Андрей Мартьянов
                                       
                                
Эпоха бедствий
Предварение
                                       
     Четвертое   письмо  Эвриха  Иллирия  Вера,  смотрителя   анналов   Истории
Обитаемого  Мира  книжного  хранилища при тетрархии  города  Лаваланги,  что  в
Аррантиаде, к божественному басилевсу аррантов, Царю-Солнцу Каттону  Аврелиаду,
ныне благополучно царствующему
     Хвала и слава басилевсу!
     Возлюбленный  господин  мой!  По истечении долгих  зимних  лун,  принесших
нашему острову отдохновение от жары. и длинные вечера, когда человек умудренный
может  всецело  отдаться  страсти книгочейства  и  собирания  знаний,  счастлив
переслать  тебе  в  Арр,  нашу  благословенную столицу,  новую  часть  рукописи
Драйбена из Кешта, тщательно подготовленную мной для твоего изучения.
     О, где вы, времена чудес, бесконечных страданий, пламени, смерти, вечной и
несокрушимой  дружбы, благородства и низости, стремления к разрушению  и  жажды
созидания?! Когда я погружался в изучение свитков, донесших нашей благополучной
и  сонной  эпохе тяжелый запах Последней войны, я зачастую начинал  сожалеть  о
том,  что  родился  не  к месту и не ко времени, - моя  душа,  мысли  и  сердце
находились  там,  в пучинах прошлого и среди дней, когда огни пожаров  полыхали
ярче  солнца, вода обратилась кровью и низверглись на народы мира  тысячи  кар,
уготовленных богами и незримой силой, имя которой - непредсказуемая  Судьба.  Я
видел  себя  самого, сжимавшего меч, на Аласорской равнине,  стоявшего  у  руля
парусника,  несущего  наиглавнейших  действователей  сей  истории   к   берегам
Аррантиады,   мыслеобразно  созерцал  поднимающиеся  к  небесной  сфере   клубы
вулканического  пепла,  и блазнилисъ моему глазу червоточины  дымов,  угольными
змеями   прорезавших   целомудренную  девственность  воздушной   сини.   Однако
непредугадательный  случай, стечение нитей Фатума  и  воля  Дарителя  Жизни  не
позволили  Эвриху  из  Лаваланги покинуть чрево матери  две  сотни  лет  назад,
оставив  для  меня  лишь  малоинтересное: набрести при закате  жизни  на  следы
величайшей, жуткой, но и стократ притягательной эпохи, переплетшей  в  незримую
связку  смертоносную  черноту  Мрака, багровость Равновесия,  серебряный  блеск
Света  и,  как  следствие, жребии бесчисленных смертных, их  бытие  и  небытие,
кровь, слезы, потери, открытия, радости...
     Все  сплелось,  смешалось,  обратилось в  невиданный  со  времен  столетия
Черного   неба   конгломерат,  предвосхитивший  дальнейшую   поступь   истории.
Разрушались  города,  вспыхивали  храмы, устои  древних  верований  колебались,
обнажая  неспособность богов к вершению чудес и руководительству над  народами;
погибала в пепле старая культура, исчезали навеки богатейшие сокровища мысли  и
духа,  обращался  прахом тысячелетний уклад. Казалось,  все  гибнет,  полыхает,
стирается  и  растворяется  в  ядовитой кислоте  Последней  войны,  в  безумии,
порожденном  жаждой  крови, насилия, отмщения и прочими  низменными  чувствами,
вырывающимися  из  темнейших уголков разума, едва тот находит  безнаказанность,
ибо  последняя  щедро  даруется лишь смутными временами, эпохами  торжества  не
мудрого слова, но меча, огня и лжи.
     ...Не стану упоминать предысторию событий Последней войны и породившую  ее
первопричину  - Хозяина Небесной горы, существо таинственное и  по  сути  своей
чуждое  всему  человеческому. Следствием, же навеваемого  им  кровавого  морока
стало  неслыханное злополучие, поразившее сердце материка Длинной Земли и часть
островов.
     Благоразумный и храбрый хаган мергейтов Гурцат, сын Улбулана. с  энергией,
коя,  будь она направлена в сторону благочиния и счастья смертных, вполне могла
бы   возродить   Золотой  век,  обратился  к  разрушению,  достигнув   на   сем
отвратительном  поприще успехов дотоле невиданных. Степной полководец  разделил
свое не такое уж и крупное поначалу войско на две части, первая из которых  под
водительством   туменчи  Цурсога,  вскоре  получившего   устрашающее   прозвище
Разрушитель,  рассекла шаданат Саккарем надвое, отрезав полуночные  области  от
полуденных, и ураганом пронеслась меж Самоцветными горами и хребтом  Кух-Венан,
захватила  и  выжгла плодороднейшие угодья Таджаль-Саккарема  -  Междуречья,  а
затем  остановила свою тяжелую поступь на окраинах Алъбаканской пустыни. Второе
войско,  по очереди разгромив две армии шада Даманхура атт-Бирдженда,  вышло  к
столице Полуденной державы Мельсине и после двадцатиоднодневной осады разрушило
сей  замечательный град. Затем Гурцат с поистине невероятной быстротой завоевал
весь  полуденный  Саккарем,  кроме Дангарского полуострова,  защищенного  самой
природой  - пустынными барханами и сложнопра-ходимым горным хребтом. Обе  армии
великого  полководца  соединились в Междуречье, и всему  миру  оставалось  лишь
гадать, куда именно теперь направит своих бешеных нукеров хаган.
     Сколь ни удивительно это прозвучит, но Гурцат уничтожил Саккарем всего  за
три  луны:  в  течение  лета 1320 года самое мощное и колоссальное  государство
континента  перестало существовать. Конечно, шад Даманхур продолжал  удерживать
Дангару, но разве могут сравниться жалкие клочки негодной земли, представлявшие
собою полуостров, со всем утраченным? Впрочем, Дангара превосходила территорией
Нардарский конисат - княжество отнюдь не маленькое, - но в сравнении с  прошлым
величием Саккарема полуостров казался лишь рьяно оборонявшейся башней огромного
замка, где прочие пределы заняты, врагами.
     Войско  Гурцата увеличивалось - к нему начали присоединяться  саккаремские
кочевники и племена, населяющие предгорья Самоцветного кряжа. Каталибы, степные
джайды,  зуреги,  чиргазы. и прочие варвары, сбросившие власть  шада,  почитали
Гурцата  освободителем, не понимая, какую угрозу несет в себе хаган,  полностью
отдавшийся  под  влияние нечеловеческой власти Хозяина  Небесной  горы.  Однако
воины  диких народов шли за ним, соблазненные видениями новых земель,  рабов  и
бренного богатства.
     В  то  время,  когда  Полдень  полыхал,  на  Полуночи  сохраняли  странное
молчание.   Кениг  Нарлака  даже  не  позаботился  укрепить  границы   империи,
самодовольно  полагая,  что мергейты. удовлетворятся завоеванным  и  не  пойдут
дальше:  после  долгой  летней  кампании  войско  Гурцата  устало,  перегружено
добычей, а воины желают отдохнуть и вволю насладиться плодами тяжелого  ратного
труда.   К   тому   же   шад   Даманхур,  заручившись  помощью   и   поддержкой
священнослужителей Меддаи, собрал и обеспечил огромное наемное войско,  готовое
нанести  решительный  удар  по мергейтам и переломить  хребет  вырвавшемуся  из
Вечной  Степи чудовищу войны. Только конис Нардара Юстиции, человек  опытный  и
предусмотрительный,  понял,  что стоящие всего в  нескольких  десятках  лиг  от
границы, конисата варвары представляют нешуточную угрозу, и начал спешно искать
союза с прочими княжествами Материка и Империей, а заодно готовиться к войне.
     Наши  соотечественники арранты не спешили вступить в войну  -  безусловно,
кесарь  Тиберис выслал на помощь Даманхуру два легиона в обмен  на  уступки  со
стороны  Саккарема: несколько портов побережья должны были отойти к Аррантиаде.
Но,  как  ты,  господин,  скоро  увидишь,  увы,  замыслы,  твоего  царственного
предшественника простирались куда дальше и шире.
     Не  стану сейчас разрушать любопытство моего басилевса, описывая битву при
Аласоре,  закончившуюся трагически для обеих сражающихся  сторон,  или  интриги
государственных  мужей,  видевших в войне не  только  бедствие,  но  и  путь  к
извлечению  державной  или  личной выгоды. Замечу лишь,  что  все  их  действия
являлись заведомо проигрышными, ибо мало кто знал, что в вихре Последней  войны
столкнулись  меж  собой не политика и сила оружия, а интересы всего  сообщества
людей  и жестокая воля чуждого нашему миру существа, прибывшего в Среднюю Сферу
вместе  с  Небесной  горой. И не будь нескольких человек, до конца  осознавших,
какую  угрозу представляет это чудовище, и начавших самостоятельно  бороться  с
иномирным злом, нынешний облик нашей Сферы оказался бы, совсем иным.
     Хозяин  Небесной  горы  был  силен.  Когда  Он,  подпитанный  человеческим
страхом,  получил  возможность  влиять на судьбы  мира,  Равновесие  Универсума
пошатнулось:   открылись   прежде  запертые  врата  в  сопряженные   Вселенные.
Возродились  старые,  позабытые  твари, спавшие  доселе,  -  тогда  можно  было
встретить и двергов, и являвшихся через распахнувшиеся Врата Универсума альбов,
и воскресших демонов древности.
     Безысходность, смятение и неверие обуяли народы.
     Души  людей  тоже не остались нетронутыми: мы забывали спокон веку  чтимых
богов.  Нам,  злосчастным  смертным, нищим разумом,  остается  лишь  помнить  о
событиях  великого прошлого, чтобы не попустительствовать повторению  старинных
ошибок,  способных  рано  или поздно привести мир к Концу  Времен  и  бездонной
пропасти Небытия.
     Копирование  старинного  трактата  занимает  время,  посему  же   осмелюсь
предположить, что весь фолиант я представлю на твой, о басилевс, суд, не  ранее
чем  к  празднованию дня зимнего солнцестояния грядущего года. По причине того,
что  рукопись Драйбена из Кешта превесьма объемна, я счел, что, разбив оную  на
связанные   преемственностью  событий  доли,  я  избавлю  своего   царственного
господина  от  утомительного  изучения целокупного  повествования,  занимающего
более  пятисот  пергаментных листов. Прими же третью  и  четвертую  части  этой
долгой повести, откомментированной и дополненной по моему скудному разумению.
     Да хранят тебя боги. Великолепный!
     Подписал собственноручно
     Эврих Иллирий Вер. Лаваланга,
     4-й день месяца Скорпиона 1582 года1 по счету от начала эпохи Черного неба
     (1  В  тексте  Хроники  летосчисление приводится по  системе,  принятой  в
Саккареме.  Лишь  календарь,  отправной точкой которого  является  год  падения
Небесной  горы,  принят  во  всех  государствах  мира.  Соответственно,  начало
Последней  войны пришлось на весну 1320 года по общему счету, или же 6102  года
от   Сотворения  Мира,  либо  835-го  от  Откровения  Провозвестника  Эль-Харфа
(Саккарем).  События  романов  М.Семеновой "Волкодав"  и  "Волкодав:  право  на
поединок" приходятся на 1521 и 1522 годы всеобщего календаря.)
     
     Часть первая
     БЕЗНАДЕЖНЫЕ ИЗЫСКАНИЯ
     
     Obscuratus est sol et aei.
     помрачились солнце и воздух (лат.)
     
     Глава первая НЕПРИЯТНОСТИ ПРОДОЛЖАЮТСЯ
     
     Шад  Саккарема, солнцеликий и царственно-рожденный Даманхур  атт-Бирдженд,
единовластный  повелитель Восхода и Полудня, владыка всех земель  от  побережья
Полуденного океана до Вечной Степи и Самоцветных гор, великий эмайр  Междуречья
и  Дангары,  теперь  мог  смело  прибавить ко всем  своим  титулам  поганенькое
словечко "бывший". Бывший шад, бывший повелитель, бывший эмайр... Впрочем,  под
его  рукой  пока  оставались Дангара и Дангарский полуостров,  но  разве  может
сравниться  эмайрат,  лишь  на одну пятую превосходящий  размером  какой-нибудь
занюханный  Нардар, с великой державой, исчезнувшей с лица земли всего  за  три
луны?
     Даманхур  скучал. Ему надоело общество льстивых эмайров, в глазах  которых
постоянно  плескался  страх,  не хотелось смотреть на  однообразные  золотисто-
желтые песчаные дюны Альбакан-ской пустыни и выслушивать однообразные донесения
гонцов: "Мергейты взяли еще один город в Междуречье, мергейты перешли Урмию  на
полудне, мергейты готовятся к штурму Мед дай... Мергейты то, мергейты се..." Не
улучшали настроения и последние новости: некогда верные подданные шада, давным-
давно  добровольно  признавшие его власть кочевые джайды и  племена  каталибов,
вкупе  с  горцами,  родственными  манам  из  Аша-Вахишты,  вдруг  примкнули   к
неистовому  войску  степного хагана. Не поймешь, мятеж  сие  или  просто  некая
колдовская сила, стоящая за Гурцатом, подтолкнула бывших саккаремцев обратиться
против  своего  владыки и своей страны? Или это безнадежная  попытка  сохранить
семьи   и   племена,   которым  в  случае  неповиновения  грозило   беспощадное
истребление?  Какая,  собственно, разница... Армия Гурцата  пополнилась  новыми
тысячами сабель, и ничего с этим не поделаешь.
     Шад  скучал.  Солнце жгло немилосердно, вздымаемый ветром  песок  горячими
иглами  колол лицо, а из-за жары не хотелось поднимать до глаз оконечье  черно-
белой  клетчатой каффы, укрывавшей голову. Горло пересохло, глаза слезились  от
попавшей  пыли, а до Священного города оставался еще полный день пути. Даманхур
изредка ругался полушепотом, проклиная самого себя за то, что последние  десять
лет если и выезжал из Мельсины, то только на охоту. Да и вообще, никакая это не
охота,  а  так, одно название. Все делают сокольничие, загонщики,  псари.  Тебе
остается   лишь  всадить стрелу из лука в заранее выгнанную на  открытое  место
газель  или  подозвать ловчую птицу, сумевшую заногтить цаплю. А тут  -  долгий
тяжелый  переход,  и  не по прохладным лесам или наезженным дорогам  срединного
Саккарема,  но  через  пустыню, где даже пропыленная зелень  оазиса  ничуть  не
радует  глаз.  И  вдобавок постоянное ощущение опасности и сознание  того,  что
почти все потеряно. Бывший шад, бывший повелитель... Бывший.
     Не  обнадеживало  даже знание того, что за твоей спиной, возле  Дангарских
гор,  раскинулась  лагерем огромная, отлично вооруженная  армия,  собранная  из
наемников,  остатков  изрядно  потрепанной в бессмысленных  боях  с  мергейтами
Саккаремской  конницы,  да  и  просто желающих повоевать  нардарцев,  нарлаков,
аррантов  и  даже  мономатанцев. Более семидесяти тысяч  оторвиголов  со  всего
света,  на  содержание  которых  расходуется  последнее  золото  казны,   чудом
вывезенной  из  гибнущей столицы. Абу-Бахр надеется, что  решительное  сражение
сможет переломить ход войны со степняками, и ждет момента, когда сможет двинуть
свое разношерстное воинство, в котором можно встретить даже такую диковину, как
легион  из  аррантского  города  воинов Аэтоса ("Ничего  себе,  чьими  услугами
приходится пользоваться! - недовольно подумал шад, вспомнив необычных аррантов.-
Пакость какая... Воюют они отлично, никто не спорит, но... Странные традиции  в
этой  Аррантиаде..."), носящий совершенно непримечательное наименование  "Сизый
беркут".
     Шад  скучал. Он понимал, что планируемая наследником Золотого  трона  Абу-
Бахром  битва,  пусть даже она завершится победой, мало что изменит.  Мергейты,
может  быть,  и  будут  уничтожены,  но  потом  предстоит  восстанавливать  все
разрушенное  и  сожженное,  наводить  порядок  в  своих  землях,  надзирать  за
соседями,  которые,  пользуясь смутным временем, обязательно  захотят  оттяпать
себе  малую  толику саккаремских владений, придется расплачиваться с  аррантами
(однако  стоит заметить, островитяне честно выполнили все условия договора),  а
казна  пустеет  со  стремительностью столь же невероятной,  с  какой  бежит  по
небесам падающая звезда.
     ...Отряд,  возглавляемый Даманхуром, двигался по Альбаканской пустыне  уже
пять  дней, а за седмицу до того шад с приближенными выехал из города  Дангара,
быстро  миновал  невысокий,  но  скалистый  хребет,  отделяющий  полуостров  от
материка,  направляясь  в  сторону Мед дай. В  прошлом  оставались  рискованное
бегство из Мельсины и два дня плавания по обширному заливу Богини.
     Когда  галера "Альгалиб" прибыла в Дангарский порт в окружении  нескольких
десятков  купеческих  и  военных кораблей, вывезших беженцев  из  столицы,  шад
ступил  на доски пристани в гневе, который не мог усмирить даже вечно спокойный
и рассудительный дейвани Энарек, ни на шаг не отходивший от господина. Даманхур
жаждал  крови,  безразлично чьей. Следовало наказать хоть кого-то  за  бездарно
проигранное  сражение в Мельсине и сдачу столицы шаданата  степнякам.  Даманхур
лишь  злобно  и молча кивнул встречавшему его наследнику трона шадов,  любимому
сыну Абу-Бахру, прибыл во дворец наместника и потребовал немедленно доставить к
нему всех благородных эмайров, которые вместе с дружинами бежали из Мельсины.
     Действительно, какое право имели высокорожденные трусливо покинуть столицу
морем  в  самый тяжелый миг? Десятки благороднейших мужей, родственников  шада,
пали,  защищая город! Вероятнее всего, младший брат Даманхура Хадибу тоже  убит
или,  упаси  Атта-Хадж, попал в лапы мергейтам. Под развалинами  Башни  Газзала
погибла  вся  семья шада - жены, маленькие дети, наложницы... А эти?!  Даманхур
метал  громы и молнии; Абу-Бахр, опасаясь, что гнев отца случайно  падет  и  на
него,  на всякий случай покинул Дангару, отправившись в лагерь наемного войска.
А  шад  распорядился  показательно казнить, посадив на кол на  главной  площади
города,  девятерых  эмайров, приговорив их к смерти за трусость  и  измену.  Он
намеревался  продолжить казни, однако глава государственного  совета  Энарек  и
посол   великолепной  Аррантиады  Гермед,  неотлучно  находившиеся  при   шаде,
уговорили  Даманхура оставить это бесполезное занятие и приняться за неотложные
дела.  Все-таки  у  повелителя Саккарема еще имелась  в  распоряжении  армия  и
небольшая,  но  отлично  защищенная  горами и  выстроенными  там  неприступными
укреплениями  Дангарская  область. Одна беда -  продовольствия  на  полуострове
оставалось  всего  на  пять седмиц, казна постепенно  истощалась,  и  следовало
предпринимать решительные действия ради победы над мергейтами.
     Следующим  утром  шад  выехал  из Дангары осмотреть  наемное  войско,  уже
готовое  двинуться к полуночи, чтобы занять склоны гор и там  дать  решительный
бой степнякам.
     "Неплохо,   неплохо,-   размышлял  Даманхур,  рассматривая   выстроившиеся
специально к его появлению в лагере аррантские легионы, сотни конницы и  отряды
варваров-сегванов (эти никогда не упустят случая поучаствовать в ратной  потехе
и в придачу заработать серебра своим мечом). - Жаль только, что кавалерии у нас
осталось  слишком  мало. Но пехота в плотном строю выдержит  все  атаки  легкой
конницы  мергейтов,  лучники, вне всякого сомнения, нанесут степнякам  изрядный
урон,  а  если Абу-Бахр сумеет загнать войско Гурцата в капкан...  Впрочем,  мы
точно  так  же  рассуждали  под  Мельсиной. И чем закончились  наши  благостные
надежды?"
     Бедняга Энарек! Именно на него уставший и измотанный Абу-Бахр свалил  дела
по  обеспечению собранного воинства провизией и обязанность распределять  плату
между  наемниками.  Когда дейвани ознакомился с состоянием  сокровищницы  шада,
заблаговременно вывезенной из столицы, то ужаснулся: если так пойдет и  дальше,
к  началу  осени  Даманхур превратится в нищего. Следует  немедленно  пополнить
казну.  Но как? Население Дангары и без того обложено самыми высокими налогами,
подати  взимаются едва ли не за право дышать воздухом. Сегваны  и  мономатанцы,
привозившие  на  кораблях зерно и мясо, подняли цены,  бесстыдно  наживаясь  на
бедах  Саккарема. Нарлаки так вообще отказались поставлять хлеб в шаданат  -  у
них, видите ли, в этом году неурожай. И тогда Энарека осенила светлая мысль.
     Кто  богаче  всех в этом мире? У кого запасено столько золота,  серебра  и
драгоценностей,  что хватит буквально до конца света, даже при самой  роскошной
жизни?  Кто  много  столетий  накапливал сокровища, подарки  царственных  особ,
рачительно  складывал в бездонные закрома самые невзрачные  монетки,  прекрасно
зная, что по капле собирается море?
     -  Солнцеликий, выслушай меня. - Энарек вихрем ворвался в шатер Даманхура,
лишь  мельком кивнув собравшимся там командирам воинства. Более всего  обращали
на  себя  внимание  двое  легатов  из  аррантского  "Сизого  беркута",  ибо   в
соответствии со своими непонятными обычаями ходили полуобнаженными,  нося  лишь
ослепительно белые короткие туники. - Я придумал!
     -  Что?  -  недовольно  повернулся к дейвани шад. - Прошу  извинить  меня,
почтенные. Мне необходимо переговорить с уважаемым Энареком.
     -  Надо отправляться в Меддай, как можно быстрее! - горячо зашептал Энарек
Даманхуру.  - Аттали эт-Убаийяд не откажется помочь нам. Господин,  у  мардибов
Священного города накоплены огромные богатства. Они властвуют над душами людей.
И  наконец,  аттали  ближе,  чем любой смертный, стоит  к  божественным  силам.
Сейчас,  когда мергейты угрожают Меддаи, эт-Убаийяду потребуется защита  войск.
Полагаю, для мудрейшего не секрет, что за каждый меч придется заплатить...
     -  Я думал об этом, - тихо проговорил в ответ Даманхур. - Шадов отнюдь  не
зря  называют Львами Провозвестника и Хранителями веры. Вечером ты узнаешь  мое
решение.
     Каким оно еще могло быть, это самое "решение"? И шады, и священнослужители
из   Белого  города  не  раз  выручали  друг  друга,  тем  более  что  династия
саккаремских  владык, по преданию, вела свой род от самого Провозвестника  Эль-
Харфа.  Даманхур, оставив армию на попечение наследника и взяв с  собой  двести
гвардейцев  эскорта,  Энарека и своих личных телохранителей,  спешно  выехал  в
Меддаи.  Вместе с отрядом отправился младший сын кониса Нардара Юстиния Асверус
Лаур,   бывший  послом  своего  отца  в  Мельсине.  Молодой  человек  собирался
немедленно вернуться в Нардарский конисат, чтобы предупредить соотечественников
об  опасности,  а путь из Дангары через Меддаи и далее на полночь,  хотя  из-за
войны стал опасен, всегда считался самым коротким.
     Проводники  из кочевых племен джайдов, обитавших в пустыне Альбакан,  вели
конников  шада от оазиса к оазису, и вскоре отряд должен был прибыть под  стены
Белого города.
     * * *
     - Нашел что-нибудь?
     -  Сплошную  ерунду, и ничего более. Кроме, пожалуй, трактата  Авестиниана
Аэтрийского  "О древнем волшебстве, магии, искусствах колдовства и  ворожбы,  а
такожде  о  способах  общения  с  силами  демоническими".  Хочешь  послушать?
Редкостный бред. Это о детородном уде некоего козлоподобного демона, вызванного
безымянной   колдуньей:   "...он  был  обычно   извилистым,   остроконечным   и
змееподобным,  сделанным иногда наполовину из железа,  наполовину  из  плоти  и
обычно расщепленным, наподобие языка змеи". И далее: "...колдунья сказала,  что
соитие  не  доставило ей никакого удовольствия, поскольку она  испытала  скорее
страх и очень сильную боль от члена козла, который был холодным как лед..."
     - Кто, козел или уд?
     - Прекратите, пожалуйста, вы двое! Кэрис, убери эту отвратительную книгу!
     -  Да  погоди  возмущаться,  тут еще есть... ага,  даже  с  миниатюрами  в
аррантском стиле. Иди посмотри.
     Фарр  атт-Кадир  только поморщился и неодобрительно покачал  головой.  Его
приятель-вельх  по  непонятной причине находил в обширнейшей библиотеке  Меддаи
самые  мерзкие  трактаты  и рукописи, наподобие только что  процитированной,  и
зачитывал отрывки из них вслух. Почему-то они казались ему очень забавными.
     В  прохладном сумрачном помещении библиотеки стоял кисловатый запах старой
кожи,  вылежавшейся  несколько столетий. Большинство полок занимали  деревянные
футляры со свитками, ибо в Саккареме предпочитали не переплетать пергамент,  но
сворачивать  длинные  листы в плотные рулоны, помещаемые в  искусно  отделанные
тубусы.  Однако изрядная часть книгохранилища содержала толстенные  неподъемные
гримуары,  фолианты  и инкунабулы, созданные в Нарлаке, Вольных  конисатах  или
Нардаре.  Отнюдь  нельзя  сказать, что хранители  библиотеки  Священного  града
сваливали  рукописные  сокровища без всякого порядка и системы,  ибо  рукописям
каждой  страны  отводилось  отдельное  помещение,  а  полки  имели  таблички  с
указаниями тематики - здесь трактаты о сущности мироздания, а здесь, к примеру,
труды   богословов.  Тут  описания  путешественников,  бывавших  в   отдаленных
незнаемых  землях, на соседней полке громоздились испещренные яркими  рисунками
"бестиарии"  и  "физиологии", повествующие о живом мире, дальше  -  трактаты  о
волшебстве. То, что и нужно.
     Драйбен Лаур-Хельк из Кешта, высокий светловолосый нардарец, прибившийся к
Фарру  и Кэрис у в Самоцветных горах, первые два дня попросту не желал покидать
библиотеку. Вельху приходилось бегать на суматошный и невероятно дорогой  базар
Меддаи  за  едой  для  Драйбена, который, не отрываясь от старинных  рукописей,
поглощал лепешки с медом и жаренные в горячем масле колобки из мяса и  теста  с
пахучими  травами, а глазами пожирал побледневшие от времени строки.  Вскоре  и
Фарр заразился от нардар-ца "библиотечной хворью", как это назвал Кэрис; и даже
ночами не являлся на отдых в гостеприимный шатер старого джайда Бен-Аххаза.
     Фейран,  старшая  и  любимая дочь погибшего от  рук  мергейтов  управителя
маленького  Саккаремского  городка Шехдада, тоже навещала  библиотеку  (спасибо
аттали  эт-Убаийяду,  согласившемуся допустить женщину в святая  святых  города
Провозвестника), но более интересовалась книгами многоразличных предсказателей,
ибо  сама  владела даром предвидения. В свободное время Фейран  помогала  семье
саккаремцев,   устроивших  свой  небольшой  шатер  рядом  с   импровизированным
постоялым двором Бен-Аххаза. У этих беженцев из Междуречья было много маленьких
детей,  муж  трех  женщин  лежал не вставая, ибо страдал  от  раны,  нанесенной
степной  саблей, а его престарелый отец мог, самое большее, добрести до  базара
за покупками и вернуться обратно, не растеряв по дороге приобретенные лепешки и
копченое мясо.
     Видя  усердие  Фейран, Кэрис - дэв, или, как он сам называл  своей  народ,
броллайхан - внезапно расщедрился и начал помогать семейству беженцев серебром,
извлекаемым  из  своего волшебного (похоже, бездонного) мешка. Правда,  это  не
мешало Кэрису по-прежнему утверждать, что помочь всем не сможет никакая магия и
расширять благотворительность он не собирается. Однако вельх все-таки купил  по
просьбе  Фейран  осла, на котором было проще возить воду от  хрустально  чистых
источников Меддаи и ездить к рынку, расположенному в другой части города. Вельх
выложил  за  эту  никчемную скотину целых двадцать халисунских  сиккиллов,  что
прежде равнялось стоимости неплохого домика с садом на окраине Мельсины.
     В  полном соответствии с советами мудрейшего правителя Священного  города,
аттали  Касара  эт-Убаийяда, Фарр, Драйбен, а с ними и  Кэрис  от  рассвета  до
захода  солнца  изыскивали в гигантской, насчитывающей десятки  тысяч  томов  и
свитков  библиотеке Меддаи любые упоминания о Небесной горе и событиях Столетия
Черного  неба. Скорее всего, подобные упоминания могли встретиться в  книгах  о
магии,  или в исторических хрониках, или списках с летописей разных государств,
но   пока  обнаруживались  лишь  глупые  трактаты,  которые  вельх  не  уставал
высмеивать,  -  как-никак, Кэрис не являлся человеком, прожил  незнамо  сколько
столетий  и разбирался в магии куда больше, нежели все живущие сейчас смертные.
Блаженная тишина библиотеки периодически разрывалась в клочья искренним хохотом
вельха,   приводившим   в  ужас  престарелого  мардиба,   присматривавшего   за
книгохранилищем и неожиданными гостями, которые по воле аттали получили  в  его
владениях   полную  свободу.  Кэрис  умирал  со  смеху,  пролистывая  старинные
пергаменты:   самые  уважаемые,  чтимые  многоученые  мужи,  по   чьим   трудам
десятилетиями  обучались  послушники храмов и  ваганты  многочисленных  учебных
заведений  полуночных  держав, оказались примитивными  шарлатанами,  любителями
распространять  слухи и самые невероятные домыслы, более достойные  неграмотных
деревенских  старух. Однако Кэрис, без обиняков высказав Фарру и Драйбену  свое
мнение,  заметил,  что  иная  старуха осведомлена  в  вопросах  истинной  магии
("Каковая  является подвластной человеку силой природы",- заметил  вельх)  куда
больше, нежели самый многомудрый и образованный аррантский логик.
     Многоуважаемые  мэтры нарлакского Университета, мудрецы Аррантиады  и  Шо-
Ситайна, звездочеты Аша-Вахишты, саккаремские мардибы, да и все прочие, славные
своей  ученостью  мужи  на  придумывали, по словами  вельха,  такое  количество
нелепых баек (из которых затем сами начинали делать еще более дурацкие выводы),
что все эти книги и свитки давно стоило бы выбросить в выгребную яму.
     -  Пергамент жалко, - ухмыльнулся Драйбен. - Можно счистить чернила  и  на
палимпсесте записать твои речи, кои, несомненно, истинны.
     Говорилось  это с невероятным сарказмом, но Кэрис не обратил на ерничество
нардарца никакого внимания.
     -  Может  быть,  ты и прав, - кивнул вельх. - Я удивляюсь,  как  ты  сумел
извлечь из этого скопища вопиющей чуши необходимые знания. Все-таки ты владеешь
основами волшебства...
     -  Терпение, долгая работа, отсеивание плевел, - дернул плечом  Драйбен  и
сморщил нос.
     Кэрис  задел  его за живое - нардарец с юности мечтал стать волшебником  и
прекрасно понимал, что его грезы неосуществимы. Магия в этом мире сошла на нет,
исчезла  в  глубине веков или, возможно, была уничтожена при  падении  Небесной
горы.  Нардарец, вместо того чтобы развлекаться, управлять своим леном  или,  в
конце  концов,  жениться и завести семью, посвятил свою молодость исследованиям
остатков  магического искусства, по каплям выцеживая из старинных книг сведения
о  древнем  искусстве. По сравнению с шарлатанами, выдающими себя за магов,  он
сумел  достичь  изрядных  высот:  мог обратить  медную  монету  в  золотую  или
серебряную (но подобное заклинание отнимало у него столько сил, что приходилось
отсыпаться  два дня), наслать короткий мелкий дождик (только потом  отлеживался
не  меньше  седмицы) или создать кратковременные иллюзии - противник, допустим,
мог  увидеть  перед  собой  разъяренного тигра и, испугавшись,  бежать.  Однако
иллюзия  -  не  настоящее волшебство, а всего лишь воздействие  на  воображение
другого  человека мысленным внушением. Боевая магия, о которой ходили  легенды,
оказалась  Драйбену  недоступна: несколько лет назад  он  ради  интереса  решил
создать  огненный шар и запустить его в ближайшее дерево, дабы посмотреть,  что
получится,  но... Случилось это в Аррантиаде, и, хвала богам,  на  другой  день
после   неудачного   опыта  неподалеку  проходил  козопас,  который   обнаружил
валяющегося  без сознания чужеземца и доставил его к лекарю. Драйбена  пришлось
выхаживать  полтора месяца, а аррантский целитель недоумевал,  почему  человек,
чей кошель оказался набит золотом, дошел до последней стадии истощения.
     Огненный  шарик,  кстати,  получился, и даже пролетел  десяток  шагов,  не
поразив, однако, своей цели.
     Иногда,  во  время  краткого отдохновения от трудов в библиотеке,  Драйбен
секретничал  с Кэрис ом - он знал, что Фарр атт-Кадир (мальчишка,  несмотря  на
свой шестнадцатилетний возраст, уже был самым настоящим священнослужителем бога
Атта-Хаджа,  и  сам  аттали эт-Убаийяд подтвердил его права),  как  посвященный
мардиб,  не  одобряет волшебство, ибо считает, что чудеса могут творить  только
люди, отмеченные божественной дланью, все же остальное - от Тьмы. Кэрис называл
такую позицию "бараньей тупостью", Драйбен разводил руками и говорил, что чужие
верования следует уважать, Фейран полностью поддерживала Фарра, а сам атт-Кадир
искренне  верил только в одно: все, сказанное в Книге Провозвестника Эль-Харфа,
истинна.
     -  Вся незадача в том, что ты не умеешь использовать силу окружающего тебя
мира, а употребляешь свою, - полушепотом втолковывал Кэрис Драйбену, когда  они
коротали вечера в лучшей (а значит, и самой дорогой) чайхане Меддаи. Сюда редко
заглядывали  беженцы,  наводнившие  теперь  окрестности  Священного  города,  и
чистенькое  заведение, принадлежащее опять же джайду, посещали  только  мардибы
или  очень богатые люди. Чего нельзя было сказать по внешнему виду о вельхе или
нардарце. Однако Кэрис исправно платил серебром за любимый в Саккареме  зеленый
чай,  вино, мясные пироги и даже за запретную травку, чей запах дарил  странные
видения.  Драйбен  отказывался употреблять дымное  зелье,  а  вот  вельх,  ныне
переодетый саккаремцем, время от времени прикладывался к чубуку, утверждая, что
это помогает ему думать.
     -  Не  получается,  -  огорченно ответствовал Драйбен.  -  Хоть  убей,  не
выходит!  Я  чувствую,  как природная сила льется со  всех  сторон,  от  земли,
деревьев, источников... От солнца исходит просто целая река. А вот собрать ее и
направить... Никак. Не понимаю, как у тебя получается?
     -  Ты забыл, - посмеивался Кэрис, - что я не человек, а броллайхан. Каждый
воплощенный дух - источник силы сам для себя. У меня другая природа,  нежели  у
человека.  В  то же время некоторые великие маги древних времен, волшебники  из
рода  людей,  достигали таких вершин, о которых я даже мечтать не могу.  Знаешь
почему?
     Потому  что  мои силы не безграничны, а вы, люди, можете пропускать  через
свое  сознание  бесконечную  мощь природы, значит, и  творца  Вселенной,  мысль
которого воплощена в этот мир. Понимаешь? Нет? Тогда давай заново.
     -  Давай,  -  хмыкнул Драйбен и приложился к чаше с вином. - Только  каким
образом?  Я  умею  собирать силу от окружающих меня  людей.  Вон,  посмотри  на
чайханщика...-  Нардарец  указал  взглядом  на  владельца  заведения,  который,
вопреки  представлениям,  был отнюдь не толстым с  сальными  щеками  и  жирными
губами  евнухом,  но  высоким и худощавым мужчиной. Среди людей  говорили,  что
хозяин  чайханы  своим ске-летоподобным видом только отпугивает  посетителей  -
мол, сам тощ и других уморит.
     -  И  что чайханщик? - поинтересовался вельх. - Я прекрасно знаю,  что  ты
собираешься  сделать.  Забирать  силу  у людей,  которые  в  большинстве  своем
слабовольны  и  не  могут сопротивляться, почти то же  самое,  что  пить  кровь
подобно  гхолям, - знаешь таких вампиров? Я их видел несколько раз,  неприятные
твари...  Сделаем  по-другому: вот тебе...- Кэрис порылся пальцами  в  поясе  и
извлек блеснувшую монету, - серебряный сиккилл. Сделай из него два золотых,  да
мельсинской чеканки.
     -  Ты что?! - вылупился Драйбен и даже приоткрыл рот от изумления. - С ума
сошел? Ты меня потом отсюда потащишь на своем горбу? Да я седмицу буду лежать в
лежку!  Кроме того, я не умею делать из одной монеты две! И вообще  -  заметят!
Видишь тех мардибов, они на нас весь вечер косятся.
     - Ничего они не заметят, - помотал головой вельх. - Это я обещаю. И сейчас
постарайся  использовать не свою личную силу, которой у тебя, как  и  у  любого
смертного, очень мало, и не силу другого человека, а мою.
     - Твою? - изумился нардарец. - Каким образом? Я знаю, как вытянуть силу из
людей, но ведь ты...
     -  Я,  как  ты  правильно хотел сказать, почтенный  Драйбен,  как  раз  не
человек. Я - часть природы, великого творения. Если ты научишься забирать  силу
у  меня,  значит, сумеешь взять ее у дерева, звезды или, на самый худой  конец,
навозного  жука.  Хотя  у жука я бы брать не стал: подохнет.  Я  попробую  тебя
подтолкнуть. Формулу заклинания помнишь? Вот и отлично. Начинай. На  нас  никто
не будет смотреть.
     Кэрис сделал в сторону подозрительных мардибов и чайханщика небрежный жест
ладонью  (те  мигом  завели  какой-то непонятный разговор  о  священных  сурьях
Провозвестника и нынешних тяжелых временах, якобы предсказанных Эль-Хар-фом еще
восемьсот  лет назад) и положил перед Драйбеном крупную монету из  потемневшего
от  времени  серебра.  Как и принято в Халисуне, на ней красовались  выведенные
замысловатой   вязью  слова  Провозвестника:  "Пусть  серебро  служит   жизни",
обрамлявшие изображение лука с пучком стрел.
     Драйбен  закрыл глаза и расслабился. В Аррантиаде его учили, что волшебник
в момент творения магического акта обязательно должен быть спокоен и безмятежен
-  не  следует отвлекаться на окружающий мир, посторонний разговор, шум,  яркий
свет.  Нужно уйти в себя, увидеть собственное сознание как бы изнутри, и только
тогда  в сосуд, являющийся человеческим телом, польется сила снаружи. Когда  ее
накопится  достаточно,  нужно  направить  мощь  природы  в  необходимое   русло
определенным    сочетанием   частенько   бессмысленных   звуков,    именующихся
заклинанием.
     Нардарец,  как  и  прежде,  ощутил  потоки  силы,  неподвластные  ему,  но
пронизывающие все окружающее бытие. Магия изливалась со всех сторон: от  людей,
пламени  светильников  и очага, в меньшей степени - от  досок  пола  чайханы  и
ковров (мертвая материя куда менее сильна, нежели живая). Драйбен смутно  видел
пятна  колдовского  пламени,  исходящие  от  расположенных  неподалеку  храмов,
слепящий  факел  магии  и  величайший источник  силы,  расположенный  в  храме-
крепости,  -  Камни  Атта-Хаджа. Могущество лилось с небес,  от  вечных  звезд;
зеленый,  тягучий  и  очень  теплый огонь истекал от  земли...  Окружающий  мир
являлся безбрежным океаном волшебства, зачерпнуть из которого, увы, большинство
обычных смертных не могли.
     Чтобы  начать  превращение, Драйбен сознательно отказался от использования
силы  чужих  людей  и попытался обратиться к небу - звезды обладают  невиданным
могуществом.  Но  бело-синие  струи  магии  протекали  сквозь  его   тело,   не
задерживаясь в нем. Не удалось сосредоточить внутри ни одной капли огня...
     В  голове Драйбена зазвучал раздраженный голос Кэриса - дэв не использовал
речь, он владел мыслью:
     "Дубина!  К  чему  обращаться к звездам, когда источник силы  сидит  прямо
перед тобой! Проверь!"
     Нардарец  сосредоточился и увидел: в непосредственной близи - только  руку
протяни! - полыхал яркий красивый костер из фиолетового с малиновыми прожилками
огня. Сила Кэриса. И эта сила сама старалась войти в него.
     Драйбен,  отдавшись полностью этому потоку, такому спокойному, постоянному
и  дружелюбному,  начал впитывать лиловое пламя с жадностью недоучки  (каковым,
впрочем,  и  являлся),  желающего получить для себя новые  знания.  И  вот  шар
теплого,  мирного  огня  образовался у него  в  голове,  губы  сами  прошептали
затверженное  наизусть  заклятие... Хотелось еще и еще. Только  сейчас  Драйбен
начал   понимать,  что  значит  быть  волшебником:  магия  подобна   дурманящим
снадобьям, с каждым разом хочется все больше и больше...
     -  Эй,  эй, достаточно! - Из волшебного полусна нардарца пробудил  сильный
тычок  кулака  в  грудь. Кэрис смотрел неодобрительно.  -  Я  тебя  что  просил
сделать? Две монеты. Две! Куда тебе столько?
     Драйбен помотал головой, стряхивая последние остатки наводнившей его  тело
силы, и оторопело посмотрел на ковер. Да-а...
     - Не меньше двухсот золотых шади, - фыркнул вельх, как и Драйбен, глядя на
кучу золотых, валяющуюся между ними. - Можно купить эту чайхану, постоялый двор
Бен-Аххаза и потом безбедно существовать целый год. Нам всем вчетвером,  вместе
с Фарром и Фейран. Впрочем, я сам виноват. Надо было тебя вовремя остановить. Я
слышал  твои мысли - ты совершенно прав, приятель. Владение силой завораживает.
Каждому хочется хоть немного побыть в роли создателя.
     -  Что  делать?  -  сквозь зубы процедил очухавшийся  Драйбен.-  Чайханщик
заметит,  и эти мардибы... Воображаю, какие слухи поползут по Меддаи! В  карман
ведь не положишь - оторвется.
     -  А ты закрой глаза, - вкрадчиво сказал вельх. - Представь себе площадь у
Восходных ворот... Понимаешь?
     - Кажется...- Драйбен широко улыбнулся. - Кажется, понимаю. Я попробую.
     - Только не отправь туда всю чайхану вместе с нами, а то шум поднимется на
весь город.
     ...На  следующее  утро  мардибы  в храмах возвестили  о  чуде  Атта-Хаджа:
неподалеку  от  водоема, где брали  воду самые нищие и оставшиеся  без  единого
медяка  беженцы из Междуречья, просыпался золотой дождь. Чудо чудом, но немедля
вспыхнула  безобразная  драка,  где за каждую монету  пришлось  пролить  кровь.
Халитты  -  стражники Священного города - с трудом навели порядок.  К  счастью,
обошлось без серьезно раненных или убитых.
     -  Хотели  как  лучше, а вышло...- сокрушенно вздыхал Кэрис  на  рассвете,
когда  он,  ничего  не  понимающий  Фарр и безмерно  гордый  собой,  совершенно
уподобившийся бойцовому гусю Драйбен отправились из постоялого двора Бен-Аххаза
к  библиотеке.  -  За  столько лет можно было как следует изучить  человеческую
натуру.  Для  вас, людей, самое желанное - дармовщина. Впрочем, ты, чудотворец,
тоже  хорош. Мог бы сначала хоть немного подумать, прежде чем делать. Я,  между
прочим, тоже могу ошибаться.
     * * *
     Через   несколько  дней  шатер  Бен-Аххаза  почти  опустел.   Саккаремские
гвардейцы  переселились  в  военный лагерь на  окраине  города,  многочисленное
купеческое  семейство уехало в Акко Халисун-ский, к родственникам, а нарлакский
торговец  Бжеско  из  Влощева, купив на последние деньги запас  еды,  отбыл  на
полночь, к границам Вольных конисатов.
     -  Никто не в силах долго выносить наше общество, - смеялся Кэрис. - Вот и
нарлак  уехал...  Старина Бен-Аххаз, почитай, остался без постояльцев.  Знаете,
что  сегодня он поднял цену за постой на два сиккилла? Ой, Драйбен,  только  не
строй такое лицо! Чего-чего, а денег у нас в достатке.
     -  Зато  времени  совсем нет, - угрюмо промычал бывший нардарский  эрл.  -
Вскоре  приезжает  шад, я видел в городе гонцов. Мардибы  объявили  о  прибытии
Солнцеликого во всех храмах. Мне что-то это все не нравится.
     -   И  у  меня  нехорошее  предчувствие,  -  поддержала  Драйбена  Фейран,
хлопотавшая  возле  котла. Ей было немного стыдно оттого,  что  их  бесшабашная
четверка  каждый  день  плотно  и вкусно кушает  (неиссякаемый  поток  серебра,
производимый Кэрисовым мешком, позволял жить, мягко говоря, безбедно. Кэрис,  у
которого напрочь отсутствовало малейшее представление о рачительности, швырялся
деньгами  направо и налево, покупая для Фейран дорогие украшения, самую  лучшую
баранину, безумно вздорожавшие специи и книги для Драйбена с Фарром), а в то же
время  семьи, жившие в палатках по соседству, голодали. Фейран тайком от  своих
друзей  носила  беженцам то овсяный хлеб, то требуху, и это  при  условии,  что
Кэрис  только сегодня выбросил целых тридцать сиккиллов на серебряную посуду  и
фигурный чайник, выкованный мастерами-джайдами из Акко.
     На вопрос "Зачем?" вельх ответил:
     -  Мир надо спасать с комфортом. Никому не будет хуже, если мы станем есть
не  грязными ложками прямиком из закопченного котла, а шо-ситайнскими палочками
красного дерева из серебряных тарелок. Знаешь, сколько людей в Мед дай  скорбны
животом из-за царящей вокруг грязи?
     На  заявления  Фейран  о  "дурных предчувствиях" все,  а  особенно  Кэрис,
непременно  обращали  самое пристальное внимание. Ее пророческий  талант  вельх
оценивал как "потрясающий", ибо существа, именуемые у вельхов броллайханами,  а
в  Саккареме  - дэвами, куда острее чувствовали магические способности  других.
Если Кэрис в глаза обзывал Драйбена "зазнавшимся типчиком со способностями,  но
без  знаний"  (на  что тот непременно обижался), то к девушке из  Шехдада  дэв,
принявший  обличье человека, относился с редкостным уважением, ибо дар  пророка
редок даже у волшебных существ.
     -   Ну-ка,  ну-ка.  -  Полулежавший  в  позе  аррантского  патриция  вельх
насторожился  и приподнялся на локте. - Фейран, ты можешь выразить  свои  мысли
более четко? Что не нравится? Почему?
     -  На  закате,  -  прошелестела  девушка, машинально  помешивая  громадной
серебряной  ложкой в котелке пахнущее травами и мясом варево, -  я  выходила  к
водоемам, за чистой водой... Кэрис, ты знаешь о магических часах ночи?
     -  Я  знаю,  - влез Фарр. - Читал. Всего существует четыре подобных  часа,
причем каждый из них длится куда дольше, чем простой оборот клепсидры. Время от
заката  до полуночи - час Совы. Тогда появляются первые просыпающиеся вслед  за
ясным  днем ночные твари. Затем - час Волка, от полуночи до захода луны.  Самое
опасное  время.  Оборотни, гхоли, призраки выходят на охоту  за  живой  кровью.
Bслед  за волчьим временем следует час Быка - наиболее таинственная Грань перед
самым  рассветом,  когда на восходе небо оранжевое, а на закате  черное.  Тогда
происходит   смешение  миров  Тьмы  и  Света  и  приходит  время   волшебников,
придерживающихся  Равновесия. И последний - час Жаворонка,  торжество  света  и
благородного волшебства, когда новорожденное солнце отдает свою силу  тем,  кто
почитает добро.
     -  Молодец,  -  похвалил Фарра Кэрис. - Все смотрю на тебя и  не  перестаю
удивляться.  Нахватался самых разных знаний из мельком прочитанных  книжек,  но
запомнил самое важное и умеешь изложить свои мысли простым и доходчивым языком.
     Вельх развернулся к Фейран:
     - Так что ты хотела сказать о магических часах?
     -  Я  стояла,  - медленно, будто нехотя начала Фейран, - у ограды  водоема
Священных  Камней  и,  когда  край солнца исчез за  гранью  пустыни,  отчетливо
увидела  бурый  туман, наползающий на Меддаи со стороны восхода  и  полуденного
восхода.  Он  охватывал город полукольцом. Не простой туман, живой.  Он  словно
скрывал неких тварей, подбирающихся к нам...
     -  Что  ж  ты  мне  сразу не сказала, глупая женщина?!  -  взвился  Кэрис,
вскакивая  на  ноги,  будто его тетивой баллисты подбросило.  -  Великие  боги,
почему молчала?
     -  Никто  не  спрашивал,  -  робко прошептала  Фейран,  слегка  напуганная
появившейся  в  глазах  вельха яростью. - И потом, мы в Священном  городе,  под
охраной Камней и самого Атта-Хаджа... Никакая нечисть не может сюда проникнуть.
А... а что?
     -  Никакая нечисть! - Кэрис заходил вперед-назад, приминая босыми ступнями
пышный ворс ковров, устилавших шатер старого джайда. - Нечисть!.. Драйбен, если
ты  вякнешь хоть слово о том, что я непочтительно отнесся к женщине и  нагрубил
ей,  зарежу!  Фарр, молчи! Пусть меня раздерет когтями в клочья самый  зубастый
демон  Нижней  Сферы!  Фейран, коричневый туман, говоришь?  Коричневый  -  цвет
ночных животных. Но при чем здесь ночь и часы?..
     -  Перед моими глазами мелькнул силуэт волка, - просто ответила Фейран.  -
Волка, бегущего среди звезд.
     -  У-у,  прорицательница несчастная! - взвыл вельх и тут же  опомнился:  -
Извини, пожалуйста.
     - Да объяснишь ты, в чем дело, или нет? - возмутился Драйбен, сжав кулаки.
- Что видела Фейран?
     -  Это  истинное  прозрение, - скороговоркой ответил Кэрис.-  Поймите  вы,
олухи,  Меддаи  действительно невозможно взять обычной военной  силой,  даже  с
помощью  волшебства.  Но есть животные, понимаете? Зверям наплевать  на  богов,
веру  человека и Священные Камни. У мира волков, шакалов, гиен и прочих зверюг,
обитающих в пустыне, свои божественные пастыри, главенствующие над стаями. Если
кто-то найдет средство повелевать этими духами, то вполне в состоянии направить
животных  против своего врага. Сумбурно объясняю, конечно, но даже  вашего  ума
хватит, чтобы ухватить суть. Стены Меддаи укрывают от силы десятую часть людей,
собравшихся  возле  священного  града...- Вельх  запнулся  и,  хмурясь,  что-то
неслышно забормотал себе под нос.
     
     
     Фарр начал понимать, о чем толкует Кэрис.
     Око,  существо из Самоцветных гор, может управлять людьми, значит,  сможет
верховодить и над животными.
     -  Ничего себе...- пискнул атт-Кадир, бледнея. - Кэрис, ты понимаешь,  что
может  случиться?  Коричневый  цвет  звериной  магии,  подступающий  к  Меддаи,
завтрашний  приезд шада, множество людей уже легли спать в полной  уверенности,
что в Белом граде им не грозит никакая опасность...
     -  Именно,  дорогой  мой, именно. Полночь еще не миновала.  -  Кэрис  грыз
ногти,  уставившись своими глубоко посаженными глазами в колышущуюся матерчатую
стену шатра. - Если верить пророческому видению Фейран, опасность придет в  час
Волка, то есть уже вскорости.
     -  И что же делать? - подал голос Драйбен. - Какая опасность? Мы ничего  о
ней  не  знаем!  Вдобавок  нас  только четверо и предупредить  несколько  тысяч
беженцев нам просто не под силу!
     -  Я  уже сталкивался однажды с подобным, - меланхолично ответил вельх.  -
Очень  давно.  В  годы Черного неба некоторые колдуны - из тех самых,  прежних,
владевших  Силой,  нам  теперь недоступной, - часто  защищали  свои  племена  с
помощью  животных. Можете себе представить, каково это, когда на  отряд  твоего
врага  бросается стая обезумевших волков или медведей, не щадящих ни  себя,  ни
противника?  Похоже,  наш  общий враг, отлично изучивший  страхи  человечества,
доподлинно  вызнал,  откуда  появились  легенды  о  Диком  Гоне,  и  собирается
проверить  свои  догадки на нас. Оно прекрасно знает, что на  сегодняшний  день
Меддаи  -  единственный город, способный всерьез сопротивляться его  колдовской
мощи  и  войску,  набранному из обманутых мергейтов  и  кочевников  Полуночного
Саккарема.  Оно намеревается провести первую атаку, попробовать нас  на  зубок,
навести ужас, которым будет питаться...
     - А делать-то что? - Фарр широко раскрытыми глазами посмотрел на вельха. -
Полночь  наступит  через полтора оборота клепсидры или  даже  раньше.  Халитты,
Священная  стража, запрещают ходить по улицам Меддаи и лагерям  беженцев  после
наступления темноты. Только мардибы могут...
     - Есть! - Кэрис поднял указательный палец. - Фарр, забирай Фейран и беги к
аттали.  Он наверняка еще не спит, проводит ночной молебен Атта-Хаджу. Все-таки
у тебя есть бумага от самого эт-Убаийяда, тебя пропустят, Фейран тоже. Расскажи
обо всех наших подозрениях, пусть мудрейший начнет действовать.
     - А он поверит? - скривился нардарец.
     -  Поверит,  - отрезал Кэрис. - Скажите, что я послал. Эт-Убаийяд  отлично
знает,  кто  я, и не оставит предупреждение без внимания. Драйбен,  поднимайся,
хватит сидеть! Залезь в мой мешок, там одежда халитта на тебя и на меня. Тебе я
придам облик сотника Священной стражи, этого, как его... Джасура, я вчера с ним
вино пил. Поднимем все отряды халиттов, какие найдем. Надеюсь, это нам сойдет с
рук.  Потом - в лагерь войска. Всех беженцев, конечно, предупредить не  сможем,
начнется паника...
     -  Еще  худшая паника, - яростно огрызнулся Драйбен, развязывая  горловину
чудесного  Кэрисова мешка и вытаскивая оттуда багрово-черные  халаты  Священной
стражи,  -  поднимется, когда на спящих людей налетит Дикий  Гон.  И  еще  хуже
станет,  если  мы  всю авантюру затеваем напрасно и ночью ничего  не  случится.
Учти, я буду твердить, что это ты во всем виноват!
     -  Заткнись, - рыкнул вельх. - У меня самого появилось не слишком  хорошее
предчувствие. Оно действительно решило попробовать на крепость Священный  град,
я ощущаю Его присутствие, вернее. Его мысль, витающую где-то над нами. Быстрее,
дубина! Фарр, Фейран, марш в город!
     Ошарашенный  атт-Кадир, сопровождаемый перепуганной девушкой,  выбежал  из
шатра,  и они вдвоем быстро зашагали, минуя священный водоем, в сторону  храма-
крепости.  Вокруг  Мед дай едва теплились желтовато-красные пятнышки  угасающих
костров,  было очень тихо, мерцали на своде Верхней Сферы Очи богов - звезды...
И Фарр краем уха вдруг различил пока что очень отдаленный волчий вой.
     ...Кэрис  и  Драйбен,  поругиваясь  сквозь  зубы,  наконец  облачились   в
просторные,   не  сковывающие  движения  одеяния  Священной  стражи,   напялили
небольшие  тюрбаны, составлявшиеся из красных и черных полос ткани,  бросили  в
ножны кинжалы, вынутые опять же из мешка.
     -  Стой  спокойно, - скомандовал вельх нардарцу, сложил из пальцев  правой
руки  замысловатую фигуру, левой отмахнул в воздухе и шепнул несколько слов  на
неизвестном  Драйбену языке.- Во-от... Господин сотник, мое почтение.  Драйбен,
извини,  твой  голос  я  не могу изменить, поэтому говори  поменьше,  а  только
командуй.  Идем.  Первый  дом  стражи - возле Верблюжьих  ворот.  Выведем  всех
халиттов на окраины лагеря беженцев со стороны полуденного восхода. Эх, нам  бы
еще парочку знающих мардибов для воодушевления войска... Ладно, двинулись.
     -  Авантюра  чистой воды, - зло шептал Драйбен, затягивая  потуже  широкий
пояс  сотника.  -  Нам не поверят! Обязательно спросят, где приказ  самого  эт-
Убаийяда! И вдруг мы нарвемся на настоящего сотника Джасура?
     -  Приказ  аттали  привезут не позже полуночи, - уверенно  ответил  вельх,
поднимая полог шатра. - Фарр его уговорит. Так, а это что?
     -  О  почтеннейшие  халитты! - донесся из полумрака скрипучий  голос  Бен-
@ххаза.   Старый   джайд,  как  видно,  решил  проверить  своих  подозрительных
постояльцев  и  вдруг  наткнулся на сотника Священной  стражи,  сопровождаемого
вооруженным  воином.  Старик подбежал поближе и, не глядя в  лица,  поклонился,
зашептав:  -  Вы  тоже  приходили посмотреть на людей, живущих  в  моем  шатре?
Правильно, правильно, почтенные, таким господам не место в Священном городе!  Я
подозреваю, что это колдуны...
     - Р-разберемся, - рявкнул Кэрис. - Уважаемый Бен-Аххаз, запалите как можно
больше  костров  и  соберите  всю свою семью в одном  месте.  Грозит  нападение
мергейтов.
     -  Какой  ужас!  - взвыл джайд. - Какие расходы! Вы знаете, сколько  стоит
сейчас топливо? Да за одно полено я плачу столько, сколько мог бы заработать за
год в лучшие времена!
     Но две фигуры в облачении Священной стражи Меддаи уже канули во тьму. Бен-
Аххаз, поразмыслив, потрусил к своей шелковой палатке, выкрикивая:
     -  Манассия,  бездельник!  Зажги три... нет, два  костра!  Приказ  сотника
халиттов!
     
     Глава вторая ЧАС ВОЖА
     
     Никто,  даже  самые  мудрейшие  и  просвещенные  в  столь  редкостном  для
нынешнего   угасающего  мира  искусстве  волшбы  мардибы  Меддаи   или   ученые
Аррантиады,  так доподлинно и не вызнал, что именно происходило той  ночью  под
башнями Священного города Халисуна. И хотя во времена Последней войны случалось
превеликое множество самых удивительных и страшных событий, Дикий Гон в  Меддаи
превзошел  большинство известных сражений и штурмов по жестокости и проявлениям
чужого для человека волшебства.
     Основное  войско  хагана мергейтов отстояло от Белого града  на  почтенном
расстоянии  -  не  меньше шести конных переходов. Кроме  того,  путь  в  сердце
пустыни  Альбакан  преграждала полноводная Урмия. Плоты и захваченные  на  реке
корабли  держались  наготове, однако Гурцат Великий медлил с  переправой,  хотя
знал:  через  несколько лун начнутся холода, его войско увязнет  в  непролазной
грязи  халисунских  равнин и замерзнет в землях Полуночи, в Нардаре  и  Империи
Нарлак. Хаган ожидал. Чего - неизвестно.
     Но  вот  однажды, за пять дней до внезапного нападения на Священный город,
Гурцат  покинул  свое войско и с сотней конников уехал на полуденный  закат,  к
берегам  реки.  Там  его  ждал  паром  -  огромное  нескладное  сооружение   из
тростниковых  связок и бревен. Переправа на враждебный, пока еще  саккаремский,
берег  заняла  половину ночи: вначале перевезли лучших воинов,  затем  лошадей,
после  - самого хагана и десяток личных телохранителей... Закатный берег  Урмии
пустовал, сгинули даже постоянно мелькавшие напротив основного лагеря Гурцатова
войска разъезды саккаремского дозора. Мергейты поднялись в седла и растворились
в утреннем тумане опустевших прибрежных полей.
     -  Они  нас  боятся.  - Полусонный Менгу, теперь неотлучно  сопровождавший
хагана  во  всех  его  странных поездках, краем уха  слушал  неторопливую  речь
Тонхоя,  своего  боевого учителя, прошедшего вместе с молодым  мергейтом,  ныне
вознесенным  хаганом к вершинам власти, от самого Идэра и первого  боя  великой
армии при Шехдаде. Чапаны всадников намокли от росы, невысокие мохнатые лошадки
уверенно  шли  вперед, попирая копытами осыпающуюся пшеницу, не  дождавшуюся  в
этом  году  страды. Солнечный диск еще не показался, но прямо впереди багровели
полосы рассвета, приглушенные поднявшимся над сырой землей туманным маревом.  -
Еще как боятся! Хаган сделал то, что не под силу иным богам. Полуденная держава
теперь под рукой Степи!
     -  Верно,  - согласился Менгу. Сейчас он был склонен соглашаться с  каждым
словом,   превозносившим  величие  его  господина.  В  войске   не   находилось
недовольных, а если таковые вдруг и появлялись, судьбу их решал железный приказ
Гурцата:  "Изрекшего слово супротив воли хагана, а значит, и Заоблачных  должно
казнить  без  промедления".  Впрочем,  тумены  безоговорочно  поддерживали  все
решения  повелителя. Мергейты получили обширнейшие и прекрасные земли,  десятки
тысяч  рабов,  немыслимые богатства, но почему-то хотелось еще  больше.  Больше
золота,  которое частенько просто выбрасывалось на дорогу, чтобы  не  отягощать
коня,  больше шелка, чтобы вытирать взмыленные бока тех же самых коней,  больше
баранины, но не для того, чтобы готовить из нее изысканные саккаремские блюда с
удивительными приправами, но лишь наскоро сварить ее в котле без соли и  набить
брюхо... Саккаремская роскошь беспощадно уничтожалась и преследовалась:  Гурцат
запретил  воинам  есть  пищу, приготовленную по рецептам  полуденных  мастеров,
носить  парчовые  чапаны, воевать на красивых и высоких  саккаремских  лошадях.
Разрешалось  только брать в бой более совершенное и крепкое  оружие,  созданное
кузнецами  разгромленного  шаданата.  Яса-приказ  хагана  гласил  о  тщательном
сохранении образа жизни Вечной Степи. Мергейтам ни к чему привыкать к традициям
изнеженного Саккарема.
     "Значит,  боятся? - подумал Менгу, покачиваясь в седле. - Быть  не  может!
Хаган  уверяет  всех  туменчи,  что саккаремцы  полностью  уничтожены,  а  наши
лазутчики  каждый день приносят донесения о громадном войске,  собранном  возле
гор  Дангары...  Как  видно,  сбежавший шад собирается  всей  оставшейся  силой
нанести по нам последний удар, который станет решающим..."
     Менгу  молчал.  В  последние седмицы ему многое не  нравилось  и  вызывало
подозрение. Его господин, Гурцат, стал бледен и излишне вспыльчив, хотя его  ум
сохранял  прежнюю  остроту  и решительность. Десятитысячники-туменчи  выполняли
распоряжения  повелителя  быстрее, чем родившаяся  в  Сфере  Заоблачных  молния
достигает земли, но в то же время сторонились его. И еще этот Подарок...
     Менгу  и  Берикей были единственными, кто покинул Скрытую Пещеру вместе  с
хаганом,  пройдя  через удивительные ворота, выведшие их из глубин  Самоцветных
гор  прямиком к улусу, называемому саккаремцами Мельсиной. Тот день Менгу плохо
запомнил:  слишком  много непонятных и мрачных событий тогда  произошло.  Стала
камнем  любимая жена хагана, затем по воле неведомого бога, в верности которому
присягнул  Гурцат, покинул круги мира уважаемый среди мергейтов шаман  Саийгин,
исчез  неизвестно куда беловолосый советник повелителя, который, собственно,  и
привел  хагана в горы, обещая тому открыть источник вечной мудрости  и  силы...
Менгу  напомнил об оставшихся в долине воинах сотни, спросил Гурцата, зачем  он
бросает  на  произвол судьбы лучших своих нукеров, но хаган, криво усмехнувшись
углом рта, ответил: "Теперь они у Заоблачных, пусть боги заботятся..."
     Берикей,   наполовину  саккаремец,  наполовину  мергейт,  после   краткого
пребывания в Пещере стал не в себе, будто бы заболел. .Он слушал только приказы
хагана,  смотрел на повелителя лишенными разума глазами, а когда  тот  даже  на
самый краткий срок забывал о нем, впадал в необузданную ярость. Именно Берикей,
много  раз  бывавший в Мельсине, по приказу Гурцата повел отборную сотню  самых
опытных  нукеров на штурм Синей башни, и именно о нем уцелевшие жители Мельсины
передавали  самые жуткие легенды, в которых из тьмы ночи являлся безумный  воин
со  взглядом  демона  и окровавленными руками. Гурцат знал  что-то  о  причинах
охватившего Берикея помешательства, но Менгу не осмеливался спрашивать и только
с  возрастающим удивлением наблюдал, как хаган отправляет молодого саккаремца в
самые  опасные  бои.  Берикей всегда возвращался невредимым,  пускай  весь  его
отряд, кроме нескольких самых стойких воинов, погибал.
     Теперь  Берикей  также ехал справа от хагана, оглядывая  невидящим  взором
туман.  Он  больше напоминал верного сторожевого пса, который,  не  раздумывая,
бросится в драку и отдаст жизнь за господина.
     Но даже безумие Берикея не стало самым худшим из случившегося за последние
дни. Хуже всего был Подарок.
     Как такового Подарка не существовало. Повелитель Самоцветных гор не вручал
Гурцату   никакой  определенной  вещи  вроде  волшебного  кольца,   камня   или
магического  талисмана. Обитавший в пещере бог просто сказал  хагану:  "Протяни
руку,  раскрой  ладонь  и получишь то, за чем пришел". Насколько  видел  Менгу,
длань  хагана осталась пустой, но в тот же миг Гурцат крепко стиснул  в  кулаке
нечто.  Эта  незримая вещь принадлежала только хагану и, видимо,  наделяла  его
способностями,  необычайными для человека. Спустя несколько дней  после  штурма
Мельсины  Менгу  наконец  сумел понять, чем именно  одарил  Гурцата  Повелитель
Самоцветных гор.
     После  событий  в  горах Менгу держался настороже, чутко  прислушиваясь  и
присматриваясь ко всему происходившему в лагере - не только из-за  неутоленного
любопытства, но также из-за ясно различимого чувства близкой опасности.
     Все  самое  необходимое  для ведения войны слишком часто  оказывалось  под
рукой  господина.  Нужные карты (хотя Менгу, отвечавший  в  ставке  Гурцата  за
получение сведений от дозоров и лазутчиков, прекрасно знал, что такого плана  в
хранилище  свитков,  коим  заведовал переметнувшийся  к  мергейтам  многоученый
саккаремец,  точно  нет),  почтовые голуби, всегда летевшие  именно  туда,  где
находились командиры разрозненных степных отрядов... Но это мелочи, на  которые
в   суматохе  боев  можно  не  обратить  внимания.  Наиболее  чудовищным  стало
проявление  силы подарка, виденное Менгу лишь однажды. Это едва не  стоило  ему
жизни, хотя подарок не обращал внимания ни на самого Менгу, ни на других людей.
     Тогда  он  прибежал со срочным донесением от туменчи Цурсога,  добивавшего
остатки саккарем-ской конницы, не успевшей покинуть Междуречье. Цурсог просил у
хагана  подкреплений, и приказ Гурцата следовало получить  немедленно.  Мрачные
тургауды  ни  за  что не хотели пропускать новоиспеченного  тысячника  в  шатер
Гурцата, но Менгу использовал свою власть, отстранил телохранителей, стоявших у
входа  в  юрту, вошел, сразу пав на колени и коснувшись лбом потертой войлочной
кошмы,  которую  хаган не желал менять на лучшую саккаремскую парчу.  Потом  он
поднял  глаза  и  увидел перед собой госпожу Илдиджинь. Самую любимую  и  самую
верную  жену повелителя, сгинувшую в недрах Пещеры по воле ее Хозяина. Живую  -
спокойные  миндальные глаза, мимолетная мягкая улыбка, вечно блуждающая  на  ее
губах,  красивое  лицо не девушки, но умудренной жизнью  женщины...  От  нее  и
пахло,  как от Илдиджинь, - чистым войлоком, свежим молоком и пахучей  травкой,
которую женщины носят в мешочке на шее.
     -  Убирайся!  -  Менгу  вздрогнул от яростного вскрика  Гурцата,  внезапно
появившегося  за  спиной призрака. Хаган был полуодет, красен  и  зол.  -  Вон,
негодяй!
     - Г-господин...- заикнулся Менгу и снова склонился, прикрыв глаза, лишь бы
не  видеть  безмятежного  лица  давно погибшей  жены  хагана.-  Цурсог  прислал
свиток... Просит тумен в помощь...
     -  Убей  его,  -  послышался ласковый женский голос. - Он видел  меня.  Он
чувствует мою сущность, а наш общий повелитель просил тебя хранить тайну.
     Хаган резко выдохнул, словно сбрасывая пелену безумия, и прорычал:
     -  Моя  жена  никогда не советовала мне убивать Менгу, уходи!  И  ты  тоже
прочь!
     Тысячник, сообразив, что внезапно раскрыл тайну Подарка, а самое главное -
услышал из уст призрака слова о том, что и у хагана есть господин, похолодел  и
начал  отползать к пологу. Но любопытство превозмогло страх, Менгу на мгновение
поднял  глаза  и  успел  заметить, как женский силуэт исчезает,  растворяясь  в
кружении  розовых искр. Хаган, наклонившись, поднял с кошмы нечто  невидимое  и
засунул в кошель, висящий на поясе штанов.
     -  Это  не  госпожа,  - угрюмо, будто оправдываясь, бросил  Гурцат  своему
верному  тысячнику.  - Это лишь ее облик. Скажи кому нужно,  что  я  приказываю
помочь  туменчи Цурсогу. - Он вдруг побагровел, как закатное солнце,  и  резким
голосом выкрикнул: - Убирайся! Сколько можно повторять - вон!
     Менгу  кубарем  выкатился  из  юрты, провожаемый  бесстрастными  взглядами
тургаудов и холодными глазами Берикея, тоже стоявшего на страже рядом с круглой
войлочной палаткой.
     "Заоблачные, просветите мой разум! - Не ощущая своих ног, тысячник шагал к
юртам,  где  жили  туменчи,  командовавшие самыми  крупными  отрядами  войска.-
Неужели... Неужели хаган спит с призраком своей жены? Теперь понятно, откуда он
знает все и про всех. Подарок может становиться чем угодно по его желанию..."
     Менгу многое знал, но молчал. Молчал и сейчас, на рассвете прохладного дня
окончания  лета, когда отряд хагана двигался в глубину опустевшего Халисуна,  -
жители  закатного  берега Урмии бежали к Дангарскому полуострову  и  прибрежным
городам  халисунских  джайдов, бросив созревшие поля, бросив  дома  и  отпустив
скотину,  которую  не  сумели угнать с собой, на вольный выпас.  Менгу  знал  -
недаром  его  прадед был шаманом, а бабка со стороны матери - самой  почитаемой
колдуньей  кюрийена Байшинт. Молодой тысячник не умел говорить с  богами  и  не
владел  никакими тайнами колдунов - не мог даже волшебным способом подозвать  к
себе  лошадь,  а этим даром, доставшимся от предков, владели многие  в  войске.
Зато   наследие  прадеда  давало  ему  возможность  острее  других  чувствовать
присутствие Чужака. Он видел его: на белой лошади, постоянно следующей за конем
Гурцата,  громоздилось очень неясное, расплывчатое облачко, будто  составленное
из хлопьев серого пепла. Изредка силуэт напоминал человека, иногда животное,  а
чаще просто представлял собой клубок играющих и вертящихся в непрестанном вихре
крупиц чужеродного творения.
     Ясного, откровенного зла в Призраке Менгу не чувствовал. Зло - оно понятно
и  недвусмысленно. Однажды, когда Менгу исполнилось всего тринадцать весен,  он
пас  баранов в предгорьях вместе с двумя братьями и видел, как из щели в  камне
вышел  горный  дэв. Не просто дух гор, а то злобное создание, что  режет  овец,
забирает  людские души и пьет кровь у живых. Тогда их спасло чудо -  Заоблачные
послали падающую звезду, и ее свет прогнал дэва. Но эти мгновения, когда  перед
тремя  насмерть перепуганными мальчишка-ми-мергейтами колыхалось  бесформенное,
наполненное ядом ненависти к жизни создание, Менгу не забыл посейчас. Той ночью
он  видел чистое зло, существовавшее в этом мире с самых предначальных  времен,
когда еще не было ни жизни, ни людей, ни коней.
     Подарок Гурцата не был злом как таковым, однако создавал зло. Почему так?
     Ехали долго, остановились только один раз, вскоре после полудня, - напоить
лошадей  и слегка перекусить. Менгу почти не разговаривал ни с Танхоем,  ни  со
своим приятелем Булганом, которого поставил сотником войска всего поллуны назад
ради дружбы и желания иметь верного человека за своим плечом. Затем плодородные
земли  оборвались,  уступив место глине и первым песчаным  наносам.  Постепенно
наползали  сумерки, и наконец, когда солнце коснулось нижним краем горизонта  и
вошел в свои права час Совы, хаган приказал остановиться. Впереди лежала только
пустыня Альбакан, где-то за ее барханами скрывался великий город Меддаи, позади
виднелась синеватая полоса Дангарских гор, у подножия которых враги хагана  еще
тешились надеждой на победу.
     Гурцат  вместе  с  непременным Берикеем отъехал в сторону  шагов  на  сто,
сказав  остальным не двигаться с места. Белый конь бога войны послушно и понуро
брел  за  лошадкой  повелителя. Сейчас, перед наступлением колдовского  ночного
времени,  Менгу  все яснее различал кружащиеся над холкой коня холодные  искры.
Подарок по-прежнему сопровождал Гурцата, не желая отставать.
     Менгу напрягся, продолжая смотреть вслед своему господину. Закатное солнце
погасло,  и  слабенький мерцающий туман над белым конем вдруг начал  постепенно
приобретать все более четкие очертания, пока наконец не обрел форму и тело.
     Волк. Крупный черный степной волк.
     -  Иди,  -  различил  Менгу  на самом излете слуха  голос  хагана.  Гурцат
обращался к существу. доброжелательно помахивавшему пушистым хвостом у ног  его
коня. - Ступай и накажи их. Я буду ждать здесь.
     Когда  наступила  темнота,  устроившийся  прямо  на  песке  и  накрывшийся
провонявшей   лошадиным  потом  войлочной  попоной  Менгу   задрожал,   услышав
нарастающий вой диких стай. Как видно, посланец Гурцата - Подарок, обернувшийся
волчьим вожаком, - собирал свое войско.
     
     - Прости меня, почтенный мардиб, но женщинам запрещен вход в Золотой храм.
-  Очень  высокий, здоровенный и пузатый халитт, казавшийся невероятно сильным,
преградил  Фарру дорогу. - Если госпожа хочет помолиться, пусть идет через  два
квартала в святилище Великой Дочери.
     -  Я не могу ее бросить, - сквозь зубы процедил Фарр, сжимая во вспотевшей
ладони  клочок  пергамента  с  печатью  аттали  эт-Убаийяда,  позволявший   ему
беспрепятственно проходить через все посты Священной стражи и проводить друзей,
числом  не  больше  двух.  Чуть позади переминалась  с  ноги  на  ногу  Фейран,
укутавшая  лицо  до  самых  глаз белым шелковым платком,  опять  же  подаренным
Кэрисом. - Пропустите, именем Атта-Хаджа!
     -  Есть  закон, - упрямо сказал халитт. - Женщинам нельзя. Если ты боишься
за  ее безопасность, оставь госпожу здесь. Я и мои стражники присмотрим и, если
надо, обороним от любого недруга.
     -  Ну...  - Атт-Кадир смущенно посмотрел на Фейран и прошептал: - Тогда  я
сейчас быстро сбегаю к аттали... Подождешь?
     Десяток  Священной  стражи,  охранявший  боковой  вход  в  Золотой   храм,
предназначенный  лишь для мардибов, а никак не для обычных  прихожан,  выглядел
довольно  грозной  боевой  силой - плохих воинов правители  Меддаи  никогда  не
нанимали.  Из  летописей давно минувших войн становилось  ясно:  стража  Белого
города еще не знала поражений.
     Заметив  легкий  кивок Фейран, атт-Кадир нырнул в низкий дверной  проем  и
очень  скорым  шагом,  почти  бегом, ринулся в  сторону  главного  алтаря,  где
многомудрый аттали эт-Убаийяд возносил моления Предвечному и курились бесценные
благовония, радовавшие верховного бога Саккаре-ма. Еще в коридоре Фарр различил
старческий  голос  аттали,  монотонно,  но  в  то  же  время  очень   мелодично
произносившего сурьи из Книги Провозвестника, и пение храмовых служек.
     Боковой  проход  вывел  юного мардиба к правому приделу  алтаря,  и,  едва
выглянув  из  полутьмы коридора, он понял: отвлекать мудрейшего сейчас  нельзя,
это  святотатство. Никогда, даже в бури, пожары, во времена самых невообразимых
бедствий, службы в главном храме Атта-Хаджа не прерывались. Предвечный ревнив и
наказывает своих слуг за нерадение. Но все-таки...
     Фарр  атт-Кадир,  который еще недавно был всего лишь  учеником  при  храме
Шехдада,  никогда  бы не решился на подобное. Нынешний Фарр  почувствовал,  что
есть  вещи  поважнее  мерных речитативов молитв для ублажения  тщеславия  Атта-
Хаджа.  Вдобавок  его  подтолкнуло что-то странное -  будто  бы  голос  Кэриса,
появившийся в голове: "Быстрее, дубина! Скажи все эт-Убаийяду!"
     Фарра  встретил изумленный взгляд аттали, узревшего краем глаза  нарушение
извечного  благочиния,  -  мальчишка неуверенным  шагом  пересек  площадку,  на
которой  стоял  мраморный, с выложенными цветными камнями и  золотом  завитками
чудесных  растений  алтарь,  с  которого  поднимались  струйки  сладкого  дыма,
уходящие   под   необъятный   купол  храма,  и  вдруг   простерся   ниц   перед
первосвященником.
     Эт-Убаийяд  зыркнул  на  служек,  сделав какой-то  знак  ладонью,  и  хор,
заглушая  изумленные возгласы собравшихся в храме людей, затянул гимн "Хвала  в
вышних Атта-Хаджу". Сам аттали опустился на колени перед алтарем, совсем  рядом
с атт-Кадиром, коснулся лицом мрамора и едва слышно прошипел:
     -  Если ты не принес важной вести, я лишу тебя звания мардиба, святотатец!
Говори!
     -  Меня  прислал, - заикнулся Фарр, - Кэрис. Дэв. Надвигается беда.  После
полуночи на Меддаи должны напасть.
     - Мергейты? - уточнил мудрейший, не поднимая лица от пола, чтобы прихожане
не  заметили,  как  аттали  во  время  божественных  песнопений  ведет  мирской
разговор.
     -  Хуже. Дэв и девица по имени Фейран, наша предсказательница, сочли,  что
Повелитель  Самоцветных  гор получил власть над дикими  зверями.  Стаи  волков,
может  быть, гиены... Прикажи халиттам защитить людей! Звери неподвластны  воле
Атта-Хаджа...
     -  Ему  подвластно все, - чуть слышно вздохнул эт-Убаийяд. - Я верю твоему
дэву,  да  простят  меня высшие Силы. Пойди обратно за  алтарь,  сейчас  я  все
закончу.
     Фарр,  ерзая по полу, отполз к выходу в коридор, аттали же взглядом указал
певцам замолкнуть, поднялся и вместо ожидаемой несколькими сотнями людей сурьи,
восхваляющей Отца и Дочь, Повелительницу Моря, произнес:
     -  Братия!  -  Хитро построенные своды Золотого храма отразили  и  усилили
слабый  голосок  древнего  старика,  а потому  эт-Убаийяда  услышал  каждый.  -
Возвращайтесь  к  семьям  и возьмите оружие! Мне принесли  безрадостную  весть:
черное  колдовство безбожного владыки мергейтов, дарованное ему демонами Нижней
Сферы,  пробудило  к жизни силы, враждебные миру людей. Если  вдруг  на  улицах
Белого  града вы узрите диких животных, убивайте их. Не думайте о том,  что  вы
отнимаете жизнь, - вы лишаете сил Тьму. Идите, да хранит вас всех Атта-Хадж!
     Эт-Убаийяд  изрядно  напугал прихожан своими зловещими  словами,  но  люди
послушались: аттали никогда ничего не говорит без оснований, ибо он - наследник
Провозвестника  и  осиян  благостью Предвечного. Сам мудрейший,  приказав  хору
исполнить заключительный молебен, направился к ожидавшему его атт-Кадиру.
     -  Первый  раз,  -  мрачно  изрек  он, -  за  девятьсот  лет  нарушен  ход
божественного служения. Надеюсь, ты не ошибаешься и Дэв не пошутил.
     -  Нет-нет,-  горячо  возразил  Фарр, следуя  за  эт-Убаийядом  к  скрытым
помещениям храма, где хранились летописи и сокровища. - Можно попросить тебя об
одной милости? У входа ждет прорицательница Фейран. Я боюсь за нее, хотя она  и
осталась под охраной халиттов.
     - Еще одно нарушение старинных уложений, - на ходу покачал головой аттали.
-  Ладно,  в  такие  времена все меняется. Кюртан!  -  Один  из  храмовых  слуг
незаметно возник из едва разгоняемого сальными свечами полумрака. - Снаружи,  у
закатного входа, ожидает некая молодая девица. Приведи ее в мою комнату.  Скажи
страже, что это моя воля.
     -  Э-э...-  Служка  раскрыл  рот, но, перехватив  грозный  и  не  терпящий
возражения  взгляд эт-Убаийяда, побежал выполнять приказ. Аттали проворчал  ему
вдогонку:
     - И немедленно собери сотников Священной стражи! Всех, кого найдешь! А ты,
Фарр,  сейчас  расскажешь все, о чем знаешь. О Предвечный, сколько  же  от  вас
неприятностей!
     * * *
     Способны  ли четыре человека перевернуть вверх дном весь Священный  город,
покой которого не нарушался столетиями? Кэрис и его друзья доказали, что ничего
невозможного нет. Дэв недаром долгие годы жил среди людей в разных обличьях: то
воина,  то  книжника или обычного пастуха. Его опыт пригодился  -  Кэрис  почти
полный  десяток лет (правда, случилось это не меньше столетия назад)  служил  в
армии великого Нарлака, добравшись аж до чина пехотного тысячника, и знал,  как
командовать  войском.  Драйбен,  носивший сейчас  маску  одного  из  командиров
Священной стражи, помогал, как мог.
     За половину оборота клепсидры они сумели поднять четыре отряда халиттов по
тридцать  человек каждый, усилить внутреннюю стражу на полуденной  и  восходной
границах  города  и  вывести всех свободных халиттов за круг палаток  беженцев,
выстроив их в двойную цепь. Никто из десятников не подозревал подвоха, Кэрис  с
его незаменимым даром убеждения, присущим лишь волшебным существам, сделал все,
что  от  него  зависело, и теперь надеялся только на Фарра, способного  убедить
первосвященника  Меддаи в необходимости всеобщей тревоги. Лишь когда  незадолго
до  полуночи  в двух лучных перестрелах, то есть возле окраинных домов  Меддаи,
появились  цепочки  факельных огней, Кэрис и Драйбен поняли: аттали  эт-Убаийяд
прислушался к словам никому не известного молодого священника и послал помощь.
     -  Где я могу увидеть почтенного сотника Джасура? - Человек в одежде гонца
Священной стражи, перепоясанный, в отличие от других халиттов, ярким и  широким
белым  поясом,  бежал  вдоль цепи воинов, выстроившихся  в  тридцати  шагах  от
крайних  палаток  беженцев. - Сотник Джасур, по приказанию  повелителя  Меддаи!
Приказ эт-Убаийяда!
     - Чего молчишь? - Кэрис ткнул локтем Драйбена. - Теперь ты и есть Джасур.
     -  А-а...- Драйбен встрепенулся. Их окружали шестеро мрачных десятников  и
следовало блюсти лицо. - Я здесь!
     Гонец подбежал к находившемуся в чужом обличье Драйбену, быстро поклонился
и передал свиток.
     -  На  словах аттали просил передать, - выпалил гонец, - что сей пергамент
должен быть зачитан перед всеми командирами стражи, а затем каждому десятнику и
сотнику показана золотая печать эт-Убаийяда.
     "Влипли!  -  сказали  глаза Драйбена Кэрису.  -  Аттали  и  так  не  любит
колдовства, а здесь мы влезли в его личную вотчину - Священную стражу!" "Читай, - мысленно отмахнулся вельх. - Хуже не будет, а эт-Убаийяд не  зря
носит звание мудрейшего".
     -  Именем  Атта-Хаджа,  Бессмертной Дочери и Провозвестника  Эль-Харфа!  -
провозгласил  Драйбен,  открывая  свиток и  вглядываясь  в  витые  Саккаремские
буквицы. - Сим приказываю сотнику халиттов Джасуру атт-Кераю сей ночью защищать
Священный град всеми силами Священной стражи, что будут у него в распоряжении".
     Внизу   стояла  подпись  и  золотая  печать  аттали,  которые  Драйбен   в
соответствии со словами мудрейшего продемонстрировал всем.
     -  Ты  дворянин,  -  горячо  зашептал Кэрис на ухо  нардарцу,  -  военному
искусству обучался, и, по-моему, знаешь его неплохо. Только, боюсь, враг у  нас
необычный.  Мой совет: не отправляй людей в наступление, только  держи  оборону
полумесяцем.  Нужно  много огня - он пугает зверей. Еще вот  что...  Если  стая
окажется слишком большой, замыкай халиттов в круг и отступай к городу. Уводите
с  собой всех, кого сможете. И напоследок самая хорошая новость - все это  тебе
предстоит проделать самому, почтенный сотник Джасур атт-Керай.
     -  То есть? - обомлел Драйбен, уже привыкший к тому, что Кэрис никогда  не
оставляет  его, Фарра или Фейран в одиночестве и всегда помогает. - Ты  что,  с
ума сошел?
     -  Именно,  - одними губами ответил Кэрис. - Именно... Я больше  пригожусь
там.
     Вельх  вытянул руку, указывая в сторону пустыни. Затем он быстро шагнул  в
сторону, уходя прочь от города.
     -  Десятник!  - рявкнул Драйбен, подзывая первого попавшегося командира  и
думая:  "Великие  боги, как же мне ими командовать, я даже не  знаю  ни  одного
имени!"  -  Десятник! Всех новоприбывших халиттов по моему  приказу  ставить  в
двойную  цепь.  Разжечь  как можно больше костров! Дерево  забирайте  там,  где
найдете, - аттали возместит беженцам потери. Чтобы у каждого второго в руке был
факел! Пошли десяток людей будить семьи в крайних от пустыни палатках, пусть до
рассвета переберутся ближе к городу. Бегом!
     Безымянный  десятник  поклонился и бросился выполнять  приказы.  Небольшое
войско халиттов славилось во всех землях материка своей дисциплиной и верностью
слову  вождя.  Сам  Драйбен,  воспользовавшись  замешательством,  со  всех  ног
рванулся в сторону, куда ушел Кэрис, надеясь его догнать.
     Догнал.  Через полтысячи шагов. Вельх стоял на вершине бархана, освещенный
ущербной  луной  и звездами. Кэрис зачем-то раздевался. Халат,  сапоги,  рубаха
были свернуты и наполовину засыпаны песком, сейчас он развязывал узкий ремешок,
поддерживающий шаровары.
     -  Ты что делаешь, безумец? - выдохнул нардарец. - Я один не справлюсь! Ты
же обещал помогать!
     -  Я и помогаю, - яростно прорычал вельх, путаясь в необъятных штанинах. -
Марш  назад  и делай свое дело! У тебя отлично получается. Уж точно лучше,  чем
колдовать. Посмотри вниз!
     Драйбен  повернулся  и  посмотрел с бархана на равнину,  простиравшуюся  к
полуденному восходу от Меддаи. Моргнул, будто пытаясь сбросить наваждение.  Ему
показалось,  будто  пустыня  полна светляков, мерцающих  зеленоватыми  неяркими
огоньками.  Лишь  потом он понял, что видит перед собой тысячи  звериных  глаз,
отражающих слабый звездный свет.
     -   Боги...-  Драйбен  замер,  а  затем  медленно  развернулся  к  вельху,
сбросившему  последние одежды и выпрямившемуся во весь рост.  Налетавший  ветер
трепал  его  длинные волосы, превращая их в темный ореол. - Кэрис,  ты  видишь,
сколько их? Кэр...
     Прямо на нардарца смотрели такие же зеленые звериные глаза.
     -  Уходи, - почему-то с трудом выговорил дэв. - Если останемся живы, утром
увидимся. Возвращайся туда, где ты нужнее. И ради всех духов мира, прекрати  на
меня пялиться!
     Драйбен  кубарем  скатился  с  бархана  и,  возвращаясь  к  длинному  ряду
зажегшихся возле города костров, старался не оглядываться.
     * * *
     Кэрис  оказался  прав, утверждая, что Драйбен вполне сумеет  справиться  с
командованием  отрядами халиттов, тем более что полномочия  фальшивого  сотника
подтверждались словом благородного аттали эт-Убаийяда, которому,  видимо,  Фарр
рассказал  все,  о  чем знал. Нардарских мальчиков (особо отпрысков  дворянских
семей)  с  раннего  детства учили военным искусствам, и  обучение  состояло  не
только  в  премудростях обращения с клинком, тонкостях боя в пешем  или  конном
строю,  но  и  в  полководческом разумении, - многие книги обширной  библиотеки
Кешта посвящались описаниям давно отгремевших сражений, разбору неожиданных  (а
в   действительности  тщательно  продуманных)  ходов  военных  вождей,  умерших
столетия  назад,  и  тактике  обороны.  Последняя  наука  многократно  помогала
владельцам окраинных замков Нардара отражать нападения воинственных саккаремцев
или кочевников из Альбакана да и прекрасно защищала от собственных соседей, ибо
многие  нардарские  эрлы из-за неурожая, холопьих бунтов  или  других  неурядиц
частенько желали поправить свои дела за счет соседей.
     Однако  на сей раз Драйбен изрядно озадачился. Безусловно, под его началом
оказалась  значительная, не меньше трех сотен, часть войска  Священной  стражи,
десятники   и  сотники  которой  выполняли  приказы  с  точностью  и   тщанием,
недоступными  подчас личной гвардии самого нар-лакского кенига.  Халитты  могли
похвалиться  отличным  вооружением - в арсеналах  Меддаи,  властители  которого
давно  уразумели  одну  нехитрую  истину:  "Атта-Хадж  защищает  умы  людей,  а
сокровища  Священного города - холодное железо", хранилось самое лучшее  оружие
из разных стран.
     Надвигающийся  противник выглядел слишком необычно.  Пожалуй,  уже  многие
столетия  человеку не доводилось сталкиваться с Диким Гоном. Звери не  ходят  в
строю,  ощетинившись  щитами и выставив вперед копья, не  способны  на  быстрые
конные  атаки,  противостоять которым могут лишь искусственные  укрепления  или
плотно  сбитый  строй панцирной пехоты, не наваливаются "быком" - клинообразной
конной  лавиной,  как  обычно воюют нарлаки, уповая  на  мгновенный  разгром  с
помощью   одного  мощного  и  необоримого  удара.  Зато  поднятая   Повелителем
Самоцветных   гор  звериная  тьма  обладает  невероятной  изворотливостью,   ее
клыкастые  воины проникнут туда, куда путь человеку заказан... Сейчас  спасение
только в одном - в огне.
     Миновала  полночь.  Наступал час Волка - время темных тварей  и  хищников.
Судя по кратким донесениям, поступавшим с флангов войска халиттов, распоряжения
"сотника   Джасура"  исполнялись  в  точности:  двойная  цепь  воинов   Меддаи,
расставленных  в  шахматном  порядке, широким полумесяцем  окружала  палаточный
лагерь  к  полуденному восходу от города, полыхало не менее  сотни  костров,  и
каждый  второй халитт, кроме сабли, держал в руках факел. Люди в багрово-черных
халатах  стояли  молча, нахмурившись и предчувствуя, что  вскоре  столкнутся  с
опасностью,  слишком мало знакомой всем армиям обитаемого  мира.  Но  ни  слова
ропота  или  страха  - каждый знал, что за его спиной поднимаются  белые  стены
Священного города.
     К  удивлению Драйбена, среди беженцев не поднялась паника. Халитты  сумели
отвести значительную часть людей из палаток к оградам водоемов и постам стражи,
а заодно по приказу Драйбена поднять по тревоге лагерь саккаремских гвардейцев,
располагавшийся возле полуночного входа в Мед дай. Тысячнику гвардии шада  было
вменено в обязанность при первых звуках боя вывести спешенных конников (Драйбен
предположил,  что даже специально обученные лошади испугаются диких  зверей)  к
водоемам  для  защиты беженцев. Последние тоже не собирались тихо отсиживаться:
почувствовав  опасность,  все  мужчины взяли в руки  какое-никакое  оружие,  от
боевых кинжалов до обычных заостренных кольев.
     Драйбен стоял на вершине песчаной дюны, наблюдая за темной равниной.  Небо
затянулось  легкими  облачками,  скрывшими  звезды  и  превратившими  месяц   в
расплывчатое  белесое  пятно.  Было  жутко. Странные,  грозящие  гибелью  звуки
шуршания   тысяч  лап  по  песку  нарастали,  отчетливо  различались   короткие
взлаивания  шакалов, ехидные смешки гиен... Но более всего  пугал  ветер.  Лицо
человека обдували холодные тягучие потоки, чуть-чуть пахнущие звериной шерстью,
смрадной  падалью  и  спекшейся  кровью.  Почему  ветер  такой  ровный,   такой
постоянный?  Откуда  на  простершейся на многие десятки  лиг  песчаной  равнине
вспыхивают  бледные огоньки, более приличествующие нардарским  болотам,  нежели
выжженному солнцем Альбакану?
     Отсветы звериных глаз пропали, но ясно чувствовалась быстро приближающаяся
чужая  сила,  вслед  которой  мчались обезумевшие  звери;  холод  накатывал  на
Драйбена  и двух десятников, стоявших за его спиной, непрекращающимся  потоком,
однако  нардарец  ощущал, как его спину греет сосредоточенная в  Меддаи  Сила,-
наверное,  именно в этот мрачный час Драйбен впервые уверовал в  истинную  мощь
богов,  в  которой  ранее сомневался. Сейчас он находился как  раз  на  границе
мороза  и  жара,  слыша,  как  потрескивает воздух  при  незримой  борьбе  двух
величайших стихий.
     -  Сотник,  посмотри.  -  Совсем молодой, но уже успевший  дослужиться  до
десятника  халитт  произнес  эти  слова с не приличествующим  воину  Атта-Хаджа
страхом. - Правее двух сопок, точно под пятном от луны... Там чудовище!
     Драйбен, у которого с возрастом зрение начало портиться, сощурил глаза, не
надеясь  ничего  увидеть,  но все же различил вырисовывавшуюся  на  темно-серой
поверхноси  пустыни тень абсолютной черноты, прореженную  лишь  двумя  желтыми
точками.  Наверное,  глаза. Существо вначале казалось бесформенным,  но  вскоре
начало приобретать очертания гигантского волка. Драйбен за время своего долгого
путешествия по миру видел шерстистых слонов, привезенных в аррантские  зверинцы
из  Мономатаны,  зверюг настолько огромных, что человеку  без  воображения  они
показались  бы  порождением ночного кошмара. Тварь, мерно шествовавшая  ныне  в
сторону  Священного  города, высотой как раз напоминала  такого  вот  обитателя
мономатанских джунглей.
     Внезапно  тень  гиганта  распалась на множество черных  пятен,  постепенно
истаивающих  в  холодном ночном воздухе, закружился смерч из сотен  огоньков  -
розовых, фиолетовых, голубоватых... Драйбен уже видел нечто подобное -  там,  в
пещере,  где  жил Владыка Самоцветных гор. Наводимые им мороки  исчезали,  тоже
оставляя после себя быстро меркнущий след многоцветных искр.
     "Неужели  сам  явился? - подумал Драйбен, чувствуя, как нарастает  паника.
Холодный  комок сжался где-то в животе, под грудиной, пальцы до боли в суставах
стиснули  рукоять  непривычной для нардарца сабли, висящей слева  на  поясе.  -
Великие  боги,  этого не может быть! Везде, во всех книгах,  которые  я  читал,
непреложно указывалось - Небесная гора лишь тюрьма для своего Повелителя, Он не
в  состоянии  разбить ее стен. Однако из любого узилища можно  что-то  вынести,
наподобие  проклятого  камешка, который я хранил  так  долго,  или...  Подарка,
который, скорее всего, получил Гурцат там, у Него".
     -  Отходим,  отходим!  - Молодой десятник, вцепившись  в  плечо  Драйбена,
потянул его назад, в сторону линии Священной стражи.
     Шорох в пустыне нарастал, и, зачем-то оглянувшись на бегу, нардарец увидел
быстро  приближающиеся  точки синих, зеленоватых и  красных  звериных  глаз,  в
которых отражался свет костров.
     Дикий Гон достиг окраин Меддаи.
     * * *
     Фарр  наблюдал  за происходящим с площадки высочайшего минтариса  -  узкой
стреловидной  башни, увенчанной забранной в солнечный круг трехлучевой  золотой
звездой  Атта-Хаджа. Рядом стояла Фейран, напряженно вслушивавшаяся в  темноту,
справа  от  юного  шехдадца  опирался на изукрашенную  слоновой  костью  трость
сутулый  аттали  эт-Убаийяд,  а  возле входа  на  винтовую  лестницу  безмолвно
громоздились  три  рослые  и широкие фигуры халиттов  -  личных  телохранителей
владыки Меддаи.
     Отсюда,  с  головокружительной  высоты сотни  локтей,  отлично  различался
ручеек  огней,  протянувшийся от восходной дороги к Междуречью  до  полуденного
въезда  в  не  защищенные  стенами кварталы Священного  города.  К  величайшему
сожалению  Фарра, линия костров своею яркостью затеняла черные глубины  ночного
Альбакана.  Луна скрылась за облаками, и пустыня представлялась  ныне  сплошным
черным  болотом  с кочками сопок, неясно вырисовывающихся на  фоне  чуть  более
светлого неба.
     - Очень странно. - Аттали эт-Убаийяд ни к кому не обращался, просто уронил
слова,  глядя  в  пустоту. - Все время, пока я живу на  этом  свете  (а  восемь
десятилетий  -  срок отнюдь не малый), я учился бороться со злом  во  всех  его
проявлениях. Но сейчас я доподлинно знаю, что рядом со Священным городом отнюдь
не  зло,  хотя  эта  сила, без сомнения, несет всем нам невероятную  опасность.
Ответь, Атта-Хадж, что же происходит ныне?
     -  Да  будет мне позволено заметить, - робко подал голос Фарр,  косясь  на
мудрейшего, - человек, известный тебе, уважаемый, как Драйбен из Кешта, а с ним
наравне  дэв  по  имени  Кэрис  -  несомненно,  более  просвещенные  в  древних
искусствах  волшбы,  нежели  я,  недостойный, -  утверждали,  что  нужно  четко
различать привычное нам от самого сотворения мира зло и чужеродность, коя,  без
сомнения, является сущностью Властелина Самоцветного кряжа...
     - Эк завернул, - хмыкнул эт-Убаийяд. - Сразу видно - слишком долго сидел в
моей  библиотеке.  Ничего, знания никогда не бывают лишними, только  не  всегда
используются во благо. Пожалуй, ты прав, уважаемый Фарр атт-Кадир. Может  быть,
существо,  о  котором  велось  столько речей  в  последние  дни,  действительно
полагает,  что  делает для всех нас добро. Или, возможно, не  осознает  разницу
между  благом  и злом. Именно поэтому мы никогда не сможем с ним  договориться.
Pазве  возможно заключить соглашение с одиноким волком - хищником, бродящим  по
пустыне?
     -  Его  можно  изловить и заточить в клетку, - возразил Фарр. -  Снарядить
охоту  и  застрелить из арбалета, проткнуть пикой или просто выгнать  в  другие
земли.
     -  Несомненно,  -  кивнул эт-Убаийяд. - Боюсь, всем  нам  теперь  придется
заниматься  такой  охотой,  отложив все насущные  дела.  Вы  уже  начали  ее  -
разыскали  логово зверя, отчасти знаете, как он выглядит и на что способен.  Но
мы   по-прежнему  не  знаем,  каково  оружие,  что  может  его  поразить.  Лишь
осмеливаемся предполагать. Охота будет долгой и кровавой, сын мой.
     - Смотрите! - Фейран впервые осмелилась заговорить в присутствии верхового
первосвященника  Меддаи и, вытянув руку, указала куда-то  налево.  С  минтариса
казалось,  что  к цепи разложенных костров подтекает черный бурлящий  поток.  -
Спаси нас Всеблагая Богиня! Сколько их!
     -  Туган, - позвал аттали не оборачиваясь и, лишь заслышав за своей спиной
сдержанное  дыхание телохранителя, приказал: - Передай сотникам,  чтобы  вывели
все отряды Священной стражи к восходным воротам. Потом прикажи звонарям бить  в
гонги.  По  этому  знаку  все  мардибы храмов обязаны  начать  молебен.  Иди  и
выполняй.
     Здоровенный  Туган молча кивнул и, придерживая саблю левой рукой,  побежал
вниз по винтовой лестнице, проложенной внутри башни.
     * * *
     На вопрос Драйбена: "Ты что, с ума сошел?" - Кэрис ответил честно: "Именно
так".  Конечно,  он был не человеком, но существом куда более совершенным,  ибо
народ  броллайханов  заселял  земли этого мира от  самого  Момента  Творения  и
многому научился за прошедшие десятки тысяч лет, а потому знал, что ввязывается
в почти безнадежное дело.
     Броллайханы очень редко меняют свое обличье - Кэрис столетиями носил облик
человека  и  лишь  изредка  (двенадцать раз в  год,  на  очень  короткое  время
определенных дней) возвращал себе истинную внешность. Он давно стал думать  как
люди  и  поступать в соответствии с человеческими законами и представлениями  о
надлежащем поведении. Ему нравились люди, и не только потому, что они  обладали
бессмертной  душой и великим даром - свободой воли, - недоступным броллайханам.
Кэрис  же владел телесным бессмертием, наподобие давно сгинувших альбов, однако
дух  его  можно было убить, и тогда личная сущность его распадалась, уходила  в
мир  природы,  некогда  породивший  его  народ.  Пока  ему  вовсе  не  хотелось
становиться одновременно всем: травой, птицами, ледяной водой горного  ручья  и
песчинками,  а  потому  Кэрис  соблюдал  осторожность  во  всем  на  протяжении
последних тысячи трехсот лет.
     Человек  не в состоянии уничтожить броллай-хана. Стрела, холодное  железо,
огонь,  вода, яд и прочие носители смерти слишком просты для того, чтобы  убить
дух.  Магия,  куда  более  опасная, давно исчезла  (только  за  это  Кэрис  мог
благодарить  Владыку  Самоцветного  кряжа и  его  Небесную  гору,  уничтожившую
колдовские  искусства во времена Черных лет). Оставались самые  опасные  враги,
пускай их насчитывалось немного. Воплощенные и невоплощенные, такие же броллай-
ханы, частенько враждовавшие между собой, теперь, однако, отдалившиеся от  мира
смертных, и те, кого Кэрис называл чужаками.
     Когда  Небесная  гора  поразила  земную твердь,  в  мире  произошло  много
странного.  Открылись Ворота, наподобие таких, что отделяют  от  прочих  земель
Велимор  или  возвышаются на Черной скале над отдаленным Галирадом.  Далеко  не
всегда такие Ворота, которые разбросаны по всем землям, вели в миры, где  царит
спокойствие,  обычно  называемое людьми добром.  К  счастью,  большинство  Врат
недоступны ни людям, ни существам волшебным, но из некоторых порой лезет  такая
гадость...  Кэрис поморщился, правда, получилось это у него плохо,  потому  что
его  истинному облику мимика была почти недоступна. Лет двести пятьдесят  назад
из Ворот, что стоят у истоков Светыни, выползло не воплощенное в тело существо,
за  которым  Кэрис и несколько его сородичей охотились сорок  два  года.  Тварь
постоянно  меняла  облик,  учиняла в вельхских  и  веннских  землях  редкостные
безобразия,  ибо  питалась живой человеческой кровью, и лишь  после  длительных
усилий  удалось загнать ее обратно, в мир, из которого явилась. Тварь  обладала
природной  магией,  способной поглотить любого из  броллайханов,  и,  хотя,  по
мнению Кэриса, охота была очень веселой и захватывающей, четверым его сородичам
пришлось  заплатить  за  успех своим существованием. С  тех  пор  вельх  крайне
настороженно относился к существам "не от мира сего".
     Вот и сейчас Кэрис начал подозревать, что принял не совсем верное решение.
Все-таки  Меддаи - это какая-никакая, но защита, и у человеческого облика  есть
свои  преимущества  перед нынешним - истинным. Но он не собирался  поворачивать
обратно  -  ноги  мягко  ступали по песку, звериное войско  осталось  позади  и
справа.  Кэрис искал вожака стаи, того самого чужого, собравшего и направившего
волков, шакалов и диких пустынных кошек в сторону человеческого города.
     Кэрис  не знал, как можно с ним справиться. Живые существа - они просты  и
понятны,  у  них  есть  желания,  чувство  опасности,  они  побаиваются   всего
необычного  и  жутко выглядящего ("Фарр намочил бы свой балахон, -  со  смешком
подумал  Кэрис, - увидь он меня сейчас"). Сородичи-броллайханы и  прочие  духи,
порожденные  этим  миром,  тоже доступны. Даже со злобным  горным  дэвом  можно
договориться,  особенно  если  ты сильнее его.  Но  с  тем  существом  (кстати,
неверное  слово! Это не существо! Тварь, ведущая зверей к городу,  не  звериный
дух,  она  не  живая,  это,  скорее,  просто создание  чьей-то  мысли,  умеющее
двигаться  и  размышлять  самостоятельно,  без  вмешательства  разума  хозяина)
невозможно  говорить лишь потому, что язык, образ мыслей, суть существования  у
него и у Кэриса абсолютно разные.
     Такие  могут  подчиняться  лишь силе. Силы у Кэриса  имелось  в  достатке,
уверенности  -  а  вернее,  самоуверенности -  хоть  отбавляй,  тело  истинного
воплощения  оставалось гибким и быстрым... Он чувствовал радостное возбуждение,
обычно  возникающее  перед  большой  дракой,  и  невольно  перешел  с  рыси  на
тяжеловатый галоп и гигантскими скачками заспешил на встречу, которую никто  не
назначал.
     Рыскать по пустыне пришлось не так уж долго: обостренное чутье броллайхана
с  готовностью  вывело Кэриса туда, где располагалась тварь,  самый  опасный  и
серьезный враг.
     Сначала Кэрис никак не мог разобраться, что именно находится перед ним. Он
напрягал  обычное  зрение  и  видел  невероятно  огромного,  поросшего  черной,
свалявшейся  в  колтуны шерстью волка-вожака. Но стоило моргнуть  -  чудовищная
тень  сменялась  бесконечным вихрем тусклых розовых  огоньков,  затем  силуэтом
очень  высокого человека... Волшебный третий глаз тоже не давал Кэрису  четкого
представления.  Любая  магическая тварь имеет истинный  облик,  но  здесь  было
только  облако,  которое затмевало волшебное зрение броллайхана  и  мутило  его
человеческий взгляд, будто настоящие песчинки, попавшие в глаз. Оно было  ничем
и  всем  одновременно.  У  него  имелась  сущность  -  и  в  то  же  время  она
отсутствовала.  Но  прежде  всего Кэрис чувствовал  мысль.  Воплощенную  мысль,
кружившуюся перед ним. Кэрис попытался заговорить.
     -  Ты кто? - неслышно прозвучали слова Древнего языка. - Уходи, тебе здесь
нечего делать. Уходи с миром.
     Древний язык - наречие Творения, доступное воплощенным духам, - достаточно
просто  и  сложно  одновременно. С его помощью  можно  без  лишних  затруднений
общаться  с  самыми древними тварями этого мира: гигантскими морскими  ящерами,
иногда  встречающимися возле берегов Шо-Ситайна, ледяными драконами, обитающими
на   недоступных  человеку  ледниках  к  северу  от  Сегванских  островов,  или
воплощенными духами огня с архипелага Меорэ.
     - Пойдем лучше со мной, - вкрадчиво прошептало в ответ пепельное облако. -
К чему тебе смертные? Мы выше их. А главное - мы никогда не принесем им зла.
     - Тогда что ты собираешься делать? - возмутился Кэрис, не обратив внимания
на  то, что это чудовище его даже не поприветствовало. Впрочем, сам он тоже  не
поздоровался. - Ты ведь намереваешься убивать людей при помощи обманутых  тобою
животных, ведь так?
     Краем глаза Кэрис заметил, как облако невесомой пыли постепенно охватывает
его с двух сторон, но решил пока не трогаться с места.
     -  Тебе  никогда  не  доводилось  слышать такое  высказывание:  "Причинять
добро"?  -  на Древнем языке ответили Кэрису. - Его придумали смертные,  иногда
они остроумнее нас. Оправдание у меня одно: я хочу забрать то, чем они не умеют
м   не  могут  пользоваться.  Это  не  воровство,  а  право  более  сильного  и
благоразумного. Не стоит бояться гибели людей - их душа бессмертна,  в  отличие
от твоей и моей. Смерть телесная - лишь грань, незаметный рубеж, после которого
человек  продолжит  жить, и куда лучше, нежели мы. Либо уходи  с  дороги,  либо
пойдем вместе.
     -   Забрать  то,  чем  смертные  пользоваться  не  умеют  и  не  могут?  -
насторожился  Кэрис,  сознавая, однако, что более сильное  волшебство  чудовища
постепенно  забирает его в кольцо. - Их чувства? Их страх? Я  знаю,  что  любое
чувство  каждой  твари, от мыши до человека и броллайхана, является  Силой.  Ты
хочешь завладеть их силой?
     - Почему бы и нет? - Занятый разговором чужак монстр отвлекся на несколько
мгновений, и Кэрис различил настоящим живым зрением, как он снова воплотился  в
тело громадного черного волка.- Мы сможем использо... Что ты делаешь?
     Кэрис   не   стал   дожидаться  окончания  фразы.  Он   присел,   быстрое,
стремительное  тело разогнулось в прыжке, и броллайхан атаковал  первым,  зная,
что в момент битвы враг не сможет сбросить с себя нынешнее воплощение.
     
     Глава третья ДИКИЙ ГОН
     
     ...Драйбен  сумел  увернуться от первого прыгнувшего на  него  хищника,  и
поджарый пустынный волчара еще в полете встретился с саблей одного из халиттов,
прикрывавших  сотника.  Следующий  зверь, видимо  здраво  оценивший  опасность,
исходящую  от странных металлических полос, сжимаемых людьми в передних  лапах,
бросился под ноги нардарцу, ударился о его голени и повалил. Не один раз  потом
Драйбен  благодарил богов за то, что надоумили его надеть кольчугу с оголовьем,
прикрывающую горло. Внушительные клыки волка скрипнули по металлу  колечек,  но
кожу  не  поранили,  хотя  и изрядно стиснули гортань.  Нардарец  правой  рукой
отталкивал  от  себя  разъяренную зверюгу, а левой судорожно  шарил  по  поясу,
надеясь нащупать рукоять кинжала. Узкий и длинный клинок выскользнул из  ножен,
лишь когда халитты убили волка пиками.
     -  Надо  прикончить  вожака!  - прохрипел Драйбен,  отбрасывая  в  сторону
окровавленную  волчью тушу. - Передай по цепи - пусть ищут  вожака,  он  должен
быть крупнее остальных!
     "Какого  вожака?  - тут же мелькнула мысль.- Стаю ведет  вперед  вовсе  не
простой зверь, а магическая сила! С ней способен управиться только Кэрис, а где
он шляется?.."
     На  строй  халиттов  вылетело не менее пятисот  хищников,  собранных,  как
видно,  по  всей  пустыне. Пересекающий Альбакан путник вряд ли  за  все  время
путешествия встретит больше двух-трех волков или шакалов: обычно они сторонятся
людей,  зная,  какую  угрозу  представляют двуногие,  недолюбливающие  мохнатых
охотников, режущих овец или верблюдов.
     На  сей  раз  все происходило по-другому. Не помогал даже огонь:  обуянные
невиданным  бешенством  животные перелетали через  костры,  почти  не  обращали
внимания  на  факелы  и  рвались  дальше, к палаточным  городкам  и  голубовато
мерцавшим в темноте зданиям Меддай.
     
      :
     Очень  скоро Драйбен удрученно сообразил, что избрал неверную  тактику,  -
хищников   насчитывалось   гораздо  больше,  нежели  вооруженных   людей,   они
просачивались  через  строй  халиттов, несколько стай,  издевательски  завывая,
беспрепятственно  обогнули цепь справа и слева... Похоже,  начиналась  резня  -
Драйбен  различал  доносящиеся  из саккаремского  лагеря  перепуганные  людские
крики, яростную ругань и злобное рычание волков.
     -  Отходим! - Решение представало единственно верным. Если халитты  займут
оборону  в узких улицах, то Дикому Гону будет затруднительно прорваться  в  сам
город,  где на площадях возле храмов уже скопилось значительное число беженцев,
разбуженных Священной стражей перед нападением. Только самые нерадивые остались
в  своих  непрочных  матерчатых  домишках. - Десятники!  Разбиться  на  отряды,
отступать  плотным  строем  к полуденным и восходным  въездам!  Гоните  всех  с
собой!..
     Обороняющиеся несли потери: воины Священной стражи гибли от зубов и когтей
стаи,  другие  с трудом ковыляли из-за укусов на ногах... Отступление  казалось
единственным надежным способом сохранить войско, и Драйбен, не колеблясь, отдал
приказ  отходить к городу. По счастью, увлеченная азартом охоты  стая  пока  не
перенесла  внимание  на халиттов, предпочитая уничтожать  беззащитных  людей  в
палатках, окружавших священные водоемы.
     Драйбен отлично знал, что ни одно животное не станет убивать просто так. В
том  кроется величайшая разница между миром неразумных тварей и людьми.  Охота,
защита  от врага своей семьи или стаи, драка за самку... Только в этих  случаях
звери  расправляются  с  себе  подобными. Так было  всегда,  так  останется  до
скончания мира. Но почему этой ночью степные хищники изменили своей природе?
     * * *
     -  Наши  храмы велики, во многих могут молиться до пяти тысяч  человек,  -
бормотал  под  нос  аттали эт-Убаийяд. Взгляд старика блуждал  по  простершейся
далеко  внизу  центральной площади Мед дай, где сияли  рыжие  пятна  факелов  и
плескалось темное людское море. - Фарр, ты меня слышишь?
     - Да, мудрейший,- торопливо откликнулся атт-Кадир.
     -  Пойди...-  Эт-Убаийяд  оглянулся. Всех своих  телохранителей  он  давно
отослал с распоряжениями, а рисковать жизнью Фейран не хотел: женщина не должна
подвергаться опасности, достойной лишь мужчины, какое бы звание он  ни  носил.-
Пойди вниз. Разыщи Джебри - ты его помнишь? Вот и отлично! - передай ему, чтобы
людей впустили в храмы. Потом Джебри должен собрать все священные хоры - пускай
возносят  молитвы  и  отвлекают собравшихся. Двери храмов запереть,  у  выходов
поставить охрану из халиттов. Ступай!
     Фарр  атт-Кадир, не задавая лишних вопросов, рванулся к винтовой лестнице,
спотыкаясь  и  беззвучно сквернословя, - Кэрисова наука!  Вельх  никак  не  мог
обойтись  в  жизни без крепких выражений - пробежал по казавшемуся  бесконечным
всходу  и  вылетел  во  двор Золотого храма, углы которого отмечали  высоченные
островерхие минтарисы наподобие того, на вершине которого он только что  стоял.
Узорчатые  кованые  ворота,  ведущие на площадь,  охранялись  прежде  Священной
стражей,  но  сейчас  почему-то стояли приоткрытыми. Ничего  не  понимая,  Фарр
стремительно  зашагал  к  боковому выходу из Золотого  храма,  предназначенному
только  для мардибов и охраны, споткнулся обо что-то мягкое и тяжелое, а  когда
глянул под ноги - едва не взвыл от ужаса.
     Носки  его сапог коснулись жутко обезображенного человеческого тела.  Судя
по  одежде,  это был халитт. Только сейчас его шея представляла  одну  огромную
рваную  рану,  правая  щека  и ухо оторваны, явив белесую  кость  черепа,  глаз
вытек...  Подошвы Фарра мерзко хлюпнули в луже крови, растекшейся по  мраморным
плитам двора.
     Атт-Кадир  ошарашенно отступил на несколько шагов назад и  с  затравленным
видом  горного  кролика,  угодившего в середину  стаи  облизывающихся  голодных
лисиц,  оглянулся.  Шум доносился только с площади, куда  продолжали  стекаться
беженцы  с  окраин и разрозненные отряды Саккаремской гвардии да  халиттов.  Во
дворе  храма  было  тихо...  Тихо  до странности.  Такая  тишина  обычно  несет
опасность.   Фарр  осматривался,  медленно  отходя  к  светившемуся  желтоватым
пламенем масляных ламп входу, но ничего особенного не замечал. Справа, судя  по
всему,  валяется  еще один труп - черная бесформенная куча  на  сером  мраморе.
Темные  линии,  ползущие от нее, наверное, потеки крови. Чуть  дальше  -  кусты
тамариска,  украшающие  внутренний двор храма. И возле кустов  заметна  неясная
неподвижная тень.
     Фарр  начал  пятиться быстрее, почувствовав угрозу. Ему  почудился  силуэт
насторожившейся  большой собаки, однако он уже знал,  что  в  центр  Священного
города не допускают животных, а сторожевых собак - свирепых в драке, но отлично
слушающихся хозяев пастушьих псов из предгорий Самоцветного хребта  -  содержат
только в загонах при домах Священной стражи.
     До  спасительного дверного проема оставалось шагов десять, не более. А там
можно  захлопнуть  дверь, опустить тяжелый металлический  засов  и  позвать  на
помощь. В конце концов, не все халитты, охраняющие Золотой храм, находились  во
дворе и погибли...
     Фарр  никогда не предполагал, что его голосовые связки способны на  такое.
Когда  тень внезапно ожила, превратившись в крупную горбатую и пятнистую гиену,
атт-Кадир заорал так, что задребезжали витражи в круглых окнах дома Атта-Хаджа.
В  первое  мгновение  Фарр оказался парализован страхом  -  животное  выглядело
слишком  крупным  и опасным, - но все-таки нашел в себе силы побежать,  хотя  и
сознавал: к такому врагу не стоит поворачиваться спиной.
     Шаг,  второй,  третий...  До трехступенчатого крыльца  рукой  подать.  Еще
совсем немного...
     Гиена  оказалась быстрее. Некая могучая сила толкнула Фарра  в  спину,  да
так,  что  перехватило дыхание, он не устоял на ногах, полетел вперед и  больно
ударился ребрами о каменные ступеньки. Зверь, поваливший человека, стоял в двух
шагах. Казалось, гиене интересно смотреть на новую жертву, - видно, зверюга  до
этой ночи никогда еще не имела дела с людьми и сейчас оценивала возможную новую
добычу.  Фарр  в  ужасе  заметил, что короткое тупое  рыло  гиены,  выхваченное
полосой  света  храмовых ламп, окровавлено. Значит, именно она  расправилась  с
халиттами.
     Зверь  пока  не  нападал, явно озадаченный неподвижностью  Фарра.  Сам  он
старался  не  дышать, чтобы убедить зверя в своей смерти.  В  Шехдаде  охотники
частенько  промышляли  степных волков, и одной из их хитростей  являлся  обман:
если  лежишь  и  не шевелишься (плеснув вокруг приготовленной заранее  бараньей
крови,  запах  которой  хищники чувствуют за много лиг),  обычно  осторожный  и
чуткий  зверь  сам  к  тебе  подойдет. А тогда исход зависит  только  от  твоей
быстроты и длани Атта-Хаджа, которая направит арбалетный болт. Но, увы,  сейчас
у Фарра не имелось под рукой не только арбалета, но и самого обычного костяного
ножа  для разрезания пергамента. Правда, оставалась слабая надежда лишь на  то,
что подоспеет помощь.
     Однако гиена желала поиграть с добычей. Раскачивая горбатым туловищем, она
подошла  к  Фарру,  шумно обнюхала его сапоги, фыркнула  и  зачем-то  вцепилась
зубами  в  загнутый  носок. Потянула, отпустила, затем снова  тронула  человека
мордой и подтолкнула лапой. Гиену озадачивала неподвижность жертвы - пошевелись
Фарр,  зверь моментально вцепился бы ему в шею. Зверь ощущал, что он живой,  но
раз так, то почему человек не бежит и не сопротивляется?
     "До  рассвета валяться, что ли? - Фарр пребывал в смятении, ибо видел, что
хищник  сделал  с  халиттами,  однако  способность  здраво  размышлять  его  не
покинула. - Как это чучело сумело пробраться в город? Драйбен и Кэрис  обещали,
что  остановят  Дикий Гон за пределами Меддаи. Убирайся, мерзкая  тварь!  Уйди,
пожалуйста, а?"
     Свет  на  мгновение  мелькнул,  но Фарр, как  ни  косил  глаза,  не  сумел
заметить,  чем вызвано мерцание ламп. Гиена, наоборот, насторожилась,  опустила
голову еще ниже, исподлобья наблюдая.
     Вдруг послышалось:
     - ...чик - пиу-у-у...- короткий щелчок тетивы самострела, визг рассекающей
воздух  стрелы и предсмертный всхлип зверя. Толстый металлический  болт  ударил
гиене  точно  между глаз, прочно застряв в черепе. Зверюга повалилась  на  бок,
судорожно елозя лапами по гладко отесанному мрамору, и затихла.
     - Живой?
     -  Почти...- буркнул Фарр, приподнимаясь на локте. Ушибленная грудь болела
безбожно. - Благодарю, уважаемый.
     Атт-Кадир поднял взгляд и рассмотрел, что над ним стоит тот самый  высокий
и  широкоплечий,  чернобородый телохранитель аттали эт-Убаийяда.  Кажется,  его
звали Туганом.
     -  Повезло,  -  прогудел Туган. - Хвала Атта-Хаджу,  ты  догадался  лежать
неподвижно. И что вообще ты тут делаешь? Ну-ка вставай! Тебя мудрейший послал?
     -  Угу. - Фарр оперся на могучую мозолистую ладонь халитта и не без  труда
поднялся. Колени изрядно дрожали. - Мне приказано отвести всех людей с  площади
в храмы. Только священные стены охранят жителей Меддаи от опасности.
     -  Сам  эт-Убаийяд распорядился? - уточнил педантичный халитт.- Если  так,
идем. Проклятые твари проникли в город, пока их немного, но что будет дальше?
     Теперь,  когда  его охранял личный страж святейшего аттали,  Фарр  позабыл
страх  -  такой  могучий и умелый воин, заслуживший доверие  самого  наследника
Провозвестника Эль-Харфа, спасет от любой опасности. Мимолетно Фарр  подумал  о
том,  что  нехудо бы в ближайшем времени раздобыть какое-никакое  оружие,  хоть
самый  завалящий  ножик, и попросить Кэриса или Драйбена обучить  его  начаткам
обращения с клинком. Да, мардибам положен единственный вид защиты - слово, но в
нынешние времена придется позабыть о многих незыблемых традициях.
     * * *
     А на окраинах Меддаи творилось нечто невообразимое.
     Поднявшийся ветер разнес искры костров, матерчатые палатки вспыхивали одна
за  другой, едкий дым жег глаза и легкие, во всеобщей свалке никто не  разбирал
дороги;  вопили  ничего  не  понимающие  дети,  упавших  затаптывали...   Среди
перепуганных   людей  сновали  мохнатые  огрызающиеся  хищники,  которым,   как
казалось,  было  все равно, куда мчаться и кого атаковать. По счастью,  они  не
набрасывались  всей стаей на жертву, а в основном мимоходом хватали  убегающих,
нанося клыками небольшие, но очень болезненные и глубокие раны.
     Военная  сила  почти ничего не могла противопоставить Дикому  Гону.  Звери
быстро  догадались,  что  следует избегать схваток  с  вооруженными  людьми,  и
предпочитали добычу более доступную.
     В прорезаемой языками пламени полутьме, кишащей людьми и животными, луки и
арбалеты  приносили больше вреда, нежели пользы, и потому командиры халиттов  и
саккаремских   гвардейцев  старались  держать  плотный  строй   и   с   помощью
выставленных вперед пик отгоняли взбесившихся тварей, но защитить простых людей
не  могли. Вскоре стало очевидно, что надежда на спасение заключена в  каменных
домах: даже навалившись всей гурьбой, волки не смогут пробить тяжелые двери,  а
с  крыш можно прекрасно отстреливать зверей до тех пор, пока не кончатся стрелы
или не наступит рассвет.
     Паника  еще  больше усилилась благодаря вмешательству какого-то  человека,
оставшегося неизвестным, - носил он одежды странника, посвятившего  свою  жизнь
служению  Атта-Хаджу и проповедованию Истинного Знания, открытого  Книгой  Эль-
Харфа.  Этот грязный, волосатый и вшивый мужичонка небольшого роста и с посохом
никуда не бежал, но приплясывал на высокой мраморной ограде священного водоема,
выкрикивая тонким дребезжащим голоском:
     -  Всепокайтеся! Зряще како пасти волчьей жрать твой дух! Погибель на нас!
Будет  тут  рыкающий каратель! Возмоли, Провозвестник Атта-Хаджа,  пред  концом
мира!  Видно, вам люб сей глум! Ox, ox, сгинь, демон! Пропади прочее  пропадом!
Атта-Хаджу помолимся! Изойдут души наши к Звездному мосту!..
     Возле проповедника моментально собралось несколько пастухов из Междуречья,
напуганных  женщин  и  старцев, уверовавших, что слова  Эль-Харфа  сбываются  и
грянула Последняя Битва меж богами Небесной Сферы и злом, вырвавшимся из  Сферы
Нижней.  Действительно,  разве  мог  подобный  ужас  произойти  у  стен  града,
осиянного  милостью Атта-Хаджа? Страха добавляла темная ночь,  непрекращающиеся
крики и вспыхивающие смертным зеленым огнем глаза обезумевших животных.
     Проповедник недолго смущал умы: когда основная стая дорвалась до поребрика
водоемов,  крупный шакал прыгнул прямо ему на грудь, уронил в воду  и  уже  там
порвал  зубами  гортань. Однако семя смятения, брошенное в  благодатную  почву,
дало  самые опасные всходы. Многие перестали сопротивляться, видя в Диком  Гоне
кару  богов,  обрушившуюся  на  Мед дай. Тем более  что  Атта-Хадж  молчал,  не
появлялись  в небесах знамения и не исходили из Верхней Сферы огненные  стрелы,
должные поразить врага.
     Давка у входов в город приобрела поистине чудовищную величину. Меж домами,
составлявшими внешний круг строений Мед дай, прорывались немногие, остальные же
бесцельно и бесполезно сжимались во все более плотную толпу, становясь жертвами
новых  беглецов.  Дети  падали с рук матерей, погибая  под  подошвами,  мужчины
отталкивали женщин, а по краям толпу осаждали звери.
     Убегающие  смели  шатер старого джайда Бен-Аххаза  и  палатки  его  семьи.
Манассия,  старший  сын,  погиб глупо - бросился  к  строю  отходящих  в  город
халиттов,  надеясь  на их защиту, но, не заметив в темноте выставленных  вперед
коротких копий, напоролся животом на наконечник, порвавший ему весь правый бок.
Упав,  Манассия  просто  истек  кровью, так и  не  дождавшись  помощи,  которую
призывал шепотом.
     Семейство   беженцев  из  Междуречья,  находившееся  под  покровительством
Фейран,  одаривавшей  дармовым серебром из мешка Кэриса и  провизией,  потеряла
только  одного  ребенка  - в суматохе его забыли взять в  город.  Полугодовалый
малыш  ползал по опустевшей палатке, слепо тычась в толстые шерстяные  ковры  и
хныкая.   Привлеченная  звуками,  явилась  молодая  голодная  гиена,   ухватила
человеческого  детеныша за ногу и уволокла в темноту. Ее очень раздражал  крик,
но  голод  и  слово  вожака победили страх перед людьми и отвратительный  запах
жилища двуногих.
     Этой  долгой  ночью Драйбен показал все, на что был способен, -  происходи
все  в  Нард  аре,  выступай  он под своим именем  и  в  своем  обличье,  конис
обязательно одарил бы эрла Кешта драгоценным оружием или золотой цепью. В жизни
обычно происходит иначе: самые выдающиеся деяния воинов никем не замечаются. Из
подчиненных  ему  халиттов  Драйбен потерял убитыми  лишь  двенадцать  человек,
приведя три сотни к полуденному входу в Священный город и оттеснив закупоривших
широкую улицу людей далее к центру Мед дай.
     - Десятник! - Охрипший Драйбен позабыл об опасности, полностью захваченный
своим  делом.  Ему пришлось столько кричать, отдавая приказы, что  голос  почти
исчез.  -  Выставить караулы по пятнадцать воинов у всех проулков,  ведущих  за
пределы города! Тащите все, что может гореть! Большие костры у каждого входа  в
город!
     Мельком  подумалось: "Мы защищаем только полуденные кварталы Меддай.  Если
ничего не будет предпринято на восходе и полуночи города, нам ударят в спину".
     -  Гонца  ко  мне,  быстро! - просипел нардарец, но  его  услышали.  Через
несколько мгновений самый молодой и быстроногий халитт уже отправился по крышам
домов  к  оборонявшим  отдаленные улицы гвардейцам шада, передать  распоряжение
сотника Священной стражи...
     Сколько  ни  собралось животных возле Меддаи и сколь многие ни падали  под
ударами   сабель   и  остриями  копий,  стая,  казалось,  не  уменьшалась,   но
увеличивалась. Драйбен с легким страхом подумал, что нынешнее сражение заведомо
проиграно. Конечно, после восхода солнца волки уйдут, и Священной страже, да  и
самому  городу не будет нанесено слишком большого ущерба. А вдруг не  уйдут?  И
будут  сражаться до последнего, когда единственная оставшаяся тварь  еще  будет
ползти по запаху человеческой крови и умрет, лишь когда ей в глаз войдет  сталь
кинжала?
     -  Кэрис...- сквозь зубы прошипел бывший эрл Кешта. - Где тебя носит, зар-
раза? Только ты мог бы нам помочь!
     * * *
     Кэрис  не слышал отчаянного мысленного воззвания своего приятеля-человека.
Ему  приходилось гораздо хуже, чем Драйбену. В настоящий момент его  настойчиво
пытались  убить.  Причем убийство означало не гибель живого тела,  наполненного
горячей  кровью, а уничтожение духовной сущности броллайхана, того  незаметного
для  людей  духа,  что порожден силой камней, песка, травы,  пахнущего  цветами
воздуха и солнечного света.
     "Не  дамся!  -  постоянно  мелькали в мыслях у  Кэриса  агрессивно-упрямые
слова. - Просто не дамся! Разве стоило две с лишним тысячи лет жить, радоваться
солнцу, обходить весь этот мир едва только не пешком, чтобы безвестно сгинуть в
этих дурацких песках? Хотел связаться с чужаком - получай! Ну, тварь, я с тобой
еще посчитаюсь!"
     Громадное черное чучело, отдаленно смахивавшее не то на волка,  не  то  на
пса  Кор  Айнунн, а иногда и вовсе на грязного, драного шакала, упорно пыталось
зайти  справа,  улучить момент и броситься на серьезно раненного Кэриса  сбоку,
сбить  с  ног и вцепиться зубами в глотку. Но если бы только так...  Вельха  не
пугали  размеры и жестокость видимого противника - крупного зверя черной масти.
Гораздо  разрушительней на него действовала незримая мощь того,  кто  стоял  за
этим  чудовищем. Сотни лет никто из народа Кэриса не сталкивался с  волшебством
настолько  упрямым, стойким и, как кажется, неисчерпаемым. Силы  вожака  Дикого
Гона  поддерживал  кто-то  другой,  точно  так  же  черпавший  свое  могущество
неизвестно откуда. Впрочем, известно - от людского страха, которого  сегодня  в
окрестностях  Мед дай набралось предостаточно. Что может быть  сильнее  чувств?
Пожалуй, только воля богов. Да и то не всегда.
     Телесной смерти Кэрис не боялся - такое с ним уже случалось, и не раз.  Он
прекрасно  знал, что, сбрось он смертную оболочку, будь она телом человека  или
его  природной, которую он носил сейчас, ничего страшного не произойдет. Совсем
недолго  (по  меркам  броллайханов, и лет десять- пятнадцать  по  человеческому
счету)  придется  накапливать  силу  для следующего  воплощения,  а  затем  все
вернется на прежний путь. Но смерть духа...
     Чужое  волшебство туманным серым облаком охватывало Кэриса со всех сторон,
пытаясь  пробить  защиту,  созданную им. Удары были  точными  и  безжалостными,
словно  Оно  - тот самый Повелитель Самоцветных гор, управлявший сейчас  черным
волком,  а  точнее, воплотивший в него свою мысль, - знало, где и в чем  слабые
стороны  духов природы. Странно, ведь в Пещере Оно не замечало Кэриса.  Но  там
Кэрис  был в обличье человека, да и чувствовал: Оно еще не до конца проснулось,
еще  только  сбрасывает тысячелетнее оцепенение. Значит,  Оно  учится.  Учится,
собирает знания о мире, пристально рассматривает всех его обитателей, изучая их
достоинства  и  недостатки,  посылает свою мысль  во  все  известные  и  тайные
пределы,  интересуется друзьями и врагами, сидя в своем логове. Еще луна,  две,
полгода...
     Оно  вызнает  все  и  про  всех. Тогда - конец. Оно  перебьет  противников
поодиночке, отлично зная, как к ним подступиться и каких действий от них ждать.
     "Если  миру придет конец через полгода, - саркастично подумал Кэрис,  -  я
точно  не  застану сего печального зрелища. Потому что моя смерть прямо  передо
мной.  Еще  несколько таких потоков магии - и прощай, Кэрис! Живи в  песчинках,
запахах,  ветре...  Не  имей  своих  мыслей,  а  подчиняйся  лишь  великому   и
упорядоченному хаосу Большого Творения. Это прекрасно, но как не хочется терять
способность бродить по земле разумным существом..,."
     -  Постой! - Черный волк вдруг замер на месте, и вельх услышал его призыв.
-  Остановись!  Ты почти побежден и не можешь этого не сознавать.  Ты  исполнил
свой  долг,  и  я  только восхищаюсь тобой. Я могу отпустить тебя.  Без  всяких
условий.  Я  даже  не  стану просить тебя не вмешиваться  больше  в  дела  мира
смертных. Повернись и уходи. Я не нападу.
     "Убить  его невозможно. Попробуй убить мысль! - мелькнула молния в  голове
Кэриса. - Сражаться дальше? Это моя смерть, причем довольно быстрая. Боги,  как
бок болит!.. Но повернуться спиной и уйти? Эх, гордыня, порождение смертных!  Я
ведь ничего не теряю - он прикончит меня, и я вновь стану частью своей матери и
своего  отца,  Сотворенного  Мира.  Это не  потеря.  Хотя  как  жалко  навсегда
расставаться с разумом!.."
     - Нет, - ответил Кэрис. - Нападай.
     -  Ну и дурак, - снисходительно процедило чудовище.- Гордый дурак. Хотя ты
все равно мне симпатичен.
     В тот же миг вельх почувствовал новый водопад волшебной силы, обрушивающий
на  него  и  захлестывающий подобно жестокому водовороту  в  горной  реке,  уже
затуманенным взглядом умирающего заметил, как угольно-черное чудовище прыгает -
легко и изящно, ударяет лапами ему в грудь...
     Тьмы  для  броллайханов  не  существует. Они всегда  видят  свет,  звезды,
золотистые лучи других миров и зелень этого мира... Кэрис с головой окунулся  в
свет.
     Большое, только на первый взгляд кажущееся неповоротливым создание,  видом
напоминавшее обросшего смоляной шерстью степного волка, выросшего  до  размеров
лошади,  заинтересованно  рассматривало поверженного противника.  Оно  зачем-то
обнюхало  его,  сморщило  нос, почуяв запах крови из большой  раны  на  ребрах,
тронуло Кэриса лапой... Казалось, волк усмехался и сочувствовал одновременно.
     -  Отдыхай,  -  унесся  в  пространство волшебный голос,  слышимый  только
бессмертными. - Тебе жизнь оставить можно. Спи.
     Черный  волк,  озабоченно покосившись на бывшего врага и недовольно  -  на
желтовато-синюю полосу рассвета, разгоравшуюся на небе, быстрой рысью побежал в
сторону  Мед  дай.  Он  еще не выполнил главной задачи - найти  Камни.  Что  по
сравнению с ними жизни смертных или умирающий в пустыне броллайхан?
     "Но  все  равно  жаль,  -  подумало чудовище. Эта  мысль,  выражавшаяся  в
мельтешений розовых огней, возникла одновременно над холкой зверя-гиганта и  за
сотни лиг к полуночному восходу, над Самоцветными горами. - Он и его сородичи -
из моей касты. Они почти равны мне. Почти".
     * * *
     Фарр больше не боялся. Надо полагать, пережил собственный страх. Или,  что
скорее всего, это крайне неприятное чувство улетучилось, когда атт-Кадир вместе
с телохранителем мудрейшего Туганом занялся делом. Серебристый халат мар-диба и
возвышающийся  за  плечом  Фарра мрачный громила с черной  курчавой  бородой  и
полосой  зеленой ткани на тюрбане, обозначавшей особую приближенность к персоне
аттали  эт-Убаийяда,  внушали уважение и доверие каждому. Священная  стража  их
пропускала,  объятые  страхом люди кланялись и призывали  благословение,  более
выдержанные  вояки  из  кавалерии шада провожали этих  двоих  встревоженными  и
серьезными  взглядами... Но перед мысленным взором Фарра все  еще  плавали  две
зеленые  искры  глаз  пятнистой  гиены  и  чудился  сладковатый  запах   крови,
разлившейся во дворе Золотого храма.
     -  Именем  Атта-Хаджа, всеведающего и всеблагого! -  Атт-Кадир  с  помощью
Тугана  взобрался  на  высокую паперть здания библиотеки  Священного  города  и
закричал  как  можно громче. Вначале на него обратили внимание те,  что  стояли
рядом,  затем по встревоженной толпе, собравшейся на главной площади  Мед  дай,
прошел  ропот: "Мардиб, мардиб говорит!", и вот уже люди притихли, ожидая  слов
служителя верховного бога Саккарема.
     Такого  вдохновения  Фарр не чувствовал со времен его первой  проповеди  в
Шехдаде, когда он коснулся осколка Священного Камня и мудрость Атта-Хаджа вошла
в  его  разум.  Однако  сейчас  слова сами шли на язык,  внезапно  вспоминались
позабытые  фразы  из книг известнейших проповедников, стихи  Эль-Харфа,  просто
оброненные кем-то в миру, но оказавшиеся мудрыми изречения, кои можно  услышать
как  от  благороднейшего  эмайра,  так  и от  пропыленного  ветрами  Аль-бакана
погонщика коз.
     Атт-Кадир   убеждал,   уговаривал,  сыпал  давно  позабытыми   мудростями,
рожденными  саккаремскими  и  халисунскими  народами,  подтверждал  свои  слова
жестами...  Он  то  срывался  на  крик, то  говорил  тихо,  будто  обращался  к
собеседнику, сидящему прямо напротив него в тихой комнате, но все  его  слышали
так,  будто  молодой  безусый  мардиб  стоял  рядом.  Спустя  многие  годы  уже
повидавший  полмира  и умудренный долгими летами Фарр атт-Кадир,  коему  многие
прочили  зеленый тюрбан аттали, утверждал, что лучше и красивее он  не  говорил
никогда.  А про себя добавлял не без доли гордыни: "Атта-Хадж тогда не  помогал
мне,  я сделал все сам. Всеблагой позволил мне использовать свою силу, ибо силы
человека во многом равны божественным. Но я все равно благодарю Атта-Хаджа".
     Речи  Фарра  каким-то  чудом  изгоняли страх,  толпа  успокаивалась,  шума
становилось  все  меньше, даже несмотря на то, что ночные хищники  метались  по
улицам Мед дай, подбираясь к самой площади. Мужчины брались за ножи, их жены  и
дети  подбирали  разноцветные  камни, украшавшие бесчисленные  сады  Священного
города,  воля  к  победе постепенно начинала преобладать над  растерянностью  и
испугом. И у всех на слуху были слова не знакомого никому мардиба: "Не бойтесь!
Страх  побеждаем  человеческой  волей. Не  поддавайтесь  тому,  кто  хочет  вас
запугать, ибо тем вы отдаете врагу две трети победы".
     Туган,  служивший у благочестивого эт-Убаийяда полных девять лет, лишь  на
первый  взгляд  выглядел  туповатым и знающим только  свое  ремесло  охранителя
высочайшей  персоны.  В  действительности этот  халитт,  частенько  пренебрегая
отдыхом  после  обязательной  службы (как  и  многие  воины  Священной  стражи,
посвятившие  себя служению Предвечному), просиживал долгие часы за  свитками  в
библиотеке, наполняя свой разум мудростью древних воителей. Туган очень  быстро
заподозрил,  что  Фарр,  вроде бы еще мальчишка, непонятно  почему  удостоенный
милостей светлейшего эт-Убаийяда, осиян лучами славы Предвечного. Мардиб сделал
главное  - привлек внимание людей, оторвав их мысли от подступающего к  главным
улицам Священного города Дикого Гона.
     -  Аль-Тури.  -  Глаз  Тугана выхватил в темноте  знакомое  лицо  халитта.
Стражник перевел взгляд на телохранителя аттали. - Собери всех халиттов,  каких
увидишь, причем немедленно. Веди людей в храмы. Неважно, женщины это, мужчины с
непокрытой головой или чужеземцы. Веди всех! Атта-Хадж простит нам этот грех.
     Аль-Тури  заколебался,  услышав такие слова,  -  в  главные  храмы  Меддаи
допускались только истинно верующие в Предвечного и Слово Эль-Харфа мужчины,  и
никто  другой. Для женщин предназначались выстроенные в полуденной части города
особые  и  очень  красивые  святилища Дочери (или Великой  Матери,  как  Богиню
называли  на  побережье  океана).  Еще  никогда  женская  ступня  не  касалась
выложенных самоцветами и горным хрусталем узорчатых полов Золотого храма.
     -  Я  приказываю, - повторил Туган и на свой страх и риск добавил: - Слово
аттали! Выполняй!
     Атта-Хадж  все-таки вмешался. Великому богу, в чье имя и  сущность  верили
сотни  тысяч Саккаремцев и их братьев по крови в Халисуне и побережных  землях,
как   видно,   показалось  оскорбительным  зреть  посвященный  ему   город-храм
разоряемым  чужой  силой.  Едва Туган произнес эти слова,  над  вытянувшейся  к
небесам  луковицей  Золотого храма, кою венчала трехлучевая  звезда,  появились
сполохи  зеленого  пламени  - напоминавшие знамена ленты,  изменявшие  цвет  от
изумрудного до почти лазоревого, с оттенком перьев павлина и прозрачности волны
Великого  океана. Божественное пламя, явившееся в ночи, не красило  лица  людей
мертвенным  оттенком  болотного мха, но подчеркивало  красоту  изгибов  скул  и
бровей,  яркость  глаз  и  воронову черноту ресниц. Страх  исчез  окончательно.
Осаждавшие  площадь  звери превратились из явившихся  от  глубин  Нижней  Сферы
демонов  в  обычных животных из плоти и крови, да и сам Дикий Гон  вдруг  начал
отступать.  Пришедшие  из  пустыни хищники словно  растерялись:  появившаяся  в
небесах  Сила удивляла их своей неизведанностью, благо мир безмысленных  тварей
подчиняется совсем иным богам...
     Мгновенно  собравшиеся халитты, услышав приказ Тугана, начали действовать.
На  главной площади, именовавшейся по названию храма Золотой, сейчас находилось
не  меньше двадцати тысяч человек, но все же немногочисленная Священная стража,
изредка и благоговейно посматривая в окрасившиеся малахитовым огнем, изгоняющим
ужас  и возвращающим человеку самообладание, небеса, разбила толпу на отряды  и
начала  отводить в храмы. Захлопнулись тяжелые бронзовые двери Золотого  храма,
опустились  подъемные  створки  святилища  Эль-Харфа,  где  хранились  реликвии
Провозвестника,  с  тяжелым натужным скрипом поползли к проемам  храма  Отца  и
Дочери  каменные притворы, кои разбить можно было лишь самым тяжелым тараном...
Совсем  недолго  по  Золотой площади метались запоздалые  беглецы,  обязательно
принимаемые охранявшими врата халиттами, и наконец...
     Фарр,  абсолютно  обессиленный,  был  готов  свалиться  прямо  на  террасу
библиотеки,  выложенную  плитками  розового  гранита.  Однако  его   подхватили
широченные  и  мозолистые ладони Тугана. Высокий халитт  не  дал  упасть  юному
священнослужителю, прижал его к своей необъятной груди и чуточку встряхнул.
     -  Надо уходить! - услышал Фарр хриплый шепот телохранителя аттали.  -  Ты
говорил  словами  Атта-Хаджа, словно сам бог вложил эти речи в  твои  уста.  Не
ошибусь,  предсказывая  тебе Хрустальный трон Меддай.  Есть  в  тебе  что-то...
особенное. Но посмотри вокруг!
     Туган  довольно жестко поставил Фарра на ноги и придержал за  плечо.  Атт-
Кадир  постепенно проясняющимся взглядом обозрел опустевшую площадь и  в  свете
льющегося  с  небес  зеленого огня увидел темные тела погибших  и  затоптанных,
черные  ручейки  крови,  протекшие по мраморным  мостовым,  несколько  силуэтов
бегущих  куда-то  и  пока живых людей и в отдалении - быстро  движущиеся  тени.
Дикий  Гон  преодолел  заставы халиттов и теперь рыскал  в  поисках  добычи  по
белоснежным улицам города Провозвестника.
     Атта-Хадж,   как  видно,  вновь  посчитал,  что  люди  сами  управятся   с
опасностью.  Свечение  над головами Фарра и Тугана меркло,  однако  атт-Ка-дир,
непроизвольно подняв глаза к небесам, вдруг различил в проносящихся над  Меддаи
черных  тучах лицо человека лет сорока с короткой и окладистой черной  бородой.
Он  смотрел вниз с тревогой и заинтересованностью. Но, скорее всего,  это  было
лишь  видение, явившееся измученному разуму Фарра атт-Кадира. Ибо  известно  со
времен  Эль-Харфа:  Всеблагой  ныне  и  вплоть  до  Последнего  Дня  не  станет
спускаться в Среднюю Сферу - обитель смертных.
     - Куда уходить? - очень слабо пробормотал Фарр. Уверенность в себе куда-то
исчезла, и смелости добавляла лишь тяжелая ладонь Тугана, покоившаяся на плече.
- Посмотри, рассвет скоро... Небо синеет. Глядишь, и переждем, а?
     -  Не  думаю,  -  коротко  бросил халитт. - Мы на высоте,  но  сюда  можно
забраться по ступеням библиотеки. Я не смогу долго защищать тебя.
     Атт-Кадир  осмотрелся. Здание хранилища свитков (его строили  арранты  лет
двести  назад,  в  знак  уважения к саккаремской  религии)  представляло  собой
огромный  прямоугольный фундамент из гранитных блоков, на котором,  поддерживая
крышу,  стояли  розовые  резные колонны. Основание  колоннады  поднималось  над
площадью  на четыре с половиной локтя - запрыгнуть, особенно зверю,  можно,  но
трудновато.  Лестница  с  другой  стороны  здания.  Попасть  внутрь  библиотеки
невозможно  -  с вечера служители заперли двери, а ключи сейчас находятся  один
Атта-Хадж знает у кого. Двери близлежащих храмов закрыты. Вокруг - Дикий Гон.
     Фарр  и  Туган не двигались с места. Сейчас они находились в относительной
безопасности,  но  внизу, на Золотой площади, все чаще и чаще  мелькали  черные
приземистые  силуэты  хищников, чуявших кровь. Большая  стая  царапала  когтями
неприступные  двери  храма Отца и Дочери, другие просто  рвали  зубами  мертвую
человеческую  плоть, разбросанную в самом центре города,  где  многие  века  не
происходило ни одного убийства... Значительная часть хищников собралась  внизу,
в четырех локтях от стоящих на возвышении Фарра и верного телохранителя аттали.
Еще немного - и они бросятся в атаку.
     ...Аттали  эт-Убаийяд  по-прежнему  наблюдал  за  происходящим  с  вершины
минтариса  Золотого  храма, единственный проход наверх  перегораживала  тяжелая
дверь,  а  рядом  с правым плечом стоял халитт, недавно принесший  безрадостное
донесение с окраин города: "Священная стража отступает". Он и остался последним
телохранителем Предстоятеля Веры.
     Эт-Убаийяд  боялся.  Причем  боялся  так,  как  никогда  в  жизни.  Аттали
рассмотрел,  как через улицу Полудня, посвященную немеркнущей силе  Атта-Хаджа,
входящей  в  зенит  вместе со светилом, обозревающим мир из высшей  точки,  его
город посетило Нечто. Гигантский черный волк, отнюдь не порождение сил природы,
однако  и не демон; дар таинственного и чужого волшебства. Огромный зверь,  чья
голова  равнялась  с крышами домов, как хозяин шествовал к  Золотой  площади  и
далее к храму-крепости. К Камням Атта-Хаджа.
     * * *
     Гон  закончился  так  же  внезапно, как  и  начался.  Уставшие  и  изрядно
напуганные всем происходящим халитты довольно вяло оборонялись, устроив  завалы
на  окраинных  улицах города, большинство жителей прятались в  подвалах  домов,
снедаемые  ужасом,  те,  кто не успел укрыться в храмах,  становились  жертвами
почуявших  вкус  человеческой крови диких зверей...  Ржали  чуявшие  близкую  и
неотвратимую опасность лошади, взревывали принадлежавшие беженцам волы,  где-то
неподалеку  от  конюшен  выпущенные Священной стражей псы  насмерть  дрались  с
волками, слышались крики людей, как яростные, так и предсмертные, на минтарисах
большинства  храмов били гонги, внося в общую какофонию дополнительные  мрачные
нотки...  Холодно  мерцала на очистившемся от облаков небе луна,  приобретавшая
неприятный красноватый оттенок тем более, чем ниже склонялась она к краю  неба.
Звезды  светили  тускло  и недовольно. Восход постепенно  беременел  рассветом,
раскрывая  пока  что  слабые и бессильные перья солнечных лучей.  Сильно  пахло
дымом  -  ветер сменился и доносил со стороны Междуречья запах тлеющих останков
саккаремских крепостей и деревень...
     Драйбен  счел,  что минувшая ночь была худшей в его жизни.  За  много  лет
путешествий  бывший  эрл Кешта повидал всякое: удивительных чудовищ,  волшебных
существ, войны, нападения разбойников, что морских, что сухопутных. Ему  всегда
удавалось  вывернуться - счастье не покидало нардарца. Вплоть  до  того  самого
дня, когда его собственная гордыня расстелила перед ним путь в Пещеру. Минувшая
ночь - лишь следствие необдуманности.
     Некогда Драйбен вычитал в книге нарлакского мудреца следующие слова:  "Зло
-  не вожделение плоти, а ярость разума". Что ж, именно такая "ярость разума" и
позволила  Драйбену  возжелать давно исчезнувшего таланта - волшебства.  Только
для  себя одного. Смешно, но Кэрис за время пути почти убедил нардарца  в  том,
что  волшебник из него не получится. И способности вроде бы имеются, и желание,
и  самые простые фокусы он умеет делать (как известно, все великое начинается с
простого),  но...  Человеку, способному произнести не столь  уж  и  простенькое
заклинание,  изменяющее  суть  материи, а именно превращающее  медь  в  золото,
недоступно   другое,  не  менее  важное  искусство:  своей   колдовской   силой
противостоять другой магии. И сейчас, видя перед собой невообразимое  чудовище,
спокойно шагающее по улица Священного города, Драйбен тщетно призывал все  свои
умения для того, чтобы хоть ненадолго остановить призрачного волка.
     "Какого  еще  призрачного? - Драйбен спиной прижался  к  выбеленной  стене
одного  из  домов.  Он  уже  приказал оставшимся  в  его  подчинении  ха-литтам
спрятаться  на крышах или в узких переулках и, по возможности бережно  расходуя
стрелы,  палить  из луков и арбалетов в монстра, превосходящего  ростом  самого
крупного  быка. - Я отчетливо вижу: черный волк живой, хотя под  этой  странной
"жизнью" скрывается совсем другая сущность! Так просто его не победить... Куда,
интересно, делся Кэрис?"
     Нардарец,  обученный вельхом, умел отсылать свою мысль  к  мыслям  Кэриса,
если это требовалось. Броллайхан мог ответить ему когда угодно - во сне, будучи
предельно  занятым  в  библиотеке  или,  например,  любезничая  с  какой-нибудь
прекрасной саккаремкой (броллайхан не чуждался маленьких человеческих слабостей
и  зачастую  находил время на охмурение женщин). Однако сейчас Драйбен  не  мог
отыскать даже промелька того фиолетово-лилового огонька, которым светилась душа
его  приятеля.  Используя  все  накопленные знания,  Драйбен  обшаривал  город,
окружавшую его пустыню, дороги, ведущие на полдень и восход... Кэрис пропал.
     "Он  что, умер?! - смятенно подумал нардарец. - Великие боги, вельх всегда
твердил, что убить его почти невозможно! "Почти" - коварное словечко... Если он
сцепился  с  этим...  этой... в общем, с этим чучелом... Что  мы  теперь  будем
делать без него?"
     Волк  вышагивал по мрамору мостовых, бесшумно касаясь мягкими  подушечками
лап  камня.  Людей он словно не замечал - в его холке и боках  торчали  десятки
стрел,  две  или  три, засевшие в веках, раскачивались в такт движениям,  одна,
особенно удачливая, пробила верхнюю губу. Вожак Дикого Гона не обращал внимания
на боль, если вообще был способен ее чувствовать. И он точно знал, куда шел.
     "Где же Кэрис? - Драйбен, опустив глаза, отчетливо увидел, как дрожат  его
пальцы. Скрыться негде - до ближайшего переулка шагов пятьдесят, если побежишь,
волк может и прыгнуть, - кто знает, что кроется в его голове? - А это что еще?"
     Нардарец замер, глядя на свои руки. Он уже привык к новому облику "сотника
Джасура", но сейчас смуглая саккаремская кожа посветлела, Драйбен увидел старый
шрам  на  запястье,  полученный еще в детстве при обучении владению  клинком...
Значит,  и волосы из вороново-черных вновь стали по-нардарски светлыми, исчезла
полнота, присущая уважаемому халитту... Человек с подобной внешностью не  может
носить  одеяния Священной стражи: войско халиттов набиралось только из  жителей
полуденных  областей  материка.  Светлокожие и белобрысые  нардарцы  и  нарлаки
относились  к неверным и правители Священного города никогда не удостаивали  их
чести служить в своей гвардии.
     "Что  же  получается?  -  У  Драйбена  дернулась  щека.  -  Если  заклятье
рассеялось, значит, его создатель... Я же предупреждал его: сиди в городе!  Как
мне теперь выкручиваться? Бурнусы и обязанности халиттов священны. Меня изловят
мои  же десятники, которыми я командовал этой ночью, и прикончат не задумываясь
- ведь ладонью неверного я осквернил клинки Священной стражи".
     Драйбену повезло - сейчас на него никто не смотрел. Все защитники Мед  дай
наблюдали  за  двигавшимся к центру города черным волком. Заклятье возвращаться
не   собиралось,  это  нардарец  уже  понял,  благо  был  научен   распознавать
направленную на него самого магию. Выходит, Кэрис погиб...
     Пояс  никак не желал развязываться, а потому нардарский эрл кромсал полосы
зеленой  материи  кинжалом  -  изумрудным  шелком  подпоясывали  халаты  только
сотники.  Потом  с плеч полетел на землю тяжелый бурнус, тюрбан  с  перышком...
Драйбен остался только в нижней рубахе, заправленной в шаровары. В полу десятке
шагов прямо посреди улицы лежал мертвый джайд - сдирать халат затруднительно  и
времени  нет,  зато  подбитый  овечьим  мехом  плащ  подойдет  в  самый  раз...
Прекрасно, у мертвеца есть еще и сабля! Не такая, как у халиттов, попроще,  но,
судя  по  клейму, выкованная в Шоне, знаменитом городе кузнецов, что  стоит  на
границе Саккарема и Хали-суна, на побережье, двадцатью лигами полуденное Акко.
     -  Глупейшая  маскировка. - Драйбен не без отвращения  набросил  на  плечи
окровавленный плащ. Если судить по ранам на теле джайда, кочевник попал на ужин
небольшой  стае  шакалов, промышлявших в городе. - Шаровары  Священной  стражи,
рубаха и лицо нардарские, накидка от джайдов... Кто я такой, а?"
     Надо  было  пробираться к центру, к Золотой площади. Обычные  дикие  звери
разбежались, видя, что идет вожак Гона, - как видно, пришедшие из пустыни  стаи
сами  преизрядно  его  побивались. Если следовать в  тридцати-сорока  шагах  за
спиной  черного волка, будешь в относительной безопасности. Драйбен видел,  что
создавшее  это умопомрачительное существо магия с рассветом слабеет.  Возможно,
когда появятся прямые солнечные лучи, тварь исчезнет. Тогда сразу разбегутся по
своим барханам звериные полчища.
     "Первым  делом  -  разыскать  аттали эт-Убаийяда,  -  раздумывал  Драйбен,
пробираясь в предутренних сумерках вдоль стен. - У мудрейшего отличная  охрана,
он  и  Фарр  (если этот мальчишка не вытворил очередную глупость и  не  пожелал
умереть  героем!)  наверняка уцелели - спрятались на минтарисах  или  в  храме-
крепости,  куда  никакому врагу пробиться невозможно.  Все  рассказать.  А  что
потом?  Кэриса  мы  потеряли, а значит, разъяснять все,  что  связано  с  чужим
колдовством,  нам никто не будет. Жалко парня... Фарра и Фейран  я  пристрою  в
Меддаи  -  аттали  не  откажется им помочь. Самому  придется  ехать  в  Нардар,
предупредить  кониса. Потом в Аррантиаду - великолепные, уверен, смогут  помочь
отыскать первопричину пробуждения Самоцветных гор. Аттали со своими помощниками
пусть   начнут  поиски  третьего  Камня  Атта-Хаджа  -  кто  знает,  вдруг   он
действительно  существует? Камни - это оружие. Мы не знаем, как оно  действует,
как  его употребить, но нужно постараться выяснить это, хотя бы для того, чтобы
наш материк не превратился в пустыню, где будут только обугленные остовы домов,
непогребенные трупы и волчий вой..."
     В утренней мгле внезапно вырисовалась Золотая площадь. Стройная аррантская
колоннада  библиотеки, зеленые и золотые лезвия минтарисов, вспарывающие  небо,
громада Золотого храма и тусклая коробка храма-крепости... Трупы, запах крови и
вывороченных  кишок,  жмущиеся  к стенам гиены и  шакалы,  напуганные  явлением
вожака.
     И  черный гигант, пересекающий усеянное телами пространство площади.  Волк
неспешно миновал открытое место, направляясь к седым стенам возведенного руками
Провозвестника храма.
     Драйбен  буквально  раскрыл рот, увидев, как вожак, не встретив  на  своем
пути  никаких  препон,  растворился в стене храма-крепости,  войдя  в  обитель,
доступную далеко не всякому человеку.
     "Волк  -  не  животное,  это  воплощенная мысль,  -  неожиданно  для  себя
сообразил  нардарец.  - Мысль проникает всюду. Но кто мне ответит,  почему  Оно
направило свои мысли именно сюда, в сердце Меддаи?"
     Ответить  было  некому. Драйбен остался единственным  живым  человеком  на
площади...
     
     ИНТЕРМЕДИЯ
     Где   божественный  басилевс  Аррантиады,  Царь-Солнце  Тиберис  Аврелиад,
принимает сенатора Луция Вителия
     Мрамор  резиденции кесаря в лунном свете казался не белым, но  голубым,  с
искринками  серебра. Царственный Тиберис несколько лет назад запретил  украшать
факелами  морской  фасад дворцового комплекса, раскинувшего  свои  бесчисленные
здания,  храмы  и  пристройки над падающим к волнам океана  скалистым  обрывом,
более  всего  напоминавшим чуть скошенный нос гигантского корабля,  бороздящего
изумрудные  просторы  Великого моря. От факелов, по мнению  Божественного,  нет
никакой пользы - только вонь, копоть, масляные следы на камне, да и сам  дворец
со  стороны  моря  выглядит  (особенно в  ночные  часы)  гораздо  загадочнее  и
удивительнее,  когда  желтоватые проблески огня изливаются  лишь  из  окон  или
неугасимых  бронзовых  чаш,  что громоздятся перед святилищами,  а  благородная
твердь камня отражает естественный огонь природных светил.
     Любому  корабельщику,  проводящему свое судно мимо  загородной  резиденции
басилевса,  должно  было  казаться,  что тяжелая,  мрачная  скала  увенчивается
слитком  чистейшего  и  таинственного света,  амфитеатром  грандиозных  зданий,
возведенных ради вящей славы Аррантиады на широком и длинном мысе,  имеющем  на
мореходных картах название Хрустальный. Днем же белоснежный и розоватый  мрамор
построек  обращал  жилище  басилевса  в рукотворный  каменный  венец,  достойно
украшавший чело Острова Великолепных.
     Благородному  Луцию, первому Всаднику Сената и эпарху  Аррской  провинции,
мужу  любимой старшей дочери басилевса, прихоть Тибериса была малопонятна: если
он прибыл вечером на лодке к мысу, то почему приходится подниматься по узкой  и
крутой  лестнице,  ведущей по телу скалы наверх, в полнейшей тьме,  разрываемой
лишь  скупыми  отблесками  звезд и лучами нарождающейся  луны?  Лампа,  несомая
ликтором  из  охраны  Царственного,  не  столько  помогала,  сколько  отвлекала
внимание  и  слепила благороднейшего сенатора. Луций получил сегодня строжайшее
предписание  басилевса: не медля ни мгновения прибыть с Паллатия  -  сенатского
холма  столицы  где  размещался  высший  совет  Острова  -  и  предстать  перед
немеркнущими очами владыки Аррантиады и колоний в его резиденции на Хрустальном
мысе.
     Что  за  спешка? Или басилевс недоволен Сенатом? А может, что хуже,  своим
наместником и правителем Арра? Впрочем, особых поводов к этому не было -  Луций
не  боялся  приема  у Царя-Солнце хотя бы потому, что дела  в  государстве  шли
относительно благополучно. Плебс после недавних волнений успокоился, видя,  что
власти  опять начали выдавать бесплатный хлеб из запасов Сената, далекая  война
на  материке Длинной Земли способствовала приобретению новых земель, аррантская
торговля  процветала,  вести  из  колоний  приходили  вполне  утешительные,   а
тетрархам провинций удалось изгнать безумных проповедников с острова Толми,  со
дня  на день ждавших Конца времен и смущавших умы. Отчего сенатор Луций Вителий
столь внезапно потребовался басилевсу, оставалось только гадать.
     -  Пройдите,  господин, - шепнул ликтор, взглядом указывая на  приоткрытую
створку  тяжелой  позолоченной двери, ведущей в личные  покои  Царственного.  -
Басилевс ждет...
     Величие  Острова  следует доказывать наглядно. Прежде не бывавший  в  этой
части  дворца,  Луций только усмехнулся, разглядывая залу, где его  должен  был
встретить  кесарь:  как все огромно, строго и в то же время  прекрасно!  Черные
колонны уходят в полутьму, многоцветные мозаики, барельефы, скульптуры богов  и
героев, чаши-светильники, - наверное, варварские послы, изредка посещавшие  дом
басилевса, безоговорочно признавали божественную сущность владельца всего этого
холодного великолепия. Человек, являвшийся на Хрустальный мыс, терялся на  фоне
помпезного  каменного  леса, где колоннады исполняли  роль  древесных  стволов,
цветы превращались в вычурные вазы, пахло не медом, но бесценными благовониями,
а солнце заменял сам государь Тиберис...
     -  Мой дорогой Луций! - Сенатор непроизвольно вздрогнул. Настолько громким
показался ему отраженный куполом залы знакомый голос. - Прости, что отвлек тебя
от забот на Паллатии.
     -  Никакие  мои  труды,  недостойные и  жалкие,  не  сравнятся  с  заботой
божественного о вечном благе Аррантиады, - не без скрытой иронии ответил Луций.
Перед  ним  стоял  человек в пурпурно-фиолетовой тоге с серебристой  оторочкой.
Видимо,  кесарь незаметно вышел из-за постамента статуи, изображавшей аллегорию
Победы.   Ба-силевсу  Тиберису  было  всего  сорок  шесть  лет,  но  чрезмерные
излишества,  непрестанно  вкушаемые Божественным, состарили  его  на  удивление
рано:  седоватые  редкие волосы, тройной подбородок, залысины  на  лбу.  Однако
взгляд по-прежнему цепкий и жесткий. - Что было угодно моему владыке?
     Тиберис  взял  гостя под локоть и медленно повел к балкону, выходящему  на
ночной океан.
     - Как дела на материке? - был первый вопрос.
     -  Война,  -  кратко  ответил сенатор. - Саккарем  истощен  и  разгромлен,
варвары  собираются  сделать  ход  на  полночь,  к  пределам  Нарлака.  Войско,
собранное  шадом  Даманхуром, велико, но решающего перелома  в  ход  борьбы  не
внесет,  -  благородный  Гермед  получил  соответствующие  указания,  и  я   не
сомневаюсь  в  преданности  легата своему владыке  и  в  его  исполнительности.
Полагаю, к зиме все будет кончено.
     -  Хотелось  бы...-  преувеличенно  тяжело  вздохнул  Тиберис.  -  Заботы,
связанные с этой войной, так отвлекают... Ты уверен, что к следующей  весне  мы
сможем начать строительство на нарлакском побережье?
     -   Без   сомнения,   о  Царственный.  Флот  готов,  списки   переселенцев
составляются  поместными  эпархами. Как только армия  Гурцата  возьмет  столицу
Империи Нарлак, можно будет начинать действовать.
     -  Вот  как? - Басилевс внезапно развернулся лицом к Луцию. - Действовать?
Не обезопасив себя и своих подданных от... Ты понял, что я имею в виду?
     Далеко  внизу, за перилами обводящей зал наружной галереи, рокотал прибой,
накатывая черные волны на скалу.
     -  Все  подготовлено, - спокойно произнес сенатор Вителий.  -  Как  только
нужда  в  помощи  сил  сверхъестественных отпадет, в  Пещеру  отправятся  люди,
обладающие  требуемыми знаниями. А выгнать затем Гурцата в Степь -  дело  наших
прославленных  легионов.  К  следующему  лету  никто  не  увидит  на   материке
вооруженного  мергейта, а Аррантиада принесет избавление от бед, спокойствие  и
законность  обитателям Длинной Земли. - И после паузы добавил  двусмысленно:  -
Разумеется, не всем.
     -  Ты  уверен, что все получится? - Тиберис сжал в кулаке льняные  складки
тоги  на  груди  Луция. - Что не будет ошибки? Просчета? Пойми,  мне  очень  не
хотелось бы однажды узнать, что твой план провалился и...
     - Ничего подобного не произойдет, - твердо и непреклонно вымолвил сенатор.
-  Некогда  мы справились с угрозой, обуздаем ее и теперь. Я знаю,  что  ты,  о
кесарь,  обеспокоен усилением нашего э-э... неожиданного и временного союзника,
во  спешу тебя заверить: арранты полностью контролируют все события. Нет причин
для сомнений в нашей силе и мудрости.
     - Иди, - бросил Тиберис и разомкнул ладонь. - Это все, что я хотел узнать.
     Спустя   менее  квадранса  длинная  гребная  лодка  отошла   от   пристани
Хрустального  мыса  и  взяла курс на огонек маяка аррантской  столицы.  Сенатор
Луций Вителий стоял на корме и, прищурившись, глядел в сторону восхода.
     -  Все получится, - тихо сказал он, будто убеждая в чем-то самого себя.  -
Все получится, басилевс...
     
     Глава четвертая. ИСТИННОСТЬ СНОВ И ЯВИ
     
     Наступившим  днем  шаду  скучать не пришлось. Тоскливое  настроение  будто
ураганом развеяло. Однако обо всем по порядку.
     Ночью в пустыне прохладно, а полуденные области Альбакана, кои расположены
ближе  к Нардару и степному Халисуну, вообще славятся изрядными морозами.  Если
днем  не продохнуть, то прямо перед рассветом на попону твоей лошади, на одежду
и  оружие  высыпает  мелкий  колючий иней. Кочевники-джайды  и  родственные  им
племена  давно  приспособились  к  изменениям  от  невыносимой  жары  днем   до
леденящего  ночного холода: их белые и светло-желтые войлочные  халаты  отлично
держали тепло, а после восхода солнца защищали хозяев от палящих лучей. Но  шад
Даманхур  родился отнюдь не джайдом, а коренным саккаремцем по отцу и  нарлаком
по  матери,  вдобавок пустыню не любил, предпочитая безжизненным пескам  зелень
садов  и влажные степи, где некогда проходили знаменитые охоты на джейранов,  и
удобства прохладных мельсинских дворцов. Конечно, за последние несколько седмиц
блистательный  правитель Саккарема попривык к походной жизни и  научился  спать
даже  не в шатре, а в специально купленном у встретившихся по дороге из Дангары
в  Меддаи  джайдов теплом мешке из верблюжьей шерсти, однако холода по-прежнему
не выносил.
     А  сейчас,  когда  до  рассвета  оставалось менее  полуоборота  клепсидры,
Даманхур был зол, из носа у него капало, халат похрустывал при каждом движении,
благо  повелитель заметил, что на нем почему-то осело куда больше инея,  нежели
на  воинах  стражи,  ночевавших поодаль у костра, или на  незаменимом  Энареке.
Дейвани поражал своего господина клокочущей энергией и работоспособностью, спал
очень  мало,  от  силы  от полуночи до окончания часа Волка,  и  не  переставал
трудиться.
     Энарек обладал бесценным талантом устраивать любые дела наилучшим образом.
Когда эскорт правителя Саккарема выезжал из Дангары, Энарек лично переговорил с
наследником Абу-Бахром, собрал лучших гонцов, обозначил на карте пустыни точки,
куда  надлежало стремиться посланникам, усаженным на самых быстрых коней,  дабы
путешествующий в Меддаи шад постоянно находился в курсе всех дел,  два  раза  в
день  получая  донесения  от  войска и разрозненных саккаремских  отрядов,  еще
сопротивляющихся  в  Междуречье. Гонцов подбирали из самых  преданных  людей  -
Энарек приказал им в случае угрозы пленения принять мгновенно действующий яд  и
снабдил  склянками  с  отравой.  Никто, кроме союзников  Даманхура,  не  должен
узнать,  куда  и по какому пути направляется шад. Разумеется, охрану  правителя
Qаккарема  составляли  лучшие конные гвардейцы и личные телохранители,  но  что
произойдет, если на сотню воинов стражи навалится полный тумен степняков?
     Пока  что  предосторожности Энарека себя оправдывали. Во-первых,  мергейты
еще  не  успели переправить значительную часть войск из Междуречья на закат,  к
порубежью Халисуна, во-вторых, отряд, везший с собой изрядный запас воды и пищи
(пускай  и  самой скромной), обходил известные оазисы, передвигаясь  только  от
одного  колодца к другому, - проводники-джайды, исходившие всю пустыню от  края
до  края  и  ориентировавшиеся в ней не хуже, чем любой придворный - во  дворце
шада,  знали  источники,  в местоположение которых посвящались  лишь  кочевники
Альбакана.  Пришедшие с далекого восхода мергейты за сотню  лет  не  смогли  бы
обнаружить скрытые родники, а уж тем более выследить отряд.
     -  Энарек!  -  слабым голосом позвал шад и откашлялся. Несколько  холодных
ночей  и  постоянное  напряжение дали о себе знать в виде тяжелой  простуды.  -
Энарек, ты где?
     -  Господин? - Глава государственного совета, как всегда тихо, вынырнул из
сумеречного полумрака. Выглядел он более чем бодро. - Что угодно царственному?
     - Умоляю, не называй меня этим аррантским словом! Говори проще. - Даманхур
поморщился и снова закашлялся. - Как думаешь, что мы видели ночью?
     -  Знамение? - пожал плечами Энарек. - Грозу? Необычное природное явление?
Можно долго предполагать, царств... извини, повелитель.
     - А вдобавок, - сварливо заметил шад, - сполохи пожара, хоть и небольшого,
какие-то искры, кружащие над горизонтом... Мне это не нравится.
     - Меддаи неприступен, - спокойно и участливо заметил дейвани. - Не потому,
что  его  обороняют  стены  или  великая армия. Неприступна  божественная  сила
Предвечного, обитающая в Священном городе.
     В  том,  что помянутая первейшим помощником шада божественная сила  являла
себя  вскоре после полуночи, сомнений не оставалось: небо на полуночном восходе
расцветилось  лентами  и кольцами зеленого огня, изредка вспыхивали  изумрудные
молнии... До Меддаи оставалось совсем немного - от силы четыре нардарские лиги,
и   любому  становилось  ясно:  удивительное  представление,  развернувшееся  в
звездных небесах, происходит именно над городом Провозвестника. Но почему тогда
многие  заметили сполохи обычного огня, отчего охранников шада (да и его самого
отчасти) в самый глубокий час ночи поразил неясный, но тревожащий страх? Почему
над  изрезанной  песчаными волнами равниной Альбакана летел  отдаленный  волчий
вой, причем не тоскливый, а радостный?
     Даманхур  уже  собирался засыпать Энарека градом безответных вопросов,  но
дейвани первым нарушил молчание:
     -  Тебе  не кажется. Повелитель, что, когда мы приедем в Меддаи, мудрейший
аттали  Касар  эт-Убаийяд  сам поведает обо всем? К чему  терзаться  горестными
мыслями  и пустыми измышлениями? Уверен, Меддаи по-прежнему стоит на  месте,  а
над  Золотым  храмом  возносятся благовонные курения,  встречающие  рассвет.  -
Энарек как бы невзначай посмотрел влево, туда, где разгорался солнечный костер,
прогоняя в сторону океана черноту ночи.
     -  Раз так, - Даманхур поискал в карманах халата шелковый платочек, но, не
обнаружив, шумно высморкался на песок, - поднимаемся и едем. По-моему, эта ночь
была самой холодной.
     -  Я  тоже  так считаю, - согласился управитель государства.- И  холод  бы
какой-то... необычный.
     Послышались  резкие приказы десятников, установленные на ночь  шатры  были
свернуты, несколько разведчиков-джайдов ускакали вперед - смотреть за  дорогой.
Лошади  вздрагивали и недовольно фыркали. Телохранители Даманхура,  как  всегда
молча, выстроили конный круг, защищая повелителя. Неподалеку ехал с непреходяще
мрачным выражением на лице Асверус Лаур, по-прежнему сохранявший высокий статус
посла  Нардарского конисата при особе шада. Даманхур полагал, что  нардарец  до
сих  пор  не  может прийти в себя после смерти брата, а саккаремцев  сторонится
потому, что они для него чужие, хоть и союзники.
     Однако шад несколько заблуждался. Асверус переживал вовсе не из-за военных
поражений  Саккарема, да и гибель старшего брата Хенрика постепенно отходила  в
прошлое. К чему сожалеть о прошедшем? Следует думать о настоящем и будущем.
     Таковые  являлись  во всей неприглядной красе. Даманхур  доверял  молодому
посланнику  кониса  Юстиния и  делился с ним большинством новостей:  Междуречье
почти полностью захвачено степняками, обитавшие в предгорьях Самоцветного кряжа
племена  изменили шаду, присоединившись ныне к войску Гурцата, война  неумолимо
движется на закат, армия Цурсога Разрушителя приостановилась всего в нескольких
лигах от нардарской границы и готовится к вторжению в княжество, а затем дальше
-  в  Вольные конисаты и Империю Нарлак. Отвлечь бесчисленные ту-мены мергейтов
сможет только собранное в Дангаре войско.
     "Первым делом, - размышлял Асверус, отбрасывая левой рукой светлые  волосы
со  лба,  -  надо  будет сказать отцу, чтобы увел все наше ополчение  в  горы,-
мергейты туда не сунутся, и вдобавок мы владеем множеством неприступных  горных
замков. Предстоит вывезти все продовольствие, скот, весь урожай, который успели
собрать.  И это надо проделать быстро - не пройдет двух седмиц, Цурсог двинется
на  Нардар,  это  ясно  как день. Сейчас армия мергейтов  отдыхает  и  собирает
подкрепления  изменников  -  интересно, чем Гурцат так  прельстил  саккаремских
горцев  и  пастухов?  А  потом... Великий кениг Нарлака уверен  в  мощи  своего
войска.  Если  убедить  его  вступить  в войну,  дать  решительную  битву...  И
обязательно совместить наши действия с действиями наемной армии шада Даманхура.
Тогда  мы  возьмем  мергейтов в клещи с полуночи и полудня,  загоним  их  через
пустыню  к  закатному побережью океана и сбросим в волны!  Главное  -  не  дать
степнякам  отступить обратно в коренной Саккарем и Междуречье, в  таком  случае
они  будут терзать набегами Закат и Полночь еще долгие годы. Барсука невозможно
вытащить  из  норы, а сам он будет появляться тогда, когда не  ждут,  и  больно
ранить, потому не давай ему уйти обратно".
     Но  для  исполнения  сих грандиозных замыслов Асверусу  Лауру,  одному  из
младших  детей кониса, следовало вначале прибыть в Меддаи, дождаться результата
переговоров  Даманхура и правителя Белого города эт-Убаийяда,  у  которого  шад
хотел  выпросить денег для дальнейшего ведения войны, и только потом явиться  в
Нардар,  в  замок  своего  отца. Дальше - хуже. Если разожженный  Степью  пожар
перекинется  на  земли  конисата, придется уговаривать  заносчивого  и  гордого
нарлакского  кенига,  отсылать посольства к вельхам  и  галирадцам  (полуночные
варвары являются варварами в чем угодно, но только не в военном деле, -  войско
у  них  отменное,  хотя и небольшое). Грядет всеобщая война.  Именно  всеобщая,
потому  что  в ее исходе заинтересованы арранты, жаждущие новых колоний,  жрецы
Толми  -  этим  хочется  распространить новую веру  в  Богов-Близнецов  на  все
обитаемые  земли,  а  война  как  нельзя более  подготовит  почву,  на  которой
произрастут семена невиданной религии; может быть, влезут управители далеких  и
почти  незнаемых государств с Закатного материка... Участие сегванов в  будущей
схватке можно не обсуждать: этот народ воинов, изгоняемый с полуночных островов
наступающими  ледяными  горами,  подыскивает  себе  новые  места  обитания   на
материке.  Сегванов  мало, но, как говорят, один такой воитель  может  запросто
противостоять полудесятку мергейтов.
     С  другой  стороны,  завоевателям прежде всего  необходимы  плодородные  и
обширные  равнины,  мергейты вряд ли полезут в непроходимые  леса  на  полуночи
Нарлака и за Замковые горы, отделяющие владения великого нарлакского кенига  от
обширных и таинственных земель сольвеннов. Нынешний кнес Галирада - крупнейшего
поселения  сольвеннов на берегу океана - отлично знает, что его земли  защищены
непроходимыми скалами, водой и глухими пущами. Он не захочет встревать в войну.
А если и поможет, то немногим.
     ...Первые  слабые  лучи  солнца  коснулись зеленых  тюрбанов  саккаремских
конников,   Даманхур  поприветствовал  явление  светила   улыбкой   и   краткой
благодарностью Атта-Хаджу, его неизменный немой слуга-мономатанец промычал что-
то   радостное  (чернокожий  замерз  ночью  куда  сильнее  всех  остальных,  но
пожаловаться  не  мог,  да и не хотел). Верблюды с поклажей,  храня  на  мордах
обычное   снисходительно-презрительное  выражение,  поднимали  ступнями   вихри
песчаной  пыли.  Идти до Меддаи оставалось совсем недолго - к  полудню  караван
шада должен был миновать вход в город.
     * * *
     -  Там  человек! О величайший, там человек! Шад обернулся. Кричал  молодой
посланник  кониса  Юстиния. Юноша иногда отъезжал на своем коне  в  сторону  от
отряда,  поднимался на вершины барханов, будто что-то высматривая... И  наконец
высмотрел.  Асверусу позволялось обращаться к Даманхуру напрямик, в отличие  от
благородных эмайров, сопровождавших повелителя в путешествии, - знак уважения к
сыну  иноземного  властителя. Эмайрам, пожелавшим  говорить  с  шадом,  вначале
надлежало испросить разрешения у дейвани Энарека.
     - Человек? - поднял бровь Даманхур.- Всадник?
     - Нет. - Асверус направил лошадь к владыке Саккарема и поехал рядом. - По-
моему, мертвец.
     -  Ну  и  оставь  его  стервятникам, - хмыкнул глад, щурясь  от  солнечных
бликов,  отбрасываемых доспехами телохранителей.- Нам-то что за дело, почтенный
Асверус?
     -  Надо  посмотреть,  -  стоял на своем нардарец. -  Повелитель,  там  все
перекопано, будто дрались два дракона. И множество следов на песке.
     - Следов? Отпечатков копыт?
     - Нет, - горячо возразил Асверус и просительно глянул в глаза Даманхура, -
я прежде не встречал ничего подобного.
     -  Атт-Идриси!  -  Шад окликнул десятника своей охраны, решив,  что  проще
удовлетворить просьбу нардарца и продолжить путь. - Возьми еще двоих и  поезжай
вместе с уважаемым послом, осмотритесь. Он что-то нашел.
     Четверо  всадников  оторвались от основного отряда,  галопом  поскакали  к
ложбине  меж  двумя  барханами и скрылись из глаз. Вскоре  один  из  гвардейцев
вернулся.
     -  Солнцеликий,  десятник говорит, что тебе необходимо  глянуть  это.  Там
безопасно, но...
     - Что "но"? - нахмурился шад. - Говори яснее!
     - Не могу, - признался саккаремец. - Это нельзя описать словами.
     -..Даманхур  остановил своего коня на дне красноватой песчаной  впадины  и
поморщился.
     Во-первых,  неприятно пахло - солнце успело пригреть. Запах очень  слабый,
но  мерзкий. Во-вторых, такого количества крови шад еще никогда не видел. Будто
здесь  закололи  дюжину  баранов.  Песок  буквально  пропитался  темно-багровой
жидкостью,  корка  с хрустом ломалась под копытами лошадей... Кое-где  песчаная
россыпь  сплавилась,  превратившись  в мутно-коричневое  с  прозеленью  стекло,
поверхность  пустыни  взрыхлена  так,  словно  тут  всю  ночь  металось   стадо
взбесившихся  верблюдов,  в  двух  местах прямо  из  песка  вырываются  струйки
незаметного сине-желтого огня... И следы. Рассыпанные повсюду следы гигантского
зверя.  Оттиски  когтистой  лапы, напоминающей волчью,  только  размером  самое
меньшее  с обеденное блюдо. Рядом с ними угадывались следы поменьше, однако  по
форме почти такие же.
     Удивляло  и  поражало одно: посреди этого кровавого месива,  расплавленных
осколков,  колдовского  огня, какой можно встретить  только  на  болотах  возле
саккаремского Кух-Бенана, скорчившись, лежал человек. Абсолютно голый. Даманхур
отчетливо  разглядел  огромную  рану на ребрах  справа  -  такое  чувство,  что
незнакомца наотмашь полоснули ятаганом.
     -  Лекаря, - коротко приказал шад. Ему показалось, что "мертвец" отнюдь не
настолько мертв, как привиделось Асверусу.
     Гвардейцы  и личный целитель шада спустились вниз (не без опаски,  правда.
Место,  судя  по виду, было дурное), а вскоре Даманхур тоже решил  спешиться  и
разглядеть  все  подробно.  Пока лекарь возился с неизвестным,  осматривая  его
зрачки  и щупая пальцами шею, шад поднял чуть теплый обломок песчаного  стекла,
чтобы убедиться - виденное существует наяву.
     Даманхур   знал  основы  кузнечного  дела  -  оно  считалось  в  Саккареме
благородным занятием, и многие эмайры специально учились у кузнецов,  для  того
чтобы   самим  узнать,  как  из  невзрачной  руды  рождаются  чудесные  образцы
оружейного  искусства. Каждому, кто хоть раз в жизни стоял У  горна,  известно:
песок сплавляется только на самом жарком огне. Попробуйте-ка расплавить камень!
Но  здесь...  Что  же  за  пламя бушевало над пустыней минувшей  ночью?  Именно
минувшей: произойди это раньше, кровавые пятна не выглядели бы такими  свежими.
Загадка...
     - Он жив, господин, но еле-еле. - Даманхура отвлек голос Асверуса.
     -  Да? - Шад не без сожаления отбросил тяжелый осколок и подошел к лекарю,
хлопотавшему над странным человеком. Последний, как сумел рассмотреть Даманхур,
был  молод, но не юн - лет двадцать пять или двадцать семь, хорошо сложен, кожа
светлая. Не саккаремец. Скорее, выходец откуда-то с полуночи. Волосы длинные  и
почему-то у висков заплетены в косички.
     "Наверное,  сегван,  - предположил шад. - Хотя нет,  торговцы  с  Островов
светловолосы и повыше ростом. А у этого голова темная. И в кости более крепок".
     -  Солнцеликий. - Лекарь обратился к шаду. - Нельзя оставлять человека без
помощи. Он очень сильно ранен, и дух его блуждает на грани света этого  мира  и
божественного  пламени  мира  загробного, но,  как  я  посмотрю,  тело  у  него
сильное...
     - Если твоего искусства хватит для исцеления, - подумав, решил Даманхур, -
мы  заберем  его с собой. Когда очнется - расспросим, что происходило  на  этом
месте. Мне это было бы любопытно.
     -  Волшебство,  -  прошептал  лекарь. - Меня  кое-чему  учили,  и  я  могу
распознавать тайны исчезнувшей магии.
     "Исчезнувшей?  -  задал  сам себе вопрос шад. - Неправильно  ты  говоришь,
ученый  человек.  Чем  дольше я размышляю, тем более прихожу  к  выводу:  магия
никуда не исчезала. Вот ты, целитель, пользовавший еще моего отца, знаешь какие-
то  фокусы,  кое-кто  из  моих телохранителей пользуется  странными  амулетами,
придающими  человеку  силу в бою... Весьма у многих, как  я  погляжу,  хранятся
какие-то   клочки,  кусочки,  обломки  волшебства,  хотя  высокоученый   Гермед
Аррантский  долгими  вечерами в Мельсине убеждал меня:  любое  волшебство  ныне
невозможно,  а  последние  остатки его тщательно  сохраняются  на  Великолепном
Острове... Темнят арранты, ой темнят..."
     У   Даманхура  давно  появились  смутные  догадки  о  том,  что  искусство
волшебства,  процветавшее во времена Золотого века,  и  не  думало  исчезать  в
небытие.  Нельзя  просто так выдернуть у природы какую-то  часть  ее  силы.  Но
вездесущая  Аррантиада,  посланники  басилевсов,  просто  путешествующие 
мудрецы с Острова убеждали всех и каждого: волшба канула в прошлое, людям стоит
надеяться только на свои силы и помощь богов. Непонятно, для чего им это нужно.
И  почему создавалась отчетливое впечатление, что Гермед (между прочим, один из
самых  приближенных  к  басилевсу  Тиберису  людей)  знал  о  подоплеке  войны,
свалившейся на материк Длинной Земли, куда больше, чем все прочие?..
     Но подозрения оставались только подозрениями, и ничем больше.
     Пока  Даманхур,  хмурым  взглядом уставившийся  на  язычок  невиданного  в
пустыне огня, выбивавшийся прямо из песчаной плоти Альбакана, размышлял, лекарь
и несколько гвардейцев соорудили из копий и попоны носилки.
     Шад  вздрогнул,  услышав  чужой  голос  (Даманхур,  отличавшийся  завидной
памятью,  мог по интонациям распознать любого из своих ближних даже в кромешной
тьме). Этого голоса он не знал.
     - Кто вы? - Слова прозвучали глуховато, однако разборчиво, с едва заметным
акцентом.  Никто  сразу  и  не  сообразил, что  это  говорит  неизвестный,  уже
переложенный на носилки,- Эй, кто-нибудь! - позвал он.
     Асверус  отозвался первым. Сын кониса Юстиния присел на корточки  рядом  с
человеком и сказал по-саккаремски:
     -  Свита  блистательного владыки шаданата Саккарем Даманхура  Первого.  Не
бойся,  ты  вне опасности, здесь есть очень хороший лекарь, и сам  шад  о  тебе
позаботится...
     -  Опять  повезло, - с болезненной усмешкой ответил человек,  настороженно
косясь по сторонам. - Вы все - свита, а ты кто?
     - Асверус, урожденный Лаур, эрл и тан владения Керново, что в Нар д аре, -
представился посланник так, будто стоял рядом с привычным к этикету мельсинским
придворным, а не с обнаженным бродягой, вымазанным в пыли и собственной крови.
     -  Нарвался, - вздохнул раненый. - Шад, нардарский принц... Кто  тут  еще?
Ладно, меня обычно называют Кэрисом, сыном Кавана, из Мак-Каллан-мора. Я вельх.
Прошу вас об одном - если вы направляетесь в Меддай, а скорее всего, так оно  и
есть,  немедленно передайте мудрейшему аттали Ка-сару эт-Убаийяду, что  человек
по прозвищу Дэв хочет побыстрее переговорить с ним...
     - Что? - шад шагнул вперед. - Что ты сказал?
     -  Что  слышал,  - хмуро ответил вельх, и Даманхур едва не поперхнулся  от
такого  непочтения.- Спасибо вам, конечно, за помощь, но... Сейчас  я...  Если
угодно - доверенное лицо аттали. Мне нужно в Меддай, я должен его увидеть...
     После  этих  слов  Кэрис  снова забылся в присущем  броллайханам  полусне,
восстанавливающем  их силы, черпаемые из всего окружающего -  небесного  света,
песка, облаков, людей.
     Караван  Солнцеликого  шада  Даманхура  ("бывшего",  как  думалось  самому
Повелителю Саккарема) подошел к стенам Священного города незадолго до  полудня.
Разведчики-джайды успели донести Энареку, что в городе далеко не все в  порядке
и  он наверняка подвергся штурму минувшей ночью. Однако дейвани не поверил в их
слова, будучи уверенным - Меддай под защитой Атта-Хаджа и город неприступен.
     Мельсина  тоже считалась неприступной. До времени наступления шестой  луны
835  года от Откровения Провозвестника, или 1320-го, считая от падения Небесной
горы.
     * * *
     -  И что случилось дальше? - хмуря брови, спросил эт-Убаийяд у Драйбена. -
Рассказывай, ничего не утаивая, потому что это видел только ты.
     -  Демон... - Драйбен запнулся. - Нет, не демон. Духи существуют  сами  по
себе,  имеют  свое  собственное сознание и бытие. Это  существо  являлось  лишь
частицей некоей другой силы. Скорее воплощенная мысль...
     -  Я знаю, что такое воплощенная мысль, - терпеливо сказал эт-Убаийяд и  в
который раз тяжело вздохнул. - Меня интересует, что именно черная тварь  делала
в храме-крепости.
     -  Самое  смешное  в том, что ничего. ...Едва рассвело и ужасные  призраки
долгой ночи Дикого Гона исчезли, нардарец, едва стоявший на ногах от усталости,
что  физической, что душевной, побежал к Золотому храму. Необходимо было  найти
аттали  и  рассказать обо всем происшедшем. Халитты признали Драйбена, несмотря
на   непотребную   одежду,  и  тотчас  же  проводили  к   Касару   эт-Убаийяду,
выслушивавшему донесения от начальников Священной стражи, приходившие  со  всех
концов  города. Аттали сделал знак обождать, отдал самые насущные распоряжения:
странноприимные дома Меддаи следовало отдать под лечебницы для раненых, усилить
патрули  халиттов  мало  пострадавшей в ночном сражении Саккаремской  конницей,
помочь людям продовольствием и взять под строжайшую охрану величайшее сокровище
Пустынного города - водоемы. Затем эт-Убаийяд отпустил своих сотников и  позвал
Драйбена  в  отдельную, донельзя скромно обставленную комнатушку,  единственным
украшением   которой   служил  выложенный  самоцветами  на   стене   изумрудный
треугольник Атта-Хаджа. Разговор продолжался не слишком долго - нардарец  ясно,
в коротких фразах, описал все, что видел сам, и высказал предположение о смерти
Кэриса, на что аттали ответил:
     -  Это  достойно  величайшего сожаления. Такой помощник  в  борьбе  против
сошедшего  на  наши  земли  зла  был  бы  незаменим.  Что  ж,  теперь  придется
справляться своими силами... Между прочим, уважаемый Драйбен из Кешта,  я  даже
не  могу  вознаградить  тебя по достоинству. Все халитты видели,  что  отрядом,
принявшим  на себя самый тяжелый удар Дикого Гона, командовал сотник Джасур.  -
Аттали невесело рассмеялся. - Его привели ко мне сегодня утром, превознося  его
подвиги,  а  он  хлопал  глазами и ничего не понимал...  Пришлось  одарить  его
золотым   пером  к  тюрбану,  иначе  вожди  Священной  стражи  сочли  бы   меня
неблагодарным.
     - А я так старался...- фыркнул Драйбен.- Хотя какая разница? Меддаи мы так
и не защитили.
     -  Ничего подобного, - отмолвил эт-Убаийяд. - Если бы не ты, погибли бы не
десятки,  а  сотни. Я не буду спрашивать тебя о том, что ты хочешь  в  награду.
Слава  преходяща  и  недолговечна, золото тебя не интересует,  к  любым  книгам
библиотеки  ты  и  без того допускаешься в любое время...  Не  знаю,  какой  ты
волшебник, но то, что командир хороший, - это ясно. Прими веру Атта-Хаджа, и  я
сделаю  тебя  сотником  Священной стражи. В нарушение всех  традиций.  Перечить
моему слову никто не посмеет.
     -  Нет, спасибо. - Нардарец помотал головой. - Вы не подумайте, мудрейший,
это  не  из-за  того,  что я не верю в Атта-Хаджа. Почему  же,  верю...  Просто
придется  сидеть на одном месте, а мне, как человеку, больше других знающему  о
Небесной  горе  и  ее Хозяине, нельзя быть привязанным к кому-то  или  чему-то,
пусть  даже  к  Священной  страже величайшего из городов  материка.  Одного  не
понимаю, - Драйбен внезапно сменил тему разговора, - почему Владыка Самоцветных
гор  отправил  свою  мысль, воплощенную в тело черного волка,  именно  сюда?  В
Меддаи, к храму-крепости?
     Перед   самым  рассветом  нардарский  безземельный  эрл  стал   свидетелем
непонятного  события.  Черное  чудовище, неторопливо  прошествовав  по  главной
площади  города,  приблизилось  к  храму,  возведенному  Провозвестником,   где
хранились Камни, и без всяких затруднений прошло сквозь стену, оставив за собой
медленно  затягивающуюся прореху. Драйбен, осторожно следовавший за  гигантским
волком,  видел,  как  существо остановилось возле отлитых из  серебра  ладоней,
обнюхало  лежащие на них Кристаллы... А потом, по-собачьи незамысловато  задрав
лапу,  помочилось  на  постамент  и попросту растворилось  в  воздухе.  Драйбен
сначала остолбенел от неожиданности и, лишь когда волчина исчез, понял: Владыка
Самоцветных  гор  мыслью  своей решился проверить, в действительности  ли  храм
Меддаи  скрывает в себе оружие, способное поразить Его сущность. Следовательно,
теперь...
     А что теперь?
     Над  головой  нардарца  пылали зелеными сполохами небеса.  Предвечный  был
разгневан,  волчьи  стаи Дикого Гона, почуяв, что человеческое  божество  может
обратить свою ярость на них, поджав хвосты, убегали обратно в пустыню... А где-
то  там, к восходу, за красновато-желтыми барханами Альбакана, ждали приказа  к
атаке  другие стаи - на сей раз человеческие, но по злобе и бешенству стократно
превосходящие  любых  волков.  Око  увидело,  что  наконечники  небесных  копий
сохранились, а значит, будет устранять опасность, исходящую от Меддаи, и прежде
всего пошлет на Священный город орды мергейтов.
     Именно эти соображения и высказал Драйбен святейшему аттали.
     - Тогда...- На лице старика не было написано ни испуга, ни обреченности, а
только   уверенность.  Знание  того,  что  Атта-Хадж  сильнее  любого  монстра,
явившегося  из других миров. - Тогда я вижу лишь два пути: либо срочно  вывезти
Кристаллы  Провозвестника из храма-крепости и спрятать в Дангарских горах,  что
будет  немыслимым  святотатством, либо требовать от прибывающего  сегодня  шада
Даманхура  защиты.  Пала  Мельсина,  но это  не  весь  Саккарем.  Олицетворение
Саккарема  здесь,  в  Священном городе. Если мергейты и союзные  с  ними  горцы
превратят  Меддаи  в  груду развалин, тогда можно будет говорить:  "Горе  тебе,
Саккарем!"
     -  Я  знаю, что шад собрал большую наемную армию, - начал развивать  мысль
аттали  Драйбен. - Но посуди сам, мудрейший: Даманхур много седмиц ведет войну,
наверняка  большая  часть казны потеряна или истрачена.  Содержание  иноземного
войска стоит дорого - я не беру в расчет рыцарей из Полуночной империи. Вольных
конисатов  или Нардара, которые приехали в Дангару с надписями на щитах  "Война
ради  войны".  Для  них битвы - лишь развлечение. Безусловно,  конница  Нарлака
сильна, но после первого же поражения они начнут сомневаться, а после второго -
подадутся обратно, на родину. Биться до конца станут лишь арранты или  сегваны,
но  им  нужно платить. Как я предполагаю, золото у Даманхура кончится  очень  и
очень скоро.
     -  Золото?  -  вскинул брови эт-Убаийяд. - Пусть справедливо накажет  меня
Атта-Хадж  за  несдержанный  язык,  но я скажу  так:  золота,  цветных  камней,
серебра,  драгоценных даров моря в Меддаи накоплено великое множество.  Поверь,
мне  стоит  лишь  приказать, и казначеи Священного города  купят  десять  самых
великих  армий,  но  дело  в другом. Во-первых, нужны  мудрые  полководцы,  без
которых самое обеспеченное и многочисленное войско будет лишь стадом баранов. А
во-вторых,  требуется  как можно быстрее устранить саму  первопричину  войны  -
тварь,  засевшую в Самоцветных горах. Положим, мы убьем Гурцата.  Но  чудовище,
пожирающее  страх,  используя  свою стократно  увеличившуюся  силу,  немедленно
найдет  себе  другого  слугу. И как знать, не будет ли им шад  Даманхур,  кениг
Нарлака или, уж прости, ты сам, а то и конис Юстиний Нардарский?
     - Верно, - сокрушенно согласился Драйбен. - Но как? Как его уничтожить? Мы
по-прежнему ничего не знаем.
     -  Искать!  -  Аттали  повысил голос. - Что-то  знают  арранты,  наверняка
сохранились  древние книги, - в конце концов, библиотека Меддаи не единственная
"  этом  мире. И до времени, пока мы не найдем способа испепелить явившегося  в
нашу Сферу чужака и развеять его прах по ветру, нам придется лишь огрызаться.
     В дверь робко постучали, и в темном проеме появилась озабоченная бородатая
физиономия мардиба Джебри.
     - Что? - рявкнул эт-Убаийяд. - Я разговариваю, выйди!
     - Мудрейший...- тихо сказал мардиб.- Со сторожевых башен заметили караван.
Самые  зоркие воины Священной стражи разглядели зелено-синее знамя Солнцеликого
шада Даманхура.
     -  Вот  как? Ну хорошо... Подготовь мне одеяние первосвященника и  прикажи
халиттам взять в кольцо Золотую площадь. Я выйду встретить Даманхура.
     Когда  Джебри  исчез в полутьме прохладного коридора, медленно,  но  верно
засыпающий от переутомления Драйбен вскинулся:
     - Прости, господин, а где девушка, которая была с нами, и Фарр атт-Кадир?
     -  Отдыхают, - коротко ответил поднявшийся с ковра эт-Убаийяд.  -  Иди  по
коридору,  третья дверь справа. Тебе тоже нужно поспать. Я справлюсь  со  всеми
делами без твоего участия.
     * * *
     Изумлению   шада  не  было  границ.  Даманхур  оставался   в   неколебимой
уверенности  в  том,  что  у стен Меддаи его наконец-то  встретят  божественное
спокойствие и безмятежность, в коих искони пребывал Священный город. Все войны,
стихийные  бедствия, эпидемии и прочие несчастья, сваливавшиеся на человечество
со  времени  окончания  Золотого века, обходили твердыню  Атта-Хаджа  стороной,
разбивая  свои  волны  о  белые стены и зеленые купола храмов,  выраставших  из
песков  Альбакана. Даже зачерпывать воду из водоемов Меддаи  имели  право  лишь
особо  назначенные управителем-аттали люди, использовавшие Для этого освященные
серебряные сосуды, прозрачная жидкость из которых затем переливалась в  кувшины
и бурдюки паломников или жителей города.
     -  Энарек,  -  дрожащим шепотом позвал Даманхур своего  верного  слугу.  -
Посмотри, что это?..
     -  По-моему,  мертвец,  -  пытаясь  сохранять  безразличный  тон,  ответил
дейвани. - И кажется, не один.
     В нынешние времена труп человека стал не такой уж и редкостью - разоренный
Саккарем  завален  мертвецами,  оставшимися  без  погребения,  раздувшимися   и
истекающими  смрадом,  над которыми трудились вороны и  стервятники.  Они  были
всюду:  у  обочин дорог, среди развалин храмов, на главных площадях захваченных
мергейтами  городов,  на жестких веревках, обмотанных вокруг  ветвей  олив,  на
песчаных  берегах  океана  или великих рек Тадж-аль-Саккарема...  Но  здесь?  В
Меддаи? Около священного водоема?
     Больше  всего  шада  поразило как раз то, что  тело  человека  вылавливали
именно  из выложенного бело-голубым мрамором огромного искусственного бассейна,
наполнявшегося  водами  источника, открытого самим Провозвестником  Эль-Харфом.
Мрачные  халитты,  не  осмеливаясь спускаться в воду,  вытягивали  покойника  с
помощью  веревок и копья с зацепом, использовавшегося сейчас в качестве  багра.
Когда  тело  перевалилось через ограду водоема, Даманхур с удивлением  заметил,
что  вслед  за  ним из ставшей мутной воды появился труп не то  шакала,  не  то
волка.
     -  Побереги-ись!  -  Громкий  бас десятника халиттов  заставил  коня  шада
шарахнуться  в  сторону  - Священная стража открывала бронзовые  шлюзы,  обычно
служившие  для  того, чтобы выпускать из водоема лишнюю воду. Даманхур  натянул
поводья, и вслед за ним остановился весь отряд.
     Тугие  струи мутной, окрашенной кровью воды изливались на зыбкую  песчаную
почву и мгновенно пожирались пустыней.
     -  Эй! - Шад окликнул ближайшего халитта. Даманхура оскорбляло то, что  на
него  никто  не  обращает внимания, хотя телохранители еще за  лигу  до  Меддаи
развернули  лазорево-зеленый штандарт саккаремских владык,  а  сам  шад  сменил
обычный  белый  тюрбан на головной убор правителя Империи  Полудня  -  тяжелое,
давящее на голову сооружение, свернутое из полос изумрудного шелка и украшенное
крупным  треугольным сапфиром в серебряно-золотой оправе. -  Воин,  подойди  ко
мне!
     -  Рад  приветствовать  Солнцеликого!  -  Халитт,  на  придирчивый  взгляд
Даманхура   слишком  медленно  подошедший  к  лошади  шада,  даже  не   изволил
поклониться.  -  Счастливо ли добрался, о величайший? Аттали эт-Убаийяд  должен
ждать тебя возле Золотого храма.
     -  Что  происходит? - Даманхур ткнул пальцем в трупы человека  и  волка  и
обвел  взглядом  напрочь  выгоревший  палаточный  лагерь  -  только  обугленные
деревянные  подпорки  торчали да чернели на песке пятна  пепла,  среди  которых
какие-то люди собирали уцелевшие от огня скудные пожитки. - Отвечай!
     -  Дикий  Гон,  -  коротко бросил халитт и, совсем нарушая  любые  правила
приличия,  отошел, повернувшись спиной к шаду. Нужно было помочь другим  воинам
Священной стражи, оттаскивавшим мертвые тела в сторону от бассейна.
     -  Неужели  напали  мергейты?  - спросил сам  себя  Даманхур,  не  обратив
внимания  на непочтительность халитта, и моментально получил ответ  от  дейвани
Энарека:
     -  Если  мне будет позволено сказать, о благороднейший, мергейтов на  этом
берегу  Урмии  пока  не  видели. Следовательно, я  осмелюсь  предположить,  что
произошло нечто... особенное. Связанное, вероятно, с волшебством.
     - Как нам здесь проехать? - глядя на тугой водный поток, промывший в песке
глубокую  ложбину, вопросил шад. Глупые слова Энарека он пропустил  мимо  ушей.
Всем  известно, что волшебство, имеющее силу повелевать животными, давным-давно
сгинуло.  Наверное, просто голодные стаи волков, изгнанные из Степи невероятной
засухой  нынешнего лета, вынуждены были напасть на людей. -  И  как  они  смеют
опустошать священные водоемы?!
     -  Любую святыню, - вкрадчиво заметил Энарек, - можно осквернить. Пойми, о
великий,  опасно  пить воду, в которой лежали мертвые тела.  Водоем  наполнится
быстро.  Как  я  читал, источники Провозвестника неисчерпаемы... Давай  объедем
справа. Видишь, там начинается улица, скорее всего ведущая в центр города.
     ...Нет,  не  было спокойствия в Меддаи. Шад твердо уяснил: минувшей  ночью
что-то случилось. Что-то очень нехорошее и страшное. Недаром он сам, да  и  все
воины  его отряда видели перед рассветом неясное зеленое сияние в стороне,  где
располагался  город.  И вот - следы крови на белокаменнных мостовых,  брошенное
оружие,  валяющиеся на мраморе и граните потухшие факелы...  Хвала  Атта-Хаджу,
халитты после восхода солнца быстро убрали с улиц мертвецов. Перепуганные люди,
жмущиеся  к  ступеням  храмов,  выглядящие уставшими  и  подавленными  мардибы,
раздающие   бедным  хлеб  возле  складов,  принадлежащих  аттали  и  Священному
Совету...  Вооруженные  до зубов халитты, сопровождаемые  конниками  в  халатах
саккаремской  гвардии.  Только  сейчас  Даманхур  вспомнил,  что  он   -   шад.
Находящиеся  в  Меддаи  гвардейцы первыми поприветствовали  своего  повелителя,
однако не присоединились к эскорту, а продолжили патрулировать город вместе  со
Священной стражей.
     Однако  при  подъезде к Золотой площади Даманхур увидел выстроенных  вдоль
главной  улицы Меддаи халиттов со всеми знаменами, каждый сжимал в правой  руке
обнаженную  саблю,  а  когда лошадь шад а проходила мимо,  безмолвно  вскидывал
оружие над головой в знак почтения к Солнцеликому.
     У  ступеней  Золотого храма Даманхура ждал святейший аттали  -  невысокий,
сухонький  старичок  в белоснежном халате и темно-зеленом с золотыми  полосками
тюрбане.
     "Вот  и  Меддаи, - мелькнуло в голове у Даманхура. - Главное, что духовная
власть сохранена поныне, и кто знает, может быть, удастся уговорить эт-Убаийяда
помочь нам".
     Но,  вопреки  ожиданиям саккаремского повелителя, аттали  не  спустился  с
паперти  храма  первым,  для  того чтобы высказать свое  уважение  к  светскому
владыке,  а  просто дал незаметный знак ладонью стоявшим позади  него  храмовым
служителям. Именно они первыми сошли по ступеням к площади и поставили у  копыт
коня Даманхура сжимаемые в ладонях подносы.
     На  каждом из них громоздилась куча золотых монет, а поверх лежали веточки
оливы и винограда - символы Саккарема.
     -   Подарки  от  святейшего  аттали  Касара  эт-Убаийяда  его  величеству,
Солнцеликому шаду Саккарему Даманхуру атт-Бирдженду!
     В  груди  шада запылал радостный огонь. Теперь он точно знал: жрецы  Атта-
Хаджа помогут ему закончить эту страшную войну.
     * * *
     Драйбен  настолько вымотался, что сразу после того, как  эт-Убаийяд  пошел
вниз, облачаться в нарядные одеяния для встречи с шадом, отправился в указанную
ему  комнатенку,  располагавшуюся в пристройках Золотого  храма.  Само  великое
святилище  Атта-Хаджа  представляло собой очень  высокое,  украшенное  вычурным
золотым  куполом  строение,  которое  обороняла  кованая  ограда,  а  по  углам
поднимались  узкие  стреловидные  башни. Но  за  фасадом  с  алтарной  стороны,
обращенной в сторону восхода, скрывались лабиринты коридоров, лестницы, ведущие
в  темные  храмовые  сокровищницы, прохладные подвалы, где  содержались  запасы
продуктов,  а  заодно  и в тюрьму Мед дай, расположенную на  глубине  тридцати-
сорока  локтей.  Там  проводили долгие годы так называемые преступники  веры  -
святотатцы, святокупцы, распространители лжеучений, хулители, ложные собиратели
пожертвований и прочие оскорбители религии Провозвестника.
     Однако верхние этажи пристроек были просторны и светлы, через ажурные окна
с  редкостной красоты узорчатыми витражами в глубины огромного здания  проникал
свет,  позволявший  переписчикам, казначеям и художникам без  труда  отправлять
свои обязанности. Здесь же обычно селились наиболее почетные гости аттали.
     В  небольшой  комнате, где эт-Убаийяд устроил Фейран и Фарра, конечно  же,
почти  отсутствовала  привычная для человека из Нардара  мебель  -  только  два
сундука и высокая подставка для книг. Зато стены и пол полностью скрывались под
пышными коврами, ступня утопала в мягчайшем ворсе едва не по щиколотку, а через
невидимые отверстия в стене с улицы проникал свежий воздух.
     Фарр  устроился  возле самого окна, укрывшись одеялом,  рядом  притулилась
дочь  погибшего шехдадского управителя, - судя по виду, их сон был  безмятежен,
несмотря  на  все  происшествия  минувшей ночи.  Оглядевшись,  Драйбен  заметил
стоявшую  в  углу корзину с едой, нагнулся, пошарил в ней, но сыр  и  пшеничные
лепешки отбросил. От усталости есть не хотелось. Было одно жела-цде - упасть на
ковер и спать. Хотя... Нардарец потянул к себе глиняный кувшин с неоткупоренной
крышкой, подцепил ее кинжалом и, обнаружив, что старинное присловье: "Главное -
внутри", как всегда, истинно, единым духом выпил едва не целую кварту отличного
розового вина. Пьянящий напиток мгновенно разошелся по жилам, - Драйбен  не  ел
почти  сутки,  а  его  мозг  устал настолько, что сок виноградной  лозы  оказал
действие,  подобное снотворным зельям нарлакских алхимиков. Человек  просто  со
вздохом опустился на пол, не удосужившись даже снять сапоги, и тотчас захрапел.
     ...Где-то внизу, на площади, закончилась церемония встречи двух  владык  -
духовного и мирского, шада препроводили в лучшие гостевые покои, охранный отряд
разместился  в  странноприимных домах. Священная стража, да и обычные  люди  из
числа  беженцев  не  покладая  рук продолжали  наводить  порядок  в  городе,  в
очистившиеся священные водоемы изливались хрустальные струи, бьющие из  древних
валунов.  По  легенде, Провозвестник Эль-Харф спас умирающий от жажды  караван,
ударив  в  скалу  своим посохом и попросив благословения у  Атта-Хаджа.  Камень
немедля разверзся, явив кристально чистый холодный источник...
     Драйбену  снились  кошмары, и это неудивительно. Мелькали  тени  волков  с
горящими  красными  глазами, чувствовался запах псины и звериной  шерсти,  слух
терзали  вой  и  рычание Дикого Гона, почему-то мимо прошел  Кэрис  с  растущим
пониже спины черным песьим хвостом и ухмыльнулся, сказав: "В нынешние времена у
всех  воинов растет хвост, не удивляйся!" Потом вдруг явился Атта-Хадж в халате
светло-зеленом и усеянном вышитыми цветами из шафранного шелка и начал кричать,
что  содержит  самый  дешевый постоялый двор в Меддаи и добрым  правоверным  не
стоит ходить к жадному Бен-Аххазу, а после, схватив самострел, убежал охотиться
на  шакала.  Вышел  Бен-Аххаз и возразил, будто все это клевета,  а  завистники
лишили  его  наследника  и семя Бен-Аххазово теперь прервалось...  Манассия  же
вытянул  из  груди  наконечник копья и предложил купить  его.  Возник  внезапно
аттали эт-Убаийяд, отмахивался саблей от гиены, а у последней были человеческие
ноги,  сотник  Джебри, появившийся из тумана, указывал пальцем  на  Драйбена  и
говорил: "Ты - это я, а я - это ты", и, наконец, опустилась откуда-то сверху на
нетопырьих  крыльях  фигура  черного волка  с  человеческим  лицом  закоснелого
грешника и женщиной, сидящей на холке... Драйбен шарахнулся в сторону, но волк,
потянув лапу, потащил его к себе и, дыша смрадом в лицо, рявкнул:
     -  Эй,  эй, поднимайся! Ты посмотри на себя - в поту купаешься! Да вставай
же! И Драйбен проснулся.
     -  Ну  и  дела... - На нардарца в упор смотрел Кэрис. - Никогда не  видел,
чтобы человек так орал во сне. Видать, досталось вам.
     - Ты!..- отпрянул с перепугу Драйбен, не понимая, спит он еще или нет. Все-
таки не спит.- Откуда?..
     -  Почти  что из Нижней Сферы, - фыркнул Кэрис. - Поднимайся, тут события.
Фарр отправился за водой, умоешься. И пойдем разбираться с делами.
     - Какими? - оторопело вопросил нардарец.
     -  Печальными,  -  туманно ответил вельх. - Да жив я, жив.  И  даже  почти
здоров. Потом все расскажу. Вставай!
     
     Глава пятая ТЕРРАРИУМ ЕДИНОМЫШЛЕННИКОВ
     
     К вящему удивлению Драйбена, на устранение последствий нападения на Меддаи
потребовалось всего два дня. Завалы на улицах разобрали, погибших похоронили на
кладбище,  расположившемся  к  закату от города,  бассейны  очистили  и  заново
освятили, а трупы волков и гиен сбросили в вырытую далеко за стенами Меддаи яму
и засыпали известью.
     Нардарец  в  эти  дни  занимался тем, что изводил расспросами  Кэриса.  От
знакомых  в  Священной  страже удалось достоверно выяснить,  что  вельх  прибыл
вместе  с караваном шада Даманхура, а сопровождавшие Солнцеликого люди  в  один
голос уверяли: найденный в пустыне человек был смертельно ранен и едва дожил бы
до  заката.  Но  все  оказалось как раз наоборот. На теле  Кэриса  не  осталось
никаких  шрамов,  а после того, как вельх отоспался и разорил  своими  набегами
кухню  духовной  школы  при  Золотом храме, он стал выглядеть  ничуть  не  хуже
прежнего.
     Хозяйственный  Фарр  следующим  утром  после  нашествия  волков   побежал,
прихватив  с собой Фейран, к постоялому двору Бен-Аххаза, и разыскал все  вещи,
потерянные ночью, исключая, единственно, мешок Кэриса. Возвратившись, атт-Кадир
с  искренним  огорчением доложил вельху, что его волшебную торбу не  иначе  как
украли, а безутешный Бен-Аххаз, конечно же, не заметил, кто именно.
     -  Не  переживай. - Вельх хлопнул Фарра по плечу ладонью. -  За  последние
годы я этот мешок терял раз пятнадцать, не считая тех случаев, когда проигрывал
его в кости или когда его крали. Вернется, ничего с ним не случится.
     - Как - вернется? - вытаращил глаза Фарр.
     - Увидишь, - усмехнулся Кэрис и больше о своем мешке не упоминал.
     А ночью атт-Кадир проснулся от непонятного звука, доносящегося из коридора
пристройки, где они жили. Он не походил на бряцание оружия халиттов,  обходящих
здания  после  полуночи,  или шорох туфель припозднившихся  мардибов.  Стараясь
никого  не разбудить, Фарр взял лампу, выглянул за дверь и отпрянул.  Прямо  на
него  полз  мешок.  Его движения больше походили на изгибы  передвигающейся  по
веточке гусеницы - сложился, выпятив горб, подтянул к себе нижнюю часть,  потом
снова...  Фарр  ошарашенно подержал дверь для того, чтобы мешок сумел  миновать
порожек  комнаты,  проследил,  как  тот целеустремленно  прополз  к  хозяину  и
устроился в ногах вельха.
     - М-да... - полушепотом произнес атт-Кадир и мысленно сплюнул.
     Мало  того, что Кэрис категорически отмалчивался, не желая объяснять,  чем
занимался   в  пустыне  ночью  Дикого  Гона  и  почему  охранники  Солнцеликого
обнаружили его в бессознательном состоянии в ложбине меж барханами, так  теперь
выясняется,  что мешок (по виду самый обычнейший баул из темной кожи)  является
одушевленным существом, ибо, как писал многомудрый атт-Бируни в своем  трактате
"О   естестве  живых  существ",  признаками  таковых  является  способность   к
передвижению,   выполнение  осмысленных  действий  и   привязчивость   либо   к
родственникам, либо к друзьям. Вот тебе и дорожная торба...
     Ни  в первый, ни во второй день аттали эт-Убаийяд не появлялся на храмовых
службах  и  не  снисходил  до  общения  со  своими  необычными  гостями  -  его
первосвященство  разговаривал  с шадом и приближенными  Даманхура,  в  точности
выясняя,   что  же  именно  происходит  в  широком  мире  и  как  можно   будет
противостоять  свалившейся на материк беде. Фарр со своими  друзьями  (исключая
Фейран,  помогавшую мардибам в лечебнице от рассвета до заката) просиживал  все
время  в  библиотеке,  изыскивая старинные трактаты,  но,  увы,  даже  обширное
книгохранилище   Меддаи   не   могло   дать   никаких   сведений   о   событиях
тысячатрехсотлетней давности. Помог случай.
     Вечером  Фарр, как обычно, пошел на божественную службу в храм  -  мардибы
возносили  самые  усердные  молитвы перед закатом  и  рассветом,  встречая  или
провожая  дарованное Атта-Хаджем светило, дающее жизнь и  тепло  всему  миру  и
каждой  твари.  Для  того чтобы спуститься в зал под куполом,  было  достаточно
выйти  из  коридора пристройки на лестницу, затем пройти через двор к  боковому
входу.   Сюда   же   выходили  узкие  окна-бойницы  соседнего   здания,   более
напоминавшего  дворец, - именно здесь разместился шад, его  небольшая  свита  и
чужеземные посланники, остававшиеся при Даманхуре.
     До  начала  общей молитвы оставалось еще достаточно времени, и Фарра,  уже
много  дней  снедаемого  любопытством - интересно же посмотреть,  как  выглядит
настоящий живой шад Саккарема! - ноги сами собой вынесли на улицу, а потом и  к
широкой лестнице, ведущей в резиденцию Солнцеликого. Халитты, знавшие, что атт-
Кадир  пользуется  расположением  самого  аттали  эт-Убаийяда,  пропустили  его
беспрепятственно   и  даже  прикрикнули  на  помрачневших   при   виде   чужака
саккаремских  гвардейцев,  тоже составлявших часть  охраны  небольшого  дворца.
Впрочем,  те, узрев на мальчишке белые облачения посвященного жреца Атта-Хаджа,
мигом  заткнулись:  любому  мардибу в Белом городе можно  было  проходить  куда
угодно. Традиция.
     Фарр  приблизительно знал расположение помещений в этом доме.  В  фасадной
части три крупные залы: одна для отдыха, другая для приемов и третья обеденная.
Вслед  за  ними шел аккуратный дворик, поросший зеленью, цветами и  с  водоемом
посередине. Затем - комнаты для менее важных гостей.
     "Остается  только  придумать, - нахмурился Фарр,  -  что  сказать  в  свое
оправдание,  если  начнут  спрашивать. Попробую ответить,  что  ищу  мудрейшего
аттали,  -  эт-Убаийяду  ведь нужно сообщить, что Кэрис живой-здоровый...  Хотя
ему,  наверное,  давно сказали. Например, этот толстяк Джебри,  что  все  время
увивается за Предстоятелем".
     Фарр  робко заглянул в роскошно обставленные гостевые комнаты,  но  никого
там не обнаружил, если не считать нескольких мрачноватых воинов в незнакомой  и
единообразной   зелено-голубой  одежде,  стоявших   у   дверей,   -   наверняка
телохранителей  шада. Высоченные бородатые мужи не сказали ни  слова  (все-таки
мардиб!),   но   проводили  Фарра  заученно-настороженными  и   подозрительными
взглядами.  Лишь  человек  со  знаком  десятника  на  красивом  халате  вежливо
осведомился:
     - Уважаемый, что тебе здесь нужно?
     -  К  аттали эт-Убаийяду по важному делу, - стараясь выглядеть  как  можно
более уверенно, ответил Фарр.
     -  Пройди  через  двор в чайную комнату, - посоветовал  десятник.  -  Если
Солнцеликий и его святейшество не отбыли на закатную молитву, они там.
     - Спасибо, - кивнул Фарр, подумав про себя: "Какой же я все-таки наглец! И
аттали на меня, наверное, рассердится, если я прерву его беседу с шадом..."
     Решительность Фарра куда-то улетучилась. Он переминался с ноги на ногу  на
тропинке  меж  благоуханных жасминов, выращенных во внутреннем  дворе.  Кто  он
вообще такой? Мальчишка из захолустья, которому хочется просто хоть краем глаза
узреть  правителя  своей страны. Наверное, в Даманхуре нет  ничего  необычного,
человек  как  человек - две руки, две ноги, голова. Жалко конечно,  что  он  не
ходит на общую молитву в Золотой храм, предпочитая возносить хвалы Атта-Хаджу в
своем временном доме, но ведь обязательно еще будет большой прием в честь шада,
куда  Фарра обязательно пригласят... "Тогда и посмотрю, - решил он. - А  сейчас
пойду-ка отсюда, неудобно".
     Атт-Кадир чуть вздрогнул, заслышав голос. Говорил, скорее всего,  иноземец
-  он  не  коверкал саккаремские слова, однако произносил их с легким гортанным
акцентом.  Тотчас в диалог вступил истинный саккаремец, Фарр это  понял  сразу:
изысканный, вычурный выговор уроженца Мельсины.
     -   ...Нет,  нет,  почтенный  господин  посланник.  Шад  более  не  желает
выслушивать  ваши  отговорки.  Мы  не понимаем,  отчего  богоподобный  басилевс
Тиберис отказывает нам. Ты же видишь, без помощи волшебства, свято хранимого на
вашем  Острове, победить орду мергейтов невозможно, я уж не говорю о той силе,
что стоит за спиной Гурцата. Ты, Гермед, сам слышал рассказ аттали о Диком Гоне
-  столь невероятных событий не происходило уже более тысячи лет. Гурцат  сумел
возродить или, что скорее всего, найти древнюю магию...
     Голоса приближались, и Фарр испугался, что его сейчас застанут на тропинке
и  поймут:  он  подслушивал. Конечно, можно оправдаться:  направлялся,  мол,  к
аттали,  а тут вы, почтенные... И кому вообще интересен молодой мардиб?  Однако
атт-Кадир,  неким  шестым чувством уяснив, что невольно  становится  свидетелем
крайне важного разговора, нырнул в кусты жасмина и затаился, опасаясь, что  его
белый с серебром халат отлично просматривается сквозь зеленые ветви.
     -  Арранты полагают, - снова заговорил иноземец по имени Гермед,  -  будто
волшебство  здесь  ни  при чем. Гурцат - выдающийся полководец.  Подобные  люди
рождаются  раз  в  тысячелетие. Странности, сопровождающие  его  завоевательный
поход, не более чем зловещие совпадения или проявления особых сил природы. Я не
хочу  тебя  обидеть,  уважаемый  Энарек, благо считаю  тебя  своим  другом,  но
осмелюсь  заметить: проигравшие всегда ищут оправдания своему поражению,  сколь
невероятно оно бы ни звучало.
     Саккаремец огорченно вздохнул, а Фарр наконец увидел сквозь листья, как на
каменную  дорожку  из-за угла вышли двое. Первый был высок,  очень  широкоплеч,
красив  лицом  и облачен в пурпурную мантию, под которой скрывался вызолоченный
доспех,  откованный  в  форме человеческого тела. Свисающие  кожаные  полосы  с
бляхами  прикрывали  ноги лишь до колен, а ниже были видны роскошные  сандалии.
Аррант. Безусловно, аррант.
     Рядом  же,  шаркая по зеленовато-серому граниту остроносыми  туфлями,  шел
худощавый  и сутулый человек, с острой бородкой, окрашенной в яркую  рыжину,  в
шафраново-желтом  халате и невысоком тюрбане, на котором,  однако,  красовалось
усеянное  бриллиантами  и крупными изумрудами серебряное  перо  -  высший  знак
власти в Саккареме.
     "Неужто  шад?  -  в  смятении подумал Фарр. - Нет, не может  быть!  Аррант
называл   этого   человека  Энареком  и  разговаривал   с   ним   без   должной
почтительности. Видимо, просто один из приближенных Даманхура..."
     -  Гнев  богов,  проявившийся в Мельсине, - более чем  спокойно  продолжил
человек  в  желтом, - не измышление. Дикий Гон, происшедший два  дня  назад,  -
реальность.  Невероятные  способности хагана мергейтов превосходят  возможности
человека.  Вспомни,  друг  мой, штурм Мельсины -  города,  который,  прости  за
откровенность,  не  смогли  бы  взять  даже  прославленные  легионы   басилевса
Тибериса. Очень много странного творится вокруг в последнее время...
     -   Тварный  мир  вообще  вещь  удивительная,  -  снисходительно  произнес
великолепный аррант. - Энарек, мы с тобой, как ты верно заметил, друзья и знаем
друг  друга  не первый год. Я позволю себе признаться в том, о чем  никогда  не
скажу  лично  Даманхуру или любому другому саккаремцу. Я знаю,  в  чем  причина
войны.  Знаю, отчего происходят все эти, как ты называешь, "странности". Однако
надо  мной довлеет слово басилевса, каковое гласит: "Это только война, и ничего
больше". Ты меня понимаешь? Вот и отлично. Давай больше никогда не возвращаться
к этому разговору.
     -  Аррантиада  и  ее интересы превыше всего, - с обидной  иронией  ответил
управитель.  -  Любопытно, что ты будешь говорить, когда Гурцат,  влекомый  все
далее  и  далее неким демоном, захватившим власть над степняками, высадится  на
берегах Аррантиады?
     -  Да,  ты прав. Для меня благо нашего Острова - первейшее дело.  Но  могу
тебя успокоить. Гурцат никогда не вступит на землю Великолепных.
     -  Две  луны назад мы говорили то же самое, имея в виду улицы ныне  павшей
саккаремской столицы. Но раз ты попросил больше не говорить об этом, я  замыкаю
источник  своих  уст.  Лучше давай побеседуем о переходе  армии  из  Дангары  к
Меддай...
     "Кэрис  и  Драйбен  верно предполагали, - с тихой радостью  подумал  Фарр,
когда  двое  благородных  мужей  исчезли из  виду,  и  их  голоса  стали  почти
неразличимы. - Арранты знают многое... Но почему тогда не хотят помочь?"
     Атт-Кадир выдрался из кустов, пытаясь соблюдать тишину, и, забыв  о  своем
желании  узреть  воочию шада Даманхура, рванулся прочь,  на  улицу.  Безмолвные
телохранители Солнцеликого глянули ему вслед, однако задержать не пытались.
     Этим вечером Фарр пропустил и закатную и полуночную службу.
     * * *
     -  Очень  интересно. Ну прямо-таки захватывающе. - Кэрис, выслушав рассказ
Фарра,  даже  забыл  о кубке, полном вина. Между прочим, бурдюк  он  извлек  из
мешка, который, судя по всему, пребывая в радости от встречи с хозяином,  начал
производить  невероятно  вкусные  и крепкие  напитки,  принятые  у  вельхов.  -
Драйбен, что скажешь?
     - Что кое-кто, - нардарец хмуро поглядел на Кэриса и перевел взгляд на его
чашу,  пахнущую  лесными  плодами, - очень скоро умрет  от  невоздержанности  в
питии. Между прочим, ты выдул сегодня не меньше двух ведер этой отравы.
     -  Не  нравится  -  не пей. А ты, Фарр, не сверли меня столь  укоризненным
взглядом.  Знаю,  здесь храм и все такое, а ваш Провозвестник не  одобряет  сок
виноградной  лозы. Но ведь это вино сделано из ежевики, а ее Эль-Харф  в  своей
Книге не упомянул. Ваше здоровье, между прочим.
     Под  развязными речами Кэрис пытался скрыть озабоченность, появившуюся  за
тем,  как  Фарр атт-Кадир, едва только не в мыле, прибежал в их  комнатку  и  с
пятого на десятое изложил суть подслушанного разговора. Итак, теперь можно было
с полной уверенностью утверждать: арранты действительно знают больше, чем хотят
показать. Но почему тогда ничего не предпринимают?
     -  У  меня есть предположение, которое, однако, может выглядеть безумным,-
после  некоторых  размышлений  заявил Драйбен. - Островитяне  совершенно  точно
бывали  раньше в Пещере, где живет Оно. Помните, на стене были фигуры созданные
ожившим  камнем? Каждый из нас видел силуэт арранта в тоге. По всей  видимости,
Повелитель  Самоцветного кряжа украшает подгорное жилище образами своих  жертв.
Впрочем, это неважно. Я с большой долей уверенности могу предположить, что кто-
то из аррантской экспедиции выбрался с Тропы и сумел унести ноги.
     -  Стоп,  стоп!  - вдруг закричал вельх. - Ну-ка поднимайтесь  и  пошли  в
библиотеку!  Сейчас вечер, но, я думаю, нас пустят, благо даже ночные  часы  не
отменяют распоряжений мудрейшего аттали.
     -  Зачем?  - удивился Фарр.- Мы и так перерыли почти все свитки по  магии,
колдовскому искусству и летописи Столетия Черного неба. Что еще искать?
     -  Вот! Именно! Мы читали книги только одной определенной направленности -
волшебство,  колдовство,  нарлакский  "Герметический  Корпус",  апокрифы   Эль-
Харфа... Какими мы были идиотами! Спасибо Драйбену, он навел на мысль.
     Кэрис  вскочил  с  ковра, едва не опрокинув вино, растянулся  в  улыбке  и
выпалил:
     -  Каждый  аррантский  путешественник ведет дневники,  а  потом  старается
написать  сочинение  о своих приключениях. Если когда-то  некая  экспедиция  из
Арра,  Лаваланги или, к примеру, Аланиола отправлялась исследовать  Самоцветные
горы,  значит,  ее следы мы можем обнаружить в записях. Драйбен,  вспомни,  как
именно выглядел аррант, появившийся на стене пещеры?
     -  Оторочка  тоги... - сдвинул брови Драйбен, вспоминая, -  скорее  всего,
принадлежит  к  флавийскому  стилю,  принятому,  если  не  ошибаюсь,  в   эпоху
царствования басилевсов династии Аргистисов. То есть около шестисот-семисот лет
назад.  Может  быть,  чуть  больше. Ни до,  ни  после  кесарей  из  этой  семьи
флавийские  узоры  не  употреблялись - слишком вычурны, а философия  Аррантиады
призывает видеть красоту в простоте. Следовательно, от пятисот пятидесятого  до
семисот тридцатого года нашей эпохи. Постойте-ка...- Нардарец рванулся к своему
сундуку  и  извлек книгу в зеленой обложке. Заглянувший ему через  плечо  Кэрис
присвистнул. Под заглавием стояла дата: 608 год.
     -  Есть!  -  воскликнул вельх. - Два совпадения! Твоя книжка переведена  с
аррантского,  а,  как  ты  утверждаешь,  написана,  именно  в  годы   правления
Аргистисов.  Первоисточник Далессиния Коменида, который мы видели в библиотеке,
написан  лет на пятьдесят раньше. Сам Далессиний происходит родом из Лаваланги,
однако, скорее всего, не участвовал в походе своих соотечественников на материк
и  записал историю с чьих-то слов. Далее. У нас уже есть три основные  посылки,
из которых можно делать дальнейшие выводы. Некогда я читал...
     Драйбен  фыркнул,  и  даже Фарр улыбнулся. Представить  себе  их  приятеля
читающим было почти невозможно.
     -  Нечего  ржать!  Так  вот, я читал книгу известного  философа  (Драйбена
начало  тряси  от  смеха)  Луция  Астурдийского и  запомнил  принадлежащую  ему
чудесную мысль, каковая гласит: "Если допустить, что в мире Творения существует
хотя бы одна отправная точка, которая не является символом чего-то иного или из
нее не проистекает что-то иное, то мы ошибаемся, как никто во Вселенной".
     - Это ты о чем? - удивился глубокомысленности сказанного Драйбен.
     - О том, что на основании всего сказанного я могу делать следующие выводы:
экспедиция  аррантов в Самоцветные горы состоялась в конце пятисотых  -  начале
шестисотых годов нынешней эпохи, что часть путешественников сумела вернуться  в
Аррантиаду  и потешить Далессиния Коменида удивительным рассказом.  Потому  как
сей  ученый  муж  жил  именно в Лаваланге, я заключаю: неугомонные  островитяне
отправились  на  материк  именно  из  этого  города.  Теперь  достаточно   лишь
посмотреть соответствующие летописи, и мы выйдем на след...
     -  Все  твои рассуждения ничего не стоят, - возразил нардарец. -  Хотя  бы
потому,  что  все  необходимые нам рукописи с отчетами  путешественников  можно
найти  только  на Великолепном острове, и то если они за столько  лет  не  были
похищены,  не  погибли в пожаре или их не сгрызли крысы.  А  даже  если  они  и
существуют,  то  арранты никогда не покажут тебе свитки  хотя  бы  потому,  что
считают тайну Владыки Самоцветных гор своей собственностью. В этом мы убедились
после  рассказа Фарра: сам басилевс Ти-берис заинтересован в деле, и я осмелюсь
предположить, что Царь-Солнце хочет использовать знания о Пещере в неких своих,
одному  ему  известных целях. Следовательно, рукопись, которая в  теории  может
существовать, хранится за семью замками, от любопытных взглядов таких  пройдох,
как ты.
     -  Семь  замков,  -  проворчал вельх. - Да хоть семьдесят!  Напоминаю  для
некоторых, особо подверженных скептицизму, - я броллайхан.
     - Так что же, придется ехать в Аррантиаду? - робко спросил Фарр.
     - Наверно... Не прямо сегодня, конечно. Сейчас идем в библиотеку, - может,
найдем какие следы в списках летописей седьмого или восьмого веков. Быстро!
     * * *
     - У тебя в заднице даже не шило, а огромная неструганая оглобля, - шепотом
ругал  Драйбен  вельха.  -  Пришли бы утром, как  нормальные  люди.  Никуда  не
опаздывает тот, кто не торопит коня, ибо скакун от изнеможения может  пасть,  и
путник останется один на дороге, поставленный перед выбором - либо идти пешком,
либо отменить все дело.
     - Какие мы дураки! - упрямо нагнул голову Кэрис. - Как мы только раньше не
додумались сопоставить все факты? Я еще посмотрю, что ты запоешь, когда  Гурцат
и  его красавцы пройдут стальной лавиной по твоему любому Нардару! Вот ты целых
два  дня  меня  спрашиваешь о том, что я делал во время  Дикого  Гона?  Хорошо,
удовлетворю твое любопытство. Я попытался пощупать на крепость нашего  главного
врага. Я столкнулся, заметь, не с ним самим, а только с его воплощенной мыслью.
И  получил по заслугам - кролик не может драться с тигром. Это чучело  едва  не
отправило  меня  из  мира зримого в мир незримый, но в самый  последний  момент
почему-то  не  решилось довести дело до конца. Теперь понимаешь, почему  я  так
боюсь существа, овладевшего мергейтским хаганом?
     - Не совсем, - усмехнулся Драйбен.
     -  Ах, не совсем? - Вельх бросил на нардарца свирепый взгляд и остановился
перед  дверью  в здание библиотеки. Закат догорал, и сумерки вечера  постепенно
сменялись темнотой. - Тогда посмотри. Показываю первый и последний раз, хотя бы
потому, что мне самому это неприятно. Фарр, спустись вниз и немножко погуляй  в
саду. Я что тебе сказал? Иди!
     Атт-Кадир непонимающе посмотрел на двоих друзей, но все-таки развернулся и
послушно  зашагал  вниз,  даже не думая о том, как бы подсмотреть,  что  именно
будет происходить. Кэрис все-таки не человек и чувствует на себе чужой взгляд.
     Вельх  быстрым движением сдернул с пояса Драйбена кинжал, повертел  его  в
руке,  ловя отполированным лезвием свет нарождающихся звезд, подбросил  клинок,
снова поймал и... Резко вонзил его себе в грудь между четвертым и пятым ребрами
слева от грудины. Точно в сердце. У Драйбена задрожали колени.
     -  Видишь?  - Голос Кэриса почти не изменился. Рукоять кинжала торчала  из
его  груди, лезвие погрузилось в плоть по гарду, а по белой рубашке стекали  на
живот расплывающиеся пятна крови. - Лет пятьдесят назад в стране горных вельхов
я однажды попал в капкан, установленный на медведя...
     - В капкан? - переспросил нардарец. - В смысле - сам попал или помогли?
     - Сам. Я просто был тогда в своем истинном обличье. Про капкан забыли, и я
целых  девять  дней не мог выбраться. Потом люди из клана Мерфи вспомнили,  что
установили  ловушку,  и  пришли  туда.  Меня  истыкали  копьями,  отрубили  все
конечности  и  сняли шку... кожу. И, как видишь, я до сих  пор  жив  и  неплохо
выгляжу.  Но  думаю, ты можешь понять, каково мне было тогда. Убить броллайхана
почти  невозможно.  Вернее, не убить, а распылить по миру. Так  вот,  давеча  я
стоял на этой грани. Ясно?
     -  Ну...  Ясно.- Драйбен в который раз подумал о том, насколько  необычное
существо стало его другом. - Ты меня извини, конечно. Теперь я понимаю,  почему
ты боишься.
     -  Не  боюсь, а опасаюсь. Разные понятия. - Кэрис выдернул клинок из своей
груди  и  вытер  окровавленную сталь о кусок тряпки, обнаружившийся  в  кармане
шаровар.  - И опасаюсь не за себя, а за весь мой народ. Очень немногочисленный,
между прочим. Думаю, что, если броллайханы уйдут, этот мир не станет лучше.  Мы
тоже часть Творения, а разрушать картину, созданную Отцом всех богов, не вправе
ни  ты,  ни  я, ни тварь, засевшая в Самоцветных горах. Возьми кинжал,  кстати.
Хорошая ковка. Эй, Фарр, поднимайся! Давай, давай, мы поговорили!
     * * *
     Библиотека    отнюдь    не   пустовала.   Мардиб-хранитель,    разумеется,
отсутствовал,  пребывая ныне на вечернем богослужении, но в  глубине  огромного
помещения,  средь  пыльных шкафов и угловатых каменных полок светился  довольно
яркий  огонек фонаря. Кэрис, а вслед за ним и Драйбен уверенной походкой людей,
прекрасно знающих, что им позволено все или почти все, прошествовали  к  столам
переписчиков,  один из которых занимали развернутые инкунабулы,  придавливавшие
по  углам  расстеленную в середине карту материка Длинной Земли. На  деревянном
стульчике  спиной  к  новоприбывшим  восседал  некий  незнакомец  со   светлыми
волосами, распущенными по плечам.
     -  Эй,  -  окликнул позднего посетителя библиотеки вельх. - Ты чего  здесь
делаешь? Кто пустил?
     Человек   преувеличенно  медленно  повернулся,  окатив  Кэриса   настолько
презрительно-безразличным взглядом, что тот аж отступил на шаг.
     -  Тебе-то  что за дело? - процедил он, выговаривая саккаремские  слова  с
ясно  заметным акцентом. - Не мне, нардарскому дворянину, сыну кониса  и...  А,
так это ты, бродяга? Вот интересно, поблагодарил ли ты Солнцеликого шада за то,
что он спас твою жизнь в пустыне?
     Драйбен   моментально  признал  в  незнакомце  соотечественника,  молодому
человеку  даже  не  стоило представляться. Поэтому бывший эрл  Кешта  отстранил
слегка  опешившего Кэриса и, мельком глянув на посерьезневшего Фарра,  выступил
вперед.  Поклонился  по нардарскому обычаю, но не глубоко,  как  смерд,  а  как
следует дворянину, приложив правую ладонь к груди:
     -  Да будет позволено мне назваться. Драйбен Лаур-Хельк, последний из рода
эрлов Кешта. Могу ли я узнать имя благородного собеседника?..
     Светловолосый худощавый парень, сидевший за картой, был знаком с  этикетом
не понаслышке, а посему вскочил и наклонил голову в ответ:
     - Асверус Лаур, младший сын светлейшего кониса Юстиния. - На лице Асверуса
не  промелькнуло  и тени удивления, но в глазах засветился интерес.  -  Дорогой
родич, в столице тебя считали давно погибшим...
     -  Увы  для  многих недоброжелателей, но это не так. - Драйбен нахмурился,
что-то припоминая, и наконец позволил себе осторожно осведомиться: - Сударь,  я
в  годы  молодости  и  благоденствия неоднократно бывал при дворе  венценосного
кониса, однако...
     -  Однако  мы не встречались, - довольно твердо отрезал Асверус.  -  Тебе,
родич, уже не меньше тридцати лет, мне тогда от силы исполнилось десять, а наша
семья  славится  плодовитостью...  Всем известно,  что  отец  мой  конис  может
пересчитать  всю  свою  армию вплоть до распоследнего фуражира,  но  количество
отпрысков его исчислению не поддается.
     Драйбен  фыркнул, хотя это и было нарушением приличий перед лицом  принца.
Астиний   был  славен  любвеобильностью,  и  только  законных  детей   у   него
насчитывалась полная дюжина, не говоря уж о бастардах.
     -  Остановитесь,  -  взмолился Кэрис. - Драйбен, плюнь на  этого  надутого
гусака  и давай займемся делом. Не видишь, юноша просвещается, наверное впервые
в  жизни  дорвавшись до достойной библиотеки. Небось всю жизнь доныне провел  в
военных смотрах и соколиных охотах.
     Это  было уже неприкрытое оскорбление. На следующее утро Драйбен так и  не
смог  решить  каким  образом вельх сумел пропустить удар со  стороны  Асверуса.
Ясновельможный принц не стал марать свой длинный палаш, а попросту  наклонился,
мгновенно  перехватил тяжелый табурет за ножку и наотмашь съездил обидчику  сим
предметом  по  физиономии, да так, что бедолага Кэрис, не успев даже  пискнуть,
отлетел  на  несколько шагов в сторону, врезавшись в книжный шкаф  с  тщательно
рассортированными по годам саккаремскими летописями. Фарр охнул, схватившись за
голову,  Драйбен  задумчиво  проворчал себе под нос  что-то  наподобие  "Всегда
мечтал это сделать", застучали по каменному полу тяжелые переплеты, и воздвигся
столб пергаментной пыли.
     - Наглец получил по заслугам, не так ли? - Асверус мило улыбнулся Драйбену
тонкими, почти бескровными губами. - Если у вас, эрл, такой телохранитель, я бы
посоветовал его рассчитать, и как можно скорее.
     -  Твою  мать!  - прозвучало из-под пергаментов на чистейшем вельхском.  -
Пусть  этого  недоноска  сожрет билах, а кости изгложут корргеды  и  подавятся!
Держите меня семеро, сейчас прольется чья-то кровь!
     -  Во имя Вечного Огня! - изумился сын кониса, насмешливо приподняв бровь.
-  Настоящий вельх? Неужели это племя дикарей и патлатых разбойников до сих пор
уцелело,  а не извело само себя пьянством, междуусобицами и грязью,  в  которой
они  живут?  Эрл  Кешт,  продайте  его мне! Выставлю  в  зверинце,  пусть  люди
позабавятся...
     -  Сударь. - Драйбен понял, что ситуацию надо брать в свои руки.  Нард  ар
был  горной страной, и вельхи, частенько перебиравшиеся через хребет с полуночи
ради  войны  и грабежа, считались в конисате столь же постоянной неприятностью,
как  комары  или понос. Над злом привычным всегда смеются, его презирают,  хотя
давно  известно  что  над обладателями клетчатых пледов  зубоскалить  чревато.-
Господин  мой  Лаур, этот человек - мой друг, а я не склонен одобрять  насмешки
над  близкими  мне  людьми.  Будет  лучше,  если  вы  взаимно  воздержитесь  от
оскорблений. - Фарр, займись.
     Драйбен зыркнул на огорченного мальчишку, а сам увел надменного Асверуса к
столу.  Фарр атт-Кадир, встав на колени, начал разбирать тяжеленные книги,  под
которыми  шевелился Кэрис, а когда из-под груды свитков показалась  встрепанная
голова вельха, шикнул ему на ухо:
     - Что, совсем не можешь язык за зубами держать? Этот молодой господин, как
я понял, не кто-нибудь, а сын нардарского кониса.
     -  Отвали. - Кэрис поморщился. Левая сторона его лица наливалась роскошным
багрянцем  и синью. Выглядел вельх точь-в-точь как после кабацкой драки.  -  Ох
уже  эти  благородные! Ладно, ладно, молчу. Давай книжки собирать. Библиотекарь
придет,  увидит  и нажалуется аттали. Ничего хуже этого и представить  себе  не
могу.
     Пока  Фарр  и  Кэрис воздвигали на место тяжелый дощатый шкаф  и  пытались
привести   в   порядок   целокупный  строй  рукописей,   лелеемых   смотрителем
книгохранилища, Драйбен и его молодой родственник, пытаясь не обращать внимания
на копошение сзади, разглядывали карту и беседовали, если можно назвать беседой
практически непрерывный монолог Асверуса.
     -  Вот, смотри, - хрипловатым, но высоким голосом излагал свои мысли Лаур-
младший и водил по подробному, составленному саккарем-скими картографами  плану
свинцовым  карандашом. - Я не верю в то, что наемная армия шада,  даже  выиграй
она   грядущую   битву,  полностью  остановит  нашествие.  В  Саккареме   царит
безвластие,   три  четверти  земель  шаданата  захвачены  плебс  вышел   из-под
подчинения и присоединяется к воинству Гурцата ради дальнейших грабежей. Скорее
всего,  планируемое Солнцеликим Даманхуром столкновение не принесет ни  победы,
ни поражения.
     -  Слышу разумные слова, - подтвердил Драйбен, кивая. - Обе великие  армии
выручали  друг  друга,  но  каждый  останется при своем.  Если  решающая  битва
состоится...
     - ...То после понесенных потерь,- оборвал его Асверус, - Даманхур будет не
в  состоянии  отвоевать обратно утраченное. Значит, мергейты вновь соберутся  с
силами и пойдут дальше. Положение безвыходное. Как я понимаю, Гурцат отнюдь  не
дурак,  и  очень жаль, что столь великий полководец родился не в цивилизованной
стране, а среди безумных варваров. Он не рискнет штурмовать Нардар и Полуночную
империю  кенига  в  лоб  через отроги Самоцветных гор.  Вдобавок  ему  придется
переправляться  через Урмию, которая возле наших границ бурна и  порожиста.  Он
благополучно  отбросит войско Даманхура обратно к Дангаре или - пусть  сохранят
нас  вечные  силы  небес!  - разгромит его, а потом повернет  через  пустыню  и
халисунскую  степь  к  границам  Вольных  конисатов.  Свободные  таны  горды  и
воинственны, но, говоря по правде, не представляют собой никакой военной  силы,
ибо  не  в состоянии объединиться из-за родовых свар. Империя медлительна,  как
все  великие  государства, а потому бить тревогу в столице начнут только  после
того,  как  бунчуки  Гурцата замелькают под ее стенами... А  спасти  мир  можем
только мы!
     - То есть? - осторожно осведомился Драйбен.
     -  То  и  есть,  -  досадливо бросил Асверус.  -  В  горы,  прилегающие  к
галирадским лесам, мергейты не полезут. Нардар и Нарлак славны суровыми зимами.
Если мы соберем урожай, увезем все сено, угоним стада на перевалы и оставим  за
собой  пустые земли, конница хагана вынуждена будет повернуть. За зиму и  весну
мы создадим великое войско и нанесем внезапный удар!
     -  Умник,  -  проворчал Кэрис, прислушивавшийся к разговору. - Сам  небось
воображает, как поскачет впереди на белом коне в окружении знамен и штандартов.
Скажи  на  милость, многомудрый сын кониса, ты представляешь,  что  произойдет,
даже  в  случае  если вы победите? Следующей весной некому  будет  сеять,  ваши
коровы  и  овцы  истощат горные пастбища, урожая и приплода  не  жди.  Придется
восстанавливать  разрушенное,  усмирять  обязательно  зарождающуюся  в  смутные
времена   дворянскую   вольницу.  Золото,  на   которое   вы   сможете   купить
продовольствие  у  вельхов или сольвеннов, начнет истаивать, рудники  в  горах,
лишенные присмотра и рабочих, обрушатся. Дальше продолжать или сам догадаешься?
Голод,  сумятица, разрушение государства и новое столетие Черного неба.  С  чем
вас всех и поздравляю.
     -  Предложи что-нибудь другое. - Драйбен примирительно положил  ладонь  на
плечо мигом взвившегося от ярости Асверуса.
     -  Легко!  -  отмахнулся  вельх. - Устранить причину,  вместо  того  чтобы
расхлебывать возрастающие беды. Почтенный юный господин рассуждает лишь о делах
военных.  Битвы,  сверкающие мечи, гербы на щитах, грохот  конницы  по  полю...
Тьфу!  Милейший Асверус, война - это еще и выпущенные кишки, висящие  на  твоих
коленях, сырые дрова в лагере, павшие лошади, болезни, ночевка в луже, когда на
тебя  падает  мокрый снег, гноящиеся раны и постоянное чувство голода.  Знаешь,
что  такое осада? Долгая осада горного замка? Когда лучшее, что подадут на твой
стол,  -  подгоревшее жаркое из кошек или крыс, а простая стража  начнет  жрать
гнилое  сено,  вываренное в дождевой воде? План войны - это  прекрасно,  но  он
должен  учитывать  и  описанные мною неприятности.  Их  можно  избежать.  Самое
позднее к дню зимнего равноденствия, перед весной, когда крестьянам нужно будет
сеять, а стада выводить на не вытоптанные кавалерией луга, мы должны уничтожить
первопричину. Не армию Гурцата, не его самого, а то, что им движет.  Повелителя
Небесной горы.
     -  Чего? - вытаращился нардарский принц. - Какого Повелителя? Эрл Драйбен,
что несет этот дикарь?
     Вельх посмотрел на Драйбена и покачал головой:
     -  Умный  мальчик,  хотя и задиристый. Расскажи ему. Все  расскажи.  Потом
пусть думает сам.
     * * *
     Глубокой  ночью, как раз тогда, когда гибельный час Волка уходил, оставляя
свободу  самому  густому предрассветному мраку, времени, посвященному  Быку,  в
маленькой  комнатке-пристройке Золотого храма было не  продохнуть.  И  общество
собралось там самое изысканное, а если говорить точнее - удивительное.
     Не  сказать,  чтобы  вино лилось рекой, но пьянящего виноградного  напитка
хватало,  и  ручеек его не иссякал, а вездесущий Кэрис авторитетно заявил,  что
нектар   янтарных   ягод,   да  еще  облагороженный   по   аррантскому   обычаю
ароматическими  смолами, никогда не идет лучше, чем во время горячих  споров  о
судьбе  мира, политике или войне. И вдобавок знаменитый мешок вельха  поставлял
вино исправно: едва заканчивался кувшин, Кэрис доставал из своего баула новый.
     Фарр, поначалу перепуганный и откровенно робеющий, теперь сидел бок о  бок
со  всеми,  но  по  въевшейся  за  долгие годы привычке  храмового  ученика  не
вмешивался  в  беседу, а старался прислушиваться к словам людей,  которые  были
старше и мудрее его. Благородная госпожа Фейран блистала узким и подчеркивающим
фигуру  шелковым платьем с вышитыми золотой и черной нитью силуэтами  пятнистых
леопардов и великолепными серебряными украшениями, которые, опять же, добыл где-
то  (скорее  всего,  в  мешке)  вельх. Сам Кэрис  наконец  сбросил  ненавистные
шаровары,  закрутил вокруг бедер свой черно-красный плед и смотрелся не  просто
дикарем, но варваром из варваров. Гораздо проще было Асверусу и Драйбену -  еще
двум  чужеземцам.  Простые  нардарские колеты с серебристым  узором  достаточно
благосклонно  приветствовались  во дворцах  за  неброскую  роскошь  и  в  домах
бедняков - за благородную скромность. Однако шестой и. последний гость комнатки
отличался  от  прочих  не  только великолепным голубым  халатом,  разукрашенным
маленькими огнистыми изумрудами, и белоснежным тюрбаном с золотым пером,  но  и
своим  титулом  -  шад Саккарема. Впрочем, их величество,  так  же  как  и  все
остальные,  теперь  восседал  на  ковре скрестив  ноги,  в  левой  руке  сжимал
простенькую  деревянную  чашу,  а правой теребил  себя  за  бороду,  выслушивая
громкие и далеко не всегда сдержанные соображения Кэриса.
     -  Я готов принести на алтарь Атта-Хаджа целое стадо быков, - доверительно
сообщил Даман-хур сидевшему рядом Фарру, когда Кэрис на мгновение замолк,  -  в
благодарность за то, что хотя бы вы забыли о том, что я - шад. И в то же  время
рассказываете  мне вещи, о которых я не узнал бы даже с помощью  самых  великих
мудрецов простирающегося под звездами мира.
     -  О,  Солнцеликий, - прошептал атт-Кадир, - я, как всеподданнейший  слуга
вашего величества и недостойный служитель истинной веры...
     -  У-у,  -  поморщился Даманхур, - перестань. Подобные слова  я  слышу  от
Энарека  и  всех  остальных каждый день. Фарр, ты по-человечески  разговаривать
умеешь?
     - Безусловно, о Солнцели... Конечно умею.
     -  Тогда дотянись до кувшина и налей мне немножко. А потом попроси  своего
приятеля вель-ха пересказать все сначала и помедленнее.
     ...Для  Драйбена эта ночь тоже стала несколько фантастичной и невероятной.
Мало  того,  что ему привелось встретить родственника - Асверу-са,  так  еще  и
удалось  найти  в нем полное и мгновенное понимание. Младший сын блистательного
кониса  Юстиния  пропустил  мимо ушей откровения эрла  Кешт  о  службе  хагану,
поисках  вечного волшебства, закончившихся в потаенной пещере,  и  признания  о
том,  что именно он, Драйбен, является одним из главных виновников обрушившейся
на мир катастрофы. Асверус задал лишь один вопрос: "Что делать дальше?" А потом
начал  действовать  с  решительностью  и  целеустремленностью,  присущей   всем
отпрыскам династии Лауров.
     Кэриса  с  Фарром оставили в библиотеке, отыскивать надлежащую хронику,  а
сын  кониса,  выслушав  всю  историю Драйбена, с царственной  величественностью
ненаследного  принца приказал бывшему эрлу следовать за собой.  Когда  миновала
полночь,  двое  нардарцев по срочному требованию его светлости  посла  Асверуса
Лаура  были  приняты в личных покоях шада вначале Энареком,  а  затем  и  самим
Даманхуром. Шад после вечерней молитвы вновь говорил с аттали и, когда  Драйбен
оказался перед очами двух саккаремских владык, духовного и светского, ему стало
несколько не по себе.
     - О мудрейший, и ты, о царственнородный! - Хорошо знакомый с саккаремскими
обычаями  Асверус заговорил первым, зная, что попервоначалу следует  обращаться
не  к  шаду,  а  повелителю душ, наиболее приближенному к  верховному  божеству
Полуденной  державы. - Я привел к вам моего дальнего родича и соотечественника,
который  имеет  сообщить  вести  важности  столь  чрезвычайной  что  пред  ними
померкнут  любые  донесения о ходе дел на войне и даже предсказания  признанных
вами и ныне живущих пророков.
     -  Говори  проще,  - поморщился Даманхур, недовольный тем,  что  наследный
посланник  кониса  оторвал его от душеспасительного разговора  с  эт-Убаийядом,
радовавшим  сердце  Даманхура  и возрождавшим в нем  почти  утраченную  волю  к
борьбе. - Что случилось? Мергейты переправились через Урмию и идут на Священный
город?
     -  Еще нет. Оставь, - мягко сказал старец, сидевший на подушках поодаль от
шада.  - Я знаю, кого привел к тебе сей молодой человек. И мой тебе совет,  как
наставника веры: выслушай, что будет сказано, а главное - вдумайся в узнанное.
     -  Обещаю тебе, мудрейший. - Единственными, чью власть признавал над собой
Даманхур, были лишь Атта-Хадж - отец богов и аттали - отец веры.
     -  Закончим наши разглагольствования о вещах давно известных, -  продолжил
эт-Убаийяд, поднимаясь. Следом за ним вскочил и Даманхур. - Господин Драйбен  и
его  друзья  раскроют твоему сердцу тайны гораздо большие, нежели те,  коих  ты
ждешь  от  меня. Оставь этот дворец и пойди к ним. Я знаю, ты хочешь  на  время
стать  просто  человеком,  но не шадом. Нынешней ночью  тебе  приведется  такая
возможность. Забудь об одном - о гордыне.
     С  тем  эт-Убаийяд, опираясь на свой посох, с быстротой  удивительной  для
человека  его  возраста  зашагал  к двери из зала,  где  его  встретили  верные
телохранители-халитты.
     -  Э-э...-  Даманхур вопросительно посмотрел на Асверуса,  а  тот  в  свою
очередь передал этот взгляд Драйбену.
     - Пошли тогда, - пожал плечами нардарец. - Только... Солнцеликий, мы живем
очень скромно, и я не хочу, чтобы наши недостойные нравы оскорбили тебя.
     По  лицу  Даманхура, на котором скука сменилась изумлением, а изумление  -
любопытством, было видно: шад принял решение.
     -  Ведите,  -  хмыкнул он. - Надеюсь, недалеко? И вот еще  -  сотник  моей
охраны  не  отпустит меня одного даже в пределах Белого города, где  повелителю
Саккарема никто и ничто не угрожает.
     -  На  улицах встречаются дикие животные, - скривил рот в невеселой улыбке
Драйбен. - Полагаю, твои, о царственный, телохранители могут постоять за дверью
нашего обиталища.
     На  самом деле появление не кого-нибудь, а самого шада Саккарема - по виду
всего  лишь  разодетого  в  пышные  облачения  и  слегка  начинающего  толстеть
сорокалетнего  мужчины - вызвало полный переполох в комнатке, где  разместились
Драйбен,  Кэрис  и все остальные невольные участники истории, главной  движущей
силой  которой  был  Повелитель Самоцветных гор.  Увидев  на  пороге  Драйбена,
вернувшийся  из  библиотеки Кэрис моментально высказал попутчику  все,  что  он
думает  о  его необузданных родственниках, отчего Асверус едва не схватился  за
меч  (оскорбление  пред ликом шада - это уже слишком!), а затем,  когда  внутрь
вошел сам Даманхур, вельх, доселе пребывавший в грязной окровавленной рубахе  и
драных шароварах, запросто вопросил:
     - Ого, какой индюк! Милейший, ты чего так разоделся? Мы люди нецеремонные.
И  потом, раз тебя привели мои друзья, знай мой обычай: простота во всем. Здесь
жарко, сбрасывай халат, оставайся в рубахе.
     -  Так  -  только  и  произнес  Даманхур,  слегка  ошалевший  от  подобной
"нецеремонности".-  Ну...  "Как сказал аттали? - промелькнула  мысль  в  голове
шада. - Стать просто человеком? А почему бы и нет?"
     Даманхур  расстегнул халат, снял его и просто набросил  на  плечи.  Причем
сделал  это  так  быстро, что его движение уложилось ровно  в  то  время,  пока
Драйбен высокомерно представлял Кэрису нового гостя:
     -  Перед  тобой сам господин всех Полуденных земель, Солнцеликий и славный
вовек шад Саккарема Даманхур атт-Бирдженд.
     Фарр  разинул  рот,  замерев,  Фейран ахнула  и  полностью  прикрыла  лицо
свисающим  концом платка, Драйбен ухмыльнулся, а Кэрис расплылся  в  широченной
улыбке:
     -  О!  Милости  прошу. Хочу извиниться за грубость, но  просто  человек  я
такой.  Вот,  садись на ковер. Асверус, не строй постную физиономию,  все  свои
собрались. Фарр, хватай мой мешок и вместе с Фейран иди за мной. Кстати, вытащи
с  самого  верху баклагу. Там должно быть белое вино. Пускай гости отдыхают  до
времени, пока мы появимся во всем блеске.
     Даманхур как-то странно пожевал губами, поискал глазом подушку, на которую
можно  было  сесть,  и  наконец устроился неподалеку от окна.  Асверус  Лаур  и
Драйбен, по нардарскому обычаю оставив оружие у дверей, последовали его примеру
и  скованно  замолчали. Непривычный к подобной обстановке шад  лишь  осматривал
комнатенку  и отхлебывал из баклаги до тех пор, пока телохранители  не  открыли
дверь  и  в  проеме  не  появился вельх - со своими непременными  косичками,  в
белоснежной  льняной рубашке с вышивкой по вороту и рукавам и странной  одежде,
больше  напоминавшей  юбку  с  перекинутым через левое  плечо  длинным  хвостом
клетчатой  материи.  За  ним маячил хмурый и насупленный  Фарр,  совершенно  не
знавший,  как  себя вести в присутствии не кого-нибудь, но самого саккаремского
шада  и  нардарского  принца.  Приодевшаяся и  невероятно  похорошевшая  Фейран
казалась лишь темным молчаливым силуэтом.
     -  Поговорить пришли? - весело громыхнул Кэрис и плюхнулся на ковер  прямо
перед  Даман-хуром.  Шад ответил сдержанной улыбкой. Ему нравилась  развязность
этого   странного  варвара,  который,  казалось  бы,  не  имеет  ни   малейшего
представления о титулах, величии или богоподоб-ности владык Мельсины.  -  Ну  и
отлично. Каково вино? Могу угостить розовым аррантским двадцатилетней выдержки.
Фарр,  мешок  у тебя? Доставай. И книгу сюда передай заодно. Я так  думаю,  что
беседа у нас будет очень долгая.
     -  Главное, - осторожно заметил Даманхур, - чтобы она была содержательной,
почтеннейший.
     -  Вот  это я могу обещать именем моего отца, - подмигнул вельх, а Драйбен
вздрогнул.  Отцом всех духов, что воплощенных, что невоплощенных,  считался  не
кто  иной,  как  Творец  Вселенной, и подобное обещание  обязывало  слишком  ко
многому.
     ...Собеседники разошлись перед рассветом. Шад Даманхур был пьян,  но,  как
ни странно, не терял ясности рассудка и памяти. Его внезапно одарили знанием, а
значит,  и  оружием.  Шаду  показалось, что этой ночью  и  в  этой  неожиданной
компании,  которая никак не приличествовала его титулу и положению, принимались
решения стократ важнейшие, нежели обсуждаемые на военном совете эмайров  или  в
зеленой тишине дворцового сада, один на один с Энареком. Даманхур почувствовал,
что надежда снова коснулась его плеча своим радужным крылом.
     Дверь  за  шадом затворилась, и Солнцеликий в сопровождении  безмолвных  и
вооруженных  до  зубов стражей отбыл в свое временной жилище, а  Кэрис  потерял
всякий,  по  мнению  даже  терпимого Драйбена, стыд. Вельх  щелкнул  серебряной
фибулой,  сбросил  плед,  расстелил его на ковре и  улегся  на  живот,  положив
скрещенные  руки  под подбородок. Фейран скромно отвернулась, ибо  Саккаремской
женщине не следует видеть голые ноги мужчины, если только он не ее муж.
     -  Первый раз за долгие столетия, - проворчал Кэрис с закрытыми глазами, -
встречаю  властителя, наделенного не одной лишь толикой разума, но  и  истинным
величием. Знаете, в чем оно заключается?
     -  В  том,  что  он  пережил общение с тобой,-. буркнул Драйбен.  -  Конис
Юстиний  - вот Асверус подтвердит! - за подобное хамство вздернул бы  тебя  без
лишних разговоров.
     -  Не-ет, - протянул вельх. - Неправду говоришь. Настоящий владыка  должен
чувствовать себя в своей тарелке как среди придворных, так и среди прокаженных.
Но  прежде всего он должен уметь слушать. Даманхур умеет. Значит, решено. Через
два  дня  я и Фарр едем в Аррантиаду. Ты, Фейран и Асверус остаетесь наблюдать.
Если  все  кончится плохо, встречаемся через шестьдесят дней в столице Нарлака,
неподалеку  от  морской  гавани,  трактир "Белый  конь".  Хозяин  -  мой  друг,
сошлетесь на меня. А теперь всё, спать!
     
     Глава шестая ПОСЛЫ ЗАВОЕВАТЕЛЯ
     
     -  Фейран,  что  с тобой? Ну-ка быстро открой глаза! И, ради  всех  богов,
перестань кричать!
     Кэрис  потрепал девушку по щеке, затем довольно грубо встряхнул за  плечи,
надеясь, что Фейран очнется. И действительно, она подняла веки и уставилась  на
вельха своими огромными фиолетовыми глазами.
     -  Опять  сны?  Говорила со звездами? - Кэрис шептал, чтобы  не  разбудить
остальных. - Нам грозит новая опасность?
     Девушка  поднялась на локте, левой ладонью отерла мокрый  от  пота  лоб  и
озадаченно качнула головой, проговорив:
     -  Странно...  Нет, это не было привычной мне беседой с  силами  неба  или
земли. Просто сон.
     -  Знаю  я твои "просто сны",- шикнул вельх. - Любое видение, пришедшее  к
человеку, наделенному даром предсказания, хоть что-то да значит. Рассказывай!
     -  Видела шада, - после долгой паузы проговорила Фейран. - Солнцеликий был
весел и, как мне показалось, счастлив. Радовался новой одежде - красному халату
и  такому  же  красному тюрбану, украшенному лиловыми аметистами. Говорил,  что
наконец-то  все  заботы прекратились, он сможет отдохнуть и не  думать  ныне  о
всякой  ерунде наподобие Гурцата, мергейтов или этой проклятой войны. Он прямо-
таки светился счастьем изнутри. Может быть, этот сон предвещает нам победу?
     - Чего ж ты орала, как резаная?.. Извини. Продолжай, я слушаю.
     -  Там  были и другие люди. Вот они-то как раз были поражены горем.  Я  не
могла смотреть на их лица. Темные пятна вместо глаз, провалившиеся рты, грязные
волосы, висящие плетьми... Я их испугалась и поэтому, наверное, закричала.
     -  К победе. - Кэрис растянулся на ковре рядом с Фейран и сцепил пальцы  в
замок  за  головой,  на  затылке. - Нет, я этот сон толкую  совсем  по-другому.
Постой,   постой,  если  шад  говорил,  будто  ныне  получил   отдых,   -   это
недвусмысленное  свидетельство  того, что он  уйдет  из  мира  видимого  в  мир
невидимый,  где  человеческие души получают вечный покой  и  радость...  Однако
цвета его одежд были красными, а не белыми, что ясно символизировало бы смерть.
Красный  -  цвет  опасности, угрозы или насилия. Мне очень не понравились  твои
слова  о  темных людях без лиц. Не могу понять, как все это увязать меж  собой.
Но,  по-моему, с нашим милейшим Даман-хуром должна произойти какая-то  изрядная
неприятность. Болезнь, несчастный случай? Может быть, покушение? Впрочем,  Шада
охраняют  почище,  чем самого эт-Убаийяда, и, как мне кажется,  ему  не  грозит
опасность. Разве что от своих. Но, как говорят, дейвани Энарек нечестолюбив, да
и все приближенные к Солнцеликому эмайры отлично понимают, что смена властителя
в настолько тяжелый момент только повредит общему делу. Абу-Бахр, наследник, не
станет ничего затевать против своего отца. Не пойму...
     -  Может  быть,  после  утренней молитвы рассказать  обо  всем  мудрейшему
аттали?  - подумав, предложила Фейран. - Среди мардибов Священного города  есть
знаменитые толкователи снов. Они, наверное, помогут?
     Кэрис ничего не ответил, поднялся на ноги и выглянул в узкое окно.
     -  Рассвело,  - каким-то неопределенным голосом сказал он. - Солнце  вовсю
светит.  Из  чего можно заключить: утреннюю молитву мы благополучно пропустили.
Ладно,  буди остальных, а я пойду прогуляюсь на площадь, может быть, узнаю  что
новое.
     Кэрис  с  лицом,  на  котором  тонко  смешивались  чувства  отвращения   и
презрения,  натянул  столь  нелюбимые  им  шаровары,  подвязал  халат   и,   по
саккаремским  законам  покрыв  голову черно-белой  клетчатой  каффой,  вышел  в
коридор.  Священная стража, зная, что этот человек является личным  гостем  эт-
Убаийяда,  пропустила  вельха  беспрепятственно.  Он  спустился  вниз,  миновал
утопавший  в  зелени внутренний двор храма, церемонно раскланялся со  спешившим
куда-то хранителем библиотеки и, пройдя через приоткрытые, охраняемые халиттами
кованые врата, очутился на Золотой площади.
     -  Ну  ни  хрена  себе...- ругнулся по-вельхски Кэрис и замер,  пройдя  по
мраморным плитам всего несколько шагов.
     Людей,  которых  он  сейчас видел, в Меддаи быть просто  не  могло.  Возле
узорной  металлической коновязи, поставленной меж зданиями  Священной  школы  и
дома,  где  сейчас  обитал шад, топтались невысокие мохнатые  лошадки,  укрытые
серыми  войлочными  попонами,  а их хозяева - узкоглазые  желтолицые  мергейты,
числом  семеро - тесной кучкой стояли неподалеку, в окружении обнаживших  сабли
халиттов.
     - Помяни демона к ночи...- фыркнул Кэрис и снова буркнул под нос несколько
самых  гнусных  словечек, коими вельхский язык был, в отличие от саккаремского,
несказанно  богат.  Заинтересовавшись необычными  приезжими,  Кэрис  направился
прямо к кругу Священной стражи.
     Степняки  -  они  ведь как дети. И на этот раз их тяга ко  всему  кричаще-
красивому   возобладала  над  разумностью.  Было  любопытно  видеть  мергейтов,
облаченных  в  яркие,  изукрашенные камнями и драгоценным  шитьем  саккаремские
халаты,  наверняка похищенные из разгромленного дома какого-нибудь благородного
эмайра,  но  в  то же время головы поданных хагана покрывали обычные  войлочные
шапочки,  а  простая  кожаная  сбруя лошадей никак  не  вязалась  с  вызывающей
яркостью  их  облачений.  Даже вечно спокойные халит-ты втихомолку  ухмылялись,
рассматривая своих врагов.
     Кэрис  углядел  среди стражников одного из знакомых:  этот  халитт  ночами
постоянно  обходил  Золотой храм и иногда заглядывал в  комнату  гостей  выпить
немного  шербета. Вельх кивнул ему, получив легкий поклон в ответ,  подошел  и,
слегка толкнув халитта локтем в бок, спросил:
     - Что происходит-то? Пленных привезли?
     -  Какое!..-  поморщился  воин  Священной стражи.  -  Посольство  явилось,
понимаешь! Тысячник мергейтского войска с каким-то варварским именем  -  Менгу,
кажется - и его свита. Видишь двух саккаремцев при них? Изменники!
     Вельх  перевел  взгляд  на  мергейтов, слегка обескураженных  великолепием
Меддаи,  рядом с которым блекла красота погибшей Мельсины. Ну точно. Память  не
подвела.  Кэрис  отлично  запомнил высокого для  степняков  парня  -  этот  тип
наведывался в Пещеру вместе с Гурцатом. Рядом - совсем молодой безусый мергейт,
еще  один, постарше, четверо обычных нукеров с деревянными пайзами, в то  время
как   на  груди  посланников  посверкивают  золотые  пластинки  с  изображением
разбросавшего  крылья сокола. Двое саккаремцев - Кэрис поначалу  принял  их  за
любопытствующих   жителей   Меддаи.  Первый  -  пожилой   человек,   выглядящий
перепуганным  и  отводящий  глаза, когда его взгляд  пересекался  со  взглядами
Священной стражи. "Не иначе как толмач, - решил Кэрис. - Бедолаге до невероятия
стыдно,  что  он  приехал в город Атта-Хаджа в сопровождении  первейших  врагов
своей  страны и своей религии. Но почему у меня отчетливое чувство, что я видел
второго?..  Этот, несомненно, из благородных. По лицу видно, и  оружие  у  него
слишком добротное для простого воина".
     Действительно,  смуглый молодой человек, по внешности которого  без  труда
определялись как саккаремские, так и степные корни его происхождения, в отличие
от смущенных мергейтов и боязливого старика смотрелся прямо-таки героем.
     Он   с  ледяной  бесстрастностью  озирал  халиттов  лениво  поглядывал  на
пронзающие  небеса башни Золотого храма, стоял гордо скрестив руки на  груди  и
высоко  подняв  голову. Его отнюдь не смущала золотившаяся на  отвороте  темно-
голубого  с  серебристой вышивкой халата пайза хага-на. Этот  человек,  похоже,
стал перебежчиком не по принуждению, но следуя собственной воле и убеждениям.
     Наиболее  уверенным  среди степняков выглядел только высокий,  здоровенный
тысячник, хотя Кэрис не решился бы дать ему больше двадцати пяти лет. Только  в
Саккареме и в других великих государствах Материка и Островов полагают, что чем
человек старше, тем опытнее и мудрее. Гурцат, как видно, даровал высокие чины и
свою  благосклонность наиболее преуспевшим в сражениях и более других преданным
Золотому Соколу Степи, не обращая внимания на возраст.
     Наконец  к ожидавшим мергейтам подошли трое мардибов, вышедших из полутьмы
арки  Священной школы, скорее всего посланники аттали. Халитты расступились,  и
теперь  стало  ясно, что стража Мед дай оскорбила послов недоверием:  на  месте
сабель мергейтов красовались только пустые ножны.
     "Я  поступил  бы  точно  так же, - бесстрастно  подумал  Кэрис.  -  Послов
Аррантиады,  Шо-Ситайна или, допустим, любого из вельхских вождей,  несомненно,
оставили  бы  при оружии, но мергейты вероломны. Вот будет весело, если  Гурцат
решил пожертвовать своим тысячником лишь ради того, чтобы он набросился на  эт-
Убаийяда и лишил бы Саккарем Знамени Веры. Кажется, лет четыреста назад один из
степных хаганов проделал то же самое с правителем Аша-Вахишты, принеся в жертву
своего  наследника,  явившегося к манам с подобным же посольством...  Ничто  не
ново на этой земле!"
     --  Что  угодно сыновьям Степи в Священном граде Халисуна и  Саккарема?  -
громко  вопросил  толстый бородатый мардиб, в котором вельх  мгновенно  опознал
Джебри, ближайшего помощника эт-Убаийяда.
     Толмач-саккаремец перевел. Менгу выступил вперед и произнес несколько фраз
на отрывистом степном наречии. Толмач дрожащим голосом сообщил мардибам:
     -  Посольство  от богоподобного и защищаемого духами Вечного  Синего  Неба
хагана  мергейтов, Саккаремцев и всех подлунных народов Гурцата, сына Улбулана,
к хранителю веры Касару эт-Убаийяду...
     Халитты  нехорошо  переглянулись,  а бородатый  Джебри  поперхнулся.  Если
посланники  представляются именно так, это значит лишь  одно  -  Гурцат  послал
своих не вести переговоры, а выдвигать требования.
     "...На  что  хаган, между прочим, имеет полное право, - заметил  про  себя
Кэрис. - Гурцат не хуже меня и всех остальных знает, что сила на его стороне".
     Мергейтский тысячник что-то бросил одному из своих нукеров, тот рванулся к
лошадям, снял о одной из них мешок и принес его Менгу.
     "Подарки, - определил вельх. - Очень интересно. Но что-то их маловато".
     Нукер  разложил  у  ног  мардибов  вынутые  из  мешка  крупные  ограненные
самоцветы, стоившие, если судить по отделке, величине и чистоте воды,  огромных
денег, а затем...
     Джебри отступил, некоторые халитты сдавленно зарычали, сжимая до белизны в
костяшках  пальцев рукояти сабель, однако на агрессивные действия не  решились.
Теперь  тысячник Менгу держал в руках большой прозрачный сосуд  из  аррантского
стекла,   прикрытый  запаянной  воском  крышкой.  В  слегка  мутной   жидкости,
наполнявшей округлую банку, колыхалась отрезанная голова.
     -  Главный  дар  хагана, - на саккаремском языке, но  с  сильным  акцентом
провозгласил тысячник. - Перед тобой, шаман, лицо человека, восставшего с мечом
против Золотого Сокола Степи, - его младшего брата вашего шада и лучшего воина.
Пусть  этот  подарок послужит вам знаком того, что хаган Гурцат ныне повелевает
всей Вселенной благодаря необоримой воле Поднебесных.
     -  Нет других богов, кроме Атта-Хаджа, и Эль-Харф возвестил истину его,  -
пытаясь сохранить хотя бы долю самообладания мардиба, стоящего перед варварами,
пробормотал Джебри, но получилось не слишком убедительно. А Кэрис подумал,  что
шад, увидев эдакий "подарочек", изрубит все посольство. Оставалась одна надежда
-  хитрые  мардибы выкрутятся и Даманхур не узнает, что тело его  возлюбленного
брата все-таки было найдено мергейтами в Мельсине и осквернено.
     -  Когда  мы  будем  говорить с верховным шаманом эт-Убаийядом?  -  слегка
коверкая слова полуденного наречия, вопросил Менгу.
     - Когда придет время.
     Джебри  повернулся и размашисто зашагал обратно к вратам школы.  Самоцветы
остались  валяться на камнях площади, но сосуд с головой родича шада  Даманхура
мардибы все-таки взяли и унесли с собой.
     Когда халитты с каким-то особым удовольствием все-таки отобрали и ножны  у
мергейтов,  а потом увели наглых послов в сторону странноприимного дома,  Кэрис
сказал сам себе:
     
     - Теперь вся эта история мне перестала нравиться окончательно. Боги, боги,
кто же мне скажет, что за сон послали небеса нашей девочке?
     * * *
     Даманхур, как поистине великий правитель, обычно выражал свое недовольство
сдержанно. Шад крайне редко повышал голос в присутствии придворных,  и  уж  тем
более  жрецов,  и никогда не позволял себе хвататься за оружие,  как  частенько
делал  его  отец  - светлейший шад Бирдженд. В приступах ярости отец  Даманхура
имел  привычку  рвать  саблю  из ножен и самолично  сносить  головы  виноватым.
Недаром  одно  из  прозваний Бирджен-да было Жестокий. Однако сегодня  Даманхур
вышел  из себя настолько, что накричал на ни в чем не повинного Энарека, изгнал
из  комнаты  стражу  и запустил в стену старинным кувшином, отчего  на  мраморе
остались  красноватые  следы  винных  брызг,  стекших  на  пол  и  образовавших
неприглядную лужу.
     Было  отчего злиться. Немытые мергейты выставили (не кому-нибудь, а самому
шаду  блистательного  Саккарема!) столь наглые условия, что  Даманхур,  услышав
речи  посланников, на несколько мгновений потерял дар речи. Первым оскорблением
явилось  то,  что посланник мергейтов вначале потребовал встречи с  аттали  эт-
Убаийядом,  а  вовсе не с Даманхуром, - создавалось впечатление,  будто  Гурцат
перестал воспринимать шада как сколь-нибудь значащего правителя. Аттали принял
степняков,  говорил с ними недолго, а затем велел позвать к себе  саккаремского
владыку.
     Энарек, видя, что оскорблено величие шадана-та, наскоро сообразил устроить
своему  господину  торжественный выход: телохранители  с  обнаженными  саблями,
штандарт  Даманхура,  боевые трубы... Может, на кенига Нарлака  или  посланника
Великолепного  Острова  это и произвело бы впечатление,  но  мергейты  остались
бесстрастны и даже не поморщились, когда звук рогов, отражавшийся от  округлого
купола громадной приемной залы, достиг наибольшей силы.
     -  Преклонить  колена!  -  рявкнул роскошно одетый  сотник,  не  глядя  на
мергейтов.  -  Перед  вами  Солнцеликий повелитель шаданата  Саккарем  Даманхур
Первый!
     Мергейты  не  обратили  на  приказ никакого  внимания.  Даже  сам  аттали,
стоявший  на  возвышении, слегка поклонился Даманхуру - дань уважения  духовной
власти  к власти светской. Узкоглазые дикари остались стоять. Несколько  измен-
ников-саккаремцев, находившихся в свите посла, чисто машинально дернулись,  но,
увидев холодный взгляд степного тысячника, замерли.
     - Преклонить колена! - прошипел начальник охраны Даманхура. Призыв канул в
пустоту.  Мергейты  некоторое время молчали, дождались, пока  шад,  состроивший
высокомерную мину, не встал рядом с аттали, и только потом высокий  здоровенный
тысячник промолвил на плохом Саккаремском:
     -  Я  могу  поклониться великому шаману. Он говорит с богами.  Я  не  знаю
страны  под  названием  Саккарем и ее правителя. Есть  только  Полуденный  Улус
Великой Степи, господин которого - хаган Гурцат.
     -  Что? - Подняв брови, Даманхур глянул сначала на посла, затем на аттали,
потом снова на посла. В глазах эт-Убаийяда читалось одно:
     "Оставайся спокоен, шад, и прости этим варварам их детскую гордыню".-  Что
он сказал?
     -  Я вижу только самозванца, - монотонно нудел мергейт, вовсе не глядя  на
шада.  - Любой восставший против дарованной Заоблачными власти хагана для  меня
лишь  злой  враг. Посему я обращаюсь к белому шаману кюрийена Меддай,  а  не  к
тебе.
     Тут мергейтский тысячник выступил вперед, легко подошел к мраморной плите,
на  которой  стояли эт-Убаийяд и Даманхур (что вызвало нехорошие  и  угрожающие
движения  в  рядах халиттов и телохранителей шада), и опустился на  оба  колена
прямо  напротив  аттали.  Шада здесь будто бы вообще не  существовало.  Степняк
коснулся  лбом  пола, а затем, не поднимая глаз - в Степи это считалось  знаком
высочайшего  уважения к собеседнику, а тем более шаману, -  произнес  заученные
наизусть слова:
     -  Владыка  мой  Гурцат хочет передать белому господину  из  Меддай  слова
почтения.  Ты,  говорящий с богами, имеешь власть и над людьми.  Прикажи  своим
бросить  оружие и признать хагана. Иноземные воины, пришедшие из-за  моря  и  с
полуночных  земель,  пусть идут домой. Если кто хочет - пускай  идет  к  хагану
Гурцату  и  предложит  ему свой меч и верную службу. Тогда  мой  повелитель  не
тронет никого и наши конные тьмы обойдут Белый улус, где живут боги.
     -  Обойдут? - задумчиво скрипнул престарелый аттали. - Значит, твой  хаган
желает идти дальше? К берегам Закатного океана? Или на полночь?
     - Он поступит так, как скажут Заоблачные, - отрезал Менгу.
     - А если я не соглашусь?
     -  Мы  все  равно не тронем Меддай, - ответил степняк. - Хаган  не  станет
гневить богов, своих или чужих. Но твой город стоит в пустыне. Вода здесь есть,
но я не вижу сочных пастбищ для овец, хлебных полей и деревьев с плодами. Мы не
станем  продавать  тебе еду и другим не позволим. Клинки мергейтов  не  прольют
крови шаманов и людей, которых вы взяли под защиту. Тогда станет ясно, чьи боги
сильнее. Если твой Атта-Хадж дарует вам хлеб и молоко - хвала ему. Если  нет  -
на небесах взяли верх Заоблачные.
     Эт-Убаийяд  прокашлялся. Это была серьезная угроза. Все  продовольствие  в
Меддаи  доставлялось  либо  из Междуречья, либо с  побережья,  либо  от  границ
Вольных  конисатов.  Если  мергейты окружат город,  через  полторы-две  седмицы
начнется  голод,  даже  если  запасы пищи будут расходоваться  крайне  бережно.
Rысячи  беженцев, часть конной гвардии Даманхура, сосредоточившаяся в Меддаи...
Обычно  население Священного города не превышало трех тысяч человек _. мардибы.
Священная стража, ученики храмовых школ, слуги... Делавшихся к осени запасов  с
лихвой хватило бы на зиму вплоть до следующего урожая. Но не сейчас.
     Аттали  решился.  Эт-Убаийяд не привык размышлять слишком  долго  и  более
полагался на помощь Атта-Хаджа, собственный опыт и... И доверчивость мергейтов.
     -  Даманхур.  -  Старец  повернулся к шаду. В  его  глазах  играли  хитрые
искорки,  отчего  Саккаремский владыка понял: сейчас лучше молчать  и  со  всем
соглашаться. - Ты слышал, что сказал почтеннейший посол степного хагана? Я, как
предстоятель  веры, приказываю тебе завтра к закату уйти из  Меддаи  и  сложить
оружие.  Если  ты  не  послушаешь моих слов, на тебя падет  гнев  Атта-Хаджа  и
колосья твоего ратного урожая скосят сабли подданных хагана. Иди.
     "Так...- Даманхур почувствовал, как у него онемел язык. Сил хватило только
на  то,  чтобы поклониться, заметить недоуменные взгляды гвардейцев и  медленно
зашагать  в  сторону  открытой двери, ведущей прочь из  приемной  залы.  -  Эт-
Убаийяд,  конечно,  хитрит  и  пытается  столь  показательным  жестом  обмануть
мергейтов.  А  если  нет?  Если и над ним нависло  проклятье  Самоцветных  гор?
Солнечный Атта-Хадж, помоги нам!"
     ...Шад почти уверовал в то, что судьба отвернулась от него. В течение двух
колоколов  он  сидел на покрытой бархатным покрывалом скамье  в  садике  своего
скромного  дворца и не желал видеть никого. Компанию Даманхуру составляли  лишь
кувшины  с  вином, а таковых собеседников оставалось все меньше и меньше.  Если
шаду  изменил  сам  Учитель  Веры  -  это  конец.  Остается  лишь  погибнуть  в
безнадежном бою.
     - Сын мой,- Даманхур услышал скрипучий голос эт-Убаийяда. Аттали, опираясь
на  свой  посох стоял в двух шагах от каменного диванчика- Отчего тебя  охватил
порок уныния?
     -  Вкупе  с  пороком  пьянства, - заплетающимся  языком  проговорил  шад.-
Мудрейший, сказанные тобой слова следует принимать за истину?
     -  Эль-Харф в своей Книге учит, - назидательно проговорил аттали, -  слово
лишь  звук,  несомый  ветром и исчезающий в поднебесье.  Я  обманул  посла.  Он
засвидетельствует  перед хаганом, что я принял условия Гурцата.  Прости,  но  я
спасал  Меддаи. Теперь перед лицом мергейтов ты станешь не только  бунтовщиком,
но  и  богохульником. Не думаю, что это ухудшит наше положение, но, по  крайней
мере,  если  степные  тысячи пройдут через пустыню. Священный  город  останется
неприкосновенным  и  я смогу защитить от голодной смерти  всех  людей,  которые
собрались здесь.
     -  Ты  поверил мергейтам? - вскинулся шад. - Соглашение нигде не записано!
Как только я продолжу войну...
     - Я тебя прокляну, - скривился в безрадостной улыбке аттали. - Отрекусь от
тебя,  может быть даже перед лицом Гурцата. Если он, конечно, сюда приедет.  Не
мне учить тебя искусству политики, шад. Я должен сохранить символ нашей веры  -
Меддаи.  Разумеется, ты получишь золото и драгоценности для ведения  войны,  но
вслух я буду поносить тебя на каждом углу, так что готовься.
     - От меня отвернется армия. - Даманхур приоткрыл рот.
     -  Ничего  подобного!  Скажешь, что аттали впал  в  маразм  и  перепугался
мергейтов. Вдобавок две трети твоего войска - иноверцы. Какая им разница?  Пока
им  платят,  они хранят верность. Потом, когда все кончится, я объяснюсь  перед
народом.  И  у  тебя  появится  изрядное  преимущество:  пусть  сумасшедший   и
продавшийся  мергейтам эт-Убаийяд проклинает шада, но Даманхур все равно  стоит
за  свою  страну. Может быть ты даже войдешь в исторические анналы как Даманхур
Освободитель.  И вот еще что я сделаю: мардиб Джебри, который знает  обо  всем,
завтра же вечером с большой свитой священнослужителей уедет в Дангару. Там  они
начнут  распространять  слух, что аттали эт-Убаийяд повредился  рассудком  и  с
потрохами куплен мергейтами. Затем мардибы Дангарского эмайрата выберут  Джебри
новым Учителем Веры. А я останусь здесь, что бы ни произошло.
     -  Я  всегда знал, что ты мудр, - покачал головой шад. - Но ведь ты...  ты
жертвуешь  своим  добрым  именем, славой Меддай, божественным  предназначением,
дарованным тебе, как наследнику Эль-Харфа... Не слишком ли рискованная игра?
     -  У меня сейчас одна цель, - тихо проговорил аттали, - спасти Саккарем  и
веру.  Я  слишком  стар,  и  потом - пусть Атта-Хадж  разберется,  правильно  я
поступаю  или  нет. Пока это единственный выход. Так что...- Эт-Убаийяд  заново
усмехнулся и, состроив на лице отрешенное выражение, провозгласил со  странной,
полубезумной интонацией: - Хвала нашему повелителю Гурцату, за спиной  которого
стоят все боги мира! Ну как?
     -  Омерзительно,  - поморщился шад. - Однако не мне тебе советовать.  Твою
волю  направляет  Создатель Мира. Кстати, когда мне уезжать и  что  там  делают
послы?
     -  Собирайся завтра с утра, - уже нормальным голосом ответил эт-Убаийяд. -
Послам  дана  полная  свобода,  я приказал вернуть  им  оружие,  халитты  будут
относиться  к  мергейтам с почтительностью. Словом, о нашем небольшом  заговоре
знают  от  силы  человек  десять - самые доверенные. Сотники  халиттов,  высшие
мардибы... Мы все постараемся задурить этим варварам головы. Кстати  говоря,  я
ведь  недаром  приказал  тебе и твоей армии сложить оружие.  Ты  исполнишь  мой
приказ. Причем незамедлительно.
     - Что?! - взвился шад.
     - Когда войско складывает оружие? Правильно, когда оно побеждает.
     Аттали  рассмеялся. Его смех больше напоминал куриный клекот, но явно  был
веселым.  Затем  эт-Убаийяд  развернулся и, не  прощаясь,  ушел,  оставив  шада
наедине с последним кувшином акконского вина и своими мыслями.
     * * *
     Полуночные области Альбаканской пустыни отнюдь не считались гиблым местом,
в отличие от ее сердца - Аласорского кряжа, поднимавшегося из песков в двухстах
лигах к полуденному закату от Белого города. Даже кочевники-джайды, для которых
пустыня  была  родным  домом и которую они знали даже лучше,  чем  саккаремский
вельможа  -  свой  дворец,  остерегались приближаться  к  Аласорским  холмам  и
обходили  их  на  весьма почтительном расстоянии, теряя  время  караванщиков  и
просто путешественников, которым требовались проводники. Нет, никаких природных
катаклизмов  наподобие сжигающей все и вся жары, постоянных песчаных  бурь  или
полного  отсутствия  водных источников поблизости от  Аласора  не  наблюдалось,
вовсе  даже  наоборот - выбивавшиеся из барханов обветренные  скалы  окружались
несколькими оазисами, через хребет вела отличная, правда мощенная неведомо  кем
и почти не разрушенная дорога, но...
     Многие  столетия  подряд Аласорский кряж считался "злым местом".  Немногие
смельчаки,  обычно иноземцы, добиравшиеся до оазисов и умудрявшиеся  вернуться,
рассказывали  о  белеющих на пустынных волнах костях давно  павших  животных  и
погибших  неизвестно отчего людей, о старинных развалинах,  доселе  сохраняющих
тень  прежнего величия, статуях неизвестных богов, ночных призраках, не  дающих
спокойно  спать,  и  многом  другом. Конечно,  подобные  слова  можно  было  бы
посчитать  досужими  вымыслами  и фантазией одуревших  от  однообразия  пустыни
искателей  сокровищ и приключений, но летописи Саккарема и Халисуна  хранили  в
себе неопровержимые доказательства того, что к Аласору приближаться не следует.
     На  первом  месте,  разумеется, стояла пятисотлетней  давности  история  с
исчезновением каравана, включавшего в себя девятьсот верблюдов и около полутора
тысяч  человек,  среди  которых  находился сын тогдашнего  шада  (не  то  чтобы
наследник, но претендовавший на престол). Сей упрямый молодой человек  не  внял
предостережениям   джайдов,   сумел   побороть   страх   проводников   огромным
вознаграждением в виде саккаремских золотых шади, вывел направлявшийся в Меддаи
караван  на "короткую" дорогу... Ни животных, ни людей больше никто  не  видел.
Нападение  разбойных шаек кочевников исключалось: при сыне государя  находилась
полутысяча  охраны и вдобавок множество известных саккаремцев,  везших  подарки
Священному  городу и его духовному владыке. Самая крупная банда, орудовавшая  в
те времена в песках Альбакана, едва ли превышала численностью пятьдесят человек
- больше пустыня не прокормит.
     Вторым  по  значимости  событием вокруг Аласора летописи  почитали  гибель
экспедиции  нарлак-ского Университета в 991 году по общему  счету.  Вездесущие,
любопытные  и  наглые нарлаки, отмахнувшись от всяких "домыслов" и  "суеверий",
отправились прямиком к проклятому месту. Уницерситетские мэтры не без оснований
предполагали  что набредут на остатки одного из древнейших поселений  материка,
существовавшего задолго до падения Небесной горы, образования Самоцветных гор и
самой  пустыни  Альбакан, бывшей около полутора тысяч лет назад цветущим краем,
орошаемым ныне исчезнувшей рекой.
     Если  саккаремцы  сгинули  в Аласоре без следа, то  некоторые  сведения  о
нарлакских  путешественниках  (из  коих ни один  не  вернулся  домой)  получить
удалось.  Семья  джайдов, перекочевывшая перед сезоном песчаных  бурь  ближе  к
закатному   окоему  континента  и  ангарским  горам,  случайно  наткнулась   на
мумифицированные сушью пустыни останки человека и изрядно траченный  пустынными
хищниками остов лошади. Кочевники, конечно же, забрали все сохранившиеся вещи -
вдруг  пригодится?  -  но среди таковых обнаружились лишь несколько  малоценных
украшений  и  сумка, содержащая ломающиеся пергаментные свитки.  Неподалеку  от
Дангары джайды попытались их продать некоему захолустному эмайру (ничуть притом
не  нарушая закона - добыча пустыни, ставшая добычей людей, являлась освященной
уложениями  Саккарема  собственностью).  Эмайр,  на  счастье  ученых  мужей   и
летописцев, оказался человеком образованным и большим любителем загадок. Вскоре
списки  с  пергамента  были  пересланы им в  Нарлак  и  Мельсину,  что  вызвало
откровенное замешательство среди мудрецов Полуденной и Полуночной держав.
     Скорее  всего, измученный бескрайним Альба-каном человек и вел отрывочные,
изрядно  панические  и  почти  бессвязные записи. Впрочем,  слово  "бессвязные"
относится  только  к  последним листам пергамента,  которые,  согласно  тексту,
заполнялись уже после вступления отряда нарлаков на мощеную дорогу Аласора.  Из
оных   следовало,  что  некоторых  поначалу  обуяло  странное  безумие,  другие
отравились  водой из источников, бьющих из полуразрушенных скал,  третьи  стали
жертвами  неизвестных  "баснословных тварей"... После же  пришел  "Он".  Смутно
упоминаемое  существо,  которое автор не называл  никаким  другим  словом,  по-
видимому,  было  очень  хитрой и жестокой бестией, что,  собственно  говоря,  и
вызвало недоверие многоученых старцев обеих столиц. "Чудовищ не существует!"  -
это  было  главным аргументом, и, надобно сказать, справедливым.  Твари  Нижней
Сферы,  частенько  появлявшиеся в землях людей даже во времена  Золотого  века,
после  катастрофы  тысячелетней  давности  словно  бы  позабыли  дорогу  в  мир
смертных.  Мантикоры, гарпии, билахи, равахи - гигантские песчаные  черви  -  и
прочие  существа,  являвшиеся  вымирающими представителями  древнего  животного
мира, уже давно были торжественно объявлены реликтами, а в сказки про дэвов или
броллайханов верили только тупые простолюдины и дети. А зря.
     Содержанием  Альбаканских свитков, объявленных подделкой, заинтересовались
только  арранты,  скупившие за бешеные деньги как оригинал,  так  и  все  копии
(сумасброды, что возьмешь!), и про загадку Аласора в обителях мудрости материка
быстро  все  забыли. Правда, никто не обратил внимания, что  малочисленная,  но
прекрасно  оснащенная  аррантская экспедиция к пустынному  хребту,  случившаяся
через  полтора года после находки документов, также благополучно  исчезла.  Про
отдельных  соискателей  славы и богатства, пытавшихся  проникнуть  в  Аласор  и
впредь  никогда  не виденных в мире живых, не вспоминал никто, кроме  скорбящих
родственников, если таковые оставались.
     ...Но теперь, в конце лета 1320 года от падения Небесной горы, зло Аласора
по  сравнению  со  злом Степи казалось столь незначительным и мелким,  что  шад
Даманхур  с  полного согласия не верившего в сказки дейвани Энарека решил  дать
главную  битву  именно у склонов Аласорского кряжа. За один вечер  было  решено
все.  Гурцат  не  станет  оставлять у себя  в  тылу  мощную  и  сильную  армию,
составленную  из  саккаремцев  и  наемников  (которая  вообще-то  должна   быть
"распущена"...), и в слепой гордыне поведет свои лучшие тумены к выветрившемуся
хребту  через  пустыню. А это ни много ни мало - два суточных конных  перехода.
Степняки  устанут: мергейты и их кони не привыкли к невыносимой жаре пустыни  и
отсутствию  воды  -  Великая  Степь прохладна,  наполнена  влажными  ветрами  и
десятками  речек,  стекающих с гор. Там всегда есть корм  лошадям,  водопой,  в
Степи не следует опасаться буранов, поднимающих в поднебесье тучи мелкой пыли и
забивающего  глаза  и  рот песка... Армии шада тоже будет  тяжело,  однако  она
займет  самую  выгодную позицию - на склонах Аласора, в безлюдных оазисах,  где
достаточно воды и трав, а к тому же, если начало битвы придется самое раннее на
послеполуденные  часы,  солнце будет бить мергейтам  в  глаза.  "Пусть  оружием
станет  земля,  небо  и  солнце",  как  сказал  один  из  Саккаремских  поэтов,
прославлявших воинские подвиги государей Мельсины.
     Уговорившись  с  аттали  эт-Убаийядом,  Даманхур  решил  послать  Гурцату,
стоявшему на восходном берегу Урмии, оскорбительную грамоту - пускай ее отвезут
степные  послы  во главе с Мен-гу. Там Даманхур изложит в самых неприятных  для
хагана словах, что он плевать хотел как на упомянутого хагана, так и на приказы
"перекинувшегося к противнику" Учителя Веры, а посему бросает вызов всей  армии
мергейтов  и  будет  ждать  ее  возле склонов Аласорских  взгорий.  Если  хаган
откажется  встретиться  с  Даманхуром  в  открытом  бою,  он  навсегда  обретет
сомнительную славу труса, испугавшегося увидеть своего главного врага  лицом  к
лицу на поле брани.
     -  Гурцат,  вне всякого сомнения, примет вызов, - сказал Энарек, наблюдая,
как  доверенный  писец  заполняет под диктовку Даманхура  большой  пергаментный
лист. - Но, государь...
     -  Что  еще? - Шад недовольно посмотрел на своего управителя.  -  Что  еще
теперь?
     -  Если...-  Предусмотрительный Энарек замялся.  Он  понимал,  что  слова,
произнесенные  шадом  и записанные в документе, который  через  несколько  дней
окажется  в  руках  у  Гурцата, не просто обидны,  но  оскорбительны  до  такой
степени,  когда это уже не прощают. - Если хаган степняков прочтет пергамент...
Любые  пути  назад  будут перерезаны. И потом, как нам всем  известно,  Гурцата
влечет  вперед  некая потусторонняя сила. Боюсь, неведомому богу,  завладевшему
душой мергейта, безразличны обиды. Вдруг Гурцат не придет?
     - Вдруг, вдруг, - проворчал Даманхур. - Если и так, мы ничего не теряем. В
крайнем  случае  пойдем вдогонку и ударим ему в тыл, когда этот грязный  варвар
попытается осадить Нардар и Вольные конисаты.
     -  Через  пустыню? - вздохнул Энарек. - Непосильное испытание для  войска.
Придется идти по побережью, а это отнимет часть нашего величайшего сокровища  -
времени.
     - Пусть так, - упрямо повторил шад и продолжил диктовать.
     * * *
     - Рассказывай! Ну?
     Фейран  невероятно смущалась. Все-таки кто она такая? Обычная  девушка  из
дальней  провинции,  некогда  любимая  старшая  дочь  захолустного  управителя,
отличная  от прочих смертных лишь неизвестно зачем ниспосланным богами странным
даром.  И  вот  сегодня Фейран стоит пред ликом не кого-нибудь, а  самого  шада
Саккарема  Даманхура  атт-Бирдженда,  и его  титула  ничуть  не  могут  умалить
продолжительные  возлияния,  отчего Солнцеликий  несколько  теряет  свой  ореол
божественности. Несмотря на то что Фейран уже успела познакомиться с Даманхуром
минувшим  вечером, инстинктивная почтительность к титулу и происхождению  этого
бородатого сорокалетнего мужчины с затуманенным прыгающим взором брала верх.
     Кэрис, наоборот, был, как всегда, слегка развязен, шумлив, однако вежлив и
деловит.  Эти  четыре,  казалось бы, несовместимых  манеры  поведения  идеально
сочетались  в образе вельха и делали его настолько неповторимым и оригинальным,
что  он неизменно вызывал симпатию. Даже Энарек, самый разумный и обстоятельный
из  придворных  Даманхура, по-доброму улыбался углом рта,  глядя  на  дикаря  с
полуночи.  Вдобавок помянутый дикарь быстро сообразил, что  в  Мед  дай  сейчас
полно   чужеземцев,  сам  аттали  благоволит  к  нему,  и  наконец-то   сбросил
"отвратительные" саккаремские одеяния в виде шаровар и халата, представ в своем
истинном  облике: багрово-черный клетчатый плед, обернутый вокруг бедер,  белая
рубаха  с  золотистой вышивкой (надобно сказать, недавно постиранная Фейран)  и
длинный  меч за спиной. Картину отлично дополняли заплетенные косички  вкупе  с
улыбкой до ушей и громким гортанным голосом.
     "Между прочим, - несколько отрешенно подумал шад, наблюдая за неожиданными
визитерами,  -  от такого телохранителя я бы не отказался. Почему  у  басилевса
Аррантиады  личная  стража  набрана из сегванских  варваров,  ничуть  не  менее
колоритных,  а  я  могу  позволить себе только  разряженных  в  шелка  сыночков
мелкопоместных  эмайров?  Когда  двор вновь вернется  в  Мельсину,  обязательно
наберу особый отряд вельхской стражи... Необычно и как-то диковато-красиво... А
девочка, если судить по глазам, хорошенькая... И похоже, умная".
     Кэрис  и  Фейран  заявились  к  Даманхуру с шу.  мом  и  треском:  вначале
телохранители  Солнцеликого  категорически  отказывались  впускать  варвара   и
женщину  ( женщину! ) на  порог  маленького  дворца,  отведенного  эт-Убаийядом
Даманхуру,  потом  Кэрис  незамедлительно  устроил  скандал,  слышимый  за  два
квартала. На шум сбежались патрули халиттов. Наконец вельх добился того,  чтобы
один  из саккаремских стражей доложил о гостях Энареку, но в этот момент Кэриса
узнал  один  из  воинов  Даманхура, охранявший шада минувшей  ночью,  во  время
посиделок в пристройке Золотого храма. Пьяный, но отлично соображающий,  что  к
чему, Даманхур распорядился впустить "дорогих друзей", надеясь, что сейчас  ему
составят общество вместо скучного Энарека или зануды сотника люди повеселее.
     Шада  слегка огорошили. Кэрис, прорвавшись в сад и едва не насильно волоча
за  собой Фейран, отлично Помнившую еще по Шехдаду сложный саккаремский этикет,
едва завидев царственного владыку, выкрикнул:
     -  Прикажи  усилить стражу! Будь здоров, кстати. Три телохранителя  должны
постоянно находиться при тебе. У каждого входа обязаны встать дополнительно  по
пять гвардейцев. Сейчас такое расскажу!..
     - Н-не понял, - помотал головой Даманхур и оглянулся, увидев презрительно-
вопросительные  взгляды двух сотников гвардии, находившихся рядом.  С  ними  он
решал  вопрос  об отъезде из Мед дай наутро следующего дня. - Да  в  чем  дело,
объясни!
     -  Она объяснит, - рявкнул вельх, подталкивая Фейран к сиденью, на котором
распластался шад. - Рассказывай.
     Фейран  собралась  с мыслями. Кэрис объяснил ей что шаду непременно  нужно
узнать все подробности недавнего мимолетного сна, который, без всяких сомнений,
мог оказаться пророческим.
     Помня, как отец в старые добрые времена приветствовал изредка приезжавшего
в  Шехдад  наместника  Полуночного Саккарема, девушка преклонила  колени  и  по
взглядам придворных поняла что совершила ошибку, - так выражали свое почтение к
шаду  только мужчины, по той простой причине, что женщины могли лишь  наблюдать
за  подобными церемониями из-за неплотных штор и не допускались в  общие  залы.
Фейран  не на шутку расстроилась, но твердо решила идти до конца. Тем более  за
спиной стоял такой уверенный в себе и надежный Кэрис.
     - Мой господин, боюсь, тебе... тебе грозит опасность...
     -  Кому  она сейчас не грозит? - преувеличенно горестно вздохнул  шад,  за
туманом  винных  паров не замечая нарушения этикета, к которому  и  сам  обычно
относился  слегка  небрежно. - Поднимись. Пол каменный, холодный.  Может  быть,
желаешь вина или сладостей?
     Кэрис  сдавленно  зашипел.  По  слухам он  знал,  что  в  последнее  время
Даманхур,  огорченный  потерей  державы,  трона,  столицы  и  семьи,  все  чаще
прибегает к утешению в виде сока винограда - "солнечных ягод", а поэтому голова
шада застилается посторонними и не всегда нужными мыслями.
     -  Нет, спасибо, государь, - слегка помотала головой Фейран. - Прошу  лишь
об одной милости - выслушать меня.
     - Ну, если так...- Шад потянулся к кубку, однако насторожившийся Энарек, в
обязанности  которого входило знать все и обо всех, отстранил Руку Солнцеликого
и как бы невзначай опрокинул стоявший на подставке сосуд с белым вином в клумбу
с лилиями. Благоразумный дейвани успел вызнать многое о необычных гостях аттали
эт-Убаийяда  из  разговоров  с  самим мудрейшим  Учителем  Веры,  а  заодно  из
непременно  бытующих сплетен. Энарек знал: вельх, явившаяся  с  ним  девица,  а
также их приятели - некий нардарский вельможа, усиленно выдающий себя не то  за
простеца,  не то за путешественника, и мальчишка-мардиб по имени Фарр атт-Кадир
-  далеко  не  так просты, как хотят казаться. Благоволение Касара  эт-Убаийяда
завоевать  не  так  легко, а эта четверка почему-то живет не  где-нибудь,  а  в
Золотом храме, пользуется расположением строгих и внимательных халиттов... Что-
то  здесь  нечисто!  Нечисто в положительном смысле данного слова,  если  такое
вообще возможно.
     - Шад позволяет тебе говорить, - ласково сказал государственный управитель
и  ободряюще  кивнул.  Даманхур  тоже опустил голову,  по-прежнему  внимательно
наблюдая  за  Фейран. Ее грация и большие, неожиданно светлые для  саккаремской
девушки глаза начинали ему нравиться.
     -  Люди говорят, будто мои сны - вещие, - смущенно начала Фейран. - Иногда
они  действительно  сбывались. Господин Кэрис из Калланмора посчитал,  что  мое
последнее видение может иметь значение...
     "Какой  я  ей,  в  задницу, "господин"? - подумал вельх.  -  Ладно,  пусть
говорит  что  хочет.  Даманхур изрядно выпил, и, судя по взглядам,  сейчас  его
интересуют  только  прелести нашей красавицы, но Энарек явно  прислушается.  Он
мужик умный, голову даю на отсечение..."
     * * *
     Драйбен  вовсе не собирался по первому зову приятеля-варвара вскакивать  и
мчаться  к шаду. Его отнюдь не удивил быстрый, но отчетливый рассказ  Кэриса  о
явившемся посольстве мергейтов о варварском "подарке" в виде уложенной в  банку
с  виноградным спиртом головы брата шада (хвала всем богам и Предвечному  Огню,
что  мардибы догадались скрыть от Солнцеликого столь невероятное оскорбление!),
и,  в конце концов, неудачливый волшебник-недоучка, в отличие от чувствовавшего
приближение  угрозы  броллайхана,  пропустил мимо  ушей  новое  предостережение
Фейран, явившееся в виде сна.
     У бывшего эрла владения Кешт на сегодня имелись другие планы.
     Когда  вельх  и  утянутая им к Даманхуру Фейран покинули комнату,  а  Фарр
засобирался  на  полуденное  богослужение, в котором  обязан  был  участвовать,
Драйбен  решил  сам попробовать, как у него получится пообщаться со  знаменитым
мешком   вельха.  Дело  в  том,  что,  едва  наступил  рассвет,  принц  Асверус
Нардарский,  еще  не протрезвев после розового дангарского  вина,  поднялся  и,
пошатываясь, раскланялся, сославшись на то, что ему необходимо идти и  заняться
своими делами. Надо полагать, изряднейше захмелевший Асверус, по молодости  лет
не  привыкший  пить так много и не имевший особого опыта в ремесле винопийства,
просто  возжелал  прогуляться  во двор до отхожего  места  и  там  как  следует
прочистить желудок. Воспитанный Драйбен, конечно, не стал возражать. Он сам был
молодым  и  прекрасно знал, что юношеский организм не всегда спокойно переносит
чересчур обильные возлияния.
     Однако  Асверус явно решил больше не надоедать гостеприимным  хозяевам  и,
сделав  свои дела во дворе, отправился домой - в ту сторону, где ниже по  улице
жили шад, его приближенные и послы иных держав.
     Миновал  полдень.  Сквозь полусон и нарождающуюся  головную  боль  Драйбен
слышал  и  видел,  как  абсолютно трезвый и не мучающийся с  похмелья  (великое
преимущество  броллайханов перед людьми - вечно здоровое тело!)  Кэрис  куда-то
убежал,  затем исчезли остальные... Едва солнце встало в зените, кидая отвесные
лучи  на  мрамор  Белого  города,  нардарец  отбросил  легкий  коврик,  которым
укрывался,  протянул  слегка дрожащую руку к полупустому кувшину,  как  следует
хлебнул...
     "Асверус,  Асверус...-  тяжело повернулись  мысли  в  его  голове.  -  Без
сомнения, он потомок кониса Юстиния. Это точно: у старшей ветви Ла-уров родимое
пятно  на  предплечье в форме неправильного пятиугольника. Когда вечером  принц
закатал рукава, я его заметил. Но что-то здесь не так... Что?"
     Драйбен  остановил взор на мешке Кэриса. В конце концов, эрл Кешта,  пусть
даже  и  потерявший вместе с земельным владением свой титул, остается эрлом  по
крови,  и  этого не изменить даже богам и Первородному Пламени.  Головная  боль
медленно отпускала, и Драйбен начинал соображать.
     "Как  меня  Кэрис  учил? Достаточно обратиться мыслью к мешку,  вообразить
себе  требуемую вещь, и он породит ее незамедлительно. Бутылки с вином и монеты
у  меня  получались,  но,  как сказал наш броллайхан, это  лишь  самое  простое
волшебство. А ну-ка... Попробуем посложнее!"
     Нардарец сосредоточился, воссоздал в своих мыслях требуемые предметы  и...
Оставалось лишь развязать горловину мешка.
     - Ого!
     Собственно, мешок, как отчасти разумное существо, всегда подчинялся только
своему   хозяину-вельху.   Но  сейчас  почему-то  потрепанная   кожаная   торба
соблаговолила одарить дружка своего господина всем необходимым. Драйбен вытащил
из  развязанной горловины отличный кожаный колет с золотыми накладками (правда,
вскоре   выяснилось,  что  они  бронзовые  и  лишь  позолоченные)  великолепные
коричнево-белые  полосатые штаны, новые сапоги, плащ,  тунику  с  гербом  Кешта
(только кабанья голова на вышивке держала в зубах не листья дуба, а крапиву, но
это  мелочи)  и  несколько простеньких, но вполне красивых  мужских  украшений,
включая  серебряную серьгу с аметистом, тяжелые серебряные браслеты и небольшой
кинжал нарлакской работы.
     "Теперь я одет как приличный человек, - с удовлетворением подумал Драйбен,
рассматривая свое отражение в блеклых стеклах стрельчатого окна. -  Не  зазорно
будет сопровождать нардарского принца..."
     Пинком отбросив ворох старой, но еще добротной дорожной одежды, бывший эрл
легко сбежал с лестницы, миновал внутренний дворик и, выйдя на улицу, горделиво
посматривал на обряженных в халаты саккаремцев. Теперь Драйбен снова чувствовал
себя нардарцем и эрлом со своим родовым гербом на груди. В конце концов, люди с
полудня не слишком разбираются в геральдике и едва ли отличат крапиву от дуба.
     -   Дома  ли  благородный  посланник  конисата  Нардар  Асверус  Лаур?   -
высокомерно осведомился Драйбен у охранявшего двери саккаремского десятника, за
плечами  которого маячили еще четверо детин в сине-зеленых халатах гвардии  ша-
да.  -  Передайте  светлейшему послу, что явился Драйбен Лаур-Хельк  из  Кешта,
наследный эрл помянутого владения.
     -  Заходите,  заходите,  -  раздался молодой звонкий  голос.  -  Почтенный
Драйбен, отчего ты так разоделся? Десятник, пропустите!
     Асверус  выглядывал из выходящего на улицу окна второго  этажа  маленького
дворца  и  ухмылялся. Его светлые волосы были растрепаны и ложились  на  плечи.
Становилось ясно, что он совсем недавно проснулся.
     -  Ваша  светлость.  -  Драйбен отвернулся от насупленных  саккаремцев  и,
приложив  ладонь  к  груди, поклонился принцу. Вспоминалась  забытая  с  годами
придворная куртуазность. Но внезапно Асверус перебил соотечественника:
     -  Драйбен,  глянь!  Варвары! Зажри меня самые зубастые  эгвиски,  это  же
мергейты!
     Эрл   Кешта   оглянулся,   следуя  взгляду  Асверуса,   устремленному   на
противоположную сторону широкой улицы, и обомлел. В двух десятках шагов от него
шествовали несколько подданных хагана Гурцата. И возглавлял их старый знакомец.
Менгу.
     
     Часть вторая
     ПРОТИВОСТОЯНИЕ
     Fasta est grando et ignis (сделались град и огонь (лат.))
     
     Глава седьмая ПО ДОРОГЕ НА ЗАКАТ
     Океан...
     Рассказывают, будто несчетные тысячелетия назад воды Великого моря ласкали
совсем другие берега, очертания континентов отнюдь не напоминали нынешние,  над
сизо-голубыми водами вздымались города иных народов, среди которых человеческая
порода  лишь с большой натяжкой почиталась за "разумную. Сохранившиеся летописи
Золотого века прямо указывают: люди приобрели господство над землей не столь уж
давно.  Благодаря  свой  плодовитости и живучести человек  вытеснил  и  отчасти
растворил в своей крови многих других разумных существ. Альбов, файри,  данхан,
двергов,  кро мара, дайне... Менее всех повезло нечеловеческим расам, разумным,
но  выглядящим  чуждо  и чуждым по самой своей сути людям  существам  наподобие
бравни или, к примеру, обитавших в горах Шо-Ситайна полулюдей-полуящериц.
     Как утверждают мудрецы, составлявшие старинные хроники, центром зарождения
сообществ  людей  стали полуночные области материка Восхода  -  где-то  там,  в
отдалении,  в  холмистых областях ныне занятых многочисленными племенами  вель-
хов,  однажды  увидел  свет  солнца  первый  человек,  а  потом...  Кто  знает?
Достоверно  известно: приблизительно за десять-пятнадцать тысяч лет до  падения
Небесной  горы  люди  заселили  большинство  известных  островов  и  материков,
расселяясь  в  новых  землях  иногда  с  разрешения  Старших  рас,  а  зачастую
завоевывая  плодородные  угодья бронзовым мечом.  Конечно,  примитивное  оружие
человека  не  шло  ни  в  какое сравнение с творениями альбов,  в  совершенстве
владевших  всеми  тайнами  оружейного ремесла и боевой  магии,  но  людей  было
слишком  уж  много.  Одна  из четырех сохранившихся  доселе  хроник  альбийских
королевств  гласит,  что во время битвы при Аэльтунне (неподалеку  от  нынешней
столицы Нардара) на каждого латника альбов приходилось не менее чем по тридцать
варваров.  Бессмертные проиграли сражение, несмотря на всю их  внешнюю  мощь  и
силу долгих веков.
     К  коротким  столетиям Золотого века (продолжавшегося, судя по  всему,  не
более  трехсот  лет) цивилизация пришла почти разоренной и уничтоженной  ордами
волосатых,  немытых тварей, называющих себя людьми. Однако нельзя не учитывать,
что  волшебство  - величайший дар богов - жило и действовало.  Предки  нынешних
аррантов, заселившие Великолепный Остров, сумели перенять от прежнего населения
благочинные традиции и любовь к красоте; дальние родичи нарлаков вобрали в себя
альбийскую  военную культуру и построили великую империю, пускай  и  на  костях
своих  предшественников; нынешние мономатанцы по сей день остерегаются заходить
в  глубинные  области своего небольшого материка, зная, что там  живут  боги...
Правда,  в  действительности  "боги"  Черного  континента  отнюдь  таковыми  не
являются,  хотя бы потому, что остатки древнейшей расы керимбуту, представители
которой  лишь отдаленно схожи с человеком, заставили двуногих варваров  уважать
себя  и даровали им часть своих знаний. Доныне кер-имбуту - странные темнокожие
существа  -  сохраняют свое королевство, изредка появляясь в пределах  владений
людей, однако не пуская варваров в свои исконные вотчины...
     -  Как  интересно, - восхищенно присвистнул фарр, слушая эти речи  Кэриса.
Мальчишка  прекрасно знал, что его попутчик и друг - великолепный рассказчик  и
знает  об  этом мире куда больше, нежели самые просвещенные мужи, а  то  и  сам
Учитель  Веры, коему Атта-Хадж открыл все тайны мира. - Никогда не  думал,  что
обитаемые пределы скрывают в себе такое количество тайн!
     -  Понимаешь ли... - Вельх нагнулся, подхватил плоскую округлую гальку  и,
примерившись, запустил ее в набегающую волну. Камешек ударил по горбу  морского
бархана  раз, другой, третий, а затем исчез в тысячах переливающихся  в  лунном
свете  брызг. Сейчас как раз восходила вторая луна, называвшаяся по-саккаремски
Фегда,  первая  же,  Сиррах,  находилась в зените.  Лучи  обоих  ночных  светил
скрещивались, играя в сотворенных океаном недолговечных водяных алмазах. - Дело
в  том,  мой  дорогой  Фарр, что в мире не существует  никаких  тайн,  но  твои
сородичи  люди  так  любят их придумывать! Без сомнения" вокруг  нас  множество
загадок, однако надо различать понятия "загадка" и "тайна".
     - Кажется, понял, - кивнул Фарр, не уставая любоваться на невиданное ранее
зрелище  - океанский прибой. Они стояли в пределах аккон-ской гавани, несколько
в  стороне  от главных пирсов, там, где начинался длинный, уходящий  на  многие
лиги к полудню пляж. Где-то справа светились огоньки галеры-либурна аррантского
купца   Пироса,  согласившегося  перевезти  двух  путешественников  в   далекую
Аррантиаду. Отплытие должно было состояться завтра в полдень.
     Кэрис, услышав слова Фарра, рассмеялся:
     -  Я  живу  несколько  подольше тебя и до сих пор не могу  понять,  в  чем
замысел  Единого  творца, а ты утверждаешь, будто понял  все  с  первого  раза!
Ладно,  не обижайся. Окружающее нас бытие столь многолико и глубоко, что  и  за
десять  тысячелетий  мы  не сможем объять своим разумом даже  половины  сущего.
Между  прочим,  тебе никогда не попадалось в руки сочинение  некоего  Сигобарта
Нарлакского "О природе мира"?
     - Не-а, - помотал головой атт-Кадир. Несмотря на то что близилась полночь,
спать вовсе не хотелось. - О чем оно?
     -  Древние  люди,  - поучающим тоном начал Кэрис, - верили,  будто  Творец
мира,  которого у вас называют Атта-Хаджем, в Нарлаке - Вечным Пламенем и вовсе
по-другому  у иных народов, отнюдь не создавал эту Вселенную, но стал  ею  сам.
Всеве  дающий  и  всемогущий бог обратил свое тело в эти камни,  в  эти  волны,
воздух,  звезды... То есть скрипящая у нас под ногами галька, золотые монеты  в
твоем  кошельке, сам кошелек, твое тело, твои или мои мысли,  да  хотя  бы  сам
хаган Гурцат, наконец, - есть частицы самого Творца. Ясно?
     -  Куда уж яснее, - нахмурился Фарр. - То есть когда дикий мергейт убивает
беременную  женщину,  значит, Атта-Хадж сам уничтожает  в  себе  самом  частицу
самого  себя,  и  вдобавок  частицу неродившуюся? Что-то  я  запутался...  Твой
Сигобарт,  как  мне кажется, перемудрил. И еще: например, ты  или  я  думаем  и
действуем  совершенно отлично от какого-нибудь степного сотника или живущего  в
тысячах  лиг  к  полуночи  сегвана, не говоря уж  о  мономатанцах,  меорэ  или,
допустим,  горных  дэвах. Разве могут столь невероятные противоречия  раздирать
тело Атта-Хаджа, из которого построена Вселенная?
     -  Могут, - уверенно ответил вельх. - Ибо Творец непознаваем и бесконечен,
а  бесконечность  включает в себя как добро и зло, так и тысячи  тысяч  мыслей,
действий,  поступков, граней, отражений... Все это составляет один  гигантский,
непостижимый нами замысел, настолько грандиозный, что представить его  хотя  бы
отчасти нет никакой возможности...
     -  Да  ну?  - усмехнулся Фарр и, почувствовав, что ему надоело  стоять  на
своих  двоих,  опустился на прохладную гальку побережья. Кэрис  последовал  его
примеру,  сел  и обхватил укрытые клетчатым пледом колени руками. -  Атта-Хадж,
называемый  тобой Творцом, по неизъясненной доброте своей не смог бы  допустить
всего того, что происходило минувшими весной и летом. Сожженные города, смерти,
насилия,  бесконечное зло, та самая тварь, которая сидит в  пещере  Самоцветных
гор и которую мы с тобой видели...
     -  Насчет  зла  -  не  согласен, - упрямо заявил  Кэрис,  растягиваясь  на
гладких, шелковистых камешках, устилавших пляж. - Зло необходимо, ибо без  него
не  будет добра. А жить в аморфном, скучном мире, где нельзя побороться за  то,
что  вы  называете "справедливостью" или "честью", я не хотел  бы.  Но  сейчас,
малыш,  ты  умудрился  брякнуть очень интересную мысль,  вернее,  не  мысль,  а
замечание:  Оно,  существо  из горного Логова... Его наличие  разрушает  теорию
Сигобарта, не оставляя от нее и камня на камне. Помнишь, мы говорили о чуждости
этого  чудовища?  О  том,  что оно не принадлежит  Большому  Творению?  Я  имею
достаточно большой жизненный опыт...
     -  Во,  а  сколько все-таки тебе лет? - блеснул глазами атт-Кадир,  всегда
желавший побольше узнать о своем необычном приятеле.
     -  Двадцать  семь,  -  фыркнул вельх. - По крайней мере,  именно  стольким
количеством  солнечных кругов исчисляется возраст Кэриса из Калланмора.  А  как
броллайхан... Признаюсь честно - не знаю. Иногда мне кажется, что я был всегда,
иногда  чудится,  что мое первое воспоминание об этом мире приходится  на  год,
когда  Эриданн,  владыка великого царства альбов, ушел  в  Мир  Соседний...  Не
помню.
     -  А  что такое Мир Соседний? - мигом заинтересовался Фарр, но увидел, как
Кэрис отрицательно качает головой:
     - Прости, но людям об этом лучше не знать. Просто это не ваши тайны. О чем
бишь  мы?..  Правильно,  о  Самоцветных горах, их Хозяине,  а  заодно  о  труде
Сигобарта  Нарлакского,  датируемом, кстати, пятисот шестым  годом  от  падения
горы.  Наш  знакомец из Логова, насколько я понимаю, вообще  никаким  боком  не
относится  к  нашей Вселенной. Это мы уже выясняли неоднократно.  Затем.  Я  не
ощущаю  в  нем  зла  в  привычном  понимании.  Зло,  им  порождаемое,  -   лишь
последствие,  а  не  первопричина. Он не понимает, что делает.  Вернее,  мы  не
понимаем,  почему  он  делает  то, чему мы вынужденно  становимся  свидетелями.
Питается страхом, заставляет смертных убивать друг друга, уничтожает соперников
-  магических  существ этого мира, пожирает энергию волшебства... Нелогично.  Я
давно отказываюсь серьезно верить в тварей - что людей, что не-людей, - которым
нужна  власть над миром. Хотя бы потому, что ее никогда не добиться.  Если  мне
говорят - вернее, говорили раньше: "Некий волшебник хочет завоевать власть  над
Вселенной",- я смеюсь! В этом случае ему придется уподобиться Творцу, а это  по
определению  невозможно.  Однако  вернемся  к  нашему  призрачному  дружку.  Он
поступает так, что кажется, будто он ничего не смыслит в строении мира, а самое
главное  -  не  хочет это осмыслить. Без сомнения, здесь играет сила  привычки.
Просекаешь мысль?
     -  Немножко, - пробурчал Фарр. - Помню, ты говорил слово "чужой". То  есть
получается,  будто  Оно пришло к нам вообще из другого мира?  Чужой  Вселенной?
Сотворенной другим Творцом? Где страх - то же самое, что для нас радость, добро
-  то  же, что и зло?.. Вместо счастья - беда, люди радуются неурожаю и  смерти
своих  близких. - Атт-Кадир поежился и вытер вспотевший лоб рукавом  халата.  -
Ничего себе! Не хотел бы я там жить.
     -  А  если  бы  ты там родился? - запальчиво вопросил Кэрис. -  Получив  в
наследство  все  радости и горести того антиподного мира? Привык  бы  к  ним  и
считал,  что  именно  так  и  должна  быть  устроена  Вселенная?  А  потом   по
непостижимой причине, из-за непонятного стечения обстоятельств попал  бы  сюда?
Что произошло бы?
     -  "Бы,  бы"...- хрюкнул Фарр, наскоро соображая. - Ненавижу это словечко!
Оно  подразумевает, что можно было бы что-то изменить, но теперь не  получится.
Если же серьезно... Я стал бы действовать так, как привык.
     -  Вот  оно!  -  закричал  вельх,  вскакивая.  Казавшиеся  отполированными
разноцветные  камешки скрипнули под его подошвами. - Перед  нами  антипод!  Для
него все наоборот. Может быть, у себя он был добрым богом, искреннее помогавшим
своим  подданным.  А  здесь,  оказавшись в  абсолютно  чужом  мире,  Оно  стало
действовать  привычно,  по инерции, не желая понять  и  постичь  законы  нашего
бытия.
     -  Постой,  -  снова перебил Фарр. - При чем тут учение  этого  старинного
нарлака, как его?..
     -  Сигобарта,  -  напомнил  Кэрис. - Наши с  тобой  выводы  разрушают  все
представление о мироустройстве. Множество Вселенных, множество Творцов...  Хотя
я не прав. Снова различия слов: Творец и демиург. Неважно. Вывод один: подобное
лечится подобным. Чужое изгоняется только чуждым!
     -  Но...- заикнулся атт-Кадир, окончательно запутываясь. Каша в его голове
стала  не только гуще, но и наваристее. - Где взять еще одну такую тварь, чтобы
стравить с нашим Хозяином?
     -  Гениально! Просто непостижимо! Надо будет заглянуть к этому джайду Бен-
Эшшефу,  который продал нам вино, и выложить на стол полсотни мельсинских  шади
за  кувшин с источником мудрости! Если б мы не напились и не пошли на побережье
проветриваться, такая мысль пришла бы к нам в голову только тогда, когда ничего
исправить было бы невозможно!
     Кэрис  ходил взад-вперед, пиная ногами камешки, отчего те извергались  из-
под  носков  его обуви мягко шелестящими взбрызгиваниями. Фегда уже значительно
поднялась  над  горизонтом,  а одолевший полпути Сиррах  начинал  склоняться  к
восходу.
     -  Оно...  Оно  прежде всего воздействует на людей, как  на  существ,  по-
видимому,   наиболее  близких  его  пониманию.  Мы,  броллайханы,  пока   можем
сопротивляться, ибо Хозяин Самоцветных гор недостаточно изучил нас. Если  взять
в  качестве противников Хозяина древних богов, которые к людям не имеют  вообще
никакого отношения?.. Богов или духов, покровительствующих тем же самым  альбам
или  двергам,  давно покинувшим этот мир? Они чужие как для людей,  так  и  для
нашего,  пусть  его  задерут огненными когтями демоны  Нижней  Сферы,  Хозяина?
Столкнуть чужое с чуждым? Фарр, посмотри, в бутыли что-нибудь осталось?
     Атт-Кадир  протянул  руку  и потряс сосудом из толстого  зеленого  стекла,
приобретенным  в  трактире "Морской змей", содержавшемся молодым  и  развеселым
джайдом Бен-Эшшефом.
     - Пусто.
     -  Тогда  залезь в мешок! - отмахнулся Кэ-рдс. - Ради такого вечера  можно
пожертвовать  запасенным  кувшином  с  черным  мономатанским  фруктовым  вином!
Никогда не пробовал?
     Фарр  уже привычным жестом потянул за кожаные тесемки мешка и без  всякого
удивления извлек холодный, покрытый скользкой плесенью кувшин.
     -  Где найдем? - орал Кэрис, разговаривая больше с самим собой. - Мы  ведь
только что говорили о том, что тайн не существует! Да где угодно! Древние  боги
Аррантиады,  еще живые, но не общающиеся с людьми, помнят лишь о своем  народе,
некогда заселявшем остров Великолепных! Мономатана! Сегваны? Нет, Храмн  теперь
покровительствует  людям, не получится... Надо вспоминать. Не  вся  чужая  сила
ушла из пределов нашего мира!
     -  Ничего  не  понимаю, - пожалуй, уже в сотый раз вздохнул Фарр  и  выбил
пробку из кувшинчика. Понюхал. Пахло чем-то сладким и... и чужим.
     * * *
     Многочисленные   путешественники   неоднократно   указывали,   что    Акко
Халисунский  трудно  отнести  к  числу  тихих  и  сонных  приморских  городков,
окутанных безмятежным спокойствием, но В то же время справедливо отмечали,  что
порядка   на  его  улицах  куда  больше,  нежели  в  прочих  крупных   гаванях,
принадлежащих  закатным  джайдам. По сравнению с Акко порты  Рамла  или  Ношев,
располагавшиеся,  соответственно, к полуночи  и  к  полудню  от  морских  ворот
Халисуна,  заслуживали названия настоящих разбойничьих вертепов, где уважающему
a%!o  купцу  или  страннику  делать было просто нечего.  Отец  нынешнего  шада,
благородный  Бирдженд, некогда попытался прибрать к рукам  гавани  на  закатном
побережье,  но  встретил  такое стойкое сопротивление многоразличных  береговых
братств  (в документах саккаремского судопроизводства именовавшихся куда  более
просто  и неприглядно - пиратами), что оставил свою затею и предоставил города-
государства приморского Халисуна самим себе. Конечно, казна Полуденной  державы
теряла  огромные  суммы  от  контрабанды и беспошлинной  торговли,  разрешенной
поместными  элоимами  - "отцами городов", правителями, избираемыми  пожизненно,
однако лишенными права передавать власть по наследству. Незаконный ввоз товаров
в  Халисун и дальнейшее их распространение по континенту (от далекого  и  почти
сказочного Галирада до Аша-Вахишты) были делом прибыльным, а каждому  известно,
что никакой джайд не упустит выгоды.
     Нынешний   элоим,   носящий  имя  Бен-Иоаффам,  пожилой,   но   энергичный
единовластный  правитель Акко, еще лет двадцать назад навел в  своих  владениях
порядок. Где подкупом, где хитростью, а где силой усмирив береговые братства  и
наняв  за  деньги, которые приносила ему беспошлинная торговля любым товаром  в
пределах  города, несколько отрядов сегванских и сольвеннских  наемников,  Бен-
Иоаффам  превратил  некогда опасный и вольный город  во  вполне  цивилизованную
сатрапию, где уважали акконские законы, чужую собственность и силу правителя.
     Торговля - вещь хитрая. Почтеннейший джайд Бен-Иоаффам, некогда являвшийся
вождем  племени  ахимов,  получив в пожизненное  владение  полуразвалившийся  и
наполненный  как  сухопутными, так и морскими бандитами змеюшник,  за  неполное
десятилетие перестроил Акко, снес огромные кварталы грязных хижин, возвел новые
стены  и  позволил каждому, будь он соотечественник или инородец,  зарабатывать
деньги своим умом, а не мечом или ядом.
     Главным  принципом Бен-Иоаффама стал постулат одного из древних  пророков:
"Нет  ни  арранта,  ни джайда, но есть только их золото". А посему...  Капитаны
судов, подходивших к пирсам Акко, отдавали городу небольшую подневную плату  за
стоянку,  купцы,  разгружавшие в гавани товары, не должны были  отчитываться  о
содержимом  тюков  выкладывая  подать только за количество  груза,  а  налогами
(правда,   большими)   облагались  только  питейные   заведения,   верфи,   где
ремонтировались   корабли,   да   многочисленные   "дома   отдохновения",   по-
простонародному именуемые вертепами или по-аррантски - лупанариями. Однако Бен-
Иоаффам  ввел  строжайший  закон,  в первых положениях  которого  перечислялись
товары,  категорически  запрещенные к продаже  внутри  стен  города:  различные
дурящие зелья, колдовские предметы, книги, проповедующие чуждые религии,  ну  и
так  далее.  Любой  человек, замеченный в пределах Акко  с  трубочкой  "степной
травки",  мог  запросто  отправиться  на  эшафот,  не  говоря  уж  о  любителях
"ароматических втираний", составлявшихся из вызывавших буйное и веселое безумие
травяных  экстрактов, производящихся в Аррантиаде. За стенами Акко, на  Вольном
рынке,  - торгуйте сколько угодно, но в самом городе подобные товары запрещены.
Если поймают - повисишь в петле либо на столбе. В назидание прочим.
     Хуже  всего  было  другое: иноземная стража Акко  -  дикари  с  полуночных
островов  или  из  Галирада  -  была неподкупна. Бен-Иоаффам  платил  наемникам
достаточно,   для  того  чтобы  мрачные  светловолосые  громилы   почитали   за
оскорбление любое предложение о взятке, а каждого нарушителя закона без  всяких
разговоров  отправляли  в  Яму - крайне неприглядную  и  вонючую  тюрьму  Акко,
располагавшуюся  за  кварталом  нищих  у  Полуночных  ворот  города.   Из   Ямы
открывалось   лишь   два   пути:   гребцом-кандальником   на   торговые    суда
благороднейшего Бен-Иоаффама, чьи бело-голубые знамена узнавали во всех  портах
мира,  от  Толми  до  Мономатаны, или же на столб -  долго  умирать  на  солнце
привязанным ко вкопанному в землю деревянному бревну.
     ...Фарр  и Кэрис, выехавшие из Меддаи двенадцать дней назад и благополучно
пересекшие Аль-баканскую пустыню вдвоем, без сопровождения каравана или  охраны
в виде саккаремских или халисунских воинов, подошли к желтоватым стенам Акко на
рассвете  первого дня осени. Впрочем, то время года, что у вельхов  или  прочих
варваров  с  полуночи  называлось осенью, здесь не  ощущалось.  Ближе  к  морю,
правда, ночи стали менее холодными, а жара более непереносимой из-за витавшей в
воздухе  сырости,  затем появились скудные рощицы кипарисов и  селения  оседлых
джай-дов...  Фарр  атт-Кадир  благодарил  вечносущего  Атта-Хаджа,  что  ему  в
попктчики  досталось  столь  чудесное существо,  как  броллайхан,  а  средством
передвижения  они  выбрали медлительных, но до невероятия выносливых  двугорбых
верблюдов  Альбакана.  На двух ехали сами Фарр и Кэрис, а  третье  надменное  и
упрямое  животное  волокло запасы еды. Вельх заявил,  что  его  чудесный  мешок
отнюдь  не  бездонен  и сможет поставлять только самое необходимое  -  воду.  И
точно,   три   раза  в  день  мешок  с  исправностью  мельсинского   дворцового
распорядителя  производил бурдюк с водой, коего хватало весьма  надолго.  Когда
уставший  от пустынной жары Фарр окончательно впал в уныние, невзрачная  темно-
коричневая  котомка, видимо посочувствовав компаньону своего хозяина,  внезапно
разродилась  глиняным  кувшином с чудесным кислым шербетом,  в  котором  еще  и
плавали  кусочки настоящего льда. Но это случилось всего один раз  и  не  особо
порадовало уставшего и начинавшего злиться молодого мардиба.
     В  то  утро  Кэрис  поднял  Фарра задолго до рассвета,  едва  не  насильно
затолкал  в  удобное  седло-кресло, устроенное меж двух  верблюжьих  горбов,  и
заявив,  что  "океан  близко,  я это чувствую", погнал  до  смешного  маленький
караванчик вперед, ориентируясь на яркий блеск заходящей закатной звезды Дехны.
Фарр,  обняв  свою  котомку  с книгами и свитками и  облокотившись  на  жесткий
вырост,  украшавший спину скотины, попытался заснуть, но сквозь  полудрему  все
одно  проскакивали  беспокойные  мысли:  "Как  здоровье  шада?  Оправился   ли?
Состоялась битва или нет? Может быть, мергейты уже подошли к храмам Меддаи?"
     Было   отчего  тревожиться.  Слишком  много  неприятностей  свалилось   на
Священный  город,  пока  странная компания в составе  самого  Фарра,  Кэрис  а,
Драйбена  и Фейран находилась в пределах Меддаи. Дикий Гон, явление чудовища  в
виде  черного  волка, оскорбительное посольство мергейтов  и  как  результат  -
покушение  на  Солнцели-кого,  едва-едва  не  стоившее  шаду  Саккарема  жизни.
Вдобавок  -  необъяснимое  решение  аттали, выразившего  готовность  покориться
мергейтам...  Впрочем,  эт-Убаийяда  могут  судить  только  сам   Атта-Хадж   и
Провозвестник Эль-Харф.
     -  Фарр? Фарр! Просыпайся! Взгляни на это! Атт-Кадир вздернулся от резкого
голоса  вельха,  помотал головой и вперился взглядом в простершийся  перед  ним
окоем.  Небо  на  закате пока оставалось черно-синим, лишь самые  яркие  звезды
будто  нехотя  посматривали на пределы Средней Сферы. Но где-то за  спиной,  за
красно-желтыми  барханами  Альбакана, показало свой край  оранжевое  солнце,  и
первый   луч  света  залил  отдохнувший  за  ночь  мир.  Верблюды   стояли   на
возвышенности,  полого  спускавшейся к черному океану, и  потому  было  отлично
видно, как день приходит в обитель людей.
     -  Красиво, правда? - тихо сказал Кэрис. Фарр не ответил, слишком  занятый
невиданным ранее зрелищем.
     Светило поднималось быстро, и вот полоса света, сбежав по обширному склону
гряды,  окружавшей Акко, зажгла золотистым светом стены города,  небо  внезапно
посветлело, на глазах меняя цвет с черного на фиолетовый, затем глубокий  синий
и  в  финале на голубой. Звезды, уступая место старшему брату, гасли. Но  более
всего  поразило  преображение  океана.  Буквально  только  что  его  воды  были
непроглядной линией черноты, простершейся от полудня до полуночи, но вот небеса
отдали  вечному морю свои лучи, и мрак исчез, превратившись поначалу в  молодую
зелень,  затем  в  невероятную по своей красоте голубизну, а вслед  -  в  блеск
изумрудной и сапфировой пыли, неустанно перемешиваемой рукой богов. Венчали это
зрелище  белые  полосы  набегавших на золотистый песок  и  коричневатые  изгибы
гальки  волн,  над ними же порхали снежно-серебристые квадраты  и  треугольники
парусов,  цветные  вымпелы, пурпурные собиратели ветра  аррантских  кораблей  и
казавшиеся  грубоватыми, однако сильные и уверенные в себе  ветрила  сегванских
"драконов"  в красно-белую полоску. Несмотря на великую войну, Акко по-прежнему
оставался одним из главных портов континента Длинной Земли.
     -  Ой,  а  можно будет пойти на берег? - моментально начал канючить  Фарр,
никогда  прежде  не  бывавший  на море, но Кэрис одним  словом  отмел  ненужные
желания своего подопечного.
     - Сначала в город, - непререкаемо приказал вельх. - Особых осложнений я не
ожидаю,  у  нас  подорожные, подписанные самим аттали. И потом,  мешку,  как  я
понимаю,  надоело  производить бурдюки с водой и  очень  хочется  подарить  нам
плотный  мешочек с серебряными сиккиллами. - Вельх с улыбкой посмотрел на  свою
собственность, притороченную к седлу верблюда, и дружелюбно погладил  мешок  по
шершавому кожаному боку. - Будут сиккиллы - будет оль. В Акко можно купить  все
что  угодно,  от  самой  красивой на всем свете рабыни до  напитков,  созданных
вельхами - великими мастерами в приготовлении оля и пива.
     Расстояние  было  обманчивым  -  золотисто-коричневый  Акко,  над  башнями
которого  полоскались  на  океанском ветру полосатые знамена,  составленные  из
белых  и голубых горизонтальных полотнищ, находился дальше, чем казалось,  -  а
потому  подойти к воротам, именуемым по названию пустыни Альбаканскими, удалось
лишь  к  полудню.  Кэрис  умело провел Фарра и верблюдов через  столпотворение,
царившее  рядом  с  городом, - снова беженцы, снова рынок, снова  военные  -  и
бухнул на каменный столик стражи ворот впечатляющие свитки подорожных.
     Фарра очень заинтересовала стража - нечто подобное он уже видел. Перед ним
стояли  отнюдь  не  благородные саккаремские воины в  синих  или  темно-красных
халатах  с  саблями  и перевязями метательных ножей, но...  Настоящие  варвары!
Часть  -  в  полосатых  штанах, кольчугах и с мечами на  левом  боку.  Понятно,
сегваны  -  такими  их  описывал Кэрис. Другие...  Похоже,  вельхи,  только  не
равнинные,  а  горные,  родичи  Кэриса. Белые или сероватые  рубахи,  клетчатые
отрезы тканей, обернутые вокруг бедер, а затем переброшенные через левое  плечо
и  укрепленные широкими поясами, волосы, заплетенные в косички. Что у сегванов,
что  у  вельхов  на  груди  бляшка из сплава серебра и  бронзы  с  изображением
тонколучевой звезды о шести концах - знак стражи элоима Бен-Иоаффама.
     -  Кто,  по  какому  делу? - скучно осведомился на самом  распространенном
здесь  саккаремском языке десятник-сегван. Вельхи посмотрели  на  Кэрис  а,  не
снимавшего  свой  багрово-черный  плед,  крайне  заинтересованно.  -   Продаем,
покупаем, ввозим товар, ищем работу, путешествуем?
     -  Путешествуем, - бросил вельх и как бы невзначай глянул  на  пергаменты,
лежавшие перед русобородым сегваном. - В Аррантиаду. Хотим сесть на корабль.
     -  Ближайшее  судно  уходит завтра в полдень, галера  купца  Пироса,  сына
Никоса, именуемая "Плеск волны",- как бы невзначай сообщил десятник. - Так, три
верблюда,  два  человека.  Если не собираетесь торговать  в  городе  -  поклажу
досматривать  не  будем.  По  закону весь товар,  не  распаковывая,  вы  должны
погрузить  на  корабль. Хотите что-то продать беспошлинно - валите  на  Вольный
рынок.  Полуденные ворота. За вход в город - два сиккилла с  человека,  один  с
верблюда.
     -  Наши верблюды потратили все свои деньги, - ухмыльнулся вельх. Стражники
города,  те, что в пледах, начали фыркать под нос. - Ну да ладно, я  им  одолжу
три сиккилла.
     Кэрис  скривил  щеку в ухмылке и подмигнул сородичам. Те  расхохотались  в
голос,  а  один, невероятно здоровенный детина, в одежде, состоящей из зеленых,
синеватых и красных с черным клеток, вдруг заорал:
     - Ага, вот тебя-то мне и нужно! Калланмор?
     -  Калланмор,  -  нагнул  голову  Кэрис, не забывая,  однако,  выкладывать
серебро  на  подставку, за которой стоял хмурый сегван. Островитянин,  служащий
ныне  Бен-Иоаффаму, только выполнял свои обязанности командира стражи  ворот  и
сборщика пошлины. Разбирательство меж вель-хами его интересовало меньше  всего.
И  кроме  того, сегваны всегда считали вельхов немного сумасшедшими. -  Тебе-то
что?  Ты,  как я погляжу по цветам пледа, из клана Иннесов? Вроде бы родич,  но
недоделанный?
     -  Иди сюда! - продолжал орать вельхский стражник Акко. Его приятели,  уже
предвкушая интересное действо, радостно ухмылялись. - Мой прапрадед  Конар  сто
шестьдесят  лет назад плюнул на следы влаэка Калланмора и не получил  сдачи!  С
тех пор где калланморца встретим, там и лупим!
     - Приехали, - прошептал Фарр себе под нос. - Кэрис, может быть, как-нибудь
отвяжемся?
     - Честь рода! - громко возмутился вельх. - Сейчас я его по-быстрому...
     Фарр  ничуть не сомневался в победе Кэриса, благо знал, что среди  вельхов
поединки  на  холодном оружии не приветствуются, а больше  почитается  кулачный
бой.  В  конце  концов,  Кэрис  броллайхан, а не человек,  хотя  и  старательно
прикидывается  последним.  Десятник-сегван  зевнул  и  отвернулся,  предупредив
только:
     - Драться будете? Ну хорошо, только быстро. И отойдите к стене, нечего тут
мешать.
     Судя  по  всему, ему уже изрядно надоели попавшие в сослуживцы  вельхи  со
своей  привычкой  выяснять отношения по любому поводу. А тут подвернулся  такой
случай!
     Фарр, держа за поводья всех трех верблюдов, свободной рукой сгреб так и не
пригодившиеся подорожные эт-Убаийяда и отошел в сторону - понаблюдать.
     Кэрис  и  незнакомый  вельх, в цветах пледа которого прослеживались  следы
родства  с  кланом  Калланмор,  якобы родным  для  покровителя  Фар-ра,  отошли
подальше, не сговариваясь, положили мечи и кинжалы на песок возле крутой  стены
города, сжали кулаки и...
     Что-то тут было не так. Кэрис отнюдь не жульничал, но вел поединок честно.
Хотя  и  поединка-то как такового не было. Приятель Фарра был просто  меньше  и
подвижнее  противника, а потому запросто нырнул последнему под руку, наносившую
в  пустоту удар, вполне способный свалить быка, и легонько ударил его в  нижнюю
челюсть. Черноволосый здоровяк почему-то отлетел к стене, выложенной золотистым
песчаником впечатался в нее, сполз на землю, помотал головой и вдруг  поднялся,
громко и по-доброму рассмеявшись:
     -  Хороший  удар! Ладно, пусть за моего прадедушку отомстит  мой  сын.  Но
потом.  И  вообще, когда он появится на свет. Сильно бьешь, уважаю. А вообще-то
меня зовут Браном из Иннесов.
     -  Кэрис из Калланмора, - кивнул головой вельх. - А скажи-ка. Бран, где  в
Акко продается самый лучший оль?
     Прежде  Фарр  никогда  не  бывал в по-настоящему крупном  городе.  Шехдад,
захолустное селение, больше напоминавшее деревню, в расчет можно не  принимать,
равно  как  и  Мед  дай. В Священном городе даже во времена войны  жизнь  текла
благочинно  и  размеренно,  соотносясь  с  древними  законами,  кои   неустанно
поддерживали халитты и духовная власть Хранителя Веры. Но здесь...
     Бран,  человек,  которого и Кэрис, и Фарр видели первый раз  в  жизни,  но
отчего-то  мгновенно  ставший и проводником, и едва ли не закадычным  приятелем
(вельхи всегда славились своей открытостью, а заодно и редкостным добродушием к
родичам  и  друзьям),  благополучно  провел  гостей  Златостенного  Акко  через
усиленные заставы стражи, благо на клетчатый плед и белый халат мардиба, в  кои
были  облачены  вельх  и  невысокий  мальчишка,  не  обращали  внимания.  Здесь
встречались  персонажи и подиковин-нее. Вот проходит мимо  человек  в  красном,
расшитом жемчугом и красивым растительным узопом халате, только не длиннополом,
а  коротком, до колен. Видны сапоги с острыми, загнутыми кверху носами, широкий
кожаный пояс с тиснением и почему-то меховая шапка.
     -  Из Галирада, торговец, - громко, на всю улицу пояснял Бран, но, так как
он  говорил  по-вельхски,  его  никто  не понимал,  исключая  Кэриса  и  слегка
выучившего  наречие полуночных варваров Фарра. - Этим медведям из страны  кнеса
все  нипочем.  Война  не  война - только бы торговля шла.  О,  гляньте!  Кэрис,
посмотри,  как  он  разоделся!  -  И  Бран превесело  рассмеялся,  указывая  на
меднокожего   чужеземца  в  крайне  необычном  наряде.  Если   тело   закрывала
зеленоватая  туника,  то  странный плащ составляли тысячи  разноцветных  перьев
неизвестных на континенте Длинной Земли птиц, а голову украшал пестрый до  рези
в  глазах  султан.  О  десятках украшений - ожерельях, браслетах  и  невероятно
красивой  шейной гривне из обрамленной в золото яшмы - можно было  бы  даже  не
упоминать. Заметив, что на него смотрят, странный человек улыбнулся и  необычно
поприветствовал незнакомцев - слегка поклонился и приложил пальцы рук к вискам.
Воспитанный Фарр ответил по-Саккаремски, перекрестив ладони на груди и  отвесив
короткий поклон.
     -  С  Заката, - объяснил Бран. - Есть там такая страна. Названия не помню,
знаю  только,  что  очень далеко. Это еще ничего, ближе к  гавани,  в  торговых
кварталах,  кого  только не встретишь! Я позавчера даже вилий видел,  с  ихними
крылатыми псами.
     -  Они-то что тут делают? - поразился Кэрис, ужом пробираясь через уличную
толчею  и  отпихивая  настырных  торговцев,  предлагавших  что  угодно,  кроме,
разумеется,  запрещенных  элоимом  товаров.  -  Вилии  вроде  бы  крайне  редко
выбираются из своей горной страны...
     - Знаешь, родич,- вздохнул Бран,- нынче такие времена настали, что, того и
гляди, дверги из-под земли полезут. А уж если явятся альбы - никто не удивится.
Знаешь,  что  купцы  из  Нардара намедни говорили? Будто  в  старых  серебряных
шахтах,  у  склонов  Самоцветных, мерцание видели и следы  необычные.  От  силы
полторы  луны  назад. Не иначе как дверги. Меняется мир, ох  меняется...  Война
эта... Дождемся нового столетия Черного неба!
     -  Верно старые люди говорят, - желая вступить в разговор, добавил Фарр, -
стареет мир, к закату ощутимо близится.
     -  Точно!  -  согласился Бран и свернул на одну из боковых узеньких  улиц.
Здесь  народу было поменьше, и Фарр почувствовал, что они вошли в  своего  рода
город  в  городе: дома необычной постройки, иные лица, даже запах. А  когда  на
глаза  попалась  открытая ткаческая лавка, на стойке которой  лежали  свернутые
отрезы цветных клетчатых тканей, и неискушенный в подробностях городской  жизни
атт-Кадир  догадался: в этой части Акко живут вельхи. Купцы,  мастера,  нанятые
элоимом Бен-Иоаффамом стражники, да и просто занесенные судьбой в столь дальние
пределы сородичи Брана и Кэриса.
     Корчму   "Морской  змей",  однако,  содержал  не  вельх,  а  представитель
вездесущих  джайдов  по  имени Бен-Эшшеф. Хозяину  насчитывалось  от  силы  лет
двадцать пять, но почему-то бывший житель пустыни и кочевник был облачен отнюдь
не  в  длинный  хитон  и  полосатую накидку  -  таллес,  а  в  рубаху  и  плед,
единственно,  не  клетчатый,  а  однотонный, серовато-черный.  Дом,  в  котором
помещался  трактир  (если верить словам Кэриса), в точности повторял  постройки
равнинных вельхов. Длинное одноэтажное и крытое сухой травой здание с  низкими,
обмазанными глиной стенами и засыпанным соломой земляным полом.
     Посетителей оказалось немного - всего-то двое, да и те никак на вельхов не
тянули.  Типичные  джайды,  явившиеся в квартал иноземцев  по  торговым  делам.
Однако  и  джайд может оценить несравненное качество вельхского оля  -  мутного
напитка,  пахнущего и пивом, и вином, и травяной настойкой, приятно  пьянящего,
но не вызывающего тяжелой мути в голове.
     - Эшшеф! - воззвал Бран, едва переступив порог. - Ты где, скряга? Я привел
друзей! Накормить, напоить и...
     -  Вот  за  "и" ступайте в дом напротив, - раздался из прохладной полутьмы
насмешливый  голос. - В "Морском змее" такие услуги не оказывают.  Меня  и  так
пиявит  весь  Акко за то, что я изменил вере предков и связался с  дикарями.  К
обюдной выгоде как меня, так и дикарей. Бран, если я правильно изучил символику
вельхской одежды, ты привел родственника? О, да еще и почтенного служителя Атта-
Хаджа?
     Высокий  и  худощавый  Бен-Эшшеф  материализовался  перед  гостями.  Кэрис
фыркнул,  увидев намотанный на чресла джайда плед, однако сдержался. В "Морском
змее"  было  неплохо:  столы  из  настоящего  дуба,  стены  выложены  сосновыми
плашками,  пахнет олем и свининой (которую джайды на дух не переносят,  почитая
нечистой пищей), а зал украшен очень неплохим, хотя и подержанным оружием, куют
которое только далеко к полуночи, за Самоцветными горами.
     Фарр,  понимавший  вельхский  с  пятого на десятое,  предпочитал  молчать,
прислушиваясь к застольной беседе Брана и Кэриса. Первый многословно  жаловался
на скупость акконского элоима, платившего страже всего двенадцать сиккиллов "со
стрелами" за седмицу (месячный доход простого саккаремского крестьянина,  между
прочим,  не  превышал  полутора  сиккиллов за  целую  луну);  Кэрис,  наоборот,
возмущался  жадностью родича, а заодно, не раскрывая главных тайн, рассказал  о
ходе войны.
     - Плохо. - Бран, выслушав Кэрисовы излияния, задумчиво уставился на кружку
с  олем.  -  Значит, степняков от Акко отделяет только пустыня и  русло  Урмии.
Двадцать один день перехода. Если это ваше пугало, Гурцат, вздумает оставить за
спиной  армию  Даманхура и ринется грабить халисунское побережье,  купцы,  едва
заслышав  такую новость, ринутся прочь из города. Знаешь, сколько сейчас  стоит
продовольствие? Не здесь, в Акко, а на Вольном рынке? Зимой за меру хлеба брали
сиккилл,  сейчас  -  пять. Мясо стало дороже в три раза. Почтенный  элоим  Бен-
Иоаффам  запретил поднимать цены внутри стен города, но, боюсь, это не  спасет.
Начали подходить беженцы, рассказывают всякие ужасы...
     -  Ужасы,  -  буркнул  Кэрис, - ставшие жизнью. Саккарем  пал,  под  рукой
Солнцеликого  осталась только Дангара, хотя полуостров вряд ли сможет  взять  и
воинство  богов, если вдруг решится сойти с небес. Степной повелитель целит  на
полночь,  к  богатым  землям Империи. Я слышал, будто у  Гурцата  наготове  две
армии,   -  одна  ударит  через  Нардар  к  Галираду,  вдоль  закатных  склонов
Самоцветного кряжа, другая обойдет горы через Вечную Степь, уже завоеванную Аша-
Вахишту и попробует соединиться с главным войском в наших землях.
     -  Пусть  попробуют. - Бран насмешливо скривился, помотав головой.  -  Кто
решится воевать с вельхами? Равнинных или морских сородичей мергейты, может,  и
побьют,  но  соваться в горы? Сам знаешь, ради противостояния  общей  опасности
кланы  всегда  объединяются. Степняки привыкли воевать на  равнинах,  но  не  в
горах. Что получится, понимаешь?
     -  Сколько  их, а сколько нас, - вяло возразил Кэрис. - Для Гурцата  целый
тумен не потеря. А для вельхов сто человек - целый вырезанный клан.
     -  Нарлаки  их  растопчут, - самоуверенно высказался Бран,  отхлебывая  из
кружки.- Ты не видел что такое закованная в броню конница кнехтов!..
     - Зато я видел, что такое конница мергейтов, и мне этого хватило. - Кэрису
надоели  пустые разговоры, и он поднялся, бросив на стол два сиккилла. Стоявший
за  стойкой  Бен-Эшшеф, не глядя, кивнул. Деньги большие, а  почтенный  сородич
господина городского охранителя сдачи не требует. - Ладно, пока не завечерело и
если тебе не нужно на службу, проводи-ка нас в гавань.
     -  И  что ты забыл в Аррантиаде? - недоуменно протянул Бран. - Пусть  меня
Лугг  вразумит!  Конечно,  если степняки заявятся на побережье,  всем  придется
удирать,  -  если уж Мельсину взяли, что говорить об Акко... Но уезжать  тогда,
когда можно поучаствовать в хорошей драке?..
     -  Кто  сказал,  что я уезжаю? - Эти слова Кэрис произнес  уже  на  улице,
щурясь  от слепящих солнечных лучей. - Пять дней до Лаваланги, четыре дня  там,
пять  обратно.  Две седмицы. За это время Гурцат не успеет перейти  пустыню,  а
заодно  получит  щелчок по носу от Даманхура. Его армия, как я  слышал,  готова
принять решающую битву. Только бы полководцы шада не наделали прежних ошибок...
     Фарр  молчал. Подобные разговоры он слышал уже не раз и не два,  и  обычно
они  его  жутко  раздражали.  Как  можно трепать  языком  о  вещах  вселенского
значения, когда никак не можешь повлиять на ход событий? Поэтому юного  мардиба
более  занимала  городская  жизнь и непременные верблюды,  которых  приходилось
тянуть  за  собой  ("Продать бы их, что ли? - думал Фарр. - Не  потащим  же  мы
проклятых тварей с собой в Аррантиаду?").
     Отлично  знавший  город Бран, который, как выяснилось, служил  элоиму  уже
полных  два  года не стал выводить новых приятелей на главные улицы, отходившие
лучами   от   центральной  площади  Акко,  где  размещались  столь  необходимые
постройки,  как  Храм  - титаническое сооружение под золотым  куполом,  главная
обитель   веры   джайдов,   почитавших  куда  более  древние   законы,   нежели
последователи   Провозвестника  Эль-Харфа.  Люди  говорили,   будто   в   Храме
поклоняются Пустоте, ибо маленькая комната - сердце Храма, где, по вере жителей
пустыни,  обитал их бог, - не содержала в себе ничего. Но, наверное, это  всего
лишь досужие вымыслы.
     Под  святилищем,  что  вполне разумно, располагался другой  храм  -  более
прозаический  и приближенный к реальной жизни. Гигантский базар, выстроенный  в
виде  амфитеатра,  крытого ажурным переплетением кованых  металлических  полос,
пространство  меж  коими  заполняла  прозрачная  слюда.  Здесь  поклонялись  не
невидимому  богу, но вполне осязаемому - золоту. Или, на худой конец,  серебру.
Бран  рассказал,  что,  по  последней переписи,  углубленное  в  землю  торжище
размещает  в  себе  восемь  тысяч  двести  тридцать  пять  лавок,  заведений  и
трактиров,  где  человек с толстым кошельком найдет все, что  душе  угодно,  не
считая того, что можно приобрести на Вольном рынке за городом.
     Эти  два  сооружения  зажимали  между собой площадь  и  довольно  скромный
двухэтажный  дворец  элоима, одновременно служивший и  местом  собраний  Совета
города,  созываемого при крайней надобности. В соответствии с традициями  джай-
дов,  от площади вели шесть лучей - главных улиц, заканчивавшихся у стен города
воротами и делящих Акко на шесть крупнейших кварталов.
     Гораздо  проще было пройти по окраинам, вдоль крепостных стен. Безусловно,
в  Акко  нещадно капалось любое покушение на личную собственность  горожан  или
приезжих,  как  основу  благосостояния и репутации столь  известного  торгового
поселения и одного из крупнейших океанских портов материка, но чтобы в Акко - и
без  воров?..  Извините,  такого  быть не  может.  Впрочем,  темных  личностей,
сшивавшихся рядом с низкопробными питейными домами или украшенными  фонарями  с
красными стеклами вертепами, отпугивал нагрудный знак Брана (все знали, что  со
стражниками-вельхами лучше не шутить, мигом по мозгам получишь и закончишь свои
дни в Яме), да и вообще связываться с трезвыми и вооруженными людьми, тем более
посреди  дня,  не  стоило.  Правда, дальние кварталы способствовали  избавлению
Фарра  от  его  мучителей - верблюдов. Заметив хороших и здоровых  животных,  к
нашей  троице  подбежал  какой-то  человечишка,  национальность  которого  было
невозможно определить по причине редкостно запущенной одежды и безносого  лица,
свидетельствовавшего о проказе, входящей в последнюю стадию. Безносый  угодливо
предложил за вьючную скотину сумму, с которой даже обожавший торговаться  Кэрис
безоговорочно согласился, - пять золотых саккаремских шали.
     Когда  сделка  завершилась и Фарр со вздохом удовлетворения отдал  поводья
упрямых  горбатых тварей в руки нового владельца, вельх коротко  объяснил  атт-
Кадиру, в чем дело:
     -  Они  готовятся. Готовятся к исходу из Акко. Между прочим, ты не  слушал
разговоры на улицах? До меня долетела фраза, что на Вольном рынке верблюд стоит
уже два шади, хотя Саккаремское золото постепенно обесценивается. Теперь монеты
шада  -  только  небольшие  золотые слитки. По причине  отсутствия  государства
Саккарем  его деньги перестают считаться ценными. Главное - золотое содержание,
почти  без  примесей.  Не  удивлюсь, если вскоре все обращающиеся  на  материке
монеты заменят кесарии Аррантиады - государства настолько устойчивого, что  его
деньги будут ходить всегда и везде.
     -  Слишком  заумно, - легкомысленно бросил Фарр, радуясь, что  сбросил  со
своих  плеч  обузу. -- Мы сейчас потеряли всего один шади, а на эти пять  можно
будет купить еды в дорогу, причем самой лучшей.
     ...Порт  Акко,  Песчаную гавань, обустроили еще лет триста назад  со  всем
тщанием.  Морские  ворота Халисуна стояли распахнутыми  для  каждого  желающего
привезти свой товар и забрать с собой покупки. К длинным пирсам могли подходить
тяжелые  аррантские  дромоны, имевшие настолько глубокую  осадку,  что  в  иных
портах  садились на мель, не доходя нескольких стадиев до гавани,  и  "драконы"
сегванов,  способные  шустро  идти по любому мелководью.  Сине-зеленые  знамена
Саккарема,  изумрудные хоругви Аша-Вахишты, красные с белым  соколом  штандарты
Галирада,  черно-золото-алые  стяги  Нарлака,  багровые  вымпелы  Аррантиады  и
пестрые,  многоцветные  бунчуки мономатанцев отражали эти  воды  на  протяжении
долгих столетий. Десятки наречий, тысячи лиц, счастье купца и неудачу наемника,
надменность  посла  и  безнадежность невольника -  все  это  видели  желтоватые
сторожевые башни аккон-ского порта.
     -  Восемь главных пирсов. - Бран, вытянув руку, показывал. Все трое стояли
на  обрыве,  где  заканчивались постройки города  и  под  которым  простиралось
пространство гавани. - Два боковых находятся в распоряжении светлейшего элоима.
Видите  бело-голубые  знамена  в полоску? Это  его  торговый  и  военный  флот.
Остальные  пристани  -  для  гостей. У башенок с белыми  флагами  стоят  галеры
лоцманов. Арранты выкупили у предыдущего правителя Акко четвертый пирс -  самый
удобный.  Смотрите,  он  выдается  в  море  почти  на  полулигу,  куда  длиннее
остальных!
     - Только что-то аррантов там не особо много - мрачно заметил Кэрис.
     И   точно,   вдоль   огромного  мола,  вдававшегося  далеко   в   море   и
заканчивавшегося  узкой башней, на вершине которой были установлены  серебряные
зеркала,  отражавшие свет постоянно поддерживаемого костра, покачивалось  всего
четыре  корабля.  По сравнению с остальной толкучкой в гавани,  где,  например,
галирадские или нарлак-ские суда выстроились в три ряда борт о борт, аррантская
пристань  выглядела  скучной и заброшенной. Два грузовых  онерария,  на  палубы
которых  сейчас  переносились какие-то тюки. Военный  корабль,  судя  по  всему
охрана,  -  двухмачтовая  бирема  с  двумя рядами  весел.  И  всего  одно  явно
купеческое  судно. Острый, вдающийся в волны нос, низкий борт, один ряд  весел,
свернутые паруса - один на мачте, второй на носу. Прямо как с картинок в книгах
-  "аррантский либурн". И, конечно, на бортовой обшивке юта вырисованы  крупные
синии  глаза,  превращавшие  узкий  корабль в эдакого  добродушного  океанского
зверя.
     -  Пойдем  познакомлю.  -  Бран подтолкнул  Кэриса.  -  Я  как  раз  стоял
десятником  стражи  гавани,  когда  явился  этот  аррант.  Очень  почтенный   и
многоученый человек, с первого раза и не скажешь, что купец.
     - А остальные кто? - поинтересовался Фарр.
     -  Военные, - ответил вельх. - Бирема "Слава басилевса" из Арра. Серьезный
кораблик: пять катапульт, две баллисты, куча горшков с аррантским огнем, экипаж
-  восемьдесят латников. Сегван-ские пираты, если вдруг появятся в этих  водах,
пожалеют,  что свяжутся с Великолепными, скажу я вам. "Слава" сопровождает  вон
те  сундуки - в них закупленное тетрархом аррантской столицы сукно для доспехов
и  плавленая некованая бронза. Сами знаете, копей на Великолепном острове  нет.
Пошли?
     Стража  порта оказалась куда более суровой. Во-первых, охраняли гавань  не
вельхи  или сегваны а галирадская дружина - немногословные бородатые  дядьки  в
кольчугах  и с короткими копьями. Брана они пропустили беспрепятственно,  благо
знали, что он из своих, а вот подорожные Фар-ра и Кэриса рассматривали долго  и
пристрастно.  Наконец пропустили, пожелав удачи в пути на  ломаном  джайдите  -
языке местных племен.
     -  Они  неплохо  знают аррантский и саккаремский, - не уставал  разъяснять
Бран, - но язык джайдов уж больно тяжел даже для нас, вельхов, хотя мы граничим
с  Аша-Вахиштой  и  наречие манов стоит близко к джайдиту. Давайте  налево,  по
набережной. Вот, смотрите, аррантский мол обозначен каменной пикой с  усевшимся
на ней золотым орлом...
     Сначала  налево, потом направо, по широкому, вымощенному гладкими и  опять
же  желтоватыми плитами песчаника молу. Строгие аррантские легионеры,  стоявшие
на страже возле кораблей тетрарха, проводили варваров оценивающими взглядами. И
вот  она,  парусная  галера-либурн "Плеск волны", принадлежащая  малоизвестному
купцу.  У  сходней,  однако,  стоит  охрана -  четверо  без-доспешных,  хотя  и
вооруженных короткими мечами аррантов.
     -  Стража  светлейшего элоима! - с присущей лишь вельхам  самоуверенностью
провозгласил Бран, хотя прекрасно знал, что сейчас он не на службе. -  Десятник
Бран Макиннес. Позовите хозяина.
     Великолепные  переглянулись, но, не видя никакой угрозы (да  и  что  может
угрожать купеческому судну в самом охраняемом порту материка?), отослали одного
из своих за купцом. Тот не замедлил появиться.
     - Бран! - Как видно, торговец с Острова был наделен великолепной памятью и
запоминал  едва ли не каждого встречного по имени. - Не ожидал,  но  все  равно
рад.
     На  верхних  ступенях  сходней  появился  сорокалетний  мужчина  с  темной
курчавой  бородой. Облачение его было достойно самого кесаря Аррантиады:  бело-
золотая  тога с темно-зеленой тесьмой и украшение, усмирявшее буйные,  вьющиеся
волосы,- венец из кованого золота в виде листьев винограда.
     -  Я  могу  чем-то помочь страже Златостенного Акко? - участливо  вопросил
купец.  -  О,  я вижу, с тобой пришли друзья? Не подниметесь ли, уважаемые,  на
палубу моего бренного судна и не отведаете ли ароматного вина?
     - Поднимемся, - легко согласился Бран и взял Кэриса за плечо.- Перед тобой
мой  родственник,  Кэрис из Калланмора, и его многоученый спутник  -  служитель
саккаремского  бога.  Как  там  тебя, назовись.  -  Эти  слова  Бран  прошипел,
обращаясь к Фарру.
     -  Фарр  атт-Кадир  из  Шехдада, посвященный  мардиб  и  священнослужитель
Всесущего  Атта-Хад-жа.  -  Пришлось  поклониться.  Купец,  однако,  ничуть  не
смутился и тоже склонил голову.
     - Пирос, сын Никоса, из Арра, рад приветствовать. Что же вы стоите? В моей
стране отвергнутое приглашение почитается за обиду... Отплываем мы завтра,  но,
если  досточтимые друзья господина Брана желают отправиться на моем  корабле  в
Арр,  я  могу  предоставить  ночлег  на грядущую  ночь.  Совершенно  бесплатно,
разумеется.
     Оба  вельха  вступили на сходни едва не одновременно, а Фарр понял:  столь
гостеприимный хозяин будет гарантией того, что Аррантиада, Великолепный Остров,
предстанет перед его глазами не позднее чем через седмицу.
     
     Глава восьмая ПУСТОШИ АЛАСОРА
     
     Аласорская  возвышенность заслуживала названия гор или, к  примеру,  кряжа
только   с  очень  большой  натяжкой.  Буровато-красные  скалы  были  настолько
древними,  что  природа разрушила их, подобно тому, как дурная пища  уничтожает
зубы  нищего,  превращая их в гнилые, приобретшие цвет кирпича обломки.  Именно
такое  сравнение напрашивалось на ум Драйбену, когда он впервые увидел  Аласор:
иззубренный,  ломаный  ряд скал, пересекавший пустыню  Альбакан  с  полуночного
заката  на  полуденный восход на протяжении лиг пятнадцати-двадцати.  Несколько
долин,  поросших лесом, часто встречающиеся у неровных склонов оазисы,  и  даже
небольшая  речка, русло которой потом терялось в пустыне, где  пески  впитывали
воду, унося ее глубокие водоносные слои.
     Несмотря  на  всю дурную и мрачную славу Аласора, на протяжении  последних
пяти  дней с собирающейся вокруг армией не происходило ничего ужасного или даже
необычного. Горы как горы - доживающие последние столетия нагромождения  камня,
которые лет через пятьсот- семьсот окончательно исчезнут, превратившись в песок
и  груды  обломков. Если вспоминать о необычном, то к нему можно  отнести  лишь
событие  второго  дня  пребывания у Аласорских скал  ставки  светлейшего  шада:
неподалеку, в полулиге, с грохотом, клубами пыли и сотрясением земли  обрушился
каменный  столб  локтей  в четыреста высотой. Но даже эта  небольшая  природная
катастрофа, вызванная либо смещением почвы, а что вероятнее всего -  усталостью
камня,  перенесшего долгие тысячелетия воздействий ветра, влаги  и  солнца,  не
послужила причиной для беспокойства.
     Шад  болел, оправляясь после нанесенного в Меддаи ранения, а посему делами
занимались  срочно  вызванный из Дангары наследник Абу-Бахр и  дейвани  Энарек.
Если   благоразумнейший  государственный  управитель  Саккарема  вынужден   был
трудиться  на неблагодарном и тяжком поприще (на его совести лежало обеспечение
многотысячной армии, подтягивавшейся от Дангарских гор к Аласору),  то  молодой
Абу-Бахр,  по  мнению уставшего от нескончаемых хлопот Энарека,  маялся  дурью.
Наследник размещал прибывающие войска, устраивал смотры, показывая свою  удаль,
отправлялся  на ночные охоты в пустыню, словом, мешал всем - от самого  дейвани
до кавалерийских сотников.
     Равнина  перед Аласором многие столетия не видела такого скопища людей,  и
"нехорошие" горы будто бы замерли в удивлении. Разнообразие наречий,  традиций,
лиц  и  одежд объединяло только одно - каждый пришедший этой осенью к пустынным
горам человек носил оружие. Аррантские гладиусы, саккаремские сабли и альфанги,
прямые, с закругленным оконечьем, мечи изнывающих от непривычной жары сегванов,
длинные   копья  мономатанцев,  ятаганы  джайдов...  И  так  далее,  почти   до
бесконечности.  Лошади,  верблюды, волы, мулы,  ослики  и  прочие  вьючные  или
верховые  животные  дочиста  пожирали траву на  девственных  островках  зелени,
окруживших  кряж, люди срубали для костров никогда не знавшие топора  кипарисы,
черпали  воду  из ручьев и родников, во множестве сбегавших с возвышенности,  и
вообще  вели себя в этом заповедном месте как хозяева. В конце концов,  никакая
нечисть (если она вообще здесь водится!) не сможет противостоять огромной армии
Солнцеликого шада Даманхура!
     Услышав  как-то  подобное мнение, Асверус Лаур и постоянно  сопровождавший
молодого  нардарского  принца  Драйбен только  головами  покачали.  Сын  кониса
Юстиния,  которому  бывший  эрл раскрыл всю свою  подноготную  -  и  историю  о
неудачной попытке выучиться на настоящего волшебника, и тайну Самоцветных  гор,
к  пробуждению  которых  он оказался причастен, и подробности  своей  службы  у
хагана  Гурцата, - верил недобрым предчувствиям Драйбена, каковой, едва завидев
Аласор, недвусмысленно заявил: "Людям здесь делать нечего".
     -  Выбор  шада, мягко говоря, не слишком удачен. - Вечером четвертого  дня
пребывания  в  Аласоре  нардарец  незадолго  до  наступления  заката  явился  к
сидевшему  у  костерка  Асверусу. - Ну почему  Даманхур  не  оставил  войско  у
Дангарских  гор?  В  случае  неудачи всегда можно отступить  на  полуостров,  а
перевалы намертво закрыть.
     - Эрл, вы где шлялись полный день? - поинтересовался Асверус. - Ушли, едва
рассвело, забрали  моего коня... А теперь вернулись и каркаете, будто ворон  на
могильном камне.
     -  Шлялся,  -  вздохнул Драйбен, присаживаясь на коврик. -  Не  шлялся,  а
исследовал  место  будущего сражения, это во-первых.  Во-вторых,  эта  прогулка
обошлась мне лет в десять жизни. Я сдуру сунулся на заброшенную дорогу, ведущую
через кряж, и прокатился по ней лиги две или три.
     -  Не  вы  первый,  - отмахнулся сын кониса. - Лагерь переполнен  слухами,
будто  в  центре  Аласора прячется заброшенный город неизвестной  расы,  полный
сокровищ. Вы, случаем, не обзавелись трофеем?
     -   Нет   никакого  города,  -  со  знанием  дела  возразил   Драйбен.   -
Действительно, в самом центре кряжа тянется небольшая долина, я ее видел. Там -
какие-то старинные руины. Масса песка, прореженного кустарником, столь же много
щебня, покосившиеся колонны...
     -  Из-за  этих заметенных песком развалин вы потеряли десять лет жизни?  -
съехидничал Ас-дерус. - Я думал, вы храбрее, эрл Кешт!
     -  Не  смешно.  -  Нардарец  нахмурился  и  приложился  к  фляге  с  белым
дангарским.  -  Так  вот,  дорога проходит как раз мимо заброшенного  городища,
огибая  его с восхода. Вы, сударь, видели когда-нибудь завал из костей в полный
человеческий рост высотой?
     - Нет, - покачал головой Лаур-младший. - Это находилось на дороге?
     -  Совершенно  верно. Я не решился спуститься в саму  долину,  благо  конь
заартачился. Всем известно, что животные чуют недобрую силу куда острее  людей.
Спасибо  неразумной  ездовой  твари.  Теперь  представьте:  небольшие  песчаные
барханы, тысячи каменных обломков, обработанных человеческой или нечеловеческой
рукой,  ветерок  вздымает  легкие вихри... Высушенные кусты,  запах  древности,
несносно  палящее  солнце,  белые плиты дороги -  один  к  одному  воспоминания
обуянного романтическим чувством путешественника из среды богатых бездельников.
     - Красиво. - Лаур счел необходимым согласиться. - И что дальше?
     -  Барханы  двигаются,  -  полушепотом сказал Драйбен  и  поводил  руками,
изображая  волны.  - Это не иллюзия, созданная переносящим песчинки  ветром,  а
нечто не виденное ранее человеком. Говорите - город? Скорее комплекс храмов или
усыпальниц,  некогда  обнесенный  стеной.  Ее  развалины  еще  можно  заметить.
Полдесятка сохранившихся статуй, правда вкопанных в песок по пояс. Может  быть,
это какие-то древние боги или идолы варварских племен, но очертания у скульптур
абсолютно нечеловеческие. Двуногие псы, люди-птицы, поднявшиеся на задние  лапы
громадные ящерицы. Я долго изучал летописи минувших времен и не встречал ничего
подобного.
     - Пустыня - замечательный страж для тайн прошлого, - глубокомысленно изрек
Асверус.  -  Воздух  сухой,  кроме  редких  кочевников-джайдов  сюда  никто  не
заглядывает  уже  десять столетий... Мало ли что могло  сохраниться  со  времен
Золотого века? Кажется, вы упомянули двигающийся песок?
     - Именно. Можете посчитать меня сумасшедшим или горьким пьяницей, но, стоя
над  развалинами,  я  ощущал себя человеком, смотрящим с  высоты  на  озеро,  в
которое  бросили  камень.  Барханы  постоянно  перемещаются,  нахлестываясь  на
окружающие скалы и разбивая о камень песчаные волны. В их движении нет  никакой
системы, это я точно заметил. Еще мне показалось, будто эти руины живые...
     -  Не  далее  как  два  дня назад, - саркастично бросил  потомок  древнего
владетельного рода и скривился, - вы меня убеждали в том, что пещера, выбранная
Хозяином  Небесной  горы  своим  обиталищем,  тоже  живая.  Своего  рода   душа
неизвестно  кого, воплотившаяся в камень. Уж простите, эрл, но ваши рассуждения
начинают  смахивать  на  навязчивую  идею  или  страничку  из  сочинений  этого
одержимого писаки Никклауса из Прашова. Опять забытые города, враждующие  маги,
заклятые мечи, горы трупов, реки крови...
     -  Горы трупов в наличии, - отозвался Драйбен, пропустив язвительные слова
Асверуса  мимо  ушей.  -  Хотите, завтра вместе съездим и  посмотрим.  Надеюсь,
мергейты пока не собираются нападать?
     -  Какое  там! - явно разочарованно вздохнул Лаур. - Не слышали  последних
донесений  наших  разъездов? Сегодня прибыл гонец с берегов Междуречья.  Гурцат
пока  даже  не переправился через Урмию, хотя эти сведения устарели - посыльный
целых  пять  дней мчался через пустыню. За это время могло произойти  все,  что
угодно. У нас еще седмица форы, так что вполне можно развлечься и прокатиться в
глубину  Аласора.  Не спорю, мудрейший эт-Убаийяд со своими  мардибами  выручил
шада  золотом, но мы-то с вами добровольцы, и вознаграждения нам  не  положено.
Между  прочим,  только сегодня наблюдал, как посланник Энарека отвалил  трибуну
Теренцию  из аэтосий-ского легиона "Сизый беркут" четыре меры золота в качестве
оплаты.
     -  Плюнуть  на  все  и вступить в "Сизый беркут",- меланхолично  предложил
Драйбен.- Ну и что, что традиции несколько... э-э... необычные. В конце концов,
они никого не принуждают. Деньги у меня, кстати, кончаются.
     - Заманчиво. - Асверус фыркнул. - "Беркуты", конечно, милейшие люди, но...
По-моему,  в  Нардаре  несколько иные обычаи. Знаю,  арранты  являются  людьми,
мыслящими   свободно  во  многих  сферах  жизни,  но  я  для  личных  отношений
предпочитаю женщин, хотя могу попытаться понять логику вояк из Аэтоса...
     -  "Если  в опасности человек, которого ты любишь, то будешь сражаться  за
него  до  последнего".- Драйбен наизусть процитировал строки из знаменитого  на
весь   мир  "Слова  о  войне  и  преданности",  созданного  лет  пятьсот  назад
родоначальником  легиона "Сизый беркут".- Ладно, я пошутил. Оставим  аррантские
сумасбродства  самим аррантам. К "беркутам" можно ходить в гости  и  обедать  у
них.
     -  Вы  уже  ходили? - вкрадчиво поинтересовался Асверус. -  И  как  у  них
кормят? В соответствии с уложениями - двое воинов едят из одной миски? Кто  вам
составил компанию? Неужто сам трибун, а то и легат?
     -  Между  прочим, это мысль! - неожиданно вскочил Драйбен. -  Мне  надоело
грызть  сушеное мясо и потрескавшиеся лепешки! К столу шада или наследника  нас
не  приглашают по причине военного времени, у саккаремцев или джайдов и ломаной
корки не допросишься, а просить я не стану - все-таки дворянин. Давайте нанесем
визит  благороднейшему  трибуну Теренцию. и заодно поужинаем?  Арранты  -  люди
гостеприимные.
     -  Вы,  сударь,  большой любитель острых ощущений,  -  оценил  предложение
Драйбена  Асверус.  -  То  служба у мергейтов, то  колдовство  или  заброшенный
город... Теперь возжелали поближе познакомиться с "беркутами". А, ладно,  идем!
Вы знаете, где они стоят?
     -  Пол-лиги  на полдень. Придется брать лошадей, пешком мы туда  доберемся
только к темноте.
     ...Два  всадника канули в вечернюю полутьму и исчезли в мареве  остывавшей
после  жаркого  дня  пустыни. Приближался закат, золотистый диск  солнца  почти
коснулся неровной линии горизонта.
     Первый  из многих окружавших стоянку шада островков зелени занимал  лагерь
приведенной  из  Меддаи  конной  саккаремской  гвардии,  на  следующем   белели
аррантские  шатры, увенчанные непременными орлами, сжимавшими в лапах  лавровые
ветви  и  выкованные  из  бронзы позолоченные пучки стрел,  связанные  с  двумя
топориками.
     Более  искушенному  в  аррантском языке Драйбену  выпало  быть  герольдом.
Правда,   отсутствовали  необходимые  штандарт  и  вымпелы,   а   заодно   звук
торжественного рога, но все равно получилось внушительно:
     -  Его  светлость  Асверус  Лаур,  благородный  сын  владетельного  кониса
Нардара! - провозгласил эрл, осаждая коня перед стражей стоянки аррантов.  -  С
ним герольд и оруженосец Драйбен Лаур-Хельк, эрл Кешта!
     - Оруженосец? - едва слышно прошептал Асверус и после паузы добавил цитату
из Книги Эль-Харфа: - "Твои слова услышаны, И будет по сему".
     К вящему удивлению новоприбывших, им ответили на нардарском:
     -  Трибун  и  легат будут счастливы принять вас, благородные господа.  Вас
проводят.
     Асверус незаметно подмигнул Драйбену и повел лошадь вслед за провожатым  -
молодым  воителем,  как  всегда,  обряженным только  в  набедренную  повязку  и
сжимавшим в руке короткое, но тяжелое копье.
     -  Ужин  обеспечен, - шепнул эрл Кешта своему сюзерену. - Кажется, не  зря
приехали.
     * * *
     Саккаремские лекари справедливо почитались искуснейшими в мире. В  отличие
от собратьев из Нарлака, где медицина не ушла далее "варварства" и доктора были
попросту опасны для больных, в государстве шадов искусству врачевания обучали в
специально   учрежденном   одним   из   предшественников   Даманхура   медресе,
располагавшемся  в  пределах  Мельсины.  Бесспорно,  жрецы  с  острова   Толми,
проповедовавшие любовь к ближнему и считавшие целительство одним из  высочайших
призваний  человека, тоже умели многое, но в ремесле хирургии и  противоборстве
многоразличным заразным болезням саккаремцев ныне превосходили лишь арранты.
     Рана,  нанесенная шаду полторы седмицы назад, оказалась опаснейшей  и,  не
поспей вовремя помощь, стала бы смертельной. Самострельный болт, да не обычный,
а  именующийся  "серпом",  на котором вместо острого  наконечника  закреплялась
изогнутая  полумесяцем  и заточенная не хуже дангарского  клинка  металлическая
пластина,  лишь чудом не вошел Даманхуру в живот, скользнув по защитившей  шада
рукояти  кинжала. Но все одно - жуткое орудие, которое при прямом  попадании  в
шею  запросто  сносило  человеку  голову  не  хуже  ятагана  палача,  разорвало
Солнцеликому  бок  чуть  выше  оконечья  бедра,  рассекло  мышцы  и   повредило
внутренности.
     По  счастью,  личный  целитель шада атт-Берит оказался  поблизости,  сумел
быстро  остановить  кровь,  перевязав шелковыми ниточками  рассеченные  сосуды,
кликнул  самого  разумного  и  исполнительного  телохранителя,  приказав   тому
немедленно  принести кувшин с виноградным спиртом, и, когда  таковой  появился,
заставил дюжих охранников шада влить содержимое в рот Даман-хуру.
     - Рот ему разжимайте! - зло и неразборчиво шипел атт-Берит. - Ты куда, сын
осла, поставил кувшин?
     Даманхур  пребывал в полубессознательном состоянии от боли и  кровопотери,
его челюсти свело судорогой, и поэтому разжать их никак не получалось.
     -  Кинжалом!  -  рявкнул  лекарь.  - Сломаешь  зубы  -  ничего  страшного.
Потерянный зуб - ничто по сравнению с возвращенной жизнью.
     Телохранитель  замялся.  Все-таки у его ног лежал  не  кто-нибудь,  а  шад
Саккарема. Атт-Берит тотчас понял, в чем причина замешательства.
     - Сейчас шад - я! - непререкаемо заявил он. - И приказываю тоже я! Делай!
     -  Тебе  что  сказано?  - сквозь зубы процедил присутствовавший  здесь  же
Энарек. - Если шад умрет, умрешь и ты!
     Заниматься  хирургией на улице, пускай и не в пыли, а на чистом  мраморном
всходе  Золотого  храма  Меддаи, конечно, не стоило:  в  воздухе  могут  витать
болезнетворные гуморы, опаляющее рану солнце висит над головой, куча зевак (как
проморгавших  момент  опасности гвардейцев, так и  людей  совсем  посторонних).
Однако  дело  не  требовало  отлагательства.  Несколько  мгновений  промедления
угрожали Саккарему наступлением полнейшей анархии.
     -  Помоги,  -  бросил атт-Берит стоявшему неподалеку мардибу из  окружения
Учителя   Веры,   прекрасно   зная,  что  каждый   священнослужитель   обучался
целительскому  искусству.  - Найди в моем сундучке  тонкие  нити  в  стеклянных
баночках и изогнутые иглы. Там же лежит мешочек с порошком... Вытащи. Эй,  кто-
нибудь, немедленно принесите чистую воду из священного водоема!
     К  счастью,  прямо  во  дворе  Золотого храма бил  родник,  вода  которого
считалась  столь  же  чистой, как первая влага, явленная Атта-Хаджем  в  момент
сотворения  мира. Источник не зря назывался Серебряным - не только из-за  литой
ограды из чистого серебра, но и из-за полной прозрачности, невозможной вне стен
Меддаи.
     ...А  в это время по всему Белому городу многочисленные отряды халиттов  и
гвардии шада шумно ловили злоумышленника. Сотники личной охраны проклинали себя
за  беспечность  и  самоуспокоенность (что, в конце концов, может  случиться  в
Меддаи, где властитель Полуденной державы является гостем не только аттали,  но
и  самого Незримого Атта-Хаджа?). Дозоры на крышах близлежащих домов выставлены
не были, Даманхура не окружал стройный и неколебимый ряд личных телохранителей,
способных  принять  на себя первый удар и закрыть своими телами  господина,  на
центральную  площадь  допускались  все  желающие  -  простолюдины,   чужеземцы,
нищие...  Покушавшегося  видели - злодея заметил один из  гвардейцев,  случайно
отвлеченный  ослепительной  искоркой, загоревшейся на  крыше  Священной  школы,
расположенной  как  раз  напротив  Золотого  храма,  куда  шад  отправился   на
полуденную  молитву.  В  момент, когда Даманхур выходил  из  портала  огромного
здания,  и  раздался неслышный  щелчок. Хвала Атта-Хаджу,  убийца  целил  не  в
голову,  а  в  живот,  прекрасно зная, что стрела-"серп" наносит  самые  жуткие
увечья  именно при попадании в туловище. Бывали случаи, когда подобный  снаряд,
ударявший  в  череп, соскальзывал по кости, только сдирая кожу  и  не  причиняя
жертве особого вреда.
     Площадь  незамедлительно оцепили: два ряда халиттов  перекрыли  улицы,  за
ними  стояла  Саккаремская стража. Командиры послали воинов  обследовать  крыши
домов,  и,  конечно  же,  вскоре  обнаружились брошенный  убийцей  саккаремский
самострел,  пучок  "серпов" и замызганный полосатый халат погонщика  верблюдов.
Никаких  следов.  Гвардеец, заметивший отблеск оружия напротив Золотого  храма,
утверждал,  что  лица  он  не  помнит, да и не смог  бы  рассмотреть  с  такого
расстояния.  Быстро  опросили  охранников Священной  школы,  выяснили  немного:
ранним  утром  к  боковому  входу  явился  молодой  человек,  приведший   быка,
предназначенного для кухонь духовного училища, передал скотину поварам и  ушел.
Как  выглядел?  Потрепанный полосатый халат, смуглая  физиономия,  глаза  более
раскосые,  чем  у  обычного саккаремца, однако говорил  правильно,  не  искажая
слова.  За  спиной  мешок. У одного из охранников сложилось впечатление,  будто
этот человек некогда был воином. Все. Ищи ветра в поле.
     Пришлось  искать.  По  столь  невыразительным приметам  халитты  задержали
человек  шестьдесят, три четверти из которых пришлось вскоре  отпустить,  -  их
невиновность   засвидетельствовали   родственники   или   знакомые,    видевшие
подозреваемых в полдень далеко от площади Золотого храма. Проводивший изыскания
сотник  внезапно  заподозрил, что к покушению могло приложить  руку  посольство
мергейтов,  но  Менгу  и  явившиеся  с  ним  степняки  утром  не  выходили   из
странноприимного  дома,  где  разместились гонцы  великого  завоевателя.  Одним
словом,  принятые  меры не принесли никакой пользы. Убийца  вполне  мог  стоять
сейчас на площади и посмеиваться над незадачливой стражей. Хорошо подготовившие
покушение одиночки всегда выигрывают.
     Только  Фейран  догадывалась, кто именно стрелял в шада, как  звали  этого
человека и почему он избежал вполне заслуженного наказания.
     * * *
     - Да, действительно любопытно... Никогда ничего подобного не видел. Прости
за мои вчерашние несдержанные слова.
     -  Ничего  страшного. Если бы мне рассказали такое, я бы тоже не  поверил.
Мой дорогой Асверус, вам не кажется, что мы стоим на пороге, ведущем к одной из
самых удивительных загадок нашего мира?
     -  Этот порог ведет не к загадкам, а к неприятностям. Здесь все слишком...
чуждо. Не думаю, что здесь обитали люди.
     - Тогда кто? Альбы?
     -  Скорее  всего, тоже нет. Я читал хроники: альбы любили  дерево,  а  эти
постройки  каменные. Бессмертный народ вдобавок широко расселился  на  полуночи
материка,  и  границы  его  владений  теперь  отмечаются  окоемом  Альбаканской
пустыни.   Обратите   внимание  на  колонны,  эрл,  -  они  выглядят   нарочито
тяжеловесными и грубоватыми. - Как насчет двергов?
     -  Смешно! Представьте себе дверга, кочующего по пустыне на верблюде! Раса
подземных карликов никогда не возводила построек на поверхности.
     - Вы, как погляжу, неплохо осведомлены об истории нелюдей...
     -   В  замке  отца  неплохая  библиотека.  Взглядам  Драйбена  и  Асверуса
открывался великолепный вид на овальную неширокую долину, расположившуюся среди
красноватых   скал   Аласора.  Вымощенная  пятиугольными  плитами   и   отлично
сохранившаяся  дорога,  ведущая из ниоткуда в никуда, сейчас  спускалась  вниз,
изогнувшейся  светлой  змеей  огибала  руины,  а  затем  вновь  поднималась  на
полуразрушенный хребет уводя дальше, к полуденному закату и песчаным  равнинам,
предварявшим Дангарские горы.
     -  Хотелось  бы  знать, - задумчиво начал Асверус, -  как  все-таки  здесь
обстоят  дела  с  сокровищами? Драйбен, вы слышали  историю,  как  смерды  тана
Виткова,  расчищая  пустоши под новые поля, обнаружили руины поселения  альбов,
датируемые нашими учеными мужами трехтысячным годом до начала нашей эпохи?
     -  Слышал,-  подтвердил Драйбен.- Это случилось, когда я еще  не  уехал  в
Аррантиаду, оставив поместье и всю прежнюю жизнь. Помнится, тан Витков в  обмен
-  найденное золото и бесценные украшения приобрел у вашего отца Юс-тиния титул
эрла, а потом одна из старинных драгоценностей свела его в могилу.
     -  А,  кольцо  с ядом? - улыбнулся, припоминая, сын кониса. - Удивительно,
как  отрава могла сохраниться в перстне сорок столетий! Хотя я предполагаю, что
сыночек новоиспеченного эрла попросту отравил богатого папашу и прибрал к рукам
все   заработанное  гробокопательством  богатство.  Слухи  об  отравленных  или
проклятых  сокровищах всегда несколько преувеличивают опасность. Объяснить  все
тайны можно очень просто: давними и неизбежными пороками человека. Жажда славы,
власти и золота.
     -  То есть, - вкрадчиво проворковал Драйбен, - вы хотите спустится вниз  и
покопаться в живом песке лишь ради трех вышеперечисленных причин? Не  проще  ли
славу и богатство завоевать на поле боя, а власть... Асверус, титул кониса  вам
все  равно  не  светит,  хотя бы потому, что у вас множество  старших  братьев.
Удовлетворитесь званиями эрла и тана владения Керново. Это же одна пятая  общей
площади Нардара!
     -  Вам хорошо, - с притворной обидой бросил Асверус, не уставая оглядывать
колышущиеся  далеко  внизу  коричнево-красноватые барханы.  -  Вы  всегда  были
единственным и любимым сыном, наследником серебряной короны, а по причине захо-
лустности Кешта могли бы быть там и конисом, и кенигом, и шадом, и всем  сонмом
богов  одновременно. Главное - вовремя платить налоги моему отцу.  А  я?  Самый
младший  сын  в  семье, которому лишь по праву наследования  сунули  занюханный
Кернов...  Одна пятая Нардара! Половина болота, четверть леса, остальное  горы!
Два  города, шесть замков, четыре десятка деревень, и все это разваливается  на
глазах, потому что жить в провинции никому не хочется! Знаете, что Кернов уже с
полсотни  лет  не  приносит дохода казне, как ты ни бейся?  Юстинию,  наоборот,
приходится  выделять  серебро ради того, чтобы мы  хоть  как-то  выжили.  А  вы
говорите  -  слава, богатство! Даже если к нам в Кернов заявятся мергейты,  они
мигом передохнут от болотных испарений или попадут на обед медведям!
     -  Радуйтесь,  - Драйбен усмехнулся. - В таком случае вы со  своим  ленным
владением окажетесь единственным независимым от хагана Гурцата государством  на
материке. Объявите себя конисом...
     -  Невеселое пророчество, - вздохнул потомок семьи Лауров. - Ну что,  едем
вниз или боитесь? Небось "беркуты", у которых мы ночевали, не испугались бы!
     -  Они  вообще  ничего не боятся по причине отсутствия разума,  способного
воспринимать  страх.  -  Эрл  Кешта откровенно зафыркал.  -  Как  вам,  кстати,
вчерашний ужин?
     -  Вкусно.  -  Асверус слегка ударил коня шпорами по бокам, и  благородный
саккаремский  жеребец нехотя затрусил вниз по мощеной дороге. -  Меня  умилило,
что  "беркуты" выделили нам двоим отдельный шатер. Между прочим, легат на  меня
засматривался, а вы явно приглянулись этому... да как же его? Помните помощника
центуриона?
     - Помню, - кивнул Драйбен. - Вполне привлекательный молодой человек, но не
в  моем вкусе, если изволите. А вообще, мы оба стали заложниками общего мнения,
сложившегося о "сизых беркутах". Они вполне счастливы общением друг  с  другом.
Заметили,  какая  организация  в  этом отряде? Основной  единицей  является  не
десяток,  а  два  десятка, называемые фалангой, над которыми  стоят  сразу  два
командира.  Все  парой, всегда по двое. Говорят, что даже  в  отряд  "беркутов"
принимают не по одному, а сразу двоих...
     - Вот интересно, что они делают, если один из... э-э... пары погибает?
     -  Понятия  не  имею. Едем, раз уж решили. Но учтите,  Асверус,  если  что
случится - я удеру первым, предоставив вам право выкручиваться самому.
     Ровный  путь  сбегал вдоль щербастой каменной стены вниз, к  долине.  Пока
ничего  особенного  не  происходило, если не считать  постоянного  нараставшего
беспокойства  лошадей, вызванного неведомыми потерявшему  единение  с  природой
человеку причинами. Своеобычность Аласора выражалась только в громоздящихся  на
песчаном  ложе  резных  каменных плитах, колоннах,  имевших  странное  овальное
сечение, да торчащих из песка древних статуях, среди которых выделялся огромный
монумент  человека с волчьей или псиной головой, вырубленный из угольно-черного
базальта.
     - Асверус! - Эрл Кешта вдруг натянул поводья и поражение оглядел долину. -
Jажется,  я  понял,  в  чем  здесь фокус! Видите,  песчаное  море  успокоилось!
Строители  этого  городка  были  не  только  прекрасными  архитекторами,  но  и
редкостными хитрецами!
     -  Невероятно... Послушайте, Драйбен, я же своими глазами видел, как песок
перемещается, и волны смахивали на океанский шторм!
     Ничего  подобного  более не наблюдалось. Самые обычные древние  развалины,
больше  чем  наполовину погруженные в каменную пыль. Ни одного движения,  кроме
поднимаемых слабым ветром невесомых песчаных вихорьков.
     -  Помните,  седмицу  назад  мы смотрели на  заходящее  солнце?  Во  время
перехода через пустыню? Светило будто бы колебалось, казалось жидким... Это все
из-за  воздействия нагретого раскаленной землей воздуха, поднимающегося кверху!
И здесь точно такая же иллюзия! Будто бы перед нами открылся город призраков!
     - Понял, - согласился Лаур-младший. - Однако вот эти косточки - никакая не
иллюзия.
     Шагах  в  ста  от копыт лошадей начинался длинный и непрерывный  завал  из
скелетов.   Верблюды,  кони,  десятки  людей  нашли  в  ложе  долины  последнее
пристанище.   Вчера   Драйбен  несколько  преувеличил,  говоря,   будто   кости
громоздятся  на  высоту его роста, - все оказалось несколько проще  и  страшнее
одновременно.  Создавалось  впечатление, будто людей  и  животных  отбросило  с
дороги  неведомой силой и все они погибли мгновенно. На руках скелетов посейчас
сохранились дорогие украшения, лошадиные черепа посверкивали остатками сбруи, в
иссушенных, разваливающихся от первого же прикосновения мешках из толстой  кожи
виднелись запечатанные кувшины...
     - По-моему, это была женщина, - пробормотал Асверус, взирая на близлежащие
останки. Череп улыбался белыми, неразрушенными молодыми зубами, а лоб покрывала
платиновая диадема с зелеными камнями. - Как думаете, она не обидится, если  мы
заберем этот головной убор?
     - Она - нет. - Драйбену все больше не нравилась окружающая обстановка. - А
вот  тот,  кто  убил караванщиков, вполне может. Асверус, умоляю,  не  трогайте
ничего!
     -  Да  я  и  не собирался, - слегка обиделся тот. - Так, в шутку. Осмотрим
развалины?
     -  Ваша смелость граничит с безрассудством, - недовольно произнес Драйбен.
-  Знаете,  после  созерцания  этого открытого некрополя,-  нардарец  картинным
жестом обвел скопище белых костей, - появляется нехорошее подозрение о том, что
сказки  и легенды не врут. Как по-вашему, мой дорогой Лаур, какая сила могла  в
одно  мгновение  уничтожить  огромный караван? Болезни  или  природные  явления
отпадают  сразу: никакая моровая язва или песчаная буря не сумела  бы  угробить
несколько сотен верблюдов и лошадей, а с ними полторы тысячи человек. Я убежден
-  перед  нами  останки кортежа исчезнувшего саккаремского принца  Бени-Мазара,
младшего  сына  шада Гадамеса Второго. Обратите внимание: многие кости  изрядно
занесены песком, видимо, многих и многих мы сейчас не видим - они погребены под
слоем пыли.
     -  За  пятьсот лет - немудрено, - отозвался Лаур и задумался. - Мгновенная
гибель каравана? У вас в Кеште были серебряные рудники, и Вы наверняка знаете о
губительных  особенностях пещерных газов. Или вспомните о бедствии,  погубившем
городок  Филакион  в Аррантиаде девять лет назад? Близлежащая огненная  вершина
выбросила  тучу  зловонных испарений, и все жители погибли, отравившись.  Может
быть, и здесь произошло нечто подобное?
     -  Асверус...  - Запнувшись на полуслове, Драйбен подозрительно  оглядывал
вытянутую  округлую  долину.  -  Ставлю все свое  достояние,  включающее  коня,
полупустой кошелек и меч, на то, что вы правы. Нет, не в своей теории о  гибели
каравана.  Посмотрите  внимательно, вам ничего  не  напоминают  очертания  этой
впадины?
     Лаур-младший не без настороженности повел глазами вправо-влево.  Развернул
лошадь, вгляделся в темный на фоне неба зубчатый силуэт окружавших долину скал.
     -  Огненное жерло? - недоуменно вопросил Асверус. - Давным-давно погасшее?
Я правильно догадался?
     -  Это  и  может  быть наиболее реальным объяснением. - Драйбен  горделиво
выпрямился, теша свою гордыню новым подтверждением гибкости собственного ума. -
Объяснением  того,  почему исчезали караваны, а люди видели сказочных  чудовищ.
Отравиться  ядовитыми испарениями можно незаметно. Представьте, Асверус,  такую
картину:  караван  принца  Бени-Мазара спокойно  двигается  по  дороге,  звенят
бубенчики   на   упряжи  верблюдов,  пересмеиваются  наложницы,  рассуждают   о
недоступной для простых смертных мудрости Атта-Хаджа толстые мардибы... И вдруг
из  песка  бьет струя белесого пара, огромное облако вздымается  к  небесам,  а
затем медленно накрывает процессию. Я помню, как управляющий моими рудниками  в
Кеште  рассказывал,  будто  подземные  газы  действуют  мгновенно.  Вначале   -
помрачение  сознания,  сопровождаемое видениями, и  вскоре  смерть  от  удушья.
Рудокопы  носили  с  собой клетки с птичками или мышами.  Если  газ  появлялся,
животные погибали первыми, и рабочие, предупрежденные об опасности, уходили  из
штольни. Но здесь предупредить было некому. Все произошло очень быстро.
     -  Интересная  картина. - Асверус нахмурил лоб и сдвинул брови.  -  Только
одно  в нее не укладывается: почему все скелеты лежат не на дороге, загромождая
кладку, а чуть в стороне? Если вы будете убеждать меня в воздействии ветра  или
иных стихий, в идеальном порядке перенесших черепа и мослы с наезженного тракта
на обочину, я вам не поверю. Сами знаете почему.
     -  Чему  быть - того не миновать, - оптимистичным тоном заключил  Драйбен,
отмахнувшись  от  предположений молодого Лаура. - Если  вдруг  появится  фонтан
серного  пара,  убежать  мы  все  одно  не  успеем.  Поэтому  давайте  осмотрим
развалины.
     Однако  чувство  беспокойства,  присущее всякому  человеку,  хоть  немного
знакомому  с  искусством  волшбы, проходить отнюдь  не  желало.  Да  и  лошади,
привязанные  возле  дороги  к  торчащему из песка гранитному  столбу,  фыркали,
топтались  и  косили  темными глазами. Здесь определенно что-то  было:  остатки
древней  нечеловеческой  магии,  неупокоенные  души,  или,  что  также   вполне
возможно,  на  святилище, выстроенном в кратере огненной  горы,  лежало  некое,
неизвестное теперешним поколениям проклятье.
     Неплохо сохранились два мраморных портика, где вместо колонн стояли фигуры
длинноногих  и  бескрылых птиц с огромными хищными клювами и  круглыми  слепыми
глазами.  Надстройки  давно рухнули, оставив только  каменную  балку  ригеля  с
надписью,  выполненной  полустершимися  и  неизвестными  многоученому  Драйбену
иероглифами:  клинышки,  черточки,  изображения  животных  и  вполне   знакомых
предметов, волнистые линии. Судя по всему, портики как раз открывали вход в сам
городок,   уж   больно  симметрично  они  были  поставлены   давно   сгинувшими
архитекторами.
     -  По-моему,  это  жаба,  -  заявил Асверус и  остановился  возле  статуи,
наполовину занесенной песком.
     -  Не  жаба,  а  гваллур,  - с видом знатока пояснил  Драйбен  и  погладил
изваяние  по  шершавой, пупырчатой спине. - Существо, долгое время  считавшееся
мифическим,  пока  в лесах Аррантиады не нашли лет полтораста  назад  таких  же
тварей.  Видите, над глазами остатки рогов? Четыре зрачка, опять  же...  Крайне
несимпатичное  животное,  обладающее врожденными  магическими  способностями  и
зачатками разума. На нашем континенте обитало только до Столетия Черного  неба,
в болотах и зарослях.
     -   Следовательно,  -  сделал  вывод  Асверус,  -  рассказы  о  том,   что
Альбаканская пустыня появилась после катастрофы, верны? Здесь раньше были леса?
     -  Может  быть. Но, если мы видим изображение гваллура, значит,  постройка
действительно очень древняя. Пойдемте дальше.
     * * *
     Будь  здесь  Кэрис, искушенный в истории минувших веков  и  давно  забытых
тайн,  он бы мигом объяснил, что соваться в развалины святилища не стоит. После
чего первый туда и полез бы, только приняв необходимые меры предосторожности.
     Всем  известно,  что  во  время Катастрофы, случившейся  в  4782  году  от
Сотворения  Мира  (это если считать по саккаремскому календарю)  и  послужившей
отправной  точкой новой эпохи, очертания материка Длинной Земли, его  рельеф  и
природа  изменились столь значительно, что человек прошлого,  оказавшись  волею
богов  или  некоего волшебства во временах Последней войны, счел  бы,  что  его
занесло  в  некий  таинственный  и  напрочь неизвестный  мир.  Когда  рухнувшая
Небесная  гора поразила центр материка, часть земель на закате и  полудне  были
затоплены,  разрушились горы, а взамен поднялись новые хребты,  реки  изменили
русла  и  возникли  новые  потоки  - Дийяла и Урмия,  к  примеру,  образовавшие
плодороднейший Венец Саккарема - Междуречье.
     Альбаканской   пустыни  в  те  времена  действительно   не   существовало.
Пронесшееся над материком небесное тело оставляло за собой огненный след и тучи
явившейся из пустоты пыли, перемешанной с мелкими каменными обломками которые и
выпали   огненным   градом   на  прежде  обжитые  и  густонаселенные   равнины,
превратившиеся ныне в пустыню. Гигантское облако раскаленного камня  и  пламени
накрыло  площадь,  ныне равную всей территории Халисуна, лишь  отчасти  пощадив
побережье  и  области к полуночи от еще не основанного Меддай. Несколько  сотен
квадратных лиг, где стояли города, пышно зеленели непроходимые чащи, золотились
поля  и  обитали  сотни  тысяч  людей,  за  несколько  мгновений  обратились  в
дымящуюся,  изрытую  воронками  пустошь.  Саккаремские  звездочеты  и  любители
копаться  в  истории  прошлого посчитали, что на  каждую  лигу  приходилось  от
полутысячи  до  восьми сотен каменных снарядов величиною от горошины  до  быка.
Вполне  естественно, что после Столетия Черного неба обитать на этих землях  не
мог никто.
     В  наиболее  жуткие  годы,  последовавшие за  бедствием,  на  сплавившихся
каменистых пространствах появлялись невероятные уроды и чудовища - некогда  это
были  обычные  люди  и  животные, но некая злая сила, извергнувшаяся  с  небес,
изменила их, обратив в невиданных прежде существ. Однако странные твари  быстро
вымерли,  их  потомство  было нежизнеспособным, да и уцелевшие  люди,  узрев  в
альбаканских монстрах новую нешуточную угрозу, убивали их, только завидев.
     Прошли  столетия.  Альбакан обрел свой нынешний вид безбрежного  песчаного
моря,  простершегося от побережья океана до русла Урмии и от Дангарских гор  до
приграничных  степей  Нардара. И вряд ли кто мог подумать,  что  под  песком  и
камнем  скрываются  развалины старинных поселений  сокровища  Золотого  века  и
могилы  далеких  предков  тех,  кто  ныне  стал  саккаремцами,  джай-дами   или
кочевниками.
     Драйбен  недаром  просиживал долгие дни в библиотеках великолепных  столиц
Материка и Островов. Он прекрасно знал, что Альбакан закрывает сухим покрывалом
каменной пыли великие кладези знания об эпохах, предшествовавших Катастрофе,  и
таит  в  себе осколки давно исчезнувших цивилизаций. Однако, находясь  в  давно
потухшем  кратере,  он  сознавал,  что набрел на  остатки  сооружений,  которые
возводила  отнюдь  не пятипалая человеческая рука. Нигде нельзя  было  заметить
изображения   человека:  давно  вымершие  животные,  одноногие  птицы,   твари,
напоминавшие  людей,  но обладавшие остромордыми песьими  головами...  Все  это
было.
     -  Эрл, постойте! - Асверус потянул Драйбена за плащ. - Вы мне только  что
рассказывали, будто вся Альбаканская пустыня, вернее, то, что находилось на  ее
месте,  было  уничтожено огненными камнями, составлявшими шлейф Небесной  горы.
Склонен согласиться: если посмотреть на карту Материка, получится, что Альбакан
протянулся  длинной полосой от полуденного заката к полуночному восходу.  Будто
бы огонь испепелил все по одной линии.
     - И что? - наклонил голову Драйбен.
     -  А то! - торжествующе заявил нардарец, явно довольный своими мыслями.  -
Гляньте, Аласор находится посреди пустыни. Там, где удар небесных метеоров  был
наиболее   сокрушительным.  Почему  здесь  уцелели  развалины?   Эти   строения
уничтожило время, а не оружие или пожар.
     - Ничего подобного! - Драйбен уловил мысль сына кониса, но из-за упрямства
начал  возражать.  -  Обратите внимание на эту колоннаду. Восемнадцать  столпов
подряд, однако четыре из них выбиты. Срезаны до половины высоты, будто ножом. -
Он  подошел к полуразрушенной колонне и провел ладонью по мрамору, счищая пыль,
-  Оплавлено!  Будто  огненный серп коснулся этих строений.  Огромный  небесный
камень, разогревшийся во время полета в воздухе, пробил брешь в этих колоннах и
падал  столь быстро, что не разбил камень, а будто бы смахнул, - это  как  удар
остро  отточенным  мечом  по  деревяшкам. Но не  согласиться  с  тем,  что  все
святилище  сохранилось  удивительно хорошо, я  не  могу.  Только  кто  его  мог
построить? Узоры и стили резьбы по камню неизвестны людям и родственным для нас
расам.
     -  А  кто  еще,  кроме  альбов или двергов, обитал на материке  и  обладал
привычкой строить города или некрополи? - вопросил принц.
     -  Данханы? - нахмурился Драйбен, соображая. - Нет, не подходит.  Скромный
народец  лесных  карликов, предпочитавших дерево камню. Кро мара,  которых  еще
называют  племенем  богини  Медхо?  Эти вполне  могли...  Однако  кро  мара  не
забирались  далеко на полдень, предпочитая обитать на прохладных берегах,  ныне
заселенных  вельхами.  Они поклонялись естественному  миру,  красотам  природы,
более  всего  предпочитая  растительные  узоры,  которых  здесь  мы  не  видим.
Броллайханы  или  дайне? Точно нет. Последние вообще ничего  не  строили  и  не
строят  до  сих  пор. Для броллайханов цивилизация состоит  не  в  материальных
сокровищах, а в созерцании и наблюдении за развитием других народов. Они просто
надзирают за этим миром и охраняют его.
     -  А  я  всегда  думал,  -  поднял брови Асверус,- что  дайне  давнымдавно
исчезли. А вы рассуждаете так, будто с ними знакомы.
     -  Знаком, - вздохнул нардарский эрл. - И вы, между прочим, тоже.  Помните
Кэриса?
     -  Вельх, которого я нашел в пустыне и который оказался вашим приятелем? -
уточнил Асверус. - Еще бы не запомнить! Невоспитанный дикарь, пьяница, трепло и
авантюрист... Погодите, погодите! Вы хотите сказать?...
     -  Именно. Кэрис - не человек, а дайне, принявший людское обличье. И я  не
хотел бы увидеть его в истинном облике - существа, настолько далеко стоящие  от
нас, людей, должны выглядеть на редкость чуждо.
     -  Ничего себе новости...- Асверус стукнул себя ладонью по лбу. -  Неужели
не  разыгрываете?  Да, впрочем, вы же дворянин, и врать вам не  к  лицу.  Дикий
вельх...  Теперь я, кажется, понимаю, почему он так быстро нашел общий  язык  с
шадом Даманхуром, который не особо любит простолюдинов, а тем более варваров, и
постоянно  околачивался возле святейшего аттали эт-Убаий-яда. Если вы называете
дайне  хранителями  мира,  то вам достался один из самых  бестолковых.  Или  он
слишком хорошо прикидывается?
     -  Потом расскажу. Не будь Кэриса, мы никогда не нашли бы истинных  причин
безумия Гурцата... О, Асверус! По-моему, я вижу дверь.
     Отвлекшись  от умных разговоров, двое искателей приключений быстро  прошли
вперед  за  колоннаду,  сразу за которой громоздилась  тяжеловесная  квадратная
постройка,  сложенная из ноздреватого темно-желтого камня.  Проход  внутрь  был
завален  мелким  камнем и песком, но сверху оставалось достаточно  пространства
для того, чтобы человек мог пробраться в глубины полуразрушенного здания.
     -  Посмотрим,  что  там? - воодушевился Асве-Рус.  -  Сейчас  я  сбегаю  к
лошадям, мы ведь взяли с собой факелы. Давайте просто осмотримся?
     - С одним условием, - быстро произнес Драйбен - Далеко забираться не будем
и при первом же намеке на опасность немедленно ретируемся.
     - Согласен.
     "Не  следует  трогать руками чужие тайны, - постоянно  вертелась  мысль  в
голове Драйбена. - Без всяких сомнений, мы находимся в центре некрополя. И, как
следствие,  можем столкнуться... С чем? Магия древности наверняка "выветрилась"
за  давностью  лет,  а  вот  механические  ловушки  вполне  могли  сохраниться.
Наткнемся  на выступающий из пола камушек и отправимся в долгое путешествие  ко
дну  скрытого прежде колодца. И никто не узнает, куда исчезли двое  чужеземцев,
состоящих при свите Даманхура, - мы ведь никого не предупредили..."
     Проползти через завал оказалось довольно просто - места более чем хватало,
слежавшиеся  камни не осыпались и под потолком не сидели непременные  охранники
всякой  гробницы,  наподобие пауков, скорпионов размером с  кошку  или  летучих
мышей-кровососов. Пусто, сухо и тихо.
     -   Лестница,  -  громко  прошептал  Асверус,  зажигая  факел  и  накрепко
привязывая  к  выступу конец длинного мотка шнура, по которому  можно  было  бы
вернуться обратно. - Идет вниз. Ступеней семьдесят на первый взгляд.
     Спустились.  Древний всход сохранился великолепно - ни  одной  щербины  на
каменных  ступеньках.  На  боковых  стенах  оранжевые  пятна  факельного  света
выхватывали поблекшие рисунки, изображавшие длинные, с изогнутым носом и кормой
ладьи,  плывущие  по  рекам,  двуногих существ с собачьими  головами,  огромных
ящериц или насторожившихся тигров.
     -  Почему  нигде  не  нарисованы люди? - громко удивлялся  Асверус.-  Одни
эти...  псиглавцы. Драйбен, вам не кажется, что легенды о тварях,  напоминающих
человека, но имеющих голову животного, имеют под собой основания?
     - Не кажется, - громким и злым шепотом ответил эрл. - Этого не может быть,
потому  что этого не может быть никогда. Нарушение законов мироздания - человек
не может соединиться с животным и давать потомство.
     Лестница закончилась в громадном зале глубоко под землей. Пусто. Несколько
скульптур  песьеголовых, сжимающих в руках оружие, похожее на  серпы,  охраняют
входы в боковые галереи. Пыль, темнота, застоявшийся воздух. Никаких запахов  -
еще бы, в пустынной жаре погибнет даже самая жизнестойкая плесень.
     -   Направо,   -   скомандовал  Асверус  и  только   поморщился,   услышав
предостережение  мрачневшего  с  каждым  мгновением  Драйбена.  -  Пройдем  еще
немножечко? Ведь интересно!
     Пока  что  никаких  сокровищ не обнаружилось. Бесспорно, огромный  интерес
представляли рисунки, коими были покрыты стены, и бронзовые светильники, но  их
же с собой не утащишь.
     Пыли становилось меньше. Видимо, ее нанесло сквозняком, дувшим от входа  в
гробницу  или  чем там еще являлась эта постройка. Драйбен очень надеялся,  что
несомый его компаньоном шнур скоро закончится и придется повернуть обратно.  Но
вот  коридор внезапно оборвался, сменившись черной пропастью, через которую был
перекинут каменный мостик, а за ними...
     -  Свет!  -  восхищенно  воскликнул Асверус. - Проложены  световые  шахты,
посейчас не засыпанные! Солнечный свет!
     -  Главное, чтобы мост выдержал нашу тяжесть, - угрюмо ответил Драйбен  и,
нагнувшись над краем провала, сплюнул вниз. Капелька слюны исчезла  из  виду  и
канула  во  тьму.  -  Все  это золото не поможет вам  воспарить  на  крыльях  и
подняться из пропасти.
     Перед двумя исследователями простерся зал, в центре которого на возвышении
громоздились девять саркофагов. При рассеянном свете, проникавшем с поверхности
по  световым  шахтам,  было  видно, что гробницы из  черного  гранита  выложены
золотом, а в головах каждой из них стоит отлитая из благородного металла  чаша.
Золото  не  потускнело  с  течением столетий и  теперь  призывно  поблескивало,
приглашая нежданных гостей подойти поближе.
     -  Это  не  главная гробница, - с видом знатока пояснил Драйбен. -  Скорее
преддверие. Захоронения слуг, охранников или приближенных. Остальное -  глубже.
Асверус, я вас умоляю, ничего не трогайте!..
     Потомок  кониса  Юстиния легко перебежал по каменному  мосту,  и  Драйбену
ничего  не  оставалось, как последовать за ним. Где-то  в  самой  темной  части
сознания  сидела пакостная мыслишка: сейчас либо мост обвалится,  либо  потолок
начнет  опускаться, а в самом крайнем случае - из всех щелей полезут  скорпионы
или что похуже.
     -  Нич-чего себе! - Асверус рассматривал саркофаги. - Сколько ж золота они
угрохали на это великолепие?
     -  Недаром  Золотой  век назывался Золотым, - отозвался  Драйбен  и  вдруг
замер, прислушиваясь. - А ну, тихо!
     Ему показалось, будто в отдалении раздался звук шагов.
     
     Глава девятая БЛЕСК И НИЩЕТА, СЛАВА И ТЩЕСЛАВИЕ
     
     Восхитительная, божественная Аррантиада, Остров Великолепных,  Поместилище
Мысли, Сверкающая Жемчужина Океана, Несокрушимая Твердыня Басилевсов, и прочая,
и прочая, и прочая, явила свои зеленые берега на восьмой день плавания.
     Купец  Пирос, сын Никоса, недаром носил прозвище Многоумный. В отличие  от
большинства  аррантов,  со  спесивой надменностью именовавших  любых  инородцев
варварами, Пирос склонялся к мысли, что не одна Аррантиада владеет мудростью  и
познаниями, и подтверждал свои выводы делом: капитаном его корабля был  сегван,
торговым  управителем - джайд из Нахазора, еще одного торгового города Золотого
побережья Халисуна. Кроме того, в команду корабля входили сольвенны, саккаремцы
и мономатанцы. Хозяин "Плеска волны" отнюдь не придерживался мнения большинства
сородичей  о  том,  что Великолепным не стоит пользоваться услугами  дикарей  с
материков,  и  с равным уважением относился к представителям всех  племен.  Не
исключая вельхов.
     Либурн вышел из Акко Халисунского не в полдень, как намечалось, а ближе  к
вечеру,  когда  со  стороны  пустыни наконец задул  ветер,  давший  возможность
поставить   парус.   Небольшие  торговые  галеры-либурны  уступали   сегванским
"драконам"  лишь  в  одном:  на  них было тяжело  использовать  весла,  которых
насчитывалось  всего  десять  румов  по  борту,  однако  могли  соперничать   с
замечательными  кораблями полуночного народа по быстроходности, вместительности
и маневренности.
     В самую первую ночь путешествия Фарр так и не сумел заснуть. Он не страдал
от  морской болезни, его не укачивало и не тошнило, однако появилось неприятное
чувство, обуревающее любого сухопутного человека, первый раз в жизни ступившего
на  палубу корабля: океан выглядел слишком огромным, судно - маленьким, и Фарру
постоянно казалось, что либурн вот-вот развалится. Хлопал парус, повизгивали от
трения   снасти,  жутко  скрипели  доски  обшивки,  и  создавалось   отчетливое
впечатление,  что  удара  следующей волны корабль уже  не  переживет.  Ко  всем
прелестям  морского  путешествия  добавлялись  постоянно  уходящая  из-под  ног
палуба, а заодно воспоминания о книгах, где красочно описывались чудеса  океана
-  огромные  чудовища,  морские  змеи,  подводные  драконы,  блуждающие  скалы,
водовороты, чья бездонная хлябь разверзалась губительной беззубой пастью,  -  и
столь  банальная вещь, как зубастые и кусачие корабельные крысы,  превосходящие
обычных размером раза эдак в четыре.
     Фарр  сидел на баке, который почему-то мнился ему самой безопасной  частью
корабля,  и  боялся. Давным-давно стемнело, желтовато-красная,  темная  полоска
берега исчезла за кормой, наверху, в черно-синих небесах раскачивались звезды и
только  что взошедшая Фегда, шумно плескалась черная вода, бросая на лицо  атт-
Кадира  невесомые  капли,  и  очень  хотелось  домой.  Нет,  не  в  разрушенный
мергейтами  Шехдад,  а  в  белостенный Мед дай, где под  ногами  находилась  бы
незыблемая твердь и над головой не хлопал бы под порывами ветра такой непрочный
матерчатый парус, но вздымались в бездонную синь купола храмов.
     "Как  так  можно жить? - тоскливо думал Фарр, еще больше запугивая  самого
себя.  -  Что будет делать господин Пирос, ежели перед нами в темноте  вынырнет
какая-нибудь возжелавшая поохотиться морская тварь? Я же читал в рассказах Сааб-
Бийяра,  как  огромный  спрут  с  одного маху заглотил  его  корабль  и  только
провидение  Атта-Хаджа  спасло  эмайра  от  неминуемой  гибели.  Кажется,   его
подхватила  огромная  чайка?.. И все-таки... На корабле всего  две  баллисты  и
маленькая   катапульта,  которой  только  детей  пугать.   Разве   могут   люди
противостоять порожденным Океаном чудовищам?"
     Возле  борта что-то всплеснуло, и у Фарра сжалось сердце. Вот оно! Тянутся
щупальца  морского змея! Но любопытство превысило страх, и атт-Кадир  осторожно
заглянул вниз.
     Удивительно,  но вода светилась. Особенно ярко зеленоватый  огонь  полыхал
возле рассекающего волны форштевня галеры. Окажись рядом с мальчишкой Кэрис, он
бы  растолковал, что в воде плавают маленькие существа наподобие  светлячков  и
зрелище  это  не опасно, а скорее занимательно и приятно. Фарр же счел  объятую
призрачным огнем воду самым дурным предзнаменованием.
     Он все еще зачарованно глядел на мерцающие изумрудом волны, соображая, что
мог  бы  означать столь непонятный морской пожар, и даже наполовину  перегнулся
грудью  через  борт. Вдруг из светящейся воды рванулось вверх огромное  гладкое
тело,  атт-Кадир  услышал громкое "ф-ф-фух!", и морское  чудовище,  пролетев  в
воздухе  не  менее  полудесятка локтей, с шумом рухнуло в волну,  подняв  вверх
фонтан пылающих брызг.
     Вне  себя от ужаса, Фарр скатился на нижнюю палубу и прекратил орать, лишь
когда чья-то крепкая ладонь ухватила его за ворот халата" хорошенько встряхнула
и  подняла на ноги. Удалось заметить, что рядом стоят купец Пирос, его помощник
и капитан по имени Бьярни.
     -  Что еще? - раздался голос из-за спины. Фарра держал за шиворот Кэрис. -
Что случилось на этот раз?
     Атт-Кадир дернулся, пытаясь обернуться. Вельх ослабил хватку, но продолжал
удерживать его за плечо.
     - Там... Там чудови...
     - Понял, чудовище, - согласился Кэрис. - Где?
     - Возле носа...
     -  Форштевня,  горе  ты мое. - Вельх посмотрел на казавшегося  озабоченным
Пироса  и  усмехнулся,  обратившись  к нему:  -  Почтенный,  мой  Друг  впервые
путешествует по морю. Думаю, мы зря беспокоились.
     Сегван  Бьярни тихонько выругался и ушел на корму. Пирос и его  управитель
Йорам  Бен-Мохар  понимающе  переглянулись и тоже решили  уйти.  Хозяин  только
вежливо заметил:
     -  Молодой  человек  очень впечатлителен. Кэрис , я  могу  тебя  попросить
оставаться  с  ним некоторое время? Когда он заснет, приходи ко мне,  продолжим
столь занимательную беседу.
     -  Показывай  свое чудовище. - Вельх, когда владелец судна и его  помощник
ушли  в  установленный за мачтой либурна шатер, встряхнул немного опомнившегося
Фарра.  -  Ты  так  орал,  будто  увидел  бохан  ши,  которая  тянула  к   тебе
окровавленные  когти.  Весь  корабль на ноги  понял.  Бьярни,  по-моему,  очень
недоволен, а он человек суровый.
     - Что такое бохан ши? - переспросил Фарр, услышав новое незнакомое слово.
     -  Достаточно  увидеть  один раз, чтобы запомнить, -  расплывчато  ответил
Кэрис. - Поверь, на земле живет гораздо больше чудовищ, чем в море. Итак?..
     Атт-Кадир провел вельха на нос и ткнул пальцем за борт:
     -  Море светится. И еще... там что-то плавает. Очень большое, черное.  Оно
дышит и фыркает. Хотело запрыгнуть сюда, но я вовремя убежал.
     - Убежал, - проворчал Кэрис и посмотрел на волны. - Действительно красиво.
А вон и твои чудовища. Это ж надо, спутать самых дружелюбных к человеку существ
неизвестно с кем! Да, впрочем, откуда тебе знать про дельфинов...
     - Про кого?
     -  Дельфины, морские лошадки. Здоровенные такие зверюги, похожие  на  рыб.
Только  похожие - у них нет чешуи, дышат воздухом, кормят детенышей  молоком...
Ты  просто в темноте перепугался. Знаешь что? Ложись-ка спать. Я присмотрел нам
отличное местечко в трюме. Закуток как раз на двоих, я там уже постелил. Хочешь
- выпей вина на ночь, чтобы спалось спокойнее. Я приду, не беспокойся.
     --  Здесь  все  так  скрипит, - робко пожаловался Фарр.-  Ты  уверен,  что
корабль не... не сломается? Такие большие волны...
     -  Ой,  дурак... - схватился за голову вельх. - "Плеск волны", это я  тебе
говорю  как  человек опытный в морских странствиях, может не только  сотню  раз
преодолеть  расстояние между материком и Аррантиадой - пролив-то  по  океанским
меркам  совсем небольшой! - но ходить в Мономатану, к Шо-Ситайну или Сегванским
островам.  Если  бы Пирос захотел, он на этом либур-не легко  обогнул  бы  весь
свет.  Пойми  ты, купцы, для которых дело и золото дороже всего  на  свете,  не
станут доверять свои жизнь и достояние ненадежной лоханке! На вот флягу, хлебни
и иди спать.
     -  А чудовища? - продолжал ныть Фарр, которого слова Кэриса успокоили лишь
отчасти.  - Морские разбойники? А если буря случится? И вот еще - я хочу  спать
на палубе, в трюме темно и... и крысы!
     -  Так.  -  Кэрис,  уже не способный сдерживать смех,  уселся  на  гладкую
дощатую  палубу. - Разберем по порядку. Чудовищ в проливе между  Аррантиадой  и
Длинной Землей не водится. Из полутысячи кораблей, постоянно курсирующих  между
Арром  и  Золотым  побережьем,  в год пропадает  от  силы  два-три.  Пираты?  С
аррантами  предпочитают не связываться - неприятностей не оберешься.  Буря?  Не
будет  бури в ближайшую седмицу, это я тебе как броллайхан говорю. Надеюсь,  ты
поверишь  моему чутью не-людя? Что осталось, крысы? Неужели ты не заметил,  что
Пирос содержит на борту аж восемь кошек? Еще вопросы есть?
     За  седмицу  Фарр  привык к морю. В один из дней пути к Аррантиаде  "Плеск
волны" попал в полнейший штиль, и капитан Бьярни разрешил команде искупаться. С
правого  борта  опустили деревянную лесенку, Кэрис первым сбросил  одежду  и  с
размаху кинулся в воду прямиком с борта корабля. Он долго зазывал Фарра,  да  и
улыбчивый  Пирос  советовал атт-Кадиру совершить "омовение", но  Фарр  не  умел
плавать.  Наконец,  преодолев  стеснение,  он  разделся  до  нижней  рубашки  и
спустился  по  лесенке вниз, к воде, дав самому себе твердое слово  ни  в  коем
случае не отпускать ее перекладин.
     -  Разожми  пальцы, - непререкаемо скомандовал вельх, подплыв к Фарру,  не
решавшемуся  опуститься в спокойную бирюзовую воду дальше  чем  по  грудь.-  Не
бойся, я тебя держу. Ложись на спину. Да не бойся же!
     Атт-Кадир, понадеявшись на вельха, слегка оттолкнулся и почувствовал,  как
теплая,  будто  парное  молоко,  вода  океана  сама  выталкивает  его  тело  на
поверхность. Некоторое время под затылком и поясницей ощущались ладони  Кэриса,
но вскоре вельх отгреб чуть в сторону.
     - Море такой же дом для нас, как и земля, - наставительно сообщил Кэрис. -
Слушай, приятель, только не пугайся, рядом с тобой дельфин.
     Фарр  уже  несколько дней наблюдал за этими существами, напоминавшими  ему
очень больших сероватых рыб, и поэтому не особо удивился, когда рядом с ним  из
воды  высунулась  острая морда. Морская лошадка раскрыла узкую  пасть,  показав
внушительный  набор  небольших  острых  зубов,  поднырнула  и  зацепила   Фарра
выраставшим  из спины плавником за подмышку. Атт-Кадир держался на  воде  будто
бревно,  боясь  пошевелиться и слегка запаниковал, когда понял,  что  движется.
Однако  внизу  чувствовалось упругое и сильное тело дельфина,  вода  напоминала
зеркало, а совсем рядом, в двух-трех локтях, плыл донельзя довольный Кэрис.
     -  Не  дергайся, - посоветовал вельх. - На верблюдах и лошадях  ты  ездил,
теперь покатайся на морском скакуне.
     Дельфин  описал возле корабля два полных круга, доставив Фарра прямиком  к
сходням,  вновь  высунул морду из воды, пискнул коротко и  отрывисто,  а  затем
нырнул.
     -  Ух!  -  Атт-Кадир  выжимал  рубашку  на  палубе  и,  глядя  на  Кэриса,
расчесывающего  длинные  мокрые волосы, спрашивал:  -  Скажи,  а  там,  где  мы
купались, глубоко?
     -  Лига  или полторы. Может, глубже. По крайней мере, лот, который бросает
Бьярни, до дна не достает, а он длиной три четверти лиги. Понравилось купаться?
     - Конечно, - неуверенно ответил Фарр. - Только уж больно страшно.
     - Привыкай.
     Как  ни  хотелось атт-Кадиру, но более опуститься в море не удалось вплоть
до   самой   Аррантиады.  Неожиданно  подул  сильный  ветер  с  восхода,   море
взволновалось,  и  либурн купца Пироса продолжил свой  путь  к  Благословенному
Острову.  Через  день  на  горизонте показался  полосатый  парус,  вне  всякого
сомнения  принадлежащий  сегванам,  и их корабль,  вырисовавшийся  из-за  линии
горизонта  спустя  четыре  квадранса, меньше всего  напоминал  торговое  судно.
Остроглазый Бьярни заметил на мачте "дракона" красный щит, что означало  только
одно:  к  либурну  подходит  пиратское судно.  Впрочем,  неприятностей  удалось
избежать на Удивление легко. Маленькая катапульта, которой так не доверял Фарр,
по  приказу  Пироса  запустила  в  сторону морских  разбойников  два  горшка  с
аррантским  огнем,  хрупкие сосуды разбились о воду,  разбросав  вокруг  липкую
горючую  жидкость, и океанские волны занялись самым настоящим, жарким и  дымным
пламенем.  Смотрелось красиво, но жутковато. "Дракон" поспешно  сменил  курс  и
убрался  на  закат,  выискивать  добычу  попроще.  Впрочем,  и  возле  материка
разбойникам  было  нечего делать: пару дней назад из  Акко  должны  были  выйти
торговые корабли под охраной громадной биремы "Слава басилевса", а к маленьким,
но   отлично   защищенным  морским  караванам  аррантов  обычно  присоединялись
купеческие  суда  чужеземцев,  рассчитывавшие на  помощь  отлично  вооруженного
военного флота Великолепных.
     На подходах к острову мореплавание стало абсолютно безопасным, если вообще
данное  слово  применимо  к хождению по океану на небольших  деревянных  судах.
Поблизости  то  и дело возникали паруса кораблей, патрулировавших  воды  вокруг
Аррантиады, Фарр с изумлением отметил, что островитяне для пущего удобства  как
гостей,  так  и  сограждан  установили вдоль берегов цепочку  плавучих  маяков,
указывавших мели и фарватеры.
     Утром  восьмых суток от выхода "Плеска волны" из Акко солнце,  поднявшееся
за  кормой галеры, развеяло туман и на траверзе вспыхнуло розовое сияние:  лучи
светила  падали  на  город, казавшийся некоторое время великолепным  призрачным
мороком,  бело-розовой многозубой диадемой, возлежащей на  ярко-зеленых  кудрях
лесов.
     -  На самом высоком холме - во-он, видите? Чуть левее от портового маяка -
находится  Паллатий.  Там  здания Сената, резиденция  эпарха  и  зимний  дворец
басилевса.  -  Пирос  с удовольствием рассказывал вельху и сопровождавшему  его
мальчишке  об  устройстве непризнанной столицы мира. -  Сразу  за  Паллатием  -
Храмовый  холм,  затем амфитеатры, главная арена для потешных  боев...  В  Арре
легко  заблудиться,  но если не упускать из виду самых высоких  холмов,  быстро
научишься ориентироваться.
     -  Фарр,  а  ну-ка  пойдем, - сказал Кэрис, когда купец отвлекся.  -  Надо
переодеться.  Если на материке халат мардиба уважаем от Нарлака до Аша-Вахишты,
то  здесь  не стоит выделяться. Подорожные у нас сомнительные - кто  такой  для
Божественного  кесаря  аттали  эт-Убаийяд?  Главный  шаман  языческой   религии
варваров, и ничего больше. Поэтому давай попробуем сойти за... если  уж  не  за
островитян, то за граждан аррантских колоний.
     Мешок  не  подвел  и теперь. Фарру досталась туника, короткая,  до  колен,
рубашка,  сандалии  и  красивый  пояс. Вельх решил,  что  ему  больше  подойдет
полувоенный костюм: красная туника, поверх которой надевался мягкий кожаный до-
спех,  с  пояса свисали клепаные широкие ремни, и завершал картину  темно-синий
плащ с вышивкой по краям.
     - Запомни: мы приехали из Сикиноса, это на побережье Закатного материка. Я
-  десятник  третьего  легиона, который сейчас как раз  находится  в  Сикиносе.
Выпросил у трибуна отпуск и решил посмотреть на метрополию. Разыгрываем из себя
изумленных провинциалов.
     - А я кто? - недоуменно спросил Фарр. - Тебе не кажется, что подобную ложь
очень  просто опровергнуть? Допустим, пергамент с подписью трибуна тебе сделает
мешок,  однако вдруг мы встретим людей, бывавших в Сикиносе? Нас слишком быстро
раскроют.
     - Поэтому говорить буду я, - с апломбом заявил Кэрис. - Лет двести назад в
Арре меня уже пытались поймать за одно дельце... Не получилось. В Сикиносе же я
был   в  позапрошлом  году  и  смогу  заговорить  зубы  самому  подозрительному
стражнику.  Ты вполне сойдешь за моего младшего брата. То, что мы  говорим  по-
аррантски  с  акцентом,  добавит убедительности.  Люди  из  колоний  не  блещут
столичным   выговором,  особенно  если  это  третье  или  четвертое   поколение
поселенцев.  Вдобавок  к  армии  в Аррантиаде  относятся  с  пиететом,  и  знак
колониального легиона, сдерживающего варваров,- вещь достаточно авторитетная.
     Кэрис  многозначительно погладил ладонью бронзовую бляху, закрепленную  на
кожаном  нагруднике, - раскинувший крылья аррантский орел, усевшийся на  венок,
внутри которого был выбит девиз легиона и стояла цифра "три".
     Либурн ошвартовался в купеческой гавани столицы. Как положено, первыми  на
борт поднялись таможенные чиновники и после короткого разговора с Пиросом,  чьи
аргументы  подкреплялись столь приятными для любого государственного  служащего
золотыми  кругляшками, пропустили весь товар без досмотра. Ничего удивительного
в  этом  не было - наблюдавший с борта корабля за жизнью причала Фарр  заметил,
что  идеальный  порядок,  выгодно  отличающий гавань  Акко,  здесь  отсутствует
напрочь. Порт больше напоминал огромный рынок, торговали везде и всем:  рабами,
тканями,  продуктами  моря,  собой, лодками, горячими  лепешками,  животными...
Изредка  через  эти суматошные ряды проходила стража в красных плащах  и  почти
закрывавших  лицо  шлемах с гребнем. В этом случае гомон несколько  затихал,  а
самые подозрительные продавцы исчезали неизвестно куда будто по волшебству.
     Кэрис поблагодарил купца и вручил ему оплату - более чем увесистый мешочек
с  серебром, призванный не только вознаградить Пироса за труды, но  и  замкнуть
уста  арранта,  который  сейчас  с  насмешкой поглядывал  на  форменную  одежду
легионера,  красовавшуюся  на вельхе. Поскольку личные  дела  гостей  никак  не
касались  торговца,  он  только рассмеялся, пожелал  удачи  и  сказал,  что  на
континент  теперь  отправится  ровно через  полторы  седмицы.  Если  почтенному
десятнику  третьего  пехотного легиона угодно, он может  вновь  воспользоваться
услугами купца Пироса, сына Никоса.
     Подорожные  никто  не проверил, и Кэрис, важно сойдя  по  шатким  сходням,
подал  руку Фарру. Подошвы новых сандалий атт-Кадира наконец-то коснулись земли
Благословенного Острова.
     - Мальчика не продадите?
     Это была первая фраза, которую Кэрис и Фарр услышали в Аррантиаде.
     "Мальчиком"  подразумевался Фарр, а покупатель  громоздился  на  роскошных
носилках,  поддерживаемых  восемью здоровенными  мономатанца-ми.  Господин  был
дороден,  если не сказать жирен, имел черные завитые волосы, пять  подбородков,
пальцы,  унизанные  перстнями, и мечтательный взгляд.  Вообще-то  аррант  более
напоминал кита, облаченного в пурпурную тогу.
     - Что? - выпятил грудь Кэрис.- Повтори, пожалуйста!
     - Пятьдесят кесариев, - надменно сказал господин. - Это хорошая цена.
     -  Вот  и  купите себе девочку, - агрессивно посоветовал вельх  и  потянул
Фарра  за  собой. - Ну и город... Фарр, не дергайся, привыкнешь. Ты все-таки  в
Аррантиаде,  а  не  где-нибудь. Просвещенные нравы. Зажрались Великолепные,  ой
зажрались...
     Покинуть  гавань  оказалось сложнее, чем думал Кэрис. Во-первых,  приезжий
мог  с легкостью заплутать среди десятков складов, бесконечного рынка, лодочных
сараев  и  верфей.  Порт  был городом в городе, многократно  превосходившим  по
размерам маленький провинциальный Шехдад, в котором некогда жил атт-Кадир.  Во-
вторых,  всю  прибрежную территорию обегала стена, имевшая всего пять  выходов,
охранявшихся стражей эпарха - правителя Аррской провинции, светлейшего сенатора
Луция Вителия.
     Кэрис   безбоязненно  подошел  к  заставе,  поприветствовал  красноплащных
блюстителей военным жестом - вытянутой правой рукой - и, пытаясь изобразить  на
лице  горделивое  выражение,  бросил  на каменную  тумбу  свернутый  пергамент,
порожденный волшебством мешка.
     Подорожную  проигнорировали. Командир стражи оценил эмблему  колониального
легиона,  красовавшуюся на груди Кэриса, напомнил, что для  граждан  Аррантиады
налог вдвое меньше, чем для инородцев, и вопросительно посмотрел на вельха. Тот
не  преминул  возмутиться,  а  у Фарра сжалось  от  страха  сердце:  сейчас  их
разоблачат, ибо Кэрис такой же аррант, как хаган мергейтов - благотворитель  во
имя Атта-Хаджа.
     -  Я  должен десять лет воевать с дикарями, отстаивая наши земли, и  после
этого  какие-то  крысы из стражи эпарха не пускают меня в мою  же  столицу?  Ты
когда последний раз вынимал меч из ножен?
     И  так  далее, почти не повторяясь. Собралась небольшая толпа - послушать.
Кэрис  высказал  стражникам  все, что он о них  думает,  посоветовал  хоть  раз
поучаствовать  в  настоящей битве с варварами, а не  ловить  кошелечных  воров,
почаще  вспоминать  о  том,  что величие Аррантиады находится  именно  в  руках
прославленных   в  бесконечных  войнах,  скитаниях  и  сражениях   колониальных
легионеров...  И  едва  не нарвался - при всем уважении к армии  провинциальных
вояк  недолюбливали, ибо, заявляясь в метрополию, они вели себя  как  те  самые
варвары,  против  которых  постоянно сражались  на  колонизированных  аррантами
территориях.  У начальника стражи портовых ворот уже появилась мысль  задержать
буяна   для  острастки,  однако  положение  спас  патруль  военных  из  когорты
басилевса:  его  десятник сам некогда служил в колониях и,  выслушав  претензии
отлично игравшего Кэриса, пропустил его и Фарра в город абсолютно бесплатно.
     -  Что  значит  военное  братство! - фыркнул вельх, сворачивая  на  улицу,
ведущую к центральным холмам. - По-моему, быть воином кесаря не так уж и плохо.
Впрочем,  я  и  сам  когда-то служил аррантам, но не в  третьем  легионе,  а  в
девятом,  и не десятником, а трибуном. Это когда Аррантиада воевала  с  черными
княжествами Мономатаны...
     Кэрис  решил  до  завтра  устроиться где-нибудь в  городе,  чтобы  с  утра
наведаться  на  ближайший  рынок, купить лошадей и припасы,  а  затем  спокойно
отбыть  в Лавалангу - искать рукописи и родственников Далессиния Коменида,  чья
книга,  обнаруженная  в Мед дай, послужила толчком для путешествия  на  Остров.
Раньше  вельх бывал в Арре, однако с тех пор прошло слишком много лет  и  город
заметно переменился.
     -  Как  много  людей!  -  качал  головой Кэрис,  наблюдая  за  невероятной
толкотней на улицах. - И заметь, все это человеческое скопище в основном  живет
в  городах. Аррантиада велика, но плебсу не хочется обрабатывать поля -  зачем,
для   этого  есть  рабы.  Масса  земель  пустует,  занята  лесами  или  лугами,
принадлежащими   благородным   семьям.   Басилевсы   развратили   свой   народ:
предполагается,  что  каждый аррант должен жить богато  и  весело,  а  потому
бесплатно раздается хлеб и вино, устраиваются зрелища. Ради довольствия  плебса
экспедиционный корпус Аррантиады воюет на всех континентах и крупных  островах,
захватывая новые территории. Басилевс хочет распространить свое влияние на весь
мир  но не учитывает одного - привыкший к безделью народ, все эти самодовольные
нищеброды с улиц Арра, Аланиола или Лаваланги не собираются менять спокойную  и
сытую  жизнь на трудности и опасности, достающиеся переселенцам. К тому же  они
плодятся   с   невероятной  быстротой.  Аррантиада,  вернее,  ее   города   так
перенаселены, что рано или поздно на прокорм этой орды не хватит никаких денег,
прежние колонии истощатся, захватить же новые не будет никакой возможности, ибо
армию  отзовут для усмирения бунта. Внешнее великолепие еще ничего  не  значит.
Все сгнило внутри, и я думаю, что самые умные люди страны изрядно обеспокоены.
     Фарр  внимал,  одновременно не уставая рассматривать город,  людей,  дома.
Очень  большие  высокие  дома,  по пять-шесть этажей,  выглядели  до  крайности
ненадежными.  Чудовищный запах, несомый ветром из спускающейся к морю  ложбины,
куда  сливались  нечистоты  со  всего города,  насчитывавшего  четыреста  тысяч
жителей,  не  давал  дышать.  На  улицах масса  нищих  -  выставленные  напоказ
гноящиеся язвы, струпья, коросты, чирьи, незакрывшиеся раны; бельма на  глазах,
отсутствие  ног  или кистей рук, горбы, уродства... Не будь  раздачи  хлеба  от
имени  Сената и басилевса, прокормить такую ораву бесполезных для страны  людей
было бы невозможно.
     - Неужели здесь везде так? - одурело спросил Фарр, который до сегодняшнего
дня  считал  Аррантиаду  чем-то блестящим, красивым и не  запятнанным  никакими
пороками, присущими остальному миру, - своего рода сказкой.
     - Конечно нет, - ответил Кэрис. - Аррантиада, пусть и находится под единым
управлением  Сената и кесаря, разделена на провинции. В Аэтосе - это  полусотня
лиг  на  полдень  -  все  совсем по-другому. Чистота, ни  одного  больного  или
увечного.  Аэтосийцы  очень серьезно относятся к здоровью своего  племени,  что
физическому, что душевному... Арр же - столица. Сюда собрано все самое  великое
и  в  то  же  время наиболее мерзкое. Не беспокойся, скоро придем в более-менее
благополучные  кварталы и разместимся там. А ради того, чтобы увидеть  истинное
великолепие, вечером пойдем гулять на Паллатий.
     -  Я, наверное, спать отправлюсь, - блеклым, уставшим голосом сказал Фарр.
- А ты как?
     -  Отдыхай, отдыхай. Завтра будет не менее трудный день. После рассвета  -
на  рынок, затем - в Лавалангу. - Кэрис сбросил мешок на диванчик резного кедра
и,  потянувшись, добавил: - За что уважаю кесарей Аррантиады,  так  за  хорошие
дороги, по которым можно добраться до любой части Острова.
     Гостиница,  громоздко  именовавшаяся  "Шатер  легионера",  предназначалась
отнюдь  не  для  воинов,  не сумевших бы оплатить постой,  ибо  комнаты  стоили
запредельно  дорого, но для богатых торговцев и обеспеченных  путешественников.
Единственно,  трехэтажный  обширный  дом украшали  копии  штандартов  фаланг  и
центурий аррантского войска, разнообразное оружие, квадратные и круглые щиты, а
стены были расписаны батальными сценами. Кэрис выбрал "Шатер" не ради себя,  но
для  Фарра,  донельзя ошарашенного местными нравами и особенностями аррантского
бытия  и  к  вечеру окончательно сникшего. Странноприимный дом  располагался  в
богатом  квартале, сюда пускали исключительно "чистую" публику,  отчего  хозяин
поначалу  не  был  особо  расположен  к неизвестному  десятнику,  прибывшему  с
Закатного  материка,  и  его "младшему брату". Однако вельх  не  поскупился  и,
отказавшись  от привычки торговаться, запросто выложил за ночь по пяти  золотых
кесариев  с человека. Его тут же сочли разбогатевшим на грабежах солдафоном,  а
владельцу   гостиницы  ничего  не  оставалось  делать,  как   проводить   новых
постояльцев в атриум.
     Броллайханы,  как известно, почти не устают зато Фарр был человеком  и  от
полноты  впечатлений,  полученных за день пребывания  в  блистательной  столице
Аррантиады,  буквально валился с ног. Они с Кэрисом успели осмотреть  Сенатский
холм,  заглянуть  в  самые  роскошные храмы и  обойти  не  меньше  одной  пятой
огромного   города,   на  много  лиг  раскинувшегося  по   прибрежным   холмам.
"Благородная" часть Арра действительно восхищала: бесконечные дворцы,  парки  с
фонтанами,  святилища,  вымощенные гладкими разноцветными  плитами  улицы...  И
никаких нищих,  уродов или подозрительных субъектов с  бегающими  глазками  и
грязными  руками.  Холмы  могли  служить живой  иллюстрацией  книжных  описаний
Острова  Великолепных,  картинкой, созданной из  мрамора,  золота  и  пальмовых
ветвей.
     - Ты не голодный? - забеспокоился Кэрис . - Захочешь есть - развяжи мешок.
Покупать что-нибудь с кухни хозяина слишком дорого.
     Фарр устроился на широкой, но жесткой постели и сквозь полудрему вопросил:
     - Ты куда? Разве не будешь отдыхать?
     -  Недалеко, - последовал расплывчатый ответ. - Ни о чем не думай,  просто
спи. Здесь тебя никто не тронет, а я скоро приду.
     Атт-Кадир, не дослушав, заснул.
     Вельх,  подумав, вытащил из своего мешка новые вещи, сменил плащ с  синего
на фиолетово-пурпурный - парадную одежду легионеров, расчесал и связал волосы в
узел  на  затылке  и  с любопытством глянул в серебряное зеркало,  висевшее  на
стене.
     -  Вполне  прилично, - поделился он с собственным отражением.  Из  глубины
мутноватой  пластины  смотрел невысокий, стройный молодой  мужчина  с  сильными
руками  и  непроницаемым загадочным лицом. Легкий нагрудник доспеха, выложенный
позолоченными  пластинами,  темно-красный плащ  особенно  глубокого  и  мягкого
оттенка, а заодно перевязь с коротким аррантским мечом-гладием дополняли  образ
"мужественного. легионера на отдыхе".- Если наконец-то приехал на Остров,  надо
пользоваться моментом...
     За  две  сотни лет, то есть со времени, когда Кэрис последний раз  навещал
Арр, город преобразился в худшую сторону, и это прежде всего касалось окраинных
кварталов.  Однако  вельх  отлично знал, что  время  не  властно  над  крепкими
аррантскими традициями: человек, обладающий деньгами, может получить в  столице
басилевсов все, что угодно.
     До  полуночи оставалось еще шесть квадрансов, но солнце зашло, и, как  это
обычно  происходит  в полуденных, цивилизованных государствах,  жизнь  начинала
бить  ключом:  распахивались  двери  ночных  бань-терм,  в  амфитеатрах  давали
представления, устраивались любые, разрешенные и не разрешенные  властями  бои,
начиная  от  петушиных и заканчивая гладиаторскими. Кэрис выбрал  театр,  благо
знал,  что  в искусстве лицедейства арранты оставили далеко позади  все  народы
мира.
     ...Речистая  героиня  трагедии  голосила,  оплакивая  свои  многочисленные
бедствия,  главный  злодей  хриплым голосом повествовал  о  коварных  замыслах,
благородный герой всех спас, но умер, прихватив с собой максимальное количество
противников,  хор  возгласил  мораль пьесы, а Кэрис затосковал.  Представление,
хоть  и не скучное, оказалось излишне предсказуемым. Неужели искусство аррантов
тоже вырождается?
     Вельх сошел по широкой лестнице амфитеатра на освещенную факелами улицу  и
зашагал  в  сторону от Паллатия. Состоятельные горожане усаживались в  носилки,
провожая  одинокого  легионера  слегка заинтересованными,  но  в  то  же  время
привычно-равнодушными  взглядами. Изредка грохотали по камню  мостовой  подковы
ночных патрулей, шелестели колеса повозок, развозивших патрициев в гости  и  на
развлечения. Под холмами поблескивал редкими и какими-то болезненными огоньками
Нижний город, ярко светилась полоса гавани...
     -  Господин желает приятно провести вечер? Кэрис обернулся на голос, узрев
трио очаровательных девиц, стоявших у входа в громадный и по виду очень богатый
дом.  Ничего  себе,  красотки даже без охраны, хотя чего опасаться  на  склонах
Паллатийского  холма?  Благородные кварталы  охраняются  ничуть  не  хуже,  чем
резиденция басилевса.
     -  Желает.  -  Вельх развернулся на подошве сандалии,  и  ветерок  с  моря
колыхнул его плащ. - Правда, я первый раз в Арре, милые девочки...
     -  О! - Пышногрудая прелестница легко подбежала к доблестному легионеру  и
коснулась его руки. Потянуло запахом лаванды и жасмина, исходившим от ее одежд.
-  Тогда тебе обязательно нужно зайти в дом госпожи Ректины Нуцерии! Мы, как  и
всегда,  принимаем  гостей,  даруя всем отдых и блаженство!  Термы,  купания  в
источнике  горной  воды, великолепные блюда и самые ароматные вина,  прелестные
женщины, а если угодно... - Красотка подмигнула, а Кэрис не удержался от  того,
чтобы  фыркнуть.  - Столь прекрасный отдых отнюдь не отнимет у  славного  воина
басилевса целое состояние!..
     -  Ладно, уговорили, - хмыкнул вельх. Его пояс украшал более чем увесистый
кошель  с  кесариями, а рассчитывать на скупость мешка пока не  приходилось.  -
Ведите!
     Кэрис  двумя  пальцами  выудил  желтую  монету  с  профилем  Божественного
Тибериса  и  подкинул в воздух. Красотка поймала ее изящным  и  почти  жеманным
жестом, явно отточенным долгой практикой.
     Парадная  зала дома была освещена так, словно над Аррантиадой царил  яркий
солнечный   день:   зеркала   и  отполированная  поверхность   камня   отражали
приглушенное сияние факелов, свечей и ламп, затем широкий проем вел в перистиль
-  внутренний  сад,  окруженный  колоннадой с бассейном  и  фонтанами.  Акации,
кипарисы,  лавры, алоэ, многочисленные клумбы пылали лепестками роз, маргариток
и  ирисов...  Из курильниц поднимались прозрачные дымки благовоний.  Посетители
сего   чудесного   заведения  либо  возились  с  девочками,  либо   закусывали,
взгромоздясь на каменные ложа.
     -  Слава  басилевсу.  - Хозяйка, вышедшая из-за фонтана  в  виде  морского
чудовища,  изрыгавшего  воду,  оказалась  темноволосой  и  потрясающе  красивой
тридцатилетней   женщиной;  она  была  опытной  и  знала,  как   приветствовать
легионера: по обычаю, принятому в армии. - Мое имя, почтенный, Ректина Нуцерия.
Как прикажешь называть тебя, дорогой гость?
     -  Э... Кней,- ответил вельх, припомнив имя, которое носил много лет назад
во время службы в девятом легионе богоподобного кесаря. - Счастлив оказаться  у
тебя  в  доме,  госпожа  Ректина. Честно признаться, его и  лупанарием  назвать
сложно...
     Хозяйка  чуть  насмешливо фыркнула. Всегда с этими вояками  так:  привыкли
сравнивать наиболее роскошные салоны Арра с портовыми вертепами. Но гость  есть
гость,  и  если он сюда пришел, значит, в состоянии заплатить, а потом разнести
славу  о  доме  Ректины  по всему свету. Недаром на его груди  мерцает  тусклым
золотом знак колониальных войск.
     Кэрис  не  остался  в долгу: он по-простому подмигнул Ректине  и,  сдернув
кошелек  с  пояса,  незаметно вручил хозяйке. Та, оценив оказавшуюся  в  ладони
тяжесть, улыбнулась еще обольстительнее.
     -  Как  видно, люди лгут, обвиняя басилевса в скупости к своим  воинам,  -
непринужденно проворковала она. - На эти деньги ты можешь провести здесь  много
вечеров...
     -  А кто тебе сказал, что я не собираюсь это сделать? - ухмыльнулся Кэрис.
-  В провинциях, скажу я тебе, хозяйка, скучно, а женщины варваров... Да что  с
них, дикарок, возьмешь!
     Вскоре  выяснилось,  что  "десятник Кней"  не  желает  проводить  время  в
одиночестве,  но хозяйка отсоветовала ему спешить: посетителей сейчас  немного,
стоит  просто  расслабиться, покушать, если угодно - искупаться в бассейне  или
посетить  термы,  пообщаться гостями, среди которых есть очень интересные  люди
(взять хотя бы поэта Горения Флора!). Самая привлекательная и желанная для Кнея
женщина  подойдет сама, ну а коли такого не случится - господин легионер  имеет
преимущественное право самостоятельно выбрать себе подругу.
     -  Своего рода игра? - понятливо кивнул вельх. - Могу выбирать я, а  могут
выбрать меня? Так?
     -  Именно, - глубоким и хорошо поставленным голосом подтвердила Ректина. -
Если же ты предпочитаешь не женщин, а мужчин - это дом напротив.
     - Ну уж нет! - отрекся Кэрис.- Все-таки третий пехотный легион кесаря - не
какие-то  там позорники наподобие "Сизых беркутов"! Они сейчас вроде как  воюют
на материке Длинной Земли?
     Время  до  полуночи  Кэрис-Кней провел великолепно. Его  мигом  приняли  в
компанию   молодые   арранты  из  патрицианских  семей,  едва   не   ежевечерне
наведывавшиеся в гостеприимное обиталище Ректины, с пиететом выслушивали  байки
о  стычках с варварами, делились последними новостями и сплетнями, историями  о
войне  на  континенте, вполголоса рассказывали всяческие гадости про басилевса,
каковые  "гадостями"  вообще-то  не являлись,  ибо  Божественному  кесарю  было
позволено   делать   все,  что  заблагорассудится,  а   Тиберис   этим   правом
беззастенчиво пользовался. Пища была чудесна, начиная от фруктов и  заканчивая
горячим мясом, приготовленным в самых изысканных соусах; баня, в которую Кэриса
затащили  новые приятели, оказалось жаркой и чистой; за время, пока благородные
господа  купались, абсолютно новую одежду вельха успели постирать и высушить...
И  не  стоило  жаловаться на отсутствие прекрасных гетер, развлекавших  гостей.
Однако  Кэрис  ждал.  Хотя  его самолюбию претило  быть  выбранным,  он  всегда
предпочитал выбирать сам. Все эти прекрасные формы, совершенные груди и горячие
лона  его  пока не прельщали, хотя и искушали. Хотелось чего-то не  только  для
тела, но и для души.
     Развеселая  компания покинула нагретые угольными печами  термы,  продолжив
накачиваться  розовыми  винами многолетней выдержки и слушать  игру  на  арфах.
Вельх  решил плюнуть на все и откровенно строил глазки самой, как ему казалось,
неприступной из девиц, как вдруг за его спиной возникла госпожа Ректина.
     - Кней, - хозяйка коснулась голого плеча вельха, ибо после горячих ванн он
оставался только в безукоризненно белой набедренной повязке, - помнишь,  что  я
тебе говорила о выборе? С тобой хотят поговорить.
     - А если я не хочу? - проворчал немного захмелевший Кэрис. - Обычаи твоего
дома, Ректина, меня ни к чему не обязывают.
     -  Так  оно  и  есть,  - прошелестела хозяйка но ее тихий  голос  заглушал
разбитные выкрики веселившихся аррантов и повизгивания девиц. - Просто  взгляни
на  женщину,  которую  ты заинтересовал, угости ее вином,  побеседуй,  а  потом
можешь возвращаться.
     -  Ладно, - милостиво согласился вельх и под. нялся с прохладного ложа.  -
Куда?
     Второй этаж великолепной обители удовольствий разделялся на небольшие,  но
удобные  и  обставленные с невызывающей роскошью комнаты:  просторная  кровать,
росписи  и резьба на стенах, обязательный фонтанчик, низкий каменный  столик  с
едой  и  винами. Ректина попросту втолкнула Кэриса в помещение и захлопнула  за
ним дверь, отрезав путь к возможному отступлению.
     -  Здравствуй,  легионер. Сегодня чудесная ночь, не правда  ли?  Ты  искал
отдыха  в  этом  доме, и Ректина сумела оказать тебе почести, достойные  самого
уважаемого гостя. Тебе нравится эта комната?
     Собеседнице  вряд  ли  исполнилось больше двадцати восьми  лет,  но  Кэрис
буквально  остолбенел, увидев столь интересную женщину. Встретив ее  на  улице,
вельх за ней не побежал бы и, возможно, удостоил лишь мимолетного взгляда. Лицо
привлекательное,  однако самое обычное: слегка островатый  подбородок,  немного
вздернутый носик, резкая складка возле губ, зеленые глаза... Глаза! Это первое,
что  сразило Кэриса из Калланмора, броллайхана, для которого люди являлись лишь
очень дальними и неверными родственниками.
     В  Аррантиаде  ценились женщины с рыжими волосами, но здесь  в  обрамлении
кудрей  цвета старой меди - не рыжих, а именно медных - светились два  огромных
холодноватых  изумруда в оправе густых темных бровей и длинных  ресниц.  Девица
госпожи Ректины была невысока ростом, не более трех с половиной локтей,  скорее
сухощава, нежели дородна, но в то же время ее облик свидетельствовал о том, что
представшая  перед глазами Кэриса женщина будто бы создана для мягкой  доброты,
домашнего уюта и души избравшего ее человека.
     - А... Как тебя зовут? - Вельх растерянно мялся на пороге.
     -  Валерида.  -  Распространенное в Аррантиаде имя вполне могло  оказаться
фальшивым,  ибо  женщины  из  домов  наподобие  принадлежавшего  Ректине  редко
вспоминали, как их называли при рождении. - Как погляжу, ты успел познакомиться
со многими друзьями хозяйки. Ты здесь первый раз, так ведь?
     -  Откуда  ты знаешь, что я знакомился с гостями? - усмехнулся  углом  рта
Кэрис.
     Вместо  ответа  Валерида  поднялась с ложа, подошла  к  стене  и  откинула
задвижку.  Открылся глазок, позволявший наблюдать за внутренним садом огромного
дома.
     -  Не  удивляйся,  я  всегда так делаю, - невозмутимо сказала  она.  -  Ты
показался  мне  самым  интересным человеком, посетившим сегодня  обитель  нашей
дорогой  Ректины. Не обижайся на хозяйку, но я выяснила у нее все, что касается
тебя лично. Просто ты мне понравился.
     -  Спасибо,  -  кашлянул вельх и почувствовал, как его начинают  одолевать
подозрения. Что-то здесь явно не так... Но какая женщина!
     -  Перестань топтаться на пороге, - спокойно посоветовала Валерида.  -  На
столике есть кувшин с белым аланиолским вином. Мое самое любимое. И знаешь,  ты
не похож на этих кобелей...- Медноволосая презрительно бросила взгляд в сторону
смотрового  глазка. - Кстати, ты такой же легионер, как я -  черная  цапля.  Уж
извини,  если  ошибаюсь,  но  взгляд  у  меня  наметанный.  Может,  присядем  и
поговорим?
     * * *
     Фарр  паниковал. Прошли ночь и день, подступал закат. Из широких окон было
видно, как на стенах дворцов Паллатия зажгли факелы и ползли по улицам вечерние
тени. Кэрис не возвращался.
     Положение  - хуже не придумаешь. Если с вельхом что-то случилось,  значит,
придется  либо  его выручать (но как?!), либо возвращаться на континент.  Хвала
Атта-Хаджу,  галера купца Пироса стоит в гавани и при случае можно будет  найти
ее  хозяина. Самое поганое состояло в том, что Фарр ничего не знал  о  порядках
Аррантиады,  о том, к кому обратиться в тяжелой ситуации и какие  власти  могут
помочь в розыске пропавшего человека.
     "Если  что  -  отправлюсь  к Пиросу, - решил атт-Кадир.  -  Он  богатый  и
уважаемый   торговец,  наверняка  знаком  со  многими  знатными   горожанами...
Наверное, посоветует, что делать. Однако кого искать? Кэриса из Калланмора  или
безликого десятника третьего легиона? Я ведь даже вымышленное имя вельха забыл!
Отец Небесный, вразуми, как быть?"
     Масла в огонь подлил хозяин "Шатра легионера", заявившийся в атриум вскоре
после полудня.
     -  Уплачено  за  одну  ночь,  господин мой, - с надменной  миной  напомнил
аррант. - Твой старший брат здесь?
     -  Н-нет, - заикнулся Фарр, опасливо поглядывая на хозяина, тем более  что
за  спиной  того вырисовывался силуэт весьма широкоплечего охранника  с  низким
лбом и жилистыми волосатыми руками.
     -  Тогда,  - вкрадчиво сказал владелец небольшой гостиницы, - он наверняка
оставил тебе денег. Если нет, то я попросил бы тебя собрать вещи и покинуть мой
дом. За постой следует платить, и платить вперед.
     Атт-Кадир  бросил  безнадежный взгляд на мешок Кэриса, подошел  к  нему  и
смущенно потянул за ремни горловины.
     -  Фф-у!  - Из его груди вырвался непроизвольный вздох. Мешок, как всегда,
не  подвел. Сверху, на куче всякого хлама, лежал туго набитый кошелек.  -  Вот,
возьмите. Десять кесариев еще за одну ночь.
     - Замечательно, - процедил хозяин, еще сегодня утром твердо уверенный, что
подозрительных   постояльцев  придется  изгонять.   -   Но   посоветуй   своему
родственнику,  досточтимому воину нашего лучезарного басилевса, впредь  вносить
плату  хотя  бы  за  два дня вперед. Если желаете, чтобы вам приносили  горячую
пищу, - еще четыре кесария в день.
     -  Желаю,  -  ответил  Фарр,  покопавшись в кошельке.  От  волнения  жутко
захотелось есть. - И...
     -  Никаких "и",- отрезал хозяин.- В моем доме - никакого распутства!  Если
хочешь  пойти к гетерам, отправляйся на улицу Гвоздик. Первый поворот  направо,
дом из зеленоватого гранита. Хотя мне кажется, ты еще мал для подобных услад.
     -  Да  я не о том, - жалобно возразил Фарр. - Если мой брат вдруг появится
или пришлет записку, пожалуйста, немедленно известите меня.
     -  Хорошо. - Аррант развернулся и закрыл дверь в атриум. Однако, сколь  бы
ни был строг хозяин, за деньги постояльцев он предоставлял лучшие услуги, - все-
таки  "Шатер легионера" находилась на склонах Паллатийского холма и ее  гостями
были  люди, способные платить за удобства большие деньги. Спустя квадранс Фарру
принесли обед, состоявший из шпигованной утки, вареных полосок теста в соусе  и
непременных фруктов. Дополнялось это небольшим кувшином аланиольского  вина  из
черного винограда и булочками с медом.
     Время  шло. Атт-Кадир умял все, что находилось на столе, и постоянно бегал
к  окну  -  глянуть  во двор: вдруг Кэрис пришел? Ничего. Только  прогуливаются
гости  "Шатра  легионера",  потихоньку беседуя о каких-то  своих  делах.  Фарр,
решившись, запер дверь (ключ, выданный хозяином, ничуть не напоминал привычные:
он  был  в виде звездочки, которую следовало вложить в диск на одной из створок
двери  и  повернуть),  спустился вниз и поинтересовался  у  кого-то  из  рабов,
прислуживавших у входа, как попасть в гавань. Атт-Кадира не очень-то  прельщала
перспектива  идти  одному по вечерним улицам и кварталам  плебса  к  столичному
порту. Но Пироса следовало отыскать непременно!
     -  Тебе  нужны носилки, мой молодой друг? - За спиной Фарра возник  хозяин
гостиницы.  - Столь юному человеку не следует после захода солнца появляться  в
Нижнем городе без охраны. Мало ли что случится?..
     -  А  повозки? - спросил Фарр, оборачиваясь. Как он заметил, на физиономии
арранта блуждала высокомерная улыбка. - Разве в столице нет лошадей?
     -  Благородные  и  состоятельные господа, -  безразлично-брезгливым  тоном
сообщил  владелец  гостиницы,  -  предпочитают  пользоваться  носилками.  Сорок
кесариев  и еще двадцать за охрану. Тебя доставят куда угодно. Если  твой  брат
появится, я сообщу, что ты отправился в гавань.
     "Одна  надежда на мешок Кэриса, - мрачно подумал Фарр. - Кажется, он начал
меня  слушаться  и порождает именно те вещи, которые необходимы  мне  в  данный
момент. Так, а сколько осталось в кошельке?"
     Денег  пока  хватало.  Фарр мимолетно пожалел о  том,  что  оставил  мешок
наверху,  ибо,  хотя  дверь  была  заперта,  никто  не  мог  пообещать   полную
сохранность  имущества от воров или, к примеру, от самого хозяина,  скрывавшего
за  вызывающей уважение внешностью одновременно и ханжество, и все пороки мира,
доступные человеку.
     В  огромных  крытых носилках, завешенных золотистой шелковой тканью,  было
мягко,  но непривычно. Несли их шестеро рабов, и еще двое, вооруженные  мечами,
сопровождали.   Атт-Кадир  назвал  место,  куда  следует   прибыть,   несколько
расплывчато:  "Столичная гавань, корабль торговца Пироса, сына  Никоса,  "Плеск
волны"".  Если вдруг самого хозяина там не будет, как думал Фарр, он попросится
переночевать у капитана Бьярни, тем более что владельцу "Шатра легионера" четко
указано:   передать  "брату",  что  его  меньшой  сородич  уехал  в   гости   к
великолепному господину Пиросу.
     "Если  Кэрис  не появится в течение ближайших трех дней, - смятенно  думал
Фарр,  разглядывая  через  щель  в  занавесях  носилок  вечерний  город,  -   я
окончательно переселюсь на корабль купца, а затем отправлюсь на материк. Но что
потом? Искать Драйбена и Фейран? Или поехать в главный город Нарлака, где Кэрис
назначил встречу? А если он больше никогда не придет?"
     Последние  слова  Фарр произнес вслух, полушепотом,  но  мигом  осекся.  В
густых  сумерках  он  вдруг  углядел знакомую фигуру.  Длинные  волосы,  темно-
коричневый  панцирь  из тонкой кожи с золотистыми накладками,  яркий  пурпурный
плащ...
     -  Стой,  стой! - отчаянно завопил Фарр. Привычные к приказам господ  рабы
замерли,  слегка  тряхнув носилки. Атт-Кадир, отодвинув занавеску,  разглядывал
человека,  стоявшего у парадного всхода огромного дома с колоннами и  статуями,
украшавшими  лестницу. Кэрис! Не кто иной, как Кэрис, о чем-то  разговаривал  с
почтенной  дамой  выглядевшей чуть постарше его самого. По  обрывкам  разговора
можно было судить, что госпожу зовут Ректиной.
     -  Ближе  к  зданию,  -  скомандовал Фарр  носильщикам,  и  те  немедленно
повиновались. - Кэр... Эй, ты!
     Вельх развернулся, заслышав знакомый голос, глянул на атт-Кадира несколько
отсутствующим взглядом, бросил: "Я сейчас", и до Фарра донеслись последние  его
слова:
     - Значит, я должен передать в Геспериуме привет лично от тебя и дожидаться
приезда Валериды в течение трех дней? Ректина, дорогая, я так тебе благодарен!
     -  Иди,  иди, - с добродушной усмешкой отвечала красиво одетая женщина.  -
Оба вы сумасшедшие - и ты и она. Об одном тебя прошу, легионер, - держи язык на
привязи.  Я  счастлива,  что  дети могут позабавиться  и  поиграть,  но...  Сам
понимаешь. Тебя ждут, кстати.
     Кэрис  облобызал госпожу и нетвердым шагом направился к носилкам. Потеснив
Фарра, он плюхнулся на ложе и непринужденно заявил:
     -  Как  здорово,  что  ты за мной приехал! Просто  не  было  сил  тащиться
обратно. Кстати, радуйся - поход в Лавалангу отменяется.
     -  Что?!  -  взвыл  Фарр.  - Ты где шлялся, не-людь?  Я  так  беспокоился!
Попросил  хозяина...  да что попросил! Снял носилки за  шестьдесят  кесариев  и
поехал в порт, думая, что Пирос хоть что-то о тебе знает! Целые сутки ни  слуху
ни Духу!
     -  Да? - Вельх посмотрел осоловелым взглядом на подопечного. - Если бы  ты
видел, с кем я познакомился, то не орал бы на всю столицу...
     - Куда направляемся? - осторожно осведомились снаружи. Как видно, рабам не
очень-то улыбалось тащить сразу двоих в порт.
     - Обратно, - невнятно буркнул Кэрис, а Фарр его поддержал:
     
     
     - Домой, в "Шатер".
     От  носильщиков  послышался едва слышный, однако хорошо  различимый  вздох
облегчения.
     Некоторое время атт-Кадир дулся на своего чересчур необязательного  друга,
но  любопытство одержало верх, благо оно было подкреплено вернувшимся  чувством
уверенности.
     - А почему не надо ехать в Лавалангу?
     Слегка пьяный вельх невнятно ответил:
     -  Валерида  служит у басилевса. Кем - не знаю, но... Все необходимые  нам
летописи сейчас, как я точно вызнал, в личной библиотеке этого старого  пердуна
Тибериса. Боги, боги, какая женщина...
     
     Глава десятая ДЕНЬ СЕГОДНЯШНИЙ, ДЕНЬ ЗАВТРАШНИЙ
     
     -  Говорю  вам,  Асверус, в глубине захоронения кто-то прячется!  Вы  сами
слышали шаги!
     -  Вам  наверняка причудилось. Эхо, звук осыпающегося песка или, например,
мелкие зверьки...
     Драйбен откашлялся и недовольно произнес:
     -  Зверьки!  Мыши полезли в кладовку за сыром! Только не уверен,  что  сыр
сохранил  мягкость  и  свежесть.  Дорогой сюзерен,  смею  напомнить,  что  мыши
невелики размерами и имеют четыре тоненькие лапки... Вот, слышите? Опять!
     - Нет, это точно не шаги... Барабан? Мерные чередующиеся удары повторялись
через  краткие  промежутки  времени.  Звук  не  усиливался,  скорее  отдалялся.
Следовательно,   в   лабиринтах   гробницы   неизвестных   существ    постоянно
передвигалось  нечто  живое и крупное. Нардарец мгновенно припомнил  казавшиеся
ему  нелепыми  легенды  об оживших мертвецах, охраняющих  некрополи,  бессонных
стражах  в виде демонов Нижней Сферы, вызванных могучими волшебниками прошлого,
чудовищах  наподобие  носферату или вурдалаков, поселяющихся  на  кладбищах,  и
прочих  неприятных  существах, порожденных фантазией  крестьян  или  городского
плебса. Безусловно ничего подобного в природе не встречается (по крайней  мере,
с  начала  нынешней  эпохи), а "вурдалаки", разгребающие  могилы  и  пожирающие
мертвецов на кладбищах, в ста случаях из ста десяти принадлежат к миру животных-
падалыциков.  Рассказы о десяти последних встречах с "чудовищами"  выпадают  на
совесть гробокопателей и грабителей саркофагов.
     Но  здесь,  в  этом заброшенном мирке, не видевшем живого существа  долгие
столетия,  могло обитать все, что угодно. Огромная гробница, созданная  задолго
до Столетия Черного неба, не принадлежала людям. Как известно, наиболее сильная
и   действенная   магия  принадлежит  отнюдь  не  человеческой   расе,   а   ее
предшественникам.  Кто  знает,  что  за  сюрпризы  оставили  непрошеным  гостям
загадочные псиглавцы, создавшие этот некрополь?
     Асверус  Лаур  был упрям, если не сказать хуже: бездумно  настойчив.  Если
благородному  сыну  кониса  приспичило вдруг осмотреть  гробницу,  значит,  его
желание  для  всех  прочих  закон.  В роли "всех  прочих"  выступал  Драйбен  и
несколько унылых пауков, спугнутых со своих ловчих сетей.
     -  Ничего  интересного, - заключил Асверус, внимательно рассмотрев  девять
саркофагов  черного  камня.  - Самое досадное -  никак  не  забрать  чаши.  Они
прикреплены к крышкам намертво. Драйбен, что вы все прислушиваетесь? Кроме  нас
( пауков, здесь нет никого живого.
     -  Никого  живого? Этого я и боюсь. Потому что столкнуться с  единственным
неживым  куда опаснее, чем с полусотней степных варваров. Мер-гейты нас  просто
нашинкуют саблями, оберут трупы и поедут себе дальше, а тут...
     -  Ерунда! - отмахнулся принц. - Надо обследовать вон тот проход. Не стоит
бояться.  Как  погляжу,  световые  шахты проложены  везде,  и,  хотя  некоторые
обвалились, света более чем достаточно. Заблудиться невозможно: после  лестницы
мостик, за мостиком этот зал, да и веревка не кончилась.
     Асверус  с уверенным видом дернул за шнур, моток которого тащил  в  руках.
Веревка  безропотно  подалась. Нахмурившись, Лаур-младший  потянул  сильнее,  и
через  какое-то  время  якобы привязанный наверху  к  каменному  выступу  конец
оказался в его руках.
     -  Развязался, - самоуверенно заявил молодой нардарец, но Драйбен, отобрав
веревку, осмотрел ее и нахмурился.
     -  Развязался! - непочтительно передразнил он компаньона. - Асверус,  хоть
иногда  думайте  головой  и обращайте внимание не на красоты  давно  сгинувшего
царства,  а на реальность! Перерезан. Не перерублен, а именно перерезан,  будто
бритвой.
     Конец  тросика  представлял собой идеальный ровнехонький  срез  -  волокно
вообще не успело распуститься. Ударь по веревке мечом или топором - обязательно
появятся бы отделившиеся от шнура ворсины.
     -   Возвращаемся,  -  беспрекословно  скомандовал  Драйбен  и   подтолкнул
Асверуса. - Призрачных врагов мы пока не встретили, но наверху может дожидаться
враг  вполне  реальный, из плоти и крови. Какие-нибудь местные гробокопатели  -
джайды  или другие кочевники, решившие поживиться. Или мы по глупости забрались
в чье-то святилище.
     Асверус  нехотя  последовал  за  эрлом  Кешта,  то  и  дело  с  сожалением
оглядываясь на черно-золотые саркофаги, и пересек мост через ущелье.
     - Постойте-ка... Вот теперь и я уверен, что внутри кто-то есть.
     Лаур  заставил  Драйбена  приостановиться. Из  недр  подземного  некрополя
отчетливо   доносился   торжествующий  бой  нескольких  барабанов,   совершенно
непонятный  звук,  отчасти  напоминавший  шепот  некоего  огромного   существа,
попискивания  сотен летучих мышей, скрежет, щелчки и шорох. Не  сказать,  чтобы
вся  эта  какофония  была излишне громкой, наоборот - звуки  воспринимались  на
излете слуха, но отрицать их существование было невозможно.
     Драйбен  хотел  отвернуться и дальше бежать по  лестнице  к  спасительному
выходу в долину, но его остановило чувство приближения чего-то очень знакомого.
Прохладный  ветерок, явившийся из подземелья, ощущался не кожей или  губами,  а
разумом. Магия, волшебство, колдовство, чаровничество - называйте как угодно. И
магия эта была чужой.
     Волна  холодного ветра прошла через широкий проход за девятью саркофагами,
распространилась по залу, нырнула в пересекаемое мостом ущелье  и  выплеснулась
оттуда  на  двоих  людей. Асверус ничего не чувствовал,  а  только  недоумевал:
почему,  мол, стоим? Но Драйбен понял, что, если на них сейчас нападут,  бежать
бесполезно,  равно  как  и  противостоять  неизвестному  врагу,  явившемуся  из
бездонной  глубины времени. Волшебное дуновение было слишком  сильным  для  его
недостаточных   и  поверхностных  знаний  магической  защиты  -   Драйбен   мог
использовать  свои  таланты  для  обороны от зримого  и  известного  противника
(например,  изменить направление полета стрелы или удара меча  одним  движением
пальца), но здесь...
     В  то  же  время он сознавал: чуждость не означает чужеродности.  То,  что
поднималось  сейчас из лабиринтов некрополя, принадлежало этому и только  этому
миру,  являлось  его  порождением  и  составляющей  частью.  В  пещере  Хозяина
Самоцветных   гор  Драйбен  видел  перед  собой  только  непознаваемую   радугу
неизвестных  людям  чувств,  желаний, сил  и  стремлений.  Единый  Творец,  как
говорят,  дает  своим  детям частицу знаний обо всех  созданных  им  существах.
Человек  может  объять неким шестым чувством и загадки альбов, и  тайны  горных
дэвов,  -  они  все свои, они изначально принадлежали Творению. А  существо  из
Самоцветных гор было само по себе, будто его никто и не создавал. Не было в нем
частицы тварного мира.
     Теперь  Драйбен  безусловно  ощущал враждебность,  исходящую  от  строений
неизвестного народа, но твердо знал: если с этой силой невозможно договориться,
то,  по  крайней мере, никто и ничто не запрещает с нею сразиться и, при удаче,
победить. Надо полагать, в развалинах древнего святилища обитало нечто,  слегка
похожее  по  сути  на  знакомых Драйбену броллайханов - горных  дэвов,  или,  к
примеру, тварь Нижней Сферы, призванная охранять покой мертвых.
     "Невероятно сильное волшебство, - напряженно думал он. - Тварь не скрывает
своей  мощи,  значит,  уверена  в  собственном  могуществе.  Если  именно   она
уничтожала всех людей, когда-либо заглядывавших в Аласор, значит... Мы с Асверу-
сом  заведомо  проиграли. Остается надеяться, что она не будет расходовать  всю
мощь на двух невзрачных смертных..."
     Как   здесь   недоставало  вельха!  Кэрис  с  его   беспримерным   опытом,
бесконечными познаниями о мире и существах, его населяющих, наверняка  смог  бы
помочь.  Да  и следует помнить: броллайхан обладает силой, стократ  превышающей
людскую, в совершенстве владеет некоторыми видами волшбы и может уверенно  дать
отпор  любому магическому существу. Но Кэрис был далеко, и, в конце концов,  не
может ведь он постоянно спасать своих незадачливых попутчиков.
     -  Да  в  чем  дело-то? - нервно спросил Лаур-младший, замечая,  насколько
побелело  лицо компаньона.- Только что орал: "Бежим, бежим!", а теперь  застыл,
будто мумия! Бежим или стоим?
     - Стоим, - шикнул Драйбен. - Если ударимся в панику и бегство, оно одержит
две трети победы. Нельзя показывать, что мы его боимся.
     - Кого "его"? - схватился за голову Асверус. Он не видел ничего опасного в
исходящих  из  лабиринта звуках, а магию почувствовать не мог.  -  Драйбен,  ты
спятил!  Факелы  горят, лестница свободна, я вижу пятно света наверху,  значит,
проход не засыпан и не перегорожен! Объясни, что случилось?
     - Посмотрите туда,- коротко сказал нардарец. - И тотчас все поймете.
     Посторонние   звуки   уходили,  оставляя  место   усиливающемуся   грохоту
барабанов,  перераставшему  в некий новый звук, в котором  смешивалась  поступь
тяжелой пехоты по мощеной дороге, отдаленные раскаты буйной грозы и мерный стук
топоров. Пространство вокруг девяти старинных гробниц вдруг заполнилось чем-то,
напоминавшим черную воду или "земляное масло", добывавшееся в Аррантиаде или на
полуночи  Нарлака,  -  горючую смолу, исходившую из  земных  пор.  Единственное
отличие состояло в том, что плещущаяся и постоянно двигавшаяся субстанция  была
живой  или  удачно  подражала жизнеспособности. Волны превращались  в  размытые
силуэты  самых  фантастических  существ,  вскипали  мрачными  фонтанчиками,  на
мгновения появлялись лица или звериные морды, деревца с угольной листвой... Все
это мельтешило, изменяясь и трансформируясь, глаз никак не мог остановиться  на
чем-то  определенном.  Вокруг  густой  маслянистой  черноты  слегка  посвечивал
голубовато-белый ореол, отчего создавалось впечатление, будто  здесь  собралось
превеликое  скопище  самых разнообразных и многоформенных призраков,  постоянно
менявшихся друг с другом обличьями.
     - Это что такое? - недоуменно, но без особой боязни вопросил Лаур-младший.
Он  явно  никогда прежде не сталкивался с волшебством, если не считать краткого
знакомства с Кэрисом. - Как любопытно...
     - Любопытно? - ощетинился Драйбен. - Да оно сожрет вас и не подавится! Это
магия!
     -  Магия?  -  Асверус усмехнулся, а нардарец вдруг заметил, что  волны  на
озерце  темной слизи неожиданно начали угасать. - Дорогой друг, какая  магия  в
наше время? Призрак - согласен, но я не верю в то, что призраки могут навредить
человеку. Бестелесные существа не держат в руках оружия, не могут подлить яда в
кубок  или овладеть твоим разумом - душа живого человека сильнее любого морока.
Выглядит неприятно, не спорю, но чтобы его бояться? Ха!
     Драйбен  не  успел  сцапать наследника кониса за одежду,  ибо  тот  быстро
сбежал по широким лестничным ступеням вниз, шагнул на мост и, не обнажая  меча,
прошел в сторону гробниц.
     "Сейчас доиграется, молокосос! - решил нардарец, но пойти за Асверусом  не
решился.  Его останавливала невидимая обычному человеку стена недоброй  волшбы,
колыхавшаяся за ущельем. - Либо он безрассудно смел, либо... О боги, он  же  не
верит  в  магию! А действие любого закона природы зеркально: если ты не веришь,
то и в тебя не верят".
     Лаур-младший, конечно, опасался - все-таки в подземельях действовала  сила
давно  исчезнувшего  народа, а кто знает, какими знаниями  обладали  эти  самые
псиглавцы? - однако он был твердо уверен, что бестелесное не нанесет ему вреда.
     Асверус  остановился,  только  когда черное озерцо  коснулось  носков  его
сапог.
     - Уходите оттуда немедленно! Вы с ума сошли!
     - Оставьте, Драйбен, вы же видите - оно безвредно.
     Лаур-младший  стоял посреди озерца невесомой черной  не  то  пыли,  не  то
тумана,  язычки  которой лизали его сапоги, не достигая даже колен,  -  облачко
закрывало его ноги до лодыжек. Асверус с интересом глазел на плещущееся  у  его
ступней  марево  и  вдруг  нагнулся,  попытавшись  зачерпнуть  ладонью  частицу
выползшего  из подземелья колдовского мрака. Драйбен ясно увидел, как  чернота,
будто  бы испугавшись теплой человеческой руки, расползлась в стороны,  обнажив
потрескавшийся  каменный  пол.  Когда Асверус убрал  ладонь,  дыра  в  сплошном
волнистом покрове затянулась.
     -  По-моему,  оно боится людей, - сообщил нардарец. - Драйбен, перестаньте
пугаться призраков, вы же взрослый человек и вроде бы учились магии!
     "Но никогда не сталкивался ни с чем подобным, - мысленно дополнил эрл. - И
явственно чувствую, что эта штука крайне опасна. Вдобавок..."
     Драйбен  знал,  что  неведомый покровитель некрополя начинает  злиться,  -
усиливалось ощущение холода, в воздухе поплыл запах приближающейся  грозы.  Как
утверждали  древние  трактаты  по  магии, такой  аромат  всегда  возникает  при
рождении  сильных  заклятий. Но раз существо, стерегущее пещеры,  действительно
намеревается изгнать или погубить непрошеных гостей, почему оно не в  состоянии
причинить  хотя  бы  минимальный  вред  беззаботному  Асверусу,  разгуливающему
прямиком в центре средоточия колдовской силы? Или магия нелюдей не действует на
человека?  Быть того не может, волшебство подчиняется одним и тем  же  законам,
независимо  от того, кто использует мощь магии - человек, альб или, к  примеру,
броллайхан.
     Но  похоже,  Асверус не был подвластен древнему злу. Окончательно  уяснив,
что  его  никто не собирается убивать, превращать в рогатую жабу или бесхвостую
крысу  за осквернение гробницы, сын кониса просто пожал плечами, смачно сплюнул
в  озерцо  черноты и, вздымая сапогами маленькие смерчи тягучей  мрачной  мглы,
шагнул к саркофагу, вынимая из ножен кинжал.
     У  Драйбена сохранялось тревожное чувство. Он увидел, как Асверус  -  будь
проклят  этот  охотник  за необычными трофеями! - попытался  подцепить  острием
клинка  основание  украшавшей саркофаг золотой чаши, а когда  это  не  удалось,
пристально оглядел ее со всех сторон и хлопнул себя ладонью по лбу.
     -  Догадался! Драйбен, мы с вами два круглых идиота! Чаша не приклеена, не
вмурована  и  не  держится  здесь  силой  старинного  колдовства!  Она   просто
привинчена!  А  теперь  мы делаем во-от так...- Принц  крутанул  золотой  сосуд
посолонь,  что-то  заскрипело, но чаша сдвинулась. - И еще разок...  Радуйтесь,
скоро  мы  получим  замечательный  сувенир и сможем  пойти  похвастаться  перед
аррантами!
     Не будь черная масляная лужа чем-то бестелесным и аморфным, Драйбен сказал
бы,  что  она  просто  обалдела от такой наглости.  Волны  отпрянули  прочь  от
Асверуса, образовав вокруг него колышущееся кольцо, потом замерли, словно бы  в
удивлении,  и  снова  рванулись  в  атаку, но  теперь  куда  более  яростную  и
агрессивную. И разумеется, безвредно разбились о толстую кожу сапог  наследника
кониса Юстиния, бессильно откатившись.
     -  По-моему, - прокашлялся Драйбен и повысил голос, чтобы Асверус издалека
его услышал, - по-моему, не стоит этого делать.
     -  К  чему  мертвым золото? - громко крикнул Лаур. - Да и нам, собственно,
подобный  артефакт  может  служить  лишь по прямому  назначению,  -  как-никак,
драгоценный  металл, ценящийся во все времена и эпохи. Ну или  как  героический
трофей. Будет что вспомнить: забрались в самое сердце зловещего и таинственного
Аласора,  не  встретили ничего страшного, кроме этой вонючей  лужи,  да  еще  и
унесли  такую  красивую вещь, созданную задолго до эпохи Черного неба!  Вернусь
домой, поставлю на камин - братья обзавидуются!
     На  этот раз чернота среагировала на голос Драйбена. То ли жидкость, то ли
туман  оставил  в  покое  Асверуса,  уже почти  открутившего  чашу  от  черного
основания,  и  споро потек к мостику через ущелье. Драйбен невольно  попятился.
Как  ни  мало  он знал о волшебстве, но шестое чувство мага-недоучки  буквально
вопило где-то в глубинах мозга: "Убирайся отсюда! Быстрее!"
     Оставалось рассчитывать только на собственную смелость и прагматизм.  Если
это  мрачное нечто не тронуло, не сожгло, не расплавило и не пожрало  Асверуса,
значит,  можно  сделать  вывод:  для людей оно  действительно  не  представляет
никакой  опасности. Драйбен заставил себя стоять на месте,  по  возможности  не
шевелиться, а просто наблюдать.
     Черная  жидкость подползала к его башмакам медленно, будто бы  злорадно  и
угрожающе.  Лужа  приобрела  форму клешней, обходя  нардарца  справа  и  слева,
наконец  застыла и вдруг, после краткой паузы, с трех сторон рванулась к  ногам
Драйбена.
     - Т-твою мать!..
     Подошвы  сапог  зашипели,  коснувшись черноты пополз  удушливый  дымок  от
жженой  кожи,  ступням вдруг стало невероятно жарко, а тело,  наоборот,  сковал
чудовищный  холод. Магия подземелья теперь почему-то действовала, и действовала
вовсю.
     Хвала  всем  богам этого мира за то, что они дали человеку  способность  в
минуту   крайней  опасности  не  рассуждать,  а  принимать  решения  мгновенно.
Отдельное спасибо Кэрису, который за время пребывания в Меддаи научил  Драйбена
кое-каким  слабеньким охранным заклятьям, способным на краткое  время  отогнать
нечисть,  -  а  это была именно нечисть, Драйбен не сомневался.  Только  темное
колдовство вызывает ощущение холода.
     Нардарец  буквально  выдохнул краткое заклятье на  языке  вельхов,  смысла
которого  не  понимал  сам, однако со слов Кэриса знал:  оно  отпугивает  любую
нечистую  силу  и дает очень немного времени для отступления.  К  тому  моменту
воловья кожа его сапог была прожжена почти насквозь.
     - Драйбен, чего вы орете? - Асверус, уже державший чашу в руках, обернулся
и  застыл, наблюдая, как его компаньон и "оруженосец" сделал в воздухе кульбит,
достойный лучшего нарлакского акробата в расцвете сил, неудачно приземлился  на
одну  из  ступеней лестницы, несколькими судорожными движениями сорвал  с  себя
башмаки, после чего с быстротой зайца рванул наверх, к выходу из подземелья.  -
Эй, вы куда? Подождите, я тоже иду!
     Мрак слегка видоизменился, теперь он больше напоминал громадного овального
слизня, неспешно втаскивающего свое тело по ступеням всхода. Нечто, без всякого
вреда   перенесшее  слабенький  магический  удар  Драйбена,  ползло  вслед   за
обидчиком.
     Вот оно накрыло сапоги и два куска ткани, валявшиеся на лестнице, миновало
их...
     Асверус,  быстро  пробежав  через мостик, не без  удивления  заметил,  что
лежавшая  на  всходе  обувь  Драйбена исчезла. Лаур пнул  взбирающегося  наверх
червяка,  однако  его  нога прошла сквозь черноту, как  стрела  через  утренний
туман. Где-то наверху пыхтел Драйбен, в панике стараясь протиснуться через щель
завала.
     Эрл  Кешта  тяжело  перевалился  за каменное  нагромождение  у  входа,  на
несколько  мгновений  прикрыл глаза, ослепленный  ярким  солнцем,  и  уже  было
собрался бежать к лошадям. Левая ступня сильно болела.
     - Эй, ловите!
     Из  черноты  провала вылетела тяжелая золотая чаша, украшенная чеканкой  и
массивными ручками в виде оскаленных песьих голов, затем показалась встрепанная
голова Асверуса.
     -  Может,  объясните, в чем дело? - Из-под локтей нардарца,  опершегося  о
камни, выползали струйки черной жидкости. Асверус глянул на нее чуть брезгливо,
но  равнодушно.  - Странное поведение для дворянина. Бросаете  своего  друга  в
страшной  мрачной гробнице, затем бросаете сапоги - кстати, где они,  я  их  не
нашел  на  лестнице?  - и убегаете, будто пугливая газель от  своры  охотничьих
собак. У меня есть повод обвинить вас в трусости, эрл!
     Асверус  запросто  перебрался через завал, наступая  ладонями  и  коленями
прямиком  в  расползающиеся  ленты черноты,  встал  на  песок  и,  щуря  глаза,
отряхнулся.
     -  В  трусости?  - прохрипел Драйбен. - Я вас предупреждал! Смотрите,  оно
сейчас поползет за нами!
     -  И  пусть себе ползет. - Асверус не понимал, почему Драйбен так напуган.
Он  обернулся, поднес руку к черному потеку, и тот сразу отпрянул. -  По-моему,
оно  просто  очень любопытное, хочет посмотреть на людей. Представьте,  сколько
веков оно там сидело - в темноте и одиночестве!
     -  Оно  вас боится. - Драйбен выделил последние слова голосом.  -  А  меня
пытается сожрать!
     К  счастью, подземная тварь (если, правда, тварью можно назвать нечто,  не
имеющее  тела,  облика, а только цвет и жгучую силу) не пожелала  выползать  на
солнечный свет, оставаясь в тени. Вдобавок между нею и Драйбеном стоял Асверус,
которого  она явно не удостаивала звания добычи. Драйбен нагнулся,  разглядывая
ступню, затем уселся на горячий песок и вытянул ногу.
     - Ого! - поразился Лаур. - Это что?
     -  Ожог, - слегка дрожащим голосом пояснил Драйбен. - Эта мерзость спалила
мои  сапоги  и  добралась  до  ступни. Видите, какой  пузырь?  Останься  я  там
подольше, она превратила бы меня в пепел.
     Действительно, начиная от пальцев и заканчивая косточками лодыжки, на коже
ступни  нардарца  красовался сильный ожог. Будто  ногу  опускали  в  котелок  с
кипятком.  Покрасневшая  кожа,  несколько  надувшихся  пузырей...  Асверус  зло
хмыкнул,  вытащил  меч  и,  взглянув  на  колыхавшееся  у  входа  в  подземелье
непроглядно-черное марево, попытался ударить по нему клинком. Мрак  съежился  и
отпрянул.
     - Вот зараза! Почему же тогда...
     -  Не знаю почему! - рявкнул в ответ Драйбен и поднялся. - Стойте рядом, я
попробую. Если что - вы его отпугнете.
     ...Судьба  меча  бывшего  эрла Кешта оказалась  весьма  плачевной.  Острие
погрузилось  в  туманную субстанцию, нардарец вскрикнул и  выпустил  из  ладони
мгновенно   нагревшуюся  рукоять,  а  когда  Асверус  подхватил  упавший   меч,
выяснилось   следующее:   лезвие   до  половины   было   разъедено   ржавчиной,
неприглядными коричневатыми кавернами и рытвинами, наконечник вообще  исчез,  а
сталь  выглядела  так,  будто  не одну тысячу лет  провалялась  в  каком-нибудь
древнем захоронении наподобие Аласорского.
     - М-да. - Асверус с подозрением поглядывал то на испорченный клинок, то на
загородивший проход черный туман. - И как это понимать?
     -  Очень  просто, - с нескрываемой злостью ответил Драйбен. - Вы  хватаете
свою  вазочку  или  что  это  там, и мы сматываемся отсюда.  Причем  как  можно
быстрее.
     * * *
     Тускло  поблескивающая золотая чаша из Аласорской гробницы стояла  посреди
шатра,  принадлежащего нардарскому посланнику Асверусу Лауру, сам Лаур восседал
напротив  нее  на  потертых  подушках,  попивал  вино  из  небольшого  изящного
кувшинчика  и  с  неудовольствием созерцал Драйбена, перебинтовывавшего  ступню
обрезками чистых тряпок.
     Путь  от Аласорского кратера, где обнаружились гробницы, был благополучен:
скелеты,  валявшиеся у дороги, не поднялись, сжимая в руках  ятаганы  и  сабли,
песчаных бурь не случилось, призраки не являлись (да какие призраки могут  быть
посреди  солнечного дня?), а стерегущее пещеру бестелесное чудище  не  пожелало
отправляться  вслед  за  нарушителями покоя старинного некрополя.  Единственной
неприятностью  был ожог, полученный Драйбеном, и отсутствие у него  сапог  -  в
Саккареме стремена жесткие, кованые, а вовсе не ременные петли, в которых  нога
чувствует себя более комфортно. Вдобавок Драйбену предстояло добывать новый меч
взамен уничтоженного стражем гробницы.
       По  дороге  компаньоны  условились никому пока  что  не  рассказывать  о
странностях,  сопровождавших этот "поход за сокровищами", да  и  посоветоваться
было  не с кем: Кэрис, способный хоть что-то разъяснить, уехал в Аррантиаду,  а
занимать  время придворных мудрецов шада Даманхура не имело смысла - все  равно
они ничего не сумели бы растолковать. Аласор как был тайной, так ею и остался.
     -  Болит?  -  участливым тоном осведомился Асверус.  В  ответ  послышалось
буркнутое  сквозь зубы ругательство. По приезде в лагерь пришлось обратиться  к
лекарю  шада,  чтобы тот выдал мазь от ожогов. Она, без сомнения, помогала,  но
еще  несколько дней Драйбену предстояло мучиться и хромать. Кроме того, никакой
сапог  обуть  было  невозможно, да и не следовало, - пузыри  тотчас  загноятся,
перепрев  под  кожей,  сжимающей  ступню  и  не  пропускающей  воздух.  Асверус
посоветовал сделать проще: взять аррантские сандалии, а лодыжки замотать тканью
и  закрепить ее ремнями. Несколько необычная мода, но кому какое дело,  во  что
обут компаньон посла светлейшего кониса Юстиния?
     - Еще бы не болело. - Драйбен закрепил корпию и ремешки сандалий. - Ладно,
потерплю.  Главное,  мы остались живы и даже приволокли трофей.  Между  прочим,
даже  моих  хилых способностей хватает, чтобы распознать: магия в  нем  напрочь
отсутствует. Просто красивая и древняя золотая игрушка. Наверное, еще  и  очень
дорогая.  Вопрос  в  другом, мой дорогой Лаур: я впервые в жизни  столкнулся  с
настолько   мощным  магическим  воздействием,  сохранившимся  с  доисторических
времен.  Я  не рассматриваю сейчас пещеру Хозяина Самоцветных гор - он  сам  по
себе  и  не  принадлежит Большому Творению, - я имею в килу  другое.  Это  было
волшебство.  Здешнее.  Непонятное людям, но  созданное  в  нашем  мире.  И  оно
хранилось в Аласоре многие столетия, не растрачивая силу!
     -  Подождите-ка.  -  Асверус неожиданно помрачнел. - Вы  объясняли,  будто
древние  расы  всегда  ставили охранников в своих  гробницах,  чтобы  никто  не
побеспокоил  покой  мертвых. Не было таких случаев,  чтобы  хозяева  некрополей
ставили других стражей - берегущих мир живых от мира мертвых? Чтобы, упаси  нас
от этого Негасимое Пламя, покойнички наружу не полезли? Понимаете, о чем я?
     -  Мысль  интересная, но совершенно нереальная, - с высокомерием, присущим
только  волшебникам-профанам, заявил Драйбен и потянулся за вином. - Это  закон
живой  природы:  если душа покинула тело, она никогда не вернется.  Мертвые  не
воскресают.  Все  известные  твари, которых мы считаем  "умертвиями",  то  бишь
живущими после смерти, являются не чем иным, как скоплениями магической энергии
или  вымыслом.  Можно вызвать ушедший за грани мира дух и даже очень  ненадолго
вселить  его  в  мертвое тело, но воскресить человека или  любое  другое  живое
существо нельзя. Подобное относится к разряду сказок или религиозных вымыслов.
     -  Людей  или  погибших альбов, допустим, воскресить нельзя,  -  настаивал
Лаур.  -  Потому  что мы родственны. Собственно, известно множество  историй  о
метисах, в которых одновременно текла кровь человека, дверга, альба, вилии  или
иных  существ,  подобных нам... А если мы имеем дело с чем-то посторонним?  Кто
такие  псиглавцы?  Не  более  чем легенда? А другие  создания,  о  которых  нам
известно хоть что-то? Кро мара или бохан ши, например? Они входят в конгломерат
народов,  населяющих или населявших этот мир, но абсолютно  чужды  людям  и  их
сородичам.  Откуда  мы  знаем, вдруг подобный псиглавец  получал  смерть  не  в
качестве  отдохновения  и  избавления от тягот телесного  мира,  а  в  качестве
наказания? И смерть для них была не естественна, как для нас? Вдруг  они  хотят
вернуться из царства теней? Или в этом некрополе замуровали таких тварей, что и
вообразить тошно?
     - у вас не по возрасту развитое воображение, - насмешливо фыркнул Драйбен.
-  Как  снимать  с  гробницы золотые чаши, так вы первый,  а  как  подумать  об
ответственности... Асверус, можете быть спокойны. Мы просто столкнулись с очень
древним заклинанием, охраняющим от разграбления святилище древнего народа.  Что
характерно,  даже  оно вас не удержало от того, чтобы вывинтить  этот  сосуд  и
приволочь его с собой.
     - Но погибшие караваны? - запальчиво вопросил потомок нардарской династии.
- Жуткие легенды, окутывающие Аласор? Думаете, они создавались на пустом месте?
А та огромная груда костей на дороге?
     -  Масса  неприятных  случайностей и совпадений, - уверенно  и  безмятежно
ответил нардарец. - Припомните-ка историю родной страны: призрачный замок  тана
Вителькова, тайные пещеры в Самоцветных горах, чудовище с болот владения  Ронин
и  так  далее,  и  так  далее. Все это существует, но оно не  опасно.  А  ежели
разбойники  вырезают возле Ронинских трясин купеческий обоз, то какая  сказочка
загуляет  по  округе  через  седмицу? Правильно, из топищ  выползло  знаменитое
проклятье эрла Ронина - помните тамошнего гигантского трехглавого пса?  -  всех
пожрало  и  не  подавилось. Плевать, что на самом деле везомые купцами  товары
угодили  к  перекупщикам,  а  тела  убиенных грабители  покидали  в  болото.  Я
достаточно ясно объяснил?
     Некоторое  время  стояла  глубокая тишина, только  из-за  матерчатых  стен
палатки   доносились  резкие  саккаремские  фразы  разводящего   да   невнятное
позвякивание оружия караула. Асверус, как видно, поразмыслил и собирался что-то
добавить к сказанному, но вдруг полог шатра откинула чья-то рука. Свет масляных
ламп выхватил смуглое бородатое лицо сотника личной гвардии шада.
     -  Благороднейший  посол,  - саккаремец быстро поклонился,  -  Солнцеликий
Даманхур немедленно требует тебя к себе. Разъезды донесли, что войско мергейтов
в одной ночи перехода отсюда. Говорят, его ведет сам нечестивый хаган Гурцат.
     - Наконец-то, - непроизвольно выдохнул Драйбен. - Мы уж заждались.
     * * *
     В Альбаканской пустыне ночи прохладны, но возле Аласора после заката с гор
начинал  дуть  постоянный теплый ветерок, относивший прочь от окруживших  гряду
небольших  оазисов  холодный воздух ночной пустыни. Гвардейская  охрана  лагеря
шада  привыкла  к этим особенностям, и заступившие на очередную  ночную  стражу
воины  недоуменно  ежились:  на стоянку вдруг опустился  настоящий  мороз.  Он,
конечно,  не шел ни в какое сравнение с зимними холодами где-нибудь на полуночи
Нарлака  или в предгорьях Самоцветного кряжа, но все равно от леденящих порывов
ветра  не  спасали  самые лучшие шерстяные халаты или принятое  внутрь  крепкое
вино.
     Звезды  расцветили небо, как граненые стекляшки - черный халат  дворцового
астролога, и, казалось, поглядывали вниз с настороженным удивлением: что,  мол,
за  чудеса  происходят  в мире смертных? Последняя и слабая  розоватая  полоска
заката  давно исчезла, задавленная мощью навалившейся на материк Длинной  Земли
холодной ночи, взошла тусклая и чудившаяся больной луна Сир-рах. Один  ее  край
заметно потемнел в предвестии скорого затмения.
     Десятник  Калибб,  служивший  в отряде личных телохранителей  Солнцеликого
шада,  вскоре  после  наступления часа Волка отправился в обход  караулов.  Сам
государь  Даманхур,  вожди  союзнических армий,  саккаремские  военачальники  и
высокородные  послы  чужедальних государств в  это  время  совещались  в  шатре
повелителя Саккарема, обсуждая последние тревожные новости: Гурцат, как  всегда
быстро  и  внезапно, форсировал Урмию, часть войска степняков пошла к полуночи,
минуя  Меддаи,  и  наверняка готовилась атаковать Нардар, а  вторая  и  большая
скорым  маршем двинулась через пустыню к Аласору. Где-то поблизости  находились
не  менее шести с половиной конных туменов - от шестидесяти до семидесяти тысяч
безумных  мергейтов и саккаремских кочевников. Силы были приблизительно  равны,
вдобавок  Гурцат  не  имел  в своем распоряжении пехоты,  в  которой  могла  бы
завязнуть  конница противника... Если битва состоится, то остается лишь  молить
Атта-Хаджа о даровании победы.
     Калибб  являлся  человеком придирчивым и аккуратным. Коль на  его  совести
этой  ночью лежит командование всей полуночной стражей, значит, он должен лично
осмотреть   каждый  пост  охраны,  проверить,  не  задремал  ли  кто  (подобное
преступление каралось беспощадно), а в случае надобности усилить караулы. Спаси
и  помилуй Атта-Хадж от злого разума хагана мергейтов - за время этой войны  не
раз  случалось, когда командиры степного войска посылали вперед  летучий  отряд
смертников,  предназначенный лишь к одному: под покровом темноты  ворваться  во
вражеский  стан,  нанести  как можно больший урон и по  возможности  уничтожить
предводителей.
     За  много  дней, проведенных саккаремской армией и шадом возле ноздреватых
Аласорских  скал,  Калибб  наизусть разучил всю хитрую  систему  постов  вокруг
лагеря  Даманхура  и его тысячников и теперь мог ходить по оазису  с  закрытыми
глазами  или  в  кромешной тьме. Здесь нужно пройти шесть шагов  в  сторону  от
озерца,  образованного родником, повернуть чуть правее и через  двадцать  шагов
четыре  раза  хлопнуть  в ладоши - три раза быстро и один  после  паузы.  Тогда
четверка  гвардейцев  поймет, что приближается свой,  и  не  начнет  палить  из
самострелов в темноту.
     Никто  не  ответил  Калиббу, хотя вымуштрованные воины  обязаны  были  его
окликнуть. Десятник нахмурился, повторив сигнал.
     Тишина.
     Калибб  слегка  оторопел.  Впервые за двадцать лет  беспорочной  службы  в
охране  самого  шада,  где звание десятника было почти  равнозначно  армейскому
тысячнику,  выставленный  караул  - будь то в  мельсинском  дворце,  охотничьем
лагере  шада  где-нибудь под Кух-Бенаном или в военном становище -  не  пожелал
ответить.  Это  могло означать две вещи. Первое и наиболее невозможное:  охрана
самовольно  покинула  пост. За подобные выверты виновные  карались  немедленной
смертью. Второе: напал хитроумный враг и перебил всех. Однако уничтожить  сразу
четверых отлично владеющих оружием телохранителей шада крайне сложно.  Хотя  бы
один мог поднять шум и переполошить прочие посты охраны.
     "Их  могли срезать одновременными выстрелами из нескольких самострелов,  -
напряженно  прикинул  Калибб, без сомнения принимая вторую версию,  объяснявшую
молчание  караула. - Но в такой кромешной тьме невозможно попасть  одновременно
четверым в сердце или горло. Если, правда, у тебя нет зрения волка или рыси..."
     Десятник  принял самое простое решение - не поднимать панику,  а  пойти  и
глянуть  самому.  Благо  двигаться он умел тише  белого  барса,  выслеживающего
муфлона  на  снежных склонах. Света было недостаточно - луна  Сиррах  закрылась
черным  пятном  затмения,  но  блеска звезд  хватало  для  того,  чтобы  смутно
разглядеть происходящее в окружности семи или десяти шагов.
     Ужасно  мешали  колыхавшиеся  из-за ледяного ветра  Аласора  листья  тощих
оазисных  пальм, создававшие шевелящиеся неприятные тени, складывавшиеся  то  в
пасти  чудовищ,  то  в  силуэты  крадущихся  к  середине  лагеря  мергейтов   с
обнаженными   саблями  в  руках.  Однако  Калибб  недаром  много  лет   охранял
саккаремских повелителей - вначале шада Бирдженда, а затем его сына  Даманхура.
Он  знал,  что любое движение должно сопровождаться звуком. Пусть очень  тихим,
незаметным,  но все-таки звуком. Тени безмолвны, и бояться их не следует.  Если
впереди  крадется  степняк-смертник, то под  его  мягкими  сапогами  непременно
зашелестит  трава  или  осыплется песок, будет  слышно  его  дыхание,  появится
запах... А сейчас все тихо, будто в склепе.
     Калибб  почувствовал, что его колотит. Нет, вовсе не от страха - проживший
на  свете сорок два года, из которых два десятка лет было отдано ремеслу  меча,
десятник  давным-давно  отучился бояться телесного  противника,  а  бестелесные
твари, как известно, вреда человеку нанести не могут. Руки и колени дрожали  от
холода.  Калибб с удивлением отметил, что изо рта идет густой пар. Не мгновенно
рассеивающиеся  язычки  призрачного тумана, какие  обычно  выдыхаешь  во  время
холодной  пустынной  ночи,  а настоящие клубы нагретого  человеческими  легкими
воздуха.
     Подойдя  на  расстояние  пятнадцати шагов к караулу,  он  заново  повторил
сигнал - три удара и еще один.
     Абсолютное,  гробовое молчание. Даже широкие пальмовые  листья  не  издают
обычного жесткого похрустывания, хотя продолжает дуть довольно сильный ветерок.
По крайней мере, он колыхал полы халата десятника.
     Калиббу  ничего не оставалось делать, как обнажить саблю  и  выйти  на  то
место, где должны были стоять стражники седьмого караула внешней охранной цепи.
     Пусто.  Никого. Не брошены на сухую почву вещи или оружие, нет  трупов,  и
только  в  звездном свете на темной траве виднелись какие-то беловатые силуэты.
Поначалу Калибб просто скользнул по ним взглядом, осмотрел близлежащие  заросли
черной  осоки,  окружавшей текущий по оазису ручеек, и  свободной  левой  рукой
сдернул   на  всякий  случай  с  пояса  маленький,  укладывавшийся  в   ладонь,
пятизарядный самострел - идеальное и бесшумное оружие. Когда один стальной болт
выбрасывается тетивой с ложа, достаточно большим пальцем руки взвести  механизм
ворота, одновременно натягивающий металлическую струну и выдавливающей из полой
внутри рукояти новую стрелу, готовую отправиться по назначению. Пять мгновенных
выстрелов тяжелыми стержнями размером с калам писца.
     -  Стража  Солнцеликого  шада,  - почему-то неуверенным  и  тихим  голосом
провозгласил Калибб. - Если кто меня слышит, требую отозваться, иначе умрешь!
     Порыв  ветра  зашелестел в осоке. Палец десятника непроизвольно  нажал  на
медный  крючок  спуска.  Болт с визгом улетел в траву и  было  слышно,  как  он
ткнулся в прибрежный песок ручейка.
     -  Все  демоны Нижней Сферы и зубастая их мамаша! - процедил  сквозь  зубы
Калибб,  заново  взводя самострел. Бронзовый, смазанный  лучшим  маслом  болтик
выполз и затаился в желобе под тетивой. - Ну, вылезайте!
     Это уже было ошибкой. Ни в коем случае не следует провоцировать возможного
противника.  Десятник  был  обязан  закричать  и  поднять  общую  тревогу.  Или
продолжать разведку в тишине.
     Калибб  завопил,  но вовсе не в попытке созвать остальную стражу,  которая
должна  будет  уничтожить  врага.  Десятнику вдруг  почудилось,  что  его  ноги
оказались в огне - в самом жарком сердце кузнечного горна.
     Он попытался подпрыгнуть, это не удалось. Калибб грузно завалился на левый
бок  и  тотчас  учуял отвратительный запах горящего хлопка и  шерсти,  а  левый
локоть  будто  бы  погрузился  в  расплавленный  металл.  Прямо  перед  глазами
обезумевшего от боли десятника запрыгали волны кромешной мглы, он заметил,  что
лежит  в  чем-то  наподобие  довольно большой лужи разлитого  масла  из  черных
оливок.  Только это озерцо не было спокойным и гладким, а волновалось и  кипело
брызгами,  словно  в  ярости.  Последним,  что  увидел  Калибб,  была  внезапно
поднявшаяся из черной жидкости трехпалая лапа, с размаху накрывшая его лицо.
     "Силуэты на траве, - в самый последний миг телесной жизни подумал  Калибб.
- Прах сожженных этой мерзостью караульных..."
     Небольшая  черная лужица, завершив свое дело и оставив на  полянке  оазиса
еще  одну  горку  пепла  в  форме  человеческого тела,  приостановилась,  будто
раздумывая,  и  поползла  куда-то  в глубь оазиса.  То,  что  крики  пожранного
человеческого существа встревожили соседние караулы, ее ничуть не беспокоило.
     * * *
     -  Государь, диспозиция крайне проста: центр составит пехота Аррантиады  и
сегванов, за ними и по флангам расположатся конники, а за скалами на полуденном
восходе   встанут  резервные  десять  тысяч  тяжелой  кавалерии  -  нарлакские,
саккаремские  и  халисунские  отряды. Без всякого  сомнения,  мергейты  вначале
ударят  по  более  легкой  добыче - пешим воинам, однако  дорогу  им  перекроют
тяжеловооруженные  латники,  замаскированные рвы и приготовленные  для  лошадей
колья. Даже если степняки прорвутся, они намертво увязнут в битве с пехотой.  В
это  время  слева  и  справа их обойдет наша конница. Войску резерва  останется
только завершить разгром...
     -  Послушать  вас, благородный Гермед, так выиграть сражение с  мергейтами
куда   проще,  чем  выпить  чашу  шербета.  Спрашивается,  почему   мы   всегда
проигрывали?
     -  Солнцеликому должна быть хорошо известна тактика варваров. - Аррантский
посланник,  входивший  в военный совет шада Даманхура, говорил  снисходительно,
балансируя  на  той границе, где вежливость рискует превратиться  в  изощренное
хамство.  - Вначале в атаку идут один-два тумена, завязывают битву, после  чего
изображают   паническое  отступление.  Естественно,  противник   бросается   их
преследовать и попадает в ловушку... Мы поступим иначе. Военачальники дождутся,
пока  в  сражение  не вступит хотя бы половина конной армии Гурцата,  и  только
затем начнут обходные маневры, замыкая кольцо. К закату победа будет нашей.
     В  отличие  от  своих тысячников и командиров чужеземных отрядов,  шад  не
стоял  над  расстеленным  на  ковре подробнейшим планом  Аласорских  взгорий  и
примыкавших к ним областей пустыни, а полулежал, - рана, полученная  в  Меддаи,
все  еще  сильно  беспокоила, однако присутствие сакка-ремского  властителя  на
большом  совете  было  необходимо. Даманхур сам  не  пойдет  в  бой  -  гвардию
Полуденной  державы поведет наследник Абу-Бахр. Между прочим, нынешним  вечером
шад, по наущению Энарека, составил еще одно завещание, в котором трон Саккарема
переходил отнюдь не к Абу-Бахру (во время битвы всякое может случиться),  а  ко
второму  сыну, Туринхуру, сейчас являвшемуся наместником Дангары.  Если  первый
наследник не погибнет, это завещание немедленно отправится в огонь.
     Абу-Бахр  тоже находился в шатре, стоя справа от своего отца, - невысокий,
но  сильный  молодой человек с бесстрастным смуглым лицом молчал,  предоставляя
право  принятия  решений  Даманхуру и его советникам.  За  его  спиной  маячила
клиновидная  бородка  дейвани Энарека - царедворца, наиболее  близкого  к  шаду
Даманхуру и являвшегося первым управителем государства. Как ни странно,  именно
Энареку,  который  в  жизни  не  брал  в руки  сабли,  предпочитая  возиться  с
пергаментами  и  архивами,  Даманхур  доверил  командование  засадным   полком,
насчитывавшим   более  десяти  тысяч лучших кавалеристов  Саккарема  и  дворян
Нарлака, по своему желанию решивших принять участие в войне.
     Вот,  кстати,  и нарлаки - расцвеченные эмалевыми гербами  на  доспехах  и
вышивкой на широких плащах мрачные светловолосые подданные великого нарлакского
кенига.  Старший  над  ними  -  конис Борживой из Тархова,  суровый  высоченный
мужчина  лет  сорока  пяти. Нынешняя война на полудне интересовала  его  только
потому, что древнее и обширное владение Тархов ныне пребывало в упадке, и конис
здраво надеялся подправить свои денежные дела с помощью добычи. Окружавшая  его
молодежь  явилась в Саккарем утолить жажду подвигов - в последние лет  двадцать
Нарлак  стал  на редкость спокойным, если не сказать безмятежным  государством,
управляемым    железной   рукой   кенига,   собравшего   множество    небольших
полунезависимых княжеств под единое управление. Нарлаки твердо верили: мергейты
никогда  не  сунутся в их леса, не смогут преодолеть полосу  болот,  отделявшую
Империю  от  Вольных конисатов, а следовательно, их жизнь останется  скучной  и
унылой:  ратную  удаль  можно будет показать только на ограниченных  множеством
правил  турнирах  да при усмирении холопских бунтов. А тут -  величайшая  война
эпохи!
     Тысячники  наемного  войска  старались  не  вмешиваться  в  разговор.  Они
исполнят  приказанное  тем более Даманхур исправно платит  созванным  почти  со
всего  света искателям удачи в золоте и серебре, - ни разу не случалось,  чтобы
выплата  наемникам была задержана или позабыта. Сег-ваны, мономатанцы, арранты,
горцы из Шо-Ситайна, галирадцы, горные и равнинные вельхи, маны из Аша-Вахишты,
воинственные  кочевники-джайды Альбаканской пустыни, д  ангарское  ополчение...
Каждый народ представлен в шатре Да-манхура своим вождем и лучшими воинами. Нет
только нардарцев, слишком озабоченных обороной собственных границ. Юный Асверус
Лаур и его новый приятель - знакомый шаду по долгому разговору в Меддаи Драйбен
из Кешта - не в счет. Они отвечают только сами за себя. Тем более что голубиная
почта из столицы Нардара не приходит уже более полутора лун.
     Более  всего  шада  беспокоил  всегда такой  сдержанный  и  рассудительный
Энарек.  В  последние дни с ним что-то случилось - дейвани стал  раздражителен,
излишне суетлив и зол, а не далее как вчера случилось и вовсе необычное: Энарек
бросился в ноги шаду, заявив, что хочет сам командовать резервным отрядом и его
сердце  разорвется от горя, если Повелитель откажет. Энарек, видите ли,  желает
постоять  с саблей в руке за свое отечество и его монарха, ибо больше не  может
видеть, как война уничтожает цветущий Сак-карем. Даманхур согласился, - в конце
концов,  дейвани отнюдь не обделен разумом и хваткой, а если его будут окружать
опытные  вояки-тысячники,  худощавый  и слабосильный  управитель  завоюет  свою
частицу  славы. Энарек не помчится на белоснежном аргамаке впереди  отряда,  он
просто будет отдавать приказы от имени шада. Пускай его...
     Однако Даманхур насторожился. Что вдруг взбрело в голову его верному слуге
и фактически правой руке? Патриотизм - отличное чувство, но всего должно быть в
меру.  Есть  воины  и те, кто ведет их, и вовсе не следует  смешивать  эти  два
понятия.
     - И что ты об этом думаешь? - Когда облагодетельствованный Энарек ушел, из-
за  занавески,  разделявшей  собственный  шатер  Даманхура,  показалась  фигура
женщины,  вернее - девушки. Шад с доброй улыбкой поприветствовал ее кивком,  но
продолжал  вопрошать - лучшей советницы ему было не найти. - Я не  могу  понять
причины, толкнувшей Энарека на столь серьезную просьбу.
     Фейран  с  детства приучили быть заботливой и внимательной к  мужчинам,  а
потому  она  молча  поправила  подушки на ложе  Даманхура,  налила  из  кувшина
шипучего напитка, основанного на сладком белом вине, меде и пряностей, и только
потом ответила:
     -  Он  показался  мне...- Девушка сделала паузу и сдвинула  тонкие  брови,
решая,  как поточнее выразить свои мысли словами. - Странным. В его душе  царит
смятение, но в то же время он уверен, что поступает правильно.
     Это  высказывание  Фейран можно было истолковать как  угодно,  однако  шад
предпочел удовлетвориться его прямым смыслом:
     -  Кто  нынче не пребывает в смятении? Ну что ж, пусть Всесущий  Атта-Хадж
поможет ему... Ты не могла бы сделать мне перевязку?
     ...Все  началось еще в Меддаи, после покушения. Энарек проводил тщательное
следствие,  пытаясь  найти  злодея, осмелившегося  выстрелить  в  Солнцеликого,
однако  поиски  не приносили никаких результатов до тех пор,  пока  у  входа  в
небольшой  дворец,  послуживший пристанищем Даманхуру,  не  появилась  странная
компания: нардарец благородного происхождения, совсем юный мардиб по имени Фарр
атт-Кадир, варвар с полуночи - самый настоящий патлатый вельх - и тихая девушка-
саккаремка.  Как  ни был любопытен дейвани и как ни оберегал здоровье  и  покой
своего господина, настырная четверка прорвалась к шаду и имела с ним длительную
беседу.  Мужчины затем ушли, а вот Фейран осталась. И никто, кроме  нее  самой,
Даманхура  да  приятеля Фейран атт-Кадира, не знал, какие причины  побудили  ее
остаться при раненом саккаремском монархе.
     Кэрису девушка сказала просто: "Так надо".
     Надо, значит, надо. Вельх не стал расспрашивать.
     Даманхур  получил заботу и уход, которые могут дать только  женские  руки,
отдохновение от постоянного общества пахнущих сапожной кожей и пылью военных, а
заодно  и  нежданного советника, обладавшего к тому же редкостным для  человека
даром - чувствовать и предсказывать.
     Но  в  случае  с  Энареком Фейран не могла сказать  ничего  определенного.
Завтра,  когда на рассвете запылится пустыня на восходе и солнце будет  бить  в
глаза   войску   Даманхура,  Энарек  поведет  в  бой  десять   тысяч   отборных
кавалеристов. Завтра. Завтра все решится.
     
     ИНТЕРМЕДИЯ
     
     О вечерней беседе между двумя взаимоуважающими друг друга людьми
     - Госпожа, а вам не кажется, что...
     -  Не кажется, мой дорогой Луций. Отнюдь не кажется. Согласитесь, он почти
недееспособен.  Если  бы  наш  Божественный только  исполнял  роль  почитаемого
плебсом символа Аррантиады и больше никуда не совал свой нос, то мы могли бы не
беспокоиться. К сожалению, он рвется командовать. При всей своей глупости.
     -  Не скажите... Именно Тиберис придумал эту авантюру с переселением черни
из  крупных городов на материк. Он умен, но ленив и непостоянен. И у  басилевса
всегда наготове запасной ход.
     -  Это  меня  и  беспокоит.  Допустим, дело пойдет  не  по  задуманному  и
проработанному  нами  плану. Плебс взбунтуется, начнет жечь  города  и  убивать
патрициев,  выйдут  из  подчинения военные, -  не  забудьте,  часть  легионеров
набрана именно из плебеев, и они не потерпят такого надругательства над  своими
вонючими  сородичами. Кто будет виноват? Нет, не басилевс. Исполнитель!  Сиречь
вы. А если центурионы его личной стражи и этот монстр Агрикул, не отходящий  от
Тибериса ни на шаг, пронюхают и о моем участии...
     - И что вы предлагаете, госпожа?
     - Взять все в свои руки.
     -  Проще  говоря,  устранить основную причину беспокойства?  Вы  правильно
заметили: Тиберис - это символ. Неожиданная смерть басилевса вызовет волнения в
народе  и  недоумение в армии. К тому же у него нет прямого наследника мужского
пола, только дочери.
     -  И  вы женаты на старшей и любимой. Не забудьте, история помнит не менее
десятка  случаев, когда трон Божественных занимали женщины и счастливо  правили
долгие  десятилетия.  Сенатор Луций, вам не следует забывать,  что  и  вы  тоже
принадлежите к ветви Аврелиадов. Династия не прервется.
     -  А  брат  Тибериса? А его бесчисленные дяди? Говорите, нет сыновей?..  У
него куча незаконных детей, а по аррскому уложению девятьсот шестнадцатого года
стоит  им  доказать  родство  -  и  они  могут  также  претендовать  на  дворец
Хрустального мыса.
     Женщина парировала:
     -  Никто из перечисленных вами зажравшихся бездельников не держит в  руках
эпархию Арра, Сенат и стражу крупнейших городов. Большинство легатов и трибунов
войска  -  ваши друзья. А если не друзья, то, по крайней мере, чем-то  обязаны.
Все знают, кто правит страной. Не Тиберис Аврелиад, а сенатор Луций Вителий.
     -  Допустим,  вы  меня  убедили...  Но мне  не  верится,  что  вы  станете
участвовать в столь опасном предприятии бескорыстно.
     -  Луций,  вы  любите  свою  жену? Так я и  думала.  Люди  смертны,  а  на
материках,  да  и  в самой Аррантиаде делают отличные яды. После  того  как  вы
нацепите   тиару  аррантских  кесарей,  ваша  супруга  может  тихо  скончаться.
Безусловно,   вы   будете   тосковать  и   страдать,   может,   даже   устроите
жертвоприношения  в  ее память. Построите храм с выбитой на фронтоне  надписью:
"Драгоценной Аликриде Вителий от скорбящего мужа".
     -  Однако...  Впрочем, Аликрида бесплодна. Вы смелы,  госпожа.  И,  как  я
думаю, предполагаете, что истосковавшийся по женской ласке кесарь Луций Вителий
женится снова?
     - Предполагаю.
     Сидевшая напротив сенатора невысокая молодая патрицианка скрывала лицо под
прозрачным  лиловым  покрывалом, и Луций не мог разглядеть выражения  ее  глаз.
Наверное, как всегда, хитрые и чуточку томные.
     -  Да  перестаньте же бояться, сенатор! - выдержав долгую паузу, за  время
которой  Луций отпустошил вместительный кубок с вином, воскликнула  женщина.  -
Неужели вам не надоело вечно быть вторым? Все почести, весь блеск, слава...
     -  ...Все заговоры, все отравители, все заботы и тяготы, - в тон продолжил
Луций. - И вы в придачу. Замечательный набор. Но, если подумать...
     -  Сколько  можно думать? - Женщина в лиловом тяжко вздохнула и  вздернула
плечики.  - Когда начнется переселение, именно вы будете командовать  стянутыми
на  Остров легионами. Если случится худшее - бунт и недовольство в армии, - нам
же  и  лучше.  Вы объявите народу и Сенату о вероломстве басилевса и  поднимете
мятеж.  Хрустальный  мыс незащищен... А одна ваша знакомая позаботится  о  том,
чтобы  стража  не  проявляла  излишнего рвения. Помните  события  пятисотлетней
давности? Свержение прежней династии?
     Луций   помнил.  Тогда  Сенат,  недовольный  правлением  басилевса   Герия
Аргистиса,  спровоцировал народные возмущения и посадил на престол Божественных
первого  кесаря  из  семьи  Аврели-адов. Крови  было  пролито  изрядно,  однако
патриции, в кои веки объединившись ради единой цели, достигли своего  -  правил
не басилевс, а Сенат.
     -  А  если  переселение  состоится и пройдет гладко?  Знатнейшие  семьи  и
обеспеченные  горожане будут славить Тибериса. Именно он  окажется  избавителем
Острова  от  несчетной  орды дармоедов, основателем новых  обширных  колоний  и
войдет  в  историю под каким-нибудь пышным имечком наподобие Тиберис Собиратель
Земель.
     -  И коротенькой строчкой в анналах будет упомянуто: "Приказы басилевса  и
его  волю,  продиктованную  мудростью богов Киллены, исполнял  сенатор  Луций".
Скажите спасибо, если еще имя правильно напишут.
     -  Хуже  другое,  - нахмурившись, сказал сенатор. - Меня  очень  беспокоит
материк. Вы, госпожа, не хуже меня знаете, в чем причина моих сомнений. Мне  не
хотелось  бы однажды узнать что мы воспользовались услугами силы, с которой  не
имеем возможности совладать.
     -  Ерунда!  - махнула рукой патрицианка. - Вы собрали лучших ученых  мужей
Острова, они день и ночь корпят в библиотеке Хрустального мыса и, думаю, знают,
что делать. Не стоит заботиться о пустяках!
     -  О пустяках-то как раз и стоит, - возразил Луций. - Сколько серьезнейших
дел и замыслов проваливалось из-за глупых случайностей!
     - Пусть каждый занимается своим делом. Я займусь Тиберисом, вы - созданием
подходящего настроения для мятежа... У меня более выгодное положение  -  каждый
знает,  что  я  не  интересуюсь  политикой и интригами,  предпочитая  несложные
радости жизни. Никто ничего не заподозрит.
     Госпожа  внимательно  посмотрела на Луция и, поняв,  что  внятного  ответа
сегодня не дождется, вдруг засуетилась:
     -   Ой,   уже   стемнело,   я   и   не  заметила.   Послезавтра   праздник
жертвоприношения, а я хочу немного отдохнуть в столице.
     Она  поднялась,  подошла  к сенатору и, приподняв покрывало,  целомудренно
чмокнула его в щеку:
     - Решайтесь, Луций. Второго такого случая не представится.
     -  Подумаю, - бросил хмурый сенатор. - А вы... Будьте осторожны в  городе.
Если  вас  ненароком зарежут в гавани или вы подхватите болотную  лихорадку  от
какого-нибудь мономатанца, я не смогу на вас жениться.
     -  Не беспокойтесь, - уже стоя в дверях, усмехнулась женщина. - Я уже  две
луны  не  хожу в Нижний город. Прощайте, сенатор. Увидимся через день  в  храме
Молнемечущего.
     И  она ушла, оставив первого Всадника Сената наедине с запретными, но в то
же  время  столь притягательными мыслями о порфире басилевса, золотом  лавровом
венце, касающемся его седеющих волос, недосягаемой пока вершине власти и, не  в
последнюю очередь, о самой красивой женщине Аррантиады.
     
     Глава одиннадцатая ТРИУМФАТОРОВ НЕ СУДЯТ...
     
     Утро прошло в суматохе.
     Вельх   грубовато  растолкал  Фарра  после  восхода  солнца,  притащил   с
располагавшейся за квадратным двориком "Шатра легионера" кухни фрукты и горячие
булочки с медом и сообщил, что им сегодня же придется выехать из Арра. К вечеру
необходимо добраться до небольшого городка Геспериум, расположенного  в  десяти
лигах от столицы... и ждать.
     - Ждать чего? - не понял Фарр. - Вернее, кого?
     -  Узнаешь. - Это незначительное слово Кэрис произнес с таким мечтательным
видом, что атт-Кадиру стало тошно. Вельх редко объяснял причины своих поступков
и  еще  реже позволял Фарру проявлять хоть какую-то самостоятельность,  не  без
основания  предполагая, что молодой саккаремец слишком неопытен и  неискушен  в
делах большого мира. Впрочем, опекун из Кэриса получался не самый лучший,  хотя
бы  из-за  его собственной взбалмошности. Сегодня говорит одно, завтра  другое,
решения  меняет  с  быстротой,  достойной порхающего  в  поднебесье  стрижа,  а
частенько вовсе ведет себя как распоследний дурак. Даром что броллайхан.
     -  Вот  скажи, - ядовито вопросил атт-Кадир, - ты всегда такой или  только
ради поддержания образа вельха стараешься казаться невыносимым разгильдяем? Как
ты  мог  вчера меня бросить? Я перепугался насмерть - один, в чужой  стране,  в
незнакомом городе...
     - А что такого? - искренне возмутился Кэрис . - Ты что, совсем ребенок? По-
аррантски  немного  разговариваешь, мешок я тебе  оставил...  В  самом  крайнем
случае мог бы уехать обратно на континент... Неужто предполагаешь, будто я тебя
всю  жизнь  стану опекать? Ты выказал достаточно самостоятельности -  поехал  к
Пиросу, сообразил, что мешок поможет расплатиться за постой...
     -  Вчера, - еще более саркастично сказал Фарр и состроил зверскую рожу,  -
ты,  вместо  того  чтобы заниматься делом, ради которого мы  приехали  на  этот
ужасный  остров,  где-то  развлекался! Не спорю, тебе повезло  найти  красотку,
прислуживающую  во  дворце Божественного кесаря, и узнать, что  туда  перевезли
библиотеку Лаваланги. Однако ты мог хотя бы отправить ко мне посыльного!
     -  Забыл.  -  Глаза Кэриса снова романтически затуманились. - Ты  на  моем
месте  тоже  бы  забыл... Ох, прости, кажется, мардибы  дают  обет  целомудрия?
Наелся?  Идем в город. И не смотри на меня волком, обещаю - больше тебя  одного
не брошу. Надо купить двух лошадей и немножко припасов на дорогу. Десять лиг  -
расстояние немаленькое. Если поторопимся, приедем сегодня к ночи или  завтра  к
утру.
     К  владельцу  "Шатра легионера" Кэрис отнесся высокомерно,  расплачиваясь,
заявил,  что  более худшей гостиницы ему еще не встречалось, и, бросив  хозяину
две  монеты розового золота (огромная сумма, достаточная для того, чтобы  снять
всю  гостиницу  на  полторы луны!), гордо удалился, сопровождаемый  смущающимся
Фарром.
     Вельх  не  учел  одного: еще сорок лет назад розовое  золото,  объявленное
достоянием  басилевсов,  полностью изъяли из  обращения.  Этот  металл,  дороже
которого  считались  только  образцы  удивительного  сплава,  сотни  лет  назад
производившегося  двергами на материке Длинной Земли, лежал в основе  богатства
семьи  великолепного  Тибериса. Каждому арранту и  чужеземцу,  приезжавшему  на
Остров,  вменялось в обязанность обменять розовое золото на другие  драгоценные
металлы  или  камни  в  резиденциях  эпархов. Расплачиваться  им  категорически
запрещалось,  а владельцы монет из редкого металла очень быстро  оказывались  в
центре внимания городской стражи.
     Хозяин  гостиницы  крайне пожалел о щедрости воина третьего  колониального
легиона. Не будь свидетелей, угодившее к нему в руки розовое золото можно  было
бы  продать за огромную сумму в Квартале Чудес - воровском центре столицы  -  и
изрядно  обогатиться.  Но  не теперь, когда на две красивые  блестящие  монетки
разинув   рты   глазели  слуги  и  рабы,  вкупе  с  несколькими   постояльцами,
спустившимися в нижний атриум. Ничего не поделаешь: покушаться на собственность
басилевса - подписать себе приговор.
     - Позовите стражу, - прохрипел хозяин. - Вы все будете свидетелями...
     * * *
     Праздники  в Аррантиаде были блистательны до вульгарности. Басилевс,  хоть
понимал,  что  положение в стране из напряженного перерастает  в  угрожающее  -
перенаселение  ощутимо  било  по  торговле,  а  держать  плебс  в   повиновении
становилось  все  сложнее, - действовал в соответствии со старинной  мудростью:
"Пока  народу  хватает хлеба и развлечений, он не станет подумывать  о  бунте".
Колонизация  отдаленных  земель приносила лишь скудные  плоды,  ибо  никому  не
хотелось  покидать благополучную Аррантиаду, с ее бесплатной  раздачей  пищи  и
вина,  с  захватывающими боями диких зверей или гладиаторов,  ради  неизвестных
провинций, населенных варварами и наполненных опасностями.
     Тиберис  и светлейший эпарх Луций Вителий не зря с интересом наблюдали  за
войной  на  континенте.  Едва грызня варварских народов  поутихнет,  на  берега
Длинной  Земли  вступят колониальные легионы, возведут первые  крепости,  а  уж
затем...   Никто,  кроме  самых  проницательных  патрициев  и   книжников,   не
догадывался,  отчего  за  последнее  лето  к  самым  большим  городам   Острова
стягивались  пехотные  когорты,  почему на верфях  спешно  закладывались  новые
вместительные  корабли  и  зачем  поместные  эпархи  проводили  общую  перепись
населения  провинций.  Скрыто, медленно и непрерывно готовилась  самая  большая
авантюра  за  всю  историю  нынешней Аррантиады. Когда  придет  время,  в  Арр,
Аланиол,  Лавалангу,  Трипаис и другие города вступят  тысячи  щитников,  будет
введено  осадное положение, любой бунтовщик и недовольный погибнет на  месте  и
начнутся  дни  грандиозного переселения. Всех дармоедов погрузят на  корабли  и
отправят  на  восход, и им придется позабыть о вечном безделье,  взять  в  руки
мотыги с топорами и самостоятельно позаботиться о своем благополучии.
     Приказ  басилевса  должен был последовать зимой, когда,  по  расчетам  его
центурионов,  война  на  материке затихнет, а специально подготовленные  Луцием
Вителием мудрецы наведаются в Самоцветные горы...
     А пока Аррантиада праздновала.
     Далеко-далеко  к  полуночному закату мерцала под солнцем  сахарная  голова
Киллены,  обители  богов, мостовые широких улиц Паллатия  покрывались  сплошным
ковром  розовых  лепестков,  из храмов доносилось торжественно-радостное  пение
девичьих   хоров   и  голоса  жрецов  в  парчовых  одеждах,  городская   стража
расталкивала  плебс  по обочинам, выстраиваясь в цепь, -  сегодня  Божественный
басилевс Тиберис Аврелиад направляется приносить жертву в храме Тучегонителя  и
раздавать своим подданным серебро.
     Главная  улица  Паллатия, шириной не менее двухсот шагов, пока  оставалась
свободной,  если  не считать непременной городской стражи в  красных  плащах  и
сверкающих  бронзовых доспехах. На увечных-калечных, облепивших ступени  Сената
паперти белокаменных святилищ и постаменты скульптур, никто не обращал внимания
-  они  дрались за места еще с ночи, а повелением Великолепного нищие считались
неприкосновенными.  Лишь к полудню на Сенатскую улицу стали  пускать  народ  из
граничащих кварталов. Вначале появились носилки благородных аррантов и  могучие
плечи рабов, охранявших своих господ, а затем цепь стражи, закрывавшая проходы,
разомкнулась.  Здесь должен был проезжать на своей колеснице басилевс,  а,  как
всем  известно,  справа  и слева от нее всегда катят расцвеченные  знаменами  и
золотом двухколесные повозки-гиги, на которых стоят огромные кувшины-кратеры  с
серебряными монетами. И разумеется, люди, щедро, целыми пригоршнями,  бросающие
деньги в толпу.
     Давка  началась  тотчас. Вот уже кого-то затоптали, одноглазый  громила  с
лицом  прирожденного  разбойника  отшвыривал прочь  слабосильных  подростков  и
нищенок,  пытавшихся  занять место в первых рядах, толпа  ревела  неразборчивое
слитное  "У-у-у...",  яростно ругались центурионы стражи,  какой-то  оборванный
ребенок  попал под копыта лошади трибуна, командовавшего охраной, и  на  мрамор
брызнул  мозг из расколотого черепа. В храмах пели и возжигали курения, кого-то
в  толпе  зарезали,  у  другого сорвали с пояса кошелек,  и  тотчас  завязалась
драка... Праздник жертвоприношения в Арре разгорался в полную силу.
     -  ...Фарр,  давай быстро направо! - Двоих чужеземцев засосала  толпа,  и,
хотя Кэрис и атт-Кадир восседали на спинах жилистых, мощных аррантских лошадей,
их  неудержимо влекло к Сенатской улице. Будь они пешими, потеряться в  людском
водовороте было бы проще простого. - Направо, я сказал! Видишь военных?
     Перепуганная  криками  и  царящим  вокруг  столпотворением  лошадь   плохо
слушалась, но все-таки атт-Кадиру удалось направить ее в необходимую сторону  -
там,   возле   коновязи,   стояли   несколько   легионеров,   с   презрительной
снисходительностью наблюдавшие за плебсом.
     -  Слава  басилевсу!  -  Кэрис, спрыгнув с седла, вскинул  правую  руку  в
приветствии.
     -  Слава  до  скончания  мира,  - спокойно и с нотками  доброжелательности
ответил  вельху один из вояк. Он сразу заметил лазоревый плащ и символ третьего
легиона  -  относиться  к  сослуживцу  будто  к  обычному  горожанину  было  бы
оскорбительно.
     -  Я  Кней  из  Сикиноса, - улыбнулся в ответ Кэрис. -  Нас  тут  едва  не
затоптали.  В  колониях  куда  поспокойнее, чем в метрополии.  Можно  привязать
лошадей?
     -  Мальчишка  с  тобой? - поинтересовался для порядка  легионер,  кивая  в
сторону  Фарра.  -  Ну,  раз с тобой, давай поводья. Не  беспокойся,  брат,  за
лошадками  присмотрим.  Ты  небось еще никогда не видел  триумфального  шествия
басилевса?
     -  Давно...-  Вельх прикрутил узды к каменной стойке, не пояснив,  однако,
насколько  давно.  Последним басилевсом, которого он имел сомнительное  счастье
лицезреть, был прадед Тибериса. - Фарр, давай за мной, только, ради всех богов,
не отставай. Если потеряемся - придешь к этой коновязи.
     "Только найти бы ее",- тоскливо подумал атт-Кадир и посмотрел вокруг себя.
Белые, багровые и голубые одежды аррантов, кричащих и переругивающихся, слились
в  единый  многоцветный вихрь. Чьи-то локти толкали в бока, стоял непереносимый
запах  чесночного  и  винного  перегара, пахло потом  и  мочой...  Великолепная
Аррантиада во всей красе.
     Кэрис  ухватил Фарра ладонью за шею и увлек за собой куда-то  под  арку  в
полутьму.  Здесь,  конечно, торчал на страже один из рабов владельца  дома,  но
Кэрис  походя швырнул толстому мономатанцу еще одну монету розового  золота,  и
тот, разинув рот, застыл, пораженный щедростью храброго воина третьего легиона.
     -  Ага,  вот  лесенка.  - В обширном, засаженном тщательно  подстриженными
кипарисами  пустом дворе вельх орудовал, как у себя дома. Он поднял  лежащую  у
стены деревянную конструкцию, сколоченную из реек, и приставил к стене. Верхняя
ступенька  доставала  как  раз до плоской крыши патрицианского  дома.  -  Лезем
наверх!  Там будет отлично видно. Фарр, перестань ерзать и оглядываться!  Когда
еще  ты  посмотришь на самого Царя-Солнце, да еще не из толпы,  а  с  ровной  и
удобной крыши дома сенатора или легата?
     - А поймают? - мрачно сказал атт-Кадир. - Даже у вас в Шехдаде нельзя было
нарушать границу чужих владений без разрешения хозяина.
     - Отобьемся, - весело заявил вельх и споро начал взбираться по лестнице. -
Давай быстрее! Слышишь, трубы заиграли?
     Буйное   человеческое  море,  запрудившее  края  Сенатской  улицы,  начало
успокаиваться  -  люди  ждали. Где-то в отдалении гулко взревели  боевые  рога.
Перед   стоящими  на  крыше  Кэрисом  и  Фарром  раскрылась  широкая  цветастая
перспектива,   ведущая  от  многоколонного  здания  Сената   к   крипте   храма
Молнемечущего. Пронеслись в ряд четыре колесницы - с них разбрасывали по  улице
цветы  и золото, должное устелить дорогу Божественному. Затем потянулись ровные
грохочущие  строи Золотого легиона: впереди плыли красные штандарты, увенчанные
орлами  и  изображениями солнца, затем, меря шаг, двигались музыканты  на  чьих
медных   орудиях  играли  ослепительные  солнечные  лучи.  Грохотали  барабаны,
взвизгивали в такт флейты, время от времени завывали длинные трубы...
     Воинов  сменили  поводыри животных. Перед колесницей  басилевса  выступали
своры   золотисто-черных  леопардов,  шествовал  лев  в  украшенном   каменьями
ошейнике,  важно, с расстановкой, прошли восемь слонов в расшитых  попонах,  на
спинах  которых  галдели  многоцветные попугаи. Поджав  хвосты,  рычали  сквозь
намордники  волки,  скалили зубы черные пантеры, а в  хвосте  звериной  колонны
колыхал жирными боками и вовсе загадочный мономатанский зверь - гиппотавр,  или
бегемот,   -  разукрашенный  золотыми  цепями  и  шелковыми  лентами.  Зверюга,
напоминавшая гигантскую уродливую свинью, поглядывала на замершую  от  восторга
человеческую массу маленькими красными глазками, в которых отражалось удивление
и ярость.
     Снова  забили  сандалиями  о мрамор великолепные  центурии  личной  охраны
басилевса,  заколыхались  радужные знамена,  и  наконец...  Со  стороны  Сената
послышался  слоновий  рев, и толпа предвкушающе ахнула. Мономатанские  олифанты
были  белыми,  словно их покрасили. Однако любой придворный Царя-Солнце  мог  с
гордостью заявить: слоны имеют белоснежный окрас складчатой шкуры не по хотению
человека, а по причудливому дару природы. Шестерка огромных послушных  животных
волокла  невиданную  ранее  в Арре колесницу: огромную  статую  лежащего  быка,
установленную на колеса. Меж передних согнутых ног животного стояло на редкость
скромное сиденье без спинки, а на нем громоздился сам Божественный Царь-Солнце,
басилевс Великолепной Аррантиады, Тиберис Аврелиад.
     Кесарь   действительно  казался  сошедшим  на  землю  богом.  Его  охранял
священный бык, размерами превосходящий многие здания Арра, белоснежная  тога  и
слепящий  глаза  венец из розового золота сливались в единое пятно,  в  котором
терялось  обрюзгшее, с несколькими подбородками и маленькими  хитрыми  глазками
лицо,  а  за  спиной басилевса поднималась сверкающая бычья  голова  с  острыми
изогнутыми  рогами. Внешность и характер Тибериса не имели никакого значения  -
кесарь  сейчас был символом Аррантиады, полубогом и получеловеком,  наследующим
как вечное блаженство Киллены, так и все грехи смертных.
     -  Хвала Тибери-и-ису!.. - взревел народ. Вскинулись над головами  руки  с
лавровыми  веточками,  которые  специально раздавались  стражей  перед  началом
шествия. - Слава, слава!
     - Помпезно, - заключил Кэрис, хитро поглядывая на раскрывшего рот Фарра. -
С  быком - отличная придумка, раньше такого не было. Так что, мой дорогой  атт-
Кадир,  забудь вонь нищенских кварталов и смотри: вот великолепие Аррантиады  и
ее  живое  божество. Величественный телец, охраняющий не менее  величественного
смертного.
     Рогатое чудовище прогрохотало мимо дома, на крыше которого устроились двое
странных   гостей  Острова.  Далее  потянулась  столь  же  чудесная  процессия.
Очередная  фаланга  воинов,  обнаженные  гладиаторы,  невольницы  в  прозрачных
шелках, не оставлявших никаких сомнений в доступности их прелестей, и колесницы
патрициев.   Четверка  гнедых  лошадей  влекла  за  собой   золоченую   повозку
светлейшего  Луция  Вителия, благосклонно кивавшего  направо  -  налево,  далее
десять  запряженных  нервными, невероятно породистыми  конями  гигов  Всадников
Сената...
     И  вдруг  плебс начал радостно вопить, даже громче, чем во время появления
золотого быка.
     -  Не  пойму, кто это? - нахмурился вельх, не устававший разъяснять  Фарру
особенности аррантских триумфов. - Военные и сенаторы прошли, звериное  шествие
тоже... Кажется, женщина. Ага, арранты изменили традициям! Сосуды с серебряными
монетами катят сразу за ней. Видишь, какое столпотворение началось?
     И  точно.  Серебряный  дождь  изливался  с  колесниц,  следовавших  позади
запряженного  шестью  золотистыми лошадьми сооружения в виде  огромной  морской
раковины-жемчужницы.  Им  правила рыжеволосая женщина  в  развевающемся  темно-
зеленом   одеянии.  Именно  она  кивками  и  движениями  рук  отдавала  приказы
приближенным разбрасывать из бронзовых кратеров "милость басилевса".
     Плебс  восторгался.  Слитный  рев сотен глоток  приветствовал  щедрость  и
великолепие кесаря Тибериса, плотный строй охраны едва сдерживал людей,  ибо  в
притертой  к  стенам  зданий толпе уже начались драки за серебро,  красавица  в
зеленом,   гордо   подняв  подбородок,  посматривала  на  подданных   всеблагой
Аррантиады  с  легкой  скукой  и  не то чтобы  с  презрением,  но  с  тщательно
скрываемым высокомерием, а Кэрис почему-то протирал глаза.
     -  Быть не может... - различил атт-Кадир тихий голос вельха, не сводившего
глаз с меднокудрой девы на перламутровой колеснице.
     - Чего не может? - заинтересовался Фарр, но вместо ответа расслышал только
слабый стон.
     - Хвала басилиссе!! - выли на улице. - Слава!!!
     В  сторону повозки летели пальмовые ветви и цветы, толстым слоем  покрывая
мостовую.  Процессия  двигалась  вперед, к храму  Громоносно-го,  и  постепенно
изумрудное  платье  молодой басилиссы превратилось  в  одно  из  тысяч  цветных
пятнышек, заполнявших главный проезд аррантской столицы. Атт-Кадиру показалось,
что Кэрис выглядит не то обескураженным, не то обманутым.
     -  Показалось,  наверное...- решительно мотнул головой вельх.  -  Чего  не
привидится  после бессонной ночи. Фарр, давай вниз. Надо выбраться  из  города,
пока толпа не разошлась и мы снова не угодили в давку.
     -  Так  что  показалось-то? - хриплым шепотом вопросил Фарр,  цепляясь  за
деревянные  ступеньки лестницы. - Ты пялился на госпожу  в  зеленом,  будто  на
привидение.
     -  Это  и  было  привидение, - упрямо заявил Кэрис.  -  Просто  светлейшая
басилисса,  жена  кесаря Тибериса, слишком похожа на одну мою знакомую.  Ничего
особенного, обознался.
     * * *
     Оказалось,  что  выехать из Арра несколько сложнее, чем представляли  себе
Кэрис  и  Фарр.  Отнюдь  не  потому,  что требовалось  обходить  многочисленные
патрули, - военная и городская стража, взбудораженная продолжающимся праздником
жертвоприношения, рьяно растаскивала потасовки, ловила мелких воров и  охраняла
подступы к Паллатию от не сумевших пробраться в Верхний город праздных  плебеев
из  припортовых и предгорных районов. Но именно суматоха, царившая  в  столице,
несметные  толпы  народа,  хаотично и бестолково  перемещавшиеся  от  центра  к
окраинам  и  наоборот,  заставили двоих путешественников  ползти  со  скоростью
черепахи  к  Оливковым воротам города, выводящим на широкий тракт,  связывавший
Арр с полуночными эпархиями Острова.
     Столицу,  как  и  полагалось, охраняла стена,  тянувшаяся  на  много  лиг.
Говаривали,  будто Арр является самой большой крепостью в мире: не менее  сотни
башен,  множество  ворот,  укрепления  высотой  до  двадцати  локтей...  Однако
"величайшая  твердыня" не ремонтировалась уже половину столетия, часть  стен  и
квадратных надвратных барбикенов обрушилась, а поддерживаемые в порядке участки
служили  только  в качестве парадных въездов в город. Со времен  Золотого  века
Аррантиада  не  знала  завоеваний  или сколь-ни-будь  крупных  войн  на  землях
Острова.  Редкие  мятежи  рабов, бунты плебса и набеги прельщенных  аррантскими
богатствами сегванов в расчет можно было не принимать.
     Если   гавань,  "двери  моря",  тщательно  охранялась,  то  многочисленные
сухопутные  ворота  столицы стояли нараспашку, находясь  под  присмотром  трех-
четырех  военных  под командованием десятника. Их не слишком интересовало,  кто
въезжает и выезжает из города, благо девять из десяти путешественников являлись
подданными  кесаря,  а  к  чужеземцам следовало относиться  вежливо  -  величие
Аррантиады заключается в том числе в благосклонном отношении к варварам.
     -  Как  проехать к Оливковым воротам? - голосил вельх на  всю  улицу  и  с
надеждой  посматривал  поверх плоских крыш домов,  за  которыми  маячили  зубцы
крепостной стены. - Налево или направо?
     - Прямо! - крикнул какой-то аррант. - А потом налево.
     Спустя  мгновение  еще один доброжелатель посоветовал  свернуть  налево  в
переулок и затем пройти непосредственно вдоль стены.
     -  С ума можно сойти, - пожаловался Кэрис Фарру. - Такого столпотворения я
не  видел с тех пор, как меня лет триста пятьдесят назад ловили за воровство на
мельсинском рынке. Я тогда выполнял заказ одного... не важно кого,  и  упер  из
ювелирной лавки рубин размером с таракана.
     - И что потом? - вскинул бровь атт-Кадир.
     - Не поймали. Давай-ка действительно в переулок. Выйдем к стене и пойдем в
сторону  полуночи.  На  какие-нибудь ворота да наткнемся. Придерживай  кошелек,
район окраинный. Здешние ворюги могут срезать мешочек с пояса даже у конника.
     Безусловно, полуденная окраина Арра не заслуживала наименования вместилища
благочестия, но откровенным разбоем, каковой частенько случался в узких улочках
рядом с гаванью, обычно здесь не промышляли.
     Видимо, сегодня день выдался особенный.
     В  проулке мерзко смердело: неподалеку валялся полуразложившийся и кишащий
личинками  мух  труп  большой собаки. Вдобавок местные  обитатели  предпочитали
сливать нечистоты не в специально прорытую канавку, а прямиком на землю, ибо за
пределами  паллатийских  кварталов улицы не мостили  и  за  порядком  никто  не
следил.  Дома здесь были высокие, в три-четыре этажа, но невероятно хлипкие  по
виду.  Кэрис  рассказывал  Фарру, что за день в городе  обрушивается  несколько
подобных  ненадежных строений, а возводится еще больше, лишь  для  того,  чтобы
дать  населившим город бездельникам крышу над головой. Разваливаются  эти  дома
обычно через пару лет.
     -  Как  они здесь живут? - изумленно крякал Фарр, обводя взглядом  мрачное
ущелье  переулка.  - Шехдад тоже был не самым лучшим местом  на  свете,  но  по
сравнению  с  этой  великолепной Аррантиадой!.. Конечно, на  Паллатии  красиво,
такого шествия, как сегодня, я в жизни никогда не видел, но... Ой!
     Увлекшийся  своими  переживаниями  атт-Кадир  не  заметил,  как  случайный
прохожий  -  молодой  аррант в донельзя грязной тунике, из  белой  со  временем
превратившейся  в серо-желтую, - рванулся к его лошади и, схватив  всадника  за
ногу,  сдернул его наземь. Обиднее всего было то, что Фарр приземлился прямиком
в  изрядную  лужу человечьего и звериного дерьма. Падать с лошади было  больно,
атт-Кадир  ударился грудью, и дыхание на миг перехватило от мерзкого  запаха  и
толчка,  а  когда  он поднял голову, то стало ясно: вскоре к  трупу  пса  может
присоединиться и пара человеческих тел. Его самого и Кэриса.
     Нападавших оказалось человек восемь. Вооружение не ахти какое -  мясницкие
ножи, камни да дубинки. Впрочем, человека можно убить и обычнейшим персиком или
кистью  винограда, было бы желание. А у этих такого желания хватало с избытком.
Яростные  глаза,  в  которых не отражалось никаких мыслей,  голодные  худощавые
лица, оскаленные гнилые зубы... Хвала великой Аррантиаде!
     Двое сразу вцепились в мешок Кэриса, висящий на седле, еще двое попытались
ударить  вельха  палками  со  свинцовыми  наконечниками.  Мешок  защитил   себя
самостоятельно: сквозь коричневую кожу вдруг прорвались острейшие толстые иглы,
превратившие  баул в некое подобие громадного морского ежа,  -  лезвия  изрядно
поранили  руки  грабителей. Остальные двое так и не поняли,  что  произошло,  -
Кэрис  успел  выхватить  из ножен короткий листовидный гладий  и  отмахнуть  по
головам  недоброжелателей. Левая рука вельха сдернула с пояса метательный  нож,
который   со  свистом  улетел  куда-то  вперед,  поразив  в  спину  разбойника,
уводившего  лошадь Фарра. Тот запнулся на бегу, коротко вскрикнул  и  повалился
наземь, заставив скакуна недовольно зафыркать и взбрыкнуть.
     Нападать на легионера - себе дороже. Уцелевшие грабители это поняли  сразу
и  столь  же  быстро сориентировались. У них имелся заложник - Фарр. Атт-Кадира
вздернули на ноги, и тот самый аррант, что напал первым, приставил тесак к  его
горлу.
     - Деньги и лошадей,- коротко потребовал благоразумно державшийся в стороне
предводитель. - Иначе прирежем мальчишку.
     Фарр,  если  бы смог, поперхнулся бы, услышав ответ вельха. Вначале  Кэрис
запустил  в  арранта  длинную  и донельзя неприличную,  в  которой  за  мишурой
вычурных ругательств явственно прослеживался совет пойти на городской  рынок  и
совершить   противоестественное   соитие   с   быком,   предназначающимся   для
гладиаторских боев, а после заявил:
     -  Прирежешь?  Да  пожалуйста! Он мне не сын, не брат и  не  амант.  Когда
пустишь кровь этому юнцу, я перебью всех остальных. Еще что-нибудь желаете?
     Оставшиеся живыми и неранеными грабители переглянулись. Подобные слова  их
явно  сбивали  с  толку.  Что-то здесь было не так -  легионер  в  синем  плаще
выглядел на редкость самоуверенно.
     -  Тогда уезжай, - буркнул главарь. - Если тебе мальчишка не нужен, мы его
себе  заберем.  Не  меньше  десяти кесариев на  рынке  или  полтора  десятка  в
лупанарии рядом с портом.
     - А мне? - возмутился Кэрис, не глядя на ошарашенного Фарра. - Если хотите
забрать  мальчика  - платите отступного. Моя цена - двадцатка.  Можно  золотом,
можно серебром. Ах, у вас нету? Тогда и мальчика нету. Катитесь отсюда!
     Разбойники  попятились, а Фарр почувствовал, как  чья-то  рука  под  шумок
бесцеремонно сдернула кошелек с ремня, перехватывавшего изгаженную тунику.
     -  Надоело!  -  рявкнул Кэрис, выждав длительную паузу. - Что  за  страна!
Ограбить нормально не могут! А ну всем стоять и бояться!
     Что  произошло  дальше,  атт-Кадир не понял,  ибо  у  него  самого  слегка
закружилась голова.
     Мерзкие арранты вдруг замерли, будто статуи вылупив глаза и приоткрыв рты,
у  пожилого  предводителя шайки с нижней губы потекла слюна, а  Кэрис  картинно
спрыгнул  на  землю  и, старательно обходя кучки нечистот,  приблизился.  Вельх
молча отстранил сжимавшую горло атт-Кадира руку с ржавым ножом, выхватил Фарров
кошелек и свистом подозвал лошадь, озадаченно топтавшуюся в конце переулка.
     -  Ну  ты  и  воняешь...- хмыкнул Кэрис.- Ничего, за воротами, в полулиге,
есть  большое озеро. Искупаешься. А новую тунику подарит мешок. Кстати,  видел,
как он их отделал? Мешок не любит, когда его лапают всякие свиньи.
     -  Это... Это волшебство? - выдавил Фарр, рассматривая застывших  в  самых
вычурных позах грабителей.
     -  Не  совсем. Человеку подобное тоже доступно. Сила мысленного  внушения.
Забирайся  на лошадку и покатили. Только воображаю, как на тебя будет  смотреть
стража у ворот! Нет, ты просто по уши в дерьме!
     - А... а эти? Что с ними будет?
     -  Постоят  так  до заката и очухаются. Зато переулок будет безопасен  для
прохожих.
     Атт-Кадир толкнул пятками лошадь в округлые бока и, последний раз осмотрев
место сражения, фыркнул куда веселее:
     -  Значит,  ты  меня  оцениваешь в двадцать кесариев?  Но  зато  я  теперь
понимаю,  почему  тебя не сумел изловить весь мельсинский рынок.  Не-людь,  что
возьмешь...
     * * *
     Геспериум  -  город-неожиданность. Более  всего  он  напоминал  живописное
скопление  пчелиных  сот,  только не многоугольных,  а  квадратных,  облепивших
широкий и пологий склон вздымавшегося над побережьем океана холма. Никаких стен
или   укреплений,  роскошные  виллы  богатых  горожан,  причалы,  над  которыми
полоскались белые паруса небольших судов, бесконечные виноградники и  оливковые
рощи. И полнейшее безлюдье.
     Фарру  показалось,  будто  он переместился в  совершенно  другой  мир.  По
сравнению  с  Арром  Геспериум выглядел невыносимо чистым и ухоженным  даже  на
окраинах.  Никакой  вони  или грязных нищих, ночующих прямо  на  улице,  пьяных
плебеев или грязных заведений сомнительного свойства. Идеальный город: мостовые
подметены,  пахнет кипарисами и жасмином, стены домов белее снега,  без  всяких
надписей  и похабных рисунков, редкие, чинно прогуливающиеся прохожие,  патрули
стражи  в  шелковых  алых  плащах... Столь разительное  отличие  Геспериума  от
столицы  не могло не вызвать удивления. Если в Арре жизнь кипела даже  в  самые
глухие  ночные часы и сотни людей запружали улицы, то здесь закат встречали  за
запертыми ставнями и опущенными шторами, а немногие гуляющие казались  ленивыми
осенними мухами, выбравшимися проветриться перед сном.
     На  двух  приезжих  никто не обратил внимания. Застава  стражи  пропустила
Кэриса  и Фарра беспрепятственно, с уважением поглазев на леги-онерскую  одежду
вельха.  Копыта  лошадей  стукнули  по  розоватым  булыжникам  главной   улицы.
Геспериум  был  слишком маленьким городком, и, если верить последней  переписи,
населяли  его  от  силы  пять тысяч человек, не считая  рабов,  трудившихся  на
оливковых и апельсиновых плантациях.
     -  Здесь неплохо, - осторожно заикнулся Фарр, как всегда доверяясь первому
впечатлению. - Теперь мне кажется, будто я снова начинаю верить в Аррантиаду  -
страну блаженства.
     Вельх рассмеялся.
     -  Таких  городов на Острове немного, - пояснил он. - Геспериум - местечко
особенное, непохожее на остальные. Знаешь почему? Смотри!
     Фарр,  сощурив  глаза,  глянул  в направлении  полуденного  восхода,  куда
указывал  Кэрис.  С возвышения было отлично видно, как побережье  изгибается  в
сторону континента длинным, не меньше двух лиг, мысом. На оконечье полуострова,
за   городком,  посверкивали  среди  темной  зелени  десятки  огоньков,  хорошо
различимых в вечерней полутьме.
     - Что это?
     -  Дворец  басилевса. Загородная резиденция Божественного  Тибериса.  Если
быть   точным  до  конца  -  его  постоянное  пристанище.  Кесарь  выезжает   с
Хрустального  мыса  лишь  несколько  раз  в  году,  чтобы  принять  участие   в
празднествах, проводимых в столице или других крупных городах. Геспериум  стоит
как  раз на дороге, по которой проезжает аррантский порфироносец. Теперь  ясно,
отчего  улицы  так  вылизаны? В городе живут обретающиеся при  дворе  басилевса
вельможи,  здесь  лавки  купцов, поставляющих на  Хрустальный  мыс  продукты  и
товары.  Геспериум - своего рода личный городок Тибериса. Скажем так, прихожая.
Здесь нет нищих и больных, а слово "плебс" позабыто. Полагаю, даже здешние рабы
ухожены, сыты и каждый день стирают свои набедренные повязки.
     -  Это  все  чудесно.  - Фарр сменил тему разговора,  получив  разъяснение
загадки  чистоты  и  благолепия Геспериума. - Однако ты до сих  пор  не  хочешь
объяснить, зачем мы приехали сюда?
     -  Я  же  тебе  рассказал, - с досадой ответил вельх.-  Я  познакомился  с
женщиной  в...  неважно.  Она служит на Хрустальном  мысе  и  знает  кое-что  о
библиотеке. Она назначила мне встречу в этом городке и, наверное, сможет помочь
нам в поисках нужных манускриптов. Чего непонятного?
     -  Всякий человек желает получить за свои услуги вознаграждение, - как  бы
невзначай  заметил Фарр. - Любопытно, что ты можешь подарить  этой  благородной
даме и чем сумел ее заинтересовать?
     -  Понимаешь  ли,  -  вельх проникновенно глянул на компаньона,  -  иногда
женщина счастлива лишь одним присутствием человека, способного дать ей радость.
И  ради этого короткого счастья готова пойти на многое. Ах, не понимаешь?  Тебе
сколько  лет? Ну вот, а мне чуток побольше. Вдобавок ты принес обет целомудрия,
когда  бы  рукоположен  святейшим  аттали в сан  мардиба,  а  я  предпочитаю...
Предпочитаю   быть  ближе  к  природе.  Оставим  этот  ненужный  разговор.   Не
беспокойся, я сделаю так, что мы уедем из Аррантиады с победой... Эй, милейший!
     Кэрис окликнул пожилого раба в медном ошейнике, спешившего, надо полагать,
с  поручением хозяина, - раб тащил на себе корзину с фруктами и уже совсем было
собрался  нырнуть  в  арку приземистого двухэтажного дома, располагавшегося  на
углу главной улицы и спускавшегося к морю проезда.
     - Что угодно господину? - Седой невольник заинтересовался.
     - Где находится владение госпожи Эли? Странноприимный дом "Три дельфина"?
     -  Так  вы  прямо на пороге стоите, - пожал плечами раб. -  Ежели  угодно,
извольте за мной. Только госпожа никого не пускает без рекомендаций.
     - Будет рекомендация, - отрезал Кэрис. - Веди.
     Всадники  спешились  и  направились  во  двор.  Ворота  арки  пока  стояли
распахнутыми"  но,  едва  вельх  и Фарр их миновали,  тяжелые  кованые  створки
затворились. Подбежал еще один раб, помоложе.
     - Позвольте лошадок забрать, почтенные. А сами идите в гостевой атриум.
     Как  и  в  большинстве аррантских домов, веранды и окна здесь  выходили  в
обширный внутренний двор. Выложенная шлифованным гранитом цвета осенних листьев
дорожка,  пролегшая между кустами акаций, обегала фонтан с мраморными  фигурами
трех играющих дельфинов и вела направо, к освещенному бездымными лампами входу.
Между прочим, светильники были серебряными и сверкали тонкой цветной слюдой.
     -  Фарр, ради всех богов, помалкивай, - шепнул Кэрис атт-Кадиру.  -  Мы  в
гостях  у  друзей. На прочее не обращай внимания, в Аррантиаде,  как  ты  успел
заметить, свои традиции.
     Госпожа  Эля  оказалась невысокой, пожилой - лет пятидесяти  -  и  толстой
аррантской  матроной,  которая, несмотря на свой возраст, продолжала  тщательно
ухаживать  за  внешностью.  Наполовину седые  волосы  она  старательно  красила
добываемой  из  морских  моллюсков  синевато-фиолетовой  краской,   лицо   было
напудрено,  а  просторному  платью  из  крашенного  пурпуром  тончайшего   льна
позавидовала бы любая модница Арра.
     -  Элиада  Гальба,  - представилась вышедшая навстречу вечерним  визитерам
толстушка.  - Могу ли осведомиться, что привело в мой дом доблестного  воина  и
его...- Элиада подозрительно осмотрела Фарра, решая, кто перед ней - раб, слуга
или   амант   десятника  третьего  колониального  легиона,  но,  не   придя   к
определенному выводу, продолжила: - И его друга?
     -  Тебе,  госпожа Эля, передает приветствие и наилучшие пожелания  Ректина
Нуцерия  из  Арра.  - Кэрис вежливо, но неглубоко поклонился,  приложив  правую
ладонь к груди. - Нельзя ли остановиться у тебя на несколько ночей?
     Эля,  сохранявшая  на  лице неприступную надменность,  едва  заслышав  имя
Ректины,  улыбнулась.  На  ее  полной  физиономии  улыбка  выглядела   мило   и
добродушно.
     - Ну если так - милости прошу. Цены вы знаете.
     - Без сомнения. Позволю себе расплатиться прямо сейчас.
     У  входа в атриум, кроме госпожи и двух гостей, никого не было, но Эля все
одно  непроизвольно  обернулась,  когда ее  ладони  коснулись  несколько  монет
розового золота.
     -  Ты  сумасшедший  или  тебе покровительствует сам  басилевс?  -  Толстая
хозяйка  "Трех  дельфинов" хмыкнула, рассматривая старинные  кесарии.  -  Сразу
видно,  приехал  из  колоний. В Аррантиаде уже давно  запрещено  расплачиваться
розовым  золотом. Немедленно донесут эпарху или прокуратору. Но  я  эти  деньги
приму  из-за  расположения к друзьям уважаемой Ректины. Только впредь  запомни:
подобные монеты ты можешь обменять на обычное золото или серебро лишь у меня. И
никогда не расплачивайся ими с посторонними людьми!
     "По-моему, - смутно вспомнил Фарр, - Кэрис отдал несколько таких  кесариев
в  Арре,  хозяину "Шатра легионера"... Кажется, он сглупил или просто  не  знал
новых законов".
     - Я должен подождать здесь одну свою знакомую, - толковал вельх госпоже. -
Она приедет либо завтра наутро, либо через день.
     -  Я  не  вмешиваюсь в дела гостей, - отрезала Эля. - Жди кого  хочешь.  А
сейчас - ты мой гость. Не желаешь вместе со своим мальчиком посетить термы?
     - Это не мой мальчик, это мой родственник, - чуть возмущенно сказал вельх,
понимая, что имеет в виду Эля.
     -  А-а... Какая разница? - рассеянно отмахнулась госпожа. - В любом случае
вы  сможете  замечательно отдохнуть. У меня не столь роскошно,  как  в  доме  у
Ректины   Нуцерии,  но  здесь  все-таки  провинция...  Столичный   размах   нам
недоступен. Итак. Термы - направо и в проход, обозначенный зелеными фонариками.
Гидеон!
     Будто  из-под  земли появился раб в шафранно-желтой тунике и с  неизменным
медным ошейником.
     - Гидеон, будешь прислуживать гостям. Любой их приказ равноценен моему.
     - Да, госпожа.
     Эля  уплыла (другого слова и не подберешь) в полупустую гостевую  залу,  а
Гидеон  уставился на приезжих взглядом отлично вышколенной и слегка  нагловатой
собаки, явно ожидая распоряжений.
     -  Сначала в термы, - скомандовал вельх. - Туда же принесешь розового вина
и еды.
     -  Креветки, крабы, холодное мясо, фрукты, сладости? - уточнил педантичный
невольник.  -  Предпочитаете  общество девиц с  рыжими  или  темными  волосами?
Постарше или помоложе?
     Фарр  замер  с открытым ртом. Ему, воспитанному в церемонном  и  ханжеском
Саккареме,  еще  никогда  не доводилось встречаться ни  с  чем  подобным.  "Три
дельфина"  были  отнюдь  не  лупанарием,  а  обычной,  хотя  и  очень  дорогой,
гостиницей, однако в Аррантиаде было принято не только давать проезжим  ночлег,
но и всевозможные маленькие радости жизни.
     -  Без девиц. - Кэрис щелкнул фибулой, отстегивая плащ и перебрасывая  его
рабу.  -  Пока,  по  крайней мере. Много горячей воды, ароматические  втирания,
морская  кухня.  Понял?  И скажи, чтобы вещи отнесли в  наш  атриум.  Да  пусть
лошадей почистят.
     -  Само собой, - слегка обиженно хмыкнул Гидеон. В заведении Элиады Гальбы
заботились  сразу  и  обо  всем  -  начиная  от  постояльцев  и  заканчивая  их
имуществом. - Идите за мной.
     * * *
     Фарр блаженствовал. Как заявил вчера вечером Кэрис после посещения терм  и
обильного ужина:
     "Еще  немного  - и арранты привьют тебе вкус к нормальной жизни".  Постель
была  мягкой  и чистой, шелковые простыни приятно холодили тело, не требовалось
вскакивать, бежать или скрываться, на соседнем ложе похрапывал вельх - гарантия
безопасности,  ибо, как известно, броллайхан никогда не спит как  человек:  его
тело  отдыхает,  но дух всегда на страже. Атт-Кадир беспробудно  спал  и  видел
замечательные сны.
     Перед  самым  рассветом где-то на улице прогрохотали колесницы,  затем  во
дворе  дома  госпожи  Эли  защебетали певчие птицы.  Тихо,  дабы  не  разбудить
почтенных  гостей,  отправились  на  кухню  повора,  не  носившие  унизительных
ошейников,  -  они  готовили завтрак для просыпающихся рано  постояльцев  "Трех
дельфинов".  Последних,  правда, насчитывалось  немного:  Кэрис  и  Фарр,  двое
сенаторов,  расположившиеся  в  комнатах  полуденного  крыла  дома,  да   эпарх
Стабонийской  провинции  Острова, приехавший с семьей  отдохнуть  в  Геспериум.
Госпожа  Элиада  честно  зарабатывала свое  золото:  лишь  одна  ночь  в  "Трех
дельфинах" оценивалась суммой, равной жалованию сотника аррантского  войска  за
пять  седмиц.  Однако  здесь  никто не спрашивал у постояльцев,  откуда  у  них
берутся такие деньги, и Эля могла принять даже столь невзрачного легионера, как
Кней   из  Сикиноса,  занюханного  десятника,  охранявшего  заморские  владения
великого  басилевса. Лишь бы платил. И потом, добиться гостеприимства старой  и
умудренной  жизнью Элиады было далеко не просто. Эля была человеком близким  ко
двору    кесаря    Тибериса,   имела   обширные   знакомства   и   пользовалась
покровительством людей стоящих неизмеримо выше любого прокуратора или трибуна.
     Фарр  проснулся  с ощущением, что в комнате находится кто-то  посторонний.
Прислушавшись, он различил тихий шепот, принадлежащий Кэрису:
     -   Не  будем  шуметь,  атт-Кадир  проснется.  Другой  голос,  незнакомый,
принадлежал женщине. Она не шептала, а словно шелестела, подобно листьям тополя
на слабом степном ветерке:
     - Он правда твой брат? Вы так не похожи...
     -  Если не по крови, то по духу, - ответил вельх. - Вообще-то Фарр родился
очень  далеко  отсюда, в самой глубинке Саккарема. Знаешь такое государство  на
континенте?  И  не  смотри на то, что ему всего шестнадцать  лет,  -  он  самый
настоящий священнослужитель.
     -  Тебе  не кажется, - вкрадчиво проворковала девица, - что в таком случае
нам  не следует заниматься этим в присутствии жреца одного из величайших богов-
нашего мира?
     - Не думал, что ты такая ханжа, - притворно возмутился Кэрис. - Во-первых,
мы  ведем  себя тише мыши, во-вторых, саккаремский Атта-Хадж есть не что  иное,
как  одно  из  воплощений  Бога  Единого, заповедовавшего  смертным  главнейшее
чувство - любовь...
     -  Кто здесь говорит о любви? - Кней, умоляю...- Фарр почувствовал, как  у
него  под льняной простыней начинают гореть уши. Он ясно различил звук  долгого
поцелуя.  -  Сразу  видно,  что ты приезжий. В Аррантиаде  мужчины  не  спят  в
туниках, сбрасывай это мерзкое одеяние. Хватит философствовать!
     -  Может, все-таки пойдем в термы? - с отчетливо слышимым смешком  ответил
Кэрис. - Вдруг Фарра побеспокоим?
     - Ну и пусть, мы его возьмем третьим... Кней, пожалуйста... А-ах!..
     Атт-Кадир умирал от ужаса, ему ужасно хотелось вскочить удрать во  двор  и
посидеть  там, пока они закончат свои дела. Но он остался на месте, боясь  даже
пошевелиться,  чтобы  не  нарушить  тем  самым  уединение  своего  приятеля   с
неизвестной  красоткой. Через некоторое время приглушенная возня и еле  слышное
хихиканье  затихли,  Фарр тихонько откашлялся и сонно выпростал  голову  из-под
простыни.
     Прямо на него смотрела очень красивая рыжеволосая женщина с небольшим ртом
и  пышными  ресницами.  Атт-Кадир отвел глаза - обнаженная  незнакомка  сидела,
положив ногу на ногу, на краю диванчика, где, забросив сцепленные замком ладони
за  голову, возлежал донельзя довольный собой Кэрис. - Доброе утро.  Тебя,  как
понимаю, зовут Фарром? Я Валерида. Мы тебя не разбудили? - сказала она.
     -  Н-нет,  - заикаясь прошептал атт-Кадир. В его голове пробудилось  некое
смуиное  воспоминание,  начавшее  оформляться  в  знакомый,  оставивший  раз  и
навсегда  след  в памяти, образ. Зеленое платье, вьющиеся темно-медные  волосы,
колесница в виде раковины... Быть того не может!
     Фарру  почудилось, будто в трех шагах от него находится  женщина,  которую
вчера  на  Сенатской улице Арра славили как басилиссу. Супругу солн-цеподобного
кесаря Тибериса Аврелиада.
     -  Атт-Кадир, родной, - Кэрис наконец обратил внимание на своего друга,  -
ничему  не удивляйся. Валерида, послушай, расскажи ему сама! Я точно вижу,  что
он догадывается.
     -  И что с того? - пожала божественными мелочно-белыми плечами женщина.  -
Валерида   Лоллия  Тиберия,  кесарисса  Великолепного  Острова,   дочь   эпарха
Геристокла... Юноша, не смущайся. Я точно такой же человек, как и ты. Мой муж -
полубог,  но  я-то  принадлежу к миру смертных. Кней,  неужто  придется  заново
пересказывать всю историю?
     -  Госпожа... - пролепетал Фарр, представляя как в Саккареме наказали  бы,
допустим,  любимую жену шада Даманхура за супружескую измену. - Но разве  можно
так?..
     -  Можно  еще  и не так, - резковато отозвался вельх. - Фарр,  не  называй
Валериду госпожой, я тебя умоляю! Кстати, она знает о нас довольно многое.
     - Конечно, - тихо засмеялась басилисса. - Кней, я не ведаю только одного -
твоего подлинного имени. Ты не легионер, хотя имеешь отношение к военному делу.
Не  аррант  из  колоний,  хотя неплохо прикидываешься. Для  обычного  обитателя
полуночных  пределов материка ты слишком много знаешь...  Потом,  доселе  я  не
встречала  столь  великолепного  любовника...-  При  этих  безмятежных   словах
Валериды Фарр покраснел до корней волос. - Кто же ты?
     -  Кэрис ап Каван ап Диармайд Мак-Калланмор, из горных вельхов, - нахально
фыркнув,  отрекомендовался  броллайхан. - Варвар с аррантской  и  любой  другой
точки  зрения.  Похоже,  теперь у нас троих нет  секретов  друг  от  друга?  А,
басилисса?
     - Ты очарователен, - чуть насмешливо, но по-доброму сказала Валерида. - Ив
число моих... моих близких друзей пока еще ни разу не входили варвары.
     Глава двенадцатая ГРОЗА НАД ПУСТЫНЕЙ
     
     Двадцать   второй  день  саккаремского  месяца  Пеликана  -  первой   луны
наступившей  осени - остался в истории материка как символ великой  доблести  и
столь же великого бедствия.
     По  гороскопу, составленному личным звездочетом шада, в этот  день  нельзя
было  ходить по песку, глотать ледяную воду и носить оранжевые тюрбаны, но зато
дозволялось  слушать  музыку медных труб, разводить домашнюю  птицу,  а  заодно
вкушать  рис  с  фазаньими крылышками, причем фазану надлежало быть  непременно
годовалого  возраста  и  обязательно красно-синего окраса.  Звезды  ведут  себя
странно,  давая  самые  нелепые рекомендации, однако,  если  верно  истолковать
безмолвные   речи   небесных   светил,  складывающихся   в   Вышней   Сфере   в
удивительнейшие  и загадочные знаки, всегда можно обнаружить потаенную  истину.
Скажем, отцу Даманхура, шаду Бирдженду, некогда предсказали: "Увидишь лань - не
стреляй  из  лука,  порази  копьем". Бирдженд, человек  не  слишком  суеверный,
заявил,  что  не  собирается лишать себя удовольствия  оленьей  охоты  в  угоду
бредням  звездочетов, и по традиции отправился в погоню за газелью с арбалетом.
Выстрелил,  промахнулся, и стрела поразила не вовремя подвернувшегося  старшего
сына  шада,  тоже участвовавшего в гоне. Саккарем лишился законного наследника,
после  смерти Бирдженда последовали длительные династические свары, и  в  конце
концов на трон Мельсины уселся один из младших сыновей, Даманхур. Предсказатель
оказался  прав:  используй  старый шад копье, многих неприятностей  удалось  бы
избежать.
     Однако  сегодня гороскоп со всей ясностью утверждал: звезды  благоволят  к
Солнцеликому Даманхуру, рассвет принесет тревогу, полдень - жару,  закат  же  -
неслыханную удачу. Иному истолкованию пророчество астролога не поддавалось: при
восходе солнца начнется битва, станет жаркой и кровавой во время зенита,  когда
не  светило подойдет к горизонту над океаном, явившиеся из степей дикари  будут
уничтожены, а немногие уцелевшие навсегда запомнят холод саккаремских клинков и
мощь объединившихся против завоевателей народов заката и полуночи.
     Даманхур прекрасно знал, что старик астролог врать не привык и никогда  не
дает   льстивых  предсказаний,  способных  только  порадовать  слух  господина.
Звездочет разъяснял построения звезд и толковал небесные знаки в соответствии с
древними  книгами  и  знаниями  астрологии.  Если  предречено,  что  шада  ждет
невероятная, удивительная и нежданная удача перед заходом солнца, значит, так и
случится.
     Владыка  Полуденной империи проснулся, когда звезды еще не растворились  в
голубом покрывале утреннего неба и холодный ветер Аласора не сменился пустынной
жарой,  навеваемой  нескончаемыми барханами песчаной равнины.  В  шатре  висела
тишина:  телохранители,  стоявшие у входа, замерли,  будто  каменные  изваяния,
почивавшая  за  занавесью  Фейран чуть слышно посапывала,  и  только  где-то  в
отдалении,  в  стороне,  где  располагался общий  военный  лагерь  саккаремской
гвардии, слышались злые крики десятников и едва различимое постукивание оружия.
     -  Фейран,  -  тихонько позвал шад, не надеясь, впрочем, на  ответ.  -  Ты
спишь?
     -  Нет,  - раздался голос девушки. - Давно не сплю, мой господин. Рядом  с
нами что-то плохое. Я боюсь.
     - Плохое? - Даманхур приподнялся на локте. - Мергейты явились?
     -  Нет,  -  повторила  Фейран.  - Степняки,  конечно,  неподалеку,  и  они
представляют жуткую угрозу, ибо ведет мергейтов сила чужого мира... Но...  Тут,
почти  перед  нашими глазами, появилось что-то третье, не имеющее  отношения  к
армиям двух великих противников. Помнишь одного из моих друзей, варвара? Кэриса
из  Калланмора, с которым ты разговаривал в Меддаи? Он сумел бы объяснить,  что
за  новая  напасть свалилась на наши головы, лучше, нежели я. Если чудовище  из
Самоцветных гор вообще непонятно, то это... Просто злое. Вернее, разозленное.
     -  Ерунда  какая,  -  нахмурился шад, но все равно выдавил  улыбку,  когда
Фейран вышла из-за разгораживающей шатер занавеси. - Помоги мне одеться.
     Только когда шад вызвал начальника своей охраны, ради того чтобы узнать  о
событиях,  происшедших  за последние часы, выяснилось,  что  на  горизонте,  со
стороны  восхода,  появилось  огромное  пылевое  облако,  свидетельствующее   о
приближении конных туменов Гурцата. Заодно принесли известие об удивительном  и
зловещем  происшествии  в лагере Даманхура. Неизвестно куда  исчезли  несколько
караульных  и  десятник охранного отряда Калибб, а ночная стража столкнулась  с
непонятным  явлением: внезапно начинали загораться шатры, стоявшие на  окраинах
оазиса,  пало  около десятка лошадей, а некоторые заметили черную  расплывчатую
тень, быстро перемещавшуюся вдоль границ стоянки шада, - выглядела она огромной
каплей черной смолы, не имевшей формы и внятного облика.
     -  Колдовство!  - уверенно заявил тысячник. - Мергейты наверняка  пытались
наслать  порчу  на  тебя,  о  владыка. Может быть, в скалах  засели  лазутчики,
стрелявшие  в  наши  палатки огненными стрелами, отчего и  произошло  несколько
пожаров?  Однако  порядок  в  лагере блюдется, войско  строится.  Мы  готовы  к
сражению.  Военачальники  полагают,  что мергейты  подойдут  к  полосе  оазисов
незадолго до полудня.
     Шада  пока беспокоила рана, однако он заставил Фейран зашнуровать  на  нем
легкий  доспех, составленный из пластин буйволовой кожи, и, слегка прихрамывая,
отправился   к   холмику,  главенствующему  над  оазисом,  -   оттуда   отлично
просматривались  окрестности, а за спиной громоздились коричнево-красные  зубья
Аласора.  Телохранители помогли Даманхуру забраться в седло белого  аргамака  и
препроводили шада к его тысячникам.
     Когда  розовое  с  оранжевыми  лучами  тревожное  светило  поднялось   над
пустыней, стало заметно, как золотистая равнина Альбакана потемнела, -  широкой
черной полосой в сторону гор двигалась конница мергейтов.
     -  Асверус, поднимайтесь, нас ждут великие дела! Гурцат наконец заявился и
требует, чтобы его побили.
     Лаур-младший  нехотя высунулся из-под кошмы и страдальчески  воззрился  на
Драйбена:
     -  Подождать не могли? У меня голова жутко болит... Осталось хоть  немного
вина?
     -  Пейте.  -  Драйбен перебросил нардарскому принцу полупустой  бурдюк.  -
Nднако  мой  совет: ничего не кушайте. Рана в живот гораздо легче  переносится,
когда желудок не набит. Я знаю, что я оптимист, однако прислушайтесь.
     -  Нельзя относиться ко всему настолько серьезно, - вздохнул Лаур и  мигом
приложился  к  горлышку. - Ладно, закусывать не будем. Вы уже ходили  в  ставку
шада?  Если  да,  то доложите прозябающему в незнании собрату,  что  происходит
вокруг.
     -  Армия степного хагана на подходе. Даманхур предполагает, что они ударят
с  ходу.  Видимо, дикари поднялись со стоянки глубокой ночью, сделали последний
бросок  и теперь намереваются вцепиться нам в глотки. Пехота, собранная  шадом,
построилась,  конники  расходятся  по  флангам  прямо  сейчас.  Еще   несколько
колоколов  - и здесь такое начнется!.. Одно хорошо - сейчас утро и ярко  светит
солнце.
     -  Нам  в  глаза, - недовольно заметил Асверус. - Мы же стоим на  закатной
стороне.  Кстати,  почему вы об этом упомянули? Я, конечно,  уважаю  Предвечное
Пламя,  однако не до такой степени. Предпочитаю более полагаться на собственные
силы, нежели на волю богов, которая частенько бывает переменчивой.
     Сын  кониса  Юстиния всегда спал по-походному, в одежде,  поэтому  ему  не
грозила  долгая  процедура  застегивания колета - пятьдесят  маленьких  пуговиц
требовалось продеть в петли.
     -  Религия  здесь ни при чем, - безразличным тоном сказал  Драйбен.  -  Я,
между  прочим, предупреждал... Знаете, что произошло ночью? Явился наш знакомец
из  гробниц Аласора - слухи по всему лагерю ходят. Черная тень, смоляной потек,
убита сотня караульных...
     - Сотня? - изумился Асверус.
     - Нет конечно. Жертв немного, от силы пять- десять. Но описание в точности
совпадает  с  тем,  что мы видели. Дорогой друг, вам не кажется,  что  нечисть,
обитавшая  в  некрополе, пыталась отыскать нас с вами и  отобрать  столь  легко
давшийся  в  руки  трофей?  Не понимаю одного: если это  бесформенное  существо
сумело  прорваться  через все караулы, попутешествовать по  оазису  и  угрохать
нескольких стражников, да так, что от них даже скелетов не осталось, почему оно
не заявилось прямиком в нашу палатку?
     - Представления не имею. - Асверус выволок из своего дорожного мешка груду
каких-то   железяк  и  деловито  загромыхал  ими.  По  ближайшем   рассмотрении
выяснилось,  что  запасливый  Лаур возил с собой  кирасу,  кольчугу  из  тонких
колечек  и  наручи с поножами. Все это он собирался нацепить на себя.  Довершал
картину  украшенный  чеканкой  и  медными  накладками  в  виде  гербов  Нардара
ведрообразный шлем с прорезями для зрения и дыхания.
     -  Вы правы, Драйбен...- Молодой нардарец умело застегивал пряжки поножей,
закрывавших голени и бедра. - Помните, чучело, напавшее на нас в подземелье...
     -  На меня, - перебив, сердито напомнил эрл Кешта. - Вас оно почему-то  не
трогало.  Не  знаете,  часом, почему? Может быть, вы носите  какие-то  охранные
знаки?  Подобных  вещиц  со времен древности осталось  довольно  много,  и  они
способны отпугнуть нечистую силу.
     -  Э-э...  Вот.-  Асверус вытянул из-за воротника  висящий  на  серебряной
цепочке  амулет с изображением солнца - четырехконечным коловоротом. - Купил  в
Нарлаке,  когда  ездил на помолвку наследного принца Империи  два  года  назад.
Выложил  кучу  денег.  Внутри  якобы  хранится  клочок  пергамента  с  охранным
заклинанием, помогающим в битве и при поединке.
     -  Дайте,  -  поморщился Драйбен и, получив талисман в руки, не стесняясь,
отломил заплавленную крышечку. Открылась неглубокая выемка. В ней действительно
прятался сложенный во много раз клок тонко выделанной телячьей шкуры с какой-то
надписью.   Эрл,  близоруко  сощурив  глаза,  всмотрелся  в  буквы  нарлакского
алфавита, прокашлялся и глянул на Асверуса, будто наставник храмовой  школы  на
малое дитя, перепутавшее священные тексты.
     - Заклинание действенное, - промычал он, - но своеобразное. Прочитать, что
здесь написано?
     - Что? - загорелись глаза у Асверуса.
     -  "Сиди в обозе и не лезь под стрелы противника",- процитировал Драйбен.-
Во  сколько  вам  обошлось  это  сокровище? Ах,  тридцать  аррантских  кесариев
золотом? Достойное вложение денег... Еще что-нибудь есть?
     -  Фамильная  драгоценность, - уязвленно отозвался Лаур, до  глубины  души
разочарованный  в  способностях  нарлакских колдунов.  -  Золотой  коловорот  с
рубинами  - символ Пламени Неугасимого. Вряд ли в нем есть магическая сила,  он
просто принадлежал моему прадеду, а потом достался мне. И все...
     Драйбен ненадолго задумался и наконец изрек:
     -  Тогда я ничего не понимаю! Нечисть явно сторонится вас, это мы заметили
еще   в   Аласорских  гробницах.  Магии  вы  почему-то  неподвластны.   Давайте
подумаем... Амулеты, врожденные способности к волшебству... Способностей у  вас
-  кот наплакал, это я вижу, да и Кэрис заметил бы. Значит, что-то еще. Оружие?
Вы такой красивый старинный меч где раздобыли? Тоже фамильная релкивия?
     - Трофей, - гордо отозвался Лаур. - Из Мельсины. Достался во время обороны
дворца  шада.  Клинок  замечательной  ковки,  легок  в  руке...  Доспехи  наши,
нардарские,  от  мастера  Ургавоя с Железной улицы.  Знаете  такую  в  столице?
Выкованы  около года назад, и я могу поклясться своей честью,  что  на  них  не
накладывали никаких заклятий.
     -  Меч...-  Драйбен  подозрительно глянул на длинные  ножны  в  серебряной
оковке, лежавшие возле ног Асверуса. - Интересная вещица. Довольно древняя.  На
всякий  случай  до  самой смерти не выпускайте его из  рук.  Если  он  обладает
магией,  то  она принадлежит слишком давним временам, для того  чтобы  я  сумел
распознать ее сущность.
     - С кем мы будем сражаться? - задал более прагматичный вопрос Асверус. - Я
имею  в  виду:  нам следует присоединиться хоть к какому-нибудь конному  отряду
армии.  Я  не  собираюсь отсиживаться в лагере шада! В конце  концов,  мергейты
убили моего брата, и я обязан отомстить.
     -  По логике вещей, - рассуждая, Драйбен натягивал свою вороненую кольчугу
-   тяжеленное,  но  надежное  сооружение,  в  котором  сочетались   кольца   и
металлические  пластины,  служившие нагрудником, - нам  следует  отправиться  к
нарлакам  и  конису Борживою. Но они в засадном полку, в двух лигах отсюда.  Не
успеем.  Идти к саккаремцам не имеет смысла - мы не знаем особенностей их  боя,
они не принимают к себе чужеземцев.
     - Идея! - воскликнул Асверус. - Кстати, Драйбен, помогите мне со шнуровкой
на  кирасе.  Раз вызвались быть оруженосцем - извольте не отлынивать  от  своих
обязанностей. Помните, у "Сизых беркутов" есть конный отряд? Человек двести, не
больше.  Две сотни, как и всегда, - десять десятков пар. Кажется, мы пользуемся
расположением  самого  легата аррантов? Почему бы не попроситься  к  ним?  День
грядущий  готовит нам массу впечатлений, так обострим их пребыванием в  легионе
города  Аэтоса,  представляющем столь необычное общество! И мы, смею  заметить,
представляем пару - главное условие нахождения в "Сизом беркуте".
     -  Почему  нет? - отозвался эрл Кешта, накрепко затягивая толстые  кожаные
шнуры, соединявшие на левом боку Асверуса нагрудник и броню, закрывавшую спину.
-  К  тому  же  "беркуты",  несмотря  на их...  э-э...  несколько  экзотические
пристрастия,  замечательные воины, способные прикрыть в самый  тяжелый  момент.
Наведаемся к Даманхуру, сообщим, что отправляемся к аррантам?
     -  Нет, - отрезал Лаур-младший. - По причине полнейшего отсутствия времени
на  дурацкие  светские условности. Драйбен, налейте в маленькие  бурдюки  воды,
денек предстоит жаркий. И готов поспорить, запоминающийся.
     Большой  старый  гриф,  видевший на своем веку  всякое  -  и  войны  между
двуногими,  и  шакалов-оборотней, пытавшихся отобрать  у  него  законный  кусок
падали, переживший попадание лучной стрелы в крыло и зубы гиены, вонзившиеся  в
шею  во время дележа добычи, нынешним днем пребывал в недоумении. Ничего  более
грандиозного  птица  доселе не видывала. Внизу, под широкими  темно-коричневыми
крыльями  грифа,  парившего над пустыней, поднимались столбы  пыли  и  песчаные
вихри,   двигались  по  барханам  и  камням  тысячи  лошадей,   слух   различал
человеческие  крики,  из  которых можно было уяснить, что  двуногие  откровенно
недовольны  друг  другом и вскоре приступят к любимому развлечению  -  убийству
ближнего  своего.  Гриф  предпочел  бы  как  можно  быстрее  увидеть  окончание
разворачивающегося  далеко  внизу спектакля, сценой  которому  служили  сыпучие
пески  Альбакана, а кулисами - багрово-рыжие скалы, к которым, по мнению птицы,
приближаться  не  стоило. Все бессловесные обитатели пустыни  -  хищные  твари,
покрытые  шерстью,  редкие птицы и даже безмозглые ящерицы  -  сторонились  их,
отлично зная, что горы скрывают в себе нечто недоброе, опасное для жизни.
     Гриф  ждал  заката  -  тогда можно спуститься вниз  и  без  лишней  опаски
попировать. Еды хватит всем.
     А  пока  равнодушные  желтые глаза птицы рассматривали передвигающиеся  по
желтоватому  песчаному  покрову темные пятна. Со стороны  восхода  к  невысоким
горам  направлялись два или три десятка сбитых в плотный строй отрядов, большая
часть  из которых разделилась надвое, - эти конники поотстали, пропуская вперед
маленькое войско, с упрямой целеустремленностью двигавшееся к всхолмьям.
     Люди, стоявшие возле Аласора, наоборот, не трогались с места. Расплывчатый
квадрат  пеших бурлил яркими красками одежд и бликами доспехов, по сторонам  от
него  поднимали  копытами песчаные фонтанчики лошади, -  они  вызвали  у  грифа
нешуточный  интерес.  Ему  не слишком нравилось мясо двуногих:  слишком  быстро
уничтожается  тлением,  в  то  время как конская плоть  высохшая  под  солнцем,
остается  съедобной  еще много дней. Кроме того, когда человек  погибает,  пищу
приходится выковыривать из-под шкур, которые люди надевают на себя. Если  такая
шкура  сделана  из  ткани  -  это еще полбеды, ее можно  разорвать  клювом  или
когтями,  но  когда двуногий цепляет на себя железо... Долби не долби,  а  клюв
можно сломать запросто.
     Гриф  развернулся и, поймав ток восходящего теплого воздуха, поднялся  еще
выше,  а  затем, увидев на краю красноватых скал интересующее его место,  начал
осторожно планировать к гнезду. До вечера охота отменялась.
     -  ...Драйбен,  гляньте, как символично. Кажется,  стервятник  вылетел  на
разведку,  осмотреть местность и выбрать себе более подходящий  стол.  Полагаю,
ему больше понравятся арранты или, на худой конец, саккаремцы. Мергейты слишком
уж воняют.
     -  Не  глупите.  Грифы  питаются падалью, и, скорее  всего,  на  запах  им
наплевать. С точки зрения этой лысоголовой пташки мы все равны. Будем лежать  и
перевариваться в одном брюхе.
     -  Вы  неисправимый оптимист, эрл. Я предпочитаю смотреть на мир с меньшим
присутствием  духа. Вы будете ранены в живот и поползете по  песку,  волоча  за
собой кишки, а скончаетесь дня через три на руках у лекаря, не умеющего ничего,
кроме  кровопусканий и зубодерства, а я... Мне, видимо, отрубят руку или  ногу,
затем,  полуживого, оттащат в мергейтский лагерь и в лучшем случае  посадят  на
кол. Нравится?
     -  Бесподобно,  -  отозвался Драйбен. - Вам вроде  девятнадцать  лет,  мой
принц?  Откуда  в столь нежном возрасте настолько обширные сведения  о  военном
ремесле, каковое, напомню, состоит не только в искусстве мечемахания? Главное в
выбранной нами стезе - твердое знание о последствиях... Не беспокойтесь, вас не
посадят  на  кол  по  причине отсутствия таковых в пустыне,  а,  скорее  всего,
разорвут  лошадьми. Разве что предусмотрительные мергейты специально прихватили
несколько хорошо обтесанных колов вашего размера.
     Становилось жарко. Утро разгорелось вовсю, и лучи солнца били  прямиком  в
лица  воинов  наемной  армии, заставляя слезиться  глаза  и  нагревая  доспехи.
Асверус собирался избавиться от кирасы и остаться в кольчуге - пот стекал с шеи
и лица, пощипывая кожу на груди, однако почесаться не было никакой возможности.
Драйбен чувствовал себя полегче: его кольчатая броня плотно прилегала к телу, а
пот   впитывался  подкольчужником.  То  ли  дело  арранты  из  "беркутов".  Эти
сумасшедшие носили очень удобные доспехи, до колен. Ноги по аррантской традиции
оставались  незащищенными, щитком прикрывалась лишь голень спереди.  Нагрудник,
выкованный  в  форме человеческого тела, защищал туловище,  на  плечи  и  бедра
опускались  кожаные  ленты,  а  голову оборонял  бронзовый  шлем  с  гребнем  и
нацепленной поверх него широкой полосой белой ткани, предохранявшей от солнца.
     -  Пусть  мне  будет позволено узнать, - Драйбен и Асверус повернулись  на
звук  незнакомого голоса, - вы так шутите или в ваших речах есть  лишь  твердое
знание о том, что ждет нас впереди?
     -  Шутим, - бросил Лаур-младший. - По-моему, подобные разговоры ведутся во
всех армиях мира, особенно перед сражением. От них становишься злее.
     Аррант,  заговоривший с двумя нардарцами, грустно улыбнулся.  В  небольшом
войске  "сизых беркутов", штандарты которых венчала помянутая птица, как всегда
державшая   в  лапах  лавровый  венок,  откровенно  пораженческие   беседы   не
приветствовались.  Легионеры  из  Аэтоса к  тому  же  практически  не  обладали
чувством  юмора,  воспринимая любые слова с достойной  сожаления  серьезностью.
Драйбен  знал  об  этом,  зато Асверус по молодости и  легкомыслию  не  обращал
внимания на "аррантские предрассудки".
     -  Пусть  разговаривают,  -  беспечно заявил арранту  Лаур,  -  зато  могу
представить,  как  обойдутся  мергейты  с  тобой,  если  узнают,  что   ты   из
аэтосийского легиона.
     Драйбен похолодел. Подобные шуточки, имевшие в подтексте отчетливый  намек
на  необычность законов Аэтоса о воинском братстве, обычно заканчивались  очень
плохо.  "Беркуты"  не  переносили подтруниваний над  своими  обычаями  и  мигом
впадали   в  неслыханную  ярость,  поняв,  что  варвары-чужеземцы  осмеливаются
обсуждать их. Словом, аррант помрачнел и отвернулся. Хвала Предвечному Пламени,
сейчас было не до поединков за оскорбление.
     -  Э-э...-  Драйбен  зверски  глянул на  Асверу-са  и  со  всей  возможной
вежливостью в голосе обратился к аэтосийцу: - Прости моего друга, он сказал  не
подумав.
     -  У  нас  принято слегка поругивать друг друга перед боем. - Лаур уяснил,
что  допущена  ошибка  и ни в коем случае нельзя обижать  человека,  с  которым
будешь сражаться бок о бок. - Говорят, это приносит удачу.
     Аррант  кивнул,  но  промолчал. Драйбен заметил, что  если  все  остальные
конники  "Сизого  беркута", как всегда, разбились на пары,  то  этот  почему-то
держался  особняком.  Очень интересно... Традиции Аэтоса  не  допускают  ничего
подобного. Два десятка, две сотни, две тысячи... Но никогда поодиночке.
     Нардарец бросил взгляд на Асверуса, тоже заметившего необычность.  Аррант,
краем  глаза  наблюдавший  за  напросившимися в  легион  варварами,  неожиданно
пояснил:
     -  Мой  друг умер два дня назад от лихорадки. Легат позволил мне  пойти  в
бой. В самый последний.
     "Смертник,-  догадался  Драйбен.- Когда один из  "беркутов"  погибает  или
умирает,  его  друг дерется до последнего, стараясь положить как  можно  больше
врагов,  и не щадит своей жизни. Полагаю, мергейтам с этим легионером лучше  не
сталкиваться  лицом  к лицу, - ему уже нечего терять. А если  останется  жив  -
покроет  себя  позором.  Все-таки напарник умер, что ни  говори,  на  войне,  и
неважно,  поразила  ли  его  сталь  противника  или  внезапная  болезнь...   Не
позавидуешь парню".
     -  Мое  имя - Асверус Лаур, из Нардара. Младший сын кониса Юстиния  Лаура,
носителя золотой короны, - отрекомендовался младший отпрыск княжеской семьи.  -
Мой друг и оруженосец носит имя Драйбена из Кешта. Он мой родственник.
     Последовала   долгая  пауза.  По  законам  вежливости  арранту   следовало
назваться, однако он молчал, сумрачно озирая песчаную равнину. Нагретый  воздух
создавал  впечатление,  будто пески слегка колышутся, и размывал  черную  волну
накатывавшихся со стороны солнца мергейтов.
     -  Теперь  у меня нет имени, - твердо сказал аррант, когда молчание  стало
невыносимым.  -  Оно  вернется, только когда я  встречусь  со  своим  братом  в
Элизиуме, месте отдохновения и радости.
     Легионер   отвернулся,  а  Асверус  незаметно  покрутил  закрытым   латной
перчаткой пальцем у виска, словно говоря Драйбену: "Я же предупреждал - они все
как один психи!"
     Более  взрослый и опытный Драйбен только посочувствовал арранту.  Все-таки
того  с  детства  воспитывали в духе излишне суровых для  варварского  материка
Длинной Земли аэтосийских законов, каковые считались предосудительными  даже  в
родной  для  легионера  Аррантиаде. В эпархии  Аэтоса  -  единственного  города
Острова,  лишь  формально подчиненного власти басилевсов и  сохранившего  почти
полную  независимость  от Арра, - уложения были на редкость  жестки.  Аэтос  не
прославился  выдающимися поэтами, историками или волшебниками, там  запрещались
лицедейские   представления   и  азартные  игры,  не   приветствовались   "дома
отдохновения",  а воспитание молодежи полностью возлагалось на  военную  знать.
Многоученый Драйбен назвал бы Аэтос образцом "страны, управляемой мечом".  Если
раньше  считалось,  что  многие чужие расы - к примеру, бессмертные  альбы  или
вилии  - превосходят человека, то, как видно, управители Аэтоса задались  целью
создать  людей,  превосходящих  все  прочее человеческое  сообщество.  Расовые
уложения  в  этой  аррантской  провинции, по мнению  многих,  стали  не  просто
жестокими,  но  бесчеловечными.  В  Университете  Нарлака  и  медресе  Мельсины
Саккаремской пожилые мудрецы откровенно говорили о том, что в Аэтосе выращивают
не  людей,  а  породистых животных, как раз более беспокоясь о  "породистости",
нежели  о  духе. Ибо, как известно, величайший поэт, сочинитель,  астролог  или
любой  иной ученый муж может быть горбуном, одноглазым, а то и вовсе пораженным
проказой, чему несчетно примеров в мировой истории.
     Однако   аэтосийцы   не   обращали  внимания  на  злословие   варваров   и
придерживались  традиций,  установленных  в  суровые  времена   Черного   неба.
Подверженные  болезням новорожденные сбрасывались в море со  скалы,  являвшейся
одновременно  главным  святилищем  Аэтоса,  родившиеся  девочки  отдавались  на
воспитание в соседние эпархии Аррантиады, в городе оставлялись только мальчики,
для   восполнения  поколений  покупались  самые  здоровые  и  красивые  рабыни,
процветал  культ  физической  силы и красоты, взрослым  аэтосийцам  (а  таковым
житель  города считался с четырнадцати лет) запрещалось вступать  в  постоянный
брак  с  женщиной,  ибо, как речется через знаменитейшего  аррантского  пророка
Лаверида Гереция, женщина - орудие совращения.
     Дословно  текст  многомудрейшего Лаверида гласил: "Речи женщины  жгут  как
огонь. Горче смерти женщина, потому что она - сеть, сердце ее - силки, а руки -
оковы  и  много сильных убиты ею. Другие говорят, будто она сосуд, вмещающий  в
себя  все пороки Нижней Сферы, в коей обитает вековечное зло. Однако я не  могу
поверить, что Создатель Вселенной при сотворении мира сознательно поселил в нем
столь   растленное   создание,  не  снабдив  хотя  бы   какими-нибудь   добрыми
качествами..."
     На  последнюю  строку  Лаверида предпочитали не обращать  внимания.  Аэтос
продолжал оставаться городом мужчин и вместилищем воинственности, ибо,  как  не
раз утверждали его вожди, нет ничего слаще битвы, для которой создан человек.
     В  Аррантиаде  давно не случалось войн, потому аэтосийский  легион  "Сизый
беркут"  можно  было  встретить как на Закатном, так и Восходном  материках  во
время любых сражений, происходивших в последние столетия в колониях Аррантиады,
отстаивавших  свои  территории от варваров, да где угодно,  лишь  бы  в  округе
звенел  металл  о  металл  и  представлялся случай  показать  свою  Неслыханную
доблесть.
     Таковы  были  знания  Драйбена  об аэтосийском  легионе,  не  замедлившем,
естественно, ввязаться в кровавую бойню, начавшуюся в пределах Длинной Земли. В
то  же время арранты, составлявшие "Сизый беркут", словно во искупление потерь,
лишавших   их   многочисленных   радостей  бытия,   оказались   людьми   крайне
гостеприимными,  преданными  союзникам  и  друзьям,  верными  слову  и   всегда
заканчивающими   начатое  дело.  Драйбен,  ничуть  не  принимая   дикарские   и
мрачноватые  обычаи "Беркута", питал к аррантам расположение, какое  испытывают
умудренные  годами  седобородые старцы к необузданному  и  плохо  воспитанному,
однако  предприимчивому и жизнерадостному юношеству. По  крайней  мере,  он  не
сомневался в боеспособности легиона. На всем протяжении своей истории  "Беркут"
никогда не терпел поражения, а если и отступал, то с честью.
     -  Нас двое, - осторожно начал Драйбен, пристально разглядывая арранта. На
вид  тот казался не старше двадцати - двадцати двух лет, темно-серые с зелеными
искорками  глаза,  волосы цвета созревшей пшеницы, нос без горбинки,  а  скорее
вздернутый. И конечно, как и все легионеры Аэтоса, этот тип был довольно  высок
и необычайно силен. Что ни говори, а заключение мэтров Нарлакского Университета
о  "породистых  животных" имеет под собой веские основания. - Нас  двое,  а  ты
один.  Понимаю,  что ты не привык сражаться в тройке, но, если  одного  из  нас
убьют, войдешь в пару?
     Аррант помолчал, но потом все-таки буркнул:
     - Поглядим. Вы бы готовились, скоро начнется.
     И  точно:  передовой  отряд  степняков уже находился  на  расстоянии  трех
арбалетных  выстрелов от строя тяжелой пехоты, готовой принять на  себя  первый
удар.
     * * *
     Если  бы шад Саккарема Даманхур или один из его тысячников смог бы  сейчас
увидеть хагана Вечной Степи Гурцата, то не задумался бы над дальнейшим решением
- отвести войска и не вступать в сражение.
     Хаган  ехал  на  кауром жеребце, во взгляде узких темных  глаз  плескалось
безумие.  Рядом медленно рысил неоседланный белый конь бога войны,  над  спиной
которого  различалась  невнятная тень, составленная из  кружащихся  черно-бурых
хлопьев  и  незаметных  под солнцем розовых огоньков. Она отдаленно  напоминала
человеческий силуэт, но человеком не была.
     Ни Даманхур, ни Гурцат, никто из предводителей обеих армий, сошедшихся для
решающего  сражения  в  глубине халисунской пустыни,  не  обратил  внимания  на
появившееся  грозовое  облако. Столь редкостное  для  песчаных  равнин  явление
возникло  над  скалами Аласора; буйный вихрь сгустившихся туч  уже  посверкивал
фиолетовыми  молниями,  грохотали  раскаты,  достойные  увековечить  в   памяти
потомков  жезл  аррантского  Громовержца  или  молнемечущий  молот  одного   из
сегванских богов, завывал ветер, кружившийся пока лишь над хлипкими развалинами
забытого святилища.
     ...Старый  гриф,  восседавший  на краю скалистого  уступа,  забеспокоился.
Птица  почувствовала  приближение неясной угрозы, а вернее,  двух  сил,  шедших
навстречу  друг  другу.  Первая - из-за спины, из  глубины  скал,  опасная,  но
понятая  -  некое  волшебство,  созданное давным-давно  тварями,  о  которых  у
ширококрылой птицы не осталось воспоминаний. И вторая - чужеродная, не  несущая
зла  и  добра, но только серый туман безвестности. Она надвигалась  со  стороны
пустыни.
     Гриф,  клацнув  когтями  по  камню, подошел к гнезду,  в  котором  голодно
попискивал  такой  красивый и маленький пушистый птенец,  и  заслонил  детеныша
крыльями.  Он  сознавал, что если силы столкнутся, то он не  сумеет  сохранить,
защитив своим телом птенца.
     ...Призрачное  чудовище,  восседавшее  на  белом  коне,  вдруг  распахнуло
невесомые  крылья.  Это  послужило сигналом. Тысячники,  будто  ощутив  толчок,
глянули на хагана.
     Гурцат,   в  глазах  которого  на  мгновение  появился  проблеск   обычной
человеческой мысли, вяло махнул рукой и очень тихо сказал по-мергейтски:
     - Вперед.
     Это слово было обращено к туменчи Менгу.
     -  Вперед!  Алха!  -  рявкнул молодой десятитысячник остальным,  передавая
приказ  хагана. И все равно Менгу глодала неприятная мысль: "Если это не конец,
то начало конца. Или что?.."
     Получившие  приказ  передовые  тумены перешли  с  рыси  на  галоп.  Спустя
несколько  мгновений над двумя армиями воспарили тучи оперенных  стрел,  первые
(далеко  не  первые) жертвы Хозяина Самоцветных гор пали под  взрывающие  песок
копыта, кровь упала в пыль, и скрестились клинки.
     Битва при Аласоре началась.
     
     Часть третья
     СИЛЫ БОЖЕСТВЕННЫХ
     Nomen illi mors, nomen illi vita1,
     (Имя ему смерть, имя ему жизнь (лат.).)
     
     Глава тринадцатая
     РАЗВЛЕЧЕНИЯ ПО-АРРАНТСКИ И ОБЕД ПО-ВАРВАРСКИ
     Аррантиада  вполне справедливо заслуживала наименования  страны  безумцев.
Среди  аристократии благословенного Острова эксцентричность  и  нетривиальность
поступков  считались  правилом  хорошего тона, и  частенько  весь  Арр,  затаив
дыхание,   следил  за  выходками  сенаторов,  их  жен,  отпрысков  и  ближайших
родственников.  Бытие  патрицианских  семей  служило  неиссякающим   источником
сплетен   и   сюжетов  лицедейских  представлений.  Кончилось  все   тем,   что
известнейший аррантский поэт, богач и весельчак Фиван Герий учредил своего рода
приз  за  самую  необычную  эскападу: он писал  в  честь  отличившегося  особую
шутливую  оду,  приказывал выгравировать стихи на листе серебра и  торжественно
вручал  подарок  в  день  праздника середины  лета.  В  прошлом  году  внимания
златоустого    Фивана   удостоился   сенатор   Триб.    Сей    почтенный    муж
облагодетельствовал  жителей некоей деревни на Аланиольском  побережье,  набив
корабль  золотыми монетами и затопив его неподалеку от берега.  Желаете  быстро
разбогатеть - ныряйте. Правда, в утонувшей галере находилось несколько разъятых
коровьих  туш, запах крови немедля привлек акул... Тут-то и началось  настоящее
веселье. В итоге хищные рыбы сожрали или покалечили около трех десятков рабов и
крестьян,  но  те, кто успел вывернуться и поднять со дна груз  кесариев,  стал
богатым   человеком.   Впрочем,  проделку  сенатора   Триба   вскоре   признали
скучноватой, ибо ее не осенял отблеск благородного безумия.
     Вне  подозрений  оставалась только семья кесаря. То есть басилисса  Лоллия
Тиберия  и  ее  Божественный  супруг могли развлекаться  как  угодно,  порождая
десятки  самых  невероятных баек, передававшихся аррантами  друг  другу  как  в
дорогих  заведениях Арра наподобие дома Ректины Нуцерии, так и  в  тошнотворных
вертепах  Нижнего  города.  Но  прямо  посмеяться  над  близкими  басилевса  не
осмеливался  никто:  вступал  в действие закон об  оскорблении  величества,  за
нарушение  которого  полагалось только одно фатальное  наказание  -  смерть  на
столбе.
     Молодой  и  пылкой басилиссе жизнь во дворцах Хрустального  мыса  казалась
излишне   размеренной  и  невероятно  тоскливой.  Тем  более  сам  Царь-Солнце,
пользуясь положением признанного владыки Острова Великолепных, развеивал  скуку
самыми  невероятными способами. Однако Лоллия, каковая носила и  второе  имя  -
Валерида,  оставалась  басилиссой, человеком, влияние  которого  лишь  немногим
уступало  силе  кесаря  или  первого всадника Сената Луция  Вителия.  Красавица
Лоллия,  поселившись на Хрустальном мысе, поскучала несколько седмиц,  а  потом
твердо уяснила: за ней никто не следит, для кесаря супружеская измена, конечно,
неприятна,  но  считается чем-то само собой разумеющимся, и, если  зеленоглазая
Лоллия  соблюдет главное правило: "Не попадайся", она может делать все, что  ей
заблагорассудится.
     Развлечения Лоллии превзошли все ожидания патрициев. Правда, об этом  мало
кто  знал,  а  знающие  предпочитали помалкивать, -  кесарисса  не  может  быть
объектом  сплетен,  а  распускать слухи о любимой жене  Тибериса  себе  дороже.
Благородная дочь эпарха начала охоту на мужчин, да и то не на всех, а  на  тех,
которые  ей  понравятся.  Она  познакомилась  с  владелицей  одного  из  лучших
"гостевых   домов"  столицы,  небезызвестной.  Ректиной,  рассказывали,   будто
кесариссу,   переодетую  обычной  уличной  шлюхой,  видели  даже  в  лупанариях
гавани... Грубые, хотя и в чем-то очаровательные матросы как аррантских, так  и
чужеземных  кораблей  ей  вскоре  наскучили, и супруга  Божественного  устроила
постоянную засаду у госпожи Ректины. В конце концов, здесь безопасно и вряд  ли
тебя запросто изнасилуют четверо пьяных моряков (и такое с Лоллией случилось во
время ее похождений в гавани, после чего она половину луны залечивала синяки  и
не показывалась в обществе, но осталась довольна столь необычным приключением),
а  иногда  к Ректине заходили люди, способные привлечь любвеобильную кесариссу.
Представителями аррантской знати она не интересовалась - скучно  и  знакомо  до
отвращения.  Кроме того, они непременно пытались втянуть ее  в  свои  бездарные
интриги, будто проведенная с ними ночь Лоллию к чему-то обязывала.
     Кесарисса  стала  куда более разборчивой. Теперь она обращала  внимание  в
основном  на  приезжих, и желательно чужестранцев, ибо среди женщин  Аррантиады
ходили   самые  невероятные  слухи  о  мужских  способностях  варваров.  Черные
мономатанцы  ее  разочаровали - много шума из ничего. Лучше других,  по  мнению
повелительницы  Острова,  были шо-ситайнские горцы,  а  вот  настоящие  дикари,
обитающие на полуночи материка Длинной Земли, в списке ее многочисленных  побед
отсутствовали,  и  Лоллия  даже  не питала надежды  таковых  встретить.  Можно,
конечно, поискать - вельхи, галирадцы-сольвенны или маны изредка попадались  на
работорговых рынках, но покупать себе раба специально для телесных услад?.. Фи!
Это уже дурной тон. В конце концов, она басилисса, а не захолустная престарелая
вдова из мелкопоместных аристократов.
     Одно  время у Лоллии появилось желание совратить кого-нибудь из аэтосийцев
-  узнать,  настолько ли мужественны обитатели города воинов,  как  утверждают.
Подвернулся и случай - несколько лун назад легион "Сизый беркут" отправлялся из
Арра  на  материк.  Однако медноволосую и простенько одетую портовую  "волчицу"
(так  в  Аррантиаде  называли шлюх) выставили с корабля  Аэтоса  со  скандалом.
Обидно, но что делать...
     Лучшим  своим  любовником  Лоллия полагала посланника  шаданата  Саккарем,
Туринхура  из  Мельсины,  одного  из  младших  сыновей  тамошнего  повелителя,,
отправленного   в   Аррантиаду   представлять  свое   государство   в   столице
Божественного.  Однако  молодой Туринхур вскоре замучил  Лоллию  своей  бешеной
ревностью.  Она наотрез отказалась с ним встречаться, после чего тот  явился  в
дом  Ректины  с  вооруженной  охраной и едва не учинил  дипломатический  казус.
Госпожа  Ректина, как смогла, успокоила страстного Туринхура, а затем в  беседе
один  на  один  разъяснила,  что здесь не варварский Саккарем,  а  просвещенная
Аррантиада, и каково же будет выглядеть обвинение со стороны господина посла  в
неверности, направленное не против кого-нибудь, а самой кесариссы?.. Тем  более
что  все  свидетели  единодушно  подтвердят:  Божественная  Лоллия  никогда  не
посещала  лупанарий  Ректины, а некая Валерида - лишь  одна  из  многочисленных
девочек, служащих в доме госпожи.
     Уяснив возможные последствия скандала, Туринхур успокоился и вскоре  нашел
себе утешение.
     Лоллия отличалась не только взбалмошностью, но и редкостным умом - недаром
воспитывалась  в  доме одного из приближенных басилевса. Она понимала,  что  ее
развлечения  не  должны  переходить определенных  разумных  границ,  с  первого
взгляда  могла определить, чего ждать от выбранного ею человека и  как  следует
себя  с  ним вести, и... И она опять начинала скучать. Пресыщенность не  давала
радости.
     Почти  две  седмицы  кесарисса  пребывала  в  угнетенном  состоянии  духа.
Приближался  праздник  жертвоприношения  Молнемечущему,  она,  конечно,  слегка
отведет  душу  во время грандиозного шествия и самого обряда, но сейчас  Лоллия
чувствовала себя более чем одиноко. Благородная Ректина доставляла в ее комнату
лучшие  книги  и  редкие лакомства, жена Тибериса, скрывая лицо  под  накидкой,
ходила  на  представления в амфитеатры, на звериные бои  и  скачки  (проигрывая
огромные  деньги) и уже начинала подумывать, что ее пристального внимания  пока
не  удостоились  казармы  гладиаторов. Только в одиночку  туда  лезть  страшно,
войдешь  и не выйдешь, а компаньонок для столь безумного предприятия не  найти.
Девочки   Ректины  отнюдь  не  дуры  и  понимают,  чем  может   грозить   столь
захватывающее, но одновременно опасное предприятие.
     Может, совратить для разнообразия собственного мужа?
     С  чувством  полной  безнадежности Лоллия выглянула в глазок,  позволявший
обозреть обширный сад заведения госпожи Ректины, страдальчески провела взглядом
по   собравшемуся  обществу...  Самодовольные  молодые  хлыщи.  Лоллия   искала
удовольствий  не только для тела, но и для души, ей было интересно  общаться  с
необычными и знающими больше нее людьми, способными рассказать что-то  новое  и
рассеять ее скуку. Ага, а это кто такой?
     Не  слишком  высокого, но крепкого легионера в пурпурном  плаще  кесарисса
доселе  не видела. В дом Ректины наведывались в основном постоянные посетители:
сыночки  сенаторов  или эпархов, поэты и сочинители, легаты и  трибуны  войска,
стоящего  в  Арре.  Иногда  - богатые приезжие. Новичок  толстосумом  никак  не
выглядел. На панцире - знак десятника колониальных войск, одежда добротная,  но
непритязательная.  Обычный  гость  недорогого  лупанария,  какие  во  множестве
встречаются на границе кварталов плебса и патрицианских холмов. Что  он  делает
здесь, где стоимость кисти винограда равна его жалованию за седмицу?
     И  все-таки  Лоллия заметила, что новый обитатель сада Ректины с  радостью
принят  хозяйкой и пользуется всеми возможными благами ее дома.  Значит,  сумел
заплатить.  Басилисса  примкнула к глазку, наблюдая, и  через  некоторое  время
поняла:  этот  человек  не  тот, за кого себя выдает. Лоллия  достаточно  долго
общалась  с  военными, чтобы знать образ их поведения. И потом, он  не  аррант!
Говорит  правильно,  хотя и с легким акцентом, осведомлен о подробностях  жизни
страны, но движения, жесты, манера речи - чужие. Конечно, такое возможно,  если
он  много  лет  жил  в колониях, однако легионеры, удерживающие  во  имя  славы
басилевса заморские земли, никогда не пренебрегают традициями. Это знак отличия
арранта от варвара. Вот сейчас, во время тоста, произнесенного каким-то завитым
юнцом,   все  отлили  из  чаш  несколько  капель  вина  на  пол,  что  означало
жертвоприношение  покровителю  дома. Легионер отпил  сразу.  Никто  не  заметил
нарушения одного из важнейших правил тоста, а Лоллия углядела.
     "Крайне  любопытно, - подумала госпожа. - Не аррант и не  военный,  однако
бесстрашно  носит  одежду  третьего легиона. Если поймают  -  будет  плохо.  За
самозванство,  кажется,  предусмотрено бичевание двумя  сотнями  ударов  плети.
Только  вот легион в столице, да и вообще в Аррантиаде отсутствует,  и  уличить
мошенника  некому.  Вдобавок  он интересный мужчина,  редко  такого  встретишь.
Держится со спокойной гордостью. Заплатил Ректине кучу денег, а девочку пока не
снял...  Одного не могу понять: кто он и что здесь делает? Однако у  меня  есть
безошибочный способ это выяснить".
     Лоллия позвала Ректину, прекрасно знавшую, кем в действительности является
непритязательная  "девица  Валерида",  и  получавшую  за  молчание  по  пятисот
кесариев раз в четыре седмицы.
     Хозяйка, посматривавшая на кесариссу с хитростью, появилась на пороге.
     -  Я,  кажется,  знаю,  кто тебя заинтриговал, -  без  предисловий  начала
Ректина.  -  Необычный  гость, верно? И потом, если я  хоть  что-то  понимаю  в
мужчинах, он способен доставить тебе радость, моя госпожа.
     -  Зови,  - решительно кивнула Лоллия. - Если откажется - я приду  к  нему
сама. Что ты о нем знаешь?
     -  По  виду  лет  двадцать пять - двадцать семь, - не задумываясь,  выдала
хозяйка.  - Зовут Кней. Утверждает, будто приехал из колонии Сикинос. Только...
Я  посчитала, сколько денег он мне дал. В кошельке оказалось двести кесариев  в
золотых слитках. Хотелось бы знать, где это настолько хорошо платят легионерам?
Однако он вполне привлекателен, вежлив и, хотя говорит с малозаметным акцентом,
производит впечатление образованного человека.
     -  Значит,  Кней...- усмехнулась Лоллия.- Из Сикиноса.  Десятник  третьего
легиона. Ну-ну. Знаешь, дорогая моя Ректина, кажется, я наконец увидела то, что
хотела.  Мужчину, в котором сочетаются загадка и... Неважно. Я хочу,  чтобы  он
был здесь как можно скорее.
     Кесарисса  никогда  не пользовалась всякой гадостью наподобие  вязнущей  в
ресницах  туши,  пудры или краски для волос, изготавливаемой из  отвратительной
травы,  похожей на крапиву, поэтому прихорашиваться лишний раз не стала. Только
переодела  свое  "домашнее"  платье на длинный темно-синий  хитон,  подумала  и
решила,  что к цвету ночного моря отлично подойдут украшения из старого серебра
с сапфирами.
     Оставалось  только ждать. Если Кней не согласится посетить  выбравшую  его
девушку, Лоллия наплюет на собственную гордость (которой у нее имелось не столь
уж  много),  сойдет вниз и пустит в ход все свои чары, достойные самых  великих
волшебников древности. Перед ее любовной магией не мог устоять никто,  исключая
болванов  из  "Сизого беркута". Если это не поможет - найдутся  другие  способы
заполучить желаемое.
     Лоллия  дождалась.  Дверь в ее комнату отворилась,  мелькнувшая  в  проеме
Ректина  буквально  впихнула внутрь несколько смущенного  молодого  человека  и
захлопнула створку.
     -  Здравствуй,  легионер. Сегодня чудесная ночь, не правда  ли?  Ты  искал
отдыха  в  этом  доме и Ректина сумела оказать тебе почести,  достойные  самого
уважаемого гостя. Тебе нравится эта комната?
     ...Далее  последовали  безумная  ночь,  чуть  более  откровенные,   нежели
следовало,   признания  и  столь  же  интересный  день.  Однако,   как   Лоллия
(представившаяся  своим  первым  именем -  Валерида)  ни  билась,  вызнать  всю
подноготную у нового и столь чудесного друга ей не удалось.
     Следующее свидание было назначено в Геспериуме через день. После праздника
жертвоприношения  кесарисса  намеревалась  немедленно  отправиться  в   сторону
Хрустального мыса и попытаться разгадать маленькую и столь развлекшую ее тайну.
     * * *
     Она  сдержала  обещание,  данное Кнею. После окончания  праздника  в  Арре
кесарисса   незаметно   удрала   из   города,   прихватив   только   полдесятка
телохранителей  и  особо  доверенную служанку.  Покинуть  Арр  оказалось  проще
простого:   у   басилевса  оставались  дела  в  Сенате,  завершение   торжеств,
посвященных Молнемечущему, стоило отметить пиром, куда приглашались  знатнейшие
патриции,  а  потому  Тиберису были малоинтересны  дела  возлюбленной  супруги.
Oлохо,  что  она  не  пойдет вместе с богоподобным мужем  на  устраиваемый  для
приближенных  кесаря обед, но если желание Лоллии таково - она вольна  в  своих
решениях.   Тиберис  вполне  утешится  обществом  своей  смуглокожей  фаворитки
Климестины.
     За  ночь  колесницы басилиссы и ее верных охранников преодолели расстояние
меж  Арром  и Геспериумом, сопровождающих Лоллия отправила на Хрустальный  мыс,
чтобы  не  мозолили  глаза,  а  сама направилась к "Трем  дельфинам".  Хозяйка,
госпожа  Элиада  Гальба,  подобно Ректине, была  поверена  в  большинство  тайн
царственной  Лоллии,  а потому ничуть не удивилась, когда  перед  рассветом  ее
подняла с ложа внезапно объявившаяся владычица Острова.
     -  Здравствуй,  дорогая. - Лоллия присела рядом с Элиадой и  жадно  выпила
чашу  виноградного  сока. - Скажи рабам, чтобы приготовили купальню,  я  вся  в
пыли. Терпеть не могу ездить в открытой повозке, да еще и ночью!
     - Госпожа посетила меня неспроста? - нейтральным тоном осведомилась Эля.
     -  Разумеется. - Лоллия фыркнула. - В последние сутки у тебя не появлялось
любопытных гостей?
     - Любопытных? В смысле - способных тебя заинтересовать? - Хозяйка неудачно
прикинулась, будто ничего не понимает. - Как же, найдутся... Сенатор Атраний, к
примеру.  Шестьдесят  лет,  а  доселе  ведет  себя  как  жеребец.  Единственно,
предпочитает несовершеннолетних девочек.
     - Тьфу! Ну и шуточки! - возмутилась Лоллия. - Перестань меня поддевать!
     -  Ладно, ладно, - миролюбиво проворчала пожилая матрона. - Приехал.  Если
объектом твоего вожделения является легионер с темно-русыми волосами,  в  синем
плаще и путешествующий с братом...
     -  С  братом? - ахнула кесарисса. В просвещенной Аррантиаде данное  слово,
кроме  обычного  кровного родства, еще обозначало отношения определенного  рода
между двумя мужчинами. - Насчет этого мы не договаривались! Вот мерзавец!
     -  С родным братом, - деревянно уточнила Эля. - Мальчишка совсем юный,  и,
как  я  заметила,  подозревать  их в... ну, ты  понимаешь...  не  следует.  Они
действительно родственники. И еще одно, моя милая. Этот Кней, по-моему,  слегка
не  в  себе.  Расплатился розовым золотом чеканки времен  басилевса  Аристокла.
Насколько я знаю, все такие монеты изъяты в личную казну твоего супруга еще лет
пять  назад. Либо он действительно приехал из глухой провинции, где об  эдикте,
запрещающем подданным Аррантиады владение этим металлом, и слыхом не слыхивали,
либо  твой  приятель  чрезмерно  много о  себе  мнит.  Знаешь  ведь,  насколько
строго...
     - Разберусь, - бросила Лоллия и хитро глянула на почтенную толстую даму. -
Хочешь,  дам  совет?  Розовое  золото втихомолку  скупают  мономатанцы,  это  я
выяснила, когда последний раз наведывалась в гавань Арра. Дают хорошую цену.
     -  Завтра  отправлю  в столицу своего человека, - деловито  кивнула  Эля.-
Спасибо за подсказку.
     -  Что  ты думаешь о Кнее? - сменила тему разговора басилисса. - Вы успели
познакомиться?
     -  На  первый  взгляд  -  обычный вояка, каких сотни,  -  после  недолгого
раздумья изрекла Элиада. - Хорош собой, но таких тоже много. Однако, в  отличие
от  большинства славных воителей, сообразителен и, по-моему...-  хозяйка  вновь
задумалась, подбирая нужные слова, - в нем есть что-то особенное. Не  думай,  я
не  собираюсь  льстить  попавшему в твои сети человеку, ты  меня  знаешь.  Если
называть вещи своими именами, ты столкнулась с крепким орешком: Кней не  станет
бегать  за  тобой, это ты за ним побегаешь. Я достаточно пожила на этом  свете,
чтобы разбираться в людях. Из вас выйдут отличные союзники во всяком деле,  что
в  любовном,  что  в  интрижном. Однако не думаю, что Кней  -  обычный  кобель,
которого  поманишь  сладкой косточкой и он бросится на  первый  зов.  Ты  стала
опытнее,  кесарисса. Выбираешь из горы фруктов не самые красивые и  большие,  а
самые вкусные... Действуй. Надеюсь, это тебя развлечет.
     Диск  солнца  едва-едва  показывал край над  океаном,  превращая  глубокую
синеву  раннего  утра  в горячий фейерверк удивительных красок,  мазки  которых
объяли  небеса  и  расцветили  Верхнюю Сферу  золотисто-оранжевой  пестротой  с
пятнами  багрянца  и серебряными перьями облачков. С моря задувал  бриз,  гоняя
невесомую  пыль  по  улицам  Геспериума, шумели под ветром  кроны  апельсиновых
деревьев,  и  спелые  плоды,  срываясь  с  веток,  падали  на  траву,  полыхали
гигантские  чаши  с  жертвенным  огнем  на  Хрустальном  мысе  и  первые   лучи
вернувшегося  в  мир  светила  ласкали искристые  колонны  дворцов.  Однако  ее
божественное   величество   Валерида  Лоллия   Тиберия   пренебрегла   роскошью
великолепной  резиденции  своего неверного супруга  и  плескалась  в  мраморном
бассейне гостиницы "Три дельфина", принадлежащей некоей госпоже Элиаде Гальбе.
     "Эля  права,  -  думала  басилисса,  по  самый  подбородок  опустившись  в
прохладную воду, - Кней необычен. Окончательно раскусить его старая  Элиада  не
сумела,  но я-то знаю, что он не легионер и не аррант. Почему он так настойчиво
спрашивал  меня  про  библиотеку?  Может, он  вор?  Из  тех,  что  охотятся  за
старинными драгоценностями и манускриптами, стоящими порой гораздо больше,  чем
алмазная  тиара  моего  невнимательного  и  скучного  мужа.  Хотя  так  даже  и
интереснее... Однако грабители столь высокого полета редко действуют в паре.  А
тут  появился  этот  странный "брат"... Но, если Кнея действительно  интересуют
ценности, скрываемые во дворце кесаря, я постараюсь ему помочь. В конце концов,
мне  ничего  не  угрожает,  а  что бы Кней ни украл  с  Хрустального  мыса,  от
Аррантиады не убудет. Если уж начала участвовать в приключении - иди до  конца,
Лоллия.  Это тебе не какие-нибудь казармы с грубыми и вонючими гладиаторами.  И
все-таки   Кней   является  человеком  с  редкостной  способностью   доставлять
наслаждение женщине..."
     Лоллия  дождалась  специально  присланного  Элей  раба,  делавшего  гостям
ароматические   втирания,  облачилась  в  темно-зеленую  хламиду   (этот   цвет
замечательно  шел к изумрудным глазам басилиссы) и отправилась на  второй  этаж
дома.
     "А  плевать! - приняла легкомысленное решение Лоллия. - Пусть Кней  станет
одним  из тех редких людей, которому я открою всю свою подноготную. И  если  он
затевал  какую-то авантюру, пускай выкручивается в новых обстоятельствах,  а  я
посмотрю, что у него получится".
     Подойдя к нужной двери, медноволосая красавица взялась за бронзовую  ручку
и  осторожно заглянула внутрь обширной квадратной комнаты. На одном ложе сладко
похрапывает совсем молодой черноволосый и смуглый мальчишка, а на соседнем...
     -  Заходи.  - Кней вскинулся и поприветствовал Лоллию хриплым  шепотом.  -
Только умоляю, тише. Брата разбудишь.
     -  Ты  знал,  что  я  приду  сегодня,  и  поэтому  не  спал?  -  вкрадчиво
поинтересовалась супруга Тибериса. - Или просто привык вставать с рассветом?
     -  Знал,  -  твердо  ответил легионер. - И очень  рад,  что  ты  приехала,
Валерида.
     -  Мое  полное имя - Валерида Лоллия. После замужества я ношу и имя своего
благоверного - Тиберия.
     - Значит, я не ошибся, - понимающе кивнул Кней. - Я тебя видел на шествии,
но принял за призрака. Сердце мое, как же ты, жена самого басилевса, умудрилась
связаться с похабными аррскими лупанариями?
     - Похабными? - чуть громче необходимого искренне возмутилась кесарисса, но
вовремя  осеклась, увидев, что родственник Кнея шевельнулся и  перевернулся  на
другой  бок.  Продолжила она яростным шепотом: - И ты, деревенщина, провинциал,
неотесанный  дуболом,  смеешь  утверждать, что дом  Ректины  Нуцерии  похабный?
Интересно,  что  ты  там делал, борец за нравственность? Это  лучшее  заведение
Арра!
     -  Ладно  тебе,  -  добродушно усмехнулся легионер и поманил  зеленоглазую
девицу. - Иди сюда. Отпразднуем твой приезд в этот замечательный город...
     Время  до  полудня  все трое - Кэрис, Валерида и не устававший  изумляться
предосудительным особенностям аррантской жизни Фарр - провели отдыхая.  Госпожа
Эля  приказала доставить в атриум роскошный и обильный завтрак, затем кесарисса
предложила пойти купаться на море, и атт-Кадир с радостью согласился, ибо стены
"Трех дельфинов" его начинали тяготить. Безусловно, подружка Кэриса вела себя с
ним  любезно и доброжелательно, но они больше обращали внимание друг на  друга,
нежели на Фарра, казавшегося самому себе пятым колесом в телеге.
     Спустившись  вниз и проходя через дворик, они наткнулись на  вышедшего  из
своих  покоев  престарелого  сенатора, которому не  вовремя  взбрело  в  голову
подышать свежим воздухом. Седовласый патриций, едва заметив темно-медный  огонь
волос некоей прелестной молодой дамы, вначале поднял брови, а затем, рассмотрев
ее  сопровождающего,  сделал вид, будто ничего не заметил  и  эта  женщина  ему
незнакома.  Однако,  когда удивительные гости прошли через  арку,  вывернув  на
улицу  Геспериума, старик как-то суетливо поправил складки тоги,  изобразил  на
лице понимающую ухмылку и почему-то сплюнул.
     Город  спускался к океану белоснежными террасами, полностью занимая  склон
обширного холма. Улицы, ведущие к берегу, шли под уклон, яркое утреннее  солнце
било  в глаза, а прямо впереди светилась синевато-зеленым спокойная поверхность
воды.  Сейчас на длинном пляже белого кварцевого песка почти не было  людей,  и
лишь  возле некоторых купален можно было углядеть маявшихся от безделья  рабов,
притащивших  носилки своих хозяев на побережье, дабы благородные арранты  могли
освежиться в хрустально чистой морской воде.
     - Купальни, - скривился Кэрис, презрительно осмотрев деревянные и каменные
сооружения,  выстроившиеся вдоль берега. - Ужасно. Пройдем дальше,  там  чистый
песок.  Если  уж  ты  отправился, как выражаются у вас в Аррантиаде,  принимать
омовение,  то вовсе не обязательно облачаться в кошмарный костюм для купания  и
плескаться в грязной луже.
     Фарр,  немного  научившийся плавать за время путешествия на либурне  купца
Пироса,  предпочел  не  заплывать далеко и кружил  на  мелководье.  Набедренную
повязку  он все-таки не снял, стесняясь Валериды. Басилисса же вдвоем с Кэрисом
пренебрегли условностями и отправились в дальний заплыв к торчавшему из воды  в
паре сотен локтей от пляжа темно-коричневому камню, похожему на потемневший  от
времени зуб дракона, каким-то невероятным образом оброненный своим владельцем в
морские  волны.  Валерида плавала как дельфин, да и Кэрис от нее  не  отставал.
Вскоре  они  взобрались  на  облюбованную  скалу  и  пристроились  на  гладком,
обточенном волнами камне отдохнуть.
     -  Красивый  вид,  -  сказал  вельх,  махнув  рукой  в  сторону  города  и
теряющегося  в  голубоватой  дымке Хрустального мыса.  -  Глядя  отсюда,  можно
подумать, что Аррантиада действительно великолепна.
     - А разве это не правда? - удивленно вопросила Валерида.
     - Если бы некая моя знакомая, происходящая из благороднейшей семьи, а ныне
являющаяся  супругой  властителя  полумира, -  шутливо-ядовитым  голосом  начал
Кэрис, - однажды вечером погуляла в кварталах Нижнего Арра...
     -  Гуляла, и что? - ошарашила вельха кесарисса. - Причем одна, без  всяких
телохранителей, слуг или пассий. По-моему, там очень мило. Грязно, конечно,  но
это добавляет необходимой остроты.
     -  Великие боги...-простонал Кэрис, картинно закрывая ладонью лицо.  -  Не
перестаю тебе удивляться! Какая, в задницу, - извини - острота? Может быть, для
избалованной  патрицианки  это забавно и необычно,  но  ведь  многим  там  жить
приходится!
     -  Это  ненадолго, - вскинула точеный подбородок Валерида. - Не позже  чем
через  год-полтора кварталы плебса снесут, в городах станет спокойнее и чище...
Я даже слегка жалею об этом.
     -  То  есть  как? - не понял вельх. - А куда вы денете людей? Плебсу  ведь
нужно где-то жить?
     -  Не знаю точно, как мой божественный супруг собирается это сделать,  но,
по-моему,  он и глава Сената Луций Вителий придумали что-то особенное.  Я  мало
интересуюсь государственными делами. Слышала немного...
     - Где? - ехидно осведомился Кэрис. - В портовых лупанариях?
     - О, там ничего не подозревают. - Валерида не обратила внимания на сарказм
своего  нового друга. - Черни изволь подать развлечения и пищу, а до остального
обитателям  городов  нет дела. В заведениях, о которых ты  упомянул,  только  и
разговоров,  что о выпивке, женщинах и не совсем достойных способах  заработка.
Между  прочим,  хотелось бы узнать, а как ты умудряешься  оплачивать  все  свои
расходы и откуда у тебя розовое золото?
     -  Элиада  небось  рассказала? - недовольно усмехнулся  вельх.  -  А  ведь
обещала, что ни полслова никому...
     -  Я  -  басилисса. Эля доверяет мне, а я очень многое доверяю ей. Я  ведь
должна хоть что-то знать о своих знакомых?
     -  Должна...- нехотя согласился Кэрис и, подхватив обломок камня, запустил
им  в накатывавшую волну. - Я, понимаешь ли, авантюрист на вольных хлебах.  Ты,
кстати,  не  подумай,  что  плащ  легионера  я  ношу  незаслуженно.  Я   служил
басилевсам,  но не в третьем легионе, а в девятом. Давно. Розовое золото...  На
материке  его  немного, но знающий человек может достать пару  десятков  монет.
Честно  признаться, об указе, обязывающем аррантов передавать  этот  металл  за
выкуп в казну басилевса, я не знал.
     -  Странные вы, варвары...- задумчиво протянула Валерида Лоллия. -  Одного
не  могу  понять,  как дикаря с континента могут интересовать какие-то  скучные
рукописи?  Они  что,  представляют великую ценность? Ты  хочешь  их  украсть  и
перепродать?
     -  Прочитать, - признался Кэрис. - Только не делай такое лицо.  Представь,
читать я умею. В нашем мире творится что-то непонятное, и я хочу разобраться, в
чем дело.
     -  Какая  глупость! - искренне воскликнула басилисса. -  Посмотри  вокруг!
Светит  солнце,  море  теплое,  у  нас  есть  масса  времени  для  того,  чтобы
замечательно  насладиться жизнью... Вот, кстати, твой брат уже в том  возрасте,
когда  ему следует мыслить не только о делах духовных. В Геспериуме есть  очень
хороший  и  уважаемый дом, где мальчиков наподобие него нежно и  благопристойно
знакомят с радостями взрослой жизни. Хочешь, я и о нем позабочусь?
     -  Откажется,  -  скривился Кэрис. - У него образ  мыслей  совсем  другой.
Пойми,  он  воспитан  в  стране,  где  одно упоминание  об  аррантских  обычаях
считается донельзя бесстыдным.
     - А как же ты?
     -  Я  варвар,  мне можно. Ну так что, я смогу ознакомиться  с  рукописями,
привезенными из Лаваланги?
     -  За определенную плату, - проворковала Валерида, - что угодно. Рукописи,
драгоценности, великие тайны басилевса... Впрочем, нет. Секретами Тибериса я не
интересуюсь, а поэтому продать их не могу. Давай-ка спустимся в воду.
     Валерида  потянула Кэриса за руку, они соскользнули в волны и, покачиваясь
на плещущей соленой воде, начали захватывающий и восхитительный любовный танец,
свидетелями которого были только океан и голубое небо.
     -  М-мать!..- Кэрис внезапно отстранился от басилиссы, а та,  не  понимая,
что  вызвало его неудовольствие, состроила удивленно-обиженное лицо. Но,  когда
обернулась,  выругалась так, что вельх поморщился. Не иначе как в  гавани  Арра
научилась.
     Прямо  на  двоих  людей смотрела крупная конская голова;  Огромные  глаза,
вытянутая благородная морда, широкие ноздри... Одна беда - внезапно появившаяся
ниоткуда  лошадь была прозрачна, будто лучший хрусталь. Пенистая  грива  слегка
шелестела  под ветром, в зрачках можно было углядеть плававших там  миниатюрных
золотых  рыбок,  показавшиеся  из-под верхней губы  зубы  чудились  квадратными
осколками льда. Словом, это существо меньше всего относилось к миру живых.
     -  Водяная  лошадь! - ахнула Валерида и сразу крикнула в голос:  -  Уходи!
Прочь, в океан!
     Тварь  наклонила голову и, едва взглянув на женщину, пристально уставилась
на  Кэриса.  Тот, подтолкнув Валериду к скале и молча заставив ее забраться  на
камень, оценивающе глянул на неожиданного гостя.
     Броллайхан был знаком с весьма многими созданиями, сохранившимися  в  этом
мире  с  древнейших времен, но морских лошадок доселе не встречал - этим именем
еще прозывались дельфины, - однако настоящие морские лошадки представляли собой
не живых существ, но духов моря. Знания Кэриса об этих существах ограничивались
смутными  легендами,  повествовавшими  об  океанских  скакунах,  чьими  гривами
являются  волны,  а  табун подобных существ, как утверждали,  способен  вызвать
шторм.  Народ  броллайханов  принадлежал суше  и  мало  интересовался  морскими
собратьями.
     -  Привет,  -  сказал Кэрис. Он чувствовал, что рядом с  камнем  находится
тварь,  очень  похожая по сущности на него самого, только  воплощенная  в  тело
воды.  Лошадка  вся  состояла из моря, неожиданно уплотнившегося  и  принявшего
замысловатую форму. Недобрых намерений обитателя глубин вельх пока  не  ощущал.
Скорее любопытство.
     "Привет,  -  неслышно  ответила водяная лошадка языком  мысли,  как  умеют
общаться   между  собой  только духи. - Тут мое  пастбище.  Что  это  вы  здесь
делаете?"
     -  А  то  тебе непонятно, - ответил Кэрис. - Извини, что вторглись в  твои
владения, но, по-моему, мы тебе ничем не помешали.
     Валерида, нахмурившись, слушала, как один из двух собеседников отвечал  на
безмолвные  вопросы.  Она  знала, что неподалеку от Хрустального  мыса  обитают
безвредные  морские  демоны,  но видела такового впервые.  Почему  тогда  Кэрис
слышит вопросы духа моря, а она нет?
     "Не  помешали,  - подтвердило существо и вдруг нырнуло, оставив  за  собой
пенный белоснежный фонтан, и тотчас появилось слева от Кэриса. - Вы шумели, и я
решил  посмотреть. Никогда не встречал своих родственников с  суши.  Ты  многим
похож   на  меня,  хотя  носишь  тело  человеческого  существа.  Я  очень   рад
познакомиться. В море меня называют Айну".
     Далее  вельх  выдал какой-то странный набор звуков, приведший  Валериду  в
изумление.  Она  не  представляла себе, что Кэрис назвал водяной  лошадке  свое
истинное имя, звучащее на языке броллайханов.
     "Хотите побывать у меня в гостях? - Сотканное из морской воды существо, по
мнению Кэриса, было редкостно добродушным, но чуть глуповатым. - Там, внизу, на
дне?"
     - Что ты имеешь в виду? - насторожился вельх и подумал: "Еще чего доброго,
утопит  Валериду. Нет, на него это не похоже. Я не чувствую в этом духе  океана
даже самого минимального зла. Он просто живет..." "Ты  мой родственник, - упрямо твердила лошадка. - Я могу провести тебя  и
твою  подругу  из рода людей по своим маленьким владениям. Они  не  задохнутся.
Хочешь?"
     В голосе твари звучала надежда, готовая прорваться обидой в случае отказа.
     -  Конечно хотим, - решился Кэрис и повернул голову. - Валерида, не бойся.
Это наш друг. Его зовут Айну. Он хочет показать нам морское дно. Поехали?
     -   Э-э...-  Кесарисса  от  удивления  разинула  рот.  Вот  это  настоящее
приключение! - А твой брат, он будет беспокоиться?
     - Еще одного человека возьмешь? - поинтересовался Кэрис у нового приятеля.
- Он там, на берегу.
     "Разумеется,  -  подобревшим голосом ответила  морская  лошадка.  -  Пусть
плывет  сюда.  Того,  что я вам покажу, на своей скучной земле  вы  никогда  не
увидите".
     -  Фа-арр!  -  заорал Кэрис, сложив ладони у рта. Небольшая  фигурка  атт-
Кадира  на  берегу поднялась с песка и, откликнувшись на зов, вошла в  воду.  -
Плыви сюда быстрее! Да не бойся, все хорошо!
     Атт-Кадир, расслышав голос вельха, слегка удивился. Он прекрасно  понимал,
что  Кэрис  хотел уединиться со своей новой знакомой и поэтому уплыл  к  камню.
Почему тогда зовет?
     -  Скорее-е!  - донесся до слуха Фарра очередной вопль, только  звучал  он
радостно, а не опасливо. - Будет интересно, обещаю!
     -  Опять  что-то придумал, - проворчал атт-Кадир себе под нос, но все-таки
потуже  затянул узел ткани на бедрах и, пожалев, что ему не удалось как следует
позагорать на бархатном белом песке, вошел в воду и медленно поплыл к небольшой
скале в виде гнилого драконьего зуба.
     Комплекс  храмов  и  дворцов на Хрустальном мысе начал возводить  басилевс
Фемидий  из  династии  Аврелиадов около четырехсот лет назад.  Поначалу  ничего
грандиозного не замышлялось: небольшая загородная резиденция, скромная вилла, с
трех сторон окруженная морем, а с четвертой - кипарисовыми и оливковыми рощами.
Позднее,  при  Аристокле  Первом,  добавились храмы  Молнемечущего  и  Морского
Старца, а когда стало ясно, что семье басилевса куда больше нравится обитать  в
тихой  провинции, нежели в суматошном Арре, началось грандиозное строительство.
Вскоре   все  пространство  обширного  полуострова  оказалось  занято  дворцами
басилевсов,  небольшими  амфитеатрами, где выступали  лучшие  лицедеи  Острова,
развлекая  божественных  владык, святилищами десятков  богов  и  просто  духов-
покровителей,   а  заодно  и  необходимыми  пристройками:  казармами   охранных
центурий,  складами, конюшнями, и так далее, почти до бесконечности. Резиденция
постепенно  превращалась  в  небольшой городок,  воплощавший  в  себе  наиболее
идеализированные  представления  об  Аррантиаде. Неброская роскошь,  строгость,
имперская  помпезность, огни негасимых факелов на толстых колоннах и  обиталища
богов.  На  одни  только  благовония  в год  расходовалась  сумма,  превышающая
отпускаемые из казны средства на обустройство средней колонии на материке.
     Басилевсы  не знали меры ни в чем, а нынешний Царь-Солнце Тиберис  напрочь
превзошел  своих  порфироносных предшественников в  искусстве  развлечений.  За
долгое  время правления Тибериса Хрустальный мыс неоднократно перестраивали,  с
материков  и  океанских архипелагов доставлялись самые редкие камни,  наподобие
оранжевого  и  золотистого  мрамора,  в  далеких  землях  покупались   наиболее
великолепные  украшения  и  ценные материалы,  свора  архитекторов  сделала  на
прихотях  господина  не  одно состояние, а модный в столице  ваятель  Аргос  из
Стабонии  на  полученное за создание грандиозной статуи Тибериса вознаграждение
ухитрился купить даже сенаторскую должность.
     "Эти  расходы  себя  оправдают, - упрямо твердил басилевс,  слушая  робкие
упреки со стороны своей правой руки - сенатора Луция, обеспокоенного состоянием
казны.  -  Еще  немного  -  и  мы перестанем тратить половину  годового  дохода
государства на прокорм черни, Аррантиада освободится от тысяч лишних  ртов,  из
провинций   начнут   поступать  продовольствие  и  невостребованные   варварами
сокровища... А пока следует не обращать внимания на траты. Аррантиада могуча  и
всесильна, а трудности лишь временны".
     Луций  тогда  хотел возразить, что еще год подобных "временных трудностей"
приведет  к  катастрофе, ибо тогда в казне не хватит денег  даже  на  жалованье
армии,  не  то  что  на прокорм сонмища плебеев, но воздержался.  Противоречить
басилевсу - себе дороже. Его устами говорят боги. По крайней мере, в это  верят
большинство  населения Аррантиады и сам Тиберис, надутый гусак,  возомнивший  о
себе   незнамо   что.   Кровь  Аврелиадов  должна  еще  подкрепляться   истинно
государственным умом, который у нынешнего кесаря затмился мыслями о собственном
превосходстве над прочими людьми.
     Говаривали,  будто на самом деле страной правит не кто  иной,  как  первый
Всадник  Сената  Луций  Вителий,  и  во многом  люди  были  правы.  Все  тяготы
государственной власти ложились именно на него, а сливки доставались  Тиберису.
Впрочем,  отказать  басилевсу в определенном уме  и  изощренной  хитрости  было
нельзя, иначе трон Божественных давно перешел бы в другие руки. Тиберис являлся
непревзойденным  мастером интриги, возвышенным и артистичным  лгуном,  которому
верили,  стратегом,  умевшим  одной-двумя  фразами  определить  будущее  своего
государства  (именно ему принадлежала идея воспользоваться войной  на  материке
Длинной  Земли  для  создания новых постоянных колоний  на  закатном  побережье
континента),  но  в  то же время Тиберис был редкостным мерзавцем,  убравшим  с
дороги, ведущей к трону, всех своих родственников, включая мать, двух братьев и
дядю.  Ну а развлечения Божественного иногда переходили даже негласные  границы
распущенности,    установленные   по   молчаливому    соглашению    аррантского
патрицианства.  Он  словно  бросал вызов Острову -  если  вы  жаждете  свободы,
попробуйте  пройти экзамен на право называться аррантами. А потому Тиберис  мог
запросто изнасиловать жену сенатора или забрать маловозрастного сына одного  из
своих  центурионов,  как выражались, "для удовольствий",  заниматься  любовными
утехами прямо на заседании Сената, пред ликом всех благороднейших эпархов,  или
недвусмысленно  выказывать  предосудительные чувства  к  какому-нибудь  вшивому
гладиатору, а то и вовсе к шлюхе из самых мерзких вертепов гавани.
     Последним,  с позволения сказать, чудачеством Тибериса, иногда  способного
впадать  в  скучливое уныние не хуже кесариссы Лоллии, была охота, обрушившаяся
на  проповедников так называемых Богов-Близнецов (впрочем, и сама  Лоллия  была
четвертой женой басилевса, ибо три прежние ему надоели. Двух он отравил, третья
вовремя  согласилась  на развод. Чудачество...). Одетые в двухцветные  багрово-
зеленые одежды старцы впервые явились в Аррантиаду лет десять тому, как  только
новый  культ  оформился  и  был  признан на  полуночном  острове  Толми.  Жрецы
Близнецов  проповедовали неприемлемое в Аррантиаде смирение, с  пылом  и  жаром
обрушивались на свободные нравы Острова, говорили о братской любви и  равенстве
всех людей, заслужив славу забавных сумасшедших. Однако плебс был смущен речами
почитателей  Близнецов, ибо после их проповедей возомнил,  что  любой  золотарь
достоин уважения наравне с сенатором, а то и - бери круче! - басилевсом. Тайная
служба  Арра  отправляла  Луцию  Вителию  панические  сообщения  о  готовящемся
стихийном  бунте,  а однажды на гладиаторском представлении,  куда  прибыл  сам
Божественный  Тиберис, старец в красно-зеленой хламиде перебрался через  барьер
арены  и  неким  чудом остановил изголодавшихся львов, уже  готовых  растерзать
побежденного бойца.
     Басилевса  лишили  удовольствия.  Старикана  немедленно  посадили  на  кол
прямиком   в   амфитеатре,  а  сам  Тиберис  разродился  эдиктом,   запрещавшим
проповедникам  варварской  религии  даже  ступать  на  землю  Аррантиады.   Те,
разумеется, не послушались. И началось.
     Сотни  последователей Близнецов были схвачены и казнены  самыми  вычурными
способами - от вульгарных столба или кола до отправки в садок с акулами.  Охота
приобрела  поистине  вселенские масштабы, ибо стража и армия  Острова  получили
недвусмысленный  приказ:  хватать  по  первому  же  подозрению.  Жестокость   и
массовость  казней удивили даже видавших виды аррантов, ибо  на  одного  адепта
Близнецов приходилось пятеро невиновных. Однако ересь была истреблена вместе  с
ее  носителями,  а  на Толми было отправлено посольство,  вместе  с  которым  к
верховным  жрецам  новой  религии отбыли семь тысяч отрубленных  кистей  рук  и
возмущенное послание Тибериса, заканчивающееся, однако, предложением  присылать
новых  проповедников - иначе в Аррантиаде станет совсем скучно, а  содержащиеся
при  аренах  дикие  животные  останутся голодными.  Жрецы  Толми,  конечно  же,
прокляли Тибериса, а тот посмеялся. Все остались довольны.
     ...Историю  недавней вражды басилевса и последователей Близнецов  Кэрис  и
Фарр  услышали  от  неожиданно  разоткровенничавшейся  Лоллии,  возвращаясь   с
побережья в Геспериум. Атт-Кадир, остававшийся под впечатлением от прогулки  на
морской  лошадке  по дну океана, слушал невнимательно, а вот  Кэрис,  наоборот,
удивлялся  и постоянно переспрашивал. Его поразило, что та Аррантиада,  которую
он  знал  много  лет  назад  и которая сохраняла отблески  прежнего,  истинного
величия,  медленно,  но  верно  скатывается в пропасть,  из  которой  не  будет
возврата.  Валериду  Лоллию тоже несказанно развлекло маленькое  путешествие  в
таинственные глубины моря, отчего она разговорилась чуть больше следуемого. Она
наконец  поняла, что ее новый и, как предполагалось вначале, недолгий  знакомец
не просто человек необычный, но во многих отношениях выдающийся.
     Морское  приключение  было  недолгим, однако  захватывающим.  Дух  океана,
проникшийся внезапным расположением к сухопутному родственнику - Кэрису,  -  не
смог  долго  удерживать воздушный пузырь, в котором находились люди,  но  сумел
опустить  их на самое дно, где глубина достигала полусотни локтей и можно  было
разглядеть  бесконечные стайки разноцветных рыбок, окрашенные всеми  известными
цветами  кораллы  и  водоросли,  проплывавшую  неподалеку  маленькую  акулу   и
наполовину  погруженный  в  песок  остов  давно  затонувшего  корабля.  Морская
лошадка, к сожалению, была плохо знакома с жизнью на суше и не умела восполнять
своим волшебством запас свежего воздуха в плывущем под водой шаре, отчего Кэрис
довольно быстро попросил "океанского броллайхана" поднять всех троих наверх.
     Лошадка слегка огорчилась, однако, учуяв беспокойство людей, которым стало
тяжело  дышать, немедленно вернула их к Драконьему камню и приглашала  заходить
(вернее,  заплывать)  еще.  Лоллия согласилась с  восторгом,  Фарр  смотрел  на
водяное  чудо  настороженно, раздумывая, является ли это существо  демоном  или
нет,  а  Кэрис высказал сотканному из воздушных пузырей и соленой воды существу
искреннюю  благодарность.  Подняв фонтанчик брызг, лошадка  исчезла  в  зеленых
глубинах, а трое приятелей отправились к берегу.
     -  Есть хочется, - посетовал Кэрис, когда они поднимались по крутым улицам
Геспериума  к  дому  госпожи Эли. Услышав эти слова, Валерида  Лоллия  прямиком
направилась к одинокому лотку с фруктами, но вельх успел поймать ее за руку.  -
Дорогая,  я  не  понимаю, как на вашем Острове люди выживают. В  сущности,  что
такое апельсины или сливы? Трава. Трава, смешанная с водой и сахаром.
     -  Варвар, - томно улыбнулась Валерида. - У вас, надо полагать, едят сырое
мясо или неостывшую печень только что забитого оленя?
     -  И такое бывает, - согласился Кэрис к вящему удовольствию басилиссы. - А
ты  знаешь, как это здорово - вцепиться зубами в горячую, дымящуюся плоть,  так
чтобы густая кровь текла по подбородку?
     Лоллия  содрогнулась,  однако  подумала,  что  ей  и  самой  хотелось   бы
совершить нечто подобное.
     - Я знаю здесь одно местечко, - поразмыслив, сказала она. - К сожалению, у
Элиады кухня слегка однообразна, но там хозяином человек с континента.
     - С которого? - попытался уточнить Кэрис. - Если с Закатного, то нас будут
кормить жареными змеями и сушеными акридами...
     -  С  твоего,  горе  мое, - вздохнула Валерида. - Между прочим,  траттория
"Плот басилевса"...
     - Как? - одновременно вопросили атт-Кадир и вельх. - Как-как?
     -   Повторяю:  "Плот  басилевса",-  фыркнула  Валерида  Лоллия,  довольная
произведенным  впечатлением. - Вообще-то изначально траттория назвалась  "Оплот
басилевса",  но  к  хозяину заглянула стража, и центурион заявил,  что  оплотом
Божественного   Тибериса  являются  его  непобедимое  войско  и  благороднейшие
сенаторы,  а  отнюдь  не  грязный кабак. Владелец,  дабы  не  заказывать  новую
вывеску, закрасил первую букву. Вот и получился "Плот".
     Кэрис расхохотался, и даже Фарр тихонько прыскал в кулак.
     Траттория,  на  континенте именующаяся таверной или  трактиром,  встретила
гостей полутьмой, абсолютным отсутствием посетителей и приятным запахом готовой
еды.  Хозяином  -  ну  разумеется!  - оказался джайд.  Предприимчивый  уроженец
побережного Халисуна, лысоватый человек лет сорока, подобно многим другим своим
сородичам  сумел  не  только вписаться в жизнь напрочь чужой  страны,  но  даже
завести  свое  дело в столь благородном и малодоступном для чужеземцев  городе,
как Геспериум.
     -  Что  таки изволят почтеннейшие посетители? - Джайд говорил по-аррантски
почти  без  акцента. - Час послеполуденный, жарко, у меня есть  легкое  вино  с
ледника,  любая рыба на выбор... Прекрасной даме могу предложить  изысканнейшие
мономатанские фрукты, а молодым господам...
     -  Говорят, - перебил владельца траттории Кэрис, - будто ты подаешь блюда,
принятые  у  народов  континента. Так? Вот и отлично. Мне -  слабо  прожаренную
оленину  с  кровью, - вельх хитро посмотрел на Лоллию, - моему брату  -  хорошо
приготовленную  дикую  птицу, желательно по саккаремским  рецептам,  а  госпожа
выберет сама.
     -  Мне  тоже мясо с кровью! - внезапно заявила Лоллия и тихонько  спросила
Кэриса: - А что пьют варвары? Какое-нибудь особенное вино?
     -  Если  есть  - темный оль для меня и дамы, - приказал хозяину  Кэрис.  -
Мальчишке - шербет.
     Он  втайне надеялся, что ничего подобного в "Плоте басилевса" не найдется,
однако владельцем был все-таки джайд.
     
     
     
     
     -  Будет исполнено, - преспокойно заявил лысый. - Вам оль ячменный или  на
солоде?
     Некоторое  время прошло в тишине. Кэрис, подтверждая репутацию  вельхского
дикаря,  рвал полусырое мясо зубами, и по его подбородку действительно  стекала
кровь,  Валерида  пыталась  не отставать и запивала  необычное  на  вкус  яство
странным пенным напитком темно-коричневого цвета, а Фарр уныло жевал рябчика  в
соусе из чеснока и красного перца с белым вином.
     -  Когда  отправимся?  -  вдруг вопросил Кэрис  Валериду.  -  Помнишь  наш
разговор о библиотеке?
     -  Помню, - кивнула басилисса. От невиданного напитка под названием оль  в
голове  сотворилось  удивительное головокружение. А мясо с  кровью  было  столь
восхитительно, что не шло ни в какое сравнение с утонченными блюдами  дворцовых
кухонь. "Я становлюсь варваркой,- весело подумала Валерида Лоллия. - Но как это
чудесно!"
     - Когда? - стоял на своем вельх.
     -  Сегодня вечером, - чуть пьяно кивнула головой супруга кесаря. - Пока из
Арра  не  явился этот... этот... ублюдок! Я мужа имею в виду. После его приезда
во дворце будет не протолкнуться от охраны и мы вряд ли что сумеем сделать. Ой,
Кней,  а  нельзя заказать еще какое-нибудь особенное варварское блюдо? Надеюсь,
его фигура не пострадает...
     -  Хозяин! - взвыл Кэрис и, обнаружив моментально нарисовавшегося рядом со
столом джай-да, дал распоряжение: - Овсянку с селедкой для меня и госпожи.
     Джайд  изумленно вздернул брови, пожевал губами, вспоминая, имеются  ли  в
его запасах нужные ингредиенты, и кивнул:
     -  Как  видно,  почтеннейший легионер и его чудесная  спутница  бывали  на
континенте.  Очень  необычные  вкусы  для  Аррантиады.  Я  бы  даже  сказал   -
экзотические. А что для юноши?
     Фарр, расправившийся с птицей, осмелел и потребовал:
     - Ну-у... Баранину с рисом и специями.
     -  О,  это  просто! - согласился джайд. - А вот селедку  и  кашу  из  овса
придется подождать.
     -  Еще  две большие кружки оля, - закончила беседу с хозяином вошедшая  во
вкус  Лоллия  и  пробормотала под нос: - Теперь я совсем эта...  вельха...  или
вельхинка?.. Завтра же перееду на материк!..
     
     Глава четырнадцатая
     УСКОЛЬЗНУВШАЯ ПОБЕДА, НЕСОСТОЯВШЕЕСЯ ПОРАЖЕНИЕ
     Война  - занятие неинтересное и невеселое. Турнир с установленными  раз  и
навсегда   правилами   наверняка   доставит  удовольствие   прекрасным   дамам,
помахивающим  шелковыми  платочками  и с восторгом  следящим  за  бьющимися  на
ристалище   избранниками.  Поединщики  относятся  друг  к  другу  с  надлежащим
уважением  и  с  радостью  берутся  за незаточенное  оружие,  имея  возможность
доказать всему миру и самим себе, что в боевых искусствах им нет равных, однако
никогда  не  бьют  противника  насмерть. В случае  же  если  соперники  излишне
раззадорятся, угрожая собственным жизням, герольды всяко остановят поединок, не
доводя  дело  до  крови. Турнир красив: знамена, трубы, женщины в  великолепных
нарядах,  доспехи,  посеребренные  кольчуги,  гербы...  По  крайней  мере,  так
происходит ратная потеха в Нардарском конисате и империи Нарлак. Ничуть не хуже
дело обстоит в Аррантиаде, где воители сходятся в сражении вообще без доспехов,
а  то  и  без  одежд.  В  Саккареме принят конный бой  на  затупленных  саблях,
цивилизация   Шо-Ситайна  предусматривает  даже  не  сражение,  а  демонстрацию
искусства владения оружием и телом... Но здесь шла война. Увы, самая настоящая.
     У человека, побывавшего в битве - любой, не обязательно грандиозной, когда
стенка на стенку встречаются тысячные армии и нескончаемые кавалерийские  лавы,
- очень быстро исчезают радужные представления о военном ремесле. Если, правда,
они  не  пропали  еще до сражения, в лагере, где приходится  жрать  подгоревшую
кашу, сдобренную прогорклым салом и испорченным мясом (и это еще счастье, когда
в  кашу  кладут  мясо); если человек не подцепил опасную  болезнь,  у  него  не
загноились  царапины,  не  сожжена солнцем кожа  или  трачены  морозом  кончики
пальцев;  если  мешок с припасами и снаряжением не кажется  неподъемным  тюком,
который даже верблюд не поднимет; если не приходится под ледяным ветром торчать
в  бесполезном,  как  кажется всегда, и никому не  нужном  карауле,  ибо  точно
известно, что противник не нападет в течение ближайших двух седмиц; если не...
     Куда  исчезли многоцветные штандарты, солнечный блеск доспехов и  победная
поступь  идущей  по трупам врага армии? Почему их заслонили серая  обыденность,
вши,  недоедание  и чувство вечной усталости? Рано или поздно  наступит  первый
бой, когда тебе рассекут до кости бедро и ты будешь валяться в луже собственной
крови,  наблюдая  за вытаращившимися в небеса и подернувшимися  белесой  дымкой
глазами  товарища,  у  которого  из раны на животе  вывалились  кишки  и  можно
углядеть черную кромку рассеченной печени.
     Если  первая  стычка  пережита, начинаешь привыкать.  Бесследно  пропадают
мерзкие  насекомые, потому что додумаешься, как их нужно травить. Еда перестает
казаться гадкой и однообразной, со временем начинаешь обнаруживать, что на тебе
всегда  чистая  рубашка - с чего бы? А-а... Не хочется страдать  от  лишая  или
залечивать  потертости  на  коже? Поговорив с лекарем,  сам  того  не  замечая,
научишься  зашивать раны, в том числе и на самом себе, вскоре будет  достаточно
лишь  недолгого времени для сна, чтобы чувствовать себя отдохнувшим. Тяжелый  и
неудобный  клинок  становится чуть ли не родным братом, и,  коснувшись  рукояти
даже  в  кромешной  тьме,  ты отличишь свое оружие от  чужого.  А  потом  битва
начинает доставлять удовольствие. Бывший новобранец постепенно превращается  в
человека войны. А если нет - то в войске ему делать совершенно нечего.
     Драйбен никогда не считал себя человеком боя и прекрасно сознавал, что уже
не  станет.  Возраст не тот. Вот лет десять назад... Теперь  бывший  эрл  Кешта
привык  к  удобствам, хорошей пище, своевременному отдыху и  папирусной  тишине
библиотек,  где  провел  свою молодость. Впрочем, если  рассудить  справедливо,
жаловаться   особо   не  на  что.  Они  с  Асверусом   и   так   находились   в
привилегированном положении. Во-первых, в кавалерии, что давало  больше  шансов
выжить.  А во-вторых, "Сизый беркут", что ни говори, являлся элитой. На чужаков
здесь  смотрели  настороженно, а иногда и презрительно, и, если  бы  не  особые
обстоятельства, двоих нардарцев никогда не допустили бы в строй конного  отряда
аррантов.
     Умение  владеть  оружием  детям из дворянских семей  Нардара  прививают  с
раннего  детства. Конисат ни с кем не воевал вот уже полторы сотни лет,  однако
традиция  сохранялась.  Другое  дело, лежит ли к  подобному  ремеслу  душа  или
становится  тошно  при  одном  взгляде на клинок. Драйбен  знал  свои  скромные
возможности.  Противостоять  одному  или даже  трем  необученным  мечному  делу
грабителям  он  сумел  бы  с легкостью, однако выйти против  настоящего  рубаки
нардарец  никогда  бы  не решился. Немедленно сказалось  бы  отсутствие  опыта,
незнание особенностей боя против нескольких противников и все такое прочее.  Он
с  легким  удивлением поглядывал на худощавого (не сказать - тощего)  Асверуса,
удивляясь, каким образом в его дальнем родственнике, не кажущемся особо сильным
и  уж  точно  не  идущем  ни  в какое сравнение со здоровяками  из  "беркутов",
рождается   сила,  способная  поддержать  дух  и  тело,  а  заодно  и   слишком
нерешительного мага-недоучку. Последний откровенно побаивался, хотя  и  пытался
скрыть свои чувства.
     Асверус,  напротив,  с  горящими глазами наблюдал за  маневрами  кавалерии
степняков,   раздраженно  или  радостно  вскрикивал  в  зависимости   от   хода
завязанного  боя,  пока  что  не распространявшегося  дальше  пехотного  строя.
Когорты  пеших воинов выстроились слева от расположения фланга, составлявшегося
из кавалерии разных государств, и пока тумены мергейтов пытались рассечь надвое
войско шада, не задевая подчиненную Даманхуру конницу.
     -  Смотрите,  смотрите! - увлеченно коммен тировал Асверус, говоря  больше
для  себя, неже ли для слушателей. - Варвары откатываются! Не смогли преодолеть
даже   первую   линию  пехоты!  Хвала  богам,  что  они  надоумили   тысячников
использовать колья против всадников-мергейтов!
     Когда  первые  тысячи  конных  степняков приблизились  к  выстроившимся  в
громадный  прямоугольник пешим легионам шада, никто из саккаремцев не шевелился
-  просто стояли и ждали. Вот уже вопящая орда степняков в лучном перестреле от
строя  щитов, в пятидесяти шагах, в двадцати... Последовал короткий  приказ,  и
доселе  лежавшие  на  земле  остро заточенные  деревянные  пики  поднялись,  не
успевшие  развернуть коней подданные хагана со всего маху налетели  на  острия,
затем  к  небесам вознесся злой визг раненых лошадей, перед строем  образовался
завал  тел,  а  пехота  отступила  на  три шага  назад,  теперь  защищенная  от
наступавших  барьером из мертвой плоти. Там, где мергейты  сумели  врубиться  в
ряды  саккаремской  армии, завязались короткие стычки, но вскоре  командовавший
первой атакой туменчи понял, что следует отходить.
     Мергейты  изменили тактику. Разорвать пополам армию Даманхура с налету  не
получилось.  Теперь  следовало изводить противника  короткими  выпадами,  тучей
стрел  и арбалетных болтов, - степняки, прошедшие по Саккарему, быстро уяснили,
насколько  большой силой обладает этот невиданный ранее стреломет, и взяли  его
на  вооружение.  Хотя лучные стрелы мергейтов, пущенные  в  упор,  с  такой  же
легкостью пробивали любой щит и любой доспех.
     Доставалось и кавалерии Даманхура. Стоявшие на флангах конники  наблюдали,
как  на  них  движется темная лава мергейтов, подходит на расстояние  выстрела,
выпускает  множество стрел, а затем отходит. По счастью, степняки не  причиняли
особого  вреда людям в доспехах, но ранили лошадей. Однако, следуя  строжайшему
приказу,  саккаремцы,  арранты  и  нарлаки не  двигались  с  места,  зная,  что
мергейтам необходимо спровоцировать конницу противника на атаку. В этом  случае
разгром неминуем - Гурцатовы псы немедленно возьмут отряд в клещи и перебьют.
     -  Вот дерьмо! - выругался Драйбен, когда очередная стрела ударилась в его
круглый   щит,  но,  не  пробив  металлической  оковки,  только  царапнула   по
поверхности и свалилась на песок. - Когда мы наконец начнем?
     -  Когда  пожелает  Даманхур и его многомудрые  военачальники.  -  Асверус
мрачно  взирал  на  равнину,  где войско мергейтов перестраивалось  в  обширный
полумесяц,  готовый огромным серпом обрушиться на врага. - Шад во многом  прав.
При  всех  ошибках, допущенных при выборе диспозиции, он справедливо  рассудил,
что  надо терпеть и дожидаться, пока варвары не решатся на плотный бой.  Гонять
по равнине мы их не можем, степняки более подвижны. А вот когда они завязнут  в
пехоте.
     -  А если нет? - озираясь, предположил Драйбен. - Вдруг они никогда на это
не  решатся? Гурцат - а я с ним хорошо знаком - отнюдь не дурак. Тем более  что
ему  помогает чужая сила Хозяина Пещеры. Представьте, мой принц: хаган  увидит,
что атаковать в лоб бесполезно, ибо пехота держит строй, и главнейшие свои силы
направит  на  фланги.  Только не в упор, со стороны восхода,  а  с  полуночи  и
полудня.  Он  просто заставит своих командиров обойти наше  войско,  ударит  по
кавалерии,  мы обязательно начнем отступать под таким натиском и затопчем  свою
же  пехоту,  зажатую между двумя огромными конными полками.  Будь  я  на  месте
Гурцата  -  обязательно  послал  бы тумен  или  два  в  обход  через  горы,  по
заброшенной дороге. Чтобы ударили в тыл.
     - Вы выдающийся стратег, - язвительно сказал Асверус. - Почему тогда не вы
командуете  битвой? Хотя... В высших рассуждениях есть доля разумности.  Но  мы
все  равно  ничего не можем поделать. Героически погибнуть - сколько угодно.  А
вот  предотвратить  возможную катастрофу? Это нет.  Однако  посмотрите,  первая
атака  захлебнулась,  и  у меня создается впечатление, что  мергейты  растеряли
большую часть своей решительности.
     - Решительности? - простонал Драйбен. - Решительность им придает отнюдь не
жажда  обрести победу в этой забытой всеми богами пыльной пустыне. Не забудьте,
кто  стоит  за  их  спиной!  Чудовище,  монстр,  чужеродная  тварь,  являющаяся
виновником  всей этой крови и способная влиять на разум людей! Они  никогда  не
остановятся!
     - Все уши прожужжали, - недовольно отмахнулся Асверус. - "Тварь, чудовище,
мы  все  умрем!"  В данный момент я не вижу никакого другого противника,  кроме
грязных дикарей. О высоких материях давайте рассуждать позже.
     Драйбен  замолчал,  огляделся и сквозь прорезь шлема сумел  заметить  чуть
недоуменный взгляд безымянного арранта-смертника, не вступавшего в  разговор  с
самого  начала сражения. В его глазах явственно читался вопрос: "О чем  это  вы
говорите, любезные господа? Какое такое чудовище?"
     * * *
     Не  правы  были  люди,  утверждавшие, будто хаган  мергейтов  Гурцат  стал
безумцем.  Ничего  подобного. Гурцат сохранял здравый рассудок,  способность  к
умозаключениям  и  рассуждениям и самостоятельно принимал большинство  решений.
Однако он прекрасно понимал, что со времен штурма Мельсины многое изменилось.
     Подарок  всегда оставался рядом. Это невидимое нечто, способное обращаться
любым   предметом,  необходимым  в  данный  момент,  от  отлично  вырисованного
саккаремскими мудрецами плана местности или кинжала до обычной плошки с любимым
хаганом  кобыльим  молоком,  уже  не просто советовало  -  приказывало.  Иногда
Подарок принимал облик погибшей жены Гурцата, словно напоминал о цене нынешнего
могущества.
     Но чаще всего подношение Хозяина Самоцветных гор являлось в виде созданной
из  мельчайших пылинок, постоянно кружащих серых хлопьев и призрачных розоватых
огоньков  тени,  отдаленно напоминавшей человека высокого  роста,  которому  по
недоразумению приделали пару широких крыльев. Не таких, как у летучей  мыши,  а
скорее  как  у  орла или кречета. Призрачное создание, будто бы насмехаясь  над
мергейтами,  громоздилось на спине белого коня бога  войны,  однако  лошадь  не
беспокоилась,  видимо  не ощущая присутствия чужого  или  не  обращая  на  него
внимания.  Это выглядело странно, потому что животные, особенно домашние,  куда
острее   человека  ощущают  вредоносную  волшбу,  а  лошадь  так  и  вообще   с
незапамятных времен считается защитником своего хозяина от нечистой силы.
     Размышляя  о  природе Подарка и своего господина из горной  пещеры,  хаган
ag%+,  что  тварь, постоянно сопровождавшая войско, к творениям злобных  ночных
богов  не  относится.  Но  почему тогда она навевает почти  животный  страх  на
любого,  кто  встретится  с  ней близко? Туменчи и новый  шаман  Гурцата  долго
привыкали  к  Существу, но, видимо так и не свыкнувшись с его присутствием,  по
извечной  людской  привычке  стали делать вид,  будто  его  здесь  нет.  Словно
незамечаемая опасность перестает от этого излучать угрозу.
     Сам  Подарок  на  окружавших Гурцата людишек гордо  не  обращал  внимания,
предпочитая  изводить самого хагана. Гурцат устал бояться. Бояться  собственной
тени,  вздрагивать при каждом резком звуке и холодеть, увидев,  как  вечером  в
шатер  входит  умершая жена. Потому некоторые тысячники и  решили,  что  Гурцат
начинает  терять рассудок. Если присмотреться повнимательнее, то в  его  глазах
читалось  отнюдь не безумие, а постоянный, накрепко привившийся  и  никогда  не
исчезающий  страх.  Хаган  понимал, что таким образом  Повелитель  Самоцветного
кряжа подчинил его себе и не желает отпускать узду, но поделать ничего не  мог,
да и не хотел.
     Отказ  от дальнейших завоеваний стал невозможен. Несмотря на все переходы,
сражения,  вспышки  болезней  и прочие неурядицы, войско  казалось  неутомимым.
Когда тумены вышли к закатной реке Междуречья, Урмии, Гурцат посчитал, что край
мира   достигнут.  Дальше,  на  противоположном  берегу,  расстилалась  плоская
равнина,  за  которой лежали бескрайние пески Альбакана, в  полуночной  стороне
начинались  болота,  скрывавшие за собой чужие и непонятные страны,  населенные
людьми  с  белой кожей. Завоеванных пределов вполне достаточно, чтобы накормить
всех  мергейтов, дать каждому по стаду овец и коров... Не это ли  главная  цель
похода?
     Зимы  в  Саккареме  мягкие, снег выпадает только  в  областях,  близких  к
Самоцветным  горам  и  примыкающих  к  ним степным  равнинам.  Сейчас,  осенью,
следовало отвести армию полуденное, дать туменам отдых и приступить к  созданию
государства,  объединенного железной волей хагана. Но  случилось  удивительное:
совет десятитысячников прямо высказал Гурцату желание идти дальше.
     Припасов  достаточно, нукеры рвутся в бой, принятые в войско  саккаремские
кочевники-каталибы  не получили, в отличие от остальных, своей  доли  добычи...
Саккаремский хаган Даманхур собрал армию и теперь возжелал отомстить пришельцам
за  потерю  трона. Если обойти болота, направив тумены в сторону  полуночи,  то
вскоре   мергейты  достигнут  новых  стран,  богатства  которых  несравнимы   с
саккаремскими:  сказочной империи Нарлак, где люди поклоняются огню,  Свободных
ко-нисатов,   управляемых   бездарными   разжиревшими   курайши.   Лишь   когда
победоносная армия Вечной Степи увидит Закатный океан, можно будет остановиться
и обустраивать мир по-новому, по законам Заоблачных.
     Подарок  заявился  той  же ночью. На сей раз Повелитель  счел  необходимым
предстать в облике темноволосой женщины с резкими чертами лица, светлой кожей и
большими  карими  глазами. Черная с серебром хламида  беззвучно  колыхалась,  в
свете  масляных  ламп  поблескивали огромные  серьги  в  виде  треугольников  с
чеканным вылупившимся глазом.
     -  На  днях  шад приедет в Священный город, - не поприветствовав  Гурцата,
заговорила гостья. - Владыка сгинувшего Саккарема может быть опасен, а потому я
придумал  одну  забаву,  способную пошатнуть все основы  привычного  для  твоих
врагов мирового уклада.
     "Почему  она говорит о себе в мужском роде? - возникла мысль у  хагана.  -
Хотя для меня уже не имеет разницы. Мужчина, женщина... Око..."
     - Утром собери конную сотню из самых верных людей, - безразлично-спокойным
голосом продолжало распоряжаться Существо. - Переправимся на тот берег Урмии  и
отправимся  на  полуночный  закат.  Тебе  стоит  поглядеть,  как  бегут  враги,
устрашившись  нашей  мощи. И... Туменчи верно говорили -  война  не  закончена.
Пусть Гурцат станет повелителем всего материка.
     Снова  пляска  розовых огоньков, сероватый пепельный туман и запах  грозы.
Женщина исчезла. Утром Гурцат выполнил все ее приказы.
     В  Альбаканской  пустыне что-то пошло наперекосяк.  Подарок  на  глазах  у
Гурцата  и  его  изумленных  нукеров собрал звериное  войско,  должен-ствовашее
отнять  мужество  и смертно напугать обитателей Священного города  саккаремцев,
однако  мысль Хозяина вернулась под утро в прежнем облике темноволосой женщины,
( стало ясно, что Господин недоволен.
     Со  времени  часа  Быка  где-то в отдалении полыхали  изумрудные  зарницы,
посверкивали молнии, ударявшие в землю, в пустыне поднялся холодный ветер.
     -  Боги гневаются, - ни к кому не обращаясь, сказал Менгу, верный тысячник
хагана.  Его взгляд блуждал по окрашенному малахитовой зеленью ночному небу.  -
Мы  зря  обидели  чужого бога. Там его улус, святилище... Этот  бог  больше  не
станет нам помогать.
     Гурцат ничего не ответил, но запомнил слова Менгу. Он, как и все мергейты,
знал,  что  богов в этом мире превеликое множество, что каждый из  богов  любит
смелых и сильных, однако не терпит оскорблений от человека. А тут хаган  и  его
проклятый  Подарок обидели саккаремского Атта-Хаджа нападением на его  вотчину.
Уяснив  эту  истину,  Гурцат решил не дожидаться возвращения  Мысли  Господина,
развернул коня и поехал обратно, в сторону переправы через великую реку. Он  не
желал   участвовать   в  войне  богов  между  собой.  Нукеры,   переглянувшись,
отправились вслед.
     Женщина  в  черно-серебряном широком платье появилась перед  рассветом,  и
лошадь хагана всхрапнула, увидев в полутьме пятно абсолютной тьмы.
     Разглядев,  кто именно загородил дорогу отряду, хаган, вдруг позабыв  весь
свой страх, вопросил презрительно:
     - Ну, кто сильнее - ты или саккаремский Атта-Хадж?
     Призрак не ответил, только повел рукой и приказал:
     - Отправляйся обратно. То, что было необходимо, я сделал.
     "Несколько  дней  таскались неизвестно зачем,  -  с  раздражением  подумал
Гурцат. - Обещал, что покажет свое величие, свою великую силу! Зарницы на небе,
несколько волчьих стай... К чему было приводить меня сюда?"
     Неожиданно  хаган  понял: Подарок неразлучен с ним, с  Гурцатом,  и  может
действовать, только когда рядом находится подчиненный ему человек. Надо  учесть
на будущее.
     ...Спустя  несколько  дней  Оно уговорило хагана  отправить  посольство  в
Меддай.  Предложить мир, если уж Гурцату так не хочется воевать. Условия  пусть
придумает сам хаган.
     К  сожалению, у Гурцата больше не имелось такого советника, как Драйбен, и
никто  не мог сказать владыке Степи, что отсылать Даманхуру голову его  родного
брата  крайне оскорбительно, а выдвигать требование немедленно склонить  голову
перед  новым  повелителем  закатных  и  восходных  пределов  континента  просто
неприемлемо. Гурцат поступил по традициям мергейтов - побежденный так или иначе
должен согласиться на любые условия.
     Еще  Гурцату  донесли  крайне интересную новость  -  ее  рассказал  шаман,
ставший  свидетелем  необычного  разговора, состоявшегося  как-то  ночью  между
бывшим невольником туменчи Менгу Берикеем и некоей странной женщиной, которую в
лагере  прежде  никто  никогда не видел. Шаман не  слышал,  о  чем  именно  они
говорили, и сумел различить только чуть более громкие возгласы саккаремца: "Да,
госпожа, я все сделаю, госпожа".
     -  Что  ты  задумал  теперь? - задал вопрос Гурцат,  когда  Подарок  вновь
объявился в человеческом облике. Посольство к тому времени уже уехало  в  город
бога саккаремцев. - Я слышал, будто ты виделся с Берикеем?
     -  Одна  стрела,  один щелчок тетивы, - пропела Мысль Хозяина.  -  Берикей
сумасшедший,  а  потому тебе... нам более не понадобится. Пусть  исполнит  свое
предназначение. Даманхур все равно мертвец, и уже давно. Нужно лишь, чтобы  его
похоронили. А теперь слушай...
     Хаган  слушал.  И  подчинялся приказам. Вернулся Менгу, принеся  радостную
новость: аттали - владыка Священного города - отвернулся от саккаремского  шада
и  готов  признать  владычество мергейтов. Из числа посланных  в  Меддай  людей
пропал  Берикей,  а в день его исчезновения кто-то стрелял в Даманхура.  Гурцат
знал, кто это был, однако не проронил и слова.
     Подарок, выслушав сообщение из Меддаи, очень по-человечески пожал плечами.
Раз  аттали эт-Убаийяд согласился принять нового владыку - отлично. Гурцат  же,
хорошо знавший людей, заподозрил аттали в лукавстве, но снова ничего не сказал.
Если  Оно  не может проникнуть мыслью в Город, охраняемый божеством  Саккарема,
значит, найдена хотя бы одна слабая сторона Повелителя Самоцветных гор: пока он
не  может  противостоять  богам этого мира. Хаган  приказал  отправляющимся  на
полночь туменам обойти Меддаи и ни в коем случае не трогать святилища и шаманов
Атта-Хаджа.  Остальное войско двинулось к полуденному закату.  Переправа  через
Урмию заняла два полных дня.
     Впереди  войско ждали пески Альбакана и великая битва, о которой  в  Степи
будут слагать песни еще тысячу лет.
     * * *
     По мнению Драйбена, сражение у Аласорского хребта доселе напоминало фигуры
одного  из  нарлакских танцев, когда пары быстро сходятся  и  расходятся,  лишь
коснувшись  кончиков  вытянутых пальцев партнера. Мергейты постоянно  старались
раззадорить конницу неприятеля стремительными наскоками и обстрелом  из  луков,
но  тысячники  подчиненного шаду войска тщательно соблюдали букву  приказа:  не
трогаться с места и ждать, пока у степняков не кончится терпение.
     - Я хотя и чту Предначальный Огонь, воплотившийся в солнце, - с выражением
крайнего  неудовольствия буркнул Асверус, - но был бы просто  счастлив  увидеть
хотя  бы  одну  тучку. Боги, до чего жарко... Еще немного -  и  мы  сваримся  в
собственных  доспехах.  Драйбен,  видели  мергейтов?  На  них  только   кожаные
нагрудники и стеганый войлок. Заметили?
     - Знаю, - ответил нардарец. - Как-никак, прожил в улусах степняков не одну
луну.  Не  беспокойтесь, они тоже страдают от солнца.  А  на  предмет  тучки...
Обернитесь.
     Асверус,  скрипнув  ремнями амуниции, глянул назад,  рассмотрел  кирпично-
красные  стены скальной возвышенности, поднял глаза и вдруг поспешно  сорвал  с
головы тяжелый шлем.
     - Ничего себе! - воскликнул Лаур. - Что это такое, по-вашему?
     -  Заказанные  вами тучки, - саркастично проворчал Драйбен,  подозрительно
оглядывая  сине-черные  грозовые  облака, наползавшие  со  стороны  Аласора.  -
Поздравляю. Воевать будем в грязи и под дождем. Хотя последний дождь, о котором
имеются  упоминания в хрониках Меддаи, шел в Альбакане лет тридцать  назад.  Не
понимаю,  отчего боги, ответственные за низвержение с небес живительной  влаги,
решили порадовать нас грозой именно сегодня?
     - Охладить пыл, - фыркнул Асверус. - Только чей? А если серьезно - это мне
не  нравится.  Я  облака имею в виду. Неприятное предзнаменование.  Вы,  часом,
магии не чувствуете?
     - Кто мне недавно твердил, будто ему "все уши с колдовством прожужжали"? -
беззлобно огрызнулся Драйбен. - Кто не верит в волшебство? Конечно, я  чувствую
необычное в надвигающейся грозе, однако... Умения не хватает. Вот Кэрис...
     -  Что вы заладили: Кэрис то, Кэрис это! Выискали пример для подражания! Я
всегда  считал, что нелюди должны жить отдельно от человека и не вмешиваться  в
дела смертных. Без них забот хватает!
     Постепенно  нарастал вой степняков, снова приближавшихся к  конным  сотням
аррантов  и  саккаремцев,  но потомок кониса уже не обращал  на  них  внимания.
Только  привычно  поднял щит над головой, защититься от стрел. Несколько  сотен
варваров  подобрались к врагу на расстояние выстрела, выпустили стрелы  (теперь
уже гораздо меньше, чем во время первых атак) и откатились.
     -  Если  вспоминать все известные нам слухи об этих горах, а заодно учесть
опыт недавнего путешествия в гробницы заброшенного города, - задумчиво протянул
Драйбен,  -  кажется,  мы  преуменьшили опасность, исходящую  от  заложенной  в
кратере  этого  потухшего вулкана древней нечеловеческой магии.  Можно  вывести
интересную  закономерность. Вот смотрите: страж некрополя проявил  часть  своей
силы, увидев двоих людей. Нас он не убил, потому что мы наверняка казались  ему
безопасными.  Что  страшного могут сделать двое смертных?  Мертвый  караван  на
дороге,  по  мнению  стража, представлял большую опасность:  людей  много,  они
любопытны, сокровища гробниц в опасности. Если логика рассуждений стража именно
такова  -  чем больше людей, тем серьезнее угроза покою захороненных в  Аласоре
мертвецов,  -  то  сегодня он имеет полное право гневаться как никогда  сильно.
Война,  тысячи или десятки тысяч двуногих, которые после битвы наверняка рванут
грабить  драгоценности  из упокоищ и громить саркофаги...  Представляете  такой
образ мыслей?
     -  У  вас  солнечный  удар, - сочувственно проговорил  Асверус,  глядя  на
компаньона  сквозь  узкие смотровые прорези вновь одетого шлема. - У  меня  под
рукой  бурдюк  с  водой,  не хотите? Знаете, как можно назвать  ваши  выкладки,
Драйбен? Сумасшествие с навязчивой идеей постоянного преследования. Это обычная
гроза, самые тривиальные облака и стократ виденные вами огненные молнии.  Страж
гробницы,  эта  черная  сопля,  не  способен  сотворить  настолько  грандиозное
природное явление. Покинула магия наш мир, а ее жалкие остатки бессильны.
     -  Отчего  же?  -  не  выдержав,  заговорил  аррант-одиночка,  по-прежнему
стоявший  рядом  с  нардарцами. - На Великолепном Острове можно  увидеть  самых
чудесных волшебных созданий, они во множестве обитают в море...
     -  Одно  дело  нелюди,  обладающие нелюдской магией,  а  совсем  другое  -
человеческое  волшебство,  -  с апломбом заявил  Асверус.  -  И  уж  тем  более
Аррантиада. У вас там все через задницу!..
     -  Э-э...- Аррант подавился воздухом и побледнел от ярости. Теперь он  уже
был готов примерно наказать несдержанного на язык чужеземца, но...
     Взревели   боевые   трубы  аррантской  центурии,  и  громыхнули   барабаны
саккаремцев. Это означало, что получен приказ, только оставалось неясным, какой
именно.   Следуя   распоряжениям  десятников,  кавалерия  уплотнила   строи   и
развернулась чуть вправо.
     -  А  я  предупреждал, - пробормотал Драйбен, уяснив,  что  происходит,  и
потуже  затягивая  ремень  шлема  на подбородке.  -  Я  говорил!..  Ну,  сейчас
начнется...
     - С-стратег, - прошипел Асверус. - Накликал!
     Двадцатитысячный  отряд  мергейтов  смел  немногочисленный   пеший   отряд
прикрытия, миновал небольшой овражек и атаковал конницу правого фланга.  То  же
самое  происходило  и  на  противоположном  краю  саккаремской  диспозиции,   и
одновременно не прекращался лобовой натиск на основной строй пехоты.
     Прежде  всего командирам кавалерийских сотен Саккарема требовалось  быстро
вывести застоявшихся всадников из-под удара мергейтского серпа, прорвать  строй
варваров  и  ударить им в спину как раз в тот момент, когда  степняки  уткнутся
лицом в пешие легионы. Именно такой приказ и был получен - на скалах находились
сигнальщики,  поднявшие  одновременно алые и  зеленые  знамена.  Это  означало:
"Зайди в тыл противника и бей".
     Вначале  медленная рысь, затем быстрее и быстрее, потом галоп.  Драйбен  и
Асверус  находились  на  окраине клинообразного строя, двинувшегося  на  прорыв
полумесяца  мергейтов, и оказались одними из первых, кто принял  на  себя  удар
вопящей,  брызжущей слюной безумной орды. Пики, заменившие тяжелые копья,  были
отброшены  немедленно,  едва  их  острия пробили  тела  оказавшихся  поблизости
мергейтов,  Драйбен  отмахнулся от какого-то нахального степняка  мечом  и  сам
удивился, заметив, как тот вылетел из седла.
     Во  время  прорыва  прежде всего необходимо не потерять направление  и  не
оторваться   от  своих,  ибо  в  таком  случае  быстрая  смерть  гарантирована.
Нардарские глухие шлемы не давали возможности для широкого обзора, но Драйбен с
Асверусом пытались не упустить из виду багровый штандарт аррантов, поднятый над
острием  кавалерийского клина. Эрл Кешта ощутил на своем левом плече  несколько
малочувствительных скользящих ударов не то саблями, не то ятаганами,  его  плащ
мигом  превратился из сплошного куска материи в живописные лохмотья, изрезанные
остриями  степных клинков, лошадь Драйбена уже била копытами по упавшим  наземь
аррантам  и  воинам  Гурцата, однако неслыханное везение и  благосклонная  рука
судьбы  не оставляли нардарца без внимания. Справедливости ради стоит заметить,
что  немалую роль здесь сыграл тяжелый доспех с пластинами, ибо сабли мергейтов
соскальзывали по кольцам кольчуги, шлему и наплечникам.
     Наконец  конная  цепь,  подобно  огромной косе  заходившая  с  полуденного
восхода,  раскололась  в нескольких местах, кавалерия Даманхура,  разогнавшись,
описала  полукруг, перестраиваясь из клина в широкую лаву, готовую  ударить  по
соприкоснувшимся  с  пехотинцами мергейтам, и  тогда  степняки  окажутся  между
молотом  и наковальней: к пешим когортам будет невозможно подойти, ибо  конница
не  может противостоять тяжеловооруженной копейной пехоте, а сзади будут давить
саккаремские  всадники. Если подобный маневр в точности  повторен  и  на  левом
фланге,  значит,  четыре  тумена мергейтов оказались в окружении.  А  степняки,
пытающиеся  задавить  численностью  пешие когорты,  составленные  из  аррантов,
сегванов, мономатанцев и наемников с полуночи, получат свое, когда в  действие
войдет засадный полк.
     Как  известно,  ни  одна  битва не проходит  так,  как  ее  запланировали.
Действия  противника  всегда  непредсказуемы,  особенно  когда  имеешь  дело  с
варварами,  не  представляющими, что такое военное искусство и правила  ведения
боя.  Мергейты,  учуяв опасность, попытались проскочить между  пешим  строем  и
дышащей  в  затылок кавалерией шада, у многих это получилось, однако  тысячники
саккаремцев  вовремя  заметили отход противника  и  постарались  перекрыть  ему
дорогу. А далее началось столпотворение.
     Сигналов  уже  никто  не  видел,  каждый  дрался  сам  за  себя,  всадники
Даманхура,  несколько  переусердствовав с натиском,  железным  кулаком  пробили
окруженные  отряды  степняков и нарвались на копья своей же пехоты,  нарлакские
кнехты,   не  разобравшись,  атаковали  отряд  дангарского  ополчения,  одеждой
напоминавшего подданных Гурцата, легионы, не выдерживая натиска с трех  сторон,
шаг  за  шагом отступали к горам, а мергейты вертелись в общей свалке и  резали
всех подряд.
     Однако   армии  цивилизованных  государств  оставались  в  более  выгодном
положении.  Благодаря разумным приказам опытных военачальников и  своевременным
маневрам  больше  половины конной армии Гурцата угодило в окружение.  Кавалерия
Полуденной  державы  вместе с копьями нар-лакских дворян быстро  уничтожила  не
меньше  двух  туменов  на  левом фланге и начала теснить  Гурцатовых  безумцев,
наседавших на прямоугольник пешего строя.
     ...Обычно  во  время всеобщей рубки не думаешь ни о чем,  действуя  скорее
машинально  и  подчиняясь инстинкту, однако у Драйбена постоянно мелькала  одна
мысль:  "Что-то  неправильно". Неправильность  состояла  хотя  бы  в  том,  что
неожиданно  исчезло  солнце  и  Альбаканская равнина  погрузилась  в  полутьму,
созданную  густыми  темными облаками. Нардарец не боялся  умереть  -  в  момент
сражения  о смерти вообще не думаешь и страх уходит, - но все равно где-то  под
грудиной   сжимался   тошнотворный  сладенький  комочек  предчувствия.   Бывший
обладатель серебряной короны эрла не зря учился волшебству.
     Драйбен начал уставать. Рука, сжимавшая меч, почти онемела и поднималась с
трудом, левое предплечье, на которое опирался щит, гудело от постоянных ударов,
пот  заливал глаза, а снять шлем и вытереть лицо не имелось никакой возможности
вплоть  до вечера, когда армии наверняка разойдутся или одна из сторон  одержит
победу. Асверус давно потерялся в свалке - не ребенок, сам знал, куда лез. Ему,
как  послу Нардарского конисата, было необязательно брать в руки оружие и  идти
сражаться. Сидел бы в лагере шада... Но Драйбен чувствовал, что его прикрывают.
Человек,  чья  лошадь держалась справа и сзади от коня нардарца, умело  отводил
удары  от чужеземца, а случайно обернувшись, Драйбен мельком заметил запыленную
белую тунику арранта.
     "Ага,  наш  одиночка  все-таки решил драться в паре  со  мной,  -  подумал
нардарец,  принимая  на  щит  очередной сабельный удар,  и,  подавшись  вперед,
отразил  атаку узкоглазого степняка в меховой шапке. - Хотя это может быть  кто
угодно..."
     После  полудня,  когда  равнину  накрыла  облачная  тень  и  над  головами
сражающихся гулко взревели раскаты приближающегося грома, ни одна из сторон  не
могла похвалиться особым успехом. Саккаремцам казалось, что еще немного - и они
наконец  одержат  первую  победу  в войне со  Степью,  а  мергейты  чувствовали
неослабевающую  поддержку  со стороны некоей неведомой  силы,  стоявшей  за  их
плечами.
     Сейчас решить исход Аласорской битвы могла любая случайность.
     К  вящему  неудовольствию  Даманхура,  он  полностью  потерял  возможность
управлять  ходом  сражения. Пехота, не нарушая построения,  отступила  к  горам
приблизительно на половину арбалетного перестрела и ушла в глухую оборону, став
неуязвимой,  -  тяжелые  щитники со своими пиками прикрывали  остальных,  атаки
мергейтов  захлебывались,  а запас лучных стрел у степняков  начал  истощаться.
Саккаремская  кавалерия увлеченно рубилась с окруженными  ею  туменами,  однако
никто  не  знал,  что у Гурцата в запасе остается самое малое пятнадцать  тысяч
конных, придерживаемых для решительного удара.
     "Нынешнему  сражению не суждено закончиться полной победой,  но  поражения
ждать тоже  не приходится",- рассудил шад, когда стало ясно, что пешие когорты
неприступны  и  легкие всадники Вечной Степи не сумеют рассеять пехоту.  Однако
"тактика дикобраза" не приносила никакой пользы: ощетинившиеся пиками и кольями
когорты  стояли  на месте, и только. Вскоре мергейты вообще перестали  обращать
внимание на пеших и полностью сосредоточили свои силы на кавалерии.
     Всадникам  приходилось  туго.  Боевой  порядок  давно  нарушился,   отряды
смешались,  на  окраинах  поля  боя отдельные отряды  саккаремцев  и  мергейтов
носились друг за другом, стараясь либо прижать противника к горам, либо взять в
кольцо и уничтожить. В самом центре сражения образовалась невероятная давка,  и
было  невозможно определить, кто именно держит верх, но вскорости  наблюдатели,
засевшие  на скалах, просигналили шаду и его тысячникам, что мергейты медленно,
но  неуклонно  теснят  саккаремцев и наемников. Пришло время  вводить  в  битву
запасной полк под командованием Энарека.
     Степняки опередили. Для никогда не обучавшегося военному искусству Гурцата
слова  "стратегия"  и  "тактика" ровным счетом ничего не  значили.  Он  доверял
только   своей   интуиции  да  неслышимым  советам  Хозяина.  Именно   Подарок,
воплощенная Мысль Владыки Самоцветных гор, сейчас настоятельно приказал  хагану
отправлять в бой все резервы. Один тумен и еще пять тысяч.
     Темная  лава степняков, стоявших в полулиге от Аласорских оазисов, снялась
с места и быстрой рысью пошла в сторону поднятого копытами многих сотен лошадей
облака  пыли,  висевшего над местом сражения. Приказ был прост:  убивать  всех.
Задавить  числом,  отсекая  саккаремские  отряды  друг  от  друга  и  истребляя
поодиночке. Больше никаких фальшивых отступлений, наскоков и столь  же  быстрых
отходов. Врубиться в ряды противника и... Дальше на все воля Заоблачных.
     Стало  очень  темно  - над равниной нависла плотная и  тяжелая  туча,  она
ворочалась  в  небесах,  словно боров в луже. Гурцат  поглядывал  на  необычное
явление  природы с тревогой, ибо Подарок тоже забеспокоился, - крылатая  тварь,
оседлавшая   белого  коня,  еще  больше  расцветилась  огоньками,  из   розовых
превратившихся  в малиновые. По долгому опыту общения с Подарком  хаган  понял:
Хозяин  встревожен.  Почему  - непонятно. Облако  как  облако  -  только  форма
необычная, надвигается гроза, собравшаяся над возвышенностью. Но если бы Гурцат
умел  чувствовать  близкое присутствие волшебства, он не  раздумывая  отдал  бы
своим  нукерам приказ развернуться и как можно быстрее уйти обратно в  пустыню,
на  восход  или  полдень.  Его  армия  сумела  изрядно  потрепать  саккаремцев,
остальных  можно  будет  добить  потом, но ставить  под  угрозу,  исходящую  от
неизвестного колдовства, свои лучшие тумены хаган не стал бы.
     Подарок, не соизволив поделиться с Гурцатом своими соображениями, внезапно
обратился  густым искрящимся облачком, поднялся со спины лошади и, словно  клуб
пыли, быстро поплыл в сторону Аласора.
     -  Куда?  -  Тут  уж хаган испугался всерьез. Он слишком привык  к  своему
покровителю,  и на какое-то мгновение ему показалось, что Хозяин оставил  своих
верных  слуг,  почувствовав некую призрачную угрозу. Безусловно, Гурцат  боялся
Повелителя,  но  еще  больше  боялся  того,  что  однажды  тот,  заскучав   или
разочаровавшись, бросит мергейтов на произвол судьбы.
     "Я   должен  вмешаться.  -  Перед  глазами  хагана  запрыгали  красноватые
светящиеся пятна, и он понял, что Подарок обращается к нему с помощью мысли.  -
Не  предполагал, что здесь стрясется нечто подобное. Быстрее завершай сражение,
добей  кавалерию  Даманхура и уводи своих в пустыню, на  полуночный  восход.  Я
постараюсь сдержать то, что идет с гор".
     -  С  гор? Что идет с гор? - прорычал Гурцат, но ответа не получил.  Мысль
Хозяина ушла в сгустившуюся тьму, канув в тучах пыли и нагретом сухом воздухе.
     - Менгу!
     Тысячник  появился  по  первому зову, подогнав свою  косматую  лошадку  на
вершину бархана, с которого Гурцат обозревал сражение.
     -  Отходим. Поднимайте черные бунчуки! Дай сигнал всем туменам уходить  от
гор.
     Молодой тысячник чуть удивленно нахмурился - как так? Бой почти выигран, а
хаган  вдруг отдает приказ к отступлению? Но Гурцат знал, что делал. Если нечто
сумело  напугать  даже  Подарок  Хозяина, то  людям  лучше  уйти.  Хаган  хотел
сохранить армию.
     -  Иди!  -  рявкнул  владыка Степи на Менгу, и тот исчез.  Конечно,  гонцы
доберутся  до всех туменчи с изрядным опозданием, но Гурцат понимал, что  отдал
распоряжение  не  зря.  Облако, надвигавшееся с  гор,  постепенно  приняло  вид
гигантской  птицы, у которой почему-то росла голова собаки. Может  быть,  такие
очертания  возникли  из-за  игры  ветров  и  воздушных  потоков,  но  в  черном
волнующемся  покрове  таилось зло, способное запросто  сокрушить  вся  и  всех.
Недаром  проводники-саккаремцы только под угрозой смерти  согласились  показать
войску  Гурцата  дорогу к Аласору и шепотом рассказывали  страшные  предания  о
некоем чудовище, избравшем пустынные взгорья местом своего обитания.
     В  нескольких  лигах  на полдень, за грядой холмов,  стоял  засадный  полк
Даманхура.  Дозорные  заметили сигнал, призывавший дейвани  Энарека  отправлять
свои кавалерийские тысячи в битву, но государственный управитель Саккарема как-
то  странно  переглянулся  с конисом Борживоем, командовавшим  большим  отрядом
тяжеловооруженных  нарлаков и воинов из Вольных конисатов,  кивнул  и  приказал
своим гонцам:
     -  Передать  всем сотникам и тысячникам - битва проиграна. Шад приказывает
нам отступать в сторону Дангары.
     * * *
     Драйбен  увидел  Асверуса случайно. Арранты из "Сизого  беркута"  наголову
разгромили  крупный отряд мергейтов, уступавших островитянам  в  боевой  выучке
настолько, что казалось. Великолепные рубят детей, а не наводящих ужас на  весь
континент  степняков.  Конная центурия получила изрядную передышку:  саккаремцы
оттеснили  мергейтов  к  полуночи,  и  воители  из  Аэтоса  оказались  в   тылу
Даманхуровых  гвардейцев, продолжавших отгонять варваров от скал и  опустевшего
военного лагеря.
     Потомок  Юстиния,  как это ни странно, выглядел свежим и  бодрым  или,  по
крайней  мере,  старался таковым казаться. На его кирасе и наплечниках  доспеха
красовались  изрядные вмятины, кольчужный рукав справа оказался  порван,  а  на
кованом металлическом украшении шлема развевался драный лисий хвост.
     -  Трофей!  -  весело пояснил Лаур-младший. - Случайно сорвал с  какого-то
дикаря  и  прихватил себе. Вы еще живы, Драйбен? О, да, как я  погляжу,  вы  не
один?
     Нардарец  машинально оглянулся. И точно: чуть позади и справа за ним  ехал
все  тот  же  аррант из "беркутов". Они бились в паре, и теперь  Безымянный  не
желал  покидать Драйбена, который тоже прикрывал его спину. Тем более что битва
еще не закончилась.
     - Не один,- согласился эрл.- А куда вы подевались?
     -  Закон  военного искусства полуночных земель гласит: в сражении действуй
сам,  по своему разумению и возможностям, - прогудело из-под шлема Асверуса.  -
Признаться,  теперь  жалею, что принимал эту догму буквально,  ибо  ходить  под
единым  командованием гораздо проще и выгоднее. Вообразите, я внезапно оказался
по уши в мергейтах, а вокруг - никого своих! И ничего, выкарабкался...
     - Повезло, - хмыкнул нардарец. - Кто вас вытащил, саккаремцы?
     -  Ну  уж точно не арранты... Смотрите! Опять атакуют! Очень надеюсь,  что
рано или поздно в действие вступит подготовленный шадом резерв.
     Аррант,  сгорбившийся в своем седле, даже не посмотрел в сторону  пустыни,
откуда  накатывалась  новая волна степняков. Их удар  примет  на  себя  конница
Мельсины.  Если  же  мергейты прорвутся, "беркутам" снова придется  вступать  в
дело.
     Центурион  и  десятники  аррантских всадников быстро  восстановили  строй,
Драйбен  занял свое место в паре с Безымянным, а Асверус остановил свою  лошадь
позади. Мальчишка явно намеревался снова погеройствовать в одиночестве.
     "Почему  так темно? - отдышавшись, соображал Драйбен. - Если я не  потерял
ощущения  времени,  то  солнце недавно ушло из зенита  и  начало  склоняться  к
закату.  Самый  разгар  дня,  а  мрачно, как во  время  сумерек  на  Сегванских
островах. Что такое происходит?"
     Над  головой оглушительно бухнуло, лошади устало забеспокоились, а Драйбен
с  удивлением отметил, что по металлу шлема и кольчуге забили тяжеленные  капли
ливня.  Нардарец,  во  время  сражения  и  думать  забывший  о  своих  чувствах
посредственного  мага,  призвал все свое умение и попытался  проникнуть  мыслью
сквозь завесу этого удивительного дождя. Когда же он понял, в чем дело, едва  не
вывалился из седла.
     -  Асверус! - Его голос с трудом прорвался сквозь шум льющих с небес струй
воды, однако Лаур-младший подъехал ближе и наклонил голову. В глубине смотровых
щелей  его тяжелого шлема поблескивали глаза. - Асверус, нужно убираться отсюда
как можно быстрее! Куда угодно! К мергейтам, в пустыню, в горы!..
     - Да что случилось? - не понял младший сын кониса. - Что вы паникуете? Мне
дождь, наоборот, приятен. Это все-таки лучше, чем жариться весь день на солнце.
     -  Аласор  проснулся! - выкрикнул Драйбен. - Такого средоточия  колдовской
силы  я  вообще  никогда  не видел и даже не думал, что подобное  возможно!  За
нашими спинами - мощь сотни армий! И она движется сюда!
     - Но мы же не можем так просто взять и уехать! - возмущенно заорал в ответ
Асверус,  пытаясь перекричать рев внезапно начавшейся бури. - Вы  же  дворянин,
эрл!
     -  Я  не  против того, чтобы меня убили в честном поединке или в сражении,
однако не хочется погибать из-за причуд давно забытых колдунов! Сила Аласора не
станет разбирать правых и виноватых! Она просто будет защищать свои владения...
     Последние   слова  нардарца  заглушил  громовой  раскат,  зеленовато-синяя
ветвистая  молния  ударила  совсем  рядом, шагах  в  сорока  справа,  испепелив
нескольких  всадников. Донесся невнятный рев мергейтов, отбросивших саккаремцев
назад. Бежать не было никакой возможности.
     -  Смотри  левее!  -  услышал  Драйбен  голос  арранта,  которого  прозвал
Безымянным, и резко повернулся, едва успев отвести узким и длинным мечом  саблю
степняка. Варвары все-таки сумели обойти саккаремцев. "Беркуты" и прибившиеся к
ним нардарцы снова вступили в безнадежный для обеих сторон бой.
     Где-то  наверху,  в  сотнях  локтей от земли, Мысль  Хозяина  ударилась  о
незримую  стену  незнакомого  для нее могущества, откатилась,  превратившись  в
беспорядочный  клубок  набухавших краснотой огоньков, а затем  снова  повторила
атаку  на  неизвестное чудовище, явившееся из глубин Аласорского  хребта.  Небо
расцветилось  многоцветными полосами огня, сквозь гигантское  облако  мелькнули
солнечные блики. Дождь и ветер слегка ослабели.
     Повелитель  Самоцветных  гор,  чей разум незримо  присутствовал  на  месте
поединка двух великих армий, растерялся. В этом новом для него мире он  впервые
столкнулся  с  силой, достойной его и способной оказать активное сопротивление.
Это были не жалкие двуногие, чей разум так легко и просто подчинить. На сей раз
перед Повелителем встала незнакомая ему мощь, справиться с которой походя  было
невозможно.
     Хозяин,  впитав  в себя чувства тысяч смертных, дравшихся и  умиравших  на
равнине, понял: до поры до времени, пока он тщательно не изучит природу Аласора
и слабые стороны неожиданного врага, бороться с ним не следует. Рано или поздно
тварь,  тысячелетиями покоившаяся в скалах, отступится. Куда  важнее  сохранить
войско  Гурцата - залог дальнейшего существования и постоянный источник страха,
силы, без которой Хозяин терял свой облик и смысл существования.
     Хаган  мергейтов, сбрасывая ладонью с лица капли воды, увидел, что Подарок
вернулся.  Крылатое  бестелесное существо вновь беззвучно возникло  над  холкой
белого коня.
     "Уходим немедленно, - сообщил Повелитель Гурцату.- Бой выигран. Едем".
     На  равнине  оставались  еще два или три туме-на, сцепившиеся  в  яростной
драке  с  саккаремца-ми,  но  хаган махнул рукой своим  приближенным,  хлестнул
лошадь поводьями, и та вначале медленно, а потом все быстрее и быстрее зарысила
к полуночному восходу.
     По   древней   дороге,  змеящейся  между  красноватыми  скалами   Аласора,
безостановочно  струился  блестящий  черный  поток.  Наконец  пожирающая  плоть
чернота  выплеснулась на пустынную пыль и, подобно разливающемуся  в  половодье
озеру, устремилась к оазисам.
     
     Глава пятнадцатая ХРУСТАЛЬНЫЙ МЫС И МОРСКИЕ ЗВЕЗДЫ
     
     Варварские удовольствия сразили изнеженную аррантку не хуже выпущенного из
тяжелой  катапульты  булыжника.  Лоллия,  как откомментировал  поведение  своей
царственной  подружки  вельх,  "не  устояла перед  ароматом  неизведанного"  -
кесариссу  пришлось  на  руках  перетащить в "Три дельфина",  ибо  медноволосая
красотка  никогда доселе не сталкивалась с коварством темного  солодового  оля.
Напиток вкусный, сладковатый, пахнет и вином и квасом, но после третьей  кружки
непривычный  человек  может запросто свалиться под стол и остаться  там  весьма
надолго.
     Степенная  госпожа Элиада только глаза вытаращила, когда во двор  ее  дома
ввалился  Кэрис,  с  плеча  которого свисала  пьянющая  девка,  в  чьем  облике
отдаленно  угадывались черты супруги божественного басилевса  Тибериса.  Лоллия
ничего  не  соображала, пыталась распевать матросские песни, коим  научилась  в
сомнительных кварталах Нижнего Арра, а невнятные куплеты перемежала болезненной
икотой.
     -  Что  ты  с ней сделал? - Толстуха Эля, переваливаясь, сошла со ступеней
украшавшей  сад  открытой беседки и недоуменно осмотрела  близкую  к  состоянию
полной бесчувственности Лоллию. Затем снова набросилась на вельха: - Немедленно
объясни, почему...
     -  Прости,  -  чуть улыбаясь, перебил хозяйку Кэрис.- Мы  ходили  в  "Плот
басилевса". Валериде захотелось попробовать пищи варваров...
     -  Тверда  как  камень наша плоть, - хрипло пропела Лоллия,  не  раскрывая
глаз, - девицам на усладу. И нашу плоть перебороть не смогут все преграды...
     -  Очаровательно...-  Эля ахнула, покачала головой  и  возмущенно  поджала
губы.  -  Убирайся отсюда, легионер. Я сама займусь госпожой. Боги,  только  бы
этот старый болван Атраний не вышел!
     -  В  Стабонии живет одна девица, - с наслаждением вставила кесарисса, чьи
познания  в  поэзии  казались  неисчерпаемыми.  -  Она  и  "беркутов"  заставит
шевелиться...
     Лоллию  Кэрис и Фарр не видели до ночи. Они погуляли по городу,  осмотрели
храм  Молниемечущего,  а когда начало смеркаться и они засоби-рались  домой,  в
городе  случилось что-то необычное. Главная улица внезапно опустела,  появились
одетые в золото и пурпур вооруженные люди, вставшие у стен домов в частую цепь,
на  фасадах зажгли факелы. Кэриса, пожелавшего перейти дорогу по направлению  к
арке  "Трех  дельфинов", вежливо, но непреклонно остановили военные. Оказалось,
что это ликторы личной стражи Божественного.
     - Да нам только перебежать! - попытался объяснить вельх. - Двадцать шагов!
Во-он тот дом!
     -  Нельзя, - с безразличной строгостью ответил ликтор, - правил не знаешь,
легионер? Сейчас пройдут колесницы - и шагай куда вздумается!
     "Сейчас" растянулось на полтора оборота клепсидры. Вельх ругался под  нос,
пытался  обойти охраняемую стражей дорогу и провести Фарра через  другую  часть
города,  но Геспериум оказался будто рассеченным надвое несговорчивыми вояками,
коим  была  доверена  охрана кесаря. Стремительно темнело,  плащи  ликторов  из
красных  становились  черно-багровыми.  Тиберис  задерживался.  Лишь  когда  на
безлунное  небо  ладони богов просыпали горошины звезд,  в  отдалении  взревели
рога. Значит, басилевс миновал границу Геспериума.
     Сумерки  почти  не  коснулись городских улиц - охрана  не  поскупилась  на
факелы,  а  горожане, следуя приказу, украсили фасады своих  жилищ  лампами  из
цветной  слюды.  Вельх  вместе с молчаливым атт-Кадиром  стоял  на  пересечении
широкого  проезда, ведущего далее к Хрустальному мысу, и проулка, спускающегося
к морю. Из-за широких спин ликторов все было отлично видно.
     Процессию  возглавляли  конники,  передний  из  которых  торжественно  вез
украшенный  кистями из конского волоса штандарт Божественного, далее  следовала
пешая  охрана - высокорослые бугаи в доспехах и белоснежных плащах,  потом  две
или  три  колесницы...  Двигались они довольно медленно,  так  как  Тиберис  не
пожелал отягощать свой царственный зад жестким лошадиным седлом и путешествовал
в  носилках.  Сие чудовищное сооружение, более напоминавшее переносной  дворец,
волокли  десятка три невольников. Следует отдать должное щедрости  басилевса  -
носильщики  щеголяли  не  в  железных ошейниках, а  в  серебряных,  с  красивым
чернением.
     -  На  колени, быстро, - прошипел Кэрис разинувшему рот Фарру. - Не смотри
на него! Ни в коем случае! Не хватало только лишнего внимания к нашим персонам,
да еще со стороны этого увальня.
     Лунообразное,   заплывшее  лицо  повелителя  Аррантиады  покачивалось   за
отдернутыми занавесями носилок. Нижняя губа выпячена, щеки слегка, по последней
моде, нарумянены, редкие волосы старательно завиты и уложены надо лбом изящными
кудряшками. Пурпурная тога смята и выглядит подобно обыкновенному покрывалу.  В
ногах  расположилась  некая  весьма  скупо одетая  смуглая  девица,  обвешанная
украшениями  из  цветного бисера и с небольшой свирелью в  руках.  Басилевс  то
поглаживал пухлой дланью спящего рядом с ним маленького котенка черной пантеры,
то  с тоскливым видом рассматривал проплывавшие мимо стены домов, иногда зевал,
громко и с привизгом, показывая рот с темными неровными зубами.
     Внезапно   рука   Тибериса  поднялась,  и  тотчас  последовавшая   команда
центуриона  стражи  остановила рабов. Божественный углядел  что-то  интересное.
Улицы  Геспериума пустовали, если не считать ликторов охраны, и внимание  Царя-
Солнце привлекли два силуэта, простершиеся ниц на углу.
     Центурион  был  отлично осведомлен о системе жестов  кесаря,  которыми  он
частенько  заменял  устные приказы, не снисходя до общения  с  телохранителями.
Потому аррант подбежал к двум неизвестным, быстро и тихо проговорив:
     -  Вы!  Встать! Вас зовет Божественный. Руки держать сложенными на  груди.
Лишнее движение - смерть. Идите.
     "Влипли!"  -  только  эту  мысль успел прочитать  в  глазах  вельха  Фарр,
обменявшись с ним взглядом. Конечно влипли. Неизвестно, что взбредет  в  голову
Тиберису,  привыкшему  считать  других  людей  пылинками  под  подошвами  своих
сандалий.
     Некоторое время басилевс, пожевывая губами, оценивающе рассматривал  двоих
незнакомцев,  замерших,  как было приказано, в трех шагах  от  носилок,  ладони
сложены  крестом  на  груди. Фарр опустил глаза, но Кэрис, нарушив  собственный
приказ, осмелился исподтишка глянуть на владыку Аррантиады.
     - Тебе нравятся звезды? - вдруг вопросил кесарь, обращаясь к вельху. Голос
у  Тибериса оказался неожиданно низким и глубоким, что никак не вязалось с  его
внешностью. Чернявая девица с флейтой наклонила голову и почему-то предвкушающе
ухмыльнулась.
     -  Мне нравится все, что любит Божественный, - не задумываясь изрек Кэрис.
В  таких  ситуациях он полагался только на импровизации, предчувствуя,  что  от
него хотят услышать. На этот раз он ошибся.
     - Да или нет? - ласково спросил басилевс.
     - Ну... да, нравятся,- рискнул вельх.
     -  Отправишься  со  мной. - Тиберис опять зевнул. -  И  я  угощу  тебя  на
Хрустальном мысе морскими звездами в винном соусе. Раз уж они тебе нравятся.
     -  Моя благодарность не знает границ, о басилевс, - Кэрис от неожиданности
закашлялся, - но я... я сыт.
     -  Легионер?.. - Тиберис будто не слышал его, разговаривая  больше  сам  с
собой.- Колонии... Агрикул, где сейчас стоит третий легион?
     -  Провинция Сикинос, Закатный материк, - быстро ответил не отходивший  от
носилок центурион.
     -  Хорошо-о...- Кесарь снова поглядел на вельха. - Завтра ты, колониальный
десятник,  проснешься  воином моей личной стражи и оденешь  белый  плащ.  После
того, как мы отведаем морских звезд.
     "Чтоб  тебя переплющило! - бормоча невразумительно-благодарственный ответ,
подумал  Кэрис. - Впрочем, я сам хорош - нечего было попадаться на глаза  этому
дерьмовому  полубогу!  Хотел попасть на Хрустальный мыс -  изволь.  Как  теперь
выкручиваться? Воображаю, какими морскими звездами он меня попотчует".
     -  Но  мой  брат...- заикнулся вельх, пытаясь придать физиономии  дурацкое
преданно-восторженное выражение и кивая на атт-Кадира.
     -  Твой  юный  амант пусть идет домой, - медленно, как сомнамбула,  шепнул
Тиберис, глядя куда-то в сторону. - Ему морские звезды не понравятся. Забирайся
сюда. В ноги. Меч отдай Агрикулу, он позаботится.
     Басилевс  отвернулся,  считая разговор оконченным. Кэрис,  указав  глазами
помертвевшему  от  страха  Фарру  на  дом  Элиады  и  пошевелив  бровями,   что
долженствовало  обозначать: "Сматывайся, пока и тебя не  прихватили!",  неловко
залез  в  носилки, потеснив красотку с флейтой. На ее лице появилось  выражение
легкого  недовольства.  Тиберис  снова принялся  почесывать  за  ухом  крупного
смоляного котенка.
     Едва процессия, осиянная факельным огнем, прошла мимо и ликторы освободили
улицу,  Фарр  опрометью рванул к арке "Трех дельфинов",  надеясь,  что  госпожа
Валерида успела прийти в себя.
     "...Это  надо  же!  Попался, как медвежонок в яму с  кольями!  -  мысленно
ругался Кэрис, нахально облокотившись о спину смуглокожей флейтистки. - И  ведь
не  сбежишь  - этому борову я глаза отведу, ну еще нескольким...  А  охраны  не
меньше  полутора  сотен. Морские звезды! Да чтоб ты подавился  своими  морскими
звездами,  урод!  Белый  плащ  охранной  центурии!  Почетно,  нечего   сказать.
Интересно, как дорого Тиберис мне его продаст?"
     Вероятнее  всего, что очень дорого. Иногда басилевс, обуянный своеобразной
жаждой  благодеяний, выбирал человека с улицы и мог даровать ему все  возможные
под  луной  и  солнцем  блага. Однако объекту любви  Тибериса  к  добрым  делам
приходилось  отрабатывать  милость Божественного.  Это  могло  происходить  как
угодно  -  от  вульгарных постельных утех до сражения с  голодным  леопардом  в
запертой  клетке  или  ночи,  проведенной в бассейне  со  скатами-хвостоколами,
специально для таких целей отлавливаемыми на побережье.
     Фантазия  кесаря  не имела границ и пределов. Хочешь получить  собственный
дом,  должность, богатство? Пожалуйста. Но сперва посмотри, как твоего  ребенка
разорвут псы на арене, вытащи оброненную Тиберисом драгоценность из наполненной
жидким  дерьмом  глубокой ямы, прыгни в воду со скалы  высотой  триста  локтей,
подерись  с  лучшим гладиатором Арра (правда, у тебя меч, а он  невооружен,  но
такие бойцы способны разделаться с любым противником голыми руками) и так далее
до  бесконечности.  Иногда  басилевс изобретал более  утонченные  удовольствия:
например,  сумеет  ли  осчастливленный  солнцезарной  милостью  плебей  за  два
квадранса на потеху Тибериса и его присных ублажить нескольких рабынь, ослицу и
двух обезьян или, допустим, перенести насилие со стороны десятка телохранителей
Божественного?  Самое интересное, что иногда такие люди отыскивались,  а  теми,
кто  не  сумел  доставить  радость  повелителю  Великолепного  Острова,  кесарь
оставался  недоволен.  Недовольство Тибериса означало  только  одно  -  смерть,
иногда быструю, но чаще медленную и малоприятную.
     "Если  дело  будет  плохо,  - решил Кэрис, уныло наблюдая  за  задремавшим
Тиберисом,  -  придется  эту  шайку  как следует  пугнуть.  Божественный  может
приготовить  мне  любой  сюрприз, но не знает, что и у броллайханов  есть  свои
причуды. Однако, если мы ограничимся какой-нибудь невинной забавой, я окажусь в
фаворе у этого обрюзгшего гиппотавра и получу доступ во все помещения дворца. А
если нет?.."
     -  Прочь  с  дороги, свиное отродье! - Размеренный шум  поступи  охраны  и
носильщиков  нарушил  чей-то голос. Женщина. Судя по всему,  разгоняет  излишне
усердных  телохранителей,  а  это  может  делать  только  одна-единственная   в
Аррантиаде особа. - Убери лапы, я сказала! Хочешь завтра оказаться на столбе  и
пожариться на солнышке?!
     Далее  последовал  такой  густой поток ругани, что  гости  любого  вертепа
Нижнего Арра пришли бы в восторг. Подобные милые словечки в основном входили  в
небогатый  лексикон  портовых  "волчиц" и уж точно  не  могли  произноситься  в
нескольких шагах от носилок Божественного. Звучало, однако, захватывающе.
     Процессию  догнала неоседланная лошадь со всадницей на спине.  Как  только
стало ясно, кто прибыл, ликторы почтительно расступились.
     -  Ну  и  ночка! - Женщина буквально обрушилась в носилки с холки гнедого,
упав прямо на проснувшегося Тибериса. - Подвинься!
     - Дорогая? - Басилевс не на шутку удивился и часто-часто заморгал. Котенок
пантеры пискнул. - Откуда?
     -   С  неба,  -  отрезала  Лоллия.  Басилисса  выглядела  потрепанно,   но
решительно. Судя по морщинке, прорезавшей ее чело, последствия вельх-ского  оля
еще давали себя знать. - Та-ак, это еще что такое?
     Кесарисса метнула ледяной взгляд на пристроившихся в противоположном конце
носилок Кэрис а и флейтистку, после чего взревела ровно разъяренная буйволица:
     -  Опять эта курва здесь?! Наслаждаешься обществом Климестины? Что это  за
немытый солдафон? От него за перестрел разит перегаром!
     На  самом  деле так пахло именно от Лоллии, но возражений супруга Тибериса
не принимала.
     -  Пошли  вон!  -  Валерида  запустила в темноволосую  красотку  одной  из
подушек,  и та мигом исчезла, будто растворившись в воздухе. Кэрис с  сомнением
глянул  на  басилевса,  однако  не  получил  никакого  ответа.  Похоже,  власть
сменилась.  - Ты, морда, чего расселся? Не терпится сорвать побольше  золота  с
моего мужа, а? Двигай пешочком! Как и положено вояке! Быстр-ро!
     Едва  не  прыснув  в кулак, вельх на ходу выпрыгнул из носилок  и  зашагал
радом с центурионом Агрикулом, сохранявшим ледяное спокойствие. Он будто ничего
не слышал и не видел.
     Задернулись   неплотные  шторки,  и,  судя  по  звукам,  сама  невинность,
оскорбленная жена Валерида Лоллия Тиберия устроила Божественному сцену яростной
ревности.
     К полуночи эскорт басилевса подошел к порталу дворца на Хрустальном мысе.
     * * *
     Огромным    преимуществом   Лоллии   перед   остальными   придворными    и
родственниками Тибериса было то, что басилевс ее действительно любил.
     В  отличие  от своих прежних супруг, две из которых внезапно  и  загадочно
скончались. А последняя, заметив, что надоела мужу, не стала дожидаться,  когда
ей поднесут отравленных смокв в вишневом сиропе, и поспешила покинуть дворец по
своей  инициативе, дав Тиберису развод. Дело в том, что именно тогда, два  года
назад,   басилевс  увлекся  очаровательной  дочерью  одного  из  провинциальных
эпархов,   некоей   медноволосой  и  зеленоокой   красавицей...   Та   отвечала
сорокалетнему владыке взаимностью и наконец уселась на трон Аррантиады рядом  с
порфироносным. Неизвестно, что произошло на старости лет с Тиберисом, -  Лоллии
позволялось  то, за что многие и многие давно лишились головы. Она имела  право
оспаривать  решения Божественного (правда, такое случалось  крайне  редко,  ибо
Лоллия  не  интересовалась делами государства), устраивала басилевсу  скандалы,
когда  тот  подворачивался  ей  под горячую руку, изводила  его  невниманием...
Однако  несвойственная  глубоко испорченному и жестокому Тиберису  влюбленность
почему-то  не  ослабевала.  Поговаривали, будто  Лоллия  прибегла  к  любовному
колдовству и опоила мужа привораживающим зельем, но это были лишь домыслы. Дело
обстояло совсем по-другому.
     Даже  самому  отталкивающему  и бессердечному  человеку  иногда  требуется
чуточку тепла и внимания, домашнего уюта, нежности и спокойствия. Лоллия  могла
одарить  этими несложными радостями басилевса, но, быстро сообразив,  на  каких
именно  цепях  держится привязанность мужа, не усердствовала:  хорошего  должно
быть  немного,  ибо даже бескорыстная доброта может наскучить.  А  Тиберис,  не
поняв,  в  какую сеть попался, глубоко вздыхал и в моменты душевных волнений  и
особенно  мрачной  меланхолии  требовал позвать  кесариссу.  Даже  ее  ревность
казалась ему восхитительной. Фаворитки и фавориты, развлечения и прочие частицы
бытия  Тибериса  не  могли  подарить  ему ни  крохи  тепла,  а  Лоллия  изредка
умудрялась показать мужу, что у него есть любящая семья, дом и верная  спутница
жизни.
     Лоллия  родилась  невероятно артистичной лицемеркой,  как,  собственно,  и
большинство  женщин высшего света Аррантиады. Она понимала, что,  если  Тиберис
однажды  сорвется  с крючка - быть беде, но ее талант давал возможность  твердо
стоять по правую руку басилевса и не беспокоиться о ближайшем будущем. Тиберис,
между  прочим,  прекрасно  знал о похождениях своей благоверной  в  гавани  или
аррских  лупанариях,  но  вбил себе в голову, что  басилисса  подобным  образом
забавляется, огорченная его невниманием. После чего снова осыпал жену подарками
и  драгоценностями, а иногда сам подыскивал ей необычных любовников - только бы
Валерида  Лоллия не огорчалась и не тосковала. Кесарю нравилось  таким  образом
заботиться о своей доброй супруге.
     Лоллия  же  Тибериса  не любила. Он оставался для нее  лишь  похотливым  и
непривлекательным  боровом, полубогом с тремя подбородками и  набухшими  синими
венами  на  ногах, Царем-Солнце, способным от скуки травить детей собаками  или
хищными  зверями, и, уж разумеется, никаким не мужчиной. Долгие годы  излишеств
давали  знать  о себе все чаще, но... Но, забери нас всех самый  злобный  демон
Нижней Сферы, быть басилиссой, которой позволено все, так чудесно!
     Посему долгий и тщательно продуманный спектакль продолжался.
     -  Еще  отнюдь  не поздно, - гудел Тиберис, покинув носилки и  шествуя  по
колоннаде, ведущей к одному из дворцов мыса. - Полночь только-только  миновала,
моя   дорогая.  Хочешь  посмотреть  новую  комедию  Горения  Флора  в   розовом
амфитеатре?  Или...  Ты,  наверное, проголодалась?  А  может,  спустимся  вниз,
прокатимся в лодке по ночному морю?
     Лоллия,  гордо  задрав  подбородок, шла  рядом  с  державшим  ее  за  руку
басилевсом  и  соображала, каким образом побыстрей устроить так, чтобы  Тиберис
позабыл  о  варваре. Вельх вместе с несколькими ликторами личной стражи  кесаря
двигался   позади   царственной  пары.  Пока  насчет  новой  игрушки   Тибериса
распоряжений не поступало.
     -  Или  вот!  - весьма некстати вспомнил ба-силевс. - Сегодня  в  зверинец
должны  привезти новых гепардов. У нас есть герой с континента, который  сумеет
порадовать тебя своей удалью!
     Божественный, обернувшись, кивнул в сторону Кэриса.
     - Боги, какая тривиальность! - поморщилась Лоллия. - Неужели не надоело? Я
уже  слышать  не  могу  о  звериных боях, твоих  глупых  оргиях  или  очередных
сумасбродствах.  Ну  хорошо, хорошо, если ты так хочешь - пойдем  посмотрим  на
животных.  Только,  пожалуйста, никакой травли до завтра,  я  устала.  А  этого
смрадного  мужлана, если уж тебе так хочется его облагодетельствовать,  отправь
до  утра  в  казармы Белой центурии, пусть отоспится. Потом решишь, что  с  ним
делать.
     Тиберис,  не  решившись оспаривать слова Лол-лии, повел ладонью  и  бросил
ленивый взгляд на Агрикула. Тот понял приказ.
     - Пойдешь со мной, - бросил он Кэрису. - Тебя устроят. Из казарм никуда не
выходить, ждать.
     - Чего ждать? - переспросил вельх.
     -  Воли  Божественного,  -  безразлично сказал  центурион,  а  Кэрис  едва
сдержался от смачного плевка. - Имя?
     - Мое?
     -  Мое  мне прекрасно известно, десятник. Тебя в третьем легионе не учили,
как отвечать на вопросы старших? Я могу научить и сам.
     Этот   мог.  Не  человек,  а  глыба  льда.  В  аррантском  войске  порядки
наистрожайшие,  а  здесь, на Хрустальном мысе, где в гвардии басилевса  служила
истинная  элита,  любое  лишнее  слово могло обернуться  полусотней  плетей.  И
плевать Агрикулу, что неизвестный легионер сейчас находится вне строя.
     -  Имя?  - повторил центурион, размашисто шествуя мимо мраморных строений.
Сзади щелкали по каменным плиткам сандалии двух ликторов.
     - Кней из Сикиноса, десятник Лазурной центурии третьего пехотного легиона.
С разрешения трибуна отпущен на срок в полторы луны для отдыха в метрополии.
     - Имя трибуна? - процедил Агрикул, не глядя в сторону вельха.
     "Ай-ай-ай,  как  скверно, - подумал Кэрис, - в Сикиносе  я  был  два  года
назад,  мало  ли  что изменилось с тех времен? Этого цербера  не  проведешь  на
мякине, недаром он личный телохранитель Тибериса..."
     -   Тревир   Сирмий,  -  ответил  вельх,  вспомнив  как  звали   командира
колониального отряда, - из Пеланума...
     - Где бумаги?
     Вельх  быстро полез в сумочку на поясе и извлек помятый пергамент со своим
липовым  свидетельством  об  отпуске. Конечно,  печать  и  подписи  были  самые
настоящие, мешок никогда не порождал откровенно ложных документов, но все же...
Агрикул забрал свиток и, не глядя, сунул кому-то из безмолвных подчиненных.
     - Это я оставлю себе,- жестко сказал он.- Когда ты покинул Сикинос?
     - Прошло восемнадцать полных дней...
     -  Врешь,- преспокойно проронил сквозь зубы центурион- Благородный  Тревир
Сирмий  четыре луны назад переведен из Сикиноса в Аррантиаду со званием легата.
Ты бежал из легиона?
     Кэрис  понял,  что лучше молчать. Мрачный Агрикул не посмеет его  тронуть,
побоится  ярости Тибериса. А за ночь Лоллия успеет что-нибудь придумать.  Между
прочим, по аррантским законам за самовольное оставление места службы полагалась
смертная казнь. Попался...
     -  Я доложу о твоей лжи Божественному. - Агрикул остановился возле входа в
длинный  одноэтажный дом. - А завтра дознаюсь, кто ты и откуда. Оружие тебе  не
вернут. Иди.
     -  Слава  басилевсу, - не без скрытой насмешки попрощался Кэрис. Центурион
канул в темноту, оставив с вельхом двоих охранников.
     В  казарме  оказалось  не  так  уж  и плохо  -  о  воинах  Белой  центурии
заботились.  Кэрису принесли поесть, показали ложе, на котором  он  должен  был
переночевать, но с ним никто не заговорил, хотя вельх пытался вызвать  аррантов
на  беседу. Поэтому он скинул сандалии, ослабил шнурки на нагруднике и собрался
заснуть, понимая, что завтра предстоит тяжелый день.
     "Как-то  там  Фарр? - подумалось Кэрису. - Будем надеяться,  что  Валерида
оставила его на попечении госпожи Эли и ему не взбредет в голову отправится  на
Хрустальный мыс меня искать".
     Броллайханы  умеют управлять своими снами. И Кэрис от нечего делать  решил
отправить  свою  мысль  далеко от Аррантиады, на  материк  Длинной  Земли.  Ему
хотелось взглянуть, что происходит с Драйбеном.
     Ночь  сменилась  ярким днем, Кэрис сквозь туман расстояния углядел  песок,
красноватые камни и троих людей. Выглядели они далеко не лучшим образом.
     Вельх  нащупал  слабый,  полыхавший  красно-лиловым  цветом  огонек   души
Драйбена и попытался в него войти.
     Получилось.
     * * *
     - Но, госпожа... У меня приказ!
     - Никаких "но"! Забыл, с кем разговариваешь?
     - Приказ благороднейшего Агрикула...
     - Знаешь, где ты очутишься завтра вместе со своим Агрикулом? Пропусти!
     - Госпожа, за невыполнение приказа - смерть на столбе!
     -  Мне-то что за дело? Впрочем, я поговорю с центурионом, не беспокойся. И
если  ты  немедленно  не  уйдешь с дороги, столб  покажется  тебе  недостижимой
мечтой.
     Военный  в алебастровом плаще сдался. Нельзя противоречить любимой супруге
Божественного. Пусть она иногда бегала в казармы Белой центурии за  мимолетными
радостями жизни, но все-таки Валерида Лоллия - кесарисса.
     Кэрис  проснулся моментально, едва заслышав знакомый голос. Судя по всему,
стояла   глубокая  ночь  и  после  полуночи  миновало  не  более   трех-четырех
квадрансов.  Лоллия скандалила с охраной негромко, явно стараясь не производить
лишнего шума, однако была, как всегда, настойчива.
     -  Вставай! - Она едва не рывком подняла Кэриса с ложа. - И иди  за  мной.
Молча.
     Ликторы тоскливо поглядели вслед двум удаляющимся в ночь фигурам - с  утра
им  предстояли  объяснения с суровым Агрикулом, который не будет  выяснять,  по
какой  именно причине исчез странный гость казармы, а просто накажет  виновных.
Будет счастьем, если басилисса заступится.
     - Этот ваш жуткий центурион раскусил меня с двух слов, - пожаловался вельх
Лоллии,  когда  они  отошли  на  изрядное  расстояние  от  дома  легионеров   и
приблизились к ярко освещенному храму Морского Старца. Частые патрули охраны то
в  красных,  то  в  белоснежных  плащах  остановить  или  окликнуть  Лоллию  не
осмеливались.
     - Именно, - подтвердила басилисса. - Ты правильно сказал - жуткий. Меня от
Агрикула  в  дрожь бросает. Умный, жестокий, преданнейший пес. Если ему  сейчас
донесут, что я тебя забрала из казарм, он немедленно бросится по следу. Агрикул
-  единственный  человек  в этой стране, которому я  не  могу  приказывать,  он
исполняет только волю моего мужа, и ничью более. Тиберис спит, я его...  э-э...
убаюкала, но Божественный приказал, чтобы ты находился в казарме Белой сотни. И
приказ будет выполнен любой ценой.
     - Ясно. Куда мы направляемся, позволь осведомиться?
     -  Тебе  нельзя оставаться на мысе. Дело с библиотекой придется  отложить,
пока  все не забудется. Сейчас спустимся на пристань, там лодки. Отправишься  в
Геспериум.  Грести,  надеюсь, умеешь? Сиди у Эли и  носа  не  высовывай.  Когда
Агрикул  успокоится, я проведу тебя во дворец. И пожалуйста, не  таскай  больше
плащ легионера, хватит маскарада.
     -  Он с утра наябедничает твоему мужу о самоуправстве, - напомнил вельх. -
Как станешь оправдываться ?
     - Очередной каприз взбалмошной кесариссы, - равнодушно отмахнулась Лоллия.
-  Я  еще  не  так чудила, назло Агрикулу, кстати. А с мужем...  Он  к  полудню
забудет о том, что ты вообще существовал.
     -  Знаешь. - Кэрис внезапно остановился. - Я не могу ждать. Эти бумаги мне
нужны немедленно. То есть сегодня или завтра. Я не уеду с Хрустального мыса.  И
мне  требуется помощник. Фарр. Ну, царица Аррантиады, сможешь доказать  варвару
свое могущество? Придумай что-нибудь!
     -  М-да, - промычала изумленная сверх всякой меры Лоллия.- Если так... Ла-
адно... Вдвоем мы управимся и с Агрикулом, и с моим божественным вепрем. Только
тебе  надо  хорошо спрятаться хотя бы до утра. В моих покоях нельзя - проклятый
центурион в приступе рвения их обыщет и не посмотрит на то, что я буду  кричать
и  возмущаться. Его даже гнев Тибериса не остановит. Но если дело будет  совсем
безнадежно  -  я  надавлю  на мужа, хотя он упрям как осел...  Вот,  придумала!
Двинулись.  И  давай  отойдем  с  освещенного места,  мы  тут  как  на  ладони.
Пересидишь до утра у девочек, потом я принесу тебе новую одежду...
     - Девочек? - насторожился вельх. - Каких таких девочек?
     - В храме Ясноокой. Там тебя никто не додумается искать.
     Кэрис присвистнул. Ясноокая, покровительница Дев, одна из множества богинь
аррантско-го   пантеона,  принимала  в  жрицы  только   девственниц.   Мужчинам
запрещалось  входить  даже на нижние ступени святилища, а самим  служительницам
нельзя было общаться с представителями сильной половины человечества. Наказания
за нарушения культа обещались строжайшие.
     - Жрицы меня не раз выручали, - негромко поясняла Лоллия, - и я их тоже. В
конце  концов, девочкам надоедает сидеть сиднем возле своего Негасимого пламени
и хочется отдохнуть. Ну я и водила их в казармы Белой и Золотой центурий. Никто
ни о чем не догадывался, ведь после жреческого посвящения они не показывают лиц
мужчинам и узнать их невозможно... Иногда я прячу в храме своих гостей...
     -  У  вас  в  Аррантиаде  сохранилось хоть что-нибудь  святое?  -  невинно
поинтересовался  Кэрис,  топая вслед за басилиссой  по  бесконечному  лабиринту
улочек Хрустального мыса. - Надо же, и Ясноокую ухитрились опорочить!
     - Любовь непорочна! Полагаю, сама Ясноокая не имеет ничего против радостей
бытия,  -  с  уверенностью  в  своей  правоте  высказалась  Лоллия,  указав  на
небольшой, накрытый сферическим куполом храм розового камня. - Пришли.  Только,
пожалуйста,  не веди себя в святилище как варвар и не особенно заглядывайся  на
жриц. Богиня ревнива...
     * * *
     Кесарисса  неплохо  знала  все  подробности  жизни  Хрустального  мыса   и
совершенно  верно предположила, что центурион Агрикул начнет поиски самозваного
легионера  этой  же  ночью.  Агрикулу сообщили, что после  полуночи  в  казармы
заявилась  госпожа Валерида Лоллия и, не слушая никого, увела  переданного  под
охрану Белой сотни человека с собой. Так как в резиденции Тибериса давным-давно
не  случалось  ничего  необычного, происшествие с побегом послужило  центуриону
поводом для проверки бдительности стражи дворцового комплекса.
     Перво-наперво  Агрикул появился в атриуме кесариссы, невозмутимо  выслушал
все  соображения Лоллии о подобной наглости - побеспокоить ночью жену Тибериса!
- но все-таки обыскал покои госпожи. А затем заявил напрямую:
     -  Божественная, человек, которого ты покрываешь, может оказаться опасным.
Ответь, где он?
     -  Не  имею  и  малейшего представления, - прорычала  Валерида,  уничтожая
возмущенным взглядом явившихся к ней военных. - Я его ублажила на скорую  руку,
и  он  ушел.  Ищи,  это  твоя работа. Поймаешь - опять уведу.  Ты  мне  надоел,
Агрикул. Пошел прочь.
     Центурион  вместе с помощниками молча развернулся и отправился на  площадь
перед двор. цом. Там уже выстроились поднятые отряды охраны. Для Агрикула  было
делом  чести  отыскать беглеца, ибо он понимал - завтра о  ночном  происшествии
доложат  Тиберису, а тот взыщет с начальника своей охраны: нашел или нет?  Если
нет,  тогда  почему ты занимаешь высокую должность, не выполняя возложенных  на
тебя обязанностей?
     Басилиссу  и  сопровождавшего  ее  человека  видели,  когда  они  шли   по
направлению  к  зданиям  храмов.  За ними располагался  спуск  к  пристани,  но
стоявшие  на  страже  легионеры не замечали посторонних, явившихся  со  стороны
дворцов.  Следовательно,  беглец  находился где-то  на  Хрустальном  мысе  и  к
рассвету  его  обнаружат.  Вдобавок обленившаяся  стража  изрядно  встряхнется,
обшаривая десятки зданий, выстроенных на полуострове.
     Как  известно,  любой город имеет жизнь дневную, о которой  знают  все,  и
ночную - скрытую от непосвященного глаза.
     Хрустальный  мыс  был именно городом, поселением, выстроенным  для  одного
человека  -  властелина  Великолепного Острова. Каждый камень,  каждое  дерево,
цветок, животное, все, созданное человеческими руками или природой, служило для
услады аррантского кесаря. Только его одного. Однако прочие обитатели пышной  и
огромной  резиденции басилевса тоже были не прочь урвать свою часть гигантского
мраморно-золотого  пирога,  выпеченного лучшими  архитекторами,  строителями  и
скульпторами  Аррантиады.  Потому ночью на Хрустальном  мысе  наступало  время,
когда  призванные охранять, кормить и развлекать Тибериса люди могли  отдохнуть
сами.
     Красотки  из  амфитеатров встречались с друзьями-военными,  подозрительные
личности  за сущие гроши покупали у служителей кухонь дворца отменные  припасы,
перепродавая  их  затем  в Геспериуме и других городах  побережья,  совершались
странные  сделки,  в  результате  которых на  конюшнях  оказывались  отнюдь  не
породистые  лошади,  а какие-то заморенные одры. Понятно, что  коней  басилевса
никто  не  трогал,  а  подменные  довольно быстро  списывались  со  счетов  как
повредившие ногу или больные. Казна, разумеется, отпускала средства на  покупку
новых,  но  если бы прокуратор Хрустального мыса в кои веки заинтересовался,  с
какой  стати на обслуживание конюшен уходят столь огромные суммы, то  вскрылись
бы  такие  злоупотребления, что воровство провинциальных эпархов, присваивающих
выделяемые  метрополией  средства на прокорм орд  плебеев  и  налоговые  сборы,
показалось  бы  невинными шалостями детишек, таскающих друг у  друга  фрукты  и
сладости.
     Но  все  молчали.  Каждый, начиная от рядового воина стражи  до  верховных
жрецов  храмов  или сотников двух расквартированных на мысе легионов,  так  или
иначе  был  вовлечен  во всеобщий круговорот воровства:  одни  за  сравнительно
небольшую мзду закрывали глаза на подъезжающие к хозяйственным воротам  повозки
перекупщиков,  другие  сами  входили в долю с нечистыми  на  руку  дельцами,  в
светлое  время  суток  носившими  пышные титулы наподобие  "первого  смотрителя
Большого  амфитеатра"  (этот потихоньку продавал редкий  мрамор  с  золотистыми
блестками,  заменяя  его  на более дешевые каменные  блоки  из  очень  похожего
материала)   или   "богоизбранного  понтифика  святилища   Громовержца"   (жрец
приторговывал  рабами, а заодно присваивал часть пожертвований  храму).  И  так
далее.  Хрустальный мыс заслуживал наименования идеальной кормушки, ибо гром  и
молнии  на головы приближенных к трону предприимчивых аррантов могли обрушиться
в  единственном  случае: если что-либо вызовет неудовольствие  и  разочарование
Тибериса.  Василеве  ничего не замечал до времени, пока дело  не  касалось  его
самого.
     ...Агрикул  славился  тем,  что  его  нельзя  было  купить,  умаслить  или
запугать, - центурион не видел в жизни иных радостей, кроме преданного служения
басилевсу  (посему  в  резиденции Тибериса поговаривали, будто  Агрикул  слегка
повредился  рассудком). Он понимал, что начинать войну против армии  населивших
Хрустальный мыс воров и развратников бесполезно - их тотчас сменят другие, -  и
почти  всегда  закрывал  глаза  на  мелкие  и  крупные  прегрешения  обитателей
полуострова.  Но не сегодня. Нынешней ночью кесарисса Вале-рида Лоллия  нанесла
удар  по  его  репутации и чести, а значит, злопамятный  центурион  обязан  был
оправдаться  хотя  бы  перед самим собой, заодно показав несносной  распущенной
девице, кто командует на полуострове: басилевс, а с его позволения и милости  -
Агрикул.
     Поиски не принесли никаких результатов, если не считать того, что за время
поднятой Агри-кулом тревоги вскрылись некоторые малоприглядные стороны  ночного
бытия  Хрустального  мыса.  Легионеры  захватили  полдесятка  своих  собратьев,
отправившихся без разрешения командиров к прелестным служительницам  дворцовых
терм  и  кухонь  поискать ласки и любви. Надзиравшего за  зверинцем  смотрителя
поймали во время продажи одного из привезенных только вчера гепардов: клетку со
зверем  поспешно грузили на повозку возле используемых служками запасных ворот-
резиденции.  Задержали  и смотрителя и покупателей, хотя  последние  попытались
оказать  сопротивление,  понимая,  что обвинение  в  ограблении  самого  кесаря
приравнивается  к  богохульству, "оскорблению величества  действием"  и  влечет
самую жестокую кару.
     Самая  невероятная находка ожидала легионеров в доме для содержания рабов:
военные  появились  там  в  момент,  когда некий  невзрачный  молодой  человек,
оказавшийся одним из помощников надзирателя, увлеченно проповедовал невольникам
Слово  Богов-Близнецов.  Он  даже  не побоялся  одеть  принятую  у  почитателей
варварского  культа  багрово-зеленую  хламиду,  означавшую  посвящение  в   сан
"учителя  веры".  Разумеется, смутьяна арестовали, а Агрикул  только  подивился
втихомолку  -  каким,  интересно, образом привезенная  с  Толми  зараза  сумела
проникнуть аж на Хрустальный мыс? Придется провести тщательное расследование  и
выявить  все  очаги этой омерзительной гнили, поражающей душу!  Рабы,  впрочем,
пялились вслед уводимому стражей адепту Близнецов туповато и безучастно.
     Обшарили  все - бани, хозяйственные пристройки, конюшни, храмы;  осмотрели
каждый  закоулок дворца, казармы и зверинец, парк, допросили стоявших  у  ворот
охранников.  Тщетно. Беглец как в воду канул. Ну не прячется же  он  в  спальне
басилевса?!
     Нерадение  подчиненных  обозлило Агрикула, и он принял  решение:  изловить
поганца  любой ценой и любыми средствами! За кесариссой с утра будет установлен
строжайший  надзор  -  куда пойдет, с кем будет разговаривать,  что  делать.  И
конечно же, центурион обо всем доложит Тибе-рису. Пока следует увеличить  вдвое
число  патрулей,  усилить  охрану  стен и  ворот,  а  также  задерживать  любых
подозрительных личностей, не знакомых легионерам в лицо.
     "Где  эта  мерзавка  могла  спрятать своего  нового  дружка?  -  размышлял
Агрикул.  -  Куда  закрыт  доступ простым смертным?  Конечно,  в  личные  покои
Тибериса,  сокровищницу, библиотеку... Мужчины не имеют права  входить  в  храм
Ясноокой, никто, кроме посвященных в таинства обрядов жрецов, не смеет  ступать
за алтари храмов, а святилище Покровителя Ратников вообще закрыто до ближайшего
праздника...  Неужели  Лоллия сумела пробраться в одно из  запретных  мест?  Их
последний  раз  видели как раз неподалеку от храмов... Там я и поставлю  лучшую
стражу.  А  когда  сбежавший самозванец проголодается и  выползет,  я  наглядно
покажу ему, как обращаются с преступниками на моем полуострове!"
     Утром  не  произошло  ничего  необычного. Ба-силевс  изволил  почивать  до
полудня,  и потревожить сон царственного из-за столь пустякового дела центурион
не  решился.  Виновных  в  ночных происшествиях  примерно  наказали:  некоторых
плетьми,   других   палками,  а  проповедника  Богов-Близнецов   после   весьма
пристрастного  допроса  незамедлительно казнили, - эдикт  Тибериса  предписывал
уничтожать  разносчиков  сектантского учения скоро,  беспощадно  и  максимально
жестоко.  Бывшему младшему надзирателю выкололи глаза, отрезали язык, чтобы  не
орал,  и отправили в садок с муренами. Для острастки туда же пригнали внимавших
речам  жреца невольников. Пусть знают, что происходит с отступниками, и  впредь
чтут лишь Царя-Солнце и обитателей Киллены.
     После   рассвета  Агрикулу  доложили,  что  Валерида  Лоллия  пробудилась,
отправилась  освежиться  в  бассейн, где нескучно  провела  время  с  одним  из
телохранителей   Божественного   (любвеобильность   кесариссы    для    жителей
Хрустального  мыса давно стала привычной и само собой разумеющейся,  и  Агрикул
даже  бровью не повел, услышав рассказ наблюдавшего за госпожой стража),  затем
позавтракала, заказав почему-то не обычную пищу наподобие медовых  булочек  или
салата из фруктов, а плохо прожаренное мясо, и отправилась с двумя наперсницами
на море.
     К  храмам Лоллия даже не подошла и только во всеуслышание посмеивалась над
Агрикулом, поставившим минувшей ночью всю резиденцию кесаря на уши из-за  ничем
не  примечательного сбежавшего вояки. После супруга Тибериса взяла колесницу  и
отбыла в лежащий неподалеку Гес-периум - надо полагать, развлекаться.
     Когда центурион пришел с докладом к баси-левсу (а случилось это только  во
второй  половине дня), Тиберис, в точности подтверждая предсказание  Лоллии,  и
думать  забыл  о  вчерашнем  легионере  -  ныне  его  более  интересовали  дела
поэтические, ибо Божественный полагал себя пиитом, порождая бездарные  стихи  и
излишне натуралистические пьесы для лицедейных фарсов. На публичных аренах Арра
комедии  Тибериса освистывали, но басилевс не отступался, заставляя  разучивать
эти  шедевры  актеров своего собственного театра. А вечерами изводил  гостей  и
приближенных  костюмными представлениями. Нынче Тиберис сочинял очередной  опус
под  названием  "Терзания Климестины", посвященный фаворитке - смуглой  подруге
кесаря отводилась там главная роль.
     Повелитель  Острова,  желая  вернуться  к  своему  возвышенному   занятию,
выслушал  Агрикула  невнимательно и нетерпеливо, пообещал  непременно  пожурить
Лоллию  за возмутительное самоуправство, небрежно сообщил центуриону, что  дает
ему   полную  свободу  действий,  и  тотчас  позабыл  об  этом  глупом  случае,
погрузившись  в  серебристую  реку высокого искусства.  В  драматической  пьесе
приближалась кульминационная сцена: героиню Климестины хором насиловали  семеро
разбойников,  а аллегорически изображавший Тибериса герой с волшебным  мечом  в
руке  спасал  возлюбленную от навалившегося неприятеля. На  сцене  сие  действо
должно  было выглядеть впечатляюще и захватывающе. Басилевс не мог пока уяснить
одного:  какую  мораль  провозгласят певцы  в  финале?  Пьеса  без  надлежащего
моралистического   наставления  лишена  нравственного  стержня   и   положенной
назидательности,  чего никак нельзя допустить в нынешние  распущенные  времена.
Владыка Острова не может стать создателем безнравственного произведения, ибо он
обязан служить образцом во всем. Но сколь же сложно заключить неуловимую мораль
в жестко выверенные по размеру и ритмике строчки!..
     К  третьему  послеполуденному  колоколу центуриону  донесли,  что  госпожа
Лоллия возвратилась из города с покупкой. Таковой оказался совсем молодой  раб,
по  виду  лет  пятнадцати-шестнадцати,  не  более.  Выглянув  в  широкое  окно,
выходящее  на  обширный  двор  перед многоколонным дворцом  басилевса,  Агрикул
увидел, что стражник не ошибся, - Лоллия как раз отдавала поводья запряженных в
двухколесный гиг лошадей конюшему, а возле басилиссы переминался с ноги на ногу
худощавый  темноволосый  парнишка, лицом смахивающий  на  варвара  с  материка.
Ошейник  невольника  болтался  на  его тощей вые,  будто  тяжелый  перстень  на
пальчике  ребенка, и был явно великоват, само же приобретение Лоллии  озиралось
вокруг  не  без боязни и растерянности. В руках он сжимал объемистый коричневый
мешок.
     -  Интересно...- пробормотал Агрикул, не сводя глаз со своей противницы. -
Насколько  я  знаю, госпожа предпочитает зрелых и опытных мужчин.  С  чего  это
вдруг  Валериду потянуло на малолетних? Новая причуда? Или...- Он повернулся  к
белоплащному  стражу,  явившемуся  с  донесением,  приказав:  -  Выяснить,  где
басилисса купила этого раба. Отправь двоих из своего десятка в Геспериум, пусть
сходят на рынок невольников или расспросят видевших Лоллию горожан. Узнать  все
в точности.
     Агрикул  сам не знал, для чего ему понадобились эти сведения, но доверился
выработанному  за  много  лет инстинкту и способности  замечать  любые  мелочи,
казавшиеся  подозрительными. Если Валерида Лоллия Тиберия  объявила  центуриону
тихую  войну,  он  примет  вызов и навсегда отобьет  у  этой  блудодеицы  охоту
переходить дорогу Агрикулу, являющемуся щитом и мечом в руках Божественного!
     Центурион  спустился  вниз, как бы невзначай пройдя мимо  направившейся  в
свой  атриум  басилиссы,  не  забыв  ее поприветствовать.  Лоллия  презрительно
фыркнула и собралась было идти дальше, но Агрикул ее окликнул:
     - Божественная приобрела себе нового раба?
     -  ...Божественная не обязана давать отчет о своих делах  цепным  псам,  -
ядовито проговорила кесарисса, но Агрикул не унимался.
     -  Ошейник  велик.  -  Он подошел к невольнику и подергал  перепугавшегося
грозного  вида  центуриона мальчишку за металлическое кольцо. -  Он  может  его
сбросить  и бежать. Нет рабского клейма на плече. Он сейчас пойдет  со  мной  к
кузнецам.  Ему перекуют ошейник и поставят отметку на руку. Эти правила  нельзя
нарушать, ты знаешь.
     -  Что?..-  задохнулась  от  ярости Лоллия, и  Агрикул  с  удовлетворением
заметил вспыхнувшую и тотчас погасшую искорку страха в ее глазах. Значит,  дело
( вправду нечисто. - Да как ты смеешь, поносный ублюдок, шавка!.. Я...
     Центурион вдруг внимательно и хищно осмотрел поникшего невольника  и  тихо
кашлянул.  Люди,  хорошо знавшие телохранителя басилевса, подумали  бы  сейчас:
"Агрикул очень взволнован!"
     Раб Лоллии был ему знаком. Именно этот парень вчера вечером стоял рядом  с
поддельным  легионером  возле носилок Тибериса. Было темно,  но  привыкший  все
замечать  и  запоминать Агрикул запечатлел в памяти узкое смуглое лицо.  Беглец
называл этого человечка братом, а значит... И ошейника на нем вчера не было!
     Кесарисса,   как   видно,  устроила  целый  заговор  и   представление   с
переодеваниями. Теперь она попалась! Парня надо обязательно забрать с  собой  и
привесьма дотошно расспросить.
     -  Минувшим вечером ты не носил ошейник, - не обращая внимания  на  ругань
Лоллии, сказал центурион мальчишке. - Почему он сейчас на тебе?
     Смуглый молчал, за него ответила Царственная:
     - Не твои заботы! Мне его продали бедствовавшие родители!
     - Мальчик отправится со мной, раз так. Я уже сказал почему.
     Агрикул  с  силой  сжал ладонь на запястье невольника, который,  вероятнее
всего,  являлся такой же фальшивкой, как его сообщник. Собственность  кесариссы
зашипела от боли - хватка у центуриона была железная.
     ...Фарру  атт-Кадиру  следовало поблагодарить за избавление  от  клеймения
горячим  железом и долгого разговора с Агрикулом не кого иного,  как  басилевса
Аррантиады. Царь-Солнце, пребывавший в творческом кризисе, неожиданно возник на
обширном  балконе второго этажа дворца с пергаментом в одной руке  и  свинцовым
карандашом  в  другой.  Он никак не мог достойно завершить  развязку  "Терзаний
Климестины" и решил пройтись на воздухе, надеясь, что вид на море и  отдаленные
горы  принесет вдохновение, а муза поэзии снизойдет к нему с заоблачных  высей,
одарив столь неуловимыми величественными строками.
     Случайно  завидев  мужа  и поняв, что Тиберис может  ее  услышать,  Лоллия
заголосила,   в  точности  уподобляясь  рыночной  торговке  или   дерущейся   с
конкуренткой за мужчину "волчице":
     - Тварь! Мразь! Вскормленный гиеной выродок! Жалкая кучка ослиного дерьма,
на которую по ошибке взглянул наш господин! Тупой мерзавец!
     Басилевсу  обычно нравилось слушать, как ругается Лоллия  -  в  этом  было
нечто пикантное и забавное, - однако сейчас вопли супруги помешали ему нащупать
столь  близкую рифму, и Тиберис, ожесточенно отшвырнув свинцовое стило, подошел
к перилам галереи.
     -  Взгляни,  о  царственный, - достигая немыслимых высот звука,  причитала
кесарисса,  работая на публику и прежде всего на самого Тибериса, -  как  меня,
твою  верную  и  преданную подругу, дочь эпарха и жену  осиянного  божественным
светом владыки Острова Великолепных, оскорбляют и унижают на твоих же глазах! С
каких  пор  ты  начал  позволять этим головорезам, что  незаслуженно  именуются
ликторами-охранителями, терзать несчастную женщину?! Доколе?..
     Спектакль продолжался долго. Лоллия не давала вставить слово ни  мужу,  ни
опешившему от такого напора Агрикулу, перечислила все мнимые и истинные  обиды,
нанесенные  ей неуживчивым центурионом, проехалась по его родословной,  облику,
характеру  и  мужским  достоинствам и закончила свою пламенную  речь  очередным
фейерверком площадной брани.
     -  Агрикул?..- не разобрав и половины речений жены, позвал Тиберис. Старый
вояка пал на одно колено. - То, что говорила Валерида Лоллия, - правда?
     -  Не  осмеливаюсь  спорить с госпожой, - холодно ответствовал  центурион,
понимая, что в первом открытом бою потерпел поражение.
     -  Тогда,  -  рявкнул разозленный басилевс, - пойди к своим  десятникам  и
прикажи   им  дать  тебе  пятнадцать...  нет,  двадцать  плетей!  Если  госпожа
пожалуется еще раз - скормлю акулам!
     Шелестя  складками темно-синей тоги, Божественный быстро ушел  с  балкона,
позабыв  на  перилах  свиток с неоконченными "Терзаниями Кли-местины".  Лоллия,
победоносно  оглядев  растоптанного  противника,  потянула  Фарра   за   собой,
доверительно шепнув ему: "Я ведь говорила, ничего страшного не произойдет..."
     Агрикул  поднялся  и  зашагал к казармам Белой  центурии.  Исполнять  волю
кесаря.
     
     Глава шестнадцатая ПУТЬ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ, ПУТЬ НАЧИНАЕТСЯ
     
     -  Боги,  как же я ненавижу эту пустыню! Если мы выберемся отсюда  живыми,
сразу отправлюсь на полночь, - хочется пройтись по лесу, поваляться на траве  и
посмотреть на самое обычнейшее болото! И чтоб непременно с лягушками!
     -  И  с  комарами... Давно не пробовал брусники и ягодного вина. У  вас  в
Кеште делали ягодное вино?
     -  Конечно.  А  еще  настойки  с  мятой и можжевельником...  Зимой  варили
медовуху.  Помните,  одна кружка с ног валила? Это вам не  какой-то  слабенький
разведенный сок виноградной лозы...
     Порыв  ветра колыхнул пламя костерка, разведенного в неприметной  ложбине,
тени  заплясали  по  камням и скрюченным ветвям кустарника. Сверкнули  и  вновь
погасли  красно-фиолетовые  глаза какого-то небольшого  животного  -  лисы  или
сурка. Луна Фегда, покрытая оспинами и шрамами, взирала на землю с отвращением.
     -  Драйбен,  умоляю, хватит говорить о еде и выпивке!  А  то  скоро  слюни
потекут  даже  у  Безымянного,  хотя  он  делает  вид,  будто  сыт  и  доволен.
Безымянный,  ты сколько дней не ел? Четыре? Как насчет морских звезд  в  винном
соусе? Говорят, это любимое блюдо вашего басилевса.
     - Никак. Я не люблю басилевса.
     - Есть за что? Или по традиции?
     -  Есть,  -  согласился  аррант. - Тиберис не  мужчина,  а  баба  в  тоге.
Правитель не должен быть таким. Знаете, куда аэтосийцы отправляют приходящие из
Арра и с Хрустального мыса эдикты?
     -  В  выгребную яму? - весело предположил Асверус и покосился на  арранта.
Тот кивнул, подтверждая. - Значит, твой город не признает власти Тибериса?
     -  Мы  признаем его как Царя-Солнце всей Аррантиады и законного властителя
из династии Аврелиадов. Но Аэтос - это не Аррантиада. Наш город существовал еще
до того, как басилевсы построили Арр и объявили себя правителями.
     -  Вот  как?  - заинтересовался Драйбен и мысленно попросил богов  сделать
так,  чтобы Асверус, целыми днями изводивший своими шуточками арранта (которому
они,  не  сговариваясь,  дали прозвище Безымянный), хотя  бы  сейчас  ненадолго
заткнулся.  Пожалуй,  впервые  со  времени  панического  бегства  с  Аласорских
предгорий  бывший  легионер "беркутов" разговорился. - Не знаешь,  каким  годом
ваши хроники датируют основание Аэтоса?
     -  Спустя  два  лета после падения Небесной горы, - сказал  новый  спутник
нардарцев.  - Люди бежали туда с континента, охваченного паникой и беззаконием.
Выстроили  крепость  и  долго  оставались одни. В  Аэтосе  собралось  множество
мужчин,   сумевших  захватить  корабли  в  портах  страны,  называющейся   ныне
Халисуном, и очень мало женщин.
     -  А дальше? - У Драйбена загорелись глаза. Нигде, ни в каких хрониках  не
упоминалась история зарождения сурового города воинов, а когда путешествовавший
по  Аррантиаде  в  поисках знаний нардарец попытался проникнуть  в  Аэтос,  его
выставили  вон.  В пределы города допускались только посланники других  эпархий
Острова и редкие торговцы - для чужаков в Аэтосе места не было.
     -  Дальше? - Аррант не забывал помешивать веточкой в котелке и следить  за
тем,  чтобы угли не рассыпались под ветром. - Дальше стало совсем плохо. Черное
небо, солнце видели от силы три или четыре дня в год. Животные вымирали, ничего
не  росло...  Тогда  еще были живы могучие боги Острова и оставались  последние
волшебники.  Колдуны  приходили  к  нам, чтобы  мы  защитили  их  от  варваров,
наводнивших  Аррантиаду. В обмен на наши мечи и спокойствие для  самих  себя  и
родственников люди, владеющие магией, помогали Аэтосу выжить. Еды было мало, но
все-таки  больше,  чем у остальных. Однако волшебники не могли  оградить  новый
город от всех бедствий.
     - Каких? - Теперь уже заинтересовался Асверус.
     -  Начали  рождаться  дети-уроды. Очень многие не  выживали,  но  те,  что
взрослели, становились чудовищами, а не людьми. Отчасти это наша вина...
     - Кровосмешение? Воздействие злой силы Небесной горы? - понимающе вопросил
Драйбен,  кое-что  слышавший о подобных явлениях. Во времена  Столетия  Черного
неба   появление   многочисленных  уродств  и,  как   это   называли   колдуны,
"трансмутаций" являлось делом хоть и ужасающим, но обыденным во многих  странах
Длинной Земли и на затронутых катастрофой островах.
     -  То  и  другое, - сказал Безымянный и, отчего-то смутившись, добавил:  -
Конечно,  в  большей  степени виновно кровосмешение. Аэтосийцы  не  общались  с
чужаками,  а женщин оставалось мало. И конечно, волшебники постарались.  Хотели
как лучше...
     -  Ну-ка,  ну-ка. - Для Драйбена, раскапывавшего любые истории  о  древних
магах  и  их  делах,  эти  сведения просто не  имели  цены.  -  При  чем  здесь
волшебники?
     - Гора рухнула и пожрала магическую силу нашего мира, - продолжал неспешно
говорить  аррант. - Прибившиеся к Аэтосу, чародеи это чувствовали и  употребили
остатки своего умения, как казалось, на благо. Они намеревались создать особого
человека.  Способного  выжить при черных небесах, без  солнца,  умеющего  долго
продержаться  без  воды и пищи. Ничего не получилось. Тогда  и  родился  обычай
убивать всех детей с уродствами и болезнями.
     "Хранить традицию почти тысячу триста лет!..- ахнул Драйбен и, как вживую,
увидел  жутковатые картины прошлого. - Это как же надо было напугать  тех,  без
всякого  сомнения, бесстрашных и решительных людей, бежавших  с  континента  на
относительно  спокойный  Остров,  чтобы  сотни  поколений  до  нынешних  времен
соблюдали законы, принятые в эпоху всеобщей тьмы?! Что ж у них там происходило?
Не хотелось бы мне жить тогда, а тем более в Аэтосе..."
     -  То  есть,  -  осторожно забросил удочку нардарец, -  твой  город  через
несколько  лет после Катастрофы встал перед угрозой вымирания? И его  правители
решили   ввести   новые,  невиданные  раньше  обычаи,  доселе   чтимые   твоими
соплеменниками? Глядя на тебя, я бы сказал, что вы преуспели...
     Да,  безусловно,  если бы Безымянному сейчас взбрело в голову  напасть  на
своих  попутчиков, он скрутил бы и Драйбена и Асверуса за несколько мгновений,-
высок, ловок, очень силен, не столько мускулист, сколько невероятно жилист... И
это  с  учетом того, что аррант действительно ничего не ел уже несколько  дней,
оставляя  скудную  пищу  для нардарцев и пробавляясь лишь  заваренным  травяным
настоем,  в котором растворял кусочки желтого кленового сахара. Но это  еще  не
все.  Безымянного  хорошо потрепали во время Ала-сорского сражения:  почти  вся
левая  рука  арранта  была  перевязана тряпками, наложенными  Драйбеном  вместо
бинтов,  - руку располосовали ударом сабли от середины плеча почти до запястья,
задев  кости предплечья и крупные жилы. Пятидневный переход через пустыню  тоже
должен  был  сказаться на аэтосийце, тем более что уцелели только  две  лошади.
Нардарец  пытался  усадить  раненого в седло, но тот категорически  и  надменно
отказался,  предпочитая шествовать на своих двоих, изредка держась за  стремена
лошадей.
     "Невероятно  живуч  и столь же невероятно вынослив, - думал  о  Безымянном
Драйбен.  - Может быть, скептически относящиеся к обитателям Аэтоса  мудрецы  и
правы:  в  этом  городе  выращивают не людей, а очень породистых  животных.  Он
неразговорчив, обижается на каждую дурацкую шутку Асверуса, тоскует  по  своему
умершему  приятелю и казнит себя за то, что остался жив. Вроде бы  человеческие
чувства  и  принятое  среди  смертных  поведение,  если  не  считать  отдельных
заскоков, присущих аэтосийцам в силу традиций. Но все равно - между нами  лежит
пропасть. Это не совсем человек. Безымянный похож на нас, у него две руки,  две
ноги,  голова... Кэрис, например, тоже похож, но в обычное время, когда  он  не
употребляет  свои  способности дайне, никто не отличит его от  самого  обычного
разбитного  варвара  с  вельхских гор. А этот, пожалуй,  даже  гордится  своими
отличиями".
     -  Преуспели,  - согласился аррант. - Мы создали величайшую касту  воинов.
Сами, отвергнув неловкую помощь колдунов, которые вскоре перемерли или потеряли
Дар.  Первые  эпархи  города запретили воинам общаться с  женщинами,  рожавшими
больных  детей. Два раза в год мы снаряжали корабли, отправлявшиеся на  полночь
или  закат,  за  добычей. Городу требовались матери для  здорового  и  крепкого
потомства.
     -  А  почему вы обошли вниманием полдень и восход? - В голосе Асверуса еще
звучала насмешка, но не столь ясно, как всегда.
     -  В  восходных  землях,  на Длинной Земле тогда  было  хуже  всего,  ведь
Mебесная  гора  поразила именно этот материк. Тамошние люди - больные,  слабые,
ничтожные - ничего не могли нам дать. - Безымянный словно не заметил  иронии  и
продолжал  объяснять:  - На огромный остров, носящий в  наши  времена  название
Мономатана,  мы  не  совались потому, что его населяют  люди  с  черной  кожей.
Аэтосийцы были белыми и знали: если среди нас появится черная женщина, двое  из
троих  детей унаследуют кровь ее предков. К окончанию века, когда небеса  целых
сто  лет  были закрыты тучами и даже в Аррантиаде, прежде не знавшей зимы,  шел
снег,  и  появились наши законы, соблюдаемые до сегодняшнего дня. И это никогда
не изменится.
     -  Почему  так? - насторожился Драйбен. - Я, конечно, понимаю: традиции  и
все такое, но времена меняются...
     -  Если  снова  случится беда, Аэтос выживет, - с твердой  уверенностью  в
своих  словах ответил Безымянный. - А вы - нет. Наши звездочеты говорят,  будто
однажды  низвергнется с небес сестра Небесной горы и история мира кончится.  Мы
же начнем восстанавливать его из развалин.
     -  Воображаю, что вы навосстанавливаете, - беззлобно пробурчал Асверус.  -
Все будут ходить строем, детей производить в строго указанные астрологами дни и
предаваться срамным грехам друг с другом. В таком случае проще попросить  новую
Небесную гору, чтобы она упала прямиком мне на голову. И кстати, что вы  будете
делать, если обещанная катастрофа никогда не произойдет?
     К  удивлению  Драйбена, Безымянный не вспылил и не замкнулся в  себе,  как
всегда  поступал  после  обидных слов Асверуса, будто  нарочно  отпускавшего  в
сторону арранта двусмысленные шуточки. Он только пожал плечами и ответил:
     -  Будем  ждать. Сто лет, тысячу, десять тысяч. И однажды дождемся.  Когда
все  прочие  племена  сгинут или превратятся из людей  в  грязных  чудовищ,  мы
останемся людьми.
     В  последней фразе Безымянного одним из ключевых слов, по мнению Драйбена,
было  слово  "грязный".  Аррант  за  все время  совместного  пути  скоблился  и
чистился, будто кошка, по три раза на дню, на каждой стоянке. Он протирал  тело
песком, жалкие запасы воды тратил не только на питье, но и на умывание,  а  что
оставалось из его доли - отдавал лошадям. Нардарец заметил, что Безымянному  за
долгий  жаркий день требуется воды в три или четыре раза меньше,  чем  ему  или
младшему  наследнику кониса Юстиния, и наконец признал, что  эпархи  Аэтоса  за
тринадцать  столетий  действительно  сумели  вывести  идеальный  тип  человека.
Вернее, не человека, а воина. Большая разница.
     Эту разницу нардарец начал ощущать на третий или четвертый день совместной
дороги  и  только к этой ночи уяснил, что именно отличало аэто-сийцев  от  иных
представителей  смертной  двуногой расы. Да,  безусловно,  обитатели  странного
аррантского города многими качествами стократ превосходили племена островов или
материков,  исключая,  пожалуй,  самых  отпетых  варваров  наподобие   вельхов,
обитавших  в  диких  и  отрезанных от всего мира горах,  или  каких-нибудь  там
веннов, сохранивших единение с природой. Но главнейшая разница состояла в  том,
что "беркуты" не умели думать.
     Безымянный  никогда не проявлял инициативы. Он шел вперед  до  поры,  пока
взявший  на себя обязанности предводителя маленького отряда Драйбен не говорил,
что  следует  отдохнуть.  Он  знал,  что такое  путешествие  в,  мягко  говоря,
стесненных  и  опасных  условиях. Во время привалов первым  отправлялся  рубить
кустарник  или  собирать сухую траву для костров, каким-то  невероятным  чутьем
находил  источники и колодцы, но, когда дело было сделано, аэтосиец  садился  и
молчал. Просто молчал, ожидая дальнейших распоряжений.
     Поначалу   Драйбен  думал,  что  парень  тоскует  по  своим  и  жалеет   о
несостоявшейся героической смерти на поле битвы, но вскоре уяснил: это  обычная
манера поведения. Двое северян, изредка заглядывавшие в лагерь "сизых беркутов"
до  битвы  при Аласоре, удивлялись только гостеприимству, железной  дисциплине,
принятой  в  отряде,  и необычным традициям аэтосийского  легиона,  не  замечая
мелочей:  "беркутам" было не о чем разговаривать между собой,  они  оживлялись,
только когда получали приказы вышестоящих и когда подступало "настоящее дело" -
бой,  обнаженное  оружие,  несущийся на тебя  враг,  торжествующий  вой  боевых
рогов...  Вне  маленького мирка своего легиона "беркут"  становился  чужим,  не
зная, как себя вести.
     Когда  Драйбену стало ясно, что Безымянный исполнит любое его распоряжение
(аррант  признал более старшего возрастом и опытного нардарца начальником),  он
начал  проводить  маленькие  опыты, отдавая  зачастую  бессмысленные,  а  то  и
откровенно глупые приказы. Сходи на самый высокий бархан и до заката  следи  за
горизонтом, не появятся ли всадники мергейтов. Расчеши гривы лошадей.  Проверь,
нет  ли  под седлами паразитов. Палатку на ночь поставь обязательно так,  чтобы
выход  смотрел  точно на полночь. Разбуди, когда солнце встанет  точно  на  два
пальца над равниной. Более всего Драйбена поразил случай, когда он наполовину в
шутку,  наполовину  ради  опыта попросил (а точнее, не без  насмешки  приказал)
аэтосий-ца  добыть  свежего мяса. В пустыне, к закату от Аласора,  животных  не
встречалось  на  протяжении  многих дней пути, но  Безымянный  только  наклонил
голову, забрал метательные ножи (из-за раненой руки он не мог использовать лук)
и  ушел в темноту. Вернулся под утро, ничуть не выглядя уставшим, хотя по  слою
пыли,  покрывшей его лицо, было ясно: аррант прошел не одну лигу. На плечах  он
приволок  огромную ящерицу, размерами больше напоминавшую крупного поросенка  с
длинным  хвостом и чешуей. Драйбен только ахнул, но все-таки он был привычен  к
любой  пище и долго путешествовал по самым разным странам, а вот Асверуса  едва
не  вывернуло, когда светлейший эрл распорядился выпотрошить мерзкое  животное,
часть мяса приготовить на завтрак, а остальное засушить на солнце.
     Плоть  ящерицы оказалась мягкой и вкусной, похожей на мясо птицы.  Асверус
так и не притронулся, предпочтя закусить твердой как камень лепешкой и сушеными
сливами.
     "Безымянный  не  человек, - решил тогда Драйбен. - Нет, конечно,  человек,
но... Но больше он напоминает какой-то невероятный механизм. Скажи - сделает  и
не  отступится до самой победы. Но зачем и ради чего Безымянный это делает? Ему
дают  задание,  но  о его смысле он не задумывается. Просто действует.  Великие
боги, кого вы навязали мне в попутчики?"
     Как-то само собой получилось так, что аррант превратился в слугу, главного
добытчика  и  козла отпущения (вечно чем-нибудь недовольный Асверус предпочитал
срывать  злость на Безымянном. Тот тихо возмущался, но драться не  лез,  видимо
понимая,  что  выжить в Альбаканских песках можно только вместе).  Асверусу  не
приходило  в  голову,  что  созданный  только  для  убийства  и  воспитанный  в
жесточайших условиях Аэтоса человек может о чем-то думать и что-то чувствовать.
     Сам   Безымянный  молчал,  слушал  Драйбена,  командовавшего   походом   к
океанскому  побережью,  а Асверуса вообще не считал за единицу  бытия.  Он  его
просто не видел и на дерзкие речи не отвечал.
     Безымянный  решил поговорить с Драйбеном и его спутником  только  нынешним
вечером, на шестые сутки после сражения при Аласоре.
     * * *
     Путешествие  странной троицы, громко обозначенное Драйбеном как  "поход  к
морю",  в  действительности представляло собой паническое бегство  подальше  от
расположившегося посреди пустыни скального кряжа.
     Легенды, утверждавшие, будто Аласорские горы скрывают в себе некое древнее
зло, захороненное там во времена, когда и человек-то, наверное, еще не появился
на  материке Длинной Земли, отнюдь не лгали, ошибаясь только в деталях. Драйбен
и  Асверус, по своему любопытству забравшиеся в гробницы, усеявшие кратер давно
погасшего  вулкана, первыми поняли, что Страж некрополя не спит  и  внимательно
наблюдает  за  непрошеными  гостями. Пока их было  двое,  охранитель  не  особо
беспокоился, просто пугнул искателей старинных сокровищ и последовал  за  ними,
когда  нардарцы похитили в общем-то ненужную им чашу, украшавшую  саркофаг.  Но
когда  Страж выполз на равнину, стало ясно: пришельцев слишком много  и,  чтобы
сохранить покой мертвого города, Стражу придется показать, на что он способен.
     Это  существо  знало только одно: любой приблизившийся  подземелью  должен
умереть  или  уйти  прочь. Но один из воров обладал знакомой Стражу  и  опасной
магией,  отпугнувшей  его, а значит, если придут другие, вооруженные  столь  же
древним  колдовством,  то  они по недомыслию смогут разбудить  Погребенных,  не
представляя,  какие  это  вызовет  последствия.  Страж  предназначен   защищать
упокоища  от  любой, даже самой незначительной угрозы вторжения, и он  выполнит
свой  долг.  Убить  всех, он, конечно, не сможет, но по меньшей  мере  причинит
смертным значительный урон и как следует испугает. Если бы смертные знали,  что
страж  защищает  таким  образом их самих от дремлющей в  скалах  силы,  то  они
убрались бы немедленно и никогда более не возвращались к саркофагам.
     Летописи, повествуя об Аласоре, почитали злом именно Стража, уничтожавшего
пришлецов, и в том была главная ошибка. Страж злом не был - он просто делал то,
для  чего  был  создан, не только оберегая некрополь от людей, но и  преграждая
обитателям гробниц дорогу в широкий мир. Забытое Зло покоилось слишком глубоко,
и  вот  уже не одну тысячу лет никто не тревожил его, однако существа,  некогда
призвавшие Стража, заповедали ему: рано или поздно в гробницы придет  тот,  кто
захочет  использовать  скрытую  в них силу и попытается  выпустить  на  свободу
Погребенных. Это может произойти и завтра, и через несчитанные века. Охраняй.
     Страж  охранял.  Давно сгинули неизвестно куда хозяева, мир  изменился,  и
теперь  его  населяли  разумные  смертные. Однажды,  не  так  давно,  некрополь
пришлось защищать всеми силами - явившаяся из чужого мира Сила, падая с  небес,
едва  не  разрушила стены гробниц... После этого изредка появлялись смертные  -
Страж  или  пугал,  заставляя  уйти,  или  убивал  особенно  настырных.  Ничего
необычного не происходило. И вдруг появились двуногие, один из которых  обладал
амулетом,  способным защищать от волшебства Стража. Такие амулеты имели  только
его  исчезнувшие  хозяева,  и  поначалу Страж принял  смертного  за  одного  из
повелителей, вернувшегося через столько веков проверить, как он исполняет  свою
бесконечную  миссию.  А  когда  понял, что  ошибся,  попробовал  напасть.  Один
смертный  был  неуязвим,  другой под его защитой сумел  сбежать...  Они  украли
принадлежащую гробницам чашу. Она не имела никакой силы, обычное украшение,  но
уязвленный  Страж  вспомнил,  что хозяева приказывали  сохранить  Погребение  в
полной  целости,  чтобы  из подземелий ничего, ни одна вещь  или  безделица  не
попали на поверхность.
     Оставалось  дождаться  ночи - Страж плохо переносил  солнечный  свет  -  и
двинуться по следу воров. Они будут наказаны.
     Хранитель,  обратив  свою  непостоянную плоть  в  быстрый  текущий  ручей,
спустился  с  гор и внезапно остановился, удивившись. Повсюду горели  огни,  он
ощущал  присутствие  многих  тысяч смертных, еще больше  людей  приближалось  к
скалам  со  стороны  восхода,  и  там же неясно мелькал  слабый  розовый  факел
чужеродного волшебства, незнакомого Стражу. Он решил, что вся эта мощь  собрана
ради  того, чтобы помериться с ним силой. Если смертные победят, они непременно
пойдут  в  упокоища  и выпустят Погребенных. Тогда тысячи лет  бдения  окажутся
бесполезными.
     Страж,  раздумывая, что теперь следует делать, сползал в  лагерь  двуногих
разузнать,  что  они намереваются предпринимать, однако не  понял  наречия,  на
котором говорили смертные. Он чувствовал, что похищенная вещь находится  здесь,
но  решил  забрать ее попозже - сейчас надо было собираться с силами и наносить
удар  прежде,  чем  рати двуногих отправятся к Погребению и вскроют  саркофаги.
Убив  от  злости  на  свою  привившуюся за века лень  (раньше  Страж  постоянно
осматривал  свои  владения,  разведывая, не явились  ли  непрошеные  гости,  но
однажды  ему надоели бесполезные прогулки, и он перестал уходить из подземелий)
нескольких бессильных перед его могуществом двуногих. Страж поспешил обратно  в
скалы.  Подготовиться  к  сражению. Особенно  его  беспокоило  надвигающееся  с
восходной стороны волшебство - если противник употребит магию, против которой у
Стража  не  найдется  защиты,  половина победы  окажется  в  руках  грабителей.
Впрочем,  размышлять  было некогда. Страж решил атаковать  как  можно  быстрее,
может  быть даже днем, - для этого придется сооружать облака, способные закрыть
обжигавшее тело солнце. Этим он немедленно и займется.
     ...Перед рассветом над горами уже сгущались тучи. Никто из людей не придал
несколько странному для пустынных областей явлению никакого значения.  Природа,
как известно, изменчива и непредсказуема. Всякое случается.
     Погребенные, которые не спали никогда, словно почувствовали,  как  ослабло
внимание  Стража,  и  заворочались  в своих пещерах.  Страж  на  всякий  случай
проверил,  нет  ли  где  трещин в камне и не рассеялись ли  оберегающие  могилы
заклинания,  обшарил кратер, поискав, нет ли поблизости смертных, способных  за
время его отсутствия забраться в некрополь, успокоился и начал копить Силу.  Он
обычно  забирал  ее либо на больших глубинах, там, где кипел  подземный  огонь,
либо  же  обращался к звездам, - отдаленные светила не были столь яростны,  как
солнце,  и собирать исходящую от них мощь было довольно просто. Страж  разлегся
на  песке, застилавшем дно кратера, обратившись мыслью к ночному небу. Когда он
счел,  что  забрал  достаточно Силы, и отправился обратно, к стадам  ничего  не
подозревавших   смертных,  постороннему  наблюдателю  могло   показаться,   что
образованную  выбросами  вулканического огня долину заполняет  огромное  черное
озеро.
     Страж  переждал восход на дороге, остерегаясь попасть под прямые солнечные
лучи,  а  когда светило поднялось повыше, отправил вперед облака и  для  пущего
устрашения  пришельцев придал туче замысловатую форму - так  выглядел  один  из
Погребенных, самый страшный и злой. По крайней мере, таким его представлял себе
Страж.
     Хранителя  слегка  поразило то обстоятельство,  что  двуногие  вначале  не
обратили на него никакого внимания. Страж рассчитывал, что они сразу кинутся  к
нему,  попытаются хотя бы атаковать (что было делом совершенно бесполезным),  а
потом   либо   уйдут,  либо  погибнут.  Смертные  же  занимались   старательным
истреблением  друг  друга.  По  мнению Стража, делили  право  первыми  войти  в
Погребение.  Затем чужое волшебство наконец решилось ударить, но, натолкнувшись
на тщательно подготовленную защиту, приостановилось. Страж решил, что наславший
заклятье  колдун  - без всяких сомнений, весьма могучий и умелый  -  просто  не
знал,  как подступиться. Истинную сущность Стража знали только его хозяева,  но
их  давно  не  было.  Новые поколения смертных, вероятно, и не  догадывались  о
существовании  народа,  из которого происходил Страж.  Он  чувствовал,  что  на
равнине,  теперь  старательно  закрытой  от  солнца  гигантским  облаком,  есть
несколько защитных амулетов, а именно четыре. Два располагались совсем  близко,
и заинтересовавшийся Страж рассмотрел их носителей: первый был тем самым вором,
который  украл чашу с гробницы слуг Погребенных. Второго Страж видел впервые  -
смертный  в  зелено-золотистой  одежде, явно наделенный  какой-то  властью  над
прочими  существами, именовавшими себя людьми. Владельцев третьего и четвертого
амулетов Страж подробно разглядеть не сумел. Во-первых, их защищало колдовство,
а  во-вторых, они начали внезапно удаляться от скал. Что ж, если решили сбежать
-  пусть дорога будет ровной. А вот с остальными придется поговорить по  душам.
Надо такое представить - не могут разобраться даже друг с другом за право войти
в Погребение! Таких и жалеть нечего.
     * * *
     -  И все-таки, Драйбен, что это было? Вы знакомы с волшебством куда больше
меня, пусть и утверждаете обратное. Люди не меньше тысячи трехсот лет не видели
столь могучего воздействия магии...
     - Магии? Ну да, может быть, и магии. Не понимаю, как мы сумели унести ноги
после путешествия в Аласор. Напомнить, кто был инициатором этого похода?
     - Не нужно, - поморщился Асверус. Вспоминать о приключении в некрополе ему
было неприятно. - Меня терзает одна мысль. Неужели во всем случившемся виноваты
мы?  Явившись  в захоронение, мы разбудили колдовскую тварь, я,  дурак,  забрал
принадлежащую ей вещь. На следующее утро существо решило отомстить...
     -  Если  бы здесь росли деревья, - устало, но не без доли сарказма  сказал
Драйбен,  - я посоветовал бы вам взять ремешок от упряжи и удавиться  на  самой
крепкой  ветке. Чтобы не терзаться ложным чувством вины. Какая теперь  разница,
кто  виноват, а кто нет? Столь тщательно собранная и подготовленная шадом армия
перестала существовать, неизвестно, жив ли сам Даманхур... Эх, Фейран жалко,  я
к  ней привык... Нам повезло, удача улыбнулась еще немногим. А мергейты, словно
почувствовав неладное, успели уйти.
     - Не все. - Асверус возразил решительно и пылко. - Наша конница уничтожила
несколько тысяч варваров, а еще больше сожрала эта черная лужа. Хотя...  Гурцат
успел  отвести  основные силы. Вам не кажется, что хаган спелся с  обитающим  в
Аласоре  страшилищем и специально натравил его на армию Даманхура,  пожертвовав
частью своих войск?
     -  Я  бы  такому  не  удивился,  но склонен предполагать,  что  охранявшее
некрополь  нечто  не подчиняется никому. Оно само по себе. Помните,  я  недавно
рассказывал  вам  о  фокусах  и  трюках, к которым  прибегали  древние  народы,
стремившиеся  уберечь покой своих мертвецов? Фантазия у них  была  болезненная:
ловушки,  вызванные  из  Нижней  Сферы демоны,  драконы,  убивающее  все  живое
заклятья. Много разного. И чем древнее, тем страшнее.
     - Беспокойные, однако, покойнички были, раз так...- подумал вслух Асверус.
     -   Случалось.  Достаточно  вспомнить  курганы,  что  в  сорока  лигах   к
полуночному закату от столицы Нарлака. Кто, когда и кем похоронен - неизвестно,
скорее  всего, представители какого-то исчезнувшего народа. Но  до  сих  пор  к
курганам  никто  не  подходит - знают, насколько опасно. Правда,  их  обитатели
просыпаются  нечасто  и  охотятся только в пределах гробницы...  Несколько  лет
назад  я  туда ездил, из праздного любопытства. И ощутил приблизительно  то  же
самое, что и возле Аласора. Неизвестная людям волшба.
     - У меня сложилось впечатление, будто ала-сорская лужа сама нас боялась, -
неизвестно почему сказал Асверус. - И решила напасть первой. Сами знаете, каков
лучший способ обороны - внезапная атака.
     Драйбен   медленно  покачал  головой,  пристально  рассматривая   гаснущие
багровые  угли  хилого костерка. Безымянный спал - нардарец дал  ему  четкий  и
ясный  приказ отсыпаться до рассвета, и аррант выполнял его в точности,  как  и
всегда.  А  двое  подданных  светлейшего кониса  Юстиния  философствовали.  Как
всегда,  обсуждались  судьбы  мира и отдельных  личностей,  проливались  скупые
слезы,  а  наиглавнейшей  фразой было: "Если бы в тот  момент  мы  сделали  по-
другому..."
     ...Тот  день  запомнился  Драйбену вовсе не потому,  что  тогда  вершились
героические  дела и на кон зловещей кровавой игры, навязанной материку  хаганом
мергейтов  и  его  загадочным покровителем, ставились существование  привычного
уклада  жизни да и самой цивилизации людей, сумевшей Возродиться после столетия
Черного  неба.  Тогда  нардарец воочию увидел, как его мир  на  какое-то  время
превратился  в обитель Нижней Сферы - вместилище демонов, страха и смерти,  где
неправедные души вечно претерпевают наказание за недобрые дела.
     Вселенная  сдвинулась  с места. Вода стала черной, над  пустыней  бушевала
гроза,  мергейты бежали не от сабель врага, а насмерть перепугавшись выползшего
из Аласора монстра, дрогнули ряды непоколебимых аррантов из Аэтоса, завертелись
в безумном вихре всадники, потерявшие хозяев лошади и бегущая куда глаза глядят
пехота,  дернулась,  поникла,  а  затем и вовсе исчезла  зелено-голубая  полоса
знамени  саккаремского  шада.  Низвергались  с  небес  буйные  потоки  воды,  и
казалось,  будто стоишь не под дождем, а под водопадом, толстые молнии  били  в
землю, сверкали ленты холодного огня, растекалась мгновенно пожиравшая людей  и
лошадей черная мерзость, шныряли бесформенные тени.
     Когда  Драйбен  предупредил  Асверуса о быстро приближающейся  со  взгорья
опасности,  бежать было поздно. Степняки с новой силой навалились на защищавших
аррантский  конный  строй саккаремцев, и в который раз за день  началась  общая
свалка.   Получилось  так,  что  Асверус  не  сумел  отбиться  от  Драйбена   и
Безымянного,   прикрывавших  друг  друга,  -  они  оказались   стиснуты   между
атаковавшими  мергейтами и находившимися позади "беркутами". Битва  как  битва,
ничего необычного: убивай, или убьют тебя. Нардарец вовсю работал мечом и почти
не  смотрел,  куда  приходятся  удары, его кольчуга  и  шлем  вскоре  оказались
повреждены,  а на теле появились первые, к счастью неглубокие, царапины...  Еще
немного - и степняки просто задавят числом. Им плевать на потери.
     Но  даже  в  такой  ситуации можно попробовать  выжить.  Когда  вообще  не
останется сил, придется либо вывалиться из седла на землю и молить всех  богов,
чтобы  не  затоптали, или же зацепиться за седельную подпругу под брюхом  коня.
Если  ремень  выдержит и лошадь окажется достаточно умной -  она  сама  вынесет
хозяина из безнадежной драки.
     Вдруг  степняки  резко  ослабили натиск, загалдели  на  своем  невозможном
наречии, а затем начали отступать. Причем не пятились, отбивая последние  удары
врага,  а  просто  развернули  коней и со всей возможной  быстротой  рванули  в
сторону  пустыни.  Если это и была очередная уловка, то она, по  крайней  мере,
могла  дать  небольшую передышку изрядно поредевшим рядом  "беркутов"  и  двоим
прибившимся к аррантам северянам.
     Страх  не  уходил,  а  только нарастал, причем чувствовал  его  один  лишь
Драйбен.  Он  слегка  отдышался  и,  еще не опомнившись  от  схватки,  различил
раздававшиеся  позади  вопли и истошный визг лошадей. Неужели  степняки  сумели
обойти отряд и ударить в спину?
     Ничего  подобного.  Оглянувшись,  нардарец  увидел,  как  прямо  на  него,
Асверуса  и стоявших рядом воителей Аэтоса с быстротой разлившейся весной  реки
наплывает   сплошная   волна  черноты.  Пока  что  кромка  непроглядно-угольной
жидкости, изливавшейся со взгорий, была довольно далеко - шагах в ста  или  ста
пятидесяти, но, если учитывать, с какой скоростью она передвигается...  Драйбен
отлично  помнил,  как  встретил точно такое же явление во  время  пребывания  в
Аласорской гробнице и как чернота в один момент спалила его башмаки. Сейчас все
то  же  самое  происходило с людьми. Они просто исчезали, пожранные  колдовским
Нечто.
     Дорога была свободна - степняки на галопе уходили прочь, оставив за  собой
усеянное  телами поле. Появилась возможность для маневра. Драйбен, привстав  на
стременах, обратился к ничего не понимающим аррантам и проорал:
     - Хотите жить - быстро за мной!
     Он поддал уставшему коню шпор, сбросил мешающий шлем - к чему он сейчас? -
и  поскакал вслед за быстро удалявшимися мергейтами. Как ни странно,  "беркуты"
снялись  вслед за ним. Может быть, они думали, что чужеземец решил преследовать
убегающего врага, может, почуяли опасность...
     Разум  Драйбена,  подстегиваемый ужасом перед неумолимо наплывавшей  силой
Аласора,  сумел подсказать, что следует обогнуть пехоту, а не идти напрямик,  в
пустыню. Лучшее направление - на полночь и полуночный закат. Подальше от гор  и
в сторону от мергейтов.
     Почва  раскисла,  превратившись  под непрерывным  оглушительным  дождем  в
вязкую  грязь, лошади шли медленнее обычного, откуда-то справа вдруг неожиданно
налетели  полсотни отступавших мергейтов и попытались прорваться  сквозь  отряд
аррантов,  но выплеснулся длинный язык черноты и сграбастал половину всадников,
мгновенно обратив и лошадей, и человеческие тела в пепел... Путь к восходу  был
отрезан,  рядом вертелись мергейты, которые, хотя и были испуганы происходящим,
не прекращали атаковать своих врагов.
     "Куда, куда?! - билась мысль в голове Драйбена.- Ах ты, мерзавец!.."
     Подлетевший  на  своем  маленьком коньке  степняк  замахнулся  саблей,  но
Драйбен попросту отпихнул противника щитом. Тот заставил лошадь податься назад,
размахнулся  лезвием, но попал в разбухающее озеро жидкой мглы и сгинул.  Страж
не терял времени.
     Безымянный аррант внезапно уткнулся лицом в гриву лошади и начал  медленно
заваливаться  на  правый  бок, - очевидно, мергейт, воспользовавшись  тем,  что
противник  отвлекся,  сильно ранил его в руку. Конечно, воин  Аэтоса  в  другое
время  не  обратил бы внимания на рану, однако лезвие задело крупную  жилу  над
локтем,  фонтан крови, с напором бьющей из глубокого разреза, ударил на  локоть
или  два  в  высоту. Быстро поборовшись с самим собой, где одна  половина  души
истошно  верещала  "Бежим!",  а  вторая столь же настойчиво  советовала  помочь
человеку,  спасавшему  жизнь  некоего Драйбена из  Кешта  на  протяжении  всего
нынешнего дня, нардарец внял голосу чести.
     Он  сам  не  понимал, отчего сделать все необходимое получилось  настолько
быстро:  Драйбен,  проклиная  тяжелую кольчугу,  делавшую  его  неповоротливым,
бросил  меч в ножны, подогнал коня к Безымянному, за шиворот перетащил к  себе,
уложив  поперек седла, и, стащив правой рукой перехватывавший кольчугу  ремень,
затянул  его  на плече арранта, останавливая кровь. Потом можно будет  заняться
раной тщательно - если это "потом" вообще когда-нибудь наступит.
     А пока цель была одна - унести ноги.
     * * *
     От  Аласора  до  ближайшего  крупного оазиса, населенного  джайдами,  было
двадцать  лиг  пути.  Дороги не знал никто - Драйбен, видевший  карты  пустыни,
представлял себе только общее направление, а это означало, что маленький  отряд
мог  запросто  проскочить мимо обитаемых мест и тащиться дальше по  пустыне  до
поры, пока не падут лошади.
     Нардарец  долго  размышлял,  отчего  Безымянный,  едва  очухавшись   после
ранения, не покончил с собой, - возможности у него были, ибо во время бегства и
коротких  стоянок  за оружием никто не следил, да и у самого "беркута"  остался
чуть  более  длинный,  чем  у  пехотинцев, кавалерийский  гладий.  По  совести.
Безымянный, оставшийся без пары, просто обязан был искать смерти и погибнуть  в
бою,  ибо  уложения Аэтоса предписывали в случае гибели "брата" либо в  течение
дня  и  ночи найти ему замену, либо умереть. Первые два дня Драйбен был слишком
занят  поисками дороги, пропитания и воды, чтобы отвлекаться на подобные мысли,
но потом вдруг уяснил - аррант, которого он старательно перевязывал два или три
раза в день, может запросто броситься на свой клинок, чиркнуть кинжалом по  шее
или  сотворить  еще что-нибудь не менее безумное. Однако его подозрения  вскоре
рассеялись: Безымянный вел себя как обычно.
     Асверус,  тоже  неплохо  осведомленный в  традициях  аэтосийского  легиона
(большей  частью по слухам и не всегда достоверным рассказам), на  третий  день
совместного   путешествия  тихонько  сообщил  Драйбену,   что   понял   причину
абсолютного  спокойствия Безымянного. Может быть, сам  того  не  желая,  аррант
действовал  во  время Аласорской битвы вместе с Драйбеном, тот спас  ему  жизнь
после ранения, и теперь Безымянный полагает, что нашел пару.
     Легион  оказался  практически  разгромлен -  кавалерия  погибла,  возможно
сумела   уцелеть   пехота.  Но  присущее  "сизым  беркутам"  стадное   чувство,
выражающееся  в  формуле: "Каждый за своего друга, а двое -  за  весь  легион",
уступило место другому закону: "Куда брат - туда и ты". Разумеется, можно  было
поехать  на  полдень,  куда, наверное, отошли уцелевшие в  аласорском  кровавом
водовороте  разрозненные  тысячи,  но Драйбен  упрямо  двигался  к  океану,  на
полуночный закат.
     -  Понимаете, - многозначительно шептал Асверус, - теперь вы  от  него  не
отвяжетесь. Сами помните, у "беркутов" боевое родство куда крепче кровного. Это
он сейчас тихий, а что потом будет?
     -  Оставьте, - морщился Драйбен, желавший как можно скорее закончить  этот
глупый разговор. - Доберемся до ближайшей гавани, впихнем Безымянного на  любой
корабль, идущий в Аррантиаду, а там пусть выкручивается, как хочет.
     -  Это называется убийством, - с неожиданным возмущением сказал Асверус. -
В  Аэтосе его не ждет ничего хорошего. Заставят либо покончить с собой, либо...
Либо еще хуже - выгонят за бесчестье. А потеряв человека, ради которого, по его
мнению,  стоит жить - не кривите рожу, я имею в виду именно вас! -  наш  аррант
сам  загнется  с тоски. Воспитание. Понимаете? Заученные с младенчества  догмы,
которые никто не в силах выбить из его головы! Он же как малый ребенок!
     -  Хорош ребеночек, - проворчал нардарец. Странно, с чего бы это Асверусу,
который  старательно  делал вид, будто относится к Безымянному  с  высокомерным
презрением,  его защищать? - Там посмотрим. Сначала нужно пересечь  пустыню,  а
такое  предприятие кажется мне отчасти безумным. Следовало бы, конечно, идти  в
сторону Меддаи - дорога нам известна. Но туда же отступили мергейты, как бы  не
нарваться.
     - А дальше? - настаивал Асверус. - Допустим, мы попадем на побережье...
     -  ...Сядем  на  корабль до ближайшего нарлак-ского порта. Или  в  Вольные
конисаты.  Оттуда  - в Нардар. Нехорошо бросать свою страну перед  лицом  столь
чудовищной угрозы.
     - Это точно, - уныло согласился Асверус. - Тихо, наш аррант идет.
     Шестые  сутки  путешествия  по  Альбаканской  пустыне  едва  не  кончились
плачевно: пала одна из лошадей. Вторая выглядела отнюдь не лучшим образом.  Еще
день  -  и  трое  людей останутся посреди каменистой пустыни  без  единственной
лошади  и  всем  придется тащиться на своих двоих неизвестно  куда.  Безымянный
отказался от воды и отдал свою долю коню Драйбена.
     Закат  был  неожиданно ярким, сочетая в разлитых по  небу  красках  стихии
воздуха,  огня и воды, - это означало, что океан близко, в каких-нибудь  сорока
или пятидесяти лигах. То есть не меньше десяти дней пешего хода.
     -  Конец пути, - вяло бурчал Асверус, когда устраивались на ночевку. -  Мы
промахнулись  мимо  оазиса, вода почти кончилась. Теперь я  соглашусь  на  мясо
ящерицы, но этих зверюг тоже нет. Обидно после всего пережитого сдохнуть в этих
проклятущих  песках. Знаете, Драйбен, я как-то не очень хорошо  себя  чувствую.
Постоянно  болит  голова, и ослабло зрение. Но я, конечно, смогу  идти  дальше.
Недолго.
     "Ну  вот  и  наш  несгибаемый Асверус выдохся. - Драйбен потихоньку  начал
паниковать.  -  Если следовать моим расчетам, к оазису джайдов мы  должны  были
подойти сегодня после полудня. И промахнулись. Где колодцы - мы не знаем.  Пища
практически  закончилась.  Днем  можно  изжариться,  а   ночью   замерзнуть.
Положеньице... Надо было наплевать на мергейтов и идти к Мед-даи. Степняки, как-
никак, люди, и, может быть, мы сумели бы с ними договориться. В крайнем случае,
они  бы  нас прикончили сразу и не оставили подыхать посреди сожженного солнцем
Аль-бакана.  Вот Кэриса нет... Броллайхан сумел бы вытащить всех нас...  Но,  с
другой  стороны,  нельзя  всегда полагаться на волшебное  существо,  неожиданно
ставшее твоим другом".
     Кэрис, Кэрис... Броллайхан, дайне, воплощенный дух природы, впутавшийся  в
дела  смертных. Этой ночью Драйбен мимолетно видел его во сне, и казалось,  что
вельх  пытался что-то сказать, пробиться через сотни лиг, отделявших Аррантиаду
от материка.
     День седьмой. Позабытый аррант, оказывается, опять не спал всю ночь. Сидел
на   вершине   громадного  камня,  поднимавшегося  из  песка,  и   смотрел   за
окрестностями. Едва Драйбен зашевелился, Безымянный спрыгнул вниз и  подошел  к
нему.
     - Ну? - нахмурился нардарец, продирая глаза. - Что видно?
     -  Ничего, - ответил аррант. - Огней, движения, даже запаха - ничего  нет.
Кругом камни. Пусто. Мы заблудились.
     - Ошибаешься, не заблудились. - Драйбен, кряхтя, выбрался из-под попоны. -
Мы  идем  строго  от  восхода на закат. Там будет океан и множество  прибрежных
поселений. Перепутать невозможно.
     -  Загнемся по дороге, - просто сказал Безымянный. - Очень далеко. Но  все
равно надо идти. Если ты называешь себя мужчиной, посади господина Асверуса  на
лошадь.
     "Я  называю  себя? - подумал нардарец. - Что он имеет в виду?  И  при  чем
здесь  Асверус? Я, конечно, понимаю, что он ослабел и мне придется топать  весь
день  пешком...  Что  за  странная фраза? Или  я  не  понял  некую  особенность
аррантского языка?"
     Асверус,  с  трудом очнувшийся ото сна, не желал разговаривать вообще.  Он
безучастно забрался в седло грустного коня, принадлежавшего Драйбену,  и  снова
заснул.
     К  полудню  начал сдавать и Безымянный. Давало себя знать обезвоживание  и
долгий  пост. Не следовало забывать, что он ранен, а Драйбен, обихаживая  утром
сына  кониса Юстиния, не сменил ему повязку. Да и сам бывший светлейший  эрл  и
носитель  серебряной короны ощущал себя не самым лучшим образом. Очень хотелось
пить,  от  перегрева начинала кружиться голова и мелькали круги перед  глазами,
ноги,  постоянно  увязавшие  в песчаных наносах,  были  тяжелыми,  как  рабские
колодки...
     -  Оставляй  себе последнюю долю воды. - Безымянный говорил,  обращаясь  к
Драйбену.  Голос  звучал  сухо и безразлично. - Ты должен  остаться  последним.
Сначала убьешь его.
     Аррант жестом указал на дремлющего в седле едва бредущей лошади Асверуса.
     - Что?
     -  Сначала  убьешь  его,  -  повторил  Безымянный.  -  Потом  меня.  Когда
убедишься, что мы умерли, воткнешь меч в песок и бросишься на него грудью.
     - Шуточки у тебя,- буркнул Драйбен. Одновременно он понимал, что в крайнем
случае быстрая смерть будет единственным выходом.
     Лошадь,  и без того шедшая все медленнее и медленнее, спотыкалась. Наконец
некогда  благородное саккаремское животное, превратившееся за последние  дни  в
хилого, тощего одра, более приличествующего не светлейшим дворянам Нардар-ского
конисата,  а  захудалому  крестьянину из Кер-новских болот,  повалилась  набок.
Безымянный,  как  всегда  бдительный  и  внимательный,  едва  успел  подхватить
падающего Асверуса.
     -  Он  близок к смерти. - Аррант, обойдя павшего на песок умирающего коня,
быстро  осмотрел Асверуса и положил его в тень валуна. - Дорога окончена.  Бери
меч, Драйбен.
     -  Меч?  - Нардарец уже не знал, что делать. Асверус без сознания  -  надо
полагать,  очень тяжелый солнечный удар. Безымянный окончательно  помешался  на
своих  традициях, решил умереть и прихватить с собой человека, которого  считал
новым  "братом",  а  заодно  и его приятеля. Идти  некуда,  солнце  бьет  своим
слепящим молотом, воды в бурдюке ровно на полтора глотка. Все.
     "Не все. Дорога пройдена только до половины".
     Драйбен  в ужасе оглянулся, решив, что сходит с ума: в его голове  ясно  и
отчетливо прозвучал голос вельха.
     "Кэрис? - подумал нардарец. - Ты? Или я помешался от этой жары?" "Я.  Никто иной. А кого ты ждал? Молчи и постарайся не перебивать. Времени
очень  мало. Помнишь, как мы сделали гору золотых шади в Меддаи? Сделай  то  же
самое,  используй  чужую  Силу. Над тобой солнце, которое  ты,  так  невзлюбил.
Преврати  врага в союзника. Понять не могу, отчего ты раньше сам  не  додумался
употребить свое умение?"
     -  А  делать-то что? - вслух спросил Драйбен, но ответа не получил.  Кэрис
ушел так же внезапно, как и появился.
     По-прежнему ничего не понимая, нардарец тяжело подошел к Асверусу, рядом с
которым сидел Безымянный.
     - Мертв? - Драйбен безнадежно глянул на Лаура-младшего.
     - Почти.
     Нардарец  сел на корточки рядом. Прежде он много путешествовал  и  немного
освоил  лекарское  искусство. Сейчас все его знания  были  бесполезны:  нет  ни
лечебных снадобий, ни воды. Однако осмотреть умирающего следовало.
     Драйбен расстегнул колет Асверуса, разрезал ножом грязную рубашку и ахнул:
     - Вековечное Пламя!..
     Асверус  был  женщиной, под грубой сорочкой торчали розовые груди.  Теперь
нардарцу  стало  понятно,  почему "сын кониса"  никогда  не  раздевался  в  его
присутствии,  уходил в сторону от всех, когда требовалось  сделать  свои  дела,
оберегал свои излишне длинные для воина волосы... Женщина! Вернее, девушка  лет
восемнадцати, отлично научившаяся изображать мужчину!
     "Асверус? - молниеносно соображал Драйбен. - Я ведь помнил, что у  старого
Юстиния  не было сына с таким именем, но была дочь Асверия. Я уехал из Нардара,
когда она была совсем маленькой. Вдобавок я редко бывал при дворе кониса  и  не
мог ее запомнить... Хотя какая теперь разница?" "Действуй быстро! - слабым отголоском донеслась пробившаяся через огромное
расстояние  мысль  броллайхана.  - Быстро, я  сказал!  Не  сделаешь  того,  что
необходимо,  -  найду  в  могиле! Ну! Солнце над головой,  забери  его  Силу!..
Перебори самого себя и решись! Все зависит только от тебя самого!.."
     Безымянный,  уж  на  что  был  бесстрашен  и  презирал  любую   опасность,
шарахнулся прочь и схватился здоровой рукой за рукоять меча.
     Солнце,  бледно-желтое светило, когда ближайший друг и  союзник,  а  когда
беспощадный  враг.  Драйбен вспомнил все, чему учился сам  и  чему  научил  его
Кэрис. Белые лучи природной мощи проходили сквозь человека, но вот он остановил
их  и  слил  в  единый поток. Оставалось только направить его  затверженными  с
юности  и  столь  бесполезными  до  этого  дня  бессмысленными  словами  старых
заклятий. И началось!
     Умершая  лошадь  внезапно встрепенулась и поднялась  на  ноги.  Ее  темно-
коричневая шкура выглядела лоснящейся и блестящей. Полдесятка тугих бурдюков  с
водой  резко появились возле нее, будто обрушились прямо с неба, один наткнулся
на  острый темно-красный камень и выбросил долгую хрустальную струю.  Прямо  из
нагретого  воздуха  возникли  четыре верблюда -  обычные  надменные  зверюги  с
желтоватой шкурой. Верблюды покосились на Безымянного, сжимавшего в руке гладий
доброжелательно и преданно.
     Серая  бледность, легшая на щеки Асверуса, исчезла столь же быстро, как  и
утренний  туман,  сносимый  свежим морским бризом,  заменившись  обычным,  чуть
розоватым  цветом,  что  окрасил  щеки и  лоб.  Сын,  а  вернее,  дочь  Юстиния
шевельнулась, не открывая глаз.
     -  Я  научился! - издал громогласный вопль Драйбен.. - Я сделал  все,  что
хотел. Теперь я единственный настоящий волшебник этого мира! Безымянный,  проси
что  хочешь!  Асверус, слышишь меня? Смерть отменяется! Я  победил  пустыню!  Я
победил всех! Я научился!
     - Эрл, скажите, что происходит? - Асверус-Асверия очнулась.- О боги!..
     Она  посмотрела  на  рассеченную  кинжалом  рубашку,  перевела  взгляд  на
обезумевшего от счастья Драйбена и сказала:
     -  Ну  что, дознались? Не понимаю, чему вы так радуетесь?.. Э, а  верблюды
откуда? Мы встретили джайдов?
     -  Откуда верблюды?! - победоносно орал Драйбен, не слушая вопросов. -  От
Кэриса!  От меня! Пожалуй, за многие столетия это первые верблюды, не рожденные
верблюдицей!
     -  Чего орешь-то? - Аррант подошел к Драйбену и слегка встряхнул, взявшись
за  грудки. - Если так, объявляй стоянку. До следующего утра. Встанем  за  теми
камнями, там тенисто.
     "Что?  Он  начал сам соображать, а не ждать приказов? - мимолетно  подумал
нардарец. - Невероятно!"
     -  Безымянный,  отойди,  хватит меня дергать!  -  отстранился  Драйбен.  -
Перестань, пожалуйста! Смотри!
     На  этот  раз Драйбен сделал подарок Безымянному - огромного мощного  коня
аррантской  породы под изукрашенным символами Аэтоса жестким  седлом.  Хотелось
еще  больше  и  больше - воды, пищи, дров, всех благ мира,  которые  неожиданно
стали доступны. Солнце исторгало достаточно Силы.
     Безымянный  критически осмотрел вызванную Драйбеном  из  пустоты  поджарую
широкогрудую лошадь и повернулся к Асверии:
     -  Госпожа!  Давайте займемся делами, если вы, конечно, в  состоянии.  Вот
шатер, помогите мне его развернуть.
     -  Я достиг! - несся над пустыней радостный голос последнего из рода эрлов
Кешта Драйбена Лаура-Хелька. - Я все-таки научился!
     
     1 мая - 21 октября 1999 года Санкт-Петербург
     
     --------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 12.07.2002 13:35 

  Книго
  




        

            
[X]