Книго 

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Сергей Панцирев
     Email: [email protected]
     

WWW: http://www.nvremya.ru

     Date: 20 Jan 2004
---------------------------------------------------------------

"Настоящее время" - книга стихов С. Панцирева, изданная в 2004 г. в
Санкт-Петербурге издательствами "Геликон-плюс" и "Амфора".
Презентация книги состоится в Москве, в Центральном доме литераторов
(Большая Никитская, 53), 23 февраля 2004 г, в 18:00.
Приглашаются все желающие.
Сайт книги - 

http://www.nvremya.ru



     В сплошном потоке мимолетных лиц
     (усталых, отрешенно-равнодушных)
     Найди мои глаза и улыбнись!
     У каждого свой путь - кто вверх, кто вниз -
     Лишь миг, и продолжения не нужно.
     Пусть время, словно торопливый росчерк,
     Оставит нашу встречу между строк,
     Но в лабиринтах пройденных дорог
     Твою улыбку вспомню зимней ночью,
     И буду знать, что я не одинок.

     Гвоздями дождя наши судьбы прибиты к земле -
     Напрасно молить изваянья богов о полете.
     Ты только не плачь, привыкая к дождливой погоде,
     Щекой прижимаясь к щетине осенних полей.
     Не плачь, даже если поймешь, что не лед, а стекло,
     Не песня, а стон - даже если не ты, а другая...
     Любые костры через месяц уснут под снегами:
     Все - к лучшему. Впрочем, иначе и быть не могло.
     1993

     Все сказано. Не продолжай цитаты,
     За нею - неизбежно - пустота.
     Определенность чистого листа
     Честнее строк, достигших адресата.
     Все сказано. Пойми, я так устал
     Искать слова, забытые когда-то
     Во времени, куда для нас возврата
     Уже не будет. Истина проста:
     Все сказано, и остальное - ложь,
     Единственная форма эпилога.
     Осталось задержаться у порога
     И напряженно вслушиваться в ночь,
     Где затихает наш последний дождь
     Неповторимым эхом диалога.

     Пока отбрасываем тень
     На посторонние предметы -
     Живем, свидетельствуя тем
     О некоторых свойствах света.
     Конечно, есть дела важней,
     Но согревает только чувство,
     Что изучение теней
     Когда-то назовут искусством.
     Санкт-Петербург, 8 X 1996

     Сперва всему, во что ты верил,
     Наступит крышка, а потом
     XX век тебя похерит
     Двойным андреевским крестом,
     И не увидишь, как знакомо,
     Во всеоружии греха,
     Век XXI встанет колом
     Под равнодушное ха-ха:
     За неуменье лгать построчно,
     Зубами мясо рвать, спеша
     Казаться более порочным,
     Чем может вынести душа,
     Разменной медью отчужденья
     Тому приходится платить,
     Кому - от самого рожденья -
     Со временем не по пути.
     9 VII 1996

     Страницы вечерних газет кричат о победе
     в Троянской войне. Огни мегаполиса меркнут,
     сливаясь со звездами, будто в гигантской рекламе,
     и в них не узнать Ориона, Медведиц, Плеяды,
     дорогу домой. Когда-то мой штурман, из геев,
     смеялся: мол, ориентация - это другое.
     Теперь я согласен: в пыльных компьютерных дебрях
     пустых новостроек, где стынут горючие слезы
     бензина на черном асфальте, вижу: из дома
     я не уходил. Нелепо навязывать рифмы
     тому, что в бутылке - вино ли, дневник, завещанье...
     Пытаясь припомнить развязки античных трагедий,
     больной, одинокий, слушаю песню сирены
     пожарной процессии: где-то случилась беда.

      Ю.К.
     Набросить шкуру - и домой:
     Московский волк тебе товарищ.
     Лови момент! Очередной
     Случайной женщине подаришь.
     К чему уловок сеть плести,
     И слепо следовать советам,
     Когда открыты все пути
     В отместку волчьему билету?
     Беги - впервые - как всегда:
     Ты был ручным, но сколько можно
     Завидовать чужим следам!
     Из города - по бездорожью,
     Из раззолоченной тюрьмы -
     К просторам без любви и боли...
     Ведь, сколько сердце не корми,
     Оно все в лес глядит. На волю.
     
* * *
     Разглядывать ли стертые подошвы,
     Досадуя на качество дорог,
     Шутить ли днем с огнем, а ночью - с ложью
     О верстах, сверстанных по восемь строк,
     Молчать в свой час, но вдруг проговориться
     Во сне - о том ли целом, что в глазах
     Так странно расплывается, двоится
     Двоичным кодом "можно" и "нельзя",
     Молиться ли пластмассовому богу,
     Как будто весь наш бред - один ответ,
     Седьмой водой смывая понемногу
     Сухую горечь предыдущих бед,
     Глядеть с надеждой в зеркальце пустое,
     Толкаться в дверь плечом, играть ключом -
     Но знать, что лучшей жизни не достоин,
     И на бессмертие не обречен.

     Укрывшись в кафе от ненастья,
     Читаешь сквозь строчки газет
     Истории чьих-то несчастий,
     Тебя не коснувшихся бед.
     Надежно в застенке бумажном
     Скрывая былую печаль,
     Все медлишь, обжегшись однажды,
     Пока остывает твой чай.
     Никто тебя больше не спросит,
     Зачем и откуда пришел,
     Чем жил, чему верил, что бросил,
     Чего - против воли - лишен...
     Сидишь, улыбаясь от страха,
     Вернувшись на круги свои,
     И зубы ломаешь о сахар -
     О мраморный сахар любви.

     Слово, говорят, не воробей -
     Что же ты нахохлился, приятель?
     Видишь - выпал снег. И он светлей
     Всех известных нам противоядий.
     Не лети, старик, на компромисс,
     Но и на рожон не лезь, поскольку,
     Если станет холоден карниз,
     Мы под крышу спрячемся - и только.
     Мир стрельбою пушечной привык
     Ускорять решение вопросов,
     Ну а нам с тобою - чик-чирик:
     Каждый, значит, сам себе философ.
     Так не клюй промерзшую судьбу:
     Сколько дров к зиме ни наломаешь -
     Все не впрок. А жизнь, как дым, в трубу
     Вылетит, мелькнет - и не поймаешь.

     В жизнь вступает уже поколение наших детей -
     это значит, наш поезд уходит, уходит, уходит...
     Так бывает в железнодорожно-логичной природе:
     начиная с июля, становятся ночи длинней,
     дни - короче. Короче - темнеет. Привычные дива
     полусонных пейзажей и крыши чужих городов
     пролетают за окнами спутником жизни - и вновь
     оставляют зрачку только сизый туман перспективы,
     так похожий на дым сигареты.
     - Наш мир состоит
     из отдельных частей, словно ваза, упавшая на пол,
     и спасая цветы, мы не видим сверкающих капель
     настоящего времени, черпая силы в своих
     непролившихся днях. И все мельче остаток надежды,
     а технический спирт разъедает цветы и сердца,
     да грохочут вагоны по стрелкам часов, но конца
     мы как будто не знаем и знать не хотим, неизбежно
     говоря о другом: о погоде, цветах, поездах,
     чтобы солью земли не тревожить открытую рану,
     многословием дней растворяем попытку обмана,
     заглушая привычно - уж если не совесть, то страх.
     
ВОЗВРАЩЕНИЕ
     Вся добыча по осени - мелкий навязчивый дождь,
     Да опавшие листья в плену потемневших каналов:
     В пограничном граните ты места себе не найдешь,
     И на ветер не бросишь пророчеств, как прежде бывало.
     Возвращение будет беззвучным: твой голос устал
     Заполнять пустоту от небес до земли, повторяя
     То мольбу, то проклятие этим холодным местам,
     Что кромешнее Ада - и все же прекраснее Рая.

     Мой положительный герой
     Составлен из противоречий,
     Он занят собственной игрой
     И далеко не безупречен.
     Мой отрицательный герой,
     Как и положено злодеям,
     Умен, весьма хорош собой,
     Воспитан и самонадеян.
     А я стараюсь, как могу
     (Возможно, слишком вдохновенно)
     Их господина и слугу
     Изображать попеременно.

     В час, когда светит незнакомая звезда,
     и сколько ни смотри, не различить гнезда
     в густых, как чернила, ветвях за окном,
     пью на кухне чай и думаю об одном:
     повторение, мать, не исключает прогресс,
     и ни тут, ни там не обойтись без чудес,
     но надеюсь, что я заплатил сполна
     за невозвращение в старые добрые времена.
     Здесь у нас туманы, которых нет, и дожди,
     которых тоже нет - переживи, пережди,
     перехитри этот город, не собирай чемодан,
     возьми такси до Шереметьево, вскочи в аэроплан,
     или - опоздай, но придумай новый сюжет,
     в котором ни слова по-русски нет:
     осталась лишь песенка, и она
     звучит, как в старые добрые времена.
     Лондон - Москва, апрель 2003

I
     Твоя нечетная весна
     Сбивает с толку, лица прячет,
     Но талая вода вкусна,
     И воздух искренне-прозрачен,
     А значит, как ни долог путь,
     Куда ни вывезет кривая,
     Ты зашифрованную суть
     Простыми передашь словами.
     
II
     За переводом странных фраз
     Невнятицы сказаний местных,
     Вдруг понимаешь: в этот час
     Тебе заранее известно,
     Как в целом сложится судьба
     Частей непарных и неравных -
     Ведь в чем ты убедишь себя,
     То навсегда и станет правдой.
     Санкт-Петербург, 23 V 2002

     Душа моя, бумажный самолетик,
     Куда нас занесло? В такую глушь
     Не доберешься на автопилоте,
     Не воспаришь, как водится у душ -
     И, в сущности, немногого мы просим
     У бога авиации: пусть он
     Потоков восходящих нам подбросит,
     И новых слов - до будущих времен.

     Когда нет сил взглянуть вперед,
     Ко мне без стука входит вечер,
     И вкрадчиво, как контрразведчик,
     Свои вопросы задает.
     Его догадки неспроста,
     Его намеки неслучайны -
     Судьбу мою он изучает,
     Как изучают паспорта.
     Уже не в первый раз ведем
     Мы эту странную беседу.
     Не ускользнуть, не сбить со следа,
     Не скрыться под ночным дождем:
     Повсюду злые сторожа -
     Свинцово-серые, в погонах,
     Воспоминания, которых
     Мне так хотелось избежать...
     
"КОШКИН ДОМ"
     Кафе на Литейном. Бутафорский
     Котофей на входе. Хороший кофе.
     Официантка медлит, задумавшись
     О своем - под "унцы-унцы"
     Того, что считается музыкой.
     Через дорогу - грязно-розовый дом
     С неуклюжей мемориальной
     Доской, которую замечает,
     В лучшем случае, каждый десятый
     Из спешащих мимо прохожих.
     Прислушайся: равномерный гул жизни
     С ее шинами по асфальту,
     Признаниями в любви, взрывами,
     Молитвами, телефонными звонками,
     Плеском соленой и пресной воды,
     Особенно отчетливо слышен здесь,
     Где безмолвная архитектура
     Дает тебе пример отношения
     К происходящему, сколь бы долго
     Это ни продолжалось.
     Санкт-Петербург, 24 V 2000

     Открыть окно и думать, не спеша,
     Что строчки твоего карандаша
     Сотрутся прежде, чем поставишь точку,
     Что почерк явно портится к концу,
     Что молодцу должно быть не к лицу
     Выпрашивать у Времени отсрочку.
     Сквозь непогоду вглядываясь в даль,
     Представь себе, что прошлого не жаль:
     Пусть зеркало тускнеет постепенно,
     Но вслед твоим шагам уже другой
     Неведомый лирический герой
     Шуршит плащом по мраморным ступеням.
     Поскольку мир не терпит пустоты,
     Сбываются заветные мечты
     И для всего находятся причины.
     Вчера был дождь, а завтра будет снег,
     И молодость, и с ней Двадцатый век -
     Оглянешься - уже неразличимы.
     Дхуликель, Непал, 18 X 2001

     Гонцы, напившись вина, уснули в подвале.
     В почтовой карете сломалась то ли рессора,
     то ли ось - и кучер ругается матом
     вперемежку с терминологией. Море выносит на берег
     бутылки, одну за другой, со штампом "возврат
     отправителю". Кто-то приделал ноги
     Русалке с фронтона гостиницы. Время,
     друг мой, утратило ритм, и вряд ли
     это письмо будет прочитано: радиосвязь
     не пашет, и телефон молчит, торжествуя
     победу изоляции над проводами, речью,
     прошлым и будущим. Впрочем, я отвлекаюсь.
     Вчера шеф-повар готовил рагу из почтовых
     голубей для делегатов съезда "Коалиции
     Противников Средств Связи", победившей на местных
     выборах. Азбуку Морзе помнят
     разве что памятники прославленным адмиралам,
     а телепатия нынче не в моде,
     подобно шаманству и космонавтике - значит,
     меня просто не существует. Просто
     не существует. Точка. Абзац.
     Но текст продолжается. Знаешь, пока есть дар
     рукописной речи, пока есть возможность оставить
     записку: "вернусь в восемь, целую" -
     я каждый вечер буду снова и снова
     пытаться повторить краски заката
     при помощи простых инструментов:
     листа бумаги и почерка.
Книго
[X]