К.Дж.Паркер — Закалка Клинка

(Фехтовальщик-1)

Scan — Brayhead, spellcheck — Walery

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Это был один из бесчисленных скучных торговых споров. Скверно составленный договор, изначально имевший целью урегулировать вопросы, не отраженные в торговых статутах, послужил основанием для распри: стороны не сошлись в понимании каких-то малозначительных деталей, касающихся перевозки грузов. При желании дело вполне можно было решить без привлечения адвокатов. Во всяком случае, ради такого разбирательства не стоило жертвовать своей жизнью.

Все присутствовавшие встали. Судья, толстенький коротышка, несколько забавный в своих черно-золотых одеяниях, торжественно прошествовал через зал заседаний, остановившись пару раз, дабы удостовериться, что пол ровный и гладкий. Лордан с одобрением отметил, что на ногах судьи настоящие фехтовальные пуанты, а не остроносые Шутовские туфли, которые так любят клерки и прочие бумагомаратели

К сожалению, далеко не каждый судья в Морской Торговой Ассоциации был бывшим адвокатом — на всех их попросту не хватало, и всякий раз Лордан чувствовал себя очень гадостно, когда на площадку выходил недоучка: как доверять человеку, чей юридический опыт ограничивается залом суда?

Судебный секретарь, седой близорукий Теофано, который работал здесь еще до того, как многие из нынешних адвокатов появились на свет, объявил заседание открытым и огласил имена состязающихся сторон. Судья кивком поприветствовал участников, те в ответ поклонились, и все сели. С задних скамей, отведенных для зрителей, раздался знакомый шум: сотни задниц поудобней устраивались на жестких каменных седалищах, с треском вскрывались соломенные бутыли и пакеты с хрустящими ломтиками, и все это раскладывалось так, чтобы их содержимое можно было отправить в рот, не глядя.

Судья пошелестел бумагами и справился, кто представляет братьев Мосениго. С противоположной стороны зала поднялся гигантский блондин, непроизвольно пригнув голову, видимо, по привычке, которая появилась от жизни в помещениях с низкими потолками. Он представился как Теофил Хедин, назвал свою квалификацию и поклонился.

Зал одобрительно зашумел, и послышался звон монет, переходящих из рук в руки зрителей, для которых суд был своего рода видом спорта или азартной игрой.

— Хорошо, — кивнул судья. — Кто представляет ответчиков? — Он в нерешительности запнулся, вторично заглянул в бумаги и продолжил: — Семью Дромосил?

Поднимаясь на ноги, Лордан ощутил привычную боль в области желудка: но то был не страх — отчетливое сознание собственного превосходства и острое желание оказаться где-нибудь за тысячу километров отсюда.

— Я, сэр, — тихо ответил он и чуть громче добавил: — Бардас Лордан, фехтовальщик на службе закона, член Коллегии Мастеров Меча, десять лет признания.

Судья потребовал, чтобы тот говорил громче. Бардас повторил речь сначала, отметив, что голос стал хриплым — последствия недавней простуды, но зрители истолковали это по-другому, и в зале послышался звон монет.

Началось оглашение материалов дела — стадии процесса, которую Лордан особенно не любил. Здесь не было ничего, что бы способствовало установлению истины, и эта бюрократическая проволочка всегда приводила фехтовальщика в состояние напряженного беспокойства. Второй защитник, как-там-бишь-его-зовут Хедин, стоял, непринужденно сложив руки за спиной, и довольно успешно делал вид, что слушает белиберду, которую читает судья.

Некоторые защитники, в особенности старшего поколения, выработали своего рода ритуал, чтобы заполнить томительную паузу: одни читали подходящей длины молитву, другие умножали в уме числа, некоторые даже про говаривали про себя детские песенки и считалки. Лордан просто стоял и неловко переминался с ноги на ногу, ожидая, пока нудный голос наконец смолкнет.

Что в конце концов и случилось — ладони мгновенно, как по сигналу, покрылись потом. Эйтли начала нервно теребить пуговицы на одежде. Лордан пообещал себе, что в этот раз точно свернет помощнице шею, если она забыла принести пепел для рук.

Не поднимая головы, судья спросил о наличии препятствий, мешающих слушанию дела, констатировал (корректно), что таковых нет, и дал защитникам знак начинать.

Лордан сделал глубокий вдох и, повернув голову в сторону Эйтли, пробормотал:

— Гюэлэн.

— Ты уверен? — вздохнула она.

— Конечно, уверен. Только не говори, что ты не взяла его.

Девушка не стала утруждать себя ответом: она обладала множеством недостатков, но в вопросах экипировки Эйтли не было равных. Бардас тоже знал, что какой бы меч он ни выбрал — Босмар ли, или короткий Спебреф, — «Ты уверен?» неизменно прозвучало бы, причем тем самым то ном, который мгновенно приводил его в состояние раздражения. девушка сунула руку в вещевой мешок и извлекла серый бархатный чехол, с одного конца стянутый голубой лентой. Лордан протянул руку и одним сильным движением распахнул его. Может, все-таки Босмар? Нет, он взял за правило никогда не менять свой выбор.

Гюэлэн.

Чехол медленно скользнул на пол — Лордан никогда никому не говорил, что так, должно быть, с невесты спадает подвенечное платье, и фехтовальщик крепко обхватил простую рукоять, нащупывая выемки для большого пальца и мизинца. Из трех его мечей этот был самым длинным, самым легким и самым древним — чуть старше века, — а потому самым дорогим. Когда-то его клинок украшал причудливый орнамент из виноградных листьев, ныне едва различимый даже на свету. Меч прошел с Лорданом через тридцать семь поединков, девять из которых в Верховном Суде, а один — перед самим Канцлером. Пять зазубрин нарушали стремительную прямую лезвия (их было значительно больше, просто они легко устранялись при помощи шлифовального камня), и возле самой рукояти клинок был слегка погнут — промах одного из прежних владельцев. Бесспорно, Босмар острее, а Спебреф лучше сбалансирован, но в зале суда самое главное — доверие к оружию. За сотню лет, проведенных в разного рода тяжбах, этот меч знал, как себя вести.

Знал так же, как один из нас.

Пристав распорядился очистить арену для поединка. Эйтли протянула фехтовальщику мизерикордию (Лордан обладал одной из тех, которые позволяют своему владельцу сохранять спокойствие), он вложил клинок в ножны, в который раз клятвенно пообещав себе, что завтра же подберет для него новые.

Что ж, пора.

Судья поднял руку, наслаждаясь остротой момента, и призвал защитников. Заняв место под судейской платформой, Лордан случайно задел колено своего противника и вздрогнул. Было бы прискорбно сдохнуть от руки сопливого светловолосого ублюдка в грошовой склоке из-за морских перевозок. Другие доводы, понятное дело, не в счет.

Когда соперник протянул судье меч для осмотра, Лордан отметил, как ярко сверкнул луч солнца на богато инкрустированной гарде. Тармонт, совсем молодой, откован около года назад и, судя по виду, редко используемый. Ни одна царапина не нарушала совершенства этого оружия. Да и точили его не более четырех-пяти раз.

Настроение чудесным образом начало улучшаться. Дорогой клинок, сработан одним из пяти лучших мастеров, но новый и абсолютно неопытный. Он придает самоуверенность, внушает, что все завершится наилучшим образом. Опыт десяти лет подсказывал Бардасу, что при верной Игре такая установка приведет противника к неизбежной гибели.

Лордан протянул свой меч. Судья окинул его небрежным взглядом, что, конечно, оскорбительно, и тут же вернул обратно. Фехтовальщик коротко кивнул и направился к своей позиции в центре арены. Плиты под ногами были жестки и посыпаны достаточным количеством опилок, смешанных с песком: идеальное покрытие для ведения боя. Бардас надел свои самые старые пуанты, плотно облегающие ступню. Их сравнительно новые подметки слегка поскрипывали при ходьбе.

Эйтли сняла с него плащ, и Лордан вздрогнул от холода. Много лет назад один жаркий процесс научил его ни когда не надевать на поединок ничего, кроме простой удобной одежды: тонкой льняной рубашки, свободной в плечах, с просторными рукавами, плотно стянутыми у кистей, и пары удобных бриджей без пряжек, которые всегда врезаются или расстегиваются в самый неподходящий момент. На его глазах человек однажды умер от того, что надел шерстяную рубашку, побоявшись осенней прохлады. Десять лет работы, и ты выучишь все эти мелочи.

Когда раздался сигнал к началу боя, Лордан был уже собран и спокоен, как обычно. Соперник впечатлял быстротой и нескрываемой силой. Самое главное — продержаться первые полминуты и три минуты после.

Первый выпад пошел совсем не туда, куда ожидал Бардас. Удар, принятый высоко, оказался настолько мощным, что фехтовальщик не смог отразить его силой только плеча и кисти. Отступая назад, Бардас кое-как справился с ним, но оставил открытой грудь. О контратаке не могло быть и речи. Следующий выпад, как и предполагал Лордан, оказался низким, но столь же неудобным, как и первый. Бардас быстро отступил вправо, однако гарда его меча находилась все еще слишком высоко, чтобы прикрыть ничем не защищенное колено. Такой просчет мог решить исход дела, но, по счастью, соперник сделал еще один правый выпад.

Два шага назад, и Лордан получил необходимое пространство для прямой атаки. Резко отбросив меч светловолосого гиганта вправо, Бардас одним стремительным движением запястья направил клинок в область желудка противника. Тот отступил, но недостаточно быстро, чтобы избежать удара, и острие Гюэлэна вошло в корпус соперника примерно на полдюйма. Рискуя получить рану в правое плечо, Лордан выхватил клинок из раны и сделал низкий прямой выпад. Колено и левая рука коснулись пола одновременно, так что Бардас ощутил резкую боль в протестующих связках. Хедин отчаянно парировал удар, но достаточно неуклюже, и Гюэлэн погрузился в его бедро дюймов на девять. Хорошая работа. Хорошая, но еще не отличная. Во всяком случае, пока.

Согнувшись в три погибели, Лордан попытался опереться на ступню — не тут-то было, похоже, левая нога вышла из строя. Черт, нет хуже способа сдохнуть! Однако блондин был слишком озабочен видом собственной крови, чтобы обращать внимание на затруднения противника. Фехтовальщик, с трудом преодолевал боль, выпрямился, перенеся вес на правую ногу, и немного подался назад изображая вялую защиту. Не время пытаться двигать ступней — он упадет, как пить дать упадет. Теперь исход зависел от противника, от того, насколько он способен переносить боль.

В ожидании каких бы то ни было действий Лордан проклинал все морские дела, все процессы по торговым контрактам и всех высоких белобрысых фехтовальщиков на десять лет его моложе. Многовато проклятий за промежуток времени меньший, чем удар сердца, но скорость приходит с практикой.

К счастью, юнец, кажется, потерял самообладание. Вместо стремительного выпада он отступил назад и начал размахивать мечом где-то на уровне собственного локтя. Нет лучше способа отправить себя в могилу, отметил про себя Лордан, аккуратно отражая очередной выпад и изгибаясь в совершенно невозможной контратаке. Он ощутил, как клинок вошел в плоть, наткнулся на кость, согнулся и... переломился, как ломается ножка у тонкого винного бокала, на расстоянии десяти дюймов от острия. В ярости Бардас одним поворотом запястья обратил этот выпад в стремительный удар, который прорезал горло соперника, как острый нож прорезает лист пергамента.

Раздался звон падающего меча — того самого экстравагантного и злополучного Тармонта; зачем нужно было покупать новый? Затем последовали свистящие хрипы того, кто пытался втянуть воздух в горло, которого больше не существовало. Тело с глухим стуком упало на окровавленный пол. Будь прокляты эти чертовы морские дела.

Судья постучал молотком по столу и вынес вердикт в пользу подзащитного. Отзвучали аплодисменты — довольно жидкие: бой был коротким и совершенно незрелищным, — послышалось шарканье ног, зеваки вернулись к своим разговорам; кто-то смеялся, на галерке чихали.

Помощник покойного адвоката неспешно собрал бумаги и сунул их под мышку, явно не стремясь за потерпевшими поражение клиентами. Эйтли упаковывала Тармонт: согласно древней традиции, меч поверженного врага переходил в собственность победителя. Цена этого клинка была раз в десять больше, чем вознаграждение, которое Лордан получит за выигранный процесс, но никакие деньги уже не вернут ему Гюэлэн. Будь проклят этот день, хорошо, что удалось хотя бы остаться в живых.

— Что произошло? — поинтересовалась Эйтли. — В какой-то момент я подумала, что дело сделано.

— Спазм, — бросил Бардас.

Победитель был не в настроении. Он хотел забрать обломок клинка, но повсюду была кровь, и Лордан не мог заставить себя приблизиться к тому, кто еще недавно был его противником.

— Видишь, — язвительно пробормотал он, разглядывая сломанный меч, — я приобрел чудесный нож для резьбы по дереву.

— Я предупреждала тебя, что он долго не протянет, — отозвалась девушка. — Если бы ты продал его, как я предлагала...

Лордан молча опустил обломок в бархатный чехол. Эйтли завязала ленту и убрала его в вещевой мешок.

— Как колено?

— Лучше, но мне нужен отдых хотя бы неделю. Когда следующий?

— Через месяц, — ответила Эйтли. Бракоразводный процесс, не думаю, что возникнут сложности, Я скажу, что у тебя травма, чтобы они в случае необходимости могли нанять кого-то еще.

Лордан кивнул. Развод, являясь объектом церковного права, не требовал причинения смерти противнику. Но это не означало, что в случае смерти процесс считается недействительным. Тем не менее необходимо предупредить клиента о возможных осложнениях. Особенно в случае, когда брак заключался по расчету.

— Может, стоит укоротить его? — размышлял Бардас, направляясь к выходу. Фехтовальщик заметно хромал, да и расстояние до двери по каким-то необъяснимым причинам увеличилось чуть ли не вдвое. — Я слышал, в некоторых судах короткие мечи сейчас в моде.

— Не настолько короткие, — парировала девушка. — Переделай его в кинжал, запасной тебе не помешает.

— Не святотатствуй.

Пара носильщиков пронесли мимо них тело убитого, накрытое пледом, чтобы не травмировать публику.

— Кстати, когда я начал заниматься бракоразводными делами?

— С тех пор, как тебя стало беспокоить колено. — Эйтли бросила на него короткий взгляд и тихонько вздохнула. — Не обижайся, — добавила она, — но ты не думал о том, что, возможно, тебе пора оставить практику?

— Как только смогу себе это позволить, — ответил Лордан, чувствуя, как горло болезненно сжалось, — или когда меня сделают судьей.

— Я знала, что ты так скажешь.

* * *

По обыкновению, как только со второй бутылкой было покончено и рука потянулась к третьей, его охватил озноб. Не говоря ни слова, Бардас протянул сосуд помощнице.

— Не переусердствуй, обронила девушка, наполняя его кубок. — Хотя бы потому, что это дорого.

Лордан нахмурился, глядя на перекошенную физиономию, смотревшую на него из отполированной стенки чаши.

— Традиция, — ответил он. — Знак уважения.

Бардас сделал видимое усилие, пытаясь что-то вспомнить.

— Мы купили выпивку его помощнику?

Эйтли молча кивнула.

В кабаке, где они сидели, несколько человек, очевидно, присутствовавших на процессе, глядя в сторону фехтовальщика, толкали друг друга Лордан не любил этого, но с другой стороны, сидя в пивной сразу после слушания, всегда есть возможность подцепить новую работу. Так нашлись братья Киврины и картель торговцев пряностями. Богатые семьи посылают людей на все слушания в поисках хорошего адвоката: достаточно талантливого, чтобы выжить, и достаточно юного, чтобы не запрашивать много. Профессионалы с десятилетним стажем хорошо известны потенциальным клиентам, однако им свойственно сильно завышать цены на собственные услуги. Но снизить плату означает признать свою некомпетентность. То же относится и к бракоразводным делам.

«Если бы с годами я становился лучше, — размышлял Лордан, — но я старею».

— Что ж, — тем временем продолжала Эйтли, — ты победил достаточно легко. Нужно найти братьев Дромосил и потребовать у них деньги.

— Скажи им, что я подаю иск, — пробурчал фехтовальщик.

Девушка подавила смешок: профессиональные долги, например, оплата услуг адвоката, представляют собой отдельное дело, которое стороны решают между собой без Привлечения юридических средств. На практике защитникам, требующим плату через суд, трудно получить работу.

— Ты справишься, — заключил Лордан. — У тебя сегодня неплохой день, плюс деньги, положенные за этот меч.

Эйтли пожала плечами. Десять процентов, которые ей причитались составляли кругленькую сумму, но девушка никогда не показывала, что довольна.

— Каждый пенни заработан тяжелым трудом, — ответила она. — Допивай, через час у тебя встреча с угольщиками.

— Это так необходимо? — простонал Бардас. — Скажи им, что я еще не оправился от раны или еще что нибудь.

— Прекрасно. Значит, теперь мне нужно убедить их, что ты еще не превратился в старую развалину, которая без посторонней помощи не может дойти до уборной. Ты выглядишь как столетний дед, да к тому же еще и хромаешь.

Из чувства противоречия Лордан снова наполнил кубок.

— Где я возьму новый Гюэлэн? — угрюмо спросил он. Ублюдок.

— Ты становишься суеверным, — нахмурилась девушка. Опасное хобби для человека твоей профессии.

— Для нормальной работы нужны нормальные средства, — с досадой воскликнул фехтовальщик. — Никаких суеверий. И вообще оружие и экипировка не включаются в сумму выручки. Другие помощники не возражают, — добавил он, прежде чем Эйтли смогла открыть рот. — Издержки бизнеса.

— Даже не надейся.

— Эйтли, это моя жизнь! — Бардас себя на полуслове, с ужасом осознав, что нарушил правила. Между адвокатом и помощником тема смерти не обсуждается. Пристыженный, он подался немного вперед и спросил: — Во сколько, ты говоришь, мы встречаемся с угольщиками?

Эйтли задумчиво посмотрела на фехтовальщика. Последнее время она делала это довольно часто. Второе нерушимое правило заключается в том, что помощники никогда не заботятся об адвокатах. Помощники находят работу, лучшую из всех возможных. То что сложное дело может убить защитника быстрее, чем удар молнии, находится за пределами их компетенции.

— Не беспокойся. Я скажу, что ты отправился на вечеринку по случаю победы на процессе.

— С братьями Дромосил? Не смеши!

Лордан одним глотком допил вино и перевернул кубок.

— Я лучше пойду с тобой. По правде сказать, я опасаюсь доверить тебе таких сложных клиентов. — Адвокат тяжело вздохнул. — А после мы пойдем пить, — угрюмо добавил он. — Согласна?

— После часа, проведенного в компании угольщиков? — хмуро ответила девушка. — Согласна.

* * *

— Закон, — сурово говорил Патриарх, — имя которого мы, естественно, не называем, заключает в себе силу, позволяющую использовать эти знания. Но не забывайте, что его возможности ограничены и он мало применим в действительности.

Старец замолчал и обвел взглядом переполненную аудиторию. Пять сотен сгорающих от любопытства юнцов, каждый из которых, вне всякого сомнения, пришел исполнить детскую клятву стать магом. Алексий был циником, остатки идеализма, присущие его натуре, исчезли с получением сана. И тем не менее он трепетно относился к извечной Обязанности Патриарха каждый год принимать в послушание новичков. Алексий выполнял свой священный долг:

Каждый год объяснял неофитам, что здесь их не сделают волшебниками.

— В целом, — продолжал старец, — Закон используется как щит и в значительно меньшей степени как меч. Защита и нападение, ничего другого. Он не может излечить больного или воскресить мертвого, превратить свинец в золото, сделать человека невидимым или заставить женщину полюбить мужчину. Закон не может создать что-либо или изменить что-то уже сотворенное. Он может перенаправить проклятие и может наложить его, но все это лишь побочные явления, не имеющие прямого отношения к цели, ради которой существует Закон.

Как и предполагал Алексий, его слова вызвали недовольный ропот в рядах высокообразованной аудитории:

Патриарх не имел права говорить с ними в таком тоне. Они пришли сюда, чтобы познать величайшую тайну, присоединиться к самой лучшей и самой богатой гильдии мира.

Опыт показывал, что в любом случае останется человек двадцать, которые и завтра будут смотреть на Учителя с обожанием и восторгом. Остальные — младшие отпрыски, жаждущие узнать, как превратить старших братьев в жаб, сыновья торговцев, отправленные научиться поднимать попутный ветер и призывать джиннов для перемещения тяжелых грузов, могли собирать вещички и убираться вон. Патриарх знал, что делает: не пройдет и полугода, как он избавится от половины из этих юных идиотов.

— Завтра я расскажу вам о четырех принципах, положенных в основу Закона. Освоив их уверен, что это будет несложно, — вы выберете один из шести аспектов, который вам наиболее интересен. Затем вас распределят по классам и назначат наставников. Позволю себе напомнить, что студенты, которые не внесли плату за обучение, до занятий не допускаются.

Сколько энергии приходится тратить на обучение молодежи. Вернувшись в келью — квадратный каменный мешок с грубыми нарами и дубовым книжным шкафом, — Алексий сбросил торжественное облачение и нелепые пурпурные туфли, опустился на ложе и начал возиться с трутом и кремнием. Через некоторое время фитиль нехотя загорелся, осветив изумительный, совершенно не сочетающийся с аскетической обстановкой мозаичный потолок.

Внизу в трапезной накрывали ужин. Пройдет немного времени, и послушник постучит в дверь, чтобы получить разрешение опустить люстру и зажечь свечи. Патриарх ощущал как внутри поднимается раздражение, хотя этот обычай являлся частью дневного уклада жизни.

Шум, доносившийся снизу, раздражал его слух, мешал сосредоточиться. Не прошло, наверно, и дня, чтобы Алексий не споткнулся о проклятый рычаг этой люстры, бесцельно бродя во мраке своей кельи. Он специально настоял на том, чтобы в комнате не было окон. Света лампы, отраженного от мириадов золотых чешуек, составлявших легендарную мозаику, вполне хватало для чтения, если держать книгу на расстоянии нескольких дюймов от глаз. Такая причуда на самом деле объяснялась просто: Алексий страдал катастрофической рассеянностью. Будь в келье окно, он бы часами смотрел наружу вместо того, чтобы предаться чтению. То же относилось к другим предметам обихода: Патриарх отказался от гобеленов и фресок чтобы изучить изречения Отцов. Он никогда не выходил к трапезе, обходись кружкой воды, краюхой черствого хлеба и яблоком, поскольку знал, что на этом работа, которую еще можно было бы сделать, закончится.

Такой образ жизни создал Алексию славу великого аскета. Он был, возможно, самым уважаемым Патриархом за последнее столетие — совсем неплохо для человека, который шевелил губами при чтении и даже не пытался это скрыть. Ему требовалось в два раза больше времени, чем его более одаренным коллегам, чтобы постичь очередное открытие или теорию в области вероучения, но в конце концов упорство брало верх. Многие из его окружения Патриарха любили, и Алексий никак не мог понять почему.

Сегодня ему предстояло одолеть новый трактат о природе веры — очередной шедевр юного Архимандрита, судя по виду, написанный за один вечер. В отличие от Патриарха, которому каждая пядь знания давалась потом и кровью, этот человек от природы обладал интуитивным пониманием Закона, но все свободное — и рабочее — время проводил на скачках, оставляя там большую часть своего состояния. На сей раз блестящий спортсмен высказывал мысль, что вера имеет в Законе то же значение, как луч света, играющий на гранях кристалла. Закон универсален: это свет, который может стать лучом, а может рассеяться. Лишь проходя сквозь призму пытливого ума, он приобретает силу, чтобы осветить подземную тьму, выжечь отверстие.

Старец нахмурился. Легко и лаконично мальчишка облек в слова то, что Патриарх подсознательно чувствовал, но никогда не мог выразить. Архимандрит обладает настоящим даром, а ведь это только первая глава трактата, часть, в которой автор излагает самоочевидные истины своей теории. Изумительная гипотеза излагалась в последующих семидесяти восьми главах. Похоже, ночь будет долгой.

В голове постепенно нарастала боль: не помогло и то, что трактат был написан на старом, уже не единожды мытом пергаменте. Легкий стук в дверь, которого он ожидал уже более получаса, все-таки раздался. Патриарх шумно вздохнул, и в двери показалась полоска света.

— Простите, что отрываю вас, Отче.

Алексий вздохнул снова, стараясь не отрывать взгляда от книги. Пришел не послушник: голос принадлежал незнакомой девушке, возможно, дочери одной из экономок.

Если сейчас старик поднимет голову, ему никогда не одолеть этой запутанной гипотезы.

— Простите, что отрываю вас, Отче, — вновь раздалось в келье. — Соблаговолите уделить мне пару минут...

Проклятие, это студентка.

— Я читаю, — раздраженно бросил он, поднося рукопись ближе к глазам. — Убирайтесь.

— Это не займет много времени, обещаю вам. Пожалуйста!

Алексий вздохнул.

— Когда Патриарху Никифору Пятому помешали читать трактат «Все пройдет», он наложил на незадачливого глупца такое проклятие, что того убило молнией на месте, — сурово произнес старец. — Лишь много позже выяснилось, что несчастной жертвой ярости Патриарха пала его собственная дочь, пришедшая предупредить отца, что дом охвачен огнем. Приходите завтра после лекции.

Прекрасно, если можно избавиться от раздражителя. Но если раздражитель не желает, чтобы от него избавлялись, нужно, для экономии времени, как можно быстрее покончить с ним.

Алексий заложил камыш между страницами — воз можно, девчонка все же не сильно помешает, — и поднял глаза. Его взору предстало длинное костлявое создание, носящее свое тело словно пальто старшей сестры. На вид лет пятнадцать-шестнадцать, огромные голубые глаза в пол лица. В этом возрасте все так выглядят, подумал Патриарх, припоминая себя в годы юности. Позже она станет красивой

— Ну, побыстрее, — пробормотал Алексий. — Что я могу для вас сделать?

Девчонка опустилась на колени — вовсе не из почтения, так делают все, кто рожден в домах, где нет стульев.

— Мне нужно проклятие.

Старец закрыл глаза. В этом году все начинается еще раньше. Он намеревался произнести нечто свирепое и вы ставить нахалку вон, но почему-то не сделал этого. Было в этом ребенке что-то умоляющее, что-то — как бы это сказать? — деловитое, что почти заставило Патриарха сделать то, о чем его просили.

— Зачем?

Похоже, девушка сочла вопрос глупостью.

— Я хочу проклясть одного человека, — просто сказала она. — Вы можете открыть мне нужные слова?

«Я могу объяснить тебе, — размышлял Алексий, — я могу начать с четырех принципов, лежащих в основе Закона, коротко резюмировать роль веры (которая, в сущности, напоминает стекло, служащее для концентрации солнечных лучей), взаимосвязь действия и противодействия, бесплодность необоснованного применения силы, чтобы ты поняла, как глупа твоя просьба. Или я могу просто сказать «нет».

— В зависимости от того, на кого и почему вы хотите наложить проклятие, — вместо этого произнес Патриарх. — Понимаете, чтобы проклятие принесло пользу... простите, я неверно выразился — проклятие работает, когда основывается на каких-то действиях жертвы. Народная поговорка «проклятие невинного бежит» — хотя и не всегда соответствует действительности, все же недалека от истины.

— О, он совсем не невинный, — уверенно воскликнула девушка. — Он убил моего дядю!

Алексий кивнул.

— Хорошее начало, — пробормотал старец, — во всяком случае, у нас есть действие. Сложнее, если убийство обоснованно, хотя и в этом случае на человека можно наложить проклятие, которое будет эквивалентно силе и последствиям его деяния.

Девушка на минуту задумалась.

— Это было законно, но вовсе не оправданно. Как можно оправдать убийство невинного?

Патриарх решил не переубеждать ребенка.

— Когда вы говорит «законно»... — начал он.

— Мой дядя адвокат. Был. — девушка горько усмехнулась. — Довольно посредственный. Он никогда и никого не убил. Он всегда занимался только завещаниями и разводами.

Алексий подавил улыбку, вспомнив знаменитую статую, стоящую в квартале, где он провел детство:

ПАМЯТИ НИКИТЫ,

БОКСЕРА, КОТОРЫЙ НИКОГДА

НИКОГО НЕ УДАРИЛ

— Возможно, он выбрал не ту работу, — предположил Патриарх. — Ведь был же и другой адвокат...

— Да, его зовут Бардас Лордан, — с готовностью отозвалась студентка. — Думаю, он довольно известен. Так вы можете открыть мне слова?

— Это не так просто, как вам кажется, — вздохнул старик. По правде сказать, конкретных слов не существует. Можно наложить проклятие, вообще не произнося ни слова. Нужен образ...

— У меня есть, — перебила девушка, засовывая руку в рукав.

— В голове, — продолжил Алексий. — Нужно пред ставить себе картину, которая послужит основой для проклятия. — Он отчаянно стиснул зубы. Лучше объяснить все сейчас, чтобы каждый раз не возвращаться к одному и тому же. — Квалифицирующее действие — нечто агрессивное или вредоносное, — то, что нарушает баланс во взаимодействии сил, которые мы называем Законом.

Патриарх понимал, что его слова звучат нескладно, но, в конце концов, он не просил себя отвлекать.

— Это все равно что бросить камень в воду: на мгновение вода уходит и образует нечто вроде воронки. Затем она возвращается туда, где была, и от этого места начинают расходиться круги. Все, что нужно сделать, дождаться момента, когда образуется воронка, и положить в нее наш камень — то, что люди называют проклятием.

— Кажется, понимаю, — сказала девушка. — А что происходит с водой? Я имею в виду с той, которая должна вернуться в воронку?

— Хороший вопрос, — улыбнулся Алексий, впечатленный сообразительностью ученицы. — Вторгаясь туда, куда уже произошло вторжение, мы только ухудшаем положение... нет, я плохо выразился, — мы повышаем уровень возмущения и неизбежно усиливаем противодействие. Таким образом, реакция оказывается значительно мощнее самого проклятия,

— То есть проклинающий страдает больше, чем жертва?

— Вы поняли, удовлетворенно кивнул Алексий. — Потому-то, прежде чем научиться налагать проклятия, нужно научиться отражать их. Иначе, когда ваш враг сломает ногу, вы свернете себе шею.

Девушка вздрогнула.

— Меня это не волнует, — произнесла она. — Вы расскажете, что нужно делать?

Алексий в задумчивости постукивал пальцами по колену. Первое правило, которому следовали адепты Закона, запрещало выступать им в качестве метафизических террористов и проклинать незнакомцев просто так, для порядка. Помимо социальных запретов, существовала и реальная опасность. Реакция на проклятие будет достаточно мощной. Противостоять ей, находясь внутри чужого сознания, практически невозможно, не считая случая, когда ты точно уверен в том, что делаешь. А Патриарх уверен не был.

— Нет, — ответил он, — это даже не обсуждается. Все, что я могу для вас сделать, это сам наложить проклятие, но...

— Вы согласны?

Тщательно подобранные слова, которые Алексий собирался сказать девушке, померкли.

— Это очень сложно, — пробормотал старец — и скорее всего не будет работать. Прежде всего мне нужно проникнуть в ваше сознание.

— Вы знаете, как это сделать?

Патриарх пощипывал бороду. Проще всего сказать «нет», поскольку это было действительно невозможно, во всяком случае, не составляло труда доказать неосуществимость такой затеи. Через три недели ему предстоит то же самое проделать в аудитории, на лекции, посвященной четвертому принципу, который заключается в том, что невозможность чего-либо еще не означает неосуществимости этого.

— В некоторой степени.

— И как же?

— Трудно сказать. — Алексий криво усмехнулся. — Случается иногда. Иногда и сломанные часы показывают верное время.

— Какие часы?

Девушка бросила на него непонимающий взгляд. Алексий сделал неопределенный жест.

— Я попробую, если вы настаиваете. Но ничего не обещаю.

— Спасибо.

— Пожалуйста. Теперь мне нужно четко увидеть то, что произошло, камень, брошенный в воду. Причем тот самый камень, а не какой-нибудь. Понимаете?

— Думаю, да.

Девушка сжала руками подбородок и нахмурила лоб.

— Неверно. — Патриарх тихонько покачал головой. — Расскажите, что произошло. Когда вы об этом думаете, перед глазами возникает некая сцена, так?

— Да, как картинка.

— Хорошо, Алексий глубоко вздохнул, — опиши те ее.

Девушка подняла глаза.

— Дядя пытался достать его — он отразил дядин выпад и вонзил свой меч. И затем клинок сломался. Я до сих пор вижу, как обломок торчит из его груди — такой большой кусок металла внутри человека. Это выглядело словно он — подушка для иголок или кусок масла, в который воткнули нож.

Старец кивнул.

— Вы помните, каким было его лицо, вашего дяди, я имею в виду?

— Да, конечно, — девушка задумчиво рассматривала свои сплетенные пальцы, — оно было обиженным.

— Обиженным? — озадаченно повторил Алексий.

— Ну да, как если бы сделал что-то неловкое: разбил чашку или зацепился рукавом за гвоздь. Он был недоволен собой он всегда гордился, что умеет хорошо фехтовать. Конечно, дядя не был блестящим фехтовальщиком, он очень много тренировался. У нас дома висит мешок, набитый опилками, на котором он тренировал движения. Дядя знал их все: он выкрикивал название и наносил удар. Он обиделся, когда совершил ошибку. Думаю, что это единственное, на что ему хватило времени.

— Понятно, — сказал старец и неожиданно добавил: — Ты, должно быть, любила его.

Девушка кивнула.

— Он был на восемь лет старше меня. Говорят, двадцать три — хороший возраст для плохого адвоката.

«Теперь понятно, — думал Патриарх, — двадцать три. На западных окраинах дяди часто женятся на своих племянницах. Что ж, любовь может помочь удержать ускользающий образ».

Алексий закрыл глаза.

— Вы начали?

— Да, не мешай мне.

— Но я же еще не сказала, каким оно должно быть.

От такой наглости Алексий едва не задохнулся. Мало того что он согласился наслать проклятие на совершенно незнакомого человека, это должно быть еще и особенное проклятие! Похоже, ситуация грозит превратиться в спектакль.

— Ну?

— Я вижу его, — произнесла девушка. — Он на площадке в зале суда. Я стою напротив. В руках у нас мечи. Он делает выпад и...

— Стоп, — Алексий встревожено поднял руку, — стоп, иначе ты сделаешь это сама, и от силы реакции на наши головы рухнет крыша. Доверься мне, думаю, я знаю, что ты задумала.

Старец закрыл глаза: он находился в зале суда под высокой купольной крышей, песчаную арену окружали ряды каменных лавок, возвышалось судейское кресло, по обе стороны от которого располагались мраморные коробки, в которых адвокаты ожидали сигнала к началу поединка. Лордан стоял спиной к Патриарху, через плечо защитника Алексий мог различить девушку. Теперь она была старше, совсем взрослая и настолько красивая, что ему стало не по себе. Красно-голубые лучи, падавшие сквозь окно, играли на клинке длинной тонкой полоске стали, являвшейся непосредственным продолжением ее руки. Лордан сделал грациозный, отточенный выпад девушка парировала, подалась вперед и одним движением запястья занесла карающий меч. Ее соперник подался назад, пытаясь уклониться, но слишком поздно он был чрезмерно самоуверен и проиграл, как и многие другие до него. Алексий наблюдал со спины и потому не видел, куда именно пришелся удар. Меч выпал из руки адвоката, он сделал несколько неуверенных шагов назад и упал, держась за грудь, скончавшись раньше, чем его голова с глухим стуком ударилась о плиты пола. Девушка не двигалась, острие ее клинка было направлено прямо на Алексия.

Неожиданно он осознал, что так и не увидел лица убитого и не спросил имени девушки. Это подождет.

Вообразите муху, жужжащую над вашей головой, или бабочку, которая непрестанно кружит вокруг свечи, мешая вам читать. Вы отмахиваетесь, готовый раздавить зловредное насекомое, если оно случайно попадется на пути. Оно либо уберется вовремя, либо не успеет. Если успеет, волна, созданная вашей огромной рукой, отбросит его в сторону, и, потерян контроль, оно какое-то время будет беспомощно биться в углу вашей комнаты. Алексий чувствовал, как огромная рука заносит сзади свои кулак. Он ощущал движение воздуха, ударившего его, словно волна прилива. Патриарх ждал: либо рука достанет его, либо ему повезет.

Рука не настигла, но воздушный поток отшвырнул его в сторону, словно захлопнувшаяся перед носом дверь. Старик попытался что-то сказать, но не смог — в легких не осталось воздуха. Он открыл рот и свалился с кровати.

— С вами все в порядке?

— Нет, — выдохнул Алексий, помоги мне подняться.

Девушка схватила его за рукав, она была очень сильна.

— Что случилось? — прозвучал вопрос. — Получилось?

— Не имею ни малейшего представления — пробурчал Патриарх, потирая затылок сильнее, чем того требовал полученный им подзатыльник. — Я убил его. Точнее, ты его убила. Так или иначе, оно...

— Но это совсем не то! — вскричала девушка. — Это совсем не то проклятие, которое я хотела!

Алексий смерил ее недовольным взглядом. Даже голова перестала раскалываться от боли, настолько эта история становилась забавной.

— А что же? Ведь ты хотела отомстить...

— Я говорила, что не верю в убийства, — с яростью ответила она. — Какая польза от того, что он умрет? Если бы вы позволили мне сказать...

Патриарх уронил голову обратно на жесткую подушку.

— Тогда что ты хотела, если не его смерти? — устало спросил старец. — Ну, честно. Вдвоем в зале суда...

— Отсечь ему руку и уйти, оставив его одного перед толпой зевак. — Волосы упали ей на лицо. — Смерть не будет наказанием для него, это часть его работы. Я хотела, чтобы он страдал...

Девушка отвернулась.

— Что ж, тебе придется обойтись тем, что есть, — отрезал Алексий. — При условии, что твое проклятие вообще подействует.

— Оно подействует.

Девушка встала и направилась к двери.

Интересно, почему молодые люди никогда не говорят «спасибо», — задавался вопросом Алексий, наблюдая за ее движениями. Она почти исчезла в дверном проеме, когда старец окликнул ее.

— Как твое имя?

— Исъют [Скандинавское женское имя, более известное как Изольда] — пришел ответ из темноты, — Исъют Хедин.

— Увидимся на занятиях, — произнес он в уже закрытую дверь, уверенный, что девушка не придет.

Минус один, осталось четыреста девяносто девять. Когда явился послушник, чтобы опустить люстру в трапезной, Алексий швырнул в него рукопись.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Исторически сложилось, что лучший путь к острову, на котором стоит Перимадея старейший и прекраснейший из городов пролегает с моря. Сначала из-за горизонта выплывает верхушка маяка, затем словно зеленые кукурузные стебли, показываются башни Филакса и шпили Фронтистерьона. Вскоре после этого из воды появляется сама гора, и перед странником открывается дальняя панорама Тройственного Города: горная вершина, над ко торой величественно возвышаются беломраморные постройки, увенчанные золотыми куполами.

Невежественные язычники, чей разум замутнен верой в несуществующих богов, тут же понимают, что это единственное место, где их божества могли бы жить. Поэтому когда пришельцам говорят, что в Верхнем городе находится резиденция императорской фамилии, они с легкостью отождествляют правителей с богами — ассоциация, которой успешно пользуется уже не одно поколение перимадейских дипломатов. Никто никогда не выходит из ворот Верхнего города, а потому некому опровергнуть заключения варваров. Да собственно говоря, перимадейцы особо и не пытаются.

Под бело-золотой короной лежит Средний город — захватывающий лабиринт из дворцов, замков, банков, торговых залов и общественных зданий всех видов, перемежающихся роскошными частными резиденциями богатых и могущественных. Состоятельные перимадейцы прилагают много усилий, чтобы их дома выглядели как великолепные, внушающие трепет министерские здания. Толпы обескураженных послов и торговцев часами слоняются по коридорам и переходам величественных сооружений Среднего города, чтобы в конце концов обнаружить, что находятся в чьем-то частном владении.

Нижний город открывается, лишь когда корабль вплотную подходит к пристани. До этого момента он скрыт за огромными каменными волнорезами — бессменными стражами Перимадеи на протяжении вот уже семи столетий. Огромный и шумный Нижний город ничем не отличается от любого другого города на свете: кругом шум, суета бесчисленное количество домишек беспорядочно громоздятся под склоном, словно груда пустых устричных раковин.

Если же приближаться к городу по реке, в дельте ко торой он расположен, открывающийся вид несколько менее эффектен. Проплывая в узкой долине между холмов, путешественник видит всю гору целиком, земляные валы не скрывают Нижний город, как это делают волнорезы. С реки Перимадея выглядит огромным мегаполисом, со всех сторон окруженным водой — неприступным, надменным, безгранично богатым, — но вовсе не обязательно жилищем богов.

Еще одно преимущество, которого лишен путешествующий по реке: благодаря ветрам, преимущественно дующим с моря, запах становится ощутимым, лишь когда корабль бросает якорь в заливе Золотого Полумесяца. Но, с другой стороны, странствующие по реке имеют возможность постепенно к нему привыкнуть, тогда как моряки испытывают неприятное потрясение, ступая на берег великого города.

Что касается перимадейцев, едва ли один из ста догадывается о существовании запаха. Более того, впервые оказавшись за воротами города, они находят местный воздух разреженным и пресным. И это неудивительно: коренные горожане с молоком матери впитали способность дышать непередаваемой смесью из древесного и угольного дыма, к которой примешиваются запахи горящей кожи, бродящего вина, возгоняемого спирта, а также всевозможные ароматы из многочисленных стеклодувных и кирпичных мастерских, парфюмерных лавок, булочных, кондитерских, конского навоза, человеческого пота и гниющих морских водорослей. Все вместе они составляют букет, равный которому не встретишь более нигде в мире.

Отряд Темрая двигался вдоль западного рукава реки с высокогорных равнин и, следовательно, вошел в город через Черные ворота и Гуртов мост. Сразу за воротами дорога превращалась в главную улицу квартала деревянных дел мастеров.

Первое, что увидел Темрай в Городе Мечей, была костемольная мельница, приткнувшаяся слева у самых ворот, — не лучшее зрелище для молодого человека, впервые в жизни покинувшего родные равнины. Из глубокой канавы поднимался огромный деревянный обод с широкими лопастями. Кто-то пробил дыру в городской стене на высоте семи футов, и через это отверстие вода из реки падала на лопасти, заставляя колесо вращаться. Хитрый механизм выпускал отработанную воду через меньшее отверстие несколькими футами ниже, не пуская речной поток внутрь. Колесо поворачивалось вокруг оси, сработанной из гигантских размеров соснового ствола, на другом конце которого было закреплено колесо поменьше, сплошь утыканное колышками. Оно цеплялось за аналогичное устройство, расположенное под прямым углом относительно первого. По сути, мельница являла систему разнообразных колес, которые, вгрызаясь друг в друга словно стая бешеных собак, приводили в действие жёрнова. Но больше всего поражало то, что, хотя ось поворачивалась довольно медленно, колесо вращалось значительно быстрее, превращая кости в тонкую пыль.

Ни разу в жизни Темрай не видел в одном месте такого количества костей — даже в Сковунде, на месте битвы западного и восточного кланов, случившейся три поколения назад, их было меньше. На краю насыпной воронки стояли два человека и перемешивали кости широкими лопатами. Большей частью там были кости крупных животных — быков, лошадей, коз, но попадались и человеческие. Слышалось похрустывание, как если бы лошадь шла по сухому хворосту, только значительно громче.

— Зачем это? — обратился Темрай к мужчинам с лопатами.

Ответа не последовало. Он не слышали его, да если бы и слышали, все равно не могли бы ответить, так как не понимали выговора жителей равнин. В этот момент юношу потянули за рукав, и владелец медной лавки, прилегавшей к мельнице, объяснил:

Костяная мука высоко ценится, фермеры посыпают ею поля, чтобы повысить урожай.

— А-а, — протянул Темрай, — ясно. Спасибо.

— Ты с равнин, да?

Юноша кивнул. Он обнаружил, что прекрасно понимает лавочника, но его распевная речь неприятно режет слух. Перед отъездом старики предупредили, что горожане скорее поют, чем говорят, но до настоящего времени Темрай не представлял, как такое возможно.

В таком случае, — пропел лавочник, ты непременно должен купить настоящий перимадейский медный чайник...

Объяснив, что у него нет денег (по счастью, торговец поверил ему), Темрай поспешно направил свою лошадь к вершине холма, где, как ему сказали, находился городской арсенал. По пути всаднику встретилось огромное количество лавок и мастерских: один ремесленник обтачивал резцом ножку кресла, другой прилаживал к арбалету новое гнездо; два дюжих парня проделывали отверстие в чугунном колесе сверлом таких размеров, что Темрай замер от изумления; плотники присоединяли раму к внушительному прессу, предназначенному, по-видимому, для давления олив.

Изумление странника было столь велико, что он едва не снес выставленные на продажу товары уличных торговцев, поскольку совершенно не смотрел, куда ступает его лошадь.

Невероятно, что все эти вещи сделаны человеческими руками отметил про себя Темрай. Быть человеком значило много больше, чем он представлял себе.

И это город, в котором он планировал работать (и зарабатывать!) оружейником. Неужели возможно, что в этом городе, со всеми его невообразимыми машинами и орудиями, не знают чего-то, что знает он? Будь это только его выбор, Темрай бы не рискнул. Но таково решение рода, а потому, привязав лошадь к внушительной двери, ведущей в арсенал, юноша направил свои стопы в боковую дверь.

Ему в отличие от большинства его соотечественников уже доводилось бывать внутри зданий. Темрай помнил свои ощущения от пребывания между потолком и полом в окружении четырех стен. Нельзя сказать, что опыт был приятным, но это его больше не беспокоило. Однако открывшееся перед ним помещение разительно отличалось от всех остальных. Кромешную тьму, как внутри отцовского шатра, озаряли багряные сполохи. Зарево и жар исходили от огромных печей, из которых нотные полуобнаженные мужчины выхватывали полосы раскаленного железа и помещали их в длинные ряды одинаковых форм, окружавших печи, как поросята свиноматку.

Шум стоял невообразимый. Дома Темрай не знал лучшего звука, чем звук кузнечного молота, но здесь, похоже, ковкой занималась добрая сотня духов грома. Когда глаза немного привыкли к свету, юноша смог определить источник шума: его производила батарея гигантских механических молотов. Толстые брусья поднимали их вверх, пока на определенной высоте скрытый механизм не отпускал их. Позади молотов Темрай заметил еще одно колесо, похожее на мельничное, но значительно больше. Поразительно, как местные люди сумели заставить реку выполнять за себя работу. Сама мысль об этом казалась кощунством, все равно что поработить богов. Но, по слухам, в этом городе не было богов. Возможно, подумал Темрай, со своими машинами перимадейцы в них не нуждались.

— Эй, ты!

Юноша обернулся и обнаружил перед собой толстого коротышку с перьями седых волос по краям сияющей лысины. Темрай улыбнулся.

— Ты, — повторил человек. Тебе чего надо?

Как и все в этом помещении, мужчина был обнажен, лишь повязка грязно-белой ткани прикрывала бедра. Естественно, мелькнуло в голове юноши, при такой-то жаре. Однако сноп искр, вырвавшийся из распахнутой печи, заставил его усомниться в верности своего суждения — уж лучше потеть в рубахе, чем сжечь кожу. И здесь Темрай собирался работать. Юноша с трудом подавил в себе желание убежать.

— Пожалуйста, произнес он, — мне нужна работа.

Мужчина поглядел на него, словно Темрай попросил луну с неба.

— Работа, — повторил коротышка.

— Да, — ответил юноша, — пожалуйста. Я пришел с равнин, я оружейник.

Брови собеседника взлетели к самой лысине, и он не доверчиво переспросил:

— Неужели?

Темрай едва не расхохотался. Проживи он здесь всю оставшуюся жизнь (не приведите боги!), ему все равно не привыкнуть к их манере говорить.

— Да, — ответил молодой человек, не зная, что еще добавить. — Я привез с собой припой. Хотите взглянуть?

Мужчина кивнул, из чего Темрай сделал вывод, что тот не против, И потянулся за своей сумой, откуда извлек пять прутьев тонкой серебряной проволоки, которую так ценили эти удивительные люди. Коротышка принял прутки настолько благоговейно, словно ему протянули душу его покойной бабушки.

— Знаешь, как с этим работать?

— И с ним, и с медью, и с обыкновенным свинцом, — ответил Темрай.

— Юный мастер, — пробормотал собеседник, поди ж, договора еще не выполнил.

— Простите?

— Ну, договор. Подмастерье... А-а, забудь. Иди за мной.

По счастью, часть помещения, куда его увлек мужчина, прилегала к высокому окну. Впервые после того, как Темрай шагнул за порог, он почувствовал, что может видеть. Здесь находились наковальни, надежно установленные на ильмовых бревнах. Над ними рядами висели молоты, щипцы, клещи, зубила и другие предметы кузнечного дела все до боли знакомые по сравнению с непонятными и удивительными приспособлениями заполнявшими остальную часть комнаты. Здесь же находился маленький горн с мехами из козлиных шкур, в котором малиново светилось лезвие меча. Рядом, возле глиняного кувшина с плавнем, были свалены палочки цинкового и свинцового припоя. Неожиданно Темрай осознал, что от него требуется, и это знание привело его в великолепное расположение духа.

В любой части света мечи делают примерно по одной схеме: берут мягкий железный стержень, плотно обматывают его железной проволокой или лентой и, раскалив до красна, превращают в единое целое. Грани делаются отдельно: расплавленные старые подковы и гвозди отковывают, нагревают, снова отковывают, прокаливают в горне на угле, свернувшейся крови и мездренной коже и таким образом превращают в сталь. После этого клинок приобретает прочность и способность прорезать более мягкие материалы, из которых делают шлемы и доспехи, но при этом сохраняет упругость и не становится хрупким, как глиняная чашка. При наличии у кузнеца времени, терпения и элементарных навыков не составляет большого труда отковать отдельные части. Самое сложное — соединить их в единое целое, используя припой и плавень.

Темрай выбрал пару клещей, выхватил из огня раскаленный клинок и внимательно осмотрел его. Лезвия были прикручены к стержню, и по всему шву мерцали крошки раскаленного плавня.

— Плохо, — произнес пришелец.

Лысый нахмурился, но Темрай не обратил на это внимания. Когда клинок остыл, он снял щипцами хрупкую проволоку и простучал по краям небольшим молотом. Из сумки молодой человек достал бараний рог, заполненный мельчайшим белым порошком — особым плавнем, в котором и заключался главный секрет его народа.

Вытряхнув на плоский камень несколько щепотей порошка, чужестранец сгреб их в кучку, плюнул и размещал концом мизинца, пока не образовалась густая однородная смесь. Затем, предварительно очистив заготовку от остатков обгоревшего плавня, аккуратно нанес приготовленную смесь на место сочленения стержня и граней, следя за тем, чтобы слой был не слишком толстым. Лысый протянул парню проволоку которой тот плотно обмотал будущий меч. Убедившись в надежности своей работы, Темрай сунул клинок обратно в печь и принялся энергично качать мехи, пока жар не стал почти нестерпимым.

— Нужно раскалить его, — объяснил он, — иначе серебро не расплавится.

Вся хитрость заключалась в том, что здесь в качестве припоя использовали цинк, медь или, что еще хуже, свинец и олово. Жители равнин были искуснее: три части меди, одна часть цинка и шесть частей серебра образовывали сплав, который тек как вода при более низкой температуре и намертво сплавлял сталь с железом, как не соединят ни цинк, ни тем более свинец.

Когда клинок стал ярко-оранжевым Темрай достал из сумки палочку припоя, окунул ее в остатки плавня и плюнул — на удачу. Затем выхватил заготовку из огня и быстро — пока не остыла — провел припоем по местам швов. Коснувшись раскаленного металла, серебряная палочка зашипела в мгновенно исчезла в узкой трещине, оставив лишь белую дорожку под сероватой поверхностью клинка.

Покончив с обеими сторонами, Темрай снова поместил заготовку в печь и начал бормотать молитву к кузнечному богу (нельзя сказать, что кузнец ожидал, будто бог услышит его слова из столь отдаленного места, просто молитва занимала ровно столько времени сколько требуется, чтобы припой намертво соединил швы). После этого клинок был вновь извлечен из огня, и Темрай быстро огляделся в поисках сосуда с растительным маслом.

— Нет, — удивленно ответил коротышка на его вопрос, — есть вода. Зачем тебе масло?

— Масло, — повторил кочевник, — растительное, если найдете — сливочное или жир, если нет.

Пожав плечами, хозяин удалился. Несколько секунд спустя он появился вновь, держа в руках высокий кувшин, полный прогорклого жира.

— У нас его используют как топливо. Для закалки нужна вода.

— Нет, — как можно мягче возразил Темрай, — лучше всего растительное масло, но подойдет и жир. В воде лезвие остывает слишком быстро, и шов становится слабым.

Клинок с шипением погрузился в жир, окутавшись клубами вонючего дыма, и оставался там ровно столько, сколько времени требовалось для троекратного призвания духа огня, после чего был извлечен и погружен в бадью с водой для полного остывания.

— Все, — сказал чужестранец.

— Все? — переспросил лысый.

— Да.

— Не может быть. — Собеседник недоверчиво повел плечом. — Я слышал, что твой народ использует магию. Ну, всякие заговоры, заклинания...

— Никакой магии, покачал головой Темрай. — Только серебро и плавень. И масло. Лучше растительное, но если нет — годится сливочное или жир.

Мастер положил меч на наковальню, уповая, что нигде не ошибся и что под коркой, которую он сейчас удалит, скрывается полоска великолепной серебристой стали гладкой, без единой выемки или кармана. Результат не разочаровал его — клинок действительно удался. Темрай обил проволоку, взял с полки небольшой напильник и аккуратно сточил несколько едва заметных пуговок стали, гордо возвышавшихся над идеально ровной поверхностью меча. Оставалось лишь медленно нагреть его до темно-малинового цвета и затем быстро поместить в воду (а не в жир или масло), отполировать и наточить грани — элементарное дело, его мастер всегда оставляет ученикам.

И все же удивительно что в Городе Мечей, где любой вопрос решается силой оружия, люди не умеют правильно отковать клинок. А на равнинах, где к мечам прибегают в последнюю очередь, оружейники обладают знаниями и великолепным мастерством, которое мало ценится народом лука и стрелы. Философия проста: если ты позволил врагу подойти настолько близко, что он может использовать меч, значит, ты допустил ошибку.

Хозяин мастерской задумчиво созерцал клинок и теребил подбородок. Он осмотрел обе поверхности, несколько раз провел по шву указательным пальцем и неожиданно что есть силы швырнул меч острием вниз на наковальню. С оглушительным лязгом клинок врезался в наковальню, прочертил глубокую борозду шириной с тетиву лука, на мгновение замер, отскочил вверх, ударился о руку толстяка и с грохотом упал на пол.

Ты принят, — бросил хозяин. — Пять золотых четвертаков в месяц. Будь здесь завтра через час после рассвета. — Он потер правую ладонь большим пальцем левой, после чего добавил: — Я найду масло. Оливковое подойдет?

Темрай пожал плечами:

— Не знаю. В моей стране мы используем очищенный жир. Думаю, ваш сорт будет не хуже нашего.

За пять серебряных монет ему сдали угол в комнатушке на постоялом дворе. Хозяйка, ворчливая сухопарая старуха, пробормотала что-то по поводу всяких варваров в ее чистой уютной гостинице (правда, на взгляд Темрая, комната была грязновата, в углу шумно совокуплялась юная парочка, а рядом с его циновкой умирал старик, на которого никто, кроме «варвара», не обращал внимания, но, очевидно, данные обстоятельства включались в понятие уюта) и дважды удостоверилась, что новый постоялец понял насчет недопустимости домашних животных и что еда предоставляется только за отдельную плату.

Глядя на малоаппетитную массу, покрывавшую тарелки на столах в общей комнате, Темрай решил, что он, пожалуй, сам добудет себе пропитание. Что касается животных, лошадь он продал тем же вечером за два золотых (дома за ту же сумму можно приобрести целый табун породистых скакунов и конюшню в придачу).

Итак, полдела сделано, с удовлетворением отметил кочевник, растянувшись на циновке и положив голову на аккуратно свернутый дорожный плащ. Если ничего не случится, он без особых затруднений выяснит все необходимые отцу сведения: в каких местах непрочны стены, в какие часы меняется стража, сколько народу живет в этом городе и кто держит ключи от ворот; сколько стрел и дротиков в день производит арсенал, в какое время суток случаются приливы и отливы и в какие часы можно обрезать мосты, чтобы неприятельская сторона не успела завладеть ими.

Темрай должен выполнить эту задачу, чтобы отец мог исполнить свою клятву и обрести покой, когда его душе придет время отправиться к предкам. И все же юноша не мог понять, почему его отец так хотел захватить этот город. Сжечь его — значит оскорбить богов бессмысленным поступком; разграбить всех повозок клана не хватит, чтобы увезти его богатства, да, по правде сказать, никто в них особо и не нуждается; изгнать жителей и поселиться самим — вообще абсурд. Существует какая-то другая причина: отец не стал бы жертвовать жизнями стольких хороших бойцов ради приобретения бессмысленной игрушки. Но Темрай не мог вообразить, что бы это могло быть.

«Что свидетельствует о том, — подумал он, проваливаясь в дремоту, — что я все еще не готов стать главой клана».

* * *

В последний момент Лордан сумел увернуться от атаки и, отступив в сторону, выбросил правую руку как можно дальше. Из раны на груди, дюймом выше уровня со сков, сочилась кровь. В следующую секунду клинок пронзил глаз противника; тот рухнул замертво прежде, чем с его лица сошла самодовольная улыбка. Глухой звук от падения возвестил решение в пользу истца.

Судебный пристав вяло махнул рукой, подзывая хирурга, но Лордан отрицательно качнул головой. Согласно распространенному мнению, доктора убивают не меньше народу, чем юристы, хотя причины к тому совсем другие. Рана уже не болела, хотя кровь не останавливалась. Бардас осторожно сдвинул с нее влажную ткань сорочки и вздрогнул.

Идем, — настояла Эйтли, беря его под руку. — Ее нужно промыть. Так и знала, что этим закончится.

Я тоже, — спокойно ответил фехтовальщик. — Ненавижу разводы.

— Мог бы и отступить, — продолжала девушка, поддерживая его за локоть. Лордан все еще держал меч, тем самым прокладывая путь сквозь бурлящую толпу зевак и лишь по счастливой случайности никого не покалечив. Он считал тебя побежденным с самого начала.

— Отступают только неудачники, — бросил адвокат.

—  Это лишь мнение. Что изменилось, если бы ты проиграл? Рисковать жизнью ради развода? Игра не стоит свеч!

— А я и не знал! —  язвительно произнес Лордан и протянул помощнице меч.

Эйтли обернула его тканью и убрала в сумку. Бардас чувствовал слабость: тело ломило, к горлу подкатывала тошнота, словно убили его, а не конкурента.

—  Может, выпьем? —  жалобно спросил он.

—  Забудь! Домой.

Лордан решил не протестовать.

—  К тебе или ко мне?

Я давно ждала, когда ты скажешь это. Думаю, к тебе ближе.

Эйтли никогда раньше не была у Лордана, да и зачем, собственно? Она приблизительно представляла, где находился его дом: судя по адресу, это был один из многочисленных «муравейников» —  высоких унылых сооружений, построенных на скорую руку вокруг площади после большого пожара чуть более века назад. Некоторые из них отличали водопровод, отопление и отличная внутренняя планировка. Но дом Лордана не принадлежал к их числу.

—  Шестой этаж, — выдохнул адвокат, опираясь на косяк, чтобы перевести дыхание.

— Угу, промычала девушка сквозь стиснутые зубы. Эйтли почти падала под тяжестью его тела, и к тому же Бардас постоянно норовил наступить ей на ноги.

На лестнице было темно. В подъездах некоторых «муравейников» круглосуточно горели лампы — в этом стояла кромешная тьма и ступени покрывала какая-то липкая дрянь. Подъем вышел долгим.

—  Ключ?

— Толкни дверь, не заперто.

Квартира Лордана оказалась пустой, холодной и стерильно чистой. Кровать, стол и резной стул с подлокотниками в виде головы дракона составляли обстановку комнаты. На дальней стене висел выцветший старинный гобелен ручной работы. Кружка, оловянная миска, вилка, ящик с книгами, закрытый на висячий замок, комод, разделочная доска, нож, запасная пара ботинок, кожаная шляпа, висящая на торчащем из стены гвозде, керамическая лампа, кувшин с эмблемой какого-то винного магазина на задней стенке, одно запасное одеяло.

— М-да, и на что же ты тратишь деньги? — спросила Эйтли.

Вместо ответа Бардас повалился на кровать и простонал:

— В кувшине должно быть немного вина... бинты в комоде.

Девушка молча наблюдала, как адвокат промыл рану, залил ее вином и наложил повязку с ловкостью, свидетельствующей о его большом опыте в этих вещах.

—  Как насчет чего-нибудь поесть?

Фехтовальщик повернул голову и бросил взгляд на разделочную доску.

—  Похоже, нечего. Я попозже спущусь в булочную. Спасибо за помощь.

Эйтли вздрогнула и промолчала, разглядывая свой официальный наряд, залитый его кровью. Лордан ясно дал понять, что ей пора было уходить.

— Принести тебе что-нибудь? — смущенно Спросила она.

Лордан отрицательно качнул головой.

— Когда следующий

— Через три недели.

— Снова угольщики?

— Боюсь, что да.

— Не важно. Что у них на этот раз?

— Точно не знаю, — солгала девушка.

— А что знаешь?

— Олвис, — Эйтли скривила губы. — Во всяком случае, так говорят. Информация не проверена.

— Понятно, — вздохнул Лордав. В его взгляде сквозила смертельная усталость. — Похоже, наши мальчики здорово обидели своих конкурентов, если те готовы выложить такие деньги...

Звучит как эпитафия, подумала Эйтли, но вслух сказала:

— Так говорят, но, возможно, это утка, чтобы заставить угольщиков пойти на уступки. Ведь он обойдется им в несколько раз больше той суммы, которую они получат в случае выигрыша.

— Это может быть дело принципа, — раздраженно ответил адвокат. — Ладно, время покажет.

— Если хочешь, я загляну попозже, — предложила девушка, берясь за ручку двери.

— Не стоит, я буду в полном порядке. Еще раз спасибо. Эйтли чувствовала, что его кровь просочилась сквозь плащ и медленно потекла по спине, холодная и липкая, как пот.

— Тогда увидимся, сказала она и прикрыла за собой дверь.

Лордан слушал, как постепенно затихают на лестнице звуки ее шагов, затем со стоном откинулся на спину и уставился на глубокую трещину в потолке. Через три недели, с едва затянувшейся раной (если, конечно, все будет в порядке и она не загноится), ему придется выступать в суде против непревзойденного адвоката и имперского чемпиона Зиани Олвиса. Мастера высшего класса, одного из четырех, может быть, пяти фехтовальщиков, лучше которых не сыскать в мире.

Странно, размышлял Бардас, как спокойно он принял известие о своей смерти. Кивок, язвительная улыбка, словно говорящая «ну а чего вы ожидали?», и две строчки, выбитые на скромном надгробии:

БАРДАС ЛОРДАН

ОН ОТДАЛ ЖИЗНЬ ЗА УГОЛЬЩИКОВ

Он не верил в существование богов. Впрочем, даже если Лордан ошибался, они все равно обитали в землях варваров, где-нибудь на другом краю ойкумены, и не слышали его, иначе давно бы покарали за лживую клятву:

«Если выберусь из этой передряги, я зачехлю мечи, выйду на пенсию и открою школу». Сколько раз Бардас произносил эти слова, сколько раз обещал себе завязать, но по сей день оставался тем, кем был: адвокатом с десятилетним стажем, в юности обладавшим недюжинным талантом, но не сумевшим развить его.

Не исключено, что угольщики в конце концов пойдут на Мировую. Такие защитники, как Олвис, выходят на арену в одном случае из десяти, поскольку ни одна сторона не желает являться в суд, заранее зная что иск проигран. Правда, картель угольщиков славится вздорностью.

Они принадлежат к тому типу людей, которые ввязываются в любую свару из-за своей невообразимой жадности, а когда наступают неотвратимые последствия, защищаются с удивительной яростью.

Лордан с легкостью мог представить, как они выбегают из зала суда, путаясь в складках балахонов, горько ругают своего последнего адвоката, несправедливость судебной системы и дают страшные клятвы, что скорее позволят живьем содрать с себя кожу, чем заплатят хоть один пенс за проигранный иск.

«Безусловно, я могу отказаться. Это означает конец карьеры, но зато я останусь живым. В конце концов, можно заняться чем-то другим».

Бардас усмехнулся и повернулся на бок. Он знал, что никогда не откажется от дела из-за трусости или сознания неминуемой смерти. На этом стоит вся система правосудия. Если она рухнет, что будет с ними и с городом, который снискал славу торговой столицы мира благодаря устойчивости и эффективности своего коммерческого права? И кроме того, выбирая профессию адвоката, он вовсе не рассчитывал жить вечно.

Давно, еще в юности, Бардас осознал, что меньше все го на свете хотел бы жить вечно. С тех пор минуло двенадцать лет, а он все еще был жив и успел сделать за это время если не много, то вполне достаточно.

Согласно традиции, гроб с телом погибшего несут шесть собратьев по ремеслу, облаченных в профессиональную одежду с пустыми ножнами на поясе. На крышке гроба лежит второй лучший меч (первый, естественно, переходит в качестве приза победителю) и одинокая белая роза — символ Правосудия.

На практике все выглядит несколько иначе: гроб несут шесть человек, у которых хватило здравого смысла побыстрее оставить юридическую практику и заняться оказанием ритуальных услуг; меч берется напрокат у владельца похоронного бюро, и, кроме того, во время церемонии непременно идет дождь. В свое время Лордан стоял у многих раскисших могил. С годами он забросил это занятие.

И надо ж было так случиться, что Гюэлэн сломался именно тогда, когда Бардас больше всего в нем нуждается. От этой мысли фехтовальщик застонал, свесился с кровати и принялся ощупывать пол, пока пальцы не наткнулись на сверток из грубой шерстяной материи. С усилием адвокат вытащил его наружу. Сверток был покрыт слоями пыли и паутины, но узел развязался на удивление легко. Через мгновение в его руках оказались потрепанные ножны, из которых торчала простая рукоять из вороненой стали. «Ну, вот и клинок. Я не вспоминал о нем на протяжении десяти лет. Но почему бы и нет? В конце концов, какая разница...»

Двенадцать лет назад молодой человек, ставший стариком за три года, проведенных в бесконечных завоевательных походах, поступил в фехтовальную школу, что у Сторожевых ворот, расплатившись пригоршней монет из толстого кошелька. С собой он принес дешевый простенький меч, на котором не было даже клейма мастера. По окончании курса обучения в кошельке все еще оставалось достаточно монет, чтобы приобрести великолепный Гюэлэн и перевести клинок в разряд второго лучшего, затем третьего лучшего, запасного и в конечном итоге свертка под кроватью на шестом этаже «муравейника» у центральной площади.

По правде говоря, он вообще не подходил для работы адвоката: типичный боевой меч, сточенный по краям для облегчения веса и снабженный простой загнутой гардой. До того, как потерять вес, он вкусил немало крови, но с тех пор никогда не удостаивался чести нести бремя человеческой жизни и применялся лишь в учебном бою. Его цена едва ли превышала золотой с четвертью. Бардас никогда не любил этот клинок и ничем ему не обязан. Он подойдет. Фехтовальщик закрыл глаза и погрузился в зыбкую дрему. Ему снились сны, и их нельзя было назвать приятными.

* * *

Темрай заглянул в кружку и обнаружил, что она еще наполовину полна. Его терзало искушение незаметно, пока никто не смотрит, вылить содержимое на пол. Но при мысли о такой бесполезной растрате ему становилось плохо, да и новые друзья, по случаю знакомства купившие выпивку, могли обидеться, хотя на вкус пойло было отвратительным, и кочевник чувствовал себя совершенно больным.

— Я слышал, — продолжал один из его сотрапезников, — что, когда человек состарится, вы отвозите его в пустыню и оставляете умирать.

Несколькими часами раньше они остановились возле его скамьи: четверо широкоплечих мужчин средних лет, тоже работающие у печей — веселые, громкоголосые и чрезвычайно общительные. Заметив, что они направляются к нему, Темрай встревожился: рабочие могли питать к новичку самые недобрые чувства — ведь он, чужак, занял место одного из них. Поговаривали, будто многие из наиболее опытных мастеров в арсенале принадлежат к своего рода клану, возможно, эти четверо тоже оттуда и пришли выгнать его вон. Юноша испытал величайшее облегчение, когда обнаружил, что рабочие всего лишь хотели пригласить его выпить с ними после работы.

— Нет, — покачал головой Темрай и с удивлением обнаружил, что перед глазами все поплыло, — мы очень уважительно относимся к старикам. Они мудры и много знают. Они принимают решения и указывают, как делать то или другое. Мой отец...

Осознав, что чуть не проболтался, кочевник замолчал и закашлялся, сделав вид, будто поперхнулся вином. Собутыльники нашли это чрезвычайно забавным и с радостью принялись барабанить по спине юноши тяжелыми кулачищами. Темрая не оставляло смутное ощущение, что его новые приятели играют в какую-то игру, правила которой ему неизвестны.

— Вы просто путаете, — продолжил юноша, — когда человек заболевает и чувствует приближение смерти, он обычно сам уходит на равнины, чтобы избавить свой клан от горя и лишних забот. К тому же это сохраняет пищу, а мой народ очень бережлив.

Кочевник заметил, что язык плохо слушается его. Головокружение усилилось, Темрая одолевало желание лечь и заснуть. Вероятно, это было как-то связано с напитком, хотя его приятели, которые выпили значительно больше, продолжали вести себя, как и раньше, разве стали чуть веселее

— Пей, — сказал один из них, по имени Милас. — Неужто в твоих краях не делают вина?

Темрай ответил, что в его стране пьют молоко. Мужчины закивали, и их глаза заблестели.

Вино лучше молока, — заявил другой, которого звали Диврин, в нем много сахара, поэтому оно прибавляет сил.

Милас наклонил кувшин, и Темрай обнаружил, что его кружка полна вновь. Юноша собрался с силами и сделал один большой глоток, чтобы побыстрее покончить с напитком. Он понимал, что его новые друзья искренне стараются проявить щедрость и радушие, но пойло было ужасным.

— Говорят, — обратился к Темраю Зулас, самый старший из всей компании, — будто в твоей стране каждый имеет сотню жен.

— Нет, что вы, не больше шести, — уверил их молодой человек. — Да и то шесть жен бывает только у больших вождей, как мой... Большинство имеет одну или две. Это потому, что женщин больше, чем мужчин.

— Да ну? Отчего так?

— Много мужчин умирает, — ответил Темрай. Неожиданно он рыгнул, но это, похоже, никого не обидело, погибают в сражениях, пропадают на равнинах, некоторые просто уходят на несколько лет. И тогда их жены выходят за кого-то другого. Хотя, — добавил он, — мне кажется, у нас брак понимают по-другому.

— Да ну, — Зулас подмигнул сотоварищам, — так в чем же разница?

Темрай задумался.

— Понимаете, там, откуда я родом, мужчины большую часть времени проводят на равнинах, присматривают за лошадьми и овцами, а женщины остаются в шатрах, поэтому мужья проводят мало времени с женами. А здесь они постоянно живут вместе. И это очень странно. По-моему, мужчины и женщины не предназначены для этого, они слишком разные. И слишком сильно действуют друг другу на нервы.

— Это правда, — многозначительно кивнул Милас. — Ну-ка глотни еще.

— Вообще в городе многое отличается, — продолжил Темрай, — например, товарообмен. Здесь все продается и покупается, еда, питье, одежда, жилье. Поэтому здесь живет множество людей, которые, например, шьют только рубашки, а другие не делают ничего, только покупают еду у одних и продают ее другим. — Чужестранец неопределенно махнул рукой. — А третьи вообще живут за счет того, что имеют дом, в котором живут другие люди. И это странно. Я имею в виду, здесь все совершенно не так, как дома. Все вы, то есть все мы, целыми днями куем мечи. Дома кузнецы работают в кузне лишь один раз в десять дней, а в остальное время ведут хозяйство, как все прочие. даже мой... даже великий вождь объезжает свои стада, когда не занят делами племени. Поэтому у нас практически ничего не продают и не покупают.

— И это странно, — заключил Темрай, — потому что ваш способ вести дела работает не хуже нашего. Они оба хороши, хотя совершенно разные.

— Мудрые слова, сказал четвертый, Скудас. — Истина в вине, как гласит пословица. Выпей еще.

— Спасибо, — ответил кочевник и протянул кружку. Чем больше он пил, тем лучше ему становилось. Вино уже не казалось таким гадким пойлом, как вначале. И еще я заметил, что у вас есть люди, которые работают воинами, произнес Темрай. Они ничего не делают, только воюют или тренируются. У нас совсем по-другому: когда идет война, сражаются все, но в мирное время никто вообще не берет оружия. Не подумайте, у нас часто бывают войны: клан против клана или племя против племени, они всегда на следующий день заканчиваются. Мы ни когда не воюем годами. Зачем? Ведь главное в бою, выяснить, кто сильнее, а не кто умнее.

Зулас протянул руку за другим кувшином и сказал:

— Иными словами, тебе здесь не нравится.

— Я не говорил этого, — воскликнул Темрай, яростно тряся головой, — даже в мыслях не было. Мне здесь очень нравится: и все эти невообразимые вещи, которые вы делаете, и люди, которые живут друг у друга на головах и при этом не теряют самообладания. Если бы моему народу пришлось жить, сбившись в кучу, как лошади в загоне, они бы уже на следующий день перегрызли друг другу глотки. — Юноша прервался, чтобы выпить еще вина, и затем продолжил: — Думаю, что клан больше похож на семью, чем ваш город. Здесь каждый сам по себе, все живут в собственных домах и запирают дверь на ночь. Большинство из вас даже не знают, как зовут людей, которые живут в получасе ходьбы от вас. И это мне непонятно.

Нечто непонятное творилось и в комнате, казалось, вещи кружились и разбегались. Такое на памяти Темрая было всего один раз, когда ему довелось поддерживать костер, сложенный в честь богов, и женщины бросали в него сушеные листья и пряные травы. Тогда он тоже чувствовал головокружение, но это было нормально: ведь в тот момент боги спустились к ним с небес и, невидимые, присоединились к танцу, а присутствие богов всегда оказывает на смертных особый, совершенно непредсказуемый эффект.

Неужели боги удостоили своим присутствием сегодня эту пивнушку? Темрай слыхал истории о том, что боги присматривают за смертными и иногда пускаются в путешествия, тогда, конечно, неудивительно, что они заглянули на ночь в кабак. Все лучше, чем ночевать под открытым небом.

Варвар подозрительно оглянулся, пытаясь выделить в толпе бога. Подходящих кандидатов не обнаружилось, но это еще ничего не значило. Поговаривали, правда, будто в Городе Мечей нет богов, но Темрай все равно не верил в это — вероятно, они просто скрывались. Тогда лучше сделать вид, что он ничего не заметил.

— И еще одно, — обратился чужестранец к своим собутыльникам.

Странник продолжал болтать какое-то время, с трудом понимая, что срывается с его языка. Это напоминало по пытку подслушать разговор, доносившийся из соседнего шатра. Он слышал голоса, но слова сливались во что-то неразличимое, как на монете, поднятой со дна реки. Если предположения насчет богов оказались верными, вероятно, их было совсем немного в таверне тем вечером. К тому же Темрай чувствовал себя ужасно.

Последнее, что запечатлелось в памяти, был кабатчик, что-то говорящий усталым неприятным голосом. Темрай попытался объяснить про богов, но это почему-то рассердило кабатчика. В следующий момент юноша обнаружил, что лежит на грязной улице и его сильно рвет.

Молодой человек огляделся в поисках Зуласа, Миласа и других собутыльников, но никого не увидел. Юноша опасался, что обидел их, но, в конце концов, он всего лишь чужестранец, варвар с равнин. Лежа в вонючей луже собственной блевотины Темрай решил, что завтра нужно будет обязательно поблагодарить новых друзей за чудесное вино в извиниться за свое поведение.

Через некоторое время его обнаружил солдат с фонарем и пинал до тех пор, пока пьяный не поднялся на ноги.

Побродив немного в поисках постоялого двора, в котором остановился Темрай бросил это бесполезное занятие и полез спать под повозку. Прежде чем окончательно провалиться в сон, он подумал о том, что город и в самом деле очень странное место, но в нем живут простые и добросердечные люди, такие как старый Зулас, Минас, Скудас и Диврин. Нужно не забыть сказать отцу, чтобы он пощадил их жизни, когда город будет взят.

* * *

Двенадцать лет назад группа всадников вошла в город через Западные ворота. Их усталые, изможденные лица были угрюмы, грязная обветшалая одежда едва прикрывала худые тела. Многие из них выглядели как орки из детских сказок. Неправильно сросшиеся кости навсегда изуродовали конечности, на коже красовались рубцы от страшных ран, которые плохо лечили. Никто не вышел им навстречу, и лишь редкие прохожие тыкали пальцами в остатки некогда доблестной армии, проигравшей войну.

На памяти горожан гарнизон Максена всегда противостоял угрозе, исходившей от многочисленных варваров, кочующих по западным равнинам. Солдаты великолепно справлялись с этой обязанностью, и горожане не оставались в долгу: почести, уважение и двадцать пять золотых в месяц, не считая стола и пива, и ни разу никому не пришла в голову мысль, что тысяча воинов, хотя и профессионально обученных, не сможет удержать полчища кочевников, если тем вздумается напасть на город. Но вот уже много лет гарнизон исправно охранял покой мирных обывателей, а если кому и доводилось вскочить среди ночи от того, что привиделись во сне тучи стрел и орда вопящих варваров, он вспоминал добрым словом генерала Максена, господина Внешних земель, поворачивался на другой бок и снова спокойно засыпал.

Однако Максен, который тридцать восемь из своих шестидесяти лет провел на равнинах в рейдах против кочевников, вдруг совершил непростительную ошибку — он умер от гангрены, которая развилась вследствие падения с лошади в тривиальнейшей карательной экспедиций на запад. Как только весть о его смерти распространилась на равнинах, среди варваров начались невиданные доселе волнения. Для вождей кланов Максен являл собой воплощенный ужас, дьявольскую силу, которая возникала неведомо откуда, среди ночи, уничтожая на своем пути все живое, после чего так же стремительно растворялась на просторах огромной темной прерии. Его смерть положила конец страху и возвестила начало новой эры, так что когда бывший помощник Максена Ольсен наткнулся на скопление варваров неподалеку от Вороньей реки, они набросились на всадников, словно то были соломенные куклы на военных учениях.

Ольсен прослужил в гвардии Максена двадцать пять лет; при других обстоятельствах его кампании могли бы изучаться в военных академиях. При превосходстве сил противника в двадцать пять раз Ольсен умел нанести кочевникам такие невосполнимые потери, что угроза нападения на город отодвигалась на многие годы. Но он пал, и вместе с ним погибли восемьсот восемьдесят воинов. Жалкие остатки его армии поспешили обратно в Перимадею под командованием племянника Максена, двадцатитрехлетнего молодого человека, который провел на равнинах всего семь лет. Этого молодого человека звали Бардас.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

— Сказать, что Закон позволяет предсказывать будущее, вещал Патриарх, в то время как мысли его бродили далеко за пределами аудитории, — все равно что утверждать, будто главным назначением океана является поставка плавучего леса. Более логично было бы сказать, что знание Закона дает возможность с большей или меньшей точностью предположить конечный результат его воздействия на материальный мир. Любое утверждение, идущее дальше, чем это, является в корне ошибочным.

Юная леди, чье имя Алексий так и не смог вспомнить, в классе больше не появлялась, девушка получила то, что хотела (или по крайней мере нечто похожее), остальное ее не интересовало. Патриарх ощущал себя дочерью трактирщика, которая провела чудесную ночь с красивым постояльцем и неожиданно стала ощущать по утрам приступы тошноты. Необходимо во что бы то ни стало разыскать девчонку, это единственная возможность исправить последствия неудачно наложенного проклятия.

— Представьте себе дорогу, продолжал старец, глядя на головы учеников, прилежно склонившихся над восковыми дощечками, — пролегающую по узкому горному ущелью, которое, по слухам, полно грабителей. Странник, путешествующий по этой дороге, не знает, хотя, возможно, предполагает, что они притаились за следующим поворотом. Но человек, стоящий на горе, отлично видит и всадника, и грабителей — благодаря удачному расположению наблюдательной позиции, а не своим магическим способностям. Находясь на дороге, вы не знаете о близкой засаде, лишь равнодушный наблюдатель видит с горы на двигающуюся опасность.

Алексий понимал, что приведенное сравнение совершенно не отражает истинного положения вещей, но новичкам достаточно и такого. Позже, уже обладая глубокими знаниями, они будут снисходительно посмеиваться над примитивными иллюстрациями старого наставника, и это добавит им уверенности.

Или вообразите чашку воды, стоящую на столе. Сама по себе чашка не может сдвинуться с места, равно как и вода не может выплеснуться за ее края. Но случись землетрясение или караван груженых повозок проедет внизу под окнами, чашка начнет дрожать будто бы сама по себе. Человек, заметивший признаки надвигающегося землетрясения или повозки, въезжающие на улицу, знает, что чашка начнет двигаться, поэтому он может вовремя предотвратить ее падение на пол. Теперь при желании этот человек может объявить, будто чашка движется благодаря его сверхъестественным способностям, и, выждав удобный случай, доказать это.

Алексий ненавидел предсказателей судьбы даже больше, чем знахарей, которые за деньги могли якобы исцелять или проклинать. Печальный факт, что пророчества их имели тенденцию сбываться, объяснялся тем, что клиенты верили лжегадалкам и действовали соответствующим образом.

Нам, кто профессионально изучает Закон, — заключил наставник — надлежит оставаться в стороне и наблюдать за грабителями или приближающимся караваном. Иногда наблюдения позволяют нам вмешаться, но в этом случае мы подвергаем себя тем опасностям, о которых предупреждаем остальных. Иными словами, мы бросаемся вниз по склону, чтобы остановить путника или спасти кого-то от землетрясения, то есть отвлекаем бандитов или проливаем воду, не касаясь чашки. Такой поступок не только нечестен, но и очень опасен. Грабители оставят в покое путешественника и обратятся на нас. И это мы будем виноваты в том, что вода прольется.

Порой люди обвиняют нас в безнравственности, когда, зная о надвигающемся бедствии, мы храним молчание. По думайте о том, что одна жертва всегда лучше, нежели две. На сегодня лекция окончена, к завтрашнему дню прочитайте первые двадцать глав «Силлогизмов» Миконда и будьте готовы отвечать на вопросы.

Учитель замолчал и, пока студенты собирали вещи, направился к выходу. Алексий знал, что многие не поверят ему. Они скорее заключат, что Патриарх и его коллеги пытаются сохранить в тайне наиболее действенные приемы. Пусть, они слишком юны и самонадеянны, чтобы навредить кому-нибудь, кроме самих себя.

Ожидая, пока последние ученики покинут аудиторию, болтая о чем угодно, кроме только что услышанного, Алексий вновь предался размышлениям о девушке и проклятии. Оно не давало ему покоя, словно песчинка, попавшая под веко. Куда девушка исчезла? Может быть, стоило расспросить студентов, но вряд ли девчонка стала заводить знакомства, не рассчитывая оставаться здесь надолго. Кроме того, в сравнении с ней все учащиеся выглядели безнадежно юными и незрелыми, а кто рискнет доверить свои секреты невинным детям? Алексий не сомневался, что, если бы девушка поведала им о проклятии и открыла причину своего ухода, среди новичков уже нашлась бы пара идиотов, решивших самостоятельно кого-нибудь проклясть. В лучшем случае их попытка просто провалилась бы.

Патриарх Перимадеи, разыскивающий студентку, которая оставила школу на второй день после начала занятий, а весь первый вечер провела в его келье! Алексий представил как развлекались бы его подчиненные, случись им узнать об этом. Но они не узнают. Патриарх найдет способ исцелить себя от последствий того злосчастного вечера.

Алексий почувствовал, что кто-то нагоняет его, но головы не повернул, лишь немного замедлил ход.

— Обворожительно! — Патриарх узнал голос Геннадия, Архимандрита Академии, но прибавлять шагу уже было поздно. — Каждый год здесь появляется пятьсот новичков, и уже через две недели они выглядят и говорят, как их предшественники. Хотел бы я знать, это мы оказываем на них такое влияние или молодежь в принципе не меняется?

— Подозреваю, верно и то, и другое, — ответил Алексий. — Какой бы яркой индивидуальностью ни обладал студент, попав сюда, он вынужден научиться походить на своих товарищей во всем: в одежде, привычках и взглядах. Самое лучшее, что можно сказать о юности, — это что раньше или позже она все равно заканчивается.

Они привычно обменялись парой эпиграмм, и Патриарх надеялся, что теперь коллега оставит его одного. Ничего подобного, сегодня Геннадий был настроен поговорить.

— Я с грустью думаю о том, что сам когда-то был молод, —  вздохнул Архимандрит. — Полагаю, что был, хотя прошло много времени теперь уже и не вспомнить. Сколько я себя помню, мне всегда было столько лет. Но мои друзья стареют.

— Интересно почему, пробормотал Патриарх, однако вслух произнес: — Я читал, что, когда человек достигает определенного, подходящего для него возраста, перестает меняться, хотя тело его продолжает стареть.

— В таком случае я остановился на сорока трех, прожурчал Геннадий.

Неожиданно для себя Алексий спросил:

— В самом деле? А почему сорок три?

— В этом возрасте я впервые прочитал «Сборник», — просто ответил собеседник. — А что же ты?

— Не думаю, что я уже достиг твоих лет, — признался Алексий. — Я точно помню, как мне исполнилось три. Я тогда долго не мог понять, что значит быть трехлетним. Потом мне долгое время было семнадцать, но сейчас уже точно больше. Думаю, я перестал быть семнадцатилетним, когда осознал, что не боюсь своего непосредственного начальства.

— А потом?

— А потом я стал Патриархом, — усмехнулся Алексий. Теперь я боюсь своего непосредственного подчинения, но это почти одно и то же.

Архимандрит важно покивал.

— Сменим тему, — сказал он, — ты хорошо себя чувствуешь?

Алексий остановился и, чтобы скрыть изумление, задумчиво погладил бороду.

— Это настолько очевидно?

— Дорогой друг, ты ходишь как человек, у которого нога попала в капкан. С моей стороны не будет большой дерзостью предположить, что ты, экспериментируя с Законом, напоролся на скрытые грабли и получил по носу?

— Ты ошибся. — Алексий слабо улыбнулся. — По тому что я прекрасно знал, с чем имею дело. Я наложил проклятие, и, кажется, мы с ним плохо уживаемся.

— Понятно. Я знаю этого человека?

Патриарх замер в нерешительности. Геннадий имел привычку появляться не вовремя, часто был зануден, всегда — напыщен и высокопарен, но в целом его отличало отсутствие темных намерений и скрытых амбиций, а в письменных трудах обнаруживался проницательный и практичный ум в сочетании с блестящим интеллектом. И Алексий крайне нуждался в помощи.

— Сомневаюсь, — в конце концов произнес Патриарх. — Это адвокат, некий Бардас Лордан, с которым, нужно добавить, я никогда не ссорился. Я наложил проклятие по просьбе одной особы, и, может быть, поэтому мне сейчас так плохо.

Геннадий прикусил губу, стараясь подавить усмешку.

— О, в таком случае могу тебя поздравить, — сказал он. Качество твоей работы просто великолепно. Я ведь всегда был любезен с тобой, не так ли?

— А что случилось. — Старец удивленно приподнял бровь.

— Как, ты не знаешь? Так случилось, что я инвестировал небольшую сумму денег в концерн, который продает и покупает уголь. Сейчас их интересы пересеклись с конкурирующей картелью и дело дошло до суда. Наших оппонентов будет представлять Бардас Лордан.

— Понятно. А вас?

— Зиани Олвис, — улыбнулся Геннадий. — Не сомневаюсь, что ты слышал о нем.

— Я не хожу на суды, — вздохнул Патриарх, — Но имя говорит само за себя. Он очень хорош?

— Можно сказать и так. Я слышал, что в спортивных кругах ставки составляют сто двадцать к одному в случае победы Лордана, но желающих нет.

— Понятно. — Алексий задумчиво кивнул. — В таком случае настоятельно рекомендую тебе поставить на него свой последний золотой. — И, глядя на изумленного собеседника, добавил: — И поставь еще пятьдесят для меня.

— Мой дорогой друг, — в замешательстве пробормотал Архимандрит, — скромность — лучшее из всех качеств, но не кажется ли тебе, что ты зашел в ней слишком далеко? Сам факт поединка свидетельствует о том, что проклятие подействовало.

— Ты не совсем меня понял. Мое проклятие обрекло его на смерть от руки определенного человека. И это не Зиани Олвис.

— Ясно. — Геннадий выглядел удрученно. — Что ж, это очень неприятно, учитывая, что я уже сделал крупную ставку на Олвиса, но думаю, я смогу найти несколько монет, чтобы покрыть потери. С твоей стороны было чрезвычайно любезно спасти бедняка от неминуемой нищеты. В свою очередь...

Алексий принял предложение легким наклоном головы.

— Должен признать, мне действительно нужна помощь. Это проклятие оказалось ужасно клейким. Должно быть, я проделал лучшую работу, чем предполагал.

— Проклятия похожи на стряпню с чесноком: добавишь лишний зубчик — испортишь все блюдо. Ты сам придешь в Академию или мне заглянуть вечерком?

Патриарх задумался. Для сохранения равновесия будет лучше, если процедура пройдет где-нибудь в другом месте, подальше от его братьев в Законе.

— После обеда в Академии, — решил он. — К тому времени твои люди будут на капитуле.

— И я вместе с ними, — добавил Архимандрит,  — по личному приглашению Патриарха.

— Скорее по неотложным делам Ордена, — ответил Алексий, — что, собственно, не слишком далеко от истины. С того вечера я совершенно не могу сосредоточиться. Канцелярская работа валится из рук, не говоря уже о чтении.

— В таком случае сегодня вечером после обеда.

— Спасибо тебе.

Геннадий поспешил прочь, постукивая каблуками модных туфель по мощеному полу. Любопытная личность, подумал Алексий. На протяжении семи лет занимать должность Архимандрита Академии, которая, по мнению большинства, лишь скучная, хотя и неизбежная формальность на пути к патриаршему креслу, и за это время ни разу не предпринять попытки ускорить свое продвижение. Еще три года назад Геннадий мог получить Патриархат в Кании, но предпочел уступить его своему Архидьякону (к которому испытывал чувство глубокого отвращения) и вообще расценил это предложение как личное оскорбление.

Несмотря на все вышесказанное, Геннадий являл собой образец типичного карьериста: младший сын влиятельного лица, имеющий крупные земельные владения и солидные инвестиции, унаследованные от матери, человек, которого обхаживали все чиновники, начиная с окружных старост Алексий покачал головой — что ж, возможно, холодные ветра и ночные штормы Кании не отвечали запросам Архимандрита. Хотя не исключено, что в глубине души Геннадий действительно честный человек. Любопытно, что Патриарх больше склонялся к последнему.

Ужин был в самом разгаре, когда Алексий незаметно выскользнул из своей кельи и направился по извилистым улочкам Среднего города к Северной лестнице. Ворота были заперты, но стражники узнали его. Поскольку никто никогда не видел обитателей Верхнего города, Патриарх являлся олицетворением власти, серьезный недостаток для человека, решившего выйти в город инкогнито. Тем не менее Алексий сумел добраться до Академии неузнанным, его даже не ограбили по дороге. Остановившись у ворот, Патриарх постучал в створку набалдашником прогулочной трости.

— А, вот и ты, — приветствовал его Геннадий сквозь раздвижное окошечко в двери. — Я уже начал беспокоиться, что ты не придешь.

Апартаменты Архимандрита в пять раз превосходили размерами келью Патриарха и были обставлены с большим вкусом: вдоль стен стояли золоченые резные стулья, по стенам развешены дорогие гобелены ручной работы, на низком помосте возвышалась огромная кровать под балдахином; несколько замечательных шкатулок и сундучков орехового дерева, высокий стол, инкрустированный перламутровой мозаикой с изображениями охотничьих сцен, подставка для ног из полированного китового уса и великолепный серебряный винный сервиз — все совершенно новое, пахнущее камфарой и пчелиным носком, У Патриарха не возникло и тени сомнения, что Геннадий может назвать рыночную цену всей обстановки и любого предмета в отдельности.

— Не одобряешь, — спокойно констатировал Архимандрит.

— В общем, нет, — покачал головой Алексий. — Ты живешь как крупный феодальный сеньор, каковым в конечном итоге и являешься. Красивые вещи меня слишком отвлекают, но я же не варвар, чтобы отрицать красоту как таковую. В любом случае ты ценишь их значительно выше, чем глупые бароны и расчетливые торговцы, которые наполняют свои дома дорогими безделушками лишь для того, чтобы доказать себе и другим собственную значимость.

— И все же ты осуждаешь, — заметил Геннадий. — По правде сказать, я бы с радостью обменял все это великолепие на твою мозаику, но сомневаюсь, что она продается.

— Не исключено, что когда-нибудь она будет твоей, — улыбнулся Алексий. — Или ты и дальше намерен притворятся, будто тебя не интересует патриаршее кресло?

— Не уверен, что я подхожу для этой должности, — раздраженно повел плечом Геннадий, — во всяком случае, на данный момент.

— Честный ответ на прямой вопрос. Предупреждаю, что это не значит, будто я поверил тебе.

— Честный ответ не обязательно искренний, — усмехнулся Геннадий. — Может, прекратим пикировку и перейдем к делу?

— Согласен, кивнул Патриарх.

Когда Алексий закончил свой рассказ, Архимандрит сидел в своем великолепном кресле, поджав ногу, и задумчиво поглаживал свой короткий прямой нос указательным пальцем левой руки.

— Кажется, я понял, что произошло, — в конце концов сказал он, — Ты наложил не то проклятие, какое хотела девушка.

— В данном случае я выступал лишь в качестве орудия, и поэтому моя ошибка имеет большое значение. Равновесие сил в Законе нарушилось.

— Совершенно верно, — кивнул Геннадий, — ты нашел отверстие в природной кладке и поместил туда нечто совершенно неподходящее. Стена дала трещину, и теперь тебе приходится бороться с разрушением.

— Согласен, — печально произнес Патриарх. — Единственное, чего я не знаю, это как восстановить нарушенное равновесие.

— Так это же просто, воскликнул его коллега, — нужно вернуться назад и вынуть неподходящий камень. Иными словами, ты должен заменить одно проклятие на другое.

— Проблема в том, что я уже пытался, но безрезультатно, ответил Алексий, нетерпеливо махнув рукой. — Это не мое проклятие, и не в моих силах изменить его. Единственное, что я могу, это поставить щит вокруг жертвы, чтобы нейтрализовать действие проклятия, но, по правде сказать, это тоже довольно сложно — защитное поле исчезает на следующий день после его установки. А меня вовсе не радует перспектива начинать каждый день своей жизни с установки нового щита вокруг этого парня.

— Да, задача не из легких, согласился Архимандрит. — Предлагаю попробовать вместе. Не возражай, я тоже не уверен, что наши совместные усилия окажутся результативнее твоих самостоятельных попыток. Самое лучшее, что мы могли бы сделать, это разыскать девчонку.

— Боюсь, что ты прав, — вздохнул Алексий. — Давай начинать, если ты действительно хочешь помочь мне и готов рискнуть. Надеюсь, ты осознаешь последствия, которые ждут нас в случае неудачи.

— Да-да, конечно, — вздрогнул коллега, — но кто не рискует... Кстати, я еще не назвал свою цену.

— Вероятно, вечное лицезрение моей мозаики? — предположил Патриарх. — Я не уверен, что могу пообещать это. Мы с тобой почти одного возраста, тебе придется долго ждать, чтобы получить свою плату, — он слабо улыбнулся — если ты, конечно, не предпримешь определенных шагов, чтобы получить ее раньше.

Геннадий выглядел неподдельно обиженным.

— Совсем нет, если бы я хотел стать Патриархом, я бы уже стал им, — заявил он, — или, во всяком случае, кашлял и хлюпал носом в Кании. Нет, я не амбициозен, меня не интересует политика. Я хочу, чтобы в качестве вознаграждения ты открыл мне седьмой принцип Закона.

Несмотря на обычное хладнокровие, Алексий не смог скрыть потрясения. Испокон веков тайна седьмого принципа была известна только Патриарху Перимадеи, Примасу благочестивых пиратов и ректору Академии Серебряной Стрелы. В сущности, знание всех принципов Закона означало принадлежность к высшей иерархии Ордена. Это был единственный секрет, который никогда, ни при каких обстоятельствах не становился достоянием непосвященных.

— Почему? — спокойно спросил он.

— Потому что я хочу знать, — вздохнул Геннадий. — Это так важно? Веришь или нет, но я вступил в Орден, чтобы постичь сокровенный смысл Закона. Для этого мне нужно узнать все семь принципов, без этого мои усилия теряют смысл.

— Похоже, что ты говоришь правду, — сказал Алексий, но от этого твое требование не становится менее оскорбительным.

Я назвал свою цену. Естественно, что тайну я унесу с собою в могилу. В конце концов, человек не станет выбрасывать свое состояние из окна в руки голодной черни.

Патриарх Задумался. Через некоторое время он поднял глаза и произнес:

— Подожди некоторое время, старику Теофрасту уже за восемьдесят. В скором времени должность Примаса станет вакантным, и ты на законных основаниях разделишь с нами знания седьмого принципа. Практический эффект будет тот же.

— С чего ты взял, что я захочу занять место Примаса? У меня нет ни малейшего желания покидать удобный и во всех отношениях приятный город и переселяться на скалистый остров посреди океана, в компанию воров и убийц.

— Это должность, ради которой людей похищают и убивают. Я думал, тебе будет приятно.

— Мне? Вовсе нет. Не отрицаю, там чудесная библиотека, но она не идет ни в какое сравнение с манускриптами, которые я могу достать в городе. Кроме того, что нового я найду в книгах, постигнув тайну седьмого принципа? Неужели моего слова тебе недостаточно?

Это послужит мне хорошим уроком, как оказывать любезности юным особам. — Алексий выдавил из себя кислую улыбку. — Оплата после того, как будут получены результаты.

— Естественно, — мягко прожурчал Архимандрит. — Начнем?

* * *

Тонкий жестокий луч света пробился сквозь плотно закрытые ставни.

— Просыпайся, утро просто потрясающе.

Инстинктивно сжав рукоять Босмара, Лордан открыл глаза.

— Какого черта, взревел он, — ты вообще думаешь, что делаешь?

— Пытаюсь разбудить тебя, — спокойно ответила Эйтли и настежь распахнула ставни. — Давай-давай, поднимайся!

В ответ Лордан натянул одеяло по самый подбородок.

— Ничто не заставит меня вылезти из кровати в такую рань! Убирайся!

Эйтли наполовину наполнила кубок вином из кувшина, долила его водой и протянула лежащему.

— Ты должен был быть на ногах два часа назад, а вместо этого валяешься здесь, как свинья. Тренировка. На, выпей и одевайся, десять кругов по стадиону, затем в классы. Ну давай, вставай же наконец.

— Ради всего... — Адвокат зажмурил глаза, но сон ушел. Ладно, выйди, мне нужно одеться.

— Хорошо, только не тяни время.

* * *

Лордан уже не помнил, когда последний раз бегал дистанцию, поэтому десять кругов по стадиону оставили его без сил: колени отчаянно дрожали, и что-то мучительно болело в груди. Он счел это достаточным основанием, чтобы прервать тренировку и отправиться домой, но Эйтли оставалась непоколебима.

— Ты похож на моего деда, который вечно ворчит и дремлет у камина. Утро в классах тебе не повредит.

К тому времени, когда лестница, ведущая к Среднему городу, закончилась, Лордан чувствовал себя совершенно больным. Диагностировав у себя апоплексический удар или как минимум сердечный приступ, он вновь предпринял по пытку отправиться домой.

— Брось притворяться, — последовал на его жалобы непреклонный ответ.

Классы располагались в длинном узком одноэтажном здании между заброшенным цирком и цистернами для дождевой воды. В главном зале, как водится, было шумно, Огромное количество юных особ обоего пола в ультрамодных (и совершенно непрактичных) костюмах толпились вокруг кучки профессионалов, занятых повседневными упражнениями. Помощники сновали туда-сюда с соломенными муляжами и ведрами сырой глины. Раздавались окрики тренеров, бессменные лоточники переходили от одной группы к другой, предлагая вино и колбасу, торговцы оружием неспешно вершили сделки под сводами колоннады в противоположной стороне зала.

— Думаешь, нам стоило приходить сюда? — обреченно спросил Лордан. — Не выношу этого места.

— К делу, равнодушно скомандовала Эйтли.

Для начала Бардас решил быть реалистом: даже в лучшие годы ему не давалось это упражнение, потому он отверг серебряный полупенс, с которым упражнялись лишь виртуозы и хвастуны, и тщательно разметил муляж из соломы.

— Семь из десяти, — предложил он.

— Девять.

— Я не обязан следовать твоим указаниям, — возмущенно огрызнулся Лордан, — адвокат здесь я, а ты лишь жалкий помощник.

— Девять, — беспощадно повторила Эйтли.

Бардас отмерил три шага и вынул Босмар.

— Девять из десяти. Готов?

Фехтовальщик кивнул. Цель упражнения — сделав с места полный выпад, пронзить метку. Сложность заключалась в том, чтобы нанести удар в последний момент, едва заметным движением запястья. Бардас успешно поразил семь.

— Хорошо, начинаем сначала. Девять из десяти.

Следующая попытка оказалась еще менее успешной — шесть из десяти, затем результат повторился. Лишь с четвертого раза Лордан сумел поразить все мишени.

— Вот видишь, — довольно улыбнулась девушка, — количество переходит в качество.

— Заткнись, а? — ответил он, схватившись за муляж, чтобы перевести дух. — Теперь, полагаю, мне предстоят «числа»?

Снаряд представлял собой широкий плетеный щит, по которому в произвольном порядке были разбросаны числа от одного до двенадцати размером с большой палец. Задача фехтовальщика — пронзить названное тренером число, сделав только один выпад. Пятнадцать попаданий из двадцати считалось хорошим результатом.

— Готов?

— Шестнадцать, хорошо?

— Восемнадцать.

По счастью, Лордан справился с задачей с первой попытки. Теперь ему предстояло проделать то же самое, но в два раза быстрее. Результатом десять из двадцати уже можно гордиться. Бардас поразил все двадцать.

— Отлично, — сказала девушка, — теперь повторим то же самое со свинцовым отвесом.

Отвес представлял собой кусок свинца, висящий в том месте, где предположительно мог бы находиться клинок противника. Фехтовальщик должен отстранить препятствие, сделав выпад, пронзить число и вновь отразить отвес на обратном пути. Четырнадцать из двадцати при нормальной скорости и семь при двойной считалось отличным результатом даже для профессионала. Срезанные грузы не засчитывались

— Неплохо, — констатировала Эйтли, когда Бардас поразил девятнадцать.

Они повторили то же самое, сначала удвоив, а затем утроив скорость. При результате четырнадцать из четырнадцати (остальные грузы пали жертвой усердия Лордана) Бардас отказался дальше испытывать свою удачу.

— Хорошо, переходим к более сложным приемам, безжалостно заявила девушка.

Следующий снаряд представлял собой деревянное колесо с четырьмя расходящимися под прямым углом спицами, которое вращалось на уровне груди фехтовальщика. Задача тренирующегося ударить по первой спице и, когда колесо повернется, отразить вторую. Хитрость же заключалась в том, что чем сильнее удар, тем быстрее приходится парировать последующий. Усложненный вариант предполагал работу с первой и третьей спицей, это означало, что фехтовальщик должен успеть вовремя опустить клинок, вместо того чтобы просто поворачивать кисть.

— У меня рука отваливается, — заявил Лордан после четырех повторений обоих упражнений. — Будет только хуже, если я заявлюсь в суд с болящими мышцами.

— Лентяй, — бросила Эйтли. — В таком случае займемся упражнениями для ног.

Речь адвоката превратилась в поток нескончаемых жалоб и стонов, но оставила девушку абсолютно равнодушной. Они переместились на площадку, на поверхности которой были изображены пронумерованные контуры стоп. По команде тренера фехтовальщик начинал перемещаться по отпечаткам, постепенно наращивая скорость. Продвинутый курс требовал проделать то же самое, но вслепую.

— Можно мне наконец отдохнуть? — взмолился Лордан, вытирая пот. — Сколько раз я говорил тебе, что ненавижу тренировки, но ты же никогда не слушаешь.

Серию с завязанными глазами пришлось повторить трижды, прежде чем Бардас сумел выполнить ее в совершенстве. Тридцать один из сорока считалось великолепным результатом.

— Довольна? — язвительно поинтересовался Бардас.

— Неплохо, — согласилась помощница. — Обруч.

— Эйтли!

— Обруч, — спокойно повторила девушка.

Снаряд представлял собой кольцо размером с яблоко, которое свешивалось с балки, закрепленной под потолком. Под ним был очерчен круг диаметром в пять шагов. Тренирующийся перемещался по периметру полувыпадами, каждый раз продевая меч сквозь кольцо. Усложненный вариант включал необходимость отразить привязанный к обручу отвес, который неотступно преследовал движущегося фехтовальщика. Это упражнение вызывало у Лордана наибольшую ненависть.

Вскоре вокруг собралась толпа восторженных зрителей, не всякий день увидишь человека, способного проделать упражнение целиком, а два полных круга свидетельствовали о непревзойденном мастерстве.

— Пошевеливайся, я не собираюсь ночевать здесь, — бросила Эйтли.

— Значит ли это, что я могу наконец пойти домой? — безнадежно поинтересовался Бардас.

— Только после того, как выполнишь «мешок» и «вязанку».

«Мешок» представлял собой кожаную грушу, наполненную влажной глиной, и по консистенции напоминал человеческое тело. На нем отрабатывались сквозные удары. «Мешок» имел неприятное свойство через некоторое время разваливаться, поэтому зимой Классы использовали забракованные свиные туши, но летом из-за жары приходилось довольствоваться глиной. «Вязанка» составлялась из охапки плетеной соломы толщиной в шею человека, плотно стянутой посередине. Хороший фехтовальщик был способен разрубить ее с одного удара.

— Я же вымажусь грязью с головы до ног, — запротестовал Бардас, глядя, как помощник наполняет мешок глиной.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего, просто констатирую факт, — пробурчал в ответ Лордан. — По-твоему, у меня целый гардероб рубашек?

Адвокат нанес дюжину ударов, когда Босмар наткнулся на что-то твердое, чего в этом мешке быть никак не должно. Клинок изогнулся, как мокрая соломина, и сломался на расстоянии фута от острия. Фехтовальщик угрюмо посмотрел на оставшийся в руке обломок и грубо выругался. Эйтли сочла разумным воздержаться от комментариев.

— Ну, вот и все, — сказал Лордан, швырнув клинок на пол. — За десять дней до поединка я потерял свой лучший меч. По-моему, все ясно.

Не глядя по сторонам, адвокат направился к выходу. Возле клетки с птицами его встретила плотная толпа. Пробираясь сквозь нее, Лордан неожиданно узнал виновника сборища и остановился посмотреть. Внутри высокой узкой клетки находился его оппонент в грядущем процессе, знаменитый адвокат Зиани Олвис. Пространство у его ног было усеяно трупиками колибри, и помощник как раз собирался запустить следующую партию птичек. Обычно для этих целей использовались воробьи — убить колибри значительно труднее.

В момент, когда помощник закрывал клетку, сквозь прутья решетки, справа от Олвиса, влетела муха. Не поворачивая головы, тот взмахнул клинком, рассек муху на две половинки и опустил клинок как раз вовремя, чтобы лишить жизни первую колибри из новой серии.

Остаток дня Лордан провел в кабаке, приводя себя в состояние полного бесчувствия.

* * *

Перимадея, Тройственный Город, невеста моря и владычица мира, пребывала в упадке. Периоды депрессии с ней случались и раньше, но никогда не было так плохо, как сейчас. Еще семьдесят пять лет назад ее владения простирались от Зимики в отрогах далеких гор до Таядрии у подножия двуглавой горы, охранявшей вход в Серединное море. Теперь на существование Зимики указывали лишь конские следы в высокой степной траве да развалины каменного кремля, а обе крепости Тандрии заняли враждующие бароны, каждый из которых провозгласил себя истинным императором и управлял группкой скалистых островов и населяющими их пиратами.

Кания, последнее морское владение Империи, в сущности, являлась независимым государством; ее флот, бороздящий священные воды, наносил в сто раз больший урон торговым кораблям Перимадеи, чем символическая дань, ежегодно вносимая в имперскую казну. При всем своем великолепии, «невеста моря» фактически владела лишь землей, на которой стояла: ее границы сузились до клочка земли, со всех сторон окруженного водой.

Нельзя сказать, что это никого не беспокоило, просто граждане твердо знали, что стены города несокрушимы. Пять сотен воинов могут удержать город, даже если все армии мира будут осаждать его, как это случилось при Императоре Теогене, два с половиной века назад. Так было всегда. Внешнее влияние Перимадеи могло возрастать и падать, как волны прилива: в одну эпоху территория Империи простирается до пределов известного мира, в другую — замыкается в окружении городских стен, как птица в клетке, а сотню лет спустя на островах и на равнинах вновь правят наместники императора.

К такому положению дел привыкли; это никого не волновало. Торговля, а не земли и крепости, имела истинную ценность в Перимадее, а сейчас город достиг невиданного роста торговли и прибылей. В этом была своя логика: военные походы и захват территорий стоили денег и людских ресурсов. Когда нет колоний, не нужно платить военные подати и снаряжать армию, множество здоровых молодых людей остаются работать в литейных, гончарнях, верфях, кожевнях, мельницах и пекарнях вместо того, чтобы гибнуть на полях сражений. В мирное время развивается производство. На протяжении тысячи лет перимадейцы хвастались, что каждый третий предмет, продаваемый в мире, сделан в шуме и духоте мастерских Нижнего города; сейчас, впервые за всю историю «владычицы мира», это стало правдой.

Не веря в богов, которые могли бы обесценить их труд или завладеть вниманием, перимадейцы любили товары, как ни один другой народ в мире. Жители Тройственного Города относились к жизни как к восхитительному, хотя и короткому промежутку времени между рождением и смертью, за который надо успеть сделать как можно больше. А если богатые торговцы изредка и покупали землю или строили замок, так это потому, что не оставалось ничего, на что они могли бы потратить деньги.

При условии, что стены останутся на месте, но в этом вряд ли кто сомневался. Что касается пиратов, они являлись не более чем досадным недоразумением. Их наличие означало, что вместо того, чтобы экспортировать товары в другие страны, перимадейцы подождут, когда покупатели приплывут сами, беря на себя ответственность за сохранность груза в пути. Раньше или позже какой-нибудь заморский принц устанет от бесконечных потерь и очистит море от этого сброда. Так зачем тратить деньги и силы на то, что другие с радостью сделают за них? То же относилось и к сухопутным врагам. Поговаривали даже о роспуске флота и гарнизона: зачем содержать дорогостоящую армию, которая не понадобится, какой бы ни была обстановка за стенами города?

Поэтому, когда до Перимадеи докатился слух, будто варвары наводнили долину Эйнакс — широкую плодородную равнину, которая на две трети обеспечивала город продовольствием и защищала от угрозы со стороны степи, — никто и ухом не повел. Стоит ли паниковать из-за того, что племя Белого Медведя заключило союз с племенем Огненного дракона и их вождем стал некто с непроизносимым именем Сосурай? Цены на рынке от этого не стали ниже. А если кочевники, обитающие в городе, ожидают бесчинств и жестокой расправы, они лишний раз убедятся в терпимости и благородстве своих космополитичных хозяев.

Примером тому может послужить юный Темрай. Утром следующего дня после того, как новость разнеслась по городу, он пришел в арсенал, и, обменявшись дружелюбными кивками с коллегами, приступил к работе; тема нашествия осталась не тронутой ни тогда, ни позднее. Хотя трудно предположить, как бы реагировали его соратники по цеху, знай они, что молодой варвар приходится Сосураю сыном.

* * *

Патриарх Алексий и Архимандрит Геннадий стояли в 3 суда, глядя на мужчину и девушку в центре зала.

Иерархи прорывались сюда в течение двух суток и были совершенно вымотаны. По иронии судьбы именно утомление позволило им оказаться здесь, когда оба уснули в апартаментах Архимандрита, и здание суда было лишь фоном в их общем сновидении.

— Ты слышишь меня? — прошептал Алексий.

— Я слышу, а вот они, похоже, нет, — отозвался Геннадий. — Я прибыл сюда чуть раньше тебя и провел несколько подготовительных экспериментов. Насколько я понимаю, мы на самом деле не здесь.

— Замечательно, — ответил Патриарх, — мне неприятно думать о том, что я стою в суде на виду у всего города в одной сорочке.

— По-моему, это очень хороший суд, — сказал Геннадий, окидывая взглядом ряды зрителей. — Хотел бы я знать, в насколько отдаленном будущем мы оказались.

— Девушка выглядит старше, — констатировал Алексий. — К сожалению, наш довольно ограниченный опыт не может позволить точно определить, насколько старше. Она повзрослела, это единственное, что я могу утверждать наверняка.

— Что происходит?

Прежде чем Патриарх дал ответ, прозвучал сигнал, в помещении воцарилась тишина, и адвокаты начали поединок. Как и в прошлый раз, Лордан стоял спиной к Алексию, но в этот раз в руке фехтовальщика оказался сломанный меч. Патриарх шепнул об этом коллеге, тот в ответ кивнул.

— Если бы я мог понять, что это значит, — пробормотал Геннадий.

— Не отвлекайся, он умрет почти сразу.

Вопреки ожиданиям этого не случилось, хотя Лордан с самого начала занял оборонительную позицию. Адвокат сопротивлялся с отчаянием, свидетельствующим о том, что он знает, в каком безнадежном положении находится. Каким-то непостижимым образом фехтовальщику удавалось отразить все выпады и удары, означавшие для него верную смерть, и хотя его контратаки встречали непреодолимое сопротивление, Бардас выигрывал время, чтобы продолжить защиту. Это было зрелище почти достойное того, чтобы ожидать его двое суток.

— Все идет совсем не так, — пробормотал Алексий. — У меня мурашки бегут по коже, когда я думаю, что все это время я был защищающейся стороной.

Геннадий не сводил глаз с пары. Архимандрит любил фехтование и был экспертом в юридических вопросах.

Девушка сделала левый выпад, Лордан успел увернуться, но это был обманный маневр, и ее клинок оказался прямо напротив его горла. Рефлекторно фехтовальщик подставил руку и отразил удар, но не сумел защитить кисть. Со своего места Патриарх видел, как кончик меча пронзил ладонь адвоката с тыльной стороны.

— Мой шанс, — прошептал Алексий, и в тот момент, когда Бардас сделал выпад в сторону незащищенного корпуса девушки, встал между ними.

Он не почувствовал боли, когда клинок Лордана пронзил его тело — каким образом, если на самом деле его там не было? — но глядя на меч, исчезающий в груди, Алексий понял, что совершил самую ужасную ошибку в своей жизни. Секундой позже девушка обошла его с боку и нанесла противнику сокрушительный удар. Адвокат рухнул на пол лицом вниз, оставив меч торчать в теле Патриарха, который продолжал изумляться, каким образом Лордан использовал в поединке сломанный меч.

* * *

Алексий очнулся от сильной боли в груди и руках. Он не мог ни говорить, ни пошевелиться, чтобы разбудить все еще спящего Геннадия. Неожиданно Патриарх подумал о том, что вполне может умереть, но тут же отвергнул эту мысль.

— Все в порядке, — сказал коллега, приподняв голову, — не беспокойся, ты жив.

Боль прекратилась.

Сохраняй неподвижность, продолжал Геннадий, — и успокойся. Постарайся дышать ровнее.

Взъерошенный после неудобного сна Архимандрит неуклюже встал и наполовину наполнил кубок крепленым белым вином.

— Выпей, полегчает, — сказал он. — Если бы тебе было суждено умереть, ты бы уже умер.

Вино обожгло пищевод, и Алексий скривился.

— Что произошло? — спросил он. Сердечный приступ, или меня действительно проткнули?

— И то, и другое, — ответил Геннадий. Моя вина. Верни кубок, я налью еще.

— Твоя вина?

Архимандрит кивнул:

Нужно было что-то предпринять, иначе он проткнул бы девчонку. Единственное, что пришло мне в голову, это сунуть тебя между ними. Если бы ты действительно находился там, это могло закончиться очень плохо.

— В любом случае, — Патриарх неопределенно качнул рукой, ты понимаешь, что совершил. Теперь я попал под действие собственного проклятия. А девчонка снова убила его, все усилия пошли прахом.

— Подумай, — покачал головой Архимандрит. — Ты уже находился под этим проклятием, иначе ты бы не чувствовал себя так плохо на протяжении последних недель. Я всего лишь вытащил это на поверхность. Более того, — продолжал он, — если бы не я, все могло бы закончиться гораздо хуже. Лордан бы прикончил девчонку, и что тогда?

— А сейчас мы в лучшем случае вернулись к началу.

— Нет, ты ошибаешься, — возразил Геннадий. — Во-первых, мы проделали ценное практическое исследование аспекта Закона, о котором до сих пор было прискорбно мало известно, я обязательно напишу об этом статью.

— Ты отвлекаешься, устало сказал Алексий, за крыл глаза и глубоко вздохнул.

— А во-вторых, — непринужденно продолжил Архимандрит, — вместо предположения, что ты подвергся действию негативной реакции, мы имеем четкую картину, что на самом деле произошло. Кроме того, мы успели как раз вовремя, чтобы предотвратить катастрофические последствия вторичного вмешательства, а это немалый успех. Добавлю, что сила противодействия не коснулась меня лично, поэтому, я полагаю, мы можем поздравить друг друга с отлично выполненной задачей. — Геннадий довольно улыбнулся. — Попытайся уснуть. Я распорядился, чтобы тебе приготовили комнату. Сам знаешь, с сердцем шутки плохи.

— Меня удручает то, что нас считают специалистами мирового класса, а мы способны лишь на убогие фокусы, — вздохнул Алексий. — Предполагается, что своим мастерством мы обеспечиваем себе достойную жизнь.

— Жизнь, — эхом откликнулся коллега и многозначительно посмотрел на Патриарха. На твоем месте я бы перефразировал последнюю мысль.

* * *

— Действительно, — раздраженно заключил тренер, — иногда можно встретить женщину-адвоката. Некоторые из них даже доживают до двадцати пяти, но лишь потому, что мало кто хочет нанять их, и большую часть времени они сидят без работы. Это не ваша профессия, уходите.

Девушка не проронила ни слова. Вместо этого она вы тащила увесистый кошелек и положила его на ладонь. Инструктор заметил, что кошель полон.

— Мы не принимаем девушек, — сказал он мягче. — Понадобятся специальные комнаты для переодевания, для которых просто нет места. Не говоря уж о дуэнье, — словно что-то вспомнив, быстро добавил тренер. — И не говорите мне, что вы не нуждаетесь в компаньонках, попробуйте сначала убедить в этом Канцелярию Общественной Нравственности. Я не хочу, чтобы мою школу закрыли. Кроме того, в чем вы намерены тренироваться? — спросил он, удивляясь, что ни один из его доводов не произвел на юную особу ни малейшего впечатления. — Для женщин не существует специальных костюмов! Вы же не можете фехтовать в брюках! Вы станете посмешищем!

Девушка продолжала хранить молчание, держа на ладони кошелек. Смущенного тренера охватило чувство отчаяния. Как избавиться от упрямой девчонки? За минувшие годы он столько раз убеждал несмышленых юнцов отказаться от профессии, в которой у них нет шансов выжить. Совесть не позволяла бывшему адвокату пойти на уступки, кроме того, его могли лишить лицензии. Кошелек, конечно, выглядел увесисто, но не настолько, чтобы терять работу, которая кормит его уже на протяжении девяти лет.

Пожалуйста, — взмолился инструктор, — если вы не хотите прислушаться к голосу разума, прошу вас, уходите и добавьте хлопот кому-нибудь из моих конкурентов. Я дам вам список.

— Вы лучший, — спокойно произнесла девушка. — Я хочу учиться в вашей школе.

Позади них в огромном тренировочном зале стоял лязг мечей и раздавались раздраженные окрики преподавателей. Пол сотрясался от того, что тридцать ног одновременно выполняли шаги Традиционной и Южной защиты, парировали удары, выполняли атаку стрелой, защитный выпад и вращение.

Каждый день приносил новых юных глупцов с горящими азартом глазами, за ними следовали обезумевшие от горя отцы, единственные отпрыски которых оставили родительский кров и семейное дело, чтобы осуществить безумную мечту стать юристом. Каждую неделю приходилось присутствовать на похоронах и вносить новые имена в списки бывших учеников, положивших жизнь на алтарь профессии. На своем веку старый тренер повидал немало молодых людей, на лицах которых читалось желание умереть, но ни один из них не был таким настойчивым. Девушка не просила, не умоляла; она требовала, словно имела на это право, и не принимала его отговорки. Возможно, стоит дать ей шанс.

Хорошо, — сказал тренер, — я приму вас при условии, что вы назовете истинную причину, почему вы хотите стать адвокатом.

Молчание. В первый раз инструктор почувствовал некоторое замешательство. Вероятно, у юной особы имеются свои, весьма сомнительные причины, и этим он сможет обосновать свой отказ. Тренер решил не упускать шанс.

— Существует только одна причина, — назидательно произнес он, — чтобы присоединиться к Коллегии адвокатов, все остальное ведет к моментальной дисквалификации. А у меня сложилось впечатление, что вами движут другие мотивы.

Девушка не проронила ни слова и залилась краской. Бывший адвокат почувствовал брешь в ее защите и, являясь профессионалом до мозга костей, решил переходить в наступление.

— Единственная причина, которая может оправдать убийство человека, это деньги. Не любовь к справедливости, не слава, не мужество, не желание быть лучшим и уж тем более не жажда убивать или быть убитой до того, как наступит старость. Это могут быть только деньги. И не вздумайте объяснять, что по окончании курса вы не собираетесь работать по специальности, что вы здесь лишь для того, чтобы получить образование. В таком случае, сударыня, вам лучше покинуть мое заведение прежде, чем я вышвырну вас вон. Самым грязным, самым скверным словом из тех, что мне известны, является слово любитель. Оно подходит вам, не так ли?

Инструктор выигрывал. Девушка смутилась, ее слова звучали неуверенно и угрюмо.

— Как вы догадались?

— Вы предложили полную оплату авансом, — торжествующе провозгласил он. — Все сразу, не торгуясь, не предлагая вносить сумму частями и не прося отсрочки до начала самостоятельной практики. Профессионалы ведут себя по-другому, но вы не из их числа.

Победа. Пальцы девушки сжали кошелек, и он вновь занял свое место на поясе.

Да пошел ты, — пробормотала девушка и, круто развернувшись, пошла прочь. — Найду кого-нибудь другого.

— Желаю удачи, с улыбкой ответил тренер, радуясь, что схватка закончена.

Но даже теперь, когда победа осталась за ним, старый адвокат не мог избавиться от чувства жгучего любопытства. Девушка так и не ответила на его вопрос, поэтому он спросил снова.

— Не ваше дело, — отрезала она.

— Возможно, я смогу подсказать вам, к кому обратиться.

Девушка презрительно пожала плечами, словно вопрос не имел значения. Этот простой жест отравил тренеру всю сладость победы.

— Месть, — ответила юная особа. — Ничего более.

— Понятно, как же я сразу не догадался? — Инструктор усмехнулся. — Если на свете существует то, что я ненавижу больше, чем любителей, так это мелодрамы.

Девушка смерила собеседника взглядом, от которого ему стало не по себе.

— Мой дядя был убит в поединке с неким Бардасом Лорданом, если это имя вам о чем-нибудь говорит. Единственный способ законно покарать его — самой стать адвокатом. Именно этим я и собираюсь заняться.

Вопреки обыкновению тренер не смог противостоять любопытству.

— Но зачем вам-то становиться адвокатом? — изумился он. — Если вы хотите отомстить, почему бы вам не нанять бравых ребят, которые просто перережут ему горло где-нибудь в темной аллее? Несколько наших бывших студентов некоторое время назад сменили вид деятельности. Если хотите, я дам вам пару рекомендаций.

— То, что вы предлагаете, называется убийством, — покачала головой девушка, — а я не верю в убийства, это неправильно Возмездие должно быть справедливым.

Несколько мыслей пришли в голову старому адвокату, но он предпочел оставить их при себе.

— Ну хорошо, начните процесс против одного из его постоянных клиентов и наймите лучшего адвоката. Его убьют, и это будет абсолютно законно.

— Но все равно останется убийством, — ответила девушка. — В сущности, Лордан не сделал ничего дурного, лишь выполнял свою работу. Он не совершил преступления, поэтому его нельзя преследовать по закону. Но он убил моего дядю и должен быть наказан.

Прежде чем тренер успел возразить ей, девушка развернулась и пошла прочь — из зала и из его жизни. В целом инструктор был рад этому обстоятельству, но где-то в глубине души чувствовал сожаление: он утратил бесценный объект для наблюдения. За свою долгую жизнь адвокату встречались разные люди: скандалисты, ипохондрики, сумасшедшие и старомодные простачки, но никогда — такие. Возможно, сказал он себе, это и к лучшему. От беды на двух ногах нужно держаться подальше.

* * *

Лордан очнулся, когда день уже клонился к вечеру. Он был раздражен, угрюм и зол на себя, а потому решил напиться.

Если вы хотите Основательно Напиться, в Нижнем городе найдется множество подходящих заведений на любой вкус и кошелек: от фешенебельных баров, где почтенные купцы обсуждают торговые дела за чаркой хорошего вина, до подпольных кабачков, скрытых за порогом с виду обычного дома; в них царит самая разнообразная атмосфера: от буйного веселья до угрюмой тоски и полного отвращения к жизни. Одни таверны заявляют о себе огромными мозаичными вывесками, другие стараются остаться в тени; здесь встречаются таверны-канцелярии, таверны-театры, таверны-консерватории и даже математические академии; здесь можно наткнуться на храм забытых богов, рынок пшеницы, танцевальный клуб и лавочку предсказателей будущего; в одни заведения женщин не пускают, в других торгуют ими; в одних можно посмотреть на борьбу, и самому подраться. Есть и просто кабаки, где можно сидеть с кружкой в полном одиночестве до тех пор, пока не опьянеешь настолько, что не сможешь подняться с места.

Лордан выбрал неприметное заведение без вывески, постоянные клиенты знали о его существовании. По сути, это была задняя комната магазина колесника, в ней стояли четыре грубых стола, восемь газовых светильников и дверца, в которую стучал клиент, желающий получить следующую порцию. В таверне почти не разговаривали, время от времени тишину нарушал какой-нибудь захмелевший посетитель, на полминуты затянув песню. У задней стены находился желобок, в который при необходимости можно было справить нужду. Если кому вдруг случалось умереть за столиком, его никто не обвинял в неприличном поведении.

Адвокат уже опорожнил полкувшина, когда кто-то подошел к его столику и сел напротив.

— Бардас, — окликнул неизвестный.

Лордан поднял голову.

А, Теоклито, — пробормотал он. — Разве тебя не убили?

— Пока нет. — Теоклито поставил на стол второй кувшин и наполнил обе кружки. — Я ведь почти не работаю. Как профессиональные успехи?

— Хуже некуда.

— Слышал, ты зарабатываешь приличные деньги.

Лордан пожал плечами.

— Лучше, чем в армии, но приходится тратиться на одежду. Как твои дела?

Теоклито выглядел на все семьдесят, хотя был старше Лордана всего лет на пять. Последний раз они вместе сидели за кружкой вина в палатке, разбитой в руинах города, на помощь которому спешил их отряд, но опоздал на три дня. Следующим утром произошла стычка с варварами, Теоклито был ранен и оставлен в тылу, но потом пропал. По всей видимости, его захватили варвары. Об этом старались не думать.

— Я вернулся года три назад, — сказал Теоклито. — Работаю в танцевальном клубе, убираю за юными дамами.

— А до того?

— Ничего интересного. Не хочу вспоминать об этом. — Собеседник улыбнулся, показан все свои пять зубов. У кочевников удивительно хорошие доктора, но отвратительное чувство юмора. В конце концов они освободили меня.

— Ты что-то не договариваешь.

Теоклито устало вздохнул.

— В караване не осталось свободных мест, а они ужасно суеверны. По их поверьям убить калеку — значит накликать беду.

— Они тебя отпустили?

— Да. Я добрался до побережья и обнаружил, что двигаюсь в противоположном направлении. После этого я потерял желание идти.

— Где это было?

— В Соламене.

Лордан удивленно приподнял бровь. Соламен находился высоко на Северном побережье, в двух месяцах пути от того места, где они расстались. Помимо всего прочего, там располагался процветающий рынок рабов.

— Там я нашел работу. Неоплачиваемую, разновидность добровольной.

— Понятно.

— В конце концов нанялся гребцом на галеру, — продолжал Теоклито. — Она затонула у берегов Кании, но мне удалось выплыть. Я бы рад сказать, что счастлив вновь оказаться здесь, но врожденная любовь к истине не позволяет.

— Похоже, тебя здорово потрепало.

Теоклито неловко пожал плечами.

— В армии было проще. Впрочем, хватит об этом. Видишься с кем-нибудь из стариков?

Лордан покачал головой.

— Немногие вернулись из того похода, — сказал он, — и мы стараемся не встречаться. По правде сказать, ты не многое потерял. — Бардас зевнул. — Я как-то встретил на пристани Черсона, он держит плавильню и, кажется, преуспевает; говорят, у него работает много народу.

— Я никогда не любил его.

— Я тоже. Удивительно, но ублюдки всегда выживают.

До своей предполагаемой смерти Теоклито был командиром Лордана. Отважный воин, каких общество ненавидит и боится, первый в атаке и последний при отступлении. Казалось, он стал ниже ростом, лысый череп украшал протяжный рубец. Командир оказался вторым, кто выжил из того отряда, первым был Лордан.

Теоклито не сводил напряженного взгляда с бывшего друга, в нем читалось презрение.

— Да, они выживают, как же иначе?

Он вновь наполнил кружки и сел, не проронив ни слова. Адвокат пытался найти подходящие слова, но не смог.

—  В любом случае, произнес Теоклито, одним глотком осушив кружку и поднимаясь на ноги, мне пора. Завтра на работу. Увидимся.

— Клито...

Фехтовальщик уже пожалел, что окликнул его, опасаясь сказать что-то ужасное.

— Да?

— Ты… У тебя все в порядке с деньгами? Я имею в виду…

Ответом ему был тот же презрительный взгляд.

— Я же сказал тебе, у меня есть работа. Будь осторожен, Бардас.

— Ты тоже.

— Да, кстати. Теоклито облокотился на стол, не уклюже выставив вперед правую ногу. — Я уверен, у тебя были причины… оставить меня и не вернуться. Прошу тебя, никогда не возвращайся к этой теме.

— Береги себя, Клито.

— Я постараюсь.

Калека ушел, волоча за собой правую ногу. Его тело напоминало кусок перекрученной проволоки, путь из верховий равнин к Соламену, должно быть, был длинным. Он прошел его, потому что очень хотел жить.

Бардас оставил недопитую кружку и отравился в свой «муравейник». Он был почти трезв, и это его устраивало. Больше ни капли вина, сказал себе адвокат и лег спать. Распорядок дня, регулярный прием пищи, гимнастика, тренировки в Классах, возможно, даже новый меч. Он победит Олвиса, в конце концов, это лишь очередной поединок, это то, в чем он знает толк. Его никто не просит делать что-то сложное, ему не нужно добираться домой.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

— Что ты там высматриваешь? — грозно спросил механик.

Темрай попятился.

— Простите, я просто наблюдал, — ответил он.

Мастер нахмурился и сплюнул в опилки.

— Тебе нечем заняться?

— Я закончил и жду, когда принесут новые болванки. Поэтому и решил побродить вокруг.

Механик пробормотал что-то неразборчивое и удалился. Он работал над каркасом требушета — приспособления, которое с легкостью метало трехпудовые камни. С помощью резца и молотка из бука рабочий вгонял деревянные гвозди в гладко оструганное бревно длиной двенадцать футов, которое еще недавно было огромным ясенем.

— Это для главной рамы? — спросил Темрай. Механик смерил его удивленным взглядом.

— Левосторонняя А-рама, — подтвердил он. — Правая уже готова. Откуда ты знаешь о конструкциях механизмов?

— Интересно, — ответил Темрай. — Я много смотрел. Механик, мужчина лет шестидесяти пяти с седыми косматыми волосами на груди и руками, походившими на медвежьи лапы, кивнул.

— Я знаю тебя, — сказал он, — ты пришелец с равнин, кочевник. — Его губы сложились в дружелюбную усмешку. — Готов поспорить, на своих равнинах ты не видел ничего подобного.

— Конечно, нет! — воскликнул юноша. — Так интересно смотреть машины!

— Да разве это машина? — рассмеялся старый мастер. — Требушет имеет очень простую конструкцию: на одном конце помещаешь тяжелый камень, на другом прочный канат и разворачиваешь камень на оси, закрепленной между двумя А-рамами. Затем лебедка поднимает противовес и заряжает твой камень. Противовес падает, и камень летит. Ничего сложного. В сравнении с теми машинами, которые здесь делают, сущая безделица.

— А мне она казалась такой внушительной, — протянул Темрай.

Механик пожал плечами.

— Ну, работает-то она хорошо, — сказал он, — просто мы делаем требушеты, которые швыряют четырехпудовые камни на триста пятьдесят ярдов. А это малютка, дальность такая же, а вес вчетверо меньше.

Мастер скрыл довольную улыбку, восторженный блеск в глазах юноши не мог оставить его равнодушным. Энтузиасты своего дела, механики ценят внимание и восхищение публики не меньше, чем художники и скульпторы; они уверены, что заслуживают его даже больше. Произведением скульптора можно любоваться, машина должна работать.

— А как вы узнаете размер деталей?

Механик снова рассмеялся, польщенный вниманием.

— Чертовски хороший вопрос, сынок. Некоторые можно высчитать по... мы их называем формулами, остальное приходит с опытом. Ты делаешь деталь и смотришь, как она работает. Если плохо, делаешь по-другому и, таким образом, в конце концов получаешь то, что нужно. Это мы называем моделью.

— Ясно.

— К примеру, — продолжал мастер, одновременно намечая резцом прямоугольник, — приходят ко мне из Министерства артиллерии и говорят, что им нужно десять требушетов для защиты стены со стороны Чайны, где недавно построили пять новых бастионов; сообщают технические характеристики и я начинаю думать. Когда-то мы делали требушеты с перекладиной в тридцать три фута и стопудовым противовесом, которые могли метать полупудовые камни на расстояние в двести ярдов. Больше похоже на детские игрушки, чем на тяжелую артиллерию, правда? Однако мне есть, с чего начать. Я начинаю считать и прихожу к выводу, что требушет с перекладиной в сорок футов и трехсотпудовым противовесом должна метать камни на двести семьдесят пять ярдов, но если перекладина ломается, значит, сорок футов слишком много для стопудового камня, нужно делать короче; в следующий раз я возьму тридцать шесть. Если перекладина сломается вновь, я возьму более прочное дерево, и все расчеты придется делать сначала.

 — Механик остановился передохнуть. — В общем, не думай, что машины делать очень просто.

— О, это очень сложно, — пробормотал Темрай таким удрученным тоном, что старик невольно улыбнулся.

— Хорошие вещи требуют много труда, утешительно сказал он. — Любой дурак может сделать вещь, которая не будет работать. Не обижайся, сынок, но это относится и к тебе. Вы, чужестранцы, видите механизм и решаете, что было бы чудесно сделать такой же. Но вы никогда не задумываетесь о том, из какого материала и какой длины должны быть детали, а потом, когда машина не работает, видите в этом немилость богов и бросаете свою затею. Разница здесь, — добавил механик, постучав пальцем по лбу.

— Понимаю, — ответил Темрай, — потому люди в городе такие мудрые.

За время работы в арсенале молодой человек повидал множество недоделанных и полностью готовых машин, выстроенных вдоль стены или подвешенных на специальных крюках, он сделал глубокий вдох, словно закончил подсчет.

— Мне кажется, причина не только в противовесе и длине перекладины, — с сомнением сказал он, — важно правильно выбрать размер рамы.

— Верно мыслишь, парень, — мастер одобрительно похлопал его по плечу, — мы еще можем сделать из тебя неплохого механика.

Мастер подвел Темрая к козлам, на которых лежала широкая доска, закрепленная широкими железными зажимами.

— Думаю, рама размером двенадцать на восемь на двенадцать будет в самый раз. Главное, не делать угол слишком острым, иначе она не выдержит напряжения. Чем больше ядро, тем шире должен быть зазор, понимаешь?

Темрай кивнул.

— А потом, когда ты добьешься идеальных пропорций, — механик драматически закатил глаза, — придет какой-нибудь умник из министерства и скажет уменьшить вес ядра на двадцать пудов, иначе башня развалится под тяжестью орудия.

— А что-нибудь еще, кроме требушетов, вы делаете?

— О, да что угодно, — гордо заявил механик, — только в этом году мы делали катапульты, баллисты, тараны, осадные башни, стенобитные орудия и прочие смертоносные штучки. В сравнении с ними изготовить требушет все равно что в туалет сходить.

Когда Темрай вновь опустился на лавку и принялся старательно приматывать закаленные грани к мягкому стержню, ему вспомнился эпизод из ранней юности. Он был еще совсем мальчишкой, когда дядя Тезрай взял в плен перимадейского артиллериста. Несчастного пленника подвергли самым изощренным пыткам в надежде узнать секрет постройки военных машин. Но чем больше усилий прилагали мучители, тем непреклоннее был перимадеец. В конце концов артиллерист умер, забрав свой секрет в могилу, чем внушил кочевникам чувство глубокого уважения. Тогда Тезрай объявил, что невозможно захватить город, жители которого скорее пойдут на страшную смерть, чем выдадут тайну.

Темрай, которому в ту пору едва исполнилось двенадцать и ему только-только позволили присутствовать на совете, высказал мнение, что они выбрали неверный метод. Если информацию невозможно узнать силой, почему бы просто не спросить. И торопливо, опасаясь, что его тут же отправят в постель, объяснил, что, если эти люди так гордятся своим городом, что готовы скорее умереть, чем пойти на предательство, они с легкостью ответят любопытствующему на любой вопрос, который даст им возможность лишний раз покрасоваться своими знаниями перед невежественными варварами.

Теперь, пять лет спустя, оказалось, что получить интересующую информацию даже проще, чем ему представлялось. Темрай уже знал размеры и принцип конструкции осадной башни, раздвижной лестницы, стенобитных орудий и требушета. Он изучил искусство подкопа, просто сходив в библиотеку и прочитав нужную книгу. Ему устроили экскурсию по городской стене и смотровым башням. После того, как Темрай познакомился в таверне с подвыпившим гвардейцем; пока собутыльник пьянел, варвар засекал время и подсчитывал количество стражей. Работал в арсенале, Темрай знал о количестве производимых стрел и мечей больше, чем командующий Гвардией. В библиотеке была книга, которую дружелюбный библиотекарь обещал обязательно найти, где описывались десять реально осуществимых способов сломить защиту города. Когда-то по этой книге учились студенты Военной Академии, но с тех пор минуло лет двадцать, и про нее давно забыли.

Темраю такое положение вещей казалось странным, как, впрочем, все в этом городе, тревожным и очень печальным.

Он закончил наматывать проволоку и поместил заготовку в огонь. Молодой человек делал работу на совесть; он хотел быть уверенным, что, когда придет время, в городе найдется хотя бы несколько хороших мечей для его защиты.

* * *

В толпе тех, кто нашел медный четвертак, чтобы заплатить за удовольствие посмотреть поединок между Олвисом и Лорданом, находились высокий угловатый юноша и такая же высокая, чуть более округлая девушка, одетые в совершенно одинаковые плащи устаревшего фасона и расцветки.

— Ну, откуда я мог знать? Последний раз я здесь был пять лет назад!

— Тебе не пришло в голову, что мода могла измениться?

— По правде говоря, нет.

— Мужчины!

Зеваки, заслышав их речь, лишь немногим более плавную, чем у варваров, стали пихать друг друга локтями и перемигиваться. «Островитяне», — слышался шепот, и люди демонстративно похлопывали себя по поясу, проверяя, на месте ли кошелек.

— Не уверена, что хочу смотреть на это, — пробормотала девушка, когда контролер забрал у нее костяную фишку, полученную на входе. — Какое удовольствие наблюдать за тем, как два человека убивают друг друга?

— Не уверен, что им это удастся, — покачал головой ее брат, — скорее всего один прикончит другого.

— Перестань придуриваться, — ответила сестра, — ты отлично понимаешь, что я имею в виду. По-моему, это варварство.

— Я не пытаюсь защитить их, — пожал плечами юноша, но ты обязательно должна побывать на суде, чтобы понять этих паззи.

— Ш-ш! Они услышат тебя.

— Ну и что? Они все равно не знают, что значит паззи. Чтобы найти здесь приличную работу, ты должна разобраться в их юридической системе. Самой справедливой системе в мире, — иронически добавил он, — если тебя вдруг об этом спросят, поняла?

— Хорошо, — кивнула девушка. — Хотя я все равно...

— Заткнись, идет судья. Следи, когда все встанут.

— Варварство, — презрительно фыркнула девушка.

За три дня, проведенных в Тройственном Городе, романтический образ белоснежной Перимадеи, медленно появляющейся над линией горизонта, растворился, как утренний туман. Девушка никак не могла привыкнуть к запаху, также как и находиться на улице. В этом было какое-то чудовищное противоречие: на каждом рынке продавались восхитительные одежды и ткани, цвета и фактура которых превосходили мечты жителей Острова, но стоило выйти на улицу, они за пять минут превращались в лохмотья.

Кругом, даже в Нижнем городе, возвышались величественные здания, а мостовую покрывал слой хлюпающей грязи, смешанной с навозом, по которой стремительно передвигались повозки и фургоны, норовя обдать незадачливых прохожих потоком нечистот. Люди выглядели процветающе и хорошо одевались, но девушка заметила, что брат постоянно держит руку на рукояти меча и старается избегать подворотен и темных аллей. В общем, на это место интересно взглянуть со стороны, но чтобы жить здесь...

— Смотри, адвокаты, — прошептал брат, показывая костяшкой пальца куда-то вниз.

Еще одно странное наблюдение: дома указывать пальцами считалось неприличным, здесь, в городе, так поступал каждый; два дня с ее щек не сходила краска смущения.

— Это представитель истца, а это защиты, — продолжал юноша. — По-моему, первый более знаменит.

— Я не хочу смотреть. Скажи мне, когда это безобразие закончится.

— Как хочешь.

Молодой человек откинулся на скамью и начал осматриваться в надежде отыскать знакомое лицо.

Он не хотел брать Ветриз в путешествие, но, в сущности, она оказалась не слишком большой обузой. Правда, вечера были довольно скучны, но зато он экономил деньги, вместо того чтобы оплачивать развлечения для сестренки. Кроме того, ее присутствие здорово помогало в делах: дома на симпатичную мордашку никто внимания не обратит, а местные торговцы, несмотря на их хваленую выдержку, велись на улыбку и игривый взгляд, как стадо свиней на зерно посреди зимы. Если бы дома узнали о его проделках! В родном языке существовало словечко, означающее мужчину, который не перерезал глотку незнакомцу, осмелившемуся заигрывать с его сестрой, в значении этого слова не было ничего лестного. В Перимадее к этому относились нейтрально, и если Ветриз не привыкнет к такой манере общения, можно надеяться, что все обойдется.

В настоящий момент товар уходил в рекордные сроки. Четыре пятых объема вина и масла уже проданы, причем за хорошие деньги; лен, лес и специи покупали по цене в два раза большей, чем он рассчитывал (что позволит покрыть убытки от сделки с газовыми лампами в форме дикобраза, их можно выбросить на свалку в порту, чтобы освободить место для более ценного груза). Что касается покупок, купец уже приобрел все, что хотел, оставались лишь навесные замки и шурупы, причем цены с прошлого раза возросли совсем незначительно.

— Что происходит?

— Что? А, извини, задумался о делах. Эта часть называется прения сторон.

— Потише!

Молодой человек съежился, повернул голову и вежливо извинился.

— На этой стадии, — продолжил он приглушенным шепотом, — выясняют фактическую сторону дела, она обычно несколько скучна...

— Зачем?

— Не понял?

— Зачем беспокоиться о фактах, если исход дела зависит от того, кто быстрее вышибет сопернику мозги?

— Не знаю. — Венарт раздраженно пожал плечами. — Я не разбираюсь в местном законодательстве. Смотри, не обязательно ее одобрять, просто нужно знать, как она работает. Если хочешь войти в дело, ты должна иметь хотя бы элементарные знания о торговом праве.

— По-моему, то, что здесь происходит, глупо! — воскликнула Ветриз.

— Тише вы там! — раздался возмущенный окрик.

К этому времени прения закончились, и Ветриз, которая непременно бы уснула, если бы каменные сиденья оказались чуть более удобными, зевнула и уставилась на двух мужчин в белых сорочках, которые в центре зала выделывали сложные па. Преимущество было на стороне высокого блондина, поэтому она решила болеть за его противника.

На островах его бы сочли низкорослым (среднего роста по здешним меркам). Насколько она могла судить с такого расстояния, ее фаворит выглядел старше и опытнее своего соперника, поэтому было совершенно непонятно, почему публика считала, что он проиграет. Накануне Венарт пытался объяснить сестре правила боя, в течение пяти минут она честно пыталась разобраться в обилии незнакомых терминов, и, в конце концов заявила, что это наводит на нее тоску.

Сейчас, наблюдая за поединком, Ветриз решила поставить на невысокого — блондин выглядел слишком снисходительно и самоуверенно, следовательно, он наверняка будет небрежен и допустит ошибку.

— Надеюсь, что победит невысокий, — прошептала она, — это справедливо.

Неожиданно противники прекратили свой танец и стали совершать яростные выпады, зрелище оказалось настолько захватывающим, что Ветриз забыла о бессмысленности происходящего и восторженно подалась вперед. Ее охватило непреодолимое желание закричать, как на скачках, но в зале стояла удивительная тишина, окружающие не произносили ни слова и, казалось, даже не шевелились. Что за удовольствие смотреть на поединок, если шуметь запрещено?

— Осталось недолго, — прошептал Венарт с уверенностью знатока, — он начал уставать.

Девушка знала, что брат всего три раза посещал эти представления но вел себя так, словно всю жизнь ходил по судам. Вероятно, именно это качество делало его таким хорошим торговцем.

Ветриз взглянула на площадку и подумала, как брат может быть настолько глупым. То, что Венарт принял за усталость на самом деле являлось тонким маневром: коротышка спокойно стоял в центре зала, в то время как блондин неустанно кружил вокруг него. В этом проявлялось превосходство опыта над презрительной надменностью. Высокий перешел в наступление, нанося короткие рубленые удары, — от отчаянья, решила девушка. Похоже, действительно оставалось недолго.

Блондин сделал стремительный выпад, направив лезвие клинка в область головы противника, который тот отразил со спокойным изяществом. Ветриз от всей души поддерживала своего фаворита, который в глупой ситуации пытался сохранить благоразумие. Интересно, неужели самодовольный глупец не понимает, еще один такой удар — и его меч развалится надвое?

* * *

Лордан чувствовал, как в груди нарастает напряжение, и понимал, что его поражение — лишь вопрос времени. В душе Олвис уже выиграл процесс и потерял интерес к нему, поэтому, полагаясь на свое мастерство, скорость и силу, он просто рубил сплеча, не делая ни единого выпала. Адвокат понимал не хуже самого Лордана, что тот слишком устал, чтобы провести мощную контратаку. Противник проиграл в тот момент, когда позволил оттеснить себя в центр площадки.

Бардас больше не пытался просчитывать атаки соперника, он лишь инстинктивно парировал стремительные удары, но ход борьбы переломить уже не мог и просто оттягивал неизбежную развязку. Раньше или позже Олвис совершит обманный выпад, и все будет кончено.

Отражая левый выпад, Лордан неожиданно понял, что настоящая атака будет в область колена, и у него совершенно нет времени изменить ситуацию. Он спокойно, словно из зрительного зала, наблюдал за перемещением меча противника. В отчаянном прыжке Бардас уклонился от удара, и в следующее мгновение клинок Олвиса распорол воздух на расстоянии волоса от правого колена. Десятилетний опыт подсказал Лордану, что соперник потерял равновесие и уязвим, как никогда. Понимая, что, возможно, совершает самую большую ошибку в жизни, Бардас не глядя ударил туда, где, по его предположениям, находилась шея противника.

Клинок зацепил что-то мягкое.

Прежде всего выбраться из зоны досягаемости, установить дистанцию, занять защитную позицию и лишь затем удостовериться, что голова оппонента все еще на месте.

Она была на месте, но на щеке красовалась рваная рана, из которой потоком струилась кровь. Олвис пятился назад, стараясь выиграть расстояние и время. Лордан сделал стремительный выпад, больше оборонительный, лишь для того, чтобы вынудить противника отступить чуть дальше. Олвис неуклюже отразил атаку. Он плохо переносит боль, мелькнуло в голове. Подумать только! Бардас атаковал, противник продолжал защищаться, хотя на этот раз более уверенно. Теперь уже Олвис оказался в центре площадки.

Неожиданно Лордан осознал, что нужно делать. Он атаковал в третий раз, намеренно оставляя неприкрытым плечо. Выпад был низким, что вынуждало Олвиса к высокой контратаке, дождавшись ее, Бардас стремительно сменил опорную ногу и, отклонившись вправо, направил меч ниже клинка противника. Лордан ощутил, как что-то ткнулось ему в бок, но, не обращая внимания, занес руку для короткого удара.

В этот момент Бардас понял, что его провели. Олвис проделал тот же маневр, и прямо над головой Лордан обнаружил меч, не оставлявший возможности отразить атаку, кроме как подставить рукоять клинка. Бесполезная попытка, поскольку следующий удар...

...не последовал. Раздался негромкий треск, и верхние восемнадцать дюймов меча соперника распороли воздух возле щеки Бардаса. Легким движением запястья он на правил меч к лицу Олвиса — бессмысленное движение, обладай противник оружием для отражения атаки. В следующий момент острие меча пронзило глаз Зиани, мгновенно оборвав его блистательную карьеру.

— Мы аплодируем? — прошептала Ветриз.

— Нет.

— Почему

Все произошло совсем не так, как ожидала девушка. Казалось, меч блондина сломался совершенно случайно, но она была уверена в обратном. Несомненно, ее фаворит вынудил противника совершить роковую ошибку и в любом случае убил бы его в следующей атаке. Ветриз довольно улыбнулась, откинулась на каменную спинку и сунула руку в карман за яблоком. Вид убитого человека не портил ей аппетит, возможно, потому, что их места находились слишком далеко, чтобы разглядеть кровь или выражение на лице проигравшего. Отсюда, сверху, это казалось игрой: на самом деле покойник наверняка жив, просто притворяется мертвым, как актер на сцене.

Судебный процесс приятно пощекотал нервы, и Ветриз была довольна, что с самого начала угадала победителя. Тем не менее она не хотела бы побывать здесь еще раз: люди, которые допускают смертоубийство из-за просрочки в доставке четырех тонн угля, либо безумны, либо варвары.

— Мы теперь можем уйти?

— Нужно дождаться приговора.

— Приговора? Но он же...

— Итак?

* * *

В нечеловеческом кошмаре, состоящем из бессмысленных образов, появилось белое, как снег, лицо Эйтли. Лордан не отвечал. Протянув ей меч, он неожиданно осознал, что забыл вытереть лезвие.

— Итак — повторила девушка.

— Что итак?    - Эйтли с трудом сглотнула.

— Что произошло? — требовательно спросила она. — Я думала...

— Я тоже, — ответил Лордан, бессильно рухнув в кресло. Не возражаешь, если мы не будем говорить об этом? И умоляю тебя, задержи этих ублюдков, я убью любого, кто рискнет приблизиться ко мне ближе, чем на милю.

Эйтли с опаской покосилась на адвоката и поспешила к угольщикам, которые наверняка пришли сказать, что испытали величайшее потрясение, видя, что их защитника едва не убили, — хороший предлог, чтобы скостить процентов двадцать.

Бардас пытался понять, каким образом старый боевой меч мог сломать судебный клинок высшего качества. Удивительно: какой-то скрытый изъян, песчинка или уголек, не замеченный кузнецом, решил исход дела и обманул правосудие. В этом был некий тайный смысл, о котором Лордан не хотел сейчас думать, он инстинктивно чувствовал, что победил не случайно, и было в этом что-то нечестное.

— Я спровадила их, — объявила Эйтли, плюхнувшись рядом с Бардасом. — Они говорят, что...

— Меня не интересует, что они говорят, — отрезал Лордан.

— Хорошо, — кивнула помощница. — Идем отметим твою победу?

Лордан отрицательно покачал головой.

— Я бы предпочел найти тихое местечко и полежать, — тихо ответил он. — А затем я оставляю практику. Навсегда.

— Тебе нужно напиться.

— Ну хорошо, напиться, а затем я оставляю практику.

— Знаешь, — сказала Эйтли, наливая вино из оловянного кувшина, — я на секунду подумала, что ты действительно решил бросить работу.

— Ты не ошиблась, я действительно так решил, — ответил Лордан, — и мое решение не изменилось.

Адвокат поменял руку, прижимавшую шерстяную подушечку к ране на боку. Благодаря мази, составленной из бренди с паутиной, снятой с углов таверны, кровотечение прекратилось Тем не менее он продолжал держаться за бок, словно рана была значительно хуже, чем казалась.

— Я стар и теряю мастерство. Самое время заняться чем-то другим.

— Чем, например? — язвительно поинтересовалась Эйтли, глядя на Лордана из-за края кружки.

— Пока не знаю, — ответил фехтовальщик, аккуратно доставая из вина муху. — Очевидно, открою школу.

— Только учти, что существует небольшая разница между знанием техники и способностью обучить ей других.

— Ну, либо я стану помощником. Как ты думаешь, из меня выйдет хороший помощник?

— У тебя нет шансов, покачала головой Эйтли. — Во-первых, своим поведением ты оскорбишь любого клиента, во-вторых, ты даже не представляешь, сколько работы тебе придется выполнять. Посмотри на меня: я встаю за час до рассвета, перед завтраком пишу дюжину писем, затем встречаюсь с клиентами, пока не приходит время идти будить тебя. А сегодня мне пришлось написать гору писем, оплатить все счета и ответить на жалобы.

— Убедила, бумагомарание сводит меня с ума, не говоря уж о том, чтобы вставать до рассвета. Если бы я хотел вставать рано, я бы никогда...

Неожиданно Лордан смущенно замолчал, от чего Эйтли пришла в восторг.

— Ну-ну, — ехидно промурлыкала девушка, — продолжай. Если бы ты хотел вставать рано, ты бы никогда не ушел с фермы, так?

Бардас скорчил кислую мину и кивнул:

— Да, это ужасная жизнь, не представляешь, как я хотел от нее избавиться...

— Так ты деревенский мальчик, — продолжала развлекаться Эйтли. — По правде сказать, до сегодняшнего дня не верила этим слухам, готова была поспорить, что ты ни разу в жизни не покидал пределов города.

Лордан продолжал хранить изумительное спокойствие.

— Раз или два, — безмятежно ответил он. — У отца был загородный дом в Месоге, на правах аренды, естественно. Не возражаешь, если мы сменим тему?

— Пожалуйста, — пожала плечами Эйтли, немного обиженная его резкостью, — простое любопытство, не более.

Адвокат неспешно наполнил кружку и осушил одним залпом, отчего по подбородку сбежало несколько красных капель.

— В любом случае об этом достаточно, — сказал он, словно извиняясь. — Итак, если мне не изменяет память, мы выяснили, что помощник из меня никудышный, следовательно, придется заняться преподаванием. — Фехтовальщик удрученно вздохнул. — К сожалению, с такой профессией у меня нет выбора, я просто не умею делать ничего иного.

— Открой таверну.

— Слишком много черной работы, — кисло улыбнулся Бардас. — Кроме того, я не знаю, как это делается. По моему, этим занимаются вышедшие на пенсию солдаты.

— Теоретически, — усмехнулась Эйтли. — На практике всю работу выполняют их жены и дочери. Мой дядя после того, как уволился с флота, какое-то время держал таверну. Дела шли в гору, но вскоре ему все надоело, он продал ее за хорошие деньги и купил другой корабль.

— Это намек? — улыбнулся Лордан. — должен разочаровать тебя, я не умею плавать.

— Мой дядя тоже не умел. Суть в том, чтобы заняться тем, в чем совершенно ничего не смыслишь.

Слишком опасно, — покачал головой Бардас. — Нужно совсем выйти из ума, чтобы согласиться провести остаток жизни на палубе в окружении воды.

Эйтли не обратила внимания на последнюю фразу, прислушиваясь к разговору за соседним столиком. Лордан нахмурился, затем стал прислушиваться тоже.

— Не привлекай внимания, — прошептала девушка, — заметят.

— В таком случае о чем они говорят, что тебя это так заинтересовало?

— О тебе. Они были на процессе.

— Ну и?..

— Чужестранцы.

— А-а, тогда понятно.

Лордан вытянул шею, чтобы получше рассмотреть пару. Юноша был высок и худ, на бледном лице сильно выдавались скулы. Девушка, очевидно, сестра-близнец, почему- то выглядела значительно привлекательнее.

— Не глупи, — говорил молодой человек, если бы его меч не сломался, он бы разделал твоего любимчика под орех.

— Венарт...

— Не говоря уж о том, что нарушилось правосудие, — продолжал брат девушки. — Тот, второй, просто играл с ним, при желании он мог закончить дело значительно раньше. На его месте я бы тоже пожалел старика...

— Венарт!

— Удивительно, что он до сих пор фехтует. Я всегда считал, что этот бизнес построен на честной конкуренции, поэтому выживают сильнейшие. Проклятие, думаю, даже если бы мне привязали руку, я бы справился лучше...

— Венарт, он сидит за тобой!!!

Молодой человек замер, словно попал нотой в капкан. Неожиданно Лордан понял, что смотрит девушке прямо в глаза, он отвернулся.

— Проклятие, Ветриз, почему ты мне не сказала?

— Я пыталась, идиот! Немедленно извинись перед ним.

— Он не мог слышать меня.

— Естественно, он слышал, ты вопил, как осел.

—Я не...

— Хорошо, в таком случае извиняться придется мне.

— Ветриз, прекрати! Ветриз, о чем ты думаешь... девушка встала и, не обращая внимания на реплики брата, направилась к соседнему столику. Эйтли сунула лицо в ладони, что есть силы стараясь не рассмеяться, Лордан, в свою очередь, с глубокой сосредоточенностью принялся изучать носки своих туфель.

— Простите, пожалуйста.

— Да?

Бардас поднял голову.

Девушка смущенно улыбнулась, от чего Лордан, до этого момента находивший происходящее довольно забавным, почувствовал, как внутри нарастает раздражение, — так бывало всегда, когда в его присутствии появлялась очаровательная особа.

— Я хочу извиниться за своего брата. Мы чужестранцы и...

— Забудьте об этом, — ответил Лордан. — Кроме того, ваш брат абсолютно прав.

Фехтовальщик отвернулся и демонстративно потянулся налить себе еще вина — правда, эффект был испорчен тем, что кувшин оказался пуст. Но девушка, похоже, ничего не заметила. Лордан, отчаянно кляня всех чужестранцев, которые есть на земле, бросил умоляющий взгляд на Эйтли, но та, казалось, не заметила.

— Он не хотел быть таким бестактным, — тем временем продолжала девушка, — хотя, по правде сказать, порой мне за него бывает стыдно. Он никогда не следит за тем, что говорит.

Адвокат свирепо улыбнулся — акцент юной особы начинал действовать ему на нервы.

— Прошу вас, забудьте об этом. Эйтли, обратился он к помощнице, — ты говорила о какой-то встрече?

— Какой встрече?

— Не знаю, на другом конце города.

— Да? — Эйтли издала какой-то странный звук и покачала головой. — Для меня это новость.

— По меньшей мере, чтобы загладить свой промах, он купит вам вина, — заявила девушка и махнула рукой брату, который пытался спрятаться за пустым кувшином из- под сидра. — Венарт, — закричала она, — купи этим людям выпить.

Молодой человек медленно поднялся, обещая себе, что все золото Перимадеи не заставит его еще раз взять сестру в плавание. Дома она и не помышляла вести себя таким образом; чем быстрей они вернутся на Остров, тем лучше.

Венарт отошел к стойке, заказал большой кувшин вина и нехотя присоединился к сестре.

— Очень любезно с вашей стороны, — промурлыкала Эйтли. — Вы не откажетесь составить нам компанию?

Лордан смерил помощницу уничтожающим взглядом и попытался пнуть под столом, но ее нога оказалась вне пределов досягаемости.

— Садитесь, пожалуйста, — произнес адвокат, стараясь придать своему голосу враждебные интонации. — Меня зовут Лордан, а это моя помощница Эйтли.

— Ваша помощница? — удивленно переспросила Ветриз.

— Так точно, У каждого адвоката есть помощник.

Бардас неожиданно понял, что девушка приняла Эйтли за его жену. Больше всего на свете он хотел, чтобы докучливые чужестранцы оставили его в покое.

— Понятно, — сказала девушка, усаживаясь напротив. — Меня зовут Ветриз, а это мой брат Венарт. Мы островитяне.

— Приехали по делам?

— Да, Венарт показывает мне семейный бизнес, — кивнула девушка. — Я первый раз за границей. Отец оставил нам корабль и дело в равных долях, и я решила, что мне пора войти в курс дела.

— Да-да, конечно, — ответил Лордан, изображая скуку. — Вы, наверно, уже осмотрели все городские достопримечательности.

— О да! — радостно воскликнула девушка. — По этому мы сегодня были в суде. Венарт сказал, нельзя побывать в Перимадее и не посмотреть на процесс.

— Надеюсь, вам понравилось, — мрачно сказал Лордан.

Ветриз обладала восхитительной особенностью не понимать намеков, не обращая внимания на его интонации, она продолжала восторженно кивать.

— Да, это было замечательно. Восхитительно, — щебетала девушка, — мы как раз спорили об этом. Венарт думает, что все на свете знает, понимаете? А я пыталась его убедить, что вы должны были выиграть с самого начала.

— Вы ошиблись, сударыня, — устало отвел Лордан, — Как верно заметил ваш брат, это была чистая случайность.

— Неужели? — неподдельно изумилась Ветриз. — Мне кажется, вы скромничаете.

— Уверяю вас, я не страдаю этим недостатком.

Девушка на секунду задумалась и затем рассмеялась.

— Вы удивительный человек, — сказала она. — Все выглядело так, словно вы просчитали каждое движение. Неужели меч вашего соперника мог сломаться совершенно случайно?

Лордан переглянулся с Эйтли, и в этот раз ее глаза не смеялись, Из чувства мести адвокат решил продолжить разговор.

— К сожалению, такое иногда случается. Судебный клинок намного тоньше обыкновенного боевого меча. Простите, что углубляюсь в технические подробности, дело в том, что все зависит от того, в каких условиях происходит прокаливание и соединение сердцевины и граней. Если стержень перегревается, в нем образуются хрупкие участки, один удар по такому участку — и клинок просто разваливается надвое.

— Понятно, — протянула Ветриз. Я спросила, потому что за секунду до того, как его меч сломался, у меня появилось чувство, что нечто подобное обязательно произойдет. Странно, правда?

— Как я уже сказал, покачал головой Лордан, — такое иногда случается. Постепенно к этому привыкаешь. Как к смерти, — драматически добавил он.

Эйтли взглядом попросила его сменить тему, но Бардас предпочел не заметить. Глаза Ветриз медленно расширялись.

— Все поединки продолжаются до смерти? — с ужасом спросила она.

— За исключением завещаний и разводов. Строго говоря, они относятся к другой юрисдикции, хотя слушаются в том же суде и зачастую перед тем же судьей. Их особый статус восходит к тем временам, когда завещания и семейные споры слушались в церковных судах в присутствии священников.

— Я считала, что у вас нет богов, — удивленно возразила девушка.

— Нет, — подтвердил Лордан, — но когда-то были.

— Вы изгнали их, или люди потеряли веру?

— Думаю, и то, и другое, — пожал плечами собеседник. — Религия постепенно становилась все менее и менее популярной, и в конце концов, когда императору понадобились деньги, он просто конфисковал церковное имущество. Впрочем, он конфисковал бы его в любом случае. После того, как церковь потеряла золото, серебро и землю, священники разбежались, и религия прекратила свое существование.

Венарт, на протяжении всего разговора хранивший молчание, решил, что пора положить конец этой ордалии.

— Простите, — вмешался он, обращаясь к Бардасу, — кажется, вас ранили во время поединка?

— Ничего серьезного, — ответил адвокат. — Как вы изволили заметить, мне чертовски повезло.

— Может быть, вам все же стоит показаться лекарю?

В голосе молодого человека послышались настойчив нотки.

В ту же секунду фехтовальщик ощутил, что рана снова кровоточит. Он резко вскинул голову и кивнул.

— Пожалуй, вы правы, медленно ответил Лордан. Надеюсь, вы нас извините...

На лице девушки отразилось плохо скрываемое разочарование,

— Приятно было познакомиться, — с улыбкой сказала она. Когда я вернусь домой, то всем расскажу, что провела вечер в компании настоящего перимадейского фехтовальщика.

Непременно расскажите, — улыбнулся он, держась за бок. — Счастливого пути.

После ухода Лордана и его помощницы воцарилась непродолжительная тишина. Венарт глубоко вздохнул, но сестра его опередила.

— Это твоя вина, — заявила девушка. — Я пыталась остановить тебя, но ты и слушать не хотел.

— Я начинаю думать, что моя вина в том, что я взял тебя в эту поездку, — устало ответил брат. — Давай-ка пойдем обратно в гостиницу, пока ты не натворила чего похуже. Неужели ты никогда...

— Удивительно, — прервала его Ветриз. Я была уверена, что он выиграет, честно. А в разговоре он оказался обыкновенным, ничем не примечательным человеком.

— Не знаю, не знаю, — ответил Венарт, — насколько я слышал, ему трижды удалось вставить слово, что, в моем понимании, в некоторой степени делает его героем.

Ветриз пропустила колкость мимо ушей.

— Ладно, — примирительно сказала она, — идем на скобяной рынок, научишь меня выбирать медные изделия. Ты, кажется, говорил, что у нас сегодня еще много дел.

* * *

Алексий оторвал взгляд от книги.

— Каков результат?

— Он выиграл.

Патриарх молча кивнул, закрыл книгу и положил ее на аналой. Затем повернулся и сказал:

— Входи, выпей сидра.

При слове «сидр» губы Геннадия слегка скривились.

— Спасибо, я воздержусь. Это было очень странное дело, — продолжал он, усаживаясь на единственный в келье жесткий стул, — чистая случайность. Олвис просто играл с ним, как кошка с мышкой, а потом его меч неожиданно сломался.

— Мы поставили хорошую защиту, — коротко ответил Патриарх — надеюсь, она была не слишком заметной.

— Мне кажется, — покачал головой Геннадий, — что дело не в нас. Или, — добавил он, подергивая аккуратно подстриженную бородку, — не только в нас. Готов поклясться, я видел там еще одну подпись.

— Перестань, — оборвал его Алексий, — ты прекрасно знаешь, как я отношусь к подобным заявлениям.

— Дело вкуса, — насупился Геннадий. — Я доверяю собственным ощущениям. И прежде чем ты упрекнешь меня в необоснованной мистификации и напомнишь о принципе экономии энергии, я скажу, что делаю выводы на основе собственных наблюдений. Я считаю, что наша защита помогла ему продолжать сопротивление и хорошие выпады отражать плохими. Но сломанный меч — не наша заслуга.

— Естественно, — кивнул Алексий, — это касается непосредственно Олвиса. — Патриарх на мгновение задумался. — Может быть, над ним тоже тяготело проклятие?

— Исключено, — ответил собеседник, — но, возможно, это эффект от действия от твоего проклятия. У меня появилось ощущение легкого прикосновения, как бы побочного действия, больше похожего на случайный толчок, нежели прицельный удар. Понимаешь, о чем я?

Алексий оперся на стену и безучастно смотрел на потолочную мозаику. Сам того не замечая, он начал считать звезды.

— Какое необычное явление, — произнес он. — Если сила такова, какой ты ее описываешь, противодействие должно быть ужасным. Кто будет рисковать ради, как ты выражаешься «легкого прикосновения»?

— Я тоже думал об этом. Н вдруг мы имеем дело с натуралом?

Зрачки Алексия непроизвольно сузились.

— Бессознательное действие, — задумчиво пробормотал он. Вполне возможно. К счастью, это явление встречается чрезвычайно редко, к примеру, моя бывшая ученица.

— Ты бы не пропустил это, — покачал головой Архимандрит, — такую силу нельзя не заметить.

— Она может не проявляться, — заметил Патриарх, потирая затекшую голень, кровать в келье была совершенно не приспособлена для сиденья, — впрочем, ты прав, я бы заметил. Кроме того, — добавил он, озаренный неожиданной мыслью, — если бы девчонка обладала собственной силой, она бы остановил меня раньше, чем я наложил неправильное проклятие. Хотя идея с натуралом звучит правдоподобно. В толпе зрителей он переживает за неудачника, представляет, как ломается меч, и Лордан выходит из поединка живым и невредимым; все происходит совершенно неосознанно...

— Достаточно. — Геннадий остановился, сделал несколько шагов обратно и снова опустился на стул. — Если твои предположения верны, дело становится еще более запутанным. Мы не можем вернуться к тому моменту, кода ты наложил проклятие, потому что не знаем, что обнаружим там.

Алексий лег на кровать и закрыл глаза, пытаясь отстраниться от навязчивых мыслей. Прежде всего сохранять чувство меры.

— Самое худшее, что может произойти...

— ...проклятие ляжет на тебя, — раздраженно прервал его Геннадий, — со всеми вытекающими для тебя и, косвенно, для твоих коллег последствиями. Патриарх Перимадеи во цвете лет умирает от собственного проклятия!

— Кто узнает?

— Дорогой друг, здоровые сытые мужчины без причины не умирают.

— Скажешь, что я некоторое время был болен. Естественный и долгожданный исход. — Алексий открыл глаза. — Ты действительно думаешь, что...

— Мой дорогой друг...

Алексий сел на кровати и свесил ноги.

— Геннадий, я был предельно откровенен с тобой, я действительно ничего не понимаю.

— Алексий, ты Патриарх Пери...

— Да. По определению, я должен знать о принципе действия Закона больше, чем любой из живущих на земле. Но я не понимаю, как он действует. Так же, как и ты, — добавил старец, прежде чем Архимандрит смог открыть рот. Все, что мы знаем, это что Закон действительно работает. Мы всю жизнь тратим на изучение трудов различных философов и ученых, но знаем лишь то, что он работает. На этом наши знания заканчиваются. Мы не можем контролировать его.

— Да, но...

— А сейчас, — продолжал Патриарх, не слушая возражений, — в городе находится натурал, который может управлять Законом, — горько добавил он, — вероятно, вообще не осознавая, что он делает. К тому же над городом витает мое неуправляемое проклятие, которое во что бы то ни стало решило прилепиться ко мне. — Алексий отчаянно сдавил костяшки пальцев. — Знаешь, если бы мы ограничивались лишь математикой и этикой, что, собственно, мы и должны делать...

— Да, но мы так не делаем. Во всяком случае, ты так не делаешь.

Насколько я помню, ты сам предложил свою помощь...

— Хорошо, извини, — Геннадий сжал лицо в ладонях, — взаимные обвинения ни к чему не приведут. Мы не можем управлять ситуацией, но ведь кто-то может!

— Как ты верно заметил, — вздохнул старец, — я Патриарх Перимадеи, ты — Архимандрит городской Академии. Мы отказались от помощи в тот момент, когда приняли высокий сан.

— Натурал, — неожиданно произнес Геннадий. — Натурал может решить эту проблему.

— Но ведь мы только что установили, что он, вероятно, не имеет представления о собственной силе. Даже если нам удастся убедить его, где гарантия, что сознательно он сможет помочь нам?

— По-моему, у нас нет выбора.

— К сожалению, — Алексий ссутулился, так что под бородок коснулся груди, — но как мы найдем твоего натурала? Не бродить же по городу, уповая на случайную встречу.

Архимандрит долго не отвечал, затем вздохнул и сказал:

— Боюсь, это единственное, что нам остается.

— Но это займет годы! Кроме того, я не имею...

— Я знаю, прервал его монолог Геннадий. — Хочу еще более огорчить тебя. Ты исходишь из предположения, что натурал живет в городе. А если он чужестранец? Если он приехал по делам и через день-два отправится обратно? Или вообще уже уехал?

— С чего ты взял?

— Ну, подумай сам: если это горожанин, почему мы не столкнулись с его работой раньше? Маловероятно, что до сегодняшнего дня его сила не проявлялась.

— Не исключено.

— И тем не менее маловероятно. Сила, которая материализует полуосознанное желание...

— У тебя нет доказательств.

— Мои наблюдения, помнишь? Я был в зале суда.

— Согласен, — вздохнул Алексий. — Что ты предлагаешь?

Геннадий пожал плечами.

— Не могу предложить ничего лучше, как прочесать улицы. Хотя никакой гарантии, что...

— Поставить ловушку, — неожиданно воскликнул Патриарх — причем ловушку не в прямом смысле, а приманку. Нечто, что заставит его бессознательно применить свою силу.

— Великолепная идея. Как ты предполагаешь осуществить ее?

Алексий шумно вдохнул и щелкнул себя по носу…

— Не знаю, — признался он.

Геннадий нагнулся вперед, так что кончик его бороды коснулся пальцев рук.

— Наверняка существует человек, к которому мы могли бы обратиться за советом.

— Я же много раз говорил тебе, что...

— Нам нужен профессионал, — ответил Архимандрит. — Сколько посвященных сейчас в городе? Тысячи. Среди них наверняка найдется тот, кто занят изучением именно этой, ничтожной, в сущности, области Закона. Каждый должен что-то изучать.

— Иными словами, ты предлагаешь созвать капитул, объявить всем, что мы оказались в отчаянном положении и вежливо поинтересоваться, не подскажет ли кто ответа. Я тебя умоляю, Геннадий.

— Будем действовать осмотрительно. Предлагаю опубликовать Манускрипт, полный ошибок, и подождать, когда кто-нибудь выступит с опровержением.

— Потрясающе. Ты представляешь, сколько это будет продолжаться? — Если твое предположение верно, натурал к тому времени может покинуть город. Мы не можем терять столько времени.

— Как собираешься действовать?

— Методом исключения. Ловушка для натурала. — Алексий устало смотрел поверх сцепленных пальцев на свечу, стоящую на полу в центре кельи. — Все лучше, чем сидеть здесь и пререкаться. — Он выдавил измученную улыбку. — Забавно, правда? В этой области нас считают мастерами.

— И мы таковыми являемся, — угрюмо отозвался Геннадий.

— Это-то меня и беспокоит.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Лордан проснулся и обнаружил, что сорочка пропитана кровью. Он тщательно осмотрел рану, сменил компресс из шерсти и болотного мха и натянул новую рубаху.

Хлеба в квартире не обнаружилось, поэтому, стиснув зубы — бок болел необычайно, — Бардас надел плащ, прихрамывая спустился по лестнице и сквозь лабиринт узких улочек направился к южному краю «муравейника» в булочную. Пекарь привык и не удивлялся, когда адвокат приходил к нему и спрашивал плесневелый хлеб.

— Да-да, отец отложил для вас, — ответил сын пекаря. — Зеленый, который вы любите.

Лордан устал объяснять, поэтому молча улыбнулся и протянул медный четвертак. Монетка мгновенно исчезла в одном из бесчисленных карманов мальчишки.

— Я горжусь, что живу в одном доме со знаменитостью, — с восторгом заявил паренек.

— В таком случае, — улыбнулся Лордан, — я возьму также свежую булку. Что ты имеешь в виду под «знаменитостью»?

Мальчишка смущенно кашлянул.

— Вас называют великий Бардас Лордан. Вчера у вас появилось много друзей.

— Откуда? Каким образом?

— Мы поставили на вас.

— Добрососедская верность?

Фехтовальщик изумленно приподнял бровь.

— Чертовская удача. Проклятие, если бы я знал, что вы выиграете, я бы поставил больше. Еще бы, двести против одного...

Лордан молча взял хлеб.

— Похоже, ты заработал на этом деле больше, чем я, — бросил он, чувствуя, как внутри нарастает раздражение. — Почему мне никто не сказал, что ставят двести против одного? Я бы тоже хотел заработать.

Опять нескончаемые ступени. Другие фехтовальщики поддерживают форму, бегая по стадиону в Классах, Лордану требовалось лишь преодолеть путь от улицы до своей двери.

Булка, отложенная пекарем, прекрасно подходила для намеченной цели. Ее поверхность была усыпана чудесными бело-зелеными пятнышками. Лучшие из них Бардас соскоблил ножом в ладонь левой руки и высыпал на чистый лист пергамента. Затем он открыл рану, осторожно засыпал плесень и снова наложил повязку. Лордан свято верил в действенность этого ритуала: с тех пор, как он стал прибегать к нему, раны перестали воспаляться и заживали очень быстро, хотя судебные мечи в любом случае находились в идеальном состоянии, так что это могло быть случайным совпадением. Покончив с раной, фехтовальщик отрезал горбушку от свежей булки и наполнил чашу вчерашним вином.

Ритуал с хлебной плесенью Лордан узнал очень давно, еще на равнинах. Сначала он решил, что это дурацкий розыгрыш, какими потчуют новобранцев, вроде стелы для левой руки или яиц мула. Позже Бардас понял, что это была не шутка, хотя долгое время не решался прибегнуть к этому средству. Среди воинов ходила легенда, будто однажды группа израненных солдат в рекордные сроки стала на ноги, не имея ничего, кроме заплесневелых хлебных корок в седельной сумке. Сам Лордан считал, что хлебная плесень имеет схожее действие с той, которую кочевники кладут в свой омерзительный козий сыр. Вообще фехтовальщику часто приходилось иметь дело с различными отталкивающими знахарскими средствами и лекарствами. К примеру, весьма подозрительный отвар ивовой коры отлично помогал при головных болях.

Кочевники. Дважды вспоминал о них Лордан с последнего судебного заседания. Поводом к тому служили сломанный меч и объяснение, которое он дал надоедливой девчонке в таверне. Варвары используют припой, который плавится при более низкой температуре, поэтому их оружие получается значительно прочнее. Правда, мечи кочевники точили только с одной стороны, поэтому они непригодны для судебной защиты, но техника изготовления не зависит от формы клинка. Найдется ли в городе оружейник, владеющий секретом степных мастеров, а если найдется, как отыскать его, не посвящая посторонних в свои замыслы?

Неожиданно Лордан вспомнил, что с фехтованием покончено, что он навсегда оставляет практику. Он нахмурился и отрезал еще один кусок булки.

Много раз его посещали такие мысли, практически после каждого судебного процесса. Но принять решение и осуществить его — совершенно разные вещи. Лордан всегда находил оправдание, ссылаясь на то, что фехтование — единственное, чем он может заработать на хлеб, а в его возрасте слишком поздно осваивать иное ремесло. До вчерашнего дня он успешно убеждал себя в этом, хотя долгое время сознавал, что обманывает сам себя.

Правда же заключалась в том, что на протяжении десяти лет после возвращения с войны Бардас жил с ощущением того, что нужен не более, чем обрезки мяса или кожи. Понимая глупость и опасность своих переживаний, он стал презирать себя, но измениться не смог. В результате Лордан продолжал влачить жалкое существование, приобретая новые шрамы на теле и душе. Пришло время признать, что это не помогало. Оставалось открыть школу или таверну.

Натянув плащ — в этот раз процедура оказалась еще более болезненной, — адвокат с трудом поплелся к вершине холма, где располагались Классы. Меньше всего он хотел приходить туда на следующий день после большого процесса — это место, где всегда толкутся адвокаты, их помощники, праздные зеваки, словом, весь цвет юриспруденции, а Бардас был не в настроении вести светские разговоры и принимать лживые поздравления. Он застегнул воротничок и проскользнул в заднюю дверь.

Количество инструкторов, работающих в Классах, зависело от множества причин, начиная от состояния экономики и заканчивая временем года. Кроме полудюжины престижных, безумно дорогих школ с собственными площадками и снарядами и десятками вечно меняющихся нервных стариков, обещающих за один день превратить новичка в мастера — с гарантированным возвратом платы, если его убьют в течение первого года, — здесь действовали десятка два учреждений, которые за приемлемую плату открывали желающим тайны адвокатского дела. Штат последних состоял преимущественно из собственника заведения, который одновременно являлся инструктором, иногда помощника и секретаря, выполнявшего также обязанности казначея. Владельцы этих школ за скромную сумму, вносимую ежемесячно распорядителю Классов, пользовались общими площадками и снаряжением. Для открытия новой школы было необходимо внести авансом плату за месяц и закрепить на стене деревянную табличку со своим именем, под которой каждое утро могли собираться ученики.

На пути в кабинет распорядителя Лордан заметил знакомого, но сворачивать или прятаться за колонну было уже поздно.

— Мои поздравления.

— Спасибо.

Знакомого звали Гаридас. До того, как потерять глаз, он шесть лет проработал адвокатом, а теперь зарабатывал на жизнь помощником инструктора и казначеем во второй из престижных школ. Его отец служил в кавалерии, в одно холодное утро Лордан стал свидетелем его смерти:

Он погиб от стрелы на разрушенной сторожевой башне среди бескрайних равнин. В последние минуты он умолял присмотреть за его мальчиком, а единственным человеком, который в тот момент оказался рядом, был Бардас. В глубине души Лордан надеялся, что умирающий считал, будто обращается к кому-то другому.

— Я пока не знаю твой рейтинг. В десятке лучших Олвис был шестым, вероятно, ты завял его позицию.

— Я ушел на пенсию.

— Ох. — Казалось, известие Гаридаса ошеломило. — Со вчерашнего дня?

— И из-за него. Я, конечно, идиот, но пока способен понимать знаки судьбы.

— Говорят, это выглядело очень странно, согласно кивнул собеседник. — Мы собирались посмотреть на процесс, но в последний момент не смогли.

— И хорошо, то был не самый удачный пример для учеников, — ответил Лордан, — классический случай, когда лучший проигрывает. Выглядит удручающе.

— Напротив, — возразил Гаридас, — наглядная демонстрация того, к чему может привести небрежность и недооценка противника. Так, чем ты теперь планируешь заняться? Отдыхать от трудов праведных и вести праздную жизнь?

— Если бы, — вздохнул адвокат. — Нет, похоже, скоро мы станем коллегами, я как раз направлялся к распорядителю.

— В самом деле? Если хочешь, я замолвлю за тебя словечко в нашей конторе.

— Спасибо, не стоит. Мне никогда не нравилась идея работать на дядю. Я повешу доску и посмотрю, что из этого выйдет.

— Желаю удачи, — улыбнулся Гаридас. — Я всегда сожалел, что тебя редко видно в Классах. Буду помнить о тебе, если мы кому-то откажем.

Лордан кивнул и пошел прочь. Возможно, Гаридас действительно поможет, он всегда относился к Бардасу по-дружески, даже не зная о том, что плату за обучение в дорогой школе — той самой, в которой он сейчас преподавал, и денежное содержание в годы студенчества ему выплачивали из пособия Лордана, которое тот получил, уволившись из армии. Вдобавок Бардас отказался от нескольких выгодных дел, чтобы не выступать против него в суде. Таким образом, за минувшие годы Гаридас обошелся адвокату в довольно круглую сумму, и логично, если он вернет часть долга, порекомендовав своего благодетеля нескольким студентам.

Тем же утром Лордан отправился в квартал художников, чтобы заказать вывеску. Обычно на ней изображался портрет инструктора, облаченного в традиционную одежду, и виды оружия, которыми он владел, ниже указывалось имя и расценки. В последнее время появилась дурная традиция изображать самый громкий процесс экс-адвоката в момент, когда он наносит смертельный удар своему поверженному противнику. Отдельные вывески украшали хвалебные вирши, выписанные золотом по всему краю. Лордан решил ни при каких условиях не соглашаться на такого рода безобразие.

— Бардас Лордан, — сказал он твердо, — три восьмых квотера в день. Стандартный и Двуручный мечи, кинжал. И прошу вас, не надо маскарада.

— Портрет и поединок?

— Только портрет.

— Вы уверены? — Художник выглядел разочарованным. — Это бесплатно.

— Только портрет.

— Мне хорошо удаются поединки, они привлекают клиентов.

— Нет.

Художник на мгновение задумался.

— Я могу изобразить вас в лучистом венце, символизирующем защитную силу Закона, — умоляюще предложил он.

— Нет, если вы хотите получить плату.

— Садитесь, — обиженно сказал мастер, — через минуту начнем.

Пока художник где-то в глубине громыхал склянками, Лордан откинулся на спинку кресла и попытался расслабиться. День был не по сезону жаркий, а под навесом мастерской царила приятная прохлада. Из своего угла фехтовальщик отлично видел торговую площадь, главную жизненную артерию квартала. Она ничем не отличалась от сотен таких же торговых площадей Перимадеи: тот же фонтан с древней запущенной статуей в центре, те же шатры и палатки, тесно сгрудившиеся вокруг, чуть в отдалении витрины больших магазинов. Через равные промежутки виднелись лестницы, ведущие на второй уровень, где располагались лавчонки поменьше, третий уровень был отдан мастерским и жилым помещениям. Четыре угла площади обрамляли арки, за которыми начинались хитросплетения городских улочек. Не стоит и говорить, что на арочных сводах тоже теснились магазины и лавки, и таким образом площадь представляла собой нескончаемую торговую стену.

В дверях каждого магазинчика или мастерской на солнечной стороне сидел художник, используя каждую минуту отпущенного ему времени. Дело в том, что здания были настолько высоки, что их обитатели могли работать лишь в те часы, когда солнце находилось на их стороне. В узком пространстве между лавочками, шатрами и магазинчиками нескончаемым потоком двигались повозки, фургоны, телеги, местами образовывались пробки, слышались брань и проклятия.

В отличие от остальных частей города квартал художников не отличался никаким особенным запахом. Сидя в кресле, Лордан размышлял о бесконечном множестве способов заработать на жизнь: сколотить состояние или, на против, влачить жалкое существование, о бесчисленных ремесленниках, создающих нужные и полезные вещи, о сотнях кварталов, в которых можно приобрести любое не обходимое тебе изделие. В этом безупречно отлаженном механизме каждый человек выполнял свою функцию, внося маленький вклад в одно огромное целое.

Соседняя площадь была безраздельным царством красильщиков, которые растворяли раковины, скорлупу орехов, ржавчину, ляпис и свинец, смешивали их с яйцом или известковым раствором, чтобы создать краски, нужные художникам. Мастера высшего класса изготовляли знаменитое «перимадейское золото» — краску, получаемую путем смешивания на мраморном бруске окислов металлов, ртути и жести с добавлением уксусной эссенции и свинцового порошка; готовую смесь разливали по маленьким каменным бутылкам.

В углу красильной площади располагались лавки, где торговцы кистями целыми днями крепили к рукоятям аккуратно подогнанные шерстинки, кипятили клей и отковывали маленькие крепежные кольца. Им приходилось за двенадцать кварталов ходить к клееварам, в район города, который люди старались миновать как можно скорее, натянув на нос воротник, чтобы спастись от зловония отмокающей в известковом растворе кожи. На этом пути они проходили через площадь плотников, где наверняка сталкивались с художниками, выбирающими новые доски. Доски эти распиливали на лесопилках, скучившихся возле потока воды, который когда-то был живописным водопадом — люди приспособили его поворачивать сотню тяжелых колес.

Все эти люди и творимые ими вещи являлись частью одного целого и зависели друг от друга, от слаженной работы всех элементов системы. Сидя в кресле и глядя на царившую вокруг суету, Лордан не мог отделаться от ощущения, что он единственный во всем городе, кто выпадает из этого слаженного механизма. Еще вчера все было совсем иначе: он был частью деловой жизни Перимадеи. В конце концов, даже лучшие из лучших порой теряют равновесие, не выдерживая напряжения; иногда для стабильной работы машины необходимо немного смазать детали кровью.

Бывший адвокат понимал бессмысленность своих рассуждений: как только художник закончит вывеску, а распорядитель Классов вручит ему пергамент, разрешающий проведение занятий, он снова станет одним из бесчисленных элементов системы и будет выполнять надлежащую Функцию. Вместо того чтобы скорбеть над своей потерянной жизни, не лучше ли сполна насладиться короткой передышкой — не многие перимадейцы могут позволить себе роскошь провести день в праздности и неге.

— Готово, — объявил мастер. — Хотите взглянуть, прежде чем я нанесу лак?

Лордан кивнул и медленно поднялся. Вывеска являла собой великолепный образчик художественного ремесла, без особых изысков, но также без поединка и лучистого венца. Фехтовальщик был доволен.

— У меня действительно так сильно торчат уши?

— Да, ответил художник, окуная кисть в растворитель и обтирая ее ветошью. — Забыл вам сказать, у меня есть совершенно чудесная элегия — пять строф, отмененный заказ, дешево отдам. Взгляните, точно по кромочке, два квотера.

— Нет.

— Просто беда, как некоторые люди не понимают важность позитивного маркетинга.

— Трагедия.

Художник вздохнул и принялся срезать воск с горлышка горшка с лаком.

— Как насчет пяти одинаковых миниатюрок, вы можете развесить их в местах, где любят собираться богачи и знаменитости? Назовем это жестом доброй воли, всего три квотера.

— Называйте как хотите, но не думайте, что я буду платить.

— Три миниатюры и элегию за семь восьмых плюс пол-ярда картинного шнура.

— Спасибо, нет. Долго еще?

— Дайте мне шанс, прошу вас. Одно неверное движение, и придется начинать сначала.

Лордан отлично знал, что художник недаром налегает на лак: от каждого из этих ремесленников зависело нормальное функционирование сложнейшей системы: у каждого имелись жены и семьи, которых нужно кормить и одевать; дети, которых нужно учить, отдавать в подмастерья, находить мужей; своевременно вносить арендную плату, помогать престарелым родственникам уплачивать членские взносы в похоронных и дружеских клубах и обществах.

Трудно представить, что в других уголках мира люди могут обходиться без всего этого; правда, они всего лишь варвары, не намного лучше зверей, жалкие создания, которые никогда не имели собственного портрета и не разрешали споры в суде. Поэтому пусть они остаются там, где есть: подальше от стен Тройственного Города, хотя бы для того, чтобы мирный обыватель мог безопасно отправляться по утрам на работу, а вечером возвращаться домой.

— Готово, — объявил художник. — Можете забрать ее прямо сейчас, но имейте в виду, что лак запылится.

— Хорошо, — кивнул Лордан. — Позвольте оставить ее на пару часов?

— Конечно, — ответил мастер, вытирая руки льняной тряпкой. — С вас пять монет.

Впереди два часа, которые надо как-то убить. Раньше Бардас направился бы в ближайший кабак — место, специально созданное для таких случаев, но теперь его жизнь в корне изменилась: он больше не тратит деньги на выпивку. Можно, конечно, отправиться в Классы, узнать, не готов ли пергамент. Там ему скажут приходить часа через полтора два, и все равно он вернется раньше, чем вывеска просохнет. Фехтовальщик лениво побрел в направлении Гуртова моста, в той части города, в которой ему нечасто доводилось бывать: у вечно занятых адвокатов редко находится время, чтобы бесцельно слоняться по улицам в рабочие часы.

— Прости...

Лордан оглянулся, затем посмотрел под ноги. Маленькая девочка неряшливого вида дергала его за штанину. Фехтовальщик вздохнул и потянулся к кошельку за монеткой.

— Тебя зовут Бардас Лордан? — неожиданно произнес ребенок.

— Да, а откуда ты знаешь?

— Ты ад-во-кат. Девочка выговаривала непривычное слово медленно и тщательно, всхлипнув в конце от восторга. — Папка говорит, что ты лучший в мире.

— Был, — со вздохом ответил Лордан. А чем занимается твой папка? Он тоже адвокат?

— Нет, помотала головой девочка, — он делает бочки. И он очень любит смотреть суд. Иногда папка меня тоже берет смотреть суд.

— Правда? — Лордан немного растерялся. — Что ж, очень мило.

— Вчера я тоже смотрела суд. Я видела, как ты убил того дядю. — Девчушка радостно улыбнулась. — Я очень люблю смотреть суд, потому что папка покупает мне вкусное пирожное.

— А ты любишь пирожные?

— Они у меня самые любимые.

Бардас выудил из кошелька медяк.

— Тогда беги и купи себе самое лучшее пирожное.

— Папка говорит, что я не должна брать пирожных у посторонних, отчаянно затрясла головой девочка.

— Твой папка, конечно, прав, — вздохнул Лордан, — но мне кажется, ты можешь взять деньги и купить сама. Давай беги.

Девочка на мгновение задумалась.

— Я пойду к отцу в мастерскую и спрошу, — решила она. — Жди здесь.

— Вот что, — предложил Бардас, — ты возьмешь монетку и пойдешь показать отцу, согласна?

Девчушка застыла в нерешительности, потом кивнула.

— Хорошо.

Как только она исчезла из виду, Лордан быстро пересек улицу и нырнул в ближайшее крупное здание, которое оказалось городским арсеналом. Можно надеяться, что здесь его не найдут.

Прошло лет десять с тех пор, когда Бардас последний раз был в арсенале. Фехтовальщик невольно вздрогнул:

Встреча с Гаридасом, теперь это место — армия преследовала его сегодня, как голодный степной волк. Похоже, здесь ничего не изменилось с тех времен, когда он приходил сюда с дядей забрать двадцать бочек стрел — многократно обещанных, но так никогда и не полученных их отрядом, в результате чего воинам собственноручно пришлось прикреплять оперение. Почему им всегда приходилось грызться с Оружейной Канцелярией за каждый гвоздь, каждый лук и каждый сухарь?

Как и в прежние годы, здесь было нестерпимо жарко и шумно, повсюду мелькали потные спины, летали искры, время от времени попадая на обнаженную кожу, от чего по помещению разносился отвратительный запах; груды необработанного металла, крики людей на лесах, лязг упавших орудий мерный грохот механического молота, от ударов которого содрогался мощеный пол; кипящий клей, горящий жир, дым, опилки и резкий запах только что откованного железа, отчаянный визг скверно смазанных дрелей и станков, сумасшедший ритм привода, скрежет точильного камня, дробный стук молотков, стучащих по листу железа, шипение остывающего металла. В другом настроении Лордан счел бы происходящее здесь захватывающим: каждое из этих творений имело запас прочности и жизненных сил.

— Эй, ты!

—Я?

Фехтовальщик оглянулся, но не смог понять, откуда доносится голос.

— Да, ты. Что тебе нужно?

— Прошу прощения, — адвокат невинно улыбнулся, — я просто шел мимо. Я не хотел...

— Проваливай отсюда, здесь тебе не парк.

Лордану никак не удавалось разглядеть собеседника.

— Прошу прощения, — повторил он и направился к выходу, но обнаружил, что проход перегорожен вагонеткой с углем. Обогнув ее, Бардас лицом к лицу столкнулся с невысоким мускулистым юношей. Дюймах в шести от лица он держал огромные клещи, в которых был зажат ярко-малиновый брусок железа.

— Ох, — обронил он, — простите.

Молодой человек мгновенно убрал раскаленную болванку с дороги.

— Виноват, не заметил вас за тележкой.

Знакомый акцент заставил Лордана вздрогнуть. Кочевник, только этого не хватало! Последний раз он видел кочевника очень, очень давно и, по правде сказать, предпочел бы никогда не встречаться. Пылающий меч в не скольких дюймах от собственного носа тоже не придавал уверенности. Бардас вымученно улыбнулся и поспешил к выходу, не останавливаясь, пока вновь не оказался на свежем воздухе.

Еще некоторое время он бесцельно бродил по городу, пока не оказался у городских ворот. Сколько можно ворошить бесславное прошлое? Лордан забрался на стену и долго стоял на ветру, предаваясь горьким мыслям. Затем он отправился в кабак.

* * *

Странный человек, размышлял Темрай, в городе таких значительно больше, чем дома, вероятно, потому, что здесь у них больше шансов выжить и найти себе применение. Слабые и беспомощные, никому не нужные, на равнинах они обычно жили недолго.

Кочевник стоял возле горна, глядя, как сменяют друг друга цвета по мере того, как тепло проникает в сталь: серый стал желтым, желтый — темно-малиновым, пурпурным и в конце концов голубым — тем самым цветом, при котором клинок готов к повторному закаливанию. Удостоверившись, что подсоленная вода достаточно прогрета (слишком резкий контраст придает стали хрупкость), Темрай выхватил заготовку из горна и опустил ее в бочку. Над водной поверхностью поднялся столб пара, раздался оглушительный свист — и все смолкло. Удивительно, как огонь и вода могут превратить кусок мягкого податливого железа в несгибаемую упругую сталь.

Там, дома, люди знали, почему так происходит. Сталь подобна человеческому сердцу: чтобы воспитать человека, нужно раскалить его в огне ярости и охладить в воде страха и сознания собственного бессилия; металл приобретает твердость в рассоле, человек в слезах.

Но и это только первая ступень: так человек приобретает твердость, но одновременно становится хрупким, а потому бесполезным. Теперь его нужно раскалить в медленном пламени расчетливой ненависти и вновь остудить в соленой воде. Лишь после этого человек приобретает жесткость, дающую способность ранить без сожаления. Только такие люди угодны богам.

Очистив клинок от цветного налета, мастер простучал его молотом — убедиться, что сердцевина и грани надежно спаяны друг с другом, затем взял горшок с порошком пемзы в приступил к долгому, утомительному процессу шлифовки. Вообще-то это была работа ножовщика, оружейник не утруждал себя подобной ерундой, но приписанный к Темраю ножовщик остался дома со своей больной женой, и юноша охотно согласился взять на себя его часть работы. Очередная странность этого города: на равнинах каждый мог спокойно ухаживать за больными детьми или женой, зная, что вечером им принесут положенную долю молока и сыра, — здесь считалось, что человеку крупно повезло, если он может остаться дома, утратив лишь сумму дневного заработка. Вероятно, этому имелось какое-то обоснование, хотя его, похоже, никто не знал.

Вчера кочевник наблюдал, как возводили огромную механическую спираль — ее делали почти месяц! — великолепная машина, предназначенная для метания двухсотпудовых камней на триста пятьдесят ярдов. На помощь призвали почти всех рабочих арсенала: они натягивали веревки и висели на рычагах, пока деревянные рамы огромной машины закрепляли в нужном положении при помощи гвоздей, болтов и крюков. Затем по команде подвесили скрученные веревки, которые, разматываясь, придавали механизму его сокрушительную силу. Еще одна параллель? Люди равнин долго напоминали вялые кольца каната, но время пришло, и они натянулись, готовые разрушать и убивать…

Приметы и знамения очевидны, но стоит ли игра свеч? Орел несущий в когтях молодого олененка над вражеским войском, всего лишь зарисовка из жизни, молодой олененок, на восходе солнца попирающий орла бархатными копытцами над штандартами неприятеля, воистину примета времени.

Тем не менее махина с официальным названием «мангонелла крупная, стационарная, номер тридцать шесть», более известная своим создателям под именем «Бесчувственный Пропойца», наконец заняла свое место в башне на городской стене, продуваемой влажным восточным ветром, и закрыла последний незащищенный участок. Во всяком случае, по мнению чиновников Военной Канцелярии.

Город, по официальному мнению, мог противостоять любой напасти. Любая напасть должна быть, правда, совершенно безмозглой, чтобы не заметить столь очевидных просчетов в обороне.

Два часа возле шлифовального круга, и клинок приобрел нужный блеск — не такой, конечно, как зеркало, но вполне пригодный для работы, после чего отправился в сетку возле стены, где находилось порядка двадцати таких же клинков, ожидающих, когда к ним приделают рукоять, упакуют в промасленную солому и поместят в тесную комнату в сторожевой башне.

Темрай вымыл руки, вернулся к рабочему месту и принялся за новый меч.

В тот день он отковал три меча и начал четвертый. «Что за спешка? — вопрошали его коллеги, недовольные, что варвар успевает в два раза больше, чем они. Ты знаешь какой-то секрет?» Он не отвечал им.

После работы молодой человек выметал сор, смазывал инструментальным маслом камелии и, накинув плащ, уходил к себе на постоялый двор. Это было лучшее время суток, когда дневная жара уже спала, а раскаленные камни домов и мостовых еще не начали отдавать тепло, накопленное за день. Вечером город выглядел милым и дружелюбным, сквозь распахнутые двери магазинов и таверн лились потоки света, приглашая прохожих зайти внутрь, отовсюду слышались голоса, музыка и пение, местами приятное, местами не очень. В какую бы сторону странник ни направил стоны, везде можно было видеть мужчин и женщин всех возрастов, медленно передвигающихся в неопределенном направлении: мужей с женами, мальчишек с воз любленными, пьянчуг с продажными девками.

Дома люди либо скакали верхом, либо сидели на земле, все выглядело более осмысленно, но не так живописно.

У входа в гостиницу Темрай заметил мужчину в длинном кожаном плаще, опирающегося на дверной косяк. Итак, мелькнула мысль в голове варвара, это все же был знак.

— Журрай, — позвал он негромко, — неужели...

— Безболезненно, — кивнул человек.

Как странно вновь слышать родную речь. Темрай ощутил странную смесь тоски, сожаления и легкого недовольства.

— Неделю назад, от лихорадки. — Казалось, мужчина вдруг вспомнил что-то. Мне очень жаль, — добавил пришелец, — то был великий вождь.

Темрай недовольно повел плечом: он не любил лесть. Отец не был великим вождем, хорошим — возможно, так же как хорошим родителем и требовательным наставником. Боги не благоволили к нему. Его слишком поздно поместили в огонь, слишком сильно раскалили и сделали слишком хрупким. Сын принадлежал к другой породе.

— Ты пришел за мной, — сказал Темрай, — где остались люди?

— У форта Корсул, — ответил Журраи. — Разлив в этом году широк, они не тронутся с места раньше, чем через неделю. Если поспешим, мы успеем застать их.

— Не думаю, что их трудно будет отыскать, даже если мы не станем торопиться, — рассеянно ответил юноша.

Темрай не мог перестать думать о том, что его работа в городе завершена. В сущности, он узнал все, зачем пришел, даже больше. Он добросовестно трудился, зарабатывал на жизнь и принес немного пользы тому месту, в котором был гостем. Человек всегда должен стараться делать добро, где бы он ни находился, и, уходя, оставить приютивший его дом лучше, чем когда он пришел туда.

— Возможно, они подождут, — обронил Журрай, — там много дерева, а ты сказал, нам понадобится...

— Конечно. — Юноша вздохнул. — Думаю, мне пора идти собираться. Ты взял для меня лошадь? Я свою продал.

— И две запасных, — ответил Журрай. — Нельзя терять времени.

— Отлично. Жди меня, я скоро вернусь.

Темрай оставил пришельца в темноте и вошел в гостиницу. Странно, в этой огромной каменной повозке без колес, которая никогда никуда не ездила и не поедет, где нужно платить деньги просто за привилегию в ней находиться, он чувствовал себя почти как дома. Варвар вдыхал аромат свежевыпеченного хлеба и смотрел, как женщины накрывают на стол. Несколько мужчин, его друзей, оторвались от игры в кости и приветливо закивали. Темрай надеялся что боги избавят его от встречи с ними при иных обстоятельствах.

В большом горшке хозяйка помешивала суп, время от времени пробуя его при помощи деревянной ложки с длинной ручкой и добавляя различные травы, при этом вид у нее становился ужасно важным. Заметив юношу, она улыбнулась и сказала, что ужин не задержится.

— По правде сказать, — произнес Темрай, я хочу расплатиться.

— Вы уезжаете? — Казалось, женщина была опечалена. — Ну почему же? Что-то не так?

— У меня умер отец.

— О, я сожалею. Он был болен?

— Да, — кивнул Темрай, — мне лучше выехать как можно скорее.

Хозяйка отложила ложку.

— Думаю, ваша мать будет рада увидеть вас.

— Она умерла, когда я был маленьким.

— Печально. Значит, вы теперь глава семьи.

— Похоже, что так.

— Большая семья?

— Очень большая. Простите, но мне действительно нужно идти. Сколько я вам должен?

Женщина покачала головой.

— Ничего. С последней платы прошло только два дня. Забудьте об этом. Собрать вам еды в дорогу?

Темрай вежливо отказался — Хозяйка продолжала настаивать. В конце концов, чтобы освободиться, молодой человек согласился взять полбулки, немного копченого мяса и два яблока.

— С вами было приятно иметь дело, — сказала женщина, протягивая корзину, закрытую чистым холщовым полотном. — Обязательно заходите, если когда-нибудь снова окажетесь в городе.

— Может быть, я вернусь довольно скоро, — ответил Темрай. — Очень скоро.

— Буду рада видеть вас. Счастливого пути.

— Спасибо, спасибо за все.

Чувствуя себя убийцей, Темрай наспех собрал свои скромные пожитки и исчез, ни с кем не прощаясь.

«Прошу вас, — молил он, — уезжайте, как только на востоке покажутся первые клубы пыли, уезжайте прежде чем начнется паника, я не хочу причинять вам боль, но я...»

— Ты готов? — спросил Журрай, передавая ему поводья высокого чистокровного жеребца.

— Готов, — ответил Темрай.

— Ах да, почти забыл, ты узнал то, зачем приехал?

— Да.

— Хорошо, — хмыкнул Журрай. — Когда в следующий раз окажешься здесь, местечко будет выглядеть по другому.

Темрай отчаянно стиснул зубы.

— Надеюсь.

Вскочив в седла — какое удивительное чувство, вновь оказаться верхом! — они медленно поехали вдоль городских улиц, опасаясь лишь за копыта своих лошадей из-за многочисленных канав и рытвин. В городе редко можно было наблюдать всадников, поэтому прохожие не торопились уступать дорогу. Темрай чувствовал себя довольно глупо, возвышаясь над своими согражданами (хотя нет, уже нет), как какой-нибудь благородный рыцарь, принимающий участие в торжественной процессии; его высокий тонконогий жеребец нетерпеливо бил копытом и мотал головой, вынужденный плестись за толстым лысым булочником и его пышкой женой которые вышли на неспешную вечернюю прогулку. Возможно, им бы пришлось всю ночь добираться до городских ворот, но, по счастью, булочник с женой остановились купить блинов и позволили всадникам проехать.

Уже показались ворота, когда из таверны неожиданно вышел мужчина и, не глядя по сторонам, нетвердой походкой пошел прямо в направлении коня Темрая. Всадник резко натянул поводья, пытаясь унести жеребца вправо: этого оказалось достаточно, чтобы уберечь пьяного от серьезного увечья, но мысок сапога Темрая (обитого железом, естественно, — вынужденная предосторожность для тех, кто проводит свою жизнь в местах, где бесчисленное множество тяжелых вещей только и ждет возможности обрушиться на ничем не защищенные пальцы ног) ударил его в голову, от чего тот рухнул на мостовую.

Юноша вскрикнул и соскользнул с коня, перебросив поводья Журраю.

— С вами все в порядке?

Мужчина почесал голову.

— Спасибо, нет. Почему вы не смотрите, куда прет ваша чертова лошадь? — пробурчал он.

Язык пьяного слегка заплетался, слова звучали нарочито вызывающе: человек находился в том самом состоянии, в каком происходила большая часть драк в городе. Темрай вежливо извинился и помог ему подняться, отряхивая с плаща грязь и навоз. Затем протянул пьяному плоский сверток, украшенный массивным отпечатком копыта.

— Деревенщина! — вскричал пьяный. Посмотри, что ты сделал с моей вывеской! Ну, давай взгляни на это!

Свет, заливавший мостовую из двери таверны, упал на великолепный новый портрет, очень впечатляющий, за исключением того, что на месте лица находилась аккуратная дыра в форме подковы. Темрай заметил, как рука мужчины дернулась к поясу, туда, где обычно весит меч. По счастью его там не оказалось.

— Это ужасно — пробормотал юноша, — мне очень жаль. Прошу вас, позвольте возместить вам ущерб.

— Конечно, возместишь, куда ты денешься, — зло ворчал пьяный. — Ты возместишь еще и потерю заработка, физические и моральные страдания, а также беспечное обращение с лошадью в общественном месте.

Это, по мнению всадника, было уже некоторым преувеличением принимая во внимание то, что пьяный сам полез под лошадь, однако внушительность вывески, юридическая терминология и инстинктивное движение руки пострадавшего к поясу произвели на Темрая должное впечатление. Ему вовсе не хотелось ввязываться в драку с профессиональным адвокатом, даже если тот был в стельку пьяным.

— Сколько я вам должен? — спросил он торопливо. Пьяный с любопытством изучал лицо варвара, его отупевший мозг безуспешно пытался интерпретировать ускользающие из памяти образы.

— Ты, — сказал он наконец, — ты парень с равнин, работаешь в арсенале.

— Совершенно верно, — ответил Темрай. В отличие от собеседника он быстро вспомнил, где и при каких обстоятельствах они встречались. — Вы заходили сегодня днем и тут же ушли.

Мужчина кивнул, и Темрай с облегчением понял, что опасность миновала. Перепивший адвокат мог проткнуть обидчика в порыве ярости, но не своего знакомого. Теперь лицо мужчины выражало безмерную печаль.

— Ты испортил мою вывеску, охнул он. — Я потратил весь день, чтобы получить эту проклятую деревяшку. Если бы ты мог представить, как это утомительно — позировать перед художником...

— Понимаю.

— Ничего, — адвокат пожал плечами, — слушай меня внимательно: ты окажешь мне одну услугу, и я забуду про вывеску и всю эту историю, договорились?

Темрай на мгновение задумался. Ему не хотелось связывать себя обещанием, которое он скорее всего не сможет выполнить, принимая во внимание скорый отъезд из города. С другой стороны, отказ приведет пьяного в еще большую ярость, и ситуация только осложнится.

— Хм... — в результате сказал он.

— Ты оружейник, ты изготовляешь мечи.

— Совершенно верно.

— Я так и думал. — Мужчина медленно закивал. — Мечник с равнин. Ты ведь знаешь, как припаять грани к сердцевине, чтобы меч не сломался...

— Да, — ответил юноша, — но...

— Друг мой, — торжественно обратился пьяный, — возможно, ты единственный человек, который способен спасти мою жалкую жизнь. Посмотри на меня! Я адвокат, фехтовальщик на службе Закона, точнее, я был им еще вчера. Я бросил все и стал наставником. Это прекрасная профессия за исключением того, что нужно вставать на заре. Но и сейчас мне нужен меч, который в бою не подведет меня. У меня было два чудесных клинка, но оба сломались, я остался ни с чем! — заключил он горько и придвинулся совсем близко, так что Темрай чувствовал запах дешевого вина, исходящего от собеседника. — И тут я подумал: ведь эти черти с равнин знают, как делать мечи, которые не ломаются, во всяком случае, знали двенадцать лет назад. — Пьяный покачал головой. — Сделай для меня новый меч, и я забуду про испорченную вывеску. По рукам?

— По рукам, — бесстрастно ответил Темрай; казалось, его лицо превратилось в камень.

— Договорились — улыбаясь, пробормотал пьяный и от души шлепнул кочевника по спине. — Звать меня Лордан, Бардас Лордан, я в Классах в любое время. Если надумаешь учиться фехтованию сделаю для тебя особую скидку.

— Благодарю, — все так же бесстрастно ответил всадник, — скрестить с вами мечи доставит мне истинное удовольствие.

Пострадавший вновь пребывал в прекрасном расположении духа; он помог Темраю забраться на лошадь и на прощание помахал рукой. Затем швырнул испорченную вывеску в канаву, в нерешительности потоптался на одном месте, словно размышляя, куда пойти, и в конце концов развернулся и побрел обратно в таверну.

— Что произошло? — спросил Журрай.

— Этот человек хотел, чтобы я сделал для него меч.

— Идиот.

Темрай обернулся в седле, и в неровном свете факелов Журрай заметил, что по его щекам катятся слезы.

— Журрай, ты понимаешь, кто это был?

— Пьяный, — равнодушно пожал плечами собеседник. — Некий адвокат, что бы это ни значило. Насколько я понимаю, так называют наемного воина.

— Сейчас — да. Подумай, Журрай, человек, который знает про серебряный припой, человек, который утверждает, что узнал это на равнинах двенадцать лет назад. Подумай над этим, Журрай.

— Рейдер Максена, — с ненавистью выдохнул тот. — Полагаешь это один из них?

— Двенадцать лет, Журрай; некий человек двенадцать лет назад бывал на равнинах и узнал о серебряном припое. И этот человек — не торговец, поверь мне.

— О боги! — воскликнул собеседник. — Его нужно было убить на месте!

Темрай покачал головой и улыбнулся.

— Всему свое время. Ведь он, по сути, оказал мне услугу. Я столько времени провел в городе, что уже почти забыл, зачем пришел сюда.

От изумления Журрай прикусил язык.

— Не думал, что такое возможно, — пробормотал он.

— Я сказал — почти, — холодно ответил юноша.

Максена забыть невозможно, это пятно, которое не отмоешь, сколько ни стирай и не три пемзой. Минуло двенадцать лет, но его незримое присутствие продолжало чувствоваться в тяжелом дымном воздухе, в волокнах ткани, в омерзительном аромате горящих волос и костей.

— В арсенале все рабочие снимали с себя рубахи, все, кроме меня. — Приподняв край плаща, всадник оттянул ворот рубахи и обнажил блестящий белый шрам. — Не думаю, что мне бы доставило удовольствие объяснять, откуда он взялся.

Журрай опытным взглядом подмечал произошедшие с соплеменником перемены, его некоторую неловкость, неуверенную посадку в седле (сказывалось отсутствие практики). Темрай поправил рубаху, натянул плащ, плотно за стегнул воротник и глянул на фонари, освещающие въездные ворота.

— Думаю, когда мы будем жечь город, самое меньшее, что можно сделать, это запереть ворота снаружи. Какая жалость, Журрай, — добавил он тоном человека, расстающегося с парой любимых штанов, — я действительно люблю их, и лучше пусть это буду я, чем кто-то другой.

Во взгляде собеседника мелькнуло одобрение.

— Твой отец мечтал об этом, — сдержанно ответил он.

— Я бы сказал, что отец жаждал крови в юности, — устало возразил Темрай, — потерпел поражение в начале своего правления и всю оставшуюся жизнь им руководили слепая ненависть и разочарование от несбывшихся надежд. Он бы никогда не разрушил Перимадею. Это сделаю я.

— Ты уверен?

— О да, — ответил Темрай, — они любезно показали мне, как это сделать.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Геннадий сказал, нужно прочесать город. Пройти на сквозь каждый проезд, каждую улицу и площадь, ходить до тех пор, пока не ощутишь, как щемит под ложечкой, что означает, что натурал обнаружен.

— Не исключено, что мы все же найдем его, — пробормотал Алексий, присаживаясь на ступени фонтана и снимая левый ботинок, — но у меня болит нога. А какой разразится скандал, если узнают, что последние три дня я провел, скитаясь по улицам города.

Патриарх спрашивал себя, возможно ли, что он просто преувеличил последствия случившегося? Бесспорно, его время от времени мучили приступы внезапной боли — в голове, в груди, мышцах; иногда к горлу подступала рвота и не давал покоя кровавый понос, но они случались все реже и реже и протекали не так болезненно. После долгого  времени старец получил возможность снова нормально спать. Правда, Алексий постоянно находился под защитой тройного поля (поддержание которого, по мнению Патриарха, усугубляло ситуацию больше, чем сами приступы).

Но в глубине души, скорее интуитивно, он чувствовал что проклятие начало разрушаться. Этому способствовало и чудесное спасение Лордана в поединке с Олвисом, и его благоразумный выход на пенсию. Фехтовальщик, став менее уязвимым, лишил проклятие необходимой подпитки. Тем не менее Алексий не оставлял идею полностью нейтрализовать дело рук своих, он чувствовал, что задача осуществима, хотя никогда ранее ему не приходилось делать этого.

Нет, думал старец, осторожно надевая туфлю на вспухшую ногу, не стоит обманывать себя. Разрешить ситуацию может только натурал, а найти его оказалось еще сложнее, чем представлялось вначале. Вероятно, он вообще уехал из города. Геннадий, во всяком случае, считал именно так, но Патриарх продолжал надеяться — мысль о том, что ему придется провести остаток жизни в столь бедственном состоянии, приводила старца в отчаяние.

«Почему я не владею магией? — задавался вопросом Алексий. — Я бы мог облететь город по воздуху вместо того, чтобы таскаться по такой жаре с распухшей ногой. Или заглянул бы в магический кристалл и уничтожил мерзавца одним ударом молнии. Хотя нет, если бы я владел магией, то рассеял бы проклятие в пыль, и все были бы счастливы. За исключением проклятой девчонки, которая втянула меня в эту грязную историю. Почему я не послушался матери? Она всегда предупреждала меня, что не стоит заговаривать с незнакомыми женщинами».

На другой стороне улицы двое рабочих собирали новую механическую пилу, предназначенную, очевидно, для лесопилки у водопада. К мощному лезвию присоединялось водяное колесо, закрепленное на тисовом шесте. С каждым поворотом колеса лезвие приходило в движение и распиливало бревно так же, как два человека делают то же самое при помощи двуручной пилы. Плотники уже завершали работу, прилаживая пару наклонных распорок, на которых крепились козлы, поддерживающие тисовый шест.

Ничего не смысля в механике, Алексий не мог не восхититься совершенством конструкции, лучшей из всех когда-либо им виденных, — механизм, при очевидной простоте, способствовал увеличению продуктивности и качества выдаваемых досок. На мгновение Патриарх ощутил жгучее чувство ревности и обиды: почему он не стал ремесленником, не посвятил себя совершенствованию простых, незамысловатых орудий, делающих жизнь человека проще и легче? Сколько мастеров в городе трудятся над такими проектами! Их можно встретить на каждой площади — людей, творящих свои шедевры в уличной грязи или вырезающих их ногтем на доске, вечно ищущих лучший способ — более экономичный, более изящный, более приятный для глаз. Закон был непостижим, и ни одно из его проявлений не имело практического применения. Но он, Патриарх, одевался в шелк и лен, в то время как неутомимые плотники довольствовались грубым шерстяным полотном и не знали обуви. Почитаем себя за магов? Лжецы! Вон из города, в поля, выращивать хлеб!

Тем временем мастеровые завернули последние болты, и старший отправил помощника вращать колесо, чтобы испытать механизм Рукоять поворачивалась с большим трудом вода справлялась с этим значительно лучше. Вот, если хотите, пример действия Закона, направленного на благо. Молодой человек напрягся, дерево заскрипело от напряжения, и колесо повернулось. Раздался звонкий треск, и тисовый шест разломился надвое. Лезвие пилы, лишенное опоры, покачнулось и медленно повалилось набок, увлекая за собой колесо. Младший плотник совершил невероятный прыжок и в следующий момент оказался на безопасном расстоянии. Задержись он на секунду, и гигантская конструкция опустилась бы точно ему на плечи. Старший рабочий разразился потоком брани, младший в ответ показал кулак и яростно пнул упавшую раму, чем причинил значительно большую боль себе, нежели поверженному механизму. Неспешно удаляясь, Алексий прислушивался к их брани и чувствовал, как в душе вновь воцаряется мир.

Проходя мимо лавки скобяных изделий, старец вдруг почувствовал мощный толчок. Ощущение оказалось совершенно отличным от того, что ожидал Патриарх, но тем не менее ошибки быть не могло: это был он. Могучая сила сдавила мозг, воздух стал густым и тяжелым, словно перед грозой, только во много раз плотнее. В висках тяжело стучала кровь.

Алексий замер. В глубине магазина виднелся хозяин, старик, у которого Патриарх как-то приобрел замок (не лично, конечно, а через посыльного), молодой мужчина и девушка, по виду явно чужестранцы. Похоже, предположения Геннадия оправдывались.

Юноша был высок и худ, скуластое лицо выражало дружелюбие и легкое смущение. девушка, вне всякого со мнения, его сестра-близнец, отличалась пленительной красотой, в то время как брата в лучшем случае можно было назвать миловидным. Алексий тут же припомнил, что однажды встречал теорию, обосновывающую связь между близнецами и натуралами, в которой автор утверждал, будто Закон благоволит к двум разумам, обладающим Врожденной эмпатией. Патриарх вгляделся в девушку и задохнулся от пронзившей голову боли. Итак, это она.

В следующую секунду пришло сознание того, что он совершенно не знает, что сказать. Оставалось надеяться, что хозяин узнает в посетителе Патриарха и отнесется к нему с таким почтением, что у чужестранцев не останется сомнений, что им случайно повезло оказаться в обществе одного из наиболее высокочтимых людей города. Алексий опустил руку в карман, удостоверился, что взял с собой достаточно денег, и направился в лавку.

Началось все удачно. Торговец и юноша увлеченно торговались, поэтому появление Патриарха невольно обеспечило держателю магазина тактический перевес, так как тот тут же прервался и с преувеличенной любезностью бросился встречать именитого покупателя, подробно расспрашивая, доволен ли Алексий приобретенным замком. Слова «по поручению Патриарха Перимадеи», казалось, все еще висели в воздухе лавки, как утренняя дымка над поверхностью моря.

Чужестранцы переглянулись — уловка сработала.

Не прерывайтесь, прошу вас, — с улыбкой произнес Патриарх, — я не тороплюсь.

После секундного раздумья стороны завершили словесную дуэль, в которой, как выяснилось, заморский купец просил предоставить ему специальную скидку на партию навесных замков с ключами. Алексий предавался размышлениям, как начать беседу с юной особой, и вдруг осознал, что в этом нет необходимости.

Простите мне мое любопытство, — обратилась к нему девушка — я столько слышала о вас и о том, что вы делаете. Неужели вы действительно владеете магией?

Если бы боль в голове не отдавалась так сильно! Впрочем через мгновение Патриарх нашел способ справиться с ней.

— Вовсе нет, — с улыбкой ответил старец, — просто те философские и научные изыскания, которыми мы занимаемся, иногда завершаются внезапными и туманными озарениями о принципах устройства вселенной. Миряне, далекие от такого рода занятий, не могут постичь их, поэтому, став случайными свидетелями того или иного эффекта, ошибочно принимают его за магию. Но мы не в силах превратить свинец в золото, а человека в лягушку, так же как не можем летать по воздуху и метать молнии.

Некоторое время девушка задумчиво смотрела на Патриарха, явно пытаясь перевести вышесказанное на более доступный язык. Затем на ее лице появилось выражение неприкрытого разочарования.

— О, а я всю жизнь мечтала познакомиться с настоящим волшебником. Ах, простите, — спохватилась она, — я не хотела обидеть вас.

— Не извиняйтесь, — дружелюбно улыбнулся Алексий, — я тоже всегда мечтал об этом. Правда, существует категория людей — мы называем их натуралы, — которые являются почти магами.

— Что вы говорите? Кто они такие?

Краем глаза Патриарх продолжал наблюдать за ходом торгов, казалось, они стали еще более интенсивными. Боль в голове становилась невыносимой.

«Ей нравится говорить со мной. Она не хочет, чтобы ее прерывали. Это осложняет дело. Как?..»

— Ах, — развел руками Алексий, — если бы я знал. Натуралы рождаются крайне редко, шансы встретить одного из них чрезвычайно малы, во всяком случае, здесь, городе.

— Но ведь где-то они должны жить!

— Вы будете удивлены, — старец немного приподнял бровь, — исключительно большое количество натуралов происходят с Острова. Я не ошибаюсь, предположив, что...

Глаза девушки радостно вспыхнули.

— Совершенно верно, — воскликнула она, — мы действительно приплыли с Острова. Мне кажется, наш акцент и одежда не оставляют сомнений. Тем не менее ваши слова звучат для меня странно, поскольку я никогда не слышала о том, чтобы кто-то из соотечественников когда-либо занимался волшебством.

— Опять это слово, — поморщился Патриарх. — Вы можете прожить в одном городе с натуралом полвека, но так никогда и не узнать об этом. От прочих людей натурал отличается лишь тем, что заставляет события случаться — обыкновенные, повседневные вещи, которым никто не придает мистического смысла: падение с крыши, ссора двух приятелей из-за расценок на молоко. Секрет в том, что это случается благодаря натуралу. Зачастую, — добавил старец, непроизвольно массируя виски, — он сам не подозревает о своем даре.

— Любопытно, — сказала девушка, — следователь но, я тоже могу быть натуралом и не догадываться об этом?

Боль, терзающая голову Патриарха, перестала быть просто досадной помехой, она возросла до такой степени, что Алексий с трудом контролировал, что говорит. При этом его не покидало ощущение, что самое страшное еще впереди.

— Не исключено, — ответил старец. — Конечно, крайне маловероятно, просто в силу того, что их очень мало.

— Это вы так считаете, — перебила особа. Я имею в виду, что если они делают совершенно обыкновенные вещи — не вызывают штормов, не превращают людей в лягушек, — то вы просто не можете узнать о них! Или вы умеете узнавать их при встрече?

«Возможно, боль — просто отвлекающий маневр, чтобы управлять моими действиями? Но зачем ей это нужно?»

— Никогда не пробовал. Натурал — явление настолько редкое, что до сих пор наши знания о нем ограничиваются домыслами и фантазиями. Все, что мне известно, — добавил Патриарх, понимая, что сам загоняет себя в ловушку, но желание избавиться от раздирающей боли было сильнее, — это что каждый из шести, или каждый из двенадцати, или вообще каждый островитянин в большей или меньшей степени является натуралом. Пока никто не изучал этот вопрос, хотя, думаю, исследование было бы занимательным, — заключил Алексий, вложив в последнюю фразу всю силу убеждения, которой обладал.

— Вы в самом деле так думаете? — заинтересованно спросила девушка. — В таком случае как вы отнесетесь к тому, что... Ах нет, забудьте мои слова, вы, конечно же, очень заняты.

Произнося в ответ витиеватую фразу, что, если уважаемые гости выражают желание выступить в качестве объектов для изучения, он и его коллега сочтут за честь пригласить их к себе, Алексий почти физически почувствовал, что мышеловка захлопнулась. Обратного пути не было, К тому же эта головная боль...

— При условии, — добавил он, — что ваш брат располагает временем...

— Мы еще не решили, чем будем заниматься вечером Венарт, — сказала она, бесцеремонно ткнув брата ребра, — мы свободны сегодня вечером?

— А? Что? Нет, если ты собираешься осматривать Средний город. Ты, кажется, хотела побывать в Академии?

— В таком случае, — с улыбкой предложил Алексий, чувствуя себя марионеткой в детском спектакле, — позвольте мне сопровождать вас. Я покажу вам ряд достопримечательностей недоступных рядовым посетителям.

— Ах, Венарт, соглашайся! — затараторила девушка, широко распахнув глаза. — Давай, Венарт! Это так мило с вашей стороны!

Некоторое время спустя Алексий в сопровождении своих новых знакомых прошел сквозь ворота Среднего города. Каждый шаг отдавался в голове Патриарха какофонией совершенно непереносимых звуков. Единственным утешением служила мысль о том, что вскоре Геннадий тоже испытает прелести чудовищной головной боли, уже не сколько часов терзавшей Патриарха. В данном случае, счел Алексий, ему она пойдет на пользу.

* * *

После дня, проведенного в седле, мышцы одеревенели и отзывались болью при каждом движении. Темрай как мог скрывал это — он все же теперь был вождем народа всадников.

— Заночуем здесь, — объявил юноша, когда боль в пояснице стала нестерпимой, — здесь есть вода и деревья.

Журрай удивленно оглянулся.

— Стемнеет только через час, если поторопимся, успеем до темноты миновать форт Окба, — попытался возразить он.

— Заночуем здесь. Хорошо.

Журрай осадил лошадь, скользнул по крупу и плавно приземлился на подушечки пальцев.

«Я тоже так мог когда-то, испуганно подумал Темрай, — всего несколько месяцев назад я тоже так мог!»

Он дождался момента, когда проводник повернется нему спиной, и лишь тогда осмелился спешиться, неуклюже припав на левую ногу.

«Как интересно, — размышлял Темрай, — я был еще мальчишкой, когда Журрай занимал должность Первого Всадника. Великие боги, в те годы я взирал на него с благоговейным трепетом, а теперь он беспрекословно исполняет мои указания».

Темрай решился на эксперимент.

— Журрай, — позвал он самым обыденным тоном, на какой был способен, — сбегай наполни мою флягу, она пуста.

Юноша протянул флягу с полной уверенностью, что ответом на дерзкие слова будет увесистая затрещина. Ни чего подобного. Журрай взял флягу и, не говоря ни слова, побежал — именно побежал, после дня, проведенного в седле, — вниз к ручью.

«Забавно, — подумал Темрай, — я могу командовать им, словно отец. Но я могу — еще не значит я должен».

— Оставь, — закричал он, видя, что Журрай принялся собирать хворост для костра, — Я сам займусь этим. Присмотри за лошадьми.

Спутник начал стреноживать лошадей, и Темрай заметил, как на его лице мелькнула усмешка.

«Естественно, он знает меня, не хуже, чем я сам. За исключением того, что произошло, пока я был в городе. Но и произошло не так уж много».

— Ну, — сказал молодой человек, когда костер запылал (слава богам, что хотя бы это искусство не было утрачено в городе) и был обложен невысокой стеной торфа, — расскажи мне, что случилось за время, пока я был в отлучке.

— Не считая того, что ты уже знаешь, немного, — ответил Журрай и начал сжатый, но тем не менее нескончаемый рассказ о состоянии табуна, включая потери от волков, болезней, отбившихся и унесенных течением при переходе через реки, об умерших от старости и молодом приплоде, о надоях, производстве сыра, количестве заготовленных шкур, леса, оружия, о числе пойманных шпионов, об изменах, помолвках, результатах конных скачек, турниров в «клетки», состязаний в стрельбе из лука и музыкальных конкурсов. Коротко поведал о состоянии главных дорог, бродов и горных перевалов, почивших стариках, рожденных детях, а также ранениях — тяжелых и не очень, болезнях; один воин ослеп, подрезая соперника, два шатра унесло ураганом — урон покрыт за счет резерва; мальчишка-дозорный предупредил о надвигающейся банде мародеров, за что награжден конем из личного табуна вождя. — В результате схватки потеряно несколько стрел, с обеих сторон пострадавших нет, — заключил Журрай, делая глоток из фляги. — А что у тебя? Если я правильно понял, ты выяснил все, что нужно?

— Утверждать, будто нет ничего проще, значит искушать богов, — задумчиво произнес Темрай. — Скажем так, у нас есть все, чтобы осуществить задуманное.

— А город? — продолжал Журрай, избегая встречаться глазами с собеседником. — На что похож город?

— Ну, — юноша нерешительно замялся, — Журран, ты не поверишь мне, он похож... Он, — повисла пауза, он отличается, — наконец вымученно сказал Темрай. Просто отличается?

— Действительно отличается, — юноша неопределенно махнул рукой, — преимущественно в малом, но есть и очень большие отличия.

— Владыка Темрай, — обратился к нему собеседник низким, полным сарказма голосом, — я не могу поверить, что за каких-то три месяца, проведенных в стане врага, вы позабыли искусство вразумительно излагать свои мысли.

Темрай в ярости вскочил, и тут же его охватило чувство глубокого стыда за свою несдержанность. Слова, слетевшие с уст Журрая, звучали по-отцовски — вкрадчиво и едко — и ранили больнее, чем ореховая розга. Юноша коротко кивнул.

— Ты прав. — Он на минуту замолчал, собираясь с мыслями, затем продолжил: — Стены Города Мечей, выходящие на дельту двух рек, составляют сорок два фута в высоту, восемнадцать футов в ширину у основания и пятнадцать у вершины, так что на них беспрепятственно могут разъехаться две телеги, не задев друг друга. Через каждые полтораста ярдов расположены дозорные башни, которые возвышаются на двадцать четыре фута над уровнем стен и способны разместить внутри дюжину лучников, осадную машину и бригаду обслуживающих механиков. Боевой запас каждой башни составляет полторы тысячи стрел и пятьдесят метательных снарядов. Лестницы, ведущие на землю, пролегают только через башни. Четверо ворот охраняются бастионами, способными разместить до двухсот лучников, пять стандартных осадных машин и одну тяжелую, используемую против осадных башен и стенобитных орудий. Мосты через реку с обеих сторон заканчиваются подъемными секциями, глубина реки в этих местах около двадцати футов, дно каменистое. Стены и башни находятся в прекрасном состоянии, механизм разводных мостов надежно закреплен и защищен от атак противника, боевые машины регулярно проверяются специальными бригадами механиков.

— Продолжай, — кивнул Журрай.

— Преодолев стены, захватническая армия столкнется с проблемой продвижения, поскольку Нижний город спланирован так, что позволяет быстро перегородить улицы и площади и окружить силы противника. Затем эта часть города поджигается, и армия оказывается в ловушке. Оборона организована таким образом, что город может удерживать сравнительно небольшое число воинов, количество, превышающее оптимум, напротив, будет скорее мешать организованным действиям, чем оказывать реальную помощь. По моим подсчетам, оптимальное число защитников равно пяти тысячам лучников и трем тысячам тяжеловооруженных воинов, что примерно соответствует постоянному городскому гарнизону. Уже спустя двадцать минут после объявления тревоги они находятся на своих позициях и готовы к бою. Также в городе существует резерв, составляющий примерно десять тысяч боеспособных мужчин, прошедших соответствующую подготовку и имеющих необходимое снаряжение. Что касается военных складов, мне не удалось найти никакой ясной информации по этому вопросу, не исключено, что таковых нет. Впрочем, в качестве склада может рассматриваться арсенал, где хранится все производимое там оружие.

— Хорошо, — вздохнул Журрай, — но будут ли они драться?

— О да, — ответил Темрай, — в этом нет никакого сомнения. Они не любят воевать, но их история знает немало вооруженных столкновений, как со стороны суши, так и моря. Он с детства приучены к ожиданию нападения, последняя попытка состоялась не далее, как тридцать лет назад, когда внушительная армада, отряженная союзом объединившихся против Перимадеи западных государств, подошла к стенам города. Ее уничтожили раньше, чем корабли смогли приблизиться на расстояние полета стрелы: расстреляли из дальнобойных орудий, расположенных на башнях морских стен. Горожане хвастаются, будто в тот день потопили более двадцати судов, и хвастовство это звучит вполне правдоподобным, когда видишь те машины.

— Ладно, — перебил Журрай, — предположим, что нам удалось взять Нижний город. Что дальше?

— Стена, отделяющая Средний город от Нижнего, — продолжил Темрай, — не так высока и широка, как внешняя, но уступ, на котором она стоит, настолько крутой, а здания у его основания построены в таком беспорядке, что это препятствие выглядит еще более неприступным, чем два первых. Дозорные башни сконструированы по той же модели и расположены на расстоянии сотни ярдов друг от друга. Гарнизон небольшой, но отлично обучен и экипирован. В Среднем городе расположена большая часть зернохранилищ и цистерн, откуда Нижний город берет воду для своих нужд. В случае опасности все население может укрыться в стенах Среднего города, планы эвакуации разработаны давно и хорошо известны всем гражданам, хотя уже много лет не возникало такой необходимости. О Верхнем городе мне не удалось узнать ничего, кроме того, что туда позволено входить немногим высокопоставленным чиновникам. Говорят, будто там находятся огромные запасы воды и хлеба и расквартированы элитные войска, составляющие личную гвардию императора.

— Ясно, — пробурчал Журрай, вороша костер длинной веточкой. — И ты утверждаешь, что нашел способ вскрыть эту шкатулку?

— Не я, — на лице Темрая мелькнула усмешка, — они сами разработали его много лет назад, а затем забыли о нем, — вздохнул он, откидываясь на седло. — В этом все перимадейцы, слишком умны, и это доведет их до беды.

— Раскроешь тайну, или мне придется ждать до совета?

— Тебе придется ждать значительно дольше, — зевая, ответил Темрай. — Скоро ты все узнаешь, поверь мне. По правде сказать, все до смешного просто.

Журрай буркнул что-то и отломил горбушку хлеба.

— Убей меня боги, не понимаю, как они могут жить на этом, — ворчливо сказал он, — набьешь брюхо, а не пройдет и часа, как снова хочешь есть.

— К этому привыкаешь, — сонно ответил Темрай, — только богатые едят мясо чаще одного-двух раз в месяц, но оно ужасно — они кладут в него соль и травы. За два медяка можно купить сыра, сколько сможешь съесть, но он совершенно безвкусный. Ах да, еще они едят рыбу.

— Я так и думал, — вздохнув, ответил Журрай. — Я как-то пробовал рыбу, до смерти не забуду этой мерзости.

— Они едят только морскую, — пробормотал Темрай, не открывая глаз, — обычно ее сушат и солят. И коптят. К этому привыкаешь. Рыба дешева.

— Как насчет питья? Вино и сидр, так?

— С этим нужно быть осторожным. В них зло.

— А женщины?

Ответом Журраю был заливистый храп.

* * *

— Хорошо, — скрывая негодование, буркнул Бардас Лордан, — давайте посмотрим, на что вы способны.

Зрелище оказалось малоутешительным: долговязый взъерошенный подросток с клоком волос на подбородке вместо бороды; такой же, но, по счастью, безбородый, объемистый угрюмый юноша лет шестнадцати в совсем чуть-чуть-тесноватом-костюме, какие, по мнению процветающих фермеров Луссы, были в моде в этом сезоне; маленький гибкий мальчишка с лицом младенца — из него мог бы выйти толк, будь он на шесть дюймов выше и на сорок фунтов тяжелее; девушка, не спускающая с него глаз, и молодой человек из хорошей семьи двадцати четырех лет от роду, а потому совершенно бесперспективный. Просто потрясающе. Лордан сделал глубокий вдох.

— Представьтесь, — бросил он.

На самом деле мог бы и не спрашивать — догадаться, как зовут этих недорослей, не составляло большого труда. Массивный крестьянин, естественно, именовался дюк Валери — брось пригоршню камешков в базарный день на ярмарке в Луссе и непременно попадешь в трех Валери, один из которых наверняка окажется дюком. Долговязый детина с козлиной бородкой звался Мена Кристом — мещанин из квартала горшечников или каменщиков, младший отпрыск разбогатевшего во втором поколении семейства, одержимого идеей дать любимому чаду хороший старт в жизни. Его безбородая тень принадлежала к той же породе ремесленников: Корреров в плавильнях было не меньше, чем шлака и металлических стружек на полу, и как минимум четвертая часть населения его возраста носили имя Фол в честь Фола Манхурина, пятикратного чемпиона рукопашного боя лет двадцать тому назад. Гибкий мальчик из респектабельных южных предместий оказался Стасом Тьюделом, а богатого двадцатичетырехлетнего недоросля не могли звать иначе, как Тео-кто-то — Лордан лишь отметил необычную вариацию, — Теоблет Ювен. Услышав фамилию, фехтовальщик невольно поморщился: сто лет назад Ювены владели пятью десятками лучших торговых судов, стоящих в городской гавани, — сейчас семейство продолжало обитать в роскошных апартаментах Среднего города, но портные требовали плату вперед, прежде чем приступить к раскройке платья. Что касается девушки... Вместо имени она выдала череду совершенно непроизносимых звуков, которая тут же вылетела из головы. Впрочем, какая разница.

— Деньги.

Из складок одежды, карманов, поясов на свет показались кошельки. Мастер Ювен протянул золотой полуквотер и, высокомерно извинившись, сказал, что не нашел более мелких денег. Лордан великодушно простил его, и записал остаток на баланс.

— Прекрасно, — заявил наставник. — К делу. Кто имеет собственный меч? Никто?

К его прискорбию, оказалось, что все, кроме девушки. Такое разнообразие железного лома не увидишь больше нигде, разве что на свалке. Крестьянин держал в руках огромный палаш, изготовленный лет двести назад, когда в атаку шли, надев на себя два пуда стали и кожи. Коллекционер, наверно, предложил бы ему за эту диковинку хорошие деньги, несмотря на обилие коррозийных пятен и отсутствие острия. Трое горожан гордо продемонстрировали дешевые блестящие поделки последней модели — юный Тьюдел чуть не расплакался, когда Лордан взял предмет его гордости и восхищения и дважды обернул вокруг колена, не прилагая к тому особых усилий. Благородный отпрыск имел настоящий Фаскан, который Лордан приказал немедленно уложить в чехол и на полгода забыть о его существовании. Экс-адвокат до сих пор помнил выражение лица Лордана-старшего, когда такая вот семейная реликвия вернулась домой после первого дня практических занятий с полудюжиной свежих зазубрин на каждой стороне.

— По счастью, — заявил Бардас, закончив осмотр, я приготовил для вас несколько учебных мечей, которые вы получите, когда пройдете определенную подготовку. А пока будем работать с деревянными, которые, — добавил он жестко, — с легкостью оставляют без глаз тех, кто обращается с ними небрежно или невнимательно.

Инструктор раздал снаряды, деревянные копии настоящих клинков с круглым набалдашником на конце — на случай, если кто-нибудь из них умудрится нанести спарринг-партнеру настоящий удар. Удрученно разглядывая учеников, Лордан внутренне радовался, что приобрел целый ящик дешевых деревяшек: наверняка один из этих идиотов сломает свой снаряд в первый же день. В холодные утренние часы ухо, по которому попал кулак наставника Грамина за подобный проступок, до сих пор болело.

День тянулся на редкость долго, но ко времени закрытия Классов Лордан сумел обучить своих незадачливых подопечных основным шагам обоих типов защиты, наступательной и оборонительной позициям, разворотам вперед и назад вдоль прямой линии классической школы и по кругу ортодоксальной. Несмотря на врожденную неуклюжесть, к концу занятий они уже могли изобразить некое подобие движений настоящих фехтовальщиков. В престижных заведениях за приемы ортодоксальной школы не брались до конца первой недели, но даже тогда большинство студентов двигались, как старухи, захваченные врасплох посреди ночи.

Опустившись на скамью в ближайшей таверне (правило Новой Жизни гласило: «Никаких таверн!», но сегодня можно сделать исключение), Лордан задумался о своих учениках. Два долговязых костлявых подростка оказались способными выполнять более или менее точно то, что им говорят. Бардас знал этот тип: немало таких парней он отправил на тот свет за последнее десятилетие. Крестьянин оказался совсем не глупым или неуклюжим, и, учитывая его силу, из него мог бы выйти хороший защитник, но Лордан был почти уверен, что он бросит занятия через неделю, максимум две. Гибкий мальчик из южных предместий несмотря на многообещающую внешность, был бесперспективен он легко запоминал и повторял приемы, но совершенно не умел думать. Позволить ему заниматься судебной практикой в Перимадее значит совершить хладнокровное убийство. Мастер Ювен продемонстрировал неплохое мастерство, когда снизошел до того, чтобы обратить внимание на инструкции наставника, но экс-адвокат знал, что тот никогда не выйдет на арену зала суда по причине трусости или, как еще говорят, благоразумия.

Оставалась как бишь ее там? Девушка.

В подавляющем большинстве слащавых романов на судебную тематику, в несметном количестве сочиняемых авторами всех мастей, главной героиней являлась прекрасная фехтовальщица, гибкая, как ветка ивы, и быстрая, как молния, сокрушающая могучего адвоката и прокладывающая себе путь сквозь толпы бандитов, пиратов и варваров.

Как-то раз Лордан долго объяснял своим знакомым, почему поэтическая фантазия не может существовать в реальности: не обладая достаточным ростом, весом и сильным запястьем, чтобы отразить прямой мужской удар, ни скорость ни атлетическая подготовка не спасут женщину от ранней смерти. Он рассказывал, как быстро устают колени и руки, и хрупкая девушка просто не может противостоять мощным ударам пятипудового мужчины, даже если ее техника совершенна. Арена зала суда — не место для женщины, не место для любого приличного существа, по большому счету. Бардас и сейчас верил в это. Тем не менее девушка обладала талантом.

Она вовсе не походила на ветку ивы, хотя и не имела лишнего веса. Девушка была сильна, двигалась уверенно и свободно, очевидно, привыкла к физическому труду, скорее всего ремесленному, судя по ладоням. По всей вероятности, предположил Лордан, единственный ребенок в семье, которому пришлось выполнять работу сыновей, поскольку должен же кто-то ее делать. Хотя в таком случае непонятно, как ее принесло в школу.

От остальных девушку отличала непреклонность. В ней не было ни мальчишеского рвения долговязых близнецов, ни желания реализовать детские мечты, ни стремления позабавиться. Она относилась к фехтованию как к чему-то, что ей обязательно нужно освоить, словно вся жизнь ее зависела от этого. Подумав об ученице, Лордан непроизвольно покачал головой и сделал долгий глоток сидра. Его отношение к девушке носило характер чего-то большего, чем привычной неприязни к женщинам-адвокатам, оно было личным.

Бардас зевнул, неожиданно осознав, как сильно он устал за минувший день. Завтра ему предстоит научить этих скучных детей правильно держать меч, показать элементарные шаги и основы защиты. Послезавтра отработать простейший выпад, а затем вернуться к началу и заставить вспомнить все то, что они к тому времени успеют забыть. При условии, что он сумеет сохранить хладнокровие и не убьет кого из этих идиотов раньше. Свалились же они ему на голову!

Лордан отчаянно боролся с искушением заказать еще один кувшин сидра. Затем он встал, собрал свои многочисленные пожитки и поплелся домой через весь город, вверх по бесконечным ступеням. У двери его кто-то ждал.

Бардас заметил его раньше и вжался в стену, едва не попав в круг света, отбрасываемый тусклым канделябром. Успокоившись, экс-адвокат осознал, что если закутанная в плащ фигура принадлежит наемному убийце, то весьма некомпетентному. Кроме того, кто мог желать его смерти? Грабитель не будет поджидать хозяина у двери в надежде, что при нем окажется что-то ценное. Напротив, он вычистит незапертую квартиру, если в ней найдется, что красть, и уберется восвояси. И все же...

Осторожно, чтобы не спугнуть незваного гостя, Лордан развязал ленту на чехле клинка. После этого бесшумно преодолел оставшиеся ступени, перепрыгнул последний пролет и схватил светильник.

— Эйтли! — простонал он. — Как же ты меня напугала...

— Извини, я проходила мимо и...

— Неужели? — язвительно перебил он. — А почему не зашла? Дверь не заперта.

Эйтли смотрела на меч в его руке. Бардас почувствовал себя идиотом

— Ты напугала меня, — сказал он, помещая светильник обратно в канделябр. — Давно ждешь?

— Не очень, — ответила девушка.

Лордан закрыл за ними дверь и принялся тереть трут, чтобы зажечь лампу. Трут оказался сырым, как и все в этой проклятой дыре.

— Что заставляет тебя жить в таком месте? — спросила девушка, присаживаясь на край кровати. — Ты же зарабатываешь неплохие деньги.

— Зарабатывал, — ответил Бардас, заглядывая в кувшин, чтобы убедиться, что тот пуст. — Я вышел на пенсию, не помнишь? Теперь я скромный тренер с полудюжиной учеников.

— Серебряный квотер в день с каждого составляют шесть квотеров, — ответила Эйтли, — многие люди в этом районе счастливы, если им удается заработать такую сумму в месяц. Что с тобой? Ты не можешь пропивать все эти деньги — ты бы уже умер!

Лордан усмехнулся и решил не упоминать про золотой полуквотер, лежащий в кармане, на который, надо сказать, у него нашлась бы сдача.

— Не твое дело, — бросил он. — Может, мне здесь нравится. Ведь это такой живописный район, что люди специально сворачивают, чтобы постоять у дверей.

— Я... — запнулась Эйтли, разглядывая носы своих ботинок, я хотела узнать, как у тебя дела, только и всего. Шесть учеников, это хорошо или плохо?

— Средне, ответил Лордан. — Если они не уйдут, я смогу заработать себе на кусок хлеба. Правда, работа не из легких.

— Ну и как тебе роль наставника?

— Дай мне шанс, — поморщился Лордан, — это мой первый день.

Он скинул ботинки и распрямил скрюченные пальцы.

— Судьба меня осчастливила пятью идиотами и одной валькирией, и сегодня я учил их ходить вдоль линии и не падать. Думаю, они стоят заплаченных денег. — Фехтовальщик откинулся в кресло и закрыл глаза. — Так что же все привело тебя сюда?

Хороший вопрос. Естественно, всегда существует при чина, почему молодая девушка ищет предлог нанести визит мужчине, с которым она не виделась на протяжении целых трех дней. А Эйтли, в конце концов, действительно молодая девушка, хотя Лордан не позволял себе замечать это более одного-двух раз за три года их совместной работы. По правде сказать, это единственная причина, которую экс-адвокат мог придумать. И он чувствовал... смущение.

— Ты не догадываешься? — обиженно спросила она. — Бардас, на скольких адвокатов, по-твоему, я работала? Никогда не задумывался?

— Верно, — признал он. — Ты профессионал, Эйтли, неудивительно, что тебя много клиентов.

— На одного, — ответила девушка. — До недавнего времени. А затем эта эгоистичная свинья разворачивается и уходит, оставив меня без средств к существованию.

— Ох, Эйтли, — Бардас открыл глаза, — почему ты ничего не сказала?

— Естественно, мне нужно было что-то сказать. Например, «нет-нет, не уходи, продолжай рисковать жизнью через каждые несколько недель, чтобы я могла получать свои десять процентов!». Не будь таким...

— Хорошо, я понял. В таком случае, прости мне мою жестокость, зачем упоминать об этом сейчас?

Девушка бросила на него убийственный взгляд.

Затем, что мне нужно зарабатывать на жизнь. — Убийственный взгляд сменился смущением. — У тренеров ведь есть помощники? Ты уже кого-нибудь нанял?

— Предположим, я и сам неплохо справляюсь, ответил Лордан. — Ответь мне, почему ты хочешь оставить работу, которую хорошо знаешь, лишь потому, что я ушел на пенсию. У тебя есть постоянные клиенты, обеспечивающие хороший доход. За такую базу многие адвокаты отдадут все что угодно.

— Включая собственные жизни. — Взгляд Эйтли стал суровым. — Как ты думаешь, почему я работала только на тебя? Ну, напряги воображение, Бардас.

— Сдаюсь, — вздохнул Лордан.

— Потому что ты никогда не выглядел как человек, готовый расстаться с жизнью, — отчеканила девушка. — Бардас, я не хочу посылать мальчиков на верную смерть. Я считаю этот способ существования неприемлемым. Ты был исключением, потому что...

— Потому что — что?

— Потому что я доверяла тебе, — жестоко ответила она. — Нет, я, конечно, знала, что однажды ты можешь проиграть, но только вынужденно, только...

— Когда не останется другого выбора? — Бардас улыбнулся. — Я польщен.

— В любом случае, — резко сказала Эйтли, — я задала тебе вопрос. Тебе нужен помощник?

Лордан на минуту задумался или сделал вид, что размышляет. Похоже, его предположения насчет причины визита не оправдались. Как инструктор Бардас особо не нуждался в помощнике и не мог платить Эйтли меньше, чем двадцать пять процентов. Это сильно отразится на его заработке, а ее существование будет жалким по сравнению с тем, к чему она привыкла, даже если он был ее единственным фехтовальщиком. (И что с того? Надо подумать над этим на досуге.) С другой стороны...

— Хорошо, — кивнул Лордан, — при условии, что ты привлечешь новых клиентов и таким образом оправдаешь свое содержание. Исходя из опыта последнего дня, я бы с легкостью мог тренировать и дюжину. Согласна?

— Месяц испытательного срока, — предложила Эйтли. — Имей виду, у меня нет твоего опыта. Вдруг мне не понравится?

— Ты быстро привыкнешь, — усмехнулся Лордан, — потому что, по сути, здесь ты тоже будешь посылать мальчишек на смерть. Все как и в прежние времена.

* * *

— А теперь я попрошу вас закрыть глаза, — произнес Алексий, — и описать то, что вы видите.

Близнецы послушно сомкнули веки: Венарт — с тем непередаваемым смущенно-решительным выражением, которое всегда появляется у мужчины, когда он подозревает, что его разыгрывают, Ветриз — с видом полного блаженства, как подобает девушке, неожиданно попавшей в чудесное приключение. Алексий бросил быстрый взгляд на коллегу — тот выглядел напуганным до полусмерти и посерел от боли. Губы Патриарха тронула тень улыбки — он отлично знал, как тот себя чувствует.

— Что-нибудь?

Венарт промычал нечто неопределенное, явно не понимая, что от него ожидают. Его сестра отрицательно качнула головой.

— Отлично, — заявил Алексий.

Вопрос был проверкой, чтобы убедиться, что чужестранцы их не дурачат. Алексий сделал глубокий вдох, безуспешно пытаясь ослабить тиски, сдавившие голову, и... оказался в зале суда. В этот раз, по неведомым причинам, все места были пусты, судья и секретарь тоже отсутствовали. Никого, кроме фехтовальщика, стоящего к ним спиной, в котором Алексий узнал Лордана, и девушки, для которой, он когда-то, казалось, много лет назад, сделал проклятие. Адвокат стоял в одной из сложнейших позиций Ортодоксальной защиты — на прямых сдвинутых ногах, выбросив руку с мечом точно в сторону.

— Привет, — радостно провозгласила Ветриз, материализовавшись на узком пространстве между двумя застывшими фигурами и, походив вокруг, словно они были  парковыми статуями, неожиданно заявила: — Я знаю его. Выступал, когда мы на днях пошли в суд. А девушка тоже адвокат? Я считала, что это мужская профессия.

Алексий молча кивнул. Геннадия не было, радует, что хотя бы голова перестала болеть.

— Не вижу вашего брата, — сказал он. Ветриз недоуменно повертела головой.

— Он, наверно, не смог добраться. А где ваш помощник?

«Какая жалость, что он не слышит! Ничего, я ему этого не забуду».

— Похоже, что тоже, — ответил Патриарх, стараясь скрыть собственную радость. — Это просто потрясающе, каким образом вы сюда попали?

— Не представляю, — пожала плечами Ветриз, — я же не могу знать, почему ноги ходят. Само получилось. — Она снова оглядела помещение. — Мы вправду здесь, или это сон или что-то в этом духе?

— Трудно сказать, — признал Алексий. — Обычно все по-другому, если, конечно, слово «обычно» применимо в ситуации, которые происходят чрезвычайно редко. Обычно мы появляемся в момент, непосредственно предшествующий решающему событию в будущем или прошлом, в зависимости от того, что нас интересует. Хотя у натуралов это может происходить совсем иначе.

Тем временем Лордан и девушка начали тяжело дышать, но руки, сжимающие клинки, не дрогнули. Никто, сколько бы он ни тренировал эту позицию, не мог простоять больше минуты, не шевельнув рукой или ногой.

Так вот что они делают: не сражаются, а тренируются. И это не зал суда, а просторная демонстрационная арена в Классах, идеально повторяющая настоящую, чтобы выпускник, сдающий экзамен, находился в максимально приближенной к реальности обстановке.

Кончик клинка в руке девушки едва заметно дрогнул. Она тихонько всхлипнула, признав свое поражение, и кончик клинка задрожал сильнее. Упражнение было одним из основных — и самых сложных — в программе подготовки фехтовальщика. Оно, догадался Алексий, развивало много полезных умений и тренировало мышцы, как никакое другое. Патриарх представил себе эту пытку и мысленно содрогнулся.

Внезапно Лордан совершил стремительный выпад в сторону ученицы, двигаясь значительно быстрее, чем глаза наблюдателей. Девушка парировала удар почти так же быстро, после чего они обменялись серией коротких ударов, которая закончилась тем, что наставник выбил из ее рук меч едва заметным, внешне слабым поворотом запястья. Лордан согнулся пополам, держась за предплечье, и тихо выругался. Ученица пришла в ярость от собственного провала и молчала.

— Если тебя это утешит, — выдохнул фехтовальщик, ты была великолепна.

— Проиграла, — зло ответила девушка. — Вы взяли надо мной верх.

Лордан с удивлением взглянул на нее.

— Мне казалось, что я считаюсь твоим наставником.

— Хорошо — это еще недостаточно, — заявила девушка, — ты можешь быть очень хорош, но умрешь, если соперник лучше.

Патриарху не понравился ее тон; Лордану, судя по выражению его лица, очевидно, тоже.

— Именно поэтому я рад, что вовремя ушел, — сказал он. — Больше всего на свете я не люблю перфекционистов.

Ученица бросила на наставника обиженный взгляд.

«Она опасна. Как я мог поддаться на ее уловки?»

— Что? — Алексий вздрогнул и посмотрел на Ветриз.

— Вы говорили, вздохнула она, — что, когда вы используете людей таким образом...

Патриарх хотел что-то сказать, но не смог, выражение «используете людей таким способом» как нельзя лучше подходило к тому, чем они занимались.

— ...вы же что-то делаете? Я имею в виду, как-то вмешиваетесь в происходящее. Или я неправильно поняла вас?

— Ну, обычно. — Алексий неожиданно не сумел найти нужных слов, чтобы объяснить ей. — Я же предупреждал, что это всего лишь эксперимент, демонстрация.

— Ах да, конечно. Только я думала, что если я уже знаю этого человека, а он, очевидно, оказался в затруднительном положении из-за того безумного существа...

И снова Патриарха охватило странное чувство, будто его подняли и с размаху бросили на шахматную доску.

— Вмешиваться просто ради того, чтобы вмешаться, — сурово произнес старец, — очень опасно, не говоря о том, что крайне глупо. Мы не знаем, какие причины привели к эпизоду, который мы сейчас имеем возможность наблюдать.

«Лжец», — упрекнул он себя. Похоже, ситуация вышла из-под контроля. Проклятая девчонка каким-то образом записалась в его школу; очевидно, она решила, чтобы Лордан сам научил ее, как убить себя. И вина за это ложится на плечи Патриарха!

— Понятно, — протянула Ветриз. — В таком случае что мы будем делать?

— Думаю, — улыбнулся Патриарх, — будем возвращаться.

— Хорошо.

Патриарх открыл глаза и обнаружил, что напротив сидит перепуганный Геннадий, вид у него был почти комичный. Алексий нахмурился, взглядом давая понять, чтобы коллега взял себя в руки, и посмотрел в сторону Ветриз.

Ее глаза оставались закрытыми.

— Простите, — робко произнес Венарт, продолжая сидеть зажмурившись, и лицо его выражало недоумение, — долго еще так сидеть?

Ее глаза закрыты. Неужели после того, как он ушел, Ветриз осталась там? Да что же, в конце концов, происходит?

— Вал! — воскликнула девушка, открыла глаза и широко улыбнулась — Сногсшибательно! Вы очень умны, — добавила она, радостно обращаясь к Алексию. — Теперь я знаю, что вы — настоящий волшебник!

Патриарх ощутил, что его голова раскалывается от боли еще сильнее, чем раньше.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Вестовые, вероятно, заметили их задолго до того, как они достигли перевала Дрескейн, поскольку навстречу выехал внушительный эскорт.

— Постарайся держаться на высоте, — прошептал Журрай. — Не забывай, они первый раз видят тебя в качестве вождя. Первое впечатление — самое важное.

— Все в порядке, — уверенно ответил Темрай. — Я знаю, что делать.

Даже сейчас он не мог отделаться от мысли, насколько глупо все происходящее с ним. В конце концов, пять всадников, скачущих ему навстречу, — люди, знакомые с детства. Темрай различал Басбая, который держал в руках штандарт с орлом и выглядел чрезвычайно напыщенно. Молодой человек еще не забыл, как Басбай Мар гонялся за ним вокруг стана с пастушьим кнутом (и, к несчастью, настиг), когда застукал юного Темрая со своей младшей дочерью, занятых постижением таинственных прелестей юности. За ним ехал Кьюскай, высокий, величественный Кьюскай, всего на пять лет старше Темрая, его неизменный друг и покровитель в детских забавах. Молодой вождь еще помнил то время, когда едва решался заговаривать с ним на равных. Интересно, а что там делает дядя Ан, разряженный в цветастые перья, — ну естественно, ведь на протяжении последних пятидесяти двух лет Анкай Мар был верховным шаманом. Ходили слухи, будто раз в год он играет в «клетки» с самими богами.

Темрай ударил коня пятками по бокам и предоставил Журраю возможность догонять его. Ситуация грозила превратиться в большой спектакль, чего новоиспеченный вождь в глубине души совсем не желал.

Когда до всадников оставалось несколько ярдов, Темрай осадил коня и медленной рысью проехал мимо выстроившейся линии. Поравнявшись с Басбаем, он протянул руку, властным жестом забрал штандарт и вознес его высоко над собой, умудрившись не уронить и не упасть сам. Сотня всадников, оставшихся позади авангарда, ответила радостным ревом. Вернув штандарт Басбаю, Темрай остановился перед дядей Аном, который тут же подмигнул ему сквозь прорезь маски.

— Да здравствует Темрай Тайми Мар, — раскатисто прокричал дядя Ан. — Да здравствует великий вождь Темрай!

И тут же прошептал, чтобы не слышали соседи:

— Темрай, ты поправился. Похоже, тебя неплохо кормили.

— Не смеши меня, дядя Ан, иначе я свалюсь с лошади.

Темрай поднял руку в приветственном салюте.

Пятеро лучших воинов племени спешились и преклонили перед ним колена.

«Они поступают так, потому что покоряются мне, — неожиданно осознал всадник, и от этой мысли ему стало неловко. Но лишь на мгновение. — Они так поступают, потому что хотят помочь мне, я должен лишь принять их помощь».

Молодой человек сделал глубокий вдох, надеясь, что голос не сорвется, провозгласил

Я — Темрай кер Сасурай Тайми Мар, — донеслись до него собственные слова. — Встаньте, дети мои!

О милосердные боги, какой спектакль! Молодой человек попробовал представить, как бы поступил его отец, окажись он в такой ситуации, но безуспешно. В конце концов, его отец был вождем, а вождь знает, что делает.

Неожиданно Темрай вспомнил, что отец мертв, но самое ужасное, что сын не имеет права плакать или демонстрировать свое горе даже самым близким друзьям и родственникам, потому что всем известно, что вождь живет вечно.

«Я хочу домой», — мелькнуло в голове.

Я дома.

* * *

При виде родных шатров Темрай почувствовал себя лучше, затем вождю стало совсем плохо. Ему хотелось спрыгнуть с лошади, добежать до шатров, приласкать собак, раздать подарки, поскорее найти Пеггая, Соругая, Фелтен и Кдруен — просто, чтобы сказать «привет!», пока не вернулся отец...

Вождь натянул поводья и медленным шагом проехал вдоль главной улицы. Его голова была высоко поднята, осанка царственна — именно так, как учили в детстве. Люди выбегали из шатров посмотреть на него, но никто не кричал и не размахивал руками, даже собаки, и те пятились назад, нерешительно повиливая хвостами, словно опасаясь, что его это рассердит. Темрай никогда не видел стан таким тихим.

«Это глупо. Вовсе нет. Именно так должен вести себя клан в присутствии своего вождя».

«Интересно, что чувствовал отец... что чувствовал Сасурай Тайми Мар, — подумал юный вождь, — когда впервые въезжал в стан как Отец Клана, защитник своего народа и племянник богов? Смущение? Вероятно, нет. Вспомни семейную историю, Темрай. Ты больше не имеешь права беспечно относиться к такого рода вещам. Сасурай Тайми Мар был зрелым мужчиной, постоянным членом совета, когда Жолдай Тай ми Мар наткнулся на разъезд Максена Пичфорка на равнине Силаи. Когда Сасурай, возглавлявший остатки разбитой армии, въезжал в стан, люди смотрели не на него: они пытались найти среди всадников отцов, мужей, сыновей, братьев и нареченных, подавляя крик и слезы, не увидев их среди живых. Вероятно, Сасурай получил еще меньше удовольствия от этого момента и извлек из него больше пользы.

«Я должен справится. С этого момента у меня нет права на ошибку».

* * *

— Следующее упражнение, — говорил Лордан, — принадлежит к числу тех, которые вы будете ненавидеть до конца своих дней. От него болят мышцы, оно противно, во вы будете повторять его до тех пор, пока не выполните правильно. Готовы?

Пока ученики взирали на него со смешанным чувством ненависти и страха, Лордан поставил пятки под прямым углом, распрямил спину и вытянул руку с мечом в позицию ортодоксальной защиты. По прошествии минуты (что в данном случае означало практически вечность), настав ник объявил:

— Приступайте.

Результат оказался совершенно предсказуемым, поэтому он заставлял выполнять упражнение снова и снова.

«Однажды, — думал Лордан, проходя вдоль выстроенных в линию учеников, — я точно узнаю, что предполагает достичь эта пытка. Иначе зачем вот уже двадцать поколений фехтовальщиков повторяют ее три раза в день, каждый день!»

В этот раз первым не выдержал благородный Ювен. Лордан рукой опустил его клинок и, бросив: «Сначала», продолжил прогуливаться вдоль шеренги. Неприятная особенность упражнения заключалась в том, что, если не справлялся один, оставшимся приходилось начинать сначала.

Устав смотреть на мучения своих подопечных, Лордан пробурчал: «достаточно» и один за другим опустил все шесть клинков.

— Хочу напомнить вам, — добавил он, — что деревянные модели, которыми вы пользуетесь, значительно легче и короче настоящего оружия, поэтому в дальнейшем вам предстоит стоять четыре минуты вместо двух. Теперь приступим к изучению обратного шага классической городской защиты. Опорная нога на линии, оба колена полусогнуты, как если бы вы сидели на стуле. Мастер Тьюдел, вы похожи на испражняющегося наука.

Девушка. В ее движениях сквозила та же неуклюжесть, что и у остальных пяти, но упорство, с которым она выполняла каждое упражнение, было почти пугающим. Она занималась, словно... Студенты учатся фехтованию с целью хорошо зарабатывать и не быть убитым, эта хотела научиться убивать. Бардас отдал профессии десять лет, но никогда не видел ничего подобного. Он знал одно: ему это не нравится.

— Эта, — шепнул Лордан помощнице, пока класс тяжело топтался, с размаху рассекая воздух, — станет настоящим чудовищем.

— Отлично, — невозмутимо ответила Эйтли, — успешный выпускник — лучшая реклама для заведения.

Девушка сидела в шезлонге, уткнув нос в кучу восковых дощечек: список имен, догадался фехтовальщик.

— Знаешь, кто это? — спросила она.

— Не имею ни малейшего понятия.

— Это список всех студентов, записавшихся на этот семестр. Более тридцати еще не выбрали школу. Можно прямо сейчас отправляться искать их.

— Ты увлеклась, у меня уже есть класс.

— Ах, — улыбнулась Эйтли. — Как ты смотришь на то, чтобы вести два класса одновременно? Некоторые инструкторы так делают.

В ответ Лордан недовольно нахмурился.

— У меня нет сил смотреть за этим, — ответил он, — еще полдюжины идиотов доконают меня.

— Брось, ты просто еще не привык. Когда ты найдешь свой собственный стиль...

— Отличная идея, тем не менее она отклоняется. Я способен справиться с одной дюжиной, но две шестерки — это выше моих сил. Кроме того, отличительной чертой нашей школы является индивидуальное обучение. Значит, я должен постоянно наблюдать за тем, что делают ученики. А как я буду за ними наблюдать, если половину времени мое внимание будет занято другим классом? — Бардас поглядел на аккуратные дощечки с именами и подумал о том, сколько усилий потрачено впустую. — Тебе следовало спросить у меня, прежде чем приступать к своей затее.

— Ну хорошо, — нахмурилась Эйтли, — а что, по-твоему, я должна была делать? Работу, которую ты мне поручил, я закончила несколько часов назад.

— Откуда я знаю, — огрызнулся Лордан. — Нет, Ты только посмотри на этого клоуна! Валери, если ты хотя бы изредка слушал то, что тебе говорят...

Фехтовальщик вернулся к работе, а Эйтли вздохнула и бросила стило в сумку. Она взяла за правило наблюдать за работой практически всех инструкторов, и, по правде сказать Лордан относился к числу средних. Он меньше орал и больше объяснял, чем многие из его коллег, между успехами его шестерки и прочими студентами не чувствовалось большой разницы.

Девушка рассеянно обвела взглядом помещение. В одной из известных школ, располагавшихся неподалеку, Класс продвинутого уровня осваивал искусство владения Звейхендером — старинным двуручным мечом, который использовался на процессах по обвинениям в наговоре и колдовстве. За все время, проведенное в различных судах, Эйтли ни разу не слышала, чтобы рассматривалось подобное дело. Она знала, что у Лордана имелся Звейхендер, но хранился явно не дома — предмет такого размера трудно было бы не заметить. Не представляя, как им пользуются, девушка наблюдала.

Инструктор начал с того, что продемонстрировал ученикам собственно меч. Его длина превышала шесть футов, почти четверть ее приходилась на рукоять. Гарда расходилась на фут в обе стороны, причем их было две: шестью дюймами выше находилась еще одна, поменьше, напоминающая два крыла, отходящих от лезвия. Преподаватель взял платок и, тщательно обмотав рукоять между двумя гардами, обхватил ее правой рукой, поместив левую ближе к концу, после чего приступил к демонстрации основных движений.

Эйтли, ожидая увидеть удары сплеча, была разочарована, убедившись, что Звейхендер используется скорее как топор мясника и алебарда, нежели обыкновенный меч. С таким только на драконов ходить, подумала девушка. Тонкий отточенный судебный клинок придавал адвокату грациозность и изящество в захватывающей стремительности поединка, тогда как неповоротливый Звейхевдер двигался по заранее определенному маршруту, не позволяя ни выиграть дело, ни проиграть. В нем чувствовалась уверенность и практичность, он начисто лишал судебный процесс зрелищности. Почему же его применяли так редко?

Четверо или пятеро обучающихся по очереди фехтовали с инструктором — один продержался целых две минуты, остальные потерпели поражение после нескольких первых замахов. Легкость, с которой новичок мог одолеть профессионала, объясняла, почему в настоящее время меч уже не использовался. К тому же с таким оружием поединок мог длиться сколь угодно долго, а интересы правосудия требовали, чтобы слушание было по возможности кратким и однозначно разрешало спор в пользу одной из сторон.

Шестой студент — невысокий плотный юноша в неприметном костюме — сопротивлялся дольше всех, хотя начал задыхаться уже на тридцатой секунде. Эйтли плохо представляла технику боя, но интуитивно чувствовала, что он плохо понимает, что делает. Инструктор не скрывал раздражения: класс хранил молчание — крики во время процесса рассматривались как неуважение к суду, нарушителей порядка помещали на неделю в камеры, расположенные в подвалах Храма Правосудия, — но ученики не скрывали, на чьей стороне их симпатии. Выпады преподавателя стали злее и интенсивнее — Эйтли понимала, что он потеряет репутацию, если этот фарс будет продолжаться.

Тренер увеличил скорость и применил несколько приемов, не включенных в демонстрацию, — студент продолжал борьбу. Юноша, несомненно, был самородком, что только осложняло его положение. Кроме того, сама ситуация выглядела бессмысленно: он пришел сюда овладеть профессией а не победить своего наставника. Эйтли почувствовала, как внутри нарастает раздражение: мальчишка продемонстрировал свои способности, пришло время вежливо уступить и принять аплодисменты зрителей.

Но он не уступал. Юноша продолжал атаковать, Эйтли видела, как наставник нанес ему рану в правое предплечье, недвусмысленно давая понять, что игра затянулась. Ученики испуганно охнули, тренер сделал шаг назад, показывая, что схватка окончена. Но студент считал иначе: он поменял опорную руку и занес меч над головой. При попадании этот удар раскроил бы инструктору череп, как сосновое полено. Наставник неловко парировал, приняв удар нижней гардой, и отлетел в сторону. В это время юнец замахнулся снова, целясь в область горла противника. Инструктор отпрыгнул в сторону, парировав удар, прежде чем тот рассек его надвое. От такой наглости наставник пришел в ярость; контратака была стремительной и беспощадной: лезвие скользнуло между руками юноши и вошло точно в сердце.

Раздался крик. Пальцы студента разжались, меч с лязгом упал на каменные плиты, и в следующее мгновение труп с глухим стуком рухнул к ногам наставника.

Казалось, тренер превратился в статую (в чем дело, тебе раньше не приходилось убивать зарвавшихся щенков? А еще называешь себя профессионалом...), в то время как ученики медленно пятились назад. На соседних площадках ученики в растерянности замерли. Лордан, скосив глаза в сторону, почувствовал, как острие деревянного клинка коснулось его щеки, но не обратил внимания. Кто-то закричал, вокруг забегали люди. Один из студентов схватил наставника за руку, но тот не двигался. Слышались призывы доктора, администрации и прочих бесполезных официальных лиц. Мертвого юношу осторожно ощупывали пытались найти пульс.

Эйтли почувствовала, как слабеют и начинают мелко дрожать колени, а к горлу подкатывает тошнота.

— Господа, — обратился Лордан к своей группе тоном учителя, бранящего ребенка за то, что тот болтает во время урока, — если это происшествие так огорчает вас, я боюсь, вы ошиблись в выборе профессии. Нас это не касается. Итак, на чем мы остановились?

* * *

Похороны Сасурая отложили, так как Темрай был в отлучке. Победители чувствовали бы себя обманутыми, не получив заслуженных призов из рук своего вождя. Кроме того, церемония награждения традиционно использовалась новым вождем для обозначения целей и задач племени на ближайшие годы.

За время вынужденной задержки были проделаны невиданные до того приготовления: дорожки для скачек размечены каменными пирамидами, выкопаны стрельбища, на которых развешены мишени, и так далее. Более того, основные соперники получили возможность несколько дней готовиться к грядущим соревнованиям: новые мишени выглядели основательно потрепанными, с дырами и занозами в креплениях. Для показательной стрельбы поймали даже живого орла обычно в таких случаях использовали чучело, а для зрителей насыпали невысокий длинный вал, чтобы оставить им шанс увидеть что-то, кроме затылка стоящего впереди.

Для Темрая сколотили солидный деревянный трон, по правую сторону которого располагался столик для призов. По традиции призы брались из личной сокровищницы умершего вождя, поэтому Темрай едва сдерживался, чтобы не смотреть на вещи, лежащие на подносе как символ его почти божественной щедрости. Вещи, которые, он надеялся, перейдут к нему после смерти отца: золотые шпоры, личный рог, пара великолепных, богато расшитых туфель колчан первоклассных стрел с пурпурным оперением, свидетельствующим об их принадлежности вождю.

«Проклятие, — подумал Темрай, — впрочем, не важно».

По обычаю, вождь был обязан принять участие хотя бы в одном из состязаний, но победить считалось дурным тоном. Самое лучшее — занять четвертое место и тем, самым продемонстрировать доблесть, но избежать награды. Темрай решил участвовать в стрельбе по мишеням — орлу — кто-нибудь наверняка пристрелит птицу раньше, избавив вождя от необходимости поднимать оружие. Чтобы подчеркнуть значительность состязания, стрельба завершала игры.

Темрай откинулся на спинку трона и приготовился с удобством наблюдать за скачками.

Скачки — по пять, десять и пятнадцать кругов с препятствиями и без таковых — завершились без неожиданностей. Тоболай Мар и его шесть сыновей поделили между собой призы за четыре состязания и отлично показали себя в двух оставшихся — забеги на короткую и среднюю дистанции, — которые по чистой случайности выиграли Ремтай Мар и Пайридай.

Игра в мяч представляла собой традиционную неразбериху. Бестрен грубо нарушала правила, но, согласно обычаю, Темрай не мог выпроводить ее с поля, чтобы не допустить скандала. К счастью, игра закончилась благополучно: обошлось без жертв, команда Бестрен проиграла, чему Темрай втайне порадовался — это избавило его от необходимости вручать приз молодой особе, которая, не таясь, строила ему глазки. Девушка уже достигла брачного возраста, но, несмотря на привлекательность, Темраи испытывал к ней чувство восхищенного отвращения.

Вождь радостно вручил золотую брошь и пояс Сарген пел Тазрай, здравомыслящей девушке с блестящим чувством юмора. Темрай недавно выяснил, что, пока он был в отлучке, Сарген расторгла помолвку со старшим сыном Лимдая. Стараясь, чтобы торжественная улыбка не превратилась в оскал вожделения, молодой человек застегнул на ней пояс, на долю секунды задержав руку на животе девушки. Во всяком случае, его отношение к игре в мяч изменилось в лучшую сторону.

Затем следовали соревнования по бегу. Они никогда не пользовались популярностью и служили скорее для заполнения паузы между скачками и состязаниями по стрельбе из лука. Вручив призы, Темрай встал, чтобы обнародовать свою волю. Момент был выбран удачно.

— Сейчас, — объявил он, — состоится еще одно состязание. Вы можете счесть его нововведением, но это не так: упоминания о нем встречаются в старинных песнях. На долгое время оно было незаслуженно забыто. Но я хочу возродить его, потому что командные игры воспитывают дух товарищества и взаимовыручки... — продолжал свою речь Темрай, пока ему не надоело себя слушать.

Затем он объявил состязание в ношении бревна.

На самом деле о сюрпризе многие знали заранее. Накануне вождь назначил капитанов команд, волонтеры, от правившиеся за бревнами, тоже были посвящены в тайну. Тем не менее со всех сторон раздались одобрительные крики, под которые на площадку состязаний внесли два огромных древесных ствола. Разумеется, молодых людей, которые желали принять участие в соревновании, нашлось в избытке.

Задача заключалась в том, чтобы первыми принести бревно в конечную точку маршрута, ни разу не уронив его. Победители получат по золотому перимадейскому квотеру, а капитан — пурпурный берет вождя.

Вскоре стало очевидным, что энтузиазм состязающихся значительно превосходит их возможности: они петляли, словно пьяные, наступали друг другу на пятки и сталкивались. Но вождя это не огорчало. В заключительном слове он подчеркнул необходимость тренировать это полезное умение. В результате победу одержала команда Кьюская, что было естественно, поскольку берет победителя шился по размеру его головы.

Во время соревнований по гимнастике Темрай позволил себе отвлечься и понаблюдать за своими людьми. Раньше он никогда не делал этого — ведь в то время он являлся одним из них. Теперь же между ними возник своего рода барьер — отчасти потому, что Темрай стал вождем, но в основном потому, что он побывал в городе и видел другую жизнь — жизнь, которая сильно отличалась от этой. После каменных домов, мощеных улиц, свежей воды, доступной в каждом сквере, молодой человек с трудом воспринимал возвращение к прошлому. Конечно, народ нельзя упрекнуть за то, что он не изобрел столько замечательных вещей, никто не виноват, что одни люди оказываются умней или сообразительней других. Но отказываться от лучшего во имя привычного — это уже глупость, более того, варварство... Конечно, если плата обладание этими замечательными вещами не превышает их реальной ценности. Здесь лежал ответ на вопрос, которого он искал. Его идея была не нова, напротив, то же самое говорили поколения ищущих самооправдания странников, ушедших из города. Темрай задумался.

Перимадейцы создали множество чудес, но утратили лучшую часть самих себя. Так говорили странники, сидя под яркими холодными звездами и потягивая горячее молоко с медом. Перимадейцы превратились в бездушных эгоистов, считающих прочие народы варварами, которых позволено разорять и завоевывать, чтобы приобщить их к цивилизации. Но странники рассказывают много небылиц, в том числе о встречах с огромными летающими ящерами, тварями с головой животного и туловищем человека и прочее.

«Я видел людей в городе, и они ничем не отличаются от нас, — думал Темрай. — Конечно, они ведут себя по-другому, например, дружелюбно встречают чужестранцев, даже тех, которые традиционно считаются их врагами. Если перимадейцы что-то спрашивают, то обычно это просьба подтвердить правдивость того или иного дикого слуха: правда, что у ваших мужчин по семь жен? Правда, что в твоей стране мужчина и женщина занимаются, ну, сам знаешь чем, в седле на полном скаку? Правда, что вы делаете кубки из черепов убитых врагов? На что похоже то-то и то-то...»

Еще одно отличие: в городе есть целый квартал, в котором живут люди, занятые тем, чтобы продлить жизнь больным, с которыми кочевники никогда бы не стали возиться, потому что они либо слишком стары, либо слишком слабы, чтобы приносить какую-то пользу для клана. В городе забота о таких людях считалась естественной. Здесь, на равнинах кочевники не имели соответствующих навыков: каждый выполнял одинаковую работу и владел примерно равным количеством собственности. В городе разделение на бедных и богатых было очевидным, но даже беднейшие из них имели больше, чем люди равнин. Что плохого в такой организации? Человек при желании мог всю жить оставаться ремесленником, а мог усердно работать и подняться на три-четыре ступени замысловатой иерархической лестницы.

Темрай сидел на деревянном троне и с удивлением оглядывал своих людей. Он никогда не предполагал, что их так много. Никому до него не приходило в голову подсчитать, сколько их на самом деле. Существовала традиция, что перед началом новой войны каждый воин, проходя мимо шатра вождя, опускал в корзину стрелу — потом корзины грузили на спины лошадей и использовали в качестве резервного запаса. Последний раз, лет двенадцать-тринадцать назад, лошадей было больше сотни, но Темрай не помнил, сколько корзин несла каждая.

Приблизительную численность клана можно определить и другими способами, подсчитав, например, сколько времени требуется на переход вброд той или иной реки, прикинув протяженность колонны, идущей по дороге, или количество шкур, отданных кожевенникам за месяц (то есть сколько волов было убито и съедено, и отсюда вычислить количество ртов). Но нужно признать, вождя этот вопрос тревожил мало, да и вообще ему не пристало интересоваться подобными вещами. Кочевники могли обидеться, решив, что к ним относятся как к собственности. Темрай слышал легенду, гласящую, что давным-давно в городе одни люди якобы владели другими, словно землей или орудиями труда, но он не верил в это, как не верил рассказам о двуглавых львах и говорящих деревьях, которые тоже якобы существовали, когда мир был юн.

А сейчас Темрай обнаружил, что именно рассматривает своих людей, как шпион, явившийся из города, что бы подглядывать за кочевым народом. Их рост колебался в промежутке между пятью футами четырьмя дюймами и шестью футами (женщины, естественно, на полголовы ниже); они носили одежды из шерсти, войлока и кожи, ели вяленое мясо, сыр и просо, если год выдался урожайным, яблоки и оливы в зависимости от времени года. Они жили в шатрах из войлока и шкур, зимой мазались топленым жиром, чтобы защитить кожу от дождя и ветра, ничего не имели, кроме повозки и пары лошадей. Не было части лошади или бычка, которой кочевник не нашел бы применения: молоко, мясо и кровь употребляли в пищу, сало использовали для освещения, готовки и защиты от влаги; шерсть и волосы — для изготовления войлока и веревок; кости и зубы для пуговиц, игл, средней части дуги лука, пряжек, рукоятей, украшений, музыкальных инструментов и клея; сухожилия служили тетивой для луков, а навоз применялся в качестве топлива. Этот народ не знал, что такое праздность; он никуда не спешил, довольствовался малым и не желал приобрести больше; он не писал книг, но помнил имена предков, живших сто поколений назад, не имел машин, но знал о серебряном припое и умел читать цвета побежалости. Глядя на них, словно в первый раз, Темрай осознал, насколько они другие.

«Мы, народ равнин. Народ, который умеет изготовить тысячу и одну вещь из дохлой коровы».

Кто-то тянул его за рукав — пришло время вручать призы за состязания в беге и прыжках через препятствия. Удивляясь как он мог допустить, чтобы второе лучшее седло Сасурая и совершенно новая пара перчаток для соколиной охоты были отданы за то, что кто-то обладает замечательны талантом перепрыгивать через груду хвороста на конце длинного бревна, Темрай взял лук и, внутренне дрожа, отправился на стрельбище.

Мысленно возблагодарив богов, что никто не пытается заставить его отдать лук Сасурая — по обычаю, он отправится с ним в Вечность, — Темрай молча почтил память мудрых предков, предвидевших эту печальную ситуацию. Затем юноша взял лук (он имел множество других, изготовленных как лично, так и лучшими мастерами, но это было оружие, с которым он учился стрелять). Если на свете существовал лучший лук, вождь не хотел об этом знать.

Тетиву сменили с тех пор, как Темрай держал его в последний раз. Длинное сухожилие из лошадиной ноги было аккуратно обмотано шелковой нитью, пропущено сквозь гладкие костяные бусины и идеально ложилось под пальцы. Юноша поправил колчан, проверил оперение стрел и беспокойно огляделся, пытаясь отвлечься. Сейчас, стоя одной ногой на линии перед невидимым туннелем, соединяющим его с мишенью, он осознал, что не выиграть будет непросто. Весь клан не сводил с него глаз — любой другой уже давно бы потерял равновесие.

Когда пришла его очередь, Темрай уже сумел убедить себя, что не обладает никаким особым талантом. Судья отдал команду, и пальцы юноши слегка дрогнули, когда он почувствовал, как зарубка стрелы ложится на тетиву. По команде «Натянуть!» он поднял лук, правой рукой оттянул тетиву, чувствуя, как напрягается дуга и центр тяжести смещается с плеч на спину. Когда выемка под наконечником стрелы оказалась напротив его большого пальца на левой руке, правый дотронулся до подбородка, и тетива коснулась губ — стрела, рука и лук находились на одной линии.

Темрай прицелился, все вокруг отодвинулось на второй план, на долю секунды он забыл про смерть отца, Перимадею и ее защитные сооружения, свои новые обязанности как вождя клана и собственное неожиданное одиночество среди народа равнин. Невозможно думать об этом, когда левая рука полусогнута, локоть отведен в сторону, указательный палец правой руки прижат сильнее, чем средний, чтобы удостовериться что стрела легла так, как нужно; невозможно не думать о том, как разжать пальцы, — лучший выстрел, когда пальцы просто переходят из сжатого состояния в распрямленное; так же просто, как невыполнимо...

Выстрел, далекий «плюх», когда стрела поразила мишень — в нижний правый угол, признак небрежного выстрела. «Ах, если бы это было так просто, зачем заниматься стрельбой?» Вождь выхватил следующую стрелу выстрелил. На какое-то время он вновь ощутил себя Темраем, уверенным, хотя посредственным стрелком, ни больше ни меньше. На мгновение он осознал, что нужно запомнить этот момент, насладиться им, потому что никто не мог сказать, когда ему будет позволено еще раз стать Темраем.

В результате молодой человек оказался пятым — лучший результат, который можно было достичь. Он доставил Темраю даже большее удовольствие, чем победа. Вождь продемонстрировал красивую стрельбу, и его успокаивала мысль, что среди мужчин клана есть хотя бы четыре стрелка, которые владеют луком лучше, чем он сам.

Темрай стоял у линии, не желая занимать свое почетное место. Если его присутствие вносило некоторое беспокойство среди соревнующихся в этом не было ничего дурного. Несомненно, двухсотпудовые камни, пущенные из требушета с городских стен, внесут куда больше беспокойства в их ряды.

Состязание в стрельбе показало, что уровень владения луком в клане довольно высок. Темрай решил, что, как только закончатся игры, он соберет совет, чтобы узнать, не помнит ли кто результаты прошлых состязаний. Это поможет выяснить, насколько улучшилась (или ухудшилась) боевая подготовка его людей за годы. Сознательный вождь должен владеть этими сведениями.

Наступило время заключительного состязания. Темрай точно не знал, что так привлекало людей в стрельбе по несчастной птице, привязанной за лапу к пятидесятифутовому шесту, вероятно, ее непродолжительность — один выстрел от каждого участника. Если первый стрелок поражал цель, состязание заканчивалось. Может быть, очарование заключалось в том, что каждый имел возможность наблюдать за полетом стрелы, в то время как в обычной стрельбе по мишеням только ближайшие зрители видели, куда стрела попала в действительности. Жажда крови исключалась: обычно в качестве орла использовалось чучело. Темрай предполагал, что популярность соревнования объясняется его некоторой рискованностью: стрелы, не попавшие в цель, падали где придется, в том числе среди зрителей.

В этот раз на шесте оказалась живая птица — крупный рыжий орел, яростно бившийся на привязи, протестуя против дикости происходящего. Это зрелище только раззадоривало присутствующих, с орлами у кочевников были давние счеты: то ребенка утащат в горы, то ягненка, по тому многие воспринимали состязание как символическую месть, хотя сам Темрай предпочел бы стрелять в чучело. Он не одобрял публичных экзекуций, кроме того, живая мишень слишком сильно дергалась.

Единственный выстрел. Вождь долго смотрел в колчан, пока не нашел нужную стрелу, любимую, которой он пользовался с юности, хотя она была великовата на целый дюйм. Темрай не представлял, откуда она взялась. Стрела имела пурпурное оперение, но изготовили её не на равнинах. Кочевники делали свои стрелы из одного куска дерева неизменной толщины. Его стрела была склеена из двух сортов древесины — кизила и кедра — и плавно сужалась к концу. Узкий, непривычно тяжелый наконечник представлял собой четырехугольник — в противоположность треугольным, так любимым кузнецами народа равнин. Темрай предполагал, что эта стрела была очень старая и происходила из Сконы, где живут лучшие мастера и лучшие в мире лучники. Как она попала на равнины, оставалось загадкой, вероятно, ее обронил воин из города.

Темрай поднес любимицу к глазам, чтобы убедиться, что она не треснула или не покоробилась, и резко отпрыгнул в сторону, уклоняясь от падающей стрелы, не попавшей в заветную цель. Его очередь была семнадцатой, ждать оставалось недолго. Вождь не опасался выиграть это состязание: он никогда не практиковался в вертикальной стрельбе, такой навык мог пригодиться разве что под стенами города, а убивать птиц в отличие от многих Темрай не любил.

Удивительно, как могли промахнуться пять лучших стрелков племени, размышлял Темрай, задрав голову и щурясь в попытке различить орла на фоне слепящего солнца. В тот момент, когда его пальцы уже приготовились отпустить стрелу, единственное облачко на всем небосклоне набежало на солнечный диск. Вождь чувствовал, как трепещет тетива, как свинцовой тяжестью налились плечи. Пришла пора избавиться от надоевшей стрелы. Он сосредоточился на птице и разжал пальцы.

«Проклятие — мелькнуло в голове.»

Сколько раз он готов был пожертвовать чем угодно, чтобы сбить пернатую мишень на глазах у всего клана! Сколько времени он провел, пуская стрелы в набитый соломой мешок, висящий на стене фургона, в надежде найти то неуловимое движение, которое будет посылать стрелы точно в цель, а не куда-то в общем направлении! Орел дернулся, замер и повалился вниз. Темрай тихо выругался, пытаясь понять, как такое могло произойти. Вероятно, боги, слушавшие его мольбы на протяжении десяти лет, решили над ним подшутить и даровали ему победу в тот момент, когда он меньше всего желал ее.

Повисла неловкая тишина: люди пытались решить, как поступить — взорваться аплодисментами или выразить негодование по поводу такого вопиющего нарушения древней традиции. Оставшиеся участники подняли стрелы и ушли, не выдавая обиды. Это был попинжай — единственное состязание, в котором вождь обязан был проиграть, чтобы позволить другим участникам продолжить борьбу. И как, скажите на милость, он должен вручать приз самому себе?

— Простите, — пробормотал Темрай, единственное, что в тот момент пришло ему в голову.

Теперь уже поздно что-то менять. Варвар забросил лук на спину и пошел к своему трону. Ему предстояло сказать заключительную речь.

Темрай подготовил ее и знал, что она хороша. Вначале краткий, но изящный панегирик предшественнику, затем официальное обнародование своих намерений вести клан против врагов, обоснование причин и выгод грядущих битв, несколько слов об особом предназначении народа равнин, немного мистики и в заключение крылатое выражение, которое будут передавать из уст в уста на протяжении столетий. Вместо этого Темрай откашлялся и сказал:

— Я знаю, что вы устали от речей, поэтому сразу о том, что нам предстоит. Как только одолеем перевал Надсин, начинаем рубить лес, сплавляем его по реке — я знаю, что у нас нет опыта, но если это могут другие, сможем и мы. Затем строим осадные машины — не беспокойтесь, я узнал, как это делается, ничего сложного, можете мне поверить. Со стрельбой у нас все в порядке — иногда даже слишком, — но нужно научиться бегать с бревном, если мы хотим прорваться в город. Через три дня жду предводителей команд волонтеров. Я задумал еще очень многое, но об этом позже. Я закончил, переходим к пиршеству. Ваше здоровье! Ах да, чуть не забыл, не играйте в попинжай, если боитесь, что орла убьют.

Последние слова Темрай произнес серьезно, но, опускаясь обратно на сиденье, был твердо уверен, что только что в язык вошла новая поговорка. Сотню лет спустя человек, чьи овцы смешались с чужим стадом или жена на чала поглядывать на сторону, в ответ на свои протесты услышит насмешливое: «Не играй в попинжай...»

Между тем Темрай говорил со своим народом как вождь, а не мальчишка, нацепивший слишком большую для него шляпу отца. Он получит волонтеров для подготовки стенобитных команд, и спиленный лес поплывет по реке, И никто не осмелится шушукаться за его спиной, будто Вождь не знает, что делать. Его план сработает, и сработает потому что Темрай понял простую истину: если есть цель — стреляй, и плевать на правила.

«Сасурай не знал этого. Сасурай не брал Перимадеи. Возьму ее, я это сделаю», — думал вождь, когда при шли люди чтобы свернуть ковры и разобрать трон.

Конечно они не сбросили вождя на землю, но недвусмысленно намекнули что он им мешает. Темрай извинился и оставил их выполнять свою работу.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Устойчивая популярность, которой пользовался Патриарх Перимадеи среди граждан города, объяснялась их отношением к его должности, которая в разное время считалась утомительной, обременительной или синекурой, в зависимости от того, насколько глубоко обыватели задумывались над проблемой. Поскольку Патриарх всего лишь возглавлял Орден философов и ученых, занятых изучением далеких от практической жизни аспектов бытия, у горожан не было причин любить или почитать его, однако Алексий продолжал пользоваться любовью и восхищением. Выяснив, что его считают за мага, который защищает город от всяческих напастей вроде нашествий злых демонов, эпидемий чумы и ураганов, Алексий пришел в отчаяние. Затем он выбросил это из головы.

Когда весть о болезни Патриарха распространилась по городу, Алексий несколько раз столкнулся с проявлениями чрезмерной любви и обожания, исходивших от встревоженных горожан, которые, несомненно, хотели, чтобы он поскорее поправился и вновь стал на защиту города, прежде чем случится что-то непоправимое. Каждое утро у дверей своей кельи он находил цветы, фрукты, счастливые талисманы. Заботливые престарелые дамы присылали горшки с теплым мясным бульоном, высокопоставленные члены Ордена, словно им больше нечем было заняться, принимали делегации шумных сияющих детей, которые приносили венки из пахучих трав, сплетенные собственными неумелыми руками. Эта навязчивая забота доставляла столько беспокойства, что, как только Патриарх смог встать с кровати он вышел на балкон и приветствовал толпы горожан в надежде, что благожелательные преследователи наконец успокоятся.

Как это трогательно, — прожурчал Геннадий, когда Алексий дрожащей походкой побрел к кровати, придерживая сведенную судорогой руку. — Совершенно посторонние люди в любую погоду приходят под окна твоего дома и забрасывают площадь цветами...

— Если кто-нибудь объяснит мне, как стог душистого сена может исцелить сердечную болезнь, я опубликую рецепт и разбогатею, — буркнул Алексий, укутываясь в одеяло. — Почему меня не могут оставить в покое?

— Потому что, — нежно промурлыкал Геннадий, — у тебя есть обязанности перед согражданами. Народу нужно кого-то любить, но люди не могут любить правительство — его никто не любит, — и они выбрали тебя. Ты должен быть с ними поласковей.

— Ты слышал, что они говорят? — простонал Алексий, зарываясь головой в подушку. — Они говорят, будто я сражался с неведомой тварью, насланной на город злобными врагами, и, естественно, победил, но получил тяжелую рану. Столько усилий, потраченных на то, чтобы убедить их, что мы не маги...

— Только добавили им уверенности в обратном, — довольно закончил собеседник. — Вот если бы ты разгуливал по городу в темно-синем хитоне, расшитом загадочными письменами, тебя бы тотчас объявили шарлатаном и забросали тухлыми яйцами. — Геннадий нехотя поднялся — Отдыхай, друг мой, от волнения ты начинаешь брюзжать.

Я знаю, ответил Патриарх. — Больше всего меня угнетает то, что я вынужден сидеть взаперти, когда нужно столько сделать?

— Не тревожься, — твердо сказал Геннадий, — твои расторопные секретари отлично справляются со всеми текущими делами — на мой взгляд, лучше, чем ты сам, и прочитывают все последние теоретические изыскания, так что даже я способен пересказать их тебе нормальным языком. Что касается всего остального, — Архимандрит многозначительно посмотрел на Алексия, — похоже, что с тех пор, как эти двое убрались туда, откуда пришли, все успокоилось. Думаю, мы должны быть благодарны, что сумели избавиться от них, прежде чем случилось что-то действительно серьезное.

Патриарх задумчиво кивнул. В течение получаса после того, как островитяне отправились своей дорогой, Алексий испытал на себе все прелести противодействия, которые, он знал наверняка, ему не суждено забыть. Но, пролежав два месяца в кровати, созерцая изрядно надоевшую мозаику, мудрец сумел взглянуть на случившееся другими глазами. Его глупые эксперименты по удаленному проклятию совпали по времени с присутствием в городе натурала, обладающего огромной неуправляемой силой, а потому не умеющего контролировать последствия своего вмешательства.

С отъездом девушки противодействие прекратилось (иначе к настоящему моменту Патриарх был бы, несомненно, мертв), и все тем или иным образом стало на свои места. Немногословные отчеты Геннадия свидетельствовали, что Лордан ведет безупречную жизнь процветающего тренера, загадочная девушка, по всей видимости, исчезла, и за последнее время не произошло никаких выдающихся событий вроде эпидемии чумы или разрушительного землетрясения. Словом, все шло своим чередом...

…хотя, безусловно, Алексий понимал, что обманывает самого себя. Он не мог забыть кошмарного ощущения, как им манипулируют — манипулируют с тои же легкостью, с какой Бардас Лордан обращается со своим любимым клинком. Это была не девушка, Патриарх мог поклясться, не ее довольно заурядный брат и уж тем более не один из жителей города. Возникал вопрос — кто? И другой, еще более тревожный: зачем?

— Я пойду, — сказал Геннадий, — зайду попозже. Ах да, там Далматий дожидается с письмами. Нет грешникам покоя...

Алексий подавил стон, глядя, как Далматий, самый бесцеремонный и суетливый из его секретарей, входит в опочивальню. Геннадий, по понятным причинам, исчез, Предоставив Алексию справляться собственными силами.

— Ничего такого, что бы могло вас побеспокоить, — прострекотал юноша, бросая увесистую связку пергаментов на стол и зажигая толстую свечу в изголовье кровати Патриарха. — Несколько энциклик для Архимандритов по вопросам доктрины...

— Какие вопросы доктрины? Мы ученые, а не священнослужители...

Далматий с состраданием посмотрел на Патриарха, в его взгляде читалось снисходительное терпение к тяжелобольному, страдающему человеку.

— Я рассказывал вам на прошлой неделе, — сказал он, — о генеральном конклаве, который пытается разрешить синтезодиатический парадокс путем сведения семи основных Принципов к шести. Это все...

— Великолепно, — возмущенно проворчал Алексий. — Законы природы изменяют путем открытого голосования. Кажется, пора встать с кровати и остановить это безумие.

Вам никогда не приходило в голову, — с намеренной жестокостью произнес Далматий, — что, как только вы спустите ноги на пол, доктора сдерут с вас кожу живьем? Как бы там ни было, — продолжал он, разобрав толстую связку документов, секретарь помахал ими перед лицом Патриарха, — здесь находятся декреталии и ваша личная почта.

Пока Алексий подписывал письма, стараясь при этом не закапать постель свечным воском, Далматий излагал ему последние новости и слухи.

— Поговаривают, — болтал он, — что кочевники опять что-то затевают. На мой взгляд, пора принять к ним суровые меры.

Алексий, пролив на тыльную сторону ладони немного носка, поднял глаза и спросил:

— Да ну? Какие же, например?

— Снарядить армию, — ответил Далматий. — Разделаться с ними раз и навсегда, Я хочу сказать, что, на мой взгляд, крайне неблагоразумно позволять ордам необузданных варваров жить у нас на пороге.

Патриарх погрузился в воспоминания. Шесть лет назад, если память ему не изменяла, Далматий вместе с двумя сотнями других беженцев находился на борту утлого судна, под покровом ночи спешно покидавшего Блемию. Вина этих людей состояла в том, что их носы оказались слишком длинны, а волосы — не того цвета. Сегодня юноша с легкостью мог бы затеряться в толпе между Академией и Возничим мостом. Шести недолгих лет с лихвой хватило, чтобы забыть боль людской нетерпимости, если сейчас он с легкостью рассуждал о бездумном преследовании других.

— Не думаю, что у нас до сих пор осталась армия, — спокойно ответил Патриарх, — я бы знал об этом.

— Можно провести мобилизацию, — возразил Далматий. — Кроме того, существует гвардия. Более чем до статочно, чтобы преподать кучке грязных варваров хороший урок. Они что-то затевают на равнинах в верховьях реки, зачем-то сплавляют лес. Бред какой-то. Нет, ну скажите на милость, зачем варварам столько леса? — добавил он с усмешкой.

* * *

Лордан, когда ему задали примерно тот же вопрос, не нашел, что ответить. Он ремонтировал один из тренировочных мечей, а потому притворился, будто не слышит.

— Очевидно, — продолжала Эйтли, — будет выслан разведывательный отряд под командованием — ох, как же его зовут? Имя вертится на языке...

— Окажи мне услугу, подержи палец здесь, нет-нет, вот здесь, пока я намазываю клей. Осторожно, он липкий!

— Максен! Точно, Максен. Говорят, на равнинах его имя стало легендой.

Лордан вздохнул и опустил кисть в горшок с клеем.

— Максен мертв, ответил он, — уже двенадцать лет.

— Ох, Эйтли невольно вздрогнула, — кто же тогда командует армией?

— Никто — слой клея оказался слишком тонким. Лордан пощелкал языком, бросил в горшок еще несколько шариков и размешал. — У города нет армии, если, конечно, не считать армией настенное украшение, называемое гвардией. Армии не существует уже двенадцать лет. На мой взгляд, это хорошо.

— Я могу теперь убрать палец?

— Потерпи еще немного, нужно, чтобы клей стал горячим. Так что, согласно твоей проверенной информации, происходит на Равнинах?

— Откуда я знаю? Говорят, будто варвары затеяли крупное строительство в верховьях реки: кто-то видел, как огромные бревна сплавляют вниз по реке. Только мне кажется, что кочевники не занимаются подобными вещами: они терпеть не могут лодки и вообще все, что связано с водой.

— Не могут, — согласился Лордан, — или, во всяком случае, не могли. Но теперь все могло измениться. Возможно, они решили продавать лес, учитывая размеры строительства в городе.

— Не исключено, — ответила Эйтли, — только я слышала, будто они объявили нам войну. По слухам, старый вождь отправился к праотцам, а его преемник оказался воинственным парнем.

— А, пустое бахвальство, — отмахнулся Лордан, не сводя глаз со стыка, который он клеил. — Когда к власти приходит новый вождь, всегда начинается какая-то возня. Ему же нужно продемонстрировать свою силу. Это ничего не значит.

— Похоже, ты знаешь о них все, — чихнув, сказала девушка. — Откуда?

— Рассказывали, — уклончиво ответил Бардас. — Солдатские байки и прочие истории. В кабаках встречается много старых солдат. Спасибо, теперь можешь убрать палец. Передай мне веревку, пожалуйста.

— И все же слухи меня тревожат, — сказала Эйтли после короткой паузы. — Что, если они действительно решили напасть на нас? У нас нет армии...

Лордан недовольно поморщился.

— Если бы у нас была армия, — проворчал он, — тогда бы им было с кем воевать. Это единственный способ потерпеть поражение. Единственное, что они могут сделать, это перейти на ту сторону реки и смотреть, как корабли с пшеницей входят в залив. Также они наверняка заметят большие каменные штуки — мы их называем стенами...

— Ладно, не ерничай. Мы привыкли думать, будто стены несокрушимы, но я ничего не знаю об осаде и прочих тонкостях. А что, если мы ошибаемся?

— Хорошей подсказкой послужит тот факт, что город ни разу не пал от нападений с суши, — ответил Лордан, терпеливо обматывая бечевку вокруг рукояти. — Чтобы взять город, нужно как минимум иметь хорошую технику: осадные машины, тараны, стенобитные орудия. Кочевники не умеют их строить. Нет, — добавил он, — они смогут проникнуть в город, если кто-то откроет им ворота, а вероятность этого ничтожно мала.

— Ты, конечно, прав, — сказала Эйтли, вытирая руки о кусок ветоши, свисающей со спинки стула, — иначе император как-то отреагировал бы.

— Естественно, он для этого и существует. — Бардас затянул неприметный узелок и перекусил бечевку. — Если тебе нравятся кошмары об иноземных завоевателях, лучше опасайся островитян.

— Я думала, они наши союзники, — возразила де-

— В настоящее время — да. Они ведут с нами торговые дела, но не отрицают, что предпочли бы получить то же самое бесплатно. Более того, это единственная нация, располагающая мощным боеспособным флотом. Хотя ему тоже не попасть в залив из-за орудий на стенах. Честно говоря, я не могу представить, чтобы кто-нибудь в здравом уме решился атаковать город. На свете существует множество других, более доступных мишеней. Все, готово. Повезло, лишь второй, который приходится ремонтировать. Неплохо, если хочешь знать мое мнение.

Лордан зажег свечу и задул лампу. По причине позднего времени Классы были пустынны, выручало, что фехтовальщик заранее договорился со смотрителем, что тот оставит ему ключ от боковой двери.

— Пойдем поедим, — обратился он к Эйтли, я зверски проголодался.

Бардас поворачивал ключ в скважине, когда кто-то окликнул его. Он обернулся и увидел перед собой как-там-ее, свою загадочную ученицу.

— Что вы делаете здесь в такое время?

— Вы велели мне отработать стойку с мечом, — ответила девушка, словно учитель оскорбил ее своим вопросом.

Она выглядела усталой, ее челка взмокла и сосульками падала на вспотевший лоб.

— Если у вас найдется свободная минутка, вы могли бы посмотреть, как я делаю?

— Думаю, да, — озадаченно пробормотал Лордан, пытаясь совладать с удивлением.

— Я заплачу, сколько нужно.

Она посмотрела на наставника, затем перевела взгляд на Эйтли.

— Квотер за каждый час индивидуальных занятий сверх ежемесячной платы, — твердо сказала помощница, — я включу эту сумму в ваш счет.

Эйтли бросила взгляд на Лордана, в котором читалось:

«Осторожнее, тебя хотят надуть». Вместо ответа он отрицательно качнул головой. Лордан был уверен, что Эйтли ошибается, хотя, вне всякого сомнения, девушка вела себя странно. Вокруг нее витал ореол загадочности, завеса, подобная той, за которой скрывается император во время аудиенций чтобы никто не мог лицезреть его персону. Или что-то в этом роде. В общем, странная девушка.

— Ты подождешь меня? — нервно спросил Лордан.

— Нет, я домой, — покачала головой Эйтли, — мне же никто не платит за сверхурочное время.

— Хорошо, — сказал фехтовальщик, закрыв за помощницей дверь, — идем в демонстрационный зал, там светлее. — Он махнул рукой в сторону высокой арки. — Захватите факел, чтобы зажечь свечи.

Ступив на огромную пустынную арену, экс-адвокат вдруг почувствовал себя очень неуютно. Демонстрационный зал представлял собой точную копию зала суда, что бы студенты имели возможность привыкнуть к множеству скамей для зрителей и специфической акустике. Правда, строители допустили ошибку — нигде мечи не издавали такого резкого и громкого звука, как здесь, но этого недостаточно, чтобы вывести из равновесия бывалого фехтовальщика.

— Побольше света, — крикнул он в темноту, довольный, что его голос звучит громко и уверенно, — мы не платим за воск.

Девушка не ответила, и Лордан ощутил себя глупцом.

«Зачем я согласился на эту авантюру? Может, Эйтли права, меня намеренно завлекли сюда, чтобы испортить репутацию?»

Он попытался припомнить черты лица своей ученицы. Бардас никогда не задумывался, красива ли она. Объективно говоря, красива, непривычной красотой, но все же... нет, он не должен об этом думать. Не тот случай.

— Отлично, заявил Лордан, ставя последнюю свечу в канделябр — Возьмите меч из красного чехла. Осторожнее, это мой Спебреф.

Девушка кивнула и потянула за конец бечевки. «Она грызет ногти, а я и не замечал». В руке ученицы клинок выглядел до странности чужим, словно его верность могла ставиться под сомнение. Девушка отбросила чехол и встала в позицию, выбросив в сторону руку с мечом.

— Практически правильно, — попытался подбодрить ее Лордан. — Левое плечо немного назад, правую ногу на одну линию с мечом. Отлично, теперь стойте.

Наставник начал негромко считать, одновременно развязывая второй чехол. По непонятным причинам пальцы вдруг перестали слушаться, и в довершение ко всему он сломал ноготь.

— Вы усложняете себе задачу, — бросил Бардас, вынимая боевой меч и принимая позицию. — Не нужно сжимать рукоять, пусть она свободно лежит в ладони. Смотрите на меня.

Бардас встал напротив ученицы и медленно поднял меч, так что два клинка слились в одну линию.

— Видите, я отпускаю пальцы и держу его только основанием большого пальца. В этом и есть секрет упражнения, упругий захват надежнее, чем деревянная хватка. Вот, так уже лучше. Продолжайте, у вас хорошо получается.

Девушка, казалось, совершенно не слушала, точнее, не обращала внимания на его объяснения и подбадривания. Лордан снова поймал себя на мысли, что она не хочет учиться, она должна учиться в силу досадной, но неизбежной необходимости.

«Впрочем, ее мотивация меня совершенно не касается, чему я несказанно рад».

— Перерыв, — объявил инструктор по окончании минуты.

Девушка нахмурилась, словно собираясь возразить, за тем опустила меч.

— Сейчас попробуем сделать еще раз, но уже две минуты. Постарайся держать меч так, как я показывал, хорошо?

Ученица кивнула. Это краткое движение выглядело как жест, призванный свести к минимуму общение между ними. Такими кивками обмениваются адвокаты, когда судья прочитал обвинение и им больше нечего сказать друг другу, кроме как: «Теперь давай попытаемся убить друг друга».

Лордан невольно вздрогнул.

— Начали.

Они подняли клинки одновременно, и фехтовальщик обнаружил, что девушка смотрит ему в глаза из-за стальной стены. Лордана пронзило неприятное чувство, будто он вновь находится в зале суда. Но в суде в глазах противника читается скрытый страх, этот же страх он видит и в твоих глазах. Человечность — единственное чувство, которое объединяет их в начале и в самом конце поединка. В глазах девушки страха не было, в них вообще ничего не было.

«Больше никогда, — пообещал себе Лордан, — ни за какие деньги».

Фехтовальщик продолжал считать: минута сорок пять, минута пятьдесят... Она не двигалась. Впечатляющее зрелище, особенно для того, кто постоянно сбивался при выполнении этого упражнения в классе. Лордан начал нервничать: возможно девчонка специально сбивалась на занятиях, чтобы вынудить его остаться после, — но для чего ей это нужно? Бардасу казалось, что им манипулируют. К тому же он не мог отделаться от ужасного ощущения, что за ними наблюдают.

«Брось, Бардас, тебе скоро начнут мерещиться розовые лягушки. Заканчивай и иди домой».

— Минута пятьдесят восемь — девушка тихонько всхлипнула, признавая свое поражение. Лордан понимал ученицу: его плечо и рука разламывались от боли, но благодаря долгому опыту он мог продолжать. Кончик ее клинка задрожал сильнее.

«Достаточно, — решил фехтовальщик, и затем, внезапно, в голову пришла мысль: — Нужно показать ей следующую ступень — восстановление после стойки. Она заслужила это».

Бардас проверил позицию и внезапно совершил стремительный выпад в сторону девушки. Она поняла его и мгновенно парировала, после чего они обменялись серией коротких ударов. «Какие способности, я даже завидую ей», которая закончилась тем, что наставник выбил из ее рук меч едва заметным, внешне слабым поворотом запястья. Локоть пронзила резкая боль, так что у Лордана перехватило дыхание. Он согнулся пополам, держась за предплечье, и тихо выругался.

Девушка пришла в ярость от собственного провала И молчала.

— Если тебя это утешит, — выдохнул фехтовальщик, — ты была великолепна.

Он массировал предплечье, сожалея, что решил продемонстрировать свое мастерство, и, получив травму, чувствовал себя неловко. Впрочем, ее это, казалось, не беспокоило.

— Я проиграла, — зло ответила девушка. — Вы взяли надо мной верх.

От этих слов Лордана вновь охватило чувство отчетливого беспокойства.

— Мне казалось, что я считаюсь твоим наставником, — внешне удивленно произнес он.

— Хорошо — это еще недостаточно, — заявила девушка. — Ты можешь быть очень хорош, но умрешь, если соперник лучше.

Казалось, эти слова она адресует кому-то другому.

— Именно поэтому я рад, что вовремя ушел, — сказал он. — Больше всего на свете я не люблю перфекционистов.

Ученица бросила на наставника обиженный взгляд и сложила руки на груди, обхватив пальцами предплечья. Лордан уже видел раньше этот характерный для женщин жест, но плохо представлял, что он означает. Ситуация приводила его в смущение, Бардас понимал, что нужно что-то сказать, но не находил слов.

— Прости, я не хотел обидеть тебя, — сказал он. — Почему неудача тебя так задела? Ты делаешь неплохие успехи и намного обошла своих одноклассников.

Девушка слегка отстранилась, словно хотела не слышать его слов.

— Я хочу быть лучшей, — ответила она.

— Ты уже лучшая. У тебя талант к фехтованию, какой мало кто имеет. Внезапно Лордана осенило. — В семье были адвокаты?

— Дядя был фехтовальщиком. — Ученица теперь смотрела на него в упор, как прежде, только сейчас их не разделяли два ярда холодной стали. — Возможно, вы слышали о нем, его звали Теофил Хедин.

Лордав нахмурился, имя не вызвало никаких ассоциаций.

— Я не запоминаю имен, — ответил он, — лиц не могу забыть но имена... Просто влетают в одно ухо, а в другое вылетают — он угрюмо усмехнулся. — Кроме того, в нашей профессии зачастую встречаешь человека лишь однажды, поэтому нет особого смысла запоминать его имя.

— Понимаю, — кивнула девушка.

Она подняла клинок и, держа его за лезвие у самой рукояти, произнесла:

— Мы могли бы повторить еще раз?

Ох нет, только не это, ну почему?..

— Да, конечно, энергично ответил наставник. — Только, боюсь, я не составлю тебе компанию. Вывих запястья обойдется мне в кругленькую сумму.

Ученица кивнула и взяла меч за рукоять.

— В этот раз я попробую продержаться четыре минуты.

Лордан вздрогнул.

— Хорошо, — сказал он, — начинай.

Она подняла меч. Клинок находился точно на уровне впадины между ключиц совершенная стойка Ортодоксальной защиты. Лордан отвернулся, про себя считая секунды и запаковывая второй клинок. Закончив, он обернулся и обнаружил, что девушка даже не шевельнулась. Впечатляет, даже если она ненормальная.

Когда занимаешься самостоятельно, начинай с одной минуты и постепенно старайся увеличивать время. Не пытайся сделать сразу три или четыре минуты — это принесет больше вреда, чем пользы.

Ученица не сводила с наставника глаз, точнее, она не сводила глаз с треугольника у основания шеи, маленькой впадины между ключиц. Казалось, будто она занималась этим всю жизнь. Неожиданно Лордану пришла в голову мысль, что если девушка сейчас слегка согнет колено И перенесет вес на правую ногу, то проткнет его прежде, чем он сможет пошевелиться.

Лордан почувствовал, что ладони стали липкими от нота, и попытался подавить острое желание сделать пару шагов назад.

— Три минуты, — объявил он.

И снова это ужасное ощущение, что тебя рассматривают, как интересный экспонат, что ты являешься подопытным в каком-то научном эксперименте. Сейчас что-то произойдет, Лордан чувствовал это каждым нервом.

Девушка сохраняла неподвижность, как статуя, словно некий бог заморозил ее в тот момент, когда она готовилась сделать выпад. Желание отойти перестало поддаваться контролю.

«Инстинкт, — успокаивал себя Бардас, — десять лет, проведенных в судах, приучили мгновенно уклоняться, если кто-то направляет на меня меч».

С каждой секундой происходящее угнетало его все больше. К потным рукам добавилась еще одна неприятность — начинала зверски болеть голова. Три двадцать пять, а клинок даже не колыхнулся.

«Что показывает, какой я прекрасный учитель».

Три пятьдесят пять. Лордан с ужасом ощутил, что у него начались галлюцинации. Он знал, что девушка не двигалась, но словно видел настоящее и будущее одновременно: острие клинка, застывшее в воздухе и плавно движущееся к его горлу.

«Если она сделает выпад, мне останется винить только себя».

Три минуты пятьдесят девять секунд...

Позади раздалось легкое покашливание. Лордан резко обернулся в тот самый момент, когда девушка согнула правое колено и опустила клинок вниз. В арке стоял мужчина и удивленно смотрел на них.

— Мастер Лордан?

Проклятие, это был Летас Моден, один из смотрителей, в его глазах читался упрек.

— Я заметил свет...

Бардас слегка поклонился.

— Я проводил с ученицей дополнительное занятие, — будничным голосом произнес Лордан. — Очень талантливая девушка. Позвольте представить, моя студентка...

«Проклятие, почему я никогда не помню имен?»

Девушка что-то буркнула под нос, но мастера Модена, это, похоже, не интересовало.

— Настоятельно прошу вас, мастер Лордан, предупреждать меня всегда, когда вы соберетесь давать своим студентам дополнительные уроки, — сказал он раздраженно. — Строго говоря, за это взимается дополнительная плата: за свечи, аренду площадей и прочее. Сейчас я прощаю вас, но если вы предполагаете практиковать ваши занятия регулярно...

Брови фехтовальщика трагически изломились. Головная боль достигла апогея, и он меньше всего на свете хотел, чтобы член совета смотрителей отчитывал его в присутствии ученицы.

«Какого лешего старый дурак шляется здесь в такое время суток? Ему что, не сидится дома?»

— Примите мои извинения, мастер Моден, уверяю вас, этого больше не повторится. Я непременно буду заранее предупреждать вас в будущем. Если вы соблаговолите уведомить моего помощника, сколько я должен за свечи…

Мастер Моден нетерпеливо махнул рукой.

— Вы еще долго? Кстати сказать, правила предписывают, чтобы в здании обязательно находился представитель смотрителей, когда используется снаряжение или площадки. Это, конечно, формальность, но мало ли что может произойти. — Он подозрительно оглядел девушку, словно заметил что-то странное, но не понял, что именно. — Возьмите хотя бы тот печальный инцидент на прошлой неделе. А ведь мы обязаны отчитываться перед властями за все, что происходит на территории Классов, особенно если здесь льется кровь.

Лордан ощутил холодок у основания шеи и невольно вздрогнул.

— Еще раз мои извинения, мастер Моден, — сухо произнес фехтовальщик. — На сегодня мы уже закончили, не беспокойтесь. Я сожалею о причиненных неудобствах.

Смотритель издал шмыгающий звук, по всей видимости, выражающий неодобрение.

— Я рад, мастер Лордан. Сударыня, — неохотно добавил он, — спокойной ночи.

Как только за ними захлопнулась дверь, Лордан почувствовал себя значительно лучше. Кровь в голове все еще стучала словно молот, но в целом боль начала стихать.

«Интересно, что все это значило? Во всяком случае, теория Эйтли не оправдалась».

Он вытащил ключ из замочной скважины, сунул его в карман и взвалил на плечи учебное снаряжение. Ночь была холодной, собирался дождь.

«Хвала небесам за маленькие милости», — тихонько добавил Бардас.

* * *

Малиновый и синий, синий и зеленый... Читай цвета побежалости, наблюдай, как жар пламени медленно растворяется в стали. Жди последнего перехода, когда зеленый становится почти черным, но успей раньше, чем игра цветов прекратится.

— Достаточно, — объявил Темрай, вытирая лоб рукавом рубахи. — Теперь охлади его, быстро!

Длинная плоская полоска стали с шипением погрузилась в воду и, окутавшись облаком пара, стала невидимой. Как только шипение прекратилось, ее вынули из воды и придирчиво осмотрели.

— Отлично, теперь согни ее пополам, — сказал он, с трудом скрывая удовлетворение.

Сделать это оказалось непросто, и все же сталь выгнулась, как боевой лук, но не сломалась.

— Отлично, — повторил молодой человек, — теперь мы знаем, как закаливать пилы.

Он оставил помощников натачивать зубья обломками песчаника и пошел вдоль берега по направлению к шатрам. Шести и восьмифутовыми пилами можно валить и распиливать лес на доски в два, а то и в три раза быстрее, чем топорами и стругами. Если богам будет угодно, они успеют покончить с заготовкой еще до морозов. Перевозить дерево по заснеженным тропам будет куда сложнее.

В долине царили шум и движение. Широкие холмы на высоком берегу, еще недавно покрытые густым лесом, были усеяны множеством пней и веток, издалека, где еще стеной стояли деревья, доносились крики дровосеков и перестук топоров. Оттуда к реке бревна доставляли упряжки быков и лошадей. Здесь лес вязали в плоты и под ругань сплавщиков отправляли вниз по реке.

«Мы скоро вырубим его целиком, — подумал Темрай. — Хорошо бы построить лесопилки, какие я видел в городе, но времени слишком мало».

Сложнее всего оказалось определить необходимое количество древесины. Первую неделю его люди занимались только тем, что подсчитывали деревья, делали зарубки, прикидывали, сколько досок и брусьев выйдет из одного ствола. Не менее трудная задача заключалась в том, чтобы произвести необходимое количество брусьев и досок для постройки неопределенного числа боевых машин. Через неделю Темрай оставил эту затею и распорядился валить все деревья подряд.

Еще одна проблема состояла в том, чтобы на продолжительное время разместить клан на одном месте. Уже сейчас приходилось посылать стада на выпас выше по реке, что означало потерю многих рабочих рук, так необходимых на заготовке леса. Кроме того, непосильным трудом стала добыча пропитания, поскольку перепуганные лесные обитатели разбежались по дальним участкам леса. Добавить к этому отряды, отправленные на заготовку железной руды, извести, охрану женщин и детей, собирающих тростник... Но вопреки всему людей хватало.

«Нас много, — осознал Темрай, — значительно больше, чем я предполагал».

— Я видел пилы в работе, — сказал возникший словно из-под земли Журрай в покрытой грязью одежде. — Они хороши. Распорядиться, чтобы кузнецы бросили делать гвозди и занялись пилами?

— Я уже позаботился об этом, — покачал головой Темрай. — Те, кто ковал гвозди, теперь делают наконечники для стрел, а те, в свою очередь, пилы. Мальчишек сейчас учат точить зубья, чтобы не сидели без дела. Как бы там ни было, — с усмешкой добавил вождь, — все под контролем.

Он остановился и окинул взглядом тысячи суетящихся фигурок по непривычно изрезанному ландшафту.

— Должно быть, мы все сошли с ума, — пробормотал юноша. — сотни лет горожане изобретали и сохраняли свои знания.

— С их стороны было очень любезно позаботиться о нас, — пожал плечами Журрай. — Урок пойдет им на пользу.

Варвар задумчиво разглядывал своего вождя. Вероятно, что-то в облике юноши ему показалось странным, поскольку он добавил:

— Только боги знают, что принесет нам эта затея. Ходят разговоры, что это добром не кончится.

— Готов поспорить, — вздохнул Темрай. — Мы обижаем речных богов, обижаем лесных богов, огненных тоже...

— Всех, одним словом, — радостно закончил Журрай, — да не в этом дело. В стане говорят, что если люди города злы и их нужно поставить на место, зачем мы стараемся походить на них?

— Если б я знал ответ, — грустно улыбнулся Темрай и сжал лицо в ладонях. Но у нас нет иного выхода. Если кто-то знает, как сокрушить стены Перимадеи одной лишь кавалерией, пусть приходит ко мне и расскажет, как это сделать. Буду только рад. Мне нужно идти, — добавил он резко, нужно посмотреть, как продвигаются дела со стрелами.

Стрелы изготавливались за гребнем холма, на котором уже не осталось леса. Взобравшись на вершину, Темрай увидел заросли, которые при ближайшем рассмотрении оказались деталями для сотни станков по изготовлению стрел, которые, надеялся вождь, будут готовы через день-два. По городским меркам они были примитивны: веревка соединяла деревянную петлю, веретено, закрепленное на козлах, и навесную педаль. Мастер нажимал ногой на педаль, веревка натягивалась и вращала веретено. Петля, в свою очередь, тянула веревку в другую сторону и поворачивала веретено в противоположном направлении. Веретено заканчивалось двумя вилками по длине будущего черенка стрелы. Вращаясь, оно поворачивало заготовку, и из-под лезвия мастера выходил гладкий, безукоризненно прямой черенок.

«Только вот мы используем сырое дерево, поэтому стрелы получатся неровные и, если не сломаются о тетиву, летать будут криво. Скорее всего мы попусту тратим силы. Если бы у нас было время убедиться, что мы все делаем правильно. Только боюсь, мы умрем раньше. Единственное, что мне остается, попытаться сделать как можно меньше ошибок».

— По правде сказать, я не знаю, сколько стрел нам понадобится, угрюмо говорил Темрай, проходя между рядов практически готовых станков. — Считай сам. Лучник способен выпускать двенадцать стрел в минуту. Каждая из этих машин изготовит, допустим, двадцать штук в день при условии, что мастера будут работать до изнеможения. Мы никогда не сможем заготовить достаточное количество, даже если леса хватит! Кроме того, это дерево не подойдет — не та порода. И оно сырое, — добавил он. — И еще, откуда мы возьмем столько перьев?

— Я как раз хотел об этом поговорить, — перебил Журрай. — Мои люди сообщили, что за следующей грядой холмов лежит озеро, сплошь покрытое утками.

— Утками, — повторил Темрай, — что ж, неплохо.

— Даже если не принимать в расчет перья, — продолжал Журрай, — боюсь, мы загнали в холмы последнего оленя, поэтому если ты не хочешь начать резать молочный скот...

— Не хочу. Сколько человек тебе нужно, чтобы организовать охоту? Я, конечно, никогда не слышал о том, чтобы стрелы оснащали утиными перьями, но выбирать нам не из чего.

 «Да уж, про себя усмехнулся Темрай, — сырое дерево и утиные перья. И после этого мы претендуем на звание народа лучников. Кажется, мы способны только на то, чтобы придать врагам уверенности в собственной безопасности».

Шум и суета в долине прекратились, во всяком случае, пошли на убыль, поскольку наступило время обеда, и люди, разобрав еду, группками садились есть. Темрай успел лишь проглотить треугольник сыра, прежде чем они накинулись на него — недоумевающие, сердитые, негодующие, обиженные: «Чем мы занимаемся? Что все это значит? Чего мы всем этим добьемся? Как мы можем создать эти механизмы без подходящих орудий? Ты и вправду думаешь, что мы справимся?»

Вождь старался ободрить и поддержать измученных людей, улыбался, над чем-то обещал подумать, что-то показать, и когда они наконец оставили его в покое, пришло время вновь приступать к работе. Он бросил остатки сыра пробегающему рядом псу и со вздохом поплелся дальше, проверить, что случилось с плотами и почему они постоянно разваливаются.

«Боги, наверно, всегда так себя чувствуют, — утешал себя Темрай, — подумать только, а я всегда им завидовал».

Солнце начало клониться к горизонту, когда он убедил сплавщиков, что веревки быстро изнашиваются, потому что они слишком сильно стягивают бревна. Неожиданно на другой стороне реки у самого горизонта вождь заметил группу всадников, наблюдающих за происходящим в долине. На мгновение Темрай ощутил себя, как семь лет назад, и хотел броситься к шатрам с криком: «Спасайтесь, это кавалерия!» Но секундой позже пересчитал их, задумался и кликнул Месбая и Пепотая — своих двоюродных братьев, собираю охотников идти на уток.

— Побыстрее, — скомандовал вождь, — возьмите двадцать человек и отправляйтесь на ту возвышенность. — Темрай указал туда, где находились всадники. Ничего не предпринимайте, постарайтесь, чтобы вас не заметили, пока не достигнете вершины холма, затем покажитесь. Если они начнут убегать, начинайте преследование, но в контакт не вступайте. Все ясно?

Пепотай, низкорослый квадратный юноша с жидкой бородой, кивнул.

— Можем взять их, если хочешь, — предложил он, — или пристрелить.

— Не надо, — категорически отрезал Темрай. Пока они считают, что мы их любим и не причиним вреда. Пусть пребывают в своем неведении. У нас еще будет время доказать им обратное.

Когда братья исчезли, Темрай снова посмотрел на противоположный берег. Там маячили десять всадников, отряд из города, присланный, чтобы шпионить за ним здесь, среди лесов и пней. Будь Максен жив, им бы и в голову не пришло наблюдать с почтительного расстояния. Сейчас бы долину уже затопили тяжеловооруженные всадники, сметая все на своем пути.

«Об этом я не подумал, — пронеслась мысль. — Нужно поставить дозоры на всех подступах и вдоль реки. Максен бы уже перекрыл все пути к отступлению и перерезал людей ниже по течению».

Неприятная мысль. Вдалеке на холме несколько вооруженных людей — способны ли они совершить нападение? Может быть, не стоит демонстрировать им силу, пусть видят мирных дровосеков, занятых заготовкой леса?

«О боги всемилостивые, пусть это скорее закончится, и мы наконец вернемся к своим делам!»

Темрай повернулся спиной к навязчивому присутствию города и пошел прочь.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Человек постучал в дверь, вошел, поставил канделябр и удалился. Алексий, пребывавший в блаженной дреме, зевнул и сел на кровати. По-видимому, человек ему не привиделся. Патриарх зажег от канделябра свечу, нашел в книге страницу, на которой остановился, и попытался сосредоточиться.

Когда мы рассматриваем сущностную универсальность Закона как целое, а не сумму составляющих ее многочисленных проявлений (которые, по определению, не могут считаться подлинными проявлениями большей сущности, поскольку материальны и во многом спонтанны), мы опытным путем приходим к знанию, которое не подлежит разделению на общее и частное...

Вторая попытка постичь смысл написанного оказалась не более результативна, чем первая, — все равно что ловить сбежавшего гуся в зарослях ежевики. Патриарх продолжал держать книгу перед собой, но его мысли блуждали далеко отсюда. Некоторое время спустя старец вновь погрузился в сон.

* * *

Он стоял на городской стене, на верхней площадке одной из башен у Гуртова моста, и смотрел туда, где река распадалась на два рукава. У горизонта клубились тучи, резкий ветер гнал их из степей к морю, как овчарка гонит глупых овец. Только тучи у горизонта были клубами пыли.

Рядом с Патриархом почему-то стояли адвокат Бардас Лордан, Ветриз с братом и человек, которого Алексий не знал, — еще один островитянин, судя по его ужасной манере одеваться, хотя, несомненно, обитавший в городе. Они смотрели на клубы пыли, словно зрители на скачках или судебном процессе. Через некоторое время Ветриз ткнула брата локтем в бок

— Ставлю на них два золотых квотера.

— Никаких шансов, — поморщился юноша.

— Десять к одному

— Я не играю с детьми.

— Но в прошлый раз, — попыталась возразить Ветриз. Венарт покачал головой и усмехнулся.

— Ну хорошо, — ангельски произнесла девушка, — все равно стоило попытаться.

Неожиданно Алексий заметил, что теперь столбы пыли поднимаются со стороны моря...

— Геннадий, это ты?

— Да, в твоем сне. Я бы хотел прийти сюда в собственном сне, но этим вечером приходится бодрствовать — торжественный прием в честь Архимандрита Турны. Я постараюсь быть незаметным.

Пыль над морем постепенно трансформировалась в паруса, тысячи черно-серых парусов, раздуваемых резким ветром, который бил прямо в лицо Патриарху и стремительно гнал корабли к городу.

— Три золотых пятиквотера, двадцать пять к одному, — предложил Ветриз, но желающих не нашлось.

— Это совершенно невозможно, — говорил Бардас Лордан, глядя на море. — Безусловно, я знаю вас в лицо, как, наверно, каждый в городе. Но почему вы попали в мой сон? Вы, вероятно, символизируете магию или какую- то мистику.

— Мое почтение, — ответил Алексий. — Вы тоже сейчас находитесь в моем сне, и это не магия, это философия.

— Прошу прощения, — пожал плечами Лордан, — но я в этом ничего не смыслю. В нашей семье мистиком работает Горгас.

Человек, которого Алексий не знал, кивнул, не повернув головы.

— Хочу сообщить вам, — важно добавил он, — что все вы являетесь плодом моего...

* * *

Ветриз вздрогнула и проснулась. Сквозь ставни начинал пробиваться рассвет, и лицо на подушке светилось бледно золотым сиянием, акцентируя морщины и борозды. С закрытыми глазами и насупленными бровями, какие часто бывают у людей во сне, он выглядел старше и жестче.

Ветриз зевнула и отбросила волосы с глаз.

— Горгас, — позвала она.

— Убирайся.

— Горгас, пора вставать.

— М-м...

Девушка выскользнула из кровати и распахнула ставни. Под окном раскинулось море, темно-синее, почти черное, с вкраплениями пурпура и золота там, где облака касались воды. Из окна Ветриз могла различить три корабля, принадлежащих ей и ее брату, стоящих на якоре чуть в стороне от прочих кораблей в Гай Морун, лучшей гавани на всем Острове. Она облачилась в тупику, застегнула пояс и воткнула гребень в волосы.

— Горгас, — снова повторила девушка, — тебе действительно пора вставать. В заливе стоит корабль Венарта. Он будет здесь с минуты на минуту.

Крупный коренастый мужчина приоткрыл один глаз

— Ты, глупая корова, почему ты не сказала мне раньше? — выдохнул он, вскакивая с постели и принимаясь поспешно одеваться. — Я говорил тебе...

— Поторопись. — Ветриз отвернулась, пытаясь понять, что она нашла в этом мужчине минувшей ночью. Не в ее привычках вести себя подобным образом. — Не нужно грубить. В любом случае ему предстоит пройти таможню и проконтролировать разгрузку. Не паникуй, — презрительно добавила она.

Горгас Лордан промолчал, занятый натягиванием ботинок на свои несуразно большие ноги. Ветриз не хотела его видеть. На подоконнике стоял винный кувшин с ночи, но он, естественно, оказался пуст. Голова раскалывалась от боли. Ничего, не будешь вести себя, как шлюха.

В общем-то Ветриз не переживала по поводу раннего возвращения брата. Даже если бы дверь распахнулась и появился Венарт с обнаженным мечом, сестре достаточно было хихикнуть и пренебрежительно обронить «Ой, Вен, что это у тебя в руках?», чтобы тот смутился и отступил, скуля, как собака, угодившая в муравейник. Кроме того, она бы не сильно огорчилась в случае, если бы Венарт прирезал Горгаса прямо у нее на глазах, значительно больше ее беспокоила перспектива, что следующие полгода брат будет ворчать и цедить слова сквозь зубы, вздыхая, словно раненый зверь, а потом заберет с собой в плавание или оставит на попечение невыносимо занудной тетушки.

— Ты оделся наконец? — не оборачиваясь, спросила девушка. — Я всегда считала, что копаться по утрам — прерогатива женщин.

— Не волнуйся, я ухожу, — ответил голос за спиной. Здесь есть боковая дверь?

— Идем, я покажу.

Прошлой ночью все казалось многозначительным: за ужином она хвасталась, как познакомилась с Патриархом Перимадеи — такой чудаковатый, хотя очень любезный, видела поединок на мечах в суде... и тут сосед по столу ткнул в бок и сказал: «Видишь того коротышку в конце стола? Его брат работает адвокатом в Перимадее». Тогда Ветриз назвала имя, оказалось, что это как раз тот самый человек, которого она видела во сне в гостях у Патриарха... Затем вино три или четыре раза обошло стол, затем мужчина, с которым она ушла, хотел улизнуть со шлюхой Морозин, а затем...

Затем случилось то самое затем, но сейчас Ветриз хотела, чтобы это поскорее закончилось и было забыто. Она захлопнула дверь за капитаном Горгасом Лорданом, едва не оторвав кромку плаща, и направилась через двор принять ванну.

Венарт, усталый и раздраженный, вернулся домой почти в полдень.

— Я знаю, что мы происходим из пиратов, — проворчал он, сбрасывая ботинки, — и я за то, чтобы хранить старые традиции. Тем не менее считаю, что таможенники не имеют права грабить меня среди бела дня, должна же у них быть хоть толика здравого смысла. В доме найдется какая-нибудь еда?

— Конечно, найдется, — ответила Ветриз. — Чем, ты думаешь, я занималась в твое отсутствие, устраивала пьяные оргии?

— Почему бы нет? — буркнул Венарт, массируя ногу. — Лучше спустить все состояние на вино и развлечения, чем кормить чиновников в порту.

— Хлеб, сыр, яблоки... Или тебе сделать горячего супа?

— Все что угодно, кроме рыбы, — с чувством произнес Венарт. — Если в ближайшие шесть недель дома появится рыба, я уйду. В Псатайре не едят ничего, я подчеркиваю, ничего, кроме омерзительной сырой рыбы и противных желтых грибов, которые лично я за еду не считаю.

— Бедный мальчик, — рассеянно сказала Ветриз. — Отдохни часок, пока я приготовлю тебе что-нибудь вкусненькое.

Апельсин и ванна с розовой водой и отваром ивовой коры прогнала головную боль и смыла следы прикосновений капитана Лордана, но даже сейчас Ветриз одолевали усталость и апатия.

«Сама виновата. Сначала мешаешь медовуху, сидр и крепленое вино, а потом удивляешься, почему тебе снятся кошмары».

* * *

Бардас Лордан проснулся в холодном поту, выругался и, заметив, что сквозь ставни пробивается свет, потянулся за одеждой. Голова раскалывалась — последствия неумеренного потребления дешевого вина на голодный желудок. Теперь, если поторопиться, можно успеть в Классы лишь на четверть часа позже назначенного времени. Будь проклята эта девчонка — это она вынудила его напиться.

Класс встретил его ледяным молчанием — могли бы и поздравить, он опоздал лишь на десять минут.

— Прошу прощения за опоздание, начнем с Ортодоксальной защиты. В позицию, пожалуйста. Не так, мастер Ювен, если вы не хотите смутить вашего противника неожиданным падением на землю. Опорную ногу на одну линию с мечом, заднюю перпендикулярно, вперед, вы сто раз это делали...

«С какой стати он приснился мне после стольких лет, да еще вместе с этой девчонкой из таверны и ее братом? И при чем здесь Патриарх? Нет, чтобы я еще когда нибудь экономил на выпивке...»

Угрюмая студентка, виновница всех неприятностей, сегодня была просто великолепна. Ее движения приобрели уверенность и грациозность, как у лучших адвокатов, те качества, которых сам Лордан был лишен. Он привык относить это на счет извращенного удовольствия, которое мастера получали от убийства себе подобных, что раздражало, хотя Бардас не мог не признать, что подобные способности открывали для девушки блестящие перспективы. Сам он фехтовал как искусный и умный трус, который знает, что единственный способ выжить — это убить противника.

— Привет!

Эйтли незаметно материализовалась за спиной Лорда и пока тот наблюдал, как его подопечные выполняют полуокружности.

— Как прошла твоя встреча с мисс Угрюмая Физиономия? Утром вы разговаривали друг с другом?

— Не ерничай, Эйтли, у меня голова болит. Должен тебя огорчить, твои предположения не оправдались. Я не знаю, чего хочет эта ужасная женщина, но, во всяком случае, не моей любви.

— Ты уверен?

— Абсолютно. Я для нее не более чем человек, у которого она учится искусству убивать. И судя по ее успехам, боюсь, она достигнет больших высот.

— О, у тебя появились любимчики.

— Слушай, пойди посчитай чего-нибудь, а? — Неожиданно ему в голову пришла идея. — Ты можешь оказать мне большую услугу. Пойди построй глазки смотрителю Модену. Он больше меня не любит, — жалобно добавил Бардас, — а я не хочу терять его расположение. Попрыгай на одной ножке, теребя в пальчиках локон, как ты это делала с ребятами из маслодельной компании.

— Я никогда... — обиженно начала Эйтли и вдруг замолчала. — Ладно, квиты.

— Квиты. И все же попытайся задобрить Модена. Я, похоже, злоупотребил его доверием, проводя индивидуальные занятия во внеурочное время без разрешения.

— Хорошо, — кивнула помощница, — я расскажу ему какую-нибудь душещипательную историю про умирающую бабушку и предложу возместить расходы.

— Постарайся обойтись только историей.

— Доверься мне, — усмехнулась Эйтли, — в конце концов, я тоже юрист.

«Бардас выбрал верное средство, — пронеслось в го лове у Эйтли после того, как смотритель Моден сменил гнев на милость, не сумев устоять перед очарованием юной девы, смущенно теребившей локон волос. — Конечно, это нечестно, но значительно упрощает дело, когда у тебя нет иной возможности добиться своего. В любви и в суде все средства хороши...»

— Простите...

Эйтли обернулась и чуть не вскрикнула от неожиданности. У нее едва не вырвалось что-то вроде «Разве вы выходите?» и «Вы же должны быть в постели», но девушка, разумеется, смолчала. Вместо этого она вежливо поинтересовалась:

— Патриарх, чем могу быть полезна?

— Простите, что отвлекаю, — молвил старец, — вы ведь помощница мастера Лордана?

— Вы не ошиблись.

Кажется, слухи оправдывались, Патриарх действительно выглядел совершенно больным.

— Бедняга, мысленно посочувствовала Эйтли.

— Вы желаете видеть его? Он сейчас занимается с классом, но я уверена, что он сможет...

Патриарх улыбнулся.

«У него очаровательная улыбка», — отметила девушка. Она была поражена: на официальных церемониях Алексий выглядел таким неприступным.

— Не беспокойтесь, — ответил он, — я не тороплюсь. Можно подождать здесь до перерыва?

— Если вы уверены, что вас это не затруднит.

Эйтли заметно волновалась. Ей выпала почетная, хотя и хлопотная обязанность развлекать хворающего высокого гостя в течение следующего часа. Совершенно неясно, что предпринять: развлекать его беседой или оставить в одиночестве читать книгу? При условии, что она сможет раздобыть для него стул, если он вообще захочет сидеть.

«Проклятие, — пронеслось в голове у девушки, — моя мать не ставила цели воспитать из меня дипломата».

— Совсем нет.

Патриарх жестом предложил ей идти вперед.

«Если он распахнет передо мной дверь, я умру от смущенья».

— Я сожалею, что доставляю вам столько хлопот, — продолжал старец, — до сегодняшнего дня я совершенно не имел представления, как функционирует сие заведение.

После того как Эйтли предложила Патриарху все, что смогла вообразить, он благодарно принял стул и сел в тени колоннады, чтобы понаблюдать за классом.

— Если вас не затруднит, не могли бы вы принести мне немного воды? — добавил гость. — К сожалению, мое утро началось сегодня с головной боли.

«О боги благие, где я найду подходящую посудину, из которой он мог бы попить?»

— Конечно, — с готовностью отозвалась Эйтли. — Мне придется оставить вас ненадолго. Вам здесь точно удобно?

— Удобно, удобно, — ответил Патриарх, — благодарю вас, вы очень добры.

* * *

Избавившись от помощницы («Милейшее создание, но слишком суетливая, или она боится, что я превращу ее в лягушку?»), Алексий опустился на стул и затаил дыхание. Он знал, что ему не следовало появляться здесь, но после сновидения этой ночью не прийти он не мог. С каждой минутой самочувствие Патриарха становилось все хуже.

Брат Лордана. Алексий ощутил, как внутри поднимается обида на Геннадия за то, что он не появился, хотя понимал, что тот не мог покинуть собрание раньше полудня. И все же старец отчаянно желал узнать, что Геннадий думает по поводу странного сна и что коллега видел минувшей ночью. Но сейчас это не представлялось возможным. Не менее важно побеседовать с самим Лорданом. По правде сказать, это нужно было сделать давно, но лучше поздно, чем никогда. Осталось только подобрать слова для этого разговора.

Патриарх открыл глаза и обнаружил, что Лордан стоит к нему спиной, отдавая команды выполняющим какие-то замысловатые движения молодым людям. Ему уже порядком надоело наблюдать за ними, когда цепочка вдруг развернулась лицом к Алексию.

«Проклятие! Она здесь!»

Патриарху стоило больших усилий сохранять спокойствие и продолжать дышать — настолько невыносимой стала боль в груди. Ему хотелось кричать. Лордан тренирует ту самую девчонку, которая стала причиной стольких проблем, которая хочет изувечить его, которая выполняла с ним упражнения в видении островитянки, — как же он сразу не догадался! Которая в эту самую минуту направила меч на его горло!

Несомненно, девчонка изучает фехтование. Она вынуждена его изучить, чтобы реализовать свое желание изувечить искусного и опытного фехтовальщика. От осознания скрытой логики происходящего Патриарх покрылся холодным потом.

Это стало решающим аргументом: он должен поговорить с Лорданом и предупредить его об опасности. Тогда с помощью Геннадия можно будет попытаться снять проклятие и покончить с этим раз и навсегда.

«Если бы я сразу проявил благоразумие и поговорил с ним, вместо того чтобы бегать по городу в поисках натурала... Лучше не думать об этом».

Горгас — еще одна загадка. Таинственный интеллектуал в одежде островитянина, проникший в сон Патриарха вместе с уже знакомыми близнецами.

«Если это приключение не убьет меня, я включу его в базовый курс по изучению Закона как предостережение об опасностях злоупотребления знанием».

— Вот и я. — Суетливая девушка возникла вновь, протягивая Патриарху вычурно украшенный серебряный кубок. — Простите, что заставила вас ждать.

Алексий улыбнулся, взял кубок — это оказался один из фехтовальных трофеев — и мелкими глоточками осушил его.

— Позвольте задать вам вопрос? — спросил он, возвращая чашу. — Кто та молодая леди в классе мастера Лордана?

— А-а... — Эйтли словно застыла; имя вертелось на зыке, но девушка безуспешно пыталась вспомнить его. — Это наша звезда, — в конце концов сказала она. — Бардас, мастер Лордан, очень хорошо о ней отзывается. По его мнению, у девушки врожденные способности к фехтованию.

— Понятно, — ответил Алексий, стараясь скрыть эмоции, вызванные пугающими словами Эйтли. — Она постоянно тренируется в вашем классе?

— Совершенно верно, — кивнула собеседница, — есть надежда, что в ближайшие годы она станет гордостью нашей школы.

Резкий звон металла заставил их обоих посмотреть на площадку. Лордан демонстрировал движения при отступлении в Ортодоксальной защите. Для наглядности он попросил девушку совершить выпад в его сторону. Парировав ее удар, он сделал небольшой шаг задней ногой вправо и одновременно контратаковал. Однако ученица сделала еще один выпад, который почти блокировал защиту наставника. Лордан потерял равновесие и удерживал ее клинок только благодаря грубой силе.

— Прошу прощения, — произнес он, — моя ошибка. Показываю еще раз.

Девушка убрала свой меч, фехтовальщик занял исходную позицию. Ногти Алексия до боли впились в ладони.

— А сейчас... — сказал Лордан.

В этот раз он идеально принял удар, отразил его, развернулся и приставил острие своего меча точно к подбородку ученицы — и все это за какие-то доли секунды.

Маневр был очень красив. Инструктор опустил свой меч и повернулся к классу, чтобы дать необходимые пояснения.

Девушка сделала еще один выпад.

Реакция Лордана оказалась мгновенной: вспышка света, звон скрестившихся мечей, лязг стали по каменным плитам пола, и в следующий момент острие клинка инструктора упиралось в горло зарвавшейся ученицы. Бардас смерил ее долгим озадаченным взглядом, следуя линии меча, одним коротким движением убрал оружие, повернулся к классу и продолжил объяснение:

— Как я уже сказал, жизненно необходимо до конца маневра держать локоть и запястье на одном уровне...

Девушка побелела как мел и дрожала, обхватив горло руками. Студенты в священном ужасе переводили взгляд с одноклассницы на учителя, едва решаясь дышать. Эйтли, даже не успев закричать, обронила сумку, от чего крышка портативной чернильницы отлетела, и темно-коричневая жидкость медленно сочилась сквозь ткань. Что касается Патриарха, лишь несколько секунд спустя он осознал, насколько невыносимой стала боль в груди. Он попытался подняться, но не смог. Алексий почти запаниковал, когда неожиданно боль отступила, как вода сквозь порвавшийся сосуд. Ситуация походила на повторение его видения, на комментарий, нацарапанный от руки между строками книги.

Патриарху доводилось слышать о такого рода явлениях от людей с отклонениями в психическом развитии и тех, кто жует наркотические травы. При разговоре голова собеседника могла в мгновение ока превратиться в голову птицы или ящерицы и снова стать человеческой. Общался Алексий и с предсказателями будущего, которые якобы тоже пользовались такими методами, и с прочими шарлатанами и мистиками всех мастей, заявляющими, будто способны видеть кровь мертвого на руках убийцы. Возможно, сейчас с ним случилось то же, успокаивал себя Патриарх, а возможно, и нет.

Наступил полуденный перерыв. Девушка стремительно направилась к питьевому фонтанчику, а оставшаяся часть класса сбилась в кучку и зашепталась. Лордан устало опустился на ящик с учебным снаряжением и уставился в пол, нервно проводя пальцами по лбу.

— Бардас, — начала Эйтли.

— Только не говори, что мне показалось, — резко прервал ее фехтовальщик, не поднимая глаз. — Она хотела убить меня. Не понимаю... Почему?

— Бардас, — повторила помощница, — тебя дожидается Патриарх.

— Не говори глупостей, — ответил Лордан и нахмурился, — на что я ему нужен?

— Иди и спроси сам.

Слова возражений не успели слететь с языка, поскольку Лордан заметил фигуру сидящего в тени колоннады человека.

— Это он? — кивнул в его сторону фехтовальщик. — Ну и денек!

— Сказать девчонке, что она отчислена? Я приготовила счет...

— Ты хочешь защитить меня от фанатичной убийцы посредством выставления счета? — усмехнулся Лордан. — Даже не вздумай. В скором будущем эта ненормальная станет отличной рекламой для нашей школы. Я буду большим идиотом, если вышнырну ее сейчас.

— Но она пыталась...

— Неудачно. Пойду выясню, что хочет от меня наш уважаемый волшебник.

Бардас преклонил колени возле стула, в то время как Эйтли с видимой неохотой удалилась. Фехтовальщик уже приготовился пробормотать традиционное «Чем обязан такой честью...», когда Алексий склонился к его уху.

— Простите за неуместный вопрос, у вас болит голова?

— Это настолько заметно? — озадаченно спросил Лордан. — По правде сказать, уже не так сильно, как утром. Проснулся я словно побитый камнями.

Алексий взволнованно вздохнул.

— Могу я также поинтересоваться, — продолжил он, — нет ли у вас брата по имени Горгас?

Лордан отшатнулся, как человек, нечаянно наступивший на змею.

— Честно говоря, есть, — нехотя ответил фехтовальщик, — точнее, был, Я не знаю, как сложилась его судьба, возможно, он уже давно мертв. — Бардас сменил позу, так как нога начала затекать. — Могу я, в свою очередь, попросить оказать мне услугу?

— Если это в моих силах...

— Расскажите мне, что вам снялось сегодня ночью. У меня сложилось впечатление...

— Мы еще поговорим об этом, — произнес старец. — Скажите, мастер Лордан, вы могли бы убить старого больного человека, который едва способен ходить, но искренне сожалеет о допущенной ошибке и страстно желает исправить ее последствия?

— Думаю, нет. Почему вы спрашиваете?

Алексий приступил к рассказу. Лордан хмурился, как человек, который пытается вникнуть в смысл разговора на иностранном языке. Когда старец замолчал, фехтовальщик кивнул и коротко произнес: «Понятно».

— Я решил, что лучше предупредить вас, — заключил Алексий, — понимаю, это надо было сделать значительно раньше, но...

— Вы рассказали мне сейчас, — пожал плечами Лордан, задумчиво поглаживая подбородок. — Простите, но для меня это китайская грамота. Я никогда не имел дела с магией и подобными штучками.

Алексий решил, что сейчас не время пускаться в объяснения о сущности магии.

— В то время это казалось весьма невинным...

Патриарх продолжал говорить, понимая, что только усугубляет положение, но не в силах остановиться. Лордан, очевидно, попросту не верил его рассказу: Закон, проклятие, натуралы... Секунду спустя фехтовальщик извиняющимся тоном подтвердил опасения Патриарха.

— Простите, если мои слова звучат грубо или неуважительно, — робко добавил Бардас, — но я всегда считал, что мир и так слишком сложен, чтобы забивать себе голову всякими сверхъестественными выдумками. Так что вам не за что извиняться. — Он смущенно улыбнулся и добавил: — Если бы мои соседи узнали, что я говорю с Патриархом в таком тоне, они бы утопили меня в бочке с дегтем за святотатство. Но спасибо, что открыли мне глаза. Я догадывался, что с девчонкой что-то не то, но мне и в голову не приходило, что это касается меня лично. Какая глупость, — добавил он, — за всю свою жизнь не слышал ничего подобного. Я хочу сказать, — пояснил фехтовальщик, — что семьи адвокатов знают, чем рискуют. Если они начнут мстить, система правосудия просто перестанет работать. — Лордан тяжело вздохнул и покачал головой, — Ну и повезло мне. Единственная нормальная ученица, и та пришла учиться, чтобы убить своего наставника. В таком случае она зря потратила деньги — я оставил работу. Она может просто убить меня, но, как вы сказали, это не согласуется с ее принципами.

— Во всяком случае, она так сказала, — подтвердил Патриарх, — но когда она попыталась убить вас несколько минут назад...

— Не думаю, что она действовала умышленно, пожал плечами Лордан, — просто потеряла самообладание. Такое случается. Буквально на прошлой неделе один ученик на площадке вдруг превратился в берсерка, его, естественно, пришлось убить. Когда такое случается, у администрации Классов бывают крупные неприятности. Перед тем как начать обучение, я требую, чтобы студенты подписали бумагу, что они сознают риск и сами несут за себя ответственность. — Лордан поднялся. — В любом случае я очень благодарен вам за то, что рассказали мне эту историю. Простите, если чем-то оскорбил вас. Я искренне восхищаюсь вашей работой, но, к сожалению, не верю в волшебство.

— Я... — Алексий замолчал и кивнул. — Хорошо, не тревожьтесь об этом. Я вовсе не собираюсь проповедовать или обращать вас в истинную веру, — добавил он, заметив, как на лице Лордана мелькнуло смятение. — Полагаю, что, если вы навсегда оставили юридическую практику, проклятие больше не имеет над вами власти, так как предполагаемый поединок просто не может состояться. Так или иначе, — добавил старец, — оно исчерпало само себя без моего вмешательства. Могу я поинтересоваться насчет ваших планов относительно девушки?

— Хм, — Лордан задумчиво погладил кончик носа, — трудный вопрос. По идее, ее надо бы вышвырнуть вон, но сомневаюсь, что я могу сделать это, она оплатила обучение. — Какая-то идея посетила фехтовальщика, и он усмехнулся. — Если я откажусь продолжить ее обучение, я нарушу условия договора, и она будет иметь полное право подать на меня в суд. Мне придется обеспечить защиту — вообразите, как я, юрист, преподаватель фехтования, буду выглядеть, если найму адвоката? Таким образом я дам ей шанс убить меня в зале суда. Сейчас-то я могу побить ее одной левой, но через год, закончив обучение в другой школе, она будет весьма опасна. Сроки давности же по неисполнению договоров истекают значительно позже. Кроме того, — фехтовальщик тяжело вздохнул, — нельзя отчислять подающих надежды студентов без видимой причины. Я дорожу своей репутацией, преподавание для меня единственный источник доходов. В таком случае уж лучше «случайно» убью ее. Не беспокойтесь, я не сделаю этого, — добавил Бардас, видя, как расширились глаза Патриарха. — Я, конечно, юрист, но не подлец. Думаю, самое лучшее, что можно сделать, это дать ей закончить учебу и потом постоянно за ней присматривать. Когда я служил в армии, мы говорили: «Держи друзей близко, а врагов еще ближе».

— Ну, — произнес Алексий, вставая и принимая из рук Лордана трость, — вы знаете, что делаете, так что не буду вам мешать. Мое вмешательство пока никому не принесло пользы. Мне остается отправиться домой и читать книги. — Патриарх улыбнулся. — Вы никогда не задумывались, что толкнуло вас избрать эту профессию? Мне кажется, я догадался.

— Временами, — ответил Лордан. — А чем еще я, по большому счету, мог бы заняться? Выбор был не богат.

Алексий размышлял, подать адвокату руку или похлопать по плечу в качестве неформального благословения, но в результате решил воздержаться от обоих жестов.

— Да, напоследок скажите, ваш брат живет на острове? — спросил Патриарх.

— Не думаю. — Лордан покачал головой. — Я очень долго не имел о нем никаких вестей.

— Он каким-то образом связан с моей сферой деятельности?

— Не знаю. По правде сказать, мы никогда не были с ним близки. Никто сильно не огорчился, когда он ушел из дома. Он не самый приятный человек, — с усмешкой добавил фехтовальщик.

— Понятно.

— Извините, вряд ли я чем-то смогу помочь вам. Простите еще раз, но мне пора вернуться к занятиям, иначе ученики начнут требовать возврата денег — я и так опоздал сегодня.

Патриарх изменил свое решение и протянул руку.

— Благодарю вас, Бардас Лордан. Еще раз прошу простить меня.

Фехтовальщик рассмеялся и пожал предложенную руку.

— Послушайте, — сказал он, — я начал прощать людей задолго до того, как начал бриться. Мне приятно простить того, кто все еще жив.

* * *

— А теперь, — глубоко вздохнув, провозгласил Темрай и улыбнулся, — поступим следующим образом.

Чувствуя себя крайне неуютно от сознания того, что на него устремлены взоры нескольких тысяч человек, вождь взял прутик и стал что-то чертить на влажной земле.

Прежде всего, — говорил он, — мы сделаем основу, она представляет собой обыкновенный квадрат, сколоченный из четырех бревен, затем, — продолжал молодой человек, что-то старательно вырисовывая, — установим опоры с перекладиной наверху. Ах да, и установим две распорки чтобы они не развалились от удара. — Темрай ненадолго замолчал, стараясь представить конструкцию перед внутренним взором. — Здесь располагаются оси для колес и собственно «ложка», Я ничего не забыл? Не помню. Здесь еще должен быть один хитрый механизм, но для него требуются металлические детали. Ладно, подходите ближе, я объясню, как эта штука работает.

Кочевники неохотно встали и образовали круг вокруг эскиза среднекалиберной осадной машины. Темрай изобразил ее, основываясь на своих воспоминаниях о конструкции, мимо которой он каждый день ходил на работу. Катапульта стационарная, среднекалиберная, четвертого класса, как ее описывали в учетной книге. На фоне громоздких сложных механизмов, которые он ежедневно видел в городе, эта машина производила впечатление изящной игрушки. Здесь, у холма на берег реки, на котором еще недавно шумел лес, она смотрелась совершенно по-другому. Его люди, мужчины и женщины, среди которых он рос, сейчас смотрели на него, словно он предложил им выстроить мост до луны или поймать в мешок ветер. Нельзя сказать, что Темрай не понимал их.

— Идея состоит в том, — жизнерадостно продолжал он, — что, когда мы скручиваем кусок веревки — конский волос подойдет лучше всего, но для первого раза ограничимся обыкновенной, — получается своего рода пружина...

— Темрай, что такое пружина?

«О боги, так дело не пойдет!»

— Ну, пружина Вы представляете, как работают ваши токарные станки? Когда вы нажимаете на педаль и натягиваете веревку, а петля возвращает ее обратно? Или натянутый лук... Предмет, который можно согнуть, а он все равно вернется в первоначальное состояние. — Вождь умолк и через мгновение спросил: — Вы что-нибудь поняли, или лучше начать сначала?

— Нет, все в порядке, — ответил кто-то, — продолжай.

— Хорошо, поверьте мне на слово, что если вы свернете веревку вот так и воткнете сюда жердь, а потом потянете вниз и отпустите, — Темрай делал все возможное, чтобы показать на пальцах, как работает механизм, — она выстрелит. И если на свободный конец положить камень...

— Он не упадет?

— Нет, если на конце вырезать углубление, как в ложке. Точно, — воскликнул вождь, вдохновленный внезапной идеей, — представьте себе... Когда вы черпаете ложкой простоквашу, а потом ударяете по ложке, простокваша выплескивается, так? Мы все так делали, когда были детьми... Здесь тот же принцип, только удар наносит веревка.

— Молчание.

«Они, должно быть, решили, что я тронулся, — обреченно подумал Темрай. — Они думают, что я заставил их пилить все эти деревья и строить плоты, чтобы потом сидеть под стенами Перимадеи и бросаться простоквашей».

— Поверьте мне, — произнес вождь со всей убедительностью, на которую был способен, — это работает. Видите тот валун? Каждая такая машина может бросить такой камень на другой берег. Я сам видел.

Молчание. «Конечно, владыка Темрай», — могли сказать они тоном, каким говорят с идиотами. Единственный способ убедить их — это построить проклятую машину и показать.

— Хорошо, — сказал вождь, — теперь вы знаете основные принципы, поэтому переходим к делу. Начнем с боковых сторон. Мне нужно две балки из твердого дерева размерами десять на два на один. Вперед.

Группа, на которую он указал, направилась к груде бревен с видом людей, которых послали охотиться на солнечных зайчиков. Темрай повернулся к эскизу.

— Вы сделаете распорки, твердое дерево, шесть на один на один. Они крепятся шипами, что такое шип, я объясню позднее, — добавил он, прежде чем кто-нибудь успел задать этот вопрос. — Теперь вы. Сделайте брус размером семь с половиной на фут на шесть дюймов. Кору не счищайте, она еще понадобится. Теперь опоры... Нужно подумать, как их изготовить, у них необычная форма.

«Пока что они воспринимают происходящее как забавную игру, они развлекаются, и это доставляет им удовольствие. Надеюсь, мне все же повезет закончить машину и заставить ее работать раньше, чем им это наскучит. Когда они увидят, что эта штуковина действительно работает, их настроение изменится».

События развивались не так, как предполагал Темрай. Несколько деталей были сделаны неправильно, и их пришлось переделывать. Прошла неделя, прежде чем все составляющие машины были наконец готовы. Однако, против опасений, плотницкая бригада трудилась с энтузиазмом и заражала им окружающих. Вокруг работников всегда толпились любопытные, пугались под ногами, добродушно шутили, предлагали помощь и с интересом наблюдали, как появляются на свет части механизма.

«Они пришли посмотреть, как моя затея провалится, — угрюмо размышлял вождь, прислушиваясь к возбужденному гомону и наблюдая за тем, как женщины расстилают ковры и ставят блюда, словно на погребальных играх в его честь, — хотя, возможно, я ошибаюсь. Они просто продолжают развлекаться.

Темрай медленно огляделся. Огромное пространство пестрело яркими красками, отовсюду слышался шум и крики; тут и там виднелись семейные и дружеские кружки, между ними носились дети и то и дело с воплями бросались в реку, матери вытряхивали их из мокрой одежды и кутали в полотенца... Необычный способ отметить рождение нового ужасного оружия.

Вождь поднялся на возвышенность и замер. Этого оказалось достаточно, чтобы привлечь внимание собравшихся. Детей быстро утихомирили, по кругу пустили блюда с едой и чаши с медом и молоком. Вождь задумался, не произнести ли ему короткую речь, решил, что не стоит, и начал отдавать указания.

Принесли детали основы — неуклюжие балки десять футов длиной, на которых крепились остальные части машины. Коссанай, дядя вождя с материнской стороны, которого Темрай назначил главным координатором проекта, быстро собрал людей для удержания балок в нужном положении, пока к ним прилаживали две поперечные перекладины. Тут же выяснилось, что шип передней перекладины слишком велик. Между двумя бригадами мгновенно вспыхнула перепалка: одна команда настаивала, что шип был подходящего размера, а вот гнездо мало, другая утверждала, что гнездо сработано идеально, а вот шип слишком толст, и вообще вся перекладина годится разве что на дрова для костра.

Поборов приступ отчаяния, Темрай спокойно поднялся, нашел подходящий резец и стамеску, насыпал в горшок немного сажи для разметки, сделал знак двум зрителям следовать за ним и принялся подгонять шип к гнезду. Когда люди поняли, что происходит, в толпе раздался смех и возгласы одобрения, и свара быстро прекратилась.

— Отлично, — невозмутимо произнес Темрай, вставая на ноги и отряхивая с рук опилки. — Теперь слушайте меня внимательно, я не буду повторять дважды. Еще одно такое представление, и я прикажу бросить вас в реку. Все поняли? Несите вторую перекладину.

К счастью, задняя перекладина оказалась нужного размера, довольные плотники тут же начали зубоскалить и хлопать друг друга по спине, словно работа была окончена. Темрай приказал снять ее.

— Владыка, вы же видите, она подходит!

Вождь принялся терпеливо объяснять, что сначала нужно закрепить все остальные детали, а этого нельзя сделать, не сняв на время задней перекладины.

— Сначала мы должны проверить сочленения, одно за другим. Затем соберем и закрепим все детали и только потом вгоним шипы. Все ясно?

Дальше шло колесо лебедки. Оно оказалось слишком велико, чтобы выточить его на обыкновенном токарном станке, поэтому для его изготовления Темрай придумал совершенно новую машину. Вождь тайно гордился своим изобретением, поскольку это было первое, до чего он додумался сам, а не просто подсмотрел в городе. Колесо без труда стало на место, но оказалось на три дюйма больше, чем положено. Его дважды пришлось подрезать на станке, прежде чем оно наконец подошло. Далее следовала крестовина распорок. В целом она была хороша, оставалось лишь слегка обстругать ее.

Со вздохом облегчения Темрай потребовал вогнать шипы. Плотники выполнили указание, отошли в сторону. Конструкция не разваливалась.

«Кажется, все в порядке, — успокоил себя Темрай, теперь опоры».

Когда люди Коссаная приволокли два массивных аккуратно обструганных ствола, вождь неожиданно осознал, что кое-что забыл. Он тихонько выругался.

Опоры, поддерживающие балку, которая останавливала полет «ложки» катапульты, крепились в гнездах на боковых бревнах при помощи трехдюймовых железных гвоздей. Гнезда и шипы, казалось, подходили друг другу. Проблема, о которой он не подумал, была в другом:

Как поднять и закрепить две тяжелые громоздкие балки (при условии, что крепления окажутся нужного размера, конечно).

Темрай обхватил голову и задумчиво потер кончик носа. Очевидно, нужен кран или помост, чтобы поднять опоры при помощи грубой силы.

«Могу представить, что будет, если такую уронят кому-нибудь на спину», — подумал юный вождь.

Прикрикнув на возбужденных зрителей, он попытался представить, как решить эту задачу.

Кран... наверно, так будет лучше...

— Коссанай, я хочу, чтобы новый станок разобрали на части и сделали две А-рамы, — произнес вождь. — Ласакай, Моротай, принесите два бревна длиной десять футов и восемнадцать дюймов в поперечнике или что-то близкое к этому. Они должны быть достаточно упругими, но негнущимися. Панзен, мне нужно сорок футов веревки, неси обыкновенную, хорошую оставь для машин.

Две связанные А-рамы образовали прекрасное основание для крана. Одно из бревен подняли и закрепили в качестве рычага. Когда потребовались добровольцы для управления краном, от желающих не было отбоя. Темрай стоял на боковине и следил за перемещением опоры. Шип вошел в гнездо и на полпути застрял.

— Проклятие, — выругался вождь. — Порядок, поднимаем. Умоляю, не трясите ее.

Молодой человек опустился на колени, сунув голову прямо под раскачивающееся бревно, и бросил в гнездо пригоршню сажи, чтобы заметить места, где застревает шип.

— Опускаем еще раз — стоп. Хорошо, теперь вверх, держите ее. — Темрай обернулся и взглянул на главу команды. — Держите неподвижно, пока мы обтесываем шип. Постараемся управиться побыстрее.

С четвертого раза шип полностью вошел в гнездо. Коссанай бросился вперед со сверлом и скобами, в то время как команда крановщиков продолжала держать опору на весу. Темрай не ошибся, выбрав Коссаная: тот работал быстро и аккуратно, мало обращая внимания на царившую вокруг суету и всеобщее возбуждение. За полчаса, которые ему потребовались, чтобы просверлить отверстия, энтузиазм добровольцев несколько испарился.

— Теперь вобьем шпонки, — сказал Темрай, взяв молоток и самолично вогнав их в отверстия.

Слава богам, проклятые штуковины подошли.

И так далее. Вслед за опорами пришла очередь крестовых распорок, затем поперечной перекладины, которая принимала на себя удар «ложки». К этому времени атмосфера праздника улетучилась, на смену ей пришло напряженное ожидание, поскольку машина все больше и больше походила на эскиз, сделанный вождем неделю назад. Кочевники постепенно начали сознавать, что на их глазах появлялось настоящее оружие, оружие, которое они изготовили сами.

Темрай почти физически ощущал, как меняется настроение клана: словно ребенок вдруг начал стремительно расти. И ему это не нравилось.

— Отлично, — произнес Темрай, когда плотники отошли в сторону. — Теперь нужно закрепить металлические детали и веревки.

За этим этапом сборки вождь наблюдал с особой тщательностью, поскольку сейчас он был единственным человеком во всем клане, который понимал, как эта конструкция должна работать. Два узла он собрал сам: тот, что натягивал веревку, и другой, блокировавший лебедку. По счастью, все детали оказались нужного размера и работали без сбоев. Когда Темрай занимался сборкой первого узла, команда Коссаная принесла стрелу катапульты — она действительно выглядела как гигантская ложка. По команде другая команда вставила рычаги в пазы и стала плавно натягивать веревку.

«Она непременно порвется», — мелькнуло в голове у Темрая. Но веревка выдержала, так же как и прочие детали механизма. Стрелу установили на место, привязали к лебедке и вынули рычаги. Машина была готова. Осталось лишь положить камень в «ложку» и отпустить пружину.

Темрай был изнурен, покрыт грязью и опилками, из мелких порезов сочилась кровь. Меньше всего на свете ему хотелось дать команду отпустить пружину. Клан выжидающе смотрел.

«В первый раз она может не сработать. Никогда ничего не работает с первого раза. О боги, мы не можем сейчас израсходовать весь запас везения, он нам еще потом понадобится. Что, если стрела переломится или опоры окажутся слишком слабыми и вся конструкция развалится на части? Нужно сказать, чтобы люди отошли подальше, чтобы никого не ранило. Если это случится, уже ничего нельзя будет вернуть»

— Отпускай! — скомандовал Темрай.

Механик, кочевник, имя которого вождь не помнил, дернул веревку, освободив петлю, соединявшую лебедку со стрелой. Огромная деревянная «ложка» подалась вперед, с грохотом ударилась о фетровую подушку, закрепленную на поперечной балке, конструкция подпрыгнула дюймов на шесть и опустилась на землю, словно гигантская кошка.

Камень летел.

Темрай наблюдал, как он поднялся в воздух, снизился, врезался в скалу, возвышавшуюся значительно правее и на целых десять ярдов дальше от предполагаемого места падения, замер и рикошетом отлетел в реку, подняв сноп брызг. Вождь почувствовал, как содрогнулась от удара земля и в холмах зазвучало гулкое эхо.

Стояла мертвая тишина. Через мгновение люди Коссаная начали суетиться вокруг машины, проверяя узлы и с недоверием сообщая друг другу, что все цело, что ни один штырек или болт не сломался и что проклятая штуковина действительно работала!

Это были единственные люди, кто двигался и говорил, остальные сидели неподвижно, молча прикидывая в уме вес камня, расстояние и силу произведенного удара. Темрай почти различал их мысли: «С этой штуковиной нужно обращаться поосторожнее, она может кого-нибудь убить».

Ну да, ведь в этом-то и смысл. Разве вы сразу не догадались?

Усилием воли Темрай вышел из оцепенения и приблизился к конструкции. Люди наблюдали за каждым его шагом, словно стоять рядом с машиной имело государственное значение, устанавливало новую, грозную линию поведения. Ему тут же захотелось сказать, что он сожалеет, и отругать их за то, что они оказались такими доверчивыми. Ему хотелось приказать как можно быстрее разломать проклятую машину на части, но он чувствовал, что убьет каждого, кто осмелится к ней прикоснуться. Темрай не знал, что предпринять. Кроме того, ему было страшно.

В чем дело, Темрай? Ты не сможешь разгромить Перимадею, осыпая ее цветами. Ты вообще хочешь воевать с ней? Убить всех ее жителей?» — «Мы так не делаем, это их прерогатива». — «Разве они когда-нибудь причинили тебе зло?»

Вождь медленно огляделся, пока не наткнулся взглядом на Коссаная, осторожно вбивавшего клинышек.

— Что-нибудь сломалось?

— Нет, не считая нескольких разболтавшихся шпонок. Мы сделали это, Темрай. Ведь это что-нибудь да значит?

Молодой человек улыбнулся, вытянул руку и погладил «ложку», словно она была его любимым конем.

— Конечно, — ответил он, — остается изготовить сотни три таких красавиц, и можно выступать. Подъем, — добавил он, возвышая голос так, чтобы каждый мог слышать, — не теряйте времени, у нас очень много работы.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Ранним утром одинокий путник проходил по Гуртову мосту, гоня перед собой выводок жирных, откормленных сушеными фигами уток. Он выглядел усталым и удрученным. Пробираясь через болото, чтобы сократить путь и не платить пошлины, он потерял ботинок и сбил ногу. Пришлось заночевать в грязной и невероятно дорогой гостинице, в результате чего он потерял в два раза больше, чем сэкономил. Больше всего на свете он хотел помыться и выпить чего-нибудь горячительного.

Что касается первого, путник имел богатый выбор. В городе имелось несколько общественных бань, расположенных неподалеку от моста. Оставив уток на попечение приятеля, он направился к ближайшему заведению и, заплатив медный полуквотер за вход и еще столько же за кувшин дешевого красного вина, провел остаток утра в удовольствии и неге.

После бани странник почувствовал прилив сил и бодрости, однако состояние его волос и бороды оставляло желать лучшего. Поэтому прежде чем отправиться за своими утками, он завернул к брадобрею, который освободился как раз в тот момент, когда путник проходил мимо двери. Он плюхнулся в кресло, поставил ноги на низенькую скамеечку и настоятельно попросил мастера сделать лучшее, на что он способен.

После бани и вина путник пребывал в блаженном со стоянии и на все смотрел со снисходительной улыбкой. Он был счастлив, а потому жаждал поговорить. В этом крылась еще одна причина, почему он решил постричься: ведь доподлинно известно, что брадобреи, подчиняясь неписаному закону своей профессии, обладают удивительной способностью слушать.

Странник начал с фразы «какой чудесный день», плавно перешел к цели своего путешествия, затем углубился в детали, подробно остановившись на грабительской природе болот, чудовищных пошлинах и платах за ночлег, несколько отвлекся, сетуя на жизнь, времена и принципы ведения торговых дел, минуты четыре распространялся насчет бездарного племянника своей супруги, которого она навязала мужу в помощники, и как раз начал выражать сочувствие относительно обострения отношений с кочевниками, когда брадобрей вдруг прервал его.

— Обострение отношений? — переспросил мастер. Первый раз слышу.

Торговец фигами удивлению приподнял бровь.

— Ну как же, вы же знаете, чем они заняты последнее время в верховьях реки. Строят эти жуткие машины.

— Какие машины?

— Вы что, действительно ничего не слышали?

И торговец фигами принялся красочно описывать картины, виденные им, когда он шел берегом реки: нагромождения бревен, запруженная плотами река, гигантские пилы, множество разнообразных машин, вокруг которых суетятся и кричат толпы кочевников.

— И только катапульты, — доверительно добавил он.

— Какие катапульты?

— Самые обыкновенные, — ответил странник.

Затем он объяснил, что, очевидно, кочевники действительно делали катапульты, поскольку они собирали машины, проверяли, во все стороны швыряя огромные камни, словно это были снежки, затем разбирали и грузили в фургоны. Не может быть, чтобы брадобрей не слышал об этом.

Брадобрей поинтересовался у торговца, уверен ли тот, что ничего не перепутал. Торговец ответил, что он уверен в том, что видел собственными глазами. Брадобрей попросил, чтобы тот еще раз рассказал то, что видел. Торговец повторил историю сначала.

— О черт! — воскликнул мастер и убежал с бритвой в руках, оставив несчастного клиента с полуостриженной бородой и полотенцем на шее.

Причина, по которой цирюльник принял новость так близко к сердцу, объяснялась тем, что в юности он полтора года отслужил в отряде Максена, в одной из стычек был ранен и, сочтенный мертвым, оставлен на равнинах. Воин два года добирался до дома, с тех пор минуло больше десяти лет, но почти каждую ночь его преследовали кошмары тех времен.

Когда он, размахивая бритвой, ворвался в соседний магазин с криком «Варвары идут! Варвары идут!», покупатели быстро смекнули что к чему, повалили брадобрея на пол, отобрали лезвие и бросили в угольный сарай, что бы тот проспался. Некая добрая душа даже потрудилась избавить пьянчугу от кошелька, чтобы он, чего доброго, не поранился в бреду об острые края монет. Лишь несколько часов спустя, когда владельцу сарая потребовался уголь, узник выбрался наружу и направился к ближайшему гвардейскому караулу.

По счастью, сержант, дежуривший в эту смену, оказался старым знакомым многострадального цирюльника, а потому отнесся к его сообщению серьезно. Таким образом город узнал о деятельности Темрая четырнадцать недель спустя после того, как тот покинул пределы Перимадеи.

Сержант, как и большая часть охраны, нес службу лишь один день из десяти, а в остальное время содержал постоялый двор. Новость быстро разнеслась по караулке, и перепуганному брадобрею пришлось пересказывать ее нескончаемому потоку офицеров. В результате сержант заявился домой, где жена и дочь сбивались с ног в обычной вечерней круговерти, много позже обычного. Повесив форму на крюк, он повязал фартук и стал у стойки.

Лишь после того, как суета пошла на убыль, трактирщик позволил себе пропустить пару глотков сидра и принялся излагать дошедшие до него слухи. В отличие от подвыпившего цирюльника трактирщик был весьма уважаемым членом общества, а потому публика ему поверила. А поверив, запаниковала.

Вероятно, существует некий загадочный закон, в силу которого скорость распространения слухов прямо пропорциональна величине города. Клиенты заведения бросились домой, чтобы убедиться, что их жилища все еще целы, по пути сообщая новость всем встречным знакомым. А поскольку в это время большинство горожан выходили с семьями на вечернюю прогулку, вскоре улицы и скверы наводнили бегущие во всех направлениях люди, каждый из которых передавал ужасную весть тем, кто ее еще не слышал. Те же, кто уже убедился в сохранности своих домов, вещей и домочадцев, поспешили на площадь к ратуше, потребовать, чтобы что-то было сделано.

Слухи мутировали, обрастали подробностями, кто-то уже видел группы варваров у ворот, внутри городских стен, выскакивающих из трубы канализации, поджигающих кожевенный квартал... Вскоре начали вспыхивать драки, кто-то умудрился поджечь квартал ковровщиков, а некоторые более сообразительные сограждане, воспользовавшись суетой, разграбили несколько магазинов.

Префект города был вынужден вызвать гвардейцев для восстановления порядка, но успеха не достиг: дневная смена уже разошлась по домам, а ночная еще не успела занять боевой пост, пробираясь сквозь запруженные улицы, а то и вовсе присоединяясь ко всеобщей неразберихе вместе с соседями и друзьями. Тогда префект потребовал, чтобы генерал-губернатор выслал войска регулярной армии, однако тот вежливо отказался, напомнив, что, не считая личных подразделений префекта, у города нет регулярной армии. После минутного размышления префект, генерал-губернатор и высшие генеральные чины направились к личным воротам, ведущим в Средний город, и тщательно заперли их за собой.

Утром следующего дня Нижний город являл собой печальное зрелище, поэтому неудивительно, что проспавшиеся горожане действительно решили, что подверглись атаке разъяренных варваров. Пожар, возникший в квартале ковровщиков, распространился также на четыре соседних квартала, и лишь река смогла остановить его. Большинство магазинов и торговых лавок пострадало от нашествия веселых компаний, та же печальная упасть постигла многочисленные таверны и пивные. Со всех сторон раздавались жалобные стоны, временами попадались тела, совершенно не подающие признаков жизни, К тому времени гвардейцы наконец набрались смелости покинуть помещения своих караулок, но арестовывать на улицах уже было некого, за исключением разве что нескольких спящих пьянчуг. Караульные отправили рапорт начальству в Средний город, что волнения прекращены, и приступили к наведению порядка.

* * *

Одним из немногих людей, которые ничего не знали о ночных происшествиях, был Бардас Лордан Накануне его класс сдавал выпускной экзамен, причем никто не провалился. Такое чудо нельзя было не отметить, поэтому после окончания церемонии они завалились в кабак и кутили до тех пор, пока Лордан, самый стойкий из всех присутствующих, не упал головой в горшок из-под супа. Придя в себя примерно в то же время, когда несчастного цирюльника выпустили из угольного сарая, Бардас поднялся и побрел домой спать, а потому узнал о ночном погроме, лишь когда утром спустился в булочную и обнаружил, что ее больше не существует.

Он остановился, недоуменно протирая глаза, потом заметил знакомого и схватил его за рукав.

— Булочная, — пробормотал фехтовальщик, — куда делась булочная?

Прохожий поведал ничего не соображающему адвокату пятидесятую версию истории о том, что варвары осаждают ворота города и что от этого известия горожане мгновенно сошли с ума. Выяснив, что мифические варвары являются не кем иным, как кочевниками, Бардас решил получить более точную информацию. В результате через некоторое время ему поведали пять или шесть противоречащих друг другу версий, ни одна из которых не отличалась большой убедительностью. В довершение ко всему, вернувшись домой, Лордан обнаружил, что его ожидает вооруженный до зубов патруль из четырех человек.

— Бардас Лордан?

— Да, это я, — недоумевающе признал экс-адвокат. — В чем дело?

— Мы искали вас, — сурово заявил капрал. — Следуйте за мной.

— Но я ни в чем… Я спал всю ночь.

Бардас сделал шаг назад.

— Приказ командования, — ответил капрал. — Ну, живее.

Понимая, что двигаться быстрее этим утром выше его сил, Лордан все же подчинился приказу и вскоре очутился перед входом во дворец Патриарха. Он уже приготовился протестовать, когда двери распахнулись, и роскошно одетый офицер в золоченых доспехах грубо приказал ему пройти внутрь. Преодолев несколько лестниц и дюжину бесконечных переходов, он наконец оказался в небольшом крытом помещении, выдержанном в нежно-зеленых тонах, с фонтаном в центре и неприметной боковой дверью. Офицер постучал и бесцеремонно втолкнул Лордана внутрь.

Внутри оказалось прохладно и темно. Фехтовальщику не доводилось бывать здесь прежде, но он догадался, что находится в одном из монастырских владений. Когда глаза привыкли к неяркому свету, Бардас смог различить порядка пятнадцати человек, некоторые из них сидели на каменных скамьях вдоль стен овальной комнаты, другие стояли в центре и негромко беседовали. Лордан узнал префекта, невысокого пожилого человека с кудрявой седой шевелюрой несколько офицеров из гвардии генерал-губернатора, а у дальней стены на беломраморном троне восседал Патриарх Алексий, увлеченно беседовавший с маленьким неприметным человеком, сидящим по правую руку. Заметив новоприбывшего, Алексий поманил его к себе, но в этот момент еще более напыщенный офицер схватил его и повел к префекту.

— Вы Лордан? — требовательно спросил тот.

Фехтовальщик кивнул.

— Хвала небесам, — облегченно вздохнул собеседник. — К делу. Слухи о нашествии варваров с равнин подтвердились.

— Вы шутите?

— Более того, — недовольно продолжил префект, слов но Бардас, по его мнению, оказался недостаточно сообразительным, — каким-то образом они сумели достать тяжелое вооружение, я имею в виду осадные машины, катапульты и прочее. Мы не располагаем точными сведениями, какие орудия у них есть и кто их поставляет. Над городом нависла реальная угроза, поэтому мы решили нанести упреждающий удар.

— Простите, — перебил Лордан, — кто это мы.

Префект задумался, словно не знал, как ответить на поставленный вопрос, затем произнес:

— Гражданские власти: я, генерал-губернатор, министры, Патриарх. — Он нахмурился и затем добавил:

Проблема в том, что, как вы знаете, у нас нет достаточных сил, в том числе кавалерии, чтобы противостоять врагу. Вы единственный человек, имеющий опыт командования конными войсками, поэтому мы решили привлечь вас к руководству обороной. Я уже закрепил за вами несколько помощников...

— Простите...

— Пока для вас готовят кабинет, вы будете работать здесь. Рекрутским набором займутся мои люди, но непосредственный отбор солдат, а также их подготовка и материальное обеспечение лягут на ваши плечи, хотя, безусловно, финансовый контроль останется в руках гражданских вла...

— Погодите минутку, — подняв руку, перебил Лордан, — пожалуйста, не торопитесь. Вы действительно полагаете, что я должен участвовать в этом мероприятии?

— Не будьте глупцом, Лордан. Вы офицер перимадейской армии. Ваш долг...

— Вы ошибаетесь, — решительно оборвал Бардас. — Вы не можете принудить меня, я вышел в отставку.

Выражение лица префекта не оставляло сомнений, что чаша его терпения сейчас переполнится.

— Полковник Лордан, — визгливо вскричал он, — вы, кажется, не поняли. Я приказываю...

— Идите к черту! — взорвался фехтовальщик; префект от неожиданности попятился и наступил кому-то на ногу. — И прекратите называть меня полковником. Если это все, что вы хотели мне сказать, я ухожу домой.

Лордан решительно развернулся и направился к двери, но дорогу ему преградил один из разряженных офицеров.

— Послушайте!!! — завизжал префект так, что присутствующие в зале замолчали и недоуменно обернулись.

— Поймите, — устало произнес Лордан, — я не нужен вам. Прошло двенадцать лет. Посмотрите на меня, я развалина! У вас сотни солдат...

Во время своей речи фехтовальщик встретился глазами с одним из блестящих офицеров, и ему неожиданно открылась истина.

«Нет сотен солдат, никого нет, кроме кучки напыщенных павлинов и караульных. О черт...»

— Ну хорошо, а как же императорская гвардия? И если на то пошло, как насчет императора? Он же должен что-то предпринять?

Неожиданно в зале повисла мертвая тишина, словно Лордан сморозил невероятную глупость.

«Они из последних сил сдерживают смех, — осознал фехтовальщик. — Что их так насмешило?»

— Полковник Лордан, — со вздохом произнес префект, — императора не существует. Неужели вы не знали?

* * *

Великолепно...

Однако дело должно быть сделано, такое нельзя доверить никому другому. С глубоким вздохом Геннадий скинул тесные туфли, зажег фитиль лампы и погрузился в расчеты. Проклятые проверяющие... Сломанная нога или приступ временной слепоты — все, что требовалось, что бы держать их на почтительном расстоянии. Хотя нет, нельзя. За годы, проведенные в Ордене, Геннадий усвоил, что Закон — обоюдоострое и слишком опасное оружие, чтобы прибегать к нему по пустякам.

Архимандрит раскрыл шкатулку кедрового дерева, где хранились его счета, достал бархатный мешочек и высыпал на стол сияющие фишки, принадлежавшие еще его деду — крупному торговцу шерстью. Рисунок на серебре хотя и порядком вытерся, тем не менее оставался вполне различимым. На лицевой стороне каждой фишки красовалась восседающая на троне полная женщина в облегающем платье — аллегорический символ богини торговли. В одной руке она держала весы, в другой — рог изобилия. За годы черты ее лица практически стерлись. На реверсе изображался традиционный корабль и купола Перимадеи, по кромке бежала надпись: «ПРОЦВЕТАНИЕ ДОСТИГАЕТСЯ УМОМ». Геннадий взял одну монетку и некоторое время пристально ее разглядывал. В дедовых счетных фишках чувствовались солидность и уверенная властность, и постепенно хандра Архимандрита пошла на убыль.

Кусочком мела Геннадий провел на столе пять горизонтальных линий наподобие лестницы. Немногие знали о том, что Архимандрит хорошо владел лишь простейшим арифметическим методом, называемым линейно-клеточным, которым пользовались торговцы, трактирщики, фермеры и прочий простой люд. Духовные лица, ученые и писари прибегали к более совершенным, но крайне сложным системам, включающим не только линии и пустые клетки, но также в цветные квадраты, нарисованные на специальной доске, которая сама по себе являла собой произведение искусства. Такие неподвижные счеты с совершенно невразумительной системой счисления носили гордое название Древа Нумерологии. Однако, на взгляд Архимандрита, математика и без того достаточно сложная наука, чтобы добровольно отягощать ее мистикой.

Линейно-клеточная система по своей сути больше напоминала детскую игру. Каждая линия «лестницы» составляла один порядок: верхняя — единицы, вторая — десятки, затем сотни, тысячи и так далее. Между ними располагались порядки, кратные пяти. Для проведения расчетов на одну из ступеней выкладывалась цифра, по правую сторону от нее проводилась вертикальная черта и выкладывалась следующая цифра. Затем делалось вычисление, проводилась следующая черта и выкладывалась следующая цифра. Такая операция занимала больше времени, чем изощренные манипуляции с Древом Нумерологии, но отличалась надежностью и подкупающей простотой.

Закончив необходимые приготовления, Геннадий от крыл конторскую книгу на странице, озаглавленной «Приход», и принялся выкладывать фишки.

$ Доход от арендной платы:

Дюк Фалерин -          2,659

Лера Берон      -          8,342

Две тысячи шестьсот пятьдесят девять. Архимандрит взял пригоршню фишек и начал раскладывать их на ступеньках «лестницы»: четыре на нижней линии, одну в первой клетке; на второй линии ничего, одну во второй клетке; одну на третьей линии, одну в третьей клетке и две на четвертой линии. Дважды проверив расклад, Геннадий провел вертикальную черту и выложил первую фишку в следующей колонке.

Закончив второй столбец, он начал выполнять сложение: четыре плюс два дает шесть, в линии допускается не больше четырех, переносим единицу в клетку «пять», остается единица, остаток отбрасываем; получаем двойку в первой клетке, переносим единицу на линию десятков, единицу отбрасываем; четыре плюс один дает пять, переносим единицу в клетку «пятьдесят», получаем двойку в клетке «пятьдесят», допускается не больше единицы, переносим...

Архимандрит бормотал цифры, как суеверный кузнец, отковывая подкову, бормочет заклинания на удачу. Мало помалу Геннадий отвлекся: цифры выкладывались автоматически, на фишках фиксировался результат. Тем временем он покончил с рентой и перешел к налогам и пошлинам.

Презренное занятие! Лишь возможное повышение заставило его заняться сим грязным делом. Архимандрит никогда не был излишне амбициозен, в большей степени потому, что излишняя амбициозность в перспективе влечет за собой неблагоприятные последствия. Человек, достигший вершины иерархической лестницы к сорока годам, не имеет будущего: на протяжении последующих тридцати лет ему придется вести непрерывную борьбу с нескончаемой чередой не менее амбициозных и жестоких претендентов на его место. Геннадий же не видел в этом смысла. Гораздо лучше восходить медленно, попутно заключая союзы и приобретая по возможности меньше врагов; вместо игры в политику совершая поступки, которые запомнятся надолго, и постепенно завоевывая все большее влияние. Помогая Патриарху уладить некрасивую историю, он заложил надежный фундамент для своего дальнейшего роста, основанный на благодарности и высокой степени доверия, что свидетельствует о его, Геннадия, зрелости и солидном опыте в плетении интриг.

Карьерный рост был единственной причиной, почему Архимандрит позволил втянуть себя в эту неприятную историю. Он добился того, чего желал, но награда превзошла все его ожидания. Непознанный уровень добавил притягательности делу, которому Архимандрит посвятил всю жизнь. Временами ученого, как в юности, охватывало волнение, когда он с пылкой страстью открывал для себя загадочный и чарующий мир незнакомого учения.

Геннадий и Алексий случайно наткнулись на новый аспект Закона, таинственную область, нетронутую поколениями дотошных ученых. Они чувствовали себя как по терпевшие кораблекрушение, выброшенные на неизведанный берег. Здесь можно было провести всю жизнь, изучая неизвестные до сих пор явления, если бы не насущная необходимость уцелеть и как-то вернуться домой.

Больше всего Геннадий хотел поскорее покончить с этой историей, поскольку, помимо всего прочего, в глубине души он чувствовал страх. Архимандрит оказался удачливее своего коллеги, он не подвергся разрушительному противодействию Закона. Алексий же едва мог ходить, и Геннадий, несмотря ни на что, отчаянно хотел спасти его. Он даже нашел этому рациональное обоснование, заключающееся в том, что, если старик умрет слишком рано, его младший коллега навсегда лишится возможности использовать кредит доверия и благодарности, который он заработал столь тяжелым трудом.

«Отчасти он мне попросту симпатичен, но дело не только в этом. Здесь скрыто что-то важное, и я хочу знать, что именно»

От этих размышлений бессмысленное занятие, которому вынужденно предавался Геннадий, опротивело ему еще больше. Как бы он хотел оказаться сейчас в монастырской зале, узнать последние новости и попытаться наконец установить связь между проклятием Алексия и угрозой, нависшей над городом. Связь существовала, в этом Архимандрит не сомневался, ключ к разгадке скрывался в недавнем странном сне Патриарха, в который Геннадий нечаянно вторгся: тучи пыли, превратившиеся в паруса, девчонка с острова и пропавший брат Лордана. Беседа с фехтовальщиком не прояснила ситуацию.

«Нужно было идти вместе с ним и самому расспросить его, — корил себя Архимандрит. — Алексий слишком глубоко вовлечен в происходящее, чтобы объективно смотреть на ситуацию».

Тем не менее по реакции Лордана можно заключить, что его брат имеет к делу самое непосредственное отношение.

Кстати о бухгалтерии... Геннадий перепроверил цифры, обмакнул перо в чернила и в строке итогового дохода записал: двадцать девять тысяч девяносто семь — волнующая сумма даже для Архимандрита.

«Интересно, какое наказание предусматривает законодательство за растрату тридцати тысяч смайлеров?...»

Отогнав неуместную мысль, монах приступил к проверке расходных статей, заполненных мелким неразборчивым почерком брата Пелагея, который к тому же почти наверняка безбожно врал.

«Такая работа кого угодно способна заставить отказаться от должности!»

$Пиво                           -          2/3

$Сидр                           -          1/2

$Копченая рыба                     -          12/3

Три серебряных кольца для салфеток

с гравировкой оленя              -          7/3

«Двенадцать смайлеров и три квотера на копченую рыбу в неделю! С этим непременно нужно разобраться. К тому же я терпеть не могу копченую рыбу. А если проверяющие не поднимут шум по поводу расходов на серебряные кольца, это сделаю я. Братьям давно пора понять: членство в Ордене исключает аристократические замашки».

Несомненно, Архимандрит рассуждал бы иначе, если бы это были его кольца. С пера сорвалась жирная клякса, и Геннадий подумал, что нужно будет непременно наорать на кого-нибудь, когда появится свободная минутка.

$Книги                                    -          5/3

Эта графа выглядела благопристойно, однако Пелагей допустил явную ошибку в том, что касалось обуви. Геннадий попытался припомнить, что братия носит на ногах. Кажется, многие дефилировали в ярких остроносых туфлях по последней моде. Если бы они обладали хоть крупицей здравого смысла, не снимали бы сандалий до конца проверки.

Монах быстро просмотрел страницу до конца, держа левую руку на счетных фишках. Большую часть вычислений он мог бы проделать и в уме, выкладывая на счетах только недельный итог. Некоторые статьи расхода Геннадий помнил наизусть, к примеру,

$Слабительное                       -          12/1,

Напоминавшее о жестоком пищевом отравлении, которое постигло братьев после кулинарных экспериментов повара с безумно дорогими импортными грибами. Сразу за этим пунктом следовали:

$Средства для читки уборных          -          1/3

$Аванс (новый повар)                       -          1/-,

что свидетельствовало о том, что брат Пелагей не лишен чувства юмора. Архимандрит тихонько вздохнул, вспоминая грибы, и перевернул страницу.

$Наконечники для стрел                   -          5/1’

Наконечники для стрел? На кой черт им понадобились наконечники на сумму в пять смайлеров? Нахмурившись, Геннадий проверил дату записи. Прошлая неделя. В таком случае все ясно. Академия, как и большая часть городских учреждений, несла бремя по содержанию и обеспечению гвардии. Итак, наконечники для стрел. Что ж, хорошо хотя бы то, что никто не заставляет лично его прыгать под проливным дождем по городской стене.

Монах вздрогнул и погрузился в размышления о том, что сейчас может происходить в Зале Совета. Вчера префект объявил, что силы, возглавляемые Бардасом Лорданом, выступят через три дня и что своевременный упредительный удар положит конец этому недоразумению. Слова префекта звучали убедительно, впрочем, они всегда так звучали. Лордан же выглядел подавленно, смущенно и испугано одновременно. Не имея опыта в подобных делах, Геннадий не знал, как отнестись к этому: вероятно, так и должен выглядеть полководец накануне большого сражения.

Увлеченный собственными размышлениями Архимандрит едва заметил, что покончил с расходами. Теперь нужно вычесть общую сумму расходов из общей суммы доходов, подвести итог и с чистой совестью отправляться спать. Монах сгреб фишки в кучу и начертил новую «лестницу». Цифры, естественно, не сошлись.

На следующие два с половиной часа Геннадий начисто забыл о Патриархе, Бардасе Лордане, армии, ордах варваров и неприятных побочных продуктах философии, тщательно проверяя свои вычисления и сводя доходы с расходами...

Затушив лампу, Архимандрит завернулся в одеяло и еще раз вспомнил о страдающем Патриархе. Затем его охватила безмерная усталость, и, зевнув, монах погрузился в сон.

* * *

Дозорные застали Темрая в тот момент, когда он наблюдал за погрузкой первой партии требушетов. На практике оказалось, что требушеты строить легче, чем осадные машины, хотя их размеры и вес создали дополнительные проблемы, но в данный момент вождь слишком устал, что бы решать их немедленно.

— Что еще? — спросил он, когда дозорный возник за его спиной в тот момент, когда он собирался (впервые за последние двадцать четыре часа) что-нибудь поесть. — Вы уверены, что не справитесь с этим сами?

— Сообщение от передового Отряда.

Это оказался Хедсай, до недавнего времени глава охотников на уток, однако теперь, когда в округе на расстоянии пяти суток езды в любую сторону не осталось ни одной птицы, его направили в разведку. Темрай вдруг подумал, что Хедсаю там не место.

— Я слушаю.

Собеседник на секунду замялся.

— Думаю, тебе лучше поехать и посмотреть самому. Боюсь, у нас возникли проблемы.

Темрай настороженно посмотрел на него, забыв про зажатый в пальцах кусок соленой утки.

— Какого рода? — требовательно спросил он. — Еще больше наблюдателей с низовий реки?

— Кажется, больше, чем наблюдатели: они скорее напоминают армию.

«Что за глупость, — подумал Темрай, — это либо армия, либо нет. Вряд ли ее можно спутать с чем-то другим. — Затем в голове мелькнула мысль: — О боги...»

— Да, полагаю, я поеду посмотрю сам, — сказал он. — Журрай, Моуднай, возьмите мою лошадь, лук и ждите меня на краю вырубки.

Пока пересекали вброд реку и ехали по петляющей меж холмов дороге, никто не проронил ни слова. Достигнув вершины, на которой возвышался недавно построенный маяк, остановились. Отсюда, как уверяли некоторые, можно разглядеть самую высокую башню Верхнего города. Это был отличный наблюдательный пост, и Темрай учитывал данное обстоятельство, выбирая место для лагеря.

— Ну, где ваша армия? — поинтересовался вождь, переводя дух.

Последние полмили им пришлось пройти пешком, ведя лошадей в поводу, а за минувшие несколько месяцев Темрай провел слишком много времени без отдыха и сна.

Хедсай вытянул руку. Вдалеке, примерно милях в пятнадцати, что-то сверкало на солнце. Темрай прищурился. Это игра воображения, или он действительно видит клубы пыли?

— Журрай, — окликнул вождь, — у тебя орлиный глаз. Как ты думаешь, что это?

Журрай сложил ладони козырьком и вгляделся в даль.

— Я бы сказал, что это большой отряд, кавалерия, судя по пыли и скорости, с которой они двигаются. Если им известно место нашей дислокации, они будут здесь часа через три.

— Проклятие!

Вождь нахмурился. К своему удивлению, он не ощущал страха, скорее недовольство и злость. Меньше всего ему хотелось ввязываться в сражение с тяжелой кавалерией неподалеку от строительного лагеря, где собирали и испытывали около двухсот катапульт и до полусотни требушетов, — можно подумать, ему больше нечем заняться!

— Что ж, думаю, нам нужно подготовиться к встрече, — невозмутимо констатировал вождь. — Моуднай, возвращайся в лагерь и объявляй тревогу. Недсай, собери всех дозорных, не нужно, чтобы нас заметили раньше времени. Пусть они думают, что мы глупы и неосторожны. — Темрай неожиданно усмехнулся. — Вы знаете, как планируют сражения? Я — нет.

Двое всадников спустились чуть ниже, чтобы не выделяться на гребне холма, и почти четверть часа изучали местность, отмечал малейшие особенности ландшафта и не обменявшись за это время и парой слов. Затем лицо вождя осветила улыбка.

— Потрясающе! пробормотал он. — Журрай, мы уничтожим их, если будем сохранять спокойствие и не попытаемся быть умнее, чем мы есть.

— Я знаю, что бы я делал, будь я их командиром, — кивнул Журрай. — Что бы предпринял ты?

Темрай нахмурился, собираясь с мыслями. Разговор с Журраем поможет прояснить ситуацию, кроме того, не исключено, что собеседник подскажет что-то важное, чего не заметил вождь.

— Лагерь расположен на возвышенности на другой стороне реки и с обеих сторон защищен холмами. Чтобы добраться до лагеря, нужно пересечь реку, а сделать это можно лишь в двух местах. — Темрай замолчал, задумчиво поглаживая подбородок. — Главный брод находится чуть ниже по течению, у излучины, как раз между восточным краем обоих отрогов, возле вырубки и пристани. Второй брод расположен неподалеку от лагеря, примерно в полумиле. Естественно, они постараются держаться той стороны холма, пока не окажутся возле самого брода. Согласен?

Журрай кивнул.

— На месте их командира я бы выбрал верхний брод. Было бы неразумно не использовать такое природное прикрытие.

Темрай задумался, стараясь представить себя на месте другого человека, кем бы этот человек ни являлся.

— Пожалуй, ты прав, — согласился вождь, — что только облегчает нашу задачу. Будь я их командиром, возле главного брода я бы разделил отряд на два и большую часть отправил наверх, к лагерю. Оставшаяся часть начинает форсировать реку, мы, разумеется, нападаем, а в это время первый отряд вылетает из-за холмов и атакует нас сзади. Мы понимаем, что окружены. Единственный путь к отступлению — вниз по реке. Противник овладевает лагерем и уничтожает все машины. Хороший план.

— В случае, если они уверены, что мы их не заметили, — обронил собеседник. — Впрочем, мы скоро узнаем по направлению, которое они выберут. Насколько я понимаю, они не смогут форсировать реку в десяти милях от лагеря.

— Не уверен, — ответил Темрай, — но предположим что они это сделают. Теперь о том, что делаем мы. Ты берешь две трети людей, делишь их на два отряда и прячешь в обеих рощах. В какой-то момент меньшая часть их сил попадает в засаду так, что им ничего не останется, как бежать на восток. Таким образом, лучшая часть сил противника вообще не принимает участия в схватке. — Молодой человек приподнялся на стременах и пристально посмотрел на берег у излучены реки, стараясь представить его наводненным кричащими людьми и охваченными паникой лошадьми. — Считая, что все наши силы сосредоточены здесь, второй отряд нападает на пустой, по их мнению, лагерь, что является большой ошибкой, поскольку там их уже ждут. Наши основные силы будут находиться на этом берегу, непосредственно под этим холмом, и в нужный момент они атакуют противника со спины. Если повезет, нам, возможно, удастся зажать их в тиски и загнать в реку. — Темрай оборвал рассуждения и, широко распахнув глаза, посмотрел на собеседника. — Журрай, а что, если все будет совсем не так? Нам придется разделить наших людей на четыре группы. Мне это не нравится.

— Все же лучше, чем толпой сидеть в лагере, — ответил собеседник. — В любом случае, если что-то пойдет не по плану, вы всегда сможете бежать вниз по реке, думаю, они не станут преследовать вас. Во всяком случае, на месте командира я бы не рискнул пускаться в погоню. То же касается и моего отряда, — добавил он. — Мы всегда можем отступить на восток, затем вернуться и встретиться с тобой у нижнего брода. — Журрай закусил губу и пробормотал: — Этот план выглядит совершенным... или, может, мы блестящие стратеги, просто раньше не знали об этом?

Темрай выпрямился в седле, глядя на столб пыли на плоской, как блин, равнине.

— Тебе доводилось участвовать в сражениях... На что это похоже?

— На большую неразбериху, — ответил Журрай. — Чаще всего тебя охватывает страх, поскольку ты не представляешь, что происходит. Обычно, во всяком случае, в тех сражениях, в которых мне приходилось участвовать, все начинается с долгого утомительного ожидания, когда нервы на пределе и кажется, что тебя вот-вот убьют. Когда ожидание становится невыносимым, ты понимаешь, что не в силах совладать со своими нервами и готов бежать при первом появлении врага, и не важно, что потом всю жизнь будешь чувствовать на себе презрение окружающих. Когда же сражение начинается, ты готов покончить с собой, тем самым избавив противника от ненужных хлопот, правда, потом, по моему опыту, у тебя просто не остается времени и сил, чтобы как следует испугаться. Ты либо вместе со всеми отчаянно пытаешься услышать сквозь невообразимый шум приказы командира, либо командуешь сам — тогда ты настолько занят тем, чтобы твои команды слышали и выполняли, что зачастую не замечаешь, что утыкан стрелами, как еж колючками.

Что же касается непосредственно битвы, это еще большая неразбериха. Прежде всего у тебя начисто вылетает из головы все то, чему тебя учили во время уроков фехтования и стрельбы, ты просто выпускаешь стрелы одну за одной, потому что если начнешь прицеливаться, то либо выронишь стрелу, либо лопнет тетива, либо противник неожиданно отъедет в сторону.

Когда же дело доходит до рукопашной, ты обычно скачешь слишком быстро, чтобы хоть как-то отслеживать происходящее. Неожиданно вокруг тебя оказываются люди — свои и чужие, при желании можно промчаться сквозь все поле битвы, и никто не остановит тебя, потому что обычно противник напугав и смущен не меньше, чем ты, и никто по-настоящему не хочет драться. Если же приходится обнажить мечи, не думай, что это похоже на турнир по фехтованию. Ты ранишь тебя ранят, хотя чаще всего этого не замечаешь — ты либо падаешь замертво, либо бьешься со следующим. Если тебя убивают, ты в большинстве случаев даже не видишь лица противника. Происходит все что угодно, но только не то, что запланировано. Вот так выглядит сражение, на девяносто пять процентов исход зависит от удачи и на пять — от таланта командующего. Еще вопросы?

— Нет. — Темрай покачал головой. — Помню, когда я был совсем ребенком, стан атаковали солдаты Максена. У меня об этом остались аналогичные воспоминания. Только сопротивляться никто не пытался. Зачем я затеял все это? — удрученно добавил вождь. — должно быть, я сошел с ума.

— Да, если угодно вашей милости, — ухмыльнувшись, ответил Журрай. — Поехали, пора возвращаться в лагерь.

* * *

Когда с тыла неожиданно посыпались варвары, мгновенно приведя отряд в полное замешательство, Лордан почувствовал смутное облегчение. Самое худшее уже случилось, больше неприятных сюрпризов быть не должно. Остается уничтожить их, и на сегодняшний день задача будет выполнена.

Даже когда за спиной замертво падали в воду, командующий не испытывал страха: он знал, что его не убьют — не сейчас и не таким образом. Бардаса охватило удивительное спокойствие словно он был здесь зрителем. Сейчас события развивались так, как он и предполагал. Права старая армейская поговорка: «Держи друзей близко, а врагов еще ближе»

Наибольшая проблема, с которой столкнулся Лордан, пятеро его так называемых сокомандиров, — решилась сама собой: двое из них были мертвы. Что касается оставшихся троих, даже если те остались в живых, в чем Бардас сомневался, они уже не могли причинить особого вреда. Натянув поводья, всадник выбрал одного из варваров, на котором можно сорвать злость, и занес меч.

Конечно, он сам во всем виноват. Если бы не жаловался целыми днями, что его поставили во главе этого рискованного и глупого предприятия, ему бы не навязали за день до похода пятерых бездельников, каждый из которых был глубоко убежден, что главнокомандующим является Лордан, а они находятся здесь для декорации.

Шесть генералов на одну армию настоящее безумие. Когда пятью тысячами необученных волонтеров командуют шестеро генералов, дело заранее обречено на провал.

Навстречу Бардасу скакал варвар с копьем наперевес. Лордан осадил коня, спокойно дожидаясь, когда тот приблизится, в последний момент отпрянул в сторону и обрушил короткий мощный удар на шею противника. Что-то похожее на острие клинка или топора ткнулось в область левого колена, защищенного тяжелым доспехом. «Армия дилетантов! Никогда не атакуй бесцельно, либо убивай, либо даже не пытайся». Лордан развернул лошадь. Противник находился к нему спиной, в его кожаном доспехе, как раз под мышкой, зияла дыра, достаточно удобная, чтобы клинок с одного удара пронзил ему сердце. Фехтовальщик не стал смотреть, как варвар качнулся в седле и рухнул на землю, дав шпоры коню, он поскакал туда, где во всеобщей неразберихе образовалось относительно свободное пространство. Бардас не хотел бесцельно убивать людей, кроме того, ему требовалось время, чтобы обдумать дальнейшие действия.

Он не мог оценить точное количество сил противника, но было очевидно, что его люди окружены со всех сторон и прижаты к реке. Это означало, что нужно пробиваться либо вперед, либо назад. Скорее всего основные силы врага сосредоточены позади отряда, следовательно, им остается идти вперед и, возможно, обескуражить противника своим появлением вблизи лагеря. Дальше, при удачном раскладе они уничтожат оставшиеся в засаде вражеские отряды, соберут остатки своих людей и покинут место боя, сохранив хотя бы видимость организации.

Но сначала к делам первостепенным. Лордан развернул коня и начал пробиваться сквозь плотную массу перепуганных новобранцев. Трудно было отыскать более бесполезное сборище ни к чему не годных созданий, тем не менее какая-то часть их последовала за командиром. Этого оказалось достаточно, чтобы перенести центр боя на восточный берег реки. По счастью, варвары ослабили натиск, видимо, считая, что уже одержали победу. Теперь оставалось лишь закончить начатое.

Чтобы добраться до противоположного берега, Бардасу пришлось убить семерых и искалечить еще четверых врагов. Достигнув суши, воин обнаружил, что правая рука болит настолько сильно, что он едва может дышать, а голова раскалывается после того, как на его шлем обрушилось нечто, что ему не удалось разглядеть.

Позади него отряд уходил сквозь брешь, образовавшуюся в линии обороны противника, больше напоминавшей беспорядочную толпу. Им никто не препятствовал Варвары, уверившись в победе, уже не хотели драться: зачем зря рисковать своей жизнью? В их рядах вдруг возникло смятение. Сейчас они хотели, чтобы их оставили в покое, и Лордан был счастлив оказать варварам такую услугу. Оглянувшись на бурлящий поток, командующий с удивлением обнаружил, что за ним следует четыре пятых его армии. Остальные наверняка мертвы, черт с ними.

Предположения оправдались. Меньше всего враг ожидал, что разгромленный отряд пойдет в атаку, Поэтому Лордан беспрепятственно провел его мимо гряды холмов к двум маленьким рощам, где счастливая толпа варваров окружала остатки его армии.

Заметив, что события принимают неожиданный поворот, кочевники, даже не пытаясь создать видимость сражения, подались к верхнему броду, туда, откуда, по их мнению, будет совершено нападение. Тем лучше. Чтобы сохранить жизни вверенных ему людей, командующий больше всего нуждается в пространстве, времени и спокойствии. Собрав остатки обоих флангов, Лордан скомандовал правый поворот и повел свой отряд на восток, за излучину реки.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Осознав, что все еще жив, Темрай открыл глаза и издал пронзительный крик. Минуту спустя мертвого коня утащили в сторону, а самого вождя вынули из воды. Его трясло, как в лихорадке, но Темрай ничего не мог с этим поделать.

— Что случилось? — выдохнул он. Я думал, мы победили.

— Победили, — подтвердил человек, державший его правую руку. — Они бежали и сейчас направляются к городу.

— Что случилось? — повторил вождь. — Сначала все шло так, как мы и предполагали, а в следующий момент они хлынули на нас.

Он вздрогнул, вспоминая ужас, охвативший его, когда воин с каменным лицом, словно сама смерть, снял мощную защиту и остался один на один с Темраем.

Сначала все происходило стремительно: воин занес над ним меч прежде, чем тот успел понять, что делать. Затем время словно остановилось. Клинок врага медленно показался из-за шеи его лошади, и в следующее мгновение Темрай ощутил, что он вместе с конем оказался в воде. Вождь помнил удивительное чувство покоя и смирения в тот момент, когда он ударился о каменное дно брода, помнил копыта вражеской лошади на лице и груди... И вот он снова жив, ничего не болит, кости целы, и даже, кажется, кровь на одежде принадлежит не ему. Как Журрай и говорил — неразбериха.

— А где Журрай? — спросил вождь, заранее зная ответ.

— Погиб, — коротко сказал собеседник, от руки того, кто ранил тебя. Он, кажется, пытался спасти тебя...

«Интересная мысль... Но я тоже был там. Он, вероятно, даже не понял, что его ударило. Так же как и я. Итак, Журрай мертв. Подумаю об этом позже. Проклятие, сражение ведь еще не закончено, нужно что-то делать...»

— Они далеко от лагеря?

— Да, насколько мне известно, — кивнул собеседник. — Поскакали к верхнему броду. Их там перехватят. Мы так и будем разговаривать посреди реки или начнем выбираться?

Темрай позволил отнести себя на берег. Им пришлось переступать через людей, по большей части еще живых, но уже обреченных.

«Это неправильно! Они скребут по земле, потому что голоса больше не служат им, а мы переступаем через них, словно через коровий навоз».

— Объявите, что битва окончена. — Голос Темрая звучал жестко. — Пусть все соберутся в лагере, потом нужно будет очистить место сражения.

«Кажется, я видел его лицо раньше. Хотя почему бы нет? В конце концов, я же шесть месяцев проработал в городском арсенале. Может быть, какие-то из этих мечей сделаны мной, может быть, даже тот, который убил Журрая. Впрочем, какая разница. Все это было так давно, что скорее напоминает сон. Я тоже стал другим и похож на себя прежнего не больше, чем бабочка на гусеницу. Ну, хватит об этом, нам очень многое нужно сделать».

Кто-то привел ему свежего коня.

«О боги, Гром, мой бедный старый друг, ты погиб, а я вспомнил о тебе только сейчас. Когда я был мальчишкой, я плакал до красноты в глазах, если умирал конь...»

Темрай выпрямился в седле и тут же ощутил все синяки, ушибы, растянутые мышцы и рваные раны, полученные им при падении на каменистое дно. Он оглянулся, безотчетно отмечая живых, узнавая друзей...

— Коссанай...

Главный механик являл собой печальное зрелище: перетянутая ремнем рука безвольно свисала, плечо превратилось в сплошную кровавую рану но, слава богам, он на ногах, и на него можно положиться. А его работой для разнообразия займется кто-нибудь другой

— Скачи к верхнему броду, убедись, что все спокойно. Если кто-то отправился в погоню, останови. Скажи тому, кто у них за главного, что они мне нужны здесь.

Коссанай кивнул и устало вскарабкался в седло.

— Стилкай, ты ответственный за раненых. Разыщи Нимрен и скажи, чтобы собрала лекарей. И назначь кого-нибудь присматривать за пленными, чем быстрее их возьмут под охрану, тем лучше: думаю, еще не все знают, что сражение окончено. Малтай, возьми несколько дозорных и выясни обстановку — я не хочу гадать.

Прошло довольно много времени, прежде чем дозорные вернулись. Враг бежал. Сделав обманный круг за грядой холмов, отряд направился вниз по реке, очевидно, к нижнему броду. Их отпустили, ни у кого не возникло желания пускаться в погоню.

В общей сложности враг потерял девятьсот убитыми и три с половиной сотни ранеными, большая часть из которых искалечена. Что касается клана, сто семь человек убито, семьдесят с чем-то ранено, из них порядка двадцати тяжело. По любым меркам это была блестящая победа. Более того, впервые кочевники одержали верх над внушающими ужас рейдерами из города. Они закрыли глаза на то, что часть пленных успела сбежать до того, как им перерезали горло. В этом была определенная выгода: чем больше оставшихся в живых вернется домой, тем большая паника и смятение охватит город. Что касается Темрая, что ж, он всегда знал, что у него великолепные воины; еще раз убедился в этом, только и всего.

Правда, некоторое несоответствие общему настроению проявляли родственники и друзья погибших, да и тяжелораненые не выражали особой радости — вместо благодарности и похвал они бы предпочли вернуть свои руки и ноги. Поразмыслив, Темрай решил заняться этой проблемой после того, как погибшим — людям и коням — воздадут последние почести.

Кроме того, сегодня нужно было разобрать оставшиеся семь требушетов, чтобы слишком сильно не отстать от расписания. Добровольцев оказалось более чем достаточно, поэтому работа отняла в два раза меньше времени, чем обычно, и вскоре все разошлись к своим шатрам и кострам, за исключением членов Совета Клана во главе с Темраем, которые еще долго обсуждали случившееся и решали, что делать дальше.

— Они могут сделать еще одну попытку, — сказал дядя Анкай, — хотя лично я в этом сомневаюсь. Во вся ком случае, не сейчас. Теперь, насколько я знаю городской народ, они будут долго искать виноватого.

Шаман говорил медленно: ему мешал шарик из хлопкового волокна, который он плотно прижимал к щеке — стрела оставила на ней рваную рану длиной три дюйма. Дядя был несказанно рад — это означало, что враг истратил сразу несколько стрел.

— Согласен, — отозвался Кьюскай, — я посмотрел на этот народ, они совершенно не понимают, откуда ждать удара. — Он покачал головой, словно не мог поверить в то, что увидел. — Нет, это не могла быть их настоящая армия — скорее всего какой-нибудь разведывательный отряд. Не могу поверить, что настоящие силы города так легко разбить.

Кьюскай почти не пострадал, только колено не гнулось после неудачного падения с лошади. (Он возглавлял засаду возле верхнего брода и попал в тиски когда его собственные люди бросились на окруженного врага)

Темрай что-то пробормотал и слегка покачал головой.

— Насчет первого ты, пожалуй, прав, — сказал он, насчет второго — не уверен. Вне зависимости от того, настоящая это армия или нет, мне кажется, они попытаются напасть на нас, когда мы будем разгружать машины в низовьях реки. Я бы тоже так поступил, нанес удар и укрылся за стенами города. С сегодняшнего дня мы должны постоянно быть начеку: они могут атаковать нас в любую минуту, следовательно, придется снять часть людей с постройки и транспортировки машин и поставить их на охрану. Но я опасаюсь, что это не только замедлит ход работы, но и сделает нас более уязвимыми.

— А если они снарядят карательную экспедицию — перебила Шандрен — Подумай об этом. Они только что потерпели крупное поражение, возможно, первое за всю историю. Тебе не кажется, что они захотят исправить это хотя бы для того, чтобы сохранить самоуважение. Им придется что-то сделать, чтобы восстановить репутацию.

— Скорее всего они просто свалят всю вину на кого-то одного, — покачал головой Анкай. — Накажут генерала вместо того, чтобы подвергать себя риску еще одного поражения. Нет, на мой взгляд, если они захотят уничтожить машины, то сделают это на воде. В нескольких местах река достаточно широка, а они знают о нашей нелюбви к лодкам. Загрузят несколько баржей солдатами и потопят наши плоты, не приближаясь даже на расстояние полета стрелы. А начав преследование вдоль берега, мы либо попадем в засаду, либо, вернувшись, найдем на месте лагеря пепелище. Думаю, Кьюскай прав, это был разведывательный отряд, а не регулярная армия.

— Я не думаю, что в городе есть регулярная армия, негромко сказал вождь. — Я уже говорил об этом раньше однако никто не обратил внимания. На стенах несет службу несколько постоянных гарнизонов. Кроме них, имеется какое-то количество дружинников из числа горожан; предполагается, что они обучены, но это не так. Большинство рассматривают свою службу как подачку от государства для нищих и обездоленных, а оставшаяся часть — как общество любителей выпить, Я не хочу сказать, что они не будут защищаться, если начнется осада, — я просто не представляю, что они могут сражаться в поле. Это безумие, и они знают это.

— Ну, хорошо, — уступил Кьюскай, — и все же сегодня напали на нас.

Свет от костра освещал лица сидящих в кругу людей. Двенадцать человек, которые давно знали друг друга, неспешно и рассудительно говорили о том, что могло стать концом мира. Некоторые места оставались пусты: нет Журрая — лидера конных лучников, нет Пеггая и Сорутая — членов Совета.

«В детстве я сломал флейту Сорутая и теперь уже никогда не смогу вернуть ему долг. Он обожал ее, а я — я сломал ее из зависти. Зачем?»

Сегодня Совет решит, кто заменит погибших членов круга, и вознесет хвалу богам за то, что уберегли клан от больших потерь.

«Как поступал Сасурай? — размышлял Темрай. — Вел себя так, словно ничего не случилось? Воспринимал потери как неизбежное, с благодарностью, что не случилось хуже?»

Вождь вспомнил о своих городских приятелях: что думают они сейчас, услышав первые вести с равнин? Девятьсот постелей остались пустыми в городе этой ночью.

— Удастся ли найти замену погибшим воинам, когда нет особой уверенности, что их смерть была оправданной. Смерть в бою всегда бессмысленна, смерть в проигранном бою — еще бессмысленней.

— Давайте заканчивать, предложил Темрай, подавляя зевоту — Вряд ли враг отважится на новую вылазку, во всяком случае, в ближайшем будущем, но лучше, если у нас будет определенный резерв на всякий случай. Проблема в том, что маленький резерв еще хуже, чем его отсутствие, поскольку, не обеспечивая реальной защиты, отрывает людей от работы. Я не думаю, что перимадейцы решатся еще раз атаковать нас здесь, но они вполне могут напасть на нижний лагерь, просто потому, что он расположен ближе к городу, в нем меньше людей и там находятся все готовые машины. Поэтому я считаю, что именно там мы должны сконцентрировать наши силы: они будут одновременно защищать лагерь и в качестве дальней разведки предупредят нас в случае появления неприятеля. Кьюскай, подумай над этим вопросом и завтра доложи мне, сколько людей и запасов тебе понадобится. Исходя из этого, я смогу перераспределить здесь людей, чтобы закрыть дыры. — Он зевнул еще раз, потянулся и вздрогнул от боли в раз битых мышцах. — С этим все? Тогда переходим к следующему вопросу. Нужно избрать новых членов Совета. Какие будут предложения?

При иных обстоятельствах начались бы долгие дебаты. Каждый имел собственные предпочтения, друзей, обязательства... Но время было позднее, а день выдался слишком напряженным и желающих играть в политические игры не нашлось, Таким образом, в члены Совета выдвинули достойных претендентов, а само обсуждение закончилось удивительно быстро. И все равно к тому времени, когда Темрай вынес свое решение, дядя Анкай начал клевать носом, окровавленная хлопковая подушка упала на землю, обнажив уродливый шов через всю щеку, прошитый грубым сухожилием.

«Моя вина», — снова отметил Темрай. Все сухожилия, которые обычно использовались в таких целях, реквизировали на изготовление луков, поэтому лекарям пришлось довольствоваться теми, что скрепляли мебель и инструменты, предварительно хорошенько их пожевав.

Это еще одна проблема, которую обязательно нужно решить. Мы не можем отправляться в бой без средств для штопки раненых. На мгновение вождь задумался над словом «раненые»: отличный термин, специально придуманный для использования в военном деле. За ним скрываются люди с распоротыми животами, отрубленными руками и ногами, люди, которых боятся их собственные дети, так как их тела и лица изуродованы страшными шрамами; об этом не говорят, вместо этого употребляют термин «раненые»; после этого речь заходит о «допустимых потерях» и «затраченных средствах», а затем война превращается в турнир, в игру в «клетки», которую полководец наблюдает с вершины холма. А потом удивляется, что друзья перестали общаться с ним, как раньше, потом начинает беспокоиться о заговорах и изменах. Однако всегда есть люди, стремящиеся к такой «работе», более того, есть места, готовьте предоставить им эту «работу».

— Следующий вопрос, — услышал Темрай собственный голос, благодарственная жертва богам за то, что уберегли клан от больших потерь. Дядя, не мог бы ты позаботиться об этом...

* * *

Лордан не возражал, он скорее даже был рад тому, что его оставили одного, в тишине и покое. Он растянулся на холодных каменных нарах, распрямил ноги и закинул руки за голову.

«А ведь я могу привыкнуть», — неожиданно осознал Бардас.

Вероятно, он бы чувствовал себя по-другому, если бы с ним поступили несправедливо, если бы он не заслуживал наказания. Префект назвал его действия преступной небрежностью, пренебрежением долга, грубым нарушением закона. Лордан не возражал. Тысяча человек погибли и попали в плен к варварам лишь потому, что он пребывал в дурном расположении духа и не заметил засады. Преступная небрежность — слишком мягкое определение для его действий. Ловушка была настолько очевидна, как если бы они написали слово «ЗАСАДА» восьмифутовыми буквами.

«Если бы Максен был жив, он бы разорвал меня на куски за то, что я сделал».

Но Максен был мертв.

Его скоро вызовут на допрос, сказал префект. Бардас надеялся, что это будет не так скоро. Неделя-другая, проведенная здесь, в тишине и темноте, принесут ему немало пользы, избавят от пережитого ужаса, позволят успокоиться, прежде чем придется объясняться перед руководством. Лучше лежать на холодных камнях, чем выслушивать упреки в Зале Совета. В его стенах царила паника, за стенами — истерия. В порту толпы людей дрались за возможность попасть на отплывающий корабль, что предвещало очередную ночь мародерства и погромов.

Собственная судьба Лордана не волновала. Возможно, его приговорят к смерти, здесь, в камере, или на гауптвахте в одном из гарнизонов на городской стене. Такая смерть его устраивала значительно больше, чем перспектива умереть от руки Олвиса в зале суда во славу угольщиков. В такой смерти будет хоть какой-то смысл. Это будет справедливо.

Раздался звук шагов, позвякивание металла, кто-то прошел по коридору.

«Много заключенных находится здесь, или я единственный? Почему они здесь оказались? Такие же преданные забвению враги государства? Нужно быть большим грешником, чтобы закончить жизнь в подземелье: за пиратство, изнасилование или убийство сюда не попадешь... Забавно, императора, оказывается, не существует», вдруг вспомнил Бардас, все еще с трудом веря в услышанное.

Префект рассуждал об этом так буднично, словно речь шла о феях и эльфах, в которых дети перестают верить в возрасте семи лет. Если верить его словам, в городе не было императора уже при рождении Лордана.

«Но ведь детьми мы всегда плели гирлянды из цветов на его день рождения. Что же они делали с сотнями, тысячами гирлянд, которые мы вручали им на ежегодной праздничной церемонии у ворот в Верхний город? Как обидно осознавать, что вся наша любовь оказалась бессмысленна...»

Каллилогус I умер, не оставив наследников, и его трон оспаривался тремя дальними родственниками, иноземными принцами, которые не знали ни языка, ни элементарных правил поведения за столом. Тогда префекту и его ближайшим помощникам пришла мысль, что, если не разглашать факт смерти императора, народ ничего не узнает, а если не узнает, то и не будет страдать. Таким образом, Верхний город пустовал уже довольно долгое время, лишь уборщики и немногие чиновники имели в него доступ.

Каллилогус дожил до девяноста шести лет, и после его смерти венец перешел к вымышленному племяннику, сыну воображаемой сестры, которую давным-давно якобы выдали замуж за безвестного заморского царька, о чем, конечно, уже никто не помнил. Между тем власть в городе перешла в руки людей, чье основное занятие состояло в управлении городами, — министрам, чиновникам, крупным магнатам, которые знали, как строить дороги и заключать торговые сделки. Чем больше Лордан над этим размышлял, тем больше ему нравилась такая система правления. Как-никак они отлично справлялись со своей работой. Во всяком случае, до сих пор.

«О боги, — вдруг подумал фехтовальщик, — что, если город не выдержит осады? Нет, невозможно, ведь стены остались крепки, их не одолеть никому».

Но он собственными глазами видел осадные машины, башни, катапульты и требушеты, фрагменты штурмовой стены, стенобитные орудия и многие другие устройства. Если все это смогли сделать кочевники, бездомные варвары, живущие в шатрах, то их не остановит мысль о том, что город считается неприступным. Эта мысль беспокоила Лордана значительно больше, чем перспектива собственной смерти.

В целом такое развитие событий было неизбежным. Оно не зависело от понятий справедливости и несправедливости. Даже если таковые и существовали, они не имели ничего общего с жизненными циклами городов и наций. Отношение перимадейцев к кочевникам являлось не более предосудительным, чем отношения между львом и оленем. Если пришла пора народу равнин обратиться львом, значит, так и должно быть. С этим невозможно соглашаться или не соглашаться, в такой ситуации остается лишь одно разумное решение — уехать и поискать себе другое место для жилья.

В тишине снова послышались шаги, кто-то приблизился к камере, остановился. За дверью мелькнула полоска света, высветившая две фигуры.

— Крикните мне, когда закончите, отец, — Лордан узнал голос тюремщика, — я буду неподалеку.

Дверь захлопнулась, но свет остался внутри, яркий и теплый, исходивший от маленького светильника. Потрясенный Лордан поднялся с кровати и замер. Перед ним собственной персоной стоял Алексий, Патриарх Перимадеи.

— Сюда, пожалуйста, — кивнул на каменную скамью заключенный.

— Спасибо, — выдохнул старец.

В свете лампы его фигура напоминала оживший труп. Патриарх с видимым усилием преодолел несколько футов между дверью и нарами.

— Позвольте, я отдышусь, — с трудом произнес он, — эти ступеньки...

Лордан опустился на пол и, прислонившись спиной к стене, выжидающе смотрел на Патриарха. Бардас не хотел выглядеть невежливым, но в данный момент вести светскую беседу было выше его сил.

— Вас скоро выпустят, — спустя минуту сообщил Алексий. — Я только что присутствовал на собрании, где большое количество недалеких людей высказывали свои глупые мысли. В конце концов дело закончилось тем, что меня обязали обратиться к толпе с просьбой успокоиться и разойтись по домам. Как только это случится, вас выпустят, У вас будет возможность принять ванну и побриться до начала следующей встречи.

— Следующей встречи? — изумленно переспросил заключенный. — Вы хотите сказать, что я все еще...

Алексий кивнул.

— Я предполагал, что в данный момент вас не обрадует это известие, но это вопрос целесообразности. Мы нуждаемся не только в козле отпущения, но и в герое, который увлечет народ за собой. — Патриарх вздохнул, и на его челе явственно проступила печать усталости. — Я скажу толпе, что ответственность за поражение лежит на плечах пяти погибших генералов, но Бардас Лордан — единственный, кто сумел вырвать из лап смерти четыре пятых нашей армии, превратил унижающее поражение в моральную победу.

— Патриарх, я вас умоляю!

— Не будьте неблагодарным, — спокойно отозвался Алексий. — Кроме того, это не сильно отличается от истины. У вас еще будет шанс изобразить из себя мученика. Я не рассказал самое интересное.

— Так расскажите.

В этот момент Алексий сжался от пробежавшей по телу судороги.

— В голову нашему глубокоуважаемому префекту пришла блестящая идея: в некотором неопределенном будущем вам придется предстать перед судом, — произнес Патриарх, — а до того момента вы назначаетесь советником генерал-губернатора, ответственным за организацию обороны внешней стены и Нижнего города. Не возражайте, — быстро добавил старец, — уверен, что каждый думает о том же. Что еще раз доказывает, что нам не нужен император — мы и сами неплохо выступаем в роли идиотов.

— В жизни не слышал большей глупости, — прикрыв глаза, сказал Лордан. — А если я откажусь?

— Вряд ли это возможно, — покачал головой собеседник. — Поймите, у них нет другой кандидатуры, а мое предложение им не понравилось. К сожалению, кажется, оно наиболее разумное из всех.

— Поясните.

— Я предлагал назначить вас верховным главнокомандующим, — ответил старец. — Я, конечно, мало что понимаю в тактике и стратегии, зато неплохо разбираюсь в людях. Вы прирожденный лидер, каких встретишь нечасто.

Лордан не ответил.

— Когда меня выпустят? — в конце концов спросил он. — Не подумайте, что я очень тороплюсь...

— Как только толпе сообщат, что вы — герой. До этого времени вам лучше находиться здесь. Чернь жаждет увидеть вашу голову на шесте у въездных ворот. Если они прорвутся сюда…

— Понятно, — кивнул заключенный, — тоже ваша идея?

— Нет, — Патриарх отрицательно качнул головой, — одного важного чина из департамента снабжения. Все они идиоты, но среди них иногда попадаются удивительно сообразительные особи. — Старец оперся спиной о стену и вздохнул. — Если позволите, я останусь, пока не придет время идти говорить с толпой. Здесь так спокойно. Вы в курсе последних новостей?

— Нет, откуда? Что на равнинах?

— Пока спокойно, — ответил Алексий. — Насколько я могу судить, они продолжают строить машины и сплавлять их вниз по реке. Единственное изменение: они увеличили число вооруженной кавалерии в нижнем лагере до трех или четырех тысяч.

— Это же милях в пяти от города, — задумчиво произнес Лордан. — О боги, зачем я отправился в эту глупую экспедицию? Вылазки нужно осуществлять сейчас, но кто решится? Все боятся нового поражения. — Бардас поднял глаза на Патриарха. — Полагаю, полномочия генерала включают проведение внешних боевых операций?

Алексий кивнул.

— Прежняя задача еще не снята? С четырьмя тысячами воинов и грамотной организацией мы все еще можем уничтожить эту технику без крупных потерь.

— Об этом не может быть и речи, — ответил Патриарх, — префект не пойдет на такой риск. Если мы потерпим еще одно поражение, особенно так близко от дома, чернь станет неуправляемой. Вы просто не представляете, что сейчас творится в Нижнем городе.

— Таким образом, мы вынуждены прятаться за стенами и ждать осады. — Бардас покачал головой. — Как насчет запасов и прочего? Как только новости достигнут заморских берегов, а произойдет это очень скоро, гавань наводнят корабли, которые будут предлагать пшеницу по заоблачным ценам.

— По заоблачным или нет, префект уполномочен скупать все продовольствие, какое будет предлагаться на продажу. Мы не опасаемся голода — вряд ли кочевники смогут как-то помешать морской торговле, но это должно успокоить жителей, и они, возможно, прекратят громить булочные.

— Им нравится громить булочные, — покачал головой Лордан. — Лишь после того, как выгорит вся округа, чернь осознает, что им больше негде купить хлеба, и начинает жаловаться. — Он саркастически усмехнулся — В такие времена в людях всегда проявляются их лучшие качества. Как продвигается воинский набор?

— Неважно, — ответил Алексий. — В настоящее время в нашем распоряжении лишь мальчишки да старики; здоровые мужчины заняты тем, что громят город и избивают стражу. И, естественно, всех волнует вопрос, почему Патриарх не призовет темные силы, чтобы отвадить опасность. Представляете, что будет, когда я выйду к ним с речью?

— Вполне, — усмехнулся Лордан. — Зачем нужны маги и волшебники, если они не могут сотворить хотя бы несколько шаровых молний или превратить всех врагов в лягушек? Заставляет задуматься, на чьей они стороне.

— Скоро префект и генерал-губернатор зададут мне тот же вопрос, — удрученно констатировал собеседник. — Я даже сам стал над этим думать. Хорошо, что благодаря моим последним исследованиям я узнал много нового о проклятиях и принципе их действия. Мне кажется, что если бы девушка островитянка была здесь, та, что мы считаем натуралом..

— Не надо. — Лордан протестующе поднял руку. — Не надо, если вы хотите, чтобы я покинул эту чудесную уютную камеру.

— Мне казалось, вы не верите во все это, — удивленно произнес Патриарх.

— Не верю, — подтвердил заключенный, — но одно дело здоровый агностицизм, и совсем другое когда люди сидят и сами навлекают беду на свою голову. Не на город, я подчеркиваю, на свою голову. Вы выглядите так, словно умерли неделю назад и над вами поработал начинающий бальзамировщик.

Алексий рассмеялся чуть одобрительнее, чем того за служивала шутка.

— Это лучшее, что я за долгое время слышал о себе, — сказал он. — Должен признаться, совсем недавно я чувствовал себя лучше. Честное слово, это обыкновенная болячка, ничего общего с ужасными последствиями, скажем так, нашего маленького путешествия в неведомое. Такие болезни не вызывают у меня беспокойства.

— Держи друзей близко, а врагов еще ближе, — кивнул заключенный. — Любимая поговорка моего командира, да покоится в мире его грешная душа. Чем-то похоже на известную шутку про двух солдат на поле боя: в одного из них попадает стела, и тот со стоном падает на землю. Второй смотрит на оперение и говорит: «Не беспокойся, это наша». Какое выражение употребляют в наши дни. «Дружеский огонь»?

Алексий кивнул.

— Да, примерно то же случилось и со мной. Телесная болезнь неприятна, но, во всяком случае, ты чувствуешь себя в безопасности. — Послышался легкий вздох. — Насколько я понял, вы считаете, что я страдаю от вымышленного недуга, и единственное, что мне нужно, прекратить фантазировать?

— Нет. Нам предстоит работать вместе, а во мне всё еще сохранились какие-то остатки чувства такта. — Лордан задумчиво погладил бороду, затем продолжил: — Я долго думал над тем, что вы мне сказали. Я до сих пор не верю в ваш всеобъемлющий Закон природы, но и не отрицаю его существования, просто мне кажется, он не имеет большого влияния на происходящее в мире.

— В сущности, так и есть, — с улыбкой прервал его Алексий. — Большую часть времени его действие никак не проявляется. Всевозможные проклятия и благословения являются лишь несущественным побочным продуктом, как чернильные орешки на листьях могучего дуба.

— Поверю вам на слово, — вставил заключенный. — Еще одна вещь, в которую я не верю, это случайные совпадения, хотя я готов признать, что, когда мы возвращались, происходило что-то необычное, но никто не сможет сказать вам, что это было.

* * *

— Но почему мне нельзя увидеться с ним? — в шестой раз спрашивала Эйтли — Я его помощник, его ждут дела, студенты. Они требуют вернуть деньги. Если вы объясните им, почему они не могут пройти обучение, за которое заплатили...

— Прошу прощения, — нахмурился чиновник, — дело касается вопросов государственной важности, которые, — высокомерно добавил он, — имеют куда большее значение, чем преподавательская деятельность вашего коллеги. Мой вам совет: безотлагательно верните деньги вашим ученикам. Я сильно сомневаюсь, что в обозримом будущем полковник Лордан сможет вернуться к частной практике.

Чиновник поднялся, давая понять, что аудиенция закончена.

— А сейчас прошу меня извинить...

— Последний вопрос, — сказала Эйтли, не двигаясь с места, — вы могли бы передать ему письмо от меня, а потом отправить ответ? Я знаю, что Бардас находится в городе, — быстро добавила она, — я собственными глазами видела, как он вернулся. Он бы не уехал снова, не дав мне знать.

Чиновник изучающе глядел на посетительницу. Пообещав себе, что когда-нибудь он умрет страшной смертью, девушка решила подыграть. Глупо улыбнувшись, она добавила:

— Пожалуйста, это так много для меня значит.

— Хорошо, напишите ему записку, — с легким презрением произнес чиновник — Предупреждаю, что ее передадут в Комитет национальной безопасности, поэтому обязательно возникнет задержка. И ответ от полковника Лордана будет подвергнут, — собеседник сделал паузу и холодно улыбнулся, — аналогичной процедуре. Если в нем обнаружится информация...

— Хорошо, — решительно ответила Эйтли, — разрешите воспользоваться вашим карандашом.

— Пожалуйста, — вздохнул чиновник и сел на место. — Прошу вас, побыстрее, мне нужно идти на совещание, которое начнется совсем скоро.

— Я не отниму у вас много времени.

— Я пишу, чтобы узнать, все ли с тобой в порядке. Могу ли я что-то для тебя сделать. Сейчас, вероятно благодаря последнему выпуску, от желающих нет от боя. Я уже записала два полных класса и начинаю комплектовать третий. На днях была у тебя, проверяла квартиру, и попросила врезать замок в дверь. Так что не удивляйся, если не сможешь попасть внутрь. Если позволят, я пошлю тебе ключ. Не вешай нос. Наверно, это забавно — быть знаменитым.

Девушка задумалась. Нужно ли добавить что-то еще? Ей хотелось написать, что она понимает его чувства, что, конечно, было неправдой, и они оба знали это.

«Нет, не стоит смущать его», — приняла решение Эйтли, поставила подпись и, сложив пергамент пополам, протянула чиновнику.

— У вас есть мой адрес?

— Не беспокойтесь, мы знаем, как вас найти, — многозначительно ответил собеседник. — А сейчас извините, мне действительно пора идти.

Покинув канцелярию, Эйтли посмотрела, как чиновник торопливо направляется в сторону центральной галереи, и медленно пошла к воротам. Снова впереди целый день ничегонеделания.

Однако вместо того чтобы предаваться тоске, девушка решила купить себе что-нибудь из писчих принадлежностей. По традиции у каждого писаря был талисман, дорогая безделушка, символизирующая принадлежность к данной профессии: считалось, что чем дороже и элегантнее стило и чернильница, тем большую значимость имеют написанные с их помощью слова. Такая традиция Эйтли вполне устраивала.

Некоторое время спустя, подсчитав расходы, девушка пришла в замешательство — потраченная сумма оказалась огромна. Впрочем, уверила она себя, ее покупки были высшего качества, поэтому при необходимости она всегда сможет вернуть деньги обратно.

«Забавно, — отметила она про себя, пробираясь сквозь квартал мебельщиков, — что у него никогда нет денег. Я получаю двадцать пять процентов от его заработка и могу позволить себе жить в престижной части города, тратить деньги на инкрустированные таблички для письма и серебряные счетные фишки. Он живет в трущобах и не имеет ничего. Конечно, часть его заработка уходит на выпивку, но, с другой стороны, Бардас бывает лишь в тех заведениях, где можно напиться до чертиков по цене стакана вина в приличном месте.

На что же он тратит деньги? Я столько лет проработала с этим человеком, но почти ничего о нем не знаю. Мы отлично ладим, работать с ним одно удовольствие. Никогда раньше мне не встречался мужчина, с которым настолько легко общаться. Но что я знаю о нем? Он служил в армии, теперь это известно каждому. Вообще сейчас любой может рассказать о нем больше, чем до недавних пор могла сделать я. Он вырос на ферме, у него есть неопределенное количество братьев и как минимум одна сестра. Он никогда не рассказывал о своих родителях, вероятно, они умерли, либо Бардас просто не любит о них говорить. У него масса знакомых в профессиональном кругу; интересно, а есть ли у него друзья? Он много знает обо мне, хотя что в моей судьбе примечательного? И тем не менее ему всегда интересно, например, почему я не вышла замуж, почему ни с кем не встречаюсь. Странно все это.

Девушка нахмурилась, вспомнив многозначительный, понимающий взгляд чиновника. Тот, конечно, ошибался, но Эйтли бы солгала, сказав, что мысль завести с Бардасом роман не приходила ей в голову, но никогда серьезно. В таких отношениях не было будущего, учитывая специфику его профессии. Еще хуже, чем любить моряка — тот хоть изредка бывает дома. Теперь ситуация изменилась: он больше не работает адвокатом, он стал полковником Лорданом, что только увеличило дистанцию между ними.

Девушка остановилась напротив лавки, где продавались расписные деревянные чаши.

«Если Бардас останется полковником, он перестанет преподавать фехтование, и чем мне тогда зарабатывать на жизнь? Забавно, когда он выступал в судах, я всегда была готова к любой случайности. А сейчас я в растерянности и не знаю, что делать. Я не могу заниматься школой сама и не хочу вновь работать на адвокатов. Проклятие, да что со мною происходит?!»

Постепенно Эйтли успокоилась и услышала, как на краю сознания мягкий, но настойчивый голос повторяет: «Когда кажется, что все пропало, купи чернильницу». Она решила, что на данный момент это лучшее, что можно сделать.

Обычно торговля в квартале торговцев писчими принадлежностями зависит от времени суток, сезона, спроса и предложений, состояния экономики и настроения в городе. В настоящий момент там царила лихорадка: клерки всех мастей, решив, что конец света близок, тратили деньги, пока они чего-то стоили. По этому случаю торговля в квартале процветала: никогда прежде Эйтли не видела ни такого выбора, ни таких высоких цен.

Здесь предлагали писчие доски розового и железного дерева, мозаичные счетные доски, богато инкрустированные мрамором, перламутром и лазуритом, чернильницы — боги, какие здесь продавались чернильницы! — серебряные, золотые, с драгоценными камнями в крышечке и подставке, открытые чернильницы с маленькими желобками для встряхивания излишков чернил, чернильницы из слоновой и моржовой кости, чернильницы в форме роз, поросят, черепов, лошадей, коленопреклоненных людей, женских попок, мальчиков и даже в форме патриаршей тиары.

Здесь продавались дощечки для письма, кремово-желтая восковая поверхность их манила, словно песчаный пляж после отлива, и просто умоляла коснуться их стилом, которых тоже было бесчисленное множество: одни ослепляли головокружительной красотой, другие вызывали отвращение своей вульгарностью, изготовленные из перьев орла и перьев павлина, настолько длинных, что при каждом штрихе норовили попасть в глаз.

А счетные фишки — несметное количество счетных фишек было рассыпано по прилавкам: фишки из серебра и фишки из золота, крошечные фишки и фишки-гиганты, причудливые фишки с любыми мыслимыми украшениями, включая такие, что, едва взглянув, Эйтли поспешно отворачивалась и совершенно гладкие фишки, на которых имя и титулы владельца могли быть выгравированы прямо на месте высококвалифицированным мастером. Здесь были представлены фишки всех мастей, включая те, цена которых превосходила суммы, которые они могли сосчитать.

В этом квартале торговали нарукавниками и козырьками от солнца, увеличительными стеклами, лампами, подсвечниками, миниатюрными весами в изумительной работы коробочках из слоновой кости. А пергамент! Пергамент был везде! Разве в мире найдется столько кораблей, чтобы привезти весь этот пергамент, каждый квадратный дюйм которого отшлифован, посыпан мягкой рассыпчатой пудрой, так что он сияет, как облако в лучах восходящего солнца?

Здесь продавались маленькие баночки с чернилами всех цветов и оттенков, которые только может вообразить человек: бирюза и кобальт, кармазин и багрянец, коронерская зелень и шамберленовая лазурь, ремесленный оранжевый, армейский голубой, корабельный коричневый и даже безумно дорогое контрабандное императорское золото, за использование которого без соответствующего разрешения (теоретически) клерк мог лишиться рабочей руки. Чтобы избежать суровой кары, императорское золото разбавляли ничтожным количеством серебряного купороса, который стоил дороже самих чернил и прожигал руку до кости, если случалось вдруг расплескать его. Здесь попадались крошечные перочинные ножи, лезвия которых были не толще древесных листьев и в десять раз острее любой перимадейской бритвы, и ножи побольше, которые юные писари с важным видом носили на поясе, обходя таким образом запрет на ношение оружия в государственных учреждениях.

Здесь можно было найти лакированные палочки для размешивания чернил и ситечки из тончайшей золотой проволоки для их фильтрации, скребки для очистки пергамента от старых записей, печати и подставки под них, сургуч, крошечные жаровни и спиртовки для плавки воска, миниатюрные ножички для нелегального изготовления печатей, баночки изумительно мягкой глины для снятия оттиска печати с целью последующей ее подделки. Продавались здесь и портативные ящички для писчих принадлежностей, и шкатулки для хранения бумаг с откидными крышками, которые могли служить в качестве счетных и письменных досок. Они сводили с ума своей красотой, а стоили чуть дороже, чем военный бриг с полным боевым оснащением.

Некоторое время спустя Эйтли бессильно опустилась на лавку, от сверкающего великолепия у нее рябило в глазах. Одно из достоинств Перимадеи, которым любили похвастаться перед чужеземцами ее граждане, состояло в том, что почти каждый житель города умел читать и писать. После сегодняшней прогулки девушка всерьез задумалась, не является ли грамотность одной из форм порока. Собравшись с силами, она подошла к книжной лавке, где продавались манускрипты любой формы и содержания, письма на все случаи жизни. Сняв с полки небольшой увесистый томик, Эйтли открыла страницу с оглавлением и прочла нижеследующее:

Письма от кредиторов к должникам

Письма от должкиков к кредиторам

Письма от начальников к подчиненным

Письма от подчиненных к начальникам

Письма от бедных студентов к богатым дядюшкам

Письма от богатых дядюшек к бедным студентам, с отказом в деньгах

Письма от страстных поклонников к замужним возлюбленным

То же от отчаявшихся поклонников

Письма от замужних дам к поклонникам (отвергающие)

То же — поощряющие

Письма от торговцев с вежливой просьбой погасить задолженность

Письма от господ, тактично отсрочивающих погашение задолженности

Письма от государственных арендаторов к окружным управляющим, испрашивающие дозволения на зимний выпас свиней на общественных полях

Письма от окружных управляющих к государственным арендаторам, отказывающие в дозволении на зимний выпас свиней на общественных полях и напоминающие указанным арендаторам об обязательствах за свой счет обеспечить указанным свиньям соответствующий корм

Письма с предложением брака

Письма с отказом от брака

Письма к возлюбленной с угрозой самоубийства

Письма к отвергнутому поклоннику, поощряющие самоубийство

Письма от командующих, извещающие родителей о смерти сына

Прочие письма

Каждый следующий заголовок был выполнен красным, рядом стоял номер страницы и ссылки, в отдельных местах предыдущий хозяин вписал удачные образцы собственного сочинения. За скромную сумму, равную полутора золотым квотерам, счастливый обладатель этого титанического труда получал возможность никогда более не утруждать себя составлением писем, в какой бы сложной жизненной ситуации он ни оказался. Эйтли не смогла противостоять искушению и, отчаянно торгуясь, приобрела книгу за квотер, отчего продавец принялся причитать, что эта сделка доведет его до разорения.

Расплатившись, девушка уселась на каменную скамью под навесом и только собралась посмотреть, что данное руководство предлагает в качестве письма от богатого дядюшки к незамужней племяннице, вежливо отказывающего в приданом, как на страницу упала тень. Эйтли подняла глаза.

— Добрый день, приветливо произнес смутный в свете яркого солнца силуэт. — Прошу прощения, вы помощница мастера Лордана, я не ошибаюсь?

Голос принадлежал женщине, иностранке, судя по акценту. Эйтли моргнула и прищурилась.

— Кажется, я вас знаю, вы на... — вовремя спохватившись, она проглотила окончание слова «натурал», — вы сестра купца-островитянина, мы познакомились в таверне в день, когда Бардас выиграл у Олвиса. Вас зовут Ветриз?

— Совершенно верно, — кивнула островитянка и при села на лавку рядом с Эйтли. — Удивительно, что вы меня помните.

— Необходимое качество для людей моей профессии, — ответила девушка, немного отодвигаясь.

При обычных обстоятельствах она бы забыла о проклятой девчонке на следующий же день, но недавний разговор Лордана с Патриархом Алексием, закончившийся для первого роковым образом, освежил в памяти образ островитянки. Эйтли охватило чувство инстинктивного отвращения, смешанного с непреодолимым любопытством. В отличие от Бардаса она-то не сомневалась в существовании магических сил, а эта особа, по словам Патриарха, являлась самой могущественной ведьмой в мире.

— Я пришла сюда за чернильницей, — с легким смущением сказала Ветриз, — но здесь такой выбор, что я не могу решить, с чего начать.

— Если вы воспользуетесь простым советом никогда не платить начальную цену, то не ошибетесь, — вежливо улыбнулась собеседница, лишь потом вспомнив, что иностранка — сестра купца, а потому наверняка знает премудрости этой профессии и не нуждается в советах помощника адвоката. — Вы к нам надолго?

— Не уверена, — ответила девушка. — Мы привезли партию консервированных фруктов, которые мгновенно раскупили по совершенно фантастическим ценам. Из-за осады, конечно. Если бы это стало известно раньше, мы бы снарядили два корабля. В любом случае сейчас мой братец занят тем, что бродит по городу, размышляя, что везти обратно. Весь вчерашний день и большую часть сегодняшнего мы закупали веревку.

— Веревку?

— Да, — повторила она, — веревку. Это ужасно скучно, одна катушка совершенно не отличается от другой. Вен сказал что своим унылым видом я мешаю ему добиться наиболее выгодной цены, и отправил меня в гостиницу. Поэтому я решила пойти купить чернильницу.

— Понимаю, — ответила Эйтли, — что ж, в таком случае не буду вас задерживать.

«Пусть ты самая великая ведьма на свете, но ты мне надоела. Убирайся, ведьма».

— На лотке у фонтана товар попроще и подешевле, а под бело-лиловым тентом можете найти удивительные резные вещички из слоновой кости.

— Вы, похоже, знаете все о писчих принадлежностях, обернувшись, с улыбкой сказала Ветриз. — Не откажитесь помочь мне, иначе, боюсь, под видом произведения искусства мне всучат какой-нибудь хлам.

Если бы не мучительное сознание того, что ей совершенно нечем заняться, Эйтли бы извинилась и ушла, сославшись на головную боль (что было бы правдой, поскольку у нее действительно начиналась мигрень). Вместо этого девушка пробормотала, что ей доставит удовольствие помочь чужестранке, и направилась к дешевому лотку. Некоторое время спустя это занятие увлекло ее. Поинтересовавшись, сколько Ветриз намерена потратить, Эйтли услышала в ответ такую сумму, что, не говоря ни слова, перешла к лавке под бело-лиловым тентом; вскоре волнующее очарование покупок за чужие деньги захватило ее целиком, и неприязнь к островитянке отошла на второй план. В сущности, Ветриз с таким вниманием и неподдельным интересом прислушивалась к ее советам, что постепенно отношение Эйтли к девушке стало меняться. Тому способствовало и то, что, приобретя за баснословную сумму восхитительную золотую чернильницу, инкрустированную жемчугом, островитянка выразила желание купить своей спутнице маленький подарок, чтобы как-то отблагодарить за помощь. Маленьким подарком в понимании Ветриз оказался перочинный ножик с тонким стальным лезвием И рукояткой из моржовой кости; на деньги, которые девушка отдала за эту безделицу, небогатая семья могла бы безбедно существовать целый месяц.

— Спасибо, это так мило.

— Не стоит. — Казалось, Ветриз искренне обрадовалась, что подарок понравился ее новой подруге. — Ах, здесь так много чудесных вещей! Я думаю, нужно прийти сюда с Венартом. Вы бы могли подсказывать нам, какой товар покупать, и получать процент от выручки. Уверена, что это принесет больше дохода, чем старая плесневелая веревка.

— Хм... — произнесла Эйтли, представляя свою новую карьеру в качестве консультанта по покупке писчих принадлежностей, — по правде сказать, я не имею ни малейшего представления, что будет пользоваться спросом на Острове. Откуда мне знать, что нравится тамошнему народу. — Девушка непроизвольно помассировала виски; головная боль начинала раздражать ее. — Думаю, это занятие лучше оставить тем, кто знает, что делает, добавила она, лишь потом осознав, что ее слова, должно быть, звучали оскорбительно.

— Мне нужно практиковаться, если я хочу освоить дело, — покачала головой Ветриз. — Строго говоря, мне принадлежит половина всей собственности, Вен только распоряжается ею от моего имени. Вряд ли я когда-нибудь научусь разбираться в мешках с мукой и кувшинах с маслом, но не вижу причин, почему бы не заняться благородными товарами. Не думаю, что они будут продаваться хуже, но, вполне вероятно, принесут даже больше дохода. До сих пор меня останавливало лишь то, что я плохо знаю местные условия и цены. — Девушка повернулась к Эйтли и лучезарно улыбнулась. — Мне кажется, нас свела сама судьба. Ну, что вы решили? Вы даете мне советы, я делаю закупки, и вы имеете двадцать пять процентов с прибыли.

— Даже не знаю, — пробормотала спутница.

Боль в голове усиливалась, поэтому сосредоточиться становилось все труднее. Кроме того, Эйтли охватило странное чувство, словно ее стремительным потоком несет вниз по течению, хотя она отчаянно пытается плыть вверх. С другой стороны, предложение выглядело весьма привлекательно, хотя девушка едва ли могла оценить даже приблизительную сумму возможного дохода.

— Я, наверно, согласна, если вы еще не передумали, решилась Эйтли. — Но ведь вам придется одолжить у брата денег.

— На самом деле нет, — заговорщически прошептала островитянка и довольно глупо ухмыльнулась. Я взяла с собой часть своих средств в расчете, что смогу выгодно вложить их, только умоляю, Вену — ни слова! Пусть он думает, что в этот раз я все купила для себя. В таком случае, если затея провалится, он ни о чем не узнает, а если все пойдет, как я рассчитываю, в следующий раз на вырученные деньги, за исключением вашей доли, конечно, я куплю больше товаров. А учитывая спрос на продовольствие в городе, следующий раз окажется совсем скоро. Ну, как настоящие деловые партнеры, давайте пожмем друг другу руки и скрепим сделку.

Пожимая протянутую ладонь, Эйтли не могла избавиться от настороженного недоумения, которое охватывало ее при мысли о том, почему она и Лордан обладают столь необъяснимой притягательностью для этих людей. Они лишь однажды, совершенно случайно, встретились в таверне, а островитянка уже избавила Бардаса от проклятия и взяла ее, Эйтли, в деловые партнеры.

«Что там Бардас говорил о головных болях? Не помню, чтобы когда-нибудь моя голова так трещала».

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Лордану передали письмо, как только он покинул камеру и направился на заседание Совета в качестве исполняющего обязанности генерал-губернатора. Прочитав послание, Бардас ощутил смутное чувство вины, сложил листок пополам и засунул его за пояс.

В этот раз в зале Совета толпился народ, но знакомых лиц почти не было. Хороший знак, решил Лордан, даже если окажется, что присутствующие — всего лишь зеваки с улицы. К его глубокому смущению, фехтовальщика провели по центральной лестнице к глубоким креслам с подлокотниками, отведенным специально для высших лиц государства. Надпись на спинке каждого из них сообщала о том, для кого это место предназначалось: «Патриарх», «Приор города», «Архимандрит Перимадеи», «Архимандрит Элиссы» и так далее. Для Бардаса осталось одно свободное кресло, обозначенное как «Архидиакон Ордена». Он сел, размышляя, какие обязанности может исполнять Архидиакон, и приготовился слушать.

Полагаю, наконец все собрались, — сказал префект, поднимаясь с места и обводя взглядом аудиторию. Затем, кивнув двум сержантам, чтобы те заперли двери, идущие в зал, продолжил: — Я имею удовольствие сообщить, что полковник Лордан любезно согласился принять пост исполняющего обязанности генерал-губернатора, поэтому переходим к главному вопросу дня: какие меры нужно предпринять для защиты города. — Префект повернулся к Лордану. — Полковник, вам слово.

Бардас подождал некоторое время на случай, если префект имел в виду какого-то другого полковника, и встал ощущая в коленях легкую дрожь. Затем Лордана осенило, что до сих пор ему приходилось появляться перед столь многочисленной аудиторией, лишь когда напротив стоял противник с мечом в руках и твердым намерением его убить. Сейчас в худшем случае его просто закидают гнилыми яблоками. Эта мысль успокоила его.

— Господа, — начал новоиспеченный генерал-губернатор. «О боги, что я им скажу?» — Господа, прежде всего я хочу выразить вам благодарность за оказанное мне доверие, хотя не уверен, что смогу оправдать его. Полагаю, что ваш выбор основан на моем знакомстве с обычаями народа равнин, и вы наверняка ожидаете от меня конкретных предложений по улучшению обороноспособности города. Что ж, я готов высказать свои соображения на этот счет.

Он ненадолго замолчал, сделал глубокий вдох и продолжил:

— Каждый гражданин города с малых лет знает, что стены и залив надежно защищают Перимадею от нападения из глубины континента. Народы равнин не любят нас, и, вероятно, вполне оправданно, но они лишь кучка жалких варваров, которым никогда не разрушить стен. Осада же бессмысленна, поскольку все необходимое продовольствие мы можем закупать с моря, а кочевники не имеют и начальных знаний о кораблестроении, так что все, что нам остается делать, это сидеть и ждать, когда незадачливые вояки уберутся прочь.

Лордан окинул взглядом зал.

— Такая позиция, в сущности, не является ошибочной, именно поэтому мы никогда не утруждали себя содержанием сильной сухопутной армии, во всяком случае, с тех пор, как оставили идею основать Империю от моря до Салимбских гор. В свое время Максен держал кочевников в состоянии священного ужаса, они не решались приблизиться к городу ближе, чем на шестьдесят миль, но именно из-за ошибки Максена в битве при Питчфорке мы вынуждены сейчас решать, как спасти город. Насколько я понимаю, мы имеем дело с молодым и отважным вождем, который решил снести нас с лица земли, дабы его народу никогда более не угрожала опасность такого Максена. Проблема же в том, что, похоже, он нашел горожан, которые согласились научить его народ строить тяжелую осадную технику Меня беспокоит именно это. В зале стояла мертвая тишина: никто не двигался, не шептался с соседом, даже не смотрел в окно. Лордан был удивлен, в какой-то степени даже потрясен — возможно, в конце концов они действительно относиться к происходящему серьезно.

— Я, конечно, не большой знаток истории, — продолжил полковник, — но мне не вспоминается ни одного случая, когда наши величественные стены проходили испытание на прочность. Возможно, они действительно неприступны, возможно — нет. Предлагаю считать что они все же уязвимы. Возникает вопрос что мы будем делать в случае атаки.

Сложив руки на груди Лордан выжидающе смотрел на аудиторию. Повисла напряженная пауза, во время которой присутствующие пытались понять, был ли этот вопрос риторическим, или от них ожидают ответа. Затем низенький коренастый мужчина с бородой, сидящий у дальней стены зала, поднялся с места. Его лицо показалось Лордану смутно знакомым.

— Ответ достаточно прост, — произнес механик, проникнуть в город можно тремя путями: разрушить стену, перелезть через нее или сделать подкоп. В сущности, ничего сложного, но осуществить это не так-то просто.

— Хорошо, — кивнул Бардас, — давайте рассмотрим каждый из них. Рассуждая об уничтожении стен, вы имеете в виду осадные машины, мангонелы, требушеты и подобную технику?

— Да, — подтвердил коротышка, — и тараны. Но чтобы применить тараны, им придется переплыть реку, а для этого нужно либо соорудить плотину, либо построить плоты. Это нелегко, однако в принципе возможно.

— Понятно, — сказал Лордан, — вы?..

— Лука Гарантес, исполняющий обязанности городского механика. В мои обязанности входит обеспечение надежности стен, сторожевых башен и стационарных машин со стороны суши.

— Рад познакомиться, — бросил Лордан. — Мне нужно знать, насколько камнеметательные машины эффективны против массивной кладки: радиус действия, дальность полета, скорость стрельбы, характеристики каждого типа машин. Неизвестно, какая именно техника имеется у противника, но скорее всего это копии городских моделей. Как только мы выясним их возможности, будем знать, как противостоять им. Согласны?

— Посмотрим, что я смогу сделать, — кивнул Гарантес и сел на место.

Лордан глубоко вздохнул и вновь обратился к аудитории.

— Что ж, уже лучше, — произнес он. — Кто-нибудь может предоставить мне план стен и переходов?

Какое-то время никто не двигался, затем в переднем ряду встал молодой человек, почти юноша.

— Мне кажется, я могу помочь.

— Ваше имя?..

— Тимолеон Молян, департамент картографии. На самом деле я отвечаю за меры безопасности, связанные с водопроводной и сточной системами, но у нас в канцелярии много подробных карт, которые наверняка вам помогут.

— Отлично, — одобрительно бросил полковник, и Молин с видимым облегчением сел на место. — В зале есть кто-нибудь из арсенала?

— Теодрико Тирон, — произнес широкоплечий коротышка с большой лысиной и слегка поклонился, — я делаю катапульты.

— Хорошая работа, — похвалил Лордан. — Попрошу вас встретиться с Тимолеоном и Гарантесом и составить подробный план городских стен, отметив на нем радиус действия всех стационарных катапульт, слепые участки и участки, где необходимо улучшить артиллерийское оснащение. Поскольку техника врага представляет реальную угрозу, лучше всего уничтожить ее раньше, чем катапульты смогут привести в действие.

Бардас повернулся налево и произнес:

— Префект, мне бы хотелось побеседовать также со штатными капитанами артиллерии, выяснить, на что они реально способны в настоящий момент, и организовать интенсивную подготовку. Я бы хотел, чтобы мы могли попадать по целям, по которым стреляем. Иначе это будет бессмысленная трата времени. — Он замолчал, переводя дыхание и обдумывая сказанное. — А теперь, если никто не хочет чего-либо добавить, предлагаю перейти к следующему варианту — преодоление стен.

По мере того как советник генерал-губернатора продолжал говорить, настроение собрания менялось: любопытство перешло в молчаливое признание, и собравшиеся беспрекословно подчинялись распоряжениям, которые он им так самовольно отдавал.

«Почему они воспринимают мои слова как истину в последней инстанции? Неужели не видят, что я сам действую совершенно спонтанно? Неужели им самим никогда не приходило в голову ничего подобного? И почему, в конце концов, я оказался за все в ответе?»

— Теперь о том, что касается обеспечения продовольствием, — донесся до Лордана собственный голос. Насколько мне известно, в городе существует определенный запас, кроме того, недавно префект распорядился осуществить закупки на открытом рынке. Однако для того, чтобы иметь возможность организовать централизованное распределение продуктов, необходимо выяснить точное количество людей, которых мы будем кормить. В зале есть кто-нибудь из канцелярии? Замечательно. Если я не ошибаюсь, последняя перепись населения проводилась очень давно?

«Следи за своими словами, слышишь? С каких это пор ты стал прирожденным лидером? Смотри правде в глаза, ты полный профан в вопросах обеспечения. Постарайся узнать как можно больше... Кстати, что случилось с этими политиканами? Почему никто не пытается возражать? Неужели положение настолько серьезно?»

Неожиданно Лордан понял, что ему больше нечего сказать. Он смутился, не зная, как закончить свое выступление, и сел на место.

«Ничего удивительного, я лишь простой фехтовальщик, а не оратор». Бардас покачал головой и обратился к префекту:

— Пока это все, что я хотел сказать, префект.

— Благодарю вас, полковник, — сказал тот, вставая; на его лице отражалось легкое недоумение, смешанное с негодованием. — Уважаемые господа, нам предстоит много работы, поэтому я предлагаю на сегодня объявить заседание закрытым. Продолжим завтра в это же время.

Он склонил голову в едва заметном поклоне, и в тот же момент все присутствующие поднялись со своих мест и заговорили; в зале сразу стало шумно, словно стая воронья неожиданно поднялась с пшеничной стерни. Генерал-губернатор оставался на месте и, пользуясь тем, что его на какое-то время оставили в покое, пытался собраться с мыслями.

— Мои поздравления, полковник. — Это снова был префект, взиравший на него из-под выразительных бровей. — Вам удалось стать самым значимым человеком в городе, — последовала многозначительная пауза, — после меня, конечно. Я надеюсь, вы это запомните.

«О боги, он мне угрожает».

— Если вы хотите поручить эту работу другому, — устало произнес Лордан, — прошу вас, не сомневайтесь. Я вовсе не рад, что вы решили возложить на меня такую ответственность Что подвигло вас на такой шаг?

— То, что вы служили в армии генерала Максена, — чуть приподнял бровь префект. — Где, я полагаю, научились использовать здравый смысл и приобрели блестящие навыки администрирования.

— Ах, — не стал сдерживать усмешку полковник, вот, оказывается, чем мы там занимались. Странно, мне вспоминаются лишь многочисленные бои и короткие промежутки сна на жесткой земле между ними. Хотя в каком-то смысле вы правы: учитывая, что мы никогда не бывали в подобных ситуациях, придется опираться только на здравый смысл. Вы уверены, что это единственная причина моего назначения?

— В меньшей степени, — склоняясь к его уху, ответил префект, — в большей — политика. Я думал, вы понимаете. Это же просто: когда-то вы были военным офицером, сейчас вы никто. Если кого и наделять исключительными полномочиями по защите города, это должен быть «человек ниоткуда», темная лошадка вроде вас. — Собеседник неприятно улыбнулся. — Тогда у вас не будет возможности примкнуть к тому или иному политическому крылу и объявить себя военным диктатором. Поймите, мы вынуждены быть осторожными. Кроме того, — непринужденно добавил он, — вы производите впечатление сведущего и, как я уже сказал, здравомыслящего человека.

Префект направился беседовать с кем-то еще, вероятно, даже не подозревая, какие яростные проклятия обрушились на него, как только полковник остался в одиночестве. Затем Лордан выбросил разговор из головы и только решил попытаться выбраться наружу, чтобы, если удастся, сходить домой, как заметил, что его зовет Патриарх. Бардас со вздохом развернулся и начал пробираться сквозь толпу.

— Префект только что объяснил мне, почему я удостоился такой чести, — сказал он, обращаясь к Алексию. Основная причина в том, что я не имею никакого политического влияния. Имея во главе такого человека, я, признаться, удивлен что этот вопрос до сих пор не был урегулирован дипломатическими средствами. В нашем префекте умер великий дипломат.

— Меня всегда поражало, как талантливы дураки в этом городе, — ответил Патриарх. — Я знаю Болеруна на протяжении последних пятнадцати лет, и все пятнадцать лет он с упрямством осла добивался должности, которая стала для него полным провалом.

— Болерун? — озадаченно переспросил Лордан.

— Мейнас Болерун, префект Перимадеи.

— А-а, — передернул плечами фехтовальщик, — видите, я даже не знаю, как этих людей зовут. В сущности, я не знаю, сколько времени префект занимает свой пост, много лет или последний месяц. И по правде сказать, не уверен, что многие осведомлены об этом лучше меня.

Алексий прикрыл ладонью зевок, затем продолжил:

— Если это вас утешит, к завтрашнему рассвету вас будут знать даже уличные попрошайки.

— Увы, Патриарх, — угрюмо ответил Лордан, — не утешит.

* * *

Чувствуя себя совершенно оглушенным и опустошенным, Венарт пробрался по замысловатому лабиринту улочек обратно на постоялый двор (идешь по запаху до реки, второй переулок налево) и потребовал кувшин сидра. Как выяснилось, веревка — куда более запутанная материя, чем казалось на первый взгляд. Сотня ученых могли потратить на ее изучение всю жизнь и получить лишь бледный и ускользающий образ великой тайны, которую представляет собой веревка, перимадейская веревка, во всяком случае. дома веревка могла быть толстой, средней и тонкой, ворсистой или гладкой, дешевой и грубой или качественной, но дорогой, — и это все, о чем должен иметь представление покупатель, помимо того, сколько товара он хочет приобрести. Два дня, проведенные в канатных мастерских, открыли Венарту глаза: теперь он знал еще меньше, чем раньше, но, во всяком случае, постиг степень собственного невежества.

Веревку Венарт не купил, но пообещал себе, что сделает это завтра же. Не важно какую, главное, чтобы товар был дешевым. В конце концов, если он не разбирается в предмете, то его покупатели и подавно ничего в нем не смыслят. С другой стороны, рассуждал купец, за время своих мытарств ему открылось много нового, а знания никогда не бывают лишними. Купец выяснил, что веревку вьют из льна, тростника, шерсти различных животных (правда, это уже называлось не веревкой, а как-то по-другому, но как именно, Венарт не помнил) и шелка, последняя стоила удивительно дешево. В Перимадее веревок было великое множество, и каждый жаждал продать их — оставалось лишь договориться о цене.

Островитянин плеснул себе полкружки сидра и отпил, наслаждаясь необычными привкусом мускатного ореха. Чего-то не хватало, вдруг осознал он, что-то шло не так.

Сестра!

Венарт поставил кружку на стол и поднялся на ноги, не совсем понимая, что ему делать. Первое, что пришло в голову, что с Ветриз наверняка что-то случилось — невинная девушка одна в огромном растревоженном городе. О чем он думал, когда отпустил ее одну? Однако когда первый приступ паники прошел, некий внутренний голос резонно заметил, что, во-первых, сестра куда менее невинна, чем думать, а во-вторых, Парамадея значительно превосходит родной Остров в плане безопасности ночных прогулок. Кроме того, Венарт совершенно не представлял откуда начинать поиски, принимая во внимание размеры города.

«Я велел ей идти в гостиницу, и это было четыре часа назад, соответственно, она либо уже мертва, либо все еще ходит по магазинам. В любом случае, — продолжал назойливый внутренний голос, — шансы найти ее в лабиринте улиц ничтожно малы. Значительно разумнее оставаться на месте и терпеливо дожидаться, когда она наконец появится».

Отогнав мысленный образ сестры, истекающей кровью в какой-нибудь подворотне (и, само собой, призывающей его имя немеющими губами), Венарт допил сидр — это был особенно хороший сидр, крепкий, но не хмелящий, — и уже собрался заказать еще кувшинчик, когда услышал мелодичный голос, доносящийся из соседнего зала. Молодой человек подпрыгнул, споткнулся о растянувшегося в проходе пса, громко выругался, бросился вон и увидел сестру вместе с симпатичной девушкой, лицо которой ему почему то казалось смутно знакомым. Это обстоятельство смягчило братский гнев, торговец любезно улыбнулся, слегка поклонился и присоединился к их компании.

— Привет, Вен, — небрежно сказала Ветриз, — извини, я совсем потеряла счет времени.

— Я так и понял, — кивнул Венарт, — э-э...

— Это Эйтли помнишь, мы познакомились в таверне в тот день, когда ходили на суд.

«Все ясно, помощница адвоката».

Привет, рад видеть вас снова.

«Чертовски симпатичная», — отметил про себя островитянин, пока Ветриз рассказывала, как они совершенно случайно столкнулись у торговцев писчими принадлежностями, и Эйтли помогла ей с покупками, а она в благодарность пригласила девушку на ужин. Венарт согласился, что это самое меньшее, что сестра могла сделать, и неуклюже пошутил насчет гостеприимства, которым славится Остров. В это время другую часть его сознания занимала мысль, неужели в Перимадее незамужние девушки могут запросто пойти пообедать в таверне после наступления темноты. Затем он решил, что вопрос глупый, раз одна из них в настоящий момент сидит с ним за одним столом.

Меню было великолепным, как раз таким, какое может ожидать постоялец одной из лучших гостиниц города: блюдо жареных перепелок со свежими пшеничными булочками, за ними последовали барабульки с маринованными каперсами в винном соусе, затем главное блюдо — традиционный перимадейский стол» — круглый плоский лист пресного хлеба, соответствующий размеру стола, на котором красовались разноцветные горки распаренных овощей.

Ветриз и Венарт вдвоем одолели одну треть, с остальным с легкостью управилась Эйтли и уже радостно рекомендовала им сладкие запеченные в тесте яблоки в клюквенном соке, в то время как они из последних сил старались проглотить остатки теста, налипшие между пальцев.

«Сколько раз я уже бывал здесь, — подумал Венарт, — но так и не смог привыкнуть к количеству пищи, которое они способны поглотить за один раз, что делает осаду еще более выгодным предприятием в плане торговли».

Поэтому сейчас необходимо было отвлечь гостью прежде, чем разговор вновь вернется к теме печеных яблок. Поэтому островитянин перешел в наступление и поинтересовался, как обстоят дела в юридической профессии.

— Без изменений, — ответила девушка. — По правде сказать, мы уже не занимаемся законом. Я имею в виду, что Лордан оставил практику и открыл школу по подготовке фехтовальщиков, а я работаю у него помощником. Хотя эта новость также уже устарела. Собеседница вздохнула и горько добавила: — Теперь он работает в Совете Безопасности. Видите ли, недавно город снарядил экспедицию в лагерь, где варвары строят свои боевые машины. К сожалению, все пошло не так, как предполагалось, погибло много людей, и лишь благодаря Лордану часть отряда смогла вернуться домой.

— Как здорово, — отозвалась Ветриз. — О боги, я не хотела вас обидеть. Я хотела сказать, как здорово, что он стал героем за час. Когда вернемся домой, мы сможем всем рассказать, что...

— Прошу вас, простите мою сестру, — перебил Венарт. — Я взял ее с собой, опасаясь, что начнется война. — Он нахмурился. — Как вы считаете, положение серьезно? Где бы я ни был, люди разговаривают, словно наступил конец света, но при этом ведут себя, как будто ничего не происходит. Цены, правда, весьма высоки, но в целом торговля только улучшилась.

— К сожалению, я не в курсе, — пожала плечами Эйтли.

— Никогда раньше мы не сталкивались с подобной ситуацией. Трудно представить, чтобы кто-то мог осмелиться штурмовать стены, не считая кучки варваров. Хотя, — девушка обернулась и посмотрела куда-то в пространство, — Надо признать, они выставили наш разведывательный отряд настоящим посмешищем Теперь в правительстве говорят, будто генералы не разобрались в ситуации и угодили в засаду, поэтому операцию нельзя рассматривать как доказательство превосходства той или иной стороны. Неизвестно, способны ли кочевники нанести нам поражение в случае, если мы не будем делать глупых ошибок.

— Время покажет, — ответил Венарт. — Что вы знаете об этих кочевниках? Ведь у вас уже бывали с ними конфликты...

— Не могу сказать, что мы хорошо осведомлены, — признала Эйтли. — Перимадейцы мало интересуются чем-либо, кроме самих себя. До сих пор нам и в голову не приходило, что может случиться что-то подобное. Мы всегда относились к ним дружелюбно, некоторые из них жили и работа ли среди нас — в Перимадею съезжаются люди со всех концов света, мы никогда не видели в этом чего-то дурного.

— Легендарная перимадейская терпимость, — кивнул торговец. — Похоже, такая политика принесла вам одни неприятности. Племена варваров строят на равнинах осадные машины. Они не могли научиться этому сами, кто-то отсюда рассказал им, что нужно делать.

В ответ собеседница смерила его ледяным взглядом.

— А как, по-вашему, мы должны себя вести? Хранить все знания и умения в строжайшем секрете, чтобы, да спасут нас боги, никто не решил использовать их против нас? Мы нация производителей и торговцев, мы не можем замкнуться в себе, чтобы не умереть от голода. Вы же первые должны быть нам признательны.

«Справедливо», — отметил про себя Венарт. Во всяком случае, у собеседницы хватило чувства такта промолчать, что островитяне являлись прямыми потомками пиратов, которые лишь три поколения назад несколько раз — безуспешно — нападали на Перимадею. Молодой человек решил сменить тему.

— Возвращаясь к вопросу торговли, — сказал он, — вы, случаем, ничего не знаете о веревке?

Эйтли взглянула на него и хихикнула.

— Как ни странно, знаю. В свое время канатчики были нашими постоянными клиентами. А что вас интересует?

Пока разговор касался вопросов политики, Ветриз заставляла себя прислушиваться, но сейчас, когда брат и новая подруга углубились в обсуждение качеств веревки — конский волос придает эластичность, но чистый лен дешевле и почти так же хорош, морской шпагат отвратителен и не имеет ничего общего со льном, как бы продавцы ни старались убедить в вас в обратном, — ее мысли стали блуждать, и вскоре, разморенная теплом и обильной едой, девушка погрузилась в дрему.

Неожиданно Ветриз обнаружила, что обеденный зал неуловимо изменился: она продолжает сидеть за столом с остатками трапезы, рядом, не обращая ни на что внимания, Вен и Эйтли увлеченно болтают о веревке; однако к их компании каким-то непостижимым образом присоединились другие люди, которых, как ей казалось, она давно и хорошо знала: высокий, чем-то озабоченный Бардас Лордан и его брат Горгас (хотя знакомство с ним вызывало у Ветриз не самые приятные воспоминания). Сейчас, когда братья находились рядом, семейное сходство, не замеченное ею раньше, было очевидным: тот же прямой нос, та же тяжелая челюсть и настороженный внимательный взгляд. В этих глазах не было ничего романтичного или хотя бы привлекательного: жесткие, но не холодные, тем же цвета (Эйтли являлась счастливой обладательницей изумрудных глаз — и почему некоторым так везет?), Ветриз заметила, что моргают братья намного реже других людей.

Еще одна странность: Горгас говорил ей, что они не ладят с Бардасом, но сейчас они болтали вполне непринужденно, так, как и положено братьям. К сожалению, девушка не могла разобрать слов, хотя предмет их беседы, по всей вероятности, был много увлекательнее темы веревки.

По левую руку от Горгаса, рядом с Венартом, сидела женщина, несомненно, тоже принадлежавшая к семейству Лорданов: тот же нос, тяжелая челюсть (которая совершенно ей не шла), тот же настороженный взгляд. Она была старше обоих братьев, но не настолько, чтобы быть их матерью — скорее старшая сестра или молодая тетя. Вероятно, все же сестра, решила Ветриз, поскольку сходство говорило о прямой линии родства. Женщина хранила молчание, а когда девушка решила заговорить с ней, на ее месте вдруг оказался молодой человек лет восемнадцати, с которым Ветриз раньше не приходилось встречаться. Он отличался невысоким ростом и некоторой хрупкостью сложения, мелкие черты делали его лицо еще более юным. Каким-то образом она поняла, что незнакомец принадлежит к народу равнин, и решила, что тот оказался в ее сне, потому что за обедом речь шла как раз о них.

Островитянка, никогда прежде не видавшая настоящих варваров, разглядывала юношу с большим интересом, но в его облике не было ничего примечательного, ничего по-настоящему варварского: волосы, хоть и слегка сальные, тщательно расчесаны (не исключено, что они были уложены при помощи какого-то ароматического масла или помады), неброская рубашка с длинными рукавами при ближайшем рассмотрении оказалась сделана из великолепной выделки оленей кожи. Стол мешал разглядеть, что кочевник носил на ногах, но в любом случае это не имело большого значения. Его манеры отличались сдержанностью: он не клал локтей на стол и слушал дискуссию о качествах веревки с вежливым вниманием. В целом юноша производил впечатление подмастерья, которого пригласили на обед в качестве особого испытания.

Поскольку Ветриз было совершенно не с кем поговорить она решила завязать беседу с молодым варваром.

Встретившись с ним взглядом, девушка послала ему очаровательную улыбку.

— Только не говори, что тебя тоже интересует веревка, — услышала Ветриз свой голос.

— Я мало что понимаю, — признал юноша, — хотя всегда полезно послушать людей, которые разбираются в том, о чем говорят. Таким образом можно узнать много нового, а знания никогда не бывают лишними.

— Ты прямо как мой брат, — усмехнулась Ветриз, — это у него любимая поговорка. В сущности, может быть, поэтому мне и приснилось, что ты это сказал.

— Наверно, ты права, — ответил варвар, — в настоящее время веревка — как раз то, что мне нужно хорошенько изучить. Как тебе известно, мы сейчас строим много пружинных машин, разные катапульты и им подобные штуковины, а веревка, собственно говоря, является той силой, которая приводит механизм в действие. Никто из нас не знает, какой сорт лучше всего подходит для наших целей; я полагаю, нам нужно что-то прочное и эластичное одновременно.

— Ага, — кивнула девушка, — тогда я, вероятно, могу тебе помочь, потому что, прежде чем я потеряла интерес к разговору, Эйтли как раз объясняла моему брату, что эластичность веревке придает конский волос. Тебе это чем-нибудь поможет?

— Да, очень.

— Отлично, так как мне это совершенно не интересно. Конский волос при необходимости можно заменить льном — он почти так же хорош, но никогда не используй так называемый морской шпагат, говорят, он ужасен.

— Хм... странно, — кочевник удивленно приподнял бровь, — потому что человек, с которым я говорил в арсенале, сказал мне, что всегда пользуется только им. Впрочем, не важно, я все равно не смогу отличить морской шпагат, даже если меня на нем вздернут.

— Типун тебе на язык, — хихикнула собеседница. — Если не возражаешь, предлагаю сменить тему и поговорить о чем-нибудь другом. Давно хотела узнать, что вы так не любите в городе? Я имею в виду, должно быть что-то, что вас сильно обидело, если вы решили уничтожить его. Или такое поведение характерно для твоего народа?

— Нет, не сказал бы, — ответил варвар. — Мы, конечно, иногда воюем между собой, но в целом наш на род достаточно миролюбив; в отличие от ваших предков нам не свойственно грабить и разорять поселения. Мы не ценим золото, серебро, мебель и прочий хлам, который так любят в городе; весь этот скарб занимает много места и слишком тяжел, чтобы возить его за собой. Нет, война с городом имеет другие причины. Перимадея должна быть разрушена, это не обсуждается.

— Неужели? — удивленно воскликнула Ветриз. — Почему?

— Я не хочу говорить об этом, — поморщился Юноша. — Если тебе действительно так нужно знать, спроси у этих двоих.

И прежде чем Ветриз успела спросить, что он имел в виду под «этими двумя», кочевник исчез, и девушка почувствовала, как брат, совершенно как в детстве, настойчиво стучит ей по плечу указательным пальцем (ребенком она ненавидела этот его жест) и требует, чтобы она проснулась, потому что уже поздно.

— Не хочу просыпаться, — сонно пробурчала Ветриз, заметив, что Лорданы тоже куда-то пропали, — когда поздно, нужно спать, а вставать — когда рано.

— Еще раз прошу извинить мою сестру, — вздохнул Венарт, глядя на Эйтли, которую ситуация явно забавляла. — Как я и говорил, ее нельзя допускать в приличное общество.

* * *

Темрай, задремавший у костра, вздрогнул и проснулся.

— Конский волос, — произнес он.

Дядя Анкай удивленно посмотрел на вождя поверх своего кубка.

— Что ты сказал?

— Конский волос для катапульт, — пояснил Темрай, тряхнув головой в попытке избавиться от головокружения, вызванного большим количеством выпитого вина. — Я только что вспомнил. В любом случае мы будем использовать этот материал.

— Ты вождь — тебе решать, — пожал плечами Анкай. Кроме того, этого добра у нас хватает, хотя тебе придется найти веские аргументы, прежде чем люди позволят подойти с ножницами к своим чистокровным любимцам. — Шаман задумчиво погладил бороду. — Придется ввести моду на короткие гривы и хвосты. Народ пойдет на все, если это модно.

— Отличная идея, — одобрительно произнес Темрай.

Вождь смутно припоминал, что видел какой-то сон, но беда в том, что он забывал свои сновидения сразу же после пробуждения.

— Это первое, чем мы займемся завтра утром. А сейчас, — зевнул он, — я, пожалуй, отправлюсь спать, У меня почему-то разболелась голова.

— К утру пройдет, — улыбнулся дядя Анкай. — Иди спи, ты заслужил отдых. Да, кстати, кто такая Лоридан?

— Не знаю, — со вздохом ответил Темрай. — Откуда?

— Ты бормотал это имя во сне. Девушка, я так полагаю? — с усмешкой добавил шаман. — Ведь это женское имя.

Темрай на мгновение задумался, затем покачал головой.

— Никогда не слышал о ней, — ответил он.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Следующим утром с толстым кошельком на поясе и гудящей головой Венарт отправился покупать веревку. Его путь пролегал сквозь один из немногих кварталов Перимадеи с прямыми широкими улицами, свободными от нескончаемой череды повозок и телег. Благодаря отсутствию интенсивного движения здесь царила спокойная, почти лесная атмосфера, которую, правда, несколько портил запах дегтя, доносившийся из соседнего квартала. Несмотря на широкие улицы, пешеходы жались к стенам домов, опасаясь запутаться в кольцах веревок и канатов всех сортов, которые канатчики расстилали прямо на мостовой. Со стороны казалось, что здесь раскинул сети огромный неряшливый паук.

Руководствуясь новоприобретенными познаниями, Венарт решил обратиться к некому Виталию Ортенану, который славился тем, что изготовлял длинную прочную веревку из конского волоса. Островитянин нашел Ортенана на пороге его магазина, тот сидел, закинув ноги на деревянную опору, и держал в руке кружку с сидром.

— Доброе утро, — поприветствовал его Венарт. — Вы, вероятно, меня помните, я хочу купить у вас веревку.

— Желаю удачи, — ответил канатчик.

— Простите?

— Я сказал, желаю удачи, — повторил торговец, почесывая ухо. Нет сегодня у меня веревки, извините.

Венарт вздохнул. Ему были известны многие варианты сложного искусства торгов, однако такого начала он не ожидал

— Что вы имеете в виду, нет веревки. Еще вчера у вас ее были тонны

— Были, — кивнул Ортенан. — Вчера. Но примерно за час до закрытия ко мне заявились молодчики из департамента обороны и забрали все до последней нитки. — Торговец вздохнул и нахмурился. — Вручили мне бумаги, на котором написано, что расчет будет произведен по государственному тарифу согласно установленной процедуре, другими словами, у меня реквизировали товар. Прелестно, не правда ли

— Но... — Венарт обессилено уронил руки. — А как насчет других? Наверняка у кого-то должно...

Они прокатились по кварталу, как стая саранчи, — покачал головой канатчик — Забрали все подчистую. Сказали, что веревка пойдет на оснащение катапульт, — добавил он, словно это была самая большая глупость, которую ему когда-либо доводилось слышать. — Боюсь, парень, тебе не везет, зря ты вчера отказался от сделки — тогда у тебя была бы веревка, а у меня — мои деньги.

— Ну хорошо, — в конце концов произнес Венарт, — Почему бы вам не сделать еще веревки вместо того, чтобы бесцельно сидеть здесь и пить сидр? Или они реквизировали и сырье тоже?

— Нет, но зачем? — вяло ответил Ортенан. — Все, что я изготовлю, должно быть продано правительству, иначе меня оштрафуют и бросят за решетку. Военное положение, ничего не поделаешь. — Он вытянул губы и сплюнул. — А так они ничего не могут сделать, Я начну работать, когда увижу живые деньги, а не жалкий клочок бумаги. До этого времени пусть хоть удавятся. Мое сырье не испортится от того, что недельку-другую полежит в сарае.

Пройдясь по кварталу, островитянин убедился, что канатчик не обманул его. Склады были пусты, не осталось ничего, кроме пары сотен ярдов заплесневелой дряни, которой пренебрегли военные и которую Венарт также покупать не захотел. Подавленный торговец решил вернуться в гостиницу.

— Вот это невезение! — воскликнула Ветриз, выслушав рассказ брата. — Особенно учитывая, сколько времени и сил ты потратил на изучение предмета. Даже скупив первое, что попалось под руку, сейчас ты бы стал монополистом и мог диктовать собственные цены.

Венарт нахмурился, от чего Ветриз, не сдержавшись, хихикнула.

— Рад, что тебе это доставляет столько удовольствия, — взорвался он. — Надеюсь, твое настроение изменится, когда мы отправимся домой с пустым трюмом.

— Ты что, серьезно?

Венарт молча сел на кровать и снял левый сапог, всю обратную дорогу что-то кололо ему ногу.

— Так что ты задумала? Уж не хочешь ли ты сказать, что тайком шлялась по рынкам, пока я в ноте лица зарабатывал деньги, чтобы...

Закалка клинка

— Свет не сошелся клином на веревке, — начиная раздражаться, сказала девушка. — На свете много товара, который мы могли бы купить, — главное, договориться о цене.

— Ну хорошо, что ты предлагаешь?

— Ковры, например.

— Ковры?

— Ну да. — С минуту Ветриз разглядывала свои ногти, затем продолжила: — Откуда привозят ковры на Остров?

— Из Блемерии, надо полагать, причем без посредников.

— Отлично. Единственное, на что ты не обратил внимания, изучая свой чистый лен и конский волос, что блемерийские ковры, которые продают здесь, значительно лучше и в три раза дешевле тех, которые привозят на рынки Острова.

— Ого, — Вернарт задумчиво почесал затылок, — ты уверена?

— На все сто. Я вчера пыталась выбрать себе что-нибудь, чтобы заменить ту плесневелую дерюжку, что висит на стене в моей спальне. Узнав цену, я тоже удивилась и попросила Эйтли объяснить мне. Она сказала, что блемерийцы покупают все вино в Месоге, но для экономии транспортируют его в собственных бочках, которые намного дешевле, потому что хесишины привозят их на своих кораблях в качестве балласта. Перимадейцы покупают их за бесценок и таким образом получают возможность приобретать блемерийские ковры значительно дешевле. Кроме того, в городе народ более привередлив, поэтому на Остров попадают ковры, которые не смогли продать здесь. — девушка демонстративно зевнула. — Это называется «международная коммерция», менторским тоном добавила она.

— Ковры, — задумчиво произнес Венарт. — Хорошо, а ты не подумала, сколько ковров мы сумеем продать на нашем далеком полудиком Острове? Ведь этот товар нельзя назвать популярным.

— Его можно сделать таким, уверенно ответила Ветриз, — если качество и цена будут подходящими. Ничего удивительного, что наш народ не желает покупать рухлядь, да еще по грабительским ценам. Хорошие же ковры...

— Я не намерен тратить наши оборотные средства на глупую выдумку, которая пришла в голову тебе и твоей новой подруге, пока вы ходили по магазинам, — недовольно прервал ее брат.         Лично я намерен разыскать и попытаться встретиться с этим парнем по имени Лордан.

— Лордан? — вскинула глаза Ветриз. — Зачем?

— Он единственный, кого мы знаем в правительстве, — ответил Венарт. — Подумай. Военные скупают всю веревку, которая есть в городе, но большая часть не годятся для оснащения катапульт, поэтому они, вероятно, захотят избавиться от излишков, которые я с удовольствием у них куплю. При условии, — добавил торговец с самодовольной усмешкой, — что меня никто не опередил. Дешевая веревка высшего качества, которая целиком окажется в моих руках. Секрет международной коммерции заключается в том, чтобы извлекать выгоду из любого бедствия. Увидимся вечером, и не броди по городу в одиночку.

Его аргументы казались несокрушимыми в разговоре с сестрой, достаточно убедительными по дороге к правительственным зданиям, когда же Венарт провел час в приемной какого-то клерка только для того, чтобы получить бумажку, позволяющую ему увидеть другого клерка в противоположном крыле здания, его уверенность сменилась отчаянием. Он уже был готов отдать всю предполагаемую выручку от продажи пресловутой веревки за подробный план этого лабиринта с четким обозначением входов и выходов, когда столкнулся с человеком, которого не мог не узнать.

— Простите, я не заметил, куда иду, — произнес мужчина.

— Вы Бардас Лордан, — вместо ответа сказал Венарт, — я пришел, чтобы встретиться с вами.

— Да, — подтвердил тот. — Ваше лицо мне знакомо, но я не могу...

— Мы встречались в таверне, в день, когда вы выиграли дело против Олвиса, — подсказал собеседник, — я был с сестрой.

— Точно, — улыбнулся Лордан. — Я припоминал что-то связанное с таверной, но большую часть людей, встреченных там, я стараюсь забыть как можно быстрее. Чем могу быть полезен?

Внезапно торговая прыть Венарта поутихла. То, что он собирался предложить, скорее всего являлось противозаконным и уж наверняка противоречило устоявшимся нормам морали. Торговец корил себя за собственную не дальновидность: ему неожиданно открылся доступ в высшие круги перимадейского общества, который он может навсегда закрыть себе из-за своего меркантильного желания заработать лишний медяк на груде веревки. Но отступать было уже поздно. Венарт сделал глубокий вдох и начал излагать суть, то и дело вставляя фразы «если вы сочтете это возможным» и «если это не противоречит вашим интересам». В конце концов он смолк, неловко застыв на одной ноге, и с ужасом ждал, когда Лордан позовет охрану

— Хм... мне нравится ваше предложение, — мгновение спустя ответил чиновник. — Это поможет мне выпутаться из весьма затруднительного положения, в котором я оказался по милости болванов из отдела снабжения. Им было сказано составить список товара, который имеется в наличии, а они додумались привезти его сюда. Теперь нам придется либо вернуть ненужный товар, что на практике сделать весьма затруднительно, поскольку эти идиоты не позаботились о том, чтобы нанести на мотки соответствующие метки, либо расплатиться по чекам, когда канатчики предъявят их. Оба варианта создают немало трудностей, поэтому продажа могла бы стать лучшим выходом из положения. — Бардас задумался. — Вы хотите приобрести всю партию или только часть? Откровенно говоря, я бы предпочел избавиться от ненужной веревки за один раз.

Венарт неосознанно облизнул губы, которые почему-то вдруг стали совершенно сухими.

— Конечно, я заинтересован в том, чтобы приобрести всю партию, — твердо сказал он, подавляя внутренний протест. — Естественно, все будет зависеть от... хм... цены…

— Разумеется, мы отдадим ее по цене, которую назначат государственные эксперты, — ободряюще кивнул Лордан. — Вы заплатите деньги, мы сведем баланс и забудем, что досадный эпизод вообще имел место. Насколько мне известно, государственный заказ оплачивается из расчета среднего арифметического между себестоимостью и рыночной ценой. Надеюсь, вас это устроит, потому что я не осмелюсь снизить цену ниже этого предела.

«Всю среднюю и грубую веревку Перимадеи за цену ниже рыночной...»

— Я согласен, — выдохнул Венарт.

Лицо чиновника прояснилось.

— Одним камнем на душе меньше, — сказал он, массируя виски, как при головной боли. — Как хорошо, что мы встретились. Могу я просить вас об одолжении? Нам бы хотелось, чтобы четвертую часть суммы вы внесли предоплатой. Поймите меня правильно, я начинаю наживать себе врагов, и аудиторы могут нагрянуть без предупреждения. Меня приводит в ужас мысль и о тех, и о других, но аудиторы к тому же знают, где я живу.

Венарт, уже прикидывающий в уме, как скоро он вернет затраченные деньги, громко сглотнул и выдавил:

— Конечно, нет проблем.

— Вы уверены?

— Если нужно, я могу отдать вам четверть прямо сейчас.

— Замечательно. — Собеседник моргнул, словно его беспокоил яркий свет. — Немного болит голова, — объяснил он. — Если у вас есть свободное время, мы можем отправиться к оценщикам прямо сейчас и оформить все необходимые бумаги.

«Да благословят боги правительственные службы, — Подумал Венарт, следуя за Лорданом по бесконечной череде коридоров и переходов, — медлительные, бестактные, неистощимо богатые правительственные службы. Я продам всю партию раньше, чем мне придется заплатить по счету. Хотел бы я знать, есть ли у них что-то еще в таком огромном количестве».

* * *

Оценка будет завершена уже сегодня, — первое, что услышала Ветриз, как только брат переступил порог, — и завтра отпустят товар. Представляешь они даже готовы доставить его в порт и погрузить на корабль! Они приняли наличность, которая у меня была с собой, в качестве предоплаты, так что, как только веревка окажется на борту, мы сможем сняться с якоря и отправляться домой. Это просто фантастика, — добавил торговец. Такие сделки заставляют меня поверить в чудеса.

— О боги, — выдохнула Ветриз. — Ты хочешь сказать, что потратил все деньги?

— Естественно, я потратил все деньги. Неужели ты думаешь, что я мог упустить такую возможность ради того, чтобы сохранить какой-то резерв?

— Ясно, — задумчиво произнесла девушка, — иными словами, ты скупил всю веревку, которая есть в городе, за исключением лучшего по качеству товара, который правительство предусмотрительно оставило для построения катапульт. При этом ты не знаешь даже приблизительную цену и не имеешь наличности, чтобы попробовать реализовать мою идею с коврами. Здорово. Да ты просто блестящий коммерсант!

В целях сохранения мира Венарт предпочел пропустить последнюю фразу мимо ушей.

— Если все пройдет удачно, — продолжил он, — мы сможем повторить эту операцию с чем-нибудь еще. Департамент снабжения, в сущности, никому не подотчетен, его сотрудники конфискуют товар у кого вздумается, выдавая торговцам вместо оплаты векселя. Даже представить сложно, что им придет в голову скупить в следующий раз: лес, гвозди, чугун...

— Говоришь, у Лордана болела голова? — перебила Ветриз.

— Что? А, кажется, да. Вероятно, поэтому он и хотел покончить с этим как можно скорее. Какая разница?

— Да нет, просто интересно, — пожала плечами девушка. — Помнится, в тот день, когда мы повстречались с Патриархом, у меня тоже голова раскалывалась

— Боюсь, это не очень приятное совпадение, верно, что-то связанное с погодой... Ветриз, что с тобой, я думал, тебя порадует, как я провернул дело.

— Я рада, — ответила она с отсутствующим видом. — Будем надеяться, что все пойдет так, как ты рассчитываешь, и мы не потеряем все наши деньги. Забавно, что ты упомянул про чудеса. Похоже, удача к нам благосклонна, — усмехнулась Ветриз — Может, это милейший Патриарх наложил на нас особое заклятие, как ты думаешь?

* * *

С вершины холма, под которым раскинулся новый лагерь, Темрай смотрел на город, испытывая при этом странное чувство возвращения домой. На ладони он подбрасывал пару счетных фишек — трофей, полученный при набеге на торговый караван, незадачливые купцы которого посчитали, что слухи о воинствующих варварах слишком преувеличены. То была большая удача: набор счетных фишек вместе с размеченной доской оказался не менее полезным, чем пять сотен лучников.

Искусство счета Темрай освоил еще в городе; счетовод, ведавший зарплатой, с удовольствием поведал все премудрости этой науки, пользуясь случаем лишний раз покрасоваться перед невежественным варваром. Кочевник не устав изумляться подкупающему и очень полезному качеству перимадейцев — раскрывать свои тайны каждому, кто согласен их слушать. Да и сам по себе этот народ сочетал в себе несочетаемое: силу и мощь с одной стороны, а с другой — беспечность провинциального лорда, уверенного в собственной безопасности лишь потому, что за стенами замка плещется море, словно стены и ров с водой могут удержать нежеланных гостей на почтительном расстоянии.

«Я сохраню все это, — решил про себя вождь, — чтобы спустя много лет потомки могли представить, как выглядела Перимадея перед тем, как Темрай низложил ее».

Темрай. Темрай какой? Темрай Великий? Темрай Непобедимый? Темрай Грозный? Темрай Безжалостный? Он сам предпочел бы быть Темраем Первым или просто Темраем, но, к сожалению, «просто Темраи» не стирают с лица земли величайших в истории городов.

При условии, что авантюра удастся, чему не было никаких гарантий. Мысль, что ничего не получится, почти утешала юного вождя, потому что в этом случае ему не придется носить титул Темрай Разрушитель Городов, Темрай Кровожадный.

Как насчет Темрая Механика? Это сочетание звучало куда приятнее, чем Темрай Устрашающий. И уж меньше всего ему хотелось войти в бессмертие с прозвищем Темрай, Который Откусил Больше, Чем Смог Проглотить.

Прямо под шатром вождя стайка детей плела ковер (предполагалось, что мокрые ковры, наброшенные на неподвижные части осадных машин, будут защищать их от горящих вражеских стрел). Ребятишки работали у вертикальной рамы, сидя на доске, концы которой лежали на ступеньках двух стремянок, так что ее можно было поднимать по мере того, как продвигалась работа. Проворные детские руки продергивали уток сквозь ряды узелков быстро и аккуратно, так, как никогда не смогли бы сделать взрослые. Старуха, ответственная за работу, выкрикивала петли, дети повторяли за ней, словно заучивали урок.

Несмотря на то что ковер предназначался для сугубо утилитарных целей, создавался специально для того, что бы быть простреленным и сожженным, на нем все равно выплетался узор. Хотя, возможно, старуха просто не представляла другого способа выполнить то, что ей поручено.

Темрай Ковровщик...

Вождь отвернулся и посмотрел на город, словно мог взглядом пробить его стены. Как знать, может, однажды люди скажут, что так и было на самом деле. Ах, если бы желания превращались в осадные машины, он бы и сам стал огромным тяжелым бревном.

«Хватит мечтать, — одернул себя Темрай, — пора заниматься делом».

Расскажи, бабушка, расскажи, как ты, когда была маленькой, помогала плести ковры, чтобы Темрай мог разрушить город...

На краю лагеря возле самой реки выстроились в ряд предметы его особой гордости — поблескивающие дегтем для защиты от воды и ржавчины новенькие требушеты. Они стояли словно табун породистых лошадей, ждущие, когда их разобьют в щепы, с метательными «ложками», задранными высоко к небу. Каждая из них была способна метать двухсотпятидесятипудовые булыжники на расстояние двухсот ярдов, хотя, конечно, уступали осадным машинам по силе поражения. Они тоже были почти закончены, готовые части таранов и осадных башен лежали неподалеку; оставалось лишь оснастить их веревкой — «проклятие, откуда мы достанем столько веревки? Так много конского волоса и так мало времени...». Остальное снаряжение, которое враг пока не должен видеть, находилось на пути к лагерю, для маскировки завернутое в мешковину.

Совсем скоро армия варваров будет иметь все необходимое для ведения войны: стрелы (смешно сказать, изготовленные из сырого дерева и с утиным оперением), луки, кольчуги, лошадей, продовольствие, одежду, обувь, ремни, шлемы, мечи, посуду, подшлемники... А теперь Темрай мог даже пересчитать все это и впервые в истории клана узнать точное количество людей. Вскоре великая машина, построенная им, нанесет свой первый удар — и ничто в мире больше не останется прежним.

«Могло быть и хуже, — честно признал вождь. — Я мог бы продолжать жить в городе в момент нападения».

Кто-то вежливо кашлянул за его спиной. Темрай обернулся. Перед ним стоял паренек, имени которого вождь, конечно же, не помнил, и держал в руках карту. Его лицо сияло от гордости за свою работу. И действительно, карта была хороша: четкие, ясные контуры местности были аккуратно нанесены на кусок пергамента. Темрай одобрительно улыбнулся; паренек поблагодарил его и побежал вниз по склону холма, в шатер командования, где собирался военный совет. Вождь нехотя направился туда же: еще одно заседание, третье за сегодняшний день.

«Паренек? Юноша? Всевышние боги, этот ребенок старше меня, и он держался с таким почтением... Что же стало со мной за это короткое время?»

Как только Темрай вошел в шатер, дядя Анкай встал. Это выглядело неестественно и даже как-то неправильно но дядя Ан, вероятно, сделал это инстинктивно. «Может быть, он знает что-то, чего не знаю я?» Юноша сел на пол, зевнул и спросил, нет ли чего поесть.