АНДРЕЙ ПЕЧЕНЕЖСКИЙ
 ОТРАВИТЕЛИ ЗМЕЙ <174>
После того, как я откусил голову у летучей мыши, защитники животных донимают меня каждый вечер. Съедят цыпленка или еще кого-нибудь <197> и учат меня не откусывать головы у летучих мышей. Знаете, каковы на вкус летучие мыши? Как хороший бифштекс. Странно, что люди так чертовски наивны: их заботит, что я делаю с животными, хотя сами они вовсе не вегетарианцы. А откуда берется бифштекс? С неба? Корову изрубить на бифштексы <197> нормально, а случайно поймать летучую мышь и откусить ей голову <197> не нормально?<175>
     Оззи Осборн (Дж. М. Осборн)

<174>Милое воображение, за что я больше всего люблю тебя, так это за то, что ты ничего не прощаешь.<175>
     Андре Бретон

                             Часть первая

                             ПОСТЕЛЬ ИГЛЫ

        I. Что-то желтое в руках. Скажем, дети, дружно: ах!

С вечерней почтой Курицын получает повестку: такого-то числа такого-то месяца вам надлежит явиться в райвоенкомат, комната номер семь. Подпись военкома, печать, бумага оберточная, желтая. Тут же, не отходя от почтового ящика, Курицын начинает делать то, чего возле ящика никогда не делал: он начинает просматривать газеты. В газетах ничего интересного он не находит, и тогда опять подносит к глазам повестку. Такого-то числа, такого-то месяца, бумага желтая, оберточная.
Незаметно для себя Курицын оказывается перед дверью собственной квартиры. Ему открывает жена, Анестезия, женщина своенравная и непредсказуемая. Ей, допустим, ничего не стоит взять и измениться вдруг в лице, или сказать что-нибудь эдакое, или вдруг забежать куда-то.
<197> Что-то случилось? <197> говорит Анестезия, меняясь в лице.
Курицын молча показывает ей повестку.
<197> Чего это ради? <197> вдруг спрашивает она и смотрит главным образом мимо желтой оберточной бумажки, главным образом она разглядывает мужнины глаза.
<197> Ну, не я же все это выдумал! <197> сразу интепретирует Курицын.
<197> Ясно,<197> как-то эдак, со значением, говорит она, а потом объявляет, что на ужин будут котлеты <197> она уже и мясорубку наладила, и мясо порубила, свининку с говядинкой, сухари замочены, чеснок очищен,<197> и, не сказав ничего другого, а только про мясорубку, мясо и чеснок, своенравная скрылась на кухне.
Курицын снимает туфли и сует ноги в шлепанцы, затем идет умываться <197> с мылом, по привычке,<197> а из ванной сразу направляется на кухню же, но передумывает и устраивается на диванчике перед телевизором, рядом с дочерьми, которые тут же говорят ему: добрый вечер, папочка. Добрый вечер,<197> отвечает им Курицын, поднимается с диванчика и подстраивает громкость телетрансляции на усиление, потому что с кухни доносится вертлявое повизгивание мясорубки плюс многослойные причитания Анестезии. Она и впрямь непредсказуема, может сама себе наговорит такого, отчего у нормальных людей обычно происходит нервное расстройство с последующим недержанием психики.
<197> Как твои дела, папочка? <197> вежливо интересуются дочери, взирая на Курицына с неподдельным уважением. Девочек у Курицыных двое, и обе <197> законченные хорошистки. Они погодки и очень походят внешностью на Курицына и на его жену, Анестезию; старшеклассницы, они участвуют во всех городских олимпиадах без разбору, в школе о погодках Курицыных отзываются исключительно в превосходных степенях и прочат им уверенное будущее. Для них, как и для их родителей, нет ничего важнее в жизни, чем блистательный аттестат, а также мир и согласие в семейном кругу. Лишь бы войны у нас не было,<197> отвечает им Курицын, чувствуя, как на глаза накатывается скупая мужская слеза.<197> А так все хорошо, вы только учитесь как следует, овладевайте науками.<197> Мы, папочка, стараемся, сперва мы овладеем всем опытом предшествующих поколений, а потом возьмемся за практическое применение накопленных знаний,<197> говорят образцовые дочери и спрашивают, не желает ли он отдохнуть, сейчас будут показывать бальные танцы <197> зрелище от начала до конца эстетическое. Сами же девочки тем временем пойдут и помогут мамочке, после чего вернуться за учебники, на носу контрольная по геометрии, надо бы проштудировать дополнительный материал. Нетушки, нетушки,<197> возражает Курицын,<197> уж мы с мамой сами управимся, ступайте заниматься сейчас же, геометрия <197> наука серьезная, не подкачайте,<197> и Курицын гладит дочек по головам и целует их, но вдруг не выдерживает слышать звуки, доносящиеся с кухни, оставляет хорошисток, подкрадывается к кухонной двери и резко распахивает ее. И говорит Анестезии, что никаких боевых действий поблизости нет, все горячие точки, славу Богу, где-то там, а здесь, у них, покамест и не предвидится,<197> на что женщина, продолжая орудовать мясорубкой, ответствует, что у нее вся жизнь <197> боевые действия и <174>горячая точка<175>.
<197> Аниста,<197> обижается Курицын.<197> Ты меня обижаешь. Когда мы еще стояли на пороге загса, я тебя предупреждал, что дворцов не будет, машины тоже.
<197> Зачем тебе машина, если у тебя есть я?
<197> В худшем случае <197> запрут на переподготовку, недели на три.
<197> Ах да, ты же, сердешный, совсем забывать стал, чем портянки пахнут.
<197> Зачем ты так, Аниста? Да, я <197> рядовой, стрелок я, но сражения, чтоб ты знала, выигрывают не в штабах, а в окопах. Обычные солдаты, пахари войны. Чаще всего <197> безымянные даже...
<197> Очисть, безымянный пахарь, луковицу.
Ужинают Курицыны благовидно и основательно: яичница, котлеты, салат из тертой свеклы, грузинский чай с добавлением травки душицы. Уже под чай неутомимая Анестезия придумывает напомнить мужу, что ему тридцать восемь лет, что у него <197> хронический гайморит, покалывает в почках (а это разве в почках? <197> в почках, в почках!), что у него <197> дыхание не то и двое детей, которых надо ставить на ноги. Девочки слушают затаившись, в разговор не вмешиваются, старших не перебивают. За столом они держатся безукоризненно, пользуются салфетками, пережевывают пищу беззвучно, не елозят вилками по тарелкам,<197> а Курицын и не собирается спорить с Анестезией, спорить тут нечего, он просто высказывает свою догадку о том, что все его недуги, как очевидные, так и скрытые,<197> все они должны быть известны там. Там все отмечено, учтено и принято к сведению. И без медкомиссии там ничего не делается, сперва <197> медкомиссия, потом уже остальное. Интересно, будет ли она рассширенной, с привлечением широкого круга специалистов, или все обойдется одним терапевтом. Подтвердят, что годен, и <197> вы свободны, товарищ, до особого распоряжения.
<197> От твоего здоровья у них приборы перекосит,<197> предрекает Анестезия.
<197> Да какие там приборы, посмотрят и все. Заставят присесть, руки вытянуть. Может, заглянут куда... Помню, когда меня забирали, попался им один хромоножка. Правая короче левой сантиметров на пять. Хирург посмотрел на него, подумал и говорит: знаете что, в карточку записывать пока не будем, при штабе где-нибудь пооколачивается. Служба не бей лежачего... А потом, уже в части, случай был. Мы немного подвыпили <197> натихаря, в коптерочке, фельдшер спиртецом побаловал,<197> а я как раз дежурным по роте заступил, пора докладывать дежурному по училищу. Беру телефон, набираю номер: товарищ майор, так и так, без происшествий, докладывает майор Воронин. А Воронин у себя там помолчал и говорит: не понял <197> а я кто? Потом оказалось <197> он тоже был <174>под газом<175>...
<197> Что ты лепишь? Детей бы постыдился,<197> упрекает муженька непредсказуемая, а сама насилу не плачет.
<197> Детки, вы уже покушали?
<197> Спасибо, мамочка, спасибо, папочка. Было очень вкусно, мы сыты и довольны, мы пойдем к себе, позанимаемся еще, а потом почитаем что-нибудь из художественной литературы, это хорошо развивает, учит ориентироваться в жизни. А потом мы полежим тихонько в постелях и помечтаем. Мечта окрыляет человека, увеличивает его внутренние ресурсы, помогает ему осознать свое место в природе и стать не рабом, но властелином своей собственной судьбы.
Они уходят, а взрослые собирают со стола посуду, Курицын вызывается мыть тарелки и незаметно для себя, пуская из крана воду, пускается в пространные рассуждения о том, что всякое государство устраивает свои дела вынужденно, все государства устраивают свои дела вынужденно <197> какое ни возьми, и все они <197> все государства,<197> предпринимают меры, направленные на укрепление обороноспособности этих же государств. Без должной обороноспособности никакое государство не может прийти и сказать: вот, братцы, гляди, как здорово я устроилось! Без этого остальные начнут с ним <197> через губу, с пятого на десятое, если вообще начнут. И так во все времена. Своенравная слушает его, теребит на себе околыш передника, внезапно, ничего не объясняя, удаляется в комнаты. С этого момента Курицын замечает неприятную сухость во рту <197> тогда он бросает возиться с посудой и допивает заварку прямо из чайника, грузинский с примесью травки душицы. Но и после этого Курицына продолжает сушить и тянуть на питье. Он допивает остатки минеральной из холодильника, пьет кипяченую воду из банки <197> до ощущения крайней раздутости, потом закуривает сигарету третьего класса, марки <174>Ватра<175>, чтобы стимулировать слюновыделение. Окурок он гасит под струйкой воды, бросает в мусорное ведро и некоторое время следит за тем, не появится ли из ведра дымок.
В спальной он застает Анестезию в постели. Большая притворщица, она греется под одеялом закрыв глаза, а телевизор работает без звука.
<197> Спишь? <197> спрашивает ее Курицын.
<197> Тебе на десять? <197> спрашивает она с закрытыми глазами.<197> Если к обеду не вернешься, я тебя убью.
<197> Только не вздумай засесть у военкома под окнами,<197> просит ее Курицын, а сам пытается понять, что происходит на экране телевизора, работающего без звука.
<197> Точно убью,<197> обещает своенравная.<197> Сил моих нет. И ворониных твоих поубиваю. И сама убьюсь...
Курицын находит на комоде ножницы, садится на коврик и пытается подстричь ногти. Сухость во рту не проходит, а жена лишь притворяется спящей, на самом деле она, растягивая слова, наставляет мужа, чтобы тот не забыл сообщить своим ворониным про энцефалит. Это что? <197> уточняет Курицын, укорачивая ноготь на большом пальце правой ноги.<197> Это воспаление головного мозга.<197> У кого? <197> Да у тебя, у кого еще? <197> слышится ему в ответ.<197> Так у меня вроде не было.<197> А пусть твои воронины докопаются, было или не было, это их забота, они за это деньги гребут, пока разберутся, а мы уже дома... Ладно,<197> обещает непредсказуемой Курицын, но спрашивает все же, откуда она вообще взяла, что его забирают? <197> Оттуда,<197> мрачно сопит Анестезия и отворачивается лицом к стене.
Накромсав ногтей, Курицын подбирает с коврика обрезки, уносит их и спускает в унитаз. Так больше уверенности, что ногти не окажутся во власти какого-нибудь черного ворожбита. Попутно Курицын проверяет, хорошо ли заперта входная дверь, после чего закрывается на кухне и опять пытается пить кипяченую воду. Ложиться, как это сделала Анестезия,<197> рановато еще, да и без толку, сна ни в одном глазу, поэтому Курицын решает высидеть сонливость на кухне, накуриться до умозамирания, а потом уж лечь и уснуть как убитый. Покуривая, от нечего делать, он перечитывает повестку: Курицыну В.К., такого-то числа, такого-то месяца, бумага желтая...
Из девичьей пробивается полоска света, девочки еще не дремлют <197> занимаются, шелестят страницами. Курицын выключает телевизор и лезет под одеяло, но внезапная, очень чуткая Анестезия, уже как бы сквозь сон, говорит ему: если это Отстоякин <197> не открывай.
<197> А что, звонили? <197> спрашивает Курицын.
<197> Ты еще и глухой к тому же? <197> бормочет она.<197> Как же ты расслышишь, когда мировой империализм оружием бряцать будет?
Курицын, в трусах и шлепанцах, отправляется в переднюю и силится разглядеть хоть что-нибудь в черном, как зрачок змеи, окуляре,<197> ничего не разглядев, прикладывается ухом к двери и слышит, как голосом Левитана кто-то вдохновенно вещает: у вас телефон звонит, а вы почему-то трубку не берете...
<197> Это вы, Отстоякин?
<197> Нет, это курьер ЮНЕСКО.
<197> Отстоякин... Что вы хотели? Мы уже спим.
<197> Я бы тоже поспал, если бы не ваш телефон. Почему вы трубку не снимаете? Слышь, Владлен? Почему ты трубку не снимаешь? Моя вон говорит: хорошо они устроились, телефончик завели, а пользуются им преступно. Если не будут снимать <197> судиться с ними надо...
<197> Какая ерунда,<197> говорит Курицын несколько раздраженным тоном.
<197> Слышь, Владлен? Ты открой, я кое-чего покажу тебе...
<197> А поздно уже,<197> упирается Курицын, но лязгает замками, открывает, и Отстоякин <197> сосед по тамбуру, дядяша размером с добрый холодильник, только розовый и потный,<197> бесшумно просачивается в квартиру Курицыных. Hа нем <197> полосатая застиранная пижама нелюдских размеров, в руке он подбрасывает играючись плоскую коньячную бутылочку. Коньяк трехзвездочный марки <174>Чайка<175>.
<197> Трубку сними, а я на кухне обожду,<197> распоряжается Отстоякин, оглядываясь, как подпольщик на явке.
<197> Мы спим уже,<197> отговаривает его Курицын и отступает перед ним, хотя в присутствии Отстоякина отступать обычно некуда.
<197> Владлен, ты что? Я же на минуточку! Анестезийке скажи <197> я за молотком приходил. Ты молоток достань и пусть он полежит на виду. А трубку все-таки сними, некрасиво это <197> люди подумают, что вас дома нет. А насчет судиться с вами <197> это я пошутил, ты не переживай. Это я так, для затравки брякнул. Я тебя на кухоньке подожду, и про молоток не забудь.
Отстоякин пропихивается на кухню, а Курицын все же снимает трубку, и вдруг ему говорят оттуда: Курицын, Курицын, вы дома!..
<197> Дома,<197> сознается он.<197> А с кем я говорю?
<174>Да это неважно! Главное <197> вы дома, и не испугались! А почему вы так долго не подходили? Что-то стряслось? Вы говорите все как есть, не стесняйтесь!<175> <197> Погодите,<197> Курицын поеживается и подумывает о том, что надо бы нажать рычажок и идти спроваживать Отстоякина, но вместо этого продолжает держать трубку возле уха: <197> Вы не ошиблись? По какому номеру вы звоните?
<174>По какому номеру... Hе ожидал от вас... От кого другого куда ни шло, но вы, Курицын,<197> вы бы лучше пошевелились, прикинули, что да как, может, и я бы чего присоветовал... Давайте перейдем на <174>ты<175>, так вроде бы проще... Чего молчишь? Отмолчаться все равно не получится, там молчаливых в нитку вытягивают...<175>
Курицын вздыхает, он выпил много кипяченой воды, налитая жидкостью брюшная полость все время напоминает о себе. Курицын бросает трубку на рычаг и, на всякий пожарный, прикрывает спальню.
Hа кухне сосед Отстоякин восседает сразу на двух табуреточках, а на столике перед ним выставлены плоская коньячная бутылочка и две чайные чашки.
<197> Hу, хозяин, тащи закуску! <197> празднично предлагает Отстоякин.
<197> Что тащить? Холодильник пустой,<197> хозяин разводит руками, мгновенно вообразив себе, что осталось бы от вечерних котлет, если бы он сдуру показал их соседу.
<197> А пахнет котлетами,<197> замечает Отстоякин.<197> Пища богов. Чесноку только надо закладывать побольше. Твоя Анестезийка много чесноку закладывает?.. О чем печалишься, хозяин? Давай по маленькой, оптимально. Хоть хлеба-то кусок найдется? Оттяпай кусманчик, занюхать по-простому. Ты не переживай, я поужинал, мы с моей коростой всегда берляем в одно и то же время. Так что про закуску <197> это я напрашиваюсь чисто условно. Hа нет и нарсуда нет, на да <197> сплошная лобода.
Курицын присаживается на третью табуретку, приоткрывает хлебницу, в ней немало бородинского, уже нарезанного. Отстоякину это нравится, и он, разливая, тут же делает признание, что пришел не просто так, а пришел мириться. А просто так он давно никуда не ходит, отходил свое, за просто так и вообще отходил. Ошибки молодости, неуемная жажда свершений, а потом выясняется, что все в песок провалилось, ходил-ходил, а выходил на пару медяков да пригоршню залежалого оптимизма. Hо жизнь как таковая <197> все-таки штука стоящая, если ничего порядочного тебе не привалило, то хоть поживи, пока живется. Верно, Владлен? Поэтому и мириться пришел, а ты молодец, что встречаешь перемирщика по-доброму... Что ж из того, что еще не ссорились? Если мириться заблаговременно, до ссоры, то заживем, Валериаша... прости, Владлеша,<197> заживем будь здоров, как трамвай по рельсам. Если бы все соседи сосуществовали, как трамвай по рельсам,<197> то это, знаешь ли, ого-го, не всякому такое и представить дано. А то все больше сосуществуют <197> как гвоздем по стеклу, мириться не любят, не умеют <197> вот и получается: этим самым по этому самому...
<197> Вы пейте, я не буду,<197> Курицын воротит глаза от чашки, его и без этой чашки мутит изрядно.<197> Мне завтра вставать рано...
<197> По воскресеньям рано не встают,<197>убежденно заявляет Отстоякин, но без всякой особой претензии к Курицыну.<197> А я вот обижусь, что ты мне компанию поломать собираешься, тогда узнаешь... Да не робей ты, не обижусь! Меня обидеть <197> это еще как потрудиться надо! Твое здоровье. Сейчас пропущу ее по трубам <197> расскажешь, кому там звонить приспичило среди ночи. Люди уже баиньки намылились, а им звонками забавляться горит... Хулиганство это, да и ты удалец <197> он звонит, звонит, а вы тут засели и как будто не слышите. Будто нет вас на квартире, а я ведь точно знаю, что вы есть.Твое здоровье, Владлен! Первый тост, запомни, пьется во здравие хозяина. Закон тайги, кто нарушит <197> тому мишка жопу надерет... Hу, будь здрав, не серчай, детей расти, люби свою Анестезийку, она у тебя баба с двумя тузами за пазухой. Hе то, что моя короста.<197> Отстоякин выпивает полчашки, обжигается напитком и начинает смотреть на Курицына искоса, как бы подавляя какой-то бурный процесс в организме, как бы готовясь к чему-то еще более кардинальному, чем выпивка и закуска на кухоньке у Курицыных <197> так смотрят безнадежные сердечники, предчувствуя приступ. Hо вскоре Отстоякин резко выдыхает, отпускает себя, расслабляется, его бросает в обильный пот.<197> Вообще-то, я себе жизнь коньяком испортил... О! Опят звонят! Ты что же, Валериан, и правда не слышишь?
Hа этот раз Курицыну слышится протяжный шелестящий звук <197> оттуда, из передней. Что-то надо делать с телефоном, то разрывается, как на пожар, аж подскакивает,<197> то шелестит, как башмак по асфальту.
<197> Иди, иди, про коньяк я потом доскажу,<197> Отстоякин хорошо откусывает бородинского, а пижама на Отстоякине сидит внатяжку, сейчас на ней особенно выделяются заеложенные, лоснящиеся участки ткани...
<174>Курицын! Вы что <197> трубку бросили? Вы трубку не бросайте, это в ваших же интересах!.. Касалось бы меня одного <197> не стал бы трезвонить на ночь глядя. Право трудящегося на отдых священно... <175> <197> голос мужской, но какой-то фальцетирующий. А может, и не мужской, но тот же самый, с которым Курицын уже имел недоразумение беседовать.
<197> Давайте назовемся,<197> Владлен поглядывает на дверь спальни, но Анестезийка все еще изображает из себя Многотерпение и Снисходительность; милые сердцу непредсказуемой роли, которые осточертевают ей самым решительным образом и в самый неподходящий момент.
<174>Бросьте вы чепухой заниматься! <197> серчает голос.<197> Вам надо срочно позвонить Васьпану. Шестьдесят семь, шестьдесят семь, шестьдесят семь. Это вы запомните, это запоминается легко: три шестерки, три семерки <197> вперемежку. Васьпан посодействует вам... Если и он не поможет <197> тогда я не знаю, тогда нам всем <197> труба... Вы номер запомнили? Можете повторить?..<175> <197> Погодите, погодите... Какой Васьпан? Какие шестерки?
<174>В сочетании с семерками, смотрите <197> не перепутайте... Вообще-то, этого номера бояться не следует, Васьпан вас вытащит, если и он не вытащит <197> тогда кранты, пиши <174>пропало<175>..<175> <197> Кого вы собираетесь вытаскивать? <197> проговаривает Курицын сухим языком и пытается облизнуть им пересохшие губы.<197> И по какому поводу?
<174>Да вы... вы повестку получили?<175> <197> спрашивает голос тревожно.
<197> Вы из военкомата? <197> добивается Владлен.<197> Или вам тоже прислали?
<174>Так не хотите на <174>ты<175>? Ей Богу, было бы проще, доходчивей. Отстоякин, небось, <174>тыкает<175> вам вовсю, а вы только облизываетесь...<175> <197> Понял! Вы <197> знакомый Отстоякина... Это мой сосед, он сейчас у меня, на кухне. Пригласить?..
<174>Да бросьте вы! При чем тут он? Вам о себе подумать надо! Васьпана привлечь, он согласится. Если и он не согласится... вот прямо берите и звоните. Только не выдавайте меня, когда Васьпан спросит, откуда Вы заполучили его номер, а он непременно спросит, он каждого спрашивает... И Отстоякину про меня <197> ни гу-гу. Вы можете пообещать? За добро ведь добром платить полагается...<175> <197> Тут какая-то ошибка,<197> с трудом ворочает языком Курицын, но ворочает, не сдается.<197> Вы извините, у нас уже спят, время позднее...
<174>Вы только трубку не бросайте, услышите самое интересное... Вы говорите про позднее время, но знайте же, Владлен Купидонович, что ни позднего, ни раннего <197> у вас уже почти не осталось!.. И весомой поддержки ждать вам не приходится, не от кого, за исключением узкого круга ваших доброжелателей. Тайных доброжелателей, я на этом настаиваю... Разве то, что я знаю вас <197> ничего не доказывает? Hе подтверждает? Hе наводит на мысль? Вот попробуйте объяснить мне, откуда мне известно про Отстоякина, и про повестку? <197> откуда эти сведения? Попробуйте, только трубочкой не балуйте, не расстраивайте меня...<175>
С трубкой Курицын обращается деликатно, однако в разгадках копаться ему недосуг: он уже получил, что хотел <197> глаза у него помалу начинают слипаться. Ему бы залечь под одеяло, прижаться к Анестезийке, поплямкать вкусно во сне. Может и всхрапнуть невзначай <197> тогда чуткая необидно перевалит его на бок, потому что всхрапывает он, как правило, лежа на спине. А руки <197> и Курицын этого не стесняется,<197> он по-детски складывает <174>вареником<175> и подпирает ими щеку...
<174>Да вы в своем уме! Какое там <174>спать<175>, какие вареники! В вашем-то положении... Владлен, одумайтесь! И не говорите потом, что вас не предупредили, что вы <197> в первый раз, и про Васьпана <197> ни сном, ни духом... Я тут телефон обрываю, у меня от вертушки уже водянка на пальце, а он... А может, вы решили перехитрить кой-кого? Сработать на дурочка? Шлангом прикинуться? Hе будьте так наивны, одного-другого перехитришь, зато третий вам и за первых вставит... Он у вас и молоток просил? Для маскировки? Молоток <197> просил? А вы и рады угодить... Поймите же, не могу я вот так, сходу, открыть свое имя: может, оно принадлежит уже не только нам с вами, но самой истории... страшно даже представить себе, правда, Курицын? А может, я чисто из скромности не желал бы, чтобы вы потом рассыпались в благодарностях... пусть я останусь для вас голосом за кадром, тенью, дуновением ветра, если угодно <197> считайте мое участие результатом какого-нибудь внутреннего процесса, нечто биохимическое... Что хотите <197> то и думайте, но Васьпану позвоните срочно, а Отстоякина, этого упыря размером с холодильник, только розового и потного,<197> гоните за дверь... Срочно же гоните, вам и без него перепадет такого, что и врагу не пожелаешь... приворожил он вас, что ли... ни капли благоразумия... ублюдочный эгоизм... механика самосохранения... вечерний звон, бом-бом... отстоя-а-а... бррр... мррр... пррр...<175> <197> фальцетирующий голос растворяется в шорохах, его оттесняют трели эфирных цикад, бронхитозное дыхание АТС, взмывающая к ультразвуковым высотам настройка вселенской виолончели. Перед мысленным взором Курицына возникает почему-то оркестровая яма, где инструменты существуют в движении, но звучат несогласованно, порождая лишь какофоническое безобразие,<197> потому что к ним не приставили музыкантов. А дирижер, безвольно нависая над пультом, шепелявит, точно вагоновожатый с семнадцатого трамвайного маршрута: вот видите Владлен Купидонович,<197> ни души. А все по вашей милости, с вашей подачи. Неразбери-поймешь, как теперь му
зыку делать..
Курицын смаргивает наваждение, бережно пристраивает трубку на рычажок, обдумывает разные садистские способы избавления от дружественного соседа. Например, тот же молоток,<197> если молоток опустить на голову с отмашки и прицельно, то, пожалуй, Отстоякину уже не отшутиться. И самогонка не поможет, и, вероятно, перемирщик все-таки уйдет. Если острым концом и прицельно...
<197> А-а, Валериан... то есть, Владлен, конечно! <197> радуется сосед его возвращению.<197> С прибытием тебя! Спускай пары, швартуйся, сочиним по второму заходу... Второй всегда идет за здоровье гостя дорого. Хорош ли, плох ли <197> а гость всегда прав. Таков у горцев закон. Шапку отдай, жену отдай, дом отдай <197> все отдай, а гостя ублажи... Мое здоровье, Валериан... то есть... Слушай, что это я заладил <197> Валериан да Валериан? Ты же <197> Владлен, так и будь Владленом! Прямо словно кто за язык передергивает, словно навевает кто... К чему бы это?
<197> Какой-то припадочный попался,<197> говорит Владлен соседу.<197> Толком ничего не объясняет, а звонит, добивается. Васьпана какого-то приплел. Тайный доброжелатель...
<197> Так и рекомендовался?
<197> Hу, да. Психушка с доставкой на дом...
<197> А ты, Валериан, не перевираешь? Hе дослышал там, не врубился...
<197> А что такое? Он и вас помянул, я говорю: Отстоякин у меня, могу позвать. Отказался...
<197> Hе обращай внимание,<197> как-то с прохладцей ухмыляется Отстоякин.<197> Ты меня не удивил, вот как хочешь <197> не удивил и все. У них там маразмики на широкую ногу поставлены. Мастера-а... Послушайся дядю Отстоякина <197> лучше не связывайся. С тайными натерпишься, тайный <197> не явный, тайному в рыло не загатишь, явному <197> пожалуйста, хоть сто порций, а тайный <197> где его рыло? Где оно? Брось ты с припадочными общаться... Может, он меня и холодильником обзывал? Только розовым и потным?
Курицын прячет глаза, а сосед Отстоякин начинает постукивать ногтем по столу: я и тут не удивляюсь, если им это в мякоть <197> пусть хоть соковыжималкой дразнят, чем бы дитя ни плакало, лишь бы не тешилось. Выбрось из головы, это такие сволочи <197> никогда не откроют, кто они...
<197> А кто они? <197> механически вопрошает Курицын.
<197> А я почем знаю? Сам же говорил <197> психи тебя донимают, спать не дают... Что он тебе обещал? Наобещал, поди, три короба...
Курицын зевает <197> широко, академически, не прячась под рукой, а помахивая ладошкой, как веером; одновременно с этим Отстоякин поднимает чашку, совершая легкое покачивание посудиной, будто взбалтывает сладостный осадок: с ненормальными надо играть на тех же струнах, в той же гамме, ты, Курицын, молодец, бросил трубку <197> и правильно сделал, и больше не поднимай, или телефон отключи, он у тебя отключается? Вот и отключи его, пусть они себе хоть водянки на пальцах понатирают, нам с тобой и без них занятно. Мое здоровье, успехов мне, процветания, долгих лет жизни. Прости, хочется особо отметить <197> именно долгих, чтобы они тянулись и тянулись, и чтобы их было много. И чтобы у меня все шло тихо-гладко, и друзей мне <197> побольше, преданных до последней капли... а, Владлен? Думаю, от такого и ты бы не отказался... За все хорошее, мил человек!..<197> Отстоякин снова выпивает и снова остро воспринимает жгучее пойло внутри себя. Hа кухоньке воцаряется устойчивый дух низкосортной самогонки, Владлен закуривает, но дымком почти не затягивается. Гость, нажелавший себе всего наилучшего, аппетитно набивает рот бородинским, сидит напротив Курицына, активно работает челюстями, зрачки его помалу сдвигаются к переносице, а брови ползут вверх. Гость нахваливает бородинские хлебы и Курицына <197> за то, что Курицын соображает, какой хлеб полезен, а какой <197> жвачка с закупоркой, и вообще <197> Валериан... то есть, Владлен, конечно... весьма симпатичен гостью: законы гор соблюдены, никакой вражды, никакой кровной мести <197> до седьмого колена, и будем надеяться, что и в остальном Валериан проявит должную смекалку, просто человечность <197> и все будет решать по справедливости, ибо справедливость-матушка ничего не прощает, с нее все начинается <197> ей и завершать, и кто мы есть, кто мы будем <197> если не принесем себя в жертву во имя матери всяк сущего? Лучше на свет не родиться, чем воздать породившей тебя предательством и унизительным небрежением,<197> и что же, Владлен, ты и правда не состоишь в знакомстве с этим самым
Васьпаном? И правда никогда про него не слышал? И даже не догадываешься, кто он таков <197> этот самый так называемый? А вот Давнюк <197> ты и Давнюка не знаешь? Такая фамилия <197> Давнюк <197> ни о чем тебе не говорит? <197> глазки Отстоякина все заметнее мельчают, съезжаются, под руками у него образуются липкие темные пятна <197> теперь из-под мышек Отстоякина периодически роняются влажные чваки и чмуки.
Владлен выслушивает все это лениво, что называется, краем уха, намереваясь кое о чем попросить соседа. Например, неплохо было бы, когда бы Отстоякин осознал наконец, что пора и честь знать, что в гостях хорошо, а дома <197> лучше, что дружба дружбой, а полночь не за горами, что крепкий сон <197> дороже золотого динара, что дружбу води, а себя блюди, что непрошенные <197> татарина хуже, а кто рано встает <197> тому Бог дает, а рано встать, вообще <197> проснуться поутру <197> не означает ли это, что следовало бы хоть немного, хоть на миг <197> уснуть накануне? Курицын долго устанавливает дыхание, катает по небу шершавый, отягченный сухостью язык, а потом, вместо заготовленной речи, говорит очень коротко и ярко: я повестку получил, на завтра..
<197> Да ну,<197> откликается Отстоякин,<197> не покажешь ли? Похвались, я тебя не задержу, гляну только...<197> Он основательно устанавливает бумажку в поле зрения, фиксирует глазные яблоки, вычитывает построчно, потея пуще прежнего, шевеля губами и посапывая, ставит окончательный диагноз: похоже! Поздравляю, Курицын, повестка первосортная, такую грех не спрыснуть! Давай за здоровье защитников! За тех, кто на вахте! У моря свои законы <197> сур-р-ровые, скажу я тебе... Кто ими гнушается <197> тот на дне ошивается... Hу, Валериан! Hу, ты и отхватил!
<197> Владлен,<197> подстраивает соседа Курицын.
<197> Владлен, Владлен,<197> воссиявший вдруг Отстоякин машет рукой, подливает себе в чашку, держит плоскую бутылочку в перевернутом состоянии, пока на горлышке не замирает последняя капля,<197> тогда он стряхивает ее и заглядывает в чашку: чашка заполнена до ободка.<197> Как в аптеке, Владлен. Двойной глоток, защитники и тройного достойны, за такое дело можно бы и... пошебурши по загашникам. За содружество войск, войсковых частей и соединений. Оптимально! <197> Тут же Отстоякин предупреждает жестом, чтобы Курицын помолчал под руку, под глотание водки следует помалкивать затаив дыхание, чтоб ее, капризную, не своротило с накатанной,<197> и, ополоснув во рту, жадно сглатывает подлую.
<197> Закусили? <197> спрашивает Курицын через минуту.<197> Давайте расходиться.
<197> И разойдемся,<197> благословляет его Отстоякин.<197> Ты где служил?
<197> Да при училище, недалеко здесь. Авиационное.
<197> Ага, летуны,<197> кивает Отстоякин, выбирая из хлебницы кусок поувесистей.
<197> Технари,<197> информирует Курицын.<197> В основном, вертолетчики.
<197> Так ты и вертолеты знаешь! <197> Отстоякин смотрит на него безобразно косыми глазками.<197> Ма-ла-дец.
<197> Ничего я не знаю, бегал куда пошлют. Жили, правда, неплохо. Курсантский паек, обмундирование, своя конурка при штабе была. При штабе тыла... Закусили, Постулат Антрекотович?
<197> Закусываем. А я думал, ты вертолеты знаешь. Вертолет <197> это вещь. Я вертолеты уважаю. И тебя уважаю, хоть ты и не вертолетчик... Ты ведь не виноват, тебе приказали, ты <197> есть, так точно <197> и дерьмо грести лопатой... Слушай, Валериан, а как же молоток? Молоток ты достал? Где у тебя этот самый... истр... истр... истральный ящик?..
<197> Да ладно,<197> говорит ему Курицын.<197> Без молотка обойдемся.
<197> А ты? <197> говорит ему захмелевший и почему-то радостный Отстоякин.<197> Ты меня почему не спрашиваешь?.. Где я служил, как служил... интересно же...
<197> Hу, скажите,<197>говорит ему Курицын и поднимается с табуреточки.
<197> Нельзя,<197> туманно отвечает Отстоякин.<197> Дал подписку <197> и ни-ни... А ты служил... это самое... добросовестно? Эти самые у тебя случались?..
<197> Взыскания? <197> спрашивает Курицын стоя и позевывая.<197> Да нет, обошлось. Вам пора, Постулат Антрекотович...
<197> Секундочку...<197> говорит Отстоякин и смотрит на свой указательный палец. И вдруг, как-то подобравшись, сосед произносит голосом Игоря Кирилловача: <197> Важное правительственное сообщение... Похоже?.. Я и под Пугачеву могу, и под Анну Герман...
Курицын смотрит на него, как на протекшую водопроводную трубу,<197> когда еще неясно, то ли бежать за сантехником, то ли тряпку хватать, то ли взывать к божествам милосердным.
<197> Слушай, Владлен...<197> не унимается дядяша, похожий на холодильник в пижаме.<197> Ты вот по батюшке <197> кто? Купидонович?.. Стало быть, батюшку твоего Купидоном звали?..
<197> При чем тут мой батюшка? <197> спрашивает Курицын.
<197> A при том,<197> напористо говорит Отстоякин,<197> при том, что дед у меня австралийцем был... Товарищи, послушайте объявление: дедушка у меня <197> австралиец, такие, значит, дела, товарищи... Настрогал тут детей, все бросил и уехал на кенгуре кататься...<197> Отстоякин хлипает носом, промакивает пальцами глазенки.<197> Судьба, брат... Ты за папашу не обижайся... я ж не для того, чтоб ты обиделся... У меня у самого <197> я ему говорю: это мне что же <197> всю жизнь в Антрекотовичах хаживать? <197> а он мне: имей уважение к корням... Ты, Валериан, имеешь уважение к корням?.. Да нет, Купидон <197> не хуже Антрекота, с этим у тебя порядок... Я вот к тебе дружить пришел, а ты меня гонишь... как пса бездомного...
<197> Почему же <197> как на пса? <197> не соглашается Курицын.<197> В самом деле, Постулат Антрекотович, время позднее, поздно уже...
<197> А может, и поздно...<197> о чем-то своем, неведомом Владлену, тихо говорит Отстоякин.<197> Может, и так... Ты повестку где хранишь? Ты храни ее, это документ... Я тебя понимаю, хочется побыть одному... переживания, штука деликатная... Раз на раз не приходится... Мы вот с тобой не первый год на площадке живем <197> а что имеем?.. Сейчас, ты погоди... что имеем, спрашиваю? Я тебе кое-что приоткрою: я тебя уже почти в родственниках числю, семьями дружить собираюсь: ты, твоя Анестезийка, и я со своей коростой. Если вернешься <197> начнем дружить семьями...<197> рассказывает он как о свершившемся.<197> Я так решил... и не надо благодарностей! Этого <197> не надо! Хоть я и явный, и рыло у меня на виду!
<197> Hе шумите, Постулат Антрекотович!
<197> Тс-с-с!.. Тебе завтра рано вставать... послушайся Отстоякина: я сейчас к своей коросте линяю <197> а то кинется, а у меня и подушка холодная,<197> а ты чеши к своей Анестезийке... попрощаться там, пятое-десятое... сам понимаешь, тут я тебе не учитель... у тебя по дому вон какие матрешки бегают... в общем, сексом позанимайся, только не переборщи... Анестезийка у тебя <197> женщина чувствительная, еще заподозрит чего... к сексу, Валериан, не подступись, если ты вроде как оправдываешься... скромно так давай, по-мужски... настоящий мужчина... его на чепухе не подловишь... держись, Валериаша... они не пройдут!..
Курицын берет соседа за палец (Постулат Антрекотович, пожалуйста, я вас доведу, в самом деле, Постулат Антрекотович, ночь уже, посидели, поговорили...<197> скажи: хорошо посидели, хорошо поговорили...<197> хорошо поговорили, пойдемте, что засиживаться без причины...<197> причина, брат, причина... причина тут знаешь? <197> то-онкая... не всякий ее это самое... не всякий...), выводит его в прихожую, подводит к двери, как вдруг Отстоякин мягко отстраняет поводыря и обеими руками упирается в стену <197> как подловленный на горячем торговец наркотиками.
<197> Давай...<197> говорит он, поникнув головой.
<197> Что? <197> спрашивает Курицын.
<197> Ищи оружие... что там еще...
<197> Да вы что! <197>говорит ему Курицын.<197>Разве можно так напиваться...
<197> Давай, давай...<197> настоятельно просит Отстоякин.<197> По ногам пошарь... чтоб не говорил потом:... и нож за голенищем...
<197> Подвиньтесь, я дверь открою...<197> говорит ему Курицын, видя перед собой лишь покатую обширную спину.
Отстоякин поворачивает к нему голову, выглядывает из-за плеча и начинает говорить что-то невообразимое: во-первых, пытается уточнить, почему Валериан (Владлен! <197> Владлен, Владлен...) тянет с обыском? Да, Отстоякин пришел без оружия, но ему не нужны догадки и домыслы, он пришел, чтобы распить с Валерианом шкалик <197> и больше ничего. По-соседски, без намеков и подтекста: кинули за воротник и все. Надо убедиться, доказательства понадобились? <197> извольте, только хорошо бы расписочку составить, так и так, мол, оружия не имел, на жизнь хозяина не посягал... Во-вторых, Валериан,<197> ты разве не знаешь, что за мизинец брать <197> нечестно? Если человека, в особенности, спящего,<197> взять за мизинец и твердо приказать ему, то бедняга выложит все без утайки, всю правду о себе, какая есть, всю подноготную, весь компромат... Наверное, Валентин, сделаем вот что. Наверное, никуда я отсюда не пойду, пока не выясню, профукал ты свою совесть до точки, или что-то у тебя еще осталось...
В этот момент во рту у Курицына делается кисло-кисло, точно хватил он щепотку лимонной кислоты и не отплевывался. Кислятиной ему сводит скулы, крутит небо, подкашивает язык; происходит бурное слюновыделение, и слюна, как нарочно, тоже представляется ему кислотной,<197> и это гадко вдвойне...
<197> Оптимально,<197> продолжает анализировать Отстоякин.<197> Мне сейчас сорваться, уйти <197> кто тебя в чувство вернет? Кто станет той самой соломинкой? Hе Васьпан же расчудесный, о котором ни ты, ни я <197> не слышали даже... Потормошить Давнюка? Да нет, его так просто не растормошишь, не захочет он... или засядет разрабатывать планы, схемы вычерчивать станет, не может человек без планов и чертежей, разработка ему нужна, он на разработку ухлопает кучу времени, а время не ждет... Это мы с тобой, Валентин, привыкли ждать-пождать, авось рассосется, а время <197> не-е-ет, у него свои законы! Нещадные...

                        II. Что сказал Джузеппе

Кто-нибудь пробовал вытолкать за дверь гигантский холодильник, облаченный в скользкую пижаму? А если холодильник этот упирается в стену и воздыхает смертоносными парами спиртового перегара, а пижама на нем пузырится так, словно под складками ее пробегают отборные пауки?.. У Курицына как-то сразу не заладилось и перевелось на словесную тянучку.
<197> Ты, Валентин, не дурак, вот чего я опасаюсь,<197> почему-то трезвым, взвешенным голосом говорит ему сосед Отстоякин.
<197> А вы, Отстоякин, пьяны и ходите по чужим квартирам с единственной целью <197> нагло вмешиваться...
<197> Какие мелочи <197> по чужим квартирам... Зато в отношении вещей первостепенных <197> совесть у меня чиста. А у тебя <197> слюней полон рот...
<197> А у кого <197> не чиста? У кого <197> не чиста? И не ваше дело, что у меня во рту!..
<197> А это мы еще поглядим, у кого она какая. Поглядим, изучим, сделаем выводы...
<197> Глядеть будете где-нибудь в другом месте, это я вам твердо обещаю...
<197> Где надо <197> там и будем глядеть,<197> упорствует Отстоякин.<197> Где будем глядеть <197> там и надо...
<197> Hу, вы наглец! Вас никто не приглашал, вас просто терпели. Теперь вас просят по-доброму: очистите помещение,<197> слюняво, на полутонах (не разбудить бы непредсказуемую!) <197> но с достоинством требует Курицын.
<197> Проси, проси, Валентин, просить не вредно. Или милицию сразу вызовем? Детишек попугаем фуражками, дом переполошим? А давай решим полюбовно, по-людски: квартиру мне покажешь, как живете, чем дышите... Гостеприимство <197> штука безбрежная. Да ты глотни, держать во рту опасно. У меня вон троюродный брательник слюнями подавился. По молодости... Hе тронь!
Телефонный аппарат издает шипение, и оба смотрят на него.
<197> Hе ваше дело,<197> говорит Владлен Купидонович.
<197> Да кто его знает,<197> говорит Отстоякин, переминаясь под пижамой.<197> Эти тайные <197> они только о себе, для себя, под себя...
<197> Hе ваше дело,<197> сглотнув, отвечает Курицын.<197> Будете настаивать <197> точно возьму...
<197> Hарочно, что ли? Так я не буду настаивать. Все, уже не настаиваю...
<197> Все равно не ваше дело...
<197> А говорил: будете настаивать, будете настаивать... Ты, Курицын, обманщик. Обманывать грешно... Крикнешь потом: волки, волки, когда волки и правда на стадо нападут,<197> а люди и не поверят, потому что раньше ты обманывал,<197> все подумают, что ты и теперь обманываешь, не поверят и не прибегут на помощь. Все, остались от стада рожки да ножки... Hе тронь ты его! Лучше отключи, или провод обрежем. Я помогу...
<197> Благодарю покорно,<197> Курицын, глотая, растягивает губы в улыбке и поднимает трубку. Hо она каким-то чудом тут же оказывается в руках соседа, и тот прижимает ее к груди, а сам голосом диктора Кириллова глаголет следующее: <174>В тот момент, когда я окажусь не в состоянии бороться, пусть дано мне будет умереть! Это не мои слова, Валентин, к сожалению, не мои. Это сказал один умный человек, а другой через десятилетия подсказывает нам, что борьба людей и с внешними условиями, и между собой за господство новых начал жизни полна захватывающего интереса. Принять участие в этой борьбе <197> огромное наслаждение.<197> И уже своим, отстоякинским голосом Отстоякин спрашивает: <197> Hу, как? Правильно завещал нам Яков Михайлович?<175> <197> для Курицына это явилось полной неожиданностью, и от неожиданности он молвил так: <174>Нужно жить всегда влюбленным во что-нибудь недоступное тебе. Человек становится выше ростом от того, что тянется вверх...<175> <197> это явилось полной неожиданностью для Отстоякина, сосед мотнул головой, подобрался и изрек голосом артиста Табакова: <174>Неплохо, Владислав, главное <197> неожиданно, но Михаил Иванович завещал нам кое-что еще, он завещал говорить не об отвлеченной, не о платонической любви, а о любви напористой, активной, страстной, неукротимой, о такой любви, которая не знает пощады к врагам, которая не остановится ни перед какими жертвами...<175> <197> <174>Да,<197> отвечает неожиданно Курицын,<197> но Джузеппе ясно дал понять, что ценность зерна определяется его урожайностью, ценность человека <197> той пользой, которую он может принести своему ближнему. Родиться, жить, есть, пить и, наконец, умереть может и насекомое... Человек живет жизнью, полезной для масс, настоящей, духовной жизнью. И не бегает по чужим квартирам и не выпрашивает закуску... <175> <197> <174>Hу, нет, Викториан, хоть и неожиданно, а ответить можно: не довольствоваться тем уменьем, которое выработал в нас прежний наш опыт, а идти непременно дальше, добиваться непременно большего, переходить непременно от б
олее легких задач к более трудным... в новом, необыкновенно трудном деле надо уметь начинать с начала несколько раз: начали, уперлись в тупик <197> начинай снова,<197> и так десять раз переделывай, но добейся своего... жизнь идет вперед противоречиями, и живые противоречия во много раз богаче, разностороннее, чем уму человека спервоначалу кажется... Хорошо расслышал? То-то же...<175>
Внезапно в прихожей объявляется дочка Курицыных, старшая из погодок. В ночной рубашке, она деликатно перебирает босыми ногами, направляясь в ванную. Обходя застывшего Отстоякина, она извиняется, говорит ему: добрый вечер, Постулат Антрекотович,<197> и ставит отца в известность, что они уже позанимались, проштудировали дополнительный материал, и теперь готовятся отойти ко сну. Отстоякин умилительно скалит зубы, гладит проходящему мимо чаду затылок и кивает Курицыну: славные у тебя матрешки, в этом я тебя одобряю бесповоротно. Старшая погодка окружает себя ангельским сиянием и просит старших не шуметь: мамочка за день умаялась, пусть отдохнет, побудет в тишине и покое,<197> девочка запирается в ванной, слышно, как плескается вода, затем погодка снова минует старших, направляясь в девичью. Спокойной ночи, папочка, спокойной ночи, Постулат Антрекотович. Ишь, матрешка,<197> Отстоякин пускает зачем-то слезу и показывает пальцем себе на щеку, чтобы Курицын эту слезу разглядел. И тогда из комнаты девочек выходит младшая погодка, делает книксен и мило раскланивается: добрый вечер, Постулат Антрекотович, папочка, мы уже позанимались, другие не делают и десятой доли того, что одолели мы с сестренкой, можете гордиться нами, а теперь пора нам баиньки...<197> Hу, матрешка,<197> расплывается Отстоякин, но тут же влипает в стену, пропуская хрупкое сияющее существо.<197> Hе девки, а сокровища Эрмитажа! Валентин, ты в Эрмитаже бывал?.. Поплескавшись в ванной, младшая идет обратно, повторно делает книксен и желает взрослым спокойной ночи. Мы еще немного почитаем, папочка, с годами мы так пристрастились к чтению, что вопреки всему даже режим нарушаем, крадем у сна минут пятнадцать-двадцать, уж вы нас не браните, ладно? <197> Какая чудная матрешка! <197> не устает восторгаться Отстоякин.<197> Это ж надо, Владлен, повезло тебе, повезло, а ты и не чешешься!.. Спокойной ночи,<197> ласково говорит им младшая из погодок.<197> Мы почитаем совсем немного, несколько страничек, чтобы душа воспарила и сон был осмысленным. Только методичное чте
ние даст нам право сказать когда-нибудь, что мы познали этот мир во всей его многоликости,<197> и покорить его. Hо мы не тщеславны, нет. Мы помним, что ни одна страсть не удерживает людей так долго в своей власти... и ни одна не отделяет так людей от понимания смысла человеческой жизни и ее истинного блага, как страсть славы людской, в какой бы форме она ни проявлялась: мелочного тщеславия, честолюбия, славолюбия... не беда, если люди будут хвалить тебя за твои дела. Беда, если ты будешь делать дела для того, чтобы люди хвалили тебя. Лев Николаевич подметил очень точно, как только мы что-то почувствуем в себе <197> что-то порочное, противоречащее красоте духовной, мы тут же сделаем правильные выводы и, не раздумывая, искореним недуг...<197> Hу, матрешка! <197> Отстоякин в пылу восторга хрустнул телефонной трубкой. Hо дайте мамочке отдохнуть,<197> напомнила девочка.<197> Она заслуживает того, чтобы ее покой оберегался всесторонне. Наша лебедушка... Спокойной ночи.
Как только она скрылась в комнате, Курицын умоляюще складывает ладони: вы мне трубку сломали, Отстоякин! Сперва вы отказываетесь уходить, потом трубки ломаете!..
<197> Тс-с! <197> сосед оглядывается на дверь, за которой почивает Анестезия.<197> Такие матрешки, Курицын, а ты: трубка, трубка...<197> сычит он, размахивая поломанной трубкой.
<197> Тс-с! <197> Владлен Купидонович прижимает губы указательным пальцем.<197> При чем тут это? При чем тут матрешки! Вы мне трубку испортили! А если <197> пожар? Если неотложку вызвать понадобится?
<197> Тс-с! <197> Отстоякин призывает соблюдать тишину и спокойствие, но располовиненную трубку не отдает, а прижимает ее к груди.<197> Такие матрешки, Курицын, почти что барышни, а ты перед ними в трусах дрейфуешь! Что за порядки? Безнравственно это, помяни мое слово!..
<197> Тс-с! <197> говорит Владлен Купидонович.<197> Если это не ваше <197> то можно ломать? Дайте сюда, я хочу посмотреть...
<197> Hе смеши людей, Вельямин,<197> говорит Отстоякин, продолжая похрустывать обломками.<197> Тс-с! Бегаешь в одних трусах, как будто одеть тебе нечего! Hе будь смешным!..
<197> Да что такое! <197> шипит Владлен Купидонович, стараясь выдрать из рук Отстоякина то, что осталось от телефонной трубки.<197> Дайте сюда немедленно, иначе будем говорить по-другому! Тс-с!..
<197> Только не надо угрожать, Викториан,<197> отбрыкивается Отстоякин будто играючись.<197> Hе хочешь дом показывать <197> тогда про вертолеты поговорим, чего зря время терять?..
<197> Ага-а! <197> говорит Владлен Купидонович.<197> А вы <197> забоялись!
<197> Тс-с! <197> отвечает Отстоякин.<197> Я? Забоялся? Вот еще новости!..
<197> Забоялись-забоялись! <197> говорит Владлен Купидонович.<197> Забоялись, что я Васьпану позвоню!
<197> Я? <197> опять переспрашивает сосед.<197> О чем вы говорите? Кто такой Васьпан?
<197> Сами знаете! <197> твердо говорит Владлен Купидонович.
<197> Нет, не знаю! <197> не менее твердо отрицает Отстоякин.
<197> Нет, знаете!
<197> Да заберите вы свою трубку,<197> говорит Отстоякин.<197> Hе знаю!..
<197> Эй, спорщики,<197> говорит из-за двери Анестезия.<197> Довольно вам пороги обивать, зашли бы, что ли... Посидим, телевизор посмотрим,<197> говорит непредсказуемая,<197> как раз программа для полуночников начинается...

                   III. Баллада о супружеском ложе.

Анестезия <197> в шелковой кружевной рубашке, с мраморно бледным лицом,<197> сидит на подушках и расчесывает волосы. Они у непредсказуемой длинные, почти до бедер, а гребешок <197> кроваво-красного цвета, с каким-то диковинным черным камнем на рукояти. Телевизор включен, но показывает лишь крап да строчку.
<197> Зачем же ты привел его сюда, Валериан? <197> спрашивает Анестезия замогильным голосом.<197> Что люди подумают?
<197> Аниста, что с тобой? Как ты назвала меня? Владлен я! Владик, Влад!..
<197> Теперь уже все равно... А вы, Постулат Антрекотович? Что это вы так? Пришли <197> то и располагайтесь свободно, будьте как дома.
<197> Что ж, благодарю на теплом слове,<197> говорит Отстоякин торжественно.<197> Очень даже приятно, когда люди соотносятся по-людски. С радостью принимаю ваше приглашение быть как дома.
Отстоякин шумно, по-барски, устраивается поперек диван-кровати, так что Анестезия, высвобождая место, вынужденно поджимается, убирает ноги. Впрочем, делает она это угодливо и, похоже, не без удовольствия. Диван-кровать принимает соседские телеса с пружинным хрустом и затихает, а своенравная откладывает гребешок на тумбочку и начинает плавно, грациозно даже, обволакивать себя руками <197> при одновременной горизонтальной подвижке шейных позвонков; восточная танцовщица, средь пиршества ублажающая взор владыки. Курицын, волей-неволей, пытается этого владыку изобразить, но так, как если бы владыка не предавался увеселениям, а дожидался бы начала казни; он фиксируется на середине комнаты, хватает себя за локти, туго покачивается с носка на пятку, с пятки на носок. Жаль, что в спальне почему-то не нашлось благодарного зрителя, способного по достоинству оценить фигуру Мстительного Презрения, материализованную Владленом Купидоновичем. А кислоты у него во рту не убывает, приходится много глотать, следить за тем, чтобы не капало с подбородка. Отстоякин тяжело умащивается на спальных пружинах супружеского ложа Курицыных, непредсказуемая подсовывает ему подушку Владлена Купидоновича, телевизионный экран рябит устойчивая помеха.
Отстоякин (кинув глазом на телевизор). Вот, помеха. Естественное явление жизни. Кто за что, а я <197> за естественность. Мы люди неизбалованные, обождем, сколько нужно.
Анестезия. В хорошей компании и обождать не трудно... Ах, что это у вас на платье, Постулат Антрекотович? У вас такие изысканные, такие гармоничные одежды, а вот здесь <197> не дырочка ли это? Давайте я за вами поухаживаю. У меня и нитки всегда наготове. Курицын, принеси мне иглу с черной ниткой.
Курицын (ядовито). Думаете, не принесу?
Отстоякин (обнажается). Думаем <197> принесешь. Почему бы и не принести, Викториан, когда люди просят? С людскими просьбами обращаться надо бережно... Вы такая хозяйственная, Анестезия Петровна, и все вам нипочем, никакая работа вас не утомляет... нет, вы просто уникальная женщина!
Анестезия (польщенно). Hе комплиментируйте под руку, Постулат Антрекотович. Сперва надо сделать хорошо, а уж после и комплимент послушать.
Отстоякин. Можете называть меня просто Постей. Или <197> Постиком. Это будет уменьшительно-ласкательное от Постулата.
Анестезия. Помилуйте, Постулат Антрекотович, как можно!
Отстоякин. Можно, Анестезия Петровна, можно! Уменьшительно-ласкательное сближает, а я и Валентину сказал: пойдем, познакомимся с Анестезийкой поближе.
Анестезия. У вас большое сердце, Постулат Антрекотович...
Отстоякин. Постик, Анестезийка, Постичек...
Анестезия. Hе настаивайте, есть вещи, которые еще заслужить надо... большое сердце у вас, открытое добрым веяниям, и сами вы <197> крупный такой, основательный! Как Илья Муромец!.. Женщины, должны быть, увлекаются вами без памяти. К вам бы еще Добрыню приставить с Алешей, с Поповичем <197> вы бы такую заставу нагородили <197> никто бы никуда не продвинулся...
Отстоякин. Это да, Анестезийка, это ты не обманулась. Пограничная застава <197> это вещь. Там свои законы, я вон Валентину битый час разжевываю: кто на границе уши торчком не держит <197> того лазутчик и без ножа прирежет.
Анестезия. Да оставьте вы его, нашли кому разжевывать.
Курицын. (теряя самообладание) Аниста, что я слышу?.. У меня... я... Аниста! Слов нет...
Анестезия (не глядя в его сторону). У тебя вечно чего-то нет. Представляете, Постулат Антрекотович, вся моя жизнь состоит из того, что Курицын не добыл, не догнал, не достиг, не довыпросил... Остальное время у него уходит на оправдания собственной неразворотливости. Гипсовый он какой-то, подложный..
Курицын (снова замыкаясь в грозном презрении). Hу, Аниста, благодарю. Теперь я вижу...
Анестезия. Да что он там видит! Он еще что-то видеть собирается. Открою вам секрет, Постулат Антрекотович: верите, вскинусь иной раз среди ночи, гляжу на него и думаю: на что это похоже? Это похоже на открытый перелом судьбы, вот на что...
Покопавшись в серванте, Курицын подбегает к супружескому ложу и, показав жене и соседу иглу с черной ниткой, втыкает ее в подушку: вот вам, если на то пошло! И тут же, наклонясь, пылко бормочет своенравной на ушко: это колдовство, Аниста! Очнись! Отстоякин... он как-то связан с припадочным звонарем, пьет, как лошадь, знает про военкомат, охотится за чьей-то совестью... Я не могу его вытурить, он такой массивный! И милиции не боится, у них там, наверное, все схвачено! Помоги мне! <197> А зачем его вытуривать? <197> говорит непредсказуемая,<197> общительного, забавного, с которым ничего не страшно...<197> Как прикажешь понимать? <197> все еще не верится Владлену Купидоновичу.<197> А как димедрол,<197> отвечает своенравная.<197> И прекратите брызгать слюнями, это же отвратительно!..
Отстоякин. А секретничать в присутствии <197> некрасиво!
Анестезия. Да какие же секреты, Постулат Антрекотович! Было бы о чем секретничать, пустое все, даже говорить неловко.
Курицын (отступая на середину комнаты). Предательница.. Вы, Отстоякин,<197> чем вы тут занимаетесь? Вы же сидите на моем законном месте, а потом еще про тайгу поучаете, про море, про границу...
Отстоякин (искренне удивляясь). Ты что несешь, Вельямин? Дивана пожалел? Или эта самая тебя прокосила?.. Hу, точно! Ревнивец ты наш ненаглядный! И к кому! К соседу, который всю душу перед тобой раскрыть готов, все имущество свое... Анестезийка, слыхала, куда поворачивает? Мужичок твой <197> воспылал священным чувством... Окстись, Валерик! Когда бы мы с Анестезийкой тут затевали что-то как-то,<197> неуж-то без тебя не обошлось бы?
Анестезия (принимаясь за штопку). Hе портите себе настроение, Постулат Антрекотович. Ему хоть кол на голове теши...
Отстоякин (перекатываясь с боку на бок <197> в неравной схватке с земным притяжением). Я, конечно, дико извиняюсь, Анестезия Петровна, но если мой добрососедский визит... если бокал, поднятый в знак вечной дружбы и взаимопонимания... если трубка мира, которую я кочегарю не жалея сил...
Анестезия (испуганно) Hе смейте это делать! И не думайте! Лежите смирно, отдыхайте, никуда я вас не отпущу!..
Курицын (потирая руки). Пусть убирается, не мешай ему!.
Анестезия (Отстоякину <197> участливо). Мы еще и телевизор не смотрели, и духовными ценностями до конца не обменялись. Хотите, чтобы я в слезах потонула? Чтобы никогда-никогда не простила себе?.. Я кинусь к вашим стопам, вы не преступите меня, вы не такой... это Курицын <197> очаг невоспитанности и зазнайства, но вы должны простить ему, великодушный...
Отстоякин (утирая простынкой пот с лица). Только ради вас, Анестезия Петровна... Исключительно ради вашего женского успокоения... А как у него с чувством долга? Говорят, он повестку получил, повестка <197> это вещь. Серьезная.
Анестезия (опять принимаясь за штопку). И слава богу, Постулат Антрекотович. Прямо от сердца отлегло, думаю: обиделся Постулат Антрекотович, а как вину перед ним заглаживать <197> ума не приложу... Отстоякин
 (в благостных раздумиях). А ведь и верно, Аниста <197> что я за человек такой уникальный? Сам не обижаюсь и другим не даю. Hа меня сердиться невозможно, таких человеков природа раз в столетие на свет выпускает, для равновесия, что ли... Так что же с повесткой, Анисточка? Hе порвет он ее, не забросит?
Анестезия (увлеченно работая иглой). Hу уж нет, пойдет как миленький. В долгу он перед людьми, так что пойдет и сделает все, что потребуется. Hе такой уж он безумец, чтобы еще и в этих делах шебуршиться.
Отстоякин. А справится ли?..
Анестезия. Если человеки наподобие вас, Постулат Антрекотович, будут рядом, своевременно подправят его, надоумят <197> то будьте спокойненькие.
Отстоякин (задумчиво). Это хорошо, это правильно, не сорвался бы на пустяке...
Анестезия (проявляя недюжинную убежденность). Как можно! С такой повесткой! Вы ее видели? Как она прекрасна!.. Я даже влюбилась немножко, редкой красоты документ: бумага желтенькая, печать <197> кругленькая, благородной рукой подписано... не знаю, с чем и сравнить ее...
Курицын тем временем меряет спальню спортивным шагом, а то вдруг остановится и начинает приседать, делать руками устрашающие выпады. Во рту у него <197> все та же кислятина, зато рассудок пребывает в удивительной ясности, и Курицын, поглядывая изредка в сторону воркующей парочки, бормочет себе под нос: ослепни мои глаза, надо что-то предпринимать, нельзя же так, без последствий, оскорбленное чувство,<197> бормочет Владлен Купидонович,<197> должно найти достойный выход, на то оно и чувство, на то и оскорбленное... водевиль какой-то, балаганчик, сарделька на меду... к барьеру их! Противопоставить им сильное и яркое! Убить, лишить их жизни и возможностей <197> то ли порознь, а то ли в комплекте! Осмеять, спокойно и холодно, что-то совершить, предъявить им козырь независимости, напустить на них поток леденящего презрения, спокойно, без суеты, собрать чемодан и демонстративно покинуть оскверненную обитель... Hо нет, любой из жестов им только на руку,<197> бормочет Курицын, накачивая мышцы рук и разминая тазобедренный сустав,<197> лишний повод для более изощренных издевательств, им только этого и надо, они же меня провоцируют, <174>ха<175> и еще раз <174>ха<175>,<197> бормочет он,<197> жестоко же вы обманулись, леди и джентльмены, вы насмотрелись дрянных кинофильмов и начитались слезоточивых книжонок, и вы решили,<197> взахлеб бормочет Владлен Купидонович,<197> что я <197> безвольная марионетка, а вы <197> непревзойденные правители, ничего вы от меня не получите!.. Курицын знает ответ,который повергнет вас в уныние полнейшего конфуза! Как ни в чем не бывало, господа! Как ни в чем не бывало!
Отстоякин (Анестезии). Что он там дрыгается?
Анестезия (задорно). Hе берите в голову, Постулат Антрекотович, подрыгается и перестанет. Я ему позволяю иногда <197> лишь бы соседей не тревожил, не загрохотал бы невзначай. Загрохочет <197> я его живо приструню...
Курицын (про себя). Hе дождешься, стерва...
Отстоякин (скучающе). В кои-то веки телевизор соберешься посмотреть <197> и на тебе, помеха. Впрочем, явление это естественное, как следствие активности незримого электромагнитного мира. Я вам так скажу, Анестезия Петровна,<197> что ж из того, что он незрим? Мало ли чего мы не наблюдаем в очевидностях? Взять, к примеру, ослиную мочу. В данный момент мы осла не видим, не зрим его, но мы-то понимаем, что по части испражнений у животного <197> полный ажур. У них с этим оптимально. Кому что, а мне оптимальность дороже сына родного.
Анестезия (за штопкой очень старается, аж язычок показывает). Вы у нас такой всеведущий, Постулат Антрекотович. И про животных, и про помехи знаете...
Отстоякин (пытаясь вскинуться на локтях). А кошки черной у вас нет? А то я, извините, брезгую. Рыжих мне хоть на голову посади, о от черных сразу по телу зуд и дрожки...
Анестезия. Мы кошек вообще не держим. Был один котенок, мы его на три дня одного в квартире оставили, так он с ума сошел. Возвращаемся <197> а он совсем-совсем невменяемый, забился под диван и хвост себе объедает, а на молоко даже не посмотрел. Я уже не говорю, во что превратились занавески, скатерка и обивка на мягкой мебели. Я его подруге подарила, и больше я их не видела. Hи его, ни подругу.
Отстоякин (голосом Винни Пуха):

Скиталец я, мой дом <197> дорога,
И холодрыга мне постель...
Но подвернул намедни ногу,
И тянет вот надраться в стельку.

Это из раннего. А вот еще:

Темна тучка набежала,
Танька Ваньку поприжала.
Ванька крякнул и обмяк.
Hу, Ивашка! Вот слабак!

А давайте, Анестезия Петровна, пока суп да тело, поэтический вечер устроим!..

Курицын (холодно, с ехидцей). Поэтическую ночевку...
Отстоякин. Желтая карточка, Валериан, тебя не спрашивали.
Анестезия (досадливо). В самом деле, Валериан Купидонович, вас пока не спрашивали, вот и помалкивайте...
Курицын. (заинтригованно). Значит ли это, что...
Отстоякин. Прости, Валериан, вторая желтая. Третьей не будет, будет удаление. Красная то есть...
Курицын усиленно глотает, пытается дышать глубоко и медленно, чтобы умерить дозу адреналина в крови.
Анестезия. Я бы с радостью, Постулат Антрекотович...
Отстоякин. Постик, Постя я...
Анестезия (откладывает штопку, замирает).Hе могу и все тут...
Отстоякин (благодушно). Ладно, Аниста, давай как можешь. Только не молчи, мне твой голос приятен.
Анестезия (берясь за иглу). Правда? Вот не знала, не догадывалась даже... Так я что хотела сказать? Ах да, про вечер этот... Hе подумайте чего дурного, но люди мы незамысловатые, живем ограниченно, ничего не сочиняем, без достойного партнера вам скоро наскучит, больно требовательная у вас натура. Отклика живого так и просит, так и просит...
Курицын (промозглым голосом). А все же, Постулат Антрекотович, любопытно знать, по какому праву...
Отстоякин (трогая Анестезию за локоть). Hу, скажи ему. Прямо на рожон лезет! Hу, выклянчит он красную <197> потом что? Апелляции пойдут, судейскую коллегию созывать, морока такая... Отошли его кашеварить, от греха подальше. Пусть нам кофейку замутит, без сахара. Я пью без сахара, диабет нам ни к чему. Пусть покашеварит, Аниста...
Анестезия (не поднимая глаз от штопки). Hе делайте вид, что ничего не слышали, Валериан Купидонович. Ступайте и замутите нам по чашечке кофе. И без дураков. И без сахара. Диабет нам ни к чему, инсулином потом всю жизнь колоться... Сделайте, Валериан, не жидитесь. Без глупостей только, ничего не подмешивайте. Сами знаете, что за это бывает... (Курицын безжалостно ухмыляется: ага, забоялись! Можно и замутить,<197> многообещающе объявляет он,<197> отчего же не замутить, если люди просят? Как ни в чем не бывало!..<197> жуткая мерцающая улыбка блуждает по его лицу, а глаза его сей момент готовы испепелить бесцеремонных попрателей законных прав и нажитых устоев,<197> нет, зря они в эти мгновенья манкируют его улыбкой и взглядом, уж они бы легко позаимствовали кое-что поучительное!..) Вот ваша пижамочка, Постулат Антрекотович. Видите, вот здесь я ее заштопала. А брюки вам починить не надо? Можно вас попросить не одеваться сразу? Hе часто случается наблюдать торс настоящего мужчины в интерьере.
Отстоякин (придирчиво оглядывает аккуратные стежки, пробует на разрыв, умудряется тут же подмахнуть рукавом у себя подмышками, наконец, благостно рыкает, говорит по-чебурашечьи). Мастерица! Золотая игла! Божественно! Такую хозяйку в доме держать <197> сущее блаженство! Дайте немедленно вашу руку, я ее сперва расцелую, а потом погадаю по линиям... Зачем стесняться, несравненная моя? Запечатлеть поцелуй благодарности <197> дело обычное. Все нормальные человеки так реагируют...
Курицын. Руку и только? Выше бери... (его не слышат).
Анестезия. Ой, что вы, что вы! Я гадалок терпеть не могу, Курицын вон сколько порывался, а я не хочу. Узнаешь все про будущее <197> и жить потом скучно.
Курицын. А кофейку замутить <197> это можно...
Отстоякин (рубашку пижамную бросает под стенку, начинает лежа, преодолевая неудобства, стягивать брюки). Как скажете, Анестезия Петровна. Гадания обождут, но давайте все-таки займемся чем-нибудь, пока помеха буйствует на экране. Давайте поиграем, я знаю тысячу игр и забавок, что душа пожелает, то и затеем. К чему душа потянется, тем и позабавимся...
Курицын (сглотнув и утершись). И чашечка крепкого кофе (щелкает пальцами). Человек! Два кофе покрепче, без сахара! Диабет нам ни к чему!
С поклоном, руки на груди, Владлен Купидонович пятится из спальни вон. Без сахара, без мышьяку, без дуста. Если же кто-либо окочурится от подозрений, то это личная забота каждого. А подан будет чистейший, без цикория, черный кофе,<197> внезапно привкус кислятины, ощутимо донимавший Владлена Купидоновича, уступает место желчной горечи. Вернее, сперва была лишь мягкая горчинка, подкисленная прежним ощущением. Такая неприметная поначалу, что называется, едва-едва, как будто он пригубил свежезаваренного, с пеночкой, кофе. Hа пробу.

                       IV. Игры надводных царств

Курицын идет на кухню, однако, проходя мимо комнаты девочек, зачем-то останавливается; вероятно, его внимание привлекли полоска света и голос старшей из погодок. Они всегда читают по очереди, одна читает, другая слушает, потом непременно обсудят прочитанное, случается, что и поспорят. Уровень развития у них одинаково высок, старшая постоянно подтягивает младшую, не позволяет той поддаваться расслабляющим соблазнам младшинства,<197> и правильно делает. Прелесть, а не девки,<197> Курицын, босоногий и беззвучный, замирает возле двери и прислушивается.
<197> Теперь я,<197> говорит младшая.
<197> Вот отсюда,<197> старшая, должно быть, передает ей книгу.<197> Я ногтем пометила.
<197> От <174>взрослых по обыкновению<175>? <197> уточняет младшая.
<197> Да, от <174>взрослых по обыкновению<175>...
<197> <174>Взрослых, по обыкновению, дома не было,<197> немножко нараспев, очень выразительно читает младшая.<197> Брат и сестра играли в куклы, когда внезапно послышался сокрушительный удар по крыше. Потом еще и еще.
Братец глянул в окно.
<197> Снег пошел,<197> сказал он сестренке радостно.<197> Слышишь?
Следующим ударом проломило крышу, в дом потянулся студеный ветер. Стали осыпаться оконные стекла, кухонная дверь под напором сквозняка хлопнула по косяку и раскололась. Дети сидели в обнимку, снегопад продолжал свою разрушительную работу.
<197> Вот и зима началась,<197> сказала сестренка, прислушиваясь к вою и грохоту.<197> Погулять бы на саночках...
<197> Это если дождемся папочку. Дом он заколотил, а инструмент унес,<197> братишка шмыгнул носом.
<197> Хорошо тебе, ты уже и насморк схлопотал,<197> сказала сестренка.
<197> Это не сопляки, это кровь,<197> сказал обиженно братец, утираясь обрубком руки.<197> Видишь какое оно красное?
<197> Хотела бы я увидеть хоть что-нибудь,<197> сказала сестрица.<197> Когда бы на прошлый день рождения не выплакала все глаза... я бы... мне бы...
<197> А новые уже никогда не вырастут,<197> утешил ее братец.<197> И в магазине не купишь, как говорила наша мамочка...<175>
<197> Дай мне,<197> просит старшая.<197> Hе жадничай.
<197> Я только-только зачиталась,<197> возражает младшая.
<197> Старших надо слушаться,<197> напоминает ей старшая.<197> Тебе еще надо поработать над интонацией. Ты берешь на полтона ниже, а тональность надо выдерживать. Иначе текст рассыпается.
Подслушивая, Владлен Купидонович испытывает двойственное чувство. С одной стороны, ему страшно неловко, ибо с младых ногтей он усвоил принцип неподслушивания-неподглядывания-неподчитывания, когда тот, за кем ты подглядываешь-подслушиваешь-подчитываешь, даже не догадывается, что за ним подчитывают-подслушивают-подглядывают. С другой стороны, Курицына подмывает сейчас же проверить свои познания по части отечественных и зарубежных авторов: ану как погодки начитаются и захотят потолковать с родителем на равных? Что же это такое? <197> мысленно бормочет Владлен Купидонович.<197> Hа Александр Сергеевича не похоже, слог не тот, и уж конечно, Михаил Юрьичем тут и не пахло. Николай Васильевич, пожалуй, мог бы, как пить дать, мог бы, ему-то ничего не стоило задать душку, так эпоха вроде бы другая, хотя <197> снегопады имели хождение и в прошлом веке, и в позапрошлом, а <174>сопляки красные<175> <197> не гений ли добросовестного предвидения положил в строку? А Федор Михалыч? Замесил нарочно, чтобы подразнить Ивана Сергеевича,<197> взял детишек, дом какой-то, тридцать три несчастья, как водится,<197> счастья, как показывает история, в те годы никто не знал, ровным счетом <197> никто. Даже Иван Сергеевич не по летам седел от тоски безысходности, вечный недобор с имения <197> какое тут счастье? Сидишь в Париже, а тебе назло недобирают, хоть совести их, хоть под плуг закладывай, не можешь кой-чего позволить себе, то одного не можешь, то другого, а Полинка говорит, что любит, а ждать не любит, давай, говорит, Иван Сергеевич, давай, говорит, а? А что ты дашь, когда тебе самому не додают хронически? Нет, Иван Сергеичу не до того было, не до детишек заколоченных, концы с концами человек сводил <197> какие уж тут обрубки? А Федор Михалыч мог бы, да все-таки не его это, как-то куцевато, что ли, суженно до масштабов пары-тройки замордованных судеб, опять же детишки там плакать как будто и не собираются. Живут они там, детишки эти...
<197> От <174>магазина<175>? <197> спрашивает старшая.
<197> От <174>магазина<175>, я ногтем отметила...
<197><174>...И в магазине не купишь, как говорила наша мамочка. Сама-то она из последних сил держалась, чтоб не расплакаться. Потому что сильно жалела нас: <174>Если и я расплачусь <197> то кто же присмотрит за вами, горемыки мои ненаглядные? Этот головорез только и знает, что все заколачивать...<175> Она не плакала даже когда умирала <197> папочка заколотил ее, а еще долго было слышно, как она дышит под крышкой: спокойно и ровно. Потом она задышала чаще <197> помнишь, сестрица? <197> все чаще и чаще, и как-то с присвистом,<197> но все равно не плакала. Когда начнется зима, сядьте посреди комнаты, играйте в куклы, согревайте друг друга,<197> завещала она в последний момент, а папочка сказал: <174>Тебе не надоело воздух переводить? Будь покойна, уж я их посажу как надо<175>.<197> <174>А ты, душегуб, не тяни с женитьбой, не мучай себя и детей, сразу же заколоти эту псарню, пропади она пропадом, и уходи к другой женщине, не заставляй ее долго ждать. Так всем будет лучше...<175> <197> <174>Всем уже и так хорошо, лучше некуда<175> <197> заверил ее папочка... И он сдержал обещание, наш папочка если что пообещает <197> в лепешку разобьется, жилы себе надорвет, ничего и никого не пощадит,<197> а сделает...
<197> Счастливый ты,<197> сказала сестренка брату.<197> Еще помнишь хоть что-то. А у меня все в дырочку выдувает,<197> и она сунула пальцем себе в череп.
<197> Надо будет бумажку скрутить и закупорить, чтоб песку не надуло. Я говорю про входное отверстие, входное всегда получается небольшое, почти правильной формы. А на выходе затянем чистой тряпочкой. Вот кинется кто-нибудь, что мы здесь папочку дожидаемся, кто-нибудь, у кого найдется бумажка с тряпочкой,<197> и мы тебя законопатим. Жаль только, что к тому моменту меня задерут бродячие собаки. Мне так хотелось посмотреть, как ты устроишься в жизни...
<197> А мне бы посмотреть хоть что-нибудь,<197> успела сказать сестрица, прежде чем ее привалило рухнувшим перекрытием.
Братец еще долго вертел головой и окликал ее. Потом он решил, что она хоть и шустренькая, но вряд ли успела отползти далеко. Если постараться, можно еще догнать ее и сделать так, чтобы она не мучилась... Изловчившись, согнутый в три погибели, он начал перегрызать себе ногу, зажатую, точно клещами, меж бетонными плитами, из которых, оказывается, построен был этот дом...<175>
... Hо и не Писарев, не Чернышевский, не Добролюбов с Добронравовым! <197> наотмашь гадает Владлен Купидонович.<197> Бетоном тогда заливали? Неизвестно, широкому кругу читателей <197> неизвестно, а если заливали, допустим,<197> так не жилье же, муровали кирпичом, по старинке... И не Саша с Демьяном, и не Владимир Владимирович с Алексей Максимычем. А может, в наше время мы этого автора и не проходили? Даже по разряду внеклассного чтения? Какой-нибудь Корифейчиков, Иванов, Петров, Сидоров... Что ж,<197> предается сомнениям Курицын, Владлен Купидонович,<197> дело наживное, нынче нет <197> завтра полное собрание, в сороках томах, успевай только выкупить... Hе Проскурин, не Чаковский, не Бондарев. Тот сразу бы танков нагнал, танками прошелся бы, а танков тут, как ни верти, не наблюдается,<197> зима тут, снегопад, и этим все сказано.
В глубочайшей задумчивости Владлен Купидонович попадает на кухню, берет из хлебницы кусок бородинского и начинает есть. Бородинский горчит, не должен бы, а горчит. Владлен Купидонович внимательно рассматривает надкушенный кусок, отъедает еще немного,<197> может, сразу загорчило, а потом ничего? <197> но с бородинским что-то не то, и Владлен Купидонович аккуратно обрезает надкушенный край и прячет обрезок обратно в хлебницу. Hи одного писательского имени он придумать уже не пытается, нобелевских лауреатов затрагивать всуе не желает, поэтому некоторое время расходует на то, чтобы избавиться от горечи во рту: он стоит над раковиной мойки и полощет рот теплой кипяченой водой. Внезапно, сплюнув, резко проговаривает: не Бондарев, не Бондарев,<197> и возвращается к полосканию, но тут же снова, в довольно резкой форме обращается к воображаемому оппоненту: не гавкай! <197> пресекает Владлен Купидонович кого-то, кто, по всей видимости, пристроился в закутке и оттуда раздражает Курицына.<197> Сказано тебе <197> не Бондарев! Юрия Васильича я знаю, все последние годы я только его и читал, я его всего перечитал, не он это! Да не он же, вот зараза! У Анисты спроси, она тоже в последние годы только его и читала, и тоже всего! Пойди и спроси, разбуди и поинтересуйся. Ладно, пойдем вдвоем, Аниста не обидится. И врать не станет, своенравная...
Владлен Купидонович, держа в руке стакан с кипяченной водой, на цыпочках заходит в спальню и видит, что Анестезию будить не надо, она не спит, а сидит на подушках и расчесывает волосы. Они у нее длинные, аж до бедра, а гребешок <197> кроваво-красного цвета, и рукоять гребешка инкрустирована каким-то зелененьким, красивой огранки камнем. Рядышком с Анистой <197> очень близко к ней, поперек дивана,<197> разложился сосед Отстоякин и елозит по животу руками, хлопает резинками, пытаясь освободиться от пижамных брюк. Анестезия расчесывается, Отстоякин ворочается и елозит, но это ничуть не мешает им вести оживленную беседу.
<197> А шубу вы мне купите? <197> спрашивает непредсказуемая.
<197> Это в первую очередь,<197> говорит Отстоякин.
<197> Может, и не очень дорогую, но приличную...
<197> Hа какую глаз положишь <197> та и твоя.
<197> А сапожки? <197> спрашивает Анестезия.<197> Зимние?
<197> И сапожки,<197> говорит Отстоякин.<197> Что за шуба без сапог?
<197> А вот если... кухоньку подремонтировать? Плиткой обложить. Мне туда уже заходить противно...
<197> Ремонт <197> святое дело. Считай, что уже поремонтировалась. И кухню, и куда покажешь.
<197> А вот еще... можно еще, Постулат Антрекотович?
<197> Давай, Анестезийка, гулять так гулять! Один раз живем <197> проси, что хошь!
<197> Мне бы кофемолку еще одну. Я бы в старой перец молола, а новую держала бы для кофе...
<197> Ради всего святого, я тебе и две куплю, и плитку газовую новую поставим, и меблишку сменим... Хочешь <197> эту перетянем, хочешь новенькую завезем.
<197> И на платье отрез? <197> спрашивает Анестезия.<197> И свежие фрукты зимой <197> детей витаминизировать?
<197> Считайте, Анестезия Петровна, что в моем лице вы видите скатерть-самобранку, а на ней <197> старика Хотябыча... А-а, Вельямин! Что же ты стоишь, как сиротинушка бездомный?
<197> Аниста, ты Юрий Васильича всего читала? <197> прямо спрашивает Курицын.
<197> Опять он со своим Юрий Васильичем,<197> недовольно отмахивается Анестезия.<197> Как только что-то такое, ему сразу Юрий Васильич да Юрий Васильич...
<197> Слыхал, Вельямин? <197> спрашивает сосед Отстоякин, предварительно хлопнув резинкой.<197> Дама не желает про Юрий Васильича. Значит, про Юрий Васильича не будем.
<197> Я <197> что,<197> говорит Владлен Купидонович.<197> Там матрешки зачитываются...
<197> Ты хоть матрешек не трогай! <197> раздраженно восклицает своенравная.
<197> Слыхал? <197> говорит Отстоякин.<197> Дама не желает, чтобы ты матрешек касался, значит, не касайся.
<197> А вы тут <197> что? <197> спрашивает Курицын соседа и намеревается сказать еще что-то резкое, без обиняков, но Отстоякин опережает его,<197> как бы прося прощение, как бы сожалея о том, что Курицынведет себя неподабающе, и вот добрячок Отстоякин поневоле, вынужденно <197> должен приструнить зарвавшегося, хоть ему, Отстоякину, и неприятно это, но тут выбирать не приходится, надо делать то, что надо, иначе Курицын, который и без того уже напозволял себе, начнет позволять еще большее, потом совсем зарвется, кинется в разгул <197> и если не превентивные меры сейчас,<197> то можно представить, чем это все обернется впоследствии,<197> так что ты, брат, извини, но строгача ты схлопотал заслуженно, а обижаться можешь сколько угодно, твое законное право <197> обижаться, хоть это и не на пользу, но можешь, пообижайся, чего уж тут, зато потом спасибо скажешь, когда дорастешь до понимания,<197> опережая его, сосед бросает нехотя: <174>мы так не договаривались<175> и <174>все, Викториан, допрыгался, красная карточка тебе, удаление то есть...<175> <197> и язык Владлена Купидоновича, минуту назад еще достаточно хлесткий,<197> вдруг онемевает в буквальном смысле слова. Будто Владлену Купидоновичу, во избавление от горького привкуса, начинили рот обезболивающим.
<197> Красная, красная! <197> злорадно повторяет непредсказуемая.<197> И правильно, Постулат Антрекотович, сколько можно терпеть? Уже до матрешек добрался, я вот подумаю еще да и лишу его родительских прав, лучше совсем без отца, чем с таким папашкой.
<197> Hу, это дело поправимое,<197> говорит Отстоякин.<197> Отцовство переоформляется в законном порядке, существует соответствующая статья. Кодекс гражданского законодательства <197> вещь сер-рьезная...
<197> М-м-м,<197> мычит на них Курицын, держась за обе щеки.
<197> В случае чего <197> в шесть секунд усыновим,<197> развивает тему Отстоякин.<197> По первому сигналу.
<197> Как же усыновим? <197> удивляется Анестезия.<197> У нас ведь дочери...
<197> Значит, удочерим,<197> говорит Отстоякин.<197> Какая разница? Ты, Вольдемар, чеши на кухню и без кофе не возвращайся. Видишь, какие струны ты затронул, ты, парень, трогать трогай, да о последствиях тоже подумывай. Семь раз подумай, потом уже резани. Да и то еще неизвестно, как оно обернется, с какой стороны, каким концом к тебе: тут, брат, еще та геометрия, палочку рисуем, две на ум кладем, пусть полежит, подождет, палочки на уме жрать не просят, а с ними как-то спокойнее... Вот послушай, тоже из раннего: <174>Чем больше линий на уме, тем меньше пятен на Луне. Hа Солнце тоже пятна есть,так что наукам не до сна: когда ж, когда придет весна? <197> чтоб человечеству расцвесть!..<175> Во, брат, какие империи вызревают...
<197> Hу его к лешему,<197> говорит своенравная соседу,<197> ничего вы ему не докажете, а вот блузочку... блузочку новую вы мне купите? С рюшками, с тамбурной вышивкой, я вам в каталоге покажу...
<197> Блузочку? <197> переспрашивает Отстоякин.<197> И не одну, и не только с тамбурной. А потом я тебе катер куплю, покататься в лагуне. Потом <197> яхту, самолет с электровозом <197> все у тебя будет. Верь мне, Аниста.
<197> Кому же еще довериться, как не вам! <197> с чувством отвечает непредсказуемая.<197> О, Постулат Антрекотович... О!..
<197> М-м-м,<197> мычит Владлен Купидонович, страстно желая знать, чем же все это кончится,<197> засвидетельствовать и все такое, застукать на горячем <197> и больше ничего, доучаствовать в апогее событий <197> всего лишь. Надо, надо было принести им кофе, может, и в чем ином услужить, поспособствовать, с холодком отстраненности, безусловно: делайте, люди добрые, делайте, я <197> вот он, но я желаю правды, не снисхождения и жалости, а чистой неприукрашенной правды-матки. А потом я оставлю вас. Навсегда. Бесповоротно. Вас будет преследовать по жизни призрак Курицына, обескровленного человеческим обманом,<197> но это буду не я, это будет мой призрак, тень моя, моя отлученная от тела аура. Hо вас никто не принуждал, господа, вы сами сделали свой выбор, стало быть, бодайтесь с призраками на свое усмотрение, и не зовите меня, я не услышу... Курицын ставит кофеварку на огонь и лишь теперь обнаруживает, что находится на кухне и уже поставил на огонь кофеварку, и шкафчик навесной уже открыт, и его, Курицына, руки перебирают баночки, извлекая из множества одну, в которой покоится молотый колумбийский кофе, который накануне Владлен Купидонович собственноручно же подкалил на сковородке, потому что кофейное зерно, пусть и жаренное, все ж лучше еще и собственноручно довести до готовности, подкалив на сухой сковородке, но не передержав на огне, не доведя зерно до черноты горелости, тогда зерно, считай, загублено, и кофеин улетучивается, остается бесполезный жмых, погадать на гуще, конечно, можно, но ты ведь собирался испить бодрящего напитка, а не упражняться в гадании, черт возьми!
Курицын несет кофейник в спальню, а у хорошисток уже все стихло, темно у них; Курицын отчетливо представляет, как они, умаявшись за день, поговорив после чтения о детерминизме, эклектичности новейших направлений в искусстве и эксгибиционизме в явлениях общественной жизни, посапывают во сне, набираются сил на завтра. Почитали не Юрия Васильевича <197> и баиньки. Некоторым взрослым давно пора поучиться у некоторых подростков, это факт. Перебороть, подавить в себе гонор взрослости, стать как дети, радоваться хорошей погоде, ветерку, грязной луже, давайте смотреть на мир глазами ребенка, люди, своевременно ложиться спать и видеть во сне голубые колокольчики, усеянные утренней росою. Иначе видеть вам не перевидеть то, что увидел Владлен Купидонович, когда с парующим кофейником в руке вошел к себе в опочивальню: Анестезия, жена его, хоть и не дремлет, но и не расчесывается гребешком, а уже расчесанная <197> волосы длинные, до бедра,<197> она царит на подушках, показывает органичные телодвижения восточного танца,<197> руки, шея, бюст,<197> все движется как надо, лишь ноги своенравной остаются в неподвижности, поскольку она демонстрирует свое умение сидя. Рядом с нею кряхтит лежащий поперек диван-кровати сосед Отстоякин, норовит стянуть с себя пижамные брюки, но по неловкости путается в резинках, хлопает ими, а победить пижаму никак не может. При этом Отстоякин говорит басовито, как в трубу: дайте, дайте немедленно вашу руку, я ее сперва расцелую, а потом погадаю по линиям... Зачем стесняться, несравненная моя? Запечатлеть поцелуй благодарности <197> дело обычное. Все нормальные человеки так реагируют...
Анестезия. Ой, что вы, что вы! Я гадалок терпеть не могу! Курицын вон сколько порывался, а я не хочу! Узнаешь все про будущее <197> и жить потом скучно.
Отстоякин (голосом Буратино). Как скажете, Анестезия Петровна. Гадания обождут, но давайте все-таки займемся чем-нибудь, пока помеха буйствует на экране. Давайте поиграем, я знаю тысячу игр и забавок, что душа пожелает, то и затеем. К чему душа потянется, тем и позабавимся,<197> надо же как-то обустраивать свой досуг.
Анестезия. Замечательно, Постулат Антрекотович, я страсть как люблю поиграть, позабавляться. Меня хлебом не корми <197> дай сыграть с хорошим компаньоном. Только Курицын уже шестнадцать лет надо мной измывается, ничего такого не предлагает, а если я сама попрошу <197> решительно отказывает. Я ведь, в сущности, душою еще девочка... (непредсказуемая зарделась, бросила вилять на подушках, руки опустила на колени).
Отстоякин. Вот и воспользуйтесь случаем, отведите душу...
Анестезия. А вы <197> вы тоже любите? Это вам не в тягость?
Отстоякин (голосом актера Смоктуновского). Мне, Аниста, с тобой ничего не в тягость.
Анестезия (польщенно опустив глаза). Во что же мы сыграем, Постулат Антрекотович?...
Отстоякин. А кто кого пересмотрит. Моргнул <197> выкладывай фантик. Два раза моргнул <197> два фантика выложи. И так до тыщи.
Анестезия (сокрушенно). Hе получится у меня, Постулат Антрекотович, вам в глаза невозможно глянуть, чтоб сердце не дрогнуло. Они у вас такие... такие... ну, вы сами знаете, какие они у вас...
Отстоякин (хлопнув резинкой). Вы хотели сказать <197> глаза гордого леопарда?
Анестезия (радостно). Именно это, Постулат Антрекотович! Как вы умеете подобрать каждому значению свое слово!
Отстоякин. Это у меня в крови: и взгляды, и умение... А вот есть такая игра: кто кого перелюбезничает.
Анестезия (ласково). Нет, нет, тягаться с вами в любезностях безнадежно...
Отстоякин. А ты потягайся, потягайся, я и фору дам...
Анестезия. Зачем же время зря переводить? Это же и так понятно: вы и тысячу угодников перелюбезничать горазды. Хоть и с форой...
Отстоякин. Такой уж уродился, это с генами передается, в поколениях.
Курицын (держась за кофейник двумя руками). Hу-ну...
Отстоякин (вздыхает). Хитренькая вы, Анестезия Петровна.
Анестезия. Отчего же это <197> хитренькая?
Отстоякин. Хитренькая <197> и все тут...
Анестезия. (капризно). Нет, скажите. Скажите-скажите!
Отстоякин. Так вдруг и сказать? Так сразу?
Анестезия. Сразу и скажите, а я сразу и послушаю.
Отстоякин (голосом Мальвины). Hо я не привык так сразу, милочка! Сперва подогреваю женское любопытство, до белого каления, гляжу: готовенькая, есть! <197> тогда и карты на стол...
Анестезия. Можете считать, что я не просто готовенькая, а готовенькая дальше некуда... Говорите, интриган, я сейчас разревусь...
Отстоякин. Только не это! Слез я не выношу под любым предлогом... ну, так и быть: вы хитренькая потому, что не желаете играть во что попало. Прелесть моя, вы божественно переборчивы, вы хотите получить максимум удовольствия,<197> но кто я такой чтобы осуждать вас за это? Hе стремлюсь ли и я к тому же?.. Белый флаг, Аниста, я в плену. И мы играем в самую забористую, самую увлекательную игру всех времен и народов! В кто чего боится!
Аниста. И вы пытались это скрыть? У вас такие игры, такие замечательные забавки, а вы...
Отстоякин. Вы рады?
Анестезия. Безумно! С Курицыным я и мечтать не могла!
Отстоякин. А на что же мы сыграем? Hа интерес <197> не интересно. Hа интерес и пятиклашки давно не клюют, такую корысть развели <197> мимо школы не пройдешь, чтоб не обобрали до нитки.
Анестезия. Мне кажется, вы несправедливы. Школа <197> это заря нашей жизни, она приходит к нам с первым звонком, уходит с последним. Тоже на зорьке, на закатной... Скоро и наши матрешки упорхнут... голубки наши... (хлипает носом).
Отстоякин (голосом артистки Раневской). Все, придумал, на что играем. Если, допустим, вы, Анестезия Петровна, верх возьмете, то Курицын ваш, допустим, отправляется к моей коросте, там ему и отоспаться устроят, и всего остального навешают. А я тем временем у вас заночую, буду охранять ваш чуткий сон, как собака. Буду лизать вам руки, шею, груди...
Курицын (восторженно.) Приехали!
Отстоякин. Ежели выигрываю, допустим, я,<197> ваш покорный слуга то есть,<197> то я остаюсь у вас, сторожу ваш чуткий сон, а Курицын, как представитель проигравшей стороны, отваливает к моей коросте, там и получит все, что ему причитается. В любом из вариантов побеждают дружба, равенство, братство.
Анестезия (мечтательно). Ах, плутишка, ловко же вы сеточку забрасываете, клинышки подбиваете... ловелас, неотразимый повеса, знаете, чем женщину прельстить!
Отстоякин (голосом главбуха Гриневича <197> из той самой конторы, где служит Курицын). Само собой получается, Анестезия Петровна, специально я не стараюсь. Это все потому, что я непростительно, непостижимо талантлив. Одарен, так сказать... Так что же наша игра? Условия для вас приемлемы?
Анестезия. Предупреждаю, Постулат Антрекотович,<197> пощады от меня не ждите...
Курицын (объявляет, как на великосветском приеме). Кофе подан!
Отстоякин. Первый ход за вами, азартная. Начинайте...
Анестезия (запальчиво). В подачках не нуждаюсь, начинайте вы!
Отстоякин. Hе по-джентльменски как-то. Первый ход <197> ваш.
Курицын. Кто заказывал кофе? Я тут кофе принес...
Анестезия. Нет, ваш! И берегитесь <197> ответным ходом я повергну вас в тихий ужас!
Отстоякин (шаловливо). Бедная моя головушка!
Курицын. Если кофе заварен <197> его надо потребить. Иначе произойдет перевод продукта...
Анестезия. Ай-ай-ай, Постулат Антрекотович! Еще не начавши <197> за голову хвататься...
Отстоякин (с рыком, голосом инспектора службы газа Питяхина). Держись, несравненная! Меня за красивые глазки не купишь! В атаке я неудержим, как тысяча тачанок! Бью с разворота: больше всего на свете я боюсь центрифуги!..

                   V. Игры надводных царств <197> 2

...Это какая же центрифуга, Постулат Антрекотович? Не та ли, в которой космонавтов наверчивают? <197> в которой белье отжимают, Анестезия Петровна, более жуткого зверя я не знаю, короста закладывает белье, запускает вертушку и сама убегает, а я стою над стиралкой и думаю: вот сорвется да как врежет! переживаю на все сто, аж коленки подгибаются,<197> это что, Постулат Антрекотович, меня другие страхи донимают: у нас в туалете кран сливной <197> а может, и труба, я не разбираюсь <197> так рычит <197> просто кажется, еще минута, и все это хлынет сперва на меня, потом людей затопит, кто внизу живет, пять этажей насквозь <197> это вам шуточки? <197> ни в коей степени, Анестезия Петровна, только моя короста придумала такое, что будь здоров: она от трамваев млеет, десять раз соберется с духом прежде чем в вагон забраться, все ей мерещится, что вот сейчас ее зажмет пневматической дверцей <197> и так потащит, наполовину она там, наполовину здесь, а люди кричат, а вагоновожатый не слышит и в зеркальце свое не глядит, вагончик катится, позванивает, а бедная женщина свисает с приступок, бьется головой по асфальту,<197> это действительно страшно, Постулат Антрекотович, но страшно и другое, я вот до смерти боюсь в метро заходить, туда заходишь <197> это же страсти Господни, когда эта штучка по ножкам хлопает, а еще когда лестничка вдруг замирает и все, кто ехал на ней, вот-вот на тебя повалятся, да и лестнички эти <197> не вечные, обрушиться могут, а там такие высоты, такие глубины, даже сердце тюхкает, как подумаешь,<197> а вы бы жетончик в щелочку опускали, штучка бы по ножкам и не хлопала,<197> случается, что и опустишь, а все равно как-то боязно, как-то не по себе, так что же кидаться жетончиками, если одинаково тревожно? а еще меня страхи преследуют, что случайно битого стекла покушаю, защербатится горлышко у банки, или бутылочку открываешь с противным таким стекольным скрипом <197> так и знай, белый свет у меня перед глазами гаснет: вдруг да попало? проскочил осколочек <197> что тогда? прямо умираю от предчувствия, сяду
<197> не сидится, стану <197> не стоится, хожу, по углам заглядываю <197> вдруг да вдруг? процежу десять раз, переберу по крупинке, а чувство такое, будто уже наглоталась... это хорошо мне сейчас отвлеченно рассказывать, пережить такое <197> куда страшнее,<197> советую вам впредь выставлять продукты со стеклами на площадку, делать это инкогнито <197> но делать, кто-то да подберет, не испугается, когда про стекло не знаешь, то и не страшно, не пропадать же продукту на помойке,<197> как хорошо вы посоветовали, Постулат Антрекотович, в следующий раз я так и поступлю, однако вы почему-то ничего не говорите про свои страшилки, ваша очередь <197> а вы как будто увиливаете,<197> я увиливаю? ничего подобного, только что, Анестезия Петровна, вы про метро упомянули, но как-то походя, поверхностно, а есть там одна страшная-престрашная рельсочка, знаете? там есть такая рельсочка, под напряжением, так это же форменный ужас, если человек угодил на нее <197> чернеет, как уголек, а люди так и толпятся на краю платформочки, им говорят: не скапливайтесь, рассоситесь, не подходите близко, пьяница какой-нибудь вильнет бедром, потеряет равновесие, толкнет одного, тот по инерции толкнет другого, а тот, другой, на остальных наедет, как доминошки: хлоп-хлоп-хлоп,<197> и на рельсочку, только угольки чернеют,<197> но согласитесь, Постулат Антрекотович, оборванный проводочек электропередач ничуть не хуже вашей рельсочки: человек идет себе по улице, по дороге, по полю даже, где столбы стоят, идет себе, ни о чем не догадывается, не делает никаких скоплений, вдруг <197> на тебе, проводочек под ногами, ищи потом виновного, горелая кочерыжка вместо человека торчит,<197> а вот еще про электричество, знаете ли вы, бесценная Анестезия Петровна, что слова <174>гроза<175> и <174>угроза<175> имеют идентичный корень? во время грозы ни в коем случае, ни под каким предлогом нельзя перебегать по открытой местности, молния перебежчиков жалует весьма своеобразно, испугаться как следует не успеешь <197> шарахнет в темя, как золотой петушок царя-батюшку, что
 скажете на это, азартная вы моя? <197> а то и скажу, что шаровая молния не видит различий между местностью открытой и закрытой, живет себе человек, за покупками ходит, прибирается в комнатах, стирку затевает, посуду мыть собирается, как внезапно <197> здра-а-астьица, в форточку влетает плазма и давай кружить по дому, иногда покружит-покружит и улетит без последствий, иногда же все кончается сокрушительным смертоубийственным взрывом, с плазмой ведь шутки плохи, ее не пристыдишь, на подкуп она не берется, поэтому человек, завидев плазму, уже не может быть спокоен, ни пылесосом работать не может, ни чай готовить, остается ему стоять и ждать, что она выбрыкнет между прочим, казнит или помилует, сколько безвинных человеков завершили свой путь земной таким вот непривлекательным образом! <197> это да, Анестезия Петровна, но согласитесь, что и банальный бытовой прибор, та же стиралка, представляет собой опасность не меньшую, чем плазменные выкрутасы: кто не пользуется при изъятии белья деревянными щипцами, а запускает в бак голые руки <197> тот, говорю вам искренне, немало рискует извлечь оттуда вместо стиранных рейтузов удар на поражение, бац <197> и отстирался человек, до посинения, белье в комод, атлас на крышку гроба...
<197> М-м-м...<197>Курицын показывает жестами нечто падающее на голову, нечто, похожее на кирпич, буханку хлеба и радиорепродуктор одновременно.
<197> А ты, Валентин, помалкивай, сразу в игру не включился <197> теперь тебе табу,<197> ну в самом деле, Валентин Купидонович, вам уже и карточки показывали, а вы тем не менее суетесь, вот еще страхи Господни, Постулат Антрекотович, когда человеки недопонимают, что соваться им нечего, только другим навредят, а они все суются и суются, это почти как гадюка, я гадюки тоже боюсь, не больно частый гость <197> гадюка, но какой это ужас <197> воображать, как она проползает по полу, извивается, тычет мордочкой, норовит под простыню забраться, чтоб еще неожиданнее было, но жалит человека не сразу, а сперва позабавится, охмурит его, с помощью гипнотического воздействия лишит его всякой воли к сопротивлению, обращается с жертвой, как кошка с мышкой, а мыши ведь тоже <197> не просто грызуны, но, быть может, первейшие разносчики микробов, которые сами по себе <197> организмы как организмы, только очень махонькие, микроскопические, но стоит им очутиться где-нибудь на кожном покрове человека или, того лучше, угодить куда-нибудь на слизистую, или <197> что и вовсе хорошо,<197> поселиться на внутренних органах, к лимфатическому узелку пристроиться, проникнуть в кровеносные сосуды <197> как тут же начинают они паразитировать, подтачивают храм духа и разума изнутри, поедают его по крупице, а это называется заболеванием, вот что страшит меня всякую минуту жизни,<197> тигрица! умница! непревзойденная! здорово же вы отыграли, Анестезия Петровна, недооценил я вас, поучился бы, Викториан, чем ходить и мычать тут без толку <197> ты ноги на ночь мыл? а зубы чистил? <197> не отвлекайтесь, Постулат Антрекотович, а вы, Викториан, не изображайте из себя глухого и порченного, вам говорят: пойти помыться <197> так пойдите и помойтесь, в реке, в ручейке, в океане, и в ванне <197> всегда и везде, Викториан Купидонович, вечная слава, вечная память, а то с нечищенными зубами, с немытыми ногами вы навеваете мне мысль о просроченном белковом креме, тоже, знаете ли, подарочек, коварство видимой услады, невинная с виду ароматная пеночка, а слизнешь <
197> пошло человека нудить, выворачивать всего...<197> браво, Анестезия Петровна, брависимо! белковый крем, кто бы мог подумать, а ведь и правда <197> выворачивает не хуже, чем залежалые рыбные консервы <197> кровавые поносы, обезвоживание организма, потребитель, естественно, долго не выдерживает и умирает в муках <197> о вечный, о неукротимый черный гений ботулизма! словно в мясорубку попадаешь, но и столбняк ни в чем ему не уступает, ударился человек по случаю, а противостолбнячного укола не делает, ждет чего-то, о чем-то постороннем мечтает <197> кошмар! ударился <197> так сделай! <197> иначе прямая тебе дорога оказаться во власти мышечных судорог, и без надлежащего медицинского ухода <197> сами понимаете...<197> а то еще собака человека покусает, бешенная, я, Постулат Антрекотович, как увижу пеночку из пасти <197> бегу аж ноги подо мной заходятся, аж гудят, сама себя обгоняю <197> такая вот бегунья от страху...<197> но еще страшней <197> неупорядоченные половые связи, живет себе человек, ничего особенного не помышляет, как вдруг попадает в плен полового влечения <197> жуть да и только! он, конечно, подчиняется велениям инстинкта, вступает в связь, а сам <197> ни сном, ни духом, что партнер ему попался прямиком из группы риска, может, даже не совсем того пола, на который человек рассчитывал...<197> что есть <197> то есть, Анестезия Петровна, практика, доложу я вам, весьма распространенная, гори оно ярким пламенем, это я уже про пожары, про них, про родимые, жутчее пожара ничего не бывает, если, разумеется, в то же самое время не случится авария на химическом предприятии! вот где страхи страшные часа своего высиживают! <197> а что же <197> град величиной с яйцо? а косточка, Постулат Антрекотович, косточкой, подавиться не хотите ли? а очутиться в пустыне, без капли воды в бурдюках, или очнуться посреди океана, на утлом плотике, опять же без капли пресной влаги, над километровой толщей влаги соленой, непригодной к употреблению!..<197> неплохо, милейшая Анестезия Петровна, очень даже неплохо, но что вы скажете по
поводу пыток в домашних условиях?..<197> м-м-м... страшнее страшного... м-м-м...<197> опять он вмешивается! Аниста, обуздай его! подсказка же, нарушение правил, результат аннулируется! <197> что вы, что вы, я сражалась столь самозабвенно, столько всяких жутиков припомнила, пережила как впервые, да я скорее с балкона выкинусь...<197> понял, Курицын? ты, брат, вникни и не кукай, не будешь кукать <197> избежишь неприятностей, будешь кукать <197> не избежишь, так что выбирай, что тебе ближе: доморощенная твоя посказочка <197> или Аниста собственной персоной, над пропастью... кстати, о доморощенном, я тут про пытки не договорил, набегут мерзавцы, руки-ноги опутают и пускают в ход утюги с паяльниками, что попало, такие вот мероприятия <197> разве не боязно? <197>... а я, Постулат Антрекотович, скажу последнее: страшно так-таки и не узнать, что оно такое <197> настоящее светлое счастье, большое, человеческое, неразменное... жизнь промелькнет, как ласточка за окнами, только и заметишь, что хвостик у нее раздвоен <197> ага, значит, ласточка была, не воробей, не коршун, ласточка так ласточка, и больше ничего <197> ни что у нее под перышками, ни кому она песнь свою понесла... вот что мне страшно, страшнее даже, чем лезвие в кошельке, только-только за деньгами полезешь <197> а тебе по пальцам, по фалангам, по маникюру... я победила, Постулат Антрекотович, и сообщите, что положено, Валентину, пусть, в конце-то концов, знает...
Отстоякин (бросает хлопать резинками, поднимает руки). Победила, Анестезийка, победила! Все, Курицын, продулся ты до винтика! Твои страхи оказались самыми жеванными, тебе вон всего лишь повестка припорхнула, фитюлька на оберточной, а ты и раскис! Проиграл <197> имей мужество признаться, выбрасывай белое полотнище, тащи контрибуцию!..
Курицын. М-м-м... страшнее страшного <197> измена...
Отстоякин. Hе смеши людей, Валентин, после драки не машут, озаботься контрибуцией по полной программе: с огурчиком, селедочкой, сальца копчененького не забудь, в тонких ломтиках, чтоб аж светилось! Я люблю <197> чтоб аж светилось, и чашек не бери, из чашек свинье хорошо хлебать, а человека хрусталь благородит. Давай, Вельямин, по-благородному возлакаем, из хрустальных!
Анестезия. (очень серьезно). Никогда и ни с кем не было мне так беззаботно, Постулатик. И это сущая правда...
Отстоякин. Ты чего это, Владлен? Ты это брось... побалагурили, повеселились на сон грядущий...
Анестезия (очень-очень серьезно). Сущая правда <197> никогда, ни с кем...
Курицын (набычившись, с леденящим огоньком в глазах). Слишком долго, желая убедиться, до каких границ простирается наглость и наплевательство... проклятая любознательность <197> едва не погребла меня под обломками... но всему приходит конец! Теперь я говорю: довольно! Довольно же, говорю я и знаю, что меня поддержали бы и Лев Николаевич, и Алексей Максимович, сам Юрий Васильевич стоял бы сейчас на моей стороне: довольно, сказали бы мы дуэтом,<197> довольно хлопать резинками и делать вид, что ничего не происходит!
Отстоякин (с ноткой нервозности в голосе актера Ефремова-старшего). Экий ты впечатлительный, Владленчик, предупредил бы что ли, дураков тут нет, все подобрались понятливые... сама по себе впечатлительность <197> грех не великий, в чистом, так сказать, выражении... но применительно к конкретным обстоятельствам... Прости, брат, за конкретику и послушайся дядю Отстоякина: нельзя, понимаешь ли, подключаться в сеть напрямую! Без трансформатора-стабилизатора, напряжение прыгает, предохранители слабенькие, схема на соплях...
Курицын (привыкая к новому вкусовому ощущению <197> словно пожевал он дубовой коры, вкусил неразбавленной терпкости). Довольно! Я вам не брат, а вы мне не дядя! И что это за манера <197> <174>тыкать<175> взрослому человеку на каждом слове? Я с вами коров не пас и девок не портил! Прошу оставить в покое мой дом <197> мою крепость, меня и мою супругу!
Отстоякин (поворачивается к Анестезийке, ищет в ней поддержку, и непредсказуемая, с отсутствующим выражением лица, вдруг извлекает из-под подушки маленькую губную гармонику, пробует звучание; похоже, что в репертуаре своенравной наличествует вальс <174>Амурские волны<175>). Обожди, Владлен! Дай музыкой насладиться!.. (Hо Курицын подскакивает к жене, выхватывает у нее из рук гармонику и швыряет в угол, за телевизор, что никак не влияет на качество демонстрируемой помехи). Вон ты какой!.. Я ему <197> семьями дружить, хлеб делить, про вертолеты рассказывать... Я, может вертолетами сызмальства интересуюсь, болен ими, Валериаша...
Курицын (жестко). Hе надо ничего делить, гражданин Отстоякин, и кончайте перевирать мое имя. Меня зовут: Курицын Владлен Купидонович. И убирайтесь к чертям собачьим. Более того <197> уж теперь-то я дозвонюсь Васьпану...
Отстоякин (недоверчиво). Безвестного человека тревожить...
Курицын (наслаждается). Трудно говорить, во рту немеет, но я скажу: шестьдесят семь, шестьдесят семь, шестьдесят семь...
Отстоякин. Нет, Курицын, нет!
Курицын. Да, Постулат Антрекотович. Что да <197> то да...
<197> Нет и еще раз нет,<197> отрицает Отстоякин, но вдруг тяжело переваливается на бок, сползает с ложа, пробует ступнями коврик на полу, трудно пытается стать на ноги и распрямить себя. При этом взгляд его блуждает, то находя, то теряя Курицына, который со своей стороны никак не может решить, чего же в глазах Отстоякина больше: заискивания или праведной требовательности, смущения или притворства, немого укора или готовности разразиться подзаборной бранью; помимо этого, в глазах Постулата Антрекотовича мерцали в совокупности: желание понять, осознать и предотвратить нечто совершенно неприемлемое, тоска, отчаяние, порыв укрыться с головой и уже потом <197> отмахнуться, младенческая беззащитность, уголек неугасимой ненависти, зеленца романтической сонливости, целеустремленность стервятника, скука непризнания и всепрощенчество глубинного пошиба, и что-то еще, что-то такое, отчего и лет через сто швырнуло бы в жар любого, кто отважился бы восстановить это <174>что-то<175> в памяти,<197> словом, то был взор уходящего. Курицын же, судя по всему, вот-вот произнесет последнюю фразу этой отвратительной ночи: а вообще-то, Постулат, я тебе сейчас морду набью,<197> но почему-то тянет-затягивает паузу, и тогда Отстоякин не выдерживает, хватается за сердце, мгновенно бледнеет и валится навзничь. А повалившись, откидывает голову, и многозначительные глаза его закатываются, начинают мерцать белками, в то время как с посиневших губ поверженного срывается скверная хрипотца: со мною нельзя так... непоправимая ошибка, Владлен... некому будет просветить и надоумить... поздно... теперь уже <197> все, эпилог... трагический в своей необратимости...<197> а потом, с дрожью в голосе, Отстоякин сообщает следующее: папа, мама и я <197> учащаяся семья. Необычная встреча состоялась в театре <174>Эра<175>. Сюда пришли семьи, все члены которых учатся. Первокласник 8-й средней школы Алеша Бондаренко старательно подготовился к уроку, который состоялся здесь же, перед зрителями, и получил, как в школе, <174>отлично<175>. Hа <174>хорошо<175> и <174
>отлично<175> учится и его сестра, шестиклассница Оля... Что такое? <197> обалдело спрашивает Курицын непредсказуемую.<197> Да вот,<197> отвечает ему своенравная, заливаясь слезами,<197> вот, хороший человек покидает нас... Отец Алеши и Оли, Петр Иванович,<197> продолжает покидающий их хороший человек и сосед по лестничной клетке Постулат Антрекотович Отстоякин,<197> токарь-расточник производственного объединения <174>Новокраматорский машиностроительный завод<175>, ударник труда, учится на четвертом курсе Краматорского индустриального института. Мать Екатерина Ивановна <197> плановик этого же объединения <197> повышает свой политический уровень в сети политпросвещения. Взрослые рассказали, как учеба помогает им в работе и крепкой дружбой связывает всю семью. По материалам члена юнкоровского клуба <174>Гайдаровец<175> Алены Гончаренко... молодец Аленка, что тут скажешь, а ты, Владлен, учиться наотрез отказываешься,<197> хрипит уходящий, ворочая жуткими белками в полуприкрытых глазницах,<197> ты у нас <197> семи пядей о трех головах, все постиг, ничто тебе не в диковинку, а ведь рядом с тобой, бок о бок,<197> люди... человеки рядом, Владлен... одно неосторожное движение... случайно сорвавшееся слово, да помысел даже <197> и...
Отстоякин мелко застонал, и непредсказуемая, вся в слезах, потянулась к нему и гладящим движением ладони смежила ему веки. Курицын бессознательно прикладывается к кофейнику и отпивает глоток-другой, но онемение в полости рта не исчезает: многое в эту ночь не поддается исчезновению, и деваться от этого, по сути, некуда, а бороться с этим <197> все равно, что сотворять прическу лысому, когда лысый вопит, что все <197> законно, что он оплатил работу и требует ее выполнения, и рассчитывает на качественный результат: не смейте стоять с опущенными руками, вы здесь находитесь не для того, чтобы стоять с опущенными руками, работайте, работайте, не смейте стоять и строить глазки, ваши глазки никого не интересуют, вы должны, вы обязаны, вам не удастся объегорит того, кто оплатил сполна и вправе потребовать, вам не удастся, вы не можете, вы понесете суровое наказание, вам никто не позволит, вы пожалеете, вы будете ползать на коленях и лизать подошвы, вы проклянете тот миг, когда на свет родились, потому что казнят вас не сразу, сразу казнить <197> это слишком просто, это ничему не научит того, кто ничему не учился, сперва вы пройдете через горнило пыток, вам преподадут науку высшего расцвета чувств и ощущений, вам помогут понять, что всякий выбор хорош, когда он сделан своевременно, когда еще что-то позволительно и допустимо, когда выбор еще чему-то учит, что-то прививает, предохраняет от чего-то...

                      VI. Hа смерть Отстоякина

...Постик, Постичек, ты это что надумал?.. Для чего это?.. Hе оставляй нас, Господом Богом прошу...<197> в режиме <174>пиано<175> поскуливает Анестезия, а Курицын опускается перед вытянувшимся Отстоякиным на корточки, но касаться поверженного, тем более производить над ним какие-либо действия восстановительного характера,<197> не решается. Отчасти потому, что его самого будто пришибло непостижимостью происходящего, отчасти же по причине полной некомпетентности в вопросах оказания первой медицинской помощи.<197> Постичек, Постулат Антрекотович, миленький, обаятельный, за что вы нас так-то?.. вы же прямо на полу, я же давно не пылесосила, не прибиралась, что же вас так подкосило, словно передового бойца в атакующем строю... ну же, Постулат Антрекотович, останьтесь, потерпите, вспомните свою силу... свою непреклонность... да много чего вы могли бы еще... вам отпущено...
Правая бровь Отстоякина как-то беспричинно подергивается, нежданно глаз под нею приоткрылся, на миг показался зрачок, прозревающий окружение.
<197>... нет, Анестезийка, мне уже ничто не поможет...<197> роняют синие отстоякинские губы.<197> Hа чьей это совести <197> лучше помолчу... да вы тут по мне не убивайтесь... что я для вас... это я про вас <197> и там буду помнить... а вы <197> живите с миром... не все успелось Отстоякину <197> так что ж, не первый, не последний я... все, Анестезийка... это уже все...
<197> Ничего не все, ничего не все! <197> не соглашается своенравная, заламывая руки и сухо похрустывая суставами.
<197> Все-все, теперь я знаю, как это бывает... очень даже просто, буднично, без всякой помпы... только-только расправишь крыло, на ветер поставишь, а воздушный поток уже и тю-тю, отключили уже... до восхода солнца, нарочно, чтобы солнышка не увидел напоследок... чтоб не пробежался на рассвете босиком по росе, не навестил могилы предков, не испросил у них напутствия... намости что-нибудь под голову, подушку, что ли... если, конечно, не жалко...
<197> Курицын, подушку!..
Владлен Купидонович в точности исполняет указание.
<197> Только проследите, чтобы иглы в ней не оказалось,<197> просит умирающий Отстоякин.<197> Хочется уйти безболезненно... хоть я и терпеливый...
<197> Курицын, не стой! Делай же что-нибудь! Он уходит, уходит...<197> обессиленно взывает Анестезия.
Владлен Купидонович снова опускается на корточки, спрашивает Отстоякина: вы нас не разыгрываете? Вы это серьезно?
<197> Более чем,<197> синими губами отвечает тот.<197> Эх, ты, друг, товарищ и брат... не было печали мне тут перед вами помереть шутя...
<197> Погодите,<197> растерянно озирается Курицын.<197> Есть же какие-то способы... лекарства, хирургия, воздействие биополем...
<197> Есть-то есть,<197> говорит синегубый Отстоякин,<197> только где оно все? Что-то не видать пока...
<197> Что-то надо предпринять,<197> говорит Владлен Купидонович непредсказуемой.<197> Он и правда не шутит!
<197> Вот и прояви себя,<197> говорит Анестезия.<197> Покажи, на что ты способен, ты же взрослый человек, помоги умирающему...
<197> Hе надо,<197> говорит Отстоякин.<197> Пустое это... слишком поздно...<197> на глазах у ошеломленных хозяев гость вытягивается, виски его вздуваются фиолетовыми венками, скулы делаются острее.<197> Так-то, братцы... что поздно <197> то поздно... побудьте просто со мной...
<197> Валидол! <197> говорит Владлен Купидонович.<197> Дадим ему валидолу!
<197> Мертвому припарка,<197> всепрощающе хмыкает Отстоякин.<197> Может, кому-то и помогло бы, кто землю под собой двумя ногами чувствует, а я одной ногой уже <197> там, за чертой... не ходите никуда, не ищите бесполезного... мне сейчас важнее слово последнее высказать... чтоб донеслось оно, чтоб услышалось...
<197> Молвите, Постулат Антрекотович,<197> просит умирающего своенравная.<197> Для меня оно свято...
<197> Спасибо,<197> вздыхает, морщась, Отстоякин.<197> Сердечная ты, Аниста... как тебе минувшая ночка показалась? Последняя для меня... Извела она тебя? Притомила?... меня вот и вовсе доконала, а я тем не менее <197> веришь ли? <197> рад-радехонек, есть же что вспомнить...
<197> Помилуйте, Постулат Антрекотович, как у вас язык поворачивается говорит про себя такое? Да мы еще с вами...<197> непредсказуемая обливается слезами, слезинки сыпятся у нее с подбородка сказочными горошинами, успевают лишь сверкнуть и угаснуть в отсветах мерцающего помехой телеэкрана.<197> Да мы еще с вами, да вы еще...
<197> Hе-ет, девочка,<197> мямлит безнадежный Отстоякин.<197> Отбегал свое Постулат Антрекотович, честь по чести отбегал... не тоскуйте чрезмерно, всему свой срок... единственно о чем я сейчас сожалею с удовольствием, так это о том, что не все успелось, что было задумано... Выношено, выстрадано, вымечтовано... Такие пути приоткрывались, такие высоты голову клонили... и про коньяк не рассказал Валентину, и рецептик от прусачков собирался дать, и еще <197> по мелочам, по мере сил и возможностей... не сложилось, полсотни лет,<197> а как одно мгновенье... я бы сказал <197> только и жить-то начал... не убивайтесь, ненаглядные мои... как сон, как тень от облака, как искра короткого замыкания...<197> казалось, вот-вот Отстоякин закостенеет, но прежде <197> сверкнут последним проблеском зеницы уходящего, и что-то далекое, видимое лишь ему одному,<197> полыхнет от этой жаринки, точно пересохшая солома на сиротливых полях. И во всем честном мире вдруг станет чуточку теплей и просветленней, и чьи-то нелегкие дороги и судьбы обогреются от зажженного им огня.<197> Hе хнычьте надо мной...<197> проникновенно, опадающим голосом велит Отстоякин свидетелям своего ухода.<197> Давайте прощаться, как подобает верным спутникам жизни... не в том заслуга, чтоб покропить вокруг горючими слезами, но в том, чтоб не выронить древко, не попустить стремена, на порцию котлет не разменяться...
<197> Так вы котлеток хотите? <197> обнадеженно спрашивает Анестезия.
<197> Прости, Аниста, отхотелось. А главное <197> отмоглось... мне и говорить-то нелегко, а кушать <197> так и вовсе...
<197> Надо, надо что-то делать,<197> говорит Владлен Купидонович.<197> Может, горчичники сгодятся? Или банок ему наставить?
<197>... отмоглось,<197> говорит умирающий со вкусом, смакуя каждое слово, каждый звук, выкатывающийся у него изо рта.<197> Отмечталось, отдумалось, отработалось, отлюбилось, отсиделось-отпрыгалось, отвиделось, отлеталось, отпечалилось, отмоталось, отхрапелось, отсопелось, отмочилось, отнюхалось...
<197> Электрошок,<197> перебирает возможные варианты Владлен Купидонович, Аниста же почему-то хранит гробовое молчание, лишь покачивается над умирающим, истекая слезами.<197> Массаж грудной клетки, укол внутривенно <197> одноразовым, с первого попадания, желательно <197> с первого... Переливание крови, хирургическое вмешательство...
<197>... отпелось, отплясалось, отъездилось, откружилось, отругалось, отпокупалось, отдышалось, отсморкалось, отболелось... опять же, хочется особо отметить: отлюбилось, отпрыгалось, отмоталось, отсопелось, откушалось, отболелось...
<197> Водные процедуры? <197> спрашивает Владлен Купидонович.<197> Или прогулки на свежем воздухе?
<197> Искусственное дыхание, рот в рот,<197> подсказывает непредсказуемая, клонится над отдышавшим, жадно припадает своими ярко-алыми устами к синюшным губам Отстоякина; оба застывают, Курицын беззвучно делает языком <174>ала-ала<175>, пытаясь согнать с него навязчивую терпкость. Процедура искусственного дыхания по методу <174>рот в рот<175> венчается мощным захлебом Постулата Антрекотовича и краткосрочной приостановкой его же сердечной мышцы.<197> Ничего не помогает,<197> в отчаянии говорит запыхавшаяся Анестезия.<197> Он уходит, уходит...
<197> Надо бы воды ему дать,<197> говорит Владлен Купидонович.<197> Обычно вода способствует выздоровлению, желательно <197> кипяченая...
<197> Сходи и принеси,<197> насилу отвечает своенравная.<197> Ты же видишь <197> горе утраты совсем подавило меня, я с места не сдвинусь...
<197> Все валят на инфаркт,<197> мертвенные губы Отстоякина и его же правый глаз снова приходит в движение.<197> Чуть что <197> инфаркт, инфаркт... но существует же масса, казалось бы, второстепенных расстройств, которые, однако, ведут к тому же печальному результату... живой пример: о существовании поджелудочной железы в народе знают вообще очень мало, а между тем сок ее оказывается важнее всех других в пищеварительном отношении <197> так писал великий русский физиолог И.М.Сеченов... действительно, панкреатический сок (панкреас <197> по-гречески поджелудочная железа), вырабатываемый железой, содержит ферменты, без которых нормальное пищеварение невозможно. Если по каким-либо причинам количество панкреатического сока уменьшается, переваривание и всасывание питательных веществ сразу нарушаются, возникают различные функциональные расстройства. Часто после приема пищи мучает изжога, появляется тошнота, аппетит снижается, стул становится неустойчивым, может быть вздутие кишечника...
<197>... кишечника,<197> эхом отзывается Анестезия.
<197> Кто знает, не страдал ли я все эти годы вышеизложенными симптомами?..<197> мужественно вопрошает умирающий.<197> И если да <197> то какого еще финала я мог ожидать с этих дел? Ведь поджелудочная железа не только одна из основных пищеварительных желез <197> она действует и как орган внутренней секреции... гормоны, которые она вырабатывает, поступают непосредственно в кровь и принимают активное участие в обмене веществ и прежде всего <197> углеводов... Да вы меня совсем не слушаете!..
<197> Слушаем, слушаем,<197> заверяет уходящего Владлен Купидонович.
<197> Владлен, пощупай меня, не побрезгуй,<197> просит полумертвый Отстоякин.<197> Hе случилось ли вздутие кишечника... любопытно все же знать напоследок...
<197> Что-то есть,<197> говорит Владлен Купидонович, производя требуемые манипуляции.<197> Hо точно подтвердить не решаюсь, это парафия опытных специалистов...
<197> Hа все воля Божья,<197> соглашается полумертвый Отстоякин.<197> Количество панкреатического сока, вырабатываемого железой, с течением жизни уменьшается... сравните: железа молодого человека в сутки вырабатывает от 1200 до 2000 миллилитров сока, а железа пожилого <197> около 500-600 миллилитров... такая возрастная недостаточность пищеварительной функции поджелудочной железы не ведет к нарушению пищеварения, если соблюдать правильный режим питания... но стоит, как говорится, позволить себе лишнее, есть много жареного, жирного, увлечься копченостями или сладостями, как появляется отрыжка, изжога, тяжесть в поджелудочной области... наполовину снижают секрецию поджелудочной железы и крепкие алкогольные напитки... поэтому людям пожилым даже в дни праздников, семейных торжеств лучше ограничиться кружкой пива, бокалом сухого вина... что касается низкосортного пойла, запах которого до сих пор преследует меня, то тут двух мнений быть не может... не может быть, Владлен... все остается, как было, только уже без меня... молчи, молчи... не надо лишних слов, не тирань мне душу... горечь безвременного ухода захлестнула меня, члены мои отказываются подчиняться воле моей, рассудок отказывается быть... Что ты скажешь близким моим, когда подоспеет минута прощания? Кого утешат твои нелепые оправдания? Смертный луч пронзил мое тело, а таких, как я, безглазая лупит влет! И падают они сраженными птахами и бьются об острые камни безводных бассейнов, где, по самым скромным прикидкам, должно плескаться лазурным водам с подогревом... молчи, Владлен, пробуждайся к пониманию, если в тебе хоть что-то еще теплится... тебя ли тронет предел людской? Тебе ли горевать о безвинных? Ты ли останешься на этой земле, когда все мы, кто раньше, кто позже, оставим бранные поля, до конца израсходовав запас прочности?.. Во что ты веришь, если не веришь Сеченову, Отстоякину?.. Прощай, Владлен... прощай Анестезийка...
Постулат Антрекотович судорожно дернул ногой и замер.
<197> Усоп,<197> Анестезия опять закрывает усопшему глаза, монотонно оповещает Курицына: полагается обмыть, переодеть, пока не закоченел... одевают во все чистое... бедный-бедный Постулатик... ты, Курицын, по кухням мотался, матрешек подслушивал, а Постулат мне душу изливал, задумками делился... такой широты воззрений, таких глубинных чувств тебе и не снилось... трудиться и учиться для блага, готовиться стать защитником, активным борцом за мир, другом всех трудящихся, равняться на одних, стать другим, вести за собою третьих... дорожить честью своего подъезда, этажа, лестничной площадки, быть правдивым и смелым, ловким и умелым, читать и рисовать, играть и петь, быть надежным другом, товарищем и братом, старших уважать, о младших заботиться, всегда поступать по совести... закаливать себя в горниле физкультуры и спорта, совместные походы в кино, театр, по местам трудовой славы <197> с последующим обменом впечатлениями... впечатлениями обменяться <197> это вещь, говорил Постулат, и был прав: это действительно вещь, теперь и я понимаю... еще он призывал активнее строить планы на будущее, верил, что оно у нас есть, у нас и у него... планировать трезво и широкоохватно, не мелочиться, не привередничать, податься прямиком в прорабы жизни: довольно прозябать в подручных на растворе, стариться на неквалифицированных работах... а послушал бы ты, как он отзывался о досуге! тут и вылазки на природу, и совместная обработка садово-огородных участков, металлолом с макулатурой собирать, возрождать народные промыслы, например, резьба по дереву, выжигание... увлекаться разными делами и делать их хорошо... не забыл он и про дружеские вечеринки до упаду, собирался искренне порадоваться взлетам наступающих поколений, поскорбеть о его ошибках и падениях... да мало ли что еще...
<197>... мало ли что еще,<197> внезапно оживает Постулат Антрекотович, повергнув в замешательство чету Курицыных.<197> Действительно, аптеки освобождены от приема у населения стеклянной посуды. И вот почему. Неоднократные проверки, проводившиеся органами и учреждениями санитарно-эпидемиологической службы здоровья страны, показали, что бывшая в употреблении аптечная посуда, как правило, загрязнена бактериальной микрофлорой. Даже тщательная дезинфекция не гарантирует полного уничтожения болезнетворных бактерий, а это может стать источником загрязнения лекарств микробами... кроме того... мытье и обеззараживание возвращенной населением посуды в аптеках и даже централизованно требуют... значительно больших затрат труда... и средств... чем изготовление новых флаконов...
<197> Господи, он жив! <197> освобождается от замешательства непредсказуемая и теплой рукой берет холодную руку Владлена Купидоновича.<197> Я знала <197> просто так он не сдастся. Hе из таковских он...
<197>... однако это вовсе не означает, что использованную аптечную посуду надо выбрасывать...<197> продолжает свой рассказ едва не умерший.<197> Пункты <174>Вторсырья<175>... принимают от населения стеклянную тару из-под медикаментов... либо для поставки предприятиям бытовой химии... либо как стеклобой...
<197> Еще можно помочь ему,<197> говорит напористо Курицын.<197> Мы не сделали и сотой доли того, что могли бы... чем старше ребенок, тем больше он требует внимания, но зато тем разнообразнее и интереснее родительские заботы и обязанности. Больше, конечно, становится дела и для папы. Hа десятом-одиннадцатом месяце дети уже в состоянии бодрствовать 3-3,5 часа подряд. Во многих семьях все это время ни на минуту не оставляют малыша одного, не спускают с рук, беспрерывно забавляют. Это не только трудно, но не нужно и даже вредно... я почему-то был уверен, что похоронных хлопот не миновать, но я ошибся. Нельзя, непростительно для взрослых людей в такие минуты предаваться растерянности. Надо действовать, действовать и еще раз действовать, а ребенок <197> ребенок может и должен иногда оставаться <174>наедине с собой<175>. Ему доставляет большое удовольствие, например, вставать и садиться, держась за барьер манежа, переступать вдоль барьера или, сидя, складывать маленькие игрушки в коробочку и вынимать их из нее, открывать и закрывать матрешку, катать мяч... Мы совсем упустили из виду такое действенное средство как клизма! Кроме того, никто, и не дернулся сбегать и вызвать <174>скорую<175>. Правда, телефон безнадежно поломан, но есть другие аппараты <197> у кого-нибудь из соседей, на улице, в конце концов...
<197>... в конце концов,<197> подает голос насилу живой Отстоякин.<197> Исследование гигиенистов показали... что если телевизионные передачи смотреть непрерывно в течение 2-3 часов, то возникает утомление... оно объясняется отнюдь не какой-то спецификой телевидения... а слишком длительным просмотром без соблюдения необходимых условий... расстояния от экрана, освещенности комнаты... Викториан, Викториан... вот если бы моя жизнь... жизнь простого Отстоякина действительно зависела от тебя... ты решился бы сделать все возможное и невозможное?.. невозможное меня интересует больше... возможное <197> это что, это само собой... я ведь из кожи лез, чтоб у тебя все было... правильные предчувствия <197> вот наш поводырь по этой ниточке... пока не оборвалось, пока не сошел с дистанции... вот как я, твой явный доброжелатель... Бог тебе судья, что ты собрался кому-то там звонить... какому-то Васьпану... и позвони, коли нужда припекает, дело-то хозяйское, но сперва ответь тому, кто уже заглянул в роковую бездну... невозможное <197> ты мог бы решиться?.. пожертвовать, так сказать... я ведь о чем мечтал при жизни... когда мечталось... чтобы любой за любого... в огонь и в воду, в лепешку, вдрызг...
<197> Да мог бы, мог бы,<197> кивает непредсказуемая.<197> Вы только намекните...
<197> Боюсь, не успеется... или не дойдет... вот чего я всю жизнь опасался... всю свою короткую, чересчур коротенькую, может, даже кем-то укороченную... а, Владлен?.. осознанную необходимость ощутить как свободу... слабо?.. или как?..
Владлен Купидонович собирается что-то ответить, отмалчиваться у смертного одра негоже, неприятно и все тут, но умирающий в этот момент приподнимает указательный палец, требуя тишины и особой чуткости. Он словно прислушивается к звучанию потустороннего, внезапно приоткрывшегося для него. И это успокаивает, умиротворяет Отстоякина навсегда. Вот мы и потеряли его, Царствие ему Небесное,<197> глухо проговаривает Анестезия, закрывая усопшему глаза. Потом прижимается к застывшей груди щекой, удостоверяется в полной остановке сердца, начинает тереться ушком по волосяному покрову Отстоякина, приговаривая уныло: я ведь только-только собиралась рассказать ему про студень, даже связала себя обещанием, я обещала ему <197> выпадет свободная минута <197> тотчас расскажу... у человека должна быть какая-то отдушина, маленькие слабости, а студень как раз и принадлежал к числу его маленьких, быть может, врожденных слабинок... ну, слушай, милый, ты меня и оттуда расслышишь, правда же? Когда речь идет о таком блюде, как студень, который перед употреблением не подвергается тепловой обработке, особое внимание следует обратить на необходимость соблюдения санитарно-гигиенических правил и на недопустимость приготовления его впрок. Это надо зарубить себе на носу, так как студень <197> отличная питательная среда для развития микроорганизмов... Однако мало посадить малыша в манеж, набросать ему игрушек,<197> Владлен Купидонович не в состоянии более хранить молчание, когда Отстоякин действительно отправился в мир иной и, быть может, оттуда внемлет, критически приглядывается ко всему, что сейчас происходит вокруг его бренных останков; ведь при жизни он открыто ратовал за детство, мечтал иметь хоть матрешек, хоть ванек-встанек, словом, росточек своего, отстоякинского продолжения на грешной земле.<197> Одни дети активны, энергичны и сами начинают действовать, другим надо сначала показать, что делать с кубиками, пирамидкой, мячом. Готовят студень из телячьих, свиных ног или голов, а также из говяжьих ног,<197> продолжает Анестезия, прижимаясь к
бездыханному соседу,<197> голье сначала опалите, разделите на части, в течение двух-трех часов вымочите в холодной воде. Затем тщательно вымойте щеткой, сложите в кастрюлю, залейте холодной водой из расчета 1-1,5 литра на килограмм продукта и варите на небольшом огне 5-6 часов, периодически снимая сверху жир и пену. Как только мякоть начнет отделяться от костей,<197> а это вы определите вилкой,<197> предоставьте малышу развлекаться, а сами, сидя поодаль, спокойно занимайтесь своими делами: если манеж надежен, минут на 15-20 можно оставлять ребенка одного в комнате, но только если вы убедились, что он играет,<197> продолжает Владлен Купидонович.<197> Молчание, тишина не всегда означает, что все благополучно, выньте и то и другое шумовкой и отделите мякоть,<197> выговаривается своенравная.<197> Кости сложите обратно в бульон, добавьте в него репчатый лук, морковь, петрушку, лавровый лист, соль, перец, поварите еще час-полтора, а после этого процедите; иногда, скучая в одиночестве, ребенок начинает сосать палец, воротник кофточки, отучить от этого потом очень трудно, и к тому же, стремясь познать окружающее, малыши изучают самый доступный объект <197> самих себя,<197>выговаривается Владлен Купидонович,<197> ребенок разглядывает свои руки, ноги, ощупывает лицо, уши, бывает и трогает половой орган <197> ощущения, возникающие при этом, иногда привлекают его внимание, мякоть мелко порубите, положите в процеженный бульон <197> в это же время добавить в него и мелко порезанный чеснок <197> и обязательно доведите до кипения, возможно, он попытается воспроизвести их и, за неимением других занятий, будет делать это часто и подолгу, подготовьте формы или глубокие блюдца, их надо тщательно вымыть, а затем обдать кипятком, онанизм, как и другие дурные привычки у маленьких детей,<197> порождение своего рода безнадзорности, а для нарядности <197> положите на дно формы кружочки яиц и фигурно вырезанной вареной моркови... Особенно сильно устают глаза, когда изображение на экране нечеткое, малоконтрастное, а кадры мелькают... поэтом
у пользоваться следует только исправным телевизором...
<197> Жив курилка! <197> одновременно восклицают Курицыны, Владлен и Анестезия.<197> Живого человека едва не схоронили!..
<197> Охо-хо,<197> обнаруживает Отстоякин свой отстоякинский голос, хоть и сильно подуставший.<197> Кря, бря, мря...
Анестезия вскакивает, начинает метаться по спальне, зачем-то подбирает валявшуюся на полу губную гармонику; Владлен Купидонович, сидя на корточках, пытается почесать себе под правой лопаткой, но дотянуться ему сложно, а Отстоякин медленно поворачивает голову на бок и пускает изо рта струйку слюней.
<197> Сядь, Анестезийка...<197> просит он жалобно.<197> Пожалей меня..
Непредсказуемая снова подсаживается к нему, берется гладить Отстоякину залысины; Курицын то и дело прикладывается к кофейнику, пытаясь разжижить клубок приторно-сладкой напасти, которая незаметно сменила напасть онемения во рту.
<197> Тихо здесь...<197> блеклым голосом произносит недоумерший.
<197> Тихо,<197> вторит пришибленная горем Анестезия.
<197> Тихо-мирно, хорошо...
<197> Хорошо...
<197> Нет людей, нет человеков на земле... только призраки бездушные...
<197> Бездушные...
<197> Подложное человечество расплодилось...
<197>... плодилось...
<197>... и вершит свою подложную правду...
<197>... ду...
<197> Кому что, Анестезийка, а мне за правду и матери родной не жалко...
<197>... алко...
<197> Себя вот тоже <197> на заклание отдал...
<197>... ал...
<197> И <197> ничего... ни о чем не жалею...
<197>... лею..
<197> Хочется сказать напоследок... что-то неожиданное, нетривиальное, что-то вечное...
<197>... ечное...
Умирающий беззвучно плачет; плачет Анестезия, непредсказуемая. Всплакнул бы Курицын, когда бы не имел на тот момент более кропотливого занятия <197> его аж мутило от ядовитой сладости во рту, а из кофейника уже поступала гуща, и надо было сплюнуть этот комок, но это означало бы по меньшей мере на время удалиться из комнаты, что, в свою очередь, означало бы вопиющую бестактность по отношению к недоумершему и его опекунше, расходовавшей на опеку последние силы.
<197> Опять мне мнится тень задухи...<197> с мучительным удивлением речет недоумерший.<197> Глуха, как полночь, и безбрежна...
<197> И тихо смотрят друг на друга,<197> подхватывает Анестезия.<197> По-товарищески и нежно...
<197> Стих пошел, и хорошо пошел,<197> удивляется недоумерший.<197> Я уж и не чаял, но Боги вновь заговорили, слова их мерны и просты, последней пищей: или-или,<197> встречают вечный пост они... лучше будет: <174>последней пищей: или-или,<197> наводят к Вечности мосты<175>?.. Мосты, посты, хвосты... м-да, поискать надо, не вдруг строка ложится... я ведь в искусстве <197> не Моцарт, я, Анестезийка,<197> Сальери. Раб лампы, все своим трудом, в поте лица и мыслей... Поддоны тьмы и днища света кладут охотничьи костры... предначертания звезды <197> узрит упавшая комета... ничего?
<197> Ничего,<197> соглашается своенравная.<197> Вашему таланту цены не сложишь, а вы умирать затеяли.
<197> Hе затеял, а так получилось,<197> грустит недоумерший.<197> Есть еще пара мгновений... Ты, Аниста, потом... когда уже мать сыра земля меня примет... ты потом дурного про меня не слушай, не верь дурному... и Курицыну своему подскажи, чтоб не верил... Васьпану этому мифическому, его подлизам... Запомните меня так: все мы <197> по-своему симпатичные люди, хоть Моцарты, хоть Сальери... Что в природе существует <197> ею же и произведено, ее же продукт... значит, так ей и надо, что хотела, то и получила, какая ехала <197> таких и встретила... да не судимы будем... Легионы нас! <197> вдруг рявкнул Отстоякин и опять померк, бормоча:
И черепашку не оставь,
Она <197> дитя Творца, как все мы...
Дай влаги ей
И дай кормиться,
А посягателей <197> гони,
Ты ей защита и опора...
От табака и винного кошмара,
От пива и селедочных костей <197>
Чем люди травят в забытьи рассудка...
От посягательств тех, кто и шкатулку
Из панциря, не ведавшего лиха,
Готов устроить на продажу снобам...
Пускай подавятся от смрада устремлений <197>
Те, кто лелеял этот смрад в себе!
О, нищие, беспочвенные души!
Когда бы приоткрылся глаз Творца,<197>
Он был бы поражен своим твореньем
И удручен к тому же. А теперь <197>
Ты створки распахни, о друг любезный,
Хочу я солнечного эликсира каплю,
Или глоток, коли судьба отпустит...
<197> Отпустит, не отпустит <197> эко диво,<197> говорит Анестезия.<197> Я отворю и напою тебя... Курицын, окно открой...<197>Владлен Купидонович пытается стать на ноги, но он так долго сидел на корточках, что ноги совсем не повинуются его желанию,<197> он оказывается неспособным даже привстать, не то что идти к окну и отворять его. Курицын барахтается в воздухе, никуда не продвигаясь, и слышит неугомонного недоумершего Отстоякина: разрежьте мне резинку на трусах,<197> просит тот,<197> знали бы вы, как жмет, как душит, но резать, видно, нечем, режущего предмета нет, и рвущего, и рубящего, только колющие в неограниченном количестве, иглы, иглы со всех сторон, они меня доконают, Аниста, прикажи Владлену, пусть перегрызет резинку, пусть освободит меня, облегчит мою участь, пусть сделает хоть что-нибудь, снимет с себя хоть крупицу греха великого, не убий, Валентин, не убий, потом уже <197> все остальное, остальное приложится, только не убий сперва... нашли кого просить, нашли с кем связываться,<197> слышит Курицын непредсказуемую,<197> ему хоть кол на голове теши, хоть два кола, а хоть и все четыре, его хоть под лед опусти, на нем хоть кострище раскладывай, с него <197> как с гуся вода, на него где сядешь <197> там и слезешь, оставьте, Постулат Антрекотович, с ним каши не сваришь, он <197> как физический вакуум, который я всю жизнь пытаюсь заполнить, сил моих на него не хватает, оставайтесь, удочерите матрешек, купите бра и пододеяльник, заживем припеваючи, долго и счастливо, и умрем в один день, а Курицын пусть как хочет, если ему все нипочем, если все для него <197> мурахи и черви, пусть уматывает отсюда, берет свою повестку и уматывает, деваться ему все равно теперь некуда, умотает как миленький, комната номер семь, там-то ему рога пообломают, там ему объяснят, где мед <197> а где служба, уже и звоночек послышался, пусть теперь спросит, по ком звонит будильник, да-да, Владлен, он всегда звонит по тебе...

                           VII. Постель иглы

Завтракают Курицыны в гробовой тишине, чуть позже обычного. Девочки не крошат вокруг тарелок, вилки держат правильно, элегантно даже <197> чуток наотлет, слегка оттопырив розовенькие мизинцы. Одеты погодки скромно, по-домашнему; вообще они хронические скромницы во всем, что касается внешнего и напускного, к тому же обе неисправимые материалистки, никогда не гадают под Рождество и на картах, к разным новомодным веяниям относятся неизменно скептически. Hа завтрак они съедают по полторы вчерашних котлеты, Владлену Купидоновичу достается целых три, Анестезия, жена его и мать погодок,<197> подбирает последнюю, впрочем, без всякой на то обиды; после чая Владлен Купидонович говорит, обращаясь к супруге и девочкам: <174>Нуте-с, возьмем бычка за рожки да ножки, хвост ему накрутим, пусть послужит людям<175> <197> девочки воспринимают его слова как удачную метафору, улыбчиво перемаргиваются, благодарят за вкусный и питательный завтрак. И, бесшумно отодвинув табуретки, уходят к себе в девичью.
<197> Они моргают как-то не так, что у них с глазами? <197> спрашивает Курицын Анестезию.
<197> Ничего у них с глазами,<197> отвечает она.<197> Возраст у них такой. Переломный.
<197> Переходный,<197> корректирует Владлен Купидонович.
<197> Тебе лучше знать, ты у нас глава семейства,<197> говорит непредсказуемая мрачно.<197> Оделся бы, умник, во что похуже. Вдруг вас сразу и погрузят.
<197> Мы не картошка,<197> уверенно возражает глава семейства.
<197> А кто же вы? <197> спрашивает Анестезия.
<197> Сразу не дадимся <197> все.
<197> Hе давалась им буренка, а доили каждый день.
<197> Hу вот,<197> говорит на это Владлен Купидонович,<197> вот и позавтракали.
<197> Я тебе фестала приготовила, хехст Индия лимитед, по лицензии фирмы <174>Хехст<175>, ФРГ. Это чтоб печенка не болела. И раунатина возьмешь, от артериального давления. Hе перепутаешь? Подскочит артериальное <197> раунатин принимай, увеличится печень <197> фестал, Индия лимитед. Да ты сам все хорошо почувствуешь: глаза при артериальном будто из головы вон лезут, словно кто выдавливает их оттуда,<197> ты их раунатинчиком, раунатинчиком обратно... а не подействует <197> стой и кричи, но фестал не трогай, фестал от вздутия печенки, ничего другого он не лечит. Это ты тоже почувствуешь, в правом подреберье, будто что-то там томится, гниет помалу и по брюшине растекается <197> запомнил? Лежать на правом боку при вздувшейся печени ты не сможешь, но и на левом не увлекайся. Там у тебя <197> сердце. Загнать-то его проще простого, оздоровить потом <197> сущий подвиг...
<197> А этот... он еще не разлагается? <197> говорит Владлен Купидонович, кивая в сторону спальни.
<197> Этот <197> кто?
<197> А то ты не знаешь?
<197> Ах, этот... Да рано ему разлагаться, не жарко ведь. Хотя скоро, наверное, начнет.
<197> Его никто не спрашивал, пока мы спали? Мадам за ним не наведывалась?
<197> Она не скоро кинется, у них отношения были <197> не приведи Господь. Мужа в дырявой пижаме содержать <197> это тебе ни о чем не говорит?
<197> Говорит. Hо если все же кинется <197> что думаешь делать? Меня здесь уже не будет.
<197> Что-нибудь сделаем. Что другие делают <197> то и сделаем. Люди помогут, подскажут. Тут и делов-то: обмыть, одеть, похоронщиков вызвать.
<197> Раздевать не придется <197> уже легче,<197> рассудительно прикидывает Курицын.
<197> Легкость необыкновенная,<197> соглашается своенравная, мрачнее мрачного.<197> Шел бы ты уже, нам только штрафа твоего не хватало. За опоздание.
<197> Иду, иду,<197> говорит ей Владлен Купидонович.<197> Из меня упорно сумасшедшего сотворяли, ничего у них не получилось. Hо пусть они себе думают, что получилось. Hе стану их разочаровывать. Пусть себе думают, а там посмотрим. Где моя повестка?
<197> У тебя в кармане.
<197> Верно. Я повестки всегда храню в определенном месте, в кармане, там же, где находится бумажник. Очень удобно, между прочим. Все свое ношу с собой, ничто человеческое мне не чуждо, век живи век чинись, а век на век не приходится.
<197> Балаболка, тебе за опоздание сотню <174>горячих<175> выпишут...
<197> Драть его на конюшне, с водкой и солью. Когда вернусь, купишь мне пижаму. Точно такую же, полосатую. И шапочку, чтоб волосы во сне <174>петушком<175> не торчали.
<197> Когда вернешься, я тебе такую же сама пошью,<197> обещает непредсказуемая.<197> Все брошу, сяду и пошью. И шапочку, из того же материала. Полосатую. Чтоб не петушился.
<197> Я им сразу же предложу сдать меня на альтернативную,<197> планирует Владлен Купидонович.<197> Года на полтора. Дивизион бытового обслуживания. Один тебе будет кухню подметать, мусор выносить, другого стиралку чинить засадим, третий будет за покупками бегать <197> чем не служба?
<197> Hе прокормим,<197> сомневается Анестезия.
<197> Hа альтернативной пусть сами кормятся.
<197> Поступай как знаешь, только к обеду не опаздывай. Опоздаешь,<197> я тебе уже говорила, что будет. Я и тебя, и себя, и ворониных твоих <197> всех поубиваю. Так все и ляжем в братскую, под обелиском. Матрешки по праздникам цветы приносить будут...
<197> Ты тоже вроде как спятила,<197> говорит своенравной Курицын.<197> Hо это как раз не плохо. Это даже хорошо, я одобряю. Как глава семейства. Это избавляет семью от разноголосицы, разноголосицы не будет <197> представляешь?
<197> Больше ничего не будет,<197> поднимается из-за стола непредсказуемая, мрачнее неразбавленного мрака.<197> Или уходи, или я пожар устрою. Неумышленно.
<197> Вон как ты заговорила,<197> улыбается Курицын.<197> Тогда что ж, тогда я пошел. Вьется, вьется знамя полковое, командиры впереди.
И он уходит, исчезает за дверью. Буднично так, будто во двор на часок, с доминошниками посидеть <197> одевается и уходит. Ничего запоминающегося: вот он лязгает замками, отворяет дверь, а вот он уже за дверью, и дверь закрывается. Hо прежде чем Курицын исчезает с поля зрения непредсказуемой, Анестезию пронзает мысль: какая же я нерасторопная, не поспеваю и все тут,<197> одному не успела сказать, теперь вот другого отпустила, не сказавши, а сам он хоть сто лет живи, а не додумается, это же Курицын, мой муж и отец детей моих, от него и не потребуешь, чтобы взял и додумался, ему все надо напоминать, доказывать, а лучше <197> делать конспективные записи и рассовывать по разным карманам, непременно <197> по разным, чтобы куда ни кинулся, за чем бы ни полез <197> а повсюду наткнулся бы, везде бы обнаружил и освежил бы в памяти, это же <197> Курицын, муж мой и отец детей моих,<197> думала Анестезия, пока муж и отец отворял ту самую дверь, за которой впоследствии исчез,<197> до чего он довел меня, сам доходит уже и меня за собой увлекает, до чего мы дошли, битый час пустопорожней беседой тешились, а главного, без чего ему, отцу детей моих, никуда никак, не поспеваю и все тут, хоть плач, хоть волосы на голове дери, а потом уже поздно, поезд ушел, вагоны скрылись за горизонтом, слова на ветер, ветер, состоящий из слов, которые кто-то не успел про-
@B1 = говорить в присутствии близкого ему человека, очень близкого и очень родного, допустим, мужа и отца, того же Курицына, допустим,<197> думала она, пока Курицын, допустим, намеревался поднять правую ногу, чтобы шагнуть за дверь и там, за дверью, исчезнуть,<197> а может, главное потому и главенствует в жизни, что о нем так сразу и не выскажешься? <197> думала своенравная,<197> может, оттого и не складываются у людей отношения, что люди прозябают под гнетом непоспевания, ведь сами по себе непоспевалочки случаются милые, неприметные даже, так вдруг и не сообразишь, успелось ли, а потом не сообразишь, как быть, каким бы чудом наверстать упущенное, несешься сломя голову по шпалам, не зная, в том ли направлении, туда ли, тук-тук, умчался поезд,<197> думала она, когда Курицын уже не просто приподнял ногу, но и совершил примерно полшага, или чуть меньше, чем полшага, тут все зависит от того, насколько широко человек шагает, когда шагает за дверь, чтобы за ней исчезнуть,<197> а надо было, ох как надо было успеть, кто ж восполнит недосказанное? что будет с ним, когда он окончательно отобъется от семьи, от дома, от тепла и уюта, от сердечного женского счастия? в нужный момент в нужном месте любящее существо не коснется Курицына, не скажет: тебе плохо, бесценный мой, не тужи, я разделю с тобой и эту бяку, и все грядущие, и ничего взамен не попрошу, не потребую, любящие существа приходят на помощь бескорыстно, как жаль, что ты уже далеко, что уже отбился, что нас разделяют просторы нежилых территорий, поля неразделенных времен, ах, если бы мы не израсходовали последний час на пересуды вокруг да около, если бы сумели сосредоточиться и высказать главное, без чего ты еще исстрадаешься,<197> думала Анестезия,<197> ведь ты для меня, как-никак, не какой-нибудь дядечка с улицы, ты <197> муж мой, и матрешки у нас общие, и хлебница, и чайник, но ты постарался и так заморочил меня, что тут и царевна-лягушка растерялась бы, и Марфа-разумница взвыла бы от бессилия, и Аленушка окаменела бы над козленочком <197> в то время как обязана
была действовать определенным образом, да ты любую наградил бы беспамятством,<197> думала Анестезия,<197> как я только умудрилась подсунуть ему Индия-лимитед с раунатинчиком? такая ничтожная малость, и это всего лишь препараты, а между тем необходимо было вооружить его основами правильно организованного лечебного питания, что является неотъемлемой частью комплексной терапии различных заболеваний,<197> всякий покидающий дом Курицын обязан (если жизнь ему дорога) постичь азы диетологии на тот случай, когда недуг возьмет его в оборот, когда обступят его тридцать три болячки и восемьдесят хворей, ведь при плохо сбалансированном питании, при путанице в понятиях, что являют собой пищевые вещества и чем они отличаются от пищевых продуктов, что за зверь такой <197> пищевой рацион, существует ли разница между лечебным и попросту рациональным приемом пищи, как далеко мы продвинулись по коридорам удобоваримости, усвоения и усвояемости,<197> при недопонимания этих важных важностей Курицын волей-неволей собственноручно загонит себя в гроб да еще и крышку за собой прихлопнет: белковая недостаточность-избыток, фосфолепиды со стеринами, лактозо-крахмальная разбалансировка, невнимание к клеточно-пектиновому распределению питательных веществ, отсюда и следует... как же так? столько лет бок о бок, и вот он почти за дверью, и <197> ни малейшей ориентации по части витамина РР, не говоря уже о В6 и группе тиамино-рибофлавиновых... бедный мой Владленчик! разве они там, заведуя провиантом, обеспокоятся наличием минеральных компонентов! разве подумают о том, чтобы ты своевременно получил достаточное количество кальция и фосфора, магния и натрия, хлора и железа... а йод, который участвует в образовании гормонов щитовидной железы? а фтор, необходимый для построения ткани костной,<197> в частности, зубной! а медно-цинковая агентура, без которой нельзя себе представить ни кроветворения, ни дыхания тканей, ни нормальной функции эндокринной системы... вот о чем я должна была говорить за завтраком,<197> думала непредсказуемая, глядя Курицыну в
затылок,<197> а ты должен был терпеливо выслушать, уточнять, классифицировать <197> и теперь все это унести с собой, пятнадцать общих диет плюс нулевую хирургическую, плюс разгрузочную и зондовую и все, что этому сопутствует, предшествует и венчает,никто не застрахован, а у тебя на роду написано <197> подвергнуться яростным нападкам язвы желудка <197> возможно, даже с резекцией; не тебе ли завещаны заболевания кишечника, печени, желчного пузыря и желчных протоков, воспаление поджелудочной железы, недостаточность кровообращения, атеросклероз, гипертоническая болезнь, инфаркт миокарда, ревматизм при остром и хроническом нефрите, недостаточности почек в сумме с мочекаменным недугом, при пиелоцистите и пиелонефрите <197> чем тебя тогда накормят? чем восстановишь силы в неравной схватке с недомоганием? Владленчик, Курицын,<197> думала она,<197> затюканная душа, загубленное тело, что ты будешь иметь на первое, второе и третье, когда постигнет тебя диабет, откажет щитовидка, болезнь надпочечников и околощитовидных желез? тебе по жизни гарантированы ожирение и подагра, функциональное расстройство органов дыхания, туберкулез и пышный букет инфекционных напастей, а сколько интересных дел ты уготовил для хирургов, сколько аллергических реакций и ожогов ты понесешь на собственной шкуре, спасибо еще, что не быть тебе ни беременной, ни роженицей, ни кормящей матерью, но и без этого... твои воронины добьют тебя, не дав тебе заправочного супа, не дав супов молочных и протертых, прозрачных супов и охлажденных, супов фруктовых и ягодных,<197> как не видать тебе от них целебных соусов: молочного, сметанного, соуса на бульонах, на сливочном масле и соусов, предназначенных специально для блюд холодных,<197> ты никогда не узнаешь вкуса многих диетических блюд из рыбы и нерыбных морепродуктов: из рыбки отварной и рыбки припущенной, из рыбехи жареной, тушеной, запеченой, рубленой,<197> тебе не отведать в лечебных целях мяса, свежих субпродуктов, домашней птицы и кролика,<197> ты будешь испытывать нехватку в овощах, бобовых, крупах и мак
аронных изделиях, что будет способствовать отнюдь не восстановительному, но исключительно разрушительному процессу,<197> ты скончаешься с мечтой о свежесваренном яйце и о чем-нибудь сладеньком, о фруктово-ягодном пюре, о компоте, о сладостях желированных, о пудинге и суфле, а при необходимости, по предписанию врача <197> о сладостях на основе метилцеллюлозы... кто приготовит для тебя напиток горячий, когда понадобится именно горячий, и кто остудит для тебя, когда понадобится остуженный? кто соразмерит твое плачевное состояние и степень необходимости тут же обеспечить тебя блюдом с боенской кровью, с молочно-белковыми продуктами на дрожжах, с соевыми, с отрубями,<197> и кто сопроводит подачу должной сервировкой, приложением с таблицами, предметным указателем, чтобы ты заручился уверенностью в том, что тебя не травят, но дают тебе шанс предупредить, вовремя кинуться, совладать и двинуть на поправку?.. Да никто, ни за какие сокровища, лишь я могла бы, да не успела,<197> думает Анестезия,<197> а причина все та же, заморочил ты меня, а сам <197> за дверь, а мне оставайся и угорай в ожидании, и виноватых опять не видно, где они? а-ууу, виноватые! ну, погоди у меня, попробуй не вернуться к обеду!..<197> думает она, а дверь перед нею затворяется, и Курицын пропадает за дверью, но в следующее мгновенье дверь опять нараспашку, и перед Анестезией вырастают в проеме две миленькие девочки, должно быть, школьницы, и протягивают ей пару кирпичиков вполне диетического бородинского хлеба.
<197> Это что за новости? <197> приятно удивлена Анестезия Петровна.<197> Вы, девочки, кто?
<197> А мы <197> твои дочки-погодки,<197> отвечают девочки.<197> Курицыны мы, единоутробные,<197> говорят они и по-свойски так проникают в помещение, подносят Анестезии бородинские хлебцы со словами: <197> Еще кое-кто называет нас матрешками, а мы и не обижаемся, потому что в результате серьезного воспитательного процесса, проводимого вами, родителями, а также педагогическим коллективом школы номер 55, где мы успешно учимся,<197> мы твердо усвоили, что смысл нашей жизни состоит не в том, чтобы поддаваться мелочным обидам и конфронтировать со старшими, обмениваться с ними взаимными претензиями,<197> но в том, чтобы предъявлять наисерьезнейшие требования прежде всего к себе с целью дальнейшего совершенствования как помыслов, так и конкретных поступков, что в свою очередь является для нас предметом скрупулезнейшего рассмотрения и непредвзятого анализа. Иначе получается бессмыслица и пустозвонство, получается морока и только. Мы не ошиблись, мамочка? Если мы ошибаемся, ты тут же поправь нас, мы тебя послушаемся и примем к сведению.
<197> Ах да,<197> говорит Анестезия.<197> Как же я вас не признала? Утомилась, видать, ваша мамочка, уж вы простите ее великодушно.
<197> Утомилась, утомилась, лебедушка. Разве мы не понимаем? Мы у вас понятливые, схватываем на лету.
<197> Славные, славные девчушки,<197> говорит Анестезия, принимая от них бородинский.<197> И по хлебушек сбегали, хоть я и не посылала, и слова утешительные находят, чтоб мамочку поддержать. Славные матрешки, о таких вот матрешках мы с папочкой как раз и мечтали, когда вас еще не было. Как видите, не все мечты относятся к несбыточным. Кое-что сбывается, дайте я вас приласкаю,<197> Анестезия, держа в руках по кирпичику хлеба, начинает обнимать сестриц предплечьями, плечами, пытается гладить посредством локтевых суставов; девочки мурлычут, как котята, ибо всякому дитяти, хоть и великорослому, дороги минуты материнской близости, отцовского участия.<197> А папочка наш ушел по делам,<197> говорит Анестезия дочерям.<197> Hо к обеду вернется, и снова мы заживем, как по писанному, долго и счастливо, и умрем в один день.
<197> Да,<197> говорят погодки,<197> мы не только весьма понятливые, но и приметливые к тому же. Без особого труда мы приметили, что вы с папочкой переживаете очередной трудный период и нуждаетесь в поддержке от чутких, любящих вас сердец. Именно таковыми располагаем мы с сестренкой: как только бородинский кончился, мы тут же, не сговариваясь, прошмыгнули в дверь и помчались по хлебным лавкам, по гастрономам, спрашивая повсюду, есть ли в продаже бородинский хлебушек, объясняя свой потребительский интерес так: у нас в семье отдают предпочтение данному сорту хлебобулочных изделий, а данный сорт вдруг кончился, а нам, дочерям любящим и участливым, всегда хотелось стать на подспорье своим родителям, не преумножать, а напротив <197> поубавить, насколько это в наших силах, череду их родительских забот, особенно в критический, умопомрачительный для них момент, и для начала <197> восполнить запасы бородинского в хлебнице. Мы истратили на покупку всю свою карманную наличность, о чем нисколько не жалеем, потому что дороже серебра и злата, драгоценных и полудрагоценных камней, дороже богемского стекла и всех сокровищ от лучших ювелиров востока и запада, севера и юга <197> дороже всего на свете, самого дорогого дороже <197> видеть, как разглаживаются морщины и теплеют глаза нашей мамочки, как пробуждается в ней желание ласкать нас и лелеять, как удушливой волной нарастает у нее в груди все то, что испытывают порядочные матери к детенышам своим, коих привели на этот свет, пройдя сквозь муки и боль, а потом посвятили себя их становлению и развитию, и вот теперь <197> ей, нашей горлице, лебедушке нашей,<197> воздалось и да преумножится...
<197> А знаете что,<197> говорит Анестезия растроганно,<197> знаете, я в вас души не чаю.
<197> Вот и хорошо! Значит, ты по-прежнему заинтересована в том, чтобы мы росли и развивались всесторонне и семимильными шагами,<197> девочки начинают гладить матушкины плечи, тычутся носами, точно котята, и мурлычут, выражая высшую степень блаженства.
<197> А как же! <197> говорит ласкающая и обласканная мамаша.<197> А если угодно, то развивайтесь и еще скорее, и восьми- и девятимильными, какими у вас получится, такими и развивайтесь.
<197> Значит, ты позволишь нам отлучиться на некоторое время из дому? В целях развития, не деградации, без спросу отлучаться мы ни за что не стали бы: вдруг ты кинешься, окликнешь нас <197> ау, матрешки! <197> а нас не видать, не слыхать поблизости, и сразу возникает опасность, что ты вся изнервничаешь, душу себе вымотаешь <197> это если бы мы решили напроказничать и улепетнуть без спросу <197> но мы не такие, мы с твоим молоком впитали, что такое хорошо, что такое плохо, нас среди ночи разбуди: можно ли отлучаться без спросу <197> и мы ответим в один голос: никогда! ни при каких обстоятельствах! разве что хлебушка сюрпризом доставить <197> и все, и тут же под родительский бочок, до следующего раза. Так ты нас и правда благословишь отлучиться? Мы, родная, приглашены на математическую ассамблею <197> как фаворитки подростковой научной мысли школы номер 55. Это займет часа два-три, а если затянется <197> мы оттуда сбежим, вернемся к тебе, верные подруги и дочери.
<197> Как высоко и далеко вы шагнули! <197> расчувствованно улыбается Анестезия.<197> Папочка, когда вернется, обрадуется безмерно!
<197> Он все-таки обещал вернуться? <197> хихикают погодки.
<197> Еще до обеда, до обеда еще,<197> прихихикивает Аниста, непредсказуемая и своенравная, любящая и любимая.
<197> До обеда-да? <197> подхихикивают дочери.
<197> До обеда-да! <197> подхихикивает мамаша.
<197> Обедают-дают! <197> каламбурят девчушки-веселушки.
<197> Ах вы, остроумницы мои! Язычки точеные, словеса крученые! <197> нахваливает их мамаша, и троица пускается в хоровод: матрешки выкаблучивают, мать пришлепывает шлепанцами. А вы повзрослели,<197> на полном серьезе замечает она,<197> лакомые кусочки, тысяча и один соблазн,<197> когда отправитесь на свою ассамблейку, то глядите в оба, как бы не обидел кто, не надругался бы над вами. По темным закоулкам не гуляйте, с хулиганами и насильниками не любезничайте. Заметите нездоровый огонек в зрачках маньяка <197> сразу же кричите и отбивайтесь, притворяйтесь опасно больными и заразными, эпилептичками прикиньтесь, зеленейте и войте, а если не подействует <197> добрых людей призывайте на помощь, добрые люди подоспеют и призовут других, таких же добрых, а те <197> других, пока не достучитесь до милиции, уж она-то живо набежит на место происшествия, живо пленит злополучного, отправит его под суд и на исправление, он живо повинится и осознает, а годы спустя, когда вернется на свободу возмужавшим и перекованным, то станет добросовестно трудиться, живо заведет семью или снова сойдется с той, что была у него до перековки, и будет часто вспоминать вас не иначе как с благодарностью <197> вас, которые смелыми и решительными действиями, защищая честь и отстаивая достоинство,<197> тем самым предотвратили и чье-то падение, удержали кого-то за шаг от пропасти, заставили кого-то стряхнуть с себя наваждение, мракобесие зверского вожделения,<197> он еще возблагодарит вас, вы еще примете от него букеты свежих роз с покаянными записками на колючках,<197> попомните мое слово. Попомним, попомним,<197> подхихикивают, хороводя, девчушки-послушки,<197> может, его и не расстреляют даже, и на электрический стульчик не посадят, и руки на себя он не наложит, когда в особой камере поживет как на углях,<197> уж мы-то попомним и расстараемся, оградим его от роковых сиюминутных удовольствий, пусть только попадется нам,<197> девочки прекращают кружить мамашу и поочередно приседают перед ней в реверансе,<197> сейчас же и отправимся, опаздывать нельзя
, без нас ассамблейка не откроется. Прихорашиваться, маникюры наводить мы не станем, оденемся привычно, в школьной форме мы всегда как в своей тарелке: просто и представительно, и что-то неизменно торжественное чудится в строгом сочетании коричневого с белым...
Поразительно прелестные создания,<197> не налюбуется на них Анестезия. Таких прелестниц буйная фантазия <197> и та не родит, а я вот уродила, даже не верится,<197> размышляет она, наблюдая, как погодки уплывают по коридору к девичьей. Будьте вы трижды счастливы,<197> искренне желает Анестезия, а потом, непредсказуемая, снова поворачивается к двери и видит перед собой неизвестного мужчину лет тридцати. Гладко выбритый, в несколько свободном, но ладно сидящем фраке, с белоснежным жабо и розовой хризантемкой в кармашке; руки неизвестного спрятаны за спиной, аквамариновые глаза чарующе лучезарны.
<197> Здравствуйте,<197> в легком замешательстве здоровается своенравная.<197> Вы кто?
<197> А вы как думаете? <197> переспрашивает лучезарный.
<197> Уж не водопроводчик ли? <197> сомневается непредсказуемая.
<197> Разве похож? <197> кажется, незнакомца забавляет недогадливость хозяйки: выдерживая паузу, он плутовато щурится и чем-то позвякивает у себя за спиной.<197> Hе признали? Подумайте, не торопитесь, никто нас в шею не гонит.
<197> Остается телемастер, кто ж еще?
<197> Правильно! <197> с поклоном подтверждает он.<197> Водопроводчик прибудет следом.<197> Я таких телемастеров еще не встречала,<197> признается хозяйка, а саму так и тянет заглянуть ему за спину, но он грациозно виляет корпусом, и что у него там с руками, что у него в руках <197> остается в тайне.<197> Вы прямо как оперный певец,<197> говорит она, а он с достоинством отвечает: <197> Hе все же нам канифолью пахнуть! <197> и спрашивает: <197> А это у вас что? Это хлеб? <197> Бородинский,<197> говорит Анестезия, ощутив вдруг острейшую привязанность к телемастеру, который так похож на оперного тенора.<197> Очень полезен для всякого живого организма. Хотите попробовать? <197> Да я бы не отказался,<197> облизывается тот,<197> но где же солонка? <197> Вы разве присаливаете? <197> спрашивает Анестезия, подумывая о вещах неожиданных: а ведь он уже приручил меня, подумывает своенравная, никуда я теперь от него не денусь, ну и пусть, может, человек привык присаливать, дело вкуса, теперь и он от меня никуда не денется.<197> Солонка на кухне,<197> говорит она.<197> Пойдемте, я покажу.<197> Что ж, пойдемте,<197> говорит телемастер, но рук своих не показывает, будто они у него кандалами увешаны, и он стесняется показать их, чтобы никого не расстраивать. Кому бы это понравилось: приходит телемастер в оковах и <197> здравствуйте, я <197> телемастер, самый что ни на есть, давайте ремонтироваться <197> а сам цепями грохочет, рукой повести не осилит? <197> Простите,<197> виновато улыбается он, когда Анестезия уже заводит его на кухню.<197> Из головы вон... Вы-то поздоровались, а я и не ответил. Здравствуйте. И не сомневайтесь: я <197> самый что ни на есть. Отныне забудьте про помехи, вас ожидает сплошная видимость!..

               VIII. Постель иглы <197> 2. Из головы вон.

<197> Где же она запропастилась? Ау-у, солонка!
<197> Все-таки разыщите ее, я хоть и не сильно присаливаю, но совсем без соли <197> для меня и еда не еда.
<197> Совсем без соли еда и в горло не лезет. Ау-у, ау-у!
<197> Ау-у! бывает даже так: все выглядит очень аппетитно, все очень грамотно <197> сервировка, хрусталь, серебро, и подают как положено, глоток минеральной, холодные закуски, потом идут супы, потом бифштексы, салатики всякие, гарниры, зелень, потом десерт приносят, уже под ликеры, и кофе со сливками. Фрукты само собой, крепкая ароматная сигара. Как в лучших домах на знойном побережье. И запахи такие, что желудок сводит, а кинешь на зуб и начинаешь понимать: соли нет, острота отсутствует, плеваться хочется. Без хренку, без горчички, без перчика. Сидишь и плюешься, думаешь втихаря: на кого все это расчитанно? Ну, был бы диабетиком, страдал бы от язвы, ходил бы задохликом от рождения <197> там все ясно, а супруг ваш дома? Так нет же, молодому неповрежденному организму предлагают младенческое усю-сю, он всегда у вас по воскресеньям бродяжничает? Ах, повестка... Ну, правильно, я вот тоже к повесткам отношусь серьезно, никогда не увиливаю. Да где же она запропастилась? Ау-у, солонка!
<197> Я все-таки разыщу ее, вы хоть и не сильно присаливаете, но совсем без соли <197> для вас и еда не еда. Ау-у-у...
<197> Совсем без соли еда и в горло не лезет. Ау-у, ау-у!
<197> Да вот же она! Вы только посмотрите <197> стоит как ни в чем не бывало!..
<197> А действительно! Мы тут, можно сказать, с ног сбились! А ей хоть бы что!
<197> Действительно! Вы только подумайте, каково мне было привести вас на кухню, а солонка будто испарилась! Хоть провались <197> так было стыдно...
<197> Действительно! Я бы на вашем месте устыдился бы что есть мочи, уж было подумал: что за дом такой? На кого все это расчитанно? Хлеба <197> хоть заешься, но про соль <197> одни разговоры. Получается, поговорили и только. И баста. А солонки как таковой будто в природе не существует. Ладно, думаю, я,<197> пришел, подремонтировал тут <197> и адью, до следующей поломки,<197> но они, которые живут в этом доме,<197> как они могут так жить? И это называется жизнью? Без самого необходимого, без чего и в горло не протолкнешь? Или они ничего другого и не пробовали? Принимают как неизбежность? Запихивают вручную, на воде, на постном масле <197> лишь бы проскользнуло, скатилось, упало лишь бы? А каково хозяйке <197> знать, что солонка была <197> и не где-нибудь, а на кухне, и привести туда телемастера, хлебом солью его попотчевать, а солонка возьми и сгинь, будто испарилась? Хозяйке, думаю, хоть провались, хоть тоже <197> за солонкой вслед, так ей, должно быть, стыдно. А Курицын все же молодец, отреагировал на повестку правильно.
<197> Конечно, правильно! И правильно, что вызвал телемастера, в компании с исправным телевизором женщине не так одиноко, как в компании с помехой.
<197> Конечно, не так! Но давайте сперва угостимся хлебами! Хошь, не хошь, а традицию нарушать не станем.
<197> Конечно, не станем! Только дурачки не понимают, что без доброй традиции и жизнь на жизнь не похожа, преснятина какая-то, а не жизнь, без доброй преемственности, без всего того, что повелось от предков и теперь вот тянется, тянется. Но среди прочих всегда выделяется одна из добрейших традиций <197> угоститься бородинским, давайте же приступим к угощению, прошу вас, угощайтесь.
<197> Конечно, конечно! Такая давняя, такая добрая традиция, хлеб-соль, хозяйка, мне у вас так понравилось, что и не уходил бы никуда. Вы мне поассистируете?
<197> Конечно, конечно! У вас ведь руки постоянно заняты, если вам не поассистировать <197> то как же вы изловчитесь откусить да еще солонкой попользоваться?
<197> Ну, конечно! Руки за спину, почти неощутимо, если подойти философски и привыкнуть, за спину так за спину, если держать их все время на груди <197> скрестить, как у покойника, то это разве лучше? Все равно приходится уповать на чье-то чуткое участие <197> чтобы и отщипнули, и присолили, и к губам приблизили... Вот, хорошо, плям-плям, очень хорошо...
<197> Вам хорошо <197> и мне хорошо, мне всегда хорошо, когда кому-то хорошо...
<197> И это, плям-плям, прекрасно!.. Вкусен бородинский при тихой погоде, когда чуткие женские пальцы разламывают пряную мякоть его... Плям-плям, плям-плям!..
<197> Как замечательно вы кушаете! Кормила бы вас и кормила! Во мне даже пробуждается что-то материнское по отношению к вам, человеку незнакомому, неизвестно как проникшему на жилплощадь <197> при условии, что двери я заперла и троекратно проверила. Но этот факт лишь поначалу, признаться, смущал меня... берите, берите... ах, вы как будто поцеловали мне палец! Я понимаю, это получилось спонтанно, вы подхватили губами щепотку бородинского, но ощущение при этом я испытала сказочное... нет, это ни с чем не спутаешь! Есть такие ощущения, в которых ошибиться невозможно... Хотите еще кусочек? Вот так... о, снова будто поцелуй! Вы ведете себя как нежно клюющий птенец! У Курицына так не получилось бы, это я про супруга своего, отца матрешек... Еще? И еще, и еще... Я знала только одного человека, который поглощал бородинский столь же страстно и ненасытно...
<197> А кстати, плям-плям, как он? Здоров ли? Увидите <197> передавайте привет... Впрочем, я совершенно не в курсе, о ком вы говорите... О-о, как хорошо вы посолили! Давно не угощался хорошо присоленным хлебом! Поклонитесь от моего имени, дескать, телемастер был, велел кланяться...
<197> Так вы <197> телемастер! Я уже совсем забыла, представляете? Угощайтесь, угощайтесь, что за память такая, перед посторонним человеком угоришь от стыда...
<197> Не такой уж и посторонний, допустим. Телемастер <197> он тот же доктор, тот же священник, телемастера грех стесняться, плям-плям, утаивать от него что-либо преступно даже...
<197> На вас такой великолепный фрак, что я до сих пор не могу додуматься, вы ли это! Но не все же вам канифолью пахнуть, оделся человек в свое удовольствие, если для человека работа как праздник <197> то почему бы и не одеться шикарно! <197> вот что вертится у меня на уме, хоть и не знаю, правильно ли вертится...
<197> Будем реалистами, плям-плям, люди просто ленятся одеваться красиво, тысячу обоснований приведут, лишь бы не одеться красиво... А хотите знать, как я стал телемастером? Начинал-то я не с этого, одна высокопоставленная особа долго преследовала меня, предлагая место личного шофера, осыпая такими заманчивыми перспективами, что и Постулат не устоял бы, не то что я, человек достаточно скромных возможностей... впрочем, насчет Постулата я, похоже, оговорился, беру свои слова обратно, Постулат и не такого хлебнул <197> и все как в прорву... Так вот, встретили меня, как дар Господен; обхаживают, кормят, выделяют в особняке отдельную комнату, стелят свежие постели, заговаривают о круизах по теплым морям, интересуются самочувствием, челядь роится в отдалении и переполняется ревностью, пока мне показывают новенький лимузин, предлагают обкатать его, когда мне захочется, и отовсюду нашептывают о том, что хозяин здесь мало что решает, что сперва я обязан буду угождать хозяйке, она тут всему голова, и даже сам высокопоставленный подмигнул мне: супруга для тебя <197> закон и верховный главнокомандующий, смотри, не разочаруй ее... и вдруг замечаю <197> кто-то приближается ко мне <197> еще никого не вижу, только это незабываемое чувство <197> сближение, неотвратимое и сразу роковое... Все разбежались кто куда, когда она подошла и заглянула мне в глаза. <174>Мальчик,<197> сказала она с придыханием.<197> Вы мне нравитесь<175> <197> <174>Мэм, я отвезу вас куда пожелаете<175> <197> <174>Да,<197>сказала она,<197> но сперва я привью тебе привычку к дорогим сигарам<175> <197> и сунула мне в зубы длинную сигару, и я раскурил ее тут же. Я курил, а она наслаждалась зрелищем, и непрестанно говорила с придыханием: славный, милый, мальчик,<197> и потом сказала, что давно мечтает выехать на природу, куда-нибудь подальше от дома, к лесу куда-нибудь, и спросила, не знаю ли я какого-нибудь настоящего леса в округе, это было бы прекрасно <197> очутиться на опушке, без свидетелей, без этих назойливых угодников, наедине со своими чувствами... ты
отвезешь меня туда? <174>Мэм,<197> говорю я,<197> вы мой верховный главнокомандующий, приказывайте <197> и помчимся<175>. Увези, увези меня на край света, Умбэрто...
<197> Непривычное для слуха, чужеземное имя!..
<197> И вы заметили... я же наполовину итальянец, зато с фамилией у меня <197> никаких недоразумений и кривотолков <197> Давнюк моя фамилия, разрешите представиться. Это правильно, когда клиент знаком со своим телемастером в полном объеме.
<197> Анестезия Петровна Курицына, плям-плям.
<197> Давнюк Умбэрто Методиевич... с радостью пожал бы вам руку, но в силу некоторых причин это не представляется возможным.
<197> А вы уже и так мне пальчики обцеловали, с меня достаточно.
<197> Увези, увези меня на край света, Умбэрто! <197> я и запустил стартер... Она сама указывала мне ближайший путь до опушки, окрестные леса она знала, как свою косметичку: направо, здесь притормози, теперь налево, сейчас откроется сказочное место, и оно в конце концов открылось: высокие небеса, шелковистые травы, колдовская неприступность смешанного леса, алые капельки землянички повсюду... <174>Тебе здесь нравится? <197> спрашивает она.<197> У тебя появилось предчувствие блаженного исхода?..<175> <197> <174>Мэм, а если домашние кинутся? У вас там столько народу, и все следят друг за дружкой...<175> <197> <174>Очнись, Умбэртик, они давно познали свой предел, они не посмеют...<175> <197> <174>Ну,<197>говорю,<197> если так...<175> <197> <174>Так, так,<197> говорит она, наползая на меня жарким телом.<197> Мальчик мой, сейчас мы остановим этот душный катафалк, ты будешь повиноваться мне, в награду же получишь миг такой любви, о которой даже не догадывался... возьми из багажника клеенку и брось ее на траву<175>... Когда я открыл багажник, там действительно обнаружился рулон клеенки, а рядом с рулоном <197> скрюченный садовник ...<174>Чего же ты ждешь? <197> спросил он, потому как я остолбенел от неожиданности.<197> Ты, парень, держись, не подведи нас...<175> <197> <174>А вы здесь зачем?<175> <197> <174>А для подстраховки. Не разочаровывай ее, ладно?<175> <197> <174>Ладно. А клеенка зачем?<175> <197> <174>А это чтоб экологию не загадить<175>... Я захлопнул багажник, постелил клеенку, дивясь ее пурпурно-кровавой расцветке, и лишь после этого из салона показалась мэм, совершенно нагая и почему-то с хромированным сундучком в руках, наводящим на мысль о неизбежности хирургического вмешательства. <174>Ты еще не разделся, Умбэртик? Еще не вытянулся на клееночке? Решил разочаровать меня?<175> <197> <174>Я в полном замешательстве, мэм, что мы собираемся предпринять?<175> <197> <174>Ничего такого, что противоречило бы велению природы.<175> <197> <174>А что она велит нам?<175> <197> спросил я, с ужасом поглядывая на этот черто
в сундучок, в котором так нехорошо позвякивало.<197> <174>Для начала она велит нам раздеться и вытянуться,<197> нетерпеливо повысила голос мэм.<197> Или ты собираешься заниматься любовью вприглядку?<175> <197> <174>Дело святое<175>,<197> пробормотал я, разделся и вытянулся. Мэм нависла надо мной, ее распущенные волосы цвета стылой канифоли <197> касались моего лица, глаза светились расплавленным оловом... Природа требует своего, Умбэртик, страсть безгранична, в человеке все должно быть любимо,<197> мне нужно все, я хочу любить каждую клеточку твоего организма, каждую косточку, мышцы, суставы, наши тела сольются воедино, голяжка, лодыжка, малая берцовая, большая берцовая, сухожилья, лимфа...<197> а сама уже полосует меня скальпелем по ногам... Как я вырвался? Как мне удалось бежать?.. За мной гнались! Сперва садовник, потом ребята из охраны, и каждый пытался доказать мне, что я неправ, что мэм предпочитает исключительно шоферню, никого другого она и на дух не приемлет, а я вот подкачал, теперь им всем придется несладко, пока подыщут нового, и зря я испугался, на первый раз она бы ограничилась голеностопным левым, она всегда начинает снизу, зато какие потом сиделки, протезисты, какая жратва, какая выпивка, чего душа пожелает <197> все тебе на подносе, в ту же минуту,<197> а садовник кричал: не виноваты мы, что мясо у нас не шоферское, она же пробовала нашего брата, два пальца мне отхватила да выплюнула... Я продрался сквозь лес на кольцевую дорогу. В первой же машине, которая остановилась подобрать меня, сидел за рулем мой хозяин. <174>Что произошло, Умбэртик? <197> полюбопытствовал он с грустью.<197> Почему ты носишься тут голышом?<175> <197> <174>А то вы не знаете<175>,<197> говорю я ему и прошу какой-нибудь одежды. <174>Знаю,<197> кивает он,<197> значит, ничего не вышло, и ты увольняешься<175>.<197> <174>Уже уволился, дайте одеться<175>.<197> <174>Ты разочаровал всех нас<175>,<197> говорит он, а я отвечаю: предупреждать надо было, дайте хоть штаны.<197> Какие тебе предупреждения? Ты разве не знаешь, что жены наш
и без ума от наших личных шоферов? Не только, правда, от них, но от них <197> особенно. На чертей тебе сдалась твоя молодость, если тебя никто не любит до последнего мизинца?...<175> <197> <174>Ваши, почему-то все на месте...<175> <197> <174>А что мои? От меня у нее изжога... Одеться тебе? Одеться публика подаст, она это любит!<175> <197> и высадил меня на центральной площади, а напоследок сказал: когда в телевизоре какая-либо деталь приходит в негодность <197> ее меняют на новую, из-за одной паскудной деталюшки менять всю конструкцию неэкономично, подумай об этом... Я не преминул воспользоваться его советом и понял свое истинное предназначение...
<197> Так вы разбираетесь в телевизорах? Вы телемастер? Как это кстати! Нас тут помеха угнетает...
<197> Еще бы не угнетать! От порядочной помехи и умом слабеют, не только физически. Физически ослабеть <197> это что, это еще полбеды, а вот когда человеку говорят: ступай обедать, а он сидит и в небо смотрит, ему говорят: остынет ведь, а он сидит и ухом не ведет,<197> вот тут уже надо бить тревогу: не иначе слабость достигла высшей точки. Либо слабость изгонять, либо точку опускать...
<197> А то еще бывает <197> ему говорят: иди обедать, а он отвечает: мне вот повестка пришла, то есть, начинает нонсенсировать открыто, ему советуют: нонсенсировать не надо, и без того хорошо, а он нонсенсирует и больше ничего...
<197> И больше ничего. А то еще так <197> поест хлеба-соли, а потом улыбается до ушей, будто объегорил кого-то. К нему <197> с уважением, угощайся, дескать, а ему бы только поскалиться. И никогда о себе не напомнит: кто он, что он, почему он...
<197> А вы? Вы мне напомните? Из головы вон, кто вы, что вы, почему вы...
<197> Еще бы вам не напомнить! Представьте только: мы с вами стоим на кухне и угощаемся бородинским с солью, а все остальное <197> кто я, что я, почему я,<197> из головы вон! Как долго это могло бы продолжаться без напоминаний? И что в итоге? Напомню, безусловно, еще бы не напомнить! А вы мне бородинского еще отщипнете? Дополнительный кусочек...
<197> Еще бы! Вот вам дополнительный кусочек, а вот я его присолила, как вы любите...
<197> Плям-плям, напоминаю, хозяйка: я <197> телемастер, самый что ни на есть, как только угостимся <197> сразу же приступим к ремонту. Никаких помех, сплошная видимость! Поблагодарю за хлеб, за соль, дальше мне ваша помощь не понадобится. Не стану спрашивать, где у вас что, я в любом доме любой телевизор с закрытыми глазами нахожу. Тут сказываются опыт, квалификация, еще никто не жаловался: все только благодарностями осыпают. Но вы осыпать не торопитесь, успеется. Для начала я закурю <197> у вас в доме курят?
<197> Не припомню что-то, Курицын временами дымит, временами от дыма отмахивается, но вы непременно закурите, вам сам Бог велел, вы же на работе. А вот и пепельница с окурочком. Курицын, наверное, за ночь опять пристрастился, бессоницу свою никотином травил.
<197> Первый раз встречаю такую понятливую гостеприимную хозяйку! Позвольте мне даже слегка раскланяться перед вами, а то, бывает, куда ни придешь <197> воздух напитан скандалом, руки чешутся загнать хозяев под лавку и <174>красного петушка<175> им подпустить. Поассистируйте мне, пожалуйста, сигара <197> во внутреннем кармане, выньте ее и суньте мне в рот... М-м-м, м-м-м... благодарю! благодарю!.. Эта людоедка таки привила мне вкус к дорогому куреву, да вы тоже очень скоро привыкнете... м-м-м, м-м-м... сделаем вот что: вы отправитесь в ванную, у вас там стирки <197> непочатый край, займитесь, обо мне не думайте, а потом зайдете в гостиную и, взглянув на телевизор, невольно воскликнете: как хорошо вы его отремонтировали! просто чудо! <197> я же поведу себя сдержанно, как подобает настоящему умельцу, который ценит свою работу, но к результатам относится критично: хорошо, хорошо,<197> отвечу я,<197> да пусть немного погреется, поглядим, что будет, больно норовистые схемы у нынешних, на такую схему и смотреть бывает страшно, а посему, хозяйка, наберитесь терпения, понадобится пробный прогон, 48 часов без отключения, а вы что на это скажете?
<197> А я вам скажу на это: да хоть сто сорок восемь, лишь бы хорошо получилось!
<197> Правильно! Он у вас ламповый или на транзисторах? Не знаете... вот это скверно. Нет, я не собираюсь вас пугать, это было бы в духе Постулата <197> нагнать на человека страхов, а потом увещевать, успокаивать,<197> я не стану, но предупредить обязан: сорок восемь часов без отключения <197> испытание сер-р-резное, самовозгорание почти неизбежно, машина-то в некоторых случаях ведет себя все равно как адская. Но вы не беспокойтесь, если дойдет до спасения и выноса имущества <197> ваш покорный слуга!
<197> Вот и хорошо, а я тем временем запру себя в ванной, у меня там стирки <197> гора неприступная. Если что-то загудит <197> не шарахайтесь и никуда не убегайте <197> это не лютый зверь, это моя стиралка в действии.
<197> Вот и хорошо. Пока она будет гудеть <197> я могу быть спокоен <197> значит, вы стираете, и все у вас происходит как надо.
<197> Хорошо. А вы тем временем оставьте свой окурок в пепельнице и отправляйтесь в гостиную, найдите там с закрытыми глазами телевизор, избавьте нас, наконец, от помехи.
<197> Хорошо. Хорошо, хорошо...
Поразительно приятный в обхождении телемастер,<197> не нарадуется хозяйка,<197> да еще и во фраке, прямо сюрприз какой-то, даже не верится,<197> думает она, направляясь в ванную, но вдруг замечает в прихожей неизвестного мужчину лет эдак тридцати с небольшим: гладко выбритый, в свободном, но ладно сидящем белом фраке, с белоснежным жабо на груди и розовой хризантемой в кармашке. Руки неизвестного по-арестантски сцеплены на загривке, глаза поблескивают антрацитиками.
<197> Что вы здесь делаете? Вроде бы и дверь я заперла, и запорки проверила, но это как будто ничего не значит. Замки замками, а кто-то все равно является.
<197> Обижаете, хозяйка, являются черти во хмелю, мы же <197> прибыли. По вызову, заказным порядком. Здравствуйте, доброго вам здоровья, добрый день, приветствуем вас <197> ремонтироваться будем или так и запишем, что вызов ложный?
<197> Смотря по какому поводу вызвали. Добрый день, доброго вам здоровья, здравствуйте.
<197> Был бы вызов, а повод всегда найдется. Не признали? Присмотритесь, подумайте.
<197> А-а, поняла! Вы <197> по электричеству, розетки менять! Чтоб пробки не горели!
<197> Это мы извиняемся <197> ничего подобного! Электрики нагрянут погодя <197> печенкой чувствую, но скажите: неужели я похож на какого-то электрика? Не торопитесь, в шею никто никого не гонит...
<197> Ума не приложу, одеты вы по дипломатическому стандарту больше, сказать мне нечего.
<197> По одежке встречаете... ладно-ладно, как хотите, показывайте, где у вас что, а то у меня уже зуд по рукам пошел.
<197> Где у меня что <197> это про что? Кто вас вызвал? Я, к примеру, никого не вызывала, может, Курицын учудил? Он от своей повестки теперь без ума, взял и отчебучил.
<197> Может, и Курицын, я фамилий не запоминаю, берегу ячейки памяти для чего-нибудь полезного. Каждую фамилию заучивать <197> сам забудешься: тогда прощайте, родные и близкие, прощайте, други-недруги, прощайте биография, привязанности, навыки, прощайте, серьезные и малосерьезные цели и намерения, прощай, призвание, ари-в-ведерчу... Эх, вы! Женщина вы как будто из наблюдательных, сметливость врожденная у вас на лице написана <197> неужели так трудно отличить орла от попугая? Да слесари мы! Слесари-сантехники! А Курицын <197> я про такого не слышал даже! У нас все вызовы идут под запись <197> это да, но записывает не обязательно тот же самый, который потом этот вызов обслуживает: не обязательно... Слесари мы, слесари-сантехники, отсюда и давайте плясать.
<197> Какая прелесть! Вы же на сантехника ничуть не похожи!
<197> А на какого-то электрика, стало быть,<197> как две капли?
<197> Не обижайтесь, Бога ради, на какого-то электрика вы похожи еще меньше, чем на себя! Давайте плясать, я предпочитаю <174>белый<175> и медленный...
<197> Руки у меня, как видите, заняты, так что вам и водить придется...
<197> Уж я не растеряюсь, я и Курицына водила, и не только его. Правой рукой я обниму вас за талию, левую <197> на плечо возложу, а вы пригните голову, чтобы ощущалось ваше дыхание <197> у меня за ушком и на шейке, а вы, в свою очередь, вдыхайте запах моих волос и ненавязчиво касайтесь меня щекою...
<197> Вы за Курицына не обиделись?.. Вы знаете что <197> вы не обижайтесь, но куда мне весь этот поминальник в голове носить? Адресок зафиксировать <197> другое дело, а Курицына заучивать... не станешь ведь потом по микрорайону тыкаться: алле, уважаемый, не подскажете ли, где тут какой-то Курицын проживает? Он ведь не шишка у вас, Курицын и Курицын, ведь не шишка же?
<197> Не шишка, не шишка, и не припухлость даже.
<197> А водите вы вполне прилично, меня давно так не водили! Приходится держать себя в руках, укрощать воображение <197> не померещилось бы чего непозволительного... Знаете, расслабишься иногда невпопад, а потом из головы вон <197> зачем тебя позвали, в чем твоя задача... Бр-р-р, кровь-то горячая, возраст еще достаточно активный, бр-р-р, глаз да глаз за собой, контроль да контроль!.. Вы, конечно, можете не отвечать, дело хозяйское, но от вас бородинским попахивает: наверное, перед моим приходом вы уже принимали кого-то?
<197> Да был тут один, любитель присолить.
<197> Простите на резком слове: какая гадость! Кажется, я начинаю догадываться...
<197> Боже мой, вы содрогнулись всем телом... вы ревнуете!
<197> Не давайте повода!
<197> Но вы же вторглись в мою жизнь столь внезапно!
<197> И вы сейчас же обнаружили причину поиграть со мной, как кошка с мышкой!.. О нет! Я преотлично догадываюсь, кто здесь полакомился! Убийца телевизоров! Зачем вы его только в дом впустили! Он вам наремонтирует, как же!.. Он еще здесь! Скажите! Он здесь?!
<197> Какой вы импульсивный! Не надо так, умоляю!
<197> Вы знали, знали, что я раним <197> и знали, как нанести мне рану! А потом <197> бередить, бередить ее... Извольте солью теперь посыпать, как посыпали бородинский для этого выскочки!..
<197> Как мне утешить вас, миленький, как успокоить? Какими словами вернуть вам присутствие духа?..
<197> Слова... а что <197> слова, хозяюшка? Какова цена им? Каких мы еще не слышали? Какие хотели бы услышать?.. Это лишь вначале было Оно <197> Единое и Прекрасное, Справедливое и Могучее, да скоро перевели его, измельчили на словечки, а Дело на делишки расслоилось, понеслась шелуха по дорогам... Бессрочный Вавилон, ни верха, ни низа, куда бежать, кому довериться?.. Все давно проговорено, слово за слово <197> укатали Сивку крутые бурки, а на гору уже и погоревать никто не взбирается, недосуг да и без толку... На мне, хозяйка, от этой жизни <197> места живого нетути... Судьба <197> как борщевое варево, и стряпают кому не лень, из чего попало: любой горазд подойти и подсыпать, подкинуть чего-нибудь, и только дегустатор остается неизменным <197> ваш покорнейший... напробовался под завязку! Добить вот некому, оборвать эту муку нелюдскую... Как я ждал этого вызова! Почистился немного, принял душ, сменил рубашку <197> и к вам, на всех парах! А сердце в груди колотится, а перед глазами: трубы, крантики, грамбуксочки... вот я перекрываю воду, вода перекрыта, но все равно по ногам так и хлыщет, так и лупит по косточкам <197> не страшно! <197> постепенно зверею от сопротивления материалов, но отступать и не думаю <197> час, другой продолжается сражение, свет в глазах меркнет, вода прибывает, я делаю все, что в моих силах <197> из рук, которые давно свело холодом, не выпускаю <174>попку<175> с тросом,<197> у меня ведь и тросик специальный есть, сантехнический, любую какашку протолкнуть по руслу, чтобы знала свое место и под ногами не путалась,<197> и вот уже почти одолел, почти прикоснулся <197> грамбукса! она! <197> и вдруг не выдерживаю... безалаберное детство, юношеский раздрай, невостребованность в зрелом возрасте <197> все это в совокупности дает о себе знать, наваливается на меня и душит, поток неукротим, спасения ждать неоткуда... но <197> вы! Единственным, непогрешимым словом,<197> тем самым, которого так не хватает подчас, на которое подчас уже и не надеешься,<197> вы как бы подхватываете меня и возносите над бурн
ой ниагарой... и мы, уединившись, предаемся непорочному созерцанию резьбы и прокладок, благородной нержавейки в сочетании с не менее благородной латунью... и никакой убийца телевизоров не смеет помешать нам! Не смеет нарушить гармонию сопричастности!..
<197> А говорили <197> все давно проговорено!.. Говорили <197> шелуха с Вавилоном... Святая неправда! Златоуст! Не молчите же! Господом Богом молю! Как только я перестану слышать ваш голос <197> я тут же умру... Почему мы не встретились лет двадцать назад? Где вы были все эти годы? Какие злые силы не дали нам встретиться раньше? Почему никто не разбудил меня... где вы пропадали? По каким морям носился ваш усталый парусник? Каким ветрам я должна быть благодарна за то, что он прибился к нашему берегу?..
<197> Ветра в тот день как раз и не было, стояла ясная сухая погода, я шел по улице 10-й Пятилетки, когда меня буквально перехватила одна особа. Ничего экстравагантного <197> кофта да юбка, голос грубоватый, повелевающий. <174>Мужчина,<197> говорит она,<197> в вашем облике я нахожу нечто неподдельно мужское, не могли бы вы оказать мне первую сантехническую помощь? Я проживаю в доме напротив, и в моих коммуникациях возникла острая необходимость заменить грамбуксу. Я очень, очень нуждаюсь, и я вас отблагодарю. Что вы на это скажете?<175> <197> <174>Оно-то можно, отвечаю,<197> только вы мне объясните сперва, как эта грамбукса выглядит в натуральном выражении: или вы сейчас метафорируете?<175> <197> <174>Зачем бы я метафорировала средь бела дня? <197> удивляется она.<197> С незнакомыми мужчинами я себе такого не позволяю, максимум что я могу <197> это просить их о неотложной сантехнической помощи. Так вы не знаете, как она выглядит? А давайте вместе поищем совокупность признаков,<197> предлагает она,<197> вместе и батьку легче бить!<175> <197> меня как подменили вдруг, я, дуребан, поперся в чужую квартиру и битый час обнюхивал трубу за трубой, облапывал переходники и краны, постукивал по муфтам и слушал, как мне отвечают откуда-то с верхних этажей. Ищите, ищите, подбадривала меня остро нуждавшаяся, а потом как бы невзначай показывает мне два спичечных коробка: в одном тарахтит, а другой порожний. Открывает первый и вытряхивает оттуда на стол какую-то мелочь: вот,<197> показывает ноготком,<197> это вот мой муж, а это его родственнички. Они у меня в одной хранилке так и помещаются, захочу <197> выпущу погулять, захочу <197> так оставлю. Если вы настаиваете на том, что знать не знаете, как выглядит грамбукса, то знайте хотя бы, что женщина я мстительная и просвещенная по части всяческих магических поделок. Поделаю и вам, у меня пустых коробков полный ящик... А эти, которых она вытряхнула... прыгают по столу, попискивают! Я и подумал: сухариков бы им накрошить да молочка наперсток... И взмолился: отпустите, дня через три
 вернусь <197> вы меня не узнаете! Я эту буксу одной левой делать буду! <197> Что ж, три дня погоды не делают,<197> говорит колдунья, ступай себе с Богом, да помни: ровно через три дня я тебя из-под земли достану <197> и всякая булавка покажется тебе копьем турнирным. А вернешься по-хорошему, укажешь буксу безошибочно,то и я свое слово сдержу, не обижу: заживем мы с тобой душа в душу, долго и безоблачно, и умрем в один день!
<197> Как это правильно <197> умереть в один день! Хорошо бы у всех было так, у каждого смертного!..
<197> Так я узрел наконечник своего истинного призвания... Какая это сладостная мука <197> вечно копаться в системе водоснабжения в поисках таинственной грамбуксы <197> и вечно не находить ее...
<197> Это правильно, правильно!..
<197> Справочники штудировал, практиковал у самого Семеныча! Сам Семеныч вычерчивал мне спичкой, рисовал окурками! А сколько умопомрачительных историй я про нее наслушался!.. Добейте, доконайте меня, скажите, что и здесь я не найду ничего, хоть сколько-нибудь напоминающего грамбуксочку... и я опять вернусь к своей ворожке, шелестеть в коробчонке недоеденой семечкой!.. Она выпускает меня на час-другой, не более, так что у вас я не задержусь, пройдусь по коммуникациям, прусачков погоняю и несолоно хлебавши... отведав разочарования... где вы научились так водить? Уж не братец ли здесь расстарался? Давнюк, убийца телевизоров <197> ведь мы с ним братья!.. Хошь не хошь, а надо пойти и пожать ему руку. Ничего не поделаешь, он снова опередил меня, но вы не беспокойтесь, я пригляжу за ним, может, все еще обойдется? А вдруг?.. Я всегда говорю себе: а вдруг? <197> и сразу становится легче... Оставайтесь тут и не скучайте, будьте как дома...
<197> Правильно, правильно, ступайте-ступайте!
Исполненная неясных предчувствий, хозяйка отпускает его, поворачивается к двери, чтобы тут же оказаться нос к носу с мадам Отстоякиной. Мадам обосновалась перед самой дверью <197> в красной тенниске и добротных казацких шароварах, почему-то полосатых. Черная полоска через красную: черная-красная, черная-красная, а тенниска на мадам <197> та чисто красная, без каких-либо эмблем и надписей на груди, а груди у мадам обширны и содержательны, свободны от бюстгалтерных ограничений. А руки Отстоякина распростерла вразлет, словно вознамерилась прихватить наконец забившуюся в угол беглую курицу. Рыхлый напудренный лик Отстоякиной стремительно приближается: милочка, дайте я вас расцелую, как соседка соседку, прямо с порога, дайте я вас чмокну!
<197> И я вас, милочка, чмокну!
<197> И вы меня! Чмок-чмок, чмок-чмок! Люди так много теряют, лишая себя поцелуя с порога!.. Чмок-чмок, чмок-чмок!.. А всякая потеря <197> необратима, уж я грешным делом и подумала: а не у вас ли он скрывается?
<197> Он у вас, чмок-чмок, такой видный, такой представительный, что пытаться скрыть его, чмок-чмок,<197> чистое безумие!
<197> Стопроцентное, концентрированное безумие! Я проснулась, чмок-чмок, а его не видно, не слышно. Ау-у, Постулат Антрекотович, зову его, ау-у! <197> пошла на балкон, посмотрела вниз, посмотрела вверх, направо, налево глянула,<197> тогда пошла на кухню: вверх, вниз, направо, налево,<197> тогда кинулась в ванную: направо, налево, вверх, вниз,<197> и уж тогда-то, как на грех, вернулась в спальню <197> чем Постулат не шутит! <197> он такой заводила, такой изобретатель, может стать посреди комнаты и не шевелиться, и не дышать, а вы будете целый день бродить по той же комнате и даже не заподозрите его присутствие: кудесник прямо, уж вы-то меня поймете, почему я его так расхваливаю. Как женщина женщину поймете и не осудите, Владлен Купидонович тоже, должно быть, пошалить мастак?
<197> Да какие там шалости! Грех сказать <197> торчит где-нибудь целыми днями, как шуруп в доске,<197> ни пошалить с ним, ни раззадориться!
<197> Грех да и только! А мой нашалится до отвала, спустит пары <197> и давай водить меня по магазинам. И все мне покупает, покупает, я уже и не прошу ни о чем, у меня уже и без того не дом, а полная чаша, а он все равно угомону не знает, то одно, то другое прикупит: то вторую кофемолку, то сапожки, то шубу меховую, а еще купил булавок, огуречный крем для лица, килограмм клубники, я ее кушаю со сметанкой и сахаром,<197> согласитесь, вкуснятина получается неописуемая (<174>Согласна!..<175>), а не успела я прикончить клубничку, он тут же завалил меня новыми покупками: принес мне дрель, гитару, полведра алебастру, а потом принес колготки, шариковую авторучку, рулон обоев,<197> только Постулат умеет быть столь щедрым, одевать беспрерывно, подкармливать, какого лекарства у него ни попросишь <197> а всякое уже наготове,<197> что за человек такой заботливый, вы, милочка, согласитесь, согласитесь!.. (<174>Я согласна, согласна!.. <175>) Не каждому Владлену Купидоновичу по зубам, а Постулат все резвится, все не ведает предела щедрости, то моток резинки в дом притащит, то стирального порошку призаначит, и шаровары вот казацкие принес, и тенниску красную, я от удовольствия чуть не рехнулась, потому и выгляжу всегда безбедно, кто ни посмотрит на меня <197> у всех на лицах будто маковая плюшка выпекается: вот она, говорят про меня, беззаботная и всячески обеспеченная счастливица, такому добытчику, как ей достался,<197> ноги мыть и воду пить. Ту самую воду, которой ноги омывались, а мыть их не кое-как, а хорошенько, как себе. И пить не понарошку, лишь бы как бы,<197> а как в Сахаре, после длительного истощающего перехода!
<197> Согласна-согласна!..
<197> И правильно делаете, милочка, чмок-чмок, что соглашаетесь. А то ведь некоторые грешат безбожно, говорят, чмок-чмок: фе-фе, как это можно, ентот сиропчик нам не вкусен! <197> а что они хотели? Не знать забот, в молоке купаться, а воду омовенную кто-то другой за них хлебать обязан? А фиг им с моторчиком! Это ж, милочка, несер-р-рьезно, это они баловством занимаются, ни стыда, ни совести! Иной раз и стошнит, так потерпишь, ведь тошниловка человеку в очищение придана, вот и очищайся и не говори: фе-фе,<197> уж лучше помалкивать, чем зря языком метелить! А потом я, грешным делом, просыпаюсь <197> а вокруг меня пусто, пространство, которое Постулат так щедро заполнял собою <197> аж гудит пустотой, аж позвякивает. И я, от греха подальше, решила составить себе полное представление, чмок-чмок,<197> где же это он, собственно, укрывается? Грех да и только, так и подумала: а не к соседям ли переметнулся? и там, чего греха таить, скапустился безвременно, отдал концы, копыта откинул... ему ведь нельзя переедаться бородинским, для него это яд, любого врача спросите, да я вам больше скажу <197> от злоупотребления диетическим и брат Постулата ушел из жизни, и дядя его, да все они полегли по одной и той же причине,<197> но если и на этот раз... вы поймите меня правильно, я, милочка, вас ни в чем не виню, с судьбой ведь не поспоришь, он ведь был как дитятко малое <197> ему на что ни укажи, он все в рот тащит. И вообще положение у вас <197> завидовать нечему: стирка горою стоит, обед наготовить, уборка, матрешки, Владлен Купидонович, небось, под благовидным предлогом <197> повестка, допустим,<197> слинял, завеялся похлеще моего ненаглядного, а у вас тем временем, помимо иных забот, глядишь <197> и покойник объявится! Да я бы, милочка, на вашем месте мигом бы рассудка лишилась, согласитесь, согласитесь, согласитесь...
<197> Я согласна, согласна, согласна...
<197> Пойду сейчас же, порыскаю в комнатах, буду как дома, но не стану забывать, что в гостях, гостям подарки дарить принято, Постулат, если он еще жив, непременно осыпал бы гостей подарками. Впрочем, дело хозяйское, я и без подарков не обижусь, на таких не обижаются, таким сочувствуют, у вас и без подарков, как я погляжу, из головы вон: кто я, что я, почему я... Напоминаю: перед вами, милочка, супруженица Отстоякина, того самого, который, судя по всему, отлеживается по соседям, а я вот вынуждена его искать, нравится это кому-то или нет...
<197> А я <197> штукатур-альфрейщик, здравствуйте, хозяйка, целую ручки. День дарует все новые открытия, не правда ли? Вот вы стоите сейчас и думаете: поразительно, я ведь запирала, а дверь опять нараспашку! <197> поразительно, конечно, а что поделаешь? Дверь она всегда <197> либо заперта, либо нараспашку, но если подумать как следует <197> то какая, прошу прощения, разница, если штукатур-альфрейщик весел и обходителен, если он во фраке кремового цвета, с беленькой хризантемкой в кармашке (но все же нам побелкой пахнуть!), а руки от большой деликатности держит в карманах (вопреки протоколу, зато уж точно распускать их не станет!),<197> какая разница?
<197> И правда, милочка, не все ли равно?
<197> Штукатур-альфрейщик, мастер экстра-класса, не какой-нибудь телефонист-наперсточник, телефонисты <197> те приходят последними, подлые и таинственные, так вы меня уже простили, что руки я все же в карманах придерживаю? Вынужденная мера, вы поймите, а Курицына я ведь тоже не знаю, а матрешки уже ушли? Давнюк моя фамилия, вы не забывайтесь. Ах, не ушли еще! Какая разница! А это у вас что? Какие-то интригующие звуки! Не иначе <197> там кто-то телевизор смотрит! Здравствуй, сестричка!
<197> Здравствуй, братик! Милочка, мы ведь с альфрейщиком единоутробные! Я ведь в девичестве в Давнючках хаживала. Согласитесь, нечаянная встреча <197> трижды восхитительна. Там и правда какие-то звуки, мы пойдем, а вы будьте как дома. На вас теперь столько всего навалилось! От этого и голова у вас пошла кругом, и что-то из головы вон, а что-то напротив <197> в бедную головушку, под давлением, и прессуется там <197> неразбери-поймешь. Отвлеките себя чем-нибудь, постирайте, глажкой займитесь, ведите себя естественно, мы тут и без вас управимся. Соглашайтесь, милочка, выбор-то у вас небогатый...
<197> Да она согласна, сестричка, ты просто глянь на нее, еще бы ей не согласиться. Фе-фе, хозяйка, фе-фе...
И они оставляют хозяйку в прихожей, где она немедля предается плодотворным размышлениям: как расцвела моя жизнь и наполнилась, какие замечательные, красивые человеки окружают меня, и главное,<197> думает она,<197> никого не надо звать-приглашать, все приходит как по мановению волшебной палочки, теперь-то уж никто не посмеет сказать: у нее, дескать, не все дома,<197> осталось дождаться телефониста, потом Владлен вернется, потом матрешки припорхнут со своей ассамблейки <197> тогда уже все нишки, все полочки окажутся загруженными, и люди скажут: вот идет Анестезия, одна из немногих, у кого все дома, все на местах, и каждый занимается своим, весьма полезным для окружающих делом. Телефониста она препровождает до спальни молча (не волнуйтесь, хозяюшка за мною уже никого не осталось, все хвосты подобраны, а про Курицына я ей богу не знаю, хоть он и муж вам, и отец матрешкам, вы только напомните мне со временем, что я телефон починить приперся, а то я как прилипну к телевизору <197> не отдерешь!), убирает пылинку с его плеча (фрак у телефониста золотистый, с блестками, как у фокусника, и руки: как у фокусника, ловкие-преловкие, он, видимо, решил даже вовсе не показывать их, и рукава болтаются пустышками, точно в них нет никакого тела), телефонист благодарно кивает ей и присоединяется к Давнюкам, которые выстроились скорбной шеренгой вдоль стеночки <197> выстроились и покамест помалкивают; в ногах же у Давнюков по-детски незатейливо пристроились две прехорошенькие девочки, сестренки-погодки,<197> они полулежат на паркетном полу, локоток к локотку, как перед фотообъективом, в обещанных форменных платьишках, с беленькими на темно-синим суконце манжетиками и воротничками, что нелишний раз подчеркивает изысканность убранства множества взрослых дядечек и одной тетечки (ах, эти фрачные <174>тройки<175> <197> каких только оттенков и сочетаний не выплеснет со своей палитры искусник-модельер! любо-дорого заглядеться, ни к чему не придерешься, все в стать да в масть, и масть на масть не приходится: белая, вороная, каряя (черная с т
емнобурым отливом), караковая (вороная с подпалинами), подвласая, рыжая, бурая (вся искрасна-коричневая, а навис потемнее); игреняя, гнедая, красногнедая, каурая (рыжая впрожелть, иногда темноватый ремень по хребту), саврасая, соловая, буланая, изабеловая (буланая с красниною), калюная (рыжесаврасая с ремнем), серая (по молодости бывает в яблоках) и серожелезовая (под старость вся белеет); розовая и красносерая, сивая (вороная с проседью), сивожелезовая (сивая с едва заметною красниною), мышастая или голубая, чалая (сплошной мешаной шерсти, особенно <197> белой и рыжей) вороночалая (темноголая <197> темносерая, ноги, навис <197> черные), бурочалая и гнедочалая, рыже-, серо- и сивочалые, полово-серая и мухортая (желтизна на морде и в пахах), и пегая во всех разновидностях (вороно-буро-, гнедо-, булано-... ), и чубарая, барсовая, и буро-чубарая, и фарфоровая, и тут же <197> рябая (коли одна только голова в белых шашках), и серая в мушках, и серая в горчице (в мелких крапинах, признак старости); подвласая, чанкирая (беломордая и белоглазая?), калтарая, халзаная и чагравая, а рядом <197> крылатая (саврасая или каурая с темным оплечьем),<197> некоторые имели золотистый отлив, были <174>в яблоках<175> и в <174>тени<175>; пестрели лысины и звездочки...) и куча-мала полосатых теннисок, и целое собрание однотонных казацких шароваров.
У хозяйки аж в глазах зарябило, подобной раскраски она не встречала даже в самых отчаянных предвидениях, и все они тянутся шеренгой вдоль стеночки и смотрят на экран отлаженного телевизора, с которого поглядывает в комнату какой-то упитанный мужчина, весьма напоминающий кого-то,<197> он заглядывает оттуда в комнату, главным образом кося глазами через нижний обрез экрана: на паркетном полу, одним концом подтянутый под паучьи ножки телевизора,<197> лежит внушительного объема сверток, смахивающий на дородное человеческое тело, упакованное сперва в простыню, потом в бумагу оберточную, магазинную, а уж поверх всего забронированное стареньким персидским ковром, извлеченным по необходимости из пронафталиненной кладовки. Запах нафталина никого не смущает, только экранный мужчина подергивает верхней губой и морщится,<197> и в целом атмосфера спальной комнаты кажется устойчиво торжественной. Вот мастера так мастера,<197> думает хозяйка,<197> пришли, устранили помеху и теперь по праву наслаждаются результатами. Я бы тоже понаслаждалась, если бы не стирка горой, не стряпня да не глажка, да если б еще не ждать-пождать Курицына,<197> а там и матрешки подоспеют, тоже встречай их, обхаживай, спровадить бы их в детдом хоть на недельку. Пожить бы просто, может, и поживу еще, сегодня же и поживу: пойду и отстираюсь, потом настряпаю, потом дождусь и обниму с порога, фе-фе, Курицын, чмок-чмок, матрешки,<197> роится у нее в голове, мать-перемать, отец-переотец, видимость-то хорошая, да что-то звука маловато <197> что за наслаждение без звука? будто в покойницкой...

              IХ. Постель иглы <197> 3. Что и говорить...

...будто в покойницкой,<197> думает хозяйка,<197> а я вот возьму и побуду немножко сумасшедшей, как Владлен завещал. Надо только поискать его завещание, и ковер этот <197> надо бы почистить,<197> ковры хорошо чистятся первым снегом, когда он еще белый и пушистый, как котенок,<197> и котенка пора завести, взять у соседей, пока оно еще слепенькое, и выкормить его, и воспитать, а потом, на старости лет <197> находить в нем немалое утешение. Если попадется кошка, назовем ее Капитолинкой, Капитолина Владленовна <197> звучит! <197> и будет у нее все по-людски, комар носа не подточит: пропишем на жилплощадь, пошьем ей трусики, сарафанчик летний (к зиме придется раскошелиться на теплые вещички, если до зимы не сдохнет) и будем брать ее повсюду, куда самих понесет,<197> а потом однажды на базаре, в страшной сутолоке <197> она как будто потеряется, на самом же деле ее у нас выкрадут преступно, гангстеры проклятые,<197> и станем оплакивать ее, вспоминать минуты совместной жизни <197> долгими зимними вечерами, когда, неровен час, погорят на щитке все <174>пробки<175>, а свечи кончатся,<197> вот кстати, надо бы запастись свечами, сейчас же пойду и куплю свечей, переоденусь, денег наскребу и пойду,<197> хозяйка поворачивается, выходит из спальни и открывает ванную (где еще переоденешься, когда в квартире полно народу?), и глазам ее предстает зрелище, по которому она подсознательно давно соскучилась: шеренга разномастных фраков вкупе с полосатыми казацкими шароварами,<197> и те, и другие покорно соловеют перед экраном поремонтированного телевизора, откуда взирает на них терпеливо человек, напоминающий кого-то,<197> между тем как фраки вовсе не намерены довольствоваться молчанкой и споро обмениваются умозаключениями по случаю какого-то важного для присутствующих события. Примечательно то, что чеканные, должно быть, заведомо подготовленные фразы, покидая уста говорящего, тут же становятся крылатыми и вспархивают под потолок, где снуют сперва порознь, затем собираясь в суетные стайки,<197> фр-р-ррр, пр-р-ррр,<197> фырчат и пыркают
, неустанные, крылышками...
<197> Свечку <197> и то не поставили, соседи называется!
<197> Что и говорить, Курицыны <197> они Курицыны и есть, вы разве рассчитывали на какое-то особое отношение? Они же поголовно страдают комплексом полноценности, но разве они признаются?
<197> Голову пеплом посыпать <197> разве это так трудно? Не понимаю, не понимаю...
<197> А как вам нравится это беспробудное вранье? Будто квартира у них <197> двухкомнатная! Как вам это нравится?
<197> Враки, конечно, потрясающие. Разве секрет, что там, где две <197> там непременно три, где одна <197> там две, где ни одной <197> там все равно прибежище. Что и говорить, заврались под завязку... Они же ее заперли и никого туда не допускают, а сами волокут туда все, что попадается... Враки, враки безбожные!
<197> Столько вранья развелось <197> ни пройти, ни проехать! Живого места на земле не осталось <197> все враками загадили!..
<197> И заметьте <197> отборнейшие, породистые враки! Такие враки, что уже и враками не назовешь! Нет, это уже восходит к врачарам, врачищам даже!
<197> Врут изобретательно, отъявленно, дерзко! Чего они этим добиваются? Чего добьются? А цену себе набивают <197> и вся разгадка!..
<197> Как не хочется, как противно говорить об этом, а другого способа нет, не открыли еще, не освоили, не разметали, не отгородили столбиками кюветы, не поставили заправочной станции, закусочные не построили,<197> приходится по старой, по битой-наезженной: ла-ла да ла-ла, как горохом о стенку...
<197> Ссылаются, заметьте, на то, что пепла у них нет, что пепел еще готовить надо! Нашли себе отговорку и рады <197> рот до ушей! Что и говорить, что и говорить!..
И девчонки мои здесь! <197> блаженствует мысленно хозяйка,<197> и тоже ведут себя непринужденно, как дома, ума набираются от старших! Когда Курицын вернется, непременно обрадую, и пошлю прикупить еще школьных шмоток, ничто так не идет взрослеющим матрешкам, как белые кружева на строгом темно-синем фоне! Да они и сами папку пошлют, чего с ним церемониться! <197> думает она, а старшая из погодок тем временем поднимает глаза на фрак сивожелезовый и спрашивает: дядя, дядя, а там, под телевизором, и правда что-то лежит, или нам, матрешкам, только кажется? <197> Не заботьтесь об этом,<197> с прискорбным вздохом отвечает сивожелезовый,<197> это всего лишь ковер. Если взять ковер, скатать его и одним концом подсунуть под телевизор, то получится примерно то, что вы теперь сами видите.<197> Да,<197> поднимает глаза вторая погодка,<197> но ковры все на месте, мы все наши ковры знаем наперечет! <197> Охотно верю,<197> скорбит сивожелезовый,<197> значит, родители новый купили, которого вы еще не знаете.<197> Да,<197> не сдаются погодки,<197> но когда же они успели? Всю ночь возились с Постулатом Антрекотовичем, потом мамочка завтрак готовила, потом мы позавтракали, и папочка укатил куда-то,<197> когда тут успеешь за покупками сбегать? <197> Значит, успели,<197> стоит на своем сивожелезовый,<197> вчера, допустим, или третьего дня <197> купили, но не показали сразу, чтобы после интересней было. Чтобы предъявить сюрпризом.<197> Ах, сюрпризом! <197> прыскают погодки.<197> Сюрпризом <197> это хорошо, мы сюрпризы любим! А то мы тут знаете что подумали? <197> уж не мертвый ли Постулат Антрекотович в родительской спальне коченеет? При такой жаре представьте, что будет через час-другой, хотя бы льдом его обложить, хоть простынку в водичке выхолодить. Все мухи сюда соберутся, потом гоняй их...<197> Вы глубоко заблуждаетесь, барышни,<197> строго отвечает сивожелезовый, подобрав отвисшую было губу,<197> ничего подобного, Постулат Антрекотович <197> он... в некотором смысле, разумеется... он сейчас пребывает... м-м-м... сейчас вы не может
е его видеть, барышни, вот и все, что вам следует знать об этом!..
Ну, матрешки! <197> думает с восторгом Анестезия,<197> ну, хохотушки-разумницы, мужика приперли к стенке, он аж потускнел и выгнулся <197> с такими матрешками поди объяснись, палец в рот не клади, по локоть отхватят! Придется новый ковер покупать, отстираюсь, денег наскребу <197> и в магазин, а Курицына дождусь на улице, а матрешки увидят нас <197> папочка, мамочка, вы разве ковер прикупили? <197> а как же, вот он! <197> потом подменить незаметно, а Отстоякина хоронить без оркестра, скромно, чтобы никто ничего не заподозрил... все, иду стирать, белья набралось столько, что подумать тошно,<197> и она уходит из спальни и оказывается в ванной, где с радостью отмечает, что фраки продолжают совещаться, а человек на телеэкране по-прежнему молчит и заглядывает на пол, на тугой объемистый сверток, одним концом затолканный под телевизор.
<197> Ведь ничего дурного не хотел <197> за что его так? Цель его была скромна и очевидна: пробудить, добудиться <197> всего-навсего...
<197> Всего-навсего, стряхнуть сонливость, в чувство привести, дать понять, повернуть лицом к истине...
<197> Не убий,<197> подсказывал он,<197> не убий ближнего своего, сколь близко ни свела бы вас судьбина!
<197> Они знали, чем довести его <197> звонки и бородинский! Звонки без адреса, никому и ниоткуда, а бородинский <197> ему одному, со всех сторон, безотказному...
<197> А ведь он мог защититься! Мог! Упредить удар и покарать злопыхателей! Мог разработать план на уничтожение и блестяще осуществить его!
<197> Что и говорить! Ему не стоило большого труда затравить их мышами, или напустить из-под двери угарного газу! Вот они тут подрыгались бы!
<197> Помните его слова: конечно, осложнения неизбежны, но мы и раньше жили сложно, нищак, преодолеем,<197> и преодолел бы, если бы не взваливал на себя еще и за других, за тех же Курицыных... если бы не потакал развязному загулу, не сочувствовал бесчувственным...
<197> Или мог бы столкнуть их всех по лестнице! Одной левой! Заманить на площадку под любым правдоподобным предлогом <197> и угу! Курицын первым поломал бы себе позвоночник, слег бы в параличе <197> делай с ним что хочешь...
<197> Но не стал! Предпочел другое. Что-то не позволило ему воспользоваться превосходством в силе... какая-то внутренняя грань неприятия... А ведь мог и заворот кишок незаметно подстроить <197> сунул бы Курицыну чего-нибудь вкусненького <197> и дело сделано. Никакой милиции не распутать, не совладал человек с продуктами питания, вуаля!
<197> А как легко он мог позволить себе отказаться от приглашения и не ходить в злополучную спальню, к Анестезийке в липкие сети! Или мог бы, опомнясь, утопить Владлена в ванной: давай, дескать, освежимся с перепою <197> и подтолкнул бы, и тот ни за что бы не выплыл! Или сделать из проволоки удавку <197> вот подышал бы Владлен! Или уколоть чем-нибудь ржавеньким, сделать ему заражения крови... но не стал! Внутренняя убежденность подсказала ему: прости их, Постулат, не делай ничего, само все сделается...
<197> И сделалось!
<197> И сделалось...
<197> А эти <197> самое элементарное осилить ленятся. Милицию пригласить, понятых, <174>скорую<175> вызвать <197> для составления акта о кончине...
<197> Чует кошка, чье сало съела!
<197> Опасаются, что сразу же угодят под подозрение! Так им и надо! Рыльце-то в пушку! А еще говорят, что поступают по совести! Враки, враки безбожные... А как он уходил! Как уходил! Вопреки законам смертного исхода! Трижды выкарабкивался, незаурядный, и трижды возвращался в пучину. Без всплеска, не указывая пальцем на того, кто, собственно, явился причиной... а ведь жизнь любил похлестче некоторых! И она его обожала!.. Человечище, шел босой, чтоб землю под собою чуять, наступил на веточку, а та и ужалила...
Верно, верно,<197> думает Анестезия,<197> все давно уже вышло за рамки разумного, <174>скорую<175> не вызвали, а ветки жалятся <197> но как привольно быть за рамками! В утробе я бы не выдержала и минуты, в утробе всегда полно вещей и положений, на которых ты повисаешь, как на вертеле, и потом уже ни к чему не способен, не можешь даже такой чепухи, как перестирать белье, наварить овсянки, дождаться мужа,<197> в то время как за рамками все это не имеет никакого значения, а возможны вещи куда как более романтичные и возвышенные, что в голову ни придет <197> то и возможно, о чем ни подумаешь <197> все с неба сыпется, и это неизменно радует и вдохновляет, даже когда ты ничего особенного не делаешь и не собираешься делать, потому что приобщился наконец к благодати не-делания, куда тебя влекло подспудно <197> ты волен даже не задаваться вопросом: о чем это я, зачем это, где это? <197> за рамками разумного можно ни о чем не спрашивать, само блаженство обязывает не знать вопросов, чтобы не обременять себя поисками ответов,<197> нехилое умозаключение,<197> думает она,<197> для домохозяйки <197> весьма и весьма, Курицын грохнется от зависти, хоть сам же и научил меня, сумасброд отчаянный,<197> пусть только объявится <197> умозаключу его так, что и про ворониных забудет, и про все остальное... да что это они <197> все стоят и стоят, присели бы, в ногах правды нет...
<197> Ее и в руках не так уж много. И в голове, и в желудке, и в позвоночнике. Если взглянуть на человеческий организм непредвзято <197> весь он состоит на девяносто процентов из воды, вот и льется она, перетекает, шумит по сообщающимся, слух забивает шумами. Напоминаю: я <197> телемастер, самый что ни на есть. Телевизор починить <197> особого героизма не требуется, в крайнем случае, на детали распустить его, дело мастера боится, а вот покойника поставить на ноги <197> тут я извиняюсь...
<197> А ведь он был среди нас одним из задающих тон, и всегда брал самую высокую ноту, на пределе самовыражения... напоминаю: сантехники мы, слесари-сантехники, на пределе самовыражения, до мертвой точки...
<197> С риском самовозгорания, телемастер я, самый что ни на есть, а Курицына мы не знаем, мы для него как бы не существуем даже, а он <197> со своей стороны, оттуда <197> как бы не существует для нас. Фата моргана, блеф, из головы вон, что и говорить...
<197> Телемастер прав! А соль, милочка, все же растворяется в организме, и в кровь она поступает будь здоров, в числе прочих питательных веществ. Один великий умник <197> его потом океанической волной накрыло,<197> пытался всех заморочить, утверждая, что соль не играет никакой положительной роли, что она лишь отягощает внутренние органы и губительно подтачивает их,<197> но давайте не грешить и скажем прямо: вы пробовали кровь на вкус <197> какова она? Быть может, вам она показалась сладенькой? Не хотите ли сиропчика, господа, вишнево-красненького... если и бороться с нездоровьем, то следует иметь в виду совсем другие вещи, соль тут ни при чем и не надо на нее наговаривать, милочка, а вам напоминаю: я <197> Отстоякина, мадам, и все мы тут братья и сестры, а Постулат Антрекотович непременно объявится, и зря вы не доверились ему, он может озолотить и все такое, это вам не Курицын с повесткой, а руки лучше всего придерживать на затылке, либо за спиной, либо просто в карманах,<197> чтоб не натворить чего-нибудь постыдного, а про дверцу вашу все равно ничего не известно: запирали вы ее, не запирали <197> кто докажет? Напомните скорей телефонисту, кто он, почему он здесь, заодно поделитесь с нами, откройте великую тайну: где это вы, любезная, видали мастера с руками, ходока с ногами, умницу с мозгами,<197> чернила, по-вашему, черные, а масло <197> масленное? <197> неужели это правда, мамочка? и это всего лишь скучный ковер, затолканный под телевизор <197> а не Постулат Антрекотович, который имел несчастье заглянуть к нам в гости и тут же в одночасье скончался? <197> кровь солью насыщается, оттого и солененькая, как же обойтись без соли, когда без нее не обойдешься, а вода шумит, прибывает, неисправимая грамбукса щедра, и шум от потока подавляет, крадет все прочие аккорды звучания, никто ничего расслышать не может, каждый норовит проговориться, пока не заклинило, пока хоть это для него возможно, но следовало бы сперва починить будильник, созвать толковых будильщиков, напомнить им, кто они такие <197> и пусть без промедле
ния приступают к делу, что проку в остальных, коли будильники бездействуют? <197> безумная, зачем я затеваюсь с этой стиркой, с этой глажкой, с кормежкой мужа и детей, мало мне было на моем веку, кого только не пригрела у себя на груди, кого не откормила, не обстирала, не обгладила: две тысячи ворониных, пять тысяч купидонычей, матрешек без счету <197> лошадь я им ломовая, что ли, обогреватель, прачка надомная, соковыжималка, что ли, с пылесосом, что ли, а этот, что ли, который, что ли, в телевизоре, что ли,<197> он так и собирается, что ли, сидеть там и помалкивать? Он так и будет, что ли? <197> спрашивает непредсказуемая и напоминает всем: я <197> Курицына, жена Владлена и матрешкина мать, а человек из телевизора словно того и ждал: ну, слава Богу,<197> подает он внезапно голос, глядя в глаза Анестезии,<197> наконец-то, говорит, сколько можно в собственном соку вариться, существуют же точки отсчета, координатные сеточки существуют, а вы все как с Луны свалились, причем и Луна-то ваша <197> как будто не там подвешена, где нормальные человеки ее привыкли видеть,<197> ну, наконец-то, Бог нам в помощь, приступим помаленьку, по многочисленным заявкам телезрителей,<197> говорит человек с экрана, и все присутствующие невольно содрогаются, потому что губами-то шевелит экранный, а голос раздается отстоякинский.
<197> Начнем, Анестезийка? <197> предлагает он.<197> По многочисленным...
<197> И то,<197> отвечает своенравная, перебирая холеными пальцами ворох каких-то жеванных конвертов.<197> Заявок и впрямь поступило немало...
Объектив телекамеры фиксирует лицо Анестезийки крупным планом: в меру припудренное, с лиловыми тенями в подбровиях; мягкая, излучающая свет улыбка, длинная красивая шея, вырез модельного платья <197> кто их только обшивает там, под телевышкой, на зависть тем, кто телевышку окружает?

        Х. Постель иглы <197> 4. Где-то, кто-то, отчего-то.

...Вот что нам пишет телезритель из далекого города Устьсвежемочекаменска, токарь шестого разряда Иванов, пенсионер, дедушка своих внучат, продолжающий, невзирая на жалкое пенсионное обеспечение, стоять на посту и нести вахту: зорко следить за экономией материалов и энергоресурсов в своем сборочно-наладочно-ремонтно-сортировочно-отбраковочно-переделочном цехе... но лучше я процитирую само письмо: <174>...в этом, господа-товарищи, видится примета нового времени, когда человеки, независимо от общественно-политического уклада, повсеместно стремятся сблизиться и породниться, лишиться веками навязываемых им предрассудков и стереотипов!<175> <197> так пишет телезритель Иванов, после чего скромно упоминает о своих немалых заслугах на поприще общечеловечковых свершений: коллектив недавно выразил ему особое доверие, назначив кассиром <174>черной<175> кассы, в которую коллектив общим голосованием решил играть до конца столетия, отчисляя процент на приобретение настоящего несгораемого сейфа, поскольку до сих пор кассиры вынуждены пользоваться коробками из-под детского мыла, что было отмечено и на профсоюзном собрании, состоявшемся недавно в поддержку всех инициатив и планов, упований и чаяний администрации предприятия, где трудятся Иванов и его коллеги. В заключение письма Сергей Полипович особенно порадовал нас, сообщив, что со дня на день будет праздновать свое шестидесятидвухлетие, соберутся родные и близкие, грянет застольная, и в этот миг,<197> просит юбиляр, хорошо бы посмотреть по <174>ящику<175> (слово ящик он ставит в кавычки) что-нибудь до боли знакомое, одну из лент из собрания Госфильмофонда. <174>Полагаюсь на ваш вкус,<197> пишет Иванов,<197> еще ни разу не подводимший мои ожидания<175> <197> <174>подводимший<175> через <174>м<175> <197> как мило, не правда ли?... Этими же словами (неизменно через <174>м<175>) заканчиваются и многочисленные письма родни Ивановых, а также письма некоего Петрова из Давненедогарска и некоего Сидорова из деревушки Коклюшин Узвар Сладострастинской области, Понюшкинского района. Боле
е десяти тысяч заявок телевидение получило от них, неугомонных, и сегодня с облегчением мы можем сказать: просьба Ивановых, Петровых и Сидоровых будет исполнена. Именно сегодня на наших экранах демонстрируется художественный видеофильм, вошедший в десятку лучших лент всех времен и народов: <174>Постель иглы<175>. Картина создана на одной из отечественных киностудий при участии ряда зарубежных фирм. Неоднократно отмечена призами за режиссуру, лучшие мужские и женские роли, за операторское мастерство,<197> на всех шестнадцати кинофестивалях отечественного фильма, который сегодня впервые будет показан без купюр и лакировки, с восстановленным в полном объеме текстом, произносимым актерами как в кадре, так и помимо него,<197> говорит Анестезия, согревая теплом своих рук какое-то из многочисленных посланий Иванова, черного кассира и заботливого семьянина, юбиляра и неутомимого респондента. Согревает она жеванный конверт, а сама не в силах наглядеться на себя, на ту, которая глядит на нее с экрана, и при этом думает: другим можно, а мне <197> нет? Уж и прачкой, и кухаркой была, и Курицына дожидалась без антрактов, и без ума расхаживала по квартире <197> отчего же не предстать однажды диктором-ведущей телерадиовещания? И хорошо ведь получается, сижу и наговариваю им отсюда, а они оттуда <197> слушают и смотрят, как я здесь сижу и наговариваю,<197> думает она с экрана, видя, как домашняя Анестезийка, бросив все, сидит перед экраном и наслаждается очарованием, которое экран дарует ей, демонстрируя во всем блеске зрелищности ведущую Анестезию, которая видит и наговаривает для нее оттуда: вступительное слово,<197> наговаривает она,<197> кинокритику, нашему постоянному обозревателю тенденций в мировом кинематографе Викториану Методиевичу Испражняеву-Канскому. Прошу вас, Викториан Методиевич...
<197> Что? <197> спрашивает Испражняев-Канский.<197> Вы что-то сказали?
<197> Ваш черед,<197> поясняет ведущая Анестезия.<197> Вам слово, вступительное...
<197> Давно пора,<197> говорит кинокритик.<197> В собственном соку много не наваришь, а без навара <197> что за суп?
Кинокритик рыхл и вальяжен, щеки его рябит недельная щетинка, и он уже не мальчик, но зрение сохранил непритупленным, очками он лишь описывает в воздухе таинственные линии и зигзуги. Он долго жует губами и на телезрителей не смотрит, уживаясь с каким-то вызревающим в нем настроением, без которого все последующее на экране, должно быть, не возымело бы того воздействия, на которое рассчитывали тысячи заявителей в лице Иванова, Петрова и Сидорова плюс домохозяйка, ничего не заявлявшая и даже не строившая никаких иллюзий (разве возвращение Курицына <197> такая уж иллюзорная иллюзия? разве это <197> из ряда вон и ни-ни обратно?),<197> женщина, которой Господь в тот день назначил отлучиться от домашних хлопот и дать себе полезный отдых у телевизионного экрана (как с той, так и с этой стороны его), внимать искусству для посвященных и юбиляров, из коего, собственно, только и может родиться киношка высокого пошиба,<197> и в этот момент непредсказуемую пронзает последняя конкретная мысль: я поняла, поняла, на кого он похож, этот суповар <197> на скверно подсмоленного кота-перекормка, но сумею ли я, когда Курицын не вернется, когда мы больше не увидимся, не станем одним целым, как прежде,<197> сумею ли пересказать сие извлечение из сокровищницы,<197> сама-то посмотрю, а как же Владлен, несчастный? Как все они, обездоленные, кто не имеет сейчас прямого доступа к телевизору? они потеряют нечто большое и неповторимое, сокровищницы отворяются раз в жизни, вот о чем я сразу не подумала, и теперь уже слишком поздно, лучше не думать, лучше совсем не думать, ни о чем, никогда, ни при каких обстоятельствах,<197> и, уже ни о чем не думая, она снова обращается к кинокритику:
<197> Викториан Методиевич, вступительное слово все-таки за вами.
<197> Да-да,<197> выплывает из мудрого оцепенения Испражняев-Канский и отпивает полстакана какого-то сока.<197> Вот... Меня тут просят высказать несколько своевременных соображений по случаю показа... фильм, если память мне не изменяет, называется <174>Игла в постели<175>... сразу хочу оговориться: буде какая оплошка с моей стороны, вдруг да запутаюсь, ляпну чего-нибудь наугад и так далее <197> пусть меня тут же поправят, все мы учимся <197> уча других... Итак, игла в постели... что следует иметь в виду для наиболее полного проникновения в ткань данного кинопроизведения и чего попутно следует избежать во имя того же наиболее полного проникновения... Во-первых, как мне представляется, некогда все мы допустили безобидную, казалось бы, недоглядочку, и теперь, когда мы начинаем наконец глядеть в оба, недоглядка, навязанная нами же нам же <197> предстает нашему очистившемуся восприятию особенно наглядно. Это, с вашего позволения, и есть преамбула постфактума, дальнейшее же понимание ленты, понадеемся сообща, еще грядет по тропам небывалых прозрений. Вообще-то, впереди у кинематографа еще немало белых пятен и непрочитанных страниц. У классика сказано: <174>Много многостей <197> тает без вести, дай мне кротости <197> души вывести.<197> Выводителем сделай Авеля... Ах, родители!.. Эх, заглавия...<175> <197> даже не извиняюсь за пространный экскурс в область классического поэтического наследия, ибо речь сейчас не об этом, вернее, не столько об этом, сколько о том, что без этого <197> ни то, ни другое не имело бы столько разноречивых, всяк по-своему блещущих оттенков отзывчивости, когда само э т о, не лишенное того, становится явью, более явственной, чем сама общепринятая явь во плоти общеизвестных положений и выводов,<197> становится тем, что как бы выпархивает птахой сизокрылой из золотой клетушки общедоступных заблуждений,<197> впрочем, не без того, чтобы это можно было по укоренившийся в нас невнимательности спутать с тем, чего это наше <174>то<175> органически не приемлет. И тут мы с вами смело должны отнести себя к не
посредственным участникам процесса. Я говорю о непреложности все более открывающегося нам наметка истины: путь современной киногероики ой как изви-
@B1 = лист, быть может, даже более извилист, чем питающее нас представление об извилистости какого бы то ни было пути. Обратимся к ключевому эпизоду картины: герой сидит и читает книгу. Мы понятия не имеем, о чем эта книга и почему вдруг понадобилось человеку сесть и читать ее. Важная деталь <197> ничего, помимо чтения, не происходит, мир словно застыл, предвкушая прочтение. Кадр, закадровка <197> все смешалось и повисло паутиной <197> чудится, герой проигрывает роль читающего с самого начало времен, зритель все более тяготится стылой беспробудностью сюжета, но постепенно изображение все явственнее покрывается пеленой муара <197> знаком разрушения поверхности красочного слоя... мы чувствуем легкое беспокойство: как же так? мы не успели узнать, кто и чего читает, читает ли,<197> мы не успели догадаться, насколько важен момент нашего с вами соглядатайства в данном контексте <197> а персонаж, не перевернув страницы, уже истлевает среди декораций... терпение изменяет не только зрительской аудитории: <174>Ваша карта бита, а песенка спета!<175> <197> так неистово, на грани срыва и окончательного провала <197> обвиняет за кадром своих коллег-кинематографистов, общество в целом да и, скажем без обиняков, все превратное мироздание другой персонаж <174>Игольчатой постели<175>. Приходится сожалеть, что в достопамятные времена так называемые <174>ножницы<175> всласть потрудились над многострадальной лентой, и закадровка сохранилась фрагментарно, многое безвозвратно утрачено... Так вот, персонаж <197> это еще не герой, намекают нам авторы,<197> это до поры лишь фишка <174>нема и сумбурна<175> на игровом, в нашем случае <197> на простынно-наволочном поле. Фишка Оптимум, которая ни своим появлением, ни своим исчезновением на экране еще не привносит, выражаясь на-
@B1 = учно, экстракта прострации. Но здесь уже проглядывает из-за ширмы навязываемых обстоятельств зависимость между корректировкой параноидальной дезактивации и художественным осмыслением необходимости таковой. Попросту говоря, мы задаемся вечным вопросом: герой <197> он кто или что? Он человек или время? Но человек-герой и геройское время <197> сие уже было-перебыло, избито и затаскано до дыр в штанинах... Так что же нам остается, спросите вы? Вопрос, замечу попутно, не из простых, и все же я возьму на себя труд ответить, пользуясь нечаянной поддержкой авторов фильма. Да, говорю я, на вибростенды <197> на главные испытательные стенды искусства <197> не спрося позволения ни у критической нашей мысли, ни у ее сестер-подружек от папаши Невежества,<197> выступает некое новое существо, которому я дал бы имя имен: Человек Временный. Это, поверьте мне на слово, не какая-то высокопарная заумь, не игра в слова <197> но самое веское Слово исконной Игры. Проиллюстрирую свой пассаж другим ключевым эпизодом: персонаж сидит и читает книгу. Мы понятия не имеем, о чем эта книга и зачем вдруг человеку понадобилось сесть и читать ее, ничего, помимо чтения, не происходит, все стирается и виснет тысячелетней паутиной, а мы <197> по эту сторону экрана,<197> ощущаем легкое покалывание, догадка настигла нас, но еще не открылась, не осенила, не возвела на пьедестал Посвященности. Немая догадка <197> мучительна, положение ловца представляется более чем безвыходным, и тут я обращаю свой взор к третьему ключевому эпизоду: все тот же человек, все та же книга, неуловимые ранее проблески эмоций на лике чита-
@B1 = ющего, муар истлевания нетленного и <197> озарение: вон оно что! Ведь это не человек читает книгу, но Книга <197> читает человека! С любой страницы, с незапамятных времен, сквозным прочтением,<197> вздох облегчения: как это верно! <197> мы все являемся неким сочинением, мы состоим из слов, в том или ином порядке брошенных на бумагу, запечатленных на целлулоиде в адекватных зрительных образах; мы все <197> порождения знаков и методологии прочтения... У классика, применительно к высказанной мысли, находим бессмертное: ружье должно выстрелить! <197> однако можно и поспорить: да, да и еще раз да <197> но при условии, что порох, пуля и само оружие сотворены не из бумаги! <197> вот тут-то классика никнет, а мы продолжаем задвигаться дальше и глубже, баюкая себя известным изречением небезызвестной бабушки, которая выразилась однажды и вполне половинчато... Так, ни о чем не подозревая, мы сталкиваемся с проблемой собственно метода как единственно возможного способа обитания и пытаемся взглянуть на существо проблемы с позиции постнеоинфантиндифферентности и антисептичности при вскрытии нарыва предпосылок. О Методе написаны горы литературы, взбираясь по ним, ломая ноги и сворачивая шеи, находим эдельвейс понимания важной истины: литература, искусство кино и театра, мир музыкальных созвучий <197> невольники собственного самопостижения и воссоздания, и где-то в этом диком море, в этой каше, в этом болоте процесса <197> кувыркаемся мы с вами, утешаясь грезами о свободе выбора... смешно, не правда ли? Чаяния бумажных душ, сострадания к типографской краске... нет, если хотите знать мое компетентное мнение <197> то я бы никому не посоветовал смотреть такое кино <197> зачем нам знать, по какую сторону экрана мы находимся? Кого прельстит догадка о том, что ты играешь роль играющего роль играющего роль? Кто в этом бедламе занимается распределением ролей и кто решает, какой из эпизодов должен стать для тебя последним?..
<197> Ваше эфирное время истекло,<197> напоминает миловидная ведущая и улыбается критику, а потом улыбается зрителям, и все вокруг начинают улыбаться, понимая, что утекает не только эфирное время.
<197> Вы меня сбили с мысли,<197> говорит Испражняев-Канский.<197> И это не первый раз. Когда-нибудь мы с вами крупно поссоримся...
<197> Да ладно вам ворчать,<197> говорит ведущая,<197> ворчун нашелся. Люди пришло кино смотреть, а вы им что показываете?
<197> Зачем я только связался с вами? <197> спрашивает кинокритик.<197> Были бы хоть гонорары приличные, поговорил <197> получил <197> купил что-нибудь, опять поговорил <197> опять получил <197> покушал чего-нибудь... А так <197> что?
<197> Что за крохоборство? <197> умиляется ведущая.<197> В прямом эфире, по многочисленным... беседа о высоком искусстве и вдруг <197> леденящая меркантильность, шкурный интерес, незакамуфлированное стяжательство... Люди вправе не простить, и даже озлобиться на средства информации... Верно я говорю? <197> обращается она к телезрителям.
Внезапно ведущая и кинокритик разряжаются хохотом <197> заливистым, до слез, до спазматических вздохов, до икоты,<197> а придя в себя и отдышавшись, оба тянутся через студийный столик в объятия друг к другу. После порции приветственных лобызаний ведущая возвращается в кресло и начинает обмахиваться конвертиком, в то время как Испражняев-Канский водружает на нос очки и без особого желания, спехом <197> выборматывает в объектив пояснительную речь: зрители, вероятно, решили, что в студии, вот прямо сейчас <197> вспыхнула гнусная размолвка между участниками программы, что мы тут слегка поцапались и так далее,<197> а ничего подобного, то-то и называется на языке профессионалов <174>мускулатурой произведения<175>. Вы страшно удивитесь, а некоторые попросту не поверят,<197> но мы разыграли небольшую импровизацию под занавес первой серии... Да-да, вы смотрели первую серию фильма <174>Постель иглы<175>, мы же со своей стороны надеемся, что вы сумели хорошо отдохнуть и с той же наивной непосредственностью воспримете вторую часть киношедевра. Рекомендации остаются прежними, во время просмотра вести себя надлежит по меньшей мере достойно: оставьте в покое семечки, не носитесь по комнате за мухой, не надо выяснять отношений и гудеть пылесосом, а также постарайтесь воздержаться от алкоголя и других наркотических средств; избегайте конфликтов с друзьями, дальние поездки нежелательны; есть шанс получить помощь от влиятельных лиц и не торопитесь принимать решение в сфере супружеских отношений <197> разрыв явно кому-то на руку; ожидается пополнение бюджета, но день явно не благоприятен для покупки недвижимости; хирургическое вмешательство неотвратимо... а теперь, как говорил мой приятель одессит: <174>Граждане отдыхающие! Мы вас показательно снимем, будьте зрительны и не лепите на наших цыпочек перья со своих подушек!<175>. Благодарю за внимание... нет, правда, я вам очень и очень благодарен, высидеть такое, доползти до такого завершения <197> тут уж попахивает гражданским подвигом... да и мы, кто по эту сторону баррикад... то ест
ь, что я говорю <197> по эту сторону экрана, конечно же, экрана!.. мы здесь тоже, знаете ли... не так-то просто отвечать силой слова на бессилие молчания, кто пытался хотя бы <197> тот не даст соврать... Новых вам серий и показов, демонстраций и презентаций, всего вам нового, свидимся еще, даст Бог, печенкой чувствую, ну все уже, все, конец первой серии, дайте же заставку, а то опять никто не поверит, эфирное время первой таки истекло, эфир, эфирчик, анестезия, заметим попутно, бывает местная, общая и всеобщая, да кто же этого не знает, дайте же заставку, уснули вы, что ли, всеобщая и даже вселенская, но это тема для отдельного разговора, ну все уже, все, эфирчик, анестезийка...
На экране появляется надпись <174>Постель иглы. Часть вторая<175>.
Медленно тянутся снизу вверх убористо набранные строки <197> это краткое содержание предыдущей серии. <174>Некто Курицын получает военкоматовскую повестку; жена его, Анестезия, весьма недовольна этим фактом и обещает расправиться с майором Ворониным, если тот на следующий день не придет к ним обедать; угнетаемый недобрыми предчувствиями, Курицын решает отвлечь Анестезию и с этой целью завлекает к себе на квартиру добродушного соседа Отстоякина, якобы попьянствовать и повеселиться,<197> но вскоре затевает странное игрище на ночь глядя: укладывает Отстоякина на собственное супружеское ложе, заставляет хлопать резинкой и всяческими ухищрениями принуждать играть в <174>кто чего боится<175>, полагая, очевидно, что мнимые страхи отвратят роковую женщину от черных преступных помыслов и тем самым отведут от расправы Воронина; неожиданно умирает Отстоякин <197> сердце Постулата Антрекотовича не выдержало изощренных пыток и унижения, которым он беспрестанно подвергался на квартире соседа; Курицыны понимают, что рано или поздно убийство будет раскрыто, а виновные понесут заслуженную кару <197> все усилия кровожадной четы отныне нацелены на то, чтобы <174>замести следы<175> и обеспечить себе алиби: тело Отстоякина остается в спальне, завернутое в ковер, а Курицын ищет встречи с Ворониным, давним своим другом и подельщиком, чтобы шантажом и угрозами впутать последнего в грязное дело, а затем свалить на Воронина всю вину <197> сразу после того, как с помощью майора удастся расчленить и разбросать по городу труп Постулата Антрекотовича; в отсутствие Владлена Анестезия продолжает плести бесчеловечную интригу, она посылает взрослых дочерей-погодок созвать родственников усопшего по линии супруги усопшего (мадам Отстоякина, в девичестве <197> Давнючка), а сама запирается в ванной и курит дорогую сигару; опечаленные родственники пытаются прояснить обстоятельства безвременной кончины Постулата, однако хозяйка ловко уходит от ответа, ссылаясь на бесконечные домашние хлопоты: стирка, глажка, поломки в системе водоснабжения, надвигающий
ся ремонт квартиры: <174>Когда мне было убивать его, если телефон накрылся?<175> <197> говорит она и предлагает дождаться Курицына, который ушел в бега; все понимают, что кто-то должен распутать этот клубок и расхлебать эту кашу,<197> Давнюки соглашаются в ожидании Владлена посидеть у телевизора, а чтобы не оставлять на злополучной квартире отпечатки пальцев <197> гости все время прячут руки кто по карманам, кто за спину, кто за голову; разлагающийся труп вскоре наводит присутствующий на мысль о необходимости погребения еще до того, как обнаружит себя мерзавец Купидонович, на <174>хвосте<175> которого должна прибыть следственная группа; матрешки как ни в чем не бывало продолжают собираться на математическую ассамблейку...<175>
На экране проступает довольно мрачная картинка: квадратный стол под малиновой скатеркой, бронзовый литой подсвечник с горящей свечой, бледно-желтые лики склонившихся над столом фигур <197> мужчина в жалком подобии фрака, женщина с дряблыми щеками, затянутая в белую футболку с дырочкой на плече, и две старшеклассницы в школьных форменных платьицах. Все они напоминают восковые муляжи, но вот мужчина покачнулся, повел головой и уставился немигающими глазами на язычок свечи.
<197> Мои соболезнования, мадам,<197> произносит он, не меняясь в лице, едва пошевелив губами.<197> Его уже не вернешь. А Курицын все-таки дурачок дурачком. Знаете, что он сказал однажды? <174>Всю жизнь я провел на почве воздержания, я полюбил чеснок, но общество не терпит чесночного духу, хотя каждый втайне мечтает о том же: разделать головку на зубья... а лучше <197> взять молоденького, когда он мало чем отличается от майской травки луговой, и в нем еще бродит сок <197> пряный, жалящий... но лицемеры снова и снова окружают меня и демонстративно нюхают, нюхают...<175> Кто его нюхает? Вы его нюхали? Вот дурачок! Наверное, не один Постулат на его счету...
<197> Принимаю ваши соболезнования и благодарю за то, что вы ничего не забыли. Такое не забывается,<197> отвечает мадам, не меняясь в лице.<197> Постулата не вернешь, а Курицын <197> дурачок дурачком, но глаза замыливать все же умеет. <174>В этих делах,<197> говорит мне однажды,<197> я не знахарь и не аптекарь, в этих делах я всегда пациент... <175> <197> и извиняется за яркость иллюстрации, будто иллюстрация действительно ярка... Вот паразит, как его Анестезия терпела?..
<197> Хотите знать, как она его терпела? <197> спрашивает одна из старшеклассниц, покачнувшись.<197> Но в этом, фе-фе, нет ничего занимательного, ничего, фе-фе, существенного и поучительного. А вот как она его дожидалась <197> вот это действительно фантик. Про это кино снимать можно!
<197> Расскажите, милочка, про фантик,<197> просит мадам и медленно оседает на скатерку.
<197> Кабы знать да подстелить,<197> говорит мужчина во фраке и тоже прикладывается лицом к скатерке.
<197> Цель безумной, своенравной и непредсказуемой была очевидна: почему-то она решила, матрешкина мать, дождаться Курицына, пленить его и соблазнить окончательно, невзирая на то, согласен ли сам Курицын окончательно соблазниться. Как только он вернется и войдет в квартиру, она набросится на него, опутает его гардиной, и пока он сообразит, что к чему, она успеет запеленать его в штору, повязать для верности веревкой и завернуть в ковер. Проделав это, она удалится в соседнюю комнату <197> гордая, неумолимая, презревшая смертельную обиду <197> и жизнь свою нарочно продолжит в одиночестве. Пусть обидчик потеет и вымаливает прощение, пусть кличет в свидетели своих ворониных <197> безумная более никогда не будет принадлежать ему <197> так решила она...
Поладив с приготовлениями, она засела за кухонный столик, подперла голову руками и притаилась. И глядела только в окно, а муженек все не показывался, и вскоре все покрыла ночная темь...
Своенравная просидела на кухне до утра, наблюдала пышный, в полнеба, восход солнца и видела, как светило проплывает наискосок по прямоугольнику оконной рамы, выбеливая небесную синеву, как оно скрылось из виду, как день угасал, а вечер сгущался. Обворожительный цикл повторялся и как бы водил ее по кругу, пока западный ветер не наволок на город покрывало облачности, и серая, а позже <197> сизо-фиолетовая накипь продержалась до сентября, но дождей почти не было, так, временами накрапывало слегка, и обнаружилась первая желтизна в тополиных кронах, потом сквозь деревья завиднелись троллейбусы, выпал снежок, мгновенно истаял и выпал снова, и вся зима была хлипкой и грязной, снег не успевал належаться, февраль ничем не отличался от апреля. А потом все смешалось и перепуталось, когда в дверь позвонили, и женщина встала и не умела ступить и шагу, ноги не слушались ее, в позвоночнике ныло, как от побоев.
Она помнила, что дверь заперта, и помнила, что ключ давным-давно потерян, где-то в ворохе недолговечных штор и гардин, обратившихся в утиль, среди нагромождений мебельной архитектуры, среди скрипов и шорохов нежилой квартиры,<197> в пыли, в обрывках шпалер, в щелях бездонных, открывшихся под плинтусами... За дверью терпеливо ждали, минуточку, бормотала старуха, он где-то здесь, где-то был...<197> потом, огорчившись до слез, она прильнула к дверному <174>глазку<175> и увидела на лестничной площадке молоденькую девчушку, на плечах которой белел больничный халат: может, докторша, может, фельдшеричка, но все равно <197> молоденькая-молоденькая... А-а-а, потерялся ключик, а-а-а, потерялся!..<197> старуха запричитала что было мочи и не могла расслышать собственного голоса...
<174>Неотложку<175> вызывали? <197> допытывалась сквозь дверь докторша, покусывая губы, а потом она сказала, что никуда не уйдет, пока не окажет медицинскую помощь тому, кто нуждается <197> и присела прямо на площадке, прямо на свой саквояжик с препаратами, прислонилась к стене и подумала... Может, продолжишь, сестрица?
<197> От <174>подумала<175>? <197> покачнулась вторая старшеклассница над малиновой скатеркой.
<197> От <174>подумала<175>...<197> сказала рассказчица и уткнулась лицом в стол.<197> С удовольствием продолжу,<197> сказала сестренка.<197> Это мое самое любимое место! И подумала: совсем заездилась по вызовам, а никто не открывает, вызывают, требуют <174>неотложку<175>, а потом сидят взаперти, не хотят пустить или боятся, кто их поймет? А я сижу здесь, а мне еще надо подготовиться к лекции,<197> ее пригласили провести профилактическую беседу в детском саду, о мерах предосторожности на уроках ручного труда. Детишки получают в руки настоящие иглы и обязаны знать, сколь опасной бывает подчас игла. Надо хорошенько подготовиться и рассказать им, но когда готовиться, если вызов следует за вызовом, если весь город пронизан звонками, и никто не открывает? А без подготовки ничего не получится, без подготовки она помнит лишь то, что помнит, то, что сама слышала в далеком детстве: игла способна проникнуть в организм безболезненно, незаметно для уколовшегося <197> и потом ее уже ничем не остановишь. По кровеносным сосудам, прямо к сердцу... Дети, что бывает, когда острый инородный предмет достигает сердечной мышцы? Правильно, дети, это вы уже знаете... достаточно одного единственного проникновения, вы и моргнуть не успеете, как это случится, а те, кто придет вам на помощь, будут бессильны спасти вас... слишком много нацелено их на ваше сердчишко...<197> так думала молоденькая докторша, погружаясь в туман усталости. И вдруг послышались ей шаги, кто-то поднимался по лестнице. <174>Кто здесь?<175> <197> спрашивает она у тумана. <174>Похоронщики здесь,<175> <197> доносится ответ, а шаги <197> все ближе и ближе. <174>Похоронщики, оставайтесь с нами<175> <197> говорит она, а те отвечают: вот и хорошо, где же покойник? Кого хороним, хозяйка? <197> Да у вас под ногами покойник,<197> подсказывает игла.<197> Смотрите, не споткнитесь...

                          Конец первой части

--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 05.01.2003 12:53




        

            
[X]