Йозеф Несвадба.

Рассказы

Мозг Эйнштейна

Смерть капитана Немо

Смерть Тарзана

Последнее приключение капитана Немо

По следам снежного человека

Идиот из Ксенемюнде

Ангел смерти

Голем-2000

    Йозеф Несвадба.

    Мозг Эйнштейна

   -----------------------------------------------------------------------

   Сборник "Чешская фантастика". Пер. с чеш. - Р.Разумова.

   & spellcheck by HarryFan, 27 August 2000

   -----------------------------------------------------------------------

   - Положение  чрезвычайно  серьезное,  -  заканчивая  свое  выступление,

говорил академик Кожевкин. - За  несколько  предыдущих  поколений  техника

освободила человечество от тяжелого труда, голода и войн, открыла ему путь

в космос. Я еще помню времена, когда для технических  институтов  отбирали

только лучших из  лучших,  когда  изучение  техники  было  мечтой  каждого

молодого человека. А теперь? Молодежь теряет интерес  к  нашей  науке,  ее

перестали привлекать физика, математика,  химия.  У  нас  в  Алма-Ате  все

меньше и меньше молодых людей поступает в технические  учебные  заведения.

Возникает  угроза,  что  через  несколько  лет  нам  придется   ограничить

количество  исследуемых  научно-технических  проблем  и  сократить   число

институтов. Такое положение недопустимо. Машины не  могут  работать  сами,

заботиться о человечестве  без  наблюдения  человека.  Необходимо  принять

энергичные меры!

   Мы похлопали академику, и он сел.

   - У нас в Торонто дело обстоит, пожалуй, еще хуже, - сообщил  профессор

Кларк Смит-Джонс. - Мы  вынуждены  были  закрыть  отделение,  занимавшееся

некоторыми узкоспециальными вопросами пространства и сущности элементарных

частиц. А между тем на лекциях о взглядах Гете или Гердера на искусство  в

аудиториях не хватает мест, и нашему профессору эстетики пришлось  перейти

в спортивный зал, хотя при организации  университета  мы  чуть  не  забыли

учредить эту кафедру. Но хуже всего то, что мы не можем понять, чем вызван

такой поворот. Может  быть,  это  извечное  стремление  молодежи  восстать

против отцов и делать все по-своему?  Или  некий  бессознательный  протест

(при этих словах академик Кожевкин улыбнулся)  против  цифр  как  символов

порядка, а также против авторитета родителей? Наши психологи давно, но,  к

сожалению, безуспешно занимаются этой проблемой.

   Мы снова похлопали, и профессор  вернулся  на  свое  место.  Воцарилась

недоуменная тишина. Никто не хотел выступать. Боялись. А между тем причины

этих явлений давно ясны. Я попросила слова.

   - Не будем обманывать самих себя, - приступила я прямо  к  делу.  -  Мы

зашли  в  тупик.  Технические  дисциплины  в  конце  девятнадцатого   века

подчинили и заслонили  все  остальные  науки,  дали  человеку  возможность

посвятить себя действительно весьма важным задачам.  Все  это  мы  отлично

знаем. Но основных проблем люди не решили. Они по-прежнему спрашивают, что

такое жизнь и зачем они живут, мы  до  сих  пор  не  знаем,  как  возникла

Вселенная, не можем постигнуть открытое Эйнштейном четвертое измерение или

вечность  существования  материи.  Когда  мы  задаем  эти  вопросы   нашим

кибернетическим машинам, они отказываются отвечать на том  основании,  что

вопросы эти якобы ненаучные, неправильно поставленные,  слишком  личные  и

частные, слишком человеческие. Но из  этого  вовсе  не  следует,  что  они

утратили свое значение для каждого из нас.

   У Джонса и Кожевкина самые совершенные лаборатории, искусственный  мозг

за три секунды справляется там с задачами, для решения  которых  виднейшим

математикам понадобилась бы целая жизнь. Но машины  имеют  дело  только  с

теми задачами, которые ставят перед ними люди. Таким образом, мы очутились

в  заколдованном  кругу.  Физика  превращается  в  прикладную  науку,  все

очевиднее ее зависимость от философии в такой же  мере,  в  какой  вязание

кружев зависит от живописи. Именно поэтому  мы  теряем  молодежь.  Создаем

машины, умеющие отлично стирать, варить, оперировать или летать в  космос,

точно так же как в прошлых столетиях наши предки создавали  автоматических

пианистов или искусственных медведей и показывали  их  в  цирке.  Мыслящие

люди  считали  это  игрушками,  а  тех,  кто   их   придумывал,   называли

шарлатанами. Нам грозит такая же участь.

   Мне   не   аплодировали:   очевидно,   выступление    было    несколько

преждевременным,  Джонс  хмурился.  Остальные   коллеги   переговаривались

вполголоса. Шум в зале постепенно нарастал.

   - Вам не нравятся мои механизмы? - вскочил Джонс. - А ведь они так  же,

как  искусственный  мозг,  созданный  академиком  Кожевкиным,  -  тут   он

поклонился  академику,  -  самые  совершенные  на  свете.  Ни  у  кого  из

присутствующих нет такого мозга. Даже у вас, уважаемая коллега!

   - Я не могу мыслить так  быстро  и  точно,  это  правда...  Но  я  могу

поставить новые задачи, могу до скончания века загрузить все ваши аппараты

своими сомнениями и недоумениями и люблю заход солнца.

   Джонс иронически улыбался. Словно раскаивался в том,  что  он,  научное

светило, вступил в дискуссию с таким незначительным оппонентом.

   - Четвертое измерение  наш  мозг  пока  действительно  не  в  состоянии

постигнуть, - признал Кожевкин, и видно было, что он жалеет об этом.

   - Именно потому я и предлагаю, - сказала  я,  -  создать  биологический

мозг, который был бы ближе к  человеческому,  чем  ваши  механизмы,  мозг,

способный понимать. Настоящее орудие познания.

   - Мозг Эйнштейна? - снова недоверчиво улыбнулся Джонс. Его  шутка  дала

имя  моему  эксперименту.  С  тех  пор  его  называли  "аферой  с   мозгом

Эйнштейна".

   Мой план был  прост,  я  уже  раньше  советовалась  об  этом  с  нашими

физиологами и биологами. При помощи специальных аппаратов  мы  выявим  три

наиболее  совершенных  мозга  недавно  умерших  людей  и  особым  способом

объединим  их  в  один  орган,  который   потом   оживим   и   посредством

электрического раздражения заставим работать.

   В избранный для проведения опыта  день  я  снабдила  своих  ассистентов

рациометрами и разослала их во  все  больницы  области.  Наиболее  мощными

оказались:  мозг  профессора  архитектуры,  разбившегося  при  падении  со

строительных лесов, и мозг малоизвестного поэта, который мы  использовали,

учитывая афоризм Эйнштейна, что воображение важнее знаний. А  третьим  был

мозг Анежки Новаковой, погибшей в результате аварии. Мы долго  колебались:

стоит ли  его  брать.  Это  была  домашняя  хозяйка,  мать  семейства,  не

совершившая  при  жизни  ничего  выдающегося.  И  все-таки  наши   приборы

сигнализировали, что ее мозг обладает наибольшей мощностью. В конце концов

мы им поверили и приступили к длительному и сложному процессу конденсации.

Нам удалось осуществить намеченный план. Теперь можно  было  приступить  к

опытам.

   Я предложила мозгу  решить  основные  физические  уравнения  и  вызвала

электрическим током возбуждение в соответствующих участках.  Ток  послужил

неким стимулом или раздражителем, на  который  мозг  быстро  реагировал  и

передавал полученные результаты по специальным контакторам, укрепленным на

его  поверхности.  Интерпретатор  высокой  избирательности   сообщил   нам

решение,  подтвердившее  некоторые   гипотезы   академика   Кожевкина.   Я

немедленно   телеграфировала   в   Алма-Ату.   Гипотезы   Кожевкина   были

опубликованы в специальных физических журналах только недавно, а профессор

архитектуры, поэт и домашняя хозяйка  наверняка  не  следили  за  подобной

литературой. Поэтому можно было полагать, что  мой  "мозг"  самостоятельно

создал эти гипотезы.

   Последующие  недели  принесли  много  радостей.  Мозг  выдал  еще  одно

решение, стал развивать предположения Кожевкина, комбинируя их, и пришел к

выводам, которые академик не публиковал. Но выявился один недостаток: мозг

работал с перебоями. И это беспокоило меня. Он как бы не  хотел  соблюдать

установленное рабочее время. Перестал быстро реагировать  на  раздражение.

Иногда писал в ответ какую-нибудь глупость, словно хотел сострить,  иногда

работал ночью, когда меня не было в лаборатории,  словно  откладывал  свою

реакцию на неопределенное время.

   Через месяц он вообще перестал работать.  Но  он  "жил".  Я  хочу  этим

сказать, что в его тканях происходил сложный обмен веществ, поддерживаемый

специальным аппаратом. Однако электрическим импульсам больше не  удавалось

заставить его работать. Казалось, эксперимент не увенчался успехом.

   Между тем я получила письмо от академика Кожевкина. Он послал мне  свою

последнюю работу, которую намерен был опубликовать в журнале "Наука".  Его

выводы совпадали с результатами, достигнутыми моим  искусственным  мозгом.

По-видимому, оба они наконец нащупали путь к решению основной проблемы.  И

как раз в этот момент мозг забастовал. Что же делать? Мне пришла в  голову

мысль сконструировать особое приспособление, благодаря которому он мог  бы

говорить, то есть диктовать  полученные  результаты  и  сообщать  о  своих

идеях. Я понимала, что здесь есть нечто противоестественное.  Но  если  мы

придадим  ему  всем  известный  тембр  мужского  голоса,  например  голоса

телевизионного диктора, это будет, пожалуй, не так жутко. Через  несколько

дней мозг "заговорил". Что же он  произнес?  Его  первые  слова  не  имели

никакого отношения к научным проблемам:

   - Вы пренебрегаете мной...

   Это было  поразительно.  Я  думала,  что  для  него  вполне  достаточно

электрического  раздражения.  Теперь  выяснилось,  что  мы   не   обладаем

необходимой  чуткостью  и   что   электрохимическая   реакция   не   может

компенсировать ощущение заботы и благожелательности, которое дает человеку

общение с близкими. Это было первым открытием, к которому привел мой опыт.

Мне пришлось прибегнуть к старинному способу. Я начала сама  ухаживать  за

мозгом. Переселившись к нему в лабораторию, я с утра до ночи беседовала  с

ним. В институте не понимали, что происходит. Одни уверяли,  что  я  тайно

влюблена в  телевизионного  диктора  и  потому  наслаждаюсь  хотя  бы  его

голосом, другие просто считали, что я спятила.

   Вскоре у нас с мозгом установились прекрасные отношения. Когда портился

диктофон, я даже сама  записывала  его  выводы.  Через  две  недели  снова

начались перебои. Мне показалось, что мозг чем-то "взволнован". Совершенно

разъяренный, он все время громко твердил одно и то же уравнение. Я долго и

терпеливо убеждала его. Он должен быть  благоразумен,  раз  у  него  такой

мощный мыслительный аппарат. И тут я поймала себя на том, что разговариваю

с ним как с живым существом,  а  не  как  с  изолированно  функционирующей

тканью. Подсознательно я поставила  на  его  место  существо  с  таким  же

мозгом.

   Вот чего он добивался. Сначала ему нужны были  электрические  импульсы,

затем постоянная забота. А сейчас ему всего  этого  было  мало.  Отдельные

участки, которыми он раньше смотрел, обонял, осязал, жаждали деятельности,

так же как его мыслительные способности жаждали воплотиться, в организм со

всеми его ощущениями, вплоть до получаемых кожей.

   Считаю нужным подчеркнуть, что к дальнейшим опытам  я  приступила  лишь

после зрелого размышления. Но остановиться я уже не могла - слишком  много

было  поставлено  на  карту.  На  факультете  экспериментальной   хирургии

предложили сконструировать человеческое тело из новейших видов  пластмасс,

которые до  сих  пор  шли  на  изготовление  недостающих  конечностей  или

отдельных органов. Мы только не знали, какое сделать лицо. И поэтому  там,

где оно должно быть, наложили повязку, так что мозг выглядел как  человек,

перенесший аварию.

   В лабораторию мы с ним вернулись вдвоем. Он был "счастлив". Насвистывал

какую-то мелодию, которую, вероятно, любил тот малоизвестный поэт. Подошел

к окну, залюбовался протекавшей неподалеку рекой. И не думал работать.

   - Прекрасный вид...

   Мне это никогда не приходило в голову. Я всегда смотрела в книги, а  не

в окно.

   - Тебя, вероятно, заинтересует, что профессор Джонс...  -  дипломатично

начала я.

   - Джонс безнадежно отстал! Это глупец! - возразил он и присел к  столу.

- Закажи на завтра билеты в театр.

   Я пришла в ужас. Уж не намерен ли он бывать со мною в обществе? Я снова

начала собирать кое-какие сведения о профессоре архитектуры. Мне сообщили,

что он не любил театра. Поэт ходил только  на  концерты.  Видно,  в  нашем

творении мы оставили слишком большую часть мозга Анежки Новаковой.

   К этому  времени  кое-кто  уже  следил  за  результатами  эксперимента.

Специалисты спорили, является ли продукт работы нашего сверхмозга каким-то

неосмысленным, механическим набором слов и цифр или мы здесь имеем дело  с

оригинальной, невиданной до  сих  пор  деятельностью  человеческого  мозга

троекратной мощности. Ответ на  это  могли  дать  лишь  дальнейшие  опыты.

Поэтому я решила пойти с ним в театр.

   Там он смеялся громче  и  плакал  горше  всех  зрителей.  И  мне  пьеса

понравилась. В театр я ходил а редко:  в  лаборатории  всегда  было  много

работы. Но после спектакля он попросился ко мне домой. Пришлось объяснить,

что мне уже за пятьдесят, что у меня взрослая дочь, которую я  упрекаю  за

легкомысленный  образ,  жизни  и  не  могу  сама  привести   ночью   домой

постороннего человека. Я сознательно сказала  "человека".  Разумеется,  он

сразу опечалился. Угрожал, что перестанет работать - не видит цели. Только

тогда я поняла, что для интеллектуальной работы ему, как и человеку, нужны

стимулы: соперничество с Джонсом, любовь ко мне, семейная обстановка.

   Дочь  сначала  опасалась,  что  придет   чудовище,   вроде   известного

Франкенштейна - грозы немых фильмов-сказок, но вскоре  перестала  бояться.

Порой мне даже казалось, что с ним она скорей находит общий язык,  чем  со

мной. Она странная. Сначала хотела работать на одной из лунных баз, так же

как ее отец, с которым я вскоре после свадьбы разошлась, потому что он был

равнодушен к моей научной работе. Потом вздумала стать балериной,  но  для

этого у нее слишком широкие бедра  (так  по  крайней  мере  кажется  мне).

Сейчас она изучает хеттский язык. Разумеется, только для  того,  чтобы  не

заниматься  физикой  и  не  доставить  мне  этим  удовольствия.  Особенных

достижений в хеттском  у  нее  нет;  я  в  ее  возрасте  уже  пользовалась

известностью в науке. Самое скверное, что она ждет  ребенка  от  какого-то

юноши, которого мне даже не представила.

   Мой искусственный мозг  работал  еще  меньше,  чем  моя  дочь.  В  этом

отношении они отлично понимали друг друга. За целый день  он  писал  всего

несколько строк, а потом отправлялся в парк или  купался  в  реке.  И  все

время толковал мне, что я должна любить дочь,  будто  это  само  собой  не

разумеется, что мне нужно измениться, что лабораторная  работа  далеко  не

все, - аргументы, которые сейчас можно услышать на любом перекрестке.  Для

этого не стоило создавать новую биологическую систему. Причем давал советы

не только мне. Он беседовал со всеми; соседи по  дому  уже  начали  издали

вежливо приветствовать его.

   Он  стал  диктовать  нечто,  не  походившее  на   уравнения,   какие-то

обозначения, которые еще не  известны  науке.  Джонс  утверждал,  что  это

бессмыслица, путаные, бессвязные отрывки  сведений,  полученных  во  время

предыдущих существовании мозга, и опубликовал свое мнение в  журнале.  Это

было похоже на взрыв бомбы. Меня немедленно вызвали к директору института,

журналисты добивались интервью, эксперимент приобрел широкую огласку. Если

он провалится, будет невероятный скандал.

   Но мой сверхмозг оставался невозмутимым. В тот день он почти ничего  не

написал.

   - Чего ты хочешь? Что тебе  еще  нужно?  -  нетерпеливо  спрашивала  я,

готовая даже завести с ним роман, если бы только это было возможно. - Ведь

ты нас просто шантажируешь!

   Я положила перед ним статью Джонса.

   - Ничего мне не нужно. Только, чтобы ты вела себя  соответственно  моим

советам.

   Я его не поняла. Как  мне  вести  себя  в  соответствии  с  непонятными

обозначениями и  каракулями,  в  осмысленности  которых  я  сама  начинала

сомневаться?

   - Я отвечу тебе через три дня, - произнес он и умолк.

   Потом  он  стал  смотреть  в  окно,  словно  хотел  сосредоточиться.  Я

наблюдала за ним из соседней комнаты с помощью  особого  прибора.  За  всю

ночь он написал две строчки. Все время сидел неподвижно. Но ведь обещал же

он  ответить!  Я  телеграфировала  обоим  ученым  и  довела  до   сведения

начальства, что эксперимент подходит к концу.

   На следующий день он со мной не разговаривал. Сидел  в  своей  комнате,

опустив голову на руки, и слабеющим голосом шептал что-то в  диктофон.  За

ночь он поседел. Неужели последняя фаза познания так невероятно трудна?  Я

не  мешала  ему.  На  третье  утро  он  меня  не  узнал,  вечером  смотрел

непонимающим взглядом и на мою дочь. Всю ночь я просидела подле  него.  Он

только хрипел; даже самый чувствительный диктофон не мог расшифровать  его

слов. В три часа он "умер". В шесть прилетел профессор Джонс. В  восемь  -

академик Кожевкин. Но слишком поздно - на похороны.

   Нам пришлось его кремировать. Собственно, следовало бы выбросить его на

свалку, как любую испорченную машину. Но за последнее время он  подружился

со столькими людьми по соседству, которым я  не  могла,  да  и  не  хотела

объяснять свой эксперимент. Крематорий был переполнен, я стояла в сторонке

с обоими  учеными.  Они  невольно  улыбались:  как  легко  провести  наших

ближних! Люди пришли на похороны машины... Мне советовали повторить опыт.

   Перед крематорием стояла моя дочь. Она поздравил меня с успехом.

   - Неужели ты не понимаешь? Ведь он ответил тем, что умер. А до того жил

- насыщенно и мудро, пользовался любовью окружающих. Разве это  не  лучший

ответ:  сама  жизнь,  которую  нельзя  ограничивать!  А  разве  в  смерти,

наступившей  после  полноценно  прожитой  жизни,  не  заключается   высшая

мудрость?

   Дочь представила мне своего суженого. И я поняла, почему это  случилось

так поздно. Он работал на той же лунной базе,  где  когда-то  начинал  мой

муж. Юноша оказался приятным. Мы возвращались домой втроем. Одной  семьей.

Еще неделю назад я выгнала бы его вместе  с  ней.  Не  люблю  селенологов.

Почему? Никогда об этом не думала. Так же как многие другие,  я  всю  свою

жизнь  свела  к  умственной  деятельности.  Возможно,  моя   дочь   права.

Дезинтеграция созданной мною биологической системы,  может  быть,  явилась

своего рода ответом. Но такой же ответ дал нам  мозг  Анежки  Новаковой  в

самом начале эксперимента. Последнее время мы  действительно  пренебрегали

умением жить. Между тем это искусство, а не наука, и для  него  необходима

величайшая мудрость.

   Мне стало  ясно,  что  для  такого  вывода  достаточно  мозга  среднего

разумного  человека.  И  потому  я  прекратила  свои  опыты  по   созданию

биологических систем.

    Йозеф Несвадба.

    Смерть капитана Немо

   -----------------------------------------------------------------------

   Сборник "Чешская фантастика". Пер. с чеш. - Р.Разумова.

   & spellcheck by HarryFan, 27 August 2000

   -----------------------------------------------------------------------

   Под названием "Смерть капитана Немо" Йозеф Несвадба опубликовал в  1962

году  четыре  новеллы:  "Планета  Кирке".  "Голубая   планета",   "Планета

тождества" и, наконец, "Смерть капитана Немо". Всему этому циклу автор дал

подзаголовок "Чтения о макрокосмосе".  Мы  предлагаем  вниманию  читателей

последнюю из этих новелл.

   Сюжеты  трех  предшествующих  новелл  о  планетах  я  позаимствовал  из

дневника капитана Немо. По-видимому, все вы знаете его судьбу. Звали  его,

собственно, Пержинка (он был отцом знаменитого композитора Пержинки);  как

известно, некогда он преодолел барьер времени и попал в далекое будущее  -

в наш век, когда эпоха космических  путешествий  считается  лишь  периодом

простой подготовки к образу жизни,  достойному  человека.  Я  хорошо  знал

капитана - мне поручили создать для него рай, - а что из этого получилось,

я вам сейчас расскажу.

   В наше время капитан Немо жил  большей  частью  в  окружении  любителей

старины, рассказывал им о своих былых подвигах и редактировал в  институте

историографические материалы. Писал мемуары. Отрывки из них вы,  вероятно,

читали. Так продолжалось много лет. Но от  своего  века  Немо  унаследовал

изношенный организм и не дожил еще  до  ста  лет,  когда  при  контрольном

медицинском осмотре ему сообщили, что он скоро умрет.

   И вот тогда капитан Немо, который вообще держался несколько странно и в

свое время, вероятно, считался человеком недюжинным, повел себя совершенно

неожиданно и необычно. Побледнел,  пробормотал  несколько  слов,  едва  не

потерял сознание. Наступила бурная нервная реакция, какую мы  наблюдаем  у

людей, умирающих во цвете лет из-за  какого-либо  несчастного  случая  или

катастрофы. Короче говоря, он испугался. Шли недели,  он  чувствовал  себя

все хуже, и страх все сильнее овладевал им.  Поэтому  мне  вместе  с  моим

механиком  предложили  сконструировать  особый  прибор,  который  дал   бы

возможность больному вновь пережить счастливейшие минуты его жизни и таким

образом преодолеть страх  смерти.  Прибор,  который  помог  бы  ему  легко

умереть.

   Но что считали счастьем его современники? Чем был тот рай,  на  который

они возлагали надежды после смерти? Сейчас этого уже никто  не  знал.  Мне

пришлось  идти  экспериментальным  путем,  шаг  за  шагом  регистрируя   и

анализируя реакцию коры головного мозга больного.

   Прибор был прост. Мы принесли его в палату Пержинки, включили, пока  он

спал,  и   настроили   так,   чтобы   прибор   возбуждал   соответствующие

представления, доставляя испытуемому максимальное  наслаждение.  Возникшие

представления мы регистрировали.

   Первый сеанс не представлял  большого  интереса.  На  экране  появились

сигарообразные ракеты, каких было множество в давние времена  межпланетных

путешествий. Мы наблюдали, как Немо ведет  одну  из  них  -  великолепную,

блестящую, мощную. Это была экспедиция в отдаленнейшую область  Вселенной,

к  системе,  где  обитали  живые  существа,  с  которыми  необходимо  было

установить контакт. Мы видели, как он  прибыл  на  своей  ракете  к  месту

назначения и исследовал эту странную планету - но тщетно. Он не  обнаружил

там  ничего  живого,  пока  сама  планета  не  начала  проявлять  признаки

свободной активности, пока не выяснилось, что экспедиция открыла  систему,

где основой жизни являются сложные полимеры, гораздо  более  простые,  чем

белки. Они существуют здесь в виде больших  масс,  которые  борются  между

собой, двигаясь по орбите вокруг своей звезды,  и  отталкиваются  друг  от

друга, как шары на огромном  бильярде.  В  буквальном  смысле  слова  идет

борьба за место под солнцем. Пержинка, конечно, находит выход и добивается

чего-то вроде их примирения. Детские игрушки!

   А главное, это  видение  не  успокоило  капитана.  Утром  он  проснулся

взволнованный, весь в поту. Смотрел на нас, словно мы  какие-то  призраки,

явившиеся из его же века. Я коротко объяснил  ему,  зачем  мы  пришли.  Не

сообщая истинной цели нашего прихода,  чуточку  обнадежил  его.  Однако  я

никогда в жизни не умел лгать, и он, видимо, легко обо всем догадался.

   - Вы любили приключения, открытия и путешествия в  космос.  Хорошо!  Но

ведь вы ими вдоволь насладились. Так о чем же  сейчас  жалеть?  Вы  видели

столько неожиданных и необычайных явлений, что теперь они должны  казаться

вам будничными. Почему же вы боитесь? Куда еще хотите лететь?  Вы  прожили

счастливую  жизнь,  -  сказал  я,  произнося  слово,  которым  мы   сейчас

пользуемся чрезвычайно редко и осторожно.

   - Я был счастлив,  только  когда  возвращался...  -  сказал  капитан  и

закашлялся. По-видимому, у него был отек легких. Мой механик поддержал ему

голову, а я снова включил прибор.

   Мы видели торжественное возвращение его космического корабля,  награды,

ордена,  женщин.  Женщины,  видимо,  играли  очень  важную  роль  в  жизни

Пержинки; на экране перед нами их прошло несколько десятков. Я  улыбнулся.

Какими странными  и  неразумными  были  раньше  люди.  Сейчас,  когда  они

объединяются на основе общих  интересов,  нет  ни  любовных  кризисов,  ни

постоянной смены увлечений. Я чуть не вскрикнул, когда на экране  появился

мой механик, то есть моя жена.

   Мы живем с  нею  уже  несколько  лет,  с  тех  пор  как  я  конструирую

церебральные  приборы.  Не  могу  пожаловаться,  она  отличный,   искусный

механик.  Мне  никогда  и  в  голову  не  приходило,  что  она  могла   бы

заинтересоваться этим капитаном: ведь он недалеко ушел от животного. А его

фантазии, которые воплощались в картины на экране, были  чем  дальше,  тем

примитивнее. Но моей жене они нравились. Мне было непонятно. Неужели и она

до сих пор так представляет себе счастье?

   - Это ужасно! - воскликнул я,  чуть  не  сорвав  своим  возгласом  весь

эксперимент, так как в палате царил покой.

   - Неужели ты не понимаешь, сколько работы нам еще  предстоит,  чего  мы

хотим добиться? - сказала она, укоризненно взглянув на меня.

   Пержинка снова закашлялся, и изображение на экране исчезло.

   - Я забыл рассказать вам,  -  произнес  он,  глядя  на  меня  с  легкой

усмешкой, - одну интересную историю с планетой Альдебаран.  Мы  обнаружили

там механическую цивилизацию,  погибшую  из-за  роботов-двойников.  Вы  не

знаете, что это такое. Мы  тоже  не  могли  понять.  В  логовищах  жителей

планеты мы нашли только странные, побелевшие скелеты. За  ними  уже  целые

века ухаживали  их  собственные  копии,  двойники  противоположного  пола.

Жители Альдебарана когда-то, в период расцвета своей цивилизации,  создали

их, чтобы избежать осложнений, вызываемых супружеской жизнью. Каждый  имел

жену, бывшую собственно им самим, если не считать того, что  она  являлась

существом женского пола. А у женщин были такие  же  мужья.  Все  население

планеты вымерло, потому что каждый из них мог ладить только с самим собой,

и из-за этого они перестали размножаться.

   - И вы тогда были "счастливы"? - спросил я.

   - Тогда мне было очень грустно, совсем как сейчас...

   Дыхание у  него  несколько  улучшилось,  но  оставалось  неритмичным  и

поверхностным. Это плохой признак. Врачи уже отказались от него и передали

его нам. Я вспомнил, как мой отец, умирая, ушел к себе в кабинет  -  хотел

остаться один. И потому ожидал, что этот человек вот-вот выгонит нас.  Но,

видимо, наше присутствие было ему приятно. В  первую  очередь  присутствие

моей жены. Он взял ее за руку. Я уже давно не делал этого.

   - Ведь что-то заставило вас  все  это  переживать!  У  вас  было  много

женщин, а счастья не было. И теперь вы  пугаетесь  того,  что  ваша  жизнь

кончается. Почему? Чего вы не успели сделать, чего не успели пережить?

   - Человек, который знает, что через две  недели  его  повесят,  отлично

может сосредоточиться, - грустно улыбнулся Пержинка. - Так говорил  доктор

Джонсон.

   Я  не  знаю,  что  такое  "повесят",   вероятно,   это   какой-то   вид

насильственной  смерти.  А  доктор  Джонсон,  должно  быть,  один  из  его

космонавтов. Меня обрадовало, что капитан сам потянулся к нашему прибору и

приложил его к своему вестибулярному аппарату.

   На экране появилась детская площадка, и  на  ней  девятилетний  капитан

Немо. Он забил гол, и по этому случаю весь тайм больной улыбается. Капитан

растет, ведет мяч по полю, команда вдруг превращается в его более  поздних

противников, появляются его помощник, старший биолог и,  наконец,  я  сам.

Моя жена расхохоталась, увидев, как смешно я прыгаю в толпе, мелькавшей на

экране. Потом толпа, стоя в грязи, начала приседать и подпрыгивать.

   - Тебя это смешит? - проворчал я, на этот раз шепотом. - Тебе нравится,

что этот экземпляр нашего типа homo sapiens считает  величайшим  счастьем,

раем, о котором он мечтал, сведение счетов с людьми, обидевшими  его?  Это

рай в представлении людей каменного века, времен кровавой мести. Не  знаю,

стоит ли тратить силы на этого человека? Может быть, лучше прекратить  наш

опыт?

   Когда я увидел на экране, что капитан  Немо  кричит  на  меня,  что  он

подошел ко мне и вдруг стал на целую голову выше  меня  и  вообще  гораздо

сильнее, мной неожиданно овладел какой-то безотчетный страх, и я  выключил

прибор.

   Немо сразу проснулся. Я решил поговорить с ним откровенно.

   - Послушайте, вы боитесь умереть, так как не знаете,  что  будет  после

смерти. Мечтаете о каком-то рае, хотите быть "счастливым". Выбирайте. Ради

вас я целыми неделями изучал литературу. Хотите пить из реки забвения, как

греки? Хотите амброзию и нектар или белокурых  богинь  в  Валгале?  Хотите

быть в состоянии постоянного опьянения после смерти, как мечтали  индейцы?

Можете получить все, включая мед и вино. Ведь представления вашей эпохи  о

рае и счастье были так примитивны, что один из  величайших  философов  тех

времен заявил, будто счастье  в  том,  чтобы  почесаться,  когда  чешется.

Хотите почесаться? Пожалуйста! Я не понимаю, чего вы хотите. Не знаю, чего

боитесь... - Теперь я кричал на него. Злился так же,  как  он  только  что

злился на меня в своих видениях. Капитан мог уже только шептать.

   - В тех же местах, где мы открыли роботов-двойников, - заговорил он,  -

была еще одна планета, которая тоже достигла высокого технического уровня.

Ее погубила  ругань.  Вы  помните,  что  такое  ругательства?  У  них  был

блестящий ученый, вроде вас, который автоматизировал всю планету.  Каждому

живому существу он придал машину, подчинявшуюся распоряжениям  из  центра.

Однажды, разозлившись, он прошептал этому центру: "Катитесь вы..." Тяжелые

машины, совершенно лишенные чувства юмора,  немедленно  так  и  сделали  -

покатились не глядя  куда.  И  все  жители  этой  планеты  были  задавлены

собственными машинами, пали жертвами  собственной  логики.  Я  не  решаюсь

повторить слова этого ученого, уважаемый... - он усмехнулся и вытер пот со

лба.

   Мне показалось, что мы лишь отравляемому последние минуты. Поэтому я не

возражал, когда жена выгнала меня из палаты.

   О том, чем дело кончилось, мне известно с ее слов.

   - Мы хотели бы знать, - тихо сказала  она  ему,  -  совершенно  простую

вещь. Бывали у вас моменты, когда вам казалось, что вы готовы умереть?

   - Да. Когда я был очень счастлив.

   - А когда вы были счастливы?

   Он задумался. Очевидно, ему пришлось долго вспоминать.

   - В пятнадцать лет, когда впервые поцеловал девушку...

   - А потом?

   - Потом во время отпуска, когда собственными руками смастерил  в  нашей

хате очаг...

   Моя жена не знала, что такое очаг, но продолжала спрашивать.

   - Когда исправил  регулятор  зажигания  в  гравитационном  поле  темной

звезды во время второй экспедиции, - сказал он и больше  ничего  вспомнить

не мог.

   - Я начинаю понимать, что такое ваше "счастье", - сказала моя  жена.  -

Любовь и творчество. Или то и другое вместе.  Вы  испытали  это  трижды  в

жизни. А мы все время живем этим. Создаем  новые  механизмы,  произведения

искусства, всегда вдвоем, рука об руку, такова вся наша жизнь. Поэтому  мы

и не говорим о счастье. Мы испытываем его постоянно. В  конечном  счете  в

этом и ваша заслуга. Вы создали для нас такую жизнь. И можете  быть  среди

нас...

   Она протянула ему электроды нашего  прибора.  Он  отрицательно  покачал

головой, казалось, впервые не чувствуя страха.

   - Мне достаточно моего очага, - прошептал он. - Теперь я  хочу  чего-то

нового.

   И умер. Без прибора. Спокойный и примиренный, как все в наше время.

   ПРИМЕЧАНИЕ

   В  конце  концов  капитан,  по-видимому,  понял,  что   исчерпал   свои

творческие возможности, что нельзя бесконечно продлевать жизнь даже  в  ее

наивысшей форме, что смерть - это только слияние с материей и освобождение

от бремени индивидуальности. Я  сужу  об  этом  по  его  последней  фразе:

"Теперь я хочу чего-то нового". Он  хотел  чего-то  такого,  чего  не  мог

получить при жизни. Смерти. Я  часто  вспоминаю  о  нем  и  прекрасно  его

понимаю.

   Особенно теперь, когда жена ушла  от  меня  и  я  вынужден  работать  с

безнадежно неуклюжим механиком. До сих пор не могу понять, что вызвало наш

развод. Я несчастен.

    Йозеф Несвадба.

    Смерть Тарзана

   -----------------------------------------------------------------------

   Сборник "Чешская фантастика". Пер. с чеш. - Б.Шуплецов.

   & spellcheck by HarryFan, 27 August 2000

   -----------------------------------------------------------------------

   СТРАННАЯ ОБЕЗЬЯНА

   Нет, это была не обезьяна. Вокруг смеялись, галдели люди; рядом со мной

плакала и корчилась, словно  в  судорогах,  девушка;  сидевший  перед  нею

господин даже побагровел от натуги, а хохот его супруги  скорее  напоминал

болезненные стоны. Взгляды всех были устремлены на арену. Там на маленькой

табуретке сидело существо, весьма похожее на шимпанзе,  и  играло  само  с

собой в карты; Оно само себя уличало в мошенничестве, само  себя  пыталось

обворовать и даже подраться с  самим  собой.  Ежеминутно  существо  делало

сальто справа налево, по-обезьяньи просовывая ноги под табуретку и  хватая

ими карту, которую держало в руке. И все же это была не обезьяна. Существо

курило толстые сигары, подобно  знаменитому  шимпанзе  старого  Босмайера,

управляющего зоопарком принца Оранского. Только тот шимпанзе скорее  жевал

свои сигары,  а  это  существо  дымило  с  видом  заправского  курильщика,

стряхивало пепел на песок и в конце концов в порыве ярости ткнуло  горящим

концом сигары прямо в нос  воображаемому  противнику.  Потом  оно  бросило

сигару  и,  сделав  сальто,  быстро  заняло  место  воображаемого  визави,

схватилось за лицо и понуро поплелось к выходу. Опираясь на одну руку, оно

ловко  подтягивало  ноги,  как  обычно  делают  шимпанзе,  желая  поскорее

исчезнуть. И все же это была не  обезьяна.  Зрители  восторженно  хлопали,

девушка рядом со мной никак не могла прийти в себя, до того ей понравилось

это подобие человека, насмешка над  всем  человечеством.  Воспользовавшись

этим, я поднялся и стал пробираться к выходу.

   Мне не было смешно, я оставался серьезным, как и та  обезьяна,  вернее,

существо, которое нам выдавали здесь за обезьяну.

   - Неужели вам не нравится представление?! - догоняя  меня,  воскликнула

запыхавшаяся билетерша в поношенном, покрытом пудрой халатике. Обязанности

билетеров по соображениям экономии, видимо, выполняли артисты. Не раз  уже

бывало  так,  что  перед  выступлением  на   висячей   трапеции   артистке

приходилось искать своего партнера где-нибудь возле кассы. Вот и сейчас ее

партнер  спорил  с  озорником,  которому   очень   хотелось   попасть   на

представление без билета.  Номер  из-за  этого  задерживался,  и  публика,

конечно, возмущалась, и я подумал о  том,  что  сегодняшнее  представление

цирка Кнолль, первое в нашем городе, обязательно потерпит  фиаско.  Однако

обезьяна спасла положение. Теперь им будет легко,  теперь  публика  станет

смеяться над чем угодно. Только меня так дешево не купишь! Я в этих  делах

кое-что смыслю. Не для того я столько лет изучал антропологию, чтобы  меня

можно было так грубо надуть. Очевидно, они  просто-напросто  загримировали

под обезьяну своего клоуна. А в том, что он умеет так  виртуозно  работать

ногами, нет ничего удивительного. Я не раз видел безруких ветеранов войны,

которые ели, причесывались, одевались и даже водили  машину  исключительно

при помощи ног. Но ведь они не были шимпанзе!

   Разумеется, мне до этого нет никакого дела. Конечно, из-за того, что  я

встал и покинул Гильду без  всякого  объяснения,  неприятностей  потом  не

оберешься. Порою мне казалось, что мы с Гильдой  произвели  здесь  большую

сенсацию,  чем  акробатические  номера  шакалов,   показанные   в   начале

представления. Действительно, вероятно, вся публика следила скорее за мной

и Гильдой, чем за происходящим на цирковой арене. К счастью, я  это  знал,

меня давным-давно об этом предупреждали.

   - Обрати внимание на управляющего, - сказал как-то мой знакомый. -  Его

дочь на выданье, хотя у нее есть внебрачный ребенок.

   Итак, мне было ясно, в чем дело, когда вчера ко мне явился управляющий.

Мой кабинет находится в отделении  пресмыкающихся  и  расположен  у  печи,

обогревающей  вивариум  для  аллигатора,  которого  вот-вот  должны   были

доставить из Египта.

   - Весьма рад, - начал он, - что мой музей сделал  приобретение  в  лице

такого выдающегося  специалиста,  как  вы.  Вероятно,  не  приходится  вам

объяснять, каких трудов стоило мне доказать членам  нашего  муниципального

совета, что такой большой город, как  наш  Л.,  должен  иметь  собственный

музей и свой зоологический сад. К счастью, моя жена -  немка.  Она  обошла

немецких промышленников  и  каждому  втолковала,  что  здесь,  в  северном

пограничье, необходимо создать  коллекции,  которые  по  меньшей  мере  не

уступали бы пражским, - мол,  только  таким  путем  мы  завоюем  право  на

культурно-политическую автономию. А я тем временем побывал у отцов  города

- чехов. Совершенно необходимо, доказывал я им,  организовать  у  нас  как

музей, так и зоологический сад. Чтобы приезжие из Дрездена, или Галле, или

Лейпцига, где такие заведения приобрели мировую известность,  не  смеялись

над нами. В конце концов я все-таки добился  своего.  Конечно,  директором

музея  назначили  одного  заслуженного  профессора  из  Праги  (его   жена

оказалась родственницей начальника отделения в Министерстве школ),  но  он

редко к нам наведывается - стар уже, ездить ему тяжело,  и  я  думаю,  что

недалеко то время, когда в соответствии со званием я стану сам  руководить

своим музеем и зоологическим садом. А пока я всего лишь заместитель. Потом

заместителем станете вы... - Он с таким восхищением посмотрел на меня, что

я невольно застегнул пиджак, единственный приличный пиджак, - его дал  мне

в дорогу мой дядя, который за последнее время немного растолстел.

   - Буду стараться... - начал я, заикаясь. Такой уж  у  меня  недостаток.

Всегда, когда ко мне обращается кто-нибудь из вышестоящих лиц,  я  начинаю

заикаться: уж очень я почтительный. И у меня потеют руки, хотя я прекрасно

понимаю, как все это глупо. По-видимому, мне не  хватает  мужества,  но  в

конце концов я издавна интересовался главным образом антропологией,  а  не

закаливанием собственного характера.

   - Мы во всем должны помогать друг другу, -  мечтательно  заговорил  мой

шеф и добавил: - У меня много врагов, сынок... - и он задумался. Казалось,

перед мысленным взором моего шефа проплывает бесконечная вереница грядущих

дней, когда он в канцелярию и носа не покажет и когда всякими там заказами

новых экспонатов, кормежкой имеющихся у нас животных  придется  заниматься

мне и только мне одному. - Все это не так легко, - продолжал он, - господа

не хотят считаться с тем, что для наших зверей требуется  заморская  пища,

они не понимают, что необходимо привозить бананы и апельсины и что  нельзя

кормить знаменитую гумбольтову шерстистую обезьяну простыми  помоями,  как

поросенка. Да они и львам готовы бросать дохлых мышей... - закончил он  со

вздохом.

   Только львов у нас пока что не было,  и  весь  этот  зоологический  сад

существовал скорее в его воображении, а музей находился в очень запущенном

состоянии. Вот я и начал  как  можно  быстрее  приводить  в  порядок  наши

коллекции.

   Мой шеф меня нахваливал. Но, конечно,  даже  и  не  пытался  чем-нибудь

помочь. Однажды он привел ко мне свою  дочь  Гильду,  костлявую  угловатую

девушку с голубыми глазами и пушком  на  подбородке.  У  нее  были  жирные

волосы,  которые  она  не  умела  укладывать  и  поэтому   выглядела   так

неприглядно и неряшливо, что частенько вызывала всеобщую жалость.  Я  тоже

жалел ее до тех пор, пока  она  не  заговорила,  потому  что  свои  шумные

разглагольствования  она  сопровождала  весьма  бесцеремонными  жестами  -

хватала меня за подбородок и била по спине, - и я уже  стал  бояться,  что

она, недолго думая, положит ноги на стол либо начнет говорить мне  "ты"  и

называть по имени.

   И я этого дождался. Именно сегодня, когда мой шеф отправил меня  с  ней

на премьеру в цирк. Разумеется, прежде всего он  хотел  продемонстрировать

меня городским сплетницам, которые  в  изобилии  собрались  здесь  в  этот

вечер. И Гильда вела себя так, будто  мы  давно  уже  сыграли  свадьбу.  Я

должен был держать ее шляпу, смахнуть пыль с кресла,  раскрыть  сумочку  и

спрятать в нее билеты, наконец, принести пальто из гардероба,  потому  что

ей вдруг стало немного холодно, и оставить его у себя на коленях, так  как

ей уже было жарко, когда я вернулся из раздевалки.

   И все же сегодня вечером я пришел в цирк не для того, чтоб выступать  в

роли жениха девицы Гильды. В таком  качестве  шеф  не  отважился  бы  меня

послать. Ведь служебное подчинение тоже имеет свои границы. В сущности, он

послал меня затем, чтобы я  разузнал,  не  продает  ли  цирк  каких-нибудь

заморских  зверей,  необходимых  нам  для  наших  заведений.  Кто   сможет

упрекнуть  меня  в  том,  что  я,  не  извинившись,  бросил  дочь   своего

руководителя, когда передо мной возникла реальная  возможность  приобрести

столь оригинальную обезьяну -  скорее  это  даже  человек  или,  вероятнее

всего, какой-нибудь редкий экземпляр человеко-обезьяны,  которая  еще  бог

весть когда попадет к нам в Северную Чехию?

   - Вам меня не убедить, - это не шимпанзе, -  с  раздражением  заявил  я

Кноллю. - Я совершенно  уверен  -  посмотрите  на  его  подбородок,  форму

черепа, на надбровные дуги. И вообще это не обезьяна.

   Кнолль не удивился.

   - Знаю, - ответил он и потянулся, сидя в  своем  цирковом  фургоне.  На

столике стояла бутылка рому. - Знаю, - повторил он. - А вам не приходит  в

голову, что не вы первый обращаетесь с этим ко мне. Но до  сих  пор  никто

ничего не доказал...

   - И все же доказать нетрудно. Достаточно  посмотреть  на  строение  его

ног, calcaneus и особенно на ступни.

   - А как вы собираетесь на все это посмотреть? Я вас и близко к нему  не

подпущу. Когда  профессор  Пфермейер  из  Гейдельберга  попытался  к  нему

подойти, тот свернул ему нижнюю челюсть. Господину Райту из Манчестера  он

чуть ли не отгрыз все предплечье - вы бы  видели  его  зубы!  А  господину

Хаасе повредил позвоночник! Эта сволочь не любит людей. Но мне  он  нужен.

Он спасает наш цирк от разорения. Сейчас  кризис,  мой  друг,  и  я  готов

демонстрировать кого угодно  -  хоть  безобразных  уродов,  хоть  небесных

ангелов, - мне все равно. Я своего Тарзана использую в коммерческих целях,

и поэтому все законы на свете на моей стороне. Они будут охранять меня  от

любых придурковатых ученых! Если вам не нравится,  я  вас  не  задерживаю.

Попытайтесь его сфотографировать; большой  пользы  это  вам  не  принесет,

потому что он хочет быть обезьяной, хочет быть шимпанзе и делает  это  так

хорошо, что никто мне ничего не докажет...

   Владелец цирка рассмеялся, он был уже как следует пьян. Видимо, до  сих

пор дела в его цирке шли не так уж плохо, раз хватало денег на выпивку.

   - Но если вы хотите испытать, милостивый государь... - робко заговорила

жена Кнолля, еще минуту назад выступавшая в качестве укротительницы львов.

   - Что испытать? - рявкнул Кнолль  и  зло  посмотрел  на  свою  жену.  И

укротительница львов здесь, в фургоне, сразу  же  превратилась  в  кроткую

голубицу,  в  послушную  жену,  которая  стала  успокаивать  своего  мужа,

забегала вокруг него, будто над ее  головой  защелкал  тот  самый  бич  из

толстой кожи, каким она каждый вечер укрощала в клетке царя зверей.

   - Что испытать?! - снова рявкнул Кнолль, рявкнул погромче, чем  лев.  -

Хочешь, чтоб на нас обрушились несчастья? Да разве ты, корова, не  знаешь,

что все эти сумасбродные ученые в конце концов с  нами  судятся?  За  свои

травмы они требуют денежной компенсации и готовы  на  тяжбу  ухлопать  все

свое состояние. Эх ты, курица безмозглая!

   И в  адрес  укротительницы  понесся  поток  изощренных  ругательств,  в

которых фигурировали уже не только домашние животные.

   Я выбежал  из  фургона,  а  владелец  цирка  хриплым  голосом  все  еще

перечислял мне  вслед  названия  разных  пород  и  семейств,  известных  в

зоологии.

   Снаружи никого не было видно. Вокруг стояли  запертые  темные  фургоны.

Большинство их обитателей находилось на арене. Время от  времени  до  меня

доносились возгласы зрителей или ржание  коней  в  стойлах.  Должно  быть,

выводили белых лошадей. Я раньше не обращал внимания на то, что у них есть

такие лошади. Ориентируясь по запаху, я без труда добрался  до  клеток.  В

первой при лунном свете я  увидел  того  единственного  льва,  изображение

которого украшает цирковые афиши. Он  был  уже  довольно  стар  и  лыс.  И

сейчас, во сне, он время от времени терся о решетку, потому что его мучила

парша. В следующей клетке помещались шакалы. Как  ни  странно,  но  их  не

мучила парша. Стоило, однако, шакалам меня увидеть, как они начали рычать.

Оно и понятно: эти шакалы были подозрительно  похожи  на  собак.  Какая-то

помесь волка с догом. Здесь, вблизи, я не мог ошибиться.  "Хороши  шакалы,

ничего себе. Лучше бы ты тех шакалов привязал к конуре, - подумал я.  -  В

общем, каков поп, таков и приход! Обман на обмане". Пройдя мимо нескольких

пустых помещений, мимо ящика со змеей, я наконец увидел совсем  в  стороне

обезьянью клетку. Она была оборудована, как все обезьяньи клетки на свете.

Зеркальца,  лесенки,  велосипед  и  разноцветные  лоскутки,  будто   здесь

содержат  обыкновенных  мартышек  или  павианов.   Обезьяна,   а   точнее,

неизвестное существо, покоилось в углу клетки, лицом к стене. На  руках  у

нее были цепи, какие прежде надевали заключенным, а  на  ногах  -  большое

чугунное ядро, знакомое мне только по истории средневековых тюрем. А  ведь

никто во всем мире  так  не  заковывает  обезьян!  Все  эти  металлические

приспособления предназначены исключительно для людей.

   Как-то Гильда велела купить для нее мятных конфет. И теперь их  у  меня

был полон  карман.  Я  вытащил  конфетку,  развернул  ее  и,  причмокивая,

демонстративно  стал  сосать,  а  в  конце  концов  бросил  ее  в  клетку.

Разумеется, все это время я посматривал по сторонам, как  бы  не  появился

управляющий или кто-нибудь из служителей. Казалось, все было  спокойно.  И

только этот Тарзан - так его называли - лежал в углу, куда не  падал  свет

луны, и не проявлял никакого интереса к моей конфете. Я снова причмокнул и

на этот раз бросил в клетку целую горсть конфет. При этом  я  заговорил  и

стал его нахваливать...

   - Послушай, добрейший... Brav...  Nice...  Pocem,  Kommher,  Come...  -

пытался я привлечь его внимание, говоря на разных языках. Но  он  даже  не

шелохнулся, пока я не стал тыкать его палкой.  Так  обычно  обращаются  со

зверями. Если они не слушаются по-хорошему, им делают  больно.  Неподалеку

лежал какой-то прут. Но едва я к нему  прикоснулся,  как  Тарзан  вскочил,

словно черт, стал на задние лапы, - собственно, на ноги - и начал колотить

себя в грудь, как это обычно делают  одни  лишь  обезьяны.  Распространено

мнение, что так поступает только  горилла,  но  Шейнфурт,  как  и  Пасхен,

прославленный в прошлом веке охотник на обезьян,  свидетельствует,  что  и

взрослый шимпанзе может готовиться  к  схватке  точно  таким  же  образом.

Неожиданно Тарзан бросился на решетку с такой силой,  что  закачалась  вся

клетка. Я не успел отскочить, и ему удалось разорвать  мой  рукав  и  даже

немного поцарапать меня. При этом он так перебрасывал десятифунтовый груз,

который ему привязали к ногам, точно это был футбольный мяч.

   В цирке, очевидно, уже знали его повадки. Из фургона  выскочил  хозяин,

из будки служители и официанты, прибежала  даже  укротительница  львов  со

своим ременным бичом. Она сразу же напустилась на Тарзана,  но  не  успела

его усмирить. Зрители высыпали из цирка, стали ее ругать,  некоторые  дамы

громко визжали, другие осуждали нас за жестокость. По  всему  было  видно,

что я сорвал представление. Из цирка я выбежал прямо в поле, а так как  до

сих пор не изучил окрестностей, пришлось проплутать несколько часов,  пока

крестьяне не указали мне дорогу домой.

   Перед домом меня поджидала Гильда. Наш музей помещался в вилле, которую

нам завещала местная миллионерша. Вилла напоминала готический  костел,  но

все еще  сверкала  новизной.  Совсем  недавно  ее  реставрировали.  Гильда

подошла ближе и влепила мне пощечину. (Так кончилось наше  знакомство.  По

крайней мере мне показалось,  что  оно  кончилось.)  Но  Тарзану  сегодня,

видимо, досталось еще больше.

   В тот вечер я долго не ложился спать. Решил написать  письмо  Кноллю  с

просьбой уступить удивительное  животное  нашему  зоологическому  саду.  Я

предложил ему баснословную цену, ибо прекрасно знал, что он все  равно  не

согласится. Но  в  таком  случае  я  мог  потребовать  от  него  подробных

сведений: когда, где и при  каких  обстоятельствах  было  приобретено  это

животное. Если же Кнолль  не  объяснит  его  происхождения  да  еще  и  не

предложит купчей, я сообщу обо всем в полицию, ибо  считаю,  что  владелец

цирка держит в клетке не обезьяну, а человека, хотя, когда его  рассердят,

он начинает бить себя кулаками  в  грудь,  как  шимпанзе.  Кроме  того,  я

заметил, что его одевают в какие-то смехотворные трусы  и  особого  покроя

куртки, которые должны скрыть от случайных свидетелей явные  признаки  его

принадлежности к роду человеческому - и прежде всего отсутствие волосяного

покрова. Поэтому мне кажется,  что  я  столкнулся  с  каким-то  загадочным

преступлением. В любом случае я заставлю говорить о себе.

   А ведь к этому, собственно, человек и стремится  всю  свою  жизнь.  Мне

стало легче  переносить  несправедливости  шефа.  На  другой  же  день  он

выставил  меня  из   светлого   кабинета   в   полуподвал,   в   отделение

пресмыкающихся, что примостилось рядом с коллекциями минералов. Там  целый

год  совсем  не  топили  будто  бы  из-за  того,  что   сталактиты   могут

раствориться. Шеф мой нанял также второго практиканта из здешних. Это  был

немец, который сразу же начал появляться с Гильдой в обществе.  Вскоре  он

даже стал возить ее детскую коляску. Никто на меня  не  обращал  внимания.

Они терпели мое присутствие лишь потому,  что  работал  я  бесплатно.  Да,

тогда, в тридцатые годы, когда произошли все эти события,  государственных

служащих поначалу принимали на работу как  практикантов  и  целый  год  им

ничего не платили. Наверняка меня собирались через год выставить и на  мое

место взять другого практиканта, который трудился бы столько же,  а  потом

его постигла бы та же участь.  Однако  они  просчитались.  Все  обернулось

совсем иначе. И именно из-за Тарзана.

   ВИЗИТ НЕЗНАКОМКИ ИЗ УЭСТ-ЭНДА

   Я  нетерпеливо  ждал  ответа  от  Кнолля  и  каждый  день  с   надеждой

приветствовал почтальона. А вдруг он несет мне известие,  которое  изменит

всю мою жизнь? Но долгое время  не  приходило  ничего.  Послать  еще  одно

письмо казалось мне смешным. Это уже походило бы на шантаж. Действительно,

стоило ли идти в полицию сообщать о своих  подозрениях?  Мне  трудно  было

решиться. Ведь я тешил себя мыслью,  что  сам  стану  детективом,  который

раскроет  тайну.  Неужели  я  вынужден  буду  передать  это  дело  в  руки

жандармов? Лучше всего было бы съездить к Кноллю. Но его цирк  Как  сквозь

землю провалился. Вероятнее всего, труппа пересекла  границу  и  уехала  в

Германию. Нигде о ней ничего не было слышно. Понемногу я стал  забывать  о

своих проектах и начал утешаться тем, что настоящие мудрецы не вмешиваются

в ход истории, что они удовлетворяются созерцанием и описанием событий. Но

авантюризм у человека в крови. И мне было трудно с этим совладать.

   Между тем Гильда поссорилась с новым практикантом, и шансы на  успех  у

меня повысились. Шеф стал отвечать на  мои  приветствия,  а  когда  к  нам

однажды приехал начальник, родственник заведующего отделением, то он  даже

похвалил меня перед ним.

   - Я вас уже простила, - заявила Гильда, появившись  однажды  у  меня  в

кабинете. И тут же уселась на стол. - На вас  нельзя  долго  сердиться,  -

продолжала она с обезоруживающей улыбкой, между тем как за  дверью  плакал

ребенок неизвестного отца. - И с тех пор вы так  страдаете,  что  мне  вас

жаль, Андрэ.

   - Меня зовут Индржих, - возразил я.

   - Ах, ты мой сладкий Индржишек...

   Я должен был отступить к дверям. Лучше всего бы выскочить  в  окно,  но

мой кабинет находился в полуподвальном помещении. Я уже представлял  себе,

как ее папаша поджидает за дверьми, чтобы застичь нас врасплох.

   Но застиг нас вовсе не он.

   В кабинет вошла хорошенькая девушка в кожаном пальто и с автомобильными

очками на лбу. Когда я помог ей снять пальто и она отложила в сторону свои

автомобильные доспехи, передо мной оказалась не то голливудская звезда, не

то парижская манекенщица. Я и не предполагал, что на  свете  вообще  могут

существовать такие красивые женщины.  У  нее  был  прекрасный  овал  лица,

большие  карие  глаза,  светлые  волосы  и   греческий   профиль,   фигура

праксителевых статуй.

   - Джина Джонс... - отрекомендовалась  мне  посетительница.  Она  только

посмотрела на Гильду, и  та  под  этим  взглядом  сразу  же  присмирела  и

замерла, словно лягушка  перед  змеей.  -  Я  приехала  в  связи  с  вашим

письмом... -  Тут  она  закурила  сигарету  иностранной  марки  в  длинном

мундштуке и,  не  дожидаясь  приглашения,  села,  положив  ногу  на  ногу.

Затянувшись, она еще раз поглядела на Гильду. Этого уже было достаточно.

   - Не буду мешать... - бросила Гильда и чуть ли не выбежала из  комнаты.

Она, видимо, обратила внимание на  английский  акцент,  с  каким  говорила

посетительница, и  поняла,  что  перед  ней  иностранка,  плохо  владеющая

немецким языком.

   - Кнолль передал мне ваше письмо, -  продолжала  гостья.  -  Меня  тоже

интересует этот... - она секунду помолчала и добавила,  подавляя,  видимо,

внутреннее сопротивление: - Тарзан. Я ведь тоже убеждена, что это человек.

Но чем дальше идет дело, тем меньше  у  меня  сторонников...  -  При  этих

словах она улыбнулась. Это была ее первая улыбка за все время  визита,  но

она придала мне сил. До сих пор мне казалось, что весь этот визит  наводит

на нее невероятную скуку. Но теперь у меня было  доказательство,  что  моя

персона представляла для нее определенный интерес, что она приехала именно

ко мне.

   - Готов служить вам... - как ни странно, но весьма кстати вставил я.  И

вдруг почувствовал себя совсем иначе. Когда  тебе  улыбается  голливудская

кинозвезда, становишься более самоуверенным.

   - Я убеждена, что Тарзан - человек, причем я знаю, кто этот человек.  -

Она положила на стол  фотографию  стройного  мужчины  в  смокинге.  -  Это

молодой барон Хоппе. Не хотите ли выслушать меня?

   И она улыбнулась еще обворожительней. Мне ничего не оставалось  делать,

как принять ее предложение, ибо действительно  трудно  было  распознать  в

этом светском джентльмене  человекоподобную  обезьяну,  которую  я  совсем

недавно видел в клетке. Все это показалось мне подозрительным. Я совсем не

хотел стать жертвой какой-то авантюры.

   - Видите ли, я хочу рассказать вам свою историю. В ней, собственно, нет

ничего особенного. Вы, вероятно, читали в детстве "Книгу джунглей"?  Разве

Маугли казался вам каким-то особенным? Так вот,  в  Индии  нередко  бывает

так, что из-за голода родители бросают своих детей в джунглях,  и  там  их

выкармливают и воспитывают звери. Случается, что даже львы.  Говорят,  три

года назад в  Бомбее  был  обнаружен  мужчина,  который  пробыл  несколько

месяцев в плену у царя зверей. А из Алеппо сообщают, что два месяца  назад

кочевники поймали там "мужчину-газель".  Он  прожил  в  стаде  много  лет,

питался  травой  и,  когда  его  стали  ловить,  попытался   спастись   от

преследователей, убегая огромными скачками. А кто знает, что происходит  в

Африке? Ведь там отдельные племена совсем не представляют, сколько  у  них

народу, и не  регистрируют  тех,  кто  исчез  в  джунглях.  Человек  легко

приспосабливается  ко  всему.  И  если  он  смог  приспособиться  к  нашей

современной цивилизации, то почему бы ему не ужиться, скажем, с медведями,

если родился он в определенной обстановке и с малых лет видел вокруг  себя

одних медведей? Что же касается  Тарзана,  то  это  -  наиболее  известный

представитель  такого  сорта  людей.  А  барон  фон   Хоппе   -   наиболее

значительный... - вздохнула она.  -  Ему  принадлежат  многие  владения  в

Австрии, Германии и Чехии. Род  его  известен  славными  традициями,  и  я

удивлена, что вам это не известно. Его  знают  во  всех  аристократических

домах Европы. И такой человек под видом шимпанзе исполняет номера в  цирке

Кнолля!

   Она говорила все быстрей и быстрей, будто не могла  совладать  с  собой

или просто потому, что повторяла свою историю уже не в первый раз.  И  все

смотрела на меня  и  улыбалась  своей  манящей  улыбкой.  Может,  ей  даже

хотелось взять меня за руку, но мной овладел страх, он рос. Собственно,  я

уже перестал считать ее сумасшедшей, я боялся другого -  шантажа,  боялся,

что прибывшая ко мне  дама  хочет  втянуть  меня  в  какую-то  бесконечную

имущественную тяжбу. И тут мне захотелось, чтобы вернулась Гильда. Но  она

не возвращалась - я отлично знал, что она подслушивает за дверью.

   В тот день я просидел у себя в кабинете до глубокой ночи и  понял,  что

Джина приехала на своем спортивном "ягуаре" лишь затем,  чтобы  рассказать

мне свою историю. Она отказалась от угощений - ей просто было нужно, чтобы

я ее выслушал. В конце концов это была самая необременительная просьба  из

тех, что я готов был для нее выполнить. Тем более что ее рассказ меня ни к

чему не обязывал, а внешность ее была приятной.

   - Самое ужасное - то, что я не могу его спасти. И к вам  я  приехала  с

отчаянья. Мне, собственно, не так уж нужен антрополог. Ведь у  меня  целая

гора всевозможных  справок  и  заключений  ученых.  Мне  нужен  энтузиаст,

который попытался бы спасти барона, который попытался бы  помочь  мне.  От

этого зависит моя судьба. Я  должна  была  выйти  за  него  замуж.  Я  его

невеста. Мы познакомились с ним несколько лет назад в одной из  экспедиций

сэра Уэзерола.

   В ЧЕРНУЮ АФРИКУ

   В ту экспедицию я попала с отчаянья...  Только  вам  расскажу  все  без

утайки - ведь от вас я жду помощи. Мне  давно  известно,  что  я  красива,

известно чуть ли не с детства - об этом говорили  все.  Родители  тоже  не

отставали от других и следили за каждым моим шагом, хотя я  ровным  счетом

ничего дурного не делала. "Любой мужчина может тебя  обидеть,  -  твердили

они, - потому что ты красотка". На этом основании я находилась под охраной

даже в двадцать лет. Но в действительности обижали меня вовсе не  мужчины,

как предполагала моя мать, а женщины. Женщины издевались  надо  мной,  это

они старались меня унизить. Все началось еще  в  школе  с  союза,  который

заключили   против   меня   наша   старая   учительница   с    моими    же

сверстницами-дурнушками. Я не могла произнести ни слова без того, чтобы не

смеялся весь класс; стоило мне сделать какое-нибудь движение,  как  в  мою

сторону устремлялись завистливые взгляды.

   - Послушайте, Джонс,  -  не  раз  звучал  в  моих  ушах  злобный  голос

директрисы, - красота - это еще не все!

   Вскоре я стала побаиваться ходить на танцы, ибо нередко получалось так,

что  какая-нибудь  из  завистниц,  которой  приходилось   часами   ожидать

партнера, чем-нибудь да мстила мне -  то  она  рвала  на  мне  блузку,  то

наступала на  шлейф  длинной  юбки,  то  рисовала  на  спине  чертика,  то

подкарауливала в уборной, чтобы  вцепиться  мне  в  волосы.  Постепенно  я

перестала  появляться  на  людях,  к  чему  моя  мать   отнеслась   весьма

одобрительно: она еще не была стара и довольно остро  реагировала  на  то,

что в общественных местах на меня обращали внимание, а  на  нее  нет.  Для

окружающих я была  совершенно  невыносима.  Само  собой  разумеется,  меня

пригласили в знаменитый салон мод -  там  я  должна  была  демонстрировать

новые фасоны. Но, бог мой, нельзя было сделать и  десяти  шагов,  чтобы  у

меня не начинала кружиться голова под множеством  враждебных  взглядов,  -

они, словно жгучие огненные бичи, стегали меня по  плечам,  по  груди,  по

всему телу. Не понимаю, почему люди так завидуют красавицам!  Уверяю  вас,

что красота - самое ужасное  бедствие,  которое  только  может  постигнуть

человека, это ужаснее, чем горб. Мне и сейчас приятно, когда можно закрыть

лицо, ну, скажем, автомобильными очками. Хоть круглый год я готова  ездить

в спортивной машине, только бы носить эти очки: чтобы меня никто не видел,

чтобы никто не вертелся вокруг и я хоть на минуточку  могла  отдохнуть  от

всех этих взглядов, от всего этого проклятия.

   Мужчин я боялась, потому что они готовы были взять меня силой  -  между

тем мне следовало подождать партии, подходящей для такой девушки, как я, -

а женщин боялась, потому  что  они  меня  ненавидели.  Все  это  было  уже

невозможно вынести, а оставаться на службе я не могла, в особенности после

того, как мне предложили демонстрировать  новый  фасон  нижнего  белья.  Я

взяла расчет и примкнула к экспедиции  сэра  Уэзерола,  который  готовился

ехать в Африку ловить обезьян. Конечно, я собиралась туда не ради обезьян,

хотя и прочитала тайком от матери немало книг по зоологии. (Надо  сказать,

что моя мать считала неприличным, когда красивые  девушки  много  читают.)

Явилась я к Уэзеролу и потому, что  мой  шеф,  доктор  Миллер,  был  очень

безобразен - лицо у него испещрено  мелкими  морщинами,  кожа  на  черепе,

казалось,  принадлежала  слону   или   бегемоту.   Экспедиция   собиралась

произвести нападение на так называемый обезьяний рай, где  живут  шимпанзе

семейства "рана  манжаруна";  суданские  арабы  называют  их  "баам".  Как

известно, вся эта местность заражена мухой  цеце,  и,  чтобы  не  заболеть

сонной болезнью, европейцы нашей экспедиции должны были  носить  маски  из

плотной ткани, которые предохранили бы от  укусов  этих  насекомых.  Таким

образом, лица у нас были скрыты под маской, а тело  -  под  светло-зеленым

тропическим балахоном, напоминавшим скорее мешок, чем какое-либо  одеяние.

Все мы были совершенно одинаковы, как  монахи  в  своих  рясах.  Нас  даже

невозможно было отличить друг от друга.

   О своих намерениях я тогда не посоветовалась с матерью  и  написала  ей

уже с корабля. Сэр Уэзерол был доволен, что нанял лаборантку за  невысокую

плату: не всякая женщина согласилась бы принять участие  в  такой  опасной

экспедиции, а его финансовые возможности были  весьма  ограничены.  Доктор

Миллер вел себя безупречно - видимо, он меня понял; так  по  крайней  мере

мне показалось вначале. В свое монашеское  одеяние  я  облачилась  уже  на

корабле, а после Канадских островов никогда не появлялась без покрывала. Я

проглатывала книгу за книгой и постепенно освобождалась от страха.

   В конце концов,  думала  я,  муха  цеце  не  может  быть  опаснее  моих

сослуживцев, которые во время последней демонстрации мод так подпороли мое

платье, что  не  успела  я  сделать  и  нескольких  шагов,  как  оказалась

обнаженной перед целым Альбертс-залом. Публика ревела, пресса была  близка

к помешательству. Даже на другой день я боялась выйти на  улицу:  так  мне

было плохо. А здесь все было по-другому. Я весело бегала по  пристани,  по

палубе, словно вновь родилась на свет божий.

   - Моя главная задача - раздобыть половые железы обезьян, чтобы наладить

опыты по омоложению согласно методу Воронова. Чем больше желез нам удастся

раздобыть, тем больше денег мы получим, - заявил доктор  Миллер.  Это  мне

очень понравилось. Миллер говорил об этих железах как истинный коммерсант.

Совсем не так, как другие. И ни разу не  осмелился  прикоснуться  ко  мне,

даже   когда   давал   подробные   инструкции,   как    вести    себя    с

обезьянами-самцами,  с  которыми  мне  доведется  встретиться,   и   когда

рассказывал об особенностях операции, которую я должна буду делать. Вообще

это был первый инструктаж в моей жизни по столь щепетильному поводу.  Мать

моя, хотя и предупреждала, что  нужно  быть  осторожной  с  мужчинами,  но

никогда ничего  толком  о  них  не  рассказывала.  Поэтому  в  мужчинах  я

разбиралась еще меньше, чем в обезьянах.

   - Ничего, привыкнете. Обычная операция, как и всякая другая.

   - Из вас получится хорошая путешественница.

   - Через два года организуете собственную экспедицию.

   Так говорили мужчины, которые ехали со  мной.  Это  были  сэр  Уэзерол,

доктор Миллер и патер Дилоуби, который хотел организовать у туземцев новую

миссионерскую станцию. Он рассказывал мне, скольких чернокожих ему удалось

окрестить в своей жизни. Приятно было слушать его рассказ  после  утренних

наставлений доктора Миллера, который не задумываясь стал  бы  кастрировать

негров, если бы только нашелся человек, готовый солидно компенсировать ему

риск подобного преступления.

   ПРЕДАТЕЛЬСТВО

   Туземцы встретили нас хмуро. Они  издавна  слыли  людоедами,  и  только

карательная экспедиция майора Уэлса, который недавно устроил  здесь  такое

побоище, что оставшиеся в живых оказались не в силах съесть всех  мертвых,

заставила их скрыть от белых людей свой варварский  обычай.  Да  и,  кроме

того, после недавней резни они отнюдь не горели желанием  признать  белого

бога,  которого  им  навязывал  патер  Дилоуби.   Ибо   они   исповедовали

собственную религию, и в этой религии - о, горе  нам!  -  человекообразные

обезьяны, называемые на их языке  "импунду",  играли  весьма  своеобразную

роль. Туземцы считали их лесным  народом,  священными  животными,  которых

запрещалось убивать и употреблять в пищу. Очевидно, именно поэтому  они  и

вознаграждали себя тем, что поедали своих врагов.

   Вот почему нелегко было найти носильщиков для нашей  экспедиции,  и  те

несколько  безбожников,  которых  нам  все  же  удалось  завлечь   разными

посулами, пришли в неописуемый ужас, когда узнали,  для  каких  целей  нам

нужны обезьяны.

   - Начнем охоту прямо на месте, - решил сэр Уэзерол. - В обезьяньем раю.

   До этого места нужно было идти двенадцать томительных дней, начиная  от

последнего негритянского селения на реке Нелле. В пути  пришлось  пересечь

два огромных болота, преодолеть водопад и прорубить  дорогу  через  густые

заросли лиан - ничего подобного в Африке я еще не видела. В добавление  ко

всему то и дело приходилось уговаривать наших проводников не бросать  нас,

обещать им новые подарки и открывать бутылки с дешевым виски. Я никогда  и

не предполагала, что утро в этих краях может быть таким студеным, и только

теперь поняла, что прав был доктор Миллер, утверждая, что в Экваториальной

Африке пара пустяков схватить простуду или  воспаление  легких.  Комары  и

мухи цеце осаждали нас днем и  ночью.  Огромные  летучие  мыши  так  шумно

хлопали крыльями, кружа над нашим костром, что заглушали даже гул тамтама,

которым туземный колдун беспрерывно  призывал  вернуться  своих  заблудших

овечек.

   Экспедиция началась скверно. Но самое неприятное ожидало  нас  впереди,

когда, добравшись наконец до места, где некогда сэр Уэзерол построил  свою

базу, мы не нашли ни закопанного в землю  сундука  с  продовольствием,  ни

спрятанной в  металлический  ящик  карты.  Хижина  сгорела,  от  ящика  не

осталось и следа, продукты кто-то унес. Только к вечеру мы обнаружили  под

молодой пальмой раскрытый сундук, в  котором,  точно  собачонки  в  будке,

уютно устроились маленькие обезьянки. Мы их всех поймали. Только  шимпанзе

нам не попадались. Обезьянки не представляли никакой ценности  для  нашего

доктора.

   - Железами этих крошек не омолодишь ни одного миллионера, - смеялся он.

- Не за ними мы сюда пришли...

   Наши проводники смирились  бы  с  мыслью,  что  мы  ловим  обезьян  для

зоопарка или охотимся на них ради шкуры - такое  уже  проделывали  до  нас

другие европейцы, - но  потрошить  обезьян?  Нет,  с  этим  они  не  могли

смириться. На другой день проводники сбежали, прихватив с собой  все  наши

ружья и боеприпасы. Уже в полдень мы услыхали вдалеке залпы из всех  наших

винтовок, точно там была ярмарка или веселое гулянье.

   - Это вы во всем виноваты, - набросился на сэра Уэзерола доктор. - Надо

было  нанять  негров  на  побережье.  Они  понадежней.  А  вы,   с   вашей

экономией...

   - Зачем вы вообще нас сюда затащили? - ворчал патер. - Здесь обезьян не

больше, чем в любом другом месте Африки.

   Так они спорили до самой ночи.

   Но нам не суждено было узнать, зачем сэр Уэзерол привел нас сюда. В тот

же вечер он покончил с собой выстрелом из револьвера. Скорее  всего,  наша

экспедиция за обезьянами преследовала какую-то иную цель, которой он так и

не достиг, обнаружив пропажу  карты.  Мы  похоронили  сэра  Уэзерола,  как

христианина. Патер  Дилоуби  произнес  над  могилой  речь,  и  мы  открыли

последнюю банку консервированных  ананасов  с  рисом,  которую  не  успели

утащить туземцы.

   В наследство от сэра Уэзерола  нам  остался  только  небольшой  дамский

револьвер, который мог лишь раздразнить взрослого шимпанзе, если мы вообще

его встретим. Но патер Дилоуби был в Африке не  впервые  и  имел  опыт  по

части  охоты.  На  обратном  пути  ему   нередко   удавалось   подстрелить

какую-нибудь живность к обеду. Вдобавок погода улучшилась, нас  больше  не

мучили дожди, и я стала надеяться, что обратный путь будет поприятнее.

   - Кто же нам теперь заплатит?  -  сетовал  доктор  Миллер.  -  У  этого

старого мошенника, конечно, не было  в  кармане  ни  гроша.  Очевидно,  он

отправился в путешествие, чтобы поправить свои дела.  Неизвестно,  как  мы

вообще доберемся до Европы.

   Да, я забыла вам сказать, что у покойника мы  нашли  только  два  фунта

пять шиллингов и три чековые книжки без единого бланка. Но мне все еще  не

было понятно, чего опасаются мои спутники. Я-то чувствовала  себя  в  этих

джунглях превосходно. Мать, очевидно, вышлет мне денег на обратную дорогу,

но если потребуется -  можно  остаться  здесь  и  на  несколько  лет.  Мне

казалось, что мы вернемся без особого труда.

   Но я ошиблась. Тропинка, которую туземцы прорубили в  джунглях,  совсем

заросла. Здесь все растет буквально на  глазах.  И  там,  где  мы  прошли,

лианы, казалось, стали еще гуще и толще. Бывшая тропинка напоминала  рану,

которая затягивалась целительным и еще более крепким рубцом. А  у  нас  не

было ничего, кроме перочинного ножа и скальпеля из лаборатории.

   - Ну и влипли мы в историю, - пробормотал, чертыхаясь, патер. -  Почему

он не  взял  с  собой  хотя  бы  радиопередатчик...  Даже  на  этом  хотел

сэкономить. Как же теперь звать на помощь?

   И он с яростью швырнул на землю рюкзак покойного Уэзерола,  который  мы

несли по очереди.

   Мне хотелось, чтобы мои спутники не  щадили  меня  и  не  избавляли  от

обязанностей. В тот день я впервые  почувствовала  себя  усталой.  И  мною

впервые овладел страх. Но теперь я уже боялась не того, что меня обидят; я

испугалась за свою жизнь.

   Я сделала несколько шагов, но лианы преградили  мне  путь.  Они  стояли

густой плотной стеной. Трудно представить, что мы вообще сможем пробраться

сквозь эту чащу. Прислонившись к пальме, я заплакала. Попыталась разорвать

лианы руками, но ничего не получилось. Ко мне подошел  доктор  Миллер.  Он

стал успокаивать меня и даже обнял за плечи. Этого еще не хватало!

   - Оставьте меня в покое! -  заорала  я  и  вкатила  ему  две  увесистые

пощечины. - Неужели я убежала в джунгли ради того, чтобы уединиться  здесь

с вами, с таким уродом? - И я разразилась истерическим хохотом.

   Патер был гораздо толще, чем обычно бывают святые отцы. Он простер надо

мной руки, и несколько минут я молилась вместе  с  ним,  словно  маленькая

девочка.

   Мы заснули в наскоро сооруженной палатке, нимало не заботясь об охране.

Пройди мимо пантера - она неплохо бы поужинала... Но пантера в  эту  ночь,

наверное, была далеко или просто нас охранял  какой-то  добрый  дух.  Надо

думать, кто-то охранял! Потому что утром, когда я встала и протерла глаза,

то застыла в изумлении, увидев  узкую  тропинку,  вырубленную  в  зарослях

лиан. Ночью кто-то прорубил нам дорогу в джунглях.

   - Смотрите-ка! - позвала я обоих мужчин.

   - Чудо, - осенил себя крестом отец Дилоуби. - Ты просто святая...  Дева

Мария услышала твои молитвы...

   - Чепуха, - буркнул доктор Миллер.

   - Если не верите, можете оставаться здесь, - осадил его патер. Обняв за

плечи, он повел меня в чащу леса. При этом он так прижимался ко  мне,  что

пришлось его оттолкнуть. Неужели и этот набожный патер  туда  же?  Неужели

ничто не спасет меня от него?

   На другой день мы опять обнаружили прорубленную  в  зарослях  тропинку.

Теперь уже нас охватил страх.

   -  Ну  вот,  пожалуйста...  -  торжествовал  доктор  Миллер,   который,

разумеется, отправился с нами дальше. - Еще не известно, куда заведет  нас

этот зеленый туннель. А что, если там впереди, алтарь  не  девы  Марии,  а

здешней богини мщения,  которая  потребует  человеческих  жертв?  Забавное

будет зрелище: ирландский католик превращается в черного  знахаря.  Теперь

можно ожидать чего угодно, любой ерунды: ведь мы потеряли здравый смысл.

   - А по-вашему, лучше умереть с голоду?

   - Это более логично. Нам нельзя рассчитывать на чью-то помощь, на разум

надеяться нечего. Мы поставили на карту  свою  жизнь.  Эрго  -  мы  должны

умереть. И вот нам дарует жизнь некая иррациональная сила, которая кажется

мне еще более подозрительной, нежели эта трясина, в которую мы, чем дальше

идем, тем больше погружаемся, - непрерывно бурчал доктор.

   На его лице было написано явное недоверие, и все  же  он  упрямо  шагал

вперед, ибо тоже надеялся на спасение, пусть даже вопреки здравому смыслу.

   Внезапно  у  небольшой  сухой  поляны  тропинка   оборвалась,   джунгли

расступились.  Посреди  поляны  стояло  несколько  палаток.  Мы  наперебой

закричали и бросились к лагерю, голодные и исцарапанные. Но нам  никто  не

ответил.

   МЕРТВЫЙ ЛАГЕРЬ

   Я первая подбежала к палаткам, но вокруг -  никого.  Видимо,  покинутый

лагерь. Заглядываю в  ближайшую  палатку.  Там,  на  кроватях,  лежат  два

скелета, начисто обглоданные муравьями, а на голых черепах  -  тропические

шлемы немецкого африканского корпуса. Я не могла оторвать от них  взгляда.

Так и стояла, будто остолбенела. Мертвый лагерь.

   Как мы потом установили, люди  умерли  лет  двадцать  назад,  во  время

первой мировой войны, а скорей всего они даже и  не  знали,  что  началась

война.

   Мы нашли двадцатилетней давности консервы, боеприпасы и водку. Все было

в  стеклянной  посуде,   упаковано   тщательно,   с   настоящей   немецкой

аккуратностью. Даже  ружья  с  отлично  смазанными  затворами  и  стволами

нисколько не заржавели за все эти годы. В особом футляре мы нашли  дневник

экспедиции. В этом  дневнике  барон  фон  Хоппе  прощался  с  миром;  его,

одинокого и больного, покинули носильщики. Значит, не мы  первые  в  таком

положении. И в заключение  длинного  письма  барон  выражал  надежду,  что

кто-нибудь спасет его трехлетнего сына, которого он вынужден был  взять  с

собой в экспедицию. Но спасители, по всей видимости, не  пришли,  так  как

дневник остался нетронутым. Детского скелета нигде не было видно.

   Впрочем, мы особенно и не искали, потому что переходы последних дней по

таинственной просеке в джунглях совсем отучили нас  логически  мыслить.  Я

упала на свободную кровать в покинутой палатке, и мне было наплевать,  что

на соседней кровати лежат скелеты.

   Меня разбудили громкие голоса: это  доктор  Миллер  настиг  в  джунглях

наших негров. Скорей всего они решили, что имеют дело с  колдуном,  потому

что даже местные  следопыты  не  могли  бы  так  быстро  пробраться  через

тропические заросли. Негры  распростерлись  ниц  перед  доктором  и  стали

просить пощады. Они вернули нам все оружие и были  готовы  нести  поклажу.

Только где она, наша поклажа! Даже одежда на нас была изодрана  в  клочья.

Мы не могли показаться носильщикам в таком виде. И тогда  патеру  Дилоуби,

который в это время хоронил оба скелета в лесу, пришла в голову счастливая

мысль. Вернувшись, он открыл сундук, в котором хранилось снаряжение барона

фон Хоппе, и мы все переоделись. Оказалось, что в составе экспедиции  была

какая-то женщина. Мне достался ее допотопный наряд с  турнюром  и  широкой

юбкой. После такой метаморфозы нам больше не  пришлось  доказывать  черным

носильщикам нашу способность к чародейству. Они  беспрекословно  поверили,

что доктор Миллер  намного  искуснее  их  местных  знахарей,  и,  конечно,

обещали завтра же отправиться с ним ловить обезьян.

   После  полудня  мы  принялись  за  дела:  ознакомились  со  снаряжением

покинутого лагеря, связали  сети  для  ловли  обезьян  и  подготовились  к

вечеру. Все были счастливы. Тем более что и  немецкие  консервы  оказались

съедобными, и водка отличной. Только мне  было  не  по  себе.  Мной  снова

овладел безотчетный страх.  Не  знаю,  чего  я  боялась.  Доктор  и  патер

пребывали в восторге, оттого, что  у  них  появились  шансы  на  успех,  и

забыли, что этим шансам они обязаны бессмыслице (по мнению одного) и  чуду

(по мнению другого). Только я не переставала обо всем раздумывать.  Думала

и о том, почему меня снова охватил страх. Мне казалось, будто  кто-то  все

время смотрит на меня, будто кто-то ходит за мной. Но кто? Мне было  очень

плохо.

   Только во время обеда я заметила его. Сегодня, впервые за долгое время,

доктор Миллер сварил горячую еду, и мы все сошлись вокруг костра. И тут  я

снова ощутила на себе этот взгляд. Я было повернулась в сторону  леса,  но

вдруг решила посмотреть вверх и подняла голову, Там,  на  вершине  дерева,

висела большая светлая человекообразная обезьяна. Она держалась  за  ветку

только одной рукой и внимательно следила  за  каждым  нашим  движением.  Я

точно окаменела и не могла пошевелиться.

   - Что с вами, дитя мое? - спросил патер Дилоуби.

   У меня словно язык прилип к гортани. Тогда патер тоже  поглядел  вверх.

Все мы застыли недвижимо, как и негры, которые никогда в жизни  не  видели

такой обезьяны.

   - Внимание... тише... - предостерег нас доктор и скрылся в палатке.

   Между тем  обезьяна  спустилась  по  лиане  с  дерева  и  медленно,  на

четвереньках приближалась к нам,  делая  круги.  Негры  упали  на  колени,

решив, что сам лесной бог пришел их покарать.

   Но в этот момент откуда-то вынырнул доктор Миллер и набросил сзади сеть

на обезьяну. Шимпанзе сразу же перестал метаться. Теперь даже  мне  Миллер

показался чародеем. К вечеру он построил деревянную клетку, отыскал где-то

большой висячий замок и запер обезьяну.

   - Вот это добыча! - говорил он.  -  Настоящая  сенсация!  Зоологические

сады будут драться из-за него.

   - Но он как-то странно смотрит на меня...

   Я все еще была сама не своя. Даже не предполагала, что  обезьяны  могут

до такой степени походить на людей. Мне не хотелось подходить к клетке, да

и негры не отваживались на это.

   - Они обратили вас в свою веру? - смеялся доктор.

   - Странно только одно,  -  заметил  патер,  который  немного  завидовал

доктору и не слишком-то радовался его успехам, - что я в жизни не слышал о

светлых шимпанзе. Да к тому же еще без волос на теле!

   - Значит, вы  очень  мало  в  жизни  слышали,  -  усмехнулся  доктор  с

превосходством естествоиспытателя, - знаменитая самка шимпанзе  Масука  из

берлинского зоосада была абсолютно лысая, точно Гай Юлий Цезарь...

   -  Но  у  этой  обезьяны  совершенно  особенные  надбровные  дуги...  -

продолжал патер. - И нижняя челюсть у нее  такая  же,  как  у  вас  или  у

меня... посмотрите...

   Мы сидели рядом с клеткой. Шимпанзе все время смотрел на меня, хотя был

связан веревками, точно новорожденный свивальником.

   - Не станете же вы утверждать, что это человек? -  засмеялся  доктор  и

швырнул в зверя дымящуюся сигару.

   Зверь заревел от боли.

   - Может быть, вы считаете его человеком? - со  смехом  спросил  Миллер,

когда мы отбежали  от  клетки.  -  Природа  могущественна.  Возможно,  это

какая-то мутация, какой-то  переходный  вид,  кто  знает.  Этот  экземпляр

прославит нас. Не хотите ли выпить? - пригласил  он  меня,  останавливаясь

перед входом в палатку.

   - Нет, - ответила я.

   Я хотела домой. Слишком уж много неожиданного встретилось  нам  в  этом

путешествии...

   Но самая большая неожиданность ждала нас на другое  утро.  Клетка  была

пуста. Веревки, которыми нам удалось вчера связать шимпанзе,  валялись  на

земле. Патер Дилоуби поднял сбитый замок.

   - Он использовал  в  качестве  рычага  обгорелую  палку...  Никогда  не

слыхал, чтобы шимпанзе были взломщиками...

   Ни слова не говоря, доктор вытащил из кармана тяжелый пистолет.

   - Подождите, Миллер,  опомнитесь.  Я  не  допущу,  чтобы  вы  совершили

преступление. Неужели вы не понимаете, что собираетесь убить человека? И к

тому же человека, которому мы обязаны спасением? Кто же еще  прорубил  нам

дорогу сквозь заросли лиан? Теперь я знаю - это не было  чудом.  Нас  спас

юный барон Хоппе, которого вырастили обезьяны... - И патер отбросил носком

башмака перегрызенные веревки. - Это такой же человек, как и мы с вами.

   - Кто? - Я не могла удержать восклицания.

   Но доктор будто и не слыхал слов патера. Он не  хотел  отказываться  от

своего намерения и стал подстрекать к бунту наших негров.  Те  пали  перед

ним на колени, дрожа от страха.

   Вдруг мы увидели, что к нам спокойно приближается наш пленник в костюме

доктора Миллера, очевидно, похищенном ночью. Он  не  боялся  огня.  И  был

сложен, точно Адонис.

   Но доктор все же выстрелил в него.  Тот  взглянул  на  нас,  ничего  не

понимая. Потом бросился  бежать  в  джунгли.  Я  выбила  пистолет  из  рук

Миллера.

   - Убийца! - крикнула я и бросилась вслед за бароном.

   Я бежала за ним в джунгли, впервые в жизни бежала за мужчиной. Страх  у

меня исчез. Вдруг мне пришло в голову: вот это партия!  Где  я  еще  найду

такого красавца и силача да к тому же аристократа? На  бегу  я  сорвала  с

лица сетку, совсем забыв про цеце. Я должна понравиться ему!

   Он стоял на ветке, совсем низко. Мгновение мы смотрели друг  на  друга.

Мне захотелось ему что-нибудь сказать.

   - Вернитесь! Произошла ошибка! Мы все благодарны вам... - прошептала я.

   Он засмеялся. Я могла бы поклясться в этом. Голос у него был  низкий  и

смех прекрасный. Потом он прыгнул ко  мне,  перекинул  меня  через  плечо.

Закрыв глаза, я в страхе вцепилась в него и только временами  посматривала

вниз. Мы перелетали с дерева на дерево, с ветки  на  ветку,  как  будто  у

моего похитителя выросли крылья. Только теперь я поняла, что наделала. Кто

знает, куда он  унесет  меня.  Но  было  уже  поздно.  В  конце  концов  я

почувствовала под ногами что-то прочное и отважилась открыть глаза.

   Мы стояли на вершине высокого дерева; площадка, где мы находились, была

огорожена чем-то вроде перил. На расстоянии протянутой руки росли  бананы,

кокосовые орехи и орхидеи, внизу блестело  озеро,  а  вокруг  вились  стаи

колибри, пестрых  птичек,  -  одни  побольше,  другие  поменьше,  а  самые

крохотные были величиной со шмеля. Синее  небо  раскинулось  над  нами,  а

прямо перед глазами над кронами деревьев вздымался высокий хребет, вершины

которого покрывал вечный снег. Всюду была тишина и покой. Я посмотрела  на

барона.

   - Прежде всего придется его побрить, - сказала я себе.

   ОБЕЗЬЯНИЙ АД

   Казалось, сбылось все, о чем только можно  было  мечтать.  У  меня  был

красавец-муж, аристократ, и мы с ним  жили  в  раю,  в  буквальном  смысле

слова. Конечно, я и раньше знала, что обезьяны устраивают гнезда в  кронах

деревьев. Но у нас было не обезьянье гнездо. Отнюдь нет. Барон - я все еще

не придумала для него  имени  -  принес  туда  уйму  вещей  из  покинутого

отцовского лагеря. В первую очередь два длинных штыка от немецких  военных

винтовок, заменивших ему настоящие клыки здесь, где все  звери  пускают  в

ход зубы. Было там также несколько книг с картинками, которые барон  Хоппе

взял с собой в дорогу для сына.  С  них-то  мы  и  начали.  Он  постепенно

вспоминал человеческую  речь,  восстанавливая  представления  об  основных

вещах. Таким образом в промежутках между любовью и поглощением тропических

лакомств я стала учительницей  и  одновременно  миссионеркой.  Ведь  мечта

каждой женщины - воспитать мужа по-своему. Здесь мне  представилась  такая

возможность. Этот человек мог стать для меня надежной  защитой,  и  я  уже

ничего в жизни не буду  бояться,  никогда  не  почувствую  себя  одинокой,

преследуемой, гонимой.

   Но наш покой нарушили обезьяны, которых туземцы называют "чипензо",  то

есть копатели корней. Они  приходили  сначала  поодиночке,  потом  парами.

Усаживались на соседние деревья и наблюдали за мной. Потом  начали  что-то

кричать барону, и я покрикивала на  него,  используя  те  несколько  слов,

которым его научила. Он, бедняга, не знал, кого и слушать.

   Особенно противной была одна самка. Она  бросила  в  меня  камнем,  как

уличный мальчишка. Барон хотел вступиться за меня, но я ему не  разрешила.

Нет, не из  трусости,  просто  ему  следовало  внушить,  что  он  человек,

аристократ, который должен обладать чувством собственного достоинства и не

может драться с какой-то обезьяной. Кстати,  это  была  самая  безобразная

обезьяна, какую мне когда-либо приходилось видеть.  Не  понимаю,  как  она

могла ему когда-то нравиться.

   Остальные обезьяны пришли сюда не из ревности: по-видимому, они  просто

жили на ближайших деревьях. По нескольку раз в день они собирались  вокруг

большого дерева неподалеку от  озера,  били  себя  в  грудь,  колотили  по

дуплистым стволам, подымали оглушительный шум  и  отвратительно  пахли.  В

общем, основательно испакостили мой рай.

   Барон мне все объяснил. На этих сборищах они похваляются своей силой  и

талантами, хвастают подвигами, которых никогда не  совершали,  и  угрожают

своим врагам - еще более крупным,  но  склонным  к  одиночеству  обезьянам

"нсику". Обе стаи с давних пор враждуют из-за этой рощи, хотя ее плодов  с

избытком хватило бы на то, чтобы прокормить еще десять таких же  стай.  Но

они злорадны и жестоки и ничем не хотят поступиться.

   Я присутствовала при их сражении. Они  кусали  и  колотили  друг  друга

просто из желания подраться. Дело было  вовсе  не  в  бананах  или  других

плодах, которые они срывали и бросали в  грязь  или  уничтожали.  Обезьяны

кусались, вырывая друг у друга клочья шерсти, ломая  конечности,  и  кровь

ручьем стекала в блестящее озеро. Тут-то мой барон потерял  самообладание.

Он опустился на  четвереньки  и  стал  кричать  по-обезьяньи.  Но  они  не

обращали на него внимания. Тогда он расплакался. Да, уткнулся мне в колени

и всхлипывал, как обманутый ребенок. Мне это было на  руку.  За  несколько

дней до того я обнаружила в маленьком кожаном  катехизисе,  который  барон

принес мне в гнездо,  несколько  случайно  сохранившихся  там  стофунтовых

банкнот - сумму, которой вполне хватит на  дорогу  домой  и  на  несколько

месяцев спокойной жизни.

   - Тебе не место среди них, - улыбаясь, спокойно сказала  я,  глядя  ему

прямо в глаза. - Ты человек.

   Он выпрямился.

   - Люди никогда не дерутся из-за пищи, - убеждала я его.

   Он не мог  себе  этого  представить.  Потом,  когда  мы  уже  ехали  на

пассажирском  пароходе  к  Саутгемптону,  он  целыми  днями  просиживал  в

ресторане, наблюдая за тем, как едят пассажиры - нисколько не торопясь, не

пытаясь отобрать что-нибудь у соседа, не бросая друг в друга котлетами или

фруктами, не колотя и не  отталкивая  других  от  стола,  как  это  делали

обитатели джунглей. И это его очаровало.

   А пассажиры были очарованы им. Я не  пожалела  денег,  чтобы  прекрасно

одеть его у первого же торговца на реке Нелле. А как только мы  прибыли  в

порт, заказала ему смокинг. Он выглядел в нем изумительно. Как  киноактер.

Все женщины оборачивались ему вслед и завидовали мне. Право  же,  на  него

смотрели больше, чем на меня. А я об этом мечтала всю жизнь.

   В Лондоне нас окружили журналисты, мы стали сенсацией дня.

   "Новый Тарзан..."

   "Последний Тарзан..."

   "Новые приключения в джунглях..."

   Наши фотографии печатались на первых страницах  газет.  Моя  мать  была

счастлива. Она больше не сердилась на то, что я уехала за границу  без  ее

разрешения. Ведь о лучшей партии я и мечтать не могла.  Он  беспрекословно

слушался меня. И беспрестанно всему удивлялся.

   В германском посольстве меня не  приняли.  Что  ж,  я  получила  нужные

сведения в другом месте. Всем имуществом семьи Хоппе - а  оно  оценивалось

во много миллионов -  владеет  сейчас  пасынок  покойного  барона.  Спустя

неделю мы уже отправились в Гамбург.

   Там нас никто не встретил. Ни один репортер не явился на  пристань.  Но

зато два неприметных господина не спускали с нас глаз до самого отеля. Это

было время, когда нацизм в Германии  достиг  расцвета.  По  улицам  ходили

толпы мужчин в коричневых рубашках, на  стенах  висели  огромные  портреты

фюрера, даже в отеле нас  приветствовали,  подняв  правую  руку.  Все  это

удивляло барона. Таких порядков в Англии он не видел.

   Его брат принял  нас  лишь  после  длительных  телефонных  переговоров,

только после того, как я пригрозила ему общественным скандалом и судом. Он

сидел в кресле, прикрыв ноги большим  клетчатым  шотландским  пледом.  Нам

говорили, что он на два года моложе Тарзана, но выглядел он, как  дедушка.

И это было, собственно, его основным аргументом:

   - Вы уверяете, что это мой сводный брат?  Вольфганг?  Вздор!  Он  погиб

много лет назад в Африке вместе  с  отцом.  У  меня  есть  соответствующее

постановление суда. Не станете же вы утверждать, что этот господин -  член

нашей семьи?

   Он ехидно рассмеялся и указал  на  висевшие  на  стене  портреты  своих

предков.

   - Размягчение костей - наследственная болезнь рода фон  Хоппе,  по  ней

можно узнать его членов скорее, чем по сходству черт лица.  И  вы  станете

утверждать, что  этот  господин,  -  он  брезгливо  посмотрел  на  мускулы

Тарзана, - страдает размягчением костей?  Да  тут  и  спорить  не  о  чем.

Видимо, в его руки случайно попали реликвии, оставшиеся после моего  отца.

Надеюсь, что вы мне их вернете, так как в качестве законного наследника  я

имею на них право.

   Он,  пожалуй,  будет  еще  претендовать  на  те  несколько  сот  фунтов

стерлингов, которые я нашла в катехизисе. Мой  барон  ничего  не  отвечал.

Только улыбался.  Озираясь,  с  каким-то  отсутствующим  видом,  он  вдруг

поднялся и подошел к стене. Стал ее ощупывать.

   - Что находится за этой стеной? - спросила я.

   - Ничего, - встревожился его брат, - решительно ничего.

   И только проводивший нас до выхода слуга рассказал,  что  когда-то  там

была спальня старого господина. Дверь в  нее  замуровали.  По-видимому,  у

моего возлюбленного воскресли какие-то воспоминания  детства.  Но  никакой

суд не  примет  их  во  внимание.  Пусть  я  убеждена,  что  он  настоящий

наследник, но ведь дело не во мне. Я попыталась объяснить барону, что  его

хотят обокрасть, лишить законных прав. Он не  понял  меня.  Мои  слова  не

доходили до него. В отеле я пошла покупать  газеты,  а  он  поторопился  к

лифту, в котором любил по нескольку раз в день спускаться и подыматься.  В

газетах было опубликовано сенсационное сообщение:

   "В бывшей немецкой колонии в Африке найдена  нефть!!!"  Под  заголовком

было  напечатано  расплывчатое  изображение  доктора   Миллера,   который,

улыбаясь, показывал черную от нефти руку.

   Я догадывалась, что планы сэра Уэзерола не сводились к  ловле  обезьян.

По-видимому, знал это и доктор Миллер. И сейчас осуществил  эти  планы.  И

зачем только я сбежала из экспедиции? Была бы теперь богатой. Поставила не

на ту карту. В этот вечер я впервые была неласкова с Тарзаном. Мне надоело

объяснять ему  все,  как  маленькому  ребенку.  Его  бесконечные  "почему"

приводили меня  в  отчаяние.  Что  толку  от  того"  что  он  прирожденный

аристократ, если ни один суд не признает этого? Что толку от того, что  он

красавец, если у него ум пятилетнего ребенка?

   - Почему ты сердишься на меня? - спросил он в конце концов.

   Я еще не объясняла ему, что люди могут лгать. И сейчас  предпочла  уйти

прогуляться. Мне хотелось хоть немного побыть одной.  Видимо,  одиночество

скоро станет моим уделом. Я купила несколько немецких газет.  Там  писали,

что еще задолго до англичан эту нефть открыл барон Хоппе,  который  вместе

со своей экспедицией погиб перед первой мировой войной  и,  если  уж  этот

район теперь не принадлежит Германии, то он, во всяком случае, является по

закону собственностью семьи Хоппе. Новости были чрезвычайно интересны.

   Я вернулась в отель, но барона там не застала. Мне сказали, что за  ним

приехал лимузин с государственным гербом. Но куда его увезли? Этого  никто

не знал. Я побежала  жаловаться  в  английское  консульство.  Но  о  каких

жалобах могла идти речь, раз с самого начала мы выдавали  моего  друга  за

германского подданного? Английский консул ничем не мог мне  помочь,  самое

большее - пригласил бы поужинать. Но, узнав,  в  чем  дело,  услышав,  что

нацисты  могут  использовать  барона,  чтобы  нанести   ущерб   английским

имущественным интересам в Африке, сразу посерьезнел.

   Вечером ко мне в отель пришел какой-то похожий на боксера  человек  лет

сорока с повязкой  на  глазу,  в  коричневой  рубашке  -  крупный  деятель

штурмовиков и еще более крупный сотрудник английской разведки. Сказал, что

отведет меня к Тарзану - так его теперь все звали.

   По пути я заметила,  что  всюду  расклеивают  плакаты,  призывающие  на

митинг по поводу  немецкой  Африки,  где  выступит  барон  Хоппе,  недавно

вернувшийся из путешествия в эти края. Я начала понимать, что  происходит:

враждующие державы хотят использовать его в своей борьбе.

   - Мы должны помешать им, - злобно сказал мужчина с повязкой  на  глазу,

приветствуя встречных вытянутой правой  рукой.  -  Должны  их  уничтожить!

Хайль! - рявкнул  он  проходившей  мимо  толпе  своих  единомышленников  и

добавил, обращаясь ко мне: - Свиньи!

   По-английски он говорил так же хорошо, как и по-немецки. Я  никогда  не

видела более странного человека. И  верила  ему  безусловно.  Недавно  мне

сказали, что этот человек работал, собственно,  против  англичан.  А  быть

может, он уже и сам не знал, на кого работает.

   Мой спутник доставил меня в отель. Через час я уже сидела с бароном.

   - Не будешь же ты помогать немцам, - злобно сказала я.  -  Вернешься  в

Лондон.

   Он не понимал.

   - Послушай, в Африке нашли  сокровище,  в  твоем  обезьяньем  раю.  Оно

принадлежит Англии, а не Германии. Из-за него начнется драка.

   - Я думал, что  у  вас  не  бросают  друг  в  друга  ни  котлетами,  ни

бананами... - задумчиво произнес он.

   - Нет. У нас для этого есть бомбы, гранаты и газы... - Он недоумевающе,

с идиотским выражением смотрел на меня.

   Я с удовольствием надавала бы ему пощечин. А он только  качал  головой,

словно не веря. Ясно - его уже подкупили, подумала я. И  он  будет  против

меня, против нас. И тут ничего не поделаешь. Придется снова работать среди

ненавидящих меня людей. Мой сон кончился.

   - Предатель! - крикнула я ему в лицо.  -  Трус,  не  хочу  тебя  больше

видеть...

   Он растерянно смотрел на меня, почти так же, как на ту самку "чипензо".

   Вечером он выступал в большом зале, переполненном до отказа. Там  можно

было увидеть любые мундиры,  когда-либо  существовавшие  в  Германии.  Все

началось с песен. Потом на трибуну полез один поджигатель за  другим.  Они

похвалялись силой и талантами,  хвастали  подвигами,  которых  никогда  не

совершали, приписывали себе несуществующие заслуги, били кулаками в  грудь

и прыгали вокруг микрофона. Толпа ревела, шум стоял оглушительный. Наконец

пришла очередь барона.

   Еще не потеряв надежды, я продолжала стоять на  галерее:  мне  хотелось

его услышать. Может, он все-таки испугался моих угроз? Может, он  все  еще

любит меня?

   - Люди не должны драться, как обезьяны, - сказал  он.  -  Договоритесь,

разделите блага. Обезьяний рай может прокормить всех...

   Его освистали, хотели вышвырнуть из зала, но драться он умел.  Тут  ему

пригодился  опыт,  приобретенный  в  джунглях.  Он   размахивал   штативом

микрофона, как дубинкой. Штурмовики десятками падали вокруг него. Наконец,

окровавленный, в разорванной одежде, он выскочил через окно и помчался  по

крышам. За ним гнались, но ему удалось скрыться.

   Я потеряла его из виду. Ни мой знакомый с повязкой  на  глазу,  ни  его

подчиненные не смогли  разыскать  его.  Словно  сквозь  землю  провалился.

Поскольку теперь прямой наследник барона Хоппе исчез, а никому другому эту

землю не отдавали, ее купила английская компания. Спор угас так же быстро,

как  и  вспыхнул.  Я  вернулась  в  Англию,  в  ателье  мод,  где   теперь

демонстрирую белье для супруг толстых миллионеров.  Миллионеры  бегают  за

мной в раздевалку и предлагают все что угодно. Подумать  только,  я  могла

быть женой барона, владеть всем его имуществом и жить в  Швейцарии!  Я  не

верила тому, что он убит, надеялась когда-нибудь встретиться с ним и  жила

этой надеждой.

   Прошло около года, и до меня дошли сведения об обезьяне в цирке Кнолля.

Я поехала посмотреть на нее, Нетрудно найти человека,  который  согласится

подвезти меня на своей машине.

   Оказалось, что это барон. Это был, несомненно, он, я сразу узнала  его,

когда он выполнял свой номер, а потом увидела его и в клетке. Но  когда  я

попыталась приблизиться к нему, он укусил меня,  как  настоящий  шимпанзе.

Продать его Кнолль не захотел. Я пригласила двух антропологов,  чтобы  они

подтвердили, что это человек. Но одному из них он свернул нижнюю  челюсть,

а второму ударом кулака повредил позвоночник.  Он  становился  опасным,  и

пришлось его связать. Мне оставалось только вернуться  домой  и  время  от

времени посылать владельцу цирка  деньги  для  того,  чтобы  моего  жениха

получше кормили.

   - Если вы сможете ему помочь,  -  закончила  свое  повествование  Джина

Джонс, - я буду вам очень благодарна. Я уверена, что вы  захотите  сделать

это: ведь вы наверняка уже влюбились в меня. Цирк Кнолля проведет  зиму  в

Находе. Вот мой адрес. Напишите, как только узнаете что-нибудь  новое.  Не

забывайте, что на карту поставлены миллионы, которые можно будет получить,

как только мы докажем, что он человек.

   Был  поздний  вечер.  В  машине  Джину  поджидал  лысый   толстяк   лет

пятидесяти. Недружелюбно взглянув на меня, он улыбнулся ей и сказал:

   - Ужинать мы будем в Дрездене с моими друзьями-коммерсантами,  дарлинг.

- Видимо, возил ее в качестве живой рекламы.

   Машина тронулась. Я остался один, с визитной карточкой в руке. Все было

слишком странно, чтобы верить этому. В ту ночь я так и не смог уснуть.

   СМЕРТЬ ТАРЗАНА

   "Он хочет быть обезьяной, хочет быть шимпанзе и делает это так  хорошо,

что никто мне ничего не докажет..." - будто снова слышится мне насмешливый

голос Кнолля.

   Я беспокойно ходил из угла в угол по холодной комнате. Хоть бы  немного

кофе! Но почему он решил снова играть роль  обезьяны?  Его  обидели  люди?

Тогда ему нужно было бы драться с ними: ведь в своем стаде, в джунглях, он

дрался не  раз.  Наверное,  молодому  самцу  всегда  хочется  попробовать,

способен ли он возглавить стадо.  Почему  же  от  людей  он  ждал  чего-то

другого? Среди обезьян он, конечно, чувствовал себя  одиноким.  И  захотел

уйти из джунглей. Он проделал путь  от  неандертальца  до  цивилизованного

человека в течение нескольких недель.  Но  зачем?  К  чему  он  стремился?

Какова сущность человеческого бытия? Чем мы отличаемся от обезьяны? Я могу

перечислить все антропологические признаки, но,  должно  быть,  отличие  в

чем-то другом. Я вспоминал психологию и философию, которые не  изучают  на

факультетах естественных наук. Может быть, ему нужна была  религия,  чтобы

избавиться от страха смерти? Может, он  хотел  познать  своего  бога?  Или

тосковал по труду? Я снова и снова вспоминал о  его  драке  с  обезьянами.

Почему она вызвала у Тарзана такое отвращение, почему он тогда расплакался

в присутствии Джины? Ведь эти драки были проявлением эгоизма! А он, может,

мечтал встретить неэгоистическое существо, возможно, мечтал о любви?

   Конечно!  Ведь  кроме  любви,  ничем  нельзя  бороться   с   проклятием

одиночества и чувством покинутости. Джина бросила  его  из-за  неудавшейся

тяжбы. А теперь, когда он, собственно, решился на самоубийство,  когда  он

заживо похоронил себя в обезьяньей клетке, теперь она снова ездит к  нему,

- но опять-таки ради его миллионов, ради титула и  приятной  жизни.  Опять

как эгоистка. Так его не спасти.

   Мне уже не было холодно. Я бегал  по  комнате  как  сумасшедший,  будто

призывал полный зал слушателей спасти этого Тарзана.

   Ему нужно показать на примере, что такое  человеческое  милосердие  или

любовь: ведь у него не было случая  познакомиться  с  ними.  Только  таким

способом мы убедим его, что человек отличается от обезьяны, а не тем,  что

будем заковывать его в кандалы, как это делали в  средние  века.  Тогда  и

Джина сможет выиграть процесс... Тут я понял, что не должен о ней  думать.

Конечно, необходимо его убедить, что для нас важен он сам. Мы откажемся от

его имущества, я откажусь от этой красивой женщины, потому  что  хочу  ему

помочь. И, кроме того, я должен любить его.  Да,  теперь  моя  обязанность

горячо любить это странное существо из цирка Кнолля.

   На следующий день я поехал в Наход. Там  мне  с  удовольствием  продали

Тарзана. Вскоре я понял почему. Цирк обанкротился.  Служащие  разбежались,

артисты ходили подрабатывать на стройку. Тарзан лежал в  горячке  в  своей

клетке, уже без памяти. Продали его дешево.

   Я отвез его в больницу. В приемном покое никто не усомнился в том,  что

Тарзан - человек. Это само собой разумелось. Я  сказал,  что  фамилия  его

Барон, что он бродячий артист. Вольфганг Барон.

   Вольфганг лежал в нашей городской  больнице  несколько  недель.  Каждую

свободную минуту я проводил  с  ним,  рассказывал  ему  о  людях.  Мне  не

хотелось переубеждать  его  ни  в  чем.  Я  только  брал  его  за  руку  и

уговаривал, что если  он  выздоровеет,  то  узнает  все  о  своем  высоком

происхождении, что мы поможем ему найти то, ради чего он ушел из джунглей.

Сестры обращались с ним ласково. Конечно,  он  уже  не  был  тем  красивым

мужчиной,  о  котором  рассказывала  Джина,  но  тем  не   менее   казался

интересным. О  нем  заботились  решительно  все.  Обезьяны  бросают  своих

больных, по крайней мере я так думаю. Ухаживать за чужими больными -  одна

из особенностей человека.

   Казалось, что на Тарзана это  повлияло.  Наконец,  я  заговорил  о  нем

самом. Рассказал, что Джина все еще любит его, что ждет его, что он  снова

может вернуться к людям, ничего не потеряно. И вот через несколько  недель

он встал с постели, начал опять держаться прямо, как тогда, когда бежал из

джунглей. Меня вызвал главный врач.

   - Воспаление легких прошло, но туберкулез  неизлечим.  Мне  кажется,  у

этого человека нет  никакой  сопротивляемости.  Такие  случаи  встречаются

только у жителей тропиков. Болезнь  прогрессирует,  и,  к  сожалению,  нет

никакой возможности остановить процесс.

   Я вспомнил, что действительно почти все  обезьяны,  особенно  взрослые,

которых привозили в Европу, через несколько лет  заболевали  чахоткой.  Но

проблема, стоящая передо мной, не может зависеть от бактерий.  Если  я  ее

решу, то выиграю. Если мне удастся убедить его, то какая разница  -  скоро

он умрет или нет, важно, что он умрет счастливым и не одиноким.

   Я пристроил его работать дворником в наш зоосад. Достал ему  фуражку  и

большую метлу, и он целыми днями подметал  тротуары.  Но  для  вышестоящих

инстанций он числился обезьяной. Кто бы это позволил мне купить  человека?

Как человек он не имел бы права  на  несколько  бананов  и  кило  моркови,

которые  получали  наши  обезьяны  за   счет   государства.   Тогда   была

безработица, и дворники не могли и мечтать о бананах.

   Впрочем, я надеялся, что недолго ему ходить в  дворниках.  Я  послал  в

Лондон телеграмму Джонс и ждал ее с минуты на минуту.

   Наконец пришел ответ. Джина  приглашала  нас  с  Тарзаном  в  Прагу,  в

международный отель. Я был в восторге. Директор нашего музея давно  что-то

подозревал, но, к счастью, он никогда не требовал отчета, так  что  с  его

стороны нам не грозило никакой опасности. Но я боялся Гильды, которая  все

еще с подозрением относилась ко мне и Джине. Хотя Гильда стала встречаться

с новым практикантом, но я знал, что она только и ждала случая, чтобы  мне

отомстить.

   Всю дорогу до Праги мы молчали. Тарзан вел себя, как обычный человек. В

одежде простого служащего он ничем не отличался от других  пассажиров,  но

все еще не решался сказать хоть слово. Я надеялся, что его прорвет,  когда

он увидит свою любимую. Я дал  ему  одеколон  и  по  приезде,  тут  же  на

вокзале, сводил к парикмахеру, чтобы  он  произвел  на  нее  самое  лучшее

впечатление. У меня было чувство, будто я везу на свадьбу родного брата.

   Но в отеле нас ждала не Джина. Вместо нее нас  приветствовал  известный

пражский адвокат Леви-Неханский.

   - Мадемуазель Джина Джонс не смогла приехать по важным причинам. Но она

дала мне доверенность на ведение дела о  возвращении  имущества  господину

барону и об установлении его гражданства. Ну, скажем, швейцарского...

   Тарзан забеспокоился.

   - Это все напрасно, -  спокойно  улыбнулся  я.  -  Вольфганг  не  будет

заниматься  тяжбой,  с  него  достаточно  процессов.  Его  не   интересует

имущество.

   - Как же так? - удивился адвокат и положил бумаги на стол.

   Тарзан горько усмехнулся. Значит, я  был  прав.  Он  не  хотел  с  ними

разговаривать только потому, что чувство  собственности  вызывало  у  него

отвращение. Я Дружески взял его за руку:

   - Господин барон жертвует свое состояние на благотворительные цели. Оно

не интересует его.

   - В таком случае мою клиентку не интересует господин барон,  -  вежливо

поклонился адвокат Леви-Неханский. - У нее есть  сотни  других  прекрасных

возможностей вступить в брак, - он многозначительно посмотрел на  потертый

пиджак моего питомца.

   На обратном пути мы уже не молчали.  Я  уверял  Тарзана,  что  все  это

какая-то ошибка, что ничего не потеряно, что Джина мне говорила,  как  она

его любит, что  адвокаты  вообще  порядочные  сволочи,  хуже,  чем  гиены,

пожирающие  падаль  в  джунглях.  Но  я   не   мог   скрыть   собственного

беспокойства. И выдал себя, сказав о  том,  что  теперь  ему  придется  на

некоторое время переселиться в клетку, совсем ненадолго, пока я не выясню,

что произошло. Нужно опять играть роль обезьяны, иначе у меня будет  много

неприятностей, могут уволить с работы. Надеюсь, ему понятно, что  все  это

делается только для  его  же  пользы.  Если  бы  вместо  меня  был  другой

практикант, Тарзану пришлось бы до самой смерти сидеть в клетке.  Поэтому,

мол, я прошу понять мое положение, которое так неожиданно осложнилось тем,

что  я   поверил   дурацким   бредням   какой-то   лондонской   красавицы.

Проговорился! Он понял, что и я не верю Джине.

   В ту же ночь он повесился в своей клетке и тем самым  доказал,  что  он

человек. Как известно, животные не кончают жизнь самоубийством.

   Как я и  опасался,  Гильда  и  новый  практикант  все  пронюхали.  Меня

уволили.

   - Вот что получается, когда берешь на работу  чехов,  -  упрекнул  меня

директор  на  прощанье.  Он,  между  прочим,   примкнул   к   генлейновцам

[генлейновцы - немецко-фашистская организация в  30-х  годах  в  Судетской

области Чехословакии]. - Вы или никудышный антрополог, или  мошенник.  Это

покажет суд. Наш прекрасный город больше не нуждается в ваших услугах.

   Я уезжал неохотно. Здесь среди коллег-немцев было немало моих знакомых,

и у меня стало создаваться впечатление, что  кто-то  снова  подготавливает

"обезьяний" процесс. К тому же  меня  замучила  совесть.  Ведь  и  я  тоже

виноват в смерти Тарзана. В решающий момент начал думать о себе и не сумел

полюбить его. Сам не выдержал испытания. Меня охватила тоска  по  Тарзану.

Теперь я возвращаюсь  к  своему  одиночеству,  так  же,  как  вернулась  к

одиночеству и Джина. Но  по  крайней  мере  теперь  мне  известно,  в  чем

спасение. И я буду искать его вокруг себя и в себе хотя бы всю жизнь. Хочу

найти его. Поезд тронулся.

   Я тоже решил стать человеком.

    Йозеф Несвадба.

    Последнее приключение капитана Немо

   -----------------------------------------------------------------------

   Сборник "Чешская фантастика". Пер. с чеш. - Р.Разумова.

   & spellcheck by HarryFan, 27 August 2000

   -----------------------------------------------------------------------

   Собственно  говоря,  фамилия  его  была  Пержинка.  Лейтенант  Пержинка

работал на линии, связывавшей земные космодромы  со  Второй  лунной  базой

непосредственно или с пересадкой на Космических  станциях  номер  тридцать

шесть и тридцать восемь. Это была такая однообразная работа, что уже тогда

многие предлагали заменить живых  людей  на  таких  ракетах  автопилотами,

которые гораздо быстрее и точнее человека отмечают  приближение  метеорита

или малейшую неисправность механизмов, а главное никогда не утомляются.

   Но вот произошла известная авария на  ракете-цистерне  272-БФ:  она  не

сумела пристать к Космической базе номер шесть. Каждую минуту ракета могла

взорваться, база погибла бы и связь между Землей и Луной нарушилась бы  на

несколько недель.  Тогда  бы  остановились  крупнейшие  заводы  на  Земле,

фактически полностью зависящее  от  дешевой  и  высококачественной  лунной

руды. Долго ли продержится без  доставки  продовольствия  персонал  лунных

баз? Много ли у них запасов? Сколько времени они будут отрезаны от  Земли?

Эти вопросы волновали решительно всех; ведь не было семьи,  у  которой  на

какой-нибудь из лунных баз не нашлось бы родственников. Главное управление

астронавтики  подвергли  жестокой  критике,  и  его  председателю  грозила

отставка.

   И вот тогда вдруг было опубликовано сообщение, что никому не  известный

лейтенант Пержинка, рискуя жизнью, причалил к потерпевшей аварию  цистерне

на почтовой "космической ванне-4" - так называли маленькую пузатую ракету,

предназначенную для полетов на  небольшие  расстояния.  Пержинка  исправил

управление ракеты-цистерны и привел ее на одну из лунных  баз.  Затем  ему

пришлось пролежать несколько недель в больнице, так как он  совершил  свой

подвиг в легком тренировочном скафандре.  После  выписки  его  принял  сам

председатель  Главного  управления   астронавтики   и,   поблагодарив   за

проявленный героизм, предложил новый пост.

   Так лейтенант Пержинка стал  капитаном  Пержинкой,  а  затем  капитаном

Немо. Дело в том, что мировые телеграфные агентства всячески коверкали его

чешскую фамилию. А после сообщения о том, что  Пержинка  будет  командиром

новой ракеты "Наутилус", которой предстояло раскрыть  тайну  Нептуна,  его

немедленно окрестили капитаном Немо,  так  как  романы  Жюля  Верна  в  те

времена  были  широко  известны  и  Популярны.  Правда,  агентство  Рейтер

предлагало другое прозвище, что-то вроде аристократического титула "кэптен

Пержинка оф Нептун", но этого предложения никто не поддержал.

   Мировая общественность быстро привыкла к имени капитана  Немо,  который

раскрыл тайну Нептуна, привез с Урана живые бактерии и во  время  большого

землетрясения, точнее, планетотрясения на Юпитере не  потерял  присутствия

духа. Какой бы неожиданный или несчастный случай ни произошел на просторах

солнечной системы, где бы ни понадобилось рисковать жизнью - капитан  Немо

всегда был тут как тут. Он подобрал экипаж  из  подобных  себе  храбрецов,

большей частью своих земляков из Скалиц, и стал идеалом всех мальчишек  на

Третьей планете, как некогда ученые называли нашу Землю.

   Но развитие автоматики и технические усовершенствования  на  Земле  все

более сокращали возможности проявления героизма.  Пержинке-Немо,  ставшему

командиром спасательных дружин, уже несколько лет не представлялось случая

совершить подвиг.  Приключения  Немо  и  его  экипажа  служили  темой  для

произведений многих литераторов, скульпторов  и  художников.  А  сам  Немо

обучал молодежь и потому часто менял место своего жительства, да  и  своих

подруг. Женщины любили его. Он был красив, хорошо сложен, бороду  и  виски

чуть посеребрила седина.

   Но все знали, что в семейной жизни  он  не  был  счастлив.  Собственно,

потому-то он и стал героем. Во всяком случае, некий  психолог,  написавший

научную работу "Заметки  о  связи  между  самоубийством  и  героизмом",  в

подтверждение своей теории ссылался на биографию капитана Немо.

   "Если бы этот замечательный космонавт был счастлив в браке, - утверждал

психолог, - если бы он женился не на уроженке города Жатца, края хмеля,  а

на девушке из Скалиц, вспоенной соком виноградной  лозы,  будь  у  нее  не

такой педантично научный склад мышления (жена Немо  работала  геологом)  и

немного больше воображения и, наконец,  если  бы  их  сын  пошел  в  отца,

капитан Немо оставался бы товарищем Пержинкой, сидел бы у домашнего  очага

и мир не слыхал бы о нем. Но вышло так, что он не  очень  дорожил  жизнью,

наоборот, словно стремился избавиться от нее. Сын его  страдал  врожденной

близорукостью, с детства носил очки с толстыми стеклами и был  музыкантом.

Писал какие-то симфонии, которые никто никогда не исполнял, стол  его  был

набит партитурами; кроме того, он иногда играл на  арфе  и  в  музыкальных

кружках обучал любителей игре на этом всеми забытом инструменте. Сын героя

- арфист! Это уж, во всяком случае, не могло  вдохновлять  капитана  Немо.

Вот он и искал счастья на стороне".

   Его  последним  увлечением   была   юная   негритянка,   математик   из

университета в Тимбукту. Но все понимали, что и эта двадцатилетняя девушка

не сумеет его надолго удержать. Немо славился своим непостоянством, бывшим

в те времена относительно редким явлением, потому что люди вступали в брак

по   размышлении   зрелом,   после   консультации    с    соответствующими

специалистами, так что у них были все основания рассчитывать на счастливую

совместную жизнь. А специалисты, разумеется,  всегда  старались  учитывать

интересы  влюбленных.  Постепенно  подвиги  перестали  быть  чем-то  вроде

профессии, они превратились  в  события  из  ряда  вон  выходящие.  Теперь

героями начали считать инженеров, изобретавших новые машины  или  решавших

новые проблемы. Больше не было нужды рисковать жизнью. И вот в этом  мире,

где капитан Немо неоднократно выступал в роли спасителя, он оказался не то

иностранцем, не то  музейным  экспонатом,  вызывавшим  восхищение  женщин,

которые жаждали волнующих переживаний  и  еще  не  забыли,  что  любовь  и

деторождение - единственное, что мало изменилось с тех  пор,  как  человек

вышел из джунглей.

   Пержинка и его экипаж получали  любовные  письма  из  самых  отдаленных

уголков не только  земного  шара,  но  и  всей  нашей  солнечной  системы.

Разумеется, это не способствовало  укреплению  супружеских  уз.  Наоборот,

Немо стремился к новым героическим полетам, чтобы, возвращаясь на Землю  в

ореоле славы, одерживать все новые и новые победы. Но так как надобность в

героических путешествиях все равно отпала, негритянка из Тимбукту в  конце

концов размечталась о том, чтоб заполонить  Немо,  подобно  тому  как  это

ранее удалось уроженке Жатца. Но капитан Немо не поддавался. Это  означало

бы конец всех приключений, начало старческих немощей.  Он  не  представлял

себе,  что  делать  со  счастливым  супружеством,  -  пришлось  бы   снова

расстроить его, чтобы появилось основание для  новых  полетов,  для  риска

жизнью, необходимого ему, как необходим пьянице повод для выпивки.

   Немо знал биографии всех великих искателей приключений  и  создал  свою

теорию, по которой в противовес  техническому  прогрессу,  создающему  для

человека тепличные условия существования, каждый мужчина должен  развивать

в себе воинственные наклонности, ему нужны  приключения,  чтобы  сохранить

способность к продолжению рода. Значит, рисковать жизнью в космосе  или  в

любом другом месте совершенно необходимо для блага последующих  поколений.

Это была довольно своеобразная философия. Количество ее последователей все

уменьшалось, да и аргументов у ее автора становилось все меньше -  ведь  в

течение последних лет экипаж  капитана  Немо  бездействовал.  Ребята  были

недовольны и потому обрадовались, когда однажды ночью, как в старое доброе

время, капитана по тревоге вызвали в министерство.

   ПИРАТЫ

   - На этот раз, капитан, - торжественно начал министр,  -  речь  идет  о

чрезвычайно загадочном и грозном явлении.  Опасность  угрожает  не  только

Земле, но и самому Солнцу - источнику  жизни  всей  нашей  системы,  всего

окружающего...

   Он кивнул своему заместителю по  научной  части,  чтобы  тот  продолжил

разговор. Немо со своим помощником  сидели  напротив  за  большим  столом.

Никого, кроме них, в просторном кабинете  не  было.  Заместитель  министра

подошел к карте звездного неба.

   - Вначале мы сами этому не поверили. Однако  сведения,  которые  я  вам

сообщу, совершенно достоверны. В прошлом году в один из университетов была

представлена работа молодого  ученого,  исследовавшего  условия  появления

новых звезд. Работа была тщательно аргументирована. Автор ее ссылался  как

на древнеегипетские карты звездного неба, составленные  двадцать  столетий

назад, так и  на  новейшие  наблюдения  в  созвездии  Омега-Центавры  и  в

туманности Андромеды. Он пришел к выводу, что Новые вспыхивают по какой-то

определенной  системе.  Молодой  ученый  высказал  предположение,  что  во

Вселенной по неизвестной нам орбите  движется  нечто,  то  ли  космический

корабль, то ли планета, уничтожая отдельные звезды, встречающиеся  на  его

пути. Любопытно, что с подобной гипотезой  мы  встречаемся  и  в  античных

источниках. Автор работы предполагает, что ближайшая цель этих космических

пиратов - наша солнечная  система.  Поэтому  вблизи  Юпитера  была  срочно

сооружена  наблюдательная   станция,   чтобы   следить   за   продвижением

неизвестного небесного тела. Были получены некоторые сведения,  и  сегодня

они расшифрованы... - заместитель министра взял длинную указку и подошел к

карте звездного неба. Не в силах сдержаться, министр вскочил и воскликнул:

   - Они приближаются к нам! Мы засекли их путь, - задыхаясь от  волнения,

он вытер носовым платком пот со лба. - Презренные пираты!.. - И снова сел.

Его возбуждение было вполне понятно.

   - Если древнеегипетские данные верны, то неизвестное  тело  странствует

по Вселенной уже  около  девятисот  тысяч  лет,  -  продолжал  заместитель

министра. -  Нам  удалось  рассчитать  сложную  трассу  его  полета.  Тело

обладает собственным источником энергии.

   - Собственным источником? Значит,  это  ракета?  -  воскликнул  молодой

помощник капитана Немо.

   - Оно в семь тысяч раз больше  любой  ракеты,  какую  мы  сейчас  можем

сконструировать, - уточнил заместитель министра, - и  поджигает  звезды  с

огромного расстояния. Через  год  наше  Солнце  окажется  в  пределах  его

досягаемости. Выходит,  через  год  они  смогут  взорвать  нашу  солнечную

систему.

   - Какие будут приказания? - деловито  спросил  Немо,  вынимая  блокнот,

словно борьба с кораблями, в семь тысяч раз  превосходящими  наши  ракеты,

была для него повседневным делом.

   - Приказания?! Не сходите с ума... - снова вскочил министр. - Не  можем

же мы приказать вам сражаться с ними. Это все равно, что  послать  муравья

против слона.

   - А если муравей окажется хитрым? И у него будет достаточно  кислорода?

- усмехнулся Немо.

   - Мы не успеем создать для вас какую-нибудь  чудо-ракету,  -  продолжал

министр.

   -  Придется  предоставить  вам  военную  ракету   последнего   образца,

оснащенную атомным оружием. Но ей уже больше ста лет, - сказал заместитель

министра.

   Молодой помощник капитана Немо нахмурился.

   - Надеюсь, мы будем вооружены не луком и стрелами? - Немо любил остроты

и славился  тем,  что  мог  рассказывать  анекдоты  в  моменты  величайшей

опасности.

   - Дело очень серьезное, капитан, - прервал его министр.

   - Я понимаю. Вашим автопилотам оно не по плечу, - на  таком  расстоянии

ими невозможно управлять, не  так  ли?  Справиться  с  этим  может  только

человек.

   - Конечно,  -  мрачно  подтвердил  заместитель.  -  Поэтому  ваш  полет

организуется на добровольных началах. О нем  никто  не  должен  знать,  не

стоит пугать людей - ведь еще очень мало поколений прожило, не зная страха

войны. Мы сообщим о вашей экспедиции, только если вы потерпите неудачу.

   - Если нам не удастся их обезвредить?

   Министр объяснил капитану, что  задача  не  в  том,  чтобы  обезвредить

неизвестных пиратов, а в том, чтобы договориться с ними; не следует,  мол,

наживать себе в космосе врагов. Но, зная героизм Немо и его  благоразумие,

он не хочет ничего предписывать ему заранее. Если пираты повернут вспять и

удалятся от нашей солнечной системы, задача будет решена.

   - О результатах, вероятно, мы должны вам сообщить? - спросил помощник.

   - Ну, это вряд ли, - возразил Немо.

   - Почему? - Помощнику только-только минуло двадцать  лет.  Остальные  -

министр, его заместитель и Немо - удивленно посмотрели на юношу.

   - Милый мальчик, вы забываете о  теории  относительности.  Вы  полетите

почти со скоростью света;  через  полгода,  когда  вы  подойдете  к  этому

неизвестному телу, здесь, на Земле, пройдет свыше тысячи лет.

   - Тысячи лет?! - повторил помощник и подумал, что тысячу  лет  назад  в

Чехии правил Оттокар Пршемысл.

   - Друзья мои, в эту экспедицию отправятся только добровольцы.

   - Это будет замечательное приключение...

   - Боюсь, что оно станет для нас последним, - заметил капитан  Немо.  Он

встал, по-военному щелкнув каблуками, и  предложил  перейти  к  обсуждению

деталей экспедиции.

   - А что нам сказать дома? - спросил помощник.

   - Не станете же вы пугать свои семьи разговорами о том, что  через  два

года кто-то подожжет наше Солнце? Отправитесь, как в обычный рейс, а через

месяц мы сообщим о вашей гибели. Уж не думаете ли вы,  что  близким  будет

легче, если они вас прождут до самой смерти?  Даже  ваши  внуки  не  будут

ничего знать о своем дедушке,  а  через  тысячу  лет  о  вас  никто  и  не

вспомнит.

   - Если мы победим пиратов, - улыбнулся Немо. - В противном  случае  все

мы скоро увидимся.

   - Вы верите в загробную жизнь? - рассмеялся министр.

   - У искателей приключений бывают всякие причуды, - ответил  капитан.  -

Но если вас это интересует - нет, не  верю.  И  люблю  приключения  именно

потому, что при этом человек ставит на карту все.

   - Какое  тут  приключение,  -  взволнованно  перебил  его  помощник,  -

практически это верная смерть. Мы не можем  уничтожить  тело,  которое  за

несколько десятков столетий подожгло с большого расстояния немало солнц. А

если даже мы его и уничтожим, то вернемся в чужую страну, к людям,  ничего

не знающим о нас.

   - Вы  будете  единственными  из  живущих  теперь,  кто  увидит  далекое

будущее, - сказал министр.

   - Конечно, полетят только добровольцы, - снова подчеркнул  заместитель.

- Если вы можете предложить иное решение проблемы,  пожалуйста.  Всемирный

совет уже не один час ломает себе над всем этим голову...

   - ...И вспомнил о нас. Это  замечательно!  -  Капитан  был  польщен.  -

Теперь давайте перейдем к деталям. - Он подошел к заместителю  министра  с

таким  видом,  с  каким  подходит  начальник  артиллерии  к   командующему

наступлением.

   ПРОЩАНИЕ

   - И почему только людям не дают  покоя?!  -  ворчала  пани  Пержинкова,

укладывая мужнин чемодан. - Неужели не могли послать кого-нибудь помоложе?

Я уже надеялась, что человека перестанут трогать, если ему под  пятьдесят.

Мечтала, что хоть теперь, на старости лет, немного поживем спокойно. Можно

было бы  поселиться  в  горах,  соседи  собираются  снять  там  домик,  мы

отдохнули бы...

   - Отдохнем в могиле, -  зевнул  капитан,  с  самого  возвращения  домой

лежавший на диване.

   Перед каждой экспедицией он целые сутки валялся на диване и спал, -  по

его словам, впадал в зимнюю спячку. И не было лучшего места для этого, чем

собственный дом. Жена уже знала: раз он пришел  домой,  значит,  наступило

время  прощания.  Правда,  последние  годы  он  приходил  домой  также  по

воскресеньям и на рождество.

   - Ну, скажи, Лацек, до каких пор ты будешь вести  себя  как  мальчишка?

Когда наконец вернешься к нам?

   Капитан Немо вскочил.

   - Не понимаю, почему ты не даешь мне отдохнуть? Если бы ты знала, какая

это важная экспедиция...

   - То же самое ты говорил перед полетом  на  Нептун,  на  Юпитер,  перед

лунными бурями и во время метеоритных дождей. Всегда это оказывается самой

важной экспедицией и поводом для того, чтобы уехать из дома.

   - Да что это за дом?! - он оглянулся вокруг. - Мальчишку я  с  утра  не

вижу.

   Жена  объяснила,  что  сын  нашел  наконец  какой-то  оркестр,  который

исполнит одну из его симфоний, и со вчерашнего дня они ее разучивают.

   - Значит, он даже не придет проститься со мной? Ему не сообщили?..

   - Но у него будет премьера, понимаешь, - оправдывала сына мать.

   - У меня тоже, - съязвил Немо, не  зная,  как  назвать  свой  последний

спектакль. И все-таки отправился разыскивать сына,  чтобы  послушать  хоть

репетицию.

   Зал был почти пуст, лишь в последних рядах  дремали  несколько  пожилых

людей.  Оркестр  издавал  странные  звуки,  молодой  Пержинка  дирижировал

наизусть, увлеченно закрыв  глаза,  и  не  заметил  знаков,  которые  отец

подавал ему из боковой ложи. Он слышал только собственную  музыку,  словно

был в зале один. Немо раздраженно хлопнул дверью.  У  выхода  он  встретил

старичка капельдинера.

   - Нравится вам эта симфония? - спросил его Немо.

   - Новаторская, надо признать, - ответил капельдинер.

   - Я спрашиваю, нравится ли она вам?!

   В  это  время  из  зала  донеслись  громкие,  пронзительные,   особенно

противные звуки. Немо бросился вон. Перед дверью его уже поджидала девушка

из Тимбукту, она прилетела утром на специальной ракете. Немо вспомнил, как

она плакала, когда он наотрез отказался жениться на ней.

   - Лечу ремонтировать  одну  установку  между  Меркурием  и  Венерой,  -

смеясь, сказал Немо. - На этот раз предстоит жаркое дельце. Когда вернусь,

мне и зной в Тимбукту покажется морозом.

   - Я знаю, что ты не вернешься,  капитан.  -  Она  всегда  называла  его

капитаном. - Ведь я сама рецензировала это сообщение...

   - Какое сообщение?

   -  О  пиратах,  -  улыбнулась  она.  -  И  сразу  подумала,  что  такое

приключение в твоем вкусе. Я могла бы просто отвергнуть  это  сообщение  -

его принес нам молодой студент - и таким образом выиграть для нас  немного

времени. Но, как ты любишь говорить, долг прежде всего...

   - Конечно.

   - На старт я не приду. Хочу проститься с тобой наедине.

   Вот так и получилось, что Немо больше не вернулся к пани Пержинковой  и

не повидал сына перед отлетом. Помощник,  который  тщетно  разыскивал  его

дома, принес ему на космодром чемодан. Немо явился немного  осунувшийся  и

бледный, экипаж это заметил, но капитан частенько  приходил  на  стартовую

площадку в подобном виде. Это вызывало лишь добродушный смех.

   На сей раз министерство устроило  торжественные  проводы.  Об  экономии

никто и не помышлял; прибыли члены  Всемирного  совета,  семьи  экипажа  и

множество почитателей: женщины, девушки,  юноши.  Лица  почитателей  сияли

восторгом, семьи, уже привыкшие к  подобным  событиям,  были  спокойны,  а

посвященные  в  тайну  полета  -   серьезны   и   озабоченны.   Во   время

торжественного тоста у министра дрогнул голос. Он не знал, как благодарить

экипаж, заверял, что человечество никогда не забудет их подвига. Когда  он

стал прощаться с Немо, руки у него затряслись и он даже расплакался.

   После ухода родственников и любопытных состоялась еще  одна,  секретная

встреча экипажа с представителями Всемирного совета.

   - В ваших руках наша жизнь, жизнь ваших  родных,  детей,  внуков,  всех

грядущих поколений. Люди нередко и  подчас  напрасно  умирали  ради  своих

потомков. Но ваша гибель не будет напрасной. Таково наше единственное  для

вас утешение. Сожалею, что не могу  лететь  с  вами,  но  это  вызвало  бы

слишком большое волнение,  не  стоит  допускать  паники.  Поверьте,  легче

сражаться, чем ждать и быть жертвой.

   Затем   для   экипажа,   состоявшего   из   представителей    различных

национальностей,  исполнили  старинные  военные  марши,  которые,  как   и

следовало ожидать, никого не взволновали. Никто не прослезился при  звуках

Кастальдо или марша Радецкого. И тут дирижера осенила спасительная  мысль:

исполнить заключительный хор из Девятой симфонии Бетховена, насколько  его

помнили трубачи. Это было самым торжественным  моментом  проводов;  каждый

внезапно ощутил, что в эпоху, когда все люди давно стали  братьями,  вдруг

снова родился страх.

   ПОЛЕТ

   В  течение  получаса  они  развили  необходимую  скорость,  так  как  в

последний момент их ракету усовершенствовали и приспособили для выполнения

новых задач. А через час помощник принес капитану сообщение радиостанции с

Земли, где за это  время  прошло  уже  несколько  лет.  Было  опубликовано

коммюнике о гибели "Наутилуса-3", как назвали их космический корабль.

   Итак, мы окончательно умерли.

   - Сообщить экипажу? - нерешительно спросил помощник.

   - Конечно. Здесь между нами не должно быть секретов.

   Сначала экипаж ответил  на  это  сообщение  смехом.  Говорят,  что  кто

переживет собственную смерть,  будет  долго  жить.  И  вправду,  если  они

переживут встречу с космическим телом, то вернутся тысячелетними  старцами

по земному времени. Старцами в  расцвете  сил!  Но  когда  эта  тема  была

исчерпана, начались явления, частые при космических полетах:  экипаж  стал

замкнутым, капризным, усталым, раздражительным. Если в  таких  случаях  не

помогала шутка, оставалось лишь одно средство. (Немо часто говорил:  "Ведь

раньше людей не расстраивало, что при полете из Праги в Москву они старели

на два часа, почему же вас огорчает, что вы постареете на  несколько  лет?

Важно, что вы  этого  не  чувствуете".)  Итак,  если  шутки  не  помогали,

приходилось  менять  распорядок  дня,  создавать  напряженную  обстановку.

Бесцельные размышления  быстро  вытесняются  голодом  и  страхом.  Капитан

выдумывал несуществующие-неисправности в идеально работавших механизмах  и

сообщал, что плохо работает какое-нибудь  устройство.  На  ходу  осторожно

меняли одну деталь за другой и потом радовались спасению. А  то  возникала

"опасность" столкновения с метеоритом. Тогда часть ракеты, находящуюся под

угрозой, спешно освобождали  от  запасов;  потом  выяснялось,  что  ракета

уклонилась от столкновения, и все возвращали на старые  места.  Или  вдруг

оказывалось, что экипажу угрожает  инфекция,  которую  якобы  занесли  при

посадке,  и  всем  поголовно  начинали   заново   делать   прививки.   Или

обнаруживали порчу продуктов и целых два дня держали всех только на  хлебе

и воде. Капитан  разнообразил  жизнь  экипажа  небольшими  неприятностями,

чтобы люди не поддавались влиянию безделья и бесплодных размышлений,  что,

как показал опыт, к добру не ведет.

   Но в жизнь самого Пержинки такого разнообразия  не  вносил  никто.  Ему

приходилось  самому  справляться  с  ощущением  бессмысленности  полета  и

собственного   бытия,   с   полным   одиночеством,   с   отчаянием   из-за

невыполнимости взятой на себя задачи, от перспективы, которая ждет  их  по

возвращении на Землю. Он сам договорился с судовым  врачом  и  как  только

впадал в глубокую депрессию, врач определял у него приступ  желчнокаменной

болезни и заявлял, что больного  необходимо  положить  в  изолятор,  чтобы

растворить эти камни специальным облучением. Пока капитан, не признававший

никаких  лекарств,  кроме  сливовицы,  жил  в  кабинете   врача,   ракетой

командовал его помощник, для которого в этих коротких периодах заключалась

основная цель путешествия: если он справится с обязанностями командира, то

в следующий раз сможет стать капитаном корабля. Спустя два  дня,  стряхнув

похмелье,  Немо  снова  появлялся  среди  экипажа   и   придумывал   новые

осложнения, чтобы, преодолев их, люди могли торжествовать победу.

   Но вот прошло последнее похмелье, и капитану Немо уже  ничего  не  надо

было придумывать.  Приближалась  встреча  с  космическим  телом,  оно  уже

виднелось  -  сигарообразная  ракета,   напоминавшая   воздушный   корабль

величиной с небольшой планетоид, этак с половину Луны; она медленно  плыла

к нашей солнечной системе. Не было никаких сомнений - она  направлялась  к

солнцу.

   Немо приказал немедленно сообщить об этом на Землю. Весьма сомнительная

попытка при таком огромном расстоянии, хотя ракета и оснащена специальными

передатчиками. Затем  была  объявлена  боевая  готовность.  Члены  экипажа

посменно дежурили у приборов, спали в космических скафандрах с  оружием  в

руках.  Немо  приказал  нацелить  на  гиганта  дальнобойные  катапульты  и

уменьшить скорость.

   ВСТРЕЧА

   Возникло несколько вариантов встречи с телом; штаб рассматривал  их,  а

электронно-вычислительные машины давали все новые и новые  комбинации.  Но

сводились они в общем к альтернативе: либо сразу  атаковать  ракету,  либо

договориться с ее командой. Большинство членов  штаба,  учитывая  то,  что

пираты натворили во Вселенной, были за немедленную атаку. Все  еще  хорошо

помнили экспериментальные взрывы и понимали, что во Вселенной нет  ничего,

могущего противостоять силе расщепленного атома. Но выдержит ли  атакующее

суденышко взрыв такой огромной массы материи?  Переживет  ли  "Наутилус-3"

подобную катастрофу? На эти вопросы трудно было  ответить,  ибо  никто  не

знал, из какого материала сделана таинственная ракета.  К  тому  же  можно

предположить,     что     экипаж     сверхракеты     обладает     разумом,

высокоинтеллектуален и  пойдет  на  переговоры.  Ну  а  что,  если  пираты

захватят в плен и убьют парламентеров? Второй вариант был  рискованным.  И

все-таки в первом случае рисковали больше - тогда могли погибнуть все.

   Наконец  Немо  решил,  вооружившись  до  зубов,  подлететь  со   своими

ближайшими соратниками к загадочному кораблю и попытаться вступить  там  в

переговоры. Они отправились в той самой старомодной  "космической  ванне",

на которой капитан впервые отличился.

   Путники  с  изумлением  увидели,  что  сверхракета   очень   напоминает

некоторые из построенных на Земле звездолетов, только  она  во  много  раз

больше  их.  Немо  со  своими  товарищами  несколько  раз  облетел  вокруг

сверхракеты, словно был ее маленьким спутником, - никакого эффекта. "То ли

у них нет наблюдателей,  то  ли  они  ждут  парламентеров,  а  может,  все

вымерли", - подумал Немо.

   - Пристанем к главному входу.

   Немо указал на огромное углубление, зияющее в  передней  части  ракеты.

Главный вход никем не охранялся, и можно  было  легко  проникнуть  внутрь.

Пять человек, соединенные с "ванной" веревками, решили спускаться в ракету

по одному. Первым туда  проник  помощник  капитана.  Вскоре  он  вернулся.

Насколько можно было разглядеть сквозь толстое стекло скафандра,  глаза  у

него были  вытаращены,  и  он  харкал  кровью.  Его  тут  же  отослали  на

"Наутилус". Больше никому не хотелось спускаться в зияющее углубление. Вся

команда с небольшими моторами в руках, которые облегчали  передвижение,  и

автоматами за спиной замерла в нерешительности.

   Наконец Немо стал медленно спускаться. Не прошел он и трех метров,  как

ему почудилось, словно кто-то рядом нашептывает:

   "Мы друзья, мы друзья, мы друзья", - хотя в действительности он  ничего

не  слышал.  Подобно  мотиву,  назойливо   преследующему   человека,   или

пластинке,  которая  вертится  на  одном  месте,  эта  фраза   без   конца

повторялась в его голове.

   Чем громче звучали слова о дружбе, тем сильнее охватывало Немо  чувство

страха. Наконец он ощутил под ногами ровную поверхность и  очутился  перед

стеной толщиной в несколько метров, которая тотчас же начала раздвигаться.

Казалось, здесь готовы к приему гостей. Немо быстро прошел вперед, освещая

себе путь узким лучом фонаря. Минуты через три в глаза ему  ударил  мощный

поток света.

   Немо остановился у входа в огромный,  просторный  зал,  противоположный

конец которого терялся где-то вдали. Там он увидел несколько  чудовищ.  По

крайней мере они показались капитану чудовищами, хотя, несомненно, он  сам

был для них страшилищем. Но особенно его удивило то, что все  они  разные.

Одно из них, величиною почти с кита, походило  на  раздутую  инфузорию,  у

другого из тела торчали какие-то отростки, у  третьего  было  восемь  ног.

Внутри их прозрачных тел пульсировала - у каждого  по-разному  -  какая-то

странная жидкость. Чудовища были неподвижны. Если бы Немо  не  видел,  как

бьются их сердца, он счел бы их мертвыми.

   "Они  спят,  они  заморожены  и  сразу  проснутся,  как  только  ты  их

согреешь", - вновь зазвучало в голове Немо. Он уже догадался, в чем  дело:

это телепатия. Немо тут же выключил фонарь. Он не хотел будить чудовищ, не

хотел согревать помещение даже теплом  своего  фонаря.  Капитан  торопливо

дернул за веревку. Едва  его  вытащили,  как  изоляционная  стена  за  ним

захлопнулась.

   - Они и в самом деле чудовищны, - бросил он своим спутникам  и  тут  же

глотнул сливовицы. - Мальчишкой я однажды рассматривал в  микроскоп  каплю

воды. А это капля, увеличенная в несколько тысяч раз, - добавил Немо и сам

поверил в это.

   Все быстро сели в свою "ванну" и полетели к  ракете.  Там  они  созвали

совещание штаба.

   - Предлагаю, - сказал помощник, уже  пришедший  в  себя,  -  сейчас  же

укрепить на поверхности сверхракеты все взрывчатые вещества, которые у нас

только найдутся, поставить часовой механизм так, чтобы взрыв произошел  на

будущей неделе, и немедленно на максимальной скорости  лететь  обратно  на

Землю.

   - А что если они на самом деле друзья, - возразил Немо. - Мы  не  имеем

права уничтожить их без предупреждения. Вдруг они везут  нам  какую-нибудь

весть или хотят предостеречь нас?

   Капитан  решил  заминировать  гигантский  корабль  с  этими   огромными

инфузориями, но прежде попробовать договориться с ними.

   - Кто пойдет со мной парламентером? - спросил Немо.

   Он  смотрел  на  своих  товарищей,  но  все  эти  закаленные   искатели

приключений отводили глаза в сторону. Впервые за долгие  годы  скитаний  в

космосе они испугались. Помощник, говорили они, был в  ужасном  состоянии,

когда его привезли к врачу: он все  время  кричал  о  каких-то  чудовищах,

страшилищах и, видимо, пережил что-то страшное.

   - Я сам пойду, - к удивлению окружающих вызвался помощник. - Мне  нужно

исправить свою ошибку.

   СФИНКС

   И вот Немо со своим помощником  снова  оказался  в  огромном  помещении

около инфузории, напоминавшей кита, и слоноподобной водоросли;  гигантское

щупальце  третьего  чудовища  было  откинуто  назад.  Остальных   они   не

разглядели, да и  не  стремились  к  этому.  В  их  ушах  снова  зазвучали

слышанные ранее слова. Немо  принес  приборы,  которые  начали  постепенно

согревать помещение. Не прошло и часа,  как  циркуляция  жидкости  в  теле

инфузории ускорилась, щупальце странного создания  дрогнуло,  а  водоросль

стала лениво и томно потягиваться.

   До этого момента экипаж "Наутилуса-Ш" наблюдал за  ходом  событий,  так

как помощник взял с собой телевизионный передатчик, но как только щупальце

вновь зашевелилось, изображение на экране затуманилось, словно подернулось

водой, а затем связь была прервана.

   Тотчас же было созвано  совещание  штаба.  Поскольку  оба  парламентера

никак не реагировали на подергивание веревки, которой они  были  обвязаны,

стали обсуждать, не следует  ли  атаковать  гиганта.  Но  все-таки  решили

прежде послать вторую группу, которая  установила,  что  раздвижная  стена

закрыта и  не  раскрывается,  несмотря  на  все  попытки,  не  разрезается

привезенными  с  космических  баз  автогенными  аппаратами,  которые,  как

известно, режут любой материал. Было принято решение подождать еще  час  у

входа в ракету, а затем перейти в наступление.

   Ровно  через  пятьдесят  девять   минут   из   ракеты   вынырнули   оба

парламентера. Сели в "космическую ванну", вернулись  на  свой  корабль,  и

Немо, собрав экипаж, отдал приказ возвращаться на Землю.

   - А как быть с взрывчаткой?

   - Можете ее оставить при себе. Все равно им об этом известно, - ответил

Немо и заперся с помощником и врачом в своем кабинете. Там они  совещались

целых десять часов.

   Между  тем  экипаж  обнаружил,  что  команда   гигантской   ракеты   не

бездействует.  Колоссальная  сигара  как  бы  переломилась,  затем   снова

выпрямилась и стала с  огромной  скоростью  удаляться  от  нашего  Солнца.

Собственно  говоря,  "Наутилус"   выполнил   свою   задачу.   Но   загадка

таинственного корабля так и не была решена.  Все  жадно  ожидали,  что  им

скажет капитан. И потому явились к вечернему сбору, полные нетерпения.

   - Боюсь, что разочарую вас, - начал Немо. - Нам  удалось  обменяться  с

этими  посланниками  из  другого  мира  (а  они  лишь  посланники)   всего

несколькими мыслями. Они  связывались  с  нами  посредством  телепатии,  в

которой, видимо,  достигли  значительно  большего  совершенства,  чем  мы,

земляне. Конечно, нас интересовало, летят ли они к нашей солнечной системе

и зачем. Они рассказали, что  их  уже  очень  давно  послали  в  космос  с

заданием посетить нашу планету - насколько им  известно,  единственную  во

Вселенной, населенную мыслящими существами, познающими себя  и  окружающий

мир.

   Мы спросили, чего  они  хотят  и  зачем  предприняли  столь  длительное

путешествие, не можем ли мы им  чем-нибудь  помочь,  не  намерены  ли  они

переселиться на нашу планету, и тут же привели  причины,  по  которым  это

невозможно. Нам казалось, что лишь смертельная опасность  могла  заставить

эти существа пуститься в такой трудный и долгий путь.

   Они объяснили, что ищут ответ на основные  вопросы  бытия...  -  говоря

это, капитан покраснел, как пойманный с поличным школьник.  -  Я  понимаю,

что вам это покажется смешным, мне очень неприятно, но  они  действительно

так сказали...

   Он оглянулся на своего помощника, тот кивнул и повторил:

   - Сказали, что хотят  узнать,  как  мы  отвечаем  на  основные  вопросы

бытия...

   - Разумеется, мы их не поняли, - продолжал капитан, - подумали, что они

имеют в виду смысл жизни, Всякому ясно, что он в преобразовании окружающей

нас природы. Но их, по-видимому, волновало не это. Тогда мы  решили,  что,

может быть,  их  интересует,  насколько  мы  познали  жизнь.  Показали  им

материалы, подготовленные нашим  доктором:  ведь  научились  же  на  Земле

создавать живую ткань, продлевать жизнь человека,  восстанавливать  тяжело

пострадавшие организмы.  Но  их  интересовало  не  то.  "Основные  вопросы

бытия", хором кричали они, подобно толпе  на  стадионе  или  лающей  своре

взбесившихся псов. Требовали ответа. А мы не понимали...

   - Основные вопросы  бытия,  -  перебил  капитана  его  помощник.  -  Мы

подумали: уж не уловка ли это, не норовят ли они просто задержать нас  под

предлогом философского диспута. Ну, с чего бы им иначе  рассказывать,  что

летят они не восемьсот, а по  крайней  мере  двести  тысяч  лет  из  своей

проклятой спиральной туманности, взрывая по пути одну звезду за  другой  и

таким  образом  подавая  своим  весть  о  том,  что  полет   продолжается?

Придумывать,  будто  они  добровольно  пошли  на  то,  что  их  наполовину

умертвили, погрузили в искусственную спячку - и все это только затем, чтоб

узнать ответ на  вопрос,  которым  у  нас  занимаются  лодыри,  пьяницы  и

всяческие философы? Не хотят ли они захватить нас в плен  и  тем  временем

уничтожить нашу ракету? Я попытался передать приказ...

   - Вот и  зря!  -  раздраженно  крикнул  Немо.  -  После  этого  ближняя

инфузория сразу открыла изоляционную стену  и  вышвырнула  нас!  Передайте

вашим, что номер со взрывчаткой не пройдет, - сказала она. - Мы видим, что

живые существа в вашей солнечной системе еще далеко не разумны.

   - Если бы вас задержали еще на минуту, мы бы их атаковали.

   - Дураки! - отрезал капитан. -  Тупицы!  Ничего  бы  у  вас  не  вышло.

Неужели вы  не  не  понимаете,  что  техника  у  этих  существ  бесконечно

совершеннее нашей? Мы были полностью в их  власти,  и  они  пощадили  нас.

Просто потому, что уже  давно  никого  не  убивают  и  не  уничтожают.  Их

интересует другое... - Он помолчал  мгновение,  потом  стал  оправдываться

перед экипажем. - Вы знаете, я никогда не  кричал  на  вас.  Но  это  было

потрясающим событием, а я старею. И мне  все  кажется,  что  эти  чудовища

могли бы  нам  о  многом  рассказать,  многое  мы  упустили.  Видимо,  чем

совершеннее цивилизация, тем больше возникает вопросов.

   - Главное, что  мы  спасли  нашу  родину  -  Землю,  -  заметил  второй

помощник.

   - Спасли? От чего? Вопросы ни для кого не опасны.

   - Они не летят к себе домой! - воскликнул прибежавший с наблюдательного

поста доктор, врываясь в комнату без положенного приветствия и рапорта.  -

Они не возвращаются к Андромеде, а продолжают свой путь  по  Вселенной.  И

снова уменьшили скорость.

   - Значит, надеются где-нибудь найти ответ на свой главный вопрос...

   - Основной, - поправил капитана помощник.

   - Основной... - Немо, все еще злившийся на него, обернулся к экипажу  и

вполголоса прочел приказ на следующий день. Никогда еще он не  говорил  со

своими людьми так тихо.

   - Стареет, - подумали они. И ошиблись - просто их капитан стал мудрее.

   "НАУТИЛУС-300"

   На обратном пути уже никто не  придумывал  для  членов  экипажа  мелких

затруднений. Капитан целыми днями сидел в своем рабочем кабинете и смотрел

в окно, вглядываясь в темноту, в пустое пространство, в загадочные  бездны

вечности. Повара начали  готовить  вкуснее,  дисциплина  ослабла,  приказы

оглашались лишь в тех случаях, когда  все  собирались,  никто  всерьез  не

помышлял о своих обязанностях. Сначала это  всем  нравилось,  потом  стало

пугать. Люди потеряли аппетит - почти никто не являлся к столу, они  плохо

спали, их преследовали странные мысли. В таком состоянии  они  прибыли  на

Землю.  Разумеется,  ракета  приземлилась  в  том  же  месте,  с  которого

стартовала. Был поздний вечер, и никто не  заметил  на  космодроме  особых

изменений.  Тотчас  же  после  посадки  от  ангара  к   ракете   подкатили

транспортные автобусы старинного образца. Путешественникам  показали,  где

надо выходить и садиться в автобусы. Люди  в  комбинезонах  улыбались  им,

сердечно пожимали руки.  Прием  был  очень  дружеский.  И  все.  Ни  толпы

встречающих, ни репортеров,  ни  зевак.  Не  было  даже  правительственной

делегации с оркестром. Ничего.  Совершенно  обычная  встреча,  словно  они

вернулись из регулярного рейса на Марс.

   - Разве вы не знали о нашем прибытии? - спросил уязвленный капитан.

   - Еще бы не знать. Вы нарушили движение на главной транспортной  линии,

связывающей нас с Меркурием. Нам пришлось отменить пять рейсовых  вылетов,

так как неизвестно было, окажетесь ли вы точными.

   - Мы всегда точны! - раскричался капитан. Потом, сдержавшись, спросил:

   - Что же никто из высшего командования  даже  не  явился  поблагодарить

нас?

   - Завтра, завтра они придут к вам в общежитие,  -  ответил  человек,  с

которым Немо беседовал.

   Это был долговязый юноша с пепельно-бледным, нездоровым цветом лица. Он

пригласил в автобус весь экипаж. Путешественники  захватили  только  самые

необходимые вещи. Ехали растерянные. Не так представляли  они  возвращение

на спасенную Землю.

   - Можно было спокойно пустить сюда тех чудовищ. Может, они  внушили  бы

им больше почтения...

   Едва машина выехала на магистральное шоссе, позади раздался  взрыв:  на

космодроме  подожгли  "Наутилус".  Капитан  быстро  оглянулся.   Как   раз

взорвались  резервуары.  Немо  возмущенно  закричал,  его  поддержал  весь

экипаж. Стали колотить в дверцы, но машина только увеличивала скорость.

   - А мы-то, дурни, ни одной винтовки с собой не взяли, - пожалел  второй

помощник.

   Первый  помощник,  высунувшись,  попытался  на  полном  ходу  пропороть

покрышку заднего колеса. Тогда сопровождающий заговорил в мегафон:

   - Прошу вас, будьте благоразумны. Учтите,  что  вы  явились  из  эпохи,

когда в космос отправлялось по нескольку ракет  в  день.  Если  мы  станем

сохранять все ракеты, которые возвращаются на Землю,  скоро  некуда  будет

приземляться. Вы - трехсотый экипаж, вернувшийся на этот космодром  спустя

сотни лет. Мы не знаем, почему в ваши времена люди так стремились  улететь

во Вселенную, нам трудно это понять, хотя мы и стараемся. Постарайтесь  же

и вы понять наши трудности.

   Между тем автобус подъехал к общежитию. Это  было  несколько  низеньких

зданий, обставленных в стиле тех времен, когда космонавты покидали  Землю.

Подбежали носильщики и взяли багаж.  Все  они  были  очень  бледны.  Жилье

капитану понравилось.

   - Я хотел бы поблагодарить вашего командира, - сказал он шоферам.

   - Завтра, - смущенно улыбнулись они. - Завтра утром.  -  Попрощались  и

уехали.

   Подходя к спальне, Немо  услышал  смех.  Он  открыл  дверь.  Члены  его

экипажа стояли у кроватей притихшие и растерянные, а  в  углу  на  постели

корчился от смеха небритый парень в рваном космическом комбинезоне.

   - Он говорит...

   - Он уверяет...

   - Что это не люди...

   - Какие-то роботы... Черно-белые слуги... Серые двойники...

   Немо быстро подошел к  хохочущему  чудаку  и  влепил  ему  две  звонкие

пощечины. Тот вскочил, сжав кулаки. Но  оценил  ширину  плеч  капитана  и,

убедившись, что вся комната против него, только присвистнул.

   - Здесь о драках тоже давно забыли. И не любят, когда деремся мы.

   - Кто это "мы"? - спросил капитан.

   - Мы? Экипаж небольшой частной ракеты, вылетели  из  Калифорнии,  чтобы

посмотреть, нельзя ли чем-нибудь поживиться на Меркурии. Но вышло из строя

управление и мы долго блуждали между  Меркурием  и  Землей,  пока  нас  не

заметили  и  не  помогли  приземлиться.  Мы  тоже  были  поражены,   когда

убедились, что наши спасители, которые всю дорогу играли с нами в карты  и

пили грейпфрутовый сок, лишь машины,  изготовленные  на  заводе.  Впрочем,

друзья, завтра доктор Эразмус объяснит вам все это. Подождите до утра.

   ОСНОВНЫЕ ВОПРОСЫ БЫТИЯ

   - Вы прибыли в эпоху, когда техническое развитие закончилось, -  сказал

им на следующее утро доктор Эразмус. Он был еще бледнее,  чем  черно-белые

слуги. - Люди изобретали  машины,  чтобы  избавиться  от  рабского  труда.

Человеческий труд был,  конечно,  идеальным,  ибо  человек,  как  мыслящее

существо, умеет работать наилучшим образом, но он  не  переносит  рабского

унижения. И вот, когда изобрели машины, которые могут стать  великолепными

слугами, начали думать об их внешности. Решили, что  не  стоит  делать  их

идеальными красавцами - человек  мог  бы  влюбиться  в  такого  слугу  или

возненавидеть его, наказывать или мстить, словом, относиться к машине  как

к живому существу. Предлагали также, -  я  упоминаю  об  этом  просто  для

полноты картины, - придать слуге  облик  обезьяны  или  собаки.  Но  облик

обезьяны  сочли  нецелесообразным,  а  собака,  которая,  правда,  издавна

считается  другом  человека,  не  обладает  необходимыми  свойствами:   не

способна ухаживать за ним, не может освободить его от работы, заботиться о

человеке  так,  чтобы  он  мог  посвятить   себя   только   творчеству   и

размышлениям, единственным занятиям, достойным его. Наконец согласились на

том, чтобы сделать слуг черно-белыми, и каждый человек получил похожего на

себя как  две  капли  воды  серого  двойника,  выполняющего  за  него  всю

механическую работу и  полностью  заботящегося  о  нем.  Если  вам  у  нас

понравится и вы приспособитесь  к  условиям  нашей  эпохи,  тоже  получите

такого двойника. Вам не надо будет  о  нем  беспокоиться,  это  он  станет

заботиться о вас;  управляет  двойниками  центральный  механический  мозг,

который руководствуется общей  установкой:  "Заботьтесь  о  людях".  Таким

образом, технические проблемы были окончательно решены и человек  навсегда

избавился от рабского труда.

   Если же вы предпочтете жить  по-старому,  -  а  то  ведь  некоторые  не

способны на старости лет привыкнуть к новшествам,  -  то  можете  остаться

здесь, в резервации, созданной специально для  тех,  кто  возвращается  из

космоса.

   Все это было очень странно.

   - Так чем же теперь занимаются люди? - спросил Немо.

   - Могу вам показать, - ответил доктор Эразмус и  включил  телевизионный

экран на стене.

   Перед глазами возник сад,  по  которому  прогуливался  двойник  доктора

Эразмуса, беседуя с друзьями. Лишь тогда капитан Немо и его экипаж поняли,

что видят на экране человека, а разъяснения им  дает  его  серый  двойник.

Эразмус на телевизионном  экране  вдруг  оглянулся,  помахал  им  рукой  и

возобновил прерванный разговор, словно ничего более важного на  свете  для

него не существовало.

   Экипаж "Наутилуса" решил посмотреть, каков новый мир. Двойник  Эразмуса

улыбнулся.

   - С этого начинают все. Но, к сожалению, не у всех  хватает  энтузиазма

до конца.

   Прежде всего капитан  отправился  в  Институт  истории.  Попросил  дать

материалы о своем путешествии: дату  отлета  и  дату  сообщения  о  гибели

"Наутилуса". Но  ничего  обнаружить  не  удалось.  Никакого  упоминания  о

космических пиратах также не сохранилось.  Очевидно,  министр  так  боялся

паники, что забыл оставить хоть какой-нибудь документ, который теперь  мог

быть полезен экипажу "Наутилуса".

   - Ну так найдите мне капитана Пержинку! -  Серый  двойник  недоумевающе

посмотрел  на  капитана.  -  Ладислава  Пержинку,  прославленного   героя,

прозванного Немо... - продолжал капитан, озираясь по  сторонам,  опасаясь,

как бы его не услышал кто-нибудь из знакомых.

   Но серый двойник только недоуменно покачал головой.

   -  Вы,  вероятно,  имеете  в  виду  Игоря  Пержинку?  -  Игорем   звали

подслеповатого сына капитана. - Дворжак, Яначек, Пержинка? Три  величайших

музыканта Чехии? - вежливо переспросил он.

   - Музыканта?

   - Я хочу сказать, композитора... Пержинка, конечно, величайший из  них.

Это знает теперь каждый ребенок. Дом, где он жил, сохраняется  уже  тысячу

лет в том же виде, как и при  его  жизни.  В  нем  проводятся  концерты  и

дискуссии  по  вопросам  музыки,  вы  найдете  там  массу  людей...  -  он

подчеркнул слово "людей".

   Итак, спустя тысячу лет капитан Немо отправился к себе домой.

   К счастью, в этот день там не было  никого.  Немо  опасался,  что  даже

после стольких лет ему не выдержать  кошачьего  концерта  сына.  Их  домик

стоял теперь посреди парка, все соседние виллы снесли. Еще издали  капитан

увидел на фасаде две сверкающие золотые доски.  Одна,  посвященная  памяти

его сына, прославляла  произведения,  которые  он  здесь  написал,  и  его

музыкальные заслуги. На второй - он с сердцебиением приблизился  к  ней  -

увековечили имя его жены. В память капитана Немо мемориальной доски  здесь

не было. Он перечитал надписи еще раз, но своего имени так и не нашел.

   - Она умерла за год до первого исполнения концерта Игоря в  Рудольфине,

- сказал кто-то. Немо испуганно  оглянулся.  Из-за  кустарника  вышел  его

собственный помощник. - Ей приходилось ухаживать за  вашим  сыном,  потому

что он совершенно ослеп. Она ходила за ним двадцать лет, и умер он  у  нее

на руках. А славы его она так и не дождалась. Признание пришло  через  год

после ее смерти. Она была святой, капитан.

   - Почему вы мне это говорите?

   - Потому что я любил ее.

   - Но вы никогда об этом не заикались...

   - Неужели вам не казалось странным, что я хожу  к  вам  домой,  радуюсь

каждой возможности побыть около  нее.  А  вы  изменяли  ей  с  той  черной

девушкой, которая вышла замуж через неделю после нашего отлета.

   - Это неправда!

   - Нет, правда. У нее было двенадцать детей. Можете установить,  кто  ее

потомки. Их сейчас около сотни. Ведь я летал на "Наутилусе"  только  из-за

вашей жены, хотел доказать ей, что не так  уж  трудно  быть  прославленным

героем и я способен на то же, что и вы, хоть я и  уже  в  плечах.  Но  она

любила только вас. А вы любили ту девушку.

   - Вот еще одна из странностей жизни, не так ли? Еще один вопрос.

   - Это не вопрос, а констатация факта. Ваше поведение было позорно.

   Помощник еще никогда не говорил с ним в таком тоне. Немо  повернулся  и

ушел. Необходимо было снова что-то придумать для экипажа, снова найти  для

себя и для них какую-нибудь задачу, потому что  такое  времяпрепровождение

слишком напоминало ничем не заполненные дни полета во Вселенной.

   Но в Управлении по астронавтике ему ничего не могли предложить.

   - У нас  все  задания  выполняют  экипажи,  состоящие  из  роботов.  Не

понимаю, зачем  вам  рисковать  жизнью?  Зачем  делать  то,  с  чем  могут

справиться автоматы, и пренебрегать задачами, посильными только для людей?

   - Посмотрите мои документы, - настаивал Немо, уподобившийся назойливому

просителю, который теряет последнюю надежду.  -  Я  могу  вести  воздушный

корабль не хуже, чем это делают ваши машины. И у меня  команда  из  ребят,

которые пойдут за мной в огонь и воду.

   -  Никакой  человеческий  организм  не   выдержит   нашей   космической

программы. Мы просто  не  можем  использовать  вас.  Сейчас  мы  исследуем

искривление  пространства,  свойства  света,  возможность  достижения  еще

больших скоростей. Такие задачи непосильны для вас. Займитесь  философией,

искусством или эстетикой. Сейчас это самое важное...

   - Я уже стар для этого, - сказал капитан и встал.

   Серый чиновник выразил свое сожаление. Тут стена кабинета  раздвинулась

и показался его двойник, человек лет пятидесяти, одетый  как  художник,  с

кистью и палитрой в руках. За его спиной виднелась огромная, едва  начатая

картина.

   - Когда кто-нибудь утверждает, что для него еще не  наступило  или  уже

прошло время занятий философией, - произнес он звучным голосом, - это  все

равно, как если бы человек заявил, что для него еще не наступила  или  уже

миновала пора блаженства. Слова Эпикура, друг мой. Изречению этому уже три

с половиной тысячи лет. Выберите  любой  вид  творческой  деятельности,  У

каждого человека есть какой-нибудь  талант,  дающий  ему  ощущение  жизни,

возможность самому себе доказать факт своего существования и  лучше  всего

себя выявить. А технические игрушки оставьте детям  и  машинам.  Кого  они

могут теперь интересовать! У нас более  серьезные  задачи.  Сейчас  важнее

всего решить основные вопросы бытия...

   Такие разговоры Немо уже слышал.

   - А хоть кто-нибудь их решил? - спросил он.

   - Человечество еще слишком молодо, чтобы  ответить  на  такие  вопросы,

друг мой. Это вам не то, что расщепить атом или облететь  вокруг  Юпитера.

Для решения их нужны время и терпение, надо отдаться им  целиком,  на  них

отвечают не только словами, но всем своим образом жизни...

   - Мне уже не переделать  себя.  Явлюсь  завтра  с  экипажем  на  старый

космодром, - окончательно решил капитан.

   Художник пожал  плечами,  словно  пожалев  о  времени,  потраченном  на

разговор. Он снова повернулся к своему полотну, и стена за ним  закрылась.

Его серый двойник поклонился капитану.

   - Как вам будет угодно, я предупредил вас. Это было бы самоубийством.

   ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ОТВЕТ

   Капитан не спал и едва дождался утра. Вспоминал, как  вчера  члены  его

экипажа не проявили особого энтузиазма, не  все  они  были  убеждены,  что

лучше всего для них было бы снова сняться с якоря. Но все-таки ему удалось

уговорить их, и они поняли.  Обещали  явиться.  Немо  вышел  из  дому  еще

затемно. Побрел на космодром пешком, но все  равно  явился  слишком  рано.

Правда, работа там шла полным ходом. Ракета,  которую  роботы  готовили  к

отлету, вообще не походила на ракету, скорее на какой-то мешок или на шар.

Она даже чуточку пугала Немо. Механизм старта тоже совершенно изменился, и

капитан больше не разбирался в нем. Серые роботы не чинили ему препятствий

- Немо мог всюду ходить, все осматривать. Но при этом  они  как-то  чудно,

снисходительно улыбались, словно не подобало  человеку,  который  выглядит

столь разумно, заниматься такими пустяками, как механизм ракеты.

   Немо вернулся на стартовую площадку и увидел в утреннем тумане, что его

команда приближается. Все они были в своих старых  комбинезонах.  На  этот

раз они вылетят без музыки, без торжественных проводов. Что ж, тем  лучше,

лучше для всех: ведь жить на Земле они не  могут,  к  такой  жизни  нельзя

привыкнуть...

   Что-то в этом роде сказал он им на небольшой  лужайке.  Утренний  туман

душил его, и капитан закашлялся. Потом стал называть их  имена,  и  каждый

подходил к капитану, рапортовал и пожимал ему руку.

   Но все это были двойники,  серые  слуги  членов  его  экипажа,  которые

послали их вместо себя. Ни один из этих неблагодарных,  проклятых  сукиных

сынов не явился. Капитан вытер глаза. Во всем виноват  туман,  говорил  он

себе. И присел на ближайший камень - у него перехватило дыхание.

   - Капитан Пержинка? - склонился над ним широкоплечий парень. Он  был  в

красивой, сверкающей форме, какой капитан никогда в жизни не видел.

   - Да, - ответил Немо, всматриваясь в его лицо.

   -  Меня  послали  из  Генерального  штаба.  Если  разрешите,  я   приму

командование.

   Немо узнал самого себя. Конечно, это был он. Только чуточку серее.

   - Как вам угодно. Раз они хотят...  -  произнес  капитан,  почувствовав

себя побежденным. Его двойник вежливо  отдал  честь  и  щелкнул  каблуками

точно так, как это обычно делал Пержинка. Спустя несколько минут с  ракеты

к нему донесся его собственный голос, резкая, энергичная команда,  рапорты

и ответы, все, как в былые времена.  Вскоре  ракета  мягко  отделилась  от

земли (и откуда они только  получают  энергию?)  и  медленно  поднялась  к

облакам. Немо помахал ей вслед, но тут же быстро оглянулся:  не  наблюдает

ли кто-нибудь за ним? Глупо махать рукой четко работающим автоматам.

   Он повернулся и побрел к своему старому дому.  На  этот  раз  там  было

много народу. Исполняли симфонию его  сына.  Немо  узнал  странные  звуки,

повергшие  его  тогда,  перед  полетом,  в  состояние  ужаса.  Сейчас   он

вслушался, и они уже не показались ему такими необычными. Немо остановился

подле дерева, поодаль от слушателей,  и  ветер  доносил  до  него  обрывки

звуков. А в высоте исчезала ракета.

   Вдруг капитану пришло в голову, что, окажись тогда перед посланцами  из

далекого созвездия его сын, он сумел бы ответить на их вопрос.

   Скажу им, подумал он, чтобы для выяснения основных  вопросов  бытия  не

посылали ракет во Вселенную. На них надо ответить на Земле.

   Оркестр  стал  играть  тише,  и  послышались  звуки  арфы,  напомнившие

капитану Немо о чем-то прекрасном.

    Йозеф Несвадба.

    По следам снежного человека

   -----------------------------------------------------------------------

   Сборник "Чешская фантастика". Пер. с чеш. - Р.Разумова.

   & spellcheck by HarryFan, 27 August 2000

   -----------------------------------------------------------------------

   В январе прошлого года все газеты сообщили о трагической  гибели  лорда

Эсдейла, экспедиция которого  была  якобы  занесена  снежным  бураном  при

переходе через открытое ветрам горное  плато  в  Гималаях.  Клянусь  своей

честью   и   совестью,   это   абсолютно   ложное,   не    соответствующее

действительности сообщение. Я единственный человек, знающий,  почему  лорд

Эсдейл исчез в Гималаях, и готов под присягой свидетельствовать следующее.

   Мы встретились с лордом Эсдейлом в  тридцатых  годах,  когда  он  тайно

приехал ко мне в Марквартицы. Я  преподавал  рисование  в  школе  и  ведал

местными краеведческими коллекциями. Марквартицы находятся,  так  сказать,

по соседству с  Вьестоницами,  где  в  делювиальных  отложениях  профессор

Эбсолон нашел  женскую  статуэтку  из  слоновой  кости,  получившую  потом

известность  под   названием   вьестоницкой   Венеры.   Во   время   своих

краеведческих экспедиций между Вьестоницами и  Марквартицами  я  обнаружил

много старых, полузасыпанных пещер с остатками  животных  каменного  века.

Мне даже удалось найти сломанный  бивень  мамонта  (Elephas  primigenius),

которому я решил отвести самое почетное место в школьной коллекции. В  это

время нас навестил мой  тесть  Иозеф  Жабка,  владелец  небольшой  фабрики

шоколадных конфет в Микулове.  Жабка  уговорил  меня  никому  не  отдавать

бивень.

   - Ты рисуешь и занимаешься резьбой, - сказал  он,  а  спустя  некоторое

время предложил нечто, похожее на сделку.  -  Тебе,  вероятно,  не  трудно

вырезать из древней кости такую же фигурку, какую нашли в  Вьестоницах,  а

потом вымазать ее глиной и землей.

   - Зачем?!

   - Неужели ты намерен до конца дней своих торчать в деревенской школе  и

получать несколько жалких сотен? Моя дочь привыкла к лучшей жизни...

   Они уговаривали меня в течение нескольких недель. Я любил свою жену.  К

тому же наш  директор  упрекнул  меня  в  том,  что  я  забочусь  о  своих

краеведческих коллекциях  больше,  чем  об  учениках.  Мы  повздорили,  он

угрожал мне дисциплинарным  взысканием  и  увольнением  с  государственной

службы. А тут еще мой тесть  продолжал  утверждать,  будто  две  "древние"

статуэтки обеспечили бы нас на всю жизнь:  мол,  агент,  поставляющий  ему

какао, связан в Лондоне с купцом, торгующим древностями.  Этот  агент  как

раз приехал в Брно. Мне пришлось за одну ночь вырезать вторую вьестоницкую

Венеру.  Бивень  крошился,  и  я  начинал  все  снова  и   снова.   Затем,

руководствуясь книгой  о  четвертичном  периоде,  я  вырезал  еще  фигурку

мамонта и покрытого  шерстью  носорога  (Coelodonta  antiquitatis).  Тесть

показал мои произведения агенту  по  продаже  какао.  Мы  ждали  несколько

месяцев, но никаких известий из Лондона не поступало, хотя мы послали туда

мои фигурки,  а  тесть  разыскал  в  Вене  какого-то  профессора,  который

засвидетельствовал,  что  это  действительно  художественные  произведения

доисторических людей каменного  века.  Я  уже  подумывал  о  том,  как  бы

помириться с директором, и решил при первой же  встрече  выгнать  тестя  и

возобновить дружбу с его микуловскими рабочими, с которыми когда-то  ходил

вместе в школу. Но как-то раз, - кажется, это была суббота, - перед школой

остановился  автомобиль  иностранной  марки.  Из  него  вышел   элегантный

господин в простроченной шляпе ручной  работы,  какие  не  носят  в  наших

краях. Ему пришлось пригнуться, чтобы войти в мой кабинет. Он протянул мне

левую руку.

   -  Лорд  Эсдейл,  -  представился  он  на  плохом  немецком  языке.   Я

прикоснулся к его правой руке. Это был протез. - Львы, - лаконично пояснил

Эсдейл и сел под чучелом редкой песочной змеи. - Я приехал по поводу ваших

подделок...

   - Статуэтки, безусловно, подлинные, - дерзко ответил я.

   - Бивень подлинный, это верно. Потому я и приехал. Не стоит  упираться.

Статуэтки очень милы, и я рад, что в наше  рациональное  время  -  age  of

reason - нашелся человек с таким же художественным  чутьем,  как  у  людей

ледникового периода.

   Это мало походило на комплимент. Я взглянул на себя в зеркало.  У  меня

рыхлое лицо и реденькие рыжие волосы, иногда  я  кажусь  себе  определенно

некрасивым. Все же я не так уродлив, как наши мохнатые пращуры.

   - Я куплю ваши статуэтки. Но только с условием, - быстро добавил  лорд,

увидев, как я встрепенулся, - что вы поведете меня  в  пещеру,  где  нашли

бивень мамонта, и подробно исследуете ее вместе со мной.

   Тут в  мой  кабинет  вошел  разбитной  венский  шофер,  неся  в  охапке

альпинистское  снаряжение  и  дорожный  мешок.  Он  доложил  Эсдейлу,  что

обеспечил ему в гостинице ночлег, и попросил расплатиться. Эсдейл протянул

ему чек. Несколько недоуменно посмотрев на меня и на мои коллекции,  шофер

вежливо попрощался, сел в машину и уехал.

   -  Пещеры  вокруг  Марквартиц  исследовать  невозможно,  -   растерянно

возразил я  лорду.  Мне  нужны  были  его  деньги,  но  все  же  не  ценой

собственной жизни. - Уже много людей заблудилось в них и  потом  умерло  с

голоду или свалилось в пропасть. Я каждый месяц пишу об этом в Прагу. Сюда

надо посылать целую экспедицию. Здесь могут оказаться  сталактиты  почище,

чем в Деменовой пещере [знаменитая сталактитовая пещера  в  Словакии].  Но

для этого недостаточно двух человек, дорогой лорд.

   - Вы боитесь? Сколько хотите за это?

   Он думал, что я торгуюсь. Видимо, чувствовал себя у нас в Марквартицах,

как где-нибудь в Центральной  Африке,  и  договаривался  со  мной,  как  с

туземным знахарем. Мне захотелось потребовать с него килограмм  яблонецких

стеклянных бус и полкило пороха и  тут  же  поджечь  этот  порох  под  его

стулом, но я раздумал. Отправил Эсдейла спать в гостиницу "У почты", а сам

долго не мог уснуть. Всю ночь напролет  думал,  какая  из  пещер  наименее

опасна. На следующее утро мы тронулись  в  путь.  Я  намеревался  поводить

Эсдейла в темноте,  чуточку  искупать  его  в  подземном  ручье,  показать

полуразрушенный очаг, когда-то найденный здесь мальчишками, предложить его

вниманию кости домашних животных, которые всего лишь в  прошлом  столетии,

вероятно, затащили сюда  лисицы  -  ученые  ими  не  интересуются,  но  на

экскурсантов они до сих пор  нагоняют  страх.  Однако  лорда  трудно  было

провести.

   - Замечательная пещера, - сказал он, обгладывая ножку  жареной  курицы,

которую я захватил для него. -  Замечательная  пещера,  -  повторил  он  и

остановился, равнодушно поглядев на  побелевший  лошадиный  череп,  обычно

приводивший в ужас всех посетителей. - Но вам следовало бы  провести  сюда

электрическое освещение. Тогда  можно  было  бы  устраивать  в  эти  места

безопасные экскурсии даже для учащихся.

   Он двинулся с места  и  пошел  такими  огромными  шагами,  что  я  едва

поспевал за ним. Мне было стыдно. Кроме того, я злился  на  своего  тестя.

Ведь это он все затеял. Я заявил Эсдейлу, что ни в какие пещеры с  ним  не

пойду, потому что боюсь, и до сих пор никогда не решался в них углубиться.

Два моих товарища, однажды отважившиеся на это, теперь  наводят  страх  на

людей, как этот лошадиный череп. У меня нет никакого желания  очутиться  в

музее в качестве чудом сохранившегося скелета доисторического человека.  Я

- homo sapiens, разумный человек, и хочу, чтобы мои останки  покоились  на

кладбище, а не в делювиальных наносах.

   Он ничуть не обиделся. Наоборот, подождал меня, взял под руку и закурил

трубку.

   -  Это  доказательство,  my  goodness!   [боже   мой!   (англ.)],   это

доказательство. Вы действительно убеждены в том, что ваши  друзья  погибли

под землей?

   Тогда у меня впервые мелькнула мысль, не спятил ли он.

   - А что бы они стали делать там так долго? Тонда  Копецкий  исчез  пять

лет назад.

   - Так же как и моя жена, - сказал лорд, отчаянно дымя  трубкой.  -  Это

доказательство. Вы должны пойти со мной в эти пещеры,  даже  если  бы  мне

пришлось здесь продать душу дьяволу, - сказал он.

   Он повел меня в гостиницу, где снял целый этаж,  вытащил  из  дорожного

мешка бутылку шотландского "Black and White, special brand  of  Buchanan's

choice old whisky, Glasgow and  London".  За  ночь  мы  выпили  две  такие

бутылки. И к  утру  я  узнал  историю  леди  Эсдейл,  которую  тоже  готов

подтвердить под присягой.

   ЛЕДИ ЭСДЕЙЛ

   Она исчезла пять лет назад во время первой экспедиции князя  Павла  фон

Л. на Гималаи. Это была вторая жена лорда Эсдейла.

   - Мы хотели отправиться куда-нибудь  в  свадебное  путешествие.  Тут  я

получил  приглашение  от  князя  Павла,  с  которым   близко   сошелся   в

Монте-Карло.   Князь   Павел   был   странный   человек.   При   внешности

вратаря-хоккеиста, широкий в плечах, как орангутанг, он говорил  тоненьким

дискантом; казалось, что в  этом  мощном  теле  притаился  другой,  кем-то

запуганный, крошечный Павлик фон Л. Он женился на  какой-то  португальской

аристократке, семья которой сводила концы с концами лишь благодаря доходам

от больших  лошадиных  боен  в  Порту.  Они  прожили  два  года,  а  потом

разразился скандал. В казино, за рулеткой, какой-то  отвергнутый  любовник

вслух перечислил ей в лицо имена всех своих предшественников...  Вероятно,

приревновал ее, словом, скандал был колоссальный. Разумеется, все  женщины

меняют любовников, но обычно об этом не сообщают обществу так  громогласно

и обо всех сразу. Павел чуть не убил этого человека. Но с женой  продолжал

жить по-прежнему. Однако семья князя  восстала  против  этого.  Требовала,

чтобы он  развелся:  определенные  правила  приличия  аристократия  должна

соблюдать. Павел не согласился с семьей  и  стал  изучать  полиандрию.  Он

отправился в путешествие, решив побывать у всех племен,  где  до  сих  пор

существует полиандрия, то есть где у одной женщины несколько мужей.  Хотел

научно  опровергнуть  привычные  предрассудки.  А  между  тем  его   жена,

оставшаяся в Европе, применяла полиандрию на практике.

   Как известно,  до  последнего  времени  полиандрия  была  больше  всего

распространена в Тибете. Павел осел там и пригласил нас приехать туда, как

бы в свадебное путешествие. Я не опасался, что моя жена последует  примеру

тибетских женщин, и мы выехали через два дня после свадьбы.  Тогда  я  еще

ничего не знал ни о Гималаях, ни о снежном человеке.

   - О снежном  человеке?  -  переспросил  я,  потому  что  в  те  годы  в

европейской литературе о нем ничего не писали.

   - The abominable snow-man, - сказал Эсдейл.  -  Отвратительный  снежный

человек. Туземцы называют его йети. Мы наткнулись на его  следы  во  время

экспедиции в далекую горную деревушку,  где,  по  рассказам,  на  тридцать

мужчин приходилась всего лишь одна молодая женщина: живут  они  в  мире  и

согласии, не знают ревности,  отцом  новорожденного  считается  старший  в

роде. Павел полагал,  что  в  этой  горной  деревушке  мы  сможем  изучать

полиандрию, так сказать,  лабораторно.  Но  дорога  туда  была  невероятно

трудной. Туземные носильщики трижды хотели вернуться, нам  пришлось  самим

перебрасывать  веревочный  мост  через  узкую,  но   невероятно   глубокую

пропасть. С нами произошло столько приключений,  и  местность  была  такая

непривычная и необыкновенная, что моя  жена  чувствовала  себя  совершенно

счастливой, потому что ни одна  из  ее  приятельниц  не  совершала  такого

изумительного свадебного путешествия. Ее приятельницы  были  обыкновенными

мещаночками. Гелена единственная из них получила диплом инженера  и  стала

конструктором на моих фабриках в Манчестере, так что мой брак с нею не был

мезальянсом, как продолжают утверждать некоторые из моих друзей. Она  была

замечательной, красивой и умной женщиной. Я до сих пор люблю ее... -  Лорд

Эсдейл налил и залпом выпил двойную порцию виски. При каждом упоминании  о

жене  он  повышал  голос,  словно  хотел  убедить   самого   себя   в   ее

исключительности. - Гелена первая заметила следы. До того она дважды  была

со мной в Африке. Меня всегда поражала ее  сообразительность,  она  читала

следы лучше моего сомалийского боя. Когда мы прошлый раз ездили  в  Конго,

она застрелила трех самцов гориллы, и негры  в  деревне  танцевали  вокруг

нее, как вокруг богини. Следы, которые она заметила на этот раз,  походили

на следы гориллы. Но как могло такое  животное  попасть  сюда,  в  снежные

горы? Мы расспрашивали носильщиков. Однако они утверждали, что  ничего  не

видят, что мы ошибаемся, никаких следов здесь нет. Хотя  потом,  когда  мы

поднялись на покрытое снегом горное  плато,  их  увидел  бы  даже  слепой.

Туземцы посовещались между собой. Видно было, что они боятся.

   - Это йети! - сказал  наконец  самый  старший.  -  Остается  только  не

обращать на него внимания, тогда он оставит нас в покое.

   - А что это за йети?

   Они объяснили, что это дух.  Мы  посмеялись  над  ними.  Да  разве  дух

оставляет  такие  следы?  Вероятно,  это  какая-нибудь  крупная  обезьяна,

живущая здесь, высоко в горах. Между тем Гелена  принесла  мне  оружие.  У

меня очень точная винтовка, купленная в Германии; до сих пор я ни разу  из

нее не промахнулся. Мы пошли по этим странным следам. Князю Павлу пришлось

идти с нами. Ему не очень этого хотелось, но ведь мы были его гостями.

   - Предупреждаем вас, - сказал старший носильщик, опуская свою  ношу  на

землю, - мы гнаться за йети не будем!

   - Почему? - нахмурился я.  При  охоте  на  диких  зверей  я  не  терплю

возражений и сопротивления. Первое условие - обеспеченный тыл.

   - Кто идет по его следам, никогда не возвращается... - Он повторил  это

несколько раз на своем певучем тарабарском языке, остальные ему подпевали,

как при богослужении.

   - Следы совсем свежие, - сказала Гелена. -  Пусть  носильщики  подождут

нас здесь. Мы скоро вернемся.

   - Вы никогда не вернетесь, -  убежденно  возразил  старик,  с  грустной

усмешкой глядя ей прямо в глаза. - Не вернетесь никогда!

   Он был прав.

   ОТВРАТИТЕЛЬНЫЕ СНЕЖНЫЕ ЛЮДИ

   Мы почти бежали по следам. Павел нес за нами снаряжение. Он  признался,

что не любит стрелять в животных.  У  него  и  впрямь  странный  характер.

Гелена шла впереди, словно  не  могла  чего-то  дождаться.  Через  час  мы

обнаружили пятна крови. Очевидно, тот,  кого  мы  преследовали,  поранился

где-по по  пути.  Кровавые  пятна  увеличивались.  Спустя  полчаса  он  на

короткое время остановился. На этом  месте  мы  увидели  кость.  Это  была

дочиста  обглоданная  лопатка  какого-то  небольшого  животного.  Мы  тоже

остановились. Что все это значит? Если мы гонимся за обезьяной, а  мы  это

до сих пор и предполагали, - то ведь она не питается сырым мясом. А может,

здесь водятся такие странные обезьяны, пища которых ничем не отличается от

человеческой? Впервые мне пришло в голову, что мы напали на след настоящей

тайны и не  только  привезем  в  Европу  редкую  шкуру,  но,  быть  может,

прославимся  среди  естествоиспытателей  как   открыватели   нового   вида

плотоядных гималайских обезьян. Казалось, мы вот-вот  настигнем  животное.

На всякий случай я спустил предохранитель.

   Вот тогда-то все и началось. При ясном небе, на высоте почти двух тысяч

метров над уровнем моря,  при  температуре  ниже  нуля  по  Цельсию  вдруг

разразилась гроза. Вокруг нас скрещивались молнии, и в  то  же  время  шел

снег. Мы потеряли друг друга из виду и бросились к ближайшей скале.  Здесь

буран был, однако, еще сильнее. Я хотел  поддержать  Гелену  и  в  темноте

наугад протянул руки, но натолкнулся на огромную лапу. Я подумал, что  это

Павел, и раздраженно оттолкнул его. Тут кто-то ударил меня  по  голове,  я

упал навзничь и потерял сознание.

   Когда я пришел в себя, вокруг царила тишина. Мы были уже не под скалой,

где нас застиг буран, а оказались высоко в горах, в странной пещере,  вход

в которую был завален большими каменными глыбами. Разумеется, я тотчас  же

захотел выбраться из пещеры.

   - Погоди! - в отчаянии воскликнула Гелена. -  Под  нами  тысячеметровая

пропасть!

   Я взобрался на каменные  глыбы.  Она  была  права.  Пещера  выходила  к

отвесной скале, которая спускалась вниз на  головокружительную  глубину  и

подымалась вверх за облака. Отсюда без альпинистского  снаряжения  нам  не

выбраться.

   - У меня остался только фонарик, - грустно сказал Павел. - Все забрали.

Ни одного патрона не оставили в карманах. Нет ни спичек, ни сигарет.

   Я тоже осмотрел свои  карманы.  Мне  оставили  только  носовой  платок.

Бесспорно, во время бурана на нас напали грабители,  которые,  по  слухам,

живут здесь как  в  феодальные  времена.  Как-то  раз  они  послали  моему

знакомому нотариусу в Лондон требование внести выкуп  и  в  доказательство

того, что и впрямь захватили  в  плен  его  клиента,  приложили  к  письму

отрезанный у него большой палец правой руки. Я посмотрел на Гелену. У  нее

были красивые пальцы.

   - Надо отсюда выбираться. И поскорее...

   - Ты что, умеешь летать? Или  собираешься  сделать  парашют  из  своего

носового платка?

   - Зажги фонарик, Павел, и постараемся проникнуть внутрь пещеры.  Только

не пытайся уверять меня, что бандиты в такой буран затащили  нас  сюда  по

этому отвесному склону.  Вероятно,  они  пришли  оттуда,  -  показал  я  в

темноту, сгущавшуюся за нашими спинами.

   - Я уже был там, - сказал Павел. - Пещера  заканчивается  узким  ходом.

Очень извилистым и низким. У нас нет веревки, и каждый шаг в такой темноте

может стоить нам жизни. Там наверняка  есть  трещины.  Светить  все  время

фонарик не может - батарейки хватит часа на два, не больше.

   И все-таки мы пошли. Отправились в  глубь  этой  пещеры.  Держались  за

руки, как в детских играх. Передвигались  медленно,  осторожно.  Несколько

раз  я  ударялся  лбом  о  выступы  скалы,  но  через  полчаса  ход  вдруг

расширился, мы смогли выпрямиться и  оглядеться.  Откуда-то  сверху  падал

свет, и в пещере царил полумрак, как в готических храмах.  Павел  выключил

фонарик и посмотрел вокруг. Он их увидел первым.

   - Снежных людей? - задыхаясь, спросил я лорда Эсдейла.

   - Нет, рисунки! - строго произнес он, так как  не  выносил,  когда  его

перебивали.

   На стенах пещеры были изображения, по сравнению с  которыми  рисунки  в

Альтамире казались детской мазней. И все же они их чем-то  напоминали.  На

мгновение мы забыли, что должны спасать свою  жизнь,  что  нам,  очевидно,

придется выбираться наверх по этой узенькой, светящейся расщелине, которая

теряется где-то над нашими головами, и, забыв обо всем, рассматривали  эти

наскальные рисунки, словно находились  в  музее.  Больше  всего  там  было

зверей. Доисторический бизон, которого естествоиспытатели  называют  bison

priscus, больше напоминающий литовского зубра, чем  американского  бизона,

покрытый шерстью  носорог,  северный  олень,  лошадь,  похожая  на  лошадь

Пржевальского, несколько оленят или серн, странные, не известные нам птицы

и мелкие животные. Это  были  высокохудожественные  изображения.  Если  мы

отсюда выберемся, эта находка прославит нас на весь мир. Но как выбраться?

Я попытался взобраться вверх по расщелине,  но  снова  и  снова  падал  на

подставленные руки моих спутников. К  тому  же  всех  нас  начал  отчаянно

мучить голод. Жажду мы утоляли водой,  проступавшей  на  стенах,  но  есть

здесь было нечего. Этак мы за несколько дней ослабеем от голода  и  начнем

медленно умирать. Пожалуй, лучше  вернуться  и  попытаться  спуститься  по

стене. По крайней мере смерть будет быстрой и милосердной.  Мы  присели  в

этом доисторическом храме и стали советоваться.

   - Я думаю... - начала Гелена и застыла с открытым ртом.

   Она в ужасе смотрела через мое правое плечо в  ту  сторону,  откуда  мы

пришли. Однажды я уже был в таком положении, когда охотился  на  леопардов

во владениях племени дробо. Тогда наш бой  смотрел  на  меня  с  таким  же

ужасом в глазах. Вряд  ли  человек  может  быть  столь  же  коварным,  как

леопард. Тут остается одно: сделать нечто неожиданное. Если бандит за моей

спиной думает, что я встану, и  уже  занес  надо  мной  саблю,  я  должен,

наоборот, упасть на землю... Но я забыл  о  своем  плане,  потому  что  за

спиной моей жены выросла вторая фигура.

   Ни тот, ни другой не походили ни на бандитов, ни на туземцев: они  были

высокие и совсем голые. Оба мужчины - пожилой и молодой.  Спина,  грудь  и

ноги каждого были покрыты длинной шерстью, а руки чуть длиннее наших. Один

нес какое-то тощее убитое животное, второй держал на плече два копья.  Они

походили на обезьян с  умными  человеческими  глазами.  Издавали  какие-то

звуки. Мы попытались сопротивляться и что-то объяснить, но первый  из  них

подтолкнул меня вперед.  Он  был  невероятно  силен,  и  поднял  меня  как

пушинку. Я сразу узнал его лапу. Вероятно, вот так  же  они  принесли  нас

сюда. Но как они взобрались босые, без веревок, по такой крутизне, да  еще

с живой ношей? Времени на размышления у нас не было: нам  пришлось  бежать

перед ними подобно собачонкам или пленным после проигранной битвы.

   Ход вел дальше, в глубь скалы. Вскоре мы вошли в пещеру поменьше -  там

был очаг.  Из  мрака  выступила  молодая,  статная  женщина  и  тотчас  же

принялась разводить огонь. Они высекали его кремнем, хотя отобрали  у  нас

спички. На нас никто не обращал внимания. А может, нас собирались изжарить

живьем? Уж очень жалкой была их добыча. Когда огонь  разгорелся,  появился

обросший длинной седой шерстью старик с замороженным окороком в  руках.  Я

подумал, что  ледниковый  период,  собственно,  был  для  них  благодатью.

Правда, им приходилось бегать босиком по снегу, но зато они могли  сколько

угодно хранить в нем продукты. Уже тогда я понял, почему они  переселяются

из долин сюда, вслед за вечными льдами. Потому  что  охота,  которой  они,

видимо, живут - experto crede [поверьте опыту (ит.)] - дело нерегулярное и

сопряжено с риском. В богатых африканских лесах даже семьи, имеющие ружья,

не могут прокормиться круглый год только одной охотой. Тем более что успех

ее непостоянен.

   Они бросили нам кусок полусырого окорока, испачканный пеплом,  который,

видимо, заменял им соль. Я был голоден. Никогда ни один ростбиф не казался

мне таким вкусным. Значит, они  хотели  нас  не  съесть,  а  накормить.  В

остальном мы их мало интересовали. Видимо, у них уже был  опыт  общения  с

вооруженными людьми. Но почему они не  воспользовались  отобранным  у  нас

оружием?  Я  хотел  им  это  посоветовать,  я  знаю  толк  в  охоте  и   с

удовольствием поговорил бы с ними. Меня интересовало, как  они  пользуются

своими копьями. Не могут же они близко подбираться к крупному  зверю?  Это

было бы слишком опасно. Помню, одно эскимосское племя, где до сих  пор  не

научились пользоваться луком и стрелами, вообще не верило  в  естественную

смерть, потому что большая часть людей  его  племени  становилась  жертвой

разъяренных хищников. Они привыкли иметь дело с гибелью охотника, и для ее

обозначения у них существовало семнадцать различных  слов.  Может,  именно

поэтому почти все жители пещеры находятся в расцвете сил? Подумал  я  и  о

крутом склоне и о внезапных снежных буранах. Но  как  выжил  этот  старик,

который сам не может даже есть? Я видел, как  женщина  разжевывала  каждый

кусок пищи и  потом  осторожно  вкладывала  ему  в  рот.  Почему  они  так

заботливо берегут этого дряхлого старика?

   - Полиандрия, - произнес  рядом  со  мной  князь  Павел,  и  его  глаза

заблестели. - Это случай более совершенный, чем в  горной  деревне.  Самка

заботится о старейшем с такой любовью  -  и  ни  одному  из  охотников  не

приходит  в  голову  ревновать.  Это  самый  чистый  вид  полиандрического

сожительства в мире.

   - Слышите? - спросила Гелена странным, приглушенным голосом.

   - Что? Ведь все молчат.

   - А я слышу, - сказала она. - Они поют  какую-то  странную  песню  и  о

чем-то договариваются. - Она снова стала прислушиваться.

   - Так поговори с ними, - посоветовал я. - Я не слышу ни слова.

   Она подсела ближе к очагу. Молодой охотник  разломил  кость  и  угостил

Гелену   сырым   мозгом.   Так    охотничьи    племена    выражают    свою

благожелательность. Потом она удалилась с ними в большую пещеру.  Там  все

они начали танцевать. При этом старик ритмично ударял по стене скалы.  Оба

охотника время от времени указывали на рисунки и громко  подражали  крикам

разных зверей. Затем стали метать легкие копья в  наиболее  ранимые  места

своих жертв. Тут-то я понял, для каких  целей  предназначались  наскальные

рисунки наших предков: для чего-то вроде тренировки. А эти дикари  до  сих

пор ежедневно учатся убивать мамонтов, которых уже никогда не встретят.  Я

невольно усмехнулся. Дикари. Я оглянулся на сидевшего  рядом  Павла.  Этот

милый человек судорожно дергался под ритм ударов.

   - Павел! - окликнул я его. - Ваше сиятельство!

   Но тут все заглушил женский возглас.  Я  прекрасно  узнал  его:  Гелена

присоединилась к танцующим. Мне это было  непонятно.  Когда  мы  ездили  в

негритянскую деревню, ничего подобного ей и в голову не приходило.  Но  не

бороться же мне со всеми. Я с достоинством вернулся в маленькую  пещеру  и

уснул там на камнях, натянув пальто на голову.

   Утром меня разбудил Павел. Вид у него был несчастный.

   - Я говорил с женой, - сказал он.

   - С кем?

   - Вообрази, она отказалась от полиандрии.  Живет  теперь  в  Мадриде  с

одним старым тореадором и даже стряпает для него. Больше не хочет  жить  с

несколькими мужчинами одновременно. Перешла к моноандрии. Этого я никак не

мог ожидать. Теперь мне придется оставаться в Гималаях  со  своим  смешным

исследованием до самой смерти.

   - Вот уж  не  думал,  что  в  этой  пещере  есть  телефонная  связь.  С

удовольствием поговорю со своим секретарем в Лондоне: меня  беспокоят  мои

фабрики в Манчестере.

   - Но здесь нет никакого телефона...

   - Да очнись ты! Значит, ты не мог говорить с женой, где бы она ни  была

- в Мадриде, в Порту или в Ницце. Просто тебе это приснилось.

   - Но я с ней действительно говорил! - изумленно возразил Павел.

   До этого ему и в голову не приходило усомниться: сон это или нет. Он  и

впрямь как маленький ребенок. Когда волнуется  или  убеждает  кого-нибудь,

срывается на дискант.

   - Где Гелена?

   Мы стали ее искать. Но охотники исчезли и  Гелена  с  ними.  В  большой

пещере мы застали только старика, рисовавшего на стене  животное,  которое

вчера принесли на ужин. Я заметил, что он пользуется лишь тремя  красками:

венецианской красной, темной и светлой охрой. А из чего он  делает  кисти?

На нас он даже не взглянул, словно нас и не было. Мне захотелось  стукнуть

его. Но кто знает,  может,  он  очень  силен,  несмотря  на  старость?  Мы

направились к выходу из пещеры. Я  вскарабкался  на  каменные  глыбы.  Там

лежало дамское зимнее пальто.

   - Что эти бестии сделали с нею?

   Я наклонился над пропастью. Надеюсь,  она  не  рискнула  спуститься  по

такой отвесной скале. Вдруг мне почудилось, что я вижу ее внизу с разбитой

головой.

   - Она пошла с ними на охоту, - послышалось сзади.

   Я оглянулся.

   - Ты сам видел? - спросил я Павла.

   - Нет.

   - Так откуда ты знаешь, что она пошла с ними на охоту?

   - Я не знаю. Я ничего не говорил. И ничего не слышал.

   Позади нас в пещере все еще стоял старик с кистью в руке,  склонившийся

над своим произведением.

   - Понимаю. Они объясняются без слов. Как животные или насекомые.

   - Ты еще ничего не понимаешь, - снова услышал я чьи-то слова.

   ОБЪЯСНЕНИЕ

   Я обидел их своим сравнением. Они не животные и  не  насекомые.  Это  -

люди. Но они пошли не тем путем, что homo sapiens. Они не мыслят  в  нашем

понимании, не прибегают к разуму для логического анализа, для дедукции или

абстрактного счета. Это homiens sensuosi, больше всех  животных  развившие

свои чувства: зрение, обоняние, слух  и  осязание.  Они  воспринимают  мир

гораздо лучше и тоньше, чем мы. Именно потому они так изумительно  рисуют,

могут объясняться на  расстоянии  посредством  какого-то  вида  телепатии,

свойственной - я верю этому - и людям, могут предвидеть  погоду,  спастись

от моей точной винтовки и в любой момент поймать тех, кто их преследует. В

здешних условиях это было для них необходимым. Они не  строили  жилищ,  не

приручали животных, имели лишь самые необходимые орудия, они не  жили  вне

природы, но слились с ней,  были  ее  частью  -  высшим  видом  плотоядных

животных. Как я сожалел, что не могу наблюдать за  ними  во  время  охоты.

Убежден, что, если бы кто-нибудь привел сюда леопардов, их  бы  уничтожили

так же, как тех гигантских медведей, кости которых мы видели  в  пещере  у

очага.

   Через несколько дней мной овладела странная апатия.  Павел  назвал  это

состояние  счастьем.  Мне  чудилось,  что  все  проблемы  моей  жизни  уже

разрешены, что я навсегда стал  членом  здешнего  племени,  которому  буду

помогать, не знаю уж каким образом, был счастлив,  когда  Гелена  принесла

свою первую добычу, и мне казалось совершенно ненужным заботиться  о  моих

предприятиях в Англии, об имуществе и имениях, друзьях и родственниках.  Я

смотрел отсюда на жизнь в буквальном смысле слова  с  птичьего  полета.  С

одной стороны, потому,  что  логово  этих  снежных  людей  находилось  так

высоко, а с другой - потому, что  чувствовал  покой  и  удовлетворенность,

словно от опиума, который я как-то попробовал в  Гонконге  еще  до  войны.

Павел переживал то же самое. Мы могли целыми днями сидеть  и  мечтать  или

наблюдать, как работает старик, любоваться его  рисунками  или  творениями

его далеких предков, по-видимому,  расписавших  эту  пещеру  еще  в  эпоху

мамонтов.

   Но только я понимал, как это опасно.  В  Гонконге  я  все  же  ушел  из

опиумокурильни, хотя прислуживавшая мне  китаянка  была  очаровательнейшим

созданием в мире и ей еще не исполнилось тринадцати лет. Ушел,  разбив  ее

трубку. Я понимал, что то  же  самое  надо  сделать  здесь:  ведь  апатия,

которую  Павел  называл  счастьем,  могла  возникнуть   под   воздействием

разреженного высокогорного воздуха, бедного кислородом и действующего  как

наркотик. Я не верю, что наркотики могут дать человеку счастье. Я  верю  в

мысль, в  разум.  Моя  семья  создала  в  Манчестере  мануфактуры  еще  до

наступления эпохи пара. Мы ввели первые  машины  в  наших  краях.  Испокон

веков мы были противниками религии и поддерживали науку, потому что  наука

- ключ к благосостоянию нашей семьи, Англии и всего человечества. Я верю в

разум, который в конце концов  переделает  природу,  в  человека,  который

покорит все окружающее  и  таким  образом  станет  равным  своей  извечной

выдумке - всемогущему богу. Сам  станет  богом.  Если  кто-нибудь  в  этом

сомневается, пусть побывает  в  Манчестере,  Руре,  Силезии  или  Донецком

бассейне. Увидев чудеса современной техники, он перестанет  сомневаться  в

возможностях человека. Сейчас я буду модернизировать свои заводы - вводить

новые технические методы. Не могу я валяться на спине  в  Гималаях,  когда

другие работают.

   Но Гелена отказалась вернуться.  Я  заподозрил,  что  она  влюбилась  в

молодого охотника, но она объяснила, что дело не в любви, а в  спокойствии

и удовлетворенности, которые дает ей здешняя жизнь. Здесь отдыхать гораздо

лучше, чем в Африке,  охотясь  на  бегемотов.  Гелена  всегда  была  очень

чувствительна и эмоциональна, часто приходила в восторг и дома  потихоньку

от всех писала маленькие  акварели  -  я  как-то  случайно  их  обнаружил.

Пожалуй, даже верила в некое неземное существо,  придумала  себе  какую-то

собственную веру, вроде деизма, которую приспособила к своему техническому

образованию. И всегда ощущала себя одним из  существ,  сотворенных  высшей

силой, уважала законы природы.

   - Наша цивилизация гибнет, - говорила она; руки ее были в крови  только

что убитого животного. - Людей  охватывает  массовая  истерия,  они  верят

политическим краснобаям, стали непостоянными,  капризными,  оторвались  от

природы, и это их губит. Наш вид  пошел  по  плохому  пути:  разум  у  нас

слишком развился за счет всех других чувств, которые отмирают;  потому  мы

болезненны и несчастны, потому отчаиваемся. Не можем жить полной жизнью. А

нам хочется жить так же, как живут вот эти люди.

   - Как эти отвратительные люди? - возмутился  я.  -  Да  у  тебя  разума

меньше, чем у последнего здешнего туземца!

   - А мне и не нужен разум. Он мне ничего не дал.  Я  вышла  за  тебя  не

любя, по велению рассудка, потому что  хотела  подняться  по  общественной

лестнице. Я знаю, почему твой первый брак оказался неудачным.  Таковы  мы,

люди, способные при помощи рассудка подавить даже  инстинкты  собственного

пола...

   Я не нашелся что ответить. Меня воспитывали  в  правилах  викторианской

морали, и я не могу говорить о вопросах пола так же, как  о  зубах.  Кроме

того, она страшно оскорбила меня. Так, значит, все-таки дело  в  охотнике.

Влюбилась в обезьяну. Сошлась со зверем.

   Возможно ли это? Как могла это сделать женщина, получившая  образование

в нашем высшем учебном заведении, с детства поступавшая разумно,  женщина,

умом которой я всегда восхищался?  Могу  ли  я  поверить,  что  настоящие,

разумные люди не мы, а те, кто нас сейчас  окружает,  что  там,  внизу,  в

долинах живут лишь уродцы с чрезмерно развитым черепом? Возможно  ли  это?

Нет, Гелена обманывает меня.

   - Мы должны уйти отсюда, - сказал я Павлу, который с  несчастным  видом

слушал весь наш разговор. - Мы должны уйти, и не уговаривай, все  равно  я

не буду вместе с тобой изучать  полиандрию.  Я  бы  уж  предпочел  изучать

убийства из ревности. Думаю, что в истории человечества для этого найдется

более богатый материал.

   Но  как  расценивать  ревность?  Разумно  ли  испытывать  ее?  Дает  ли

что-нибудь это чувство? А может, оно смешно и ненужно?

   - Я уезжаю в Англию, - заявил я. - У меня важные дела в Манчестере.

   - А Гелена?

   - Жена для меня умерла. Она предпочла дикарское существование.

   - Завтра уйдешь, - произнес старик; Павел не слышал его голоса.

   Меня это еще больше разозлило.  Но  снаружи  уже  подымался  ветер.  Мы

подождали до утра. Полагаю, что и разумные люди  именно  потому,  что  они

разумны, могут иногда воспользоваться иррациональными советами.

   К сожалению, Павлу  не  помогли  ни  советы,  ни  примитивная  веревка,

которую нам дал  старик.  Сорвавшись  в  десяти  метрах  от  земли,  Павел

ударился головой о колоссальный камень, а  оттуда  его  моментально  смыло

бурным высокогорным потоком. Ни один спуск не утомил меня так,  как  этот,

даже спуск с Грос-Глокнера.  Гибель  друга  глубоко  потрясла  меня.  Едва

спустившись со скалы, я упал на колени и расплакался как ребенок.  Ноги  у

меня дрожали от страшной усталости, руки были стерты до крови. А может,  и

лучше, что князь погиб? - Вряд ли бы он утешился после измены жены. А  как

я справлюсь с этим? Я вытер глаза, стал спускаться  в  долину  и  лишь  на

следующий день добрался до человеческого жилья. Один из наших  носильщиков

открыл мне дверь и испуганно вскрикнул, решив, что видит мой дух.

   РАЗУМ В ТУПИКЕ

   В Лондоне  все,  конечно,  думали,  что  Гелена  погибла  на  охоте.  С

удовольствием выражали мне соболезнование. В наших кругах смерть на  охоте

считается чем-то естественным. В этом  отношении  мы  похожи  на  йети.  Я

подкупил всех издателей и  путешественников,  с  помощью  своего  адвоката

задерживал малейшие упоминания о снежных людях. Мне не хотелось привлекать

к ним внимание. Я откупался от каждого, кто хотел о них писать, нанял двух

бойких журналистов, которые высмеяли и заставили замолчать одного молодого

норвежца, упомянувшего о снежных  людях  в  "Международном  географическом

журнале". Над этим юношей смеялись  все,  и,  хотя  он  путешествовал  без

свидетелей, несколько выдающихся специалистов готовы были присягнуть,  что

фигуры, которые он видел издали,  были  всего-навсего  фигурами  медведей.

Когда мы с ним встретились на ужине у леди Астор, он уже сам  был  уверен,

что повстречался с медведями.

   Я хотел один на один  свести  счеты  с  этими  отвратительными  людьми.

Начать борьбу  с  ними,  такую  же  беспощадную,  как  между  шотландскими

кланами. Я пожертвовал значительную часть  своего  состояния  на  развитие

беспроволочной связи. Через год из своей исследовательской  лаборатории  я

получил аппарат величиной с портфель, благодаря которому мог объясняться с

владельцем такого же аппарата на расстоянии пяти километров.  Аппарат  был

дорогой, приходилось часто менять батареи, но при этом никто не  требовал,

чтобы вы танцевали вокруг костра или сосредоточивались на  мысли  о  своих

любимых. Это была связь на расстоянии, созданная разумом. Я  понимаю,  вам

покажется смешным, что я решил перещеголять этот снежный сброд,  занимаясь

такими мелочами. Вряд ли хватило бы  всей  моей  жизни,  если  бы  я  стал

доказывать,  что  победит  разум,  что  великие  идеи  Ньютона  и  Дарвина

освободили человечество, что мы покорили природу, но иначе поступить я  не

мог. Все средства были хороши, только бы вернулась  Гелена.  Я  захвачу  с

собой фотографии новых машин на моих  заводах,  это  действительно  чудеса

человеческой изобретательности, она наверняка их оценит. Докажу ей...  Да,

друг мой, вы не ошиблись, я не мог думать ни о чем, кроме ее  возвращения.

Хотел доказать ей,  что  разум  восторжествует,  и  воображал,  что  таким

образом верну Гелену, а молодой охотник опротивеет ей, как шелудивый  пес.

Я готовился к новой экспедиции на Гималаи. А пока что, разумеется, пытался

забыться. Приходили знакомые, утешали меня. Я просадил много денег,  играя

в азартные игры,  выбрасывал  большие  суммы  на  различных  медиумов,  за

которыми следил во время спиритических сеансов, я  разбивал  сердца  женам

своих служащих; однако, лаская их, думал о  Гелене;  слушая  бессмысленные

выкрики спиритов, надеялся - а  вдруг  появится  она,  говорил  со  своими

знакомыми только о ней. Все видели, как я страдаю, мои  друзья  и  близкие

перестали осуждать ее и упрекать меня в мезальянсе. За  год  я  потерял  в

весе десять фунтов. И в мае телеграфировал в Катманду,  что  вылетаю.  Мой

уполномоченный всю зиму занимался там подготовкой великолепной экспедиции,

никто никогда еще не тратил на это столько денег. Официально я готовился к

восхождению  на  Нанга-Парбат,  но  на  самом  деле  в   моей   экспедиции

участвовали опытнейшие охотники, привыкшие брать хищников живьем. В  своих

несбыточных мечтах я  представлял  себе,  что,  если  моя  жена  откажется

вернуться добровольно, я привезу ее в  лондонский  зоологический  сад  под

видом самки йети,  посажу  обоих  в  клетку,  буду  демонстрировать  их  в

качестве  пары  снежных  людей  и  ежедневно   посылать   туда   экскурсии

заключенных из исправительных заведений Сохо.

   Но, прибыв со своей экспедицией на нашу бывшую  базу,  мы  не  нашли  и

следа горной деревни. Нам  рассказали,  что  люди  переселились  отсюда  в

долину, потому что в последнее время их начали тревожить йети.  Они  якобы

не убегали от людей, как раньше, а похищали их. Несколько человек  исчезло

в горах, остальные  в  панике  бежали.  Это  было  первым  затруднением  -

пришлось вернуться за носильщиками. Между тем погода ухудшилась.  Начались

метели, каких здесь никто не помнил в это время года.  Ударили  запоздалые

морозы, во многих  местах  с  гор  срывались  лавины.  Мы  продвигались  с

величайшим трудом. А когда погода улучшилась, оказалось, что  перевал,  на

котором мы когда-то обнаружили  следы  снежных  людей,  совершенно  замело

снегом. Он исчез, и никто  не  мог  найти  дорогу  через  него.  Казалось,

придется обходить весь горный массив, а это задержало  бы  нас  месяца  на

два, не меньше.

   Но я не сдавался. Заказал в Дели небольшие  одномоторные  самолеты.  Ни

дня не хотел терять. Перевезу всю  экспедицию  по  воздуху.  При  этом  мы

сможем обозреть владения противников. Стоило это очень дорого,  но  я  был

богат. Я так упорно собирал все сведения о снежных людях,  отдавался  этой

экспедиции  с  такой  страстью,  что  мои  сотрудники,   кажется,   начали

сомневаться - нормален ли я.

   Однажды  в  лагере  появился  буддийский  монах  и  пригласил  меня   в

находившийся неподалеку монастырь, где я мог бы отдохнуть и побеседовать с

мудрейшим из аскетов. Но все это меня не  заинтересовало,  так  как  монах

отрицал существование йети,  уверял,  что  они  -  лишь  плод  воображения

напуганных горцев. Мол, он сам уже давно ходит по горам в этих краях и  до

сих пор ничего подобного не видел. Я выгнал его.  Он  слепой,  глупец  или

обманщик. Ничто не помешает мне выполнить задуманное, По крайней мере  так

мне казалось.

   Но самолеты не прибыли. Вместо них я получил молнию из Дели, в  которой

сообщалось, что лондонские банки не оплачивают мои чеки. Я спешно вернулся

в Катманду. Как назло,  в  этот  день,  наконец,  установилась  прекрасная

погода. Но меня это уже  не  интересовало.  Я  не  представлял  себе,  как

изменилась обстановка на бирже. Вы,  вероятно,  помните  этот  крах.  Люди

стрелялись, бросались из окна, вчерашние миллионеры  торговали  на  улицах

яблоками. Внезапно я выяснил, что моя вера в силу  разума  обманула  меня,

что мои заводы принадлежат мне не более, чем Трафальгарская  площадь.  Всю

жизнь я верил в абсурд. Люди слишком несовершенны  и  только  притворяются

разумными  существами.  Это  опасные,  капризные   обезьяны,   захватившие

господствующее место в мире лишь благодаря своей  дерзости.  И  мне  стало

казаться,  что  йети  гораздо  умнее.  На  нашу  цивилизацию  обрушиваются

катастрофы и ураганы пострашнее того, который я пережил в Гималаях. Но как

я был самонадеян! Готовился привезти Гелену  в  цепях!  Я  показался  себе

мальчишкой, который хвастал своим автомобилем и вдруг обнаружил,  что  это

лишь игрушка. Меня обманули. Я разорился.

   У меня остался только старый родовой замок и  немного  пахотной  земли.

Мой адвокат со своей семьей отравился газом - перед самым кризисом он  без

моего ведома вложил весь мой наличный капитал в бумаги, которые совершенно

обесценились. Я ждал, не найдется ли  покупатель,  который  заинтересуется

землей. Мне пришлось расстаться с обстановкой замка, чтобы расплатиться со

слугами. Каждое первое число они получали что-нибудь  из  ампирной  мебели

или старой одежды. Но слуги были мне преданы, в то время ни один из них не

покинул меня. И я не обошел их в своем завещании. Я решил умереть в  самой

старой части своего замка, под  портретом  деда,  участника  англо-бурской

войны, который застрелился на этом месте, потому что во время смотра забыл

приветствовать королеву. Глубокой ночью я вычистил свой  пистолет,  дважды

спасший мне жизнь в Африке. Пусть теперь он спасет мою честь.  Я  не  могу

жить нищим. Лорды Эсдейлы всегда были богаты. Я медленно вдвигал обойму  в

магазин. Патроны были  совсем  новые,  слегка  смазанные.  Дуло  пистолета

приятно холодило. "Как Павел..." - подумал я вдруг. Ведь тогда,  спускаясь

с горы, Павел не сорвался, а нарочно бросился вниз головой. Он не мог жить

без своей жены.  Сон  его  оказался  вещим:  она  и  вправду  влюбилась  в

мадридского тореадора. Вот теперь и я встречусь с Павлом.

   - Сантильяне дель Маре, - вдруг прозвучало рядом. Была поздняя ночь,  и

в этой части замка всегда было пусто. Крыша здесь  протекает,  окна  плохо

закрываются, слуги не решаются сюда  ходить  -  боятся  тени  моего  деда,

умершего здесь. - Сантильяне дель Маре, - прозвучало снова над самым ухом,

словно из дула пистолета. Это был хорошо знакомый мне женский голос, голос

Гелены. - Сантильяне дель Маре, - в  третий  раз  произнесла  она,  и  мне

почудилось, что она  уходит.  Значит,  все-таки  вспомнила  обо  мне.  Без

радиоаппаратов и телевизора следит  со  своих  гор  за  моей  судьбой.  Я,

глупец, хотел охотиться за нею, мстить ей, а на самом деле она меня любит.

И, быть может, избрала единственно правильный  образ  жизни  в  этом  мире

лицемерия и половинчатого разума. Я бросился в библиотеку, находившуюся  в

противоположном  крыле  замка,  и  по  пути   напугал   старую   служанку,

подумавшую, что я гонюсь за вором. Я поспешно спрятал пистолет.

   Сантильяне дель Маре - местечко в Испании, в  провинции  Сантандер.  На

следующее же утро я позвонил своему кузену в Министерство иностранных дел.

   СЧАСТЬЕ

   - Сантильяне дель Маре?  Знаю,  конечно,  неподалеку  оттуда  находится

знаменитая альтамирская пещера. Но проехать туда невозможно.

   - Почему?

   - Да ты что, газет не читаешь? Какой-то генерал Лиро  начал  в  Испании

гражданскую войну.

   Мой кузен не запоминал иностранные  имена  и  порой  даже  путал  их  с

названиями валюты.

   Я занял денег на дорогу и выехал в тот  же  день.  Гелена,  несомненно,

знала,  зачем  звала  меня  туда.  Меня  водили  по  пещерам,  я  был  там

единственным туристом. Аббат Нейль и  профессор  Унтермайер,  которым  мир

обязан  исследованием  тамошних  пещер   и   многочисленными   трудами   о

доисторическом  человеке,  как  раз  собирались  уезжать.  Они  настойчиво

предостерегали меня об  опасности,  говорили,  что  в  Сантандере  сильное

анархистское движение,  фашистам,  мол,  придется  туго,  дело  дойдет  до

кровопролития, и оставаться  здесь  не  стоит.  Но  меня  не  интересовала

гражданская война. Я нанял местных  проводников,  и  они  повели  меня  по

альтамирской пещере, довольные, что нашли работу во время мертвого сезона.

Показывали   мне   достопримечательности,    на    которых    обычно    не

останавливались: рисунки на стенах низких  подземных  ходов.  К  ним  надо

добираться на четвереньках.

   - Аббат Нейль утверждает, что доисторические люди считали бизона  даром

небес, думали, что он рождается в глубине  скал,  и  потому  вызывали  его

этими изображениями в переходах, лежащих глубоко в горе.

   - Ерунда, - сказал я. - Жаль, что ваш аббат уехал. Я объяснил  бы  ему,

что  доисторическим  людям  надо  было  тренироваться,  чтобы  с  близкого

расстояния убить бизона  своим  коротким  копьем.  В  этих  переходах  они

приучались подпускать бизона на несколько шагов и  лишь  потом  вспарывали

ему брюхо копьем с кремневым наконечником. Посмотрите сами,  -  я  отметил

длинную черту на огромном брюхе животного.  В  местных  пещерах  художники

пользовались светло-фиолетовой краской, какой я не встречал в Гималаях.

   - И вправду, - изумился проводник.

   С тех пор за мной установилась репутация крупного специалиста,  который

может объяснить,  почему  некоторые  изображения  так  сильно  повреждены.

Никого больше не удивляло, что я  брожу  по  местности,  разыскиваю  новые

пещеры и лазы. Ведь для чего-то Гелена послала меня сюда. Не собиралась же

она встретиться со мной в альтамирской пещере.  Это  было  бы  равносильно

свиданию на многолюдной площади. К тому же  она  назвала  не  Альтамир,  а

Сантильяне дель Маре. Я  исследовал  местность  целую  неделю.  И  наконец

обнаружил нужную пещеру. Указали мне ее дети; они ходили туда играть.  Она

начиналась неподалеку от каменоломни. Я стал осторожно спускаться. Дети не

решались забираться дальше  нагромождения  камней  у  подступа  к  пещере,

поэтому вход остался нетронутым. Я сразу понял: это нечто вроде  передней,

подобной входу в гималайский лабиринт. Идти надо было осторожно,  хотя  на

этот раз я запасся альпинистским снаряжением и мощным фонарем.  Но  я  был

один. Сломать ногу здесь, под землей, было равносильно верной смерти,  так

как о моем  походе  не  знали  даже  дети,  указавшие  мне  пещеру.  Да  и

отправился я туда поздно вечером. Не хотел  привлекать  внимание  к  своим

поискам. Ведь моя экспедиция могла закончиться позорным провалом, а  голос

Гелены, быть  может,  я  слышал  потому,  что  перед  смертью  нам  всегда

мерещатся голоса наших близких.

   В конце концов я был вознагражден. Правда, мне  пришлось  переправиться

вброд через подземную речку, ползти на животе и  обходить  спящих  летучих

мышей. Но вот я очутился в сводчатом пространстве, погруженном в подземный

сумрак и напоминавшем готический храм.  Изображения  на  стенах  были  еще

прекрасней и совершенней, чем в Альтамире. Но ничто  не  напоминало  ни  о

Гелене, ни о ее таинственном зове. Я решил закусить.

   - Хорошо уже то, что ты пришел, - послышался женский шепот.

   Вглядевшись, я обнаружил  вторую,  меньшую  пещеру,  а  в  ней  худого,

высохшего старца, настоящий скелет,  обтянутый  грубой,  толстой  кожей  с

облезшей шерстью. Он едва дышал. Я хотел накормить его.

   - Я только что съел олений окорок, я сыт, - сказал старец.

   Я стал смотреть по сторонам. На стенах были изображения кроликов, диких

уток, а также кошек, собак, крыс. Неужели здешние йети так низко пали, что

едят крыс?

   -  Ты  можешь  получить  все,  что  пожелаешь.  Но  надо  по-настоящему

желать... - послышалось снова.

   Я посмотрел на этот живой  труп,  все  еще  сжимавший  в  руках  кисть.

Поодаль стояли сосуды с красками. Был ли он  действительно  счастлив?  Как

сохранился его род в течение целых тысячелетий,  никем  не  замеченный,  в

стороне от всей нашей жизни? Это была, вероятно, какая-то особенно упрямая

семья, если она не переселилась вслед за  отступавшими  ледниками.  Может,

какие-нибудь жрецы, хранители местных храмов, кто знает. Надо сказать, что

изображения жрецов на их рисунках никогда не встречаются.

   - Не уходи, - снова услышал я голос Гелены.

   Не стану же я ждать здесь, под землей, пока этот человек умрет.

   - Останься, ты должен познать истинное счастье...

   Это было смешно, но в глубине  души  я  надеялся  встретить  ее  здесь,

думал, что она придет сюда или при помощи  какого-нибудь  медиума  сообщит

мне, где ее обиталище в горах, как к ней добраться.  Не  люблю  оккультные

фокусы  и  не  намерен  в  них  участвовать.  Я  принялся  собирать   свое

снаряжение. Завтра приведу сюда  местных  археологов:  авось  еще  удастся

спасти этого старика. Это был действительно уникум.

   Уходя, я споткнулся о его одежду. Какая одежда может быть у йети? Ее  я

у них никогда не видел. И все-таки здесь лежала  одежда  начала  столетия,

даже шляпа была продырявлена пулей. Уж не принадлежит  ли  этот  старик  к

нашему, человеческому виду?  Быть  может,  это  какой-нибудь  сумасшедший,

нарочно забравшийся сюда,  в  горы,  и  продолжающий  дело  доисторических

художников? Зачем он это делает? По каким соображениям?

   Но через неделю я уже держал в руках  его  кисть  и  пробовал  провести

первые линии на стене. Мне не  объяснить  вам,  зачем  я  это  делал.  Это

чувство надо испытать. В первую ночь я остался там, потому что  совершенно

обессилел и хотел спать. Мне приснился удивительно реальный сон,  будто  я

вернулся на лоно природы, будто бегаю с Геленой  по  странной  долине  меж

ледников и пью сырую кровь диких зверей. Мне мерещилось, что мы любим друг

друга, счастливы, что все это не сон, а реальная действительность.

   Мною снова овладело безразличие, которое я уже не называл апатией.  Его

не нарушали никакие воспоминания. Я жестоко обманулся, поверив, что  можно

достигнуть счастья рациональным  путем.  Мне  было  безразлично  все,  что

творится наверху, под солнцем, не  страшили  голод  и  холод,  безразличны

стали родственники, человечество, Англия, весь мир.  Мои  машины  казались

мне теперь смешными. Важно было только  совершенство  рисунков  на  стене,

только их создание казалось мне достойным человека.  Я  был  спокоен.  Был

счастлив. И наконец,  понял,  почему  те,  кто  встречает  снежных  людей,

никогда не возвращаются. Я уже не хотел возвращаться.

   ПЕРЕСТРЕЛКА

   Спустя  несколько  дней  мои  мечтания  нарушили  странные,   ритмичные

сотрясения почвы, какие не могла вызвать какая-либо  нерациональная  сила.

Это был гул орудий, а к вечеру стала доноситься и ружейная стрельба. Итак,

фронт приблизился к нашим пещерам. Тогда я, конечно, не знал, что  фашисты

подвезли тяжелую артиллерию и готовились обстрелять Сантильяне дель  Маре.

Защитники города хотели обойти их и  атаковать,  пройдя  подземным  ходом.

Оказалось, что все проводники - анархисты и прекрасно  знают  окрестности.

Один особенно горячий парень решил пробраться в  тыл  фашистов  через  мою

пещеру, где он в детстве играл. Фашисты узнали  о  планах  республиканцев,

послали сюда свой авангард, и им пришлось вести бой  под  землей.  Главные

силы обеих сторон встретились  в  большой  пещере,  так  очаровавшей  меня

фиолетовыми красками.  Перестрелка  продолжалась  около  пяти  часов.  Обе

стороны понесли большие потери, потому что  стреляли  в  темноте,  гранаты

швыряли вслепую, и сражавшиеся пострадали от  обломков  дробившейся  скалы

больше, чем от выстрелов. Многих засыпало.  Среди  них  и  моего  старика,

который все не хотел умирать. Его придавила огромная глыба, украшенная его

собственными рисунками. Я наблюдал бой из небольшого углубления  в  скале,

лежа на животе и вспоминая сцену,  разыгравшуюся  некогда  в  Гималаях,  -

охотничий танец снежных людей, странные ритмичные удары старика по  стене,

нисколько не напоминавшие лай пулеметов, радостный возглас Гелены  -  клич

свободы, столь не походивший на стоны раненых и умирающих под землей.

   В конце концов фашистов вытеснили. Им пришлось  отступить,  потому  что

республиканцы по другому  ходу  проникли  в  тыл  марокканских  батарей  и

перебили там всю прислугу. Атака на Сантильяне дель  Маре  была  отражена.

Вся провинция ликовала.

   Вместе с остальными ранеными меня отнесли в военный госпиталь.  Думали,

что я английский поэт, который, как гласила молва, сражается в одних рядах

с анархистами. Моего старика они похоронили со своими убитыми.  Обращались

со мной вежливо, даже после того, как я им  представился.  Лечили  меня  в

анархистских казармах и потому  называли  просто  господин  Эсдейл,  но  в

остальном относились ко мне внимательно... Я слышал, что впоследствии весь

этот отряд погиб под  Барселоной.  Это  были  мужественные  люди,  и  я  с

удовольствием вспоминаю о них. Но, конечно, они не  подозревали,  что  все

попытки добиться чего-нибудь  разумным  путем  тщетны.  Я  не  понимал  ни

сущности их борьбы, ни задач испанской республики. Но одно было мне  ясно.

Разумные  люди  доказывают  здесь  свою  правоту  странными  средствами  -

оружием. Фронт не место для поисков доисторического счастья. Мне  пришлось

вернуться в Лондон.  Своему  кузену  я  доставил  много  хлопот,  так  как

сообщение с Англией было уже прервано, и он вынужден был послать  за  мной

специальный самолет.

   К счастью, через несколько дней ко  мне  пришел  торговец  и  предложил

искусно изготовленные вами статуэтки, заявив, что это вторая  вьестоницкая

Венера, марквартицкий бизон и микуловский носорог. Я сразу понял, что  это

подделка, но для меня было ясно,  что  в  Моравии,  по-видимому,  возможны

такие же бесценные  находки,  как  в  Испании,  и  здесь,  в  относительно

спокойной обстановке, мы сможем спуститься под  землю  и  раскрыть  тайны,

которые пещеры до сих пор никому не выдавали.

   ЧЕТВЕРТАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

   - Я женат, - сказал я лорду, - хочу иметь  детей.  А  чужих  ребят  учу

уму-разуму. Я учитель, господин Эсдейл,  и  вы  вряд  ли  могли  бы  найти

кого-нибудь менее подходящего для отрицания разума. Я  привык  спорить  со

здешним священником. Верю, что мы живем в великое время, скоро у нас будет

изобилие товаров для всех, люди полетят в космос, научатся  гораздо  лучше

использовать землю и будут  счастливы,  но  только  потому,  что  доверяют

своему разуму.

   - Не будут они счастливы.

   - Счастье у них будет не таким, как у доисторических охотников. Они  не

будут пить свежую кровь.

   - Они не будут любить.

   - Любить будут, но по-иному. Нет, господин Эсдейл,  я  сторонник  нашей

цивилизации. Она мне нравится. И я ни в коем  случае  не  променяю  ее  на

медленную  смерть  в  пещере,  даже  если  бы  ее  стены  были   расписаны

Рембрандтом.

   - Значит, вам нравится существующее общество?

   - У меня никогда не было фабрик, и я не играл на бирже. Всю  жизнь  был

беден.

   - Но это вам не поможет, когда и  до  ваших  мест  докатится  канонада,

раздавшаяся в Сантильяне дель Маре. Я видел, как в Вене они маршировали  в

коричневых рубашках и высоких сапогах.  Они  придут  и  сюда.  Неужели  вы

станете утверждать, что они тоже продукт разума? А ведь они все  же  часть

цивилизации, которая вам так нравится. Ваши друзья были разумнее.

   - Какие?

   - Те, что остались в пещерах.

   - Тонда и Мирек вовсе не остались в пещерах, дорогой лорд. Оба они были

страстными футболистами, играли в сборной Микулова, и я в жизни не  видел,

чтобы кто-нибудь из них рисовал. Они лучше меня объяснили бы  вам,  в  чем

ошибки нашей цивилизации. Не зря эти  ребята  работали  на  фабрике  моего

тестя.  Нам  не  хватает  разумного  ведения  хозяйства,  мы  страдаем  от

недостатка,  а  не  от  избытка  разума.  Кризисы,  фашизм  и  все  прочие

безобразия могли  возникнуть  потому,  что  люди  поступают  подобно  вам.

Отрекаются  от  разума,  хотят  на  полном  ходу  выскочить  из  мчащегося

автомобиля. Это самоубийство. Тонда и Мирек лучше доказали бы вам все. Они

спустились в пещеры не для развлечения, их заставила  бедность.  Надеялись

продать кому-нибудь свои находки.

   - Скоро мы с ними встретимся...

   - Вы пьяны, лорд!

   Оскорбленный, он встал и распахнул передо мной дверь.

   - Вы не способны на возвышенные чувства, приятель.

   Он покачивался, стоя в дверях, и казалось, вот-вот упадет.

   - Извините. Может, вы и не пьяны, но вам  следовало  бы  заказать  себе

кофе.

   Он выгнал меня. Впрочем, никто не стал бы для него  варить  кофе.  Было

около трех часов ночи, в гостинице все спали. Возвращаясь домой, я услышал

пение первых петухов.

   "Что ему, собственно, нравилось? - думал я. - Апатия или счастье? В чем

суть этих понятий? Странно, почему теперь все жаждут возврата к природе? В

те времена, когда я преподавал  в  Железном  Броде,  я  знавал  нескольких

спиритов. Честное слово,  они  рассуждали  разумнее,  чем  этот  лорд.  Их

россказни выглядели более правдоподобными.  Телепатию  и  всю  эту  ерунду

наверняка когда-нибудь объяснят так же,  как  электричество,  если  только

телепатия вообще существует. Но что она имеет  общего  с  искусством?  Мои

ученики  отлично  могут  изложить  содержание  стихотворения  или  описать

картину, которую видели на выставке, и для  этого  им  не  надо  проводить

целые дни под землей в одиночестве и мрачных размышлениях..."

   Вся деревня была погружена во мрак, только в нашем доме все  еще  горел

свет. Жабка сидел с моей женой у стола над грудой бумаг. Они  подсчитывали

всю ночь, что надо купить и как лучше поместить полученные деньги.

   - Сколько? - в один голос спросили они, как только я  закрыл  за  собой

дверь. - Сколько он предлагает?

   - Ничего. - Я тяжело опустился на стул и отпил глоток холодного черного

кофе прямо из кофейника. - Ни гроша. Догадался, что это подделка.

   - Каким образом? - изумился тесть.

   - А зачем же он тогда приехал? - спросила жена. Она умнее отца.  -  Это

он мог написать в письме. Что ему здесь надо?

   Я не хотел им ничего рассказывать, знал, что это  за  семейка,  но  они

упорно настаивали, да и могли подумать, что  я  совершаю  какую-то  сделку

втихомолку.

   - Он хочет отправиться в здешние пещеры.

   - Один? - ужаснулись они, так как отлично знали, насколько это опасно.

   - Нет, дорогие родственнички.  Хотел  отправиться  вместе  со  мной.  Я

говорю это в  прошедшем  времени,  потому  что  категорически  отверг  это

предложение. Свари мне крепкого горячего кофе и пойдем спать.  У  меня  от

всего уже голова пошла кругом.

   - Но он, конечно, немало предложил тебе за это? - спросил тесть.

   - Я не собираюсь продавать  свою  жизнь,  папенька,  так  что  даже  не

торговался.

   - Трус! - как ужаленный, подскочил он. - Сколько раз я рисковал  жизнью

ради семьи. Спроси ее...

   - Я знаю. Делали шоколад из отрубей. За это можно  было  самое  большее

сесть в тюрьму. За это у нас, к сожалению, не вешают. А меня вы  посылаете

в подземные пещеры. Видели вы когда-нибудь Мацоху? Такая же  пещера  может

оказаться у нас под землей. А может, еще глубже. Если мне выбирать  способ

самоубийства, так лучше прыгнуть в Мацоху, там хотя бы все видно.

   Жабка разволновался, показывал мне свои  расчеты,  говорил,  как  можно

было  бы  расширить  производство,  как  он  хотел  сделать   меня   своим

заместителем, -  я  делал  бы  эскизы  ко  всем  его  рекламным  плакатам,

поскольку умею рисовать, - как он собирался выпускать  шоколадные  фигурки

вьестоницкой Венеры, какой это был бы  боевик,  злился,  уговаривал  меня,

предлагал найти для лорда проводника, но я только крутил головой.

   - Я этого на свою совесть брать не хочу. Пусть его сиятельство  сам  на

этом обожжется. Хватит с меня ваших подделок.

   - Моих подделок?! - обиделся тесть и даже побагровел. - Разве я вырезал

этого дурацкого носорога, хотя каждый ребенок знает, что у Микулова  никто

никогда не видел носорогов? Будь это моя работа, никому бы ничего в голову

не пришло, потому что я привык все делать как следует, добросовестно. Даже

подделки. А ты халтурил. И всю жизнь свою испоганишь. Если у девчонки есть

голова на плечах, она с тобой завтра же расстанется!

   Он выбежал из комнаты, словно за ним гнались. Даже дверь забыл за собой

закрыть.

   Я люблю свою жену и особенно восхищаюсь  ее  ногами.  У  нее  идеальная

фигура. Но она ужасная пуританка, не знаю  даже  почему.  В  ту  ночь  она

встретила меня поцелуями, которые меня особенно возбуждают. Никогда еще  я

ее так не любил...

   А потом, распустив волосы, она взяла будильник и деловито спросила:

   - В котором часу разбудить тебя? Когда вы выходите?

   Я едва не разрыдался тут же в постели. Уже светало, из сада  доносилось

пение птиц, они всегда заливаются перед восходом  солнца.  Поклоняются  ли

снежные люди солнцу, как божеству, если уж они так близки к природе?

   - Незачем меня будить. - Я поднялся, покачиваясь. - Уйду сейчас. -  Она

не удерживала меня, не отговаривала. Предложила кофе. - Не хочу, -  сказал

я. - Ничего не хочу. Думаю, что в вашей семье я единственный...

   Я вспомнил рассказ лорда о его жене. О том, как она по велению рассудка

подавила свои чувства. Сейчас я испытывал то же, что и он. Моя  жена  вела

себя, как девка. Знала, что этот способ лучше  подействует,  чем  крик  ее

отца. Она вела себя разумнее, чем мой тесть. Голова у нее работает. Девка!

Я кинулся в гостиницу. Разбудил недавно уснувшего  лорда.  Для  этого  мне

пришлось колотить ногами в дверь.

   - Пойду с вами. Сегодня же, - сказал я.

   - All right! [отлично (англ.)] Я знал, что ты окажешься  благоразумным,

вернее,  внеразумным,  -  поправился  лорд.  -  Это  будет  моя  четвертая

экспедиция, - пробормотал он, засыпая.

   ПОБЕДА

   Мы  отправились  около  полудня.  Я  раздумывал,  сказать  ли   хозяину

гостиницы, куда мы идем, но потом сообразил, что все равно во  всем  крае,

пожалуй, не сыщешь спасательной экспедиции, никто не отважится  углубиться

в пещеры. Тогда я решил хотя бы договориться с Эсдейлом о  вознаграждении.

Назначил свою цену. Очень высокую. Лорд  только  улыбался.  Он  готов  был

уплатить мне любую сумму. По-видимому, его финансовые  дела  улучшились  с

тех пор, как он расплачивался со своими слугами мебелью. Или был  убежден,

что, найдя его пещеру, я не стану думать о возвращении.

   - Я не намерен это обсуждать и хочу получить свое вознаграждение,  даже

если мы ничего не найдем.

   Он  пообещал  мне  все  что  угодно.  Мы  даже  написали  что-то  вроде

соглашения.

   Я знал, о чем договариваюсь. Во время вчерашнего рассказа лорда  о  его

путешествиях я подумал о небольшой пещере на склоне в глубине леса, куда я

до сих пор не решался ходить, потому что  туда  надо  было  спускаться  по

веревке. Мне о ней рассказывал местный лесничий, говоривший, что там живет

особый вид сов. В этой пещере лорд почувствует себя как дома.  Для  такого

спуска он был, конечно, экипирован лучше меня. Я  не  мог  позволить  себе

купить альпинистские ботинки, мне даже на лыжные никогда не хватало. И вот

я спускался по веревке в обычных батевских  ботинках  и  вспоминал  судьбу

князя Павла. К счастью, внизу была мягкая глина, а не громадные камни. Все

казалось мне страшно смешным. Прислуживаю какому-то  эксцентричному  типу,

превратился в боя, как он выражается. Унизительно для меня. Какой  в  этом

смысл? Если снежные люди, как он утверждал,  переселились  из  Испании  на

Гималаи, потому что им нужен был лед, чтобы замораживать свою  добычу,  то

как замораживали ее обитатели наших пещер? Что  же  у  них  -  специальные

рефрижераторные или холодильные установки? Он уверяет, что  это  сказочные

места, которые пленяют всех,  кто  туда  попадает,  и  превращают  каждого

пришедшего в доисторического человека. Я слышал,  что  среди  аристократов

много дегенератов. Но лорд не был похож на идиота. Лазал он  замечательно.

Я едва поспевал за ним. И никаких признаков вырождения он не проявлял.

   В пещере было светло как днем, потому что мы принесли с  собой  сильные

электрические фонари, чуть не в полметра величиной, а кроме того,  с  нами

были горняцкие лампочки. По всему было видно, что  у  лорда  действительно

большой опыт путешествий в подобных местах. Но ход в горе был такой узкий,

что мы не могли пролезть с рюкзаками на спине, и  приходилось  толкать  их

перед собой по земле, так что, несмотря  на  яркое  освещение,  мы  ничего

вокруг не видели. Мы продвигались вслепую, шаг за шагом, и я каждую минуту

ожидал, что ход  кончится  и  нам  придется  вернуться.  Но  лорд  Эсдейл,

очутившись в своей стихии, и слышать не хотел о возвращении. Он утверждал,

что это и есть настоящая пещера, он чувствует это и опять слышит  какой-то

голос. Я только слышал где-то справа шум подземных вод. Кончится тем,  что

мы здесь утонем, как крысы. На стенах не было никаких следов  изображений.

Даже обычные скелеты не попадались. Я ощупывал стены, пробовал исследовать

боковые ходы, но, сделав несколько шагов, каждый раз  убеждался,  что  это

тупики.  Эсдейл  замечательно  ориентировался.  Одна  из   таких   попыток

отклониться в сторону оказалась для меня роковой.

   Ощупывая стену, я вдруг попал рукой в  пустоту,  потерял  равновесие  и

свалился. Летел несколько секунд. К счастью, упал на ноги, но  встать  уже

не мог: щиколотка отчаянно болела.

   - Помогите! - крикнул я. - Господин Эсдейл!

   Высоко надо мной мерцала его лампочка. Я и не подозревал,  как  глубоко

свалился. У меня потемнело в глазах, и я потерял сознание.

   - Ты должен думать о своем спасении, должен его действительно желать...

   Мне чудился голос Эсдейла, говорящий, что  я  должен  представить  себе

хозяина гостиницы со  спасательной  веревкой,  своего  директора  школы  в

альпинистской обуви и целую экспедицию из Праги, которая, конечно, никогда

не  приедет.  Очнулся  я  в  полном  одиночестве.  Вокруг  сумрак.   Лорд,

по-видимому, бросил меня без всяких угрызений совести. А может, воображал,

что со сломанной ногой я скорее достигну счастья, чем он. Но я  не  ощущал

ничего особенного, никакой апатии, только  страх,  ужас  перед  смертью  в

никому не ведомой подземной пропасти. И думал только о том, каким  образом

оттуда выбраться.

   Если я поползу обратно тем же путем, каким мы  шли,  я  должен  попасть

наверх. Пальцы у меня были окровавлены. Я казался себе кротом. Но  боль  в

щиколотке и голод подгоняли меня. Я не  рассчитывал  на  силу  собственных

желаний. Спасся только благодаря своему разуму. Через  несколько  часов  я

увидел первый луч  света.  Выбрался  наверх.  Подполз  на  четвереньках  к

ближайшему зданию. Оттуда меня отвезли в больницу. На  ногу  мне  наложили

гипс, воспаление легких лечили какими-то порошками. Пролежал я долго. Если

бы в той пещере я понадеялся только на  самые  горячие  желания,  меня  бы

сейчас уже не было в живых.

   Лорд там ничего не нашел. Он появился в Вьестоницах через  два  дня,  а

оттуда уехал в Вену. Больше мы о нем не слышали. Своего  вознаграждения  я

так и не получил. Но я был  рад,  что  у  меня  хотя  бы  зажила  нога.  И

окончательно  разошелся  с  тестем.   Обломок   бивня   мамонта   (Elephas

primigenius) по сей день украшает мою краеведческую коллекцию. Моя жена не

решается против этого возражать. От пути разума,  по  которому  идет  наша

цивилизация, отклоняться нельзя. Иначе нас ждет смерть во мраке.  Тонда  и

Мирек были правы. Я вспоминаю о них, как только  у  меня  начинает  болеть

щиколотка. А это бывает часто, особенно при перемене погоды.

   Вот почему я могу под присягой подтвердить, что лорд Эсдейл не погиб на

Гималаях.  По-видимому,  он  отправился  туда  вслед  за  своей  женой   и

присоединился к снежным людям, среди  которых  ему  уже  давно  место.  Но

сомневаюсь, что там он нашел счастье.

    Йозеф Несвадба.

    Идиот из Ксенемюнде

   -----------------------------------------------------------------------

   Сборник "Чешская фантастика". Пер. с чеш. - Р.Разумова.

   & spellcheck by HarryFan, 27 August 2000

   -----------------------------------------------------------------------

   Его  выгнали  из  первого  класса  потому,  что  он  был  невнимателен,

забывчив, туп, постоянно дрался  и  в  конце  концов  запустил  в  учителя

чернильницей. Явно выраженная олигофрения, врач  даже  не  обнадеживал.  И

все-таки жена инженера Габихта любила этого ребенка больше всего на свете.

Она заметила у него склонность к счету и  до  войны  держала  гувернантку,

пожилую даму, которая за ним смотрела. Звали этого мальчика Бруно.

   Рассказал мне о нем один мой родственник, который во время войны  попал

в Ксенемюнде, где жил у  некоего  семидесятилетнего  преподавателя.  После

загадочного налета на Ксенемюнде четвертого октября этому учителю пришлось

заменить у Габихтов гувернантку. До  того  союзники  ни  разу  не  бомбили

Ксенемюнде. Важных объектов там как будто не было. Только подземный завод,

на котором делалось что-то секретное, но что  именно,  никто  не  знал.  И

вдруг в ночь на четвертое октября бомба небольшого калибра упала на домик,

где жила гувернантка, и убила  ее.  При  этом  командование  клялось,  что

поблизости  не  появлялся  ни  один  вражеский  самолет.  Поговаривали   о

дальнобойных   орудиях.   Но   зачем   английским   дальнобойным   орудиям

понадобилось  обстреливать  из   Дувра   домик   гувернантки,   оставалось

непонятным.

   Старый учитель охотно принял предложение пани Габихт.  Он  прирабатывал

частными уроками, так как пенсии не хватало, чтобы покупать  картофель  на

черном рынке. Ему не сказали, что Бруно идиот, но при первой же встрече он

и сам понял все. У этого пятнадцатилетнего парнишки было лицо шестилетнего

ребенка, а некоторыми повадками он вообще напоминал грудного  младенца.  В

течение часа он умудрился броситься за  мухой  и  ни  с  того  ни  с  сего

проглотить ее, засунуть себе  в  нос  самописку  и  облить  брюки  учителя

суррогатным кофе, который пани Габихт сварила для него.  Учитель  встал  и

хотел немедленно уйти. Отчаявшаяся мать долго  уговаривала  его,  повысила

плату за уроки и пообещала ежедневно кормить  его  ужином,  только  бы  он

согласился заниматься с Бруно. А мальчик,  словно  решив  подольститься  к

учителю, стал перед ним, вытянув  руки  по  швам,  и  отбарабанил  таблицу

умножения и таблицу логарифмов.

   - У него потрясающая память на числа. Он запоминает их  молниеносно,  -

рассказывала мать. - Знает наизусть всю телефонную книжку Ксенемюнде.

   Бруно тут же  продекламировал  первые  шестьдесят  номеров  с  адресами

абонентов. Но правописание он постичь не мог, с историей не справлялся, не

умел правильно прочитать ни одной фразы. И это в пятнадцать  лет!  Учитель

каждый раз считал минуты, оставшиеся до ужина; никогда время  не  тянулось

для него так томительно, никогда в жизни он не питал такого  отвращения  к

ученику.

   Спустя месяц он как-то увидел, что Бруно  избивает  на  улице  детишек,

раздает восьмилетним ребятам  подзатыльники,  подставляет  им  подножки  и

пинает их, когда они падают.

   - Бруно! - издалека закричал учитель, но из-за одышки быстро  подбежать

не смог, и идиота усмирила хозяйка мясной лавчонки,  наблюдавшая  за  этой

сценой.

   Она  схватила  Бруно  за  шиворот  -  это  была  могучая  женщина  -  и

просто-напросто перебросила его через ограду в  садик  виллы  Габихтов.  А

детей увела к себе и там обмыла их ссадины.

   - Он то и дело на них нападает, - объяснила она пораженному учителю.  -

Идиот проклятый! Ему место только в сумасшедшем доме. Если бы папенька  не

занимал такой высокий пост, его давно бы туда отправили.  Все  поражаются,

как вы там выдерживаете.

   Ужин  в  этот  день  был  особенно  сытным,  а   в   суррогатном   кофе

чувствовалось даже несколько зернышек натурального. Да и  Бруно  вел  себя

спокойно, только все время упрямо глядел куда-то в угол. И  учитель  опять

не решился отказаться от урока.

   Следующей ночью город был снова потрясен катастрофой. Лавчонка  мясника

напротив  дома  Габихтов  была  уничтожена  таким  же  образом,  как   дом

гувернантки:  бомбой  небольшого  калибра  или  артиллерийским   снарядом.

Снаряд, по-видимому, влетел через окно в  помещение  и  разнес  его.  Жена

мясника погибла.

   На следующий день во время урока Бруно то  и  дело  усмехался.  Учителю

стало жутко.

   - Присматривает кто-нибудь за вашим мальчиком в течение целого  дня?  -

осторожно спросил он после ужина пани Габихт.

   - Никто. Он прекрасно ведет себя. Целый день играет на веранде. Муж ему

там устроил маленькую мастерскую.

   - Нельзя ли взглянуть?

   - Нет! - громко и яростно крикнул побагровевший мальчик.

   - Он никого туда не пускает, - объяснила мать. -  Это  его  царство,  -

заговорщически подмигнула она учителю. А провожая его к калитке, добавила:

- Иногда я наблюдаю за ним в замочную скважину. Он целыми днями возится  с

детским "Конструктором" и несколькими деталями, которые муж принес  ему  с

завода. Совершенно безобидное развлечение.

   - Вы думаете? - спросил учитель, еще раз взглянув на сгоревшую  мясную.

- За таких ребят никогда нельзя поручиться. Его следовало бы  поместить  в

больницу.

   Но пани Габихт страшно  рассердилась:  значит,  и  учитель  перешел  на

сторону соседей, ненавидящих ее Бруно.

   - Ошибаетесь, я даже привязался к  нему.  Мне  его  жаль.  Я  думаю,  в

больнице он был бы счастливее.

   - Никогда! - топнула ногой пани Габихт. - Пока я жива, этого не будет!

   На следующий день учитель сам решил проверить,  что  за  лаборатория  у

Бруно. Из калитки он прошел прямо на веранду. Мальчик даже не заперся там.

Учитель увидел, что он мучит связанного котенка, присоединив его к катушке

Фарадея. Котенок был уже полумертвым, когда учитель попытался его  спасти.

Бруно не отдавал котенка. Они молча  боролись;  мальчик  издавал  какие-то

нечленораздельные звуки, а у учителя опять  разболелось  сердце.  Пришлось

прибегнуть к крайним  мерам.  Учитель  ударил  Бруно  по  голове.  Мальчик

отскочил в угол и с ненавистью смотрел на него.

   - Крумм! - прохрипел он. - Ты - Крумм!

   Фамилия бывшей гувернантки Бруно была Крумм, а учителя -  Бреттшнейдер.

Мальчик это прекрасно знал. У учителя мороз пробежал по коже. В этот  день

он даже не приступил к  уроку,  уклонился  от  встречи  с  пани  Габихт  и

отправился на завод, чтобы повидать ее мужа.

   Все здесь напоминало жилище каких-то сверхъестественных насекомых.  Его

вели длинными подземными ходами, два  солдата  шли  впереди  него,  два  -

позади. Габихт принял его раздраженно.

   - Я понимаю, мой сын способен что-нибудь натворить. Он озорник.  Но  не

допускаю, чтобы он мог быть повинен в этих катастрофах.

   - Увидим, - сказал учитель. - Сегодня я ни за какие  блага  в  мире  не

буду ночевать в своей квартире. Можете вместе со мной дежурить в саду.

   Учитель жил в маленьком домике у вокзала.

   - Извините, но у  меня  своих  дел  хватает,  куда  более  важных...  -

возразил инженер Габихт.

   Однако утром он  прибежал  в  сад.  Ночью  дом  учителя  был  уничтожен

небольшим снарядом, взорвавшимся прямо в его постели.  Учитель  со  своего

наблюдательного поста ясно видел кривую баллистического снаряда -  он  был

величиной с кулак и оставлял огненный след.

   - Я немедленно  иду  к  командованию  городского  гарнизона,  -  заявил

учитель. - Пойдете со мной?

   Их принял начальник гарнизона, майор  фон  Шварц,  в  ведение  которого

входил и завод.

   - Странная история... Действительно невероятная! А вы такую возможность

допускаете? - обратился фон Шварц  к  инженеру.  -  Может,  ваш  сын  быть

виновником этих катастроф?

   Габихт не знал, что и сказать. Он краснел, бледнел, пока фон  Шварц  не

заорал на него.

   - Я должен признаться, господин майор, - сказал инженер, -  что  как-то

приносил  домой  планы  нашего  секретного  оружия  "Фау-2".   У   нас   в

конструкторском бюро было так много работы, что мы с ней не справлялись за

день. Может быть, мальчик как-нибудь до них  добрался.  Ведь  он  способен

очень многое запомнить. В некоторых вещах он весьма  сообразителен.  Никто

не может сказать наверняка, что происходит в его голове...

   Это признание предопределило  судьбу  старого  учителя.  Во-первых,  он

узнал, какое секретное оружие изготовляют на заводе. А во-вторых,  сынишка

инженера был, бесспорно, важнее того, кто его разоблачил. Учитель исчез  в

концентрационном лагере. И это, в сущности, его спасло.

   - Ваш Бруно, вероятно, гений, -  говорил  фон  Шварц,  когда  вместе  с

Габихтом и поваром комендатуры ехал к Бруно.

   - Он идиот, - возразил Габихт. - У нас есть врачебное свидетельство.

   - Тупица! Неужели вы не понимаете, какую проблему  решил  ваш  сын?  Вы

сами и двадцать вам  подобных  не  можете  добиться,  чтобы  наши  снаряды

поражали  определенную   цель,   не   умеете   ими   управлять.   А   этот

пятнадцатилетний мальчишка направляет их  прямо  в  окно  с  точностью  до

полуметра! Понимаете, как важно, чтобы снаряды "Фау-2" могли  разрушать  в

Лондоне заранее намеченные объекты и нам не приходилось  бы  выпускать  их

наугад?!

   Габихт совсем растерялся.

   - Но я никогда не приносил домой планов прицельной стрельбы.

   - Разумеется. Потому что их не существует. Их разработал ваш сын.

   Фон Шварц приказал повару распаковать свои свертки. Впервые  за  четыре

года войны повар сбивал натуральные сливки для парижского торта,  наполнял

трубочки кремом и растирал масло для слоеного теста.

   Бруно накинулся на лакомства,  как  свинья.  Буквально  зарылся  в  них

носом. А пани Габихт причитала, что он испортит себе  желудок.  Фон  Шварц

стоически ждал. Наконец мальчишка отвалился и хотел убежать.

   - Постой! - майор схватил его железной рукой. - Такие  сладости  будешь

получать каждый день, если расскажешь нам, как ты это делаешь!

   - Что? - спросила мать. - Он ничего не делает, он послушный мальчик.

   Но майор оттолкнул ее к стене.

   - Как ты нацеливаешь свои снаряды? - заорал он прямо  в  ухо  Бруно.  -

Признавайся, пока я не исполосовал тебе зад! - И  вытащил  из-за  голенища

хлыст.

   Он взмахнул им, и пани Габихт упала в обморок. Никто не приводил  ее  в

себя. Мальчик упрямо смотрел  в  угол  комнаты,  слизывая  своим  чересчур

большим языком оставшиеся на  подбородке  крошки.  Видимо,  он  ничего  не

понял. Он даже не сопротивлялся, когда майор его бил. Лицо Бруно при  этом

было лишено всякого выражения.

   Фон Шварц сломал свой хлыст, вспотел  и  у  него  перехватило  дыхание.

Тогда он отпустил мальчишку и крикнул Габихту:

   - Если к утру не выясните, как он это делает, ответит вся семья! Вместе

с родственниками, - добавил он, выходя из комнаты.

   Под окнами эсэсовцы уже выскакивали из машин, чтобы  оцепить  дом.  Фон

Шварц, сидя в автомобиле, все еще ругался.  В  этот  вечер  он  отправился

высыпаться в казарму и так и не вернулся в ратушу. Там  оставалась  только

хорошенькая секретарша, вывезенная им из Италии в начале войны.

   Ночью она погибла вместе с другими  служащими,  так  как  канцелярию  в

ратуше разрушил небольшой снаряд, который на этот раз пробил крышу и  сжег

все здание до самого фундамента. В казармах была объявлена тревога. Майор,

вооружившись тяжелым парабеллумом, отправился к Габихтам.

   - Где мальчишка? - сухо спросил он инженера.

   Родители дрожащими  голосами  ответили,  что  он  спит.  Его  нашли  на

веранде. Он монтировал ракету на игрушечном ракетодроме.

   Фон Шварц пристрелил  его  сзади,  выстрелом  в  затылок.  Пани  Габихт

набросилась на него, хотела вырвать у  него  пистолет,  она  обезумела  от

горя, рвала на себе волосы и одежду.

   - Что он вам сделал? Убийца!

   Майор попытался ей объяснить:

   - Мы не можем  позволить,  чтобы  кто-нибудь  убивал  своих  ближних  в

отместку за всякую мелкую обиду. И к тому  же  применял  для  этого  самую

современную технику. Он идиот.

   - А что делаете  вы?  Скольких  людей  убиваете  вы  в  Лондоне  своими

снарядами? Чем вас обидел любой  из  этих  англичан?  У  вас  нет  никаких

оснований для таких убийств. Все вы идиоты, все!

   Фон Шварц хотел немедленно арестовать ее, но тут раздался вой сирены.

   - Не надо объявлять тревогу! - крикнул фон Шварц в телефонную трубку. -

Я уничтожил источник опасности...

   В ответ на  это  зажигательные  бомбы  посыпались  на  жилые  кварталы.

Союзники  открыли  тайну  Ксенемюнде.  Этот  налет  стоил  жизни  четверти

населения города. Погиб и инженер Габихт. Некоторые жалели его.  Говорили,

что он был замечательным инженером. Одним из  первых  создателей  ядерного

оружия. Гением.

    Йозеф Несвадба.

    Ангел смерти

   -----------------------------------------------------------------------

   Сборник "Чешская фантастика". Пер. с чеш. - Р.Разумова.

   & spellcheck by HarryFan, 27 August 2000

   -----------------------------------------------------------------------

   Светает. Тени отступают, окружающие предметы  ярко  окрашиваются,  небо

становится  светло-голубым  -  восход  смерти.   Через   несколько   часов

подымающаяся на небосклоне звезда вспыхнет ослепительно белым  светом,  во

много  раз  увеличится,  зальет   небо   расплавленной   ртутью,   высушит

поверхность этой планеты, сожжет все и  сольется  со  своим  раскалившимся

спутником в единую гигантскую сверкающую массу.

   Я знаю  это  наверняка:  ведь  из-за  этого-то  мы  сюда  и  прилетели.

Несколько дней назад нам, в восемнадцатый округ Галактики,  сообщили,  что

должна вспыхнуть переменная звезда Альфа-4  Каменного  острова.  Поскольку

ученые полагали, что у этой  звезды  есть  несколько  планет,  на  которых

возможна жизнь, нам  было  приказано  отправиться  в  путь.  Я  сгорал  от

нетерпения. С нашей станции давно уже не летали ни к одной Новой, так  как

эти полеты считаются особенно опасными. А я работаю всего первый год и еще

не пережил ни одного приключения.

   У Альфы-4 Каменного острова девять планет. Три из них окружены  плотным

слоем разреженной атмосферы, содержащей кислород, и каждую мы  обследовали

отдельно. Самые интересные явления отметили на Третьей планете.  Часть  ее

покрыта водой, и мы сначала  предположили,  что  разумные  существа  живут

здесь в мелких морях, как это бывает на иных планетах. Но  уже  с  большой

высоты можно было заметить, что  некоторые  континенты  там  цивилизованы:

виднелись большие скопления зданий и четырехугольники обработанных  полей.

Кое-где жилища стояли очень скученно;  очевидно,  городское  строительство

находилось на примитивном, уровне.

   Мы пытались договориться с обитателями планеты,  так  как  командир  не

хотел вызывать войны или даже простой стычки  с  ними  теперь,  когда  мы,

собственно, приносили им роковую  весть.  Вряд  ли  они  смогут  выдержать

огромную температуру, когда вспыхнет их звезда. Им оставалось  лишь  одно:

перебраться в другое место, но,  видимо,  цивилизация  здесь  не  достигла

необходимой для этого ступени. Будь  у  них  возможность  переселиться  на

какую-нибудь отдаленную планету, они наверняка не стали  бы  ждать  нашего

предостережения. Да и техника у них, по-видимому,  на  низком  уровне:  мы

вызывали их на всех волнах, простейшими кодами, но никто  не  откликнулся.

Как знать, может быть, у них и электричества-то нет. Нам оставалось только

систематизировать материалы, которые мы  собрали,  облетев  несколько  раз

вокруг планеты, и доставить  их  в  Институт  космоса  для  сравнительного

изучения цивилизаций.  Да  еще  зарегистрировать  некоторые  сведения  для

Службы галактической информации - одна из референток этого учреждения  всю

дорогу приставала к нам с какими-то глупыми вопросами. А затем вылететь по

направлению к самой Звезде, чтобы выяснить причины ее предстоящей  вспышки

и превращения в Новую.

   Вот эта-то попытка и привела нас к катастрофе. Масса Звезды уже  начала

меняться, мы не заметили, что ее температура повысилась, и когда  включили

моторы для старта, произошло замыкание, отказал регулятор. Мы превратились

в вечный спутник Третьей планеты. Немедленно  была  объявлена  тревога.  К

таким событиям мы привыкли и не сразу  осознали  грозящую  нам  опасность.

Отказал регулятор, что ж, исправим его, невелика беда.

   - Через тридцать часов сможем вылететь, - самоуверенно заявил инженер и

вдруг побледнел.

   - Тридцать часов! - вздрогнул я.

   За  это  время  все  планеты  Звезды  превратятся  в  раскаленные  пары

металлов. А мы -  спутник  одной  из  них.  Командир  собрал  нас  в  зале

заседаний. Распределил задания, отдал приказы; в ремонте регулятора должны

были участвовать все.

   - Неужели вы не понимаете, что это напрасный труд? - крикнул я, увидев,

какие у всех деловые, торжественные и строго  официальные  лица.  -  Зачем

ремонтировать регулятор, если через несколько часов он испарится вместе  с

нами? Зачем заниматься бессмысленной работой? - Голос у меня дрожал.

   - А что вы предлагаете? - спросил командир. - Остается только  работать

как положено.

   - Надеяться на чудо?

   - Никто не верит в чудеса, - нетерпеливо нахмурился он.  -  Я  полагал,

что в школе вам объясняли, как нужно себя вести в случае опасности.

   - В школе нас уверяли, что полеты на ракетах абсолютно  безопасны,  что

мы живем в эпоху, когда Вселенная давно покорена, в  эпоху  Галактического

сообщества,  когда  никто  не  умирает   зря   или   по   глупости   своих

начальников...

   Я пришел в отчаяние, оскорблял  его,  готов  был  разрыдаться.  Мне  не

исполнилось и двадцати, у меня еще  нет  детей,  меня  ждет  мать,  и  мне

казалось непостижимым, что  люди  когда-то  умирали,  едва  достигнув  ста

шестидесяти лет. Как глупо, как нелепо это было! А сейчас по вине каких-то

дураков...

   - Я не хочу умирать! - кричал я. - Не хочу!

   Он подошел ко мне и кивнул остальным. Они быстро удалились,  будто  еще

имело смысл спешить. Я их не понимал, они казались мне безумцами.

   - Все это было лишь испытанием, дружок, - отеческим  тоном  сказал  он,

чуть ли не поглаживая меня по шлему. - К сожалению, вы не  выдержали  его.

Придется перевести вас на пассажирские линии.

   - Неужели?! - воскликнул я.

   Когда-то устраивали такие странные испытания, чтобы отобрать для важных

заданий самых подходящих людей.

   - Вы хотите сказать, что эта  Звезда  не  вспыхнет,  не  превратится  в

Новую, что мы прилетели сюда не для того, чтобы спасти разумные  существа,

что все  это  комедия,  которую  разыграли  из-за  меня,  чтобы  выяснить,

пригоден ли я для участия в ответственных исследовательских полетах? -  Он

кивнул. Я покраснел. - Тогда я понимаю, почему все так спокойны.  Хотелось

бы посмотреть, как бы они вели себя, окажись все  это  явью,  если  бы  им

грозила смерть. Уверен, что кричали бы также, как и я.

   Я просил извинить меня. Жалел, что не выдержал испытания. Командир  дал

мне труднейшее задание: пришлось работать в скафандре на  внешней  стороне

ракеты без связи с остальными.

   Неподалеку от меня работала Зи. Сначала мне было немного стыдно. Я  уже

давно ухаживал за ней и понимал, что сегодняшним поведением уронил себя  в

ее глазах. Она строга. Легко  осуждает.  Я  улыбался  ей  сквозь  толстый,

прозрачный шлем, помогал  чем  мог,  носил  за  ней  мелочи,  которые  она

оставляла. Притяжение здесь было незначительное; казалось, что я и сам  бы

смог толкнуть нашу ракету на нужную орбиту.

   А потом сомнения снова  закопошились  во  мне.  Если  это  было  только

испытанием, то почему же оно продолжается? Почему мы не  стартовали  сразу

после моего провала? Я хотел спросить Зи, но не мог, пока не пришла смена.

Это были два общепризнанных остряка, два приятеля из Черного квадранта.  Я

ждал шуток, но они молча схватили наши инструменты и принялись за  работу,

торопясь как на пожар. Да, над нами и вправду пылала наша Звезда.

   - Прости, я понимаю, как все это серьезно, я вел себя ужасно, вижу, как

мужественны остальные, мне стыдно, Зи... - говорил я, помогая  ей  снимать

скафандр в каюте.

   - Я тоже боюсь, - прошептала она.

   Так, значит, это все-таки правда, командир обманул меня как мальчишку.

   - Значит, я умру?!

   - Все мы умрем... - ответила она.

   Лгун! Разыграл передо мной комедию, как врач перед смертельно  больным,

как герой перед трусом. Мне хотелось побежать к нему,  но  я  остановился.

Что ему сказать? Он тоже погибнет. В чем его упрекать?  Намерения  у  него

были хорошие. Я бросился в объятия Зи. Мы не были близки раньше, она этого

не допускала.

   - Теперь я понимаю, почему когда-то прибегали к наркотикам, - сказал  я

через некоторое время,  когда  мы  лежали  рядом,  вслушиваясь  в  гудение

конденсированного воздуха в  вентиляторе.  -  И  мне  хотелось  бы  сейчас

принять что-нибудь  успокаивающее,  какую-нибудь  таблетку  или  микстуру,

которая взбодрила бы меня. Послушай, ведь мы  знаем,  где  аптечка.  Давай

опередим смерть, умрем вместе счастливо и  спокойно,  избегнем  чудовищной

температуры этой страшной Звезды...

   Зи отодвинулась от меня.

   - Ты болен? Это было бы предательством. Дезертирством...  Мы  с  самого

рождения  знаем,  что  умрем,  но  никто  из-за  этого  не  кончает  жизнь

самоубийством. Командир отдает приказания не потому, что ему больше нечего

сказать. Экипаж любого корабля во Вселенной повел бы себя  точно  так  же,

никогда ни у кого не было другого выхода. Мы рождаемся и умираем, но  пока

живем, думаем  о  работе,  о  пользе,  которую  можем  принести,  о  своем

назначении. Другого решения нет. Не  помогут  ни  религиозный  дурман,  ни

самоубийство, ни обжорство. Ты рассуждаешь, как дикарь или безумец,  будто

ничего не понимаешь.

   Конечно, Зи была старше меня, но я  терпеть  не  мог  нравоучений.  Она

рассуждала так, словно ей было безразлично, умрет ли она, словно с  самого

рождения знала, что подле Третьей планеты ее сожжет Новая  Звезда,  словно

наблюдала сама за собой со стороны. Неужели ей не страшно? Мы поссорились.

Она хотела  вызвать  ко  мне  врача.  Это,  мол,  распад  личности.  Будто

неестественно,  что  я  хочу  видеть  ее  и  свою  мать,  хочу  еще  долго

наслаждаться любовью к ней, совершать далекие путешествия по  Вселенной  и

отличиться, не хочу так глупо, так бессмысленно погибнуть.

   Я ушел из ее каюты и возвращался к себе запасным ходом. Весь экипаж был

на носу, у регулятора. Я проходил мимо аварийных  спасательных  ракет.  Их

было три, забраться в одну из них ничего не стоило. Но куда  лететь?  Есть

только два пути. Затеряться в космосе, одиноко блуждать по Вселенной,  как

те, кто в древние времена потерпел аварию,  с  той  только  разницей,  что

здесь не проходят регулярные трассы и нет надежды на то, что  тебя  спасет

какая-нибудь торговая ракета,  здесь  только  пустота  и  верная  голодная

смерть. Или полететь к той Звезде и умереть сегодня же. На  мгновение  мне

даже захотелось этого, чтобы сократить невыносимое  ожидание.  Впрочем,  я

еще могу полететь на один из континентов Третьей планеты,  в  какой-нибудь

из ее городов и предупредить жителей. А что, если у них есть  какие-нибудь

средства? Никто другой нас спасти не может. Вдруг на меня нахлынула  волна

жалости  к  ним:  как  Институт  космоса  фотографировал  их  жилища   для

сравнительного изучения цивилизаций, как собирал  информацию!  Словно  там

жили какие-то животные! А вдруг это разумные существа? Если они не приняли

наших сигналов, предупрежу их сам. Я забрался в аварийную ракету  в  своем

служебном скафандре. Никто не обратил на это внимания. Когда  заметят  мое

исчезновение, я буду уже там, на планете. И сообщу им все.  Я  не  намерен

следовать примеру  нашего  командира.  Пусть  узнают.  Пусть  сами  решат.

Интересно, будут ли они так же упрямо работать, как наш  тупой  экипаж?  И

тут, стыдно сознаться, у меня всплыли дикарские представления о  загробной

жизни.

   Я уже видел огромные острова планеты; собственно, это континенты - один

обширный и плоский в северном полушарии и два  треугольных  на  юге.  Наши

автоматы зарегистрировали самые большие поселения там, где залегают  уголь

и металлические руды. Значит, это  промышленная  цивилизация.  Я  причалил

быстро и немного резко посреди континента, как это описывается в книгах, в

районе одного из крупных  поселений.  Ожидал,  что  меня  окружат  местные

жители. Но не увидел ничего, кроме мрачных контуров их обиталищ из железа,

бетона, керамики и примитивных  пластмасс.  Уровень  строительства  у  них

невысокий:  здания  тянутся  кверху,  крыши  домов  крутые,  видно,  из-за

климата. По-видимому, из морей испаряется вода и  затем,  снова  сгущаясь,

проливается над сушей. Мне на планете не слишком понравилось. Сразу видно,

что отсталая цивилизация; я не променял бы на нее свою родину, но  все  же

это лучше, чем смерть. Немного подождав, я включил сирены и решил стрелять

или устроить пожар, только бы привлечь их внимание.

   Но появилось нечто совсем другое:  вторая  аварийная  ракета  с  нашего

корабля. Раскалившаяся докрасна,  она  мчалась  прямо  ко  мне.  Я  быстро

выскочил из кабины, бросился к ближайшему дому и укрылся  в  темном  углу.

Они  подлетели  совсем  близко,  но  не  пошли  на  посадку,  а   включили

громкоговоритель. Звали меня, снова и снова повторяли мое имя.  Я  заткнул

уши.

   - Возвращайся, немедленно возвращайся! - услышал я голос  командира.  -

Нам удалось исправить регулятор, инженер сократил срок ремонта, мы  сейчас

стартуем...

   Лжец,  думал  я,  знаю  твои  штучки,  хочешь  заманить  меня  в   этот

коллективный гроб, воображаешь, что я опять поверю тебе. Тогда  испытание,

сейчас инженер - только бы успокоить труса. Глупец! Вторично  им  меня  не

обмануть. Я знаю,  сколько  длится  ремонт,  немного  разбираюсь  в  наших

механизмах. Мановением волшебной палочки их  не  исправишь.  Зи,  рыдая  у

микрофона, уговаривала вернуться, понять, что здесь меня никто не  спасет,

я могу только повредить местному населению, говорила, что  разлюбит  меня.

Словно мы могли надеяться на какое-то будущее.

   - Хочешь  стать  для  них  ангелом  смерти?  Хочешь  подготовить  их  к

страшному суду? - издевалась она, будто я и впрямь был верующим. - Неужели

ты не понимаешь, в чем единственное спасение от смерти?

   Зачем она без конца поучает меня? Если жители этой  планеты  не  найдут

выхода, я присоединюсь к ним, хотя бы они  перед  гибелью  даже  предались

безумным оргиям или  впали  в  религиозный  экстаз.  Они  такие  же  живые

существа, как и я,  и  это  объединяет  нас;  наверняка  у  них  не  такой

бесчувственный командир, как на нашей ракете. Опять  прозвучало  мое  имя.

Они обнаружили, что я выбрался из своей ракеты, и дали мне  десять  секунд

на размышление, а затем я должен сообщить, где  нахожусь.  Выждали  десять

секунд, а потом улетели на корабль.

   - Ты свой выбор сделал. Оставайся один... - сказал на прощание командир

и добавил  еще  несколько  слов  -  формулу,  которая  обычно  сопутствует

изгнанию со службы  за  дезертирство  или  преступление.  Как  только  они

скрылись из виду, я побежал к ближайшему дому и стал колотить в ворота, но

они  рассыпались  от  моих  ударов.  Здания  были  покинуты,  вся   утварь

запылилась и истлела. Дома пустовали. Несколько часов я бегал по городу  и

нигде не встретил ни одного живого существа. Временами мне  казалось,  что

жители этой планеты невидимы или на ночь прячутся  в  пещеры.  Но  даже  с

помощью самого чувствительного детектора я никого не смог обнаружить. Ни в

городе, ни за городом, ни под  землей.  Зачем  бы,  имея  такие  дома,  им

скрываться под землей? А может,  это  какой-то  особый  вид  кротов?  Сняв

тонкий слой почвы, я обнаружил скелет. Человеческий скелет.

   Сначала я подумал, что сошел с ума, что мне это  мерещится.  Как  могли

попасть сюда, на одну из самых отдаленных планет нашей Галактики, разумные

люди? Может, это останки какой-нибудь  экспедиции?  А  вдруг  эту  планету

заселили уже давно? Но зачем было тогда посылать нас на разведку? Я ничего

не понимал. Мне пришло в голову включить  астронавигационный  детектор.  В

ответ послышалось: поблизости на ракетодроме должен быть склад горючего.

   Ракетодром я  нашел  в  нескольких  метросекундах.  Это  было  большое,

совершенно заброшенное пространство без ракет, со старинным  оборудованием

времен первых галактических  сражений,  еще  до  основания  Сообщества.  Я

побежал к пульту управления. Двери  передо  мной  рассыпались.  Там  стоял

локатор. Невероятно примитивный. Но он  указывал  направление,  в  котором

много веков назад улетели отсюда ракеты:  восемнадцатый  округ  Галактики,

наша станция. Возможно ли это? Неужели я  открыл  первую  планету,  откуда

заселялась вся Галактика, безымянную планету, название которой было забыто

в эпоху вековых распрей? Так это родина первых людей, легендарная Земля? И

жители покинули  ее  потому,  что  их  ученые  предсказали  распад  звезды

Альфа-4, этого солнца первых поэтов? Значит,  они  уже  давно  собственным

умом, своим  трудом,  терпеливой  борьбой  против  смерти  нашли  средство

спасения от катастрофы, которая сейчас разразится?!

   В локаторе мелькнул огонек. Откуда? Как он сюда попал? Огонек  удалялся

в направлении нашей планеты. Неужели одна из  доисторических  ракет?  Нет,

это наш корабль. Спасенный. На этот раз командир сказал  правду.  Зи  тоже

говорила правду. Жители этой  планеты  знали  правду.  Человечество  знало

правду.

   Светает. Тени отступают, окружающие предметы  ярко  окрашиваются,  небо

становится  светло-голубым  -  восход  смерти.   Через   несколько   часов

подымающаяся на небосклоне звезда вспыхнет и сольется со своей планетой  в

единую гигантскую сверкающую массу. Сожжет все окружающее.  Но  только  не

правду, известную человечеству. Я не понял ее. И  остался  в  одиночестве.

Единственный человек, кому предстоит умереть на Земле.

    Йозеф Несвадба.

    Голем-2000

   -----------------------------------------------------------------------

   Сборник "Чешская фантастика". Сокр.пер. с чеш. - А.Машкова.

   & spellcheck by HarryFan, 27 August 2000

   -----------------------------------------------------------------------

   Около половины четвертого пополудни, в тот момент, когда доктор  Марек,

сидя в своем кабинете, заканчивал последнюю выписку  из  истории  болезни,

кто-то осторожно  постучал  в  дверь.  Затем  в  комнату  крадучись  вошел

сутуловатый  мужчина  лет  сорока,  в  очках,  с  бегающими  глазками.  Он

производил впечатление рассеянного человека. И хотя его вид ни о  чем  еще

не говорил, Марек сразу понял,  что  незнакомец  нуждается  в  помощи.  Он

вскочил и пригласил гостя сесть.

   - Проходите.

   Мужчина опустился на стул, вытер вспотевший лоб.

   - Благодарю вас.

   - Меня зовут доктор Марек.

   - Доцент Петр.

   Мужчина неуклюже поднялся.

   - Рад с вами познакомиться. Можете не представляться - мне уже  звонили

по поводу вас,  пан  доцент.  А  ваше  имя  я  встречал  в  "Биологическом

вестнике"  -  мне  приходилось  читать  ваши  заметки   об   использовании

кибернетики в биологии. Я не очень-то  в  этом  разбираюсь,  но,  судя  по

всему,  это  будет  настоящий  переворот  в  науке.  Так  что  же  с  вами

приключилось? Чем могу быть полезен?  Сигарету?  -  Марек  протянул  гостю

сигарету, учтиво склонившись перед ним.

   Петр с благодарностью взял сигарету,  затянулся,  понемногу  приходя  в

себя. После короткого молчания он произнес:

   - Со мной ничего, пан доктор.  Я  здоров.  Я  пришел  сюда  в  качестве

сопровождающего Веры... Моей секретарши и ассистентки,  -  объяснил  он  в

ответ на недоуменный взгляд Марека. - У меня есть секретарша. У вас  тоже,

я полагаю?

   - Секретарши  есть  у  многих,  в  этом  нет  ничего  удивительного.  К

сожалению, бюджет нашей больницы не предусматривает такой должности.

   - В этом есть свое преимущество - меньше хлопот. Видите ли, я не женат,

а потому мы иногда встречаемся с Верой и в  нерабочее  время.  В  основном

потому, что я продолжаю опыты у себя на квартире. Дома у меня  оборудована

небольшая лаборатория, и, естественно, я не могу обойтись без ассистента.

   - Конечно, - согласился Марек. - И девушка, видно, переутомилась.

   Петр с надеждой посмотрел на доктора.

   - Вы считаете, что это переутомление?

   - Что вы имеете в виду? - вежливо спросил Марек. - Вы ведь до  сих  пор

не сказали, что с ней произошло.

   - Понимаете, у нее появились галлюцинации, она стала меня бояться...

   - Может, вы слишком строги с ней?

   На лице Петра появилось невинное выражение.

   - Я? Да что вы! Я люблю ее. И она знает это. Я никогда  не  обижал  ее.

Почему же все-таки она меня боится?

   - Как я могу сказать, не взглянув на нее? Где ваша приятельница?

   - В приемной. Но постойте, я еще не сказал самого главного. Дело в том,

что я заметил в ней перемены совсем недавно. А вчера это уже  перешло  все

границы. Я случайно обернулся и вдруг увидел - Вера стоит у меня за спиной

с ножом в руке. Ну, потом она согласилась показаться врачу.

   - Она хотела вас убить? - спросил Марек.

   - У нее в руке был нож, - повторил Петр. - Впрочем, пусть она сама  вам

все объяснит.

   Погасив сигарету, Петр в сопровождении Марека направился к двери.

   В приемной сидела блондинка лет двадцати. Несмотря на испуганный вид  и

не очень опрятную одежду, она была довольно привлекательна.

   - Да, - кивая головой, сказала она при виде врача. - Я хочу лечиться. Я

останусь здесь, можно? В любом другом месте мне страшно.

   - И поэтому вы носите с собой нож? - улыбнулся Марек.

   - Я не собиралась нападать на него. Я хотела лишь защищаться.  Если  он

опять станет угрожать револьвером.

   Марек едва не поперхнулся.

   - У вас есть револьвер? - обратился он к доценту.

   - Не могу понять, откуда она это взяла! Я ненавижу оружие. Я и в  армии

не был никогда, зачем мне револьвер?

   - Раньше его и в самом деле у тебя не было, - сказала Вера. - А  теперь

вдруг появился. И вообще,  ты  то  кричишь  на  меня,  злишься,  то  опять

становишься таким,  как  прежде.  Потому  я  и  боюсь.  Я  перестала  тебя

понимать.

   Забыв о враче, они продолжали давний спор.

   - Я все время веду себя одинаково! - с криком набросился на нее Петр. -

Это чушь! Смею тебя заверить, я вполне отдаю отчет своим поступкам.

   - Не кричи!

   - Я не кричу, - еще громче возразил Петр.

   Марек кашлянул. Только тогда они вспомнили о его присутствии.

   - Простите, - сказал Петр.

   - Вы и в самом деле носите с собой  револьвер?  -  спросил  врач.  -  И

угрожаете им девушке?

   - С какой стати я стану это делать? - возмутился Петр.

   - Я случайно наткнулась на него, когда открыла  твой  ящик,  где  лежат

графики опытов, - пояснила Вера за его спиной.

   - Но, позволь, этот ящик всегда заперт!

   - А позавчера он был открыт.

   Петр схватился за голову.

   - Нет, нет, это ужасно!  Пожалуйста,  доктор,  позаботьтесь  о  ней.  Я

должен вернуться в лабораторию. Благодарю вас... Прощайте. - Он  торопливо

пожал доктору руку, но, дойдя до двери,  вернулся  и  с  рассеянным  видом

снова пожал ему руку. - Еще раз прощайте.

   -  В  подобных  случаях,  моя  милая,  -  начал   Марек,   едва   дверь

захлопнулась, - мы обследуем того из пациентов, кто признает себя больным.

   - Меня зовут Вера Петранева.

   Марек распахнул перед ней дверь, ведущую в больничный коридор.

   - Благодарю вас, - промолвила Вера и облегченно  вздохнула,  словно  он

отпускал ее на свободу.

   Они шли длинным коридором закрытого отделения. Увидев решетки на окнах,

Вера счастливо улыбнулась и схватила Марека за руку.

   - Сюда и правда никто не проникнет?

   - И отсюда никто не исчезнет - во всяком случае, я надеюсь,  -  ответил

Марек.

   Навстречу им по коридору шел главный врач больницы.

   - Марек, - он ткнул в Марека пальцем, -  вы  будете  меня  замещать.  Я

отбываю в отпуск. А это кто такая?

   - Новая пациентка, пан главный врач.

   - Передайте ее моему заместителю и приходите за инструкциями.  Полагаю,

вы способны оценить мое предложение. Несмотря на  прежние  разногласия,  я

доверяю вам отделение. Будьте внимательны. Теперь у вас уже есть кое-какой

опыт. Но, повторяю, будьте внимательны! Следуйте за мной.

   С этими словами главный врач быстро пошел вперед.

   - Это коллега  Ворличкова.  -  Марек  представил  девушек  друг  другу.

Ворличковой было чуть  больше  двадцати  пяти.  Она  носила  очки  и  была

пострижена под  мальчика.  -  Вас  положат  в  ее  отделение.  Пожалуйста,

расскажите ей все как положено, и без всяких глупостей.

   Ворличкова кивнула.

   - Сестра вас проводит, - сказала она.

   Медсестра, стоя у окна, готовила для больных лекарства.

   - А почему бы тебе не взять  ее  к  себе?  -  обратилась  Ворличкова  к

Мареку, едва за сестрой и пациенткой захлопнулась дверь палаты. -  У  меня

все переполнено.

   - У меня тоже, - улыбнулся Марек. - К тому  же  мне  придется  замещать

главного врача. А кроме того, Ганочка, по-моему, это удачный случай:  Вера

Петранева - секретарша доцента Петра, того самого. Так что, глядишь, у нас

появятся связи с экспериментаторами. Вера нуждается в особом уходе и самом

хорошем враче, поэтому все за то, что это будешь ты и пациентка  останется

в твоем отделении, - по-прежнему улыбаясь, закончил Марек.

   - Эксплуататор! - смеясь сказала Ворличкова.

   - И на том спасибо. Ну, мне пора к старику.

   Главный врач ожидал Марека с неизменной трубкой во рту.

   - Меня не будет всего неделю. Больше я не выдержу. Это  уже  проверено.

Вряд ли за это время случится что-либо из ряда вон выходящее, но на всякий

случай оставляю вам свой адрес. При необходимости телеграфируйте.

   - Хорошо. Я надеюсь, мы справимся. Вы заслужили отдых.

   - Не надо преувеличивать, Марек. Да, кстати, звонил профессор  Клен.  К

нам должна поступить сотрудница его института, некая Петранева.

   - Это как раз та девушка, которую вы встретили в коридоре.

   "Состояние тревоги", - прочитал главный врач записку. - Не поместить ли

нам ее в другую больницу? Представительница экспериментальной биологии?  В

силах ли мы ей помочь?

   - Полагаю, что да.

   - Ну что ж. Сообщите профессору наше согласие. Вот телефон и адрес.  По

крайней мере познакомимся со светилом нашей биологической науки. - Главный

врач протянул Мареку записку. - Ну, до свидания.

   - Желаю хорошо пожариться на солнышке.

   Главный врач фыркнул.

   - Глупости! Загар губителен  для  нервной  системы.  Будущие  поколения

посмеются над нами и вновь вернутся к розовым зонтикам.  Мы  -  белокожие,

уважаемый, и должны смириться с этим.

   После ухода главного врача Марек погрузился в бумаги. Но его  прервали.

Вошла Ворличкова, держа в руке толстую книгу.

   - Извини, что беспокою тебя, но главного врача  уже  нет.  Если  верить

этой девице, дело и правда довольно странное.

   Ворличкова села и поправила очки.

   - Она рассказала тебе,  что  доцент  Петр  угрожал  ей  револьвером?  -

спросил Марек.

   - Если бы только это! Три дня назад, встретив ее в коридоре, он даже не

поздоровался. Видимо, не узнал. А когда увидел ее у  себя  в  лаборатории,

стал кричать на нее, как на постороннего человека, велел ей убираться вон.

И еще она утверждает, будто слышала, как он ругает самого себя... Странно.

По-моему, болен скорее доцент, а не его секретарша. Ты видел его?

   - Типичный ученый. Ничего особого за ним я не приметил.

   - Но если верить Петраневой, он ведет себя в  высшей  степени  странно.

Как будто речь идет о двух разных людях... Вот здесь, прочти-ка...

   Марек захлопнул книгу.

   - Глупости. Занимайся своей пациенткой.

   - Но она утверждает, что их двое.

   - Два доцента?

   - Да. И один из них - биологический робот, андроид, как теперь  принято

говорить. По словам Петраневой, доцент создал его месяц назад.

   - Ну что ж, все ясно. Петранева больна. Говоришь, ее преследует  робот?

Когда началась болезнь?

   - Это началось с того опыта, который доцент проводил ночью, один у себя

в лаборатории. Утром его нашли без сознания. Пожалуй, его поведение  можно

объяснить травмой... А робот тут ни при чем. А не отправить ли Петраневу к

психиатрам?

   - Прежде всего необходимо поставить диагноз, хотя не  мешает  выяснить,

кто будет диагностировать. Послушай, ведь профессор Клен - шеф  института.

Он уже звонил нашему главному. Зайду-ка я к нему  и  расспрошу  подробнее.

Тем более что это моя обязанность - собирать данные,  информацию  с  места

работы и так далее. А ты подожди меня. И ни на шаг от Петраневой,  пока  я

не вернусь. Я хочу заручиться свидетелями.

   Они сидели в кабинете профессора Клена. Сквозь  стеклянную  перегородку

можно было видеть большую  лабораторию,  где  несколько  человек  возились

возле необычных с виду машин.

   - Доцент Петр - один из ведущих работников нашего института, -  говорил

Клен. - Как вы,  вероятно,  знаете,  наш  институт  занимается  проблемами

молекулярной  биологии.  Мы  исследуем  строение  живой  материи.  Петр  -

кибернетик,  он  работает   с   вычислительными   машинами.   Превосходный

специалист.

   У Марека вытянулось лицо.

   - А я думал, он тоже экспериментатор.

   Это наивное заявление вызвало у профессора улыбку.

   - По-своему,  конечно...  Хотя,  должен  заметить,  более  всего  Петра

интересуют взаимосвязь и аналогии вычислительных машин и живых организмов.

Конечно, определенная общность между ними действительно существует, но это

особый разговор. Как я уже сказал, доцент Петр - исключительный  работник.

Я полагаю, вы согласны?

   - Возможно. Впрочем, я его почти  не  знаю.  Меня  он  интересует  лишь

постольку, поскольку это входит в круг моих обязанностей. А если  говорить

откровенно,  мой  интерес  к  нему  объясняется  состоянием  здоровья  его

секретарши.

   - Прекрасная девушка. Правая рука Петра. Думаю,  они  скоро  поженятся.

Петранева просто нуждается в отдыхе.

   Двери внезапно распахнулись, и  в  комнату  буквально  ворвался  доцент

Петр. Мареку показалось, будто его подменили - он был полон энергии. Петр,

не взглянув на доктора, направился прямо к профессору.

   - Готово, пан профессор. Ваша гипотеза подтвердилась.

   Марек не выдержал и поднялся.

   - Добрый день, пан доцент.

   - Добрый день, - бросил тот, будто видел Марека впервые, а затем  снова

обратился к профессору:

   - Нам предстоит проверить вот эти элементы.

   На сей раз и Клен почувствовал себя неловко.

   - Разве вы не узнали пана доктора? Он пришел по поводу Петраневой.

   Доцент Петр помрачнел.

   - Петранева не явилась на работу. Я вынужден снова на нее пожаловаться.

   Марек не выдержал.

   - Но вы же сами привели ее ко мне в больницу! Сегодня  утром.  Вы  что,

забыли?

   Доцент отреагировал мгновенно.

   - Ну конечно, я совсем упустил из виду. Простите, - тут он повернулся к

профессору Клену. - Мне  не  хотелось,  чтобы  вам  стало  известно  о  ее

болезни, это так тяжело.

   Профессор нахмурился.

   - Прошу вас объясниться. Разве  не  вы  вчера  просили  меня  позвонить

главному врачу, описав мне, как страдает ваша ассистентка? Я выполнил вашу

просьбу, связался с главным врачом...

   Доцент вновь торопливо извинился.

   - Простите меня, - он стукнул себя кулаком по лбу. - Я всю ночь  провел

в лаборатории и совершенно забыл о нашем разговоре. Благодарю  вас  обоих.

Кланяйтесь Петраневой. А сейчас я должен вернуться к приборам.

   С этими словами он выбежал из комнаты.

   - Удивительная забывчивость, - задумчиво проговорил Марек.

   - В самом деле, надо им заняться, -  сказал  профессор.  -  После  того

опыта он ведет себя как-то странно.

   - Это ему нужно полечиться, - решительно произнес  Марек.  -  Петранева

здорова.

   - Но я не хочу домой. Мне страшно.

   Петранева, по-прежнему одетая в больничный  халат,  сидела  в  кабинете

Марека.

   - В таком случае обратитесь в полицию. Пусть они этим займутся. Вряд ли

нужно объяснять, что в обязанности врача вовсе не  входит  защита  вас  от

насилия. Мы занимаемся только такими состояниями тревоги и страха, которые

не имеют под собой реальной почвы.

   - Прошу вас, пойдемте со мной, и вы убедитесь, что у Петра есть  робот,

который работает за  него  в  лаборатории,  -  умоляющим  голосом  сказала

девушка.

   Марек испугался.

   - Подождите. Боюсь, вы меня не так поняли.

   - Но только минуту назад вы подтвердили, что он не узнал вас, да и  где

я нахожусь, тоже не мог вспомнить. Вы же сами сказали, что с точки  зрения

медицины трудно объяснить такую странную забывчивость. Послушайте, доктор,

никакая это не забывчивость, а верное доказательство того, что  существуют

два  Петра.  Один  ведет  переговоры  с   внешним   миром   и   занимается

исследованиями, другой непосредственно работает на вычислительных машинах.

Ему это удалось. Он создал робота по своему образу и подобию. И мне ничего

не остается, как  сидеть  в  вашем  сумасшедшем  доме,  пока  все  это  не

раскроется! Я люблю Петра и ненавижу его робота! Вот так. И  не  пытайтесь

меня выпихнуть из больницы, я все равно не уйду. Спокойной ночи.

   Петранева решительно встала со стула и направилась к двери.

   После ее ухода в комнате наступило молчание.

   - Ну и  влип  же  я,  -  наконец  выдавил  из  себя  Марек.  -  Коллега

Ворличкова, прошу позаботиться о пациентке.

   - Не беспокойся, - с грустной улыбкой сказала  Ворличкова.  -  Впрочем,

должна тебе сказать, я ознакомилась с трудом доцента Петра, о  котором  ты

упоминал, и обнаружила там любопытные слова. Вот, послушай: "Если  бы  при

создании вычислительных машин удалось  воспользоваться  молекулами  живого

организма, то результатом явился бы биологический  робот,  работающий  как

самая разумная машина, а внешне похожий на живое существо.  Сейчас  трудно

представить себе, какая исчерпывающая  информация  будет  заложена  в  эти

живые вычислительные машины..."

   - Не вижу здесь ничего нового. -  Марек  нетерпеливо  махнул  рукой.  -

Доцент Петр всегда твердил о важности кибернетики в применении к биологии.

Мне самому доводилось слышать его лекции о роботах.

   - Андроидах, - поправила Ворличкова, взяв  в  руки  другую,  еще  более

толстую книгу. - В современной  литературе  роботов,  сделанных  из  живой

материи, называют андроидами. В  этой  книге  собран  большой  материал  о

роботах. Начиная с  мифологических  представлений  древних  до  гомункулов

Парацельса, Коппелии, роботов Карела Чапека. Рекомендую в качестве  чтения

на ночь.  Прочитав,  можешь  найти  убежище  в  отделении,  где  находится

Петранева.

   Марек взял книгу. Ему было не до шуток.

   - Спасибо. Я не боюсь. Но с  удовольствием  прочитаю...  Да,  вот  что,

коллега, вы сегодня дежурите. - Он улыбнулся. - В течение суток вы обязаны

не отлучаться из больницы.

   - Так все-таки ты боишься, - задумчиво произнесла Ворличкова.

   Вернувшись к себе, Марек зажег  свет  и  от  удивления  выронил  книгу,

которую держал в руке. На стуле сидел доцент  Петр.  Одежда  на  нем  была

порвана, на лице и руках виднелись следы  борьбы.  Он  тяжело  дышал,  как

будто только что спасся от преследователя.

   - Ну и задали вы ему! - такими словами встретил он Марека.

   - Что вы здесь делаете? Как сюда попали? - спросил врач.

   - Это было нетрудно - вахтер не обратил на  меня  внимания,  он  кормил

кошек. Я назначил здесь пресс-конференцию.

   - Пресс-конференцию?! - Марек чуть не задохнулся от удивления.

   Тяжело поднявшись,  Петр  принялся  прохаживаться  по  кабинету.  Затем

заговорил, торжественно произнося каждое слово, будто перед ним и в  самом

деле находились люди.

   - Дамы и господа. Это правда. Я создал робота,  искусственный  организм

из живой материи,  совершенную  машину,  которая  служит  мне  и  способна

заменить меня в любой работе. Я могу вам  его  продемонстрировать.  Но,  к

сожалению, во время эксперимента я потерял сознание  и  упал,  результатом

чего явилось сотрясение мозга. Поэтому я совершенно не помню,  как  именно

был создан  мой  робот.  Над  воссозданием  картины  я  сейчас  интенсивно

работаю. Времени у меня достаточно, так как робот  отлично  справляется  в

институте вместо меня. Конечно,  кое-кого  мои  эксперименты  насторожили.

Первой меня заподозрила моя ассистентка. Она обратила внимание на то,  что

робот ведет себя несколько иначе, чем я. Ведь в  конце  концов  это  всего

лишь машина. Я поместил  ее  в  больницу.  Но  врач,  который  должен  был

наблюдать за Верой, поддался на ее  уговоры  и  в  свою  очередь  принялся

вынюхивать в институте, чем ужасно рассердил моего робота, и  тот  в  свою

очередь рассердился на меня. - Доцент Петр поправил разорванный лацкан.  -

В результате я вынужден был спасаться  бегством,  чтобы  сообщить  миру  о

своем удивительном открытии. Робот находится здесь.

   Закончив свой монолог, Петр подошел к Мареку и умоляюще прошептал:

   - Вы должны спрятать меня там же, где находится Петранева. Хотя  бы  до

утра, когда сюда придут журналисты, которых  я  пригласил.  Я  боюсь,  что

робот станет меня преследовать.

   - Робот?!

   - То создание, которое вы видели сегодня в кабинете профессора.

   Марек не мог опомниться от удивления.

   - Выходит,  робот  действительно  существует?  И  вы  забыли,  как  его

создали? Вы шутите, пан доцент! Как вы могли это забыть?

   -  Я  три  дня  находился  без  сознания.  Все  мои  записи   оказались

уничтоженными во время взрыва. Но восстановить их несложно  -  это  вопрос

дней. Я надеялся на вашу помощь... Если бы не Вера, никто бы ни о чем и не

догадался. Но после вашего посещения робот накинулся на меня.

   - Почему?

   - Он считает, что я должен держать  свое  открытие  в  тайне.  А  затем

выгодно продать его, получив деньги и власть над людьми.

   Марек поднялся.

   - Прошу вас, сказанного достаточно. Но, как вы  сами  понимаете,  я  не

могу поместить вас в то отделение, где находится Петранева,  вы  будете  в

мужской палате. Вам необходимо отдохнуть. И мне тоже.

   Марек направился в кабинет Ворличковой.

   - Что ты скажешь? И надо же было этому  случиться  в  тот  самый  день,

когда старик укатил в отпуск. Пошлю-ка я ему телеграмму.

   - Зачем? Он нам все равно не сможет помочь. Журналистов мы в  отделение

не пустим. А утром тщательно обследуем доцента.

   - Ну, спасибо за утешение...

   Марек крепко спал в своем кабинете, когда в помещение  вошла  медсестра

из отделения Ворличковой.

   - Пан доктор, пан доктор, вставайте!

   - Сейчас, сейчас. Который час?

   Марек сразу проснулся.

   - Еще рано, но во дворе полно журналистов. А те двое хотят уйти.

   - Кого вы имеете в виду?

   - Доцента Петра и Петраневу.

   Врач вскочил.

   - Так кто же здесь сумасшедший?

   Войдя  в  кабинет  главврача,  Марек  застал  там  сидевшую  за  столом

Ворличкову. С улицы доносились голоса, но людей не было видно:  стекла  на

окнах были покрашены белой краской.  У  Ворличковой  был  несчастный  вид.

Перед  ней  стоял  доцент  Петр,  одетый  с  иголочки,   самоуверенный   и

энергичный, а рядом - одобрительно кивающая Петранева.

   - Вряд ли вам  надо  объяснять,  что  врач,  поверивший  бредням  своих

пациентов, не вызывает доверия. Вот почему я сделал вид,  будто  не  узнал

доктора Марека, - громко вещал Петр. - А, наконец-то вы  явились,  доктор,

доброе утро. Итак, продолжаю.  Я  хотел  проверить,  как  этот  доверчивый

человек отнесся ко всей этой чепухе. А он чуть было не обвинил меня в том,

что я создал робота.

   Петр деланно рассмеялся.

   -  Вчера  вечером  он  поверил  тому,  что  я  начисто  забыл  о  своем

эксперименте. Несмотря на запрет, мне все же удалось проникнуть к Вере. Мы

проговорили с ней всю ночь. Теперь она более не  сомневается  в  том,  что

никакого робота нет. Я сам  стану  ее  лечить.  Она  уйдет  с  работы,  мы

поженимся и будем счастливы. А вас мы пригласим на свадьбу.

   - Вера, - обратился к ней Марек, - зачем же вы рассказывали эти бредни?

   - Зачем? - растерянно повторила Вера.

   - Она боялась, что я приревную ее, - вмешался Петр.

   - В самом деле, - повторила  она  механически.  -  У  меня  не  хватало

смелости признаться ему, что за мной ухаживает  мой  бывший  поклонник.  Я

боялась, что Петр догадался.

   - Только мне это совершенно безразлично, я не  ревную,  мы  любим  друг

друга - и точка. Благодарю вас. Вот так вы превращаете  здоровых  людей  в

сумасшедших.

   Петр торопливо взял со стола выписку, из истории болезни, но Ворличкова

успела вырвать ее из его рук.

   - Мы отошлем выписку вашему лечащему врачу.

   Марек преградил им дорогу.

   - Куда вы направляетесь? Во дворе полным-полно журналистов. Зачем же вы

их пригласили?

   - Я хотел, чтобы они своими глазами увидели, что Вера здорова. Вы  ведь

знаете, слухи распространяются молниеносно.

   Марек подозрительно взглянул на Петра.

   - Как это вам удалось привести в порядок свой пиджак? Вчера вечером  на

вашем костюме висели клочья!

   Петр посмотрел на него с иронией.

   - У вас галлюцинации, пан доктор. Надеюсь, вы не пьете во время работы?

Итак, мы вас покидаем. Или вы попытаетесь нас  задержать?  Вопреки  нашему

желанию? Впрочем, вряд ли вас  привлекает  перспектива  попасть  под  суд.

Прощайте, уважаемые. Благодарим вас за заботу.

   И они удалились.

   - Ты еще не все знаешь, - сказала Ворличкова, едва  за  ними  закрылась

дверь. - Ночью кто-то усыпил вахтера, до сих пор не могут его разбудить. А

больные из  мужской  палаты  утверждают,  что  ночью  слышали  в  коридоре

пререкания.

   - Кто-то ссорился?

   - Слышны были два голоса. Но у тебя-то был только Петр?

   - Да. Интересно все-таки, как ему удалось обработать эту девицу?

   Марек недоуменно покачал головой. В дверях появилась сестра.

   - Приехал профессор Клен. Он ждет вас в кабинете.

   У  Клена  был  явно  взволнованный  вид,  хотя  он   пытался   казаться

хладнокровным.

   - Вчера вечером мне звонил доцент Петр, просил, чтобы сегодня  утром  я

приехал сюда  -  он,  мол,  намерен  сделать  сенсационное  заявление,  от

которого зависит не только будущее  института,  но  и  науки.  Все  весьма

странно.

   Марек, сидя напротив него, с задумчивым видом потягивал кофе.

   - Я полагаю, вы убеждены, что создание андроида, кибернетической модели

человека, - бессмыслица.

   Профессор засмеялся.

   - В настоящее время это исключено.

   - А в будущем?

   - Я не оракул. Но я не допускаю мысли  о  возможности  создания  такого

существа в ближайшие два-три десятка лет.

   - Почему же доцент Петр ушел? Почему ничего не рассказал?

   - Видимо, он болен, - решил профессор. - И нуждается в вашем лечении.

   - Разумеется, но только в том случае, если он явится к  нам  по  доброй

воле. Или если станет опасным для окружающих, - улыбнулся Марек.

   - Иными словами, вы хотите, чтобы я продолжал работать с сумасшедшим? -

возмутился профессор Клен.

   - Глупо, -  это  подала  голос  Ворличкова,  которая  до  того  хранила

молчание. - Мы должны разобраться, что же происходит на самом деле. Роботы

- мечта человечества. Механические создания  обеспечат  на  Земле  райскую

жизнь - отпадет необходимость в изнурительном труде.

   Она направилась к двери.

   - Вы куда? - вскочил профессор.

   - К вам в институт. А вам предлагаю последовать за мной.

   Профессор Клен и Марек послушно встали.

   - Ты, Марек, отправишься к доценту Петру домой. - Ворличкова  взглянула

в регистрационную книгу. - Платенаржска, 9.

   Ворличкова в сопровождении директора института вошла в лабораторию.

   - Вот его стол. - Профессор Клен показал на белое холодное  чудовище  с

металлическими ящиками. - Мне бы не хотелось его открывать. Там могут быть

личные вещи Петра.

   - Кто директор этого института?  -  Ворличкова  шла  по  следу,  словно

ищейка. Она подергала ящики, но все они оказались запертыми.

   Профессор порылся в карманах.

   - У меня есть универсальный ключ - на случай самой серьезной опасности.

   - Думаю, у нас есть все основания утверждать, что такой час настал.

   И  Ворличкова,  выхватив  у  профессора  ключ,  открыла  верхний  ящик.

Профессор смущенно улыбнулся.

   - Вы ничего не поймете. Даже мне потребовалось бы время,  чтоб  изучить

все материалы. А сейчас мы с вами действуем как взломщики.

   Но Ворличкова уже открывала следующие ящики один  за  другим.  Внезапно

профессор заметил что-то в одном из ящиков и только нагнулся, как раздался

голос Петра:

   - Ни с места! Не шевелиться, или я буду стрелять!

   Они в испуге оглянулись.  В  его  руке  блеснул  револьвер,  о  котором

накануне упоминала Вера Петранева.

   - Вы арестованы!  Я  сейчас  же  сообщу  в  полицию.  Подумать  только,

руководитель института - грабитель. Вот это сенсация! А вы  как  объясните

свое  присутствие  здесь,  пани  доктор?  -  Одной  рукой  Петр  отстранил

Ворличкову от стола, но профессор  успел  выхватить  чертежи  из  третьего

ящика.

   -  Как  очутились  в  вашем  столе  эти   материалы?   -   спросил   он

требовательным тоном, забыв о наставленном на него револьвере.

   Петр растерялся.

   - Ведь эти бумаги хранились в моем сейфе! Теперь-то мы выясним, кто  из

нас грабитель!

   Петр мгновенно оценил обстановку.

   - Профессор, встаньте рядом  с  ней!  -  И  он  указал  револьвером  на

Ворличкову. - И побыстрей! Я и в самом  деле  буду  стрелять.  Теперь  вы,

очевидно, понимаете почему. Я скажу вам все. Прежде чем прикончу вас.

   - Доброе утречко, - раздалось  за  спиной  Петра,  и  в  комнату  вошли

уборщицы. В руках у них были тряпки - они собирались мыть пол.

   Петр вынужден был спрятать револьвер.

   Профессор сердито сказал:

   - На утреннем совещании мы обсудим случившееся. Советую и вам принять в

нем участие. Полагаю, коллеги уже собрались в зале заседаний. Я их удивлю.

   И, помахав бумагами. Клен направился к выходу. У двери он задержался.

   - Разрешите вас поблагодарить, пани доктор. Теперь вам  придется  вести

расследование на свой страх и риск.

   - Осторожно, не  поскользнитесь!  -  крикнула  одна  из  уборщиц  вслед

убегавшему Петру.

   Между тем Марек был занят розысками дома на Платенаржской улице. Вот  и

он. Войдя в подъезд, доктор увидел список жильцов и стал его разглядывать.

   - Вы кого ищете? - спросила дворничиха, от бдительного ока  которой  не

мог скрыться ни один посетитель.

   - Доцента Петра.

   - Четвертый этаж, по правую руку от лестницы. Вам повезло,  он  сегодня

дома. А вообще-то его редко можно застать. Прямо-таки пропадает на работе.

   Марека осенило:

   - А сколько времени он уже находится дома, пани?

   - Да почитай дней четырнадцать. А сегодня утром к  нему  прибежала  его

девушка. Уж мы все рады-радешеньки, что у него появилась подружка. Ведь за

все десять лет, что он тут живет, к нему  никто  никогда  не  наведывался,

даже на рождество.

   - Так, говорите, четвертый этаж? Благодарю вас.

   Марек помчался наверх, перепрыгивая через две ступеньки.

   Дверь открыла Вера. Она явно не намеревалась его впускать.

   - Что вам надо?

   - Мне необходимо поговорить с доцентом, - отстранив ее, Марек  ворвался

в квартиру.

   Квартира  Петра  напоминала   лабораторию   в   миниатюре.   При   виде

неожиданного посетителя хозяин поднялся из-за письменного стола.

   - Добрый день. Извините, что не могу предложить вам стул. У меня  здесь

ничего не приспособлено для приема гостей. Что вам угодно?

   Марек оторопело смотрел на Петра - усталое лицо, приятная улыбка,  даже

лацкан на пиджаке оторван. Ничего общего с напористым, одетым  с  иголочки

доцентом, которого он видел прежде.

   - Мы забыли дать вам направление к районному врачу,  -  сказал  наконец

Марек. - Желательно, чтобы вы периодически приходили на осмотр.

   И он положил на стол бумагу.

   - Но, пан доктор, мы совершенно здоровы. Вы напрасно затрудняли себя, -

улыбнулся Петр.

   - И у нас ужасно много работы, - добавила Вера, стоящая за его спиной.

   Марек как бы мимоходом заметил:

   - Разве вы не работаете в институте профессора Клена, Вера?

   - Я уволилась, вы что, не помните?

   Веру словно подменили - она совсем не напоминала его бывшую пациентку.

   - А у меня сегодня выходной день.  Мы  отмечаем  помолвку,  -  радостно

сказал Петр.

   - Не смеем долее вас задерживать.

   Вера открыла перед Мареком дверь.

   - И прошу вас, - тут голос ее дрогнул, - забудьте обо всем.  У  меня  в

самом деле все в порядке. Я счастлива.

   Марек  почувствовал  обиду.  Слова  Веры  звучали   как   просьба:   не

преследуйте меня!

   - Их что, нет дома?  -  спросила  дворничиха,  заметив  возвращавшегося

Марека.

   - Отчего же, они дома.

   - А мне-то думалось, вы - друзья.

   Марек вдруг потерял самообладание.

   - Какое вам, собственно, дело!  -  крикнул  он,  но  тут  его  внимание

привлек  запыхавшийся  человек,  который  стремглав  бросился   вверх   по

лестнице. Марек отпрянул, закрыл глаза, а затем снова с недоумением открыл

их и посмотрел вслед бежавшему.

   - Так ведь это и есть доцент Петр! - сквозь зубы процедила  дворничиха.

- И чего только людей обманываете?

   Марек, ничего ей не ответив, кинулся вслед за двойником Петра.

   Он остановился перед входной дверью. В квартире явственно слышались два

мужских голоса, но о чем шла речь, Марек разобрать не мог. Пожалуй, похоже

на ссору. Марек позвонил. Голоса затихли. В дверях снова показалась Вера.

   - Что вам здесь надо?

   - У вас, кажется, гости? Могу я узнать, кто именно?

   - Что вы все шпионите! Я не обязана вам отвечать! Мы не в  больнице.  Я

здесь одна со своим женихом. Уходите, не то я позову соседей. На помощь! -

закричала Вера, но тихонько.

   Марек отступил.

   - Пожалуйста, если вы настаиваете.  Но  вы  же  прекрасно  знаете,  что

говорите неправду. И знаете почему.

   Больница. В  кабинете  доктора  Марека  на  носилках  неподвижно  лежит

профессор Клен. У его изголовья стоят доцент Петр, который,  по  убеждению

врачей - Марека и Ворличковой - является создателем робота, и  полицейский

из автоинспекции.

   - Я не виноват, - бормочет Петр, - я знаю, вы меня подозреваете,  но  я

тут ни при чем... Профессор сам вел машину. Мы решили вынести наш спор  на

суд министерства, поэтому и поехали на его машине. А на перекрестке машина

столкнулась с грузовиком - профессор пытался проскочить на красный свет.

   - Это правда, - подтверждает инспектор. - Несчастье произошло у меня на

глазах. Я видел все. Водитель вел машину как сумасшедший.

   - Если вы собираетесь подать жалобу руководству института,  -  заявляет

доцент Петр, и в его голосе явно слышится торжество, -  можете  обращаться

ко мне. Теперь я замещаю директора института.

   Ворличкова отворачивается от Петра.  Санитары  медленно  везут  труп  в

морг.

   Марек и Ворличкова шли по коридору.

   - Это убийство,  -  твердила  Ворличкова.  -  Он  избавился  от  своего

обвинителя. Но он зря меня недооценивает, это ему дорого обойдется.

   - Что мы можем сделать? - пожал плечами Марек. - Если полицейский и  на

сей раз подтвердит его невиновность? Не станем же мы судиться с полицией.

   - Пан доктор, - прошептал кто-то.

   К ним медленно приближалась Вера. Но как она изменилась! Как и в первую

встречу, у нее был испуганный вид.

   - Пан доктор, мы ждем вас, пожалуйста, побыстрей, -  прошептала  она  и

потащила обоих к себе в лабораторию,  то  и  дело  озираясь  по  сторонам,

словно хотела убедиться, что их никто не преследует.

   В кабинете сидел доцент Петр. Настоящий Петр, одетый в  рваный  костюм.

Перед ним на столе лежали  портфели,  набитые  бумагами,  на  полу  стояли

приборы, взятые из домашней лаборатории.

   - Я в отчаянии. Я обманул вас. Когда сегодня мы встретились впервые,  я

говорил вам правду. Но потом явился мой робот и стал убеждать меня, что  я

могу вести исследования дома, да и Веру он заменит в институте. Понимаете,

ему удалось убедить меня, а я надеялся, что вот-вот найду ключ к  разгадке

и смогу вновь им управлять.  Но  это  оказалось  не  так  просто.  -  Петр

дрожащими руками взял свои расчеты как бы в подтверждение  своих  слов.  -

Нужно время.

   - А робот уже убивает! Примчался сегодня к нам домой - помните, когда я

вас выпроваживала, - и сказал, что  он  устранит  профессора  -  последнее

препятствие в продвижении доцента Петра и что теперь начнет действовать  в

соответствии со своей программой, - удрученно добавила Вера.

   - Как будто меня когда-нибудь волновала моя карьера! - воскликнул Петр.

   - Он собирался убить профессора не только  из-за  карьеры,  -  заметила

Ворличкова.

   Петр кивнул головой.

   - Да, это верно, я украл бумаги Клена. Этого не скроешь. Не робот, а  я

сам украл бумаги профессора -  мечтал  создать  андроида.  Я  виноват.  Но

профессор никогда бы не позволил мне осуществить этот опыт. То была святая

кража, ведь существует святая ложь. Не подумайте, я бы, разумеется, указал

на профессора как на своего  соавтора.  Верно  -  профессору  принадлежала

гениальная идея, но я воплотил ее в жизнь. Это не воровство. Это,  скорее,

вынужденный шаг. Я взял бумаги из сейфа профессора во имя блага людей.

   - Постойте,  -  прервал  его  Марек,  -  выходит,  робот  действительно

существует. И  вы  обманывали  меня  только  потому,  что  он  обещал  вам

возможность спокойно работать. Вы готовы это подтвердить?

   - Конечно! - Петр и Вера согласно кивнули.

   Марек обратился к Ворличковой:

   - Задержи у входа полицейского. Позвони вахтеру.

   Ворличкова вышла. Марек продолжал:

   - Я уже убедился, что на вас, доцент  Петр,  нельзя  положиться.  Но  я

полагаю, вы не измените своих намерений, пока я раздобуду пишущую  машинку

и приведу свидетелей. Мне хотелось бы на сей раз все записать на бумаге  -

черным по белому.

   - Мы не можем попустительствовать  убийству,  -  твердо  сказала  Вера,

обращаясь к Петру.

   - Задержите их! - кричала Ворличкова в телефон. - Они  будут  проходить

мимо вахтера, полицейский и мужчина в штатском, задержите их!

   Двери  кабинета  распахнулись,  и  Ворличкова   увидела   перед   собой

самоуверенного двойника доцента Петра и полицейского.

   - Это неправда, - произнес робот спокойно, с явным превосходством. - Мы

и не собирались покидать больницу. Я был уверен, что еще понадоблюсь  вам.

Пройдемте. - Он повелительно, будто  руководил  уже  и  больницей,  указал

врачу на дверь, пропуская ее вперед.

   - Разумеется, мне не хотелось бы открывать вам нашу тайну.  -  Робот  с

трубкой в руке большими шагами расхаживал по комнате.  Ни  Ворличкова,  ни

Марек, ни полицейский не решались его прервать. Вера с ненавистью  следила

за каждым его движением. Доцент  Петр  так  сильно  сжимал  руками  спинку

стула, что пальцы у него побелели. - Итак, у меня есть брат.  Близнец.  Но

он ненормальный. У меня есть  официальные  документы,  подтверждающие  мои

слова. Он сумасшедший. - Робот показал на доцента. -  Он  утверждает,  что

мне сопутствует успех только потому, что  я  "робот",  человек-машина.  На

самом же деле он просто завидует мне - я всегда  отлично  учился,  у  меня

превосходное положение в обществе, тогда как у него одни неприятности:  то

взрыв в лаборатории, то какие-то бессмысленные  опыты...  Но  сейчас,  мой

дорогой Фред, твое поведение перешло все границы - по-твоему, я не  только

робот, но и убийца! Прошу вас подержать его в больнице, пока  я  не  найду

для него чего-нибудь поприличнее.

   Доцент, который во время этого монолога не проронил ни слова,  внезапно

вскочил, схватил стеклянную колбу и бросил ее в  робота.  Но  промахнулся:

робот увернулся от удара. Колба вылетела в окно  и  взорвалась  на  улице.

Робот же сделал вид, будто ничего не произошло.

   - Обращайтесь с ним поласковее, - как ни в чем не бывало продолжал  он.

- Я знаю, он трудный пациент, но его можно успокоить. Где только я  с  ним

не бывал: и в психиатрических больницах, и в  интернате  для  умалишенных.

Сами понимаете, мало приятного, если  на  каждом  перекрестке  твердят:  у

доцента Петра брат - ненормальный... Обидно...

   - А нам кажется, - прервал его Марек, -  что  до  сих  пор  вы  прятали

своего брата весьма искусно. Никто и не подозревает о его существовании. У

вас есть документы, подтверждающие ваши слова?

   Вместо Петра ответил полицейский.

   - Вчера в управлении мы проверили его  бумаги.  Альфред  Петр,  близнец

Петера Петра, дата рождения сходится.

   - А их не могли подделать? - спросила Ворличкова.

   - Пани доктор, очевидно, думает, - с иронией произнес двойник Петра,  -

что  существование  андроида  -  более  естественное   объяснение   нашего

сходства, нежели то, что мы близнецы.

   Полицейский засмеялся.

   - Пани доктор, вероятно, шутит.

   - Вы забыли о другом свидетеле, - раздался голос Веры.  -  Обо  мне.  Я

знаю доцента Петра достаточно хорошо.  Задолго  до  того,  когда  появился

"близнец". Вы - всего лишь  создание  доцента  Петра!  -  Она  указала  на

робота.

   - Послушайте, но ведь это довольно распространенный случай. Чаще  всего

родственники верят даже чудовищной бессмыслице... Это называется  fobie  a

deux, не правда ли? - обратился он к Мареку. - Безумство вдвоем.

   Полицейский опять засмеялся.

   - Если вы не возражаете, я хотел бы взглянуть на  документы,  -  заявил

Марек, которому было не до смеха.

   - Какие именно? - любезно осведомился робот.

   - Документы, подтверждающие ваше кровное родство.

   - К вашим услугам. Прощай, Фред. И не сердись  на  меня.  Я  постараюсь

вскорости подыскать для тебя пансионат в горах. - Робот  погладил  доцента

Петра по голове. - Привет.

   Неожиданно Петр поднялся со стула и ударил робота по ноге.  Тот  только

подпрыгнул и улыбнулся, как  бы  извиняясь  за  то,  что  допустил  что-то

неприличное.

   - Будьте к нему внимательны, - сказал он уже в дверях.

   -  Послушайте,  у  вас  есть  последний  шанс.  Вот   здесь   находится

лаборатория нашего отделения, где вы можете работать хоть круглые сутки, -

сказала  Ворличкова,  подтолкнув  доцента  Петра   и   Веру   в   комнату,

заставленную пробирками, приборами, различной  аппаратурой.  -  У  меня  в

голове не укладывается, почему вы не возражали. Сидели и молчали, словно и

в самом деле глупцы.

   -  Потому  что  я  попытался  проанализировать  работу  созданной  мною

системы, ее способность приспособиться к неожиданной ситуации,  -  ответил

доцент. - Это и в самом деле удивительная система.

   - Так приступайте к делу, работайте. Вы обязаны доказать свою правоту.

   - Вот здесь я оборудовал для него лабораторию, - робот  показал  Мареку

крохотную мастерскую, расположенную в квартире доцента Петра.  -  Конечно,

все это игрушки. Чем бы дитя ни тешилось...

   Марек огляделся. Всюду в квартире был беспорядок.

   - А каким образом вам удалось пристроить к брату секретаршу?

   - Вера нравилась мне, правда, недолго. Недели две. Как-то Фред пришел в

институт вместо меня и вскружил ей голову. Разумеется,  вскоре  несчастная

девушка стала подозревать, что нас двое. Я вынужден был сказать ей  правду

той ночью, когда она находилась у вас в больнице. Мне удалось убедить  ее,

и если  бы  не  эта  авария...  Приберитесь  здесь,  пани  Школьникова,  -

обратился робот к вошедшей дворничихе, - Фред, возможно, скоро вернется. Я

позабочусь об этом. - И он протянул ей деньги.

   - Золотое у вас сердце, пан доцент. О таких родственниках можно  только

мечтать.

   - Но смотрите - никому ни слова!

   - Да чтобы мне с места не сойти! Давеча я ничего не сказала тому  пану,

что расспрашивал о вас.

   - Вот  и  хорошо.  Не  желаете  продолжить  нашу  экскурсию?  -  учтиво

обратился робот к Мареку.

   - Куда? - удивился тот.

   - Ко мне на квартиру, - радушно ответил робот.

   Чуть погодя они подъехали на элегантной машине доцента Петра к  большой

вилле, что находится в Праге, на Ореховке. Окна были  освещены,  слышалась

печальная музыка. На стене у входа блестела табличка: ПРОФЕССОР КЛЕН.

   - А я думал, мы едем на вашу квартиру, - удивленно сказал Марек.

   - Так оно и есть. Уже несколько месяцев  я  живу  у  профессора  Клена.

Сейчас здесь  собрались  коллеги  и  друзья,  чтобы  выразить  семье  свое

соболезнование. Разумеется, это нам не помешает.

   Войдя в дом, они стали  свидетелями  траурной  церемонии.  В  одной  из

комнат стояла молодая женщина в черном, на лицо спадала вуаль.

   - Пани Кленова, - представил робот.

   - Благодарю  вас,  -  произнесла  пани  Кленова  с  легким  иностранным

акцентом.

   Марек поклонился.

   - А это брат пани Кленовой.

   - Как поживаете? - Мужчина, которого робот  назвал  братом  вдовы,  был

значительно старше пани Кленовой,  довольно  грузный,  в  руке  он  держал

сигару. На нем, как обратил внимание Марек, был костюм  явно  иностранного

происхождения.

   - Он терпеть не мог машину. Не могу понять, почему ему пришло в  голову

сесть за руль? - жалобно сказала пани Кленова, обращаясь к Мареку.

   - Вы доктор? И сколько же вам платят в этой нелепой стране?  -  Мужчина

покровительственно похлопал Марека по плечу.

   - Арношт, не будь вульгарным! - сердито сказала пани  Кленова,  обрушив

на него поток чужой речи. Он только улыбался.

   - У нас вы бы имели в пять раз больше, мой молодой друг, в пять раз, да

еще служебную машину, - загоготал Арношт.  Люди,  стоявшие  вокруг  -  все

говорили шепотом, - удивленно оглянулись на него.

   Видя всеобщее неодобрение, мужчина притих, слегка  покашливая  и  делая

вид,  что  поперхнулся.  Вновь  появился  двойник  Петра,  держа  в   руке

пожелтевшую фотографию - братья-близнецы в спортивных костюмах.

   - Это наша последняя фотография. Во время футбольного  матча.  Примерно

за неделю до того, как у Фреда начались приступы.

   Марек внимательно взглянул на снимок:  на  фотографии  были  сняты  два

мальчугана, совершенно непохожие на сегодняшних "братьев".

   - Убедились? - спросил  робот,  останавливая  официанта  с  подносом  в

руках. Он взял рюмки для себя, Марека и для пани Кленовой.

   - Вечная память! - произнес он с пафосом. - Мы все перед ним в долгу. -

И он приподнял  вуаль  пани  Кленовой.  Марек  увидел  молодую  миловидную

женщину. В этот миг где-то недалеко раздался взрыв.

   - Мне надо уйти, - быстро сказал Марек.

   - Почему? Это всего лишь сверхзвуковой самолет.

   - Бух, бух, бух. И здесь, как в  Лондоне!  -  в  сердцах  сказала  пани

Кленова и разбила рюмку об пол. Ее окружили гости. Марек, воспользовавшись

этим, незаметно вышел из комнаты.

   - Советую вам объединиться с нами, - услышал он за спиной  голос  брата

пани Кленовой.

   Лаборатория в больнице, где обосновался доцент  Петр,  была  уничтожена

взрывом. В дыму  сновали  медсестра  и  служащие,  помогавшие  ей.  Общими

усилиями они загасили огонь и отыскали Петра. Он был без сознания.

   -  А  где  его  ассистентка?  Петранева?  -  доискивалась   прибежавшая

Ворличкова.

   Медсестра, возившаяся с Петром, подняла голову.

   - Скорее  всего,  исчезла  еще  до  начала  опыта.  Она  несколько  раз

прибегала ко мне, одалживала всякие  мелочи.  По-моему,  она  была  чем-то

напугана.

   - Пан доцент! Пан доцент! - повторяла  Ворличкова,  сидя  на  корточках

возле Петра и пытаясь привести его в чувство. Наконец он открыл глаза.

   - Где она? - был его первый вопрос.

   - Кто?

   - Другая Вера, робот. Которую я только что создал!

   Все смотрели на него, как на помешанного.

   - Она непременно обезвредит этого убийцу: ведь ей неведома любовь,  она

признает лишь цель, - твердил Петр, словно во сне.

   Под ногами вошедшего в комнату доктора Марека хрустнули кусочки стекла.

   - Вы за это ответите, пани Ворличкова. А доцента сейчас же в  изолятор!

- приказал он раздраженным тоном.

   - Я с ним разделалась. И вовсе я не сумасшедшая. Теперь  мне  более  не

придется целыми днями сидеть в одной комнате с человеком, который  одержим

навязчивой идеей.

   Эти слова Вера произносила в институтской  лаборатории,  куда  набилось

полно народу. У нее был деловой вид - не вызывало сомнений, что она хорошо

знает, какая цель стоит перед ней.

   - Я предполагала, что его опыт не удастся: его невозможно  осуществить.

А я не желаю еще раз получить оплеуху.

   - Привет, доктор! -  Из  приемной  вышел  брат  пани  Кленовой.  -  Как

спалось?

   Вслед за ним выбежал робот с чертежами в руках.

   - Послушайте, но это же полнейшая ерунда. Вам когда-нибудь  приходилось

слышать о  "большой  науке"?  Так  это  я.  У  вас  нет  завершающей  фазы

исследований. Самой важной. - Иностранец показал трубкой на бумаги Петра.

   Тот, не обращая внимания на стоявших вокруг  людей,  подбежал  к  столу

доцента и принялся рыться в ящиках.

   - Подождите! Не уходите! -  вскричал  робот.  Один  из  ящиков  удалось

открыть.  Но  он  был  пуст.  Робот  уставился  на  Веру,  та   продолжала

сосредоточенно работать за  соседним  столом.  Мгновение  -  и  Петр-робот

оказался рядом с ней.

   - Преступница? - Он с яростью оттолкнул ее от стола.

   Вера на виду у всех читала украденные бумаги.

   - Не прикасайся ко мне! - решительно заявила она.

   - Смотрите-ка, смотрите-ка, - удивлялся представитель "большой  науки",

листая пропавшие бумаги.

   - Тебя отпустили на час! - кричал робот.

   Люди, находившиеся в комнате, бросили работу и столпились вокруг них.

   - Нельзя украсть украденное, - вызывающе засмеялась Вера.

   - И ты еще смеешь называть себя моим другом!

   - Ты тоже уверял меня в этом, - парировала Вера.

   - Перестаньте пререкаться. Лучше  взгляните  на  бумаги:  здесь  дается

описание завершающей фазы, но без конкретных решений. - Брат пани Кленовой

не мог скрыть разочарования. - Кто составлял  план  опыта?  Кто,  наконец,

завершит последнюю стадию?

   Робота  этот  вопрос  застал  врасплох.  К  тому  же   его   беспокоило

присутствие Марека.

   - Профессор Клен... конечно, - наконец выдавил он из себя.

   - Но профессор мертв. Теперь главный вы. Так как же?

   -  Вероятно,  открытие  попало   к   моему   брату,   который   мечтает

прославиться. Возможно, он выкрал  планы  с  помощью  этой...  -  И  робот

показал на Веру.

   Вера рассвирепела:

   - Ты должен признаться, что это изобретение Петра, это он - талантливый

изобретатель, а ты пытаешься присвоить себе его заслуги.

   Марек подошел к Вере.

   - Но позвольте, только что  вы  утверждали,  что  Петр  ни  на  что  не

способен!

   Иностранец вновь зажег свою трубку.

   - Надо полагать, доктор, ваш пациент разберется в этих  бумагах  лучше,

чем эти двое. Я сам выясню с ним все. Пойдемте. - И, положив  руку  Мареку

на плечо, он повел его к выходу.

   Робот последовал за ними.

   Вера, глядя на него, едва заметно улыбнулась.

   Марек вместе с братом пани Кленовой сел в машину.

   - Что они собирались вам продать? - спросил Марек по дороге в больницу.

   - Вряд ли вы поймете. Но я-то знаю, что это выгодный товар: рынок сбыта

обеспечен. Сегодня научные открытия продаются и покупаются, как, например,

золото или драгоценные камни. Идеи вывозят за валюту, приятель.

   - Но ведь разрешается продавать только то, что является собственностью,

- возразил Марек.

   - А вот сейчас мы и выясним, чья это собственность. У  меня  времени  в

обрез. Идеи рождаются беспрестанно, нужно спешить  опередить  конкурентов.

Быть первым - вот мой девиз, доктор.

   В кабинете Марека на койке лежал робот. У его изголовья стояли  Вера  и

уже знакомый полицейский из автоинспекции. Тут же находились Ворличкова  и

санитары.

   - Я не виновата! Я тут ни при чем, инспектор может подтвердить,  доцент

сам вел машину.

   - Так точно, - кивнул полицейский. - Все случилось у меня на глазах. Он

выехал на перекресток на красный свет.

   Осмотрев раненого, Марек поднялся.

   - Но на  сей  раз  водитель  жив.  Отвезите  его  в  приемный  покой  и

зарегистрируйте этот случай.

   Санитары вынуждены были применить силу, так как робот  сопротивлялся  и

не позволял себя осмотреть.

   - Мы поместим его к брату, - распорядилась Ворличкова.

   - Не надо, - сказала Вера. - Я отвезу Фреда домой  да  и  квартиру  для

него приготовлю.

   -  Я  никого  не  отпускаю,  -  строго  сказал  Марек  и  обратился   к

автоинспектору: - Вы подпишете протокол?

   Они вышли. В комнате остались Вера и Ворличкова.

   - И вы должны выполнять эти глупые приказания, пани доктор? -  спросила

Вера.

   Ворличкова удивилась ее тону.

   - Отпустите Фреда. Он мне нужен.

   Ворличкова непонимающе смотрела на Веру.

   - Как странно вы говорите. Он что, вещь? Вы ведь любите его, правда?

   - Он мне нужен, - настаивала  Вера.  -  Я  отблагодарю  вас.  Деньги...

Назовите сумму.

   Поведение Веры на удивление повторяло манеры робота.

   - Прежде вы никогда так  не  разговаривали.  Вы  что  же,  хотите  меня

подкупить? - Ворличкова нервничала.

   - Мне казалось, вы разумный человек, - ответила Вера.

   Ворличкова старалась сохранить самообладание.

   - Вон там - дверь, вы... - она едва  удержалась,  чтобы  не  произнести

"робот".

   Ворличкова медленно шла по больничному коридору. За ней тенью следовала

Вера. Неожиданно перед ними вырос главный врач. Но  как  смешно  он  одет!

Яркая полосатая рубашка, на голове соломенная шляпа, во рту трубка. Он вел

под руку братца пани Кленовой. Сзади вышагивала сама улыбающаяся  Кленова,

а с ней доцент Петр, удивленный и беспомощный.

   - Доктор Ворличкова! - Главный врач остановился, ткнув в нее пальцем. -

Стыдно! Вы держите под арестом невинных людей. Мне  невозможно  отлучиться

даже на пару дней. Вы что, собираетесь превратить нашу больницу в  тюрьму?

У доцента Петра слабый невроз, я выписал его домой. Профессор Клен завещал

ему половину виллы, им теперь займется пани Кленова. Она доставит  доцента

на новое место жительства.

   - Мы нуждаемся в специалисте, - сказал импресарио от науки,  подсовывая

главному врачу новую трубку. - У нас он будет как дома.

   - Муж так его любил, - вздохнула пани Кленова.

   - Разве вам не сказали?.. - попыталась вставить слово Ворличкова.

   - Ничего не желаю знать. Меня здесь нет. Я отдыхаю, ловлю рыбу, как раз

сейчас я стою над прудом и кручу мотовило. Будьте здоровы, и чтобы  больше

никаких беспорядков! Вернусь послезавтра.

   - До свидания, пани доктор, - поклонилась пани Кленова.

   - Но, Фред... - преградила им дорогу Вера.

   - Пойдем с нами, Вера, - наивно молвил Петр.

   Иностранец схватил его за руку.

   - Она придет к вам в гости, не правда ли, девушка?

   И они быстро направились к двери.

   Вера и Ворличкова остались одни.

   - Сколько, по-вашему, они ему заплатили? - спросила Вера.

   - Кому?

   - Вашему главному врачу.

   На сей раз Ворличкова взорвалась.

   - Вон! Чтобы ноли вашей здесь не было!

   Через  окошко  операционной  Вера  наблюдала,  как   Марек   оперирует.

Закончив, он вышел - в белом одеянии и  резиновом  фартуке.  Хирургическая

сестра помогла ему снять халат.

   - Травма довольно тяжелая, но он выкарабкается. У него  удивительная...

- он запнулся, подыскивая нужное слово, - жизнестойкость.

   Вера торопливо подошла к нему.

   - Пан доктор, а Фреда отпустили с пани Кленовой.

   -  Как!  -  Марек  рванулся  к  двери,  но   остановился,   поняв   всю

бессмысленность своих дальнейших действий. Потом устало прошел к себе.

   Заперев дверь в кабинет, он хотел прилечь, но неожиданно окно в комнату

открылось, и в нем появилась Вера. Она направилась к нему.

   - Значит, вы решили передать иностранцам выдающегося ученого, человека,

который  сумел  создать  андроида?   Хотите   стать   соучастником   этого

преступления?

   Марек рассердился.

   - Послушайте, о чем вы толкуете? Никаких андроидов не  существует.  Тут

что-то совсем другое. И нечего взывать к моей совести!

   - В таком случае я помогу вам убедиться.

   С этими словами Вера крепко схватила его за руку.

   - Что вы делаете?! - закричал Марек. - Пустите!

   Но она ловко засунула ему в рот  платок,  и  он  замолчал.  Накинув  на

Марека пальто, она обняла его и легко подхватила одной рукой.

   - Я заставлю вас поверить в существование роботов. Я - робот! - кричала

она в лаборатории доцента Петра, где понуро сидела подлинная Вера.

   Ее двойник, похитительница Марека, между тем продолжала:

   - Вам нужны еще доказательства? Меня создал доцент  Петр  в  больничной

лаборатории.

   - Вы хотите сказать, что опыт удался? - ужаснулся Марек.

   - Вот именно, - ответила она, взяв  за  плечо  Веру.  -  Или  я  должна

придумывать, что это моя слабоумная  сестра?  Я  бы  не  успела  подделать

метрики. В отличие от робота Петра у меня нет  свободного  времени.  Кроме

того, мне документы не требуются. Я хочу, чтобы вы  ясно  знали,  о  каком

изобретении идет речь, чтобы вы поняли, какое решение вам принять. Пройдет

совсем немного времени, и роботы будут служить человечеству, как сейчас  я

служу Вере.

   Подлинная Вера начала всхлипывать.

   - В чем дело? - раздраженно  Спросил  Марек,  не  переносивший  женских

слез.

   - Что же мне теперь так и сидеть в этой комнате? Она не дает  мне  шагу

ступить.

   - Глупости, вам просто придется немного подождать, пока мы не освободим

нашего изобретателя. А потом можете жить со своим Петром до самой смерти.

   - Без работы? Я не могу себе представить такой жизни...

   - Вы станете помогать Петру в его опытах. Хватит хныкать,  -  грубовато

утешал ее Марек. - Вы ведь  понимаете,  будущее  человечества  зависит  от

развития науки. Будущее... Мы за него в  ответе,  оно  в  наших  руках.  В

наших, Вера...

   Марек погладил ее руку.

   - И в моих, - заявила Вера-робот, загадочно улыбаясь.

   Позже в одном из кабинетов сидели обе Веры. Напротив них стояли  Марек,

Ворличкова и главный врач, которого срочно вызвали по телефону прежде, чем

он успел отправиться за город. Сзади выглядывал полицейский.

   - Невероятно, - повторял главный врач, - двойняшки... Не отличишь.

   - Перестаньте молоть чепуху, приятель, - накинулась на него Вера-робот.

- Повторяю,  вы  не  найдете  никаких  записей.  Вера  Петранева  родилась

двадцать лет назад, она была единственным ребенком  в  семье.  Я  же  живу

всего три дня. По ее документам...  После  опыта  доцента  Петра  в  вашей

лаборатории.

   Главный врач рухнул на стул.

   - В таком случае - это настоящий переворот в науке... Я не могу  в  это

поверить. - Трясущейся рукой он зажег трубку.

   - Ничего не поделаешь. Это правда, - подтвердил Марек.

   - Я отдал на  проверку  документы  Альфреда  Петра,  там  действительно

кое-что не сходится, - добавил полицейский.

   - Само собой, потому что тот, чьи документы вы проверяете, - робот, как

и эта девушка... Я имею в виду это создание, - сказал главный врач. -  Она

хотела  его  уничтожить,  чтобы  воспрепятствовать  передаче   гениального

изобретения за границу.

   - Но вы ее опередили, пан главный врач. Подлинный  доцент  Петр  сейчас

находится у пани Кленовой, наверняка ему уже  упаковывают  чемоданы,  -  с

горечью сказала Ворличкова.

   - Пан доктор, пан главный  врач!  -  В  комнату  вбежала  медсестра  из

приемного отделения. - Он  сбежал!  Ну,  тот  больной,  которого  привезли

вчера, минуту назад сбежал! Не понимаю, как ему  удалось  -  ведь  у  него

сломана нога. Мы не смогли его догнать!

   - Сбежал робот!  -  вскочила  Вера-робот.  -  За  ним!  Мы  должны  его

задержать!

   Она опрометью выбежала из комнаты. За ней последовали остальные.

   В это же время в одной из комнат на вилле профессора Клена доцент  Петр

отчаянно сопротивлялся предложениям дельца от "большой науки".

   - Но я и в самом деле ничего не знаю. Не помню. После  обоих  опытов  я

был без сознания.

   - Хорошо, я удваиваю сумму. И сейчас же  подписываю  чек,  -  настаивал

тот, очевидно, полагая, что Петр набивает себе цену.

   - Он вспомнит! - В дверях неожиданно появился робот. В руке у него  был

пистолет. - Я позабочусь об этом!

   Вид у него был устрашающий: он был забинтован,  правая  нога  в  гипсе,

что, впрочем, не мешало ему двигаться довольно быстро.

   - У нас мало времени. Нерешительность тебе не  поможет!  Иди!  -  И  он

подтолкнул доцента Петра пистолетом. - Приготовьте чек к вечеру, -  бросил

он бизнесмену и глазами дал знак пани Кленовой, которая выбежала, опередив

их.

   Люди на улице удивленно останавливались, глядя на  странную  процессию.

Кто-то  испуганно  вскрикнул  при  виде  пистолета.  Доцент  Петр   сделал

отчаянную  попытку  к  бегству,  толпа  расступилась,  но   его   двойник,

обладавший огромной силой, тут же догнал беглеца.

   Все четверо вскочили в машину иностранца и стремительно  покатили  вниз

по улице. В эту минуту в конце  улицы  показалась  санитарная  машина,  на

которой прибыли работники  больницы.  Не  подозревая  о  случившемся,  они

выскочили из машины и устремились к вилле.

   Оба  Петра  -  робот  и  его  создатель  -  и  пани  Кленова  прошли  в

институтскую лабораторию. С минуту в комнате царила зловещая тишина, затем

раздался женский крик. Робот привязал доцента к стулу возле  стола.  Перед

ним лежали бумаги - те самые, которые уже столько раз переходили из рук  в

руки.  Одна  нога  доцента  была  соединена  с  электродом   и   судорожно

подскакивала. Петр не кричал, казалось, он чему-то удивлялся. Вместо  него

в отчаянии причитала Кленова. Робот прикрикнул на нее:

   - Замолчи! У нас мало времени, я всего лишь помогаю ему  вспомнить.  Ну

да, это мучительно, но мы должны узнать  завершающую  фазу.  -  Он  кивком

показал на бумаги и снова включил ток.

   - Не смей, я не допущу! Ты  говорил,  что  хочешь  ему  помочь,  только

поэтому я на это пошла. Я не преступница...

   Кленова подскочила к стене и выдернула провод.

   -   Ты   задерживаешь   нас!   -   бесстрастно   проговорил   робот   и

профессиональным ударом свалил ее на пол.  -  Вот  так  машины  овладевают

человеком, - усмехнулся он, собираясь снова включить ток.

   Тем временем на вилле профессора Клена делец от науки как ни в  чем  не

бывало объяснялся с прибывшими из больницы.

   - Куда они уехали, я не знаю. Но я готов заключить сделку с кем угодно:

с государственным предприятием, с частным лицом, даже с  вашей  больницей.

Мне важно иметь это изобретение. Или хотя бы изобретателя.

   Вера-робот поспешно направилась к двери.

   - Стой! - кинулась за ней Вера. - Она хочет нас опередить!  -  крикнула

она Мареку.

   Ей не удалось задержать робота. Марек оказался проворнее. Он  подскочил

к  санитарной  машине,  оба  прыгнули  в  нее   одновременно.   Автомобиль

подпрыгивая несся по шоссе  -  это  Марек  пытался  отнять  руль  у  своей

спутницы.

   - Такси! - вскричал главный врач, выбежав из виллы.

   - У меня идея получше! - сказал полицейский, выскочивший следом за ним.

   Он нажал сигнализацию в стене виллы.

   Финальная сцена разыгрывалась в лаборатории института.  Вбежавшая  туда

женщина-робот кидалась от прибора к прибору. Двойник Петра, спрятавшись за

доцентом, выстрелил в нее - раз, другой... Марек, преследовавший  женщину,

тоже вынужден был спрятаться:  в  него  чуть  не  угодила  пуля  -  робот,

очевидно, считал их союзниками. Воспользовавшись  тем,  что  руки  у  него

свободны, доцент Петр схватил со стола пресс-папье и оглушил робота ударом

по голове. Вера-робот молниеносно освободила Петра.

   - Но она тоже робот! - в отчаянии закричал Марек.

   Однако доцент был уже в ее власти.

   - Я служу твоей Вере! - Женщина-робот крепко держала его.

   В это время двойник Петра,  опомнившись,  кинулся  на  свою  соперницу.

Между ними развернулось настоящее сражение. Не об этом думал  изобретатель

Петр, создавая второго робота!  Но  эти  искусственные  создания  обладали

гораздо большей стойкостью, чем человек, и для них было  неважно,  если  в

борьбе кто-нибудь лишался пальца или даже конечности. Они уничтожали  друг

друга и все вокруг.

   Пользуясь суматохой,  доцент  и  Марек  подбежали  к  бывшему  кабинету

профессора Клена, который находился за стеклянной перегородкой.

   Доцент  Петр   здесь   хорошо   ориентировался.   Выключив   свет,   он

забаррикадировал двери, а затем медленно заковылял к окну. Открыв окно, он

показал Мареку на стремянку.

   - Сюда! - И дал знак  Мареку,  убедившись,  что  телефоны  в  институте

отключены. - И давайте дадим  сигнал  тревоги,  -  показал  он  на  стенку

напротив.

   А в разгромленной лаборатории борьба между роботами продолжалась, и шла

она с переменным успехом.

   Доцент Петр стал быстро  возиться  с  каким-то  удивительным  прибором,

стоящим  посреди  комнаты.  К  прибору,   наполненному   раствором,   была

подключена многочисленная аппаратура. Дверь  в  кабинет  затрещала  -  это

робот пытался проникнуть в комнату. Доцент не сводил глаз с прибора. Когда

наконец робот ворвался в кабинет, ученый быстро нажал на невидимые  кнопки

- из колбы появилась новая Вера. Она бросилась к двойнику  Петра,  пытаясь

обезвредить его. Доцент намеревался помочь ей. Но в этот момент  произошел

взрыв, и лабораторию заволокло дымом.

   Перед зданием института остановилась полицейская машина, за ней другая.

Из второй  машины  выскочили  главный  врач,  доктор  Ворличкова,  Вера  и

медсестра из приемного отделения. Перепрыгивая через  две  ступеньки,  они

неслись наверх. Навстречу им показался бледный Марек.

   Лаборатория была разгромлена, кабинет профессора  полностью  уничтожен.

Доцент Петр устало сидел на каком-то перевернутом шкафу.

   - Боюсь, что они оба погибли,  -  сокрушенно  сказал  он,  обращаясь  к

обступившим его людям. - Там внутри вы найдете  трупы  -  если  так  можно

сказать о погибших машинах. Правильнее было бы сказать: их обломки.

   Полицейские  поспешно  направились  в  лабораторию.   Остальные   молча

смотрели на изобретателя.

   - Вы ждете  от  меня  объяснения?  Ну  что  ж,  я  так  и  не  вспомнил

завершающей фазы. Слишком много испытаний выпало на мою долю - голова  уже

не работает. Я более не буду заниматься этими исследованиями, пан  главный

врач. Я женюсь.

   И Петр направился к Вере, которая нежно улыбнулась ему.

   - Вы ни о чем не сожалеете? - спросил главный врач.  -  Ведь  призвание

настоящих ученых - развивать науку.

   - К тому же ваше открытие могут использовать в неблаговидных целях. Кто

знает,  нет  ли  подобных  роботов  среди  нас?  -  поддержал  его  Марек,

осматривая разгромленное помещение.

   - Вот именно. Так что наша с  вами  главная  задача  -  выявить  их,  -

улыбнулся доцент Петр.