Юрий Никитин 


                       
На Темной Стороне

(Цикл "Русские идут", #3)
 Своим друзьям по корчме, чьи высказывания бессовестно вложены 
  героям: Константину Крылову, Егору Холмогорову, Михаилу Егорову, 
  Дмитрию Янковскому, Lordwolfу, Матросову, klm, и др, а также 
  недругам, в споре в которыми оттачивались аргументы... 
  

       Часть 1 
  

       Глава 1 
  

       Маринка встретила меня приветливой улыбкой. На ее столе в 
  крохотной вазочке букетик полевых цветов, значит романтик Коломиец 
  уже явился. Я кивнул на массивную дверь: 
       - Все уже там? 
       - На этот раз вы раньше президента, - сообщила она. Но не успел 
  я возгордится, как ехидно добавила: - Два часа назад он отбыл... 
  Сказал, вернется к десяти. 
       Я взглянул на огромные старинные часы над ее головой: 
       - Ого, без пяти. Ни за какое президентство не заставил бы себя 
  вставать так рано. 
       Она фыркнула мне в спину. Я потянул массивную дверь, в щель 
  сразу ворвались голоса и музыка, а я перешагнул порог кабинета 
  президента России. Скорее, это был полевой штаб крупного 
  военачальника, которому приходится заниматься и всякой там 
  экономикой в разоренных войной областях и, мать ее, культурой. 
       Кабинет, скорее - зал, середину занимает исполинский стол 
  буквой "т", по утрам сюда сходятся члены правительства, т.е., члены 
  собственно правительства, а также люди из администрации президента. 
       Сейчас за столами горбатятся за бумагами, ноутбуками, 
  калькуляторами - кто чем овладел, несколько человек, шторы колышет 
  свежий ветерок, а вдоль стены на плоских экранах горят дома, 
  переворачиваются автомобили, дикторы взволнованными голосами 
  сообщают о захватах заложников, катастрофах, курсе рубля, 
  неустойчивой экономике. 
       Кречет, озверев от воровства, коррупции и казнокрадства, 
  ежедневно собирает у себя весь кабинет, сует нос во все мелочи, 
  проверяет и контролирует, а когда несколько крупных чинов при его 
  режиме были не просто арестованы, но и погибли "при попытке к 
  бегству", то в самом деле расхитители притихли. Конечно, никто не 
  поверил, что господин Шувалов пытался бежать, у него такие адвокаты, 
  что если даже посреди Тверской зарежет ребенка, адвокат сумеет 
  доказать, что ребенок сам напал, нанес ущерб, и теперь родители 
  этого злодея должны всю жизнь работать на пострадавшего Шувалова. 
       Когда вошел Кречет, за столом невольно подобрали животы и 
  выпрямили спины, а министр культуры поспешно выдернул палец из носа. 
  От президента веяло ощущением злой силы. Запавшие глаза хищно 
  взглянули из-под массивных надбровных дуг, похожих на выступы скал: 
       - Утро доброе, кого не видел!.. 
       Коломиец пихнул меня локтем: 
       - Это вам, Виктор Александрович. Мы вас тоже не видели уже с 
  недельку. 
       Говорил он таким могучим шепотом, что по всему столу от струи 
  взлетали бумаги и опасливо сдвигались к краю. 
       Кречет прошел к своему месту, швырнул на стол папку, но 
  садиться не стал. Мы уважительно посматривали как отец народа, 
  медленно успокаиваясь, прошелся вдоль стола, все такой же массивный, 
  огромный, больше похожий на циркового борца, чем на президента. 
       Неприятным металлическим голосом спросил подозрительно: 
       - Что-то вы все какие-то воодушевленные... Один Коган не 
  щебечет. Ему что, сказать нечего? Он что, не работал? 
       Коган сказал обидчиво: 
       - Как можно такое про самого каторжного работника? Я, к 
  примеру, только что разработал стратегию достижения положительных 
  результатов в переговорах с инопланетянами... 
       - Кем-кем? - переспросил тугой на ухо Краснохарев. 
       - С инопланетянами, - повторил Коган любезно. - Это иностранцы 
  самого дальнего зарубежья. 
       - Слава богу, - пробормотал Краснохарев с облегчением, - я уж 
  подумал, снова о шахтерах. Так что там с инопланетонянями? 
       - Как достичь успеха в переговорах, - повторил Коган. - К 
  примеру, мы - представители крайне технической цивилизации, а они, 
  скажем, теократы. Для неграмотных поясняю: это строй, где правят 
  попы. Как тут договориться? Или мы демократы, а они - коммунисты. 
       - Коммунисты в космосе? - снова усомнился Краснохарев. 
       Коган окрысился: 
       - Не перебивайте! В других мирах могут быть вовсе негуманоиды. 
  Разумные насекомые или крабы! 
       - Если разумные, то какие из них коммунисты, - пробормотал 
  Краснохарев, но совсем тихо, и Коган продолжал: 
       - Они могут быть насекомыми, крабами или вовсе евреями, и 
  потому нам достичь, как говорят, койтуса... тьфу, сперва консенсуса, 
  будет непросто. Я предлагаю применять некий экстракт для снижения 
  ай-кью. Понятно же, чем ай-кью выше, тем больше точек для споров. И 
  вот, постепенно принимая экстракт, мы с инопланетянами будет 
  сближаться все больше и больше. До тех пор, пока вся ученость 
  останется там, наверху, а мы сойдемся на вопросе: каких баб лучше - 
  толстых или худых? А когда придем ко взаимопониманию, тогда можно 
  постепенно... 
       Краснохарев проворчал: 
       - Знаю я этот экстракт! В любом гастрономе... 
       А Забайкалов, министр иностранных дел, приподнял набрякшие 
  веки, голос пророкотал медленно, словно поднимался из глубин 
  грязевого гейзера: 
       - Зря намекиваете на наше министерство. Это прошлый состав, в 
  котором вы потрудились, потрудились... так решало вопросы. Без 
  всякого элексира. Потому что ай-кью и так был ниже пояса, а там 
  известно кто за главного. Вот и дорешались до рынка, до решения 
  важнейших проблем путем голосования масс, до приоритета мнения 
  простого человека... Наш ай-кью и так уже на уровне пояса, еще чуть 
  и нас можно считать простыми нормальными американцами. 
       Его трезвый голос быстрее вернул всех из шутливой атмосферы, 
  чем шуршание бумаг, попискивание сверхтонких ноутбуков, 
       - Что с исламизацией? - поинтересовался Кречет. 
       - Идет полным ходом, - отрапортовал бодро Мирошниченко. - 
  Правда, темпы замедлились... ну, значительно. 
       - Что так? 
       Мирошниченко развел руками: 
       - Да вроде бы все условия соблюдены. Мы получили от арабских 
  стран массивные кредиты. Беспроцентные, так как исламская религия 
  запрещает наживаться на долге. Самую крупную в мире мечеть 
  достраиваем в центре Москвы... Что еще? Подготавливается проект 
  договора о вхождении в СНГ Ирана, Ирака, Ливии... Предварительные 
  наметки, но министры иностранных дел черновики уже сверяют, 
  состыковывают... Украина вышла, ну и черт с нею. Зато готов войти 
  Кувейт, а кувейтцы не кричат, что мы их сало сожрали. Так что острая 
  необходимость в срочной исламизации России отпала. А сам народ вовсе 
  не горит сегодня к вечеру принять ислам. Хотя, если честно, многие 
  горячие головы... или просто скучающие, уже скакнули из Иванов в 
  Ахмеды... Если честно, то очень многие! 
       - Зачем честно? - укорил Коган. - Тоже мне политик... 
       Кречет кивнул: 
       - Но ислам продвигается? Вот и хорошо. А что медленнее, чем 
  ожидали, то хуже ли? Я слышал, отпор начала давать вышедшая из 
  подполья катакомбная церковь, а также зашевелились разные толки, 
  секты. Конечно, ислам их сломит... наверное, но продвижение зеленого 
  знамени притормозят, притормозят. 
       Яузов, военный министр, буркнул: 
       - Да нам и не сама исламизация нужна дозарезу, а встряска этого 
  сонного и пьяного быдла. 
       Кречет повернулся к Егорову: 
       - Как с оружием? 
       Министр внутренних дел, еще совсем недавно полковник спецназа, 
  бодро отрапортовал: 
       - Если с продажей обычного, то полным ходом. Проблем нет. Если 
  насчет чипового, то, как всегда, запоздали. Уже два года тому в 
  Штатах были готовы начать массовое производство оружие, которое 
  подчиняется только своему владельцу. Фабриканты оружия стены грызли, 
  только бы протолкнуть этот законопроект - еще бы, такие деньги! - но 
  в Штатах попробуй смени массу оружия на другую массу... Другое дело 
  - Россия. Оружия фактически у населения нет, можно сразу вооружать 
  граждан оружием, что подчиняется только им. К тому же разработаны 
  так называемые именные пули, которые несут на себе все данные о 
  владельце. Выстрелить ими можно тоже только из одного единственного 
  на всем свете пистолета. Но закупать на Западе мы не захотели, а 
  самим задницу с печи поднять трудно. На Полозова, который особенно 
  рьяно пробивал в Думе этот закон, дважды совершали покушения. 
  Понятно, с введением новых правил мафии впервые придется туго: 
  всякий, у кого будет обнаружен автомат или пистолет без чипа, тут же 
  попадает за решетку на очень долгий срок. 
       Сказбуш сказал ехидненько: 
       - Разработки этого оружия были свернуты. Потому что внедрение 
  чипов снижало эффективность этого оружия. 
       - Это если для армии, - возразил Егоров. - А простому народу 
  зачем прицельная точность из пистолета на сотню метров? На десять 
  достаточно... 
       - Какие-либо эксцессы? - потребовал Кречет. 
       Лицо его окаменело, а рифленые желваки выступили резче. Мне 
  показалось, что он даже дыхание слегка задержал, в ожидании 
  неприятностей. 
       - Перегибов хватает, - признался Егоров. - Народ только 
  приучается к идее, что пистолет может оказаться у каждого... 
  Позавчера, к примеру, был случай на Планерной улице. Какой-то лихач 
  пронесся на мерсе, обрызгал грязью стоящих на троллейбусной 
  остановке. Один успел выхватить пистолет, произвел пять выстрелов 
  вдогонку. Разбил заднее стекло, пробил шины, и ранил мужика, что на 
  заднем сидении... Конечно, его повязали, будут судить. Я сразу нажал 
  на все кнопки, чтобы этому взбешенному горе-стрелку дали только 
  условно. Ну, приняли во внимание состояние аффекта, то да се, юристы 
  эти штучки знают... А сейчас его отпустили под подписку о невыезде. 
       Коломиец неодобрительно покачал головой: 
       - Он же ранил ни в чем не повинного человека! 
       - А пусть не садится к такому, - отпарировал Егоров. - Но зато 
  только что мне доложили: с сегодняшнего утра это обрызгивание грязью 
  прохожих как рукой отрезало! Вчера целый день ту информашку по всем 
  каналам крутили... В телестудии телефоны раскалились добела: народ 
  звонит, требует этого стрелка не судить, а медаль ему дать. Видать, 
  тоже обрызганные... Словом, хоть и с шероховатостями, но программа 
  окультуривания... есть такое слово?.. с помощью личного оружия, 
  продвигается. 
       Коломиец, министр культуры, который вечно лез не в свое поле 
  деятельности, так как на его министерство денег всегда не хватало, 
  кашлянул, привлекая внимание: 
       - Платон Тарасович... Учителя объявили недельную голодовку! Вся 
  мировая общественность стоит на ушах, требует... Вон Англия так 
  вообще... 
       Кречет отмахнулся, в запавших глазах блеснула злость: 
       - У себя они не такие добренькие! Помню как-то, они ж 
  арестовали ирландцев и осудили как уголовников. Те возмутились, они 
  же выдвигают политические требования, значит - политические. 
  Англичане отказались. Тогда эти ирландцы объявили голодовку. Да не 
  такие позорные, как у нас, когда два дня обходятся без горячего 
  питания, а потом ходят героями!.. Ирландцы не принимали пищи всей 
  группой, англичане невозмутимо помалкивали. Голодали неделю, два, 
  месяц, два... Затем умер первый. От голода. К тому времени уже 
  превратился в скелет! Газетчики забегали, завопили, но что же? 
  Английское правосудие хладнокровно отвечало, что всяк человек вправе 
  распоряжаться своей жизнью. Умер, второй, третий, четвертый... 
  Думаете, хоть тогда что-то изменилось? Ни на грамм! Они все там 
  померли: не то десять человек, не то пятнадцать - уже не помню. Но 
  английское правосудие, такое гуманное и либеральное, когда дело 
  касается нарушения прав в России, и пальцем не шелохнуло. Приговор 
  остался прежним, никто и не подумал пересматривать, хотя уже этим 
  актом ирландцы доказали, что они - не уголовники. 
       Он отмахнулся, наконец-то пошел к своему креслу во главе стола. 
  Яузов сверлил министра культуры придирчивым взглядом: больно черный 
  да и нос крючком, а Забайкалов, в ведение которого были иностранные 
  дела, пророкотал благодушно: 
       - Англия примазывается... Просто примазывается, везде 
  выпячивает свою значимость, везде старается выскочить впереди 
  Империи, чтобы ее заметили. Везде вопит и всем видом напоминает, что 
  Империя выросла из их английской колонии! И что сейчас Империя - это 
  та же Англия, только молодая и потому еще неотесанная. Мол, Империя 
  и мы - близнецы и братья, как сказал классик... 
       Его напыщенная приподнятая речь попахивала 
  небесно-чугунно-немецким, Яузов вскоре и в нем перестал подозревать 
  еврея и сосредоточился на своих бумагах. Наступило молчание, всяк 
  торопливо подготавливался к экзамену перед Кречетом. 
       Я в сторонке, передо мной ноутбук, ради такого стоит работать в 
  любом правительстве. Огромное искушение запустить трехмерную 
  стрелялку, а с процессором в тысячу мегагерц и вуду по имени 
  Avenger-2 можно пройтись в высшем разрешении без всяких тормозов... 
  но все-таки я на работе, а второе, что начинает тревожить, эта 
  сегодняшняя эйфория... 
       Да, в исламские центры народ валит толпой. Особенно много 
  молодых решительных ребят, что раньше могли только по пьянке бить 
  друг другу морды, а теперь вдруг нашли, что можно бить не просто 
  так, а за идею, за Россию, за мир и счастье для всех людей на свете. 
  
     Но все-таки, все-таки опять это гнетущее чувство, что начинаем 
  разгоняться, отпустив вожжи вовсе! 
  

       Глава 2 
  

       Массивная дверь, тяжелая как будто ее переставили из сейфа 
  центрального банка, распахнулась как дверь собачьей будки. Все 
  головы развернулись в сторону входа. Мирошниченко ворвался вихрем, 
  губы трясутся, в глазах бешенство. Я успел подумать, что 
  прессекретарь до своей кандидатской по юриспуденции успел закончить 
  с отличием что-нибудь и воздушно-десантное. 
       - Господин президент!.. Платон Тарасович!.. Американский десант 
  на Байкале! 
       В огромном кабинете наступила страшная тишина. Застыл даже 
  воздух, я видел как замер в воздухе, словно впаянный в глыбу льда, 
  брошенный Коганом через стол листок бумаги. 
       Лицо Кречета, напротив, медленно начало наливаться кровью, на 
  лбу угрожающе вздулись жилы: 
       - Почему на Байкале? Что там: секретные заводы, шахты с 
  ракетами? 
       - Операция "Чистая вода", - выпалил Мирошниченко. - Они 
  готовились к ней давно. Помните, чрезмерное обилие статей и фото о 
  загрязнении озера Байкал, о бумкомбинате, что отходами загрязняет 
  уникальную воду... а он в самом деле загрязняет, письма наших 
  виднейших писателей и деятелей культуры с требованием прекратить 
  работу этого чудовища?.. 
       Кречет, страшный как сама смерть, с оскаленными зубами, 
  медленно выпустил воздух, широкая грудь несколько опустилась. Уже 
  спокойнее, но все еще сдавленным голосом, спросил: 
       - Что известно на сегодня? 
       - Сегодня Империя, - сказал Мирошниченко торопливо, - разом все 
  это выбросила в эфир и в печать, и одновременно - десант в десяти 
  милях... простите, шестнадцати километрах от точки загрязнения. Два 
  крупнейших бумкомбината Финляндии минуту в минуту с высадкой десанта 
  предложили нашей стране безвозмездные поставки бумаги в том же 
  объеме, что давала эта громада. Тем самым они привлекут на свою 
  сторону как любителей халявы, а у нас сейчас почти вся страна из 
  халявщиков, так и крупнейшие умы из числа писателей, музыкантов, 
  ученых... Ну, которые еще при Советской власти дрались за Байкал и 
  подвергались гонениям. Эти люди и сейчас считаются совестью России. 
  Так вот они, по сути, сейчас на стороне Империи! Мы никак не могли 
  отказаться от мощностей бумкомбината, а имперцы разом всех 
  спасли.... Под благороднейшим лозунгом: планета, мол, едина, мы - 
  единый человеческий род, и все ресурсы принадлежат человечеству, а 
  не отдельным народам, которым просто повезло угнездиться на местах, 
  где впоследствии открыли запасы нефти или, как у нас, запасы чистой 
  воды. 
       Яузов вздохнул, поерзал, сказал с одобрением профессионала: 
       - А ход неплохой... Даже если сбросим батальон парашютистов и 
  всех перебьем, то нас обвинит не только Европа - хрен с нею, но и 
  наши гуманитарии. Мол, юсовцы для нас же старались!.. Но если 
  оставить, как есть... 
       Массивные плечи зябко передернулись. Мы понимали, что оставить 
  все, как есть, то прощай Россия как страна. Останется только как 
  географическое понятие. 
       Сказбуш сказал трезво: 
       - Это операция готовилась давно. Мы о ней знали. Но она должна 
  была состояться намного позже. Через пару лет, не раньше. Им нужно 
  было кое-что сделать, лучше подготовить общественное мнение. В том 
  числе, и в России. Честно говоря, этот десант неожиданность даже для 
  меня... 
       Коган спросил наивно: 
       - А почему поспешили? 
       - Не ясно? - огрызнулся Яузов. - То-то у нас налоги не собраны, 
  если не понимаете, что приход Кречета перевернул все планы?.. Через 
  два года для них уже будет поздно. А пока есть шанс повернуть Россию 
  как угодно. Конечно, поставить на четыре кости, как было при прошлом 
  правителе... и как пытались совсем недавно, не выйдет, зато 
  повернуть... да эдак приговаривая ласково, что это же для нашей 
  пользы снять штаны и нагнуться... Черт! Платон Тарасович, пора 
  отвечать, как вы и обещались, неадекватно! 
       Кречет кивнул: 
       - Именно, неадекватно. 
       Забайкалов пророкотал своим удивительно неспешным убаюкивающим 
  голосом: 
       - Взгляните вон на той экран... Нет, которые первую программу. 
  Правозащитнички уже тут! Старохатская, Клепалев, еще какой-то из 
  гордо сидевших... Приветствуют мировую демократию в действии. А мы, 
  значит, мерзавцы, что сами не гам, и другому не даем... Ага, вот как 
  раз пошло, что юсовцы наконец-то решили взять сами, так как за ними 
  поддержка всего человечества... Ну, они свое НАТО давно уже именуют 
  всем человечеством. И весь русский народ должен ликовать, что юсовцы 
  взяли на себя эту грязную работу бдить и охранять, а заодно еще и 
  почистить Байкал от нечистот, а нам еще на халяву и бумагу 
  пришлют... 
       Сказбуш буркнул: 
       - Клепалев научился демагогии. Сам не боялся никакой работы, 
  трудился как вол, но для других халяву выставляет как козырь. Был 
  правозащитником, стал политиком... Довольно грязноватым. 
       - А Старохатская о взаимопомощи... - заметил Забайкалов. - 
  Блистающие США спасают русское озеро Байкал для той же немытой 
  России... Берут на себя грязную работу, за что мы должны целовать 
  американские сапоги, быть по гроб благодарны, чисть им туфли и 
  носить тапочки в зубах... Ах, тварь... 
       Яузов заметил трезвым голосом: 
       - Говорят как слажено! И роли распределены. Полагаете, знали 
  заранее? 
       Сказбуш отмахнулся: 
       - Нет, конечно. Так им и доверят детали секретной операции! 
  Просто эти всегда в любом действии Империи видят руку Бога, а языки 
  у них подвешены здорово, с ходу могут импровизировать на тему плохой 
  России и замечательной Империи так, словно готовились годы. Впрочем, 
  они и готовились. Еще тогда, в советских лагерях. 
       Кречет, с серым как гранитная скала лицом, угрюмо переводил 
  взгляд с одного экрана на другой. Правозащитники выступали везде. 
  Везде взахлеб о благородной роли США, что взялись добровольно 
  разгребать наши помойки. О их финансовой безвозмездной помощи в виде 
  эшелонов с первосортной бумагой из Финляндии. О том, что россияне 
  должны ликовать и на руках носить доблестных юсовцев, что в 
  буквальном смысле упали с неба... 
       - Тревогу отмени, - велел он Яузову. - Командующему ПВО, 
  конечно, дай втык, такое пропустил... это же черт знает что!.. Даже 
  несмотря на то, что их внимание отвлекали как могли, знаю... Но 
  сейчас, если мы бросив туда парашютистов и всех истребим, проиграем. 
  
     На Кречета косились удивленно. При его характере командующий 
  ПВО должен был потерять не только погоны, но и голову. Возможно, 
  юсовцы на это и рассчитывали. 
       Коломиец прошептал раздавлено: 
       - На своей-то земле? 
       - На своей-то земле, - ответил Кречет мертвым как камень 
  голосом. - Чертова перестройка все поменяла... Сейчас и Гитлера бы 
  приветствовали как спасителя. Он де Германию из разрухи пострашнее 
  нашей вывел, он и нас спасет!.. Нет, погоди. Они уже высадились, 
  этого не отменишь. Надо думать, что делать быстро и правильно. 
       - Именно быстро, - сказал Сказбуш. - Сейчас они раздают бусы и 
  стекляшки жителям окрестных деревень, завоевывают симпатии. С 
  бумкомбинатом еще проще! Не взрывать же... Выключат рубильник, 
  машины остановятся. Рабочим раздадут по сотне долларов на рыло, те 
  сразу в ближайшее сельпо за водкой... Вот и выглядят спасителями! 
       Забайкалов пробасил медленно, тяжелым и рокочущим голосом: 
       - Я сейчас отправлю ноты протеста. Ну, все те, которые пишут в 
  подобных случаях. И которые ожидают. А тем временем... 
       Пальцы уже тыкали в клавиши ноутбука. Сказбуш посматривал чуть 
  ревниво, нынешний министр иностранных дел в далеком прошлом был 
  непростым разведчиком, даже для него, главы ФСБ, часть его операций 
  осталась тайной. Выполнял какие-то деликатные распоряжения 
  правительства, еще советского, ну и выполнял. Кто о них знает? А кто 
  и знает, того либо крабы на дне Тихого океана давно сожрали, либо 
  раки в Клязьме. 
       Егоров подошел к Кречету бочком, я слышал как он сказал 
  тихонечко: 
       - Даже самый тупой из "портяночников" знает, что Забайкальский 
  военный округ - это пусковые шахты стратегических ракет, это пара 
  особо засекреченных авиазаводов в Улан-Уде, мощный обогатительный 
  комбинат по обработке урановой руды... там же и карьер, где урановую 
  руду добывают открытым способом. Я сам пользовался снимками этого 
  рудника, которые юсовцы получают из космоса! Видно даже кто какую 
  газету читает... 
       Глаза Кречета сузились, он прошелся вдоль стены, буркнул: 
       - Предлагаете усилить охрану? 
       - Если позволите, господин президент... мне нужно будет сказать 
  только одно слово. Его никто не поймет. Просто всякий, кто 
  приблизится к запретной зоне не будет интернироваться для 
  расспросов. 
       Кречет несколько мгновений смотрел в лицо Егорова. Тот ответил 
  прямым взглядом. 
       - Хорошо, - ответил наконец Кречет. - Полагаю, такое слово вы 
  уже сказали? 
       - Конечно, господин президент, - ответил Егоров почтительно. - 
  Нельзя было терять времени. К тому же наше подразделение наделено 
  известной автономностью... 
       Я отошел к самому дальнему экрану, добавил громкости. Оператор 
  показал сперва общий план старинного деревенского дома, приблизил к 
  сидевшему на ступеньках деревянного резного крыльца очень немолодого 
  человека с некрасивым, но благородным лицом. Он сидел в свободной 
  раскованной позе, говорил медленно, взвешивая слова. 
       Я не сразу узнал Дубовитина - постарел, постарел! - старого 
  русского писателя, который еще при советской власти как никто 
  самоотверженно боролся за спасение Байкала. Он бросал на чашу весов 
  все свои награды и лауреатские премии, спорил, доказывал, 
  подвергался гонениям, разве что лауреатство и пролетарское 
  происхождение спасало до поры от арестов. Тогда остановить 
  бумкомбинат не удалось, зато Дубовитин и его друзья-писатели 
  помельче добились снятия с ввода в строй второй и третьей линии. 
  Услужливые аналитики подсчитали, что с загрязнением от одной линии 
  Байкал справится... Возможно, так и было, но после перестройки под 
  шумок запустили и остальные, оправдывая уже интересами рынка. 
       Дубовитин говорил медленно, его хрипловатый голос звучал 
  сурово, печально. Патриот России, он говорил о великой скорби, о 
  национальной гордости - жемчужине Байкала, о необходимости беречь 
  родную природу, и закончил совсем невеселым призывом: 
       - Призываю, как мне это не печально, помогать заокеанским... Я 
  не хочу называть их друзьями, но все же они сейчас наши союзники. 
  Прошу помогать им как союзникам. Они помогают нам сохранить эту 
  бесценную жемчужину - Байкал. Возможно, когда-то поможем им и мы: 
  русские не любят оставаться в долгу. Но пока примем помощь от них. 
       На экране появилась румяная дикторша, веселым голоском 
  напомнила, что говорил сам Дубовинин, знаменитый на весь мир 
  писатель, автор Ленинской, Государственной и прочих премий, автор 
  таких-то и таких-то романов, признанный во всем мире... 
       Яузов с неудовольствием буркнул: 
       - Ага, уже признанный. То-то совсем недавно она ж его и 
  поливала! Не иначе как тупым деревенщиком не величала. 
       Сказбуш поднес ко рту коробочку сотового телефона: 
       - Громовский, проверь выступление Дубовитина... Уже проверяешь? 
  Молодец. Сразу доложи. 
       Кречет посмотрел хмуро: 
       - Подозреваешь... куклу? 
       - Слишком уж быстро, - ответил Сказбуш. - Насколько я знаю, 
  Дубовитина раскачать не просто. А выступления он, как и книги, пишет 
  по два-три дня. Пишет и перечеркивает, пишет и правит... 
  Точно-точно! На него досье еще с шестидесятых годов лежит. 
  Пухленькое как твоя внучка. Все привычки знаю. Импровизировать не 
  любит. 
       - Даже по Байкалу? 
       Сказбуш поморщился: 
       - По крайней мере, такое серьезное импровизировать не станет. 
  Да, уверен, что это наложение масок, подгонка голосов и прочие 
  компьютерные штучки. Когда еще до него дойдет слух, когда еще 
  раскачается с опровержением? А дело будет сделано. Да и не всяк ему 
  потом поверит. Скажут: виляет лауреат. То так говорит, то 
  открещивается от своих же слов... Не поймешь этих тилигентов! 
       В Империи, вспомнил я, говорят с чистой американской гордостью: 
  мы, юсовцы, в своей стране производим все, кроме культуры. А 
  культуру покупаем в Старом Свете. Звучит здорово, вот только к 
  сожалению покупает ее не какой-нибудь француз на имперской службе, а 
  покупает имперский рынок! А рынок руководствуется массовым вкусом, 
  т.е. вкусом американского слесаря. И хотя у этого слесаря в квартире 
  два компа в Ин-те, оптико-волоконная связь, и сам получил диплом 
  инженера или менеджера, все равно слесарь есть слесарь. Вот только в 
  России слесари слесарят, а в Империи управляют общественным мнением 
  и указывают что покупать: памперсы поярче, баб подоступнее, культуру 
  попроще. 
       Демократия - это правление демоса, народа. Народовластие. Что 
  народ хочет, то в стране и делается. И за ее пределами тоже. Если у 
  соседской четы пианистов муж с женой поспорили, кто лучше: Бах или 
  Моцарт, американский слесарь всегда готов придти непрошеным в их 
  дом, дать обеим по хлебалу и объяснить на пальцах, что лучше всех - 
  Майкл Джексон! И чтоб на будущее они это знали и не пытались 
  разводить всякую там гниль с их гребаными бахами и симфониями, он 
  будет проверять в любое время дня и ночи. И если увидит, что снова 
  тайком занимаются всякими там симфониями, то придет учить их музыке 
  с седьмым флотом, крылатыми ракетами и свитой послушных должников из 
  НАТО! 
       В основание доктрины противостояния следует подожить аксиому, 
  что проклятые имперцы ценят свои жизни, свое благополучие и здоровье 
  очень высоко. В России же традиционно культивировалось залихватское 
  отношение к жизни вообще, тем более - к благополучие и здоровью. 
  Только в России язвенник не посмеет отказаться от стакана водки, 
  потому что лицо у русского человека тоже есть: беречь здоровье - это 
  же стыдно! 
       Следовательно, имперец будет избегать драки, в которой ему, к 
  примеру, могут порвать одежду, а вот русскому это не страшно: и 
  одежка хреновенькая, и с побитой мордой совсем не в стыд, а в 
  доблесть появиться перед народом. 
       Этот десант у Байкала стал возможен только потому, что имперцы 
  уже привыкли не встречать отпора. Голливудовские фильмы и 
  компьютерные игры навязали взгляд, что имперцы идут и стреляют, а 
  перед ними либо бегут, либо падают под пулями: "перед нами все 
  цветет, за нами все горит..." Общественное мнение, умело 
  подготовленное всеми средствами информации, на их стороне, так что 
  правительство той страны, где прошли американские коммандос, вместо 
  гневных нот протеста, еще и униженно оправдывается. 
       Единственно верный и действенный ответ: наносить ответные 
  удары. Богатый хуже держит одинаковую по силе зуботычину, чем 
  бедный. Когда драка завяжется на краю пропасти, бедный готов 
  ухватиться за богатого, чтобы и его, проклятого, на зияющие внизу 
  острые камни, чтоб ему, сволочи, не было больше хорошо, а вот 
  богатый постарается отступить от пропасти... 
       Да мать ее перемать, нам терять нечего. А если и есть, то 
  имперцы в любом случае теряют больше. Они больше всего на свете 
  боятся потерять жизнь и здоровье. Они отступают при равных схватках! 
  Но даже если не отступят... что ж, на них сала больше. 
       Я видел как Сказбуш вскочил под тяжелым взглядом Кречета: 
       - Разрешите, господин президент? 
       - Иди, - кивнул Кречет. - Завтра утром... нет, сегодня к вечеру 
  чтобы был с планом. Не набросками, как у вас обычно, а готовым к 
  исполнению. 
       Сказбуш ответил ровно: 
       - Могу доложить хоть сейчас. 
       Кречет поморщился: 
       - Сейчас некогда... Да и Коган здесь, а он, сам понимаешь, как 
  агент международного сионизма просто обязан вредить всеми фибрами 
  души... В двадцать ноль-ноль жду в зеленом кабинете! С планом. 
       Яузов поднялся, злой и лохматый, заговорил раздраженно, 
  размахивал руками так, что сшиб бы любого спецназовца: 
       - Будем откровенны? Так вот, если бы не наши ракетные пусковые 
  установки, которые в полной боевой готовности, что бы там о них не 
  говорили... если бы не наши подлодки, что с ядерными ракетами на 
  борту... нацеленными на крупнейшие города Империи!.. по-прежнему 
  протирают дно у ее берегов, а засечь их все еще невозможно, то 
  юсовские войска уже высадились бы не только у Байкала, а по всей 
  территории России. А саму Россию объявили бы очередным штатом 
  Империи. 
       - По просьбе трудящихся России, - ядовито добавил Коган. 
  

       Глава 3 
  

       Яузов шутки не принял, набычился: 
       - А что? Трудящиеся у нас еще те! За бутылку водки и Россию, и 
  мать родную. Так что эту демократию - в задницу. Право голоса только 
  у тех, у кого осталась совесть... хотя бы крохи, да еще и ума бы... 
  Впрочем, ум здесь не обязателен. Есть вещи, которые человек шкурой, 
  да-да, шкурой! 
       Он перевел дух, мясистое лицо, и без того красное, налилось 
  кровью как небо на закате, а голос стал хриплым от ярости: 
       - Но по мелочи давление начнут наращивать! Повсюду. Начиная от 
  компьютерных игр, которыми занята голова нашего футуролога, и кончая 
  высадками таких десантов, как на Байкале. Эти люди не признают ни 
  территориальных прав, ни неприкосновенности чужой территории, 
  никаких законов, а свои законы готовы навязать всему миру. А что там 
  - готовы! Уже навязывают. Единственное, что эти люди признают - это 
  сила. Пока что наша сила держала это стаю на расстоянии. Как только 
  мы ослабели... 
       Коган сказал раздраженно: 
       - Но мы в самом деле ослабели! Наша экономика вчетверо слабее 
  имперской. Тут уж ничего не попишешь. В то же время мы, имея всего 
  лишь пять процентов от мирового населения, располагаем половиной 
  всех сырьевых ресурсов планеты! В том числе у нас семьдесят 
  процентов запасов стратегического сырья. А Империя, располагая теми 
  же тремя процентами, уже пожирает свыше половины всего сырья, 
  добываемого в мире. А вы хотите, чтобы они перестали протягивать 
  руки к нашим богатствам? 
       - А вы не хотите? - огрызнулся Яузов. - Я говорю, что эти люди 
  не признают ни доводов, ни мировых законов. Они признают только 
  силу. Но кто сказал, что мы потеряли всю мощь? Я уже говорил, что 
  даже если сотая часть наших ракет долетит до Империи, то там вся 
  территория превратится в один ядерный вулкан. Они прекрасно 
  понимают! Потому жмут на нас, но осторожно жмут. Все время 
  посматривая на наш палец на ядерной кнопке. Я говорю к тому, что мы 
  точно так же можем отвечать на удары. Только мы не можем... ну, хоть 
  режьте меня на куски, но мы не можем послать к берегам ее союзника 
  весь наш флот в составе двух авианосцев и ста линейных кораблей 
  только для того, чтобы продемонстрировать мускулы. А затем, может 
  быть, высадить небольшую группу, чтобы слегка пострелять, попугать. 
  Нам это не по карману. По зато по карману послать небольшую группу. 
  Без всяких кораблей и вертолетов. Так, группу туристов. 
       Он умолк, посмотрел на Сказбуша. Тот кашлянул, поклонился в 
  сторону военного министра: 
       - Впервые вижу, что наш уважаемый министр обороны решился 
  кого-то пропустить вперед. Да еще добровольно. По крайней мере, без 
  выкручивания рук. 
       Яузов недовольно сопел. Коган заметил невинно: 
       - Не иначе, как впереди яму заметил. 
       - Просто, - сказал Коломиец искренне, - туристы с кинжалами под 
  плащом не по рангу маршала. Ну, полного генерала! А на танковую 
  армию бензина не хватит... 
       Кречет бросил на стол папку. Он был похож на грозовую тучу. 
       - Здесь анализ геополитиков. Положение гораздо серьезнее, чем 
  обычно говорится в печати. Пока здесь разворовывали страну, Империя 
  запустила щупальца не только в страны нашего влияния, но и шарит по 
  нашей как в своем кармане. НАТО вплотную придвигает свои военные 
  базы, нас стиснули кольцом, у нас выманивают массами наши 
  квалифицированные кадры, оставляя только пенсионеров и немощных 
  старух... еще бы!.. Этих кормить не хотят, В Империи только бы 
  языками чесать о милосердии! Их агенты влияния уже разграбили страну 
  и перебросили деньги... в том числе и те, что выманили у населения, 
  в Империю. Но теперь, когда не оставили в нашей стране ни рубля, 
  который не был бы взят взаем у них же под большие проценты, они 
  готовятся открытому захвату наших природных богатств. Это последнее, 
  что у нас осталось... 
       Яузов прорычал угрожающе: 
       - А мы? Еще остались мы. 
       - Мы, - сказал Сказбуш, - мы все еще запрягаем. 
       Коломиец оскорблено вскинулся: 
       - А взрыв на базе НАТО возле наших границ? 
       Яузов положил перед Кречетом рулон бумаги: 
       - Уж простите, я по старинке... Здесь уточненный сценарий. Если 
  все-таки начнется, то вот какая получится картина... От Европы, 
  понятно, останется пустыня. Над ней будут сбиваться как наши ракеты, 
  так и имперские, так что понятно. Индия и Китай, тоже понятно, 
  потеряют процентов восемьдесят населения... 
       Коломиец полюбопытствовал: 
       - Простите, но разве они будут участвовать в конфликте? 
       Яузов фыркнул: 
       - А при чем тут их участие? У них народу как муравьев! 
  Перенаселение, понимаете ли... Понятно, Империя и мы под шумок 
  запустим туда по десятку ракет. Та-а-а-к... К сожалению, западную 
  часть России сохранить не удастся. Все будет превращено в руины. Как 
  и вся Империя... Но зато Империя - целиком. У них на континенте 
  останется только огрызок Мексики, да в горах Канады уцелеют 
  какие-нибудь индейцы.... После хаоса, в котором погибнет и большая 
  часть Украины... 
       Коломиец спросил заинтересованно: 
       - А Украина на чьей стороне выступит? 
       Яузов посмотрел с укоризной: 
       - Как хохол хохлу отвечу: при чем тут сторона? В конфликте нет 
  сторон. На Украине, между прочим, остался полк стратегических 
  бомбардировщиков СУ-33. В первые же минуты ядерный удар будет 
  нанесен и по этому аэродрому. Не может же мы позволить себе оставить 
  в будущем такую угрозу?.. Ну, а радиоактивное облако сожжет почти 
  все народонаселение, а также всех людей. К тому же в их небе будут 
  сбиваться американские ракеты с атомными зарядами... Словом, чтобы 
  не утомлять вас мелочами потерь и разрушений, скажу сразу итог: в 
  результате первого раунда вся Империя в порошок, а у нас будет как 
  Луна вся Восточная Европа почти до Урала. Ну, понятно, Москва, 
  Ленинград и всякие там вятки... 
       - А за Уралом? 
       - Восточная Сибирь уцелеет практически вся. Разве что удастся 
  превратить Комсомольск-на-Амуре в лунный кратер. Там строят атомные 
  подлодки, этот завод... а там весь город - завод. Так что на него 
  ракет не пожалеют, не пожалеют! Еще уцелеет часть Западной Сибири: 
  слишком великаниста, чтобы всю атомными бомбами. Так что мы 
  останемся с третью населения, а Империя - с кучей тараканов. Они к 
  радиации страсть как устойчивы. 
       Коломиец в растерянности вертел головой: 
       -Да что же это за сценарий? А ПВО на что тогда? 
       Яузов хмыкнул: 
       - Ишь, какие слова министр культуры знает! Никак сержантом ко 
  мне просится? Вы же слышали, две трети американских ракет собьем еще 
  над Европой. И Украиной. Имперцы тоже собьют две трети наших птичек. 
  Ну, там же. Над теперь уже географическими территориями Хохляндии и 
  прочей Европы. У юсовцев по Европе хорошие противоракетные 
  комплексы, успеют сбить первую волну, пока... словом, пока их 
  самих... Нет, не побьют: засыплет обломками. 
       Кречет смотрел набычившись, прорычал: 
       - Вывод? 
       - У имперцев их варианты сценариев дают тот же результат, - 
  сообщил Яузоа. - Так что там понимают: мы из столкновения выходим 
  сильно потрепанными, даже очень сильно, а они... не выходят вовсе. 
       Коган фыркнул: 
       - Вы это всерьез? 
       - Вы о чем? - ядовито поинтересовался Яузов, впервые не назвал 
  министра финансов по имени-отчеству, что можно было понимать 
  по-разному. - Вы о чем, позвольте поинтересоваться? 
       - Такой доктриной нельзя угрожать, - сообщил Коган. - Наши 
  потери слишком велики, и в Империи понимают, что мы на столкновение 
  не пойдем. 
       - А они будут продолжать наступать? 
       Коган кивнул: 
       - Будут. Ведь идут без пролития крови! А для простого народа 
  что такое его страна? Увы, теперь ЮНЕСКО может объявить годом 
  простого человека все наше столетие... Ну, пусть не столетие, но 
  сейчас пришло царство простого, очень простого.... э-э... 
  опростевшего человека. А ему до фени, что сюда придет Империя. Ему 
  важно, чтобы ему самому пальчик не прищемили! Империя это понимает, 
  она сама проще свиньи с ее инстинктами, потому издали кричит, что 
  никому не сделает больно. Ах не больно, отвечает наш простой 
  человек, называющий себя интеллигентом. Ну тогда идите! Только мой 
  приусадебный участок не трогайте. 
       Сказбуш напомнил: 
       - Есть еще доктрина Андропова. 
       - Отказ от применения ядерного оружия первыми? - догадался 
  Коломиец. 
       - То доктрина Хрущева, - сказал У сварливо. - Или Брежнева, не 
  помню. А андроповская, это отказ от отказа. А раз уж Россия взяла на 
  себя все долги СССР, от чего увильнули Украина и остальные 
  республики, то и андроповская доктрина в силе. Мы вправе применять 
  ядерное оружие первыми! 
       - Да вроде бы на той натовской базе... 
       - Там был взрыв от несоблюдения техники безопасности, - 
  подчеркнул Сказбуш. - А наши ребята еще нигде не появлялись с 
  ядерной взрывчаткой. 
       - Да, конечно, - согласился Коломиец поспешно, - наши ребята 
  там не при чем. 
       Серые губы директору ФСБ чуть раздвинулись в усмешке. 
       Кречет, судя по его виду, колебался. Яузов раздраженно сопел, 
  для прямого как рельс военного министра все ясно, в сторонке 
  нетерпеливо играл бровью Сказбуш, ястреб настолько, что все 
  остальные ястребы рядом с ним - голуби. 
       - Ладно, - ответил наконец Кречет. - Мы обещали неадекватный 
  ответ. Пора ответить. 
       - На их общее наступление? 
       - Нет, - резко ответил Кречет. - Пока только на десант у 
  Байкала. Равный по болезненности. 
       - Но с процентами, - сказал Коган неожиданно. - Мы не можем 
  высадить десант по охране их озера Гурон или Онтарию... достаточно 
  засранных, надо сказать, но обязаны ударить по самому больному. Они 
  ударили по нашей чести, в ответ надо ударить по тому единственному, 
  что они понимают. 
       На него посматривали с удивлением, только я понимал, что движет 
  министром финансов, половина многочисленной родни которого живет в 
  Израиле. 
  

       Глава 4 
  

       На Пушкинской, в роскошном старом доме, где остались две 
  последние коммуналки, не расселенные новыми русскими, тоже шел 
  разговор о судьбах России, о проклятых жидах, о таинственных 
  масонах, налогах и подорожавшем пиве. 
       В квартире на третьем этаже, в одной из комнат с высоким лепным 
  потолком стоял колченогий стол, на желтой от брызг пива и прилипшей 
  рыбьей шелухи столешнице блестели последние три неоткрытые бутылки с 
"Клинским". В раскрытое окно долетал гортанный говорок жителей гор. 
  Скупив квартиры в центре Москвы целыми подъездами, они не отказались 
  от своих привычек выходить на улицу в трениках, переговариваться 
  через всю улицу, а их голозадые дети целыми выводками ползали по 
  асфальту. 
       Внизу пронзительно засигналила машина. Понятно, джигит приехал, 
  все должны увидеть его машину. С подоконника соскочил парень выше 
  среднего, одет ниже среднего, в обеих руках плавничок тараньки. На 
  ходу обсасывал так сосредоточенно, что почти наткнулся на стол, но в 
  последний миг извернулся и так мягко сел на табуретку, словно весил 
  не больше бабочки. 
       Второй, могучий парень, с рыжей бородкой и длинными волосами, 
  деловито взялся откупоривать пиво. В его огромных ладонях 
  поллитровые бутылки выглядели чекушками. Несмотря на жаркое лето, 
  это лицо и руки были нежно белыми с той розовостью, о которой так 
  мечтают девушки, и которую ненавидят парни. 
       - Дмитрий, - поинтересовался он у того, который обсасывал 
  плавничок, - я не знаю как их мочить, чтобы не размножались... Но я 
  видел как этот гад гнал на скорости под сто двадцать! А что с его 
  машиной случится, ну... если на такой скорость проколоть один борт? 
       Дмитрий покопался в куче чешуи, голов, костей, плавников, что 
  как египетская пирамида возвышалась в середине стола: 
       - Черт, где-то мелькнул комочек икры... Конечно, объяснить 
  могу, что случится. Но это все не столько от скорости, как от марки 
  машины, резины, подвески, массы машины, клиренса и вообще системы 
  устойчивости. Но тебе зачем, Филлипок? Будешь прокалывать колеса? 
       Рыжебородый поморщился, а третий самый молодой и чистенький, 
  весь как профессорский сынок-музыкант, сказал с мягким укором: 
       - Дима, а почему нет? Эти черные вовсе рану Россию затопчут. Я 
  бы тоже им взялся колеса прокалывать. Метнуть под колеса клок 
  колючей проволоки... 
       - Славка, ты вовсе молчи, - отмахнулся Дмитрий. - Даже Филипп 
  плохо представляет, о чем говорит, а он хоть воевал. Ты же вовсе... 
  Ладно, оставим пока само прокалывание. Давайте посмотрим, что 
  стрясется с машиной. Сразу отбросим всякие там запоры с его 
  торсионной подвеской, эти ребята не во всякий жигуленок сядут! Итак, 
  жигуль. Это самая уязвимая машина, хуже ее уже и придумать нельзя, 
  так что давайте смотреть, что с нею сделает Филипп. Все уязвимые, 
  начиная с копейки и заканчивая навороченными девятками. Там нет 
  гидроусилителей руля, там примитивненькая червячная система рулевого 
  управления. Словом, если проколоть переднее колесо, то при большой 
  скорости... ну, за сотню, можно и опрокинуться. 
       - А я что говорил? - спросил Филипп. 
       - Прокол одного из колес, - продолжал Дмитрий невозмутимо, - 
  заставляет руль резко уйти в сторону проколотого колеса. Ну, не буду 
  объяснять, что такое критический угол, надо будет рассказать и про 
  клиренс, а вы больше спецы по климаксу да койтусу. Словом, в 
  жилегунке одно накладывается на другое: низкий вес, высокий клиренс, 
  высокий центр тяжести. А червячное рулевое не удерживает сворот 
  колес, тут все и летит... Погоди, не расправляй плечи! Джигиты на 
  жигулях не ездят, это во-первых. А на иномарках стоят гидросилители 
  руля. А гидроусилитель не имеет обратной тяги. Даже если моментально 
  сдуть переднее колесо да любой скорости, то колеса не уйдут в 
  сторону. К тому же критический угол для иномарок вообще немыслим. 
       Филипп раздраженно прогудел: 
       - Не свисти! У "мерса" вон как колеса выворачиваются, хоть на 
  месте крутись!" 
     Дмитрий выставил блестящие от жира ладони: 
     - Прав, прав, кто спорит? Но прав насчет угла поворота, но не 
насчет моего "свиста". Дело в том, что при массе около трех тонн, 
  очень низком клиренсе, специально "утопленном" центре тяжести, 
  сверхнадежной системе поперечной устойчивости, критический угол для 
  этих машин практически равен 90 градусов. Так что буржуины и тут нам 
  нагадили! Не переворачиваются их "дорожники" от прокола переднего 
  колеса. Хоть ты тресни, хоть лоб расколоти об асфальт, хоть разбей 
  бинокль, две радиостанции и намотай себе вокруг шеи "фрагмент 
  колючей проволоки". Не переворачиваются. 
       Слава, профессорский сынок, буркнул: 
       - Зараза, что этажом ниже, ездит на джипе. У него твой клиренс 
  выше пупа! 
       - Вот "джип", - согласился Дмитрий, - положить на бок можно. И 
  нужно бы, да есть одно "но". Резина... Современной внедорожной 
  резине плевать на любые проколы. А если взять эти навороченные 
  внедорожники, то там ламинированная резина, ее и зубами не 
  прогрызешь. Ну да ладно, что это я вас так? Как ты сказал, метнешь 
  клок колючей проволоки? Ладно, берем не простую проволоку, а что-то 
  особое... Или особенное, как хочешь. Ну, созданное в особой 
  лаборатории по спецзаказу. Чтоб не гнулось, не ломалось... 
       - Да пошел ты... 
       Дмитрий улыбнулся: 
       - Хороший ответ. Исчерпывающий! Значит так. Значит метаем свою 
  особо прочную колючку под коляску джигита. Конечно, не на шоссе, там 
  восемь полос, а тебе надо чтоб две, не больше. Итак, швыряешь... ну, 
  метров с двух-трех. Промахнулся? Стооооп! Повтор, первый бросок не 
  засчитывается. Джигит, сдай-ка назад и повтори маневр. На бис. Ага, 
  попал! Точно под переднее колесо, а главное под одно. Легированные 
  шипы с наслаждением впиваются в мягкую, теплую как женское тело 
  резину, протыкают тонкий слой, погружаются в прогретый, воняющий 
  тальком сумрак внутриколесного пространства. И что? Да ни фига! 
  Точно так же они из этого сумрака вылезают, отброшенные центробежной 
  силой вращения колес, отлетают далеко за обочину. Ну, если джигит 
  заметит, то остановит машину, выйдет к тебе разбираться. 
       Филипп нахмурился: 
       - Да ладно тебе... Я сам могу с кем угодно разобраться. А 
  почему машина не летит кувырком? 
       - А теперь везде стоит бескамерная резина. А она тут же 
  запирает любые пробоины. 
       Филипп поморщился: 
       - Все равно свистишь. Я хоть не служил в тех местах, где служил 
  ты, но знаю, что существует спецсредство "Еж" и "Скорпион" для 
  принудительной остановки автомобилей! Значит работает системка-то! 
       Дмитрий рассмеялся: 
       - А вот фигушки... "Еж" не "колючка", а металлический трак! Там 
  трубочки с отверстием примерно в 8-9 мм. Трубочки срезаны наискось и 
  надеты на специальные выступы в траке. Надеты не намертво, а так, 
  чтобы легко отрывались от трака, оставаясь в колесе. Трубочки 
  пробивают колесо, остаются в резине и через них почти моментально 
  вылетает весь воздух. Иначе ничего не выйдет. Увы, Филипп! Даже ежом 
  не перевернешь автомобильчик. Иначе киллеры уже давно перестали бы 
  использовать автоматы, а перешли бы на более дешевую, простую в 
  переноске "колючку". А ведь таскают АКСУ, АКС и АКМ, которые так не 
  любит Слава. А ведь трудно, жутко трудно таскать эти пушки по 
  городу, но таскают... Потому как по точности, скорострельности, 
  мощности и цене они им наиболее симпатичны. Как профессионалам. А 
  быстро-сборно-разборно-офигительные прибамбасы оставляют теоретикам 
  и Дж. Бонду. 
       Хотя то, что ты использовал блокиратор затвора (я бы до такого 
  изврата просто не додумался) и длинный патрон, действительно 
  увеличивает дульную энергию настолько, что пробивание жигулевской 
  двери становится возможным... Словом, где-то ты идешь верно, но все 
  равно убей меня, все равно не пойму, как это может повысить 
  авторитет попов! 
       - Я не поп, - огрызнулся Филипп. 
       - Ну священник, - поправился Дмитрий. 
       - Я не священник! - -заорал Филипп. Он выкатил глаза, грохнул 
  по стулу огромным кулаком. - Я богослов!.. Богослов, понятно?.. 
  Бо-го-слов!!! 
       Дмитрий отодвинулся, двумя руками удерживал подпрыгивающую 
  кружку, в то время как Филипп мерно колотил по столу, расчленяя 
  слова для доходчивости. 
       Слава сказал примиряюще: 
       - Филипп, не кипятись... Не видишь, он нарочно тебя заводит. 
  Наверное, пиво кончается. Мне до лампочки, как ты себя называешь. 
  Лишь бы не гомосеком, все равно я этих гадов не приму за людей. 
       Дмитрий усмехнулся: 
       - Неужели за свою долгую жизнь... тебе уже тридцать есть?.. 
  Ого, тридцать два, так и не трахнул ни одного мужика? Ни в жизнь не 
  поверю! 
       Слава поморщился, глаза стали серьезными: 
       - Это другое дело. Я и срать хожу в туалет каждый день, но не 
  кричу об этом на улице. И даже делаю вид, что вообще только ручки 
  хожу мыть и ничего больше... А вот с гомосеками и катакомбниками... 
  Филипп, не бей, это я пошутил неудачно. Все равно для меня любое 
  православие... гм... 
       Филипп рывком встал, лицо белое, перекошенное, в глазах ярость. 
  Метнулся к холодильнику, открыл дверцу так, что чуть не слетела с 
  петель, а холодильник чуть отодвинутся от стены. Долго шарил, 
  Дмитрий и Слава видели только широкую спину, Филипп явно выдыхает 
  злость, затем оба услышали раздраженный голос молодого богослова: 
       - Пиво есть, это рыба кончилась!.. Вот и злится. 
       Дмитрий сказал торопливо: 
       - Там икра в черной банке. 
       - Эта? - спросил Филипп недоверчиво. - Ого!.. Не подумал бы. 
       - Тащи, - велел Дмитрий. - Как раз просолилась. 
       Филипп с осторожностью поставил на стол трехлитровую банку с 
  черной икрой. Слава засуетился, большой ложкой выгреб на тарелку, 
  вопросительно взглянул на Дмитрия. Тот кивнул, Слава добавил еще, 
  получилось с горкой. 
       Филипп все еще с недоверием взял руками маленький комок, 
  отправил в рот, пожевал, глаза прищурились. Слава неотрывно смотрел 
  в рот, громко сглотнул. 
       - Просолилось, - сказал наконец Филипп. - Можно бы еще соли 
  чуток... но и так хорошо. Везет тебе, Дима! Связи с браконьерами - 
  это не всегда плохо. 
       - Налегайте, - ответил Дмитрий. - Хоть и не таранька, но какую 
  гадость не станешь жрать под пиво? 
       Филипп и Слава засмеялись, а Дмитрий отводил глаза, стараясь не 
  видеть ни голодных глаз Славы, ни его выступающих под ветхой 
  рубашкой острых лопаток. На самом деле эта икра из валютного 
  магазина, приготовлена лучшими поварами и мастерами. Он купил за 
  баксы, затем вскрыл банки и переложил в трехлитровую стеклянную, 
  поддерживая легенду, что покупает по дешевку краденую икру у 
  браконьеров, сам умело солит и добавляет специи... 
       - Да, - сказал Слава. - Да... Ты соли в следующий раз клади 
  больше. А то после тараньки эта икра и вовсе как несоленая... 
       Дмитрий вытащил из холодильника еще по бутылке, а на 
  освободившиеся места поставил теплое пиво из ящика под кроватью. 
  Друзья медленно работали ложками, деликатничали, все-таки черная 
  икра немалые деньги стоит, хоть и у браконьеров купленная, ее на 
  бутерброды тонким слоем даже в ресторанах намазывают, а тут ложками, 
  да еще столовыми... 
       - Мы, - сказал вдруг Филипп с нажимом, ложка остановилась на 
  полпути, - мы - катакомбники! Катакомбная церковь. Истинно 
  православная. Именно мы - православные, а не эта... официальная, 
  угодная власти, лакейская, растерявшая все идеалы и чистоту 
  православия!.. 
       - Ты ешь-ешь, - посоветовал Слава, его ложка двигалась как шатл 
  от тарелки ко рту и обратно. - Теперь любое православие в глубокой 
  дупе. Хоть официальное, хоть неофициальное. Видел, какую мечеть 
  заканчивают на Манежной площади? Кранты твоему православию. 
       - Пока жива катакомбная, - отрезал Филипп, - не кранты!.. А она 
  жива, пока живы мы. 
       - Ну и что? - спросил Дмитрий горько. - Мы все живы. А Россия 
  умирает. 
       - Потому что вера мертва! А мы ее оживим! 
       Дмитрий отмахнулся: 
       - Все равно христианство придумали жиды. Христос тоже жид. А 
  что, ариец? Ни фига... Сами они по своей религии равны богу, даже 
  шапок в синагоге не снимают, а вот для нас придумали: рабы! Господни 
  рабы, божье рабы, хозяйские, сталинские... В России то и погромов 
  никогда настоящих не было! Таких, чтобы с резней, кровью... 
       - А на твоей гребаной Украине? -спросил Филипп раздраженно. 
       - На моей Украине, - ответил Дмитрий медленно, мечтательно. - 
  Украина - это не лапотная Россия, где могли только в морду дать да, 
  ворвавшись в дом, подушки разорвать! На Украине евреев при каждом 
  восстании вырезали дочиста. Когда проходили казаки Павлюка, 
  Наливайка - на Украине не оставалось ни одного живого иудея. Хотя 
  знают больше только Хмельницкого, который иудеев не просто велел 
  вырезать, но и казнил люто. А Петлюра, Бендера?.. Эх, были славные 
  времена... 
       - Да, - вздохнул Слава, - теперь ихняя власть... 
       В тишине слышно было как с бульканьем переливается в стакан 
  остатки пива из последней бутылки. Телевизор включен, по экрану 
  беззвучно метались мордатые игроки с выпученными глазами, все 
  рассчитывали за крышечку от кока-колы попасть в Голливуд. 
       Дмитрий разгребал гору шелухи в поисках недогрызенного хрящика, 
  поглядывал на приунывших друзей. Они все трое были "центровыми", так 
  в Москве и пригородах звали тех, кому посчастливилось родиться 
  внутри Садового кольца. Но если до перестройки сынок министра почти 
  не отличался по сына слесаря, по крайней мере - внешне, то теперь 
  именно в Центре был жуткий контраст между роскошью и нищетой. 
       Как известно, Центр - это по большей мере коммуналки с 
  множеством комнат и гигантскими кухнями. Большую часть "новые 
  русские" уже выкупили, щедро отдавая взамен одной такой квартиры 
  десяток крохотных на окраине, расселяя все равно недовольных, хоть и 
  согласных центровиков. 
       В таких квартирах тут же затевался евроукраинский ремонт, т.е., 
  ремонт по европейским стандартам силами арбайтеров с Украины, на 
  импортных машинах подвозили драгоценный мрамор, мореный дуб, прочие 
  ценности, и вскоре такие квартиры роскошью и богатством затмевали 
  те, в которых живут мультимиллионеры западных стран. 
       Но в море таких квартир оставались островки, где жильцы то ли 
  проявляли непомерные аппетиты, то ли просто не желали покидать 
  именно эту квартиру: воспоминания детства, то да се, а запугать, или 
  перебить уже шансов не оставалось: успели написать заявления во все 
  инстанции, за ними следили: от общества по уходу за престарелыми до 
  всемогущего мэра, который опомнился и уже не собирался выпускать из 
  рук эти лакомые куски. 
       Филипп жил как раз в такой квартире: восемь комнат, каждая с 
  зал, кухня - двадцать пять метров, в ванной можно устроить бассейн, 
  черный ход для прислуги прямо на кухню, две просторные кладовки. 
  Правда, в каждой комнате по семье, а в двух не по одной, но все-таки 
  почти все желали оставаться в Центре. Готов был переехать на окраину 
  только один престарелый пенсионер, но и он не доставал соседей, 
  требуя согласиться. Да еще пара семей соглашалась покинуть эту 
  квартиру, если им предоставят по трехкомнатной... и обязательно тоже 
  в Центре. 
       У него комната была самая крохотная: двадцать один метр с 
  чем-то, живет один, зато у Дмитрия двухкомнатная, добротная, хотя 
  почти в таком же доме, где коммуналок еще больше. Чем он занимается, 
  не знали даже друзья, но у него всегда в холодильнике пиво, всегда 
  запас тараньки, обычно одна-две банки с черной икрой, которую 
  покупает на рынке. 
       Потому именно у него сейчас Филипп и Слава Макарин - этот 
  вообще из коммуналки, что в соседнем доме. Там черные закупили уже 
  весь дом, их коммуналка - последняя, и Слава шалел от бессилия 
  что-то изменить. 
  

       Глава 5 
  

       Филипп вдруг вскочил, знаками велел всем замолчать. Пальцы 
  нашарили пульт, звук от телевизора пошел громче. Импозантный диктор, 
  который имитирует умного, раскатисто вещал крупным планом: 
       - Сенат США принял решение в условиях тяжелого состояния России 
  помочь ей в охране уникального озера Байкал. Байкал, как известно, 
  является самым глубоководным озером. В нем сосредототаче... 
  сосредотаначе... гм... в нем воды намного больше, чем к примеру, в 
  Каспийском море! Байкальская вода является уникальной по составу, 
  недаром ее продают в лучших магазинах Москвы, поставки от фирмы 
"Асс-соль", в озере живут уникальные виды рыб, что не встречаются 
  нигде в мире и на планете тоже... Но сейчас над Байкалом нависла 
  угроза полного уничтожения ввиду ввода в полную мощность гигантского 
  бумкомбината. Он уже отравил промышленными и прочими отходами почти 
  половину вод, а теперь..." 
     Дмитрий слушал, задержав дыхание и не веря своим ушам. А голос 
гремел обличающе и грозно: 
     - "...осознавая, что планета принадлежит всему человечеству, 
  то-есть, все людям, мы должны приходить на помощь тем, кто в ней 
  нуждается, даже если тот не просит! Озеро Байкал нуждается в 
  немедленных мерах по спасению воды и рыб. Правительство России 
  сейчас занято более неотложными проблемами: накормить народ, дать им 
  работу, наладить промышленность, выплатить зарплату, пенсии и долги. 
  В этих условиях Сенат принял решение послать американских 
  специалистов, которые остановят загрязнение вод уникального озера, 
  возьмут под охрану запасы уникальных рыб, а как компенсацию по 
  поводу остановки бумкомбината, уже есть договоренность с 
  правительством Финляндии. Сейчас к границе с Россией направлены 
  эшелоны с бумагой, которая превосходит по качеству, выпускаемую на 
  Байкальском бумкомбинате. Это бумага предоставлена безвозмездно, как 
  помощь русскому народу..." 
     - Вот оно, - сказал Филипп мертвым голосом, - начинается. Не 
удалось им спихнуть власть силой, пробуют взять Россию по частям... 
     Филипп сказал люто: 
     - А полы им помыть не надо? 
     Слава сказал тоскливо: 
     - Эх, до чего же у нас самая не коллективистская страна!.. 
Ежели один на один, то любого бьем... как вон в шахматах, когда у 
тебя и противника одна доска и одни фигуры, но когда собраться 
группой... Потому и автомобили не можем делать, их никакой Левша в 
одиночку не соберет, потому и черных не можем выгнать, что они 
всегда помогают друг другу, а мы... 
     Филипп поморщился: 
     - Да мне плевать на все коллективы. Я - волк-одиночка! 
     - В коллективе бы проще, - сказал Слава мечтательно. - Чтобы 
кто-то прикрыл тебе спину... 
     - Одеялком укрыл, сопельки подтер, - издевательски протянул 
Филипп. Он медленно поднялся из-за стола, чуть грузноватый, но по 
уши налитый веселой силой, что искала выхода. - Нет уж, зато не 
погибнешь из-за дурости напарника. 
     Дмитрий проводил их до прихожей, закрыл на два поворота ключа 
металлическую дверь и даже поглядел в глазок, как оба удаляются по 
длинному коридору к лифту: сгорбленный Слава, и нарочито вызывающий 
Филипп, такого тоже стараются не замечать, а когда вернулся в 
комнату, по нервам ударил разряд электрического тока. 
     За его столом по-хозяйски расположился чужой человек, 
     Машина с желтым дипломатическим номером посольства Англии 
неслась, лихо подрезая иномарки с той же небрежностью, как и дряхлые 
шестерки. Инспектор ГАИ Воробьев поморщился, хотел было отвернуться 
с безнадежностью: иностранец, да еще дипломат! Тут уж ничего не 
попишешь. Они все ведут себя как в завоеванной стране... 
     Уже отворачивался, но еще видел как машина на полной скоростью 
пронеслась через "зебру", молодежь шарахнулась в стороны, левое 
  крыло задело женщину. Ее отшвырнуло как пучок тряпок, в воздух 
  взвились две полиэтиленовые сумки, разлетелись пучки редиски, 
  яблоки... 
       Машина так же стремительно и победно уносилась по Садовому. 
  Воробьев торопливо схватился за рацию: 
       - Сергей, Сергей, в твою сторону идет голубой мерс с дипномером 
  Англии. Останови! 
       В рации через треск и помехи прорвался унылый голос: 
       - Дипломат?.. А, может, пусть едет на хрен?.. Все равно ни 
  хрена... 
       - Останови! - заорал Воробьев. - Он только что совершил 
  дэтэпэ!.. Убил, наверное! 
       Торопливо прыгнул в машину и, включив мигалку дрожащими 
  пальцами, ухватился за руль. Напарник, что дремал на соседнем 
  сидении, испуганно вздрогнул, вытаращил глаза: 
       - Что? А? Куды? 
       - На Кудыкину гору, - объяснил Воробьев со злостью. 
       Машины неслись справа и слева равнодушные, как роботы. Почти 
  никто дорогу не уступал, инспекцию нигде не любят, а в России еще и 
  ни в грош не ставят, Воробьев высовывался из окна, орал, и тогда 
  водители, словно только сейчас заметив это надоедливое насекомое с 
  красным от гнева лицом и орущей мигалкой на крыше, нехотя и 
  брезгливо отодвигались. 
       Впереди показался пост Сергея Дубова, бывшего сокурсника по 
  милицейской школе. Тот издали развел руками, лицо виноватое, что-то 
  прокричал, но Воробьев прибавил газу и промчался как торпеда мимо. 
  До следующего поста еще надо добраться, он торопливо ухватил радию, 
  предупредил следующий пост ГАИ. Там старик Бобрищев, тоже вряд ли 
  остановит, до пенсию тянет, скандалов избегает... 
       Проскочил два светофора, впереди наметилась пробка. Сердце 
  стиснулось, опять упустили сволочь, ну что за жизнь подлейшая, тут 
  без зарплаты, на унизительных поборах, а эта тварь людей давит и 
  уходит... 
       Сбрасывая скорость, увидел голубой мерс, дергается взад-вперед, 
  пытаясь вырулить, выбраться, а водители, высунувшись из окон, люто 
  орали и крутили у виска пальцами. 
       Инспектор ГАИ, Бобрищев, осунувшийся и вялый, уже пробирался к 
  голубому мерсу. Честный и угрюмый служака, взятки берет по-минимуму, 
  мелких нарушителей даже не штрафует, но жизнь научила с сильными не 
  бороться, себе дороже. Сейчас остановить - остановил, но помощи от 
  него не жди... 
       Воробьев выскочил, пробежал к голубому мерсу, козырнул: 
       - Инспектор ГАИ Воробьев. Попрошу ваши документы? 
       Из машин высовывались водители, Воробьев слышал как они 
  спрашивали у Бобрищева: 
       - Ну, что, можно ехать? 
       - Теперь все? 
       Бобрищев объяснил Воробьеву: 
       - Я попросил их перекрыть дорогу. У нас же не Штаты, чтоб 
  собственными трейлерами в считанные минуты... 
       Воробьев умоляюще попросил водителей: 
       - Ребята, задержитесь еще на пару минут. Надо! Если этот гад 
  газанет, пиши пропало. Посольство уже близко. Оттуда не достать. Он 
  женщину сбил! 
       Водитель мерса, крепкий мужчина средних лет с небрежной улыбкой 
  подал через поверх чуть приспущенного стекла документы. Эго 
  выглядело как будто дал чаевые слуге-негру из племени мамбо-юмбо. 
       Ц отступил на шаг, оглядел крыло. Ни малейший следов, ни 
  царапины, словно крыло бронированное. Возможно, и в самом деле даже 
  пуля не оставит царапины. 
       - Павел Семенович, - попросил он Бобрищева, - проверь пока 
  этого господина на алкоголь. 
       Документы в порядке, еще бы не в порядке, Воробьев чувствовал 
  беспомощную злость и тянущую пустоту в желудке. Все бесполезно. 
  Сейчас прибудут из посольства, скажут, что это провокация, женщина 
  сама бросилась под колеса, сотрудник посольства ни в чем ни виноват, 
  и скажет еще с наглой усмешечкой, что вообще посольство Англии 
  заявит ноту протеста, а наглых сотрудников ГАИ, посмевших так 
  бесцеремонно остановить англичанина - самого англичанина! - 
  непременно накажут по всей строгости... 
       Водители уже выходили из машин, возбужденно галдели. Кто-то все 
  же уехал, остальные сбивались в группки, зло и с той же бессильной 
  яростью, так знакомой каждому русскому, бубнили о высшей расе 
  иностранцев, что ведут себя как в завоеванной стране и ставят всех 
  на четыре кости, как хотят и кого хотят... 
       Воробьев сказал зло: 
       - Ставят, потому что становимся!.. Семеныч, что с алкоголем? 
       Бобрищев развел руками: 
       - Отказывается. А задержать не можем, у него дипломатическая 
  неприкосновенность. 
       Воробьев сказал глухо: 
       - Спасибо, что помог. Ладно, иди. 
       Бобрищев с великим облегчением спрятал трубочку и поспешно 
  удалился. Водители галдели громче, смотрели зло, но уже так же 
  обреченно и безнадежно как старый опытный гаишник. Кто-то громко и 
  яростно лаял беспомощную власть, правительство, мудаков в Кремле и в 
  Думе. 
       Воробьева взорвало: 
       - Да, беспомощные!.. Что мы можем? Ну задержим еще на десять 
  минут, пока примчится какая-нибудь шлюха из их посольства. Еще и 
  виноват буду! А ему даже пальчиком не погрозят! Ведь всего лишь 
  русскую женщину сбил, не англичанку... Эх, мать-перемать. Я сейчас 
  схожу к своей машине, мегафон нужен, а вы тут не убирайте машины, 
  поняли?.. Вы все поняли? 
       Он повернулся и пошел к своей машине. Напарник, похоже, дремлет 
  или балдеет от радио, даже рожу не высунул поинтересоваться. Да и 
  что интересоваться, когда все предсказуемо, все уже повторяется с 
  такой регулярностью, что впору с балкона бросаться... 
       Он был уже возле машины, когда далеко за спиной раздался звон 
  разбитого стекла. Трое мужиков окружили машину иностранца, она 
  вздрагивала под их ударами. Лобовое стекло покрылось белыми 
  трещинами. Мужик остервенело рубил монтировкой, но стекло хоть бы 
  хны, держалось, только все больше белело, будто посыпали мукой. 
       Подбежали еще двое, один совсем подросток, попытались открыть 
  дверку. Один тут же улетел, отброшенный могучим ударом в переносицу. 
  Спины закрыли от Воробьева драку, он старался смотреть искоса, краем 
  глаза, а сам замедленными движениями нагнулся к окну, протянул руку 
  и начал шарить по пустому сидению. 
       Напарник вздрогнул, снова смотрел вытаращенными глазами: 
       - Ты чо?.. Зеленых чертиков ловишь? 
       - Помоги, - ответил Воробьев. - вон один у тебя по рукаву 
  бежит.... 
       Напарник, принимая шутку, начал с отвращением хватать за 
  крохотные хвостики и сбрасывать под ноги, но насторожился, высунул 
  голову в окно: - Ого! Что там за шум? 
       - Ты сиди, - предложил Воробьев. - Я пойду разберусь. 
       - Давай, - согласился напарник с облегчением. - А то я какой-то 
  сегодня усталый. 
       Тут же задремал, а Воробьев с дурацким мегафоном, надо же 
  взять, неспешно отправился обратно. Толпа распалась на миг, теперь 
  там в растерзанной рубашке вертелся англичанин. Водители разлетались 
  под его ударами как кегли. 
       Воробьев услышал чей-то возмущенный вопль: 
       - Там он еще и каратист? 
       - Ах, падла!.. 
       - Ну, тогда не взыщи... 
       Воробьев замедлил шаг еще больше. Двое водителей с разбитыми 
  рожами отступили к машинам. В одной женщина с криком бросилась 
  вытирать своему платком лицо, мужчина грубо отшвырнул ее на сидение, 
  в руке появилась монтировка, и уже как бык бросился в драку. 
       Англичанин как чуял, повернулся вовремя, успел встретить 
  блоком, монтировка вылетела из рук, а водитель с разбитым в кровь 
  лицом еще сильнее, упал навзничь под ноги нападающим. 
       Воробьев уже собирался вмешаться, как вдруг еще один шарахнул 
  англичанина монтировкой сзади. Метил в голову, но попал в плечо. 
  Среди криков и ругани Воробьев отчетливо услышал хруст костей. 
       Рука англичанина повисла. Он ухитрился одной левой сшибить еще 
  двоих. Дорогу к машине загородили двое подростков, с упоением 
  громили ее железными прутьями, но тут монтировки появились сразу у 
  троих автовладельцев... 
  

       Глава 6 
  

       За час до неприятного момента на дороге, когда он сбил какую-то 
  туземку, Питер Холт, третий секретарь посольства, вышел из здания в 
  самом приподнятом настроении. Ему предстояло ехать в Шереметьево 
  встречать Херберта, который должен передать ему кое-что, что пока 
  нельзя доверить ни Интернету, ни даже засекреченным каналам. 
  Все-таки дипломатическая почта пока что является самым надежным 
  средством связи. После чего он должен отбыть в Англию, где ждет 
  повышение, двойное жалование... 
       Машина неслась как ласточка над водой, все удовольствие от 
  поездки портило только то, что дороги в Москве в самом деле как 
  волны: машину встряхивает, руль дергается из стороны в сторону, что 
  раздражало, а от презрением к этим жалким русским, что даже дороги 
  не могут сделать как следует, он готов был давить их к русской 
  чертовой матери. 
       Он всегда нарушал их жалкие правила, ибо белый человек - есть 
  белый человек, это сахиб, который сам устанавливает правила, а 
  жалкие туземцы должны следовать им. Сам же сахиб выше этих правил. 
  Правда, туземцы это понимают по своей рабской натуре, за все время 
  службы в Москве, а это пятнадцать лет, его ни разу еще не 
  останавливал патруль ГАИ! 
       Не раз он видел, как далеко на дорогу выходил их сотрудник, 
  вот-вот царственно шевельнет полосатым жезлом, веля припарковаться к 
  бровке, но, увидев желтую железку с дипломатическими номерами, 
  поспешно брал под козырек и отступал. В последнее время, правда, под 
  козырек не берут, но останавливать по-прежнему не решаются. 
       Сегодня он гнал, превышая скорость, нарушая правила обгона, 
  подрезая, проскакивая на желтый, а то и вовсе красный свет, чувствуя 
  себя лихим и могучим сверхчеловеком в жалкой стране трусов. Из 
  обгоняемых машин на него бросали злобно-трусливые взгляды, дважды 
  услышал даже оскорбительный выкрик, один раз нарочито снизил 
  скорость, дал с собой поравняться и очень внимательно посмотрел на 
  мужика, осмелившегося гавкнуть что-то невнятное. 
       Он видел как краска сползла с толстой рожи, как мужик вцепился 
  в баранку и смотрел перед собой неотрывно, страшась взглянуть на и н 
  о с т р а н ц а. Жена русского, что сидела рядом, бросала на 
  иностранца трусливо-умоляющие взгляды. 
       - Я тебя поставлю, - сказал Холт громко и уверенно, - тебя и 
  твою жену, козел! Понял?.. И буду трахать, сколько захочу. 
       Он захохотал, наслаждаясь силой и уверенностью, газанул до 
  упора, его вдавило в сидение, а машина как ракета ринулась вперед по 
  трассе, оставляя жалких русских в хвосте. 
       Когда его машина кого-то задела, он даже не прибавил газу. За 
  все годы только трижды совершал наезды, но задерживали только раз, 
  да и то сотрудники посольства обвинили власти в преднамеренной 
  провокации. Правда, в посольстве ему напомнили, что даже туземные 
  правила соблюдать желательно, ибо - ха-ха! - по возвращению в Англию 
  придется туго, там будут штрафовать на каждом шагу, а за наезд 
  угодит за решетку. Но слова есть слова: они должны такое сказать, а 
  он обязан выслушать и даже кивнуть. 
       На следующем посту гаишник вышел на дорогу и сделал вялый знак 
  остановки. Холт усмехнулся, прибавил газу и пронесся так близко, что 
  туземец вынужденно отпрыгнул. 
       Дорога изгибалась, впереди начала образовываться пробка. Он 
  перешел из левого края на соседнюю полосу, начал срезать у менее 
  расторопных, шел круто, лихо, проскакивая в миллиметре под носом 
  этих туземцев, но впереди машины уже встали сплошной стеной. 
       Наливаясь раздражением, он смотрел как подошли эти тупые 
  инспектора, бессильно полистали его удостоверение, один тут же ушел, 
  безнадежно махнул рукой, второй пытается задержать, дурак набитый, 
  тупица, кретин... 
       Он смотрел в зеркальце как тот вразвалку как беременная утка 
  вернулся к своей машине, влез до половины в открытое окно, выставив 
  широкий зад, что-то шарил, в славянской тупости пытаясь вспомнить, 
  что же хотел взять... 
       Звон стекла заставил вздрогнуть. Машину окружили водители 
  соседних машин. Один разбил зеркальце длинным гаечным ключом, еще 
  двое попытались достать его через открытое стекло дверцы. Холт с 
  холодным отвращением смотрел на их потные немытые руки, молниеносно 
  ухватил одного за кисть и ударил о край, с наслаждением слыша как 
  хрустнуло, второй только успел открыть рот для ругани, как другой 
  рукой Холт врезал ему прямо в переносицу. 
       Потом он не мог вспомнить, сам ли выскочил из машины, пытаясь 
  остановить хулиганов, что калечили машину, били по стеклам, срывали 
  антенну, брызговики, щетки, или же его выволокли. Помнил освежающую 
  ярость, когда начал бить прицельно, мощно. Эти ублюдки разлетались 
  как зайцы под ударами лап британского льва, потом плечо ожгло такой 
  острой болью, что взвыл... 
       ... и разом протрезвел. Его окружали озверелые орущие люди. У 
  всех в руках монтировки, гаечные ключи, обрезки труб. Он вскинул 
  руки, защищаясь от ударов, но поднялась только одна рука. Сзади со 
  сладострастным хаканьем ударили по печени. Свет померк в глазах, 
  боль была дикая, режущая, 
       Внезапно увидел как во втором ряду выскочила высокая очень 
  стройная женщина. Молодая, с высокой грудью, длинные рыжие волосы - 
  она помчалась в сторону драки, толкая и расшвыривая зевак. 
       У него мелькнула суматошная мысль, что вот наконец-то пришло 
  спасение, успел увидеть как женщина быстро и грациозно нагнулась, а 
  когда выпрямилась, в ее руке была изящная модная туфелька. 
       И последнее, что успел запомнить, это длинный острый 
  каблук-шпилька, что надвинулся на него с огромной скоростью. 
       Воробьев подошел сзади, крикнул: 
       - Что за шум?.. Э, вы что это такое делаете?... А-ну, 
  прекратите это немедленно! 
       Англичанин был на асфальте, его пинали ногами, били под ребра, 
  голова его бессильно моталась. То, что он этим русским свиньям молча 
  выказывал все пятнадцать лет, они вернули, уложив в пять минут. 
  Красивая женщина, похожая на фотомодель, торопливо воткнула изящную 
  ступню в туфелек, стала ростом еще выше и красивее, в самом деле 
  фотомодель или маникенщина класса люкс. 
       - Он хотел убежать! - сказала она с вызовом. - Мы только 
  задержали для вас! 
       - Спасибо, - ответил он саркастически. - А теперь все 
  убирайтесь!.. Вот едет их консул. Сейчас начнется... 
       Всех как ветром сдуло, попятились, он слышал как хлопают 
  дверцы, взревывают моторы. Фотомодель тоже отступила, а Воробьев с 
  брезгливостью наклонился к пострадавшему. Похоже, что этот мужик с 
  залитым кровью лицом в самом деле не прост. Хоть погон и не носит, 
  но как дрался, как дрался! Сперва изображал просто разъяренного 
  хозяина шикарной тачки, но потом, когда пошли с монтировками, вдруг 
  превратился в умелого коммандос. Если бы не шарахнули сзади 
  монтировкой... 
       Краем глаза видел как вдали остановилась роскошная машина, 
  торопливо бросил в рацию насчет "скорой помощи", вытащил из машины 
  аптечку и принялся со славянской неспешностью, какой ее изображают 
  карикатуристы на Западе, останавливать кровь из разбитой головы. 
       Сзади простучали каблучки. Он решил было, что вернулась 
  фотомодель, но к нему подбежала сухощавая и длинноногая женщина, 
  бледная и сухая как вобла, с короткой стрижкой. 
       - Что случилось? - воскликнула она с сильным британским 
  акцентом. 
       - Не волнуйтесь, - ответил он участливо, - я уже вызвал "скорую 
  помощь". Вот-вот прибудут. У нас все быстро, вы же знаете. 
       Она присела на корточки перед водителем. Под ним уже натекла 
  изрядная лужа крови. Похоже, открытые переломы были не только в 
  ключице. Воробьев дал ей нашатырь, она скривилась, сунула 
  пострадавшему под нос: 
       - Питер, Питер!.. Ты меня слышишь? 
       Разбитые губы зашевелились, веки задергались, и тут у Воробьева 
  перехватило дыхание. Правая глазница заполнена вязкой слизью пополам 
  с кровью, ох эти острые каблучки маникенщиц, тут уж никакие хирурги 
  не помогут, это не переломанные ребра... 
       - Хр...хр... - вырвалось из разбитого горла, затем Воробьев 
  услышал слова, которые не понял, но женщина напряглась, взгляд 
  метнулся к маленьким часикам на руке. 
       Воробьев предложил с готовностью: 
       - Если хотите, я могу отвезти в больницу на своей машине. Мы, 
  знаете ли, всегда помогаем иностранцам. Дружба народов, знаете ли! 
       Сквозь сочувствующий тон прорывались ликующие нотки. Женщина 
  взглянула остро: 
       - Конечно же, вы не записали номера бандитов? 
       - Что вы, - оскорбился он. - Для нас главное - человек! Как я 
  мог, терять драгоценные минуты, когда человек поскользнулся и упал, 
  так сильно ударившись головой о машину, а потом и об асфальт? 
       Она несколько мгновений смотрела ему в глаза, он ответил таким 
  же откровенным взглядом: скоро вас власть, сволочи, кончится. Скоро 
  всех вас, без всякой жалости. Слишком долго верили в ваши лозунги о 
  гуманизме. Здесь не Индия, где вы боговали сто лет. 
       Он смотрел как она, полуотвернувшись, бросила несколько слов по 
  сотовому, он понял, что называют числа и цифры, а женщина ухватила 
  пострадавшего за руку: 
       - Питер, потерпи чуть!.. Сейчас будем на месте. Эй, помогите же 
  втащить в машину. 
       Воробьев, пачкаясь в крови, подхватил избитого, начал 
  заталкивать в машину. Женщина крикнула раздраженно: 
       - Не в эту, идиот! 
       Воробьев в самом деле ощутил себя идиотом, машина дипломата 
  искорежена так, словно по ней лупили рельсами, лобовое стекло 
  все-таки раскрошили, даже передние шины прокололи, черт бы их 
  побрал... но вообще-то, если не для печати и рапорта, то молодцы. 
       Женщина поддерживала Питеру голову, Воробьев дотащил до ее 
  машины, здоровый же мужик этот Питер, одни тугие мышцы, такой 
  выживет с разбитой печенью и отбитыми почками, вот только целиться 
  придется учиться левым глазом: привет из России! 
       Искалеченного уложили на заднее сидение, женщина торопливо села 
  за руль. Воробьев крикнул укоризненно: 
       - Вы бы подождали!.. Сейчас прибудет "скорая". У нас медицина 
  бесплатная... 
       Машина ревнула и сорвалась с места. Воробьев счастливо смотрел 
  вслед. Хоть и не по инструкции действовал, но незримые ангелы, 
  звякая мечами и милицейскими бляхами, хлопали по плечам и говорили, 
  что сегодня вел себя достойно, правильно, и хотя на ужин по-прежнему 
  только картошка, сдобренная жидким подсолнечным маслом, но заснет 
  счастливым и почти сытым. 
       Да, за его столом сидел крепкий матерый волчара. Правда, стул 
  для себя придвинул другой. Ни один понимающий к кому идет 
  профессионал не сядет на стул хозяина. Может и ножка отломиться, 
  грохнешься, не успев выхватить пистолет, можешь просто прилипнуть к 
  сидению, а то не заметишь аккуратно закрашенный пропил... 
       Из расстегнутого ворота рубашки выбивались настолько густые 
  рыжие волосы, что пуля запутается как пчела. Он походил на 
  трехгранный напильник, такой же прямой, серый, с холодным лицом и 
  резкими гранями. Но грудь была широка, а сам он выглядит так, будто 
  его выковали из большого слитка железа. 
       Он с холодным любопытством рассматривал Дмитрия, а тот в самом 
  деле ощущал себя так, словно по дурости сунул два пальца в 
  электрическую розетку. А мысли так и вовсе заметались как вспугнутые 
  тараканы. Глаза невольно зыркнули на полку, где два швыряльных ножа, 
  на стеллаж с безделушками, среди которых две штучки совсем не так 
  безобидны как смотрятся, но до них так же далеко, как и до двери. 
       Окно закрыто, как и дверь на балкон. Как бы не проник в его 
  комнату этот человек, он сделал это бесшумно и очень быстро. 
  Показательно быстро. Даже окна и балкон прикрыл точно так, как те 
  были до вторжения. 
       Дмитрий кашлянул, проверяя перехваченное страхом горло. Связки 
  работают, он сказал как можно спокойнее, хотя сердце колотилось как 
  у пойманного зайца; 
       - Да, круто. Хотя дверь на балкон вроде бы я не запирал. 
       - Не запирал, - согласился мужчина холодновато. - Но запоры не 
  всегда останавливают. 
       Голос показался тоже скрежетом напильника, когда тот мерными 
  движениями стачивает металл. 
       - Но шуму было бы, - возразил Дмитрий. Он старался говорить 
  больше, так удается что-то узнать о противнике, отвлечь его 
  внимание, расслабить, а к стеллажу всего четыре шага... 
       - Не обязательно, - сказал мужчина. - Можно открыть даже 
  половинкой спички. 
       Голос был ровный, холодноватый, с оскорбительной ноткой полного 
  превосходства. Голос человека, который настолько хозяин положения, 
  что может позволить себе держаться как гость, который в ожидании 
  хозяина просто сел в его кресло. Или в соседнее. 
       Дмитрий замедленно прошел вдоль комнаты, сел на стул под 
  стеной. Он старался двигаться открыто, руки держал на виду. Кем бы 
  не был этот гость, но и Дмитрий знал о себе, на что способен, когда 
  загнан в угол. 
       - Я слушаю вас, - проговорил он тоже ровным голосом. 
       Незваный гость сидит спокойно, но Дмитрий чувствовал угрозу 
  всеми фибрами тела и души, каждым кровяным шариком. Возможно, его 
  нашли те, кого он уничтожал последние месяцы. В конце-концов, у них 
  тоже профессионалы. 
       - Дмитрий Човен, - сказал мужчина медленно. Его серые глаза без 
  всякого выражения уставились в упор, голос вроде бы даже потеплел. - 
  Сержант ВДВ, подразделение "Альфа", пять поощрений, три награды, два 
  понижения в звании... В третьем коренном выпала пломба... Нехорошо, 
  за зубами следить надо. При ваших-то нынешних заработках! 
       Дмитрий спросил недружелюбно: 
       - Что вы знаете о моих заработках? 
       Мужчина холодно улыбнулся. Их взгляды на несколько мгновений 
  скрестились, в воздухе запахло горящим железом. Дмитрий понимал о 
  чем речь, и, похоже, этот странный гость знает о нем действительно 
  много. Тогда он все-таки из тех служб, которые сами... ну, которые 
  умеют ножом и пистолетом. И знают расценки. А разброс в расценках 
  немал... Комерсантик сдуру обычно обращается к крыше, после чего тут 
  же попадает в кабалу, а платит все больше и больше. Да и заказ в 
  половине случаев не выполняется. Или обращается к случайному 
  человеку, тот же расклад: в половине случаев заказ не выполнят, а 
  если такого "суперкиллера" поймают, тут же сдаст заказчика с 
  потрохами. Зато услуги крыши или доморощенных киллеров обходятся 
  всего в 5-10 тысяч долларов. Коммерсанты покруче, да и не только 
  коммерсанты, обращаются только через посредников к авторитетам или 
  вожакам крупных нелегальных структур. После перепроверки самого 
  заказчика ему дают специалиста на ограниченный срок. Это уже 20-50, 
  зато результат почти стопроцентный. Иногда прибегают к услугам, 
  Дмитрий об этом слыхал, к услугам террористических организаций. Эти 
  борцы за свободу охотно берутся и за такие дела, зарабатывают 
  неплохо. К примеру, за убийство Улафа Пальме получили два лимона, а 
  за Листьева - четыре. Правда, миллионы получают за "коллекционные" 
  акты, а вообще-то услуги террориста начинаются с 10 тысяч долларов. 
  Это банальный взрыв, машины или бронированной двери, офиса или 
  просто бомбы в мусорном ящике. Стрелок - от 30 до 50, снайпер - до 
  70, но Дмитрий получал и больше, а за работу ножом - от 50 до 200 
  тысяч. 
       Кроме того, он ясно видел по глазам этого матерого волка, что 
  тому известны и такие расценки: неохраняемый объект стоит от 5 до 30 
  тысяч, понятно, в зависимости от его статуса, хотя горло дворника и 
  директора одинаковые, но брать за дворника неловко, как за 
  директора. Если охраняет кто-то из неизвестных, знакомый или 
  родственник, то за такую помеху накидывается еще несколько тысяч, 
  зато если уже охраняют детективы из частного агентства, то заказчик 
  раскошеливается от 20 до 50. Дмитрию приходилось иметь дело с 
  тузами, которых охраняла собственная служба безопасности, а это от 
  30 до 70 тысяч. Правда, если охрана от МВД, то расценки те же, зато 
  если у объекта профессионально подготовленная государственная охрана 
  из бывшего 9-го управления КГБ, то расценки выполнения заказа 
  взлетают от 50 до 200 тысяч. Выше всего ценится дичь, которую взяла 
  под охрану сама государственная организация, это уже от 100 до 500 
  тысяч. 
       - Неплохие заработки, - сказал мужчина с насмешкой. - У нас 
  академики столько не получают. Что скажешь? 
       Он обращался на "ты", но сейчас это не коробило. Дмитрий 
  ответил так же холодно: 
       - Академики живут дольше. 
       Улыбка исчезла мгновенно. На Дмитрия смотрели холодные серые 
  глаза, а губы сдвинулись, обозначив твердые бугорки, словно кожу 
  натянули на каменную глыбу: 
       - Это верно. Особенно, если учесть, что часть работы выполняешь 
  бесплатно. По своей, так сказать, инициативе. Этакий городской Робин 
  Гуд. А почему не скажешь, что заработанные... гм... ладно, 
  заработанные таким образом, отдаешь вдове Коровича и своему другу 
  Болотникову, что в госпитале? 
       Дмитрий напрягся, кровь бросилась в лицо: 
       - А вот это не ваше дело. 
       Мужчина сказал почти поспешно: 
       - Да я только сказал, что ты поступаешь... ну, непривычно 
  благородно для нынешнего времени. Вдвойне благородно, что не 
  трезвонишь об этом на каждом углу. 
       Дмитрий подумал, что здесь мужик ляпнул глупость, как же он 
  стал бы трезвонить о своей помощи, если даже валютную икру маскирует 
  под браконьерскую, сказал уже враждебно: 
       - Вы пришли, чтобы мне рассказывать мою биографию? 
       Он подобрал под себя ногу, уже зацепил носком за ножку, 
  готовясь метнуть ногой... гость, конечно же, отобьет или увернется, 
  но до полки со швыряльными ножами подать рукой. Что бы там не 
  рассказывали о сверхчеловеках из ВДВ, но он сам был не последним в 
"с любых высот в любое место", и знает, что если они и 
  сверхчеловеки, то разве что для хилых очкариков, а не для 
  старлея-сверхсрочника. 
       - Напомнить не мешало, - спокойно ответил мужчина. - К твоему 
  послужному списку стоит добавить и невероятную удачливость. Ты 
  одиночка, а таким втройне труднее. И почтовые ящики, через которые 
  работаешь, не спасение... 
       Дмитрий поинтересовался: 
       - У вас есть варианты лучше? 
       Мужчина усмехнулся: 
       - Ты их знаешь. Работать от криминальных структур. Они 
  предоставляют информацию, выводят на цель, сами доставляют к 
  указанному месту оружие... где ты его попросту бросаешь... Да-да, я 
  знаю, ты стандартным брезгаешь, но зато какая безопасность!.. Нет, 
  тебе просто сказочно везло. Удачливость - есть удачливость. В других 
  подразделениях такой графы отбора нет, но в нашем есть. 
       Дмитрий тут же спросил: 
       - В вашем? 
       - Нашем, - отметил мужчина без усмешки. - Где ты недавно попал 
  в поле зрения. Я предлагаю тебе вернуться на службу. 
  

       Глава 7 
  

       - В ВДВ? 
       Мужчина ответил с некоторой заминкой: 
       - Почти. Но покруче. 
       Внезапно Дмитрий ощутил, что гость давно заметил как он зацепил 
  ножку стула, но лишь стрельнул глазом, тут же посмотрел ему в глаза. 
  Дмитрий покачал головой: 
       - Спасибо. Служат только собачки, а я - человек. 
       - Но ты служил, - напомнил мужчина. 
       - Все служили, - огрызнулся Дмитрий. Он расслабил сведенные 
  напряжением мышцы, однако ногу не убрал. - С пеленок уже служим... 
  Но как только удалось вырваться, теперь все. Это сволочные сытые 
  твари, что командовали мною только потому, что им папочки из ЦК 
  сумели обеспечить звание повыше того, которое я потом и кровью... 
       Он скрипнул зубами, кулаки сжали. На миг мелькнула мысль, а что 
  он теряет? Все равно пришел конец. И как бы не выглядел этот козел 
  крепким, но еще посмотрим. Мужчина кивнул понимающе, сказал так, 
  словно изучал жука, наколотого на булавку: 
       - Повышенное стремление к самостоятельности, гордость, 
  неприятие авторитетов... гм... что там еще?.. Ну, зуботычину 
  генеральскому сынку пропустим... Повышенная реактивность, 
  импульсивность в приятии решений... Вообще-то отвратительно, но это 
  как раз тебя и спасало... Опять же назовем это удачей. 
       Дмитрий угрюмо молчал, на этот раз пожал плечами как можно 
  картиннее, стараясь за счет этого движения вместе со стулом 
  придвинуться к шкафу с метательными звездами. Идиоты называют удачей 
  любой успех, причины которого по тупости не понимают, равняя 
  заслуженный успех - результат огромной работы мозга, тщательной 
  подготовки и безукоризненного исполнения - с выпавшей нужной цифрой 
  на бочоночке лото. 
       - Жаль, - сказал мужчина. - Ты по всем статьям подходил бы нам. 
  Подумай еще раз. 
       Дмитрий сказал твердо: 
       - Если я могу отказываться, то - нет! 
       Мужчина поднялся: 
       - Как хочешь. Тогда забудем о нашем разговоре. 
       Дмитрий недоверчиво смотрел, как этот волк, что не должен был 
  выпускать добычу, обронил пару слов, явно кодовых, а микрофон в 
  какой-нибудь из пуговиц, после чего преспокойно, направился к двери. 
  По его каменному лицу было видно, что этот бывший десантник 
  вычеркнут из сферы его высоких интересов, есть масса других дел... 
       - А что вы сказали, - спросил он вдогонку этому здоровяку, - 
  что несколько преждевременно...? 
       Мужчина от двери оглянулся: 
       - Да просто тобой уже заинтересовались и другие. Кольцо 
  сжимается. Как бы ты не маскировался, но от... скажем, выстрела с 
  вон той крыши ты в этой комнате нигде не спрячешься. Мой совет на 
  прощанье... хотя я не имею права этого делать - меняй квартиру уже 
  сегодня. Лучше - прямо сейчас. 
       Он открыл дверь бесшумно, оглянулся, впервые улыбнувшись, почти 
  дружелюбно, старый матерый волк молодому волчонку, переступил порог. 
  Дмитрий слышал как он прошел по длинному коридору, свернул на 
  площадку, затем донеслось мерное на грани слышимости жужжание 
  всползающего снизу лифта. После долгой паузы щелкнула отжатая кнопка 
  лифта. 
       Лифт двигался ровно, без остановок, но когда добрался до 
  первого этажа, звякнул, неспешно раздвинул узкие створки, со стороны 
  лестницы прогремела частая дробь кроссовок. Человек с серебряными 
  висками вышел из кабины лифта, а из боковой двери в вестибюль 
  выбежал Дмитрий. 
       Брови матерого волка чуть приподнялись, а твердые губы дрогнули 
  в усмешке: 
       - Решил менять сразу? 
       - Да, - ответил Дмитрий. 
       - Нашел куда? 
       Дмитрий огрызнулся:. 
       - Да вроде бы. На какое-то время. 
       Не глядя друг на друга, прошли прохладный вестибюль, из-под 
  плотно закрытой двери все равно веет сухим жаром знойного дня, лето 
  в разгаре, Дмитрий ткнул пальцем в черную кнопку возле выходной 
  двери. Пискнуло, седовласый толкнул тяжелую металлическую дверь. 
  Навстречу хлынул свежий резкий воздух с примесью бензина, яркий 
  солнечный свет ударил в глаза. 
       Двор заставлен машинами жильцов, из-за здания института и 
  трансформаторной будки на приличной скорости выскочил темный мерс с 
  затемненными стеклами. Дмитрий дернулся, сразу все поняв, давно 
  готовился и проигрывал в уме похожие ситуации, в тот же миг услышал 
  негромкий голос: 
       - Задержись на крыльце. Шнурки, то да се... 
       Сам гость сбежал с крыльца бодрым петушком, этакий молодящийся 
  мужик, что оглядывается на каждую молодую телку, но живот поверх 
  ремня, шажки коротковаты, задница оттопырена, словно то ли поясница 
  пошаливает, то ли геморрой проснулся... 
       Мерс выскочил на площадку, круто развернулся. Все четыре двери 
  распахнулись раньше, чем колеса перестали вертеться. 
       Выскочили трое, но машина медленно выруливает на прямую дорогу, 
  значит - еще один за рулем. Дмитрий, соскочив с крыльца вправо, где 
  впритирку одна к другой застыли сверкающие иномарки, пригнулся и 
  пробежал за спиной скамейки. Револьвер уже готов к стрельбе: в этот 
  ситуации лучше бы пистолет, и черт с ним, что гильзы разлетятся по 
  асфальту, здесь не до улик, важнее доли секунды и количество 
  патронов... 
       Он внезапно вынырнул из-за машины, готовый стрелять и получать 
  пули, но выдержать эти горячие удары раскаленного металла в грудь, 
  живот, стрелять и стрелять, пока не полягут эти трое... и если 
  выскочит, а не удерет четвертый, то получит пулю и он... 
       Возле мерса двое оседали, одинаково хватаясь за кадыки, лица 
  запрокинуты, один уже на спине, ноги конвульсивно дергаются, скребут 
  нестоптанными каблуками асфальт. Седовласый в один немыслимо длинный 
  прыжок оказался возле мерса, распахнул дверцу, Дмитрий показалось, 
  будто что-то крикнул, а когда тут же захлопнул дверь и повернулся, 
  Дмитрий уже понимал, что мертв и водитель. 
       На ходу пряча револьвер в поясную кобуру, он ринулся к своему 
  странному гостю. Тот бросил коротко: 
       - Через сквер мимо вон той будки. Там серая копейка с номером 
  085. Садись, ничего не спрашивай. 
       - Но... чем-то помочь? - спросил он бестолково. 
       - Выполняй, - бросил седовласый холодно. 
       Оглянувшись, Дмитрий успел увидеть, как его гость наклонился на 
  мертвыми, сделал движение, будто вырывает у них кадыки. В его 
  пальцах мелькнуло красное, Дмитрий уже обогнул трансформаторную 
  будку, когда в мозгу промелькнуло: черт, как давно не видел эти 
  лавровые листы из цельной пластины. Знаменитые "осы", вес всего сто 
  граммов, но убивают с надежностью танкового снаряда... Вот чем он их 
  обоих так бесшумно. Ну, а третьего? А шофера? 
       За рулем копейки читал газету огромный розовощекий добродушный 
  парень в помятом свитере. Дмитрий зашел с другой стороны, открыл 
  дверь и ввалился на сидение рядом. Водила не удивился, тут же врубил 
  музыку, начал вертеть баранку с показной лихостью, хотя не забыл 
  проследить, чтобы Дмитрий пристегнулся. 
       Предупрежден, понял Дмитрий. Вон у него и пэйджер, и сотовый, 
  все на виду, а в бардачке может быть что-то и покруче. 
       Водила сразу вырулил со двора, но в окошко заднего обзора 
  посматривал. впереди шоссе, машина понеслась легко, серая и 
  незаметная, по бокам замелькали роскошные иномарки и блистающие 
  волги. Даже жигули и москвичи блистали, сверкали, победно обгоняли. 
  Если бы Дмитрий был совсем лохом в машинах, так бы и поверил во весь 
  этот маскарад, но он рядом с этим веселым водилой, ноги чуют 
  малейшую вибрацию, слышат оттенки работы двигателя, и хотя не мог бы 
  сказать, от какой машины мотор, но голову дал бы наотрез, что эта 
  копейка обгонит любой мерс, а этот толстячок потому и толстячок, что 
  весь из тугих мускулов. А его неопрятный и бесформенный, 
  растянувшийся свитер таков лишь потому, что лучше всего скрывает 
  накачанные бицепсы, трицепсы и все то, что отличает тренированного 
  бойца от просто крепкого мужика. 
       Машина сделала замысловатую петлю, на какой-то миг притормозила 
  у самой бровки. Тут же сзади хлопнула дверка, сильный голос буркнул: 
  
     - Все. Давай домой. 
       Матерый развалился на заднем сидении, ни дать, ни взять - 
  скучающий чиновник, которого ежедневно отвозят на работу и с работы 
  на служебной машине. Дмитрий изучал в зеркальце заднего вида лицо 
  это человека, явно же командира некого спецподразделения. Вряд ли 
  это группа антитеррора "Альфа", и уж конечно не просто ОМОН, не 
  похож и на "Вымпел" или "Вега", особый отряд по борьбе с ядерным 
  терроризмом. Хотя бы уже потому, что если в тех структурах стало бы 
  известно о его прошлом... ну, о его недавнем прошлом, когда за 
  крупные деньги от бандитов он отстреливал вожаков других бандитов, 
  то его, скорее всего, попросту бы арестовали - не могут не 
  арестовать, там отчитываются за каждый шаг! - и попробовали бы 
  судить. Если, при их растяпистости и косорукости собрали бы 
  достаточно улик. 
       Он вспомнил смутные слухи, ходившие среди элитных коммандос о 
  некой глубоко законспирированной части "Звезда", но это скорее всего 
  легенда, потому что их старшие офицеры на такие вопросы только с 
  недоумением пожимали плечами. 
       И сейчас он рискнул спросить: 
       - Группа "Звезда"? 
       Седовласый усмехнулся. Дмитрий с холодком понял, что слухи не 
  были выдумкой, что таинственный "Звезда" существует. 
       - Крутые ребята, - согласился седовласый. - Очень. 
       - Вы оттуда? 
       - Нет. 
       - Жаль, - выдохнул Дмитрий. 
       - Почему? - поинтересовался седовласый. 
       - Да так... Интересно. Много о них слышал. 
       Седовласый усмехнулся: 
       - То-то и оно, что много. А вот о нас не слышал никто. 
       Дмитрию показалось, что ослышался: 
       - А что... есть еще кто-то? 
       - Есть, - ответил седовласый и добавил со смешком. - Если наш 
  боец не уложит в рукопашном троих из "Звезды", его отправляют 
  обратно в тренировочный лагерь. Кстати, я полковник Ермаков, 
  командир подразделения "каскад". 
       Машина вышла на трассу, неслась как стрела, водила умело 
  перестраивался, протискиваясь вперед, но так же умело 
  перестраивались и другие, машина мчалась, неотличимая от тысяч и 
  тысяч других. Стекла незатемненные, машину видно насквозь, ни один 
  гаишник не остановит. Конечно, если бы остановил, у этих наверняка 
  есть самые разные документы, но лучше же, Дмитрий понимал прекрасно, 
  если никто не останавливает, потому что все-таки взглянет на тебя, а 
  потом на чьи-то вопросы может нарисовать словесный портрет, указать 
  время, место... 
       - Почему именно я? - спросил он. - И что за "Каскад", никогда 
  не слышал... 
       Ермаков пропустил вопрос про свое подразделение мимо ушей: 
       - Ну, скажем, ты не один. Но ты попал в поле зрения не 
  случайно. Во-первых, если уж хочешь быть таким скрытным, нельзя 
  пользоваться Интернетом. Сам понимаешь, что некоторые службы 
  составляют обширные картотеки на все партии, группы, движения, 
  объединения, а также на лидеров, будь это политические деятели, 
  религиозные, культурные или криминальные. Как на своих... то бишь, 
  отечественных, так и на иностранных. Скажем коротко, ты попал в наше 
  поле зрения сперва как удачливый исполнитель. Профессионал высокого 
  класса, плюс еще и удачливый. У нас, кстати, на это обращается 
  особое внимание. Что-то не так? 
       Дмитрий буркнул, удивляясь как этот полковник заметил его 
  недовольство, ведь не двинул же и единым мускулом: 
       - Да так... Я считаю, что назвать меня удачливым - это называть 
  дураком. 
       - Ого! Почему? 
       - Я все просчитывал. Мне сопутствовал успех, а не удача. 
       - Ну-ну, - примирительно сказал Ермаков, - если бы тебя искали 
  не те лопухи, твой успех бы тебе не помог... Ладно, когда начали 
  собирать информацию, оказалось, что к тебе ни ведут никакие нити!.. 
  Это заинтересовало. Непривычно увидеть в нашем гнилом обществе 
  современного Робин Гуда! 
       Машина вышла на окружную дорогу, водила выжал сто сорок, теперь 
  на кольцевой это привычно, а Дмитрий поглядывал больше на водителя и 
  Ермакова. Так легче понять, куда везут: во Внуково или Быково. Что 
  на аэродром, это понятно, тренировочные лагеря от Москвы всегда 
  далеко, на то свои причины, но по расположению аэродрома тоже что-то 
  можно понять... 
       Длинными проселочными дорогами они проехали на небольшое 
  открытое пространство. Табличка указывала, что здесь участок 
  Академии Сельскохозяйственных Наук по выведению морозоустойчивой 
  пшеницы. Дмитрий вяло прикинул, сколько же денег пришлось ухлопать, 
  чтобы убрать здесь ранее проложенное шоссе и проложить поверх эту 
  раздолбанную колею. И сколько в этот момент за ним наблюдает 
  операторов, снимая его в трехмерной проекции, анализируя голос, 
  движения, создавая математические модели, укладывая в память, где 
  даже оперативная исчисляется терабайтами. 
       На краю поля стояла сиротливо караульная будочка, а чуть дальше 
  - подсобный домик, тоже ветхий, запыленный, еще дальше - деревянное 
  сооружение, называемое где клозетом, где гальюном, а где и вовсе... 
  . Запыленный старенький шлагбаум перегораживаю колею как в насмешку: 
  рядом земля чистая и твердая, высушенная солнцем, езжай - не хочу. 
  Такую же видел на полях Бурунди, где на каждый квадратно-гнездовой 
  метр по три мины. 
       - Сколько там этажей вглубь? - поинтересовался он. 
       Ермаков взглянул на него смеющимися глазами: 
       - Это поле в самом деле принадлежит Академии Наук. И пшеницу 
  выращивают настоящую. В прошлом году сюда три экскурсии приводили! 
       Солдат вышел, сонный и что-то жующий, вяло проверил их 
  документы, шлагбаум заскрипел как несмазанная телега, с великой 
  натугой начал подниматься. Водила медленно проехал к подсобке, 
  остановился, не глуша мотор. 
       - Выходим, - сообщил Ермаков. 
       Внутри подсобка выглядела просторнее, чище. Стену подпирали 
  шкафчики для рабочей одежде, пятна мазута на дверках, все привычно, 
  как в любой раздевался и бытовке для трактористов, 
       Из-за шкафчиков материлизовался крепкий мужчина, загорелый и 
  широкий. Если бы не цепкий взгляд, Дмитрий принял бы за тракториста, 
  те всегда такие кряжистые, размашистые, привыкшие к тяжести, 
  сопротивлению рычагов, нелегкой работе. 
       Ермаков кивнул: 
       - Оставляем этого парня. Помыть, переодеть. За ним прибудут. 
       Мужчина кивнул, Ермаков повернулся к Дмитрию: 
       - Еще увидимся! 
       Через пыльное стекло Дмитрий видел как он нырнул в машину, та 
  настолько медленно выехала за шлагбаум, словно превышение скорости 
  влечет за собой немедленное уничтожение, затем из-под колес вылетел 
  как из турельного пулемета гравий, машина прыгнула как конь и 
  понеслась в сторону далекого шоссе. 
       У него забрали одежду, документы, а после того, как вымылся в 
  душе, почувствовал, что в самом деле словно бы со старой одеждой, 
  потом и грязью снял и часть старой жизни. 
       Похоже, на этом малом поле садятся и взлетают старенькие 
  самолетики малой авиации. Еще винтомоторные, как-то ухитряющиеся 
  выживать в век рынка. Тракторист, который назвался просто Василием, 
  предложил вздремнуть. Дмитрий, чуткий к любому подтексту, спорить не 
  стал, растянулся на широкой деревянной лавке, расслабил мышцы и 
  почти сразу, под одобрительным взглядом "тракториста" погрузился в 
  чуткий сон, прерываемый фазами глубокого, когда организм за 
  считанные минуты успевает выспаться и восстановить силы. 
       Очнулся от негромкого рокота. Выглянул в окошко, обомлел. 
  Стояла глубокая ночь, на небе пара тусклых звезд едва-едва 
  проглядывает в щели между тучами. На земле полный мрак, а на эту 
  черную землю опускается совершенно вертикально самолет!.. 
       Он выскочил, не дожидаясь, пока позовут, сообразил, что это 
  все-таки вертолет, хотя таких еще не видел, потому и в ночи без 
  опознавательных знаков и без фонарей. 
     "Тракторист" Василий выступил из темноты. Глаза придирчиво 
  пробежали по молодому парню: 
       - Поспал? Вот и хорошо. Это была твоя последняя ночь, когда 
  спал вволю. 
       Сердце колотилось, едва не выпрыгивало из ушей. Он кое-как 
  вскарабкался в салон, больше похожий на внутренности космического 
  корабля. Послышался свист, его вдавило в сидение, что тут же 
  услужливо прогнулось. Справа блестело широкое стальное кольцо, руки 
  сами нащупали предохранительный ремень, щелкнуло, кабина 
  накренилась, тяжесть вжала с такой силой, что от прилива крови глаза 
  едва не выпучились как у рака. От чувствовал как стучит в голове, 
  смятенно подумал, что же это за штука, что с места рвет с такой 
  скоростью, раньше в десантных войсках ничего похожего не было.. 
       В салоне тусклые лампочки высвечивали еще одиннадцать таких 
  мест. Все пустые. Сердце тревожно стучало, а в душе возникла 
  пугающий страх: за того ли его принимают, и гордость: скажи кому, 
  что за ним присылали такой самолет - кто поверит? 
  

       Глава 8 
  

       Посадка была такой же пугающе стремительной и страшной. 
  Внезапно воющий свист турбин оборвался, Дмитрий ощутил толчок, потом 
  еще два, и все затихло. Пилот крикнул раздраженно: 
       - Заснул? Вываливай! 
       Дмитрий вывалился в кромешную тьму. Сильные руки подхватили и 
  повели по твердой земле. Дмитрий сразу ощутил запахи, а в свете 
  звезд увидел справа и слева высокие фигуры со странными наростами на 
  лице. Сволочи пользуются очками ночного видения, но и он уже по 
  запахам, по их хватке, по шагам и другим неуловимым мелочам, что 
  лихорадочно анализировало его подсознание, составил их портреты, уже 
  чувствовал сколько им придется идти, почти точно знал, в какое 
  помещение придут, и сколько человек там его ждет. 
       Дверь отворилась, свет был неяркий, короткий коридор, затем 
  отворилась дверь в обычное помещение, каких полно в любой офицерской 
  каптерке. Руки исчезли с его плеч, Дмитрий невольно повернул голову, 
  посмотрел на сопровождающих. 
       Как и составил портреты по запахам, шагам, хватке - оба 
  высокие, жилистые, в потертых джинсах, рубашки такие же, кроссовки, 
  простые пояса, облик простых обычных парней... 
       И все-таки повеяло таким профессионализмом военных, что Дмитрий 
  только крепче стиснул челюсти. Если в армии человек приобретает 
  крепость железа, то эти выглядели так, словно это железо долго 
  ковали в раскаленном виде, бросали в холодную воду, раскаляли и 
  снова ковали, когда в одном и том же объеме помещается металла вдвое 
  больше, а сам он обретает крепость алмаза и гибкость шелкового 
  каната. 
       Оба, как говорится, шкафы, разве что один похож на шкаф 
  бабушки, а второй на современный. Первый с короткой стрижкой, 
  настолько характерной, что Дмитрий едва не огрызнулся: "Я сам 
  сержант!". Второй явно лучше тренирован, пропорции рукопашного бойца 
  и стрелка со всех видов оружия, чуть лучше одет, выглядит 
  несколько... по-офицерски. 
       Офицер держался нейтрально, с полнейшим безразличием к новичку, 
  а ко второму Дмитрий присматривался искоса и с опаской. От этого 
  почему-то веяло непонятной угрозой. Огромный, тяжелый, рост почти 
  под два метра, вес за сто двадцать, он говорил таким же огромным 
  голосом, таким был огромным сам. Мышцы развиты как у культуриста, 
  хотя люди такого роста и веса обычно обзаводятся приличными 
  складками на животе, а этот двигается несолидно быстро и точно, 
  словно из богатыря-гиревика превращается в балерину. 
       Огромная абсолютно лысая голова блестела как валун на берегу 
  моря. Даже венчика волос за ушами не осталась, отчего острые как у 
  волка уши выглядели еще страшнее и зловещее. Когда он поворачивал 
  голову в сторону Дмитрия, всякий раз пробегал неприятный холодок по 
  коже. Перебитый в неведомых схватках нос, широкие шрамы на лице, 
  оборванная пулей мочка левого уха - все заставляло биться сердце 
  чаше, но когда их взгляды встретились Дмитрий ощутил удар по нервам. 
  Виной ли его чувствительность, но всеми нервами воспринял звериную 
  ярость, что клокочет в этом человеке. Даже сейчас темных глазах 
  время от времени вспыхивает молния, какую можно видеть далеко на 
  горизонте, когда видишь только вспышку, а раскаты грома еще не 
  докатываются. 
       Он покосился на второго, тот отвернулся и равнодушно смотрел в 
  темное окно. Тот, который шкаф бабушки, прорычал с полнейшим 
  равнодушием: 
       - Садишь, жди. Меня зовут Тарас. 
       - Дмитрий, - представился Дмитрий. - Это мое настоящее имя. 
       Он вопросительно посмотрел на второго. Тот с кислой миной 
  поднес ладонь к виску: 
       - Валентин Трубецкой. Лейтенант. Вам придется подождать. Наш 
  старший отсутствует, а на майора Волобуева свалилось слишком много. 
  Он будет минут через пять-десять. 
       - Ничего, - пробормотал Дмитрий. - Я подожду. Пять-десять - это 
  же сказка! Почему не час-другой, как обычно? 
       Валентин поморщился, а Тарас саркастически улыбнулся: 
       - Ты ж не считаешь себя обычным? 
       Дмитрий не нашелся, что ответить, а Валентин с некоторой 
  брезгливостью отмахнулся от новичка, как от назойливой мухи: 
       - Мы все здесь не совсем обычные. Как и любая спецчасть. 
       В помещении воздух был пропитан как опрятным запахом свежего 
  ружейного масла, так и запахом нестиранных носков, пива, сырого 
  цемента, дерева, кожи, пыли, и даже горелого железа, хотя вдоль стен 
  стояли солдатские койки, а полигоном не пахло. 
       Дверь хлопнула, через порог шагнул суровый и хмурый парень 
  медведистого типа. При первом взгляде на него Дмитрий ощутил, что 
  этот обладает чудовищной силой, настоящей, природной, а тренировки 
  могут только удесятерить, и что для него убить человека проще, чем 
  убить цыпленка. По правде, он и сам человека убьет с большей охотой, 
  чем цыпленка: тот ни в чем не виноват, а человек, если верить 
  христианству, виновен изначально, но все-таки это он, ему можно, но 
  когда встречаешь еще такого же... 
       Он повернулся и встретился взглядом с угрюмым Тарасом. По спине 
  пробежали мурашки, вдруг ощутил, что их таких уже не двое, а по 
  крайней мере вот третий. А если вслушаться и вчувствоваться в запахи 
  этой тесной казармы, то волосы встанут дыбом от сознания, что здесь 
  подобраны такие все... 
       - Майор Волобуев, - рыкнул пришедший. - Ага, новенький... 
  Да-да, Ермаков предупредил... Ну что сидишь? Ребята, заберите его в 
  казарму. Не мое это дело - хозяйство. Ермаков вернется, пусть сам 
  горбатится... 
       Голос его был грубый, не голос - рев, но Дмитрий ощутил молящую 
  нотку. Тарас откровенно ухмыльнулся, а Валентин сказал почти 
  интеллигентно: 
       - Мы хотели как правильно. Нельзя же... нарушение субординации! 
  
     - Заткни ее, - ответил майор и пояснил, куда и как. Дмитрий 
  напряженно выслушал длинный маршрут с поворотами и эстакадами, 
  развилками и ухабами, - Завтра я посмотрю тебя на полигоне, 
  посмотрю! 
       Голос был угрожающим. Дмитрий поднялся: 
       - Спасибо за встречу, ребята. Я даже не ждал такого радушия! Но 
  я бы в самом деле поспал малость. Это лучшее, что я умею. 
       Утром подъем, обильный завтрак, ему указали за стол, где 
  признал вчерашних Тараса и Валентина. Третьим заправлялся калориями 
  Макс, полного имени Дмитрий не слышал, то ли Максим, то ли 
  Максимилиан, а то и еще что-нибудь круче. 
       Этому Максу подали только жареную рыбу с обильно политой маслом 
  гречневой кашей. Тарас хохотнул: 
       - Фосфор улучшает работу мозга? 
       - От фосфора только светится, - поправил Валентин. 
       - Мозг? - удивился Тарас. 
       Валентин загадочно усмехнулся, смолчал. Его руки виртуозно и 
  аристократически расчленяли огромный жареный кусок баранины. Макс ел 
  молча, только двигал бровью, раздвоенной, словно через рощу пролег 
  овраг. Там прятался сизый шрам, Дмитрий поглядывал искоса, но так и 
  не понял происхождения: от пули или ножа другие... 
       Макс напоминал ему только что вынырнувшего из воды дельфина или 
  любую другую большую рыбу. А если дельфин не рыба, то тогда акулу, 
  только всегда улыбающуюся акулу. Его черные волосы блестели и 
  переливались, словно с них постоянно стекает вода, лицо тоже 
  блестело, натертое разными кремами, и сам он казался скользким и 
  мокрым, который выскользнет из любого захвата. 
       Почему-то почудилось, что этот наверняка прошел Афган - кто там 
  не был! - но не просто прошел, а прыгал и с низко летящего самолета, 
  и ловил на лету брошенные ножи, выполнял и одиночные миссии. Похоже, 
  что удачлив, шрам через бровь можно не считать, это даже украшение 
  для мужчины. Не только держится щегольски, даже ест жеманно, умело 
  пользуется ножом и вилкой, хоть и не так виртуозно как Валентин, а о 
  его отглаженные явно им лично стрелки на брюках можно порезаться, 
  как о лезвие опасной бритвы. 
       Тарас промычал с набитым ртом: 
       - Макс, это Дмитрий. Дмитрий, это Макс. Он у нас рыбист, а 
  совсем недавно был и вовсе травоглот... Ну, как называют тех, кто 
  травоед? 
       - Травоядный, - подсказал Валентин очень серьезно. 
       - Да нет, - отмахнулся Тарас. - Что-то с сосудистой системой 
  связано... Да не с поллитрой, дурень! Другие сосуды... черт, забыл. 
  Траво-сосудистые бывают? 
       Дмитрий подсказал, не уверенный, что разыгрывают, десантники не 
  должны блистать интеллектом: 
       - Может быть, вегетативно-сосудистые? 
       - Во-во! -закричал Тарас обрадовано. - И я говорил: 
  вегетативно-сосудные!.. Он был у нас вегетативно-сосудным, а теперь 
  уже рыбист! Еще чуть дожмем, вовсе до ядоплодного доползет... 
       - Плодоядного, - поправил Валентин, задумался, сказал с 
  неуверенностью, - или плодоягодного? 
       Дмитрий наконец сообразил, что разыгрывают, скорее всего, как 
  раз его, ухмыльнулся сконфуженно, дальше ел молчал. 
       В тренировочном зале инструктор оглядел его как на базаре 
  оценщик осматривает корову, цепким взглядом сразу выделил группы 
  мышц, накачанные гантелями, мышцы, разработанные подтягиванием на 
  канате и лесенке, но особо, как рентгеновскими лучами пронзил 
  мускулатуру, обретенную в ударах и захватах. 
       - Я вижу, ты и в мирной жизни, - сказал он неспешно, - не давал 
  себе застывать... 
       - Для кого мирная, - буркнул Дмитрий, - для кого не совсем. 
       Инструктор кивнул: 
       - Мы не интересуемся, кто откуда пришел. Давай, парень, 
  посмотрим, что ты умеешь... 
       Он шагнул вперед и протянул руку. Дмитрий мгновенно захватил ее 
  и сделал бросок, отшвырнув инструктора через голову почти на другую 
  сторону зала. Он сам видел, что это чересчур эффектно, лишняя трата 
  сил, но сразу хотел показать, что переподготовка ему ни к чему, 
  достаточно пару дней побывать в тренировочном зале, чтобы 
  освоиться... 
       Инструктор еще в воздухе вывернулся и красиво встал на ноги, 
  словно прилип, лицом к Дмитрию, довольная улыбка на лице: 
       - Молодец! Силенка есть. А теперь все же посмотрим, что умеешь. 
  
     Озадаченный Дмитрий снова попытался сделать бросок, уже жестче, 
  под ноги с добиванием... но вместо этого его завертело как в 
  урагане, стены и потолок несколько раз поменялись местами. В спину 
  тяжело ударило всей плоскостью пола. Сверху нависло веселое лицо 
  инструктора: 
       - Эй, не спи. Хоть попытайся что-то делать. 
       Дмитрий вскочил, используя одни мышцы спины, йоги это называют 
  левитацией, попробовал нанести удар, но инструктор двигался так, 
  будто жил в другом времени. Дмитрий показался себе деревенским 
  увальнем, что бьет с широкого размаха, часто останавливается 
  поплевать на ладони и поправить разорванную рубаху. 
       Инструктора явно забавляли эти прыжки и нелепые удары, наконец 
  явно заскучал, судя по унылому лицу, Дмитрий ощутил сильнейший удар 
  в грудь, неизвестно откуда пришедший, дыхание перехватило, а 
  инструктор издевательски плавно ткнул его ладонью, и Дмитрий ощутил 
  как позорно валится на пол. 
       На этот раз он попытался, прикидываясь смертельно ушибленным, 
  сбить противника ногами. Он знал, что в этом ему не было равных во 
  всем спецподразделении, но сейчас все его умение выглядело как будто 
  его облачили в тяжелые рыцарские доспехи. Нет, он попрежнему 
  двигался стремительно и точно, но инструктор как будто знал заранее, 
  куда метнутся обутые в кроссовки ступни противника. Дмитрий со 
  злости стал двигаться на одних рефлексах, не задумываясь о стратегии 
  схватки, или тактике, и, как ему показалось, дважды задел 
  противника, но тот все равно бросал и сшибал его с ног бесчисленное 
  множество раз. 
       Наконец, когда Дмитрий опозорено лежал на спине и мечтал 
  провалиться сквозь этот пол, исчезнуть, чтобы его больше не видели и 
  не знали, сверху раздался уже совсем дружелюбный голос: 
       - На сегодня хватит. А то завтра не встанешь с постели. 
       Дмитрий с усилием вскинул руку. Ему почудилась, что по его 
  ладони хлопнула огромная жесткая лапа рептилии. У инструктора ладонь 
  оказалась твердая, словно из бука, темная, в толстых коричневых 
  мозолях. 
       На выходе из зала его хлопнул по плечу здоровенный грузный 
  мужик в белом халате. 
       - Зайди в санчасть, - сообщил он. - На тебе никакая плесень не 
  растет? 
       - Грыбы, - ответил Дмитрий враждебно. 
       - Что? - не понял мужик. - Грибы? 
       - Грыбы, - повторил Дмитрий. - Грыбы от меня, парень. Я здоров, 
  и мне не до шуток. 
       - Сюда больных не берут, - ответил мужик резонно. - Зато 
  больными выходят. А то и выносят их... даже из этого зала. Пойдем, 
  пойдем! Надо, Федя. 
       Дмитрий вышел, прищурился от яркого света. После укола солнце 
  казалось чересчур ярким, звуки громкими, но боль в избитом теле 
  поутихла. 
       - Эй, Робин Гуд! - послышался сильный голос. 
       Из джипа вылез человек, который так ловко его завербовал, Глаза 
  его поймали Дмитрия и повели как в перекрестке прицела. Дмитрий 
  козырнул за два шага: 
       - Полковник Ермаков, сержант Дмитрий в вашем распоряжении. 
       Полковник кивнул: 
       - Вижу, тебя уже... гм... в тренажерном. Зря они так... Как бы 
  ты не был крепок, но они по шесть часов в сутки изнуряют себя здесь, 
  а ты уже забыл, что такое десяток-другой километров с полным 
  боезапасом и в бронежилете шестого класса. Или восьмого. 
       Дмитрий подумал, что снова разыгрывают: 
       - Разве такие бывают? 
       Ему приходилось носить бронежилеты первого класса, из 5-10 
  слоев кевлара, что спасало от удара ножа или низкоскоростной пули, 
  второго и третьего, что отличались только керамическими вставками, 
  четвертый - это жесткий бронекарсас, обернутый тридцатью слоями 
  кевлара, даже пятый - из металлокомпозитного модуля и демпфера, что 
  выдерживает АКИ и "гюрзу", но о шестом только слышал: выдерживает 
  бронебойные пули, но седьмой, восьмой... Это наверняка что-то 
  чудовищное. Если его пятый весил целых 16 кг, да и то сверхэлитный, 
  давали только офицерам и водителям, а остальные должны были таскать 
  под два пуда весом. Пусть даже удобный, мягкий, теплый, весь из 
  кармашек, где титановые пластинки уложены внахлест, как рыбья чешуя. 
  
     Ермаков слегка раздвинул губы в скупой усмешке: 
       - Седьмой держит бронебойные пули из СВД и ВСС, а восьмой не 
  прошибить даже из специальных снайперских винтовок. Обещаю, ты 
  будешь приятно удивлен. Наши восьмые легче стандартных третьих. 
       Дмитрий пристроился в нему в шаг, справа пошла стена барака, 
  затем открылась гигантская площадка, на том конце белел ровный ряд 
  квадратных мишеней. Лицо Ермакова посуровело: 
       - После обеда попадешь в цепкие лапы наших аналитиков. То, что 
  называю удачей, они именуют несколько иначе... 
       - Как? 
       Ермаков скривился: 
       - Мнемоинтеризацией, ксиноферрекией... ну и так далее. 
       - Что это? - спросил Дмитрий настороженно. - Я таких слов 
  отродясь не слыхивал. 
       Ермаков улыбнулся: 
       - Я тоже услышал только здесь. И то краем уха. Даже не уверен, 
  что ничего не перепутал. Мнемо... как там дальше, это способность к 
  быстрому счету... Ну, есть же идиоты, что умеют множить в уме 
  миллиарды, извлекать кубические корни из двадцатиэтажных цифр. Это и 
  есть мнемокактамее.....Увы, у меня никаких особенностей нет. Да и не 
  верю я в эту чепуху. Правда, идиота, что жонглирует цифрами так, что 
  никакой комп не угонится, сам видел. 
       Дмитрий пожал плечами: 
       - Я вроде бы не идиот. Или не совсем идиот... Или идиот? Если 
  судить по тому, куда пришел... За мной тоже никаких способностей 
  нет. Двигать утюги не могу, предсказывать будущее - тоже. Нет, я 
  прост как утюг, как валенок. Просто сержант спецназа, а теперь... 
  даже не знаю. Как я понял, не в составе ГРУ? 
       Ермаков сказал серьезно: 
       - Не стоит допытываться. Одно могу сказать, мы - 
  государственная структура. И выполняем приказы правительства. Ну... 
  даже если оно отдает их нам... э-э... косвенно. Сам понимаешь, 
  занимаемся операциями, которые принято называть щекотливыми... Я 
  говорю, что мы - государственная структура и получаем жалование из 
  бюджета, потому что подобные отряды уже есть и у некоторых 
  неформалов. Подобные не по подготовке, конечно, там простые 
  любители, но цели у них ого-го-го, бывают и покруче!.. К примеру, с 
  нами уже начинают конкурировать катакомбники, есть такие фанатики... 
  
     - Сектанты? - спросил Дмитрий. 
       Ермаков усмехнулся: 
       - Для меня так сектанты, но сами они как раз считают себя 
  истинно православной церковью. А та, что правит сейчас, это не 
  истинно православная. Хрен их разберет, но по словам катакомбников, 
  те, что правят в церкви сейчас - пьяные зажравшиеся свиньи, а 
  которые в подполье - оч-ч-ч-чень злые и готовые проливать кровь. Как 
  чужую, так и свою. 
       Дмитрий сказал: 
       - Я думал, на это способны только эти... ну, принявшие ислам. 
       - У катакомбников уже созданы отряды русских мюридов, - пояснил 
  Ермаков. - А при нынешнем ослаблении власти они очень быстро набрали 
  силу. Их слишком долго сдерживали, теперь как с цепи сорвались... А 
  на какую дистанцию их хватит, сами не знают. 
       - Ну, теперь, когда пришел Кречет... 
       - А что Кречет? За всем не уследит даже наш президент. Слишком 
  многое было разрушено, слишком много нитей порвано. У Кречета 
  поддержка масс, но нет управленческого аппарата, который бы все 
  видел, все знал, обо всем докладывал. В стране есть много такого, о 
  чем не ведает даже Кречет. 
       Дмитрий побледнел, глаза расширились. Верит, подумал Ермаков 
  сочувствующе. Да и как не верить, когда все почти правда. За 
  исключением того, что Кречет не знает. Но пусть считается, что не 
  знает. В случае какой огласки будет считаться, что президент в 
  условиях такой жуткой разрухи просто не знал о некоторых частях, 
  вышли-де из-под контроля, о неких тайных или полутайных обществах, 
  что уже создали свои военизированные формирования 
       Дмитрий спросил осторожно: 
       - Вы сказали, начинают конкурировать... Это как? 
       Ермаков усмехнулся: 
       - Пару раз они опередили нас в решении некоторых больных 
  проблем. Ну, крутости у нас побольше, это понятно, но пока мы 
  начинаем разрабатывать операции да прикидывать варианты... теперь 
  это называется проигрыванием сценариев... эти ребята действуют 
  сразу. 
       - На авось? 
       - Да. 
       Неясное чувство тревоги коснулось сознания. Он покосился на 
  Ермакова, тот шагал спокойно, посматривал под ноги, руки заложил за 
  спину. Место было ровное, пустынное, но тревога нарастала. Он 
  почувствовал как по коже пробежали "гусики", шерсть встала дыбом. 
       Возможно, он изменился в лице, Ермаков взглянул краем глаза, 
  Дмитрию почудилось недоумение. Они сделали еще пару шагов. Тревога 
  росла, мышцы напряглись, и хотя голос Ермакова журчал успокаивающе и 
  ровно, как выдыхающаяся муха в паутине, что дергается просто из 
  упрямства, непонятный страх заставил мышцы вздуться. Он ощутил 
  прилив адреналина, сердце застучало чаще, нагнетая кровь в 
  мускульную ткань. 
       Ноги сами собой сделали шаг в сторону, между Ермаковым и ним 
  теперь образовался просвет в два шага. Ермаков снова взглянул 
  удивленно. Дмитрий облизнул пересохшие губы, вдруг прямо из-под 
  земли взвилось в страшном прыжке нечто огромное и дикое. Его мышцы 
  сработали автоматически, он ощутил боль в кулаках, его развернуло, и 
  нога встретила напор другого... это был человек в странном костюме. 
  С лета Дмитрий ударил ребром ладони, и остановился, тяжело дыша и 
  дико оглядываясь на Ермакова. 
  

       Глава 9 
  

       Чувство тревоги начало уходить, но сердце бухало так громко, 
  что он почти ничего не слышал из-за рева водопадов крови в ушах. У 
  ног его корчились двое в зеленых балахонах, наброшенных поверх 
  тренировочных костюмов. 
       Ермаков кивнул с удовлетворением: 
       - Ладно, пойдем дальше... Так, говоришь, у тебя нет других 
  способностей? 
       Он в самом деле двинулся той же неспешной походкой. Дмитрий, 
  чувствуя как вскипает от этой нелепой проверки, догнал и пошел 
  рядом: 
       - Зачем это? 
       - То ли молекулы их пота просочились... - рассуждал Ермаков, - 
  хотя я велел воспользоваться дезодорантами, а вдобавок упаковаться, 
  ты же видел, в непроницаемую пленку... То ли... нет, это не мое 
  дело. Но ты не только почувствовал, не зря же пытался обойти яму... 
  я заметил!.. но еще и ударил точно в наиболее уязвимые места. Так 
  что какое-то чутье у тебя есть. Есть, есть! Иначе, дорогой, тебя бы 
  давно отыскали во времена твоей свободной охоты. 
       Он взглянул вверх. Дмитрий вспомнил, что Ермаков уже не первый 
  раз поглядывает в затянутое тучами небо. 
       - Что-то не так? 
       Ермаков зябко повел плечами: 
       - Не могу привыкнуть. 
       - К чему? 
       - К спутникам, мать их, - ответил Ермаков зло. - Ведь каждый 
  сантиметр нашего лагеря у них там на столе. Все наши портреты! Но 
  это только цветочки... Вообще все идет к глобальной системе 
  наблюдения. Хотим того или нет, но скоро все будут под колпаком. О 
  каждом будет известно все! Уже сейчас Билл Гейтс может залезть прямо 
  из своей Империи в любой из компов, где установлено Windows-98. 
  Неважно, в Империи тот комп, у нас или в Нигерии: для Интернета нет 
  границ. И во все компы сразу!.. Все эти компы автоматически 
  подключаются к Интернету и скачивают оттуда дополнения, новые 
  драйверы, апгрейды... а заодно можно выкачать из этих компов все 
  файлы, в том числе личные письма, дневники, планы... А дальше... 
  ладно, авось, меня прибьют раньше, не увижу. 
       Дмитрий сказал осторожно: 
       - Мне можно что-нибудь узнать о группе? О ребятах, с которыми 
  придется мне... действовать? 
       - Они почти все такие же, - ответил Ермаков почти равнодушно. - 
  Нет, счастливчик ты один, остальные - кто умеет запомнить сразу 
  любое количество цифр или текстов... ну, фотографическая память, у 
  кого есть способность без часов называть время суток с точностью до 
  секунд... вообще-то не знаю как эту способность применить в военных 
  целях, так, забава... Есть парень, ты с ним познакомишься на 
  тренировках, на котором любые царапины заживают как на собаке. Ему 
  еще и очки ночного видения ни к чему, видит как кошка. Вот это, 
  понимаю, полезно. 
       - Да, - согласился Дмитрий. - Это я тоже понимаю. Но насчет 
  удачливости... Я все еще не верю. Возможно, у меня просто лучше 
  обоняние, чем у других. Вы всех проверяли? 
       - Нет, - признался Ермаков. - Но у них удачливости особенной 
  замечено не было. Все - результат длительных тренировок. Да и не 
  проверишь всех. Даже здесь, в спецподразделениях. А надо бы вообще 
  прощупать всех в армии! Увы, ни средств, ни времени...Только тех, 
  кого успели заподозрить в чем-то необычном. Таких людей, понятно, 
  много, но почти все либо не догадываются о своих способностях, либо 
  не относятся к этому серьезно. Хорошо, если способность видеть в 
  темноте достанется вору, уж он-то да, на всю катушку, но чаще 
  достается людям, которые если и пользуются, то только чтобы выгулять 
  собаку еще и перед сном. 
       Дмитрий вспомнил: 
       - Один мой друг говорил про юсовский сериал, что сейчас по всем 
  каналам... Там некая сверхсекретная организация, о которой даже не 
  подозревают не только налогоплательщики, но сенаторы и 
  конгрессмены... убивает, пытает, захватывает и применяет прочие... 
  незаконные методы. А вчера шла серия, где этот отряд проникает на 
  нашу территорию и взрывает наш завод. Причем, сперва перебив 
  огромное количество солдат срочной службы, простых русских 
  пареньков, охраняющих этот завод. Самое главное, что время действия 
  не в старое советское время, как в рембах и бжеймсбондах, а в наше, 
  послеперестроечное... 
       Ермаков хмуро кивнул: 
       - Считай, что у нас такая же организация. Но только опять же... 
  не мы первыми начали. И не мы первыми пролили кровь! Мы только 
  отвечаем. 
       Он говорил спокойно, но Дмитрий чувствовал как напряглись мышцы 
  глубоко под кожей, а голос звучал несколько сдавленнее, чем обычно. 
       Еще две недели он усиленно тренировался как в одиночку, так и с 
  партнерами. Если в прошлом в своем подразделении он был лучшим, то 
  здесь со стыдом чувствовал себя рохлей в сравнении с этими ребятами, 
  веселыми и жизнерадостными. К тому же все настолько легко общались 
  между собой на иностранном, что в какой-то момент заподозрил, будто 
  попал в лагерь по подготовке международных террористов. Эти ребята 
  цитировали Камю, спорили о мужестве отчаяния, на компьютерных 
  тренажерах сажали самолеты на палубы чужих авианосцев, разбирали 
  устройство новейших мин, что только-только выходили из секретных 
  лабораторий в других странах, изучали чайные церемонии в Японии, а 
  на тренировках учились убивать молниеносно и бесшумно, используя для 
  метания как особые ножи, так и пилочки для ногтей, ложки и вилки, 
  ножки стульев и вообще все-все, что попадается под руку. 
       В старом подразделении он привык к "гюрзе", вроде бы пистолет, 
  но емкость магазина - восемнадцать патронов, прицельная дальность - 
  сотня метров, а благодаря специальным патронам с легкостью прошибает 
  бронежилеты до четвертого класса включительно, а также корпуса 
  автомобилей. 
       Здесь сперва выбрал для себя пистолет "Бердыш", легкий в 
  пользовании, можно менять стволы и магазины, но в конце-концов 
  остановился на "Перначе": тот же девятый калибр, масса один и три, 
  начальная скорость - четыреста двадцать, а емкость магазина вообще 
  восемнадцать или даже двадцать семь. Вместо привычной пластиковой 
  или деревянной кобуры - складной плечевой упор. В полуразложенном 
  виде можно стрелять с локтя, не прижимая к плечу. Причем стрелять 
  можно в трех режимах: одиночными, очередями по три выстрела и лупить 
  как из автомата. 
       Чаще всего в схватках его спарринг-партнером бывал Тарас. 
  Инструктор это заметил, Тараса перевели в другую группу, а Дмитрию 
  подбрасывали все время новых партнеров, к которым надо было еще 
  приноравливаться. 
       С Тарасом, Валентином и даже Максом встречались теперь только 
  за обеденным столом, да еще поздно ночью, когда едва живые валились 
  на постели. За это время урывками узнал, складывая отдельные фразы, 
  шуточки, намеки, что Тарас выполнял разные задания особого отдела и 
  раньше, так как в Афганистане выбивал людей, занимавших руководящие 
  должности на контролируемых муджахедами территориях, а также 
  охотился за имперскими советниками и пакистанскими наемниками. 
  Группа "Дельта" дважды пыталась его захватить, но это обошлось ей в 
  два спецподразделения. Тогда впервые имперцы за его голову назначили 
  премию в пять тысяч долларов. Множество храбрых муджахедов 
  поплатились жизнями, пытаясь получить эти деньги! Затем премию 
  удваивали и утраивали, а когда за его голову предлагали уже сто 
  тысяч американских долларов... война закончилась. Он вернулся, 
  трижды раненый, проливший реки крови, хотя и проливавший свою, 
  вернулся оплеванный, вернулся в страну, где ему плевали в лицо. 
       Вообще о судьбе всех, воевавших в Афганистане, Дмитрий старался 
  даже не вспоминать. Желчь поднималась к горлу, а кулаки сжимались до 
  скрипа кожи и хруста суставов. Если редкого счастливца, который 
  ухитрился спасти окруженных необстрелянных солдат и вывести их в 
  расположение наших воск, засыпали наградами, то Тарас никого не 
  спасал, о нем как-то неловко говорить и, тем более, награждать. О 
  нем постарались поскорее забыть. 
       И вот теперь он в этом подразделений, внешне веселый, 
  добродушный, компанейский. Ничего не забывший. Не простивший. 
       Задумавшись, он едва не натакнулся на Тараса, тот нес на 
  оттопыренной руке ведро с краской, в другой держал широкую малярную 
  кисть. С крыльца бытовки, где сидел Макс в компании крепких ребят, 
  весело крикнули: 
       - Опять? 
       - Пора кое-что сменить, - ответил Тарас с усмешкой. - Есть 
  добровольцы? 
       - Придумал новое? 
       - Валентин придумал, - сообщил Тарас. - Поможете? 
       Макс отмахнулся: 
       - Вон новичка возьми. Заодно проверишь, не лунатик ли. 
       Тарас повернулся, его черные как маслины глаза испытующе 
  оглядели Дмитрия с головы до ног: 
       - А-а... Ты в самом деле как насчет этого... хождения по 
  крышам? 
       - Только по ночам, - сообщил Дмитрий. - Когда сплю. А так ни по 
  крышам, ни по карнизам. 
       - Сейчас походишь, - сказал Тарас зловеще. - Возьми ведро с 
  краской... Да не это, во-о-о-он еще одно. И кисть побольше. А в 
  каптерке еще захвати набор пакетов. Дешевые, акварельные, первым же 
  дождем смоет, но нам надолго и не надо. 
       Дмитрий, ничего не понимая, притащил все, что велел лысый 
  гигант, вместе поднялись на плоскую крышу здания. Дмитрий соступил с 
  последней ступеньки, ахнул: крыша разрисована всеми цветами, а потом 
  ахнул снова, когда понял, что нарисовано. 
       - Чо краснеешь, - прорычал Тарас. - Тебе наглядная агитация не 
  ндравится?.. Может быть, ты вообще - продажный наймит Империи? Бери 
  ведро, начнем с того края. Это все уже устарело, а Валентин тут 
  новую штуковину придумал... И надпись, что надо! Вот с этой бумажки 
  спишешь. Ничего не перепутай! Как у тебя с грамотностью? 
       - Если по бумажке... 
       - Буковка в буковку! А то тут не по-нашему. 
       - Да я и по-нашему только если большими буквами... 
       - Тут крупно, крупно. 
       Дмитрий косился на непристойный рисунок: 
       - Тогда не перепутаю. 
       - Вот и давай, не стесняйся. Гражданские самолеты над нами не 
  летают, так что попадет тому, кому предназначено. 
       - А что... что они с этими снимками делают? 
       - Обязаны класть на стол руководству, - ответил Тарас 
  счастливо. - Лично генералу Хануману. А также в восьми экземплярах 
  раздать высшим чинам из армейской разведки, военно-воздушной, 
  морской, в ЦРУ, одну - секретарю национальной безопасности... сейчас 
  у них там баба, для нее тоже кое-что наклевывается, вот только 
  надпись надо покороче! Чтобы как удар кнута по ее толстой голой 
  жопе... Ты стишки никогда не кропал? 
       Дмитрий шарахнулся так, что едва не упал с крыши: 
       - Ты что?.. Никогда в жизни. 
       - Жаль, - сообщил Тарас искренне. - Жаль. Ну ладно, ее оставим 
  на десерт. 
       Дмитрий поинтересовался: 
       - А как... эти?... Ну, которым все это... 
       - Странные какие-то, - ответил Тарас неодобрительно. - 
  Почему-то обижаются. А с чего бы? Ведь это раньше были вероятными 
  противниками, а сейчас просто невероятные союзники! А что обижаться 
  на таких союзников?.. Мы ж их любим, разве не видно? Вон Ханумана 
  двое наших с двух сторон любят, аж глаза у генерала на лоб 
  полезли... Да тут надо дорисовать... 
       А за обедом Тарас сказал равнодушно: 
       - Завтра у нас свободный день. Валентин, в город съездим... или 
  ну его на фиг? 
       - Второе, - ответил Валентин ровно. 
       Его пальцы красиво и синхронно работали ножом и вилкой, 
  расчленяя, накалывая, нагребая лезвием ножа на зубчики вилки горки 
  ядреной каши. Все это безукоризненно точно отправлялось в рот, не 
  обронив ни единой крупинки. Сам Валентин сидел за столом как герцог 
  на королевском приеме: невозмутимый, знающий себя цену. Дмитрий уже 
  знал по слухам и смешкам, что Валентин в самом деле потомок кого-то 
  и чего-то, не то барон, не то князь, хотя и тщательно это скрывает. 
       Дмитрий оживился: 
       - Здесь можно выезжать в город? 
       - Кому можно, - ответил Тарас злорадно, - а кому... У тебя как 
  с цензом оседлости? Ну, прошел ли тесты, сдал ли мочу на анализы? 
       - Сдал, - подтвердил Дмитрий. - Все сдал... 
       Валентин поморщился: 
       - Ребята, за столом... 
       - Извини, - сказал Дмитрий. - Правда, извини. Это чудовище все 
  время провоцирует. Вам разрешают? 
       Валентин бросил короткий взгляд на Тараса: 
       - Ты поинтересуйся о новичке. 
       Тот пожал плечами: 
       - Ты же знаешь порядок. Он не бывал даже на пленере. Пока не 
  пройдет все круги нашего ада... я говорю о бюрократическом аде, ему 
  даже к забору близко подходить нельзя. 
       Валентин недобро ухмыльнулся: 
       - Ты еще брякни, какие тут заборы! 
       - Молчу-молчу. 
       Ножи и вилки позвякивали, Тарас с хрустом грыз толстую мозговую 
  кость. Из-за дальних столов донеслись раскаты здорового смеха. Когда 
  дошла очередь до кофе, в нагрудной кармане Дмитрия пискнуло. Он 
  нащупал сквозь ткань выступающую кнопку, тут же там пискнуло, 
  негромкий голос произнес: 
       - Стажер Човен! К полковнику Ермакову. 
       Валентин смолчал, а Тарас сказал сочувствующе: 
       - Ничего, кому-то надо и эти места чистить. 
       - Да брось, - поморщился Макс. - Все делает механизация. Это 
  так, чтобы некоторые носы не задирали. 
       - Эт ты на кого немекиваешь? - спросил Тарас угрожающе. 
       Из столовой Дмитрий напрямик направился в административный 
  домик. Часовой оглядел его придирчиво, кивнул. В коридоре было 
  пусто, а когда отворил дверь кабинета, Ермаков все еще горбился за 
  клавиатурой, тихонько щелкал клавишами, не доверяя некоторые команды 
  даже самым доверенным программистам. 
       При звуке открываемой двери его пальцы тронули Alt-Tab, и на 
  экране мгновенно возникла другая картинка. Дмитрий вытянулся, 
  Ермаков устало махнул рукой: 
       - Вольно. Как тебе здесь? 
       - Да вроде бы еще жив, - ответил Дмитрий, а всем видом старался 
  показать, что не просто жив, а здесь для него почти что санаторий с 
  бабами и плясками. 
       Ермаков оглядел с головы до ног, хмыкнул, неожиданно спросил: 
       - Не тянет побывать по ту сторону забора? 
       - Нисколько, - ответил Дмитрий, интуитивно полагая, что 
  отвечает верно. - Здесь еще много такого, что не узнал. Хотя... 
  чтобы не расставаться с друзьями, я бы в охотку съездил с ними 
  завтра в то кафе, о котором говорят. 
       Ермаков снова долго рассматривал, в серых глазах то 
  поблескивали искорки, то они темнели как небо поздним вечером. 
       - С этими уже сдружился? Что ж, неплохие ребята. У тебя есть 
  чутье. 
       Дмитрий смолчал, прямых вопросов нет, а просто так 
  разговаривать с полковником... не по рангу. 
       Ермаков потер ладонями лицо, она сразу стало старше, резче 
  обозначились морщины, но порозовело: 
       - Значит так. Тебе разрешен выезд завтра из лагеря с утра и до 
  обеда. Но только с кем-то из этих ребят. 
       Дмитрий вытянулся: 
       - Благодарю за доверие! 
       Ермаков отмахнулся: 
       - Да при чем здесь... Ты уже прошел карантин. Просто с этого 
  дня для тебя тоже действуют увольнительные. 
       - Спасибо! 
       Но когда вышел, все еще чувствовал на спине пристальный взгляд. 
  Какая-то проверка на вшивость? 
  

       Глава 10 
  

       Валентин неожиданно заупрямился, нужно прочесть пару книг, 
  ознакомиться с новой системой зажигания на кадиллаке, да и вообще 
  дел по горло, не до кафе, Тарас нажимал, только Дмитрий помалкивал, 
  тихонько стоял в сторонке. Почему-то показалось, что князь или барон 
  не хочет сидеть за одним столом с ним, наемным киллером. Одно дело 
  убивать в Афгане, другое - за деньги. 
       Тарас нажимал, похоже, тоже смекнул, как и то, что в столовке 
  Валентин сидит рядом с киллером по службе, а кафе - дело 
  добровольное, там можно позволить себе даже принципы. 
       В конце-концов Валентин, морщась, сел за руль старенького 
  потрепанного джипа, Тарас бухнулся рядом. Ожидался еще Макс, но того 
  срочно оправили пересдавать взрывное дело, и Дмитрий расположился на 
  заднем сидении в одиночку. 
       Часовой вручную отворил ворота, ухмыльнулся понимающе, джип 
  рванулся как будто его лягнули, прыгнул и понесся, Дмитрия 
  немилосердно подбрасывало, кое-как приспособился, наконец начал 
  замечать дорогу. 
       Их лагерь, как увидел с удивлением. расположен на самом деле не 
  так уж и далеко от цивилизации. Когда дорога шла через холм, с 
  вершины заметил на горизонте многоэтажные дома, целый район, а в 
  другой стороне раскинулись возделанные поля, стадо коров бредет к 
  маленькой речушке. 
       В конце-концов дорога вывела на трассу, многоэтажные дома 
  приблизились, выросли, первой промелькнула бензоколонка, Валентин 
  снизил скорость и свернул к первому же многоэтажному дому. 
       - Молодцы, - одобрил Тараса. - Первыми перехватывают! 
       Кафе расположилось в полуподвале этого дома, старого и 
  запущенного, но уже сами ступеньки, что понравилось Дмитрию, мокро 
  блестели, чистые и умытые, пахло свежестью. 
       Узкий коридорчик вывел в помещение с низковатым потолком. 
  Восемь столов, резные стулья, на стенах дешевенькие бра, света 
  много, никакого намека на интим, чем обычно грешат кафе и бары с 
  недоумками в руководстве. Полупрозрачные занавеси, можно 
  рассматривать ноги проходящих по тротуару красоток и даже замечать 
  какого цвета у них трусики, зато они не видят, что у тебя на тарелки 
  дешевый салатик, а не заморская форель. 
       Валентин указал на стол у глухом углу, инстинктивная мужская 
  привычка садиться как собака в конуре: мордой ко входу. Тарас первым 
  плюхнулся на стул, воззвал зычно: 
       - Лапушка!.. Зайчик!.. Пивка нам поскорее!.. А креветок потом, 
  потом... 
       Между столов к ним направилась девушка в переднике, Дмитрий 
  против воли засмотрелся. Высокая, вся из длинных рук и ног, чем-то 
  похожая на журавля, она странно и пугающе производила впечатление 
  звериной гибкости. Темные глаза, довольно мрачные, смотрели из-под 
  низкого лобика, что всегда считался признаком кретинизма, но ей 
  только придавал вид решительный и смелый. 
       Мужчины смотрели ей вслед, отводили взгляды, затем смотрели 
  снова. Чересчур длинные ноги поднимали зад на уровень глаз, бедра 
  узковаты, зад тоже ничего особенного, но почему-то каждый 
  чувствовал, что этот зад может укрупняться вдвое, становиться пышным 
  и вздернутым кверху... 
       Ее голос заставил Дмитрия вздрогнуть: 
       - Темное? Светлое? 
       Она стояла над ним, он посмотрел на грудь, едва ли второго 
  размера, и тоже вдруг ощутил, что там все может разбухать в 
  считанные минуты почти по четвертого. Ее глаза стали насмешливыми, 
  Дмитрий ощутил как краска начинает пробираться к лицу, повернул 
  голову к Тарасу. 
       Тарас сказал с восторгом: 
       - Темного! Много!.. Бочку!.. А какой сорт, пусть вот Валя 
  скажет, он у нас эстет. Его даже сморкаться правильно учили. 
       Валентин поморщился, глаза его скользили по меню: 
       - Не слушайте его, Анита. По две светлого... лучше 
"Подмосковное". Потом креветки, раки, что там у тебя сегодня? А 
  затем перейдем на темное. 
       Она кивнула, черкнула в блокнотике, удалилась. И хотя шла 
  строго, бедрами не вихляла, Дмитрий ощутил, что не может оторвать 
  взгляда от упругих ягодиц, которые так и просятся в его широкие 
  ладони. 
       Валентин хмыкнул, а Тарас потер ладони: 
       - Пивка!.. Ура, пивка сейчас залью... Что, Дима, и ты на 
  крючке?.. Вот странно как устроено, а? Красивые и умные не устроятся 
  в жизни, как не бьются!.. а другим все само в руки... Или не в руки, 
  но это неважно. Дима, а ты вообще пиво пьешь? 
       - Пью... 
       - Жаль, а то бы я и твое освоил. Чтоб добро не пропадало. 
       Анита принесла на широком подносе шесть кружек буквально через 
  пару минут. Кружевная пена сползала через края, Дмитрий старался 
  смотреть на кружки и даже помогал их снимать с подноса, но когда его 
  пальцы соприкоснулись с ее пальцами, по телу пробежал электрический 
  заряд. И сразу стало заметно, что бедра ее стали шире почти вдвое, а 
  зад задрался кверху, словно его поддерживают незримые руки. 
       Тарас в восторге булькал, едва не влезая в кружку с головой. 
  Пена повисла на его губах и подбородке. Валентин пил как верблюд, 
  брезгливо процеживая сквозь зубы, неспешно, но чувствовалось, что и 
  употребить может как верблюд, на неделю вперед. 
       Креветки, которые принесли тоже на удивление быстро, оказались 
  как на подбор крупные, сваренные умело, просоленные. Дмитрий очищал 
  нежное мясо от панцирей, высмактывал сладость из лапок, понятно, 
  почему при всеобщем обнищании и пустоте подобных кафе, здесь две 
  трети зала заполнено народом... 
       За окном послышался нарастающий грохот, словно по шоссе 
  двигалась колонна танков. Грохот нарастал, земля начала подрагивать, 
  а чтобы говорить, пришлось повышать голос. 
       Посетители морщились, поглядывали на окно, на дверь. Дмитрий 
  видел через широкие окна, как вдали показалась группа крепких ребят 
  на мотоциклах. У некоторых за спиной сидели девушки. Вся группа 
  неслась к их кафе. 
       Грохот усилился, посуда начала позвякивать, а потом и 
  подпрыгивать. Тарас крикнул зло: 
       - Рокеры!.. Сволочи!... 
       - Что? - переспросил Дмитрий. 
       - Рокеры, - говорю, - крикнул Тарас. - Или байкеры, мать их... 
  Словом, сволочи, стрелять надо! 
       Грохот перерос в рев, тяжелый и надсадный. За столиками 
  смотрели на окна и двери с беспомощностью: нечего противопоставить 
  накачанным мускулам, черным курткам, наброшенным прямо на голые 
  мускулистые тела... Куртки без рукавов, распахнуты на груди, 
  открывая жуткие хари татуировок, массивные железные цепи, тяжелые 
  пояса с широких бляхах из толстых пластинок железа... 
       Дмитрий видел страшное перекошенное лицо Тараса. Десантник 
  что-то орал, грохот сотрясал воздух и раскалывал череп, затем вдруг 
  начал затихать, стали слышнее голоса, взрыкнул и затих последний из 
  подкативших мотоциклов. В окно видно было как слезают эти громадные 
  парни, двигаются нарочито замедленно, массивные могучие динозавры, с 
  задних сидений слезают яркие девушки, вульгарные и вызывающие, 
  смотрят по сторонам с победным видом. Никто не посмеет свистнуть 
  вслед, когда они с такими крутейшими парнями... 
       В тишине стала слышна тяжелая поступь. В зале затихли, головы 
  повернулись в сторону двери. Мужчины пригибали головы, в глазах 
  унижение, женщины старались не встречаться взглядами со своими 
  спутниками. 
       Через порог шагнул мужик. Мышцы, кожа и железо, мелькнуло в 
  голове Дмитрия. Высокий и налитый силой, он остановился в 
  театральной позе, руки в бока, жилетка из черной кожи распахнута на 
  волосатой груди, толстые металлические цепи в три ряда, еще цепь 
  справа на поясе - толщиной с палец, пояс в ладонь шириной, весь 
  покрыт железными бляхами, что наползают одна на другую как панцири 
  черепах. 
       За его спиной появились такие же, все в черном как гробовщики, 
  звякающие цепями, и так плотной группой, как клин псов-рыцарей, с 
  громким гоготом и шуточками пошли через кафе, хозяйски осматривая 
  столы, мужчин и женщин. 
       Тарас накалился, Дмитрий видел как под рубашкой десантника 
  ходят тугие шары, а на шее вздулись жилы. Валентин неспешно и 
  аккуратно снимал корочки панцирей с розовых тел, его глаза не 
  отрывались от нежнейшего белого мяса. Кончики пальцев подхватывали 
  эти тельца, похожие на белых червячков, губы принимали бережно, 
  осознавая, какое это лакомство. 
       Вожак ткнул пальцем в стол посредине зала: 
       - Здесь. И вот тот и... ага, вон тот стол придвинуть! 
       Рокеры сами ухватили столы, Анита наблюдала критически, из 
  кухни выскочил солидный мужик, лицо бледное, с вымученной улыбкой 
  посеменил за ними, виновато разводил руками. Середина зала, правда, 
  пуста, все предпочитают темные углы или хотя бы под стенами, либо 
  тянутся поближе к широкому окну, так что рокеры сдвинули три стола, 
  в своему разочарованию никого не согнав и даже не шибко потревожив, 
  разве что кому-то краем стола врезали в горбатую спину, кому-то 
  оттоптали ноги. 
       Девушки победно уселись первыми: красивые и загорелые, в 
  микроюбочках, видны узкие полоски трусиков, в маечках, без лифчиков, 
  понятно, да и маечки больше похожи на рыбацкие сети. Валентин 
  засмотрелся на одну яркую блондинку, явно некрашенную - все личико в 
  веснушках, а Тарас прошипел люто: 
       - Ну счас я им, гадам!.. Ну счас... 
       Валентин поинтересовался тихо: 
       - А на каком основании? 
       - Да ты что, не видишь? 
       - Что? 
       - Этих гадов не видишь? 
       Глаза Валентина не отрывались от новой крупной креветки, 
  огромной как рак, с толстым вздутым хвостом, что к тому же облеплен 
  красными икринками. Голос его став совсем нежным: 
       - Ну почему же гады?.. Здоровые ребята. Не те, что 
  длинноволосье с гитарами в подъездах. И девчонки у них... ничего. 
  Наверное, даже не наркоманки. Или не совсем уж... 
       На сдвинутые столы принесли кружки с пивом, двое официантов 
  суетливо помчались с широкими подносами, полными множеством 
  тарелочек с креветками, маслинами, соленой рыбой, бифштексами. 
       Рокеры громко хохотали. По всему залу раскатывалось эхо, а 
  богатырские шлепки по спинам звучали как выстрелы из орудий. Парочки 
  испуганно вздрагивали. Одна пара уже успела расплатиться: подозвали 
  Аниту, еще только заслышав грохот подъезжающих чудовищ, Тарас 
  проводил уходящих налитыми кровью глазами, потом перевел обрекающий 
  взгляд на пирующих. 
       Еще один мужчина торопливо подозвал Аниту, бросил на стол 
  деньги, его спутница вскочила с такой скоростью, словно уже 
  чувствовала чужие руки на бедрах. 
       - Скорее бы начинали буянить, - сказал Тарас мечтательно, - ох, 
  скорее бы! 
       - Да вообще-то нам нельзя, - предупредил Валентин, но голос его 
  прозвучал как-то вяло. 
       - Да ну? - удивился Тарас.- А в порядке вынужденной 
  самообороны? 
       Валентин покосился на крутые валуны плеч спецназовца: 
       - Да кто ж на тебя нападет? 
       Тарас обиженно умолк, а Дмитрий сказал нейтрально: 
       - Вообще-то каждый гражданин обязан защищать как себя, так и 
  жизни... и здоровье, имущество - близких ему, а также любого 
  постороннего человека. Как в Уголовном Кодексе... или что-то 
  подобное. 
       Тарас бросил на него взгляд, полный благодарности, а Валентину 
  сказал с упреком: 
       - Вот видишь! 
       Валентин даже бровью не повел в сторону Дмитрия: 
       - Ну, Тарасик... Нет такого в Уголовном Кодекса. Да и было 
  бы... Как будто не знаешь, что ждет спецназовца, затеявшего драку с 
  мирным населением? 
       Тарас буркнул: 
       - Ты этих называешь мирными? 
       Валентин аккуратно и ловко разделал несколько креветок, 
  разложил их по краям блюдца красивой звездочкой, полюбовался: 
       - Важно не то, как ты их называешь. Даже как я их называю, не 
  настолько важно, увы. Принимают во внимание только то... черт, а вот 
  этой креветке сто... как их называет Кодекс. А по нему всяк, кто не 
  в армии... 
       От стола с рокерами голоса звучали все громче. Дмитрий видел с 
  какой надеждой прислушивается Тарас. Мощные челюсти замерли, из 
  тяжелой пасти торчат веточки укропа и куриная лапка, словно сержант 
  как динозавр подхватил с земли жертву прямо с травой. 
       За столом рокеров вовсю хлестали пиво, смачно раздирали крупных 
  раков. На помощь Аните выбежали два подростка, стол рокеров 
  заполнился блюдами с красной рыбой, черная икра горками из широких 
  чаш, горы копченых колбасок, севрюга, лососи, снова икра: уже 
  красная, отборная, каждая икринка блестит как капля красного 
  янтаря... 
       Тарас шумно сглотнул, устыдился, отвел взгляд и с такой злостью 
  рванул пополам бедную креветку, словно раздирал юсовца. Валентин 
  смаковал рыбьи плавнички деликатно, медленно, наслаждался, и было 
  видно, что его нисколько не беспокоят ни рокеры, ни повышение 
  налогов, ни голодовка учителей в Хабаровске. 
       За столом рокеров загремела посуда. Вожак снова грохнул кулаком 
  по столу, он красиво напрягал мускулы, вскидывал брови и картинно 
  выпячивал челюсть, и без того тяжелую и квадратную, с мужественной 
  ямочкой на раздвоенном подбородке. 
       Дмитрий не расслышал, что было сказано, но рокеры завопили, 
  радостно заколотили по столу ножами. Кто-то выкрикнул "гип-гип ура". 
  
     Тарас покосился в их сторону как разъяренный медведь. Глаза 
  вспыхнули, словно два лазерных прицела. 
       - Черт, - прорычал он люто, - за это уже в старое время бы 
  замели! Хоть на пятнадцать суток да посадили бы! 
       Валентин проронил насмешливо: 
       - Так такой старый, Тарасик?.. Я думал, что советской власти и 
  не застал. 
       - Батя рассказывал, - буркнул Тарас. - Тогда порядок был. А 
  сейчас эти сволочи распустились! 
       - Давно ли ты сам слез с мотоцикла? - поинтересовался Валентин. 
  - Ладно не бери в голову. Бери в рот... ну хотя бы вот эту! Считай, 
  для тебя почистил. Подсласти. В самом деле, какое свинство: у 
  кого-то есть харлей, а у кого-то и не было... 
       - Да я на эти харлеи, - ответил Тарас зло, - Я на своей 
  старенькой яве делал эти харлеи... Мне их рылы не нравятся! Эти же 
  предатели национальных интересов! Сегодня они на харлеях, завтра 
  родину продадут!.. Не, лучше бы их перебить или пересажать раньше. 
       Валентин иронически улыбался. 
       Рокеры веселились, орали. Красная от натуги, Анита один за 
  другим приносила подносы, заставленные кружками пива. Пена 
  перекатывалась через края, темные кружки стояли в пене, что стекала 
  по подносам и падала широкими хлопьями на пол. 
       - Вот сейчас начнут, - прошептал Тарас. - Уже набрались... 
  Только бы милиция не пришла, не повязала... 
       Валентин иронически улыбался. 
       Анита пробежала мимо, ее взгляд с сожалением скользнул по 
  пустым тарелкам перед Тарасом и его спутниками, но ни слова, тут же 
  появился уже с подносом, заставленным кружками, блюдцами с рыбой, 
  снова креветки, толстые ломти жареного мяса... 
       - Вот сейчас. - сказал Тарас с надеждой. - Ну же... 
       Валентин с ленивым безразличием рассматривал спутниц рокеров. 
  Они держались не просто раскованно: без этих плечистых парней давно 
  бы стали мишенью чересчур пристального внимания, шуточек, а то 
  лапанья, сейчас же мужчины, встречаясь взглядами с этими красотками, 
  трусливо опускали глаза и пригибали головы: а вдруг эти в черных 
  куртках перехватят их взгляды? 
  

       Глава 11 
  

       Тарас заскрежетал зубами. Лицо стало желтым от невыносимого 
  разочарования. Рокеры шумно вставали из-за столов, шумно взрыгивая, 
  девушки не отставали, похлопывали себя по голеньким животиком. Одна 
  бесстыдно задрала маечку и почесала голую грудь, красиво 
  вылепленную, с нежной белой кожей, на миг мелькнул ярко красный 
  кончик, мужчина напротив вытаращил глаза, челюсть отвисла. Рядом с 
  ним застыла как вбитый в землю кол, академического вида девушка, в 
  больших роговых очках, надменная, с плоской грудью, зато выпуклой 
  спиной. 
       Гогоча, рокеры шумно двинулись к выходу, толкая и задевая 
  посетителей. Вожак на ходу небрежно сунул Аните в нагрудный карман 
  зеленую бумажку: 
       - Держи. Классное пиво! Теперь ссать будем до самой окружной 
  дороги. Ха-ха! 
       Тарас, бледный и сразу похудевший, смотрел вслед 
  остановившимися глазами. Валентин посмеивался, подозвал Аниту: 
       - Сколько с нас? А то засиделись что-то... 
       Рокеры столпились в дверном проеме. Дмитрию показалось, что 
  вот-вот разнесут, все широкие и могучие ребята, но черных курток за 
  окном становилось все больше, а здесь меньше, слышно было, как 
  облегченно вздохнул кто-то из посетителей. 
       Валентин положил деньги на стол, поднялся: 
       - Говорил же, нечего было ждать. Но пиво в самом деле здесь 
  хорошее. 
       Дмитрий вскочил, насточертело сидеть перед пустой тарелкой, 
  Тарас встал с такой натугой, словно разламывал свое окаменевшее 
  тело. 
       Рокеры уже рассаживались по мотоциклам. Солнце блестело на 
  хромированных деталях, на железных бляхах, что усеивали куртки 
  рокеров с головы до ботинок, 
       Вышли, щурясь от яркого света. Валентин, ни на кого не глядя, 
  прошел к джипу и сел за руль. Тарас и Дмитрий были на полдороге, 
  когда сзади загрохотало. Один из рокеров, который успел отлить 
  первым, лихо газовал, стоя на месте. 
       Тарас остановился, его повернуло в ту сторону, как магнитом. 
  Валентин включил зажигание, крикнул нетерпеливо: 
       - Ну что вы там? 
       Глаза Тараса все еще тоскливо мерили рост этих крепких парней, 
  ширину плеч, накачанные бицепсы: 
       - Погоди минутку... 
       - Поскорее! 
       Дмитрий остановился, а Тарас медленно пошел к рокерам. Те 
  усаживались на упругие кожаные сидения, подружки легко и грациозно 
  задирали загорелые ноги, садилась сзади. Его наконец заметили, 
  смотрели с насмешливым любопытством. 
       Тарас остановился перед вожаком, ладони пошли вниз, словно 
  пригибая чьи-то головы: 
       - Тише, тише, ребята. 
       Грохот стал тише, а вожак поинтересовался ленивым сытым 
  голосом: 
       - Что тебе, мужик? 
       - Это ты мужик, - ответил Тарас. - Ну чо сидишь, как жаба на 
  пне? Давай начинай. 
       Брови вожака взлетели на середину лба: 
       - Что начинать, хлопец? 
       - Драться, что же еще? - удивился Тарас. - Хотите драться, так 
  нефига! Чо уставился?.. Давай, не сиди. 
       Рокеры переглядывались. Вожак поинтересовался: 
       - Мужик, ты не спятит? 
       - Не-а, - ответил Тарас и вытер рукавом нос. - Но вы ж эта... 
  ну... предлагаете... Прямо настаиваете! Ну я и решил... 
       Вожак удивился: 
       - Мы предлагаем? 
       - Ну да, - ответил Тарас простодушно. - Вы ж ента... ну, с 
  руками как ходите... 
       Он растопырил руки, как будто им не дают прижиматься к бокам 
  чудовищные глыбы мускулов, переступил с ноги на ногу, набычившись и 
  выпятив нижнюю челюсть. Получилось так похоже, что вожак вспыхнул, 
  насмешка налицо, но Дмитрий видел, что вожака тревожит простецкий 
  вид этого парня, чересчур простецкий. Если бы не заподозрил нечто, 
  то не стал бы вожаком этого сброда на мощных мото: кое-что в жизни 
  надо чувствовать спинным хребтом. 
       - Мужик, - сказал вожак предостерегающе. - ты лучше подбери 
  сопли и канай отсюда, пока цел. 
       Один из рокеров ахнул: 
       - Ролло, он уйдет без трепки? 
       - Пусть идет, - угрюмо распорядился вожак. 
       Тарас переступил с ноги на ногу, еще больше выпятил нижнюю 
  челюсть, а руки изогнул крючками: 
       - Ага... ну да. Так у вас это... ну, как у сраных мух, что под 
  шершней косят... Чтоб не трогали, да? Мимикрия? 
       Вожак медленно багровел. Грудь его вздымалась, глаза быстро 
  стрельнули по сторонам, прошлись по неподвижному Дмитрию и даже 
  достали мирно сидящего в машине Валентина. 
       - Считай, ты допросился, - процедил он. - Айрен, Анрыл - врежте 
  дураку. 
       Тарас успел обидеться: 
       - А пошто не сам? 
       На него бросились с двух сторон. Один детина размахивал 
  металлической цепью, на которой можно бы крепить якорь, второй 
  прыгнул с нунчаками. Тарас поспешно отступил на шаг с воплем: 
       - Ай-ай, на меня напали!!! 
       Дмитрию показалось, что он даже постарался скорчить испуганную 
  рожу на случай, если в окно кто-то смотрит. Один из крепких 
  чернокуртников сказал с угрюмым злорадством: 
       - Поздно, мужик. Снимай штаны! Может быть, помилуем. 
       Девица, что осталась на заднем сидении его мощного харлея, 
  захохотала. Рот ее был намазан широко и мощно. На загорелой коже 
  живота выделялся непомерно крупный пупок мертвенного цвета. 
       Рокер замахнулся, метясь в лицо Тараса, но неожиданно ударил 
  быстро и резко в живот. Тарас удивленно опустил глаза на кулак, 
  завопил громко и отчаянно: 
       - Ой-ой, меня ударили! Меня бьют! Меня убивают! Куды милиция 
  смотрит? 
       Рокер с удивлением посмотрел на свой кулак. Костяшки 
  покраснели, словно ударил в ствол дерева. От мотоциклов крикнули 
  нетерпеливо: 
       - Да врежь ему как следует! И поехали. 
       Тарас крикнул обрадовано: 
       - Хорошо, счас! 
       Рокер вздрогнул, словно сосна, по которой ударили обухом. 
  Дмитрий не успел рассмотреть удар, настолько тот был мгновенным и 
  неожиданным. Рокер еще постоял, а затем медленно повалился на спину, 
  не сгибая коленей. 
       Грохнуло, словно в самом деле рухнуло дерево. 
       От мотоциклов ахнули. Дмитрий видел как двое оставили сидения, 
  пошли с двух сторон к смельчаку. Один вытащил из-за спины короткую 
  дубинку, а другой неспешно и уверенно натянул черные кожаные 
  перчатки. На тыльной стороне блестели заостренные шипы, делая 
  перчатки похожими на спины доисторических ящеров. 
       До Дмитрия донесся довольный голос Тараса: 
       - Эх, до чего же люблю вынужденную самооборону! 
       Он сделал шаг в сторону, пригнулся, двигался как-то странно, 
  неуклюже, пропустил два сильных удара, Дмитрий видел как Тарас 
  содрогается от ударов, отмахивается неумело и тупо, но все-таки один 
  рокер вскрикнул и ухватился за локоть, а второй после ряда сильных 
  ударов дубинкой, споткнулся и растянулся вниз лицом. 
       Тарас отступил на шаг. Руки с растопыренными пальцами пошли в 
  стороны. Группа на мотоциклах пребывала в неподвижности. Один из 
  пытавшихся проучить нахала все еще пятился, другой остался лежать 
  вниз лицом, руки раскинул. Красная лужа растекалась на асфальте, но 
  для разбитого носа крови было многовато. 
       Вожак крикнул раздраженно: 
       - Что за... Ах, так он крутой? Ну ладно. Пошли!!! 
       Дмитрий дернулся, ибо все рокеры, дюжина крепких здоровенных 
  парней слезли с мотоциклов и бросились на дурака. Тарас в испуге 
  попятился: 
       - Вы чо, парни? Вы чо? 
       Дмитрий наконец решился сдвинуться с места, услышал 
  предостерегающий свист. Валентин наблюдал с брезгливой миной, 
  Дмитрию покачал головой. 
       Рокеры налетели как огромные черные псы на зайца. Тарас исчез, 
  замелькали дубинки, цепи, кастеты. Оставшиеся в одиночестве женщины 
  визжали от восторга, вскакивали, глаза горели как фонари в ночи. 
       Дмитрий видел черные спины, взлетающие руки. Сейчас руки 
  выглядели вдвое мускулистее, а дубинки казались огромными. Он слышал 
  сдавленные крики, глухие удары. 
       В какой-то момент двое рокеров вытащили из толпы третьего. 
  Кровь брызгала из разбитого лица тонкими струйками. Его оставили на 
  асфальте, оба заорали люто девкам, одна завизжала и помчалась к ним, 
  а они оба снова бросились в драку. 
       Еще одного вынесли из сечи, крови Дмитрий не заметил, но этот 
  был в отключке. Девушки слезли с мотоциклов, их загорелые ноги 
  мелькали как шпалы под бегущей электричкой. Сраженных бойцов 
  оттаскивали, быстрые руки промакивали кровь. 
       Наконец толпа раскрылась как раскрывается тюльпан при 
  скоростной съемке. В воздух подлетели двое, завалив сразу несколько 
  соратников, Дмитрий наконец увидел Тараса. В разорванной рубашке, от 
  одного рукава пестрые ленточки, но загорелые руки мелькают как 
  поршни, крупное тело неуловимо быстро сдвигается, ускользая от 
  ударов, смазывая их мощь, ослабляя удары. Дмитрий слышал обозленные 
  крики, вопли боли. Руки сержанта между тем торопливо ломали суставы, 
  перебивали кости, разрывали связки, пробивали головы, а когда 
  сдвигался хоть на дюйм, то слышался хруст коленных чашек. 
       Когда из рокеров остались всего трое, один с руганью выхватил 
  монтировку, замахнулся. Тарас качнулся в сторону, руки мелькнули, и 
  дыхание остановилось в груди Дмитрия: рокер вздрогнул, а монтировка 
  уже торчала из его груди, погрузившись на две трети. 
       Вожак отступил на шаг, побледнел, Тарас поспешно шагнул следом, 
  Дмитрий услышал сухой хруст, что повторился трижды. Вожак медленно 
  валился на асфальт, уже с перебитыми как соломинки толстыми костями, 
  уже калека, над виском провалилась кость, белокурые волосы стали 
  алыми... 
       Джип по крутой дуге оказался рядом с Тарасом. Валентин заорал: 
       - Заснул? 
       Дмитрий вздрогнул, орали ему, прыгнул через борт, Тарас уже 
  рядом с Валентином, машина рванулась в тот же миг, его едва не 
  перебросило через задний борт. Валентин стремительно вырулил дворами 
  на широкую улицу, быстренько перестроился в левый ряд и погнал на 
  скорости, часто поглядывая в зеркало. 
       - Да никто не гонится, - сказал Тарас успокаивающе. - Они ж 
  крутые... 
       Дышал он тяжело, с хрипами. Грудь вздымалась часто, Дмитрию 
  почудился треск, словно сломанные ребра задевали одно другое. Волосы 
  над ухом слиплись от крови, над бровью пламенела ссадина. Еще одна 
  ссадина украсила подбородок. Рубашка разлезлась по швам, 
       Валентин быстро зыркнул в зеркальце заднего хода. Дорога 
  выскальзывала из-под колес, виляла, сзади мелькнул жигуленок 
  грязно-серого оттенка, погони нет, да и кому гнаться, только 
  девчонки в состоянии завести мотоцикл... Странно, что Тарас ни одной 
  из ней не врезал, а ведь ненавидит шалав. 
       Дмитрий вцепился в борт, джип прыгал как горный козел, Валентин 
  в одном месте дернул руль, джип резко свернул, проехал на двух 
  колесах, мелькнул желтый полуобвалившийся кювет, дальше под колеса 
  бросалась серая земля, трава шелестела, но теперь все дальше 
  удалялись от дороги. 
       За несколько сот метров до магистрального шоссе Валентин 
  остановил машину, Тарас выпрыгнул и во мгновения ока сменил табличку 
  с номером. Старую тут же с такой силой воткнул в землю, что скрылась 
  полностью. Дмитрий видел как он топнул каблуком, вгоняя поглубже, 
  Валентин нетерпеливо покрикивал, в руке Тараса блеснул пузырек, 
  Дмитрий видел короткую струю аэрозоли, что вырвалась словно из 
  широкой ладони. 
       - Я думал, - сказал он, - у вас таблички термитные... Поднес 
  спичку, тут же сгорит дотла. Бесследно. 
       Тарас рыкнул: 
       - Не умничай. Умнее тебя а тюрьме сидят! 
       - А что? - не понял Дмитрий. 
       - Бесследно, - передразнил Тарас раздраженно. - Так и дадут 
  казенное добро переводить! На операцию отпускают со скрипом... 
       Машина снова дернулась, на этот раз выкатили и понеслись хоть и 
  с превышением скорости, но кто ее не превышает, а на дальше на 
  повороте им даже помигали фарами, предупреждая о близком посте ГАИ. 
       Запах от Тараса мигом выветрился, но там в лесу, где осталась 
  табличка, ни одна собака не возьмет след и не отыщет ее. Осталось 
  только сменить рубашку Тарасу, но, похоже, Валентин это уже 
  предусмотрел... 
       Тарас расположился на заднем сидении, руки раскинул на спинку 
  сидения. Мокрые волосы быстро подсыхали, ссадины скрылись под 
  эластичным кремом, а рубашку в придорожном магазинчике с гордым 
  названием "Супермаркет" подобрали под расцветке точно такую же. 
  Правда, не по размеру, но короткие рукава Тарас закатал выше локтей, 
  а ворот расстегнул по пояса, выставив ветерку волосатую грудь. 
       Дмитрий сидел рядом с Валентином, тот надменно и неотрывно 
  смотрел вперед, руки уверенно лежали на оплетенной баранке руля. 
       - Какая муха тебя укусила? - спросил Валентин брезгливо. 
       Тарас буркнул: 
       - Не знаю. Просто не знаю... Обрыдло все, понимаешь? В стране 
  такое, а это... Когда дерьмо поверху плавает, то ни черта, кроме 
  дерьма, и не видно. Откуда у них такие мотоциклы? У одного знаешь 
  какой харлей?.. Семьдесят тысяч долларов отдай и не пикни!.. А на 
  нем такое чмо сидение трет, что завтра точно расшибет всмятку! 
       - Сидение? 
       - Харлей, дурень! 
       - Ничего, - утешил Валентин, - папочка другой купит. Еще круче. 
  
     - Круче не бывает, - огрызнулся Тарас. - Было бы круче, это чмо 
  на нем бы красовалось. 
       Валентин сказал, глядя прямо перед собой: 
       - Уже не покрасуется. Что с тобой творится, Тарас? Двоим сломал 
  руки, ладно. Но одного просадил монтировкой насквозь. Никакая 
"скорая" уже не спасет. 
       Тарас сказал без сожаления: 
       - В самом деле? Гм, надо ж было как-то обороняться. Он же мог 
  той монтировкой прическу испортить! Не знаю, Валентин, что со мной. 
  Но если не пошлют на что-то нужное стране, я сам выйду на улицы и 
  буду наводить порядок, как умею. 
       Валентин фыркнул: 
       - Ломать руки рокерам?.. Или переводить старушек через дорогу? 
       Дмитрий со злостью поглядывал на аристократический профиль 
  лейтенанта. Ветер трепал волосы, лохматил длинные ресницы, Валентин 
  опускал веки, но выглядело, что щурится высокомерно и нагло. Сказать 
  бы, мелькнуло у Дмитрия, что он совсем недавно как раз и наводил 
  порядки, как умел, не дожидаясь действий правительства. На каждого 
  мерзавца, застреленного по контракту, убирал пару бандитов с другой 
  стороны, а то и третьей, стремясь стравить этих пауков. Они в самом 
  деле тут же начинали свои тайные войны, и опять у него увеличивался 
  фронт работ. 
       Тарас прорычал со злобой: 
       - Я пойду в вольные охотники! Буду их убивать, пока самого не 
  убьют. Я не могу из года в год бить по чучелам, когда юсовцы 
  окружили нас со всех сторон, когда уже закидывают десанты в Москву! 
       Валентин поинтересовался: 
       - Кого их? Рокеров? Ты всерьез считаешь, что они и есть 
  основная угроза России? 
       Тарас огрызнулся: 
       - А что, члены правительства, вот так на харлеях? Кого достану, 
  кого и бью. Да и вообще... К черту, мне эти тонкости политики! Одно 
  я знаю: это моя страна! Хорошая или плохая, но моя. И буду защищать! 
  Даже с продажным правительством, депутатами-идиотами, тупыми 
  генералами и пьяным вдрабадан народом!.. У них там, за океаном, 
  элитные войска не сокращают. Напротив, еще как напротив!.. 
  

       Глава 12 
  

       Караульный опять же вручную открыл ворота, никаких 
  сервомоторов, Валентин загнал джип в гараж, Тарас вылез первым, 
  Дмитрий заметил, что сержант старается не прихрамывать, а когда 
  ступает на правую ногу, слегка задерживает дыхание. 
       - Мы как раз к ужину, - заявил он бодро. 
       Валентин фыркнул с отвращением: 
       - Куда в тебя столько влезает? 
       В столовой народу не больше половины, похоже, не только их 
  отпустили на выходные. Кому-то явно разрешается даже с ночевкой... 
  Надо запомнить, подумал Дмитрий. Надо запомнить. 
       Тарас жизнерадостно махнул девушке в столовой: 
       - Привет! Нам на троих, Валентин сейчас явится. 
       - Так долго машину сдает? - поинтересовался Дмитрий. 
       - Да нет... Отчет. Понимаешь, мы обязаны обо всем докладывать. 
       Дмитрий насторожился: 
       - Неужели обо всем расскажет? Это же подсудное дело. 
       Тарас повел плечом, поморщился: 
       - Вряд ли все... Меньше знаешь, меньше виноват. 
       С подноса на их стол перекочевали глубокие тарелки с украинским 
  борщом, бифштексами, Тарас умолк и с урчанием придвинул обеими 
  руками тарелку. Дмитрий ел вяло, это Тарасу надо восстанавливать 
  силы и заживлять травмы, Валентин так и вовсе не вставал с сидения, 
  где он сейчас, кому и что именно докладывает... 
       На подходе к красному уголку еще издали услышали громкие 
  голоса. В большой комнате, где стоял телевизор с большим экраном, 
  парни орали друг на друга, Дмитрий видел красные от злости лица, 
  выпученные глаза. 
       По экрану мелькали кадры с чернобородыми молодцами. Рукава 
  закачаны, в пятнистой форме, через плечо у каждого автомат, спина 
  прямая. Вскрикивали женщины, голос за кадром возбужденно бубнил о 
  противоправных действиях, на которые однако нельзя отвечать другими 
  противоправными действиями, ибо что допустимо бандитам, 
  непозволительно стране с такой высокой культурой, которая дала 
  Пушкина, Толстого и Достоевского... 
       Тарас прорычал: 
       - Если при мне кто-то скажет о Достоевском, убью гада. 
       - Не любишь Достоевского? - спросил Дмитрий шепотом. 
       - Да я не знаю, кто это, - огрызнулся Тарас. - Только знаю, что 
  как только о Достоевском, так сразу же какая-то мразь, педерасты, 
  нихренанеделанье! 
       Один из спецназовцев оглянулся, заорал: 
       - Тарас пришел!.. Тарас, скажи им!.. Да все то же: наших 
  захватили в этой гребаной Чечне!.. Как овец взяли, повязали, только 
  что не поимели! А может, и поимели для смеху, наши все равно не 
  признаются!.. Троих олухов! 
       - Наших? - изумился Тарас. - У кого это такая вязаловка 
  выросла? 
       - Да нет, наших... в смысле, русских. Простых портяночников. 
       Второй, в которой Дмитрий узнал Макса, бросил раздраженно: 
       - Сами виноваты. Они были на посту! Почему сразу стрельбу не 
  открыли?.. Это ж не в Москве, а на границе. 
       Сзади послышались шаги. Валентин вошел вслед за Тарасом и 
  Дмитрием, обменивался рукопожатиями, хлопками по спине, Дмитрий 
  следил за ним уголком глаза. Валентин выглядит чуть более 
  оживленным, чем по приезде, глаза лихорадочно блестят, на щеках 
  красные пятна. 
       Тарас плюхнулся в кресло, ему подвинули цилиндрик пива. К 
  удивлению спецназовцев, Тарас подвигал складками на лбу, брезгливо 
  отодвинул. Тому, кто час назад нахлебался свежайшего, на 
  консервированное смотреть противно. 
       - А что скажет новенький? - вдруг спросил кто-то. 
       Дмитрий узнал голос Валентина, тихий и вкрадчивый. Головы 
  начали поворачиваться в сторону стажера, который всегда старается 
  тихой мышкой держаться в уголке. 
       Тарас встрепенулся: 
       - А в самом деле, что думаешь ты? Кто виноват? 
       Дмитрий насторожился, но на него смотрели десятки пар глаз, он 
  перевел дух, сказал медленно: 
       - Виноваты те, кто правят нами. А кто правит? Кого сотни лет 
  стараются вытолкать из страны, но не получается... 
       - Это он о ком? - спросил кто-то. 
       - О жидах, - пояснил кто-то авторитетно. - Во всем виноваты 
  жиды, это ж известно! 
       - Я как-то заглянул в хронологию, - продолжил Дмитрий слегка 
  волнуясь, - там я такое увидел... В 1129-м году евреев изгнали из 
  Англии, в 1132-м изгнали из Франции, в 1134-м - из Испании, в 1137-м 
  - из Португалии, в 1150-м из Германии, в 1159-м - из Чехии, в 1203-м 
  - из Сирии, в 1207-м - из Персии... Словом, куда ни глянь, отовсюду 
  изгоняли, только из России - ни разу. Там, в этой хронологии 
  подавалось как несправедливость к евреям, а я тогда подумал, что не 
  могли ж все сговориться! Значит, дело не в нехороших нациях, а 
  что-то в самих евреях не то? 
       Он видел как Валентин морщит лоб, наконец переспросил с 
  недоверием: 
       - А ты уверен, что из Испании изгнали именно в 1134-м? 
       - А при чем тут точная дата? - огрызнулся Дмитрий. - Где-то в 
  это время, я не запоминал точно. Так о-о-очень длинный столбик 
  изгнаний из разных стран. Если очень надо, освежи. Хотя ты можешь и 
  так знать... 
       Валентин насторожился: 
       - Это почему же? 
       - Да так, - ответил Дмитрий нагло. - У меня такое чувство. 
  Расовое или национальное, как хочешь. 
       В комнате настала мертвая тишина. Валентин медленно поднялся. 
  Дмитрий тоже встал, принял боевую стойку. Их разделяла комната, но 
  ее можно одолеть одним прыжком. Некоторое время они мерили друг 
  друга взглядами. Дмитрий чувствовал боевую ярость, в нем бродила 
  злая мощь, вздувала мускулы, требовала выхода. 
       Он сделал приглашающие жест: 
       - Ну давай же!.. Это не доллары менять. Посмотрим, стоят ли 
  чего евреи в прямой схватке? 
       Валентин медленно и страшно бледнел. Его руки согнулись, тело 
  напряглось, в этот момент Тарас звучно ударил его по плечу: 
       - Валька, перестань. Ты что, такой же малек?.. Ему можно, он 
  еще зеленый, а ты даже подумать не моги. 
       Валентин с трудом оторвал взгляд от новичка, что осмелился 
  бросить вызов ему, ветерану "каскадеров", шумно выдохнул, сел и 
  демонстративно повернулся к телевизору. 
       Тарас сказал громко, стараясь разрядить напряжение: 
       - А я пойду давить этих жидов на хрен, - сказал он вдруг. - 
  Если наше руководство сопит в тряпочку, то мы имеем право брать 
  закон в свои руки. А что, не так? 
       Он покосился на Валентина, заранее ощетинился, ожидал колкости 
  или иронии, но тот ответил неожиданно мирно: 
       - Конечно, имеет. 
       Тарас громко ахнул: 
       - Вот видите? Даже это... этого проняло. Достало! У него тоже, 
  видать, остались... э-э... остатки зачатков души. Может быть, даже 
  русской души, хотя я тоже, глядя на его рожу... 
       Валентин вскинул одну бровь, смотрел с иронией, а когда Тарас 
  на мгновение умолк, сказал очень мирно и вкрадчиво: 
       - Давай сперва прикинем. Хоть мы не генштабисты, но все-таки 
  последствия просчитываем? Тем более, что нам всегда большая 
  самостоятельная дадена. 
       - Прикинем, - согласился Тарас. - Вот я вырежу пару их семей. 
  Они поднимают вой, газетчики раструбят количество жертв... 
  прибрешут, понятно, и уже завтра они побегут в Шереметьево с 
  чемоданами. Пусть даже в тех чемоданах будет битком набито 
  долларами, я даже отнимать не стану. А может, правда, и стану... 
       - Побегут? 
       - Побегут, - ответил Тарас свирепо. 
       Валентин обвел задумчивым взглядом комнату, полную этих злых 
  парней, взгляд остановится на крепко сбитом спецназовце, рыжеволосом 
  как ирландец и сложенным как англичанин со старых карикатур. Тот 
  сидел с отрешенным видом, глядел не в телевизор, а мимо. 
       - Костя!.. Костя, очнись. Ты слышал, о чем здесь речь? 
       Парень лениво повернулся: 
       - Что? А, так об этом каждый день говорят. Старые раны если не 
  болят, то чешутся. 
       - Ты что-нибудь скажешь? 
       Дмитрий видел как спецназовцы умолкают, все взгляды обратились 
  к этому парню, которого он раньше не замечал вовсе. Тот видел, что 
  все взоры скрестились на нем, сказал мягким убеждающим голосом, 
  таким же рыжим, как он сам: 
       - Ну, ребята, вряд ли вам такое интересно... Не касаясь 
  технических тем, я хотел бы обратить ваше внимание вот на что. Само 
  по себе умерщвление пяти, двадцати или пятидесяти евреев столь же 
  эффективно, как истребление тараканов с помощью молотка: ну, отложат 
  тараканы чуть больше яичек... Ну-ну, Тарасик, не вскидывайся! И не 
  надо на меня зверем. Я ж не говорю, что этого не надо делать вообще. 
  Напротив, делать надо, но вся проблема выглядит несколько иначе. 
       Тарас сказал раздраженно: 
       - Ты кота за это место не дергай, не дергай! Говори 
  по-человечьи. 
       - Одни и те же действия, - продолжил Костя так же мягко и почти 
  вкрадчиво, - или очень похожие, могут вызвать совершенно разную 
  реакцию в обществе... как российском, так и еврейском. Все зависит 
  от того, как преподнести. Вы не подумали, что им самим выгодно 
  симулировать погром? Причем с настоящими трупами! Ну, представьте 
  себе, допустим, наш славный "День десантника". Если не получится - 
  предпраздничный день. Идеально - вечер субботы. Поздним вечером, по 
  московскому каналу проходит первое сообщение о том, что банда пьяных 
  ребят в краповых беретах устроила погром в доме на окраине Москвы, 
  где в коммуналке проживает мирная еврейская семья. А что, евреи не 
  живут в коммуналках? Есть такие чудаки, что живут... Крупным планом: 
  бедная полуразвалившаяся пятиэтажка. Крупным планом: жуткий разгром 
  внутри. Подробно: лужи крови на полу. Очень крупно: кроватка, в 
  которой лежал еврейский ребенок, голову которого разбили о стену. 
  Долго, подробно: пятно на старых обоях (обои непременно веселенького 
  цвета, но старые и отклеивающиеся), голос комментатора - "...кровь и 
  кусочки мозга..." 
     Ночью по НТВ - экстренный выпуск новостной программы. Женщина, 
закутанная в черный платок, "единственная оставшаяся в живых", 
  захлебываясь от рыданий, рассказывает, как убивали ее мужа: "он 
  работал на стройке, вчера получил немного денег, пришел такой 
  счастливый, мы хотели сегодня устроить маленький праздник..." - тут 
  начинает выть в голос, ее успокаивают, и все по новой, обязательно с 
  многократными повторениями, обязательно с бытовыми деталями: "...тут 
  они выломали дверь, я спряталась в ванную комнату, я слышала, как 
  они его били, один из них орал, что так будут убивать всех евреев... 
  он просил их отпустить его, но те только больше зверели... мучали 
  его так долго... аааааа!" (снова рыдания). "Потом выволокли меня и 
  .... ааааа!!!" Голос ведущего: "Мы пропускаем эту часть рассказа. 
  Зато подробно, с обсасыванием деталей - сцена убийства ребенка. 
       На следующий день вся сволочь начинает гудеть, как 
  растревоженный улей. Выступление Антифашистского комитета. 
  Выступление Равинната, в котором прямо заявляется, что этот погром - 
  только начало, а затем следует ожидать всероссийскую резню. 
  Запоздалое выступление Алексия II, осуждающего погромщиков. 
  Вдохновенная речь Старохатской на митинге ДС, в котором призывает 
  имперцев в порядке мести "поступить так же" с любой сотней семей 
  российских специалистов за рубежом: "...это единственный способ 
  научить русско-советское зверье быть людьми!!!" Запоздалое 
  выступление чинов из МВД, которые распишутся в полной неспособности 
  найти и наказать погромщиков (что неудивительно из-за отсутствия 
  таковых). Алина Баннер немедленно обвинит руководство МВД в том, что 
  оно "...разумеется, не собирается искать русских бандитов, 
  устроивших маленький акт геноцида прямо под нашими окнами. Но вина 
  лежит не только на них, но и на всех нас. Ползучая язва ненависти к 
"лицам еврейской национальности" поразила наше больное, 
  разлагающееся, люмпенизированное общество..." [речь еще на два часа, 
  содержание известно]. Выступление представителей партии ДВР. 
  Публикация в газетах пространных заявлений никому не известных 
  аналитиков, предрекающих страшные акты мщения со стороны "мирового 
  сообщества", включая чуть ли не ядерный удар по Москве. Начинают 
  приходить вести из Израиля. Их вице-премьер... забыл фамилию... ну, 
  которого сняли за его людоедские проповеди, клянется на Библии, что 
  за каждую каплю крови невинноубиенного еврейского младенца лично 
  вырежет русскую семью военнослужащих в соседней Палестине (все 
  начинают судорожно подсчитывать, сколько там этой самой крови во 
  младенце - в любом случае получается много.) В центре Иерусалима - 
  многотысячный митинг, режут баранов, клянутся на Библии, призывают 
  правительство к немедленному началу войны с русскими. Понятно, что 
  они выступят как мальчики, за которых тут же вступится НАТО. После 
  двух дней массированной обработки все население России со сведенными 
  от ужаса животами ждет реакции самого правительства Израиля. 
  Выступает премьер. Выступление неожиданно мягкое: он просит 
  население Израиля воздержаться от мести всем русским, и требует от 
  правительства России всего лишь найти виновных и передать их в руки 
  мирового правосудия. Российской правительство униженно 
  оправдывается. Правозащитные организации воют во весь голос. 
  Представитель Эстонии в Европарламенте ставит вопрос об исключении 
  России из всех евроструктур. Российские представители умудряются не 
  довести дело до голосования ценой негласных, но очень болезненных 
  уступок по действительно важным вопросам. Фондовый рынок опять 
  лихорадит. Демиан Драгерман в "Итогах" пишет язвительную статью о 
  финансовых потерях, понесенных Россией из-за "черной субботы" (к 
  тому времени случившееся будет называться какой-нибудь специально 
  подобранной кличкой а-ля "кровавое воскресенье"). РНЕ открещивается 
  от происшедшего, что вызывает разочарование его сторонников и 
  откровенные насмешки противников ("...руспатриот Баркашов по 
  обыкновению поспешил отказаться от тех, кто всерьез воспринял его 
  призывы..." - Светлана Трещеткина). Ну, вам надо что-то еще 
  объяснять? 
       Он оглядел притихших десантников. Тарас едва не вытирал слезы. 
  Костя умолк, кивнул Валентину, предлагая тому закончить, но тот 
  выступил ладони, возвращая честь закончить тому, кто так блестяще 
  обрисовать будущее терактов в Москве. 
       Костя кивнул: 
       - Как результат: русские "от можа и до можа" чувствуют себя 
  облитыми дерьмом; евреи получают негласную индульгенцию на 
  устройство любых безобразий еще на полгодика. Именно в подобное 
  дерьмо можно вляпаться, если заранее не подумать о символическом 
  оформлении собственных действий. Поэтому обработка общественного 
  мнения должна предшествовать любым силовым акциям, а возможность 
"перехвата" - заранее нейтрализована. Еще не ясно? 
       Тарас всхлипывал и вытирал слезы, а Макс сказал сожалеюще: 
       - Да, скоро потеряем Костю... 
       - Убьют? 
       - Или убьют - чересчур умный, или заберут в Генштаб, а там 
  загрызут бездари. Все одно ему хана. Так что в долг давать не стоит. 
  Разве что до получки, да и то риск... 
       Дверь распахнулась, в светлом проеме возникла темная фигура. 
  Широкая, с угрожающе растопыренными руками: 
       - Дмитрий Човен! 
       Дмитрий вскочил: 
       - Здесь! 
       - К полковнику, - велел темный человек. Лицо разглядеть не 
  удавалось, но по голосу это был один из старичков. - Немедленно, 
  стажер! 
       Дмитрий ринулся к выходу, а оставшиеся переглянулись. Стажерами 
  называли только в одном-единственном случае. 
  

       Глава 13 
  

       Не отрывая глаз от экрана, Ермаков неумело двигал мышью по 
  коврику. Дмитрий усмехнулся от двери, затем увидел, что мышь не 
  просто трехкнопочная, а еще и с какими-то кнопками и рычажками. 
       - Сержант Човен прибыл! - доложил Дмитрий. 
       Ермаков повернул голову. Дмитрий ощутил невольную дрожь по 
  всему телу. Глаза полковника, серые как поверхность железа, смотрели 
  холодно и безразлично, но появилось ощущение, что нечто забралось 
  вовнутрь и шарит по кишкам. 
       - Рвемся в бой, да?.. - спросил Ермаков холодновато. - А что-то 
  умеем? 
       Дмитрий ответил как можно спокойнее: 
       - Я воевал и до этого подразделения. 
       - Спецподразделения, - поправил полковник. 
       - Я тоже был в спецподразделениях, - усмехнулся Дмитрий. Он 
  чувствовал, что сейчас наглость почему-то уместна. 
       Полковник оглядел его с головы до ног, словно решал: доверить 
  ли ему судьбу вселенной или же только одной планеты Земли. 
       - На завтра есть возможность прогуляться по городу. 
       У Дмитрия вырвалось: 
       - Я готов. 
       Полковник поморщился: 
       - Не воображай невесть что. Так, размяться разве что. Да и 
  пусть на тебя посмотрят твои будущие напарники. 
       День клонился к вечеру, солнце сползает к горизонту, но воздух 
  накален, как в печи. Старушки по обыкновению на лавочке у подъезда, 
  на детской площадке визжит и гоняет цветной мячик детвора. Старик 
  поливает цветы под балконом, не мог дождаться вечера. 
       К подъезду подошел, обливаясь потом, грузный почтальон с 
  тяжелой сумкой. Та перекашивала его плечо так, что перекосилось и 
  красное от жары лицо, уже в крупных капельках пота. Неодобрительно 
  покачал головой, обнаружив дверь с домофоном. Попытался нажать 
  чей-то номер, но по ступенькам уже поднимался один из жильцов, 
  сказал благожелательно: 
       - Не надо, у меня ключ. 
       - Ой, спасибо... 
       - Неудобство для вас, - посочувствовал жилец. 
       - Все правильно, в нашем доме мы тоже поставили... 
       Пискнуло, дверь дрогнула, объясняя, что магнитный замок уже не 
  держит. Почтальон кивнул жильцу с благодарностью, лицо усталое, а 
  огромная сумка вжимала его в пол, расплющивала. В подъезде он со 
  вздохом, перекосившись, поставил сумку, на пол, что тут же 
  расползлась, бесстыдно выпятив наряду с пачками газет и яркий номер 
"Плейбоя", запаянный в пленку. Пока он со вздохом вытирал лоб, жилец 
  нажал кнопку лифта, в шахте скрипнуло, а по длинной как гусеница 
  лампе запрыгал вниз огонек. 
       Почтальон подтащил сумку к крайнему ящику, три ряда шагов на 
  пять, не меньше. Дверца лифта распахнулась, жилец шагнул вовнутрь, 
  пошарил по стене, отыскивая свою кнопку наощупь, темно, дверь мягко 
  закрылась, и лифт медленно пошел наверх. 
       Почтальон проводил его взглядом, сказал негромко в пустоту: 
       - Открываю. 
       Неспешно, искоса поглядывая как огонек движется наверх, а в 
  другой шахте лифт молчит, он вернулся к входной двери, нажал широкую 
  кнопку. Слегка запищало, он приоткрыл дверь. 
       Из глубины двора к подъезду подкатила неприметная "шестерка". 
  Двое мужчин вышли неспешно, но как-то без лишних движений сразу 
  оказались у двери. Почтальон отступил, пропуская. Писк оборвался, 
  дверь закрылась. 
       Второй лифт пришел быстро, загрузились, а пока поднимался на 
  седьмой этаж, все трое уже держали в руках черные шапочки, а 
  почтальон сдвинул в сторону газеты, под которыми блеснул металл. 
       И хотя в таком лифте нет телекамер или подслушивающих 
  устройств, все трое не переговаривались, все распределено заранее. 
       Двери открылись, трое вышли все так же по-кошачьи неслышно, не 
  делая лишних движений. Скользнули по коридору с двери с нужным 
  номером. Почтальон ухмыльнулся, дверь не просто железная, а просто 
  сейфовая, с мощным набором замков, ни один медвежатник не 
  справится... быстро. 
       - Но я не медвежатник, - сказал он шепотом. Руки замелькали, а 
  металл, похожий на хирургический, только не блестящий, а матовый, 
  дабы не привлекал внимания блеском, словно прилип к двери. 
       Двое прислушивались, один нажал нетерпеливо прищелкивать 
  языком, но тут массивная дверь отошла от косяка, впечатление было 
  такое, что неведомый инструмент раздвинул всю дверную коробку. 
       Почтальон потянул на себя, там вторая дверь, ее выбили толчком, 
  двое вбежали, мгновенно оценивая габариты трехкомнатной квартиры, 
  расстановку мебели, хотя и понятно, что этот профессионализм сейчас 
  ни к чему... Почтальон аккуратно закрыл дверь, пошел следом за 
  двумя, но остановился в коридоре. 
       В большой комнате слышались выстрелы, визг тормозов, истошные 
  женские крики. Двое подростков сидели перед компом, на экране 
  мелькали фигурки, с неба сыпались фигуры в зеленых масхалатах, а 
  двое подростков неистово щелкали по клавиатуре и дергали мышами. 
  Русские солдаты метались тупыми толпами, игроки самозабвенно палили 
  из автоматов и даже гранатометов, русские истошно орали, их 
  разрывало в кровавые клочья, слышались фразы на ломаном русском "На 
  нас напали!", "Откуда они?", "Мы погибли!" 
     Дмитрий подошел неслышно, ткнул пальцем в кнопку на колонке. 
Звуки выстрелов стали громче. Подростки оглянулись, один торопливо 
отъехал вместе с креслом, колеса бесшумные, такое тянет не меньше, 
чем на полтыщи баксов, второй смотрел расширенными в ужасе глазами: 
     - Кто... вы? 
     - Дюки Нюкены, - ответил Дмитрий, он зловеще улыбнулся. - Кто 
из вас хозяин квартиры? 
     Парнишка, что остался, черноволосый и даже в кресле вытянутый 
как вопросительный знак, спросил бледно: 
     - Что вы хотите? 
     Отстранив Дмитрия, Тарас взял его за руку. В огромной лапе 
спецназовца это выглядело как тростинка на лопате, сжал, посмотрел в 
побледневшее лицо, а потом хладнокровно не меняя выражения лица, 
резко изогнул кисть. 
     Послышался хруст, легкий треск. Подросток отчаянно закричал. 
Валентин деловито сделал звук громче. Вопли убиваемых русских, 
напротив, стали тише, бравые автоматчики встретили русских наяву. 
     - Ты хозяин? - спросил Тарас. 
     - Д-да... мой отец... 
     - А это кто? 
     - М-м-мой друг... Отпустите!.. Не убивайте!.. Мой отец даст 
любой выкуп! 
     Все еще держал его руку, Тарас кивнул на модем: 
     - Ты знаешь, почему мы здесь? 
     - Конечно!.. Отпусти... 
     - Зачем? 
     - За бабками!.. Ой, больно! 
     - Ах, за бабками... 
     Тарас со злым лицом неуловимо быстро двинул локтем. Обломки 
кости прорвали плоть и высунулись наружу. Кровь потекла тонкой 
струйкой на пол. Подросток закатил глаза, бледный от ужаса как 
смерть. Второй внезапно вскрикнул дурным голосом, щеки вздулись, 
покраснел, из горла выметнулась как из брандспойта дурно пахнущая 
струя. Валентин брезгливо отстранился. 
     Тарас потер окровавленными концами костей один о другой. 
Подросток очнулся, вскричал: 
     - Не убивайте!.. Что хотите... 
     - Ты знаешь, зачем мы пришли? 
     - Нет!... Что хотите! Только не убивайте. 
     Валентин сказал негромко: 
     - Он в самом деле не понимает. 
     Дмитрий отстранил Тараса: 
     - Дай я. Кто не понимает, тому надо объяснять доходчиво. Слушай 
ты, сволочь! Слушай внимательно. Ты! Ходишь в Интернет. Заходишь на 
чужие сайты. Под псевдонимами... их называете никами, гадишь... 
пишешь то, что писал на заборах... оскорбляешь людей... 
подписываешься чужими именами... Вспомнил? 
     Он ударил его по лицу, не отпуская сломанную руку. Голова 
подростка дернулась, словно мяч, по которой с размаха ударили ногой. 
Из разбитых губ брызнула кровь. 
     - Ой! - вскрикнул он. - Не бейте!.. Я больше не буду! 
     Дмитрий ощутил как тяжелая кровь словно волна прибоя ударила в 
череп. В глазах покраснело. Из горла вырвался звериный хрип: 
     - Думал, не найдут? Следы путали... Через прокси-сервера 
заходили!... Анонимайзеры... По ночам, чтоб утром логи успели 
стереть!.. Думали, гении?.. Любого гада можно найти!.. Была бы 
охота... 
     Его трясло, он чувствовал, что Валентин и даже Тарас 
посматривают с удивлением. Тарас хлопнул сзади по плечу, взял из его 
рук жертву, больно защемив волосы. У несчастного глаза полезли на 
лоб, а Тарас спросил почти ласково: 
     - Это и есть та штука, которой ты гадил? 
     - Это... это комп... 
     - Этот? - переспросил Тарас для верности. 
     Парнишка не успел раскрыть рот, как чужак с силой ткнул его 
лицом в компьютер. Парнишка закричал, Тарас поднял за волосы, 
взглянул в разбитое лицо, улыбнулся и снова ударил еще сильнее. 
Жестяная коробка окрасилась кровью. 
     - Отпустите!.. Я не буду больше... 
     - А за то, что уже сделал? - спросил Тарас. - Отвечать надо, 
сволочь, и за прошлое... 
     Он сжал волосы еще сильнее, вся кожа стянулась в кулак, 
огляделся и с силой метнул его головой вперед в монитор. Раздался 
мощный хлопок. Парнишка истерически закричал. Тарас снова ухватил за 
волосы, вытащил. Из залитого кровью лица густо торчали острые 
стекла. 
     Дмитрий часто дышал, пытаясь взять себя в руки, не понимая, что 
на него нашло, всегда бывал собран и даже холодноват, без всякой же 
дрожи посылал пулю за километр в лоб жертве, и так же без дрожи из 
калаша расстреливал в упор вместе с телохранителями! 
     Тарас рычал, таскал гаденыша по всей квартире, тыкал разбитой 
мордой во все, что встречалось на пути, разбивал ею стеклянные 
дверцы шкафов, попытался разбить коробку электрогриля, оставив ее 
политой кровью и с парой белых комочков выбитых зубов, напоследок 
примерился и мощно швырнул головой в экран телевизора. 
     Раздался мощный хлопок. Гаденыш тонко завизжал и умолк. Запахло 
горелым мясом. Он завис головой в черной коробке, стоял на коленях и 
бессильно уронив руки. 
     Тарас обернулся ко второму: 
     - Ну, будешь говорить? 
     От его улыбки завизжала бы в страхе акула. Тот бледный, 
дрожащий, почти мертвый от страха, смотрел выпученными глазами, его 
трясло так крупно, что губы шлепали как у пса, что отряхивается 
после купанья. 
     - Ты все видел? - спросил Тарас. 
     Подросток судорожно кивнул. Тарас поинтересовался: 
     - Понял, за что? 
     Кивок снова, но Тарас спросил неумолимо: 
     - За что? 
     - Он кого-то, - прошептали бледные губы, - обидел из крути... 
     Тарас почти лениво ударил его тыльной стороной ладони. Губы 
лопнули, а щеку раскровянило твердыми как копыта костяшками 
суставов. Подросток не осмелился даже утереть кровь, смотрел 
умоляюще. 
     - Неверно, - ответил Тарас. - В Интернете никогда не угадаешь, 
кого обидел. Понял? Ты можешь погадить на сайте безобидной старушки, 
а она окажется одноклассницей бабушке вожака долгопрудненцев или 
генералу ФСБ. И тот и другой одинаково помогут, понял?.. Повтори, 
что понял? 
     Окровавленные губы прошептали: 
     - Что опасно... 
     - Верно. Что опасно? 
     - Опасно задевать... 
     - Тоже верно. Кого опасно задевать? 
     Разбитые губы шевелились так долго, что Тарас снова 
приготовился садануть, но на этот раз уже так, чтобы мозги 
расплескались по стене, начали в самом деле злить эти мелкие 
пакостники, но гаденыш наконец выдавил из себя: 
     - Всех опасно... 
     Тарас кивнул: 
     - То и оно. А не опасно - быть вежливым. За вежливость еще 
никого не били. Запомни! И другим перескажи. И скажи всем, что 
отыскать анонимщика в Интернете намного проще, чем телефонного 
террориста. А теперь... 
     Черноволосый ревел, его трясло, от него запахло мерзко, стало 
видно как модные светлые брюки потемнели, намокли и потяжелели. 
     - Ах, - протянул Тарас, - так ты что-то плохо меня слушаешь... 
     Он ударил по лицу снова, на этот раз отпустив руку. Подросток 
рухнул на пол, а Тарас наступил на пальцы другой руку сапогом, 
услыхал вопль, хруст тонких косточек, улыбнулся так, как могла бы 
улыбаться сама смерть. 
     - Какой ты красивый, - проговорил он почти с нежностью. - Эх... 
И богатенький! Ишь какие штуки вам накупили! Рыжий, дай-ка мне вот 
ту монтировку. 
     - Это не монтировка, - ответил Дмитрий. 
     - Все равно дай! 
     Подросток смотрел расширенными от ужаса глазами, а Дмитрий 
замахнулся, стальной прут мелькнул и с силой опустился точно на 
разбитые губы. Брызнула кровь, зубы с хрустом провалились в рот, 
пара осколков вылетела и покатилась бело-красными комочками по полу. 
  
   Красная пелена спала с глаз Дмитрия. Он почти с сочувствием 
смотрел на распластанного сынка хозяина квартиры. Тот скорчился на 
полу, правая рука с открытым переломом, все-таки зверь этот Тарас, 
на левой раздроблены пальцы, на полу лужа из разбитого рта, комочки 
выбитых зубов... 
     Валентин на прощание перехватил ножом телефонный провод, бросил 
на пол и наступил на коробочку сотового. Дмитрий и Тарас, что 
мобильный телефон заметил, но пренебрег такой мелочью, уже ждали у 
двери. 
     Валентин, оглянувшись, предупредил: 
     - Полчаса - ни звука. Иначе найдем снова. Хоть в Мексике. 
     От его холодного шипящего голоса стало страшнее, чем от 
оскаленной пасти Тараса. 
     Обратно спустились так же спокойно, как и заехали. Почтальон 
выбросил в лифте униформу, из подъезда вышли трое парней в 
просторных джинсах и рубашках, а вывернутая наизнанку сумка 
почтальона превратилась в яркозеленый туристический рюкзак. 
     В машине Тарас в недоумении понюхал пальцы, подозрительно 
посмотрел по сторонам: 
     - Никто в дерьмо не вступил? 
       Валентин хохотнул: 
       - Это ты его тряс, когда он в штаты наложил!.. И лужа 
  растеклась там... под вами. 
       Тарас брезгливо потер ладонь о колено Дмитрия, сказал с тоской, 
  словно провыл по-волчьи: 
       - Каким дерьмом занимается, каким дерьмом... А ты чо так 
  взъярился? Я вообще-то думал, что ты вроде рака в темной воде. 
       - Это еще что такое? 
       - Ну, сонное, - объяснил Тарас. - Ты не припадочный, случаем?.. 
  А не случаем? То спал-спал, а то скакнул, как рыба на сковородке!.. 
  Только что пену не пустил. 
       Валентин вел машину, смотрел вслед, но когда заговорил, Дмитрий 
  чувствовал, что слова обращены по его адресу: 
       - Черт... Теперь он мне будет сниться. 
       - Кто? - спросил Тарас любознательно. 
       - Да этот... мелкий пакостник. Глаза такие испуганные! Как 
  говорится, наказание неадекватно проступку. 
       Тарас фыркнул, а Дмитрий ответил как бы в пространство, тоже 
  отвечая не Валентину, а Тарасу, которому впрочем, все и так ясно, 
  врагов надо бить, давить и не пущать: 
       - Тарас, сейчас в Интернет каждый день впервые заходят тысячи 
  новичков. Начинают шарить во всем сайтам. Среди них немало тех, кто 
  бьет стекла в павильонах, вспарывает кресла в электричках, срывает 
  телефонные трубки в автоматах... В Интернете вообще хмелеют от 
  безнаказанности нагадить всем и каждому, прячась под псевдонимами. А 
  про этот случай... ну, последствия нашего визита!.. вся эта 
  репортерская дрянь раззвонит по всему миру! Покажут наши зверства, 
  даже добавят. 
       Валентин фыркнул неприязненно, глаза сканировали впереди 
  дорогу: 
       - Да что там добавлять? Калека останется калекой. 
       - Зато другие не станут, - ответил Дмитрий так же в 
  пространство. - Других мы уберегли, считай. Будут заходить в 
  Интернет на цыпочках. Раскланиваться со всеми! 
       Тарас расстегнул рубашку на груди, ветер вскудрявил густую 
  поросль, внезапно спросил: 
       - А что такое Интернет? 
       Дмитрий присвистнул в великом изумлении: 
       - А ты не знаешь? 
       - Да слышал краем уха... Можно подумать, ты знаешь! 
       - У меня хороший комп с подключением... Вернее, я думал, что 
  хороший, пока эти два чудовища не увидел. Черт, ты же их так 
  уродовал, что я решил... решил даже, что и к тебе на сайт кто-то 
  заходил и послал тебя на хрен двадцатью способами. Да еще и тебя 
  голого смонтировал с растопыренными ягодицами под ишаком... 
       Губы Валентина чуть дрогнули, Тарас нахмурился: 
       - Ну-ну, придержи язык. Я не знаю что такое Интернет, но этот 
  Интернет в троллейбусах сидения выпарывает! И стекла бьет. Даже на 
  остановке, где сам ж от дождя прячется. Но тот Интернет найти 
  труднее. А здесь, как говорит наш полковник, все оставляет следы. 
       Валентин покачал головой: 
       - Жестоко мы его. Чересчур. 
       - Жестко, - согласился Тарас. - Но не выслеживать их всех, а 
  потом к каждому вот так? Лучше прижечь язвочку, а то потом на 
  ампутацию! 
       - Гм. - проговорил Валентин, - Язвочку жалко. 
       Тарас жизнерадостно захохотал, а Дмитрий мстительно подумал, 
  что Валентин, несмотря на его аристократический вид и манеры лорда, 
  наверняка и от компа шарахается, как от вредной причуды технофилов. 
  А то и облучиться боится. Тупой, хоть и знает как держать вилку. 
       А Тарас неожиданно сказал в спину Валентину: 
       - Ничего, Валя... Нас еще призовут на настоящее! 
       - Когда? - спросил Валентин скептически. 
       Тарас ответил очень серьезно, настолько серьезно, что Дмитрий 
  посмотрел на него с удивлением, будто на месте боевого десантника 
  вдруг оказался другой человек: 
       - Россия сосредотачивается, Валентин. Мы им такое унижение не 
  простим. 
  

       Глава 14 
  

       На телефонные звонки Дмитрий не отвечал, и Филипп, полный 
  недобрых предчувствий, позвонил Славе. Вдвоем прошлись сперва по 
  Тверской, а когда свернули в Козицкий, сразу заметили каких-то 
  личностей, что чересчур часто шастали по двору. Да и чужие машины во 
  дворе, а здесь уже всех знают как облупленных. В машинах кто просто 
  сидел и слушал радио, кто читал газету. И хотя машины далеко, к тому 
  же поставлены так, чтобы никому не мешать, но по тому, как не давали 
  себя "запирать" было ясно, что готовы в каждую минуту сорваться с 
  места. 
       Слава бесцельно прохаживался по двору, заглянул в мусорный ящик 
  и даже поковырялся: в Москве полно бездомных интеллигентного вида и 
  не только бездомных, что не гнушаются заглядывать в мусорные баки, а 
  Филипп бодро вбежал в подъезд, поднялся на этаж Дмитрия. 
       Все цело, дверь не отжимали, ни царапины, коврик на месте. Если 
  бы отжимали домкратом, не говоря о выламывании, следы бы остались, а 
  так, похоже, дверь последний раз открывали и закрывали ключом. Или 
  же очень хорошо выбранной отмычкой. 
       Славка смотрел по сторонам, пока Филипп выходил из подъезда, и 
  только когда они оказались рядом, спросил жадным шепотом: 
       - Ну что? 
       - Исчез, - ответил Филипп жестко. - Просто исчез. 
       - Будем заявлять в милицию? 
       - Смеешься? Им бы только бабок беспомощных штрафовать... 
       Слава повесил голову, их участковый был известен тем, что 
  сшибал взятки всюду, где только мог, и с кого только мог, а при его 
  должности и умишке двухнедельной лягушки мог обирать только 
  беспомощных старух, торгующих редиской у станции метро. 
       Улица медленно двигалась навстречу, покачиваясь из стороны в 
  стороны, совсем рядом, за бордюром шуршали шинами роскошные 
  иномарки, толстые и сытые люди мчались прожигать жизнь, красивые 
  женщины уютно балдели на задних сидениях, их ждали накрытые столы в 
  ресторанах и расстеленные постели в задних комнатах... ну, или кого 
  на роялях, если уж так надо с вывертами, а здесь холодно и зябко, в 
  животах пусто, а в сердцах ненависть, что требует прямо сейчас 
  выхватить пистолет и стрелять вот в этих, богатых, сытых, 
  преуспевающих... 
       На перекрестке потоптались, чувствуя себя внезапно 
  осиротевшими. Отсюда раньше сворачивали к Дмитрию, подолгу сидели в 
  его уютном комнатке и разговаривали о России. А куда теперь? 
       Слава поднял зябко поводил плечами, несмотря на прокаленный 
  воздух, а Филипп сказал тяжело: 
       - Пойдем ко мне. 
       - Пойдем, - согласился Слава мертвым голосом. - Купить по 
  дороге что-нибудь? 
       Под всеобъемлющем "что-нибудь" в России всегда подразумевается 
  только одно, конкретное, но Филипп покачал головой: 
       - Сейчас нам бы по чашке кофе. 
       - Горячего, - согласился Слава. - И покрепче. 
       Город казался чужим и враждебным. Хотя до Филиппа рукой подать, 
  чуть ли не в соседнем доме, но они походили кругами, вдруг за ними 
  хвост, чуть согрелись, но по-прежнему избегали смотреть на белые 
  лица друг друга. 
       Уже от метро "Тверская" прошлось буквально проталкиваться в 
  узком проходе между стеной и вылезшими на тротуар роскошными 
  иномарками. И хотя от метро до Козицкого переулка только один 
  квартал, оба разогрелись от злости и унижения, а в тесном Козицком 
  между зданием Елисеевского и ювелирного все те же иномарки, что 
  прижались одна к другой как хрупкие яйца в простой авоське, 
  протискиваться можно только по одному, да еще по проезжей части, где 
  то и дело проползают эти тупорылые подводные лодки с темными 
  стеклами и бронированными дверьми. 
       Измучившись, они прошли мимо дома Филиппа, не поворачивая 
  голов, дворами прошли к корпусу Дмитрия, тоже останавливаясь и 
  оглядываясь, словно решали, не вернуться ли за бутылкой? Затем между 
  мусоркой и гаражами пробрались обратной дорогой в Козицкий, где дом 
  под номером двенадцать раскинулся на десяток корпусов, протиснулись 
  между бесконечных иномарок к седьмому, наконец-то первый подъезд, 
  Филипп открыл магнитным ключом, а пока открывал, на него и Славу 
  холодно и бесцеремонно смотрели с разных сторон две телекамеры с 
  мощной оптикой: кто-то из новых жильцов подъезда был то ли чересчур 
  подозрителен, то ли чересчур любопытен. 
       Крыльцо выложено мраморными плитами, глупо и кричаще, к тому же 
  зимой на этом скользком мраморе каждый из жильцов грохается за милую 
  душу, зато виден размах современного купчика... 
       Филипп уже качнулся в сторону лифта, но взгляд зацепился за 
  белеющий краешек в его почтовом ящике. 
       - Черт, - сказал он со злостью. - Опять напоминание о 
  неуплате... 
       - За квартиру? 
       - Не за сотовый же телефон, - огрызнулся Филипп. - За 
  простой... Да и за квартиру. 
       - Да ладно тебе. У меня в этом месяце даже за электричество не 
  плачено, а за квартиру я уже полгода ни рубля не отстегивал. 
       Он вызвал лифт, в шахте загрохотало и через решетку было видно 
  как неспешно задвигались тросы, противовесы, пошли поскрипывать 
  огромные механизмы. Филипп открыл ящик пальцем, замочек давно 
  сломан, небрежно достал пачку газет, рекламок, проспектов, буклетов, 
  рекламных листов: от роскошных и на глянцевой бумаги, от самых 
  простеньких, отпечатанных едва ли не на допотопной пишущей машинке 
  или на матричном принтере. Их дом считался одним из самых богатых, а 
  во все почтовые ящики каждый день бросали массу этой бумаги. 
       Лифт донес их на шестой этаж, оба держали руки в карманах, 
  готовые стрелять при малейшем подозрении. На площадке пусто, хотя 
  над дверью соседа напротив угрюмо и мрачно уставилась на них 
  телекамера. 
       Не вынимая рук, Слава встал слева от Филиппа, тот настороженно 
  вставил ключ в замочную скважину. Слава видел его побелевшие глаза и 
  капли пота на лбу. Если с Дмитрием что-то не так, то сейчас может 
  грохнуть взрыв, что разнесет их в клочья, в распахнувшуюся дверь 
  могут выскочить крутые ребята с автоматами, что сразу начнут 
  стрелять... да все может быть, а у него одна рука вынимает ключ, 
  другая тянет за ручку дверь, Слава сумеет вмешаться позже, когда тут 
  уже получит полсотни пуль в грудь и лицо... 
       Дверь медленно открылась. В коридоре пахло жареным луком, 
  несвежим бельем, воздух был влажный, из-под двери ванной пробивались 
  плотные струи пара. Значит, сегодня стирать Христина, а если бы 
  Гриценко, то этот проклятый жиденыш никогда не закрывает двери, у 
  него, видите ли, нарушено экологическое равновесие... 
       Настороженно оглядываясь, они захлопнули дверь, а когда 
  отпирали комнату Дмитрия, с кухни со сковородкой в руках вышла 
  грузная Ксения в сопровождении голодных внуков. 
       - Здравствуйте, Ксения Кирилловна, - поздоровались Филипп и 
  Слава хором. 
       Соседка заулыбалась, не часто встречаются в коммуналках молодые 
  парни, что не пьют и не дерутся, а их сосед Филипп и дружит с такими 
  же приличными молодыми людьми... 
       Филипп тихонько прикрыл дверь, собачка замка легонько щелкнула. 
  Слава прошел в глубину комнаты, громко топая, а Филипп приник к 
  двери ухом, застыл. Слава поскрипел стулом, подвигал, толкнул стол, 
  в то время как глаза быстро и зорко осматривали комнату. 
       Все на месте, на окне все та же хлебница, электрический чайник 
  повернут вправо, безобразная стопка книг, хорошо видимая с улицы. У 
  Дмитрия тоже чайник, только красный, видно хорошо, и если он изменит 
  место... 
       - Да вроде бы никого, - сказал он громко. Слава видел как он 
  задрал голову, оглядывая места, куда могли вмонтировать жучки, но 
  Филипп рассмеялся и отмахнулся: откуда у нашей милиции жучки, а 
  более серьезных дядей они не заинтересуют, мелкота. - Садись, я 
  смелю кофе. 
       - Давай я, - предложил Слава. 
       - Ты мелешь крупно. 
       - Это у тебе ножи затупились. 
       - Это у тебя затупились. И не ножи вовсе. 
       - Ты это чо? 
       - Не чо, а дольше молоть надо. 
       Когда пена поднялась, Филипп едва не прозевал снять джезву. 
  Слава наконец сказал со вздохом: 
       - Я не представляю, чем занимался Дмитрий. Он говорил, что 
  челночничал, но челноки дома бывают совсем редко. Во всяком случае, 
  враги его достали раньше, чем нас. 
       - Как думаешь, жиды? 
       - Наверное. Он прямо кипел, когда слышал фамилии рабиновичей. 
  Если в самом деле все у них в руках, то его нашли... 
       - Сволочи! 
       - Сволочи, - согласился Слава. Подумав, добавил с убеждением, - 
  Буду стрелять их, сволочей! 
       - Кого, жидов? Из своего тэтэ? 
       Слава окрысился: 
       - Я могу достать и АКМ! 
       - Достать... На АКМ тебе разрешения не дадут. 
       - Бандиты разрешения не просят. 
       - А ты бандит? 
       - Да иди ты... Бандитам можно, а борцам за свободу... ну, 
  вообще за справедливость - нельзя? Я не собираюсь ни у кого 
  спрашивать разрешения. Пойду мочить их, гадов! 
       - Кого? 
       - Гадов! - выкрикнул Слава. - Сволочей! Эту жирную мразь, что 
  править нами... что грабит нас, унижает нас. Бог создал человека, а 
  Кольт сделал их равными! 
       Филипп отмахнулся, голос был горьким: 
       - Приятно, конечно, помечтать, представить себе, как 
  подстерегаешь этих тварей и всаживаешь в упор свинец... Но вечером 
  тебе позовут выпить пивка твои с факультета, утром еще будет тяжелая 
  голова, днем позвонит Люська и сообщит, что уже созрела, ты ей в 
  постели расскажешь о своих грозных и праведных планах... Что дальше? 
  Заливаясь слезами, она будет бросаться тебе на шею и умолять никуда 
  не ходить, никого не убивать. И что она все для тебя сделает, только 
  не ходи, а то убьют... 
       - Да пошел ты, - сказал Слава раздраженно. - Никакая Люська 
  меня не остановит. Когда на чаше весов с одной стороны Родина, на 
  другой - Люська... 
       - Ну ладно, - сказал Филипп, он сел поудобнее, провел мягкой 
  ладонью по бородке, - как говаривал Дима, надо реально представить 
  себе задачу. Ты хочешь поразить мерзавца, который мчится в 
  скоростном автомобиле с затемненными стеклами по людной улице, 
  распугивая всякие там жигулешки и москвичи. Можно, конечно, найти 
  жертву и попроще, замочить какую-нибудь старушку... 
       Слава возразил: 
       - Они что, никогда не останавливаются? И стекла у всех 
  обязательно темные? Да и народу не везде полно! 
       - Ну, знаешь ли, надо быть готовым, что безлюдная улица к тому 
  моменту, пока ты вытащишь из-под полы АКМ, станет очень даже людной. 
  Итак, как говаривал Дима, авто мчится со скоростью не меньше 
  шестидесяти, а уж крутые так вовсе... Ширина дороги, ну, пусть 
  десять метров. Тебе надо оружие пронести скрыто - раз, быстро 
  привести в готовность - два... Здесь годится "узи", там двадцать 
  патронов, скорострельность высокая, дальность стрельбы - тридцать 
  метров, хотя по паспорту пятьдесят... Ну, "ингрем" такой же, можно 
  брать и его. Те же достоинства: высокая скорострельность, что решает 
  проблему скорости быстрой машины, но на практике, когда времени в 
  обрез, надо спешить, нервозность, разброс пуль составит больше двух 
  метров уже с десяти метров! Это, Слава, я говорю о машине, которая 
  стоит. А если мчится? Надо упреждение, а тут разброс пуль вообще 
  будет около пяти метров. Конечно, какие-то пули в машину попадут... 
  может быть, даже убьешь гада, но только сколько народу перебьешь 
  еще? Высота машины всего полтора метра, ширина - четыре. Ну как? 
  Зато "узи" стоит всего пятьсот-шестьсот баксов. 
       На сотню баксов дороже "стечкин", это вообще самое мощное и 
  самое точное из пистолетов, что можно купить на наших рынках. Еще 
  люгер неплох, но у того магазин маловат, скорострельность вовсе 
  хреновая. "Стечкин" поражает цели за сотню метров. И хотя это 
  пистолет, пулемет и карабин - все вместе, он невелик, носить скрыто 
  легко. Стрелять можно как одиночными, как и очередями. 
  Скорострельность ниже, чем у "узи", там что разброс патронов по 
  сторонам не так велик, а патронов хватит - двадцать в магазине. С 
  ним если кого и зацепишь, то меньше, чем при стрельбе из "узи". Зато 
  ствол так уводит вверх, что бедные воробьи... 
       Слава вскипел: 
       - Да не собираюсь я стрелять невинных! Или твоих гребаных 
  воробьев! 
       Филипп покачал головой: 
       - Невинных нет. Господь наш сказал, что все виновны уже от 
  рождения. Все грешники. Так что лупи всех, а Бог разберется, кого в 
  ад, в кого к себе... Ладно, это я так. О револьверах думать даже не 
  стоит: взводить курок, скорострельности никакой, это только в кино 
  ковбои палят так, что два выстрела сливаются в один... Есть еще АКС, 
  но это дрянь, дрянь. Мелкий калибр, а его тонкие пули прошибают 
  насквозь почти без вреда. Ну, если не заденут артерию. Даже пуля, 
  пробившая печень навылет, редко вызывает шок. На моих глазах парни, 
  раненые в руку, ногу, в плечо - вели тяжелый бой, отстреливали по 
  два магазина, выпускали по пятнадцать гранат из подствольника, а 
  когда бой заканчивался, с удивлением замечали, что в трех местах 
  прострелен этими пятимиллиметровыми пульками. При той уровне 
  адреналина, что у твоего перепуганного гада, он почувствует ранение 
  навылет только в отделении милиции, где его будут выспрашивать о 
  твоих приметах 
       - А если всадить в него весь магазин? 
       - Ну, Слава, будь серьезнее... Ты ж видишь, я молчу, что АКС 
  стоит за тыщу баксов, а где их взять? А самое главное, что потом? 
  Уходить с оружием? Если оставить, то где брать каждый раз тыщу 
  зеленых? 
       Он угрюмо умолк, брезгливо поковырялся в бумагах, выискивая 
  газету с телепрограммкой. Вообще-то печатают все наперебой, но одни 
  выделяют крупным шрифтом фильмы, другие снабжают комментариями, и 
  Филипп все еще не выбрал, какую телепрограмму оставлять, а какие 
  выбрасывать, не глядя. 
       На пол попытался выскользнуть сложенный вчетверо листок, Филипп 
  поймал на лету. 
       Слава спросил обеспокоено: 
       - Что-то случилось? У тебя такая морда лица... 
       - От Дмитрия, - сообщил Филипп мертвым голосом. Развернул, в 
  листке поблескивали ключи от подъезда и квартиры Дмитрия. Он 
  повертел листок со всех сторон, даже посмотрел на свет. - Даты нет. 
  Даже непонятно, когда послал... 
       - Послал? Это же не письмо. 
       - Да он мог оставить кому-то, чтобы потом передали. Кому мог 
  доверить и ключи. 
       - Что там? 
       Филипп молча протянулся листок. Корявым почерком было написано: 
"Хотите получить свой миллион? Играйте в Русское Домино, а затем 
  наберите в любом швейцарском банке день, месяц и год рождения своей 
  матери". Вместо подписи на них смотрела веселая рожица. 
       - Ты уверен, что это от него? 
       Голос Славки вздрагивал, колеблясь между страхом и надеждой. 
  Филипп ответил вопросом на вопрос: 
       - А ты не помнишь, что он называл швейцарским банком? 
       Слава нахмурился, вспоминая, потом просиял, хлопнул себя по 
  лбу: 
       - Ну да, слышал как-то! Когда-то мы у него сидели, а какой-то 
  жлоб звонил снизу в домофон. Дима тогда еще сказал, что его личный 
  швейцарский сейф еще и разговаривает, только деньги сам печатать 
  отказывается. А что... ты думаешь, что-то связано с этим домофоном? 
       Филипп выцедил последние капли, черные как деготь, опрокинул и 
  посмотрел на лениво расползающуюся жижу. Фигура получилась похожей 
  на осьминога, даже на кальмара, если считать опрокинутую чашка за 
  панцирь. 
       - Нам будет удача, - определил он и поднялся. - Пойдем? 
       Уже на лестнице Слава спросил: 
       - А если бы фигура получилась другой? 
       - Все равно удача, - упрямо сообщил Филипп. - У меня хоть 
  черный кот, хоть поп, хоть баба с ведрами - все одно удача. Других 
  толкований я не знаю. 
  

       Глава 15 
  

       На крыльцо взбежали по-хозяйски, но впервые Филипп не стал 
  тыкать пальцем в коробочку замка домофона. Слава задержал дыхание, 
  когда Филипп приложил магнитный ключ, вдруг почудилось, что ничего 
  не получится, но коротко пикнуло, Филипп рывком открыл тяжелую 
  металлическую дверь. 
       Лифт без задержек поднял на этаж Дмитрия. Чувство тревоги 
  усилилось, в коридоре непривычно тихо, 
       Филипп долго тыкал ключ в скважину, оказалось - не той 
  стороной, наконец оба вошли, постояли в прихожей, осматриваясь, 
  прислушиваясь, стараясь уловить угрозу, пусть даже давно миновавшую. 
  
     На кухне мерно капала вода. Филипп наконец бочком продвинулся 
  вперед, прошелся по обеим комнатам, наклонялся и принюхивался, 
  ничего не трогал, словно в комнате лежал труп, и рискованно было 
  стереть чужие отпечатки или оставить свои. 
       Слава крикнул из прихожей: 
       - Что-нибудь есть? 
       - Следов борьбы нет. 
       - Что же, он ушел сам и не вернулся? 
       - Похоже на то. 
       Слава выругался: 
       - Сволочи! 
       Филипп вернулся, Слава отступил и смотрел как тот снял трубку, 
  без усилий содрал кожух домофона, под ним оказалось нечто похожее на 
  калькулятор. Слава присвистнул, а Филипп начал медленно тыкать в 
  цифры пальцем, время от времени останавливаясь и двигая складками на 
  лбу: не всяк в наше время помнит день рождения матери. 
       Наконец он остановился, в глазах было вопрос. Слава поглядывал 
  обеспокоено, но услышал только как далеко внизу за окном сработала 
  автомобильная сигнализация. Филипп вздохнул, лицо сразу постарело, 
  осунулось. Его пальцы воткнули кожух домофона на место, повесили 
  трубку. 
       И в этот момент рядом едва слышно скрипнуло. За обоями словно 
  бы что-то шелохнулось. Слава замер, его палец тянулся к стене. 
  Филипп, уже что-то догадываясь, резко выбросил вперед руку. Пальцы 
  пробили бумагу. В темноте смутно белели стопки нарезанной бумаги. 
       Рука Филиппа вернулась на свет. Оба уставились во все глаза. На 
  ладони лежала толстая пачка долларов, аккуратно перехваченная 
  аптечной резинкой. Слава выдохнул: 
       - Ну, механик... Ну, хитроумный... 
       Филипп сказал с тоской: 
       - Но что это? 
       Он снова запустил руку в тайник, пошарил, отвернув лицо. Дыра 
  зияла отвратительная и страшная, как будто в стену попал небольшой 
  снаряд. Тайник небольшой, да большой и не выдолбить в такой стене, 
  однако пять пачек, которые вытащил в конце-концов Филипп до 
  последней бумажки, занимали в нем не больше трети. 
       - Он знал, - сказал Филипп сурово. - Он знал, что не вернется. 
  И послание зашифровал так, чтобы его не мог понять передающий 
  записку... 
       Из взгляды встретились на денежных знаках проклятой Империи. 
  Собранные по тысяче и перетянутые резинками, они были сгруппированы 
  еще по десять таких пачек, и выглядели аккуратными столбиками 
  нарезанной бумаги. Филипп напоминал себе, что это двести пятьдесят 
  тысяч, за которые можно купить приличную двухкомнатную квартиру в 
  Москве или особняк в центре какого-нибудь Парижа, но сердце не 
  стукнуло чаще, и дыхание не участилось. 
       Слава облизнул пересохшие губы: 
       - Что будем делать? 
       - Похоже, эти деньги он передает нам, - сказал Филипп медленно. 
  
     - Да это ясно, - ответил Слава тоскливо. - Как распорядимся? 
       - Можно по-русски, - ответил Филипп с горькой насмешкой, - на 
  половину купить водки, на другую половину - закуски... нет, это не 
  по-русски, на закуску хватит рукав понюхать... а можно поступить 
  иначе... Мы ведь новые русские? 
       Слава кивнул: 
       - Самые новые. 
       Он уже видел перед собой ласковое средиземное море, пальмы. 
  Яркое солнце на безоблачном синем небе, красивых женщин в бикини и 
  без, слышал веселый беззаботный смех людей, которые не считают 
  деньги. 
       - Мы самые новые, - повторил Филипп. - Самые новые. 
       Он всегда любил возиться с оружием. У себя на даче, если можно 
  назвать дачей полуразвалившуюся хибарку на проклятых шести сотках, у 
  него была своя крохотная мастерская, где вручную доводил стандартные 
  патроны до нужного ему состояния. 
       Зажав пулю в тиски, аккуратно высверливал углубления, смысл 
  которых не понять не только профану, но даже добросовестному 
  портяночнику, который отслужил свои два года честно и добросовестно. 
  Наносил по периметру кольца, одни пули оставлял пустотелыми, другие 
  заполнял когда свинцом, когда ртутью... Порох отмерял по крупинкам. 
  И хотя заказ можно было выполнить без всех этих ухищрений, но ему 
  нравилось выполнять красиво, с эффектами, как, например, когда он 
  застрелил главу москворецких прямо на роскошной даче в окружении 
  телохранителей, множества гостей по случаю дня рождения главаря. 
       Сейчас он держал в руках знаменитый "винторез" или, как 
  именуют, винторвку специальную снайперскую. Она состоит на 
  вооружении только спецгрупп, так как это чудо современной техники, 
  весит всего два с половиной килограмма, емкость магазина двадцать 
  патронов, прицельная дальность с оптическим прицелом - четыреста 
  метров, а с ночным прицелом - триста. Снабжена глушителем, 
  молниеносно разбирается на три части и укладывается в кейс. На 
  полкилометра пробивает бронежилеты до четвертого класса, которые с 
  легкостью выдерживают очереди из калашникова... 
       Если бы ему такая чуть раньше, он заметнее проредил бы ряды 
  московских бандитов. Да и не только московских. Сейчас же только по 
  мишеням, по мишеням, стоя, с колена, лежа, с поворота, с кувырка, 
  словно это не винтовка, а пистолет... 
       Но сердце дрогнуло, когда ему дали однозарядную снайперскую 
  винтовку ОЦ-44. Калибр двенадцать и семь, вес - четырнадцать, а 
  прицельная дальность - два с половиной километра. Дмитрий не поверил 
  глазам, когда с двух километров просаживал насквозь любые 
  бронекостюмы, включая и восьмой, последний, пробивал броневые листы 
  бэтээров и прочей бронетехники. 
       - Черт, - вырвалось у него. - Еще бы чуть, и можно бить танки 
  прямо в лоб! Это действительно винтовка... 
       Инструктор довольно оскалил зубы, спросил: 
       - Ты еще не бывал, как вижу, на пленере. 
       - Не бывал, - ответил Дмитрий. - А что? 
       - Тогда тебя ждет сюрприз, - сказал инструктор. - И с 
  винтовками - тоже. Мы ведь "каскад"! Ты еще не видел все оружие 
"каскада"! 
       Постепенно, урывками и огрызками он узнавал больше о 
  спецподразделении, в котором сейчас проливал пот ведрами. Точная 
  дата основания "каскад"а неизвестна, точно так же неизвестно, почему 
  его так назвали. Во всяком случае, каскадеров в нынешнем виде, 
  которые вместо актеров кувыркаются и прыгают через огонь, в те 
  давние времена еще не существовало. Полагают, что все началось со 
  знаменитой фразы Иосифа Виссарионовича: "есть человек - есть 
  проблема, нет человека - нет проблемы". И вот однажды в тиши 
  кабинетов аналитических отделов "компетентных органов" родилась идея 
  о создании спецгруппы, аналога которой не было во всем мире. Она 
  должна была сочетать в себе почти все мыслимые спецификации 
  спецслужб и часть немыслимых (например свободу действий и 
  автономность принятия решений). 
       Что ж, в России часто создавалось то, до чего остальной мир не 
  додумался. Как, к примеру, тихие русские интеллигенты создали и 
  обосновали такое политическое течение, как терроризм. И сами же 
  начали швырять бомбы в царей, градоначальников, подав пример всему 
  миру. 
       На этот раз, творчески развивая идею вождя народов, был создана 
  спецгруппа, сотрудники которой обучались владению оружием любого 
  вида - от куска стекла, до артиллерийской установки. Они учились 
  проникать всюду - от штабов и командных пунктов, до тюрем 
  максимального режима изоляции и банковских подвалов. Они учились 
  пользоваться всеми мыслимыми видами транспорта - от гужевого до 
  реактивного. Их учили выживать в условиях дикой природы и трущобных 
  районов. Они учились говорить на наиболее распространенных языках 
  мира английском, испанском, китайском и арабском. Они учились 
  завоевывать уважение у врагов и доверие у пленных. Кандидатов 
  собирали со всего СССР, задействовав для этого всю мощь структуры 
  тотального наблюдения. Задача у группы была одна: определение 
  ключевой фигуры (или фигур) в происходящих где-либо событиях и 
  нейтрализация этой фигуры (фигур). 
       Созданная группа долгое время не была пущена в ход. Сталин 
  испугался собственного изобретения. Отряд был расформирован, его 
  учебная база перешла в ведение ГРУ. Однако, через несколько лет о 
  ней вспомнили. Вновь собранных курсантов, по ускоренной программе, 
  подготовили выполнению особых заданий за линией фронта. Ликвидация 
  нескольких разведшкол "Абвера", физическое устранение английской 
  спецгруппы коммандос, готовящих вывоз из Норвегии золотого запаса. 
  Благополучный провал "Заговора генералов" и, как следствие, казнь 
  наиболее опасных для ССР военных и политических деятелей в Германии 
  (в их числе адмирал Канарис, английский агент, вполне способный 
  добиться организации сепаратных соглашений между верхушкой третьего 
  рейха и союзниками, талантливый разведчик, составивший меморандум, 
  на основе которого была написана знаменитая речь Черчилля в Фултоне, 
  знаменующая начало "холодной войны"). Провал попытки покушения на 
  Сталина в Тегеране, Инспирирование казни Муссолини, предание 
  гласности истории высадки союзников на Сицилии, кража архивов и 
  материалов института Анненербе (не такая уж бесполезная вещь). 
       После смерти Сталина "Каскад" попал под каток "чисток" и, 
  наряду с многими профессионалами тайной войны, которые не умели 
"каяться" и "признавать ошибки" - "каскадеры" оказались в опале. 
       Во время корейской войны, когда термин "геополитика" вновь стал 
  звучать в коридорах власти, о "каскаде" вспомнили. Подготовка бойцов 
  стала проводиться с учетом возможного региона применения, в список 
  учебных дисциплин прочно вошла этнология. создавались жестко 
  территориально ориентированные группы. В обход 10 управления 
  генштаба, традиционно занимающегося военной помощью потенциальным 
  союзникам, "каскад" стал напрямую вмешиваться в ход событий, 
  корректируя их создаваемыми "многоходовками". В ход шли и прямые 
  устранения (как в случае самоубийства Макнамары) и разоблачения 
  через прессу (Уотергейтский скандал) Провоцировались вооруженные 
  столкновения (Пак Чжон Хи) и внутренние разборки (Генерал Чомбе). 
  Проводились операции по стимулированию выдвижения наиболее 
  управляемых лидеров, с одновременным устранением их конкурентов. 
  Закреплялись лидеры движений с невозможностью их замены. 
       Одним из главных критериев отбора стал IQ, который у кандидата 
  в "мальки" должен быть не ниже 150 % от средней нормы, для кандидата 
  в командный состав этот показатель должен быть не менее 250 % от 
  средней нормы. Обязательно для всех кандидатов высшее образование 
  (желательно гражданский ВУЗ) и отменное здоровье. При этом обращали 
  внимание на то, чтобы кандидат не был профессиональным спортсменом.. 
  
     Дмитрий хмыкнул, вспоминая свои многочисленные стычки с 
  мастерами спорта по боксу, каратэ, борьбе, не говоря уже о клоунских 
  восточных единоборствах. Всегда повергал с такой легкостью, что иной 
  раз думал, что обыкновенный мальчишка из подворотни дал бы отпор 
  круче... Увы, спортсмен ориентирован на имитацию ударов, приносящих 
  очки, на выпендривание перед судьями и зрителями, 
       - Здесь не Олимпийские игры, - сказал он вслух. - Прижатый к 
  стене имеет право бить насмерть. 
  

       Глава 16 
  

       Он несся на скоростном мотоцикле, перепрыгивал через канавы, 
  упавшие деревья, а когда впереди блеснула гладь воды, прибавил газу 
  и полетел на рекой, широкой как тихий, Днепр, до середины которого 
  не всякая птица, а его двухколесный зверь смог, а потом наконец 
  колеса коснулись воды, но скорость настолько сумасшедшая, что он так 
  и несся по поверхности, погрузившись не больше, чем на ладонь... 
       Грубый толчок заставил мгновенно вернуться в казарму: 
       - Эй, вставай!.. Люди плюйте на него!.. Вчера спал, позавчера 
  спал.... и сегодня снова начал спать, спячник! 
       Над ним высился гороподобный Тарас. Снизу он казался вовсе 
  великаном, страшным и подпотолочным. 
       - Ты чо? - просипел Дмитрий спросонья. 
       - Дуй к полковнику. 
       - Черт, сейчас же ночь... 
       Тарас сказал быстро: 
       - Вообще-то можно не идти. 
       - Да? - спросил Дмитрий сонно. - тогда я приду утром. 
       - Ура, - ответил довольно Тарас. - Тогда спи. На чем-нибудь 
  другом постажируешься. 
       Он хлопнул его по плечу, Дмитрий свалился в постель. Тарас уже 
  удалялся к выходу, весь настолько широкий, что задевал спинки 
  кроватей по обе стороны. Неведомая сила швырнула Дмитрия из постели. 
  Тарас на мгновение появился в светлом прямоугольнике освещенного 
  коридора, слышно было как хлопнула дверь, в казарме стало темно как 
  в церкви с погашенными огнями. 
       Тарас дошел до выхода из казармы, когда сзади послышался топот, 
  словно его догонял молодой слон. Лицо Дмитрия, все еще припухшее от 
  сна, было злым как у химеры на соборе Парижской богоматери. 
       - Ну и шуточки у тебя! 
       - А чо, - отозвался Тарас довольно, - спал бы... дело ж 
  добровольное. 
       - Ну да, другому скажи. Опять пацанам пальцы ломать? 
       - Насчет пальцев... гм, наверное. Только на этот раз не 
  пацанам, не пацанам. Это точно, не пацанам. Иди, побрейся, приведу 
  себя в порядок. Я соберу остальных. 
       Стараясь не будить остальных, Дмитрий поспешил в бытовку. Хотя 
  каскадники спят как бревна, но любой шорох слышат даже в самом 
  глубоком сне, уже убеждался... 
       Он зябко повел плечами, ноги понесли навстречу белому кафелю 
  как пушинку, воду открыл чуть-чуть, шумит, а сам с недоверием 
  всматривался в засиженное мухами зеркало, висевшее над раковиной. 
  Лицо вытянулось и загорело, делая его похожим на Хозе из оперы 
"Кармен", других жгучих испанцев он не знал. Густые черные волосы 
  торчат как у пьяного ежа, кончики уже закручиваются, из-за чего с 
  детского сада звали кудряшкой и кудрявчиком. Черные как смоль брови, 
  длинные и чуть поднятые на концах ресницы делали его похожим на 
  красавца цыгана, и тем неожиданнее была пронзительная синева глаз. 
       Он начал намыливать лицо, пена на фоне темнокоричневого загара 
  выглядела ослепительно белой, сказочной. Под блестящей кожей 
  вздулись на миг и тут же растворились тугие желваки, а по всему телу 
  точно так же вздувались и опадали, просыпаясь и встряхиваясь, тугие 
  мышцы. 
       На тренировках его заставили помимо пробежек со штангой на 
  плечах, еще и выучить язык жестов, мимики, кучу секретных кодов, и 
  если от тренировок в зале стонали все мышцы, то от усиленных занятий 
  по мнемонике трещал череп, а мозги вылезали через уши. В зале его 
  учили метать все, что попадалось под руку, а если уж мелочь, вроде 
  зубочистки, то ею должен был уметь как открывать любой замок, так и 
  попадать в выключатель в трех шагов с такой силой, чтобы погасить 
  свет. 
       Только сейчас заметил, что мышцы увеличились на треть, все тело 
  стало еще жестче, словно вытопилась не только последняя капля жира - 
  ее и не было, - но ушло и все мясо, а его место заняли тугие жилы, 
  толстые и твердые. 
       Он вздрогнул от густого рева за спиной: 
       - Ну? Долго будешь прыщики рассматривать? 
       - Заканчиваю, заканчиваю, - сказал Дмитрий торопливо. - Уже 
  все, закончил... 
       Ладони подхватили струю воды, а глазами следил за отражением в 
  зеркале. Тарас остановился в картинной позе в дверях, перегородив ее 
  целиком. Голая голова блестела, словно смазал маслом. Остроконечные 
  уши торчали как пики, готовые повернуться в сторону врага. 
       Он, как понял Дмитрий из разговоров, прослужил в "каскаде" не 
  меньше десяти лет. Вернее, уже десять лет принимает участие в боевых 
  операциях, а сколько вообще в спецназе и что делал раньше, никто не 
  знал. Уже здесь обнаружилось, что этот здоровяк помимо родного 
  украинского и русского говорит свободно на польском - странно бы, 
  живя за Украине, не познакомиться с родственным польским, а затем 
  уже на чешском и словацком. Английским овладел здесь, в спецназе, а 
  потом еще и испанском. Говорят, собирался выучить японский, но 
  смекнул вовремя, что за японца выдать себя будет трудно. 
       Что удивительно, уже в спецназе он сумел закончить программу 
  универа и даже защитил кандидатскую. Для спецназовца он чересчур 
  умен, даже среди каскадовцев, куда отбор велся не только по умению 
  ломать кости. 
       - Все, - сообщил Дмитрий торопливо, - я готов. 
       - Это называется готов... - прорычал Тарас с сомнением. - 
  Ладно... 
       Перед дверью Ермакова Тарас остановился, постучал. Ответа 
  Дмитрий не услышал, но Тарас распахнул дверь, а когда Дмитрий 
  переступил порог, захрыл дверь, оставшись в коридоре. 
       Полковник из глубокого кресла следил сразу за тремя экранами. 
  Курсанты бегали, прыгали, кувыркались, одновременно стреляя или 
  швыряя ножи. Внизу бежали, быстро сменяясь на электронном табло, 
  цифры. Счет шел на сотые доли секунды, Дмитрий на ходу попытался 
  вычленить из этих кувыркающихся фигурок себя, но из-за стола уже 
  поднялся Ермаков, лицо внимательное, глаза смотрят пристально, но 
  чувствуется, это и есть те редкие мгновения, когда полковник почти 
  доволен. 
       - Не выспался? - спросил Ермаков понимающе. - День был 
  тяжелый... 
       - Всего лишь тренировки, - ответил Дмитрий. 
       Ермаков бросил перед ним на стол листок: 
       - Здесь распечатка твоих результатов в стрельбе. Впечатляюще! 
       - Спасибо, - ответил Дмитрий осторожно. 
       - Стрелок из всех видов оружия, - сказал Ермаков тоном, по 
  которому Дмитрий не понял, одобряет ли такую всеядность или 
  осуждает, ибо мастерства достигают только при специализации из 
  одного вида орудия. - по тарелочкам - девяносто восемь из ста, по 
  бегущему зайцу - девяносто семь... гм... Примерно те же результаты в 
  стрельбе на бегу, в прыжке, с поворота... У тебя что, глаза на 
  затылке?.. 
       Дмитрий смолчал, вопрос, скорее всего, риторический. Даже 
  стандартная винтовка посылает пулю на четыре километра, причем на 
  излете пуля может убить точно так же, как на первых метрах. Но на 
  самом деле какие там четыре километра: любой эмвэдэшный снайпер 
  работает на дистанции до двухсот метров, войсковый - до трехсот, 
  лучшие из них работают на пятьсот метров. Основные трудности 
  начинаются с семисот метров, Когда Дмитрий, тогда еще желторотый 
  юнец, сидел со снайперской винтовкой в горах Афгана, он поражал 
  пробирающихся тайными тропами муджахедов с восьмисот метров. Но там 
  чистый горный воздух, что почти не мешает полету пули, там вовсе не 
  обязательно попадать в голову или грудь: раненые становятся обузой, 
  сковывают движение, замедляют караван, и тем самым ставят под 
  выстрелы уже весь отряд. 
       Уверенно пулю можно посылать разве что метров на сто, но дальше 
  вступает в действие сопротивление воздуха, а вращение пули начинает 
  уводить ее в сторону все ощутимее. И вот тут начинается странное 
  вычленения из числа прекрасных стрелков в особый клан снайперов, у 
  которых словно бы иначе устроены пальцы, уши, другая 
  чувствительность подушечки на указательном пальце, крепче нервы или 
  же, наоборот, тоньше, что позволяет улавливать какие-то мельчайшие 
  знаки, помогающие послать пулю намного точнее. Это не считая 
  обязательного умения вносить корректировки после каждого 
  пристрелочного выстрела, правильно подбирать патроны... 
       Ермаков смотрел с легкой насмешливой улыбкой, словно читал все 
  явные и тайные мысли ребенка. 
       - Да-да, патроны, - сказал он. - Ну, по крайней мере, от этой 
  проблемы тебя освободим. Но не сейчас. Патроны создавались здесь. У 
  нас своя лаборатория! Не бог весь какая, но все же... 
       - Что лаборатория, - ответил Дмитрий. - Нужна мастерская. 
       - Мастерская есть. И местные умельцы есть. 
       - Хоть за это спасибо, - пробормотал Дмитрий. После вчерашнего 
  десятикилометрового кросса в полной выкладке все тело болело, словно 
  побывало в камнедробилке. - Хоть что-то здесь будет сделано не моими 
  руками... 
       Полковник улыбнулся: 
       - Кому ж надо и черную работу делать. Теперь считайте себя 
  принцессой... или принцем, если хотите. А за принцем всегда ходят 
  десятки слуг. 
       - Лучше уж князем, - ответил Дмитрий враждебно. Ему не 
  нравилось, когда зарубежных принцев вспоминают чаще, чем местных 
  князей. - Князем, которого снаряжают на бой. Кстати, мы так и будем 
  всю жизнь бегать по холмам, постреливая по мишеням? 
       Глаза Ермакова посуровели: 
       - Анализы результатов показывают, что ты еще не достиг пика. 
  Так что на серьезное дело еще рано. Однако... 
       Он остановился, в лице проступило нечто вроде нерешительности, 
  что было настолько непривычно для Ермакова, всегда словно 
  вырезанного из камня, что Дмитрий невольно выпрямился, 
       - У меня лучшие результаты в группе! 
       Ермаков смотрел на новичка с жадным интересом. То ли мутации 
  после Чернобыля, то ли пятна на Солнце, но с каждым годом все больше 
  людей с разными отклонениями как в психике, так и в 
  чувствительности. Хотя, конечно, скорее всего они всегда были, но 
  раньше спецслужбы занимались не отдельными человеками, а массами, 
  однако Ермаков на досуге больше нравилось думать о вмешательстве из 
  космоса или других чудесных вещах, чем о просто более точной 
  диагностике. 
       В его отряде был Терпигорев, который лучше кошки видит в 
  темноте, Тищенко, который может перемножить хрен какое длинное число 
  на такое чудовищное - на калькуляторе не помещается результат, а 
  теперь еще этот, который умеет послать пулю с фантастической 
  точностью на километр, но в то же время стреляет из снайперской 
  винтовки с такой скоростью, будто бьет из автомата. 
       К тому же он только в Москве киллерствовал уже с десяток лет, 
  еще больше ухлопал бандитов по своей воле, так что такое везение 
  просто удивительно: киллеры долго живут только где-нибудь в Империи, 
  где по одному заказу в год, а путь этого парня устелен трупами в три 
  ряда! Это или везение, во что приятно верить, или же, что вернее, 
  особое чутье на опасность, которое он проявил в первый же день на 
  простейшем испытании... 
       А это, сказал он себе молча, для их работы важнее умения быстро 
  и точно стрелять. 
       - Однако, - закончил он после долгой паузы, - завтра предстоит 
  стрелять уже в людей. И, более того... 
       Снова пауза, Дмитрий спросил: 
       - Что еще? 
       - Они будут стрелять в ответ, - закончил Ермаков жестко. - А 
  стреляют быстро и метко! 
       По неслышному сигналу дверь отворилась. Проем закрыла 
  гигантская фигура Тараса. 
       - Забирать? - спросил он с профессиональным интересом мясника. 
       - Да, - ответил Ермаков. - Снаряди, объясни, проверить 
  экипировку. Как только начнет светать - выступаете. 
       С востока быстро и грозно надвигались угольно черные тучи. В 
  недрах коротко блистало, слышался треск, словно ломались скалы из 
  антрацита. Дмитрий вжимался в землю, злой и униженный, ибо над ним 
  сияло яркое голубое небо, солнечные лучи просвечивают листву редкой 
  рощицы насквозь. 
       Массивная дача генерала Шендеровского с этого пригорка видна 
  отчетливо, хотя забор вынесен далеко, а на деревьях замаскированы 
  телекамеры. Вообще-то датчики и телекамеры обитателя этой дачи... 
  какая к черту дача, это особняк, крепость, по-старому именуемая 
  дачей! - вынесены далеко в рощу и за нее, но эту полосу удалось 
  преодолеть чисто. Все трое из группы просочились почти к забору 
  незамеченными, не потревожив ни один датчик, ни задев хитро 
  запрятанной проволоки. Джип, за рулем которого на этот раз остался 
  сам Ермаков, ждет их далеко за поворотом дороги, надежно укрытый от 
  наблюдения небольшой рощицей. 
       Дача выглядит пустой: на широком дворе, где стол и дюжина 
  резных стульев, пусто, сиротливо смотрятся огромный мангал, качели, 
  беседка. Шторы и жалюзи на всех трех этажах опущены, что вроде бы 
  понятно: готовы защититься от первых же лучей солнца, но приборы 
  определили, что эти же шторы защищают от любых форм проникновения с 
  помощью новейших лазерных считывателей с оконных стекол. 
       Он хмуро улыбнулся. Эти шторы выдержат очередь из 
  крупнокалиберного автомата, не только какие-то там электроволны. А 
  вон под крышей, искусно замаскированные, пулеметы с автоматическом 
  наведение по лазерному лучу. Их не видно, но он еще до попадания в 
"каскад" знакомился с новыми видами вооружения, это только дикарю 
  непонятно почему рядом с едва заметной телекамерой оставлено вроде 
  бы пустое место. Правда, умело заклеено тонким пластиком под цвет 
  кирпича, Едва только попадешь в зону действия датчика, лазерный луч 
  отыщет почти сразу же, а там прямо из кирпича выплеснется струя 
  стальных... или свинцовых пуль. 
       В ухе раздался свистящий шепот: 
       - У них здесь все натыкано жучками. Правда, мы с Валентином 
  тоже расставили глушители, но не везде, не везде... 
       - Потише, - сказал Дмитрий одними губами. 
       - Чо? 
       - Твое "чо" слышно на даче, - ответил Дмитрий еще тише, но 
  злее. - Ты готов? 
       - Я пошел, - ответил Тарас. 
       В ухе шелестнуло, а за полсотни шагов слева среди зелени 
  наметилось движение, словно пронесся призрак. Дмитрий быстро перевел 
  прицел на крышу дачи. Трубка лазерного прицела торопливо начала 
  двигаться, уже поймав в прицел бегущего Валентина, это был он, ствол 
  пулемета тоже пришел в движение. Дмитрий торопливо выстрелил, почти 
  сразу же пулемет изрыгнул длинную очередь. 
       Фигура в маскировочном халате метнулась к двери. Дмитрию 
  показалось, что пижон ухитрился даже посмотреть наверх, насколько 
  далеко новичок сумел сбить прицел страшного зверя. Пули 
  крупнокалиберного пулемета еще продолжали ссекать ветви на дальнем 
  дереве, а Валентин моментально прикрепил взрывчатку к двери, ушел 
  кувырком в темноту, циркач проклятый, силы тратит зазря... 
       Через секунду грохнул взрыв. Второй заряд разнес окно. Даже 
  бронестекло, что выдерживает прямое попадание из гранатомета, пасует 
  перед маленькой коробочкой взрывчатки, налепленной прямо на стекло. 
  

       Глава 17 
  

       Дмитрий вскочил, теперь все в скорости, ветер засвистел в ушах. 
  Дверь распахнулась в тот момент, когда ноги донесли до крыльца. Едва 
  удержав палец на спусковом крючке, влетел в проем, перекувыркнулся, 
  готовый стрелять, бить, калечить, Валентин уже стоял в комнате, 
  неизвестно откуда взявшись, словно пройдя сквозь стену. Посмотрел 
  искоса, кивнул на дальнюю дверь в длинном роскошно убранном 
  коридоре. Под ногами барона раскинулся на спине крупный мужчина с 
  широкой грудью. В прекрасном костюме, с прекрасной прической, что 
  испачкалась в крови. Еще один скорчился под стеной, его прекрасный 
  костюм в кровавых лохмотьях, а под ним быстро расплывается красная 
  лужа. 
       Валентин скользнул к двери с роскошными позолоченными ручками в 
  виде львов, слегка приоткрыл. В этот момент распахнулась дверь, 
  которую Дмитрий до этого считал дверцей шкафа. Влетел заспанный, но 
  с решительным лицом плечистый парень. Автомат на плече, ладонь лежит 
  на нем твердо и уверенно, но у него не было шансов. Правда, он 
  раньше вскинул автомат, а Дмитрий сперва должен был выдернуть 
  пистолет из кобуры. Но, выдергивая, он одним легким движением снял с 
  предохранителя, в то время как охранник ухватил цепкими пальцами 
  затвор, потянул... В этот момент пальцы Дмитрия тоже коснулись 
  затвора. Затвор автомата тугой и упорно сопротивляющийся, а когда 
  охранник целую секунду снимал с предохранителя, такого крохотного и 
  труднодоступного, одновременно досылая патрон... 
       Дмитрию на все это понадобилось полсекунды. Даже у самого 
  умелого и быстрого автоматчика на затвор и снятие с предохранителя 
  уходит полторы-две секунды. И когда охранник сделал движение 
  вскинуть автомат, пуля ударила его в переносицу. 
       Валентин оглянулся, даже в этот момент, когда увидел падающего 
  ему под ноги парня в кровавой дыркой во лбу, лицо его не утратило 
  скучающего выражения. 
       - В МВД служил, - бросил Дмитрий, словно оправдывался. - И не 
  один год. 
       - Откуда знаешь? - поинтересовался Валентин лениво. 
       - Патрон не загнал в ствол, - пояснил Дмитрий. - Дурость, 
  конечно, но по уставу это строжайше запрещено. Если обнаружат, сразу 
  вылетишь с работы! Как же, грубейшее нарушение правил обращения с 
  автоматическим оружием! Даже проверяют при сдаче, нет ли насечек на 
  патронах. Так что это уже в крови... 
       Он осекся, подумав, что Валентин такие вещи знает, в "каскад" 
  вряд ли берут по блату или как родню генералов. 
       Валентин приоткрыл дверь и уже почти шагнул, как из той же 
  двери "шкафа", что могла быть комнатка отдыха для охраны, шумно 
  выскочил еще один лохматый и разъяренный, автомат в обеих руках, 
  зубы оскалены. Завив Валентина, заорал дико: 
       - Гады!.. Менты!.. Умри! 
       Валентин почему-то помедлил, и Дмитрий, в испуге, что бандит 
  сейчас прошьет барона очередью как швейная машина прошивает ткань, 
  дважды быстро выстрелил. Бандит откинулся на стену, во лбу 
  образовалась крохотная дырка. Стену за ним обрызгало так, словно 
  туда с размаха выплеснули ведро крови: пуля, войдя в лоб, вышла из 
  затылка, вырвав его начисто и разбросал мелкие кости. 
       Вторая пуля угодила в левый глаз, Дмитрий на миг увидел 
  страшную красную глазницу, из которой брызнули струйки белесой 
  жидкости, промчался мимо, уже не видя как тело сзади завалилось на 
  пол. 
       Под ногами пружинил толстый ковер. Со стен смотрели портреты в 
  роскошных золоченых рамах, вперемешку такими же мрачными взглядами 
  провожали огромные головы вепрей, лосей, оскаленные морды медведей. 
       Стены пронеслись мимо пестрой лентой, он одолел коридор в 
  считанные секунды, но успел заметить как трофеи, так и развешанные 
  по стенам сабли, старинные мечи, щиты. 
       В тот момент, когда оказался перед дверью, рядом прозвучал 
  голос: 
       - Тихо. Там кто-то есть. 
       Дмитрий напряг слух. Из-за двери слышались голоса, среди них 
  различил мелодичный женский, потом женский звонкий смех, 
  жизнерадостный и как бы приглашающий к чему-то более интимному, чем 
  просто разговор. Валентин толкнул дверь, а Дмитрий подобрав живот и 
  выпятив грудь, перед женщинами всегда стараешься выглядеть лучше, 
  ворвался в комнату с красивой мужественной улыбкой на мужественном 
  лице. 
       В пустой комнате по краям широкого стола перед каждым стулом 
  лежали плееры. Оттуда шел чистый оцифрованный звук, Дмитрий едва не 
  выругался, чувствуя себя обманутым вместе с руководством операции, 
  что будет выслушивать этот беззаботный треп и пытаться найти в нем 
  крупицы тайного смысла. 
       В наушниках послышался предостерегающий свист, дверь 
  распахнулась, Тарас ворвался как танк. И без того широкий, в 
  комбинезоне поверх бронежилета он выглядел чудовищем, а в руках 
  вместо привычного АКМ грозно смотрел шестиствольный "миниган". 
       - Там чисто, - выдохнул он. - Уже чисто! 
       Валентин бросил коротко: 
       - Ты прямо, Дмитрий через левую. 
       Слева пронеслась стена, Дмитрий вылетел через коридор в большую 
  комнату, посреди биллиардный стол, зеленое сукно, пирамидка крупных 
  белых шаров. Стены под мореный дуб, дорогая мебель. Пока он бежал по 
  коридору, зеленая форма то исчезала, словно Валентин становился 
  невидимкой, то возникала совсем рядом. Из биллиардной вели две 
  двери. Дмитрий остановился, поведя стволом, и в этом момент с 
  грохотом распахнулась дверь, похоже - из кухни, выскочили трое из 
  охраны, у всех пистолеты в руках. Впереди влетел толстый молодой 
  парень с бешеными глазами. В правой пистолет с непомерно длинным и 
  толстым стволом, он начал поворачивать его в сторону Валентина... 
       Автомат Валентина был направлен в сторону охранников, но 
  спецназовец почему-то растерялся, отшатнулся, суетливо и без 
  необходимости пытался вскинуть автомат на уровень груди. Дмитрий в 
  безумном прыжке развернул пистолет, пальцы сами нажали спусковой 
  крючок. Три выстрела прогрохотали как будто выстрелили из автомата, 
  где одиночный выстрел жрет три пули. 
       Трое рушились как тряпочные куклы, которым перерезали все нити. 
  Валентин что-то вскрикнул, пинком распахнул дверь, мгновенно 
  отпрыгнув. Оттуда прогремела длинная автоматная очередь. Слышно было 
  как в биллиардной стучат костяные шары, перескакивают через 
  расколотый борт. 
       Потом автомат захлебнулся, в наступивший тишине глухо стукнуло. 
  Дмитрий понял по звуку, что автомат ударился о паркетный пол 
  прикладом, а вот звук падения человеческого тела... 
       Он встал в дверном проеме, готовый стрелять в любой момент и в 
  любую сторону. Через большую комнату, больше похожую на зал для 
  бальных танцев, кошачьей походкой двигался Тарас. За его спиной на 
  полу распластались двое в хороших костюмах, автоматы в руках, один 
  все еще слабо дрыгал ногой, что удивительно, так как любимым ударом 
  Тараса, как уже знал Дмитрий, было перешибать позвоночник, когда 
  сразу отключаются конечности. 
       Он оглянулся на Дмитрия, указал жестом куда идти, сам 
  колыхнулся как призрак под ветром и растворился в тот же миг, едва 
  Дмитрий взглянул в указанную сторону. Рассерженный и пристыженный, 
  он как таран вышиб дверь, что-то долго раскачиваются защитники... 
  или же это они успели всего за секунды приблизиться к охраняемому 
  объекту, ворваться и обезвредить... 
       В комнате из глубоких кресел поднимались двое крупных мужчин в 
  хорошо подогнанных костюмах. Похоже, коротали скучное дежурство за 
  игрой в покер, карты белеют на столе, в пепельнице дымится 
  сигарета... Или даже дремали, иначе почему все еще не выбежали 
  навстречу? 
       Дмитрий моментально узнал в одном из них Печернича, 
  троекратного чемпиона мира по боксу, мастера по вольной, а во втором 
  детине - чемпиона по каратэ еще в прошлом году, известного 
  болельщикам как "Несокрушимый Джо". 
       Оба застыли, глядя в черное дуло пистолета. Печернич зло скалил 
  зубы, огромный и несокрушимый, на лице бессильная ярость. В глазах 
  чемпиона по каратэ на миг метнулся страх, против пули никакие 
  восточные искусства не сработают, но Дмитрий моментально все поняв, 
  сунул пистолет за пояс и сделал приглашающее движение. Это глупость, 
  сам понимал, даже нарушение: надо просто выстрелить дважды, хотя по 
  инструкции - трижды в каждого, а потом по контрольному в головы, но 
  месяц изнуряющих тренировок, учебных боев, бесконечные схватки с 
  меняющимися инструкторами довели до бешенства, а адреналин готов был 
  разорвать мышцы, если не дать ему выхода. 
       У обоих глаза расширились в безмерном удивлении. Печернич даже 
  посмотрел по сторонам, не остановят ли их пули до того, как они 
  коснутся этого дурака в пестром, а его достаточно только коснуться, 
  а каратист неуверенно сделал шаг. 
       - Давайте, продажные шкуры, - сказал Дмитрий. - Здесь только я. 
  
     - Что за дурак... - выкрикнул Печернич. 
       Он ринулся как бык, нанося еще в воздухе серию страшных ударов, 
  каждый из которых совсем недавно отправлял его противников в нокаут, 
  застоявшийся, полный нерастраченной мощи. Дмитрий пропустил гиганта 
  мимо, ударил в затылок, повернулся вокруг оси и ударил снова, слыша 
  знакомый треск височной кости. 
       Голову тряхнуло от удара ногой по касательной, в ушах коротко 
  зазвенело. На ринге каратисту уже присудили бы чистую победу за 
  красивый удар, но здесь не Олимпийские игры, Дмитрий в крутой 
  повороте сделал подсечку, на лету сильно ударил носком окованного 
  ботинка в висок, где самая тонкая переборка черепа. 
       Каратист еще не успел рухнуть на пол, как Дмитрий, уже с 
  пистолетом в руке, бросился в дверь. Ошибка генерала еще и в том, 
  что в телохранители набрал бывших мастеров по боксу, каратэ, даже 
  всяких там мастеров по восточным единоборствам. Их громкими именами 
  хорошо бахвалиться перед такими же тузами, вот мол, кто мне дверцу 
  машины открывает с поклоном, но, что хорошо на ринге, не годится в 
  настоящем бою. У спортсменов всегда остается рефлекс на имитацию 
  удара, переучить невозможно, в то время как из обычного крепкого 
  паренька с улицы можно за полгода сделать зубатую акулу. А он, 
  Дмитрий, и раньше не был овечкой. 
       Короткий коридор кончился через два прыжка, дверь в спальню 
  генерала уже распахнута, Грузный человек в цветном халате сидел на 
  широкой роскошной кровати, бледный и трясущийся, все время 
  запахивает полы халата, босой, шлепанцы рядом. 
       Дмитрий вздрогнул как от сильного удара: перед захваченным 
  врасплох человеком стоял невесть как попавший раньше них Ермаков с 
  пистолетом в руке. 
       В глазах полковника был лед, когда поднял пистолет на уровень 
  глаз генерала. Дмитрий знал по себе: когда смотришь в черное дуло, 
  это действует сильнее, чем когда тебе тычут стволом в грудь или в 
  печень. 
       - Сигнализация? - спросил Ермаков, не поворачиваясь. 
       Дмитрий понял, что вопрос к нему, вытянулся, сказал четко: 
       - Восстановлена. 
       Похоже, полковник засек и учащенное дыхание, и красное пятно на 
  ботинке. Что-то придумать бы, но не рассказывать же, что сорвался, 
  не выдержал, решил проверить насколько хорошо их натаскали... 
       - Быстро код сейфа, - велел Ермаков генералу. - А также имена, 
  фамилии, пароли. 
       В коридоре слышался шум, пыхтение. Тарас втащил за шиворот 
  бледного как полотно пышнотелого молодого парня с бабьим лицом. Тот 
  пыхтел и даже услужливо пытался помочь грозному танку в человечьем 
  облике, двигая ногами и скользя каблуками по навощенному паркету. 
       - Этот? - спросил Тарас. 
       - Этот, - определил Ермаков. - Племянник, доверенное лицо. 
  Осуществлял контроль за передачей товара. Так? 
       Племянник быстро взглянул на генерала, прошептал: 
       - Это все бред. 
       Тарас спокойно зажал его руку и начал ломать пальцы. Племянник 
  побледнел, на лбу выступила испарина. На третьем хрусте вскрикнул: 
       - Я все равно... ничего вам... но вам отсюда не выбраться! 
       - Это вам уже не выбраться, - сообщил Ермаков. - Быстро - код в 
  швейцарском банке, имена, пароли, кому передавали бумаги. Ты знаешь, 
  что нас интересует. Говори!.. На помощь не рассчитывай. По всем 
  каналам вашего наблюдения сейчас идет инфа, что вы с генералом пьете 
  чай. И даже видеоролики... 
       Он кивнул Валентину. Тот улыбнулся тонко и подленько, взял в 
  ладонь пультик дистанционного управления. Вспыхнул экран большого 
  телевизора с плоским как шоколадка экраном. Валентин подвигал 
  пальцем, после новостей и бесконечных ток-шоу высветилась сауна, два 
  потных тела, генерал и племянник плещутся неспешно и лениво, а 
  телохранитель, которого Дмитрий уложил минуту назад, подает на 
  подносе холодное пиво. 
       - Это не совсем чай, - прокомментировал Ермаков, - но ничего... 
  Потом придут девочки, а затем телекамеры отключатся, дабы ни у кого 
  из техников не возникло желание сделать компроментирующую запись. А 
  включатся... да-да, как обычно, когда выйдете из сауны... Ха-ха! Все 
  привычно, накатанно. Так что ваши высокие сволочи, в правительстве 
  они или в военном министерстве, тревогу не забьют... И не вступятся. 
  Вы в самом деле рассчитывали из этого выйти? 
       Генерал стал землистого цвета. Валентин доброжелательно 
  придвинул кресло, генерал рухнул как будто у него подрубили ноги. 
  Халат распахнулся, обнажая вислую грудь и огромный дряблый живот. 
       Ермаков сказал буднично: 
       - У нас есть средства, чтобы развязать любой язык. Инбекцит, 
  особого рода сыворотка... Но вам это не понадобится, верно? 
       Он кивнул Тарасу. Тот, оставив племянника, подошел к генералу. 
  Тот застыл, глядя в страшное лицо с перебитым носом и жуткими 
  шрамами. Тарас ухватил генерала за воорсы, приподнял, затрещал 
  халат, лохмотья полетели в угол. 
       Голого, генерала привязали к стулу, ремнем зафиксировали 
  голову. И нагота, и невозможность повернуть голову - создают 
  ощущение страшной беспомощности, но Тарас, ценя время, сразу взял 
  плоскогубцы, ухватил генерала за кончик указательного пальца и, 
  глядя в лицо с жуткой нечеловеческой улыбкой, сжал. Генерал 
  закричал, а Тарас с тем же застывшим выражением на лице, взял второй 
  палец, сжал с такой силой, что кровь брызнула тонкими как иголочки 
  струйками. 
       Дмитрий чувствовал, как учащается сердце, а дыхание заперлось в 
  зобу. Он знал, что эта боль намного невыносимее, чем если загонять 
  иголки под ногти, но теперь это знает и генерал... 
       Генерал закричал, а племенника вывернуло в углу. Валентин 
  стукнул по затылку, тот рухнул вниз лицом в свою блевотину, 
  ворочался как толстая белая ящерица, не видевшая солнца. 
       - Говори, - предложил Ермаков. 
       Тарас подмигнул генералу и, отпустив правую, что повисла 
  бессильно как убитая гадюка, почти ласково взял левую, удобнее 
  перехватил возле кисти. 
       Ермаков испытующе смотрел на генерала. У того старая закваска, 
  как и у него. Оба не очень верят и боятся всякий сывороток, хотя от 
  них боль куда мучительнее, но от сывороток превращаются в вопящее 
  животное, а здесь все зримо, наяву, во всех красках. Здесь он видит 
  как его калечат, как затем обрубят руки, и как он навсегда останется 
  безруким... 
       - Это незаконно, - прошептал генерал. - Вы за это ответите!.. 
       - Как? - поинтересовался Ермаков. - Да, у вас самые лучшие 
  адвокаты. Любое обвинение могут разрушить! 
       Он говорил с горечью, на лице генерала начала проступать 
  надежда. Ермаков кивнул Тарасу. Тот с каменным лицом начал 
  раздавливать плоскогубцами пальцы на другой руке. Генерал белел, 
  закусил губу, вскидывал голову, из горла вырвался хрип, сдавленное 
  мычание. Тарас отшвырнул безвольно повисшую руку, снова вернулся к 
  правой, начал раздавливать фаланги. 
       Генерал стиснул челюсти. Тарас взялся за пальцы, грубо сжал, 
  резко дернул, послышался отчетливый хруст. Дмитрий сам умел ломать и 
  перебивать суставы, сразу понял, что у генерала теперь сломан не 
  палец, а вся кисть. 
       Из генеральского горла вырвался хрип, стон. Ермаков сказал 
  размеренно: 
       - Каждый день восемь человек умирает от голода. Каждый день 
  отчаявшаяся накормить голодных детей мать бросается с балкона! Шесть 
  человек ежедневно кончают жизнь самоубийством... А мы будем 
  соблюдать законность с человеком, который виновен в том, что в 
  стране делается? 
       Тарас, не ожидая приказания, захватил руку генерала. 
  Захрустело, генерал закричал, но Тарас, не выпуская руки, давил, 
  Дмитрий услышал звук рвущейся ткани, под кожей вздулось, что-то 
  быстро пробивается к поверхности, кожа треснула, наружу высунулся 
  зазубренный обломок кости. Всего миг был почти белым, тут же залился 
  кровью, Дмитрий успел увидеть строение трубчатой кости, переплетение 
  тонких костяных нитей, губчатой мозг, что сразу же залился кровью. 
       Генерал выл, уже не сдерживаясь. Тарас отпустил его руку, 
  генерал пытался подхватить изувеченную руку другой рукой, но 
  сломанные пальцы торчали во все стороны, кровь стекала из открытых 
  переломов тонкими струйками. 
       - Я передавал все Прохорову, - прошептал он бледными губами. - 
  Бумаги в моем сейфе... за картиной... 
       - Шифр? 
       - Ка... Ул... ка... еще раз ка, но уже латинское... 
       Валентин отодвинул картину, за ней открылся массивный сейф с 
  двумя стальными верньерами с делением. Дмитрий подумал, что код 
  примитивный, но до чего же удачно срабатывает: если в слове, к 
  примеру, "Коза", русское "К" заменить на латинское "К", разницу не 
  заметить, однако для компа это совсем другая раскладка клавиатуры: в 
  зависимости от программы либо допустит к своим внутренностям, либо 
  поднимает тревогу. Он сам, Дмитрий, сумел бы заготовить немало 
  разных ловушек. Но здесь, похоже, считают себя в полной 
  безнаказанности. 
       Валентин всмотрелся в два верньера: 
       - Сколько оборотов? 
       Генерал сипел, губы стали синими. Ермаков дернул за кисть, 
  повернул, верхняя губа по-волчьи приподнялась самым краешком, 
  показывая длинный желтый клык. 
       - Семь влево... на правом... пять вправо... на левом... 
       Тарас рывком вздернул генерала и подтащил к сейфу. Валентин 
  покрутил верньеры, нажал Enter. Внутри щелкнуло, массивная дверка 
  дрогнула и слегка выдвинулась. 
       Тарас отшвырнул генерала обратно в кресло. Валентин потянул 
  дверцу, глаза быстро просканировали полки с бумагами, тугие пачки с 
  долларами, отдельную малахитовую шкатулку, все вроде бы чисто, да и 
  с чего здесь мины, оглянулся на Ермакова. 
       Полковник с бесстрастным лицом вытащил папку, одну сразу сунул 
  в свою сумку, остальные передал Валентину: 
       - Выгребай все, потом разберемся. 
       Племянник медленно поднимался, мотая головой. Лицо было покрыто 
  отвратительной кашей, от него мерзко пахло. Тарас брезгливо 
  отодвинулся, перехватил кивок Ермакова, сделал быстрый скользящий 
  шаг, рука мелькнула как кобра в прыжке. 
       - И этого, - кивнул Ермаков в сторону генерала. 
       Дмитрий уже с автоматом в руках прикрывал отход, все может 
  случиться, за спиной послышался хруст, потом еще. Тарас никогда не 
  упускал случая потренироваться в нанесении точных ударов. А 
  определить, какой из них действительно точный, можно проверить 
  только на практике. 
  

       Глава 18 
  

       Еще в коридоре слышали как грохот сотрясает землю. По ту 
  сторону окна страшно блистало, словно великаны работали с 
  электросваркой. Валентин раскрыл входную дверь, отпрыгнул от косой 
  завесы ливня. Холодный ветер ворвался в комнату, поднял бумаги и с 
  грохотом свалил торшер. 
       - Пошли, - сказал Ермаков холодновато, - не сахарные. 
       Он ступил на мокрое крыльцо, скупая улыбка раздвинула губы. 
  Полоса ливня тут же пошла дальше, оставляя чистый вымытый мир. 
  Дальние верхушки деревьев вспыхнули под лучами солнца. Свет быстро 
  бежал в их сторону, изгоняя тьму, очищая мир, как они только что 
  очистили дачу. 
       - Ну и полковник у нас, - раздался за спиной Дмитрия голос 
  Тараса. - Как рассчитал!.. Чтобы, значит, дождик переждать! 
       Он захохотал, отпихнул Дмитрия и пошел за Ермаковым по красиво 
  уложенной плитами дорожке к воротам. Створки распахнуты, но джип 
  Ермаков оставил по ту сторону. Ливень стряхнул на крышу ворох 
  листьев и сора, колеса в луже чуть ли не по оси. Тарас оступился, 
  подняв ворох брызг, выругался, его совсем не спецназьи ботинки уже 
  не первый месяц просят каши, 
       Ермаков сел на заднее сидение, сразу начал просматривать 
  бумаги. Тарас опустился рядом с Валентином, тот за рулем, а Дмитрий 
  вдвинулся на сидение рядом с полковником, стараясь не потревожить. 
  Валентин вырулил на дорогу, джип пошел по-жигулячьи, тихий и 
  неприметный, и лишь когда выбрались на магистраль, Валентин 
  оглянулся, никто ли не видит, вдавил педаль почти до упора, затем 
  открыл приемник и нажал на верньер громкости, вместо того, чтобы 
  повертеть. 
       Мотор рыкнул, машина рванулась как крылатая ракета, а усиленный 
  мотор все набирал и набирал обороты, пока Тарас не забеспокоился: 
       - Ты... того... Дорога после дождя... 
       Валентин вздохнул и сбросил газ: 
       - Это я так... 
       - Да ладно тебе, - отозвался Тарас. Глаза его отыскали в 
  зеркальце заднего вида полковника, тот читал бумаги, голос стал чуть 
  громче: - Кому это нравится? Мы элита среди элитных частей. А чем 
  занимаемся? Нас учили такой же группой ядерные центры захватывать, а 
  мы за мафиози гоняемся! 
       Валентин хмыкнул: 
       - А ты тем скажи, кого вовсе сократили. Они бы рады даже за 
  карманниками. 
       - Ну да, средств недостает. На такие вот дачи! 
       Дмитрий с таким напряжением смотрел в их спины, что в шее 
  начало покалывать. У полковника в руках могут быть секретные бумаги, 
  куда рядовому десантника лучше не заглядывать, есть разные допуски, 
  разные степени секретности, но с другой стороны: если не хотят, 
  чтобы он видел, надо либо прятать, либо не допускать его самого... 
       Он скосил глаза на бумаги. На губах Ермакова блуждала 
  полуулыбка. Он спрятал листки в сумку на боку, глаза его встретили 
  взгляд Дмитрия. 
       - Ну, вернем награбленные деньги, - сказал Дмитрий. - Ну и что? 
  Таких генералов у нас вагон и маленькая тележка. За нашим ворьем 
  никакой Кречет не уследит. 
       Ермаков искоса взглянул на злое лицо молодого десантника: 
       - Уверен? Кречет не сыпет выговорами. Он начал расстреливать 
  крупных казнокрадов. Ты еще не знаешь, данные не обнародованы, но 
  расхищение собственности сократилось всемеро! Чувствуешь разницу? 
       - А этот? - не сдавался Дмитрий. 
       - Этот успел еще до Кречета. И перевел в швейцарские банки. Но 
  кто тебе сказал, что это будет возвращено... гм... таким 
  традиционным и не оправдавшим себя способом? 
       Дмитрий уставился на Ермакова. 
       - А... как? 
       - Мы самостоятельная группа, - напомнил Ермаков. - Мы получаем 
  задание, а затем... затем сообщаем о выполнении. Или даже не 
  сообщаем, если и такие случаи. А как выполняем - никакой штабист не 
  проследит за каждым нашим шагом и не растреплет дома жене, любовнице 
  и попутчику в такси. Понял? 
       Дмитрий кивнул, в груди росло теплое и вместе с тем тревожное 
  чувство. Полковник слишком ему доверяет, рассказывая такое о 
  спецподразделении. Либо он так уж хорош, либо... дела идут не 
  настолько хорошо, иначе не стал бы откровенничать с желторотым 
  новичком. 
       - Да, - прошептал он, - если такое нам доверие... то просто 
  мороз по шкуре идет! 
       - Хорошо сказал, - кивнул Ермаков. - Обычно здесь начинают 
  ликовать... Но больше доверия - больше ответственности. Да, мы 
  получим те наворованные и вывезенные из страны миллиарды долларов! 
  Но не все вернем так уж прямо. Что-то и оставим... 
       Он улыбнулся, показав крупные зубы, похожие на лошадиные, но 
  сама улыбка была настолько волчьей, что мурашки пробежали по спине 
  Дмитрия. 
       Если что-то и оставят, сказало в черепе громко и отчетливо, то 
  на других счетах и на другие имена. И уж явно не для того, чтобы 
  приумножать богатство проклятой Империи! 
       Вечером Тарас отыскал Дмитрия в бытовке: 
       - Ну как тебе сегодняшняя прогулка? 
       - Да почаще бы, - ответил Дмитрий. 
       - А, понравилось? Тогда пойдем, посмотрим. В красном уголке 
  самый большой телевизор. 
       Дмитрий поднялся, чувствуя как все тело застыло после долгих 
  часов сидения перед монитором: 
       - На что посмотрим? Опять порнуха? 
       - Еще какая, - ухмыльнулся по весь рот Тарас. 
       В большой комнате расположилось около двух десятков бойцов. Ни 
  одного курсанта, все как один бывалые, опытные. 
       На экране сменялись картинки леса, внезапно возникали то 
  верхушки деревьев, то укрытая травой земля, словно снимал неумеха, в 
  руках которого камера смотрела во все стороны. 
       Наконец деревья раздвинулись, открылся вид на удаленный 
  трехэтажный дом, обнесенный выдвинутой далеко оградой. Дмитрий 
  признал дачу вора с генеральскими погонами, только съемка велась с 
  иной точки, где был он сам. Из динамика донесся голос Тараса: 
       - У них здесь все натыкано жучками. Правда, мы с Валентином 
  тоже расставили глушители, но не везде, не везде... 
       В ответ прозвучал такой незнакомый и в то же время знакомый 
  голос, чистый, без помех: 
       - Потише... 
       - Чо? 
       - Твое "чо" слышно на даче. Ты готов? 
       - Я пошел, - ответил голос Тараса. 
       Дмитрий оглянулся на Тараса. Тот сидел, улыбаясь во весь рот, 
  жестом пригласил сесть рядом. Дмитрий смотрел на экран со смесью 
  стыда и раздражения, будто его постыдно обманули. Съемка вилась 
  тремя камерами: у Валентина вделана в пуговицу на груди, у Тараса в 
  шлеме, даже Ермаков оказался с миниатюрной телекамерой, умело 
  вмонтированной в верхнюю пластину бронежилета. 
       На экране быстро сменялись стены, двери, из динамиков слышались 
  хлопки выстрелов, учащенное дыхание. Один из командиров сказал 
  профессионально: 
       - Новичок себя показал неплохо. Правда, рукопашной, как мне 
  показалось, избегал. К тому же у него отстает завершение... 
       Под завершением все понимали добивающий удар, когда первым 
  только вырубил противника на время, так как он всего лишь охранник 
  или служащий, нечаянно проходивший мимо и увидевший их лица... 
       - Но стреляет отменно, - определил инструктор по стрельбе. На 
  экране фигурки быстро-быстро пробежали обратно, снова пошли вперед, 
  уже медленнее, замирая в ключевых моментах. - Вот он выстрелил с 
  поворота... и точно в лоб... 
       Валентин, лучший стрелок по появления Дмитрия, сказал лениво: 
       - А вторую в глаз зачем засадил?.. Садист? 
       Инструктор усмехнулся: 
       - Но в глаз, а не мимо. Думаю, от торопливости. 
       - Или не был уверен в первом выстреле, - добавил Валентин 
  ехидно. - Помню, в детстве из рогатки я тоже пару раз промахнулся... 
  
     Дмитрий смолчал, чувствуя как чувство неприязни к барону 
  начинает пускать корни, разрастаться. 
       Когда на экране возникли три фигуры, Дмитрий увидел себя: 
  страшного и с оскаленными зубами, его судорожно жмущие на курок 
  пальцы. Трое респектабельных мужчин с калашами вздрогнули как один, 
  пальцы разжались, автоматы еще не падают, а только чуть-чуть 
  наклонились к полу, а он промчался мимо как рыцарский конь, ногой 
  вышиб дверь и тут же выстрелил в проем... 
       И все это время Валентин стоял на месте, хладнокровно снимал, 
  проклятый! А он думал, что спасает товарища, который почему-то 
  замешкался... Замешкался уже второй раз. 
       Когда запись подошла к концу, Ермаков остановил ее на кадре, 
  где генерал умоляюще смотрит на пистолет в его руке, повернулся к 
  каскадникам: 
       - Какие комментарии? 
       Многие молча скалили зубы. Тарас пожал плечами, а когда Ермаков 
  повернулся к Валентину, тот отмахнулся с неудовольствием на 
  красивом, слегка надменном лице: 
       - Детская забава. Трудно отрабатывать технику на детской 
  площадке с ее песочницами. Ошибок немало, начиная от момента 
  подхода. Мы все нарушали, потому что враг ненастоящий... 
       Дмитрий вспомнил сенсорные датчики, ребят с калашниковыми, 
  кровь и разбрызганные мозги по стенам, падающие тела, через которые 
  прыгал, а они все еще пытались ухватить его за ноги. По спине 
  пробежала неприятная дрожь. 
       Ермаков медленно наклонил голову: 
       - Да, вообще-то верно... Човен, вы можете идти. 
       Дмитрий вздрогнул, такое разрешение звучит строже приказа, 
  вскочил, и только когда дверь за ним захлопнулась, понял, что его 
  выставили не случайно. Там, за этой дверью, решают его судьбу 
  холодновато и с точностью, какую могут себе позволить только компы, 
  а не люди. 
       Ермаков выждал, когда дверь захлопнулась, пощелкал пультиком. 
  На экране появилась картинка биллиардной комнаты, на этот раз она не 
  дергалась, явно снимали стационарной камерой. 
       - Это не наша запись, - объяснил Ермаков. - У них там 
  телекамеры в каждой комнате. Мы обнаружили нечто любопытное... 
       Все в молчании смотрели схватку новичка с двумя могучими 
  телохранителями. Все произошло в течении трех секунд, новичок уже 
  метнулся к двери с пистолетом в руке, исчез, а в комнате стояла 
  тишина. 
       Тарас первым проговорил глухо: 
       - И что же, он об этом не сказал? 
       - Нет. 
       Тарас покачал головой. Лица офицеров были серьезными. 
       - Плохо. Очень плохо. И глупо. Он нарушил основное правило. 
  Из-за его глупости могли погибнуть другие. Я бы такого в свой отряд 
  не взял. 
       Инструктор возразил: 
     - Он же всего две недели у нас! Еще не прошел полный курс. Да я 
  из него такое чудовище сделаю... 
       - Все равно, - сказал Валентин непреклонно. - Даже ребятня в 
  уличных разборках знает, что интересы группы, ее безопасность - 
  выше. А эта лихость... ну, не от ума. Он просто дурак. Его либо 
  перевести на подсобные работы, какой из него спецназовец, либо 
  начать переподготовку с самого начала. 
  

       Глава 19 
  

       Небо нависало серое, промозглое. Мир весь был серым и 
  промозглым, а воздух охватывал как холодным мокрым одеялом. Я сделал 
  вздох, и вместе с литром воздуха заглотнул ложку распыленной воды, 
       Влага сразу пропитала одежду, обувь, проникла под кожу, 
  наполнила мою плоть сыростью, сделав ее чем-то вроде холодного 
  студня, пролезла в кости, до самого мозга костей, и дальше я пошел 
  такой же серый и озябший, едва двигающийся, мысли уже не толклись, а 
  едва двигались, тоже серые, безжизненные. 
       - Папа, - закричала дочь. - Папа! Иди сюда. Мы уже разожгли... 
       В глубине двора поднимался сизый полупрозрачный дымок, воздух 
  колебался, похожий на прозрачный кисель. Его бурно и неудержимо 
  вздымало тугими струями к небу, а начинались они от примитивного 
  мангала из простых кирпичей, уложенных корытцем. В корытце толстый 
  слой багровых углей, на стальных прутьях нанизаны ломти мяса 
  вперемешку с луком. 
       Дочь стояла, красиво изогнувшись в обтягивающих джинсах, 
  поливала шампуры с мясом тонкой струйкой из темной бутылки. Я уловил 
  запах слабого кислого вина, именуемого сухим. Мясо шипело, а когда 
  капли попадали на угли, там хлопало, угли темнели, вверх 
  выстреливали струйки пара. 
       Я брел неохотно, но я живу в этом мире и подчиняюсь его 
  правилам. Одно из этих негласных правил гласит, что в выходные надо 
  выезжать на дачу, жарить шашлыки, все это так великолепно, 
  замечательно, восхитительно... 
       На самом же деле любое мясо, зажаренное на простой сковородке, 
  куда вкуснее, чем это подгорелое, пахнущее дымом, жесткое и 
  неаппетитное даже с виду, с налипшими хлопьями пепла, сора. А если 
  такие же ломтики да в микроволновку - через десять минут уже 
  настоящее мясо и настоящий вкус! 
       Но я живу в этом мире, в этом времени. И не спорю по разным 
  глупостям, которые портят жизнь или желудок только мне. Иначе 
  пришлось бы спорить и драться слишком часто. Другое дело - народ, 
  который живет на этой территории. Я бьюсь за него не потому, что 
  патриот: на самом деле не отличаю финна от итальянца, а потому что в 
  этом народе есть ряд достоинств, которыми не наделен никакой другой. 
  Точно так же, как, к примеру, у финна есть такие черточки, которых 
  нет у других. И финна, и русского надо сохранить. Тем более, когда 
  надвигается эта тупая страшная сила, готовая поглотить и втоптать в 
  грязь и финнов, и русских, и арабов... 
       Из дома выбежала Дашенька. В руках легкое плетеное кресло, 
  тащит усердно, язык вывалила на полметра. Глаза сияют гордостью: 
  помогла деду. 
       - Спасибо, Дашенька, - поблагодарил я. 
       Вообще-то это не моя дача, давно отдал дочери, не мое это дело 
  - копаться в огороде или подстригать веточки яблонькам. Дочь в меня, 
  тоже не любит хозяйства, зато зять... 
       Возле мангала сидят поглядывают на багровые угли Игнатьев и 
  Белович. Игнатьев иногда переворачивает шампуры, следит, чтобы 
  прожарилось равномерно. Я тоже люблю смотреть на россыпь багровых 
  углей, в них что-то завораживающее, и если бы не приходилось еще и 
  готовить пищу как дикари-с в пещерные времена... 
       Оба мои добрых интеллектуала беседуют, понятно, о духовности и 
  ценности человеческой жизни. О чем еще могут русские интеллигенты? 
  Говорят, говорят, и никто не замечает, что на глазах рушится 
  важнейшая доктрина, последние сто с лишним лет определявшая развитие 
  цивилизации. Как нашей, так и западной. Еще в эпоху Возрождения 
  вольнодумцы вычленили из массы человеческих ценностей одну, 
  биологически простейшую: самое ценное - это жизнь, и культивировали 
  эту ценность вплоть до нашего времени. Конечно, это были уже не 
  бунтари в лохмотьях, протестующие против засилья церкви, а 
  придворные философы и сами государи, но даже некоторые успехи, 
  достигнутые благодаря такой доктрине, не оправдывают те потери, что 
  вот несем сейчас... 
       Есть поговорка: заставь дурака богу молиться - лоб побьет, 
  Давыдов, стремясь поскорее привести свое село к коммунизму, велел 
  согнать в колхоз всех кур, Нагульнов предлагал и баб под общее 
  одеяло, а нынешних философов, в своем усердии пойти дальше 
  начинателей свободы для простого человека, занесло вообще хрен знает 
  в какую дурь, благодаря которой была создана странная юридическая 
  система... 
       Остановить уродливое развитие этого плода не смогли, и вот 
  теперь даже малограмотный слесарь, как и очень грамотный академик, 
  одинаково орут на нашу судебную систему: да расстреливать гадов 
  надо, расстреливать! Однако не умерщвленная вовремя юриспуденция, 
  исходя из неверно понятых прав человека, оказалась ныне полностью на 
  стороне преступников: любому убийце дает малый срок, после чего тот 
  снова на свободе, снова грабит и убивает... 
       И вот, когда старые взгляды - очень гуманные и красивые, надо 
  признать, но такие же преждевременные, как построение коммунизма вот 
  нами, порядочными сволочами, если честно... ага, когда старые 
  взгляды в умах подавляющего большинства населения уже потерпели 
  крах, но упорно держатся властителями Империи, как и подгавкиваюшей 
  ей России, то наступает страшное и, мать его, историческое время 
  переоценки основных ценностей. 
       Или даже простейшего возврата к прежним ценностям. 
  Опробованным, надежным. Как отказались от построения коммунизма: ну 
  гады мы, гады! Все-таки своя рубашка ближе к телу, чем даже весьма 
  хорошего человека, но чужого. От коммунизма отказались, вернулись к 
  проверенному подленькому, но такому понятному капитализму. Так и с 
  прекраснодушными нормами любви к ближнему и перевоспитания в тюрьме 
  преступников в ангелов, увы, придется отложить на те времена, когда 
  будет возможно построить и коммунизм - в самом деле светлую мечту 
  человечества. 
       А вернемся к надежным проверенным средствам: если преступника 
  казнить - то преступлений будет меньше. Если казнить на площади, да 
  показать по телевидению - устрашатся и самые дерзкие. Особенно если 
  казнить не простым расстрелом, а повесить или посадить на кол. 
       Если честно: снизит это преступность или нет? Ну вот если 
  попрошу этих двух ответить честно, а не пускаться в туманные 
  рассуждения о гуманности. Набраться духа и ответить честно, а не 
  так, как принято говорить в кругу таких же закомплексованных 
  попугаев, именуемой интеллигенцией? Не ответят... Не решатся. А 
  честный ответ, это - мир ценностей эпохи Возрождения уже рухнул. И 
  чем скорее это признаем, тем меньше будет потерь. Признали бы, 
  скажем, в тридцатых, что коммунизм с таким народом не построишь, 
  глядишь - сейчас были бы самыми богатыми и развитыми в мире! 
       Пока я молча, рассуждал, уставившись бараньим взглядом в 
  интеллигентов, дочь фыркнула и удалилась в домик, лихо покачивая 
  бедрами. Белович вскинул красивое ухоженное лицо, благостное и 
  чуточку умильное - даже в церковь захаживает, дурак, - 
  поинтересовался: 
       - Будем здесь оприходовать... или как? 
       Я взглянул на небо, хоть и хмурое, но дождя вроде бы не будет, 
  представил себе как тащим все это в тесное помещение так называемой 
  дачи, скривился: 
       - Сожрем здесь. 
       - Да еще под водочку, - воскликнул Игнатьев бодренько. Он потер 
  руки. - Ни одна простуда не прицепится. 
       Белович взглянул укоризненно, он из той части интеллигенции, 
  что только с шампанским, хоть и самым что ни есть дешевым, 
  подделкой, но зато шампанским, звучит! 
       - А где мой Сережка? - поинтересовался он. 
       - Я его посадил за комп, - сообщил я. - Пусть играет. Я записал 
  там пару новеньких стрелялок, а зять пока что только осваивает комп, 
  стереть еще не умеет. 
       - Ничего не сломает? 
       - Не должен, - успокоил я. Видя его озабоченное лицо, добавил 
  безмятежно, - да и не мой это комп, а моего зятя. 
       Лицо Беловича вытянулось еще больше. Он тоже знал, что зять у 
  меня хозяйственный, бережливый. Даже муху сгоняет с капота своего 
  автомобиля, чтобы не топала грязными лапами. 
       - Не стоит его приучать к этой штуке, - сказал он с 
  неодобрением. - Глаза портить... Да и ваше пристрастие к 
  компьютерным играм какое-то странное... 
       - А к чему же еще? - удивился я. 
       Он пожал плечами: 
       - Ну хотя бы... хотя бы к красивым женщинам! Посмотрите на них. 
  Разве Фира не чудо? А Валя? 
       Я посмотрел. Как и он, пожал плечами: 
       - Кому чего недостает... Через мои руки их прошло, прошло... И 
  все как доски в заборе. Нет, не плоские, а одинаковые. Хоть 
  блондинки, хоть брюнетки, хоть толстые, хоть спичечные... Негритянки 
  и скандинавки... групповухи и всякое такое-эдакое... Кой черт, 
  оргазм всегда тот же! Как ни выпендривайся. А вот компьютерные игры 
  с каждым годом, да что там с годом - каждым месяцем поднимаются на 
  уровень! Ярче, интереснее, красочнее. Графика уже на тыщу шестьсот, 
  тридэакселераторы... Эх, тьма, даже слов таких не понимаешь. А тоже 
  мне о бабах! Они что в Древнем Египте, что в Риме, что сейчас... 
       Он обиженно умолк, отвернулся. шампур обиженно подрагивал в 
  тонких интеллигентный пальцах. Запястье у него тоже тонкое, 
  одухотворенное, интеллигентное. Даже рука и то интеллигентная. 
       Из сарайчика поблизости вкусно пахло свежеоструганным деревом. 
  Когда влажный воздух, запахи становятся особенно осязаемыми, я 
  чувствовал тяжелые массивные ароматы дуба - зять потихоньку 
  столярничает, сейчас в моде все "делать руками", хотя по мне все 
  лучше поручать специалистам, запахи сосны проникали тонкие и 
  щекочущие, похожие на приправу к мясным блюдам, зато ароматы досок 
  из яблонь или груш были чисто десертными: сладкими, пахучими, почти 
  липкими настолько, что я невольно провел ладонью по губам, будто 
  меня уже чмокнули конфетные губы. 
       Эта мастерская - норка зятя, человека неглупого, но до мозга 
  костей русского интеллигента, который с древнейших доцарских времен 
  до свинячьего писка страшился действовать в открытом мире и отвечать 
  за свои действия. За то здесь не боится отвечать за криво 
  построганные доски, за сломанное сверло или лопнувшую ножовку. Но 
  отвечать за что-то более серьезное... 
       Да, все тот ж извечный страх российской интеллигенции 
  действовать, который скрывается под "надо все взвесить, обдумать, 
  сформулировать, оценить, а кто решать будет..." и пр. При этом 
  подается так, что кто дольше всех бездействует, тот самый мудрый, 
  т.к. дольше всех обдумывает! Как в России к власти пришли 
  полуграмотные коммунисты... ну ладно, это перехлест, но все же им 
  противостояли еще более образованная масса интеллигенции. Или не 
  противостояла? А все обдумывала, взвешивала, оценивала и мыслила как 
  спасать Россию? А большевики не мыслили, а пошли и взяли власть? Как 
  получилось, что в самой просвещенной стране мира, в стране, давшей 
  миру Гегеля, Шопенгауэра и разных всяких кантов, власть взяла 
  примитивненькая идея нацистов? И в власти пришла вовсе не 
  интеллектуальная сила? Ну, та самая, что при слове "культура", 
  хваталась за пистолет? Какого черта мой зять саркастически хохочет 
  на кухне, глядя на придурков в правительстве, дебилов в Думе? Они же 
  не сами туда попали!!! Сам избрал, постеснявшись выдвинуть себя, ибо 
  политика - дело грязное, пусть ею занимаются люди грязные. А мы, 
  чистые, так не запачкаемся... Хрен, не запачкаетесь. Уже запачкались 
  куда хуже, позволяя ничтожествам править великой страной. Запачкали 
  всю страну. Обгадились на весь мир. А когда они всех вас ставят на 
  четыре кости, не отгавкивайтесь. Терпите, а то и постарайтесь 
  получить удовольствие, ведь вас готовили жить по рецептам Империи! 
       От калитки донесся шум подъехавшего автомобиля. Затем голоса, 
  легкие и четкие шаги, стук каблучков. Калитка отворилась, вошла 
  молодая девушка, плечи голые, несмотря на непогоду, зато платье 
  длинное, почти до лодыжек... хотя разрез сбоку до середины бедра, и 
  мы сразу уставились на дразняще мелькнувшую голую ногу. 
       Она производила впечатление яркого цветка, свежего и пахнущего, 
  в который хочется сразу же сунуть нос. Двигалась быстро, бодро, 
  глаза блестели, а подвижный рот с пухлыми губами с готовностью 
  раздвинулся в широкой улыбке: 
       - Виктор Александрович?.. Я Ксюша, младшая сестренка Леонида. 
  Он там возится с машиной, я не стала его ждать... 
       Я поклонился, взял ее нежные тонкие пальцы, но целовать не 
  стал, это чересчур, вместо этого задержал в руке, глядя в ее юное 
  очаровательное лицо: 
       - Добро пожаловать! Леонид о вас много рассказывал. 
       - Вот как? 
       - В самом деле много, - соврал я без всякого стеснения. - Вижу, 
  не преувеличил, когда расписывал, насколько вы хорошенькая. Идите в 
  дом, там сынишка вон того, что с шашлыками, покажет вам как убивать 
  русских солдат с одного выстрела по три штуки... Да какой там счет 
  на людей! Они русских считают на штуки... 
       Ее улыбка стала просительной: 
       - А можно, я посижу с вами? 
       - У нас разговоры не очень-то мягкие, - признался я. - Видите, 
  вон Игнатьев... который с газетой, сейчас взорвется! 
       Она протянула капризно и умоляюще: 
       - Я очень прошу-у-у... 
       - Ради бога, - уступил я. - Только не жалуйтесь. 
       Она тут же устроилась на бревне, даже не стала сразу уж так 
  выставлять ногу, а бедро у нее просто совершенное, я успел заметить 
  безукоризненные линии и холеную изумительную кожу, что явно 
  шелковиста на ощупь... 
       Игнатьев отложил газету, встал, поклонился несколько запоздало, 
  представился, и тут же, совершенно забыв о красивой женщине, с 
  гневом потряс газетой: 
       - Вы это серьезно?.. Или ерничаете?.. Я никогда не могу понять, 
  когда говорите всерьез, а когда играете... играете во что-то 
  страшное!.. 
       - Вы о чем? - поинтересовался я. 
       Глаза мои наконец оторвались от щели на ее платье, чмокнуло, я 
  ощутил как давление в глазных яблоках вернулось к нормальному, а уши 
  мои настроились слушать слова. 
       - Вы, по сути, защищаете терроризм, - проговорил он с ужасом. - 
  вы защищаете даже не террористов... это всего лишь люди, но... 
  терроризм?.. Это ужасно. Этого я не понимаю. И никогда не пойму. 
       Он произнес гордо, с достоинством, не понимая даже, что 
  признается в собственной глупости, ограниченности и непроходимой 
  тупости. Хуже того, неспособности учиться. 
       Я кивнул Ксюше на Игнатьева: 
       - Видите? Он готов защищать гомосеков, извращенцев, садистов, 
  убийц... Хотя гомосеков и защищать не надо, они уже создали свою 
  партию, гомосека в президенты метят... А если их гомосек победит, то 
  все, кто трахается по-старому, будут отнесены к сексуальным 
  меньшинствам, им будет перекрыт доступ к ряду важных должностей... 
       Она молчала, несколько шокированная моей грубостью, но сама же 
  напросилась и обещала не дергаться, а Белович вдруг вклинился в 
  разговор с надеждой в голосе: 
       - К должностям? Тогда, может быть, тех, кто по старинке, и в 
  армию брать не будут? А то у меня сыну в следующем году... 
       - Еще один, - сказал я с отвращением. - Эх... Уже никого не 
  удивляет, что система юриспуденции охватила защитой все на свете: 
  вплоть до убийства червяка или бабочки. И только одно-единственное 
  явление... явление, порожденное чистотой помыслов и жертвенности 
  духа!.. отвергнуто, предано проклятию. У гомосеков или садистов есть 
  сотни тысяч адвокатов, которые во весь голос доказывают по радио, 
  телевидению, Интернету, что они - благо для человечества... а вот 
  это, повторяю, порождение чистых и горячих душ, готовых на 
  самопожертвование для блага других людей, для блага всего 
  человечества... не имеет своего адвоката! 
       Игнатьев морщился, затем занялся переворачиванием шампуров, а 
  Белович переспросил с недоумением: 
       - Так уж и не имеет? 
       - Нет, - ответил я. 
       - А вы? 
       - Ну, я не в счет. Я вообще уникальное существо. Но кто еще? 
  Поройтесь в памяти. Просмотрите периодику. Дайте поиск по всему 
  Интернету 
       Как же, понял я по его вздрогнувшему лицу, пороется в 
  Интернете! Он и на комп едва не бросается с молотком, как на 
  исчадие, что погубит культуру. 
       За калиткой прогудел еще гудок, там слышались голоса, хлопки 
  ладони о ладонь. Когда калитка отворилась, вошел наконец Леонид, 
  улыбка виноватая, на ходу поспешно вытирает пальцы ветошью, издали 
  помахал всем и убежал мыть руки. За ним шли художник, которого я 
  дважды видел на каких-то тусовках, имени не запомнил, а с ним 
  грациозно двигалась, словно в восточном танце, закутанная с головой 
  женщина. 
       Судя по фигуре, очень молодая и яркая, на голове чадра с 
  полупрозрачной вуалью. Я разглядел крупные блестящие глаза, сочный 
  рот, не сразу признал ту девушку, что впервые увидел с Богемовым на 
  вечеринке. Она тогда в танце, чтобы поддать огонька, начала 
  сбрасывать с себе "все лишнее". А когда фигура изумительная, то 
  лишним оказывается все. Она тогда сбросила с себя лифчик, затем и 
  трусики, так и танцевала среди нас, танцующих пар, задевая то 
  горячим бедром, то оттопыренными ягодицами, а то и полной жаркой 
  грудью... 
       - Маринка, - наконец вспомнил я ее имя. - Ты под этой чадрой... 
  еще заманчивее! Но что случилось... 
       Под чадрой послышался легкий смех, но я уже знал, что 
  случилось. Эх, Россия, Россия!.. Ни в чем не знаешь удержу. Воровать 
  так миллион, а иметь - так королеву. Либо пан, либо пропал, либо 
  грудь в крестах, либо голова в кустах... Это древние римляне 
  сказали: aut ceasar, aut nihil, но только русские жили по этому 
  принципу. Остальные все копеечка к копеечке, шажок за шажком, а 
  Россия все пытается перепрыгивать ступеньки, а то и целые пролеты. 
  То мир во всем мире, то коммунизм, то вот сменить сгнившее 
  православие самым нетерпимым течением в молодом и сильном исламе - 
  шиитами... Ведь выбрали же суннитское направление! Оно терпимее, 
  близко к традиционному православию, народ так и вовсе разницы не 
  заметит. В той же Турции, к примеру, никто чадры не носит, а женщины 
  даже страной правят, премьер-министр там очень яркая красивая 
  женщина... 
       Художник усадил ее между Игнатьевым и Беловичем, Ксюша 
  посмотрела на Марину победно и едва-едва не показала ей язык, по 
  крайней мере мне так показалось: она захватила место на бревне возле 
  меня, сейчас прижималась теплым мягким боком. 
       Игнатьев спросил непонимающе, крайне шокированный: 
       - Это выходка, да? Пощечина общественному вкусу, да? 
       Под черной чадрой раздался тихий смех: 
       - Нет. Это убеждение. 
       - Но как? Как это можно? Зачем? 
       Из-под чадры донеслось то же смешливое: 
       - Да просто так, если хотите!.. Никто же меня не заставляет!.. 
  И кроме того... 
       - Что? - спросил Игнатьев с жадным любопытством. 
       Она прямо посмотрела нам в лица, голос звучал все тем же 
  веселым колокольчиком, но я чувствовал насколько он стал серьезным: 
       - Кроме того.. не знаю, как это сказать... но осточертело 
  это... принадлежание всем. 
       Ксюша промурлыкала шокированно: 
       - Ну как зачем же такое вслух... 
       - Ну, я не так выразилась... - поправилась Марина. - Вот 
  восхотелось мне... принадлежать только одному человеку! 
       Ксюша сказала, опередив всех: 
       - Ну и кто мешает и дальше принадлежать всем? А если только 
  одному человеку - можно и без чадры. Хотя не знаю, зачем себя так 
  ограничивать... 
       Ее теплый бок прижался теснее, у меня в той части тела кровь 
  задвигалась быстрее, начала вспоминать, где у меня какие гормоны, я 
  украдкой посмотрел на спутника Марины, но лицо того оставалось таким 
  же американски безмятежным. 
       - А во-вторых, - закончила Маринка победно, - чтобы все это 
  видели! Ну такая вот я хвастливая. И чтобы он это видел и знал. Что 
  я только его женщина. 
       На нее смотрели во все глаза. Судя по отвисшим челюстям 
  Игнатьева и Беловича, они тоже вспоминали как она тогда танцевала. 
  То была полная свобода, Марина чувствовала, что в кругу хоть и 
  незнакомых, но достойных людей, потому спокойно сбросила одежды и 
  танцевала нагая, тем самым подбавив чего-то недостающего в нашу 
  чересчур серьезную компанию. 
       Я посмотрел краем глаза на Ксюшу, она смотрит прямо перед 
  собой, но ее нервные клетки уже проникли через ее тонкую кожу и 
  совсем тончайшее платье, встретились с высунувшимися моими и начали 
  самую древнюю на свете игру. Мой голос сказал мягко: 
       - Только вы, милочка, уж пожалуйста, не плескайте серной 
  кислотой в лица красоток. 
       - Ка.. каких красоток? - удивилась она, но глаза ее с 
  неодобрением стрельнули в сторону Ксюши. 
       - Да было такое в Иране... Там тоже была почти Европа. Или США. 
  И мужчины и женщины одевались по-европейски. Но айятола Хомени 
  призвал сбросить иго черной Империи, и вот по его призыву вместе с 
  американцами из страны вышвырнули и европейскую одежду. А женщины 
  одели паранджи... Сами одели! И еще ходили по улицам и плескали 
  кислотой в открытые лица. 
       Она зябко передернула плечами: 
       - Это дикость! У нас такое никогда... 
       Я смолчал. Когда Россия что-то строит, то у нее не просто щепки 
  летят, но и лес на сто миль в буреломах, как после Тунгусского 
  метеорита. А воздух желтеет от слов, которых ни в Библии, ни в 
  Коране... 
       Громко стуча сандалиями, примчался Сережка. Глаза расширенные: 
       - Я их всех замочил! А потом, гады, на мине подорвался!!! 
       Белович поморщился: 
       - Сережа, где ты такие слова ужасные услышал? 
       - Так они ж, гады... 
       - А кто гады? - поинтересовался я. 
       - Да русские!!! 
       Белович быстро посмотрел на меня, на сына: 
       - Ты что такое говоришь? А ты кто? 
       - Я командир "Дельты", - ответил он гордо. - Я весь русский 
  спецназ замочил как кроликов!.. А потом и Москву разнес как собачью 
  будку, все взорвал, разнес, всех перебил, замочил... 
       Я перебил, видя как несчастный Белович то краснеет, то белеет: 
       - Сережа, сбегай позови во-о-он того дядю, который возится в 
  столярке! Скажи, что шашлыки уже готовы, можно приступать. 
       Он унесся, чистенький и послушный, примерный мальчик, из 
  которого можно лепить все, что угодно. Tabula rasa, на которую уже 
  пишут они, дотягиваясь из темной Империи, я не мы, его родители. 
       Белович что-то лепетал, Игнатьев с преувеличенной живостью 
  заговорил о шашлыках, все принялись разбирать шампуры, от 
  потревоженных ломтей мяса запахи пошли мощнее, призывнее. 
       Затопали детские ноги, Сережа примчался еще быстрее, еще издали 
  закричал: 
       - Отмахивается! Там еще к нему одна тетя зашла... 
       Я посоветовал: 
       - А ты пойди и спроси, что значит надпись на экране: формат 
  диск цэ комплете... Запомнил? Умница. 
       Сережа умчался. Слышно было как внезапно в мастерской настала 
  тишина. Потом там загрохотало, дверь распахнулась с такой силой, что 
  едва не слетела с петель. Зять выскочил безумный, с вытаращенными 
  глазами и трясущимися губами. Его как ураганом пронесло к дому, 
  оставляя за собой перевернутые стулья, изломанные кусты роз, ибо как 
  носорог ломился напрямую. 
       Белович спросил удивленно: 
       - Что это с ним? 
       Я пожал плечами: 
       - Это был только вопрос. Не знаю, что он подумал... 
  

       Глава 20 
  

       Изнурительные тренировки стали словно бы еще изнурительнее. 
  Нагрузки увеличивались практически с каждым днем. Он снова стрелял в 
  полной темноте, ориентируясь по звуку и даже запаху, бегал по лесу в 
  очках ночного видения, за спиной ранец в половину его веса, прыгал с 
  крыш, врывался в квартиры, вышибая металлические двери, дрался на 
  лестницах, в лифтах и на крыше. 
       Когда возвращался в казарму, ноги дрожали, а мышцы ныли как у 
  древнего старика. Медик на входе всякий раз предлагал сделать укол. 
  Кое-кто, не выдержав боли в мышцах, соглашался, но Дмитрий стискивал 
  зубы по ломоты в висках, проходил и падал на койку. Скрученные 
  судорогой ноги щипал и растирал, чувствовал как молочная кислота 
  буквально разрывает ткани и рвет нервы. 
       К концу второго месяца, когда он едва тащил себя к бараку, 
  мечтая упасть на твердую койку и помереть, его остановил инструктор 
  по рукопашному бою: 
       - А, новичок!.. Ну как жизнь? 
       - Как в сказке, - прохрипел Дмитрий. - Как в чудной сказке. 
       Инструктор стоял, загораживая дорогу, улыбался, в глазах 
  издевка, но когда заговорил, голос звучал почти сочувствующе: 
       - Что-то рожа у тебя вытянулась... И сам как-то охляп, блеска 
  не вижу. Ботинки нечищены, шнурки не поглажены... А часы, часы! Что 
  у тебя за часы? Надо сменить, надо. Больно хрупкие. А ремешок так и 
  вообще - позор. Позор и стыд. Сходи на склад, пусть выдадут браслет. 
  
     Дмитрий поморщился: 
       - Кожа мягче. Я к ней привык. 
       Инструктор продолжал, словно не слышал: 
       - Сейчас иные чудаки, что трясутся за здоровье, носят магнитные 
  браслеты. Те вроде бы мешают... или помогают, не помню, осаживаться 
  железу из крови. Тоже пусть Гаврилов выдаст. 
       Дмитрий скривился: 
       - Это зачем же? 
       Инструктор вытянул обе руки. На левой красовались внушительные 
  часы, чисто мужские: в крупном корпусе, с крупными стрелками, 
  толстые, а браслет тоже под стать: широкий, из толстых крупных 
  звеньев блестящей стали. Кисть правой руки обхватывал толстый медный 
  браслет, широкий и наглый до безобразия, прямо кричащий о трусости 
  хозяина, который боится каких-то болезней, магнитных бурь на Солнце, 
  солнечный пятен и озоновой дыры над Атлантидой. 
       - Ну как? 
       - Я бы сказал... - ответил Дмитрий, - если бы нашел мат круче, 
  чем употребляет наш завхоз. 
       Инструктор улыбнулся: 
       - Вот-вот. Это уже одна победа. Вторая - подумай, как при таких 
  часах и браслетах тебе наденут полицейские наручники? Третья - это 
  не просто браслеты. Как и часы... не только часы. Еще не понял? 
       - Понял, - прошептал Дмитрий. По телу прошла волна 
  возбуждающего страха, усталость начала испаряться, словно организм 
  зачерпнул добавочные силы из запасника. - Разрешите выполнять? 
       К Гаврилову он мчался со всех ног. Похоже, подготовке скоро 
  конец. И, похоже, действовать ему не в России. Вряд ли эти штуки 
  придумали супротив родной туповатой милиции. 
       Хотя пригодиться могут и здесь. 
       Ермаков повернулся на стук двери. Лицо полковника за последнюю 
  неделю вытянулось, щеки запали, а скулы заострились. Сейчас в 
  запавших глазах таилась тревога. 
       Дмитрий вытянулся, Ермаков сказал с видимой неохотой: 
       - Возникла необходимость вашу подготовку... ускорить. Да что 
  там ускорить, вы приступаете к обучению на пленере. 
       Он видел как радостно вскинулся этот юнец, глаза заблестели. 
  Щенок мокроносый... Ермаков чувствовал себя тем командиром, который 
  под Ленинградом в отчаянии послал юных курсантов-нахимовцев против 
  наступающих фашистских войск. Они все погибли, но наступление 
  фашистских войск не задержали. Или все же чуть задержали? 
       - Я готов выполнить любое задание, - выпалил Дмитрий. 
       - Любое, - поморщился Ермаков. - Ну да, любое... Просто сейчас 
  политическая ситуация такова, что мы должны бросать в бой даже 
  необученных... Да-да, это относится к тебе тоже. Будем беречь да 
  накапливать силы - может получиться, что пользоваться ими уже будет 
  не для кого. 
       - Не для кого? 
       - Если России не будет... - буркнул Ермаков. - Или вы готовы 
  работать в качестве иностранного наемника?.. То-то. Империя уже 
  держат за горло. Сжать им пальцы не дает мировое мнение. Да не 
  Европа, это уже имперские блюдолизы, а Восток, Индия, Пакистан... 
  Теперь это не колонии, а страны со своим ядерным оружием. Мы тоже 
  пока что еще с ядерным. Словом, бросаем все силы. Даже такие 
  крохотные, как трои. 
       При этом он оглядел его как муравья. Дмитрий только и нашелся, 
  что прищелкнул каблуками и ответил довольно стандартно: 
       - Я не подведу. 
       - Ладно, везунчик ты наш... Я включаю тебя в качестве стажера в 
  одну группу. Рано, конечно, но она почти повторение той, со взятием 
  дачи. Только называется иначе... 
       Что-то в голосе полковника заставило Дмитрия спросить почти 
  шепотом: 
       - А как? 
       Ермаков улыбнулся: 
       - Если скажу, то для тебя сразу отменяется любая 
  увольнительная. Ты не будешь иметь права покидать территорию базы. 
       - Согласен, - выпалил Дмитрий. 
       Ермаков кивнул: 
       - Хорошо отвечаешь. Я не ошибся, когда тогда заглянул к тебе в 
  квартиру. Ты хохол ведь, что такой черный? 
       - Я смуглый, - поправил Дмитрий. - У нас в роду все такие. Но 
  мы русские. Хотя, может быть, и все хохлы. Та дача, которая 
  называется иначе... зовется гасиендой, да? 
       Ермаков вскинул брови: 
       - Ого! Что еще вычислил? 
       - Вы знаете из моего личного дела, - сказал Дмитрий со 
  счастливо стучащим сердцем. - что я знаю испанский. По виду тоже 
  похож на испанца или латиноса. В новостях краем уха уловил обрывок 
  разговора, что наркобароны снова налаживают крупные поставки кокаина 
  в Россию... Меня зацепило "снова". Значит, один раз им что-то 
  помешало. Возможно, помешаем снова? 
       Ермаков развел руками: 
       - Ну, в черепе в тебя есть еще и мозги, поздравляю. Прошлый 
  раз... гм... да, в прошлый раз Колумбией правил так называемый 
  мидельинский картель. Это было настолько мощное мафиозное 
  государство, что все правительства Латинской Америки ничего не могли 
  с ним сделать. Даже с помощью всех коммандос и спецназов США, 
  Англии, Израиля и прочих всяких шведов. Но когда этот картель 
  попробовал наладить поставки в Россию, то нам понадобилась всего 
  неделя срока и отряд моих чижиков. Как-нибудь расскажу, как мы с 
  ними разделалась... причем так, что картель перестал существовать 
  вовсе!.. но сейчас освежи свой испанский "а ля Колумбия", а завтра с 
  утра начнешь знакомиться со снаряжением. 
       - Что-то особое? 
       - Просто приспособленное для работы в тропических лесах. Можешь 
  идти! 
       Дмитрий повернулся, чтобы идти, как вдруг его догнал задумчивый 
  голос полковника: 
       - Да, кстати... 
       Дмитрий повернулся, вытянулся: 
       - Слушаюсь! 
       - С сегодняшнего дня русский язык для тебя запрещен, - сообщил 
  Ермаков. И добавил, видя изумление в глазах молодого каскадовца: - 
  Разговариваешь только на испанском! Со всеми. 
       Едва за Човном захлопнулась дверь, Ермаков мазнул пальцем по 
  эникэю. Заставка исчезла, с экрана в упор смотрел крепко сбитый 
  человек, чем-то похожий на него, Ермакова, разве что помоложе. Тот 
  же жесткий рот, тугие складки, изломанные брови, запавшие глаза, 
  короткая стрижка. Даже та же пятнистая форма десантника, только 
  знаки различия элитного спецподразделения "дельта", лучшего из 
  юсовских диверсионных групп. 
       Ермаков пристально всматривался в волевое лицо, увеличил, 
  всмотрелся. С экрана человек смотрел прямо и уверенно. Мощные 
  челюсти выдавались в стороны, придавая вид упрямый и решительный, 
  голова прочно сидела на толстой мускулистой шее, тугие мышцы шли к 
  плечам, широким, которые так нравятся женщинам. 
       - Но сейчас ты уже не таков, - сказал Ермаков вслух. - Сколько 
  лет прошло? 
       Да, этому фото пятнадцать лет. Тогда шла война в Афганистане, 
  которая именовалась войной советских войск против восставшего 
  афганского народа, но на самом деле на той стороне сражались массы 
  пакистанских войск, отряды арабских добровольцев, наемники из 
  Западной Европы, все это было пронизано густой сетью юсовских 
  инструкторов, военных специалистов, по всем каналах текли реки 
  юсовских долларов, юсовского оружия, а тысячи юсовских 
  профессионалов тайных и явных войн готовили как отдельных афганских 
  боевиков, так и целые армии. 
       В 1982 г. юсовцы направили на работу в Афганистан опытнейшего 
  инструктора по партизанским действиям, лучшего эксперта ЦРУ по 
  Ближнему Востоку Джима Шорта. Этого Джима Шорта прекрасно знали на 
  всем Востоке как благодаря своим связям с "хезболлах" и "черным 
  сентябрем", так и особым даром входить в доверие к шейхам разных 
  племен. Он до тонкостей знал обычаи различных племен и мог говорить 
  о коране, как муфтий. В тот раз, когда его направили в район будущих 
  боевых действий, он должен был войти в доверие к новым полевым 
  командирам моджахедов и попытаться скоординировать их действия. 
       Неподалеку от города Камдеш состоялась встреча наиболее 
  значимых фигур из северного региона Афганистана. В течение трех дней 
  вырабатывалась общая концепция ведения боевых действий, 
  осуществлялся раздел сфер влияния, решались текущие вопросы, 
  заключались союзы. Джим Шорт обещал помощь Империи в обучении 
  моджахедов и снабжении их современным имперским оружием. 
       Весь север Афганистана превращался в арену действий хорошо 
  подготовленных и направляемых из единого центра боевых групп. Увы, 
  советской группе войск в то время такому напору противопоставить 
  было нечего. Когда наша разведка перехватила кратенькое сообщение о 
"советнике из США", то уже утром в Кабул прилетела оперативная 
  группа "каскада", в которой он, Ермаков, был уже далеко не новичком. 
  
     Черт, стыдно вспомнить для чего их тогда пытались использовать: 
  чуть ли не для заготовок леса и перегона скота! И не удавалось 
  вырваться, пока через свои каналы не организовали прямой приказ из 
  Москвы. 
       Опрашивая захваченных муджахедов, определили, что в Афганистане 
  работает сам знаменитый Джим Шорт. Зная его привычку держаться 
  границы, чтобы в случае чего быстро уйти или получить помощь, 
"каскадники" понимали, что из этого района он не уйдет никуда, кроме 
  как в Пакистан. Тем более, что недалеко от Камдеша, по ту сторону 
  границы, около городов Дир и Читрал, были расположены несколько 
  учебных баз, где инструкторы из Сирии обучали моджахедов. 
       Было решено, что спецназ и одну тройку "каскадеров" отправят 
  прочесывать местность вдоль реки Ярхун, по направлению к Джалалабаду 
  (там, как раз активизировались военные действия), пошуметь, 
  пострелять, чтобы туповатая местная разведка точно знала, что Джима 
  Шорта ищут именно там. Одновременно три тройки проникли на 
  территорию Пакистана и стали высматривать, какие группы моджахедов 
  переправляются через границу, их состав, вооружение и места 
  перехода. 
       Через две недели было замечен десять человек, отлично 
  экипированные, передвигающаяся только ночами и ведущие разговоры не 
  на пушту или дари (наиболее распространенных языках в Афганистане), 
  а на арабском и английском. Среди членов группы один был практически 
  неотличимым от араба европейцем. Это и был Шорт со своей элитной 
  охраной из коммандос. 
       Сразу после перехода границы, в группе стали говорить только на 
  пушту и к ней присоединилось еще десятеро, уже местные супермены. 
  Группа стала двигаться ускоренным темпом, Шорт явно куда-то спешил. 
  Ооказалось, что в это время советские войска нанесли под 
  Джалалабадом ряд чувствительных ударов по группировкам моджахедов. 
       Недалеко от старого места встречи, где была уже приготовлена 
  засада, группа Шорта, то ли почуяв нечто, то ли получив указания со 
  ступника-шпиона, вдруг свернула на юг и стала стремительно уходить к 
  границе. Первая тройка "каскадеров" обогнула отряд с востока, вторая 
  отрезала путь к Пакистану, а третья, которой командовал тогда он, 
  Ермаков, открыв огонь, стала отжимать охрану от Шорта. Тот почти не 
  сопротивлялся, но когда его стали оттаскивать от места атаки, 
  попытался выбросить какой-то предмет. Это был стандартный аварийный 
  сигнализатор, входящий в комплект полевого снаряжения 
  спецподразделений США, способный в доли секунды выбросить в эфир 
  сигнал с просьбой о помощи. 
       Многочисленная охрана Шорта была уничтожена, только один сумел, 
  отстреливаясь из двух пистолетов, чудом ускользая от пуль, нырнуть в 
  туман и уйти, хотя Ермаков выпустил в него три пули. Однако, как 
  потом выяснилось, две не сумели пробить бронежилет нового образца, 
  легкий и неимоверно прочный, а третья только сорвала кожу над бровью 
  юсовца. В свою очередь он в прыжке выстрелил в сторону Ермакова, и 
  он до сих пор помнит этот горячий и злой удар в грудь, когда пуля 
  пробила навылет и вышла под лопаткой, чудом не задев сердце. Из 
  девяти "каскадников" двое погибли, двое ранены, причем Ермаков успел 
  понять, что двое упали от рук этого неизвестного, что сумел уйти 
  живым, зато теперь в руках опаснейший агент ЦРУ, которого с 
  нетерпением ждут в Москве, и за которого юсовцы отдали бы целый полк 
  своих "дельтовцев", только бы не дать тому попасть в руки русских. 
       Спешно связались со штабом, требуя немедленно эвакуации. И тут 
  началась обычная рассейская действительность... Из штаба сказали, 
  что вертолеты вылететь не могут, т.к. с горючим всегда было плохо, а 
  тут еще колонна с горючим сожгли моджахеды. Словом, выбирайтесь, 
  ребята, сами. Это с двумя ранеными, в горах!, не говоря уже о 
  ценнейшем пленнике, на выручку которого спецслужбы Империи бросят 
  все силы! Но в штабе решили, что генералам виднее: эвакуацию 
  перенесли на 16.00 следующего дня. Местом отправки был выбран 
  небольшой гарнизон, куда (на этот случай) приказали переместиться 
  команде спецназа, осуществлявшей отвлекающий рейд. По прибытии на 
  место выяснилось, что спецназ именно в этот момент отозвали для 
  охраны трубопровода, где ожидалась инспекция совместной, 
  афгано-советской комиссией. В гарнизоне оказалось всего 10 
"каскадеров", из них двое раненых, и 50 солдат срочной службы, еще 
  даже необстреляных. 
       Империя богата, она может держать множество военных баз по 
  всему миру. Резервные группы "дельта" тоже разбросаны по всему миру. 
  Одну из таких групп, в составе шестьдесяти отборнейших коммандос, 
  спешно перебросили в Пешавар, а оттуда на двух вертолетах "Чинук" 
  тут же переместили через границу. Ее сопровождали три вертолета 
  AH-6F, а это шесть шестиствольных пулеметов "миниган" кал. 7.62 мм., 
  тридцать шесть неуправляемых ракет кал. 70 мм. восемнадцать 
  управляемых ракет "стингер" и шестьдесят 20 противотанковых ракет 
"ТОУ", что бы побрал... 
       Да и сами "Чинук" не подарок: одно только автоматическое 
  следование местности на бреющем полете чего стоит, когда вертолет 
  способен на огромной скорости пройти буквально царапая дно 
  извилистого ущелья и обрушить в самый неожиданный момент огонь из 
  двух пулеметов калибра двенадцать с половиной!.. 
       Вел их, кипя местью, как выяснилось вскоре, тот единственный, 
  кто сумел уйти живым. Его звали Фред Хольт, и в шесть утра по его 
  указке вертолеты огневой поддержки зависли, окружив крохотный 
  лагерь. Первый транспортник высадил часть десанта к северу от 
  гарнизона, а второй ждал момента, чтобы высадить прямо на плац 
  посредине. 
       Первая группа скрытно проникла в лагерь, вырезала часовых и 
  начали лихорадочно искать Шорта. В тот же миг вертолеты огневой 
  поддержки открыли огонь по складу горючего, бэтээрам. Солдаты 
  срочной службы заметались в панике, их АК-74 и с бронежилетами 
  справлялись только с самыми простейшими, а тяжелые пулеметы, 
  установленные на бэтээрах, были уничтожены в первую же минуту. 
"Каскадники" приняли бой всемером против шестидесяти "дельтовцев" и 
  четырех боевых вертолетов высшего класса, 
       Тяжело раненый Ермаков со стажером и пленным Шортом находились 
  в глиняной мазанке. Когда начался бой, они вытащили Шорта, и едва 
  вторая группа "дельтовцев" высадилась в центре гарнизона на плацу, 
  вдвоем перебили все охранение, застрелили пилота и втащили Шорта. 
  Ермаков тут же сел за пульт управления, а стажер - за пулемет. 
       Когда транспортный вертолет неожиданно поднялся в воздух, 
"дельтовцы" решили, что пилот побаивается, чтобы свои не подбили, 
  однако Ермаков чуть сместился к вертолету поддержки, стажер точной 
  очередью сбил его со всеми его стингерами, управляемыми и 
  неуправляемыми, всеми стрелками и пулеметчиками, и тяжелый 
  транспортник ринулся в образовавшуюся щель. 
       Полковник Артур Бенитейл, командир "дельты", велел догнать и 
  сбить, по возможности вызволить Шорта, если его увозят именно на 
  этом захваченном вертолете. Понятно, транспортник не соперник 
  маневренному боевому вертолету, Ермаков велел стажеру прыгать, сам 
  не то, что прыгать - едва удерживал в руках рычаги управления, и 
  когда во время облета холма их вертолет на миг оказался закрытым от 
  преследователя, стажер вышвырнул Шорта и выпрыгнул следом сам. 
       Тем временем гарнизон был уничтожен полностью, однако семерка 
  все еще вела бой, истребляла "дельтовцев" как волки овец, даже 
  ухитрились отобрать у вооруженных до зубов "дельтовцев" 
  противотанковый гранатомет и сбить последний боевой вертолет. Но 
  остатки "дельты", используя огневую мощь, окружили "каскадовцев" и, 
  не рискуя вступать в схватки, издали растерзала их огнем, нашпиговав 
  землю металлом так, что все было покрыто железом. За время короткого 
  боя от самой " дельты" осталось меньше половины... 
       Боевой вертолет висел на хвосте и методично расстреливал 
  транспортник, что шел на малой высоте. Ермаков помнил как еще две 
  пули ударили в его тело, раскаленные и злые, рвали его плоть, а он 
  тогда, в ярости орал что-то лютое, за пулемет сесть некому, и тогда 
  применил последнее русское средство: пошел на таран, но юсовец, 
  естественно, в последний миг отвернул в сторону. Тогда Ермаков 
  отстрелил ИК ловушки, поднялся над боевым вертолетом и сбросил 
  противорадиолокационные ловушки ему прямо на винт. Винт тут же 
  запутался, вертолет грохнулся вниз и взорвался со всеми их ракетами, 
  бомбами, пулеметами и боевым расчетом. 
       Теряя сознание, в полубреду, он кое-как приземлил 
  продырявленный транспортник, отыскал юсовскую рацию и сумел 
  связаться со своими. Вертолеты вылетели к Камдешу с Джалалабадского 
  аэродрома через час, а еще раньше поднялись истребители-штурмовики. 
  Не зная, где находится стажер с пленником, они попросту 
  барражировали над районом, пугая горных козлов. 
       Понятно, с АВАКС ПРО США это заметили, остатки "дельты" спешно 
  отозвали. Весь бой и гонки заняли меньше, чем полчаса. Шорта со 
  сломанными ногами и отбитыми гениталиями отправили в Москву, стажеру 
  погрозили пальчиком: слишком грубо обошел с ценным пленником, сам 
  ведь даже не поцарапался, а его, Ермакова, отправили в госпиталь в 
  СССР, где провалялся почти полгода. 
       Эта операция, широко известная в узких кругах как "Охота на 
  Джима Шорта", унесла жизни 50 необстреляных мальчиков и 10 
"каскадеров". Юсовцы потеряли тридцать "дельтовцев" при захвате 
  Шорта, затем тридцать восемь элитных бойцов того же подразделения 
  при попытке его освобождения, все четыре боевых вертолета и оба 
  транспортных. 
       Потом, при "разборе полетов" отметили недостаточное содействие 
  армейских специалистов, недостаточную комплектацию группы 
  вооружением, слабую подготовку операции прикрытия отхода, 
  недостаточную "чистоту" работы группы при захвате, преступную 
  халатность командира группы, состоящую в допущении неполного 
  уничтожения охраны объекта и неустановке помех для радиопередающих 
  устройств перед захватом... 
       И все-таки "каскад" выполнил задачу, как выполнял ее всякий 
  раз. А с Фредом пришлось сталкиваться еще четырежды лицом к лицу. 
  Несколько раз Ермаков чувствовал его присутствие за сценой, а 
  однажды даже полчаса сидели в кафе, разговаривали, при чем знали, 
  что каждый держит направленный в его сторону пистолет. 
       Ему показалось, что майор с эмблемой "дельты" в петлице 
  иронически улыбается с фотографии. Взглянул пристальнее, майор 
  ответил таким же прямым взглядом. 
       - Что ж, - произнес Ермаков вслух, - пожалуй, мы еще 
  встретимся... Они должны послать нам на перехват лучших. А ты уже 
  тогда был лучшим. 
       Майор на фотографии загадочно молчал. В глубоко посаженных 
  глазах были воля и упрямство. Что ж, теперь лейтенант, доросший до 
  полковника, может встретиться с самим вице-директором 
  могущественного ЦРУ. Который руководит не одним отрядом "дельта" а 
  всеми операциями Империи! 
  

       Глава 21 
  

       Незнакомый сержант откозырял перед Ермаковым, испытующего 
  оглядел Дмитрия. распахнул перед ним дверь ранее недоступного для 
  него помещения. В недоступном ранее секторе. Дмитрий заметил 
  торжествующую улыбку полковника, решил не терять лица, зашел 
  спокойный, невозмутимый, но внутри уже начали дрожать жилки. 
       Сперва показалось, что попал в помещение часового завода или 
  даже цеха по производству чипов для сверхмощных компов. В стерильно 
  чистом помещении вспыхивали красноватые лучи лазеров, станки 
  работали бесшумно, хотя чувствовалось присутствие больших энергий. 
  Всего трое, одетых в белые комбинезоны, склонились за станками, в 
  сторону вошедших никто не повел и бровью. 
       Дмитрий еще не увидел, что же в зажимах суппортов, но сердце 
  радостно екнуло. А когда приблизился, дыхание остановилось в груди. 
  В металлическую вазу упал странно знакомый патрон. Он оглянулся на 
  Ермакова, тот кивнул, Дмитрий жадно ухватил еще теплый после 
  обработки цилиндр, повертел в пальцах. 
       Чуть тяжелее обычного, знакомая полость в наконечнике, в торце 
  блистающая как зеркало поверхность с безукоризненной выемкой в 
  центре... 
       - Это же мой, - прошептал он, - черт... как вы умудрились? 
       Ермаков кивнул: 
       - Ручная работа, да? И сколько ты потрудился над каждым таким 
  патроном? 
       Дмитрий пожал плечами, продолжая рассматривая патрон, потом 
  загреб из чаши еще пару, сравнил: 
       - Когда от удачного выстрела зависит жизнь, то не думаешь, 
  сколько посидишь над подгонкой одного патрона... Как вам это 
  удалось? 
       Ермаков повел рукой: 
       - Техника теперь решает многое. Не все, но многое. Что такое 
  компьютеры, знаешь. Что такое лазеры... Ну, хотя бы с лазерным 
  прицелом знаком. А здесь лазеры под руководством компьютеров 
  идеально точно высверливают эти полости внутри обычных пуль... мы их 
  получаем ящиками, но, как видишь, для особых операций модифицируем. 
  Так, как это нужно нам. Могу добавить, что снайперы Империи тоже не 
  очень-то придерживаются запретов Женевской конвенции насчет 
  разрывных или несбалансированных пуль. 
       Дмитрий ответил рассеянно, все еще потрясенный таким 
  богатством: 
       - Да плевать мне на их запреты. Я пока ни Империи, ни ее лакеям 
  не подчинен... Но это же целая революция! 
       Сбоку на экране монитора поворачивалась объемная модели пули. 
  Справа и слева бежали строки цифр, они менялись с сумасшедшей 
  скоростью по мере того, как тончайший лучик лазера, в сто тысяч раз 
  тоньше иглы, убирал лишний металл внутри этого грубо отлитого комка 
  металла. 
       На стрельбище шел, удерживая сладкую дрожь в ногах, а ящичек с 
  патронами прижимал к груди. Хотелось помчаться, сломя голову, 
  поскорее упасть на прокаленную солнцем землю и выпускать пулю за 
  пулей в мишень. Нет, падать нельзя, вдруг да коснется винтовкой 
  земли, надо опуститься бережно, и уже потом... 
       Из двенадцати огороженных щитками мест из троих торчали широко 
  расставленные ноги. С другой стороны из-за щитов виднелись стволы. 
  Иногда подрагивали, слышались сухие щелчки. 
       Никогда еще Дмитрий не опускался на землю так бережно. Чехол 
  снимал как подвенечную фату с целомудренной новобрачной, винтовку 
  опустил на мешок с песком как будто она была из стекла, бережно 
  отвел затвор. Семь патронов легли в магазин легко и привычно, словно 
  там всегда жили. Когда вернул затвор обратно, тот словно бы 
  проскользнул как по маслу, легко повернулся в конце и закрыл канал. 
       Наушники остались на полке, здесь не Олимпийские игры. В бок 
  оперлось что-то тупое, он менять положение не стал, уже дав себе 
  задание выпустить все семь пуль не больше, чем за десять секунд. 
  Ноги его растопырились, ботинки уперлись в землю, он превратился в 
  прочную металлическую конструкцию. Теперь только землетрясение 
  смогло бы сбить прицел... 
       Уперев приклад в плечо, он поймал середину мишени в прицел, 
  задержал дыхание. Палец коснулся курка, затем в плечо легонько 
  толкнуло. Изображение мишени расплылось, но пальцы уже передернули 
  затвор, патрон дослан, выстрел, снова пальцы передергивают затвор, 
  патрон, в душе ликование, что может помешать, надо быть холодным как 
  камень, сосредоточенным... 
       Когда ушла седьмая пуля, он ощутил угрызение совести, что так 
  бессовестно тратит драгоценные патроны, он-то знает сколько пота 
  пролито над каждым, даже если над ним трудились лазеры, но пальцы 
  уже снова щелкнули замочком, крышка железного ящика поднялась, а там 
  этих патронов не меньше сотни. 
       Он отстрелял уже семь раз по семь, когда за спиной прозвучал 
  удивленный голос: 
       - Да, это что-то... Все до единого в десятку!.. 
       И другой голос, в котором узнал Валентина: 
       - Две ушли на пару миллиметров выше. 
       - Но в десятку, - согласился Ермаков. 
       - Мишени нужно отодвинуть, - предложил Валентин. - Хотя бы еще 
  на сотню метров. А лучше - на две. Из такой винтовки да не попасть? 
  Она ж сама находит цели. А пули сами ложатся в середку. 
       Дмитрий слышал как Ермаков хмыкнул, что-то бросил в микрофон. 
  Затопали ноги, затем голос над головой произнес: 
       - Переведи дух. Сейчас попробуй дистанцию посложнее. 
       Не отвечая, Дмитрий зарядил, дослал, на пару долгих минут 
  опустил веки, отгораживая себя от мира с его суетой, завистью, а 
  когда раскрыл глаза, мишени уже были на дальней дистанции. Он 
  коснулся щекой теплого приклада, заставил сердце уменьшить тактовую 
  частоту, поймал в перекрестье прицела центр мишени. После точка 
  резкость смазалась, но пальцы привычно дослали новый патрон, и 
  второй выстрел прозвучал почти бездумно, на рефлексах. 
       Если внутри и осталась злость, эти двое все еще что-то говорят 
  за спиной, обсуждают, комментируют, мешают... может быть, 
  сознательно, надо же проверить его стрельбу в условиях легкого 
  стресса, дополнительной эмоциональной нагрузки, но ликование от 
  обладания такой винтовкой не давало ничему другому взять верх. Он 
  стрелял и стрелял, выстрелы звучали как сухие щелчки, словно всякий 
  раз ломали тонкую веточку. Потом пальцы заскребли по железному 
  донышку, он услышал над головой довольный смешок, вздохнул, руки с 
  большой неохотой и отложили винтовку. 
       - Сейчас посмотрим, - сказал Ермаков. - Сейчас поглядим... 
       Дмитрий поднялся, разогретая его теплом винтовка ушла в чехол. 
  Вокруг Ермакова толпились офицеры, трое рассматривали мишени в 
  бинокли. Примчались двое, мишени разложили на широкой скамейке, тут 
  же вместо биноклей в руках появились циркули. 
       Мишени остались девственно чистыми, только десятки в самом 
  центре были изуродованы, изорваны. Пули зачастую ложились одна в 
  одну, серединку вырвало вовсе. Только на третьей мишени две пули 
  чуть сдвинулись от центра вверх, но все еще оставались в десятке. 
       За спиной Дмитрия нарастал удивленный говор, он сам смотрел на 
  мишень неверящими глазами. В мире не существовало пуль, которые бы 
  ложились точнее, чем его собственные. Чем те, над которыми он сам 
  корпел, выбирая полости где бормашиной, где самодельными 
  инструментами, способными делать операции микробам! 
       И вот теперь эти пули все в десятке. Десятки таких пуль. Он 
  оглянулся, увидел торжествующую усмешку Ермакова, кислое лицо 
  Валентина, хохочущего Тараса, а за ним словно наяву он увидел эти 
  сумасшедших самодельщиков, что дни и ночи просиживают не перед 
  телевизором, не за компьютерными играми, не забивают козла по дворе 
  и не таскаются об бабы к бабе... а растачивают, доводят до только им 
  известно совершенства самые заурядные патроны армейского 
  производства. 
       - Ты стрелял великолепно, - сказал Ермаков. 
       - Разве я? 
       - Ты. 
       - Это патроны, - возразил Дмитрий. - На свете не было еще таких 
  патронов. 
       Ермаков улыбнулся: 
       - Думаешь, тебе какие-то привилегии? Такие же патроны и у 
  других. По крайней мере в нашем подразделении. Но твои результаты - 
  лучшие. Ладно, отдохни. Потом стрельба по мишенях, что поставят 
  вдвое дальше. Еще вдвое. 
       У Дмитрия вырвалось: 
       - Но это невозможно! Даже ваши пули... 
       Глаза Ермакова горели грозным весельем: 
       - Ты еще не видел наших винтовок! 
       У Дмитрия задрожали руки, когда он увидел эту винтовку. А когда 
  только прикоснулся, то ноги стали ватными. Он не понимал, как это у 
  его соседа выше этажом на глаза наворачиваются слезы умиления, когда 
  берет на руки огромного толстого кота, тупого и ленивого, но сейчас 
  чувствовал как от кончиков пальцев по его телу пробежало животное 
  тепло, как от живого существа, что греет его в холодную зиму, лечит, 
  забирает его болезни и страхи. 
       И словно воочию увидел старого сгорбленного человека, 
  потомственного оружейника, что делал ее вручную несколько лет: 
  сперва в грезах, потом являлась ему во сне, затем рисовал, комкал и 
  выбрасывал листы бумаги - недостаточна совершенна, а значит - не 
  прекрасна! - а потом долго и влюблено делал в свободное от работы 
  время там же на заводе, а то и дома в полутемном сарайчике, почти не 
  прибегая к стандартным деталям, а все вытачивая вручную, подбирая 
  только лучшие сорта стали и дерева. 
       Винтовка была прекрасна как фотомодель на подиуме. Совершенство 
  ее делало прекрасной, аристократичной, и Дмитрий бережно трогал 
  приклад из настоящего орехового дерева, вместо привычного 
  силиконового, заглянул в оптический прицел и едва не отпрянул: после 
  привычного четырехкратного это сорокакратное ошеломило. 
       - Но патроны, - прошептал он. - Они должны быть усиленными! Ни 
  один ствол не выдержит. 
       - Металл закалили так, что его можно разорвать только атомной 
  бомбой, но ее вряд ли кому удастся засунуть в ствол. Но ты прав, 
  патроны для нее тоже не простые. 
       Дмитрий заметил, что Ермаков сам вытащил из железного ящика 
  коробку с патронами. Похоже, в этом засекреченном помещении 
  лаборатории и мастерской он совмещает должности кроме няньки и 
  отца-командира еще и завхоза. 
       Дмитрий вытащил пару патронов, взвесил на ладони. Таких тяжелых 
  еще не встречал, это не пули, а противотанковые ракеты. Понятно, их 
  делают тоже только здесь, в секретной мастерской, приспосабливая 
  самый большой размер гильз, используя свои пули с полым 
  наконечником, набивая выверенным в лаборатории порохом. 
       - Это самая точная в мире винтовка, - сказал Ермаков ровно, но 
  Дмитрий уловил в голосе полковника тщательно упрятанную гордость, - 
  но наши умельцы поработали... еще как поработали!... чтобы сделать 
  ее точнее, еще точнее, еще, а потом еще и точнее намного. Видишь, 
  родной ствол заменили на нержавейку, обработанную особым способом... 
  словом, никакая пуля его не разорвет, Приклад из особого сорта 
  плексиглаза, хотя похож на ореховое дерево, затвор из титана... 
       - Ого, - вырвалось у Дмитрия, - а это зачем? 
       - Время перезарядки уменьшается на сорок процентов, - ответил 
  полковник с гордостью. - Ты ведь умеешь стрелять не только точно, но 
  и быстро? 
       Дмитрий чувствовал как сердце прыгает, подбрасывает его грудь 
  толчками. В этом состоянии он не попал бы и в корову с пяти шагов. 
       - Это же сказка, - прошептал он. - А винтовка... она же вся 
  стянута этими винтами, как корсетом! Это не винтовка, это монолит! 
       Полковник смотрел гордо, парень понимает толк, монолитность 
  добавляет винтовки точности, которая и так на два порядка выше, чем 
  у стандартной армейской. 
       - Такими бы оснастить армию, - пробормотал Дмитрий. - Или была 
  бы у меня такая в Афгане! 
       Ермаков развел руками: 
       - Увы, это не по карману. Лазеры и компьютеры пока есть даже не 
  в каждом научно-исследовательском институте! Но даже с помощью 
  лазеров делаем единичные экземпляры. Даже не знаю, во сколько 
  влетает каждый экземпляр! Лучше об этом не думать. Лучше заставить 
  заплатить за это тех, кто довел нас до такой жизни. 
       - Я... что смогу... 
       - Думаю, сможешь. А пока помни, за этой винтовкой должен быть 
  уход! Как за красивой и дорогой женщиной. Не допускай, чтобы женщина 
  начинала жаловаться, что ты на нее мало обращаешь внимания! Если она 
  обидится... ну, сам понимаешь. 
       Дмитрий прижал к груди винтовку: 
       - Эту женщину я никогда не обижу. 
  

       Глава 22 
  

     "Представим себе двух людей, вышедших со шпагами на поединок по 
  всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось 
  довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя 
  раненым поняв, что дело это не шутка, а касается его жизни, бросил 
  шпагу и, взяв в руки первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. Но 
  представим себе, что человек, так разумно употребивший лучшее и 
  простейшее средство для достижения цели, вместе с тем, 
  воодушевленный преданиями рыцарства, захотел бы скрыть сущность дела 
  и настаивал бы на том, что он по всем правилам искусства победил на 
  шпагах. Можно себе представить, какая путаница и неясность произошла 
  бы от такого описания поединка. 
       Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были 
  французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были 
  русские; люди, старающиеся объяснить все по правилам фехтования, 
  историки, которые писали об этом событии. 
       Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни 
  под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, 
  отступление после сражений удар Бородина и опять отступление, пожар 
  Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война 
  все это были отступления от правил. 
       Наполеон чувствовал это, и с самого того времени, когда он в 
  правильной позе фехтования остановился в Москве и вместо шпаги 
  противника увидел поднятую над собой дубину, он не переставал 
  жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась 
  противно всем правилам (как будто существуют какие-то правила для 
  того, чтобы убивать людей). Несмотря на жалобы французов о 
  неисполнении правил, несмотря на то, что высшим по положению русским 
  людям казалось почему-то стыдным драться дубиной, а хотелось по всем 
  правилам встать в позицию en quarte илои en tierce, сделать искусное 
  выпадение в prime и т.д. дубина народной войны поднялась со всею 
  своею грозною и величественную силою и, не спрашивая ничьих вкусов и 
  правил, с глупою простотою, но с целесообразностью, не разбирая 
  ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, 
  пока не погибло все нашествие. 
       И благо тому народу, который не как французы в 1813 году, 
  отсалютовав по всем правилам искусства и перевернув шпагу эфесом, 
  грациозно и учтиво передают ее великодушному победителю, а благо 
  тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по 
  правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и 
  легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех 
  пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменится 
  презрением и жалостью". 
       - Презрением и жалостью, - повторил я вслух. - Что ж, презрения 
  у нас к ним хоть отбавляй, но до жалости еще далеко. Но до чего же 
  старик верно указал на трясину, в которую попали еще тогда и из 
  которой все еще не выберемся! Это и называется - гений. 
       Из кухни донесся голос дочери: 
       - Что там, папа? 
       - Классиков читать надо, - изрек я, представляя как скривится 
  мое молодое поколение от этой банальной премудрости. Вспомнил, как 
  меня самого заставляли читать этих классиков и даже заучивать 
  отрывки, я сдавал и тут же все вылетало из головы, как рушатся с 
  трудом взгроможденные всевозможные предметы с плеч и головы 
  эквилибриста, едва скроется за кулисами. - Классиков читать... там 
  есть все ответы. 
       Дочь заглянула в кокетливом фартушке и с поварешкой в руке, 
  скривилась, увидев толстенный том, которым легко убить взрослого 
  грабителя: 
       - Все ответы?.. И даже на противостояние с НАТО? 
       Я кивнул, а она с победоносной улыбкой вернулась на кухню. 
  Гений потому и гений, подумал я, что успел увидеть еще тогда зародыш 
  проблемы и еще тогда предложил решение. Вернее, решение нашел сам 
  народ, а гений это решение обосновал и выдал еще тогда. И вот, сто 
  пятьдесят лет спустя... да какие сто пятьдесят, уже почти двести лет 
  прошло, мы наконец-то решаемся сказать это вслух. Признаться, что 
  прав был один, а не рота, даже не дивизия юристов, дипломатов, 
  аналитиков и политиков. 
       А рано утром, когда еще не все члены команды Кречета собрались 
  в его кабинете, я набрал на клаве Война и Мiр. Том IV, часть III, 
  1., ткнул в "Enter", и через пару секунд бешеного поиска на экране 
  появился крупно набранный абзац гениального произведения. 
       Коган присмотрелся, проворчал: 
       - Опять боевик... Что-то вы на место министра культуры метите? 
  Свое уже зашаталось? 
       - Читайте, - сказал я настойчиво. - Читайте!.. Ведь никто из 
  вас Толстого не читал, признайтесь... В школе проходили, да и то по 
  кино с Бондарчуком... Нет, скорее - с очаровашкой Одри Хэпберн. 
  Читайте! 
       Только Егоров проигнорировал, остальные начали шарить глазами 
  по экрану. Когда все закончили или заканчивали, вон Яузов даже 
  губами шевелит, словно по складам разбирает, я сказал с волнением и 
  горечью: 
       - С простотою, но с целесообразностью! Не разбирая ничего, 
  поднималась, опускалась и гвоздила... пока не погибло все нашествие. 
  Ну, а если бы мы тогда позволили французам навязать нам свои правила 
  ведения войны? Что было бы?.. Не знаю, но войну бы мы проиграли с 
  треском. Россия проиграла бы! 
       Егоров отстраненно помалкивал. Яузов кашлянул, сказал с 
  неловкостью: 
       - Толстой гений... Я не знаток языка или там образов... А вот 
  что посмел сказать такое... Сказать правду! 
       Коган бросил с нервным смешком: 
       - А может гениальность в том, чтобы говорить правду? Ну, такое, 
  что на века. И не ту, что по мелочи, а вот такую... Во всяком 
  случае, будем считать, что господин Толстой входит в состав 
  правительства. И тоже подает голос. 
       Егоров наконец повернулся в нашу сторону. Мгновение 
  прислушивался, поднял руку: 
       - Поддерживаю предложение господина Толстого. Считаю, что 
  Россия сейчас прижата к стене еще больше, чем была в 1812-м. И мы 
  имеем право наносить удары везде, где достанем. 
       Коломиец сказал с горящими глазами: 
       - И черт с ним, что скажет мировое сообщество! Тогда симпатии 
  многих тоже были на стороне просвещенной Франции! У нас-де 
  крепостное право, даже рабство, дикость, цивилизованная Франция 
  придет и наведет порядок... А сейчас - нецивилизованная, но богатая 
  Империя придет и наведет порядок в банковской сфере. 
       Дверь отворилась, Кречет вошел стремительный как штурмовой 
  танк, брови грозно сдвинуты, но когда посмотрел на нас, в запавших 
  глазах полыхнуло удивление: 
       - Что это у вас у всех гребни поднялись? 
       Ответить никто не успел, наперерез бросился секретарь Совета 
  Безопасности: 
       - Господин президент! Снова в Чечне захвачено двое заложников. 
  Мы уже послали группу из депутатов для переговоров об освобождении, 
  Кроме того с ними вышли на контакт наш вице-премьер по социальным 
  вопросам, председатель комиссии... 
       Кречет слушал долгое перечисление всех групп, крупных личностей 
  и всех сложных действий, которые могут в конце-концов привести к 
  освобождению заложников, прервал: 
       - Я скажу ужасную вещь... это не для прессы, ты, Михаил, 
  проследи... но проблеме с заложниками придаем чересчур... Если в 
  благополучной Бельгии это в самом деле трагедия - у них там 
  бельгийцев раз-два и обчелся, то для нашей России, где в одной 
  Москве ежедневно кто-нибудь мрет от голода или бросается с балкона, 
  а уж по всей голодной России... это просто показуха! Да, показуха. 
  Вот, мол, и мы - цивилизованные, боремся за освобождение заложников 
  любой ценой... Черт, я бы за слова "любой ценой" вообще 
  расстреливал!.. Ишь, иезуиты. Запад навязал нам правила игры, по 
  которым мы вообще загнемся. У нас Россия голодает, зима надвигается, 
  города не обеспечены топливом, а если наше правительство поедет всем 
  скопом договариваться с бандитами о выкупе заложников... то зимой 
  вымерзнут миллионы! Да еще от голода помрет миллионов десять... 
       - Господин президент, но нельзя же ничего не делать. 
       - Это забота Сказбуша или Егорова. Пусть освободят и доложат. 
       Секретарь попытался возразить: 
       - Но если среди заложников кто-то погибнет, это вызовет 
  нежелательный отклик в прессе... 
       Кречет огрызнулся: 
       - Мы все ходим на краю гибели!.. Когда Россия станет такой же 
  благополучной, как Швейцария, тогда и мы будет рублем. А пока пули 
  дешевле. А что погибнет кто... Я же сказал, каждый день в стране 
  сотни людей гибнут от голода, холода, безработицы - об этих кто-то 
  думает? 
       Сказбуш подошел сбоку, сказал негромко: 
       - Поступила важная информация. Мне доставили секретный код, по 
  которому могут быть запущены ракеты с из военной базы на Гуантанамо. 
  
     Кречет спросил недоверчиво: 
       - Ого!.. Откуда такие сведения? 
       Сказбуш сказал скромно: 
       - От третьих лиц, но это абсолютно верная информация. Добывали 
  ее сотрудники... одной разведки. Господин президент, то государство 
  очень обеспокоено усилением Империи Зла. Империя... единственное 
  образование, которое любое знание упорно приспосабливает для самых 
  низменных утех, начиная от порно по Интернету и кончая сексшопами с 
  довольно странными объектами из самых лучших экологически чистых 
  материалов, разработанных самыми высокооплачиваемыми учеными в мире! 
  Так что разведки начинают сотрудничать с нами все активнее. От 
  единичных акций, которые никогда не афишировались, до постоянного 
  тесного сотрудничества... 
       -... которое тоже не будет афишироваться, - кивнул Кречет. - 
  Да-да, понимаю. Но основную тяжесть этой войны, как и во Вторую 
  Мировую, нести нам, России. А остальные присоседятся потом. 
       - Поделимся славой, - предложил Сказбуш. 
       - Поделимся... И пусть нам общим памятником будет... 
  разрушенная до основания Империя Зла. Черт бы ее побрал! Моя мать до 
  сих пор не понимает, как этим... ну, этим!.. можно заниматься днем, 
  да еще при свете дня. Она всегда просила погасить свет. Как и все 
  женщины ее возраста. Дня них секс - это было таинство. Да какой к 
  черту секс! Секса не было, было некое исполнение супружеских 
  обязанностей... Не больше, не меньше. 
       - Сексуальная революция, - сказал Коган со сладким подвыванием. 
  
     - И они, - продолжил Кречет, будто не слыша, - не могут понять, 
  как все это в одночасье рухнуло. Для старшего поколения эта 
  катастрофа намного значительнее, чем вторая мировая война. Это... 
  это другой мир, в который они до сих пор всматриваются с потрясенным 
  непониманием. Раньше было "Не давай поцелуя до свадьбы", а теперь 
  после траханья: "Мальчик, а как тебя зовут?" или: "Ну и что, если 
  вчера трахались? Разве это повод для знакомства?" 
     Коломиец с готовностью хохотнул, но затем насторожился, голос 
президента был предельно серьезным и даже мрачно торжественным. 
     - Вы это к чему? 
     - Многое меняется, - ответил Кречет. - Только одна глупость еще 
держится. Но мы начинаем рушить и ее. 
     - Какая? 
     - Права человека, - ответил Кречет. - Права человека над 
правами общества. 
     Море, сверкающее и немыслимо прозрачное, тянулось от горизонта 
до горизонта. Слева по борту показались далекие как призрачные как 
мечты студентов острова. В бинокль можно было различить высокие 
пальмы, стройные как женские ноги, что поднимались прямо из золотого 
песка. На острове, как водится в убранизированном перенаселенном 
мире, от туземцев ни следа, а стайками бродят, наслаждаясь сказочной 
природой, беспечные белые люди, смеются и бегают по набегающим на 
берег волнам. 
     Танкер двигался белый и сверкающий как айсберг под солнцем. Он 
был немыслимо огромен, сказочно огромен, но на самом дело он был 
намного огромнее, чем видел даже самый зоркий глаз. Ведь то, что 
видимо глазу, всего лишь надстройка любого корабля, что невеждами 
принимается за сам корабль. Девять десятых любого корабля, как и 
айсберга, находятся под водой. 
     В этой чудовищной емкости по поверхности прозрачного 
тропического моря передвигалось пятьсот тысяч тонн черной зловонной 
нефти. Той самой, из которой делается чистейший бензин - кровь для 
машин, и в то же время тот самый, от прикосновения которой гибнут 
птицы, рыба, дельфины, а берега превращаются в зловонные клоаки. 
     Пятьсот тысяч тонн... Много это или мало можно было понять по 
тому, что когда танкер двигался по вращению планеты, Земля ускоряла 
обороты вокруг оси: хоть не на часы, понятно, но все же заметно для 
не таких уж и совершенных приборов, а когда груженый нефтью танкер 
двигался против вращения, то планета настолько же замедляла 
вращение. 
     Это был уже шестой танкер такого нефтеизмещения, так что они 
взаимно ускоряли и тормозили планету, а на верфи в Осаке уже 
началось строительство танкера в полтора раза крупнее. 
     Над морем полыхал сказочной красоты закат: пурпур на всю 
западную половину неба, багровое море, пылающее облачко, край даже 
искрится, словно раскаленное в горне железо... 
     Однако экипаж, который эти закаты наблюдал каждый вечер, 
посматривал больше на часы: через полчаса соревнование с чемпионата 
мира по боксу среди тяжеловесов! Уже все телевизоры на танкеры 
переключены на тот канал, уже заключены пари, на Мурмадана три к 
одному, уже в холодильнике дожидается коллекционная бутылка виска 
для угадавшего счет.... 
     Двое остались в рубке, архаизм: все приборы работают на авто, 
могучая и чувствительная электроника просчитывает впереди массу и 
гребень каждой волны на сотни миль вперед, 
     Наконец солнце опустилось, некоторое время багровые краски 
сползали с небосвода, затем наступила настоящая непроглядная 
тропическая ночь. 
     В этой тьме по волнам несся крохотный катер. Он догонял танкер 
с кормы. Огни потушены, четыре человека скорчились, напряженно 
всматривались в черную громаду, что уже заслонила половину звездного 
неба. 
     - Прибавь, - послышался негромкий голос. - Такая громада, а 
прет как линкор! 
     - Мотор гремит, - ответил второй. - Услышат. 
     - Филипп, это у тебя в голове гремит. Над нами восемнадцать 
этажей! Много бы ты услышал с такой крыши? Готовься, первому тебе. 
     - Слава, не каркай под руку... 
     Черная громада наплывала медленно, уже две трети неба стало 
угольно черным. Катерок подбрасывало, Филипп стиснул зубы, повел 
плечами, их оттягивал тяжелый автомат с запасными дисками. Сзади 
шумно дышал Борис, тоже катакомбник, единственный из всей пятерки, 
кто не только служил в армии, но даже одно время побывал в 
спецчастях, принимал участие в настоящих боевых действиях. 
     Темные фигуры вскарабкались на борт танкера незамеченными. 
Первый патрульный, тоскующий и до глубины души несчастный, что его 
оставили наверху в такое время, уже второй раунд, ощутил как в спину 
уперся холодный ствол автомата. Суровый голос сказал негромко с 
  сильным славянским акцентом: 
       - Сколько вас? 
       - Только не стреляйте, - прошептал охранник умоляюще. - Только 
  не стреляйте... Там трое. Оружие во второй комнате, у нас его никто 
  даже не носит... 
       - Почему? Оружие должно находиться там, где вы спите. Если вы 
  охрана, а не... 
       - Только не стреляйте!.. Жарко... Натирает. 
       - Зови, - велел голос за спиной. - Иначе всех просто убьем. 
  Понял? 
       - Да-да, только не стреляйте! 
       Он позвал вполне искренне, оправдывая себя тем, что не просто 
  из трусости и желания спасти жизнь любой ценой, а спасает жизни 
  напарникам, иначе эти террористы... явно же террористы начнут 
  стрелять, у них нет никакого уважения в человеческим жизням... 
       Несколько фигур скользнули в тень. Когда вышел раздраженный 
  помощник капитана, откуда могут взяться поломки, послышался глухой 
  стук. Его подхватили, мигом залепили рот, связали и бросили в 
  укромное место. Охранник под дулом пистолета вызвал еще троих, за 
  остальными пришлось спуститься в кают-компанию. 
       Это был роскошный зал, заполненный грохотом, воплями, смачными 
  ударами перчаток о перчатки, потным плечам, локтям. Оставшиеся члены 
  команды не отрывали глаз от озверелых тяжеловесов, что месили друг 
  друга с неподдельной жаждой убийства, ибо когда перед юсовцем маячит 
  приз в пять миллионов, он готов убить не только соперника, но и всю 
  свою семью. 
       Орущие, озверелые, выкрикивавшие угрозы и сами стремящиеся на 
  ринг, чтобы показать как надо драться, они обмочились от ужаса, 
  когда увидели нацеленные им в лица пистолеты и автоматы. 
       - Даже не дышать, - предупредил Филипп жестко. Он переводил 
  прицел с одного на другого, с омерзением видел как их трясет, как 
  штанины темнеют, намокают, на полу растекаются лужи. - Это не 
  ограбление, как вы могли подумать. Мы террористы, если до кого-то 
  еще не дошло. И будем убивать, если кто-то даже не так посмотрит. 
       Слава придирчиво держал всю команду под прицелом, стоя в 
  дверях. В его руках был новенький "узи", купленный на деньги 
  Дмитрия. Как они тогда с Дмитрием решили, они - самые новые русские. 
  И ведут себя как самые новые. 
  

       Глава 23 
  

       Исполинская масса черной нефти двигалась через прозрачные воды, 
  отделенная от нее лишь тонкой оболочкой корпуса. Гораздо более 
  тонкой и хрупкой, чем яичная скорлупа. Из воды высовывался только 
  самый краешек этого яйца, чистый и белоснежный, обманчиво 
  благополучный, ползущий уверенно и неторопливо, в наиболее экономном 
  режиме, хотя на самом деле Филипп велел гнать на форсаже, не жалея 
  ни топлива, ни машин. 
       Эфир бурлил, Филипп подключился к Интернету, с растущим 
  изумлением посмотрел на себя в темном костюме и в белой маске. 
  Похоже, через спутник за ними наблюдают неотрывно, а уже сейчас сюда 
  направляются отряды антитеррора. Первые наверняка прибудут имперцы, 
  их базы по всему миру, затем свита хвостозаносителей: британцы, 
  немцы, турки... 
       Он поерзал, чтобы оказаться прямо перед телекамерой, включил 
  экран и сказал громко: 
       - Говорит катакомбная церковь!.. Танкер не просто захвачен. Мы 
  только что установили мощные заряды по всей длине корпуса. При 
  первой же попытке высадки ваших коммандос все будет взорвано. 
       Замигали десятки огоньков, с ним пытались связаться со всего 
  света, Филипп ткнул пальцем наугад, вспыхнуло жесткое лицо 
  немолодого человека, привыкшего отдавать приказы чуть ли не с 
  рождения. Злые глаза уставились в Филиппа с такой интенсивностью, 
  что он ощутил толчок в грудь, словно о бронежилет расплющилась 
  мелкая пулька. 
       - Говорит командор шестой авиадивизии, - произнес он. - Тогда у 
  вас тоже не будет шансов... 
       Филипп нагло усмехнулся в лицо: 
       - А верно, что за всю историю вашей Империи ни один летчик не 
  совершил тарана? Ни один не послал горящий самолет в колонну врага? 
       Лицо командующего авиадивизией дернулось, голос прозвучал 
  раздраженнее: 
       - Что вы хотите? Какие ваши условия? 
       - Мы скоро сформулируем, - пообещал Филипп. - А пока подумайте 
  о высадке десанта на танкер. Это так сладко: ухватить более сильного 
  врага, впиться зубами в его горло, рвануться и утащить его с собой в 
  пропасть... 
       Он выключил, не дожидаясь ответа. Его трясло, хотя внешне 
  оставался все таким же с неподвижным лицом. Внутри дергались все 
  жилки, мышцы сокращались, по ним ходили узлы, в желудке стало 
  холодно, но к голове поднимался нездоровый жар. Поверит ли 
  командующий, что они готовы взорвать танкер с собой вместе? Ведь 
  даже арабские террористы, что своей жертвенностью до недавнего 
  времени держали карательные органы в страхе, теперь по-западному не 
  приступают к акции, пока не обеспечат себе пути отхода? 
       - На сцену вышли новые силы, - произнес он вслух, сердце 
  забилось чаще, а грудь раздалась в объеме. - Да узнает мир о 
  катакомбниках... А потом, Дмитрий не прав, придут умные головы и 
  создадут красивые теории. Наши, катакомбные. 
       В рубку спустился Слава, Филипп узнал его под маской и в 
  непривычно мешковатом комбинезоне. 
       - Устанавливаем последние заряды, - доложил он. - Еще 
  полчасика, а там можно перевести дух... 
       На пульте замигал огонек вызова. Филипп перевел дух, сосчитал 
  до трех, медленно ткнул пальцем в зеленую кнопку: 
       - Слушаю, мать вашу! 
       Голос заставил дрожать, словно от ярости, Когда на экране 
  проявилось лицо, Дмитрий заставил смотреть в него с ненавистью. Это 
  был уже другой человек, немолодой, спокойный, с квадратным лицом и 
  квадратной челюстью, над бровью белеет шрам, какой остается от пули. 
  Глаза смотрели без злобы, пристально, как на человека, с которыми 
  привык общаться всю жизнь. 
       После тренировочных боев он снова стрелял из уникальной 
  винтовки. Хотя разбитые в кровь пальцы подрагивали, но только три 
  пули ушли в девятку, остальные настолько ровно высекли середку 
  мишени, словно он туда засадил снарядом. 
       Когда возвращался, из головного здания вышел Ермаков, за ним 
  двигались с огромными пустыми сумками Тарас и Валентин. Тарас 
  жизнерадостно помахал рукой, тут же забыл: стажер еще не человек, а 
  Ермаков поинтересовался: 
       - Еще с ног не падаешь? 
       - А что, - ответил Дмитрий почти весело, - надо огород 
  вскопать? 
       - Огород не огород... Пойдем, поможешь. Как стрелялось? 
       Взгляд его упал на ссадины на костяшках пальцев. 
       - Это не стрельба, - ответил Дмитрий. - Песня! 
       Сзади послышался быстро нарастающий шум. Повернул голову, мимо 
  пронеслось зеленое, пахнущее бензином. Хлопающий по ветру край 
  брезента задел по лицу. Он отскочил, невольно посмотрел на ботинки, 
  ожидая увидеть следы протектора. Джип остановился как вкопанный в 
  двух шагах впереди. За рулем Валентин, руки на баранке, глаза 
  надменно и рассеянно устремлены вперед. Как только все забрались в 
  машину, вывернул руль и понесся в северную часть лагеря. 
       Дмитрий сверлил взглядом затылок, чувствуя как тяжелая злость 
  поднимается из глубин души. Валентин невозмутимо вертел руль, на 
  скорости проскакивал между казармами, миновал склады, стрельбище, 
  остановился перед неприметной трансформаторной будкой. Рядом со 
  старой проржавевшей дверью нелепо торчала вмурованная в цементную 
  стену коробочка домофона, так показалось Дмитрию. 
       Пальцы Ермакова пробежали по кнопкам в таком быстром ритме, что 
  все равно никто не успел бы запомнить длинный код, даже если бы 
  полковник не загораживал спиной. Дверь легонько дрогнула. Ермаков 
  потянул за ручку, дохнуло спертым воздухом. 
       Огромные трансформаторы заполняли все помещение от стены до 
  стены и от пола до потолка. Воздух дрожал, Дмитрий физически 
  чувствовал огромные мощности, что пронизывают воздух и стены, даже 
  испугался: не чувствует ли он и электромагнитные волны как жуки и 
  муравьи, что никогда не селятся вблизи линий высоковольтной 
  передачи. 
       Ермаков протиснулся между стеной и трансформатором, за ними 
  пустое пространство. Дмитрий чувствовал по реакции Тараса, что он 
  тоже впервые, по Валентину не понять, умеет держаться всегда, и 
  когда Ермаков сунул руку прямо во внутренности трансформатора, 
  Дмитрий ощутил как от страха на миг остановилось дыхание. 
       Щелкнуло, словно передернули огромный затвор. Плиты пола 
  раздвинулись. Дмитрий ощутил сухой горячий воздух, в нем 
  чувствовалось присутствие машинного масла и новенького железа. 
       Ермаков буркнул: 
       - Не отставайте, чижики! 
       Он прыгнул как в пропасть, Дмитрий едва сообразил, что 
  полковник уже на лету ухватился за невидимые перекладины, слышно 
  было как спускается быстро-быстро, словно бежит по ровному 
  паркетному полу. 
       Вторым метнулся Тарас, хоть и не так ловко, затем Валентин, а 
  Дмитрий все-таки прыгать не рискнул, слез по-человечьи, из-за чего 
  когда спустился по этой слабо освещенной трубе, все трое уже 
  нетерпеливо ждали. 
       Просторной помещение, перегороженное стеной из толстых стальных 
  листьев, склепано небрежно, наспех, словно уже чувствовалась 
  перестройка, когда всем на все станет наплевать. 
       Ермаков подошел к неприметной двери, снова набрал шифр. К 
  удивлению Дмитрия он вскоре услышал шаги, такие отчетливые в этом 
  склепе, дверь распахнулась. Порог переступил коротенький толстый 
  капитан, в очках и с розовым как задница поросенка лицом. В руке он 
  держал огромный бутерброд из городской булки и тонкого ломтика сыра. 
  Челюсти мерно двигались, маленькие глазки смерили Ермакова и 
  десантников недружелюбным взглядом. 
       Прочавкав, он прохрипел набитым хлебом ртом: 
       - Капитан Мазуренко. Слушаю вас. 
       Как у многих низкорослых и тупых, но тщеславных придурков, 
  фуражка у него была широкой как сомбреро и с лихо поднято-выгнутой 
  тульей как высокогорный трамплин в Медео. Дмитрий ощутил как 
  презрение в нем борется с брезгливой жалостью к этому недоноску, что 
  так и не поймет, из-за чего половина населения жрет, глядя в его 
  сторону. 
       Ермаков протянул бумагу. Мазуренко взглянул искоса, тут же 
  замотал головой: 
       - У нас этого нет. 
       Ермаков напомнил: 
       - Это официальная заявка из штаба. 
       - На складе такого нет, - упрямо заявил майор. - В штабе не 
  знают, что у нас есть, а чего нет. Навыписывают! 
       Ермаков сказал значительнее: 
       - Бумага из Генерального Штаба. Надо найти. 
       Капитан с явным удовольствием покачал головой: 
       - Да хоть от самого Яузова! Или даже от президента Кречета. 
       По мнению Дмитрия уже пора бы двинуть прикладом в зубы, кто он 
  такой, чтобы так разговаривать с элитными частями, но Ермаков сделал 
  им знак отойти, наклонился к капитану, для этого пришлось 
  перегнуться почти вдвое, что-то пошептал на ухо. Капитан 
  отрицательно качал головой, разводил руками. 
       Тарас уловил какой-то знак от командира, подошел, по-хозяйски 
  снимая тяжелую сумку. Ермаков принял, а Тарас тут же вернулся к 
  Валентину и ничего не понимающему Дмитрию. Видно было как Ермаков 
  опустил на пол, раскрыл. Капитан присел на корточки. Лицо все еще 
  было брезгливо недовольное, но одну руку запустил вовнутрь, в другой 
  все еще держал половинку бутерброда. 
       Когда он поднялся, на его лице было совсем другое выражение. 
  Ермаков снова подал ему бумагу, капитан взглянул бегло: 
       - Э, как это я мог так ошибиться?.. Да у вас бумаги в самом 
  деле от самого Яузова. Мы просто обязаны вам выдать все в первую 
  очередь. 
       Ермаков кивнул: 
       - Благодарю. 
       Капитан повел широко рукой: 
       - И вообще, берите все, что вам вздумается. Все равно, говорят, 
  нас скоро закрывают. 
       - Кто говорит? - насторожился Ермаков. 
       - Просто слухи носятся в воздухе, - ответил капитан туманно. - 
  Говорят, что Кречет хочет распустить элитные войска. Побаивается. 
  Нас все побаиваются! 
       Обратно пробирались, нагруженные как верблюды. Как понял 
  Дмитрий, под землей располагались секретные лаборатории и 
  мастерские, где именно и доводились до совершенства патроны и 
  стрелковое оружие, но вход в них где-то на противоположном конце. 
  Каждый знает только свой участок работы, а создатели оружия никогда 
  не встречаются с теми, кто его забирает. 
       Дмитрий не знал, смеяться или плакать. На сверхсекретном 
  объекте, где допуски и пропуски сверхвысшей сложности и надежности, 
  по-прежнему как и в захудалом колхозе за бутылку водки можно 
  получить любую вещь. А за полдюжины бутылок этот завхоз с погонами 
  готов отдать весь склад... 
       Ермаков буркнул на обратном пути: 
       - И здесь под Кречета копают!.. Ишь, слушок пустили. 
  Подготавливают настроения... 
       Валентин сказал осторожно: 
       - Но ведь Кречет в самом деле все под свой контроль? 
       - Потому что разболтались, - рыкнул Ермаков. - Потому что у 
  Кречета рука твердая! А насчет самостоятельности... Он тебе любую 
  самостоятельность даст, но чтоб ты и отвечал за свои действия! А то 
  у нас хотят самостоятельности, но чтобы отвечал сосед, а не он, 
  такой замечательный. 
       Странное совпадение: в тот же день и в тот же час, когда "Войну 
  и Мир" читал интеллектуал Никольский, футуролог и автор научных 
  работ с заумными названиями, этот же шедевр классика мировой 
  литературы, исполина цивилизации, держал в руках и простой боец 
  спецназа Дмитрий Човен. Он впервые действительно читал книгу, 
  которую трижды проходил в школе, дважды сдавал в вузе, по которой 
  смотрел два фильма: юсовский и советский, а также знал массу 
  анекдотов о Наташе Ростовой и поручике Ржевском. 
       Сейчас его глаза бежали по строкам... 
     "' - Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? - 
  сказал Пьер. 
       - Да, да, - рассеянно сказал князь Андрей. - Одно, что бы я 
  сделал, ежели бы имел власть, - начал он опять, - я не брал бы 
  пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом 
  и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую 
  секунду. Они враги мои, они преступники все по моим понятиям. И так 
  же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, 
  то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в 
  Тильзите. 
       - Да, да - проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя 
  Андрея, - я совершенно, совершенно согласен с вами! 
       Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день 
  тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне 
  разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и 
  предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все 
  значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, 
  осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую, как говорится 
  в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, 
  которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди 
  спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти. 
       - Не брать пленных, - продолжал князь Андрей. - Это одно 
  изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли 
  в войну - вот это скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это 
  великодушничанье и чувствительность - вроде великодушия и 
  чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит 
  убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она 
  с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах 
  войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так 
  далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: 
  нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые 
  ассигнации, да хуже всего - убивают моих детей, моего отца и говорят 
  о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать 
  и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же 
  страданиями... Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли 
  бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как 
  теперь...' 
       Дмитрий с трудом оторвал от книжки взгляд. По телу бегали 
  мурашки. Так еще ж Толстой такое сказал!.. Что он сказал, что 
  сказал?.. Как осмелился сказать такую страшную, но такую понятную 
  правду?.. Ведь французы - это не туповатые скоты-юсовцы! Французы 
  всегда были нацией высокой культуры. А в те времена вообще Франция 
  была на взлете, вся просвещенная Россия говорила на французском, а 
  русские офицеры, умирая на поле сражения, прощались с товарищами 
  по-французски... Но если даже тогда считали, что когда прижат к 
  стене, имеешь полное право перед совестью и Богом отбросить все 
  красивые замашки вместе с изящной шпагой и ухватиться за дубину 
  покрупнее, если сам Лев Толстой - тот самый! - оправдывает и 
  благословляет такое поведение, то... то сейчас, когда на месте 
  благородных французов тупые гогочущие жвачники, то он, Дмитрий, 
  имеет полное моральное право перед совестью и Матерью-Природой 
  убивать их всех без жалости и милосердия. Как тех, кто пришел в 
  Россию, так и тех, кто, оставшись в Империи, дает деньги, посылает, 
  голосует, одобряет действия своих коммандос, своих войск, своих 
  агентов! Толстой сказал: пленных не брать. Сам Толстой сказал, а его 
  слово выше, чем слово нынешнего президента страны... всех 
  президентов взятых вместе или сраного мирового сообщества... 
       Ермаков, лично делая обход внутренних помещений, обратил 
  внимание на его лицо, хлопнул по спине: 
       - А ну повернись. 
       Дмитрий повернулся. Ермаков всмотрелся в его лицо, чуть 
  расширенные глаза. Дмитрию показалось, что командир колеблется: не 
  послать ли на анализы, вдруг да наркота как-то проникла и сюда. 
       - Случилось что? 
       Дмитрий широко улыбнулся: 
       - Еще бы! Благословение получил. На акции. 
       Ермаков вскинул брови: 
       - От кого? 
       - От солнца русской литературы. 
       Брови Ермакова поползли еще выше: 
       - От Пушкина, что ли? 
       Дмитрий смутился, до этого момента ему казалось, что солнце - 
  Лев Толстой. Ермаков смотрел скептически, но что-то понял или 
  догадался, снова хлопнул его по плечу, пошел дальше, заглядывая в 
  шкафчики, а Дмитрий пристыжено уткнулся в книгу. 
  

       Глава 24 
  

       А через четыре часа Ермаков входил в неприметную квартиру в 
  неприметной хрущобе на окраине Москвы. Дверь по условному стуку 
  открыл Егоров, министр внутренних дел с того дня, как выяснилась 
  настоящая роль Черногорова. 
       - Что, удивлен? - усмехнулся Егоров. - Не мое это дело?.. 
  Верно, это не входит в компетенцию министра внутренних дел. Но не 
  все нужно передавать Сказбушу. Да еще в его здание, где кишмя кишит 
  если не предателями, то шпионами! Вообще нужно поменьше светиться у 
  Сказбуша. Всякий, кто хотя бы проходит мимо его здания, уже попадает 
  в картотеки всех разведок. Да и вообще... Несмотря на 
  сверхсекретность, такие операции не удается долго хранить в тайне. 
  Появилось слишком много подслушивающих и подсматривающих устройств, 
  а группы аналитиков теперь расшифровывают даже непроизвольные 
  движения подкожных мускулов... Словом, если бросить очень много 
  денег и сил, то можно рассекретить практически любую проведенную 
  операцию. В смысле, узнать, кто совершил, кто планировал, кто 
  руководил. Так что не зря уже давно все щекотливое операции поручаем 
  болгарам, кубинцам, арабским террористам... 
       Ермаков поежился: 
       - И что же... мне краситься в араба? Или негритянского 
  экстремиста? 
       Егоров усмехнулся: 
       - Нет нужды. Ты будешь настолько автономен, что даже я не смогу 
  следить за каждым твоим шагом. Вообще никто, кроме меня, не знает о 
  твоем задании. Да и то... Я знаю только "А" и "Я". А все, что между 
  ними, на твое усмотрение. Но "Я" должен сказать обязательно. 
       Ермаков изумился: 
       - Что с нашими политиками? Нас всегда так боялись, что мы даже 
  по своей квартире ходили со связанными руками! 
       Егоров криво усмехнулся: 
       - Припекло. Настолько, что решились дать относительную свободу. 
  
     - Какая длина веревки? 
       Егоров повторил с нажимом: 
       - Даже мне не нужны детали. И никому. А о результате доложить. 
  Уже не мне, а Сказбушу. Но не лично, не лично. 
       Ермаков кивнул: 
       - Обычно о результатах нашей работы и так узнают. Косвенно!.. 
  Документы и значки сдать? 
       Егоров усмехнулся: 
       - Не волнуйся, без паспорта не останешься. Чем тебе не нравится 
  быть Ахмедом или Махмудом? 
       Ермаков поморщился: 
       - Опять к временам, когда в Испании дрались как Хосе и Хуаны, а 
  в Китае - Ли-си-цины? 
       - А что, - возразил Егоров, - разве тогда мы не были сильнее, 
  чем сейчас? Не только сдерживали врага по всему миру, но и бивали. 
  Если в Испании отступили, то в Китае наша взяла!. Это сейчас 
  разгуманничались... Ты не волнуйся, твое настоящее имя и портрет 
  сразу появятся на столе руководства ЦРУ. И биография, начиная с 
  внутриутробного возраста. 
       Ермаков поморщился: 
       - С внутриутробного - не надо. У меня есть сестра, близнец. 
  Мало ли что могут наплести, когда увидят как мы резвимся в 
  околоплодных водах, голенькие... Но тогда на кой черт такая 
  маскировка? 
       Егоров прошелся 
       - Это не для нас. И не для противника. Для союзников, 
  общественного мнения. Юсовцы в любом случае завопят, что вторглись 
  русские. Даже, если к ним проникнут настоящие арабы или мамбо-юмбо. 
  Но тем, кто колеблется или не хочет в открытую выступать против 
  юсовцев, а таких в мире абсолютное большинство, надо дать шанс. 
  Юсовцы будут доказывать, что у них действовала... или действует 
  русская диверсионная группа, мы тут же скажем, что это бред, 
  доказательств нет, а население Франции, Германии и всяких прочих 
  шведов получит возможность не тянуть руки за юсовцев автоматически. 
  Начнут: да надо проверить, да вдруг в самом деле не русские, да 
  нельзя решать так уж сразу, надо цивилизованно... Точно как наши 
  сволочи, когда хотят потопить какое-то решение. 
       - Разве юсовцы не предоставят все доказательства? 
       Он него не укрылись крохотные оговорки, типа "действовала... 
  или действует", "доказательств нет", первая говорила, что они к 
  началу скандала погибнут все, а вторая, что погибнут, не успев 
  сказать ни слова. 
       Егоров повторил терпеливо: 
       - Мы даем возможность странам Европы слегка притормозить с 
  решениями. Юсовцы, возжелав немедленных акций против России, все же 
  захотят заручиться поддержкой других стран. А нам надо дать этим 
  шведам шанс возразить. Презумпция невиновности, хе-хе!.. Им тоже 
  будет понятно, что это наши ребята, но стопроцентных доказательств 
  все же нет? Тем более, что Кречет на самом высоком уровне тут же с 
  возмущением опровергнет грязную клевету. 
       - Кречет? Мне казалось, он не способен лгать. 
       - По отношению к врагу это не ложь, а военная хитрость. Но тебе 
  не кажется, что мы слишком... в политику? 
       Ермаков проворчал: 
       - Суворов говаривал: каждый солдат должон знать свой маневр. 
       Но отступил, а Егоров еще и сказал язвительно: 
       - Суворов порол своих чудо-богатырей до смерти. Они его боялись 
  больше, чем неприятеля. Мне тоже что ли ввести шпицрутенты?.. 
  Словом, завтра будь готов со своей командой к переброске. 
       - На место? 
       - К границе. 
       - Ого! К какой? - он увидел недовольное лицо Егорова, пошутил, 
  возвращая Егорову им же когда-то сказанные слова: - Бисмарк 
  говаривал, что если человек не желает заниматься политикой, то 
  политика займется им. 
       - Инструкции будешь получать по ходу операции. 
       В коробке компа зашуршало, отыскивая скрытые файлы, 
  распаковывая, подготавливая к просмотру. Наконец на экране появилась 
  надпись "Папка без номера". Пальцы генерала нервно тронули мышь, 
  курсор побежал по колонке прокрутки. 
       В тренировочный лагерь группы "каскад" прибыл новенький. И 
  опять черноволосый, смуглый, без каких-либо данных, без документов. 
  Судя по результатам, за плечами стоит не один год службы в элитных 
  частях быстрого реагирования, но сопроводительные документы не 
  поступили, по которым можно бы проследить многое. 
       За спиной прерывисто вздохнул капитан Свиридов. Его серые глаза 
  не отрывались от экрана, где новенький в группе старичков бегал, 
  прыгал, стрелял в прыжках и падении, вступал в схватки с 
  противниками, снова прыгал в тяжелом защитном бронежилете, способной 
  выдержать удары пуль крупнокалиберного пулемета. 
       - Что ответили американцы? - спросил Васильев. 
       Он не отрывался от зрелища, где новенький почти не уступал 
  ветеранам. За спиной снова послышался вздох: 
       - Просят передавать им все записи, видеопленки, любые 
  материалы. Похоже, что-то в обучении их заинтересовало. 
       - И ничего не предпринимать? - спросил Васильев недоверчиво. 
       - Ничего... 
       В голосе Свиридова было недоумение. Он ревностно выполнял все 
  распоряжение Васильева, старого боевого генерала, что еще во времена 
  Брежнева, разуверившись в коммунизме, предложил услуги юсовской 
  разведке. С тех пор он регулярно снабжал их информацией. Плату 
  сперва брать отказывался, стеснялся, он-де против диктатуры и за 
  демократию, но штатовцы недоумевали и настаивали, и генерал наконец 
  махнул рукой, стал брать долларами и услугами: если юсовцы уверены, 
  что продается все, то не стоит спорить из-за таких разногласий. 
  Главное, не дать чудовищной советской машине двинуть танки на 
  Европу, не дать развязать войну, а для этого надо Штатам сообщать 
  всю военную информацию, чтобы они вовремя принимали меры. 
       Для этого он привлек и своего верного ученика Свиридова, тогда 
  еще лейтенанта. Теперь же, он генерал, а Свиридов - капитан, 
  получали в долларах, почти не принимая мер предосторожностей, ведь 
  разворовывалось все и везде, и уже даже военная прокуратура не 
  спрашивала, откуда у того или другого прапорщика вдруг да 
  пятиэтажная дача, а то и вилла на Гавайях! 
       - Одно ясно, - нарушил молчание Свиридов, - они заканчивают 
  подготовку. Этого Човна, несмотря на его отставание, скоро явно 
  отправят в составе диверсионной группы. Узнать бы маршрут хотя бы 
  приблизительный... 
       - Когда отбывают? 
       - Предположительно, в среду. 
       - Собирай все, - распорядился Васильев. - что, относится к их 
  группе. У юсовцев головатые аналитики, сложат все кусочки, поймут 
  все. Есть какие-то данные. Собираются отбыть скоро? 
       - Вчера и позавчера были выходные! Но все остались в лагере. 
       - Понятно. Значит, последняя стадия. 
       - Так точно. 
       Васильев нахмурился, глаза выхватывали кусочки информации, что 
  плавала по экрану, сказал после паузы: 
       - Найди повод привезти их в мой кабинет для беседы. 
       - Но "каскад" нам не подчинен! Даже мы не сможем явиться к ним 
  с инспекцией или просто с визитом... 
       Васильев повысил голос: 
       - Выполняй. Ермаков отбыл в Москву, не заметил?.. А его 
  заместитель - хороший оперативник, но никудышний руководитель. 
  Наплети, что снова очередная перестройка, перетряска, 
  переподчинение, что права "каскада" снова урезаны - в первый ли раз? 
  - что их вот-вот передадут в подчинение не то ГРУ, не то вообще 
  разбросают для усиления "альфовцев". 
       - А когда выяснится? 
       Васильев хмыкнул: 
       - Но ведь ты передаешь только слухи?.. 
       - Слушаюсь! 
       - Что-нибудь, - добавил Васильев, - наплети о последнем 
  инструктаже. О бдительности, ответственности, осознанности принятия 
  решений... Чтобы это выглядело как обычная бюрократическая рутина. 
  Мол, штабники имитируют деятельность, надеются на повышение 
  жалованья. 
       Свиридов с готовностью вытянулся: 
       - Сделать это сейчас? 
       Васильев покачал головой: 
       - Сперва настроим кое-какую аппаратуру. И я не хочу, чтобы нам 
  мешали при... инструктаже. Понял? 
       Дмитрий перешагнул порог, автоматически сканируя помещение, на 
  предмет откуда могут выстрелить, куда метнуться ему самому, что 
  можно использовать для обороны и нападения из тех предметов, что в 
  пределах досягаемости... 
       В комнате было двое офицеров. В лагере их не встречал, да и не 
  пускают на территорию "каскада" посторонних, даже с маршальскими 
  звездами. Будь на месте Ермаков, можно бы отмазаться от посещения 
  штаба, Дмитрий сразу ощутил неясную враждебность, хотя генерал 
  смотрел с отеческой улыбкой, весь спокойный и умиротворенный, словно 
  генеральское жалование ему пообещали платить по конца жизни. 
       Офицер с погонами капитана отчеканил: 
       - Господин генерал, по вашему приказанию стажер Човен 
  доставлен! 
       Генерал встал с улыбкой, протянул Дмитрию руку через стол, 
  сказал с добродушной укоризной: 
       - Ну зачем же так?.. Мы не в стройбате. Садитесь, товарищ 
  Човен... Тьфу, никак не привыкну, господин Човен. Мы в таких 
  войсках, что обходимся без формальностей. 
       Сам он с явным облегчением плюхнулся обратно в кресло, воротник 
  расстегнул, видна дряблая покрасневшая от усилий шея. Дмитрий сел, 
  ощущение опасности не оставляло, а когда второй офицер заходил со 
  спины, на загривке начинали угрожающе подниматься волосы. 
       - Я к вашим услугам, - ответил он. 
       Генерал пропыхтел: 
       - Эх, где моя молодость... Когда-то и я был бравым десантником. 
  Стрелял и ломал кости. И сейчас еще бы... Но брюхо мешает, да и все 
  эти бредни о ценностях человеческой жизни хоть в одно ухо да 
  западают. Черт, сильна же у врага пропаганда! Нам бы такую... Как вы 
  относитесь к этим трюизмам, что человеческая жизнь - священна? 
       Дмитрий ответил осторожно: 
       - Золотые слова. 
       - Вот-вот, - крякнул генерал. - Слова золотые! Потому так и 
  действуют на неподготовленные головы. А ведь наша задача успеть эти 
  головы подготовить раньше. Чтобы молодое поколение было готово бдить 
  и защищать... 
       Дмитрий слушал, напряжение в теле ушло, голос стал монотонным, 
  но иногда генерал все же задавал вопросы, приходилось отвечать, в 
  ушах нарастал звон, словно надоедливо звенел комар, он делал усилие, 
  чтобы слушать и как-то отвечать. Генерал, как все старики, 
  разглагольствовал на все темы, поучал, ругал молодежь и нравы, 
  досталось от него и Кречету за недостаточную решительность, и 
  юсовцам за чрезмерную решительность, поговорил о засилье секса в 
  кино, 
       Дмитрий начал ерзать, кресло почему-то жестковато, капитан как 
  неслышная тень скользил вдоль стен, подавал генералу какие-то знаки. 
  Наконец генерал сказал с явной неохотой: 
       - Ну, лекцию по повышению, так сказать, ты прослушал. Не 
  обижайся на старика, но это не только для галочки. Я думаю, что 
  после нашей беседы ты лучше ощутил, что за твоей спиной находится 
  Родина! 
       Когда за ним закрылась дверь, Васильев скривил рот: 
       - Теперь он поймет, за что так не любит штабистов. Что-то 
  записал? 
       - Обижаете, - ответил Свиридов. - Сфотографировал, 
  просканировал его морду послойно, снял отпечатки пальцев и голоса, 
  заснял с трех позиций на эту... дигитальную. Цифровую, то-есть. Ну, 
  а уж эти анализаторы стресса и прочие детекторы лжи... эти трудились 
  на полную. Хотя, конечно, эти ребята держаться умеет даже дома так, 
  что... все это бесполезно. 
       - С этим пусть возятся юсовцы, - отмахнулся Васильев. - У них 
  восемнадцать тысяч сотрудников только в ЦРУ именно на этой работе. 
  Если эта аппаратура... что нам передали, в самом деле умеет 
  фотографировать подкожные мышцы, то, может быть, аппаратура юсовцев 
  вывезет снова... 
       Свиридов быстро взглянул на генерала. Тот начал работать на 
  юсовцев добровольно, но сейчас то ли в чем-то разочаровавшись, то ли 
  от старческого скептицизма, все чаше отпускает в их адрес ядовитые 
  шпильки. 
       - Отправлю сейчас же. Что еще? 
       - Скажи, что группа коммандос готовится для отправки в одну из 
  латиноамериканских стран. Я постараюсь выяснить, в какую. 
  Предположительно, в Мексику.. 
       - Почему? 
       - Из Мексики легче перейти границу в США. Сразу же передайте 
  все материалы об этом Човне. 
       Свиридов исчез, счастливый работать непосредственно с грозным 
  ЦРУ, а Васильев неподвижно смотрел в экран компа. Еще когда начинал 
  работать на США, он знал грозную мощь этой страны и душа сжималась в 
  страхе, когда представлял, что в схватке столкнулись бы СССР, это 
  жуткое образование, возникшее на теле его любимой России, и США. 
  США, по его мнению, были втрое сильнее, а в схватку не ввязывались 
  лишь потому, что СССР и без того день ото дня слабел, а США точно 
  так же набирали мощь. Такие пустяковые для США операции, как "Буря в 
  пустыне", показали как мощь ее ударных сил, так и поддержку 
  общественного мнения, что теперь немаловажно. Если США, к примеру, 
  вздумают обрушить такой же удар на какие-то заводы или регионы в 
  России, то опять же весь цивилизованный мир молчаливо или не 
  молчаливо одобрит! 
       Как патриот России, повторил он про себя, я должен сделать все, 
  чтобы не допустить этого. Любой ценой. 
  

       Глава 25 
  

       Звезды высыпали на небе, когда джип подъехал к воротам родного 
  лагеря. Часовой, широко улыбаясь, сделал пару переключений на пульте 
  в своей будочке. Тяжелые створки поехали в стороны. Ермаков вел джип 
  уже вдоль хозяйственных построек, когда в нагрудном кармане 
  прозвенел сигнал вызова. Он поспешно нажал кнопку: 
       - Ермаков слушает. 
       Голос Егорова, прозвучал непривычно напряженно: 
       - Ситуация меняется. Непредвиденное! Поднимай группу по тревоге 
  и вылетай в квадрат ЕН. Инструкции получишь по дороге. 
       - Слушаюсь, - ответил Ермаков четко. - Какой код? 
       - "Тайфун". 
       Ермаков торопливо нажал красную кнопку. Над лагерем пронесся 
  короткий низкий рев. Через считанные секунды из помещений начали 
  выскакивать темные фигурки. В сторонке на темном поле слышно было 
  как заработали, набирая обороты, мощные моторы. 
       Отдавая короткие распоряжения по рации, Ермаков другой рукой 
  вывернул руль, машина понеслась к взлетному полю как испуганный 
  конь, Ермаков закончил кодовым словом, уже чувствуя как пилоты 
  запрыгивают в кабину самолета, разогревают моторы, а его команда, 
  вскочив по тревоге, уже в полной боевой экипировке занимает места в 
  салоне. 
       Все в самом деле сидели в самолете уже вторую минуту, Тарас 
  шумно нервничал, уходили драгоценные секунды и даже минуты. Валентин 
  прошипел: 
       - Кого ждем? 
       - Кого надо, - прорычал Тарас. 
       По голосу чувствовалось, что он рассвирепел, а воздух вокруг 
  него начал накаляться, как вокруг огнедышащего вулкана. 
       Послышались шаги бегущих, в круг света выметнулись двое. Между 
  ними на растяжке раскачивалось нечто очень тяжелое, упакованное в 
  рюкзак. Ермаков протянул руки, Дмитрий ухватил с другой стороны. 
  Судя по весу, в рюкзак положили чугунную болванку. Лямки, как он 
  ощутил, укреплены добавочными капроновыми шнурами, заметить их 
  непросто, но бывшего инструктора по скалолазанью не провести. 
       Ермаков тут же обернулся в сторону кабины: 
       - Пошел!.. Не спи, замерзнешь! 
       Самолет начал короткий разбег. Дмитрий придерживал таинственный 
  предмет обеими руками. В кончики пальцев начал заползать нехороший 
  холод. Он старался убедить себя, что это обман чувств, ночь теплая, 
  сквозь брезентовую ткань чувствует тепло металла, но холод поднялся 
  по руке и пошел по всему телу... 
       - Что за черт в этой коробке? - спросил он внезапно осевшим 
  голосом. 
       Их тряхнуло, затем прижало к полу, самолет начал крутой взлет. 
  Валентин сказал предостерегающе: 
       - Стажер, ты больно прыток. 
       - Нам говорили, что... 
       - Ты не заметил, что остальные помалкивают? 
       Судя по гулу турбин, самолет шел на форсаже. Десантники к 
  удивлению Дмитрия подремывали, огромные и похожие на инопланетян в 
  странных костюмах и со странным оружием, так непохожим на обычное 
  армейское. 
       В салоне стоял ровный гул, через корпус доносился едва слышный 
  визг турбин, ракетный самолет шел на предельной скорости, не жалея 
  топлива. Десантники мирно дремали, до выброски еще около двух часов, 
  только Макс, блестя черными живыми глазами, что-то с хохотом 
  рассказывал на ухо Тарасу. Тот сидел с каменной рожей, клевал носом, 
  сонный и медлительный 
       Дмитрий подсел к Тарасу, спросил шепотом: 
       - Что нам предстоит? 
       - В Вороньем лесу шпиона сбили, - ответил Тарас. - Какой-то 
  сверхсекретный. Надо успеть раньше, чем юсовцы выбросят свой десант. 
  
     Дмитрий вскинул брови: 
       - А они выбросят? 
       - Есть инфа. 
       - Они сдурели? 
       Тарас горько усмехнулся: 
       - Другие времена, друг. Слышал, Байкал объявили зоной своих 
  интересов и даже десант по охране высадили?.. Скоро русским запретят 
  туда соваться вовсе... А здесь десанта жди тем более! Страшновато 
  то, что узнай об этом наша общественность, то не жди всенародного 
  возмущения. 
       Дмитрий поник головой. Когда зарплату не выплачивают по 
  полгода, когда за десять лет перестройки кормят обещаниями, что 
  вот-вот станет лучше, когда все разворовано и оплевано, то такую 
  страну приходи и бери голыми руками. 
       - Наше цель? 
       - Проникнуть в самолет и снять комп. Только и всего. 
       Дмитрий вскинул брови: 
       - Для того и летим всей командой? 
       Тарас пожал плечами: 
       - Сверху виднее. Возможно, юсовцы выбросят десант чуть раньше. 
  А им лететь почти столько же. 
       Дмитрий долго молчал. Потом спросил: 
       - И что же... у нас настолько оборона дырявая? Вот так могут, 
  когда захотят, выбросить десант в самой середке России? 
       Тарас промолчал. С одной стороны вроде ответ ясен: 
  самолет-шпион долетел до этой самой середки. Но тот мог почти на 
  уровне спутника, не всякой ракетой достанешь, но десантный... 
       На американском авианосце возвращения группы "дельта" ждали без 
  всякого напряжения. Намного опаснее выглядело на Ближнем Востоке, 
  когда подходили к берегам Ирака. С бешеными арабами никогда не 
  знаешь, на что нарвешься, а здесь всего лишь русские, покорные и 
  туповатые, одни пьяненькие ваньки. Они все еще в соплях путаются, 
  это они называют запряганием... 
       - Да, теперь надерем задницу русским! 
       Огромный негр, толстый и губастый, устрашающе черный даже для 
  негра, захохотал: 
       - Я этих русских буду ставить от ихнего Мурманска и до 
  Москвы... а потом и до Урала!.. трахать так, чтобы задницы 
  поразрывались!.. У меня на них давно охота.. 
       Второй, мексиканец, рябой и с нездоровых прыщах, глумливо 
  бросил: 
       - А я все-таки перетрахаю всех их женщин. Они такие... ну, 
  такие послушные! 
       - Послушные? - усомнился негр. - Разве мы к ним не 
  экспортировали раньше наших танков, нашу сексуальную революцию? 
       - Да, но они такие только со своим мужичьем. А перед 
  американцами все они стелятся! Помнишь, в нашем городке привезли 
  целую сотню... ха-ха!.. маникенщиц? Дуры, хотя бы подумали, зачем в 
  наш крохотный городок столько маникенщиц? Но девки были классные... 
  Их сперва имели все наши, местные, а потом в передвижном борделе 
  поставили у магистрали. Чтоб, значит, все шофера-дальнебойщики, 
  проезжающие фермеры и солдатня с соседнего полигона могли 
  потешиться. Говорят, сперва девки артачились, но я что-то не 
  заметил... Наши вошли в охотку, наладили несколько фирм, теперь 
  ежедневно вывозит самых красивых телок из России. Называют это 
  работой фотомоделей, в ночных клубах, хотя ясно же, что для борделей 
  для самого низшего сброда, всякого там отребья из гетто... Ха, ведь 
  даже у последнего пропойцы найдется доллар, чтобы любую из всех этих 
  русских как хочешь... 
       Негр спросил недоверчиво: 
       - И что же, никто не сопротивлялся? Когда узнал, что привезли 
  не для той работы... что в контракте? 
       Мексиканец ухмыльнулся: 
       - Если какая хотя бы пикнула... да что там пикнула, посмотрела 
  не так, ту сразу... Ну, сперва садюгам, чтобы потешились: есть 
  весельчаки, что любят резать на куски, пока трахают, чтобы кровь 
  фонтаном... затем над трупом, а потом мы их либо закапывали, либо в 
  в мешке в пролив... 
       - Не жалко? 
       Негр ухмыльнулся: 
       - А что жалеть? Не свои же! А в России этого добра много. К 
  тому же эти молодые красотки через полгода пользования превращаются 
  в такую рухлядь, что ты бы сам прибил из брезгливости. 
       В приборы ночного видение зрелище было страшным. Словно 
  Тунгусский метеорит ударит в тайгу, повалив массивы деревьев, 
  изломав, а в середине так и вовсе помесь вздыбленной земли, куски 
  скальной породы и блестящих металлических поверхностей. 
       Судя по всему, самолет от удара разлетелся на куски. Вертолет 
  сделал два круга, наконец Ермаков вскрикнул: 
       - Вот кабина!.. Видишь, блестит? 
       - Ни хрена не вижу, - отозвался пилот, а через мгновение: - 
  Ого!.. Нет, там я садиться не стану. Этот вертолет, знаешь, сколько 
  стоит? 
       - Дурак, торопись... 
       Пилот, не слушая, заложил крутой вираж, салон вздыбило, всех 
  вжало в стену. Деревья приближались по широкой дуге, мелькали 
  вершинки, наконец днище зависло над чудом уцелевшей полянкой в 
  километре от места аварии. Здесь только некоторые деревья торчали 
  как заостренные колья, блестя расщепами, но земля не ощетинилась 
  жуткими выворотнями. 
       Ермаков выпрыгнул первым, закричал: 
       - Быстрее! Мы можем оказаться не одни! 
       Выпрыгивали, передавали мешки, тяжелые рюкзаки, Ермакову Макс 
  передал кейс, явно тяжелый, у полковника жилы вздулись так, что и в 
  лунном свете выглядели как стальные канаты. 
       Дмитрий сдвинул очки, в лунном свете все выглядели страшными 
  горбатыми чудовищами: каждый несет на плечах почти по трети своего 
  веса. Вертолет затрещал винтом, подпрыгнул, черное брюхо на миг 
  закрыло звездное небо, сдвинулось за темный массив леса, затем небо 
  очистилось. 
       Ермаков нетерпеливо махнул рукой. Обломков самолета отсюда не 
  видно, но поваленные деревья указывают комлями путь безошибочно. 
  Каскадники тяжело затрусили следом, выбрав экономный бег, да другим 
  и не пробраться с таким весом и по такому ночному лесу... 
       Тарас, что бежал впереди, неожиданно выкрикнул: 
       - С востока замечен отряд! 
       - Сколько их? - отозвался Ермаков. 
       - Не больше десятка... Нет, побольше, вон еще группа. 
       Ермаков скомандовал: 
       - Приготовиться к бою. 
       Через несколько минут в наушниках прозвучал напряженный голос 
  Валентина: 
       - На имперцев не похоже. Да и краповые береты... 
       - Не юсовцы? 
       В наушниках захрипело, потом прорвался голос Валентина: 
       - Нет, наши. Что делать, командир? 
       Ермаков крикнул торопливо: 
       - Комп надо снять до их прихода. Быстрее! 
       Дмитрий похолодел, ощутив впервые, что в их операции есть 
  что-то если не противозаконное, то по крайней мере нечто такое... 
  что ребята в краповых беретах откроют огонь без предупреждения, ибо 
  никто не смеет приблизиться к вверенному их охране объекту. 
       Дмитрий мчался как лось, прыгал через валежины, расшибался о 
  деревья, но одни трещали и валились под его стремительным бегом. 
  Вообще-то их учили бегать бесшумно, ни один листок не шелохнется, но 
  здесь родная русская тайга, хорониться пока не от кого, а успеть 
  надо как можно быстрее. Мимо мелькали толстые стволы, маячок 
  попискивал, поправляя бег. Справа и слева мелькали призрачные тени, 
  даже в окнам ночного видения почти неотличимые от деревьев и 
  кустарника. 
       Земля пошла вниз, потом снова вверх, дыхание стало вырываться 
  из груди с хрипами, в глаза потек соленый пот. 
       - Вижу, - раздался вскрик. - Вот эта зараза... 
       Впереди между холмов лежало крыло гигантского жука. Слабый 
  лунный свет скользил по поверхности, а по мере того как Дмитрий 
  подбегал, блики перемещались, крыло стало выпуклым, затем видение 
  жучиности смазалось, вместо крыла он разом увидел лопнувший по всей 
  длине толстый металл, похожий на наконечник огромной космической 
  ракеты. 
       Легкая тень скользнула между деревьями. Руки Дмитрия дернулись, 
  ствол автомата смотрел в сторону Макса, следом вынырнул Тарас. 
       - А где Валентин? - спросил Дмитрий, дыхание обжигало горло. - 
  Он же с тобой бежал... 
       - Куда-то делся, - рыкнул Тарас. - Ты комп снимай!... 
       Дмитрий уже падал на живот, руки на лету сунул сквозь трещину, 
  с какой же мощью грохнулся оземь это высотный самолет, что на две 
  трети ушел в твердую землю. Пальцы ожгло болью, он наощупь перебирал 
  провода, оторванные платы, над головой прозвучал сдавленный голос 
  Тараса: 
       - Черт, как лоси ломятся!.. 
       Он слышал треск кустарника, громкие голоса. В зеленоватом свете 
  ночновидения на косогоре показались человеческие фигуры. Пальцы 
  безостановочно перебирали разбитые внутренности рубки, подушечки на 
  пальцах суетливо бросали по нервным нитям сигналы, мозг обрабатывал 
  и выдавал картинки плат, чипов, кристаллов, "мамы", "камушка".. 
       Голос прошептал напряженно: 
       - Побыстрее!.. Как только заметят, начнут стрельбу. 
       - Не ме...шай... 
       В мозгу вспыхнула картинка, пальцы судорожно ощупали, вот он 
  искомый комп, но то ли на шурупах, то ли полозки от удара согнуло, 
  то не идет, проклятый... 
       Бравые парни наконец увидели силуэт разбитого самолета, 
  загорланили, гурьбой побежали вниз по косогору. 
       - Дима, - прошептал Тарас, - не получается - уходи!.. Ермаков 
  что-нибудь придумает. 
       - Уже нашел... 
       - Не успеваешь! 
       - Не мешай.. 
       - Уходи, - прошептал Тарас. - Уходи! 
       Он припал к земле, растворился без звука, просто впитался в 
  сухую землю. Хард отделялся мучительно медленно, словно масло от 
  сыворотки, кончики пальцев занемели, а в ушах начала шуметь кровь: 
  провисел вниз головой слишком долго. 
       Двое дюжих парней, автоматы наизготовку, настороженные, готовые 
  стрелять во все, что движется, подходят медленно, но уже отрезали 
  дорогу к холму, где основная группа. В этот момент начал разгибаться 
  последний полоз. Дмитрий сжал челюсти, застывшие пальцы судорожно 
  сжимали выскальзывающий диск, тяжелый и чересчур гладкий, 
  отполированный... 
       Уверенные голоса прозвучали совсем рядом: 
       - Ого, эта и есть штука, что грохнулась?.. Ничипоручко, выставь 
  охрану по всему периметру!.. Скажи, никому не подходить, ничо руками 
  не трогать. Хрен его знает, вдруг заминировано. 
       Другой голос возразил: 
       - Да уже гагакнула бы любая мина! 
       - Разговорчики!.. Кто знает, что это за самолет. Вдруг 
  секретный? 
       - Да ну, какие теперь секреты.. 
       - Выполняй! 
       - Слушаюсь... 
       Топот ног, запахи давно немытых тел, чувствуется мощь крепких 
  здоровых тел, в краповые береты хиляков не берут, даже тепло 
  человеческих организмов, разогретых бегом по косогору, затем запахи 
  и ощущение близости отодвинулось, Дмитрий рискнул приподнять голову. 
  
     Десантник в самом деле отступил на пару шагов, зорко 
  всматривался в стену леса, где еще иногда слышался треск сучьев и 
  даже вершинок деревьев: с шумом падали сбытые самолетом, но на время 
  повисшие на ветках. 
       Стараясь не дышать, даже запах изо рта может выдать, есть люди 
  очень чувствительные к запахам, он сполз по гладкому металлу, 
  затаился на долю секунд. Вожак бойцов в краповых беретах остался у 
  самолета, Дмитрий видел крепкие накачанные ноги в огромных ботинках, 
  выше глаза поднять не решался: сам он мог почувствовать чужой взгляд 
  за десяток метров хоть в затылок, хоть в спину. В ноги, правда, вряд 
  ли... 
       Не дыша, не давая сердцу стукнуть сильнее, чем надо, чтобы не 
  умереть, он позволил рукам двигаться по своей воле. Земля поползла, 
  царапая щеку, остановилась, снова колыхнулась, уже правее, тело 
  послушно замирало, прижималось к земле. 
       Он чувствовал как тяжелый, но безразличный взгляд скользнул по 
  земле совсем рядом. Яркий луч выхватил верхушки деревьев, опустился 
  на стволы, отыскал далекую фигуру десантника в лихо заломленном на 
  ухо краповом берете. Едва луч погас, Дмитрий задвигался быстрее: 
  дурак на долгие пару минут ослепил себя, сейчас переход от яркого 
  света карманного фонарика к ночной тьме обрушился как молот на быка. 
  Пока глаза проморгаются... 
       Двигаясь как ящерица, он отполз в выемку, привстал и перебежал 
  еще с десяток метров, упал за мгновение до того, как здоровяк в 
  краповом берете развернулся в его сторону. Ствол автомата был 
  повернут в его сторону, а палец десантника лежал на курке. Дмитрий 
  страшился поднять взгляд выше, дыхание задержал снова, чтобы запах 
  не привлек внимание... 
       Издали донесся крик: 
       - Эй!.. И здесь кусок крыла!.. 
       Ему ответили раздраженно: 
       - Ничего не трогать!.. Оставайся на месте до прихода комиссии. 
       - А когда? 
       - Жди! 
       За время этого диалога, когда и боец внимательно прислушивался, 
  Дмитрий отполз на десяток метров, слева темнеют кусты, поспешно 
  переполз, а потом уже начал пробираться к холмам почти 
  безостановочно, замирая только на мгновения, чтобы прислушаться и 
  определить направление поточнее. 
  

       Глава 26 
  

       Из темноты выступил гребень холма. Деревья здесь повалило 
  ударной волной, в открывшемся небе среди лохматых туч проплывал 
  узкий серп луны, похожий на тающий во рту леденец. Он полз, все еще 
  выдыхая отработанный воздух как можно неслышнее, пуская его по 
  земле, чтобы дыхание впитывалось без остатка. 
       Неясное чувство тревоги заставило замереть. Он вслушался, 
  волосы на затылке шевелились, а ноздри затрепетали, вбирая запахи. 
       - Тарас, - шепнул он, - убери автомат... Похоже, ты направил 
  его в мою сторону. 
       В темноте послышался шорох, треснул сучок, затем по земле 
  докатился горячий шепот: 
       - Черт, я тебя не заметил. Прямо призрак! 
       Дмитрий одолел последние метры, сильные руки схватили его за 
  плечи. Он рухнул в лощинку. Трое фигур скорчились на той стороне 
  выемки, Ермаков и Валентин рассматривали, судя по направлению, 
  останки кабины самолета-шпиона. Ермаков сунул бинокль Максу, 
  подошел, пригибаясь, как под обстрелом. Тарас перевернул Дмитрия на 
  спину: 
       - Отдышись. На тебе лица нет. 
       Ермаков оглядел его с головы до ног. Лицо полковника в очках 
  ночного видения казалось нечеловеческим, а выступы над головой 
  придавали вид вообще инопланетянина. 
       - Не успел? - буркнул он. - Черт, что же придумать... 
       Десантники угрюмо сопели. Если комп снять не удалось, то что 
  тут придумаешь. Надо срочно связываться с верхами, чтобы там 
  министерства сговорились и дали команду парням в краповых беретах 
  пропустить их к самолету-шпиону. И позволить в нем порыться. И 
  унести то, что захотят. 
       Черт, это же просто невозможно: им тогда придется 
  рассекретиться, а на это начальство не пойдет. Операция сорвана. 
       Дмитрий молча, говорить все еще не мог, грудь едва не 
  разрывается от частого дыхания с хрипами, протянул тяжелую пластину. 
  Ермаков ухватил, взвесил на ладони: 
       - Это что, хард? 
       - Винт, - прохрипел Дмитрий. Он жадно хватал воздух. - Комп не 
  снять, его заклинило... Там инструментами надо. 
       На его затылке дыхание стало жарким. Он поднял руку, чтобы 
  почесать вспотевший затылок, смаху попал пальцем в чей-то раскрытый 
  рот. Ермаков кивнул, его пальцы так ловко упрятали хард в полевую 
  сумку, что Дмитрий видел только смазанное движение. Хард или 
  винчестер, как его именуют в России, еще - винт, и есть хранилище 
  всей информации. Стажеру плюс, что сумел сориентироваться в 
  изменившейся ситуации. 
       Зеленая фигура на фоне зеленой земли присела, Дмитрий слышал 
  легкое попискивание, затем щелчок, голос Ермакова произнес коротко: 
       - Задание выполнено. 
       Дмитрий не слышал ответа, Ермаков внимательно слушал, в воздухе 
  повисло странное напряжение. После паузы Ермаков переспросил: 
       - Не препятствовать?.. Но сюда прибыло подразделение... 
       Дмитрий застыл, происходило что-то страшноватое. 
       Ермаков отключил связь, лицо полковника стало каменным. 
  Десантники смотрели на командира молча. Наконец он сказал обычным 
  ровным голосом: 
       - Приступаем ко второй стадии. Сюда направляется группа 
"дельта". Похоже, они тоже охотятся за этим же компом. 
       Тарас хмыкнул, огромная ладонь беззвучно бухнула Дмитрия по 
  спине. А так как ладонью нельзя, эхо хлопка разнесется вплоть до 
  Баренцова моря, его тяжелый как кувалда кулак едва не проломил 
  Дмитрию спину. 
       - Что мы должны делать? - спросил Дмитрий. 
       Он увидел поднятые в презрительном удивлении брови барона, Макс 
  хмыкнул, даже Тарас вроде бы поморщился, но Ермаков ответил 
  терпеливо, как объяснял бы ученику школы не совсем развитых: 
       - Всего лишь позволить им уничтожить объект. Приземлению 
  вертолета, естественно, не мешать. 
       В черепе Дмитрия завертелись сумасшедшие мысли, идеи, из них 
  самые скромные были: ликвидировать десант имперцев, а на захваченном 
  вертолете переместиться на их базу. Или на авианосец, с которого 
  явно направляется эта разрекламированная "дельта". 
       Тарас хлопнул себя по лбу: 
       - Так вот почему его не шарахнули по дороге! 
       - А может, не могли? - послышался насмешливый голос Валентина. 
       - Да ладно тебе, -обиделся Тарас. - Какие-то речи у тебя 
  непатриотичные. Ты не шпиен? Не всегда же мы лохи из лохов. Давай, 
  отводи Макса. Если не ошибаюсь, он там за тобой? 
       - Не ошибаешься. 
       Гул тяжелого десантного самолета был едва слышен, но Дмитрий 
  уже почти видел, как в этот момент раскрываются люки, и темные 
  комочки вываливаются в ночь. 
       Вдали глухо громыхнуло. Дмитрий вопросительно посмотрел на 
  Ермакова. Полковник стиснул зубы, молчал. Местные власти 
  перестарались, выслав этих бравых парней в краповых беретах. Здесь 
  каждая губерния старается показать себя отдельным государством. И 
  чуть ли не свою армию заводит. 
       В ночной тиши явственно слышны были одиночные выстрелы. Потом 
  протяжно застрочил пулемет. 
       В слабом лунном свете вывернутая ломти земли казались 
  желто-коричневыми, как посыпанные охрой. Дмитрий надвинул очки 
  ночного видения, далеко-далеко в зеленом свете на миг блеснул 
  красноватый лучик лазерного прицела. По звуку различил винтовку. 
  Похоже, юсовцы прибыли с авианосца. Если бы с ближайшей базы, то 
  дельтовцы того соединения предпочитают автоматические карабины, но 
  оттуда лететь минут на двадцать дольше, здесь же счет вообще на 
  секунды. 
       Тарас прошипел сквозь зубы: 
       - Они ж перебьют этих лохов в крапоаых беретах! 
       - А что мы можем? - огрызнулся Валентин. 
       - Ах, черт... 
       Тарас буркнул зло: 
       - У них есть шанс. Юсовцев не больше полудюжины. А этих 
  красавцев, судя по выстрелам, нагнали в пять раз больше. 
       Валентин повторил с нажимом: 
       - У нас приказ. 
       Тарас промолчал, Дмитрий не слышал даже дыхания исполина. Он 
  казался темной глыбой, тяжелой и неподвижной, которая не сдвинется 
  до следующего ледника. Правда, когда он начинал двигаться, то за ним 
  могла бы не угнаться даже электрическая искра. 
       - У них нет шанса, - сказал Макс трезво. - Этим красавцам в 
  краповых беретах только кирпичи лбом перед президентом и его 
  бабами... 
       - Еще на парадах ходят красиво, - добавил Тарас горько. - Грудь 
  вперед, откормленные рожи, квадратные челюсти... 
       Выстрелы гремели все ближе. Дмитрий услышал даже вскрики, 
  стоны, треск веток. Красавцы в краповых вопили на весь лес, 
  подпрыгивали и обрушивались на кусты как бревна. 
       - Идиоты, - процедил Макс зло. - Не понимают, что на этот раз 
  не голодных шахтеров разогнать... Эх! 
       Только Ермаков молчал. Ругань Макса - это ругань отца, который 
  учил и не сумел выучить детей, чтобы те убереглись от синяков, а те 
  больше с гитарами и девками по темным подъездам, за что теперь и 
  расплачиваются, а отец только в бессилии сжимает кулаки. 
       Из-за гребня холма, куда отползли, было видно как закачались 
  верхушки деревьев. С севера показался тяжелый вертолет. Не делая 
  круга, словно по лазерному наведению, он опускался быстро, уверенно, 
  словно не посреди русской тайги, а на своей тренировочной базе. 
       Расколотая сигара заблестела снова, с нее явно слезли эти, в 
  маскировочных комбинезонах. Затем Дмитрий увидел как они бегут к 
  вертолету, в руках двух передних тяжелый ящик. У них наверняка 
  нашлись нужные инструменты, сняли комп целиком, спешат, русская 
  тайга все-таки страшновата... 
       Все сбегались к вертолету вроде бы разрозненной толпой, но 
  профессиональный взгляд сразу отметил, что эти темные фигуры не 
  скосить единой очередь из пулемета ни с какой стороны, а они сами 
  готовы мгновенно дать отпор любому противнику, даже если тот 
  неожиданно вынырнет из-под земли. 
       Колеса вертолета на миг зависли в полуметре от земли. Ураганный 
  ветер пригнул траву к самой земле, ломал сочные стебли и швырял в 
  отдаленные кусты. Ветви над головой Дмитрия трясло как при 
  землетрясении. В следующее мгновение колеса коснулись земли, но 
  лопасти винта все так же сливались в сплошной мерцающий в лунном 
  свете круг, а траву выдирало с корнем и расшвыривало в стороны. 
       Темные фигуры, согнувшись в три погибели, быстро и сноровисто 
  запрыгивали в темный зев. Дмитрий насчитал троих, когда на краю 
  поляны показались еще двое: один прыгал на одной ноге, опираясь на 
  второго. На втором были два автомата и гранатомет, но выглядел он 
  так, что порывается схватить раненого товарища и унести. 
       - Хоть ранили одного, - процедил Макс. 
       - Теперь медаль конгресса обеспечена, - прошептал Тарас зло. 
       - Что делать... Конгрессовскую не дадут, за нее чуть больше 
  попотеть надо, но "Пурпурное сердце" получит. Да и всем им отвалят 
  что-нибудь на лапу... У них не наша армия. 
       Из вертолета навстречу потянулись десяток рук. Коммандос начал 
  подсаживать раненого товарища, Ермаков сказал сдавленно: 
       - Пора! 
       Макс метнулся вперед как молния, хотя перед собой держал 
  тяжелый чемодан. Ермаков следил за ним в очках ночного видения, 
  сердце сжалось: Зеленую фигуру видно как на ладони, какой 
  сумасшедший задумал такое, ничего же не выйдет, на фоне неподвижных 
  деревьев этот двигающийся силуэт видно отчетливо... 
       Он успел подумать, что вообще-то деревья колышутся, а 
  вращающиеся лопасти подняли такой ураган, что... Не успев додумать, 
  он с силой вдавил кнопку на поясе. Через мгновение за деревьями, по 
  ту сторону поляны, послышался хлопок, вверх взлетел столб багрового 
  пламени. Верхушки деревьев озарило недобрым пурпуром, а на поляне 
  стало еще темнее. 
       Все чувствовали как все дельтовцы и экипаж вертолета со страхом 
  и недоумением смотрят в ту сторону, что же там могло взорваться, не 
  иначе как высадилась какая-то группа русских, или же подошли новые 
  силы, надо улетать как можно быстрее, и вот уже пальцы пилота быстро 
  перебрасывают тумблеры, лопасти вращаются еще быстрее, ветер 
  становится ураганным, и вот колеса отрываются от земли... 
       Внезапно грохнуло так мощно, что земля задвигалась как раненое 
  животное, на головы посыпались сучки. На поляне среди вывороченных 
  деревьев вздыбилась земля, полыхнул огонь, а гигантский столб огня и 
  дыма поднялся едва не до облаков. Дмитрий вжался в землю, над 
  головой со вжиком пронеслась какая-то гайка, уцелевшая от страшного 
  взрыва. Юсовцы не пожалели взрывчатки, чтобы уничтожить все следы от 
  падения своего самолета-шпиона! 
       Он стиснул зубы, в висках заломило. Чувствовал, что уже давно 
  затаил дыхание и все никак не может выдохнуть, даже в груди 
  появилась распирающая тяжесть, затем с темной поляны вверх пошла 
  огромная туша, затрещали верхушки деревьев, темная туша уходила 
  вверх все стремительнее, на миг перечеркнула звезды и пропала. 
       Ермаков вскочил первым, десантники метнулись следом. Дмитрий 
  несся как на крыльях, перепрыгивая стволы, камни, выворотни. Макс 
  поднимался с колен, руки у него были пусты, и только тогда Ермаков с 
  такой силой выпустил воздух, что деревья закачало едва ли не 
  сильнее, чем при взлете вертолета. 
       - Успел... - выдохнул Тарас. 
       - Надеюсь, - прохрипел Макс. Он поднес к лицу дрожащие пальцы. 
  Кончики потемнели, явно запекшаяся кровь, торопился, - но не знаю... 
  не оборвется ли где-то над океаном... 
       - Или над тайгой, - сказал Валентин мрачно. 
       По спине Дмитрия пробежал недобрый холодок. Этого не учли в 
  спешке. Прикрепить тяжелый груз к днищу вертолета надо надежно, 
  чтобы не оборвался. А если вертолет будет пролетать над каким-нибудь 
  нашим городом... нет, городов по его маршруту нет, а и был бы, то 
  обогнул бы, да и не для вертолетов большие расстояния, но все же 
  может быть поселок или даже геолого-разведовательная группа в родной 
  тайге... 
       - У меня было мало времени, - оправдывался Макс. -Больно 
  шустрые как мыши! 
       - Сколько штырей вогнал? 
       - Три. 
       Три из четырех, подумал Дмитрий лихорадочно. Вообще-то четыре - 
  это гарантированный результат, что не оборвется при любой болтанке, 
  но у них на борту раненый, полетят спокойно... С другой стороны, 
  рана в ногу - не такая рана, чтобы лететь как будто везут аквариум с 
  живой рыбой. 
       Ермаков торопливо раскрыл ноутбук. Экран нехотя засветился, 
  долго двигались буквы, докладывающие, что комп проверяет системные 
  файлы. Наконец на темном экране появилась багровая как раскаленный 
  уголек точка. Ползла через экран она достаточно резво, вертолет 
  поднялся на максимальную высоту и шел на форсаже реактивных 
  двигателей, превратившись из вертолета уже в гибрид скоростного 
  самолета и крылатой ракеты, что идет над лесом, едва не касаясь 
  верхушек деревьев, а над морем - почти задевая гребешки волн. 
  

       Глава 27 
  

       Тарас озабоченно смотрел на медленно опадающий столб огня за 
  деревьями. Выросший в семье потомственных охотников-приморцев, он 
  болезненно реагировал за любой намек на лесной пожар, а на стоянках 
  первым бросался гасить костры. 
       - Не загорелся бы лес... 
       - Я бачок далеко от деревьев поставил, - сказал Тарас 
  безучастно. - Да и выгорело уже. 
       - Стоило тащить в такую даль, - буркнул Ваоентин. - Эти слепые 
  кроты все равно бы не заметили нашего Макса. Он как беговая черепаха 
  р-р-раз и под вертолетом! 
       Ермаков не слышал их нервные голоса, глаза не отрывались от 
  красной точки. Ползет все так же быстро, хотя уже пора бы замедлить 
  ход. Или же это у него с нервами не в порядке. 
       Сбоку кашлянул Валентин: 
       - Сильный боковой ветер. Слегка сносит, потому у них скорость 
  чуть ниже. Еще минут шесть. 
       - Да и не будут они гнать на форсаже все время, - добавил Тарас 
  практично. - Это же бензин зазря спалят. Надо на экономном режиме. 
       Ваоентин и Макс зло хохотнули. У юсовцев нет проблем с 
  бензином, они грабят весь мир, все ресурсы планеты уже ихние, только 
  на российские недра никак лапу не наложат... 
       Ермаков сказал отстраненно: 
       - Если надо, их дозаправят в воздухе. 
       - За орденами мчат, - буркнул Тарас с ненавистью. - Что им 
  казенный бензин! 
       Багровая точка на темном как небо экране замедлила ход, пошла 
  по крохотной дуге. Макс прошептал сдавленным голосом: 
       - Садится... Давай! 
       - Рано, - ответил Валентин тоже шепотом. 
       - Заметят! 
       - А если вертолет завис в километре над авианосцем? 
       Тарас выругался, не отрывая глаз от багровой точки: 
       - Могли бы подсказать через спутник. Им же видно все как на 
  ладони! 
       Ермаков молчал, да и Тарас знал, что если кто сейчас через 
  объективы спутника наблюдает за юсовским флотом, тот все равно не 
  подозревает об их секретной операции. Затаив дыхание, все наблюдали 
  как красная точка ползет все медленнее, наконец почти застыла... 
       Палец Ермакова с остервенением влип в черную кнопку. Сердце 
  остановилось, он молил судьбу, чтобы вертолет не висел высоко над 
  океанскими волнами. Глаза не отрывались от багровой точки, что все 
  так же продолжала светиться на темном фоне. 
       Валентин бросил со злостью: 
       - Доигрались! 
       - Что случилось? - спросил Тарас. 
       - Ни черта не грохнуло! Наверное, вертолет уже был на палубе. 
  Долго ли снять заряд? 
       Дмитрий чувствовал как его тело пронзило холодом. Чушь, никто 
  бы не успел снять заряд так быстро, да еще и обезвредить. Случилось 
  что-то пострашнее, заряд просто не взорвался. Либо юсовцы сумели 
  заменить пароль... но как? Как? 
       В мертвой тишине, раздавленные и уничтоженные, они сидели 
  вокруг Ермакова. Тот держал ноутбук на коленях, сам превратившись в 
  каменную статую. Все было напрасно. Как их сумасшедший рейд, так и 
  жизни тех молодых парней в краповых беретах, которых юсовцы 
  безжалостно перебили на их же родной земле, которую они защищали как 
  могли... и не смогли защитить. 
       Валентин вдруг встрепенулся, его глаза не отрывались от экрана 
  ноутбука: 
       - Сделайте reload! 
       - Что? - встрепенулся Ермаков, но пальцы раньше мозга поняли, 
  коснулись всего одной клавиши... через несколько мучительных 
  мгновений изображение сменилось. Точнее, осталось то же черное небо, 
  но багровой точка исчезла. 
       Это могло означать многое, но так же и то, что заряд сработал. 
  Макс выругался долго и замысловато, а Тарас крякнул: 
       - Мать их... И ноутбук старенький, и программа хреновая, и RAM 
  у моего внука в игрушках больше! 
       Валентин сказал наставительно: 
       - Суворов вообще без компов воевал! А тебе технику как у 
  юсовцев подавай. Зажрался. Комп дура - штык молодец. 
       За имперским флотом, естественно, наблюдали внимательно. Не 
  меньше десятка пар глаз, фотографировали, меняли изображение, ночью 
  можно усмотреть детали, которые не увидишь днем, но и для них было 
  неожиданностью, когда со стороны российских территориальных вод на 
  огромной скорости выметнулся самолет, летящий над гребешками волн. 
       Оператор ругнулся, самолет оказался вертолетом, по пологой дуге 
  набирал высоту, а на горизонте уже виднелись громады авианосца и 
  кораблей сопровождения. Вертолет несся к ним, дюзы перестали 
  изрыгать синее пламя, а винт снова раскрутился, превращая эту 
  крылатую ракету в модернизированный вертолет. 
       Кончики пальцев пробежали по клавишам. Такой вертолет стоит 
  заснять как можно внимательнее. Специалисты определят, что за 
  странные выступы, трубы, почему сужены задние баки, каким образом 
  осуществляется дозаправка в воздухе, а умельцы тут же начнут 
  экспериментировать со своими вертолетами, стремясь сделать все то 
  же, но только круче и с некоторыми интересными возможностями, о 
  которых юсовцы подозревать не будут... 
       Вертолет завис над палубой, внизу разбегаются, удерживая 
  головные уборы, офицеры. Когда вертолет уже коснулся колесами 
  палубы, один из офицеров внезапно бросился к нему, отчаянно 
  размахивая руками. Оператор отчетливо различил на его лице 
  смертельный ужас. 
       Второй сказал недоумевающе: 
       - Что это с ним? 
       Из кабины вертолета выглянул пилот на лице непонимание, 
  скрылся. Операторы увидели как вертолет подпрыгнул, колеса 
  оторвались от земли. Он поднялся почти на метр, когда экран вспыхнул 
  слепяще белым светом. Ругаясь, оператор переключил на запасной, там 
  тоже яркий блистающий свет, в это время его помощник тронул за 
  плечо, указывая на сигнал, что монитор работает исправно. 
       Перегнувшись через плечо старшего, он быстро изменил фокусное 
  расстояние... 
       Старший с воплем вскочил, не перевернув кресло только потому, 
  что надежно привинчено к металлическому полу. Внизу на далеком море 
  поднимался страшный ядерный гриб, пугающе багровый, кипящий, в 
  котором сгорал воздух, вода расщеплялась на кислород и водород, и 
  сгорала тоже... 
       Младший поспешно уменьшил дальность, теперь телекамера словно 
  бы смотрела с высоты двух миль, но далекий ядерный гриб рос, 
  стремился дотянуться до всевидящего глаза, сжечь, испепелить, как 
  испепелил все вокруг в радиусе четверти мили и просто сжег и 
  разрушил на расстоянии полутора миль. 
       - Что... что это у них? 
       Старший проговорил внезапно пересохшим голосом: 
       - Вот что значит... напичкаться ядерным оружием до макушки. 
  Какая-то бомба да грохнется... 
       И хотя оба знали, что такое практически невозможно, но других 
  объяснений не было вовсе. Не знали только, что те, кто знал больше 
  или же догадывался, тоже приняли эту версию. 
       Как наименее опасную. 
       В кабинете Кречета с утра, как обычно, собрался основной состав 
  кабинета. Здесь были как министры Краснохарева, так и люди 
  администрации Кречета. Получив указания, вылетали пулей, несмотря на 
  солидные габариты, остальные сталкивались лбами над разложенными по 
  столу бумагами, вырабатывая спешные решения по горящим вопросам, а 
  они все горящие, экстренные, болезненные. 
       В молчании мы наблюдали за имперской эскадрой. Съемка велась со 
  спутника, мы видели только темную поверхность Баренцева моря, не 
  сразу проступили зеленые точки, затем компьютеры увеличили их до 
  схематических чертежей авианосца, кораблей сопровождения. 
       На темных экранах призрачные корабли из зеленых линий казались 
  нереальными, но я как наяву представил себе этот стальной кулак, что 
  с мрачным упорством двигается вдоль наших берегов, ежеминутно пробуя 
  оборону, отыскивая слабые места, расшатывая, расширяя бреши, в то 
  время как пятая колонна в Москве твердит о примате общечеловеческих 
  ценностей: так даже наши доморощенные идиоты называют ценности 
  имперской жизни... 
       Компьютеры рисовали все больше деталей, теперь можно было 
  каждый корабль рассматривать в отдельности, в трехмерной проекции, 
  заглядывать в его помещения, в рубки управления, в то время как 
  рядом в окошке бежали цифры: грузоподьемность, скорость, мощность 
  турбин, количество ракет, а когда курсор нечаянно перемещался на 
  корпус, то услужливо выдавались параметры и марки стали, толщина 
  брони, количество углерода, примесей... 
       Яузов отошел в сторонку и манипулировал с мышью, разворачивая и 
  просматривая новейший миноносец, только что поступивший на 
  вооружение седьмого флота Империи. Быстрый и маневренный, он 
  считался первым миноносцем-невидимкой, но сейчас этого невидимку 
  рассматривали как жука на булавке. 
       Меня лично все это плавающее железо не интересовало, я раскрыл 
  свой ноутбук... за спиной прозвенел легкий вскрик. Все экраны залил 
  слепяще белый свет. Затем от краев пошла тьма, словно камеру пинком 
  швырнули вверх. Слепящее пятно стало оранжевым, затем алым, красным, 
  багровым. И тут только я различил в зловещей багровости эти пятна, 
  которые сразу вызвали ассоциации с раковыми, хотя умом понимал, что 
  при той температуре уже испарились огромные стальные корабли, рак не 
  при чем, разве что тот, которые разъедает плоть выживших, плоть 
  земли, воды, воздуха... 
       - Это... - проговорил Коломиец дрожащим голосом, - это... что 
  же? 
       - Что-то взорвалось, - предположил Мирошниченко. 
       Яузов метнул на чересчур умного пресс-секретаря раздраженный 
  взгляд: 
       - Да ну?.. Я уж подумал, салют. 
       - Это бомба? - спросил Коган. 
       Он побледнел, глаза стали страдальческими. Яузов неподвижно 
  смотрел в экран, пробурчал: 
       - Ядерные заряды не закрепили. Хорошо, одна шарахнула... А если 
  бы остальные сдетонировали? 
       И хотя все знали, что атомные заряды детонировать не могут, я 
  чувствовал как страх метнулся по огромному кабинету с такой силой, 
  что заколыхались шторы. 
       - Что-то начнется, - вздохнул Коломиец. - Что начнется, а? 
       Яузов отмахнулся с великолепной небрежностью: 
       - Да ничего не начнется! 
       Коломиец оглянулся на Кречета. Кречет стоял как утес на Волге: 
  с серым побитым ветром и оспой лицом, неподвижный и молчаливый. Как 
  отец народа, он все все еще старательно сдерживал в себе Скалозуба и 
  учился терпеливо слушать этот самый народ хотя бы в лице своей 
  команды, вместо того, чтобы в две шеренги этих вольтеров... 
       - Но как же,- жалобно вякнул Коломиец, - авианосец вовсе 
  испарило! 
       - Вместе с половиной флота, - подтвердил Яузов с 
  удовлетворением. - а там были и новейшие корабли! Хотя на самом 
  деле, гм, это не так уж и круто, как повопят в газетах. Авианосцы - 
  это вчерашний день. Все равно этот Энтерпрайзес поплавал бы еще пару 
  лет, а потом либо на прикол, либо сразу в металлолом. Да и вообще не 
  нравится, что ждем, когда нас ударят, а потом отвечаем... если еще в 
  состоянии. Все-таки у того, кто бьет первым, преимущество. А этот 
  первый постарается ударить так, чтобы уже ответить не смогли. На 
  самом деле в нашем успехе слишком много везений и удач. 
       Егоров держался в сторонке, помалкивал. Понятно, все висело на 
  волоске. Если бы с авианосца издали заменили прикрепленную к брюху 
  вертолета атомную мину, то могли бы тут же отправить вертолет от 
  флота как можно дальше. 
       Он поймал на себе острый взгляд Сказбуша. Старый разведчик 
  понимает, что Егоров своим уходом из войск особого назначения не 
  порвал все связи, что тревожит и раздражает главу ФСБ: ведь все нити 
  должны быть в его руках, руках директора! Но сам же понимает, что 
  следят и перехватывают прежде всего людей из его окружения. 
       - Что, - сказал он негромко, приблизившись вроде бы невзначай, 
  - есть еще какие-то идеи? 
       - Есть, - ответил Егоров уклончиво. 
       - Какие же? 
       Егоров скупо улыбнулся: 
       - Мои идеи, как вы понимаете, никого отношения к этому 
  несчастному случаю не имеют. На имперском авианосце по халатной 
  небрежности произошел атомный взрыв. Что делать, когда много 
  ядерного оружия, какое-то из них сработает... Вы же знаете, даже 
  незаряженное ружье раз в год стреляет. А там были сотни заряженных 
  боеголовок!.. Ну, пусть не сотни. Но за штук пятьдесят ручаюсь. 
       Сказбуш кивнул с раздражением на красивом аристократическом 
  лице: 
       - Да-да, конечно. Об этом все газеты и напишут. Вон Забайкалов 
  уже строчит ноту протеста имперскому правительству! Мол, как они 
  смеют плавать возле наших берегов с неисправными атомными бомбами на 
  борту! Еще и компенсации потребует, вы же знаете Забайкалова... 
       - Уже знаю, - улыбнулся Егоров. - Но Империя вместо этого флота 
  пришлет другой. Хотя и с некоторой задержкой... Мы просто обязаны 
  отвечать ударом на удар... но не обязательно в том же месте. Ответы 
  могут быть неадекватными. К примеру, они обрушили наш рубль, мы 
  обрушим что-то у них. А на Аляске, в Калифорнии или в Майами - это 
  выберем сами. 
       Справа от меня Коган сказал скептически: 
       - Ну и что? Крику много, а шерсти мало. Конечно, это им влетит 
  в копеечку. И молодых здоровых самцов стало поменьше. Но там в 
  глубине империи остались живородящие самки, мигом новых нарожают. 
  Так что это булавочный укол... 
       - Зато по самую головку, - возразил Коломиец с энтузиазмом. - а 
  они страсть не любят, когда шпильку втыкают не они, а им! 
       Я прислушивался к разговорам, а мысли текли тяжелые, вязкие. 
  Страна лесорубов и простолюдинов, не знающие ни чести, ни каких-либо 
  принципов, оказалась наиболее приспособленной для выживания, когда у 
  других стран на ногах весили эти гири. У США не было тормозов в виде 
"Это неприлично", "Это недостойно", что останавливало другие страны, 
  где еще оставались остатки дворянства, а от этого дворянства, что 
  тогда еще и дворянством не звалось, проникло в самые низы, когда 
  самый распоследний пропойца из крестьян знал, что лучше умереть, чем 
  поклониться чужаку, а простой солдат без раздумий прыгал с горящим 
  факелом в руке в пороховой погреб, только не дать порох врагу... да 
  и унести чужаков с собой побольше. Поэтому США быстро разрослись, 
  набрались мощи, затем начали теснить другие страны, а когда те 
  опомнились, уже были запряжены в колесницу Империи. 
       Сейчас Империя пожирает больше половины всей потребляемых 
  мировых богатств, стремится к полному контролю над планетой. В 
  Империю везут нефть из арабских стран, алмазы из Африки, медь из 
  Гватемалы, лес из Финляндии... да легче найти страну, которую 
  Империя не выдаивает досуха! 
       Нельзя сказать, чтобы этого постыдного и опасного положения не 
  понимали во Франции, Германии, вообще в Европе. Но понимают и как-то 
  пытаются протестовать именно думающие и лучшие люди, но Империя 
  умело навязала подлейшую систему, так называемую демократию, когда 
  важные решения принимаются большинством голосов. Это трактуется как 
  народоправление, как заботу о простых людей, а простому народу 
  плевать на театры и симфонические концерты, начхать на культуру 
  вообще, когда есть американские комиксы и тупейшие шоу, а с ними он 
  принимает более близкую ему Империю, и с легкостью предает свою 
  страну, где все еще какие-то путы на ногах, оставшиеся от другого, 
  ныне сгинувшего сословия. 
  

       Глава 28 
  

       Сказбуш, ястреб из ястребов, ястребее которого разве что 
  министр культуры, холодновато и спокойно втолковывал Яузову, 
  основному силовику: 
       - Предыдущих президентов... как и непризедентов, ловили простой 
  удочкой на простейшего червячка. Из-за океана обвиняли, что мы 
  варвары, что не соблюдаем международные права! А вот мы, дабы 
  уверить всех в соблюдении этих самых прав, растаптывали страну, 
  только бы угодить этому самому ничтожеству. Только бы не обидеть 
  сексменьшинство, убийцу-садиста, извращенца или журналюгу, 
  откровенного плюющего тебе в лицо!.. И все равно нас считали 
  варварами. А мы, все больше и больше старались стать 
"цивилизованными", не понимали, что весь мир уже смеется над такой 
  потерей лица! В "цивилизованной" Америке, где преступлений намного 
  меньше, преступников либо на электрических стул, либо в виде особой 
  милости дают по три пожизненных срока или по триста двадцать лет 
  отсидки в тюрьме строгого режима! Да какая к черту отсидка - на 
  каторге! А мы, дабы выглядеть гуманнее гуманистов Ренессанса, вовсе 
  отменили смертную казнь, а убийц и насильников помещаем на пару лет 
  в тюрьму, откуда через месяц могут выйти за хорошее поведение!.. 
  Давайте согласимся с тем, что мы - варвары. И будем вести себя как 
  варвары. Варваров по крайней мере уважали и боялись. А уж считались 
  так еще как!.. Во всяком случае не так, как с обезьянничающей 
  Россией. 
       Яузов хмыкнул: 
       - Когда один в Думе брякнул, что надо бы ввести в России 
  каторгу, как на него завопили наши либералы! Слюнями всего 
  забрызгали. А в ихней Империи того же рэмбу на каторгу строгого 
  режима! Двадцать лет в виде особой милости, да не где-нибудь, а на 
  каменоломне!.. А у нас чикатил в санаторий на лечение... Черт, 
  давайте начнем с либералов, а? Как на Востоке! На кол их, или 
  батогами на Манежной площади. Как мусульмане Москвы уже лупцуют 
  своих алкоголиков или паразитов трудового народа. А москвичи 
  завидуют и говорят, что ислам лучше православия уже хотя бы по 
  этому! 
       Краснохарев сказал раздраженно: 
       - Вы это бросьте! Работать надо. С ними нас нечего сравнивать! 
       Сказбуш удивленно вскинул брови: 
       - Вот как? Но разве в самом деле не стоим перед выбором 
  западной или восточной модели? 
       Подошел Коган, вмешался с веселым удивлением: 
       - Разве уже не выбрали? Моя Сара вторую неделю чадру 
  примеряет... 
       - Вы это бросьте, - повторил Краснохарев уже с неуверенностью. 
  - Работать надо, а не разговоры говорить. Мы еще не приняли ислам... 
  просто дали ему больше свободы. А сравнивать не могу. Некогда!.. Да, 
  Штаты непрерывно и навязчиво навязывают всему миру свои ценности, 
  выдавая за общечеловеческие... Да, их наглость, напор, реклама и 
  хамство - сметают все европейские культуры! Но, вот тут большое 
"НО". 
       - Какое? 
       - Почему молчит Восток? Америка без мыла в зад втискивается, 
  ихняя кока-кола на каждом углу, их фильмы смотрит каждый, их песни 
  поют на улицах, а Восток загадочно молчит. Почему? Чтобы выбирать, я 
  должен сравнивать. Но Штаты, как я уже сказал, безудержно и нагло 
  прет во все щели, всех инакомыслящих обзывает дураками... да 
  согласен, что тамошние мужики искренне верят, что они и есть самые 
  лучшие, что весь мир должен думать как они, любить те же песни и 
  есть те же гамбургеры, но мы-то видим, что они просто те же 
  землекопы, которые теперь клепают компьютеры, только и разницы... Но 
  если Восток молчит, в то время как штатовская реклама своего образа 
  жизни орет на каждом углу, то многим такое гордое молчание кажется 
  слабостью! 
       - Теперь мы сами Восток, - сказал Яузов мрачно. 
       Кречет, поглядывая одним глазом на экраны, обогнул стол, 
  Министры уважительно умолкли, президент остановился перед ними как 
  танк перед деревенским плетнем, оглядел из-под тяжелых надбровных 
  уступов, взгляд вычленил молчащего Егорова: 
       - Михаил! Вот сейчас по ящику: поймали какого-то... ну, ограбил 
  и убил в его же квартире. Я не знаю точно, сколько ему светит по УК, 
  но все равно - бред, дрянь. Добейся, чтобы его расстреляли в течении 
  же недели... Что? Да, это мое волевое решение. Да, я сам нарушаю 
  закон, гарантом которого являюсь. Если надо, я выставлю вопрос о 
  смертной казни на всенародный референдум. Посмотрим, что скажет 
  народ! 
       Коган отшатнулся: 
       - Не надо, не надо!.. Народ вовсе за вешанье на столбах вдоль 
  всех Тверской. А то и за четверование на Лобной площади, дабы другим 
  неповадно было. Конечно, Михаил с удовольствием проведет это ваше 
  решение в жизнь, по глазам вижу! Тьфу, в смерть. Словом, в действие. 
  Это, конечно, вызовет народный энтузиазм и всенародную поддержку, но 
  здорово раздраконит цивилизованный мир... 
       Краснохарев пробасил наставительно: 
       - Сруль Израилевич, юсовцы и всякие там шведы - это еще не весь 
  цивилизованный мир, как недавно открыл наш уважаемый Виктор 
  Александрович. С недавнего времени по указу нашего президента 
  цивилизованным миром считается арабский мир. Он же насчитывает 
  тысячи лет цивилизации! Алгебра оттедова, кофе... а Европа - это ж 
  всякие там готы и вестготы. 
       - А США? - полюбопытствовал Коган. 
       - Гуроны, - отрезал Краснохарев. Подумав, добавил веско, - и 
  всякие так ирокезы. Честно говоря, я сам никогда не мог понять: 
  почему жизнь убийцы всегда считается ценнее, чем жизнь убитого? Ведь 
  убил же этот мерзавец хорошего человека!.. Отныне тот мертв навеки. 
  Никогда уже не пойдет по улице, радуясь солнышку. А убийце дадут 
  десять лет, из них отсидит три, а потом выпустят?.. И это убийца 
  пойдет по улице, радуясь солнышку? Да его не просто убить надо, а 
  посадить на кол посреди площади, чтобы в муках корчился суток трое, 
  а на него ходили смотреть толпами с детьми и подростками! В 
  воспитательных целях, конечно. 
       - Билеты продавать будем? - спросил Коган. - Мне, как министру 
  финансов, это важно. Налог с продажи, то да се, ведь эти колья 
  придется ставить день и ночь... 
       Краснохарев подумал, отмахнулся с небрежностью меценатствующего 
  вельможи: 
       - Вам бы только нажиться, Сруль Израилевич!.. Наоборот, эти 
  мероприятия должны быть бесплатными. А на них детей водить 
  экскурсиями, с опытными экскурсоводами. Это гиды, если по-нашему. 
       Дверь приоткрылась, голова прессекретаря вдвинулась по уши. 
  Убедившись, что почти все стоят, а значит - отлынивают от работы, он 
  проскользнул в кабинет, положил на стол, где сидит Кречет, листок 
  бумаги. Кречет проследил за ним, набычившись, словно вот-вот 
  поднимет на рога. 
       Мирошниченко торопливо приблизился, сказал негромко: 
       - Снова обострилась ситуация в Косово. Там конфликт было затих, 
  но только что Империя заявила, что готова сама, не спрашивая не 
  только ООН, но даже не вовлекая НАТО, начать бомбежку сербских 
  позиций. 
       Кречет вполголоса ругнулся. Взгляд его упал на меня. Я развел 
  руками: 
       - Что есть ситуация в Косове? Косово - это святыня южных 
  славян. Самые главные битвы за независимость происходили в Косове. 
  Это то же самое, что для нас Новгородская область, где впервые 
  высадился Рюрик, и где Александр Невский держал оборону против 
  шведов и немецких крестоносцев. Но вот представьте себе, что в эту 
  область приехали, скажем, узбеки или таджики. Не много, семей с 
  десяток. А так как для них русская система "айн киндер" неприемлема, 
  они по своим обычаям обзаводятся дюжиной детей, те в свою очередь 
  дают дюжину, и вот уже лет всего через полсотни или чуть больше лет, 
  т.е., всего при жизни одного поколения, таджики становится 
  большинством населения Новгородской области. Они не только выбирают 
  без всяких нарушений законов и подтасовок таджиков в губернаторы и 
  все органы власти, но и начинают требовать полной автономии, а то и 
  вовсе отделения от России. И все это честно, в соответствии с 
  законами, составленными прекраснодушными, но туповатыми юристами. 
  Абсурд? Но как раз такая ситуация в Косово. Албанцы, у которых в 
  семье детей столько же, как и у их единоверцев таджиков, уже стали 
  доминировать в Косово и вытеснять местных славян, а теперь еще и 
  потребовали отделения этого края от южных славян, т.е.. Югославии. 
       Егоров предложил кровожадно: 
       - А давайте профинансируем переселение пары тысяч таджикских 
  семей в Англию? 
       Коган вскинулся: 
       - Эй-эй, полегче насчет финансов! Надо искать другие способы. 
       - Какие? 
       - Другие, - ответил Коган сердито. - А сама идея, согласен, 
  хороша. Англии надо бы устроить козью морду. Ишь, не разрешала 
  евреем переселяться в Палестину! Если бы не поддержка Советского 
  Союза, то Израиля так бы и не было... Эх, была, ни была! Если 
  Бондарев соберет в этом году налоги с превышением... Нет, не пойдет. 
  А что, если живущих в России таджиков обложить повышенным налогом? 
  Чтобы двух зайцев, так сказать? Англия их примет как политических 
  беженцев, а таджики сами же и профинансируют свой отъезд! 
       Мирошниченко скользил по кабинету как тень, прислушивался к 
  разговорам. Министры постепенно разбрелись по местам. Прессекретарь 
  прислушался к передатчику, торчащего из уха как серебряная пуля, 
  исчез, а когда через минуту возник в кабинете снова, уже хитро 
  улыбался, позабыв о Косово, положил на стол перед Кречетом бумагу, 
  снова хитро взглянул на меня и пропал, словно арабский джин из 
  бутылки. Кречет проглядел быстро, хмыкнул, прочел еще раз, уже 
  внимательнее: 
       - Ого!.. Только почему прислали сюда? 
       У любопытного Когана шея вытянулась как у гадкого утенка, что 
  на глазах превращается в лебедя. Кречет небрежным щелчком перебросил 
  бумагу на его половинку стола. Глаза Когана забегали по листку, губы 
  сложились трубочкой, словно собирался свистнуть: 
       - Ого!.. Это же какие бабки! 
       - Заем от обэесе? - поинтересовался Краснохарев. 
       - Нет сумма поменьше, - сказал Коган возбужденно, - где-то 
  тысяч сто-двести в долларах... 
       Краснохарев сразу потерял интерес и уткнулся в свои бумаги. А 
  Коломиец заглянул через плечо Когана, сказал с огромным почтением: 
       - Зато какие сто тысяч! 
       - А что там? - поинтересовался Сказбуш. 
       Коломиец с тем же необыкновенным почтением оглянулся на меня, 
  спокойного как верблюд в караван-сарае: 
       - Уважаемому Виктору Александровичу пришло письмо. Спрашивают, 
  как он относится к тому, что его выдвигают на Нобелевскую премию. 
  Примет ли... Сейчас участились случаи отказа от премии, но об этом 
  стараются не говорить. А чтобы не было скандала или хотя бы 
  неловкости, когда кому-то присудят эту премию, а лауреат вдруг 
  откажется... теперь стараются узнать все заранее. И кто 
  отказывается, тому как бы... и не присуждают. 
       Краснохарев поднял голову, спросил с недоверием: 
       - И что же? Если человек не хочет ее получать, то ее отдают 
  другому? 
       - Да. 
       - Но ее должны отдавать лучшему? 
       Коломиец тонко улыбнулся: 
       - А лучшим называют другого. И закатывают такую церемонию, а 
  средствах массмедии такое поднимется, что уже все в мире считают 
  самым великом того, кого назовут эти шведы... 
       Краснохарев сказал с тяжелым неодобрением: 
       - Свиньи они, а не академики. Хуже того - политики. 
       Он уткнулся в бумаги, уже забыв про всяких там шведов, что уже 
  и не шведы, а заносильщики имперских хвостов на поворотах, а Сказбуш 
  смотрел на меня с живейшим интересом: 
       - Надеюсь, примете? 
       Я развел руками, не зная, как объяснить вроде бы простые 
  истины, но при этом не ломать старые ложные, уже принимаемые просто 
  на веру. От того, что в Европе или в Империи раньше успели создать 
  какие-то институты, это вовсе не значит, что остальной мир должен 
  признать их как общемировые. Тем более, когда эти институты, 
  созданные прекраснодушными мечтателями Европы, стали как послушные 
  дети выполнять волю Империи. 
       Один из таких институтов создал изобретатель динамита Нобель. 
  Получая колоссальные прибыли на продаже взрывчатки, отвечая за сотни 
  тысяч и миллионы смертей, он распорядился некий процент от продажи 
  смерти направить на благотворительность. Ну, как удачливый 
  грабитель, который, зарезав целую семью и обобрав их до нитки, на 
  выходе из дома бросает мелкую монетку нищему. 
       Получая миллиарды прибыли на массовых убийствах, крохи небрежно 
  сбрасывали - и сбрасывают! - так называемому Нобелевскому Комитету. 
  Даже в самом начале их деятельности, когда шведские академики более 
  или менее руководствовались своими симпатиями, а не указкой из 
  Империи, у настоящих деятелей их претензии на мировое руководство 
  наукой и культурой вызывало смех. Лев Толстой, которому предложили 
  одну из первых Нобелевских премий, с презрением отказался. Такие 
  гиганты как Камю отказывались и потом, но всякие ремесленники, 
  жадные как Брежнев к звездам на груди (или крестам, какая разница), 
  работают локтями, проталкиваясь к шикарно накрытому столу фабриканта 
  оружием, с которого падают жирные крошки, и если как следует 
  подсуетиться, то одной такой крошки хватит на всю оставшуюся жизнь! 
       Но ремесленников всегда больше. Они горластее, они смотрят с 
  экранов телевизоров, рекламных плакатов, о них пишут газеты, они без 
  мыла и вазелина умеют влезть по все дыры, и вот уже целуют ручку 
  высокопоставленному чиновнику и с умилением на лице говорят, что вот 
  эту высокую награду рассматривают как аванс за свое дальнейшее 
  служение, служение, служение, служение на задних лапках перед 
  Властью! 
       А Нобелевский Комитет, который изначально раздавал мокрые от 
  крови грамоты и заработанные на массовых убийствах доллары, вскоре 
  еще и стал послушным инструментом в руках Власти. Это понятно, любой 
  детский кружок или оппозиционная партия тут же привлекут внимание 
  Власти, если к ним пойдет народ, если будут пользоваться успехом, 
  оказывать хоть какое-то влияние. Их тут же постараются поставить под 
  контроль, подчинить, заставить выполнять свою волю. 
       С Нобелевским Комитетом это стало ясно сразу, стоило посмотреть 
  кому раздавали премии. Естественно, львиную долю Империи, а 
  остальные заранее распределялись по принципу: ну не может же мы 
  французам дать два раза подряд? К тому же французы только что 
  отказались поддержать Империю при бомбардировке Ирака. Дадим турку, 
  эту страну надо привязать к нашей колеснице покрепче... Ну и что, 
  если у турков никого сейчас нет? Надо найти! А церемонию провести 
  как можно торжественнее, чтобы вся Турция на ушах ходила от 
  гордости. Эти дикари после такого чествования за нас в огонь 
  кинутся... 
       - Спасибо, - ответил я саркастически. - Я только что снова 
  засел за Толстого. 
  

       Глава 29 
  

       День был солнечным и радостным, а Фред с женой, как в годы 
  юности, возвращались из кинотеатра. Когда-то он начинал строительным 
  рабочим, денег было в обрез, уже тогда начал копить на покупку 
  машины, потому фильмы смотрел только утром, когда плата за вход 
  вдвое меньше. Совсем юной тогда Шейле такой практичный парень 
  понравился, они несколько раз сходили в кино вместе, а потом и вовсе 
  стали жить вместе. 
       Фильмы они обычно выбирали удачно, а сегодня, по истечении 
  двадцати лет совместной жизни, тоже понравился: не слишком заумный, 
  но и не глупая клоунада, а как раз удачный коктейль из гонок, драк и 
  коротких мудрых сентенций, что вкраплены в самых нужных моментах: 
  либо после перестрелки, либо после постельных сцен, когда кровь 
  покидает гениталии и снова устремляется в мозг. 
       Улица опустела, из раскрытых окон раздавались звуки ударов по 
  мячу. Шла передача с чемпионата мира по рэгби, а жители города 
  помешались на этой игре, как латины на соккере. 
       Шейла прижималась к Фреду темным мягким боком. Она явно 
  чувствовала его надежность, а женщине всегда приятно чувствовать 
  себя защищенной. Он с теплотой подумал, что женаты вот уже двадцать 
  лет, а по-прежнему чувствует к ней любовь и желание. 
       Шейла спросила игриво: 
       - Ты о чем задумался? 
       - Я? 
       - Ну да. У тебя такие складки на лбу... 
       Он рассмеялся: 
       - Да нет, не угадала. Я как раз подумал, что если бы кому-то из 
  газет приспичило накропать репортаж о счастливой американской семье, 
  то лучшей кандидатуры не найти бы на всем побережье! 
       Она спросила счастливо: 
       - Правда? 
       - Ты же знаешь, - ответил он нежно. 
       Она прижалась еще сильнее, он обхватил ее за плечи, так и шли 
  почти до самого дома. Уже видны были темные окна, а этажом выше по 
  шторе мелькнула тень Вольхганга, этот длинноволосый американец 
  немецкого происхождения все пишет музыку. Которая, как уверяет, 
  перевернет мир, но во всем остальном - милый и добрый парень... 
       Он не мог убрать довольную улыбку, даже когда из-за 
  припаркованных вблизи автомобилей выскочил коренастый человек в 
  увешанной металлическими побрякушками куртке. Он был черен как ночь, 
  Фред узнал выходца из дальних островов или глубин Африки. Волосы 
  были тоже в побрякушках, талисманах, в носу блестело кольцо, волосы 
  заплетены в две-три дюжины жидких косичек. 
       - Деньги! - заорал черный. - Давайте деньги, толстые твари!.. 
       Фред вздрогнул, улыбка начала сползать с лица. В руке негра 
  тускло блестел пистолет. Черное дуло смотрело ему прямо в живот. Он 
  ощутил как там сразу заныло, словно горячий свинец ударил в тугие 
  мышцы, прорвал и разворотил кишки, сказал торопливо: 
       - Ты только не волнуйся. Ты получишь деньги... 
       - Что значит "не волнуйся"? - заорал негр еще злее. - Это я 
  волнуюсь? 
       Он загнул длинную отвратительную ругань, рассказывая как он их 
  обоих поставит и использует, Шейла стояла ни жива, ни мертва, негр 
  подскочил, рывком сдернул с ее плеча сумочку. Все это время ствол 
  пистолета смотрел Фреду в живот, и метнуть руку к собственному 
  пистолету на поясе было слишком рискованно. 
       - Там деньги... - пролепетала Шейла, - в сумочке есть деньги. 
       Негр одной рукой расстегнул, заглянул, но одновременно держал 
  на прицеле Фреда. Фред напрягся, на лбу выступили капли пота. Это 
  самые опасные мгновения, негр видит его только краем глаза, и едва 
  заподозрит хоть малейшее движение, тут же нажмет на курок, а ствол 
  все так же смотрит прямо в живот. Расстояние слишком маленькое, 
  чтобы промахнулся, и слишком велико, чтобы попытаться провести прием 
  обезоруживания... 
       - Э, да вы жирные свиньи, - сказал негр повеселевшим голосом. - 
  Две сотни баксов?.. Неплохой улов... 
       Он начал пятиться, пистолет его чуть приподнялся, смотрел Фреду 
  в лицо, а Фред смотрел в лицо грабителя, профессионально составляя 
  портрет, по которому его сегодня же безошибочно отыщут в любой точке 
  мира. Этот скот не уйдет дальше ближайшего торговца наркотиками, так 
  что полиции достаточно будет проехать до танцбара на углу... 
       Сзади грабителя лежала пустая бутылка. Фред напрягся, ибо если 
  грабитель наступит, то упадет, а тогда со злости или в испуге может 
  начать пальбу. Он сказал торопливо: 
       - У тебя за спиной пустая бутылка. Не наступи, а то упадешь. 
  Нам не надо трудностей. 
       Негр чуть повернул голову, переступил с грацией дикого 
  животного. Безобразно толстые губы искривились в усмешке: 
       - Заботливый, да?.. Ну, я тоже о тебе позабочусь, ха-ха! 
       Неожиданно он двинул рукой, грянул выстрел. Шейла охнула, Фред 
  быстро посмотрел на жену, на левой стороне груди возникла маленькая 
  дырочка, из которой красным бурунчиком хлестала кровь. 
       Грабитель злобно хохотал, пистолет он сунул за пазуху, 
  отвернулся и пошел, даже не убыстряя шаг, к перекрестку. Фред 
  молниеносно выхватил пистолет, крикнул: 
       - Ни с места! Полиция! 
       Негр обернулся. Фред видел как сразу посерело его лицо, а глаза 
  выпучились. Пистолет Фреда был в два раза крупнее, чем у него, а 
  темный зрачок смотрел как жерло пушки. 
       - Я... - пролепетал он, - я только... 
       - Достань пистолет! - скомандовал Фред. - Медленно!... Еще 
  медленнее... Роняй!... Отшвырни ногой в мою сторону!.. Лицом на 
  землю!... Быстро, сволочь! 
       Негр плюхнулся на асфальт. Фред выхватил из кармана телефон, 
  быстро прокричал: 
       - Медпомошь срочно на угол Шестой авеню и Майкла Хеллера!.. 
  Пулевое ранение!.. Потребуется переливание крови!.. Да быстрее же... 
  
     Он слышал как диспетчер передала распоряжение, спрятал телефон 
  во внутренний карман и подошел к распластавшемуся на асфальте 
  грабителю. Мелькнула мысль, всадить пулю прямо сейчас. Но мысль была 
  отвратительная своей прямотой и честностью, тут же отогнал, 
  всмотрелся в дрожащего грабителя: 
       - Не вздумай шевельнуть даже пальцем! 
       - Да что вы, мистер, - проблеял грабитель. - Я ничего не делаю, 
  только не стреляйте! Я лежу, лежу... 
       - Лежи, - процедил Фред. - За тобой уже едут. 
       Серены полицейской машины и медпомощи прозвучали одновременно. 
  Они подъехали с разных сторон, полицейские выскочили и, наставив на 
  замершего грабителя со всех сторон пистолеты, приблизились, надели 
  наручники, обыскали, подняли и увели, а медработники быстро и ловко 
  подняли Шейлу на носилки. 
       Фред сел с ней в машину, по дороге Шейле подключили капельницу. 
  Он смотрел в милое дорогое лицо, сердце сжималось от горячего 
  сочувствия. Половину лица ей закрывала маска, по которой подавали 
  кислород, только и рассмотрел, что под глазами кожа стала почти 
  голубой, а губы посинели. 
       Машина неслась стремительно, он видел через боковое окошко как 
  все водители уступали дорогу. Уже через шесть минут они влетели во 
  двор больницы. Дверцы распахнулись, носилки с Шейлой подхватили и 
  бегом унесли. Шофер, обернувшись к Фреду, сказал успокаивающе: 
       - Ее прямо в операционную! Там уже ждут, по телефону 
  предупредили... 
       Без чувств, без мыслей, Фред дотащился до вестибюля. Раздвижные 
  двери разбежались широко в стороны при его приближении, ноги как 
  деревянные протопали по ковровой дорожке. У двери операционной 
  кто-то сунул в ладонь бумажный стаканчик с горячим кофе. Фред выпил, 
  почти не ощутив вкуса. 
       Минут через пять дверь распахнулась, вышел человек в халате 
  хирурга. Фред задержал дыхание, а в мозгу забилась отчаянная мысль: 
  только не это! Операция не могла закончиться так быстро... 
       Хирург спросил усталым голосом: 
       - Мистер Хольт? 
       - Я, - ответил Фред. 
       Он поднялся, мир качнулся перед глазами. Хирург выставил руку, 
  но Фред уже собрался с силами. 
       - Что с нею? 
       - Я сожалею, мистер Хольт, - сказал хирург с глубоким 
  сочувствием. - Мы ничего не смогли сделать. Она умерла по дороге к 
  операционному столу. Мы пытались... медицина пока не всесильна... 
  Примите наши самые глубокие... 
       Он повернулся, стены качались, двигались навстречу, грозя 
  сдавить его, толкали одна на другую. На выходе кто-то помог 
  спуститься с крыльца. 
       Не помнил, как добрался домой. Впервые квартира показалась 
  чересчур огромной, даже нежилой. Машинально включил телевизор, 
  достал из холодильника пиво, тут же швырнул обратно. 
       Взгляд упал на телефон возле дивана. Как деревянный, не 
  чувствуя тела, он потыкал негнущимся пальцем по шероховатым кнопкам 
  с цифрами. Гудки звучали мелодично, мягко, усыпляюще, потом щелкало 
  и соединялось с далеким Лос-Анжелосом, он в самом деле ощутил, как 
  ядовитая горечь перестает разъедать внутренности. Наконец на том 
  конце провода в последний раз щелкнуло, донесся профессионально 
  бодрый и жизнерадостный голос Мери: 
       - Алло, Мери на проводе! 
       - Привет, дочурка. - сказал он с грустной лаской, хотя дочурка 
  уже догнала его в росте и даже в весе, - ты извини, что я к тебе, в 
  основном, как всегда с нерадостными вестями. Мери, дорогая, 
  крепись... 
       - Папа, - послышался встревоженный голос, - что случилось?.. Да 
  говори же!.. Папа, только не молчи! 
       - Мери, - произнес он тяжело, - Мери... Больше нет у нас твоей 
  мамы. 
       На том конце провода ахнули. После паузы дрожащий голос 
  произнес: 
       - Как это случилось? 
       - Грабитель, - ответил он с горечью. - Наркоман. 
  Неконтролируемые эмоции... Выстрелил, хотя в этом не было никакой 
  необходимости. 
       - Бедная моя мама, - донесся слабый потрясенный голос. - Бедная 
  моя мамочка... Его поймали? 
       - Я арестовал его, - ответил он невесело. - Боюсь, что признают 
  невменяемым, и снова выйдет на свободу. Но если признают вменяемым, 
  то лет десять ему обеспечено! Каторжной тюрьмы. И даже если будет 
  вести себя хорошо, а такие на это мало способны, то все равно лет 
  пять там пробудет... 
       Из мембраны вырвался глубокий вздох: 
       - Ты всегда был на высоте, папа. И сейчас... сумел арестовать 
  преступника! Держись, папа. К сожалению, я не смогу приехать на 
  похороны. Я только что получила хорошее место помощника юриста в 
  крупной фирме... 
       Она щебетала, объясняла, но Фред и так все понимал и не 
  осуждал. Более того, одобрял: дочь как раз начала подниматься по 
  служебной лестнице, и не стоит портить имидж деловой и работающей 
  женщины напоминанием, что у нее есть семья, родители, что она тоже 
  может, как и все, болеть и не выходить на работу. 
       - Не беспокойся, - сказал он тепло. - Я здесь управлюсь со всем 
  сам. Работай, чтобы я гордился тобой. Я люблю тебя, крошка. 
       - Я люблю тебя, папа! 
       После обеда настойчивые звонки заставили потащиться на работу. 
  Шеф ахнул, переменился в лице, узнав о трагедии: Шейлу в управлении 
  знали и любили. 
       - Прости, я не знал, - сказал он с глубоким сочувствием. - Тут 
  куча дел, но я не верю, что работа может как-то утихомирить боль. 
  Скорее, работу запорешь... Езжай домой, отлежишь, приди в себя. 
  Хочешь, я скажу ребятам, чтобы отвезли тебя. В твоем состоянии даже 
  за руль опасно... 
       - Спасибо, - поблагодарил фред. - Спасибо, но машина меня 
  слушается всегда. 
     - Отдыхай, - он проводил его до дверей кабинета, у порога 
  хлопнул себя по лбу, - постой, что-то звонили из морга, просили тебя 
  настоятельно заехать. Это тебе по дороге, загляни? 
       В морге местному инспектору зачем-то понадобилось в его 
  присутствии подписать кучу бумаг, он старался на смотреть на 
  обескровленное лицо Шейлы, еще утром такое милое и счастливое: еще 
  бы, вчера со значительной скидкой купила новую модель бесшумного 
  пылесоса! 
       Дома он включил телевизор, достал из холодильника бутылку 
  виски. Впервые за долгие годы возникло давно забытое желание 
  напиться до потери пульса. Он свинчивал крышку, когда в дверь 
  позвонили. На экране домофона появилось милое даже в синеватом свете 
  лицо Джоан, одной из подруг Шейлы. Он снял трубку: 
       - Алло, Джоан? 
       - Я к тебе, Фред, - донесся искаженным помехами голос. - У тебя 
  сейчас беда... 
       Он молча нажал темную ребристую кнопку. В коробочке запищал 
  механизм открываемой двери. Оглядевшись, сунул бутылку обратно в 
  холодильник, женщины не должны видеть мужчин слабыми. 
       Джоан прямо с порога шагнула к нему с протянутой рукой, в глаза 
  блестели слезы: 
       - Фред, это ужасно! 
       - Врачи ничего не могли сделать, - ответил он. Ее пальцы были 
  теплыми и влажными, она явно вытерла слезы перед дверью, но теперь 
  ее чистые глаза снова быстро наполнялись влагой. - Она умерла еще по 
  дороге... 
       - Фред, я просто не могу поверить. Мы с Шейлой дружили уже лет 
  семь, если не больше. С тех пор, как я переехала в этот район, я 
  сразу влюбилась в Шейлу. Фред, я просто не знаю, как тебе выразить 
  свою сочувствие! 
       Она усадила его на диван, прошлась по комнате, в глазах было 
  глубокое понимание и скорбь. 
       - На тебе лица нет, - голос ее был мягкий. - Тебе надо принять 
  ванну... лучше горячую, а потом заснуть как можно крепче. Сон 
  укрепит психику. А ты сейчас весь как комок нервов. 
       Он слышал как хлопнул холодильник, ладонь ему обожгло холодной 
  упаковкой баночного пива. 
       - Выпей, - сказала она мягко. - Если захочешь, там еще семь 
  баночек. Только виски не пей, ладно? 
       - Ладно, - сказал он тупо. 
       - Обещаешь? 
       - Обещаю. 
       Она исчезла, только запах духов напоминал о ее присутствии. 
  Фред сделал пару глотков, из соседней комнаты донесся стук 
  каблучков, затем хлопнула крышка стола с другой стороны, а когда он 
  покончил с третьей бабочкой, Джоан снова выросла на пороге: 
       - Ты лучше иди в ванную. Я набираю воды, не пропусти, а то 
  пойдет через край... 
       Он открыл дверь, навстречу хлынули хвойные запахи, напомнившие 
  ему склоны Скалистых гор. Сердце на миг сжалось: Шейла всегда 
  добавляла в воду экстракт хвои, зная его вкусы и предпочтения. 
       Спасибо, Джоан, сказал он мысленно. Женщины всегда сплетничают 
  о мужьях, так что Джоан, как и все ее подруги, до мелочей знает его 
  привычки. Если бы сейчас здесь была не Джон, а Мерилин или даже 
  совсем редко заглядывающая Кэролайн, то все равно вода в ванной 
  приняла бы зеленоватый оттенок и пахла бы хвоей. 
  

       Глава 30 
  

       Теплая вода приняла его, как принимала все годы. Со дня 
  поднялись пузырьки, усеяли его волосатые ноги множеством серебряных 
  жемчужинок. Он откинулся на покатый край, тело стало невесомым. Вода 
  подошла к краю, мышцы в невесомости расслабились. Тепло проникало во 
  внутренности. 
       Замедленными движениями он скреб ногтями по коже. Серебряные 
  пузырьки срывались частыми гроздьями, а под ногтями скапливались 
  колбаски жирового слоя, которые Шейла, дразнясь, называлась грязью. 
  Сегодня организм за один день выбросил через кожу столько отходов, 
  сколько раньше выделял разве что за неделю. 
       Усталость медленно вымывалась из тела, но взамен пришло такое 
  сильное расслабление, что ощутил как тепло теперь пошло уже изнутри, 
  тело разогрелось, веки начали опускаться. 
       Дверь распахнулась, Джоан переступила порог, глаза ее были 
  несколько виноватыми, но в следующий миг она смотрела на Фреда уже 
  честно и твердо. На ней был халатик Шейлы, что едва-едва сходился на 
  талии: Шейла была намного миниатюрнее. 
       - Ну как, отмок? - спросила она дружелюбно. 
       - Не совсем. - ответил он, как отвечал уже второй десяток лет, 
  - остальное можно отскрести. 
       - Отскребем... 
       Ее руки привычно взяли мочалку. Он привстал на колени, выгнул 
  спину. По коже сладко прошлось умеренно жесткой щеткой. Он выгнул 
  спину сильнее, как бродячий кот при виде противника, услышал тихий 
  смешок сверху, а щетка сильно и уверенно скребла по коже, сдирая 
  въевшийся пот, смывая усталость, заставляя кровь двигаться по телу 
  быстрее. 
       Потом по шлепку по заднице он встал, повернулся, упираясь 
  руками в мокрый кафель, а заботливые руки терли и скребли поясницу, 
  ягодицы, затем она велела повернуться, он поочередно ставил ноги на 
  край ванны, она скребла щеткой ноги, кусочком пемзы потерла пятки, 
  хотя кожа еще не успела загрубеть. 
       Когда очередь дошла до гениталий, он на некоторое время ощутил 
  как кровь начала накапливаться, там потяжелело. Джоан усмехнулась: 
       - Ну-ну, успокойся, успокойся... 
       Ее руки умело намыливали, спокойно и по-хозяйски, задрала 
  крайнюю плоть, вымыла там, сполоснула теплой водой, критически 
  посмотрела на пальцы ног, покачала головой. Он спросил: 
       - Что, кривые? 
       - Ногти отросли, - пояснила она. - Не стучат по полу? Ладно, я 
  видела в той комнате ножницы... 
       Она накинула ему на голову полотенце, он ощутил ее быстрые 
  руки, с легкой небрежностью вытирающие его заметно поредевшие 
  волосы, затем прозвучал ее голос: 
       - Вытирайся, а я пока пойду приготовлю. 
       Шаги удалялись, он неспешно вбирал влагу мохнатым как зверь 
  полотенцем. Судя по всему, она пошла приготовить постель, но когда 
  вышел из ванной, Джоан уже ждала его с феном в руке: 
       - Ну-ка садись. 
       Он покорно опустился на стул. Горячая струя сухого воздуха 
  взъерошила волосы, но Джоан умело орудовала большой расческой, 
  сушила и укладывала, ощущение было приятным, он зажмурился, 
  отдавшись ласковым пальцам, что хватали его за уши, поворачивали 
  голову, почесывали, 
       Не ограничившись его прической, она принесла крохотные ножнички 
  и выстригла волосы в ушах. Ощущение было снова приятным, он закрыл 
  глаза и отдался знакомым ощущениям, когда нежные ласковые пальчики 
  трогают за мочку уха, кончики пальцев путешествуют по ушной 
  раковине, исследуя все ущелья, крохотные щипчики отщелкивают по 
  одному волоску, ласково и заботливо. 
       - Теперь отдохни, - посоветовала она. - Еще лучше, засни, если 
  сможешь. А я пока посмотрю, что у тебя в холодильнике и что вообще 
  есть в стенных шкафчиках. 
       Он повалился на диван, блаженное тепло не покидало тело, 
  напряженная мускулатура расслабилась. Смутно чувствовал как 
  заботливые руки приподняли ему голову, щека ощутила мягкость 
  подушки. Те же заботливые руки укрыли его одеялом и подоткнули с 
  боков, чтобы не дуло. 
       Проснулся в глубокой тьме. Сперва не мог сообразить, где он и 
  что с ним, потом увидел полоску света под дверью, там дважды 
  мелькнула тень, ноздри уловили запах свежезажаренной ветчины и 
  яичницы. 
       Шейла, мелькнула горькая мысль. Шейла погибла, а это ее подруга 
  Джоан пришла помочь по-дружески, чтобы дом не был так страшно пуст, 
  чтобы не бился головой о стены. Похоже, Джоан и готовит по 
  поваренной книге Шейлы: вот уже лет семь Шейла готовила ему яичницу 
  с ветчиной, и в магазине напротив это знают и учитывают при оптовых 
  заказах. 
       За окном ночь, луна выглянула из-за рваного облака. Пара 
  знакомых звезд показали, что сейчас почти полночь. Нащупал кнопку 
  торшера, яркий свет ослепил. Щурясь, заметил, что по-прежнему лежит 
  голый, на столике на колесах заботливо придвинуты четыре баночки 
  пива. Но из-под двери просачивается такой сочный запах, что 
  непроизвольно сглотнул, а желудок взвыл и начал бросаться на ребра. 
       Быстро натянул брюки и, все еще щурясь, толкнул дверь. Джоан, 
  уже в своем обычном платье, неспешно двигалась по кухне. У нее было 
  простое и милое лицо, задумчивые и усталые глаза. Плакать уже 
  перестала, но от всей ее сгорбленной фигуры и поникших плеч веяло 
  грустью по ушедшей подруге. 
       - Привет, - сказал он хриплым со сна голосом. - Сколько же я 
  спал? 
     - Всего шесть часов, - заверила она. - Зато как бревно!.. 
  Теперь ты в порядке, к психоаналитику идти не придется. Я тут 
  кое-что приготовила... 
       - Давай, - прервал он нетерпеливо. - Тащи на стол! 
       Голос его был таким страстным, она невольно засмеялась. На 
  щеках появились милые ямочки, смех был тихий и сдержанный: 
       - Нет выше удовольствия, чем кормить голодного мужчину. 
       Он прорычал нечто одобрительное, руки подхватывали тонкие ломти 
  ветчины, аккуратно зарумяненные с обеих сторон, яичные желтки были 
  почти красного цвета, крупные, поджаренные с луком и перчиком, все в 
  той пропорции, как он любил. И хотя был уверен, что не ощутит вкуса, 
  но жевал жадно, глотал быстро, а ноздри ловили аромат уже даже из 
  широкой сковородки, где остались одни лохмотья прилипшей ко дну 
  яичницы. 
       Она наблюдала с улыбкой: 
       - Как приятно смотреть, когда мужчина ест как волк. И как 
  хорошо, что у тебя нет ни язвы, ни всяких там гастритов! 
       - Какая язва, - промычал он с набитым ртом. - Я же всю жизнь ел 
  только на ходу, на бегу. А язва только у тех, кто равномерно и по 
  режиму... 
       - Пива или чаю? - спросила она. 
       - А кофе там осталось? 
       Она покачала головой: 
       - На ночь? Уже двенадцать часов. Хочешь, согрею молока с медом? 
  
     - Только без меда, - сказал он поспешно. 
       Когда он почистил зубы и вышел из ванной, дверь в спальню была 
  приоткрыта. В щель он увидел застеленную постель на двоих, обе 
  подушки рядом. С правой стороны кровати на коврике его широкие 
  растоптанные шлепанцы, а слева - пушистые тапочки. 
       Джоан стояла к нему спиной у окна. На темном фоне блистали как 
  елочные огни ночные небоскребы. Проплыл огонек полицейского 
  вертолета, а по небу, перечеркивая звезды, скользнул луч прожектора. 
  
     Он зашел к постели со своей стороны, откинул одеяло. Чувствуя 
  неясное смущение, сказал: 
       - Завтра тяжелый день. Ложись, надо выспаться. 
       Джоан замедленно повернулась. Ее лицо уже было чистое от 
  косметики, чуть более усталое, но по-прежнему женственное и милое. 
  Их глаза встретились, она едва заметно кивнула, легкая улыбка 
  скользнула по губам и тут же исчезла. 
       Он лег на спину, Джоан скользнула под одеяло, тело ее было 
  теплое и мягкое. Она закинула на него ногу, и голову положила на 
  грудь, одновременно обхватив рукой за шею. Он лежал некоторое время 
  молча, чувствуя как ноздри щекочет легкий запах ее волос. Шейла 
  всегда мыла ромашкой, а Джоан, судя по всему, предпочитает экстракт 
  фиалки: запах сильнее и острее, но не настолько, чтобы раздражал. 
       Ее согнутое колено лежало на его гениталиях. Он чувствовал 
  приглашающее тепло, но Джоан не двигалась, давая ему свободу выбора. 
  Колено теплее, чем остальное ее тело, но это понятно: она тоже 
  думает об этой точке соприкосновения, и кровь скапливается в колене 
  почти с той же неотвратимостью, как и у него... только у него совсем 
  не в колене. 
       Он вздрогнул, рука импульсивно напряглась, прижала теплое 
  женское тело. Джоан задышала чуть чаще, он чувствовал как она 
  пощекотала ресницами ему грудь, но все еще не двигается, готовая 
  мирно заснуть, если он сочтет, что так... так будет лучше. 
       Кровь раздувала, он чувствовал как звериное начало берет верх. 
  Пальцы сами по себе сжались, стискивая мягкое плечо. Джоан наконец 
  медленно сдвинулась, а он перекатился, чувствуя под собой ее тело, 
  похожее на пластмассовый мешок, наполненный горячим молоком. 
       Ее ноги были уже раздвинуты, он привычно ухватил ее за грудь, в 
  полтора раза крупнее той, что он привык держать последние двадцать 
  лет, с крупными твердыми сосками, но дальше различия заканчивались, 
  а тяжелая кровь бурлила в теле, оно двигалось само по себе, Джоан 
  слегка постанывала и двигалась так же ритмично, как и Шейла, не 
  даром же учились в одной школе, посещали одни и те же уроки, как по 
  математике, так и по технике секса. 
       На миг мелькнула насмешливая мысль про медленно и печально, но 
  горячая тяжелая кровь тут же захлестнула искорку разума, раскаленный 
  огненный ком прокатился по позвоночнику и взорвался в черепе. Ее 
  стон и его рычание прозвучали одновременно, потом некоторое время 
  полежали, не выпуская друг друга из объятий. Говорить было не о чем, 
  день был тяжелый, он рассеянно погладил ее по голове, она так же 
  сонно поскребла острыми ноготками ему живот, и так же одновременно 
  заснули крепким здоровым сном. 
       Утром, пока он брился, она приготовила ему крепкий кофе со 
  сливками. Чистая рубашка с подобранным к ней галстуком уже висела на 
  спинке кресла. Он намыливал щеки, внимательно рассматривая в зеркале 
  этого крепкого здоровяка с уже седеющими висками, широкогрудого, с 
  небольшим шрамом над бровью. Слегка похудел за последние дни, под 
  глазами морщинки, а у губ залегли горьковатые складки. 
       С кухни доносился звук льющейся воды, пахнуло жареным беконом и 
  свежесваренным кофе. Он чувствовал благодарность к этой женщине, что 
  тут же заполнила пустоту. Можно даже не идти на сеанс к 
  психоаналитику, благодаря Джоан он почти не ощутил неизбежной 
  депрессии одиночества. 
       - Во сколько закончишь? 
       - Смотря сколько работы, - ответвил он. - Но сейчас меня будут 
  стараться не нагружать. Правда, придется заехать в похоронное 
  бюро... 
       - Будешь заниматься сам? - поинтересовалась она тихо. 
       - Лучше поручу профессионалам, - ответил он. - Каждый бык 
  должен носить свои рога. 
       С работы его отпустили в похоронное, там все хлопоты заботливо 
  взяли на себя, ему оставалось только подписать несколько счетов. Вся 
  процедура прошла торжественно и благопристойно. Урну с пеплом 
  попросил поместить там же в стене крематория: не хватало еще, чтобы 
  кто-то из гостей нечаянно спутал пепел с растворимым кофе. 
       А едва вернулся в свой кабинет, как тут же постучал Джон 
  Кармак, его заместитель: 
       - Сэр!.. Можно к вам? Прибыли очень важные материалы. 
       - Откуда? 
       - Из аналитического отдела. Взгляните, сэр. 
       С цветных фотографий на него смотрели семеро молодых парней с 
  решительными лицами. Еще несколько фотографий запечатлели их на 
  тренировках, а ряд бумаг были испещрены диаграммами и графиками с 
  множеством цветных линий. 
       Фред поморщился. Эти из отдела анализа любят показывать 
  ученость даже на пустом месте, он уже не однажды давал им чертей, и 
  если сейчас не окажется краткого резюме... 
       Он перевернул пачку, на отдельном листке была расшифровка, 
  рассчитанная на человека, которому надо объяснять все на пальцах, 
  как он и требовал. 
       Джон сказал возбужденно: 
       - Сэр! Получено важное сообщение. Агент "Погон" сообщил, что 
  эти люди завтра отбывают на задание. Предположительно, эта 
  диверсионная группа будет заброшена на территорию США. По некоторым 
  данным, Кречет начинает осуществлять, что неудивительно, свою угрозу 
  неадекватного ответа. 
       Фред сказал резко: 
       - Так сразу и к нам в страну? 
       - Да, сэр. 
       - Насколько данным можно верить? 
       Кармак вытянулся: 
       - Уверяют, что абсолютно надежно. Не говоря уже о том, что 
  характер Кречета проанализирован полностью... еще известно, что 
  русские за доллары готовы продать любые государственные секреты. И 
  они продают! 
       Фред откинулся на спинку кресла, задумался. Здесь он в своем 
  мире, и даже нелепая гибель Шейлы не сможет помешать работе его 
  точного как компьютер мозга. Что тревожило с недавнего времени, так 
  это ряд разрозненных сообщений, с виду ничем не связанных друг с 
  другом, но только с виду. Чутье опытного разведчика подсказывало, 
  что замена русского посла в Вашингтоне, военные маневры под Курском, 
  статья в Интернете некого философа Крылова о необходимости 
  пересмотра навязанных Западом норм и даже зверское избиение третьего 
  секретаря английского посольства звенья одной зловещей цепочки. 
       Конечно, в России полно осведомителей, из которых две трети 
  доносят за деньги, а треть так и вовсе уверены, что в лице США 
  напрямую работают на мировую цивилизацию, на мировой прогресс. Эти 
  готовы землю рыть, им дай только похоронить Россию - проклятую 
  наследницу проклятого СССР. Но и они ничего не сообщили необычного 
  кроме обычных криков о засильи власти, о наступлении ислама, об 
  усилении роли армии в жизни почти ставшего цивилизованным общества. 
       К власти пришел Кречет, который уже круто повернул страну в 
  сторону Востока. Но даже Кречет не сможет пойти против 
  узаконенных... ну, почти узаконенных мировых норм. Скажем так, 
  общепринятых. Фред с гордостью и одновременно с циничной насмешкой 
  подумал о мощи американской пропаганды. Та настолько круто и 
  неустанно вдалбливала эти нормы во все головы: сперва своих 
  соотечественников, затем через радио, телевидение, фильмы, газеты, а 
  теперь и через сети Интернета - в сознание населения всей планеты, 
  что они утвердились как "общепринятые мировые". В России за них 
  держатся до смешного рьяно. Слишком долго попирали, теперь у русских 
  комплекс вины, 
       Вдруг сквозь тело прошла холодная дрожь. А вдруг?.. Вдруг 
  русские хоть в чем-то решатся пойти против тех правил игры, которые 
  удалось навязать всему миру? 
  

       Глава 31 
  

       В комнату вбежал Джон Кармак, с разбегу пронесся вдоль столов, 
  быстрый и поджарый, несмотря на свои пятьдесят пять, положил перед 
  Фредом листок: 
       - Свежая распечатка, шеф! Только что террористы захватили 
  танкер! 
       Фред вздрогнул: 
       - Что?... Танкер?.. Что за дурь? 
       Кармак кивнул на экраны. Фред усилил звук. На главном экране 
  мелькали кадры взлетающих ракетных самолетов, палубы авианосцев, 
  лица военных. Слышно было как из динамиков рвется взволнованный 
  голос, но слов разобрать не удавалось. Фред добавил звук, а пальцы 
  быстро пробежали по клавишам. 
       На экране высветилась надпись: "Захват японского супертанкера. 
  Сейчас движутся в сторону Ла-Манша..." 
     В помещение было тихо, но каждый знал, что компьютер в 
считанные доли секунды вычислил, где в каком месте антитеррористы 
ближе всех, какая у них степень подготовки, вооружение, индекс 
готовности, и именно там сейчас воет тревога, коммандос расхватывают 
оружие и стремглав бросаются к вертолету. 
     Через несколько мгновений на экранах возник чертеж в трехмерной 
проекции танкера. Нефти в нем пятьсот тысяч тонн, а это значило, что 
если хоть треть нефти из такого танкера вытечет у берегов Атлантики, 
то экологическую катастрофу будут расхлебывать полвека, а все 
цветущие пляжи превратятся в зловонные свалки нечистот. 
     Когда Фред отключил связь и откинулся на спинку кресла, лицо у 
него было серое, как камень памятникка Линкольну. Кармак спросил 
торопливо: 
     - Что на этот раз? 
     - Сволочи, - процедил Кармак с ненавистью. - Любители... 
     Теперь посерел и Кармак. Любители страшнее профи тем, что 
никогда не знаешь, куда дурак метнется. Американские коммандос, как 
русские или израильские, как будто у одного инструктора учились: 
каждое движение предсказуемо, каждый шаг выверен, ни один выстрел не 
идет мимо, жертв среди гражданских практически исключены, разрушения 
всегда минимальны... в смысле, помимо заказанных, а любители, 
которым захотелось поиграть в войну ХХI-го века, скорее всего 
бездарно гибнут, не успев даже понять, откуда пришло возмездие, или 
же их вяжут без единого выстрела, если таков будет приказ... Но, к 
сожалению, иногда им удается ценой огромных усилий и жертв то, что 
не удается профи. 
     - Кто? 
     - Фанатики. 
     Кармак присвистнул: 
     - Что о них уже известно? 
     - Сейчас собираем данные. Получены первые снимки из космоса. 
Сейчас туда пошел самолет. Низко опускаться не решится, мало ли что 
на танкере подумают, но снимки обещают такие, что все прыщи увидим 
на их мордах. 
     - Если увидим. 
     - Думаю, увидим, - процедил Фред с ненавистью. - Ведь танкер не 
только захватить раз плюнуть, но и отбить. Потому танкеры и не 
захватывают! 
     Да, танкер - не самолет, куда не взапрыгнешь в полете. Танкер 
слишком огромен, нужна дивизия, чтобы его охранять. Да и то уязвим 
со всех сторон, даже из-под воды. К тому же при его медлительности 
хода, всегда есть время подготовиться к любой операции по 
обезвреживанию. 
     - Что за трюк они приготовили? 
     - Ничего, - ответил Фред с ненавистью. - Как раз - ничего! 
Просто заминировали. И сказали, что при появлении "антитеррора", все 
  взорвут. 
       - Какие у них пути отхода? - спросил Кармак деловито. 
       Фред со злостью оглянулся на помощника: 
       - Нет у них таких путей! Они готовы взорвать и себя. 
       Кармак простонал в бессильной ярости: 
       - О, черт... Я думал, уже никто... Черт, никто!.. Нет, это не 
  может быть серьезно. Не может. Уже не разбрасываются человеческими 
  жизнями. Если кто и пренебрегает чужой... эти чертовы террористы, то 
  свои уже ценить научились! 
       - Нет, - ответил Фред глухо. 
       Что в голосе всего сдержанного вице-директора заставило Кармака 
  переспросить: 
       - Почему нет? 
       - На арену вышли русские, - ответил Фред глухо. - А русские, 
  как и все варвары, жизни не ценят. 
       - Даже свои... 
       - Даже свои, - согласился Фред со злостью. - Даже свои. 
       Кармак отвел взгляд. Слабое место любого западного человека в 
  том, что собственную жизнь ставят выше всех жизней на свете, выше не 
  только блага, но и существования государства. Но русские 
       - Но эти русские, - сказал он нерешительно, - уже другие. 
       - Какие? - зло спросил Фред. 
       - Ну, тоже научились ценить жизнь, - объяснил Кармак неуклюже. 
       - Они начали было учиться, - согласился Фред. - Россия была 
  почти вся в наших руках. Но тут пришел этот Кречет! С его исламом, 
  мюридами, ваххабитами, талибами... 
       - Талибы и ваххабиты не в Росии, - напомнил Кармак осторожно. 
       - Да какая разница, - отмахнулся Фред раздраженно. - Здесь 
  нечто подобное, только зовется иначе. Русские и раньше могли пойти 
  на любую героическую дурь! Помню по истории, был у них случай, когда 
  японская эскадра загородила выход из пролива, где в нейтральном 
  порту стоял русский крейсер "Варяг"? Что надо было сделать? 
  Правильно, оставаться на месте. Или сдать крейсер местным властям, а 
  самим дожидаться окончания войны. Но русские вышли навстречу 
  стопроцентной гибели без малейших шансов на успех! Приняли бой со 
  всей японской эскадрой, погибли... И что же? Вместо того, чтобы 
  объявить их капитана военным преступником, а подчинившихся такому 
  приказу - идиотами, в России слагают о них песни! 
       Он взял в руки микрофон. Техники за его спиной слаженно 
  устанавливали связь, одновременно подключив все записывающие 
  устройства, что проанализируют голос, интонации, стараясь даже из 
  таких крупиц выжать информацию, что может оказаться жизненно важной, 
  а для террористов - гибельной. 
       - Здравствуйте, - сказал он. - Мне поручено установить с вами 
  контакт и вести переговоры. Сообщите кто вы и что вы, чего 
  добиваетесь своим... своим поступком! 
       Слышно было как щелкало, скрипело, доносились голоса, наконец 
  послышался злой голос: 
       - Кто мы? Мы - катакомбники!.. Истинно православная церковь! 
       Фред стиснул зубы, но тут же заставил себя расслабиться, сделал 
  глубокий вдох. Ежедневно о себе заявляет какая-нибудь экстремистская 
  организация, но редкая существует больше месяца-двух. А уж 
  отваживается на террористические действия вообще одна из тысячи. 
       - Хорошо, - согласился он. - Катакомбники. Чего вы добиваетесь? 
  
     - Мы сообщим, - сказал голос. Фред выявил не только славянский 
  акцент, но и мог бы сказать с уверенностью, что человек родился в 
  Поволжье. - А пока хочу сказать, что мы знаем о приближении ваших 
  групп антитеррора. Знаем о снайперах, способных попасть в голову за 
  тысячу шагов. Или за две. Но вряд ли сумеете попасть в головы всем 
  одновременно.... Один-два человека у нас постоянно внизу, в рубке. 
  Как только хоть один получит сигнал... а он получит, вы же знаете 
  эти устройства... то оставшийся внизу разом включает все заряды. 
  Надеюсь, вы принимаете серьезно. 
       - Мы все принимаем очень серьезно, - заверил он. - Я - Фред 
  Мюллер, вице-директор ЦРУ. Как я уже сказал, именно я уполномочен 
  вести переговоры. А также... 
       Он запнулся на миг, из динамика вырвалось злое, похожее на лай: 
  
     - Ну? Что "а также"? 
       - Могу своей властью велеть доставить вам разные мелочи, - он 
  улыбнулся. - Не стратегически важные, так сказать. Медикаменты, еду, 
  видеокассету. Могу даже наркотики или виски, хотя за это придется 
  оправдываться. По опыту знаю, что переговоры могут затянуться, а мне 
  зачем, чтобы из-за мигрени или больного зуба у кого-то сдали нервы, 
  и началась стрельба? Все повесят на меня. Так что пусть лучше меня 
  упрекнут, что я снабжал террористов водкой, чем на мне будут лишние 
  трупы. 
       Террорист прорычал так, словно грыз зубами микрофон: 
       - Говоришь логично. Но нам пока по фигу эти империалистические 
  примамбасы. Мы - борцы за идею! Мы ходим, чтобы о возрождении 
  катакомбной церкви узнали все!!! Все, понимаешь?.. 
       Фред кивал, глаза оставались спокойными, внимательными, он 
  держал дыхание ровным, чтобы террорист чувствовал, что юсовец 
  недавно хорошо пообедал, до шабаша осталось три часа, после чего он 
  до завтрашнего утра забудет о них, забудет о захваченном танкере. 
       Паузы он ответил как можно добродушное: 
       - Ладно-ладно. Но если что понадобится, только свистните!.. 
  Автоматы не обещаю - ха-ха! - но лучшую еду из ресторанов доставят 
  тут же на катере. Если надо, даже девочек. Какие ваши требования? 
       - Наши требования мы изложим, - прорычало из динамика. - Сейчас 
  сформулируем, то есть. Для нас они ясны, но для вас, тупоголовых и 
  наглых, мы, катакомбники, облекаем в более доступные слова. А пока 
  что запомните: наша цель - берега Англии. Почему? Потому что эта 
  некогда великая страна - самый жалкий, но верный холуй... переведите 
  правильно!.. подлейшей Империи, захваченной Дьяволом, против которой 
  Бог и все человечество! Которая против Бога и людей, ибо людство - 
  это душа и совесть, а Империя - только желудок... и ничего больше 
  желудка! 
       Фред чувствовал, что террорист в самом деле начинает злиться, а 
  слова, которые мысленно приходили такие ясные и четко отграненные, 
  сейчас получаются скомканными и рваными. 
       - Сила Врага не только в своих авианосцах и крылатых ракетах, - 
  донеслось из динамика уже несколько медленнее, - но и в сонме алчных 
  и алчущих слуг! Мы, катакомбная церковь православия, первыми из 
  человечества обращаем внимание на эту угрозу и первыми наносим 
  удар... 
       Фред увидел как Кармак подает ему успокаивающие знаки. Дескать, 
  кто таким требованиям верит? Сейчас террористы повывелись: требуют 
  горы золота, а когда им предлагают полдоллара, то с радостью 
  соглашаются, отпускают заложников и уже сами начинают суетливо и 
  трусовато бегать от правосудия. 
       Фред сказал благожелательно: 
       - Да, не сомневайтесь! О катакомбной церкви уже кричат все 
  средства массмедии. Но каковы ваши условия? 
       Из динамика донеслось вовсе разъяренное: 
       - Я же говорю, что сейчас мы формулируем! Не понял? А теперь 
  сгинь, слуга Желтого Дьявола. Жди, когда сами вызовем. 
       По изменившемуся тембру голоса чувствовалось, что он потянулся 
  в выключателю. Фред сказал торопливо: 
       - Вы только не волнуйтесь, не дергайтесь!.. Как я уже говорил, 
  если у вас есть какие-то побочные требования или пожелания... ну, 
  скажем, еда, виски, наркотики, то вам сейчас же все доставят. Только 
  не волнуйтесь и постарайтесь не задеть ни один из тех проклятых 
  зарядов. 
       Он даже сумел выдавить улыбку, голос его звучал ровно и 
  спокойно, как человека, который все понимает, даже сочувствует 
  террористам, сам такой, ведь те, кто убегает, и те, кто догоняет, во 
  многом похожи, начиная от одинаковых видов оружия и экипировки, так 
  и образа мышления. 
       На соседнем экране появились первые снимки танкера, переданные 
  со спутника. Террористов еще не было видно, не разглядеть, но 
  аналитики уже набрасывали на вспомогательных экранах предполагаемый 
  портрет террориста, основываясь на анализе его голоса, построения 
  фраз, выбора слов, интонаций и тембра. 
       - Мы не заденем, - пообещал террорист. - Наша святая 
  катакомбная церковь не позволяет относиться к чужим жизням с 
  небрежностью. А наркотики и виски оставьте себе, слуги Дьявола! 
       Фред рискнул спросить: 
       - Но если вы служите церкви, то не идет ли ваше деятельность 
  вразрез с верованиями? 
       - Нет, - отрезал террорист. - Постулаты нашей церкви не 
  изменились. Мы со времен Никона в подполье... 
       Фред повел бровью. Быстрые пальцы операторов запорхали по 
  клавишам, "Никон", "Катакомбная церковь", "истинно православная" - 
  ключевые слова бежали по экрану, в боковом окошке сразу 
  высвечивались ссылки, одних только Никонов сразу отыскалось двести 
  восемьдесят тысяч штук, на "истинно православных" набежало несколько 
  миллионов, а на "катакомбную церковь" показывали то полуразрушенные 
  каменоломни Древнего Рима, то зачем-то развалины Колизея... 
       - Если будут хорошие новости, - рискнул но спросить, - я могу с 
  вами связаться? 
       - Если хорошие, - прорычало из динамика, и связь оборвалась. 
       Фред несколько мгновений молча смотрел на погасший экран. То, 
  что террорист больше напускал на себя ярость, чем в самом деле 
  бесился, ясно как божий день. То, что он русский, тоже ясно. Даже 
  когда предложил доставить им водку, тот и бровью не повел, хотя 
  только русские все еще ценят свою водку, а всем остальным народам 
  удалось навязать имперское виски. Сам Фред тоже предпочитал русскую 
  водку, но это он, знаток, остальной же мир покорно пьет виски, жрет 
  сникерсы, пользуется тампаксами, К тому же террорист не 
  отреагировал, когда он не назвался сразу, а для европейца или юсовца 
  это почти оскорбления. Но для русских это нормально... 
       - Прокрути-ка запись, - велел он Кармаку. - Запись работы 
  подкожных мускулов расшифрована? 
       - Анализируется, - последовал быстрый ответ. - Через пару минут 
  будет у вас на мониторе. Вам в виде графика или же в трехмерной 
  проекции? 
       - В трехмерной, - буркнул Фред. 
       Он сам предпочитал делать выводы. 
       На большой экране поворачивался в трехмерной проекции огромный 
  танкер. Шла подлинная передача в реальном времени со спутника, плюс 
  комп накладывал координаты, высвечивал подпалубные узлы, из чего 
  казалось, что крохотные фигурки террористов двигаются как мухи по 
  полупрозрачному стеклу. 
       Явно любители, слишком много ошибок, просчетов, простой 
  неумелости. Будь на танкере охрана чуть получше... или просто 
  смелее, от террористов и перьев бы не осталось. Но если даже охрана 
  действовала по имперскому принципу: "не будь героем", но экипаж тем 
  более не оказывал и намека на сопротивление. Более того, как 
  предусматривала инструкция на подобные случаи, они старались не 
  вызывать даже малейшего недовольства террористов, выполняли все и с 
  готовностью, старались сохранить свои жизни, иначе за них придется 
  выплачивать родственникам солидные суммы, а страховые компании 
  следят, чтобы сопротивления не было. 
       Словом, любители просто шантажировали зарядом. Возможно, группе 
  антитеррора удалось бы всех их перестрелять как куропаток, а к тем, 
  что засели внизу, бросить пару гранат с наркотическими газом, чтобы 
  отрубились мгновенно... однако аналитики предупреждают, что риск 
  чересчур велик. 
       Фред сказал раздраженно: 
       - Для них риск велик, даже если есть хоть сотая доля процента 
  риска! 
       - Им давай стопроцентное решение, - поддакнул Кармак. - Эх, 
  куда мир катится... А были же когда-то герои-первопроходцы... 
       Фред покосился подозрительно, в самом ли деле Кармак 
  поддерживает или же просто подхалимничает, прервал: 
       - Какие есть данные по поводу этой... как он сказал, 
  катакомбной церкви? 
       Пальцы Кармака быстро пробежали по клавиатуре его ноутбука. На 
  экране появились директории, где террористические организации были 
  собраны по группам общих признаков. 
       - Убедитесь сами, шеф. Ни в каких каталогах такой не числится. 
       Фред поморщился. Еженедельно объявляется очередная 
  экстремистская организацию по спасению мира или наконец-то наведения 
  порядка, но дальше выпуска малограмотных листовок дело не шло. 
  Ежемесячно объявляется организация, которой удается устроить взрыв в 
  каком-нибудь мусорном баке без человеческих жертв и заметного 
  ущерба, после чего исчезает, сама напуганная своей смелостью. Но раз 
  в год возникает группа, которой удается хоть и одноразовая, но порой 
  весьма ощутимая акция... 
       - Сделать запрос? 
       - Да. Что говорят результаты анализа? 
       - Аналитики утверждают, что переговоры с нами вел русский. 
  Только русские.... или рожденные в России настолько пренебрегают 
  артиклями. Только у них буква "L" звучит то твердо, то мягко, в 
  понятной одним русским зависимости. Но по крайней мере двое из 
  команды чистые мусульмане. Это видно по жестам, 
       - Арабы? Или же узбеки, таджики, а во и вовсе татары? 
       - Трудно сказать, - ответил Кармак виновато. - Теперь русские 
  тоже принимают ислам в массовом порядке. Там что опять арабский 
  экстремизм. А нет его хуже. 
       - Есть, - буркнул Фред. 
       - Чей? 
       - Русский. 
  

       Глава 32 
  

       Рассвет уже позолотил верхушки деревьев, когда донесся знакомый 
  рокот. С востока появился вертолет, с трудом перевалил через 
  огромные сосны, с облегчением пошел вниз к развороченному взрывом 
  гигантской поляне. 
       Там все еще дымился кратер, словно в тайгу врезалась комета. На 
  сотни метров земля оставалась черная, словно свежевспаханная, 
  деревья и камни разметало как будто комета превратилась в 
  авиационную бомбу. На дне ямы блестела сплавленная порода, а от 
  самолета-шпиона не осталось и куска металла, пригодного на скрепку. 
       Ермаков помахал руками, указывая, куда сесть, послал вообще-то 
  ненужный кодовый сигнал, показывающий, что они не под прицелом 
  некого противника, действуют не по принуждению, лишь тогда вертолет 
  пошел в указанном направлении. 
       Дмитрий сказал мечтательно: 
       - Вот теперь отосплюсь... 
       Макс хмыкнул: 
       - Надеешься? 
       - А что? 
       - Эх, малек... Если бы ты не спал всю дорогу, заметил бы наши 
  вещмешки. Ну, которые готовились совсем не для нашего леса. 
       Огромная туша вертолета медленно оседала посреди поляны. Тарас 
  и Валентин подхватили огромные мешки, такой же точно был за спиной 
  Ермакова. Дмитрий со взволнованным сердцем ухватил оставшийся, 
  каскадники бегом мчались к вертолету, на этот раз уже не задевая ни 
  сучка, ни веточки, хотя необходимости в маскировке снова не было. 
       Дальнейшее в памяти осталось как длинный бессвязный сон. Их 
  перебросили на небольшой аэродром, оттуда долго везли на машинах, 
  затем еще дольше ждали, сидя на вещмешках. Ермаков исчез, вернулся 
  злой, снова уехал, так ждали до обеда, а покормить их, конечно же, 
  никто не подумал. Затем снова везли на двух машинах, уже обратно, а 
  оттуда, заставив переодеться, глупо и бестолково везли через тайгу, 
  без всякого смысла перегружая их дважды, меняя провожатых. 
       Тарас и Макс ухитрились поспать, Дмитрий заснуть не мог, хотя 
  ночь прошла без сна совсем. Однако к вечеру и он почувствовал, как 
  тяжелые веки начинают наползать на глазные яблоки, а все тело 
  налилось приятной теплой тяжестью. 
       Он поразился, увидев темную тушу самолета, что неожиданно 
  выросла перед их машиной. Их все-таки привезли наконец на аэродром, 
  маленький и укрытый, крылья самолета уходят в тьму, что ощетинилась 
  острыми вершинами сосен. Ночь безлунная, но привыкшие в темноте 
  глаза сразу увидели границу между звездным небом и высокими 
  деревьями. 
       Ермаков скомандовал сдавленным голосом: 
       - Быстро в самолет!.. Пока ни один спутник не смотрит в эту 
  сторону! 
       Самолет только что выкатили из подземного ангара, догадался 
  Дмитрия, холодея. Он выпрыгнул из машины первым и со всем ног 
  бросился к темной огромной туше, вспоминая смутные слухи о подземных 
  хранилищах, где хранятся несметные запасы продовольствия, оружия, 
  где расположены крупнейшие секретные заводы и дислоцируются целые 
  армии. Как среди глухой тайги, где нет даже проселочных дорог, был 
  выстроен подземный ангар? Наверняка не для одного-единственного 
  самолета... 
       Едва последний из десантников оказался в салоне, пол дрогнул, 
  затрясся. Почти сразу в теле наступила тяжесть, зато тряска разом 
  оборвалась. Дмитрий не однажды прыгал с десантных самолетов самых 
  разных конструкций, но такого короткого разбега даже не мог 
  представить. 
       Каскадники сидели как статуи, широкие привязные ремни плотно 
  перехватывали каждого за грудь и в поясе. Тарас лениво 
  переговаривался с Максом, Ермаков и Валнтин подремывали, ибо, 
  похоже, день будет не легче ночи. 
       Дмитрий сам задремал, все начало казаться будничным, а самолет 
  несся и несся сквозь черноту, монотонный рев притуплял все чувства, 
  через пару часов наступило сонное отупение. Через несколько часом 
  снизились настолько резко, что дальше неслись, почти задевая 
  гребешки волн. Так длилось довольно долго, потом под днищем вместо 
  волн замелькали верхушки деревьев. 
       Несколько раз они довольно круто меняли курс. Тоже понятно: 
  если прижимались к земле, прячась от радаров, то курс приходилось 
  менять из-за обычных рейсовых самолетов. Наверняка штурман самолета 
  получал через спутник указания, где и кто в этот момент находится. К 
  счастью, небо над Латинской Америкой все еще не переполнено 
  самолетами. А будет переполнено, подумал Дмитрий с внезапным 
  приливом оптимизма, придумаем что-то еще. 
       Тарас всхрапнул, вскинул голову, глаза дико посмотрели по 
  сторонам. Макс буркнул: 
       - Спи-спи. Зато не услышишь, как нам в днище долбанут ракетой. 
       - Ну и шуточки у тебя, - пробормотал Тарас. 
       - А что? Знаешь, у них сейчас ракеты класса "земля-воздух" с 
  теплонаведением... 
       - Пошел ты... Таких ракет опасался мой дед. А сейчас эти ракеты 
  сперва спрашивают "свой-чужой". 
       - А ты свой? 
       Тарас буркнул: 
       - Меня все считают свойским парнем. 
       Ермаков пошевелился, голос его прозвучал уверенно, как у 
  преподавателя в уютном зале перед студентами: 
       - Что можно сделать по безопасности, мы сделали. Для всех 
  радиолокационных служб наш самолет всего лишь некий кодированный 
  сигнал. Даже на нашей базе не знают какую операцию мы затеяли! 
  Отряд, который высадится на землю объекта, не будет знать, от кого 
  исходит сигнал: все команды передаются через спутник по секретному 
  коду. На транспортнике, что везет нас к точке выброса, не знают кого 
  везут, с каким заданием и куда отправимся дальше. Более того, этот 
  транспортный самолет выведен из подчинения военно-воздушных сил, как 
  принимающий участие в работе ГРУ, но затем так же тихо был передан 
  нам. Он вернется и останется на базе со всем экипажем до тех пор, 
  пока... пока мы не закончим свою работу. 
       Он сделал невольную паузу, которую сразу же с холодком в сердце 
  отметил Дмитрий. 
       Самолет шел ровно, десантники начали похрапывать. Ермаков вышел 
  из кабины пилота, в руке небольшая карта, оглядел всех по очереди: 
       - Жаль будить вас, ребята... но пора. Приближаемся. Нас сбросят 
  через десять минут. 
       Макс поежился: 
       - Внизу горы... 
       - Они закончатся, дальше город. Конечно, мы должны будем 
  приземлиться вот в этой расщелине. Далековато, но там станция 
  слежения, а локаторы не самые хилые. Так что дальше на своих 
  крылышках... 
       Тарас зевнул, зябко повел плечами: 
       - Ночь... Холодный воздух. Теплых потоков не жди. Да и 
  вообще... любой встречный ветерок может натворить дел. Да ладно, это 
  я так. 
       - Надеюсь, - строго сказал Ермаков. - Учтите, всех и так 
  засекут. Только и надежды, что не сразу распознают, а потом не сразу 
  кинутся выяснять, как и что. Вы должны успеть войти в город и 
  раствориться в нем, как сахар в кипятке. 
       Второй пилот вышел из кабины. Ермаков кивнул, открыл люк. 
  Открылось темное как деготь пугающее пространство. Холод охватил 
  Дмитрия с головы до ног, хоть и раньше приходилось прыгать в ночь, 
  прыгать на лес, скалы, даже на живые кварталы. 
       Мимо мелькнула громоздкая фигура, люк на миг показался 
  закупоренным, но тут же снова чернота, холодный воздух, мелькнул 
  второй, Тарас. Оставались Ермаков и Макс, первым выпрыгнул, значит, 
  Валентин... 
       Дмитрий рухнул плашмя, в лицо ударило встречным воздухом, 
  пыталось закружить. Он выждал ровно секунду и дернул за кольцо. 
  Ремни больно рванули под мышки, затрещало, он с ужасом подумал, не 
  опоздал ли, его затрепало как тряпичную куклы, трещали пружины, 
  смягчая удар, затем над головой развернулось треугольное крыло, 
  закрыв звездное небо, встречный ветер перестал выворачивать ноздри. 
       Его понесло как по гладкому льду, без толчков и тряски, воздух 
  свеж и разрежен. Дельтаплан без единой металлической детали, но все 
  равно на радарах появится медленно ползущая точка. Сонный оператор 
  примет, скорее всего, за орла-стервятника, что ночью решил 
  перелететь в другую долину. Даже стаю, ведь вблизи еще шестеро... 
       Он вывернул голову, так и есть, инфракрасные маячки отчетливо 
  видны в очках ночного видения. В наушниках послышался негромкий 
  голос Ермакова: 
       - У кого проблемы? 
       Микрофон, напоминавший на тренировках толстую жирную муху, 
  присевшую погадить в уголке губ, сейчас почти не чувствовался, 
  только узкий проводок холодил щеку. В ухе раздался приглушенный 
  голос Валентина: 
       - Теряем высоту чересчур быстро. 
       - И это учтено. 
       - А вот я на соревнованиях в Алуште... 
       - Будут тебе две Алушты, если выберешься. Что с Тарасом? 
       - Он прямо подо мной. 
       - Я те плюну на голову, - послышался сдавленный голос Тараса. - 
  Я те плюну!.. 
       - Разве я плевал? - донесся голос Валнтина. - Это я совсем 
  другое... гм... Эй, что с Максом? Его крутит как дерьмо в 
  водовороте. 
       Прежде, чем кто-то успел сказать слово, донесся слабый голос 
  Макса, прерывистый и задыхающийся: 
       - У меня что-то заклинило... Не могу по прямой! Опускаюсь по 
  кругу вниз... и вниз. 
       Дмитрий застыл, чувствуя страх и беспомощность. Гложущее 
  чувство страха возникло еще когда самолет приблизился к границе 
  чужого государства, а сейчас добавилось и ощущение полной 
  беспомощности. Они на высоте десятка километров над чужой страной, 
  где их схватят как диверсантов, на которых не распространяются 
  всякие там женевские конвенции... Если был шанс, медленно снижаясь, 
  подойти как можно ближе к городу, закопать или сжечь в лесу 
  дельтопланы, а в город проскользнуть как обычные люди, не привлекая 
  внимания, то сейчас сядут в диком лесу... а сядут точно, не бросать 
  же Макса одного... вдруг рухнет с переломанными ногами, его найдут 
  со всем снаряжением и тогда сразу начнут искать остальных... 
       Голос Ермакова был неприятный и резкий: 
       - Всем продолжать путь. Встреча в условленном месте. 
       В ухе послышался шорох, Тарас спросил деловито: 
       - Может быть, я с вами? Вдруг его придется нести... или еще 
  что? 
       - Выполняй, - отрезал слабый голос Ермакова. 
       В ухе щелкнуло. Дмитрий представил как Ермаков отключился и 
  быстрым движением послал свой дельтоплан в крутое пике, стремясь 
  догнать падающего Макса. 
       Весь превратившись в ком нервов, он ловил всеми чувствами 
  приближение земли, в очках ночного видения это был зеленый мир, но 
  чересчур плоский, со смещенными очертаниями... 
       Вдруг в вихрях встречного воздуха появился новый запах. Ноги 
  вовремя приняли толчок, он пробежал несколько шагов, освободился от 
  крыльев, быстро сложил их, нещадно ломая, поджег, особый термитный 
  состав в считанные секунды превратил в пепел, а синий огонь 
  абсолютно невидим уже с двух шагов. 
       Он сам сразу же откатился в прыжке от огня на пару шагов, где и 
  замер, выставив перед собой ствол автомата и напряженно сканируя 
  окрестность. Когда огонь догорел, над ухом раздался напряженный 
  голос: 
       - Молодец, все верно. Теперь уходим! 
       - Черт, - ругнулся он. - Ты меня заикой сделаешь. 
       - Здесь колдуны переполох умеют выливать... Все, уходим! 
       На самом деле это был бег через ночь, тяжелый и изнуряющий. 
  Влажный воздух забивал легкие, растения сочно хрустели и 
  выбрызгивали столько сока, что оба тут же тут же промокли до поясов. 
  Дмитрий поглядывал по сторонам с опаской, а Тарас, поняв его 
  тревогу, бросил: 
       - Это не подмосковный лес! Здесь через пару часов все зарастет 
  снова. 
       - Если здесь не окажутся через час... 
       Тарас прокричал на бегу: 
       - Не боись. Сюда нас доставили как у Христа за пазухой. Здесь 
  не только враги. 
       - А... 
       - Остальное знать не положено даже мне, - отрубил Тарас. - 
  Береги дыхание. 
       Небо светлело удивительно быстро, рассвет наступал по-южному 
  стремительный, энергичный. На вервях вскрикивали разбуженные птицы. 
  Из-под ног выпрыгивало нечто такое яркие, пестрое, что Дмитрий не 
  успевал рассмотреть: птица ли, с веток сыпались крупные муравьи, а 
  на мелких полянах, через которые они ломились как стадо носорогов, 
  взмывали стаи крупных как голуби ярких бабочек. 
       Верхушки деревьев озарилось оранжевым. Все тело с ног до головы 
  зудело и чесалось, а когда он оглянулся на бегущего чуть сзади 
  Тараса, хохотнул непроизвольно. К раскрашенной черной и зеленой 
  краской харе прилипло крыло мотылька, вдобавок гигант успел на бегу 
  вмазаться в заросли чего-то цветущего, теперь походил больше на 
  клоуна, чем на десантника. 
       - На себя посмотри, - огрызнулся Тарас. 
       По его лицу катились крупные капли пота, смывая краску, хотя 
  Дмитрий помнил, что этот грузный здоровяк, мог бежать километр за 
  километром с полной выкладкой и с полным боекомплектом, и ни капли 
  пота не выступало на роже. 
       Он чувствовал, как дыхание начинает вырываться из груди с 
  хрипами, когда сквозь грохот камнепада в ушах прорезался голос 
  Тараса: 
       - Стоп!.. Привал. Привести себя в порядок. Отдых - пятнадцать 
  минут. 
       Дмитрий рухнул на колени, поспешно высвободил руки из лямок 
  рюкзака. Сердце колотилось часто-часто, мышцы ног гудели как столбы 
  при ветре, однако он к своему удивлению чувствовал, что способен 
  пробежать еще столько же. 
       Тарас исчез, оставив сторожить и его вещмешок. Когда наконец 
  возник совершенно бесшумно и в другом месте, словно вычленился из 
  ствола огромного дерева, Дмитрий сперва решил, что в глазах троится, 
  но эти призрачные силуэты ушли на полсотни шагов вперед, залегли 
  там, выставив стволы автоматов в разные стороны. Дмитрий знал, что 
  за четверть часа отдыха оба призрака успеют подефекалить в вырытую 
  рамку, побросать туда обертки от плиток шоколада, засыпать землей, 
  как брезгливые коты, а затем еще и побрызгать сверху слезоточивым 
  газом, чтобы никакой зверь не разрыл и не вытащил на солнце. 
       Ермаков вытащил рацию размером с большую пуговицу, взглянул и 
  снова спрятал. Если бы Дмитрий не знал, что есть устройства, 
  способный за сотую долю секунды передать зашифрованное сообщение, 
  которое невозможно перехватить, подумал бы, что железный полковник 
  впервые заколебался как какой-нибудь Достоевский: стрелять или не 
  стрелять? 
       После короткого отдыха снова неслись через буйную зелень. 
  Ермаков чересчур часто, по мнению Дмитрия, поглядывал на компас, 
  брал пеленг, двигался от дерева к дереву. Сельва Амазонки казалась 
  чересчур изумрудно зеленой, нереальной, терялась глубина. Сапоги на 
  мягкой подошве ступали неслышно, курок взведен, уши ловят каждый 
  шорох, но лес шумит, поет, стрекочет, визжит - везде жизнь своя, 
  трава под сапогами ломается с таким хрустом, словно наступают на 
  молодые подсолнухи. 
       Чуть приотстав, следом за полковником шел Тарас. Ствол его 
  огромного пулемета все время двигался из стороны в сторону, как нос 
  гончей собаки, вынюхивающей дичь. Макс и Валентин шли на три шага 
  сзади и по сторонам, весь отряд двигался как новгородские ратники 
  своей знаменитой "свиньей", и все пять человек, подумал он внезапно, 
  в самом деле стоят целого новгородского или крестоносного войска. 
       Спина взмокла, но он был еще свеж и готов идти весь день, когда 
  Ермаков остановился и молча подал знак, что здесь остановятся еще 
  раз, приведут себя в порядок. 
       Затем дважды пересекали дороги, в России их зовут проселочными, 
  а здесь, наверное, лесными тропами. Буйная южная трава буквально на 
  глазах вылезала из-под земли, а раздавленные колесами стебли 
  затягивались коричневой коркой, срастались, пытались подняться 
  раньше, чем успеют подрасти молодые стебли. 
       Мягкая подошва его сапог касалась земли по-охотничьи осторожно, 
  чувствуя сразу есть ли там сучки, или сухие веточки, что треснут 
  неуместно громко. Хуже было с кустами, стоят сплошными стенами, а 
  Ермаков велел избегать по возможности: даже листья, не говоря о 
  ветках, шелестят и посвистывают, задевая одежду или оружие. 
       Потом пересекли участок леса, который показался Дмитрию странно 
  мертвым. Деревья гигантские, лианы оплетают до самого верха, 
  термитники, огромные осиные гнезда, но спят даже птицы, а ночные 
  хищники как будто куда-то делись. Он всматривался в следы, немало 
  отпечатков копыт, дважды попались следы когтей, трижды встретил 
  оттиск сапог. Судя по форме каблука, местные охотники, знатоки этого 
  леса, опытные и умелые следопыты... 
  

       Глава 33 
  

       У него заныло в желудке, когда представил, что какой-то местный 
  охотник сделал себе засаду на крупного зверя. Сидит себе на верхушке 
  дерева, всматривается в идущих внизу людей, недоумевая: что это 
  такое и что за странные охотники. 
       Он покрутил головой, отгоняя наваждение. Это не Россия, где 
  таким макаром делают засады на медведя. Здесь колумбийский лес, где 
  с наступлением рассвета все оживет, а в ушах как сейчас зазвенит от 
  птичьего гвалта, криков мартышек, звона гигантских стрекоз и 
  кваканья древесных лягушек размером с хомяков. 
       Оглянувшись, он рассмотрел скользящие между деревьями как 
  призраки фигуры членов команды. На каждом тяжелый груз, но двигаются 
  бесшумно, даже трава не шелестит, стволы автоматов равномерно 
  поглядывают во все стороны. Все похожи на гигантопитеков в родном 
  лесу, где они и есть хозяева, если не считать каких-то саблезубых 
  тигров. 
       Ермаков, что шел впереди, вскинул руку. Хотя в глухой долине, 
  справа и слева прикрыто отвесными скалами, он соблюдал 
  радиомолчание. Отделение послушно разбрелось по сторонам. Можно 
  перекусить и чуточку поспать, сменяя друг друга по очереди. Тарас 
  тут же укрылся за упавшим стволом, выставил ствол пулемета в том 
  направлении, откуда могли придти хотя бы охотники. Даже будь это 
  простые крестьяне, их придется уничтожить быстро и безжалостно. 
  Лучше - без шума. 
       Ермаков прошептал: 
       - Валентин, возьми Макса и сходи к ручью. Надо наполнить все 
  фляги. 
       Две фигуры неслышно исчезли, словно испарились. Трое принялись 
  чистить автоматы, мало ли какая сухая труха могла насыпаться с 
  деревьев, двое охраняли, потом поменялись, а тем временем вернулись 
  Валентин и Макс. Валентин нес фляги, а Макс сопровождал его с 
  автоматом наготове, настороженно посматривая по сторонам. 
       - То ли дело в римской армии, - вздохнул он громко. 
       - Что тебе не так? - поинтересовался Валентин шепотом. 
       - Там тоже легионерам приходилось пить из болот и тухлых луж, - 
  объяснил Макс. - Для этой цели у каждого легионера на поясе 
  болталась вторая фляга, с вином. Стоило добавить треть вина в любую 
  тухлую или малярийную воду, как она тут же обеззараживалась! Потому 
  римские армии никогда в походах не страдали никакими сральными 
  болезнями. 
       Ермаков молча высыпал на ладонь мелкие талбетки. Серые, не 
  крупнее витаминного драже, они были неприятными даже на вид. 
       - Разбирайте, - велел он, - если кто захватил недостаточно. И 
  ты, легионер, бери с запасом! 
       Валентин сказал ехидно: 
       - А еще за римскими войсками гнали стада овец. Как говорилось в 
  документах, "для половых нужд армии". Соблюдать уж римские традиции, 
  так соблюдать! 
       Макс фыркнул и отвернулся от чересчур грамотного. Дмитрий 
  поглядывал на Ермакова, что-то тот держится несколько напряженно, да 
  и время отдыха миновало, пора бы уже снова скользить между 
  деревьями... 
       Ермаков вскинул руку. Все исчезли в кустах, Дмитрий прицелился 
  в просвет, понимая, что все остальные сейчас заняли круговую 
  оборону, 
       Через пару минут послышался далекий треск веток, шаги по траве. 
  Неизвестный насвистывал песенку, Дмитрию показалась смутно знакомая, 
  наконец признал знаменитую бесамэмучу. 
       Ермаков пошел навстречу, а когда шаги были совсем близко, 
  беззвучно вдвинулся в кустарник. Через мгновение из-за поворота 
  вышел высокий крепко сбитый человек, лицо блестит от пота, ворот 
  расстегнут, мышцы сухие, с выступающими сухожилиями, на поясе очень 
  профессионально прилажено мачете великанских размеров. 
       Он сделал два шага, как за спиной так же бесшумно возник 
  Ермаков, хлопнул по плечу: 
       - Что за прогулки в лесу без ружья? 
       Загорелое до темношоколадного цвета лицо мгновенно стало серым. 
  Он обернулся как ужаленный: 
       - Синьор!.. Как можно так пугать?.. А если я орнитолог? 
       - Это который по ящерицам? - спросил Ермаков с интересом. 
       - Синьор, - ответил неизвестный с достоинством, краска медленно 
  возвращалась к нему к лицо, - вы человек невежественный!.. Орнитолог 
  - это специалист по бабочкам. 
       Ермаков рассмеялся, помахал рукой: 
       - Все сюда! Этот человек теперь в нашей группе. Знакомьтесь, 
  Рамирес. Специалист по бабочкам, а также по взрывчатке, электронике, 
  подводному минированию. Рамирес, это мои ребята. 
       Рамирес с удивлением и некоторым страхом смотрел как из зеленой 
  чащи бесшумно вычленяются легкие как призраки крепкоплечие парни, 
  зеленые и с зелеными полосами на лицах. Однако после их ботинок 
  остаются следы, словно ступали бронированные слоны. 
       - У вас не люди, - сказал он уважительно, - а настоящие лесные 
  демоны. Я из "Знамени пророка", ребята. Здесь не ваши знойные пески 
  Бедуинии... или Ирака, а джунгли, так что вам какое-то время 
  придется слушаться меня. 
       Ермаков кивнул: 
       - Веди. Операцию надо завершить как можно быстрее. 
       Дмитрий на ходу присматривался к боевику из этого самого 
"Знамени". Черные блестящие волосы закрывают уши, брови цыганские, 
  глаза карие, таких хоть пруд пруди в любом украинском селе. 
  Отличается разве что тем, что почти так же высок, как и они, 
  каскадовцы, но сложен как борец. Выгоревшая джинсовка едва держится 
  на широких могучих плечах, сам идет с прямой спиной, непривычно 
  гордый для забитого трудом и нуждой колумбийского крестьянина. Хотя 
  да, конечно... Орнитолог, специалист по бабочкам, что умеют 
  взрываться. 
       Рамирес ощутил пристальный взгляд, оглянулся, подмигнул: 
       - Мы с тобой не встречались на карнавале в Рио-де-Жанейро? 
       - Да вроде бы нет, - пробормотал Дмитрий на ходу. 
       Рамирес захохотал, показывая белые красивые зубы: 
       - Тогда у тебя все еще впереди! Я тебя угощу там пивом, что 
  готовят специально для карнавала. 
       Дмитрий замолчал, пристыженный. Он не знал, что для карнавала 
  готовят особое пиво. 
       Наркобароны живут роскошнее, чем короли, но жизнь их опаснее 
  королевской во сто крат. Вообще на королей никто не покушается, ибо 
  после смерти короля всегда ясно, кто встанет на его место: 
  наследник, да и что решают короли? 
       Потому гасиенда наркобарона Гонзалеса только называлась 
  гасиендой, а на самом деле это была настоящая крепость. Мало того, 
  что там находилась целая армия, вооруженная там, что не снилось ни 
  отряду "Дельта", ни израильскому "кидону", но скрытые засады была 
  выдвинуты на милю во все стороны, не считая сенсорных приспособлений 
  на деревьях, в траве, скрытых телекамер вроде бы в глухом лесу, но 
  на тех направлениях, откуда могут подойти враги. 
       Трижды его пытались взять агенты из Управления по борьбе с 
  наркотиками, но хотя прибыли на трех армейских вертолетах и 
  двенадцати грузовиках с солдатами, от них не осталось даже обгорелых 
  каркасов машин: болота колумбийских лесов обширны и бездонны. Агенты 
  ФБР, засланные в его окружение, исчезали бесследно, а ЦРУ дважды 
  отправлял военизированные спецподразделения, дав недвусмысленный 
  приказ на уничтожение, но от них не осталось и следа, а все болота в 
  тропиках Амазонки прочесывать - это не эксгумировать трупы со времен 
  вьетнамо-американской войны в почти дружественном теперь Вьетнаме. 
       Рамирес довел до незримой черты, за которой предполагались 
  сенсорные датчики, замаскированные телекамеры. Ермаков велел 
  включить поисковые приборы, в течении двух часов пробирались 
  ползком, выявляя, принимая меры, пока не выдвинулись на расстояние 
  прямой видимости. 
       Деревья слегка раздвинулись, впереди наметился просвет. Зеленые 
  ветви выглядели занавесом, между ними ярко синее небо, а внизу виден 
  огромный дворец из белоснежного камня, весь словно из морской пены, 
  сказочно красивый и радостный. 
       Дмитрий лежал, приводя дыхание в порядок, до ломоты в висках 
  старался понять этот колумбийский воздух. Гораздо плотнее 
  подмосковного, влажный, жаркий, как повлияет на полет пули? Это если 
  стреляешь на пару сот метров, то такой ерундой можно пренебречь, 
  если не ураган, понятно, но ведь пуля - не ракета, что все время 
  подпитывается порохом или другим топливом. Пуля с момента выстрела с 
  каждым мгновением замедляет скорость. На таком чудовищном расстоянии 
  малейшее дуновение сместит ее в сторону. 
       - Только бы не попался по дороге комар, - прошептал он. - А тут 
  какая только гадость не порхает... 
       Он с тоской посмотрел как через лужайку пролетела стая огромных 
  как воробьи бабочек. Воздух колебался от взмахов крыльев, на стебли 
  сыпалась цветная пыльца. Пролетел тяжелый жук, с маху протаранил 
  одного мотылька, то ли из хулиганства, то ли укусил, Дмитрий 
  брезгливо смотрел как прямо перед ним упала это существо, 
  разукрашенное как клоун, огромное как попугай, но здесь оно служит в 
  ранге бабочки. 
       Тарас подполз, кивнул на мешок: 
       - Не повредил? Ермаков уже выдвинулся для броска. 
       - Пока сигнала не было... Черт! 
       - Что такое? 
       - Уже мокрый как ящерица, а тут еще песок на зубах... 
       - Лучше песок на зубах, - наставительно сказал Тарас, - чем 
  иней на яйцах. Прижимайся мордой к земле! 
       Он ревниво смотрел как Дмитрий, прижимаясь щекой к 
  крупнозернистому песку, наощупь вытащил из чехла чудовище, что и на 
  винтовку уже не похоже, а разве что на оружие инопланетян: 
  оптический прицел по всей длине ствола, разные прибамбасы, только 
  миникомпа не видать. Наверное, где-то внутри. 
       Дмитрий бережно выдвинул сошки, укрепил их между изъеденными 
  солнцем и ветрами глыбами камня. В оптический прицел отчетливо 
  виднелась крыша. Он покрутил винт, одновременно опуская ствол, в 
  пространстве прицела пронеслись все шесть этажей, перекрестье легло 
  на яркий джип у крыльца. 
       Во дворе охранники, крепкие парни с закатанные рукавами, 
  уверенные, с автоматами в руках. В будочке у входа еще двое, на 
  крыше один, по двое-трое в каждом углу двора. Не меньше десятка, а 
  наверняка больше - в просторной пристройке между домом и конюшней. 
  Судя по машинам, что оставлены перед казармой, там несколько 
  пулеметов, в том числе и крупнокалиберные. Из кузова одной машины 
  торчат стволы гранатометов. Окна закрыты, солнечные зайчики не дают 
  определить, есть ли там народ вообще... 
       Он поймал в прицел голову одного, задержал дыхание, тут же 
  перевел на другого, третьего. Если бить точно в голову, то будут 
  падать без крика, эхо выстрелов не докатится, 
       В нагрудном кармане заскреблось. Он вытащил коробочку, сказал 
  шепотом, зажав в ладони: 
       - Я на исходной. Готов. 
       - На счете "десять", - послышался голос Ермакова. - Главное, не 
  дай взлететь вертолету. Он по ту сторону усадьбы. 
       Дмитрий спросил сердито: 
       - Как могу помешать, если не вижу? 
       - К нему могут пробежать только через двор. Бей всех, кто 
  попытается обогнуть здание слева. Начали! Один... 
       Связь оборвалась, Дмитрий считал одними губами, одновременно 
  успокаивая дыхание, ноги расставил еще шире, теперь он весь казался 
  себе могучим орудием на треноге, что готово посылать смертоносные 
  снаряды далеко и точно... 
       - Восемь... девять... десять! 
       Палец коснулся курка. На стрельбище он поражал цель с 
  расстояния вдвое больше, потому сейчас как можно быстрее переводил 
  прицел с одной мишени на другую, нажимал курок, передергивал затвор, 
  наводил на третью и снова жал на курок. 
       Когда он пробежал через распахнутые ворота, из усадьбы Рамирес 
  выволакивал человека с залитым кровью лицом. Тарас шел сзади 
  пригнувшись, автомат смотрит сразу во все стороны, прикрывает 
  мусульманского экстремиста даже с воздуха и из-под земли. Конюшня 
  горит, дверь в казарме исчезла, пролом квадратный, с неровными 
  краями, на пороге двое в неестественных позах. Кровь вытекает из 
  широкий дыр, под телами растекались лужи. 
       Из-за здания выскочила согнутая фигура с автоматом наизготовку. 
  Дмитрий видел как на кончике ствола дважды полыхнул огонек, в проеме 
  казармы мелькнула тень, грохот выстрелов раздался в здании. Макс 
  выстрелил снова, крикнул успокаивающе: 
       - Все кончено!.. Там уже никого не осталось! 
       Из-за здания огромными черными клубами очень быстро взлетал 
  дым, глухо бухало, явно горит вертолет. На крыльцо с крыши с сухим 
  стуком как крупный град падали плитки черепицы. Он быстро взбежал, 
  огромный холл залит светом, глазам не пришлось привыкать, две 
  широкие лестницы ведут вверх. 
       В холле четыре трупа, Дмитрий перескочил через тело, где от 
  головы только нижняя челюсть, поскользнулся в брызгах крови, стены в 
  дырах и выбоинах, мелкие обломки костей, расплесканные брызги мозга. 
  Перила топорщатся как спина дикобраза, пулеметная очередь раскрошила 
  дерево, оставив пунктир в стене из мореного дуба. 
       Как огромный носорог с жутким топотом пронесся Тарас, рявкнул 
  страшным голосом: 
       - Ты свое сделал! 
       Запоздало он понял, что Тарас его утешает. Но всем комнатам 
  лежали трупы, головы размозжены: кто-то успел пробежаться с 
  контрольными выстрелами. Послышался визг, Макс грубо тащил за волосы 
  женщину, молодую и в дорогом платье, очень открытом, с разрезами по 
  бокам. 
       - Там еще одна! - крикнул он. - Тащи ее во двор! 
       Дмитрий бросился наверх, однако по широкой лестнице бегом 
  спускался Тарас, на его руках визжала и отчаянно дрыгала длинными 
  красивыми ногами молодая женщина. Роскошные золотые волосы почти 
  доставали пола. 
       Тарас люто рыкнул: 
       - Чо на баб засмотрелся?.. Помоги Рамиресу! 
       Рамирес с большой сумкой бежал с самого верхнего этажа, Дмитрий 
  видел как боевик на ходу выхватывал мины и припечатывал к стенам. 
  Завидев Дмитрия, крикнул обрадовано: 
       - Ты по правому крылу, я по левому! 
       Дмитрий со своей долей мин побежал, шлепая их как куски 
  пластилина, прилипают на любую поверхность, а когда закончил и 
  выбежал через главный выход, почти догнал Рамиреса, мастера по 
  взрывным работам. 
       Во дворе, богатом и ухоженном, раскинули роскошные кроны два 
  могучих платана, явно реликвии еще со времен войны зав 
  независимость. Их толстые стволы не обхватить и троим каскадникам, а 
  кроны укрывали тенью половине двора. 
       Под платаном лежал с разбитым лицом мужчина в длинных трусах, 
  хорошо сложенный, но с дряблым животом, смуглый как житель Азии, с 
  черными раскосыми глазами. Две женщины сидели, прижавшись спинами к 
  дереву. Плечи их соприкасались, обе смотрели со страхом и ненавистью 
  в направленные на них стволы. 
       От крыльца донесся истошный вопль. Макс тащил за руку 
  растрепанную молодую женщину. Она была одета с той небрежностью, 
  которую позволяют себе люди, очень богатые или независимые, склонные 
  не считаться с окружающими. За спиной болталась большая репортерская 
  сумка с множеством карманов. Из расстегнутого верха торчал длинный 
  объектив телекамеры. 
       Они услышали ее яростный крик: 
       - Вы не смеете! Я - гражданка Соединенных Штатов!.. 
       Макс сказал злобно: 
       - Когда я ее застрелю, позвольте я ее еще и побью ногами? 
       Женщина уставилась на избитых наркобарона и его двух женщин, 
  лицо стало бледным, а глаза стали выпучиваться. 
       - Я, - повторила она уже тише, - гражданка Соединенных 
  Штатов... 
       - За что и умрешь, - сказал Макс жутким голосом. 
       Он швырнул ее к остальным. Валентин поднял пистолет, целясь ей 
  под левую грудь. Красивой женщине трудно выстрелить в лицо, хотя 
  пуля в лоб сразу останавливает жизнь, а в пулей в сердце человек еще 
  живет довольно долго. 
       Ермаков сказал неожиданно: 
       - Погоди. Пусть она снимает. 
       Валентин оторопел: 
       - Но ведь... 
       - Снимает только то, что укажем, - объяснил Ермаков. - У нее 
  цифровик, можно сразу просматривать и стирать, что не одобрит наш 
  худсовет. 
       Валентин кивнул с некоторым сомнением. Конечно, операцию 
"Устранение" еще точнее бы назвать "Устрашение", для этого и 
  показная жестокость расправы. Вслед за разжиревшими юсовцами и 
  богатенькие ланиносы начали бояться прищемить хотя бы пальчик 
       Ермаков холодно взглянул на наркобарона: 
       - Распять его и семью на вон тех деревьях! 
       Валентин выдернул из сумки телекамеру, журналистка смотрела 
  расширенными от ужаса глазами. Валентин грубо поднял ее за волосы, 
  сунул в руки телекамеру: 
       - Снимай! 
       Она отдернула ладони, словно вместо камеры ей сунули 
  раскаленный слиток металла: 
       - Нет! 
       - Тогда сниму сам, а ты поделишься гонораром. 
  

       Глава 34 
  

       Гонсалеса прибили с распятыми руками и ногами на одном планане, 
  на другом - жену и секретаршу. Дмитрий ощутил озноб при виде 
  железных штырей, которые вогнали в прекрасные ухоженные ладони 
  секретарши. Она висела на них, как будто не чувствовала боли, ее 
  расширенные непонимающие глаза все время переходили с одного 
  страшного человека на другого, Дмитрий вообще постоянно чувствовал 
  ее вопрошающий взгляд, в котором было недоумение: как, ее, 
  секретаршу и любовницу самого могущественного человека на всем южном 
  континенте вот так неизвестные... 
       Валентин повел объективом по деревьям с распятыми, приблизил 
  трансфокатором изображение, дал крупным планом искаженное болью лицо 
  наркобарона, правая половина залита кровью. Гонсалес хрипел, изо рта 
  темная струйка, похожая на коричневый шнур. Затем в поле изображения 
  появилась рука с со страшного вида ножом, хищно загнутым и с зубцами 
  на тыльной стороне. 
       Журналистка ахнула и отвернулась в тот момент, когда кончик 
  ножа коснулся глаза властелина кокаиновых полей. Она слышала дикий 
  крик, в котором не осталось ничего человеческого, но краем сознания 
  понимала, что в памяти телекамеры остаются кадры, где нож 
  выковыривает из быстро заполняющейся кровью глазницы круглое белое 
  яблоко, и оно повиснет на щеке, поддерживаемое ниточками нервов и 
  кровеносных сосудов. 
       Затем нечеловеческий крик повторился. Она поняла, что нож этого 
  нечеловека выковырнул второе глазное яблоко. 
       - Вот как трепыхается, зараза, - сказал Тарас. - Счас укрепим, 
  ты не сомневайся, не упадешь... 
       Подбадривая Гонсалеса таким ужасным образом, он вогнал по 
  добавочному штырю в кисти, раздробив мелкие кости. Из-под широких 
  шляпок железнодорожных костылей выступали на диво жидкие красные 
  капли. 
       Гонсалес повернул в сторону приблизившегося Дмитрия искаженное 
  болью и ужасом лицо: 
       - Кто бы вы не были... я говорю вам секретный код моего 
  швейцарского счета... Вторую половину знаю только я... вы выйдете из 
  здания банка с чемоданом, где сто миллионов долларов... это все 
  ваше! 
       Жена Гонсалеса, красивая женщина с благородным надменным лицом, 
  была распята на соседнем дереве так же свирепо, только что из-за ее 
  легкого веса ей вбили по одному штырю в руки, по одному в бока, 
  прихватив плоти достаточно, чтобы она была пришпилена к дереву, как 
  насекомое, прочными булавками. Рот ее был закрыл пластырем, было 
  видно как пыталась закричать, обезумевшие глаза стали круглыми и 
  едва не вываливались из орбит. 
       Прислугу и всех детей Гонсалеса, чтобы ни у кого не оставалось 
  сомнения, выволокли и, добив ножами, сложили у ног наркобарона. Он 
  рычал как безумный и дергался, все еще пытаясь сорвать со штырей. 
       Дмитрий на миг ощутил жалость, дети есть дети, но тут же 
  усилием воли воскресил веснущатые лица семилетних детишек в его 
  далекой России, что уже попробовали продукции этого короля 
  наркотиков, вспомнил их исхудавшие тельца, что бьются в конвульсиях 
  на больничных койках, медленно и мучительно двигаясь к неизбежной 
  смерти... 
       - Надо расплачиваться, - сказал он вслух. -За то, что сладко 
  пили и ели... на чужом горе. 
       Тарас кивнул на соседнее дерево, где бессильно висела 
  секретарша. Роскошное платье с нее сорвали, тело фотомодели красиво 
  выгнулось, кровь вытекала из-под шляпок штырей и тонкими красными 
  шнурками сползала по бокам в ее туфли. 
       - Жаль, - сказал он искренне. - Красивых женщин всегда жаль. 
       Дмитрий не ответил, а Тарас перехватил взгляд командира и 
  поспешно побежал в дом торопить Рамиреса. Во-первых, это не наша 
  женщина, было во взгляде стажера, а противнику надо наносить 
  максимальный урон. Во-вторых, она могла бы остаться на прежней 
  службе скромной медсестры. Но клюнула на роскошное жалование, хотя и 
  знала, чем занимается ее хозяин. 
       А жену и детей... Пусть все узнают о немыслимых зверствах 
  десантной группы. Пусть распишут в газетах, покажут по телевидению и 
  поместят в Интернете. Зато те, кто сейчас колеблется: не принять ли 
  соблазнительное предложение поработать с наркотиками... или хотя бы 
  выполнить разовое поручение, те после этого случая зарекутся сами и 
  другим закажут. Наказание должно быть еще и устрашающим. Не просто 
"привести приговор в исполнение", а посадить преступника на кол, 
  казнить так, чтобы остальных бросало в дрожь! 
       Можно много разглагольствовать, сказал он себе, о 
  недопустимости пыток и вообще применения насилия. Мы тоже можем это 
  говорить и убеждать наших противников, чтобы они вели себя, как и 
  подобает цивилизованным людям, как можно гуманнее. Но факт остается 
  фактом: когда афганские муджахеды узнавали, что на их участке 
  появился спецназ "Каскад", они снимались целыми отрядами, оголяя 
  участки фронта, и разбегались по кишлакам, а то и уходили обратно 
  через границу Пакистана. Когда итальянские мафиози сталкиваются с 
  китайской, известной своей жестокостью, то ей уступают поле 
  деятельности. А сейчас время - прагматиков. Как говорил Леонид 
  Ильич: во главу угла - результат. 
       Валентин тряхнул журналистку:: 
       - Ну? Будешь снимать сама?.. Эх, тоже мне, пресса... Видишь, 
  Макс, цель оправдывает средства. Так и говори. Вернулись к тому, что 
  еще хрен знает сколько лет назад сказал Лойола. 
       Макс поправил: 
       - Лойола отнес это правило только к своим рыцарям. Им во имя 
  достижения цели позволялись любые средства. Мы тоже это правило 
  относим только к отрядам специального назначения. 
       Только Ермаков промолчал. Прижатая к стене страна имеет право 
  жить по этим правилам вся. 
       Рамирес выскочил из здания, прокричал: 
       - Все заряды на месте! Установлены верно! Я проверил оба крыла. 
  Командир, пора уходить!.. Они уже вылетели на вертолетах. Через 
  полчаса будут здесь. 
       Ермаков повернулся к распятым. Наркобарон прохрипел: 
       - Триста миллионов долларов!.. 
       - Он еще торгуется, - сказал Тарас пораженно. - Крепкий орешек! 
  
     Ермаков поднял пистолет, прицелившись Гонсалесу в живот. Тот 
  выкатил глаза, изо рта потекла толкая струйка крови: 
       - Бери все... Я отдам все... И этих всех убей... Только меня... 
  
     Ермаков перевел пистолет на его жену. Она выкатила глаза еще 
  больше, лицо было багровое как солнце на закате. Палец его коснулся 
  курка. Пистолет чуть дернулся, отдача ничтожна, ствол не ушел ни 
  вверх, ни в сторону, и он мог вогнать бы и вторую пулу точно в то же 
  место. 
       Женщина выгнулась в диком муке. Тело затрепыхалось, он 
  усомнился, не сорвется ли. На животе быстро расплывалось красное 
  пятно. Он перевел пистолет, выстрелил в живот секретарши, а затем 
  повернулся к наркобарону. 
       - Ну, прощай... 
       Выстрел был не громче, чем хрустнул бы сучок под ногами. В 
  середине живота возникла кровавая дыра, в которую влез бы ствол 
  кулак ребенка. Гонсалес охнул, а живот, сплющенный на миг от удара 
  пули, внезапно раздулся. Изо рта коротким толчком выплеснулась 
  красная струйка. Из горла вырвался звериный рык. Наркобарон уронил 
  голову и неверяще смотрел на рану в животе, такую же точно, какую 
  получил властелин медельинского картеля десяток лет тому. 
       Ермаков крикнул: 
       - Все! Уходим. 
       Дмитрий бежал через кусты, впервые не думая о том, что трещат, 
  что остаются следы, что их могут услышать за сотни шагов, а уж 
  увидеть так и вовсе... 
       Через четверть часа бешеного бега Рамирес вывел их к дороге, 
  затерянной в джунглях, где уже ждал автомобиль. С этой стороны 
  искать не бросятся, ибо невозможно за такой срок добежать до дороги. 
  Что ж, им еще неизвестен девиз подразделения: невозможное делаем 
  сразу, чудо требует некоторой подготовки. 
       Он уже знал, что разрывные пули, которые полковник всадил в 
  животы наркобарона, его жены и секретарши - стеклянные. Их осколки 
  невозможно обнаружить никаким рентгеном, и как бы не старались 
  хирурги спасти жизнь этим сволочам, все трое помрут в страшных 
  муках. Помрут, понимая, что спасения нет, что помирают, что никакие 
  деньги не спасут от страшной мучительной смерти, когда лютая боль 
  едва-едва снимается наркотиками. 
       Могущественный барон, никогда не употреблявший наркотики, 
  наконец-то начнет получат дозы все мощнее и мощнее! 
       Тарас на бегу вскинул голову, прокричал встревоженно: 
       - Это армейские вертолеты! 
       Слышно было как на бегу огрызнулся Макс: 
       - А ты ждал туристические? 
       - Дурень, это юсовские! 
       Дмитрий успел подумать, что это ж понятно, Империя продает свое 
  вооружение во все страны не только латинам, но и по всему миру 
  летают юсовские вертолеты, когда раздался резкий голос Ермакова: 
       - Воздух! 
       Грохот стал громче, верхушки деревьев зашатались. Вертолеты 
  пронеслись на бреющем, Дмитрий отчетливо видел лица в боевой 
  раскраске, закрепленные на турелях стволы крупнокалиберных 
  пулеметов, но его самого дернуло от опознавательных знаков: при чем 
  здесь силы Империи? 
       Некоторое время стояли под деревом, вслушивались в грохот 
  винтов, что то удалялись, то приближались. Ермаков сказал 
  встревожено: 
       - Либо мы сослепу напоролись на их тренировочный лагерь... либо 
  о нас уже знают. 
       - Тренировочный? - переспросил Макс. - Зачем здесь? 
       - Джунгли Амазонки похожи на джунгли Вьетнама, - объяснил 
  Ермаков. - Или еще зачем... А если о нас знают, то еще хуже. Дали 
  нам прибить барона, а теперь прибьют нас... 
       Голос его звучал трезво и сурово. Дмитрий ощутил как тревога 
  нарастает и захлестывает его с головой. Стараясь не выдать дрожи в 
  голосе, спросил: 
       - Тогда нас ждет засада? 
       - Скорее всего. На облаву потребовались бы силы целой армии. 
       Он стоял под соседним деревом, в его серых глазах отражалось 
  небо, лицо выглядело непроницаемым, но Дмитрий физически чувствовал 
  с какой нагрузкой работает мозг полковника. 
       - Уходим на север, - голос Ермакова прозвучал как удар молота 
  по наковальне. - Если заслон... будем прорываться с боем. 
       Тяжелые железные туши скрылись за деревьями. Тарас подхватил 
  пулемет, Макс и Валентин уже с оскаленными лицами оглядывались по 
  сторонам. 
       Дмитрий чувствовал как сквозь него, как сквозь его могучее 
  тело, словно сквозь редкий кустарник, пронесся холодный злой ветер. 
  Операция пошла совсем не так, как планировалось. 
       Впереди вырастал гребень холма, приближался толчками. Дмитрий 
  первым подбежал к краю, упал за пару шагов, подполз. 
       Внизу открылась зеленая долина с желтыми полосами от колес 
  военных грузовиков. Три палатки, два джипа, в самом центре натянут 
  тент от солнца, под тентом стол. В бинокль видно рацию, две бутылки 
  пива, а под столом их целая россыпь. Из палатки вышел солдат, 
  приложил к глазам бинокль. Смотрел не на Дмитрия, мимо, в сторону 
  северного склона холмов. 
       Рядом упал Ермаков, дыхание тяжелое, возраст, прохрипел: 
       - Туда ушли все вертолеты! 
       - Нас ищут там? 
       Голос принадлежал Валентину. Дмитрий слышал дыхание Тараса, 
  частые выдохи Макса, только Валентин держится как барон, лицо 
  надменное, хотя крупные капли ползут по лицу, смывая краску. 
       - Они скоро вернутся, - определил Ермаков. - И тогда нам из 
  капкана не выскользнуть... 
       Тарас отступил, пулемет в его руках с растущим подозрением 
  рассматривал тропу, откуда прибежали. Ермаков оглядел отряд: 
       - Дмитрий, прикроешь. Когда вырвешься... запомни телефон. 
  Остальные - бегом! 
       Он отполз, поднялся на ноги и побежал вдоль гребня, выбрав 
  направление противоположному тому, куда ушли боевые вертолеты. 
       Холодная волна прокатилась по телу Дмитрия. Фигуры в защитных 
  костюмах уже скрылись, а он все поворачивал в голове последнюю 
  фразу. Голос полковника чуть-чуть изменился, словно говорил "когда", 
  а на язык просилось "если", "если вдруг" и даже "если вдруг каким 
  чудом". 
       Понятно же, когда необходимо кем-то пожертвовать, то жертвуют 
  самой дешевой фигурой. А он самый слабый, самый неподготовленный, да 
  и вообще: не человек - стажер! 
       Было горько и страшно. Еще раньше, воюя в Афгане, он 
  представлял как погибнет: в красивой позе, на руках друзей, над ним 
  склонятся скорбящие командиры, обязательно - красивая медсестра, 
  глотающая слезы, а старый закаленный генерал, сдерживая скупую 
  мужскую слезу, отстегнет со своего кителя золотую звезду... или 
  золотой крест... пусть даже золотой полумесяц, не один ли хрен, и 
  приколет к его вспотевшей гимнастерке, где с левой стороны 
  расплывается красное пятно... 
       Притаившись за деревом, он наблюдал как восьмеро солдат 
  двигаются вдоль склона холма. Все в легком, рукава закачены, с виду 
  парни крепкие, здоровые, налитые мощью. Двигались на расстоянии трех 
  шагов друг от друга, переговаривались негромко, обменивались даже 
  знаками, что говорило о выучке более серьезной, чем у простой 
  пехоты. 
       - Ты уверен? - донесся до него говорок на смеси английского с 
  бруклинским, - в самом деле заметил что-то? 
       - Там шевельнулись ветки.. 
       Ответили на помеси английского с негритянским. Спрашивал 
  коренастый капрал, чернокожий, крепкий как бычок. Его автомат 
  смотрел черным глазом прямо перед собой, сам капрал двигался 
  бесшумно, крадучись, но быстро и ловко. 
       - Да, сэр, - ответил нервно второй, высокий очкарик, но тоже с 
  развитой мускулатурой и широкой грудью. - Там мелькнуло... Вон! 
  Смотрите? 
       Наконец-то заметили, мелькнуло в голове Дмитрия. Все перед 
  компами торчите, чурки недорезанные... пока что. Зря он старался, 
  бросал в ту сторону камешки? 
       - Что-то белеет, - согласился офицер. - Что ж, проверим. 
  Держаться друг от друга на расстоянии пяти шагов. Здесь кустарник 
  редкий, видно. 
       - Сэр, - сказал капрал осторожно, - дополнительный заслон 
  оставим? 
       Офицер отмахнулся: 
       - Зачем? Там у машины двое. Впрочем, ты оставайся здесь. Если 
  он вздумает проскользнуть мимо, особенно не церемонься, понял? Мы не 
  полицейские, которым надо обязательно арестовывать. Да и что я 
  матери твоей напишу? Стреляй на поражение сразу. 
       - Слушаюсь, сэр! 
       Семерка медленно двинулась вверх по холму, а восьмой присел 
  прямо в середину раскидистого куста, Автомат поставил между ног, 
  затаился. В его защитной форме, с перемазанной рожей он в самом деле 
  был неотличим от веток, под которые маскировался. Шлем сливался с 
  листьями, только и заметно как мелькнули пальцы в знакомом движении, 
  словно коммандос заводил часы, подвешенные к шлему. Если же учесть, 
  что часы к шлему не подвешивают даже тупые юсовцы, к тому же по 
  своей лени все часы у них на батарейках, то явно манипулировал с 
  манипулятором громкости микрофона. Скорее всего ставит на полную 
  мощность, чтобы любой крик или даже треск сучьев услышали в 
  наушниках офицер с его командой. 
       Если он вздумает, вспомнил Дмитрий слова офицера. Слишком 
  уверенно говорит, что он один. Значит, знает наверняка. Но откуда? 
       В полной тишине звенели кузнечики, на головой басовито жужжал 
  толстый шмель, пролетела мелкая птаха, даже попыталась устроиться в 
  кустах, но не одобрила густые ветви, унеслась. 
       Не двигая даже бровью, он выждал, пока семерка, по ему 
  подсчетам, прошла две трети до вершины, пора бы ему вызвать этого, 
  провериться, но слишком беспечны, начал прикидывать, как 
  проскользнуть мимо, в это время шагах в пяти заметил легкое 
  движение. Пальцы едва не метнули туда нож, сдержался, а оттуда через 
  мгновение выкатился серый комок. Еж двигался в его сторону деловито, 
  носик как у маленькой свинюшки почти роет землю, пофыркивает и даже 
  хрюкает... 
  

       Глава 35 
  

       Он покрылся крупными мурашками: если ежик подойдет вплотную, 
  наткнется и зафыркает, перепугавшись, то даже этот сонный дурак 
  обязан просто догадаться... Стиснув зубы, он взял крохотный камешек 
  и швырнул, стараясь попасть прямо перед носом ежа: если сзади, тот в 
  страхе помчится в его сторону. Листья шелестнули, он видел как 
  насторожился охранник, быстро заговорил по радио: 
       - Седьмой, я слышу шорох. Не отключайтесь, проверю... 
       Приподнявшись, он дал длинную очередь. Листья с куста полетели 
  градом, посыпались ветки. Ежа, в которого попали сразу три-четыре 
  пули, окровавленным комочком отшвырнуло на несколько шагов. 
       Солдат выругался: 
       - А-а, черт!... Я ежика убил... Простите, сэр, это был только 
  ежик. Здесь все чисто. 
       Он отключился, сел и даже отвернулся, чтобы не видеть 
  окровавленное тельце. Дмитрий достал нож, надо торопиться, метнул 
  быстро и сильно: уже сто раз мысленно метал нож в эту тушу и четко 
  представлял как острое тяжелое лезвие войдет в плоть по самую 
  рукоять. 
       Гвардеец дернулся, а обе руки, выронив автомат, пытались 
  ухватиться за пораженное место. Однако нож через глазницу поразил 
  мозг, и человек опустился на землю уже мертвый. 
       - Все, - прошептал Дмитрий. - До следующего сеанса связи целая 
  вечность... 
       За мгновение он содрал с убитого одежду, проверил карманы и, 
  одев шлем, напряженно прислушивался к разговорам. Его пока не 
  тревожили: он должен прислушиваться к любому шороху, а отряд тем 
  временем двигался к вершине, куда осталось не больше сотни метров. 
  Свои пожитки сунул в рюкзак, лучше всего их отнесли подальше, а 
  раздетый труп прикрыл ветками, предварительно насторожив гранату. 
       Чужая земля, сказал себе тоскливо, здесь враги, и даже трава 
  здесь не такая. Он полз, перебегал открытые пространства, плюхался 
  на землю, но походный лагерь имперских солдат приближался, палатки 
  вырастают, умело закрепленные на длинных легких растяжках, уже без 
  бинокля видит яркие банки пива на раскладном походном столе. 
       Дважды пролетали вертолеты, один завис ненадолго, что-то 
  сбросил в большом белом пакете, но садиться не стал, унесся, сыто 
  рокоча моторами. 
       Такая палатка рассчитана на двадцать человек, но у юсовцев 
  другие нормы. Любят комфорт, здесь не больше пятнадцати, а то и 
  двенадцати человек. Правда, судя по оборудованию, за ними послали не 
  простых туповатых полицейских, даже не национальную гвардию, а сразу 
  части быстрого реагирования. Похоже, рейнджеры из 7-й группы 75-го 
  полка ССО, т.е., сил специальных операций... 
       Этих отличаешь от обычных родов войск даже по тому, как ставят 
  палатки. Эти, в отличие от полицейских, не так связаны законами о 
  применении оружия: будут палить сразу же, без всяких окриков, палить 
  сразу на поражение, палить много и с огромным удовольствием. А когда 
  двенадцать человек палят во все стороны, какая-то пуля может достать 
  по глупой случайности или, точнее, по теории вероятности. 
       Он долго всматривался, но юсовцы, всегда ограждающиеся себя 
  сверхтехникой, на этот раз не натыкали вокруг лагеря ни датчиков, ни 
  сенсоров, ни каких других средств раннего обнаружения. То ли не 
  успели, а скорее - поленились, не верят, что прибывшие могут быть 
  опасны настолько. Или же сами верят в свои фильмы, где они только 
  стреляют, а русские с диким воем падают и помирают в корчах. 
       Идею, что у них недостает техсредств, он отбросил сразу же, это 
  не российская армия. Значит, знают, что здесь небольшая группа. И 
  даже знают, что с ними нет ящика с атомными бомбами или 
  чудо-бластерами... 
       Риск, сказал себе, благородное дело. Либо грудь в крестах, либо 
  голова в кустах. Бог не выдаст, свинья не съест. Авось... 
       Пригнувшись, он пробежал как можно быстрее по прямой к палатке, 
  быстро обогнул ее, нырнул вовнутрь. В прохладе и полумраке трое 
  солдат похрапывают, еще двое, поставив ноутбук с семнадцатидюймовым 
  экраном на ящик, гоняют - один мышкой, другой тачпадом две фигурки в 
  зеленых пятнистых комбинезонах, что безостановочно стреляют в орущие 
  и падающие толпы. Жертвы орут, понятно, на русском. 
       Без жалости, он коротко и свирепо обрушил на бритый затылок 
  ближайшего заостренную рукоять ножа. Второй даже не понял, что же 
  хрустнуло совсем рядом, напарник не успел клюнуть носом, как Дмитрий 
  той же рукоятью ударил второго игрока в висок. 
       Двое спали вверх лицами, один на боку, именно он первым открыл 
  сонные глаза и начал поднимать голову. Дмитрий метнул нож, прыгнул и 
  двумя страшными ударами раздробил головы спящим гвардейцам. 
       Сердце колотилось так, что в глазах потемнело. Он напряг мышцы, 
  в ушах зазвенело, а пальцы стиснулись на забрызганном кровью и 
  белесой кашицей мозгов ноже. В палатке пятеро трупов, у поряженного 
  в горло кровь хлещет под напором, красная струя толщиной в большой 
  палец, падает по дуге на брезентовый пол, там растекается пенистой 
  лужей. 
       Сквозь свист в легких услышал едва слышный треск выстрелов. На 
  плоском как лезвие десантного ножа экране крохотные русские солдаты 
  перешли в наступление. 
       Дмитрий усмехнулся, быстро огляделся, уже профессионально и 
  цепко. Все пятеро были крупными и широкими парнями. Морды тупые, 
  лобики как у дегенератов, таких хорошо посылать вышибать двери, но 
  сами мыслить даже и не пытаются... 
       У входа в палатку автоматы, а в ящике ровными рядами блестят 
  запасные диски. Дмитрий быстро побросал в ранец пакеты, которые 
  называл для себя НЗ, взял несколько гранат, у юсовцев они легче и 
  мощные отечественных. 
       На ноутбук оглянулся с сожалением. Даже у Ермакова такого нет, 
  зажрались свиньи, нахмурился и, пригнувшись, вышел из палатки... 
       Навстречу через поляну шли четверо! Впереди капрал, еще трое 
  крепких парней, винтовки держат небрежно, расслабленно, все-таки 
  возвращаются после безуспешных поисков. Но в их расслабленности он 
  ощутил профессионализм: эти успели послужить в частях покруче, чем 
  простая пехота. 
       Тело застыло, словно превратилось в ледяную глыбу. Автомат за 
  спиной, пистолет в кобуре, и за что бы он не схватился, его 
  изрешетят очередями, нашпигуют свинцом с головы до ног. Никто из них 
  не успел взглянул ему в лица, когда он, опустив голову, вскинул руку 
  и запустил пятерню за ворот. Один из солдат за спиной капрала 
  хихикнул, когда он начал свирепо чесать между лопатками. 
       - Ага, клещи и в палатке достали? 
       Голос говорившего был сильным, мужественным, с отчетливым 
  акцентом уроженца островов. 
       Капрал хмыкнул: 
       - Клещи боятся солдатского пота. Зато любят сладкие мягкие 
  задницы! 
       Все захохотали. Дмитрий, продолжая чесаться, все так же 
  приближался, считая шаги и не поднимая голову, даже застонал от 
  наслаждения, что вызвало приступ смеха. Только капрал успел что-то 
  заподозрить и даже бросил ладонь к кобуре, но Дмитрий уже был на 
  расстоянии вытянутой руки, и капрал умер первым. 
       Солдаты вскрикивали и пытались хвататься за винтовки, но 
  Дмитрий вертелся среди них как смерч, бил руками, локтями, добивал 
  ногами, и через несколько мгновений на поляне корчились только 
  стонущие, искалеченные 
       Из-за дальней палатки выбежала, возвращаясь после поисков, 
  другая группа солдат, все с ружьями наизготовку, в шлемах, с 
  рюкзаками за спинами. Пыль покрыла их шлемы и комбинезоны, а бег был 
  тяжел, словно заканчивали пятую милю. Он всем телом ощутил как его 
  тело просекают десятки пуль, рвут мясо и разбивают кости, замахал 
  рукой, продолжая поддерживать одного под голову, закричал сорванным 
  голосом: 
       - Да быстрее же!.. Пока вы там искали, они побывали здесь! 
  Сюда! И санитара!.. 
       Его заметили и, побуждаемые криком, понеслись со всех ног. 
  Некоторые на ходу разрывали индивидуальные медпакеты, блеснули 
  ампулы с болеутоляющим, сыворотками. Глаза бегущих были прикованы к 
  окровавленному лицу молодого парня, которого он бережно поддерживал 
  под голову. 
       Впереди бежал офицер с нашивками майора, закричал: 
       - Что с ним? 
       - Не знаю, - ответил Дмитрий глухо. - Я только-только вышел, 
  там все еще спят... 
       Он мотнул головой в сторону палатки, где пятеро спали вечным 
  сном, майор опустился рядом с ним на корточки, а главами невольно 
  повел в сторону палатки. Дмитрий резко взмахнул ножом, без разгиба 
  ударил по ногам подбежавшего солдата, вскочил и весь вошел в вихрь 
  движений, стремясь в считанные мгновения сокрушить всех, перебить 
  кости, разбить черепа, вышибить глаза и порвать лица... 
       Они еще копошились, а он в слепой нерассуждающей ярости уже бил 
  ногами, локтями, рассекал ножом кадыки и артерии, а когда 
  остановился, то его затрясло от пережитого изумления: если не 
  считать пару ссадин, он цел, даже не ранен! При всем припадке 
  ярости, тело двигалось профессионально, а ярость только высвободила 
  все запасы... 
       - Черт, - прошептали его губы. - Это что же... 
       Поспешно нырнул в палатку. Просторно, в углу армейские ящики, 
  пять карабинов в пирамидке, мощная спутниковая рация с дисплеем, а 
  на легком раскладном столе офицерская сумка, два пластмассовых 
  стакана и три листка бумаги. 
       Дрожащими руками ухватил и сунул в мешок офицерскую сумку, 
  пробежался пож стенкой, задевая головой низкий брезент, уже собрался 
  выходить, как в этот момент двое вскочили в палатку и... почти 
  одновременно вскинули карабины. Идиот, простонал он мысленно, как 
  мог забыть, что они еще не все кончились, автомат за спиной, 
  пистолет в кобуре... 
       Нож, что в руке, без размаха метнулся в ногу заднего. Лезвие 
  ударило чуть выше края ботинка. Солдат, громко вскрикнув, невольно 
  шагнул с раненой опорной ноги и ухватился за плечи переднего, со 
  знаками различия лейтенанта. Ствол карабина в руках офицера дернулся 
  вверх, прогрохотала очередь. В потолке вздулась широкая рваная 
  прореха, словно распоротая огромной циркулярной пилой. 
       Пистолет в руке Дмитрия дважды дернулся. Выстрелы прозвучали 
  странно глухо. Лейтенант отшатнулся, из отверстия во лбу сразу 
  плеснула короткая струйка крови. Ее тут же заткнуло изнутри 
  темнобагровой пробкой, второй вовсе повис на офицере, так и 
  свалились вниз лицом. 
       Дмитрий дрожащими руками пошарил по карманам убитых. Сигареты, 
  мелкие деньги, ключи, два пакетика со жвачкой, скоты жующие... 
       Не переворачивая лейтенанта, он стащил с него одежду. Как 
  маникенщица, мелькнуло в голове ироническое, все чужие наряды 
  примеряю... 
       Форма сидела как на него шитая, он даже помахал руками, но в 
  подмышках ни жмет, на груди в складки не собирается, здоровый был 
  бугай, кормят их, сволочей, как на убой... Хотя почему "как"? 
       Внезапно на столе захрипело, послышался сильный отчетливый 
  голос, наглый и настолько уверенный, что Дмитрий как воочию увидел 
  перед собой выпускника элитной военной академии: 
       - Вызываю отряд В-3. Доложите обстановку! 
       Дмитрий затравленно оглянулся, торопливо схватил автомат, дел 
  короткую очередь в стену палатки, закричал в микрофон испуганным 
  срывающимся голосом: 
       - Сэр, я на связи!.. На нас напали!.. 
       Из микрофона раздался голос еще строже: 
       - Кто?.. 
       Он выстрелил еще дважды, надеясь, что на той конце услышат, 
  закричал еще испуганнее: 
       - Откуда я знаю?.. Стреляют со всех сторон!.. Трое уже убиты! 
  Офицер тяжело ранен!.. Что делать, сэр? 
       Он чуть не закричал "нас предали!" или "нас подставили!", но из 
  динамика голос прозвучал уже торопливо и встревоженно: 
       - Такого не может быть!.. Он один, это совершенно точно!.. 
  Подмога... помощь уже вышла. Продержитесь минут десять, в вашу 
  сторону пошли два вертолета. 
       Дмитрий вскрикнул: 
       - Один?.. А почему же пули летят с двух сторон? 
       Он выстрелил, из микрофона голос прогремел громче, с отчетливой 
  брезгливостью профессионала к этому сброду, именуемому элитным 
  подразделением: 
       - Что с майором? Он может говорить? 
       - Не знаю, - прокричал Дмитрий. Огляделся по сторонам, 
  выстрелил, крикнул, - Он в отключке! Потащу к машине, связь 
  прерываю! 
       Он выскочил стремглав, уже начиная отсчитывать минуты. 
  Сымпровизированная речь насчет раненого майора, которого спасти - 
  долг младшего по званию, вообще-то идея. Он быстро отыскал среди 
  трупов офицера с майорскими знаками отличия, он еще дергался, 
  истекая кровью, лезвие рассекло артерию, быстро донес до джипа, 
  зашвырнул в кабину. 
       Мотор заработал с полоборота. Он мысленно поблагодарил 
  беспечного дурака, оставившего ключи в замке зажигания, а в голове 
  уже стучала мысль, ничего ли не забыл, руки крутили руль, ноги 
  выжимали сцепление, глаза обшаривали небо и землю в поисках 
  противника. 
  

       Глава 36 
  

       Дорога бросилась под колеса, исчезала бесследно. Ветер 
  разбивался о лобовое стекло, с боков все сильнее рвали крохотные 
  смерчи. В черепе точно так же вертелись и сшибались мысли, планы, 
  картинки. Он уже мысленно видел как через десять минут вертолеты 
  опустятся в разгромленном лагере. Вернее, опустится один, а второй 
  будет настороженно поводить стволами всех пулеметов по сторонам. 
       Как только обнаружат, что все убиты, а майор исчез, тут же 
  сообщат по всем постам. Его быстро засекут. Даже если подумают, что 
  в самом деле тупой, но преданный морпех потащил тяжело раненого 
  майора до ближайшего городка, его постараются перехватить, чтобы 
  оказать помощь раненому на месте, а затем отвести в госпиталь прямо 
  на военном вертолете. 
       У него уже возникла было мысль вытолкать труп прямо на дорогу, 
  все равно на нем не сыграть, но далеко за спиной послышался треск. 
  Оглянувшись, он увидел как два вертолета приближаются к лагерю и уже 
  издали поливают огнем все кусты и скопления деревьев. 
       Нога автоматически вжала педаль газа до упора, он вцепился в 
  руль, даже в Империи не везде их хваленые дороги, невольно 
  пригнулся, словно могут рассмотреть с такого расстояния... 
       Вообще-то могут, мелькнула мысль, не стоит оглядываться. Пусть 
  в свою оптику увидят его сгорбленные плечи перепуганного морпеха и 
  истекающего кровью майора, которого он в панике везет на огромной 
  скорости к ближайшему медпункту... 
       Еще поворот и еще, а затем вдали на прямом участке шоссе увидел 
  заслон из пяти машин - не скупятся на технику, сволочи, - и не 
  меньше дюжины фигурок в полицейской одежде. Все держатся спокойно, 
  никто не прячется за машинами, не держит его на мушке, но это и 
  лишнее при таком количестве машин и народа... Правда, эти юсовские 
  вояки в любом случае попрятались бы за машинами и держали его на 
  прицеле все до единого, даже если бы их была здесь тысяча, а он полз 
  в их сторону голый и с перебитыми ногами. 
       Он катил все еще на скорости, а тормозить начал не раньше, чем 
  заслонщики забеспокоились. Остановившись наконец, но не глуша мотор, 
  закричал сорванным голосом: 
       - Врача!.. Скорее врача! 
       К нему подбежали без опаски, множество рук потянулись к 
  убитому. Старший полицейский потрогал пульс майора, приложил пальцы 
  к сонной артерии, помедлил, а когда заговорил, голос был полон 
  участия: 
       - Сочувствую, парень. Он скончался по дороге. Ты ничего не смог 
  бы сделать. 
       Он резко обернулся: 
       - Как? Он был жив, когда я его посадил! Он еще сказал, что рана 
  совсем легкая! 
       Полицейский сказал сочувствующе: 
       - Легкая, но опасная. Пуля задела артерию. Там все держалось на 
  тонкой пленке. То ли от тряски, то ли майор волновался... но артерия 
  все-таки лопнула. 
       Он вскрикнул как раненый зверь: 
       - Это я виноват! Не надо было так гнать... Это я убил его! 
       Его похлопывали по плечам, утешали, на миг даже стало стыдно, 
  что обманывает в общем-то хороших людей, хоть и туповатых. Майора 
  уже вытащили, положили на землю. Дмитрий беспокоился, не обратит ли 
  кто внимания, что из артерии должно бы вылиться крови впятеро 
  больше, если лопнула именно в машине, любой из спецназа уже заметил 
  бы и насторожился, но эти вороны все еще говорят нужные слова, 
  которые их научили говорить полицейские психоаналитики и 
  дипломированные специалисты за семь тысяч в месяц. 
       Он понуро побрел к машине, с угрюмым отрешенным видом сел за 
  руль. Полицейский офицер спросил сочувствующе: 
       - Ты куда теперь, парень? 
       - Надо бы обратно, - ответил Дмитрий хмуро, - но там с этими 
  сволочами... что как с неба упали, уже разобрались! Но я хочу задать 
  пару вопросов в нашем управлении... 
       Он постарался сделать голос как можно зловещее, вырулил машину 
  в сторону заслона. Один из полицейских прыгнул в кабину, через 
  мгновение проход расширился: пусть парень явится в штаб поорать о 
  своих правах человека, которого бросили под пули. Дмитрий нажал на 
  газ и понесся на предельной скорости, интуитивно чувствуя, что 
  именно так и должен поступить, именно этого от него и ждут. 
       Когда справа мелькнула полоска дороги, что какое-то время шла 
  параллельно, он бросил джип на обочину, выбрался по косогору, рискуя 
  перевернуться, дальше соседнее шоссе уходило круто на север, он 
  заставил джип выбраться на эту серую заасфальтированную полосу, вжал 
  педаль гад до отказа, и его понесло с такой скоростью, что встречный 
  ураган едва не раздирал машину на части, раздирал ему рот и слезил 
  глаза. 
       Дорожный знак указал, что скоро будет проселочная дорога, и 
  когда та показалась, аккуратно отмеченная, Дмитрий уже чувствовал, 
  что роща клином уходит далеко, там в глубине есть речушка, воздух 
  неуловимо пахнет влагой быстротекущей воды, и что дальше эта равнина 
  перейдет в балки, байраки, буераки и овраги. 
       Дорога плавно заворачивала в сторону насыпи. Видно было как 
  поверху потащилась длинная блестящая гусеница поезда, локомотив 
  похож на ракетный снаряд, мчит стремительно, отсюда видно... 
       Дорога постепенно понижалась, по краям стены росли, загибались 
  как лепестки тюльпана, а когда насыпь выросла, там темнела широкая 
  дыра тоннеля, в которую и ныряла серая асфальтовая полоса. 
       Внезапный переход от яркого солнечного дня к темноте туннеля, 
  хотя и ярко освещенному круглые как блюдца инопланетян плафонами на 
  потолке ударил по нервам. Он удержался от инстинктивного желания 
  снизить скорость, крепче вцепился к руль, подошва на педели газа, 
  ветер ревет и свистит в ушах... 
       Далеко-далеко впереди показался джин. Через мгновение уже было 
  видно, что он битком набит фигурами в черном, и что стремительно 
  несется навстречу. Дмитрий стиснул руль, напрягся, ибо горячие куски 
  металла ударят в его тело, будут рвать на клочья плоть, ломать 
  суставы и разбивать кости, и нужно удержать руль, чтобы ударить 
  точно, педаль газа вдавлена в пол, ветер ревет и размазывает кровь 
  по его лицу. 
       Джип стремительно вырастал в размерах. Дмитрий уже разливал 
  лица, затем глаза... его несло навстречу как горячий снаряд, он 
  ощутил пьянящее чувство восторга, в душе нарастало ликование, руки 
  вросли в руль, крепкие как корни дерева. Он откинулся на спинку 
  сидения, педаль расплющена о пол, сейчас ударит всей своей мощью, 
  размечет, уничтожит, расплещет по стенам туннеля мозги и куски мяса 
  своих врагов, и в огненном взрыве вознесется к своим древним богам, 
  к своим родителям и своему деду... 
       Он услышал могучий ликующий крик, в зеркальце увидел свой 
  разинутый рот, страшный, окровавленный, кричал он сам, кричал нечто 
  непонятное, и лишь где-то в глубине сердца чувствовал, что это тот 
  самый страшный воинский клич, с которым воины Святослава защищали 
  Киев от хазар, а затем разнесли вдрызг саму Хазарскую державу... 
       Джип вырастал, он успел увидеть расширенные в животном ужасе 
  глаза на этих побелевших, несмотря на зеленые полосы, лицах, один 
  сделал движение выпрыгнуть на ходу, Дмитрий ревел в восторге и несся 
  навстречу чести, сердце разбухло, он сам стал этим сердцем... 
       ...и вдруг несущийся навстречу снаряд с людьми резко метнулся в 
  сторону. Дмитрий вжался в спинку кресла. Его несло в простор 
  расширяющегося туннеля, непонимающего и уже с острым чувством 
  потери. За спиной грохнуло, затрещало: армейский джип, увернувшись в 
  последний миг от столкновения лоб в лоб, ударился боком в бетонную 
  стену. Его протащило со скрежетом, сыпались искры как при 
  электросварке, потом перевернуло трижды, Дмитрий успел увидеть как 
  из бешено вертящегося джипа выбрасывает фигуры в черном, а впереди 
  на него несся расширяющийся круг света... 
       Его вынесло в блистающий мир, оранжевое солнце на синем небе, 
  ухоженная зелень по обе стороны идеально ровного шоссе, но он 
  чувствовал себя обманутым и ограбленным. Из раскаленной груди словно 
  вынули пылающее сердце. В его все еще напряженном теле возник холод, 
  словно вместо сердца вложили замороженный камень. 
       - Сволочи, - прошептал он, - сволочи... 
       Он сам чувствовал, что это не ругань, а жалоба обманутого. 
  Обманули подло и гадко! Сейчас их разбросало по всей длине тоннеля, 
  искалеченных и стонущих, но все-таки живых, ведь имперцы 
  предпочитают всю оставшуюся жизнь провести в больничной постели, им 
  будут подкладывать судно, но зато останутся живыми, не погибнут, как 
  велит мужской долг, что выше, чем просто жизнь человека... 
       Мир заволокло красным туманом. Он понял, что тело уже снизило 
  скорость, а сдуваемая ветром струйка крови снова сползает в глазную 
  впадину. Слева на горизонте начали вырастать красновато-оранжевые 
  горы, отвесные, словно доски огромного крашеного забора, источенные 
  поколениями жуков-древоточцев, трухлявые, с плоскими вершинами, тоже 
  изъеденные и источенные, словно вершины пней, где семья 
  красноголовых муравьев живет не одно поколение, все расширяя свои 
  помещения. 
       Справа тянулось зеленое поле, опасно ровное, только в миле 
  впереди темнела густая роща. Впереди он различил могучие стволы 
  буков, их ветви дают хорошую защиту сверху, ни один вертолет не 
  заметит, только бы роща не была с пятачок... 
       Еще издали он заметил три легковые машины, перегородившие 
  дорогу. По ту сторону машин застыли темные фигурки, на этот раз 
  многие держали легкие карабины наизготовку. При его приближении 
  кое-кто взял карабины наизготовку, остальные вытащили пистолеты и 
  спрятались за машинами. 
       Он начал притормаживать, делая вид, что собирается 
  остановиться, даже чуть подал к обочине, но в критический момент 
  врубил газ полностью, вцепился в руль и направил машину прямо в щель 
  между машинами. Они потеряли драгоценные мгновения, когда можно было 
  отпрыгнуть прицельный огонь, а когда прозвучали первые выстрелы, они 
  были торопливые и одиночные. В следующее мгновение он увидел как 
  фигурки в панике разбегаются, уже поняли, что он идет на таран. 
       Держа руль одной рукой, он дважды выстрелил вправо, где фигурки 
  стояли на безопасном расстоянии и уже вскинули карабины. Один 
  дернулся и выронил карабин, остальные бросились к укрытию. Джип 
  врезался в баррикаду. Страшно тряхнуло, грохнуло, заскрежетало, он 
  на мгновение закрыл глаза, и в следующее мгновение осколки стекла 
  скользнули по лицу. 
       Когда он раскрыл глаза, покореженный джип прорвался на простор, 
  а сзади горело и взрывалось, его догнала волна жара, дорога и все по 
  бокам озарилось багровым светом. Вдогонку прозвучали запоздалые 
  выстрелы. Джип несся как раненый зверь, в нем поскрипывало, однако 
  машины для армии делают с тройным запасом прочности, тупые 
  полицейские не учли такой пустячок, как и то, что он рискнет пойти 
  на рискованный прорыв. 
       - Ага, - прохрипел он злобно, - счас... счас я подниму лапки, 
  чтобы не поцарапаться и соглашусь на двадцать лет заключения! 
       Справа показалась роща, дорога плавно огибала ее по широкой 
  дуге. Он старался угадать, сколько минут еще сумеет продержаться на 
  этом джипе: сделали заслон уже именно на него, ложного морпеха, или 
  же на тот невероятный случай, если чужой диверсант каким-то чудом 
  сумеет как-то добраться до этих краев? В последнем случае понятна их 
  беспечность, диверсанта не ждут, но если уже успели получить 
  сведения от приземлившихся вертолетов, тогда его дела похуже, а 
  прорвался он в самом деле чудом... либо по невероятной дурости и 
  беспечности местных полицейских, в округе которых давно уже ничего 
  не случалось действительно опасного. 
       Не глядя, пощупал мешок на заднем сидении. Кончики пальцев 
  уловили тепло снайперской винтовки. Она словно верный пес лизнула 
  ему ладонь и сообщила, что с нею все в порядке, гони, мы с тобой, 
  хозяин, им еще покажем... 
       Дорога задиралась все круче, а легкий склон слева превратился 
  почти в отвесный. Он рассмотрел по другую сторону горы шоссе, чуть 
  более оживленное, быстро заклинил педаль, укрепил руль и, схватив 
  мешок, прыгнул, сгруппировавшись в тугой ком. 
       Его покатило как мяч, когда услышал треск, грохот. Остановился, 
  распластавшись как лягушка, в голове шум, плечи ноют от ссадин, а на 
  самом краю мелькнули задние колеса джипа. Проломив ограждение, он 
  катился вниз, его там, судя по звуку, подбрасывает, свивает колеса, 
  корежит и вот-вот взорвутся баки. В американских машинах, в отличие 
  от всех остальных, они почему-то всегда взрываются... 
       Он выхватил из сумки крохотный баллончик, направил на волосы, 
  струя пшикнула, едва прикоснулся к кнопке. Резковатый запах сразу 
  выветривался, кожу слегка щипало. Сожалея, что нет зеркала, он 
  взъерошил волосы, снова попшикал, отшвырнул пустой баллон и помчался 
  в другую сторону от пропасти. 
       За пару сотен метров каменистое плато обрывалось, дальше шел 
  крутой косогор, а далеко-далеко внизу вилась ленточка шоссе, 
  почему-то серебристого цвета, или это под таким углом отражался 
  солнечный свет. Шоссе почти пусто, у колумбийцев все еще автомобиль 
  - роскошь, а не средство передвижения, не все выбились в 
  наркобароны, только далеко на повороте блеснул крохотный 
  автомобильчик, открытый, за рулем... да, за рулем один человек... 
       Ноги его понесли быстрее, камни и комья земли срывались из-под 
  сапог, но он мчался с такой скоростью, что обгонял даже камни. 
  Дорога приближалась, но и автомобиль несся чересчур быстро, движения 
  практически нет... 
       Он выбежал на шоссе, еще не зная, что же будет делать. Машина 
  издали вильнула в сторону, пальцы Дмитрия напряглись, готовы во 
  мгновения ока выдернуть пистолет и выстрелить, но автомобиль сбросил 
  скорость, это был мощный форд с открытым верхом, довольно дорогая 
  машина, хотя и подержанная, а за рулем молодая и очень свободно 
  одетая женщина. 
  

       Глава 37 
  

       Глаза ее с тревогой и недоумения смотрели на этого высокого 
  блондина с загорелым на солнце лицом, что так неожиданно оказался на 
  дороге. Дмитрий замер, чувствуя, что не сможет стрелять, улыбнулся 
  как можно шире, вскинул обе руки в примиряющем жесте: 
       - Вы не подбросите меня до любого населенного пункта? 
       Она рассматривала его всего пару мгновений, потом ее алые губы 
  чуть раздвинулись в усмешке: 
       - Вы не латинос? 
       - Теперь я об этом не жалею, - ответил он на английском. 
       Она тихонько засмеялась: 
       - А, соотечественник? И вы попались на этих ужасных дорогах?.. 
  Садитесь. 
       Дмитрий лихо прыгнул через борт, ее изящная ножка тут же 
  коснулась педали. Мотор слегка ревнул, машина пошла легко, сразу 
  набирая скорость. Он сидел смирно, хозяйку машины рассматривал 
  искоса, стараясь не напугать ни единым движением. 
       Ей не больше двадцати, яркая и полная жизни американка, жизнь в 
  ней кипит, но в каждом движении чувствуется звериная самоуверенность 
  жительницы Империи, за которой вся мощь страны, она не побоялась 
  подсадить незнакомого мужчину в полудиком месте, хотя может 
  оказаться маньяком... 
       - Вы здесь по делам или как турист? - поинтересовалась она. 
       Он уловил быстрый взгляд из-под необычайно густых и длинных 
  ресниц. Косметика вообще нанесена умело: до предела подчеркнутые 
  глаза, чуть-чуть румян на скулах, зато губы накрашены густо и 
  широко, придавая вид веселого вампиренка 
       - Какой турист, - ответил он со вздохом. Далеко в синем небе 
  пронесся вертолет, исчез, но следом показался второй. Дмитрий 
  старался не смотреть в их сторону, сказал уныло: - Все дела, дела... 
  А тут солнце, красивые женщины... Кстати, меня зовут Джон Смит. 
       - Клара Эйдельсон, - сказала она музыкальным голосом. 
       Глаза ее смеялись. Чувствовалось, что ей приятно вести машину, 
  находиться рядом с молодом и очень сильным парнем, здоровым и 
  чистом, это из него так и прет, явно к наркотикам не притрагивался, 
  взращен на молоке, сливках, витаминах, настоящий американский 
  парень, мечта всех девушек. 
       - Красивое имя, - сказал он искренне. 
       Она засмеялась. От нее пахло нежно, ему показалось, что это не 
  духи, а запах ее собственной кожи, а когда подвигал носом и 
  прислушался к ощущениям, с изумлением убедился, что ему вовсе не 
  почудилось. 
       - Какой здесь может быть бизнес? - спросила она с веселым 
  презрением. - Здесь же ничего, кроме кокаина... 
       Она осеклась, быстро взглянула в его сторону. В ее глазах 
  впервые метнулся испуг. Дмитрий понял, сказал серьезнее: 
       - Да, это проблема. Но хуже всего, что эта зараза шла таким 
  потоком в нашу страну. 
       Она чуть перевела дух, но настороженность ее не оставляла, а 
  голос ее был осторожным и взвешенным: 
       - Да, это проблема. Но почему "шла"? С каждым годом этой дряни 
  все больше завозят в нашу страну! Я бы этих наркобаронов... 
       Он чуть усмехнулся. Она покосилась в его сторону и тоже 
  раздвинула губы в улыбке. Дмитрий спросил, поддразнивая: 
       - Что бы вы сделали? 
       - Да перебила бы, - ответила она, не задумываясь. 
       - А как же суд, жюри, адвокаты? 
       Она сделала непристойный жест. Он засмеялся: 
       - Вы просто чудо. Но если вы услышите сообщение, к примеру, что 
  некто ворвался к наркобарону и убил его со всей охраной, семьей и 
  слугами, вы будете осуждать это варварство. 
       - Не буду, - ответила она, не задумываясь. Потом вдруг 
  насторожилась: - Вы так серьезно об этом сказали... 
       - Я? - удивился он. 
       - Вы. 
       - Да у меня рот до ушей! 
       - Вижу. Но что-то в вашем голосе было... 
       На фоне синего неба появились три точки. Донесся рокот моторов. 
  Вертолеты явно обшаривали окрестности. Кто-то уже мог заметить 
  горящий автомобиль, еще четверть часа уйдет на то, чтобы спуститься 
  в пропасть и поискать его тело... Нет, эти полицейские не рискнут 
  опускаться, обратятся за помощью к американцам. А те пока прибудут, 
  спустятся, поищут... Этих не обманешь, при любом пожаре от человека 
  что-то да остается. Обгорелый труп майора задержит их в опознании не 
  больше, чем еще на четверть часа. Снимки зубов, угловой замер 
  скул... 
       Клара тоже вскинула голову, посмотрела на вертолеты, потом на 
  него. Глаза ее посерьезнели. 
       Дмитрий попросил: 
       - Сделайте музыку чуть громче. 
       - Какую станцию? 
       - Да пусть на этой. У них все время идет музыка? 
       - Латины любят музыку, - ответила она. - Но через каждый час 
  передают новости. Это случится еще через сорок минут... А вы что-то 
  ждете? 
       - Да не так, чтобы уж и очень, - ответил он медленно. Девушка 
  оказалась умненькая и на редкость проницательная. - Я уже знаю, что 
  скажут... Но интересно, как объяснят это они... 
       В ее глазах блеснуло любопытство: 
       - Через сорок минут узнаем! 
       - Хотите поведу я? - предложил Дмитрий. 
       Она покосилась удивленным глазом: 
       - Ну наконец-то! Можно было предложить и раньше... 
       Машина слегка замедлила ход, Дмитрий перехватил руль, она легко 
  и грациозно проскользнула на его место. Несколько мгновений 
  наблюдала, как он ведет машину, затем откинулась на спинку сидения, 
  подставив лицо знойному солнцу, длинные ресницы плавно опустились. 
  Выглядела юной, нежной и ранимой, но Дмитрий помнил, что у мирно 
  спящего котенка когти все те же, что и у бодрствующего. 
       Дорога шла на север, к побережью, с правой стороны проплывали 
  древние горы, все еще похожие на трухлявые пни, тянулись на мили, их 
  стены изрезали глубокие старческие морщины, эти горы изъело ветром, 
  грозами, искрошило нередкими тайфунами, но стены по-прежнему торчали 
  прямо из зеленой травы, словно камни и глыбы, что скатывались с 
  вершин, на лету рассеивались в пыль и уносились ветром. 
       Дмитрий узнал затвердевший песчаник, пропитанный минеральными 
  окислами. Под крутыми откосами виднелась густая роща странных 
  деревьев. Их серые обнаженные корни, похожие на старые водопроводные 
  трубы, изгибались и ползли по этих красным стенам как огромные змеи. 
  Густые темно-зеленые кроны выделялись на фоне охры ярко и вызывающе. 
  
     Дорога тянулась почти ровная, по бокам тусклая зелень колючих 
  кустов, акаций с голыми ветками. Дмитрий вел машину по этой едва 
  заметной тропе на предельной скорости, за ним поднималось огромное 
  пыльное облако, которое с вертолета можно засечь за многие мили. 
       Высокие красные стены тянулись и тянулись, он так и видел их 
  как старые трухлявые пни подмосковного леса, и сердце сжалось от 
  тоски и страшного одиночества. В подмосковье на пни он смотрел 
  сверху вниз, а здесь уже начинает закидывать голову, чтобы увидеть 
  рассыпающиеся вершины. 
       Музыка шла мягкая, непривычная для жизнерадостных ритмов 
  ланиносов, затем вдруг щелкнуло, захрипело, громкий голос сказал 
  торопливо: 
       - Мы прерываем концерт для экстренного сообщения! Слушайте, 
  слушайте... 
       Клара очнулась, удивленно посмотрела на часы, потом на Дмитрия: 
  
     - Ого, что это с ними? На десять минут раньше! 
       - Только что стало известно, - продолжал взволнованный голос, - 
  что неизвестными совершено нападение на резиденция известного 
  предпринимателя и мецената барона Гонсалеса, которого подозревают в 
  руководстве картелем по производству кокаина. Пока известно только, 
  что его дворец взорван, а сам барон Гонсалес, возможно, убит... Наша 
  группа уже вылетела на место происшествия, следите за нашими 
  новостями! 
       Щелчок, снова музыка, Дмитрий скосил глаза на Клару. Ее глаза 
  стали как у морского окуня, но если он боялся увидеть на лице ужас, 
  то ошибся: она сияла. Он продолжал смотреть на дорогу, руки на 
  баранке руля, спокойный и невозмутимый. 
       - Это правда? - вскрикнула она. - Этот мерзавец получил по 
  заслугам? 
       - Какие заслуги, - ответил он негромко. - По его вине умерли 
  сотни и тысячи людей. По заслугам, это надо бы его казнить тысячу 
  раз. Увы, такое невозможно. 
       - Но все-таки... все-таки, - сказала она счастливо. - Он 
  наказан! Справедливость восторжествовала! 
       - Справедливость, - ответил он невесело, - но не правосудие. Ты 
  же знаешь, что это незаконный акт. Совершивших это ждет суд и 
  тюрьма... если их сумеют схватить. 
       Она смотрела на него с восторгом: 
       - Но разве барон жил без охраны? Я слышала, он окружил себя 
  целой армией! У него даже настоящая армия куплена, не говоря уже о 
  полиции! 
       Он чуть-чуть усмехнулся, голос сделал заговорщицки тихим: 
       - Ты думаешь, одно отделение спецназа моей страны... не 
  справится со всей колумбийской армией? 
       Ее глаза вспыхнули от восторга: 
       - Так вот ты откуда! 
       Он чувствовал ее ощупывающий взгляд, которым она пробежалась по 
  его мускулистому телу, где ни одной мышцы нет, вздутой тупым 
  качанием железа, а все обретены в схватках, прыжках, ударах. 
       - Разве я такое сказал? - удивился он. - Моя страна в этом не 
  участвует. И если я... те, которые это сделали... попадут в лапы 
  властей, Америка от них тут же отречется. 
       -Проклятые международные законы, - сказала она с ненавистью. - 
  Эх!.. Когда же мы поставим весь мир на колени, чтобы моя страна 
  правила миром и учила всех, как жить правильно! Ладно, ты только 
  скажи, что надо делать. Ты делаешь услугу моей стране, любой 
  здоровый американец должен благодарить тебя. 
       Он отмахнулся: 
       - Да нет, я выполняю свой долг перед своей страной. Увы, 
  поставки кокаина не оборвутся, хотя... сократятся почти вдвое. А 
  потом... 
       - Потом, - закончила она горячо, - что-то придумаете еще. Но 
  если половина детей Америки будет спасена от героина, уже это 
  много!.. Послушай, тебе ведь надо как-то выбираться, да? У тебя есть 
  возможности? 
       - Есть, - ответил он. 
       - В самом деле есть? 
       - Есть-есть, - ответил он. 
       Она покачала головой: 
       - Я слышу как твои губы говорят "есть", а внутри у тебя говорит 
  нечто другое. Ты не хочешь подвергать меня неприятностям? Я 
  понимаю... Но хоть какую-то малость я могу для тебя сделать? 
       Он ответил с неохотой: 
       - Понимаешь... всегда случаются какие-то мелочи. Словом, я был 
  разлучен со своими друзьями. Сама понимаешь, если говорить совсем уж 
  откровенно, то такие крепости не берут в одиночку. Но отряд ушел 
  одной дорогой, а я на встречу не успел. Теперь они уже на пути в 
  родные казар... гм... дома, а я малость застрял. 
       Она приподнялась, оглянулась на приближающийся шум винта. 
  Вертолет пронесся совсем близко. Они увидели как их рассматривают в 
  бинокль. Дмитрий неодобрительно покачал головой, его золотые волосы 
  блестят на солнце, выдавая в нем американца, а Клара задорно 
  высунула язык, показала вертолетчикам рожки, а затем растянула 
  указательными пальцами рот и скорчила страшную рожу. 
       Видно было смеющиеся лица, вертолет пошел дальше вдоль дороги. 
  Клара с облегчением опустилась на сидение: 
       - Ну вот... По крайней мере, тебя не ищут за рулем моего форда. 
  
     - Да еще с очаровательной девушкой, - добавил Дмитрий. 
       - А ты... в самом деле меня находишь... хорошенькой? 
       Он повернул голову. Она смотрела чисто и открыто, ее губы 
  слегка приоткрылись. Не отпуская руль, он наклонился и слегка 
  коснулся нежных мягких губ своими твердыми, словно вырезанными из 
  дерева. 
       Побережье открылось внезапно, но еще за километр Дмитрий 
  чувствовал влажное дыхание океана. Машина шла еще высоко, море 
  плескалось далеко внизу, здесь куда ни кинь взор, везде скалы, горы, 
  обрывы, но далеко впереди уже виднелся причал, а моря там не видно 
  от множества кораблей и корабликов, яхт, рыболовецких суденышек. 
       - Вот там стоит наша яхта, - сообщила она. - Не совсем наша, 
  правда, но мы арендовали ее на все лето. Мои компаньоны задержатся 
  еще на две недели, а мне все равно пора возвращаться в Штаты. 
       Он усомнился: 
       - Ты уверена, что на ней можно добраться до берегов США? 
       Она взглянула искоса: 
       - Добраться доберемся... У тебя не будет проблем по 
  возвращении? 
       Он удивился: 
       - Откуда? Я был в отпуске. Алиби у меня, конечно, нет, откуда 
  алиби у человека, который ездил по стране на попутных машинах?.. 
       - Ты не знаешь... как заполучить алиби? 
       - Гм... 
       Она засмеялась: 
       - Если надо, я с удовольствием совру, держа руку на Библии, что 
  все это время мы пролежали в постели. 
       Он, кивнул, принимая такую жертву, он круто повернул руль, и 
  машина понеслась к причалу. 
  

       Глава 38 
  

       Фред выжимал из своего фордика все, на что тот был способен. 
  Если бы не ремни безопасности, уже разбил бы голову о руль или его 
  бы вышвырнуло. Машину подбрасывало на каждом пригорке, она взлетала 
  как птица и, пролетев по воздуху несколько метров, тяжело плюхалась 
  на землю. Колеса выдерживали, руль пытался вырваться из рук, но он 
  гнал на предельной скорости, пока из-за холмов не вынырнул лагерь, 
  где кишело народом, взлетали и садились вертолеты, а машины все 
  прибывали, на этот раз уже с солдатами, вооруженными как для тяжелых 
  боев в Пиренеях. 
       Его встретили еще за сотню шагов, тщательно проверили 
  удостоверение, а на входе в лагерь даже сунули его удостоверение в 
  портативный анализатор. Все это время его держали под прицелом трех 
  автоматов. Фред начал нервничать, лица у солдат слишком уж 
  вытянувшиеся, в глазах настороженность, переходящая в страх. По ту 
  сторону палаток огромный армейский грузовик-фургон, еще на прицепе 
  целый стальной дом, замаскированный под туристический передвижной 
  лагерь. Из открытый дверей доносились возбужденные голоса. 
       В анализаторе долго мигало и скреблось, затем, к разочарованию 
  охранников, выплюнуло под зеленый огонек: "Полный допуск". Охрана с 
  явной неохотой убрала автоматы, а он, оставив машину, прошел через 
  весь лагерь. Кровь все еще не затоптали на траве, она же щедро 
  забрызгала камни, брезент обоих палаток. Возле одной на корточках 
  сидел офицер со значками различия капитана, сосредоточенно подбирал 
  и рассматривал пустые гильзы. Возле него топтался солдат, в руках 
  коробка, похожая на факс. Капитан встал, протянул руку: 
       - Капитан Вильямсон, - представился он. 
       Они обменялись крепким рукопожатием, Фред поинтересовался: 
       - Какие-нибудь следы? 
       - Неплохие, - улыбнулся Вильямсон. - Патроны стандартные, 
  армейские. Но фабричный номер партии совпадает с теми, которые были 
  найдены при в прошлом году в пригороде Чикаго. 
       - Ого, - сказал Фред уважительно. - Вы помните такие мелочи? 
       Вильямс улыбнулся еще горделивее: 
       - У меня память как в компе. К тому же мне показалось, что там 
  действовали уж очень крутые ребята. Непривычно крутые! Вот и 
  постарался запомнить. Я провел там некоторые расследования... 
       - А здесь? 
       Вильямсон оглянулся на фургон: 
       - Да, в полевых условиях анализируем остатки пороховой смеси. 
  Недавно проследили путь крупной партии "калашниковых"... понятно, 
  китайского производства, но здесь явно наше оружие. Как и патроны. 
       В ящике, который держал солдат, щелкнуло, зажужжало. Фред 
  ожидал, что из щели поползут листки бумаги, но оттуда полетели с 
  сухими щелчками, похожими на выстрелы с глушителем, яркие 
  фотографии. Все яркие и контрастные, в цвете. Вильямсон сгреб в 
  аккуратную стопку, протянул Фреду: 
       - Кого-нибудь знаете? 
       Фред разложил веером, парни со снимков смотрели сурово и с 
  поджатыми губами, словно их засняли уже после того, как узнали о 
  цели своего задания. На некоторых фотографиях в разгар тренировок, 
  пара снимков в столовой, и Фред поразился насколько скудное питание 
  у этих крепких парней, которые с головы до ног в буграх мускулов. 
       - Это вот Ермаков, - люъяснил он Вильямсону. - Полковник, самый 
  опасный противник. Если уж его забросили лично, то операция у них 
  непростая... Это Валентин Трубецкой, Тарас Пригайло, Дмитрий 
  Човен... Который улыбается, это Макс. Единственный, кто улыбается. 
  Почти по-американски, так же чисто и открыто, разве что этот 
  улыбается совершенно искренне. 
       - Да, он отличается. Похож на прибалта. 
       - Да? Да у русских разве разберешь? В русском намешано крови 
  больше, чем в американце. Нет, он русский, хотя о его прошлом 
  известно мало. 
       Вильямсон хмыкнул: 
       - Мало?.. Эти фотографии... Что у вас за агентура там?.. Из 
  самого гнезда, надо же... 
       Фред развел руками: 
       - Хотел бы сослаться на наш высокий профессионализм, но... в 
  России сейчас такая неразбериха, что кажется: приходи и бери их 
  голыми руками. Правда, уже обожглись, но попытки, понятно, будут 
  продолжаться. Информацию получать до смешного просто. И недорого. 
       Вильямсон с любопытством смотрел, как вице-директор ЦРУ двумя 
  пальцами выудил из нагрудного кармашка прибор размером с крупную 
  пуговицу. Он не заметил, когда и где вице-директор нажал на "play", 
  но тотчас же донесся сильный чистый голос. Ему ответил другой голос, 
  явно человека постарше. Вильямсон вскинул брови: 
       - А это что? 
       - Говорят Тарас Пригайло и Дмитрий Човен, - объяснил Фред. - 
  По-русски. Хотите услышать их голоса на английском? Произношение как 
  у англичан. Даже чересчур правильное. Есть голоса всех их 
  спецназовцев. Когда веселые, когда грустные, даже когда рассказывают 
  анекдоты... 
       - Анекдоты? 
       - Да. Про тупых юсовцев, в основном. 
       Вильямсон хмыкнул: 
       - Да, вы основательно нафаршировали российские структуры своими 
  агентами. Да-да, вы говорили, что их сейчас только ленивых не 
  обворовывает... а ленивые в нашем мире не выживают. 
       Фред посмотрел по сторонам, сказал с кривой улыбкой: 
       - Но для протокола, как говорится, но мы знали об их задании. 
  Нам расправиться с наркобаронами не дает сенат, а у русских к власти 
  пришел недавно генерал, который не очень-то считается со своим 
  сенатом. Черт, ему бы президентом в нашей стране стать!.. 
       Вильямсон сказал: 
       - Но почему они вдруг пошли на север? Что за уловка? Все базы 
"красной бригады" как раз на юге, в непроходимых джунглях. Или они 
  попробуют сделать петлю? Я понимаю, наши ребята не ожидали такого 
  уровня. Потому и упустили. Надо было сразу группу "дельта" сюда 
  бросить, окружить их, остановить при отходе... 
       Фред хмыкнул: 
       - Надо признаться, мы тоже не ожидали, что они будут 
  прорываться в эту сторону. Другое дело, затеряться в джунглях... 
       - Сейчас в городе можно затеряться проще, чем в джунглях! 
       - Да, при условии, что все они... они большая часть владеет 
  испанским. 
       Фред вспомнил многочисленных Хуанов, которые сдерживали напор 
  войск генерала Франко в Испании, покрутил головой: 
       - Уверен, что владеют. Надо срочно раздать их портреты на всех 
  авиалиниях. Потому что у меня нехорошее предчувствие... 
       - Что за предчувствие? 
       - А если они была заброшены не только затем, чтобы убить 
  наркобарона? Если им что-то надо и здесь? Не в Колумбии, а, в нашей 
  стране? 
       - Что, в США? 
       - Да. 
       - Но это безумие! 
       - Что, безумие сунуться в нашу страну? 
       - Да чтоб русский спецназ... 
       Фред поморщился: 
       - Арабские террористы взрывают бомбы прямо перед Белым Домом, а 
  они не круче русских. Если мы не перехватим русских по дороге, они 
  могут натворить бед. 
       Вильямсон пожал плечами: 
       - А что говорит ваш информатор? 
       Фред признался с неохотой: 
       - Это управление, в отличие от КГБ или ГРУ, обладает особой 
  степенью свободы. В том числе и свободы принятия решений. И даже 
  выбора целей. 
       Вильямсон содрогнулся: 
       - Страшно представить себе такое учреждение. 
       Фред кивнул, вид был несчастный: 
       - Да, хотя подбирают людей только абсолютно честных и с высокой 
  ответственностью. Что, собственно, как хорошо, так и плохо. Для нас. 
  Потому что высокая ответственность перед своей страной... своим 
  народом... может толкнуть на действительно страшные вещи! 
       Солнце уже поднялось к зениту, когда на горизонте показалась 
  полочка земли, а чуть погодя уже можно было различить небоскребы, 
  что теснились у самой воды. Яхта шла споро, волны стучали о борта. 
  Вода напоминала ту, что сбегает с холмов, где стоят коровники. 
  Серая, с плавающими фекалиями, мусором, нефтяными разводами, она 
  кричала о мощи огромного города, который вырос из крохотной 
  голландской колонии. 
       Дмитрий опустился в каюту. Полумрак, легкий аромат духов и 
  неспокойной ночи, Клара широко распахнула невинные глаза, все еще 
  подернутые сном: 
       - Как, уже утро? 
       - Уже скоро полдень, - ответил он счастливо. 
       Она попыталась подняться, в изнеможении рухнула обратно: 
       - Дикарь, что ты со мной сделал?.. Разве же можно заниматься 
  сексом всю ночь? 
       Он покачал головой: 
       - Нет, конечно. 
       - Тогда чего же... 
       - Клара, - сказал он серьезно, - для меня это был не секс. 
       Она приподнялась, с неодобрением посмотрела на свои руки, где 
  остались следы от его пальцев. Вывернула шею, стараясь заглянуть на 
  свои ягодицы. 
       - Секс, - заверила она. - Теперь я верю, что мирные жители за 
  надежной спиной морской пехоты! Или ты не из морпехов? 
       - Нет, - ответил он. 
       - Из "дельта"? Или "СВИТ"? Других не знаю, прости. 
       - Прощаю, - ответил он великодушно. - Всех этих ребят, которых 
  ты перечислила, я на завтрак ем без соли. Мелочь. Но я о другом... 
  Мы с тобой уже трое суток неразрывно. А бывает, что достаточно и 
  одного взгляда... 
       Она села, обнаженная, все еще с нежной белой кожей, хотя неделю 
  провела в Колумбии, и трое суток в море. Глаза ее стали серьезными: 
       - Ты о чем? 
       Он сказал хриплым голосом: 
       - Клара... Я не знаю, что со мной происходит. Но я уже не могу 
  без тебя. 
       - Ну. - проговорила она медленно, явно пытаясь как-то разрядить 
  серьезность разговора, - ты и так не слезал с меня трое суток... 
       Он сглотнул, чувствуя как в груди дрожит мелко-мелко, пытался 
  перевести дыхание, но не мог, в горле остановился тугой ком, не 
  сдвигался, мешая дышать. 
       - Клара, - выдохнул он с мукой, - я люблю тебя. Я не смогу без 
  тебя. Честное слово, я никогда не думал, что смогу сказать такие 
  слова... что когда-то их скажу! Если слышал их в кино или в театре, 
  то кривился или ржал как конь. Но сейчас я весь - окровавленное 
  сердце. Я люблю тебя, Клара! 
       Она медленно одевалась, пока он говорил, а когда Дмитрий 
  выдохнул последние слова, провела мягкой ладонью по его небритой 
  щеке: 
       - Джон... или как тебя зовут... 
       - Я скажу тебе свое настоящее имя, - пообещал он, - как только 
  ты... 
       Она мягко улыбнулась, он смотрел остановившимся глазами как ее 
  босые ступни быстро пробежали вверх по ступенькам. 
       Яхта на автомате приближалась к причалу. Клара перехватила 
  управление, быстро и ловко направила между двух таких же, только 
  поновее, умело пришвартовала. Дмитрий угрюмо смотрел на берег. В 
  душе была горечь, а в сердце жгло, словно туда плеснули ядовитой 
  кислоты. 
       Не оборачиваясь, она проговорила медленно: 
       - Спасибо, Джон. Никто и никогда мне не говорил таких слов. Я 
  буду о них вспоминать... иногда. Когда буду засыпать, когда уже 
  нереальность смешивается со сказочными грезами. Я буду видеть тебя, 
  Могучего и Настоящего... Но, прости, у меня добрый и заботливый 
  муж... Я не могу его оставить. К тому же, у него сейчас трудности на 
  работе. Я должна быть рядом... 
       Он спросил тупо: 
       - Ты... ты сейчас едешь к нему? 
       Она чуть повернула голову, он чувствовал как ее ласковый взгляд 
  почти так же ощутимо нежно погладил его по небритой щеке, как только 
  что гладила рукой: 
       - Я тоже люблю тебя, Джон. Это удивительно! Я даже не знала, 
  что это... Увы, я должна... Я даже не прошу меня понять, у нас 
  слишком разные ценности. Ты, наверное, выходец из Ирландии? 
       - Почему? - спросил он тупо. 
       - Ну, они все еще борются за что-то... Любят, страдают... 
  Прости, Джон. Мы уже прибыли. Прошу тебя, уходи. Уходи, не мучай 
  меня! 
       Их глаза встретились. Она вздрогнула, заряд неведомой силы 
  прошел по ее телу как удар тока. Дмитрий проговорил хриплым от 
  горечи голосом: 
       - Клянусь, отныне и вовеки у меня не будет другой женщины. Не 
  будет... детей. А род на мне прервется. Прощай, Клара! 
       Он перепрыгнул через борт. На миг его голова исчезла, ей даже 
  показалось, что он не допрыгнул до пирса, но тут же его прямая 
  фигура появилась в зоне видимости, он уходил, прямой и твердый, но 
  она видела, что он весь - кровоточащее сердце. В груди сладко и 
  тревожно заныло. С этим человеком исчезает другой мир, странный и 
  нереальный как детские сны. Она прерывисто вздохнула словно ребенок 
  после долгого плача, взгляд упал на часы. Ого, Феликс уже 
  заканчивает работу, надо успеть привести себя в порядок. 
       Возможно, она даже расскажет Феликсу о необычном приключении. В 
  конце-концов, знает же он про Смита, про Дональда и остальных его 
  коллег? 
       Она с усилием улыбнулась, как подобает настоящей американке, и 
  начала думать о приятном: ее встретит улыбающийся Феликс, она войдет 
  в свою опрятную и нашпигованную всеми удобствами кухню, у нее 
  прекрасная квартира, ссуда почти выплачена, у нее просторная кровать 
  с 39подогревом, у нее уютный и налаженный мир, защищенный от всех 
  холодных ветров. 
       А этот необычный человек... пусть останется в ее снах. 
  

       Глава 39 
  

       Дмитрий прошел мимо магазинов, проверяясь у витрин, зашел в 
  булочную и вышел из другой двери, спустил в метрополитен, дождался 
  вагона и сел, а когда за ним вдвинулось еще с десяток народу, 
  вспомнил, что не туда сел, придержал захлопывающиеся двери и 
  выпрыгнул на перрон. 
       Слежки не было, да и с какой стати за ним следить, через 
  полчаса он уже нажимал кнопку звонка у неприметной двери на третьем 
  этаже старого негритянского дома. Звонить пришлось долго, наконец 
  послышались шаркающиеся шаги. Он чувствовал, что его разглядывают 
  долго и подозрительно. 
       Сиплый голос спросил: 
       - Кого Иблис принес? 
       - Слугу пророка, - ответил Дмитрий как можно жизнерадостнее, 
  хотя перед глазами стояла Клара, а душу разъедала горечь. - Мне 
  нужен дядюшка Вилли Блексмит! 
       - Какой к черту, - раздался раздраженный голос. - Здесь всегда 
  жили Кванго. 
       - А тетушка Розали Блум? - спросил Дмитрий упавшим голосом. 
       - Парень, ты смеешься? - голос прозвучал совсем угрожающе. - 
  Таких имен вообще не бывает! Питер Кванго, Сильвестр Кванго... 
       Дверь распахнулась. На пороге стоял высокий поджарый негр. Весь 
  в черной коже, даже кепочка блестит, как будто шел под дождем. По 
  курточке и обтягивающим брючкам разбросаны массивные заклепки. Таким 
  бравым парням, там они звались рокерами, Тарас совсем недавно ломал 
  кости вместе с их харлеями. 
       - Привет, - сказал негр. - Меня зовут Вилли! Ты точно ничего не 
  перепутал? 
       - Нет, - ответил Дмитрий тише. - Меня зовут Ахмед, я издалека, 
  мне нужна помощь. 
       Негр выдвинулся, посмотрел по сторонам и вверх по лестнице, 
  спросил шепотом: 
       - Зайдешь? Или тебя сразу в комитет? 
       - Давай сразу, - ответил Дмитрий. Он ощутил неимоверное 
  облегчение, ибо хотя кодовые слова совпадали, как и отзывы на них, 
  но негр так искренне разыгрывал недоумение, что Дмитрий почти 
  собрался уходить. - Мне нужно установить связь не только с ними. 
       На выходе встретили двух проституток, промчалась стайка детей, 
  но дальше никто ими не интересовался. Вилли двигался, выпятив грудь 
  и бесцеремонно разглядывая женщин. Здесь это приветствовалось, 
  женщины чувствовали, что не зря красились, а полиция видела, что 
  горожанин не забивает голову политикой и митингами протеста. 
       Несмотря на солнечное утро, на стенах и даже поперек улицы 
  вспыхивали яркие огни разноцветной рекламы. Голые бабы с толстыми 
  задницами и ковбои с постоянно стреляющими пистолетами, а когда 
  прошли еще пару кварталов, там тоже вертели задницами голые бабы, а 
  ковбои палили с двух рук. 
       На всю стену третьего квартала было панно из лампочек, где 
  возникали ковбои, стрельба из двух пистолетов, затем голые бабы - 
  толстые, сочные, тут же снова стреляющие ковбои, голые бабы, 
  ковбои... 
       Вилли что-то рассказывал, Дмитрий начал прислушиваться, этот 
  негр был чем-то похож на Филиппа и Славку вместе взятых, такой же 
  восторженно непрактичный, но горячий, в глазах блеск, словно 
  накурился или ширнулся, а может и в самом деле, с этими борцами и в 
  Москве не понимал, что их приводит к неприятию строя: кого политика, 
  а кого измена девчонки, которую считал своей собственностью. 
       - Есть еще "Знамя Аллаха", - донесся голос Вилли. - Эти сволочи 
  содрали у нас название!.. Только у нас все правильно: "Знамя 
  пророка", а они решили сделать еще круче, сволочи!.. Перебить бы их 
  всех, а потом и с проклятым империализмом покончить... 
       - "Знамя пророка" звучит лучше, - поддакнул Дмитрий. Подумал, 
  что рискованно на улицах обсуждать такое, но в их сторону никто не 
  смотрел, а если и услышит, то кто из серьезных людей будет обсуждать 
  на улице операции? Так, мальчишки бахвалятся, внимание девчонок 
  привлекают мнимой крутостью. - У вас и оружие есть? 
       Вилли взглянул удивленно: 
       - Конечно... Или какое-то особое? Только скажи, купим. В нашей 
  стране хоть гаубицу покупай и устанавливай во дворе!.. Все можно. И 
  стрелять из нее можно. Это вам там Саддам Хусейн запрещает, а зря... 
  Только даже за холостой выстрел припаяют столько штрафов, начиная от 
  нарушения тишины и кончая исками по делу беременной дуры, у которой 
  за три мили отсюда выкидыш, что за всю жизнь не расплатишься... 
       Улица постепенно менялась. Огромные блистающие небоскребы 
  становились короче, теряли блеск, пока не превратились в обычные 
  дома, а затем и вовсе потускнели. Улица сузилась, автомобили уже не 
  мчались, блистая хромом, а ползли нелепые и старые, нередко попросту 
  ржавые. 
       Дмитрий с изумлением смотрел на дома с облупившейся 
  штукатуркой, на покосившиеся заборы, кучу хлама, горы мусора, на 
  брошенные на обочине и ржавеющие грузовики, какие-то железные котлы. 
  Асфальт выбит, словно здесь рвались бомбы, ямки забиты мусором, 
  сгнившими коробками из-под сигарет, какой-то дрянью, от которой 
  несет так, что желудок поднимается к горлу. 
       Вилли заметил его удивление, буркнул: 
       - А ты чего ждешь, шейх? Это у вас там все на кадиллаках. Нет 
  бедных, нет богатых... А здесь ты видишь этот ад... 
       - Черт, - вырвалось у Дмитрия невольно, - но это же Бродвей? 
       - Бродвей, - подтвердил тот все угрюмее. 
       - Тот самый? Который на все рекламах? 
       - Ты ведь ехал по прямой, не так ли? 
       - Да, но теперь мне начинает чудиться, что где-то свернул в 
  деревушку Камеруна. 
       Вилли горько засмеялся. Его согнутая фигура нырнула из тесный 
  просвет между домами, Дмитрий скользнул следом, чувствуя, что попал 
  не то в средневековье, не то в пригород Одессы: между домами 
  протянуты веревки с бельем, под ногами горы пустых картонок, а из 
  некоторых торчат ноги местных бомжей... 
       Вилли стукнул в одну неприметную дверь, выждал и постучал 
  снова, скук явно условный, в прерывистом негритянском ритме, после 
  паузы отворила толстая неопрятная женщина. Она что-то жевала, руки 
  вытирала о грязный замасленный передник, щеки и даже лоб блестели от 
  жира. 
       - Чего надо? - поинтересовалась она недружелюбно. 
       - Да это свой, тетя Бен, - ответил Вилли, а Дмитрий невольно 
  подумал, что эта громадная толстуха с мужским именем в самом деле 
  похожа если не на Биг Бен, то уж на Царь-колокол - точно. 
       - Все свои, - проворчала толстуха, - да только вещи все одно 
  пропадают. 
       Она отступила, Вилли проскользнул в дверь, Дмитрий постарался 
  не задеть эту колышущуюся гору жира. Кто-то подсчитал, что процентов 
  восемьдесят бедных жителей Империи страдают от избытка веса, а сорок 
  - от ожирения, в то время как девяносто процентов богатых - ни капли 
  жира, все спускается на тренажерах. 
       В этой квартирке все блестело пятнами жира, словно толстуха 
  жарила оладьи и за все хваталась масляными руками, воздух стоял 
  прогорклый и чадный. У Дмитрия защипали глаза. Вилли провел его 
  через три тесные заставленные мебелью комнаты, приходилось 
  переступать через разные узлы и ящики, распахнул дверцы платяного 
  шкафа. Старая одежда теснилась на плечиках, тоже ветхая и настолько 
  грязная, словно ее собирали на самых отвратительных помойках. 
       Вилли с трудом раздвинул одежду, ее было напихано столько, что 
  не желала подаваться, Дмитрий заметил как пальцы Вилли ощупывают 
  стенку. Он что-то выстукивал, нашептывал. К изумлению Дмитрия по 
  старой фанерной стенке пробежала трещинка, оттуда пахнуло затхлым 
  воздухом подземелья. 
       Фанера раздвинулась шире, Вилли проскользнул в щель, тут только 
  Дмитрий заметил, что за фанерным покрытием чувствуется толстый 
  стальной лист. Впереди блеснул свет, Вилли уже включил фонарик, 
  Дмитрий увидел сырые и покрытые зеленой плесенью ступеньки, уводящие 
  вниз в темноту. 
       Это было заброшенное подземелье, похожее на бомбоубежище второй 
  мировой. Дважды дорогу перебежали крысы, под стеной темнели кучки 
  высохших нечистот. Дмитрия не покидало ощущение, что за ним 
  наблюдают, но сколько не бросал украдкой взгляды по сторонам, 
  скрытых телекамер не заметил. 
       На той стороне темнела старая металлическая дверь. Вилли 
  отодвинул все три запора, простые и бесхитростные, дальше прошли 
  через странное объемное помещение, не то заброшенный склад, не то 
  туалет, судя по запахам, затем миновали еще пару просторных комнат, 
  Дмитрий уже начал дивиться расточительству, в его Москве дрались за 
  каждый метр площади, аренда стоит бешеных денег, а Вилли отыскал ход 
  вниз, помчался, лошадино улыбаясь и гремя каблуками по металлическим 
  ступенькам. 
       Ступеньки, как и водится, привели к металлической двери. 
  Несмотря на все старания держать ее в запущенном состоянии, Дмитрий 
  заметил, что поставили ее сравнительно недавно, чуть перевел дух, а 
  то уже его путешествие начало казаться делом безнадежным. 
       Вилли стучал недолго, в двери щелкнуло. Дмитрий изумился, 
  почему никто ничего не спрашивает, но когда переносил ногу через 
  порог, поймал глазом крохотный солнечный лучик. Явно их рассмотрели 
  через мощные скрытые телекамеры, может быть даже записали частоту 
  пульса и прочие разные штучки, не за всеми же новинками успевают 
  следить даже в "Каскаде". 
       В новом помещении никого, но едва перешагнули порог, дверь тут 
  же захлопнулась. Дмитрий заметил, что толщиной она с лобовой лист 
  бронетранспортера, из торца выглянули и спрятались три штыря из 
  нержавеющей стали. 
       Вилли отмахнулся: 
       - Да это везде так... Из-за наркоты могут и не такое выломать. 
       - Часто бывает? 
       - Слишком, - отметил Вилли. Он сгорбился, помрачнел. - У меня 
  из-за наркотиков два брата сгинуло, сеструха кончилась, половина 
  друзей либо перемерла, либо с собой покончили... Я бы этих 
  наркобаронов! 
       - Не только ты, - ответил Дмитрий. - Не только ты... 
       Ком в горле растворился, но теперь во рту он чувствовал едкую 
  как царская водка горечь. Кто-то совсем недавно тоже говорил о 
  ненависти к наркобаронам. 
       Они стояли на железном мостике, грубая металлическая лесенка 
  вела вниз. Это был подвал, похожий на просторное бомбоубежище. Яркие 
  лампы бросали в его сторону яркие как у прожекторов лучи. Он 
  щурился, едва видел под ногами узкие металлические ступеньки. 
       Пока спускался по ступенькам, чувствовал на себе десятки пар 
  внимательных глаз. Наверху был раскаленный мир, в здесь от стен 
  несло прохладой, на металлических трубах висели крупные капли, время 
  от времени срывались на цементный пол. Воздух плотный, влажный, хотя 
  по легкому движению он ощутил, что здесь есть вентиляция. 
       Пока он спускался его изучали настороженно, с некоторым 
  любопытством, Огромное помещение казалось пустым, хотя в середине 
  зала за столом сидели четверо, а под стенами неподвижно стояли 
  молодые парни и девушки с автоматами в руках. 
       Дмитрию почудилась некоторая театральность, но прикинул возраст 
  собравшихся, общую любовь к оружию, понял, что и здесь свои филиппы 
  и славки. Он встретился с горящими глазами молодого черноволосого 
  парня, явно латиноса, красивого как цыган, подтянутого, весь в огне, 
  готов к немедленным действиям, словно давно ждал повода наконец-то 
  поставить Империю Зла на уши, чуть не назвал его Славкой. 
       За столом сидели лидеры движения, все чернокожие, только самый 
  крайний, чуть ли не на приставном стульчике, белый, даже не латинос, 
  а с явном примесью ирландской или немецкой крови. Дмитрий 
  всматривался в их суровые лица, слегка надменные, лица бесспорных 
  руководителей организации, что ставит своей целью победу ислама 
  любой ценой, вплоть до вооруженной борьбы. 
       Ему знаком велели подойти к столу. Дмитрий видел с каким 
  вниманием парни под стеной наблюдают за каждым его движением. И хотя 
  его тщательно обыскали, но все знают, что есть группы людей, 
  убивающие голыми руками с такой же легкостью, как если бы держали 
  автомат. 
       - Чем вы докажете, - сказал высокий седой негр, он сидел за 
  столом во главе, - что вы в самом деле... оттуда? 
       Дмитрий слегка поклонился: 
       - Как вы понимаете, у меня не может быть документов. Более 
  того, если я попаду в руки противника, я буду отрицать, что я вообще 
  когда-либо видел мой Ирак... Словом, у меня в самом деле нет никаких 
  подтверждений. Если честно, то разве ФБР не снабдило бы меня всеми 
  необходимыми бумагами? 
       Одна из четверки, молодая женщина с грубым решительным лицом, 
  сказала седому негру: 
       - Рамирес передал, что с Востока прибыла группа наших братьев. 
  И что один из них может быть... будет добираться в одиночку. 
       А парень с огромным кадыком сказал нервно: 
       - Его приметы совпадают. Да и что-то слишком зашевелились копы 
  в нашем районе!.. Не думаю, чтобы их всех подняли для того, чтобы 
  нас дурачить. 
       - Округа, - сказала женщина задумчиво, - могли бы... но не 
  штата! 
       Снова Дмитрий ощутил на себе испытующие взгляды, но теперь на 
  некоторых лицах сумел уловить растущее уважение. Не всякая 
  экстремистская организация способна настолько всполошить власти, 
  чтобы по тревоге подняли всю полицию, да еще запросили помощи из 
  соседних регионов. 
       - Я не враг, - сказал он как можно искреннее, - я только 
  другой... Я из страны, где больше верят честному слову, чем 
  адвокатам. И где не боятся отдать жизнь за идеи, за лучшее будущее 
  для всех, а не только для себя. 
     Один из чернокожих, помоложе седого негра, но старше остальных, 
самый огромный и весь в выступающих буграх мышц, с фанатичным 
блеском в глазах, сказал яростно: 
     - Эта страна тонет в пороках! Когда все люди... даже мужчины!.. 
так берегут здоровье и не заботятся о стране, то мне стыдно, что я 
принадлежу к этому народу!.. 
     Высокий негр с короткой бородкой сказал строго: 
     - Джекобс, Джекобс! Мы уже не принадлежим этому обреченному 
народу. Мы - мусульмане. 
     - Да, - сказал тот с жаром. - Мы - мусульмане. 
     Дмитрий смотрел на обоих с восторгом. Такие яростные лица давно 
не видел, здесь жизнь кипит, ярость готова вырваться пытающей лавой. 
Это настоящие патриоты, они жаждут действий. Оба готовы отдать жизни 
за правое дело, что понятно для русского, но так непривычно для 
любого, кто родился и жил по эту сторону океана. 
     Этот яростный негр, все еще свирепо раздувая ноздри, протянул 
ему руку через стол, сказал просто: 
     - Меня зовут Джекобс. Ты не сердись, но нам приходится быть 
настороже. За нами охотится как ФРБ, так и ЦРУ. Даже УНБ, говорят, 
проявляет интерес. 
     - А что за УНБ? - поинтересовался Дмитрий. - Я о такой фирме 
ничего не слышал. 
     - УНБ... Перед нем ФБР и ЦРУ сопливые щенки. Мы знаем о ней 
мало, но знаем точно, что у УНБ есть своя тайная организация, 
сверхсекретная и глубоко законспирированная. О ней не знает ни одно 
из правительственных организаций, о ней не знает ни конгресс, ни 
сенат, которые выделяют деньги на их содержание. И очень немалые 
деньги! 
     - Что, так хорошо живут? 
     - Нет, организация немаленькая. Собственно, это целая армия. 
Целая армия бывших убийц, психопатов, маньяков... которые натворили 
таких дел, что их к смертной казни... но УНБ, фальсифицируя бумаги, 
забирает этих смертников к себе. Там их ставят перед выбором: либо 
приговор приводят в исполнение, либо они будут работать на УНБ. 
Причем, делать то же самое, что делали раньше: убивать, пытать, 
насиловать, зверствовать в своею удовольствие... но только в рамках 
заданий. Понятно, что большинство тут же соглашается. Правда, 
процент отсева во время обучения высок... Не все убийцы оказываются 
достаточно бесчеловечными, чтобы работать на УНБ. Туда вообще 
требуются монстры с нечеловеческой психикой.... Но прошедшие отсев 
работают с удовольствием, получив такую "крышу": все, что они 
  делают, это, оказывается, "на благо страны"! Они, выходит, защищают 
  демократию! 
       Дмитрий чувствовал как по коже пробежал недобрый холодок: 
       - С этими ребятами придется столкнуться? 
       - Вряд ли, - ответил Джекобс помедлив. - Не должны. 
       В комнату вошел грузный негр, обошел под стенкой, словно 
  побаивался нарваться на пулю, вдруг да начнется стрельба. Наклонился 
  и пошептал главе что-то на ухо. Тот выслушал, не отрывая взгляда от 
  Дмитрия, кивнул. Глаза его прошлись по молодому парню сверху донизу, 
  остановились на ее пылающем лице: 
       - Хорошо. Но мы прервемся ненадолго. 
       Вилли поинтересовался: 
       - Случилось что-то? 
       - Случилось, - ответил глава ровным голосом, не предвещающим 
  ничего доброго. - Только что с нами на связь вышла еще группа. 
  Утверждают, что только что прибыли из благословенных стран! 
       Джекобс посмотрел на Дмитрия почти с сочувствием: 
       - Ну, парень, если ты из ФБР... тогда тебе очень не повезло. 
       Сильные руки схватили Дмитрия, он ощутил как заворачивают за 
  спину кисти. С наручниками пришлось повозиться, мешали браслет и 
  часы на другой руке, но Дмитрию не нужен был выигрыш в несколько 
  секунд, а эти вороны возились пару минут, но в конце-концов 
  наручники защелкнулись, его поставили в стене, а Вилли поспешил 
  наверх встречать гостей. 
  

       Глава 40 
  

       Они ввалились с грохотом, стуком подкованных сапог, крутые 
  техасские парни, пропахшие зноем и запахами степных трав. Вид у них 
  был таков, словно хозяева здесь они, а эти негры за столом - всего 
  лишь их ученики, приятели на третьей воде. Тарас сдавил Дмитрия с 
  такой силой, что у того вспикнуло от ушей до пяток, Макс обнимал и 
  хлопал по плечам. Даже замороженное лицо Валентина словно бы слегка 
  оттаяло, однако бросил: 
       - Все-таки расскажи подробнее, как добрался раньше нас. Я знаю, 
  у ЦРУ есть свои самолеты... 
       Дмитрий вспыхнул, но Ермаков быстро и умело отомкнул наручники, 
  не пользуясь даже ключом, хлопнул по плечу, не выпуская руки: 
       - Это он так шутит. Ты молодец, везунчик. Я знал, что завершать 
  операцию будем вместе. Не думал только, что обгонишь. 
       Но в глазах полковника была виноватость. Дмитрий слушал 
  дежурные слова, правильные и округлые как обкатанные морем и ветром 
  камни, пытался поймать взгляд Ермакова, но тот либо смотрел ему в 
  переносицу, либо с преувеличенным одобрением рассматривал его тугие 
  плечи, сильные руки, и говорил, подбадривал, хотя понимает, что этот 
  стажер хоть и лох, но слишком чувствителен, чтобы поверить... 
       - А что будем делать здесь? - спросил Дмитрий. - Как-то 
  выбираться обратно... в Ирак? 
       Ермаков оглянулся на Валентина. Тот наклонился над столом, 
  что-то втолковывал руководству "Знамени пророка". Ермаков сказал 
  вполголоса: 
       - Да-да, конечно. Нам пора выбираться. Но Валентин сейчас 
  побрасывает им одну интересную идею... Теперь они нам братья по 
  вере! У них с десяток их черных членов заточены в тюрьму Хаинстоун. 
  Появилась мысль попробовать выручить их. Тем самым мы сразу поднимем 
  свой авторитет. 
       Дмитрий не понял, почему спецназу так уж нужно вызволять из 
  тюрьмы негритянских... ну, пусть мусульманских экстремистов, и зачем 
  поднимать авторитет... непонятной группы арабских террористов с 
  Востока, но смолчал. Пути Господа и полковника неисповедимы для 
  простого... ну, путь не простого, но все же только лейтенанта. 
       Гарри Грумен улыбался, но Ермаков видел сколько натянутости в 
  этой улыбке. Разведчик уже свыкся с ролью владельца богатой фирмы, к 
  тому же в самом деле приносит немалый доход, а начавшаяся 
  перестройка в СССР обрубила все нити. Прошло почти пятнадцать лет, 
  он уже в самом деле считал себя юсовцем, в этом мире тепло и уютно, 
  никуда не надо идти, карабкаться, ничего не надо строить, а пробежку 
  по утра делал по-прежнему охотно, так как здоровье нужно не только 
  для рукопашных схваток, но и просто для наслаждения жизнью. А юсовцы 
  жизнью наслаждаться умеют... 
       Ермаков повторил с нажимом: 
       - Нас пять человек. Нужны новые удостоверения личности, 
  водительские права, кредитные карты и прочие мелочи. 
       Грумен поморщился: 
       - Ничего себе, мелочи!.. С подобными делами я не имел дело уже 
  лет десять. Нет, больше... 
       - Вы должны быть готовы, - напомнил Ермаков. 
       - Могли бы прислать шифровку, - напомнил Грумен сварливо. - Все 
  бы подготовил заранее! 
       Ермаков покосился на молчаливого Дмитрия, неожиданно 
  усмехнулся: 
       - Это мы передвигались чересчур быстро. Когда будут готовы? 
       - Не раньше, чем завтра к вечеру. Да и то... 
       - Что? 
       - Возможно, не все, - предупредил Грумен. - С кредитными 
  карточками сейчас не очень... Ну, неблагополучно. Слишком много 
  компьютерных хакеров. В основном, российские кулибины. Сейчас что ни 
  день - дополнительные степени защиты... Но, самое позднее, 
  послезавтра все будет. 
       Ермаков кивнул: 
       - Это устроит. 
       - Где-то остановились? 
       - Полагаю, лучше всего в гостинице. 
       Грумен кивнул: 
       - Верно. Я мог бы устроить вас по своим каналам. Но это может 
  привлечь внимания больше, чем гостиница, где народ приходит и 
  уходит. Я подготовлю деньги... Учтите, здесь даже банку пива 
  покупают по кредитной карте! 
       Ермаков удивился: 
       - Даже в мотелях? 
       - Ну, в мотелях... Впрочем, для пятизвездочных вы рылом не 
  вышли. Да, в мотеле лучше. Там, понятно, налом. Советую взять по 
  девочке на ночь. 
       Ермаков кивнул, только Дмитрий дернулся, рана все еще 
  кровоточит: 
       - Зачем? 
       - Мужчины прибыли в город, - удивился Грумен, - да без женщин? 
  Облике морале, блин!.. О конспирации надо думать, а не о возможном 
  триппере. Когда берешь шлюшку, идешь вообще без регистрации, понял? 
  Хозяин мотеля в доле с девочками. 
       Тарас покрутил головой: 
       - Ну, народ... Как будто обратно в Пермь попал! 
       Грумен усмехнулся: 
       - Вас примут за мафиози!.. Только они пользуются налом. Да еще 
  бедные латиносы, но вы с такими рожами на бедных не тянете. 
       - За мафиози? - переспросил Тарас с интересом. - Хорошо, больше 
  уважать буду. 
       Грумен покачал головой: 
       - Вряд ли. Здесь не Россия. 
       Когда входили в вестибюль мотеля, Тарас попросил: 
       - Мне номер с Максом. Он мне спину потрет. 
       Ермаков бросил на них косой взгляд: 
       - А что?.. Этот вариант тоже хорош... 
       Тарас ощутил нечто неладное, спросил настороженно: 
       - Да нет, - успокоил Ермаков, - все порядке. К гомосекам не так 
  присматриваются. Народ в этом штате консервативный, таких стараются 
  не замечать. 
       Тарас спросил уже испуганно: 
       - Каких? 
       - Голубых, - объяснил Ермаков. - Ведь только гомосеки берут 
  один номер на двоих. 
       А Макс ехидно хохотнул: 
       - Я все-таки предпочитаю делить номер женщиной. 
       - Только не разболтай сколько у нас пулеметов, - ответил 
  Ермаков. 
       Регистраторша мило улыбнулась, мужественным мужчинам в шляпах с 
  лихо загнутыми полями. Клетчатые рубашки, широкие кожаные пояса, 
  уверенная сдержанность в походке: от всех так и веет знойным 
  Техасом. 
       - Нам поближе к бару, - сказал Валентин. Улыбнувшись, добавил: 
  - Если случайно знаете, кто здесь торгует племенным скотом, только 
  свистните! 
       Регистраторша улыбнулась снова, подумав, что впервые жалеет, 
  что в их гостинице не остановился какой-нибудь крупный оптовик по 
  племенному скоту: хочется хоть что-то сделать приятное этим простым 
  грубоватым скотоводам из Техаса. Через мгновение ее отвлекли, но в 
  памяти эти широкие мужественные парни так и остались, как скотоводы 
  из Техаса, хотя о Техасе никто не упоминал. 
       Ключ вошел в скважину точно, притерто. Дмитрий легонько 
  шевельнул пальцами, в толстой двери щелкнуло. Хорошо смазанный 
  механизм шевельнулся, скупым движением убрал на дюйм толстую полоску 
  высокопрочной стали. Дмитрий повернул ключ еще раз, со вторым 
  щелчком засов ушел в дверь. 
       Когда потянул за ручку, тоже удивился с какой предупредительной 
  готовностью эта толстая массивная дверь выполняет его желания. 
  Комната открылась не просто просторная, эта выглядела бесстыдно 
  великанской, расточительно огромной для одиноких гостей, ведь не 
  квартира же, а всего лишь место, где приклонить голову одинокому 
  путнику... 
       Он прошелся по всему номеру, открывая и закрывая двери. Это 
  ванная, туалет, это еще какие-то комнаты... нет, это такие 
  просторные шкафы для одежды. Кровать, как и положено для жирующего 
  имперца, огромная, мягкая и двуспальная, зато стол крохотный, 
  имперцы думать и работать не любят, на них вся Европа пашет, а 
  деньги из России качают, сволочи... 
       Зато на столе, задвинутый в угол, настоящий комп. Экран 
  семнадцатидюймовый, в России уже роскошь, не в каждом российском НИИ 
  такое увидишь. Клава потертая, как и шарик мыши, кто -то топтал 
  усердно 
       Запустился прямо с клавы, тут же загорелся огонек модема. Начал 
  дозваниваться, а пока Дмитрий оглядывался, ага, вон и второй 
  телефон, иначе как же, на экране высветилась заставка с рекламным 
  листком гостиницы. В "избранном", где наиболее посещаемые места, 
  рябит от порносайтов, порнофильмов, просмотром с подглядыванием, 
  сексом с животными... 
       Он зло усмехнулся. Да, прав князь Андрей с его "пленных не 
  брать!". Этих щадит не стоит. В этих компах все те же русские 
  деньги, переправленные из России в эту проклятую страну, как и в 
  роскошных автомобилях, в голливудовских фильмах, жвачке и кока-коле. 
  Говорят о пятистах миллиардах долларов, что вывезли из России, но по 
  другим данным, менее открытым, из России утекло за время перестройки 
  тысяча триста миллиардов долларов. 
       За широким окном через улицу напротив такой же высотный дом с 
  блестящими стенами, весь словно зеркало из темного стекла. Окна 
  задраены замертво, уже никто не плюнет в форточку, не швырнет 
  привычно по-русски окурок или пустую банку из-под пива. 
       Внизу чисто вымытые, едва ли не прошампуненные улицы блещут как 
  витрины ювелирных магазинов. Все блестит, даже промытые под ногами 
  прохожих плиты. Будто на карнавале, все пестро и крикливо, 
  чувствуется та свобода, которую не сдерживает никакая дисциплина 
  души. 
       Он позвонил в номер Ермакову: 
       - Я отлучусь на часок, хорошо? 
       - Куда? - поинтересовался Ермаков. 
       - Да пройдусь чуть по улице. Куплю чипсы или пивка. 
  Какие-нибудь газеты взять? 
       Ермаков ответил после короткой заминки, Дмитрий чувствовал как 
  полковник прогнал через мозг десятки вариантов: 
       - Не задерживайся. Возьми вестник по сельскому хозяйству. По 
  коровам или просто по крупнорогатому. 
       - И пива, - донеслась слабая подсказка, Дмитрий узнал голос 
  Валентина. 
       В трубке щелкнуло. Дмитрий опустил осторожно трубку. Похоже, в 
  номере Ермакова какое-то совещание. Или же просто зашел именно 
  Валентин. А его отпустили как раз потому, что подозрительны те 
  мужчины, что прибыли в город и заперлись в номерах, не затаскивая 
  поспешно женщин, не наливаясь пивом, виски... 
       Комфортабельный лифт опустил в роскошный холл. Пахло хорошими 
  духами, посреди зала небольшой фонтан, воздух свежий, народ в 
  приподнятом настроении, 
       На улице вместо серого асфальта широкие четырехугольные плиты, 
  подогнанные одна к другой с ювелирной точностью. Через подошвы в 
  тело начало подниматься ощущение надежности, разливалось по рукам и 
  ногам. Лучший способ научиться чему-либо - просто подражать - он шел 
  по широкому вымытому тротуару, стерильно чистому, смотрел на мужчин, 
  копировал походку, манеру размахивать руками, согнал с морды чисто 
  русскую угрюмость, приподнял уголки рта, чтобы с американской 
  циничностью рассматривать проходящих женщин, сразу прикидывая как бы 
  поставил эту тощую маникенщицу, и как бы использовал вот эту сдобную 
  толстуху. 
       Он еще не дошел до булочной, как ощутил, что в самом деле вошел 
  в шкуру юсовца, а затем в плоть и кровь. Нахлынуло ощущение тупого 
  довольства. Чувствуя, что уже освоился, он пошел, хозяйски 
  посматривая на дома, людей и ухоженные тротуары. Он чувствовал себя 
  варваром, попавшим в сердце Римской империи. Казалось, золотом 
  усыпаны даже скверики. Хотя с деревьев падают всего лишь желтые 
  листья, но даже они выглядят породистыми, широкие и безукоризненно 
  ровные, без пятен и ржавых краешков. 
       Впереди у двери раскрытого бара стояла стайка хохочущих 
  девчонок. Из бара рвалась громкая музыка с неровным ритмом, девчонки 
  оглянулись и начали смотреть на него любопытными глазами. 
       Одна сказала громко: 
       - Эй, техасец!.. Не хочешь пропустить с нами рюмочку? 
       А вторая добавила торопливо: 
       - Не бойся, мы не профессионалки. Сами угощаем! 
       Он широко улыбнулся и с сожалением покачал головой, развел 
  руками. Когда начал обходить их, еще одна, совсем молоденькая, 
  похожая на юную испанку, бесцеремонно взяла его за развилку, 
  взвесила в ладони. Первая спросила понимающе: 
       - Что выдоенный? 
       - Да нет, - ответила испанка со смешком. - Как чугунные!.. 
  Кому-то повезет сегодня. 
       Он чувствовал себя глупо, в гениталии в самом деле тут же 
  прилила тяжелая как расплавленный металл кровь, девичьи пальцы 
  щупали его деловито и вместе с тем настолько... черт, он с трудом 
  отстранился, чувствуя крайнее неудобство, виновато улыбнулся, снова 
  развел руками и потащился дальше, уже чуть согнувшись. 
       В спину несся веселый беззаботный смех, одна выкрикнула 
  задорно: 
       - Если передумаешь, приходи!.. Ты всех нас поимеешь по-своему, 
  по-техасски! 
       - Как коров, - пискнула другая вдогонку. 
       Он шел, стараясь не вспоминать раскованных девчонок, иначе в 
  штанах снова набухнет так, что тяжело будет передвигать ноги, глазел 
  по сторонам, техасец так техасец, тех тоже изображают диковатыми и 
  на все глазеющими. 
       Внезапно ощутил не то, чтобы легкое опьянение, но то чувство 
  беспечности, что появляется после одного-двух фужеров хорошего 
  шампанского. С ним такое случалось еще в ту пору, когда работал 
  слесарем: как-то сидел в компании напивающихся вусмерть, сам не пил: 
  за рулем! - но ждал, когда прораб прикончит с работягами бутылку, 
  надо отвезти на другой объект, и вдруг голова закружилась, он ощутил 
  себя сильно выпившим, в теле расслабились мышцы, он чувствовал на 
  губах глупейшую улыбку... 
       Тогда, чтобы избавиться от наваждения, ему пришлось кое-как 
  встать и выйти на свежий воздух. Он вновь протрезвел, опасливо 
  заглянул в тесную комнатенку: восемь сильно подвыпивших мужиков 
  заканчивают последнюю бутылку, один огурчик на всех, кому не 
  достанется - понюхает рукав, у всех морды одинаково тупые и 
  пьяненькие... Видимо, он как-то настроился на общую волну, как 
  сказал бы технарь, или вошел в единое биополе, как сказал бы 
  шаманствующий интель, но в его тело или его мозг каким-то образом 
  перелилось, передалось, тем как-то ощутилось... словом, скользкая 
  тема объяснять такое, но он никогда не забудет это странное 
  ощущение: чувствовать то, что другие люди! 
       Потом это чувство посещало все чаще, он научился вызывать его, 
  забавлялся своей гиперчувствительностью, но скрывал: засмеют, 
  мужчина должен быть грубым и толстокожим. И вот сейчас он шел в 
  похожем приятном расслаблении, под кайфом, довольный и с медленно 
  затухающим за ненадобностью мозгом. Мимо мелькали люди, все приятные 
  и улыбающиеся, от всех мило пахнет, мужчины дружелюбные, а женщины 
  доступные... 
       Внезапно в теплый розовый мир из глубин поднялось нечто 
  обжигающе холодное. По телу прошла дрожь, голова мгновенно 
  протрезвела. Слева двигается каменная стена, сама улица широкая как 
  Новый Арбат, на мокрых после поливки плитах отражается серое небо, 
  люди все так же с глазами в кучке, словно на кончике носа доллар, 
       Так они же все под кайфом, подумал он со страхом. Не бригада 
  слесарей в подсобке, а все эти существа на улице! И в кафе, барах, 
  ресторанах, забегаловках, на лавочках... Кто заложил за воротник их 
  мартини, кто накурился травки или укололся, но все эти люди мощно 
  излучают пьяненькое довольство, сытость! 
       Теперь по коже предостерегающе покалывало, словно кто-то 
  невидимый проводил по голому телу сосновой веткой. Атмосфера сытости 
  и довольства облекала, проникала в поры, пыталась добраться до 
  внутренних механизмов, а его защитные механизмы били тревогу. 
       Вся страна на игле, мелькнула паническая мысль. И уже не 
  сорвется. Они все ловят кайф, до них не достучаться. Эти все сытые и 
  довольные морды, эти чистенькие и ухоженные римляне... то бишь, 
  юсовцы, они не понимают, что уже умирают. 
       Но, сказал себе зло, чтобы от трупа не заразились все - а уже 
  половину мира заразили! - Империю надо разрушить и похоронить 
  раньше. 
  

       Глава 41 
  

       Впереди наметилась новая стайка девчонок. Все гибкие, 
  раскованные, с короткими стрижками. С ними двое парней, как для 
  контраста - с длинными поповскими гривами, девчонок больше, 
  посматривают по сторонам, одна с ожиданием повернулась в сторону 
  Дмитрия. Он тут же как вкопанный застыл возле газетного киоска. 
  Порнуха, порнуха, секс, грязное белье попзвезды... Киоскер с 
  любопытством всмотрелся в широкого в плечах молодого парня: 
       - Газету?.. У меня есть все. А также крек, манза, игунка... 
       Дмитрий покачал головой: 
       - Нет, мне бы что-нибудь из газет по сельскому хозяйству. 
       Киоскер удивился: 
       - Ты что? Рухнутый? Да я тебе за полцены кокаину отсыплю, 
  только не занимайся дурью. 
       - Не-а, - сказал Дмитрий. - Батя прибьет, если не принесу 
  чего-нибудь по коровам. 
       Киоскер ухмыльнулся: 
     - А-а-а... Ну, у вас в Техасе стариков все еще уважают. Лады, у 
  меня тут что-то есть и по жизни фермеров... Нет, это где они коров 
  трахают... Это - кобыл... Не надо? Ладно-ладно, твой старик этого не 
  поймет. А это как фермеры трахают свиней... Гм, а это где собак... 
  Ага, вот оно! Гм, не совсем, здесь собаки и всякое зверье трахает 
  фермеров... Слушай, ты вернись на квартал. Там на углу книжный 
  магазин. У них есть отдел из самых серьезных газет. Ты из немцев? 
       - Дед был немцем, - сообщил Дмитрий. - А что? 
       - Да акцент сохранился, - улыбнулся парень доброжелательно. - 
  Да и внешность у тебя... Хоть сейчас снимай мерки истинного арийца! 
       Магазин на углу был в самом деле книжный, но Дмитрий сперва 
  увидел только стеллажи с презервативами и разными приспособлениями, 
  да еще в таком количестве, словно во всей Америке остались одни 
  импотенты, затем пошли нескончаемые полки с порнухой... 
       Журнал, с глянцевой обложки которого смотрели коровы, отыскал 
  едва ли не в мусорной корзине. Молоденькая продавщица смотрела 
  сочувствующе. Дмитрий уже на улице запоздало подумал, что дурочка 
  могла понять как-то иначе, у имперцев вообще мозги по другому 
  повернуты, но черт с нею... 
       Когда он вернулся, в номере Ермакова находились только Валентин 
  и Макс. Пахло вином, жареным мясом, острыми специями. Постель 
  измята, стол сдвинут, от матовой поверхности пахло дешевыми духами и 
  женской задницей. 
       Макс кивнул Дмитрию, взял одлин из журналов и тут же ушел. От 
  него пахло вином, а когда вышел в коридом, сразу же двинулся к 
  своемуц номеру, сильно пошатываясь и напевая про веселого ковбоя и 
  печальную Мэри. 
       Ермаков и Валентин, тоже с раскрасневшимися ариеыми рожами 
  беседовали, как понял, Дмитрий, о высоком: судьюах мира, 
  цивилизации. У него тоже всегда выплывали почему-то именно эти темы, 
  когда уровень гормонов в крови резко опускался. 
       - Планета, - говорил Ермаков лениво, - перегружена 
  деятельностью придурка, которым является человек. Сейчас на планете 
  их... да ладно, нас - восемь миллиардов! А по расчетам 
  специалистов... хоть американских, хоть российских, хоть индийских - 
  планета в состоянии выдержать без вреда для себя не больше двух 
  миллиардов. Да и то при условии сохранения экологии и прочей 
  навязшей в зубах лозунгах: ведь человек с каждым годом гадит все 
  больше и ядовитее. 
       - Двух, - усмехнулся Валентин. Он взял из рук Дмитрия журналы, 
  швырнул их на середину стола обложками вверх. - И полтора прокормить 
  будет непросто... У меня диссертация на эту тему. Закрытая, правда. 
       Дмитрий тихонько присел в сторонке. Ермаков сидел в 
  классической позе отдыхающего бизнесмена, красиво закинул ногу на 
  ногу, так что стопа лежит на колене, отчего вид и отдыхающий и 
  демонстрирующий, что суставы еще гнутся, что хозяин этих суставов 
  регулярно занимается спортом. 
       - Впереди очень непопулярные решения, - сказал он, морщась. - 
  Когда провозгласили гордый лозунг, что любая человеческая жизнь - 
  священна, никто не предполагал, в какую страшную ловушку мы, все 
  человечество, попали! Если раньше умирали от любой болезни. То 
  сейчас медицина спасает любых уродов, идиотов, неизлечимо больных... 
  а они, в свою очередь, плодятся как тараканы. 
       -ну уж... 
       - А что им еще делать, - возразил Валентин, - как не плодиться? 
  На работу не берут, но социальное пособие у них побольше, чем у нас 
  с вами зарплата вместе с нами семьями. Вот и трахаются, ведь это, 
  как говорят классики, от ума не зависит. Скорее, наоборот. От 
  идиотов детей больше разводится, чем от академиков. Мало того, что 
  дебилы отнимают наши деньги... да-да, бюджет у нас с ними один!.. 
  они плодятся, и на их ублюдков тоже уходят наши с вами деньги. Те 
  деньги, которые недополучают наши дети, чтобы учиться в современных 
  классах. Сейчас врачи вопят: каждый шестой - дебил, каждый 
  одиннадцатый - полный идиот. Это значит, что вот-вот произойдет то 
  страшное увеличение на полпроцента, которого все страшатся, ибо 
  изменения станут необратимыми! Гены идиотов разойдутся по всему 
  народонаселению планеты, и все наши дети постепенно станут идиотами. 
  Но первый же политик, который осмелится сказать от этом, получит 
  прозвища фашиста, мракобеса, человеконенавистника, убийцы 
  нерожденных детей, от него уйдет жена и отвернутся дети, а двери 
"приличных" домов и обществ закроются перед ним! 
       Ермаков покосился на притихшего Дмитрия, слегка улыбнулся: 
       - Мы попали в страну, которая впереди планеты всей... У них и 
  дебилов как нигде, и уродов, и всякие нацменьшинства уже стали 
  большинством, а нормальные люди уже в меньшинстве. 
       Валентин быстро посмотрел на стол, на Дмитрия, заметил ли следы 
  потной спины, скривил губы: 
       - Да уж... 
       - Так что, - закончил Ермаков неожиданно, - мы не должны 
  колебаться: убивать или не убивать. В этой стране должны убивать без 
  жалости. Это только на пользу человеческому роду, к которому 
  принадлежим. Мы можем и должны убивать как мужчин, так и женщин, 
  детей. 
       Дмитрий вздохнул с некоторым облегчением. Все-таки не один он 
  такой урод, у которого руки чешутся убивать юсовцев, убивать без 
  всякой жалости. И если бы не эти неприятные лозунги о высшей 
  ценности человеческой жизни... 
       - Ну, - сказал он уважительно, все-таки стажер еще не человек, 
  - у них тут полиции на каждом шагу. Правда, тут же разбегутся как 
  тараканы... они ж не хотят быть героями!.. но какой-нибудь из 
  обывателей возьмет и стрельнет с балкона... 
       - Обыватель? - удивился Валентин. 
       Ермаков засмеялся: 
       - А что, мало наших сюда эмигрировало? 
       Дмитрий ощутил, как и его рот расплывается до ушей. Если 
  русский эмигрирует в США, то первым делом покупает при первой же 
  возможности оружие, которое под таким запретом на родине. И 
  безрассудно, чисто по-русски, будет защищать страну, в которой 
  живет. 
       А вечером в подвальной штаб-квартире Ермаков предложил 
  руководству "Знамени пророка" план, как напасть на Хаинстоун. По их 
  же подсчетам, там уже томятся восьмеро из их группы, да еще трое из 
"Знамени аллаха". Если освободить и аллаховцев, это нанесет их 
  организации немалый моральный урон, а о боевом духе и мастерстве 
  пророковцев заговорят по всей Империи. 
       Грязный Гарри, глава организации, выслушал скептически, Вилли и 
  молодые члены движения пришли в восторг, остальные хранили молчание, 
  только Джекобс проворчал: 
       - Дурацкая идея. 
       - Почему? 
       - Да потому, - огрызнулся Джекобс. - Чтобы нападать на тюрьму, 
  надо пушек натащить! Десант высаживать с вертолетов "Чинук"... или 
  как там они называются! Да еще и крылатыми ракетами по охране... Но 
  и тогда половину наших перебьют раньше, чем начнем взламывать 
  ворота. Бред какой-то. 
       В подземелье спускались молодые негры, все как опереточные 
  герои обвешанные оружием с головы до ног. Лампы бросали желтые блики 
  на их потные решительные лица. Дмитрий видел как прибывшие 
  переговаривались с членами комитета, те передавали им клочья 
  бумажек, словно подозревали в стенах подслушивающие жучки. 
       Вилли сказал горячо: 
       - Не слушайте его! Мы сможем. А если даже не сможем... если не 
  удастся выбить ворота, то все равно о нашем подвиге узнает вся эта 
  прогнившая страна! Мы прославимся!.. Каждый будет повторять имя 
"Знамени пророка" с восторгом или страхом, но равнодушных не 
  останется!.. Нас не остановят даже их новые пули со снотворным... 
       Ермаков насторожился: 
       - Каким снотворным? 
       -Не знаю, - огрызнулся Вилли. - У них теперь есть пули... 
  крохотные такие пульки, что валят как слонов в саванне. 
       Тарас удивился: 
       - Зачем? 
       - Да права человека, - ответил Вилли разозленно, - то да сэ... 
  На самом же деле, мертвый ничего не расскажет, а захваченного можно 
  потом так обработать, что сам себе руки отрежет! 
       Тарас покачал головой: 
       - Но это же несерьезно! Пока я засну, успею искрошить с десяток 
  человек... Даже голыми руками замочу. 
       Грязный Гарри вмешался: 
       - Это не совсем снотворное. Что-то парализующее. Типа курарэ, 
  но не смертельное. Зато валит с ног сразу. Ну, почти сразу. 
       Тарас сказал скептически: 
       - И что же: подпольные заводы по переработке кокаина держите, а 
  противояние еще не придумали? Это ж так просто! Накачайтесь 
  противоядием и - флаг в руки! Вперед и с попутным ветром в горбатые 
  спины. 
       Грязный Гарри обиделся: 
       - Мы не мафия, у нас нет таких заводов. Знали бы, сожгли бы еще 
  раньше полиции. А противоядия у нас есть, прямо из их же лабораторий 
  сперли! Да только накачиваться против этого кураре - не просто 
  бесполезно, а смертельно! 
       - Как это? 
       - Это противоядие - сильнейший яд сам по себе. Мы не знали, 
  двоих потеряли, когда... Словом, противоядие работает только на 
  человеке, в теле которого уже яд! Один яд обезвреживает другой... 
       Тарас присвистнул, лицо вытянулось как у коня. В глазах 
  беспечное выражение наконец-то сменилось выражением сильнейшей 
  тревоги. 
       - Да, - протянул он, - это хитро... 
       Вилли, чувствуя как чаша весов заколебалась, сказал резко: 
       - Мы должны... мы обязаны напасть на тюрьму! Это наш долг перед 
  братьями по вере, братьями по ненависти к проклятым империалистам! 
  Даже если всем освобожденным придется вернуться в их камеры... у 
  всех в памяти останется наш дерзкий подвиг! А остальные организации 
  начнут уважать "Знамя пророка" и никогда не спутают его с этими 
  недоносками из "Знамени Аллаха"... 
       Он заскрипел зубами. Белки страшно выкатились, 
       - Как? - спросил Джекобс раздраженно. - Я, к примеру, вовсе не 
  собираюсь подставлять свой зад под эти ядовитые пули. И под простые, 
  не очень-то, но под ядовитые вовсе... 
       Дмитрий видел по злому лицу Вилли, как тому хочется назвать 
  Джекобса трусом, но он сам рассказывал по дороге, как на глазах всей 
  группы Джекобс в упор расстрелял полицейскую машину, а затем 
  врукопашную сразил двух выскочивших копов и во мгновение ока вытащил 
  оттуда арестованного Вилли. Тогда из перерезанного горла копа кровь 
  хлестала как из брандспойта, они так и вернулись в штаб-квартиру, 
  перемазанные в этой крови как мясники. 
       - Надо разработать план, - сказал Вилли раздраженно, - чтобы не 
  подставляться под пули! 
       Его глаза с раздражение пробежали по мощной мускулатуре 
  Джекобса, бывшего игрока в регби. Говорят же, что спортсмены - 
  трусы. Они дерутся только в рамках правил, а жизнью рисковать ох как 
  не любят. 
       Уже повеселев, повернулся к Дмитрию: 
       - Поможешь? 
       - Могу только кулаками, - ответил Дмитрий. 
       - Почему? - не понял Вилли. 
       - Ранг не тот, - объяснил Дмитрий. - У нас голова - Расул... 
  еще Бадри, хотя... гм... 
       Он кивнул в сторону Ермакова и Валентина, они советовались 
  вполголоса, лица у обоих стали серыми и вытянутыми. Вилли дружелюбно 
  шлепнул Дмитрия по спине, вразвалку направился к старшим. 
       - Вон Джекобс считает, что на тюрьму нападать не стоит! 
       Ермаков обернулся в сторону хмурого Джекобса. Тот 
  сосредоточенно вставлял в барабан револьвера патроны. 
       - Он сказал, почему? 
       - Боится, - фыркнул Вилли. - Шкуру бережет! 
       Джекобс поднял голову, глаза зажглись злостью. 
       - В тюрьму не прорваться. Неясно? Как бы вас там не готовили. 
       Вилли сказал победно: 
       - Видите? Он хочет победить без риска. Но уже то, что мы 
  нападем... уже то, что алою кровью своею обагрим этот проклятый 
  империалистический мир.. Из каждой капли нашей крови встанет по 
  бойцу... по десятку неустрашимых и непримиримых! 
       Его дыхание стало хриплым, а кулаки сжимались так, что черные 
  как уголь костяшки становились серыми. 
       Ермаков слушал, поворачивал в сторону каждого говорившего, 
  рассматривал, вслушивался. На лбу собирались глубокие складки, а 
  возле губ пролегли горькие линии. 
       Наконец он сказал со вздохом: 
       - Отложим это на завтра, хорошо?.. Мы постараемся за ночь 
  принять решение. 
       Рано утром он вошел в бункер, серые глаза без всякого выражения 
  оглядели членов боевого отряда "Знамени пророка". Голос тоже был 
  настолько ровным, что не все сразу услышали в его интонации грохот 
  взрывов и визг пуль: 
       - Мы все-таки обязаны освободить наших товарищей. 
       Вилли подпрыгнул, победно оглядел всех. Джекобс скептически 
  фыркнул. Рамирес спросил настороженно: 
       - У вас есть какой-то план? 
       Ермаков сказал ровно: 
       - Эти сволочи зажрались от безнаказанности. Мы нанесем прямой 
  удар! В главные ворота. 
       Джекобс фыркнул громче, отвернулся. Вилли широко улыбался. На 
  широком лице Рамиреса все яснее проступало недоверие. 
       - Как вы это сделаете? 
       - Очень просто, - ответил Ермаков. - Нам только бы добраться до 
  ворот тюрьмы, чтобы нас по дороге не остановил подозрительный 
  полицейский. А там начнется кровавая каша! Вы перебьем этих свиней, 
  ворвемся в здание и освободим своих страждущих товарищей раньше, чем 
  к месту прибудут их подкрепления. 
       - Идиотский план, - фыркнул Джекобс. - Даже если вам и удастся 
  ворваться в тюрьму... а вы не представляете насколько это трудно, то 
  как надеетесь выбраться? На выходе всю эту толпу встретят не 
  полицейские, а спецподразделения! Им отдан приказ стрелять во все, 
  что шевелится. 
       - Великолепный план, - возразил Вилли негодующе. Глаза его 
  сияли как звезды. - О нас узнают! 
       - Узнают, - согласился Ермаков. - Но разве спецподразделения 
  могут прибыть так быстро? 
       Джекобс пожал плечами: 
       - Как бы они не копались, но просчитайте сколько времени 
  понадобится, чтобы прорваться в ворота, пройти широкий двор, который 
  простреливается с вышек, с боями ворваться в первый корпус, сбить 
  охрану - а там уже опустят железные решетки, вас встретит огонь из 
  амбразур... но и это еще не все! Особо опасные преступники находятся 
  в так называемой внутренней тюрьме. Этот корпус охраняется 
  дополнительно. И охрана там сперва стреляет, а потом кричит "Стой, 
  кто идет!". 
       Ермаков внимательно смотрел на рассерженного регбиста. В серых 
  глазах мелькнуло только Дмитрию заметное колебание, но из груди 
  вырвался вздох: 
       - Мы обязаны освободить наших братьев по борьбе. Такова наша 
  вера! Ее не понять этим... в проклятой империи! 
       Дмитрию почудилось, что полковник говорит слишком высокопарно, 
  но, наверное, так и надо с этими фанатичными парнями. Все они 
  глубоко симпатичны, но, если честно, ни одного не хотел бы себе в 
  напарники. 
  

       Глава 42 
  

       Тюрьма даже на карте выглядела страшновато. Высокий забор, 
  проволочные сетки, лазерные лучи, всевозможные оптические и звуковые 
  датчики. Здания старые, внушительные только с виду, но внутри 
  старинных рыхловатых стен, как предупредил Якоб, протянута стальная 
  арматура. 
       Вилли приехал в стареньком форде, но просторном как лимузин. 
  Дмитрий никогда не сидел в таких машинах, в салоне осматривался с 
  почтительным удивлением. На заднем сидении с ним устроились Тарас и 
  Валентин, даже в широкой "волге" стало бы тесно от их широких тел, а 
  здесь хоть четвертого сажай и собаку впридачу. 
       За руль сел Рамирес. Ермаков пришел с массивным биноклем и 
  неизменным кейсом, плюхнулся рядом, буркнул: 
       - Поехали! 
       Рамирес умело вывернул руль. Машина тронулась с места легко и 
  уверенно, мотор работал неслышно. Дмитрий заподозрил, что под 
  проржавевшим капотом прячется двигатель от новенькой машины. Может 
  быть, даже не форда, а какого-нибудь списанного миноносца, вон как 
  прет на горку, даже не замечает, легко держит повороты, словно на 
  гидрорулях и гироскопах... 
       Машин на улице не меньше, чем на Тверской в час пик, все 
  несутся ровно, словно двигается единая стальная лента с наклеенными 
  на нее машинами. Совсем редко кто-то пытается обойти соседа, что на 
  таких скоростях чревато, такому сигналили со всех сторон, и чересчур 
  нетерпеливый затихал. 
       Дмитрий искоса рассматривал улицу, дома, витрины. От тротуара 
  все дома одинаковые, недаром же улицы различаются только по номерам, 
  но если брать повыше - двух похожих еще не видел, как и люди: яркие, 
  пестрые, раскованные, почти не видать с хозяйственными сумками, 
  словно еда приходит по водопроводу... 
       - Вон там местное отделение ФБР, - объяснял Рамирес. - Видишь, 
  здание с мраморной облицовкой? Да не банк это, не банк... ФБР, 
  чудак. Это ж не ЦРУ, что прячется под вывесками разных фирм по 
  импорту-экспорту! Фэбээровцы живут открыто... По крайней мере, 
  делают вид. 
       - До тюрьмы сколько миль? - поинтересовался Ермаков. 
       - Через двадцать минут будет там. 
       - Дорога прямая? 
       Рамирес объяснял подробно, со знанием дела. Дмитрий все смотрел 
  в окно, но краем сознания отмечал, что Ермаков ведет какую-то игру, 
  ведь знает же прекрасно и расстояние до тюрьмы, и все окрестные 
  переулки. Память у него почти такая же, как у него Дмитрия, если не 
  лучше. Раз взглянув на карту, он может нарисовать ее по памяти. 
       Тарас завозился, буркнул: 
       - Мне не нравится голубой мерс. 
       Дмитрий увидел в зеркальце внимательные глаза Рамирисе. Через 
  мгновение тот заметил осторожно: 
       - Думаете, хвост? 
       - Он прет за нами уже целую милю! 
       Рамирес усмехнулся: 
       - Бред. Расул, что скажешь? Свернуть куда-нибудь? 
       Ермаков лениво отмахнулся: 
       - За нами разве ревнивый муж следит? 
       Рамирес усмехнулся. Мерс через некоторое время начал 
  перестраиваться, перешел на крайнюю правую полосу, в конце-концов 
  остановился перед роскошным рестораном. Дмитрий даже успел заметить 
  как выскочивший швейцар отворил дверцу, из машины вышли мужчина с 
  женщиной. 
       Если бы о нас что-то узнало ФРБ, подумал он, то передавали бы 
  от машины к машине. Это не ревнивый муж, как сказал Ермаков. Если за 
  тобой ведет слежку организация, то никакой профессионал не заметит 
  кто его снимает, записывает, передает другому. 
       Улица расширилась, за окнами по обе стороны распахнулся 
  простор. Замелькали гигантские опоры моста. Тарас задвигался, едва 
  не растерев Дмитрия о дверцу. 
       - Расул, - воззвал он громко, - не проще ли подъехать с 
  северной стороны? 
       Вместо Ермакова ответил Рамирес: 
       - Ничуть. 
       - Почему? 
       - Там движение... и улица чересчур широка. 
       - Ну и что? 
       - А раз так, то много полиции. Настолько много, что могут 
  просто так проверить машину, в которой пятеро крепких мужчин. На 
  предмет наркотиков, провоза оружия... Вы бы этого не хотели? 
       - Не хотел бы, - заверило Тарас. - Давай, езжай своими 
  кривоколенными. 
       - Чем? - не понял Рамирес. 
       - Это у нас, в Ираке, - объяснил Тарас, - так называют 
  переулки. 
       - А-а-а... Благословенная страна! 
       - Та-а-ак, - протянул Ермаков, - теперь сверни сюда... Хорошо, 
  хорошо... Теперь в этот проходной двор... Выезжай вон там... Стоп! 
       Он взялся за ручку дверцы, Рамирес спросил с недоумением: 
       - Брат! Разве ты не примешь участие в освобождение нашего 
  брата? 
       - Приму, - пообещал Ермаков. 
       - Но... 
       - Я буду с вами на связи, - объяснил Ермаков. - По эту сторону 
  стены. Недалеко. 
       Он вылез, прихлопнул дверцу. В руках Ермакова был дорогой кейс, 
  с который он походил на преуспевающего бизнесмена. Рамирес пожал 
  плечами. На его открытом лице проступило выражение плохо скрываемого 
  презрения: 
       - Ну, если у вас так принято... 
       - Не волнуйся, - сказал Ермаков тепло. - Я буду совсем рядом. А 
  штурмовать... гм... понимаешь, генералы в атаку не ходят рядом с 
  солдатами. 
       Рамирес сердито поддал газу, вырулил на дорогу и помчался, со 
  злости так подрезав роскошный мерс, что тот с перепугу едва не 
  вылетел на тротуар. 
       - Полегче, - сказал Тарас. Голос его был почти безучастный. - 
  Иначе нас заметут быстро. 
       - Каков у вас командир! 
       - Мы с ним не проиграли еще ни одного боя, - сказал Тарас. 
       Рамирес пожал плечами: 
       - Я думаю, это он не проиграл. 
       - Есть разница? 
       - Конечно. Если мы все погибнем, он может повторить этот бой 
  еще и еще. С новыми бойцами. Впрочем, это не мое дело. Мне важно 
  разбить морду этим гадам, что привезли моих предков в цепях на эту 
  землю и заставили умирать на их хлопковых плантациях! 
       Форд снизил скорость, улочка узковата, только две машины и 
  разойдутся. Стены пошарпанные, многие глухие, без окон вовсе. На 
  тротуаре показался мужчина в поношенной одежде, но тут же скрылся, 
  едва увидел машину. 
       - Наркоман, - произнес Рамирес пренебрежительно. - Всего 
  боится. 
       Плечо Тараса дернулось, будто здоровяка кольнули. Дмитрий 
  ощутил как сердце затряслось, словно горох в погремушке. Из-за 
  поворота выезжал огромный трейлер и перегородил дорогу. На отчаянное 
  мгновение оставалась надежда, что проедет, откроет выход, но там 
  мощно вздохнуло, колеса словно бы чуть осели, машина мертво встала 
  на тормоза. 
       Оглядываясь, Дмитрий уже знал, что сзади выдвигается точно 
  такой же массивный и длинный трейлер, весь цельнометаллический, 
  тяжелый и неповоротливый. Тарас ругался, щелкал затвором. 
       Валентин проговорил быстро: 
       - Засада! За машинами снайперы. Не меньше дюжины - на крышах. 
       Тарас прорычал: 
       - Будем прорываться через подъезды? 
       - Не успеваем, - сказал Валентин обречено. 
       Из-за трейлера высыпали полицейские. Все с дробовиками и 
  пистолетами, картинно раскорячились, держа машину на прицеле. Крыши 
  обеих трейлеров стали похожими на гребни доисторических ящеров. Там 
  маячили головы в черном, прорези только для глаз, у каждого в руках 
  мощная винтовка с оптическим прицелом. Дмитрий чувствовал как в 
  страхе сокращаются мышцы, уже чувствуя, как горячие куски свинца с 
  силой бьют в тело, рвут плоть, ломают кости, разбрызгивают кровь... 
       Усиленный мегафоном голос проревел: 
       - Всем выйти из машины!.. Очень медленно!.. При малейшем 
  угрожающем движении стреляем на поражение! 
       Рамирес сидел как истукан. Его трясло, глаза вылезали из орбит: 
  
     - Что будем делать?.. Что делать? Я не хочу им сдаваться! 
       - У нас нет выбора, - ответил Валентин. 
       - Я не хочу в тюрьму, - прошептал Рамирес. - Я из нее не 
  выйду... Лучше умру... 
       - Нет, - отрезал Валентин. - Выходим. 
       Он медленно отворил дверь с левой стороны, так же медленно 
  вышел, руки держал над головой, показывая открытые ладони. Пальцы 
  растопырил, такой нехарактерный жест для человека, который на глазах 
  Дмитрия пробивал сомкнутыми пальцами толстые доски. 
       Тарас толкнул Дмитрия: 
       - Вылезай. Приехали... 
       Дмитрий как во сне выкарабкался, разогнулся, чувствуя на себе 
  непомерную тяжесть. В него целились десятки стволов, черные дула 
  смотрели от трейлера, из рук людей в штатском, а когда поднял 
  страдающие глаза, с крыш неумолимо смотрели черные дула, а над ними 
  зловеще блестели линзы оптических прицелов. 
       Тарас выбрался тяжелый как носорог, а последним обречено вышел 
  Рамирес. Он с тоской посмотрел на окруживших их людей, его затрясло, 
  он всхлипнул, присел у колеса, опустив голову и закрыв голову 
  ладонями. 
       Голос в мегафоне прокричал: 
       - Станьте порознь!.. Никто не закрывает другого!.. Руки на 
  виду! 
       Дмитрий медленно поднял тяжелые как мешки с песком руки. Он все 
  старался расцепить пальцы, но те оставались как склеенные, а кровь 
  все не могла скатиться по венам вниз, как всегда происходило, пальцы 
  оставались горячими и готовыми со страшной силой бить, крушить, 
  ломать... 
       Черные дула смотрели как бездонные тоннели. Сердце подбрасывало 
  грудь, а в ушах гремело. От плотной цели людей с винтовками 
  отделился человек с мегафоном, прокричал: 
       - Сейчас вы ляжете лицом вниз!.. К вам подойдут и наденут 
  наручники!.. Не двигайтесь, иначе мы начнем стрелять!.. 
       По его знаку сразу пятеро отложили винтовки и медленно пошли к 
  ним. Каждый отцепил от пояса наручники. Дмитрий искоса смотрел на 
  Валентина, в голове лихорадочно проносились мысли, одна другой 
  глупее: схватить этих пятерых и прикрыться ими, использовать как 
  заложников... но на прицеле снайперов они все, тем достаточно нажать 
  курки, чтобы они все пятеро упали, просаженные насквозь десятком 
  пуль, с разбитыми вдребезги головами... 
       Когда подходившие были уже в трех шагах, Валентин с побелевшим 
  лицом внезапно метнул руку к бедру. Дмитрий видел закушенную губу, 
  дикие глаза. Движение было настолько молниеносным, что Валентин 
  все-таки успел выхватить пистолет. Дмитрий услышал два выстрела, что 
  слились в один... 
       ...и тут же его с силой ударило в шею, в ногу, плечо, в грудь. 
  Он тоже метнул руку в поясу, но пальцы не послушались. Трейлер 
  качнулся и взлетел вверх. Асфальт ударил в скулу. Рядом пробежала 
  жужелица, суетливо юркнула в щелочку. Сверху доносились затихающие 
  крики, шум. Он пытался шевельнуться, вскочить, но тело превратилось 
  в камень. Даже глаза не мог закрыть, и сразу почувствовал как 
  пересыхает роговица. 
       Словно сквозь вату в ушах доносились голоса. Странные, 
  искаженные, размытые. Изображение размывалось, перекашивалось. Он 
  чувствовал как падает в бездну, потом асфальт под щекой вставал 
  дыбом, начинало чудиться, что стоит, прислонившись к стене... 
       Наконец его подхватили как бревно, мелькнуло в тумане жерло 
  открытых дверей грузовика. Грохнуло, он успел подумать, что это 
  грохнулось его окаменевшее тело, затем тьма грузовика хлынула в 
  мозг, затопила, и он провалился в бездну. 
       Но все-таки осталось смутное ощущение, что он слышал голос 
  Рамиреса. 
       Его тело попало под трактор. Острые траки вонзались в плоть, 
  рвали, крушили. Он пытался закричать, но голосовые связки не 
  слушались. Сердце бухало как молот, кожу жгло как будто опустили в 
  кипяток. Он чувствовал сильнейший прилив адреналина, мгновенно все 
  вспомнил, но старался лежать неподвижно, чтобы понять, где он. 
  Сверху раздался приглушенный голос Валентина: 
       - Макс, займись Рамиресом!.. Тарас, переоденься. 
       Дмитрий быстро поднял веки. Над ним железный потолок с толстыми 
  шляпками болтов, под спиной тоже холодное железо. Его распластало в 
  кузове крытого грузовика. Борта тоже из толстого металла, по бокам 
  два крохотных зарешеченных окошка, откуда дневной свет. Четверо в 
  черных костюмах с крупными надписями SVIT на полу без признаков 
  жизни, шеи неестественно вывернуты, из-под голов двоих красные лужи. 
  Дмитрий вздрогнул: один в черном облегающем костюме, перебрался на 
  сидение рядом с опустившим голову на баранку водителем, безжизненное 
  тело швырнул через спинку кресла, задев потолок. Мотор все еще 
  работал, лишь тогда Дмитрий признал по характерным движениям 
  Валентина. Тот занял место шофера, тяжелый грузовик продолжал 
  катиться вперед. 
       - Не гони, - послышался хриплый голос Тараса. - Это заняло не 
  больше минуты. Опоздание на двадцать секунд кто заметит? 
       Дмитрий ошалело огляделся. Макс прижал Рамиреса к полу и быстро 
  ломал ему пальцы. Когда сломал руку в локте, зверски вывернув так, 
  что окровавленные обломки кости прорвали кожу, Рамирес взвыл и, 
  глотая слезы, прохрипел: 
       - Джонстон и Гульдмен! Больше никого, клянусь... 
       Макс рывком повернул ему голову. Дмитрий услышал хруст шейных 
  позвонков, но уже краем уха, руки его быстро сдирали с охранника 
  одежду, рассовывали по карманах удостоверения, кредитные и прочие 
  карточки, ключи. Дмитрий, начиная что-то понимать, поспешно содрал 
  одежду с того, который показался достаточно крупным. 
       - Как удалось? - прошептал он непонимающе. - Значит, все-таки 
  можно накачаться заранее? 
       Тарас выглядел непривычно бледным, с темными кругами под 
  глазами и резкими морщинами, которых Дмитрий раньше не видел. Грудь, 
  плечи и правый бык были в кровавых пятнах. 
       - Нет, - бросил он скупо, голос был сухим, безжизненным. 
       - Но как же... 
       - Если бы можно было, - ответил Тарас. - Накачали бы и тебя. 
       - Но как удалось... 
       - Валентин держал препарат во рту. В пластмассовой упаковке. Не 
  понял? Когда в него всадили этот чертов заряд... до сих пор весь 
  чешусь!.. он упал, шарахнулся головой, - он простонал сквозь зубы, - 
  и раздавил упаковку зубами. Так что яд на яд... А играть 
  жука-притворяшку все умеем! 
       Дмитрий зябко передернул плечами: 
       - Черт, я бы так не смог. 
       Валентин сделал легкий поворот, в боковое окошко стало видно 
  как удаляются главные ворота, где их фургон явно прошел тщательную 
  проверку, как и каждый из охранников: не по документам, которые 
  теперь не подделывает только ленивый, а на отпечатки пальцев, 
  сетчатки глаза. Пленных явно осмотрели, попинали, и лишь тогда дали 
  добро на проезд. Судя по массивным воротам и пристройкам с обеих 
  сторон, там наворочено аппаратуры, оружия новейших систем, а народ 
  не простые охранники по контракту, а в полной готовности парни из 
  спецотделов. 
       Дмитрий оглянулся и еще раз поразился, как недалеко успели 
  отъехать. Наверное, Валентин начал действовать в момент, когда 
  только-только захлопывали двери фургона, и закончил, когда машина 
  тронулась в раскрывающиеся ворота. 
       Фургон на малой скорости подкатил к строгому подъезду. Сверху 
  холодно поблескивали линзами две телекамеры, рядом с дверью 
  сенсорная пластина. Двери распахнулись, все четверо выскочили и 
  метнулись к дверям. Дмитрий успел увидеть как Валентин приложил к 
  блестящей поверхности отрубленную кисть старшего охранника. Замигали 
  огоньки, он чувствовал как в такт затрепыхалось сердце: вдруг и 
  здесь, как на воротах, понадобится более глубокое сканирование... 
       Над пластиной вспыхнуло световое табло. На миг Дмитрию 
  почудилась страшная надпись "Access denied", но пластина светила 
  зеленым, а Тарас уже рванул двери на себя, ворвался вовнутрь. 
  Дмитрий вбежал последним. 
       Впереди открылся огромный строгий зал, весь залитый ярким 
  светом, а рядом с дверью за огромным пультом развалились в удобных 
  креслах двое дюжих сержантов, уверенных и молодцеватых. Один не 
  отрывал глаз от мониторов, второй лениво повернул голову. Дмитрий 
  услышал два негромких хлопка. У одного сержанта выплеснулся короткий 
  фонтанчик почти черной крови из дыры между глаз, у другого - из 
  виска. Тарас перепрыгнул стол, что-то нажал на пульте, и все трое 
  понеслись за ним через зал к далеким дверям. 
  

       Глава 43 
  

       Дмитрий превратился в ком нервов, снова то страшное одиночество 
  в чужой враждебной стране, Коридор длинный и страшный, стены из 
  металла или под металл, двери толстые, пуленепробиваемые. 
       Через каждые два-три метра под потолком укреплены 
  самонаводящиеся пулеметы. Дрожь пробежала по телу, едва представил 
  себе град пуль, такого противника не подстрелишь в руку или в ногу, 
  но отключенные Тарасом пулеметы молчали, зато из дверей то и дело 
  выскакивали встревоженные люди. 
       Дмитрий еще ни разу не выстрелил: впереди как две смерти 
  неслись плечо к плечу Тарас и Валентин. Ему с Максом оставалось 
  только перепрыгивать через трупы, разбрызгивать лужи крови, 
       На стенах мелькали надписи, крупные, яркие. Синие полосы 
  сменились желтыми, затем потянулась широкая красная полоса, а в 
  глубине коридора виднелась толстая бронированная дверь. 
       Дмитрий и Макс метнулись в сторону, взяли на прицел боковые 
  коридоры. Валентин быстро набрал на пластине рядом с дверью код, 
  через мгновение зажегся зеленый огонек. Дверь начала отодвигаться, 
  тяжелая как в хранилище банка. Оба старших десантника исчезли за 
  нею, словно просочились как струйки дыма, но сразу же там прогремели 
  короткие автоматные очереди, донеслись крики, снова выстрелы. 
       Из двери выскочила молодая девушка, глаза круглые от испуга. 
  Дмитрий вскинул автомат, крикнул зло: 
       - Ложись! 
       - Не стреляйте, - пролепетала она, - Только не стреляйте... 
       - Ложись, - рявкнул он злее. 
       Девушка начала пятиться от него, ее спина и затылок прижимались 
  к стене, халат перекосился от трения, грудь выпятилась остро и 
  кричаще, Дмитрий невольно скосил глаза, вздрогнул от резко 
  прозвучавшего почти над ухом выстрела. 
       Макс отпустил пистолет, глаза злые: 
       - Что за идиота нам навязали! 
       Он отвернулся, в его конце коридора мелькнули две фигуры. 
  Короткая очередь бросила их на стену, затем на пол. На стене 
  остались красные брызги. Только тогда Дмитрий снова повернул голову 
  в сторону испуганной девушки. 
       Она медленно опускалась на пол. На груди пламенели три кровавые 
  раны, четвертая пуля пробила горло, оттуда фонтанчиком 
  выплескивалась алая струйка. Рука выскользнула из-за спины, пальцы 
  разжались, огромный армейский пистолет глухо звякнул о деревянный 
  пол. 
       Красная дверь распахнулась с такой силой, словно металл успели 
  заменить на картон. Две черные страшные фигуры выскочили, похожие на 
  инопланетян, оскаленные зубы и горящие яростью глаза, стволы 
  автоматов как живые ищут жертву, Валентин крикнул: 
       - Уходим! 
       Коридор несся навстречу бешено, идиоты продолжали выскакивать 
  из дверей, из-за поворотов, и палец всякий раз нервно дергал 
  спусковой крючок. Тарас на бегу сменил рожок, а Макс без всякой 
  нужды выхватил гранату, выдернул чеку и швырнул за спину. 
       Еще поворот, еще, затем выход на двор. Валентин выскочил 
  первым, замахал руками: 
       - Эй, все сюда! 
       Из сторожевой будки высыпали шесть человек, один закричал 
  нервно: 
       - Что там стряслось? У нас вся автоматика издохла! 
       - Ворота заблокированы? 
       - Повезло! - заорал старший. - А могло бы... Теперь их вот тем 
  только и откроешь... 
       Он указал на огромный армейский бульдозер, все невольно 
  проследили за его рукой, Дмитрий видел как Валентин сжал в кулаке 
  взрыватель. В это же время Тарас и Макс, выскочив, открыли огонь из 
  автоматов. 
       Сухой треск выстрелов утонул в страшном грохоте. Здание 
  подпрыгнуло, из всех окон вырвались струи огня и дыма, рамы вынесло 
  с такой мощью, что пронесло через весь двор. Тарас метнулся к 
  бульдозеру, Валентин - к замершим на стоянке легковым машинам 
  администрации тюрьмы. 
       Макс махнул Дмитрию, оба побежали к воротам. По ту сторону 
  пусто, только до удаленному полотну дороге проносятся редкие 
  автомобили. Дмитрий приготовился стрелять, сзади раздался грохот. 
       Бульдозер врезался в середину ворот. Лязг, грохот, огромные 
  створки задрожали и рухнули на тяжелый щит, повисли. Бульдозер 
  протащил вперед, с натугой развернулся, царапая асфальт железом, 
  застыл. Тарас выпрыгнул, автомат уже в позиции для немедленной 
  стрельбы. 
       Взвизгнули тормоза, сверкающий долж подлетел к зияющей дыре 
  ворот. Макс первым открыл дверцу и ввалился на заднее сидение, рядом 
  с Валентином разместился Тарас, только тогда Дмитрий стряхнул 
  оцепенение и прыгнул на мягкое сидение рядом с Тарасом. 
       Додж выметнулся на шоссе перед носом простого фольксвагена, 
  водитель посмотрел укоризненно на богатого лихача, не уступившего 
  дорогу тому, кто едет по главной, но смолчал, а Тарас и Макс уже 
  спешно переодевались. Валентин только сбросил маскировочный капюшон 
  с головы, его светлые пшеничные волосы слегка шевелило залетающим в 
  открытое окно ветерком. 
       - Едем до развилки, - предупредил он. - Там загоняю во двор. 
  Если удастся пересесть, пересядем. Нет - добираемся поодиночке. 
       Макс нервно оглянулся. Над административным зданием тюрьмы 
  стремительно уносился вверх огромный черно-багровый столб дыма. 
  Слышно было как пронзительно воют сирены. 
       Не успели проехать и полмили, навстречу промчались полицейские 
  машины, санитарные, несколько машин с затемненными стеклами, без 
  всяких опознавательных знаков, но все чувствовали, что и эти спешат 
  попасть в развороченных взрывом корпус. 
       - Не успеваем, - бросил Макс. 
       - Успеем, - процедил Валентин. 
       - Не успеваем, - повторил Макс настойчиво. - Сейчас они уже 
  заезжают во двор... Тут же увидят, что додж угнан! 
       - С какой стати? - огрызнулся Валентин. - Директор тюрьмы 
  сейчас под обломками. А до этого Тарас его разнес гранатой. 
       Тарас оглянулся, сказал с сожалением: 
       - В самом деле... Вон переулок, загони. Не люблю, когда меня 
  убивают по дурости. 
       Валентин фыркнул, но через мгновение Дмитрия прижало к Максу. 
  Едва-едва сбросив скорость, Валентин погнал машину по узкому 
  переулку, свернул, а за спиной тревожно прокричали сирены. 
       Макс оглянулся: 
       - Похоже, им уже передали искать серебристый додж. 
       Валентин молча ударил по тормозам. Их бросило ногами вперед. Он 
  оглянулся рассерженный: 
       - Тогда вылезайте, черепахи! 
       Выскочили торопливо, Дмитрий оглядел товарищей. Тарас и Макс 
  уже в своей прежней одежде скучающих туристов, Валентин вылез 
  последним, на нем были новенькие джинсы, красиво обтягивающие его 
  сухощавую фигуру, рубашка с короткими рукавами. Вместо сандалий, как 
  у всех троих, элегантные летние кроссовки. 
       - Тарас, - сказал он ледяным тоном, - оставь оружие. 
       Тарас фыркнул, но послушно вытащил пистолет и бросил в окно 
  машины. Макс бросил в открытое окно горящий жгут, и все трое вбежали 
  в парадное, пронеслись через пустынный вестибюль. Впереди замаячил 
  выход во двор. Валентин сказал жестко: 
       - Искать будут четверых крепких мужчин. Так что добираемся по 
  одному. Дмитрий идет первым. 
       В бой последним, подумал Дмитрий со стыдом, а как отступать - 
  первым. Все еще не человек, всего лишь стажер... 
       Ермаков перешел на упругий шаг профессионального военного. За 
  квартал до зданий тюрьмы стояла двойная цель оцеплений. Навстречу 
  выбежал молоденький лейтенант, а еще двое уверенных в себе парней 
  взяли Ермакова прицел. 
       - Стаять! - крикнул лейтенант нервно. - Не двигаться! 
       Ермаков остановился, в глазах недоумение и быстро разгорающаяся 
  злость: 
       - Что случилось? 
       Его знаки различия полковника блестели в свете прожекторов. 
  Лейтенант быстро козырнул: 
       - Простите, но за квартал отсюда... видите вон там южнее дым?.. 
  только что был настоящий бой. Видите сколько крови на асфальте? 
  Позвольте ваши документы, сэр? 
       - Бой? - переспросил Ц гневно. - Они что, с ума посходили?.. 
  Это "Знамя Магомета" или еще какая-то хренотень? 
       - Неизвестно, сэр. 
       Ермаков подал документы, в черепе застучали предостерегающие 
  молоточки. Что-то слишком велик грузовичок маячит в сторонке. 
  Документы в порядке, но есть его заподозрят и вздумают сделать 
  полный анализ его отпечатков, слюны и крови, как теперь вводится для 
  доступа к особо охраняемым объектам... 
       - Вы присутствовали? 
       Лейтенант ответил виновато, не отрывая глаз от его документов: 
       - Увы, сэр... 
       - Но террористы убиты? - продолжал настаивать Ермаков, он все 
  время повышал голос, нетерпеливо оглядывался. 
       - Ушли, сэр. Странно, что вы не слышали. Это было передано даже 
  по обычному радио. 
       Ермаков сказал, все больше повышая голос, подпустив 
  раздражения: 
       - Если бы я добирался на своем служебном автомоболи! Но там 
  орущая толпа этих панков, коммунистов и ниггеров запрудила всю 
  улицу. А, черт, уже восемь?.. Быстрее открывайте, иначе я из-за тех 
  сволочей еще и работу потеряю! 
       Лейтенант оторвал взгляд от документов, он явно колебался. 
  Ермаков ощутил как зависло все в зыбком равновесии, когда малейшая 
  песчинка может потянуть чашу весов хоть 
       Он сказал себе, что он - офицер при исполнении обязанностей, 
  опоздал из-за этих проклятых панков, рассержен, но еще больше 
  испуган, что взгреют за опоздание, только не хочет выказывать свой 
  испуг перед простым лейтенантом... и в этими мыслями он взглянул в 
  лицо младшего офицера. 
       Тот чуть улыбнулся краешком губ, отдал документы, козырнул и 
  кивнул в сторону ограждения. Один из солдат отодвинул для полковника 
  секцию, а когда Ермаков прошел вокруг оцепления, снова застыл и 
  встал ноги на ширину плеч, ладони на автомате, а ствол угрожающе 
  нацелен на проход между домами. 
       Ермаков на ходу быстро оглядел здания, третье справа второе по 
  высоте и, главное, вплотную подходит к периметру тюрьмы. В вестибюле 
  двое важных коротышек спесиво толкуют о курсе йены, огонек мигал, 
  лифт двигался вниз с неспешностью тонущего Титаника. 
       Наконец дверь распахнулась, он вошел вслед за чиновниками, они 
  не него не смотрели, как и он на них, в лифтах это неприлично, на 
  седьмом этаже вышли оба, а он ткнул в самую верхнюю кнопку. 
       Роскошный лифт полз едва-едва, а когда дверь наконец 
  распахнулась, Ермаков заставил себя выйти спокойно и уверенно, с 
  деловой задумчивостью на лице. Никого, в обе стороны коридор пуст. 
  Мелькнула вдали юбка на длинных ногах, исчезла. Ермаков во мгновения 
  ока метнулся к лестнице, железная дверь, но заперта на висячий 
  замок, такой допотопный и огромно-амбарный, что повеяло родным 
  Урюпинском, и в воздухе запахло свежим навозом. 
       На замок потратил шесть секунд, выскочил на крышу с опозданием 
  в полминуты. К счастью, зевак нет, небо в тучах, на крыше солярий и 
  сложенные стопкой легкие кресла, за невысокой решетчатой оградкой 
  виднеются крыши домов. 
       Дверь за собой запер накрепко, а распахнуть чемодан и собрать 
  из составляющих линемет - еще пятнадцать секунд, Он поднял ствол к 
  плечу, быстро повел стволом, отыскивая цель. Здания казались совсем 
  близко, усиленная оптика показывала каждую выбоинку на кирпичах. 
       Торопливо повернув трубу еще на три градуса, он поймал в прицел 
  крышу здания, парапет, нажал на спусковой крючок. В плечо толкнуло, 
  ракета вырвалась почти не оставляя дымного следа, но глаза Ермакова 
  с тревогой следили за шнуром, что разматывался бешено, ракета шла 
  едва ли не зигзагами, тяжесть тонкого шнура пыталась отклонить 
  ракету от курса, а в ракетах такого класса навигационные приборы для 
  корректировки курса, не предусмотрены... 
       Ракета шла по ниспадающей дуге, его сердце болезненно сжалось. 
  По расчетам должна бы пролететь на треть больше, к тому же 
  отклонение от курса чересчур велико... 
       Замерев, он видел как одолев огромное пространство широкого 
  двора, ракета ударилась о верхушку парапета, подпрыгнула... упала по 
  ту сторону. Он поспешно ухватил веревку, быстро перебрал руками, 
  натянулось. Он дернул пару раз, быстро зацепил роликовый зажим, 
  торопливо перебросил ноги через решетку. 
       На миг сердце сжалось от ужаса. Ноги повисли над бездной, а 
  вымощенная булыжником площадь в четырнадцати этажах внизу... но, 
  стиснув зубы, ухватился за петли и с силой оттолкнулся от решетки. 
  Ветер засвистел в ушах, веревка прогнулась, тоже сильнее, чем 
  рассчитывал, потому не тормозил, страшась, что не хватит амплитуды: 
  хотя крыша тюрьмы на два этажа ниже, но веревка прогнулась под его 
  весом на три... 
       Его несло с огромной скоростью, снова едва удержался от желания 
  чуть притормозить, при такой скорости его если не расшибет в 
  лепешку, то переломает все кости, потом движение начало замедляться, 
  он смотрел на приближающуюся стену, и новый страх охватил с головы 
  до ног: а вдруг не дотянет, тогда его понесет назад, чтобы завис 
  посреди между зданиями на высоте двенадцатого этажа... 
       Стена приближалась все медленнее, а когда до нее осталось метра 
  два, он ощутил как ролики перестали вращаться, тут же после 
  мгновения покоя его понесет назад, и он, отпустив петлю, на 
  мгновение завис на одной руке, стараясь не думать на какой высоте 
  болтает ногами, подтянулся на одной руке и ухватился за веревку. 
       Пальцы скользили, трос не случайно подобран такой, чтобы 
  скольжение шло как по намыленному, но, перебирая руками, добрался до 
  решетки, дотянулся одной рукой, перевалился всем телом и рухнул по 
  ту сторону, хватая воздух широко раскрытым ртом как старый больной 
  астматик. 
       Слева слышались выстрелы, грохот, крики. Крыша была ровная как 
  пустыня Гоби. Он начал подниматься, как вдруг дверь распахнулась, 
  выскочили один за другим четверо в черном, все как цирковые гимнасты 
  в облегающих костюмах, винтовки с огромными как телескопы 
  оптическими прицелами. 
       Никто не ожидал встретить его здесь, все собирались занять 
  позиции по краям крыши и вести огонь сверху по неведомым 
  террористам, если появится снова, его сразу даже не заметили, так 
  как он еще лежал. Два швыряльных ножа класса "оса" выметнулись как 
  электрические искры. Снайперы рухнули, остальные два повернулись, 
  один передернул затвор, а другой, явно поумнее, с поднятым прикладом 
  в два прыжка оказался перед ним, замахнулся, 
       Ермаков подсек его, а когда тот рухнул, перехватил в падении и 
  закрылся. Тело тряхнуло, он ощутил несильный толчок в грудь. Пуля 
  последнего снайпера, пробив насквозь своего напарника, расплющилась 
  о его бронежилет. 
       Сейчас он глупо и бесполезно передергивал затвор, хотя в 
  винтовках этого класса затвор передергивается автоматически... то ли 
  патрон застрял, то ли перед лицом страшного террориста забыл все 
  навыки. "Оса", брошенная с нечеловеческой силой, ударила его в 
  переносицу. Тело еще шаталось, а Ермаков, на ходу выдернув лезвие, 
  бросился в темный проход, прогрохотал подошвами по металлической 
  лестнице вниз. 
       На выходе еще одна железная дверь, открыл пинком, Коридор залит 
  ярким светом, воет сирена, на потолке тревожно мигает сигнальная 
  лампочка, слышен топот ног, но пока пусто. Выругавшись, он спрятал 
  заготовленные ножи, ладонь ощутила рифленую поверхность рукояти 
  пистолета. 
       Когда уже добежал до площадки с лифтом, впереди открылась дверь 
  одного из кабинетов. Палец едва не дожал спусковой крючок, но это 
  вышли важные господа в безукоризненных костюмах. Увидев бегущего 
  человека с пистолетом в руке, замерли на дороге, даже не пытаясь 
  отступить обратно в надежный кабинет. 
       - С дороги, - гаркнул он на английском, - чертовы гомосеки! 
       Успел увидеть как один господин заложил руки за голову и присел 
  у стены в позе заложника, остальные побелели как будто разом из них 
  выпустили всю кровь, застыли. Он расшвырял их на бегу, успел 
  подымать, что так и будут лежать, пока не появятся их сраные 
  полицейские и не поднимут их под белы ручки, дабы отвести в 
  реабилитационные центры в тихие кабинеты психоаналитиков. 
  

       Глава 44 
  

       Коридоры второго, считая сверху этажа, устланы роскошной 
  ковровой дорожной, на стенах портреты седовласых и не очень мужиков, 
  некоторые в старинных костюмах, а все двери по обе стороны коридора 
  с массивными резными ручками. Настоящие произведения искусства. На 
  дверях медные таблички с множеством слов, звания и должности, явно 
  это этаж для высшего персонала. Если бы его цель были заложники, то 
  брать бы здесь как гусей, целые стада. 
       Он затормозил возле развилки, даже уперся ладонью, чтобы не 
  выскочить с разбега. Чутье подсказывало, что дальше опасность, он 
  даже вообразил себе с десяток солдат, ждущих его появления с 
  автоматами наизготовку... 
       Решившись, на миг высунул голову из-за углу и тут же убрал 
  обратно. Коридор наполнился грохотом выстрелов. Очереди распарывали 
  стены, сбивали штукатурку, во все стороны летели щепки красного 
  дерева, на потолке жалобно разлетались плафоны, а ему под ноги 
  падали как осколки стекла, так и срубленная выстрелами проволока, но 
  перед глазами уже стояла картина десятка охранников, ждущих его 
  появления с автоматами наизготовку. 
       Сработало то чувство, что Ермаков называл удачливостью, но 
  Дмитрий назвал бы как-то иначе: то ли почувствовал запах десятка 
  мужиков, хоть и отмытых отборными шампунями, но все равно быстро 
  потеющих при беге, то ли от их скопища шло добавочное тепло, а его 
  чуткая кожа уловила повышение температуры с той стороны и даже 
  сумела перевести ее в зрительные образы... 
       Охранники, чтобы не мешать друг другу, выстроились единственно 
  верно: пятеро стреляли из автоматов, опустившись на колено, а еще 
  пятеро строчили у них над головами. Ермаков отступил на шаг, пальцы 
  бесцельно шарили по поясу, там метательные ножи, но все это для 
  бесшумного снятия часовых, а здесь подошла бы противотанковая 
  граната... 
       - Да черт с вами. - прошептали его губы. - Умный в гору не 
  пойдет... 
       Он отбежал назад, по лестнице поднялся на этаж. Уже хотел 
  нырнуть в коридор, но сверху с грохотом бежала целая толпа 
  свитовцев. Все в полном обмундировании, в бронежилетах, касках, с 
  автоматами наизготовку. Прежде, чем кто-то успел нажать на курок, он 
  выстрелил в грузного верзилу, что бежал последним. Тот, получив пулю 
  в раскрытый в крике рот, повалился на остальных, смел их по лестнице 
  как сухие листья к ногам Ермакова. 
       Их было семеро, но он ни разу не нажал курок. Действуя руками и 
  ногами, он бил молниеносно и сильно, слыша только хруст костей, 
  вскрики, стоны, а когда перепрыгнул их тела и понесся вверх по 
  лестнице, уже знал, что если кто и выживет, то только для инвалидной 
  коляски. 
       Заключенные в камерах орали и трясли решетки. Он швырнул им всю 
  связку ключей, ловко попав между прутьями, промчался к сто третьей. 
  Первый же выстрел сорвал замок. Дверь распахнулась, на кровати сидел 
  немолодой мужик, крепко сбитый. Его холодные голубые глаза с 
  плавающими в них льдинками взглянули на Ермакова из-под густых 
  бровей, похожих на уступы с выгоревшей травой. 
       Ермаков перехватил взгляд, брошенный на автомат, мужик медленно 
  начал бледнеть. 
       - Операция "Эммануэль-три", - бросил Ермаков коротко. - Майор 
  Волков, быстро за мной! 
       Он повернулся и бросился по коридору, даже не оглядываясь. 
  Заключенные выбегали, торопливо открывали двери других камер, где-то 
  прозвенел женский крик и оборвался на высокой ноте. 
       Когда Ермаков сбежал вниз, мужик догнал уже с автоматом в 
  руках. Ермаков бросил коротко: 
       - Брось. Он только помешает. 
       С крыши было видно как толпа заключенных несется через 
  необъятно широкий двор к главным воротам. У всех в руках мелькали 
  прутья арматуры, обрезки труб, а у некоторых были автоматы и 
  пистолеты. 
       Охранники сдуру выбежали навстречу, один дал предупредительную 
  очередь поверх голов. В ответ прозвучали выстрелы. Он задержался, 
  упал, на него навалились и начали сдирать с плеча автомат, пояс с 
  пистолетом в кобуре, даже зачем-то сапоги. 
       - Держись, - велел Ермаков. - Это быстро. 
       На его плечи упали крепкие мозолистые ладони. Оттолкнувшись, он 
  увидел как из-за зданий на большой скорости выметнулся вертолет. 
  Сердце сжалось, вертолетчик наверняка заметит, достаточно будет 
  одной пули... однако ноги уже оттолкнулись, ветер засвистел в ушах, 
  он ощутил свое тяжелое тело, трос угрожающе прогнулся, далекое 
  здание надвигалось недостаточно быстро... 
       Вертолет сделал круг над двором, Ермаков слышал усиленные 
  динамиком призывы сложить оружие и разойтись, затем застрочил 
  пулемет. Он сцепил зубы, приказывая себя не разжимать пальцев, даже 
  если тело прошьет пулями с головы до ног, даже ощутил по всему телу 
  покалывание. Противоположная стена тем временем быстро надвигалась. 
       Он понял, что прогиб не позволит взобраться на крышу, крикнул и 
  показал на окно, а за пару метров разжал руку. На миг сердце 
  замерло, затем удар, грохот, звон разбитого стекла. 
       Они влетели в комнату как два метеорита. Ермаков перекатился 
  через голову, вскочил, чувствуя как кружится голова, а по всему телу 
  ноют ушибы. Волков ворочался на полу, постанывал. 
       Ермаков выхватил из-за пояса пистолет: 
       - Вот теперь держи! 
       - Стар я для таких выходок, - простонал бывший заключенный. - 
  Кстати, при чем тут "Эммануэль-три"?.. 
       Он с трудом поднялся, но когда Ермаков толкнул дверь, поспешно 
  шагнул следом. Коридор тянулся длинный, узкий, с одинаковыми дверьми 
  по обе стороны. К удивлению Волкова они пронеслись до самого лифта, 
  не встретив никого, и только между третьим и вторым этажом 
  сообразил, что сегодня выходной день, разве что на выходе охрана... 
       Никакой охраны, а дверь Ермаков вышиб с разбегу. Волков сразу 
  метнулся к неприметному фордику, припаркованному между пежо и 
  мерсом. Ермаков подумал одобрительно, что старый разведчик чутья не 
  растерял. Чужие машины американцы замечают сразу, их не любят, а 
  свои привычные... 
       Уже в машине, когда вырулили на шоссе, заключенный 
  поинтересовался ядовито: 
       - Я просидел полгода со всякой рванью. И еще не знаю сколько 
  бы... Явно зачем-то понадобился!.. Вы откуда? 
       Ермаков улыбнулся: 
       - И то дивно, что столько пробыл! Явно стал паханом, 
  понравилось. Мог бы сбежать. 
       - Из такой тюрьмы? 
       - Как будто тебя такие стены удержат. 
       Голубые глаза спасенного остались все такими же холодными, в 
  них плавали кристаллики льда: 
       - Вообще-то пара вариантов наметилась... Ладно, что стряслось? 
  Я больше не служу СССР или России. 
       - Может потребоваться помощь, - ответил Ермаков. 
       Лицо заключенного посерьезнело, а в голубых глазах льдинки 
  сцепились одна с другой и теперь там был твердый синеватый лед. 
       - Я давно уже не майор КГБ, - отрезал он. - А в ФСБ не был. И 
  вообще мне начхать на Россию. 
       - А если дело касается не только России? 
       Джонсон на третий день признался Фреду: 
       - Вообще-то вы правы, шеф. Я думал, чудит шеф с перепоя, а эти 
  русские в самом деле крутые ребята. И, похоже, пойдут до конца. А 
  экстремисты похлеще арабов... 
       Фред поморщился: 
       - А ты не знал? В какой стране коммунизм взялись строить? У 
  арабов? В моей Америка о нем узнали раньше, а в твоей Германии вовсе 
  эти Маркс с Энгельсом... Но строить нигде не решились: кишка тонка! 
  А русские... Кто знает, если бы мы им не мешали изо всех сил, может 
  и отгрохали бы. Эх, черт... Теперь уже не узнать, зато врага мы 
  нажили на всю оставшуюся жизнь. 
       - Наши дети помирятся, - сказал Джонсон оптимистически. 
       - Твоему сколько? Шесть лет? 
       - Шесть и четыре месяца, - ответил Джонсон гордо. 
       - Да, нескоро они займутся дипломатией. А пока что мы с 
  русскими еще немало пустим друг другу крови. 
       На трех гигантских экранах в режиме реального времени шли 
  снимки из космоса. На палубе танкера появляются все те же люди, 
  смотрят на горизонт в бинокли, словно не на сверхсовременном 
  танкере, оснащенной искусственным интеллектом, а на паруснике 
  Магелланана. Лица грубые, выражение глаз заснять не удавалось, вид 
  сверху, но Фред чувствовал, что не хотел бы посмотрел в их глаза 
  фанатиков. 
       В черепе начала нарастать тупая боль. Он понял, что пришла пора 
  переброситься парой слов с террористами, и от этой мысли в желудке 
  словно заворочался тяжелый холодный утюг. Вздохнул, как перед 
  прыжком в глубокую воду, нажал кнопку вызова. Ждать пришлось долго, 
  хотел уже отключиться, наконец злой голос прорычал с угрюмой злобой: 
  
     - Какого черта?.. Я же сказал, если понадобитесь, я сам вам, 
  сволочам свистну! 
       Фред сказал торопливо: 
       - Тысяча извинений! Но на меня давят из правительства, вы меня 
  поймите... Хотят узнать ваши намерения... 
       - Наши намерения? Какие могут быть еще намерения, кроме как 
  грохнуть это корыто с нефтью? У берегов чистенькой Англии, понятно! 
       За спиной Фреда вскрикнул испуганный Джонсон: 
       - Но это же... это же преступление! 
       Террорист, похоже, услышал, сказал язвительно: 
       - А не преступлением было вытащить из России триста миллиардов 
  фунтов стерлингов, что осели в Англии? Пусть хоть часть из них, 
  украденных у нас денег, потратят на очистку своих берегов. Это 
  только справедливо. 
       Фред прошептал перехваченным горлом: 
       - В цивилизованном мире, боюсь, это не сочтут 
  справедливостью... 
       Из динамика донесся наглый смешок: 
       - Начинайте забывать, что весь мир стоит перед вами на задних 
  лапках. 
       Щелкнуло, связь оборвалась. Фред уронил голову. Похоже на 
  крушение. Гораздо более серьезное, чем просто крушение танкера. Если 
  не навязывать свои взгляды, свои ценности этим дикарям - это 
  крушение. Как рухнула Британская Империя, так рухнет и весь 
  цивилизованный мир... 
       ...а еще позже, внезапно его мозг пронзила страшная в нелепости 
  мысль, от которой бросило в пот. Британская Империя рухнула, но, 
  хотя многим старым британцам это казалось крушением мира, но на 
  самом деле большинство даже англичан это на себе не ощутили. А уж 
  остальной мир и подавно, зато ликовали получившие свободу Индия, 
  Пакистан, Палестина, где тут же возник Израиль, арабские страны... 
  Если падет нынешняя Империя, то остальной мир тоже может не пасть 
  под натиском варварства, а будет продолжать жить... а кое где 
  расцветет еще ярче... 
       Это мысль была страшная и отвратительная, он пытался ее 
  погасить, но она пошла дальше, когда-то учился, но бросил, 
  юриспуденции, читал о том шоке, который охватил весь цивилизованный 
  мир, когда рухнула вся мировая цивилизация в лице блистательной 
  Римской империи! Тогда многим это казалось концом света, но сейчас 
  кто помнит о Древнем Риме? 
       Службы твердили о хорошо подготовленной акции русских 
  спецслужб, но Фред только морщился. Эти ребята на танкере совершили 
  слишком много грубейших ошибок, чтобы быть профессионалами. И все 
  еще умудряются множить новые ошибки, промахи. Единственное, что 
  сдерживало группы антитеррора: какой козырь у террористов? Ну, 
  получат они выкуп... или добьются, чтобы выпустили из тюрьмы их 
  лидера, а что потом? Какие у них пути отхода? 
       Самое уязвимое место в любой террористической операции - пути 
  отхода. Очень трудно приблизиться на расстояние выстрела к 
  президенту, но еще труднее отойти. Так что же задумали эти сволочи, 
  захватившие беззащитный танкер? 
       Целые центры, куда вошли крупные аналитики, психологи и 
  стратеги молниеносных военных операций, ломали над этой загадкой 
  голову, только Фред с холодком вдоль хребта чувствовал, что разгадка 
  ужасающе проста. Но если это так, то над миром встает заря нового 
  мира. Кровавая заря. 
       - Им нечего терять, - сказал он тихо Джонсону. - Понимаешь? 
       - Нет, - признался он. - У человека, даже самого несчастного и 
  обездоленного, всегда остается жизнь. А вот если ее потерять, уже 
  ничего не будет. 
       - Даже в Нью-Йорке выбрасываются из окон, - напомнил Фред. - 
  травятся, бросаются с мостов или крыш небоскребов. А Россия далеко 
  не благополучный Нью-Йорк... В России если потерять жизнь, то 
  избавишься от голодных спазм в желудке, от страшных мыслей, как 
  прокормить голодных детей, которые не понимают, что значит потерять 
  работу... А когда появляется возможность потерять ее вот так: 
  красиво, причем навредить тем, кого они винят в своих бедах... 
       Джонсон кашлянул, а когда Фред строго взглянул на помощника, 
  тот отвернулся и подчеркнуто пристально рассматривал экран. Фред 
  подумал с виноватым раздражением, что такие тирады нужно выдавать 
  перед младшим составом, а Джонсон - тертый волк, знает какие силы и 
  деньги были брошены, чтобы расшатать экономику России, довести 
  русских до нищеты и отчаяния. Сейчас Россия в том состоянии, что 
  бери ее голыми руками. Это уже не страна, а географическое понятие. 
  Это просто слабо населенные территории с несметными природными 
  богатствами. 
       Интересно, учитывали стратеги тайной войны такие вот захваты 
  танкеров? Или полагали, что это неизбежные мелкие вспышки 
  недовольства, которые подавить будет легко? 
       - Я думаю, это учитывалось, - произнес он вслух. 
       - Что-то сказали, шеф? 
       Он вздрогнул, вымученно улыбнулся: 
       - Джонсон, у тебя уши как у отца Гамлета. Я сказал, что 
  террористы вовсе не продумывали пути отхода. 
       На лице Джонсона отразился жадный интерес: 
       - Полагаете, за них это просчитали другие? Будет еще одна 
  группа?.. Вы правы, шеф, это очень интересный вариант. Как мы об 
  этом не подумали сразу! 
       Фред брезгливо поморщился: 
       - Они просто доведут танкер до берегов Англии и взорвут. 
       - А сами? 
       - Погибнут, - ответил Фред как можно спокойнее, но тело 
  пронизал странный холодный ветер, словно он стоял на горном 
  перевале. - Просто погибнут в огне... как приносили себя в жертву их 
  дикие предки. 
       Джонсон смотрел непонимающе. Потом лицо начало терять морковный 
  оттенок, переходя к пепельному. В глазах появился страх. 
       - Шеф, вы не шутите? 
       - Какие шутки... Но, я полагаю, в верхах предусмотрели такие 
  эксцессы. Ну, взорвут отчаявшиеся русские пару танкеров. Ну, 
  застрелят пару высокопоставленных чиновников из Вашингтона... и хрен 
  с ними, что еще? Могут приехать под видом туристов в нашу страну и 
  устроить кровавую бойню в каком-либо городке. Зато наша Империя 
  получает огромные территории этой страны! Уже сейчас русская армия 
  фактически под нашим негласным контролем. Они сами, повинуясь нашим 
  указаниям, уничтожат эти террористические группы в самом зародыше. И 
  хотя Кречет разрешил свободную продажу оружия, но что могут 
  пистолеты и винтовки против танков? А гранатометы населению пока 
  что... ха-ха!.. не решается продавать даже отважный Кречет. 
       Помощник кивал, Фред видел, что это все отскакивает как от 
  стенки горох, но суть Джонсон уловил: 
       - Значит, вы прогнозируете, что у террористов нет путей отхода? 
  
     - Да. 
       - И что взорвут танкер именно у берегов Англии? 
       - Да, - подтвердил Фред. 
       - Почему именно Англии? Тогда бы уже тащили до Флориды! 
  Во-первых, мы основной противник, во-вторых, там ущерб в десятки раз 
  больше... 
       Фред покачал головой: 
       - Не дотащат. Им тоже спать надо, они держатся из последних 
  сил. К тому же тянуть переговоры не могут до бесконечности. Если 
  поймем твердо, что они в самом деле решили взорвать танкер у 
  берегов, то сами взорвем и потопим посреди бескрайнего Тихого 
  океана. 
       Джонсон побледнел: 
       - С людьми? Я не о террористах, сэр. Там же захваченный экипаж, 
  связанная охрана... А главное - пятьсот тысяч тонн нефти! Это 
  сколько, если перевести в доллары? 
       Фред хотел уйти от ответа, слишком Джонсон честен и прямодушен, 
  но неожиданно озлился на помощника, что работает в такой организации 
  и все еще стремится остаться чистым: 
       - Да ладно тебе! Будет подано, как будто это сделали сами 
  террористы. Или неисправность на танкере, с которой террористы не 
  сумели справиться. Когда стране грозит опасность, Джонсон, то мы 
  тоже умеем жертвовать. 
       Джонсон отшатнулся, шокированный, а Фред подумал вдогонку, что 
  русские, правда, жертвуют своими жизнями, а они, настоящие 
  американцы, предпочитают жертвовать чужими. 
  

       Глава 45 
  

       Улицы стали похожи на длинные стены, под которыми наставили 
  торшеров. Затейливые фонари не только освещали, но и бросали игривые 
  праздничные блики на стены домов, умело подсвечивали арки, вывески. 
  По проезжей части струилась разноцветная светящаяся река 
  автомобилей. 
       Прохожих совсем мало, Дмитрий шел медленно, изображая неспешно 
  вышедшего от любовницы уверенного в себе мужчину, у которого все в 
  норме с кошельком, желудком и половым аппаратом. Он даже улыбнулся 
  своему отражению в витрине, на случай, если какая телекамера, 
  охраняющая вход в ювелирный магазин, захватит и его в поле зрения. 
       Улыбка получилась широкая белозубая, какую постоянно 
  рекламируют на имперских зубных пастах, но в действительности редко 
  встречается у жителей Империи. Место для пешеходов непривычно 
  широкое, такое он видел только на Новом Арбате, и потому даже не 
  удивился, когда впереди увидел медленно едущий в его направлении 
  полицейский автомобиль. На Арбате милиция тоже нередко выезжает на 
  тротуар и дефилирует мимо многочисленных баров, ресторанов, казино, 
  прислушиваясь к воплям и звону посуды. 
       Мимо проплывала дверь магазина, Дмитрий, не раздумывая, свернул 
  и шагнул через порог. Молоденькая девушка-продавщица мило улыбнулась 
  молодому здоровому парню, явно футболисту или регбисту, Дмитрий 
  улыбнулся в ответ, ноги сами понесли между полками с банками кофе, 
  кетчупами, соусами, майонезами и всякой дрянью в банках и пакетиках 
  из тонкого хрустящего пластика. 
       Полицейский автомобиль остановился возле входа. Дмитрий видел 
  сквозь стекло, что оба в униформе вылезли и направились ко входу в 
  магазин. Черт, надо было идти дальше, кто бы обратил внимание, а так 
  возжелали проверить, что за странный парень зашел покупать продукты 
  так поздно... 
       Они вошли по-хозяйски, оба крупные, один вообще просто 
  разжиревший носорог, второй крепыш, но с десятком килограммов сала 
  на пояснице. Девушка раздвинула губы в той же отмеренной улыбке, 
  красивой и зовущей, как Памела Андерсон с обложек порножурналов. 
       - Как дела, Марта, - сказал толстяк тонким голосом. - Ты 
  сегодня такая же хорошенькая, как и вчера ночью... ха-ха! 
       - Как будто вы меня видели ночью, - ответила девушка негодуюше. 
  Дмитрий перехватил взгляд, брошенный в его сторону, словно она 
  умоляла не верить этим двум, она порядочная девушка, и с такими 
  толстыми никогда не ложится. 
       Толстяк тоже оглянулся, будто только сейчас заметил Дмитрия. 
  Глаза были заплывшие, с широкими ломтями сала на веках, а голос 
  прозвучал еще тоньше: 
       - Эй, парень, поздновато ты решил запастись едой! 
       Дмитрий пожал плечами, его пальцы уже ухватили широкий 
  пластиковый пакет и начали складывать туда пакетики с йогуртом. 
  Второй, который крепыш, напыжился, сказал громко: 
       - Марта, сегодня было страшное нападение на тюрьму! Это 
  фанатики-мусульмане снова пытались освободить своих мерзавцев... По 
  крайнем мере, половина сбежала... Эй, парень, подойди-ка сюда. Тебя 
  тоже надо проверить на предмет, не черный ли ты мусульманин! 
       Он сам расхохотался своей шутке, но когда взглянул в лицо 
  Дмитрия, улыбка замерзла на его губах, а смех превратился в хрип. 
  Дмитрий спохватился, распустил мышцы, даже попытался улыбнуться, но 
  полицейский уже закричал, предупреждая второго. Дмитрий видел как 
  его рука метнулась к кобуре револьвера, пристегнутой широкий 
  щегольским ремнем к бедру. 
       Пальцы Дмитрия автоматически захватили с полки какой-то из 
  пакетиков, кончики сами определили массу, размеры, учли завихрения 
  воздуха от неправильной формы, и когда револьвер начал покидать 
  кобуру, пакетик с горчицей с силой ударил в лицо. Для человека, 
  которого учат использовать как оружие все, что попадает под руку, 
  пакет горчицы просто подарок: полицейский едва не опрокинулся 
  навзничь от самого удара. Пластмассовый пакет лопнул, жидкая масса 
  залила лицо. .Дмитрий на всякий случай упал, перекатился через 
  голову, хотя умом понимал, что полицейский уже не выстрелит, сделал 
  подсечку и на лету выхватил револьвер из трясущейся руки. Грузное 
  тело грохнулось с силой падающего подъемного крана. 
       Так же автоматически, без участия сознания, нога поднялась и 
  опустилась. Под подошвой послышался хрип. Одновременно револьвер с 
  легким щелчком дернулся в руке: второй полицейский откинулся на 
  спину, но все еще пытался поднять ствол. Дмитрий трижды нажал на 
  курок. Полицейского затрясло, он повернулся вокруг своей оси, 
  грохнулся на пол и только тогда завопил истошно и громко, как 
  пароходная сирена. На стене осталось красное пятно, от него вниз 
  потянулись густые потеки, словно от разбитой бутылки с томатной 
  пастой. 
       На улице промелькнули бегущие люди. Громко взвыла сирена, 
  Дмитрий съежился, звук шел страшный, в черепе сразу появилась тупая 
  боль. Морщась, он перебежал к другому выходу. 
       Сквозь стеклянную дверь увидел как на проезжей части рывком 
  остановился полицейский автомобиль. Распахнулись сразу все четыре 
  дверцы, выскочили уверенные и крепкие, все это он увидел мгновенно, 
  его руки уже поворачивались с револьвером в их сторону, когда совсем 
  близко прогрохотала автоматная очередь. 
       Пули ударили, казалось, в грудь, в живот. Он метнулся длинным 
  прыжком за стеллажи, увидел красное на груди, но это был то ли 
  кетчуп, то еще какая пакость. Перекатившись через голову, он вжался 
  в угол, откуда видно обе двери, и тут в бок ударило сильно и остро. 
  Он ощутил себя так, словно туда воткнули раскаленное шило. 
       Непроизвольно пальцы ухватили ушибленное место, а когда он 
  отнял ладонь, она была в крови. Какой-то идиот, стреляя вслепую, 
  достал его лучше, чем те, стреляющие прицельно... 
       Вторая автоматная очередь пошла высоко над голову. Посыпалась 
  штукатурка, мелкая крошка. Пули крошили деревянную панель, звякнуло 
  и посыпалось стекло. 
       Совсем рядом тихо-тихо играло радио, он даже различил нехитрое 
  треньканье на банджо. В ладонь кровь все текла, а когда он перевел 
  взгляд на бедро, оно все было залито кровью. На полу под ним 
  образовалась красная теплая лужа. Нужно наблюдать за дверьми, но он 
  не мог оторвать взгляда от страшного пятна, что все расплывалось на 
  боку и захватило джинсы. 
       Даже в самых жутких схватках он отделывался кровоподтеками, 
  ссадинами, дважды переломами, но никто еще не ранил так тяжело. Боль 
  он мог терпеть, но чувство беспомощности, чувство одиночества и 
  осознания своей предельной уязвимости ударило как молотом. 
       Пальцы вздрагивали, он уже знал, что на левую ногу наверняка 
  встать не сможет, а от потери крови вообще скоро потеряет создание: 
  черные мухи уже начинают летать перед глазами, и с каждой минутой 
  они крупнее... 
       Он стиснул зубы, торопливо вытащил из кармана два тюбика с 
  клеем, сунул под полку, другой швырнул в направлении к двери и 
  пополз вдоль стены, прислушиваясь к крикам на улице, беспорядочным 
  выстрелам. Напротив стойки с кассовым аппаратом виднелась дверь в 
  подсобные помещения, он толкнул, заполз, поспешно приподнялся и, 
  всхлипывая от боли, встал на ноги и поспешно запрыгал на правой, 
  чуть помогая левой, по узкому проходу по направлению в внутреннему 
  дворику. 
       Зигзаги вывели на задний двор, пахнет гадостно, огромные 
  мусорные баки не опорожнялись уже с неделю, огромные ящики с 
  гниющими отходами, горы разнообразного мусора... 
       Внезапно через забор легко перемахнул человек в модном 
  длиннополом пиджаке, лихо заломленной шляпе. В руках у него был 
  пистолет-автомат. Похоже на мини-узи, который немногим тяжелее 
  обычного пистолета, что-то около полутора килограммов, а если еще у 
  этого найдется пара магазинов с сорока патронами, то жить можно... 
  Но этому в штатском, а вот ему... 
       Человек быстро проговорил вполголоса: 
       - Алло, держите его там!.. Не давайте поднять головы, а я зайду 
  с задней двери. 
       Возле рта темнел крохотный микрофон, какие Дмитрий раньше видел 
  только у попзвезд на сцене. 
       Над забором появились руки, второй перемахнул так же легко. 
  Этот был еще шире в плечах, перебитый нос, шрамы на щеках, в черной 
  униформе с надписью крупными белыми буквами S.W.A.T. Молча кивнул 
  первому, оба согласованно двинулись к двери. Дмитрий пригнулся за 
  ящиком. У второго в руках мощный магнум, так он выглядит, его пули 
  пробивают дыры в груди, куда пролезет кулак Тараса... 
       Далеко на улице загремело. Один из подходивших слегка повернул 
  голову, Дмитрий взвился как подброшенный катапультой. Кончиками 
  пальцев он достал одного в висок, хрустнуло легко и беззащитно, 
  словно он пробил яичную скорлупу. Второй повернулся, раскрывая рот в 
  нелепом изумлении, автомат начал подниматься, Дмитрий метнул 
  револьвер прямо в переносицу. 
       Удар был таким, словно железом переломили доску. Второй еще не 
  опустился на землю, но Дмитрий уже сорвал с плеча первого узи: судя 
  по весу, истрачено не больше десятка патронов. Второй сватовец 
  опрокинулся на спину, в руке пистолет нацелился в небо. 
       Шлепок, и пистолет оказался в руке Дмитрия раньше, чем 
  застывающий палец нажал на курок. Торопливо дрожащими пальцами он 
  нажал кнопку около предохранительной скобы, магазин послушно 
  выскользнул из рукояти. Странные пули смотрели холодно и загадочно, 
  у каждой полый наконечник, а на ободке по два колечка: красное и 
  черное. Сам пистолет чересчур огромен, весь из нержавеющей стали, 
  10-миллиметровый, явно закален по особой технологии, 
  автоматический... 
       Руки уже вставили магазин обратно, защелкнули стопор. Так же 
  сами по себе, без его участия, пальцы сами сняли с предохранителя. А 
  мозг, который не следил за этими действиями, напряженно раздумывал: 
  если за ним уже охотится спецназ - не могут же у простых копов были 
  такие пистолеты! - то у спецназовцев могут быть и другие штуки. К 
  примеру, улавливающие биение его сердца за полмили к округе. И как 
  бы он не таился... 
       Обдало холодом, он автоматически перекатился на бок, взвыл от 
  острой боли в боку. Руки выставили перед собой пистолет, готовый к 
  ответной стрельбе. Но рядом не взметнулся песок от ударов пуль, а 
  чутье пока говорило о близости бродячих собак, птицах и надоедливых 
  муравьях, что уже деловито начали его исследовать на предмет 
  затащить в нору и съесть, но молчало о погоне. 
       Время уходит катастрофически, вот-вот полицейские ворвутся в 
  магазин, обнаружат, что его там нет, выбегут сюда. Постанывая, 
  сорвал с убитого длиннополый пиджак, набросил на плечи и, перебежав 
  к забору, ухватился за край. Сильные руки подтянули послушно, легко. 
  
     Сразу за вторым забором виднелись машины, полицейских уже 
  набежало как воронья, все галдят и прячутся за машинами, картинно 
  выставив откормленные задницы, гомосеки проклятые, мразь... 
       В оставленном магазине затрещали автоматные очереди. Возможно, 
  там заподозрили, что он пытается улизнуть, занервничали, 
  заторопились. Дмитрий вздохнул, в ладони пискнул дистанционный 
  взрыватель. 
       В магазине страшно грохнуло. Окна вылетели вместе с кассовым 
  аппаратом, осколки стекла жутко блестели на солнце, и полицейские 
  завопили еще до того, как осколки обрушились им на спины и головы. 
       Он подтянулся и влез в окно соседнего дома, там пусто, пробежал 
  через комнаты, пусто, выскочил во двор, пробежал до противоположной 
  стороны, а там, прячась за стеной дома, вышел на улицу. Больше 
  тюбиков с раствором, которым можно было в самом деле склеивать 
  бумагу и дерево, не осталось, а пистолет все не решился оставить: 
  без оружия мужчина умирает быстрее. 
       Полицейские машины были уже в полусотне шагов, он видел только 
  плотный ряд толстых задниц, затянутых в тугие черные брюки. Все, 
  выставив руки с зажатыми пистолетами, ждали, один что-то выкрикивал 
  в мегафон, явно уговаривая сдаться. Ни один из прохожих не решился 
  понаблюдать со стороны, пугливо разбегались, запирались, он невольно 
  вспомнил штурм Белого Дома, когда сразу за цепью атакующих войск 
  стояли толпы зевак, многие пришли с детьми, среди любопытных сновали 
  мороженщицы, пули ударялись в асфальт совсем рядом, танки в ответ 
  грохали тяжелыми снарядами, а народ щелкал хлебалом, ахал, указывал 
  пальцем, а если возле самых ног проходила пулеметная очередь, 
  оставляя в асфальте глубокие дыры, нехотя отодвигался на полшага. 
       Кто-то из полицейских оглянулся, Дмитрий видел как брови 
  поползли вверх. Он был единственный прохожим, что само по себе уже 
  подозрительно, а тут еще парень держится как-то странно, под полой 
  пиджака явно что-то прячет... 
       Дмитрий с силой сжал второй, последний взрыватель. От дверей 
  магазина рвануло, блеснула яркая вспышка. Кто-то дико заорал, тут же 
  вспыхнул огонь. Видно было как давление выбрасывает струи горящего 
  бензина из пробитой взрывом бензоколонки, похоже на красочный 
  огненный фонтан, а другие струи сразу потекли на асфальт кипящим 
  пламенем, начали растекаться, устремились к машинам. Полицейские, 
  вместо того, чтобы вскочить в машины и попытаться на скорости 
  выскочить из огня, с паническими воплями разбегались, прикрывая 
  морды ладонями и локтями. Как же, самое ценное - жизнь, даже если 
  жизнь таких ублюдков... 
       Пламя охватило все здание, ветер подхватил горящие клочья и 
  перебросил на соседнюю крышу. Несколько полицейских машин уже 
  горели, а сами полицейские в страхе перед взрывами разбегались как 
  вспугнутые утки. 
       Струйка кровь, пробравшись к тугому поясу, уже образовала 
  маленькую запруду. Рубашка там промокла и потяжелела. Пиджак пока 
  прикрывает, надо только держать застегнутым, а промочить брюки пока 
  не позволяет тугой пояс. 
       Мышцы груди покалывало, там стало холодно, но все еще держал 
  мускулы уголков рта чуть приподнятыми, что должно означать чувство 
  довольства среднего юсовца. Как собой, так и гармонией с миром, этим 
  обществом. Когда прошла, несмотря на поздний вечер, эффектная 
  женщина, он слегка оглянулся и напустил восхищенно-похотливый вид. 
  Хотя на улице поблизости никого нет, и вряд ли его рассматривают в 
  это время в перекрестье прицела, но сотни скрытых телекамер следят 
  за улицей, за скверами, подъездами, они видят каждого в лифте, 
  наблюдают за жителями Империи в их квартирах и постелях. 
       Понятно, никто не использует и не афиширует сведения, что 
  такой-то член конгресса трахает свое собаку: более того - такой 
  конгрессмен удобен и лоялен. Ни в одной стране он не пользовался бы 
  такой свободой, так что он явный патриот, а вот нежелательные 
  элементы выявляются на самой ранней стадии наблюдения. Ну, всякие 
  там, что недовольны строем, что вместо тупых развлекательных шоу 
  посещают концерты симфонической музыки... 
       Перед глазами на миг потемнело. Он сделал пару шагов на 
  совершенно ватных ногах. В ушах зазвенело сперва тихо, затем все 
  громче и громче. Он стиснул зубы до хруста, в затухающем сознании 
  вспыхнула предостерегающая надпись: "Держись! Как только пошатнешься 
  или рухнешься хотя бы на колени..." 
     Звон медленно истончился, он снова ощутил себя шагающим так же 
медленно, с виду вполне расслабленно. Если пошатнется, это станет 
заметно сразу на двух-трех мониторах. Автоматические системы, что 
следят за движением и перемещением, тут же зафиксируют отклонение от 
нормы. Специальные программы запишут его движения особо, увеличат, 
сравнят с другими параметрами, постараются сравнить с движениями 
алкоголиков, эпилептиков, наркоманов, просто рассвирепевших от ссоры 
с женой, высчитать процент угрозы, а затем уже пошлют сигнал 
тревоги, в зависимости от степени предполагаемой опасности. 
     Дмитрий напряженно пытался вспомнить, разработаны ли уже 
программы, что способны определить что у него под одеждой. Что такое 
системы есть, он знал, но они со спутников тайно сканируют все 
пролетающие самолеты на предмет перевоза наркотиков, ядерного 
оружия, или даже карабинов или пистолетов. Военные самолеты 
автоматически отсеиваются, а по гражданским тут же начинаются 
дополнительные запросы. 
     Он ушел далеко, но запах бензина и горящей смолы, резины шел 
вместе с ним. Оглянувшись, видел как огонь бушует радостно и грозно, 
прозвучали сирены пожарных машин, а он тащился по переулку, старался 
не смотреть по сторонам, теперь лучше изображать угрюмого и 
накурившегося парня из неблагополучных районов, с таким никто не 
станет заговаривать, просить закурить или спрашивать как пройти в 
порнобар. 
     Спину подсвечивал огонь, воздух был жарким и дымным, но тело 
начал сковывать холод. Непонятно, почему холод, почему зубы начинают 
подрагивать, как будто на морозе, но все равно надо идти, идти, 
идти... 
  

     Глава 46 
  

     Тарас умело перевязал рану, Валентин отломил кончик ампупы, 
подал Тарасу. Дмитрий искоса смотрел как полая игла втягивает желтую 
жидкость, по коже вздулись пупырышки. Как только наркоманы втыкают в 
себя это... ах, черт, Тарас засадил чуть ли не до кости, садист, еще 
и зубы скалит... 
     Ермаков сидел за столом, похожий на командира дивизии, что 
составляет план штурма крепости. Дмитрий постоянно ловил на себе его 
вопрошающий взгляд. Тарас вытащит иглу, приложил ватку со спитром: 
     - Заживет, как на собаке! Ты молодой, здоровый. Это я уже 
старый, больной, немощный... 
     Валентин пошевелился, голос его был холодноват: 
     - Позвольте мне? 
     Ермаков помедлил с ответом, Дмитрий снова уловил на себе его 
взгляд. Тарас тоже поглядел в его сторону. 
     - Лучше я, - сказал Дмитрий. - Стажеру надо сдавать экзамен, 
верно? 
     - Ты ранен, - напомнил Ермаков. 
     - Если рана и разойдется, то ненадолго, - возразил Дмитрий. - Я 
прошу этого для себя. 
     Они переглянулись, Тарас первым кивнул, поглядел на Макса. 
Последним нехотя, словно ему на затылок давила скала, наклонил 
голову Валентин. Ермаков испытующе поглядел на Дмитрия, развел 
руками: 
     - Если все так уж единодушны... Хотя это рискованно. Очень! 
     Дмитрий открыл дверь в спальный отсек, успел услышать 
горьковатый запах травки. Все-таки эти ребята пользуются этой 
гадостью, несмотря на все запреты. То, что живут в самом чреве 
цивилизации, которую стараются разрушить, сказывается... 
     В помещении с потолка свисал шнур с простой лампочкой на конце, 
несколько солдатских коек под стенами, в середине длинный стол, еще 
пара столов поменьше в противоположных углах комнаты. На одном комп, 
по экрану скользят яркие картинки, Шоган как обычно ползает по 
порносайтам, рассматривает голых кинозвезд и голого американского 
президента, еще трое "черных мусульман" с довольным хохотом листают 
  толстую как Библию газету. 
       - Входи, входи, - радушно сказал Шоган. - Пива хочешь?.. 
       Остальные подняли головы, в их взглядах было дружелюбное 
  любопытство, но Дмитрий заметил и задавливаемое изо всех сил 
  удивление. Он прошел к столу, чувствуя как адреналин кипящими 
  волнами покатился в мышцы, сердце заколотилось чаще, а мускулы 
  начали обретать крепость стальных канатов. 
       - Да нет, какое пиво, - ответил он как можно ровнее, - я просто 
  так зашел... Как вы здесь? 
       Шоган хохотнул: 
       - Хоть и хуже, чем живут эти свиньи умирающего мира, но все же 
  лучше... наверное, чем у вас там в Ираке! Так что садись, возьми 
  пивка. У вас там такого нет. 
       Дмитрий посмотрел на банки с пивом, перевел взгляд на Шогана, 
  стараясь одновременно держать взглядом и остальных: 
       - Есть новость, ребята. 
       Шоган сказал живо: 
       - Говори! Что за новость? 
       - Не знаю, понравится ли она вам, - сказал он все так же 
  медленно, следя за их реакцией. - Все-таки несколько она, того... 
       - Да говори же, - потребовал Шоган. 
       Остальные, оставив пиво, смотрели во все глаза. Даже Эрнест, 
  самый заторможенный из всех, оставив красотку на экране, повернулся 
  в его сторону. 
       - Нашим ребятам удалось пробраться в Хоунстоун, - сказал 
  Дмитрий. - И даже освободить большую часть заключенных. По крайней 
  мере, из числа "Знамени пророка". 
       В глазах Шогана мелькнуло изумление. Второй негр, его имени 
  Дмитрий не помнил, даже дернулся, словно получил удар в подбородок. 
  Эрнест присвистнул, а Шоган сказал громко, с подъемом: 
       - Молодцы! Я в этом нисколько не сомневался! 
       - Да? Гм... Главное, как я уже сказал, удалось освободить наших 
  страдающих братьев. 
       Кто-то присвистнул громче, но снова он не заметил явных 
  признаков тревоги или даже беспокойства. На него смотрели жадно и 
  внимательно. 
       - Как это удалось? - спросил наконец Шоган. - Я слышал, тюрьма 
  Хоунстоин - самая неприступная крепость. Особенно этот чертов 
  четвертый корпус. 
       Дмитрий кивнул: 
       - Да, пришлось повозиться... Но откуда ты знал, что их 
  перевезли именно в четвертый? 
       Они переглянулись, только теперь он ощутил некоторые признаки 
  тревоги. Воздух словно бы потяжелел, в нем запахло страхом и близкой 
  кровью. Шоган пожал плечами: 
       - А куда же еще? Мы - крепкие парни, нас простая тюрьма не 
  удержит. Вон даже эта не удержала... Ладно, как удалось 
  освободиться? 
       Дмитрий развел руками: 
       - Наших пошло четверо. Нас повел Рамирес. Увы, он погиб первым. 
  
     Они переглянулись, стараясь делать это незаметно, ни у одного 
  не дрогнуло лицо, но Дмитрий вслушивался в атмосферу и четко уловил 
  запах сильнейшего недоумения. Все четверо из мусульманского братства 
  почему-то были уверены, что Рамирес погибнуть никак не мог. 
       Первым очнулся Шоган. Со злостью обрушил тяжелый кулак на 
  столешницу. Банки пива подпрыгнули и посыпались на пол. Глаза его 
  налились кровь, он прорычал люто: 
       - Они нам заплатят! Эти сволочи за все заплатят... 
       Ярость его была неподдельной, Дмитрий чувствовал страх и 
  ярость, но на кого она направлена, кого называет сволочами? Эрнест 
  как почувствовал, с усилием выдавил нужные слова: 
       - Эти империалистические свиньи нам за все заплатят! 
       Дмитрий покачал головой: 
       - Его убили не они. 
       - А кто же? 
       Он поглядел всем в глаза: 
       - На кого он работал: на полицию, ФБР или ЦРУ - теперь уже не 
  угадать. Так что до тюрьмы добрались только наши. 
       Шоган прорычал: 
       - Я не могу поверить! Он был яростным борцом за правое дело... 
       - Вы с ним вместе ходили на акции? - спросил Дмитрий. 
       Шоган заколебался, чуя ловушку, развел руками: 
       - У нас достаточная конспирация, из-за чего проклятые копы нас 
  пока не могут обнаружить. Так что я не знаю, с кем он ходит. Но я 
  знаю... я чувствую, что он опытный боец и настоящий борец за правое 
  дело ислама! 
       - Настоящий? - спросил Дмитрий горько. - Впрочем, теперь это 
  неважно. Важно то, что хотя двое моих друзей ранены, я сам получил 
  две пули... но нашего брата спасли. А вместе с ним доставили... 
  некоторые сведения. 
       Снова на их лицах ничего, кроме восхищения и 
  заинтересованности, только в воздухе все яснее запах приближающейся 
  схватки. Да еще незнакомый негр оставил копм и перебрался к их 
  столу, подсев вплотную к Дмитрию слева. Справа вроде невзначай 
  придвинулся вместе со стулом Шоган. 
       - Ого! Какие же?.. Если не секрет, конечно. 
       - Не секрет, - ответил Дмитрий. - Для вас - не секрет. 
       Теперь и Эрнест, что сидел по ту сторону широкого стола, встал 
  и, разминаясь, начал приближаться к ним. Мышцы Дмитрия на миг 
  окаменели, потом распустились, став похожими на кремнийорганику. 
  Сердце бухало все сильнее. Если сейчас не выплеснется в яростном 
  движении, то с ним случится либо инсульт, либо инфаркт. 
       - Ну так скажи, - потребовал Шоган. 
       - Вы все трое, - сказал Дмитрий, - агенты ФБР. Хотя не могу 
  понять, зачем так много? 
       Шоган широко улыбнулся, развел руками: 
       - Ну, что за чушь... 
       Все трое бросились разом, слаженно. Дмитрий развернулся как 
  тугая пружина, удары кулаками, ребрами ладоней, локтями, он слышал 
  хруст ломаемых суставов и костей. Парни хорошо держали удары, 
  действовали так слажено, словно тоже тренировались вместе, он 
  получил два удара по голове, в ушах зазвенело, но один уже лежал на 
  полу с перебитой шеей и сломанной рукой, оставались только двое, да 
  и то Шоган шатался и хватался за плечо, и когда их глаза 
  встретились, он выругался и бросил руку к кобуре. 
       Дмитрий достал его носком в голень, слышал как хрустнула кость. 
  Шоган взвыл от дикой боли, ноги подкосились и он рухнул вниз лицом, 
  но Дмитрий видел как в руке фэбээровца блеснул пистолет. 
       Отшатнувшись, он выхватил нож, матовое лезвие исчезло из его 
  пальцев, а в глазу Шогана возникла торчащая рукоять. И тут лишь 
  шестое чувство бросило на пол, волосы больно дернуло, оглушающе 
  громко грянул выстрел. Перекатившись, он выдернул второй нож, 
  метнул, два выстрела ударили рядом, третий задел рубашку на плече, а 
  четвертый угодил в потолок. 
       Подхватываясь уже с пистолетом в руке, Дмитрий увидел лежащего 
  на спине Эрнеста. Нож в горле, из рассеченной артерии брызжет тугая 
  как из шланга струя крови, а белеющие пальцы стараются нажать курок. 
  
     Грянул выстрел. С потолка посыпались крошки цемента. Эрнест 
  застыл с пистолетом в руке, палец больше не двигался. 
       Через час, когда Дмитрий снова опускался по металлическим 
  ступенькам, кожа вздулась мелкими бугорками. Он знал это страшное 
  ощущение опасности, которое возникает лишь когда зажат в угол, а к 
  нему приближатся вооруженные враги. Сейчас кожа похолодела, ледяные 
  струи проникли и вовнутрь, пробираясь между ребрами к сердцу. 
       В бомбоубежище стояла тишина, но это тишина взведенной мины с 
  быстро тикающим механизмом. Пока он шел на середину, ощущал колючие 
  взгляды Грязного Гарри, Вилли, Джекобса, молодых членов организации. 
  Под стенами неспокойно переступали с ноги на ногу рядовые члены 
  общины, от них веяло лютой враждой. 
       Грязный Гарри сказал жестко: 
       - Рустам, вам придется рассказать, где были ваши люди последние 
  три часа. И что они делали. 
       Молодые сопели и бросали яростные взгляды. Вилли передергивал 
  затвор и люто вращал глазами. Ермаков сказал холодно: 
       - Я помог вам очиститься от предателей. Или - хуже того, 
  агентов спецслужб. 
       Снова яростная возня, затворы защелкали чаща, кто-то выкрикнул: 
"Они сами фэбээровцы!", Грязный Гарри повысил голос: 
       - Тихо! Идет суд. Если чужаки виновны, никто из них не выйдет 
  отсюда живым. Итак, на чем основывается такое утверждение? 
       Ермаков вскинул руку: 
       - Да перестаньте галдеть как бабы на базаре!.. Еще когда мы 
  уходили из Колумбии, за нами была погоня, и вот этот парень... 
  Ахмед, шаг вперед!.. слышал как они переговаривались. Знали не 
  только кто мы и сколько нас, но и то, что один только что отделился 
  и пробирается в одиночку! Из вашей группы с нами был только Рамирес. 
  
     Грязный Гарри покачал головой: 
       - Не убедительно. Рамирес вас встретил в лесу, и тут же мог бы 
  выдать властям. Или цээрушникам, раз уж вы ухитрились напороться на 
  него так прямо... 
       - Нет, - возразил Ермаков. - Нет. ФВР, ЦРУ, все ваши силовые 
  организации кровно заинтересованы в уничтожении наркобаронов, но 
  руки коротки! А тут подвернулся случай использовать для этого 
  арабских боевиков! Как здорово: дать им уничтожить это гнездо, а 
  затем перебить их самих. Потому нас и ждала большая группа "дельта" 
  в сторонке. А в сторонке потому, что если прямо там в гасиенде, то 
  возникнут новые вопросы... Что эти дельтовцы делали: то ли 
  готовились сами напасть, то ли охраняли? Кстати, у Рамиреса неплохая 
  подготовка, явно не ваша подвальная, однако он ни одного из 
  наркодельцов пальцем не тронул, даже в охрану не выстрелил. 
  Чистеньким оставался на всякий случай!.. Нет, я не виню его в 
  сговоре с наркодельцами, но не хотел писать отчеты и оправдания 
  своему руководству... Ну ладно, он был убит не за это. 
       Он перевел дух, Грязный Гарри потребовал: 
       - Рассказывай. Все подробно рассказывай. 
       Ермаков оглядел их исподлобья: 
       - Кто, кроме руководства, знал, что мы собираемся напасть на 
  тюрьму? 
       В молчании все переглядывались, он ощутил как в воздухе к 
  напряжение добавилось и чувство неловкости, неудобства. Всякий 
  напряженно вспоминал, не сболтнул ли где. 
       Наконец Ермаков махнул рукой: 
       - Ладно, это не так важно. Они знали. И когда мы поехали в 
  тюрьме, нас там ждала засада. Но мы решили проверить подозрения, 
  сменили маршрут. Как этот Рамирес завертелся словно уж на 
  сковородке!.. Ладно, мы дали себе сесть на хвост. Сказали, что 
  попытаемся взобраться с западной стороны, там меньше народу, а стена 
  выглядит не такой неприступной. Поездили еще чуть, а когда 
  приблизились к западной, нас именно там уже ждала массированная 
  засада... Как он сумет передать где именно нас ждать, тоже неважно. 
  Но он передал! Никто этого сделать не мог. Нас ждали именно в этом 
  месте. 
       Грязный Гарри сказал непреклонно: 
       - Надо выдвинуть обвинения здесь! По возвращении. Мы бы судили 
  их нещадным судом шариата... 
       Ермаков развел руками: 
       - Успели ли? 
       Даже Грязный Гарри явно ощутил, что ляпнул, не подумав. Спецназ 
"Дельта" накрыл бы их всех раньше, чем они набросили бы веревку на 
  шею их человека. 
       Вилли, все еще не спуская ненавидящего взгляда с Ермакова, 
  сказал неожиданно: 
       - Не знаю, кто прав... но вообще-то они держались всегда 
  вместе. Спали тоже все четверо в отдельной комнате. Конечно, они 
  пришли вместе из разгромленной "Черной пантеры", но все-таки чем-то 
  от нас отличались... 
       - Все мы отличаемся друг от друга! - сказал Грязный Гарри 
  жестко. - Хотя и тренировались вместе. А они вовсе из другого штата. 
  Я уверен, что это были наши преданные борцы за святое дело ислама. А 
  этим, явившимся неизвестно откуда, я не верю!.. К тому же, если на 
  то пошло, ФБР заслало бы к нам одного информатора, этого достаточно. 
  Зачем четверых? 
       Ермаков поинтересовался: 
       - А вы не собирались основывать ячейки на местах? В других 
  штатах? 
       Члены комитета переглянулись. Дмитрий ощутил заминку, понял. 
  Неожиданно послышался могучий голос Джекобса: 
       - Гарри, чуть остынь, а? Мне кажется, что эти ребята... хоть 
  они мне и не нравятся... говорят дело. Пусть Шоган или Донателло 
  горячи, как ты считаешь, но Эрнест не должен был хвататься за 
  пистолет. Он не мальчик. У них всегда была возможность оправдаться 
  перед нами. 
       - Как? 
       - Да очень просто, - пожал плечами Джекобс. - Эта страна не так 
  велика, как наша благословенная прародительница Африка. Они могли бы 
  назвать людей, которые знают их с пеленок. И доказать, что и близко 
  не подходили к ни к стенам ФБР, ни ЦРУ, ни к полиции. 
       По лицу Грязного Гарри Дмитрий видел, что глава черного 
  мусульманства засомневался, а Ермаков взглянул на часы, сказал 
  досадливо: 
       - Ребята, мы теряем время. Пора действовать. Нам нужно срочно 
  убираться отсюда. 
       Грязный Гарри вдохнул с явным облегчением: 
       - Чем-то можем помочь? 
       - Да, - ответил Ермаков. Он повел глазами по сторонам. - Но 
  будет ли это интересно всей группе? 
       Грязный Гарри властно взмахнул дланью. Молодежь как гуси 
  потянулась во все выходы. Когда от "Знамени пророка" остались только 
  трое членов комитета: Идрис, Джекобс и Вилли, Ермаков сказал 
  негромко: 
       - Мы планируем захватить самолет и убраться отсюда. 
       Грязный Гарри невольно отшатнулся, а Джекобс покрутил головой: 
       - Дурость. Вас перебьют как индюшек еще на взлетном поле. 
       А Вилли воскликнул с блестящими глазами: 
       - Здорово! Захватить самолет - это круто. Но если с 
  заложниками... 
       - На черта нам заложники? -сказал Ермаков брезгливо. - Нам 
  нужен небольшой, но быстрый. Приспособленный для малых высот. Или 
  скоростной вертолет. Если вы поможете отвлечь охрану, то мы 
  прорвемся на поле... а там уже управимся. 
       Джекобс проворчал: 
       - Знаю, я не нравлюсь тут некоторым своим занудством... но мне 
  все равно не по душе этот план. Охрана аэропорта покруче, чем в 
  тюрьме. Там больше полагались на электронику да толстые стены, а в 
  аэропорту полно переодетых агентов ФБР. Они не только откроют 
  стрельбу при малейшем подозрении, но и поднимут тревогу. А это 
  значит, что сразу будут перекрыты все входы и выходы! Ребята, теперь 
  я вижу, что вы из самой глухой Бедуинии, где не имеют представления 
  о системах охраны аэропортов. У вас нет шансов. К тому же зачем вам 
  малый самолет, а то и вовсе вертолет? Если хотите обратно в свою 
  Бедуинию, то надо захватывать лайнер!.. Только какая страна вас 
  решится принять? 
       Ермаков покачал головой: 
       - Нет. Мы еще не улетаем обратно. 
       - Что-то еще? - спросил Грязный Гарри настороженно. 
       - Да, - ответил Ермаков. - У нас есть координаты спрятанного на 
  территории страны ядерного чемоданчика. 
       В подвальном помещении мгновенно повеяло стужей, словно 
  наступила морозная русская зима. 
  

       Глава 47 
  

       Фред полулежал в инвалидном кресле, удобном и нашпигованном 
  чипами от подголовника до втулок колес. Они следили за его 
  самочувствием и то и дело подавали сигналы, что надо сделать 
  болеутоляющий укол или добавить в кровь раствора. Вообще-то он 
  считал, что отделался лишь легким сотрясением мозга да парой ссадин, 
  но врачи настаивали на реабилитации. 
       Они находились в кабинете Джонсона, тот манипулировал с 
  экраном, рассматривая разрушения после рейда мусульманских 
  боевиков... так их называли даже между собой, хотя уровень, 
  блестящее исполнение и особая безжалостность указывали на русский 
  спецназ. Трупы уже убрали, если не считать оставшихся под обломками 
  или догорающих в пламени, но кровь все еще сочилась из-под камней. 
  Фред старался не думать о десятках людей под завалом, это их все же 
  раздавливают опускающиеся под собственным весом глыбы. Те, кто 
  уцелел каким-то чудом, сейчас тщетно бьются в каменных щелях, а 
  тяжелые глыбы, трещат и опускаются все ниже, прижимают, и вот уже 
  нельзя вздохнуть, и тяжесть ломает кости, раздавливает руки, 
  грудь... 
       Он вздрогнул, в тот же миг автомат кольнул под лопатку. 
  Несколько капель успокаивающего раствора пошли в кровь, Фред ощутил 
  как сознание начинает обволакивать вялое спокойствие. 
       - Сволочи, - сказал Джонсон. - Как они сумели таким малым 
  количеством взрывчатки взорвать целый комплекс?.. Я ведь был спецом 
  по взрывчатке... Черт, не успеваешь следить за этими новинками. 
       Фред напомнил, боясь нежеланием подремать или хотя бы 
  расслабиться и не шевелить даже губами: 
       - Теперь они явно хотят убраться из страны. Надо перекрыть все 
  дороги. 
       - Да-да, - отозвался Джонсон безучастно. 
       - Вы полагаете, что сумеете перехватить их до того, как кого-то 
  убьют? 
       - Мы должны, - сказал Джонсон. Он повернулся к Фреду, тот 
  увидел насколько осунулось лицо полковника. - Вы правы, надо было 
  хватать их еще там, на их подпольной базе. А сейчас, когда они убили 
  наших информаторов... 
       Фред заметил осторожно: 
       - Я полагал, что все были агентами ФБР. 
       - Они были, - скривился Джонсон. - Точнее, фэбээровцам тоже 
  перепадали какие-то крохи. И потому числились по их ведомству. Это 
  были лучшие ребята... Никто в отделе, даже мои руководители отделов 
  ничего не знали. Когда один сам начал догадываться, я намекнул, что 
  кое-где у нас имеется информатор. Просто информатор! .. Черт, я даже 
  не знаю, смогу ли захватить этих зверей силами своего отдела. Одно 
  дело эти фанатики, что больше играют в революцию, чем ею занимаются, 
  другое - эти чудовища! Конечно, теперь нам пора прекращать слежку. 
  Без моих людей в их руководстве, я уже не знаю, куда они направятся 
  и что затеяли на самом деле. Надо брать всех. При малейшем намеке на 
  сопротивление - уничтожать. 
       - Где думаете расставить своих людей? 
       - Надо бы по всех дорогам... Но теперь видим как эти парни 
  действуют нагло и решительно. Они попытаются захватить самолет! 
  Конечно, в Россию не полетят, но трудно ли высадиться где-нибудь в 
  горах Чечни, где их не отыщет ни одна спецслужба мира? А там до 
  Москвы рукой подать. Заодно и на Чечню тень бросить, дескать, это 
  работа этих горных дикарей... 
       Фред одобрительно кивал, Его правая рука кое-чему научился, 
  рассуждает верно и самостоятельно, во всем чувствуется уверенная 
  хватка профессионала. 
       - На подходе к аэропорту? 
       - Да, людей у меня маловато. Придется рискнуть, сосредоточить 
  все силы у входа, а снайперов расположить по крышам соседних зданий. 
  
     - А люди? 
       Джексон улыбнулся: 
       - Опыт есть. Заранее направим людской поток в сторону, чтобы не 
  было жертв. Или - к минимуму. 
       Фред с усилием поднялся из кресла: 
       - Хватит, а то залечат до смерти. Я распоряжусь, чтобы вас 
  выделили дополнительные силы. Все отряды СВИТ в вашем распоряжении. 
       Джексон долго и старательно строил оборону вокруг аэродрома, 
  распорядился, где поставить автомобили заграждения, где разместить 
  снайперов, группы захвата и группы бойцов рукопашного боя. 
       К полудню все было готово к встрече русского сцецназа. Джексон 
  потирал руки: теперь ни один не уйдет живым. Только бы сами русские 
  не передумали, только бы шли так же нагло и уверенно, как идут... 
       Им подали уже по шестой чашке кофе, оба сняли галстуки, когда 
  на столе Джексона замигало световое табло. Он недовольно ткнул 
  пальцем, но промахнулся, зато накрыл выпуклую кнопку всей огромной 
  лапищей. На экране возникло взволнованное лицо Юллирда, молодого 
  офицера: 
       - Сэр, здесь только что прошел человек из Управления 
  Национальной Безопасности... 
       - Черт, - ругнулся Джонсон. 
       Фред ощутил как его сонную одурь смело словно клочья гнилого 
  тумана. Если простой народ знает только копов и национальную 
  гвардию, слышал о ФБР и смотрел красочные боевики о подвигах ЦРУ, то 
  о самой страшной и могущественной организации знают немногие. 
  Управление Национальной Безопасности сочетает в себе безжалостность 
  сцецслужб и грубость гестапо, а ее щупальца раскинуты по всей 
  стране. Штат УНБ насчитывает в двенадцать раз больше персонала, чем 
  в ФРБ и ЦРУ вместе взятых, на них работают лучшие специалисты, у них 
  свои засекреченные институты и заводы, их мощь позволяет вести 
  слежку одновременно за всеми жителями страны, и, вполне возможно, 
  они так и делают. 
       В молчании они ждали, прислушивались к шагах. Наконец сенсоры 
  показали, что по коридору идет человек, а на десяти экранах 
  появилось десять уверенно вышагивающих людей. 
       Фред почти ждал, что откроется дверь, и войдут эти десять, 
  однако через порог переступил один достаточно рослый мужчина в 
  безукоризненном костюме, очень дорогом, пахнуло дорогими мужскими 
  духами. 
       - Майор Арнольдсон, - представился он. - А вы, как я понимаю, 
  Фред Хольт и Влен Джонсон? 
       Фред кивнул: 
       - Да, я вице-директор ЦРУ Фред Хольт, а это мой заместитель 
  полковник Джонсон. Можем ли мы быть полезны... 
       - Можете, - разрешил майор. Голос его был властный, богатый 
  оттенками. - Вы сейчас строите планы, как перехватить террористов... 
  Так вот, оставить там несколько полицеских, остальных убрать. 
       Фред замер, а Джонсон ахнул: 
       - Но тогда террористы прорвутся наверняка! И захватят самолет. 
       А Фред проговорил с трудом: 
       - Если им дать прорваться... они устранят заслон! 
       Майор оглянулся с явным неудовольствием. Фред с холодком по 
  всему телу вспомнил жуткие слухи, что УНБ вовсе не сковано законами, 
  а также проверками, которые нагоняют страх на полицейских и 
  фэбээровцев. И что у них совсем другое отношение к жизни. По крайней 
  мере, к чужим жизням. 
       Джонсон сказал дрогнувшим голосом: 
       - Но часть моих людей погибнет! Или убрать их всех? 
       Майор взглянул на него в упор, и у Фреда, который находился в 
  сторонке, побежали мурашки по коже. Так его однажды рассматривала 
  гигантская кобра в зоопарке, и хотя их разделяла сетка и толстое 
  бронестекло, Фред почувствовал себя беспомощным мышонком. 
       - Вы оспариваете? 
       - Нет-нет, - поспешно сказал Джонсон. - Я понимаю, что если 
  убрать всех, то террористы заподозрят неладное. Но тогда выяснится, 
  что я допустил преступную халатность, не обеспечив достаточную 
  охрану... 
       Майор кивнул: 
       - Я понимаю ваши опасения. Об этом можете не беспокоиться. Если 
  кто-то вздумает начать расследование, оно тут же и закончится. 
       Фред замер, старался даже не дышать. Прямо на его глазах грубо 
  нарушались законы. Не просто нарушались, а заявляли об этом громко и 
  с пренебрежением. Джонсон переступил с ноги на ногу, он чувствовал 
  себя между двух огней: с одной стороны, посметь перечить офицеру из 
  УНБ - это поставить крест на карьере, а то и незаметно исчезнуть из 
  жизни, с другой - нарушить закон, зато получить покровительство 
  всемогущей организации... если, конечно, о нем не забудут тотчас же. 
  А письменного распоряжения нарушить закон этот майор не даст. 
       - Хорошо, - выдохнул Джонсон. - Я... я уберу свитовцев. Но 
  террористы раскрыли моих агентов в организации "Черного 
  мусульманства"!.. Теперь я не могу получать информацию... И я не 
  могу сказать, куда они направятся! 
       Майор кивнул, направился к двери. Фред и Джонсон непонимающе 
  смотрели вслед. Уже в дверях майор обернулся: подтянутый, надменный, 
  холодный как клинок дорогого меча. В скупой улыбке блеснули 
  безукоризненные зубы: 
       - Не беспокойтесь о такой мелочи. 
       В коридоре уже затихло эхо его шагов, а Джонсон все еще 
  вздрагивал, суетливо вытирал потные ладони, наконец выхватил носовой 
  платок и промакнул взмокший лоб. 
       Его расширенные глаза поворачивались в орбитах как выпуклые 
  глаза хамелеона. Фред мощно вздохнул и только сейчас понял, что уже 
  давно задерживает дыхание. Их взгляды встретились, Джонсон спросил 
  хриплым голосом: 
       - Сэр, вы думаете то же самое, что и я? 
       Фред кивнул, поморщился от короткой как удар тока боли в шее: 
       - Похоже, среди черных мусульман есть кто-то и от них. 
       - И не простой террорист, - прошептал Джонсон. - Не простой... 
       Дмитрий с завистью смотрел на стол Грязного Гарри. У 
  руководителя черных мусульман это был настоящий пульт управления, 
  словно он отсюда руководил запусками ракет с ядерными зарядами. С 
  десяток экранов, отовсюду рвутся наружу сигналы, сообщения, новости 
       Наблюдатели сообщили, что к аэропорту подтянулись 
  дополнительные силы. Отряды антитеррора заняли позиции, служащие 
  аэропорта под предлогом ремонта ограничили движение пассажиров, 
  изолировав их от самых опасных участков. Снайперы заняли позиции, 
  специалисты выставили ловушки, были задействован весь набор 
  полицейских западней, кое-какие новинки от ФБР. 
       Внезапно голос наблюдатели изменился: 
       - Ого!... Ничего не понимаю. 
       - Что видишь? 
       - Они уходят. Сперва сняли снайперов, затем вся их группа 
"S.W.A.T" погрузилась в фургоны и ушла по направлению к центру 
  города. Если надо, могу проследить до конца... 
       Грязный Гарри открыл рот, чтобы распорядиться о слежении, 
  чересчур все необычно, но Ермаков удержал его руку: 
       - Погоди. Они в самом деле уходят. 
       Грязный Гарри вскинул брови: 
       - Но почему? 
       - Очевидно, - сказал Ермаков задумчиво, - они все же решили 
  дать нам возможность захватить самолет. 
       - Что у них в рукаве? 
       Ермаков покачал головой: 
       - Скорее всего, им позарез хочется узнать, что в рукаве у нас. 
       На пульте блеснул огонек, а когда Грязный Гарри включил связь, 
  раздался торопливый голос: 
       - Готовит семнадцатый. Только что стало известно, что с 
  окрестных аэродромов подняты в воздух как ряд истребителей, так и 
  боевых и транспортных вертолетов. Но все остаются в воздухе! 
       Ермаков кивнул понимающе: 
       - Понятно. Со спутника можно проследить за нами, но они важно 
  накрыть нас раньше, чем выкопаем чемоданчик. 
       Дмитрий насторожился: 
       - Его надо откапывать? 
       Ермаков пожал плечами: 
       - А ты думал, он так все двадцать лет под дождиком? Понятно, в 
  фундаменте какого-нибудь банка, либо в основании статуи Свободы, 
  либо еще где... но достаточно надежно. И вряд ли его удастся извлечь 
  за пять секунд. 
       Джекобс добавил хмуро: 
       - А там есть специалисты, что могут перебить всех вас за три 
  секунды, а потом уже без спешки выковырять и обезвредить ту штуку. 
  Им только надо, чтобы вы указали, где она. 
       Ермаков ответил мирно: 
       - Ну, за три секунды у них вряд ли получится. А за пять мы и 
  сами что-то успеем. 
       В тесном кузове воздух был жарким от дыхания семи здоровых 
  крепких мужчин. На каждом был бронекостюм, На этот раз даже черные 
  мусульмане снарядились так, будто собрались брать штурмом Пентагон. 
       Машина неслась как крылатая ракета, их подбрасывало, 
  потряхивало. Дмитрий с удивлением и некоторым злорадством подумал, 
  что слава имперских дорог все-таки завышена. На большой скорости 
  трясет как в Люберцах на проселочной. 
       На поворотах его прижимало то к Тарасу, тот сидел нахмуренный, 
  сосредоточенный, но без тревоги в глазах, то к Максу, этот дышал 
  часто, черные глаза блестели, он часто проводил кончиком языка по 
  пересохшим губам. Дмитрий чувствовал, что у него самого пересохли не 
  только губы, но и глотка как кора засыхающего дерева, язык уже 
  царапается о небо. 
       Впереди вырастали ворота аэропорта, которые для грозового 
  транспорта и персонала, машина замедлила ход, затем послышалась 
  команда, крики. Машину тряхнуло, проскрежетало железо, по борту 
  прогремело так, словно ударили железнодорожным рельсом. 
       Несколько мгновений они неслись словно по люду, затем машина 
  начала останавливаться, голос Ермакова прокричал: 
       - На выход! 
       Дмитрий выпрыгнул первым в ярко освещенный мир, готовый принять 
  на себя град пуль. Подошвы ударились о ровный бетон взлетной полосы, 
  вдали ровными шеренгами выстроились остроклювые самолеты, с 
  короткими хищными крыльями. Между ними метались нелепые полицейские 
  фигурки и люди в сером: охрана аэропорта, все суматошно стреляли из 
  карабинов и пистолетов. 
       Потом грохот, шипящие струи огня и дыма, огненные струи 
  протянулись в сторону полицейских машин. Снова грохот, автомобили 
  как петарды взлетели в воздух. Ермаков взмахами направлял боевиков и 
  каскадовцев, Дмитрий по его команде помчался вслед за Валентином в 
  сторону остроклювых самолетов, На ходу выстрелил, затем еще и еще, 
  один из полицейских упал, остальные спрятались за машинами, пугливо 
  и неприцельно вели непрерывный огонь. 
       Дмитрий увидел свирепое лицо Джекобса, озаренное дикой 
  радостью, ликованием, а сам как не пытался разжечь в себе ярость, 
  при которой силы удваиваются, но в теле оставалось рыбье 
  спокойствие. Этих неповоротливых полицейских отдали им на 
  растерзание. Ишь, палят из своих игрушечных пистолетиков, пригодных 
  только для стрельбы в тесном лифте! Двое-трое красиво передергивают 
  помповые ружья, с каждым выстрелом красиво взлетают пластиковые 
  гильзы, но Дмитрий стрелял прицельно, и там за машинами взмахивали 
  руками, падали, истошно и совсем некрасиво вопили. 
       Когда он пробежал мимо, за машинами уже виднелись распластанные 
  тела. Кто мертв, кто лишь притворяется, он проверять не стал, вряд 
  ли выстрелят в спину, от ближайшего вертолета уже нетерпеливо махал 
  рукой Тарас. 
       - Садимся! Да побыстрее, черепахи! 
       Дмитрий вскарабкался как белка по дереву. В кабине уже 
  действовал Валентин. Быстро и красиво запрыгнул Джекобс, подал руку 
  Вилли, а месте помогли взобравться Грязному Гарри. Пол начал 
  подрагивать, мощное гудение растеклось по салону. Внезапно в 
  открытом люке полыхнуло огнем, Дмитрий ощутил волну горячего 
  воздуха, в ноздри ударил запах гари. 
       - Что там? - вскрикнул он. 
       Ствол автомата в его руках дергался, искал жертву. Тарас 
  крикнул, не оборачиваясь: 
       - Это Макс поджег автомобили... А что тебе буржуйское добро? 
       Автомобили горели как стога сена, к тому же баки взрывались и 
  взрывались, словно солоны были забиты полными канистрами. 
       - Да черт с ним, - согласился Дмитрий нервно, - пусть хоть все 
  здесь сгорит. Что ты возишься? 
       Пол задрожал, Дмитрий ухватился за край люка. Вертолет медленно 
  разворачивался. Огненная полоса сместилась вправо, багровый огонь 
  стоял стеной, а в самом конце полосы взметнулся целый факел, 
  ярко-красный, весь в багровых наростах, а вверху образовалась 
  зловещая шляпка, словно после ядерного взрыва. 
       Со стороны разбитых ворот на поле ворвались машины. Дмитрий 
  поднял к плечу гранатомет, палец в тот же миг нажал курок, едва 
  крестик прицела сместился с лобовым стеклом передней машины. Отдача 
  отшвырнула в глубину салона, а чьи-то руки захлопнули люк. 
  Последнее, что успел увидеть в проеме: это дымный след ракеты, что 
  устремилась к полицейскому автомобилю. 
       Вертолет пошел к небо как взлетающая ракета. Всех прижало к 
  полу. Где-то застучал крупнокалиберный пулемет. В салоне пахло потом 
  и порохом. Тарас прокричал с веселым изумлением: 
       - Как же точно они дали нам время! 
       - Еще бы чуть, - согласился Макс. 
       Черные мусульмане смотрели на всех вытаращенными глазами. Вилли 
  сказал бодрясь, но неуверенно: 
       - Отбились бы! 
       Рядом Джекобс хмыкнул, руки его дергались, он то хватался за 
  автомат, то засовывал их в карманы: 
       - Да? Если бы попали в бензобаки... 
       - Не попали же! 
       - Просто повезло. 
       Пол тряхнуло, Дмитрий ощутил как тяжесть растет и растет. 
  Вертолет набирал высоту стремительно, а когда сумел повернуться и 
  посмотреть в окошко, земля удалялась так быстро, словно падала в 
  пропасть. 
       Несколько минут вертолет несся в режиме ракетного самолета. 
  Валентин выжимал из турбин все, что мог, а Дмитрий кожей чувствовал 
  как на отдаленных аэродромах сейчас по тревоге бегут к самолетам 
  пилоты в тугих облегающих костюмах. Скоро в воздух поднимутся как 
  скоростные истребители, так и транспортные, битком набитые 
  спецназом... 
       Валентин сказал, не отрывая глаз от приборов: 
       - Пора. Дмитрий, давай координаты чемоданчика. 
       Дмитрий медленно поднялся. Его трясло, губы прыгали, он 
  старался взять себя в руки, но в теле чувствовалось неприятное 
  напряжение. 
       - Погоди минуту, - попросил он сдавленно. 
       Он ощутил себя на перекрестье взглядов. Ладонь его опустилась 
  на кобуру пистолета медленно, но выхватил молниеносно. 
       Черное дуло взглянуло Ермакову прямо в лицо. 
  

       Глава 48 
  

       Тот вскинул брови, начал подниматься, но Тарас, взглянув 
  внимательно в лицо Дмитрию, предостерегающе опустил ладонь на плечо 
  полковника. 
       - Что случилось? - спросил Тарас. 
       - Случилось, - ответил Дмитрий. - Я не знаю, в самом ли деле те 
  четверо "черных мусульман" были информаторами, но что сам Ермаков 
  работает на Империю - теперь это видно невооруженным глазом. 
       Тарас и Джекобс смотрели неверяще. Джекобс сказал 
  предостерегающе: 
       - Парень, опомнись!.. Это же твой командир! 
       - Заткнись, - велел Дмитрий. - Пусть он ответит, каким образом 
  нам удалось разгромить наркобарона, всю его армию и выйти целыми? Да 
  еще и пройти невредимыми сквозь лагерь морпехов, как нож сквозь 
  гнилую сеть? 
       Ермаков разглядывал его исподлобья. Кулаки сжимались. Он 
  процедил: 
       - Мальчишка! Это моя выучка!.. Мы профессионалы. 
       - Брехня, - отрезал Дмитрий. - Просто тебе надо было завоевать 
  расположение и дотянуться до главной цели: ядерного чемоданчика! Для 
  этого ты готов был угробить и несколько своих сограждан, только бы 
  найти и обезвредить атомную бомбу! Еще бы!.. Стоит миру узнать, что 
  на улицах имперских городов валяются русские бомбы, тут такое 
  начнется!.. Японцев с их деньгами выметет как метлой, они боятся 
  радиации... 
       Тарас напомнил: 
       - Но именно он вытащил из тюрьмы человека, который знал 
  координаты бомбы. 
       Дмитрий непреклонно покачал головой, пистолет его покрыл их 
  всех, время от времени поглядывая каждому в лицо по отдельности: 
       - Напоминаю, я стреляю очень быстро. Он вытащил, но этот 
  человек давно уже отказался от России. Он отказался и пойти с 
  нами... но, в благодарность за вызволение... или еще почему-то, но 
  он сказал координаты... только мне! И потому мы все оставались живы 
  до этого дня, этой минуты! Потому нам дали захватить самолет. 
  Джекобс прав, нам никогда бы не захватить самолет, но нам позволили 
  это сделать, только бы мы вывели их на след, указали бомбу! Вы что, 
  не понимаете, что как только я назову координаты бомбы, туда 
  высадятся дельтовцы раньше нас, а мы... мы все будет уже не нужны? 
       Ермаков вскипел: 
       - Мальчишка!.. Щенок!.. Да как ты... 
       Движение его было молниеносным, он прямо из кресла прыгнул на 
  Дмитрия, что казалось невозможным, пролетел через кабину... Пистолет 
  в руке Дмитрия полыхнул огнем. Ермаков с протянутыми руками, словно 
  уже хватал его за горло, тяжело упал посреди салона под ноги 
  потрясенных десантников и мусульман. 
       Тарас дернул ладонь к кобуре, Дмитрий повел пистолетом в его 
  сторону. Тарас нехотя убрал пальцы, но во взгляде, который бросил на 
  стажера, было обещание скорой смерти. Валентин вобрал голову в 
  плечи, обе его ладони лежали так, чтобы Дмитрий их видел, но 
  пальцами он продолжал регулировать высоту, подачу топлива. 
       Ермаков лежал вниз лицом, из-под него потекла красная лужица. 
  Тарас медленно поднялся, показал пустые ладони, подошел к 
  полковнику, перевернул на спину. В груди полковника зияла кровавая 
  дыра, кровь все еще вытекала слабой струйкой, словно изнутри 
  закупорило лохмотьями легких. Пальцы Тараса пощупали пульс, затем он 
  медленно провел ладонью по лицу командира. Веки опустились, но на 
  лице все еще оставалось выражение крайнего напряжения. 
       - Ну и что теперь? 
       - Теперь, - ответил Дмитрий, - пусть Валентин возьмет 
  наконец-то настоящий курс. 
       Уже не опасаясь, что Тарас или Джекобс схватят, он опустил 
  веки, вспоминая координаты, начал диктовать медленно и монотонно, 
  стараясь не пропустить ни цифры, ни одной запятой. Наконец выдохнул 
  с облегчением, повернулся к Валентину. Тот кивнул, его пальцы 
  неуловимо быстро порхали над пультом, задавая новый курс. 
       Стены салона чуть наклонились, пол встал под углом: вертолет 
  разворачивался на новый курс. Тарас поглядывал на неподвижного 
  полковника, лицо его было мрачное и суровое, а взгляды, которые он 
  бросал на Дмитрия, не обещали в будущем ничего хорошего. 
       Валентин сказал, не поворачиваясь от пульта: 
       - Через сорок минут будем на месте. 
       - Прекрасно, - кивнул Дмитрий. 
       Внезапно прозвучал другой голос, сильный и уверенный, голос 
  человека, который держит все под контролем: 
       - Через сорок минут мы все будем совсем в другом месте. 
       Джекобс стоял во весь рост, автомат в его руках был нацелен в 
  голову Дмитрия, но покрывал и остальных каскадеров. В салоне 
  наступила страшная тишина, даже гул турбин словно бы оборвался. 
       Грязный Гарри прошептал потрясенно: 
       - Что?.. Что?.. Джекобс... 
       - Ахмед, - сказал Джордж непривычно жестким для него голосом, - 
  Или как там тебя на самом деле, Иван?.. разворачивай самолет. 
  Посадка на том же месте. И не будьте героями! 
       Валентин проговорил глухим голосом, совершенно отупевшим от 
  резкой смены событий, где все делалось вопреки смыслу и устоявшимся 
  представлениям: 
       - А если я откажусь? 
       - А что это даст? - отпарировал Джекобс. Он говорил жестко, в 
  глазах появился блеск, которого раньше никто не замечал, а в голосе 
  звучали нотки человека, который больше привык отдавать приказы, чем 
  их получать. - Координаты заряда теперь я знаю. Так что для вас 
  война кончилось, ребята. Там через пять-семь минут будет кишеть как 
  муравьями: ребята из "Дельты"... и всякие другие. 
       Свободной рукой он вытащил из нагрудного кармана коробочку, 
  громко и внятно повторил все координаты, которые назвал Дмитрий. 
  Слышно было, как там пискнуло: "принято". Дмитрий видел как 
  опустились плечи у каскадеров и черных мусульман. Только у Грязного 
  Гарри глаза пылали ненавистью, грудь бурно вздымалась, а к лицу так 
  страшно прилила кровь, что было страшно смотреть на набрякшие веки и 
  вздувшиеся жилы. 
       - Сволочь, - прохрипел он, - какая сволочь... Как жаль, что 
  Дмитрий тогда убил тех четверых... Я бы сумел из них вырвать твое 
  имя! 
       Джекобс холодно усмехнулся: 
       - Каким образом? 
       - А таким!.. Я бы их... 
       Джекобс покачал головой: 
       - Я знал кто они, верно. Но они обо мне не знали. Я не из ЦРУ 
  или ФБР. 
       Грязный Гарри ахнул и умолк, а Вилли вскрикнул тонким голосом, 
  с котором страх боролся с ненавистью: 
       - Ты работаешь на УНБ! 
       - Верно, - кивнул Джекобс. - Так мне начинать расстреливать 
  вас, чтобы этот русский повернул самолет на посадку? Я предпочитаю 
  вообще-то привезти вас живыми... У меня на одну нашивку будет 
  больше. А то и на медаль можно рассчитывать. С другой стороны, 
  одному перебить весь русский спецназ... Ведь русский же, верно? Ваш 
  арабский акцент меня не обманет. Да и наш человек в вашем штабе 
  передал все ваши фотографии... Приветствую, Макс, Тарас, Валентайн и 
  Димитр!.. Хорошо, что наши ценности проникли и в ваш железобетонный 
  мир, а генерал Васильев ценит доллары... 
       Все видели как напряглось его лицо, а руки повели стволом вдоль 
  неподвижных спецназовцев, как бывает перед стрельбой из автомата. В 
  глазах злое торжество, но вдруг брови взлетели вверх. Он медленно 
  обернулся, теперь в глазах было непомерное изумление. Ноги начали 
  подламываться. За мгновение до того, как рухнул на пол, все увидели 
  торчащую из шеи рукоять тяжелого десантного ножа. Лезвие перебило 
  позвонки в том месте, где череп соединяется с хребтом, там самые 
  тонкие позвонки, самый уязвимый позвонок, который называется 
"атлас", так как именно на нем держится череп, и тяжелая сталь 
  раздробила именно этот позвонок и разделила нервный ствол. 
       Джекобс рухнул, все с вытаращенными глазами смотрели на 
  Ермакова. Тот поднялся, буркнул: 
       - Валентин, теперь правильный курс... Пока "S.W.A.T" в полном 
  составе долбит основание Статуи Свободы, нам надо торопиться. Пока 
  они еще не разобрались, что их агент... Кстати, Гарри и Вилли, прощу 
  прощения! Я не знал кто из вас работает на УНБ. 
       Кровавая рана на груди уже не кровоточила. Грязный Гарри зябко 
  передернул плечами. Морщась, Ермаков расстегнул рубашку, вытащил то, 
  что выглядело как широкий окровавленный кусок мяса, но кого теперь 
  обманешь куском мяса, а специальным имитатором... брезгливо швырнул 
  в сторону. Грязный Гарри наконец рассмотрел запачканный кровью 
  бронежилет, снова зябко передернул плечами: 
       - Он же стрелял... если бы промахнулся? 
       - Мой стажер? - удивился Ермаков. - Мой лучший стрелок? 
       - Я имею в виду... попал бы чуть выше? В горло или в зубы... 
       - У меня горло луженое, - отмахнулся Ермаков. - А зубы и так 
  вставные. 
       Турбины надсадно ревели. Дмитрию показалось, что самолет 
  начинает терять высоту. Ермаков взглянул на часы: 
       - Ого! У нас совсем немного времени. Ребята, прыгать с малой 
  высоты. 
       Тарас сказал: 
       - Вот как-то прыгнули Василий Иванович и Петька с самолета... 
  Или я уже рассказывал? 
       Вертолет шел в режиме ракетного самолета, лишь на подлете к 
  заданной точке руки Валентина заметались на пульте управления как 
  подброшенные вихрем. Замигали огоньки, салон тут же затрясло, 
  надсадный визг турбин оборвался как вопль поросенка под ножом 
  мясника. Тряхнуло сильнее, Дмитрий ощутил как выдвигается винт, 
  раскладываются лопасти, загрохотала другая турбина, салон затрясло 
  сильнее. 
       Ермаков распахнул дверь. Внизу с бешеной скоростью проносилась 
  ядовито рыжая земля, похожая на выветрившиеся сгустки запекшейся 
  крови. Сильно пахло пылью, сухими травами. 
       - Дмитрий, - сказал Ермаков. Лицо полковника было мрачное. - Ты 
  прекрасно справился в первый раз. Но сейчас они знают, что мы 
  ищем... и теперь бросят все силы! 
       - Мне выставить заслон? 
       - И продержаться, - сказал Ермаков, - пока будем вытаскивать 
  этот ящик. 
       Дмитрий обвел взглядом друзей. Все смотрят сурово, лица 
  каменные, но в глазах гордость и яростное веселье. Никто из них не 
  вернется из этой командировки, но... Империя умоется кровавыми 
  слезами. 
       Валентин повернул голову: 
       - Снижаюсь! 
       Дмитрий бросился вниз головой, на лету ухватился за линь, его 
  понесло вниз. Когда до земли оставалось не больше метра-двух, линь 
  неожиданно дернуло вверх. Он едва успел разжать руки, вертолет 
  уходил вверх и в сторону со скоростью взлетающей ракеты. 
       Он упал, его трижды перевернуло в пыли и щебне через голову. Он 
  зажимал руками мешок, словно выбросился из вертолета с грузом 
  драгоценнейшего хрусталя, а когда остался лежать неподвижным, то 
  некоторое время прислушивался не к бешено стучащему сердцу, а к 
  движению вещей в мешке. 
       В вертолете Тарас сказал напряженно: 
       - Командир, если даже успеем вытащить этот чемодан... если 
  Димка столько продержится, то выбраться шансов у нас нет, верно? 
  Надеешься на угрозу взрыва?.. Не сработает! В город или 
  густонаселенное место нас все равно не пропустят. Понятно, если уж 
  идти на риск ядерного взрыва, то здесь, в пустыне! 
       Макс ответил вместо Ермакова: 
       - Ты же говорил, что всегда есть два выхода. 
       Тарас не принял шутки: 
       - На этот раз за нами охотятся целые армии зеленоберетников, 
  морской пехоты, сюда брошена "Дельта", хотя они до сегодняшнего дня 
  не принимали участия в операциях внутри страны, Это дело 
"S.W.A.T"... Кстати, они тоже здесь... Вообще здесь коммандос на 
  коммандосе, только "красной бригады" не достает... 
       Ермаков покачал головой: 
       - И вы поверили? Кто же признается, что русские атомные бомбы 
  лежат прямо на территории Империи? Тогда сразу обвал акций, падение 
  курса доллара! А это страшнее, чем атомные взрывы. Тут же японцы 
  заберут свои капиталы из имперских банков, эти джапы панически 
  боятся даже легкой радиации, следом ринутся и все прочие чистоплюи, 
  для которых почему-то очень важно прожить не семьдесят один год, а 
  семьдесят один с половиной. А что такое паника в Империи... Так что 
  за нами спешит только самый доверенный отряд коммандос. Правда, это 
  самая что ни есть круть... Ну, я говорил. Смертники, которых не 
  жалко. И которых, вероятнее все, пустят потом в расход. Чтоб не 
  болтали лишнего. 
       Тарас сказал недобро: 
       - Если кто из них уцелеет. 
       И сам горько засмеялся. 
       Вертолет снизился, шел на бреющем полете, тихо рокоча 
  лопастями. Внизу мелькнула широкая дорога, с одном стороны жилые 
  дома, с другой - холмы, кое-где стада скота. 
       Ермаков оглянулся на Макса и черных мусульман: 
       - Ваш выход. Отвлеките их внимание и возвращайтесь. 
       - Есть, - ответил Макс. 
       Грязный Гарри и Вилли приблизились к люку. Вилли на ходу со 
  злостью пнул неподвижное тело предателя, а Грязный Гарри переступил 
  с брезгливой осторожностью. За этот день он постарел еще больше, а 
  складки у рта стали глубокими и горькими. 
       Ермаков хлопнул Макса по спине, голос был настойчивым: 
       - Возвращайся! Что-то мне не нравится твое настроение. 
       - Все будет выполнено, командир, - ответил Макс. - С той 
  стороны никто не явится. 
       Он ухватился за линь, прыгнул. Все видели как красиво и 
  молниеносно заскользил к земле, там упал на бок, За ним неумело, но 
  отважно попрыгали Грязный Гарри и Вилли. 
       Тарас смолчал, но заметил как остальные, что Макс ничего не 
  сказал о возвращении. 
  

       Глава 49 
  

       Грязный Гарри и Вилли с налитыми кровью глазами осматривались, 
  руки на автоматах, в заплечных сумках по три бомбы с дистанционным 
  управлением. 
       Макс блестящими глазами оглядел черных мусульман: 
       - Что, ребята, ничто не рождается без крови?.. Давайте вы оба в 
  ту сторону, я в эту. Уходите как можно дальше. Постарайтесь взорвать 
  эти мины прямо на улице. Это отвлечет... 
       Сам он бегом обогнул холм, с этой стороны широкое ухоженное 
  шоссе, хотя на той стороне лишь крохотный городишко, не больше двух 
  десятков домов, но тоже все чисто, вымыто, блестит. 
       Дорога почти пустынна, машины проносятся на огромной скорости, 
  хотя отсюда видно огромный знак ограничения скорости: в сотне метров 
  от шоссе расположена школа с ее непременным школьным стадионом, 
  баскетбольными вышками. 
       Он опустился на колено, кейс щелкнул, крышка откинулась. Здесь 
  два массивных валуна, дорога как на ладони, он сумеет сдержать любой 
  отряд любого спецназа, даже если прибудут на танке. Даже на двух 
  танках. 
       Далеко на дороге показался желтый автобус. Приблизился, Макс 
  рассмотрел яркие цветы, радуга на бортах, затем автобус замедлил 
  ход, свернул на дорожку к школе, подъехал в самому крыльцу. 
       Макс скрипнул зубами. Двери распахнулись, из салона сыпанули 
  все чистенькие, выглаженные и прошампуненные, по розовым мордашкам 
  видно как их держат на сбалансированном высококалорийном питании, 
  компьютеры рассчитывают витамины и аминокислоты... 
       Руки затряслись, он поспешно изгнал из памяти серьезное лицо 
  своего трехлетнего ребенка, исхудавшего, истощенного. После 
  перенесенной болезни врачи настоятельно рекомендовали усиленное 
  питание, обилие витаминов, но сволочи снова украли в России и 
  переправили вот сюда новые миллиарды долларов, в России остались 
  голые полки аптек и магазинов, рыбьего жира нет, витаминов нет, а 
  какое усиленное питание, когда полгода не видел зарплаты, зато 
  украденные у его ребенка деньги вот они... 
       - Прости, Витька, - прошептал он. Губы тряслись, в глазах 
  начало расплываться, защипало. - Я не смог тебя уберечь... 
       Дети шумной толпой понеслись к зданию школы, в дверях 
  образовалась веселая давка, взлетали ранцы, кто-то завопил тонким 
  противным голосом. 
       Он закрыл кейс и, уже не пригибаясь, деловым шагом пересек 
  шоссе, прошел через школьный двор, быстро огляделся, Кейс открылся 
  мягко, словно в нем лежали, плотно прижатые один к другому, не 
  бруски взрывчатки и портативный гранатомет, а бриллианты. 
       Он обошел вокруг здания, пластинки тут же прилипали к кирпичу, 
  оставались еще пять штук, но Тарас Бульба врагам не оставил даже 
  люльки, и пальцы так же споро прихлопнули все до единой... 
       - Эй, ты что делаешь? 
       На крыльцо выскочил человек в черной форме полицейского. Макс 
  запоздало вспомнил, что в имперских школах теперь постоянно дежурят 
  полицейские и санитары, едва успевая хватать и успокаивать как 
  малолетних бандитов, так и падающих в судорогах наркоманчиков. 
       Хлопнул выстрел. Полицейский откинулся на стену, сполз, по 
  желтой кирпичной кладке потекло кровавое пятно пополам с мозгами. 
  Макс начал отступать к дороге, послышались женские крики, визг 
  тормозов. 
       - Прости меня, Витька, - сказал он. 
       Палец левой руки сковырнул защитный колпачок и вдавил кнопку. 
  На мгновение показалось, что ничего не случится: оглянулся, 
  кирпичное здание целиком вздрогнуло, его приподняло разом, 
  одновременно по всей площади, снизу вырвались клубы желтой пыли, 
  похожие на струи из-под днища взлетающей ракеты. Вздрогнула еще, ее 
  подбросило метров на пять, там белоснежно гордый фасад полоснуло 
  черными ломаными трещинами. 
       Затем здание пошло вниз. Тяжелый грохот обрушился с такой 
  силой, что под ногами затряслось как при землетрясении. Порыв ветра 
  едва не сбил с ног. Со стороны шоссе послышался лязг, удар, снова 
  лязг и удар. Три машины столкнулись, а четвертая, пытаясь объехать, 
  выскочила на тротуар и снесла столб. По тротуару с визгом убегала 
  женщина, а двое мужчин неслись кенгуриными прыжками впереди, держа 
  ее как щит между ним, страшным террористом, и своими драгоценными 
  жизнями. 
       Он обернулся и смотрел как огромное здание замедленно идет 
  вниз. Тяжелый грохот тряс землю и воздух, словно работала гигантская 
  камнедробилка. Школа опускалась и опускалась, это длилось всего 
  несколько секунд, но ему показалось, что прошли часы. 
       Наконец из гигантского пыльного облака осталась торчать только 
  вершина гребня. Он отвернулся, вдали провыла сирена полицейской 
  машины. Снова крики, вопли, визг тормозов. 
       Когда подошел к бровке, совсем рядом промелькнул додж, 
  перекошенное лицо водителя. Сирены полицейских машин прозвучали в 
  другой стороне, приближались как-то зигзагами. 
       - Да быстрее же, черепахи, - процедил он с ненавистью. - Уже 
  сто раз мог бы уйти... 
       Машины с крикливо намалеванными звездами появились одновременно 
  справа и слева, некоторые сразу выскочили на тротуар, давая ему 
  дорогу обратно в пыльное облако, где он мог бы преспокойно скрыться. 
  
     - Ослы, - сказал он громко. - ну что за ослы!.. А какие крутые 
  в сериалах... Быстрее! Человек, убивающий детей, не имеет права 
  жить... 
       Без спешки он вытащил как неживыми руками трубу гранатомета. 
  Раздвинул, прижал к плечу, в прицеле показалась особенно крутая 
  машина с мигалками, явно высшее начальство. Хотя нет, начальство 
  появится не раньше, чем убедится, что злодей арестован, а других 
  поблизости нет. Да их начальство, как и наше, на машинах с мигалками 
  не ездит. Вот если бы появился здесь черный "линкольн,,, 
       Палец нажал курок. Толкнуло сильно, но он был готов к отдаче, 
  быстро повернулся и выстрелил в скопление полицейских машин слева. 
       Полицейское начальство, завидел летящий в ее сторону огонь, 
  пыталось повернуть руль, но ракета "земля-земля" ударила точно. Со 
  страшным оглушающим грохотом в воздух взлетели обломки черные 
  оплавленные обломки. Брызнуло розовым, словно в воздухе разбрызгали 
  розовую водичку, которую тут же смело стеной огня от взорвавшихся 
  бензобаков. 
       Слева грохнуло еще мощнее: ракета разбросала машины. Обломки 
  горели и продолжали взрываться даже в воздухе, словно бензобаки были 
  в каждом колесе. 
       Справа из машин выскакивали со скоростью престарелых черепах 
  мужичье в черном, в руках пистолеты, мегафоны, иные картинно 
  передергивают помповые ружья, лязгают затворами, корчат рожи, ах 
  какие устрашающие, мать вашу, кто же боится ваших сытых рож, разве 
  что еще больше сытые... 
       Он отшвырнул пустой гранатомет и отступил за фонарный столб. 
  Один с мегафоном закричал: 
       - Бросай оружие!.. Лицом на тротуар!.. Раскинь ноги!.. Раскинь 
  руки!.. Застынь, не двигайся, даже не дыши!.. 
       - Счас, - ответил Макс. - Только шнурки поглажу. 
       - Ложись! - надрывался человек с мегафоном. - Ложись!.. К теле 
  подойдет человек... оденет наручники... Тебе будет предоставлен 
  адвокат... 
       - Я сам адвокат, - пробормотал Макс. - И суд присяжных тоже.. 
       Он выхватил пистолет, выстрелил, успел увидеть как горлопан 
  выронил микрофон и откинулся на капот машины. Полицейские машины с 
  грохотом выстрелов окутались синеватым дымом. Пули со злым 
"пи-иннннь" стучали о столб, откалывало и кусочки чугуна. 
       Он выстрелил еще несколько раз, моментально сменил обойму. В 
  плечо больно ударило, затем в ногу, еще раз в ногу, в бок... Он 
  развернулся в ту сторону, выпустил всю обойму, со злой радостью 
  видя, что ни одна пуля не прошла мимо: вскрикивали и падали после 
  каждого выстрела. 
       Голову тряхнул страшный удар, словно в висок ударили бревном. 
  Свет померк, Макс ощутил как подломились колени. Асфальт метнулся 
  навстречу, скулу ожгло, в красном тумане он увидел серую 
  поверхность, на которую брызнула струйка горячей крови. 
       Боковым зрением увидел огромные ноги бегущих к нему людей. 
  Тяжелые ботинки выглядели гигантскими, а рисунок протекторов 
  напоминал шины КАМАЗа, на котором начинал трудовой путь. 
       Он знал, что уже мертв, а они бежали и орали, ощетинившись 
  стволами автоматов, помповых ружей, пистолетов, снайперских 
  винтовок: 
       - Не двигайся!.. Застынь!... 
       Он раздвинул губы в жестокой ухмылке, они уже застывали, он 
  чувствовал как немеет тело, как уходили жизнь вместе с выливающийся 
  из него горячей кровью. 
       - Что... - прошептал он, - не нравится... а наших детей 
  можно?.. В Сербии... школу?... 
       Быстрым шагом подошел немолодой человек, крутой, с квадратным 
  лицом и стальными глазами, чем-то похожий на Ермакова. Вгляделся, 
  спросил резко: 
       - Ты серб? 
       - Серб, - прошептал Макс. В сердце что-то лопнуло, он ощутил 
  резкую боль, горлом пошла струя крови, он поперхнулся, закашлялся. - 
  Как мой дед.. стал евреем... когда пришли немцы... 
       Человек зарычал: 
       - Отвечай, мать твою! 
       - Я серб, - прохрипел он чуть тише. - Но если... начнете 
  бомбить Зимбабве... убивать тамошних негров... я завтра же... самым 
  черным из негров. 
       Человек, перед которым почтительно застывали полицейские, 
  посмотрел хмуро, бросил пару резких слов полицейским, отвернулся и 
  пошел к машинам. Один из полицейских, офицер, сказал с ненавистью: 
       - Завтра ты станешь заключенным... ожидающим смертной казни. 
       Макс попытался улыбнуться, но мышцы мертвого лица уже 
  окаменели. Он прошептал, не двигая губами: 
       - Казацкому... роду... нет переводу... 
       К нему потянулось несколько рук с хищно растопыренными 
  пальцами. Последним движением застывающей руки было коснуться кнопки 
  последней коробочки, упрятанной на груди. 
       Фреда толкнуло в спину, страшный грохот бросил его на машину с 
  такой силой, что он перелетел через капот и растянулся на шоссе. В 
  голове был грохот, в глазах плясало пламя, а когда он с трудом 
  приподнялся, на том месте, где поднимали захваченного террориста, 
  была глубокая и широкая воронка в асфальте, вокруг перевернутые и 
  горячие машины, поваленные столбы и... от чего едва не вывернуло, 
  клочья теплого окровавленного мяса, повисшего на проводах, столбах, 
  разбросанного по асфальту и проезжей части на десятки метров. 
       Дмитрий побежал к гребню холма, оттуда можно окинуть взглядом 
  всю домину... но с той стороны навстречу ему выбежало четверо в 
  пятнистых зеленых костюмах. Дмитрий выбежал прямо на них, у всех 
  четверых руках скорострельные автоматы, и каждый готов к выстрелу. 
       Как в замедленной съемке он увидел как стволы автоматов начали 
  поворачиваться в его сторону. Он четырежды нажал на курок. По две 
  десятых секунды на выстрел, быстрее пружина не может подать патрон в 
  канал ствола, но эти люди жизнь мерят минутами, а то и часами: все 
  четыре пули ударили в головы, в лоб и глаза, а одна угодила прямо в 
  раскрытый для крика рот, 
       Они рухнули, разбрызгивая фонтанчиками кровь, но он уже несся 
  длинными прыжками, со страхом чувствуя, что опаздывает, что все 
"каскадеры" опоздали, а имперская военная машина слежения если и 
  выпускала их на какие-то мгновения, то ловила в свое сети мгновения 
  спустя... 
       В небе кружили армейские вертолеты. Он на бегу увидел как в 
  долину опустился транспортник. Оттуда выпрыгивали серо-зеленые 
  фигуры и, пригибаясь, сразу же бросались в ближайшим кустам. 
       Потом, когда он перебегал поляны, видел как уже несколько 
  вертолетов высадили десант, охватывая его со всех сторон. Это были 
  не простые полицейские, не национальная гвардия, даже не морская 
  пехота. На этот раз за ним пустили группу "Дельта", самое крутое 
  подразделение, Если не считать, конечно, "красную бригаду" ВВС США. 
  Но о "красной бригаде" нигде ни слова, а "Дельта" не сходит с 
  экранов телевизоров. Он столько о ней насмотрелся, что теперь даже 
  губы прыгали от волнения. Это как у молодого воина полян или 
  древлян, который вместо равного себе противника вдруг увидел перед 
  собой самого прославленного воина чужого племени. И боязно, и в то 
  же время сердце стучит от ликования: если победит, то слава его 
  взлетит до небес... Он карабкался по склону вверх и вверх. Уже шесть 
  вертолетов высадили десанты, красивой такой звездочкой вокруг холма, 
  но группы элитного спецназа выскакивали и, ощетинившись во все 
  стороны автоматами, оставались на месте, ждали. 
       Дмитрий видел как офицеры переговариваются по рации, вокруг 
  холма уже сомкнулось кольцо, потом еще одно, пошире, но у него есть 
  еще около шести минут, прежде чем группа "Дельта" начнет уверенно и 
  умело затягивать петлю, стараясь не потерять ни одного человека. Они 
  были профессионалы, потому он знал каждый шаг: все учимся по одним 
  книжкам, и еще они вымуштрованы выживать в любых условиях, 
  добиваться своего с самыми минимальными потерями, а по возможности 
  вовсе без них: на обучение и подготовку каждого спецназовца из 
"Дельты" было затрачено около двух миллионов долларов! 
       Когда прошло четыре минуты, он сделал рывок. Пот заливал глаза, 
  сердце колотилось как у воробья, а ноги налились свинцом. Вершинка 
  была уже близко, когда он услышал выстрелы. В двух шагах взвился 
  песок, еще одна пуля ударила почти под ноги, остальные свистели 
  высоко над головой: на таком расстоянии ни один стрелок в мире не 
  попал бы из простой армейской винтовки даже в привязанного слона. 
       Он упал, руки смягчили падение, но больно ударился коленом. 
  Выругавшись, одолел последние пять шагов, упал на вершинке, чувствуя 
  себя голым и беззащитным, продуваемый всеми ветрами, распятый в 
  телеобъективах спутников-шпионов, что сейчас показывают его на 
  мониторах маленького и уязвимого. 
       С западной части холма приземлился последний из вертолетов, 
  замкнув шестиконечную звездочку. Коммандос выскочили и, пригибаясь, 
  сразу бросились к редким кустам, из-за который и начали 
  просачиваться выше, перебегая от камня к камню. 
       Он несколько раз вздохнул, вытер пот. Сердце быстро вернулось к 
  нормальному ритму. Не глядя, он нащупал рюкзак, пальцы скользнули 
  вовнутрь, а когда вытащили то, за чем лезли, он уже не чувствовал 
  себя слабым и беззащитным. 
       Пальцы сами, без участия сознания, сняли с предохранителя, в 
  сознании отпечатался щелчок затвора, в патронник ушел первый патрон 
  с крупнокалиберной пулей со сточенным наконечником и двумя кольцами. 
  Еще семь поместились в патроннике, а остальные тускло поблескивали 
  на солнце в ящике слева под рукой. 
       В оптический прицел он хорошо рассмотрел полковника, который 
  руководил операцией, рядом с ним как привязанные держались два 
  майора. Полковник, высокий и крепко сбитый, выглядел так, словно его 
  выковали из одного куска железа, и хотя виски были белыми, Дмитрий 
  не сомневался, что этот зверь в состоянии в рукопашной вырубить не 
  одного супермена из своего элитного отряда. 
       Оба майора под стать: явно лютые бойцы, в то же время умелые и 
  знающие командиры, Дмитрий чувствовал на расстояние их авторитет, их 
  жестокую волю, а через оптический прицел успел рассмотрел суровые 
  лица, жесткие складки у рта. С ними постоянно вертелись две-три 
  лейтенанта, подбегали с сообщениями, докладами, выслушивали 
  распоряжения и тут же выкрикивали в крухотные рации на запястье. 
  

       Глава 50 
  

       Фред вышел из машины в непонятном тягостном предчувствии. То, 
  что террориста живым даже не попытаются взять, было ясно с самого 
  начала. Он только надеялся, что террорист может потерять сознание от 
  ран, а там схватят, подлечат, а затем уже вытянут все, что только 
  удастся, но когда посмотрел на лица этих людей, по телу прошла 
  дрожь. Это убийцы, патологические убийцы. Убьют с наслаждением, 
  всаживая сотни пуль в уже мертвое тело, вбивая металл, кромсая 
  пулями на куски, разбрызгивая кровь и разбрасывая лохмотья еще 
  теплого тела. Террорист мог бы остаться живым, если бы эти решили, 
  захватив его еще живым, сперва изрезать на куски, но Фред еще раз 
  посмотрел на их дегенеративные лица, понял, что даже такая мысль для 
  них слишком сложна: у всех интеллект бультерьеров, а это значит - 
  догнать и уничтожить на месте. 
       Холм, красный как будто уже залитый кровью, был достаточно 
  пологим, чтобы даже нетренированные люди взбирались без заметных 
  усилий. Из щелей торчали чахлые кусты с бурыми под цвет почвы 
  листьями. Вершинка холма плоская, в зубьях, и если бы в Америке 
  знали, что такое рыцарские замки, то была бы ассоциация с зубчиками 
  на башне. Там можно было бы разместить взвод стрелков, хоть с 
  арбалетами, хоть с пулеметами, но сейчас там только человек с 
  пистолетом, и этот человек обречен. 
       Он подошел к полковнику, тот, продолжая говорить в микрофон, 
  закрепленный слева у рта, взглянул с неприязнью и презрением, 
  отвернулся. Тут же Фреда перехватил лейтенант: 
       - Простите... 
       Фред показал и ему удостоверение вице-директора ЦРУ. Лейтенант 
  изучал так долго, словно заново учился читать, красивые бровки 
  взлетели на середину узкого лобика: 
       - Ну и что? 
       - Это моя добыча, - сказал Фред с безнадежностью. Он знал, что 
  это безнадежно, из цепких лап УНБ еще никто не вырывался, но 
  директору ФБР, а также многим комиссиям и подкомиссиям надо будет 
  доложить, что он пытался, но ему отказали. - Мне надо задать ему 
  пару вопросов... 
       Лейтенант улыбнулся презрительно и высокомерно. Он чувствовал 
  свое абсолютное превосходство над этим почти гражданским человеком. 
  Тем более, что этот вице-директор, в отличие от толпы, знает 
  истинное положение дел в Империи, знает о мощи УНБ, перед которыми 
  гестапо, НКВД и африканские карательные отряды - просто невинные 
  дети. Это простой обыватель гордо полагает, что живет в стране 
  полной демократии, защищенный демократическими свободами, а на самом 
  же деле каждый его шаг отражается на экранах, каждое слова 
  прослушивается, и если только возникнет хоть малая вероятность, что 
  он хоть в чем-то опасен режиму, или чем-то раздражает хоть одну из 
  служб, он просто исчезнет, и никто никогда не отыщет его следа. В 
  Империи людей много, к тому же постоянно из России бегут 
  высококвалифицированные кадры. Остается отбирать только молодых и 
  здоровых. Этот вице-директор ЦРУ это знает, знает... Потому особенно 
  приятно показать свою мощь тому, кто способен ее оценить. 
       За их спинами полковник бросил в микрофон резко: 
       - Начали! 
       Фред видел как быстро и умело фигуры в серо-зеленом побежали к 
  холму, начали вскарабкиваться по склону почти с той же скоростью, 
  что и передвигались по земле. Фред стиснул челюсти. Все, теперь уже 
  ничего нельзя отменить. Эти поднимутся на самый верх, где ждет их 
  этот отважный дурак с пистолетом в руке... сколько еще он сможет 
  убить? Хоть стреляет быстро и метко, судя по трупам, которые 
  оставил, но прицельная дальность стрельбы из пистолета.... 
       Полковник указывал лейтенанту на вершину холма, красивый и 
  величественный как памятник, а лейтенант внимал почтительно, как 
  молодой волк старому матерому зверю. Так их и запомнил Фред, потому 
  что вдруг голове полковника разлетелась как спелый арбуз, по 
  которому ударили палкой. 
       Кровь плеснула во все стороны, широкими как полотнища знамен 
  волнами. Фред отшатнулся, ему на лицо и грудь тоже попали тяжелые 
  горячие капли. Некстати вспомнил, что в голове две трети всей крови 
  человека, тут же снова коротко треснуло. Голова лейтенанта 
  разлетелась вдребезги, на шее осталась только нижняя челюсть. Фреда 
  несильно ударило в плечо. 
       Он инстинктивно дернулся, на землю шлепнулась окровавленная 
  кость с лохмотьями плоти. Не успела она коснуться земли, как точно 
  так же разлетелась вдрызг голова майора. Кровь плеснула вверх 
  багровой короной. Только сейчас Фред заметил, что не слышит 
  выстрелов, настолько далеко снайпер, и потрясенно понял, что все 
  фигуры рядом двигаются как при замедленной киносъемке: снайпер 
  стреляет нечеловечески быстро! 
       Тело майора опустилось на землю как мешок с тряпьем. Второй 
  майор наконец закричал, метнулся в сторону. Фред буквально видел как 
  пуля раздробила затылочную кость, ибо там образовалась небольшая 
  дыра, а затем череп разлетелся вдрызг. Он сам упал и перекатился к 
  джипу, а пуля, предназначенная для него, странного штатского, 
  угодила в плечо молодцеватого сержанта. 
       Инстинктивно выхватил магнум, но впервые не ощутил прилива мощи 
  от знакомой рифленой рукояти: террорист, который, как все считали, 
  вооружен только револьвером, быстро и точно расстреливает их из 
  дальнобойной винтовки. Судя по сержанту, который в бронекостюме по 
  самые уши, пули все не просто разрывные, но и с легкостью пробивают 
  жилет высшей защиты. 
       Вокруг звенели крики, даже глупо и бесцельно стреляли, словно 
  могли достать из автоматов и карабинов этого необыкновенного 
  снайпера. Группы коммандос превратились в толпы бесцельно мечущихся 
  людей, тупых и перепуганных, и хотя это длилось всего несколько 
  секунд, террорист успел бросить на землю еще несколько офицеров уже 
  окровавленными трупами, затем сержанты и капралы сорванными голосами 
  погнали отряды вверх по склону, и паника сразу прекратилась, все 
  знали что делать, поднимались, бесцельно поливая свинцом впереди 
  каждый кустик и каждый камешек. 
       Фред боялся выставить голову, хотя хотелось увидеть как бравые 
  коммандос поднимаются к месту, где залег террорист. В двух шагах от 
  него начиналось кровавое поле, где словно поработал топором 
  гигантский мясник. Раны были не просто смертельны: они были 
  отвратительны, и только сержант умирал с руганью и стонами: 
  разрывная пуля начисто разнесла плечо, оторвав руку, из порванных 
  сосудов хлестала кровь, и напрасно он пытался уцелевшей рукой 
  вытащить медпакет. Двое сержантов, таких же суровых и мрачных, 
  метнулись к нему с двух сторон, но оба упали в трех шагах и уже не 
  поднялись. Фред снова подивился точности и скорострельности 
  снайпера: одному пуля снесла верхнюю половину головы, а ведь 
  стрелять пришлось по бегущему, а второму пуля ударила в бок и 
  разорвалась в печени, несчастный умер от болевого шока мгновенно, на 
  бегу. 
       После секундного замешательства сержант снова заорал, требуя 
  помощи. Из-за второго джипа наконец выбежал человек с нашивками 
  капрала, подбежал к раненому, в руке мелькнул индивидуальный пакет, 
  но храбрец вдруг осел, словно спущенное колесо: пуля угодила в 
  середину груди, в спине образовалась широкая дура, откуда под 
  напором хлестала кровь и выходил из легких воздух. 
       Фред стиснул зубы от бессилия и злости. Он слышал, что русские 
  снайперы во Вьетнаме, нарочито подстрелив штатовского офицера в 
  ноги, ждали, когда к нему прибудет помощь, и хладнокровно 
  расстреливали. А когда раненый переставал кричать, то периодически 
  постреливали по раненым ногам, чтобы снова орал и умолял его 
  спасти... 
       В кармане запищало. Он выхватил сотовый телефон: 
       - Холт слушает. 
       - Мистер Холт, - послышался довольный голос директора ЦРУ. - 
  Надеюсь, террориста уже взяли? Что он говорит? 
       - Размечтались, - процедил Фред. 
       Голос директора стал понимающим: 
       - А, понятно... Вообще-то я и не надеялся, что его возьмут 
  живым. Как бы он не старался сдаться, но наши ребята чересчур 
  разозлены. 
       - Готовьте гробы, - сказал Фред мстительно. - Готовьте гробы. 
       - Что? 
       - Говорю, готовьте гробы, - повторил Фред. 
       Голос директора стал громче: 
       - Чтобы плетете? Хотите сказать, что террористу все же удалось 
  кого-то пустить в ад впереди себя? 
       - Готовьте гробы, - повторил Фред. - Перед моими глазами уже 
  девять... черт, одиннадцать трупов, потому что этот сержант тоже 
  труп, как бы не орал... Простите, сэр, но террорист все еще 
  отстреливается. Он методически выбивает только офицеров и 
  сержантский состав. Ему удалось замедлить темпы операции... 
       Он наконец решился чуть выглянуть и тут же втянул голову за 
  джип и даже для надежности отполз на другую сторону. Снайпер 
  ухитряется отстреливать тех, кто поднимается по склону, но следит и 
  за разгромленным лагерем. Единственного штатского не убил первым 
  лишь потому, что надо было внести замешательство в ряды противника. 
  Но сейчас пуля с легкостью может прошить джип и достать его, такого 
  беспомощного со своим мощным магнумом против снайперской винтовки. 
       В руке беспокойно затрещало, голос директора прозвучал 
  искаженно: 
       - Теперь его точно не допросить. 
       - Зато гробов понадобится очень много, - повторил Фред. 
  Озлившись на себя, он наконец выглянул и больше не прятался. В любой 
  момент пуля русского снайпера может ударить в лоб, но сейчас русский 
  не позволит себе такой роскоши: коммандос, оставляя неподвижные 
  тела, упорно поднимаются вперед и уже добрались почти до середины 
  холма. Еще немного, и снайпер окажется в пределах досягаемости их 
  автоматов и карабинов. 
       Только перед первым выстрелом Дмитрий позволил себе помедлить, 
  дождаться, пока сердце успокоится, а дыхание выровняется. Затем 
  поймал в перекрестье прицела полковника, снова выждал, пока тот 
  отдаст команду на штурм, это было видно по тому, как серо-зеленые 
  фигурки бросились к подножью холма, затем нажал на спуск. 
       Семь человек он уложил за семь секунд, а затем как в ускоренном 
  фильме его пальцы ухватили патроны из открытого ящика, затолкали в 
  магазин через проем затвора. И почти сразу же прозвучал новый 
  выстрел, ибо титановый затвор загнал патрон на обещанные сорок 
  процентов быстрее, а второй выстрел толкнул в плечо ровно через 
  секунду... 
       Он стрелял и стрелял, выхватывая из мечущейся толпы мощным как 
  телескоп прицелом сперва тех, кто пытался удержать ситуацию под 
  контролем: офицеров, сержантов и капралов, а когда они все 
  практически пали, расплескивая мозги и брызгая фонтанами крови, 
  стрелял в тех, кто пытался руководить крутыми, но бестолковыми 
  крепышами. 
       В первые двадцать секунд он выбил весь офицерский состав, это 
  было очень легко, гораздо легче, чем когда засел на вершине и 
  отстреливал одинаково одетых наступающих муджахедов, угадывая их 
  командиров только по властным манерам. Сейчас он выстреливал семь 
  патронов, молниеносно заряжал новые семь, зная абсолютно точно, что 
  Империи уже сегодня понадобится на семь гробов больше. 
       Коммандос залегли за камнями. Он видел оттопыренные задницы, 
  выставленные ноги, такое укрытие прячет от таких, как и они сами, но 
  он на вершине, сверху видно всех, и он стрелял, стрелял, стрелял. 
  Одному пуля попала в зад, видно было как полетели красные лохмотья, 
  брызнула кровь, а так, где была солидная выпуклость, образовалась 
  темнобагровая яма. Рядом с ним приподнялся второй, на лице ужас, 
  пуля ударила его прямо в лоб. 
       За спиной раздались выстрелы. С восточной сторону быстро бежали 
  вверх по склону, даже не пригибаясь, фигуры в черном. По их 
  движениям он ощутил насколько они сильнее и тренированнее этих, что 
  в серо-зеленом: в бронежилетах, с касках с прозрачными щитками, 
  укрывающими лица, они выглядели инопланетными роботами, быстрыми и 
  неуязвимыми. 
       Быстро переместил винтовку, выстрелил в самого уверенного, что 
  вел отряд, тут же поймал в прицел огромного как скала детину, 
  который на ходу строчил из шестиствольного минигана. Из шести 
  стволов непрерывно полыхало пламя, пули хоть и беспорядочно били по 
  холму, но из множества сотен пуль какая-то может... 
       Детина отшатнулся, словно в лоб ударили молотом. Осколки 
  пластмассового щитка блеснули как мелкие льдинки под ударами 
  ледоруба. Пулемет выпал, детина завалился на спину. Второй, что 
  крался за его спиной, отскочить не успел, покатились вместе, а его 
  пули летели со страшной силой, били как снаряды, разбивали головы, 
  пробивали бронежилеты и взрывались внутри широких грудных клеток, 
  дробя и превращая в мелкую крупу толстые кости, а внутренности в 
  кровавое месиво. 
       Он поймал то мгновение, когда решается: то ли ринутся вверх, не 
  останавливаясь перед потерями, то ли залечь и попытать достать его 
  огнем, пока самые ловкие одиночки будут пробираться как ящерицы 
  наверх, используя для укрытия каждый камешек. Стиснув зубы, он 
  стрелял и стрелял, опасаясь потерять хотя бы секунду, и хотя 
  офицеров выбил за первые полминуты, но находились герои, что сами 
  бросались вперед и поднимали других, стыдя и поливая руганью. Таких 
  он отстреливал в первую очередь, а уж потом тех, кто неудачно 
  затаился за камнем. 
       Когда коммандос в черном осталось меньше половины, кто-то 
  сообразил, что снайпер сверху видит их всех, запаниковал, вскочил, 
  явно намереваюсь броситься вниз, вместо головы в шлеме брызнули 
  красные осколки. Еще двое начали отползать, третий вскочил и побежал 
  вниз, прыгая через валуны. Пуля догнала его в затылок. Отползающих 
  пришлось с великим сожалением оставить на потом, перебросил винтовку 
  направо и выпустил оставшиеся два патрона, после чего с той же 
  молниеносной скоростью вложил очередные семь. Ящичек заметно пустел, 
  Дмитрий бросил косой взгляд на магнум, там всего три патрона... 
       Как ни странно, но из группы "Дельта", не в пример спецназу из 
  УНБ, только двое бросили карабины и мчались вниз, остальные все еще 
  пытались продвигаться вверх. Он поразил еще шестерых смельчаков, 
  прежде чем остальные залегли, не понимая, что делать, потому что 
  остались не только без сержантов, но даже без самых инициативных 
  солдат, способных брать на себя руководство в опасных ситуациях. 
       В небе начал приближаться мощный грохот тяжелого вертолета. 
  Двое пулеметчиков смотрели поверх выставленных стволов 
  крупнокалиберных пулеметов. Под прикрытием лавины огня они позволят 
  вертолету подойти ближе, и тогда сотни пуль обрушатся на его 
  пятачок, не останется ни сантиметра, куда не ударит пуля... 
       Он быстро приподнялся на колени, повел прицелом, стараясь 
  поточнее уловить лицо пилота. Первый пулеметчик пустил пробную 
  очередь, пули просвистели над головой, и в этот момент палец мягко 
  коснулся плеча. Отдача толкнула мягко, он успел увидеть как 
  разлетелись прозрачные осколки, даже краем глаза заметил залитое 
  кровью лицо пилота, но уже упал животом на еще не остывшую от его 
  тепла землю, в прицеле мелькнула целая группа, что попыталась 
  воспользоваться заминкой в непрерывной стрельбе и теперь спешно 
  поднималась к его укрытию. 
       Он успел сделать семь выстрелов, бросив на землю и сделав 
  неподвижными как камни семь фигур, когда по ту сторону холма 
  затрещали деревья, грянул мощный взрыв. К небу взметнулось чадное 
  багровое пламя. Вертолет горел, словно бензовоз, там трещало и 
  гремело, словно взрывались ящики с фейерверками. 
       Оставшиеся восемь дельтовцев залегли, оставаясь отличными 
  мишенями. Безжалостно, он выпустил семь патронов. Троим повезло: у 
  них из-за укрытия высовывались только ноги. Но имперцы даже в 
  колясках ценят жизнь... 
       Внезапно чутье заставило повернуться на левую сторону. Третья 
  группа поднималась с западной стороны, их было как муравьев, все 
  закованные в бронежилеты высшей защиты, из-за чего двигались тяжело 
  как танки. 
       - Сволочи, - заорал он, чувствуя как наконец-то пришла та 
  священная ярость, когда уже не чувствуешь боли, когда герои, даже 
  простреленные десятками пуль навылет, умирают от изнеможения, но не 
  от ран. - Идите, идите же! 
       Приклад врос в плечо, он давно слился с этой удивительной 
  винтовкой в единое целое, и теперь стрелял и стрелял, чувствуя как 
  пули вылетал со скоростью гремящей молнии и бьют точно в те месте, 
  куда он посылает их мысленно. 
       Ответные выстрелы раздавались все реже. Он всякий раз 
  поворачивался в ту сторону и обязательно стрелял в наглеца. Он 
  чувствовал страшное озарение, которое бывает только раз в жизни, или 
  не раз, но не бывает часто, иначе человек сгорит, и потому знал, что 
  каждая пуля находит цель. 
       Последние из дельтовцев бежали вниз, уже бросив карабины. Он 
  встал на колено и расстреливал их уже бегущих, убегающих, спасающих 
  жизни. Они падали, кувыркались, прицел перемещался сразу же на новую 
  цель. 
       Еще два вертолета поднялись в воздух. Оттуда попытались 
  подавить его пулеметным огнем, так еще и не сообразив, что же 
  случилось с первым, или же посчитав себя круче и умелее. Несколько 
  путь ударили совсем рядом. Он слышал визг, короткие сильные удары по 
  камню, однажды в лицо брызнули мелкие твердые крупинки, но палец как 
  прикипел к спусковому курку. 
       Он видел оскаленные лица пулеметчиков, и когда так и не сумел 
  поймать в прицел пилота, стекло отсвечивает солнечными зайчиками, 
  перевел прицел на пулеметчика. Выстрелил, передернул затвор и 
  выстрелил во второго. 
       Пули продолжали ложиться все ближе. Он повернулся и выстрелил 
  почти не целясь, но боевая ярость направила руку точно: в небе 
  разлетелись прозрачные осколки, пилот откинулся на спинку кресла. 
  Кто-то попытался столкнуть его в сторону и ухватить рычаги 
  управления. Вторая пуля разнесла череп отважному. 
       Он успел увидеть перекошенные в ужасе лица пулеметчиков. 
  Неуправляемый вертолет несло в его сторону, они могли сейчас легко 
  поразить его из обеих пулеметов, но Дмитрий повернулся к ним спиной, 
  прекрасно зная, что он в стране, где никто не направит горящий 
  самолет на вражескую колонну, где никто даже в последнюю минуту 
  жизни не воспользуется случаем нанести врагу урон. 
       - Получайте, гады, - хрипел он пересохшим ртом. - Получайте у 
  себя то, что уготовили нам... Умирайте, зажравшиеся сволочи! Рубите 
  лес... гробов будет еще много! 
       Вертолет, никем не управляемый, несся по кривой вниз, 
  пулеметчики отскочили от пулеметов и пытались сдернуть трупы пилотов 
  с рычагов управления. Стена деревьев выросла быстро и нещадно, 
  тяжелая масса врезалась, ломая верхушки, пронеслась на сотню метров 
  вглубь, опускаясь все ниже, затем вверх вздыбился длинный хвост с 
  бешено работающим крохотным пропеллером, похожим на детский 
  ветрячок. 
       Взметнулся столб кроваво-черного огня, деревья разметало, лишь 
  затем на вершину холма обрушился грохот взрыва и пахнуло горячим 
  чадным воздухом. 
       - Еще долой десять миллионов долларов! - заорал Дмитрий люто. - 
  Еще миллиардик, и лично со мной будем квиты!.. 
  

       Глава 51 
  

       Ноги дрожали, грудь поднималась и опадала с тяжелыми 
  судорожными всхлипами. Руки были черными от пороховой копоти, глаза 
  щипало. Краешком сознания он понимал насколько дико и страшно 
  выглядит: весь в черной дурно пахнущей грязи из смеси соленого пота, 
  пороховой копоти и красноватой пыли этой твердой как камень земли. 
       - Боги, - прошептал он, - это что же... Вся эта гребаная круть 
  меня не взяла?.. 
       Даже без прицела видел крохотные как фараоновы муравьи фигурки 
  убегающих солдат. Они мелькали уже за деревьями далекого леса, уже 
  за пределами досягаемости любой винтовки, но бежали и бежали, хрипя 
  и задыхаясь, срывая с себя и отбрасывая не такие уж и 
  пуленепробиваемые доспехи, шлемы. 
       - Не взяли, - повторил он, - не взяли... Это вам не кино! 
       С запада к небу бешено крутились, свиваясь в жгуты, два 
  страшных огненных столба. С северо-западной стороны холма лес 
  полыхал как сухая солома. К нему на вершину доносился частый треск, 
  горячие потоки воздуха подбрасывали высоко в небо горящие ветки, а 
  там ветер подхватывал и злобно швырял в глубину леса. 
       Фигурки старались проскочить между двумя стенами огня, но с 
  холма было видно как в глубине вспыхнула целая оранжевая стена, 
  словно взорвались бочки с топливом. Единственным спасением этих 
  удирающих трусов было взобраться на этот холм, не будет же он здесь 
  вечно, раз уж они достать не сумели, но охваченное паникой дурачье 
  ничего не соображало, неслось прямо на огненную стену, которой пока 
  не видели, а сзади тем временем огонь смыкался, отрезая путь к 
  отступлению. 
       Слева замелькало бурое, в подошвы больно стучало. Встречный 
  ветер срывал капли пота, освежал лицо. Внизу в двух километрах от 
  холма видна полоска дороги. Даже если на время операции там и 
  перекрыли движение, что сомнительно, местность совсем дикая, то 
  сейчас остатки вояк разбегаются по лесу, психоаналитик будет 
  нарасхват, а там усиленное питание и очень ранний - с сегодняшнего 
  дня! - выход на пенсию по непригодности. 
       Мешок подпрыгивал на спине, пистолет в поясной кобуре как 
  прирос к телу. Склон был настолько крутой, что исцарапанные руки 
  сами инстинктивно хватались за каждое встреченное деревцо, за кусты, 
  глыбы. Иногда под ногами земля исчезала, он зависал в долгом прыжке, 
  затем снова жесткий удар в подошвы, и короткая тяжесть во всем теле, 
  словно у космонавта при взлете, 
       Он каким-то чудом не падал, мимо мелькали выступы, долина 
  приближалась. Крохотные фигурки в красных лужах быстро вырастали и 
  уже превратились в убитых им солдат. 
       Потом крутой склон стал еще круче, Ноги взлетели выше головы, 
  его понесло как по ледяном стене, подбрасывало, трясло, дважды 
  больно ударило в бедро. Горячая удушливая пыль скрыла мир, он 
  чувствовал как его по пологой крутой занесло словно в русских 
  горках, перевернуло, и он остался лежать растерянный и оглушенный, 
  еще не веря, что спустился благополучно, и что надо подниматься и 
  бежать к дороге, потому что появился шанс продлить бой и утащить с 
  собой в ад еще какую-нибудь жирную имперскую свинью. 
       А если не одну, то и вовсе счастье! 
       Дмитрий, черные мусульмане, Макс - задача этой четверки отвлечь 
  внимание, а к упрятанному кейсу бежали втроем: Ермаков впереди, 
  Валентин и Тарас позади, привычно покрывая стволами автоматов все 
  пространство. 
       Купол бункера издали в самом деле можно было принять за 
  каменный холм: растрескавшийся, белый как кости динозавра, 
  выгоревший на солнце, весь в язвах, словно по нему долго стреляли из 
  пулеметов. Вершина торчала из оранжевого песка, похожего на 
  засахарившееся повидло из абрикосов. По мере их приближения трещины 
  становились шире. 
       Тараса трясло, глаза выпучились, он часто и шумно дышал. Даже 
  Валентин стискивал пальцы, словно уже вытаскивал кейс из тайника. 
       Ермаков вытянул руку: 
       - Вход с той стороны. Это реликт времен... давних времен. Давно 
  забыто, заброшено. Одни бетонные стены трехметровой толщины. Потому 
  и выбрали! Ходит слух, что здесь когда-то что-то испытывали, так что 
  местные сюда ни ногой... Если ход не засыпан, то через пять минут в 
  наших руках будет кейс с ядерной бомбой. 
       - И тогда... 
       Оглушительный треск прервал Тараса. Из-за близкого гребня холма 
  вынырнул вертолет, винт бешено раскручивался, а в темных проемах с 
  обеих сторон виднелись длинные стволы. 
       Тарас закричал, его руки вскинули автомат, длинную очередь ушла 
  неприцельно, потому что две пули ударили в его широкую грудь. 
  Валентин упал, откатился, песок взвился вихрем, Ермаков опустился на 
  колено и быстро стрелял из тяжелого ружья, часто передергивая 
  затвор. 
       Тарас люто кричал, стрелял без перерыва, затем моментально 
  заменил пустой рожок полным, снова выпустил очередь. Вертолет 
  качался из стороны в сторону, по блестящему носу вспыхивали 
  крохотные искорки от ударов пуль, оба пулемета поливали холм 
  свинцом. 
       Наконец вертолет пошел боком, приблизился, пулеметчик положил 
  очередь прямо под ноги, Тарас рычал, его трясло вместе с автоматом. 
  Внезапно в сторонке мощно грохнуло. Вертолет двигался по кругу, в 
  считанные доли секунды от холма в его сторону протянулась длинная 
  дымная дуга. Видно было как отшатнулся человек за пулеметом, ракету 
  внесло вовнутрь... 
       Всех троих едва не сбросило с холма. Взрыв разнес середину 
  вертолета, а уцелевшая кабина устремилась к земле. Огромный винт 
  вращался со скоростью ветряной мельницы в ураган, кабину кружило как 
  падающий сухой лист. За стеклом мелькнуло белое лицо пилота, с ним 
  рядом видно еще одного, затем огромный обломок с грохотом рухнул на 
  склон холма, его перевернуло, винт с треском сломался. 
       Мелкие обломки падали как метеориты. Кабина катилась как 
  огромный валун по рыхлому снегу, в песке осталась глубокая неровная 
  борозда. Тарас с рычанием убрал автомат, глаза горели красным как 
  задние фары. 
       Валентин убрал гранатомет в кейс, голос его был язвительный: 
       - Везет же дураку! 
       Тарас впервые смолчал, только провел ладонью по груди. Ермаков 
  едва заставил одеть под рубашку бронежилет, и тут же как нарочно две 
  пули, одна точно пошла бы в сердце, вторая разнесла бы печень. 
       - Быстрее, - велел Ермаков. 
       Он бросился вниз по склону, ноги зарывались в песке. Черепашья 
  спина купола приближается, внизу перевернутая кабина. Видно как 
  оттуда вывалился человек, вытащил через разбитое стекло второго. 
       - Не только одни мы живучие, -удивился Тарас. 
       Пилот оглянулся за бегущих к нему людей, быстро выхватил 
  пистолет. Тарас широко ухмыльнулся, пистолет в руке пилота трижды 
  дернулся. Улыбку как ветром сдуло с лица десантница: с такого 
  расстояния и в слона не попадешь, однако в грудь его трижды 
  болезненно ударило. За спиной вскрикнул Валентин, пальца Тараса сами 
  нажали курок. 
       Второй пилот тоже достал пистолет. Автоматная очередь срезала 
  их как высокую траву косой. Когда подбежали, тяжело взрывая песок 
  ботинками, один из пилотов был еще жив. Пули попали ему в ноги, он 
  лежал на спине, руки раскинул но в одной был зажат пистолет. 
       Тарас погрозил пальцем, Валентин выхватил пистолет, но Ермаков 
  предостерегающе вскрикнул. Глаза его с удивлением уставились в лицо 
  раненого. Тот смотрел в ответ с такой же угрюмой злобой. Тарас на 
  всякий случай ногой выбил из руки пистолет, оглянулся на командира. 
       Ермаков держал пистолет нацеленным в лицо пилота. В глазах было 
  странное выражение. 
       - Ну, Фред Хольт, - произнес он, - наконец-то мы снова лицом к 
  лицу! 
       Все ждали выстрела, но Ермаков задержал палец на спусковом 
  крючке, затем медленно убрал в кобуру, все это время не спуская с 
  Фреда пристального взгляда. 
       Тарас спросил непонимающе: 
       - Это тот самый, с которым вы в Кандагаре... 
       - И в Кандагаре, и в десятке других мест... Трижды сходились 
  лицом в лицу. Теперь он, если не ошибаюсь, заместитель самого 
  директора ЦРУ! 
       Фред, морщась, сказал зло: 
       - Не преувеличивай размер добычи. Всего лишь по оперативным 
  вопросам. 
       - Но зам? 
       - Теперь не старые времена, - ответил Фред. - К сожалению, руки 
  связаны даже у директора. Больше решают политики. Иначе бы ты у меня 
  попрыгал! 
       - У нас тоже, - кивнул Ермаков. - Извини, Фред, в другой раз 
  поболтал бы больше. Но теперь спешим! 
       Валентин уже смотрел на близкий купол. Похоже, этот заместитель 
  в самом деле не только крут, это по его фигуре видно, но и не дурак. 
  Как-то вычислил, где они могут быть, явился сам. Странно, что других 
  не привел. Наверное, других директор направил в другое место... 
       Выстрела все не было, а когда он обернулся, Ермаков прятал 
  пистолет в кобуру. Фред смотрел все так же без страха. Из обеих ног 
  пониже колен вытекали тонкие струйки крови, но заместитель даже не 
  морщился. 
       - Этого волка оставляете в живых? - поинтересовался Валентин. 
       - Да, - кивнул Ермаков. 
       Валентин смолчал, догадывался, а прямолинейный Тарас взорвался: 
  
     - Но... но как же? Он один опаснее целой бригады!.. После того, 
  как мы тут нашелестели... 
       Ермаков скупо улыбнулся: 
       - Доживи до моих лет. 
       Он бросил Хольту медпакет, повернулся и побежал к куполу. Хольт 
  следил за ним налитыми кровью глазами. Русский сделал то, что не 
  позволил бы себе ни один коммандос в мире. Он оставил опаснейшего 
  врага, хотя может избавить себя от опасности одним движением пальца. 
  
     Тарас спросил на бегу: 
       - Зачем? 
       - Что? 
       - Почему американец остался жить? 
       Ермаков бежал с суровым злым лицом, но в серых глазах мелькнула 
  непонятная грусть: 
       - Мы с ним дрались еще в начале восьмидесятых. Даже сходились 
  лицом к лицу... Стреляли один в другого... И что же? Сейчас я нажму 
  курок... и все? Мне кажется, будет пустота, словно я потеряю родного 
  человека. 
       Тарас оглянулся, зябко передернул плечами. Пусть у полковника 
  интеллект и за триста, но с этим интеллектом что-то происходит. 
       - Если случится что-то с вами, - крикнул он на бегу, - он 
  спляшет на вашей могиле! 
       - Скорее всего... Но и ему будет меня недоставать, знаю. 
  

       Глава 52 
  

       Они были за сотню шагов от купола, когда часто и сильно 
  застрочили пулеметы. Град пуль швырнул всех троих на землю. Тарас не 
  удержался и покатился с разбега вперед. За ним сразу потянулась 
  красная дорожка. 
       Валентин открыл огонь еще в падении, он видел как слева от 
  купола брызжет коротким злым огнем, словно там работает 
  электросварка. Ударившись о землю, он не потерял прицел и стрелял до 
  тех пор, пока не кончились патроны. Моментально заменив рожок, со 
  злым удовлетворением заметил как рыло пулемета задралось к небу, а 
  человек уткнулся лицом в землю. Оттолкнув его, второй ухватился за 
  рукояти и развернул в сторону нападающих, Валентин срезал его 
  короткой очередью. 
       Донесся горестный крик Тараса: 
       - Сволочи успели раньше!.. 
       Пули взрывали землю, комочки земли плясали в воздухе как при 
  сильном ливне. Валентин судорожно поливал свинцом купол, его дважды 
  ударило в плечи, рядом мелькнуло лицо Ермакова, кровь стекает по 
  виску, в глазах злость и отчаяние, там не меньше десятка пулеметов, 
  а вон один приподнялся с длинной трубой на плече... 
       Гранатометчик упал на спину, ракета с шипением ушла в небо, 
  оставляя длинный дымный след. 
       - Нам не прорваться! - крикнул Валентин. - Они уже в бункере! 
       Он вскрикнул и ухватился на ногу, но тут же бросил руку к 
  автомату и принялся строчить по замеченным головам. На бедре быстро 
  расплывалось красное пятно, одежда набухла. 
       - Неужели мы отступим? - закричал Ермаков. 
       Валентин впервые слышал страх и отчаяние в голосе полковника. 
  Страх, ибо уэнбэшники непостижимо быстро появились здесь, а значит, 
  в купол уже не прорваться, из бункера их перестреляют легко, но и 
  оставаться здесь на минуту дольше нельзя: те явно уже доложили по 
  рации, что террористы подошли, можно высадить десант сзади или 
  расстрелять их ракетами с воздуха. 
       Тарас все время орал, стрелял без перерывал, за доли секунды 
  менял рожки и снова стрелял. Земля под ним стала красной, а кровавые 
  пятна покрыли его плечи, спину, ноги, даже голову. Судя по 
  выстрелам, два пулемета из класса крупнокалиберных, против них 
  бронежилет третьего класса не выстоит, еще чудо, что десантник жив, 
  а пули его идут точно по огневым точкам. 
       Из десятка пулеметов половина умолкла, но возле самого купола 
  один засел за камнем, строчит упорно, его пули бьют в землю как 
  маленькие гранаты. Валентин перекатился, его рука дотянулась до 
  кейса, мигом привстал уже с гранатометом и нажал курок в тот миг, 
  когда пять пуль крупного калибра ударили в грудь. 
       Ракета угодила в основание камня. В воздух взвились блестящие 
  осколки, части пулемета и клочья красного мяса. Ермаков зарычал и, 
  непрерывно стреляя, пошел вперед. Его шатало, левый бок онемел, руки 
  трясло от непрерывной стрельбы. 
       Тарас лежал, весь изрешеченный пулями. Он принял основной удар 
  на себя, стрелял так, что даже смертельно раненый заставил умолкнуть 
  несколько пулеметов. 
       - Тарас... - прохрипел Ермаков. - Увидимся... 
       Еще двое пулеметчиков упали. Кто-то, не выдержав вида идущего 
  прямо на них окровавленного человека, вскочил и метнулся к куполу. 
  Ермаков сразил его последними пулями, немеющими руками заменял 
  рожок, когда в голове словно взорвалась бомба. Он повалился 
  навзничь, перед глазами мелькнул купол, затем он уставился в синее 
  небо. 
       Кровь хлестала из ран, но в душе все еще клокотала ярость, а 
  мышцы дергались, не веря, что скоро их скует холод. Выполнили все, 
  сделали почти все, и только на самом финише не успели самую малость, 
  проиграли какие-то минуты, а то и секунды... 
       Пулеметы не умолкали, он слышал их смутно, в ушах уже гремели 
  тяжелые водопады, и с каждым ударом затихающего сердца их рев 
  становился все грознее. С неимоверным усилием он заставил себя 
  повернуться. 
       Оставшиеся трое пулеметчиков строчили, но пули шли уже в другую 
  сторону. Оттуда бежал человек огромными как олень прыжками. Он тоже 
  стрелял на ходу. Один пулеметчик дернулся и упал, ствол пулемета 
  задрался, но и человек упал, покатился, но с трудом поднялся на 
  колено и выстрелил. Второй пулемет умолк. 
       - Давай, Дима, - прошептал Ермаков с нежностью. - Только ты, 
  сынок... За тобой, Россия... 
       Он пытался подтянуть к себе автомат, пальцы застыли. Уже 
  угасающим взором он видел как стажер снова выстрелил, сам упал, но 
  пулемет умолк, а стажер пополз к куполу. 
       Правое плечо отзывалось болью при каждом движении. Он полз к 
  куполу, страшась услышать рокот вертолета: те, которые внутри, 
  наверняка вызывают помощь. 
       Из купола кто-то выглянул, винтовка в руках Дмитрия дернулась. 
  Голова исчезла, оставив красное пятно на белом камне. С болью и 
  яростью видел три застывшие фигуры на земле: Ермаков подобрался 
  ближе всех, его лицо с открытыми глазами обращено в его сторону. 
  Валентин не выпускает из рук гранатомет, а Тарас раскинулся в такой 
  луже крови, что она пробивает себя русло для ручейка. 
       Еще трижды он выстрелил, осталось два патрона, но купол вырос, 
  закрывая полнеба, хотя на самом деле возвышается над землей разве 
  что метра на полтора. Прямо перед ним щель, в правом руке уже 
  пистолет, выстрелил на всякий случай, крикнул сорванным голосом: 
       - Вы слышите?.. У меня бомба, мой палец уже немеет давить эту 
  чертову скобу!.. 
       Послышался шорох, из глубины крикнули: 
       - Эй, мы сдаемся!.. Сдаемся! 
       - Сколько вас? 
       - Восемь человек, двое раненых. 
       Дмитрий переждал приступ слабости, крикнул сорванным голосом: 
       - Я тоже ранен... Я не смогу охранять столько... 
       Он чувствовал всей кожей, как там внизу наступила оглушающая 
  тишина, в которой сгущаются злоба, подозрительность, страх, 
  ненависть, снова быстро растущее подозрение... 
       Он вздрогнул, внизу прогремели автоматные очереди. Дважды 
  хлопнули пистолетные выстрелы, затем снова дробный непрекращающийся 
  стук автоматов. Доносились глухо, удавалось различить разве что, что 
  сперва били не меньше, чем из пяти автоматов, затем патроны 
  заканчивались, очереди становились реже, обрывались. Наконец 
  прозвучала длинная очередь, но Дмитрий всей кожей ощутил ее 
  неприцельность и как воочию увидел мертвеющие пальцы, что все еще 
  давят на курок. 
       Не понимая, что там случилось, он сжимал гранату, колебался, 
  когда снизу донесся слабый крик: 
       - Не стреляй!.. Я выхожу... 
       Он подтянул тяжелый как подбитый танк пистолет, повернул ствол 
  к выходу. Другая рука сжимала гранату. 
       В подвале послышался шорох. Он всматривался в темноту, каждое 
  мгновение ожидая услышать выстрел, после чего его тело пронзит 
  короткая острая боль, и надо успеть за это мгновение разжать 
  пальцы... Не сжать еще судорожнее, а именно разжать... 
       Из темноты показались окровавленные пальцы. Затем голова... 
  Человек выползал из подвала, каждая ступенька давалась с неимоверным 
  трудом, он цеплялся руками и подтягивался, за ним тянулись красные 
  полосы. Ноги прострелены, как понял Дмитрий по зияющим красным дырам 
  в пятнистом костюме, 
       Наконец уэнбэшник поднял голову, их глаза встретились. Это был 
  массивный малый с низким лобиком в палец шириной, квадратной 
  челюстью и тупыми свиными глазками. Дмитрий услышал шепот: 
       - Не убивай... Там уже никого... Если тебе нужен тот кейс, 
  возьми... только не убивай. 
       Дмитрий, все еще не веря, бросил ему медпакет, поднялся и, 
  цепляясь за стену, чтобы не свалиться, потащился по ступенькам вниз. 
  Коридор свернул вправо, под потолком светила тусклая лампочка. Дверь 
  в конце коридора распахнута, приближается неровными толчками. 
  Измученное сердце начало стучать чаще. Ноздри раздувались, чувствуя 
  запах свежепролитой крови. Много крови... 
       Он ухватился за косяк, ноги подламывались. В просторном 
  бетонном бункере все забрызгано кровью, словно здесь стая монстров 
  рвала людей на части и бросалась окровавленными кусками в стены. На 
  полу в жутких позах девять человек... нет, девять трупов. Лица 
  перекошены, зубы оскалены, в глазах так и осталась злоба последнего 
  страшного боя, всех против всех, потому что проклятый русский 
  страшится взять в плен десятерых, но одного - рискнет, так что шанс 
  остаться в живых только у одного... 
       - Господи, - прошептал Дмитрий, - пауки в банке... Как же 
  можно... 
       Кейс сиротливо лежал в углу. На поверхности едва заметные 
  царапины от пуль. Дмитрий прошел по лужам крови, в спине кольнуло и 
  что-то оборвалось, когда нагнулся и ухватился за ручку. Тяжесть 
  заставила сжать зубы. Тихонько подвывая, он потащился наверх, 
  чемодан выворачивал суставы в плече. Каждая ступенька вздымалась как 
  горный уступ, он заволакивал тяжелое тело как мешок свинца, а 
  чемодан разрывал его тело надвое. 
       Перед выходом отдохнул, взял пистолет в правую руку. Пальцы 
  совсем занемели. Поднял чемодан, закрывая им левую сторону груди, и 
  шагнул в яркий солнечный мир, готовый отвечать на выстрелы. 
       Уэнбэшник сидел, прислонившись спиной к камню, желтый как 
  старый воск. Его пальцы безостановочно перетягивали бинтом ноги. 
  Глаза расширились в страхе, увидев пистолет, но Дмитрий сунул за 
  пояс и заставил ноги двигаться в сторону дороги. 
  

       Глава 53 
  

       Дорога открылась ровная и широкая, идеально гладкая, словно это 
  не далекое провинциальное шоссе, а подготовленная к визиту 
  президента. В голове стучало, каждый шаг отдавался болью во всем 
  телом. Он чувствовал как кровь струится из плеча, бока, в кроссовках 
  хлюпает. 
       Приближающийся рокот заставил взглянуть на шоссе, а уже потом 
  вверх. В его сторону быстро шел тяжелый армейский вертолет. В 
  проемах виднелись крупнокалиберные пулеметы на турелях, головы в 
  зеленых шлемах. 
       Ноги подкосились, он упал, а с вертолета открыли огонь по 
  одиноко бредущему человеку с кейсом и винтовкой. Два патрона, 
  напомнил себе. Два. 
       Вертолет шел по косой дуге в его сторону. Вскинув винтовку, 
  почти сразу нажал на спуск. Землю рядом с ним вздыбило как плугом, 
  резкий толчок в грудь, резкая боль, но сцепил челюсти намертво, 
  заставил себя стоять, поймал в прицел вертолет... в последний миг 
  сместил на пулеметчика, выстрелил, ибо вертолет, потеряв управление, 
  быстро шел вниз. 
       Слабость заставила его опуститься на колени. Потом завалился на 
  бок, вскрикнул: острый бок кейса уперся в разбитое пулей ребро. 
  Вертолет удалось выровнять перед самой посадкой, но грохнулся 
  тяжело, сломал лапы и завалился на толстый бок. Фигуры в зеленых 
  пятнистых костюмах выскакивали как муравьи из банки. Он выпустил по 
  ним всю обойму. Беречь патроны нет смысла, выскочившие укроются за 
  насыпью, там целая гряда, он тоже упал за камнем, но его положение 
  безнадежно, даже не будь ранен и будь у него сколько угодно 
  патронов... 
       Как дело решенное, он набрал заученный код. Крышка кейса не 
  подскочила, но чуть дрогнула. Поддев ее пальцами, поднял, тугую и 
  застывшую за полтора десятка лет. От бортика до бортика, не оставляя 
  ни миллиметра свободными, плотно прижались друг к другу стальные 
  цилиндры, провода, механические взрыватели, которые видел только в 
  музее. Но по спине прошла жутковатая волна страха, нервами ощутил: 
  древний заряд жив, способен выжечь землю на полмили во все стороны, 
  а вверх подняться на десятки миль страшным оранжево-багровым грибом 
  и накрыть смертоносной тенью половину этого штата... 
       - Будь ты проклята, - прошептали его полопавшиеся от 
  внутреннего жара губы. - Быть ты проклята, последняя Империя... 
       Он сбросил колпачок защиты, опустил палец на черную кнопку, 
  которую почему-то упорно называют красной. Издали донесся шум 
  работающего мотора, крики. 
       К линии огня мчался старенький джип с открытым верхом. За рулем 
  сидела, вцепившись в баранку, молодая девушка. Ветер трепал ее 
  распущенные волосы ярко пшеничного цвета. Рядом с нею стоял, держась 
  за раму, с красным как помидор лицом мужчина и огромным вислым 
  животом, У него ярко горели на солнце ярко-красные волосы, которые 
  принято приписывать выходцам из Ирландии. Дмитрий рассмотрел 
  разинутый в крике рот, но ветер относил слова. Судя по жестам, он 
  требовал чтобы стрельбу прекратили или перенесли подальше от их 
  пастбища. Похоже местные фермеры всю эту стрельбу и падающие 
  вертолеты посчитали простыми учениями... 
       Дмитрий свирепо ухмыльнулся разбитым о камень ртом. На землях 
  Империи так долго не лилась кровь, что в голову не приходит, что и 
  здесь можно устроить то, что они устраивают в России. 
       За спиной толстого фермера, в кузове, застыли два молодых 
  парня, настолько похожие, что любой назвал бы их братьями, а 
  толстяка - их отцом. 
       Фигура в зеленом комбинезоне приподнялась, махала им руками, 
  приказывая убираться. Но глава семейки фермеров лишь кивком велел 
  девушке повернуть, чтобы не приближаться к опасным людям, но зато 
  чтобы они услышали его вопли о правах граждан. Дмитрий снова не 
  уловил слов, красная рожа фермера стала устрашающе багровой, он 
  орал, летели слюни, размахивал руками, а толстое как у коровы брюхо 
  колыхалось. 
       Машина пошла по дуге, медленно сбрасывая скорость. Дмитрий 
  видел как человек в зеленом кивнул своим людям, те взяли наизготовку 
  карабины. Фермер замер с открытым ртом, потом как мешок плюхнулся на 
  сидение, толкнул девушку. Она послушно и с явным облегчением начала 
  разворачивать машину. 
       Карабины опустились, Дмитрий почти слышал нервные смешки 
  солдат. Теперь уже все снова смотрели в его сторону, террорист 
  опаснее, только Дмитрий успел заметить как джип развернулся, у 
  ковбоистых парней у руках появились длинные широкие трубы. Почти тут 
  же оттуда с грохотом вырвались струи огня. 
       Парней отшвырнуло на сидение джипа. Огненно-дымные струи в 
  считанные доли секунды дотянулись до укрытия унбэшников. Раздался 
  тяжелый грохот, земля задвигалась. Взлетели камни, куски 
  окровавленного мяса, одновременно поднялся столб земли, словно в 
  окоп угодила авиационная бомба. Дмитрий видел как третий сверкающий 
  снаряд, оставляя дымный след, мгновенно пересек пространство и 
  ударил в живот офицеру. Во все стороны брызнуло розовым, закрыв этой 
  пленкой полмира. Да еще оторванная по локоть рука с зажитым 
  пистолетом взлетела высоко вверх и упала в двух шагах от Дмитрия. Он 
  отчетливо видел красивые ухоженные ногти, часы в дорогом браслете, 
  но вместо локтя торчал грубо срезанный кусок красной пористой кости. 
  
     Фермер и девушка, стоя во весь рост, прицельно стреляли из 
  тяжелых автоматов. Толстые стволы дергались, сверкающие на солнце 
  гильзы красивым каскадом летели им на головы. Оба ковбоя выпустили 
  еще по две ракеты, и тут же, швырнув на землю гранатометы, 
  выпрыгнули из джипа и побежали к Дмитрию. 
       Новые взрывы колыхнули землю. Дмитрий стискивал зубы, в ушах 
  звон усиливался, а силуэты бегущих к нему парней расплывались, 
  двоились, даже исчезали... 
       Он прокричал хрипло: 
       - Не приближаться!.. Стоит мне сдвинуть палец... 
       Как из тумана донесся торопливый голос на чистом русском языке: 
  
     - Не отнимай, держи. Но с минуты на минуту здесь будет вся их 
  армия. Позволь только тебя перевезти... 
       Он смутно чувствовал как мир колыхнулся, голову поддерживают 
  сильные руки, на груди трещит рубашка, в руку кольнуло, затем укол 
  посильнее в шею, и еще один прямо в грудь. 
       Фред с туго перевязанными ногами полулежал в кресле. Он 
  чувствовал мелкую тряску, хотя кузов поставлен на особые рессоры и 
  подвески, управляемые мощным компьютером. В маленьком вагончике, где 
  располагался его оперативный штаб, кроме него были только майор 
  Гаррисон и капитан Петерсон. Заменить ни одного не удавалось: в 
  верхах заподозрили, что он дискриминирует сексуальные меньшинства, и 
  оба бездари остались по распоряжению сверху. Теперь эти два ублюдка 
  готовы совокупляться у него прямо на глазах, и нечего не оставалось 
  делать, как отворачиваться. 
       Чтобы не видеть их слащавых взглядов, которые бросали друг на 
  друга, а порой и на него, он неотрывно смотрел в монитор. Операцию с 
  ядерной бомбой у него забрали в то время, когда он раскрыл все карты 
  русских и уже собирался их дожать, теперь это в руках УНБ, а ему 
  напомнили, что захваченный террористами танкер уже подошел к берегам 
  Англии и остановился. Террористы чего-то ждут, но чего? 
       В сером пространстве моря и такого же серого неба подчеркнуто 
  белый танкер выделялся как аристократ в деревне. Фред ожидал, что он 
  остановится посреди Ла-Манша, так выдвинет окончательные условия... 
  или рванет, но случилось намного хуже, намного... 
       Танкер вошел не в Ла-Манш, а в залив Литтл-Минч. Он нагло и 
  вызывающе остановился у берега прямо перед американскими военными 
  базами, а их там только военно-морские - четыре, и две 
  военно-воздушные. 
       Он стоял огромный настолько, что был заметен и без специального 
  увеличения. Еще на экране было видно светящимися разноцветными 
  точками подлодки, что окружили опасный груз на глубине, там 
  коммандос все еще разрабатывают планы захвата 
       - Обманули, - прорычал Фред. - Обманули, как... как не знаю, 
  кого! Они с самого начала собирались взорвать. 
       Вместо окон в передвижном штабе были многочисленные телеэкраны, 
  сверхплоские, сейчас оттуда на него смотрели кто с ожиданием, кто с 
  неприязнью, кто с надеждой - сам директор ФБР, директор ЦРУ, 
  советник президента по национальной безопасности. 
       - Безумцы, - сказал Голдбрайт. - Они не отделаются каторгой! Мы 
  можем потребовать смертного приговора! 
       Фред покосился на него, вздохнул и промолчал. А Голдшеккель, 
  директор ЦРУ, сказал предостерегающе: 
       - Господа, рано поддаваться панике. Они блефуют. Ведь если 
  взорвут танкер, сами погибнут в озере горящей нефти. Они это знают. 
  Нет, просто стараются выжать с нас больше. 
       Фред поморщился, тряску не чувствуют приборы, но ощущают его 
  простреленные ноги, почти выкрикнул: 
       - Они взорвут! 
       - Вы готовы расстаться с погонами, - спросил Голдшеккель резко, 
  - если русские попросту блефуют? 
       Фред заколебался, но отступать поздно, на него смотрят со всех 
  сторон, но все равно можно отступать... но неожиданно перед 
  внутренним взором встало лицо русского полковника, его суровое и 
  вместе с тем отчаянные глаза, лица его спутников, что дышали отвагой 
  и чем-то давно забытым, но странно тревожащим, как воспоминание 
  крови о дальних морях и черных пиратских флагах. 
       - Кладу свои погоны, - ответил он неожиданно для себя, - и 
  должность против одного вашего доллара! Они взорвут танкер, даже 
  если пообещаете им золотые горы. 
       Во взглядах с экранов, бросаемых в его сторону украдкой, он 
  видел опасение и непонятный страх. Они смотрят на него, понял он 
  вдруг, как на этих же страшных и непонятных русских. 
       А благожелательный директор ФБР, занявший эту должность 
  благодаря общему с президентом любовнику, сказал обеспокоено: 
       - У меня есть хороший психоаналитик. Могу порекомендовать. 
       - Да пошел он... 
       Фэбээровец покачал головой: 
       - С вами что-то происходит. Для цивилизованного человека вы 
  слишком подвержены... риску. Обязательно покажитесь, пройдите 
  психотерапию. 
       - И стать как все? - спросил Фред горько. - А если я прав? 
       Фэбээровец сказал обеспокоено: 
       - Это значит лишь, что у вас мышление становится несколько... 
  нецивилизованное. Если вы способны настолько хорошо понимать 
  террористов... Нам лучше не опускаться до их дикости. Даже если это 
  принесет некоторые временные преимущества! А так это чревато... 
       Не слушая журчащий голос, Фред сказал внезапно: 
       - Я даже могу сказать точно, когда они взорвут. 
       На него посматривали с неприязнью, но никто не слушал. А он сам 
  подумал, что его предположение слишком дико, чтобы высказывать 
  вслух. Но если террористы все еще не взорвали танкер, значит, они 
  чего-то ждут. Эти олухи все еще надеются, что террористы пытаются 
  выторговать что-то еще. На самом деле они просто ждут, когда 
  сменится ветер. 
       Он посмотрел на монитор, где постоянно шла сводка погоды. Вчера 
  сильный ветер дул от берега, с утра задул вдоль пролива. А сейчас 
  уже меняется, начинает дуть в сторону берега... 
       И тогда, сказал он себе мысленно, сам холодея от страшной 
  догадки, они взорвут. Чтобы вся масса сырой нефти обрушилась на 
  берега Англии, наиболее верной союзницы США. Это будет паралич всей 
  экономики, и без того нестабильной: на очистку уйдет два-три года, 
  придется бросить на уборку всю армию, все это обойдется в два-три 
  миллиарда долларов, а такое потрясение тщательно сбалансированная 
  экономика не выдержит... Даже если США одолжит... или даже даст 
  безвозмездно, во что поверить трудно, но это будет удар страшной 
  силы. 
       А моя страна денег не даст, сказал он себе. Похоже, другая 
  группа задумала что-то не менее зловещее. 
  

       Глава 54 
  

       Филипп вышел на палубу, за ним появились Слава, Борис, затем 
  все остальные катакомбники. Только Василий на всякий случай остался 
  внизу с пальцем на кнопке. 
       Хмурое небо неожиданно посветлело, стало почти синее, хотя и с 
  грязно свинцовым оттенком. Филипп взглянул вверх, вскинул левый 
  кулак, а ребром правой постучал по бицепсу. 
       Слава засмеялся: 
       - Они не понимают! Им надо показывать средний палец. 
       - Поймут, - ответил Филипп недобро. - Мы их научим себя 
  понимать. 
       А Борис сказал весело: 
       - Что палец... Вот так им в задницу, по-русски! 
       Они щурились, смотрели на серые тяжелые волны. Филипп 
  повернулся к Славке, мгновение смотрели друг другу в глаза, молча 
  обнялись. К ним шагнул Борис, обнял обоих за плечи. 
       За тысячи миль Гольдшеккель спросил нервно: 
       - Что они делают?.. Это у них не... 
       - Нет, - ответил Фред резко. - Помолчите со своими сексуальными 
  штучками. 
       Гольдшеккель выпрямился, сказал угрожающе: 
       - За это я могу и привлечь, мистер Холт. Ваши высказывания 
  противоречат нашим конституционным свободам. Да, я гомосексуалист, и 
  если вам это не нравится, то катитесь в Россию... 
       Генерал Корвин, фэбээровец, прервал резко: 
       - Тихо! Что за ритуал? 
       Фред молча смотрел на экран. На палубе танкера каждый террорист 
  снимал с шеи нательный крестик, целовал и передавал другому. Делали 
  все необычайно торжественно, высокая оптика хорошо передавала 
  просветленные лица. Смертельно усталые, они словно бы зачерпнули 
  дополнительные силы, двигались уверенно, спины выпрямлены, в каждом 
  чувствуется гордость, словно родился и прожил герцогом, а то и 
  наследником престола. 
       - Сейчас бы работу снайперам, - прошептал Гольдшеккель. 
       - Один остался внизу, - предостерег Фред. 
       - Может быть, заболел и без сознания? 
       - Идти на риск надо было раньше, - сказал Фред с горечью. - А 
  сейчас только ребят своих погубим... 
       - Почему так уверены? 
       - Сколько надо времени, чтобы коммандос высадились на танкер? 
       - Восемь минут, - ответил советниц по национальной 
  безопасности. - Может быть, даже уложатся в семь. 
       - А им нужно три минуты, - ответил Фред тихо, - чтобы допеть... 
  
     - Допеть? 
       - Смотрите на экран. 
       Филипп с гордостью посмотрел на измученные, но счастливые лица 
  друзей. Все обнялись за плечи, и потому что так из рук в руки по 
  кругу переливалась общая мощь, распределяя силы на всех поровну, и 
  потому что все ослабели настолько, что подкашивались ноги. 
       - Мы это сделали, - сказал он сиплым голосом. - Ни 
  правительство наше, ни армия, ни политики... никто не смог надрать 
  Империи задницу! А мы, катакомбники, это сделали. Теперь о нас не 
  просто узнают... Катакомбную церковь начнут уважать. С нею начнут 
  считаться, други мои. 
       Славка вскинул голову, внезапно запел сильным чистым как 
  фанфары голосом: 
       - Наверх вы, товарищи, все по местам! 
       Последний парад наступает. 
       Врагу не сдается наш гордый "Варяг", 
       Пощады никто не желает... 
       Остальные подхватили охрипшими от бессонницы голосами. Пять 
  сильных мужских голосов звучали сурово, старая песня ожила понеслась 
  по всему миру, кто-то начал тихонько подпевать и в других странах, 
  лица террористов видели многие и слышали многие, кто-то просто 
  шевелил губами, потому что они дрожали, а на глаза наворачивались 
  слезы. 
       Лицо Гольдшеккеля медленно белело. Фред поймал на себе искоса 
  брошенный ненавидящий взгляд. Если бы не высовывался, не доказывал, 
  что террористы доведут танкер до берегов Англии и там взорвут, с 
  директора ЦРУ бы спросили меньше, а так возьмут за жабры: почему не 
  прислушался к своему вице-директору? 
       Внезапно Гольдшеккель ухватил микрофон: 
       - Операцию разрешаю!.. Поторопитесь!.. Разрешаю! 
       Фред вскочил: 
       - Это безумие! Вы только погубите наших коммандос. 
       - Замолчите, вы... 
       На пульте замигали огоньки, видно было как сразу несколько 
  групп захвата двинулись к танкеру. Со стороны французского берега 
  двигались четыре группы на миниподлодках, юрких и маневренных, со 
  стороны Англии - три, тоже на таких же скоростных, что входили в 
  войска специального назначения. 
       Фред стиснул зубы, стоя смотрел на экран. Люди все еще пели, 
  потом тот, который вел переговоры, что-то коротко сказал в микрофон. 
  Несколько долгих мгновений все эти мужчины просто стояли обнявшись, 
  ждали, затем Фред увидел как вспучилась палуба танкера, словно 
  изнутри рвался наружу огромный пузырь. Люди не успели рассыпаться, 
  когда палуба лопнула как гнилое полотно, изнутри вырвался столб 
  огня. 
       Все успели увидеть как взметнулась черная стена, затем экран 
  весь стал черным с багровыми блестками. 
       Кто-то вскрикнул в ужасе: 
       - Боже!.. Это же нам чистить берега на десяток лет!.. И в два 
  миллиарда долларов не уложиться... 
       Гольдшеккель простонал: 
       - Это же сегодня же... в парламенте Англии потребуют убрать 
  наши базы!!! 
       Советник по национальной безопасности сказал мертвым голосом: 
       - Если бы только в Англии. И в других странах могут... А то, 
  дескать, хрен знает что эти чокнутые русские подорвут у наших 
  берегов в следующий раз... Могут что-то и похуже. 
       Фред скрипнул зубами. А что только что по дурости погибли все 
  семь групп антитеррора, никто и не вспомнил. Ничего, это им вспомнят 
  на слушаниях сенатской комиссии. 
       Мощная взрывная волна со страшной силой ударила Филиппа снизу, 
  смяла, изломала кости, расплющила. Он чувствовал как стена огня 
  слизнула с головы волосы, одежда вспыхнула и сгорела, потом его 
  забросило в поднебесье, а кожа трещала как мясо на сковороде и 
  обугливалась. 
       И все-таки сознание еще не покинуло: мир вертелся, но на месте 
  длинного как колбаса танкера сейчас расплывалось черное пятно. 
  Танкер разорвало на части, а на корме, откуда швырнуло взрывом, 
  полыхало злое гудящее пламя. 
       Холодный ветер как наждаком сдирал покрытую волдырями кожу, 
  обувь горела, он увидел быстро приближающиеся волны, серые и тяжелые 
  как бетон. Тело напряглось, удар, он вскрикнул от нового всплеска 
  дикой рвущей тело боли, закашлялся от ледяной воды, в мозгу 
  мелькнула угасающая мысль: мы это сделали! Получи, проклятая 
  Империя... 
       
     Небольшая подлодка войск специального назначения уже не кралась 
  по Ла-Маншу, а развернулась и быстро шла к берегу. В тесный отсек 
  протиснулся низкорослый, но крепкий немолодой майор. Мокрая одежда 
  прилипла к телу, стали видны широкие пластины груди и выпуклые 
  бицепсы. Оставляя за собой мокрые следы, он подошел к 
  приспособленной под стол раскладной широкой доске. Страшно обгорелый 
  человек в лохмотьях такой же мокрой одежды лежал недвижимо. Лицо 
  незнакомца в страшных волдырях, кое-где даже черное, в воздухе запах 
  горелого мяса. 
       - Не выживет? - спросил майор. 
       Второй, тоже в одежде коммандос, но со значком медика, пожал 
  плечами: 
       - Под одеждой сгорело не так сильно. Парень молодой, шансы 
  есть. Что будем делать? 
       Мужчина внимательно посмотрел на обгорелого человека. В глазах 
  было колебание. 
       - Никто не видел, как подхватили? 
       - Только наши. 
       - Хорошо, - кивнул майор. - Если помрет, передадим Империи - 
  это наш долг союзников по НАТО. Если выживет... тайно переправим на 
  родину. Это наш долг перед нашей Францией. 
       Лейтенант кивнул. В темных глазах было восхищение майором. Губы 
  шелохнулись, словно хотел добавить и про остальные страны, еще не 
  захваченные Империей, но смолчал: слишком высокопарно, а усилиями 
  имперской пропаганды высокие слова давно стали предметом насмешек. 
  

       Глава 55 
  

       Сквозь забытье Дмитрий чувствовал, что его везут на машине, 
  затем выносят на руках, снова тряска на машине, а сзади грохает и 
  тут же догоняет жаркая волна, пахнущая бензином и горелой резиной. 
  слышится глухой взрыв,, словно всякий раз машину не только меняют, 
  но и сжигают. На короткое время впал в забытье, а когда очнулся, над 
  ним наклонился хмурый немолодой человек. Огромный живот исчез, как и 
  ярко-красные волосы. Зато лицо показалось знакомым. 
       Волна животного страха прошла по телу, он прошептал: 
       - Бомба... Что с бомбой? 
       - Ты остановил отсчет, - сказал незнакомец на чистейшем 
  русском. Настоящем русском, в котором рождаются, а не выучивают в 
  разведшколах. - Не дергайся, не дергайся! Она здесь. В любой момент 
  можешь запустить... 
       Дмитрий видел большие внимательные глаза, в руку кольнуло, Он 
  скосил глаз и увидел как девушка с пшеничными волосами вытаскивает 
  из его вены длинную иглу шприца. 
       - Ты потерял ведро крови, парень, - продолжал человек. - Но, 
  еще не выполнил задание. Так что соберись. 
       А девушка сказала язвительно: 
       - А тогда и помирай, не жалко. 
       Тело занемело, но в нем, как в дереве, скреблись жуки, личинки, 
  носились муравьи и кусали все, что могли. Страшный зуд терзал всю 
  тело: явно сразу же накачали лекарственной гадостью, чтобы быстрее 
  заживало в бессознательном, но сейчас этот велел вкатить 
  взбадривающее: долг есть долг. 
       Дмитрий с трудом повернул голову. Шея трещит, словно 
  отмороженная. Рядом на сидении покачивается исцарапанный еще больше 
  кейс, Мужчина, который придерживает его рукой, незнаком, но все 
  время кажется, что где-то видел. И чем-то он очень похож на 
  Ермакова. 
       Девушка сказала успокаивающе: 
       - Лежи-лежи. У тебя восемь сквозных ранений в голову. Но мозг 
  не задет. 
       Мужчина смотрел с явным интересом: 
       - Ты профессионал, но рисковал, рисковал... Почему не отпустил 
  кнопку? Уэнбэшники могли расстрелять и своих, тогда бы добраться до 
  ядерного рюкзака. 
       Дмитрий шелохнул мертвыми губами: 
       - Я... чувствовал... своих... 
       Перед глазами промелькнули мертвые тела друзей, дыхание 
  участилось, он слышал как страшно скрипнули его зубы. Девушка 
  переменилась в лице, ее белые руки мелькнули как взлетающие птицы, 
  прохладные ладони прижали его голову к подушке. Мужчина кивнул, 
  внимательные глаза не отрывались от бледного как воск лица молодого 
  парня: 
       - Своих?.. Гм... Ладно, говорить можешь? 
       Дмитрий ощутил нечто странное, но от этих людей не веяло 
  враждой, хотя и был некий странный оттенок в чувствах. Очень 
  странный. 
       - Это должен я?.. 
       - Ты, - ответил мужчина. 
       - А вы не... 
       - Это было твое задание, - ответил мужчина. - Ты остался один. 
  Но за тобой - твоя страна. 
       Не наши, пахнуло страхом. На миг чувство страшного одиночества 
  и беспомощности накрыло с головой. Он с трудом поднял голову. В 
  глазах мужчины и женщины прочел сочувствие и понимание. 
       - Сейчас... - прошептал он. - Сейчас... 
       Запахло горячим куриным бульоном, девушка протянула чашку. 
  Дмитрий пытался поднять забинтованные руки, не смог, чашка 
  придвинулась к его губам. Он заставил сомкнутые челюсти разжаться, 
  глотнул. По пищеводу прокатилась горячая волна. Страшная слабость в 
  теле оставалась, но он чувствовал, что дубовая кора во рту размякла. 
  
     Мужчина вытащил из нагрудного кармана плоскую коробочку 
  телефона: 
       - Набирай. Звонок перехватить невозможно. К тому же постоянно 
  перемещаемся. 
       - Где мы? 
       - Въезжаем в Нью-Йорк. 
       Дмитрий вздохнул, посмотрел на мужчину. Тот отвернулся. Дмитрий 
  негнущимся пальцем тронул три кнопки, четвертая расплывалась, в 
  черепе возник холодок: а не перепутал ли, в самом ли деле эта, 
  Ермаков заставил всех затвердить этот номер, но он, Дмитрий, после 
  такого удара по голове... 
       Мужчина спросил, не поворачиваясь: 
       - Какую цифру не вспомнишь? 
       - Четвертую, - буркнул Дмитрий. 
       - Девятка, - сказал мужчина тут же. - А дальше три, шесть, 
  восемь... 
       - Знаю, - буркнул Дмитрий. Как можно быстрее набрал остальные 
  цифры. - Алло!.. Мне мистера Гольдшеккеля. Кто говорит?.. Говорит 
  бомба, которую вам захватить не удалось. И которая сейчас в 
  Нью-Йорке. 
       Слышно было как перещелкивались тумблеры. Он буквально 
  чувствовал как огромная армия технических специалистов сейчас 
  прислушивается к его голосу. Одни пытаются как можно быстрее 
  установить откуда говорит, другие вслушиваются в интонации, чтобы 
  сразу выдать рекомендации как с ним разговаривать, в каком тоне, что 
  обещать и как обойти. 
       Трубку взяли через пять секунд. Уверенный голос произнес: 
       - Гольдшеккель на связи. Кто говорит? 
       - Вы уже знаете, - отрезал Дмитрий. - Не тяните время. Даю 
  всего два часа. За это время должно прозвучат сообщение вашего 
  правительства, что отзываете ваших людей с Байкала. Все поняли? 
       Голос прозвучал с задумчивой интонацией: 
       - Бомба при вас? 
       - И взорвать ее проще простого, - ответил Дмитрий. - Я хотел 
  ее... на вашем озере Гурон. Или на Онтарио. Чтобы, значит, если 
  специалисты по озерам, чтоб занимались своим. Но сейчас думаю, а 
  почему не рвануть прямо сейчас? В Нью-Йорке? 
       Сила ускорения прижала спиной, потом чувствительно завалила 
  влево. Автомобиль неторопливо разворачивался, ничем не выделяясь из 
  потока двух миллионов машин. Светловолосый, как и девушка, техник 
  вскинул руку в жесте, который Дмитрий понял безошибочно: глушаки 
  работают безотказно, их пока еще не засекли. 
       У Кречета в кабинете за его длинным как беговая дорожка столом 
  на этот раз было пусто, только трое из министров сверяли бумаги, да 
  в уголочке у самой двери скромненько примостился Егоров. Он явно 
  чувствовал себя неловко как в кабинете президента, так и в 
  цивильном, когда вместо подтянутого и налитого силой кадрового 
  военного видит в полированной поверхности стен штатского, каких пруд 
  пруди. 
       Кречет прислушивался к доводам министров, краем глаза 
  поглядывал на экраны, иногда поднимался и нервно мерил шагами 
  кабинет. 
       Егоров хмурился, поглядывал то на часы, то на экран монитора. 
  По первому каналу шла глупейшая игра, часто прерываемая рекламой 
  перхоти, зато на Си-Эн-Эн изображение перуанских пейзажей дрогнуло, 
  прервалось. На экране появилось хорошенькая дикторша. Бровки ее 
  поднялись на середину лобика, а голосок дважды дрогнул, когда быстро 
  начала зачитывать с поданной ей бумажки: 
       - Экстренное сообщение! Только что президент Соединенных Штатов 
  сделал сенсационное заявление. Группа технических советников, что 
  высадилась в районе озера Байкал, будет эвакуирована сегодня же. За 
  ними уже высланы вертолеты. Правительство Соединенных Штатов 
  обратилось к правительству России за разрешением беспрепятственного 
  вывоза с территории России этих советников. Пока неизвестно, чем это 
  вызвано и почему такая спешка. Есть мнение, что в сенате победила 
  партия, которая настаивает на более медленных темпах экспансии 
  свободы и общечеловеческих ценностей, ибо эти незыблемые права 
  должны приходить к уже подготовленным людям... 
       Кто-то вздохнул громко и облегченно, Яузов от избытка чувств 
  ругнулся. Кречет растянул губы в хмурой усмешке. Это было 
  неожиданно, как если бы из грозовой тучи внезапно проглянуло умытое 
  ливнем солнышко. 
       Экран вспыхнул и погас, только светлая точка некоторое время 
  медленно угасала в центре. 
       Яузов сказал наставительно: 
       - Они любое поражение подают как свою победу. Нашему бы 
  министру культуры такой язык... 
       Коломиец вспыхнул, благородное лицо пошло некрасивыми пятнами: 
       - Врать нехорошо! Все равно правду узнают... 
       Яузов фыркнул: 
       - Как? Признаемся, что шантажировали их бомбой? Не смешите. 
  Наши демократы нас же закидают тухлыми помидорами. 
       Кречет прошелся по кабинету задумчивый и хмурый. В кабинет без 
  стука вошел Забайкалов, усталый, с мешками под глазами, но со 
  сдержанной улыбкой на морде старой мудрой жабы. Кречет развернулся к 
  нему всем корпусом. 
       Забайкалов швырнул на стол папку. Выдвинулись бумаги с грифами 
  высшей секретности. 
       - Проект утрясли окончательно, - сообщил он. - Долго мусолили. 
  Я им все намекал, что технические советники на Байкале долго не 
  удержатся, но мне не верили. Я сейчас, когда по Си-Эн-ЭН шарахнули 
  такое... гм... эти прожженные волки что-то учуяли. Чтоб Империя да 
  вдруг отступила?.. Это не Гаити, откуда взять нечего. Словом, вот 
  все подписи, чернила еще не высохли. 
       Коломиец спросил непонимающе: 
       - Что, уже договор? 
       - Проект договора, - поправился Забайкалов. - Из СНГ 
  окончательно вышла Украина, зато присоединяются Иран, Ирак, Ливия, 
  Югославия... А еще ряд стран изучают проект, прикидывают, 
  колеблются. 
       В тесном кузове кроме него находились мужчина и женщина, он 
  явно скандинавского типа, таким он представлял викингов, а женщина 
  миниатюрная и рыжеволосая, на лице россыпь веснушек. Чем-то они 
  похожи, Дмитрий все пытался понять, что же за странное чувство они у 
  него вызывают, почему кажутся похожими настолько разные по внешности 
  люди. Он сам не помнил, почему у него вырвалось: 
       - Моссад?.. Отряд "кидон"? 
       Мужчина и женщина переглянулись, и только теперь Дмитрий 
  сообразил, где он видел этого человека. Хоть мельком, в полутьме, но 
  эти холодные голубые с льдинками глаза встретишь не часто. Мужчина 
  ответил: 
       - Сам понимаешь, ответа не будет. Но, хотя я не эмпат, вижу по 
  твоему честному лицу все, что о нас думаешь. Но какие бы у нас не 
  были счеты... лучше оставить в прошлом. Теперь другой мир. В том, 
  старом, где мы грызлись, еще не было Империи. 
       А девушка сказала негромко, но с ненавистью: 
       - И стена Тьмы еще не подступила так близко. 
       Дмитрий пробормотал, чувствуя как под ним рушится земля: 
       - Черт... никогда бы не подумал, что буду вытаскивать из тюрьмы 
  жида! 
       - Тебе сколько лет? - спросил мужчина покровительственно. 
       Дмитрий понял, отмахнулся: 
       - Неважно. Но все-таки... Империя - это ж ваша... ну, дойная 
  корова! 
       - Пусть ею и остается, - ответил мужчина жестко. - Но когда эта 
  дойное, но бодливое животное придет в наши земли, Израиль не устоит. 
  У нас тоже немало таких, кто с охотой отречется от строгих законов, 
  кто уже ест свинину и трахается с животными. Им уже удалось 
  отстранить Хайме Миллера, а он был вице-премьером! Жизнь имперцев - 
  это наркота, которую стоит пару раз попробовать... Увы, мы... тоже 
  не железные. Если Тьме отдать Байкал, завтра сама возьмет Сибирь, а 
  послезавтра придет и к нам. Лучше остановить ее там, в России. 
       Девушка положила ладонь на лоб Дмитрию. Спасительно прохладная, 
  она вбирала в себя жар. Кончиками пальцев попыталась надвинуть ему 
  веки на глазные яблоки, но Дмитрий покачал головой. 
       - Спи, - сказала она тихо. - Ты очень слаб. 
       - Ни хрена, - ответил Дмитрий, он чувствовал, его тело живет не 
  только благодаря уколам: на победителях даже тяжкие раны заживают 
  быстрее царапин на побежденных. - А чемоданчик к рукам приберете? С 
  евреями надо уши на макушке. 
       Девушка улыбнулась, а в глазах мужчины уловил сдержанное 
  одобрение. 
       - Это твой рюкзак, - сказал он, называя бомбу юсовским 
  термином. - Мы не Империя, на чужое рот не разеваем. А ты и сам 
  распорядишься. 
       - Да уж как-нибудь, - пробормотал Дмитрий с огромным 
  облегчением. Могли ж отнять бомбу... Что за евреи пошли. - Но раз уж 
  вы такие лаптеватые.. то могу на вас рассчитывать и как-нибудь при 
  случае? 
       Мужчина скупо улыбнулся: 
       - При случае - можно. 
       Их глаза встретились. Оба понимали, что этих случаев будет 
  немало.  
  

  
Цикл "Русские идут" Ярость
  Империя Зла
  На Темной Стороне
  Труба Иерихона 

  Книго
  




        

            
[X]