благоприятными обстоятельствами, отцы Maubant и Chastan деятельно просвещали язычников и совершали требы.

В 1838 году христиане были обрадованы прибытием новоназначенного к ним викария, в лице епископа Imber'а, проникнувшего в Корею, благодаря преданности и замечательной ловкости некоторых христиан, что дало новый толчок распространению христианства. Но с 1839 г. для христиан наступают тяжкие испытания. Регентша Ким, управлявшая государством за малолетством короля Хон-цзон (1834-1849), принадлежала к партии, наиболее враждебной христианству. Эта ненависть ее вскоре выразилась в указе, повелевшем преследовать и строго наказывать христиан с тем, чтобы с корнем истребить всех последователей запрещенной религии. С появлением этого указа снова возобновились аресты, пытки и всевозможные бедствия для христиан. Аресту подлежали не только старики, но даже девушки и дети, которых чиновники подвергали наравне со взрослыми всевозможным пыткам. Тюрьмы до того были переполнены христианами, что среди заключенных появились заразные болезни, вырвавшие немало жертв из рук палачей. Гонение вскоре приняло такие размеры и было столь жестоко, что правительница сама устрашилась его и пыталась даже сдержать ярость преследователей христиан, но попытки ее были тщетны, ибо всесильная дворцовая партия открыто начала выражать свое неудовольствие по поводу предложенных мер в пользу несчастных христиан, и, благодаря настояниям ее, приказано было казнить также и всех христиан, приговоренных к смерти 13 лет тому назад и с того времени томившихся в многочисленных тюрьмах в ожидании исполнения над ними смертного приговора. Но и эти жестокие казни не в состоянии были удовлетворить людей, враждебных новой религии, и с помощью дяди малолетнего короля, известного врага христиан, им удалось убедить правительство издать новый указ, согласно которому всем властям сделан был строгий выговор за оказанное ими будто бы послабление в деле искоренения христианства, и было объявлено, что впредь за нерадение по службе с виновных будет взыскиваемо со всей строгостью законов. Неудивительно, что по опубликовании этого указа гонение возобновилось повсюду с небывалой силой.

Правительство особенно негодовало на христиан за то, что они, как ему хорошо было известно, скрывали трех иностранных священников, которых, несмотря на все принятые меры, не удавалось задержать. Поэтому некоторых христиан подвергали страшным пыткам в надежде добыть от них указание на местопребывание иностранцев; но мужественные христиане предпочли умереть под пыткой, чем донести на своего пастыря и его помощников. Вообще положение христиан было достойно глубокого сожаления; некоторые из этих несчастных, в страхе не зная, что предпринять, бросались за помощью и за советами к епископу Imber'у, которого умоляли принять какие-либо меры, дабы спасти им жизнь. В надежде, что с его смертью гонение прекратится, почтенный епископ ради спасения своей паствы, насчитывавшей уже 10.000 христиан, решился добровольно предать себя властям и даже предложил отцам Maubant и Chastan, проповедывавшим в провинции, последовать его примеру на благо христиан. Отважные миссионеры, конечно, не замедлили исполнить желание епископа. Смелых священников корейцы подвергли во время допроса всевозможным пыткам и затем публично казнили через отсечение головы в столице 21 сентября 1839 года.

Однако надежды епископа Imber'а, что со смертью иностранных священников корейское правительство успокоится и положит конец гонению, не оправдались. Казни продолжались по-прежнему, а чиновники ухищрялись применять к христианам небывалые до того времени пытки. Но как ни был возбужден народ против христиан, он все-таки не мог хладнокровно смотреть на беспрестанно совершавшиеся жестокости и казни женщин и даже детей, так что вскоре повсюду поднялся глухой ропот против действий правительства. Поэтому, ввиду проявившегося в народе недовольства, отменены были публичные казни, но вместе с тем сделано было распоряжение, чтобы всех приговоренных к смерти негласным образом душили в тюрьмах. Так погибло немало христиан во время гонений с 1840 по 1846 г., хотя нужно сказать, что преследование в эти годы не отличалось уже той жестокостью, как во время гонения 1839 г.

О всех этих событиях католические миссионеры в Китае узнали только в декабре 1842 г.; но несчастная участь, постигшая корейского викария и двух священников, не в состоянии была остановить католических миссионеров от дальнейшего проповедывания христианства корейцам; напротив, решено было немедленно отправить в Корею других миссионеров. Новоназначенные проповедники не раз пытались проникнуть в Корею через северную ее границу, но все подобные попытки оказались тщетными вследствие того, что во время гонений против христиан на этих границах учрежден был более строгий надзор за проезжающими. Оставалось, таким образом, одно средство - проникнуть в Корею морем; на этом миссионеры и остановились, изыскивая способы для приведения в исполнение своего смелого плана.

Необходимо заметить, что миссионерам во всех их попытках проникнуть в Корею деятельно помогал кореец Андрей Ким, который в 1837 г. вместе с двумя другими корейцами отправлен был для изучения богословия в семинарию в Макао (в Китае) и который впоследствии (в 1845 г.) посвящен был в священники. Этот неутомимый христианин оказал католическим миссионерам неисчислимые услуги в деле распространения в Корее христианства; так, посетив в начале 1845 г. Корею, он приобрел там небольшую корейскую джонку, которую с помощью нескольких христиан после двухнедельного опасного плавания благополучно привел в Шанхай. Тут его с нетерпением ожидал недавно перед тем назначенный в Корею епископ Ferreol, который в сопровождении миссионера, отца Daveluy, немедленно отплыл в Корею на приведенной Кимом лодке. Проплавав более месяца и перенеся страшные бури, епископ и его товарищи наконец в октябре стали на якорь в глухой местности на юго-западном берегу полуострова.

Новоприбывшие миссионеры застали христиан в весьма бедственном положении; так, бежавшие в горы не решались уже более возвратиться в свои прежние жилища и терпели там, несмотря на занятие хлебопашеством, всякие лишения; оставшиеся же на местах были совершенно разорены и влачили самое жалкое существование. Наконец, христиане до того боялись доносчиков, что избегали даже друг друга. Поэтому миссионерам стоило немало трудов и усилий поднять дух этих несчастных христиан и вселить в них надежду на улучшение их участи. Но как ни стремились миссионеры расширить круг своей деятельности, это им не вполне удалось, ибо постоянно приходилось действовать с величайшей осторожностью вследствие того, что за всеми действиями христиан всюду учрежден был строгий надзор. Осторожность действительно была нелишняя, ибо в 1846 г. внезапно схвачены были Андрей Ким и вместе с ним восемь христиан. Говорят, что сановники, пораженные познаниями Кима, просили короля помиловать его, и, вероятно, ходатайство их увенчалось бы успехом, если бы в это самое время не было получено письмо угрожающего тона от французского адмирала Сесиля, требовавшего от корейского правительства объяснения по поводу казни трех французских миссионеров в 1839 г. Король, раздраженный до крайности этим письмом, велел немедленно казнить Кима и его товарищей. Казни эти произвели неожиданный переполох в среде христиан, которые, одержимые паническим страхом, начали наскоро продавать свое имущество и бросились искать убежища в неприступных горах и ущельях. Однако опасения христиан на этот раз оказались преувеличенными, так как, за исключением нескольких арестов, христиан с 1847 по 1853 г. тревожили мало.

Тем временем католические миссионеры в Китае не забывали своих смелых товарищей, проповедывавших христианство в Корее, и в разное время командировали к ним на помощь, когда к тому представлялась возможность, миссионеров. Так, отец Maistre и отец Фома Цхоэ, кореец по происхождению, неоднократно пытались перейти границу Кореи, но безуспешно; наконец, в 1849 г. одному только Цхоэ удалось проникнуть туда, а о. Maistre прибыл в Корею только в 1852 г. на китайской рыбачьей лодке.

Находившиеся в Корее миссионеры, пользуясь временным спокойствием, успешно просвещали язычников, что наглядно видно из того, что в 1850 г. в Корее было свыше 11.000 христиан, а в 1853 г. цифра эта уже превысила 12.000 человек. Миссионерам приходилось бороться с неимоверными трудностями; помимо необходимости постоянно скрываться от всякого незнакомого человека из боязни встретить в нем тайного агента преследователей христиан, они среди принявших св. крещение не находили людей умных и образованных, которые могли бы оказать им существенную пользу в деле пропаганды; напротив, миссионерам приходилось иметь дело с людьми, хотя добрыми и преданными, но зато крайне невежественными. Для поднятия уровня умственного развития своей паствы миссионеры учредили две школы, на 6 учеников каждая, что, конечно, было недостаточно, но увеличить число учеников миссионеры считали неблагоразумным, так как школа больших размеров, несомненно, привлекла бы внимание властей; кроме того, при епископе постоянно состояли 5 молодых корейцев, изучавших под его наблюдением латинский и китайский языки. Сами же миссионеры весьма усердно трудились над изучением корейского языка и даже составили корейско-латинский словарь. В эти годы положение миссионеров в Корее было неотрадное. Действительно, епископ Ferreol серьезно занемог от усталости, всяких лишений и крайне дурной пищи, так что почтенный пастырь в феврале 1853 г. скончался в Сеуле, в окрестностях которого миссионерам удалось его тайно похоронить, но лишь спустя два месяца по его кончине. Другой миссионер, о. Daveluy, был совершенно изнурен и с трудом исполнял свои обязанности, а здоровье отца Цхоэ, хотя и корейца, было также расшатано от постоянных лишений всякого рода. К довершению же всех несчастий, постигших миссионеров, товарищ их, отец Janson, с трудом проникший в Корею в 1854 г., скончался через три месяца по прибытии от злокачественной лихорадки.

С 1853 г. по 1866 г. общего гонения на христиан не было, и если тут и там возобновлялось преследование, то это в большинстве случаев вполне зависело от личного нерасположения к ним местных властей. Христианам это, конечно, было хорошо известно, поэтому они жили в постоянной тревоге и в полном неведении о том, что сулит им будущее. Однако следует заметить, что в общем в эти годы власти сделались несравненно сговорчивее прежнего: так, в 1854 г. удалось освободить многих арестованных христиан посредством выкупа, а в 1856 г. сочувствие властей в некоторых местностях дошло до того, что самих доносчиков на христиан подвергали тюремному заключению за то, что они из корыстных целей производили беспорядки и этим причиняли властям всякого рода беспокойства. В 1860 г., когда в Корею пришла весть о взятии Пекина англо-французскими войсками, на корейцев напала такая паника, что даже завзятые враги христиан, ввиду возможности покорения королевства "иноземными варварами", стали заискивать у христиан. Однако паника скоро прошла, и вновь начались местные гонения. Так, в 1862 г. в провинциях Кион-сан-до и Кион-гый-до, а в 1865 г. в провинциях Хоан-ха-до и Кион-сан-до христиане жестоко пострадали от преследования властей и своих языческих сограждан; хотя более счастливые отделались выкупом, но у большинства имущество было разграблено, целые деревни сожжены, а много христиан было изгнано за пределы своих уездов. Поэтому, лишенные крова и своих участков земли, христиане поневоле искали убежища в горах, где даже лютый зверь казался им менее страшным, чем корейские сановники. Здесь кстати можно заметить, что в Корее христиан большей частью называют горцами, именно вследствие того, что они первые решились поселиться в диких горах, до того времени считавшихся непригодными для заселения.

Между тем папа не забывал своих корейских единоверцев. Так, в 1856 г. в Корею прибыл епископ Berneux, проповедывавший до того времени христианство в Тонкине, а потом в Манчжурии. Нового епископа сопровождали миссионеры Pourthier и Petitnicolas, а позднее к ним присоединился еще и отец Feron. Миссионеры эти последовали примеру своих предшественников, отправились из Китая в Корею морем на небольшой китайской джонке и, несмотря на различные препятствия, благополучно пристали к одному из многочисленных островов у западного берега полуострова, где, по распоряжению о. Daveluy, они были встречены несколькими корейскими христианами, проводившими миссионеров в столицу. Новый епископ вскоре по своем прибытии рукоположил о. Daveluy в епископы, и, таким образом, в церковной иерархии Кореи уже насчитывалось 2 епископа и 5 священников, из которых один был кореец.

Пользуясь временным спокойствием, миссионеры неустанно посвящали все свои силы просвещению язычников и посещению различных христианских общин, что, вследствие разбросанности этих общин большей частью по диким горам, сопряжено было с большими трудностями и лишениями. Миссионеры хорошо сознавали, что малейшая с их стороны неосторожность может послужить предлогом для возобновления страшного гонения; поэтому ими принимались всевозможные меры предосторожности. Сами они никогда не снимали траурного корейского платья, покрывавшего все лицо; богослужение совершалось всегда ночью и вполголоса, при весьма бедной обстановке, в какой-нибудь жалкой хижине, причем грубая скамейка служила престолом, и на ней устанавливался простой деревянный самодельной работы крест. Но зачастую и эту службу было затруднительно совершать, несмотря на просьбы христиан, так как миссионерам не вполне безопасно было оставаться, даже на короткое время, на одном и том же месте.

Благодаря самоотверженности миссионеров, дело проповеди успешно подвигалось вперед; святое крещение охотно принимали не только простолюдины, но даже и многие сановники и лица, служившие при дворе. Результатом этой деятельности было то, что в 1856 г. в Корее уже насчитывалось более 15.000 христиан. Но деятельность миссионеров не ограничивалась одной пропагандой христианства; она выразилась, кроме того, в переводе на корейский язык главных молитвенных книг, в составлении кратких учебников догматического и нравственного содержания, в исправлении первого издания катехизиса и, наконец, в собрании весьма интересных и редких древних документов, а также разнообразных сведений относительно Кореи и ее новейшей истории со времени появления христианства; упомянутые материалы и послужили для издания прекрасного сочинения о. Dallet: "Histoire de l'Eglise de Corée etc.". Они учредили в Сеуле типографию, в которой печатались религиозные сочинения, переведенные на корейский язык; сочинения эти затем безвозмездно рассылались христианским общинам. Для пользования больных устроена была в одном из областных городов аптека, в которой больные, помимо лекарства, получали от миссионеров медицинские советы; в столице учреждена была школа на 7 учеников для лиц, специально посвятивших себя изучению латинского языка; для усовершенствования же в науках и изучения богословия удалось отправить в 1858 г. к миссионерам в Индию 3-х молодых корейцев.

Казалось бы, что при таком положении вещей дела корейской духовной миссии должны были бы процветать; однако, вследствие всевозможных лишений и постоянного чрезмерного труда, члены этой миссии находились в 1858 г. в весьма незавидном положении: так, в этом году скончался о. Maistre; епископ Berneux был серьезно болен; отцы Pourthier и Petitnicolas лежали в тифе; о. Ферон страдал частыми припадками лихорадки; здоровье епископа Daveluy было таково, что он сам себя называл молодым стариком, а в 1860 г. вся миссия горько оплакивала преждевременную кончину отца Фомы Цхоэ. К довершению же всех описанных несчастий, миссионеры не только истратили все привезенные с собой деньги, но за миссией числился еще долг в 30.000 франков. Положение это еще ухудшилось в 1859 г., когда миссионерам пришлось помогать значительному числу христиан, пострадавших от свирепствовавших в Корее в это время холеры и голода.

Ввиду этих тяжелых для миссии обстоятельств епископ Berneux настоятельно просил католических миссионеров в Китае безотлагательно командировать в Корею новые силы и при первом удобном случае доставить ему необходимую материальную помощь. Вследствие этих просьб корейского епископа, в 1861 г. в Корею прибыли, тоже морем, отцы: Landre, Joanno, Ridel и Calais, а в начале 1863 года отец Ометр с двумя корейцами, до того времени обучавшимися богословию у католических миссионеров в Индии. Радость была всеобщая, но продолжалась недолго, ибо в 1863 году миссионерам пришлось похоронить отца Joanno, скончавшегося от какой-то неизвестной болезни. При тяжелых испытаниях единственное утешение миссионеров составляло быстрое распространение в Корее христианства. Этому, очевидно, способствовали в большой мере неоднократные гонения и частые преследования христиан местными властями, заставлявшие христиан рассеиваться по всей стране и тем распространять среди язычников, никогда не слышавших о новом учении, христианские истины.

В начале 1864 г. в Корее совершилось важное событие, близко касавшееся христиан. В этом году скончался король Чиоль-цзон, и так как он не оставил после себя прямого наследника, то 12-летний родственник его назначен был королем, а отец юного монарха, сделавшийся известным под названием Та-уонь-гунь, получил преобладающее влияние на дела управления страной. Вследствие этих перемен, у власти снова очутились люди, враждебно относившиеся к христианству. Однако до 1866 г. все обстояло благополучно.

Следует заметить, что в 1864 г. у восточных берегов Кореи появилось русское судно, которое потребовало от корейского правительства права производить торговлю с Кореей. Озабоченный этим и желая удалить русских из корейских вод, Та-уонь-гунь, которому хорошо известно было присутствие в королевстве миссионеров, обратился через посредство одного сановника к епископу Berneux с просьбой отправиться к русским и уговорить их удалиться из пределов королевства, за каковую услугу обещал даровать христианам религиозную свободу. На это епископ ответил, что, несмотря на все желание быть полезным стране, он тем не менее не находит возможным исполнить поручение Та-уонь-гуня, так как он принадлежит к совершенно другой национальности и другой религии, чем русские, а, следовательно, не может иметь на них никакого влияния.

Несмотря на отказ Berneux, Та-уонь-гунь в 1865 г., вследствие новых настояний со стороны русских, снова обратился для улаживания этого дела к епископу Berneux; ответ, данный последним в этот раз, неизвестен.

Тем временем, т.е. в 1864 и 1865 гг., христианам жилось вполне свободно; язычники уже не были так враждебно настроены против них, как в минувшие годы; власти тоже сквозь пальцы смотрели на все действия иностранных проповедников, а Та-уонь-гунь, как выше было сказано, не брезговал даже обращаться за содействием к епископу Berneux. Кроме того, мать короля, супруга Та-уонь-гуня, обращалась тайным образом к епископу Berneux с просьбой молиться за ее сына и советовала уговорить французского представителя в Пекине прибыть в Корею и выхлопотать свободу христианской религии во всем королевстве. Но на эти просьбы и намеки у епископа был один ответ, что он ничего предпринять не может, пока не переговорит обо всем с Та-уонь-гунем, на которого он возлагал большие надежды. Однако остальные миссионеры не разделяли розовых надежд корейского викария и прямо характеризовали Та-уонь-гуня, как человека грубого, жестокого и безнравственного, от которого в будущем они ничего хорошего не ожидали.

Между тем, ввиду столь милостивого отношения властей к христианам, последние стали даже надеяться на скорое разрешение открыто исповедывать новую религию, и, благодаря этому, весьма многие в это время принимали св. крещение, так что миссионеры положительно не успевали удовлетворять всем требованиям. Ввиду таких благоприятных обстоятельств, епископ Berneux настоятельно требовал присылки новых сил, которые вскоре и явились в 1865 г. в лице миссионеров Больё, Бретоньер, Дори и Хюен (Huin), а за ними вскоре должны были прибыть еще и другие миссионеры. Корейский викарий не мог, конечно, не радоваться при виде столь быстрых успехов католической церкви на Корейском полуострове; но вдруг, и для него совершенно неожиданно, христианству нанесен был жестокий удар. В начале 1866 года правительство было снова весьма озабочено появлением у восточного берега Кореи какого-то судна, которое, став на якоре в порте Вансан, предъявило категорическое требование о разрешении свободы торговли. Та-уонь-гунь изъявил желание видеться с епископом Berneux, который, будучи об этом тотчас же извещен, поспешил из провинции в столицу. Однако, когда епископ туда прибыл, Та-уонь-гунь не пожелал видеться с ним. Оказалось, что при дворе внезапно одержала верх партия, весьма враждебно относившаяся к христианству и вообще к иностранцам. Вслед за тем был восстановлен в полной силе прежний закон, запрещавший исповедывать христианство, и гонение возобновилось.

Вследствие измены своего слуги, епископ Berneux был вскоре задержан, а его дом, все вещи и деньги разграблены. Затем были задержаны миссионеры Бретоньер, Больё и Дори, а вместе с ними и 6 корейцев, ближайших помощников этих миссионеров. Всех миссионеров, без исключения, подвергли пыткам. Епископа Berneux допрашивали в присутствии Та-уонь-гуня, который предложил епископу свободу, но с тем, чтобы он немедленно удалился из пределов королевства; на это епископ ответил, что он покинет Корею лишь в том случае, если его силой выпроводят из ее пределов. Тогда от него потребовали отречься от христианства и, получив отказ, подвергли епископа жестоким пыткам. 8-го марта 1866 г. все задержанные миссионеры были обезглавлены в столице на том самом месте, где обыкновенно происходила казнь важных преступников. В тот же день казнены были упомянутые выше шесть корейцев. Не избегли ареста также и отцы Pourthier и Petitnicolas, головы которых пали под секирой палача 11 марта. Все миссионеры, согласно обычаю, были похоронены недалеко от того места, где совершена была над ними казнь, но 6 месяцев спустя, когда умы несколько успокоились, набожные христиане тайно перенесли и похоронили все тела на горе в полумиле к югу от столицы.

Вскоре после этих казней задержан был в провинции и епископ Daveluy, который, видя, что, вследствие доноса, нет никакой возможности спастись, предложил отцам Хюен и Ометр ради спасения христиан от преследования и наказания за укрывательство иностранцев добровольно предать себя в руки властям, что ими и было немедленно исполнено. Миссионеров привезли в столицу, где после допроса и жестокой пытки все трое были приговорены к смертной казни. Но так как в это время при дворе делались приготовления к бракосочетанию молодого короля, то колдуны из опасения, чтобы человеческая кровь, пролитая в столице, не оказала пагубного влияния на королевскую свадьбу, потребовали, чтобы европейцев отнюдь не казнили в столице; поэтому смертный приговор был исполнен над ними в 25 милях к югу от королевской резиденции, на полуострове Су-рион. Некоторые христиане, тайно присутствовавшие при этой казни, рассказывали, что измученных и искалеченных миссионеров доставили на место экзекуции верхом на лошадях; прибытие иностранцев ожидалось громадной толпой любопытных. Казнь началась с епископа Daveluy, которого раздели донага, после чего палач нанес ему смертельный, но не окончательный удар и, к всеобщему удивлению присутствовавших, отказался докончить казнь, несмотря на то, что несчастный епископ лежал у его ног в предсмертных мучениях. Оказалось, что чиновники не сговорились с палачом относительно платы за его кровавую работу, так что тут же начался торг, длившийся довольно продолжительное время, и только по окончании его палач двумя сабельными ударами избавил епископа от мучений. Затем последовала казнь двух остальных миссионеров, а также корейца Иосифа Чжян, ближайшего помощника отца Pourthier.

Кроме миссионеров, пострадало также немалое число христиан, которых подвергали неописанным пыткам и затем умерщвляли в тюрьмах через удушение. Но гонение вскоре приостановилось, так как правительству необходимо было хотя на время успокоить народ, который был весьма возбужден, благодаря, вероятно, тому, что от продолжительного зноя почти все посевы погибли, и повсеместно опасались голода, дававшего уже себя чувствовать в некоторых местах; в отсутствии дождей народ видел наказание свыше за жестокое преследование христиан и открыто обвинял власти за все постигшие его бедствия.

Однако не все еще миссионеры погибли; правительство тщетно отыскивало отцов Feron, Ridel и Calais. Обещана даже была значительная денежная награда тому, кто задержит их. Поэтому миссионеры, не переставая впрочем исполнять свои обязанности, тщательно скрывались, и, благодаря особенно счастливым обстоятельствам, им удалось избежать рук своих жестоких преследователей. Но так как католическая церковь в Корее находилась в полном расстройстве, и требовалась немедленная помощь, то о. Ridel в июне 1866 г. отправлен был в Китай, куда он благополучно прибыл на корейской лодке и где уведомил о казни 9 миссионеров французского посланника в Пекине, который, узнав о всех несчастьях, постигших корейскую церковь, решил немедленно наказать корейцев за убийство миссионеров. Нелегкая задача выполнить это возложена была на адмирала Роз (Rose), находившегося со своим отрядом судов в китайских водах.

Китайское правительство, осведомленное о намерении французов, сообщило корейскому королю, что оно осуждает казнь миссионеров и советует, ввиду невозможности устоять против французов, прийти с ними к какому-нибудь соглашению. Но на это Та-уонь-гунь ответил, что европейцев в Корее казнят не в первый раз, и что, так как эта мера есть чисто внутреннее дело, то до нее никому никакого дела нет. Опасение китайцев не сбылись; французская экспедиция, начавшаяся в сентябре 1866 г., вскоре же окончилась неудачей. О. Ridel, сопровождавший экспедицию, был в отчаянии, так как он предвидел, что Та-уонь-гунь всю свою злобу выместит на несчастных христианах. И действительно, Та-уонь-гунь объявил, что так как варвары явились в Корею из-за христиан, то последние должны считаться изменниками и, как таковые, должны быть истреблены. Тогда же издан был жестокий указ, которым предписывалось казнить, не испрашивая даже на это разрешение высших властей, не только всех христиан, но даже и родственников их до 6-го поколения включительно; кроме того, приказано было казнить всех лиц, заподозренных в сношениях с христианами, причем повелевалось не щадить даже женщин и детей. За точное же исполнение означенных распоряжений обещались награды всякого рода. К счастью миссионеров Feron и Calais, осенью этого же года им удалось на джонке китайских контрабандистов перебраться в Китай.

Жестокость гонений на христиан, начиная с 1866 года, превысила всякое описание. Христиан более уже не судили, а по одному только доносу пытали до смерти, или душили в тюрьмах, где, кроме того, многие умирали от болезней, голодной смерти и проч. Палачи положительно не успевали исполнять все смертные приговоры, поэтому тогда же изобретательными чиновниками была придумана своеобразная гильотина, при помощи которой можно было казнить несколько человек зараз. Однако, как видно, и этот способ быстрой казни не удовлетворял жестоких гонителей христиан, которых в конце концов стали десятками бросать в глубокие ямы и заживо засыпать землей.

Считают, что во время гонения 1868 г. погибло 2.000 христиан, в 1870 же году одних казней было совершено около 8.000; число же христиан, погибших от голода и других причин, было, вероятно, весьма значительно.

С 1866 г. в Корее не осталось ни одного миссионера. Отцы Calais, Feron и Ridel пытались, правда, первые два в 1867 и 1868 гг., а последний в 1869 г., проникнуть обратно в Корею, но безуспешно. Наконец, в 70-х годах о. Ridel, будучи уже назначен корейским викарием, совершенно неожиданно для французского представителя в Пекине, убедительно просившего епископа не переходить более корейской границы, проник в эту страну и вскоре был задержан корейскими властями, но, по настоятельным требованиям китайского правительства, был препровожден в Китай. На этот раз с епископом Ridel'ем корейцы обошлись милостиво и гуманно.

Вскоре после этого в 1872 г. Та-уонь-гунь, самый свирепый враг христианства, был лишен своего влиятельного положения и стал в стороне от управления государственными делами. С этого времени гонения на христиан в Корее прекращаются совершенно, и христианство оказывается на положении терпимого вероисповедания. Тем не менее иностранным государствам доныне не удалось добиться от корейского правительства официального допущения внутрь страны миссионеров, как это имеет место в отношении Китая. В договорах с Кореей предусматривается только право свободного отправления богослужения для иностранцев. Несмотря на это, со времени заключения Кореей договоров с иностранцами, миссионеры фактически пользуются на полуострове полной свободой проповедывать среди туземцев христианство и даже проживать для этой цели во внутренней Корее.

Таким положением дел поспешили воспользоваться представители различных христианских вероисповеданий, которые постепенно и стали организовать здесь миссионерское дело. В настоящее время положение последнего в Корее представляется в следующем виде.

Общее число христиан в Корее к началу 1897 года составляло 29.579 человек, из которых католиков было 28.802, а протестантов 777. Крупная разница между численностью тех и других объясняется прежде всего тем, что до 1884 г. единственными иностранными проповедниками христианства в Корее являлись римско-католические миссионеры. Кроме того, успеху последних много содействует более близкое общение их с народом. Католические миссионеры большей частью живут среди народа, в таких же неприглядных хижинах, как и корейцы, и в образе своей жизни подражают последним, в то время как протестантские миссионеры значительную долю внимания уделяют своему материальному положению. Ежегодный прирост католиков в Корее определяется ныне в 1.000 человек, между тем как протестантам не удалось приобрести такого количества прозелитов в течение почти 15 лет.

Общее количество католических миссионеров в Корее в 1897 г. равнялось 34 человекам, принадлежавшим к "Société des Missions Etrangères". Это общество имело в то время 19 станций, где постоянно проживали миссионеры, и 446 станций, где служба совершалась лишь периодически. Кроме проповедывания Евангелие, эти миссионеры содержали тогда 23 школы с 475 учениками и 1 семинарию с 24 воспитанниками. В Сеуле имеется обширный католический собор, являющийся лучшим зданием в столице.

Протестанты распространяют свою деятельность преимущественно на образованный класс населения, и главным средством распространения христианства они считают устройство школ и организацию медицинской помощи населению. Благодаря тому, что в среде протестантских миссионеров находится много образованных и энергичных лиц, им удалось приобрести значительную долю влияния на официальные сферы. Это дает им возможность играть немаловажную роль даже в политической жизни страны. Одним из выдающихся проявлений этого влияния миссионеров является возникновение среди образованных сфер движения в пользу обеспечения независимости страны, выразившегося в учреждении так называемого Клуба Независимости, который причинил правительству немало хлопот.

Из протестантов первыми появились в Корее в 1884 г. представители американской пресвитерианской церкви, а за ними в следующем году представители американской же методистской церкви. В настоящее время в Корее из протестантских вероисповеданий имеются пресвитериане, методисты, баптисты и англиканцы.

Пресвитериане образуют в Корее четыре миссии: две американские - северную и южную, одну австралийскую и одну канадскую. Миссии эти вместе имели к 1897 г. 13 приходов и насчитывали у себя 510 прозелитов.

Северная американская пресвитерианская миссия (American Presbyterian Mission, North) была организована в 1884 г.; она учредила постоянные станции в Сеуле, Пусане, Вансане и Пхеньяне, но в 1898 г. было решено уступить вансанскую станцию с провинциями Северным и Южным Хам-гион-до канадской пресвитерианской миссии. Кроме того, у американской миссии имелось в 1896 г. 38 церковных строений и 25 станций, где велась проповедь. Общее число миссионеров в том же году было 18, в том числе 5 женщин; наибольшей известностью из них пользуются H. G. Underwood, S. A. Moffet, Jas. S. Gale, F. S. Miller и C. C. Vinton. Этой миссией обращено серьезное внимание на устройство школ, которых у нее в 1897 г. имелось 22 нормальных с 302 учениками и 18 воскресных с 1.139 учениками, а также на подачу медицинской помощи населению. Ею устроены 3 больницы, в которых в 1896 г. содержалось 339 больных, и 7 амбулаторий, где было в том же году 20.295 посещений. Учебная и медицинская деятельность значительно способствует распространению христианства.

Наиболее энергично миссионерское дело ведется пхеньянской станцией. Миссионерам стоило больших усилий утвердиться в этом сравнительно богатом, но известном своей безнравственностью городе, и успехи, делаемые ими, пока еще незначительны. Пхеньянская станция распространяет свою деятельность на провинции Пхеньян-до (особенно уезд Сунь-ань) и Хоан-ха-до. В ее ведении в 1897 году состояло 2 госпиталя, 5 нормальных школ (3 мужских, 2 женских), 3 воскресных школы, 2 церкви и книжный склад с библиотекой. Дело распространения христианства находилось в означенном году в руках трех миссионеров и трех женщин, а медицинской частью заведывали два доктора. Число пациентов составляло 10.000 человек.

Южная американская пресвитерианская миссия (American Prebyterian Mission, South) существует в Корее с 1892 г. Первые три года члены ее провели в Сеуле, изучая язык и работая на миссионерском поприще совместно с членами северной миссии. Затем ими были учреждены постепенно три самостоятельные станции в г. Чюн-чжю, Кунь-сань и Мокпо. В 1898 г. эта миссия состояла из 9 миссионеров (в том числе 2 женщины); обращенных же имелось 22 корейца. При каждой станции имеется воскресная школа и амбулатория.

Австралийская пресвитерианская миссия (Australian Presbyterian Mission) открыла свою деятельность в Корее в 1891 г. В 1896 г. она состояла из 4 миссионеров (в том числе 3 женщины) и имела 1 нормальную женскую школу с 9 воспитанницами. Заслуживает внимания деятельность женщин, принадлежащих к этой миссии. Они поселились в корейской части города Пусан и в течение двух лет успели снискать себе доверие и расположение населения. Эти женщины-миссионеры, проживавшие вначале в туземной хижине, ныне построили себе небольшой дом; прежнее же помещение их обращено теперь в сиротский приют. Об успехах проповеди говорить пока преждевременно; по словам самих проповедниц, большинство обращается к ним из любопытства и лишь немногие - для ознакомления с "учением Иисуса". Миссионерская деятельность состоит в ежедневных собраниях для богослужения, в оказании медицинской помощи туземным женщинам, в устройстве классов для желающих креститься, вечерних классов для женщин, не могущих приходить днем, воскресной школы, в которой обучается 80 чел., в посещении народа на дому и в поучениях по соседним деревням.

Канадская пресвитерианская миссия (Young Men's Christ Association of Canada) существует в Корее с 1889 г. Первоначально деятельность ее имела очень скромные размеры и велась только одним миссионером, но в 1898 г. северная американская миссия уступила канадским пресвитерианам Вансанскую станцию, ввиду чего ими прислано в Корею еще 5 миссионеров.

Методисты имеют в Корее две миссии: северную и южную. Северная методистская миссия (American Methodist Episcopal Mission, North) была учреждена в 1885 г. японскими миссионерами и по своему значению занимает следующее место после северной американской пресвитерианской миссии. Она насчитывала в 1897 г. 25 миссионеров, из которых наиболее известны G. H. Jones и Н. G. Appenzeller, издатели журнала "Korean Repository", а также W. B. Scranton. Число обращенных корейцев составляло в 1897 г. 305 чел. Эта миссия больше, чем все другие, обращает внимание на воспитательное дело. Так, ей учреждена в Сеуле Коллегия Па-цза, а также высшее женское училище Ewa Haktang , в которых получило воспитание около 450 человек. Кроме того, в 1897 г. имелось 15 воскресных школ с 900 учениками. Миссионерами принимаются меры к выработке из туземцев проповедников. Миссией учреждена в Сеуле типография со шрифтами трех языков: латинского, корейского и китайского (Trilingual Press). В 1896 г. начато было издание, под руководством Н. G. Appenzeller'а, газеты на корейском языке.

Миссией устроены также 4 госпиталя: в Сеуле (два), Вансане и Пхеньяне. Число посетителей этих госпиталей с амбулаториями за 8 месяцев 1897 г. достигло 6.000.

Для распространения христианства среди корейских женщин при этой миссии был учрежден особый женский отдел "Woman's Foreign Missionary Society of the Methodist Episcopal Church", первой представительницей которого в Корее была М. F. Scranton. Этот отдел ведает женскими школами, а также оказанием врачебной помощи корейским женщинам, которых перебывало в госпитале и амбулаториях за все время существования отдела до 1896 г. свыше 21.000.

Южная методистская миссия (American Methodist Episcopal Mission, South) открыла свою деятельность в Корее только в 1896 году и в 1898 г. уже имела 2 станции в гг. Сеул и Ка-сион (Сон-до), при 5 миссионерах, из которых 2 были женщины. За 2 года своей деятельности миссия эта успела приобрести 105 последователей.

Англиканская миссия была учреждена в Корее обществом "Society for the Propagation of the Gospel", имеющим миссии также в Китае и Японии. Мысль об учреждении корейской миссии возникла еще около 1880 года, но осуществление ее замедлилось, и дело это вступило на более практическую почву лишь в 1887 году, когда англиканские епископы северного Китая и Японии посетили Корею и послали в Англию архиепископу Кентерберийскому доклад, прося отправить без замедления из Англии миссионеров. В 1889 г. епископу Корфу было поручено управление первой англиканской миссией в Корее, причем на содержание ее была ассигнована сумма в 1.500 фунт. стерл., вознаграждение же членам миссии не было назначено (за исключением нескольких лиц медицинского персонала).

В самом начале миссии пришлось столкнуться с целым рядом затруднений. Недостаток денежных средств, болезни, трудность изучения языка, отсутствие переводов Библии, молитвенников и каких-либо христианских книг на корейском языке - ограничивали успехи миссии на первых шагах ее деятельности.

Ввиду отсутствия удовлетворительного перевода Священного Писания, англиканской миссией был составлен на корейском языке сборник изречений из Нового Завета, который и должен был лечь в основание первоначального обучения и проповеди. Кроме того, в настоящее время изданы: служба для оглашенных, катехизис для их обучения, служба при крещении и служба повечерия.

С самого начала миссия имела две станции: в Сеуле и в Чемульпо; в каждом из этих городов была построена маленькая церковь. Епископ приехал в Корею в первый раз в 1890 г.; почти одновременно с ним прибыл д-р Wiles, хирург, который в течение 3 лет трудился над организацией медицинского дела при миссии. Дело это много подвинулось вперед как в Сеуле, так и в Чемульпо, где были учреждены больницы и амбулатории. В Сеуле имеется также женская больница под управлением женщины-врача. Как в этой, так и в мужской больницах присмотр за детьми находится в руках Лондонской Общины сестер св. Петра. Дело во всех трех больницах и амбулаториях поставлено хорошо, в особенности в мужской половине.

Евангельская проповедь была начата недавно в филиальной станции, находящейся в 35-50 верстах от Сеула.

К концу 1896 г. в распоряжении миссии было 16 миссионеров (из них 7 женщин), 3 больницы (с 795 больными) и 3 амбулатории (29.786 больных).

Американские баптисты учредили миссию в Корее в 1895 г. под названием "Ella Thing Memorial Mission" в память Ella Thing, благодаря которой возникла эта миссия. В настоящее время последняя имеет одну станцию в Сеуле и предполагает направить свою деятельность на юг Кореи. Успехи баптистов пока ничтожны.

Православная миссия. Потребность в православной духовной миссии в Корее ощущалась давно, но особенно настоятельной эта потребность стала в половине настоящего десятилетия, когда численность русской колонии в Сеуле достигла цифры приблизительно в 100 человек.

20 июня 1897 г. последовало высочайшее соизволение на учреждение православной миссии в Сеуле и на сооружение здесь первого православного храма. В состав миссии вошли ее начальник, 1 диакон и 1 псаломщик. Ввиду небольшого числа православных решено было пока ограничиться пристройкой к зданию русской дипломатической миссии помещения для домовой церкви.

Начальником миссии сначала был назначен архимандрит Амвросий, который однако по нездоровью принужден был, не доехав до Кореи, вернуться в Россию. Затем корейская миссия была вверена архимандриту Хрисанфу, который и ныне продолжает стоять во главе ее.

По сообщению восточно-азиатской прессы, недавно в Сеуле крещены 150 корейцев и кореянок. Таким образом, делу просвещения Кореи православной верой положено начало в столице этой страны. Кроме того, есть основание предполагать, что православие в близком будущем начнет проникать на Корейский полуостров также и с севера. В Приморской области, по преимуществу в южной ее части, существует значительное число корейских селений; к началу 1899 г. здесь числилось 33 корейских деревни с населением в 14.247 душ обоего пола из которых 25 деревень с населением в 12.926 душ приходилось на крайний юг области. Среди этого населения очень многие уже приняли православие, в котором, благодаря успешной постановке в корейских селениях русского школьного дела, несомненно, еще более укрепится подрастающее поколение. Каждая корейская деревня, не жалея средств, стремится иметь собственную русскую школу, вследствие чего к 1 января 1900 года в 25 деревнях крайнего юга Приморской области имелось уже 18 школ с 597 учащимися.

При таких условиях можно ожидать, что русско-подданные корейцы, поддерживая сношение со своими сородичами в северных провинциях Кореи, будут понемногу содействовать проникновению сюда православной веры.

Учение тон-хак. При обзоре судеб христианства в Корее следует отметить в высшей степени интересный факт, заключающийся в возникновении в этой стране под непосредственным влиянием христианства особого движения, которое первоначально носило чисто религиозный характер, а затем приняло социальную и политическую окраску. Это так называемое движение тон-хаков, возникшее в провинции Сев. Кион-сан-до, в уезде Кион-чжю в 1859 г. Вот что рассказывают корейцы о возникновении этого учения.

Ученый Цхоэ-чже-у, будучи в течение нескольких лет свидетелем успеха пропаганды римско-католическими миссионерами христианства, начал задумываться над этой религией. Судя по тому, что ее проповедники прибыли из столь отдаленных стран и затрачивали так много труда и денег для ее распространение, Цхоэ-чже-у готов был заключить, что в ней должна быть истина; но ему пришла мысль, что если это так, то почему же последователи христианства убиваются королем, как преступники. Мучимый такими сомнениями и не находя их разгадки, ученый заболел, и, несмотря на принятие им лекарства, положение его все ухудшалось, так что наконец, казалось, он стал близок к смерти. В одно утро, как раз в то время, когда солнечные лучи начали освещать восточные холмы, он впал в экстаз, причем ему явилось какое-то сверхъестественное существо, которое обратилось к нему с вопросом:

"Цхоэ-чже-у, знаешь ли ты, кто говорит с тобой?"

"- Нет, кто ты?"

"Я сан-чже (повелитель неба), поклоняйся мне, и ты получишь власть над народом".

Тогда Цхоэ предложил незнакомцу столь занимавший его вопрос:

"Истинна ли римско-католическая религия?"

"- Нет, - ответил призрак, - слова и обряды те же, но дух и смысл отличны от истины".

Затем видение исчезло. Цхоэ, увидев около себя перо, схватил его и написал на бумаге молитву в честь сан-чже, сжег ее, а пепел выпил с водой, благодаря чему получил немедленное исцеление.

После этого Цхоэ-чже-у почувствовал, что он призван основать новую религию и немедленно приступил к изложению начал этой религии в особой книге, получившей название "Сон-гион-да-чжион". При этом Цхоэ-чже-у позаимствовал из конфуцианства учение о пяти житейских отношениях; из буддизма - учение об очищении сердца; из даосизма - закон об очищении тела от нравственной и физической грязи. Влияние католичества можно заметить в названии божества тхионь-чжю (небесный владыка), а также в самом наименовании новой религии: тон-хак, т.е. восточное учение, в противоположность сио-хак, т.е. западное (христианское) учение.<<7>>

Тон-хаки монотеисты. Они отвергают веру буддистов в переселение душ и вообще не касаются вопроса о загробной жизни. Они не имеют идолов, их обряды немногочисленны и просты. При принятии новых последователей перед ними зажигаются две свечи и ставятся рыба, хлеб и сладкое вино; затем присутствующие повторяют хором 24 раза молитву тон-хаков, делают поклоны перед свечами, и церемония заканчивается пиршеством, издержки по которому уплачиваются новообращенными.

Тон-хаки молятся следующим образом. Из камней, цемента и красной глины устраивается жертвенник. Поставив на него кувшин чистой воды, молящийся ночью кладет перед этим жертвенником земные поклоны, произнося молитву. Окончив ее, он выпивает воду, называя ее чашей божественной милости.

Говорят, что основатель религии, выздоровев чудесным образом, написал на полосках бумаги мистические знаки, которые дают обладателю подобной записки сверхъестественную силу, напр., делают тело неуязвимым, излечивают болезни, доставляют возможность переносить здание и пр.

Возникнув в провинции Кион-сан-до, учение тон-хак распространилось в Чюн-чион-до и Чжиолла-до. Число последователей этого учения постепенно увеличивалось до 1866 года, когда открылось гонение на католиков. Цхоэ-чже-у был обвинен в принадлежности к католической религии и обезглавлен в Та-гу, а учение его было запрещено. Это однако не остановило распространение тон-хаков. Ряды их пополнялись главным образом лицами, которые так или иначе были обижены властями, и потому само движение тон-хаков приняло оттенок протеста против существующих злоупотреблений в общественном строе Кореи и, как таковое, породило много волнений в стране.