Андрей Мартьянов                             
Низвергатели легенд
Посвящаю моему брату, в память о сумасшедших днях "Зиланткона",
  проведенных в славном городе Казани в ноябре 1098 и 1999 годов. Так
  держать, и никак иначе!
       
     И пойдет меч на Египет, и ужас распространится с Ефиопии, когда в
  Египте будут падать пораженные, когда возьмут богатства его и основания его
  будут разрушены; Ефио-пия и Ливия, и Лидия, и весь смешанный народ, и Хуб,
  и сыны земли завета вместе с ними падут от меча.
       Иезекииль, 30:4,5
       
     Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я
  принести, но меч.
       Евангелие от Матфея, 10:34
       
     Король Ричард, хотя и принадлежал к породе воителей, не мог стать великим 
  завоевателем. У него не было для этого нужных человеческих качеств...
       ...Не раз страсти и гордыня толкали его на предприятия, обреченные на 
  провал. Ричард Львиное Сердце завоевал репутацию отважного рыцаря. Однако 
  настойчивость он подменял упрямством, выдержку - физической выносливостью, 
  стратегию - тактикой. Он ничего не добился, но разорил собственную страну, 
  победил во множестве битв и поединков, но не выиграл ни одной войны.
  
     И.В. Можейко. "1185 год"
       
     ПРЕЛЮДИЯ
       РУССКИЙ. НЕМЕЦ, ФРАНЦУЗ И МАФИЯ
       
     Кувшин летел медленно, по параболической траектории, переворачиваясь в 
  воздухе и плюясь капельками красного вина, остававшегося на донышке к моменту 
  взлета. Поступательную силу для движения глиняному сосуду сообщила рука 
  человека, уверенного, что оное вместилище благополучно минует все преграды и 
  достигнет цели, поразив объект в наиболее уязвимое место, а именно - голову. 
  Голову королевского сержанта, каковой представлялся наиболее опасным противником 
  из-за своего громадного роста и меча, более напоминавшего заточенную рессору 
  пятитонного грузовика.
       Век двенадцатый, слава Богу, пока не обогатился понятиями о средствах 
  противовоздушной обороны, и тяжелый снаряд примерно через семь десятых секунды 
  вошел в соприкосновение с бычьим лбом дюжего сержанта, на чьей синей тунике 
  красовались нашитые лилии Капетингов. Раздался неслышный в общем гаме хлопок, и 
  черепки кувшина разлетелись в стороны, поражая по касательной французских 
  солдат, обступивших командующего операцией здоровяка. Последним вреда причинено 
  не было, однако они еще пуще разобиделись.
       Далее трактирная артиллерия начала использовать все, что подворачивалось 
  под руку. Особо драгоценным вооружением являлись громоздкие деревянные кружки, 
  обладавшие прямо-таки фатальной убойной силой, и металлические лампы. Когда 
  боезапас иссяк, стало ясно - впереди грядет бой в прямом контакте с неприятелем 
  и использованием оружия ударно-дробящего действия, то бишь отломанных ножек 
  столов, деревянных сидений лавок и, возможно, черенков погасших факелов.
       Ушедшие на время обстрела в глухую оборону французы нехорошо заулыбались. 
  Во-первых, на их стороне имелся численный перевес и они держали стратегическую 
  инициативу, отрезав вражинам путь к ретираде в сторону двери кабака. Во-вторых, 
  они рассчитывали немедленно провести маленький блицкриг, вынудить противника к 
  безоговорочной капитуляции, а вслед долго использовать право на репарации в виде 
  топтания побежденных ногами и право контрибуции, заключавшееся в изъятии у 
  таковых кошельков, явно тяготивших широкие пояса. Однако победа достается лишь в 
  сражении, и супостаты не подавали виду, что желают поднять позорный белый флаг.
       - Kisa, poberegite pensne, - громко высказался на незнакомом языке 
  представитель немногочисленной армии, противостоящей подданным короля 
  Филиппа-Августа, и задумчиво добавил: - Ро moemu, kranty.
       Слово "kranty" было красивое, быстрое и стремительное, будто полет 
  арбалетного болта. Человек произнес его голосом, в котором утонченно сплелись 
  презрительные и пессимистичные интонации, - он словно предрекал скорое 
  поражение, но давал понять, что сдаваться на милость победителя нежелательно по 
  многим причинам. Конечно, этот последний и решительный бой окажется безнадежен, 
  как больной проказой на последней стадии. Бить будут долго, больно и изощренно, 
  даже если сложишь оружие, а если нет - грядущая потасовка чревата разбитой 
  головой, сломанным носом, кровью в моче в течение нескольких дней и потерей 
  уважения к самому себе. Вдобавок придется компенсировать хозяину таверны все 
  неудобства и разорения - проигравший не только плачет, но и платит.
       - Sheisen Gott! - Это уже на более понятном наречии. Ругательства со 
  временем не меняются, и каждый, кто хоть раз сталкивался с подданными кайзера 
  Фридриха Рыжебородого, мог понять, что рыжий мессир в кожаном светло-коричневом 
  колете богохульствует: - Они же нас просто задавят! Der Teufel!
       На небритых рожах франков нарисовалось понимание и согласие. Задавим. Еще 
  как. Запросто.
       Уязвленный кувшином сержант тряхнул головой, будто просыпающаяся собака. 
  Сосуд не особо повлиял на его боеспособность, благо толщина костей черепа у 
  славного воина, на непредвзятый взгляд, превосходила толщину досок кабацких 
  столов раза в полтора. Увидев, что неприятель подавлен и деморализован, бугай 
  демонстративно отстегнул пояс с мечом, бросив его кому-то из своих, и сжал 
  кулаки. Впечатляло. Два эдаких покрытых черной шерстью живых бочонка размером с 
  голову охотничьего мастино. Такие люди нужны Франции! С ними мы выиграем войну в 
  Палестине! Монжуа и Сен-Дени!
       Хозяин заведения благоразумно укрылся за стойкой и теперь, во время 
  краткого затишья перед бурей, шевелил губами, подсчитывая уже причиненный и 
  возможный ущерб. Сумма получалась немаленькая, однако прибывшие с севера 
  благородные мессиры выглядели людьми обеспеченными. Три или четыре разбитых 
  стола, столько же скамей, посуда, свечи... Плюс еда и вино. Набегает около двух 
  французских ливров. Если, конечно, округлить.
       - О нет! - Трактирщик внезапно издал стон, шедший из самой глубины его 
  бессмертной души, обуянной неприглядным грехом стяжательства. То, что он увидел, 
  повернувшись к дверям на шум, являлось одновременным воплощением Страшного суда, 
  Апокалипсиса и семиглавого зверя с вальяжно развалившейся на холке сего 
  богомерзкого животного вавилонской блудодеицей.
       Ангел, как и предрекал Иоанн Богослов тысячу лет назад, вострубил: 
  ввалились сицилийцы. Не меньше десятка голов. Это грозило полнейшей, грандиозной 
  и чудовищной катастрофой, по сравнению с которой извержение Этны покажется 
  невинным фейерверком на день святого Николая. Если семеро франков без особого 
  труда управились бы с тройкой повздоривших с ними мессиров из Нормандии и 
  благополучно отправились восвояси, то сицилийская mafia* разнесет дом вдребезги 
  и пополам! А потом подожжет развалины и пописает сверху! Град и саранча, мор и 
  чума!
       Хозяин, направляемый чувством самосохранения, начал планомерный отход к 
  двери в кухню. Сейчас находиться в общей зале стало не просто опасно, а 
  самоубийственно. С интересом наблюдавшие за дракой служки, почуяв запах 
  жареного, прекратили ставки на победителя и порскнули прочь, уподобившись 
  напуганным тараканам.
       * Mafia - в средневековье - сицилийский или ломбардский отряд самообороны, 
  военная дружина. "Семья". - Здесь и далее примеч. автора.
       
     Атмосфера накалилась до такой степени, что у тяжело дышащего сержанта не 
  выдержали нервы. Происходящего за спиной он не видел и соответственно не мог 
  даже предположить, что баланс сил нарушен и в действие вступила третья сторона. 
  Франк издал низкий звук, приличествующий бочке с бродящим вином, и рванулся 
  вперед. И плевать ему, что на нахальных физиономиях троих негодяев, посмевших 
  обозвать его мамочку-старушку из маленького поместья Ле-Бей лишайной сукой, а 
  его самого смрадным бурдюком с дерьмом, непонятно почему возникло радостное 
  озарение.
       Сицилийцы, светловолосые и жилистые потомки викингов, триста лет назад 
  осевших на островах Средиземного моря, оказались людьми высокоморальными, что бы 
  там ни думал о них хозяин кабака. Разглядев, что толпа франков набросилась на 
  троих ничем не примечательных мессиров, mafia немедля приняла сторону 
  побиваемых. О том, зачем обычно ходят в трактиры - то есть о вине и хлебе 
  насущном, - сицилийцы позабыли, решив не упускать такой случай размяться и 
  постоять за справедливость: как так можно, семеро против троих?! Теперь будет 
  тринадцать против семерых!
       Радостно вопящие mafiosi рассекли строй франков надвое, оторвали дюжего 
  сержанта от невысокого молодого мессира с желто-синим гербом на тунике и 
  отправили в затяжной полет через весь зал. Повторить подвиг Дедала с Икаром 
  французу не получилось, ибо, как известно, королевские сержанты Франции летать 
  не приспособлены. Лилейный громила тяжко приземлился на трактирную стойку, 
  сокрушив ее в мелкую щепку, однако сумел встать на ноги и, решив не позорить 
  Орифламму, вновь кинулся в самую гущу не на шутку разгоревшейся схватки. 
  Сицилийцы встретили жлоба в кулаки.
       Троица молодых дворян, послужившая причиной потасовки, тоже не оставалась в 
  стороне. Первый, тот, что с гербом, орудовал голыми руками, сдирая в кровь 
  костяшки пальцев о сизые французские рыла, рыжий атаковал дрыном, некогда 
  являвшимся кухонным ухватом, а третий, постоянно выкрикивавший короткие, но 
  звучные словечки на непонятном никому языке, вертелся шустрым угрем, одаривая 
  противника ударами ног и неведомо где добытой небольшой сковороды. Под потолком 
  легкомысленными бабочками порхали деревянные кружки, шипели в лужицах вина и 
  потекшей из носов крови гаснущие свечи, раскалывались о стойкие черепа 
  толстостенные мутные бутыли и вновь воспарил в наполненные чесночным запахом 
  воздуся шестипудовый господин сержант, устремляясь в сторону кухни. Огорченный 
  хозяин успел увернуться от сего громоздкого снаряда и шустро приласкал франка 
  кочергой по загривку - сам виноват, не надо было начинать свару! Сержант уже не 
  поднялся.
       Армия Франции несла невосполнимые потери в живой силе - командир и еще трое 
  валялись без чувств, пятого добил худощавый и горбоносый mafiosi с длинными 
  волосами цвета льна, с размаху двинув в лицо прихваченным табуретом, костяшки 
  носа издали немелодичный хряп, а тяжеленький табурет приказал долго жить, 
  развалившись на несколько частей. Двух последних с азартом гоняли всей толпой по 
  трактирной зале, пока те не прекратили активного сопротивления и не рухнули на 
  утоптанный до каменной твердости земляной пол. Несколько пинков по 
  чувствительным местам послужили последним аккордом бесславного разгрома. 
  Французы теперь либо пускали красные пузыри, либо тоненько подвывали, в точности 
  уподобляясь голодным щенкам.
       Кабацкий пейзаж напоминал миниатюры из летописей, повествующих о явлении 
  вандалов Гензериха в Рим. Бесчувственные телеса поверженных красноречиво вопияли 
  к отмщению, Капитолий - стойка хозяина - пребывал в разрухе и запустении, 
  Колизей, роль коего вполне могла выполнить упавшая с потолка люстра-колесо, 
  смотрелся мрачно и навевал тоску, а Форум - единственный уцелевший стол - 
  захватили варвары. То есть сицилийцы вкупе с ренегатами-нормандцами.
       - Кто мне за это заплатит? - привычно запричитал хозяин, едва буря 
  успокоилась, и сам же ответил на сей вполне риторический вопрос, изъяв у 
  покоившегося на пороге кухни мессира королевского сержанта немаленький кошелек. 
  Затем, прилежно обойдя остальные тела, трактирщик беспощадно повторил ту же 
  процедуру. Судя по оказавшейся в руке тяжести, павшие франки увеличили достояние 
  владельца кабака ливров на семь-девять. То есть в наличии четыре ливра чистой 
  прибыли. Остальное уйдет в уплату плотнику и гончарам за новую мебель и посуду. 
  Неплохо. Если так пойдет дальше и вояки-крестоносцы станут наведываться в 
  трактир ежедневно, к концу года можно будет переехать из занюханного Джарре в 
  Мессину, а то и в Рим, открыв в апостольском граде приличную тратторию!
       Однако хороший тон обязывал хозяина и далее взывать к высоким небесам о 
  разбое, разгроме и разорении, о том, что его несчастные дети пойдут по миру и 
  умрут от голода, жена продаст себя в лупанарий, а ему самому открыта прямая 
  дорога в монастырь, где и закончатся его скорбные дни в стенаниях и плаче.
       - Kranty, - повторил красивое слово один из троих и победоносно глянул на 
  соратников. Теперь в его интонациях звучали переливы флейт Виктории и громовые 
  раскаты триумфа. Безнадежно начавшаяся драка окончилась сокрушительным 
  поражением французов, а не появись вовремя компания местных, с гербами короля 
  Танкреда Сицилийского на одеждах, трактирщик обирал бы сейчас не разукрашенных 
  золотыми королевскими лилиями вояк, а приезжих с севера.
       - Это точно, - согласился невысокий молодой человек с едва пробивающимися 
  усами соломенного цвета. Он уже научился понимать смысл некоторых речений нового 
  оруженосца.
       Однако следовало отдать дань вежливости. Повернувшись к новым знакомым, 
  светловолосый куртуазно склонился, приложив правую руку к сердцу:
       - С позволения благородных мессиров, представлюсь. Шевалье Мишель-Робер де 
  Фармер из Фармера, герцогство Нормандское. Могу ли я узнать, кто пришел на 
  помощь мне и моим спутникам в столь тяжелый час?
       - Я же говорил - свои! - бросил прочим mafiosi длинный предводитель 
  сицилийцев. - Что до меня, то я прозываюсь Роже из Алькамо, младшая ветвь 
  герцогов Апулийских, потомков Танкреда Отвиля и Гильома Железной Руки... Может 
  быть, присядем, мессиры? Кажется, после нашего веселья здесь уцелела пара 
  скамей. Эй, хозяин! Только не говори, что вина не осталось! Кстати, шевалье, с 
  чего вы вдруг решили поссориться с французами?
     "Schweinheit und Frechheit" - "свинство и наглость", или, если изволите 
  сменить наречия на существительные, "свинья и хам". Именно так Гунтер фон 
  Райхерт частенько думал о своем новом приятеле - господине Sergee Kasakof из 
  России. И вовсе не потому, что Гунтер был немцем и фашистом, - если по крови 
  потомок семьи Райхертов действительно вполне относился к цвету германской нации, 
  то по убеждениям никогда и ни в коем случае не примыкал к коричневатым 
  голосистым парням из уголовно-политической партии с аббревиатурой НСДАП. И не 
  потому, что сам являлся дворянином, с уходящей в глубину веков заковыристой 
  родословной, а Казаков, это непонятное порождение XX-XXI веков, скорее всего 
  являлся плебеем из плебеев. Гунтер относился к тем редким людям, которым было 
  плевать на сословия, политику или национальность. Лишь бы человек был хороший. 
  Однако...
       Immerhin... Дело в том, что мессир Сергей Казаков действительно был свиньей 
  и хамом. Возможно, новый оруженосец сэра Мишеля таким оригинальным манером 
  скрывал свои смущение или робость перед новыми обстоятельствами и людьми, но 
  факт оставался фактом - в своей развязности, самоуверенности (кстати, как ни 
  грустно, вполне оправданной...) и в познаниях в разноязычной сквернословной 
  лексике новоявленный обитатель почтенного XII века достигал уровня 
  невоспитанного сэра Мишеля, а частенько его превосходил. И это при условии 
  неумения нормально говорить на норманно-французском языке, которому Серж 
  только-только начинал как следует обучаться.
       В латыни - международном языке высокого средневековья - Казаков не сёк 
  вовсе, кроме двух-трех вульгарных фраз, наподобие вычитанной в какой-то глупой 
  книжке "Quo vadis, infectia?", что, по его мнению, означало: "Куда прешь, 
  зараза?" Однако Сергей отлично баял на современном ему английском, чуток разумел 
  по-французски, а с посильной помощью Гунтера начал более-менее понимать немецкий 
  язык образца XX века. И то слава Богу. Базис для освоения самого 
  распространенного на материке норманно-французского имелся, а, кроме того, 
  Сергей вполне мог сносно общаться с подданными английского короля Ричарда 
  Львиное Сердце, хотя и не без труда. Как-то он заметил Гунтеру, что язык 
  англичан времен королевы Елизаветы II Виндзор* и Ричарда I Пламтагенета разнятся 
  настолько, как разговорный русский времен какой-то там "перестройки" с 
  благородным наречием князя Игоря Северского. Когда до его сознания дошло, что 
  столь знаменитый в России князь Игорь, коему столь же небезызвестный композитор 
  последующих веков Бородин посвятил свою оперу, живет прямо сейчас и к которому 
  (имея большое желание, много денег и удачу на разбойных европейских дорогах) 
  можно запросто съездить на Русь, Гунтер стал свидетелем по-детски фейерверкного 
  взрыва восторга.
       - Плач Ярославны! - вопил Сергей. - Круто! Никаких там опер с билетами и 
  контролершами! Прямо под стеной стоять, слушать и тащиться! Blesk!!!
       Гунтер счел эти крики просто истерикой и во многом был прав. Тевтонец фон 
  Райхерт не знал, кто такая Ярославна и что крутого в ее плаче - плачут только 
  слабые, это еще Бисмарк говорил. И потом, большинства русских слов он не понял. 
  А если бы понял, то поморщился.
       ...Всех троих обуял сладкий средиземноморский климат, Сицилия-сказка, 
  оливы-маслины-ракушки, терпкие вина, темноглазые красавицы, куча денег в 
  карманах (эх, надо поставить свечку за упокой души канцлера де Лон-шана!) и 
  чувство собственной силы.
       Прежде всего ощущалась Сила. Принадлежащая им троим.
       Почему? А-а-а...
       У Мишеля - потому, что в этом мире он был своим из своих. Дворянином, сыном 
  барона, которого посвятил в рыцари сын короля и канцлер Англии Годфри Клиффорд. 
  Мишель видел в снах, как первым входит в отбитый у сарацин Иерусалим.
       Он был потомком осевших во Франции викингов и истинным христианином.
       У Гунтера - потому, что он давно понял, что прошлое невозвратно, что он 
  начал учиться новому, что не хочет бросать начатого дела и оставлять "на дядю" 
  какую-никакую ответственность за самого себя и своих необычных (да что там! 
  Самых обыкновенных и близких!!) друзей. Бог дал, Бог взял. Но пока взял только 
  прошлое... Слава Ему!
       Гунтер являлся готом, тевтоном, любителем свинины и пива, бывшим офицером 
  Люфтваффе Третьего Германского Рейха, управляемого вздорным австрияком по 
  фамилии Гитлер... В общем, просто немцем.
       А Сергею Казакову было просто нечего терять.
       Этот был русским.
       И все трое рванули вперед. Незнамо куда. Первый - по долгу перед кровью, 
  честью и Матерью-Церковью.
       Второй - по взятой на себя обязанности и желанию педантично пройти новую 
  дорогу до конца. До короны герцога, как обещал Лорду. Пусть подавится. Гунтер 
  все заработает сам.
       Третий... Ему было просто по пути. Он еще ничего не решил. Присматривался. 
  Француз, немец и русский. Как в анекдоте.
    
                              ВЕСТНИКИ ВРЕМЁН
  
                              ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ
  
                               ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  
                            СИЦИЛИЯ - НА ВЗЛЁТ
       
     
       Нет, я не в том тебе завидую 
       С такой мучительной обидою, 
       Что уезжаешь ты и вскоре 
       На Средиземном будешь море. 
       И Рим увидишь, и Сицилию - 
       Места, любезные Вергилию, 
       В благоухающей, лимонной 
       Трущобе сложишь стих влюбленный. 
       Я это сом не раз испытывал, 
       Я солью моря грудь пропитывал, 
       Над Арно, Данта чтя обычай, 
       Слагал сонеты Беатриче. 
       Что до природы мне, до древности, 
       Когда я полон жгучей ревности, 
       Ведь ты во всем ее убранстве 
       Увидишь Музу Дальних Странствий. 
       Ведь для тебя в руках изменницы 
       Нектар в хрустальном кубке пенится, 
       И огнедышащей беседы 
       Ты знаешь молнии и бреды. 
       А я, как некими гигантами, 
       Торжественными фолиантами 
       От вольной жизни заперт в нишу, 
       Ее не вижу и не слышу.
                                   ГЛАВА ПЕРВАЯ
  
                            ПРОБЛЕМЫ АДАПТАЦИИ
  
     13 СЕНТЯБРЯ 1189 ГОДА, БЛИЖЕ К ПОЛУНОЧИ - 27 СЕНТЯБРЯ 1189 ГОДА.
       БАРОНСТВО ФАРМЕР, ГЕРЦОГСТВО НОРМАНДСКОЕ
       
     Осенью темнеет рано. Солнце уже давно скрылось за верхушками сосен, давно 
  уже опустились на лес серые сентябрьские сумерки и незаметно перешли в ночь. На 
  поросшем молодым сосняком склоне, не больше чем в сотне шагов от вершины холма, 
  горел костер. Потрескивали, плюясь снопами искр, сухие смолистые ветки. Весело 
  плясали оранжевые язычки пламени. Над огнем покачивался закопченный котелок, в 
  котором что-то сердито булькало. Когда жидкость выплескивалась на горячие 
  уголья, в воздухе распространялся душистый аромат травяного настоя, видимо, 
  заменявшего собой чай. Невдалеке, у черного нагромождения валунов, спал на 
  колючем ложе из бурой прошлогодней хвои молодой рыцарь. Временами он что-то 
  беспокойно бормотал и ворочался во сне. Чуть поодаль, у старой разлапистой ели, 
  чернел сделанный на скорую руку шалаш - там устроился на ночлег бородатый старик 
  в монашеской одежде. На краю прогалины тихонько пофыркивали три стреноженные 
  лошади.
       Около костра, на сухом поваленном дереве, сидели, негромко беседуя на 
  разговорном английском языке образца XX века, два человека, само присутствие 
  которых в королевстве Английском на исходе предпоследнего десятилетия 
  двенадцатого века являлось - с точки зрения логики и здравого смысла - полнейшим 
  абсурдом. Того из них, что с виду казался чуть постарше и повыше, рыжеволосого, 
  с небольшой бородкой, звали Гунтер фон Райхерт, и родился он (точнее, еще не 
  родился!) в одна тысяча девятьсот пятнадцатом году в Германии. Всего месяц назад 
  (или семь с половиной столетий спустя...) он был офицером Люфтваффе. Ныне же ему 
  приходилось довольствоваться званием оруженосца, что, впрочем, нисколько его не 
  огорчало.
       Тому, что помоложе - невысокий, смуглый, коротко стриженный, с чуть 
  монголоидными темными глазами, - компьютерному технику Сергею Казакову из 
  далекой России, предстояло родиться без малого восемь столетий спустя, в одна 
  тысяча девятьсот семьдесят девятом году в государстве, именовавшемся Союзом 
  Советских-Социалистических Республик, в городе-герое Ленинграде, позже вновь 
  ставшим Санкт-Петербургом.
       Несмотря на то что - как говорилось выше - присутствие их в это время и в 
  этом месте являлось полным абсурдом, и тот, и другой прожили в 1189 году уже 
  двадцать семь дней и перспектив вернуться в свое родное сейчас ни у того, ни у 
  другого не имелось. По крайней мере в области рационального. Что же касается 
  иррационального... впрочем, к чему рассуждать об иррациональном? Хоть их и 
  закинуло в эти средневековые края почти месяц назад, встретились они только 
  сегодня, да и то лишь благодаря вмешательству того самого святого отшельника, 
  что лежал сейчас, отдыхая от дневных трудов и выпавших на его долю злоключений, 
  в импровизированном шалаше из лапника.
       Сергей, пребывавший до сего дня в абсолютном и блаженном неведении 
  относительно того, куда занесла его судьба, довольно быстро оправился от первого 
  шока и даже нашел в себе силы приготовить на костре весьма сносное жаркое из 
  угодившего в капкан кролика. Тем временем Гунтер, пока еще не совсем стемнело, 
  успел сходить за оставленными в лесу лошадьми, а сэр Мишель (так звали юного 
  рыцаря) несколько свыкся с мыслью о том, что теперь ему придется принять под 
  свое рыцарское покровительство еще одного оруженосца, в буквальном смысле слова 
  свалившегося с неба.
       Когда, насытившись крольчатиной, сэр Мишель, а вслед за ним и отец Колумбан 
  пожелали всем доброй ночи и удалились ко сну. Гунтер устроился рядом с Сержем у 
  костра и, прихлебывая из алюминиевой кружки горячий настой душистых трав, 
  поведал вкратце своему новому знакомцу о том, что произошло с ним здесь за 
  последний месяц, начиная с того самого дня, 13 августа, когда судьба 
  таинственным образом закинула его, германского летчика, из 1940-го в 1189 год. 
  Серж слушал молча, не перебивая и почти не задавая вопросов: сейчас ему проще 
  было ни о чем не задумываться, и Гунтер прекрасно его понимал, а потому, 
  героически сражаясь со сном, неспешно рассказывал все по порядку. Как он, 
  отправившись на самый рутинный боевой вылет, внезапно попал в густой туман, как 
  потом долго летел над Нормандией, удивляясь, куда пропали все привычные 
  ориентиры, как, наконец, отчаявшись что-либо понять, совершил неподалеку отсюда 
  вынужденную посадку и как встретил на поляне до смерти перепуганного похмельного 
  сэра Мишеля, который мало того что был одет в совершенно непотребный для 
  двадцатого века маскарадный костюм, так еще и изъяснялся на классическом 
  норманно-французском наречии.
       Видимо, с даром слова у Гунтера все было в порядке, поскольку при описании 
  этой сцены Казаков даже забыл (правда, ненадолго), что ему сейчас полагается 
  пребывать в состоянии полного шока, и весьма неприлично и громко захохотал, живо 
  представив себе весь этот эпизод.
       Правда, потом германский летчик поведал нечто такое, что заставило Сергея 
  вновь усомниться в умственной (и психической) полноценности его нового знакомца. 
  И действительно, посудите сами, может ли нормальный человек из покончившего с 
  предрассудками двадцатого века на полном серьезе излагать историю о встрече с 
  дьяволом, при этом то и дело нервно озираясь на слишком близко подступивший к 
  поляне ночной лес и всячески избегая называть вещи своими именами, употребляя 
  разного рода эвфемизмы: "враг рода человеческого", "сила, не принадлежащая 
  известному нам миру" и прочее в том же духе. Впрочем, Сергей и тут не стал его 
  перебивать, здраво рассудив, что либо его собрат по будущему на этом вопросе 
  малость тронутый - и тогда не стоит вязаться, либо же к нему и впрямь явился сам 
  сатана собственной персоной (что, конечно, весьма маловероятно, но не исключено: 
  мало ли что у них тут в этом средневековье творится?).
       Кратко изложив дальнейшие события, имевшие место в окрестностях баронства 
  Фармер - как-то: поджог сеновала, обстрел коварного сэра Понтия Ломбардского и 
  спасение от меча оного коварного Понтия сэра Мишеля вкупе с отцом Колумбаном, 
  возвращение блудного сэра Мишеля в родительский замок, - и обойдя молчанием 
  инцидент с прекрасной Сванхильд, Гунтер перешел к следующей части своей истории. 
  Он довольно живо и со всеми подробностями поведал о поручении бейлифа, о встрече 
  с новоиспеченным епископом Кентерберийским, о невероятных пакостях английского 
  канцлера де Лоншана, об осаде аббатства, о принце Джоне, Гае Гисборне 
  ("Представляешь?! Самый настоящий Гай Гисборн, тот самый! И представь - очень 
  славный малый, совсем не злой и даже нормально воспитанный. Правда, по-моему, 
  слегка тугодум. А про Робин Гуда у них тут и слыхом не слыхивали!"). Рассказал 
  он и о поимке хитроумного канцлера, который надумал бежать, переодевшись в 
  женское платье ("Ух ты! - откомментировал Сергей. - Ну прям как наш 
  Керенский!"), и о знакомстве с Дугалом Мак-Лаудом. Завершил же он свое долгое 
  повествование прощанием с Гаем и Дугалом у древнего каменного креста.
       - Как Керенский? - педантично уточнил Гунтер. - Если я правильно помню 
  историю, этот господин был премьер-министром России до большевистского 
  переворота? Я читал его воспоминания, изданные в Берлине, так он утверждает, что 
  побега в женском платье не было и это все выдумки красной пропаганды.
       - Какая разница? - отмахнулся русский. - Сие для истории непринципиально. 
  Ты дальше рассказывай!
       - А потом мы с отцом Колумбаном и нашим доблестным рыцарем отправились на 
  поиски еще одного гостя из будущего, сиречь тебя. Дальнейшее тебе известно. - 
  Снова вспомнив это "дальнейшее", Гунтер не смог удержаться от усмешки и добавил: 
  - Кто ж мог подумать, что ты тут не только на кроликов охотишься?
       Казаков только вяло махнул рукой: "Проехали!" - и, поднявшись с дерева, 
  подбросил в догорающий костер охапку хвороста. Угасшее было пламя вновь весело 
  затрещало, выбросив к темным небесам огромный сноп искр. Серж все так же молча 
  взял у Гунтера опустевшую алюминиевую кружку и деловито плеснул в нее из котелка 
  горячего травяного настоя. Гунтер благодарно кивнул, сделал большой глоток, 
  откашлялся, вопросительно посмотрел на русского. Тот опустился на дерево и 
  задумчиво уставился в огонь. Судя по всему, человек со странной профессией, 
  именовавшейся "компьютерный техник", вознамерился снова впасть в депрессию. 
  Этого допускать никак было нельзя. Гунтер отставил полупустую кружку, поворошил 
  длинной палкой костер и преувеличенно бодро провозгласил:
       - Не знаю, как у Мишеля, а у меня план следующий: во-первых, утром забери 
  со своего геликоптера все вещи, которые могут пригодиться...
       - Например, процессор бортового компьютера, - фыркнул Казаков. - Толкнем на 
  рынке в Ватикане как святую реликвию. Не слабое ноу-хау для двенадцатого века!
       - Ноу-хау? - не понял Гунтер странного выражения, однако продолжил: - 
  Во-вторых, отбытие на юг откладывается на пару недель. Будет слишком 
  подозрительно, если мы заявимся к королю Ричарду с сообщением наподобие: 
"Знаете, вашвеличество, мы тут три дня назад вашего канцлера в Англии повесили, 
  а потом прилетели сюда на драконе - доложиться"... Юмор не оценят.
       - Надо полагать, меня ждет усиленный курс адаптации? - вяло поинтересовался 
  Сергей. - Что тут положено? Практическая куртуазия, теория религии, основы 
  владения холодным оружием, верховая езда... Ни дать ни взять - отдых нового 
  русского.
       - Новый русский? - снова оторопел германец. - Что это за разделение такое? 
  А старые кто? Впрочем, не важно. Полагаю, адаптацию ты пройдешь быстро. Здесь 
  все то же самое, только язык другой и техники нет.
       - У меня с деньгами туго, - вздохнул Казаков. - У вас все дорого. Я в 
  деревне куриц покупал, пришлось выложить две тяжеленные серебряные монеты, 
  которые у лоха в доспехах на дороге попятил. Да у нас в любом антикварном 
  магазине каждая на сотню баксов потянула бы только из-за веса, не считая 
  исторической ценности. Эй, а может, меня обсчитали? Уж больно рожи у этих 
  вилланов хитрые были...
       Гунтер, почитавший себя изрядным знатоком правил жизни и поведения раннего 
  средневековья, тотчас пустился в расплывчатые описания, из коих следовала 
  одна-единственная мысль: существование в двенадцатом веке складывается из таких 
  вот мелочей - как и сколько заплатить в трактире, надо ли целовать руку всем 
  священникам или только епископам с кардиналами, как к кому обращаться, как 
  осознавать свой статус на местной социальной лестнице и вести себя 
  соответственно занятой ступеньке.
       - Ясно, - подвел итог Казаков. - Психология, менталитет, расстановка 
  акциденций и определение дефиниций. В точности по Умберто Эко. Медиевистика и 
  семиотика.
       - Чего? - вытаращился Гунтер. - Ты откуда у нас такой умный? И кто такой 
  Эко?
       - Итальянский писатель. Он во время Второй мировой еще ребенком был, 
  поэтому ты о нем не слышал. Мне бы сейчас томик "Имени Розы", тогда бы наверняка 
  выкрутился... Замечательно человек о средневековье писал, только оно у него 
  какое-то мрачноватое получилось, без всяких этих ваших чудес. Ну признайся, ты 
  небось со шнапсом перебрал, когда черта видел?
       - К тебе заявится - посмотрим, что тогда запоешь, - мстительно сказал 
  Гунтер.
       - Арию Фауста, - гыгыкнул Казаков. - Хотя я ее не помню. А "Люди гибнут за 
  металл" - из другой оперы или из той же? И вообще ко мне, полнейшему 
"унтерменшу" с твоей немецко-фашистской точки зрения, дьявол являться не может. 
  Кто я такой, в конце концов?
       - Еще одна фигура на шахматной доске, - совершенно серьезно проворчал 
  Гунтер. - Хочешь - верь, хочешь - не верь, но, по-моему, этот старый козлище 
  попросту развлекается, наблюдая за нами. Ему интересно следить за новой 
  ситуацией. Он мне сам признавался, что случай переноса во времени человеческой 
  плоти с заключенной в ней бессмертной душой произошел впервые и больше не 
  произойдет никогда. Понимаешь? Вселенная устроена по определенным законам.
       - Постой, постой! - сдвинул брови Казаков. - Вот даже как?.. Допустим, я 
  тебе верю. Герберта Уэллса читал? "Машину времени"? Я тоже. Он вроде бы жил в 
  самом начале века... Не прав был старик. И его последователи тоже. За шестьдесят 
  лет, которые нас с тобой разделяли в двадцатом веке, технический прогресс ушел 
  вперед настолько, что ты и представить себе не можешь. Атомная бомба, прокладки 
"Оллдейз", компьютеры, американцы на Луну летали...
       - Да ну? - ахнул Гунтер. - И что?
       - Ни фига там нету, вот что... Пусто. Большой пыльный булыжник. Ты дальше 
  слушай. Если путешествие в ограниченном пространстве, замкнутом, скажем так, 
  нашей Солнечной системой, вполне возможно, а при желании можно лететь и дальше, 
  то перебороть время, основной стержень, на котором держится Вселенная, не 
  удалось пока никому, да и не удастся вообще. Научный факт. Никаких путешествий 
  во времени - ни назад, ни вперед. Каждый живет там, где ему положено. Кроме нас 
  с тобой, двух дебилов. Мораль ясна?
       - Куда уж яснее. - Гунтер вытащил еще одну сигарету из зеленой пачки и 
  прикурил от уголька. - И сам на эту тему думал, и все, кто только мог, 
  подсказывали. Если произошел столь невероятный прецедент, если ради нас на 
  какое-то время были изменены основополагающие законы мироздания, то это не 
  случайно!
       - Параноик. Клинический случай. Полбашки отстричь. - Сергей сощурил глаза и 
  нехорошо заулыбался. - Мироздание ради него меняют. Гы! Твой глючный черт что 
  говорил? Во-о!.. Случайность. Аномалия. Воздействие хаотического фактора. Два 
  гы-гы! Мы просто потерялись. Ошибка в работе небесной канцелярии. Какой-то 
  по-хмельный архангел, отвечавший за техническое обеспечение проекта, ткнул не ту 
  клавишу. Три раза гы-гы-гы! Файлы вместо того, чтобы уйти в соответствующую 
  директорию или в корзину, отправились в сеть и осели на каком-то захолустном 
  сервере, никому не нужные и никому не понятные.
       - Что за бред ты несешь?
       - А, извини. Это не бред, а разбор ситуации с точки зрения ребенка 
  компьютерного века. В общем, если приводить более понятные для тебя формулы, 
  наши учетные карточки просто нечаянно смахнули со стола, они попали в корзину 
  для бумаг, а потом на помойку. И никаких высоких дел тут для нас не 
  предназначено. Есть, правда, один вопрос - почему именно мы? Опять можно свалить 
  на фактор случайности - мы были в одной географической точке, когда случилась 
  авария на небесах. Но если это не так и Господь Бог наметил конкретно тебя и 
  меня? Просто не верю. Уж прости, но мы настолько разные... Ты вот всю жизнь 
  повязку со свастикой на рукаве носил...
       - Не носил! - искренне возмутился Гунтер. - Я не член партии Гитлера! А в 
  войсках такие повязки носят только ребятки из СС, и то не все!
       - Какая разница, чей конкретно ты не член... Извини. Я имею в виду, что 
  потенциально ты для меня - враг. Хотя чхать я хотел на эту высокую политику, 
  слишком давно было.
       - То есть как - враг?
       - Да очень просто, - поморщился Казаков и, подумав, тоже взялся за 
  сигарету. - Тебе приказали бы бомбить Москву или Петербург, что бы ты стал 
  делать?
       - Выполнял бы приказ, - уверенно ответил Гунтер и вдруг осекся. - И вообще 
  при чем здесь Петербург? Германия и Россия - союзники. Доктор Геббельс каждый 
  день трубил по радио! Воевали против Польши вместе - в газетах было полно 
  фотографий германских и русских офицеров, встретившихся на новой границе... Я в 
  Россию ездил, с нашей военной делегацией. Все было очень хорошо, нас отлично 
  принимали. На банкете за здоровье вашего фюрера, Иосифа Сталина, пили...
       - А двадцать второго июня сорок первого года что случилось? - подался 
  вперед Сергей, но мигом остыл: - А-а... ты ж не дожил. Тогда - пока что не враг. 
  И вообще зачем говорить о прошлом, в смысле о будущем, когда мы с настоящим 
  разобраться не можем? Вот скажи, ты определил свою стратегию жизни здесь?
       - Определил, - не без вызова ответил германец. Выполнять свой долг.
       - Перед чем, вернее, перед кем? - несказанно поразился Казаков. - Перед 
  своей страной? Богом? Перед... кто у вас, в Германии, сейчас правит, Барбаросса? 
  Перед ним, что ли? Перед этим сопливым рыцаришкой пятнадцати лет?
       - Ему семнадцать вообще-то, - мрачно заметил Гунтер. - Не забудь, они 
  взрослеют гораздо раньше нас. Если тебе угодно - перед всеми. И перед собой.
       - Клиника, - вздыхая, повторился Казаков. - Тут, наверное, какая-то зараза 
  в воздухе. И от нее люди крышею едут, рыцарями становятся. Блин, тоже стану 
  однажды рыцарем... С гербом. Золотой рыбий скелет в зеленом поле, усеянном 
  кучками навоза, подойдет как нельзя лучше. Учитывая отпетое рабоче-крестьянское 
  происхождение. Ладно, это лирика. Да пойми ты, немчура, наша стратегия, тактика, 
  а также то, что именуется ученым словом "концепция", выражается в 
  одном-единственном принципе: выживание. Повторить по слогам? По-английски, 
  по-французски? На хинди? На идиш? Вы-жи-ва-ни-е!
       - Угу. - Гунтер меланхолично рассматривал угольки костра и спросил 
  почему-то: - У вас проказу научились лечить?
       - Нет, в том-то все и дело, - помотал головой Сергей. - Я в медицине не 
  очень секу, однако знаю, что сулафоновые препараты проказу только сдерживают, но 
  не излечивают. Так что эта милая болячка и в двадцать первом веке вовсю 
  существует. Здесь лепрозных бактерий не в пример больше. Добавим остальные 
  прелести: чума, оспа - у нас с тобой, слава Богу, от оспы прививки? - любые виды 
  дизентерии от грязной воды. Дифтерия, сибирская язва, сап. На югах - малярия, 
  хотя мы в отличие от многих средневековцев знаем про кору хинного дерева. Одно 
  хорошо - сифилис из Америки пока не завезли. Представь теперь, что ты попил 
  пивка из кружки, только что использованной прокаженным! И это только один 
  параметр угрозы выживанию. Дальше рассказывать?
       - Вот дерьмо! - чуть раздраженно бросил Гунтер. - Я как-то об этом не 
  задумывался. Ел, пил, жил. Как видишь, живой пока. И здоровый, если насморка не 
  считать. Без сомнения, опасностей множество. Дело в другом. Мы о них знаем. Кто 
  предупрежден - тот вооружен. И у нас гигантское преимущество перед жителями 
  этого века.
       - А шел бы ты! - возмутился Казаков. - Какое? Фантастики обчитался? 
  Лекарств нет, современного оружия - кот наплакал. У тебя, любопытно, сколько 
  патронов осталось? Во-во. Я потом интересу ради списочек составлю. У меня в 
  вертолете есть обязательная аптечка, но, как думаешь, надолго ее хватит? 
  Положим, мы знаем больше, чем все тутошние. Но знания наши, окромя уважаемого во 
  все исторические эпохи зубодробительного искусства, абсолютно непригодны.
       - И что ты предлагаешь? - насупился Гунтер. - Окопаться и сидеть? Пить 
  только кипяченую воду и протирать каждую трактирную кружку спиртом, благо теперь 
  его в достатке? Забуриться в какой-нибудь дальний замок на севере Германии и 
  устроить научно-исследовательскую базу, привлекая лучших алхимиков и учёных 
  этого века заради изобретения новых лекарств? Воплощать наши технические 
  достижения? Полагаю, несчастный двенадцатый век отлично перебедует и без наших 
  выдумок. Тогда, может, лучше продать душу козлоногому, а в обмен попросить, 
  чтобы домой отправил?
       - ..! - эмоционально резюмировал Казаков на языке родных осин. - Все, концы 
  обрублены! Нет дороги назад, я в точности чувствую... Знаешь, я не любитель 
  высоких материй и философических выкладок. Ничего экстраординарного не надо 
  предпринимать! Я не собираюсь становиться профессором и вооружать этого педика 
  Ричарда Львиное Сердце водородной бомбой! К тому же ее сделать невероятно 
  сложно, да я и не умею. Ты правильно сказал, хуже другое: мы с тобой можем за 
  милую душу усовершенствовать арбалет, начать отливать пушки и, опередив на 
  несколько веков Бертольда Шварца, состряпать порох! Да еще не какой-нибудь, а 
  самый лучший. Ответь только - оно нам нужно?
       - А черт его знает... - сказал Гунтер и понял, что изрек двусмысленность.
       - Герр Райхерт, шер ами, а не проще ли понять, что дело - если, как ты 
  полагаешь, мы к таковому предназначены - само нас найдет? А сейчас, как говорили 
  у нас в подобных случаях, раздвинь пошире ноги, расслабься и получай 
  удовольствие, ибо другая альтернатива отсутствует. Гм... Свежий воздух, 
  натуральная пища, никаких тебе стрессов или начальства. Знаешь, терзания и 
  самокопания никогда ни к чему хорошему не приводили. Просто живи - и все! Ты, 
  истинный ариец, жалобу на тяжелую жизнь в европейскую комиссию по правам 
  сверхчеловека все равно подать не сможешь. По причине банального отсутствия 
  любых комиссий. Не дергайся. Просто не дергайся. А то и я дергаться начну.
       Гунтер помедлил и решил сменить тему разговора:
       - А что такое "компьютерный техник"?
       - Это человек, который знает, что находится внутри у машины, наделенной 
  определенной степенью интеллекта, и умеет с таковой машиной работать, - 
  отбарабанил Казаков и как-то очень хитро взглянул на германца. - Хотя в нашем КБ 
  под словом "техник" крылась до изумления широкая семантика. Поверь, я умею 
  обращаться не только с машинами. Ну чего ты сидишь смурной как туча, эсэсовец?
       - Я не эсэсовец, - вздохнул Гунтер. - Хотя после Гитлерюгенда мне 
  предлагали вступить в СС. Как - ты верно заметил - стопроцентному арийцу. 
  Отказался. Не люблю идеологию.
       - И в тот же самый момент выглядишь как проснувшиеся с дикого бодунища 
  Эммануил Кант, Фридрих Ницше и Артур Шопенгауэр в одном флаконе, - добродушно 
  заключил Казаков. - Правильно я где-то слышал: немцы изобрели пьянство, фашизм и 
  страдания молодого Вертера. Не страдай. Все пучком. Мир на месте. Смотри, какие 
  ясные звездочки наверху горят! А в Крестовый поход, уж извини, вы меня арканом 
  не затащите. Не хочу сдохнуть от дизентерии. Мерзко.
     "Страдания молодого Вертера", как выразился в запале Сергей, разбирали не 
  одного Гунтера, иногда любившего впадать в черновато-серую меланхолию. Терзания 
  и самокопания, как это многократно подтверждал великий русский писатель Ф. М. 
  Достоевский, были куда более свойственны нациям неарийским, а уж о такой вещи, 
  как "загадочная русская душа" со всеми из нее вытекающими, и вовсе говорить не 
  стоит. Казаков ничуть не боялся настоящего и будущего - весь страх давно прошел, 
  сменившись спокойствием, но вот в удовольствии посидеть и подумать новый 
  оруженосец сэра Мишеля отказать себе не мог.
     "Ну дела... Ну влип! Мало мне было наших российских заморочек. Да наши 
  доморощенные ревнители благочестия и возродители Святой Руси, сиречь Третьего 
  Рима, по сравнению с энтими натуральными фанатиками - тьфу! Мелочь пузатая. 
  Эти-то, видать, покруче будут. Ишь как этот рыцарь разошелся: "В Святую землю! В 
  Святую землю"... Ишь неймется ему. На подвиги тянет. В родном феоде - или как 
  там, лене - ему не сидится. Борец за идею, видите ли. Освобождать Гроб Господень 
  он рвется за тридевять земель...
       Это что же теоретически получается? Мы прямиком вляпываемся в самую 
  безнадежную авантюру этого века. "Мы" - потому что мне конкретно от герра 
  Райхерта и его сюзерена деваться некуда. Скопом выживать легче, чем одному. Я, 
  конечно, могу сделать финт ушами, пожить обещанные пару недель у монаха, 
  поднатаскаться в языке и сделать ноги. Только вопрос - куда? В Россию? А там 
  что? Княжеская смута полным ходом, нашествие половцев, Ярославна на слезы 
  исходит... Монголы через несколько лет заявятся и учинят летописное иго. И ехать 
  ой как далеко. Впрочем, до Палестины, можно подумать, ближе.
       Нет уж. Погорячился я, когда сказал, что в Крестовый поход не пойду. Пойду 
  как миленький. Пропаду здесь один. Точнее, пропасть не пропаду - сдохну с тоски. 
  Каково первое правило выживания? Действуй в паре. А если работаешь в одиночку, 
  как можно быстрее выходи к людям. Человек - животное общественное и стадное. И 
  так уж совсем за эти недели одичал. Натуральный разбойник с большой дороги, 
  вполне в средневековом вкусе. Да, выживание в экстремальных условиях штука не из 
  самых приятных. И это еще учесть, что я сюда попал, пока еще тепло было... Ну, 
  допустим, относительно тепло, особенно по ночам. Я бы сказал, весьма и весьма 
  относительно тепло в этой их Нормандии. Свежий воздух в столь неумеренных 
  количествах... хм-м! Пожалуй, несколько вреден для здоровья. Да и сейчас-то не 
  слишком здесь уютно, а дело к зиме идет. Как ни посмотри, лучше с этими 
  крестоносцами в теплые края податься, чем здесь по норам прятаться и глухонемого 
  кретина изображать. Чтоб они провались со своим норманно-французским! Хотя... 
  Ой! Погоди-ка, парень, что-то тут не так..."
     Серж присвистнул и аж подпрыгнул на месте. - Эй, Гунтер! - Он ткнул локтем 
в бок своего собрата по будущему. - Эй, Гунтер, слышь! - От ошара-шенности 
внезапной догадкой он заговорил по-русски, но тут же себя одернул, выматерился и 
с видимым отвращением перешел на язык международного общения: - Я говорю, у них 
тут точно Третий Крестовый поход?! А, Гунтер? Ты уверен, что именно Третий?
     Гунтер задумчиво, лениво борясь с обволакивающей дремотой, смотрел на 
огонь, на темные, подступившие вплотную силуэты сосен. Молчал, вслушиваясь в 
шорохи леса... Нехотя поднял голову, потянулся, разминая затекшую от 
неподвижного сидения спину. Поерзал на замшелом бревне, подхватил соскользнувший 
плащ, поплотнее запахнул, придерживая рукой у ворота, перекинул в другую руку 
увесистый сук, которым ворошил костер. Вздохнул. Говорить не хотелось. Ночь 
обволакивала, убаюкивала, нашептывала что-то... знакомое? Успокаивающее?.. 
Скорее тревожное. А, ерунда. Ему просто передалась тревога Сержа. Что его так 
напугало?
     Серж не отводил напряженно-пытливого взгляда. Смотрел напряженно, 
вопрошающе, почти враждебно. Гунтер пожал плечами:
     - Какой же еще? Третий, разумеется. Под водительством Ричарда, 
Филиппа-Августа и Фридриха Барбароссы. Вторым походом командовали Людовик 
Французский и германский кайзер Конрад. Что-нибудь не так?
     - Ну ничего себе "что-нибудь"! Я вспомнил, это ж не поход, а хрен знает 
  что! Совершенно провальная затея. Два года гнить под Аккой - если не больше - и 
  все!!! Никакого Иерусалима, никакого освобождения Гроба Господня, никакого 
  триумфа и оркестров! Эй, Гунтер, что ж это деется? - не унимался Казаков. Гунтер 
  все это время тоскливо на него смотрел. - Ну они местные - понятно. Они ничего 
  не знают, что их ждет, они вроде как первый раз живут. Но мы-то, мы-то знаем, 
  что будет дальше!
       - Нет, не знаем. - Голос Гунтера звучал сухо и бесстрастно.
       - Что?! - Серж словно подавился на середине патетической тирады.
       - Я говорю: нет, не знаем мы с тобой, что будет дальше. Это не тот 1189 
  год.
       - Ну ты, брат, завираешь. Здесь, знаешь ли, не самое подходящее время для 
  подобного рода завиральных идей. Ты только не начинай про 
  пространственно-временной континуум и его таинственные свойства. Нам сейчас не 
  до всей этой элитности.
       - Нет, Серж. Нет тут ничего ни элитного, ни завирального. Это правда. Это 
  не тот 1189 год. Уже не тот. Понимаешь - уже! Сколько можно талдычить, я, 
  кажется, все объяснил! Здесь может быть все что угодно. С того дня, 13 
  августа... Разве ты не понял, что тогда произошло?
       - А что произошло? То, что я оказался в этом - чтоб его! - 1189 году? Так 
  тут думай не думай, такие аномальные явления понять невозможно. Полный бред, 
  одним словом. - Серж хохотнул. - Доводилось мне иногда натыкаться на сообщения о 
  необъяснимых явлениях - цирк да и только. То какую-нибудь дамочку инопланетяне 
  похитят, высокие светловолосые красавцы шесть метров роста - истинные арийцы 
  одним словом, то еще эти летающие тарелочки с зелеными человечками... Экстренное 
  сообщение: у гражданки Н. из города М. на огороде приземлилась летающая тарелка, 
  зеленые инопланетяне потоптали посевы клубники, ободрали крыжовник, нагадили на 
  крыльце, а потом улетели. И что самое интересное - в это же самое время в штате 
  Колорадо пронесся тайфун невиданной силы, а в небе видели диск размером шесть на 
  восемь км, который медленно вращался и двигался в сторону канадской границы... - 
  Серж глупо хихикнул и искоса посмотрел на Гунтера. - М-да-а... чтой-то я 
  разговорился? Хм...
       Гунтер усмехнулся и, прищурившись, разглядывал Сержа. Он начинал нести 
  полнейшую, бессмысленную чушь.
       - Так пойдешь с нами или нет? Или будешь здесь строить укрепрайон с лотами, 
  траншеями и бункером? Отсиживаться?
       - Я? Отсиживаться? - возмутился Казаков. - Двигай ты знаешь куда?..
       - И двину. А ты - за мной. Самое главное, никуда не сворачивай. Ты уж меня 
  извини, но, по-моему, тебе следует нормально отоспаться. Знаешь почему?
       - Адаптационный стресс, - заявил Сергей со знанием дела. - Четвертую неделю 
  маюсь. Ты психологию изучал? Ах нет? Смотри: я проторчал здесь почти месяц. 
  Постоянное напряжение. Незнание обстановки.
       - Как - незнание? - поднял бровь Гунтер. - Ходил по округе, разбойничал, 
  понял, где можно достать еду. Окружил себя целой линией Мажино, маршал Петен 
  позавидует. Интересно, а если бы на тебя танки поперли, что бы с ними случилось?
       - К северу болота, юг и восток прикрыты лесом таежного типа, с запада 
  овраги. Никакой танк не пройдет, - автоматически сообщил Казаков и тут же 
  помотал головой, поняв, что сморозил глупость. Нету здесь танков. А эта фраза - 
  остаточное явление испуга, действовавшего на подсознательном уровне. Засуньте 
  белого медведя в Сахару или бенгальского тифа в амазонские леса. Помучаются и 
  сдохнут. Обстановка чужая. Все, начиная от рельефа и заканчивая вцепляющимися в 
  шкуру паразитами, - чужое. А человек - такая тварь, что если не помрет сразу, то 
  выживет обязательно.
       - Ты сейчас оказался среди своих, - медленно проговорил Гунтер, наблюдая за 
  Казаковым. - Почти месяц ты только и делал, что выживал. Постоянно был в 
  заботах. Еда, какая-никакая оборона своей берлоги. Боязнь, что тебя найдут. 
  Непонимание, что случилось и где ты. Сейчас тебе все объяснили. Что бы ты там ни 
  говорил, но я для тебя - свой. Ты расслабился. Такое расслабление...
       - Такое расслабление заканчивается истерикой, потерей внимания и 
  притуплением чувства опасности, - напряженно хихикнул Сергей. - Что ты сейчас и 
  видишь. Правильно, надо отоспаться. Мир изменился. До тринадцатого августа он 
  был одним, от тринадцатого до сегодняшнего дня - другим, а с этого вечера - 
  третьим. Пойду-ка я спать, в самом деле. Переночую в кабине.
       - Го-осподи. - Гунтер воткнул топор в колоду и вытер рукавом лоб. - И этот 
  туда же, мало мне Мишеля. Какое счастье, что Дугал Мак-Лауд уехал, вот было бы 
  веселье на всю округу! Успокойся, в радиусе ближайших пятидесяти километров 
  публичные дома отсутствуют как данность. И потом, такая форма... э-э... 
  обслуживания в нынешние времена категорически не приветствуется.
       - В любом и каждом романе о средневековье, - Сергей ударил лезвием по 
  полешку так, что только щепки полетели, - в несметных количествах наличествуют 
  сговорчивые крестьянские девицы, любезные к скучающим господам служанки или, на 
  худой конец, ждущие утешения вдовы.
       - Ты читал неправильные романы, - буркнул германец, но вдруг его голову 
  посетила до неожиданности оригинальная мысль. Зачем искать что-то на стороне, 
  когда искомый объект находится буквально в нескольких минутах ходьбы от землянки 
  отца Колумбана? Если уж мессир Казаков решил развлечься - будет ему развлечение. 
  Надолго запомнит.
       - Вот тебе... - Гунтер залез в плоский кожаный кошелечек, висевший на 
  ремне, и вытащил серебряный полупенсовик с профилем короля Генриха II 
  Английского. - Вот тебе два фартинга, или полпенса. Кстати, давно пора научиться 
  разбираться в здешней денежной системе. Топай в замок, дрова я сам дорублю. 
  Оденься поприличнее - вон, мой колет возьми. Придешь, скажешь на воротах, что 
  новый оруженосец Мишеля, он о тебе уже там натрепался. Спросишь Сванхильд, она 
  на кухне работает. Дашь ей монетку, а дальше сами договоритесь.
       Радостно насвистывавший Казаков исчез между деревьев, взяв направление к 
  возвышающемуся на холме темному кубу замка Фармер.
       Гунтер прекрасно понимал, что сотворил злую шутку. Сванхильд, первая шлюха 
  округи, представляла собой дородную высокорослую гром-бабу - нечто среднее между 
  танком "Колоссаль" и медведицей в период течки. Ему посчастливилось пообщаться с 
  ней месяц назад (между прочим, с подачи сюзерена, чтоб его...), и эта встреча до 
  сих пор не выходила из памяти. Сванхильд была женщиной солидной, но слишком уж 
  темпераментной.
       Когда стемнело, явился отец Колумбан, радостно объявил, что у жены кузнеца 
  в Антрене родилась крепенькая здоровая двойня, и это в добавление к еще 
  четырнадцати детям. Германец мысленно посочувствовал кузнецу, но вскоре 
  догадался, что если все дети живы и здоровы, значит, отец и мать могут 
  обеспечить им пропитание и нормальную жизнь. В семьях вилланов новорожденные 
  умирали часто (впрочем, так же, как и в семьях благородных), потому отцы с 
  матерями и старались максимально приумножить свое потомство, дабы в будущем было 
  кому передать дом, хозяйство и надел земли, арендованный у мессира де 
  Фармера-старшего.
       Казаков не возвращался.
       После восхода луны заглянул Мишель - уставший, вспотевший, но довольный 
  охотой. Рыцарь сгрузил на порог дома отца Колумбана небольшого кабанчика, 
  собственноручно забитого пикой на охоте, какое-то время ушло на разделку 
  тушки...
       - Где это чудовище? - неприязненно поинтересовался рыцарь, быстро работая 
  окровавленным ножом.
       - Сын мой! - возмутился отец Колумбан, созерцавший, как трудятся его гости. 
  - Как насчет того, чтобы возлюбить ближнего своего? Почему ты сердишься? Если 
  наш новый друг не такой, как мы, то это не значит, что к нему нужно плохо 
  относиться.
       - Возлюбить ближнего, - хмуро проворчал сэр Мишель. - Где встречу, там и 
  возлюблю... чем-нибудь тяжелым. Простите, святой отец. Так все-таки где он?
       - Ушел с визитами, - ухмыляясь под нос, сообщил Гунтер.
       - По бабам, что ли? - моментально догадался рыцарь и, глянув на хитрую 
  физиономию Гунтера, вдруг прыснул. Рука пошла менее ловко, лезвие ножа задело 
  пузырек крови в свиной туше, и выплеснулся маленький фонтанчик черной густой 
  жидкости. - Ты куда его отправил? Я догадался?
       - Догадался, - кивнул германец. - Ты надо мной однажды подшутил, теперь 
  настала моя очередь. Если утром твой замок обрушится, а на его месте мы 
  обнаружим груду головешек - извиняйте. Серж и Сванхильд...
       - Одни грешные помыслы! - вздохнув, прохрипел святой старец. - Хотя... Эх, 
  мессиры, зная Сванхильд много лет...
       Отец Колумбан почему-то рассмеялся. Не будучи ханжой или дутым святошей, он 
  прекрасно понимал, что у каждого свой путь - у священника один, а у мирянина 
  совсем другой. К тому же молодость есть молодость.
       Мишель уехал домой - любезничать и куртуазничать, благо сосед, барон де 
  Бриссак, привез с собой не только свору и соколиную охоту, но и бледноликую 
  дочурку четырнадцати лет на выданье. Собственно, она предназначалась отнюдь не 
  наследнику семейства Фармер, а его младшему брату, но отказать себе в 
  удовольствии провести время в галантных беседах с благородной девицей сэр Мишель 
  не мог. Казаков не возвращался.
       ...Явление героя состоялось под утро.
       Святой Колумбан еще спал, а Гунтер, по старой привычке проснувшийся с самым 
  рассветом, выбрался к колодцу умыться и набрать воды в котел. Вскоре его 
  внимание привлекли отчетливо слышавшиеся в полусонном утреннем лесу звуки шагов 
  и громкое щебетание грудного женского голоса. Германец замер, как статуя 
  римского императора, и по его лицу поползла широченная улыбка.
       - Я, милый, уж прости, дальше не пойду, - рокотала Сванхильд, и вскоре за 
  стволами деревьев нарисовались два силуэта. - Тут божий человек живет, не буду 
  его тревожить. На вот тебе.
       - Мерси. - Голос Казакова. Звук долгого поцелуя. Затем хихиканье и треск 
  веток - это Сванхильд, как всегда, с целеустремленностью продирающегося по 
  джунглям носорога отправилась восвояси.
       На полянку перед вкопанным в землю длинным домом отшельника вырулил Сергей. 
  Физиономия самая довольная, если не сказать счастливая. В руках - большая 
  глиняная крынка.
       - Это что? - Гунтер, не здороваясь, кивнул на коричневый крутобокий сосуд. 
  - Между прочим, у нас в Кобленце жил русский эмигрант, бывший военный. Так вот, 
  он утверждал, что гусары денег с дам не берут.
       - Молоко. Парное. Чего ты ржешь? Ну, Сванхильд надоила утром и мне отдала. 
  Так сказать, подарок любимой женщины.
       - А-а... - протянул Гунтер, но запнулся. Казаков понял;
       - Да в порядке все! Сеновал, блин, экзотика... А тебе, кстати, спасибо. 
  Отличная тетка. И очень добрая.
       Германец понял, что шутка почему-то не получилась.
                                        ГЛАВА ВТОРАЯ
  
                       МЫ ЛЕТИМ, КОВЫЛЯЯ ВО МГЛЕ...
  
     28 СЕНТЯБРЯ 1189 ГОДА. НОРМАНДИЯ -ВОЗДУШНОЕ ПРОСТРАНСТВО 
       НАД КОРОЛЕВСТВОМ ФРАНЦИЯ
       
     Вилланы к дракону скоро привыкли, тем паче пользующийся авторитетом в 
  баронстве отец Колумбан старательно объяснил присланным бароном де Фармер 
  деревенским мужикам, что никакой это не дракон, а просто необычный механизм 
  наподобие мельницы. Железная штуковина не рычала, не кусалась, есть не просила, 
  вела себя смирно, как и полагается творению рук человеческих, созданному из 
  холодного металла. Спустя неделю вилланы уже не обращали внимания на странный 
  двоекрылый артефакт, возвышавшийся на краю обширного "ничейного" луга, и 
  преспокойно укрывались от дождя под широкими плоскостями.
       Отец Колумбан категорически запретил крестьянам что-либо трогать, 
  забираться на крылья или отвинчивать непонятные железки. Следовало лишь 
  выполнять приказ: бдеть, охранять, если появится кто чужой и излишне 
  интересующийся - немедленно сообщить отшельнику или барону де Фармер. Наступала 
  осень, а потому на Алансонском тракте стало появляться больше торговцев, 
  проходили многочисленные обозы с товарами, частенько направлялись на юг военные 
  отряды. Большинство всех этих людей работали для единой цели - Крестового 
  похода, объявленного христианскими государями. Рыцари, оруженосцы и лучники 
  устремлялись к Марселю или другим портам побережья Южной Франции, грохотали 
  телеги со снаряжением, припасами и просто необходимыми для большого военного 
  предприятия грузами, спешили гонцы герцогов, королей и принцев, и, разумеется, 
  царили невероятный хаос и бардак. Перепутанные места назначения, французской 
  армии не подвезли лучные стрелы только потому, что оборотистые управители 
  английского короля перехватили груз и отправили его Ричарду Львиное Сердце, 
  подделав таможенные документы, постоялые дворы переполнены, дороги забиты, 
  военные пьют и дерутся, гражданские дерутся и пьют. Только одна торговая и 
  денежная цепь могла похвастаться образцовым порядком - грузы и золото, 
  принадлежащие тамплиерам, рыцарям Храма, всегда доставлялись на место, в срок и 
  с хорошей охраной. Остальные, в том числе и вездесущие ломбардцы, завидовали и 
  строили козни, но связываться с могучими храмовниками в открытую не решались... 
  Словом, все шло как обычно. Это была очень веселая осень.
       Именно по причине невероятной спешки, неразберихи и запутанности, царивших 
  на дорогах Нормандии и Аквитании, никто не сворачивал с широкого наезженного 
  пути, ведущего от Руана через Аржантан, Алансон и Пуату на юг. Никто не 
  углублялся в лес, чтобы отдохнуть, - гораздо проще разбить временный лагерь 
  прямо возле дороги. А следовательно, укрытие, в котором затаился "страшный 
  дракон Люфтваффе", оставалось ненайденным.
       Маленькое совещание, в котором принимали участие сам шевалье де Фармер - 
  теоретический и практический покровитель двух весьма подозрительных оруженосцев, 
  отец Колумбан из Ирландии, Гунтер фон Райхерт из Германии и глубокоуважаемый 
  мессир Sergey Kasakoff из земель словенских (как он сам обозначил, 
"суконно-посконных"), началось с утра во время завтрака. Председательствовал 
  святой старец, роль спикера играл шевалье де Фармер, консультантом, переводчиком 
  и позитивной оппозицией являлся Гунтер, а Сергей вошел в роль (опять же по его 
  малопонятным даже для германца словам) "агрессивно-послушного большинства".
       Святый отче, целое утро готовивший свиное жаркое и с помощью Гунтера 
  варивший свежее пиво, больше слушал, чем говорил, - как и положено высокому 
  начальству. Тем более что тема для обсуждения была выбрана самая животрепещущая.
       Повестка дня оказалась простой: как добраться до Мессины? Дугал Мак-Лауд и 
  Гай Гисборн отправились в Марсель больше недели назад и сейчас должны находиться 
  где-то в районе Тура, если не влипли в какое-нибудь приключение. Догонять их на 
  лошадях бесполезно. На руках имеется прямой приказ его святейшества 
  апостольского понтифика всей Британии архиепископа Кентерберийского Годфри де 
  Клиффорда - доложить о последних событиях на Альбионе лично королю. И уж, 
  конечно, настоящей управительнице обширного Английского королевства Элеоноре 
  Аквитанской, королеве-матери.
       - Прямо Екатерина Медичи какая-то, - сказал Казаков по-английски, обращаясь 
  к Гунтеру. - А твердили - в средневековье женщинам ничего не разрешалось...
       - Элеонора - великая королева, - ответил германец, наблюдая, как 
  разгорячившийся сэр Мишель спорит с отшельником о стоимости припасов и ценах на 
  продукты в лавках Аржантана. - Ты прав, это Екатерина Медичи своего времени. 
  Ричард интересуется только войной, принц Джон молод и неопытен, Годфри 
  занимается больше делами духовными и экономическими... Высокую политику создает 
  Элеонора. В ее руках все нити управления государством.
       - Круто, - согласился Сергей. - Одним словом, серый кардинал в юбке. 
  Сколько лет бабушке, семьдесят? А я слышал, будто в средневековье рано 
  умирали...
       Далее дискуссия приняла несколько иное русло, и Казаков, приоткрыв рот, 
  натужно пытался понять жуткий диалект, в котором смешались язык салических 
  франков, облагороженный латынью, и наречие скандинавов, осевших в Нормандии. 
  Часть фраз он уже разбирал без труда - известно, что большинство "германских" 
  европейских языков имеют одни корни, а зная хотя бы один из них, быстро 
  научишься говорить на другом.
       Суть словопрений сводилась к следующему: на руках имеется странный и до сих 
  пор не раскрытый заговор одного из князей Святой земли, пытающегося помешать 
  Крестовому походу и устранить с политической сцены Европы его главных 
  устроителей. Доказана связь этого человека с сектой фидаев-ассассинов. Канцлера 
  Англии и принца Джона уже пытались убить, значит, теперь удары будут наноситься 
  в других направлениях. Прежде всего под угрозой жизнь Элеоноры Аквитанской и 
  самого умного политика этого столетия - французского короля Филиппа-Августа. И, 
  без сомнения, предводителя крупнейшей, отлично вооруженной и мощной армии 
  императора Священной Римской империи Фридриха Барбароссы. Как только эти трое 
  покинут бренный мир, Крестовый поход захлебнется. Ричард не в счет. Именно эти 
  соображения высказал Гунтер.
       - Как я люблю интеллигенцию, - откровенно фыркнул Сергей как раз тогда, 
  когда его не спрашивали. Сэр Мишель глянул на германца, ожидая перевода фразы. - 
  Сидят в захолустье, жрут пиво и решают судьбы мира, на которые никак не могут 
  повлиять ни словом, ни действием. Кстати, почему Ричард-то не в счет?
       - Ты Вальтера Скотта начитался? - Гунтер соболезнующе посмотрел на 
  русского. - Ах, не только? Да пойми ты, что Ричард не король. Он просто... 
  просто... рыцарь. Война, личная слава...
       - Ясненько, otmorozok, - ввернул непонятное слово Казаков. - 
  Тудыть-растудыть.
       - Чего? - Мишель прислушивался, но, как обычно, ничего не понимал.
       - Имеется в виду, - сладенько проворковал Гунтер, - что мессир Серж 
  полностью поддерживает наше мнение о короле Ричарде как о рыцаре без страха и 
  упрека, не способном, однако, заниматься политическим управлением государства.
       - Ага, ага, - кивнул сэр Мишель. - Как впереди скакать на белом коне - так 
  он первый, как страну спасать - все делает его престарелая мать и шевалье де 
  Фармер со своим оруженосцем.
       - Гордыня - грех, - машинально напомнил отец Колумбан, услышав слова 
  рыцаря. - В том-то и беда, что мы слишком много знаем, но ничего не можем 
  поделать.
       - Именно, - безобразно коверкая норманно-французский, подтвердил Казаков. - 
  Что мы сейчас делаем, джентльмены? Правильно, разговариваем. Размазываем сопли 
  по столу. Вот Гунтер военный, он со мной согласится. Приказ есть? Есть.
       - Есть, - кивнул германец. - На руках письмо от канцлера и принца, которое 
  мы обязаны доставить лично в руки Ричарду и королеве-матери.
       - Тогда о чем... bazar? Приказ получен - выполняйте, доложите об исполнении 
  и ждите дальнейших распоряжений непосредственного начальника.
       - Он прав, - глубоко кивнул отец Колумбан и повернулся к русскому. - А 
  потому... Серж, сын мой, ты немного пообвыкся у нас?
       - Самую малость, - деревянно ответил Казаков, не желая углубляться в 
  подробности.
       - Замечательно. Делай что должно, и будь что будет, - не без патетики 
  процитировал старец главнейший рыцарский девиз. - Посему - езжайте на юг, 
  встречайтесь с королем... Жаль, что я не смогу полететь с вами на драконе, а так 
  бы хотелось!
       - Др-ракон, - рыкнул сэр Мишель самым недовольным образом. - Нет, чтобы как 
  люди! Мне вот папенька может целое копье выделить. Десять лучников во главе с 
  старым Виглафом. Конюх еще с дедушкой воевал, наше дело знает. Два оруженосца. 
  Свой вымпел...
       Мишель говорил быстро, поэтому Гунтер наскоро перевел для Сергея слова 
  рыцаря на английский. - Gniloy pont, - отозвался Казаков новыми непереводимыми 
  словами. - Скажи ему, что любая автономная операция, проводимая без прикрытия, 
  поддержки официальных властей и способная привлечь к себе внимание 
  потенциального противника, должна проходить максимально бесшумно. Гунтер, ты 
  представь: у нас с собой засекреченное послание от премьер-министра главе 
  государства, теоретически мы находимся под прицелом ваших арабских террористов, 
  этих, как их...
       - Ассассинов? - подсказал германец.
       - Во! Как ты мне говорил, вы еще грабанули бывшего канцлера на внушительную 
  сумму. Этим могут заинтересоваться. Третье: если верить в самое невероятное, за 
  нами старательно наблюдает существо, называемое тобой дьяволом. Не верю в 
  сверхъестественные штучки, пока сам с ними не столкнусь, но все же не учитывать 
  эту силу тоже нельзя. Раз уж вы в нее верите. Надо ехать быстро, незаметно и 
  так, чтобы не успели перехватить. Никаких торжественных процессий. Ваша летающая 
  консервная банка - лучший вариант.
       - Особенно в союзе с определением "незаметно", - усмехнулся Гунтер. - 
  Представляешь, какой фурор будет во время нашего приземления на Сицилии?
       - А ты не уподобляйся вашему соотечественнику Матиасу Русту - потом 
  расскажу эту историю - и не сажай машину на главной площади города, - отрезал 
  Казаков. - Тогда и будет незаметно.
       Отец Колумбан и сэр Мишель напряженно слушали перепалку на английском. 
  Рыцарь разбирал от силы одно-два слова, а куда более опытный и многознающий 
  старче сдвигал густые брови. Ему этот язык был в достаточной степени знаком.
       - У вас писали романы про шпионов? - как бы невзначай осведомился Гунтер у 
  Казакова. - Понимаешь, твои выкладки больше напоминают плохой детектив, который 
  можно купить в любом книжном магазине Берлина. Имелся у нас один литературный 
  герой, порождение фантазии писателя Альбрехта Шредера. Агент Абвеpa. Воображаю, 
  как он повел бы себя здесь и сейчас. Прямо как ты. Враги кругом, на нас охотятся 
  все и каждый, драки, стрельба, злобные шпионы английской или французской 
  разведки...
       - Не наезжай, - серьезно покачал головой Сергей. - Во-первых, шпионы 
  английской разведки, если уж говорить строго, - это мы. И никак иначе. 
  Во-вторых, сколько бы ты ни разглагольствовал о всяких премудрых разностях типа 
  менталитета, особенностей поведения человека двадцатого века в веке двенадцатом, 
  ты все равно их немножко презираешь. Считаешь более примитивными. Тайные службы 
  существовали всегда и везде, и у меня есть такое ощущение, что сотрудники 
  византийского или священно-римского гестапо куда умнее, изворотливее и 
  проницательнее служащих контор далекого будущего. В нашем распоряжении имелась 
  снимающая значительную часть проблем техника - в Германии твоего времени 
  попроще, у нас посложнее. Местные спецы полагаются только на свою 
  сообразительность. Если я хоть в чем-то прав, то противник нам попался 
  выдающийся. Потому что мы его не знаем, не представляем себе, какие методы он 
  использует, каковы связи, резидентура, оперативный охват, есть ли специальные 
  подразделения...
       - Остановись, - простонал Гунтер. - Шпионский роман, один к одному! Ты еще 
  скажи, что ко мне и Мишелю по выезде из Лондона хвоста прицепили! Либо Дугал, 
  либо Гай... Смешно!
       - Совсем не смешно. - Германец впервые видел Казакова настолько 
  озабоченным. - Раньше, не зная ваших заморочек, я был полностью спокоен. Да, 
  двенадцатый век, рыцари-гербы-прекрасные дамы... А ты умудрился влезть в сферу, 
  касающуюся по-настоящему Большой Политики. И, похоже, не представляешь, 
  насколько это опасно. Плевать, откуда родом эта Большая Политика - из Древнего 
  Рима, Германии Адольфа Гитлера или России начала третьего тысячелетия. 
  Проигравших в такой игре сжирают без масла.
       Гунтер закатил глаза.
       - Когда выезжаем? - Мишелю категорически надоело слушать языколомную 
  болтовню, и он решил взять быка за рога.
       Решили следующее: вылет состоится сегодня ближе к вечеру, с таким расчетом, 
  чтобы появиться в небе над Сицилийским королевством перед рассветом. Меньше 
  возможность привлечь внимание. Топлива в самолете более чем достаточно - 
  следовало бы сдержанно поблагодарить Князя Ночи, однажды из любезности к Гунтеру 
  наполнившего баки горючим. Тяжеленные бомбы с "Юнкерса" давно сняты, их заменили 
  хитроумно приспособленные отцом Колумбаном бочки с великолепно очищенным 
  спиртом. Гунтер не совсем хорошо представлял, как в случае чего двигатель и 
  карбюратор самолета примут новое топливо, однако надеялся на лучшее.
       Вещи собраны - германец и сэр Мишель недаром ездили несколько дней назад в 
  Аржантан за припасами. Сергею выдали новую одежду, состоявшую из стандартного 
  набора - рубаха длиной чуть выше колен, штаны из тонкой кожи и грубоватая, но 
  удобная куртка с совершенно непроизносимым французским названием. Более всего 
  Казакову понравились сапоги, скроенные без разницы на правую и левую ногу. 
  Вскочив при тревоге, хватай любой и запросто натягивай.
       Днем Гунтер и Мишель съездили в поместье к господину барону - попрощаться. 
  Отец Колумбан и новый оруженосец подготовили лошадей, поклажу и небольшой запас 
  еды.
       Первому в истории двенадцатого века дальнему перелету по маршруту 
"Нормандия - Сицилия" предстояло начаться перед закатом.
       От Средненормандской возвышенности до королевства Сицилийского, ныне 
  находящегося под скипетром Танкреда из рода Гискаров, по прямой насчитывается 
  меньше полутора тысяч километров. То есть максимальный запас дальности 
  пикировщика "Юнкерс-87". Никаких удобств наподобие подробных карт, радиомаяков, 
  а уж тем более аэродромов не предполагалось, но, как известно, техника времен 
  Второй мировой куда менее прихотлива летающих аппаратов эпохи техногенной 
  цивилизации - "Юнкере" отлично может приземлиться не только на бетонированном 
  поле, но и на достаточно широкой грунтовой дороге, заливном лугу или 
  крестьянском поле.
       В распоряжении Гунтера находился только достаточно подробный военный план 
  Северной Франции и южного побережья Британии, а также крайне маленькая и 
  схематичная общая карта Европы. У Казакова, впрочем, оказалась неплохая память, 
  и они вместе с отцом Колумбаном довольно быстро восстановили на пергаменте 
  относительно точную карту. Получалось, что маршрут должен выглядеть следующим 
  образом: от баронства Фармер курс пролегал строго на юго-восток. Основными 
  ориентирами послужат крупные реки, прежде всего рассекающая Аквитанию с восхода 
  на закат широченная Луара, вдоль русла которой и предполагалось следовать. К 
  счастью, на планах Гунтера присутствовал Орлеан, и было высказано здравое 
  предположение - вряд ли столь крупный город, стоявший на северном берегу Луары 
  как раз там, где река выгибается гигантской дугой, за семьсот пятьдесят лет 
  куда-нибудь сместился. Если правильно рассчитать курс, то стены Орлеана появятся 
  под плоскостями "Юнкерса" уже на первый час полета. Далее остается не терять из 
  виду реку, вдоль по течению которой должны встретиться Бриар, Невер - столица 
  одноименного графства, Роан, а приблизительно через сорок - пятьдесят 
  километров, сразу за еще одной точкой ориентира - горой Сен-Риго, - столица 
  Бургундии Лион и полноводная Рона, текущая почти строго с севера на юг.
       - А что будем делать, если топлива не хватит? - поинтересовался Казаков. - 
  Или если с дороги собьемся? Вообрази: наступает утро, под нами Средиземное море, 
  пилим мы прямиком к берегам Африки... Двигатель вырубается и... У тебя сколько 
  парашютов?
       - Два, - недовольно ответил Гунтер. - Один мой, второй я забрал у Курта. 
  Помнишь, я рассказывал - мой стрелок-радист, погибший во время битвы за 
  Британию? Ты вообще с парашютом когда-нибудь прыгал?
       - Приходилось, - подтвердил Сергей. - Получается, что у нас с рыцарем один 
  парашют на двоих. Ладно, риск - дело благородных. Только воображаю, как он 
  визжать станет.
       - Сударь, не блажите. - Гунтер фыркнул и снова уткнулся в нарисованный 
  план. - Лети мы в Швейцарию или Германию, где с ориентирами действительно 
  сложно, тогда у нас имелся бы прекрасный шанс заблудиться. Погода сейчас 
  отличная, ночи лунные, реки прекрасно видны...
       - А германская техника - лучшая в мире, - сказал Казаков, и непонятно было, 
  ерничает он или говорит серьезно. - Дальше показывай.
       - Дальше еще проще. Как только мы видим морское побережье, мы соображаем, 
  что перед нами огромный залив, обычно именуемый Лигурийским морем. Справа 
  Корсика, слева Италия. Держимся прежнего юго-восточного направления, двигаясь 
  вдоль итальянского побережья. Шесть часов - и Сицилия перед нами. Ошибиться 
  невозможно.
       - Ммда. - Казаков вытер нос рукавом. - Конечно, это не месяц пути... Я бы 
  предпочел, правда, какой-нибудь аппарат посовременнее, хотя и винтовые машины 
  тоже неплохи. Напрашивается одна старинная русская поговорка: "Гладко было на 
  бумаге". Ты предусмотрел вариант аварийной посадки?
       - Думал, - нахмурившись, сказал Гунтер. - Во Франции это сделать легче 
  легкого. Равнины, множество обработанных полей. Над Бургундией посложнее, в 
  районе истоков Луары и Алье - горы. На левом берегу Роны начинаются предгорья 
  Альп. Все западное побережье Италии в холмах. Если что-то случится с машиной, я 
  предпочитаю, чтобы это "что-то" произошло не позже времени, когда мы минуем 
  Рону.
       - А Сицилия? - уточнил дотошный русский.
       - Склоны Этны пологи, по крайней мере были такими в двадцатом веке. 
  Приземлимся.
       - Дело барское, - пожал плечами Казаков. - Одного не пойму, как мы уживемся 
  с твоим сюзереном в тесной кабинке стрелка-радиста. Ладно, проехали. Вещи 
  собраны, монах с лошадьми ждет. С Богом или как?
       - Только с Богом. Вот и кончилась спокойная жизнь, - скривился в натужной 
  улыбке Гунтер и окликнул рыцаря на старофранцузском: - Эй, Мишель! Ты письмо 
  канцлера не забыл?
       Рыцарь похлопал себя по груди, указывая, что подписанный принцем Джоном и 
  Годфри пакет покоится за пазухой.
       * * *
       Осень 1189 года по Рождеству Христову ознаменовалась множеством великих и 
  малых событий, так или иначе повлиявших на судьбы Европы, Святой земли, 
  арабского мира да и всего цивилизованного человечества. Безусловно, сотням тысяч 
  китайцев или сошедшимся в поединке за императорский трон японским семьям 
  Минамото и Тайра на крестоносные войны было глубоко плевать - на берегах Тихого 
  океана о них знали только по рассказам редких купцов, добиравшихся до границ 
  Поднебесной из Европы. Цивилизация не ограничивала себя рамками франкских 
  королевств, Египтом, Византийской империей и Аравийским полуостровом. Имелись 
  еще Киликийская Армения, Грузия, Конийский султанат, десятки маленьких и больших 
  королевств, княжеств Руси, сельджукских эмиратов, государств, коими владели 
  прямые и непрямые наследники пророка Мухаммеда - политическая жизнь двенадцатого 
  века была насыщенной и куда более сложной, нежели семь с половиной столетий 
  спустя.
       Султан Салах-ад-Дин пытался ослабить влияние крестоносцев в Палестине, 
  ставя целью окончательную победу ислама. Император Андроник Комнин занимался тем 
  же самым, только он предпочитал поразить в правах и арабских эмиров, и 
  единоверцев с Запада. Фидаи Старца Горы воевали против всех, однако заветы 
  основателя секты Хасана ибн Саббаха постепенно забывались, и великолепно 
  обученных наемных убийц могли теперь нанять прочие противоборствующие стороны. 
  Король без королевства, номинально носящий титул повелителя Иерусалима Ги де 
  Лузиньян, уныло топтался под Аккой, ожидая помощи от Ричарда и Фридриха 
  Барбароссы. Сам престарелый рыжебородый император германцев почитал Крестовый 
  поход завершением своей бурной карьеры и вел бесчисленное войско через Болгарию 
  к Малой Азии. Маркграф Конрад Монферратский, вроде бы человек мирный и 
  респектабельный, с ужасно таинственным видом мотался между Константинополем, 
  Кипром и Святой землей, вкрадчиво нашептывая иноземным владыкам что-то весьма 
  любопытное...
       Рыцари Храма под водительством Великого Магистра Франсуа Жерара де Ридфора 
  в нынешние времена куда более интересовались торговлей, нежели войной, и любой 
  желающий, отправляясь в далекое путешествие, мог доверить свои сбережения 
  казначею любого из командорств, получить заемное письмо, заверенное печатью с 
  изображением двух рыцарей, едущих на одном коне, и за тысячи миль от родного 
  дома получить необходимую сумму в местном командорстве. Банки тамплиеров 
  почитались самыми надежными, и даже прожженные купцы из Ломбардии и Северной 
  Италии, воротилы-генуэзцы и хитрюги-венецианцы не могли соперничать с 
  тамплиерами, хотя сами придумали слова "банк", "вексель" и "депозит".
       Вассалы Фридриха Барбароссы беспрестанно воевали в Польше против жмуди, 
  пруссов и языческих литвинов - у германских рыцарей шел свой Крестовый поход. 
  Иоанниты или госпитальеры оставались единственными, кого мало заботили 
  завоевания и прибыли; воители святого Иоанна Крестителя уважались даже 
  мусульманами за устройство больниц, постоялых дворов и благотворительность. 
  Рыцари Кастилии, образовав свои ордена, дрались с захватившими Иберию маврами. 
  На севере Британии, как всегда, бурлил и полыхал очередной шотландский мятеж. В 
  Лангедоке...
       Никто не знал, что в действительности происходило в Лангедоке, ибо, по 
  всеобщему мнению, эта цветущая провинция являлась оплотом спокойствия, 
  благопристойности и богатства. После суда над предводителями альбигойцев в 1165 
  году еретики притихли и вроде бы склонились перед римским крестом, граф 
  Тулузский почитался могущественнейшим из владык. В окрестностях замка 
  Ренн-ле-Шато уже несколько лет вели охоту на волкодлака и никак не могли оного 
  изловить... В тот самый день, когда Гунтер, мессир Казаков и шевалье де Фармер 
  обсуждали кратчайшую дорогу к Сицилии, ноттингамский рыцарь Гай Гисборн, 
  шотландский дворянин Дугал Мак-Лауд и двое торговцев - мистрисс Изабель Уэстмор 
  со своим сопровождающим Франческо Бернардоне - слушали в одном из постоялых 
  дворов городка Муассак любопытнейшую историю о давно сгинувшем королевском 
  семействе Меровингов...
       Все и каждый находились при деле и при месте. Все, кроме короля Ричарда 
  Львиное Сердце. У него опять были проблемы. С деньгами, друзьями, союзниками, 
  армией, невестой, собственной матерью, своим королевством, Крестовым походом и 
  похмельной головной болью. Те, кто знал Ричарда близко, ничуть его не жалели, 
  заглазно утверждая: "Сам виноват".
       Ночь, как и предполагал Гунтер, выдалась светлая. Над Нормандским 
  герцогством и всей Францией к северу от Ангулема нависал купол черно-синего 
  неба, по которому плыла широкая река Млечного Пути. Поглядывала, удивляясь 
  копошению двуногих букашек, Большая Медведица, Орион держал руку на мече, что 
  крепился к поясу из трех звезд, чиркали, мгновенно сгорая, огоньки метеоров (сэр 
  Мишель ужасно боялся, что один из них попадет в дракона Люфтваффе, и долго 
  расспрашивал Гунтера о возможных последствиях). Было прохладно, и при дыхании 
  или разговоре изо рта появлялись легкие перышки пара.
       Вещи уложили еще перед закатом, да и было их не слишком много. Гунтер, 
  припомнив все места, которые использовал в качестве тайников Курт Мюллер 
  (приехав на поле, где стоял "Юнкере", германец навестил могилу своего бывшего 
  напарника и попросил старца Колумбана прочитать молитву), распихал туда связки с 
  запасной одеждой и какое-то количество еды на первое время. Все остальное 
  следовало купить на Сицилии, благо денег было в достатке - часть доставшихся в 
  сомнительное наследство от почившего канцлера де Лоншана необработанных алмазов 
  Гунтер и Мишель продали итальянскому ювелиру, съездив на прошлой неделе в 
  Аржантан. Собственно, огромное по нынешним временам состояние, реквизированное 
  германцем у Лоншана, уже давно было поделено: сэр Мишель выдал равные доли Гаю и 
  Дугалу, половину оставив для себя и своего оруженосца. То, что появился третий 
  член компании, положения ничуть не осложняло - английского серебра и 
  венецианского золота, аккуратно разложенных по мешочкам, должно было хватить 
  очень надолго. Мишель заявил, что на такую сумму - не меньше тысячи английских 
  фунтов - при желании можно будет собрать целый отряд наемников или бедных 
  дворян.
       - Тысяча? Всего? - переспросил Казаков. - Это же мало!
       - Ничего не мало, - с жаром ответил рыцарь. - У папеньки годовой доход от 
  баронства всего триста пятьдесят! В год! Вот когда мы с Гунтером были в Англии, 
  шевалье де Ланкастер, новый шериф Дувра, сказал, что Дуврский замок, который 
  строили пять лет, обошелся казне в семь тысяч фунтов. А ты говоришь - мало!
       - Надо будет разобраться с местной экономикой. - Казаков, почесав коротко 
  стриженный затылок, посмотрел на Гунтера. - Я и раньше по твоим рассказам 
  предполагал, что деньги здесь ценятся гораздо дороже. Значит, меня в деревне 
  все-таки обсчитали.
       - Четыре курицы за два пенса? - ахнул германец, когда выслушал объяснения. 
  - Лошадь стоит пенс и, кстати, неплохая! Найти бы этих вилланов да морды им 
  набить!
       До восхода луны отец Колумбан отослал по домам крестьян, охранявших 
"дракона", раздав им напоследок святое благословение и мелкие монетки. Сейчас не 
  нужны были лишние свидетели. Гунтер с Мишелем быстро развели громадный костер, 
  чтобы германец мог подготовить аппарат к взлету, а Казаков с видимым 
  удовольствием обследовал "Юнкере", то и дело охая и бросая короткие, но 
  выразительные словечки на русском.
       Германец засел в кабину. К сожалению, заднюю часть фонаря разнесли 
  английские пули, но постоянно наведывавшийся к самолету за время отсутствия 
  Гунтера и Мишеля отец Колумбан заботливо прикрыл выбитое стекло промасленной 
  парусиной, а значит, приборы не отсырели и не испортились.
       Альтиметр, компас, спидометр... Все в норме. Топлива полные баки, пусть и 
  получено оно путем если не мистическим, то сказочным. Часы следует подзавести и 
  поставить на местное время - у Гунтера сохранился наручный хронометр, который он 
  старательно держал в абсолютной чистоте и порядке, так что представление о 
  времени у него сохранялось. Интересно, в Сицилии другой часовой пояс или нет? 
  Если Нормандия живет по меридиану Гринвича, то в королевстве Танкреда... 
  Правильно, на час больше. Еще на один час Гринвич опережает Греция и территория 
  Малой Азии - Византия. Если сейчас одиннадцать вечера, то в Константинополе и 
  Иерусалиме час ночи.
       Стукнули по броне правого крыла сапоги с подковками, и в кабину, освещенную 
  желтоватыми бликами пылающего неподалеку костра, сунулась физиономия Сергея 
  Казакова.
       - Аппаратурка мизерная, - доложился он, осмотрев приборную доску. - 
  Аккумулятор в порядке? Он же тут больше месяца простоял! Вот уж действительно - 
  немецкая техника самая лучшая.
       - Все агрегаты, - Гунтер откинулся на спинку сиденья, - самые новейшие. И 
  наиболее надежные. Это же военная машина!
       - Летучий Франкенштейн, - гордясь техническими достижениями своей эпохи, 
  поименовал моноплан Сергей. - Не понимаю, как такое вообще летать может...
       - С помощью этого "летучего Франкенштейна", - ядовито парировал Гунтер, - 
  Третий Рейх разделал под орех Бельгию, Голландию, Норвегию и Францию. Если тебе 
  не нравится - можешь идти пешком. Я хорошо рассмотрел твой геликоптер, между 
  прочим. Тамошние системы управления не приспособлены для нормального человека. 
  Вы слишком все усложнили. Половина победы - простота.
       - Ладно, ладно. - Сергей примирительно вытянул руки ладонями вперед. - 
  Вылезай, давай быстро поужинаем - котелок закипел - и погнали. Взлетим в 
  полночь, в шесть утра будем порхать над Италией. Ты, кстати, сдюжишь? Шесть 
  часов за штурвалом, а автопилота нет.
       - Помнится, - Гунтер с кряхтеньем перебросил ногу через борт кабины, - в 
  апреле тысяча девятьсот сорокового наша эскадра делала по четыреста боевых 
  вылетов в сутки. Я как в пять утра садился в кресло, так в пять утра следующего 
  дня и вылезал. Это считая с краткими посадками на базе для дозаправки и 
  перевооружения.
       Они спрыгнули с крыла на траву, а германец продолжал просвещать:
       - ...И ты учитывай, что нам сейчас предстоит обычная воздушная прогулка. 
  Лег на курс и держи себе азимут да изредка корректируй. А там была война. 
  Французы летали, зенитки били. Сам видишь - жив и здоров.
       - Здоров, - буркнул Казаков. - С какой скоростью пойдем - двести пятьдесят 
  в час? Задний фонарь разбит, воображаю, какой ветрюга будет. Простудимся мы с 
  рыцарем...
       - О чем разговор? - бодро поинтересовался сэр Мишель, помешивавший в 
  котелке обструганной палочкой. Сын барона де Фармер трепетал в ожидании 
  предстоящего приключения. Полетать на драконе - это вам не фунт изюму! Только 
  подумайте: ночью в Нормандии, а утром уже в королевстве Сицилийском!
       Следует заметить, что Мишель вообще перестал бояться дракона. Не последнюю 
  роль здесь сыграли рассказы Гунтера о техническом прогрессе будущего и речи отца 
  Колумбана, который сумел убедить молодого норманна, что зубастый Люфтваффе не 
  представляет для человека никакой опасности. Без сомнения, у рыцаря оставались 
  нехорошие подозрения - мало ли чего может выкинуть дракон! Но после того как 
  нынешним вечером ирландский монах прочитал перед железным чудовищем святую мессу 
  и окропил его крыла святой водой, Мишель более-менее успокоился. Кстати, дракона 
  окрестили прежним имечком Люфтваффе, теперь уже официально, пред ликом Святой 
  Матери-Церкви в образе
       отца Колумбана.
       Поужинали вареными овощами с мясом, соблюдая полное молчание. Гунтер 
  нервничал, побаиваясь предстоящего путешествия, ибо первый раз в жизни (если не 
  считать истории с полетом от Англии к Нормандии) собирался вести машину на свой 
  страх и риск. Мишель, старательно играя бесстрашного рыцаря, выкраивал на 
  физиономии безразличное выражение, но изредка теребил поддетую под куртку 
  кольчугу. Он почти не сомневался, что легкий доспех поможет ему в случае, если 
  дракон вздумает заснуть в полете и свалиться на землю. Казаков озабочивался 
  совсем другим. Если что-то действительно пойдет не так и неправильно, 
  возможность закончить карьеру раз и навсегда представлялась самой реальной. 
  Гунтер не станет забираться высоко из-за боязни заморозить своих попутчиков - 
"Юнкере" пойдет на высоте от силы полутора километров. При падении выбраться с 
  тяжелым рюкзаком парашюта и рыцарем в охапку (а Мишель явно начнет 
  сопротивляться, когда его потащат из кабины) почти нереально.
       - Значит, так! - первым нарушил излишне затянувшуюся паузу отец Колумбан, 
  смотревший почему-то не на собеседников, а на привязанных к деревьям лошадей. - 
  Как доберетесь, немедленно найдите человека, который возвращается во Францию или 
  Нормандию. Отправьте мне депешу. Не хочу лишний раз беспокоиться за ваши дурные 
  головы.
       -- Конечно, - кивнул рыцарь. - Я прослежу. Отправим пергамент папеньке, а 
  уж господин барон все передаст вам, святой отец. Благословение дадите?
       Благословляю. - Старик быстро отмахнул в сторону трех молодых людей 
  крестное знамение. - Но... Но не буду вас наставлять. Господь сам распорядится. 
  Опасайтесь одного: дьявол не есть победа плоти. Дьяволом обращаются гордыня и 
  спесь вашего разума.
       Отец Колумбан поднял глаза к чистому звездному небу и тотчас перевел взгляд 
  на Гунтера:
       - Близко к полуночи.
       Германец задрал рукав теплой куртки на меху и глянул на часы. Добрые 
  швейцарские ходики показывали без четверти двенадцать.
       Никакого сопливого прощания, к радости Гунтера, не было. Старец только 
  приобнял сэра Мишеля, своего давнего воспитанника, перекрестил всех троих, 
  бормоча какую-то латинскую молитву, и отошел в сторону. Более знакомый с 
  грядущими технологиями Сергей помог Гунтеру закрепить ремни парашюта, сам надел 
  таковой и, наполовину жестами, наполовину словами уговорившись с сэром Мишелем 
  через каждый час меняться местами, полез в кабину стрелка-радиста, 
  предварительно забрав наушники и привешенный к ним черный микрофончик, для того 
  чтобы переговариваться с Гунтером во время перелета.
       Устроились так: германец, разумеется, в передней кабине, со всем комфортом. 
  Щелкнули пряжки ремней. Сэр Мишель взгромоздился на измызганное высохшими 
  коричневыми пятнами крови кресло стрелка, а Казаков змеей свернулся у него под 
  ногами, в пространстве задней части фюзеляжа, под стойкой пулемета. Пожалуй, там 
  было бы тесно даже сурку, но Сергей пока не жаловался - не пройдет и часа, он 
  погонит Мишеля с кресла и утрамбует в эту неудобную нору.
       - Поехали?! - громко крикнул Гунтер, закрывая фонарь кабины и нажимая на 
  кнопку замочка. - Поехали...
       Он в последний раз махнул рукой отошедшему подальше святому отцу, включил 
  зажигание, отжал рычаг газа, и двигатель, несколько раз недовольно чихнув, 
  взревел. Три лопасти винта обратились в призрачный круг.
     "Только бы ни одной ямы по пути... - лихорадочно думал германец, хотя 
  самолично, еще днем, обследовал довольно ровное поле. Кочки, конечно, были, но 
  крепкому "Юнкерсу" они не причинят никакого вреда, благо амортизация шасси 
  отличнейшая. - Слава Богу, что ночь такая звездная. Как по заказу... Или 
  все-таки по заказу?"
     Двигатель разогрелся, и Гунтер ослабил педаль тормозов. Тяжелый аппарат 
сдвинулся с места, полетели искры от костра, попавшего под воздушную струю, 
забеспокоились лошади, находившиеся под охраной святого Колумбана. Пилот вырулил 
из прикрывавшего самолет ивняка на ровное место, приостановил машину и, дав 
движку возможность набрать требуемые обороты, резко отпустил "Юнкере".
       Машину затрясло, она рванулась вперед, подпрыгивая на неровных бороздах 
  травяного луга, впереди за стеклом сияла Полярная звезда. Гунтер плавно потянул 
  штурвал на себя, безотказно поднялись элероны на крыльях и...
       Тряска прекратилась, сменившись плавным покачиванием. Страшный дракон 
  Люфтваффе, зубастое порождение двадцатого века, резко ушел вверх, затем 
  повалился на левое крыло, забирая к юго-востоку, а за спиной германца 
  послышалось восторженно-испуганное уханье. Сэр Мишель успел разглядеть несколько 
  редких огоньков внизу - папенькин замок, казавшийся в лунном свете маленькой 
  черной коробочкой. В наушниках шлема послышался голос Казакова. - Наша 
  консервная банка соизволила отправиться в полет?
       - Заткнись, - буркнул Гунтер, наблюдая за подсвеченным зеленоватым огоньком 
  компасом. - Пока я не увижу впереди Орлеан, постарайся не отвлекать.
       Отвлечение все равно последовало. Еще до того как пикировщик набрал 
  крейсерскую скорость и необходимую высоту, на все нормандское поднебесье 
  разнеслась странная песенка:
       Мы летим, ковыляя во мгле, 
       Мы к родной подлетаем земле...
       - Чего-чего? - Гунтер при всем желании не понимал русский язык, но мелодия 
  ему понравилась.
       Вся команда цела, 
       И машина пришла 
       На честном слове 
       И на одном крыле!..
       Вскоре, следуя уговору, в нору под пулеметное гнездо забрался сэр Мишель и 
  сладко заснул - рыцаря чуток укачало. В кресле угнездился Сергей, поджав ноги и 
  накинув капюшон, дабы защититься от ветра. Русский не уставал мотать головой 
  направо-налево и всматриваться в черноту под самолетом.
       - Глянь-ка на огоньки пятнадцать градусов левее курса. - Щелкнула 
  внутренняя рация, и задумавшийся о чем-то своем Гунтер встрепенулся. - По-моему, 
  замкнутая цепочка факелов.
       - Орлеан, - уверенно ответил германец. - Освещение по периметру укреплений. 
  Видишь, стены крепости чуть посветлее окружающей местности? Кажется, главный 
  ориентир найден. А вот и река. - В голубовато-сером лунном свете заблестел 
  широкий серп водного потока на северном изгибе которого пристроился город 
  Орлеан. - Все, можешь отдыхать, дальше работаю я. Чего рыцарь?
       - Дрыхнет, - рявкнул в наушниках веселый голос. - Не пережил такого 
  количества новых впечатлений. Ты бы слышал, как он при взлете верещал! 
  Понравилось феодалу.
       Зеленовато-черный длинный пикировщик германских ВВС медленно, но верно 
  прорывался к югу.
       Спустя полтора часа Гунтер осведомил Казакова о том, что их самолет нарушил 
  воздушное пространство суверенного герцогства Бургундия.
                                        ГЛАВА ТРЕТЬЯ
  
                            КЛАССИКА СТРАНСТВИЙ
  
     29 СЕНТЯБРЯ 1189 ГОДА, УТРО И ДЕНЬ.
        СКЛОНЫ ВУЛКАНА ЭТНА - ПОСЕЛОК ДЖАРРЕ, СИЦИЛИЯ
       
     Пикирующий бомбардировщик, созданный фирмой "Юнкере" и сошедший с конвейера 
  в середине 1939 года по пришествию Христову, кружил над королевством Сицилийским 
  неподалеку от конуса вулкана Этна. Фюзеляж моноплана украшали невиданные в XX 
  веке опознавательные знаки - на белом щите-домблоне чья-то рука вывела красный 
  христианский крест, более всего напоминающий символ королевства Английского, 
  крест Святого Георгия (отец Колумбан намедни расстарался, сообщив Гунтеру, что 
  если уж он принял подданство короля Ричарда, то и герб на боках дракона надо 
  сменить с германского на британский).
       Где-нибудь в середине столетия, отмеченного двумя мировыми войнами, 
  созданием термоядерного оружия и кинематографа, подобный летательный аппарат с 
  изломанным крылом и пулеметами в консолях выглядел бы вполне естественно. Но 
  сейчас... Октябрьским утром 1189 года от воплощения Спасителя подобная картина 
  смотрелась жутковато.
       Покачивалась на волнах ласкового Средиземного моря армада английских и 
  французских кораблей, на флагманских судах, облаченные в полную броню, стояли 
  величайшие государи Европы - король Англии Ричард I Львиное Сердце, сын короля 
  Генриха II Плантагенета, и владыка маленького, но процветающего королевства 
  французского Филипп II Август. Король Ричард шел на Мессину, к королю Танкреду.
       Солнце натужно, будто нехотя, выбиралось из-за горизонта на востоке, 
  окрашивая Тирренское море золотыми ослепляющими бликами, в отдалении мелькали 
  разноцветные пятнышки парусов и темные коробочки рыбачьих лодок, на юге 
  громоздились недовольные всем миром и самими собой черные кучевые облака - над 
  Средиземноморьем собиралась редкая в это время года гроза.
       Облезлый дракон Люфтваффе на последних литрах топлива высматривает 
  более-менее ровную площадку для приземления. На его бортах красуются две большие 
  цифры 77 и герб эскадры StG-1 с черным кочетом на желтом поле, украшенным 
  ярко-красными уголками. Ложась на левое крыло, самолет огибает конус вулкана, 
  отбрасывая бледную, почти незаметную тень на тонкий слой снега, покрывший 
  застывшую лаву.
     "Так, только по привычке не нажать рычаг бомбометателя, иначе наши бочки со 
  спиртом полетят на головы самым обычным селянам, - подумал Гунтер. - Ну что ж, 
  идем вниз..."
     Далеко внизу виднелись зеленые поля, сливавшиеся в единую изумрудную полосу 
с маленькими вкраплениями цветных пятен - наверняка купы цветов. Справа и 
впереди горный Сицилийский хребет, поросший редким лесом, иногда голые скалы 
желтовато-коричневого цвета, за гладью моря разгораются оранжевые, по краям 
окрашенные голубым и синевато-зеленым цветом неба лучи восходящего солнца. 
Гунтер ради порядка бросил короткий взгляд на свои золоченые часы, исправно 
заводимые каждое утро и каждый вечер. Стрелки показывали 5.45 по меридиану 
Парижа.
     ...Королевство Сицилийское, некогда завоеванное вездесущими скандинавами, 
населено не густо. Люди живут на побережье, возле крупных портов, главных 
перевалочных баз торговли венецианских, генуэзских и римских купцов, отсылающих 
свои товары дальше на юг, в Тунис, на Сардинию или к Великому шелковому пути, 
идущему от Антиохии до Самарканда и далее в неизведанные земли Китая, Индии и 
островных королевств Индийского океана. В 1189 году нога европейца, христианина 
не ступала на богатые и плодородные почвы жарких языческих стран, ни один франк, 
германец, ромей или русский не добирался до владений индийских маха-радж или 
императоров Поднебесной... Безусловно, легкие на подъем викинги еще лет триста 
назад служили в наемных войсках халифа Багдадского, считаясь самыми лучшими 
воинами мира, через Каспийское море, а дальше сушей приходили в Самарканд и 
Бухару... Норманны, викинги, дети скалистых норвежских и датских берегов, 
показали себя во всех частях обжитого мира, для цивилизованных 
европейцев-франков неизвестных и таинственных. Не перечесть государств, 
созданных выходцами с воинственного Севера - Сицилия, Нормандия, королевство 
Английское, завоеванное герцогом Вильгельмом Бастардом, ставшим королем туманных 
островов. Африка, Италия, Франция, наконец, Русь... Правда, завоевать земли 
словенов норманнам не удалось, но Рерик Скёльдунг, именуемый чаще Рюриком, стал 
основателем династии, продержавшейся на русском троне более пятисот лет, а все 
государи великой страны, названной позже Россией, вели свой род от славной семьи 
Скёльдунгов-Рюриковичей, по преданиям, происходившей от детей самого Одина...
     Человек, разбирающийся в военной технике, подивился бы на несколько 
странный вид снижающегося к зеленым горным лугам "Юнкерса". Нет, безусловно, 
  стандартная армейская черно-зелено-серая окраска сохранилась, опознавательные 
  знаки, пусть и странные, на месте но почему вместо тяжелой пятисоткилограммовой 
  бомбы SC-500 на штанге бомбометателя виднеется огромная, промазанная смолой 
  деревянная бочка? Консоли крыльев вместо небольших тактических снарядов украшают 
  похожие бочонки, разве что маленькие... И, в конце концов, что делает в XII веке 
  пикирующий бомбардировщик?
       Что делает? Ничего особенного. Пилот просто пытается выбрать место для 
  посадки. А человек, сидящий позади летчика, в кресле оператора-радиста, с 
  удовольствием рассматривает окружающий вид, ничуть не беспокоясь за свою жизнь. 
  Третий пассажир, благороднейший шевалье де Фармер, как заснул глубокой ночью, 
  так доселе и не просыпался.
       Гунтер слегка побаивался. Во-первых, достаточно одной глубокой ямы, в 
  которую попадет шасси, и машина перевернется. Во-вторых, выбранный им для 
  посадки лужок может оказаться слишком коротким - полоса пробега должна быть не 
  менее трехсот метров, - и самолет ударит корпусом в скалу. В таком случае бед не 
  оберешься.
       - А керосина осталось тридцать литров. Надо поторопиться, - бормотал про 
  себя Гунтер, стараясь не обращать внимания на комментарии Казакова, наблюдавшего 
  с высоты за чудесным рассветом. Небо окрасилось в розоватые горизонтальные 
  полосы, висевшие над Тирренским морем облачка превращались в оранжевые с 
  желтизной клочья пуха, тьма ночи изгонялась на запад, и где-то далеко, над 
  невидимыми отсюда волнами Закатного, именующегося также Атлантическим, океана 
  гасли последние звезды. Однако самая яркая звезда, будто огонек факела, 
  продолжала выбрасывать свои лучи и казалась далеким пятнышком живого и теплого 
  огня.
       Как и раньше, во времена ушедшего навсегда в небытие XX века, будто в дни 
  французской или польской кампании, когда от тебя - пилота, человека, сидящего за 
  штурвалом - зависит жизнь не только бортстрелка, но и солдат аэродромной службы. 
  Гунтер сосредоточил все свое внимание на приборах... Что ни говори, но 
  конструкторы фирмы "Юнкере" делали отличные машины. Ю-87 крепок, прост в 
  управлении, дальности полета может позавидовать любой самолет подобного типа, 
  созданный в других странах, будь то Италия, Британия, Россия или 
  Севере-Американские Соединенные Штаты.
       Штурвал от себя, килевой руль выровнялся, обороты двигателя снизились... 
  Индикатор скорости показывает девяносто километров в час. Пробежали внизу 
  каменистые утесы, и сплошной зеленой полосой понесся под брюхом "Юнкерса" 
  темно-изумрудный горный лужок. Сзади послышался возглас Казакова:
       - Гунтер, давай!!!
       - Я знаю, чего делать! - рявкнул германец. - Не учи козла бодаться!
     "Триста метров, триста метров... - Германец немного запаниковал. Впереди, 
  прямо перед носом самолета возвышался скальный уступ. - Святой Мартин, святая 
  Дева Мария, мы же сейчас врежемся!"
     Шасси коснулось земли, самолет дернуло, а дальше началась немыслимая 
тряска, куда хуже, чем при взлете. Лужок только сверху виделся ровным. Гунтер 
закрыл глаза, когда правое шасси наскочило на крупную кочку, машина начала 
заваливаться набок, но каким-то чудом выровнялась. Гунтер судорожно выключил 
реверс двигателя, мотор застонал, движение лопастей замедлилось.
     Постепенно замедляя бег, "Юнкере" приближался к скале, и Гунтер, у которого 
  сжался где-то под грудиной тугой комок ужаса, выкрикнул яростно:
       - Да остановись ты, скотина!! И до боли в стопе жал на педаль тормоза. 
  Пятьдесят метров. Тридцать. Пятнадцать. Пять. Глухо заскрежетало бьющее о 
  поросшие травой камни шасси, послышался стон не выдерживающего нагрузки металла 
  и... Носовое оконечье винта самолета замерло на расстоянии вытянутой руки от 
  желтоватой, покрытой трещинами и проборожденной дождевыми стоками 
  коричнево-желтой скалы. Машина остановилась, и лишь лопасти винта продолжали 
  устало, словно нехотя, вращаться. Спустя минуту заглох мотор, и бледный, 
  покрытый испариной Гунтер услышал в наушниках голос Сергея:
       - Рейс авиакомпании "Фон Райхерт и К-" завершился? Нам можно вылезать или 
  подождать распоряжений стюардессы?
       - Добро пожаловать на Сицилию, - прохрипел Гунтер, дрожащими руками 
  отстегивая пряжки ремней. - Очень надеюсь, что нас никто не заметил... И еще 
  надеюсь, что нет никакой фатальной ошибки и мы не очутились где-нибудь на 
  Мальорке или Мальте. Однако я не думаю, что на помянутых островах есть еще один 
  вулкан, как две капли воды похожий на Этну.
       Он посмотрел на часы. Пятнадцать минут седьмого утра. Главный вопрос в том, 
  как спрятать самолет и не нарваться на местных жителей.
       Гунтер отключил все приборы, отодвинул назад колпак кабины и, потянувшись, 
  перебрался через борт на левое крыло. Размяв затекшие ноги, он глянул на 
  заспанного сэра Мишеля, лицо которого изображало полнейшее счастье, и сказал:
       - Что, сэр, понравилось? Приехали. А ты говорил - пешком или на лошади... 
  Всего-то полночи летели. Понравилось?
       - Конечно! - Рыцарь расплылся в широчайшей улыбке. - Иметь своего дракона - 
  весьма полезно! Нет, ты подумай - на лошади пришлось бы добираться не меньше 
  месяца! А здесь - всего одна ночь? Гай и Дугал Мак-Лауд наверняка едут по Неверу 
  или Бургундии. А мы уже в королевстве Сицилийском! Что сейчас будем делать?
       Изрядно промерзший за минувшие часы Казаков растирал застывшие ладони и 
  молчал, пристально оглядываясь. Прежде всего ему хотелось изучить обстановку.
       Гунтер подумал, вытащил из планшета сохранившуюся еще со времен битвы за 
  Британию карту Европы, что-то долго считал, беззвучно шевеля губами, и наконец 
  ответил:
       - Значит, так. Для начала разведем костерок, поедим немножко, потом я 
  постараюсь упрятать самолет. Отправимся в ближайший населенный пункт. Это 
  немного дальше к востоку. Правда, я не знаю, в ваши времена существует город 
  Джарре?
       - Если нет города, - решительно заявил сэр Мишель, - найдется деревня. 
  Купим лошадей. Серж, давай-ка соберем хвороста. Есть ужасно хочется.
       Гунтер, спрыгнув с крыла самолета, осмотрелся. Невозделанное поле, на 
  котором приземлился дракон Люфтваффе, находилось на северном склоне вулкана 
  Этна. Пожухлая трава, редкий кустарник, на вершине скалы, в которую едва не 
  врезался "Юнкере", росли раскидистые пушистые сосны, а дальше, к северу и 
  востоку, поднимались казавшиеся темно-синими пологие горы. Мессина, цель 
  путешествия, должна находиться километрах в шестидесяти к 
  востоку-северо-востоку. В пересчете на средневековые единицы расстояния - около 
  двенадцати лиг. На лошадях такое расстояние можно покрыть за сутки или чуть 
  больше. Вот интересно, крестоносное воинство короля английского Ричарда уже 
  успело прибыть к сицилийским берегам или ихнее величество медлит?
       Некоторое время ушло на разгрузку самолета. Все необходимые вещи перед 
  вылетом распихали по самым невероятным углам. Даже в люках для подхода к 
  консольным пулеметам находились аккуратно свернутые и перевязанные кожаной 
  тесьмой кольчужные чулки сэра Мишеля, наручи и некоторые припасы. Гунтер 
  старательно вытаскивал из кабины щит своего рыцаря, свое собственное оружие, 
  привезенное еще из XX века, мешочки с едой, а сам молодой Фармер, кликнув 
  второго оруженосца, взял меч и отправился к высушенным солнцем терновым кустам - 
  нарубить хвороста для костра. К сожалению, заросли кустарника находились в 
  стороне, за сотню шагов, и рыцарь ушел надолго.
       Приученный к порядку Гунтер старательно рассортировал вещи, сложил их 
  кучками под крылом самолета и, решив не дожидаться Мишеля, лег прямо на сухую 
  траву отдохнуть. Ночной перелет и опасная посадка германца утомили. Эх, 
  подремать бы полчасика...
       Когда всерьез хочется спать, человеку ничто не помешает, будь то шум, яркий 
  свет, жара или холод. Сейчас слабые лучи восходящего солнца, стрекотание 
  сверчков в траве, прохладный ветер, налетающий со стороны горы, Гунтера не 
  беспокоили. Германец заложил руки за голову, прикрыл глаза и лишь на самом 
  излете слуха различал доносящиеся издали ругательства сэра Мишеля, скорее всего 
  поцарапавшегося об острые колючки терновника, да короткие тупые удары клинка по 
  твердым ветвям. Очень интересно - ты пока не спишь, но в сознании уже проносятся 
  странные, невероятные для обычной жизни картины... Своего рода сны на грани яви. 
  Гунтеру мнилось, будто слегка запахло дымком костра, рядом стоят несколько 
  самолетов его эскадры, а капитан Браухич, командир группы, и пилот шестьдесят 
  второй машины, обер-лейтенант фон Бюлов, готовят баранину для шашлыка. Рядом 
  почему-то стоят русские и английские самолеты, а их экипажи распаковывают ящики 
  с бургундским вином. Все вместе. И никакой войны. Странный сон...
       Идиллическое состояние продолжалось недолго.
       Костер наконец-то вспыхнул, неподалеку обнаружился ручей, где можно было 
  набрать воды, и вскоре сэр Мишель растолкал Гунтера самым бесцеремонным манером. 
  Германец сонно хлебал настряпанное Казаковым варево, поименованное русским 
"супом по-туристски", и вполуха выслушивал препирательства сэра Мишеля и Сергея, 
  посвященные драконам (в пример приводился святой Георгий и даже Зигфрид, 
  победивший Фафнира). Гунтер, сжимая в руке деревянную ложку, снова задремал. 
  Средневековые предрассудки ему давненько начали надоедать, а кроме того, 
  германец знал - переубедить сэра Мишеля невозможно. Коли рыцарь решил, что 
"Юнкере" - живой организм, значит, выбить из Мишелевой головы это заблуждение не 
  сможет даже Папа Римский.
       ...Надо было видеть, как страдал молодой Фармер, когда десяток самых 
  здоровенных вилланов, из особо доверенных, под руководством отца Колумбана и 
  Гунтера снимали с креплений бомбосбрасывателя тяжелую бомбу, чтобы вместо нее 
  привесить бочку со спиртом-топливом. Мишель пребывал в убежденности, что дракона 
  Люфтваффе лишают мужского достоинства, и едва не бросился в драку, услышав о 
  намерениях святого отца и оруженосца. Отшельнику едва хватило терпения убедить 
  рыцаря не вмешиваться. "Несомненно, - говорил пустынник, - когда вы прилетите 
  обратно, эту большую штуковину мы привесим на место и честь дракона ничуть не 
  пострадает. Зато в дороге отвлекать не будет..."
     Гунтер, слушая тот разговор, отошел за дерево и зажимал себе рот рукой, 
чтобы возмущенный сэр Мишель не услышал его неудержимого хохота. Бедняга Фармер 
затем гладил "Юнкере" по обшивке воздухозаборника, уговаривал дракона потерпеть, 
  а за два вечера перед вылетом в полном расстройстве чувств пошел в соседнюю 
  деревню к своей подружке Иветте и отыгрался на ней и за себя, и за Люфтваффе... 
  Иветта, надо полагать, осталась довольна, а к следующему году славное семейство 
  Фармеров наверняка пополнится очередным бастардом.
       Средневековье...
       Рыцарь, стараясь говорить медленно, чтобы новый оруженосец его понимал, 
  принялся строить планы на ближайшие несколько дней. Сергей согласился с Мишелем, 
  что трое неплохо одетых дворян, среди которых наличествует сын барона с родовым 
  гербом на тунике, и два оруженосца, нагруженные мешками с пожитками, даже с 
  самой непредвзятой точки зрения будут выглядеть подозрительно - никто из 
  благородных донов, по совершенно правильному мнению Казакова, не согласится 
  добровольно путешествовать пешком. Разве что самые бедные.
       - И еще, - кособоко втолковывал оруженосец рыцарю, путая старофранцузские, 
  русские и английские слова, - предположительно, мы прибыли на Сицилию морем. 
  Тогда получается, что к столице королевства мы обязаны прийти с северного 
  побережья. Мы же находимся на восточном. Как будем оправдываться, если спросят?
       - Ездили в гости к моим троюродным братьям или знакомым, - высказал 
  предположение сэр Мишель. - У папеньки на острове есть отдаленные родичи...
       Знакомых у сэра Мишеля на Сицилии, конечно, не было, зато имелось сонмище 
  близких и дальних родственников по отцовской, норманнской линии. Пару-тройку 
  сотен лет назад тогда немногочисленные скандинавские семьи были настолько тесно 
  связаны друг с другом родственными узами, что любой житель севера Норвегии 
  приходился либо внучатым племянником, либо двоюродным тестем совсем незнакомому 
  викингу, обитающему на промозглых исландских берегах или в Британии, не говоря 
  уж о Гардарики или завоеванных норманнами королевствах Средиземноморья.
       Сэр Мишель наморщил лоб, припоминая тщательно сохранявшиеся семейные 
  предания. Ну точно, племянник Ивара конунга, именем Гейрмунд, а также его сестра 
  с мужем Вальбрандом Шумным и детьми ходили в дружине Танкреда Отвиля, 
  обосновавшегося в Сицилийском королевстве. Еще дедушка, барон Фридрих, говаривал 
  будто на острове живет целый клан родичей. А зная что норманнские семьи всегда 
  были большими" многодетными, сэр Мишель мог предполагать, что каждый пятый 
  мессинец и каждый десятый сицилиец-норманн являлся ему прямым родственником по 
  норвежской крови. Думаете, почему большинство сицилийцев сейчас походят не на 
  ромейских подданных, смуглых и темноглазых, а на беловолосых викингов? Спасибо 
  стальному клинку с закругленным оконечьем, мечу, завоевавшему детям отдаленного 
  севера благодатные земли полудня...
       - Ты знаешь, где они живут? - вопросил Казаков. - Хотя бы город назвать?
       - Город... - Рыцарь наморщил лоб. - Некоторые наверняка в Мессине, в войске 
  короля Сицилийского. Я у папеньки спрашивал, так он сказал, будто его дядя со 
  стороны барона Фридриха имеет лен под Катанией...
       - Катания, - понимающе кивнул русский. - По-моему, километров тридцать - 
  сорок к югу отсюда, если я ничего не напутал и правильно помню карту. Вот и 
  объяснение. Приехали морем в Катанию, погостили, а сейчас направляемся в 
  Мессину. Лошадей, ясен пень, в кости проиграли. Устраивает?
       - Вот что, - подал голос Гунтер, решивший окончательно проснуться. - Вы, 
  господа, думайте, что и как, только подальше отойдите. - Германец встал, 
  отряхнул штаны, подняв облачко невесомой беловатой пыли, и, шагнув к краю 
  плоскости, легко вскарабкался на крыло. Тотчас его голова свесилась вниз, а 
  серые глаза уставились на сэра Мишеля: - Монсеньор и вы, мессир оруженосец, 
  отойдите шагов на пятьдесят в сторону, я отправлю нашего дракона отдыхать.
       Внизу было слышно, как Гунтер, прогрохотав по обшивке консолей сапогами, 
  подошел к кабине, с ворчанием перебрался через борт и непонятно ругнулся, как 
  видно обнаружив непорядок. И точно - некая птичка, устроившаяся на самом колпаке 
  кабины, пока люди беседовали и завтракали, успела загадить спинку кресла пилота. 
  Птичка - гладкая белобокая сорока - упорхнула немедленно при появлении Гунтера, 
  прокричав на прощание какую-то оскорбительную гадость на своем птичьем языке.
       - Черно-белая птица сорока простерла над миром свои зловонные крылья, - 
  самым трагическим голосом произнес Гунтер по-немецки, вытирая промасленной 
  тряпочкой художества божьей пташки. - Она обделала и загадила... - Германец 
  осекся, покосился на медленно отходящих в сторону сэра Мишеля и Казакова и 
  подумал, что бессонные ночи совсем не идут на пользу. Начинаешь пороть всякую 
  чушь. Вместо речей, обращенных к самому себе, лучше бы подумал, как загнать 
  тяжелую и неповоротливую на земле машину меж двух застывших лавовых потоков. 
  Господи Боже, как надоело прятаться! Прилетели бы как люди, сели бы на 
  аэродромную бетонку, доложились в штаб... Все-таки у цивилизации XX века есть 
  преимущества! По крайней мере мало кто (кроме противника, разумеется) станет 
  пугаться самого обычного самолета. Один плюс - в настоящий момент Сицилия не 
  слишком заселена.
     "Мишель - дубина. И Серж ничуть не лучше, - отстранение подумал Гунтер, 
  слушая, как начинает рявкать двигатель. Из-под левого крыла вытягивалась струйка 
  бледного голубого дымка. - Костер не загасили. Ветерок от лопастей поднимется, 
  разнесет угольки по сухим кустам. Пожар начнется. Но вылезать и тушить 
  неохота..." "Юнкере" медленно, нехотя сдвинулся назад, щелкнули камушки под колесами 
  шасси, скала, встававшая прямо перед носом самолета, начала уходить в сторону. 
  Машина развернулась и, вздрагивая на мелких ухабах, поползла к присмотренной 
  Гунтером расселине. Слава Богу, места там хватало - от кончиков крыльев самолета 
  до нагромождений коричневатой пемзы оставалось не меньше метра с каждой стороны. 
  Но все равно - работа ювелирная. Попробуй задеть консоль - не взлетишь больше.
       Спустя несколько минут движок заглох, и слышались лишь тихое потрескивание 
  остывающего металла да едва различимый крик чаек, парящих в лазоревом 
  поднебесье.
       Ох и дорожки на этой Сицилии! Вернее, дорожек нет совсем, а наличествует 
  то, что во всех армиях мира испокон веку именовалось "пересеченной местностью". 
  Безусловно, места красивейшие, цветы-бабочки-пчелки, запах кипарисов, облака 
  серебряные плывут на восток, к Святой земле... Но пусть любой цивилизованный 
  человек, привыкший к асфальтовым, бетонным или, на худой конец, мощенным деревом 
  или камнем дорогам, попробует погулять в сапогах (под которыми, надобно 
  заметить, не принятые в благополучном будущем носки из мягкой шерсти, а 
  вульгарные льняные портянки!) по рытвинам, кучам вулканического гравия или 
  сыпучему, уползающему из-под подошв песку! Послушаем, станет ли таковой 
  восхищаться романтикой средневековья!..
       - Подождите меня! - выкрикнул Гунтер в спины ушедших метров на пятьдесят 
  вперед сэра Мишеля и Казакова. Что ни говори, а пилоту ВВС не равняться с 
  пехотинцем - летчик должен сидеть в кабине своего стального коршуна, а покрывать 
  многие километры на своих двоих предоставьте пехотным гренадерам. - Мишель, мы 
  куда-то опаздываем?
       Рыцарь остановился, сбросил с плеча мешок и ободряюще посмотрел на 
  германца. Вулканический склон здесь заканчивался резким обрывом, уходящим в 
  сторону моря, а далее, не больше чем в полулиге, виднелось скопище белых 
  домиков, над которыми главенствовал шпиль, поднимающийся над приземистой 
  церквушкой, пристань с полудесятком кораблей, а самое главное - проложенная 
  вдоль берега накатанная дорога. Вероятно, это и было искомое Джарре.
       Главная задача состояла в том, чтобы спуститься вниз, не переломав ног и не 
  растеряв поклажу, которую приходилось волочь на себе. Казаков пошел первым, 
  каким-то невероятным чутьем выбирая самый легкий и безопасный путь, 
<разу за 
ним, скользя на гладких камнях, двигался рыцарь, арьергард составлял Гунтер, 
которому было жарко и противно. Надо же, середина осени, а солнце здесь печет, 
как в Африке!
     - Бархатный сезон, чтоб его... - пропыхтел Казаков. - Самое время ехать в 
Ниццу, пить коктейли и ходить в казино.
     - У меня иногда складывается ощущение, - также отдуваясь, ответил Гунтер, - 
что климат в эти времена потеплее, чем у нас. Может, так оно и есть?
     - Точно, точно. Я где-то читал, будто раннее средневековье было куда более 
жарким. Похолодание началось вроде бы во времена Столетней войны, после 
царствования Филиппа Красивого. Надо сказать спасибо, что нас туда не занесло.
     - Кому? - буркнул Гунтер. - Похмельному архангелу, о котором ты говорил? 
Фу, слава Богу, вот и дорога! Да здравствует цивилизация!
     Конечно, это был не асфальт и не бетон, а обычная грунтовка. Однако дорога, 
по левую руку от которой вздымался усеянный камнями и поросший 
средиземноморскими соснами откос, а по правую плескались темно-голубые воды 
Мессинского пролива, находилась во вполне приличном состоянии.
     Троица авантюристов передохнула, взгромоздила на себя мешки и потопала 
далее - до поселка, по прикидкам Гунтера, оставалось не более километра.
     - Сонное, однако, местечко. - Казаков с самым постным выражением на 
физиономии оглядывал аккуратные беленькие домики под коричневой черепицей. По 
главной улице шествовал куда-то скучный одинокий ослик, два петуха под сенью 
оливы устроили громкоголосую свару, крупная псина, видом похожая на помесь 
лохматой дворняги и тупорылого мастифа, меланхолично выискивала блох на спине, 
действуя зубами наподобие машинки для стрижки волос. Люди отсутствовали. - 
Сиеста у них, что ли? Время-то как раз к полудню...
     Вдруг, заставив Гунтера вздрогнуть, из ближайшего дома донесся истошный 
женский визг, звук разбиваемой посуды и долгая тирада на малопонятном языке. 
Прослеживались знакомые словечки, но общий смысл речения германец разобрать не 
сумел.
     - Ругаются, - почему-то с удовольствием сообщил сэр Мишель, прислушиваясь. 
- Она говорит, что он идиот, а он отвечает, что она сама дура.
     - Потрясающе, - ухмыльнулся Гунтер. - Ты что, знаешь местное наречие?
     - Знаю, - закивал рыцарь. - Когда была война между Ричардом и старым 
королем Генрихом, в нашем отряде было с десяток сицилийцев.
     Язык Южной Италии и королевства Сицилийского сложился из вульгарной латыни, 
диалекта норманнов с небольшими вкраплениями греческого и мавританского, благо 
остров в свое время находился под владычеством как греков, так и сарацин. Даже в 
нынешние времена Сицилию частенько называли по-гречески - Тринакрия, что в 
переводе означало "Три горы". Дальше к югу, на побережье, стояли знаменитые 
Сиракузы, родина Архимеда, на острове можно было найти неплохо сохранившиеся 
памятники древних эпох, как латинские, так и эллинские. Королевство Танкреда 
представляло собой невиданный конгломерат наций, культур и обычаев, по сравнению 
с которым Британия, где сплелись кельтские, саксонские, римские и пиктские 
корни, казалась скучнейшим и обыденнейшим местечком.
     Наконец-то впереди замаячила человеческая фигура. При ближайшем 
рассмотрении незнакомец оказался простолюдином, скорее всего крестьянином, 
шедшим куда-то по своим делам. Мишель моментально отличил простеца от дворянина, 
хотя бы потому, что благородные сицилийцы свято хранили северную норманнскую 
кровь и в большинстве своем были не чернявы, а светловолосы. Этот же представлял 
собой классический средиземноморский тип - темен головой, смугл и черноглаз. 
Образец метиса, в котором смешались латинская и мавританская кровь.
     - По-французски говоришь? - без предисловий начал рыцарь, когда 
шествовавший босиком крестьянин поравнялся с их компанией.
     - No, signer, - последовал исчерпывающий и безразличный ответ, однако стало 
ясно, что простец хотя бы отчасти понимает чужеземный язык.
     - Где постоялый двор? - втолковывал сэр Мишель. - Трактир? Trattoria?
     Крестьянин махнул рукой в сторону церкви, чуть поклонился и отбыл.
     - По-моему, - саркастично сказал Казаков, - любому дураку должно быть ясно, 
что в таком маленьком городишке все культурные центры располагаются в одном 
месте. Церковь, кабак, рынок. Мэрия, если есть.
     - Забудь этот вздор. Я мэрию имею в виду, - рассмеялся Гунтер. - Может, еще 
заведешь речь о демократии, Лиге Наций и самоуправлении? Полагаю, здесь всем 
командует местный сеньор, как и везде. Мелкие суды и разрешения конфликтов - на 
совести священника. Может, есть глава рыболовецкого цеха, если в этой деревне 
таковой вообще существует. Мы же в провинции. Точнее, в провинции провинций. 
Сицилия даже по нынешним временам считается королевством нецивилизованным, она 
на отшибе.
     - Патриархальность, благолепие и благочиние, - вздохнул Сергей. - Пошли, 
что ли? Надоело под солнцем жариться. Одного боюсь: не добудем мы здесь лошадей. 
А идти пешком до Мессины... Благодарю покорно!
     Новый оруженосец шевалье де Фармера оказался абсолютно прав: сход четырех 
улиц, с натугой образовывавший некое подобие главной площади Джарре, украшался 
церковью, построенной в раннем романском стиле, двумя кабаками (один получше, 
один похуже), полусонными рядами торговцев рыбой и старинным римским фонтаном, 
иссякшим, наверное, еще во времена императора Гонория и нашествия вандалов.
     Выбрали лучший трактир, определив его по более новой вывеске и топтавшимся 
у коновязи лошадям под попонами с французскими лилиями. Значит, часть армии 
короля Филиппа уже высадилась на Сицилии.
     - Хозяин! - нетерпеливо рявкнул сэр Мишель, ввалившись в полутемную и более 
прохладную обеденную залу. На его крик обернулись глушившие молодое вино 
французы - шестеро копейщиков, предводительствуемые могучим королевским 
сержантом. - Хозяин, мать твою!
     - Все знакомо до боли в зубе мудрости, - вполголоса сказал Казаков Гунтеру. 
- В любом историческом романе герои рано или поздно приходят в трактир.
     - Угу, - отозвался германец. - Тут уж тебе в правоте не откажешь. Далее по 
сюжету Вальтера Скотта, Александра Дюма или этого американца... как его... ну, 
из новых? А, вспомнил, Роберта Говарда! Так вот, должна последовать драка или 
встреча с таинственным незнакомцем...
     - Как? - вытаращил глаза Казаков. - Как ты сказал - Говарда? Ты откуда его 
можешь знать?
     - У нас переводили его приключенческие рассказы, - пожал плечами Гунтер и, 
наблюдая, как сэр Мишель грозно толкует владельцу траттории о еде и выпивке, 
уселся за свободный стол. - Правда, потом министерство пропаганды запретило эти 
книги как декадентские. Забавные такие повестушки для молодежи...
     Казаков сложился. В буквальном смысле. Пал на скамью, поверженный приступом 
неудержимого хохота.
     - Да что такое? - удивился германец.
     - "Конана-варвара" читал, да? У-у-у... - подвывал Казаков. - Нашли хоть 
что-то общее! Вот не думал! У нас же это целая индустрия, писатели деньги 
лопатой гребут! Пятьдесят романов подряд!.. Ага, понял! Говард первую книгу 
написал в 1932 году, поэтому у вас его могли издавать!
     - С кабацкими драками дела там обстояли неплохо - согласился Гунтер. - Хотя 
остальное содержание ниже всякой критики. Одного понять не могу, как люди на 
протяжении шестидесяти лет, от тридцатых до девяностых годов, могли читать 
подобную чушь?
     - Архетипическая фигура на все времена, - уже куда более серьезно сказал 
Сергей. - Крутой герой. Считай, современная замена Зигфриду. Между прочим, 
здесь, если не ошибаюсь, вовсю зачитываются "Песнью о Нибелунгах" и "Песнью о 
Роланде". А чего? Тоже крутейшие мечемахатели, борцы за справедливость. А если 
кто-нибудь про нас напишет книжку или, допустим, поэму, это будет неинтересно. 
Мир мы не спасаем, с мечом обращаться не умеем, только влипаем в какие-то 
дурацкие истории...
     Сэр Мишель благополучно поторговался с хозяином таверны, весьма прозаично 
именующейся "Соленый осьминог", и обед был подан. Казаков спокойно, однако не 
без удивления осмотрел предложенные блюда - рыба во всех видах и самые 
невероятные продукты моря. Устрицы и прочие ракушки, непременный на Средиземном 
море осьминог, филе тунца, вываренная в белом вине кефаль. И, конечно же, в 
огромном количестве оливки, маслины, лимон. Все кушанья резко пахнут специями. 
Черный, еще теплый, хлеб.
     - Где же классика? - Казаков хитро поглядел на Гунтера. - Пицца, спагетти, 
пеперрони?
     - Еще не придумали. Но и это выглядит вполне себе ничего. В мои времена 
такую кефаль подавали только в лучших ресторанах.
     - В мои тоже, - вздохнул Сергей.
     Некоторое время ушло на распробование необычных яств средиземноморской 
кухни. Рыцарю безумно понравилась рыба, хотя он и занозил десну острой 
косточкой. Гунтер, как человек, имевший чопорное дворянское воспитание, хотел 
было положить себе буквально таявшего во рту осьминога и возжелал украсить все 
оливками да ломтиками лимона, однако приостановился.
     Тарелок, вилок и ложек, принятых в благовоспитанных домах Германии середины 
XX века, здесь не предусматривалось. Даже в замке Фармер (уж на что 
захолустье!), не говоря уж о Тауэре или Винчестере - резиденции принца Джона, - 
имелись небольшие овальные блюда, заменявшие собой тарелки и выдаваемые каждому, 
кто оказался за хозяйским столом. Из инструментов на трактирном столе находились 
лишь три широких, остро отточенных ножа.
     - Руками, руками. По-простому, - посоветовал Казаков. - А, понял. Ты 
собственную тарелку хочешь получить. Счас сделаем.
     Русский взял пышный каравай ржаного хлеба, разрезал его вдоль надвое, с 
верхней половинки срезал корку, а нижнюю подал германцу. Получилась эдакая 
лепешка из хлеба.
     - У Вальтера Скотта прочитал, - гордо заявил Сергей. - Шотландский способ. 
Берешь хлеб и используешь в качестве блюда, после чего его можно либо съесть, 
либо выкинуть. Все равно деньги заплачены.
     Осьминог оказался вкусным - нечто среднее между хорошо приготовленной 
белорыбицей и мягким, пахнущим морем желе. Единственное, повара погорячились со 
специями, особенно с перцем и лимонным соком. Традиция... Оливки самые обычные, 
за восемьсот лет они ничуть не изменились. Овощи безвкусные - просто вареная 
репа.
     Сэр Мишель, как человек привычный, хватал еду руками и благополучно 
отправлял в рот, запивая светло-зеленым кисловатым вином и поглядывая по 
сторонам. французы, сидевшие в другом конце зала, уже подвыпили, но все равно к 
ним стоит попозже подойти, представиться и узнать последние новости. Самое 
главное - прибыл ли на остров его величество король Ричард.
     - Что такое? - вскинулся Казаков на странный звук. - Ага, культурная 
программа.
     В трактире появился сравнительно молодой сицилиец из местных, разве что 
передвигался он с помощью костылей - у новоприбывшего отсутствовала по колено 
правая нога. Вернее, так казалось лишь с первого взгляда, ибо при более 
пристальном рассмотрении становилось ясно, что нога согнута, а лодыжка подвязана 
к бедру. Незамысловатое жульничество более-менее скрывалось при помощи 
широченных шаровар, какие обычно носят сарацины.
     Увечный-калечный, переглянувшись с хозяином, примостился на свободной 
лавке, вытянул из-за спины потрепанную виолу, дернул струны и заголосил самым 
неблагозвучным образом.
     - Переведи-ка мне эту развеселую песенку, - попросил Казаков Гунтера. Тот 
некоторое время вслушивался, сдвигая брови, и наконец объяснил:
     - Это про рыцаря, который отправился в Крестовый поход, долго там страдал и 
дрался с сарацинами. Вернувшись наконец домой, он обнаружил, что жена ему 
изменила, прижила ребенка от конюха, а замок захвачен соседом. Жену он зарубил, 
ребенка бросил в колодец, сам ушел в монахи. Ему очень грустно, и он спрашивает, 
в чем смысл бытия.
     - Волшебно, - кашлянул Сергей. - Слушай, может, этому мужику подать немного 
денег, чтобы убрался?
     Казаков вытянул из пояса монету и швырнул исполнителю. Медный английский 
фартинг исчез еще на лету, а певец затянул новую балладу.
     - А это о чем?
     Гунтер обреченно повернулся к бродяге и только вздохнул:
     - Это про сицилийского рыбака, который отправился в штормовое море добыть 
рыбы, чтобы накормить голодающую семью. Там гигантский спрут разбил утлую лодку 
и утащил рыбака на дно. Жена, не дождавшись супруга, бросилась с утеса в море. 
Старший сын, которому приходится содержать десяток младших братьев и сестер, 
стал разбойником. Его поймали, он сидит в подвале мессинского замка, завтра его 
четвертуют. Ему очень плохо, и он спрашивает, как спасти свою бессмертную душу.
     - Понятно, местный колорит, - согласно кивнул Казаков. - А на темы 
международной политики можно что-нибудь попросить? Человек-то явно старается...
     В сторону нищего полетел еще один фартинг. Гунтер с пятого на десятое 
перевел смысл заказа господина оруженосца. Сэр Мишель сидел набычась, ибо во 
время аквитанской войны ему довелось внимать и Бертрану де Борну, и Роберу де 
Монброну, и Кретьену де Труа, самым выдающимся менестрелям нынешнего времени. 
Рыцарь не мог слушать, как вонючий смерд делал все для того, чтобы испаскудить 
благороднейшее куртуазное искусство, а потому начинал злиться.
     Певец, пройдясь грубыми пальцами по струнам, извлек из виолы ноюще-ревущие 
звуки и пронзительно заголосил. Французские копейщики во главе с господином 
сержантом начали недвусмысленно пофыркивать.
     - Ну? - Казаков дернул Гунтера за рукав. - О чем гласят сии комические 
куплеты?
     - Матерь Божья... - Германец сокрушенно приложил ладонь ко лбу. - Может, я 
не буду переводить? Ладно, не буянь. Как ты и просил - международная политика в 
полный рост. Баллада о короле Ричарде Львиное Сердце и его невесте Беренгарии 
Наваррской. Несчастная Беренгария приехала к жениху, но никак не может затащить 
его под венец. Ричард хочет воевать, вокруг него полно смазливых оруженосцев, а 
его сердце - львиное, заметь - отдано отнюдь не благороднейшей девице из 
королевского дома Наварры, а менестрелю Бертрану де Борну. Беренгарии очень 
грустно, и она спрашивает, почему судьба предназначила ее... гм...
     - Педику, - своевременно дополнил Казаков. - Вообще-то я и раньше слышал, 
что у Ричарда было не все в порядке с ориентацией...
     Французы ржали в голос. Песенка подданным Филиппа Капетинга безумно 
понравилась и вызвала изрядный приток денег. Судя по тому, какие взгляды 
скучавший за стойкой хозяин "Соленого осьминога" бросал на певца, трактирщику 
полагалось не менее трети от заработанного.
     - Эти мерзавцы, - процедил подвыпивший сэр Мишель, яростно посматривая на 
франков, - своим непочтением оскорбляют моего и вашего короля! И мессира де 
Борна, лучшего певца Аквитании! Я такого терпеть не намерен!..
     Гунтер не успел повиснуть на. плечах у рыцаря. Сэр Мишель увернулся, быстро 
шагнул к середине залы, съездил кулаком в рыло поддельного калеки, который 
моментально улетел в партер - рука у рыцаря была тяжелая, - и, выпятив грудь, 
повернулся к господам в синих туниках с лилиями французского королевского дома.
     - Они его побьют, - быстро сказал Казаков. - Я ведь предупреждал! Черт, их 
семеро... Ладно, перетопчемся. Ты огнестрелку свою распаковал?
     - Предпочитаю полагаться на подручный инструмент, - сквозь зубы ответил 
Гунтер. - Ничего, может, и обойдется. В крайнем случае договоримся.
     - Почтенные мессиры, - сэр Мишель пожирал взглядом франков, - если меня не 
обманул слух, вы только что изволили смеяться над королем Ричардом 
Плантагенетом? Оскорбление моего сюзерена я почитаю оскорблением самого себя. 
Если среди вас есть дворяне, то я либо жду извинений, либо, если таковые не 
воспоследуют, требую поединка.
     Высоченный сержант поднялся.
     - Жеан де Ле-Бей, - усмехнулся он, представляясь. - Младший сын барона 
Ле-Бея. Да, мы смеялись над твоим королем. Потому что он заслуживает только 
смеха. Не может быть королем человек, пусть и храбрый, у которого никогда нет 
денег, нет дамы сердца и... И его подданные, наподобие вас, сударь, по бедности 
ходят пешком.
     Гунтеру показалось, что сэр Мишель сейчас лопнет. Лицо рыцаря приобрело 
цвет спелого граната, щеки надулись, светлые усы встали дыбом и, пожалуй, пройди 
еще пара минут, из ноздрей повалил бы дым.
     - Никакого поединка, - насмешливо продолжал сержант. - Его величество 
Филипп запретил своим воинам драться с англичанами, иначе вашему Ричарду 
придется идти в Палестину одному. Или только с шевалье де Борном. Много они там 
навоюют...
     - Bastarde! - возопил окончательно выведенный из себя рыцарь, у которого 
гордость за свою страну и короля накладывалась на воздействие вина сбора 
нынешнего года. - Никакого поединка? Получай!
     Мишель повернулся к столу, за которым сидели Гунтер и Сергей, напряженно 
вслушивавшиеся в перепалку, схватил первый попавшийся предмет и запустил его в 
мессира королевского сержанта, сопровождая сие действо длинной формулой речи, 
коя сжато, но ярко повествовала о предках, рождении, настоящем и будущем 
господина де Ле-Бея.
     ...Кувшин летел медленно, по параболической траектории, переворачиваясь в 
воздухе и плюясь капельками красного вина, остававшегося на донышке к моменту 
взлета...
     - ...Я же говорил - свои! - бросил прочим mafiosi длинный предводитель 
сицилийцев. - Что до меня, то я прозываюсь Роже из Алькамо, младшая ветвь 
герцогов Апулийских, потомков Танкреда Отвиля и Гильома Железной Руки... Может 
быть, присядем, мессиры? Кажется, после нашего веселья здесь уцелела пара 
скамей. Эй, хозяин! Только не говори, что вина не осталось! Кстати, шевалье, с 
чего вы вдруг решили поссориться с французами?
     Бледный хозяин траттории вкупе с двумя помощниками приволок вино и 
какую-никакую закуску, однако физиономия у него против воли оставалась 
довольной. Такая прибыль за один день!
     Французы иногда начинали шевелиться, тогда кто-нибудь из mafiosi вставал, 
отвешивал вражине пинка, после чего недобитый противник затихал.
     По счастью, никто из попутчиков сэра Мишеля в минувшей драке серьезно не 
пострадал. Гунтеру чуток разбили верхнюю губу - ерунда, даже не ранка, а 
ссадина, а Сергею рассекли бровь, задев только кожу. И то царапина была получена 
от его собственной невнимательности - пропустил летящую в него кружку, 
царапнувшую по касательной надбровье.
     - Мне жаль, что так вышло, мессир Роже, - говорил сэр Мишель. - Но эти 
мерзавцы оскорбили моего короля. Вы бы стали терпеть злословие в адрес его 
величества Танкреда?
     Слово за слово, фраза за фразой. Сицилийские mafiosi на первый взгляд 
казались милейшими, куртуазными и благовоспитанными людьми, которые в то же 
время не сторонились мелких потасовок, затеваемых ради собственного развлечения. 
Роже де Алькамо отлично говорил и на норманно-французском, и на 
норманно-латинском, был сдержанно вежлив, ненавязчиво поинтересовался новостями 
с севера Франции...
     Вскоре выяснилось, что Роже ни больше ни меньше как пятиюродный дядя сэра 
Мишеля - они больше получаса спорили, вспоминая генеалогии норманнских родов, и 
из их разговора даже искушенный в языке Гунтер с трудом понял треть.
     - Роже приходится вроде бы племянником троюродного брата дедушки нашего 
Мишеля, - прошептал германец сидевшему рядом Сергею. - Хотя кто их разберет. 
Почти все дворянские семьи Европы так или иначе связаны родственными узами.
     Мессиру де Алькамо на вид насчитывалось около сорока лет. Высокий, очень 
загорелый блондин, по манерам сразу видно, что происходит из почтенной семьи. 
Остальные, как и водится, являлись его ближайшими родичами - младший брат, 
племянники, молодые мужья дочерей...
     - Одно слово, мафия, - отозвался Казаков на объяснения Гунтера. - Все 
схвачено, все завязано. Интересно, где их крестный отец? Марио Пьюзо не читал? 
А-а, он же после войны свой роман написал...
     Разговаривали долго. Если вначале Роже де Алькамо относился к Мишелю с 
обычной вежливостью дворянина, сумевшего помочь другому представителю своего 
сословия в опасной ситуации, то, когда прояснились кровные узы, Роже оставил 
свою сицилийскую гордость и счел норманнского рыцаря едва ли не ближайшим членом 
семьи. Поминали многочисленных предков, выпили за здоровье барона Александра и 
супруги самого Роже - госпожи Маго де Алькамо, дочери одного из отпрысков 
французской семьи де Валуа. Потом выпили еще за что-то или за кого-то, потом за 
Крестовый поход, потом помянули добрым словом королей Ричарда и Танкреда, благо 
сестра английского монарха, леди Иоанна, много лет была сицилийской королевой, 
вплоть до безвременной кончины минувшим летом короля Вильгельма II. Гунтер и 
Сергей в разговор дворян не вмешивались, предпочитая обмениваться 
взаимоинтересными репликами. Германцу, как всегда, приходилось переводить с 
норманнского на английский. Младший брат Роже - молодой, лет двадцати двух, 
высоченный громила и, судя по виду, страшный забияка, то и дело выбирался из-за 
стола отвесить лишних тумаков пытавшимся покинуть поле бесславной битвы франкам.
     В общем, знакомство, коему способствовало отличное сицилийское вино, шло 
полным ходом.
     - Мессиры! Эй, кто-нибудь меня слышит? Человек, стоявший в дверях трактира, 
несколько раз безуспешно воззвал к сицилийским mafiosi, но, поняв, что 
бессмысленно обращаться к пьяной компании, подошел непосредственно к Роже и 
тронул его за плечо.
     - Де Алькамо! Эй! Ау! Вы меня так встречаете? Он обвел плавным широким 
жестом напрочь разгромленную обеденную залу "Соленого осьминога" и улыбнулся в 
бороду. Сицилиец посмотрел на нового гостя с прищуром, однако узнал.
     - О! Мессир Раин...
     - Мессир Ангерран де Фуа, - как-то слишком поспешно перебил Роже 
незнакомец. Казаков, как он ни накачался мгновенно пьянящим светлым вином, 
громко прошептал Гунтеру на ухо:
     - Второе предсказание сбылось. Сначала кабацкая драка, потом таинственный 
незнакомец. Слышал, как оговорился Роже?
     По причине того, что это произносилось на английском языке, принятом в XX 
веке, их, к счастью, никто не понял. Впрочем, по мнению Гунтера, никакой 
особенной таинственности в приятеле Роже де Алькамо не замечалось. Хорошо одетый 
статный пожилой человек лет пятидесяти. Слева на поясе меч в богатых ножнах. 
Морщинистое продубленное лицо, принадлежащее либо моряку, либо обитателю 
Палестины или Африки, привыкшему к горячему дуновению пустынь. Рост высокий, 
держится прямо. Синеватый шрам справа на открытой воротником шее. А самое 
потрясающее - это глаза. Два светло-голубых бездонных колодца, которые должны 
принадлежать отнюдь не пожилому рыцарю, а семнадцатилетнему мальчишке: синие 
пятна на коричневом лице, в которых отражаются хитрость, задор, веселье и 
безмерное удивление окружающим миром.
     - Ангерран, садитесь, - разбитно пригласил Роже и подвинулся, освобождая 
место на скамье. - Вообразите, я встретил родственника! Знакомьтесь, это шевалье 
Мишель Робер де Фармер.
     - Вас засунь в Аравийскую пустыню, - хмыкнул седеющий мессир де Фуа, - вы и 
там родственников отыщете. Впрочем, рад встрече, господин де Фармер. Роже, 
безусловно, я выпью с вами, однако к завтрашнему утру мне следует быть в 
Мессине.
     - Все готово, - полупьяно-полутрезво кивнул предводитель mafiosi, - лошади 
ждут, подставы по дороге есть. Да и ехать-то, если вдуматься, совсем недолго...
     - Благодарю, Роже, - отозвался Ангерран, присэ-живаясь, и вполголоса 
пробормотал: - Давно же мы не виделись...
     
     ДУНОВЕНИЕ ХАНААНА - I
     О ТОМ, КАК НЕКИЙ ЧЕЛОВЕК ПРПЕХАЛ В ИЕРУСАЛИМ 
     И ВСТРЕТИЛСЯ С СУЛТАНОМ ЕГИПТА
     * Ханаан - древнее доиудейское название Палестины, происшедшее от племени 
хананеев. Ханаан включает в себя Гали-лею, Самарию (север) и собственно Иудею 
(юг).
     
     Поздним сентябрьским вечером, когда солнце уже зашло, но полумесяц пока что 
скрывался за Елеонской горой, к стенам великого города подъехал одинокий всадник 
в. арабской одежде. Выглядел он человеком богатым - белый с серебристой 
оторочкой бурнус, изукрашенный необработанными камнями пояс, на котором 
красовалась сабля с эфесом чистого золота. Небольшой тюрбан, оконечье которого 
прикрывало лицо, свит из ярко-голубой шелковой полосы и украшен вычурной 
багдадской брошью с синими аметистами. Сразу видно - эмир или тысячник войска 
светлейшего султана...
     Только почему столь важный человек путешествует в одиночку? Нынче на 
дорогах неспокойно, банды потерявших землю крестьян или беглых рабов частенько 
угрожают даже небольшим отрядам или караванам, а тут - одинокий путник. Впрочем, 
здесь, под стенами Столицы Мира, ему ничего не могло угрожать. Салах-ад-Дин и 
его воины умели поддержать порядок в городе и окрестностях.
     Одетый в белое путник, впрочем, прекрасно знал, что такое безопасность, и 
берег свою жизнь - охрана осталась в Вифлееме, стоящем на две лиги южнее, а 
дорога на Иерусалим великолепно охранялась разъездами арабской конной гвардии, 
подчинявшейся лично султану. Перед закатом десятник одного из разъездов 
остановил путешественника, спросив подорожную, однако увидев на листе пергамента 
желтую печать с полумесяцем и витиеватой цитатой из Корана, только приложился к 
ней губами и пожелал благородному незнакомцу счастливой дороги.
     Двухдневный путь по суше, от Аскалона через Лив-ну, Етам и Вифлеем, 
закончился здесь, под стенами Верхнего города. Всадник миновал развалины 
Пилатова водопровода, посматривая направо, определил, что где-то здесь, за 
коричневато-желтой стеной, должны находиться дом Тайной вечери и гроб царя 
Давида, однако поворачивать к Навозным воротам не стал - его ждут у Яффских врат 
и обязаны будут проводить...
     Второго октября исполнялось ровно два года со времени, как Иерусалим был 
торжественно возвращен мусульманам - франки ушли сами, ибо защитники Святого 
града быстро уяснили, что сопротивляться Саладину бесполезно и штурм вызовет 
лишь новые жертвы, страдания и осквернение храмов. Барон Ибелин, франкский 
военачальник, и патриарх Ираклий бескровно сдали город, а султан сарацин вновь, 
в который уже раз, проявил качества, сделавшие бы честь любому европейскому 
рыцарю, - позволил Ираклию и магистрам орденов Храма и святого Иоанна выкупить 
свои жизни и свободу тысяч бедняков, отпустив христиан с миром.
     Теперь стены Святого града подновлены, навешены новые ворота. В мечети 
Омара любой правоверный может воздать хвалу Аллаху, но и христиане, с дозволения 
султана, могут беспрепятственно навещать свои святыни. Иудеям разрешили открыть 
синагоги. Салах-ад-Дин, в противовес мнению франков о сарацинах, как о чудовищах 
и язычниках, обладал удивительной веротерпимостью и великодушием. Только вот 
долго ли продлится благорасположенное настроение султана? Даже самого спокойного 
и флегматичного человека можно вывести из себя...
     Всадник натянул поводья гнедого аргамака перед освещенными факелами 
Яффскими воротами - разумеется, створки закрыты. Ночь. Оставалось только 
окликнуть стражу.
     - Кому не спится? - раздался сверху, из темноты, высокий голос - как видно, 
охранитель еще молод. Чуткий слух путника различил тихое поскрипывание 
натягиваемой тетивы лука.
     - Аухад аль-куфат!* - выкрикнул всадник по-арабски. Наверху замешкались, 
соображая.
     - Кафи-л-куфат дийа-л-милла**, - последовал наконец уверенный ответ, а 
человек на коне незаметно усмехнулся про себя: "Такой же хвастун, как все 
сарацины. Придумать настолько пышные опознавательные слова! Ставлю свою честь и 
состояние - подразумевал самого себя!"
     * Единственный из могущественных! (арабск.) ** Могущественнейший из 
могущественных - есть свет Веры (арабск.).
     
     Зашуршали тщательно смазанные петли правой створки ворот. В полукруглом 
арочном проеме возник человек -  бородатый сарацин в казавшемся серым среди 
ночной темноты халате. Он выжидательно посмотрел на всадника, не торопясь 
кланяться и приветствовать. Только когда в его руках оказалась подорожная с 
желтой печатью, бородач коснулся ладонью лба, губ и груди, тихо сказав:
     - Хвала Аллаху, ты здесь. Господин ждет тебя. Следуй за мной.
     Сердце всадника заколотилось в два раза быстрее, когда его лошадь 
переступила границу, отделявшую Город от прочего мира. Он и раньше бывал в 
Иерусалиме, но постоянно, всегда и каждый раз, испытывал одно и то же чувство - 
будто душа касалась некоей великой тайны, незримого чуда и неземного волшебства, 
свято хранимых за стенами в тайной для смертных обители. Ты ходишь вокруг нее, 
знаешь, что она здесь, но коснуться, тронуть рукой... Никак. Частица Бога доселе 
обитала в Иерусалиме. А Господь таинствен и непознаваем. Какое счастье, что 
можно хотя бы чувствовать Его близкое присутствие и знать, что Он видит тебя.
     - In nomine Tuo*, - едва слышно прошептал человек в белом и все-таки сошел 
с седла. Ему претило ехать на коне по камням, где оставались Его следы.
     - Что ты сказал, почтенный? - обернулся проводник, однако ответа не 
получил. Бородач только пожал плечами и повел гостя дальше, по узким пустынным 
улицам, к башне Давида.
     * Во имя Твое (лат.).
      
     "Он ходил здесь, - думал приезжий, жадно рассматривая все, что могло 
различить непривычное к ночи человеческое зрение, - может быть, стоял на этом 
выступе, а здесь говорил о бесплодной смоковнице... тут разговаривал с 
фарисеями... Господи, вот и я иду по этим улицам ради славы Твоей..."
     Двух прохожих, второй из которых вел на поводу высокорослого аргамака, 
стража не останавливала, будто знала их в лицо. Бородатый араб двигался 
уверенно, проходя через город к остаткам стен Езекии, мимо храма Гроба Господня, 
над которым горел различимый даже в безлунной темноте крест - султан позволил 
оставить этот символ только над главной святыней христиан, с прочих церквей 
кресты сняли, - мимо водоемов, к Древним вратам и далее к крепости Антония.
     Тяжелая, массивная Давидова башня плыла над спящим городом. Безмолвный и 
хмурый страж, взиравший с высоты на скопище домов и домиков, храмов, мечетей, на 
мутные озерца и черные масличные садики. Сейчас было не рассмотреть, однако на 
длинной пике, украшавшей вершину древнего сооружения, болтался шафранный стяг - 
знамя султана. Новый повелитель Святой земли находился в своей столице.
     Конь приезжего недовольно фыркнул, когда учуял чужой запах, и чьи-то руки 
перехватили узду - слуги появились быстро и бесшумно, не говоря ни слова, 
приняли на попечение аргамака и отворили калитку, ведущую в глубины башни.
     - Наверх, - коротко распоряжался проводник, следуя перед ночным гостем. 
Крутые ступеньки широкой спиралью уводили в прорежаемую редкими факелами 
полутьму. - Осторожнее, почтенный...
     Казалось, что башня Давида совсем не охраняется, и это выглядело странно. 
Ее нынешний владелец имел все основания бояться за свою жизнь - 
сектанты-исмаилиты не раз покушались на султана, подсылая самых лучших наемных 
убийц; многие, весьма многие, как христиане, так и единоверцы, имели повод 
ненавидеть человека, вот уже двадцать лет одним своим именем приводившего в 
дрожь и ярость бесчисленных недругов. И вдруг - такая неосторожность... Хотя 
охрана тем лучше, чем незаметнее. В стенах и на лестнице могут таиться самые 
замысловатые ловушки, и любой чужак, явившийся без приглашения, упадет со 
стрелой в горле или метательным дротиком под ребром.                 
     - Сюда, - чернобородый ввел путешественника и небольшую залу, 
располагавшуюся на третьем этаже, и, поклонившись, исчез за дверью, тщательно 
затворив створку. Гость, однако, почувствовал, что доверенное лицо хозяина 
осталось на лестнице и неусыпно бдит. Оружие, кстати, не забрали - а это высший 
знак милости и доверия.
     Зальчик, или скорее большая комната со сводчатым каменным потолком, убран 
не особо роскошно. Восточные излишества, столь поражающие глаз в Багдаде или 
Дамаске, тут не приветствовались - хозяин являлся более воином, чем привыкшим к 
золотому сверканию богатых покоев владыкой. Непременные ковры, подушки, у стен 
стоит вполне европейская мебель, оставшаяся от прежних владельцев: изящный 
столик и два складных кипарисовых табурета без спинок. Светло - тяжелые медные 
шандалы уставлены бездымными свечами. На стенах, в бронзовых кольцах, масляные 
лампы. Уютно.
     Приезжий щелкнул застежкой, удерживающей закрывающую нижнюю часть лица полу 
синего шарфа. Теперь гостя можно было хорошо рассмотреть. Не молод, однако и не 
стар. Четвертое десятилетие - лучший возраст для мужчины, расцвет сил. Черты 
лица, безусловно, европейские, бороду не носит, предпочитая обходиться темной 
щеточкой ухоженных усов. Глаза серовато-зеленые и внимательные. К такому лицу 
менее всего подходит сарацинский наряд, скорее плащ с крестом Храма или 
украшенное византийской золотой нитью блио.
     - Салям. - Гость обернулся на звук голоса. Хозяин башни Давида появился 
незаметно, без всякой причитающейся сану пышности и помпы, словно возник из 
воздуха. - Ровным ли был твой путь?
     - Благодарю. - Человек в белом поклонился на европейский манер, приложив 
правую руку к сердцу. Говорили по-арабски. - Здоров ли ты, господин?
     - Я не твой господин, - усмехнулся хозяин. - И, наверное, никогда им не 
буду. Что ж, сначала я предпочту угостить своего гостя. Садись, отведай риса и 
ягнятины.
     Парчовый халат издал едва слышный шелест, когда араб, не соблюдая восточный 
обычай, уселся не на подушки, а на табурет перед столиком, где под серебряной 
крышкой стояло блюдо с едой. Гость по привычке именовал незамысловатое угощение 
"кашей с мясом". Кушали руками, запивая приторно-сладкой водой. Хозяин разделил 
с уставшим и голодным гостем трапезу - еще один хороший знак.
     Араб в красивом зеленовато-синем халате совсем недавно пересек 
пятидесятилетний рубеж, но стариком отнюдь не выглядел. Благородная седина лишь 
отчасти тронула его короткую черную бородку, несколько глубоких морщин 
пересекали широкий лоб с выраженными надбровьями. С возрастом человек погрузнел, 
однако вовсе не казался толстым или обрюзгшим - его широкая стать еще вполне 
годилась и для сабельного боя, и для ублажения чернооких девиц из сераля. 
Глубоко посаженные круглые глаза, казалось, принадлежали не владыке, к чьим 
словам прислушивался весь Восток да и Запад тоже, а скромному поэту или мелкому 
чиновнику двора халифа: не замечалось в них ничего величественного или грозного. 
Таков был султан Египта, а ныне и иерусалимский эмир Салах-ад-Дин. С недавнего 
времени -  самая заметная фигура исламского мира.
     - Какой дорогой ты приехал? - поинтересовался султан у гостя и вдруг, 
наклонившись, поднял стоявший на полу у ножек стола кувшин, заметив: - Это вино. 
Вы, франки, без него никак не можете обойтись. Пришлось запасти... Кажется, один 
из древних мудрецов Иудеи сказал, будто вино может совратить даже праведника?
     - Справедливо: об этом говорится в книге Экклезиаста... Твое внимание ко 
мне, владыка, не имеет пределов, - приезжий принял сосуд не без удовольствия. 
Теплая вода с медом вызывала у него легкое отвращение. - Понимаю, отчего ваш 
пророк запретил мусульманам употреблять сок виноградной лозы. Беспокоился, что в 
мире не останется праведных... Дорога?.. Тяжело и долго, как ни жаль в этом 
признаваться. Сначала в Константинополь, затем морем до Аскалона и конным путем 
- сюда.
     - Ты мог бы довериться близким людям, а не заниматься всеми делами 
самостоятельно, - справедливо предположил Салах-ад-Дин. - Неужто у франкского 
эмира не найдется друзей, способных поддержать его в трудный час?
     - Есть, конечно... Однако не мне говорить о том, что наш общий замысел не 
стоит доверять вообще никому, кроме Господа Бога.
     Султан скрыл в бороде незаметную улыбку. Здесь гость абсолютно прав, ибо, 
если их замыслы каким-либо образом станут известны, проще будет броситься на 
свой клинок, не дожидаясь, когда тебя побьют камнями. Двое людей, находившихся в 
башне Давида, знали, чем рисковали и какой невероятный куш был поставлен на кон.
     - Иса не Бог, Иса - пророк, - добродушно поддразнил Салах-ад-Дин гостя. Тот 
не клюнул, явно не желая заводить бесполезный спор.
     - Прости, но я думаю по-другому, - вежливо ответил путешественник, слегка 
поморщившись. - Пусть разговоры о божественных сущностях ведут ваши ученые муллы 
и священники из Рима, когда на этой земле установится прочный мир и любой 
мусульманский дервиш сможет начать богословскую беседу с монахами святого 
Бенедикта.
     - Ты веришь, что так будет? - Султан неожиданно резко подался вперед, в его 
темных глазах загорелся подозрительный огонек. - Мы уже три года трудимся, 
бесполезно сражаемся, отбираем друг у друга крепости, льем реки крови мусульман 
и христиан, чего-то ждем!.. И я не вижу никаких результатов!
     - Иерусалим - твой, - парировал гость. - Ты принял его у нас бескровно, 
сдержав слово. Да, прошло почти три года. Мы все устали ждать, терпеть тупость и 
бездарность правителей Багдада и Рима, упрямство своих подданных, не желающих 
замечать очевидное, интриги проклятого кесаря ромеев. - Тут европеец погрозил в 
воздухе кулаком невидимому врагу. - Но ничего, Андроник своего дождется! В 
Констанце все подготовлено, надо лишь ждать сигнала из Италии и подхода армии 
германского короля Фридриха. Тогда этот колосс на глиняных ногах рухнет и...
     - И ты обретешь свою мечту, - спокойно произнес Салах-ад-Дин. - Исполнена 
лишь треть задуманного. Ты прав - я стал повелителем Иерусалима и выполнил 
обещанное. Последователи вашей религии, приходя сюда без оружия, могут молиться 
пророку Исе. Я не тронул ваши храмы, приказал гвардии охранять паломников. Делаю 
все, чтобы завоевать доверие твоих соплеменников. Но если ты станешь тянуть - 
все рухнет. Багдадский халиф начинает подозревать меня в сношениях с неверными и 
требует вновь объявить Джихад. Короли франков медлят, а встреча им подготовлена. 
Когда они выступят?
     - Уже, - вздохнул приезжий. - Филипп и Ричард отправились морем из Марселя, 
но у короля Англии, как всегда, нет денег. Нам же требуется, чтобы они пришли в 
Палестину как можно скорее и увязли в сражениях с твоим войском...
     - Кажется, - грустно рассмеялся султан, - я первый в истории мусульманин, 
который хочет начала новой войны с крестоносцами... Хоть ты и говоришь, будто 
веришь в Бога, но мне иногда кажется, что придумать такой заговор тебя надоумил 
иблис. Очень уж хитроумно. Твои соотечественники тебя проклянут.
     - Или провозгласят святым, - фыркнул человек в белом. - Забавно будет 
звучать: святой Конрад Монферратский, в землях Палестины просиявший.
     - В исламе нет святых, - заметил султан, - любой истинный праведник свят, 
так учит Пророк. И мусульмане не обожествляют своих добродетельных мужей.
     - Камень в мою сторону? - Назвавший свое имя гость, оказавшийся повелителем 
Тира маркграфом Конрадом ди Монферрато, поднял брови. - Вы считаете нас 
язычниками оттого, что мы поклоняемся святым? Умерь свой гнев, я не хочу входить 
в их сонм. Я только служу своему народу и своему Богу. А Он решит, наказать меня 
или возвысить.
     - Шесть престолов... Шесть венцов, - покачал головой Салах-ад-Дин. - Шесть 
тронов лежат на столе игроков в зернь... И кости у нас в руках. Остается 
выбросить должное число. Ты не святой, Коррадо, ты дьявол, дэв, хитроумный 
иблис. Таких крупных ставок этот мир еще не видывал.
     - Разве тебе не хочется взойти на один из помянутых тронов? - притворно 
удивился тирский маркграф. - "Халиф Багдада Салах-ад-Дин" звучит ничуть не хуже 
чем "король Конрад".
     - Это день завтрашний. Поговорим лучше о дне сегодняшнем. Рено уехал за 
море?
     - Да, он должен был доставить мое послание будущей королевской семье 
Франции. Я жду его возвращения через луну или полторы. Как только король Филипп 
высадится в Палестине, ты отрежешь его от моря и связей с родиной, а в Париже 
откроется новый век... Точнее, все вернется на круги своя. Если недотепа Ричард 
погибнет, бразды правления в Англии примет твоя старая знакомая и поддержит 
французов...
     - Элинор... - мечтательно улыбнулся султан, - я видел ее еще в ранней 
юности. Великая владычица.
     - И наша верная союзница, - твердо сказал Конрад. - Элеонора Пуату 
прекрасно понимает, насколько ее страну разоряют бесконечные войны в Палестине, 
эти тщетные походы, где гибнет цвет дворянства - будущее королевства. Королева 
согласилась пожертвовать любимым сыном ради блага государства. Рено де Шатильон 
обязан с ней встретиться и уговориться о дальнейшем. Прежде всего - о делах 
Рима.
     - Ваш нынешний первосвященник, как я знаю, стар и болен, - проговорил 
Салах-ад-Дин. - Кто его заменит, когда... Когда это начнется?
     - Человек Элеоноры, - быстро ответил маркграф. - Умный молодой епископ 
примет римский престол. Королева постарается, чтобы совет кардиналов выбрал 
именно его. Он отчасти посвящен в наши замыслы, а когда все свершится - 
отступать будет поздно. Ему придется короновать нового повелителя Франции и 
согласиться с миром, который подпишем ты и я. А потом...
     - ...Вернется золотой век, - насмешливо проворчал султан. - Теперь расскажи 
другое. Что будет с венцом ромейских кесарей?.. Повелители Константинополя не 
подчиняются первосвященнику из Рима. И убедить их принять наши условия будет 
трудно.
     Конрад Монферратский нехорошо заулыбался.
     - Одного из претендентов можно убрать руками доселе бесполезного Ричарда. Я 
думал об этом. Других уничтожит, себе на погибель, сам Андроник. В империи могут 
править и женщины, поэтому тиару басилевсов примет законная владычица, 
теперешняя супруга кесаря. С Анной Комниной я как-нибудь договорюсь... Главное, 
чтобы старый пройдоха Рено не подвел нас в Италии...
     Беседа затянулась почти до утра, однако султан Салах-ад-Дин и его знакомец 
не собирались идти отдыхать. Слишком многое требовалось обсудить и решить. Прав 
был вождь сарацин - на игральном столе лежали не только шесть корон, но и их 
собственные жизни. Если опутавший всю Европу, Византию и значительную часть Азии 
невиданный заговор сорвется, быстрая смерть обоих предводителей окажется самым 
легким и простым выходом.
     Муэдзины на минаретах мечети Омара уже начали созывать правоверных на 
первую молитву, небо над Святым городом порозовело, бросив огнистые отблески на 
камни стен. Никто в этой Вселенной, кроме десятка посвященных, не предполагал, 
что грядущий рассвет принесет начало новой эпохи.
     Если, конечно, ничего непредвиденного не произойдет в самый последний миг, 
когда арабская сабля и европейский меч будут готовы нанести сокрушительный удар 
по прошлому.
                                   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ                         СРЕДИЗЕМНОМОРСКАЯ НИРВАНА     30 СЕНТЯБРЯ 1189 ГОДА. МЕССИНА, КОРОЛЕВСТВО СИЦИЛИЙСКОЕ
     
     - Нам повезло. Не помню, чтобы в наши времена можно было бы обнаружить 
родственников за тридевять земель и получить от них столь радушный прием. 
Все-таки средневековье - одна большая деревня.
     - Ничего подобного. Просто ты не разбираешься во взаимоотношениях 
дворянства как касты. Не смейся, люди благородного происхождения - именно каста 
и ничто другое. У нас в Германии было то же самое, особенно до революции 1918 
года, еще при кайзере Вильгельме. Мой отец, Вальтер фон Райхерт, состоял в 
родстве с баварскими и прусскими семьями, его двоюродная сестра вышла замуж за 
герцога Дармштадского... Окажись я где-нибудь в Кенигсберге, в любом доме 
родственников...
     - Понял, понял. Голубая кровь, белая кость и прочие генетические 
извращения. Не сердись, лучше посмотри, как красиво. Это и есть Мессина?
     - Она самая. Впечатляет. Единственно, чуточку мрачновато.
     Столица Сицилийского королевства обосновалась на берегу небольшого 
заливчика - город не слишком крупный, едва ли идущий в сравнение с Парижем, 
Марселем или Руаном. Длинная полоса предместий с непременными оливковыми и 
апельсиновыми рощицами, застроенный красными и коричневатыми двухэтажными домами 
центр, обнесенный стеной, а чуть в стороне, на холмистом мысу стоит возведенный 
из темного камня замок. Впрочем, слово "замок" к подобному строению 
малоприменимо: никаких тебе башенок, бастионов, ажурных галерей и прочих 
экзерсисов, принятых во Франции или на севере Италии. Крепость короля Танкреда 
представляла собой на редкость рациональное оборонительное укрепление, 
призванное защитить город прежде всего от опасности, способной подступить с 
моря. Приземистая продолговатая коробка с узенькими бойницами более напоминала 
Гунтеру громадное подобие долговременной огневой точки - если поставить на башне 
несколько баллист или иных метательных орудий, вход в гавань будет перекрыт раз 
и навсегда, в то время как подобраться к замку с суши тоже будет тяжеловато: на 
мысок ведет единственная дорога, которая останется под прицелом лучников. Опять 
и снова максимально простое и наиболее эффективное классическое норманнское 
сооружение. Выходцы из Скандинавии, где бы они ни жили, выгодно отличались от 
прочих народов незамысловатым прагматизмом, всегда приносившим успех. Построено 
надежно и на века. Правда, выглядит так себе...
     Небольшой отряд дворян, предводительствуемый Роже де Алькамо, рыцарем 
короля Сицилийского, подошел к Мессине немногим за полдень. Сему предшествовал 
довольно краткий, но утомительный переход от Джар-ре - в сущности, дорога была 
легкой, однако господа дворяне, как один, изволили терзаться похмельем. 
Вчерашние посиделки в "Соленом осьминоге" давали о себе знать все утро.
     Казаков не зря завел разговор о пользе родственных связей. Роже оказался 
столь любезен к Мишелю, что подарил норманну и его оруженосцам своих заводных 
коней и даже слышать ничего не захотел об оплате, заявив, что, приняв золото от 
родича, опорочит честь семьи. Гунтер, не говоря уж о сэре Мишеле, более или 
менее привык к гужевому и верховому транспорту, а вот у Сергея немедля возникли 
проблемы, благо в прошлом с лошадьми он встречался редко и его самым ярким 
воспоминанием об этих четвероногих чудовищах было то, как однажды в детстве его 
укусил пони в зоопарке. Казаков сказал, что впечатления остались самые мрачные.
     Лошадь всегда чувствует, когда человек ее боится или попросту не умеет с 
ней обращаться. Гунтер, когда собирались выезжать из Джарре, быстро уяснил, что 
можно опозориться на весь свет и невероятно уронить достоинство своего рыцаря 
(да и свое собственное), если вдруг выяснится, что человек, именующий себя 
оруженосцем сэра Мишеля, не способен ездить верхом. За пару недель, проведенных 
в Нормандии, Гунтер специально катался вместе с Казаковым на лошадях, однако 
тот, хоть и проявлял максимальное старание, по сей день конскому племени не 
доверял. Понятно, что лошадь - это отнюдь не автомобиль и более похожа, если 
подходить футуристически, на мотоцикл, но сей "мотоцикл", во-первых, живой, 
во-вторых, имеет свой характер и далеко не всегда ангелический.
     - Не дай Боже, свалишься, - шипел Гунтер Сергею. - Бед не оберешься. 
Подожди, я тебе сам скотинку подберу.
     Подарок Роже выражался в трех одинаковой каурой масти зверюгах, различаемых 
только по оттенку колера и белым пятнам на лбу да груди. Порода лошадей, как и 
все на Сицилии, была жутко смешанная - сэр Мишель, оглядевший средства 
передвижения глазами знатока, сказал, будто в них соединены арабская, иберийская 
и еще черт-те знает какие крови, но ездить на этом можно. Хорошо рыцарю - сэр 
Мишель сел в седло едва ли не раньше того, как начал ходить. Кстати, самым 
блестящим рыцарским шиком в нынешние времена почиталось умение запрыгнуть в 
седло, не касаясь стремян да еще будучи при полном вооружении.
     Казакову досталась наиболее спокойная (со всех точек зрения) лошадка, 
стойко перенесшая смену владельца и определенную неумелость нового хозяина. 
Однако сколь бы меланхоличной ни была эта тварь, мессир оруженосец через пару 
часов начал недвусмысленно привставать на стременах и ненавязчиво интересоваться 
у Гунтера, далеко ли до Мессины. Германец, используя (чтобы, не дай Бог, не 
поняли сицилийцы и сэр Мишель) сленговый английский, объяснил, что в седле ни в 
коем случае не сидят мешком, ибо последствия проявят себя в виде, pardon, 
стертой задницы. Что, собственно, и произошло. Никто, однако, ничего не заметил. 
Приятели и родичи Роже либо оказались людьми вежливыми, либо действительно 
настолько маялись головной болью, еще более усиливающейся при жаре, что их 
взгляды не обращались на недотепу-оруженосца.
     Лишь один человек чувствовал себя отлично, хотя выпил не меньше других. Тот 
самый седой мессир по имени Ангерран де Фуа, загорелый старикан с глазами 
отъявленного хулигана - знакомец шевалье де Алькамо ехал впереди, изредка 
напевал на незнакомом языке (похоже, на арабском) и разглядывал окружающий мир с 
невинным и заинтересованным видом неожиданно состарившегося младенца.
     Выяснилось, что Ангерран, чьи владения находились в Святой земле, 
путешествовал по Европе и буквально только что прибыл на купеческой фелюке из 
Пор-Сен-Луи-дю-Рон, небольшой гавани, стоящей в устье Роны на самом юге 
Прованса. Ранее мессир де Фуа, судя по его обмолвкам, навещал родственников в 
Лангедоке, что неудивительно, ибо баронство Фуа являлось одним из самых крупных 
ленных владений графства, управляемого мессиром Бертраном де Транкавель, графом 
Редэ. Теперь Ангерран хотел завершить некоторые дела в Мессине, а затем отбыть 
на свою вторую родину, в Палестину.
     Мишель, превозмогая то, что Казаков называл непонятным словом "bodun", 
моментально набросился на господина де Фуа с расспросами: что нынче в Святой 
земле? Как война с Саладином? Что происходит под Аккой? Есть ли надежда отбить у 
сарацин Иерусалим и так далее...
     Ангерран отвечал вежливо, подробно и обстоятельно, однако восторженный сэр 
Мишель пропускал мимо ушей то, что быстро привлекло внимание Гунтера. Пожилой 
рыцарь говорил очень странным тоном. Вроде бы серьезно, но в то же время 
саркастично и чуть насмешливо. Ирония, как известно, есть более не фигуры речи, 
но фигуры мысли, сопровождаемые соответствующей интонацией; Мишель же по 
молодости и горячности в стремлениях различать таковые пока не умел. И выходило 
так, что Ангерран де Фуа, рассказывая о короле Гви-до, Тивериадской битве или 
сдаче Иерусалима, произносил вроде бы правильные слова, но было непонятно, что 
кроется на самом деле в его голове и отчего любая фраза звучит двусмысленно.
     "Просто старый циник, который слишком много повидал на своем веку, - решил 
Гунтер. - Видывал я таких, еще у нас в Рейхе. Ветераны Первой мировой, особенно 
офицеры, пережившие Верден, Ипр или оккупацию Украины, разговаривали точно так 
же. Они доблестно воевали, видывали крови поболе, чем я - воды, а потом 
выяснилось, что все их старания, жертвы и победы ничего яе стоят. Власть в 
стране захватили ублюдки - не вижу никакой разницы между нашими веймарскими 
демократами и Ги де Лузиньяном, одинаковые ничтожества: профессиональным и 
доблестным во всех отношениях воякам дали понять, что сражались они зря, а затем 
просто о них забыли. Ангерран, если судить по возрасту, участвовал еще во Втором 
Крестовом походе, между прочим".
     На ходу Гунтер поделился своими мыслями с Казаковым, и тот, отвлекшись от 
причиняющего неприятности жесткого седла, понимающе хмыкнул:
     - И у нас было то же самое. Отлично понимаю дедулю. На старости лет до него 
дошло, что правители сплошь и рядом предают простых солдат и кладут их жизни 
только ради того, чтобы набить свои кошельки, наполнить банковские сейфы 
деньгами, брюхо - омарами, а постели - шлюхами. Блин, ничего не меняется! 
Крестоносцы, которым все опостылело, но которые идейно воевали за свою веру. 
Ваши, германские, юнкера, которым отказали в завоеванной победе и послали 
чистить ботинки купчишкам после Версальского мира. Наши, российские, войны конца 
века на Востоке и Кавказе... В моей стране о победителях тоже забыли, как только 
они стали не нужны... Не могу понять, отчего проходят столетия, а психология 
человека не двигается с места?
     И все равно Гунтер неким шестым чувством бывшего военного-профи ощущал: 
Ангерран де Фуа, невзирая на возраст, заметный скептицизм и незамысловатую маску 
путешествующего по Европе дворянина из Палестины, ох как не прост. Рассудим 
логически - почему приехавшего из Франции путника встречают с такой помпой, 
отчего было заранее условлено место встречи, наконец, эта непонятная оговорка 
Роже, явно чисто спьяну пытавшегося назвать палестинца другим именем...
     "Паранойя, - вздохнул про себя Гунтер. - Мания подозрительности. Заразился 
от Сержа. Кругом одни враги, в кустах разбойники с арбалетами, а встреча с Роже 
была подстроена родственниками Лоншана, жаждущими вернуть уворованные алмазы. 
Бред какой... Мало ли какие дела у людей! Торговля, контрабанда, политика, все 
что угодно! Может быть..."
     - Может, этот седоволосый, - словно поддерживая, подал голос Казаков, - в 
Сицилию гашиш переправляет. Нам-то что за дело? Мафия, она и есть мафия, даже с 
поправкой на восемь долгих столетий.
     - Один к одному мои мысли, - тяжко выдохнул германец. - Ты был прав, 
ничегошеньки мы о здешних нравах и делах, что темных, что светлых, не знаем. А 
если и узнаем, то дорогой ценой.
     - Вот вроде бы, - с нотками язвительности в голосе сказал Сергей, - ты 
окончил военное училище. На мой взгляд, в вашей армии, как и во всей Германии, 
главнейшим словом любого устава должно быть слово "Ordnung". Порядок. Три раза 
Порядок. Мы кто? Оруженосцы. Младший командный состав. Так что изволь слушать 
то, что говорит непосредственный начальник. Не надо думать, надо исполнять. И в 
то же время Слушать и смотреть в оба. Ясно?
     - А то я без тебя это не знаю, - ответил германец. - И вообще, подобными 
словами ты меня наводишь на очередные параноидальные размышления. Человек, 
работающий с машинами, простой инженер, редко выражается столь яростными 
прусскими формулировками, более подобающими капралу армии Фридриха Великого. А, 
герр капрал?
     - Ну, допустим, не капрал... - ответил Казаков и поморщился, когда лошадка 
скакнула особенно высоко, преодолевая какую-то неровность на дороге. - Я ведь 
тебе говорил, что в учреждении, где я работаю... работал, слово "техник" 
подразумевало под собой предельно обширное поле деятельности. Потом как-нибудь 
расскажу. Когда приедем. Признаться, это чертово седло меня уже достало.
     Оказалось, что у Роже де Алькамо в столице королевства имеется собственный 
дом. Вернее, принадлежащий его семье, весьма разветвленному и уважаемому на 
Сицилии клану де Алькамо, владеющему одноименным замком на западе острова, 
леном, виноградниками, хлебными полями и несколькими тысячами 
крестьян-арендаторов. В город небольшой кортеж пропустили беспрепятственно - 
Роже приказал младшему брату развернуть знамя с изображением трех золотых лучных 
стрел на зеленом поле.
     Чем проще герб, тем древнее семья - это аксиома. Если смотреть на символ 
рода де Алькамо, то по количеству геральдических фигур (три штуки) он повторяет 
герб герцога Вильгельма Нормандского, славного тремя золотыми леопардами. 
Удовольствия наподобие четверочастного гербового щита с крыжем или щитком, 
десятками перевязей, столбов, перекладин и самых разнообразных геральдических 
фигур могли себе позволить только младшие сыновья, племянники и прочие зятья 
захудалых родов, стремившиеся компенсировать яркой пышностью захолустное 
происхождение. Между прочим, во Франции самым красивым и в то же время наиболее 
простым считался именно королевский герб - три золотые лилии на синем поле. Злые 
языки не без основания утверждали, будто это лишь подражание узурпаторов, 
Каролингов-Капетингов, своим предшественникам, легендарным Меровингам, чей 
символ составляли три золотые пчелы опять же посреди синего щита.
     Если продолжать сравнение с пчелами, то дом Роже больше напоминал улей. 
Длинное, под двускатной крышей, каменное строение с редкими узенькими окошками и 
множеством пристроек наподобие конюшен, кузницы, сеновала и прочих деревенских 
атрибутов, благополучно перенесенных в город. И внутри - множество народу. 
Разумеется, Роже, следуя голосу крови, пригласил к себе и Мишеля, зная, что тот 
первый раз на Сицилии, а подыскать жилье даже на краткое время будет очень 
сложно - значительная часть армий Филиппа-Августа и Ричарда уже высадилась на 
острове. Пехота стояла в лагерях под Мессиной, рыцари же предпочитали 
расквартироваться в самом городе.
     -- Иисус-Мария! - взывал к небесам шевалье де Алькамо, наблюдая за 
кутерьмой на узеньких мессинских улицах. - Во что они превратили мою страну! 
Да-да, мессиры, мою! Каждый житель Тринакрии, особенно Дворянин, чувствует себя 
здесь наравне с королем. Признаться, подобные бесчинства на тихой Сицилии 
напоминают не дружеский визит добросердечных соседствующих государей, а 
вражеское нашествие! Вы только посмотрите!
     Неподалеку некий хорошо одетый шевалье, в гербе которого прослеживались 
отчетливые бургундские корни, увлеченно торговался с падшими женщинами, заявляя, 
что ему нужна не одна, а сразу три, но по цене двух.
     - Непринужденные нравы, - бросил Гунтер Казакову. - Привыкайте, сударь. 
Только осторожнее при вечерних прогулках. Я уж не говорю о том, что такая вещь, 
как вульгарный триппер, здесь гуляет вовсю... И вдобавок, видя такой съезд самых 
благородных и богатых дворян Европы - а в городе наверняка обосновались рыцари 
из королевских свит, - жулики начнут проявлять излишнюю активность. Берегите 
карманы, будущий шевалье...
     Роже устроил сэра Мишеля и его оруженосцев на втором этаже своего дома, 
заботу о лошадях приняли на себя самые настоящие рабы (не крепостные, именно 
рабы, захваченные в плен мавры). Вещи можно было сложить либо у себя, либо (если 
имелось что-то ценное и это следовало сохранить от любопытных взглядов и рук) в 
подвале, одновременно являвшемся казной господина де Алькамо. Предусмотрительный 
Мишель, разуверившийся в добродетелях человечества, кликнул Казакова и сам отнес 
мешочки с золотом вниз, а Сергей потом сообщил Гунтеру, что такой подвал - одни 
камни и масса скрепляющего раствора на яичном желтке - может выдержать и удар 
двухтонной бомбы, если кто-нибудь агрессивный, недоброжелательный и владеющий 
пикирующим бомбардировщиком задумает разделаться с семейством де Алькамо.
     - Знаю, знаю, - сказал германец. - Наша эскадра воевала в Греции в 1940 
году. Архитектура там похожая. Такие дома ничто не возьмет. Почище любого 
бункера. Выгорит внутри, но стены будут стоять и подпол останется нетронутым. 
Кстати, Роже приглашает нас на обед.
     - Это сладкое слово "halyava"... Или, если переводить на английский, - 
дармовщина. Интересно, это распространяется только на Мишеля или на нас тоже? И 
сколько времени Роже будет содержать нас таким образом? Я, конечно, понимаю, что 
у меня комплексы из-за гангстерских боевиков, но в бескорыстность сицилийской 
мафии я как-то верить не склонен.
     Загадочный Ангерран де Фуа поселился в соседнем помещении, однако ему 
одному выделили целых три соединенные меж собой комнаты и четверых слуг-мавров 
сразу, а Мишель с приятелями очутился в единственной, хоть и достаточно 
просторной комнатке. Слуг ему не полагалось - при двух-то оруженосцах! Гунтер 
досконально объяснил Казакову, что сейчас, в варварском двенадцатом веке, слово 
"оруженосец" (наподобие слова "техник" в просвещенном двадцатом столетии) имеет 
весьма широкое семантическое поле, подразумевая слугу, конюха, порученца и все, 
что взбредет в голову сеньору.
     Отобедали. Все то же самое, что в трактире "Соленый осьминог", только на 
порядок получше и на серебре, а не на дереве и блюдах из хлебных лепешек. 
Гунтеру с Сергеем пришлось вначале поднести еду сэру Мишелю, а затем устроиться 
в уголке - нерыцарей за стол не пускали, здесь вам не дешевый кабак, а дом 
благороднейшего шевалье. Впрочем, они быстро подыскали компанию - высокорослый 
братец Роже, оказывается, тоже был оруженосцем при старшеньком брате. И это не 
считая слуг, пажей и потомков семейства де Алькамо в возрасте до четырнадцати 
лет. Зеленая молодежь также не имела права садиться за стол со взрослыми 
вассалами короля. Присутствовать, прислуживать, слушать разговоры - сколько 
угодно. Пока не повзрослеете и не докажете то, что вы мужчины, достойные герба 
предков, извольте знать свое место. Все через это проходили, даже короли. Так 
что обижаться нечему.
     Брата Роже звали Гильомом или, если по-английски, Вильгельмом. По сравнению 
с оруженосцами сэра Мишеля, коим он был почти равен возрастом, Гильом выглядел 
настоящим медведем-альбиносом - рост под два метра, косая сажень в плечах, 
роскошная грива золотых волос, толстенная шея, ладони, будто тарелки. Однако при 
всем при том он отлично знал свое дело, успевая поболтать с Гунтером, поесть и 
выпить, а заодно проследить за тем, что происходит за столом.
     - Мессиры. - Когда обед закончился, Роже, Ангер-ран, мадам Маго де Алькамо, 
сэр Мишель и другие гости встали из-за стола, ополоснув руки в медных мисках с 
водой, Гильом обратился к Гунтеру и Сержу: - День в разгаре, до вечера далеко. 
Если у вас нет обязанностей перед своим сеньором, приглашаю вас прогуляться по 
городу. Мессина - чудесное местечко, если вас будет провожать знающий человек...
     Гильом подмигнул столь недвусмысленно, что стало ясно - этот здоровяк 
проведет новых приятелей по всем злачным местам сицилийской столицы.
     Сэр Мишель, все еще терзавшийся головной болью и отяжелевший после обеда, 
только сплюнул, услышав, что его верные оруженосцы уже запросили свободы и 
собираются покинуть сюзерена на произвол судьбы.
     - Идите, - поморщился рыцарь. - Я лучше спать лягу. И вот что... Раз уж 
отправляетесь, попробуйте вызнать где сейчас его величество Ричард. Мы же сюда 
не отдыхать приехали!
     Мессир Ангерран де Фуа заперся в своих покоях и не выходил до следующего 
утра.
     Гильом был истинным сицилийцем. Во-первых, он с достоинством, хотя и не без 
гордыни, носил свое дворянское звание, а потому ради прогулки оделся в лучшее 
платье. Длинное мужское блио с плащом, разукрашенным вышивкой, круглая шапка 
янтарного цвета с ниспадавшим на плечи шарфом, узкие шелковые панталоны. 
Во-вторых, даже с самыми знатными дворянами, частенько встречавшимися на улицах, 
брат Роже держал себя так, что казалось - он король, инкогнито вышедший подышать 
свежим воздухом.
     - По сравнению с Гильомом, - прокашлялся Гунтер, - мы выглядим бедными 
провинциалами.
     - Мы и есть бедные норманнские провинциалы, - ответил Казаков, ничуть не 
смущаясь своей кожаной одежды, из-под которой выглядывал воротник белой льняной 
рубахи. - В заграницах, можно сказать, первый раз. Насколько я понимаю, 
главнейшим знаком отличия здесь является герб на груди или плаще - чего мы не 
имеем, Мишель, зараза, не озаботился - либо оружие на поясе. У тебя меч, у меня 
кинжал. Ты, кстати, с мечом обращаться умеешь?
     - Держать в руках могу, - более чем смутно ответил Гунтер. - За рукоятку. 
Как-то не удосужился овладеть благородным искусством.
     - О чем ведете беседу, синьоры? - поинтересовался Гильом, шествовавший 
среди городской толпы, будто ледокол среди плавучего льда. Его немного задевало 
то, что оруженосцы мессира де Фармера толкуют на незнакомом языке. - Спешу 
принести свои извинения за лишнее любопытство, однако я теряюсь в догадках, 
откуда вы происходите родом? Из Британии? Фрисландии?
     - Я - германец, - нехотя пояснил Гунтер. - Из замка... из замка Райхерт. 
Мой друг - из... ("Господи, а вот до этого мы как-то не додумались! Придется 
импровизировать...") Из Польши. Знаете такую страну?
     - Кажется, - нахмурился Гильом, припоминая. - Это во владениях германского 
императора Фридриха? На самом востоке Священной Римской империи? Любопытно... 
Никогда не встречал польшаков.
     - Поляков, - мрачно поправил Сергей, кидая убийственные взгляды на Гунтера. 
- Если что, заезжайте в гости, мессир Гильом. Сначала лесом до Кракова, потом 
болотом до Влощева, затем лугом до Ченстохова. Там встретите лешего, спросите.
     - Лешего? Это, надо полагать, нечто вроде королевского бальи, надзирающего 
за вашим графством?
     - Именно, - поспешил подтвердить Гунтер. - Вообще-то, мессир Гильом, это 
особенная северная шутка, означающая, что до его страны очень далеко.
     - А-а... - понимающе протянул великовозрастный наследник де Алькамо. - 
Господа, мы же гуляем! Посмотрите, какой смешной француз!
     Некий пожилой рыцарь, в котором сэр Мишель безошибочно признал бы 
представителя славного семейства де Пуатье, родственного нынешней королеве 
Британии, был настолько пьян, что мочился прямо на дверь кабака, из которого 
только что вышел.
     - С-средневековье, - изумленно бросил Казаков. - Они тут все такие или где? 
Я-то всегда думал: чопорность, инквизиторы, тощие монахи, куртуазия, чума 
свирепствует... А что вышло? Сплошное веселье, пьянство и непринужденность, 
почище чем на Бродвее! Просто не верю! Гунтер, хоть убей, это же прямо комедия 
какая-то!
     - Обычная жизнь обычных людей, - пожал плечами германец. - За чопорностью и 
куртуазней пожалуйте к королевским дворам, и то не ко всем. Инквизицию - 
настоящую - пока не придумали, хотя уже имеются прецеденты весьма суровых 
церковных судов с данным названием, особенно в Италии. Чума? Ближайшая крупная 
эпидемия стрясется лет через двести, во времена Людовика Сварливого. Следуй 
собственному совету и наслаждайся жизнью! Главное, не забывай о деле.
     Чинно прогуливавшегося с видом абсолютного хозяина Мессины Гильома удалось 
уговорить зайти в гавань. Мол, Серж никогда не видел настоящего короля (если не 
считать польского монарха...), и он хочет взглянуть на Ричарда или 
Филиппа-Августа. Гильом с легкостью провел двоих новых знакомцев в порт.
     У пристаней, на рейде и дальше в море виднелись десятки кораблей. Тут же 
можно было выяснить последние сплетни. Оказалось, что Ричард Львиное Сердце, 
решивший навестить своего родственника Танкреда Сицилийского, пока не прибыл из 
Неаполя, но его ждут со дня на день. Зато...
     - Сударь, - грязноватый и явно зараженный проказой портовый нищий, 
осведомленный буквально обо всех новостях, тыкал грязным пальцем в одну из 
галер. - Видите, над кораблем знамя короля Франции? Флаг такой синенький? Во-от, 
сударь, государь Филипп там и сидит. А госпожа Элеонора Аквитанская вместе с 
принцессой Беренгарией из Наварры, да хранит их всех Дева Мария, гостят в 
аббатстве Святой Цецилии, что на улице...
     - Та самая Беренгария? - уточнил Казаков, ломая норманно-латинский жутким 
акцентом. - Невеста Ричарда?
     - Она самая, мессир, - подтвердил портовый попрошайка, жадно осматривая 
пояса дворян, в которых явно крылись неисчислимые сокровища. - Ждут завтрашнего 
праздника. Дня святого Ремигия, апостола франков, да благословит Господь его 
светоносную душу!
     - На какой, говоришь, улице аббатство? - сощурился Гунтер.
     - Пройдете от гавани вправо, - не уставал докладывать простец с выпавшими 
бровями. - Спросите. На Иерусалимской оно. Может, пожалуете на пропитание 
бедному человеку?
     Германец машинально вытащил медяшку и переправил в ладонь нищеброда. Пока, 
на его взгляд, положение Складывалось как нельзя лучше. Взбалмошный сынок 
Элеоноры должен прибыть в Мессину самое раннее завтра утром, королева пока одна, 
а следовательно, можно без вмешательства посторонних сил передать ей послание 
Годфри де Клиффорда и принца Джона. А заодно и выслушать остальные инструкции, 
если королева рискнет снизойти до каких-то вшивых оруженосцев и не менее 
затрапезного рыцаря. Значит, придется идти домой и будить Мишеля.
     - Гильом, простите, но мы должны идти, - вежливо, но непреклонно сказал 
Гунтер, однако напоролся на яростную отповедь.
     - Сударь, все дела позже, - возмутился младший де Алькамо. - Вы меня 
обидите, если уйдете! Давайте просто развлечемся! Мессина лежит перед нами, 
готовая к разграблению и поруганию! Вы же впервые видите мой остров, я вас 
приглашаю! Ну?
     - А-а, пошли, - махнул рукой германец, понимая, что отвязаться от Гильома 
практически невозможно. И, в конце концов, все заслужили отдых. Мишель спит в 
доме Роже, сам барон де Алькамо небось оставил свою прекрасную Маго и отправился 
по бабам, денег в карманах достаточно, а Гильом куда лучше других знаком с 
мессинскими обычаями, ценами и женщинами. Вдобавок двум чужестранцам, если они 
влипнут в неприятную историю, лучше находиться под покровительством отпрыска 
одного из самых уважаемых семейств острова.
     - Он предлагает поразвлечься, - сухо сказал Гунтер Сергею. - Ты как?
     - Да завсегда! - протянул русский. - Двинулись?
     - Двинулись. Короли подождут.
     Рейд по лупанариям Мессины закончился глубокой ночью, весьма незадолго до 
рассвета. В это время монахи уже давно отстояли полуночное бдение и подступали 
хвалитны, или, как говорили в более поздние времена, утреня. Сей литургический 
час обычно начинался еще в темноте и заканчивался, когда брезжил рассвет.
     Троица бравых дворян, облагодетельствовавших своим посещением "дом волчиц" 
(в Италии сим эвфемизмом именовались бордели), ныне возвращалась во владения 
мессира де Алькамо. Не сказать, чтобы все трое были пьяны, однако винным душком 
потягивало изрядно. Никто не остался недоволен - заведение оказалось вполне 
приличным и чистеньким, посетителей не подпаивали нарочно, а девицы не вымогали 
с гостей лишнее золото.
     - Два пенса, - рассеянно бормотал Казаков. - Потом еще два фартинга за еду 
и вино. Итого два с половиной пенса с человека. Это дорого или дешево?
     - Как раз в меру, - ответил Гунтер, спотыкаясь в темноте на неровных камнях 
мостовой. - По здешним понятиям, конечно. Мессир Гильом, скажите, это был 
действительно хороший лупанарий?
     - Один из лучших в городе, - подтвердил mafiosi де Алькамо. - Разве я мог 
отвести своих друзей в похабный вертеп при гавани? Конечно, там забавно и можно 
купить себе сарацинку или мавританку, но точно так же можно нахватать вшей или 
заболеть малоприятной для мужчины немочью. А можно просто войти и не выйти. В 
порту такие дома содержат либо крещеные мавры, либо местные из неблагородных, 
которым неизвестно, что такое честь и честность. Вот был случай...
     Далее Гильом пустился в пространный и донельзя запутанный рассказ о 
приключениях некоего отдаленного знакомца - захолустного дворянина напоили до 
свинского состояния, он заснул, а когда проснулся, обнаружил, что сидит 
прикованным на галерном весле и может забыть про дворянскую цепь, сменив ее на 
ошейник раба. Насилу выбрался.
     - Похоже, здесь действовала настоящая мафия, - заключил внимательно 
слушавший Сергей. - Торговля людьми? Знакомо, как же-с... Гунтер, ты будешь 
смеяться, но подобные удовольствия вовсю процветали и в конце 
просвещенно-информационного техногенного двадцатого века. Придется держать ухо 
востро - мало ли...
     - Посмотрел бы я на несчастного корабельщика, который тебя купит, - 
состроив зверскую рожу, сказал германец. - Обломки рабовладельческой галеры 
прибило бы к необитаемым берегам на следующий же вечер.
     - Не преувеличивай моих скромных возможностей, - отмахнулся Казаков. - Я не 
супермен, каковых, впрочем, не существует. Поэтому я не верю ни в теорию вашего 
фюрера о сверхчеловеке, ни в архетипического Зигфрида, которого не брали огонь, 
вода, медные трубы и зубастые драконы. Невозможно побеждать все и всех. Честное 
слово, если можно обойтись без драки, лучше прибегнуть к хитрости. Понимаешь ли, 
любому и каждому солдату во все времена платят не за то, чтобы он дрался, а за 
то, чтобы побеждал. Другое дело, что думает об этом сам солдат. Не ошибусь, если 
скажу, что здешние рыцари тащатся от самого процесса сражения и прежде всего 
ценят личный героизм. Да хотя бы Ричарда Львиное Сердце взять! Только не 
проболтайся Мишелю, что я так говорил... Ричард, если судить по вашим рассказам, 
туп как пробка, но зато герой и образец для подражания.
     - Точно! - воскликнул Гунтер. - Если король добьется сдачи города не 
битвой, а переговорами, его перестанут уважать. А коли первым войдет в пролом с 
окровавленным мечом в руке - менестрели сложат о нем новую балладу. Очень 
интересно ты заметил: платят не за то, чтобы дрался, а за то, чтобы побеждал. А 
уж как ты победишь - задача для твоего разума. Точка зрения прагматичного 
двадцатого века.
     Гильом давно перестал обращать внимание на двух оруженосцев, постоянно 
говоривших между собой на незнакомом наречии, решив, что провинциалы делятся 
впечатлениями о сицилийской столице. Иногда де Аль-камо-младший тыкал пальцем в 
какое-нибудь темное здание и комментировал: это собор Святого Януария, здесь 
расположились городские цехи, тут аббатство Святой Цецилии...
     - Где, где святая Цецилия? - моментом заинтересовался Гунтер. - Это?
     - Построили при Робере Гискаре, сто пятьдесят лет назад, - пояснил Гильом, 
указывая на комплекс длинных зданий из крупного темного кирпича. На невысокой 
колокольне уже звонили утреню. - Вы, сударь, любопытствовали: королева Англии 
Элеонора и наваррская принцесса Беренгария остановились именно здесь.
     Германец старательно считал кварталы и повороты, разделявшие старинное 
аббатство и дом семьи Алькамо. Оказалось, идти недалеко. Значит, придется 
наплевать на усталость, растолкать Мишеля (дело тяжелое, неблагодарное и чревато 
последствиями в виде швыряния подушек и возмущенной ругани) и идти делать 
большую политику. Чем раньше письмо Годфри попадет в руки королевы-матери, тем 
лучше.
     - Гильом, просветите бедных приезжих из захолустья. Как попасть на прием к 
королеве? Надо записаться у ее камердинера или принести рекомендательные письма?
     Сицилиец посмотрел на Гунтера, как на полнейшего кретина, и вздернул брови:
     - Синьор Райхерт, не понимаю, отчего вы не знаете самых простых вещей. 
Правильно говорили про германцев, не в обиду вам будь сказано, - медведи и 
лесовики, не знающие ничего, кроме меча, выпивки и своих белокурых девиц. Просто 
приходите в аббатство, просите, чтобы ее величеству о вас доложили, а уж вправе 
королевы вас принять или нет. У вас какое-то дело к Элеоноре?
     - Письмо с далекой родины, - не вдаваясь в лирические подробности, ответил 
Гунтер. - И не у нас, а у нашего сюзерена. Придется будить шевалье...
     Как и предполагалось, сэр Мишель беспробудно дрых. Процесс поднятия рыцаря 
с кровати прошел, однако, бескровно. Даже спросонья молодой Фармер понимал, что 
если начнет кричать и ругаться, то перебудит весь дом. Кроме того, магическое 
воздействие оказало слово "Элеонора".
     - Переодевайтесь, - рыцарь начал быстро копаться в мешках с вещами, - 
выглядите как варвары, ни дать ни взять! Для лупанария ваши наряды еще сойдут, 
но... Не станем разочаровывать государыню - следует показать, что семья Фармеров 
достойна ходить под ее скипетром.
     Еще раньше, в Нормандии, Мишель припас парадные одежды для оруженосцев - 
рыцарь вместе с Гунтером перерыли весь гардероб баронского замка и наконец 
обнаружил вполне достойные, пускай и скромные, одеяния, сделанные не столь уж и 
давно для турнира в Руане. К счастью, темно-синие блио длиной ниже колена, узкие 
штаны-чулки и круглые шапки-калотт с ниспадающим на плечи шарфом еще не вышли из 
моды, а самое главное - являли собой одежду стиля "mi parte", "моя партия". То 
есть с помощью такового костюма мгновенно определялся социальный статус - любой 
мог понять, что гербовый рыцарь шествует в сопровождении двух оруженосцев, 
облаченных в его цвета. Естественно, что блио украшались эмблемами Фармеров.
     - Чудовищно. Просто чудовищно! - Казаков пытался осмотреть себя с помощью 
малюсенького серебряного зеркальца, но получилось это лишь отчасти. - Это же 
неудобно!
     Более напоминавшие лосины штаны-шусс жали в самых неожиданных местах, в 
длинных полах блио с разрезами по бокам и спереди с непривычки можно было 
запутаться, меч мешал и бил ножнами по Ьедру и голени. Отлично чувствовал себя 
только рыцарь, благо подобный наряд был ему в привычку. Но более всего господ 
оруженосцев удручили мягкие остроносые туфли из плотного сукна. Они должны были 
порваться о камни еще по дороге к аббатству. Мишель неожиданно терпеливо 
объяснил, что подобная обувка есть вещь парадная а к тому же кто это, интересно, 
собирается идти к королеве пешком?
     Представив себе жесткое седло, Казаков лишь сморщился.
     Просыпавшиеся рано слуги исполнили приказ гостя де Алькамо со старанием, 
рачением и быстротой неимоверною: когда рыцарь со своими верными оруженосцами 
спустился вниз, к конюшне, их уже ждали взнузданные и оседланные лошади. Трое 
всадников в утренних сумерках выехали на узкие улицы Мессины.
     Гунтер неожиданно поймал себя на мысли о том, что ни Мишель, ни кто другой 
никогда не объяснял ему, как следует вести себя при визите к королеве. Поход к 
принцу Джону, который молод, безалаберен и не настаивает на строжайшем 
соблюдении этикета, - это одно, а вот посещение самой известной женщины 
материка, дочери герцога Аквитанского, вдовы королей Людовика Французского и 
Генриха II - это совсем другое. Собственно, Элеонора за время своей бурной и 
насыщенной событиями жизни создала половину истории Европы нынешнего столетия, 
имела близкое родство со всеми королевскими и герцогскими дворами, а кроме того, 
королева-мать давно не являлась юной красавицей, по которой сходили с ума 
латинские монархи и арабские султаны. Элеонора вплотную подошла к 
семидесятилетнему рубежу, когда женщины, особенно королевы, обычно становятся 
чопорными и грозными вершительницами судеб.
     Германец пребывал в полнейшей уверенности, что сейчас ему предстоит увидеть 
более раннее издание английской королевы Виктории, которая на старости лет 
превратилась в совершеннейшую ханжу, породив термин "викторианство". Все вокруг 
пропахло ладаном, лекарственными травяными настоями, душеспасительные книжки, 
личный исповедник с непременной подагрой, монашки и затхлые кельи... В общем, 
темный средневековый ужас.
     Слуги монастыря - между прочим, мужчины из местных - приняли у благородных 
дворян поводья лошадей. Куда более искушенный в правилах этикета сэр Мишель 
отправился прямиком к аббатисе. Монастырь - территория Церкви, 
мать-настоятельница здесь вторая после Бога, и никакие короли с королевами ей не 
указ.
     Несмотря на то что едва начало рассветать, жизнь в аббатстве бурлила. 
Женские бенедиктинские монастыри были столь же распространены по Европе, как и 
мужские, однако большинство обителей располагалось отнюдь не на юге - инокини 
святого Бенедикта являлись более привычными жителям Франции, Дании или Британии. 
В Италии, наоборот, превалировало мужское монашество (что, по мнению Гунтера, 
доказывало - здесь женщинам жилось гораздо лучше в миру, нежели в кельях).
     Черноризицы, покинувшие храм после часа хвалитн, отчасти отправились в 
странноприимный дом, выполнявший одновременно роль госпиталя, другие пошли в 
обширный монастырский сад - ухаживать за растениями, носили воду из колодца с 
тяжелым воротом, трудились на скотном дворе. Святой Бенедикт полтысячелетия 
назад, составляя устав будущего ордена, записал, что монаху не подобает быть 
праздным, ибо праздность (уже являющаяся смертным грехом) лишь фундамент, на 
котором вырастает уродливое здание неправедной жизни и полощутся языки адского 
пламени отрицания добродетели и грешных помыслов. Все бенедиктинские монастыри 
были замкнутыми "экономическими системами", сами обеспечивали себя продуктами и 
всем необходимым для спокойной и небедной жизни.
     Аббатиса вышла на крыльцо, благословила преклонивших колена гостей и 
позволила им подняться. Худшие ожидания Гунтера сбывались: старая карга с 
обвисшими щеками, избороздившими лицо морщинами и поросшим темным волосом 
подбородком. Столь колоритной особе более подходили бы не четки и нагрудный 
крест, а помело и ступа ведьмы - мечты инквизитора. Дополнял мрачную картину 
черный орденский наряд.
     - Мишель-Робер де Фармер, шевалье, - представился рыцарь. - У нас 
неотложное дело к ее величеству Элеоноре Аквитанской, коя, как нам известно, 
после долгого путешествия изволит вкушать отдых в вашей славной обители.
     - Какое дело может быть у столь молодых людей к почтенной даме? - 
снисходительно и не без ноток сварливого презрения вопросила аббатиса.
     - Послание от ее сына... Иоанна. - Сэр Мишель предпочел назвать принца 
Джона по-латински, что, по его мнению, могло вызвать хоть искру симпатии у 
единовластной повелительницы монастыря.
     - Подайте. - Аббатиса вытянула руку. - Я передам.
     - Нам приказано вложить депешу в собственные руки королевы, - упрямо 
наклонил голову рыцарь. - И мы обязаны на словах сообщить ей вести из Британии.
     - Шевалье, здесь женский монастырь, - напомнила старуха. - Вам не должно 
находиться в его пределах более определенного времени. Сообщите мне все, что 
следует знать ее величеству, и я...
     - Преподобная Ромуальдина! - на сцену явилось еще одно действующее лицо. На 
самом деле стоявшие чуть в стороне Гунтер и Казаков давно заметили, как в 
дверном проеме, ведущем в капитулярную залу, маячил женский силуэт. Причем явно 
не монашеский - незнакомка носила достаточно яркое мирское одеяние.
     На крыльцо скорее не вышла, а выпорхнула девица лет восемнадцати. Темные 
волосы прикрыты косынкой из бесценного катайского* шелка, грудь украшают нити 
жемчуга, платье с виду простое, однако наверняка обошлось владелице в сумму, за 
которую можно купить средненькое поместье. Очень большие выразительные карие 
глаза.
     * Катай - средневековое название Китая.
     
     - Что вам угодно, милая? - Аббатиса повернулась к девушке и смерила ее 
таким взглядом, словно на пороге капитулярной залы стояло не милейшее создание, 
а лично вавилонская блудница, столь старательно описанная Иоанном Богословом. 
Голос настоятельницы стал ледяным.
     - Мать моя, - черноокая красотка склонилась в наивежливейшем реверансе, - 
вас немедля требуют в кладовые, монахини недосчитались подарков короля Танкреда 
в дарохранительнице, отчего сестра Эдита лишилась сознания!
     - Матерь Божья, - неожиданно сердито для служительницы Господней бросила 
старуха. - Курицы! Ничего не могут сделать сами! Шевалье де Фармер, стойте и 
ждите, я приду немедленно. А вам, юная синьора, я рекомендую немедленно 
отправиться в свои покои.
     - Конечно, - шепнула девушка и вновь опустила очи долу. Обе скрылись за 
дверьми, оставив сэра Мишеля и его оруженосцев в недоумении. Однако на сей раз 
ожидание не затянулось.
     - Шевалье! Да вы, вы! Сударь, вы к королеве Элеоноре?
     Красавица вновь появилась на крыльце - видимо, она каким-то образом 
обманула громоносную аббатису и сумела улизнуть от ее всевидящего ока. Теперь 
девушка стояла на верхней ступеньке и энергично манила сэра Мишеля ладонью.
     - Ну... - запнулся рыцарь. - Да, леди. Я очень хотел бы увидеться с ее 
величеством.
     - Тогда бегом, пока не вернулось это чудовище в рясе. Я преподобную 
Ромуальдину имею в виду.
     - А вы служите при Элеоноре? - быстро осведомился сэр Мишель.
     - Можно сказать и так, - усмехнулась девушка. - Ромуальдине я солгала - 
старая лисица никого не пускает к королеве. Ее величеству скучно. Не бойтесь, 
что вы без доклада, Элеонора примет вас. Особенно если вы привезли ей письмо от 
сына. Я правильно подслушала?
     - Совершенно верно, благороднейшая леди, - поклонился сэр Мишель и, 
совершенно не по-монастырски свистнув оруженосцам, взбежал по ступеням вверх. - 
Полагаю, мое имя вы знаете?
     - Безусловно. Вы говорили достаточно громко, шевалье. Господи, что за нравы 
в этой Италии! Этого нельзя, другое предосудительно, третье, пусть и самое 
невинное, ведет к смертному греху! Неужели вся Сицилия такова?
     Говорили на норманно-французском, поэтому Казаков понимал большую часть 
речений неожиданной знакомицы и тихонько посмеивался. После явно 
"предосудительных" похождений нынешней ночью с Гильомом разговоры о Сицилии как 
острове высокой морали казались ему несколько преувеличенными. Хотя с женской 
точки зрения...
     Девушка иногда сама путалась в переходах, отчего можно было сделать вывод: 
приближенная королевы Элеоноры обитает в монастыре недолго и не успела разучить 
все хитросплетения лабиринтов аббатства. Однако на ее лице была крупными буквами 
написана уверенность в себе и отчетливое недовольство нынешней жизнью. Вероятно, 
она долгое время провела при королевских или герцогских дворах, далеко не всегда 
отличавшихся столь немыслимой для мирянки строгостью нравов.
     - Подождите. - Девушка приостановилась перед низкой дощатой дверью. - 
Сейчас я передам ваши слова королеве.
     Некоторое время прошло в тишине. Сэр Мишель стоял спокойно, прислонившись к 
небеленой кирпичной стене. Гунтер откровенно нервничал, а Казаков пытался 
безмятежно насвистывать и философски озирал окружающий скупой пейзаж - ни дать 
ни взять тюремный коридор с редкими дверьми и тусклым освещением.
     - Проходите. - Дверь бесшумно открылась, и на троих дворян из Нормандии 
вновь уставились маслично-темные глаза. - Ее величество просит вас почтить ее 
своим визитом.
                                     ГЛАВА ПЯТАЯ                           КОРОЛИ В АССОРТИМЕНТЕ     1 ОКТЯБРЯ 1189 ГОДА, ДЕНЬ СВЯТОГО РЕМИГИЯ. МЕССИНА, 
     КОРОЛЕВСТВО СИЦИЛИЙСКОЕ     Покой, отведенный королеве Британии строгой аббатисой с языколомным имечком 
Ромуальдина, роскошью отнюдь не блистал, скорее наоборот. Мебель темного дерева, 
голые стены, украшенные лишь распятием да несколькими стоящими на вбитых в 
камень деревянных подставках скульптурами святых. Коврик на полу такой 
простецкий, что даже самый захолустный и нищий барон устыдился бы подобного. 
Жесткие стулья с высоченными прямыми спинками. Трехногий круглый столик, 
украшенный блюдом с непременными в Италии фруктами, кувшином с вином и мисочкой, 
до отказа наполненной грецкими орешками. Несколько дорогих стеклянных бокалов. 
Все. Не скажешь, что здесь обитает королева, пусть даже и временно.
     - Заходите, заходите, - услышали визитеры. Обладательница воркующего голоса 
почему-то на глаза не показывалась. - Господа, никаких церемоний, условия 
походные. Обязательно присаживайтесь. Нет, нет, на колена падать не обязательно. 
Я здесь более частное лицо, нежели монаршья вдова. Когда мой первый муж, да 
упокоит Господь его душу, воевал в Палестине, мы жили еще хуже, и любой 
куртуазный рыцарь, способный меня развлечь, был самым дорогим гостем!..
     Девушка, приведшая Мишеля, Гунтера и Сергея в сей уединенный уголок 
монастыря, тихонько прыснула в кулачок и прикрыла ротик оконечьем цветного 
шелкового шарфика.
     Монолог продолжался. Теперь стало ясно, что он доносится из другой комнаты 
через открытый дверной проем. Туда и обратились взгляды рыцаря и господ 
оруженосцев. Видно, впрочем, ничего не было, ибо соседнее помещение прикрывалось 
льняной занавесью.
     - ...Впрочем, в Винчестере, где я жила много лет по вине сумасшедшего 
Генриха - вы ведь знаете, он из-за своей Алисы совсем выжил из ума на старости 
лет! - там было еще хуже! Конечно, со мной обращались соответственно титулу и 
положению, но совсем не допускали гостей, и с тех пор я ненавижу, когда 
ограничивают мою свободу!
     Занавеска отодвинулась. Казаков бросил на Гунтера недоумевающий взгляд, в 
котором отчетливо читался вопрос: "Это королева?"
     Угрюмый воздушный замок, построенный германцем, рухнул с грохотом и 
треском, растворившись в клубах едкой пыли. Грозная старуха в траурном одеянии, 
обвешанная четками, святыми реликвиями и бормочущая душеспасительные молитвы, 
испарилась. Не было носа крючком, колючих едких глазок, волосатой бородавки на 
щеке и вечно поджатых губ.
     Ее величество, вдовствующая королева Англии, Ирландии и Шотландии, великая 
герцогиня Аквитанская, герцогиня д'Анжу и Ангулемская, бывшая повелительница 
Франции и прочая, и прочая, и прочая, являла собой очаровательную пухлую 
тетушку, выглядевшую от силы лет на пятьдесят пять. Элеонора Пуату, все еще 
хранившая в чертах следы невероятной привлекательности молодых лет, была 
невысока ростом, не пользовалась белилами или румянами из-за замечательного 
природного цвета лица, имела три подбородка, небольшие, но яркие губы и веселые 
серые глаза. Одевалась королева-мать до крайности вызывающе, хотя ее супруг, 
английский монарх Генрих II, скончался всего год назад и ей следовало бы носить 
белоснежное траурное одеяние. Но вместо белой парчовой хламиды блистательная (во 
всех отношениях) Элеонора Пуату изволила с утра облачиться в расшитый камнями и 
серебром роскошный розовый сюркот - самое распространенное и модное дамское 
платье, плотно облегавшее торс и преизрядно расширявшееся книзу - и вычурный 
чепец с пером африканской птицы страуса. На взгляд Казакова, человека далекого 
будущего, пожилая монархиня выглядела соответственно соединенным вместе 
прилавкам ювелирной и бархатной лавок. Но в ней имелось нечто особенное и 
неподражаемое, некий штрих к портрету, через столетия получивший наименование 
"имидж".
     Гунтер никогда бы не поверил, что эта улыбчивая старушенция, 
разглагольствующая о прекрасном прошлом и наряженная, будто первая придворная 
вертихвостка, является самым крупным политиком нынешнего времени. Что именно ее 
хрупкие пальчики сжимают веревочки, заставляющие плясать под дудку Элеоноры 
Аквитанской герцогов и королей. Что Элеонора самостоятельно (хотя, разумеется, 
чужими руками) сбросила всемогущего канцлера де Лоншана, проделав отнюдь не в 
дамском, но в мужском седле длинный путь от Лондона до Марселя лишь для того, 
чтобы уговорить сына прекратить ограбление собственной страны. 
     Обманчива внешность. А исторические хроники, которые Гунтер читал еще в 
Германии, обманчивы куда более. Впрочем, там никогда не приводилось подробное 
внешнее описание королевы. Говорилось только, что Элеонора была "божественно 
красива".
     Если так, то с этой розовощекой мадам следует блюсти изряднейшую 
осмотрительность. Наиболее опасные люди отнюдь не выглядят опереточными злодеями 
с пиратской повязкой на глазу, волчьей пастью и бутылкой отравы под мышкой.
     ...Мишель, хоть его и предупреждали, незамедлительно бухнулся на правое 
колено, оруженосцы среагировали секундой позднее.
     Элеонора в притворном отчаянии всплеснула руками:
     - Молодые господа, что ж вы делаете! Поднимитесь, поднимитесь тотчас! 
Беренгария мне сказала, будто у вас какое-то письмо от Джона. Что он еще 
натворил?
     Казаков ахнул, а Гунтер поперхнулся воздухом. Оказывается, смазливая 
красотка со взглядом, в котором тонко перемешались благородная возвышенность и 
тщательно скрываемая блудливость, та самая девица, которая ничтоже сумняшеся 
обвела вокруг пальца зловредную аббатису, и есть знаменитая дочь короля Наварры 
Санчо Мудрого, принцесса Беренгария. Невеста Ричарда Львиное Сердце. Вот тебе, 
бабушка, и день святого Ремигия.
     Темноглазая Беренгария вышла в соседний покой, скорее всего не желая мешать 
своей покровительнице и будущей свекрови разговаривать о делах. Элеонора же 
буквально за локти подняла сэра Мишеля, усадила его на жесткий стул, приказала 
сделать то же самое оруженосцам и налила всем вина, оправдывая свои 
неприличествующие королеве действия тем, что она здесь единственная взрослая 
женщина, способная позаботиться о молодых мужчинах.
     - Вот пергамент. - Сэр Мишель выудил из-за пазухи пропахший потом свиток с 
чуть осыпавшимися красными печатями и, склонив голову, вручил его Элеоноре. - 
Ваш царственный сын, принц Джон, еще велел передать...
     - Дайте я вначале прочитаю, - мягко перебила рыцаря королева-мать и, сорвав 
восковые кругляши, углубилась в изучение лондонской эпистолы. Гунтер подумал, 
что с возрастом зрение Элеоноры не ухудшилось - она не щурит глаза и держит лист 
на обычном расстоянии от лица.
     Перечитывала она долго, несколько раз подряд. Причем выражение на округлом 
лике королевы не менялось, и было непонятно, обрадована она известиями с 
туманного Альбиона или что-то в сообщении принца и государственного канцлера 
королеве не нравится. Наконец Элеонора бросила измятый свиток на стол и 
внимательно посмотрела на сэра Мишеля.
     - Что ж, чудесно, - изрекла доброжелательная тетушка. - Конечно, действия 
этого мерзавца Лоншана вызвали лишний шум. Никак не думала, что столь трусливый 
вор, обманщик и мздоимец посмеет ослушаться короля. И еще... Шевалье, вы, как я 
поняла из письма, вроде бы являетесь доверенным лицом Годфри де Клиффорда? Он 
весьма подробно описывает ваши подвиги.
     - Счастлив тем, что вызвал удовольствие у вашего величества и сумел 
послужить английской короне, - куртуазно-нейтрально ответил сэр Мишель.
     - Сударь, будьте проще, - слегка раздраженно отмахнулась королева. - Этикет 
оставьте до лучших времен. Говорите, как умеете, без глупой придворной пышности. 
Итак, вы - шевалье Мишель де Фармер. Ваш оруженосец... - Элеонора быстро обвела 
глазами Гунтера и Казакова, остановив взгляд на германце. - Господин фон 
Райхерт, если не ошибаюсь? В письме сказано и о вас, сударь. Давным-давно у меня 
был любовник из Регенсбурга, вы мне его напомнили... Кто же третий?
     Элеонора Пуату хитро посмотрела на Казакова. Тот попытался побороть 
смущение безразличием, однако не выдержал взгляда и отвел глаза. В конце концов, 
он впервые в жизни встретил настоящую живую королеву.
     - Вы, наверное, сарацин? - осведомилась мадам у Сергея, но тотчас поняла 
свою ошибку. Вполне европейское лицо Казакова портили чуть широковатые скулы и 
самую малость узкие глаза. - Простите, если я вас обидела. Нет, нет, не 
представляйтесь, мне самой интересно отгадать. Англия отпадает. Германцы в 
большинстве своем либо светлоголовы, либо рыжие, как, например, мессир фон 
Райхерт. Насчет Испании не знаю, но для итальянца у вас другой тип лица. И 
потом, вы жутко смущаетесь, это видно. Значит, очень издалека. Фриз? Поляк? 
Венгр?
     - Вы почти подошли к истине, ваше величество. - Казаков, напрягшись, выдал 
куртуазную фразу, почти не испорченную акцентом.
     - Постойте! - эмоционально взмахнула руками королева. - Вы ведь христианин, 
не правда ли? А ну осените себя крестным знамением!
     Казаков быстро перекрестился. Тремя пальцами. И справа налево.
     - Византиец! - восхищенная своей сообразительностью, воскликнула Элеонора. 
- Нет, не беспокойтесь, я, разумеется, католичка, но благосклонно отношусь к 
ромеям-схизматикам. Какая разница, мы ведь равно почитаем Господа нашего Иисуса 
Христа?
     - Моя родина находится чуть севернее, - медленно сказал Сергей. - И меня 
очень часто путают с поляками и прочими другими чехами.
     - Э-э... - протянула королева, раздумывая. - Интересная загадка. Неужели вы 
из русов? Моя отдаленная предшественница на троне Франции, королева Анна, дочь 
Ярислейва, русского герцога, происходила из ваших земель?
     - Anna Jaroslavna? - несказанно поразился Казаков, удивляясь, что эта 
варварская Россия хорошо известна и в двенадцатом веке. - Да, помню, дочь князя 
Киева Анна вышла замуж за короля Франции Генриха I Капетинга. Кажется, полтора 
столетия назад.
     - О, значит, и в моих детях, прижитых от несчастного угрюмца Людовика, 
течет росская кровь! Впрочем, я очень рада познакомиться с человеком из столь 
дальних и незнаемых пределов. Вы тоже оруженосец, судя по одежде и гербам вашего 
сеньора?
     - Да, - кратко ответил Сергей.
     - Отлично! - в который раз всплеснула руками королева-мать. - Беренгария, 
дорогая, пойдите сюда посмотреть на благородного мессира из Киевского 
герцогства!
     Принцесса не замедлила появиться, а потому как от природы была наделена 
определенной мерой ехидства, церемонно представилась новому оруженосцу сэра 
Мишеля (все это сопровождалось постоянным щебетанием Элеоноры) и не преминула 
заметить:
     - Ax, ваше величество, перестаньте же! Этот мессир от смущения готов 
провалиться в монастырские подвалы а они, как известно, полны вина. Поберегите 
здоровье молодого киевлянина.
     Сергей мысленно сплюнул, однако попытался сохранить невозмутимое выражение. 
Далее, уже в присутствии Беренгарии, зашел разговор о лондонских приключениях 
месячной давности. Мишель красочно и ярко расписал подробности свершившегося во 
благо королевства государственного переворота, рассказал про поимку и дальнейшее 
повешение канцлера де Лоншана, обмолвился о новых знакомствах и тогда же, 
невзирая на ахавшую Беренгарию и пылко повествовавшего об английских делах 
рыцаря, королева тихонько пробурчала под нос фразу, весьма заинтересовавшую 
Гунтера. Речь тогда шла, во-первых, о Дугале из клана Мак-Лаудов, а во-вторых, о 
находках в Тауэре.
     - Дугал? - думая, что ее никто не слушает, шепнула сама себе королева-мать. 
- Где, интересно, его носит, негодяя эдакого? И что с бумагами?..
     "Элеонора знакома с нашим шотландским громилой? - ошеломленно подумал 
германец. - Быть не может, я ослышался. А если вдруг?.. Опять мания 
преследования..."
     Мирную беседу прервал громкий и весьма невежливый стук в дверь. Элеонора 
махнула принцессе, которая, видимо, выполняла при будущей "матушке" роль 
доверенной служанки (такое частенько случалось при королевских дворах, а если 
учитывать, что Беренгария происходила из самого что ни на есть захудалого 
королевства - Наварры, а Элеонора успела побывать королевой Франции и Англии и 
заодно была дочерью аквитанского герцога, равного по могуществу многим монархам, 
то принцессе сам Бог велел прислуживать столь знатной госпоже). Так вот, 
Беренгария, исполняя свои обязанности, поднялась со стула и приоткрыла створку.
     За дверью коричневело мрачное, недовольное лицо благочестивейшей аббатисы 
Ромуальдины.
     - Этот господин, - мать-настоятельница резко дернула головой куда-то в 
сторону, надо полагать, указывая на человека, стоявшего в стороне, - имел 
наглость прорываться силой в покои ее величества. Я вынуждена была его 
проводить, дабы не нарушать тишину обители. И еще. Синьорита, я накладываю на 
вас епитимью за ложь перед лицом владетельницы монастыря Святой Цецилии. В 
помещениях, где находятся кладовые, я не увидела того, что вы столь же невинно, 
сколько и неправдиво описывали. Прочтете на ночь тридцать раз "Отче наш" и во 
время сегодняшнего праздника не станете кушать мясное.
     Преподобная Ромуальдина круто повернулась, не дожидаясь ответа, и зашагала 
по коридору в сторону выхода из странноприимного дома.
     Сэр Мишель и оба его соратника раскрыли рты. На пороге комнаты стоял 
седоволосый, разряженный в пух и прах недавний знакомец. Ангерран де Фуа.
     - Проще отобрать Иерусалим у Саладина, - без всяких соответствующих этикету 
приветствий заявил он, - нежели попасть к вам, моя королева. Эта жуткая церберша 
пыталась выставить меня вон, однако я все-таки настоял на своем. Дозволите 
присоединиться к вашему маленькому пиршеству? 0-ля-ля, мессиры, частенько, 
однако, мы с вами встречаемся! И в самых неожиданных местах...
     Мессир де Фуа полушутливо-полусерьезно раскланялся с опешившим Фармером.
     - Ангерран! - ахнула Элеонора Пуату. - Бог мой! Сколько же времени мы не 
виделись!
     Королева-мать, быстро оценив обстановку, метнула нетерпеливый взгляд на 
сэра Мишеля.
     - Шевалье, не стану вас более задерживать. Однако сегодня праздник святого 
Ремигия... Обязательно приходите в церковь на мессу, к полудню. Засим побеседуем 
подробнее.
     Ее величество мягко и ненавязчиво намекала молодому рыцарю и его спутникам, 
что они стали лишними.
     - Беренгария, - Элеонора перевела взгляд на принцессу, - оденьтесь 
приличнее, возьмите камеристку, хотя бы мадам де Борж, и ступайте погуляйте с 
молодыми людьми по городу. Деньги для покупок возьмите в моем ларце. Мессир 
Ангерран, проходите же, к чему украшать собой порог?!
     Гунтер заметил по наручным часам, что сейчас без четверти восемь утра. До 
восьми все трое ждали принцессу во дворе монастыря, и вскоре Беренгария, 
надевшая лиловое котарди, появилась. Долженствующая следить за благочинием 
придворная дама девушку почему-то не сопровождала.
     - У мадам де Борж приключились желудочные колики, - невинно сообщила 
наваррка, приблизившись к трем дворянам. - Она не сможет пойти.
     Принцесса быстрым, но оценивающим взглядом скользнула по Мишелю, Гунтеру и 
"оруженосцу из герцогства Киевского" и почему-то подала руку именно Казакову. 
Тот дернулся, вопросительно покосившись на германца, однако, получив в ответ 
одобряющий кивок, протянул Бе-ренгарии затянутую в перчатку правую ладонь.
     Маленькое, но благородное общество, среди которого присутствовали сын 
барона, пилот ВВС, компьютерный техник и принцесса Наваррская, отправилось 
гулять.
     Празднующийся первого октября день святого Ремигия посвящался человеку, 
сделавшему для возвышения христианства ничуть не меньше евангельских апостолов. 
Почти семьсот лет назад, когда Римская империя исчезла с лика земного, а Европа 
оказалась под дланью варваров - германцев и славян, некий итальянский епископ, 
именем Ремигий, или, если по-французски, Реми, являлся духовником Клотильды, 
жены короля сикамбров Хлодвига, происходившего по прямой линии от легендарного 
Меровея. Досточтимая Клотильда давно приняла христианство и, объединив усилия с 
епископом, долго пыталась склонить войнолюбивого супруга к принятию религии 
милосердия. Поначалу Хлодвиг упирался, не желая отринуть Вотана, Доннара и 
Бальдра - богов предков. К тому же христианские священники призывали к миру и 
добросердечию, а королю следовало защищаться от других варваров, которые, как 
известно, либо воевали с Римом, либо, когда наступало перемирие, прилежно 
враждовали между собой.
     Варвары, как известно, были (да и остаются) людьми чрезвычайно практичными. 
В напыщенных церковных хрониках подробности обращения в христианство первого 
католического короля из рода Меровингов обычно умалчиваются, в действительности 
же все происходило так.
     Хлодвиг, несколько раз побитый алеманами, готами и бургундами, осознал, что 
ему срочно требуется помощь - если не войском, то хотя бы деньгами. Вдобавок во 
время последнего сражения произошло чудо, изрядно повлиявшее на 
впечатлительного, как и все древние германцы, вождя: видя, что бой проигран, 
Хлодвиг воззвал к "богу ромеев" и пообещал в обмен на победу принять крещение. 
Договор с высокими небесами заключался в древней языческой традиции "Ты мне - я 
тебе", однако Хлодвига услышали. Безнадежное сражение закончилось полным 
разгромом врага.
     Настала пора выполнять клятву, но и тут ушлый варвар получил свое. Церковь 
подкрепила принятие королем сикамбров Истинной Веры довольно большой суммой в 
золоте, военной помощью из Рима и официальной коронацией, поразившей воображение 
непривычных к пышной торжественности германцев (каковая коронация обозначала 
полное признание Хлодвига в качестве христианского государя со стороны Папы 
Римского, святого Симмаха I).
     Все остались довольны: мечи духовной и светской власти воссоединились, 
Меровинги почитали себя помазанниками Божьими, епископ Ремигий был 
канонизирован, получив титул "апостола франков", а Хлодвиг с Клотильдой вошли во 
все летописи и поныне считаются покровителями королевства.
     Впрочем, принятие христианства лишь немногим ослабило варварские традиции - 
для этого должна была пройти не одна сотня лет. Показательный пример описал в 
своих хрониках святой Григорий Турский: когда Ремигий читал королю Хлодвигу 
евангельские истории о страданиях Христа, варвар искренне возмутился произволом 
римлян и иудеев, горячо заявив, что если бы он со своей дружиной оказался бы 
тогда в Иерусалиме, то показал бы Понтию Пилату и Кайафе силу своих мечей, 
отомстив за невинно осужденного. Тот же Григорий замечает о знаменитом сикамбре: 
"Каждый день Бог отдавал в руки Хлодвига его врагов и увеличивал его 
королевство, потому что король шел с сердцем, праведным пред Господом, и делал 
угодное пред Его очами".
     Миновало семь столетий, исчезла династия Меровингов, на месте былых 
Нейстрии, Австразии и Бургундии образовалась куртуазная Франция и суровая 
Германия, варварством ныне считался даже косой взгляд в сторону прекрасной дамы, 
а первый день октября признавался во всем католическом мире праздником 
поминовения Сен-Реми, без которого не существовало бы ныне галантного и мирного 
королевства Филиппа-Августа.
     ...Всю Эту историю от начала до конца рассказал Гунтер, шествуя вместе с 
рыцарем, благородной девицей и своим коллегой-оруженосцем по Мессине. Мишель, 
выслушивая неизвестные доселе дополнения к житию святого Ремигия, крякал, 
удивляясь, Казаков иногда пожимал плечами, а Беренгария постоянно отвлекалась. 
Ее более привлекали купеческие ряды, располагавшиеся по правую руку. Лошади 
преспокойно выступали позади, ведомые за узду.
     Наконец принцесса не выдержала и потянула избранного ею кавалера к открытой 
ювелирной лавке. Казаков философски вздохнул, перекинул поводья своего коня 
Гунтеру и отправился вслед за наварркой. Ничего не скажешь, Беренгария была 
красива, умна, и единственный ее недостаток состоял в излишней язвительности. 
Впрочем, она вскоре уяснила, что необычный оруженосец не понимает ее каламбуров, 
и начала относиться к Казакову с большим вниманием, наверняка вообразив себя 
старшей сестрой, поучающей юного брата, впервые вышедшего в свет.
     - Странный человек этот Ангерран де Фуа, - вдруг заметил скучавший и 
чуточку уязвленный тем, что принцесса почти не обращала на него внимания, 
рыцарь. Как же так, он молод, красив, обликом - истинный норманн, а госпожа 
Беренгария изволит подавать ручку абсолютно невзрачному и плохо говорящему на 
французском Казакову, который еще и старше сэра Мишеля на целых шесть лет!
     - Я бы сказал по-другому - необычный, - ответил Гунтер. - Без сомнения, 
Ангерран богат, имеет связи... Я бы подчеркнул - очень широкие связи. Видел, как 
его приняла королева? Элеонора - дама экспрессивная и оригинальная, однако она 
встретила мессира де Фуа с искренней радостью, будто не первый год знакомы.
     - Ты представляешь, сколько может быть знакомых у королевы? Дальних, 
близких... Она путешествовала по всей Европе, ходила с первым мужем, королем 
Людовиком, в Крестовый поход, говорят, к ней даже сватался тогдашний конийский 
султан. Неудивительно, что ее величество знает многих благородных дворян.
     - Ты что-нибудь слышал о семье де Фуа? - подумав, задал вопрос германец.
     - Южане из Лангедока. - Рыцарь выпятил нижнюю губу, припоминая. - Они там 
все, конечно, чудаковатые... Говорят, будто Лангедок - вотчина еретиков и 
ересиархов.из Альби, но после церковного суда тридцать лет назад отступники 
поутихли. Некоторых де Фуа я видел в Пуату, когда Ричард, еще будучи принцем, 
устраивал там большой турнир, в основном молодых рыцарей. С Ангерраном я 
незнаком. Был незнаком, - поправился сэр Мишель.
     Казаков вкупе с принцессой Беренгарией увлеченно ворошил прилавок 
ломбардского ювелира, выставившего на продажу как вещи собственного 
изготовления, так и сокровища, привезенные с пышного Востока.
     - Как вам нравится, сударь, это ожерелье? - щебетала наваррка, рассматривая 
чудовищное сооружение из литого золота с жемчугом и вкраплениями аметиста. 
Весило оно, по мнению Сергея, не меньше килограмма.
     - Ужасно, - честно ответил Казаков, а Беренгария вздернула темные густые 
брови.
     - Однако вы, мессир, честны в своих мыслях и мнениях. В нынешние времена 
такое не часто встретишь... Все считают дочь короля кем-то особенным, льстят 
напропалую. По-человечески со мной разговаривают только отец и мадам Элеонора. Я 
хочу купить приличествующие моему титулу украшения - сегодня вечером король 
Танкред принимает английскую королеву и Филиппа-Августа в замке, хочется 
выглядеть достойно. Драгоценностей у меня множество, но я предпочла бы 
отличаться от всех прочих дам и благородных девиц.
     - Платье у вас какого цвета будет? - по-деловому нахмурился Казаков. - 
Значит, темно-фиолетовое?
     - Это называется "морским пурпуром", - поправила Беренгария.
     - Пойдемте-ка. - Оруженосец привычно взял принцессу под руку (что, кстати, 
здесь принято не было - даму держат только за пальчики), но принцесса так 
удивилась, что не стала возражать. Они благополучно миновали два или три 
прилавка, пока Казаков не остановился.
     - В моей стране, - не без натуги подбирая слова, начал он, - никогда не 
носят пышных и больших украшений. Это считается неприличным. Давайте сделаем вот 
как...
     Худощавый молодой купчишка (тоже, кстати, из Ломбардии) не удивился тому, 
что некий благородный шевалье рассматривал с дамой драгоценности, однако у него 
совершенно отвисла челюсть, когда стало ясно: изделия выбирает не юная девица, а 
мужчина. Причем выбирает по какому-то до крайности непонятному принципу - берет 
не самое дорогое и вычурное, как это делают все располагающие деньгами люди, но 
откладывает довольно дешевые серебряные вещицы, на которые могут польститься 
разве что неимущие дворянки.
     - Наденьте, - скомандовал Казаков. - Эй, торговец! Есть зеркало?
     - Извольте. - Итальянец выложил обычное небольшое серебряное зеркальце.
     Беренгария умело щелкнула застежками браслета и серег, унизала указательный 
палец правой руки перстнем, украсила себя скромным широким ожерельем с 
несколькими плохо обработанными сапфирами и аквамаринами и завершила картину 
легкой диадемой с жемчугом и фиолетовыми камнями. Потом с интересом посмотрелась 
в зеркальце - что получилось?
     - Н-недурно, - осторожно произнесла принцесса. - И весьма оригинально. Во 
всяком случае, в Наварре так никто не носит.
     Она повернулась к ювелиру и с царственной высокомерностью бросила:
     - Я беру все.
     У купца в самом буквальном смысле глаза полезли на лоб. Дама заплатила за 
покупки сама, а сопровождавший ее молодой дворянин даже не потянулся за 
кошельком. Мир переворачивается...
     - Только, пожалуйста, вечером не надевайте никаких других украшений, - 
втолковывал Казаков. - Этот браслет, кольцо, серьги и все остальное выглядят 
одинаково, сделаны из хорошего серебра, а камни отлично подойдут к фиолетовому 
цвету платья. Понимаете?
     - Понимаю, - согласилась Беренгария и хихикнула: - По-моему, произойдет 
изрядный скандал. Все скажут, что принцессу Наваррскую держат в черном теле. Как 
дочь короля я обязана таскать на себе десяток унций тяжелого золота с самыми 
яркими камнями. А тут - какое-то серебро... Но я все равно надену то, что вы, 
Серж, выбрали. Кстати, взгляните на вашего рыцаря. Кажется, он дуется на меня 
из-за невнимания. Вы не станете ревновать, если я некоторое время прогуляюсь с 
сэром Мишелем?
     - А если стану? - задал некуртуазный вопрос оруженосец, чем в очередной раз 
подивил Беренгарию, не привыкшую к подобному хамству.
     - Тогда это будет еще забавнее, - фыркнула она. - Ладно, не сердитесь. Я 
буду гулять с господином де Фармером недолго, а потом вновь порадую вас своим 
обществом.
     Небольшая процессия двигалась к порту. Мишель, по светским правилам лишь 
касаясь пальцами перчатки Беренгарии, вовсю куртуазничал, развлекая прекрасную 
наваррку забавными историями, невыспавшийся Гунтер зевал и разглядывал 
сицилийских горожан, а Казаков, быстренько купив у разносчика сладостей орехи в 
меду себе и германцу, только усмехался.
     "Варварские времена, похуже Хлодвига, - думал он. - Вспоминая родимый 
двадцатый век и видя здешнюю свободу нравов, начинаешь ощущать себя человеком. 
Блин, да чтобы у нас дочь короля и предполагаемую невесту английского монарха 
отпустили гулять в город с совершенно незнакомыми людьми?.. Без всякой охраны? 
Тут попомнишь принцессу Диану, царствие ей небесное... Телохранители, куча 
репортеров, следящих за каждым шагом, папарацци, опять же... Ну и времечко! 
Теперь угодил в имиджмейкеры августейшей особы... Красота нашего нынешнего 
положения в том, что жизнь здесь невероятно проста. Я еще у Дрюона читал, будто 
Филипп Красивый запросто шлялся по Парижу, и ничуть писателю не верил. А, 
оказывается, короли и принцы действительно разгуливают по улицам и в общем-то 
ничем от обычных людей не отличаются".
     - О чем беседовали с ее высочеством? - преувеличенно любезно осведомился 
Гунтер, желая нарушить паузу.
     - Ай люли, се тре жоли, - поэтически высказался Казаков, но вернулся к 
прозе: - О современной моде на драгоценные металлы. Ничего обязывающего. Пытался 
вести себя прилично, не матерился, на ноги принцессе не наступал. Кажется, 
произвел благоприятное впечатление. На экзотику ее, что ли, потянуло? А вообще 
девочка симпатичная и какая-то категорически не средневековая.
     - В смысле - отнюдь не скованная? - уточнил германец. - Так они здесь все 
такие. Дворянство отличается от простецов только большей образованностью и своим 
особенным кодексом поведения. Я в Лондоне познакомился с принцем Джоном, так он 
выглядел ничуть не величественнее любого пьянчуги-рыцаря, промотавшего в кабаке 
последнюю кольчугу. Человек как человек, только изволь относиться к нему 
более-менее уважительно.
     - Я все больше разочаровываюсь, - вздохнул Казаков и чуть досадливо сплюнул 
на камни мостовой. - Только не в двенадцатом веке, а в литераторах, которые его 
описывали. У Вальтера Скотта король Ричард - образцовый джентльмен, почти 
святой, а Джон - редкостная свинья и старый скряга. Теперь выясняется, что все 
наоборот...
     - Романтизм, - со знанием дела ответил Гунтер, - есть литературный жанр, 
склонный к идеализации героев и прошлых времен. Скажи мне, что изменилось от 
приобретенных тобой новых знаний? Ричард отнюдь не викторианский джентльмен, а 
просто вояка, следующий законам своего века. Да, он идеальный рыцарь, но и 
только. Силен, бесстрашен, однако неумен. Неужели ты разочаровался в Беренгарии? 
Тебе хотелось бы видеть принцессу бледной трагической красавицей, полной 
условностей и замученной воспитанием? Которая сидит в высокой башне, проливает 
слезы и дожидается возвращения своего благоверного из Крестового похода? Может 
быть, такие где-то и есть. Подозреваю, кстати, что подобные типажи обитают в 
германских провинциальных замках или на самых окраинах Франции. А представители 
здешнего высшего света... Пойми ты, они обычные люди, и ничего больше.
     - Гм. - Казаков откашлялся. - Интересная мысль. Знаешь, с чем я ее увязал? 
С десятью заповедями. Не скалься, ничего смешного! Что такое христианские 
заветы? Верно, универсальный моральный кодекс, продержавшийся две тысячи лет и 
еще неизвестно, сколько он будет действовать после нас. Следовательно, слабости 
человека не меняются со временем, из чего проистекает, что и натура человека не 
меняется. Мы только накапливали знания, отвергали старые предрассудки, 
приобретали новые... Но в сущности ничуть не отличаемся от Беренгарии, вон того 
золотаря или французских солдат, с которыми подрались в трактире. Если Господь 
Бог дал нам универсальные законы на все века, значит, человек столь же 
универсален.
     - Философ, - усмехнулся Гунтер. - Вот, кстати, универсальный человек, 
скажи-ка мне, кто ты такой на самом деле? Слово "техник" меня давно перестало 
удовлетворять, а, судя по твоим намекам и кое-каким умениям ты научен обращаться 
не только с механизмами.
     - Подготовка широкого профиля, - индифферентно ответил Сергей. - Мое 
прошлое осталось только со мной, уж извини. Но при желании и надобности я могу и 
привести в порядок заупрямившуюся машину, и качественно дать в ухо 
недоброжелателю. Но меня учили сначала думать, а потом давать в ухо. Понимаешь? 
Я трудился в достаточно закрытом учреждении, военная техника всегда и постоянно 
нуждается в охране от чужих глаз и рук, особенно новейшие образцы... Замнем?
     - Замнем... - согласился Гунтер. - До времени.
     Уже знакомая сэру Мишелю и компании гавань Мессины сегодняшним утром 
находилась в состоянии резкого оживления. Во-первых, праздник. Король 
Филипп-Август собирался отметить день святого Ремигия в городе и, конечно же, 
был приглашен сицилийским государем Танкредом на вечерний пир. Во-вторых, ранним 
утром с донжона крепости Мессины узрели появившиеся над горизонтом Тирренского 
моря многочисленные паруса. Ричард Львиное Сердце наконец-то соизволил покинуть 
Неаполь, и его флагманский корабль со знаменем святого Георгия держал курс на 
столицу средиземноморского королевства. Поговаривали, будто на борт нефа 
"Апостол Петр" взошел сам святейший Папа Климент III, каковой сопровождает 
владыку Англии перед отбытием последнего в Святую землю.
     Если слухи верны, то маленькой Сицилии предстоит увидеть всех имеющих 
наиболее значительный вес повелителей Европы. Папа Римский, короли Англии и 
Франции, великие герцоги... Исключение составлял лишь германский кайзер Фридрих 
Барбаросса, но войско его сына Генриха сейчас двигалось по итальянским землям на 
полдень, собираясь поместиться на корабли, а заодно выяснить отношения с 
Танкредом, которого немцы считали узурпатором - Генрих был женат на дочери 
предыдущего сицилийского короля Вильгельма, коему Танкред приходился лишь 
племянником, и полагал себя наследником трона. Настоящий король принимал 
англичан, французов и делегацию Апостольского Престола ради того, чтобы они его 
защитили от воинственно настроенных германцев.
     К сожалению, распространенных в двадцатом веке уютных кафешантанов на 
набережных доселе не придумали, а вести утонченную наваррскую принцессу в 
препохабнейший портовый кабак отнюдь не стоило. Посему избрали более 
оригинальное развлечение - сэр Мишель договорился с лодочником, чтобы он покатал 
благородное общество вокруг французских кораблей. Лошадей оставили на попечение 
стражи сицилийского короля, скучавшей на пристанях.
     На весла уселись сам хозяин лодки, дочерна загорелый бородатый сицилиец, и 
решивший поразмяться Казаков. Гунтер правил, а рыцарь с благородной девицей 
устроились на носу. Впрочем, Беренгария говорила достаточно громко и ее речи 
слышали все.
     - Сколько знакомых гербов! - восхищалась Беренгария, рассматривая нефы и 
галеры короля Филиппа. - Видите знамя графа де Шампань? А вот провансальцы! Как 
любопытно, шевалье, посмотрите - корабли, принадлежащие ордену Храма. Вымпел 
парижского командорства...
     Точно, над одним из крутобоких кораблей с высокой кормовой надстройкой 
колыхалось широченное двуцветное знамя - прославленный Босеан тамплиеров, черная 
полоса сверху, белая снизу. Французские храмовники не только сами направлялись в 
Палестину, но и отчасти финансировали войско Филиппа-Августа. На борту можно 
было заметить несколько фигур, облаченных в белые плащи с алым восьмиконечным 
крестом.
     - Твою мать! - неожиданно рявкнул Казаков, заставив принцессу вздрогнуть. - 
Что, черт побери, за шутки?
     В борт лодки через два пальца от весла ударила длинная лучная стрела, 
расщепив тяжелым металлическим наконечником сосновую доску. Еще одна стрела 
легла в воду рядом спустя несколько мгновений.
     Стреляли с борта самого большого и самого изукрашенного вымпелами и 
знаменами нефа. Полуодетый, наряженный только в панталоны и белую рубаху человек 
сжимал в руках лук и лениво накладывал на тетиву новый снаряд, способный прошить 
жертву почти насквозь. Господин развлекался, а самым обидным было то, что его 
корабль стоял под королевским знаменем.
     - Быстро в сторону! - приказал нахмурившийся и почуявший опасность Мишель, 
однако Беренгария его почему-то остановила.
     - Ничего подобного, шевалье! - Новая стрела застряла в лопасти весла, а 
Казаков выдал несколько русскоязычных фраз, после которых, познай их истинный 
смысл, любая благородная девица навсегда отказалась бы иметь дело с господином 
оруженосцем. - Господа, гребите к кораблю и как можно сильнее.
     - Но... - попытался возразить рыцарь, отлично знавший, что развлечения 
некоторых герцогов или графов зачастую переходят все границы приличий и здравого 
смысла, однако милая и вежливая Беренгария вдруг заместилась ледяной особой со 
взглядом, способным обратить в камень самого развязного вельможу.
     По счастью белорубашечный господин не отличался особенной меткостью или 
просто хотел раздразнить тех, кто катался в лодке. До корабля, усилиями 
сицилийца и Казакова, которые откровенно побаивались получить стрелу в спину, но 
гребли усердно, оставалось три или четыре сажени.
     Теперь стрелка можно было рассмотреть подробно. Полноватый, с залысинами, 
краснолицый человек лет тридцати. Чисто выбрит, взгляд скучный и какой-то 
отсутствующий. Судя по одеянию, совсем недавно поднялся с кровати и сбрызнул 
утреннее похмелье хорошим вином - на рубашке расплылось розовое пятно. 
Бесстыдный лучник воровато стрельнул глазами по приблизившейся лодке и вынул из 
туда новое белооперенное древко.
     Беренгария, благо море с утра не слишком волновалось, встала, опираясь на 
руку сэра Мишеля.
     - Сударь! - не особо поднимая голос, но в то же время ясно и раскатисто 
обратилась она к человеку на корабле. Тот услышал ее и лениво посмотрел вниз. - 
Вам не кажется, что столь недружелюбными действиями вы лишь роняете свое 
достоинство в моих глазах и перед вассалами английского короля, которые имеют 
честь меня сопровождать?
     - Соблаговолите убраться с глаз долой, - медленно, не без презрительного 
раздражения произнес человек. Его томящийся взгляд блуждал по редким облачкам. - 
Не мешайте бить рыбу навзлет.
     - Мессир, посмотрите на меня внимательнее! - стальным голосом посоветовала 
Беренгария. - Тогда, надеюсь, вы поймете, на какую рыбу охотились.
     Мессир посмотрел. Выражение его лица вначале сменилось на удивленное, а 
затем на слащаво-галантное.
     - Ваше высочество! - Толстяк бросил лук и, хотя это выглядело нелепо из-за 
ночной рубашки, склонился в куртуазнейшем поклоне. - Ох, простите! Мне 
показалось, будто вас похитили и я, не разобравшись, вступился за благородную 
девицу!
     Врал он замечательно, импровизируя на ходу. Впрочем, на лице лысоватого 
типчика играла снисходительно-глумливая улыбка, дававшая понять, что он ничуть 
не раскаивается.
     "Кто это еще такой? - подумал Казаков, незаметно рассматривая незнакомца. - 
Ясно, что большая шишка, раз принцесса его знает... Забавы, однако, у дяденьки 
самые предосудительные".
     - Не изволите ли подняться к нам? - Человек подошел к фальшборту и теперь 
пожирал хитрыми глазками Беренгарию. - Я приглашаю вас и ваших спутников на 
завтрак. Если последует отказ, я буду крайне огорчен, ваше высочество. Вы 
сделаете меня грустным, а когда я грущу...
     - Вы начинаете стрелять из лука по первой попавшейся мишени, - жестко 
продолжила Беренгария, перебивая. - Вы же рыцарь, мессир! Я требую от вас, как 
от рыцаря, извинений!
     - Прошу простить. - Толстяк прижал правую ладонь к сердцу. - Если бы я 
знал, что в лодке находитесь вы, на тетиву легли бы свежесрезанные розы! Итак, 
вы принимаете приглашение?
     - Ничуть. - Беренгария оскорбление поджала губы, явно недовольная 
извинениями брюхатого мессира. - А еще пожалуюсь жениху.
     - Извольте, - вздернул плечи ее собеседник. - в таком случае разрешите 
откланяться. Меня ждет трапеза, а столь важное дело я никак не могу откладывать.
     Он снова раскланялся и, тяжело спустившись по лесенке, канул во чрево 
корабля.
     - Едемте дальше, мессиры, - все еще злым голосом сказала Беренгария. - 
Крайне неприятный случай, что ни говори. Я и раньше слышала, что этот холеный 
боров развлекается подобным образом. Хвала Деве Марии, он меня узнал, иначе 
кто-нибудь из нас обязательно получил бы стрелу.
     - Да кто это был? - не выдержал Казаков.
     - Король Франции! Его величество Филипп-Август Капетинг, чтоб его горячка 
скрутила! Их монаршей милости из-за вечно дурного настроения приспичило 
пострелять из лука! Не понимаю, как человек благороднейшего воспитания и 
происходящий из лучшей семьи Европы может позволять себе подобные забавы!
     - Из лучшей семьи, поэтому и позволяет, - проворчал под нос Казаков, 
отгребая вместе с сицилийским рыбаком от коричневого борта нефа. - Ваше 
высочество, забудьте. Короли - они люди особенные.
     - И вы, сударь, это говорите будущей королеве? - куда более непринужденно 
рассмеялась Беренгария. - А вот скажите, тяжело ли сидеть на весле? Можно мне 
попробовать?
     - Можно, только ладони попортите...
     Сэр Мишель, слушая эту беседу, попеременно краснел и бледнел. Принцесса 
обязана разговаривать о модах, драгоценностях, новых стихах трубадуров, на худой 
конец - о политике, но вовсе не проситься сесть к веслу!
     Экскурсия по гавани продолжалась. Беренгария, обрадовавшись, как 
деревенская девчонка, которой к Рождеству подарили золотой ливр, указала на 
скромный корабль под наваррскими стягами и сказала, что там квартирует ее дядя - 
младший брат короля Санчо. Вокруг шныряли плоскодонки торговцев, доставлявших на 
крестоносные суда свежие фрукты, мясо и необходимые в походе товары, начиная от 
гребешков и заканчивая дешевыми шлюхами-волчицами. Большинство французов 
готовилось сойти на берег, чтобы поучаствовать в торжественной мессе, проводимой 
в кафедральном соборе столицы. Правила этикета в то же время обязывали дождаться 
еще одно действующее лицо предстоящего спектакля - английского короля. Его парус 
уже был хорошо различим в северо-восточной стороне.
     - Можно попросить вас, шевалье, и ваших оруженосцев об одном одолжении?
     Беренгария, судя по виду, говорила вполне серьезно.
     - Все, что угодно вашему высочеству. - Сэр Мишель, благодаря заложенному с 
младенчества дворянскому воспитанию, не мог отказать даме, попроси она о чем 
угодно. - Чем могу служить?
     Принцесса замялась, что ей было отнюдь не свойственно. О подобных вещах она 
могла свободно говорить с отцом, любимой няней или добродушной королевой 
Элеонорой, но вот открыться малознакомому, хотя, без сомнения, скромному и 
благородному рыцарю ей было тяжело. Беренгария не могла трубить на каждом углу о 
недостатках и пороках своего жениха, но в то же время принцессе настоятельно 
требовалась помощь.
     - Видите ли, сударь... - осторожно начала наваррка. - Мои будущий муж, 
Ричард, человек... Как бы вам сказать? Увлекающийся. Я с ним виделась всего один 
раз в жизни, когда он приезжал в Беарн полтора года назад. Я знаю, что...
     Тут Беренгария столь смущенно приостановила свою речь, что сэру Мишелю 
пришлось ее подбодрить:
     - Может быть, его величество вас не любит? Маменька мне говорила, будто 
подобное часто случается между будущими супругами.
     - Это не важно, - неожиданно разозлилась принцесса. - Главное, чтобы Ричард 
меня уважал! И я тоже хочу заслужить его уважение. Судно короля скоро войдет в 
порт. Если я встречу его на лодке, может быть, он поймет: невеста ждет его и 
счастлива увидеть. Вы поможете мне, шевалье? Я буду вам признательна до 
смертного часа.
     - Так, - рыцарь самым решительным манером развернулся к гребцам и 
занимающемуся созерцанием окружающей природы Гунтеру, восседавшему на руле, - 
давайте ко входу в гавань. Серж, если ты устал, я сяду на весло, а ты займешь 
беседой даму.
     - Замечательно, - пробормотал Казаков, быстро меняясь местами с сэром 
Мишелем. - Займись делом, благородный дон.
     Довольно долго, до времени, пока все колокольни Мессины не начали отбивать 
третий литургический час*, лодка крутилась у каменных пирсов и выстроенного в 
виде башенки с огромным факелом на вершине маяка. Сергей, употребляя все свои 
познания в норманно-французском, разговаривал с Беренгарией, принцесса 
беспрестанно поправляла выговор оруженосца и пыталась научить его принятым в 
обществе острым мыслям, основанным на игре слов. Гунтер отсыпался, а Мишель 
жевал купленные у лодочников апельсины и ждал новой встречи с Ричардом. 
Предыдущее рандеву с Львиным Сердцем закончилось не слишком удачно: рыцарь не 
любил вспоминать осеннюю нормандскую дорогу и то, как ему пришлось защищать 
старого короля Генриха от излишне ретивого принца.
     * от девяти до десяти утра по современному счету.
     
     Наконец громадный, тяжело идущий корабль, украшенный белым знаменем с 
красным прямым крестом, помпезно рассек серо-голубые воды Мессинского залива. 
Простенькое суденышко, принадлежавшее рыбаку, поползло вслед и, описав широкую 
дугу, пошло наперерез, двигаясь к борту огромного нефа. Над носовой фигурой 
английского корабля в самой что ни на есть горделивой позе стоял высокий 
светловолосый человек в красном, с тремя золотыми леопардами, плаще.
     Король Англии Ричард I.
     
     ДУНОВЕНИЕ ХАНААНА- II
     Х о том, ш тшш
     ?? ????????(tm)
     РАЗМЫШЛЯЕТ 0 ПРОШЛОМ И НАСТОЯЩЕМ РЕНО ДЕ ШШЛШД
     Гость султана Салах-ад-Дина отсыпался полный день.
     Вчера ему пришлось вынести долгое и изматывающее путешествие через 
каменистую пустыню Иудеи к Иерусалиму, ночь прошла за серьезным разговором в 
обществе сарацинского князя. Заснуть удалось лишь после рассвета. Салах-ад-Дин 
поместил маркграфа в комнате на втором этаже башни Давида, слуги принесли еще 
несколько подушек, шелковое покрывало и тазик с водой для умывания, после чего 
Конрада оставили в покое.
     Спал владыка Тира беспокойно. Его посещали призраки, явившиеся из прошлого, 
неведомые картины будущего, мелькали давно позабытые лица, колыхались истлевшие 
знамена и нещадно грохотало железо клинков. Потом картины сменились - зеленели 
рощи родного Монферрато, поблескивали алмазной пылью вершины Альп, у подножия 
которых почему-то пристроился Иерусалим, дорожный указатель оповещал, что если 
поедешь направо - окажешься в Багдаде, налево - в Риме, а прямо будет сумрачный 
лес, войти в который можно только людям, прошедшим земную жизнь до половины. 
Конрад ехал по широкой мощеной дороге и вдруг повстречал шедшего босым кардинала 
Пьетро Орсини в обтрепанной красной одежде и замызганной кардинальской шапке. 
"Рим пал к стопам Альбиона!" - крикнул пеший и похромал дальше. Обернувшись, 
Орсини добавил: "Лилейный лев, лживый лучник, левой ладонью ласкает лоно 
латинского Латерана..." Тут Конрад проснулся.
     - Лилейный лев... - проворчал маркграф, протирая глаза и садясь на 
импровизированном ложе. - Надо же такому привидеться! Я скоро помешаюсь от этих 
забот!
     Конрад оделся, умело повязал тюрбан, да так споро, что варвару-франку 
позавидовал бы любой щеголь из султанского дворца. В узкое окно-бойницу 
пробивались густо-оранжевые лучи вечернего солнца, сползающего по небу Палестины 
к Средиземному морю.
     - Эй, кто-нибудь! - громко позвал Конрад по-арабски, и дверь моментально 
приотворилась. Вчерашний бородатый сарацин самого разбойного вида. Такими только 
пугать маленьких наследников европейских благородных семей - всклокоченная 
угольная бородища до глаз, мрачнейший взгляд, покрытые жестким черным волосом 
лапищи, зеленая чалма, кривой ятаган... - Принеси-ка, почтенный, поесть.
     Сарацин молча отбыл в глубины башни. Маркграф, обнаружив за ширмой то, что 
ему незамедлительно требовалось - прикрытый крышкой бронзовый чан, - сделал свои 
дела и, едва успев завязать тесемки на шароварах, выглянул: разбойник уже 
выставлял на стол блюда с горячим мясом, обильно политыми маслом лепешками 
чашечку с медом и кувшин. Наверняка вино - Саладин внимателен к своему другу, 
как и всегда.
     Быстро прочтя Pater Noster и Ave Maria, Конрад приступил к трапезе. Еда 
была вкусной и обильно приправленной лучшими специями, доставлявшимися в Святую 
землю по Великому шелковому пути, начинавшемуся в безумной дали, Катае и 
Индийских княжествах, где будто бы унция перца стоит несколько медяков, все люди 
ездят заместо лошадей на слонах, и короли каждый день дарят своим наложницам по 
огромному алмазу - настолько богаты чужедальние государи.
     Вскоре маркграф заскучал. Салах-ад-Дин, видимо, нагрянет поздно вечером, 
сразу после молитвы. Пойти прогуляться нельзя - чем меньше любопытных глаз 
заметит присутствие в Иерусалиме необычного, одетого сарацином, европейца, тем 
лучше. Почитать нечего, кроме оставленного султаном фолианта Корана. Все еще 
надеется обратить союзника-христианина в Ислам... Конрад пробежался глазами по 
сурам, старательно начертанным умелым писцом, но отложил книгу в сторону. Он и 
так знал ее почти наизусть, не хуже Евангелия. Многие европейцы, обитавшие в 
Святой земле, понимали, что выжить тут можно, только зная обычаи и верования 
коренного населения, а потому прилежно учились, совмещая знания об арабском 
востоке со своей верой и привычками. Правда, получалось это далеко не у всех. К 
великому сожалению.
     "Когда Рено приехал в Палестину, - неожиданно подумал Конрад об одном из 
таких не приемлющих чуждую культуру людей, - ему приходилось трудно... Он 
предполагал, что весь свет, каждый сарацин, египтянин, армянин или нубиец, 
должен существовать так же, как его предки и родственники в Бургундии. Он не 
пожелал стать частью Святой земли, а поэтому Саладину пришлось воспитать его 
силой и долгими годами... Господи, каким же стервецом был тогда Рено! И, что 
характерно, не исправился с возрастом, разве что теперь не выставляет свой 
бешеный нрав напоказ, предпочитая действовать втихомолку... Султан в нем уверен, 
а вот я считаю, что Рено де Шатильон - самое слабое звено в нашем замысле. Он 
может все провалить либо из-за своей невероятной самоуверенности, либо просто из 
стремления делать гадости всем и каждому".
     Маркграф Конрад вспомнил о человеке, который уже два года считался мертвым, 
а если его имя и поминали в молитвах, то лишь с надеждой, что сия грешная душа 
пребывает в самой огненной и ужасной глубине ада. Звали сего рыцаря Рено де 
Шатильоном. Впрочем, его прозвание могло произноситься по-разному, в зависимости 
от языка - Рено, Ренье, Райнольд и так далее. Родился он в бедной дворянской 
семье, имевшей лен в герцогстве Бургундском, на западных склонах Верхних Альп. 
То есть в немыслимом захолустье, откуда молодому и доблестному рыцарю захотелось 
выбраться, дабы не сгнить в деревне и показать всему миру свой волчий характер.
     Как только не именовали Райнольда близко знавшие его люди! Мерзавец, 
чудовище, недостойный звания дворянина демон во плоти, насильник, убийца, 
грабитель с большой дороги, прирожденный бандит, авантюрист, каких свет не 
видывал... Каждое из этих слов было истинной правдой. Молодой Шатильон полностью 
подходил под любое из приведенных определений. Приехав в 1148 году в Святую 
землю, Рено за весьма краткое время завоевал репутацию первейшего негодяя 
Палестины.
     Конрад вкратце вспомнил послужной список Шатильона и непроизвольно 
скривился. Да, карьера выдающаяся. Первым делом нищий, но привлекательный и 
настойчивый бургундец обольстил вдову князя Антиохий-ского Констанцу и тайно с 
ней обвенчался, получив в руки богатства торгового города и его казны. 
Дворянство и епископ Антиохии слабо протестовали, однако Райнольд, обладая 
нравом вспыльчивым и необузданным, приказал слугам схватить пожилого священника, 
вымазать его медом и выставить на главной площади города - слепни и осы 
слетелись на дармовое угощение черными тучами. Пострадавший епископ отлучил 
Шатильона от церкви, Балдуин, король Иерусалимский, попытался арестовать 
безобразника, однако не преуспел. А далее, используя средства жены, Райнольд 
начал долгую эпопею авантюр, бесчинств и откровенных разбоев.
     ...По наущению византийцев Шатильон со своим отрядом напал на Киликийскую 
Армению - верную союзницу крестоносцев, а когда кесарь Мануил отказался 
расплатиться с его небольшой, но вымуштрованной армией, отомстил - высадился на 
принадлежащий Византии Кипр, учинив грабеж с поджогами и насилиями. Затем, 
обосновавшись в выстроенном посреди пустыни неприступном замке Крак де Шевалье, 
Райнольд начал грабить всех подряд: караваны арабов, паломников, своих 
собратьев-крестоносцев, византийцев, армян и вообще любого, до кого могли 
дотянуться его цепкие руки. Причем проделывал он это больше не ради богатства, а 
из любви к острым ощущениям и чувству опасности.
     В 1160 году Шатильону не повезло - он попал в плен к сарацинам и, как было 
известно абсолютному большинству европейцев, шестнадцать лет провел в тюрьме в 
Гамбе. Ни его многочисленные друзья и сообщники, ни жена Констанца, ни епископ 
Антиохии, ни король Балдуин, ни магистры рыцарских орденов - никто не пошевелил 
пальцем, чтобы облегчить участь Рено. Никто не начинал переговоров с арабами о 
выкупе франкского вельможи, никто не собирал отряда, дабы разыскать его и 
попытаться спасти. Наоборот, над Святой землей пролетел заметный вздох 
облегчения.
     В 1176 году получивший свободу Райнольд вернулся в Крак - постаревший, 
умудренный опытом, но такой же озлобленный и находящийся в состоянии войны со 
всем миром. Однако теперь он вел себя чуточку потише, совершая всего один-два 
набега в год, и то избирательно. Впрочем, его по-прежнему не любили все до 
единого крестоносцы, граф Раймунд Триполийский однажды даже пытался осадить 
Кракде Шевалье, но быстро понял, что крепость неприступна, и увел свое войско 
обратно. А когда в 1187 году Райнольд, нарушив перемирие, напал на караван, с 
которым ехала любимая сестра Салах-ад-Дина, султан воспользовался поводом 
объявить Джихад* и во всеуслышание поклялся убить Шатильона собственными руками.
     * Джихад (арабск.). Сложное понятие, по-разному трактуемое различными 
приверженцами Ислама. Большинство мусульманских богословов-традиционалистов 
понимают под Джихадом так называемую борьбу за веру, то есть не вооруженную 
войну против неверных, а духовную борьбу за распространение Ислама и 
добровольное принятие немусульманами религии Мухаммеда как единственно истинной. 
Противоположная точка зрения представлена более поздним учением, предполагающим 
обязательное военное противостояние с не приемлющими Ислам пародами.
     
     Четвертого июля 1187 года вторгшаяся в Иерусалимское королевство армия 
Салах-ад-Дина дала крестоносным рыцарям сражение при Тивериаде, где сарацины 
наголову разгромили европейцев, уничтожили войска тамплиеров и иоаннитов и взяли 
в плен большинство знатнейших особ Иерусалима, включая короля, магистра Ордена 
Храма, коннетабля, госпитальерских командоров и крупнейших баронов. На глазах 
иерусалимского дворянства султан выполнил клятву и ударил плененного Рено де 
Шатильона саблей по шее. Тот упал, а подбежавшие стражи выволокли тело из шатра. 
Король Иерусалимский Гвидо, позже выкупленный из плена, утверждал, что Райнольду 
отрубили голову и украсили ею пику султана. Еще рассказывали, будто голову Рено 
возили по городам султаната, показывая толпе.
     Много удивительного и мрачного тогда произошло под Тивериадой. Бесследно 
исчезла величайшая реликвия христианства - Древо Святого Креста, находившееся 
при войске, погибли все епископы, его охранявшие, все пленные тамплиеры были 
незамедлительно казнены, пропали важнейшие документы... Затем мир крестоносцев 
начал рушиться. Салах-ад-Дин под зеленым знаменем Джихада взял множество 
портовых городов, а затем получил и главнейшее сокровище - Иерусалим.
     Так выглядела для всех непосвященных общеизвестная история паршивой 
франкской овцы Рено де Шатильона и побед египетского султана. Но внимательный 
человек обязательно заметил бы некоторые наводящие на размышления странности...
     "Убей Бог, не пойму, как дело не раскрылось прямо тогда, - размышлял Конрад 
Монферратский, наблюдая из узкого окна башни за закатом. - Насколько 
невнимательны мои соотечественники! И какая удача, что они ничего не увидели, 
ничего не поняли и по глупости сочли меня спасителем христианской Палестины! Ее 
спасителем я тогда отнюдь не был, а если и завоюю сей титул, то лишь спустя два 
или три месяца, в следующем году... Прости, Господи, мою гордыню... И все-таки, 
почему никто не обратил внимания на несомненное?"
     Да, вопросов Монферрату можно было бы задать превеликое множество. Почему в 
1187 году Салах-ад-Дин после вялого штурма отвел войска от Тира и Триполи, 
оставив в своем тылу эти города, морские ключи Святой земли? Почему Иерусалим 
быстро, бескровно и даже отчасти торжественно был сдан сарацинам? Отчего спустя 
несколько месяцев после падения Вечного города при дворе Конрада стал частенько 
появляться человек со шрамом на шее, который, по общему мнению, был невозможно 
похож на убитого Салах-ад-Дином Райнольда Шатильонского? Почему рыцарь Ибелин, 
коронованный во время осады Иерусалима патриархом Ираклием, вторым князем Церкви 
после Папы Римского, постоянно отирается в Тире, при дворе маркграфа?
     Почему султан под Тивериадой уничтожил всех тамплиеров, хотя мог получить 
за рыцарей-храмовников огромный выкуп, что доселе обычно и проделывалось (сам 
Салах-ад-Дин утверждал, будто приказал казнить двести пленных тамплиеров потому, 
что они "столь же ужасны, как ассассины", однако в отличие от приверженцев 
Старца Горы являются "убийцами без чести". Но почему пленным храмовникам раньше 
оставляли жизнь и их постоянно выкупал орден?)? Между прочим, новоизбранного 
Великого Магистра тамплиеров, мессира Жерара де Рид-фора, султан 
беспрепятственно выпустил из сдавшегося Иерусалима, а сам де Ридфор ("ужасный 
убийца, хуже любого ассассина") на средства Ордена выкупил семь тысяч человек... 
Куда, наконец, подевалось Древо Святого Креста - ведь не могла же великая 
реликвия просто испариться? Истинный Крест искали два года, но даже сами 
участники сражения не помнили, что с ним случилось.
     Странностей прибавлялось, они нарастали, как барханы в Аравийской пустыне. 
Родной брат Салах-ад-Дина попросил в подарок тысячу пленных христиан. Тот 
удивительно легко согласился. Брат именем милосерднейшего Аллаха освободил всех. 
Еще тысячу триста человек султан подарил патриарху Иерусалима Ираклию и королю 
без королевства'- барону Ибелину, а затем выпустил без выкупа стариков и (что 
было, по мнению большинства, крайне неосмотрительно) всех воинов, оборонявших 
прежде Иерусалим. Последние почему-то направились прямиком в Тир, к Конраду, 
значительно усилив его армию.
     Вовсе невероятный случай произошел в Александрии Египетской: множество 
беженцев из Святого града хотели вернуться в Европу, но генуэзские и 
венецианские купцы требовали оплатить проезд, запрашивая фантастическую сумму. 
Около полутора тысяч бедняков, разумеется, не могли внести деньги. Тогда 
наместник султана заплатил итальянским корабельщикам из казны, доставил на 
купеческие суда воду и пропитание, потом же пригрозил торговцам, что, ежели они 
посмеют высадить или выбросить единоверцев за борт, никакой торговли в 
Египетском султанате Генуя и Венеция более не будут держать до скончания мира, а 
если не возьмут на борт всех до единого беженцев - наместник реквизирует у 
кораблей паруса.
     Это мало напоминало настоящую войну и истинный Джихад. Сарацины, следуя 
приказам Салах-ад-Дина, сражались, только когда на них нападали или следовало 
захватить заупрямившийся город, правители которого не желали сдавать стены 
мусульманам.
     Главное крылось в другом. Султан отлично понимал, что своими действиями он 
спровоцирует новый Крестовый поход. И знал, каковы возможности у монархов Европы 
- император Фридрих, короли Ричард и Филипп приведут в Палестину гигантскую 
армию. Но все равно упрямо продолжал завоевывать Ханаанские земли, проявляя 
необычные для сарацин милосердие, терпимость к чужой вере и редкостное 
благородство.
     Тир в это время укреплялся, заключив неожиданное перемирие с 
Салах-ад-Дином. Почему? Какой может быть мир с неверными в такие сложные и 
тяжелые для христианства времена?
     Множество вопросов, десятки, сотни... И почти на каждый из них маркграф 
Конрад Монферратский знал точный ответ.
     - Ты действительно уверен, что Райнольд останется на нашей стороне и не 
начнет свою игру?
     - Ты столь часто поминаешь его имя, что я начинаю беспокоиться... Ты знаешь 
что-то, не известное мне? Подозреваешь? Или имеешь точные донесения о его 
измене?
     - Нет... Просто предчувствие. Райнольд остался непредсказуемым и опасным 
тигром, который никогда никому не служил, кроме самого себя.
     - Оставь, друг мой. Я знаю его с молодости, почти тридцать лет. Он верен 
мне.
     - Но твою религию все-таки не принял.
     - Откуда ты знаешь?.. Впрочем, ты верно догадался. Райнольд беседовал с 
нашими муллами, и они действовали по словам пророка Мухаммеда, записанным в 
Коране: "Призывай на путь Аллаха, Господа твоего, с мудростью и добрым 
увещеванием". Ничего не вышло... Рено не верит в Аллаха, так же как не верит в 
вашего Ису. У него своя, особенная вера, о которой никто ничего не знает. И 
именно поэтому наш старинный приятель может обвести вокруг пальца и 
правоверного, и христианина. Вот, да простит меня Аллах - слава имени Его! - и я 
начал подтверждать твои опасения. Но я и мой предшественник атабек* Нур-ад-Дин 
сумели завоевать преданность Рено.
     * Атабек - крупный феодал-землевладелец, самостоятельно управляющий на 
своих землях, титул почти равный султанскому.
     
     Салах-ад-Дин отпил шербета и замолчал. Подозрения Конрада наводили султана 
на недобрые мысли. Если осторожный эмир франков сомневается - значит, на то есть 
веские причины. Конрад никогда ничего не говорит просто так.
     - Особенная вера... - хмуро проронил маркграф, устроившийся на подушках 
напротив египетского султана. - Юсуф, пойми, именно "особенности" делают 
человека опасным. Тайные убеждения. Я - католик, ты - мусульманин. Наши мысли и 
действия подчинены определенным законам Евангелия и Корана, уложениям, 
затверженным с младенчества. Этого ничто и никогда не изменит. Мы действуем в 
соответствии с велением Бога, как его ни называй - Аллахом или Исой. У Райнольда 
другие боги или бог. Нет, не золото, не желание власти, богатства или женщин. 
Шатильон всегда интересовался только причинением неудобств и неприятностей 
ближним своим. Вспомни историю с твоей сестрой.
     - Ты не хуже меня знаешь, что тот караван был захвачен Рено по нашему с 
тобой приказу, - ответил Салах-ад-Дин, искоса посматривая на гостя. - Требовался 
повод к войне.
     - А потом? - хмыкнул Конрад. - Этот сумасшедший без зазрения совести продал 
госпожу Гюльбийяз в наложницы эмиру Басры, и хвала Иисусу, что мы вовремя 
выкупили твою красавицу. Райнольд все оправдал тем, что подобное действо в 
глазах европейцев выглядело бы вполне естественно. Шатильон всегда находит 
способ жестоко пошутить над людьми, кем бы они ни были - врагами, покровителями 
или союзниками. Он странно ведет себя, смеется над неприкосновенными истинами, 
верит только самому себе, у Рено интересные друзья - помнишь, он знакомил с 
тобой некоего мессира де Гон-тара? Год назад в Дамаске?
     - Да, я запомнил этого господина, - подтвердил султан и почему-то 
скривился. - Пожилой вежливый мужчина из франков. Очень умный. Но мне он не 
понравился. Гордец.
     - Я выяснил, справляясь по нашим гербовникам, - проговорил маркграф, - что 
семьи де Гонтар в природе не существует. Нет замка, поместья, города или деревни 
с таким названием. Вообще! Ни в Европе, ни в Палестине или Византии! И слова 
такого нет, я спрашивал у ученых монахов, думая, что это старинное понятие из 
наречий варваров, греков или иудеев...
     - Человек назвался вымышленным именем, - развел руками Салах-ад-Дин. - Это 
часто случается. Вот ты величаешь меня Юсуфом, хотя все другие люди привыкли к 
моему прозвищу.
     Султан говорил истинную правду. Знаменитое на весь арабский мир 
"Салах-ад-Дин" переводилось как "Защитник веры". Правитель Египта получил это 
торжественное прозвание больше двадцати пяти лет назад, когда командовал одним 
из отрядов визиря Ширкуха, воевавшего с крестоносцами на берегах Нила. Настоящее 
имя султана было Юсуф ибн Айюб, а происходил он из немногочисленного курдского 
племени, обитавшего неподалеку от юго-восточных границ Византийской империи.
     - Я еще несколько раз видел мессира де Гонтара в Тире и Триполи. - 
Европеец, говоря, хмурился. - Он приезжал в гости к Райнольду. Кстати, я никогда 
не слышал его имени. Ты ведь знаешь, как у нас принято? Сначала ребенку дается 
имя святого покровителя или нескольких святых, потом следует прозвание рода. Вот 
я, например, Конрад-Отгон ди Монферрато... А тот всегда именовался только 
фамилией, и то придуманной. Де Гонтар. Будто нет у него никакого покровителя на 
небесах. Впрочем, это не важно, я так, к слову... Никто из моих 
соотечественников с господином де Гонтаром не знаком. Он никогда не появлялся в 
Иерусалиме, ограничиваясь редкими визитами на побережье. Общался только с 
Райнольдом - мои осведомители раза два или три видели их вместе. Не скрою, он 
действительно очень здравомыслящ и обходителен, истинный дворянин, судя по речам 
и знаниям. И все одно производит странное впечатление. Этот человек есть, но его 
будто бы и нет.
     - Он давал тебе советы? - вдруг поинтересовался султан, глядя в глаза 
собеседнику. - Помнится, когда Рено привез этого Гонтара в Дамаск, я услышал от 
него дельную мысль, как справиться с бунтующим эмиром Эль Аламейна... Он неплохо 
знает арабов и разбирается в наших делах.
     - Мне - нет, - отрекся Конрад. - Зато у Райноль-да после визитов де Гонтара 
постоянно возникают новые безумные идеи. Похоже, именно с подачи нашего 
incognito Шатильон придумал, как поссорить год назад кесаря византийцев с 
Исааком Комниным. Теперь стараниями Райнольда Кипр отделился от империи, ослабив 
Андроника, а это ничтожество Исаак провозгласил себя императором острова... 
Полагаю, де Гонтар не раз давал Шатильону хитроумные советы, значит, он отчасти 
знает о нашем плане. Но я ума не приложу, кто он такой и откуда взялся.
     - Чей-нибудь соглядатай? - предположил Салах-ад-дин. - Это может быть 
опасным. Если друг Рено подослан одним из ваших правителей или - упаси нас Аллах 
от такого бедствия! - первосвященником Рима, все пропало! Хотя...
     Султан запнулся.
     - Вот-вот, - продолжил за Салах-ад-Дина маркграф Конрад, - если бы де 
Гонтар трудился на благо Рима, меня давно бы отлучили от Церкви и, самое 
меньшее, тихонько прирезали бы или отравили. Никто в Апостольском граде, кроме 
двух всем обязанных королеве Элеоноре кардиналов - это наши высшие муллы, - не 
подозревает о замысле. А если узнают до срока, объяснить, что я тружусь во благо 
Церкви и Веры, не получится - нынешний Папа отдаст приказ и... С курией Ватикана 
лучше не связываться. У них в распоряжении есть люди почище фидаев Старца Горы, 
знавал я одного такого... Хитрый сукин сын, да простится мне подобное 
высказывание. Варвар низкого происхождения, однако невероятно умен и столь же 
невероятно безжалостен. Сейчас он вроде в Англии... Хотя подобный человек очень 
пригодился бы здесь, в Палестине.
     - Остается лишь уповать на милость Всевышнего и Милосерднейшего, - вздохнул 
султан. - Надеюсь, все твои подозрения - лишь дань долгой усталости и вечной 
тяжести, что легла на наши плечи. Итак, ты уезжаешь завтра утром?
     - Да. Сначала в Вифлеем, потом через Аскалон домой, в Тир. Мне следует быть 
поближе к византийским берегам. Как только появятся новости - придет гонец. Я 
строжайше приказал Шатильону сделать все, чтобы Филипп и Ричард не мешкали, не 
задерживались в Европе, а как можно быстрее плыли в Палестину. Если выйдет новая 
задержка - поможет Элеонора Аквитан-ская. Во Франции и Византии ждут моих писем, 
и, как только ты атакуешь войско крестоносцев в Святой земле и отрежешь его от 
моря, все начнется... Медлить более нельзя.
     Хмурая башня Давида помалкивала, как и всегда слушая беседу двух столь 
разных людей. Ее залы и переходы были свидетелями многих таинственных 
разговоров, но сегодня, будь у древнего сооружения лицо, близкое к 
человеческому, оно выглядело бы крайне озадаченно и оше-ломленно. Подобных речей 
под его сводами не велось никогда доселе, да и будущее не могло принести надежды 
на повторение таких удивительных слов. Башня приняла в себя еще одну тайну и 
похоронила ее в желтовато-коричневом камне.
                              ВЕСТНИК ВРЕМЁН                              ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ,                               ЧАСТЬ ВТОРАЯ                       СКОЛЬКО CTOИT КРЕСТОВЫЙ ПОХОД
                                    ГЛАВА ШЕСТАЯ                            БОЛЬШОЕ СЕРДЦЕ ЛЬВА     1 ОКТЯБРЯ 1189 ГОДА, ДЕНЬ СВЯТОГО РЕМИГИЯ. 
     МЕССИНА, КОРОЛЕВСТВО СИЦИЛИЙСКОЕ     В последнем десятилетии двенадцатого века никто не мог даже предположить, 
что могучая и славная династия Плантагенетов стоит в начале долгого пути, 
ведущего к гибели.
     Родоначальником ныне правящей королевской семьи Англии стал человек, еще 
при жизни превратившийся в легенду, нормандский герцог Вильгельм, получивший 
сразу два вошедших в историю прозвища - Бастард и Завоеватель. Но 
завоевателем-то Вильгельм, если подходить юридически, никаким не был, ибо имел 
все права на английский трон, завещанный ему последним потомком англосаксонской 
династии, Эдуардом Исповедником. Но тут откуда-то появился Гарольд, дальний 
родственник благочестивого короля Эдуарда, возложил на себя корону, а законному 
наследнику пришлось собрать в Нормандии войско и высадиться на берегах Альбиона. 
Битва при Гастингсе, что бы там ни говорили летописцы в позднейшие эпохи, 
представляя ее как сражение английского народа с наглыми завоевателями, на самом 
деле являлась заурядным выяснением отношений между претендентами на престол.
     Гарольд проиграл и проклял Вильгельма. Впрочем, все затеи англосакса всегда 
и постоянно заканчивались провалом, отчего он и получил огорчительное прозвание 
- Unfelix, Несчастливый. Все решила следующая битва - при Сенлаке. Вильгельм 
короновался и основал многочисленную монаршую фамилию, из которой скоро выйдут и 
Эдуард I, начавший долгие и разорительные войны с Шотландией, и Эдуард III, 
чьими стараниями затянулся кровавый узел Столетней войны...
     Проклятие короля Гарольда, о котором шептались при дворе, наверняка 
действовало. Почти каждый король из династии Вильгельма Бастарда постоянно 
воевал, страна нищала, бароны выражали недовольство, а крестьяне мерли с голоду. 
Достаточно вспомнить кровопролитнейшую гражданскую войну 1142-1146 годов, когда 
племянник предыдущего короля, Стефан де Блуа, и вдовствующая королева Матильда в 
течение почти десяти лет оспаривали корону. Уж совсем тихим шепотом в Лондоне 
передавали легенду о том, что тогда и прервалась прямая линия Завоевателя, ибо 
новый молодой король Генрих II являлся незаконным сыном Стефана и Матильды (чьим 
лирическим отношениям отнюдь не мешала война за трон), а отнюдь не 
Плантагенетом.
     Начало правления Генриха казалось замечательным и радостным: благодаря 
женитьбе короля на Элеоноре Пуату Англия приобрела огромные территории на 
материке. Нормандия, Анжу, Мэн, Тюренн, Гиень, Гасконь, Бретань - все эти лены 
принадлежали теперь лондонскому венценосцу. Все морские порты Западной Франции, 
устья всех крупнейших рек очутились под властью Генриха, но ему было мало. Он 
подчинил Ирландию, чуть сложнее вышло с Шотландией, но после нескольких 
сокрушительных поражений горцы поняли - английский король их раздавит - и 
принесли вассальную присягу. Вслед за тем последовала очередь Уэльса. Генрих 
протянул руки даже к графству Тулузскому и Лангедоку, желая получить выход к 
Средиземному морю, но пиренейские владения никогда никому не подчинялись, и 
король, который куда больше Вильгельма Бастарда заслуживал прозвища Завоевателя 
(или скорее "Собирателя земель"), поумерил свои аппетиты. Англия и так стала 
вторым по размерам государством Европы после Священной Римской империи.
     Генрих мог наслаждаться заслуженным счастьем. Он правил могучей державой, 
его заботы разделяла красивая и умная жена, сыновья-наследники подавали надежды, 
его поддерживал мудрейший советник - канцлер Томас Бекет. И вдруг все рухнуло. 
Проклятие Гарольда снова сбылось.
     Старший сын короля, Вильгельм, умер от оспы. Следующий сын, Генрих, 
образованный и здравомыслящий молодой человек, из которого получился бы добрый 
правитель, скончался во Франции в 1183 году. Третий, Годфри, нелепо погиб на 
рыцарском турнире. Право наследования перешло к Ричарду - самоуверенному, 
взбалмошному и несдержанному.
     Король поссорился со своим канцлером, ставшим к тому времени архиепископом 
Кентерберийским, и ссора, увы, закончилась убийством священника у алтаря. На 
короле осталось несмываемое кровавое пятно. Потом Генрих завел любовницу - 
предназначавшуюся в жены Ричарду французскую принцессу Алису. Элеонора 
Аквитанская, обвиненная в государственной измене, была заточена в тюрьму. 
Оскорбленные таким отношением к матери принцы бежали во Францию и, объединившись 
с французским венценосцем Людовиком VII, начали войну против собственного отца.
     С 1186 года владения на материке раздирались постоянными битвами. Чем 
закончилось это противостояние, известно: подавленный неудачами и изменой своих 
детей король скончался в Нормандии от вызванного полнокровием и тяжелыми 
известиями удара, на глазах у некоего захолустного дворянина Мишеля де Фармера.
     Ричард уселся на трон. С его именем в государстве связывали определенные 
надежды. Все знали о его удали, куртуазности, таланте менестреля и чертовской 
внешней привлекательности. Народ его любил, а потому и бароны, и простецы 
закрывали глаза на мелкие грешки нового повелителя.
     Однако ничего не изменилось, разве только к худшему. Ричарду очень хотелось 
получить славу освободителя Гроба Господня. Не слушая материнских возражений, 
король выкачал из Англии гигантскую сумму денег, разорив не только 
государственную казну, но и пустив по миру дворянство, купечество и крестьян. 
Англия для него словно не существовала. Ради мечты, сияющей ореолом святости, 
Ричард забыл о том, что он король, окончательно превратившись в воина. Если бы 
Элеонора Ак-витанская вовремя не вмешалась, взяв управление страной в свои руки 
и назначив первейшими министрами младшего сына - принца Джона и Годфри 
Клиффорда, то Ричард потерял бы корону в результате баронского бунта. Восторг и 
истовость времен Первого Крестового похода давно прошли, большинство подданных 
стремились жить спокойно, увеличивая свое благосостояние, а значит, и усиливая 
государство.
     Ричард не желал слышать о спокойствии. Он хотел воевать. И первым должен 
был войти в Иерусалим.
     Мечта начала исполняться. Флот английских крестоносцев наконец-то покинул 
континентальную Европу. Первая остановка планировалась на Сицилии, после - на 
Кипре, а затем...
     По замыслам Ричарда, уже к Рождеству 1189 года знамя Плантагенетов должно 
было развеваться над Святым градом.
     Действительность, как всегда, вносила свои незаметные коррективы.
     - Господи, да в чем же я виновата? Простите меня, шевалье, и вы, господа 
оруженосцы... Я понимаю, что принцессе так не пристало...
     Беренгария плакала. Наследница наваррского короля сидела на каменном 
уступчике набережной и поминутно вытирала слезы льняным платочком со своим 
вензелем. Сэр Мишель, Гунтер и Сергей, топтавшиеся рядом, чувствовали себя 
полными болванами, ибо поделать ничего не могли, да и помочь, в сущности, тоже. 
Еще одна красивая легенда средневековья в глазах Казакова разбилась на мелкие 
осколки, склеить которые уже было невозможно.
     - Такой позор! - Беренгария всхлипнула, и было видно, что воспитанная в 
горах Наварры принцесса ничуть не ломается. Ей действительно обидно и больно. - 
Как на меня будут смотреть сегодня вечером!
     Сэр Мишель промычал что-то невнятное, долженствующее обозначать нечто 
наподобие "я ваш верный слуга", а Гунтер благоразумно промолчал. История, 
приключившаяся час назад, ему очень не понравилась. Взять бы этого Ричарда, 
отвести в темный угол да самым некуртуазным образом начистить рыло. Нельзя же 
так обращаться с женщиной, а тем более - с невестой!
     - Беренгария, - неожиданно подал голос Казаков, и принцесса, на мгновение 
позабыв свое горе, приоткрыла рот. По всем правилам этикета к королевской дочери 
нельзя обращаться напрямую, а только по титулу. Даже старая Элеонора на людях 
называла Беренгарию "сударыня дочь моя". Впрочем, какая теперь разница? И не 
стоит забывать, что этот мессир отчасти варвар и не знает европейских обычаев. - 
Беренгария, послушайте меня. Вы боитесь идти на ужин?
     - Боюсь, - призналась принцесса, тоже решив отступить от непреложных 
канонов поведения - ни в коем случае нельзя признаваться в дурных чувствах. - 
Меня высмеют. Сударь, вы же видели - он оскорбил меня перед благороднейшими 
дворянами!
     - Если эти дворяне - благороднейшие, - медленно сказал Казаков, - они 
промолчат и никому не расскажут. А сами осудят поведение вашего... кхм... 
жениха. Если вы не хотите идти на прием к Танкреду, не ходите. Скажите, что у 
вас... понос.
     Беренгария слабо улыбнулась. Наконец-то!
     - А еще, - встрял сэр Мишель, - обязательно расскажите обо всем 
королеве-матери. Ричард будет принужден извиниться. Я многое слышал об Элеоноре 
- Ричард боится ее пуще смерти.
     - Хорошо же знакомство будущих супругов, начинающееся с извинений, - 
вздохнула принцесса, старательно созерцая белые гребешки волн, ударяющих в 
набережную, чтобы эти любезные молодые мессиры не видели слез в ее глазах. - 
Впрочем, я сама виновата в произошедшем. Если бы меня представили сегодня 
вечером в соответствии с этикетом двора, он не посмел бы... сделать... 
сказать...
     Тут Беренгария не выдержала и снова разрыдалась. Теперь более от злости.
     История вышла простая и донельзя неприятная. Неф английского короля, войдя 
в гавань, значительно замедлил ход, и лодка могла приблизиться к его борту. 
Ричард, большой любитель позерства, едва только не забрался на носовое украшение 
корабля в виде головы морского змея и обозревал оттуда приближающуюся Мессину, 
явно воображая себя новым воплощением Готфрида Бульонского, Раймунда Тулузского 
и Боэмунда Гискара* в одном лице. На палубе нефа присутствовали и его 
сподвижники - герцог Йоркский, сын шотландского короля Эдвард, Ланкастеры, граф 
Анжуйский, граф Солсбери, герцог Людовик де Алансон - лучшие семьи Британии и 
Аквитании... Виднелись пышные одежды епископов и кардиналов из свиты Папы 
Климента, но сам святейший понтифик не показывался - Папа был человеком очень 
пожилым и плохо переносил морские путешествия.
     * Предводители Первого Крестового похода, 1099 год.
     
     Пышно, сверкающе. Очень впечатляет. Колышутся на ветру знамена, над 
которыми главенствуют полотнище с золотыми леопардами и шафранно-желтый флаг с 
изображением ключей святого Петра. Король Танкред может гордиться - никогда 
доселе Сицилия не видела столь блистательного сообщества.
     - Свихнуться можно, - яростно шептал под нос Казаков на русском. - 
Разбудите меня, я сплю! Такие зрелища следует проводить по профилю белой 
горячки. Эх, телевизоров и видеокамер не придумали! Эксклюзивный материал! Да 
любое историческое кино по сравнению с этим - полная туфта!
     ...Если бы Ричард понял, что происходит, и подыграл Беренгарии, получилась 
бы сцена, достойная пера менестреля Кретьена де Труа, собирателя легенд о 
временах короля Артура и Круглого Стола. Прямо-таки эпизод из рыцарского романа. 
Влюбленная и страдающая невеста, сопровождаемая верными, но целомудренными 
паладинами, подвергая опасности свою драгоценную жизнь, вышла в море, дабы 
первой увидеть своего возлюбленного. Получилось вовсе наоборот. Как потом 
высказался Казаков, рыцарский роман сгорел в огне камина, заместившись сценой из 
жизни каких-то непонятных для Гунтера (категорически незнакомого с молодежными 
движениями конца XX века) pankov.
     Беренгария, не без труда удерживаясь на ногах в раскачивающейся лодке, 
самым драматичным манером извлекла платочек, которым позже утирала глаза, и в 
соответствии со всеми законами куртуазии окликнула Ричарда:
     - Я счастлива приветствовать вас, мессир жених мой! Поначалу король вообще 
не обратил на нее внимания, но когда Беренгария повторила возглас, Ричард 
наконец повернулся. Как его и описывали все хроники, он оказался высоким, весьма 
широкоплечим и светловолосым человеком, выглядящим на двадцать семь или двадцать 
девять лет, хотя сейчас ему было тридцать два. Лицо мужественное и красивое, 
золотые кудри вьются, глаза темно-серые и округлые.
     - С каких это пор я стал женихом портовых шлюх? - процедил Ричард. - Милая, 
у вас и так уже трое избранников в лодке, не считая простеца на веслах.
     - Вы... вы не узнаете меня? - Беренгария от обидной неожиданности 
заговорила медленнее.
     - Невозможно помнить всех публичных девок! - донеслось с нефа. Со стороны 
свитских раздались смешки. И Ричард вдруг запнулся. Он узнал. Он был знаком с 
Беренгарией, хотя видел ее всего один раз в жизни. Однако теперь отступать было 
поздно.
     - Убирайтесь! - высокомерно бросил король и отвернулся. Беренгария успела 
уловить непонимающе-изумленный взгляд стоявшего позади короля графа Анжуйского, 
ее близкого родственника и друга короля Санчо. Неф прошел дальше к пристани, 
обогнав лодку.
     Принцесса, разумеется, уверила себя, что Ричард намеренно хотел ее 
оскорбить, и вначале не понимала, что произошла досаднейшая ошибка. В последнем 
Беренгарию долго и старательно убеждал сэр Мишель вкупе с оруженосцами, но все 
понимали - король все-таки узнал свою нареченную и, не желая испортить 
впечатление о себе перед собравшимися в порту горожанами и наблюдавшими за 
прибытием нефа со своих кораблей подданными Филиппа, не стал извиняться. Хотя, 
если рассудить, его рыцарской чести не повредил бы красивый жест: Ричард мог 
броситься с корабля в волны, подплыть к лодке и заключить будущую супругу в 
крепкие объятия. Лэ о столь прекрасной встрече разнеслось бы по всей Европе за 
неделю. Одна беда - король Англии не умел плавать.
     Не на шутку расстроенная Беренгария выплакалась и теперь раздумывала, как 
поступить дальше. Конечно, прилюдно Ричард сошлется на то, что не узнал невесту, 
или сей прискорбный инцидент забудется (любой сквернослов понимает, что 
сплетничает о будущей королеве, а наваррка может рано или поздно отомстить), но 
косых взглядов не миновать. Никто ведь не знает, обдуманно или нечаянно 
английский король смертно обидел будущую жену.
     - Если хотите, - Казаков, простая душа, снова обратился к принцессе, - во 
время ужина я буду стоять за вашим креслом. Хотите?
     - Да, - шепнула Беренгария.
     - Вот и чудесно. А если кто-нибудь брякнет лишнее, получит в... buben. 
Согласны?
     Сэр Мишель покраснел. От смущения он забыл, что перед ликом королевской 
дочери следует быть благородным рыцарем и ему самому, по своему положению, 
следовало предложить Беренгарии то же самое. Но его опередили, а навязываться 
теперь неприлично.
     Взвыли узкие и длинные горны герольдов - ихние величества, Филипп-Август 
Капетинг и Ричард Плантагенет, крестоносные монархи, изволили отбыть с кораблей. 
В это время на пристанях составлялись длинные кортежи, долженствующие 
проследовать в город. Предстояла торжественная месса в честь святого Ремигия.
     Беренгария и ее сопровождающие выбрали не самое худшее место - парапет 
выложенной обработанной пемзой набережной был достаточно высок для того, чтобы 
рассмотреть процессию. Окраины дороги заполнялись толпами мессинцев, бросивших 
все дела ради невиданного зрелища.
     - Если мимо проедет Ричард, - мстительно заметила принцесса, - я останусь 
сидеть. Понимаю, что это неуважение к королю, но в таком случае мы будем квиты.
     Однако главу колонны представлял отнюдь не мирской король. Завидев 
приближающихся людей. Гунтер непроизвольно поднялся на ноги вместе с Мишелем, а 
последний едва не за шиворот потянул Казакова.
     Никакой монарх, владетельный герцог или маркграф не посмел бы ехать сейчас 
первым. Колыхнулось золотистое знамя, ударили по мостовой подошвы ватиканской 
гвардии, набранной опять же из калабрийских и сицилийских норманнов, показались 
красные кардинальские шапки. Впереди королей в Мессину вступал его святейшество 
апостольский понтифик, епископ Рима и Папа Климент III.
     Бывший кардинал Паоло Сколари, избранный в 1187 году на римский престол и 
по традиции взявший себе новое имя, действительно был очень стар - минувшей 
весной Папе исполнилось семьдесят девять лет. Несмотря на возраст и достаточно 
краткий понтификат, как в Риме именовалось управление Папы, Климент сумел 
добиться многого. Он остановил войну в Нормандии, урезонив бешеного Ричарда, 
объявил в Европе на время проведения Крестового похода Божий Мир, когда 
христиане под угрозой интердикта не имели права враждовать между собой. 
Происходивший из древней аристократической семьи Рима, Папа заставил 
покушавшихся на Италию германцев признать суверенитет церковного государства - 
деятельного старца уважал даже не раз переживший отлучение Фридрих Барбаросса.
     Два года назад из Палестины пришло чудовищное известие - Салах-ад-Дин 
захватил Святой град Иерусалим. Клименту, по примеру его предшественников, 
ничего не оставалось делать, как объявить новый Крестовый поход. Престарелый 
Папа отлично знал, что благородный порыв прошлого, когда несколько десятков 
рыцарей Готфрида Бульонского со своими отрядами-копьями за одну ночь взяли 
Иерусалим, более не повторится, и сейчас придется иметь дело со скаредным 
Филиппом-Августом, непредсказуемым Барбароссой и вздорным Ричардом, но потерпеть 
такого оскорбления нанесенного Вселенской Церкви мусульманами, не мог. Папа 
отдал больше половины римской казны на устройство похода и сбор войска, не 
забывая пристально следить за порядком в Европе. Сейчас он намеревался дать 
последнее напутствие христианским королям и со спокойной душой вернуться в 
Латеранский дворец, где придется ожидать радостных известий из Святой земли.
     - Совсем дряхлый дедушка. - Казаков на всякий случай перекрестился 
византийским манером, когда Папа Климент, восседавший на библейском ослике, 
ведомом под узду одним из кардиналов, проехал мимо. - Но впечатление производит.
     Папа старательно выполнял свой долг, возложенный на него апостолом Петром: 
благословлял толпу, изредка позволял приложиться к закрытой белой перчаткой 
ладони подбегавшим нищим, а следовавший за ним кардинал Орсини раздавал щедрую 
милостыню. Однако вид у понтифика был усталый и немного отрешенный. На щеках 
укутанного в белое одеяние Климента виднелась сеточка мелких синеватых вен, губы 
подрагивали, а окруженные паханным полем морщин глаза выражали спокойную 
фатальность. Климент знал, что его земной век подходит к концу, и прекрасно 
отдавал себе отчет, что тленное бытие следует завершить достойно. Главным делом 
его жизни, подобно Папе Урбану II, Петру Ань-енскому или святому Бернару 
Клервосскому*, являлось освобождение Святой земли. Новый Иерусалим немыслим без 
Иерусалима древнего.
     Проехал Папа, ушла в Мессину его свита. Наступала очередь самих 
крестоносцев.
     * Духовные вдохновители Первого (1099) и Второго (1146) Крестовых походов.
     
     - Где ваши лошади, господа? - вопросила Беренгания морща носик. Помпезно 
орали трубы, уже слышался топот многочисленных коней, горожане восторженно 
ухали, приветствуя выезжавших из порта августейших особ. Между прочим, Филипп и 
Ричард едва не поссорились, споря о том, кому въезжать в Мессину первому. Лучший 
выход предложил умный Филипп-Август: скакуны двух государей должны возглавлять 
процессию голова в голову, а уж за ними пусть следуют свитские.
     - Сбегаю, заберу у стражников, - кивнул Гунтер. - Куда потом?
     - Вы меня проводите до монастыря? - осведомилась принцесса таким тоном, 
словно была уверена - ей придется возвращаться домой в одиночестве. После 
встречи с Ричардом она в значительной мере разучилась доверять мужчинам.
     - Беренгария, мы вас доставим в монастырь даже на руках, -/заверил Казаков, 
снова обращаясь к принцессе по имени. - О чем вы беспокоитесь?
     - Уже ни о чем, - мимолетно улыбнулась наваррка. - Большое спасибо, мессир.
     Святая месса продолжалась, по счету Гунтера, около двух часов, начавшись в 
полдень. Храм Святого Сальватора до отказа забил высший цвет европейского 
рыцарства - три короля, королева Англии, десяток принцев и принцесс, еще больше 
герцогов, бессчетно графов... Литургию служил сам Папа.
     Трем невзрачным дворянам удалось проникнуть в переполненный собор только 
благодаря Элеоноре Акви-танской. Когда Беренгария вернулась в монастырь, 
аббатиса Ромуальдина, к счастью, отсутствовала - отбыла к мессинскому епископу. 
А значит, увидеть Элеонору оказалось проще простого.
     Мессир Ангерран де Фуа все еще находился у королевы, но беседа велась ни о 
чем - о старых приятелях новостях из Палестины и последних сплетнях. Когда 
заплаканная Беренгария показалась в дверях, Элеонора Пуату встревожилась и 
немедленно попросила Ангеррана покинуть монастырь, посоветовав заехать в гости 
завтра утром. Седоволосый рыцарь, заново раскланявшись с сэром Мишелем (и не 
поймешь, оскорбление это или любезность?), подчинился.
     - Дорогая! - заохала Элеонора. - Что произошло? Вас кто-нибудь обидел? В 
таком случае куда смотрели ваши спутники? И почему вы обманули мадам де Борж?
     - Матушка... - Беренгария взглянула на сопровождавших ее шевалье, и 
догадливый Мишель выволок Гунтера с Казаковым из комнаты в коридор. Их 
пригласили войти лишь незадолго до полудня.
     Гунтер поразился перемене, случившейся с Элеонорой Аквитанской. Ранее 
приветливая и благосклонная пожилая дама, от которой в любой момент можно было 
ожидать соленой шутки или забавного каламбура, приобрела свой истинный облик. 
Королева-мать не изменилась в лице, но ее улыбка из обходительной превратилась в 
жестоко-циничную, взгляд был холоден и зол, а в высоком голосе отчетливо 
раздавался металлический перезвон.
     - Господин де Фармер... Вернее, не вы. - Элеонора махнула рукой, подзывая 
Казакова. - Сударь, я как королева Англии приказываю вам неотлучно находиться 
при принцессе Наваррской. Не возражайте. Я знаю, что вы не мой вассал, но, 
по-моему, в любой стране, даже в герцогстве Киевском, обязаны уважать желания 
монархов. Кроме того, Беренгария сама попросила за вас. Шевалье де Фармер, я 
думаю, вы не станете возражать, если я на краткое время заберу вашего оруженосца 
и одену его в цвета Наварры?
     "Старая перечница задумала какую-то интригу, - мелькнула мысль у Гунтера. - 
А русский попался... Надеюсь, Сержу хватит ума не перейти границы..."
     - Как будет угодно вашему величеству, - поклонился сэр Мишель.
     - С вами как с приближенным архиепископа Годфри Клиффорда я поговорю 
вечером, - жестко отсекла королева попытку Мишеля раскрыть рот и задать какой-то 
вопрос. - Вы можете сопровождать госпожу Беренгарию на мессу, а затем займитесь 
своими делами. Я ясно высказалась?
     - Приказ великой королевы, - раскуртуазничался ничего не понимающий рыцарь, 
- закон для ее верных слуг.
     - Восхитительно, - сухо бросила Элеонора. - И еще, шевалье, я рада, что вы 
не оставили Беренгарию, но сожалею, что вы проявили опрометчивость. Принцессу 
следовало отговорить от необдуманного поступка в гавани. А с Ричардом у меня еще 
будет беседа...
     Гунтер похолодел. Элеонора Пуату произнесла последние слова с таким 
выражением, что, казалось, она собирается бросить сыночка в чан с кипятком. 
Аквитанский характер королевы-матери и жесткость прожженного политика брали 
свое.
     - Принцесса Наваррская сейчас переоденется к мессе, - продолжила Элеонора. 
- Ее можно подождать во дворе обители. Всем, кроме мессира Сержа, он останется 
здесь.
     Танкред, нынешний правитель средиземноморского острова, как выяснилось, был 
совсем молодым человеком, самое большее лет двадцати пяти от роду. На короля он 
вовсе не походил, скорее приодевшийся разбойник с большой сицилийской дороги. 
Норманн с темно-русыми волосами, шрамом через всю правую щеку и взглядом, очень 
похожим на взгляд Ангеррана де Фуа - развеселые и запальчивые глаза пирата, 
которому вдруг очень повезло...
     Месса между делом заканчивалась. Святейший Папа прочитал Коллекту, хор пел 
"Agnus Dei", освятили причастие, и престарелый понтифик, шепча "Corpus Cristi", 
вложил просфоры в уста королей и их приближенных. Казаков, сменивший простенькое 
блио на роскошное одеяние наваррского двора, в сущности, был православным. 
Раньше он никогда не задумывался над различиями христианских церквей да и не 
столь часто навещал храм. Но сегодня ему пришлось подумать, не изменяет ли он 
привычной религии, и после недолгой философии пришел к выводу - да ничуть! 
Посему он спокойно принял причастие из рук Римского Папы, прочитав про себя 
старославянское "Отче наш, иже еси..." вместо латинского "Pater noster, qui es 
in caelis..."*, и остался доволен, благо текст гласил одно и то же.
     Беренгария молилась истово, наверное, хотела, чтобы Господь помог ей 
обрести счастье в браке, которого пока, увы, не предвиделось. Ричард явно 
скучал, но пренебречь торжественной церемонией не мог, ибо идеальный рыцарь 
обязан быть набожным ради того, чтобы в будущем, подобно Галахаду, обрести 
Святой Грааль.
     * "Отче наш, сущий на небесах..." (лат.).
     
     Сергей, не понимавший произносящиеся трескучим голосом Папы латинские 
тексты, потихоньку оглядывался. Ему очень нравились звуки органа и потрясающий 
хор волна звуков могла в буквальном смысле сбить с ног месса была одновременно 
строгой и торжественной, постоянно поминалось имя святого Ремигия, которое 
Казаков легко ловил на слух в отличие от большинства других красивых, но 
абсолютно непонятных слов. Его хорошо научили английскому и англо-американским 
диалектам, однако латынь в Конторе не преподавали.
     Из-за непонимания оставалось только незаметно глазеть по сторонам. Витражи, 
золото, мишура - Церковь на Сицилии живет небедно, как, впрочем, и везде. 
Краснорожий Филипп, чтоб его сплющило, любитель пострелять из лука... До 
невероятия мужественная физиономия короля Танкреда, льняные локоны Ричарда, 
рядом стоят Элеонора с холодно-непроницаемым выражением лица и неизвестная дама 
лет тридцати пяти, очень похожая на королеву-мать, разве что гораздо моложе. 
Дама носит золотую корону и белые одеяния траура. Можно ошибаться сколько 
угодно, но с девяностопроцентным вероятием в храм пришла вдова бывшего 
повелителя Сицилии Гийома - Иоанна, старшая дочь Элеоноры.
     Сразу за Ричардом кривит губы в приторной улыбочке молодой, до отвращения 
смазливый красавчик с темными, рассеченными прямым пробором волосами и ниточкой 
аккуратно подстриженных усов. Выражение лица самое минорное, герб категорически 
незнаком - ни на один символ, старательно описанный сэром Мишелем новому 
оруженосцу, не смахивает. Фаворит? Вряд ли кого Другого английский король 
поставил бы за своим правым плечом... А кто нынче фаворитом у Ричарда, если 
верить слухам? Правильно, менестрель Бертран де Борн из Аквитании. Надо 
полагать, это он и есть.
     Множество дорогих одежд, гербов, золота, парчи, бархата и драгоценностей. 
От господ дворян разит волной благовонных втираний, перебивающей запах ладана. 
Духи уже придумали, но они распространены только на арабском Востоке, 
европейские господа перебиваются сладко пахнущими мазями.
     Лишь один Папа Римский Климент, как думалось, делал то, что должен. Если 
удавалось заглянуть в его старческие глаза; то было видно: мессу он служит не 
ради королей, а для кого-то Невидимого, присутствующего в храме. И надеется, что 
с помощью древних молитв собравшиеся здесь самодовольные хлыщи обретут то самое 
Царство Божие, о котором говорится в Писании, или хотя бы будут почаще 
вспоминать о спасении души. Весьма немногие, по мнению Казакова, сейчас всем 
сердцем отдавались Силе, пришедшей в мир почти тысячу двести лет назад. Мирские 
интересы затмевали знаменитую религиозность средневековья. Некоторые дворяне и 
их дамы даже умудрялись шептаться во время молитв, читаемых Папой.
     "...И все равно я не могу понять, к чему Элеоноре понадобилось приставлять 
меня к Беренгарии! - думал Казаков. - Охрана? Да кто я такой? Приезжий, 
иностранец, плохо знающий язык, ниже меня по дворянскому статусу разве что 
пажи... Познакомились только этим утром... Элеонора имеет основания хоть немного 
доверять нашему рыцарю - все-таки он приятель английского канцлера, а Годфри - 
креатура королевы-матери. Но я-то здесь при чем? У старушенции должна быть уйма 
собственных людей! Какие-нибудь мажордомы, сенешали... Вроде бы я где-то читал, 
что в средневековье имелась особенная должность - "рыцарь королевы". И бодигард, 
и секретарь в одном лице. Интересный расклад..."
     Проникнуть в суть замысла Элеоноры господину оруженосцу так и не удалось. 
Королева только отдала ему несколько отчетливых приказов: всегда, когда 
Беренгария выходит из монастыря - на прогулку, в храм, едет в гости, - мессир 
Серж должен находиться при ней и не отходить ни на шаг. В обществе следует 
носить цвета Наварры (Элеонора, кликнув одну из придворных дам, распорядилась 
подобрать приличные одежды, как гербовые, так и обычные). Нужно стараться делать 
все для того, чтобы принцесса не горевала и не тосковала. Вам ясно, сударь?
     Сударю было ясно то, что ничего не ясно. Во-первых, столь развитой в 
будущем институт телохранителей в Европе еще не возник (это на арабском Востоке, 
куда более цивилизованном и изощренном, да в Византии вовсю практиковались 
личные стражи из особо доверенных людей). Сиятельные особы частенько ходят в 
одиночку, ибо никакой, даже самый закосневший в грабежах разбойник, не тронет 
короля или герцога - следует отдать дань средневековому менталитету. Байки про 
Робин Гуда отметаются мгновенно или переносятся на ткань более поздних эпох. 
Король - помазанник Божий, он и его семья неприкосновенны. Впрочем, в вечерней 
темноте сицилийский Робин Гуд может и не разобраться, что перед ним король, 
принц или принцесса, и благополучно оглоушить канделябром заради изъятия 
кошелька с золотом. И в то же время известен случай ограбления некими бандитами 
Людовика VII Французского, разгуливавшего ночью по Парижу (вероятно, возвращался 
от любовницы). Так вот, грабители утром поняв, кого именно обчистили, вернули 
все до последнего су в Лувр с письменными извинениями. Следовательно, опасаться 
за жизнь и здоровье принцессы нужно меньше всего и в то же время внимательно 
поглядывать по сторонам. Мало ли...
     Во-вторых. Что означают крайне непонятные слова Элеоноры: "Мессир Серж, 
принцессе очень грустно после неприятности, доставленной моим бестолковым сыном. 
Развейте ее тоску, развлеките... Вы же дворянин, хотя и из весьма далекой 
страны. Королева Анна Киевская, между прочим, славилась остроумием - я читала 
летописи времен Генриха I". Под словами "развейте тоску" можно подразумевать все 
что угодно, от рассказывания анекдотов (здешних анекдотов Казаков не знал и до 
сих пор не научился говорить со столь модной в дворянской среде игрой слов, не 
понимая местный юмор) и песен трубадуров (этого он не умел вовсе, а, допустим, 
знакомить принцессу с текстами "Алисы" или, на худой конец, "Битлз"?.. Ну, это 
уже перебор) вплоть до... Нравы здесь отнюдь не викторианские, но Беренгария 
все-таки принцесса, и Казаков запретил себе даже задумываться о вольностях в 
отношении ее высочества. Что остается? Правильно, напрячься и изворачиваться. В 
конце концов Беренгария почему-то начала ему симпатизировать. Видимо, 
понравились слегка варварские манеры и полнейшее незнание неписаных, но имеющих 
силу нерушимого закона правил этикета.
     С королевой не поспоришь, тем более с Элеонорой. Посему мессир оруженосец 
облачился в торжественное парчовое блио золотисто-зеленого цвета с наваррским 
гербом и теперь постоянно маячил за плечом Беренга-рии. Дядюшка принцессы, граф 
Барселоны дон Педро, младший брат ее отца, проводил в церкви новоиспеченного 
наваррца недоумевающим взглядом, хотя, разумеется ничего не сказал. Остальные 
просто смотрели на Казакова, как на пустое место.
     До вечера оставалась масса времени. Когда Папа Климент благословил 
сиятельную паству и отпустил с миром, собор вначале покинули королевские дворы - 
Ричард с Филиппом, изображая нежную дружбу, вышли рука об руку, за ними Танкред, 
Элеонора, сопровождаемая Беренгарией... Принцесса бросала на широкую спину 
Ричарда столь убийственные взгляды, что, казалось, прожжет в короле дырку. 
Торжественно представить невесту должны были сегодня вечером, на празднике у 
Танкреда.
     Мишеля с Гунтером отжали к самой стене храма, да они вперед и не лезли, 
понимая, что провинциальным дворянам нечего делать среди вершителей европейских 
судеб. Когда наконец королева-мать, Беренгария и немногочисленные придворные 
дамы разместились кто в дамских седлах, кто в носилках (Элеонора предпочла 
седло), рыцарь с германцем выбрались на площадь и отправились вслед кортежу, 
сопровождаемому наваррскими рыцарями, коих предоставил Элеоноре в качестве 
почетного эскорта король Санчо Мудрый.
     Праздник в городе завертелся с новой силой - и балаганы тебе, и фигляры с 
шутами, и бесплатное вино от короля Танкреда. Словом, народные гулянья для 
простецов. Господа вышестоящие отбыли кто куда - Филипп на корабль, английский 
король предпочел разместиться в шатре за мессинскими стенами, Папа остался в 
монастыре при кафедральном соборе, а сицилийский монарх, дабы подданные увидели, 
что он разделяет их веселье, проехал по городу и вернулся в замок.
     Разумеется, праздничные гулянья не коснулись монастыря Святой Цецилии. В 
обители по-прежнему было тихо, но деловито. Элеонора отпустила эскорт, ибо 
полтора десятка наваррских дворян вызвали бы у преподобной Ромуальдины такой 
всплеск благородного негодования, что престарелую аббатису наверняка хватил бы 
удар. Остались только сэр Мишель с оруженосцами, ибо Элеонору не покидало 
желание поговорить с ними во всех подробностях о новостях из Англии. Уставшая 
Беренгария отправилась в свои покои на отдых, а если говорить более точно - 
заниматься тем, чем и положено благородной девице: вышиванием.
     Разместились в прежней комнатке со старинными черными стульями. Королева, 
ничуть не смущаясь, приказала камеристке ослабить шнурки на лифе своего платья, 
положила на жесткое сиденье плоскую подушечку и вновь уставилась на гостей 
своими хитроватыми серыми глазами.
     - Шевалье де Фармер и вы, господа, - Элеонора говорила своим прежним, 
воркующе-добродетельным голоском, - мне жаль, что с утра пришлось заниматься 
неотложными делами с мессиром Ангерраном, и я не до конца разобралась... 
Разумеется, письмо Джона и Годфри сказало многое, и вы, мессир де Фармер, успели 
прояснить некоторые обстоятельства лондонской истории, однако... Господин фон 
Райхерт, теперь ваша очередь. Расскажите все и во всех подробностях.
     "Ага, она поняла, что рыцарь - в некотором отношении человек возвышенный и 
изволит выражаться высоким штилем, как и принято верноподданному дворянину, - 
догадался германец. - Все правильно, чтобы составить ясное представление о деле, 
нужно выслушать разные точки зрения. Ну что ж, попробуем..."
     Гунтер с истинно тевтонской педантичностью и обстоятельностью поведал 
королеве Элеоноре обо всех событиях, происшедших в августе, умолчав, разумеется, 
о своем необычном появлении в пределах Нормандии. Он в отличие от Мишеля не 
сопровождал свою речь яркими эмоциональными отступлениями, а придерживался 
строгих фактов. Да, был ассассин, отлично подделывающийся под европейца. Да, 
канцлер де Лоншан приказал не пускать Годфри де Клиффорда в Англию, а когда тот 
приехал, попытался арестовать. Да, в монастыре Святого Мартина случилось 
побоище, учиненное Ри-чендой де Лоншан и ее гвардейцами. Да, принц Джон проявил 
редкостные самостоятельность и решительность, всего за одну ночь организовав 
тихий государственный переворот. Вот и все дела.
     Элеонора слушала внимательно, не перебивая. Только когда повествование 
подошло к событиям непосредственно в Лондоне, она начала проявлять значительно 
большую заинтересованность.
     - Вы говорите, мэтр де Лоншан бежал? С двумя верными охранниками? Одного из 
этих людей вы потом привезли на континент?
     - Именно так, мадам, - подтвердил Гунтер. - Мессир Дугал из семьи Лаудов 
после смерти канцлера решил отправиться с нами.
     - Почему же вы расстались? - удивленно приподняла брови королева.
     - Ну... Нам необходимо было доставить депешу принца и нового архиепископа 
вам или Ричарду, а Дугал и сэр Гай Гисборн решили ехать прямиком в 
Константинополь, - выкрутился германец.
     - Гай тоже был с вами? - кивнула Элеонора. - Милый молодой человек, я с ним 
знакома. Сэр Гай некоторое время командовал стражей Винчестера, когда замок 
перешел во владение Джона, и очень подружился с моим младшим сыном. Так что же 
этот шотландец?
     - Шотландец? - не понял Гунтер. - По-моему, его можно назвать этим 
итальянским словечком... не знаю, как правильно произносится кондотьерро? 
Человек, служащий за деньги и славу.
     - Прежде всего за деньги, - как-то очень неопределенно улыбнулась 
королева-мать. - Скажите, при нем, Дугале, когда вы перебрались в Нормандию, 
имелись какие-либо... грузы? Сундучки или мешки с документами, пергаментными 
свитками, книгами?
     - Да не было у него ничего, - решительно вмешался сэр Мишель. - Он даже меч 
свой потерял! Мешок с вещами и ничего больше! Хотя я, конечно, внутрь не 
заглядывал и не интересовался.
     - Ясно... - Элеонора вновь наклонила голову, однако в ее глазах осталось 
мимолетное беспокойство. - По вашим словам, вы присутствовали в Тауэре, когда 
власть перешла в руки законного канцлера. Вы не знаете, делалась ли опись архива 
и не пропало ли что-нибудь? Или, наоборот, было найдено?
     "Архив, - хмурясь, припомнил Гунтер. - Гай что-то говорил, ведь он тогда 
командовал".
     - Сэр Гисборн из Локсли упоминал, будто некоторая часть архива бывшего 
канцлера исчезла. Предполагалось, будто Лоншан, понимая, что мятеж победил, и 
собираясь бежать, уничтожил самые важные бумаги. Ваше величество, - Гунтер 
запнулся, пытаясь повежливее сформулировать свой вопрос, - если не ошибаюсь, вы 
знаете Дугала из Гленн-Финнана. Вы предполагаете, что приближенный к де Лоншану 
шотландец вынес часть интересующих вас бумаг? По-моему, он даже не умеет читать!
     На лицо Элеоноры словно тучка набежала.
     - Умеет, уж поверьте, - ответила королева. - И получше моего наследничка. 
Дугал многое умеет. Он знал, что вы собираетесь увидеться со мной?
     - Да, ваше величество. - Германец начал понимать, что его паранойя имеет 
под собой веские основания. Элеонора никогда не стала бы интересоваться обычным 
наемником из варварской Каледонии. Господи, да что ж такого натворил Дугал?.. - 
Однако ничего не просил передать.
     - Опять удрал, - сердито бросила королева, но осеклась. - Оставим, господа. 
Может быть, мы говорим о разных людях... Так что происходило в Тауэре? С 
исчезнувшими бумагами ясно, а вот с приобретениями?
     - Деньги, - коротко сказал Гунтер. - По-моему, очень много.
     - Сколько? - жестко уточнила Элеонора.
     - Я слышал, как принц Джон говорил святейшему архиепископу де Клиффорду, 
будто в кладовых замка нашли пятьсот тысяч фунтов золотом. А в тайнике, 
устроенном мэтром де Лоншаном, новый сенешаль Лондона, шевалье де Монмут, 
обнаружил еще около трехсот тысяч в драгоценностях, слитках и самых разных 
изделиях.
     - Хоть одна хорошая новость, - удовлетворенно и не без радости в голосе 
сказала королева-мать. - Восемьсот тысяч! Доход государства за три года! Ричард 
из этих денег не получит на свое предприятие и медного фартинга. Простите, что я 
так говорю, но мой сын истратил на подготовку похода в Палестину не меньше 
миллиона... А Филипп-Август - всего около двухсот тысяч. Ричард не умеет считать 
деньги, особенно золото казны, которую полагает бездонной. Хотя это отнюдь не 
так... Собрать армию можно было на гораздо меньшие средства... Я понимаю, что 
ради святой цели можно пойти на жертвы, но... Господа, вы по-прежнему считаете 
меня своей королевой?
     - Ваше величество! - непритворно оскорбился сэр Мишель. - Если мы подали 
повод и позволили вам усомниться...
     - Вот и чудесно, - пресекла Элеонора излияния рыцаря. - С последними 
новостями из Британии я Ричарда ознакомлю самостоятельно.
     "Новости, понятно, преподнесут королю в соответствующей интерпретации, - 
насмешливо подумал Гунтер. - Впрочем, Элеонора права. Если позволить Львиному 
Сердцу захапать последние оставшиеся в казне деньги, Англию уже ничто не спасет. 
Пускай выкручивается как знает!"
     - И еще. Шевалье де Фармер, мессир фон Райхерт и вы, мессир Серж. Своим 
королевским словом я вам приказываю никому более, никогда и впредь не открывать 
то, о чем вы мне только что поведали. Я не допущу распространения слухов о 
гибели канцлера де Лоншана до прибытия королевского гонца из Лондона. Пока все 
остается как было. К Ричарду не идите, ваше поручение выполнено... Надеюсь, вы 
никому не успели рассказать?
     - Н-нет, - решительно помотал головой сэр Мишель. - Даже моему 
родственнику, мессиру де Алькамо. Прежде всего мы были обязаны доложить вам или 
королю.
     - Я рада, что вы сначала пришли ко мне. Если вам доверился архиепископ 
Годфри, следовательно, и я могу довериться. Не желаете ли, господа, на время 
войти в мою свиту?
     - Столь высокая честь... - снова завел куртуазную песенку рыцарь, и ему 
опять не дали закончить:
     - Просто замечательно, что вы не отвергли моего предложения. Мессир Серж 
останется при Беренгарии, а вас, шевалье, я прошу сопровождать меня на ужин в 
замке короля Танкреда. Можете носить цвета и герб Фармеров, но если угодно - 
наденьте мои. Сейчас поезжайте отдыхать или отправляйтесь в город, поучаствовать 
в празднике. Вам, молодым, это будет интересно. К повечерию* я буду вас ожидать. 
Затем отправимся к сицилийскому королю. Полагаю, пир будет достоин гостей, 
собравшихся на острове.
     - Господь сам привел нас в этот скромный монастырь, дабы мы могли послужить 
прекраснейшей из дам Британии. - Сэр Мишель вскочил и раскланялся.
     "Ну-ну... - скептически подумал германец. - Высоко же мы взлетели. И только 
потому, что месяц назад случайно встретили на дороге Годфри Клиффорда. Миром 
правят случайности. Элеонора, конечно, не столь прекрасна, как лет тридцать 
назад, но вспомним Томаса Мэлори. По мнению писателя, все женщины подразделяются 
на три вида: прекрасная дама, благородная девица, а также фея и колдунья. Первые 
две в наличии, остается найти фею..."
     * Повечерие - последний литургический час суток, около шести вечера.
                                    ГЛАВА СЕДЬМАЯ                       ДЖЕНТЛЬМЕН В ПОИСКАХ ДЕСЯТКИ     1-2 ОКТЯБРЯ 1189 ГОДА, ВЕЧЕР И НОЧЬ. 
     МЕССИНА, КОРОЛЕВСТВО СИЦИЛИЙСКОЕ     Гунтер с Мишелем отбыли к Роже де Алькамо. Бессонная ночь и напряженное 
утро отнюдь не способствовали бодрости духа, а предстояло пережить мероприятие, 
которое, по мнению Гунтера, вполне соответствовало заседанию совета Лиги Наций 
где-нибудь в Цюрихе, совмещенному с грандиозной попойкой в лучшем средневековом 
стиле. Ему пришлось побывать на банкете, устроенном в Лондоне принцем Джоном, и 
увидеть, как это происходит - вино, песни, потом опять вино и никому не видимые 
интриги. Однако в гостях у Танкреда и народу соберется побольше, и личности 
позначительнее, а к тому же приглашены прекрасные дамы и благородные девицы, 
каковые на лондонских, сугубо мужских, посиделках отсутствовали.
     Обуянный тленной гордыней сэр Мишель, который впервые после нормандской 
истории с Генрихом II приблизился к трону на расстояние буквально одного шага, 
помялся, но все-таки решил обойтись без своего желто-сине-красного герба и 
вытребовал у запасливых камеристок Элеоноры, отвечавших за гардероб королевы и 
свиты, омерзительно пышные одеяния. По покрою - обычнейшее блио, эдакая длинная 
хламида с короткими, до локтя, рукавами и четырьмя разрезами до пояса - два 
спереди и сзади, еще два по бокам. Однако ткань, вышивка и украшения 
переступали, по мнению германца, все мыслимые пределы яркости и хорошего вкуса. 
В гербе Элеоноры присутствовали детали символов Аквитании, французские лилии, 
английские леопарды, ирландская лира, шотландский чертополох, два щитодержателя 
в виде единорога и льва... Выставка тщеславия. Или знак величия королевы?
     Ворот, рукава и подол украшала вышивка металлической нитью, в основном 
золотом, к блио полагалась парадная перевязь, а венчала вызывающую зубную боль 
картину непременная круглая шапка из плиссированного бархата с брошью и ярким 
перышком. В общем. Гунтер предположил, что вечером ему придется нацепить на себя 
не парадный костюм монаршей свиты, а огромную кучу денег - такое роскошество 
обошлось казне не в один фунт.
     (Казаков недавно посчитал соотношение средневековой и современной ему 
валюты, основываясь на цене за унцию золота и стоимости основных товаров. Когда 
выяснилось, что английский фунт, соответствующий двадцати пенсам, или двенадцати 
шиллингам (кстати, и монеты в фунт еще не чеканили - слишком большая единица), 
приблизительно равен тысяче тремстам пятидесяти американским долларам, Сергей 
пришел в экстатический ужас. Значит, сэр Мишель, поделивший между собой и 
оруженосцами поровну взятые с собой деньги (пришлось по триста фунтов на 
каждого), за здорово живешь отдал Казакову сумму, через восемьсот лет 
составившую бы порядочное состояние - четыреста с лишним тысяч долларов. Да 
здравствует средневековье!)
     Рыцарь с германцем пообедали в кабаке, не желая отягощать хозяев. К 
счастью, на сей раз обошлось без драк и непринужденного мордобития. Все таверны 
Мес-сины были переполнены, но хозяева, чуя большую прибыль, из кожи вон лезли, 
пытаясь достойно обслужить господ крестоносцев. Затем последовал отдых у де 
Алькамо - хозяин и его младший братец Гильом, как сообщила прислуга, уже давно 
уехали к королю.
     Казакову пришлось несколько труднее. Во-первых, вскоре заявилась аббатиса 
Ромуальдина и закатила тихий скандал. Мужчина в женской обители да еще в жилище 
королевы и принцессы, где же благочиние и целомудрие?.. Элеоноре пришлось снова 
проявить характер и вполне недвусмысленно намекнуть преподобной гарпии, что в 
делах мирских она разбирается лучше, приносит извинения, однако этот мессир 
останется здесь. Во-вторых, королева-мать, угостив Сергея обедом (и очень 
неплохим, надо сказать), долго пыталась выяснить, как нынче живут земли 
восточнее Польши и как мессир Серж вообще очутился в Западной Европе? Известно, 
что дружины Киевского или Новгород-Северского "герцогств", как называла Элеонора 
русские княжества, служили императорам Византии. Сестра киевского князя 
Владимира Мономаха Ефросиния, в католичестве Адельгейда, вышла замуж за 
маркграфа Бранденбургского Отгона, а князья Всеволод Большое Гнездо и Владимир 
Галицкий поддерживали тесные связи с Фридрихом Барбароссой и польским королем 
Казимиром Справедливым - как дружеские, так и династические... Но во Франции и 
Италии русские появлялись крайне редко - купцы, монахи и не более.
     Обманывать королеву и на ходу выдумывать красивую легенду не имело смысла - 
ложь моментально раскроется, а говорить правду невозможно тем паче. Поэтому 
Казаков сослался на плохое знание языка (вполне справедливо) и сообщил, что дал 
обет не раскрывать своей подлинной истории.
     - А, поняла, - воскликнула королева-мать. - Вы, наверное, изгнанник? 
Натворили что-нибудь предосудительное? Проиграли сопернику? Или замешана некая 
привлекательная девица, неразделенная любовь? Ну-ну, не обижайтесь, я только 
фантазирую. Если вы не хотите говорить, я не имею права спрашивать. Но, Боже 
мой, как интересно! Никогда доселе не встречала дворян из Киева, если не считать 
скучных и угрюмых паломников, которых видела в Палестине!
     "Отвязалась бы ты поскорее, - подумал Казаков, старательно изображая на 
лице любезность. Получалось плохо из-за особенностей этого самого лица. Какое 
выражение не выкраивай, все равно физиономия глумливая. - Ах, твое величество, 
знала бы ты истинную подоплеку, погнала бы меня поганой метлой да еще и 
инквизиторам заложила бы!"
     Элеонора обернулась на стук в дверь и, по обыкновению, экспансивно 
всплеснула руками. Видимо, это был ее излюбленный привычный жест:
     - Ангерран, снова вы?
     - Я, госпожа, как фальшивая монета - всегда возвращаюсь.
     Величественный пожилой рыцарь с седыми волосами и аккуратно постриженной 
бородкой вновь поглядывал на королеву с веселым выражением голубых глаз.
     - Я же сказала, что смогу принять вас только ближе к вечеру!
     - Ближе к вечеру, - ухмыльнулся мессир Ангерран, - все начнут копошиться, 
будто тараканы, а к вам будет невозможно пройти из-за комариного роя фрейлин, 
камеристок и служанок, которые станут обряжать вас в отвратительное платье всех 
цветов радуги. У Танкреда мы поговорить не сумеем - меня туда не звали;
     - Я вас приглашаю! - гостеприимно заявила Элеонора.
     - Нет, нет, - Ангерран прошел в комнату и, не спросив разрешения, уселся на 
ближайший к Казакову стул, - мне такие развлечения уже неинтересны. Возраст, 
жизненный опыт и плохой желудок. Вы, как я погляжу, не скучаете?
     Седой бросил развязный взгляд на Сергея и надолго его задержал. Казакова 
чуть покоробило. Сложилось впечатление, будто Ангерран его очень серьезно и 
тщательно оценивал, пытаясь по виду определить, что перед ним за человек. Но 
хуже было другое: в небесно-синих очах мессираде Фуа прослеживалось узнавание. 
Нет, вовсе не потому, что они познакомились не столь давно в разгромленном 
кабачке Джарре. Казакову почудилось, что Ангерран сейчас пытался ему сказать 
нечто наподобие:
     "Сударь, может, нам стоит обговорить незаконченные прежде дела?"
     - Давайте я вас представлю, - прощебетала Элеонора, но Ангерран перебил. 
Перебил королеву так, словно отмахивался от надоедливой любовницы:
     - Мы знакомы. Госпожа моя, мне крайне неприятно нарушать ваш tete-a-tete, 
но у меня новости...
     "Может, он бывший ее любовник? - почему-то решил Казаков. - Или очень уж 
доверенное лицо, позволяющее себе обращаться с Элеонорой чересчур вольно? 
Забавный старикан... Мишель вроде говорил, что он из малоизвестного рода..."
     - Мессир Серж, по вашему усталому взгляду я вижу, что после трапезы вы 
отяжелели, утомились и хотите отдохнуть, - вымолвила королева-мать. - Пойдите в 
соседнюю комнату, там есть небольшая, но удобная постель. В вашем возрасте 
необходимо поспать несколько часов днем. Я вас разбужу, как только это станет 
необходимо.
     "Тайны Мадридского двора. То есть не Мадридского, а Мессинского. - Сергей 
встал, весьма неуклюже поклонился и пошел к двери, но не захлопнул ее до конца, 
а как бы невзначай оставил небольшую щелку. - Конечно, чем меньше знаешь, тем 
крепче спишь, но, поскольку "клопов" здесь нет и быть не может, придется 
банально подслушивать. Ведь интересно! Если уж мы замешаны в столь чудесной 
авантюре с королями и таинственными незнакомцами, то лучше знать правду, чем 
потом расхлебывать последствия своего незнания".
     Ничего не вышло. Устроившись на жестковатом ложе, Казаков попытался 
вслушаться, но не понял из речей Элеоноры и мессира Ангеррана ни единого слова. 
Они перешли на абсолютно непонятный язык, по произношению отчасти похожий на 
французский и в то же время изобилующий более приличествующими испанскому 
гортанными звуками. Оставалось только спать.
     Глупые изобретения цивилизации вроде пригласительных билетов, нагрудных 
бейджей или визитных карточек в двенадцатом веке благополучно отсутствовали.
     Единственной визитной карточкой являлся родовой герб, а роль билета с 
пометкой "VIP" выполнял твой сюзерен.
     Вполне естественно, что молодой сицилийский король Танкред не мог 
пригласить к себе всех до единого дворян, явившихся на Сицилию вместе с 
королями-крестоносцами. Танкреду было достаточно позвать на праздник, 
посвященный дню святого Ремигия и венценосным гостям острова, только Ричарда, 
Филиппа и Элеонору, а уж сами монархи имели право выбрать тех, кто будет 
сопровождать августейших особ на королевский пир. Каждый мог привести с собой 
весьма ограниченную, но блестящую свиту, по негласным уложениям составлявшую от 
двадцати до полусотни человек. Впрочем, богатство и значимость хозяина только 
подчеркивались большим количеством гостей - это значило, что он может накормить 
и приветить всех. Сицилия не столь уж богатое королевство, но ради особого 
случая Танкред ухлопал на обустройство праздника не меньше половины собранных за 
год налогов и добычи, взятой его пиратами на побережье Берберии.
     Присутствовало не меньше трехсот гостей. Под грандиозное пиршество заняли 
огромное помещение мессинского замка, в другие времена обычно выполнявшее роль 
тронной залы. Трон пришлось вынести, а на возвышении поставить стол для 
монархов. Папу Римского Климента тоже приглашали, но более из вежливости, нежели 
с надеждой - святейший понтифик все равно отказался бы участвовать в светских 
увеселениях. Зато приехали два кардинала курии из тех, что помоложе, - 
монсеньеры Синибальдо де Монтичелло и Пьетро Орсини.
     Основное пространство было занято козлами, на которые положили широкие 
доски, укрытые скатертями. Посреди зала оставалась довольно широкая площадка для 
представлений и танцев. А уж на украшения Танкред не поскупился: на особых 
постаментах разместились "живые фигуры" - одетые в римские костюмы молодые люди 
и девицы, призванные изображать нечто аллегорическое, пол, в обычное время 
застланный соломой, усыпали сплошным ковром цветов, в гигантских шандалах горели 
тысячи длинных свечей, способных не гаснуть всю ночь, курились ароматницы, 
исторгая к потолку сизоватый дымок, пахнущий ладаном, опием или розовой водой, у 
стен громоздились бочонки с винами для тех, кто не мог дождаться начала ужина и 
желал как можно скорее поднять настроение... Праздновать собирались с размахом и 
наибольшим тщанием.
     После повечерия, когда значительная часть гостей уже собралась, однако 
садиться за стол еще никто не хотел и господа дворяне либо беседовали между 
собою, либо оценивали достоинства сицилийских вин, прибыла королева Элеонора со 
свитой. Рядом шествовала Беренгария - принцесса исполнила свое желание и к 
платью цвета морского пурпура надела купленные сегодня драгоценности. Никакого 
золота, только серебро, хранящее единый стиль во всех украшениях. По мнению 
Казакова, смотрелось чудесно. По мнению общества - необычно.
     Сопровождаемые поклонами и расшаркиваниями, королева-мать, свитские и 
принцесса прошли через весь зал, герольд указал места, где могут расположиться 
за столом Элеонора и Беренгария, а прочие члены свиты - шесть пожилых дам, сэр 
Мишель и Гунтер - устроились за длиннющим столом справа и чуть в отдалении: 
ближайшие к монархам сиденья заняли герцоги. За креслом королевы-матери осталась 
лишь особо доверенная мадам де Борж - пятидесятилетняя аквитанская вдова. Тыл 
Беренгарии прикрывал молодой невозмутимый шевалье в костюме наваррского двора.
     - Ждем Филиппа-Августа, - громко сказала Элеонора своей верной камеристке и 
Казакову. - Ричард где-то в зале, но я его не вижу, слишком много людей. Так и 
мельтешат. Шевалье, пока Танкред не объявил начало праздника, можете пойти и 
развлечься. Познакомьтесь с кем-нибудь, выпейте вина... За принцессой я 
пригляжу.
     Казаков бросил взгляд на Беренгарию и, увидев, как та кивнула, соглашаясь с 
Элеонорой, побрел искать Гунтера с Мишелем.
     С ним раскланялись только Роже де Алькамо и Гиль-ом, мгновенно узнавшие 
оруженосца сэра Мишеля. Остальные просто не обращали внимания на незнакомого 
дворянина в наваррских цветах.
     - Простите, сударь. - Казакова вдруг окликнул бородатый господин в 
желто-красном. - Мы не знакомы?
     - Не имею чести, - процедил сквозь зубы Сергей.
     - Педро Барселонский, - представился бородач, выглядевший лет на сорок. - 
Дядя принцессы Беренгарии. Я прежде никогда не видел вас в свите моей 
племянницы.
     - Спросите обо мне у Элеоноры Аквитанской, - быстро ответил Казаков и 
поскорее нырнул в толпу, не желая развивать разговор. Дон Педро все-таки был 
графом и наперечет помнил всех приближенных своего брата Санчо. Нет ничего хуже, 
чем нарваться на заботливого дядюшку, который мигом начнет выяснять, что за 
верный паладин появился у любимой родственницы?
     Мелькнули режущие глаза красно-сине-золотые одежды аквитанских вассалов - 
вот и Гунтер с Мишелем. Стоят в пестром кругу господ, столпившихся рядом с тем 
самым смазливым юношей, что сопровождал Ричарда в церкви. Ну конечно, и Львиное 
Сердце здесь.
     Только сейчас Казаков сумел рассмотреть легендарного английского короля во 
всех подробностях. Высок и, без сомнений, невероятно силен. Волосы схвачены 
золотым шнурком, в цвет кудрей - такие обычно называются "соломенными". Черты 
лица крупные и резковатые, что, правда, отнюдь не убавляет своеобразной 
диковатой красоты. Женщинам такой рыцарь должен безумно нравиться. Потому и 
сгрудился вокруг короля целый сонм девиц на выбор: француженки, сицилийки, 
бургундки... Казакову пришло в голову сравнение с появлением на людях 
кинозвезды. Все то же самое, только автографы не просят, зато в один голос 
канючат:
     "Мессир Бертран, ваше величество! Спойте, мы вас умоляем!"
     Казаков, желая подтвердить свои подозрения, протолкался к Гунтеру, 
невежливо распихивая локтями восхищенных поклонников, и, потянув германца за 
рукав, спросил:
     - Это кто с королем?
     - Бертран де Борн, европейская знаменитость, - по-английски ответил Гунтер, 
не желая, чтобы его поняли окружающие. - На мой взгляд, редкостный вертопрах, 
но, как говорят, чертовски талантлив. Если он перестанет ломаться, это 
утверждение можно будет проверить.
     Ричард, приобняв Бертрана за плечи, насладился восторгом гостей, окруживших 
первого рыцаря и первого менестреля, и наконец что-то зашептал на ухо фавориту. 
Бертран де Борн снова покривил тонкие губы, однако вытянул из-за спины роскошную 
кипарисовую виолу.
     - О чем? О чем должно гласить новое лэ мессира Бертрана? - Голос короля 
оказался излишне глубок - грубоватый бас лондонского пивовара, способного и 
поговорить на философические темы, и прикрикнуть на разбуянившихся в трактирном 
зале оксфордских ваган-тов. - Куртуазная любовь? Древние легенды? Битвы в Святой 
земле? Или нравоучительная баллада?
     Общество заколебалось. Куртуазная любовь - замечательно, но старо, предания 
ушедших лет известны всем и давным-давно, к чему слушать новый перепев баллад 
Кретьена де Труа? Нравоучений же хотелось меньше всего.
     - Про Святую землю! - вдруг выкрикнул осмелевший сэр Мишель. Его шумно 
поддержали - тема Крестового похода в этом году пользовалась наибольшей 
популярностью.
     - Show must go on, - очень тихо высказался Казаков и добавил по-русски, 
чтобы даже Гунтер его не понял: - Вообще-то Ричарду не мешало бы узнать, что 
привело к безвременной кончине Фредди Меркьюри...
     Бертран де Борн осмотрел длинный гриф двенадцатиструнной виолы и наконец 
соизволил взять первый аккорд. Звук получался глуховатым - металлических струн в 
эти времена не знали и выделывали их из бараньего кишечника. Песенка же 
оказалась вполне неплоха: мэтр Бертран подтвердил свое право именоваться одним 
из лучших менестрелей Европы.
     К стенам, где кладку серых камней
     Плавит тепло лучей,
     Мы направляем своих коней
     И острия мечей.
     Шелк моего плаща - белый саван
     Проклятой Богом орде...
     Ave Mater Dei!
     Есть два пути - либо славить свет, 
     Либо сражаться с тьмой.
     Смертью венчается мой обет, 
     Как и противник мой. 
     Крест на моей груди ярко ал, 
     Как кровь на червленом щите... Ave Mater Dei!
     Лица - в темницах стальных забрал, 
     Сердце - в тисках молитв. 
     Время любви - это лишь вассал 
     Времени смертных битв. 
     Взгляд Девы Пречистой вижу я 
     В наступающем дне... Ave Mater Dei!
     
     "Вдохновенно, - подумал Гунтер, который в отличие от Казакова в точности 
понимал текст. - И голос у Бертрана хороший. Профессионал остается таковым даже 
в двенадцатом веке. Жаль только, инструменты не слишком добротные".
     Благородные дворяне внимали, затаив дыхание, молодежь смотрела на трубадура 
самыми восторженными глазами, а король Ричард улыбался, но улыбка его выглядела 
несколько натянутой. Ричард и сам сочинял куртуазные лэ и героические баллады, 
однако великой славы Бертрана пока не достиг, предпочитая держать при себе 
знаменитого поэта и складывать песни вместе с ним. Однако разделять с кем-то 
славу - еще не значит владеть ею полностью. Зато приближенный к королю Англии 
песнопевец бросает тень своего величия и на трон...
     Бертран де Борн взял более низкие аккорды и начал петь потише, явно 
показывая контраст между первой и второй частями баллады:
     Если я буду копьем пронзен
     И упаду с коня,
     Ветром мой прах будет занесен
     С павшими до меня.
     Нет, это не смерть, а только
     Ангельских крыльев сень...
     Ave Mater Dei!
     Время смешает наш общий тлен, 
     Пылью забьет уста. 
     Буду лежать я в  Святой земле 
     Так же, как гроб Христа. 
     И время обмануто - Vivat Вифлеемской звезде!
      Ave Mater Dei! Ave Mater Dei!
     
     Финальный жест был красив и, судя по всему, отработан долгим опытом: 
Бертран в последний раз прошелся пальцами по струнам виолы, завершил песню 
тишайшим и очень грустным аккордом и картинно уронил голову на грудь, тряхнув 
темными волосами.
     Аплодисментов не последовало - радостно хлопать в ладоши в нынешние времена 
еще не научились. Поощрением поэту служили долгие вздохи благородных девиц и 
воодушевленные вопли молодежи, превратившиеся в слитное "У-у-у!".
     - Идемте же к столу, господа! - пресек Ричард попытки собравшихся 
потребовать новую песню. - У нас полная ночь впереди!
     - А вас, ваше величество, - вполголоса и довольно язвительно буркнул де 
Борн, - ждет очаровательная невеста...
     Началось действо, в последующих эпохах получившее наименование 
"торжественной части". Гости расселись по местам. В центре королевского стола, 
конечно же восседал Танкред Гискар, повелитель Сицилии. С лица молодого, но уже 
побывавшего в самых серьезных битвах короля не сходило озабоченное выражение, 
даже длинный шрам на правой щеке побагровел. Надо полагать, Танкред беспокоился: 
всех ли гостей устроили, всем ли достались места за столами, хватит ли 
угощения?..
     Танкред оказался не только заботливым хозяином, но и дипломатом. Почетное 
место по правую руку занимала женщина - принцесса Беренгария Наваррская. Слева 
восседала самая уважаемая дама европейского материка, Элеонора Пуату. Ричарда 
усадили рядом с дочерью короля Санчо (все-таки их помолвка состоялась, а значит, 
вскоре следует ждать свадьбы). Сразу за Элеонорой сидел лысоватый толстячок 
Филипп-Август - как близкие родственники они имели право находиться рядом. Еще 
стол украшали собой вдовствующая королева сицилийская Иоанна, оба кардинала и 
шотландский принц. Словом, никто не остался в обиде.
     Далее все пошло по наезженному сценарию. Краткая речь Танкреда, ответные 
спичи гостей, Беренгарию наконец-то представили Ричарду (утренний инцидент, как 
принцесса ни боялась, умолчали, хотя на физиономиях некоторых англичан было 
написано либо сочувствие принцессе, либо едва заметная насмешка). Английский 
король вел себя учтиво и даже умудрился выдавить из себя какой-то неуклюжий 
комплимент. Взгляд Ричарда скользнул по сопровождавшему Беренгарию липовому 
наваррцу, но Казаков углядел в нем только безразличие.
     Ричарду пришлось показать всем, что он не только монарх, но и рыцарь, 
верный последователь культа Прекрасной Дамы - днем гонец Элеоноры доставил ему 
весьма обстоятельное послание матери, возмущенной происшествием в гавани. Все 
вышло бы гораздо хуже, вздумай Элеонора приехать сама и устроить сыну громкую 
сцену - характер у обоих был вспыльчивый, но королева всегда побеждала любимое 
дитя в словесных баталиях (взять хотя бы историю ее приезда в Марсель, когда она 
целый вечер в голос орала на несговорчивого Ричарда, убеждая прогнать канцлера 
Лоншана и поставить на его место Годфри Клиффорда).
     Беренгария сухо процедила все положенные слова, приняла, склонившись в 
реверансе, подарки короля - ларец с пышными византийскими побрякушками (как 
всегда - масса золота, камней и безвкусия...), несколько отрезов драгоценнейшего 
шелка (это могло хоть на что-то сгодиться) и еще один презент, при виде которого 
Казаков раскрыл рот, а все находившиеся в трапезной зале дамы начали втихомолку 
завидовать Беренгарии. В клетке из серебряных прутьев на бархатной подушке 
свернулась самая обыкновенная, ничем не примечательная рыжая желтоглазая кошка, 
каких в веке двадцатом можно набрать на любой помойке двенадцать на дюжину.
     Кот - загадочный египетский зверь - был в Европе невероятно редок и столь 
же немыслимо дорог. Дворянки содержали дома в качестве милых пушистых любимцев 
самую разную живность - хорьков, ласок, собачек, маленьких ланей, белок. Те, что 
побогаче, могли позволить себе приобрести обезьянку или яркую птичку. Кошка 
считалась безумной роскошью, покупали их в Александрии у сарацин за огромные 
деньги, а содержатель пары мог сделать состояние на котятах. Так что завсегдатаи 
свалок, подвалов и мусорных бачков далекого будущего ныне являлись символом 
королевского престижа. Подобным щедрым жестом Ричард вполне заслужил частичное 
прощение, но наваррская принцесса никогда и ничего не забывала.
     К рыжей кошке прилагались, как уже упомянуто, клетка, мягкий кожаный 
ошейник и серебряная цепочка-поводок, так что Беренгария немедля извлекла 
прибывшую из Египетского султаната тварь из заточения и посадила на стол. 
Шкодливый независимый зверь дернул хвостом и отправился пробовать все имеющиеся 
блюда. Плевать ему было на королей или принцесс.
     Разносили жаркое и прочие вкусности, Казакову пришлось подливать вино в 
кубок Беренгарии (неизвестно, сколько положено наливать даме, и он выбрал 
простейшее решение - наполнять тяжеленный золотой бокал до половины), а также 
иногда бегать за котом, который порывался удрать со стола в зал. Господин 
оруженосец ощущал себя законченным кретином, хотя его напряженные эволюции 
никого не интересовали - с точки зрения гостей, ничего особенного не 
происходило.
     Интересности начались, когда возгласы и смешки стали громче, голоса 
утратили твердость, а винные запасы Танкреда были истреблены почти наполовину - 
если угодно, банкет перешел в неофициальную стадию. Вначале собравшихся 
развлекали как местные, так и привезенные с собой гостями уродцы и карлики - 
громовой хохот вызвала инсценировка рыцарского турнира, когда лилипуты, 
устроившись на спинах больших собак, похожих на мастифов, колбасили друг друга 
тростинками и набитыми соломой длинными матерчатыми валиками. Торжественно 
избрали королеву турнира, наибезобразнейшую карлицу, вполне подошедшую бы 
Иерониму Босху в качестве натурщицы, посадили ее в обвешанный парчой и лентами 
паланкин, сделали круг почета по залу и унесли прочь. Казакова начало слегка 
подташнивать - зрелище было редкостно непривычное и уродливое, становилось 
непонятно, как нормальные люди могут над этим смеяться?
     Далее стало поприличнее: появились мавританские танцовщицы, фокусники и 
выдыхатели огня, ничем не отличавшиеся от своих коллег в позднейших эпохах. И, 
наконец, распорядитель из сицилийцев объявил, что можно приступать к танцам. Кто 
еще держался на ногах, отправился из-за стола в середину зала. Сидевший на хорах 
оркестрик заиграл медленные, но красивые мелодии, первые пары сошлись... 
Выглядело однообразно, но эффектно - две длинные шеренги, справа женщины, слева 
мужчины. Встретились, церемонно поклонились, повернулись, разошлись в стороны, 
потом снова...
     - Не составите ли мне пару? - Ричард соизволил обратить внимание на 
принцессу, Беренгария вздрогнула и ответила утонченно черствым голосом:
     - Извольте, мессир жених мой.
     Казаков уловил настолько недвусмысленный взгляд Элеоноры, что схватил 
поганого котяру за шиворот, бесцеремонно затолкал возмущенно мяукающий подарочек 
в клетку, дабы не смылся окончательно (расплачивайся потом, жизни не хватит!), и 
тенью отправился вслед царственным обрученным. Беренгария сделала несколько 
фигур с королем и вдруг, весьма натурально побледнев, заявила Ричарду, что у нее 
разболелась голова и она больше не хочет танцевать. Это услышали все, кто 
находился рядом, но Ричард не унывал - место принцессы с удовольствием заняла бы 
любая другая дама. Впрочем, к королю моментально подбежал Бертран де Борн, и они 
отправились в уголок - беседовать о поэзии, надо полагать.
     - Давайте танцевать. - Беренгария стояла перед Казаковым и томно улыбалась. 
- Вы ведь мне не откажете, мессир Серж?
     - Ox... Вы же сказали королю, будто дурно себя чувствуете... - заикнулся 
оруженосец.
     - В его обществе кто угодно станет ощущать себя нездоровым, кроме... 
Впрочем, указывать прямо неприлично. Так вы согласны?
     - Я не умею, - отбрыкнулся Казаков.
     - Все очень просто! - Беренгария взяла его за руку и потянула на свободное 
место в самом конце выстраивающейся к новому танцу цепочки. - Следите за другими 
мессирами и ступайте в такт.
     Действительно, все оказалось очень несложно. Человеку, обладающему 
внимательностью и хоть немного умеющему владеть своим телом, было достаточно 
минуты, чтобы понять основные фигуры. Шажок назад, шажок вперед, вытянуть руку, 
коснуться пальцами ладони принцессы, поклон, разворот, два шага в сторону, потом 
вновь приблизиться к даме... Это даже не танец, а скорее куртуазный ритуал, 
состоящий из десятка самых простых движений. Главное - поддерживать осанку и, 
как советовал Остап Бендер, надувать щеки для значительности. Универсальная 
рекомендация.
     Следующий танец выглядел чуточку посложнее, но Казаков уловил ритм и вошел 
во вкус. Благородные господа теперь менялись местами в цепочке, переходя от 
одной дамы к другой. Глаза оруженосца встретились со взглядом новой партнерши - 
о, да это же госпожа из рода де Валуа! Такой герб узнает любой, кто читал 
Александра Дюма: три лилии с перевязью. Потом попалась какая-то местная девочка, 
потом полноватая бургундская мадам в возрасте... И все, как одна, оглядывали 
Казакова со странной заинтересованностью. Ему это не понравилось. Внимательные 
уши светских львов и львиц различили, как Беренгария отказала Ричарду и тотчас 
вышла к танцу с невзрачным и не особо привлекательным оруженосцем. 
Положеньице... Остается только делать морду валенком и продолжать.
     Ближе к полуночи музыка становилась все веселее, танцы - более 
раскованными, гости накачались вином, .разбившись на группки, а за столами 
велись громкие разговоры. Те, кто постарше, вспоминали минувшие войны, Второй 
Крестовый поход, давно умерших королей и рассказывали друг другу последние 
новости из Палестины. Молодежь либо флиртовала, либо отправилась к героям вечера 
- Ричарду и де Борну. Танкред, убедившись, что праздник идет как надо, пошел 
танцевать, его примеру последовал Филипп-Август, которого едва не насильно 
оторвала от тарелки герцогиня Бургундская. Неожиданно появилась Элеонора, встав 
рука об руку с совсем молодым неизвестным рыцарем. Ее тоже уговорили, а для 
любого дворянина сделать несколько па с самой Элеонорой Аквитанской... Этим 
можно гордиться до старости! За королевой-матерью тянулся целый хвост 
поклонников от семнадцати до семидесяти, но пожилая дама явственно отдавала 
предпочтение тем, кто помоложе. Впрочем, она быстро утомилась и вернулась к 
столу.
     Казаков устал удивляться. Начитавшись Дюма, Эко и Дрюона, он был убежден в 
том, что в раннем средневековье, хотя бы при королевских дворах, блюдется 
достойная монархов чопорность, но действительность разбила все, даже самые 
смелые, предположения о местных нравах. Конечно, к венценосцам относились с 
необходимой вежливостью и почтением, но на приеме у Танк-реда никто не вел себя 
подобно королю-неудачнику Людовику XIII Бурбону из "Трех мушкетеров" и его 
подданным, метущим шляпами перед монархом, почитаемым в качестве едва ли не 
полубога. И уж, конечно, Ричард или Филипп никогда не додумаются до формулы 
"Государство - это я", потому как здесь все еще действует непреложный закон 
"Король - лишь первый среди равных".
     Веселье продолжалось и после того, как на башне мессинского замка отзвонили 
полунощницу*. Гости Танкреда развлекались, кто-то ссорился и вызывал обидчика на 
поединок завтра с утра, юная парочка спряталась за колонной и увлеченно 
целовалась, другие слушали песенное состязание, устроенное фаворитом Ричарда, 
бросившего вызов всем желающим, - откликнулись немногие, включая менее 
известного, но тоже одаренного трубадура Робера де Монброна. Мишель танцевал, в 
паузах бегая послушать певцов, а Гунтер, обнаружив случайно затесавшегося в 
англо-французско-норманнскую компанию немецкого рыцаря, расспрашивал его о жизни 
в Священной Римской империи.
     * примерно два часа ночи.
     
     Львиное Сердце исчез из поля зрения как поклонниц, так и тщательно 
охраняемой мессиром Сержем Бе-ренгарии.
     Как бы Элеонора ни жаловалась на возраст, усталость или появившиеся к 
старости болезни, она оставалась той, кем и была всегда: королевой, способной 
заметить все, услышать всех и использовать свое привилегированное положение во 
благо семьи и государства. С шестнадцати лет она, тогда еще неискушенная в 
тайнах большого света наследница герцогства Аквитанского, находилась при 
королевских дворах, училась, приобретая незаменимый опыт, находить союзников и 
стравливать друг с другом врагов, одним коротким словом разрешать, казалось бы, 
безвыходные ситуации, и нежными нашептываниями соблазнять монархов. Сейчас 
Элеонора Пуату, поглядывая на веселящихся дворян, среди которых было множество 
ее родственников, друзей молодости и отпрысков господ, когда-то испытывавших к 
очаровательной королеве самые нежные чувства, ничуть не жалела о прожитом.
     Первый брак Элеоноры не заслуживал названия удачного. Людовик VII, 
набожный, угрюмый и вечно недовольный всем миром король Франции, за которого она 
вышла замуж в 1137 году, не сумел стать ее любимым и даже не являлся другом: 
многие династические браки заканчивались тем, что супруги растрачивали 
лирические чувства на любовников и любовниц, но были верными союзниками в 
политике. С Людовиком не получилось даже этого. Странный договор, заключенный 
между Элеонорой и сумрачным французом, гласил: если в ближайшее время родится 
наследник трона, она остается королевой Франции: Если на свет появится девочка - 
Людовик обратится к Папе Римскому с просьбой о разводе. Элеонора родила дитя 
женского пола. Папа одобрил расторжение брака, а уже через два месяца влюбленная 
в английского принца Генриха великая герцогиня вышла замуж за последнего, 
принеся ему в приданое всю Аквитанию. Элеонору и Генриха разделяло девять лет 
разницы, но это ничуть не мешало их высоким чувствам.
     Умер король Англии Стефан, Генрих занял трон и вроде бы можно было прожить 
жизнь в счастье и согласии, но не судьба... О последних годах правления "Старого 
Гарри", как прозвали короля англичане, Элеонора предпочитала не вспоминать. 
Бесконечная череда Генриховых любовниц, обвинение в государственной измене, 
уединенный Винчестер, ставший для нее настоящей тюрьмой... Более всего честь 
Элеоноры задевали наветы, позволявшие усомниться в ее преданности стране, - она 
могла предать кого угодно вплоть до мужа, только не свое королевство.
     Это прошлое. Пока еще есть силы и не затуманился разум, надо думать о 
будущем. Ричард может жить сегодняшним днем, а королева-мать обязана помнить о 
дне завтрашнем и всех последующих. Короли уходят, государство остается.
     - ...Маменька, вы, часом, не притомились? Из омута размышлений Элеонору 
вырвал басок любимого сына. Ричард, незаметно покинувший общество, присел на 
свободное сиденье рядом с матерью. И выглядит он крайне озабоченно. Неужели 
из-за Беренгарии? Тогда все идет как надо.
     - Ничуть, мессир сын мой, - самым ласковым голоском отозвалась Элеонора. - 
Вспомнились былые дни. Если бы вы, Ричард, видели, какие торжества устраивал ваш 
батюшка Генрих после завоевания Ирландии! Вы тогда были совсем-совсем маленьким 
и не могли запомнить.
     - Э-э... - протянул Ричард. Он никогда не знал, какой правильный тон 
следует избирать в разговоре с королевой-матерью. - Я рад, что вы довольны, ваше 
величество.
     - Разве вам грустно? - невинно вопросила Элеонора. - Здесь столько 
прелестных девушек, ваша обворожительная невеста... Почему вы не уделяете 
Беренгарии должного внимания?
     - Ну... При ней крутится какой-то шевалье. Не думаю, что наваррка скучает.
     Элеонора подавила вздох. Ричард интересовался девушками только в весьма 
юном возрасте, и то не особо. По сравнению с отъявленным волокитой - принцем 
Джоном, король выглядел просто монахом, давшим обет целомудрия. И, к сожалению, 
наделенным некоторыми предосудительными монашескими пороками.
     - Она любит вас, - бросила Элеонора. - И вы, сир, обязаны...
     Ричарда перекосило. Более всего он ненавидел нравоучения, с какой стороны 
они бы ни исходили - от личного исповедника или престарелой матери.
     - Безусловно, я на ней женюсь, - раздраженно перебил король Элеонору. - Вы 
ведь занимались сватовством? Назначьте срок венчания, и я полностью к услугам 
госпожи Беренгарии.
     - Мы назначали сроки дважды, - напомнила недовольная Элеонора. - Всякий раз 
вы, мессир сын мой, занимались другими делами и не могли приехать. Скоро над 
вами начнут смеяться. Если уже не начали.
     - А что с приданым? - пытаясь сохранить спокойствие в голосе, 
поинтересовался Ричард. - Наварра не столь уж богатое королевство...
     ~ Потому я и выбрала Беренгарию. - Теперь Элеонора говорила раздраженно. 
Если зашел разговор о деньгах, ей придется сильно огорчить возлюбленного 
отпрыска. - Наследницу древнего, но скромного рода, а отнюдь не дочерей герцога 
Бургундии или короля Венгерского, владеющих прекрасными землями и 
многочисленными доходами... По крайней мере вы, сир, не сможете разорить отца 
Беренгарии, как разорили меня и себя...
     - Матушка! - обиделся Ричард.
     - Что "матушка"? - повысила голос королева. - Я ваша матушка уже тридцать 
два года! А вы остаетесь ребенком! Если вам интересно, приданое составляет сто 
пятьдесят тысяч безантов. Это хорошие деньги, но пойдут они в казну. В казну 
Англии, подчеркиваю, а не в вашу.
     - Интересно, кто здесь король? - недобро вопросил светловолосый богатырь.
     - Король - вы, а я - мать короля. Или вы забываете заповеди Святого 
Писания? Почитай мать и отца своих?
     - Мне нужны деньги, - твердо сказал Ричард, не желая вспоминать отца. - И 
ради этого я готов обвенчаться с принцессой Беренгарией прямо здесь, на Сицилии.
     - Какое самопожертвование! - картинно возвела очи горе Элеонора. - 
Любопытно, а что вы скажете Бертрану де Берну?.. Пожалуйста, я готова обустроить 
свадебные торжества в ближайшие же дни. Но если вы тронете приданое, которое 
отправится в Лондон, к канцлеру Годфри, пеняйте на себя. Кстати, ваше 
величество! У меня есть чудесная новость из Англии.
     Ричард, проглотив обидные слова матери, касавшиеся мессира Бертрана, 
насторожился. Все "чудесные новости" Элеоноры оборачивались для него новыми 
бедами. Иногда он втихомолку жалел, что стал жертвой собственной репутации и 
никогда не сможет по примеру отца отправить вдовствующую королеву куда-нибудь в 
монастырь. Если он не станет уважать мать, и так изрядно настрадавшуюся при 
Генрихе (и ради освобождения которой тот же Бертран де Борн сочинил известную 
сатиру на Старого Гарри), от него отвернется дворянство всей Европы, а прежде 
всего он потеряет поддержку Аквитании, где Элеонору боготворили. Ричард не тиран 
- он ры-Царь. Хотя быть рыцарем так сложно!
     -- Мэтр де Лоншан повешен по обвинениям в казнокрадстве, измене государству 
и королю, мздоимстве и злоупотреблении своими обязанностями, - безмятежно 
сообщила Элеонора.
     - Повешен? - оторопел король. - Вы сами меня уговорили два месяца назад 
просто заменить канцлера, но отнюдь не... Кто посмел?
     - Назначенный вами канцлер и одобренный святейшим престолом архиепископ 
Кентербери. Ваш сводный брат, Годфри Клиффорд. Умнейший юноша. А ваш родной 
брат, Джон, его поддержал. Как и все британские бароны.
     - И что же дальше? - раскрыл рот король. Лоншан для Ричарда оставался 
единственным человеком, исправно присылавшим деньги для обеспечения армии и 
похода в Палестину. Только вот расплывались они неведомо куда. Заплати генуэзцам 
за корабли, графу Тулузскому за продовольствие, жалованье войску... Один турнир 
под Марселем обошелся почти в шестьсот фунтов! А Святая земля еще далеко.
     - Дальше? - поджала губы Элеонора. - Как мне известно, казна разорена 
бесчестным человеком, которого вы столь опрометчиво поставили управлять страной. 
Англия на грани бунта, но, надеюсь, Годфри сумеет все уладить. Денег нет. 
Поэтому постарайтесь обойтись своими запасами. Насколько я знаю, Лоншан за 
минувший год отправил вам миллион и еще миллион вы получили в наследство от 
отца.
     - Я... Я... - Ричард побледнел настолько, что, казалось, сейчас потеряет 
сознание, и выпалил: - Я все потратил!
     - Два миллиона? Два миллиона фунтов? За несколько месяцев?! - задохнулась 
Элеонора, хотя прекрасно знала, насколько быстро утекают деньги сквозь неловкие 
пальцы ее сына. - Доход казны почти за десять лет? Сир смею напомнить, что ваш 
кузен и союзник Филипп-Август собрал армию, равную вашей, за сумму, ровно в 
десять раз меньшую! Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему наваррское приданое 
будет перевезено в Лондон?
     - Что же мне делать? - Ричард обмяк на стуле и словно бы постарел лет на 
несколько. - Я обещал! Я обязан платить армии! Ломбардцы предоставили свои 
корабли в долг, а срок оплаты подходит! Вы понимаете, какой произойдет скандал?
     - Впредь не кидайтесь обещаниями направо и налево, - жестко посоветовала 
Элеонора. - Хотя бы потому, что королю всегда приходится их сдерживать. Бог мой, 
ну почему женщина не может заниматься организацией военного похода! Поверьте, я 
сумела бы распорядиться средствами гораздо лучше... Хорошо, я помогу вам, сир. 
Советом. Если вам не хватает денег, одолжитесь. К примеру, у тамплиеров. 
Насколько я знаю, некоторые командоры ордена Храма находятся на Сицилии.
     - Они требуют гарантий, - уныло протянул Ричард. - Либо под королевские 
домены в Англии и Аквитании, либо под передачу нескольких замков и ленов Ордену. 
Не могу же я им подарить, к примеру, Шотландию! Вдобавок я должен девяносто 
тысяч безантов командорству в Тулузе.
     - Тогда неудивительно, что тамплиеры требуют обеспечения долга. - Элеонора 
усмехнулась и про себя подумала, что ее любовь к сыну начинает охладевать с 
быстротой бутылки вина, положенной на ледник. Король не имеет права быть столь 
вопиюще безответственным! - Ломбардцы, как я полагаю, тоже не хотят дать кредит?
     - Не хотят, - кивнув головой, подтвердил король. - Они и так разорились, 
помогая крестовому воинству. 
     - "Разоренный ломбардец" - такой же нелепый эвфемизм, как "Его католическое 
величество султан Саладин". Вероятно, они ждут, когда вы поглубже увязнете в 
долгах, чтобы положить на стол векселя и захватить всю английскую торговлю в 
свои руки. Попросите, наконец, у Папы Климента! Рим не откажет - благородное 
дело освобождения Гроба Господня требует значительных средств, а апостольский 
престол располагает огромными деньгами. Сами знаете, десятина со всей Европы, 
пожертвования, милостыня...
     - Святейший Папа подарил мне двести тысяч, - нехотя признался Ричард. - Они 
истрачены наполовину.
     - На что? - Элеонора рявкнула так громко, что некоторые гости обернулись. - 
Английские два миллиона! Девяносто тысяч долга тамплиерам! Двести тысяч от Папы! 
Сколько-то там еще долгов ломбардцам и всем прочим! Вы безумны, мессир сын мой! 
Куда вы подевали деньги?
     - Не знаю, - честно признался Ричард и ничуть не лукавил. Самостоятельно 
распределяя финансы, он не предполагал, что его обманывают все и каждый. Королю, 
по его мнению, надлежало быть воином, а не презренным купчишкой. Если бы Ричард 
догадался нанять управляющего-итальянца из какого-либо уважаемого торгового 
дома, например Риккарди, Толомеи или Грациано, его дела пошли бы гораздо лучше. 
По крайней мере опытный в денежных оборотах ломбардец не позволил бы себе 
покупать гнилой лес, старых лошадей за молодых или мгновенно ломающиеся сосновые 
стрелы вместо тисовых. Но увы, иметь дело с итальяшкой не дворянского 
происхождения было ниже достоинства английского короля. А потому, вовсе не 
разбираясь в мерзком торгашестве Ричард выбрасывал золото в бездонную яму. 
Филипп-Август в отличие от англичанина доверил руководство своими сбережениями, 
отложенными на Крестовый поход, крещеному еврею испанского происхождения 
Фердинанду Либру и одному из управляющих дома Риккарди, отчего не потерял ни 
единого золотого.
     - В таком случае я не знаю, где достать требующуюся вам сумму, - отрубила 
королева и отвернулась, показывая, что разговор окончен. Пускай Ричард денек 
помучается от безысходности. Затем королева-мать достанет ему деньги, которых 
хватит на то, чтобы уплатить самые срочные долги и как можно быстрее отправиться 
в Святую землю.
     Элеонора решила провернуть примитивнейшую интригу, до которой додумался бы 
и младенец. Когда будет объявлено, что золото нашлось и достала его именно она, 
Элеонора, Ричард припадет к ее ногам, а авторитет королевы-матери поднимется в 
глазах правящего монарха на недосягаемую высоту. Потом Элеонора вынудит его 
немедленно обвенчаться с Беренгарией.
     Остается самое простое.
     Шевалье Мишель де Фармер сообщил, будто в казне Тауэра наличествуют 
восемьсот тысяч фунтов, прибереженных канцлером Лоншаном. Отлично. Англия может 
безбедно существовать по меньшей мере два года, пока Джон не улучшит налоговую 
систему, расшатанную ставленником Ричарда. Из казны можно безболезненно изъять 
сотню или полторы сотни тысяч, которые компенсирует приданое Беренгарии.
     Завтра же следует навестить командора Парижской прециптории ордена Храма, 
мессира Анри де Шатодена, прибывшего на остров вместе с французским королем 
взять у храмовников деньги и выписать верительное письмо, по которому английские 
тамплиеры получат у Джона и Годфри соответствующую сумму с надлежащими 
процентами. Тамплиеры - а с рыцарями Храма у Элеоноры были неплохие отношения - 
поверят старой повелительнице Англии.
     А уж присмотреть за тем, чтобы Ричард снова не потратил все на глупости, 
королева-мать сможет не хуже самого экономного ломбардца.
     
     ДУНОВЕНИЕ ХАНААНА - III
     О ТОМ, КАК КОНРАД МОНФЕРАТСКИЙ ПОЛУЧИЛ ПИСЬМО ИЗ АКВИТАНИИ
     
     Тир, большой город на побережье Средиземного моря, возник в самые 
незапамятные времена, еще при ветхозаветных пророках. Владели им и греки, и 
фараоны Египта, и филистимляне, оставившие свое имя в нынешнем названии Святой 
земли - Палестина, и финикийцы, и вавилоняне. Потом пришли войска римских 
цезарей, подняв над башнями Тира багровые штандарты своих легионов, затем власть 
вернулась на краткое время к иудеям, еще позже утвердили свое имперское право 
византийцы.
     В 610 году по Рождеству Христову город захватила армия персидского царя 
Хосрова. Через восемнадцать лет базилевс ромеев Ираклий возвратил империи 
утерянные владения, но спустя десятилетие окончательно уступил Палестину 
пришедшим из Аравии армиям знаменитого арабского халифа Омара. Больше двухсот 
лет Тир входил в состав багдадского халифата, позднее перешел в руки к 
сельджукам, а в 1099 году с запада явились франки-крестоносцы, которые с налету 
взяли стены, перепутав Тир с Иерусалимом... Город, помнивший тысячи завоевателей 
всех народов, рас и обличий, принял новых господ с фатальным спокойствием - не 
таких вояк видывали и этих переживем. Франки тоже люди, им, как и арабам, 
хочется торговать и получать прибыль, переправляя в Европу ценнейшие восточные 
товары, приходящие на средиземноморские берега по Великому шелковому пути.
     Две с лишним тысячи лет Тир был купеческим городом и ничуть не беспокоился 
за свою судьбу - войны рано или поздно заканчиваются, завоеватели превращаются в 
безмятежных хозяев, а торговля не прекращается ни на мгновение с самого дня 
сотворения мира. Так было и будет. Закон мироздания.
     1187 год принес новые изменения. Султан Салах-ад-Дин как-то удивительно 
быстро сокрушил Иерусалимское королевство, отобрав у крестоносцев почти все 
гавани - Яффу, Бейрут, Акку, Кесарию, Газу... В руках христиан осталось всего 
три города - Триполи, управлявшийся престарелым графом Раймундом, 
расположившийся неподалеку от Иерусалима Аскалон и Тир. Вдохновленная Джихадом и 
невероятно легкими победами арабская армия подступила к стенам города, уже 
начались переговоры с воинственным султаном о почетной сдаче, как вдруг...
     Положение дел внезапно спас Конрад Монферратский. К причалам Тира подошли 
четыре византийских корабля, на которых находились сто лучников, восемь рыцарей 
со своими копьями и их предприимчивый сюзерен. Конрад быстро взял власть в 
городе в свои руки, а сарацины, предприняв унылую попытку штурма, нежданно ушли, 
словно испугавшись маленького военного отряда маркграфа. Конрад тут же прослыл 
победителем Салах-ад-Дина и спасителем Святой земли - весть о том, что Тир 
держится, облетела всю Палестину.
     Безусловно, Монферрат умел воевать. Несколько последних лет он был наиболее 
приближенным к императору Византии человеком и командовал армией - странно, что 
подозрительные ромеи даровали титул "кесаря"* франку, ибо европейцы почитались 
греками за варваров. И вдруг Конрад покинул Константинополь ради того, чтобы 
обосноваться в занюханном (по сравнению с блистательной столицей империи) Тире 
да еще во времена, когда город постоянно находился под угрозой сарацинского 
нашествия. Странно. Хотя... Родственники деятельного маркграфа жили в Палестине 
и прежде - его отец занимал должность бальи Иерусалима целых восемь лет, рано 
умерший старший брат Вильгельм был первым мужем Сибиллы, дочери короля Амори, 
другой брат, Ренье, сумел породниться с семейством византийских базилевсов... 
Блестящий рыцарь и талантливый военный. Конрад был как раз тем человеком, 
который мог прижиться в Святой земле.
     * В Византии это слово обозначало, кроме императора, еще и 
главнокомандующего всеми вооруженными силами империи.
     
     Два года на Тир никто не нападал. Сарацины пытались взять Триполи, держали 
в осаде лагерь нынешнего короля Иерусалимского Гвидо де Лузиньяна под Аккой, но 
Тир обходили стороной. В глазах европейцев Монферрат приобрел славу 
несокрушимого - если уж тирского владетеля боится сам Салах-ад-Дин, значит, есть 
чего бояться.
     Город еще больше усилился, когда Конрад принял христиан, ушедших из 
Иерусалима, занятого египетским султаном. Теперь маркграф владел самым крупным 
войском, которое вроде бы следовало использовать по прямому назначению - ну хотя 
бы помочь недотепе Гвидо снять арабское окружение с его лагеря. Но Монферрат 
берег силы. Зачем - непонятно. Может, дожидался, когда прибудут крестоносные 
короли, дабы влиться в их могучую армию?
     Ничего подобного.
     Конрад ждал совсем другого.
     Ему требовалась корона. И желательно не одна.
     Маркграф сидел в своей любимой комнате тирского дворца - именно дворца, не 
замка. За время беспрерывных войн, начавшихся со времен Первого похода 
крестоносцев в Палестину девяносто лет назад, город почти не пострадал от 
пожаров и разрушений, сохранилось множество зданий, возведенных арабами. Дворец 
когда-то принадлежал местному эмиру, и европейцы - тирские графы, ничуть не 
брезгуя, поселились в большом красивом здании с витражами, мозаиками и ажурными 
решетками, позволявшими сквознякам разгонять дневную палестинскую жару. Пышное 
строение два года назад перешло в наследство Конраду в несколько облагороженном 
виде: здесь имелась европейская мебель, ковры с вытканными картинами битв, охот, 
галантных сцен и прочих развлечений франков, подвалы были полны вина, а очень 
глубоко под землей находился предмет гордости всех владетелей Тира - самый 
настоящий ледник, где можно было хранить продукты.
     Принятые в архитектуре халифата стрельчатые окна выходили на море. Справа 
гавань, слева кедровые рощи и длинная песчаная полоса, уводящая на юг, в сторону 
Акки. Бриз, пахнущий водорослями и солью, усиливался, но это было даже приятно - 
после восхода в городе стало не продохнуть, видно, над Средиземным морем 
собиралась гроза.
     Казалось, живи и радуйся. Мирный город в твоей власти, купцы исправно 
платят в казну проценты с прибылей, тебе принадлежит роскошный дворец, титул 
маркграфа и весьма недурное по нынешним временам состояние. Самый страшный враг 
всех окружающих ~ султан Саладин - является твоим другом, его войско не подойдет 
к Тиру даже на десяток лиг... Конрад имел полное право почитать себя человеком, 
на котором лежит Божье благословение и печать удачи.
     Но сейчас маркграф сидел перед столом-конторкой со многими ящичками и 
секретными отделениями с видом самым обескураженным и потерянным. Явившись после 
мессы, выслушанной в храме, переделанном в христианскую церковь из мечети, 
Конрад обнаружил на столе почту, с утра доставленную из Европы неаполитанским 
торговым кораблем.
     Депеша из северной Италии, от родственников. Сообщение из римской курии для 
епископа Тира Алинар-да - надо будет передать его преосвященству! - какие-то 
пергаменты от торгового дома Риккарди, вероятно счета. И сложенный вчетверо лист 
с малоразборчивой восковой печатью, на котором просто и без экивоков начертано:
     "В город Тир, что в королевстве Иерусалимском. Графу Коррадо ди 
Монферратто. Отослано из. Пуату, Аквитания."
     Монферрат быстро взломал печать и пробежал глазами по латинским строчкам, 
выведенным уверенной, но быстрой рукой:
     "К величайшему сожалению старых и новых недругoв, я пока не собираюсь 
укладываться в могилу. Ценности сохранены oднако разделены на части. Boкpyг них 
околачивается излишне много желающих погреть pyки над чужим кocтpoм. К Рождеству 
предполагаю добраться до Констанца -- если на то будет воля Господня и 
дозволение ближних, почему-то проникшихся кo мнe сильнейшей неприязнью. Помолись 
за нас всех и надейся на лучшее, лично я надеюсь - кaк, впрочем, и всегда."
     Подпись отсутствует, однако дата проставлена:
     "17 сентября 1189 года по Р. Х. Пуату."
     - Объявился, - сокрушенно выдохнул Конрад, аккуратно положив пергаментный 
листок на стол. Сжечь бы его и поскорее. - Так, сегодня пятое октября, из 
Иерусалима я приехал два дня назад, значит... Он уже вполне мог погрузиться на 
корабль, идущий в Константинополь. При удаче путь из Аквитании до Византии 
занимает месяц. Тогда почему речь идет о Рождестве? Святой Бенедикт и все отцы 
Церкви! Он же сорвет наши планы! Опять придется откладывать... Или нет? Короли 
прибудут в Палестину через три-четыре седмицы, если Ричарда не задержит его 
несостоятельность или глупость...
     Конрад, заметив, что разговаривает сам с собой вслух, умолк. Безусловно, во 
дворце находятся только самые преданные люди, но, как выражался Салах-ад-Дин, "и 
ветер может услышать тайну, после чего разнесет ее по свету".
     - Барона Ибелина ко мне! - в голос рявкнул маркграф, уверенный, что приказ 
будет исполнен тотчас. У входа в комнату сторожили два грека-византийца - 
вернейшие телохранители, заведенные по примеру наученных горьким опытом 
мусульманских владык. Ассассины Старца Горы за минувшие годы перебили не меньше 
двух десятков эмиров, визирей и наместников, зарезали триполитанского графа 
Раймунда-старшего и умудрились ухлопать трех багдадских халифов. Осторожность и 
осмотрительность на Востоке - закон выживания.
     Генрих фон Ибелин, выходец из бедной баронской семьи, имевшей лен в 
Бранденбургском герцогстве, пришел скоро. Он доводился Конраду почти ровесником: 
маркграфу исполнилось тридцать пять, Ибелину - тридцать два года. Невысокий, 
плотный человек со светлыми прямыми волосами уже несколько лет считался 
ближайшим помощником повелителя Тира.
     Ибелину однажды в жизни крупно повезло, если, конечно, можно так назвать 
историю с падением Святого града - не известный никому барон несколько дней 
являлся коронованным патриархом Ираклием королем Иерусалимским с титулом 
"Спасителя веры". Потом короны его лишили, но факт остался таковым - Ибелин 
теперь имел некоторые призрачные права на престол. История давняя, но забытая 
еще не всеми.
     - Ваша светлость? - окликнул задумавшегося Конрада барон. - Что произошло?
     Маркграф молча передал Ибелину письмо. Тот прочитал текст два раза и 
осторожно поднял спокойные водянистые глаза на покровителя.
     - Это от него. 'Отлично... Если ваш поверенный вывезет самые важные свитки, 
мы получим возможность управлять ходом событий с большим успехом. Я могу сам 
встретить его в Константинополе.
     - Этот сумасшедший прислал эпистолу, выведенную собственной рукой и не 
скрытую шифром. Он либо паникует, либо настолько уверен в успехе, что перестал 
скрываться. Плохо то и другое.
     - Ваша светлость, придется согласиться с тем, что мы ничего не можем 
поделать в обоих случаях... Остается, как написано в депеше, надеяться. Он 
весьма изворотлив.
     - Знаю, - кивнул маркграф, - все варвары изворотливы. Вот что, Генрих... Вы 
пока требуетесь здесь, в Тире. Отошлите двоих людей в Константинополь, пусть 
ожидают появления нашего друга. Место условлено. Если он приедет раньше, 
документы будут немедленно переправлены в Тир, если же нет - к Рождеству вам 
доведется наведаться в Византию.
     - К тому времени, - бесцветным голосом ушедшего на покой интригана произнес 
Ибелин, - армия кайзера Фридриха подойдет к Босфору. И нам придется немедленно 
действовать. Разумеется, я постараюсь сам встретиться с Рыжебородым...
     - Замечательно. Барон, отправьте письмо на Сицилию, пускай Танкред 
готовится. Идите, сударь.
     Конрад вновь остался в одиночестве. Из садика под окнами доносились 
приглушенные голоса и женский смех. Жена маркграфа, византийка Елизавета 
Ангелина, которую на итальянский лад звали Лизеттой ди Анджело, беседовала с 
явившимися ко двору тирского повелителя неаполитанскими купцами - торговцы 
привезли новые товары и надеялись, что госпожа графиня и ее свита сделают 
покупки.
     Последний раз посмотрев на аквитанское письмо и навсегда запечатлев в 
памяти несколько ровных строчек, Конрад поднес пергамент к огню масляной лампы и 
етряхнул жирный пепел на каменную мозаику пола.
     "Если он приедет, - подумал маркграф, имея в виду автора депеши, - я буду 
спокоен хоть за часть дела. Он знает, на что идет и каково окончание пути. 
Отлично, что другого выхода у него нет..."
     ...Абсолютно неизвестный Конраду Монферратскому человек, находящийся сейчас 
за сотни лиг от Палестины и утверждавший, будто происходит родом из Киевского 
герцогства, был непогрешимо прав, заявляя своему приятелю Гунтеру фон Райхерту о 
том, что тайные службы существовали всегда и во все времена. Эпоха Крестовых 
походов не составляла исключения.
     Соглядатаев при дворах соперников держали и аквитанские герцоги, и короли, 
и просто состоятельные графы. Конкурирующие между собой торговые гильдии 
ломбардских городов засылали друг к другу лазутчиков, обязанных выяснить планы 
соседей, чтобы получить прибыль от своевременных и зачастую бесчестных оборотов. 
Нанятые канцлером де Лоншаном люди пристально следили за событиями во Франции, 
верные шпионы наваррского короля - в основном иберийские евреи - надзирали за 
тайнами дворцов халифа Кордовы... Но никто из европейцев или арабов не мог 
превзойти в изощренности, остроте мысли, дальновидности и нешуточных 
возможностях две тайные организации, каждая из которых представляла собой 
сложную, запутанную и скрытую паутину из осведомителей, шпионов и людей, нанятых 
для особо деликатных поручений.
     Первая служба возникла еще при Константине Великом в блистательной Византии 
и доселе почиталась весьма могучей. Ныне ее возглавлял столичный эпарх Констант 
Дигенис - неприметный серенький человечишка, обладавший в то же время властью 
базилевса и влиянием патриарха.
     Дигенис знал почти все и почти обо всех. Скольких наемных убийц отправил в 
Палестину шейх Аламута - наследник Старца Горы - и кем окажутся жертвы? Кто из 
купцов Ломбардии владеет векселями королей франков и на какую сумму? Каковы 
планы ордена тамплиеров, собирающегося прибрать к рукам новые ленные владения?..
     ...Базилевсу Андронику было достаточно позвать константинопольского эпарха, 
задать ему любой из приведенных вопросов или сформулировать новый, как Дигенис 
своим тягучим низким голосом начинал объяснять господину хитросплетения 
европейских политических или торговых связей. Эпарх мог устроить (или 
предотвратить...) покушение на знатную особу, нанять через своих конфидентов в 
халифате аламутских ассассинов (или, наоборот, арестовать прибывших в Византию 
убийц), перекупить долговые обязательства немецкого графа у ростовщиков и 
сделать приближенного Фридриха Барбароссы полностью зависимым от Византии 
человеком. Мог выкупить у сарацин знаменитого пленника или продать захваченного 
агентами империи дворянина его врагам. Могущество Константа Дигениса не 
нуждалось в излишних подтверждениях. Единственно, оно разбивалось о неприступный 
утес другой тайной службы - первейшего соперника византийцев.
     Кто правит Европой? Короли? Да ничего подобного! Действительной, великой и 
незыблемой с течением столетий властью обладает Римский Апостольский Престол. 
Десятки кардиналов, епископов и архиепископов, сотни аббатов, многие тысячи 
священников и монахов не подчиняются никому, кроме наместника апостола Петра - 
Папы Римского. Церковь стоит выше любых королей и баронов, она обладает 
колоссальными богатствами, обширными землями и собственной немаленькой армией - 
магистры духовно-рыцарских орденов тамплиеров и иоаннитов подчиняются 
непосредственно Папе. В руках Церкви находится самое сокрушительное оружие - от 
финансовых рычагов (одни банки ордена Храма держат чуть меньше трети всех 
европейских денег!) до отлучения, когда на подвергнутых интердикту землях 
закрываются храмы, людей хоронят за оградой кладбищ, умирающие не получают 
причастия и отпущения грехов, а значит, их души погибают в геенне огненной...
     Церковь обязана защищать себя и христианскую веру. Именно поэтому во 
времена правления великого Папы Григория VII* в римской курии и была создана 
неприметная конгрегация, возглавляемая особо доверенным кардиналом-префектом. 
Называлось это учреждение длинно и вроде бы весьма безобидно: Congregatio pro 
Negotiis Ecclesiasticis Extraordinariis - конгрегация по чрезвычайным церковным 
делам. Входящие в нее священники выполняли особые приказы Папы: занимались 
секретной перепиской, ездили с важными визитами к мирским владыкам (это зачастую 
было опасным трудом - в 1157 году легата и кардинала Роландо Бандинелли, 
явившегося в Безансон отстаивать интересы Рима перед съездом германских князей, 
едва не зарубил вспыливший Отгон Виттельсбахский: император Фридрих Барбаросса 
чудом успел перехватить руку графа, уже занесшую меч) или разрешали споры о 
назначении на вакантные должности новых епископов.
     * Григорий VII (Гильдебранд), святой. Понтификат с 1073 по 1085 год. 
Крупнейший реформатор католической Церкви начала II тысячелетия, осуществивший 
программу утверждения универсальной вселенской власти папства.
     
     Мало кто знал, что в чрезвычайной конгрегации служат и люди светские.       
                      
     Вот хотя бы несколько примеров.              
     Еретик и мятежник Арнольд Брешианский, на крат кое время захвативший власть 
в Риме, вскоре был изгнан из города и отправился за поддержкой к кайзеру 
Фридриху. Появившегося в германском военном лагере Арнольда схватили люди Папы и 
тайно доставили обратно в Рим, где его казнили, а тело сожгли. В 1165 году были 
арестованы и преданы суду в городе Альби некоторые предводители катаров, а через 
три года таинственно погиб ересиарх Никита - глава балканских богомилов, 
пытавшихся установить связь с альбигойцами. Позже, в 1170-1172 годах, 
специальные вооруженные отряды куриального ведомства охотились на последователей 
отступника Пьетро Вальденса... И это далеко не все истории, к которым приложили 
руку агенты конгрегации по чрезвычайным делам. Следствием - по-латыни 
называвшимся "inqisitio" - занимались особо назначенные священники, а вот 
"грязную" работу приходилось выполнять мирянам, умевшим слушать, смотреть, 
делать выводы и, конечно, управляться с клинком.
     Человек, написавший Конраду Монферратскому странное короткое письмо, 
трудился, как знал маркграф, на римскую курию с 1181 года и весьма отличился 
своими подвигами. Однако после победы аристократической партии, избравшей Папой 
нынешнего понтифика Климента III, герою пришлось спешно покинуть Рим - он 
поссорился с новым префектом тайной службы Ватикана и, зная слишком многое, 
оказался в списке "нежелательных" - сие означало, что его жизнь висит на 
волоске.
     Конрад знал этого человека под самыми разными именами, но предпочитал 
прозвище - Данни. Как однажды объяснил его конфидент, так в горах на севере 
Британии где вроде бы находилась родина Данни, называли маленьких потусторонних 
существ, отчасти похожих на домовых - сообразительных, неуловимых и коварных.
     Данни родился дворянином, но, как и все кельты, был преизрядным варваром. 
Благородное происхождение не поднимало его в глазах цивилизованных европейцев 
выше конюха или золотаря. Прошлое Данни оставалось темным и загадочным, однако 
из определенных намеков Конрад сделал вывод, что его знакомый принимал какое-то 
участие в шотландском мятеже 1180 года, когда король Генрих II вынудил скоттов 
принести вассальную присягу короне Англии. Потом он каким-то образом перебрался 
в Рим, был замечен молодым кардиналом Пьетро Орсини (наверное, получив 
рекомендации) и вскоре - не позже наступления 1182 года - начал выполнять 
поручения службы, занимавшейся особыми делами...
     Опала всегда приходит нежданно. Через пять лет Данни с помощью Орсини 
спешно покинул Рим, а поскольку старинная латинская семья кардинала поддерживала 
дружеские отношения с Монферратами, монсеньор Пьетро порекомендовал своему 
порученцу на время, пока буря не утихнет, укрыться в замке маркграфа Конрада. 
Там они и познакомились. Умевший подбирать себе верных сторонников Конрад тогда 
же предложил Данни пойти к нему на службу: Монферрат понимал, что этот человек 
многое умеет, располагает весьма опасными секретами и, что немаловажно, умеет 
изобразить из себя как благороднейшего дворянина, так и разбитного наемника. Его 
долго учили, как не вызывать подозрений.
     Данни отличался сдержанной циничностью, в равных долях перемешанной с 
изрядным презрением к человечеству, хладнокровием, самоуверенностью и абсолютным 
бесстрашием - если он брался за дело, его не могло оставить никакое препятствие 
и никакие враги. Конрад еще не встречал второго подобного бойца, правда, на 
турниры его выпускать не стоило: тут бывший посланник Ватикана не признавал 
никаких правил и стремился убить своего противника - быстро и незамысловато.
     Риск, конечно, оставался. Доверить малознакомому человеку величайшую тайну, 
которой владели лишь очень немногие, Конрад не мог. Но выяснилось, что варвар 
смыслит не хуже самого мудрого ритора из Сорбонны - выполняя отдельные поручения 
Монферрата, Дании меньше чем за год сам докопался до сути. И почему-то полностью 
поддержал невероятный замысел честолюбивого маркграфа. Видимо, сыграла роль 
извечная кельтская тяга к авантюрам, причем чем безумнее выглядел план, тем 
лучше. Конрад получил вернейшего сподвижника, трудившегося, однако, не просто 
ради идеи - Монферрату пришлось клятвенно пообещать, что в случае успеха он 
обеспечит Дании все: деньги, титул, земли и защиту от прежних врагов.
     Но до этого еще предстояло пройти длинной дорогой, ведущей по краю 
бездонной пропасти.
     - Ты мне нужен здесь, - тихо обратился Конрад к хлопьям пергаментного 
пепла, разлетевшимся по полу, - и с бумагами. Правильно сказал Ибелин: остается 
лишь надеяться... И я надеюсь.
                                    ГЛАВА ВОСЬМАЯ                      ОТКРОВЕННЫЕ БЕСЕДЫ НА ЛОНЕ НОЧИ     2 ОКТЯБРЯ 1189 ГОДА, ГЛУБОКАЯ НОЧЬ И ДАЛЕЕ. 
     МЕССИНА, КОРОЛЕВСТВО СИЦИЛИЙСКОЕ     Праздник завершался.
     Часть гостей, в основном люди пожилые, устроились ночевать в замке и 
пристройках. Их благородные наследники продолжали кутить вовсю, благо еды на 
столах оставалось более чем достаточно, винная река не иссякала да и ночь 
являлась самым чудесным временем суток для легких заигрываний, душевных 
разговоров и составлений планов на будущее.
     Слегка выбившаяся из сил Беренгария подсела к Элеоноре поделиться 
впечатлениями о гостеприимстве короля Танкреда, а Казаков наконец-то получил 
возможность нормально поесть. Торжественные церемонии благополучно остались в 
прошлом, а посему новый оруженосец сэра Мишеля безо всякого смущения прихватил с 
королевского стола копченого цыпленка, немного зелени и тушеных овощей, после 
чего уселся на специально поставленные за креслами венценосцев невысокие 
сиденьица и заработал челюстями, отправляя обглоданные косточки в кошачью 
клетку. Удивительная египетская скотинка, перешедшая в собственность наваррской 
принцессы, принимала подношения с благосклонностью и величием особы, 
приближенной к трону.
     - За хвост бы тебя потягать, чтоб не воображала, - сквозь набитый рот 
обратился Казаков к кошке, но та лишь лениво зевнула и, задрав ногу, принялась 
вылизывать розовый зад.
     Крайне недовольный разговором с матерью, Ричард Львиное Сердце отрешенно 
фланировал по залу, небрежно кивая пытавшимся завести с ним разговор девицам, на 
лицах которых мелькало крайне озадаченное выражение. Все видели, что невеста 
короля полный вечер отдавала предпочтение не известному никому мессиру, 
выглядевшему по сравнению с Ричардом совершеннейшим заморышем. Ростом не особо 
вышел, худощав, лицом походит на сарацина. Что особенного нашла в этом наваррце 
принцесса?
     Уже вовсю разгуливали пущенные неизвестно кем слухи. Будто бы верный 
спутник Беренгарии - ее сводный брат, незаконный сын короля Санчо или, еще чище, 
вдохновенный влюбленный, который завтра вызовет Ричарда на поединок ради 
обладания сердцем благородной девицы... Впрочем, подобные сентенции более 
относились не к реальной жизни, а к сюжетам "Песни о Роланде", но как же занятно 
было наблюдать столь бросающуюся в глаза привязанность госпожи Беренгарии к 
таинственному молодому человеку, даже имени которого никто не знал!
     - По-моему, наш приятель влип, - сообщил Гунтер сэру Мишелю, выслушав 
очередную невероятную историю о наваррке и ее паладине. - Тебе не кажется, что 
все слишком показушно? Меньше чем за сутки Беренгария ну никак не могла в него 
влюбиться! Не в королевских это правилах. Да и влюбляться-то, честно говоря, не 
во что. Ричард куда привлекательнее.
     - Ммм... - глубоко и очень нетрезво кивнул рыцарь. - Не беспокойся. 
Элеонора знала, что делала. Не забивай себе голову всякой ерундой.
     - Ерундой? - ахнул Гунтер. - И ты вот это называешь ерундой?
     Изрядно опьяневший норманн не видел, как Беренгария, шествуя рядом с 
мессиром оруженосцем, приблизилась к большому, но тесному кольцу дворян, 
следивших за песенным состязанием. Собственно, оно заканчивалось несомненной 
победой Бертрана де Борна - он сумел вспомнить наибольшее количество баллад и 
исполнял их весьма прочувствованно, в то время как шевалье де Монброн более 
упирал на свой красивый голос и аффектацию.
     Перед принцессой расступились, Бертран поклонился Беренгарии, низко опустив 
лицо, дабы скрыть ухмылку самого гадкого вида, а Робер де Монброн припал к ногам 
принцессы и поцеловал краешек ее платья.
     - Позвольте мне поучаствовать, - громко сказала Беренгария, иронично 
поглядывая на мессира де Борна. - Даже в отдаленной Наварре девиц учат играть на 
виоле. Правда, я сама отнюдь не сочиняю лэ, но помню многие чудесные песни...
     - Ваше королевское высочество доставит всем собравшимся райское наслаждение 
своим отточенным умением, - пропел Бертран де Борн. Галантные слова из него 
вылетали, как болты из арбалета. Где-то справа маячил огорченный Ричард, 
заинтересовавшийся речами будущей жены, способной принести ему сто пятьдесят 
тысяч безантов приданого. Самое время поухаживать после эдаких-то новостей!
     Кто-то из молодых приволок тяжелый дубовый стульчик с бархатной подушечкой, 
Беренгария приняла виолу из рук блистательного де Борна, пробежалась пальчиками 
по светлым полупрозрачным струнам и вдохновенно обвела взглядом поклонников 
божественного искусства.
     - Это лэ сочинила сорок лет назад светлейшая королева Элеонора Аквитанская, 
- начала Беренгария. Принцесса говорила чистейшую правду - королева-мать во 
времена ветреной молодости частенько писала неплохие стихи, единственно, ее 
песни не получили широкой известности. Истинный дар менестреля признавался 
только за мужчинами. - Я слышала, будто мадам Элеонора посвятила свою канцону 
нескольким близким ей людям, среди которых, как гласит легенда, имелся даже 
сарацин, султан Конийского княжества.
     Толпа, окружившая Беренгарию, замерла в предвкушении. Истории о похождениях 
английской королевы в молодые годы давно отошли в разряд романтических преданий, 
которые хорошо рассказывать впечатлительным девушкам в зимние вечера.
     Сама легендарная личность по-прежнему восседала за столом и хитровато 
улыбалась.
     Беренгария, вполне умело сыграв на виоле вступление, начала петь глубоким, 
мелодичным голосом:
     Весенний вечер был таинственен, как дым, 
     Когда ласкал меня ты взглядом сладострастным, 
     Ты мне любовь свою дарил,
     О вечном счастье говорил,
     Что будет мир принадлежать лишь нам двоим.
     Но твой соперник был решителен и строг,
     Меня он вырвал из пленительных объятий,
     Беречь поклялся, словно брат,
     А в небесах горел закат,
     Зачем, мой милый, ты меня не уберег?
     С Судьбою нет силы бороться, 
     Пришел расставания миг... 
     А сердце хотело любви без господства, 
     Прозрачной, как горный родник.
     Сладко шокированное общество затаило дыхание. Лэ оказалось не то чтобы 
слишком вольным, но притягательно несдержанным. К тому же Беренгария во время 
исполнения постоянно смотрела на одного-единственного человека - того самого 
смуглого оруженосца, с раннего вечера неотступно следовавшего за принцессой.
     Казаков понимал одно слово из десяти, ибо в песне использовались и 
норманно-французские, и аквитанские фразы, однако заметил, что на него начали 
поглядывать не без интереса. Особенно старались сопровождавшие кавалеров 
расфуфыренные красотки.
     "Да в чем дело-то? - сдвинул брови оруженосец. - Песенка явно про любовь, и 
такое впечатление, что обращена в мой адрес. Беренгария совсем свихнулась или я 
каких-то местных традиций не знаю? Вон же Ричард стоит! Мрачный, что туча 
грозовая".
     Ричард постепенно начинал ревновать. Будучи человеком крайне импульсивным, 
он решил как можно быстрее поговорить с Беренгарией - извиниться за безобразную 
сцену, разыгравшуюся прошлым утром в гавани. Наверное, принцесса вбила себе в 
голову, что будущий муж заранее терпеть ее не может, и осталась верна своему 
прежнему избраннику - у любой незамужней девицы непременно обнаружится пламенный 
воздыхатель. Либо же наваррка намеренно изводит Ричарда невниманием и 
любезностью к какому-то деревенщине, не умеющему даже правильно носить перевязь! 
Король на протяжении песни то краснел, то зеленел и подумал, что с мессиром в 
одежде наваррского двора следует выяснить отношения. Причем немедленно!
     Беренгария старалась. Ее голос становился все более проникновенным, черные 
глаза буквально пожирали Казакова, а осанка, для человека, знакомого с языком 
жестов, выражала доселе тайные, но вдруг вырвавшиеся на свободу чувства. Бертран 
де Борн откровенно посмеивался.
     Мой новый рыцарь захотел скрепить союз,
     Мою свободу он сковал сильнее цепи,
     И узел страсти роковой
     Все туже стягивал рукой,
     Покуда смерть не разорвала наших уз...
     Поклонник следующий мой был просто слаб,
     И тем скорее стал рабом моих желаний.
     Но не сойдутся никогда
     Любовь и власть, как "нет" и "да",
     Как не сравнится с искрой яркая звезда!
     Во мраке, без пищи и солнца,
     Он прелесть мою возносил...
     А сердце хотело любви без господства,
     Прозрачной, как горный берилл.
     Судя по всему, Беренгария могла праздновать заслуженный триумф - ее 
единственного выступления хватило, чтобы завладеть симпатией всех 
присутствующих.
     К тому же начал действовать непреложный закон куртуазии: в любом состязании 
всегда отдается предпочтение даме, сколь ни были бы достойны и талантливы ее 
соперники. Последний аккорд заглушили обычные восторженные возгласы.
     Король Ричард не выдержал. Во-первых, молодой нахал, которому наваррская 
принцесса посвятила лэ, поклонился ей с невероятно спесивым видом, 
истолковывавшимся как проявление благосклонности или же пресыщенности. 
Во-вторых, Беренгария ответила этому безродному оруженосцу глубоким реверансом, 
мгновенно замеченным всеми дворянами.
     Ричард шагнул вперед, не раздумывая. Повод для ссоры лежал на поверхности, 
оставалось лишь облачить его в надлежащие для рыцаря одежды. А завтра утром 
мессир оруженосец будет валяться на земле с пробитым острием копья горлом! Свою 
королевскую и мужскую честь Ричард был готов отстаивать до последнего.
     - Восхитительно! Я так счастлива! Я не слышала эту песню долгие годы!
     Ричард едва не наткнулся на вышедшую в середину круга матушку. Элеонора 
незаметно подошла к слушателям и теперь всем своим видом выражала искреннюю 
радость. Однако король заметил, как мать бросила на него убийственный взгляд, 
заставивший Ричарда остановиться на полушаге.
     - Беренгария, дочь моя, весьма непростительно, что вы доселе скрывали свой 
талант! - причитала Элеонора, одновременно перекрывая дорогу сыну к наконец-то 
заметившему неладное оруженосцу. - Господа, мессиры, дамы, так кому же 
достанется золотой обруч короля Танкреда, предназначенный победителю?
     Бертран де Борн, совсем недавно пребывавший в непреложной уверенности, что 
кольцо из драгоценного металла, призванное схватывать волосы, достанется именно 
ему, недовольно наморщил нос, но подыграл королеве-матери. У него и так хватало 
всевозможных призов, полученных во Франции, Аквитании и прочих странах, где ему 
доводилось обходить любых соперников. Менестрель быстро забрал из рук 
присутствовавшего здесь же представителя короля Танкреда (таковым оказался, 
между прочим, Гильом де Алькамо) поблескивающий глубокой желтизной обруч с 
единственным синим камешком и, опустившись на правое колено, преподнес его 
Беренгарии.
     - Моей будущей королеве! - масленно улыбнулся фаворит Ричарда. - Вы разбили 
нас столь же безжалостно и стремительно, как ваш будущий супруг разобьет полчища 
сарацин.
     Беренгария молча забрала украшение и возложила поверх смолянисто-черных, 
гладко причесанных локонов, укрытых накидкой.
     - Я так рада! - повторялась Элеонора. - Беренгария, милая, и вы, мессир 
Серж... Скоро рассвет, надо обязательно отдохнуть. Ваше высочество, вы 
останетесь в моих покоях. Король Танкред был невероятно любезен, предоставив нам 
свои опочивальню и гостиную залу. Господа, как ни жаль, мы вас покидаем. Мессир 
де Борн, не огорчайтесь, с таким покровителем все прочие награды мира впредь 
будут вашими.
     Сказав напоследок гадость менестрелю, Элеонора Аквитанская ушла. Ричард 
проводил мать, невесту и нежданного соперника взглядом, в котором тонко 
смешались презрение и опасение за будущее.
     Гунтер, наблюдавший всю сцену от начала до конца, только головой покачал. 
По его мнению, всем троим - ему самому, рыцарю и попавшему в силки королевского 
двора Казакову - грозили нешуточные неприятности.
     Перед самым рассветом, когда солнце еще оставалось за холмами Калабрии, 
отделенной от Сицилии проливом шириной чуть поменьше лиги, король Ричард Львиное 
Сердце оставил свиту в разбитом за вчерашний день лагере - сотни шатров и 
палаток высадившихся на остров английских и аквитанских крестоносцев встали за 
северной стеной Мессины - и поехал на берег моря. Разумеется, короля сопровождал 
неизменный Бертран де Борн.
     Их величество спрыгнули с седла и, отпустив коня гулять, отправились на 
камни, любоваться приливом и восходом светила. Усевшись на торчащем из пенистых 
волн огромном гладком валуне, король мурлыкал под нос грустную песенку и швырял 
в воду подобранную гальку. Бертран, видя, что покровитель пребывает в дурном 
настроении, молчал, изредка пощипывая струны своего любимого инструмента. 
Менестрелю хотелось спать, однако бросить короля в одиночестве де Борн не 
решился. Он понимал, что Ричард недаром оставил шумный даже ночью лагерь: 
повелитель Англии хотел отдохнуть от всех.
     - Завтра турнир, - тихо напомнил Бертран затосковавшему Ричарду. - Ты 
сможешь развлечься. Кстати, я слышал, как Танкред хвалился перед герцогом 
Бургундским, что выбьет его из седла при первой же атаке. Они едва не 
поссорились...
     - Не завтра, а уже сегодня, - хмуро поправил менестреля король. - Надо бы 
отдохнуть после такой сумасшедшей ночи. Но не думаю, что получится заснуть.
     - Мой король расстраивается из-за Беренгарии? - осторожно уточнил де Борн. 
- По-моему, ты сам виноват. Невесте нужно уделять больше внимания и почтения. Не 
удивляюсь, что после твоей... э-э... невежливости наваррка рассердилась.
     - Пускай сердится сколько угодно, - поморщился Ричард. - Матушка все равно 
нас поженит. Как это не ко времени! В Палестине Беренгария станет обузой... В 
отличие от королевы-матери, которая в молодости управлялась с копьем и училась 
конному бою - ну, ты помнишь эту историю, еще при Людовике Французском? - 
наваррка только лишь благородная девица и ничего более. Прясть, вышивать, 
сплетничать... Я уж не говорю о ее нескромности.
     - Побольше внимания, - повторил Бертран. - Женщинам это нравится...
     - Я, между прочим, пригласил ее танцевать! - возмущенно повысил голос 
Ричард. - Кошку подарил! Знаешь, во сколько безантов мне обошлось это мерзкое 
животное? Что ей еще нужно?
     - Иисусе! - не выдержал менестрель. - Да было достаточно объявить на весь 
зал, что сейчас ты споешь балладу, посвященную невесте! Беренгария пришла бы в 
неописуемый восторг и простила тебе все!
     - Что ж ты раньше не посоветовал? - Король недовольно посмотрел на 
Бертрана. Тот состроил невинную физиономию. - Или слишком увлекся, потчуя 
слащавых красавиц романтическими лэ? Купался в волнах дамского восторга?
     - Мне можно, я трубадур, - усмехнулся де Борн. - А ты, часом, не грешишь ли 
ревностью?
     - Глупец, - совсем мрачно проворчал Ричард. - Как я только тебя терплю? 
Ладно, оставим. С Беренгарией еще полбеды, хотя до ее пламенного воздыхателя я 
еще доберусь... Посмотрим, столь ли он ретив на ристалище, как и в делах 
амурных! Совсем плохо другое. Я разговаривал с ее величеством королевой.
     - Чем же закончилась душевная беседа матушки с возлюбленным детищем? - 
ядовито поинтересовался менестрель и, быстро расстелив плащ, улегся на живот, 
подперев кулаками подбородок. - Надо полагать, рассуждали о политике? По-моему, 
твоя мать ничем более не интересуется. Ну, еще твоей женитьбой, так это тоже 
политика.
     - Лоншана удавили, - сообщил приятелю король. - В Англии. Подлец Годфри 
постарался.
     - Аминь. - Бертран пожал плечами. - И что? Ты же знаешь, я в интрижных 
тонкостях не разбираюсь. Вот поэзия... Рассказывай.
     - Не разбирается он! - яростно прошептал Ричард и запустил камешком в 
нахальную чайку, подлетевшую слишком близко к берегу. - Кто с родственниками 
воюет уже десять лет? Сколько раз твои братья отбирали у тебя фамильный замок?
     - Дань семейной традиции, - равнодушно ответил трубадур. - Я ведь всегда 
возвращал замок обратно. Правда, стоит мне уехать, опять является проклятущая 
родня и история начинается сызнова. Приструнил бы ты их, что ли, своей 
королевской волей?.. Так мы вроде говорили про Элеонору и твоего карлика.
     Господин де Лоншан, которого де Борн видел всего один раз в жизни, произвел 
на менестреля отталкивающее впечатление. Покойный канцлер росточком едва 
достигал уровня груди Ричарда, имел огромную лысую голову и кривые ноги. 
Вдобавок всегда горбился и потому казался выходцем из жутких ирландских легенд о 
жителях Полых Холмов - настоящий зловредный боуги.
     - Годфри явился в Лондон, завоевал доверие моего младшего братца Джона, и 
тот, тварь такая, поднял баронов и горожан к бунту, - хмуро проговорил Ричард. - 
Канцлера вздернули. Денег в казне якобы не нашли, чему я совершенно не верю. 
Лоншан постоянно присылал мне по пятьдесят тысяч фунтов в месяц. Доходили слухи, 
будто бы воровал еще больше, но я сомневаюсь - Лоншан отъявленный трус и не 
посмел бы обкрадывать короля. Он ведь был обязан мне всем состоянием и 
должностью!
     - Отъявленные трусы как раз воруют больше всех, - наставительно отозвался 
Бертран де Борн. - Правильно сомневаешься. Зная хитрюгу Джона, могу сказать, 
что, наверное, твой брат и присвоил все золото канцлера. На пару с Годфри. Так 
что же дальше? Придется задержать отплытие в Святую землю?
     - Никогда! - рявкнул король. Сидевшие на камнях чайки в ужасе поднялись на 
крыло. - Я достану деньги где угодно! Дам лены в Англии тамплиерам, пусть 
подавятся! Продам Шотландию, наконец!
     - Кто ее купит, эту Шотландию... - буркнул менестрель и с ледяной 
вежливостью в голосе попросил: - Перестаньте орать, сир, у меня в голове звенит. 
Между прочим, ваша драгоценная Шотландия давно продана самим шотландцам. 
Приснопамятным малышом-канцлером. Забыл? Твой папенька очень бы огорчился - 
воевал, старался, привел короля скоттов к присяге... А мэтр де Лоншан широким 
жестом предоставил горским варварам независимость, и всего за двести тысяч 
фунтов. Если не ошибаюсь, тебе этого хватило на полтора месяца.
     - Хоть ты-то мне не указывай, что и как делать! - искренне рассердился 
Ричард.
     - Молчу, молчу. - Де Борн с показным испугом перекатился на бок и умоляющим 
жестом протянул к Ричарду ладонь. - Не имею права оспаривать решения помазанника 
Божьего. Могу лишь порекомендовать завоевать Шотландию снова, а потом еще раз 
подарить им свободу от вассальной клятвы. За сумму, гораздо большую.
     Ричард сдвинул брови и вспушил пальцами густую светлую шевелюру:
     - А что, неплохая мысль. Вернемся из Палестины...
     - Я же шучу! Да и с Палестиной как-то грустно получается. Что, у тебя 
совсем не осталось золота?
     - Несколько тысяч безантов, - уныло проговорил король. - А людей нужно 
кормить, платить рыцарям, отдавать долги. Скоро заявятся ломбардцы и тамплиеры с 
заемными письмами и начнут сосать кровь. Я бы облегчил положение при помощи 
приданого Беренгарии, но на деньги Наварры наложила руку матушка, с ней особо не 
поспоришь. "Все для Англии, все для государства! Посмотрите на Филиппа-Августа! 
Будьте благоразумнее, сын мой!" Надоело!! Почему Лоншан мог доставать средства и 
доставал их всегда, а Годфри не может? Казна пополнится, как только мы возьмем 
несколько городов в Палестине и отправим добычу в Англию! Если повезет, я 
надумал после взятия Иерусалима повести армию в Египет - в Александрии, Газе и 
Каире спрятаны сказочные богатства!..
     - Воображаю себе картину после похода в Египет, - сладенько выговорил де 
Борн. - К пристаням Дувра подходят корабли, доверху груженные кошками, взятыми у 
александрийского эмира в качестве военной добычи... Только, сир, позволю себе 
напомнить, что в Англии животных никто не купит. Из-за полнейшей нищеты. Какой 
Египет, мой король? Очнитесь и протрезвейте! Нам бы с Сицилии отплыть! Ричард, 
поднимись ото сна и придумай, где взять денег! Понятно, что тамплиеры, 
ломбардцы, Филипп-Август, Папа или Танкред в качестве кредиторов отпадают. Тебе 
никто не выделит и фартинга. Если сумеешь разжалобить матушку, может быть, 
Элеонора и найдет немножко золота. Отправлять послов к императору Фридриху? Он 
сам в тратах, да теперь Барбароссу и не догонишь - армия германца вышла из 
Нюрнберга еще летом, значит, сейчас Фридрих марширует через Венфию.
     - Византийцы, - вяло предположил король. - Базилевс Андроник богат и вроде 
бы союзник... Нет, не даст. К тому же деньги нужны срочно. Обратиться к 
герцогине Бургундской? Что за страшные времена, когда приходится собирать по 
медяку на святое дело освобождения Гроба Господня!
     - Женись на Беренгарии и уговори мать отдать ради похода часть приданого, - 
хмыкнул менестрель. - Элеонора повозмущается, но, если ты проявишь достаточно 
терпения и настойчивости, уступит.
     - Моя мать еще никогда никому не уступала, - со вздохом напомнил Ричард. - 
Ни королю Людовику, ни Стефану, ни Генриху... Безусловно, она меня любит, но еще 
больше любит корону.
     - Тогда твои дела безнадежны. - Бертран де Борн, мысленно взвесив все "за" 
и "против", уяснил, что выхода нет и не предвидится. Деньги кончились, 
кредиторы, как один, отказывают, а Крестовый поход прекращать нельзя. Тупик. 
Конечно, часть рыцарей может обеспечить себя самостоятельно, но Ричард не 
потерпит такого позора. - Послушай, а если переправиться через море на побережье 
Берберии? К Карфагену, в Тунисский эмират? Взять добычу? У мавров, как говорят, 
полно сокровищ!
     - Думал, - кивнул король. - Ничего не выйдет, за что огромное спасибо 
Танкреду. Чертов сицилиец все лето изводил берберов и тунисцев набегами, ограбил 
провинции от Бенгази до Алжира... Представляю, какая теплая встреча ждет нас на 
африканском берегу! И никаких трофеев.
     - Прекрати терзаться, - призвал Ричарда Бертран. - Уверен, Элеонора не 
оставит тебя в беде. У нее аквитанские вассалы, множество отнюдь не бедных 
родственников. Королева что-нибудь придумает.
     - Нельзя всю жизнь полагаться на мать, - справедливо заметил король и 
понял, что высказал обвинение в свой собственный адрес. - Бог с ним, поедем в 
лагерь. Хочу выспаться перед турниром. Обязательно вызову на поединок Танкреда - 
утверждают, будто он великолепный воин...
     Ричард и его фаворит забрались в седла и, пустив коней шагом, поехали в 
сторону, где горели яркие пятнышки костров.
     Сарацины, пусть и были нехристями да язычниками, придумали множество 
полезных вещей - от дамасского булата, секрет которого охранялся почище чем 
гарем халифа, до кальянов для курения гашиша. Одно из арабских изобретений 
украшало шатер Ричарда. На коврах, коими застилался земляной пол, стояла 
складная кровать из парусины и реек ливанского кедра, которая в походных 
условиях являлась незаменимой вещью. Король отослал выбежавших встречать его 
оруженосцев и мессира Бертрана, кивнул страже и, откинув полог, вошел в свой 
временный дом. Пахло приятно - шатер окуривали благовониями, опять же по 
сарацинским обычаям. Оставалось лишь сбросить с себя тяжелую парадную одежду и 
завалиться спать.
     - Ваше величество!
     - Ну что еще? - Ричард обернулся. В палатку робко заглядывал один из 
оруженосцев. - Я ведь сказал - отдыхайте!
     - Вас очень хотят видеть! Человек ждет с полуночи, говорит, будто у него 
важное дело.
     - Подождет и дальше, - отказал король, но когда ему сообщили, что известие 
доставлено от Элеоноры, Ричард вздохнул и приказал впустить. Вдруг мать сумела 
раздобыть денег? Хотя если визитер приехал в лагерь только прошлым вечером... 
Элеонора на ужине могла бы сама рассказать Ричарду спешные новости.
     Появившийся в шатре дворянин королю был незнаком. Высокий, прямо держащийся 
седой старик с серебристой бородкой от уха до уха. Следит за своей внешностью - 
волосы и борода весьма тщательно пострижены. Даже в полутьме шатра заметно, что 
глаза у гостя светлые и очень яркие. Приличный, хотя и небогатый костюм, меч на 
боку скорее всего выкован в Византии - рукоять больно приметная.
     В целом выражение лица нежданного визитера полностью соответствовало 
довольно редко встречающемуся типу людей, которые всем своим видом словно бы 
говорили: "А я знаю секрет!"
     - Приветствую ваше величество и приношу извинения за столь поздний визит. - 
Гость опустился на правое колено и мигом поднялся, не дожидаясь ответного кивка 
короля. - Мое имя - Ангерран де Фуа, я служу королю Иерусалимскому Гвидо...
     - Весьма рад, - ответил усталый Ричард, желая как можно быстрее выпроводить 
назойливого старикана прочь. Если он явился клянчить у английского монарха 
помощи золотом или людьми для вечного неудачника Ги - вылетит из палатки 
быстрее, чем камень из пращи!
     - Великого короля Англии с нетерпением ожидают в Палестине, - вежливо, но 
каким-то странным, двусмысленным голосом произнес мессир Ангерран. - Владетелю 
Иерусалимскому Гвидо де Лузиньяну требуется помощь монархов Европы против...
     - Знаю! - перебил Ричард. - Вы не могли бы выражаться яснее, сударь?
     - Яснее? - чуть улыбнувшись, переспросил Ангерран. - Извольте. Вчера я 
беседовал с вашей матерью, мадам Элеонорой Пуату. Мне ведомо, что ваше прибытие 
в Палестину, сир, может задержаться из-за крайне досадных обстоятельств. У вас 
нет денег.
     - Что вы себе позволяете? - вспылил англичанин. - Вам не кажется, шевалье 
де Фуа, что говорить подобные слова королю, мягко скажем, опрометчиво?
     - Вы сами просили выразиться яснее, я только подчинился, - спокойно ответил 
Ангерран. - И вы отлично знаете, что я прав. Не сердитесь, ваше величество. 
Мадам Элеонора говорила о трудностях, обрушившихся на святое воинство Англии. Я 
могу вам помочь. Советом.
     - Советов мне сегодня надавали до конца жизни, - прорычал Ричард. Этотде 
Фуа начал раздражать короля своим сдержанным, но ясно выражающимся нахальством. 
- Пойдите прочь. Если угодно, напишите мне письмо с изложением ваших мыслей.
     - Я знаю, где найти требующиеся вам деньги, - не обратив на слова 
разозлившегося Ричарда ни малейшего внимания, твердо заявил Ангерран. - Не нужно 
будет просить в долг или заботить вашу матушку... Замечу, мадам Пуату все равно 
не откажет вам самого стертого медяка. Вы возьмете то, что причитается по праву. 
Это подтвердит любой законник. Почти восемьдесят тысяч безантов лежат перед 
вами. Остается только протянуть руку и взять.
     - То есть? - недоверчиво усмехнулся Ричард. - Где же эта сокровищница?
     - Там, - Ангерран де Фуа указал рукой направо" в сторону Мессины. - 
Разрешите мне присесть, сир? Тогда я разъясню дело во всех подробностях.
     Элеонора Пуату немного слукавила. Танкред, будучи хоть и сицилийцем, но 
все-таки прекрасно воспитанным рыцарем, действительно предоставил английской 
королеве и ее подопечной свои личные покои на втором этаже мессинского замка, но 
опочивальня и гостиная составляли лишь небольшую их часть. Элеонору устроили в 
спальне супруги Танкреда, отбывшего с женой ночевать в другое крыло 
дворца-укрепления, дамы-камеристки во главе с вечно безмолвной мадам де Борж 
заняли оборону в предшествующей комнатке, выводящей в прохладный коридор так, 
чтоб без их ведома никто не сумел бы проникнуть к королеве. Дополнял пейзаж 
сицилийский караул у дверей.
     С Беренгарией вышло немного попроще. Принцессе для вкушения отдыха избрали 
две небольшие, очень уютные комнатки, принадлежащие вдовствующей королеве 
Иоанне, тетке Танкреда и старшей сестре Ричарда Львиное Сердце. Обстановка 
жилища свидетельствовала, что неутешная супруга скончавшегося не столь давно 
короля Роджера отнюдь не замкнулась в себе, проливая горькие слезы по ушедшему в 
мир иной мужу, а старалась жить, как все, - удобная мебель, тканые ковры со 
сценами охоты на стенах, столики с ларцами и, что необычно для женщины, довольно 
много книг - целых девять! - на самых разных языках, включая арабский. Девять 
книг - удовольствие крайне дорогое и незаурядное, ибо рукописные трактаты редки, 
а по той причине, что фолианты представляли собой не духовные сочинения, но 
светские романы, королева Иоанна владела настоящими раритетами: во многих 
монастырях, где переписывались книги, запрещалось копировать тексты, не 
относящиеся к науке, рассуждениям или богословию. Даже "Песнь о Роланде" 
полагалась предосудительной. Некоторые дворяне, кстати, хвалились роскошными 
светскими библиотеками, составлявшими от силы двадцать пять томов...
     Казаков внес в обиталище принцессы бесценное сокровище - клетку с кошкой, 
поставил ее в уголок и собрался было ретироваться. Но провожавшая Беренгарию 
Элеонора его остановила:
     - Мессир, если уж взялись охранять покой принцессы, извольте исполнять свой 
долг. Чужой дом, чужая обстановка, нет внимательных монахинь, которые не впустят 
незнакомого человека... Я понимаю, что в коридоре и на лестницах стоят 
сицилийцы, но уж простите меня за неприятные слова в адрес нашего доброго 
хозяина Танкреда, я не могу довериться этим хитрым рожам!
     - Пришлите одну из дам, - сказал господин оруженосец, помедлив. - 
Беренгарии станет спокойнее, если с ней будет находиться ваша камеристка.
     - О, что вы, право! В конце концов, вы вооружены, сильны и можете сберечь 
сон ее высочества куда лучше, чем слабая женщина. Останьтесь возле двери в 
комнаты Беренгарии. Я распоряжусь, чтобы стражи не чинили вам препятствий.
     "И как это понимать? - молча задал вопрос Казаков. - Сицилийцы будут 
дрыхнуть, а мне сидеть под дверью на манер барбоса? Что-то вы темните, ваше 
величество... Но если уж рассуждать над приказами нельзя во все времена - примем 
к исполнению. И все равно вы, мадам Элеонора, - старая стерва. Надо же так меня 
подставить на пиру! Если Ричард меня еще хоть раз в жизни увидит - точно оторвет 
голову!"
     - Оставайтесь, - мягко, но непреклонно сказала Элеонора. - Я обычно 
просыпаюсь, когда звонят первый час*. Если принцессе что-нибудь понадобится, она 
вас позовет.
     * около половины восьмого утра.
     
     - Ne vopros, komandir, - по-русски проворчал Сергей, одарив королеву 
очередным неловким поклоном, больше похожим на жест благовоспитанного японца, 
разговаривающего с начальством. Главное в таких делах - опыт. И вообще, мало ли 
что может понадобиться принцессе, уж простите за вольнодумство...
     В течение как минимум получаса Беренгария оставалась у себя, а ее 
незадачливый охранник бродил по коридору замка. Сицилийцы посматривали на него с 
интересом, но разговор не заводили. Прошел с проверкой десятник королевской 
гвардии, явно вознамерившийся узнать у неизвестного шевалье, что это он делает 
возле покоев высочайших особ, однако предупрежденные Элеонорой блюстители быстро 
растолковали начальству: сие доверенное лицо королевы-матери, паладин наваррской 
принцессы, бдит и сторожит.
     "Доверенное лицо" хотело спать и прогуляться по своим чисто личным делам, 
но не знало, как на норманно-латинском звучит слово "сортир". Конечно, если 
совсем припрет, можно выйти на пустующую лестницу, однако джентльмены мы или 
где? Здесь как-никак королевская резиденция, и подобное действо будет откровенно 
попахивать, уж простите за каламбур, самым кондовым сюрреализмом.
     На сей раз не рыцарь спас принцессу, а вовсе наоборот. Притвор скрипнул, в 
проеме мелькнуло лицо Беренгарии, и наваррка взмахнула рукой, отчетливо заявив:
     - Сударь, пойдите сюда. Мне нужна ваша помощь. Лица сицилийцев приобрели 
каменную строгость. Они ничего не видели и не слышали.
     - Что случилось? - громко прошептал Казаков, когда дверь затворилась и 
Беренгария опустила легкий засов.
     - Скучно, - непринужденно сказала она. - Тоскливо и противно. Давайте 
поболтаем? Я знаю, вы не очень хорошо говорите на нашем языке, но по крайней 
мере понимаете и можете ответить. Идемте.
     Повторяя непривычный жест Сергея, которому она научилась во время 
приснопамятной прогулки, Беренгария взяла его под руку, отвела в свой покой, 
остановившись возле окна с открытыми ставнями. До роскошеств в виде рам и стекол 
на Сицилии еще не дожили.
     - Если вам что-нибудь требуется, это "что-нибудь" спрятано за ширмой, - без 
особого стеснения сообщила Беренгария. - Не хмурьтесь, я далеко не девочка и у 
меня есть братья...
     Когда оруженосец вернулся, принцесса рассматривала стол, на котором 
громоздилась библиотека.
     - Посмотрите, какие интересные книги нашлись в собрании королевы Иоанны!
     Беренгария не без труда придвинула к гостю громадную инкунабулу с 
застежками и чеканными медными полосами, схватывавшими обложку. - Вы ведь 
знаете, кто такой Кретьен де Труа?
     - Нет, - честно признался Казаков. - И не слышал никогда. Только сегодня на 
вечере его кто-то поминал.
     - Невероятно, - изумилась принцесса. - Впрочем, подобное варварство вам 
простительно. Герцогства русов слишком отдалены, с вашими землями держат связь 
только германцы и польский король... Кретьен де Труа - лучший менестрель 
столетия.
     - А кто тогда Бертран де Борн? - ехидно спросил оруженосец, начавший слегка 
разбираться в расстановке здешних авторитетов.
     - Воображала, нахал и амант Ричарда, который думает, что ему все позволено. 
- Принцесса сделала настолько недвусмысленный жест, что Сергей фыркнул. - 
Конечно, у него есть способности, но нельзя же сравнивать, к примеру, святого 
Бернара из Клерво и захолустного аббата из какой-нибудь там Каледонии! Вы 
понимаете, о чем я? Мессир де Труа первым из трубадуров решился собрать все 
легенды и истории о короле Артуре - о нем-то вы хоть слышали? - и создать 
большую книгу. Он записал не меньше сорока преданий, расставил их так, чтобы 
соблюдался порядок событий, и хотел продолжить, но... Конечно, вы не можете 
знать всю эту историю... Не удивляйтесь, в ней замешана и Элеонора Аквитанская. 
Ее дочь от Старого Гарри, мадам Матильда, вышла замуж за саксонского герцога по 
имени Генрих Лев. Десять лет назад германский император Фридрих обвинил Генриха 
в измене и изгнал из страны - мне рассказывали только слухи, поэтому я не 
ручаюсь за точность. Генрих Лев с женой уехали в Аквитанию, на родину Элеоноры и 
под покровительство ее родственников. Тогда Кретьен де Труа и приблизился ко 
двору Матильды. Говорят, она была в него влюблена до безумия... Но в прошлом 
году в замке герцогини случился страшный пожар. Вообразите, шевалье...
     - Я не шевалье, я оруженосец, - педантично уточнил Казаков.
     - Какая разница! - отмахнулась Беренгария. - Так вот, во время пожара 
сгорела большая часть рукописей мессира де Труа, а он, спасая бесценные 
сочинения, погиб под обрушившейся кровлей. Остальные успели выбежать, а Кретьен 
умер... Сколь несчастная судьба!
     - И эта книга, - осторожно проговорил Казаков, - принадлежит ему? Те самые 
рассказы о короле Артуре?
     - Именно, - кивнула принцесса. - С работ мессира де Труа успели снять 
десяток копий. Знаете, какая моя любимая легенда? О Гвиневере и Ланселоте.
     - А-а, помню, - ответил Казаков. Только на что, хотелось бы знать, намекает 
Беренгария? - Не представляю, как король Артур мог несколько лет подряд терпеть 
открытую измену жены.
     - Да очень просто! - удивилась незнанию оруженосца принцесса. - Я не хочу 
показаться слишком умной, знаю, женщине не стоит кичиться образованностью... Но 
в вашей стране, видимо, все по-другому? Как и в Наварре. Отец нанял для меня 
хороших учителей, образованных монахов, и полагал, что дочери короля следует 
разбираться в законах. Я сама додумалась, почему Артур смотрел на любовные 
приключения жены сквозь пальцы. Достаточно почитать своды германского права, по 
которым жила древняя Британия.
     - Расскажите, - попросил оруженосец сэра Мишеля.
     - Все законы бритгов и саксов основывались на праве наследования, - 
увлеченно начала Беренгария. - Теперь вспомним, что и у Артура, и у Ланселота 
были дети на стороне. Мордред, Галахад... В то же время великий король прожил в 
браке с Гвиневерой много лет, так и не дождавшись наследника. Какой вывод?
     - Либо охладел к жене, либо она была бесплодна, - ответил Казаков, подумав.
     - Именно что бесплодна! - горячо воскликнула принцесса. - Любому ребенку 
причиталась часть наследства. Любому - законнорожденному или нет. Теперь 
вообразите, как помешанные на имущественных правах бритты воспринимали 
незаконных детей! Супружеская измена наказывалась смертью, чтобы не вызывать 
кровавых раздоров из-за спора о наследстве. Артуру пришлось бы делиться своими 
ленами, деньгами и собственностью с семьей Ланселота, появись у последнего сын 
от королевы. Но Гвиневера бесплодна, значит, опасности никакой. Так они и жили. 
Втроем - двое друзей-соперников и одна женщина. Не делайте круглые глаза, мессир 
Серж, это отнюдь не куртуазная легенда от господина де Труа, а обыкновенный 
разбор истории с точки зрения законов.
     "Девочка далеко пойдет с такими талантами... - подумал Казаков. - Насколько 
я понимаю, для них всех артурианский цикл - нечто святое и неприкосновенное. 
Беренгария подошла к чудесной легенде отнюдь не как впечатлительная красотка. 
Что за прокурорские замашки у человека? И вообще я сомневаюсь в способностях 
Беренгарии вести себя так, как положено героиням Александра Дюма. Не думаю, что 
принцесса хоть раз в жизни хлопалась в обморок. Разве что когда ей это было 
необходимо".
     Казаков поймал себя на том, что думает не по-русски, а на 
норманно-французском, довольно уверенно строя мысленные фразы. Воздействие, так 
сказать, окружающей среды.
     - Вам понравился мой рассказ? - улыбнулась принцесса. - Или вы до сих пор 
верите, что я похожа на бледную малокровную дурочку наподобие Изабеллы, дочери 
Филиппа-Августа, и способна только сидеть за вышивкой? Наварра - особенное 
королевство. На западе - таинственный Лангедок со всеми его мрачными чудесами, 
на юге и востоке мы граничим с Кордовским халифатом, отчего постоянно живем в 
ожидании войны. Мне знакомо и мужское седло, и искусство обращения с оружием - 
отец говорил, что я должна уметь себя защитить. Не верите?
     - Почему же?.. - начал Сергей, но Беренгария взяла со столика короткий 
кинжал и оборвала собеседника:
     - Посмотрите, на ковре, украшающем западную стену, вышита лань, повернувшая 
голову к охотнику. Левый глаз не виден, зато правый...
     Нежная, юная, очаровательная и благовоспитанная принцесса без всякого 
замаха одной ладонью запустила клинок в стену. Тело Беренгарии словно и не 
пошевелилось, только пальцы мелькнули. Острие ударило точно в коричневатый 
кружок, изображавший око маленького оленя, пробило толстый гобелен и ненадолго 
застряло в мягком камне. Затем кинжал со стуком свалился на пол.
     - Амазонка, блин... - Это выражение прозвучало на неизвестном принцессе 
языке. Казаков опомнился и только руками развел: - Вы, ваше высочество, 
превзошли все мои ожидания. А знакомы мы всего сутки.
     - О, не надейтесь! - рассмеялась принцесса. - Не думайте, ради Бога, что я 
в вас влюбилась. Хватит, имею опыт... Если вам интересно, сударь, то у меня был 
долгий непорочный роман с моим двоюродным братом, сыном графа Барселонского. 
Сплошные вздохи под сенью оливковых деревьев и ничего другого. Признаюсь, вздохи 
и с моей, и с его стороны. Отец разлучил нас - римский престол никогда не дал бы 
согласия на брак между столь близкими родственниками. И это повредило бы короне, 
признаться... Я была тогда слишком молода и впечатлительна.
     - Сколько же вам лет, ваше вые... Беренгария?
     - В следующем месяце - восемнадцать. Почти старая дева, не правда ли? Все 
мои ровесницы, дочери не столь бедных и провинциальных королей, вышли замуж 
четыре или пять лет назад. Я досталась Ричарду только потому, что англичанину 
все равно, кем будет его супруга. К тому же он старше меня на четырнадцать лет. 
Понимаете?
     - Не понимаю. - Казаков откровенно не желал признавать очевидное.
     - Если вы, мессир, полагаете, что я девственница, то ошибаетесь, - чересчур 
уж недвусмысленно заявила Беренгария. - Бог мой, только не краснейте! Я думаю, 
что вам это не свойственно. Постойте, по-моему, вы смущаетесь вовсе не оттого, 
что я с вами говорю вызывающе и открыто. И не потому, что вы иностранец, плохо 
знакомый с обычаями. Почему же? Любой другой мужчина понял бы меня еще тогда, 
когда велся разговор о Ланселоте и Гвиневере.
     - Наверное, я тупой. - Сергей уже не представлял, что делать. Конечно, 
Беренгария знает, чего она хочет, она красива, умна... Но, черт побери, завести 
лирическую интрижку с принцессой, предназначенной в жены королю Англии? И не 
какому-нибудь там Эдуарду Второму, а самому Ричарду Львиное Сердце? Что ей 
теперь прикажете говорить? Пардон, мадемуазель, но я дал обет хранить верность 
своей Прекрасной Даме (какой еще "даме"?) и не пошли бы вы подальше со своими 
претензиями?
     - Почему именно я?
     - Есть люди, которые мне нравятся, - наклонила голову Беренгария. - Вы 
слишком необычны, шевалье. Приехали издалека, внешность весьма нетривиальная - 
надоели белокурые норманны и черноглазые кастильцы.
     "Отелло на тебя нет! - рассмеялся про себя мессир оруженосец. - Судя по 
твоим словам о "необычности", ты завела бы роман и с сарацином, и с негром".
     Беренгария будто в ответ на мысли Казакова весьма серьезно сказала:
     - Не подумайте, что я бросаюсь на шею первому встречному, сударь. Все-таки 
отец дал мне приличное воспитание, и я чту законы Церкви. Но... Вы мне 
действительно нравитесь. Вы слишком... чужой. Женщины всегда замечают особенных 
людей. Я не думаю, что в предопределенном и скучном будущем я встречу 
кого-нибудь, похожего на вас. И еще... Если вы беспокоитесь из-за Ричарда, 
королева Элеонора найдет способ оградить меня и вас от гнева моего жениха. 
Слышали поговорку "Королевам не изменяют с королевами, королевам изменяют с 
горничными"? Ричард не станет долго беситься. Вот заведи я роман с Танкредом... 
Он, кстати, вызывает во мне похожие чувства - эдакий хищный волчонок...
     - Вы очаровательно нескромны, Беренгария, - широко улыбнулся Казаков. - 
Признаться, вы мне тоже симпатичны. Просто как женщина.
     Принцесса Наваррская поднялась со своего стульчика, подошла к оруженосцу и 
опустилась ему на колени.
     - Перестаньте же смущаться, - с легким весельем в голосе сказала она, 
коснувшись губами левой брови Казакова. - Любовь заповедана Господом. Умоляю, 
сбросьте эту дурацкую шапку! Насколько же неудобны мужские моды...
     А далее пришел ясный рассвет, солнце хитро заглядывало в уютную комнату 
королевы сицилийской Иоанны, где была разобрана низкая и широкая постель с 
занавесями, свисавшими с потолка, глухие каменные стены хоронили в себе любые 
звуки, способные побеспокоить стражу или суровых камеристок английской 
монархини. Двое людей, столь неожиданно повстречавшихся лишь недавним утром, 
лежали в объятиях друг друга, вполне довольные собой и окружающим миром.
     Наступило второе октября 1189 года по явлению Спасителя. День, принесший 
Сицилии неожиданное и кровавое бедствие. День, когда вчерашний союзник 
превратился во врага.
                                    ГЛАВА ДЕВЯТАЯ                      ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНЫЕ ЗАБАВ     2 ОКТЯБРЯ 1189 ГОДА. МЕССИНА, КОРОЛЕВСТВО СИЦИЛИЙСКОЕ     Поначалу дотошные монахи, а несколько позже специально назначаемые королями 
герольды спокон веку составляли династические древа европейских повелителей - 
традиция сохранялась с римских времен. Человеку, обладающему хоть каплей 
внимания, становилось ясно: правящие дома королей и герцогов так или иначе 
состояли в близком и дальнем родстве. В отличие от Руси, где абсолютно все 
князья являлись прямыми родственниками (право на власть давало только 
происхождение от Владимира Святого, а значит, князь какого-нибудь заштатного 
Михайлова и владыки блистательных Галича, Суздаля, а то и Киева доводились друг 
другу двоюродными или троюродными братьями, дядьями, племянниками и так далее), 
нигде в Европе вся знать государства не принадлежала к одному роду. Но и Европа 
могла похвалиться достаточно тесными семейными узами. Дочери Элеоноры 
Аквитанской выходили замуж за властителей самых разных земель, от Византии до 
Кастилии, семья английской королевы имела связи с Германией, Венгрией, Польшей, 
Палестиной. Король Иерусалимский был дядюшкой наследника византийского трона, 
тот оказывался племянником французской королевы, ее дочь от второго брака 
сочеталась с сицилийским монархом, последний приходился тестем королю Польши, а 
поляк являлся сыном русской княгини... Остается задать ехидный вопрос: какова 
степень родства между таковой княгиней и королем Иерусалима и могут ли их дети 
заключить брачный союз, не нарушая законов Церкви?
     По крайней мере у знатоков генеалогии и гербов всегда имелась работа.
     Анжуйская семья потомков Жоффруа Плантагенета, отца Генриха II, с XII века 
начала расползаться по Европе, занимая княжеские и королевские троны. Спустя 
несколько десятилетий представители династии Анжу станут править Неаполем, 
королевством Венгерским, Сицилией, оставив своей главной вотчиной Англию. Но это 
случится позже.
     Если король Генрих - Старый Гарри - и намеревался однажды развестись с 
Элеонорой, влюбившись во французскую принцессу Алису, ничего путного из этой 
затеи у него не получилось бы. На пути влюбленного короля стояло два серьезных 
препятствия.
     Папа давал разводы только в случаях, когда непреложно доказывалась 
супружеская измена или жена не могла обеспечить продолжение династии по причине 
бесплодия. На адюльтере хитроумную аквитанку подловить не смогли, на бесплодие 
ей жаловаться тоже не приходилось. Первый ее брак с нелюбимым занудой Людовиком 
обернулся тремя дочерьми, а потом Элеонора подарила Генриху II пятерых сыновей и 
еще трех девочек. Последнего ребенка, принца Джона, Элеонора родила, разменяв 
пятое десятилетие жизни.
     Появившаяся на свет в 1155 году Иоанна, которую англичане звали Джейн, а 
французы - Жанной, как и все питомицы знаменитой королевы, неОсталась без 
завидного жениха. Породниться с семьей Плантагенетов, владеющих могучей Англией, 
желали все королевские дома Европы. Иоанна отправилась на Сицилию, просватанная 
за великовозрастного, но деятельного норманнского государя Гийома. Увы, она была 
младше сицилийца почти на тридцать лет, детей ему не принесла, а когда старый 
король умер, престол перешел к его племяннику Танкреду.
     Иоанна, зная, что ее брат и мать находятся во Франции и собираются нанести 
визит на Сицилию, собиралась дождаться родственников, проводить Ричарда в 
Крестовый поход, а затем вместе с Элеонорой вернуться на родину. Вдовствующей 
королеве не хотелось оставаться на чужом для нее острове, хотя Танкред относился 
к Иоанне более чем уважительно. Если Бог даст, матушка сумеет устроить вдове 
новый брак с каким-нибудь пожилым герцогом.
     Принцесса Беренгария недаром говорила Казакову о имущественных законах 
древних германцев. Они сохранились, пусть и значительно видоизменились с 
течением долгих столетий. Некогда за Иоанной дали приданое, и немаленькое, - ее 
отец Генрих являлся самым богатым монархом западного мира. Теперь, после смерти 
мужа, Иоанна могла по закону оставить золото и имущество на Сицилии, а могла и 
потребовать его обратно. Прецедент случился не столь уж давно - с ее матерью 
Элеонорой. Когда последняя разводилась с опостылевшим Людовиком Французским, то 
потребовала назад свое достояние: огромное Аквитанское герцогство. Людовик не 
возражал, ибо понимал, что, коли он попытается насильно присоединить Аквитанию к 
Франции, не избежать волнений, баронских бунтов и всеобщего недовольства. Лучше 
уж править небольшим, но спокойным и мирным королевством.
     До минувшей ночи о деньгах Иоанны Сицилийской никто не вспоминал. Вдова, не 
страдавшая пороками скупости или жадности, договорилась с Танкредом, что заберет 
небольшую часть, дабы располагать собственными средствами, не рассчитывая только 
на престарелую мать и славного безумным мотовством Ричарда. Этим завершалась 
история ее короткого правления на Сицилии - Иоанна, отягощенная несколькими 
тысячами унций золота, уезжает домой и остается для Танкреда просто отдаленной 
дружелюбной родственницей. Договор подписали, заверили королевской печатью и на 
том наследство вдовы было поделено.
     Ричард Львиное Сердце все решил за сестру. Ему требовалось немедленно 
завладеть приданым Иоанны.
     Мессинский замок просыпался. С самым рассветом поднялись король Танкред и 
приближенные - им следовало отправляться за город для обустройства даваемого в 
честь гостей турнира. Оседланные кони ждали сицилийцев во дворе, и, едва на 
башне отбили первый литургический час, молодой король покинул Мессину. Уставшие 
за ночь гости - те, кто уже встал на ноги - подлечивали головную боль остатками 
вина и разъезжались по домам. Филипп-Август Французский, ночевавший в бывших 
покоях Гийома, дрых беспробудно, ибо привык вставать незадолго до полудня.
     В коридорах обозначилось утреннее шевеление. Меняли посты, разносили 
знатным постояльцам теплую воду и незамысловатый завтрак, состоявший из яблок, 
хлеба и легкого вина. Вполне выспавшийся Казаков бдел где и положено - возле 
двери принцессы. Беренгария разбудила его, едва заслышав ржание и повизгивание 
коней, доносящиеся со двора.
     - Если Элеонора нас застанет в таком виде, - хмыкнула принцесса, - всей ее 
терпимости придет конец. Мне предстоит долгое и показное нравоучение о грехе 
блуда, а вас она просто выгонит, шевалье. Впрочем, все было чудесно, не правда 
ли?
     - Беренгария, ты никогда не слышала об одиннадцатой заповеди, не записанной 
в Евангелиях? - Казаков, одеваясь, хитро покосился на принцессу.
     - Как же. - Наваррка подавила смешок. - Говорят, будто ее придумали 
еврейские ростовщики и ломбардские торговцы. В Писании сказано: "Не кради, не 
прелюбодействуй, не возжелай..." Итальяшки всегда добавляют: "В первую же 
очередь - не попадайся". Элеонора наверняка оставит вас при моей особе еще 
несколько дней. Полагаю, Ричард не захочет быстро играть свадьбу... Идите, 
мессир Серж! Только сначала поцелуйте. В лобик, как и положено верному, но 
целомудренному рыцарю. В лобик, я сказала!
     Казаков едва не строевым шагом мерил коридор из конца в конец, озирая 
безмолвных сицилийцев-охранников при легких кольчугах и мечах. Лица 
танкредовских воинов оставались категорично хладнокровными, как на бюстах 
Цезарей Рима. Про себя они, наверное, посмеивались, но выразить свои чувства не 
смели даже легким движением губ. Небось и не такое видали. Если известный 
цистерианец Петр Клюнийский поименовал некоторые нынешние монастыри "блудищами 
Содома", то какого же названия заслуживают обиталища людей светских? Вертепов и 
лупанариев, не иначе...
     Невинная и скромная Беренгария, прекрасная принцесса и будущая королева, 
для своего возраста (невеликого по меркам двадцатого века и более чем взрослого 
по воззрениям двенадцатого столетия) имела достаточный опыт общения с мужчинами 
- это господин оруженосец выяснил на самом себе, но, впрочем, ничуть не возражал 
против столь новых и приятных знаний об эпохе Крестовых походов. Потом 
Беренгария призналась, что в Наварре и в соседнем Лангедоке у нее остались два 
безутешных любовника, с которыми она имела дело с четырнадцати лет. Конечно, 
принцесса их любила или скорее "они ей нравились".
     - Кто же, если не секрет? - фривольно поинтересовался Казаков, не думая о 
том, что подобный вопрос принцессам задавать неприлично. Беренгария состроила 
трагическое лицо, вздыхая над варварством оруженосца, однако ответила:
     - Я четыре года дружила с шевалье Хуаном де Рамалесом, вы его не можете 
знать - Хуан происходит родом из маленького поместья в Кастилии. Он был 
оруженосцем моего отца...
     Беренгария внезапно остановила речь и смущенно кашлянула.
     - О втором ты не хочешь говорить? - догадался оруженосец.
     - Почему же... Он был не второй, как ты выражаешься. Так, мимолетное 
увлечение. У нас есть соседи, подальше к востоку, за Пиренейскими горами. Графы 
Редэ. Иногда они приезжают в гости, отец несколько раз навещал их замок... 
Весьма необычное и притягательное место, называется - Ренн-ле-Шато.
     "Ренн-ле-Шато? - У Сергея возникло странное воспоминание, определенно 
относившееся к веку двадцатому. - Что-то знакомое... Про катарских еретиков или 
про какие-то найденные сокровища я ведь читал... Нет, не помню".
     Беренгария продолжала, медленно подбирая нужные слова:
     - Два года назад я познакомилась с наследником графа Редэ, Рамоном. Правда, 
он был женат, но... Не важно. Вначале Рамон меня очаровал - потрясающе красивый 
мужчина, обходительный и нежный. Мы встречались несколько раз, и с каждым 
вечером мне становилось все страшнее. Прекрасная оболочка, под которой 
скрывается чудовище.
     - То есть как? - не понял Казаков.
     - Это словами не выразишь, нужно видеть человека и знать его близко. Вот 
сейчас Рамон очарователен и любезен, а в следующий миг посмотришь на него и 
видишь в глазах черный омут. Пустоту. Бездну. У Рамона прелестная жена, но он, 
словно бросая вызов всему обществу и Церкви, открыто живет со своим любовником, 
который, подумайте только, брат жены!
     "Удивительно, насколько у них распространен содомский грех, - вздохнул про 
себя Казаков. - Этот Рамон, Ричард туда же... Про Филиппа-Августа Мишель 
сплетничал... Женщин, что ли, не хватает? Не средневековье, а Древний Рим 
нероновского образца!"
     - Однажды я сказала Рамону, что между нами все кончено, - говорила 
принцесса, словно исповедуясь. - Он ушел. На следующий день слуги нашли мою 
собаку с отрезанной головой. Я уверена, это сделал он, желая отомстить. Хорошо 
еще, не напустил на меня порчу или не заколдовал - все графы Редэ славятся 
общением с силами потусторонними. Младшая сестра Рамона, Бланка, - наверняка 
ведьма... Я долго общалась с этой семейкой, они приезжали в Беарн и жили у нас 
почти полгода.
     - Ведьм не бывает, - легкомысленно отозвался Казаков. - Ваш Рамон, 
наверное, чересчур пресыщен. Такое случается с теми, кто, имея все мыслимые 
богатства, устает от удовольствий.
     - Нет, вы не правы, - очень серьезно возразила Бе-ренгария. - Графы Редэ, 
их еще называют де Транкавслями, - люди крайне необычные. Все до одного. Семья у 
них большая, и у каждого в глазах сумасшедшинка. Хуже всего Рамон и его отец - 
мессир Бертран. Среднего брата, Тьерри, я вообще не поняла. Мне показалось, 
будто в жизни его ничего не интересует. Он вечно витает в облаках... Или душа 
Тьерри ходит гулять под землю. Самый милый среди них - Хайме, младший. Вот им я 
и увлеклась после Рамона.
     - А Рамон? Как он посмотрел на то, что младший брат крутит любовь с бывшей 
подругой?
     - Промолчал и сделал вид, будто ничего не заметил. Но я уверена, он 
запомнил обиду. Мне он ничего не смог бы сделать, я - дочь короля. А вот 
брату...
     -- Ты выбирала любовников по своему излюбленному принципу "необычности", я 
правильно догадался?
     - Да, правильно. В Транкавелях есть что-то особенно притягательное. С Хайме 
я урывками встречалась полтора года, вплоть до времени, когда приехала Элеонора 
Пуату и мой отец дал согласие на брак с Ричардом. Мы весьма романтично 
попрощались, когда королевский кортеж останавливался в Тулузе. Хайме примчался 
из Ренна на взмыленной лошади, уговаривал бежать с ним, но сами понимаете - 
принцесса не имеет права соглашаться на личное счастье. И я не думаю, что 
получила бы упомянутое счастье с одним из Транкавелей. Даже от совсем юного и 
безрассудно влюбленного Хайме меня иногда бросало в дрожь.
     - Надеюсь, я не произвожу подобного впечатления?
     - Нет, шевалье. Вы просто чужой. Чужой для Франции, Наварры или Англии. Это 
очень заметно. Вот хотя бы... Вы католик?
     - Нет, - честно ответил Казаков. - Как это по-вашему? Ortodox? Византийская 
вера, принятая в Константинополе? Очень похоже на католицизм, разница только в 
непризнании Папы вселенским патриархом и двух словах молитвы "Символ веры".
     - Да, я слышала, - кивнула Беренгария. - Монахи мне объясняли. Схизматики 
утверждают, будто Святой Дух происходит только от Отца, а римский престол 
полагает, что от Отца и Сына. Так вот, вы, пусть и немного по-другому, - верите, 
вы христианин. А Транкавели не верят ни во что. Нет, они прилежно ходят в 
церковь на мессы -- я сама видела, как старый граф стоял вместе с моим папой на 
Рождество перед алтарем. Но это только видимость. Фиглярство. Балаганный фарс.
     Беренгария умолкла, скорее всего не желая развивать неприятную для нее 
тему.
     "Все-таки она очень умная, - размышлял Казаков, разгуливая утром по 
коридору замка Танкреда. - Принцесса моментально заметила то, что в привычном 
для нее мире я чужак. И полагает, что чуждость происходит из-за разницы в 
конфессиях и оттого, что я приехал очень издалека... Эх, Беренгария, знала бы 
ты, насколько издалека!"
     Из покоев Элеоноры вышла молчаливая и худощавая мадам де Борж, пристально 
осмотрела оруженосца, но как всегда, ничего не сказав, отправилась в комнату 
Беренгарии. Предосудительного замечено не было, да и не будет. Все следы ночного 
приключения старательно заметены - как же, учены.
     "Хотелось бы знать, - подумал Сергей, - каким образом предохраняются 
здешние дамы? Нежелательная беременность во все времена являлась проблемой... 
Беренгария общалась с мужчинами четыре года и по сей день не влипла. Значит, 
что-то есть. Травы какие-нибудь?.. Впрочем, на моих глазах она ничего особенного 
не потребляла. Или?.."
     Казаков едва не взвыл. Если его мысль была правильной, то вывод 
напрашивался простейший: милейшая Элеонора подставила мессира Сержа столь 
серьезно, что теперь не выпутаешься! Ладно, можно смириться С тем, что 
королева-мать запросто использовала никому не известного оруженосца в своих 
целях. Ведь ясно, как день, - его приставили к Беренгарии, чтобы подразнить 
Ричарда. Львиное Сердце с дамами постельным образом не общается, по крайней мере 
сейчас, а Элеоноре требуется наследник. Вернее, гарантия появления наследника. 
Логическая цепочка выстраивается самая пошлая.
     - Полнейшая задница, - прошептал Сергей на славянском. - Тут и уверуешь, 
что заразился от Гунтера паранойей. Да нет, не может быть! Слишком хитро и 
слишком импровизированно. Но все свидетельствует в пользу Элеоноры, а отнюдь не 
в мою.
     "Элеонора знает, что я ни с кем не знаком и приехал из чужой для Европы 
страны, - напряженно раздумывал Казаков. - Правильно вчера заметила Беренгария - 
королевам изменяют с горничными. А королям, сколь это ни обидно для вашего 
достоинства, мессир Серж, изменяют с малоизвестными иностранцами, которые 
теоретически могут благополучно исчезнуть, уехав домой или внезапно скончавшись. 
Никакие родственники не станут доискиваться. Пропал - и все тут! Мавр сделал 
свое дело, мавр может уходить. Нет, не верю! Что, если пойти прямо к Элеоноре и 
спросить в лоб? Неожиданная атака - лучший способ защиты!"
     Казаков вошел в небольшой "предбанник", отделявший спальню королевы от 
переходов замка, раскланялся с пожилыми камеристками Элеоноры и вопросительно 
посмотрел на дверь. Дамы расступились. Вероятно, получили указание аквитанской 
авантюристки впускать мессира Сержа незамедлительно.
     - Ваше королевское величество?
     Элеонора, облаченная в пышную ночную рубашку, полусидела на постели короля 
Танкреда, укрытая по грудь шерстяным пледом, и завтракала.
     - О! Шевалье! Вы, наверное, еще ничего не кушали! Возьмите с моего подноса 
яблоко, я все равно так много не съем. Как провели ночь?
     - Ночь была замечательная. Принцесса оказалась ко мне благосклонна, - 
напрямую бухнул Казаков, подчиняясь жесту королевы-матери и присаживаясь на 
постель в ее ногах. Элеонора только подняла правую бровь.
     - Тогда, судя по лицу, вас беспокоит утро? "Ох, догадлива! Теперь точно 
ясно, что она все заранее знала и рассчитала! Теперь отступать поздно. И 
плевать, что Элеонора может запросто устроить мне массу неприятностей..."
     - Беспокоит, - еще настырнее продолжил разведку боем Сергей. - Какова же 
отведенная мне роль, ваше величество? Незаметно уйти в сторону или продолжить 
задуманную вами игру?
     - Расскажите все с самого начала, мессир, - спокойнейшим тоном посоветовала 
королева-мать. - Все ваши мысли, подозрения и впечатления. Не думайте, что вы 
меня обидите. Говорите правду.
     Казаков и сказал правду. Попытался в четких и коротких фразах обрисовать 
коварнейший замысел аквитанки. Любая женщина, которой рассказали бы такое о ней 
самой, всерьез оскорбилась бы, но Элеонора лишь расхохоталась, да так, что 
пролила прозрачное желтоватое вино из серебряного стаканчика себе на рукав.
     - Боже мой! Мессир Серж, я вас недооценила! Признаться, перед тем как 
обустраивать эту интрижку, мне непременно следовало посоветоваться с вами! 
Возьмите быстрее бокал, иначе я все разолью...
     Казаков взял и допил. Он не видел тут ничего смешного.
     - Вы абсолютно правы, сударь, - уже позначительнее сказала королева-мать. - 
Я вас использовала. Удивительно, вы один из немногих, кто осмеливался бросить 
мне обвинение в лицо... Нет-нет, я не сержусь. Да, я хотела, чтобы Ричард, 
увидев вас с Беренгарией, взревновал. В конце концов, он король и весьма хорош 
собой, а принцесса вдруг отдает предпочтение безродному оруженосцу с 
непримечательной внешностью. Мы с наварркой вместе придумали этот план. 
Надеялись, что Ричарда проймет хотя бы посвященное вам лэ, которое Беренгария 
спела на состязании менестрелей. Получилось плохо - у моего сына голова забита 
совсем другим, этого я не учла. Безденежье, заботы об армии, Бертран де Борн... 
Впрочем, это только мои дела. Вы полагаете, что я намеренно оставила вас возле 
спальни Беренгарии? Да, каюсь, есть грех. Но учитывайте, что я женщина пусть и 
постарше вас обоих лет на сорок. В возрасте Беренгарии у меня была масса 
любовников, не считая холодного и постылого мужа. Вчера вы Беренгарии 
понравились, и я сочла необходимым приблизить вас к принцессе. В противном 
случае она обязательно кинулась бы искать приятеля на стороне - знаю я 
наваррок... Еще неизвестно, чем бы все кончилось. А сейчас я видела и знала все. 
Вы, мессир Серж, ошиблись дважды. В ваших предположениях о возможном наследнике 
и вашей участи.
     - Поясните, ваше величество, - попросил Казаков, оставаясь настороженным. 
Если королева лгала ему в глаза, то, надо признаться, делала это на редкость 
умело.
     - Наследник должен быть по крови только Плантагенетом, - без тени улыбки 
сказала Элеонора. - Кровь столь же свята, как и таинства Церкви. Не бойтесь, 
Беренгария от вас не понесет. Это секреты исключительно женские. Хотя в вашем 
возрасте следовало бы о них знать... Извините за неприятные слова, но, по-моему, 
лежащие за Польшей и Венгерским королевством русские земли справедливо 
полагаются варварскими. Вы не догадываетесь о самых простых вещах! Во-вторых. 
Никто не собирается травить вас цикутой или подстерегать с кинжалом в темной 
арке. Конечно, при условии, что вы будете скромны и молчаливы. Но вы же 
дворянин? И потом, разве вы хотите опорочить Беренгарию? Она была с вами мила 
и... э-э... гостеприимна. Вы наверняка питаете к принцессе дружеские чувства...
     - Если не ошибаюсь, ее уже опорочили в глазах высшей знати, когда я 
постоянно таскался за ней прошедшей ночью, - неуверенно ответил Казаков.
     - Пустяки! - отмахнулась Элеонора. - Обыкновенное светское ухаживание, и не 
такое случается. Удивительнее было бы другое. Вообразите, красавица Беренгария 
сидит в одиночестве и скучает! Хотя Ричард постоянно любезничает с Бертраном де 
Борном, за принцессой никто не осмелился бы приударить - дворяне опасаются 
вспыльчивого нрава Ричарда, вдобавок он еще и король, скудоумный, но 
могущественный... Вас я выбрала потому, что вы совершенно не знаете наших 
порядков и могли сделать все, как надо. Ведь сделали? Чудесно!..
     - ...Но обидно, - нахмурился Казаков и, взяв без дозволения королевы-матери 
кувшин, плеснул себе еще вина.
     - Гм. Понимаете ли, мессир, я точно так же не знакома с обычаями света 
вашей страны. И предполагаю, что они серьезно отличаются от принятых во Франции 
или Аквитании. Я должна загладить вашу обиду? Чем? Если я предложу вам золото, 
это выйдет еще оскорбительнее... Придумала! Мое предложение нисколько не ущемит 
вашу честь и даст возможность выйти из невысокого звания оруженосца. Хотите, я 
найду вам покровителя? Очень влиятельного человека? Он уже в возрасте, 
пользуется уважением при многих дворах. Если угодно, я попрошу его дать вам 
рыцарское посвящение.
     - Кто это? - вяло заинтересовался Казаков. Покидать сэра Мишеля, а уж тем 
более Гунтера ему вовсе не хотелось.
     - Вы его видели вчера - благородный шевалье Ангерран де Фуа. Он как раз 
просил меня подыскать сообразительного помощника. Нет-нет, не спешите 
отказываться. Вы послужите мессиру Ангеррану, пока тот находится на Сицилии, а 
затем примете окончательное решение. Да, вот еще что! Вы можете ежевечерне 
приходить в гости к Беренгарии. Сегодня мы переедем обратно в монастырь, с 
аббатисой Ромуальдиной я разберусь самостоятельно.
     - А Ричард?
     - Ричард?.. У короля сегодня турнир, и он не станет интересоваться ничем 
другим, кроме конных боев. Поверьте, о вас он забыл, едва уехав из замка. 
Согласны?
     ...Всадник, с головы до пят затянутый в кольчужный доспех, будто рыба в 
чешую - собственно кольчуга, чулки, оголовье, перчатки, - вылетел из седла и 
тяжело грохнулся на сухую землю. Его соперник, остановив коня, торжественно 
потряс сломавшимся от удара копьем и совершил почетный круг по огороженному 
ристалищу. Поверженного торопливо унесли, оставив зрителей гадать - жив он или 
нет.
     Сэр Мишель сидел на трибуне хмурый - ему тоже досталось. По жребию турнира 
он вышел одним из первых, противником рыцаря оказался шевалье с юга Франции, 
каковой и отправил молодого Фармера в кратковременное бессознательное состояние, 
последовавшее сразу за падением с лошади. К счастью, никаких серьезных 
повреждений не случилось, так, несколько синяков и уязвленное в очередной раз 
самолюбие.
     - Костоломная забава, - комментировал восседавший рядом Гунтер. - Нет, я 
понимаю - благородное искусство, удаль, сила, желание прославиться... И все 
равно не могу принять таких развлечений. Сегодня уже шестерых покалечили.
     - Коли не понимаешь и не принимаешь, молчи, - огрызнулся Фармер. - 
Самому-то небось страшно выйти?
     - Страшно, - кивнул германец, с интересом наблюдая, как вызывают новых 
поединщиков. - Пойми, голову тебе могут проломить и в Святой земле, так зачем 
рисковать сейчас? К тому же я не умею.
     - На турнирах приобретаешь необходимый опыт, - наставительно сказал сэр 
Мишель. - Чем чаще сражаешься с благородными дворянами, тем лучше будешь воевать 
с неверными.
     - У сарацин тактика другая, - отозвался Гунтер. - Нет у арабов тяжелой 
конницы. Налетели, ударили, удрали. Потом еще несколько раз подряд, пока не 
измотают противника.
     Рыцарь замолчал, Гунтер продолжал смотреть за поединками. На подобном 
представлении он находился впервые, и было интересно взглянуть, как же выглядят 
настоящие рыцарские бои.
     В романах о средневековье - по крайней мере у Вальтера Скотта - турниры 
эпохи двенадцатого века описывались красочно, но не совсем достоверно. Лет через 
сто или сто пятьдесят действительно появятся трубы, разряженные герольды, 
тяжелые кованые доспехи с глухими шлемами, на которые крепилась уйма украшений, 
и турнир станет красивым, пусть и небезопасным, зрелищным представлением. Здесь 
все происходило гораздо проще.
     Вообще-то традиция турниров пошла еще с римских времен, а вездесущие 
скандинавы, разбредшиеся много лет назад по всей Европе и осевшие на новых 
землях, добавили в нее свои особенности. В эпоху до Вильгельма Завоевателя, то 
есть всего сто лет назад, турнир представлял собой отнюдь не куртуазный 
спектакль, а настоящую кровавую бойню.
     Представьте только: в поле перед замком (зрители стоят на стене во 
избежание того, чтобы их не затоптали внизу) выстраиваются два отряда до 
пятидесяти человек числом, а затем начинается драка стенка на стенку. Господа 
рыцари гвоздят друг друга чем попало и куда попало победителем чаще всего 
объявляется выживший, а тех кому не подфартило, несут в церковь отпевать. 
Количество погибших и покалеченных в таком, с позволения сказать, турнире 
достигало столь внушительных размеров, что благородному сословию всерьез грозила 
опасность полнейшего истребления.
     Во избежание постоянных и непоправимых потерь среди дворянства дикость, 
варварство и несдержанность норманнов пришлось уравновешивать созданием 
турнирных правил. В разных странах они были разные: где-то запрещались конные 
поединки, в другом месте противники могли бороться только "до первой крови" или 
"до признания поражения", иногда разрешалось драться вовсе без оружия - вариант 
кулачного боя. Но бойцы все равно гибли. Достаточно вспомнить смерть на турнире 
в Париже принца Годфри, третьего сына короля Генриха и старшего брата Ричарда.
     В начале века, когда уже установились непреложные кодексы поединков, 
соблюдавшиеся всеми, кто носил шпоры и герб, в Европе возник новый персонаж, 
плавно перекочевавший из дешевых кабаков и с проселочных дорог в напыщенные и 
слезоточивые поэмы трубадуров: странствующий рыцарь.
     Увы, эти шевалье отнюдь не спасали благородных девиц от разбойников или 
злых колдунов, уж точно не охотились на драконов за отсутствием таковых 
(последнего, говорят, угрохал знаменитый по "Песне о Нибелунгах" Зигфрид 
Нидерландский еще во времена Меровингов) и вовсе не искали Святой Грааль. 
Происходили странствующие рыцари из бедных семей или оказывались ненаследными 
младшими сыновьями. Легендарный герой средневековья, вошедший в предания и 
баллады благодаря романтической фантазии менестрелей, попросту зарабатывал 
деньги.
     Правила гласили: победитель имеет право забрать у побежденного доспех, 
оружие и коня или, по уговору, взять выкуп, причем весьма немаленький. 
Странствующие рыцари слетались на крупные турниры, как мухи на навоз. Если 
употреблять термины другой эпохи, это были настоящие профессионалы, которые жили 
и кормились только схватками. При удаче странствующий рыцарь (обычно великолепно 
владеющий оружием и всеми особенностями как пешего, так и конного боя) мог 
завалить какого-нибудь герцога, потребовать выкупа и спокойно доживать свои дни 
в приобретенном на честно заработанные деньги маленьком, но своем собственном 
поместье.
     Везло немногим, а потому встретить такого вот ловца удачи с большой дороги 
можно было где угодно - от Палестины до Португальского королевства. Зловредные и 
голодные соискатели чужого добра устраивались на мостах или перекрестках, 
поджидая добычу, объявляли проезжим, что "дали обет" бессонно сторожить мост до 
самого заката и сражаться с любым, кто попытается его перейти. Зачастую от 
подобного авантюриста можно было откупиться, но иногда встречались рыцари 
идейные - действовавшие в полном соответствии с балладами. Таких сумасшедших 
уважали, хотя и побаивались.
     Рыцарские обеты, по мнению Гунтера, являлись настоящим проклятием. Мишель с 
самым серьезным видом недавно поведал ему некоторые примеры, и германец только 
глаза таращил, выясняя для себя новые подробности бытия славного дворянского 
племени. Самым жутким обетом считалось слово незаконного сына графа Анжуйского 
Ренье: сей молодой человек то ли спьяну, то ли в горячке пообещал в течение года 
никому ни в чем не отказывать. Бедняга Ренье за двенадцать месяцев превратился в 
задолжавшего всем и каждому нищего оборванца, ибо просьбы окружавших его людей в 
основном носили имущественный характер. Он даже перетерпел требование какого-то 
крестьянина подарить ему рыцарский меч, каковой, по слухам, оным крестьянином 
был незамедлительно пропит. Зато Ренье д'Анжу прославился на всю Аквитанию как 
добродетельный христианнейший рыцарь.
     Прочие истории тоже звучали неутешительно. Благородные точно соревновались 
между собой в изощренности фантазии. Не снимать кольчугу и одежду, пока 
крестоносцы не отберут у Саладина Иерусалим. Никогда не лазить на деревья. 
Использовать только пурпурные платочки. Не пить в день больше одной бочки вина 
(меньше - можно). Убивать всех встретившихся на дороге зайцев, но только в 
скоромные дни. Ни в коем случае не есть змей и лягушек. Не входить на палубу 
корабля под красным парусом... И так до бесконечности.
     Все пределы здравомыслия перешел некий бургундский граф, пообещавший отныне 
и впредь охотиться исключительно на львов, подобно рыцарям-тамплиерам. Половина 
состояния мессира графа ушла на закупку в Тунисе и Египте полутора десятков 
отловленных животных, которых периодически выпускали в лес и устраивали шумную 
облаву. Можно себе представить растерянность обитателей маленького монастыря, 
расположенного в подернутом осенней желтизной буковом лесу мирной Бургундии, 
когда во двор обители однажды влетел спасающийся от погони гривастый лев, а за 
ним с гиканьем и воплями ворвались охотники...
     Дворянство жило весело, рассеивая скуку самыми невероятными причудами, но, 
к счастью, далеко не все давали обеты, были странствующими рыцарями или 
меланхоличными поклонниками Прекрасных Дам (женщины, между прочим, чудили не 
меньше, но изощреннее, требуя от верных рыцарей самого невероятного. Найти 
голубую розу, в природе не существующую, - это еще полбеды, хуже, когда дама 
требует от пропахшего дымом бивуаков, потом и пролитой кровью шевалье в течение 
полугода вязать шерстяные носки...).
     Крестоносное воинство Ричарда и Филиппа в абсолютном большинстве состояло 
из людей обстоятельных. Посему никто не ударялся в чудесные приключения, а к 
проводимым перед походом в Палестину турнирам дворяне относились, как к 
необходимой тренировке перед боями в Святой земле. Странствующие рыцари, не 
признававшие над собой никакого руководства, кроме чести и долга, отправились на 
Восток своим ходом и уже вовсю геройствовали под Аккой.
     Гостей на мессинском турнире собралось немного, в основном явились охочие 
до драки рыцари, для которых подготовили два ристалища. Сицилийские плотники 
соорудили весьма хлипкие помосты (иногда случалось так, что непрочные трибуны, 
возведенные на скорую руку, обрушивались в самый неподходящий момент, как, 
например, шесть лет назад в Руане, где король Старый Гарри давал очередной 
турнир. Победитель собирался короновать прекраснейшую из дам, но в этот момент 
трибуны вдруг аккуратно сложились. Вместо торжественной церемонии пришлось 
вытаскивать перепуганных дворянок с детьми и слугами из-под дощатого завала).
     - Интересно, где Серж? - вслух подумал Гунтер и получил в ответ 
искренне-недоуменный взгляд сэра Мишеля:
     - При Беренгарии, конечно. Думаешь, Элеонора так просто его отпустит?
     - Как бы не натворил чего... Нам ведь потом расхлебывать. Сам знаешь, какой 
он. Простой, как медный полупенсовик.
     - Обойдется, - легкомысленно отмахнулся рыцарь. - Ты глянь! Король!
     - Который? - прищурился Гунтер, поглядывая на широченную площадку перед 
трибунами. Вопрос был вполне справедлив, ибо турнир облагородили своим 
присутствием все три ихних величества - сицилиец, Ричард и толстяк 
Филипп-Август. Капетинг не сражался, ибо заботился о своей безопасности - если 
король Франции пострадает, кто же поведет армию в Палестину? Посему Филипп 
взгромоздился на трибуну в самом центре и просто наблюдал, азартно подбадривая 
французов и любезничая с дамами.
     Ричард, король-рыцарь, не имел права не принять самого живейшего участия, 
попеременно исполняя роль то судьи, то поединщика. Пусть король не разбирался в 
политике и не умел править страной, зато воинскими доблестями овладел в 
совершенстве. Alter ego английского венценосца, Бертран де Борн, принял участие 
в боях всего один раз, довольно умело поразил рыцаря из свиты Танкреда и на том 
утихомирился - не любил менестрель заниматься не своим делом.
     Зато Ричард буквально красовался. По очереди он выбил из седел герцога 
Бургундского, принца Шотландии Эдварда, графа Фландрского и еще четырех не столь 
значительных и знаменитых рыцарей. Дамы восторженно ахали, а у Гунтера почему-то 
зародилось подозрение, что королю поддаются - Мишель моментально опроверг эту 
еретическую мысль. Во-первых, дворяне всегда сражаются честно, любое притворство 
нанесет сокрушительный удар по репутации и достоинству. Во-вторых, тот же самый 
герцог Бургундии терпеть не может Ричарда и был бы счастлив повалить на землю 
заносчивого короля. В-третьих, слава человека, победившего самого Львиное 
Сердце, окажется стократно дороже. Уже восемь лет Ричард не знал поражений на 
ристалище.
     Предстоял весьма интересный бой. Сходились царственные особы - англичанин 
бросил вызов Танкреду, тоже имевшему славу непобедимого. Только Ричард этой 
славой вовсю пользовался, его подвигам посвящались баллады, а Танкред был 
человеком достаточно скромным с пятнадцати лет он воевал с маврами и берберами, 
проводя долгие месяцы в корабельных походах к берегам Африки. Немудрено 
научиться почти в совершенстве владеть клинком.
     Лошади разошлись на положенное расстояние - по оценке Гунтера, около ста 
метров. Он попытался посчитать, какова же будет сила столкновения при ударе, 
особенно если учитывать встречное ускорение, но отказался от этой мысли. Крепкий 
все-таки здесь народ, если без особого вреда для здоровья может переносить 
настолько мощные удары копьем.
     Бухнул барабан, дававший сигнал к началу. Громадный фландрийский конь 
Ричарда рванулся вперед, чуть медленнее пошла более низкорослая, но столь же 
массивная кобыла сицилийского короля... Трибуны замерли в предвкушении, а 
благородные девицы уже начали целиться в Ричарда букетиками цветов, чтобы 
вовремя осыпать ими победителя. Ничего не вышло - Танкред уклонился от удара, 
копья прошли мимо цели, и всадники разминулись, снова занимая места у барьера.
     На второй раз получилось более зрелищно. Ричард точно поразил копьем щит 
сицилийца, но тот, покачнувшись в седле, удержался, отбросил разломанный почти 
надвое щит и подхватил у подбежавшего оруженосца новый. У английского монарха 
треснуло копье, посему его тоже пришлось заменить.
     Третья атака. Лошади разгоняются, грохот разлетающихся в щепки копья и 
щита. Благородная публика вскакивает. Сидевшая рядом с Гунтером дочка 
провинциального графа наладилась было упасть в обморок, но передумала - 
досмотреть до конца куда интереснее.
     Один из поединщиков рухнул наземь. За клубами пыли, поднятыми копытами 
лошадей, в первое мгновение рассмотреть оказавшегося проигравшим рыцаря 
невозможно. Наконец ветерок сносит едкую завесу в сторону...
     - Ой, - громко сказал сэр Мишель. Трибуны взревели, но не радостно, а 
озадаченно. В пыли сидел Ричард Львиное Сердце и потирал ушибленную поясницу. 
Рядом гарцевал король Танкред.
     - Он либо должен признать поражение, - быстро пояснил сэр Мишель Гунтеру, - 
либо продолжить поединок пешим. Невероятно! Первый раз с 1181 года Ричард не 
удержался в седле!
     - Нельзя побеждать постоянно. - Германец дернул плечами, следя, как Танкред 
сходит с седла, а к обоим королям бегут оруженосцы с принадлежащими монархам 
мечами. Следовательно, Ричард отказался капитулировать. Остается надеяться, что 
сицилиец устоит. Может быть, у Танкреда получится щелкнуть по носу английского 
короля, сбивая излишнюю спесь.
     Опять новые щиты, теперь менее широкие, чем те, что предназначались для 
конного боя. Танкред, оказывается, левша - щит справа, меч в левой руке. Это 
дает ему определенные преимущества, так как удары будут сыпаться на Ричарда с 
непривычных направлений. Началось.
     Бум! Бум-бум! Бах! Выглядит энергично. Конечно, это не эффектное 
фехтование, ибо норманнские мечи тяжелы и предназначены в основном для рубящих 
ударов, хотя колоть ими тоже можно. Клинок идет искоса сверху вниз, целя в 
открытое левое плечо Танкреда, сицилиец отбивает, толкает щитом Ричарда, 
пытается нанести удар по защищенным длинной кольчугой ногам. Попадет в колено - 
покалечит. Мрачная, деловитая возня двух здоровых мужиков отнюдь не пахнет 
средневековой романтикой. Пыль, тяжелое дыхание, летописный "звон мечей" 
глуховат, движения кажутся замедленными - попробуй поработай громоздкой 
железякой. Но, что характерно, ни Ричард, ни Танкред не устают на протяжении 
всего поединка. Англичанин крайне силен и вынослив, а сицилиец жилист да 
вдобавок и помоложе.
     Гунтер засек время по наручным часам. Короли показывали молодецкую силушку 
уже двенадцать минут, считая от начала пешего боя. Зрители в экстазе, один 
Филипп-Август жует кусок хлеба с мясом и смотрит на царственных братьев 
снисходительно. Французский сюзерен редко принимал личное участие в ристалищных 
потехах, обычно предоставляя другим рыцарям право выступать от своего имени.
     Больше всех страдал Бертран де Борн, переживая за друга, как ребенок, - то 
вскочит, то схватится за голову, выкрикнув совершенно негалантную фразу, потом 
опять свалится на скамью...
     Победил Танкред. Скорее всего молодой король оказался самую малость 
побыстрее Ричарда. Огорошив англичанина серией увесистых ударов по щиту и 
изрядно потеснив его, Танкреду удалось отвлечь внимание Ричарда и выбить меч из 
его рук. Еще сицилийцу подыграла случайность: царственный сын Элеоноры от 
неожиданности оступился и упал на спину.
     Настала гробовая тишина. Поверженный Ричард возлежал под ногами Танкреда, 
его клинок валялся в трех шагах поодаль. Сицилиец мог позволить противнику и 
далее продолжить поединок, стоило лишь отойти в сторону и дождаться, пока Ричард 
не поднимет меч. Но вначале следовало произнести риторическую фразу:
     - Признайте поражение, сир.
     В любое другое время выведенный из себя неудачей Ричард схватил бы клинок и 
бросился в бой. Однако король неловко упал с коня, сильно ушибся, и у него 
нестерпимо болела спина. Рыцарь, конечно, должен терпеть боль, но не такую...
     - Признаю, - донеслось из-под шлема. Победа сицилийца выглядела слишком 
очевидной. Сначала проигран конный поединок, а затем Танкред заставил короля 
Англии потерять меч.
     Воздух разорвал торжествующий вой подданных Танкреда. Рыцари его свиты, 
приезжие из Калабрии и Апулии, находящихся под сицилийским скипетром, mafiosi, 
оруженосцы, пажи - вопили все. Сдержанно радовались французы, а король Филипп 
всем своим видом словно бы говорил: "И на старуху бывает проруха". Англичане 
вяло поприветствовали победителя, однако на большее не решились.
     Схватки окончились.
     - Ричард никогда не терпел и не любил поражений, - заметил сэр Мишель, 
мрачным взглядом озирая восторгающихся сицилийцев и прихрамывающего английского 
монарха, что брел к свите. - А сейчас Танкред заставил его признать свою победу. 
Клянусь, ничего хорошего из этого не выйдет!
     - Поедем в город. - Гунтер устал, ему напекло голову осенним, но все еще 
жарким средиземноморским солнцем, и вообще ему надоели благородные забавы. - 
Может быть, Серж вернулся и мы застанем его у Роже де Алькамо?
     Когда лошади миновали ристалищное поле, Гунтер углядел, как на повозку 
грузят два трупа. Все-таки кому-то не повезло значительно больше, чем Ричарду.
     
     ДУНОВЕНИЕ ХАНААНА - IV
     О ТОМ, КАК КОНРАД МОНФЕРАТСКИЙ 
     В БАРОН ГЕНРИХ ФОН ИБЕЛИН
     СПОРЯТ О БУДУЩЕМ
     
     Святая земля не одно тысячелетие являлась обителью тайн и чудес. Задолго до 
Рождества Христова божественная сила являла себя на горе Синай, под стенами 
Иерихона, даровала пророкам откровения и укрывала избранных "от пасти львов"... 
Палестина помнила катаклизм, погубивший Содом и Гоморру, что стояли на берегах 
Мертвого моря, походы Иисуса Навина, мудрость великого царя Соломона, 
построившего Храм Иерусалимский, и появление обычнейшего пастуха - Иоанна 
Крестителя, приготовившего фундамент для строительства Храма Небесного.
     Храм. Сейчас от грандиозного сооружения, прославленного в библейских 
книгах, почти ничего не осталось, а церковь Гроба Господня и мечеть Омара - 
главнейшие святыни христиан и мусульман - казались, по утверждению иудеев, лишь 
бледными подобиями, котятами, занявшими место льва.
     Qualite orbita viribus incita praeteriemnt*... ...Тысячу двести пятьдесят 
два года назад, в 63 году до Воплощения Спасителя, Палестина узрела новых 
завоевателей, мощь которых стократно превосходила приснопамятных вавилонян, 
ассирийцев или персов. Рычали боевые трубы, грохотали колесницы, золотые орлы 
заинтересованно косились на новые земли с вершин штандартов - Рим пришел в Иудею 
утвердить свою власть. Многочисленные и непобедимые легионы Помпея, разгромив 
Армянское царство и греческие города возле Босфора, двигались на юг, к 
Иерусалиму. Империя расширяла границы.
     * Из поэмы Бернара Морланского (1140). Приблизительный смысловой перевод: 
"Камень покатится, слава утратится, не уцелели..."
     
     Город сдался - тогдашний царь Иудеи Аристобул открыл ворота армии Помпея, 
но часть горожан заперлись в Храме Соломоновом, одновременно являвшемся мощной 
крепостью-цитаделью. Римляне осаждали Храм девяносто два дня, пока наконец при 
помощи боевых машин не удалось разрушить одну из башен. Легионеры, преодолев 
сопротивление, ворвались внутрь, перебили священников, до последнего дня не 
прерывавших богослужений, и приостановились. За алтарем находился Дебир - самое 
тайное помещение Храма, куда мог входить только иудейский первосвященник один 
раз в год. Римляне были суеверны - вдруг бог евреев накажет оскорбителей его 
спокойствия?
     Великий Помпеи недаром слыл человеком бесстрашным. Когда последние 
защитники Храма оказались мертвы и гигантское здание перешло во власть Рима, он 
первым решился войти в Дебир и убедиться, правду ли гласят легенды. Люди 
свидетельствовали, будто в святая святых Храма стоит огромная золотая статуя 
осла или тельца или там обитает священник, принявший на себя обет никогда не 
покидать святилища во славу иудейского бога и ради охраны бесчисленных сокровищ.
     Римский полководец остановился на пороге Дебира в недоумении. Каменные 
стены, гладкий пол, пыль, ни одного факела или лампы, никаких драгоценностей или 
статуй. Здесь находилась обитель чего-то Незримого, непонятного и таинственного. 
Помпеи решил, что евреи поклоняются пустоте, ничему, образующему ничто.
     Боги Рима понятны - вот скульптура Юпитера, все знают, что он живет на 
Олимпе и мечет молнии; Нептун избрал своей вотчиной морские глубины, Венера 
покровительствует любви и частенько появляется среди людей... Боги Олимпа 
осязаемы, видны, близки каждому человеку, ваятели создают их статуи, и можно 
посмотреть, каковы боги собой и какими качествами обладают - красивы лицом, 
сильны, могут быть добрыми, жестокими или хитрыми.
     Каков же тогда бог Иерусалима? Где он? Нет изображений, скульптур, 
рисунков. В Дебире - пустота. Кто покровительствует Палестине?
     Этого ни Помпеи, ни трибуны и легаты римского войска не узнали и не поняли.
     Через столетие Понтий Пилат, имперский управитель Иудейского царства, 
столкнется с Воплощением Незримого лицом к лицу, будет стоять в двух шагах от 
Него, говорить с Ним, но умоет руки и тоже ничего не поймет. Останутся в 
неведении Тиберий Август и все последующие императоры; только жестокий, но умный 
Нерон впервые уяснит - Невидимый пришел в ойкумену Римской империи и начал ее 
завоевывать. Не мир - но меч. Слово, обратившееся мечом, сокрушившим Олимп.
     Храм Соломонов был разрушен через несколько лет после Вознесения Иисуса 
Христа. Навсегда.
     Незримый, покинув Дебир погибшего Храма, появился на широких дорогах 
Вселенной смертных. Его можно встретить на мощеном тракте между Фессалониками и 
Коринфом, на корабле, идущем с Кипра в Бриндизи, в римских катакомбах и 
бургах-селениях германских варваров, в роскошных патрицианских триклиниях и 
среди холмов отдаленной Британии. Во дворце императора и в обществе грязных 
плебеев. Слово не остановишь никакими границами, заносимыми снегом горными 
перевалами, широкими реками от Дона до Луары, клинками варваров или цирковыми 
аренами Диоклетиана - император пытался убить Слово в амфитеатрах при помощи 
гладиаторских мечей и когтей леопардов, но не подозревал, что Оно уже 
произносится в императорской ложе, прямо за его спиной...
     Спустя триста лет от Воскрешения Константин Великий признал христианство 
единственной религией империи. Никейский собор принял в 325 году Символ Веры и 
отделил агнцев от козлищ, сведя на нет усилия отступников и еретиков.
     Всего за три коротких столетия Незримый сокрушил устои Рима, принял под 
свою руку варваров, обратил взор на земли от причерноморской степи до зеленых 
полей славного острова Эрин.
     Великая империя Цезарей уходила в прошлое, уступая место другой державе и 
новому миру - Европе. Европейской цивилизации, со временем покорившей планету и 
задавшей ход развития человечеству на все будущие столетия.
     Слово-меч победило.
     Конрад Монферратский, стоя перед обширным столом, разглядывал расстеленные 
на нем листы пергамента склеенные меж собой и образовывавшие единое полотно. 
Некие умельцы - писцы и рисовальщики, в совершенстве владевшие своим нелегким 
искусством, вывели на обработанной телячьей коже замечательный план Святой земли 
и прилегавших к ней провинций Византии. Города, как и положено, изображены 
скопищем мельчайших домиков, по пустыне бродят рыкающие львы и нагруженные 
верблюды, дороги украшены всадниками и телегами, Средиземное море бороздят 
парусные корабли, всплывает из синей волнистой глубины гладкая спина Левиафана. 
Засмотришься.
     - Салах-ад-Дин хочет получить все земли Иудеи, Идумеи и Вифании, вплоть до 
самого Иерусалима, и побережье до Кесарии Галилейской, - задумчиво произнес 
Генрих фон Ибелин, рассматривавший многоцветный план по другую сторону стола. - 
То есть мы теряем больше половины королевства. На восходе граница пройдет по 
Иордану вплоть до Генисаретского озера. И все равно мы останемся под ударом со 
стороны Сирии.
     - Ничего страшного, - ответил Конрад. - Иерусалимское королевство просто 
немного потеснится на север. Останется заново привести к вассальной присяге 
Антиохийское и Триполитанское графства, Эдессу, может быть, и Киликию. Тогда 
страна восстановит прежние границы с лихвой и получит новые земли. Пускай 
Салах-ад-Дин забирает Кесарию. У нас останутся Тир, Бейрут, Триполи... Для 
торговли хватит. Главное - на полудне у нас появится беспокойный, но все-таки 
союзник, с полуночи Иерусалимское королевство защищают армяне и ромеи, опасность 
исходит только из сирийских пустынь... Но если султан вдруг станет халифом в 
Багдаде мы вместе найдем управу на сельджуков. Турки рвутся на запад? Придется 
их останавливать всем вместе - утонченные арабы терпеть не могут кочевников. 
Генрих, ты представляешь, насколько замечательно иметь общего врага? Пускай 
Салах-ад-Дин растрачивает свою воинственность не на растерзание христианских 
владений, а на сельджуков.
     - А когда турки покорятся? - спросил барон. - Если преемник Саладина, ибо 
нынешний султан смертей, как и все мы, снова с чисто арабской жадностью пожелает 
забрать в руки всю средиземноморскую торговлю и ударит по нам, нарушая все 
договоры? Опять нескончаемая война?
     - Королевство к тому времени усилится, - уверенно заявил маркграф, - 
прочный союз с Константинополем, поддержка государей Европы... Новых государей. 
Арабская жадность, на которую ты, мессир барон, сетуешь, как раз и не позволит 
сарацинам нарушать мир. К чему терять золото, воевать с опасным соседом, когда в 
твоих руках все побережье Египта, начиная с Бенгази, и половина гаваней 
Палестины? Здесь всем хватит места. Иерусалим остается под общим управлением, 
никто не в обиде...
     - ...Если только наши дворяне не бросятся на стены Святого града с воплем: 
"Бей сарацин, оскверняющих одним своим видом храм Гроба Господня!" - желчно 
произнес Ибелин, кивая на карту, где Иерусалим был нарисован прямо посередине, 
как центр Мира. - Вы же знаете, ваша светлость... Мы можем договориться с 
арабами, но не сумеем остановить своих единоверцев, не понимающих, что худой мир 
с Востоком лучше доброй войны. Только сейчас мы потеряли все города, кроме трех, 
а что случится через пятьдесят лет? Сарацины попросту сбросят нас в море... если 
только новый иерусалимский король не образумит вассалов. Тамплиеры давно поняли, 
что с мусульманами лучше дружить и торговать нежели драться. А те, кто по 
привычке протестовал и рвался в бой... Они получили замечательный урок при 
Тивериаде. Мессир Жерар де Ридфор руками Салах-ад-Дина расправился со всеми 
противниками внутри Ордена и стал Великим Магистром. Теперь мы можем без 
опасений опираться на содействие тамплиеров. Полагаю, они помогут новому королю 
изменить мнение некоторых слишком ретивых европейцев и остановить безумных 
фанатиков. Не забудьте, у рыцарей Храма очень хорошие связи с Францией и с...
     Барон Ибелин столь проникновенно глянул на Монферрата, запнувшись на 
полуслове, что маркграф едва не рассмеялся. Осторожный помощник повелителя Тира 
остерегался даже упоминать вслух людей, связанных с тамплиерами во Французском 
королевстве. Людей, которые всецело и горячо выступили на стороне задуманного 
Конрадом заговора. Неужели Ибелин их боится?..
     - Да, ваша светлость, - вопрос был нарисован на лице Конрада столь 
отчетливо, что барон распознал его с одного взгляда. - Иногда мне становится 
страшно при одной мысли о том, что может произойти в Париже. Вы понимаете, какую 
лавину сдвинет этот катящийся камень? Какие цепи могут быть порваны и какие 
откованы? Что разъединится, а что, наоборот, свяжется?
     - История просто вернется в свое изначальное русло, - мягко отозвался 
маркграф. - Будет восстановлена попранная справедливость. Разве это плохо? 
Ожидаете великих возмущений, Ибелин? Бунтов, мора, наводнений, грома небесного? 
Нет. Ничего подобного не случится. Рим примет изменения как данность. Папа 
извинится за ошибку своего отдаленного предшественника, святого Захария I, и 
жизнь продолжится.
     - Она станет другой, - упрямо нагнул голову Ибелин. - Рухнет 
привычный'уклад пяти столетий. Пойдут разговоры, что ошибался не только Папа 
Захарий. Карл Великий, императоры Священной Римской империи, церковные соборы, 
короли и герцоги, государства, княжества - пятьсот лет сплошных ошибок. Все 
перечеркнуто. Не было истории!
     - Церковь не ошибается, - возразил Конрад. - Никогда. Папа - сколько 
угодно, но не Невеста Христова. Если так произошло - значит Церковь совершила 
эти действия по велению Господнему, ибо для смертных Его замыслы неисповедимы. 
Он смотрит через столетия, посылает испытания... Минувшие пятьсот лет - тоже 
испытание. Если выдержал - подойди и возьми награду из Его рук. А награда сам 
знаешь какая...
     Ибелин только вздохнул, тяжело и сокрушенно.
     - Ваша светлость, - вдруг сказал барон, - мы с вами знакомы не первый год. 
Я служил еще у вашего отца, иерусалимского бальи... Мне никогда не хотелось об 
этом спрашивать, да вы бы и не ответили, но все-таки - почему? Почему вы 
решились взяться за это дело? Не верится, что вас толкает вперед только блеск 
венца короля Иерусалима или диадемы византийских базилевсов. Тщеславие тоже 
исключается, хотя, если ваш замысел исполнится, Конрад Монферратский затмит 
славу Карла Великого.
     - Фу, какая грубая лесть, - усмехнулся маркграф. - Ибелин, да что с вами? 
Первый раз в жизни слышу от вас подобные слова! "Затмит славу, великий король, 
сияние диадемы..." Я пока не король, венец кесарей на голове у Андроника, и еще 
неизвестно, что принесет нам грядущий год - помянутую славу или гибель... Вы 
спросили - почему? Я и сам не знаю. Причин множество. Если хотите, расскажу о 
самой главной. Выглядит это совершенно нелепо, и, возможно, вы станете 
смеяться...
     - Не стану, - твердо ответил Ибелин, не глядя на Конрада. Его взгляд лежал 
на карте палестинских земель.
     - Все началось семь лет назад, в 1182 году, - медленно сказал тирский 
владетель. - В Византии Андроник убил моего брата Ренье и его жену, 
Марию-кесарис-су, и я остался единственным наследником графства Монферрато. 
Отличные земли южнее Милана, дарованные в лен императором Священной Римской 
империи моей семье давным-давно. Барбаросса нас не грабил во время своих 
бесконечных войн с ломбардскими городами, потому что мы немцы, а не итальянцы, и 
признаем сюзеренитет Регенсбурга. Ломбардцы нас не трогали оттого, что 
Монферраты хорошо к ним относились, Римский престол к. нам благосклонен, как и 
семья кардиналов Орсини...
     - Живи да радуйся, - бросил Ибелин. - И все равно вы покинули Италию, 
променяв ее на беспокойную Византию. Несколько лет командовать всей армией 
империи - не шутка...
     - Не о Византии сейчас речь. - Конрад щелкнул пальцами, и безмолвные 
телохранители-ромеи быстро поднесли графу и его собеседнику по кубку розового 
критского вина. - Спасибо, Исидор... Выйдите за дверь и останьтесь у входа.
     Охранники, привезенные графом из Константинополя, молча подчинились.
     - Когда я вступил во владение Монферрато, мне было двадцать восемь лет, - 
продолжил Конрад. - Казна графства богата, я еще молод и нахален, хочется 
посмотреть мир, а особенно его самые тайные закоулки. И я отправился 
путешествовать по Франции. Добрался до Лиона, раззнакомился с герцогом 
Бургундским, потом посетил Париж - Филипп-Август был еще совсем юным и неопытным 
королем, но умудрился перессорить всех своих врагов. Потом я немного повоевал на 
стороне английских принцев, потом надоело... Я решил совершить паломничество в 
Сантьяго де Компостелла. Знаете, где это?
     - Разумеется, - кивнул барон. - Королевство Леон и Кастилия. В Иберии*. 
Гроб святого Иакова.
     * Иберия - старинное название Испании.
     
     - Удивительная страна, - задумчиво сказал Конрад. - Иберия немного похожа 
на Палестину. Сухие равнины, холмы, виноградники. И сарацины. Граница с 
кордовскими маврами проходила по реке Дуэро, южнее - тамплиеры и 
рыцари-крестоносцы сражались с мусульманами за Португалию... Весьма неспокойные 
земли, но, надеюсь, кастильцы однажды изгонят мавров обратно в Алжир и весь 
полуостров примет крест. Вы знаете, там полным-полно евреев, придерживающихся 
как иудейского исповедания, так и морисков - крещеных. Лет семьсот назад 
еврейское государство Септимания на юге Франции было разгромлено королями 
династии Меро-вингов, и евреи переселились в Иберию. Но очень многое от их 
культуры и традиций осталось в Лангедоке.
     - Вы отвлекаетесь, ваша светлость, - напомнил Ибелин.
     - Ничуть! Я как раз подошел к самому интересному. К Лангедоку.
     - Графство Тулузское, Каркассон, Перпиньян, - согласно подтвердил верный 
помощник маркграфа. - Весьма богатые и плодородные владения. Я слышал, будто там 
распространена ересь...
     - Не так обширно, как утверждает святая Мать-Церковь, - отмахнулся Конрад. 
- Я побывал во всех этих городах, заезжал в знаменитый монастырь в Кастельнодари 
и даже заглянул в Нарбонн - самый настоящий иудейский город, евреи содержат там 
университет, масса синагог... Граф Тулузский - очень веротерпимый человек. В 
Лангедоке мне рассказывали, будто святая Мария Магдалина после Вознесения Иисуса 
Христа уехала из Палестины. перебравшись в Септиманию, где расселились многие 
евреи вслед за завоеванием Палестины Гнеем Помпеем. Так вот...
     Конрад Монферратский приостановил речь и задумался. Память отлично 
сохранила все, даже самые незначительные моменты путешествия по Лангедоку. Он 
помнил резкие запахи Тулузы и красный камень домов столицы графства, 
желтовато-зеленую мутную Гаронну, холмы, цепь Пиренеев на горизонте. Конрад 
вспомнил, как поразил его выстроенный на огромной, выбивающейся из холмистой 
равнины скале замок: неприступный Монсегюр, сторожевое укрепление перед горами, 
за которыми лежали владения мавров.
     В городке Безье Конрад остановился у рыцарей Храма, в странноприимном доме 
командорства. И тогда же впервые увидел человека, заронившего сомнение.
     - Тамплиеры в Безье, - продолжил рассказ маркграф, - немного отличаются от 
храмовников, которых мы видим здесь, в Палестине. Они спокойны, не воинственны и 
будто бы проникнуты загадочностью этого края. Устав Ордена соблюдается 
нестрого... Ибелин, вы помните, что тамплиерам запрещено смотреть представления 
бродячих театров и слушать менестрелей? Так вот, рыцари из Безье в противовес 
правилам особо привечали одного... не знаю, как сказать. Этого человека звали 
Лоррейн, но, по-моему, это не имя, а прозвище. Про Лоррейна ходили самые разные 
слухи. Он тебе и колдун, и пророк, и шпион епископа Тулузы, и еретик-альбигоец, 
и кто угодно.
     - А сами что вы думаете?
     - Лоррейн очень необычен, - ответил Конрад, подумав. - С виду - человек как 
человек, лет двадцати пяти. Тощий, волосы белые и всклокоченные, голос жутко 
хриплый. Но все мои знакомые в Лангедоке утверждали - у Лоррейна есть дар 
предсказания. Нет, не думайте, он не хиромант или гадатель - последних Церковь 
наказывает за бесовское волхование. Лоррейн поет. Всего-навсего. Но его 
песни-пророчества всегда сбываются. Так или иначе. Он не говорит 
двусмысленностями, как библейские пророки, а ведет речь четко и ясно. Тамплиеры 
мне сказали, будто епископ из Алье однажды пожелал схватить Лоррейна и предать 
суду inquisitio, но рыцари Храма его защитили - командорство Безье пользуется 
огромным авторитетом и влиянием в Пиренейских предгорьях. Лоррейн как раз гостил 
у тамплиеров. Я попросил его спеть.
     - И что? - заинтересовался Ибелин. - Вы услышали пророчество?
     - Именно, мой дорогой барон. Именно пророчество, - глухо сказал Конрад. - И 
я ему поверил. Очень мрачные и недобрые слова о том, что однажды Лангедок - 
цветущая и ухоженная область - превратится в выжженную пустыню. И вроде бы это 
произойдет довольно скоро. Я помню некоторые слова.
     Монферрат нахмурился и процитировал:
     ...Но страшен стон и душен сон, где светом стала тьма
     В краю безбожных дударей теперь всегда минор.
     Летит на мертвый Каркассон тоскливая зима.
     И город Альби, в чьих домах ни окон, ни дверей,
     Опять распят
     Гурьбой солдат
     И гордым лязгом шпор.
     Excusez-moi, вы лживы, монсеньор...
     - Дальше вспоминать не стоит, - угрюмо вернулся к прозаическому слогу 
Конрад и исподлобья посмотрел на Ибелина. - Лоррейн показал мне разрушенный 
Каркассон, мертвые стены Альби, пожары в Тулузе. Кровь, смерть, пламя и ничего 
больше. Тамплиеры, слушавшие менестреля, только хмурились и ничего не говорили. 
Но хуже всего - последний куплет. Именно последний, потому что дальше петь 
бессмысленно, ибо не о чем. Когда разрушено все и погасло солнце, никто не 
складывает песен о пустоте.
     - Вы помните? Вы помните эти строки? - быстро спросил барон.
     - Да. Мне не хочется их повторять, но если вы, Генрих, их услышите, вы 
многое поймете.
     Но грянет час, воскреснет Юг, надменный царь миров,
     И Ангел Тьмы на Лангедоль извергнет глад и мор.
     И воплем королевских слуг взъярится чертов лов.
     И на один взойдут костер и Папа, и король,
     Эй, ветер, взвей
     Золу церквей,
     Распятий бренный сор!
     В тот час придет расплата, монсеньор...
     И Конрад, словно будучи зачарован, повторил рефрен:
     В тот час придет расплата, монсеньор... 
     Excusez-moi, вы мерзость, монсеньор... 
     О будь же, будь ты проклят, монсеньор...
     
     - Распятий бренный сор... - Ибелин с трудом выговорил эти слова. - Вашего 
Лоррейна следует отдать под церковный суд и сжечь за подобные песни!
     - Ничего подобного, - возмутился маркграф. - Это не богохульство, это 
предсказание. Теперь-то вы понимаете?
     - Нет, - отозвался бывший иерусалимский король.
     - Я в точности знаю, - медленно, с расстановкой, чтобы собеседник всей 
душой уяснил суть, произнес Конрад Монферратский, - что лангедокский пророк 
никакой не сумасшедший, не обманщик и не еретик. Он просто владеет данным 
Господом талантом смотреть в грядущее. Это подтверждали и рыцари Храма, и все, с 
кем я разговаривал в Безье. У меня есть основания верить тамплиерам. Рыцари 
озабочены видением столь печального будущего. Вспомните: "И на один костер 
взойдут и Папа, и король". Ветер разносит золу сожженных храмов. Безбожие и 
ересь обуяли мир, над которым царит Князь Тьмы.
     - Пришествие Антихриста? - раскрыл рот Ибелин. - Ваша светлость, я верю 
всему, что вы сказали, ибо вы никогда меня не обманывали. Пусть Лоррейн - 
пророк, пусть его мрачные предсказания сбудутся, но... На все - Божья воля. Все 
в этом мире происходит по Его велению. Если так предопределено, то мы должны 
лишь покориться.
     - Покориться Антихристу? - вспылил маркграф. - Никогда! Если я могу 
предотвратить его появление на свет - я это сделаю. Теперь вы понимаете, что 
.подтолкнуло меня к замыслу, который мы сейчас осуществляем?
     - ...Только лишь подтолкнуло, - после напряженной паузы заметил Ибелин. - 
Вы задумали изменить мир только из-за слов бродячего предсказателя?
     - Не совсем... Я не знаю, благо это или проклятие но я вижу, что, если 
ничего не изменится, мир к которому мы привыкли, уйдет безвозвратно. Вы 
правильно сказали, барон, - если наш заговор провалится, Иерусалимское 
королевство погибнет, а христиан сбросят в море. Столетие борьбы крестоносцев за 
Палестину обернется поражением. Я привык к этой земле и не хочу ее оставлять. Я 
хочу, чтобы Папа оставался в Риме, а король - на троне.
     - И в то же время желаете посадить на трон Франции наследников давно 
исчезнувшей династии, ~ буркнул Генрих фон Ибелин. - Может быть, я ошибаюсь, но 
я не могу верить этим людям. После гибели короля Дагобера Меровийги изменились. 
И, по-моему, не в лучшую сторону. Вам, ваша светлость, не кажется, что 
пророчества последнего куплета песни этого пройдохи Лоррейна исполнятся как раз 
тогда, когда пчелы Меровингов закроют своими крыльями лилии потомков Карла 
Великого?
     - Меровингам, семье де Транкавель, даны особые умения, - ответил на это 
Конрад. - И я думаю, что, если Господь позволит нам вернуть корону людям, коим 
она принадлежала изначально - наследникам Хлодвига и Клотильды, благословленных 
святым Ремигием, ничего страшного из этого не выйдет. Я уверен, что Меро-винги, 
которых обидела Церковь, примирятся с Римом. Все вернется. Попомните мои слова, 
Ибелин, все вернется. Древнее право возобладает над грубой силой Карла Мартелла 
и ошибкой Папы Захария. И мир предсказаний Лоррейна будет не таким мрачным.
     - Но если менестрель, о котором вы мне рассказала _ проворчал Ибелин, - 
окажется обманщиком, я его найду и прикончу своими руками. Нет, вы только 
подумайте - "И Ангел Тьмы на Лангедоль извергнет глад и мор"! Франция* - чужое 
для меня королевство, но я не хотел бы видеть его опустошенным...
     * Игра слов: Южная Франция, граничащая с Пиренеями, имела свой язык, langue 
d'oc, откуда и произошло название провинции Лангедок, а северные области 
королевства назывались в соответствии с северо-французским произношением langue 
d'oil - Лангедоль, где слово "да" передавалось не через ос, как на юге, а через 
oil или через oui.
                                    ГЛАВА ДЕСЯТАЯ                              PAINT IT BLACK     2 ОКТЯБРЯ 1189 ГОДА, ДЕНЬ. МЕССИНА, КОРОЛЕВСТВО СИЦИЛИЙСКОЕ
     
     - Шевалье, мы же договорились - правду в обмен на правду. Мне неприятно 
говорить такое дворянину, которым вы, безусловно, являетесь, но о своем 
происхождении вы лжете.
     - А вам есть разница?
     - Есть. Скажите что-нибудь на языке русских княжеств.
     - Poshel v zadnitsu.
     - Не понимаю... Между прочим, я прожил два года в гостях у владетеля города 
Галич Владимира. Произношение сходное, но слова мне неизвестны.
     Казаков подумал и изрек:
     - Паки, паки. Иже херувимы. Ох ты гой еси. Житие мое.
     Ангерран де Фуа наклонил голову и посмотрел на Казакова, словно добрый 
психиатр, разговаривающий с пациентом, страдающим параноидальным бредом, 
осложненным парамнезией. По крайней мере так показалось Сергею.
     - Не то. Ладно, сударь. Не желаете отвечать - перетерплю. Но учтите, я знаю 
восемь европейских языков и не меньше дюжины разных диалектов. С герцогом 
Владимиром Галицким я говорил вполне свободно... Все, что я от вас услышал, не 
походит ни на один известный язык.
     Разумеется. Наречие, используемое сейчас на Руси, отличается от 
разговорного русского языка, окончательно сложившегося только в XVIII веке, так 
же, как визгливый итальянский говор от высокой латыни. Древнерусский для 
Казакова на слух воспринимался бы, как сербский или чешский языки - понятны 
отдельные слова, но не смысл фразы.
     Ангерран продолжал наседать:
     - Эти необычности наводят на размышления, правда? Не беспокойтесь, я ничего 
не расскажу Элеоноре. Просто логические умозаключения. Лучше поведайте, какие 
страны и города лежат к востоку от Иерусалима?
     - Дамаск, Багдад, Киркук, Исфахан, - блеснул Казаков эрудицией, будучи 
уверенным, что эти древние города наверняка существуют в двенадцатом веке. 
Следовательно, подловить его не на чем. Старый хрыч устроил настоящий допрос с 
пристрастием. - Чуть севернее - Алеппо, Мосул и Конья.
     - Я вами восхищен, шевалье, - покачал головой престарелый Ангерран. - 
Великолепно. Это если учесть, что вы ни слова не понимаете по-арабски и сами мне 
заявили, будто никогда не ездили в Святую землю. Боюсь, даже самые образованные 
монахи не назвали бы и половины перечисленных вами городов. Они знают Иерусалим, 
поселения на побережье, принадлежащие христианам, и только.
     - Чего вы от меня домогаетесь? - искренне возмутился Казаков. - Если вы не 
хотите, чтобы я служил вам, - Бога ради! Поверьте, у меня есть свой рыцарь...
     - Сюзерен, - ласковейшим тоном поправил Ангерран де Фуа. - У нас никогда не 
говорят "свой рыцарь". Благородный человек принадлежит только себе, королю и 
Богу. Видите, даже на норманно-французском вы разговариваете с ошибками. Слово 
"домогаетесь", между прочим, обозначает непристойные устремления. Главные 
правила языка вы затвердили, но тайны построения фраз от вас пока ускользают. 
Происхождение неясно. Не представляете себе простейших вещей, о которых слышал и 
ребенок, но в то же время сверкаете познаниями много повидавшего и ученого 
человека. Вас отрекомендовала королева Элеонора Аквитанская, чьим словам я верю, 
как своим, - и в то же время она не удосужилась рассказать мне вашу родословную. 
Следовательно, таковая ей неизвестна. Слухи распространяются всегда и в любом 
королевстве с быстротой крыльев коршуна, Сицилия не исключение. Я уже знаю, что 
вчера полный вечер вы настойчиво ухаживали за наваррской принцессой и 
королева-мать этому потворствовала. Вы не человек, мессир, а сплошная 
романтическая загадка.
     - Каков уж есть, - буркнул Казаков. - Мне можно идти, шевалье?
     - Постойте. - Ангерран де Фуа поморщился. - Свою горячность оставьте для 
Беренгарии. И не сужайте глаза от злости. Я догадываюсь, что вы с принцессой не 
просто друзья. Элеонора дала легкий намек, достаточный, чтобы понять... Ничего 
страшного я в этом не вижу и сплетен пускать не буду. Вы владеете оружием?
     - Немного, - ответил Казаков, не понимая, что все-таки от него хочет 
невероятно дотошный синеглазый Ангерран.
     - Немного... - почти по слогам повторил мессир де Фуа. - Еще одна загадка. 
А ну...
     Совершенно не стариковским молниеносным движением пожилой рыцарь извлек из 
ножен прямой итальянский кинжал и, повторяя вчерашний подвиг Беренгарии, 
взмахнул ладонью.
     Рефлекс сработал. Перехватить летящий с немыслимой скоростью нож могут 
только ниндзя из глупых китайских фильмов, но вот уклониться... Отправлению 
кинжала в полет предшествует весьма длительная процедура: вынуть, правильно 
устроить рукоять в ладони, наметить цель, сделать замах, дать толчок... Долго. В 
худшем для обороняющегося случае - секунда, в лучшем - от двух до четырех. 
Ангерран уложился в две.
     Мгновение спустя Казаков понял, что палестинский рыцарь отнюдь не хотел его 
убить, ибо кинжал летел рукоятью вперед, но, правда, в лицо. При попадании может 
хорошенько оглушить, а если ударит в глаз - не миновать контузии яблока. Однако 
клинок глухо стукнулся о спинку черного монастырского стула и был мигом 
подхвачен. Еще через пару секунд он с дребезжанием вошел в доски над головой 
мессира Ангеррана. В двух пальцах от макушки.
     - Мда... - господин де Фуа выдержал приличествующую паузу, - вызывает 
уважение. И, естественно, новые вопросы. Мечом владеете?
     - Нет, - чистосердечно повинился Казаков. - Точнее, могу использовать 
похожее оружие. Палку, например. Если какое-то время поучиться, меч, наверное, 
тоже перестанет быть для меня, как вы выразились, "романтической загадкой". С 
ножом проще, право слово.
     - Скажите, - Ангерран уставился своими хулиганскими глазами в потолок и 
пожевал губами, - можно ли человека убить, к примеру, ягодой оливы?
      "Вот привязался, - недовольно подумал Казаков. -  Интересно, зачем тебе 
это знать? Ты-то по виду можешь убить кого угодно и чем угодно - от глиняной 
миски до катапульты..."
     - Можно, - самым милейшим манером улыбнулся оруженосец. - И разными 
способами. Я знаю четыре, а вы?
     - Два, - как ни в чем не бывало признался Ангерран. - Вы мне подходите, 
шевалье. Платить буду четыре безанта за седмицу. Выполнение отдельных поручений 
награждается, как понимаете, отдельно. Стол, крыша, конь, все расходы - мои. Не 
беспокойтесь, я никогда не нарушаю законы Святой Матери-Церкви и лишь отчасти 
королевские. С Сицилии я уеду не раньше чем через месяц. Если за это время мы 
остаемся довольны друг другом - вы, сударь, получите золотые шпоры рыцаря, как и 
просила для вас Элеонора Пуату. Мой лен не подчинен королю Иерусалимскому, и я 
имею право посвящения. Затем... Я живу одним днем. В будущее стараюсь не 
заглядывать. .И вот еще... Я не стану расспрашивать вас о прошлом, оно 
принадлежит только своему хозяину. Захотите - сами поведаете.
     - А вы не хотите? - вдруг спросил Казаков. - Я немножко приучен наблюдать 
за людьми. К примеру... Ваше имя, Ангерран, кажется мне неудобным. По-моему, оно 
не совсем подлинное.
     - В обществе зовите меня именно так, - отозвался седой рыцарь. - Между 
собой... Когда беседа приватная - называйте меня Рено.
     - Рено, - задумчиво повторил Сергей. - Рено... Весьма рад.
     Элеонора наметила на сегодня много важных дел. Поначалу - переезд из 
опустевшего королевского замка (большинство дворян отправилось на турнир за 
город или на свои корабли) в монастырь Святой Цецилии. Рыцари наваррского 
кортежа ждали королеву и принцессу Беренгарию с самого рассвета, надеясь, что 
дамы встанут рано, дав наваррцам возможность успеть к ристалищным боям. 
Элеонора, как всегда, была внимательна к своему окружению и, позавтракав, быстро 
оделась, поторопила Беренгарию, после чего выехала из резиденции Танкреда. 
Почетную дворянскую охрану королева отпустила у ворот монастыря, понимая, что 
молодым воякам хочется как можно быстрее отправиться на турнир.
     Последовала новая стычка с аббатисой Ромуальдиной. Старая бенедиктинка 
ворчливо выговорила Элеоноре, что невинную девушку (имелась в виду Беренгария) 
опасно оставлять на ночь в мирском вертепе - замке короля, ожгла драконьим 
взглядом Казакова (последний только хмыкал, когда на мессинских улицах с ним 
раскланивались встреченные по пути дворяне) и спросила Беренгарию, выполнила ли 
та епитимью. Принцесса еще вчера вечером объяснила Сергею, что раз ее преподобие 
наложила церковное наказание более от злости, нежели от благочестия, то 
исполнять его не стоит. Вот когда Беренгария сходит к исповеднику и все ему 
расскажет, тот будет иметь право подвергнуть свою духовную дочь любому 
испытанию.
     Деятельная королева, несмотря на то что спала весьма недолго, отдыхать 
вовсе не собиралась. Элеонора переоделась в более скромное платье белого 
вдовьего цвета, украсила себя шапочкой с вуалью и, прихватив незаменимую мадам 
де Борж, отбыла в неизвестном Казакову направлении вскоре после полуденной 
мессы.
     Две всадницы выехали из святой обители и свернули. налево, к центру города. 
Через некоторое время двух спокойных меринов приняли под узду слуги во дворе 
большого и чуть мрачноватого дома, стоявшего рядом с кафедральным собором. Мадам 
де Борж осталась внизу, а Элеонора Аквитанская прошла, ведомая незнакомым 
оруженосцем, на второй этаж, где королеву принял командор сицилийской 
прециггтории Ордена тамплиеров. Вскоре к ним присоединился и мессир Анри де 
Шатоден - импозантный высокий рыцарь в белом плаще и с командорской цепью. 
Конечно, устав Ордена Храма строг, но там говорится лишь о том, что рыцарям 
нельзя смотреть на женщину. Беседовать о делах можно сколько угодно.
     Элеонора изложила цели визита, передала главам сицилийского и парижского 
командорств верительное письмо, после чего храмовники пообещали переслать в 
аббатство Святой Цецилии сто пятьдесят тысяч английских фунтов ближайшим же 
вечером. Ей вручили связку ключей от сундуков, и Элеонора спрятала их в кармашке 
рукава.
     Затем командоры проводили ее в примыкавшие к дому помещения небольшого 
мужского монастыря, расположившегося сразу за собором Святого Сальватора, и 
королеву-мать принял Папа Римский Климент. От Папы Элеонора вышла, едва 
сдерживая торжествующую улыбку и сжимая в руке медный цилиндр, в котором обычно 
хранят свитки. С капсулы свисала веревочка, украшенная кругляшом золотистого 
воска с печатью в виде монограммы Христа и ключей апостола Петра. Королева 
одержала очередную победу.
     В то самое время, когда ее величество возвращалась к стенам святой обители, 
полагая, что теперь-то все будет в порядке и главные трудности устранены, в 
храме монастыря случилось дурное знамение - на бронзовой подставке перед статуей 
пресвятой Девы Марии погасли все свечи, будто ветер задул. То же самое произошло 
возле придела святого Бенедикта Нурсийского. Язычки свечей, стоящих у алтарного 
распятия, поколебались, однако не потухли. Монашки вдруг заметили, что в храме 
да и просто во дворе монастыря стало прохладно.
     Элеонора, проведя еще час за обедом, а потом за чтением сочинений 
небезызвестного блаженного Августина, приняла гостя. Мессир Ангерран де Фуа 
прошелся по монастырю, подозрительно оглядываясь, словно ожидал увидеть кого-то 
знакомого, но неприятного. Затем у него с Элеонорой состоялся краткий разговор.
     Настоятельница Ромуальдина приказала монахине, занимавшей должность келаря 
обители, впредь не покупать свечи у поставщика Лоренцо Фортунати, мотивируя это 
тем, что дурно сделанные фитили быстро отсыревают и не могут гореть. В двух 
боковых приделах монастырской церкви свечное пламя, как ни старались послушницы, 
так и не появилось, а перед алтарем по-прежнему беспокойно колебалось.
     Казаков проводил Ангеррана де Фуа до монастырского двора, тот, забрав от 
коновязи лошадь, быстро попрощался и уехал. По его словам, следовало еще 
встретиться с Филиппом-Августом, но зачем - непонятно.
     Обитель Святой Цецилии занимала весьма обширное пространство на северной 
окраине Мессины. Монастырь, обнесенный собственной стеной, являлся городом в 
городе - со своими конюшнями, скотным двором, большим садом, состоявшим из 
обязательных оливковых деревьев и зарослей винограда. Места, где можно погулять 
и спокойно подумать, более чем достаточно. И наплевать, что аббатиса станет 
возмущаться.
     Королева Элеонора Аквитанская сдержала обещание, данное Сергею утром. Едва 
поговорив с навестившим аббатство мессиром Ангерраном, королева приказала 
позвать оруженосца и, представив благородного господина де Фуа в соответствии с 
этикетом (процедура обязательная, хотя Сергей и величественный старикан уже были 
знакомы не один день), покинула комнату.
     Вначале последовали ни к чему не обязывающие фразы, Ангерран спрашивал о 
всякой ерунде наподобие: "Вам больше нравятся бургундские или аквитанские вина?" 
- а потом вдруг превратился из добродушного дедушки в самого настоящего 
следователя.
     Допрос проходил по всем правилам: вопрос, потом несколько слов на тему 
отвлеченную, прежний вопрос повторяется в иной формулировке, ответы 
сравниваются... Казаков очень быстро понял, что проиграл. Сказывалось плохое 
знание языка и того самого проклятущего средневекового менталитета. Кто ж знал, 
что здешние понятия о воспитании и образованности включают в себя знание 
Священного Писания почти наизусть и хотя бы краткое знакомство с трудами 
главнейших богословов, от Августина до Абеляра, и работами их оппонентов? 
Геральдика, почти обязательный латинский язык, с помощью которого ярл из 
какой-нибудь Швеции может запросто общаться с кастильцем или греком, схоластика, 
современная география (о которой представление тут весьма варварское, и это еще 
мягко сказано), законы церкви, уставы дворянства, сочинения римских авторов о 
военном искусстве - науки, практически не известные обычному человеку в веке 
двадцатом, но отлично знакомые хоть немного учившимся людям предпоследнего 
десятилетия двенадцатого века. Ангерран добил Казакова простейшей задачкой: 
"Сударь, не подскажете, сколько стоит свежевыпеченный хлеб?" Тот только руками 
развел.
     - Безнадежно, - посмеивался де Фуа. - Я, конечно встречал самых разных 
людей, но... Вы в своем невежестве просто умилительны. Как вы умудрились 
добраться до Европы, шевалье?
     И все равно Казаков удивил седого рыцаря. Поняв, к чему тот клонит, мессир 
оруженосец точно называл географические точки, изложил возможную тактику новой 
войны крестоносцев против сарацин (обогащенную неплохими знаниями о военных 
доктринах будущего) и показал, что может мыслить с применением плохо известных 
здесь методов индукции и дедукции. Хотя, как известно, логику придумали еще в 
Древней Греции, а именно в настоящие времена создавались правила построения 
силлогизмов.
     Ангерран заинтересовался - он очень любил тайны,
     Разумеется, помощник, почти ничего не знающий о жизни средиземноморской 
Европы, может что-нибудь напутать и влипнуть в неприятную для всех историю 
только из-за своей бестолковости, однако отнести письмо или выполнить другое 
простенькое поручение - сколько угодно. Мессир де Фуа сделал вывод, что сей 
молодой человек вполне сообразителен и владеет некоторыми искусствами куда 
лучше, чем все остальные. Немного поднатаскать - и из креатуры Элеоноры 
Аквитанской выйдет толк. Старая королева не стала бы рекомендовать абсолютно ни 
к чему не пригодного человека, у нее есть опыт и знание жизни. В конце концов, 
Элеонора ему доверяет, а отчего - непонятно...
     Казаков, пытаясь не обращать внимания на взгляды монахинь, работавших в 
саду, прогуливался под темно-зелеными кронами, шествуя в сторону от маслобойни к 
монастырской церкви. Ангерран его тоже весьма заинтриговал - этот человек уж 
настолько отличался от всех доселе виденных, что вызывал настоящий благоговейный 
восторг, перемешанный с чувством опасности.
     С другой стороны, многих ли Сергей встречал раньше? Да и все, с кем 
приходилось общаться, отнюдь не смахивали на классические средневековые типажи. 
Ну разве что сэр Мишель и Ричард - рыцари со всеми рыцарскими комплексами... 
Однако у обоих свои тараканы в голове, опять же делающие английского короля и 
нормандского шевалье категорически непохожими на глуповато-возвышенных 
персонажей романов Томаса Мэлори.
     В Ангерране невооруженным глазом замечалась хватка, непоколебимая 
уверенность в себе и привычка командовать. Вдобавок он запросто вхож к Элеоноре. 
Теперь следует представить человека, живущего через восемьсот лет и способного 
без приглашения и высочайшего дозволения появляться в личных покоях президента 
России или Соединенных Штатов. Но к Танкреду мессира де Фуа не звали, значит, 
дяденька принадлежит не к самому высшему свету. Что из этого следует?
     Верно, очередной приступ шпиономании...
     Скорее всего мессир Ангерран какой-нибудь особый порученец королевы-матери. 
Конечно, в таком случае ему приходится использовать чужое или придуманное имя. 
Последнее-то он назвал, а вот фамилию умолчал. Имя Рено в нынешние времена 
распространено так же, как Иван или Андрей в будущей России. Одно хорошо - этот 
самый Рено-Ангерран-или-как-его-там пообещал выполнить просьбу Элеоноры Пуату. 
Что ни говори, рыцарские шпоры здесь не раздают направо и налево, они являются 
чем-то наподобие красной корочки с названием оч-чень солидного учреждения. 
Только здесь это учреждение именуется весьма просто - "дворянское сословие".
     - Посмотрим, - буркнул под нос Сергей и оглянулся. Не заметив как, он 
благополучно миновал сад и вышел к южной стене церкви - обычному на Сицилии 
длиннющему приземистому зданию с будто приплюснутой колокольней и вычурным 
резным порталом над входом. Конечно, до портала монастыря из "Имени Розы", 
каковой роман Сергей читал еще тогда, здешнему далеко, но все равно выглядит 
красиво и жутковато. Интересно, почему скульпторы начала второго тысячелетия 
испытывают такое невероятное пристрастие к сценам Страшного Суда?
     От любопытства он заглянул в церковь. Если появится аббатиса Ромуальдина, 
питающая клиническую ненависть к мужчинам вообще и к нему в частности, из храма 
выгнать не посмеет. Не с ее шестка. И вообще: ведем себя прилично, с монахинями 
не заигрываем, пьяные песни не орем. Внешне - образец добродетели.
     "Так, а здесь положено снимать шапку или как? - подумал Казаков, стоя возле 
вырезанной из мрамора громадной раковины, наполненной святой водой. - Чтобы не 
рисковать, на всякий случай снимем. Но, по-моему, на вчерашней торжественной 
мессе большинство королевских приближенных стояли в головных уборах. Или им 
разрешено? Господи, я действительно ничего не знаю, прав Ангерран! Гунтеру было 
полегче - папаша историк, да и вероисповедание соответствующее..."
     В храме никого не оказалось, если не считать монашеского силуэта возле 
отдаленного алтаря. Ничего не скажешь, живут вполне обеспеченно: золото (а не 
позолота!), бронза, масса скульптур, некоторые из которых можно опознать. Это 
определенно изображение святого Бернара из Клерво - указующий перст вытянут, 
одежды развеваются, лицо самое вдохновенное. Не иначе призывает к Крестовому 
походу. Святой Папа Лев Великий, даже надпись на постаменте есть - говорят, 
именно он при помощи святых апостолов, явившихся с неба прогнал от стен Рима 
Аттилу. Бенедикт Нурсийский - скромный дядька с суровым взглядом. Кающаяся Мария 
Магдалина - сюжет всегда и на все времена. Покровительница монастыря святая 
Цецилия, ангелического вида девица в рубище, выглядящем, однако, весьма 
пристойно. Похожа на Беренгарию, когда та молится. Папа Григорий (Гильдебрант), 
как явствует из выбитых и понятных даже не ученому латыни человеку слов на 
основании скульптуры...
     - Святой Григорий был великим человеком, - послышался тихий голос за 
спиной. - Вы слышали его историю?
     Казаков обернулся. Рядом, в двух шагах, стоял высокий пожилой господин в 
мирском костюме - темная куртка лучшего бархата, скромный пояс без всякого 
оружия, хорошие сапоги. Лицом на кого-то похож, но Сергей с первого раза не 
уловил, на кого именно.
     - Нет, не слышал.
     - Он был избран даже не кардинальским конклавом, а народом Рима, - пояснил 
незнакомец, указывая взглядом на статую. - Сто шестнадцать лет назад. Именно 
Григорий придумал знаменитую формулу двадцать второго пункта "Диктата Папы". 
Знаете? "Римская церковь еще никогда не ошибалась, она, согласно свидетельству 
Писания, вечно будет непогрешимой".
     - Очень интересно, - вежливо сказал Казаков.
     -Да, интересно... - задумчиво проговорил человек. - Диктат Папы - закон. И 
соответственно данному закону Папа может ошибаться, но Церковь - никогда.
     - Папа непогрешим, - брякнул оруженосец. Некоторые из вбитых еще в школе 
отрывочных сведений о католицизме накрепко засели в голове. - То есть, 
получается, почти святой?
     - Вы, наверное, не очень хорошо разбираетесь в подобных делах, - ответил на 
это человек в бархатном колете. - Никогда не интересовались историей религии? В 
соответствии с законом Церкви, который все и постоянно неправильно толкуют, а 
необразованные оппоненты Рима пытаются использовать в дурных целях, догмат о 
папской непогрешимости имеет один-единственный смысл. Хотите, процитирую 
наизусть? "Папа обладает той непогрешимостью, которую Божественный Спаситель 
пожелал даровать в вопросах веры и морали высшему институту Церкви"*. Понимаете? 
Только в вопросах веры и морали... Папа лишь человек, ему свойственны слабости, 
он может поддаться искушениям. Пример: лет триста назад Римом правил некий 
Сергий Третий. Имел гарем, массу незаконных детей, грешил содомией, 
пьянствовал... Он вышел из плеяды, названной Церковью "плохими папами". Но все 
сохранившиеся письма и документы Папы Сергия канонически непогрешимы, в них 
отсутствуют ереси или отступления от догматов. В вопросах веры Сергий держится 
христианских устоев, но когда наступает вечер, терзаемый непокорной плотью Папа 
идет к любовнице и вовсю грешит... Вот так, молодой человек. И, между прочим, 
догмат, который мы только что обсуждали, будет принят значительно позже.
     - А-а... - понимающе протянул Казаков, не обратив внимания на последние 
слова.
     * Из IV главы Апостольской Конституции "Pastor aetemus" о непогрешимости 
пастырской власти Папы, принятой Первым Ватиканским собором.
     
     - Меня зовут мессир де Гонтар, - представился незнакомец, поняв, что пауза 
слишком затянулась. - Я из Лангедока... Точнее, приехал из Лангедока. Вы, надо 
полагать, тоже нездешний?
     - Угу, - кивнул Сергей, думая, что назойливый господин начнет допытываться, 
кто он и откуда. Ничего подобного не случилось. По крайней мере этот де Гонтар 
рассказывал интересно и не особо заумно.
     - Вот святой Бернар из Клерво. - Гонтар перешел к первой статуе в ряду. - 
Тоже весьма незаурядная личность. Блестящие проповеди, справедливое отношение к 
еретикам - Бернар как-то бывал в Провансе и Лангедоке, познакомился со многими 
катарами и, увидев распущенность католического духовенства, поразился контрасту. 
Но Бернар, как и все мы, тоже не был лишен недостатков. Отлично помню, как он 
расправился с Пьером Абеляром и Арно из Брешии. Абеляру повезло - он вовремя 
покаялся, а несчастного заблуждавшегося Брешианца повесили в Риме, тело обратили 
в пепел, который швырнули в Тибр. Святой Бернар был ревностным католиком, до 
такой степени ревностным, что сметал с дороги идеологических противников, как 
рыцарская конница - одинокого сарацина. Гордыня, тягчайший из грехов... Кстати о 
рыцарях! Именно клервосский аббат облагодетельствовал тамплиеров их потрясающим 
уставом и гербом, отчего над храмовниками все смеются. Два рыцаря на одной 
лошади... Вроде бы символ бедности и самоотречения, но как же тогда быть с 
уставом Ордена, где черным по белому сказано: "Каждый рыцарь обязан иметь не 
менее трех лошадей"? Простонародье зубоскалит: вот тамплиеры, даже на лошади 
приспособились...
     - Наверное, Бернар хотел как лучше, - философски пожал плечами Казаков, 
продолжая всматриваться в лицо собеседника. Определенно он раньше его где-то 
видел. Только это самое "раньше" было столь давно и столь не здесь, что любая 
возможность совпадения механически исключается.
     - Благие намерения всегда и постоянно оборачиваются несчастьями для 
человека, - огорченно вздохнул мессир де Гонтар. - Слышали пословицу о дороге в 
ад? Ох, сударь, может быть, вам кажется, будто я разрушаю ваши моральные устои? 
Ничуть! Я просто высказываю свою точку зрения. Не ошибается только Он, - седой 
показал глазами на потолок, - это непреложная аксиома и фундаментальный закон, 
на котором держится Вселенная. Я ошибаюсь. Вы ошибаетесь. Святой Бернар. Папа 
Римский. Мы лишь несовершенные творения.
     Казаков ахнул. Узнал. Насколько же услужлива память! Он десятки раз видел 
этого человека еще там, в исчезнувшем XX веке. Нет, не лично, не перед собой. В 
кино.
     Мессир де Гонтар как две капли воды походил на немецкого актера Макса фон 
Зюдова. Того самого, что великолепно сыграл две наиболее трудные и наиболее 
противоположные по сути роли - Иисуса Христа и... И Его противоположности. В 
"Необходимых вещах"*. Недурственные шутки у природы. Ну не могут разделенные 
восемью столетиями люди быть абсолютной, точнейшей и буквальной копией друг 
друга!
     * Фильм студии "Кастл Рок инт.". 1996. По роману С. Кинга.
     
     - Пойдемте на свежий воздух, - предложил де Гонтар. - Здесь мрачновато. А 
там солнце, ветер с моря. Если вам занятно, продолжим беседу.
     Они вышли через портал и свернули налево, на широкую дорожку, ведущую к 
странноприимному дому.
     -  Я рад, что вы меня узнали, причем достаточно быстро. - Де Гонтар 
легонько пнул валявшийся на тропинке камешек, и тот улетел в траву. - Специально 
выбрал знакомую вам внешность, одновременно способную намекнуть на то, кто перед 
вами. Между прочим, ваш приятель, фон Райхерт, соображал куда дольше. Но зато он 
поверил, а вы не верите.
     - Отчего же, верю, - сказал Казаков по-русски, желая убедиться 
окончательно. - У вас закурить не найдется?
     - Кхм, - кашлянул мессир де Гонтар и тоже заговорил на русском: - "Нашу 
марку", как у Булгакова?
     - Ну уж нет! "Беломор". Питерский.
     - Извольте. - Собеседник извлек прославленный в литературе золотой 
портсигар с выложенным бриллиантами треугольником. - Никакого подвоха, папиросы 
настоящие. Прямо сейчас доставленные из Санкт-Петербурга. Зажигалку?
     По теплому воздуху поплыл невесомый голубоватый дым.
     "Самое смешное, что я действительно верю, - подумал Казаков. - И сам не 
знаю почему".
     - А кто вы на самом деле? - задал неожиданный для самого себя вопрос 
Сергей. - Знаете, я не склонен принимать вас как... ну, там персонификация зла, 
кипящие котлы, рога, хвост, вилы... Вы, безусловно, аномалия, но сами знаете, в 
конце двадцатого века отношение к вам изменилось. Причем очень здорово. Это 
здесь вы враг общества номер один, а у нас - абстракция, диссидент, восставший 
против диктатуры... Многие вам симпатизировали. Все-таки кто вы?
     - Банальные глупости наподобие "сила, которая вечно хочет зла, а в 
результате совершает благо" вы, надеюсь, не станете принимать? - спросил де 
Гонтар. - Что ж, я рад. Давайте я попробую объяснить привычным вам языком. 
Вселенная состоит из энергии, атомов, элементарных частиц... Я - сгусток такой 
энергии. Теоретически и практически это возможно. Ваши мыслительные процессы как 
живого организма построены на электрической активности и химических реакциях в 
нейронах, у меня все то же самое происходит на энергетическом уровне. Слышали 
про "холодные" ядерные реакции?
     - Ну, - согласился Казаков.
     - Смотрите.
     Де Гонтар легко подпрыгнул, сорвал с ветки две черные маслины и одну выдал 
Казакову.
     - Попробуйте. Что, обычный плод? Растительная ткань? Теперь гляньте на мою 
ладонь.
     Матовая темная маслина начала быстро изменяться. Пожелтела, обрела 
плотность.
     - Золото. - Седой протянул маленький плод Сергею. - Берите на память. 
По-настоящему золото, в любой ювелирной лавке подтвердят. Это не дешевый фокус. 
Сейчас вы видели ту самую холодную реакцию на внутриатомном уровне. Реакцию, 
которую я произвел, используя свои энергетические ресурсы. Я доходчиво 
выражаюсь?
     - Более чем. - Казаков взвесил в ладони маслину - тяжелую и холодную. 
Никакого жульничества здесь быть не могло - ягода изменилась на его глазах, лежа 
на открытой ладони мессира де Гонтара. Заменить ее он просто не мог. - Тогда 
развейте мои заблуждения. Почему вы могли находиться в церкви, а сейчас стоите 
на освященной земле монастыря? По любым правилам представитель темной силы не 
может прийти на территорию светлых.
     - Светлые, темные... - разочарованно скривился де Гонтар. - Насмотрелись 
"Горца"? На святой земле бои не ведутся? Ладно, не обижайтесь. Возвращаясь к 
предыдущему разговору: вы не слышали один из основополагающих и совершенно 
правильных церковных догматов - дьявол, как творение, делает все только по 
соизволению и разрешению Господнему? Я говорю с вами открыто - я несовершенен, 
ибо сотворен. Надо мной стоит Творец. Но я - второй после него. Тщеславное 
замечание, правда? Однако истинное. Да, я могу в нужный момент прийти туда, куда 
нужно. В мечеть, синагогу, церковь или храм Вишну. С соизволения, так сказать. 
Есть еще заблуждения, нуждающиеся в быстром и окончательном развеивании?
     - Есть, - с любопытством сказал Казаков. Мессир де Гонтар после объяснений 
о своей сути перестал выглядеть опасным и возбуждать атавистические 
предрассудки. Рогатый черт с вилами в лапах исчез на фоне понятного 
цивилизованному человеку сгустка энергии. - Когда вы приходили к доктору Фаусту, 
то... Как бы вам это сказать?-..
     - Отправьте Гёте и Булгакова в печку, - непринужденно посоветовал де 
Гонтар, перебив. - Я с этими господами не знаком, они в своих писаниях 
основывались только на собственной фантазии, которая, в свою очередь, исходила 
из предрассудков. Вроде бы сказано, что рукописи не горят? Горят, еще как жарко! 
Поверьте, я не стану покупать, искушать и совращать. Ничего вам не предложу. 
Если сами не попросите. Умоляю, не делайте такое лицо! "Никогда ничего не 
проси..." и прочие глупости забудьте... В Писании, которое я уважаю ничуть не 
меньше вас, сказано: "Просите и дано будет вам, ищите и найдете, стучите и 
отворят вам"*. Знаете, кто это сказал? Да-да, именно Он, так зачем же 
противоречить божественным словам?.. Давайте просто поговорим. Я люблю 
разговаривать. Спросите, что вам интересно. Откройте для себя новые тайны.
     * Евангелие от Матфея, 7:7.
     
     - Я не верю, - осторожно начал Казаков, - что вы пришли просто так. Вы 
только что признали, будто вы разумное существо, имеющее могущество и влияние. 
Простой смертный для вас незаметен точно так же, как последний бомжара из города 
Урюпинска - для Бориса Березовского. Итак, зачем? И почему только сегодня? Я 
почти месяц сидел один в Нормандии, а вы где-то шлялись, вместо того чтобы 
прийти и разобраться в ситуации.
     - Шлялся! - обиделся де Гонтар. - Вы даже больший эгоист, чем господин фон 
Райхерт. Он был убежден, что мироздание изменилось ради него. А вы мне в лицо 
заявляете, будто весь мир обязан вращаться вокруг вас. Не спорю, вы мне были 
интересны, но просто времени не оказалось. Я поговорил с фон Райхертом и на том 
успокоился. Признаться, там я повел себя в соответствии с выдуманными 
человечеством канонами: искушал. Вовсю. Не получилось. Только зря напугал 
человека. Поймите, с каждым я разговариваю особенно, на его языке. Иногда бывает 
полезно явиться к одному из здешних в рогато-хвостатом облике и как следует 
постращать. Отсюда, кстати, и легенды... Но если вы думаете, что Мефистофель 
Гёте списан с реальности, вы ошибаетесь. К президенту Америки я приду в виде 
уважаемого адвоката, к русскому бандиту - в образе "братка", к сорбоннскому 
философу эпохи Филиппа Красивого - как собрат по ремеслу, в мантии и с уважаемой 
седой бородой. У меня нет устоявшегося облика. Скажите на милость, какая личина 
может быть у солнечного луча?
     - Ко мне, значит, явились, взяв внешность фон Зюдова, хорошо мне знакомую? 
Чтобы не напугать и вызвать доверие?
     - Вы предпочитаете Аль Пачино, сделавшего на меня пародию в "Адвокате 
дьявола"*? Или Воланда? Сколько угодно. Смотрите, только быстро.
     * Фильм студии "Уорнер Бразерс", режиссер Тейлор Хэк-форд, 1997. По роману 
Э. Нидермана.
     
     Гонтар развернулся спиной, потом снова оборотился к Казакову, потом 
снова... Запомнился только худощавый господин в сером берете с зеленым и черным 
глазами.
     - Не нравится? - соболезнующе произнес де Гонтар, вернув привычный облик. - 
И мне тоже. Сейчас вы подсознательно мне симпатизируете, видя знакомого по 
кинематографу человека. Что играет в мою пользу.
     - Вы откровенны, - щелкнул языком Сергей. - Неужели не боитесь?
     - Чего мне бояться? - изумленно вопросил гость. - Откровенность - 
добродетель, которую я могу себе позволить. Мое оружие - правда.
     - Правда, изложенная с вашей точки зрения, - пунктуально уточнил Казаков. - 
Или неполная правда, а только часть. Так чего же вы хотите?
     - Малого, -развел руками де Гонтар. - Вашей веры. В Творца, в меня. Хочу, 
чтобы вы знали, что мы существуем. Вас испортила техно генная цивилизация. Вы не 
верите в чудеса - так поверьте! Мне пришлось, доказывая собственное 
существование, объяснять вам мою природу с донельзя вульгаризированной позиции. 
Энергия, холодные превращения молекул... Все гораздо сложнее. Для здешних же 
обитателей - проще. Когда вы твердо уверуете и в меня, и в Господа Бога, вы 
сделаете выбор.
     - А потом? Простите, мессир де Гонтар, но в ад я верю. И не хочу там 
оказаться.
     - Талантливый грешник может дослужиться до черта, - фыркнул гость. - Если 
верите, то для вас конкретно ад существует. Таким, как вы его себе 
представляете. Это может быть что угодно - от апокрифических котлов с хохочущими 
демонами до замкнутой бетонированной комнаты, из которой не выйти. Каждый сам 
создает свой ад. И свой рай.
     - Поподробнее по этому пункту можно?
     - Могли бы и сами сообразить, - слегка разочарованно сказал господин де 
Гонтар. - Вернемся к технической терминологии. Все во Вселенной - кроме Господа 
Бога, разумеется - можно объяснить законами физики. Да и Его, признаться, тоже, 
только нужно очень постараться. Человеческая душа, по природе похожая на мою или 
любого другого из ангелов, имеет энергетическую природу. И располагает 
возможностью записи информации. После телесной смерти информация остается. Сами 
помните закон сохранения энергии - ничего не возникает из ничего и не исчезает в 
никуда.
     - Ara, - радостно перебил Казаков, думая, что сумел подловить де Гонтара. - 
Как тогда быть с утверждением, что Творец создал Вселенную из ничего?
     - Не умничайте, - усмехнулся господин в бархате. - Ведь до мига Сотворения 
Он сам существовал? Значит, владел энергией, которую преобразовал в мир 
материальный. Вернемся к раю и аду. Мыслительные возможности души сохраняются и 
после смерти, вопрос лишь в том, к какому из полюсов тяготеет ваша собственная 
энергия и накопленная информация. К тому, которым владею я, или, наоборот, - к 
противоположному. Остальное рассказывать?
     - Спасибо, хватит. Не думал, что мир устроен настолько просто.
     - Не просто. Отнюдь не просто! Представьте себе безбрежный энергетический 
океан, где смешиваются души, потоки радиации, квантов, имеющих природную основу, 
частицы, нейтрино и так далее до тотальной бесконечности... Думаете, откуда я 
все и обо всех знаю? Моя сущность точно так же пронизывает этот мир, как и 
сущность божественная. Встречные потоки, интерференция... Как полагаете, этим 
легко управлять?
     - Здорово, - признал Казаков. - Никогда не приходило такое в голову.
     - Если бы внимательно читали Библию - пришло бы, - наставительно сказал де 
Гонтар. - Молитву "Символ веры" хоть помните? Там есть оч-чень примечательные 
слова: "...Верую в Творца всего видимого и невидимого". Видимый мир вокруг нас - 
трава, дерево, камни, ваш кинжал, моя куртка... Существует Мир Невидимый, 
бесконечное пространство энергии, в которое вы вольетесь после смерти тела. И 
там, как опять же сказано в Писании, "отделен свет от тьмы"*, но сосуществуют 
они рядом, тесно переплетаясь. Нет только тьмы и только света. Мир -не может 
быть нарисован черным или белым. Он разноцветный... Вихри самой разной энергии - 
от ментальной до электрической - похожи на течения в едином океане. И только от 
вас зависит, к какому потоку пристанет частица вас самого, та неуничтожимая и 
вечная частица Вселенной, что именуется душой. Ясно?
     * Бытие. 1:4.
     
     - Вам никогда не приходило в голову почитать об этом курс лекций в 
университете? - ответил встречным вопросом Казаков, который уже начал 
запутываться. Термины техногенного века звучали странно по отношению к теологии.
     - Не надейтесь, приходило. Бостонский университет, 1997 год, философский 
факультет. Тема курса: "Сочетание современной науки и богословия в свете теории 
Большого Взрыва". Я имел успех у студентов, впрочем, американцы всегда падки на 
сенсации и мне с ними проще работать... Заплатили двадцать тысяч долларов за 
шесть лекций, между прочим. Гонорар не очень большой, но вы сами понимаете, я 
это не для денег, а для души.
     - ...Инфернальной энергетической субстанции, - отсутствующим голосом 
пробормотал Казаков. - Ну дела... Так вы злой или добрый?
     - Так это смотря в какой конкретно момент, - пожал плечами мессир де 
Гонтар. - Несколько дней назад меня очень рассердили, и я, конечно, разозлился. 
Оставим, глупая история... Вдобавок случившаяся не здесь. А сегодня? Мы гуляем, 
беседуем. Солнце яркое, птички поют... Почему бы не побыть добрым? Мир не 
делится, как Инь и Янь, на две части. Это только знамя тамплиеров контрастно 
черно-белое. Да, в мире есть Белое и есть Черное. Но они, по знаменитому примеру 
кофе с молоком, не образуют серого, смешиваясь. Давайте не забираться в высокие 
философские материи?
     - Давайте, - легко согласился Казаков. - Извините, мессир де Гонтар, но 
меня ждут. Может быть, закончим? Будет свободное время - заходите, еще 
потолкуем. Вы тут единственный, с кем можно поговорить по-русски.
     - Значит, приглашаете? - прищурился гость. - Следовательно, вы до сих пор 
не отдаете себе отчета, кто именно я такой. Не верите. Для вас я, по вашему же 
выражению, аномалия. Овеществившаяся энергия. Не хочу вас особенно запугивать, 
но, поверьте, я действительно злой. С весьма большой буквы Злой. Правда, правда. 
И ничего, кроме правды. Так заходить?
     - Ну... - запнулся оруженосец.
     - Вот когда вы окончательно уверуете, - любезно, но непреклонно сказал де 
Гонтар, - и в меня, и в Господа Бога, когда чудеса перестанут быть всего лишь 
молекулярными трансформациями, а призраки - энергетическими пятнами, тогда и 
поговорим. Согласны?
     - Согласен.
     - Всего хорошего, Сергей Владимирович. - Де Гонтар слегка поклонился. - 
Руки не подаю - не в моих обычаях.
     Он развернулся на каблуках и быстро пошел по тропинке обратно, в сторону 
храма. Глаз не сумел уловить, как силуэт размылся, превратившись в быстро тающий 
на ветру клубок сероватого тумана.
     - Фу... - Казаков вытер лоб. - Ни фига себе посетители! Рогатые, хвостатые 
и сто пудов копытатые! Теперь перед Гунтером придется извиняться за то, что не 
верил. Одно непонятно - зачем он приходил?
     Материальное доказательство в виде золотой горошины, некогда являвшейся 
ягодкой маслины, лежало в ладони. Самый простой металл, проба высшая, по цвету 
видно. Мессир оруженосец на всякий случай вернулся к церкви, зашел внутрь и 
двумя пальцами опустил маслину в раковину со святой водой. Никаких спецэффектов 
наподобие пузырей, сернистого дыма или превращения воды в кровь не последовало.
     Зато в храме стало посветлее. Прежде не горевшие свечи на боковых 
подставках оказались зажжены. А в голове Казакова постоянно, прокручиваясь раз 
за разом, звучала старая мелодия Мика Джаггера "Нарисуй это черным", то затихая, 
то усиливаясь. Мессир де Гонтар сказал, будто мир разноцветен - и Там, и здесь, 
- но как не хочется добавлять в него темные тона! И без паровозной сажи вокруг 
хватает трудностей, зачем же еще подливать мрачнухи?..
     Сергей прошел обратно к странноприимному дому и капитулярной зале и вдруг 
отвлекся от мыслей, связанных с визитом де Гонтара, - во дворе обители 
образовалось непонятное оживление. Зачем-то приехали наварр-ские дворяне из 
эскорта Беренгарии, здесь же крутились полдесятка англичан - если судить по 
гербам, не последние люди при королевском дворе.
     На Элеонору он наткнулся в коридоре. Королева-мать, сопровождаемая верными 
дамами, быстро шла к выходу.
     - Мессир Серж, где вы были? - воскликнула Элеонора Пуату, едва завидев 
оруженосца. - Я уже приказала, чтобы вас искали!
     - Что-нибудь случилось, ваше величество?
     - Пока еще ничего не случилось, - ответила королева. - Я должна немедленно 
поехать к Ричарду. У него какая-то ссора с Танкредом. Оставайтесь с Беренгарией. 
Даже если произойдет что-нибудь неприятное, вы под защитой монастыря. Сюда никто 
не посмеет войти. Я могу не вернуться к вечеру - король Танкред издал странный 
приказ: не пускать англичан в город, особенно вооруженных. Ничего не пойму... С 
вами еще останется мадам де Борж.
     - Я все исполню, ваше величество, - серьезно ответил Казаков и подумал, не 
являются ли таинственные неприятности следствием прибытия в Мессину де Гонтара? 
- Еще какие-нибудь распоряжения?
     - Вечером, если меня не будет, встретите мессира де Шатодена, командора 
Ордена Храма. Он доложен привезти для меня несколько сундуков. Кликнете 
монастырских служек и перенесете в мои покои. Справитесь?
     - Разумеется.
     - Не оставляйте Беренгарию одну и ни в коем случае не ходите в город. Если 
приедет Ангерран де Фуа, расскажете, где я-в лагере короля Ричарда. У вас есть 
доверенные люди в Мессине?
     - Только мой рыц... - Казаков вспомнил указания Ангеррана и сказал 
правильно: - Мой сюзерен, шевалье де Фармер.
     - Это хорошо.
     Королева быстро спустилась по ступеням лестницы, наваррцы и англичане 
помогли Элеоноре забраться в высокое дамское седло, и кортеж спешно покинул 
обитель Святой Цецилии.
     Элеонора не вернулась. А к повечерию в Мессине началась невероятная 
кутерьма.
                                 ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ                      СКАНДАЛ В БЛАГОРОДНОМ СЕМЕЙСТВЕ     2 ОКТЯБРЯ 1189 ГОДА, ВЕЧЕР. МЕССИНА, КОРОЛЕВСТВО СИЦИЛИЙСКОЕ
     
     Законы существовали всегда. В Риме, Древней Иудее, Вавилоне, Египте. Где 
попроще, где посложнее, где записанные, где передаваемые устно. Варвары ничем не 
отличались от обитателей цивилизованных стран - многоразличные "правды", 
"слова", "наказы" и прочие своды варварского права вошли в историю своей 
многословностью, запутанностью и тем, что германцы умудрились предусмотреть 
буквально все случаи возможных конфликтов. Салический закон франков действовал 
до сих пор, и именно на нем основывались уложения французского королевства.
     Варвары-германцы обожали судиться. Еще во времена Тиберия Августа, то есть 
незадолго после Вознесения Спасителя, римский историк Веллий упоминал в своих 
записках: "Германцы - народ дикий, в высшей степени хитрый и от природы лживый. 
Их характер обнаруживается в бесконечном ряде тяжб, затеваемых ими под самыми 
разнообразными вымышленными предлогами. Очень часто на границах империи германцы 
обращаются к римлянам и осыпают лестью наши суды за их справедливые решения".
     Имущественные споры и непременный "закон виры" являлись фундаментом 
варварских уложений. Любое прегрешение каралось обязательным штрафом. Если ты 
повалил плетень соседа - заплати три солида. Если соседская корова потравила 
твой огород - тебе причитается восемь солидов. Куда большие деньги требовалось 
платить за ущерб здоровью или причинение смерти.
     Одна из статей варварской Правды гласила: "Если кто ударит другого по 
голове так, что разобьет до костей, за одну поврежденную кость пусть уплатит 12 
солидов; если две будут повреждены, пусть уплатит 24 солида; если три кости 
будут, пусть уплатит 36 солидов; если сверх того будет повреждено, не 
исчисляется. Но платится лишь при таком условии, что на дороге в 12 ступней 
шириной должна быть найдена такая кость, которая при бросании ее в щит заставила 
бы его звенеть; и сама мера шагов должна приниматься чисто из размера ступни 
среднего человека, но не руки"*.
     * Из "Эдиктов короля Ротари", законы лангобардов V-VI веков.
     
     Наверное, именно поэтому германцы вызывали у римлян невольное уважение - 
тебе выбили из черепа кость, способную "издать звон" при падении на щит, а ты 
после этого еще и судиться задумал?.. Это вам не изнеженные патриции с 
Лигурийского побережья!
     Постепенно в варварские законы вливались статьи римских кодексов, обогащая 
друг друга, складывались "конституции", главнейшая из которых носила имя Codex 
Justinianeus - великий император Византии Юстиниан Август и его придворный 
стряпчий Трибониан собрали все постановления сената Рима со времен древней 
Республики и указы императоров, объединили в единый свод и даровали народу так 
называемое "римское право", по которому судились и через пятьсот лет, и через 
тысячу. Но Юстиниан на этом не остановился. Были созданы универсальные 
справочники для судей, комментарии к законам, свод гражданского права и 
руководство для людей, обучавшихся юриспруденции. Преамбула Кодекса Юстиниана 
гласила: "Оружие и законы создают великую силу государства. Римляне превзошли в 
том все другие народы и возвысились над прочими племенами. Так было в прошлом, и 
с Божьей помощью так останется вовеки".
     Великая восточная империя подарила рукописные и собранные воедино законы 
королевствам варваров, в любом университете Западной Европы обязательно 
присутствовала юридическая кафедра, адвокат, буде он даже низкого происхождения, 
предполагался весьма уважаемым человеком, а судились дворяне и простецы столь 
часто, что законодательная машина крутилась, не останавливаясь. Причем в 
трибуналиях участвовали не только люди.
     Согрешившие против закона животные равным образом оказывались за решеткой, 
в зале суда, а потом, возможно, и на плахе. Самый известный случай произошел в 
1165 году, в Бургундии - пойманного капканом волка, травившего овец и коров, 
засудили как матерого фабителя, убийцу и разбойника. Обвинение зачитывалось от 
полудня до заката, с перечислением всех невинных жертв, обстоятельств их гибели, 
показаний свидетелей и оглашением списка материального ущерба, нанесенного 
преступником владельцам погубленных животных. Волка приговорили к штрафу в 
пятьдесят ливров, а если он или его родственники не внесут требуемую сумму в 
течение суток - к смертной казни через отсечение головы.
     Стая не поддержала сородича или просто не смогла набрать столь больших 
денег за короткий срок. При стечении большого количества зевак волка обезглавили 
на одной из площадей бургундской столицы Лиона. В назидание прочим.
     Естественно, что приходилось регулировать и отношения между дворянством. 
Кто кому наследует, какие ленные владения передаются дочерям в качестве 
приданого, имеет ли право младший сын получить долю, какова рента с вашего 
графства или баронства, сколько вы обязаны отдать в казну, а сколько Церкви, 
можете ли вы завладеть частью земель умершей и бездетной двоюродной тетушки, а 
также унаследовать ее герб?.. Эпоха варварства давно миновала, мы люди 
цивилизованные и галантные, а потому, если вдруг возник спор, следует не 
хвататься за мечи, а благонамеренно обратиться к мэтрам королевским адвокатам.
     Хуже всего приходилось королям, точнее, их личным законникам, на которых и 
ложилась вся тяжесть по ведению разбирательств. Если бы Людовик Французский 
после развода с Элеонорой Пуату в 1152 году не отказался по доброй воле от 
Аквитании, перешедшей ему в качестве приданого, случился бы судебный процесс 
века. Людовику пришлось бы доказывать свои права на огромное герцогство, 
размерами почти равное Французскому королевству, и еще неизвестно, чем 
закончилась бы тяжба. Аквитания - наследная собственность Элеоноры, но ее отец 
передал лен Людовику; Элеонора развелась, а по закону имущество супругов (если 
развод в королевской семье произошел по взаимному соглашению и без скандала) 
должно делиться пополам. Следовательно, королю принадлежит половина Аквитании, а 
Элеоноре, извольте видеть, - половина Франции. Бывшая королева выходит замуж за 
принца Генриха и передает ему свои земли, опять же в качестве приданого. Людовик 
тоже претендует и не собирается сдаваться. Что дальше?
     Француз понял, что перед ним неразрешимый казус, и, если он не отступится, 
придется применять последний довод королей - армию. Войны за аквитанское 
наследство так и не случилось: страх перед бумажной волокитой, способной 
затянуться на долгие годы, победил и Людовика, и его войско.
     С королевой Иоанной, вдовой Гийома Сицилийского, дело вышло и сложнее, и 
проще одновременно. Приданое принадлежит супругам и никому более. По смерти 
одного из супругов оно переходит в абсолютную собственность оставшегося в живых. 
Никто другой претендовать на него права не имеет. Именно за эту формулу и 
уцепился Ричард Львиное Сердце, в законах не слишком-то разбиравшийся.
     Верните Иоанне ее приданое! Ибо ее брату не на что пойти в Крестовый 
поход...
     - Спросите вашу тетушку, ваше величество! - Ричард говорил, едва сдерживая 
гнев. - Иоанна требует передать ей все ценности!
     - Согласно договору, заключенному между мной и вдовствующей королевой, 
Иоанна забирает четверть приданого, а остальное уходит в казну Сицилийского 
королевства. Сир, я не могу понять природу ваших претензий... Если королева 
Иоанна чем-то недовольна или ее обидели мои слуги, пускай ее величество 
обратится лично ко мне.
     Танкред пытался вести беседу спокойно, что требовало изрядных усилий. Он 
действительно не понимал с чего вдруг Ричарду Плантагенету попала вожжа под 
хвост и он неожиданно завел разговор о наследстве вдовы. Понятно, что Ричард 
опять поиздержался, но выбирать такой способ пополнения личной казны? Английский 
король в гостях, договоры между Иоанной и Танкредом его вообще не касаются, а 
сам сицилийский король вроде бы не давал повода для обиды со стороны старшей 
дочери Элеоноры Пуату. Может, Ричард из-за поражения на турнире так взъелся? Так 
с кем не бывает... В конце концов, он получил удар от благородного противника, и 
не какого-то там графа или барона, а от признанного всеми европейскими дворами и 
Папой короля!
     Сын Элеоноры Аквитанской в отличие от спокойно сидевшего в широком 
деревянном кресле Танкреда размашисто шагал по залу сицилийского замка и едва не 
брызгал слюной. Во-первых, ему позарез требовались деньги - через два дня 
подходил срок уплаты войску и кончалось продовольствие. На это надо было 
потратить около десяти тысяч фунтов. Во-вторых... Проклятый турнир! Танкред 
воспользовался тем, что солнце било в глаза Ричарда. Его поражение - лишь 
досаднейшая случайность! Если бы король Англии не пострадал при падении с коня, 
этот самоуверенный мальчишка Танкред признал бы поражение в пешем бою после 
первого десятка ударов! Какие теперь пойдут разговоры - "Ричард Львиное Сердце 
сдался Танкреду Сицилийцу!" Более всего англичанина оскорблял отказ Танкреда 
забрать по правилам его доспехи, оружие и коня. Сицилиец попытался сделать 
благородный жест в адрес соперника, но тем еще больше разозлил обуянного 
тщеславием Ричарда. Побрезговал...
     Наследник Плантагенетов не привык много думать. После ночного визита 
некоего шевалье Ангеррана де Фуа, признавшегося, что он знакомец Элеоноры, 
Ричард был сам не свой. Нагловатый, но оказавшийся чертовски умным мессир де Фуа 
убедил короля в том, что Элеонора Аквитанская денег не даст, ибо даже ей их 
неоткуда взять, а отправка войска в Святую землю может сорваться. И в то же 
время, когда христианнейший король Британии, движимый чувством долга и принявший 
на себя крест похода, страдает от нехватки средств, мерзавец Танкред прихватил 
отнюдь не принадлежащие ему деньги безутешной вдовы - целых восемьдесят тысяч 
безан-тов! Не считая того обстоятельства, что сицилиец не собирается в Крестовый 
поход, оправдываясь трудностями в Италии. Вдобавок Танкред целое лето грабил 
побережье Берберии, Тунис и закатные области Египетского султаната, изводя 
арабов корабельными набегами, и даже не догадывается предложить часть 
захваченных у мусульман сокровищ на святое дело освобождения Гроба Господня!
     Неужели король Ричард будет терпеть столь нерыцарское поведение сицилийца? 
Да сам Бог велел потребовать обратно приданое королевы Иоанны и часть добычи 
норманнского флота!
     Поначалу Ричард смутился и ответил мессиру Ангер-рану, что войско Англии и 
Аквитании на Сицилии в гостях и можно ли затевать свару между христианскими 
королями? Но господин де Фуа быстро выложил перед королем принесенный с собой 
свод законов и доказал:
     Иоанна имеет право забрать все деньги, ибо они принадлежат только ей, а 
значит, и Англии. Вдова будет счастлива поделиться наследством с любимым младшим 
братом, тем более что золото пойдет на благую и высокую цель. Любой адвокат 
мгновенно докажет, что претензии Танкреда необоснованны. В конце концов вам 
нужно платить армии или нет, сир?
     - Нужно! - сказал сир и сдался. Другого выхода он уже не видел.
     Ричард вначале поговорил с Иоанной, но разговор получился не слишком 
удачным. Вдова короля Вильгельма заявила, что не собирается отступать от 
заключенного договора. Ричард привел самый убийственный аргумент - из-за 
несговорчивости сестры может сорваться Крестовый поход. Сударыня сестра моя, мы 
ведь дружим с детства, вы были моей воспитательницей! Как можно заботиться о 
своем благосостоянии, когда Иерусалим в руках сарацин? Потребуйте ваши деньги у 
Танкреда, скажите, что изменились обстоятельства!
     Иоанна, уступив натиску брата, взяла его сторону. Ричард хотел заговорить с 
Танкредом о наследстве после турнира, однако... Сицилиец обидел короля Англии, и 
Ричард решил приехать поближе к вечеру в мессинский замок сам и потребовать 
своего, опираясь на поддержку королевы-вдовы.
     Танкред не отступал - как, впрочем, и всегда.
     - Я понимаю, что вы отстаиваете интересы сестры, - говорил король Сицилии, 
пытаясь скрыть раздражение. - Но мы договорились с мадам Иоанной. Приданое 
разделено, она получает двадцать тысяч безантов и уезжает на родину в Англию. 
Деньги принадлежат только ей, она подписала соглашение, дав слово королевы.
     - Слово королевы? - выкрикнул Ричард. - Попросите войти ее величество 
Иоанну!
     Англичанка появилась в покоях Танкреда и любой бы понял, что вдова крайне 
смущена. Сестра Ричарда никогда не отличалась особо бойким нравом и соглашалась 
на непритязательную роль идеальной Прекрасной Дамы - полное согласие с супругом 
или ближайшим родственником-мужчиной, добродетельность, искренняя вера... 
Конечно, перед столь неприятным разговором с племянником Танкредом обязательно 
следовало бы посоветоваться с маменькой, благо Элеонора находилась совсем 
неподалеку. Ричард не позволил. Он знал, что мать никогда не одобрит его замысел 
и убедит кроткую Иоанну не отступать от однажды данного обещания.
     - Ваше величество. - Танкред поднялся, когда вошла женщина в белом платье и 
вуали. Как и положено, на голове Иоанны красовался скромный обруч короны. - Ваш 
царственный брат утверждает, будто вы хотите потребовать возвращения всего 
приданого, нарушая тем недавнее соглашение. Я могу верить королю Ричарду?
     Иоанна вопросительно посмотрела на брата. Тот состроил на лице столь 
зверское выражение, что вдова решилась произнести самые неприятные слова за всю 
свою жизнь:
     - Да, сир. Мне жаль, что приходится расторгать заключенный договор, но вы 
сами знаете... - вдовствующая королева говорила медленно и запинаясь. Ей было 
очень неудобно перед племянником, однако Ричарда Иоанна боялась куда больше. - 
Грядет поход в Палестину, нужно обеспечивать войско...
     Танкред сглотнул слюну и в упор уставился на английского короля. Он давно 
все понял. Деньги требуются не вдове, а Ричарду. Человеку, получившему в 
наследство богатейшее королевство и растратившему меньше чем за год все запасы 
государственной казны.
     - Я не хочу сказать дурного слова, - холодно начал Танкред. От ярости его 
шрам на лице побелел. - Но, по-моему, король Ричард вас грабит. Да-да, я сказал 
именно так - грабит. Если уж на то пошло, я созову лучших знатоков римского 
права, и они докажут, что расторгнуть договор мы можем только по взаимному 
соглашению. Так вот, я не согласен. Если бы вы, ваше величество, попросили эти 
деньги для себя, я отдал бы все, до последнего медяка! Но пополнять казну короля 
Англии я не намерен.
     - Золото требуется на святое дело... - робко пролепетала окончательно 
запутавшаяся Иоанна. - И я вправе распоряжаться им, как мне угодно...
     - Грабитель? - взвился Ричард. - Вы назвали меня грабителем, сир? Если вы 
немедленно не извинитесь, я буду принужден вызвать вас на поединок, Танкред 
Гискар!
      - Вы хотите повторения сегодняшней истории? - c бесстрашной издевкой 
вопросил сицилийский король и тем породил очередной взрыв необузданной ярости со 
стороны Львиного Сердца. Ричард проревел что-то невнятное, но оскорбительное, 
размашистым шагом покинул комнату, грохнув дверью и повалив в коридоре стойку с 
оружием. Иоанна расплакалась, бросила извиняющийся взгляд на Танкреда, который 
никогда не позволял себе ни одного дурного слова в адрес тетушки, и поспешно 
выбежала вслед за Ричардом.
     - Bastarde! - Сицилиец двинул увесистым кулаком по столешнице, и несколько 
пергаментов свалилось на пол. - Ублюдок!
     Танкред понимал, что тяжбу, если таковая состоится, он выиграет шутя. Есть 
подписанные Иоанной документы. Хуже другое: если вдовствующая королева будет 
настаивать, деньги придется отдать. Но процесс затянется на несколько недель, а 
к тому времени ее сумасбродный братец успеет найти золото в другом месте. Однако 
Ричард понимает один язык - язык меча. И неизвестно, на что может решиться.
     В доме семьи де Алькамо дым стоял коромыслом. У Роже собрались все его 
mafiosi: родственники из Калабрии, родственники из Апулии, родственники из 
Сицилии и просто родственники, а также друзья родственников. Под два последних 
определения вполне подпадали сэр Мишель и Гунтер.
     Поначалу германец решил, что Роже вместе с братцем Гильомом продолжают 
отмечать день Сен-Реми и ради такого дела подожгли дом. Все оказалось гораздо 
проще - сицилийцы искренне, как малые дети, праздновали окончание турнира и 
победу Танкреда над Ричардом. С чадящей кухни угощение доставлялось прямиком на 
обширный двор со вкопанными столами, здесь же бродили весьма откормленные и 
очень спесивые видом черные свиньи, вертелись собаки, а благородные сицилийские 
рыцари ожесточенно спорили: чей удар был лучше, у кого копье соскользнуло, 
удобнее ли работать мечом или топором против английского щита...
     - Микеле! - выкрикнул Роже, едва завидев молодого Фармера. - Господа, идите 
к нам! Гильом, прикажи, чтобы принесли еще вина! Вы видели, нет, вы видели 
Танкреда?! А потом у Ричарда было такое лицо, словно он жабу проглотил! И все 
равно Танкреду следовало выбивать меч сразу, из первой позиции! Я наблюдал, у 
нашего короля была возможность!
     "Начинается... - вздохнул про себя Гунтер. - Маньяки. Кажется, по-английски 
такие люди называются слегка пренебрежительным словом "fighters". Дрались 
пятнадцать минут, теперь станут неделю с пеной у рта обсуждать, как правильно 
надо было вести клинок, почему победил этот, а не тот и что случилось бы, если 
бы... Однако это их жизнь, другого образа существования вояки себе не мыслят. 
Судя по разговорам, Ричарда сицилийцы не очень жалуют. Конечно, признают, что 
отличный боец, благовоспитанный рыцарь и все такое прочее, но все-таки больше 
любят Танкреда. Он король Острова и не столь заносчив, как англичанин".
     Гунтер не ошибался - сицилийцы действительно не испытывали особого почтения 
к Львиному Сердцу. В отличие от Ричарда, Танкред - был своим, многим приходится 
родственником, почти все гости мессира Роже воевали вместе с молодым королем в 
Италии и Африке. А кто такой Ричард?.. Всего лишь четвертый сын в семье, 
которому и корону-то получить не светило. К сожалению, старшие братья 
англичанина рано умерли, кто от болезни, кто от железа, иначе Англией сейчас 
правили бы Вильгельм III или Генрих III, а Ричарду досталось бы вполне 
соответствующее его государственным способностям захудалое герцогство или 
небезопасное наместничество в Шотландии.
     Гунтер ядовито подумал, что в подобном случае Ричарду пришлось бы 
показывать свою удаль не галантным французским дамам, а обряженным в пледы 
горским дикарям, и не на загнанном в рамки строгих правил турнире, но в 
условиях, что называется, максимально приближенных к боевым. Наместник Шотландии 
не должность, а проклятие. Достаточно Дугала вспомнить - один Мак-Лауд умудрился 
за десять дней засесть в печенки всем и каждому из компании сэра Мишеля, а 
представьте це-' лую страну, населенную такими вот Дугалами... Непрекращающийся 
кошмар борьбы за независимость двадцать четыре часа в сутки! Есть основания 
предполагать, что Ричард не выдержал бы и сбежал, точно так же, как принц Джон 
сбежал из Ирландии, которая, между прочим, считается куда более спокойным 
местом.
     Молодежь столпилась возле мессира Ангеррана де фуа. Голубоглазый рыцарь пил 
наравне со всеми и весьма любопытно разглагольствовал о войнах в Святой земле. 
Гунтер с Мишелем тоже подошли послушать.
     - ...Вы не думайте, господа, сарацины хоть и неверные, но с оружием 
обращаться умеют. И среди них есть благородные люди...
     - Благородные сарацины?! - едва не хором перебили Ангеррана mafiosi де 
Алькамо, а Гильом продолжил за остальных:
     - Сударь, две трети из присутствующих здесь плавали в Берберию и на 
Кордовское побережье. Маврам неведомо понятие чести! Знаете, как они обычно 
поступают с пленными христианами?
     - Знаю, - как ни в чем не бывало ответил де Фуа. - Почти тридцать лет назад 
я попал в плен к шейху Hyp ад-Дину и некоторое время жил у сарацин. Сирийские 
арабы - отнюдь не африканские мавры. Они весьма образованные и просвещенные 
люди, мне даже разрешали ходить в христианскую церковь города Гамбы... Но 
сначала шейх взял слово, что я не сбегу. Так вот, вы, наверное, слышали о 
турнирах, которые проводил прокаженный король Балдуин IV? Во время перемирия с 
египетским султанатом на турнир приезжал лично Саладин и удивил многих 
европейцев своим искусством. Восточный бой изрядно отличается от нашего, 
сарацинские сабли гораздо легче византийских или норманнских мечей.
     - А как вы, сударь, освободились из плена? - заинтересованно спросил сэр 
Мишель.
     - Я им надоел, - рассмеялся Ангерран. - Признаться, арабы придерживаются 
некоторых наших традиций - можно откупиться, ибо сарацины ставят золото почти 
наравне со своим Аллахом, заповедовавшим, что собирание богатства - добродетель. 
Слышали, за какие большие деньги выкупил свою свободу иерусалимский король после 
великой битвы при Тивериаде? Десять тысяч унций золота! Между прочим, королеву 
Сибиллу Сала-дин отпустил бесплатно, уж не знаю почему...
     Последовала долгая, но весьма интересная история, где Ангерран красочно 
повествовал о случившейся в июле 1187 года Тивериадской битве, еще известной 
среди европейцев как сражение при Хаттине. Остальные, затаив дыхание, слушали.
     - Так все-таки куда пропало Древо Святого Креста? - напряженно спросил 
Гильом, когда мессир де Фуа остановился перевести дыхание.
     Истинный Крест Спасителя, найденный в Иерусалиме почти восемьсот лет назад, 
при базилиссе Елене, матери Константина, таинственно исчез во время грандиозного 
боя, когда Салах-ад-Дин наголову разбил крестоносную армию короля Гвидо. Слухи 
ходили самые разные: будто Истинный Крест вознесся на небеса, ибо Господь решил, 
что неспособные отстоять дело веры франки недостойны хранить столь великую 
реликвию;
     через некоторое время в Акке объявился какой-то рыцарь и начал утверждать, 
что сам закопал Крест на холме под Тивериадой - специально посланные королем 
люди раскапывали холм три дня, но ничего не нашли. Многие рассказывали, что 
Истинный Крест был захвачен Салах-ад-Дином, но в это тоже не верилось: за 
христианское сокровище, окажись оно в руках у султана, можно потребовать 
фантастический выкуп, буквально пустив по миру всю Европу - распоследний бедняк 
отдал бы единственную медяшку ради возращения святыни. Но султан отмалчивался, 
утверждая, будто реликвии пророка Исы у него нет.
     - История темная, - покачал головой Ангерран де Фуа, - Почти как со Святым 
Граалем...
     - Я слышал, - влез сэр Мишель, хотя его не спрашивали, - будто Святой 
Грааль нашли в Иерусалиме во время Первого похода. Вначале Святая Чаша явила 
себя Годфриду Бульонскому, и тот, получив божественное откровение, создал орден 
тамплиеров. Только куда она исчезла?
     - Грааль, - перебил Роже де Алькамо, - видели в Европе задолго до взятия 
Готфридом Иерусалима. В шестом веке по Рождеству Христову, в Британии, при дворе 
короля Артура. Потом, как говорят, сэр Галахад отвез Чашу в Месопотамию, и ее 
следы затерялись...
     - По другой легенде, - дополнил Ангерран, - Грааль был утерян в годы 
прошлого Крестового похода - император Конрад или король Людовик приказали двум 
рыцарям-тамплиерам доставить святыню в Рим. Из Иерусалима тамплиеры выехали, 
последний раз их встречали в Антиохии, но потом оба храмовника бесследно 
исчезли. В эту легенду я верю больше, ибо знавал людей, которые вроде бы видели 
Грааль в Иерусалимском храме во время Второго похода. Что же до Святого 
Креста... Все, кто окружал реликвию на Тивериадских полях, погибли - епископы, 
орденские рыцари, потом Саладин приказал казнить всех до единого тамплиеров, 
наверное, потому, что они знали больше, чем хотелось бы султану.
     ~ Вы участвовали в Тивериадской битве? - уважительно спросил сэр Мишель. - 
Говорят, была великая сеча!..
     - Скорее бойня, - уточнил де Фуа и нахмурился. - Представьте: войско 
короля, рыцари Храма и госпитальеры собрались на огромном холме возле деревни 
Хаттин, это случилось к вечеру четвертого июля 1187 года. Пятого с утра сарацины 
подожгли траву у подножия холма, и Саладин отправил своих вояк снизу вверх, к 
вершине, где стояли наши знамена. Белое знамя королевства, украшенное пятью 
багровыми крестами, Босеан тамплиеров, черный штандарт паладинов святого Иоанна 
Крестителя и десятки вымпелов наших рыцарей... Султан отрезал пехоту от конницы 
и перебил всех, кроме тех, кто сдался. Личная гвардия Саладина смела охрану 
королевского шатра, перебила священников, остававшихся с Древом Святого Креста, 
и захватила в плен этого идиота Гвидо Лузиньянского, из-за тупости которого и 
случилось поражение... Вырваться из кольца сумел только светлейший граф Триполи 
Раймунд II и барон Генрих фон Ибелин. Рассказывали, что они договорились с 
Саладином, и у меня есть основания этому верить. К вечеру всех пленных привели к 
султану, в его шатер...
     - И вас тоже? - поразился сэр Мишель. - Правда, что Саладин сам убил 
Великого Магистра тамплиеров и Рено Шатильонского?
     - Правда. - Ангерран поднял глаза на норманнского рыцаря, а внимательный 
Гунтер уловил в этом взгляде некую странность. Де Фуа не лгал, но и всей правды 
открыть не хотел. - Саладин приказал поднести воду с медом королю, тот выпил и 
передал чашу в руки Рай-нольда из Шатильона. Потом султан сказал: "Если ты, 
Рено, раскаешься в совершенных преступлениях перед своим королем и мной, если 
примешь ислам, я оставлю тебе жизнь". Рено отказался, Саладин выхватил саблю и 
ударил Шатильона в голову. Дальше повелитель сарацин зарубил магистра ордена 
Храма. Нас увели, в точности я ничего больше не видел. Знаю только, что половину 
ночи гвардейцы Саладина рубили головы тамплиерам. Их было почти двести человек.
     Среди сицилийцев поднялся возмущенный шум. И после таких историй мессир 
Ангерран смеет утверждать, что мусульмане наделены хоть каплей чести? Гильом де 
Алькамо так прямо и спросил.
     - Смею утверждать и клянусь всеми святыми, - безмятежно глядя в глаза 
сицилийца, ответил де Фуа. - Тамплиеры во многом сами виноваты. Нельзя же 
убивать любого неверного, встретившегося на твоем пути, как храмовники всегда и 
поступали? Церковь учит: "Не мечом, но словом". Если христианские проповедники 
слабы и скудословны настолько, что не могут обратить в католическую веру 
распоследнего арабского крестьянина, то стоит изгнать их и прислать из Рима 
лучших.
     - А кто сказал: "Не мир, но меч Я принес"? - проявляя неплохое знание 
Евангелий, горячо возразил сэр Мишель.
     - Эх, сударь... - вздохнул Ангерран. - Эти речи Спасителя относились совсем 
к иному вопросу. Когда Иисус сказал, что Он принес на землю меч, это означало, 
что против Него ополчатся все демонические и адские силы, и меч этот выкован не 
из железа, но являет собой Божественное Слово, которым будут разрушены козни 
дьявола.
     - А-а... - протянул рыцарь, наконец уяснив истинный смысл запомнившегося 
стиха из Писания. - Как вы много знаете, мессир!
     - Возраст и опыт, - снисходительно усмехнулся Ангерран. - Доживете до моих 
лет, дражайший шевалье де Фармер, станете знать ничуть не меньше, а наверное, и 
больше. Возвращаясь к Тивериаде, скажу одно: не все в окружающем нас мире может 
разрешить меч. Лучше прислушиваться к голосу разума. Господа, мой бокал пуст! 
Роже, вино принесли?
     - Вы меня разорите, - состроил притворно-кислую мину де Алькамо-старший. И 
получил в ответ дружное "Разорим!".
     Сицилийские вина - особенно напиток, являвший собой даже не вино, а 
перебродивший виноградный сок, выдавленный из ягод сбора этого года - весьма 
способствовали отвлечению от мрачных разговоров, и Гильом первым завел песню. 
Остальные хором подхватывали. Ритм, как и полагалось, отбивали кружками по 
столу.
     Коль сосед украл у тебя любовь, 
     Так скорее пришпорь коня, 
     Сюзерен прикроет на это глаза, 
     Когда кровью смоешь ты срам. 
     Так налей вина, опрокинь бокал - 
     Два глотка за прекрасных дам!
     Свет их глаз заставляет преграды сметать -
     Согласятся друзья и враги.
     Ради них можно дьяволу душу отдать,
     Чтоб забыться на чудной груди.
     Ты к пробитой кольчуге стан нежный прижми,
     И любая прошепчет: "Дам..."
     Так налей вина, опрокинь бокал -
     Два глотка за прекрасных дам!
     Песенка отнюдь не куртуазная. Невозможно услышать нечто подобное из 
медвяных уст Бертрана де Борна - фаворит Ричарда предпочитал всяческие 
слезы-грезы-розы, оброненные платочки, вздохи при луне, трагическую любовь и 
откровенные признания на смертном одре. Песни воинов выгодно отличались от 
точащих слезу лэ менестрелей, которые только и делали, что сочиняли 
душещипательные истории для романтических девиц, наслушавшихся легенд о 
Галахаде.
     Далее беседы окончательно и бесповоротно вошли в русло Крестового похода. 
Сицилийцы из тех, что помоложе, огорчались, говоря о короле Танкреде, который не 
принял на себя крест и недвусмысленно намекнул вассалам о необходимости 
оставаться дома. Сицилия и ее владения на Апеннинском полуострове были под 
угрозой - буйный сынок Фридриха Барбарросы, герцог Швабский Генрих фон Штауфен, 
желая урвать побольше владений, счел себя наследником сицилийского трона и 
оспаривал права молодого Танкреда. По новостям, пришедшим с полуночи, Генрих 
вместе со своей армией двигался к Риму, намереваясь затем высадиться на Сицилии, 
предварительно захватив земли Танкреда на материке. Единственно, младший Штауфен 
не осмелится начать войну, пока на Сицилии находятся могучие противники - 
Филипп-Август, верный союзник Танкреда, и Ричард Львиное Сердце, которому 
глубоко плевать, с кем драться, лишь бы драться. И потом, святейший Папа Климент 
объявил Божий Мир, и, если герцог Швабский нарушит папское слово, ему не 
миновать самых крупных неприятностей, вплоть до отлучения.
     Мирное, хотя и громкоголосое празднество во дворе семьи Алькамо вдруг 
прекратилось. Гунтер, обсуждавший с недоверчивым Гильомом преимущества плотного 
пехотного строя перед неорганизованной рыцарской конницей (этот факт доказала не 
столь уж давняя битва при Леньяно, когда ломбардцы в пух и прах разгромили 
Барбароссу), вдруг заметил, как во дворе появился всадник, быстро спрыгнул с 
седла и, поискав глазами Роже, подбежал к главе семьи. Шептались они недолго.
     - Тихо! - рявкнул Алькамо-старший, с легкостью перекрыв шум во дворе. - 
Тихо, я сказал! Приказ короля!
     Выглядел Роже превесьма озабоченно. Видать, новости, доставленные из 
мессинского замка, ему не понравились.
     - Всем рыцарям и оруженосцам сейчас собраться взять доспех и оружие! - 
громко распорядился Роже. - Королем Танкредом нам приказано занять ворота Святой 
Терезии. Нет, нет, не война! Просто король хочет обезопасить город.
     "От кого? -- изумился Гунтер. - Враждебных армий на острове нет, Танкред 
дружит с Филиппом Капетингом, а у него здесь самое сильное войско. Или? А вдруг 
сбывается то, что я помню из курса истории в Кёльнском университете? Неужели 
Ричард?.."
     - Мишель, остаемся в городе. - Германец толкнул рыцаря локтем в бок. - 
Потом объясню, что случилось. Надо где угодно и как угодно найти Сержа.
     - Неприятности? - шепнул в ответ Фармер, привыкший к тому, что его 
необычный оруженосец знает большинство событий наперед.
     - ...И весьма крупные неприятности.
     - Почтенные гости, - Роже повернулся к Мишелю с оруженосцем и мессиру 
Ангеррану, - вас слово короля Сицилии ничуть не касается. Вы ведь не вассалы 
Танкреда? Отдыхайте и ни о чем не беспокойтесь.
     Mafia благородного семейства де Алькамо собралась быстро. Всего 
насчитывалось человек тридцать пять - во Франции компанию Роже назвали бы 
"копьем". Старший рыцарь, оруженосцы, несколько арбалетчиков и копейщиков. В 
состав семейного отряда входили и простолюдины из слуг - конюхи, скотники и 
прочие простецы, трудившиеся у благородных сицилийцев. После того как 
средиземноморский остров был захвачен норманнами, последние не забыли старинных 
традиций - наравне с господами сражаются и слуги.
     - И что нам делать? - Мишель посмотрел на оруженосца, но получил ответ 
вовсе не от Гунтера.
     - Идемте в город, посмотрим, что происходит, - предложил стоявший за спиной 
рыцаря Ангерран де Фуа. - Если хотите, я вас провожу до обители Святой Цецилии, 
где остался ваш друг. Согласны?
     - Согласны, - кивнул сэр Мишель. - Не пойму, отчего Танкред решил собрать 
войско на стены?
     - Всякое бывает, - безразлично ответил Ангерран. - Может быть, к Мессине 
подходит флот мавров из Туниса. Воображаю, как удивятся неверные, увидев на 
Сицилии две крестоносные армии! Не забудьте оружие, шевалье...
     Гунтер отлично знал, что никакими маврами сегодня и не пахнет. Если верить 
зазубренным в XX веке параграфам учебника истории, в ближайшее время Ричард 
Львиное Сердце, плюнув на союзнические обязательства, начнет весьма серьезно 
выяснять отношения с сицилийским королем. Кажется, здесь замешано наследство 
родственницы Плантагенета - королевы Иоанны?
     Лошадей решили не брать, а пройтись по городу пешком.
     - Иногда я готова задушить Ричарда своими руками, - незаметно и неслышно 
для верных камеристок и наваррских рыцарей почетного эскорта шептала Элеонора 
Пуату, проезжая мессинскими улицами к воротам города. - Господь призвал к себе 
трех лучших моих сыновей, среди которых был несчастный Генрих-младший... Принц 
мог стать великим королем и затмить славу Вильгельма Бастарда! Почему судьба так 
несправедлива ко мне? В чем я столь провинилась перед Богом?
     Всю жизнь (единственно, исключая бурную и неразумную молодость) Элеонора 
действовала только во благо страны и короны. Но королева всегда, постоянно, 
каждодневно натыкалась на препятствия, которые приходилось преодолевать с боем и 
кровью. Когда король Генрих II завел себе любовницу, Алису Французскую, Элеонора 
не выдержала, решившись устроить заговор против мужа - добейся Генрих у Папы 
развода, Элеоноре пришлось бы покинуть трон, а наследственные права ее любимых 
сыновей оказались бы под сомнением.
     Оставалось только предпринять попытку устранения Старого Гарри. Имелась 
даже великолепная возможность - пожилой монарх успел короновать сына-наследника 
и тот под именем Генриха III вполне мог занять Тауэр. Кроме того, все дети 
приняли сторону Элеоноры - от Львиного Сердца до Годфри. Генрих-младший владел 
королевскими доменами в Англии, Годфри получил в управление Бретань, Ричард с 
Элеонорой управляли огромной Аквитанией. Оставалось либо заставить Старого Гарри 
отречься в пользу сына, либо...
     Дело провалил интриган и негодяй Раймунд, граф Тулузы, пресмыкавшийся перед 
Генрихом и желавший принять вассальную присягу отдаленной Англии, нежели быть 
под каблуком столь близкого Людовика Капетинга. Заговор не удался, ибо граф 
Раймунд в самых темных тонах поведал Старому Гарри о коварных планах Элеоноры, 
собиравшейся заточить короля в монастырь и на всякий случай убить Алису 
Французскую. Королеву-мать схватили и заперли в замке Шинон в Нормандии, затем 
отправили от греха подальше в уединенный Винчестер на Острове. Сыновья бежали, 
найдя пристанище под скользким крылышком бывшего мужа Элеоноры, и королевство 
покатилось под гору, да с ветерком...
     Шестнадцать лет войны между отцом и детьми. Полтора десятилетия Элеонора 
Пуату провела в тюрьме и могла только бессильно сжимать кулаки, когда в 
Винчестер доставляли новости одна хуже другой. У Алисы от короля Генриха родился 
ребенок. Генрих живет с Алисой открыто, как с женой, ничуть не боясь гнева 
Церкви - Томас Бекет убит, и теперь никто не властен над королем Англии.
     Хуже всего оказался 1183 год. Почти одновременно погибли два сына Элеоноры, 
а сама королева, получив эти известия, надолго заболела, оказавшись на краю 
могилы. Однако упрямая королева-мать выжила. Выжила, чтобы дождаться дня, когда 
к ней придет торжественный королевский гонец, объявив:
     - Ваш сын Ричард принял корону Британии.
     Сто девяносто два месяца. Пять тысяч восемьсот дней. Мечта исполнилась - 
около года назад несгибаемую аквитанку со всеми почестями перевезли из постылого 
Винчестера в Лондон, где она приняла на себя единоличное управление страной. 
Ричард, хоть и стал королем, занимался армией, Крестовым походом, совершал 
безумные ошибки, назначая на высшие посты государства воров и мздоимцев 
наподобие Уильяма де Лоншана. Элеоноре же приходилось расхлебывать последствия 
Нормандской войны и неразумности нового короля. Иногда поздними вечерами, после 
неприятных разговоров с возмущенными баронами или банкирами, Элеонора начинала 
подумывать о том, что неплохо бы видеть королем принца Джона. Конечно, он молод, 
неопытен, но во всем слушается мать и со временем научится быть настоящим 
правителем. Таким, как Филипп-Август.
     Элеонора Пуату не любила, но искренне уважала короля Филиппа, прижитого 
бывшим мужем Людовиком от второго брака. Чисто человеческие недостатки 
Капетинга, наподобие обжорства, черствости к людям или жестокости, меркли перед 
его умом. Филипп-Август никогда не позволял себе безрассудность или 
импульсивность, подобно Ричарду, скорее наоборот. Он не тратил зря лишнего 
ливра, собирал земли, был настойчив, скрытен, умел выжидать и рассчитывать, 
действовал только наверняка... Поэтому бароны его и не терпели - почуяли не то 
чтобы сильную, но цепкую руку. Во многом Филипп походил на Элеонору, и поэтому 
королева-мать отчасти симпатизировала французу. Элеоноре Аквитанской иногда 
становилось жаль, что Филиппом придется пожертвовать ради Замысла. Но пожилая 
королева знала: Филипп-Август, сколь он ни умен, является открытой угрозой ее 
стране - английскому государству. Именно Филипп, еще будучи принцем, заявил на 
одном из турниров Старому Гарри:
     - Я отберу у вас, сир, все земли, которые вы забрали у моего отца.
     Генрих II тогда только рассмеялся - потерять Аквитанию, Нормандию, графство 
Тулузское, все земли материка, многократно превосходящие размерами Остров-домен? 
Невозможно!
     Элеонора знала, что еще как возможно. Там кусочек, здесь кусочек... 
Глядишь, а через двадцать лет нет великого королевства Английского, 
разбросанного от Шотландии до Лангедока. Поэтому толстый умник Филипп обречен. 
Надо будет поставить свечу во здравие Конрада Монферратского, несколько лет 
назад предложившего Элеоноре безумный план. Тогда аквитанка находилась в 
Винчестере, и рассказ приехавшего инкогнито Конрада захватил ее фантазию 
настолько, что по прошествии пяти лет Элеонора свыклась с мыслью получить 
однажды императорскую корону.
     Есть Священная Римская империя, принадлежащая германцам, есть Византийская 
империя, наследница цезарей, так почему бы не исполнить мечту Старого Гарри и не 
короноваться однажды в Риме императрицей Британии и Аквитании? Генрих II из-за 
ссоры с Бекетом не довел дело всей своей жизни до конца, а ведь он давно, еще в 
1170 году, короновал Генриха-младшего, хотел раздать всем сыновьям по 
королевству (Англию - сыну-тезке, Ирландию - Годфри, Шотландию - Ричарду, а 
Аквитанию - Джону), а самому стать императором, возвышающимся над четырьмя 
королями... В дело вмешался Бекет, и все пошло прахом. Может быть, Элеонора 
вскоре подведет черту под замыслами покойного мужа. Главное - обуздать Ричарда.
     ...Простецы с улиц Мессины приветствовали Элеонору радостными криками - она 
до сих пор оставалась для сицилийцев великой аквитанской герцогиней и матерью 
доброй королевы-вдовы Иоанны. Увильнув от пики на-варрского рыцаря, к королеве 
подбежал нищий, отвлекая Элеонору от воспоминаний о прошлом, она стащила со 
среднего пальца массивный перстень и бросила его попрошайке. Пусть знают, что 
Элеонора Пуату щедра.
     Стража у северных ворот Мессины, носивших имя святой Терезии, расступилась 
- они увидели аквитанское знамя и восседавшую на меланхоличном сером мерине 
полноватую розовощекую особу с золотым обручем поверх вуали. Кем бы ни был 
европеец - англичанином, сицилийцем, кастильцем, венгром или германцем, - у 
всякого из них невысокая добродушная бабушка вызывала искреннее уважение, ибо 
Элеонора Пуату уже пятьдесят два года, считая с 1137-го, находилась на вершине 
власти материка.
     Лагерь английского воинства показался почти сразу. Скопище палаток, 
роскошных герцогских шатров, навесов. Десятки костров, солдаты рубят деревья в 
ближайшем сосновом лесу, поблескивает оружие, слышны отнюдь не куртуазные 
возгласы... Элеонора не морщилась от доносившихся кабацких выражений. В эпоху 
молодости и Второго Крестового похода, когда она вместе с Людовиком Капетингом 
преодолела весь путь от блистательного Парижа до выжженной солнцем Палестины, 
приходилось слышать и более изощренные речения. При нужде (не исключено, что 
таковая наступит весьма скоро) Элеонора могла загнуть словечко и почище.
     - К королю! - Кортеж остановился возле белоснежного шелкового шатра 
Ричарда. Королева-мать заметила, что рядом стоят несколько оседланных вспотевших 
лошадей, следовательно, Львиное Сердце куда-то уезжал.
     - Его величество занят, - робко попытался остановить надвигающуюся бурю 
один из пажей Ричарда, но Элеонора уже успела спуститься на землю из седла. - 
Король приказал мне никого не впускать, мне жаль, ваше величество...
     - Прочь с дороги, щенок, - рявкнула королева-мать, распаляя себя перед 
грядущей битвой. Пажа просто сдуло. Будь на его месте Саладин, летел бы до 
самого Багдада.
     - Распорядитесь, чтобы дам моей свиты и рыцарей королевства Наварры 
устроили, - куда-то вслед молодому дворянину приказала Элеонора и отодвинула 
полог шатра, над которым развевалось знамя святого Георгия.
     Так и есть. Вся компания в сборе. Ричард, Бертран де Борн, герцог Йорк, 
барон Жоффруа де Лузиньян - старший брат неудачника Гвидо, граф Анжуйский, еще 
трое или четверо напыщенных личностей по уши в гербах и бархате.
     - Всем - вон! - яростно, но очень тихо бросила Элеонора Пуату. - Шевалье де 
Борн, к вам это тоже относится. Быстро!
     - Матушка! - вскочил Ричард.
     - Вы слышали приказ королевы? - Она произнесла эти слова таким тоном, что 
даже племяннику, герцогу Йоркскому, стало понятно - если станешь противоречить, 
слетит голова и никакой Ричард не поможет. Бертран де Борн предусмотрительно 
исчез первым. Через несколько мгновений в королевской палатке остались только 
любящая мать и почтительный сын.
     - Ну? - набычился Ричард. - Бунт в Англии? Меня лишили короны?
     - Я была бы счастлива, случись так, - стремительно начала атаку Элеонора. - 
Что вы себе позволяете, мессир сын мой?
     - Я только проводил военный совет с моими друзьями, - будто оправдываясь, 
сказал король и тотчас понял, что налицо поражение: неверный тон избран с самого 
начала. Как только мать может столь быстро победить в словесном поединке?
     - Где ваша сестра, сир? - Элеонора шагала вперед, оттесняя Львиное Сердце к 
середине шатра. - Где Иоанна, моя старшая дочь? Во что вы втянули несчастную 
вдову?
     Ричард наконец сумел взять себя в руки и ответил с наивозможным 
достоинством:
     - Ее величество королева Сицилийская отдыхает в предоставленном мною шатре. 
Иоанна крайне огорчена вероломством Танкреда, пожелавшего отобрать у нее 
наследство, принадлежащее английской короне, а стало быть, и королю.
     - Прошло тридцать лет с тех пор, как вы, мессир сын мой, произнесли первое 
слово! - воздела руки к небесам Элеонора. - И наконец научились обращать эти 
слова в доступную обычным смертным речь! Я не верю, что подобные мысли возникли 
именно в вашей голове! Кто подсказал? Отвечайте же!
     Королева-мать сделала еще шаг вперед, а Ричард, который был выше Элеоноры 
почти на две головы, на шаг отступил.
     - Законы. Законы Сицилии и Англии! - напряженно ответил король. - Достояние 
двух супругов принадлежит только супругам и никому более..
     - Ax во-от оно что! - внезапно успокоилась Элеонора и присела на стульчик 
без спинки возле раскладного стола. Ее тихий и насмешливый голос являл опасность 
куда более грозную. Когда королева-мать несдержанно кричит, это не так страшно. 
- Смею заметить, сир, вам для начала следовало бы как следует научиться читать. 
Чтобы потом ссылаться на законы...
     Королева-мать неожиданно мило улыбнулась (Ричарда передернуло, ибо за много 
лет он отлично изучил все хищные жесты возлюбленной матушки) и извлекла из 
рукава сюрко закрытую крышкой блестящую медную трубку, предназначенную для 
хранения свитков.
     - Отвлечемся ненадолго. - Элеонора щелкнула металлическим замочком и, 
вскрыв цилиндр, вынула пергамент самого внушительного облика. Желтоватый тонкий 
лист из лучшей телячьей кожи. - Знаете, что это? Ричард, я к вам обращаюсь!
     - Что? - хмуро переспросил Львиное Сердце.
     - Сегодня днем, пока вы изволили проламывать копья на турнире, я побывала у 
святейшего Папы Климента и просила его о милости... Это - булла о назначении 
вашего сводного брата Годфри де Клиффорда, ныне канцлера Англии и архиепископа 
Кентербери, кардиналом всех королевств Англии, Ирландии и Шотландии. Годфри 
теперь входит в конклав, способный избрать следующего Папу. Вы меня понимаете?
     Ричард понял. Если Годфри стал кардиналом (а потомок Прекрасной Розамунды, 
пусть и бастард, все-таки входил в королевскую семью и являлся ставленником 
матери), то, значит, после смерти Папы Климента у него появляется неплохая 
возможность занять апостольский престол. У Элеоноры недурственные связи в 
ватиканской курии, и ее друзья могут весьма повлиять на решение собрания 
кардиналов, выбирающих нового Папу.
     Королева-мать нанесла новый удар. Климент III - глубокий старик и может 
весьма скоро скончаться. Если Папой вдруг станет Годфри - Элеонора Пуату победит 
окончательно, раз и навсегда. Клиффорд будет прислушиваться к ее мнению, а не к 
словам королей.
     - Итак, мессир сын мой, вы откажетесь от притязаний на приданое вашей 
сестры? - проворковала Элеонора. - Или будете настаивать? Закон на вашей 
стороне, а если вы сумели уговорить Иоанну, то, значит, заполучили главнейшего 
свидетеля по тяжбе. Оставьте эти мысли. К закату я подарю вам, сир, сто 
пятьдесят тысяч фунтов золотом. Наличными монетами, которые перейдут в вашу 
собственность и казну.
     Ричард верил и не верил. С одной стороны, угроза Элеоноры вполне осязаема: 
Годфри по велению Папы стал кардиналом, а это значит, что получил еще большую 
власть над Англией. Преемник Уильяма де Лоншана пляшет под дудку 
королевы-матери. Вывод один - ситуацией владеет Элеонора.
     Но Ричард Львиное Сердце прославился в веках именно своим упрямством. Он 
плохо понимал, что такое интрига, политика или государственный разум. А потому 
король Англии нехотя, но твердо ответил Элеоноре:
     - Права моей сестры ущемлены Танкредом. И я добьюсь своего. Матушка, не 
вынуждайте меня - коронованного монарха, держащего скипетр, печать и корону! - 
обижаться на вас. Танкред Сицилийский так или иначе возвратит моей сестре 
приданое. Это последнее слово.
     Элеонора Пуату посмотрела на сына и враждебно, и любяще одновременно. 
Королева-мать знала: так или иначе она добьется победы. Переупрямить Ричарда 
силой сегодня не получилось и вряд ли получится. Тогда придется использовать 
недоступную молодому венценосцу хитрость политика...
                                  ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ                       ТАМПЛИЕРЫ ВСЕГДА ПРИ МЕСТЕ..     2 ОКТЯБРЯ 1189 ГОДА, ВЕЧЕР. МЕССИНА, КОРОЛЕВСТВО СИЦИЛИЙСКОЕ
     
     Орден Храма - коему суждено столь неудачно и трагически закончить свою 
историю ровно через сто двадцать пять лет - возник в Святой земле за семь 
десятилетий до воцарения Ричарда Львиное Сердце. Может быть, особо назначаемые 
магистром летописцы Ордена и знали, что именно произошло в Иерусалиме в 1119 
году, но широкая публика могла только теряться в догадках. Тамплиеры даже для 
современников были окружены немеркнущим загадочным ореолом (исключая тех 
рыцарей, которые занимались делами денежными. Ну какая, скажите, романтика 
кроется в ремесле ростовщика? Хотя для кого как...).
     С чего же все началось? Почти неизвестно... Через двадцать лет после 
основания Иерусалимского королевства Готфрид Бульонский со товарищи вдруг решил, 
что прибывающие в Иерусалим паломники непременно нуждаются в охране на 
неспокойных дорогах Палестины. Раньше делом обеспечения беспрепятственного 
прохода богомольцев в Святой град занимались признанные Церковью и Папой 
госпитальеры, чей орден был создан за пятьдесят лет до Первого Крестового 
похода, но Готфриду показалось, что этого недостаточно. В 1118 году, а может, и 
через год или два, девять рыцарей вытребовали для новой, никому не известной 
организации у короля Иерусалимского Балдуина I (между прочим, брата Готфрида) 
помещение на задворках бывшего храма Соломона и обосновались там, поименовав сей 
коллоквиум "Орденом Бедных Рыцарей Храма Соломонова". Благие речи об охране 
дорог и защите паломников быстренько прекратились.
     Кто был первым Великим Магистром, так и осталось загадкой. Или сам Готфрид 
Бульонский, или его приятель Гуго де Пен... Девять изначальных тамплиеров (на 
самом деле их насчитывалось побольше, ибо у каждого уважающего себя рыцаря 
имелись оруженосцы и прислуга, так что в первые годы тамплиеров набралось около 
сотни) окопались в Храме, не принимали в орден других рыцарей и больше ничего не 
делали. "Ничего" - с точки зрения стороннего наблюдателя. Какие разговоры и дела 
скрыли в себе стены Храма, какие планы строил магистр де Пен, официально взявший 
эту должность после смерти Готфрида, - в летописях умалчивается.
     И вдруг спустя десять лет тамплиеры заявили о себе, да столь громко, что 
аукнулось по всей Европе. Рассказывали, будто один из первых храмовников 
приходился дядюшкой аббату Бернару из Клерво и использовал связи с влиятельным 
родственником ради прославления нового ордена. Так или иначе святой Бернар, едва 
услышав о тамплиерах, неожиданно пришел в восторг и взял "бедных рыцарей" под 
свое покровительство.
     На церковном соборе в Труа пламенный проповедник Бернар легко убедил 
епископов и кардиналов в том, что признание Римом Ордена Храма приведет лишь к 
быстрейшей победе христианства в Святой земле, а столь благочестивое дело 
нуждается в непременной, всемерной и активной поддержке со стороны 
Матери-Церкви. Апостольский понтифик, Папа Иоанн XIX, разрешил составить устав 
Ордена (это ответственное дело поручили, разумеется, Бернару Клервосскому) и 
подтвердил право тамплиеров на существование, дав храмовникам весьма широкие 
полномочия.
     Ходили весьма смутные слухи, будто за десять лет, прошедших до папского 
разрешения 1128 года, Гуго де Пен со своими братьями-рыцарями проводил в 
Иерусалиме и окрестностях некие странные изыскания, которые завершились 
настолько успешно, что тамплиеры привели в экстатическое состояние в общем-то 
сурового и недоверчивого святого Бернара и завоевали абсолютное доверие Папы 
Иоанна, осыпавшего Орден Храма всеми возможными милостями. Гуго де Пен с 1120 
года занимался раскопками в подвалах храма Соломона, на Елеонской горе, наносил 
визиты в Назарет и Вифлеем, что-то искал в пустынях и буквально выпотрошил весь 
Иерусалим на предмет древних рукописей и старинных уникумов, связанных с 
историей земной жизни Спасителя.
     Что же отыскал первый Великий Магистр? Поговаривали о Святом Граале, 
плащанице Господней, подлинных текстах Евангелий и сокровищах царя Соломона.
     Менее верилось в обнаружение данных Моисею Скрижалей Завета, ибо известно, 
что после взятия Иерусалима римляне доставили Ковчег Завета вместе с каменными 
плитами Скрижалей в метрополию, а дальнейшая его судьба окутана покровом тайны. 
Предводительствуемые Гензерихом вандалы в очередной раз проявили вандализм и 
после захвата Рима в 455 году вывезли из храма Юпитера среди прочих сокровищ и 
богатую добычу, доставленную Титом из Иерусалимского Храма. Ковчег Завета 
оказался в руках варваров и пропал навсегда.
     ...Гуго де Пен быстро добился расположения высших князей Церкви и, 
вероятно, оставил найденное сокровище в Риме в обмен на благосклонность 
апостольского престола. Орден, доселе отнюдь небогатый и немногочисленный, начал 
расти как на дрожжах. В него вступали как бедные рыцари, так и герцоги, дворяне 
передавали командорствам свои земли и богатства, тамплиеры построили множество 
замков в Сирии и Палестине, часть рыцарей перебрались из Иерусалима в Европу, 
образовывая командорства ордена во всех странах, от Шотландии до Португалии и от 
Франции до Польши. Стоит заметить, что принадлежавший некогда Рено де Шатильону 
неприступный замок Крак де Шевалье после исчезновения бургундского авантюриста 
перешел в собственность храмовников. Генрих II Плантагенет после убийства Томаса 
Бекета пожелал искупить грех и внес пожертвование Храму "для благочестивых нужд" 
в размере сорока двух тысяч марок серебром, а расчетливый и экономный 
Филипп-Август передал на хранение парижским рыцарям Храма всю государственную 
казну.
     Уже через двадцать лет после утверждения Ордена Папой тамплиеры решили 
переплюнуть евреев и лом-бардцев в делах денежных. Неизвестно, кому из магистров 
пришла в голову светлая идея воспользоваться изобретением пройдошливых 
итальянцев - заемными и доверенными письмами. Проценты за хранение денег 
взимались небольшие, а любому путешественнику удобнее не таскать с собой крупные 
суммы, на которые может положить глаз любой вор и разбойник, а отдать честно 
заработанное золото в тамплиерский банк и более ни о чем не беспокоиться - в 
кармане лежит пергамент, который через столетия получит наименование "чека", а 
деньги охраняются не только вооруженными рыцарями, но и авторитетом Церкви...
     Тамплиеры разрушили древнюю и неразумную систему накопительства, когда 
золото просто собиралось и складывалось, оборачиваясь мертвым грузом. Магистры и 
командоры ордена здраво рассудили, что деньги должны порождать деньги, и начали 
использовать вклады мирян для совершения торговых операций. Командор 
Иерусалимской прециптории покупал за сто золотых безантов груз перца, пришедший 
из Индии по Великому шелковому пути, платил еще двадцать безантов за перевозку в 
Марсель и еще десять - за дорогу от Марселя до Парижа, а обосновавшиеся в 
столице Франции рыцари перепродавали перец за четыреста безантов. Желающие могут 
посчитать процент чистой прибыли, отправившейся в казну Ордена, ибо не важно, 
где живет тамплиер - в Святой земле или в горах Шотландии.
     Теперь храмовники меньше всего походили на "бедных рыцарей". За шестьдесят 
лет активной деятельности, прошедшихсо времен святого Бернара, орден получил в 
ленное владение огромные земли, десятки замков и сосредоточил в своих руках 
колоссальные богатства, за что тамплиеров невзлюбили и начали распускать о них 
гадкие слухи и откровенную клевету. Взять хотя бы историю со штурмом Аскалона в 
1153 году.
     По общему мнению, ворвавшиеся в город первыми тамплиеры перекрыли для 
остальных рыцарей проход и бросились грабить арабские дома, но в 
действительности все происходило отнюдь не так. Конечно, военная добыча - дело 
святое, однако говорить о том, что рыцари Храма поголовно являются трусами или 
скупцами, не приходится. Войдя через пролом в стене в Аскалон, отряд тамплиеров 
не пропускал в город обычных дворян лишь из-за великой опасности, которой могли 
быть подвергнуты их жизни. Естественно, что рыцари-храмовники погибли все до 
одного (какой уж тут грабеж?), но своей доблестью сохранили основные силы 
крестоносного войска... которому и достались после взятия города все богатства 
Аскалона.
     С мирянами тамплиеры общались мало, вызывая тем самым разнообразнейшие 
сплетни. Никто не ведал, что на самом деле происходит за незримыми стенами, 
отделявшими орден от суетной действительности, но все знали одно: если тебе 
срочно нужны деньги, ты можешь занять неплохую сумму у тамплиеров, разумеется, 
под серьезное обеспечение.
     Именно такую сделку и заключила с храмовниками королева-мать Элеонора 
Пуату.
     Свое состояние после отбытия Элеоноры к королю Ричарду Казаков обозначил 
маловразумительными для обитателей двенадцатого века словами "плющит и таращит".
     Плющило его от обилия информации, свалившейся за сегодняшний день, а 
таращило по причине недавнего общения с обходительным и образованным мессиром де 
Гонтаром. Факт оставался фактом: мессир де Гонтар Казакову не привиделся, 
имелись материальные доказательства минувшего разговора (Сергей, вспомнив, 
специально сбегал в сад и тщательно осмотрел следы на пыльной дорожке. Две пары: 
одни, принадлежащие оруженосцу, другие - человеку покрупнее и имеющему больший 
размер обуви. Значит, был на самом деле).
     Казаков отправился к Беренгарии - принцесса читала Святое Писание, как и 
положено богобоязненной благородной девице - и показал золотую маслину, сказав, 
будто нашел на дворе. Беренгария подивилась тщательности шлифовки, но ничего 
необычного в комочке драгоценного металла не обнаружила.
     - Наверное, кто-то из приезжавших к Элеоноре дворян обронил, - предположила 
принцесса. - У нас иногда таскают с собой всякие необычные вещицы в качестве 
амулетов или просто памяти о близком человеке. Хайме де Транкавель, например, 
подарил мне...
     Беренгария взяла темно-синий бархатный мешочек со своим вензелем и, 
покопавшись в нем, извлекла темный, грубовато обработанный камешек.
     - Вот, - наваррка протянула Казакову подарок, - это черный агат. Хайме 
сказал, будто выковырял его из стены своего замка Ренн-ле-Шато. Черный агат 
отгоняет нечистую силу, а уж коли он взят из кладки столь необычного места, как 
Ренн... В Лангедоке ходят легенды, будто Ренн-ле-Шато немного... как бы вам это 
сказать? В это можно верить или нет, я, например, верю. Ренн не только замок. 
Его камни живые. Словно в них удерживаются чьи-то неупокоенные души.
     - Забавная легенда, - нейтрально сказал Казаков. Все эти истории с домами, 
обладающими собственным разумом и потаенной жизнью, ему еще в XX веке в зубах 
навязли. Отель "Outlook", замок Карлштейн в Чехии, квартира Достоевского в 
Питере... Ренн-ле-Шато, наверное, ничуть не лучше.
     Господин оруженосец, повертев черный агат в руках, положил его на стол 
рядом с золотой маслиной и тотчас отдернул руку. Камень откатился от 
драгоценного комочка так, будто столкнулись одноименные полюса магнитов.
     - Что такое? - удивленно подалась вперед Беренгария. - Ну-ка...
     Принцесса снова подтолкнула агат к ягодке, и вновь повторилось то же самое. 
Лежать рядом с золотом, полученным сверхъестественным путем, камень из стены 
Ренн-ле-Шато, хоть убей, не желал.
     - Работает... - пробормотал Казаков и перехватил недоумевающий взгляд 
Беренгарии.
     - На вашем месте, мессир Серж, - быстро сказала принцесса, - я бы эту 
вещицу выбросила. Мало ли что на дороге валяется. Если вам жалко, я обменяю ее 
на какую-нибудь свою маленькую драгоценность - вы ее возьмете на память - и 
выкину сама. Черный агат, а тем более привезенный из Ренна, лгать не может. 
Слишком уж просто он действует.
     - А я бросал эту маслину в святую воду и ничего не случилось... - буркнул 
Казаков и тут же понял, что сказал лишнее. Беренгария насторожилась еще сильнее.
     - Зачем? - спросила она. - Обычные безделушки не проверяют святой водой. 
Что это такое?
     - Э... Не знаю. Давайте я последую вашему совету и выброшу эту штуку. Если 
кто ее будет искать - нечего разбрасываться...
     Голос привитого информационной цивилизацией прагматизма говорил: в золоте 
нет ничего страшного. Это только металл, зарегистрированный в Периодической 
таблице элементов господина Д. И. Менделеева за номером 79 и условным 
обозначением Au - шестой период, девятый ряд, первая группа. Добыт, правда, 
путем весьма неординарным, но теория (теперь вкупе с практикой) подтверждает - 
холодные реакции на элементарном уровне возможны и вовсю проводятся. А тот, кто 
их проводит, поддается логическому осмыслению. Мессир де Гонтар лишь 
энергетический носитель информации. С рожей Макса фон Зюдова. А чего? 
Сгруппировал в должнном порядке требуемое количество взятых из окружаюнщей среды 
молекул и делай чего хочешь - хоть Ленина со Сталиным, хоть Спинозу или 
Наполеона. Просто и ясно. Никакой магии и чудес. Но почему тогда черный агат 
Беренгарии, призванный отличать нечистую силу, движется? Совпадение?
     Маслина отправилась в выгребную яму, бесследно каннув в ее зловонных 
глубинах. Если кто из золотарей найндет - повезет. Или не повезет - это как 
посмотреть. В случае, когда все чудеса объясняются энергетическими возможностями 
их творца, подтверждается старинная теория, стократно описанная всеми 
заинтересованными сторонами, от теологов-инквизиторов до писателей-фаннтастов: 
нет злых или добрых чудес, ибо энергия нейнтральна, важны лишь мысли того, кто 
ее использует. В свою очередь, мысль - тоже энергия, а следовательно, не может 
быть доброй или злой. Тупик.
     Может, не стоило выбрасывать маслину? Когда еще получишь сувенир от самого 
мессира де Гонтара?
     ...Ближе к вечеру гостей монастыря позвали обедать в общую трапезную. К 
счастью, преподобная Ромуальдина отсутствовала, и Беренгарию пригласила 
спокойная худонщавая монахиня лет сорока - сестра Мария, келарь моннастыря, 
отвечавшая за хозяйство, казну и милостыню. Когда Беренгария объяснила, чем 
обязан заниматься кенларь, Казаков мысленно назвал Марию "завхозом".
     Два отдельных стола - один для монастырских сеснтер, другой для гостей. 
Монахини, согласно правилам святого Бенедикта, кушают молча, специально 
назначеннная чтица громко декламирует какие-то душеспасительнные тексты на 
латыни, обязательная молитва перед трапезой... Еда, впрочем, роскошная и 
горячая. День сегодння не постный, а посему подано изрядное количество хорошо 
приготовленного мяса (Казаков долго привыкал в Нормандии к репейному маслу, 
весьма противному на вкус. На Сицилии все жарили на оливковом - здесь маслобойни 
встречались через два дома на третий). Копнченая птица, неизменная рыба, 
овощи... С чем здесь особо любили возиться, так это с пирогами. Выбор 
гигантский. Похоже, монастырские стряпухи задались целью перенщеголять друг 
друга в выборе начинки и формы своих изделий. Пироги с дичью, свининой, ягодами, 
фруктанми. С рыбой, осьминогом, икрой кефали, мидиями, вондорослями, мясом 
дельфина. Отдельный пирог с чеснонком - сжуешь кусочек и кажется, что 
превращаешься в огнедышащего дракона. И все равно больше трех-четынрех пирогов 
не осилить - Казаков по прошлой жизни привык, что пирожок должен быть маленьким, 
от силы с ладонь, начинка прячется в самой глубине, и то если догрызешься... А 
тут они здоровые, не меньше большой тарелки размером, тесто тонкое и пресное, 
зато внутрь всякого добра понапихано со всей щедростью.
     - Вчерашний стол у Танкреда по сравнению с этой роскошью кажется мне весьма 
скромным, - шепотом заметил господин оруженосец. Беренгария, сидевшая напротив, 
рядом с чинно откушивавшей вареную рыбу мадам де Борж, усмехнулась:
     - Монахини все делают для себя. То, что остается, раздают бедным. Выйдете 
после обеда к воротам и понсмотрите, сколько там соберется простецов, желающих 
набить брюхо дармовым угощением.
     - Ваше высочество! - В первый раз на памяти Казанкова камеристка Элеоноры 
подала голос, и прозвучал он весьма укоризненно. - Благотворительность 
заповедана Господом. Полагаю, вам не следует столь нелицеприятно отзываться о 
помощи монастыря бедным людям. И говорите, пожалуйста, потише. Мы, безусловно, 
миряне, но следует блюсти правила святого Бенедикта, если уж нам пришлось жить в 
святой обители.
     Беренгария замолчала, но сделала такой прискорбно-капризный вид не терпящей 
высоконравственных поучений распущенной девицы, что Казаков уткнулся носом в 
пирог, дабы не смущать мадам де Борж глупой улыбкой.
     Конечно, стол украшали и винные кувшины, но ближе к окончанию безмолвной 
церемонии "принятия пищи" в трапезной появился огромный дымящийся чан и всем 
желающим предложили пахучий травяной настой наподобие чая из облепихи, меда и 
мяты. Варево густое, сладкое благодаря меду (сахар еще не изобрели, и появится 
он весьма не скоро), однако вполне вкусное.
     Состоялось явление аббатисы, которая вообще-то должна была возглавлять 
трапезу. Всерьез смахивавшая на ведьму мать-настоятельница ворвалась в трапезный 
зал, будто ворона в форточку, - черные одеяния развеваются, а суровый взгляд 
более подошел бы святому Бернару, обнаружившему чертенка в нужнике Клервосской 
обители.
     - Спасайся кто может, - шикнул Казаков и взглянул на Беренгарию. Та 
осталась по-королевски невозмутимой.
     - Ваше высочество! - Аббатиса размашисто прошагала к столу и уставилась на 
принцессу. - За отсутствием светлейшей мадам Элеоноры вам препоручено заниматься 
делами королевы?
     - Не мне, - этикет обязал Беренгарию подняться с лавки и кануть в глубокий 
реверанс с поклоном, - мессиру Сержу.
     "Чего? - поперхнулся Казаков, и кусок пирога, вывалившись изо рта, полетел 
на колени. - Это что, шутка? Казаков С. В., бывший сотрудник службы безопасности 
конструкторского бюро Камова, ныне переведен на должность временно исполняющего 
обязанности королевы Британии Элеоноры Пуату? Ну и ну! Ну я ей задам! Попозже".
     - Что угодно вашему высокопреподобию? - выродил Сергей 
надменно-начальственную фразу, но слово "высокопреподобие" выговорил с двумя 
ошибками. Ромуальдина буквально пригвоздила оруженосца взглядом к стенке.
     - Прибыли рыцари Храма, шевалье, - процедила аббатиса. - Утверждают, будто 
у них важное дело к королеве. Если уж вы доверенное лицо ее величества Элеоноры, 
пойдите и разберитесь. Трапезу закончите позже. Я распоряжусь, чтобы вам 
оставили пироги и вино.
     - Не вопрос, командир, - громко и сугубо по-русски рявкнул Казаков свою 
излюбленную фразу, но Ромуальдина ничего не поняла.
     Во дворе монастыря топтались шесть невысоких арабских лошадей под 
простенькими седлами и со сбруей без украшений. Всадники, как один, обряжены в 
белые одеяния с багровым крестом, оконечья которого раздвоены наподобие хвоста 
ласточки. Ну точно, тамплиеры. Днем Элеонора предупреждала, что храмовники 
должны будут заехать и передать некий груз. Конные рыцари окружали громадную 
повозку с колесами без спиц - просто сколоченные вместе обработанные доски, 
образующие диск.
     - Вы к королеве Элеоноре? - вопросил мессир оруженосец, одновременно 
вытирая жирные губы рукавом. - Их величество уехали. Мне сказано заниматься 
всеми делами.
     Тамплиеры переглянулись. Возглавлял небольшой отряд весьма величественный 
господин, по виду недавно перешедший сорокалетний рубеж. Как и положено уставом, 
коротко острижен (рыцарю Храма не пристало заботиться о прическе), недлинная 
борода с проседью и золотая цепь с красным эмалевым крестиком на шее. Остальные 
значительно моложе.
     Главный покинул седло и кивнул Казакову - это, видимо, должно было 
обозначать поклон.
     - Анри де Шатоден, командор Парижской прециптории Ордена Храма, - суховато 
представился он. - Могу ли я узнать ваше благородное имя, мессир?
     Мессир задержал паузу чуть дольше, чем следовало, и, стараясь придать себе 
максимум значительности, подозрительно осматривал крытую повозку. Насчет общения 
с тамплиерами его никогда не предупреждали, и раньше он их видел только очень 
издалека - как с ними разговаривать? Храмовники - рыцари и монахи одновременно. 
Вдобавок назвать полное имя Казаков никак не мог. Просто не придумал еще. 
Элеонора, Беренгария да и все остальные знакомые отлично обходились просто 
Сержем с добавлением уважительного обращения, а вот фамилия... Ладно, попробуем 
пойти напролом с использованием самого убойного российского оружия - слова 
"авось".
     - Серж де Касакофф из герцогства Киевского, - выдал Сергей, и сам ужаснулся 
прозвучавшему бреду. Тамплиеры переглянулись еще раз. Видимо, решали, кто перед 
ними - особо забавный сумасшедший или любимый шут королевы Элеоноры. На самом 
деле все оказалось не так.
     - Герцогство Киевское? - вполне доброжелательно переспросил командор. - Я 
бывал там полтора года назад и даже удостоился чести видеть великого герцога 
Всеволода по прозвищу Большое Гнездо. Весьма рад узнать, что подданные мессира 
Всеволода служат королеве Британии.
     "По-моему, здесь все успели побывать в России, кроме меня! - огорченно 
подумал Казаков. - Как все-таки подводит незнание собственной истории. Надо 
запомнить, что сейчас правит именно Большое Гнездо, а не какой-нибудь Ярослав 
Мудрый..."
     Тамплиер, к удаче Казакова, не стал ни о чем расспрашивать, а остался 
сдержан. Рыцари в белых плащах откинули занавесь позади фургона и 
продемонстрировали пять весьма объемистых сундуков темно-коричневого дерева.
     - Заемное письмо королева Элеонора Пуату уже оставила в командорстве, - 
сказал Анри де Шатоден. - Жаль, что мне не удалось сейчас переговорить с 
королевой лично, но, думаю, таковая возможность появится в ближайшее же время. 
Примите.
     - Тогда помогите донести. - Сергей помнил, что королева-мать распорядилась 
доставить присланный тамплиерами груз в ее покои.
     - Мессир! - изумился командор. - Посмотрите, сколько простецов 
бездельничают во дворе обители! Видите того красноносого конюха? У меня есть 
определенное чувство, что ему не терпится потрудиться ради блага великой 
королевы... Конечно, если мадам Элеонора приказала доставить сундуки в ее 
комнаты нам самим. Орден Храма не откажет в помощи...
     "Сам дурак, - отругал себя Казаков. - Так тебе и станут тамплиеры ящики 
таскать. Придется извиняться".
     - Разумеется, я справлюсь, - кивнул он мессиру де Шатодену и рявкнул на 
конюха тем самым командным голосом, который отлично вырабатывается за время 
службы в ВС Российской Федерации: - Ко мне, быстр-ро!
     Сработало. Надо полагать, аббатиса Ромуальдина выдрессировала служек 
отзываться по первому слову. Причем примчался не только конюх, но и полдесятка 
его помощников вкупе с какими-то подозрительными личностями, сшивавшимися при 
монастыре.
     - Vzdrognuli, подняли, потащили! - победоносно ревел Казаков, вызвав 
молчаливое одобрение со стороны тамплиеров. В конце концов, они тоже люди 
военные и с понятиями. - Уроните - убью!
     Сундуки оказались тяжеленькими. Прошло не меньше часа, пока последний не 
перекочевал в комнаты первого этажа странноприимного дома. К чести 
рыцарей-храмовников стоит упомянуть, что Анри де Шатоден и его подчиненные 
терпеливо дождались, пока взмокшие монастырские служки не отволокли ящики на 
место, и сопровождали каждый поход между повозкой и покоями Элеоноры.
     - Благодарю вас, мессир. - Командор явно забыл, как правильно называть 
Казакова, и посему предпочел обойтись без упоминания имени. - Если ее величество 
будет чем-то недовольна, пусть немедленно отправит посыльного или пошлет за 
мной. Позвольте с вами попрощаться.
     Шатоден поднялся в седло, сделал какой-то знак правой рукой, видимо, 
относящийся к системе безмолвных жестов-приказаний, принятых среди тамплиеров, и 
все рыцари Храма покинули обитель Святой Цецилии. К Казакову подошел конюх.
     - Господин, день-то нынче жаркий...
     - Понял, - кивнул Сергей и, запустив ладонь в кошелек, вытащил на свет 
божий большую квадратную серебряную монету, отчеканенную в англии. Черт ее 
знает, дорогая она или нет? Пусть берет, раз помогал.
     Денежка перекочевала в широченную мозолистую ладонь простеца, а лицо его 
озарилось такой вспышкой радости, что Казаков понял - хватит на всех, причем не 
на один день.
     Беренгарию он нашел в комнатах. Принцесса Наваррская с любопытством 
оглядывала запертые сундуки, в соседней зале, за закрытой дверью, мадам де Борж 
вслух читала стихи Кретьена де Труа и, казалось, была поглощена только поэзией.
     - Тамплиеры привезли? - осведомилась Беренгария и, наткнувшись на 
укоризненный взгляд, улыбнулась: - Серж, не сердитесь. Я вас отослала к 
храмовникам потому, что вы в любом случае справились бы лучше меня. Тамплиерам 
нельзя даже смотреть на женщину. И как, по-вашему, я бы приволокла эти ящики?
     - Не расстраивайтесь, не сержусь, - отрекся Казаков. - Интересно, что 
внутри? Каждый такой сундук тащили семеро отнюдь не слабеньких мужиков и 
кряхтели на весь двор. Посмотрим?
     - Как? - удивилась Беренгария. - У нас нет ключей. И потом, сундуки 
принадлежат Элеоноре. Вряд ли будет прилично...
     - Ваше высочество, - Казаков недоуменно взглянул на принцессу, - мы же не 
воровать собираемся. Откроем, глянем, закроем. Никто ничего не узнает. Дайте-ка 
сюда ваш ножик, которым вы так удачно запустили в глаз оленю прошедшей ночью...
     Замок ближайшего сундука оказался достаточно простым, а Беренгария 
пояснила, что, судя по исполнению, сделан он в Византии. Конечно, ромеи могут 
добавить в примитивный механизм свои особенные хитрости, наподобие вылетающей в 
самый неожиданный момент иглы с ядом, предназначенной для незадачливого 
взломщика, но подобное делается не для огромных ящиков, а для личных шкатулок, 
где хранится переписка или особенно дорогие украшения.
     Запорное устройство капитулировало со второго раза. Тонкое лезвие кинжала 
под ужасливо-восхищенным взглядом Беренгарии задело нужную пружину, и язычок 
замка, щелкнув, отпал. Казаков поднял крышку.
     Поверху содержимое было укрыто плотной промасленной холстиной, и ей же 
обивались стенки сундука. Отбросив ткань, мессир оруженосец узрел множество 
кожаных мешочков, совершенно одинаковых по виду.
     - Та-ак... - протянул он, доставая первый попавшийся и растягивая шнурок, 
связывавший горловину. На свисавшую с веревочки печать Казаков не обратил 
внимания, и та развалилась. Ничего страшного, если один мешочек поврежден, это 
только случайность или недосмотр отправителей. - Ого! Никогда ничего подобного 
не видел!
     Ему на ладонь посыпались крупные и очень тяжелые золотые монеты - круглые, 
квадратные, многоугольные... Некоторые украшались арабской вязью, на других был 
виден христианский крест, третьи несли на себе рубленые изображения сидящих на 
троне людей или имен монархов. Перед Казаковым оказались пять семипудовых 
сундучин, доверху набитых золотом.
     - Вот это я понимаю - наличность, - по-русски пробормотал оруженосец сэра 
Мишеля, а ныне и верный слуга королевы Элеоноры Аквитанской. - Почти полтонны 
золота! Мечта любого кладоискателя...
     - Что вы сказали? - заинтересовалась Беренгария, тоже рассматривавшая 
монеты. - Впрочем, не важно. Какая интересная чеканка, наверное, арабская, жаль, 
я не знаю язык... Ничего себе! Марка Карла Великого! Стертая совсем, но выбитые 
буквы сохранились. А вот совсем новая монета Филиппа-Августа... Правильно 
говорят о тамплиерах - в их руках все богатства мира, точнее, та часть, что 
досталась Европе.
     - Давайте-ка положим все на место, - ответил на это Казаков, пересыпая 
деньги обратно в мешочек и возвращая его в гостеприимное лоно сундука. - Иначе 
Элеонора рассердится. Хотелось бы знать, к чему королеве столько золота?
     - Я догадываюсь, - ответила Беренгария. - Для Ричарда. Элеонора Пуату 
влезла в долги к Ордену Храма или заключила с тамплиерами какую-то сделку. 
Думаю, вскоре мы все узнаем. Запирайте сундук, шевалье.
     
     Их величество король Франции Филипп-Август Капетинг изволили трапезничать.
     Свитские из тех, что постарше и которые помнили старого короля Людовика 
VII, в один голос утверждали:
     характером Филипп похож на батюшку, а вот обликом - отнюдь. Людовик был 
высок, тощ, носил темные, похо жие на монашеские одеяния, и его куда чаще можно 
было встретить в церкви, нежели па королевском совете. Набожность Луи VII 
частенько переходила в ханжество, ибо известно, что неумеренность в радении 
оборачивается грехом и неразумностью в жертвованиях. Питался король самой 
простой пищей, тратил на содержание двора сущие гроши, а к старости, позабыв о 
том, что он не один на этом свете, начал требовать от дворян оставить светские 
развлечения, покаяться и вести жизнь сугубо аскетическую. Неудивительно, что 
Элеонора Пуату около сорока лет назад сбежала от Людовика к блистательному 
Генриху Английскому.
     Филипп-Август тоже не любил охоту, турниры и прочие дворянские забавы, 
однако не запрещал остальным радоваться жизни. По примеру старинных королей, 
которым всегда давали прозвища, к нынешнему монарху помаленьку прилепилось 
наименование "Тихий". Однако этот тихоня, получив трон в 1180 году, ухитрился 
полностью разгромить коалицию самых знатных сеньоров, противостоявших 
самодержавной власти Капетингов - Бургундия более тяготела к Священной Римской 
империи и даже некоторое время была в ее составе, вечно бунтовала огромная и 
беспокойная Фландрия, графы Намюр, Блуа и Шампань подумывали о том, что им 
вполне можно обойтись без всякого сюзерена, в Нормандии и Аквитании шла война 
между Старым Гарри и его сыновьями... Словом, Филиппу досталось весьма 
разобщенное и вечно готовое к мятежу королевство.
     Как известно, рыбу лучше всего ловить в мутной воде. Поэтому молодой 
Капетинг и выкрутился. Филипп не воевал, он лишь стравливал противников между 
собой, плел интриги, а когда следовало вмешаться в события силой оружия, звал на 
помощь английских принцев, обосновавшихся в Аквитании. Бургундия замирилась, и 
герцог номинально признал сюзеренитет короля, от Фландрийского графства удалось 
оттяпать несколько ленов и включить в монарший домен, граф Блуаский сцепился с 
графом де Шампань, и тихая война между собой поглотила все их силы, а 
Филипп-Август, потихоньку расширяя владения и не тратя лишних денег, становился 
сильным королем.
     Потом Филипп положил глаз на английские владения, и прежде всего на 
богатейшую Аквитанию. Этому помогла в первую очередь нелюбовь анжуйцев и 
аквитанцев к Старому Гарри - рыцари Пуату во время войны с Генрихом 
присоединились к войску французов. Генрих был побежден, Филипп с Ричардом 
заставили короля подписать договор, по которому Англия передавала Франции 
многочисленные земли на континенте и выплачивала контрибуцию, но вот незадача: 
спустя несколько дней Генрих умер от огорчения и теперь условия договора 
предстояло выполнять Ричарду.
     Львиное Сердце, как всегда, оказался обманут. Какого черта папенька 
подписал соглашение с Филиппом, если знал, что умирает? Почему это Ричарду 
теперь придется платить французам за прегрешения своего отца? А плата-то не 
маленькая!
     Четвертый сын Элеоноры Пуату позабыл, что сам участвовал в подготовке 
договора и силой заставил Старого Гарри с ним согласиться. Теперь Ричард не 
хотел выполнять поставленные Филиппом условия, но слово, как известно, не 
воробей. Так Филипп-Август за здорово живешь и без малейших усилий отнял у 
Англии солидный кусок земель, а дружба двух монархов на сем прекратилась, Ричард 
же получил громкий нагоняй от матушки. За глупость и расточительство.
     Филиппу Крестовый поход совершенно не требовался. Зачем? Вернуть Иерусалим 
- замечательная мысль, но этим должны заниматься рыцари наподобие Ричарда 
Львиное Сердце или старого волка Фридриха Барбароссы. Во Франции хватает своих 
забот. Однако расчетливый Филипп понял, что можно будет запросто использовать 
огромное войско английского короля в своих целях - Ричард обязательно ввяжется 
по дороге в какие-нибудь истории (вдруг ему взбредет в голову отбить У Византии 
средиземноморские острова?), что пахнет неплохой прибылью. По договору между 
союзниками вся добыча делилась пополам. То есть Ричард завоевывает, а Филипп 
забирает половину. И куда смотрела тетушка Элеонора?..
     Помимо того, отказываться от принятия креста просто неудобно. Барбаросса 
идет, Плантагенет, самые знатные герцоги... Но если уж предстоит война с 
сарацинами, к ней нужно тщательно и нерасточительно подготовиться. Ричард 
потратил огромные деньги (почти все золото, кстати, осталось во Франции, ибо 
припасы Львиное Сердце закупал в Бургундии и Провансе), его войско достойно 
восхищения, весьма многочисленно и сильно. У германского императора почти сто 
тысяч человек. Добавим норманнов, итальянских баронов, возможно, византийцев. 
Огромная армия! К чему тогда тратиться на сбор своей? Несколько королевских 
отрядов, а далее вассалы Филиппа соберут свои копья (разумеется, на собственные 
средства), и можно отправляться. Денег уходит минимум, а польза для королевства 
великая. Так и быть, год или полтора на Крестовый поход потратить можно, тем 
более что во Франции сейчас на удивление спокойная жизнь. Главные противники 
замирены, Фландрия побеждена, а Лангедок затаился и варится в собственном соку.
     - Надо будет, - напомнил сам себе Филипп-Август, - потом разобраться с 
Тулузой и их вассальной присягой...
     Король оторвал от копченой курицы ножку и принялся медленно, вдумчиво 
жевать. В последнее время его беспокоили известия с юга. Шпионы доносили, будто 
еретическое альбигойское течение распространилось по всему Тулузскому графству, 
проникло в Прованс и завладело умами не только простецов, но и многих дворян. 
Церковь очень беспокоится, ибо стали известны случаи изгнания священников, 
святотатства и разрушения храмов. Филипп считал, что у страха глаза велики и 
бывает даже полезно наказать некоторых святош, захвативших себе слишком много 
власти и использующих ее ради своего обогащения. Но ересь, ересь... Если события 
на юге вызовут недовольство Рима, придется вмешаться. Владетель Тулузы почти 
независим - много лет назад граф Раймунд принес присягу Генриху II, но с тех пор 
умерли и Раймунд, и Генрих, а сейчас непонятно, кому вообще подчиняются 
обитатели Лангедока...
     - Ваше величество?
     В обширную каюту, располагавшуюся на корме нефа, заглянул первый 
королевский камердинер, Жан де Сиго, - пройд ошливый малый, но великолепно 
справлявшийся со своими обязанностями.
     - Ммм? - промычал Филипп, вопросительно посмотрев на мессира де Сиго. - Фто 
тафое?
     - Мне крайне досадно отрывать вас от трапезы, государь, - вкрадчиво сказал 
камердинер, - но к вам настойчиво желает пройти мессир де Фуа из Лангедока. .
     Король наконец-то прожевал и ворчливо пробормотал:
     - Очень вовремя. Проси. Кстати, он не сказал, по какому делу?
     - Вроде бы по денежному, ваше величество...
     - Тогда тем более проси.
     Сесть за стол мессира Ангеррана не пригласили. Высокий старик замер на 
пороге и безмятежно воззрился на Филиппа-Августа. Король продолжал расправляться 
с цыпленком.
     - Говорите, - француз махнул правой рукой, в которой была зажата темная 
косточка, - Ангерран, от вас вечно одни неприятности! Почему вы всегда приходите 
так неожиданно? Вас послала Элеонора?
     - На каждый из этих вопросов, сир, я смог бы дать самый развернутый ответ. 
- Господин де Фуа любезнейше улыбнулся. - Но сейчас на это просто нет времени.
     - Тогда зачем пришли? - взглянул на гостя Филипп.
     - Пожелать вам, ваше величество, доброго дня и хорошего аппетита, - 
изнемогая от галантности произнес Ангерран, но даже круглый дурак не заметил бы 
в ней легкой высокомерной издевки. Король Франции начал хмуриться. - Ричард 
ввязался в очередную авантюру.
     - На сумму? - как ни в чем не бывало уточнил Филипп.
     - Восемьдесят тысяч безантов, - фыркнул Ангерран. - Сюда же прилагаются 
хорошие отношения Ричарда с королем Танкредом и Элеонорой Аквитанской. Не 
сомневаюсь, что не сегодня-завтра Плантагенет потеряет расположение как своей 
добрейшей матушки, так и сицилийцев. А если Львиное Сердце добьется своего, вы, 
сир...
     - ...Я пополню казну, - кивнул Филипп-Август. - Наследство Иоанны, если не 
ошибаюсь?
     - Проницательность вашего величества, - приторно залебезил Ангерран со 
своим всегдашним сарказмом, - достойна вашего великого предка Шарлеманя*.
     * Шарлемань - император Карл Великий.
     
     - Когда? - Филипп выплюнул на блюдо горошинку черного перца, коим умащалось 
жаркое.
     - Вечером или завтра с утра. Позволю себе дать совет вашему величеству. 
Вмешиваться в спор не следует. Когда дерутся два волка, лев должен только 
наблюдать и ждать, пока соперники не вцепятся друг другу в глотки. А потом 
подойти и забрать добычу.
     - Что бы я делал без таких, как вы, умников? - Филипп состроил на своей 
розовой округлой физиономии недовольное выражение. - Ангерран, вам никто никогда 
не говорил о том, что вы редкостный мерзавец?
     - Я счастлив, что великий король столь высоко ценит мои скромные таланты, - 
не остался в долгу де Фуа. - А насчет "мерзавца", сир... Весь мир таков, что 
стесняться нечего.
     - Подите вон, - тряхнул щеками Филипп. - Или у вас есть еще, что сказать?
     Ангерран, выставив вперед правую ногу и прижав руку к сердцу, поклонился и 
безмолвно исчез за легкой деревянной дверью каюты. Свое дело он сделал. Король 
Франции, выждав некоторое время, громко сказал:
     - Мессир де Сиго! Немедленно позовите графа Карла Валуа и коннетабля! 
Затевается кое-что интересное...
     Камердинер выглянул из-за двери, выслушал указания господина и быстро 
побежал на палубу.
     Ангерран де Фуа, спустившись по деревянным сходням с разукрашенного 
знаменами корабля на каменный пирс мессинской гавани, окликнул рассматривавших 
суда молодых мессиров и, когда те подошли, картинно воздел глаза к небесам:
     - Ах, шевалье де Фармер, как мне ни неприятно такое говорить, но его 
королевское величество Филипп Капетинг - просто жирная свинья.
     - Он в нас вчера из лука стрелял, - мстительно наябедничал сэр Мишель. - 
Когда мы с Беренгарией в лодке катались. Едва не попал в мессира Сержа, моего 
оруженосца.
     - Сержа... - произнес Ангерран. - Давно ли этот дворянин у вас оруженосцем?
     - С прошлого месяца, - правдиво ответил рыцарь. - Мне бы хватило и одного, 
но за Сержа отец Колумбан попросил. Я вам о нем рассказывал - это отшельник из 
Ирландии. Живет в папенькином баронстве, в лесу.
     - Понятно, - протянул господин де Фуа. - Впрочем, мессиры, я закончил все 
дела, и теперь мы можем отправляться дальше. Например, в монастырь Святой 
Цецилии.
     Гунтер, Мишель и язвительный Ангерран гуляли по городу не меньше двух часов 
- хронометр германца, на который тот украдкой поглядывал, показывал без четверти 
семь вечера. В Мессине было спокойно - на улицах порядок, городская жизнь 
продолжается, в церквях служат мессы. Только появились лишние патрули стражи, 
внимательно надзиравшие за иностранцами. Если сицилийцы почти не обращали 
внимания на французов, то за подданными Ричарда следили в оба глаза. Гунтер и 
Мишель сейчас носили цвета Аквитании, а значит, подозрений не вызывали - 
герцогство хоть и подчиняется английскому королю.. но все знают, что в 
действительности им управляет королева Элеонора.
     - Попомните мои слова, - пророчески вещал Ангерран, когда троица подходила 
к гавани, - не пройдет и дня, как Львиное Сердце отомстит Танкреду за поражение 
на турнире. Не знаю, как именно, но, думаю, громко и бестолково. Вы меня 
подождете, мессиры? Сейчас я поднимусь на корабль Филиппа-Августа и передам 
французу... Одно известие.                             
     - Подождем, - благосклонно согласился Мишель. Ангерран отчасти шокировал 
норманна. Для голубоглазого старика словно бы не существовало ничего святого - 
он поругивал королей, симпатизировал сарацинам, а что поражало больше всего - 
всегда и постоянно называл вещи своими именами, не обращая внимания на 
условности этикета. И все-таки общаться с мессиром Ангерраном было интересно. Он 
бывал во всех известных странах, встречался с самыми разными людьми, вспоминал 
об умершем от проказы несчастном короле Иерусалима Балдуине IV, о старых и новых 
монархах, о давно отгремевших сражениях - выяснилось, что Ангерран действительно 
участвовал во Втором Крестовом походе, кончившемся полнейшей неудачей.
     Мессир де Фуа был вхож к Ричарду, Элеоноре и Филиппу, как выразился Гунтер, 
"с черного хода", а значит, на самом деле являлся важной персоной. Но почему же 
указанная важная персона не имеет никакого громкого титула и ничего не 
рассказывает о своем происхождении и семье? Любой дворянин давно поведал бы о 
многочисленных благородных родственниках, своих владениях, сыновьях-дочерях... 
Мишель уяснил только одно: их новый знакомый имеет лен в королевстве 
Иерусалимском. К тому же норманна немного смущало произношение Ангеррана - судя 
по фамилии, он был выходцем из Лангедока, а речь звучала с едва заметным 
бургундским акцентом. Известно, что герцогство Бургундия тяготеет не к Франции, 
а к Священной Римской империи и тамошнее наречие более германизировано.
     Сейчас Ангерран, отвечая на бесконечные вопросы сэра Мишеля, проявлял 
отличное знание традиций Востока и красочно повествовал о сарацинских нравах. 
Рыцаря заинтересовал языческий обычай многоженства, и мессир де Фуа объяснил, 
что пророк Муххамед запретил своим последователям иметь больше четырех жен, но 
сарацины выкручиваются - четыре жены перед Аллахом, и сколько угодно наложниц. У 
багдадского халифа вроде бы по одной на каждый день года.
     Аббатство встретило гостей тишиной и благолепием - все обитательницы 
монастыря и постояльцы странноприимного дома отправились в церковь. Именно там 
сэр Мишель с оруженосцем и мессиром Ангерраном обнаружили Беренгарию. Принцесса 
шепотом сказала, что Серж остался в комнатах - мол, ему необходимо находиться 
там по приказу Элеоноры. Туда и направились.
     - О, явились! - увидев друзей, воскликнул Казаков, вскакивая. Судя по 
развернутой на столе огромной рукописной Библии, он старательно осваивал 
латинский язык, читая на торжественном слоге Рима знакомые главы Писания. - Вино 
в кувшине. Если хотите пожевать, остались пироги. Только они холодные.
     - А где же ее величество? - поинтересовался де Фуа, подозрительно 
осматривая громоздящиеся возле стен коричневые сундуки.
     - У нее неприятности с Ричардом, - ответил Казаков. - Кстати, тамплиеры 
приезжали. Видите ящики? Полно денег! Сижу тут на золотом запасе королевства.
     Какое-то время прошло в разговорах. Мишель общался с Ангерраном, 
допытываясь у палестинского рыцаря, можно ли европейцу хоть одним глазом 
посмотреть на гарем. Гунтер и Сергей разговаривали по-английски, вызывая 
недоуменные взгляды со стороны не понимавшего странный язык мессира де Фуа - 
германец описывал события на турнире, а Казаков страдал, что не смог увидеть 
экзотическое зрелище.
     Идиллию разрушила Беренгария. Принцесса, явившись с мессы, буквально 
ворвалась в покои, едва не сокрушив толстенную дощатую дверь. Сэр Мишель аж 
схватился за меч, увидев огромные перепуганные глаза наваррки. За плечом дочери 
короля Санчо Мудрого стояла невозмутимая мадам де Борж.
     - Что случилось, ваше высочество? - озабоченно спросил норманн. - Вас 
кто-нибудь напугал или обидел?
     Ангерран напрягся и подался вперед, будто ожидал новостей.
     - Да, меня напугали, - отрывисто сказала Беренгария. - Мессиры, в монастыре 
закрыли ворота, а аббатиса приказала всем служкам вооружиться.
     - Да в чем дело-то? - забеспокоился Казаков. Принцесса, бледная и 
растерянная, опустилась на стул и совершенно не дамским жестом плеснула вина из 
кувшина.
     - Волнения в городе, - ответила Беренгария. - К аббатисе прибежал десятник 
сицилийской стражи и сказал принять все меры к защите обители. Понимаю, в это 
трудно поверить, но, по известиям, английский король Ричард начал штурм Мессины 
с моря и суши...     КОНЕЦ ИСТОРИИ ТРЕТЬЕЙ     Август - декабрь 1999 года, Санкт-Петербург - Казань - Санкт-Петербург
     
     
     --------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 04.07.2002 13:07


        

            
[X]