Вячеслав Морочко
 УЖАС И СЧАСТЬЕ ПРИКОСНОВЕНИЯ
Светлой памяти Льва Филипповича Королева посвящается.  1.  Еще вчера Маше казалось, она будет счастлива, когда эта проклятая
диссертация, наконец, ляжет на стол редактору. Защита прошла блестяще. Но
радости не было. Вечная история: готовясь к испытанию, Маша включалась в
изматывающую гонку, не умея соразмерять силы, предчувствуя, что одолеет
барьер с запасом, но измочаленная уже не сможет радоваться победе.
  Сегодня все поздравляли ее с успехом. А ей хотелось остаться одной,
расслабиться, всплакнуть от тоскливой боли в груди.
  Почти не помнила, как очутилась у Городского Лифта. Дрожащими пальцами
давила наборные клавиши. Казалось, если сейчас ошибется, набрать адрес
заново просто не хватит духу. Закончив набор, прикоснулась к клавише "Пуск". Почти в то же мгновение стены раздвинулись. Нет, она не ошиблась,
вышла там, где хотела - у кромки прибоя.
  Крики чаек царапали воздух. Птицы то ли звали друг друга, то ли кричали в
азарте охоты, то ли просто смеялись, наслаждаясь свободой. Волны, набегая
на гальку, заставляли повизгивать гладкие камушки.
  Сняв босоножки по зеленым от водорослей теплым и скользким, как будто
намыленным, плитам Маша спустилась к причальным мосткам и залюбовалась
медузами. Они стояли в воде, как жирные капли в тарелке с супом, не
претендуя даже на тень.
  - Что, если вырастить медузу величиной с кита - вдруг подумала Маша, -
влезть внутрь и взглянуть оттуда на мир?
  Перед глазами возникла спина. У края плиты на корточках сидел человек в
белой, похожей на парус рубахе и в шортах. На необъятной его голове торчал
бесформенный камелек. Спина и затылок тоже были невероятных размеров.
Сначала, по видимому, и его занимали медузы. Затем он поднялся, прошлепал
босыми ногами к навесу с инвентарем, немного сутулясь, вернулся с веслами
и сложил их в ближайшую лодку возле мостков, не ловко перелез через борт и
долго устраивался на сидении. Одно весло никак не вставлялось в уключину.
Но человек не сердился, а продолжал с таким видом вставлять, точно это
было его любимейшим вжизни занятием.
  - Эй! Вы сломаете мне уключину! - крикнул издалека лодочник. - Вы взяли не
то весло!. Сидите. Я принесу другое!
  Мужчины обменялись веслами. Пока человек в лодке возился с уключиной,
лодочник - смуглый Аполлон в красных трусах - стоял, подбоченясь одною
рукой, а другой - опершись на весло.
  - Орел! - подмигнула сама себе Маша, придя к заключению, что скульптурные
позы - изюминка этой редкой профессии. Вставив весла, человек ясными
глазами ребенка взглянул на лодочника, как бы спрашивая: А теперь - все
правильно?
  - Сейчас он отчалит! - испугалась Маша, подалась вперед и детским голоском
попросила: "Дяденька, возьмите меня с собой!". Человек протянул ей мощную
руку. "Я сама", сказала она, прошмыгнув на корму.
  - Только далеко не плывите. Скоро стемнеет, - предупредил "Аполлон".
Отвязывая цепочку, Маша слышала, как над ее головой, издавая писк,
перекатывались бугры мышц ожившего изваяния с веслом.
  - Это невыносимо! - вздохнула она. - Как много развелось красивых
мужчин!
  Придя в движение, весла осыпали лодку осколками разбитого вдребезги
"аквариума для медуз". Человек греб неловко. Но весла в его ручищах
казались перышками. Он весело поглядывал на Машу, на удалявшийся берег,
точно удивляясь, что можно перемещаться в пространстве столь нехитрыми
способами. Уключины повизгивали. На дне лодки плескалась вода. В поднятой
веслами водяной пыли рождалась радуга. Ветер сорвал с головы шапчонку и
она исчезла во вспененном море. Одежда гребца прилипла к телу. Волосы
торчали рыжими клочьями. Человек фыркал, сдувая соленые капли и был похож
на мальчишку, вдруг вырвавшегося на свободу.
  - Куда мы плывем? - Маша старалась перекричать шум весел.
  - Махнем на тот берег! - смеялся рыжий, щурясь от солнца и брызг. -
Навались! - и так "навалился", что Маше сделалось жутко. Она видела, эта
работа не только не утомляла гребца, а, напротив, возбуждала желание
грести и грести еще. Прыгая по волнам, лодка уходила в море. На дне ее уже
было много воды. Маша хотела взять уплывающий деревянный черпак... но не
успела. Раздался треск, похожий на выстрел. Белой щепой мелькнул обломок
весла. Гребец, потеряв равновесие, повалился на борт. Воздух, пронизанный
брызгами ухнул. Волна влепила пощечину, понесла, обняла и сразу же
виновато и кротко зажурчала в ушах. Где-то над головой темнел силуэт
перевернутой лодки. Маша вынырнула чуть в стороне и увидела рыжую голову,
которая, кончив отфыркиваться, почему-то спросила: "У вас все в порядке?"
- как будто они здесь с полудня плескались в свое удовольствие. Но
ответить она не успела.
  - Я сейчас. - сказал рыжий и, окружив себя брызгами, шумно и неумело
поплыл.
  Она оглянулась и поняла, что своими силами до берега им не добраться. От
вышки лодочной станции их отделял длинный мыс, и вода здесь была
прехолодная.
  - Возможны судорог, - подумала она спокойно, как врач, словно о ком-то
другом, и легла на спину. Плыть к перевернутой лодке не было смысла:
перспектива судорожного цепляния за скользкое днище не привлекала. Маша
умела держаться на волнах. Она лежала, слегка шевеля ногами, стараясь не
думать о том, что течение уносит их в море. Неожиданно ей показалось, что
она здесь совсем одна. Стало жутко. Маша рванулась и невольно глотнула
воды. Откашлявшись, она убрала с лица мокрые волосы и тогда увидела
рыжего. Плывя за кормой, он, будто играя, раскачивал перевернутое
суденышко.
  - Большой ребенок, - подумала Маша... и в испуге шарахнулась: длинное
красное тело выпрыгнуло из воды и плюхнулось с шумом обратно. Мелькнула
ужасная мысль: "Акула!" Но женщина засмеялась, когда поняла, что
случилось. Над водою виднелась кромка бортов. Маша с удивлением наблюдала
за рыжим: ему таки удалось перевернуть лодку днищем вниз, и теперь он
яростно взмахивал над головой черпаком, которым она так и не успела
воспользоваться. Похоже было, что человек пытается вычерпать воду. Но
стоило черпаку погрузиться, как погружалась и лодка. Рыжий остановился,
должно быть, сообразив, что моря ему все равно не вычерпать.
  - Попробуйте еще раз, - предложила Маша. Вцепившись в корму и усиленно
работая ногами, она какое-то время удерживала посудину от крена. Черпак
мелькал над водой, и лодка стала заметно всплывать. Видя, что дело
движется, рыжий работал все энергичнее и не остановился, пока не задел
весло. Зачерпнув бортом, шлюпка осела. Маша удивилась себе, что даже не
испытывает досады на этого неловкого человека. Она предложила поменяться
ролями. Так быстро вычерпывать воду, как он, она не могла. Зато рыжий
надежнее удерживал лодку. Работа шла медленно.
  - Нам еще повезло, - сказал он, отфыркиваясь за кормой. - Сегодня море
спокойнее. Вчера бы этот номер у нас не прошел.
  - А вы уверены, что сегодня пройдет? - Работая черпаком, Маша быстро
согрелась, но почувствовала, что больше не может не только вычерпывать
воду, но просто держать себя на поверхности.  - Кажется я готова, - отплевываясь, простонала она. Руки ее онемели.
Движения стали судорожными.
  - Что значит "готова"? - вдруг рассердился рыжий. Его почти сросшиеся на
переносице брови напоминали бурые водоросли. - Залезайте с кормы и
ложитесь! - скомандовал он.
  - Не залезть мне, - виновато призналась Маша, чувствуя, что вот-вот сведет
ноги.
  - Как это "не залезть"?! - крикнул он у самого ее уха. - А ну, живо! А то
рассержусь! - Это было непостижимо: не слова и даже не интонация голоса, а
коснувшиеся ее руки вдруг вернули ей силы, и Маша ухватилась за борт.
  - Не подтянуться мне... - стонала она, отворачиваясь от бьющей в лицо
волны.
  - Дайте ногу. Не выпускайте кормы! Подтягивайтесь! Вот так. Ну что, легче?
  Маша легла грудью и, тяжело вползая, уже там, в шлюпке, погружалась в
воду.
  - А теперь вычерпывайте! - приказал рыжий. - Вычерпывайте! Я не машина
держать!
  Она хватилась, что черпак - за бортом. Попробовала дотянуться, но
испугалась, что лодка опять зачерпнет, сжалась в комок, затем,
потянувшись, достала таки деревянную ложку, когда волна подтолкнула ее
ближе к борту, и принялась вычерпывать, опираясь рукой и ногами о дно.
Потом, поднялась, догадавшись, что можно сидеть. Работала исступленно,
чувствуя что человек за бортом держится из последних сил. Это
подтверждалось его молчанием.
  - Дайте руку! - крикнула она.
  - Ступайте вперед! Вперед, я сказал! - крикнул рыжий, откашливаясь. Он
медленно вползал на корму. Отдыхал, снова полз. Потом замер без сил.
Широкое лицо его то багровело, то становилось синим.
  - Я помогу вам, - сказала Маша, перелезая к нему.
  - Не шевелитесь! - прорычал он, хватая ртом воздух. Из груди вырывался
хрип. Наконец, подтянув ноги, он сел. Какое-то время сидел без движения,
потом неожиданно заговорил: "Вот это встреча! Всю жизнь мечтал побывать на
море! Только вчера прилетел. Я раньше еще не видел сразу столько воды!"
  - Неужели отец не возил вас на пляж?! - удивилась Маша.
  - Отца мы почти не видели. Бывало появиться, крепко прижмет, ощупает,
что-нибудь спросит, убедится что у нас все на месте - ноги, руки и прочее,
как у людей, и снова исчезнет... Ладно... - прервал он воспоминания, -
взглянем, что мы имеем.
  - Весло - доложила Маша, - и черпачок.
  - Черпак это вещь, - сказал рыжий, вынимая единственное весло из уключины.
- Что бы мы делали без черпака? - Он устроился на корме и стал потихоньку
грести то слева, то справа.
  - До лодочной станции засветло не добраться, - подумал он вслух. - Успеть
бы - до берега.
  - Не успеем: - сказала Маша, - здесь короткие сумерки.
  Она сидела, скрестив на коленях руки. Море совсем успокоилось. Багровое
око солнца почти касалось воды. На горизонте вспыхнул маяк.
  - Все-таки я везучая, - думала она. - Это чудо, что мне посчастливилось
встретить его в человеческом муравейнике, где имя, адрес, профессия - все
спрессовано в индексе - наборе цифр, без которого не отыщешь теперь даже
близкого человека.
  Она заметила, вдруг, что рыжий разглядывает ее руки. Но не спрятала их, а
улыбнулась - "пусть смотрит".  Из-за мыса выскочил глиссер. Он летел, едва касаясь воды.
  - Наверное за нами, - предположила Маша.
  Описав дугу, глиссер заходил со стороны солнца. Человек на корме перестал
грести, положил весло. В вечернем свете его рыжие волосы казались еще
рыжее. Глиссер несся беззвучно. За штурвалом во весь рост стоял богатырь в
красных трусах. На фоне солнца его фигура казалась вылитой из бронзы.
  - Артист! - засмеялась Маша.
  - Есть вещи забавнее, - сказал рыжий. - Еще вчера мне бы и в голову не
пришло, что я продержусь на воде хотя бы минуту.  * * *  После душа она задержалась в салоне-гардеробе лодочной станции. Обычно
Маша надевала первое, что предлагал модельер-автомат. Но сегодня выбор
вечернего платья стал вдруг проблемой: ей не хотелось "выглядеть пресно".
Она потратила на туалет уйму времени и осталась собой недовольна.
  Рыжего Маша увидела в холле. В одежде он показался ей старше. Впрочем,
после всеобщей ретемперации, о возрасте стало трудно судить. Молодость
продолжалась теперь до восьмидесяти, но то, что начиналось за ней, отнюдь
еще не было старостью, - а долгой прекрасной порою зрелости.
  - Сейчас он другой, - отметила Маша. - Пожалуй, он даже красив... Да что
я?! Он просто чудо!  Подкравшись на цыпочках, Маша легонько притронулась к бритой щеке и
отдернула руку. Рыжий вскочил, покраснел, почему-то стал извиняться:
"Простите. Кажется, я задремал... Всю ночь слонялся по берегу: Не мог
спать."
- И вы извините, - призналась она. - Ужасно хочется есть! Предлагаю
поужинать в старой харчевне "У поющих фонтанов".
  Минут через пять они уже выходили на площадь, которая примыкала к большой
магистрали, Приморскому парку, аллее фонтанов и Городу Древних Башен. Под
ногами лежала экзотика: разноцветная плитка, брусчатка, асфальт. Над
головами торчали архитектурные памятники второго тысячелетия. Их стены
хранили гулкое эхо. Внизу они были одеты хрупким стеклом. В древности люди
приобретали здесь нужные вещи. Теперь витрины были превращены в
многоцветные витражи, придававшие улицам романтический вид. Здесь высились
громадные здания из стекла и бетона - символы той эпохи, когда человек
делал первые шаги в небо. Большинство этих монстров давно пришло в
ветхость. В них не было даже крыс и мышей. Кое-где взамен старых,
снесенных, построили совсем новенькие бутафорские небоскребы с несчетным
количеством окон. Мегаполис гордился своим архитектурным заповедником,
превращенным в место пешеходных прогулок. За границею площади, за
светящимся обрамлением магистрали непрерывным потоком с легким шелестом
проносились едва различимые транспортеры. Мимо сказочных нагромождений
магистраль уходила туда, где в тиши садов раскинулся почти необъятный
сегодняшний город.  Маша уже держала рыжего под руку. Она шла и думала: "Наверно и сто и
четыреста лет назад вокруг фонарей вот так же вились тучи бабочек, а между
шпилями кралась луна. Сколько людей тут прошло! Но может быть мир
дожидался только его одного, а сама я со своими капризами и диссертациями
жила тут с единственной целью чтобы сегодня пройти рядом с ним."
Маша замедлила шаг, испугавшись, что с ней ему скучно.
  Он вдруг ответил на беззвучный вопрос: "Вы славная, с вами приятно
молчать."
Не разжимая губы, она пыталась изобразить шутовскую гримаску, но не
выдержала, - вспыхнула, засветилась радостью.
  Возле пальмы на краю площади в ноги им бросился темный живой комочек. Маша
нагнулась. Перед ней на теплом асфальте гарцевал уличный кун - веселый
беспризорный щенок на тонких козлиных ножках.
  - Какой милый! - залюбовалась Маша. Кун стрелял черными глазками и
вертелся, вертелся, не мог ни секунды прожить без движения. Короткая бурая
шерстка искрилась в лучах фонарей. Это был очень юный представитель вида,
пришедшего в свое время на смену славного племени собак. Куны оказались
сильнее, понятливее и жили значительно дольше. Когда-то, подобно
дельфинам, их чуть было, не причислили к лику разумных. И хотя этого не
случилось, люди и куны остались друзьями.
  Чувствуя, что на него обращают внимание, зверек вертел хвостиком.
  - Ах ты плутишка! - сказал человек, опустившись на корточки. - Где твоя
мама?
  Прислушиваясь, кун шевелил ушками, видимо, что-то соображая.
  - Обождите здесь, - попросила Маша. - Я мигом. Только сообщу домой, чтобы
не волновались.  На углу площади светился "аквариум" переговорного зала. Маша спешила. Едва
заняв место у пульта с экраном, вдавила первую клавишу индекса матери.
Нажимая следующую - подумала: "Сейчас мать увидит лицо своей дочери...
Интересно, заметит, что со мной происходит?" Маша взглянула на площадь.
Там возле пальмы стоял человек.
  - Да разве он человек? - улыбнулась она. - Это чудо! А мама, конечно,
скажет: "Голубка моя, ты опять за свое! Когда ты отучишься преувеличивать?"  Перед тем, как нажать последнюю клавишу, она снова взглянула на улицу и
застыла в недоумении: на краю площади, у магистрали, показалась процессия,
напоминавшая театральное шествие.
  - А вот и "солист", - подумала Маша, увидев скромно одетого человека
среднего роста. В нем все было скромным и средним. Ординарность,
доведенная до предела, бросалась в глаза резче всякой экстравагантности и
была призвана оттенять "знак ответственности", сияющий у него на груди.
Этот символ когда-то вручали, как поощрение за успехи на административном
поприще. Традиция украшать себя всевозможными знаками почему-то особо
живучей была в управленческой сфере. На лице значкиста сияла самая
доброжелательная из улыбок, какую себе можно представить. Случайные
прохожие, оттесненные на другую сторону площади, вытягивали шеи: не каждый
же день удается видеть фигуру облеченную высочайшей ответственностью.
Процессия уже запрудила площадь. Лица участвующих выражали деловитость,
исполнительность и оптимизм. Процессия уже обтекала пальму, когда Маша
потеряла рыжего из вида. Однако вокруг "солиста" пространство оставалось
свободным, и она продолжала видеть щенка. Зверек облизывал лапки похожим
на фиолетовую ленточку языком. При этом он так изгибался, что был похож на
известный скульптурный шедевр: "Туалет маленького куна". "Солист", вытянув
губы, присел на корточки. Закончив туалет, щенок стрельнул глазками вверх.
Его завораживал сверкающий "жук". Кун встал на задние лапки и, забавно
сложив на груди передние, потянулся мордочкой к "знаку ответственности".
"Солист", смеясь, раскачивался из стороны в сторону, и кун раскачивался
вместе с ним, поворачивая нос за блестящим предметом. Все смеялись. В том
числе те, кто даже не мог видеть куна. "Солист" отодвинулся, и любопытный
щенок на задних лапках потопал за ним. Смех набирал силу. "Солисту"
неудобно было смеяться сидя на корточках. Он встал. А кун разочарованно
опустился на передние лапки и сделал изящный прыжок. Тогда человек
нагнулся и поманил его пальцем. Кун приблизился, весело семеня ножками,
задрав хвостик, лизнул палец и вопросительно посмотрел на "солиста". А тот
поманил опять.
  - Изволь, - наверно подумал щенок и, приблизив рыльце, опять собирался
лизнуть, когда палец свернулся крючком, а потом, распрямившись, хлестнул
его по носу. От неожиданности зверек проглотил визг. Он сел и зажмурился,
прикрыв лапками голову. Смех толпы перешел в рев. "Солист" вытирал слезы,
а указательный палец правой руки еще изгибался возле мордочки куна... И
вдруг лицо человека перекосилось - толпа онемела, как по команде.
"Солист", будто знамя, поднял над собой окровавленный палец. Зверек
прижался к асфальту: он и сам-то не ждал от себя, что решится вдруг
тяпнуть этот коварный отросток.
  Только теперь Маша заметила рыжего. Расталкивая "танцоров", он пробирался
к дрожащему куну.
  "Солист" поднес палец к глазам, вынул платочек и со скорбным видом
смотрел, как на белой материи проступало пятно. Вид крови будил в нем
какие-то мрачные чувства. Наконец, он взмахнул тряпицей, повернулся на
каблуках и, захватив щенка боком ступни, точно мячик швырнул его за
обрамление магистрали, где с шелестом разрывали воздух невидимые
транспортеры, затем, насупившись и заложив руки за спину, решительно
двинулся прочь, уводя процессию. Маше вскрикнула, глядя, как рыжий
метнулся за обрамление. Невидимая сила выбросила живого щенка обратно на
площадь. Взвыла сирена. Маша хотела вскочить. Но ноги не слушались. Она
рухнула в кресло, будто провалилась в яму.
  Когда, наконец, придя в себя, она выбралась из "аквариума", быстролет
скорой помощи уже скрылся за Городом Башен. Рыжего на площади не было. До
такой степени "не было", точно Маша с начала и до конца его сама выдумала.
Она не знала о нем ничего: ни имени, ни рода занятий, а главное - индекса.
  Процессия уже покидала площадь. Не сознавая зачем, Маша бросилась догонять
и скоро врезалась в строй "танцоров". Ее колотила дрожь. Она стонала,
отчаянно пробираясь вперед. Сначала ее пропускали. Но с каждым шагом
двигаться становилось труднее. Она не шла уже, а едва протискивалась. И,
наконец, очутилась перед стеной, которую пробить не смогла.
  - Куда вы, девушка? - спросил симпатичный мужчина.
  - Пустите! - крикнула Маша.
  - Туда нельзя!
  С ней были весьма обходительны. Это она наскакивала на симпатичных
парней, толкала, дергала их за одежды, кричала, молила: "Пустите!". И
вдруг узрела "солиста". Его отделяли от Маши спины парней, идущих
сомкнутым рядом. Ей показалось, что кроме "знака ответственности" имел он
еще одно украшение... на лице. Не знак, но что-то подобное знаку. Ей стало
жутко.
  - Убийца! - крикнула Маша, пытаясь прорваться.
  - Тише. Зачем же кричать? - шептали красавцы. Разве не видите, кто перед
вами?
  "Солист" в это время ей улыбался, кивал и светился отеческой милостью.
Она подумала вдруг: "Что со мной?! Я как-будто ослепла! Ведь это не люди
- только похожие на людей больные машины!"
Процессия уходила, а Маша повернула назад.
  - Боже мой! - стонала она. - Когда это кончится? Когда, наконец, автоматы
уже отболеют нашими хворями?
  Приблизившись к пальме, она обхватила ладонями ее теплый ствол и только
теперь, опустив глаза, увидела, что к ногам ее жмется дрожащий от
пережитого ужаса нежный комочек.  2.  Разговаривая с пилотом транспортника, только что доставившим Конина,
Строгов хмуро поглядывал на нового координатора. Когда Конин пробовал
вступить в разговор, начальник галактической станции отворачивался, и кожа
на его голом черепе багровела, так что скоро Иван догадался, что с ним
просто здесь не хотят разговаривать.
  Потом он плелся за Строговым пустынными коридорами, а рядом, будто на
цыпочках, кралось эхо шагов.
  - Вам сюда, - вяло пригласил Сергей Анатольевич толкнул дверь... и
удалился.
  - Будем устраиваться, - сказал себе Конин. Явно необжитая каюта, состояла
из двух отсеков - рабочего и жилого. Задача координатора - поиск точек
соприкосновения разных исследовательских направлений. Всю информацию он
получает в готовом виде через станционный коллектор, установленный прямо в
его кабинете.
  Конин разглядывал мебель, касался ладонью зеркальной поверхности
информатора, чувствуя, что с каждой минутой труднее становится ждать.
Чтобы успокоиться он приблизился к иллюминатору, заложил руки за спину и
попробовал представить себе эту станцию, похожую со стороны на сверкающую
елочную игрушку в безветренную ночь. Небо рассечено пополам. В одной
половине - звездная россыпь Галактики, в другой - черная бездна,
разбавленная еле заметными проблесками невероятно далеких туманностей.
  Неприязнь начальника станции нельзя было объяснить только тем, что Конин
назначен вместо исчезнувшего координатора. Но Ивана тревожило и волновало
другое. И чтобы как-нибудь успокоиться, он над собою посмеивался: "Ну что
ты трясешься? Погляди на себя. Ты так огромен, что даже руку тебе подают с
опаской, точно кладут под пресс. Ты кажешься людям здоровяком. Но это
обман. Ты болен настолько серьезно, что ни один эскулап тебе уже не
поможет!
  То, что в последнее время происходило с Иваном, действительно напоминало
недуг. После несчастного случая на магистрали, точнее с момента, когда он
вступил на путь возвращения к жизни, странная хворь все чаще напоминала
ему о себе. "Болезнь прикосновения", как он называл ее про себя, не
столько мучила, сколько пугала. Когда предстояло рукопожатие ему
становилось не по себе. Чужая ладонь обжигала на расстоянии. Он
напрягался, жмурился, предощущая боль. При первом, самом легком,
прикосновении Ивану казалось, что кровь закипает в сосудах, и он обретает
способность просачиваться внутрь партнера по рукопожатию. Прошитый мощным
зарядом, он судорожно сжимался и каменел. Это длилось мгновение... И вот
уже все позади: и боль, и ее ожидание. Приступ кончился. Ивану - уже
хорошо. И партнеру - хорошо вместе с ним. Он спокоен, хотя чувствует, что
подспудно еще продолжается скрытый процесс.
  Та давняя прогулка на шлюпке казалась невероятной, как сон. Он ведь и
плавать тогда не умел. Но сознание, что по вине его может кто-то
погибнуть, сделало чудо и спасло их обоих. Как страшно закончилась эта
прогулка! Он помнил, лица - сонмище одинаковых лиц. Помнил, как сердце
похолодело от жалости к куну... звенящее полотно магистрали... А дальше -
провал и туман забытья вперемежку с ураганами боли.
  О незнакомке, с которой так странно расстался, он вспомнил только полгода
спустя, когда память восстановилась. Он чувствовал, что до этого просто не
жил: та встреча ему предначертана. Это было еще одним чудом. Он стремился
скорее встать на ноги, чтобы начать ее поиски. Он не знал, как жить
дальше, если ее не найдет. По сути, надежда вернула Конина к жизни. Позже,
чтобы расстаться с надеждой, понадобилось все его мужество. За последние
триста лет человек стал как будто счастливее. После ретемперации
продолжительность жизни утроилась. Но это не избавляло от утрат и
разочарований.
  Выйдя из клиники, Конин не раз возвращался в город у моря. Бродил по
солнечной гальке на берегу, по старому центру, искал ее, хотя понимал, что
искать человека, не зная индекса, - просто безумие.  Миновало три года.
  Пройдя, наконец, медкомиссии, придирчивые к человеку, которого, можно
сказать, соскребли с полотна магистрали, Иван получил назначение на
должность координатора галактической станции и был вызван на процедуру
заочного представления будущих коллег. Кроме Конина в темном зале был
инспектор по кадрам. Первым на экране появился начальник Галактической
станции Строгов - высокий, худой, совершенно лысый. Разговаривая, он
страдальчески морщился, как человек, убежденный, что все на свете идет не
так, как хотелось бы.
  "Сергей Анатольевич - филолог, - сообщил инспектор. - Работает над
проблемами взаимопонимания внутри разноязычного коллектива".
  На экране показалась очень полная женщина.
  - Нора Винерт, - инспектор только назвал ее имя. Этого было достаточно:
Конин не ожидал, что в такой глуши работает автор "Классической теории
ритмов". В последние годы шумную славу, особенно среди молодых фантазеров,
снискала лихая гипотеза Винерт о пресловутом "Вариаторе событий".
  Математик Леопольд Курумба и астрофизик Эдуард Жемайтис произвели на Ивана
приятное впечатление, хотя заочное знакомство могло дать лишь
приблизительное представление о человеке. Зато огромный детина,
появившийся на экране следом за ними, смутил и встревожил Конина. Было
похоже, что этого человека он много раз видел, но не мог вспомнить где.
Только голос парня был не знаком.
  - Его уже нет, - объяснил инспектор. - Вы назначены на его место.
  Конин хотел было что-то спросить, но, увидев еще одного сотрудника, забыл
обо всем. Перехватило дыхание.
  - Мария Николаевна Ветрова, - представил инспектор. - Врач-реаниматор,
биолог. Работает по программе Винерт.
  Конин стонал, узнавая чудесные руки, покрытые сетью мельчайших прожилок,
мытые, тертые до молодой кожицы, казалось, они умирали от вечной
усталости. Какое-то напряжение не давало покоя этим рукам, сжимало их в
кулачки, изматывало, требуя вечной готовности к действию.
  - Вам плохо? - почувствовав что-то, спросил инспектор, включая свет.
  - Вы представить себе не можете, - отозвался Иван, - как мне хорошо!
  - Почему же теперь, - спрашивал себя Конин, стоя у иллюминатора, - когда
Маша так близко, мне - действительно плохо? Разумеется и меня тут заочно
представили... Она не могла не узнать. Почему же не встретила? А почему
должна была встретить? Кто ты такой для нее? Вы были знакомы не более
часа. С тех пор пролетело три года. Пожалуйста, можешь связаться по
внутренней связи, спросить, как живется, напомнить ей о себе. Чего же ты
трусишь? Неизвестность пугает? Но в ней ведь - и утешение и надежда...
  Иван нажал клавишу. Подумал: "она уже слышит мой вызов, подходит..." Кровь
застучала в висках. Раздался щелчок.
  - Пожалуйста, слушаю вас, - произнес мужской голос.
  - Здравствуйте. Я ваш новый координатор. Хотелось связаться с Ветровой,
да, видно, ошибся.
  - Вы, не ошиблись, - ответил голос. - Разве вам не сказали, Мария сейчас
в лазарете? Она нездорова.
  - Что с ней?
  - Я же сказал вам: "Она нездорова!" - в голосе слышалось раздражение. - Я
не врач. Обращайтесь к фрау Винерт!
  Связь прервали. Конин уже догадался, с кем он сейчас говорил.  В день отлета на астровокзале к нему подошел незнакомец.
  - Простите, я краем уха услышал, к-куда вы держите путь. Далече же вас
з-забросили! - человек говорил очень быстро, чуть-чуть заикаясь, словно
избавлялся от боли. - Я эту станцию з-знаю. У меня там п-приятель - Эдик
Жемайтис. Ну, не то что б п-приятель... Вместе кончали. Эдик немножечко не
от мира сего. Вечно грыз ногти. Помешан на астрофизике. З-звездное облако
- не ч-человек. Год назад угодил в катастрофу - ч-чудом был оживлен... И
новое ч-чудо: Эдик влюбился! В к-кого бы вы думали? В с-собственного
реаниматора! П-представляете, вбил себе в голову, что выжил только
благодаря ей. Называет ее: "М-моя спасительница". А она смеется: "Т-ты
думаешь, я вытащила тебя с того света за ушки?" К-кстати, ушки у него в
самом деле п-приличные. М-Мария Николаевна - вы ее скоро увидите -
очаровательная женщина. Она старше его и, мне к-кажется, только жалеет
Эдика. П-по-матерински.
  - Зачем вы все это рассказываете? - спросил Конин.
  - Вам разве не интересно?
  Конин так посмотрел, что незнакомец, выкатив очи, быстренько ретировался,
заметив: "Еще одним н-ненормальным будет т-там больше".  Лазарет начинался с просторного холла для посетителей. Тут стояла кушетка
с облегающей спинкой. Компанию ей составляли несколько кресел и столиков.
На кушетке Конин увидел фигуру донкихотовской худобы и длины. Не успел
разглядеть сидевшего, как дверь, вудущая в лазарет, отворилась и в холл
вошла женщина, похожая на черное облако, заряженное молниями. Нора Винерт
стояла, уперев руки в боки, так ей, видимо, легче было поддерживать торс,
и хмуро разглядывала нежданного гостя. Конин почти физически ощущал ее
неприязнь.
  - Простите. Я ваш новый координатор, - сказал Иван и... пожалел о
сказанном.
  - Вы слышали? Этот человек заранее просит прощения! - женщина обращалась к
тому, кто сидел на кушетке. Ее низкий голос заполнил пространство холла. -
Непостижимо! Кому на Земле могло прийти в голову подослать к нам этого
соглядатая?! - она говорила по-немецки и Конин не мог представить себе
Винерт, говорящей на ином языке.
  - Нора, ты снова преувеличиваешь, - подал голос сидевший.
  - Нисколько! Ты посмотри на него, Леопольд! С ума сойти! О чем они на
Земле думают?
  - Вам нездоровится? - теперь она обращалась к Ивану. Он отрицательно
покачал головой.
  - Тогда здесь вам нечего делать!
  - Извините. Я бы хотел увидеться с Ветровой.
  - Только этого нам не хватало!
  - Мы были когда-то знакомы... - попробовал он объяснить, но услышал:
"Выкиньте это из головы!"
  - В чем дело? Что происходит?
  - Я вижу, вам страшно! - невысокая плотная, Винерт стояла к нему в
пол-оборота. Лицо казалось надменным. - Разве вас не тревожит судьба
человека, на место которого вы сюда прибыли? О, вы бы многое дали, чтобы
узнать, как все было!
  - Действительно - согласился Иван, - здесь много неясного, и я как-нибудь
этим займусь.
  - Ну, вот что - она посмотрела ему в глаза, - хватит поясничать! Вы
успокоитесь, если признаюсь, что это я заманила координатора в блок
расщепления? Все! И больше у вас не должно быть вопросов! Что вы стоите?
Идите и сообщайте, куда считаете нужным! Только оставьте нас тут в покое!
- Винерт стояла величественная, уничтожающе грозная. - Мой вам совет
Возвращайтесь на Землю! Чем скорее, тем лучше.
  Иван отступил: нельзя идти напролом, тем более, если не видишь - куда.
Спустя три минуты, услышав сзади шаги, оглянулся: его догонял Леопольд
Курумба - высокий темнокожий старик, которого он только что видел в холле.
Лицо освещали добрые глаза. Толстые губы-подушечки улыбались.
  - Постойте. Куда вы несетесь? - задыхаясь, причитал он. - Что за бес в вас
сидит? Откуда вы взялись?
  Конин остановился.
  - Не обижайтесь на Нору. Она хотя и ворчунья, но, человек справедливый.
Господи, я ни разу не видал ее в таком гневе. Чем вы ее достали?
  - А разве вас я еще не "достал"?
  - Меня нет.
  - Значит вы исключение.
  - Нет, в самом деле, вы не должны обижаться! - энергично жестикулируя,
говорил математик. Торчавшие из белого свитера подвижные руки, напоминали
известный шедевр: "Уголь на снегу". Речь его то сотрясала воздух
напряженными звуками, то переходила в шелестящее бормотание. В коридоре
галактической станции звучала поэзия заклинаний. Иван узнал суахили -
древний язык "черного континента".
  - Вы не должны обижаться, - настаивал математик. - Они все еще в шоке
после исчезновения координатора. Я могу их понять, хотя видел этого
человека всего только раз, да и то мельком, за день до того, как это
случилось.
  - А все-таки, что же случилось?
  - Спросите что-нибудь легче, - Курумба развел руками. - Человека хватились
после того, как он не ответил на вызов. Стали искать. Прибывшие на станцию
эксперты нашли следы его рук на люке, ведущем в камеру расщепителя. Но
после люка в приемном бункере никаких следов не было, и нет никаких
доказательств, что координатор покинул станцию. Экспертам пришлось
ограничиться заключением, что никто из сотрудников к исчезновению
координатора не причастен.
  Конин не останавливал математика, хотя результаты обследования знал еще на
Земле. Он не рассчитывал узнать что-то новое, а ждал терпеливо, когда
уместно будет спросить о том, что сейчас его больше всего волновало.
  - Пожалуй, я сам здесь случайно, - объяснялся Курумба. - По недомыслию
взвалил на себя непосильную ношу. Знаете, есть такие проблемы, за которые
сразу не знаешь как взяться - мечешься, ищешь спокойного места, где бы
бедному теоретику всласть поработать. С Норой мы знакомы давно. Это она
меня убедила, что лучшей "пещеры", чем эта станция не найти. Но
рассчитывая обрести здесь благословенную тишь, я оказался в водовороте
скандала... Не успели нас оставить в покое визитеры и эксперты - заболела
Мария Николаевна...
  - Что с ней? - невольно вырвалось у Ивана.
  Но Курумба вдруг замолчал. Конин услышал шорох и оглянулся. Опустив руки
по швам за спиной стоял начальник галактической станции.
  - Прекратите ваши допросы! - сквозь зубы сказал Строгов. -Возвращайтесь в
каюту! Немедленно!  Когда уже по дороге к себе, Конин услышал музыку, он вспомнил о
музыкальном салоне и прошел в неприкрытую дверь, за которой, по его
мнению, кто-то не очень удачно импровизировал. В зале стоял полумрак.
Видны были только кресла импровизации, обращенные спинками к выходу. Иван
постоял, дав привыкнуть глазам. Над спинкой дальнего кресла шевельнулся
протуберанец русых волос.
  - Это Жемайтис - самый близкий ей человек, - догадался Конин, сел в
ближайшее кресло и, не включая свой пульт, прислушался.
  Обрывки мелодий пролетали, как птицы в тумане. Большая часть их была Ивану
знакома. Время от времени музыка удаляясь, стихала, а вблизи раздавались
какие-то скрипы и шорохи. Словно кто-то притопывал на морозе и хрустел,
разминаясь, суставами. Затем стайки мелодий опять воспаряла над
горизонтом. Казалось, импровизатор не имеет понятия о гармонии. Все шло в
унисон. Дилетант за пультом импровизации сразу себя выдает. Но здесь было
полное пренебрежение к звуку - жалкая какафония с накатами и откатами,
неожиданными взрывами, паузами и просто скольжение по изогнутой плоскости,
как в сновидении. Реальностью было лишь трепетание хохолка и ушей над
спинкою кресла. Решив для себя, что это - не музыка, Иван перестал ее
слушать, но не слышать совсем - не мог. В импровизациях главное было
начать. Каждый звук имеет родство с предыдущим, развивая или отрицая его.
  Музыкальная канитель опять отодвинулась. А вблизи что-то хрустнуло,
простучало, осыпалось. Вдруг... появились следы птичьих лап. Воздух в
холодном просторе трещал от вороньих споров. Клубился морозный пар. На
ветру тихо свистнула липа. Осыпался розовый иней. В полнеба горела заря.
Облака дремали еще среди звезд. А со стороны, откуда шел день, нарастала
захватывающая музыкальная тема. На бледное небо, выплыл малиновый краешек
солнца... И тут поток звуков сорвался в нечто невыразимое словом. Конин
подался вперед: то был ее голос, ее манера смеяться, дышать и смотреть -
вернее и с большей любовью не передашь. Маша была перед ним, как живая. И
он догадался: все, что звучало до этого было лишь страусиное прятанье
головы под крыло... Но притворство отброшено, - все перекрыл, нарастая,
истошный ошеломляющий вопль.
  Координатор включил свой встроенный в подлокотник музыкальный пульт.
  - Остановись! - зарокотал под потолком басовый аккорд. Конин не ожидал,
что может создать столько шума. - Возьми себя в руки! - взревело органное
многоголосье. И сразу же стало легче дышать.
  - Вот чего не хватало, - подумал Иван. - Воздуха.
  После приводящей в чувство фуги, в такт с ударами сердца застучала
токатта. Она была, как "искусственное дыхание для души". От напряжения
стало жарко. Русая шапка волос над спинкою кресла исчезла, и музыка
оборвалась.
  - Хватит! - раздался крик, как будто настроившийся перекричать только что
отгремевшие звуки.
  Конин поднялся. Возле центрального пульта, нажимая клавиши выключения,
стоял взлохмаченный человек и стонал: "Довольно! Прошу вас. Не могу больше
слушать!" Узнав Ивана, он выпрямился и тряхнул головой, точно желая
стряхнуть наваждение. На лице его отразился ужас.
  - Что с Машей? - вскричал Иван. Он не мог ни о чем больше думать.
  Жемайтис опустил голову. Он издал стон, означавший: "Ей очень плохо...".
Иван с трудом понимал его речь.
  - Умоляю! Что у нее?
  - Не могу объяснить. Ей кажется... Это ужасно! Винерт боится, что не
выдержит сердце.
  Язык Жемайтиса отличался обилием санскритских фонем. Такой островок -
заповедник праязыка сохранился на юге Прибалтики. На нем говорили высокие
и спокойные люди. С Эдуардом все было наоборот: небольшого росточка,
подвижный, он принадлежал к исключениям, которые призваны только
подтверждать правила.
  - Я хочу ее видеть! - сказал Конин.
  - Это может ее убить!
  - Неужели я такой страшный?!
  - Простите, я не берусь объяснять.
  - Но кто же возмется?
  Щелкнул динамик внутренней связи.
  - Эдуард, если вы еще в музыкальном салоне - это был голос Винерт, -
скорее идите сюда!
  - Иду! - крикнул Жемайтис, срываясь с места. Конин посторонился.
  - Что получается? - спрашивал он себя. - В человеке открылось изысканное
музыкальное чувство, чтобы, не нарушая аромата слова, он без перевода мог
понимать незнакомую речь. Общение превратилось в праздник... Почему же на
станции оно доставляет одни неприятности?  3.  Вернувшись в каюту, Конин взглянул в зеркало.
  -Такой же смешной, как всегда... Почему они здесь от меня шарахаются? - он
прикрыл глаза и опустился в кресло, вспомнив, как однажды уже не сумел
понять человека, а после не мог себе это простить.
  Перед выпуском из академии, в день, когда стало известно распределение, он
сидел в нелюдном кафе, предаваясь мечтам. Назначение было желанным, но,
Иван всякий раз мучительно расставался со всем, к чему привыкал.
  Обед подошел к концу, но вставать не хотелось.
  На душе было чуточку грустно.
  - Каждый стремится к счастью, - рассуждал он, - а по дороге мы то впадаем
в восторг, то в уныние. Эти качели изматывают, заставляя думать, что
человек сам не знает, чего добивается.
  Кто-то спросил: "Тут свободно?" Ваня кивнул, и напротив, сел, пригнув
голову, молодой человек с большим лбом, не глядя, нажал кнопку выбора блюд
и заговорил: "Назначение получили? Счастливчик! Завидую! Мне еще ждать
целый год. Ничего, догоню!" - он говорил это громко резко, выкатив очи. На
щеке багровела приметная бородавка.
  - Не догоните, - покачал головою Конин, подстраиваясь под "шутника". Тот
подался вперед через стол и глядел исподлобья.
  - Могу я узнать, у вас лично какая программа?
  - Что вам ответить? Приеду на место, осмотрюсь, разберусь в обстановке,
буду работать - вот вся программа.
  - Я не о том! - "шутник" откинулся в кресле, закинув ножку на ножку. -
Невероятно! Люди не понимают элементарных вещей! - бородавка поблекла, а
физиономия выражала вселенскую скорбь.
  - Действительно, не понимаю, - признался Конин. - О чем вы толкуете?
  - Что ж, я могу разжевать. Начнем хотя бы с того, что вы не годитесь для
нашего дела. Из вас не получится координатора! - бородавка вопросительно
замигала. Камешек брошен - парень ждал не простого ответа, а взрыва.
  - Возможно вы и правы, - зевнул Конин. - Пока еще рано судить.
  "Шутник" навалился на стол.
  - Вам подобных я называю сонными мухами. Вы из тех, которых следует
тормошить, чтобы не спали!
  - Это имеет значение?
  - Он еще спрашивает! Кто тормошит, тот - лидер!
  - Как вы сказали?!
  - Лидер! Есть такое словечко. Теперь оно не в ходу. Но в чем, как не в
лидерстве - предназначение координатора? Он - в курсе всех дел, хотя и не
занят добыванием сведений. Знания узкого специалиста ему ни к чему. Менее
обремененному интеллектом легче стать вожаком. Если там, куда вас
назначили, уже есть по штату начальник, - ему не до лидерства. Это занятый
по горло завхоз. А люди не терпят отсутствия лидера. В любом месте должен
быть главный. И вот тут без программы не обойтись, потому что надо быть
дьявольски ловким, чтобы предвидеть ходы и парировать козни!
  Ивана больше всего восхищала серьезность "артиста", изображавшего
невероятного типа.
  - Я так не умею, - позавидовал он и, стараясь не улыбаться, спросил: -
Какие же преимущества лидер имеет сегодня?
  - Власть! Как во все времена!
  Спустился "Рог изобилия" (робот-бармен) и бросил перед "артистом" кассету
заказанной снеди.
  - А мне - откровенно признался Конин, - власть представляется невероятной
обузой.
  - Обузой может быть только ответственность... Власть - никогда! -
вскричал "вождь", открывая кассету. В голосе его слышалось превосходство.
-Эти вещи не следует путать! Власть означает свободу... от любого
контроля! Впрочем, вам не понять.
  Запахло пирожками с капустой. В прозрачной кассете они выглядели
соблазнительно, и Конин подумал, что даже сейчас, отобедав, не отказался
бы от одного пирожка. Бородавка на щеке "вожака" во всю семафорила.
  - Я тебя раскусил! - "шутник" перешел на ты, соскользнул с кресла и,
приблизившись, тронул Ванино ухо - Какая прелесть! Ну что, бегемотик, ты
слышишь меня своими свиными ушами?
  Иван не знал, как себя вести, когда "артисты" начинают терять чувство меры.
  - Оставьте ухо в покое, - попросил он, чувствуя, как напрягаются мышцы и
темнеет в глазах.
  - Ну ты, круглый добряк! Каша рассыпчатая! Ты еще будешь указывать?! -
"шутник" растопырил пальцы и полез пятерней в лицо. Конин отпрянул. -
Боишься? - спросил "вожачок". - А ну, идиот, поднимайся! Кому говорят! -
"артист" размахнулся и сильно ударил сзади по шее. Конин только отбросил
руку непроизвольным движением... Получив удар в челюсть "шутник" закатился
под стол. Ваня нагнулся взглянуть, что он делает: споро перебирая
конечностями, "лидер" удалялся, петляя между столами на четвереньках.
  Конин ушел к себе, бросился на кровать и долго лежал, уставившись в
потолок.
  - Нет - думал он с грустью, - из меня в самом деле не выйдет координатора.
Я человека ударил. В самом деле, я - "бегемот и каша рассыпчатая!" - с
этими горьким мыслями он и заснул. Потом еще несколько раз Конин видел
этого парня издалека - в кафе, в актовом зале, на состязаниях. Если
"шутник" ловил на себе его взгляд, то обязательно изображал панический
ужас и, пригнувшись, пускался в бега. Эта встреча оставила горький осадок
на сердце Ивана.  Стон, разбудивший Конина, выхвативший его из каюты, превратился в долгий
тоскливый вопль. Ваня бежал, но ему казалось, он топчется на одном месте.
Это было похоже на мучительный сон и длилось целую вечность, пока,
наконец, он не уперся в дверь, за которой происходило что-то ужасное.
Вопли стали отчаяннее. Створка была заперта изнутри. Кто-то бился о нее с
другой стороны.
  - Откройте! - закричал Конин. - Ради бога, откройте! Господи, что
происходит?
  - А вы как будто не знаете? - Иван узнал голос Строгова и обернулся:
филолог, не спеша приближался к двери. В руке у него позвякивал крышкой
блестящий цилиндр.
  - Неужели этот кошмар имеет будничное объяснение?! - подумал Ваня.
  - В самом деле не знаете? - переспросил Сергей Анатольевич.
  - Не могу же я видеть сквозь дверь!
  - Тогда не ломайте ее! Вообще, вам тут нечего делать. Ступайте в каюту!
  - Нет! Не уйду, пока не узнаю, что происходит!
  - Это может для вас плохо кончиться.
  - А для вас? Извините, вы очевидно, забыли, я - координатор! И от меня не
может быть тайн!
  - Хорошо, оставайтесь. Только не говорите потом, что не было сказано.
  - Обещаю.
  Строгов приблизился к двери.
  - Все-таки отойдите подальше. И не дергайтесь! - быстрым движением он
повернул в замке ключ и нажал на ручку... Дверь распахнулась. И в ту же
секунду какое-то длинное тело, вырвавшись из каюты, сверкая очами,
бросилось прямо к Ивану. Координатор успел прикрыть голову и отвернуться.
Что-то ударило в спину, сбило с ног, придавило к полу. Сверкнули клыки.
Конин чувствовал кожей чье-то дыхание. Стоило отнять руку, он ощутил на
лице горячую ткань, подобную губке.
  - Зевс, назад! - крикнул Строгов. Иван вскочил на ноги - только теперь он
увидел громадного куна. Дома их называют еще львособаками. Ростом с
теленка, взрослый кун обладает силою льва. Он бесстрашен. А чувства свои
выражает по человеческий. Больше животное не нападало, а всхлипывало,
прижавшись к ногам Ивана,.
  - Значит тебя зовут Зевс? Как странно...
  - Что тут странного? - проворчал Сергей Анатольевич.
  - Почему не Юпитер, - Конин провел рукой по спине львособаки. - Что с
тобой, Зевс? На тебе - только кожа, да кости!
  - Он не ест с того дня, как исчез наш координатор.
  - Кун его?
  - Они были друзьями, хотя пес и прилетел с Ветровой, - на этот раз филолог
расщедрился на слова. - Мы запираем его, чтобы не пускать в лазарет.
  - Чья каюта?.
  - Того, кто исчез.
  - Значит можно со мной разговаривать по-человечески - подумал Иван,
склоняясь к Зевсу.
  - Бедный, мой Громовержец, я тебя так понимаю... Но жить как-то надо.
  Кун задрал голову и лизнул человека в лицо. Координатор обнял его обвисшую
гриву.
  - Постарайся быть умницей. Я помогу.
  Голова Строгова покрылась испариной. В волнении, доставая платок, он едва
удержал цилиндр. Соскользнувшая крышка покатилась кругами, оглашая палубу
кваканьем. Из раскрытой посудины шел аппетитный запах.
  - Там у вас что-нибудь вкусненькое? - поинтересовался Иван. Строгов кочнул
головой.
  - Какой раз приношу! Все равно есть не будет.
  - Дайте мне, - Иван опустился на пол, расположил судок меж колен, обхватив
тощую гриву, притянул Зевса к себе и, ткнув мордой в еду, сказал: - Ешь,
маленький. Я тебя очень прошу.
  Кун фыркнул, замотал головой, облизнул губы и нос, а потом забрался в
кастрюлю и не расстался с ней, пока не очистил до блеска.
  - Молодчина! - похвалил Конин. - А теперь пойдем. Здесь тебе нечего
делать. Да и мне одному не сладко.  * * *
 
Только они появились в каюте, раздался голос в динамике: "Вы теперь
отвечаете за животное, - предупреждал Строгов. - Не смейте пускать его в
лазарет!" Конин отметил: "Опять это голос с другой стороны баррикады.
Спросил: Надеюсь, на меня ваш запрет не распространяется?"
  - И вам там нечего делать! Не вздумайте еще что-то выкинуть!
  - Я уже что-нибудь выкинул?
  - Не задавайте лишних вопросов! Сейчас не до вас!
  - Ей очень плохо? - ухватился за слово Иван.
  - Да, очень плохо. Сидите в каюте. Так будет лучше для всех.
  Конин не стал уточнять, почему "будет лучше", зная, что объяснений
наверняка не дождется. Кун лежал на ковре, не отрывая очей от динамика,
будто прислушиваясь к чему-то доступному только его утонченному слуху.
Ваня сел за рабочий пульт, протянул руки к клавишам. Долгие месяцы в
клинике он мечтал, как усядется в кресло, погружаясь в поток информации,
самых новых идей, сообщений, гипотез. Они обрушатся на него, готовые
оглушить, довести до безумия, опустошить, убедить в бессилии выплыть,
выкарабкаться из неудержимой лавины. Сведения потекут с окружающих
станций, от координаторов всех существующих зон. Информация такой мощности
может разрушить неподготовленный мозг, в считанные секунды заполнить и
сжечь клетки памяти. Только мозг координатора - мозг охотник, мозг
следопыт - еще может выдержать натиск. Он выискивает параллельные,
встречные, противоречивые мысли и результаты, мысли-оборотни,
результаты-фантомы. Но координатор - не просто диспетчер. Координатор -
творец. Он ищет лишь там, где находит скрытые связи с другими потоками,
чтобы использовать эти трофеи в виде формул, предупреждений, докладов,
направляющих остальные исследования.
  Иван оторвался от пульта: Кун ходил по каюте, раскачивал головой, издавая
звуки, от которых хотелось плакать - львособака по своему причитала.
Человек наклонился к зверю, хотел успокоить, сказать что-то ласковое, но
слова застревали в горле.
  - А кто успокоит меня? - думал Конин. - Я не могу больше ждать! Ни минуты!
Сил моих нет! Все! Пора!  * * *  Чтобы избежать лишних встреч, он решил идти в через аптеку, минуя холл. В
помещении, где одну стену занимал робот-фармацефт, а другая - заставлена
была контейнерами с медикаментами, он отыскал глазами белую дверь, в
палату. Подождав, пока стихнет сердцебиение, Конин снял висевший у двери
халат, набросил себе на плечи, оттягивая время долго поправлял, ища
застежку, и, наконец, тяжело вздохнув, тронулся с места, похожий на сонную
бабочку, волокущую по земле мятые крылья. Ивану казалось, что движется он
осторожно, но в углу, где высились горки пробирок, запели разноголосые
колокольчики.
  В палате горел ночник. Пока привыкали глаза, Конин стоял у двери. Ему
показалось сначала, что в комнате никого нет. Он даже вздохнул с
облегчением... и вдруг увидел Ее... Она лежала на реанимационном ложе,
закрытая простынею до подбородка. Светлая, коротко стриженная головка ее
была повернута на бок. Лицо обострилось. Веки - опущены. На бледных чуть
приоткрытых губах - удивление.
  Конин двигался, точно плыл, оглушенный гулом в висках, затем опустился на
край ее ложа, протянул огромную руку к полу сжатому кулачку, голубевшему
на простыне... и содрогнулся от прикосновения, как от удара током. Словно
какая-то дверца внутри его застонала, вибрируя, и захлопнулась на защелку.
Он чувствовал, что срывается в пропасть. Тело быстро деревенело. В горле
беззвучным криком заклокотал ужас падения. От кошмара освобождаются резким
движением. Но это - во сне. Конин не сознавал, что творится. Он съежился,
сблизил сразу отяжелевшие плечи и, неожиданно распрямив их сильным рывком,
сделал отчаянный вздох, от которого ухнуло что-то в груди. И падение
прекратилось. Но все еще трудно было дышать. Маша застонала и повернула
головку. Конин открыл глаза. Он снова мог видеть и слышать Кто-то со
стороны холла трогал ручку двери.
  Он осторожно убрал ладонь, поднялся и направился к выходу, но перед дверью
в аптеку замешкался, оглянулся... и рассмеялся тихонько, приметив на
столике под ночником пузатенького болванчика из обожженной глины. "Да это
же вылитый я!" В ту же секунду со стороны холла вошла фрау Винерт. При
виде Конина, от неожиданности, она припала к стене. Улыбаясь чему-то, он
вышел в аптеку, а Маша вдруг повернула головку и застонала. Винерт
прикусила губу, чтобы не вскрикнуть, замерла, прислушиваясь к дыханию
Ветровой, к шорохам, доносившимся из аптеки, где Иван возился с халатом,
вздыхал и шаркал подошвами.  * * *  Курумба полулежал на кушетке, вытянув длинные ноги. Эдуард, сидя рядом,
глядел в одну точку. Строгов, молча, мерил шагами холл.
  Дверь в палату медленно отворилась. Вошла фрау Винерт с окаменевшим лицом,
сделав шаг, пошатнулась, привалилась к стене. Обходя ноги Курумбы, Сергей
Анатольевич поспешил к ней на помощь.
  - Вам плохо?
  - Тише, Сережа, - ответила шепотом Винерт. - Со мной все в порядке... Дай
только перевести дух!
  - Что случилось?!
  - Не надо шуметь. Зайдем-ка в палату.
  - Не могу уже больше! - сказал Жемайтис, когда они вышли. На него было
страшно смотреть. - Леопольд, я все время слышу ее голосок... Она кого-то
зовет!
  Математик вцепился Эдуарду в плечо. бородка Курумбы вдруг затряслась. На
черной щеке блеснула жемчужина.
  Дверь отворилась. Филолог вошел, растирая виски. Жемайтис не повернул
головы: этот шепот, эти хождения туда и обратно казались бессмысленной
суетой. +
- Они тоже измучены, - думал Жемайтис. - Но для чего теперь продолжать
хлопотать? Бортовой реаниматор зафиксировал смерть! Все - конец!
  - Эдуард, возьми себя в руки! - приказал начальник.
  - Не надо шуметь, Сергей Анатольевич. Я ведь все понимаю, - мужественно
отозвался Жемайтис.
  - Ничего ты не понимаешь!
  - Эдик прав, - лицо Норы Винерт как-то странно светилось. - Не надо
шуметь: мы ведь можем ее разбудить! Дело в том, что реаниматор ошибся!
Девочка просто заснула. Как хорошо она спит! - фрау Винерт вдруг замолчала
и посмотрела на дверь в коридор. Все глядели в сторону входа, где в
полумраке будто вздохнула стена... со смешным рыжим чубчиком.  4.  Услышав в динамике мелодичный звон, кун взглянул на Ивана. Вызывал
Жемайтис: "Простите, я вас разбудил?"
  - Что теперь сделаешь? - успокоил Иван.
  - Маша зовет вас.
  - Вы не ошиблись?
  - Твердит ваше имя!
  - Прежнего координатора звали, как и меня.
  - Но вчера вы к ней заходили!
  - Заходил. Но она спала.
  - Спала?
  - Что вас удивляет?
  - Послушайте! - рассердился Жемайтис, Она вас действительно ждет!
  - Хорошо. Сейчас буду.
  В холле Конин остановился перевести дух. В груди словно кто-то трогал
соломинкой обнаженное сердце. Звон стекла, доносившийся из лазарета,
свидетельствовал, что "хозяйка" не настроена церемониться. Послышался
разговор.
  - Я рад, что Маша опять улыбается, - сказал математик. - Время надежный
целитель!
  - Леопольд, ради бога, не трогай Время! - ворчала Нора. - Ты ничего в нем
не смыслишь!
  - Извини, я забыл: у тебя особые отношения с вечностью...
  - Моя вечность, закончилась где-то годам к десяти. Разве в детстве тебе
самому не казалось, что ты жил всегда?
  - Это так, - согласился Курумба, - но потом мои годы сжимались и
становились короче по мере того, как мелела река впечатлений. Я всегда
говорил, что за тридцать лет можно столько всякого пережить, испытать и
познать, что другому на десять жизней хватило бы. А можно проспать триста
лет и, проснувшись, себя ощущать сосунком.
  - Ты прав, Леопольд. Только Время здесь не при чем: и старение звезд, и
кольца на срезах деревьев, и морщины на лицах - это все не от Времени... а
от перипетий, через которые проходит объект, чем плотнее поток событий,
тем больше так называемых временных изменений.
  - Боже мой, Нора! - рассмеялся Курумба. - Я чуть не забыл, что беседую с
автором "Вариатора событий" - некоего гепотического инструмента, который с
ног на голову ставит все, что касается Времени! Какой был шум! Репортеры
просто сходили с ума. Я помню заголовки статей: "Время и Миф!", "Прощай
Время!", "Последние деньки Хроноса!".
  - Тебе нравится вспоминать, как выставляли меня на посмешище?
  - Это неправда! Ты достаточно сделала для науки, чтобы не бояться
насмешек. "Вариатор событий" - просто шутка корифея.
  - А если я не шутила?
  - Что ж, я бы не удивился, узнав, что ты всерьез занялась своим
"Вариатором".
  - Ну до этого еще не дошло.
  - И слава Богу!
  - Пока не дошло, - уточнила она. - "Вариатор" - из тех задачек, к которым
не знаешь, с какой стороны подступиться.  Маша уже ощутила присутствие Конина и потянулась к нему, приподнявшись на
ложе. Глаза ее говорили: "Входи же, входи! А то старички разболтались - их
не остановишь!". Толкая перед собою столик, Винерт "уплывала" в аптеку.
Леопольд передал Ивану халат и, ослепив улыбкой, махнул от порога рукой.
Жемайтис сутулился в кресле, уставившись в точку.
  Маша сказала: "Ну сядь, сядь сюда и дай руку, - Конин сел на край ложа у
изголовья. Она приняла его руку. Его вновь обожгло. Уже не так сильно, но
явственно. Щеки ее розовели. Голос окреп: - Мне морочили голову, будто ты
не нашелся... - он промолчал. - Я сама виновата. - продолжала она. -
Бывает один человек притаится в другом... А вырвать одного из другого - то
же, что жало у пчелки... Пчела - это я. Пожужжу, покричу, забьюсь в
пыльный угол... и нет меня больше. Забудет ветер, как я играла, буравила и
щекотала его... А останется только боль, причиненная жалом... Я тебя
понимаю: Как жить, если каждый твой шаг - это гибель какой-нибудь
пчелки... Похоже на бред? Я боюсь, что тебе со мной скучно. Боюсь, ты
уйдешь... В эту руку готова вцепиться зубами. Пожалуйста, не оставляй
меня, Ваня! - Она повернулась к Жемайтису: - Что же я с тобой делаю,
Эдик!? Но разве я виновата, что счастлива? Ты же видишь, какая рука у
него! Я свернусь в ней калачиком! Мальчик мой, не хотела тебе делать
больно. Но он всегда был со мной... А ты прилетел и прижался пушистым
зверьком. И пока мы с тобой были вместе, ты сам стал немного похож на
него... Но мысли о нем, одна только мысль, все меняет: он - чудо!
Возможно, излишне сентиментальное чудо... Иначе, как же ему пришло в
голову снова оставить меня? Эдик, прости: без него мне не жить. Вот такая
беда... А теперь хочу спать... Боже, как же я с вами устала" - Маша
прикрыла глаза.
  Время от времени Эдуард вскидывал голову, точно желая что-то сказать, но
только глотал слюну. А Конин со стороны представлял себя толстым божком,
торчащим над простынями. Шрам за ухом наливался кровью: рядом молча
страдал человек, по его, Ивана, вине. Он вдруг ощутил дрожь. Холод
спускался по руке вниз к Машиной ладони. Он попробовал высвободиться. Но
она сжала пальцы... и заплакала. Конин так стиснул челюсти, что на нижней
губе показалась кровь. Халат скользнул с плеч, как будто опали крылья.
Обожженный чужою болью, он брел, куда вели ноги, и тихо стонал. А за
кристаллами иллюминаторов стояла звездная "пыль", и, чтобы отделить
взглядом звезду от звезды, надо было очень сосредоточиться.
  Коридор кончился. Иван стоял, прижимаясь лбом к прозрачной поверхности.
Небо казалось бесцветной стеной.
  - Серость - подумал Конин, - хуже чем мрак. В черной бездне - что-то есть
впечатляющее. А серое марево - освобождение от ориентиров, смысла и цели
то есть - полный распад.
  Иван, почувствовал за спиной холодок, точно сзади находилась пропасть, и
понял, что его вновь "прибило" к люку от расщепителя. Все, что попадало
внутрь, становилось основой для синтеза необходимых для станции
материалов. Пройдя через люк, можно стать чем угодно: водой для питья,
кристаллом для украшений, не доступным простому глазу волоском для
тончайших приборов - иными словами чем-то полезным для жизни. Иван
притронулся к дверной ручке. Чтобы войти, нужно было нажать контрольную
кнопку и повернуть. Вдавливая белый кружок, он не испытывал ни страха, ни
сожаления... Оставалась лишь боль, ужиться с которой было немыслимо. Он
услышал протяжное завывание - так в трубе воет ветер. Палуба слегка
задрожала. Конин повернул до отказа ручку, потянул на себя... Но люк
открыть не успел. Яростный вой оглушил его. Что-то ударило в спину, сбило
с ног, навалилось и опалило жаром. Первое, что увидел Иван, опомнившись,
был длинный, развернутый, подобно штандарту, язык львособаки. Зевс с
укоризной глядел на него.
  - Нашел время шутить! - упрекнул куна Иван и неожиданно вспомнил: следы
пропавшего координатора были найдены именно здесь, на ручке от люка
расщепителя. Но внутрь человек не проник и в приемнике следов не оставил.
Конин поднялся, запустил руку в серебристую гриву друга.
  - Дурашка, если б знал, как ты сейчас не кстати! - он гладил пса по спине,
а боль нарастала. Конин рванулся к люку, но львособака одним прыжком
опередила его и уселась, прикрыв собой расщепитель. Конин застыл
потрясенный. В голове промелькнуло: "Что если зверь находился здесь и в
тот раз, когда были оставлены эти следы... Впрочем, что мне до этого? -
Конин крикнул: - "Эй! Отойди!" Кун зарычал.
  - Хватит изображать из себя Цербера! Уйди! Я прошу по-хорошему!
  Но львособака лишь плотнее придвинулась к люку. Конин, прижав к себе
голову Зевса, начал медленно отступать. Пес скользил когтями по палубе.
Ваня знал свою силу. Он уже торжествовал победу, когда услышал знакомый
высокий звук. Руки сами разжались. Глядя сквозь слезы, кун плакал, как
человек.
  - Что же ты со мной делаешь, зверь! - воскликнул Иван и подумал: - Где я
снова ошибся? Может быть с первого шага на станции все повернулось не так?
Если было бы можно все повторить... Так всегда: вот наделаешь глупостей, -
после мечтаешь: "Хорошо бы зажмуриться, как-нибудь вычеркнуть то, что
стряслось и начать с поворотного пункта...". Внезапно Конин лишился
координации действий, будто на станции отказал гравитатор. Но не парил, в
невесомости, а свалился на палубу. Он лихорадочно думал: "Это конец! И
прекрасно! Я абсолютно спокоен. Мне хорошо... - но вскоре очнулся. -
Постой! Так нельзя! Не хочу! Не хочу-у-у! - старался унять колотившую
дрожь. - Все! Все! Пронесло! Слава Богу! Но что со мной было? Я словно шел
против ветра. Отдаться потоку, забыть обо всем, это было, казалось,
блаженством. Но что-то заставило сопротивляться... Не страх... а какая-то
сумасшедшая мысль.
  - Прости меня, Зевс. Дай-ка встану. В люк уже не пойду. Молодец, что
пришел. Вот теперь кое-что прояснилось, хотя объяснение и граничит с
безумием. Нет, мой предшественник не исчезал. Это ты не позволил ему
"расщепиться". Он был твоим другом... Вы и сейчас с ним друзья. Но тебе не
дано защитить его от человеческих скорбей. Тут никто не поможет... Идем,
умный зверь! Мы нужны еще здесь.  * * *  По просьбе Норы, филолог тащил, в лазарет небольшой, но увесистый
чемоданчик с отремонтированным пультом ЭксД (экспрессдиагнозатор). Теперь,
когда Маша начала поправляться, можно было подумать и о таких мелочах.
Только что Сергей Анатольевич сообщил в центр, что Марии Николаевне уже
лучше и дал заявку на замену координатора. Из центра пожелали Маше полного
выздоровления. Но на заявку ничего не ответили. Строгов не знал, что
делать с новым сотрудником. В этот раз мысли филолога были прерваны
появлением Эдуарда. Жемайтис брел, высоко подняв плечи, ничего не замечая
вокруг. Губы шептали что-то невнятное. Покачиваясь, он миновал перекресток
и исчез в боковом проходе. Чуя беду, Сергей Анатольевич ускорил шаги. Он
почти что бежал. Появление Конина заставляло жить в напряжении.
  Еще издали он заметил Курумбу. Старый ученый, сутулясь, входил в лазарет,
но немного замешкался около двери. Из-за спины его было плохо видно
палату. Строгов не сразу охватил помещение взглядом, когда же это ему
удалось, он понял, что торопился не зря: Нора Винерт склонилась над
пультом, а сзади, занося над ее головою тяжелый похожий на молот предмет,
подкрадывался этот "оборотень-координатор".
  Мелькнула мысль: "Сейчас он ударит!" - Сергей Анатольевич рванулся вперед.
Математик, торчавший в проходе, был отброшен к стене. Строгов уже поднимал
над своей головой пульт ЭксД, когда Иван обернулся. В серых глазах его
были досада и что-то еще пронзительное и щекочущее. Филолог внезапно сник,
наколовшись на этот взгляд, словно жук на булавку, на миг утратил
сознание... но тут же об этом забыл.  * * *  После сеанса связи, филолог по просьбе Винерт забрал из мастерской
отремонтированный экспресс-диагнозатор, щелкнув переключателем, настроил
на себя управление первого подвернувшегося биоавтомата, и через минуту
"БА", счастливый, что оказался нужным, вышагивал по коридорам, держа в
захвате чемоданчик ЭксД, с готовностью ловя каждое мысленное приказание
вожатого.
  Переговоры не очень порадовали Строгова. Из центра пожелали Маше полного
выздоровления, а на просьбу сменить координатора ничего не ответили. По
мнению Сергея Анатольевича это назначение было ошибкой. Оно создавало
нервозную, а точнее взрывную обстановку на станции: его можно было
расценить, как молчаливое обвинение группы в гибели координатора. Что
стоило поразительное сходство этих двух человек. Но самое непостижимое
заключалось в полном совпадение индексов. В этом уже было что-то зловещее.
  Строгов остановился, чувствуя, что накален до предела. Внимание его
привлекло подозрительное жужжание.
  - Елки зеленые! - вскрикнул он, догадавшись, что нарушил инструкцию,
запрещавшую во время работы с "БА" предаваться эмоциям: именно им
подчинялся этот вид роботов. "БА" прижимался к стене, пытаясь унять
вибрацию. Над ним уже курился дымок: клокотавшая в нем энергия не находила
выхода.
  Филолог старался больше не думать о координаторе и невольно замедлил шаги,
проходя через сад: ему показалось, что кроме звона ручья и птичьей
разноголосицы он слышит человеческий голос. Свернув на боковую тропинку,
пройдя еще шагов десять, Строгов разглядел среди зелени розовые уши
Жемайтиса. Ветерок трепал светлый чубчик. Губы, роняя стоны, дрожали.
Несчастный вид Эдуарда был красноречивее слов, и Сергей Анатольевич понял:
в лазарете что-то случилось. Он знал, от кого можно ждать беды.
  Вибрация "БА" усиливалась, но ускоряя движение, он послушно следовал за
вожатым. Задыхаясь от бега, филолог ворвался в холл и увидел Курумбу.
Скорчившись в кресле, математик трясся в конвульсиях, а над ним горой
нависала фигура координатора. Пальцы "оборотня" уже сомкнулись на черной
шее.
  Времени на размышление не было. Строгов бросил вперед послушного "БА".
Автомат взвыл, размахивая над головой пультом ЭскД. Счастливый своей
нужностью людям, едва касаясь подошвами палубы, он влетел в дверь.
  Иван повернулся, и Сергей Анатольевич поймал на себе его сокрушенный взор.
  - Что ж, получай по заслугам! - хотел крикнуть филолог... но Конин смотрел
уже не на него, а вдаль, сквозь него. Как будто большая ладонь опустилась
на лоб начальника станции и быстро сползала на самые веки. Он еще мог
заметить, как сбоку метнулось какое-то серое облако, и "БА", опрокинутый
навзничь, застыл. Это был один из тех снов, которые ни за что невозможно
вспомнить, проснувшись.  * * *  Из рубки связи филолог направился в лазарет. По дороге он вспомнил, что
забыл прихватить пульт ЭскД, но решил, что уже возвращаться не стоит.
  В центре знали о выздоровлении Ветровой. Предстояло добиться замены
координатора, с прибытием которого станцию лихорадило: личный состав был
шокирован, а самого Строгова не покидали дурные предчувствия.
  Проходя через сад, он услышал, как хрустнула ветка и увидел Жемайтиса. Тот
стоял, прислонившись к березке, сутулый, взлохмаченный, а в глазах -
пустота.
  - Эдуард, почему ты не с Машей?
  - Я там больше не нужен. С ней Конин.
  Филолог нахмурился.
  - Как ты решился оставить ее с этим... с этим... - в голову не приходило
нужного слова.
  - Это же Ваня!
  - Ты поддался обману! Это - актер, присвоивший чужой индекс.
  - Сергей Анатольевич, но я чувствую, это он!
  - Обман чувств! Эдуард, в последние дни ты почти что не спал... Ступай,
отдохни. А с координатором я разберусь.  * * *  Мария Николаевна хмурила во сне брови. Нора Винерт стояла посреди лазарета
вся в белом, седая, подбоченясь и улыбаясь.
  - Заходите смелее! - приглашала она, заметив Ивана. - Мы крепко спим. Нас
теперь не разбудишь... А это еще что за явление?! - она сделала вид, что
сердится, когда увидела Куна. - Тут лазарет, а не зверинец!
  Пес, нацелившийся с разбегу облизать подбородок спавшей хозяйки, в
смущении пригнул гриву и ограничился тем, что нежно потерся мордой о руку,
лежавшую на простыне, и улегся на коврике возле постели. Рядом стоял
Жемайтис.
  - Ну вот... - сказал он, не отрывая взгляда от Маши. - Теперь я пойду.
  - Куда? - спросил Конин.
  - Высплюсь и примусь за работу... Здесь я больше не нужен.
  Конин молчал; только зрачки чуть-чуть сузились. Эдуард улыбнулся.
  - Да успокойся ты. Все в порядке, - его неожиданное "ты" прозвучало
великолепно, и Конин вздохнул с облегчением.
  - Я пошел, - сказал Эдуард, и, всхлипнув, выбежал из лазарета.  - Хорошо, что пришли, - сказала Винерт будничным тоном, как будто они
сговорились о встрече. - Мне нужен помощник для проверки бактерицидного
облучателя, - определить зоны возможного инфицирования. Вы займетесь
датчиком, - она протянула Конину длинный щуп, похожий на трость с
утолщением на конце. - Я останусь у пульта. Вы будете перемещать датчик
туда, куда я скажу. Все ясно?
  - Все, - улыбаясь, кивнул Иван. Ему было ясно, что это "проверка" затеяна
ради него, как шаг к примирению. Должно быть и Винерт почувствовала, что
хитрость разгадана. Сначала она подавала команды без слов, показывая, куда
двигать датчик: вверх, вниз, влево, вправо, вперед и так далее. А потом
вдруг сказала: "Ты уж прости старуху. Попортила я тебе кровушки".
  - Я сам виноват, - признался Иван. - Слишком долго не мог взять в толк,
что творится.
  - А теперь взяли?
  - Начинаю догадываться.
  - Ну и что?
  - Жутковато.
  - Еще бы! Пожалуйста датчик сюда. Чуть-чуть выше.
  Сзади послышался шум. Иван обернулся и поразился, встретив яростный взгляд
начальника станции. Подумал: "Какая нелепость! Надо же! Он появился как
раз в тот момент, как я занес эту штуку над головой фрау Винерт? Что ему
стоило появиться чуть раньше или чуть позже!"
Досада превратилась в кошмар. Конин закрыл глаза... а когда снова открыл
их, начальника станции в лазарете не было. Только в углу, возле двери, выл
кун.
  - Пусти-ка, песик, - сказала Винерт и отстранив Зевса, склонилась над
математиком. Курумба лежал неподвижно, скрючившись, точно проколотый
своими собственными коленками. - Леопольд, откуда ты взялся? Ты слышишь
меня? Перенесите его вот сюда, - попросила она Ивана. Когда длинное, почти
невесомое тело легло в кресло, Леопольд замычал, повертел головой и открыл
глаза.
  - Ничего серьезного, - заключила Винерт, осмотрев пострадавшего. - Можно
сказать отделался легким испугом, - она уплыла за ширму готовить шприц и
уже оттуда скомандовала Ивану: - Там сбоку на свитере есть молния.
Расстегните ему ворот, чтобы тело дышало.
  Конин нагнулся к Курумбе, нащупал на вороте ключик.
  - Мне уже лучше, - дернувшись, замычал математик. - Не надо... Оставьте...
Я - сам.
  Из коридора донеслись ритмичные удары о палубу. Кто-то большой и блестящий
ворвался в холл... И вновь перехвачен был яростный взгляд начальника
станции. И опять колдовавший над воротом математика Ваня постиг всю
нелепость происходящего. От досады и боли потемнело в глазах. Он успел
лишь заметить, как Зевс распластался в прыжке, и кто-то рухнул в проходе.
  Курумба уже не лежал, а сидел, сверкая белками глаз. На полу кун, терзал
отключившийся робот. Подошла Винерт, подняла чемоданчик с пультом ЭксД.
  "Придется опять нести в мастерскую".
  - Нора, что происходит? - наигранно хныкал Курумба. -У тебя не палата, а
комната ужасов?
  - Засучи-ка руку, старый трусишка! - скомандовала женщина. Шприц мелькнул
в ее пальцах блестящей игрушкой. Математик захлопал глазами, спросил,
поправляя рукав: "Где Сергей Анатольевич? Я его только что видел... Он так
торопился, что сбил меня с ног. По-моему, он - не в себе".
  - Все мы тут - не в себе, - отозвалась из-за ширмы Винерт. Зевс поднял
голову. Его острые уши вздрагивали, будто на них то и дело садилась муха.
Пес вскочил, когда в дверях появился Строгов.
  - Вот и он! - объявил Курумба. - Легок на помине.
  Филолог вошел решительным шагом.
  - Ну-ка выйдем отсюда! Слышите, это я вам говорю! - обратился он к Конину.
Стало тихо... И все услышали голос.
  - Оставьте его в покое. Он никуда не пойдет, - Маша приподнялась на
локтях. - И вы тоже не уходите. Я так давно не видела всех вас вместе!
  - Проснулась, умница! Тебе нельзя подниматься, - запричитала Винерт,
хлопоча возле Маши. - Дай-ка я сделаю выше подушки...
  - Спасибо, мне совсем хорошо, - сказала Ветрова.
  Строгов смерил Конина взглядом.
  -Что ж...придется разговаривать здесь. Я хотел объяснить самозванцу, каким
был наш Ваня.
  Конин не шелохнулся.
  - Мы все любили его... Но думаю, что ему нелегко приходилось. Он был
слишком добр. Такие, как он, умудряются чувствовать сразу и за себя, и за
друга... и за муху на шее друга. Увидев, что причиняет ближнему боль, - он
не смог с этим жить. Как он ушел, мы пока что не знаем. Но он это
сделал... И вот являетесь вы и разыгрываете этот спектакль. Надо отдать
вам должное: вы очень ловко играли. Даже Кун обманулся. Расчет был на то,
что виновный в гибели координатора не устоит - не выдержит столь
изощренной пытки и выдаст себя. Но вы не учли, что люди - не куны. Нас вам
не одурачить!
  - Правильно, - отозвалась Маша. - Я сразу его раскусила, - она замолчала,
лукаво поглядывая в потолок.
  - Я всегда говорил, что вы умница, - похвалил Сергей Анатольевич.
  - Умница... - согласилась Маша, - потому что ни минуты не сомневалась, что
Ваня жив.
  - А я не поверила... - признавалась Винерт, - и только сегодня поняла, что
ошиблась.
  - Интересно, что же вы поняли? - лицо филолога выражало досаду и жалость
ко всем, кто мыслил иначе, чем он. - Надеюсь, вы не хотите сказать, что
наш Ваня и этот актер - одно и то же лицо? Разве не вчера он попал на
станцию? Послушайте, это же сущий бред! Не может человек возвратиться
туда, откуда не уходил, и начать что-то вроде нового дубля! Он выдал себя
с головой, потому что не знал, где была каюта предшественника и спрашивал
"Кто там плачет?", ибо даже не слышал о куне.
  - Сергей Анатольевич, разрешите вопрос, - подал голос Курумба. - За что вы
меня сбили с ног и вдобавок чуть не прихлопнули этим "БА"-лбесом? -
математик ткнул черным пальцем в угол, где лежал поверженный робот.
  - Я!? Сбил?! Не морочьте мне голову! Лучше скажите, откуда здесь "БА"?
  - А это знакомо? - фрау Винерт подняла разбитый экспресс-диагнозатор.
Филолог задумался.
  - Странно. Неужели я поручил "БА" доставить сюда пульт ЭксД и совершенно
об этом забыл?!
  - Доставить?! - усмехнулась женщина. - Вспомни, может быть вы поручили ему
проломить этой штукой мне голову?!
  - Ну это уж слишком! - возмутился Строгов. - Что за странные шуточки!?
Разве я похож на злодея?
  - А что если, Сергей Анатольевич, это спектакль, и вы
притворяетесь?
  Строгов задохнулся от возмущения.
  - Не обижайтесь. Вы сами начали с этого. Если что-то не укладывается в
голове, мы теряемся. Когда выяснилось, что Ветрова снова жива, проще было
объяснить все ошибкой реаниматора, установившего Машину смерть. Но только
что на наших глазах вы дважды бросались на штурм лазарета... и дважды вас
пришлось возвращать. Так, что, пользуясь вашими же словами, это третий ваш
дубль появления здесь.
  - Фрау Винерт, я вас отказываюсь вас понимать! - решительно заявил
Строгов. - Кто меня возвращал? И зачем?!
  - Тихо! - неожиданно крикнул Иван. - Что вы наделали!
  Маша приподнялась и вскрикнула: "Ваня! Ваня!" Глаза ее широко раскрылись.
Она ловила ртом воздух. Из горла вырвался хрип. Нора Винерт склонилась над
ней, обняла, подкладывая сзади подушки, зашептала через плечо: "Скорее,
Иван, умоляю, что-нибудь сделай! Ты можешь! - и вдруг как-то странно
обмякла, всхлипнула, повалилась вперед и на мгновение окаменела... Точно
кадр сменили. Все осталось как было... Только Маша, Конин и Зевс в новый
кадр не вошли. Стало тихо. Казалось, в палате таится кто-то невидимый и не
спускает с оставшихся глаз.
  Первой зашевелилась Винерт. Она присела на одеяло, как будто желая
прикрыть опустевшее место.
  - Вы что-нибудь понимает? - тихо спросил филолог. Курумба, прямой и
безмолвный, сжимал подлокотники кресла.
  - Вы что-нибудь понимаете?
  - Хватит! Никто не обязан все понимать, - промолвила Винерт
- Но я в ответе за вас! - настаивал Строгов. Что происходит? Куда они
делись?
  - Ушли... - пожала Винерт плечами. - Куда-то...
  - Не надо шутить! Только что на моих глазах они растаяли в воздухе! Что
теперь будет? Послушайте, ведь есть же какие-то объяснения? Я готов
поверить, что они уже - в другом времени!
  - Оставьте Время в покое! осадила его фрау Винерт. - "Перемещение во
Времени" - чушь! Такая же, как "перемещение в Любви!".
  - Вы меня совсем запутали!
  - Сделайте милость, Сережа, попробуйте представить себе временной
промежуток между событиями, то есть отрезок времени, в который
ничегошеньки не происходит. Трудно?! Нет! Невозможно! Потому что времени
просто нечего будет отсчитывать. А ведь такого рода провал мог бы длиться
как угодно долго!
  - Значит Время утратило смысл, - изумился филолог, - что же тогда
остается?!
  - Я разве сказала, что Время утратило смысл!? - продолжая говорить,
женщина поправляла на себе одежду и волосы. - Кроме Времени существуют еще
катастрофы и праздники, взрывы и дуновения, сны и раздумья - то есть
события - множество разных событий, потоки, лавины событий. Можно плыть
среди них по течению, можно их изучать, а можно их... оседлать - научиться
их контролировать и направлять!
  - Так и есть! - рассмеялся Курумба, сидевший в углу. - Милая Нора, мы
снова уперлись в твой "Вариатор событий": только эта гипотеза в состоянии
объяснить, как Иван мог исчезнуть, переиграв свой прилет, и два раза
подряд отменить появление Строгова здесь, в лазарете.
  - Ну, это уж слишком! - возмутился филолог. - Менять местами события, -
нарушать их причинно-следственные отношения!
  - Дорогой Сергей Анатольевич, - продолжал, широко улыбаясь, Курумба, -
когда вмешиваются в сам ход событий... - возникают иные причины и
следствия. Не трудитесь опровергать "Вариатор". Абсурдность его давно и
фундаментально доказана. Вы здесь уже ничего не прибавите.
  - А я бы рассуждала иначе, - сказала Винерт. - Если творятся вещи,
объяснимые только с помощью "Вариатора", абсурдность надо искать не в
гипотезе, а в ее "фундаментальных" опровержениях.
  - Не ты ли сегодня призналась, что даже не знаешь, как к нему подступиться?
  - Все так... Но хотим мы того или нет, смеемся или опровергаем, не
дождавшись нашего разрешения "Вариатор" уже существует и действует. Только
я здесь, увы, не при чем.
  - Нора, - взмолился Курумба , - я вижу, ты что-то знаешь!
  - Пожалуй, это всего лишь догадки... Вообразите себе, что технические
средства, которыми располагают люди, - только упрощенные модели,
естественных, не успевших еще проявиться возможностей человека. На этих
моделях он учится думать и действовать, испытывается на зрелость, может
быть, на человечность, - филолог хотел возразить, но Винерт не дала ему
раскрыть рта. Волнение ее улеглось. Голос был тверд. - Эволюция
продолжается... И настанет день, когда человек, наконец, пройдет
испытания, выдержит до конца все проверки, и природа взорвется неслыханной
щедростью, одарив нас возможностями, о которых не смели мечтать! Как в
любом другом деле, здесь должны быть свои начинатели (первопроходцы),
чтобы ответить природе, готовы ли мы принять ее дар!
  - Вы хотите сказать, - не выдержал Строгов, - один из них - Конин?
  - Именно это! - ответила Нора.  5.  Город царапал небо шпилями. Над магистралью гудел разорванный воздух. А
вокруг фонарей, как тысячу лет назад, клубились бабочки. На площади было
много народа. Но Маше почему-то казалось, что все глядят в ее сторону.
Возле пальмы под ноги ей бросился живой комочек. Маша присела: на теплом
асфальте гарцевал маленький кун - веселый темно бурый щенок с козлиными
ножками.
  - Какой он милый! - поразилась она. Кун стрелял черными глазками и
непрерывно вертелся: как всякий ребенок, он не мог ни секунды прожить без
движения. Его короткая шерстка переливалась в лучах фонарей. Маша взяла
щенка на руки и обратилась к спутнику: "Ну что, берем?"
- Берем, - подтвердил спутник, хотел погладить зверька, но тот губами
поймал его палец и принялся остервенело сосать.
  - Есть хочешь, маленький, - сказал рыжий. - Потерпи. Мы тоже проголодались.
  Пересекая площадь, они направлялись к аллее фонтанов. Кун не выпускал изо
рта аппетитный палец, а Маша улыбалась, представляя себе, что несет на
руках не щенка, а человечка, похожего на того, кто шел сейчас рядом с ней.
  - В чем дело? - спросил рыжий, заметив у нее слезы.
  - Ты чудо! - одними губами сказала Маша. Было неловко, что ее такую
неправдоподобно счастливую разглядывают прохожие. Она посмотрела вокруг и
увидела, что из боковой улицы на площадь вливалась толпа, движения которой
напоминали медленный танец. Кто-то вежливо к ним обратился: "Будьте добры,
отойдите в сторонку". Маша взглянула на спутника. Оба пожали плечами. На
пути их возник симпатичный дядя и, улыбаясь, сказал: "Извините. Вы не
могли бы освободить это место?"
  - Какое? - спросила Маша. - Мы не стоим на месте.
  - Нужно, чтобы вы поскорее ушли.
  - Кому нужно? - спросил рыжий.
  Проситель съежился и отстал. Конин шел осторожно, чтобы не дергать палец,
который щенок ни за что не хотел отпускать. Было неудобно двигаться. Тем
более, что с каждой минутой народу вокруг прибавлялось.
  - Ну ладно - наконец, попросил человек, - отдай мой палец. Из него уже
ничего не высосешь.
  Кун выпустил - и взмахнул язычком: то ли зевнул, то ли доверчиво
улыбнулся.
  Они были уже шагах в сорока от фонтанов, когда кто-то рядом громко
скомандовал: "Ну-ка, очистите место!" - Какой-то молодчик сделал попытку
врезаться между ними, но ему пришлось извиниться и юркнуть обратно в
толпу: рука спутника обнимала Машу за плечи. Кто-то крикнул: "Эй,
убирайтесь! Сейчас здесь будет Ответственный!"
  - Что еще за "ответственный"?! - удивилась Маша.
  - Человек, удостоенный "знака ответственности", - разъяснил ей улыбчивый
херувим.
  - Он что, заразный?
  - Это вы его можете заразить. Вы находитесь у него на пути, вы дышите его
воздухом.
  - А разве вы не дышите его воздухом? -спросил рыжий.
  - Мы не дышим, - сказал херувим. - Мы только благоухаем.
  - Кто вы?
  - Мы - "БА".
  - Ах, вот что. Наверно ваш программист известный оригинал? Хотелось бы на
него посмотреть.
  - Вы можете его поприветствовать... Только издалека.
  - Почему не вблизи?
  - С вашими маленькими заботами, этого не понять.
  - Дефект программа, - догадался Конин. - Такое случается.
  Они сделали еще шаг и оказались перед стеной из симпатичных благоухающих
"БА". Автоматы улыбались... и, молча, напирали.
  - Осторожнее! - попросила Маша. - Раздавите щеночка! - "БА" заулыбались
еще ослепительнее, но продолжали напирать. Конин вежливо взял одного из
них за руку и тихонько увел себе за спину. Потом то же самое проделал с
другим, остальных раздвинул в стороны, давая Маше пройти. Стало
просторнее, будто вышли на лужайку из чащи. На пустом пятачке, заложив
руки за спину, расхаживал человек с ярким "Знаком ответственности" на
впалой груди. Заметив людей, он остановился, заулыбался, что-то сказал и
вдруг уставился на Ивана. Щеку "ответственного" украшала выдающаяся
бородавка, похожая на второй "знак ответственности".
  - Вот это встреча! - воскликнул рыжий, увидев знакомого., Утратив улыбку,
"ответственный" скованно повернулся, вжал голову в плечи и неожиданно
юркнул в толпу.
  - Куда же вы, неисправимый шутник? - крикнул вслед ему Конин. Но человек,
петляя уносил ноги Видимо, он хотел спрятаться, но "БА" почтительно
расступались. "Шутник" метался в образовавшемся коридоре, а роботы
приветствовали его кивками декоративных голов и двигались вслед за вожатым.
  -Так всегда! - сказал Конин с досадой и махнул рукой. - Ну его! Идем
ужинать.
  - Подержи-ка малышку, - попросила она. Аллея фонтанов спускалась к морю.
Конин нес задремавшего куна. А сзади на площади еще куролесил "шутник". Он
долго метался, не находя себе места, пока не замер у обрамления
магистрали. Здесь пахло озоном, гудел и посвистывал воздух. Мгновение
"шутник" стоял неподвижно, потом бросил через плечо ошалелый взгляд,
зажмурился... и прыгнул через барьер. Кроны деревьев, высокий кустарник и
струи фонтанов заглушали шумы. Конин остановился.
  - А что, если "знак ответственности" настоящий! -думал он вслух. - Откуда
этот ловкач раздобыл его для своей новой выходки?
  Над магистралью, над площадью взревел быстролет скорой помощи. Маша
прижалась к спутнику.
  - Что это? - спросил он, прислушиваясь к тревожному звуку, и мышцы его
напряглись, словно чуя опасность. Рыжий нагнулся и осторожно поставил Куна
на лапки. Щенок заскулил.
  - Я сейчас, - сказал человек. Маша присела успокоить зверька... и вдруг
поняла, что осталась одна. Стало жутко.
  - Вы где? - закричала она в темноту, готовая заскулить точно кун.  * * *  Оставьте мое ухо в покое, - попросил Конин, чувствуя, как напрягаются
мышцы. В студенческом кафе было почти пусто и никто не смотрел в их
сторону.
  - Ну ты, законченный круглый добряк! Каша рассыпчатая! Ты мне еще будешь
указывать? - "шутник" растопырил пальцы и полез пятерней в лицо. Иван
отвел руку парня. Ему почему-то сделалось весело. Не поднимаясь, он взял
"шутника" под мышки и усадил на стол к пирожкам. Парень наотмашь ударил,
но попал запястьем в ребро ладони, подставленной Кониным, и заскрипел
зубами от боли.
  - Думаешь справился? - шипел он. - Ты еще не знаешь меня!
  - А ты себя знаешь?
  - Знаю. Испытывал и с другими сравнивал!
  - Ну и как?
  - Плохо! - неожиданно признался "шутник". - Самое простое дается с трудом.
Но от того, что обделила природа, еще больше хочу переплюнуть
счастливчиков! Мой девиз - "Вперед и только вперед!" Главное не упустить
подходящий момент. Готов тысячу раз начинать сначала. Веришь, что я своего
добьюсь?
  - Ну конечно, - спокойно сказал Иван и потянулся к пакету. - Можно
попробовать?
  - К чертям пирожки!
  - Напрасно, - заметил Конин. Он уже взял один и похрустывал корочкой. -
Они достойны внимания. А начинка, скажу тебе, - пальчики оближешь! -
улыбаясь, он смотрел в глаза парню и думал: "Признается в бездарности -
значит не все потеряно". - У тебя в жизни не было порядочной
привязанности. Я угадал?
  -Мне это ни к чему, - "шутник" машинально взял пирожок, сунул в рот.
Бородавка на щеке заплясала.
  - Правда вкусно?
  - Дерьмо! - огрызок полетел в урну.
  - Ловко у тебя получается, - похвалил Конин.
  - Смеешься? Посмотри на себя!
  - Каждый день смотрю. А что, с непривычки жутко?
  Парень расхохотался.
  - Да нет... Вообще-то терпимо!
  - Как? Только терпимо?! - Иван ощутил подъем.
  Он вскочил с кресла, забегал возле стола. - Что ты смыслишь, младенец!
Взгляни на эту роскошную шею, на этот неподражаемый чуб! Где ты еще такое
мог видеть? Я создан для обожания! Я не из тех, кто сгинет в бесследности!
Я воздвигну себе пирамиду... Такую, чтоб и Хеопс позавидовал! Ради этого я
даже готов... похудеть! Не веришь? - распаляя себя, Конин носился возле
стола. Лицо раскраснелось. В голосе - звон. В глазах - молнии. Рыжий
чубчик - торчком. - Не веришь? - продолжал он. - Настанет день и
обалдевшие от восторга вы будете бегать за мной табунами. Я всех вас
заворожу. А когда моя слава достигнет небес... я возьму и начну тяготиться
ею. Одни будут думать, - манерничаю. Другие примут это за здоровое
отвращение к блеску. Но мало кому придет в голову, что тяготение - это
новая стадия наслаждения славой. Она - как пальмовый плод: сначала в нем
делают дырочку, чтобы испить терпкий сок, а затем выворачивают наизнанку,
чтобы полакомиться нежной мякотью. Что ни говори, приятно умирать
сознавая, что ты всех обскакал и теперь, испуская дух, извиваешься на виду
у людей!
  Икая от хохота, парень корчился на столе, дрыгал ногами, стонал, не
выхвати Конин пакет, он улегся бы на пирожки.
  - Возрадуйся, отрок! - глаголил Иван. - Я сейчас окажу тебе честь! Дай
руку. Я посвящу тебя в рыцари "Ордена привязанности!" - на мгновение он
придержал в ладони холодную руку "отрока" и, когда миновала последняя фаза
обычного для него мучительного "прикосновения", уверенный, что "шутник" в
самом деле уже посвящен в этот "орден", Иван распрощался: "До встречи у
пирамиды!" Этот спектакль и это прикосновение его совершенно опустошили.
  - Постой! - молил парень. - Кто ты? Мне кажется, я тебя знаю всю жизнь.
Побудь со мною еще. Хоть чуть-чуть!
  Извини - сказал Ваня... Парень уже смотрел сквозь него.  * * *  - Я сейчас, - сказал человек. Щенок заскулил. Маша присела успокоить
зверька... и вдруг поняла, что осталась одна. Стало жутко. "Вы где?"
-закричала она в темноту, готовая заскулить точно кун. Над деревьями
пролетал быстролет скорой помощи. Звук его плыл томительно медленно.
  - Кому-то сейчас очень плохо, - подумала Маша и оцепенела: еще ни разу
чужая беда не действовала на нее так сильно. Неожиданно в вышине что-то
ухнуло. Стало светло. В звездном небе играли многоцветные всполохи. Все
увидели висящий над парком феерверкер - постановщик "Праздника света". Но
Машу праздник не радовал. Даже мысль, что она ошиблась, приняв феерверкер
за скорую помощь, не успокаивала. Сердце сжало предчувствие непоправимой
беды... Она уже видела свое Чудо опять. Рыжий сидел на корточках перед
куном, чем-то его угощая. Зверек жадно ел. Человек поднялся и протянул
пакет Маше.
  - Берите. Горячие пирожки...
  Маша не шелохнулась. Он стоял перед ней большой и растерянный, подперев
одну щеку плечом, и, казалось, сам себя спрашивал: "Ну когда это кончится?
Я не хотел, не хочу никому делать зло! Почему же я его делаю? Не желая
того, постоянно делаю зло! Почему? Почему?                                   * * *  Прибрежные волны, закатываясь под плиты мостков, цокали, чмокали, точно
обсасывая их снизу губами. Иван стоял на камне и улыбался. Он видел себя
мальчишкой у края бетонной пустыни на астродроме детства. В те годы он
завидовал всем, кто летал. С замиранием сердца следил, как из синевы,
напоенной лучами, опускались "паромы", соединявшие Землю с околоземными
астровокзалами, как эскалаторы выносили на горячий бетон путешественников,
окунувшихся в космос.
  Всматриваясь в их лица, мальчик искал отблеск счастья, которое должно было
озарять каждого там, наверху. Ему казалось, что в глазах пассажиров он
читает грусть от того, что приходится возвращаться на Землю. Иван улыбался
этим воспоминаниям: нынче он сам готовился к Взлету.
  Каждый день обнаруживал он в себе новые качества: все меньше
сопротивлялись события, все отчетливее он помнил происходившее с ним во
фрагментах, прожитых при иных обстоятельствах. В нем точно созрело
чудесное зернышко.
  - Скорее всего эти зерна заложены в каждом, - думал Иван. - Природа щедра,
и такое же чудо может проснуться в любой живой клетке... если его
разбудить.
  Конин чувствовал, что и эта способность - будить - ему также дана. Он был
совершенно свободен во всем. Но главное заключалось теперь в его даре
делиться этой свободой с другими.
  - Это и справедливо, и честно, - убеждал себя Ваня. - Наивысшая радость -
дарить счастье всем!
  Щедрость обрела для него самостоятельный смысл. Он чувствовал, как
нарастает зудящая боль - мука, подобная голоду, вызванная желанием
вмешиваться в существующий ход событий, и чтобы не он один, - все живое на
свете так же, как он, сломя голову, бросилось в водоворот абсолютной
свободы. Конин присел на корточки возле края плиты и коснулся ладонью ее
скользкой зеленой одежды из микроскопических водорослей. Любое проявление
жизни вызывало в нем гордость и нежность, как будто он сам был создателем
или хранителем этого невероятного чуда.
  - Как хорошо мне! - шептал он, присев возле камня и с нежностью гладя
зеленую водоросль. - Я хочу, чтобы каждая клеточка стала свободна, как я!
И пусть рухнут преграды, исполнятся вожделенные планы таинственной жизни,
внедрившейся в шероховатости старой плиты...
  Он едва успел отскочить: зеленая слизь отделилась от камня, вспенилась,
вздулась огромным, во всю плиту, пузырем и, вдруг, почернела и лопнула с
треском, похожим на выстрел, опала, рассыпалась мертвым налетом. Ветер
унес темно-бурую пудру, оставив на камне ужасную плешь.
  Человек брел понурившись, увязая в гальке босыми ногами, прислушиваясь к
плеску волн, крикам чаек и крикам людей возле моря. "Вот что такое жизнь!
-говорил он себе. - Дай ей все и... ставь точку: конец совместиться с
началом... и нет ничего."
Над лодочной станцией в заходящих лучах кружились чайки - сотни, тысячи
чаек. Тени их скользили по пляжу и по воде. Конин брел среди этого вихря,
волоча за собою весла.
  - Я попал в птичий праздник, - усмехнулся он, забираясь в лодку. - Слишком
рано проросло мое "зернышко". Мне теперь - только бы щедро дарить.
  На этот раз оба весла точно встали на место.
  - Вы готовы? - спросил коричневый лодочник в красных трусах. - Не
поднимайтесь. Я отвяжу.
  Звякнула цепь и лодка свободно запрыгала на волнах.
  - Учтите, у нас очень быстро темнеет, - предупредил "Аполлон".
  На дне шлюпки плескалась вода. В ней дремало закатное солнце. Иван
заставил себя улыбнуться прекрасному лодочнику и только тогда заметил
девушку в белом, с короткими светлыми волосами. Она приближалась,
осторожно ступая по плитам босыми ногами. Она еще не могла его знать, но
он узнал бы ее среди тысяч. Ему показалось, какая-то сила толкает его ей
навстречу. Во рту пересохло.
  - Не надо меня торопить, - сказал он в пространство и взялся за весла.
Лодка рванулась. Он греб торопливо, сосредоточенно, не поднимая глаз: так
легче было бороться с искушением нарастающей щедрости. Он теперь знал, что
жизнь может ждать от него. Дай ему волю - он одарит ее такой же
потребностью в щедрости. И миллиарды непримиримых противоречий разрешатся
враз, сами собой, обратив все живое в планетарную пыль. Это будет предел,
пик свободы... и бездна распада.
  Только отплыв метров сто, Конин взглянул на берег. Отсюда Маша была похожа
на белую чайку. Он невольно взмахнул рукой и увидел, что девушка машет,
отвечая ему.
  - Вот мы и познакомились, - подумал Иван. Он греб теперь осторожно,
постепенно набирая скорость, стараясь работать веслами так, чтобы фигурка
на берегу была в створе с кормой. Лодка спешила в сторону низкого уже
начавшего багроветь солнца, и девушка долго смотрела во след ей из-под
ладони.
  Конин вспомнил сейчас тот далекий день, когда впервые покинул Землю,
расставшись с детскими заблуждениями и догадавшись, что пассажиры,
оставляя корабль, не печалились о пустынном небе, а, наоборот, облегченно
вздыхали от того, что больше не надо изображать из себя храбрецов в то
время, как трясутся поджилки.
  - Что будет, если во время полета случится беда? - спрашивал себя Ваня и
сам себе отвечал: - Ничего ровным счетом. И потом во все времена будет
так, словно ничего не случилось. Потому что живое извлекает из памяти
только то, что требуется в настоящий момент.
  Иван приналег на весла. Волны разбивались о борт и в облаке водяной пыли
дрожала радуга. Чайки сизыми лепестками кружились над морем, то взмывая,
то устремляясь к воде. Тысячи глаз их блестели капельками бурой смолы.
Конин греб, не замечая усилий. Тоска от сознания нашей бесследности,
ощущение невероятной хрупкости жизни заглушили все остальное. Он хотел
жить и безумно хотел, чтобы этот кошмар оказался вдруг сном, от которого
можно очнуться. И вместе с тем, он отдавал себе ясно отчет в том, что с
ним происходит и в том, что может произойти с этим миром.
  Скорлупка неслась, перепрыгивая с волны на волну, разрывая пенные гребни.
А Ивану казалось, он не движется с места.
  Шальная мутация - результат облучений или чудовищных травм, полученных на
городской магистрали, сшибка непознанных закономерностей одарили его
неожиданной властью над "порядком вещей" и нарастающей жаждой ею
делиться... Он был чрезвычайно опасен!
  У живого во всей Обитаемой Зоне оставался единственный шанс, заключавшийся
в том обстоятельстве, что Ивану не продержаться на море больше минуты.
  Не важно, - думал гребец, - какое весло хрустнет первым... Важно, что
отчаянно краткая, даже после ретемперации больше похожая на прикосновение
Жизнь не обманула, одарила мгновением, стоющим вечности, а теперь...
полагается целиком на него.  Рига - Москва  1974 - 2000гг.--------------------------------------------------------------------
Данное художественное  произведение  распространяется  в электронной
форме с ведома и согласия владельца авторских прав на некоммерческой
основе при условии сохранения  целостности  и  неизменности  текста,
включая  сохранение  настоящего   уведомления.   Любое  коммерческое
использование  настоящего  текста  без  ведома  и  прямого  согласия
владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 31.07.2001 13:58 

  Книго
  




        

            
[X]