Владимир МИХАЙЛОВ

ПРИГЛАШЕНИЕ НА НОЧНУЮ ОХОТУ

Когда их начали заковывать в цепи, наверное, можно было еще что-то сделать - убеждать, сопротивляться. Но они не стали, и позволили наложить на кисти рук и лодыжки широкие металлические браслеты, неожиданно легкие; цепи при этом издавали гулкий колокольный звон. Церемониймейстер все время суетился вокруг, гримасу его следовало, видимо, полагать улыбкой; он негромко бормотал, путаясь в земных словах от торопливости, выговаривал из с синерианским кашляющим акцентом, так что порой хотелось остановить его и попросить прочистить горло. "Это не страшно воспринимать надо, - бормотал он, - есть быть ритуалу традиций, э, вид, один вид, ничего только вид, э, спокойность и терпим, очень мало, э, э, крайне. Только спокойность и думать о славном. Славном, э?" Понять его было трудно, чувствовалось лишь, что успокаивает и чуть ли не извиняется. Можно было верить или не верить; они решили поверить. И не стали противиться, упустили время и оказались в оковах. А теперь было уже поздно, ничего не поделать. Они стояли на длинной телеге, обвитые цепями, словно новогодние елки, один ближе к передку, другой метрах в полутора за ним; над каждым поднималась прикрепленная к телеге примитивная конструкция из бревен, похожая на литеру А, но без перекладины. Сверху, оттуда, где бревна сходились, свисала петля. Конструкция виселиц была иной, чем на Земле, но принцип остался тем же. Очень весело было все это и многообещающе, ничего не скажешь, а теперь не удавалось даже переглянуться, успокоительно кивнуть друг другу, и даже словом нельзя было перекинуться из-за грохота колес с железными шинами и оглушительного завывания оркестра впереди. Одиннадцать лошадей, вернее, существ, что соответствовали тут земным лошадям, запряженных попарно (лишь впереди шла одна, и на ней сидел форейтор), медленно, шагом тянули грохочущую и лязгающую телегу, передвижной эшафот; на телеге, кроме обоих землян, стояли еще и воины с длиннейшими копьями и широкими мечами, чей клинок напоминал сильно вытянутый ромб, и другие, в длинных, просторных балахонах со множеством складок, в круглых, с обширными полями шляпах - отцы веры, как поняли люди из бормотаний церемониймейстера, если только не перепутали. У этих оружия не было, лишь короткие жезлы, резные, изображавшие два плотно прижатых одно к другому предплечья, две руки, причем одна ладонь была раскрыта и изогнута, как бы готовясь принять нечто, другая же - сжата в кулак, словно для удара в первую. Жезлы в руках отцов веры были простерты вверх. Вслед за телегой, а также по обе стороны ее тоже шли воины, так что оба терранина были надежно отделены от остального мира. Церемониймейстер стоял между ними, опираясь на трость - черную, заканчивавшуюся той же фигурой, какую изображали жезлы, она была из зеленого, глубоко отблескивавшего металла. Старик успел переоблачиться, и вместо современного костюма, в котором он встречал прибывших, на нем был наряд, видимо, исторический, традиционный: короткая, очень широкая накидка или пелерина, а под нею - узкое, до пят, одеяние, вроде сутаны, но куда более стесняющее движения. Он по-прежнему выговаривал что-то успокоительное, но за грохотом и воем его не было слышно. Так что единственное оставалось - смотреть на город, на улицы, людей, - ну, не людей, собственно: на местных жителей, на синериан - и ждать, что будет дальше. Прилетели они несколько часов назад, когда в этом полушарии Синеры была ночь, и тогда ничто не предвещало такого поворота событий. Встречали по протоколу: Чрезвычайного и Полномочного Посла и Министра Терранской Федерации в Синерианской Империи, Его Приятную Лучезарность Изнова, и сопровождающего его Советника, Его Зеленое Свечение Федорова. Лучезарности и Свечения - это, конечно, возникло уже здесь, такие титулы соответствовали статусу каждого из прибывших; может быть, на местном кашляющем языке, в круге их понятий, это звучало серьезно, терранам же лишь немалый дипломатический опыт позволил удержаться от улыбок при переводе этих определений. Но чего не бывает под чужими звездами... Тогда, ночью, в космовокзале (архитектура его была тяжелой и величественной, натуральный камень, вроде мрамора, вместо привычных земному глазу ажурных конструкций, легкостью соперничавших с лучшими образцами древней готики - такая мода пошла в последние десятилетия, а на столетия на Земле давно уже не строили, было это невыгодно) - отговорили и откланялись положенным образом, в полном соответствии с протоколом, отсалютовал им почетный караул, включавший панцирных кавалеристов (дань славному прошлому) на тяжелых лошадях с костистыми мордами и двумя незрячими, затянутыми тусклой пленкой глазами над двумя зрячими, большими, печальными; затем - имперских десантников в темно-синих блестящих комбинезонах с откинутыми прозрачными космошлемами, с портативными движками за спиной, с короткой, толстой трубой оружия на груди ("Плазмовой скоропал? Можно так?" - церемониймейстер все пытался разобраться в лингвистических проблемах), с ромбическими кинжалами и множеством каких-то приспособлений на поясах; то была уже современность. Десантники не прошли, а промелькнули мгновенным, стелющимся шагом, поравнявшись с прибывшими - разом выбросили правую руку (руку? Руку все же) в сторону, разом выдохнули что-то вроде громкого "Хха!" - и исчезли. Замкнули же шествие люди в складчатых балахонах, с жезлами ("Отцы веры, э? Но тут не тесно падает вместе с терранским, на Синере одно понимание есть вера, дух, одномыслие, на Терре разно выговаривают, э?"); когда они проходили, все присутствовавшие синериане как-то сразу подтянулись, замерли недвижно, руки же сложили, изображая ту самую фигуру, что на жезле. Словно бы не их приветствовали, а они. Наверное, так тут полагалось. Потом посла и советника усадили в экипаж - длинный, приземистый, без колес, с мягкими, глубокими креслами внутри; церемониймейстер сел с ними, остальные разместились в других таких же и поменьше. Мотор включился почти бесшумно, вереница тронулась, скользя невысоко над дорогой. Изнов успел заметить, что и открытая машина с десантниками была в кортеже. "Подушка? - спросил негромко Федоров и тут же сам себе ответил: - Нет, скорее антигравы". Головная машина время от времени испускала пронзительный звон - надо полагать, это соответствовало земной сирене. Город увидеть тогда почти не удалось, улицы были широки, но освещены скупо, местами просто темны. Ярко светились лишь надписи на стенах, да еще та самая фигура - две руки - во множестве. Изнов и Федоров успели пройти лишь сокращенный курс синерианского языка, да и учебников не было, так что в здешней письменности они разбирались не очень уверенно, порой путая знак-слово со знаком-фразой и просто с буквенными знаками, и потому смысл быстро проносившихся мимо надписей остался сокрытым. Правда, и ехали они недолго. Их привезли в отведенную им резиденцию, внутрь с ними вошел один лишь церемониймейстер. "Прислуга кукловая, э?" - объяснил он. "Роботы?" "Э, э, номинально. Мы притворяем их терранами. Удаленно?" "Да, довольно удачно", согласился Изнов из вежливости. Федоров кашлянул, чтобы не засмеяться, он веселым был по натуре. "Ты осторожно, - сказал ему вполголоса Изнов не по-террански, а по-русски, - кашлянешь, а на их языке это может оказаться чем-то непристойным. Кашлять будем без свидетелей". "Понятно, - ответил Федоров, - а чихать можно?" "Лучше воздержись" - посоветовал Изнов. "Воздержусь", - пообещал Федоров. Церемониймейстер смотрел на них почтительно, не моргая. Резиденция оказалась донельзя престижной, не дом, а дворец, хотя и не чрезмерно большой. Осмотреться как следует они так и не успели, глаза закрывались сами, спать хотелось, но все же оценили мебель: на ней (после постмодерна Федерации Гра, где оба они представляли родную державу последние три года) приятно отдыхали взгляд и тело. Посольство (объяснил церемониймейстер) имеет положение другим местом, здесь - житность. Терране стали уже привыкать к его языку, облику, движениям - ничего другого в течение, вероятно, достаточно долгого времени им видеть и слышать не придется. "Возное довозится", сказал еще церемониймейстер о багаже, напрягая все свои старческие силы, чтобы объясняться непринужденно и изящно. "А когда можно будет начать переговоры?" - поинтересовался Изнов. "После возврата светила. Ожидалось вашего значительно раннего прилета, э. Но это... копай, копай". Изнов кивнул. Граанский лайнер, на котором они с Федоровым летели (Терранская Федерация только еще собиралась освоить эту часть Галактики) при выходе в свое пространство попал в рой чего-то и долго шел короткими галсами, теряя время. Значит, дела начнутся с утра. Хорошо. "Да, да, - подтвердил старик. - Но перед тем, как варить, хотельно осветить некоторые процедуры своего образа, э?" "Чтобы я что-нибудь понял..." - пробормотал Федоров по-русски. "Он хочет предварительно объяснить некоторые своеобразности", - растолковал Изнов, обладавший филологическим мышлением, и вежливо ответил старику: "Бесконечно вам благодарен за заботу и предупредительность, но не хотелось бы злоупотреблять вашим временем, столь ценным" - он видел, что церемониймейстера шатает. Тот слушал чрезвычайно внимательно, его нижняя губа - синерианская, треугольная, перекрывавшая верхнюю и кончиком касавшаяся похожего на пятачок носа, шевелилась от усердия: видимо, старик пытался запомнить обороты речи. "В таком происшествии я сгибаюсь. Вот все напутствия, переложенные на терранский, как пользовать удобства. Большая простота. Вослед выражаюсь надеждой ново видеть ваши спины". И он спустился по лестнице, где робот-швейцар в мундире, напоминавшем о кровопролитный войнах двадцатого века, с громадными звездами в разных местах, отворил перед стариком дверь, пропустил и запер; Изнов успел заметить, что машин снаружи поубавилось, но десантники ждали. С антуражем роботов, - подумал он, глядя на швейцара, - хозяева поднапутали. Верно, о Земле они знали не больно-то много. Да и на Земле о Синере - не больше, как и обо всем этом галактическом регионе, отношения только начинались, и еще не совсем понятно было - как их строить... Посол и советник поужинали тем, что было с собой (пользоваться местной пищей они пока не решились, да и инструкции "по-террански" еще нуждались в расшифровке) и легли спать в двух соседних спальнях, надеясь, что утро окажется мудренее. А с утра явился тот же церемониймейстер, а с ним - воины с мечами, и люди с оковами и инструментами, и еще один, о котором старик сказал, что это "вешальщик и отрубщик" - палач, как поняли терранские дипломаты. Все спешили, "Император сделал переворот" - попытался объяснить старик" видимо, не о государственной катастрофе хотел он сообщить, но просто о переменах в повестке дня, из-за которых прием послов был перенесен на более ранний час. Их стали заковывать в цепи, и тогда обоим пришло в голову, что переворот есть переворот, и связан, может быть, с изменением намерений власти в отношении Терранской Федерации. Наверное, можно было еще как-то воспротивиться, но они не стали. И вот - гремящая, спотыкающаяся на (редких, правда) выбоинах телега, и возникшая из неизвестно какой древности стража с мечами и плюмажами на цилиндрических шлемах, и лошади зачем-то в кольчужных чепраках. И еще - позади телеги, в окружении множества копейщиков - толпа, тоже в цепях: несколько десятков синериан, наряженных в какие-то подобия земных одежд, сшитых кое-как и перепутанных безбожно: спортивные тренировочные брюки - к фраку, женское длинное платье с подолом, кое-как распиханным по голенищам высоких, чуть не до паха, ботфорт, военно-морской сюртук с эполетами - и пестрые курортные шорты. И еще, и еще всякого... Видимо, толпу эту полагалось считать терранами. Посол Изнов лишь пожал плечами, смешливый Федоров на сей раз не сдержал улыбки. Но тут же посерьезнел, подумав, что ведет все это, может быть, к совсем не веселому концу. Сейчас только и оставалось, что смотреть на улицу. Везли их, надо думать, по главной городской магистрали. Широкая, она была застроена - домами, надо полагать, но без окон, на улицу выходили глухие стены высотой, по земным меркам, в четыре-пять этажей. Стены были обильно украшены горельефами, изображавшими чаще всего синериан с преувеличенно-резкими чертами лица, с выкаченными круглыми глазами, с гипертрофированными мускулами нагих тел - только мужчин, ни одного изображения синерианки. Дома изредка перемежались башнями - высокими, напоминавшими очертаниями старинные керосиновые лампы Земли; башни тоже не имели окон, зато каждая увенчивалась шпилем - все той же фигурой кулака и ладони. При всей ширине своей проспект из-за отсутствия окон и промежутков между домами (и как только в них проникали?) напоминал если не коридор, то глубокую траншею, которая лишь далеко впереди упиралась в нечто высокое и расцвеченное зелеными огнями. Надписи же на стенах, горевшие ночью, сейчас были потушены. Сходство с траншеей усиливалось еще и потому, что не было видно ни единого дерева, ни клочка зелени. Вдоль широкой мостовой тянулись тротуары; они были подняты примерно на метр, а кроме того отгорожены проволочной, кажется, сеткой - как на иных футбольных стадионах на Земле; сетка, впрочем, была тут и там порвана. По тротуарам люди шли или стояли, глядя на процессию. Изнов не сразу заметил, что и двигались они, и стояли как-то необычно (для земного глаза): группами, человек не менее десятка, и при каждой группе находился один, а то и двое в балахонах, с жезлами. Ни разу не появился одинокий прохожий. Временами между группами происходил как бы обмен: когда идущие проходили мимо стоящих, от группы мог отделиться один или несколько и присоединиться к стоящим, а кто-то из тех - наоборот, примкнуть к идущим и уйти с ними. Можно было бы подумать, что улицу заполняют переодетые солдаты, отвыкшие передвигаться вне строя - если бы люди не шли так нестройно, без всякого порядка, оставаясь просто кучкой, в которой каждый старался пробраться поближе к середине. Но вообще прохожих было немного, город не производил впечатления густонаселенного; так бывает в жаркие летние дни, когда все, кто может, бегут подальше от асфальта. Однако, можно ли было тут мерить мерками Земли? Изнов опять пожал плечами: со временем, надо полагать, поймем и это - если оно будет, конечно, время... Прохожие на высоких тротуарах находились почти на одной высоте с терранами, и посол поймал взгляд зеленых, немигающих глаз одного из стоявших у сетки синериан, одетого, как и большинство, в тусклый комбинезон, почти неразличимый на фоне стен. Во взгляде было усталое превосходство. Всерьез они, что ли, все это принимают? - подумал Изнов. - Дураки... - Телегу тряхнуло на выбоине; стоявший рядом палач в цилиндрическом, закрывавшем все лицо, кроме глаз, уборе испуганно ухватился за плечо Изнова и что-то мелко прокашлял: извинялся, как посол скорее угадал, чем понял. Слабо знали язык они с Федоровым, слабо... Изнов все же попробовал издать несколько "кхе-кхе" в нужном ритме и с соблюдением интонации, чтобы выразить формулу прощения. Что-то, наверное, получилось - в глазах палача, тоже зеленых, мелькнуло выражение благодарности. Подумав о языке, Изнов стал пытаться прочитать что-нибудь из тех надписей, что украшали стены вперемежку с богатырями. Телега ехала медленно, и на этот раз удалось разобрать кое-что, тем более, что тексты часто повторялись. Сначала повезло прочитать самую частую, трехчленную надпись. Она гласила: "Часть лучше целого. Часть важнее целого. Часть больше целого!". Может быть, я что-то не так перевел? - подумал Изнов. - Надо запомнить транскрипцию, потом спрошу, хотя бы у старика... - Другая повторяющаяся надпись была: "Читай Кодекс! Знай Кодекс! Исполняй Кодекс! Все в Кодексе, и ничего вне его!". Да, не лишено любопытства все это, - подумал Изнов, - что же, тем интереснее будет потом разобраться. - Третья надпись гласила: "Кто верит - живет!". Четвертая, едва ли понятная, невзирая на краткость: "Экха - миф!". Что такое "экха", Изнов перевести не смог; когда он занимался языком, такого слова ему не попадалось. В Федерации Гра были только синерианские газеты и немного книг, а в них такого слова не встречалось. Надписи надоели; Изнов поднял глаза еще выше. Зеленоватое небо местами пробивалось сквозь плотный пух облаков. Наверное, в ясные дни смотреть на него бывает так же весело, как на земное, голубое, высокое. Наверное, и под этим небом... Мысль прервалась. Что-то произошло на улице. Ничто вроде бы не изменилось, но в глазах палача мелькнул откровенный страх. Церемониймейстер сделал шаг назад и оказался рядом с Федоровым, между ним и косой стойкой виселицы, - ухватился за балку, обнял ее, словно ему почему-то трудно сделалось устоять на ногах. Люди на тротуарах - или показалось? - зашагали торопливей, а стоявшие начали понемногу отступать, прижимаясь к стенам, отодвигаясь подальше от мест, где проволочная сетку была порвана. Сопровождавшее телегу войско подтянулось, хотя не было никаких команд. Их, впрочем, терране могли и не расслышать за свистом и звоном оркестра, который, как бы поперхнувшись на секунду, потом заиграл еще громче, чем до той поры. Федоров взглянул на церемониймейстера. Капли пота проступили вокруг выкаченных глаз старика, дышал он часто и громко. - Что случилось? - спросил Федоров по-террански. - Вам плохо? Синерианин сделал странное, кругообразное движение головой. - Никак, - пробормотал он, - никак. Есть это, ничего, я имел видеть. Ничего, все совершенно ровно. Я призываю доверить. Все очень ровно. - А это?.. - начал было Федоров и умолк. Странный звук раздался, перекрывая даже лязг колес и вой оркестра. Высокий, пронзительный, чистый - словно кто-то исполнял простенькую мелодию из трех-четырех нот на блестящем корнете о трех клапанах. Звук поднимался все выше, и вдруг сразу упал и прекратился - наступила, казалось, тишина, хотя оркестр все играл, пусть не так стройно, а колеса загрохотали даже сильнее: лошади убыстрили шаг. - Что это было? - Это ничего не есть, э. Старик мелко дрожал. - Я же слышал! - Я не слышал. Никто не слышал. Ничего. Ничего не есть. И снова тот же звук раздался. Позади. Ближе. - Ничего не есть. Ничего. Обманка слухов. Погода, э. Звуки. Дует воздух... ветр, зефир, э? Очень прошены суть закрыть глаз! - Тут церемониймейстер перешел вдруг на синерианский язык, в его частых-частых покашливаниях Федоров так и не смог уловить никакого смысла. Вероятно, то была увертка человека, не желающего ничего объяснять. Но объяснения были уже, пожалуй, и не нужны. Звук раздался в третий раз, почти рядом, а потом Федоров и Изнов, и не подумавшие, разумеется, закрыть глаза, увидели тех, кто эти звуки издавал. Они обтекли телегу двумя ручьями. Длинные и приземистые, на кривых лапах, с великолепным мехом - длинным, густым, переливавшимся всеми цветами радуги. Опаловые глаза, перечеркнутые горизонтальной щелью зрачка, скользнули по телеге, по воинам но копья были выставлены, хотя солдаты не смотрели на зверей, глаза их на напряженных лицах смотрели прямо, вдоль улицы. Резкий запах, похожий на мускусный, хлестнул по ноздрям терран. Зверей было десятка три, может быть, больше. Палач снова вцепился в Изнова: лошади пошли рысью, они тревожно кричали, крик их напоминал оглушительное кваканье. Воины бежали, не отставая. Но длинные, плоские морды радужных зверей уже повернулись к тротуару. Люди там (все же это были люди, черт возьми, хотя и не такие, как мы) стояли безмолвно, неподвижно. Все глаза были подняты вверх, никто не смотрел на зверей, руки - ладонь и кулак - были ритуально сложены. Те, что носили балахоны, высоко подняли жезлы и смотрели на людей, смотрели внимательно. Вдруг, словно была дана команда, все опустились на колени. Звери поравнялись с одним из разрывов в сетке. Высота тротуара не удержала их, мягким, мгновенным прыжком они преодолели препятствие, почему-то пробежали мимо ближайшей, малочисленной группы - и набросились на следующую, побольше. Ни один человек не встал с колен, не сделал даже движения в свою защиту. Звери бросались, сбивали наземь, вцеплялись. Раздалось лишь несколько сдавленных криков. Никто не смотрел в ту сторону - только Изнов с Федоровым не могли оторваться, поворачиваясь назад, насколько позволяли оковы. Потом звери снова обогнали их. Они уходили. Терране напрягли мускулы так, что цепи больно врезались в плечи, в бедра. Звери пробежали мимо телеги, человек был перекинут через спину каждого четвероногого, рука или нога человека находилась в пасти зверя. Один-другой еще слабо дергались. Красный пунктир отмечал путь стаи. На месте, где стояла группа, осталось четверо или пятеро: один на коленях, словно окаменев, ритуально подняв руки, остальные лежали ничком, без сознания, человек в балахоне стоял чуть поодаль, горизонтально вытянув руку с жезлом. Стая свернула в боковую улицу. Оттуда, словно очищая путь хищникам, выплеснулся поток машин на антигравах; машины были, скорее всего, задержаны там, чтобы пропустить процессию. Миг - и последний хищник исчез за углом. Изнов повернулся, насколько допустила цепь. - Что это? - Почему?.. - начал Федоров одновременно. Церемониймейстер глубоко вздохнул, приходя в себя. - Мы сближаем на императорский дворец! - провозгласил он, стараясь, чтобы прозвучало торжественно, чтобы голос не дрожал. - Что это за звери были? И почему, черт бы взял, никто... - Какие есть звери? - спросил церемониймейстер. - Никакие звери не есть были. Господин посла и господин советника обсмотрелся. Ничто не было. Ваша Приятная Лучезарность, Ваше Зеленое Свечение обсмотрелся. Видеть - ничто. Слышать - ничто. Э? Да, ни-че-го! Цепи были унесены, массажисты растерли руки и ноги, и сейчас терране переодевались в специально для того предназначенном покое императорского дворца. Было сыровато, воздух в комнате стоял нежилой - похоже, послов здесь принимали не часто. Изнов с досадой заметил, что руки дрожат - не столько от идиотского маскарада с цепями и виселицей, сколько от нападения хищной стаи на центральном проспекте столицы. И ни единой попытки защититься... Может быть, это тоже относилось к комедии? Или было всерьез? Свое недоумение Изнов высказал вслух. Федоров, поправляя перед зеркалом белый галстук, откликнулся: - Навряд ли. Старик, во всяком случае, перепугался всерьез. Вибрировал, как неисправная центрифуга. - А точнее - что ты всерьез думаешь? - Изнов усмехнулся. - Не становись дипломатом настолько, чтобы скрывать мысли и от своих. Федоров тоже ухмыльнулся - намеку на то, что он, собственно, не был профессиональным дипломатом, хотя много лет служил в посольствах. - Ну, хорошо... Напуган он был всерьез. Но, похоже, неожиданностью для него это не было. Да и страх у него, у всех них... как бы сказать... привычный. Страх, которого ждут. Нет, фауна эта, готов поручиться, настоящая. Всерьез. - Тогда почему? - разглядывая себя в зеркале, Изнов склонил голову к плечу, потом откинул назад. - Непонятно. Вполне современная цивилизация со звездолетами, антигравами и десантниками. Неужели они не в состоянии защитить столицу от нападения стаи зверей? Сообщу об этом - Земля просто не поверит. - И не только защитить вообще, прибавь, но и дать отпор при конкретном нападении, когда рядом были десятки солдат - которых мы видели, не говоря уже о тех, которых мы не видели, но которые наверняка были. Да, весьма непонятно - что к чему. - Скорее всего, тут что-то... как по-твоему, это религиозная страна? Я тут прочитал кое-какие надписи... - Я тоже. Наверняка сказать трудно, однако похоже на то. Думаешь, это у них священные звери, или в этом роде? - М-м... Тогда старик хотя бы объяснил. Но не очень представляю. На таком уровне цивилизации можно было бы примириться с какой-нибудь священной коровой, она хоть людей не ест. Но хищники... Людоеды! Священные - ну, держали бы в каких-нибудь храмах - за решеткой, поклонялись бы на расстоянии... Нет, не очень-то похоже. - Поживем - узнаем... Вообще узнавать здесь придется, видимо, немало. - Ты да я - много ли узнаем? - Ну, не останемся же мы вдвоем. Обживемся. Терра подошлет персонал... Изнов с сомнением покачал головой. - Здесь, кажется, не больно швыряются агреманами. Даже на тебя согласились не сразу. Федоров усмехнулся. - Придется нам постараться. Поинтересоваться кое-чем. Десантников этих вчерашних я запомнил накрепко. Это ведь войска для захвата космических объектов, не для операций на планете. Пожалуй, у нас не зря подозревают, что Империя не прочь нарушить трехсотлетнюю традицию. Так что информации нам понадобятся полные трюмы. - Гм... - только и ответил Изнов. Конечно, не очень верилось, что кому-то, будь он даже императором, придет в голову идиотская идея нарушить мир, стоявший уже триста с лишним лет. Всякий мир, конечно, вещь относительная, на протяжении этих трех столетий войны велись и ведутся сейчас - но войны торговые, экономические, в которых главное оружие - технология, ассортимент, качество и себестоимость. Кровь не лилась, вот что главное. Конечно, порой не хватало полной ясности с некоторыми мирами; что происходит, например, на Иссоре, никто толком не знал, информации было мало, и та до невозможности путаная. Однако, внешних войн никто не вел, и представить себе, что кто-то захочет взяться за оружие, было трудно. Разве что в какой-нибудь системе все другие средства поддержания внутреннего равновесия будут исчерпаны и не дадут результата. Но ведь всякая нестабильность любой системы проявляется во многих принципах, прямых и косвенных. Империя же, насколько было известно, отличалась именно устойчивостью, и социальной, и экономической - всякой. Правда, экспортировать за последние годы стала меньше, но такое бывало со многими: временные трудности. Нет, насколько известно, тут все было в порядке. Насколько известно. Но так ли уж много было ведомо на самом деле? Если вдуматься - мало. Поэтому Изнов с Федоровым оказались здесь. Установить отношения, а потом уже можно присылать и журналистов... - Ну, долго нам еще ждать? - нарушил размышления посла Федоров. - Если аккуратность - вежливость королей, то император должен быть пунктуален, как хроноквантовые часы. - Главное - сдержанность, - напомнил Изнов. - Сдержанность и улыбки. И поменьше конкретных ответов. Тогда... - Ну, приветствую вас, господа, в наших краях! - послышалось от дверей, и оба терранина разом повернулись в ту сторону. То был не старый церемониймейстер, но совсем другой туземец - повыше ростом, пошире в плечах, с чертами лица не столь резко синерианскими. Шел он двери, как и полагалось по этикету, пятясь, спиной к терранам, но уже на полпути повернулся лицом к ним и пошел нормально. Острый кончик его нижней губы был опущен так, что могло показаться - он высунул язык; на самом же деле то было эквивалентом широкой улыбки землян. К этому надо было привыкнуть побыстрее - как и к тому, что человеческая улыбка, открывающая зубы, здесь служила выражением презрительной угрозы. Поэтому оба посланца Терры лишь выпятили нижнюю губу, стараясь соответствовать синерианским приличиям. Тогда вошедший улыбнулся по-земному, и Федоров с Изновым после мгновенного колебания ответили тем же. - Вот и прекрасно, - сказал вновь прибывший. - Это позволяет надеяться, что и во всем прочем мы чудесно поймем друг друга. Он говорил по-террански без малейшего признака акцента - чисто, как в любом городе Земли, и даже с некоторым столичным шиком. Протянул руку и крепко пожал. Указал на высокие - со ступеньками, чтобы взобраться - сидения. - Располагайтесь, прошу вас, у нас еще есть время. Здесь принято сидеть повыше. Как птички на насесте, верно? Ну, да и у вас на Терре ведь нет единой манеры видеть. - Он снова улыбнулся. - На стуле, на корточках, на пятках, скрестив ноги, и так далее... Одной манерой больше, только и всего. Спешу сразу же представиться. Я исполняю некоторую должность в императорской Канцелярии внешнего спокойствия, а именно - занимаюсь всем, что связано с Терранской Федерации. До сих пор, признаюсь откровенно, я не был изнурен делами. Теперь, с вашим радостным и благополучным прибытием, мое безделье, надеюсь, кончится. Пока же я буду вашим переводчиком и в какой-то мере наставником. Не то я стал уже бояться, что забуду язык. Я еще не делаю грубых ошибок? - Вы нас просто потрясли. - На этот раз Изнов говорил искренне. - Трудно было рассчитывать на встречу здесь с человеком, говорящим... - Как прирожденный терранин? Уверяю вас, Ваша Лучезарность: если пробудете у нас лет тридцать - это примерно то же, что и ваши три десятилетия, - то научитесь кашлять без малейшего инородного призвука, на чистейшем синерианском. - Вы хотите сказать, что... - Хочу или не хочу, но и вы сами, - он на миг остановил взгляд на Федорове, - быстро догадаетесь, что я бывал в ваших краях. Да, лет тридцать в общей сложности. И не сочтите за пустой комплимент - мне у вас очень нравилось. Многое. Бывали даже дни, когда трудно становилось представить, что я покину ваш чудесный мир. - Вы бывали только на Земле? - Появляться на других планетах Федерации было бы опасно. Согласитесь, что моя внешность все же не вполне совпадает с земной. - Неужели вы были у нас - вот так? - Именно: точно в таком виде, в каком нахожусь перед вами. Если не считать костюма, конечно, и тех изменений, что вносит в нас время. По очень многим причинам - традиции, наследие древних верований - мы не признаем косметических операций. - Он усмехнулся, снова глянув на Федорова. - Пусть это будет как бы обменом опытом. На вашей планете масса людей, и они принадлежат к нескольким расам. Вы лучше меня знаете, что цвет кожи, характерные черты лица, особенности телосложения, множество вариантов от межрасовых союзов дают великое многообразие. Плюс еще особенности произношения, неизбежные диалекты, обусловленные влиянием старых национальных языков на ту террану, на которой мы сейчас разговариваем... Разумеется, я не похож на стандартного терранина. Но часто ли вы встречали стандартных у себя дома? В живом мире стандарт есть абстракция, усреднение. В каждом месте Земли, где я бывал, меня принимали за перенесшего болезнь представителя другой расы и искренне сочувствовали моему, с их точки зрения, уродству. А сочувствие очень важно, оно снимает подозрения - в культурном обществе, конечно, не у дикарей где-нибудь на Ласудале или в ином подобном же мирке. Да вот вы сами: увидев у себя дома на улице нечто подобное, вы удивитесь, может быть, уродству - но вряд ли заподозрите, что перед вами существо из другого мира. - Разведчик из другого мира, - поправил Федоров. - Если вам угодно уточнять. Но спешу обрадовать вас: на Земле нас всегда было мало, часто - лишь один. Потому что пока я один - я даже для компьютера исключение, шутка природы; меня все знают и никто не подозревает именно из-за моей приметности. Но если бы тот же компьютер выдал вам анализ основных примет двух или трех подобных, вы заподозрили бы, что в этом уродстве есть своя система. А с недавних пор мы и вовсе отказались от использования наших уроженцев в чужих мирах: оно бывает нужным лишь вначале... Да, к разнообразию обликов у вас привыкли еще со времен короля Гаргантюа: его раса ведь, согласитесь, тоже достаточно отличалась от живущих ныне. - Ну, если говорить о Гаргантюа... - невольно улыбнулся Изнов. - Об этом мы успеем поболтать в часы досуга. Надеюсь, что не все время будет уходить в трудах. А пока лишь прошу вас поверить, чтобы не омрачить наших отношений с самого начала: за все время пребывания у вас я не сделал - и никто из нас не делал ничего, что могло бы принести Федерации хотя бы ничтожный вред. Только информация, один лишь сбор информации. Некоторые детали технологий, может быть - но ведь наши торговые интересы в Галактике нигде не пересекаются. Но прежде всего нас интересовала ваша история, ваша культура - мы понимали, что рано или поздно, невзирая на удаленность, у нас возникнет потребность в общении. И вот мы уже знаем немало о вашей истории, а знание прошлого немаловажно для того, чтобы рассчитать ваши действия в будущем. Вы же, могу поручиться, имеете о прошлом нашей Империи лишь очень слабое представление. - Боюсь, что и о настоящем, - вздохнул Изнов. - Попутное крохотное замечание: такой вздох у нас во всех случаях означает лишь одно: объяснение в страстной любви. С удовольствием принимаю его на свой счет, но при беседах с нашими дамами... Лицо Изнова осталось неподвижным. Федоров, похоже, был задет последними словами куда глубже. Синерианин усмехнулся, оттопырив нижнюю губу. - Отлично понимаю ваши чувства. На Земле и я испытывал нечто подобное. К сожалению или к счастью, наши расы в этом отношении анатомически, вообще - биологически несовместимы. Если бы когда-то - в прошлом, разумеется - нашим мирам пришлось воевать, то среди всех ужасов войны не было бы одного: насилия над женщинами с той или другой стороны. Не берусь, правда, утверждать, что это привело бы к благим последствиям: неутоленное желание мстительно. К счастью, война нам не грозит, прошли времена, когда веру насаждали мечом. И потому вам неизбежно придется общаться с нашим лучшим полом - как только освоите язык. И хочу дать вам совет, который намного облегчит проблему непринужденного общения с нами. Поменьше думаете, что беседуете с синерианином. Представляйте, что вы на маскараде, и под маской - обычный терранин, который из-за крайнего упрямства никогда этой маски не снимет - ну, как не станет раздеваться перед вами донага. - Хороший совет, - оценил Федоров. И прибавил: - Для вас. Но мы им воспользуемся. - И прекрасно. Однако, вернемся к истории. Сейчас, когда вы удостоитесь приема у императора, самое время дать вам хоть крохи информации о нашем прошлом. Наш мир - мир традиций, насчитывающих отроду сотни, а то и тысячи лет. Они порой доставляют неудобства, временами способны вызвать у стороннего наблюдателя смех, но мы дорожим ими и придерживаемся их. Традиции - один из основных устоев общества, залог его стабильности. А наше общество весьма устойчиво. И прежде всего потому, что мы ревностно оберегаем основную нашу традицию - веру. Для нас вера - основа основ, уже сотни, нет, тысячи лет она дает нам силы, более того - она-то и создала Империю, и продолжает поддерживать ее. Но об этом можно говорить много. Традиции, да... Одной из них является способ, каким вас только что доставили сюда. Старый дурак церемониймейстер не удосужился своевременно дать вам необходимые пояснения: просто не подумал о том, что кто-то может не знать этого. Сделаю это сейчас. Мы - Империя, и равных нам нет во Вселенной. Думать так - тоже традиция, и очень живучая. Раз нам нет равных - у нас не может быть послов. Могут быть лишь просители из разбитых и подчиненных миров. Мы разговариваем с прочими не на равных, а сверху вниз. И хотя на деле мы не только признаем, но и выполняем все установления Галактического права, посол может быть доставлен к императору лишь в цепях, пусть бутафорских, под виселицей, в сопровождении палача и толпы плененных соотечественников посла. Когда-то (и непонятно, ирония или сожаление прозвучали в речи синерианина) цепи не были бутафорскими, рабы - статистами, а палач - маленьким чиновником, не убившим в жизни даже курицы. Но те времена прошли. - И все послы соглашаются с таким протоколом? Синерианин улыбнулся Изнову. - Далеко не все. И в результате наши внеимперские отношения хиреют, и мы искренне рады вам. - Скажите, а почему бы... - Одну минуту. Простите, что прерываю вас, но времени остается все меньше, а я должен предупредить вас еще кое-о чем. Традиции! К лицу, которому вы намерены выказать уважение, вы приближаетесь спиной вперед. Тем самым показываете, что верите ему настолько, что подставляете самое свое незащищенное место - спину. Поворачиваетесь лицом раньше или позже, в зависимости от соотношения между его и вашей знатностью. Повернувшись, кланяетесь. Если это лицо - отец веры или, как сказали бы у вас, священнослужитель, синерианин сложит руки, как предписывает ритуал, вы же лишь протянете обе руки ладонями вверх и затем прижмете их к своей груди. Император - одновременно и Великий Отец веры. К нему повернетесь лицом лишь по его приглашению. Я буду рядом и подскажу, когда остановиться и как повернуться. Запоминаете? - Пока удается. - Когда повернетесь, то увидите, что император располагается на высоком помосте. Но, обращаясь к нему, будете смотреть не на него (это было бы тягчайшим преступлением против этикета), а гораздо выше - туда, где стена переходит в потолок. Тоже традиция: ваше представление о величии императора подсказывает, что он находится на неизмеримой высоте. И руки простираете тоже почти вертикально вверх. - Относится ли это и к наследному принцу? - У нас нет наследника, как нет закона о престолонаследии. Мы - монархия абсолютная, но не династическая. - Как же приходит новый император? Синерианин усмехнулся. - Им становится безупречнейший в делах веры. Вот так-то. Ну, что еще? Да: задавать вопросы императору разрешается, но лишь о здравии его и близких. Когда императору неможется - такое бывает, - вопросы заменяются словами восхищения его здоровьем. Сам император тоже задает вопросы. Не стану учить вас, но прошу отвечать с максимально возможным тактом. Впрочем, никаких подвохов в его вопросах не будет. - Приложим все старания. Но - поскольку вы-то не император... - О, меня можете расспрашивать, сколько заблагорассудится. - Как вас зовут? - Я не назвался не случайно: выговорить мое имя вам пока еще не под силу. Называть же меня можете... ну, допустим, Меркурий. Устроит? - Вполне, лучезарный Меркурий. - Кстати: титул императора - Навеки Ослепляющий и Отбрасывающий тень на Солнце. Что касается меня, то я, как и вы, Посол, удостоен Приятной Лучезарности. Со временем буду пожалован Прекрасной Лучезарностью. Дальше идут Изумительная, затем Небывалая, а там уже начинается ранг Ослепительных. Это так, для общего развития и первого доклада на Терру. Спрашивайте еще. - Когда начнут решаться практические стороны нашей работы? - Вероятнее всего, приступим завтра. - Что значит "экха" в переводе на терранский? - Как, как вы сказали? - Экха. - Впервые слышу это слово. Может быть, архаизм? Поинтересуюсь. - Но мы видели по пути сюда, на улице... - На улице по пути сюда вы не видели ничего такого, о чем стоило бы спрашивать кого бы то ни было. Даже меня. Но нам пора. Помните: только спиной вперед. И вопросы - о здоровье, и ни о чем больше. От приема осталось странное впечатление смеси архаики и современности (если судить по земным стандартам), причем архаика была в речах и манерах, - и в том, и в другом угадывались застывшие, столетиями обкатанные приемы и обороты, - а обстановка и туалеты выглядели в общем на нынешнем уровне. Галактическая торговля, начавшись, по человеческим меркам, достаточно давно, успела в немалой степени уравнять вкусы и моды, и вряд ли стоило удивляться тому, что (применительно к особенностям анатомии и физиологии обитателей) одни и те же цвета и модели встречались в противоположных витках громадного звездного материка. Здесь, на Синере, моды были, правда, несколько упрощены - может быть, в соответствии с национальными традициями или требованиями веры (ибо ни одна вера не обходится без требований и ограничений, без жертв, служащих для доказательства приверженности ей - хотя и известно, что как раз вера не требует доказательств; но, кстати, и логики тоже). Встретили представителей Терранской Федерации в общем доброжелательно, император - усталый пожилой синерианин с узловатыми пальцами и обвислыми усами (лишь голова и пальцы виднелись из бесчисленных складок сверкающего радужными камнями балахона) - задал целых три вопроса, что служило, как сразу же объяснил явно обрадованный Меркурий, выражением крайнего благоволения. Вопросы касались того, благополучно ли протекало путешествие ("Ничто не смогло бы задержать нас на пути к прекрасному миру Навеки Ослепляющего", - ответил Изнов), понравилась ли прибывшим столица ("Она великолепна и неповторима, ничего подобного не существует в Галактике!") и в заключение - тверды ли гости в вопросах веры ("Жизни без веры мы не мыслим!" - ответил Изнов, глядя в потолок и благословляя терранский язык, в котором множество смысловых оттенков объединялось одним словом, так что можно было обойтись без явной лжи). Император соблаговолил одобрительно кивнуть. Принял верительные грамоты (не лично, разумеется, а через какого-то сановника), в качестве напутствия пожелал послу ежедневно посвящать не менее двух часов изучению Кодекса, и наконец (традиция!) произнес формулу помилования, освобождения, пожалования и приближения. После этого у терран возникло ощущение успешно сданного экзамена и молчаливого принятия окружающими в сообщество, именовавшееся известным и на Земле словом "Двор". Изнов хотел было сразу же завести хотя бы первоначальные связи с дипломатами других галактических держав, однако, их на приеме не оказалось, в обширном зале виднелись одни лишь синерианские лица. "Такова процедура", ответил Меркурий на недоуменный вопрос Изнова. "Тоже традиция?" "Не совсем. Скажем так: обстоятельства". Далее Меркурий объяснил, что первым покинет прием, разумеется, Навеки Ослепляющий, затем приглашенные будут разъезжаться в соответствии с рангом, и черед Приятных Лучезарностей наступит часа через два, потому что между убытием разных рангов должно проходить приличное время - чтобы разъезд не походил на исход плебеев с трибун ристалища для игры в мяч. - Может быть, поговорим в таком случае о делах? - предложил Федоров, не любивший терять время. - Ну, что вы, коллега. Здесь о делах не говорят, это было бы дурным тоном: мы не купцы в конце концов. Прием у Навеки Ослепляющего - великий праздник для каждого приглашенного, и впечатление о нем должно сохраниться незамутненным до конца дней. Сейчас - только общие темы, милые шутки... - Общих воспоминаний у нас, к сожалению, пока еще нет. - Вы уверены? Но ведь есть ваша прекрасная Земля. Мы все там бывали, может быть даже одновременно, а что не сталкивались лицом к лицу - не беда. Будем вспоминать о Земле. О, вы еще не понимаете, как вам повезло. Не представляете, как мне порой бывало тяжко от того, что не с кем было поговорить о родной Синере - там, у вас. А ведь на Терре было куда больше возможностей развлечься, куда-нибудь съездить или просто сходить... - Разве здесь это невозможно? - С передвижениями у нас не так просто. Тоже... традиция, если угодно. - Ну что ж, давайте говорить о нашем мире. Вы упомянули, что занимались там... - Прежде всего - вопросами культуры. Истории, искусства, литературы. Я ведь по профессии - искусствовед. - Никогда бы не подумал! - И тем не менее, первое представление об истории вашей планеты Синера получила именно благодаря мне. - Вы пользовались нашей исторической литературой? - Главным образом, не ею. Опыт научил меня не очень верить профессиональным историкам. Даже наш собственный опыт. История меняется с изменением современности. В ней нет эталонных, не подвергающихся сомнению трудов, ибо даже Кодекс в этой части... Однако, такие краеугольные камни есть в литературе. Она фиксирует, а порой и истолковывает события надежней. Так что в моих изысканиях на Земле я прибегнул к анализу литературы. И установил многое. - Например? - Я понял, что ваша литература делится на две очень неравноценных части. Подтверждения этого я находил в книгохранилищах всех ваших континентов, анализируя источники не только на терране, но и на древних иностранных языках: их я даже предпочитаю современным. - Две части? Поэзия и проза? - О, нет. Поэзию мы на Синере, строго говоря, не относим к литературе, она считается у нас видом декоративного искусства. Не забудьте - у нас разные мировоззрения. Стихи - это для низов, достойные люди их не читают. Две части литературы, по моим исследованиям, таковы: одна - это литература реалистическая, основанная на установленных фактах, повествующая о событиях, несомненно происходивших. Ею я пользовался, создавая очерки по истории Терранской Федерации. Другая же часть литературы основана на вымысле. Это так называемые бродячие сюжеты, всплывающие раньше и позже, тут и там, но претерпевающие, в зависимости от времени и места, различные изменения, порой весьма существенные и противоречивые. Я ведь прав? - Во всяком случае, это чрезвычайно интересно. Не могли бы вы назвать примеры той и другой? - Разумеется! Например, я твердо установил, что в истории вашей планеты был период, когда она, помимо обычных людей, была заселена значительно более крупной расой великанов. Период продолжался достаточно долго. О нем свидетельствуют такие источники, как Омир, Зуиф, Рабелаиз... - Гомер, Свифт, Рабле... - Ну, у вас множество диалектов. Но это не важно. Существенно то, что эти тексты я обнаружил на всех материках, на всех доступных мне языках - и повсюду они были практически идентичны. Может ли существовать лучшее доказательство их соответствия действительности? Ни малейшего противоречия. Разве я не прав? - О, безусловно! - Полифем, Гаргантюа, Пантагрюэль... Бробдингнег, Фонария, Франция... Встречались упоминания и о других великанах - Аристотий, Эйнстайн - я правильно произношу? - Мы понимаем вас. - Но с ними я не успел выяснить всего до конца, меня отозвали. Однако, есть основания думать, что они - лишь фольклор. - А другая часть, Меркурий? - Бродячие сюжеты? Ну, с ними все ясно. Вот прекрасный пример: история бедного государя, которому взбунтовавшиеся подданные ни более ни менее как отрубили голову. Этот сюжет встречается во всех литературах. Но трактуется он совершенно по-разному. У одних авторов - как преступление, у других - как справедливое дело. И сама личность главного героя: то он благородный государь, то просто негодяй. Ясно, что и то, и другое - вольные обработки бродячего сюжета, на самом же деле ни короля этого, ни события никогда не существовало и не происходило. Даже имена варьируют. И таких примеров множество. Интересно, что эта литература тоже, вероятно, в какой-то мере навеяна действительностью, но искаженной в характерной для мифологии манере. Так, и в ней отражено бытие великанов. Любопытный персонаж такого рода - великан Петр, тоже, разумеется, король, легенда даже именует его императором. Так вот, в литературе на одном, понимаете - на одном и том же языке этот великан Петр изображается то мудрецом, то сумасбродом, то палачом, то благодетелем своих подданных... Разве не ясно, что существуй он когда-либо в действительности, не могло бы быть и речи о подобном расхождении во мнениях? - Вы бесконечно убедительны, дорогой Меркурий. Должен признать, ваши исследования заставят нас во многом пересмотреть наши взгляды на историю Земли. Надеюсь, на Синере ваши труды обрели должное признание? - По ним читают курсы даже и в Императорской Академии. - Прекрасно. Однако время воспоминаний, кажется, истекло. Приятные Лучезарности, если не ошибаюсь, начинают исчезать. - Вы правы. - Следовательно, мы с коллегой можем ехать? - Конечно. Вместе со мной и должным эскортом. - Опять традиции? - Вообще, пока вы на Синере, советую вам забыть о самостоятельных передвижениях. У нас так не принято. Это неприлично. Вы же не какие-то отбросы общества, всеми отвергнутые, никем не призреваемые! - Неприлично? А может быть, небезопасно? Это, конечно, не выдержал Федоров. Меркурий взглянул на него спокойно. - Искусство дипломата, и не только дипломата, - сказал он, - заключается в том, чтобы получать нужные ответы, не задавая прямых вопросов, и нужные уступки - не выдвигая прямых требований. Мне ли учить вас, коллега? Но мы можем идти: мне подают сигнал, что наш экипаж у подъезда. Нет-нет, не телега. Не забудьте только поклониться трону и простереть руки. Вот, теперь все в порядке. Хотя проехать предстояло не так уж много, и все по городскому центру, охрана посольского экипажа оказалась многочисленной. Выглядела она, впрочем, не очень серьезно: длинные, с широкими наконечниками копья придавали солдатам несколько опереточный вид, хотя остальное у них было вполне современным: ни перьев, ни панцирей - обычные комбинезоны. Воинство это образовало живой коридор, по которому послы в сопровождении Меркурия проследовали от парадного подъезда до дворцового лимузина, на сей раз предоставленного в их распоряжение. Солдаты стояли, обратившись лицом кнаружи, выставив копья, словно бы предполагалось сдержать напор толпы, которой, однако, и в помине не было. Тоже, наверное, традиция, - подумал Изнов, устраиваясь поудобнее на мягком сиденьи, как бы проваливаясь в него. Федоров оказался у противоположной дверцы, Меркурий - в середине, противоположные кресла остались пустыми, от водителя салон отделяла глухая перегородка. Когда трогались, посол заметил, как солдаты, сломав строй, кинулись к двум открытым машинам, погрузились, прыгая через низкие борта; одна машина тронулась первой, шурша двигателем, вторая пропустила лимузин и замкнула колонну. Меркурий, кажется, остался очень доволен тем, что и до самого конца обошлось без всяких случайностей. Видимо, прием у императора был процедурой, не совсем безопасной для участников - для своих во всяком случае, мысленно оговорил Изнов, хотя утренние события несколько поколебали его уверенность в действенности здесь, на Синере, и дипломатического иммунитета. Так или иначе, испытание они прошли, и сейчас синерианин откинулся на сиденьи, медленно и глубоко дыша и улыбаясь по-своему - треугольным концом губы. Да и терранские дипломаты чувствовали себя после всех треволнений как бы чуть легкомысленно; нуждались в какой-то разрядке, что ли? - А что, у вас на приемах угощения не полагается? - Первым заговорил на актуальную тему Федоров. - Посидеть бы сейчас на банкете... - Банкет? - Меркурий усмехнулся. - Мы - народ в смысле пропитания небогатый, и оттого бережливый и расчетливый. Лишнего не съедим и ничего не выбросим. У нас нет такой традиции - банкетной. Испокон веков каждый ест свое. - Что же вы? - упрекнул советник то ли в шутку, то ли всерьез. - Империя, а питание ограничено. Не звучит... Изнов хотел было укоризненно взглянуть на коллегу, но лень было отрываться от мягкой спинки, чтобы увидеть Федорова. Так что посол промолчал, а синерианин после паузы ответил без обиды в голосе: - Империя, если угодно, это тоже традиция. Мы были империей, когда владели и правили еще дюжиной планет. Как-нибудь в свободный час я вам перечислю их и охарактеризую. Формально они и сейчас составляют единство, на самом же деле давно ушли каждая своим путем, завязали новые связи: Галактика велика. Они давно не платят дани, и нам приходится все покупать. А мы небогаты. Технологический разрыв между нами сокращается с каждым днем, с новыми рынками туго, мы все чаще проигрываем в конкуренции. Сами же себя прокармливаем в обрез. Так что нам не до банкетов. Он покосился на посла. - Вас беспокоит моя откровенность? Но не волнуйтесь: сказанное мною ни для кого не является тайной, потому что обсуждается давно и повсеместно. Я вовсе не хочу поставить вас в неловкое положение. - Я понимаю, - проговорил Изнов негромко. - Но при всей бедности корочку во дворце нашли бы - занюхать. - Федоров не желал, как видно, отступать от избранной темы, и посол вдруг понял, что это не случайно, что советник строит на этом какой-то свой расчет. - Огурчик там или салатный листик пожевать... Меркурий засмеялся - сухо, отрывисто. - Что именно занюхивать? Мы, синериане - непьющая нация. Не употребляем алкоголя. Не знаем его! - Он говорил громко, отчетливо, даже сердито - то ли на гостей обидясь, не знающих столь простых истин, то ли на Синеру, у которой не было спиртного. Изнову почудилось даже, что у Меркурия было к этой теме свое личное отношение, она не была для него отвлеченной. Федоров, вероятно, понял это еще раньше. - Ничего себе империя! - поддразнил он еще. - Значит, у вас и захочешь горло промочить - не найдешь? - Нет, не найдешь, - сказал Меркурий уже спокойно. - А если бы у кого-нибудь нашли, ему пришлось бы очень и очень не сладко. - Неужели казнили бы? - Смертной казни у нас давно нет. Однако... я не назвал бы наши законы чрезмерно снисходительными. - На сей раз в словах синерианина ясно ощущалась усмешка. - Сильная нация нуждается в строгих законах. Милосердие есть заблуждение слабых. - Кто же это так решил? - полюбопытствовал Изнов. - Так учит Кодекс. - Снова Кодекс... Что же он, в конце концов, такое? - Это вам надо знать обязательно. И не только потому, что так рекомендовал император. Но сейчас я ничего объяснять не стану: тема требует серьезного подхода. - И все же, - презрев вежливость, не отставал Федоров, - сухой закон - это тоже экономика? Или традиция? Религия? - Сухой закон, - ответил Меркурий серьезно, словно не замечая некоторой игривости в словах Федорова, - одно из основных условий нашего существования. Синериане в этом смысле чрезвычайно уязвимы. Таков наш химизм. Мы слишком быстро деградировали бы. Подобная опасность реально возникала несколько веков тому назад. С нею удалось справиться путем применения строгих и сложных мер. Даже кровь лилась. Мы справились. Могу без преувеличения сказать, что спасла нас вера. Кодекс. Однако, многое мы все же потеряли. - Уж не тогда ли начала распадаться империя? - Империя - это экономика, - ответил Меркурий, - это другой спектр проблем. Но, конечно, сыграло роль и увлечение алкоголем. - Ну ладно, - сказал Федоров. - Это все в планетарном масштабе. Ну, а сами-то вы, достойный Меркурий? Вы прожили тридцать лет на планете, где борьбе с алкоголем всегда недоставало последовательности. Как угодно - не поверю, чтобы за все эти годы вы так и не нарушили сухой закон - хоть однажды. - Да, конечно, - согласился Меркурий после паузы. - Я старался быть, как все у вас там. Следовательно, не мог избежать... Но наша вера в определенных случаях делает некоторые послабления, а мне всегда требовалась какая-то информация, и я очень быстро понял, что участие бутылок в разговоре намного облегчает мою задачу: они брали на себя большую половину моей работы. - Значит, выпивали - и остались живы? - Индивидуально я переношу алкоголь, надо полагать, лучше моих соотечественников. Хотя - откуда мне знать, как переносили бы они? Кроме того, я остерегался. Пил, как говорят на Терре, с умом. Знал свою норму - так, кажется? - Прекрасное качество, Меркурий. Ну так вот. Вежливость - явление обоюдное. Мы уважаем и будем соблюдать ваши установления и традиции. Но свои обычаи есть и у нас. И один из них: после такого события, как сегодняшнее, просто необходимо посидеть и выпить. - Разве вы не поняли? Нечего! - А это уж наша печаль. Багаж доставили еще на рассвете, и в багаже этом есть объемистый ящик с нашими представительскими запасами. - Традиции священны. И я ни в коей мере не собираюсь мешать вам. - Но они требуют и вашего участия, друг мой. Мы ведь повинны в успехе сегодняшнего предприятия даже в меньшей степени, чем вы. - Тут ваши традиции вступают в противоречие с нашими. Это весьма сложно. - Но вы хотя бы подниметесь к нам? - Без сомнения. Я более чем уверен, что старый шаркун ничего не показал вам и еще менее - объяснил. Я прав? - Вы очень близки к истине. - А ведь вас поместили не где-нибудь. В недавнем прошлом дом этот служил резиденцией одной из Небывалых Лучезарностей. - Надеюсь, он оставил свое жилье не по нашей вине, - встревожился Изнов. - Вина была целиком его, - усмехнулся Меркурий. - И ему пришлось откровенно и полностью признать это. - Итак, вы зайдете, - поспешил Федоров закрепить полученное согласие. - А там и решим. - Вот мы и прибыли, - сказал Меркурий. - Гораздо быстрее, чем утром, не так ли? Солдаты успели уже соскочить с машин и вновь образовали ощетинившийся пиками коридор от лимузина до подъезда, где уже появился человекоподобный робот в лампасах. Все трое вступили в этот коридор. И вдруг шедший первым Изнов замер. Протяжный, чистый звук разнесся над тихой улицей - простенькая мелодия из трех-четырех нот. Но теперь люди знали, кому принадлежит этот голос. - Вы слышите? - повернулся Изнов к Меркурию. - Не задерживайтесь, прошу вас, - произнес в ответ синерианин. - Свежо, и без привычки к нашему климату вы легко можете простудиться. - Но вы слышали? Что это было, по-вашему? - О чем вы? Я не слышал ничего, кроме ваших слов. - Можно подумать, - сказал Изнов, - что Его Небывалая Лучезарность собирался в страшной спешке. Похоже, он не взял с собой решительно ничего. - Он любезно оставил все империи. А империя предоставляет это в ваше пользование. - Меркурий широким жестом распахнул дверцу одного из многочисленных шкафов. - Ну, его наряды вряд ли нам пригодятся. - Приношу извинения. Это, разумеется, недосмотр. Но постельным и столовым бельем вы, надеюсь, воспользуетесь - оно высшего качества. А вот охотничья комната. Взгляните, какие трофеи! Прежний хозяин дома был, надо признать, превосходным стрелком. Вот например, голова ушаффы. Какая громадина, правда? Воистину страшилище! Между тем, это всего лишь мирное травоядное. Но убить его чрезвычайно трудно. Надо очень точно попасть в одно из двух уязвимых мест. Охота на ушаффу весьма дорого обходится, животное обитает в экваториальных областях планеты... Изнов, поворачиваясь, осматривал стены. Слышно было, как за дверью Федоров с роботом-служителем звякали посудой, накрывая на стол. Робот то-и дело совался под руку, и Федоров тихо ругался. - Странно, - сказал Изнов. - Ездить в такую даль - но не иметь в числе трофеев головы хищника, которого можно застрелить, просто выглянув в свою форточку. - Не понимаю вас. - В голосе Меркурия прозвучало предостережение. - Я имею в виду зверей, которых мы наблюдали сегодня - целую стаю. Хищников, безнаказанно убивавших людей. - Просто не представляю, о чем вы. - К чему делать тайну из очевидного факта? - У нас нет тайн. А если и есть, мы не храним их от друзей... если друзья ничего не скрывают от нас. - Ну, мы-то еще просто не успели обзавестись тайнами. - Здесь - да, но сколько их вы привезли с собой? - То, что мы привезли, мой коллега выставляет сейчас на стол. - Тайны вряд ли открываются с той же легкостью, что бутылки. Но у нас еще будет время поговорить обо всем с достаточной откровенностью. Будет, будет. А пока продолжим ознакомление. Вот, взгляните. Разве кровь не начинает быстрее струиться в ваших жилах? - Что это? - Охотничье оружие. - Охотничье? Это? - Понимаю, сгоряча вы можете принять их за боевые средства. Но ведь Терранская Федерация, если не ошибаюсь, не совершенствует своих вооружений уже почти триста лет? - Это было бы крайне бессмысленным расходом средств. - Можно только приветствовать... и завидовать. А у нас иначе. Титул, как вы сами понимаете, обязывает. Федерация - одно, империя - нечто совсем иное. И наша оружейная мысль не замирала ни на час. А охотники, как всегда, пользуются средствами предшествовавшей оружейной эпохи. Всмотритесь повнимательнее. Все это - пулевое оружие, как вам будет угодно заметить. - Однако, не двустволки же! Это пистолет-пулемет... - Повторяю: для нас это такая же древность, как для Терры луки со стрелами. Мы, должен сказать, являемся весьма надежными союзниками для всех, кто ищет дружбы с нами, именно потому, что хорошо вооружены. Думаю, ваше правительство будет только благодарно вам, если вы особо отметите это в своем докладе. - И все же как-то не укладывается: палить из автомата по животным. - Я как-нибудь приглашу вас на охоту, и вы увидите, насколько это удобно. Кстати - вы плохо знаете историю собственного мира. - Полагаю, что знаю в достаточной мере. Но у нас давно уже принято считать, что история развития человечества - это история развития духа, а не войн и мятежей. - По меньшей мере спорно. Мы тут мыслим иначе и полагаем, что дух зиждется прежде всего на сознании своей силы - сейчас, в прошлом и в будущем. - Силы духа - или оружия? - Оружие вне духа - мертвый металл. Но и дух без оружия всего лишь мнимая величина. Силы вооруженного духа, скажем так. Но чем столь усердно занимается ваш сотоварищ? Он вполне мог бы доверить все роботу. - Сейчас он закончит и пригласит нас. А пока, если не возражаете, посвятим минуту-другую неотложным делам. Я хочу уже наутро отослать первый отчет. По какому каналу я смогу его отправить? Как вы понимаете, своей связи у нас пока нет. - Понимаю, - улыбнулся Меркурий. - Правда, очень недурной сигматический передатчик, разъятый на блоки, находится в багаже коллеги Федорова, но пользоваться им я не советую. Официального разрешения вы не получите, у нас такое не принято, а неофициальное пользование приведет лишь к осложнениям. Да и зачем? К вашим услугам - лучшая станция нашей Канцелярии. - Воспользуюсь вашей любезностью. - В качестве ответного одолжения вы, надеюсь, передадите нам ключи ко всем вашим шифрам, включая личные. - Это еще зачем? - Я же сказал: в виде любезности. Все равно ведь мы их так или иначе получим - хотя бы просто расшифруем; к чему же заставлять людей делать лишнюю работу? А так - вы хоть будете уверены, что наши операторы ничего не переврут. - Я обдумаю ваше предложение. Далее: где разместится посольство? - На проспекте Треугольных Знамен, в четверти часа пешком от Дворца. Хотя пешком ходить вам, понятно, не придется. Здание уже отведено - достаточно вместительное и весьма престижное. Некогда там помещался Имперский Духовный Трибунал. - Когда я смогу пригласить персонал? - Когда пожелаете. Хоть завтра. - Для начала мне нужно не менее пятидесяти человек, плюс семьи... - Хоть сто. О семьях не беспокойтесь: все они будут одинокими. - Не понимаю. - Между тем, это так просто: я отбирал одиноких. Так лучше. - Вы хотите сказать, что это будут... синериане? - А как же иначе, дорогой мой лучезарный друг? Зачем вам тащить пятьдесят или сто человек, да еще женщин и детей, с другой ветви Галактики, подвергая их тяготам путешествия и неудобствам акклиматизации на Синере? Мы дадим вам наших, прекрасно подготовленных людей, и они будут исправно выполнять все ваши поручения, поверьте мне. - И не менее исправно информировать вас. - Дорогой посол, неужели вы считаете, что вашим не пришлось бы делать то же самое? Неизбежно; однако для них это было бы связано с различными формами урона, морального и всякого другого, в то время как с нашими людьми ни у вас, ни у меня не возникнет ни малейших затруднений. - Право, вы меня удивляете, и я не сказал бы, что приятно. - Но, коллега, к чему нам играть в прятки друг с другом? Так делалось, делается и будет делаться. Вы же не думаете, что сможете предпринять хоть что-нибудь, о чем мы не узнаем? "Не храни тайн: тайна разъедает душу, душа губит тело" - сказано в Кодексе, который мы глубоко чтим. И вы, я уверен, вскоре начнете почитать тоже. Федоров появился в дверях, подпоясанный кухонным полотенцем. - Стол накрыт, коллеги! - Прошу вас, - пригласил Изнов. - Кстати, раз уж зашло о тайнах: почему вы преступаете Кодекс, скрывая все, связанное с той стаей? - Никакой тайны нет... Благодарю вас... По той простой причине, что нет никаких зверей. Допустим, это просто своеобразная оптическая иллюзия, издавна распространенная в наших городах. Наука еще не установила ее причин и механизма, но рано или поздно наши головастики догадаются... О, что я вижу! Прошу вас, только не говорите мне, что и это тоже всего лишь иллюзия! Такого разочарования я просто не переживу. - Ничего похожего, Лучезарный: все это - объективная реальность, и вы очень скоро убедитесь, что она дана нам в ощущениях - и, надо сказать, в очень приятных ощущениях. - Тогда за стол, господа! - воскликнул Меркурий. - Позвольте мне лишь вознести краткую молитву - и скорее за стол! Гурман Федоров и на самом деле постарался накрыть стол в лучших земных традициях, и не просто земных, а русских; не пожалел представительских запасов, которые неизвестно когда еще удастся пополнить - и, наверное (решил Изнов) советник был прав: отношения явно завязывались, и надо было хорошенько закрепить их. Восторг синерианина вызвали, однако, прежде всего не изящная сервировка и не деликатесы с Терры, но десяток ярких бутылок причудливых форм - предметов, безусловно, знакомых ему и ранее. - Это я помню... О, и это! Старый друг! Ну, а вот об этой, прозрачнейшей, я мог разве что мечтать и глотать слюнки... Нет, вы меня буквально потрясли! У меня просто не остается никаких желаний - кроме одного: прошу вас, ни слова более о делах! Говорить тут на служебные темы было бы просто кощунством. - Совершенно с вами согласен, - кивнул Федоров. - Как в старину писали у нас, служенье муз не терпит суеты. Итак, с чего вам будет угодно начать? - Признаюсь, при виде такого великолепия я утратил последние воспоминания о ритуале. Вверяюсь вашему руководству. - Вот и прекрасно. Рекомендую начать попросту: с водки. Полностью несу ответственность за качество. - О, так много? Опасаюсь, что... - Не бойтесь, у нас всего достаточно. Вот, смею предложить на закуску... Напоминаю: обычай требует пить до дна. - О, терранские традиции... Разве? Я не помню. - Русская традиция; значит, и терранские. Ну? - Русские, э. Великан Петр, как же, помню. Мифология. - Он бы тебе показал мифологию... Ну - поехали! - Так часто... Мы не слишком часто? - Слушай (вполголоса, по-русски), ты его свалишь. - Да нет (так же), только оглушу немножко. Пусть расслабится... - Господа! Друзья! А спич! Спич! За веру! За императора! Ахх! - За императора, Меркурий. Экха! - Погоди. Что ты сказал? Экха? - Ну, и что же? - Откуда ты взял это слово? - Что его брать: намалевано на каждом углу. - Там написано, что экхи - нет! - Ну да. - Нет! А ты говоришь - экха, как будто она есть. А ее нет! Понятно? В Кодексе ясно сказано, что ее нет - и значит, ее нет. И глупо выставлять так, будто экха есть. А то, что бегает по улицам - не экха вовсе! Не экха! - Понятно, понятно. А кто же бегает? - Это иллюзия. По виду будто бы экха, но это иллюзия. - Постой. Экхи нет? - Нет. - Раз нет экхи, то и вида у нее нет. А ты сказал - по виду словно бы экха. - Да? Ха-ха. Это все равно, что у вас дракон. Вид есть, только самого дракона нет. И никогда не было. - Может, и не было. Значит, экха - миф? - Вот именно. Необоснованные страхи и древние верования темных людей. - А людей на улице, значит, хватает и уносит кто-то с обликом экхи, но сам не экха? - Да, вот. Именно: с обликом экхи, но сам не экха, э. - Ну, а кто же он тогда? - Слушай, налей мне еще. Нет, вон того. - Это ром. Крепкий. - Вот именно, посол. Ром. Я всегда хотел ром. Всю жизнь хотел. А его нет. Ты можешь понять? Чтобы в Империи не было рома! Да что это тогда за Империя? Дерьмо это, а не империя, если в ней нет рома! - Ну, зато всякое другое есть. - Что есть? Что? Ты много видел того, что есть? Лысые черти у нас есть! Вот! - Кодекс, вера... - Кодекс - да. И вера. Это - есть. Это - шляпу к ноге... долой, то есть. Вера - сила. Самая большая наша сила. И Кодекс тоже. - Меркурий, ты все размахиваешь этим Кодексом, а ведь так и не объяснил, что это такое. - Разве? Упущение! Скандал! Виноват! Кодекс - это как у вас Библия, или скорее Коран. Но у вас они не имеют силу закона, а мы живем Кодексом. В нем вся мудрость. Вся система общества. Вся жизнь духа. История. Основы политики. Объяснение всего: что было, что есть, что должно еще быть. Это тысяча страниц, на каждой по тысяче слов. Миллион слов, в них - все. - Откуда он взялся? От Бога? - Тут все не так просто. Кодекс создан богами, и он создал богов. Это одно и то же, по сути дела, разные проявления сущности божественного. Он - основа Империи. Империя возникла в борьбе с язычеством. С идолопоклонниками. Искореняла их - и набиралась сил. И ереси. Искореняла ереси. Еретиков. Идолопоклонников и единобожцев. Все это была ересь. Богов много. Они приходят с планеты. Император, вознесшись, становится богом. Сказанное им входит в Кодекс. Значит, он продолжает править нами. Повелевать. Это основа стабильности: император, пока он жив, слабее бога, и богов ведь много, столько, сколько было раньше императоров и, значит, император не может им противоречить, потому что они в большинстве, и отцы веры строго следят за соблюдением Кодекса. Поэтому каждый император может продолжать, но изменить основы империи значило бы - выступить против веры, на чем же тогда будет стоять он сам? Преступить Кодекс нельзя. Недаром в самом начале его, в великом Провозвестии сказано, что Кодекс неизменим, ни одно слово в нем не может быть заменено другим или выпущено. В то же время он постоянно пополняется. - Иными словами, структура опыта неизменна? - Структура общества есть воплощение веры и воли богов... Прошу извинения, я налью сам. Жажда... Под стягом веры мы - наши предки - создали блистательную империю. Сейчас она уже несколько не та, что была. Но мы ее восстановим! Если успеем, разумеется. Если успеем... Надо торопиться. Иначе мы можем просто не успеть. Нам нужно новое пространство. Мы погибнем без нового пространства! - Разве вам кто-нибудь угрожает? - спросил Федоров тоном, ясно показывавшим, что он не допускает ни малейшей возможности того, что Империи кто-то может угрожать. - Извне? Кто посмеет! Мы бедны, но мы сильнее всех! Когда нам требовалось что-нибудь, мы брали! И сегодня можем взять. - Тогда кто же? - Нас просто сожрут. - Непонятно. - Да ну, не притворяйтесь идиотом и не представляйте меня глупее, чем я есть на самом деле. Я прекрасно понимаю ваши задачи, коллега. Не собираюсь помогать вам, но не могу запретить делать умозаключения. Думайте, наблюдайте, приходите к выводам... Так или иначе, они останутся только фактом вашей биографии. - Однако, дорогой Меркурий, я не давал обещания держать свои выводы в тайне от моего начальства. - Где ваше начальство? - Меркурий взмахнул рукой, опрокинув бутылку, но тут же ловко подхватил ее, не позволив содержимому пролиться. - Далеко... Рассчитываете на свои донесения? Не забудьте: они пройдут через наши руки, и не ручаюсь, что не подвергнутся при этом определенному корректированию... Или, может быть, рассчитываете доложить обо всем по возвращении? - Не исключено и это... - Федоров, полузакрыв глаза, наблюдал за лицом Меркурия (конечно, с немалой натяжкой можно было назвать лицом эту гримасничающую маску), как бы стараясь перевести непонятные сокращения мускулов на привычный язык человеческой мимики. - Что помешает мне доложить на Терре? - Обстоятельства, коллега. Какие-нибудь непредвиденные случайности. В полете. Или даже здесь. Вы ведь не утерпите, не высидите в четырех стенах - особенно если узнаете, что где-то предстоит нечто интересное. Вы выйдете... - И на меня упадет кирпич? - Ну, к чему же... Вас могут просто сожрать. - Как и всех вас? - Как всех нас. Если только мы не уйдем отсюда вовремя. - Да кто же осмелится, в конце концов? - Опять вы играете в дурачки. Хотя сами отлично видели, как это происходит в самом центре столицы. - А, вы насчет иллюзии? - Вот именно. И не скажу ничего другого. Ибо в Кодексе сказано: экха - миф! И слова эти не допускают никакого иного толкования. Миф - значит, экха не существует! - И тем не менее, экхи благоденствуют? Не так ли? - Это старая история. Очень, очень старая. Послушайте... Некогда экхи обитали в глубине непроходимых лесов. Было их ничтожно мало. Но и тогда уже они отличались крайней агрессивностью. Однако, на людей нападали от случая к случаю, в основном охотились на лесную живность. Жившие в лесах народы - а их было немало, потому что было много лесов - стали поклоняться экхам. Обожествлять их. Потому что экхи были жестоки, беспощадны и, следовательно, достойны поклонения. - Это в натуре человеческой. - Другие формы идолопоклонства удалось уничтожить сравнительно быстро. Идолов разбивали или сжигали, живых - ликвидировали. А вот с экхами покончить никак не удавалось. Было их немного, обитали они в глухих чащобах, охотились по ночам, мало кто видел их воочию - и мог потом рассказать об этом. И вот очередной император объявил, что экхи на самом деле не существует, что она - миф, предрассудок, вымысел, плод необразованности... - Начинаю понимать. - Потом, когда император этот стал богом, слова его вошли в Кодекс. Экхи не существует. А Кодекс не ошибается. - И никто даже не усомнился? - Хотел бы я посмотреть, как вы стали бы сомневаться! Ибо в Кодексе сказано: "Начало сомнения есть само сомнение, сомнение в малом есть сомнение в великом, ибо великое слагается из малого. Сомнение в великом есть сомнение в вере. Сомнение в вере есть смерть. Живет, кто верит". Захотите ли сомневаться? И еще в Кодексе сказано: "Есть то, что должно быть. Чего не должно быть, того нет". Понимаете? Кодекс не приземлен, он - не статистика, и исходит не из того, что есть и чего нет, но из того, что должно и чего не должно быть. Разве это не свидетельство его божественности? - Знаете, меня больше не удивляет, что вы не удержали Империю. - Думаете, из-за застылости наших воззрений? Вздор. Все люди, всегда и везде, жили и будут жить в придуманных ими системах мира. Мир ваших праотцов держался на трех слонах, мир моих - на спине гигантского Кахт - это птица наподобие вашего орла. И в каждой такой системе люди чувствуют себя вполне прилично, даже если не могут объяснить, на чем стоят слоны, куда летит Кахт, или же что такое электричество и как можно быть одновременно волной и частицей. Никто никогда не сможет сказать, что его система окончательна, что он постиг истину. Да и истина не есть ведь что-то неподвижное и вечное, она меняется, и неизвестно еще, что быстрее: процесс постижения человеком истины - или процесс ее эволюции... Так что в общем - все равно, в какой из придуманных систем мира жить, нужно только, чтобы ее признавали, а еще лучше - верили в нее. Наша система мира, основанная на вере в хранящих и направляющих нас богов, окончательно сформировалась вместе со становлением Империи, и нет ни малейшей необходимости отступать от нее. Империя - единственное государство на планете, а значит - никаких внешних веяний, никаких опережений в развитии, никаких возможностей для сопоставления, и следовательно - ни малейших поводов менять что-либо. Я говорю не о технике, конечно... - Интересно, слов нет. Итак, Кодекс не ошибается... - Конечно. Потому что признание даже малейшей ошибки в Кодексе есть сомнение в его... умм... нет, благодарю, закускам я попытаюсь воздать должное в другой раз... Видите, я напрашиваюсь на новое приглашение... Не волнуйтесь, припасы такого рода вы будете получать с Терры беспрепятственно и беспошлинно, я сам буду вылетать навстречу транспортам. Разве я не говорил вам, что в моем распоряжении постоянно находится прекрасный корабль, на котором можно добраться до любой нашей колонии, и даже... Да, это мой корабль! Вот мы сейчас прекрасно сидим с вами, друзья мои, а корабль между тем готов к старту в любую минуту. Империя - мир точности и исполнительности... Но о чем мы? О сомнениях в непогрешимости Кодекса? Но мы уже говорили о вреде сомнений. И поэтому все, что было верно сто и пятьсот лет тому назад, верно и сейчас. - Глупость, даже сказанная тысячу лет назад, не перестает быть глупостью и сегодня. - О, не всегда, дорогой мой Чрезвычайный и Полномочный, далеко не всегда... Наш мир устойчив именно потому, что стоит. В отличие от вашего, он - башня, а не двухколесный велосипед, сохраняющий устойчивость лишь в движении. И потому экха и сегодня - выдумка гнусных идолопоклонников. Ее нет. А раз нет, значит - что? Значит, мы ее не видим, ибо нельзя видеть то, чего нет. Не слышим - ибо нельзя слышать несуществующее, на это способны только больные люди, а синериане здоровы. И мы не боимся ее, поскольку кто же боится древних мифов? А следовательно, мы и не защищаемся, потому что защита есть признание, но нельзя признавать то, чего нет. Смешно, не правда ли? Кхо-кхо-кхо... Он перевел дыхание. Терране молчали. - Когда экхе поклонялись, ее можно было все же и убить - в случае удачи, пусть и со множеством извинений - если она начинала слишком уж, как говорят у вас, возникать. Когда ее не стало, истреблять ее прекратили. Ибо нельзя истреблять то, чего не замечаешь, нельзя замечать то, чего нет - и так далее. Мы жили, а несуществующая экха смелела. У нее не осталось врагов: других-то хищников закон признавал, и с ними не церемонились. Экха размножилась. Сейчас ее - миллионы голов. А может быть - десятки, сотни миллионов... Экха вездесуща. Она вышла из лесов, когда там не осталось людей. Люди бежали оттуда, хотя это было строжайше запрещено: Империя нуждалась в бревнах. Бежали не из-за экхи, понятно: ее ведь не было! Но находились сотни других предлогов. Тогда экха подступила к городам. Вы видели центр столицы. Вы не видели окраин. Они пусты. В брошенных или выморочных домах обитают экхи. У них нет забот. Пища гуляет по улицам. Я говорил вам, что мы забыли о сытости. Хотя едоков остается все меньше. Нам нечего есть оттого, что фермы пусты. Крестьяне разбежались или съедены. На фермы сейчас ссылают каторжников. У нас более не казнят, вместо палачей это делают экхи - те самые, которых нет... - Меркурий уперся взглядом остекленевших глаз в Изнова, ударил костистым кулаком по столу. - Говорю вам: либо мы сбежим, завоевав себе другое место во Вселенной, - либо нас сожрут! Вот наше будущее, и на сей раз, поверьте, это абсолютно обоснованное пророчество. - Простите, но это же совершенный идиотизм! - не сдержался Изнов. - У вас армия, у вас прекрасные десантники, мощное оружие... - Оружие не стреляет без команды. Бывает, конечно, что оно применяется: когда кучка отчаявшихся людей, пренебрегая Кодексом, презрев веру, начинает защищаться и истреблять экх. Тогда войска получают приказ выступить. Против вероотступников. И оружие стреляет. В людей. Ибо люди есть. Пока еще есть. А экх, как известно, нет. Кто посмеет отдать армии приказ стрелять по экхам? Кто осмелится стать отступником? И где он окажется через полчаса после такого поступка? Нет, коллеги, мы в кольце, которое сами же замкнули, но вне этого кольца мы и вообще не смогли бы существовать. Мы обречены. Единственное, что может спасти нас, это экспансия. Место в мире. Другое место. Колонии не годятся: они не хотят нас, так как не хотят нашей веры, не желают Кодекса, не чтут наших богов. Нам нужны новые миры. Далекие. Пригодные для жизни. Без экх. Чтобы утверждение Кодекса об экхах стало истиной. - Иными словами, - уточнил Федоров, - вы не приноравливаете Кодекс к миру, а хотите мир подогнать под Кодекс? - Если угодно, да. Именно. - Меркурий, - сказал Изнов осторожно. - Ну, а если в корабль, на котором вы полетите штурмовать новый мир, проберется экха? Вы ведь не убьете ее и не выбросите, вы просто не заметите ее, не правда ли? Будете ходить по палубам группами, с копьями, как бы случайно поворачивающимися в ее сторону, будете отгораживаться решетками - не из-за экхи, упаси боже, ее ведь нет, а просто потому, что такова традиция... - Да! - яростно крикнул Меркурий. - Да! И отцы веры будут так же пристально следить - не заметит ли кто-нибудь экху, признав тем самым, что она есть, и нарушив установление веры. Но я восхищаюсь мужеством отцов: они рискуют жизнью так же, как все прочие на улицах - потому что непробиваемые жилеты и воротники спасают вовсе не всегда... Да, мы будем поступать именно так. Почему нет за нашим столом хозяина этого дома? На охоте на него набросились экхи. Он был храбрым дворянином и метким стрелком, и с ним была женщина. Он уложил, помнится, трех хищников из того самого автомата, который так понравился вам, дорогой посол. Остальные экхи бежали: они умны и они трусливы, бегут при малейшей опасности - но ее нет, этой опасности. - Что же произошло с Лучезарным дальше? - Он был признан виновным в попрании веры. Он не запирался, да и показания были налицо. Нет, не убитые экхи, конечно: их ведь не существует! Егеря, слышавшие, как он кричал: "Берегись! Экхи!" Затем его отправили на ферму. Суд на Синере далеко не всегда беспристрастен, но лишь пока дело не заходит об основах веры. Когда речь идет о вере, даже Ослепительные не могут чувствовать себя в безопасности. - И надолго его?.. - Наивный вопрос. Там тоже есть экхи, но там у него не будет оружия. Так что ненадолго. Но вы о чем-то спросили? Ах да - экха на корабле... Вы хотите сказать, что нам не сбежать от экхи, что мы, так сказать, носим ее в себе? Да, парадокс: наша вера обернулась чем-то таким, что пожирает нас самих. И все же если даже выхода нет, то таким способом мы погибнем медленно; стоит же нам нарушить веру, позволить кому-то усомниться в полном единстве этого - нашего и того - высшего мира, - а единство это достигается непрерывностью линии императоров - богов, - стоит нам позволить это, и мы начнем рушиться немедленно. И все же, посол... там у нас будет хоть какая-то надежда. - Да почему вы думаете, - сказал Федоров сердито, - что Синера погибнет, если обрушится ваша вера? Вдумайтесь - и поймете, что наоборот, снятие всяческих традиционных ограничений... - Ах, дорогой мой коллега, легальный шпион! Скажите это не мне, а императору, который есть и Великий Отец веры. Если я даже решусь выступить с такой идеей - кто услышит меня, кроме скотины на ферме, куда я сразу же после такой попытки попаду? На скотину, кстати, проклятая экха не нападает: у тех рога, и зубы, и копыта, и скотина не читала Кодекс. Нет, скажите императору! Но не забывайте, что столетиями императоры, вся аристократия Империи пеклись об одном: о сохранении того, что есть. А пекущиеся лишь о сохранении боятся любых изменений - потому что не представляют, что тогда надо будет делать. И понимают, что вместо них придут другие. Ну-ка, предложите императору подписать отречение! - Да, насчет скотины, - сказал Федоров. - Почему бы вам не выдрессировать собак... стаи этаких волкодавов... - Не годится, - прервал его Изнов. - С таким зверьем собакам без людей не сдюжить, экха ведь почти с медведя. Да и как натаскивать? Нужны хотя бы чучела экх. - Да, вы собачник, я и забыл. - Идиотизм, махровый идиотизм, - хмуро проговорил Изнов. - Послушайте, Меркурий... Друг мой! Лучезарность! - Спит, - сказал Федоров. - Удивляюсь, сколько он продержался. Крепкий мужик. - Давайте перенесем его на диван. - И накроем чем-нибудь. Надеюсь, он не отравился... Дышит хорошо. Идиотизм, вы говорите? Да нет, коллега, это хуже. Это рабовладельческое общество, где в первую очередь порабощается не тело, а дух. И это опасно не только для них самих, потому что порабощенный дух жаждет насадить свои законы везде, где их еще нет - из-за подсознательной зависти к тем, кто еще не порабощен. - Вот так мы и доложим. - Если удастся. Я отношусь к предупреждениям нашего друга серьезно. - Я не менее. С утра надо будет как следует поразмыслить над проблемой связи. А сейчас - умираю спать. Спокойной ночи. - И вам по возможности. Пусть все остается на столе до завтра. Итак, до утра? - До утра. Проспать до утра не удалось. Была, пожалуй, середина ночи, когда Меркурий разбудил их. В его глазах стыл ужас. - Пропало! Все пропало! Зачем вы это сделали? - Что? Не понимаю... - Не столько вы, посол, но ведь вы позволили! Он напоил меня, и я наговорил... Великий Кодекс, чего я только не наговорил! Клянусь верой, я пропал - да и вы тоже. Но вас вышлют - и вы погибнете в пути, а мне обеспечена ферма, или того хуже - лесные работы! Лучше уж прямо броситься в пасть экхе. - Меркурий, дорогой, ну ладно, поболтали, с кем не бывает. Но не побежим же мы доносить на вас - и на себя заодно! Может быть, у вас так полагается, но мы придерживаемся своих обычаев. - Не будьте ребенком. При чем тут вы? А роботы? Каждый из них записал до последнего слова все, что было здесь сказано. А прослушивание? Да я сам готовил всю сеть, знаю, куда засунут каждый клоп... Но ведь я был пьян, я отвык от такого состояния, и все вылетело из головы. Да, записано каждое слово. Будите вашего друга, предупредите его - пусть тоже готовится к неприятностям. - Ерунда. Ну, свалите на нас, скажете - подпоили, или же - вы притворялись, хотели выяснить наши планы и цели... - И вы хотите, чтобы Трибунал Веры этим удовлетворился? Смешно! Не забывайте: я тридцать лет прожил на Терре. Уже по одному этому я - под вечным подозрением, хотя, клянусь верой и Ослепляющим, действовал там лишь в интересах Великой Империи. Но кто теперь поверит? - Сейчас разбужу советника. Подумаем вместе. Федоров проснулся сразу и понял все мгновенно. - Вот идиот! - сказал он с досадой. - Но я же был... - Да не ты, Меркурий. Я. Я понимал, конечно, что вы не поскупились на микрофоны. Но решил, что ты отключил их, чтобы дать волю языку. Ты уверен, что сеть сработала? - Я сам ее испытывал! - Сколько сейчас? Ого, мы проспали три часа. В таком случае, коллега, почему мы еще здесь? Почему за нами не пришли? - Потому что еще рано. - А по ночам навещать у вас стесняются? - Нет, конечно. Но запись до восьми утра ведется автоматически. И только тогда прослушивается, когда соответствующие отцы веры являются в свои канцелярии. - Тогда у нас еще бездна времени! - К чему оно нам? Мы ничего не сможем ни придумать, ни предпринять. Мы - преступники против веры, и всякая попытка к сопротивлению... - Ну, рыть себе могилу я не нанимался. Четыре с лишним часа - это много. Слушай... Нет ли у тебя укрытия? Какой-нибудь загородной виллы, что ли? - На Синере есть города, фермы и леса. Ничего другого. - И везде экхи? Весело живете. Гм... Ну, а если... Ты упоминал о группах, объединяющихся против зверья. - Так бывало раньше. Давно не слыхал ни о чем подобном. - Ясно. Отпадает. А ты не сможешь за оставшееся время добраться до записей? - Вся аппаратура - в Департаменте Веры. Меня и близко не подпустят. Отцы веры охраняют свои права. - Да, задачка... - Нам негде спастись. Нет такого места на планете. - Стоп! А вне ее? - Ты о чем? - Меркурий, ты говорил, что у тебя есть корабль, и что он готов к старту. В любую минуту, и так далее. Болтал спьяну? - До последнего слова все правда. Но корабль на космодроме, а мы - здесь. - Но если доберемся до него - он взлетит? - До восьми утра я еще сановник, а не преступник. Но нам не добраться. Машину я отправил, охрану отпустил. Вокруг дома каких-нибудь десять-двенадцать сторожей, но они не имеют права оставлять посты - да и не захотят. Они вообще не подчинены мне. - Ну и черт с ними. До космодрома далеко? - На машине... - Машины нет. Пешком мы доберемся до восьми? - Пешком? Ночью? - Почему бы и нет? - Экхи! Они не спят по ночам. Древний инстинкт. - Боишься? - Конечно. Еще как! - А Трибунала веры? - Великий Кодекс... - Отцы веры могут не сработать? Прошляпить? - Не слыхивал о таких случаях. - Значит, из двух зол выбирают меньшее. Как вы считаете, посол? - Вы правы. Но без Меркурия нас даже не подпустят к кораблю. - Мы без него и не тронемся. Собирайся, Лучезарность! - Нас сожрут. - Это еще бабушка надвое сказала. Посол, я слышал, вы восторгались в охотничьей комнате. Будьте добры, выберите там что-нибудь понадежнее. В трех экземплярах. И побольше патронов. - Я вас понял, советник. - Господа, что вы собираетесь... - Меркурий, вы охотник? - Как и всякий дворянин, посол. - Верно, вы даже обещали пригласить нас на охоту, чуть не забыл. Вот и пригласили. А мы с благодарностью принимаем приглашение. Прекрасная ночная охота. - К делу! - сказал Федоров. - Корабль быстрый? - Стоит нам нырнуть в сопространство - и мы недосягаемы. А где мы оттуда выскочим - заранее никому не узнать. Но мы не доберемся до корабля. Экхи нас растерзают. - Ага, вот спасибо, посол. Три автомата. Какой вы предпочли бы для охоты, ваша приятная лучезарность? - Вот этот. Мне приходилось им пользоваться. Но вы что, собираетесь стрелять по экхам? - Если они нападут. - Они-то нападут... - Будем стрелять. Меркурий сделал шаг назад, спрятал руки за спину. - Только не я. - Честное слово, глупо. - Может быть. Но я - подданный Империи, один из ее сановников. Пусть я все прекрасно понимаю. Пусть нимало не симпатизирую экхам, можете мне поверить... Но стрелять в них - значит, стрелять в веру, в которой я родился, вырос и живу, в Империю, во все, чем гордился и клялся - даже поняв... Это было бы изменой. А я не изменник. - Федоров напрягся, сжал кулаки - Изнову показалось, что в следующее мгновение советник бросится, нанесет удар... Посол торопливо проговорил: - Хорошо, Меркурий. Мы не собираемся склонять вас к измене чему бы то ни было. Понимаю: это противоречит вашим понятиям о чести. Но, друг мой, ведь не кто иной, как вы сами поставили моего коллегу и меня на край гибели. Вы прекрасно понимаете, что и нас не пощадят. И если вы согласны пожертвовать своей жизнью, то мы вовсе не считаем своим долгом умирать за вашу Империю. Мы не настолько любим ее. Не диктует ли вам ваша честь необходимость сперва спасти нас, а уж потом распоряжаться собой так, как вы сочтете нужным? Меркурий ответил не сразу: - Вы правы, посол. Моя честь требует спасти вас. - Вот и прекрасно, - молвил Федоров. - Еда на корабле есть? - На какое-то время хватит. - Остальное возьми со стола. Начатые не бери, только полные. Я хватаю передатчик. Посол, вы? - Шифры. Уничтожать некогда. - Мир дому сему. Идемте. Меркурий, я все же беру автомат и для вас. Но лучше будет, если вы понесете его сами. - У ворот нас обязательно спросят... - Так и скажешь: отправились на ночную охоту. Вернемся часам к девяти. - Поверят ли? - Не поверят - тем хуже для них. Они вышли. Прохладный ветер скользнул по лицам, по телу пробежал мгновенный озноб. Предрассветные облака, выше - оранжевые, ниже - зеленовато-серые, слоями лежали на краю неба, похожие на обрыв, на котором четко различаются слои залегающих пород. Над головой мерцали непривычные звезды. Солнце отсюда не было видно, оно находилось в другом рукаве, по ту сторону центра Галактики. - Куда нам, Меркурий? Смелее, смелее! - Я не боюсь. Просто непривычно: много лет не ходил пешком, без охраны... Налево. Выйдем на проспект. Час ходьбы до загородной магистрали. Там, если повезет, встретим какую-нибудь машину. Они шли быстро, гуськом, Федоров впереди, Меркурий вторым. Изнов сзади спросил: - А если машины не будет? - К восьми можем успеть... если не очень задержимся. - К восьми отцы придут на службу, - не оборачиваясь, вслух считал Федоров. - Минут в десять девятого начнут работать... - Общая молитва - пятнадцать минут, - подсказал Меркурий. - Еще лучше. Затем перемотка пленки. Пока прослушают. Потом еще раз - для начальства. Приедут за нами... - Нет, - сказал Меркурий. - Сразу сообщат на все контрольные пункты. И на космодром тоже. Считайте - в половине девятого. - Значит, главное - не задерживаться. - Если пройдем город... На магистрали их почти нет. Нападать на машины они избегают. - Ну и чудесно. Меркурий, вам придется проводить нас до самого трапа и посадить в корабль. А там уж решите сами. - Мне нечего решать, - хмуро ответил Меркурий, не сбиваясь с шага. - Я вынужден лететь, если хочу спасти вас. Корабль откликается только на мои биотоки. Никто другой не может управлять им. Так что я довезу вас. А потом... Жизнь все равно кончена. - Если уж вы настроились умирать, могу посоветовать вам лучший способ самоубийства. Хотя полного успеха не гарантирую. - Очень смешно. Каков же ваш способ? - Оттуда, куда мы прилетим, обратитесь к своей планете. К Империи. И скажите хотя бы то, что говорили нам за столом. - Да, хороший способ. Но не для меня. Я ведь не противник. Я такой же, как все, и знаю столько же, сколько знает каждый. Да и... сказать можно, да кто услышит? Вот и проспект. Налево. - Пусто как... - Сейчас только самоубийцы и могут выходить. - Скажешь - кто-нибудь да услышит. - Кстати, - сказал Изнов, - если придется открывать тут пальбу, ее-то уж наверняка услышат. - На стрельбу, - откликнулся Федоров, - нормальный человек и подавно не выйдет. Разве что отцы веры? Как думаешь, Меркурий? - Отцы - обязательно. Но не сразу. - Меркурий, а в отцов веры Кодекс стрелять дозволяет? Меркурий улыбнулся впервые с момента пробуждения. - Нет. Но не содержит и запрещения. - И на том спасибо. Минут десять шли молча. Было тихо. - Вы, терране - странные. - Что же в нас такого? - Я умею стрелять - это понятно. В конце концов, я не только охотник, я имперский офицер. Но у вас много лет мир. У вас нет экх. Но вы не разучились стрелять. И готовы. - Милый, - сказал Федоров. - Может, у нас оттого и мир, что мы не разучились стрелять... Стой! Они остановились. - Блеснуло? Или почудилось? - Они, - дрогнувшим голосом проговорил Меркурий. - Это из глаза. - Ага. Ну и прекрасно. Не дрожи, Лучезарность. Ты же пригласил нас на ночную охоту? А дичь мы вправе выбрать сами. Готовься, посол. Короткими очередями. С рассеиванием по фронту. А ты, Меркурий - как честь подскажет. В стае было голов тридцать. Они шли бесшумно, радужно переливалась шерсть, глаза светились. Вожак поднял голову. Печальный звук разнесся над спящим проспектом. Безгласные великаны невозмутимо взирали со стен. - Красивые звери, - сказал Изнов. - Такую бы шубку моей супруге. - Ничего, - откликнулся Федоров, - мы тут еще наладим торговлю. Со временем. Кодексом они торговать не могут, нет покупателя. Вот и поймут, рано или поздно. - Как будем стрелять, советник? Стоя? С колена? - С хода. От бедра, веером. Патронов хватит. А они ведь трусы. Так, Лучезарность? - Ах, - сказал Меркурий. - Если бы это были не экхи... - А ты вспомни, что советовал нам. Представь, что это не экха, а маска. А под ней - кто-то, в кого ты с удовольствием вогнал бы пулю. У тебя есть такие? - Разве бывает так, чтобы не было? - сказал Меркурий. - Учтите: перед прыжком экха приседает. Она не боится. Она не ждет отпора. И не спешит. - Это глупо - не ждать отпора, - сказал Федоров. - Это наивно. - Так вы думаете, услышат? - спросил синерианин. - Пусть не сразу. Пусть немногие. Но есть слова, чье эхо никогда не затухает, - ответил Изнов. - Ну, время. Иначе... - Внимание! Слушай команду... Огонь! И тишина рухнула. Били два автомата, секундой позже к ним присоединился третий. Немного. Но грохотало так, что казалось - рушится сама Империя.

Книго

[X]