Андрей Мартьянов, Марина Кижина 
 
                             
Творцы Апокрифов
Силы ромеиской разведки нацелены на самый сверхсекретный суперархив
  Темных Веков, содержащий компромат буквально на ВСЕ правящие дома
  Западного мира. Кто встанет на пути у обнаглевших шпионов? Кто во имя
  высоких политических целей станет победоносно сражаться, бороться, искать,
  находить (среди прочего - даже чашу Грааль) и не сдаваться? Конечно, цвет
  рыцарства Гай Гисборн и отважный горец Мак - Лауд...
      
  
      Посвящается одержимцам от истории  
    
   Видя то, ученики Его, Иаков и Иоанн, сказали: Господи! хочешь ли, мы
  скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их, как и Илия сделал? Но Он,
  обратившись к ним, запретил им и сказал: не знаете, какого вы духа; ибо
  Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать. И пошли в
  другое селение.
  
   Лука, 9:54-5б  
  
 Апокриф - дополнение к официальному мифологическому циклу, сочиненное,
  как правило, позже признаваемое, однако не почитаемое последователями
  указанной религиозной формации наравне с первоначальными источниками...
     Словарь литературных терминов 
   
    
                                ИСТОРИЯ ВТОРАЯ.
  
                               ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
                              СКАЧЕТ БЕЛКА В ЛАНГЕДОК
    
  
   ...Его помять было населено толпами бродяг-вагантов, которые в
  последующие годы, кок я заметил, стали еще многочисленнее на дорогах
  Европы. Лжемонахи, шарлатаны, мошенники, жулики, нищие и побирухи,
  прокаженные и убогие, странники, калики, сказители, безродное священство,
  бродячие студенты, плуты, обиралы, отставные наемники, бесприютные иудеи,
  вырвавшиеся из лап неверных, но получившие расстройство духа, сумасброды,
  преступники, бегущие от. закона, колодники с отрезанными ушами, мужеложцы,
  а вперемешку с ними - кочующие мастеровые: ткачи, медники, мебельщики,
  точильщики, плетельщики, каменотесы, - а за ними снова и снова вороватый
  люд любого мыслимого разбора: надувалы, оплеталы, ошукалы, обдурилы, тати
  нощные, карманники, зернщики, тяглецы, протобестии, промышляльщики,
  острожники, попы и причетники, шарящие по церквам, и разный прочий народ,
  живущий барышами с чужой доверчивости: поддельщики папских воззваний и
  булл, продавцы индульгенций, мнимые паралитики, не дающие людям проходу на
  каждой церковной паперти, расстриги, удравшие из монастырей, торговцы
  чудотворными мощами, лжеисповедники, гадатели, хироманты, колдуны,
  знахари, целители, шаромыжники с церковными кружками, присваивающие
  пожертвования, любострастники, совращающие монашек и честных девушек как
  обманом, ток и насилием; и многочисленные притворщики, якобы страдающие
  водянкой, эпилепсией, геморроем, подагрой, язвенной болезнью, не говоря уж
  о скорбящих бледной немочью.
   
   Умберто Эко, "Имя Розы" (о дорогах Средневековой Европы)
                                         ГЛАВА ПЕРВАЯ
  
 
     10 - 15 СЕНТЯБРЯ 1189 ГОДА.
   
   БАРОНСТВО ФАРМЕР, НОРМАНДИЯ - ТУР, АКВИТАНИЯ
   
    
   В Европе и островном королевстве Британия издавна принято отмечать
  развилки дорог крестами. Они возвышаются на всех перекрестках: поплоше,
  наспех сколоченные из двух толстых жердин, получше, вырубленные из гранита
  или известняка, поливаемые дождями, пригреваемые солнцем, засыпаемые
  снегом и почитаемые людьми. Сколько песен сложено про нежданные встречи у
  таких вот крестов, сколько слышано ими прощальных слов, обетов и
  проклятий, сколько видано проходящих мимо армий, обозов, пилигримов и
  иного бродячего люда!
     Крест на границе маленького баронства Фармер в Нормандии, неподалеку от
  деревушки Сен-Рикье, выглядел вполне достойным своего высокого
  предназначения.
     Он отмечал слияние сразу трех немаловажных дорог: одна убегала к
  полуночи, на Аржантан, другая к полудню, на Алан-сон, и третья - на
  восход, к Лэглю. Потому и красовавшийся на пригорке знак сработали
  основательно: глубоко вкопанное изваяние из местного серого ноздреватого
  камня высотой в полтора человеческих роста, похожее на деревце с коротко
  обрубленными ветвями, образовавшими крест, замкнутый в кольцо.
     В десятый день месяца сентября, незадолго до наступления полудня, возле
  креста остановилась маленькая пестрая группка всадников. Кони нетерпеливо
  фыркали, мотая головами и звеня пряжками на уздечках. Их хозяева шумно
  прощались, выкрикивая последние пожелания счастливого пути и легкой
  дороги. Судя по всему, компания не собиралась расставаться надолго, ибо в
  общем гаме то и дело звучало:
     - Встречаемся через три месяца! Месяца, не года! Опоздаете - ждать не
  будем!
     - Сами-то не заблудитесь, а то очутитесь где-нибудь в Багдаде...
     - Святой отец, благословите!..
     - В Риме святой отец, сколько раз повторять, грешники! Аз есмь
  недостойный служитель Божий, сподобившийся мученичества на старости лет...
  Благословляю!
     Всех сразу! Ведите себя потише! Доберетесь до Тура - сразу в собор,
  просить прощения за великие ваши прегрешения!
     - Я не виноват, это все лошадь...
     Отряд наконец разделился: двое направились на юг, к Алансону, трое
  повернули на север, то ли к Сен-Рикье, то ли к столице графства,
  Аржантану. Но, даже разъехавшись почти на сотню шагов, всадники продолжали
  обмениваться выкриками:
     - Сассенах! За мной поединок! В следующий раз точно убью!
     В ответ долетело приглушенное:
     - Не дождешься! Сам такой!..
     Изъеденный ветрами и дождями пограничный крест, чье подножие утопало в
  пыльном бурьяне и длинных, уже начавших желтеть в преддверии осени плетях
  карабкающегося вверх вьюнка, равнодушно прислушивался к звучавшим
  поблизости голосам. Четыре из них точно принадлежали людям молодым, полным
  сил и желания перевернуть этот дряхлый мир с ног на голову; обладатель
  пятого наверняка мог похвалиться почтенными летами. Титулом "святого
  отца", похоже, награждали именно его - высокого старика с лопатообразной
  бородой (некогда ярко-рыжей, а теперь поседевшей и ставшей неопределенно
  пегого цвета), облаченного в светло-серую рясу и восседавшего на
  длинноухом муле самого глубокомысленного вида.
     Пожилого монаха сопровождали двое, судя по всему - рыцарь и оруженосец.
  Рыжий оруженосец выглядел лет на шесть-семь постарше своего господина,
  только-только достигшего того возраста, когда окружающие перестают
  воспринимать подростка как надоедливого мальчишку, и вел себя несколько
  неподобающим образом, торопя коня и постоянно обгоняя своих спутников.
  Точно опаздывал на важную встречу, будучи не до конца уверенным, ожидают
  его там или нет. Молодой рыцарь недоуменно косился на святого отца, ожидая
  от него истолкования столь загадочного поведения, да так и не дождался
  ничего вразумительного. Вскоре троица свернула за небольшую буковую рощицу
  и скрылась из глаз.
     Отец Колумбан, монах из Ирландии, ныне отщельничествующий на
  нормандских землях, баронет Мишель де Фармер и его оруженосец Гунтер фон
  Райхерт из Германии направлялись к деревушке Антрен, в окрестностях
  которой в последний месяц творились дела загадочные и подозрительные.
  Загадочность усугублялась непонятными металлическими предметами,
  обнаруженными в округе святым отцом, и рассказами испуганных вилланов о
"большой черной птице", кружившей в небе.
     Услышав подобное, оруженосец господина де Фармера схватился за голову и
  впал в глубокую задумчивость, ныне перешедшую в тревожное возбуждение и
  стремление побыстрее добраться до лесов за Антреном. С сегодняшнего утра
  его грызли неприятные предчувствия, и он даже не оглянулся, чтобы махнуть
  на Прощание удаляющимся приятелям. Собственно, он уже позабыл о них,
  занятый размышлениями о собственных грядущих неприятностях.
     Путник, столкнувшийся с парой, избравшей путь на полдень, поостерегся
  бы сразу относить этих двоих к числу обычных путешественников и долго бы
  чесал в затылке, бормоча про себя: "Кого только нынче по дорогам не
  носит... То ли головорезы-душегубы, то ли благородные рыцари, то ли не
  пойми кто..."
   Впрочем, всадник, ехавший справа на спокойном и выносливом фландрском
коне, темно-соловом, со светлой, точно вылинявшей гривой, вполне мог
оказаться благородным рыцарем. Благо в его пользу свидетельствовали как
красная туника с вышитой на ней тройкой английских золотых леопардов, так
и уверенная манера держаться, свойственная людям знатного происхождения.
На вид молодому человеку было лет двадцать пять или чуть поменьше, а
светлые, почти белые волосы, серые глаза и несколько тяжеловатая нижняя
челюсть лишний раз подтверждали, что их обладатель - уроженец острова
Альбион, что в переводе означает "Мирная Земля".
     Звали подданного Плантагенетов древним, сохранившимся еще со времен
  римского владычества именем Гай. Если полностью - сэр Гай Гисборн из
  Ноттингама. Рядом с этим городом Срединной Англии лежал не слишком
  обширный манор Локсли, являвшийся собственностью семейства Гисборн, коему
  в отдаленном будущем предстояло стать владением Гая. Но сейчас сэр Гисборн
  испытывал редкое удовольствие от того, что между ним и родным домом не
  только плещутся воды Английского пролива, но и протянулось изрядное число
  лиг нормандской земли. Гай впервые забрался так далеко от дома и понемногу
  привыкал к кочевой жизни, все еще казавшейся ему несколько странной и
  непривычной.
     Зато его спутник, видимо, не представлял иного образа существования и
  весьма удивился бы, узнав, что многие люди всю жизнь не покидают пределов
  родного города или деревни и не слишком огорчаются по этому поводу. Дугал
  Мак-Лауд, шотландец до мозга костей, забияка и неугомонный искатель
  приключений на собственную голову и головы своих друзей, искренне полагал,
  что весь огромный мир с его чудесами создан лишь для того, чтобы он, Дугал
  из клана Лаудов, не испытывал скуки. Нынешнее предприятие казалось ему
  очередной забавой, не стоящей пристального внимания. Собственно,
  путешествие еще толком не началось - всего лишь перебрались с Острова на
  континент да проехались немного от Руана до затерянного среди нормандских
  полей и перелесков поместья Фармер. Жаль, конечно, что пришлось
  разделиться, но ведь только на время! Что такое два-три месяца?
     Пролетят, и не заметишь.
     Посему Дугал Мак-Лауд пребывал в обычном, слегка насмешливом
  настроении, снисходительно взирая на мир с высоты собственного роста и
  конской спины, немелодично насвистывал и совершенно не обращал внимания на
  задумчивость попутчика, уставившегося куда-то поверх лошадиной гривы на
  медленно уплывающую назад дорогу.
     Гай Гисборн размышлял о стремительности перемен, внезапно
  обрушивающихся на человеческую жизнь и переворачивающих ее, точно
  захваченный штормом корабль.
     Причем сии злокозненные коловращения относились именно к нему.
  Казалось, еще вчера милорд Гай преспокойно жил себе в Лондоне, занимая
  мирную, хотя порой хлопотливую должность рыцаря свиты при "малом дворе"
  принца Джона. Единственно, чего стоило опасаться, - происков со стороны
  господина канцлера де Лоншана.
     Однако мэтр Лоншан почти не обращал внимания на "малый двор", считая
  младшего брата короля Ричарда неспособным на какие-либо выступления против
  могущественного управителя Англии, и обитатели дворца Винчестер могли не
  беспокоиться о своей безопасности. Сам его величество Ричард Планта-генет
  в это время находился на побережье Средиземного моря, готовясь вместе со
  своим войском отплыть в Святую Землю. Вернее, сначала на пути
  крестоносного воинства лежали острова Сардиния и Сицилия, а уже затем
  кораблям предстояло идти к Палестине.
     И, как водится, в один прекрасный день (если быть точным, двадцать
  третьего августа) в Лондоне все пошло кувырком. В замок принца Джона
  явились двое никому не известных молодых дворян - Мишель де Фармер из
  Нормандии и его оруженосец, как утверждалось, из Германии, - привезя
  невероятное известие: в аббатстве Святого Мартина, что неподалеку от
  Дуврской гавани, отсиживается будущий архиепископ и новый канцлер Англии,
  Годфри Клиффорд, незаконный сын покойного короля Генриха. Прячется же он
  потому, что опасается за свою жизнь, а аббатство взято в осаду по приказу
  не кого иного, как мэтра де Лоншана, и занимается претворением этого
  приказания в жизнь сестра господина управителя, леди Риченда...
     Подробности следующих двух дней Гай вспоминал с трудом - все
  перепуталось, осталось только ощущение быстро мелькающих перед глазами
  событий. Точно ночная гроза, когда блеск ударяющих из небес в землю молний
  выхватывает из темноты не связанные между собой картины. Гроза, впрочем,
  была самой настоящей - она сопровождала вылетевший из Лондона и
  направившийся к Дувру отряд, призванный спасти архиепископа, если еще не
  поздно. Изрядно напуганный размахом действий и грозившим вот-вот начаться
  бунтом горожан Лоншан предпочел бежать из столицы, прихватив с собой часть
  собственных сбережений, а вся полнота власти досталась вовремя вступившему
  в игру принцу Джону. Господину канцлеру не повезло - в гавани Дувра его
  опознали и как отлученного от Церкви без лишних разговоров вздернули на
  первой же виселице.
     Маленький заговор, родившийся в одной из зал Винчестерского дворца,
  несколько неожиданно для участников увенчался полным успехом. Когда общее
  напряжение и волнение схлынули, выяснились новые любопытные подробности.
  Например, что вокруг начатого тремя королями - Ричардом Английским,
  Филиппом Французским Августом и императором Германского Рейха Фридрихом
  Рыжебородым - Крестового похода затевается некая весьма неприятная и
  непонятная кутерьма, имеющая целью если не прекращение похода, то его
  задержку на неопределенное время.
     Кому-то очень не хотелось видеть европейцев в Святой Земле и этот
"кто-то" не слишком церемонился в выборе средств, одной рукой заключая
  союзы со зловещей сектой исмаилитов, а другой стравливая вождей будущего
  похода...
     Гай имел самое смутное представление о том, как делается большая
  политика. Для него, как и для многих иных рыцарей и простолюдинов Европы,
  все выглядело чрезвычайно просто и ясно: неверные захватили Иерусалим,
  значит, нужно собрать армию и вернуть Святый город. Теперь оказывалось,
  что в готовящемся походе имеется слишком много участников с прямо
  противоположными устремлениями, и предстоит заставить их объединиться,
  хотя бы внешне. Кроме того, для похода требовалось золото, снова золото и
  еще раз золото, не считая нескольких тысяч воинов, лошадей, оружия,
  кораблей и множества необходимых вещей.
   "Конечно, я всегда мечтал стать в ряды освободителей Палестины, -
  размышлял сэр Гисборн, покачиваясь в седле и уставясь невидящим взглядом
  куда-то меж дергающимися лошадиными ушами. - Но я думал, все произойдет
  по-другому...
     Торжественнее, что ли. Внушительнее. С хоругвями, благословениями,
  напутствиями, и чтобы прекрасные дамы рыдали и махали вслед шарфиками... А
  тут - раз, два, собрались и поехали. Да еще святой отец утащил куда-то
  Мишеля с Гунтером.
     Секреты у них, видите ли! Навязали мне какое-то жуткое горское чудовище
  в попутчики... Ох, чует мое сердце - недалеко мы уедем! Смех один, а не
  освободители Гроба Господня".
   "Горское чудовище", совершенно не подозревавшее о столь нелестном
  наименовании своей персоны, перестало свистеть и, привстав на стременах,
  огляделось вокруг.
     Не обнаружив ничего подозрительного или любопытного - в самом деле, что
  может встретиться на обычнейшей наезженной дороге в самом сердце
  благополучного Нормандского герцогства? - Мак-Лауд плюхнулся обратно в
  седло и громогласно поинтересовался:
     - О чем мыслим?
     - О неожиданных изменениях в людских судьбах, - осторожно ответствовал
  Гай. - И о том, что мне не очень верится в происходящее вокруг. Мы ж не
  просто едем куда глаза глядят. Мы в Крестовый поход идем!
     - Ну и что? - равнодушно пожал плечами Дугал. - Развели шуму на всю
  Англию и континент впридачу, а толку чуть. По мне, обычнейшая война,
  только очень далеко.
     Впрочем, если хочешь, чтобы в тебе за лигу узнавали будущего победителя
  сарацин, можешь нарисовать себе крест на лбу. Помочь?
     Гай обреченно вздохнул. Еще никому из их небольшой компании не
  удавалось переспорить или переубедить Мак-Лауда. Разве что святому отцу,
  да и то благодаря немеркнущему сиянию ореола отшельника и святого
  подвижника. Будучи сообразительным молодым человеком, сэр Гисборн
  предпочел благоразумно сменить тему разговора и спросил, обращаясь больше
  к самому себе:
     - Интересно, какая она, Палестина?
     - Доберешься - увидишь, - незамедлительно откликнулся Дугал. - Впрочем,
  слышал я рассказы людей, побывавших там. Говорят, в этой Палестине нету ни
  таких рек, как у нас, ни лесов, один сплошные камни и жара. Да, и не
  забудь про сарацин, которых ты собираешься рубить на кусочки. Вряд ли они
  охотно согласятся с твоими намерениями. - Он задумался и добавил: - Другие
  говорили - это земля, где вместо воды текут молоко и мед, а сады похожи на
  рай... Знаешь, что мне кажется? Когда мы туда попадем, то увидим, что она
  совсем другая, чем мы думаем и чем нам говорили. Так всегда случается.
  Можешь поверить слову человека, вволю пошлявшегося по доброй половине
  Европы.
     Гай давно подозревал, что остававшаяся для всей честной компании
  загадкой прежняя жизнь Мак-Лауда была достаточно бурной, и почувствовал
  нечто вроде мимолетной зависти к попутчику. Вроде ненамного старше его
  самого, самое большее лет на пять, а уже успел повидать столько стран,
  городов и разных людей!
     - Половина Европы - это как? - Раз на шотландца напал очередной приступ
  болтливости, этим нужно пользоваться. Мак-Лауд любил потрепать языком и
  под настроение мог рассказать много любопытного. - Я так полагаю, ты
  воевал в чьей-то армии?
     - Ага. - Дугал мотнул встрепанной шевелюрой, отчего пара заплетенных у
  висков тонких косичек размашисто качнулась из стороны в сторону. - Погоди,
  дай вспомнить... Значит, сначала я угодил к Филиппу Французскому. Тогда,
  лет десять назад, он только-только взобрался на престол и держался обеими
  руками, чтобы не спихнули любящие родственники. Я дрался на его стороне,
  потом подался к Ричарду.
     Они с братцами в очередной раз поссорились с собственным папашей,
  Старым Гарри.
     Ричарду не слишком везло - против него выступили сговорившиеся Генрих и
  Филипп, а я понял, что мне надоело рисковать своей единственной шкурой за
  английских да французских принцев и королей. Какое мне, в сущности, до них
  дело? Мы никогда не видели от них ничего хорошего. Я решил податься на
  полдень - никогда там не бывал, а небылиц слышал столько, что в голове не
  умещалось. Шел себе и шел, никуда особо не спешил, ни во что не встревал,
  перебрался через какие-то горы и вдруг мне говорят: "Это уже Италия".
  Италия так Италия, одна страна ничуть не лучше и не хуже другой.
     - Италия... - задумчиво протянул Гай, словно пробуя название далекой
  страны на вкус. - Расскажи,, на что она похожа?
     - На праздник, - без раздумий ответил Мак-Лауд. - Затянувшийся
  праздник, который никогда не кончается. Все уже забыли, что празднуют, но
  не могут остановиться.
     Еще там все резкое и яркое - и люди, и еда, и цвета, даже запахи.
  Достаточно на день задержаться в любом городе, чтобы голова пошла кругом.
  Я не успел даже ничего сообразить, едва выучился связывать между собой
  пару слов по-тамошнему, как очутился в войске Фридриха-Германца, того,
  которого кличут Барбароссой-"Рыжебородым", - он что-то не поделил с
  итальянцами, то ли земли, то ли налоги с городов. Но Рыжий требовал от
  своих подчиненных такого порядка, что я очень быстро сбежал и ушел к его
  врагам. Мы устроили отличную битву, Фридриху изрядно досталось, но
  итальянцы, как назло, перессорились между собой, а заодно повздорили со
  своим папой...
     Гай внимал, чуть склонив голову набок и приоткрыв рот. Его заворожили
  не столько хитросплетения малопонятной истории войн на Италийском
  полуострове, сколько манера Дугала рассказывать, перескакивая с одного на
  другое, повинуясь известным только ему соображениям и совершенно не
  обращая внимания на слушателей.
     - ...Я вдруг решил, что цель всей моей жизни - вступить в папскую армию.
     Наверное, заразился местным безумием. Итальянцам хорошо - они рождаются
  с головой набекрень, а я-то ничего не понимал, только разевал рот, глазел
  по сторонам и, наверное, выглядел как последний дурак. В общем, послужив в
  папском войске, которое почему-то состояло сплошь из иноземцев, а воевало
  с сицилийцами, оказавшимися самыми настоящими норманнами, я сказал:
"Хватит! Еще немного, дружище, и ты окончательно спятишь в этой стране
  дешевого вина, сговорчивых девчонок и правителей, всегда готовых вцепиться
  в глотку друг другу. Италия прекрасна, но тебе лучше держаться от нее
  подальше".
     - Что же случилось потом? - спросил Гисборн, стараясь не засмеяться.
     - Ничего примечательного, - безмятежно отозвался Мак-Лауд. - Покидал в
  мешок имевшееся барахло, расплатился с долгами, сказал приятелям
"Счастливо оставаться" и дал деру. Подумал, что настала пора глянуть, как
  обстоят дела на Острове. Человеку, как я не раз убеждался, хорошо только
  дома.
     - Тогда почему ты не в своем, как его... - Гай тщетно попытался
  вспомнить не раз упоминавшееся Мак-Лаудом название его родного не то
  города, не то просто поселения, затерянного где-то на севере в шотландских
  горах.
     - Не в Глен-Финнан? - Дугал презрительно хмыкнул - Что мне там делать?
     Ковыряться в земле или развлекать соседей всяческими россказнями? Кроме
  того, мне не стоит лишний раз показываться в наших краях. Короли умирают,
  но у их слуг память до-олгая...
     - При чем здесь короли? - Гисборн уже ничему не удивлялся.
     Мак-Лауд внезапно замолчал, а потом неохотно буркнул, словно торопясь
  поскорее отделаться от неприятных воспоминаний:
     - Лет десять назад я случайно прикончил одного типа... Сейта,
  англичанина.
     Командира отряда, стоявшего в Глен-Финнан. По нашим, шотландским
  законам, правда была на моей стороне, а вот по уложениям Старого Гарри
  кое-кому предстояло на завтрашний день сплясать в воздухе. И происхождение
  не спасало. Для королевских псов что шотландское дворянство, что наши же
  вилланы - все едино. Я, конечно, в ту же ночь удрал из-под стражи, но мой
  папаша мудро решил не рисковать и не ссориться с англичанами, укрывая
  нашкодившего сынка. Он указал мне на дверь.
     Тогда-то я жутко разозлился, но теперь понимаю, почему он так поступил.
  Мне, младшему в роду, все равно ничего не полагалось - ни земли, ни денег.
  Рано или поздно пришлось бы уходить из дому, искать покровителя, поступать
  на службу...
     Тогда я подумал, что у меня имеется все, что нужно человеку, - меч и
  голова на плечах. И отправился на поиски двух самых непостоянных вещей в
  мире - славы и золота, сам по себе и сам за себя. Ежели я теперь заявлюсь
  домой, семейство не слишком обрадуется. Папаша наверняка уже отдал Богу
  душу, значит, всем заправляет мой старший братец, Малкольм. Ему совершенно
  не нужен нахлебник, да еще с моим характером и привычкой встревать не в
  свои дела. Такая вот история. - Дугал кривовато ухмыльнулся. - Хватит обо
  мне. Скажи-ка лучше, ты запомнил, что наговорил отец Колумбан о том, как
  нам побыстрее добраться? Я обычно не мудрил:
     ехал от одного города до другого. Там порасспросишь, здесь узнаешь
  что-нибудь полезное... В любом рыцарском копье найдется местечко для
  человека, умеющего обращаться с оружием. Гэллоуглас редко остается без
  работы.
     - Кто? - переспросил Гай. Мак-Лауд довольно бойко и правильно говорил
  на норманно-французском, если не считать тягучего акцента и привычки время
  от времени вставлять словечки родного гэльского языка.
     - Наемник, - кратко пояснил Дугал, в очередной раз награждая своего
  коня резким ударом поводьев и пинком в брюхо. Долговязый серый жеребец,
  купленный в Руане и, несмотря на хвалебные речи продавца, обладавший
  крайне скверным нравом, зло фыркнул. Гай подозревал, что шотландец нарочно
  выбрал именно такую норовистую и коварную скотину, чтобы потягаться с ней
  в упрямстве. Ездить на обычной покладистой лошади он, разумеется, считал
  ниже своего достоинства. - Так как насчет дорог?
     - Сначала до Алансона, - принялся вспоминать подробные наставления
  святого отца сэр Гисборн. - От него пять или шесть дней по хорошей дороге
  до Тура через Ле-Ман. В Type надо найти корабль, уходящий вверх по Луаре.
  Как утверждал отец Колумбан, это нетрудно - сейчас осень, время ярмарок, и
  Луара больше похожа на проезжую дорогу, чем на реку. Плыть нам до города
  Невера, а если повезет, до Роана. Потом сходим на берег и отправляемся в
  Лион, до него там рукой подать.
     Оттуда уже проще простого: либо кораблем вниз по Роне, либо верхом
  вдоль берега.
     Заблудиться невозможно. Рона впадает в Средиземное море, неподалеку от
  ее устья стоит так необходимый нам порт Марсель, где мы подыскиваем
  корабль, который довезет нас до Константинополя. Через месяц-полтора, если
  все пройдет благополучно и на нас не свалится какая-нибудь столь любимая
  тобой неприятность, будем на месте.
     - Послушать тебя, так попасть в Константинополь - проще, чем с бревна
  упасть, - вполголоса заметил Мак-Лауд.
     - Если не собьемся с дороги, то да, - кивнул Гай.
     - Не доверяю я этим кораблям, рекам и морям, - упрямо стоял на своем
  шотландец.
     - Потому что плавать не умеешь, - съязвил Гисборн, припомнив шумное
  знакомство их маленькой компании с Мак-Лаудом в Дуврской гавани. -
  Согласен, самое трудное - дорога из Марселя в Константинополь. Но
  благодаря покойному мэтру Лоншану мы теперь люди богатые, так что
  наверняка нам подвернется сговорчивый капитан и быстрое суденышко. Кстати,
  тебя во время столь лихих странствий случайно не заносило в
  Константинополь?
     - Нет, - с заметным сожалением признался Дугал. - В Риме как-то полгода
  прожил, а в Константинополе не бывал. Говорят, это самый большой и богатый
  город в мире...
     - Проверим, - самонадеянно заявил Гай. К нему возвращалось обычное
  хорошее настроение, все грядущие трудности казались преодолимыми и
  незначащими, и на далеком горизонте переливалось всеми красками
  нарождающегося рассвета притягательное и таинственное слово "Палестина".
  Мир по-прежнему был прекрасен, и его радостного сияния не могло омрачить
  даже мрачноватое прошлое попутчика сэра Гисборна.
     Спустя ровно пять дней после беседы на Алансонской дороге, незадолго до
  звона колоколов, отмечающих середину дня, стражники у ворот Святого
  Георгия в городе, называемом Тур-сюр-Луар, или Тур-на-Луаре, озадаченно
  скребли в затылках, пытаясь вспомнить, не проезжали ли вчера или сегодня
  утром мимо них два молодых человека довольно своеобразной и приметной
  наружности. Стражники уже привыкли, что порой их недолгая память вынуждена
  совершать подобные усилия, но не жалели - как правило, вслед за умственным
  усилием следовало звонкое и блестящее вознаграждение. Сегодняшний случай,
  однако, не сулил даже самой малой выгоды, ибо вопрошающий обладал высоким
  титулом королевского гонца и ужасно злился на скудоумие и нерасторопность
  турской стражи.
     Гонца одолевали мрачные предчувствия, и потому умственные потуги
  караульных не производили на него должного впечатления. Люди, которых ему
  поручили догнать, наверняка успели покинуть город, а с ними исчез
  последний шанс выполнить данное поручение. Ради этого поручения на дороге,
  из Аржантана в Тур остались две загнанные лошади и множество изумленных
  хозяев постоялых дворов, у которых гонец торопливо выспрашивал обо всех
  недавних путниках, направляющихся на полдень.
     Слова трактирщиков обнадеживали: гонца и преследуемых разделяли
  какие-то жалкие три-четыре лиги.
     Однако впереди уже поднимались над мутноватой водой Луары желтоватые
  стены и башни Турской крепости, а предназначенное неуловимым приятелям
  письмо все еще оставалось в сумке гонца.
     - Двое рыцарей, один по виду англичанин, другой - шотландец, - в
  который уже раз повторил срочно вызванный к воротам начальник стражи.
  Гонец не понял, к кому он обращался - к рассеянно внимавшим подчиненным
  или пытался оживить собственную память. - Беловолосый молодой человек в
  красной тунике с леопардами и высокий тип в черно-желтом пледе с мечом за
  спиной...
     Гонец устало кивнул. Разговаривать не хотелось, а сил на очередное
  бессмысленное повторение описания разыскиваемых не оставалось. Ничего не
  поделаешь, остается признать, что след потерян, и возвращаться назад.
  Конечно, для очистки совести следовало бы порасспросить у всех ворот или
  обратиться к бейлифу города, да только какой с того прок? Господа рыцари
  торопятся в Марсель; возможно, в этот миг они плывут вверх по течению
  Луары или со всей возможной поспешностью скачут к следующему городу на их
  пути. Их не догнать.
     - Вчера такие проезжали! - внезапно рявкнул кто-то из стражников и сам
  удивился сохранившемуся воспоминанию и воцарившейся вокруг тишине. -
  Точно, вчера вечером заявились, сразу после заката. Вместе с обозом мэтра
  Барди. С ними и в город вошли. Мы еще подумали - надо ж, вроде благородные
  господа, а едут с торговцами...
     - Где мне найти этого Барди? - перебил разговорчивого блюстителя
  порядка слегка оживившийся гонец.
     - А тут неподалеку. Он, как приезжает с товаром, всегда в одном и том
  же месте останавливается. Трактир "Золотой кочет". Прямо, потом вторая
  улица налево, дальше любой покажет.
   "Кажется, повезло, - равнодушно подумал гонец, шлепая усталую лошадь
  поводьями по шее и въезжая под нависающую над головами массивную арку
  ворот Святого Георгия. - Теперь осталось только отыскать трактир и
  убедиться, что я нашел именно тех, кто мне нужен. Вряд ли стража ошиблась
  - эту парочку трудновато с кем-нибудь спутать. Что ж, тем лучше для меня".
     Гай Гисборн и Дугал Мак-Лауд столкнулись с обозом мэтра Барди в городке
  Шато-дю-Луар, вернее, не в самом городке, а возле переправы через реку
  Луару.
     Упряжка из шести пыхтевших и фыркавших тяжеловозов с явным усилием
  затаскивала на настил заметно осевшего в воде парома огромный неуклюжий
  фургон, две другие повозки терпеливо дожидались на берегу своей очереди.
  Обоз сопровождала пестрая, шумная и весьма многочисленная - не меньше трех
  или четырех десятков человек - толпа, состоявшая из подчиненных уважаемого
  мэтра, возниц, охранников и личностей, чей род занятий с первого взгляда
  не поддавался определению. Компания подобралась громогласная и на редкость
  разноплеменная: присутствовали как сородичи мэтра, то есть итальянцы, так
  и торговцы из Англии и Нормандии, ведшие дела вместе с семейством Барди.
     Предприимчивое сообщество уже объездило нынешней весной и летом всю
  Бретань и северное побережье Франции и теперь двигалось на полдень,
  намереваясь к началу следующего месяца достичь пределов Лангедока, где со
  дня святого Реми* начиналась пора осенних ярмарок.
   
 
     * День святого Ремигия, или Сен-Реми, "апостола франков", празднуется 1
  октября.
     - Здесь и далее примеч. авторов.
      
 Судя по всему, промыслам компании пока сопутствовал успех - лошади
  выглядели сытыми и ухоженными, громоздкие фургоны натужно поскрипывали под
  тяжестью хранящихся в них сундуков и мешков, что недвусмысленно
  свидетельствовало о процветании торгового дома Барди и их компаньонов.
     Сэру Гисборну встреча с обозом показалась лишь досадной, но ничего не
  меняющей в их планах задержкой. Мак-Лауд же придерживался иного, прямо
  противоположного мнения. К немалому удивлению Гая, шотландец почти сразу
  же наткнулся на знакомых, помнивших его по временам путешествий по дорогам
  Италии, а к тому времени, как второй фургон одолел реку, выяснилось, что
  пути будущих крестоносцев и нынешних торговцев совпадают: и те, и другие
  направлялись в Тур.
     Гисборн не успел рта открыть, как его спутник жизнерадостно заявил, что
  дальше они поедут в отличной компании, то есть вместе с обозом. Гай
  попытался возразить: мол, фургоны еле плетутся, -' и услышал в ответ
  удивленное: "Мы куда-то опаздываем? До Тура не больше шести лиг, спешить
  некуда".
     С некоторым раздражением в душе Гай согласился. Он, в сущности, ничего
  не имел против торгового сословия, просто ему не понравилось соседство с
  крикливыми, назойливыми и суматошными выходцами из Италии. Мак-Лауд, как
  выяснилось, дал им совершенно верное определение - эти люди в самом деле
  выглядели чересчур резкими во всем, начиная от жестов и заканчивая манерой
  разговора. Даже их язык, некогда звучавший как благородная латынь, теперь
  стал грубее и намного проще. Сэр Гисборн, не выдержав, подстегнул коня и
  отправился на поиски более подходящего общества.
     Вскоре он обнаружил, что возле фургона, замыкающего обоз, распоряжаются
  его соотечественники, и пристроился неподалеку, не вступая, впрочем, в
  долгие беседы. Дугал куда-то запропастился, повозки, как предсказывал
  Гисборн, катились по тракту со скоростью неспешно рысящей лошади, и к
  вечеру на горизонте показалась сначала тускло мерцающая в наступающих
  сумерках серебристая полоса Луары, а затем неясные очертания городских
  укреплений.
     Стражники на воротах отлично помнили мэтра Барди по его предыдущим
  визитам, а потому обычно долгая и хлопотливая церемония досмотра товаров и
  сбора налогов не затянулась, пройдя без особых трудностей. На господ
  рыцарей, пристроившихся к обозу, никто не обратил внимания, и, заплатив
  положенную мзду, они въехали в город, когда-то расчетливо основанный
  римлянами в излучине между двух рек, Луары и Шер. По молчаливому уговору,
  они по-прежнему держались позади степенно громыхавших по улицам фургонов:
  торговцы наверняка знают наперечет все постоялые дворы Тура и среди них
  выберут наилучший - не слишком дорогой и не схожий с клоповником.
     Так и случилось, но в сгущающейся темноте никто из компаньонов не
  разглядел ни улицы, на которой стоял постоялый двор, ни его вывески.
  Вокруг царили такая суматоха и беготня, что Гай молча порадовался, когда
  двум путешественникам вручили ключи от комнат и обещали позаботиться о
  поставленных на конюшню лошадях. Шум, порой затихавший и снова
  усиливавшийся, продолжался почти всю ночь: кто-то громыхал вверх и вниз по
  лестнице, на ходу отдавая распоряжения; хлопали двери; со двора прилетали
  неразборчивые оклики; в завершение вспыхнула краткая, но яростная
  перебранка по-итальянски, оборвавшаяся так же внезапно, как и началась.
  Причин ссоры Гай не понял, потому что заснул.
     Утро же выдалось чудесным - солнечным, если верить пробивавшемуся
  сквозь мутную пленку бычьего пузыря свету, заполненным обычными звуками
  просыпающегося дома, населенного слишком большим числом людей. Горожане
  редко обращали внимание на этот постоянный ровный гул, похожий на жужжание
  пчелиного улья, как, наверное, не замечают постоянного шума прибоя жители
  морских побережий.
     Мак-Лауд опять куда-то исчез. Его вещи, небрежно сваленные вчера в
  первый попавшийся угол, оставались на месте, значит, проснувшийся раньше
  компаньон просто-напросто спустился в общий зал, по традиции занимавший
  первый этаж гостиницы, и наверняка расправляется с завтраком.
     При мысли о завтраке Гай почувствовал себя куда бодрее, нежели прошлым
  вечером.
     Потом ему вспомнилось обещание, данное отцу Колумбану, - обязательно
  посетить Сен-Мартен-ле-Тур, собор Святого Мартина, и сэр Гисборн только
  сокрушенно вздохнул. Из-за неразумного животного он теперь кругом виноват
  перед святым, чьи чудотворные останки немилосердно расшвыряли по всему
  храму, находившемуся под покровительством того же святого Мартина, только
  расположенному в Англии. Дугал, узнав подробности этой истории (ведь
  рассказывать все равно придется), получит большое удовольствие и повод от
  души посмеяться. Шотландец вообще не испытывал особого почтения к
  священным реликвиям и как-то сболтнул, что во время службы в Италии стащил
  из разоренного монастыря склянку якобы со слезами святой Цецилии, каковую
  без малейшего зазрения совести продал в соседнем городе бродячему
  проповеднику...
     Уже на лестнице сэр Гисборн приостановился и удивленно поднял бровь.
     Доносившееся снизу неразборчивое бормотание посетителей стихло, без
  труда заглушенное юношески звонким и на удивление чистым голосом,
  самозабвенно звучавшим под сопровождение переливов струн виолы. Пели на
  провансальском диалекте, как и надлежало истинному трубадуру, но с
  заметным итальянским акцентом, с головой выдававшим подлинную родину
  исполнителя.
     Гай хмыкнул и в два прыжка преодолел оставшиеся ступеньки. Его
  разбирало любопытство: неужели столь изысканным способом развлекается
  кто-то из спутников мэтра Барди?
     Вместительное помещение обеденного зала сейчас казалось еще больше -
  торговцы, судя по долетавшей со двора перекличке, бодрому ржанию лошадей и
  надрывному скрипу колес, готовились к отъезду. Через распахнутую дверь и
  подслеповатые окна падали блеклые лучи осеннего солнца, освещая до блеска
  натертые маслом деревянные столешницы и рассыпанную по полу свежую солому.
     Своего попутчика Гисборн увидел почти сразу: длинноволосый человек в
  желто-черном клетчатом одеянии, постоянно вызывавшем недоуменные взгляды,
  расположился в самом удобном месте - поближе к стойке и недалеко от двери.
     Возможность в случае неурядиц беспрепятственно исчезнуть, видимо, стала
  у Дугала привычкой, въевшейся намертво.
     В другом конце залы, возле еле теплившегося очага, обосновалась
  почтительно стихшая компания из пяти или шести служащих мэтра Барди.
  Певец, остановившийся перевести дух, а заодно принять восхищенное аханье и
  оханье друзей, по своему основному роду занятий, несомненно, относился к
  их сословию.
     - Это кто? - спросил сэр Гисборн, присаживаясь за стол и взглядом
  указывая на менестреля, снова взявшегося за инструмент. Вокруг мгновенно
  разгорелся спор о том, какая именно песня угодна почтенному обществу.
     - Френсис, - кратко, но маловразумительно ответил Дугал, как обычно,
  переиначивая иноземное имя на свой манер.
     - Френсис, а дальше? - Гай подозревал, что у неизвестного певца, кроме
  имени, имеется также фамилия или, на худой конец, прозвище.
     - Не знаю, - отмахнулся Мак-Лауд. - Не мешай, дай послушать.
     Сотоварищи менестреля наконец пришли к единому мнению. Узнав пожелание
  своих друзей, молодой человек согласно кивнул и пробежался пальцами по
  натянутым на широкий гриф виолы струнам.
   "Женщины наверняка без ума от такого смазливого красавчика, - с
  некоторым презрением к суетности и легкомыслию слабого пола подумал
  Гисборн. - А он, если не глуп, вовсю этим пользуется. Только полюбуйтесь -
  распустил хвост, как фазан по весне!"
   Певец в самом деле вполне заслуживал подобного определения. Хорошо (и
даже не без роскоши) одетый, на вид лет восемнадцати или девятнадцати,
невысокий, однако не кажущийся слабым, черноволосый и смуглый. Довершали
картину несколько длинноватый узкий нос с благородной римской горбинкой и
ярко блестевшие из-под ровно подстриженной челки смеющиеся темные глаза.
Молодой человек весьма походил на ожившее представление о "типичном
  уроженце Италии", и исполняемая им песня вполне соответствовала внешнему
  облику:
   
   Когда б я был царем царей, 
     Владыкой суши и морей, 
     Я всем бы этим пренебрег, 
     Я все это презрел бы, 
     Когда проспать бы ночку мог 
     С прекрасной Изабеллой...
   
 
     Раздались приглушенные смешки - очевидно, многие знали упомянутую
"прекрасную Изабеллу" отнюдь не с лучшей стороны. Менестрель сдавленно
  хмыкнул и продолжил дальше:
   
 
     Ах, только тайная любовь, 
     Да, только тайная любовь, 
     Бодрит и будоражит кровь, 
     Когда мы втихомолку...
   
   На втором этаже гулко хлопнула дверь какой-то из жилых комнат, и
  послышались торопливые шаги спускающегося вниз человека. Никто из
  слушателей, увлеченных течением задумчиво-вкрадчивой мелодии, не обратил
  на это внимания.
     ...Друг с друга не спускаем глаз, Друг с друга глаз не сводим...
      
 - Франческо!
     Струны пронзительно звякнули, песня оборвалась на полуслове. Кто-то
  охнул и принялся лихорадочно выбираться из-за стола.
     - Сколько раз повторять: перестань заниматься ерундой! Мессиры, почему
  вы всё еще здесь? Собираетесь выезжать завтра? Может, мы вообще никуда не
  поедем, а предоставим господину Франческо возможность без помех заняться
  музицированием?
     Почему никто из вас не может выполнять свою работу без окрика, и это
  обязательно нужно делать мне? Я что, надсмотрщик за рабами или нянька для
  неразумных младенцев?
     Гневная речь, произнесенная суховатым, наполненным тщательно
  сдерживаемой яростью голосом, исходила из уст явившейся под шумок в общий
  зал молодой женщины в зеленом платье. Если Френсис (чье настоящее имя, как
  выяснилось, было Франческо) под "прекрасной Изабеллой" подразумевал именно
  эту особу, то он безбожно польстил ей. Гладко зачесанные, собранные в узел
  темно-рыжие волосы, лицо с заостренными чертами и резкие движения отнюдь
  не добавляли даме привлекательности, несмотря на молодость, изящное
  сложение и скромный, но дорогой наряд.
     - Всякий раз, стоит мне хоть на миг упустить вас из виду, вы тут же
  что-нибудь устраиваете! - не на шутку разошлась девица. - Мне надоело
  вечно бегать следом, вытаскивать вас из неприятностей, а потом оправдывать
  перед мессиром Барди!
     Хватит с меня!
     - Но, мистрисс Изабелла... - Кто-то отважился робко подать голос. - Мы
  же не сделали ничего плохого...
     - Сейчас не сделали! - презрительно бросила рыжая фурия. -- Благодарю
  покорно!
     - Монна Изабелла, вы наш ангел-хранитель. - Певец, изрядно струхнувший,
  но не потерявший бодрости духа, сделал неуверенную попытку обратить все в
  шутку. - Только, если мне будет позволено заметить, для ангела и
  благовоспитанной девицы вы слишком много кричите...
     - С тобой я сейчас разберусь, - многозначительно пообещала сердитая
  особа в зеленом и, обернувшись к остальной компании, грозно добавила: - За
  постой расплатились? Тогда чтоб духу вашего здесь не было! Марш на конюшню!
     Ответом стало шуршание соломы под ногами выбегающих во двор людей.
  Оставшийся без дружеской поддержки Франческо скорбно вздохнул в
  предчувствии выволочки и взял на струнах виолы долгий тоскливый аккорд.
     Слегка ошарашенный зрелищем нравов и порядков торгового сословия Гай
  недовольно скривился. Девчонка позволяла себе слишком много. Или, может,
  среди простолюдинов такие манеры считаются вполне приемлемыми?
     Юная дама, оглянувшись и только теперь заметив в зале посторонних,
  быстро и несколько потише заговорила по-итальянски. В голосе отвечавшего
  ей Франческо отчетливо зазвучали оправдывающиеся нотки, вскоре сменившиеся
  просительными. Из тех немногих слов, что удалось распознать сэру Гисборну,
  становилось ясно, что речь идет о растраченных деньгах и позоре, который
  непременно обрушится на мэтра Барди и на семейство молодого человека из-за
  его непрекращающихся выходок.
     - Смотри-ка, настоящая баохан ши*, - вполголоса сказал до того
  молчаливо созерцавший происходящее Мак-Лауд. - Я думал, их уже не осталось.
     * Baohan sith (гэльск.) - магическое существо, некогда обитавшее в
  горах Каледонии (нынешней Шотландии). Чаще всего принимает облик молодой
  девушки с золотыми волосами, одетой в зеленое платье, под которым
  скрываются ноги с оленьими или козлиными копытами. Отличается скверным
  нравом, а также привычкой заманивать к себе в гости запоздалых путников и
  пить их кровь.
      
 - Кто-кто? - насторожился Гай. - Опять какая-нибудь языческая гадость?
     - Баохан ши, - с подозрительной готовностью повторил шотландец, не
  сказав ровным счетом ничего о смысле названия. - Язычество тут вовсе ни
  при чем. Вон она, вполне живая. Попадешься такой темным вечером - душу
  вытянет и горло перегрызет.
     Плоска, как доска, в глазах смертная тоска...
     - Дугал, она все-таки дама, - укоризненно сказал Гисборн, в душе сразу
  и безоговорочно соглашаясь с мнением компаньона.
     - Знаю я таких дам! - с пренебрежением отмахнулся Мак-Лауд. - В голове
  ветер свистит, а туда же, обязательно лезет распоряжаться. Любого
  растопчет и как звать не спросит. Сейчас ведь заест парня...
     - Не вмешивайся, - чуть громче, чем требовалось, произнес Гай. - Это не
  наше дело. Сами разберутся.
     - Сами так сами. - Уже приподнявшийся со скамьи Дугал с недовольным
  ворчанием сел обратно.
     Девица, сочтя, что Франческо в достаточной мере проникся глубиной своих
  прегрешений, наконец смилостивилась и отошла к лестнице, чтобы раздраженно
  крикнуть наверх:
     - Марджори! Сколько можно возиться?
     - Иду, госпожа. - На верхних ступеньках показалась служанка, тщетно
  пытавшаяся удержать несколько объемистых кофров и туго набитых мешков. -
  Бегу, не беспокойтесь!
     Девушка, прислуживавшая мистрисс Изабелле, внешне слегка походила на
  хозяйку-- тоже рыжеволосая и тоже в зеленом платье, однако смотрелась куда
  миловиднее.
     Отчаянно торопясь, она, разумеется, споткнулась и уронила часть своей
  многочисленной поклажи, рассыпав ее по лестнице.
     - Я подожду снаружи. - В голосе сварливой девицы звучало бесконечное
  смирение человека, обреченного провести жизнь среди тех, кто с детства
  страдает неуклюжестью: руки у них дырявые. Она повернулась и в самом деле
  направилась к выходу из гостиницы, но, проходя мимо английских рыцарей,
  одарила их вместе с коротким поклоном столь уничижительным взглядом, что
  Гай невольно поежился.
     Мистрисс Изабелла, похоже, отлично расслышала все нелестные
  высказывания в свой адрес, но не осмелилась затеять ссору с благородными
  господами.
     Когда она скрылась за дверью, все облегченно перевели дух. Франческо
  торопливо уложил свою виолу в громоздкий деревянный чехол, обтянутый
  кожей, и вместе с Марджори принялся собирать разлетевшиеся по полу и по
  лестнице вещи. Сложив все в общую кучу, они быстро распределили, что кому
  нести, и поспешили во двор.
     Франческо, однако, на миг задержался, настороженно покосился на
  невольных свидетелей перебранки и сдержанно-вежливым тоном вымолвил:
     - Извините нас, господа. Монна Изабелла склонна иногда слишком горячо
  выражать свое недовольство... - Смутившись и не договорив, он быстро
  пересек общую залу постоялого двора и исчез.
     - Его отругали - он еще и извиняется! - не то удивился, не то
  возмутился Мак-Лауд.
     - Достойный поступок воспитанного человека, - одобрил Гай. - Почему
  хозяин обоза или родственники до сих пор не сделали этой крайне вздорной
  особе внушение и не растолковали, что ее поведение в высшей степени
  неприлично?
     - Связываться не хотят, наверное, - предположил Дугал. - Ладно, у них
  своя дорога, у нас своя. Пошли на пристань? Она недалеко, рукой подать.
     - Нет, - остановил попутчика сэр Гисборн. - Сначала нужно завершить
  одно дело, а уже потом отправляться искать корабль.
     - Какое дело? - Мак-Лауд насторожился, предвкушая новую интересную
  сплетню.
     Гай в несчетный раз пожалел о том, что Господь в мудрости своей не
  пожелал наградить лошадей чуть большим количеством ума, мимолетно
  посочувствовал самому себе и принялся рассказывать.
      
 
     ГЛАВА ВТОРАЯ
   
   ПРИВЕТ ИЗ ДОМА
   
   ТУР,АКВИТАНИЯ. 1б СЕНТЯБРЯ 1189 ГОДА, ДЕНЬ 
   
   Вопреки мрачным ожиданиям Гая, Дугал вполне серьезно отнесся к его
  обещанию, данному святому отцу, и даже заявил, что сам хотел предложить
  сходить взглянуть на собор - мол, ему не раз доводилось слышать
  восторженные речи о красоте и величественности этого сооружения. А река
  (точнее, реки), пристани и корабли за утро никуда не денутся.
     Говорливые подчиненные мэтра Барди, вставшие, похоже, с первыми лучами
  солнца (если не раньше), их многочисленные лошади и три фургона,
  громыхавшие огромными колесами по камням, заполнили весь обширный двор
  гостиницы. Гай только сейчас узнал ее название - "Золотой кочет". Для
  наглядности рядом с ярко размалеванной вывеской болтался вырезанный из
  медного листа петушок с разинутым клювом и встопорщенным хвостом.
     -Гайс - дело серьезное, - проговорил Мак-Лауд и, не дожидаясь
  расспросов Гая о непонятном слове, пояснил: - Гайс - это клятва или зарок,
  которые непременно надо выполнить, не то лишишься удачи вместе с головой.
  Такую клятву чаще дают самому себе, иногда другу или родичам, случается,
  что гайс накладывается на кого-нибудь как плата за услугу или в
  наказание... Смотри, Злюка пытается испортить настроение мэтру Барди.
     Сварливая мистрисс Изабелла в самом деле стояла рядом с хозяином обоза,
  грузным, начинающим лысеть человеком средних лет в темной одежде,
  настойчиво ему что-то втолковывая. Маленькие глазки торговца, похожие на
  две черные ягоды, неотрывно следили за тем, как первый фургон выезжает на
  улицу, и, казалось, слова девушки нисколько не интересуют его. Обиженная
  невниманием Изабелла повысила голос.
     Барди досадливо покачал головой и отмахнулся.
     Девушка сердито нахмурилась, подобрала юбки и направилась к конюшне,
  умело лавируя среди людского столпотворения. Там ее ждали: человек,
  закутанный в неприметный серый плащ с низко надвинутым капюшоном и
  держащий в поводу двух оседланных лошадей. Изабелла обменялась с ним парой
  коротких фраз, указывая на мэтра Барди, незнакомец согласно кивнул и помог
  ей взобраться в седло.
     - Я думал, у нее штаны под юбкой и сейчас она усядется по-мужски, - с
  коротким смешком заметил Мак-Лауд, расположившийся на широких перилах
  гостиничного крыльца. Гай кивнул -подобная особа, конечно, в жизни не
  станет ездить, как полагается благовоспитанной молодой даме, то есть на
  крупе лошади позади грума или родственника. Мистрисс Изабелла и ее манеры
  все больше и больше раздражали сэра Гисборна, хотя к этому не имелось
  никаких оснований. Какое, спрашивается, дело благородному дворянину до
  невоспитанной девчонки-торговки? Обоз вот-вот покинет гостиницу,
  отправившись своим путем на юг, и рыцарям из Англии вряд ли доведется еще
  раз повстречать мэтра Барди или его спутников...
     - Идем, - не слишком вежливо ткнул задумавшегося компаньона Дугал.
     Гай поднял голову, узрев пустой двор со следами железных ободьев и
  кучками лошадиного помета да раскачивающийся кожаный полог последнего из
  фургонов. Нет больше поводов для беспокойства. Рыжая крикливая девица
  появилась на миг и сгинула в неизвестности. Не такова ли вся человеческая
  жизнь, подобная цепи кратких встреч в недолгом странствии от рождения к
  смерти?
     Двум заезжим рыцарям не понадобилось расспрашивать, как пройти к
  главной достопримечательности города, - башни расположенного поблизости от
  Луары собора виднелись издалека, поднимаясь над городскими крышами и
  устремляясь к чистому осеннему небу. Конечно, этот собор имел мало общего
  с той церковью, что стояла здесь во времена святого Мартина, то есть более
  шести с лишним столетий назад.
     Храм и примыкавшие к нему здания аббатства не раз перестраивали,
  расширяли, украшали, так что сейчас они без преувеличения походили на
  застывший в камне гимн во славу Божию. На стены собора пошел местный
  гранит, желтоватый, с вкраплениями серых и красных прожилок. В солнечные
  дни, подобные сегодняшнему, казалось, что он слабо светится изнутри.
     Первоначально монастырь возвели у самых границ города, но за несколько
  сотен лет Тур разросся, поглотив свои бывшие предместья, и владение
  святого Мартина теперь стало частью городских кварталов. От мирской суеты
  его по-прежнему отделяла высокая побеленная стена с ровным рядом мелких
  зубцов по верху и полоса свободного пространства, не застроенного домами,
  похожего на символическую границу, отмеченную рядом темно-зеленых старых
  тисов. Ее целостность нарушали только тяжелые, окованные полосами железа
  ворота. Створки были закрыты, однако маленькая приоткрытая калитка
  доказывала, что здесь рады как постоянным прихожанам, так и гостям.
     Гай остановился, не решаясь идти дальше и с неохотой признаваясь себе,
  что ему отчасти страшновато. Конечно, он не так уж и виноват, у него есть
  оправдание - он торопился на помощь архиепископу Клиффорду, он честно
  выполнил епитимью, наложенную на него настоятелем дуврской обители Святого
  Мартина...
     Почему-то ужасно не хотелось дергать за позеленевшее бронзовое кольцо и
  входить.
     - Напомни мне как-нибудь, чтобы я рассказал про человека, решившего
  обмануть судьбу и не выполнить своего гайса, - подал голос Мак-Лауд, с
  откровенным злорадством взиравший на мучения компаньона. - Ладно, давай я
  зайду и разузнаю, пустят ли нас.
     Он отодвинул Гая в сторону и, наклонив голову, проскочил в низкую
  калитку, зацепив рукоятью длинного меча за ободверину. Сэр Гисборн остался
  снаружи, чувствуя на себе недоуменно-вопросительные взгляды проходивших
  мимо горожан и злясь на самого себя за не вовремя проснувшуюся
  нерешительность. Обычно он никогда не колебался, но нынешний случай, надо
  признать, в корне отличался от прочих.
     Дугал, к счастью, отсутствовал недолго. Вернее, он почти сразу
  распахнул калитку пошире и призывно махнул Гаю. Не чувствуя под собой ног,
  ноттингамский рыцарь сделал несколько шагов и сам не заметил, как оказался
  внутри пределов Турского аббатства. Мак-Лауд. вопросительно глянув на
  спутника, внезапно проявил несвойственное ему человеколюбие и занялся
  переговорами со словоохотливым братом-привратником, немолодым уже
  человеком в потрепанной черной рясе. К концу их беседы Гай несколько
  очнулся и даже нашел в себе силы оглядеться по сторонам и прислушаться.
     Выяснилось, что благородным господам из Англии, решившим по пути в
  Святую Землю посетить знаменитую обитель, нив коей мере не возбраняется
  зайти в храм для поклонения тщательно оберегаемой вот уже шесть столетий
  реликвии - плащанице святого Мартина. Сам привратник, к сожалению, не
  может отлучиться со своего места, дабы проводить их, но в соборе
  обязательно встретится кто-нибудь из братии, кто сумеет подробно ответить
  на вопросы гостей и, если у них появится такое желание, показать все,
  достойное внимания. Брат-привратник не мог с уверенностью пообещать, что
  милордам рыцарям удастся повидать отца аббата, но, если их дело настолько
  неотложное и важное, то... Все может быть.
     Дугал, заговорщицки понизив голос, назвал какое-то странно прозвучавшее
  для Гая имя и осведомился, сохранилась ли могила этого человека.
  Привратник торопливо закивал и, кажется, даже слегка обиделся подобному
  вопросу. Мак-Лауд коротко поблагодарил, заодно перебросив обрадованному
  сторожу ярко блеснувшую монетку, и компаньоны зашагали по вымощенному
  мелкими светлыми камнями внутреннему двору.
     Чтобы попасть к главному входу в храм, как объяснил привратник,
  требовалось обойти братский корпус - приземистое здание серого камня с
  рядами крохотных окон под нависающим карнизом красно-коричневой черепичной
  крыши. Торжественность и спокойствие этих вырванных из суеты городской
  жизни мест, казалось, разлитые в воздухе, подействовали не только на
  начавшего успокаиваться Гая, но и на его попутчика. Во всяком случае, с
  его физиономии исчезло постоянное слегка насмешливое выражение, сменившись
  чем-то, весьма похожим на глубокую задумчивость. Сэру Гисборну иногда
  начинало мерещиться, что в его странноватом знакомом живут два человека:
  один - Дугал из клана Лаудов, неугомонный задира, пьяница и бабник, а
  второй... Второй гораздо умнее и мудрее всей их компании и, как положено
  мудрецу, чаще предпочитает хранить молчание.
     Они свернули за угол и разом остановились. Перед ними возвышался
  Турский собор, бледно-золотистый, с двумя устремленными ввысь башнями
  колоколен, статуями в нишах и изящно вытянутой вверх аркой портала. Над
  ней в радужных витражах идеально круглого окна-розетки играли лучи
  полуденного осеннего солнца.
     Гай хотел что-то сказать, но внезапно обнаружил, что не может найти
  подходящих слов. Кроме того. его вновь охватили тревожные предчувствия -
  вдруг его вина гораздо больше, чем он полагает? Вдруг святой решит, что
  такому закоснелому фешнику, как Гай Гисборн из Ноттингама, не место в
  благочестивой обители и не положено никакого прощения?
     - Красиво, - нарушил мирную тишину Мак-Лауд, однако в его голосе не
  слышалось особенного восхищения. - Одного только не могу понять: неужели
  Господу на самом деле угодны все эти каменные громадины, облепленные
  внутри золотом? Здесь еще ничего, а в Италии как построят собор, так не
  разберешься - то ли во имя Божье, то ли ради того, чтобы перещеголять
  соседний город... Отец Колумбан прекрасно обходится без всей этой роскоши,
  и мне кажется, он намного ближе к Небесам, чем здешние монахи. Наш
  священник из Глен-Финнан, отец Беуно, с трудом связывал пару слов на
  латыни, а люди со всей округи шли к нему со своими горестями и радостями.
  Он жил в часовне, построенной моими предками лет двести назад, и никому не
  приходило в голову снести ее, чтобы соорудить взамен что-нибудь эдакое...
  Интересно, во сколько обходится здешним горожанам содержание такого
  великолепия?
     - Ты бы попридержал язык, - раздраженно бросил сэр Гисборн. -
  Рассуждаешь, как настоящий язычник, прости Господи. Или в вашем захолустье
  все такие? Храм есть отражение Дома Всевышнего на бренной земле, ему
  надлежит поражать человеческое воображение и радовать глаз...
     - Да знаю я! - перебил Дугал. - Только все равно это как-то
  неправильно. Что, чем больше в городе или в стране соборов, тем
  благосклоннее Господь?
     - Замолчишь ты наконец? - уже всерьез рассердился Гай. - Не мели чушь,
  а? Сам знаешь, за подобные речи по головке не погладят. Где ты наслушался
  таких гадостей?
     - Сам додумался. - Мак-Лауд наконец умолк, благо они уже поднялись по
  широким ступеням, слегка вытершимся в центре, и подошли к дверям собора -
  высоким, из темно-красного дерева, покрытым резьбой и украшенным
  позолотой. - Иди выполняй обет, только не позволяй задурить себе голову. Я
  приду попозже.
     - Ты куда? - несколько опешил сэр Гисборн, потому что компаньон явно
  вознамерился улизнуть.
     - У тебя дела, и у меня дела, - туманно пояснил Дугал, уже успевший
  преодолеть половину лестницы. Гай с легким недоумением проследил, как
  шотландец остановил пересекавшего двор монаха и что-то у него спросил.
  Получив ответ, Мак-Лауд целеустремленно зашагал к северному приделу,
  свернул за угол собора и пропал.
     - Дела у него, - повторил сэр Гисборн и, потянув на себя тяжелое литое
  кольцо, с некоторым усилием отодвинул толстую дверную створку. - Варвар
  варваром, а туда же - умствует...
     Над городом поплыл долгий тягучий звон бронзового колокола, отмечавшего
  наступление полудня, или, как его называли по монашескому уставу, часа
  шестого.
     В аббатстве Гай пробыл несколько дольше, чем ожидал, - почти до
  девятого часа.
     Ему повезло: отец-настоятель, узнав о просьбе заезжего рыцаря,
  милостиво согласился уделить немного своего драгоценного времени. Хотя сэр
  Гисборн, не обладавший даром рассказчика, старался говорить как можно
  короче, опуская кой-какие малозначащие частности, история прибытия нового
  архиепископа Кентерберийского в Англию все равно чрезмерно затянулась.
  Известие о смене власти и казни канцлера Лоншана, конечно, уже добралось
  до Тура вместе с королевскими гонцами и опережающей ветер молвой, однако
  настоятель не мог не воспользоваться чудесно представившейся возможностью
  услышать подробности из уст очевидца событий в далекой Британии.
     К концу повествования Гай слегка взмок и чувствовал себя так, будто
  пару раз обежал вокруг Тура в полном боевом снаряжении. Однако его усилия
  получили неожиданное вознаграждение: аббат, выслушав печальную исповедь
  рыцаря из Ноттингама и побарабанив пальцами по столу, рассудил, что сэр
  Гисборн достаточно наказан за свои прегрешения. В сущности, его вина
  заключалась только в излишней горячности (впрочем, вполне оправданной, ибо
  он действовал во спасение служителя Господня) и вполне искупается его
  нынешним намерением отправиться в Святую Землю. Если же добавить к этому
  искреннее раскаяние мессира Гая и умеренное пожертвование в пользу прихода
  Святого Мартина, то щекотливое дело о невольном осквернении останков
  святого можно считать разрешенным ко всеобщему удовлетворению.
     Вдобавок отец-настоятель посоветовал будущему крестоносцу по дороге к
  Марселю или в самой столице Прованса наведаться в любую церковь и освятить
  имеющееся оружие. От досады Гай едва не хлопнул себя по лбу: как он не
  догадался сделать это еще в Лондоне или, на худой конец, в Фармере! Совсем
  из головы вылетело!
     Мессир Клиффорд или отец Колумбан наверняка бы не отказались провести
  церемонию!
     Сталь в умелых руках, конечно, хороша сама по себе, но если ее
  облагородит и укрепит благословение...
     В Ноттингаме родные и друзья частенько посмеивались над наследником
  семейства Гисборнов: мол, нетрудно догадаться, о чем тот думает, - любая
  появившаяся мысль немедля отражается на физиономии. Сейчас, видимо,
  случилось то же самое, ибо турский аббат с легкой улыбкой заметил, что с
  удовольствием проведет обряд освещения и, пожалуй, сделает это
  незамедлительно.
     - Я не один, - вспомнил о своем попутчике Гай. - Можно ли моему
  спутнику тоже принять участие?
     Аббат кивнул, и сэр Гисборн мысленно возликовал, искренне надеясь, что
  ему не придется обыскивать монастырь в поисках отправившегося неведомо
  куда шотландца.
     Однако Мак-Лауд, завершив таинственные "дела", как и обещал, терпеливо
  дожидался компаньона, обосновавшись на каменной скамье неподалеку от входа
  в собор. Отсюда было видно и полутемный неф с рядами скамей, и тускло
  поблескивающее золото алтаря, и огромную вычурную дарохранительницу с
  полуистлевшим лоскутом некогда светло-серой ткани, и часть обширного двора
  перед храмом. Невозмутимо оглядев взъерошенного Гая, он одобрительно
  заметил:
     - Вот теперь ты похож на человека. Исполнил? - Не совсем... - Сэр
  Гисборн перевел дыхание. - Вставай! Здешний настоятель согласился освятить
  наше оружие.
     - Для начала совсем неплохо, - пробормотал Дугал, несколькими
  привычными движениями ослабляя застежки широкого кожаного ремня-перевязи,
  чтобы стащить ее через голову. Гая всегда удивляла горская традиция:
  носить мечи не на полагающемся им по всем законам месте, то есть у левого
  бедра, а за спиной.
     Вдобавок он считал шотландскую клеймору не слишком удобной, чрезмерно
  длинной и тяжелой.
     Заблуждения бесследно развеялись в тот день, когда сэр Гисборн
  самоуверенно решил последовать примеру Мишеля де Фармера, уже получившего
  свою ежедневную трепку, и предложить Мак-Лауду сразиться. Просто так, для
  удовольствия.
     На ошибках учатся. В первый миг Гай понял, что его наставник в науке
  мечного боя совершенно не подготовил его к подобным схваткам. Во второй
  -лишился клинка, выбитого приемом, оставшимся доселе неизвестным
  создателям трактатов по военному делу, позорно шлепнулся на траву под
  откровенное хихиканье Мишеля, да так и остался лежать, сипя отбитыми в
  падении легкими.
     - Историческая справедливость восстановлена, - вполголоса заметил
  Гунтер, оруженосец Фармера-младшего. Гай не понял, что тот имел в виду.
     С трудом усевшийся милорд Гисборн накрепко усвоил две вещи. Первую:
  никогда больше всерьез не связываться с шотландцем; и вторую - надлежит
  обязательно вернуть нанесенный удар, причем с лихвой. К клейморе же Гай
  начал испытывать нечто вроде невольного почтения и все чаще раздумывал о
  том, не попросить ли Дугала поделиться частичкой столь богатого опыта.
  Мак-Лауд вряд ли откажет, особенно когда сообразит, что получает отличную
  возможность безнаказанно шпынять английского рыцаря...
     - Спишь или опять размышляешь об умном? - едко осведомился низкий
  голос, слегка растягивавший слова. - Нехорошо заставлять себя ждать.
     От неожиданности Гай резко мотнул головой, беззвучно выругал себя за
  привычку задумываться в самый неподходящий момент и, не отвечая, зашагал
  по широкому проходу между скамей. Позади мягко шлепали по каменным плитам
  изрядно стоптанные сапоги Мак-Лауда.
     Калитка, скрипнув на прощание, выпустила заезжих гостей Турского
  аббатства на улицу, и Гай с удивлением обнаружил, что все вокруг чудесным
  образом переменилось. Вроде тот же самый город, переваливший за вторую
  половину сентябрьский денек, старые колючие тисы, спешащие по своим делам
  прохожие. Но солнечные лучи отливали начищенным золотом, все краски стали
  ярче, и даже запах разогретой смолы, приносимый ветром с речных пристаней,
  не казался настолько отвратительным, как обычно.
     - Выполненный гайс - что возвращенный долг, - как бы невзначай заметил
  Дугал. - Вроде отдаешь, а чувствуешь себя богаче. Кстати, пока ты
  расплачивался по долгам, я здорово напугал тамошнего исповедника.
     Гай представил себе возможную исповедь Мак-Лауда, посочувствовал
  неведомому монаху, которому выпало слушать подобное, хмыкнул и
  поинтересовался:
     - И к какому покаянию приговорил тебя сей благочестивый брат?
     - "Ступай, сын мой, и ежели не можешь совсем не грешить, так хоть помни
  об умеренности", - прогнусавил Дугал и заржал. Сэр Гисборн какое-то время
  сдерживался, твердя, что тут нет ничего смешного, что невыносимый попутчик
  снова принялся за свое, что будущим освободителям Иерусалима не подобает
  стоять посреди улицы и хохотать во все горло, пугая добрых людей... а
  потом махнул на все рукой и присоединился. Со смехом приходило облегчение,
  возвращались потерянная было уверенность в себе и данное от природы
  любопытство.
     - Пошли, пошли. - Фыркающий Гай бесцеремонно ухватил компаньона за
  рукав и потащил за собой, не представляя точно, куда идет, но стремясь к
  блестящей в проемах между домами реке. - Еще не хватало, чтобы все
  окрестные зеваки сбежались поглазеть на нас. Вдобавок я хочу есть и пить.
  И еще поскорее отыскать подходящий корабль... Кстати, если не секрет, куда
  ты ходил в аббатстве?
     - Насчет поесть я никогда не отказываюсь, а вот где я суд - Мак-Лауд
  состроил загадочную физиономию, но надолго его не хватило, и - уже
  серьезным тоном - он пояснил: - Когда-то я тоже дал самому себе обещание -
  если судьба занесет меня в Тур, обязательно схожу на. могилу одного
  человека. Его похоронили здесь почти четыреста лет назад...
     Сэр Гисборн удивленно поднял бровь, в очередной раз напомнив себе, что
  чужая душа - потемки, и взглядом потребовал немедленного продолжения.
  Однако пришлось подождать: Дугал углядел неприметный трактир, бросил: "Я
  мигом!" и скрылся за дверью. Вернулся, небрежно помахивая добычей -
  глиняной флягой в ременной оплетке и завернутыми в обрывок некогда белого
  холста кусками хлеба и остро пахнущего овечьего сыра.
     - Все равно бродить еще долго, - заявил он, перебрасывая сверток
  опешившему Гаю и зубами выдергивая пробку. - Так о чем бишь я?
     - О могиле, - подсказал Гай, отбирая у увлекшегося компаньона флягу. В
  ней плескалось местное вино - кисловатое, но вкусное. - Чья она?
     - Епископа Алкуина. - Дугал с выдававшей многолетний опыт сноровкой на
  ходу вытащил длинный кинжал, напластал хлеб и сыр на ломти и теперь
  говорил и жевал одновременно. - Он был советником короля Шарлеманя,
  по-простому - Карла. Того самого, что основал империю на месте будущих
  Франции с Германией, воевал с маврами и которого прозвали Великим.
     Гисборн кивнул в знак того, что понял, о ком идет речь.
     - Однако будь хоть трижды великим, вряд ли что сделаешь в одиночку. У
  любого трона всегда толчется множество людей - полезных или нужных для
  украшения двора.
     Алкуин - на латыни его звали Альбин или Альбин Флакк - относился к
  первым. Он и после него еще Эриугена Ирландец, что служил сыну Карла.
  Карл, как говорят, встретил Альбина в Италии, в монастыре города Пармы, и
  так поразился мудрости и знаниям этого человека, что уговорил его
  перебраться на север, в свою страну.
     Алкуин стал настоятелем монастыря, из которого мы только что убрались,
  и наставником королевской семьи. Может, тут я путаю, всякие умные слова не
  слишком хорошо укладываются в моей голове, но Алкуин утверждал, что на
  свете есть три высшие власти: Папа в Риме, кесарь в Константинополе и
  император на землях франков. Наверное, такие речения не всем приходились
  по душе, но уж Карлу-то нравились точно. И, наконец, самое главное: хоть
  Алкуин жил в Италии, но родился-то он у нас, на Острове! В Йоркшире, в
  саксонском семействе, причем по матери его род происходил от лоулендеров
  Дамфриса. Если покопаться в отношениях между кланами, то выяснится, что
  мы, люди из-за гор Грампиан, и те, кто живет в низинах, возле границы с
  Англией, - сородичи. Можно ли не навестить могилу родственника?
     Последнюю фразу Мак-Лауд произнес с непонятной усмешкой, но Гай не
  обратил на это внимания, больше заинтригованный иным вопросом:
     - Откуда ты все это знаешь?
     Дугал уставился на него чуть прищуренными каре-зеленоватыми глазами:
     - По-твоему, если я не имею собственного дома и живу тем, что служу
  людям побогаче и познатнее меня, то уже напрочь позабыл, кто я и откуда?
     - Нет, конечно, - с легким смущением пробормотал Гисборн. Уже сколько
  раз он убеждался, что Мак-Лауду известно намного больше, чем кажется на
  первый взгляд, но. снова не доверял собственным ушам.
     - Могу поспорить, собственную родословную ты помнишь наизусть. - В
  голосе Дугала пробилась еле скрываемая досада. - Впрочем, любому понятно:
  что ты, что Мишель - урожденные сассенахи. И его, и твои предки приплыли
  на берег, который еще не называли Нормандией, вместе с Ролло-Норвегом, а
  потом явились в Британию вслед за Вильгельмом Бастардом. Но Британии вам
  показалось мало, и вы полезли к нам...
     Я прав?
     - Прав, - миролюбиво согласился Гай. - Только учти если мы начнем
  пересчитывать все стычки между твоей страной и моей даже за последние
  двадцать лет, потратим весь оставшийся день. Между прочим, что такое
"сассенах"? Мне оскорбиться или не стоит? Я ведь собирался поблагодарить
  тебя за рассказ, но раздумал. Теперь я уверен, что вы с той пыжей
  девчонкой с постоялого двора наверняка быстро нашли бы общий язык -
  переругавшись насмерть.
     - Вот уж нет! - огрызнулся Мак-Лауд, но уже гораздо спокойнее.
     - Тогда прекрати злиться и ответь на вопрос. Если ты меня обозвал,
  скажи честно.
     Сегодня я склонен прощать ближних своих.
     Дугал презрительно засвистел и только потом соизволил заговорить:
     - Так у нас называли северян - тех, что каждое лето высаживались на
  восходном побережье, чтобы ограбить приморские селения и снова удрать в
  море. Позже, когда набеги пошли на убыль, имя по наследству досталось
  жителям Нормандии. Еще позже - вам, англичанам. Но есть разница. Скажем,
  Мишель действительно сассенах, а ты - паршивый сейт.
     - Думаю, я осознал, в чем состоит сие тонкое различие, - хмыкнул, сэр
  Гисборн. - Не надейся - я помню, что обещал спускать твою болтовню. Но
  лишь сегодня!
     Кстати, а соплеменников Мишелева оруженосца, Гунтера, вы как называете?
     - У него здесь нет соплеменников, - отрезал Мак-Лауд. - Он не такой,
  как мы.
     - Что ты хочешь сказать? - не понял Гай. - Конечно, он немного странно
  разговаривает, но это объяснимо, он же иноземец...
     - Когда мы встретимся в следующий раз, приглядись к нему внимательнее,
  - снисходительно посоветовал Дугал. - Вы что, ослепли и ничего не
  замечаете? Этот тип не просто странно разговаривает, он как будто сперва,
  складывает фразу про себя на каком-то ином языке, переводит, а уже потом
  произносит. Понятия не имею, где он жил раньше, однако на нас он пялится,
  будто впервые увидел живых людей.
     Он беседует с отцом Колумбаном о судьбах королей и государств, но
  потихоньку расспрашивает Мишеля о том, что каждому известно с детства! Ты
  хоть раз видел, как он держит меч? Словно думает, что обожжется или что
  клинок сейчас оживет, вырвется и убежит! Он почти не умеет ездить верхом -
  сидит, как виллан на осле!
     И эта его штука, что припрятана у отца Колумбана! Я посмотрел, она
  сделана из холодного железа, но провалиться мне на этом месте, если я
  знаю, кто ее смастерил и для чего! Спрашивается, откуда мог взяться
  подобный человек и что ему здесь нужно? Мишель, конечно, ему доверяет, но
  Мишель - простая душа и будет доверять каждому встречному-поперечному,
  пока однажды его здорово не надуют.
     - Ты преувеличиваешь, - не совсем уверенно возразил сэр Гисборн, ибо
  сам не раз замечал в поведении оруженосца де Фармера некие не поддающиеся
  внятному определению странности. - Неужели ты считаешь, что святой отец
  позволил бы какому-то проходимцу сопровождать своего воспитанника?
     - Это верно, - после некоторого размышления признал Мак-Лауд. - Отец
  Колумбан разбирается в людях, Мошенника он бы сразу раскусил. Однако даже
  у святого отшельника могут быть свои секреты и свои, неизвестные нам
  соображения. Почему он не позволил нам ехать вместе? Куда он отправил
  Мишеля и Гуннара? Мы вполне могли дождаться их в Алансоне, но отец
  Колумбан настоял, чтобы мы без остановки ехали в Марсель! С какой стати?
  Может, все это ерунда, но, когда за моей спиной начинают вот так
  шушукаться, я становлюсь не в меру подозрительным.
     Гай не нашел достойного возражения. Дугал подметил куда больше
  необъяснимых мелочей, связанных с личностью человека, называвшего себя
  Гунтером фон Райхертом из Германии, нежели он сам. Оруженосцу Мишеля де
  Фармера нельзя было отказать в сообразительности или преданности (разве
  что обвинить в некоторой непочтительности к своему молодому сюзерену),
  однако за ним неотвязно следовали какие-то загадки. Речь, манеры,
  поведение, даже внешность - все хоть немного, да отличалось от обычных.
     - Но если этот человек не тот, за кого себя выдает, что нам делать? -
  Сэр Гисборн решил рассмотреть дело с иной, более практичной точки зрения.
     - Пока ничего. - Мак-Лауд пожал плечами. - Надеяться, что все обойдется
  и мы благополучно доберемся туда, куда собирались. Возможно, к тому
  времени все трудности разрешатся сами собой. Я не говорю, что этот Гуннар
  из Германии или откуда он там на самом деле - плохой человек. У него могут
  иметься серьезные причины вести себя именно так. Однако я бы предпочел
  знать правду о том, кто он такой. Пока это остается в тайне - он мне не
  враг, но и не друг. Думай и поступай как хочешь, только потом не говори,
  что тебя не предупреждали... Мы пришли.
     За разговорами Гай не заметил, как они миновали длинную стену
  аббатства, пересекли располагавшийся рядом жилой квартал и очутились на
  деревянной набережной Луары, рядом с длинными рядами причалов и
  качающимися на волнах кораблями. Здешние суда несколько отличались от
  стоявших в гавани Руана или Дувра. Тут предпочитали вместительные, широкие
  плоскодонки под растянутыми в ширину парусами, низко сидящие в воде и
  способные принять на борт кажущееся почти бесконечным число сундуков,
  мешков, ящиков, пассажиров и даже живой груз:
     истошно блеющих овец или фыркающих и опасливо косящихся по сторонам
  лошадей.
     Кое-какие из барок, выглядевшие самыми старыми, полагались не столько
  на паруса, сколько на весла. В море всегда можно рассчитывать на ветер -
  попутный или препятствующий, а как прикажете быть на реке, закрытой со
  всех сторон холмами?
     Только грести, хотя есть еще средство - уныло бредущая вдоль берега
  воловья Упряжка, тянущая груженое судно против течения. Хлопотно и долго,
  однако надежно.
     Пристани жили обычной жизнью, одинаковой для всех морских и речных
  гаваней мира.
     Где-то привезенный товар сгружали с борта корабля на пристань, где-то
  наоборот - перетаскивали тюки в недра трюмов, торговцы свежей рыбой
  старались перекричать друг друга, сновали разносчики и посредники между
  купцами и владельцами судов, чинно шествовали почтенные обыватели и
  явившиеся за покупками матроны, прогрохотал мимо десяток городской
  стражи... На середине широкой мутно-серебристой реки медленно
  разворачивалась вниз по течению зеленая барка с высокой надстройкой на
  корме. Пахло мокрой парусиной, деревом, преющей кожей и почему-то яблоками.
     Источник яблочного аромата выяснился быстро - в окрестных садах сняли
  первый урожай и теперь увозили его на север. Мак-Лауд, проходя мимо
  очередного груженного красно-желтой россыпью плодов возка, без особых
  колебаний украдкой прихватил несколько штук и теперь шумно грыз, плюясь
  семечками.
     - Сказано: не укради, - заметил Гай. - Но раз украл, то поделись.
     Дугал запустил в него одним из своих спелых трофеев и вдруг остановился.
     - Вот, - уверенно заявил он, указывая на приглянувшееся ему судно. -
  Хорошо бы она направлялась вверх по реке.
     - Почему именно эта? - Сэр Гисборн пристально обозрел ничем не
  примечательный кораблик о низкими бортами и широкой палубой, заставленной
  какими-то ящиками. На его неискушенный взгляд, посудина совершенно не
  отличалась от своих соседей, разве что ее украшала проведенная вдоль борта
  белая полоса.
     - Нравится, - невозмутимо пояснил Мак-Лауд, выбросил яблочный огрызок и
  спрыгнул на жалобно скрипнувшие доски причала. Гай последовал за ним,
  догадываясь, что перед его глазами вот-вот разыграется шумное
  представление с названием "торговля по-шотландски". Мак-Лауд чувствовал
  себя победителем, когда ему удавалось сбить предлагаемую цену на один-два
  фартинга. Сэр Гисборн подозревал, что дело тут не в обостренной скупости,
  а в неистребимой привычке препираться по любому поводу.
     Сам Гай торговаться не любил, да и не умел, справедливо полагая таковое
  занятие достойным простолюдина или горожанина, но никак не рыцаря. Кроме
  того, у них с Мак-Лаудом имелось на двоих по сотне фунтов, что позволяло
  им считать себя вполне обеспеченными для дальнего путешествия людьми и не
  слишком беспокоиться о дорожных тратах.
     . Однако Дугалу не повезло. Владелец судна под названием "Бланшфлер"
   действительно шел с грузом тканей и шерсти в верховья Луары, и, стоило
двум будущим пассажирам заикнуться о цели своего пути, как он назвал столь
низкую плату за проезд, что случилось необычное: Мак-Лауд открыл рот - и
закрыл, не произнеся ни слова. При таких условиях любая торговля выглядела
просто нелепо, особенно если учесть возможность взять на борт лошадей и
без особых трудов добраться до Дигуэна, а может, и до Роана. Барка
отплывала завтра, между третьим часом и полуднем, и благородные господа
обещали прийти вовремя.
   - Оказывается, этот ваш Крестовый поход не так уж бесполезен, - с
неохотой признал Мак-Лауд, когда гавань осталась позади и компаньоны
зашагали к постоялому двору "Золотой кочет". - Иначе бы нас ободрали как
  липку.
     - Перестань изображать скрягу, - хмыкнул Гай. - Все равно не поверю.
  Как думаешь, нам стоит перебраться на корабль прямо сегодня или завтра с
  утра?
      
 - Сегодня, - высказал свое мнение Дугал. - Там и переночуем. Как-то все,
  на редкость удачно складывается, даже чудно...
     В гостинице "Золотой кочет" за время отсутствия господ рыцарей
  произошли определенные изменения. Стоявший посреди двора конюх гонял по
  кругу привязанную на Длинной корде лошадь - запыленную, тяжело пыхтевшую и
  ронявшую из открытой пасти на землю клочья пены.
     - Кто-то изрядно торопился, - заметил Мак-Лауд, кивая в сторону
  уставшего животного. На мокрой шерсти лошади расплывались пятна, судорожно
  дрожавшие ноги еле двигались. Казалось, она сейчас упадет и больше не
  поднимется, но все знали - к вечеру якобы загнанная насмерть кобыла придет
  в себя, а через два-три дня отдыха ее можно снова ставить под седло.
     - Вас, мессиры, тут дожидаются. - Неожиданное приветствие содержателя
  постоялого двора сопроводил указующий кивок в дальний угол общего зала.
     - Нас? - слегка оторопел Гай.
     - Ежели, мессир, вас кличут милордом Гаем Гисборном из Англии - а
  сдается мне, что так оно и есть, - стало быть, к вам гость прибыл, -
  многословно, однако не слишком вразумительно растолковал трактирщик.
     Упомянутый сэр Гай Гисборн вопросительно покосился на своего спутника,
  получив в ответ такой же искренне недоумевающий взгляд. Из возможных
  гостей им на голову единственно могли свалиться Фармер-младший вкупе с
  оруженосцем...
     - Пошли выясним, кому мы понадобились, - здраво предложил Дугал.
     Сидевший за отодвинутым в самый темный угол столом человек в
  пропыленной темно-синей тунике выглядел полностью занятым содержимым
  стоявших перед ним мисок и кувшина, однако, услышав приближающиеся шаги,
  вскочил. Несколько мгновений он подозрительно рассматривал Гай и
  Мак-Лауда, затем едва заметно кивнул, соглашаясь со своими мыслями, и
  негромко спросил:
     - Шевалье Гисборн?
     - Это я. - Гай присел на скамью. Дугал остался стоять, небрежно
  привалившись к стене, и миг спустя Гисборн понял, по какой причине. Если
  неизвестный вдруг попытается скрыться или напасть, ему сильно не
  поздоровится. - С кем имею честь и чем обязан подобным вниманием?..
     Незнакомец хмуро посмотрел на Мак-Лауда. Шотландец жизнерадостно
  ухмыльнулся, вытянул из ножен кинжал и принялся крутить его в руке, якобы
  разминая кисть.
     - Можете говорить при нем, - сердито буркнул сэр Гисборн. - Если вам
  вообще есть что сказать. Кто вы, милейший?
     Человек с опаской огляделся, сунул руку за пазуху, извлёк тщательно
  свернутый в несколько раз и перетянутый толстой крученой нитью лист
  пергамента и подтолкнул к Гаю.
     - Это вам. Я из Англии, рассчитывал догнать вас в Фармере, но там
  никого не оказалось: Барон Александр послал меня к тамошнему отшельнику...
  у него еще имечко ирландское...
     - Отец Колумбан, - согласно кивнул сэр Гисборн, не притрагиваясь,
  однако, к лежавшему между оловянных тарелок посланию. - Дальше?
     - Святой отец сказал, что баронет Фармер и его спутник уехали и не
  стоит гнаться за ними, а вот мессира Гая наверняка можно будет застать в
  Type. Он описал вас и вашего... э-э... спутника, и я помчался сюда. Стража
  на воротах запомнила вас - двое рыцарей, приехавших вместе с итальянскими
  торговцами, - и посоветовала искать здесь. Я нашел постоялый двор, но вы
  куда-то ушли. Я остался ждать. Все.
     Берите письмо, там все сказано. Как прочтете - ведено спалить... -
  Незнакомец отодвинул звякнувшие тарелки и кувшины, уронил голову на стол и
  почти мгновенно захрапел.
     - Если притворяется, то очень умело. - Дугал наклонился над посланником
  и внимательно прислушался. - Нет, в самом деле спит. Что это нам доставили
  в такой спешке? Знаешь, дурные новости почему-то всегда обгоняют хорошие...
     Гай забрал загадочный пергамент и перебрался ближе к очагу, в круг
  дрожащего красновато-оранжевого света. Дугал пристроился рядом, заглядывая
  ему через плечо.
     На желтоватом свертке красовались две небольшие печати - красного воска
  и зеленого. Внутри красного кружка один над другим выстроились три
  леопарда, разинувших пасть и поднявших переднюю лапу. Посреди зеленого
  глубоко оттиснулись крохотная митра и посох с рукояткой завитой бараньим
  рогом.
     - Та-ак... - озадаченно протянул сэр Гисборн.
     - Открывай, открывай, - нетерпеливо потребовал Мак-Лауд. - Похоже, ваше
  прошлое не желает вас отпускать. Леопарды и митра - принц Джон и его
  святейшество бастард Клиффорд, чтоб мне провалиться. Зачем таким людям
  понадобились бедные грешники вроде нас?
     Гай молча перерезан суровую нитку и развернул хрустящий лист, покрытый
  ровными строчками отличного, хотя и мелковатого почерка.
     - У-у... - протянул Дугал, всмотревшись в послание. - Тут я тебе не
  помощник. Я еще с горем пополам могу выдавить из себя пару фраз на латыни,
  но осилить такое длиннющее письмо... Надеюсь, тебя учили читать,
  благородный сэр, или только махать мечом направо и налево?
     - Учили, учили, - буркнул сэр Гисборн, лихорадочно припоминая начатки
  древнего языка, вбитые в него терпеливыми монахами Ноттингамского
  аббатства. - Сядь и не мешайся.
     Первая фраза, как ни странно, перевелась без особого труда, и Гай,
  мысленно поблагодарив архиепископа Кентербери за милостивое обхождение без
  излишних словесных изысков, начал вполголоса читать, перелагая написанный
  текст с латыни на привычный норманно-французский:
   "Шевалье Мишелю де Фармеру. В его же отсутствие вручить pыцарю Гаю
  Гисборну Ноттингамскому"
   - Куда же наш многомудрый святой отец услал Мишеля? - ехидно
поинтересовался Мак-Лауд. - Он и Гуннар должны были ехать по той же
дороге, что и мы, и их бы нагнали первыми. Тебе это не кажется странным?
   - Не кажется, - отрезал Гай. - Святому отцу виднее! Не отвлекай меня!
Вопросы будешь задавать потом. И отодвинься, свет загораживаешь!
      
Дугал скорчил оскорбленную гримасу, но подвинулся. сэр Гисборн продолжил
единоборство с архиепископской эпистолией:
 "Кому бы из вас не попало в руки сие послание - привет и наилучшие
  пожелания!
     С величайшею радостью услышали мы весть о том что Уильям де Лоншан,
  расточитель богатств королевства, позоривший доверенное ему место канцлера
  Британии, не избегнул заслуженной кары в чем целиком и полностью Ваша
  заслуга.
     Oднaкo всякая радость неизбежно омрачена горем и нынешние времена не
  являются исключением.
     Суть же обрушившегося на нас бедствия кроется в следующих
  обстоятельствах. Во время произошедшие в конце августа месяца в городе
  Лондоне справедливых возмущений честных горожан против самоуправства
  господина Канцлера и постыдного бегства последнего случилось так, что
  отведенный под резиденцию де Лоншана замок короны Тоуэр, в особенности
  хранилища pecкриптов, указов и прочих важных бумаг, на какое-то время
  остались без надлежащего надзора. Чем не замедлили воспользоваться как
  остающиеся пока на свободе союзники и пособники канцлера, так и его
  противники.
     К сожалению, приходится признать, что лица, относящиеся к противникам
  покойного мэтра Лоншана, тем самым не переходят в ряд сторонников короля и
  королевского наместника. Эти люди относят себя к противникам любого
  правящего дома Европы, и причина сего удивительного заявления проста. Они
  - подданные Византийского императора и, как следствие, изыскивают любые
  средства, дабы возвысить значение coбcтвeнной страны, забрызгав при этом
  грязью все остальные государства и народы.
     Heкoтopoe число сиих людей находилось при дворе Канцлера в кaчecтвe
  представителей тopгoвыx домов, советников и придворных. Еcть веские
  основания предполагать, что мэтр Лоншан также был введен ими в изрядное
  заблуждение, искреннe полагая их за своих cтopoнников и излишне награждая
  их своим доверием.
     В известный вам день все они таинственным образом исчезли как из
  Тауэра, так, возможно, и из столицы Англии. Вместе с ними пропала часть
  уже упоминавшихся документов, по большей части относящихся к личной
  переписке мэтра Лоншана с сильными и слабыми мира сего.
     Poзыcк, учиненный немедля пo открытии пропажи документов, безмерно
  огорчил наши сердца, заставил задуматься над судьбами многих и многих
  личностей, занимающих не последнее место в жизни государств Европы.
  Покойный канцлер, что нм для кого не является тайной, не слишком
  разбирался в средствах, ведущих к достижению его целей. Пропавшие бумаги
  таят в себе кончики нитей, управляющих делами королей и их поданных. В
  pyкax определенного круга лиц эти pecкpипты могут стать опаснее
  вооруженной армии на границе не готового к достойному отпору соседа.
  Посему они должны как можно скорее вернуться на свое место... или
  исчезнуть без следа, что доже предпочтительнее.
     К сожалению, никому в точности не известно, сколько именно подданных
  византийского императора и под какими личинами пребывали в Лондоне. Эти
  люди обладают врожденным талантом перевоплощения и обмана. Тем не менее
  нам удалось заполучить кое-какие сведения, могущие oкaзаться полезными для
  вас.
     Bo-пepвыx, похищенные документы вряд ли будут розданы многим людям с
  наказом любой ценой довести их до Константинополя. Скopee вceгo большая
  часть беглецов из Лондона не двинется дальше Руана или Парижа, где они
  могут рассчитывать на помощь и yкpытие у обитающих там соотечественников.
  Архив же поместят в сундуки и отправят в сопровождении отряда доверенных
  лиц под видом самого невинного груза.
     Во-вторых, известны приметы чeлoвeкa, который скорее всего станет во
  главе отряда. Он уроженец Аквитании, ему oкoлo двадцати пяти лет, среднего
  роста, cветловолос, имеет глаз голубой или серый, егo не раз видели в
  окружении Лоншана, где он выдавал себя за пocpeдникa итальянского
  торгового дома Риккарди.
     Имени его, к сожалению, никто не знает, что, впрочем, не имеет особого
  значения -- этот чeлoвeк способен выдать себя за кого угодно, от
  простолюдина до принца кpoви, И в-третьих. Известно направление, в кoтopoм
  намереваются отбыть злоумышленники.
     Они держат путь на юг, собираясь достигнуть Тулуза дабы встретиться там
  со своими cooбщниками и перебраться в Марсель или любой другой порт на
  Полуденном побережье, смогут беспрепятственно покинуть Европу.
     Наша надежда в том, что волею случая или провидением Господним вы
  сейчас находитесь на тех же дорогах, что и похитители, и, возможно,
  неподалёку друг от друга. Они покинули Англию почти одновременно с вами,
  однако им понадобится время, чтобы выработать план действий и натянуть на
  себя подходящую личину.
     Cкopee вceгo они пригнутся торговым обозом, каковых на дорогах
  превеликое множество.
     Итак, господа, постарайтесь разыскать, их, хотя, признаться, ваш успех
  представляется мне маловероятным. Но, как утверждает Его Высочество принц
  Джон, у бас имеется нeкaя везучесть и умение оказаться в нужное бремя в
  нужном месте.
     Ищите подозрительный обоз, чьи владельцы ничем не торгуют и нигде не
  задерживаются, настойчиво пробираясь на юг. Если вы, паче чаяния,
  обнаружите этих людей, не пытайтесь напасть на них, а лучше даже не
  показывайтесь им на глаза. Просто держитесь неподалёку. В Тулузе и Марселе
  вы можете рассчитывать на помощь и довериться человеку, который скажет
  вам; "Я из Кентербери". Будьте осторожны -- ваша добыча сообразительна,
  хитра и знает множество потайных нор.
     Не огорчайтесь, если не наткнетесь на них, - значит, не судьба. Наши
  люди при любом исходе попытаются задержать их на noбepeжьe. Помните о
  своем долге и кланяйтесь там Саладину!
     Джон, милостью Божией наследник Королевства Английского.
     Годфри Клиффорд, архиепископ Кентерберийский, Канцлер Англии.
     Писано 29 дня августа 1189 года - Ты что-нибудь понял? - спросил Гай,
  закончив чтение.
     - Я совершил большую ошибку, связавшись с вами, - отозвался
  помрачневший Дугал.
     - Во что вы меня втравили, благородные господа? Нет, не спорю, я
  наемник, убийца и все такое прочее, но я никогда не встревал в дела
  королей и всяких там правителей. Себе дороже. Лезешь из шкуры вон,
  стараясь им угодить, но только они получают свое, тебя же и вздергивают -
  чтобы не болтал лишнего и не напоминал о том, что необходимо забыть.
     - А как насчет службы у Лоншана? - не преминул язвительно напомнить сэр
  Гисборн.
     - Мэтр Уильям был распоследней сволочью, но все же именно он дал нам
  независимость от вас, сейтов, - отрезал Мак-Лауд. - За все надо
  расплачиваться.
     Я заплатил тем, что сколотил и возглавил его охрану. Но сейчас...
  Ловить неведомо кого, неизвестно где, да еще в Лангедоке! Нет, это не по
  мне!
     - Да чем тебе Лангедок не угодил?- оторопел Гай. - Провинция как
  провинция. Или тебе там показываться нельзя - изловят и утопят в ближайшем
  болоте?
     Дугал поднял на компаньона удивленный взгляд:
     - Ты что, ничего не знаешь?
     - Что я должен знать? - насторожился сэр Гисборн. Ты можешь не говорить
  загадками?
     - Он ничего не знает. - Мак-Лауд оперся локтями на столешницу, водрузил
  подбородок на сложенные ладони, пристально, не мигая, уставился на
  ноттингамца.
     - Собирается ехать в Лангедок и ничего не знает! Послушай-ка меня, сир
  рыцарь.
     Я, конечно, отнюдь не образец добродетели, мало того, я даже не пытаюсь
  им стать. Могу посмеяться над монахами, над всеми этими роскошными
  монастырями и их бесценными реликвиями, сляпанными на соседней улице, и не
  мучиться из-за этого совестью. Возможно, я та самая паршивая овца, что
  отыщется к любом стаде. Но никогда - слышишь, никогда! - не изменял вере
  своих отцов и... - Он медленно начал подниматься из-за стола. Гай понял,
  что сейчас обязательно стрясется что-нибудь неладное.
     - Дугал, прекрати, - ледяным голосом произнес сэр Гисборн, слегка
  удивленный столь неожиданной вспышкой ярости. - Сядь!
     Окрик подействовал. Шотландец тряхнул головой, точно просыпаясь от
  дурного сна, и как ни в чем не бывало спросил:
     - Так о чем бишь я?
     - О Лангедоке и том, почему ты не хочешь туда ехать, - напомнил Гай.
     - Это благословенная земля, доставшаяся дурным людям, - значительно
  произнес Мак-Лауд. - Край еретиков, мерящих в равноправие Добра и Зла. Но,
  что самое досадное. мы можем проехать через него насквозь и не заметить
  ничего подозрительного. Вернувшись же домой, ты никому не сможешь
  рассказать о том, где побывал и что видел, ибо стоит прозвучать названию
"Лангедок" - и на тебя уже копятся с подозрением, особенно монахи. Там все
  имеет второй облик, и в такие края ты хочешь затащить меня, чтобы ''овить
  каких-то типов, уведших бумаги моего бывшего хозяина? Да пропади они все
  пропадом! Я никуда не поеду!
      
 
   
   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
   
   ЭХ,ДОРОГИ, ПЫЛЬ ДА ТУМАН...
   
   НЕПОДАЛЕКУ ОТ ПЕРЕПРАВЫ ЧЕРЕЗ РЕКУ ЭНДР,
   
   АКВИТАНИЯ. 16 СЕНТЯБРЯ 1189 ГОДА, ВЕЧЕР И НОЧЬ
   
   Готовая вот-вот вспыхнуть ссора между компаньонами грозила обернуться
  не слишком приятными последствиями, если бы сэр Гай Гисборн вовремя не
  смекнул, в чем тут дело. Никаких еретиков, разумеется. Мак Лауд не
  опасался (Гай подозревал, что у его попутчика в силу какого-то
  недоразумения напрочь отсутствует чувство боязни). Шотландец опять начинал
  торговаться - из врожденного упрямства и желания посмотреть, как будет
  выкручиваться Гай, - Хорошо, - невозмутимо проговорил сэр Гисборн. -Ты не
  хочешь никуда ехать. Дело твое. Поскольку мы позвали тебя с собой, ты
  имеешь полное право покинуть нас по своему усмотрению. Я продолжу путь в
  одиночку. Верни деньги и можешь отправляться на все четыре стороны.
     - Какие деньги? - насторожился Дугад, и в его взгляде Заискрилось
  подозрение.
     - Деньги твоего бывшего господина, де Лоншана, -охотно растолковал Гай.
  -Те, что мы у него... позаимствовали. Мы разделили их между собой, дабы
  оплатить расходы в странствии до Святой Земли. Ты отказываешься
  .продолжать путь, значит, твоя доля возвращается г присовокупляется к
  нашим общим средствам.
     Мы так, не договаривались... - слегка растерянно начал Мак-Лауд.
     Гисборн перебил, стараясь говорить как можно внушительнее, - Дугал,
  здесь не торговая сделка и мы не купцы, чюбы спорить до хрипоты над каждым
  условием соглашения. если иы еще не забыл, мы не прогуливаемся для
  собственного удовольствия, а идем в Крестовый поход. Это, - он коснулся
  лежавшего на столе пергамента, загнувшегося по линиям сгиба, - Приказ от
  моего господина. И твоего тоже, потому что ты, по доброй воле
  присоединившись к нам, тем самым поступил к нему на службу. Приказы,
  особенно приказы королей, не обсуждаются, а исполняются, слышал
  когда-нибудь такое?
     - Уж и пошутить нельзя, - оторопело пробормотал Дугал.
     - Можно, - возразил Гай - Но сначала нужно подумать. Потому я в первый
  и последний раз спрашиваю: мы вместе едем в Тулузу или ты предпочитаешь
  следовать своим путем? Решай быстрее.
     - Да едем, едем -- Мак-Лауд с досадой загнал лезвие кинжала в
  деревянную обшивку стены. - Куда хочешь - в Палестину, в Константинополь
  или к черту нa рога!
     - Не поминай всуе, - строго напомнил сэр Гисборн. Дугал страдальчески
  возвел глаза к закопченным потолочным балкам. - Раз все решено, то,
  пожалуй, не стоит задерживаться. Нужно будет послать кого-нибудь на
  пристань - известить владельца "Бланшфлер", что мы не придем. Не совсем
  удачно, конечно, получается. Нам бы толковых попутчиков или проводника...
  Что, ты говорил, творится в Лангедоке с еретиками?
     - Да ничего особенного. - Мак-Лауд скривился. - Просто я хотел тебя
  попугать и слегка приукрасил те россказни, что доводилось слышать. Там
  обитает какая-то секта - патарены, фатарены, точно не знаю. Говорят, они
  поклоняются черной кошке, не признают крест, едят на пасху копченых
  младенцев и все такое прочее.
     Обычные бредни Доберемся до Италии - еще не такого наслушаешься. Вот
  где настоящая змеиная яма, за каждую букву в Писании готовы спорить до
  хрипоты. Сами запутаются и всех остальных запутают. Но нам-то до них какое
  дело. Лучше скажи, как ты намерен добраться до Тулузы? Выспрашивая у всех
  встречных: "Скажите, это дорога на Лангедок?"
   - Почему бы нет? - Гай пожал плечами - Смог же ты таким незамысловатым
способом прогуляться почти через всю Европу. Неужели не знаешь хотя бы,
какого направления нужно держаться?
   - На поддень. - Дугал задумался и ожесточенно поскреб в затылке. -
Точно скажу, что следующий большой город, который нужно миновать, - Пуату.
Потом Лимож...
   нет, лучше в Ангулем. А вот куда дальше .. Жаль, что Барди со своими
уехал.
   Им-то наверняка известны наперечет не только дороги, но и постоялые
дворы, сборщики налогов и даже грабители.
   - Барди... - задумчиво повторил сэр Гисборн. - Знаешь, в этом есть
нечто толковое... Вряд ли они успели далеко отъехать от Тура, с их-то
колымагами! Мы еще можем их догнать - не сегодня, так завтра, - и
расспросить. Заодно узнаем, не встречались ли им по дороге от Руана наши
похитители. Давай быстро собирай вещи и седлай лошадей. Я расплачусь и
сразу приду.
   Мак-Лауд согласно кивнул и устремился к лестнице, ведущей на второй
этаж, к жилым комнатам. Гай покопался в висевшей на поясе вместительной
кожаной сумке, извлек несколько новеньких серебряных пенни английской
чеканки, сложил их столбиком и потряс за плечо беспробудно спящего гонца.
Тот недовольно заворчал, не проснулся и уставился на ноттигемца
осоловелыми глазами.
   - Это тебе. - Гай придвинул монеты поближе. - Мы уезжаем. Передай тем,
кто тебя послал: постараемся сделать все возможное, чтобы оправдать их
доверие.Да и еще.
   Нынешним вечером наведайся на луврские пистани, отыщи судно под
названием "Бланшфлер" и извести владельца, что господа из Англии, к
  сожалению, вынуждены отказаться от его услуг. Все понял?
     - Милордам сказать, что поручение по возможности будет выполнено, - без
  малейшей запинки отчеканил гонец хотя Гай мог поклясться, что тот еще
  спит. - Корабль "Бланшфлер" на Луаре сегодня вечером, гостей не ждать.
  Благодарствую за щедрость, сэр. - Он снова ткнулся головой в сложенные на
  столе руки, успев при этом ловко сгрести монетки.
     Сэр Гисборн покачал головой, мысленно посочувствовав тяжкой и
  небезопасной должности королевского гонца. Но в самом деле, каким же путем
  отец Колумбан отправил Фармера-младшего с его оруженосцем? Им ведь тоже
  нужно попасть в Марсель, чтобы оттуда отправиться на Сицилию, к войску
  короля Ричарда. Конечно, в королевстве хватает дорог, чтобы разминуться, и
  все-таки Дугал прав - за недомолвками святого отца что-то кроется...
     Решив попозже еще раз как следует обдумать все увиденное и услышанное.
  Гай взял письмо, свернул, обмотав остатками ниток, и забросил на тлеющие
  угли очага.
     Желтоватый пергамент неохотно воспламенился, подернувшись по краям
  черно-алой каймой и исходя синеватым дымком. Сэр Гисборн терпеливо
  дождался, пока лист не обуглится полностью, превратившись в россыпь
  догорающих обрывков и оплавленных кусочков сургуча, встал и направился к
  стоике, собираясь расплатиться с хозяином за постой.
     Путь ему преградила нога.
     Нога в изумительно сшитом красном сапоге из дорогой кордовской кожи. К
  ней, разумеется, прилагалось все остальное -сиречь ее владелец, господин,
  средних лет, аристократического вида, в добротном черном костюме несколько
  непривычного для Гая фасона, вооруженный длинным и узким мечом, висевшем,
  вопреки обычаям, на правом бедре. На седеющей голове незнакомца красовался
  лихо сдвинутый набок бархатный берет ослепительно малинового цвета. Сэр
  Гисборн не мог с уверенностью сказать, откуда взялся в пустом зале
  трактира этот надменного вида посетитель -зашел с улицы или спустился с
  верхнего этажа. Или он сидел здесь с самого начал;?, еще до того, как он и
  Мак-Лауд вернулись на постоялый двор? Но тогда бы они непременно его
  заметили...
     Нога в роскошном сапоге отодвинулась. Гай недоуменно посмотрел на
  слегка приподнявшегося в знак приветствия человека, пытаясь определить,
  откуда он родом. Уроженец Италии или выходец из-за Пиренеев'7 Ясно, что
  дворянин, причем не из мелкопоместных, а из тех, что вершат судьбы
  подданных наравне с королями.
     Что подобному аристократу делать на постоялом дворе средней руки?
     - Приношу глубочайшие извинения за столь странный поступок. - Голос
  незнакомца звучал несколько приглушенно и удивительно мягко. Гай мельком
  подумал, что даже при дворе принца Джона и среди ученейших клириков
  Кентербери не встречал человека, настолько хорошо владеющего языком
  английской знати, обычно называемым норманно-французским. - Однако у меня
  имеется достойное оправдание. Вы не торопитесь, мессир Гисборн?
     - Н-нет, - слегка растерялся Гай, услышав от незнакомца собственное имя
  и точно помня, что не представлялся. Может, это человек из окружения
  Годфри Клиффорда, который видел его в Лондоне, но не успел познакомиться?
  - То есть да, я... мы спешим, но...
     - Но вполне можете уделить мне несколько мгновений. - Малиновый берет
  качнулся, из-под него холодно блеснула пара кремнево-серых прищуренных
  глаз. Окончательно смешавшийся сэр Гисборн отступил назад, наткнулся на
  вовремя подвернувшуюся скамью и даже не сел, а неуклюже плюхнулся на нее.
   "Что со мной творится? Слова разбегаются, язык как окаменевший, в
  глазах темно... Или в зале стемнело? Словно напился..."
   - Вашему другу несмотря на его вопиющее презрение к устоям
общественного порядка, нельзя отказать в здравом смысле, - невозмутимо
продолжал незнакомец. - Я не склонен к подслушиванию, но позвольте на
правах старшего дать вам совет - отправляйтесь тем путем, коему вы
собирались следовать изначально. Ступайте на пристань, грузитесь на
корабль и забудьте о Тулузе. Не беспокойтесь, что гонец вернется в Лондон
и сообщит принцу о вашем решении ехать в Лангедок. Его высочество Джон
испытает легкое разочарование. Его приказ запоздает и не попадет к вам в
руки Вы никогда в глаза не видели никакой бумаги и не слышали ни о каком
пропавшем архиве. Уезжайте из Тура, мессир Гисборн, уезжайте как можно
скорее.
   Вас ждет не дождется Святая земля.
   - Кто вы? - с трудом выговорил Гай. Ему внезапно захотелось спать.
Голос неизвестного в малиновом берете убаюкивал, успокаивал, обволакивал,
как ласковая, но прочная сеть - Зачем вам наш отъезд? Почему... почему нам
нельзя в Тулузу?
   - Я тот, кому небезразлична ваша судьба, - емко сказал неизвестный и,
вдруг насторожившись, посмотрел наверх. По лестнице загрохотали шаги
спускающегося человека, и, судя по скрипу досок, это мог быть только
Мак-Лауд, перемахивавший через две ступеньки и что-то насвистывавший.
   - Гай! - жизнерадостно заорал он, влетая в залу. - Ты чего сидишь9
Заснул, что ли? Кричал - быстрей, быстрей, а сам дрыхнет на ходу!
   Сэр Гисборн рывком поднялся на ноги и судорожно огляделся Пустая общая
зала гостиницы, ровные ряды столов, вышедший откуда-то из внутренней двери
за стойкой хозяин, недоуменно уставившийся на постояльцев, - и никаких
следов присутствия загадочного человека в черном костюме и малиновом
берете. Примерещилось, что ли?
   Не дождавшись ответа, Дугал широким жестом метнул на стойку тяжелый
звякнувший мешочек, сопроводив его словами "Это за все!", и потащил Гая во
  двор, провожаемый многословными благодарностями и напутствиями содержателя
"Золотого кочета".
     Темная вода с негромким плеском обтекала наискось пересекающий реку
  паром, и вниз по течению уплывали еле различимые обрывки пены. Паром - два
  десятка уложенных в ряд стволов лиственницы, обшитых внахлест толстыми
  досками и огражденных покосившимся поручнями - выглядел заслуженным
  воякой, благополучно состарившимся на боевом посту. В глубине души Гай
  ожидал, что сейчас либо перетрутся связывавшие брёвна канаты, либо
  топочущие кони проломят изрядно прогнивший настил. Соловый жеребец,
  впрочем, вел себя прилично, невозмутимо косясь на проносящуюся мимо воду.
  Серая же скотина Мак-Лауда немедля прониклась к парому отвращением и
  попыталась укусить перевозчика. Схлопотав от хозяина по морде, конь
  притих, но не смирился и начал украдкой грызть деревянный поручень.
     Гай подумал, что имечко, коим Дугал окрестил свою четвероногую
  собственность, хоть и звучит на варварский манер, зато выбрано на редкость
  точно. Билах - сказочная лошадь-чудовище.
     Перевозчик, жилистый, бодрый и говорливый старикан из деревушки на
  полуночном берегу, оставшейся для путешественников безымянной и сейчас
  медленно отдалявшейся, изо всех сил налегал на длинный шест, толкая
  неуклюжее сооружение вдоль натянутых между берегами канатов, и успевая
  безостановочно работать языком. Маловразумительная речь предназначалась
  даже не пассажирам, а всему окружающему миру: неширокой, но стремительной
  реке, притоку Луары под названием Эндр, смутно виднеющимся над пологими
  холмами укреплениям Турской крепости и начинающему темнеть небу.
     Единственной жемчужиной среди словесной шелухи - мелькнуло известие,
  что незадолго до господ рыцарей на другую сторону Эндра переправился
  торговый обоз в три больших фургона, а при нем - три или четыре десятка
  шумных людей. Мак-Лауд попытался расспросить старика подробней, но добился
  немногого: торговцы проехали, когда солнце повисло "во-он над той кривой
  осиной", расплачивались серебром нормандской чеканки и отправились на
  полдень, собираясь к вечеру достичь небольшой деревеньки Тиссен, владения
  местного барона, и заночевать там.
     - Никуда они не денутся, - убежденно заявил Дугал, вернувшись к своему
  компаньону, задумчиво созерцавшему хлипкий причал на правом берегу и
  шелестящие тростники. - Вряд ли далеко укатили. Не нагоним по дороге -
  встретим в Тиссене, до него, если я правильно разобрал бормотание этого
  старого пня, лиги две, не больше.
     Сэр Гисборн равнодушно кивнул. Он не сомневался, что не обремененные
  тяжелым грузом всадники без труда догонят медленно движущийся обоз. Куда
  больше его занимали два совершенно иных соображения. Первое: рассказывать
  шотландцу о странном происшествии на постоялом дворе и непонятном
  незнакомце с его предостережениями или не стоит? Сейчас Гай уже начинал
  сомневаться в том. что встреча происходила на самом деле, а не порождена
  его неожиданно взыгравшим воображением.
     Вторая мысль касалась пропавших из Тауэра бумаг, и человек, способный
  подтвердить ее либо опровергнуть, находился рядом, рассеянно глазея по
  сторонам.
     - Дугал, сколько ты прослужил у Лоншана? - поинтересовался сэр Гисборн.
     - Около года, - после некоторого размышления ответил Мак-Лауд. - Я
  вернулся на Остров, когда умер Старый Гарри и королем стал его сынок
  Ричард, себе на горе поставивший мэтра Уильяма канцлером. А что?
     - Ты, случаем, не видел этого приснопамятного архива?
     - Конечно, видел, - удивленно ответил Дугал. - Ею держали вместе с
  остальными документами королевства. Десяток или дюжина здоровенных
  сундуков, по самую крышку набитых пергаментами .
     - Значит, весь архив находился в одном месте? - уточнил Гай.
     - Вот ты о чем, - сообразил Мак-Лауд. - Тогда, пожалуй, я не совсем
  верно выразился. В Тауэре канцлер хранил все, относящееся к собственно
  делам Англии, - свои указы, письма от Ричарда, всякие рескрипты из
  провинций, жалобы, доносы и прочее в том же духе. Личные бумаги он держал
  отдельно, в своих покоях. Когда стало ясно, что по вашей милости в Лондоне
  готов вспыхнуть мятеж и надо спасать свои шкуры, Лоншан вознамерился
  прихватить это добро с собой. Пришлось растолковать, что невозможно
  удирать, волоча на себе тяжеленные ящики с его драгоценной писаниной. Мы
  их спрятали, ибо мэтр Уильям твердо верил в расположение Ричарда и свое
  победное возвращение. Я, к слову, его предупреждал:
     не нужно задевать Клиф-форда, пускай приезжает. С любым человеком, если
  постараться, можно найти общий язык. Но Лоншан настоял на своем, и вот к
  чему привело его упрямство.
     - Значит, кто-то, прекрасно осведомленный о тайниках господина
  канцлера, воспользовался общим переполохом и забрал документы сразу же
  после вашего поспешного... э-э-э... отбытия, - подытожил сэр Гисборн. -
  Можно уверенно предположить, что этот человек обладал правом
  беспрепятственного прохода в крепость, иначе как бы он вообще туда попал?
  Раз ты был начальником стражи, то должен знать, кого пропускали к канцлеру
  безо всяких расспросов. Среди них не встречался человек, описанный Годфри?
     - Подобное описание подходит к половине жителей Англии и четверти
  обитателей Франции, - хмыкнул Дугал. - Например, к Мишелю или даже к тебе.
  Да, время от времени в Тауэре появлялись люди, о которых мэтр Лоншан
  заранее распоряжался - сразу вести к нему. Однако подобного типа среди них
  я не припоминаю.
     - Ладно, - протянул Гай. - Вернемся к архиву. Какой вид он имел?
     - Пять небольших, очень тяжелых сундуков черного дерева в бронзовой
  оковке, с врезными замками итальянской работы, - не раздумывая откликнулся
  Мак-Лауд и уныло закончил: - Но пять - это тех, что я видел, их вполне
  могло быть больше.
     Сдается мне, что твоим господам взбрело в голову поручить нам найти
  корни радуги или изловить парочку-другую призраков. Может, им еще Местер
  Стурворма раздобыть?
     - Это такое животное? - привычно уточнил сэр Гисборн.
     - Ага. Морской змей. Здоровенная чешуйчатая тварь шагов тридцати
  длиной. Когда не топит корабли, приплывает на восходное побережье -
  греться на солнышке.
     - Ничего, и Местера вашего разыщем, если понадобится. - Гай пытался
  говорить с уверенностью, которой отнюдь не ощущал.
     Паром зацепил песчаное дно и мягко ткнулся в низкий берег, придавив
  своей тяжестью захрустевшие стебли камышей. Обрадованные возвращением на
  твердую землю, лошади бодро затопали по шаткому причалу. Перевозчик,
  заполучив свою мзду, налег на шест и поплыл обратно, к тускло мерцающим в
  окнах деревенских домов огонькам, продолжая растянувшийся на годы спор с
  самим собой.
     Мягкая топкая земля сохранила неоспоримое подтверждение слов старика:
  на ней остались отпечатки множества копыт и глубокие колеи, проложенные
  тяжелыми фургонами. Примятая колесами трава только начала распрямляться -
  значит, обоз проехал здесь совсем недавно. Солнце уже наполовину нырнуло
  за горизонт, но света, чтобы не сбиться с дороги. вполне хватало. К тому
  же дорога всего одна - широкий мощеный тракт, соединяющий Тур и
  расположенный в восемнадцати лигах от него Пуату, а также все лежащие
  поблизости баронские замки и поселки. Его темная полоса, отлично видимая в
  наступающих сумерках, взбиралась вверх по пологому откосу и исчезала среди
  невысоких взгорий, поросших тронутым желтизной лесом Где-то за этими
  перелесками пряталась деревушка Тиссен и неспешно громыхали по дороге три
  запряженных тяжеловозами торговых фургона.
     Отдохнувшие за время пребывания в Type лошади ничуть не возражали
  против того, чтобы пройтись рысью. К тому же они наверняка догадывались,
  что скакать им придется только до темноты, ибо в ночное путешествие может
  погнать только неотложная необходимость, а таковой пока не имелось. Серый
  Билах пару раз срывался на кентер - короткий галоп, унося своего хозяина
  за поворот дороги.
     Возвращался Дугал слегка разочарованным: обоз по-прежнему оставался
  недосягаем.
     Кое-где тракт пересекал русла мелких речек, больше похожих на
  разлившиеся ручьи, и там горбились мостики - каменные или деревянные, со
  свеженаложенными заплатами досок. На одном из таких мостов Мак-Лауд вдруг
  натянул поводья, остановил коня и прислушался. Жеребец, словно
  передразнивая всадника, тоже поднял уши и шумно втянул воздух трепещущими
  розовыми ноздрями.
     - Померещилось, что ли... - озадаченно бросил шотландец. - Ты ничего не
  слышишь?
     Кричали как будто...
     Гай добросовестно вслушался. Фырканье коней, плеск неспешно струящейся
  между опорами воды, шелест деревьев, заунывный посвист какой-то птицы - и
  более ничего.
     - Скачут, - без колебаний заявил Мак-Лауд. - Одиночка, несется на
  полном галопе.
     Теперь и сэр Гисборн различил стремительно приближающийся топот. Они
  едва успели шарахнуться к ограде моста, как мимо них вихрем промчалась
  лошадь темной масти - не то гнедая, не то вороная. Мелькнули дико
  вытаращенные глаза, развевающаяся грива и сбитое набок седло с
  болтающимися стременами. Животное, даже не заметив двух всадников,
  унеслось дальше, к берегу Эндра.
     - Они неподалеку, и у них что-то стряслось, - глубокомысленно заключил
  Дугал. - Скорее всего сейчас мы узрим обычнейший грабеж. Подходящее
  местечко - глухомань и лес кругом. Выскочили, напали и скрылись - ищи,
  пока не надоест.
     - Послушать тебя, так ты всю жизнь устраивал засады на дорогах, -
  заметил Гай.
     - Доводилось. - Мак-Лауд хлестнул жеребца поводьями по шее. - Глянем,
  кто нарушает королевские указы о безопасности проезжих трактов?
     Ехать пришлось недолго - около двух полетов стрелы. За очередным
  взгорком дорога круто пошла вниз, устремляясь через болотистую низину. Под
  копытами лошадей захлюпала грязная жижа. Именно здесь, среди низкой
  поросли осоки и искривленных ольховых деревьев, под сумеречным небом, и
  завершился путь торгового обоза предприимчивого мэтра Барди.
     Первый фургон они увидели сразу - он завалился набок, и одно из колес
  все еще продолжало вращаться, надрывно поскрипывая. Перед ним темной
  горкой неопределенных очертаний громоздилась шестерка некогда бодрых пегих
  тяжеловозов, безотказно тащивших свою повозку по всем дорогам европейских
  королевств.
     Мак-Лауд, оглядевшись, присвистнул. Сэр Гисборн мимолетно поразился
  царившей над долиной тишине. Обоз сопровождали почти сорок человек, из них
  больше половины наверняка умели неплохо обращаться с оружием. Какой же
  величины отряд напал на торговцев, что сумел справиться настолько быстро и
  бесшумно? Зачем понадобилось убивать не только людей, но и лошадей?
  Допустим, люди оказывали сопротивление, но животные? Какой грабитель
  откажется от возможности даром заполучить лишнюю лошадь? Да и фургоны,
  ради которых затевалось нападение, не тронуты: вон виднеется второй,
  застрявший в неглубоком болотце, а там третий - стоит посреди дороги,
  перекосившись набок. И куда, собственно, исчезли нападающие? Не могло же
  их отпугнуть приближение всего двух человек?
     Проехавший чуть дальше Дугал бесшумно соскользнул с коня. Гай заметил,
  что длинная клеймора непонятно когда переместилась из ножен в руку
  хозяина. В следующий миг он с удивлением отметил, что его собственный меч
  находится там, где ему положено пребывать во время опасности, то есть в
  правой ладони. Не сговариваясь, они медленно двинулись к поваленному
  фургону: Мак-Лауд впереди, приглядываясь, принюхиваясь и замирая при
  каждом подо-, зрительном движении, сэр Гисборн немного позади, в качестве
  тяжелой конницы, способной либо мгновенно атаковать, либо прикрыть
  вынужденное отступление. У Гая по-прежнему не укладывалось в голове: как
  многоопытный, не первый год странствующий купец и его люди могли так
  безропотно позволить расправиться с собой? Или они настолько не ожидали
  нападения? Может, кто-нибудь уцелел, сбежал и прячется в окрестном леске?
  Но самое главное - где разбойники? Почему вокруг стоит такая мертвенная
  тишь?
     Шотландец остановился, жестом подозвал компаньона, указал на свою
  находку - тело человека в зеленой тунике, пронзенное двумя длинными
  стрелами. Чуть поодаль еще одно: похоже, свалившийся с облучка возница.
     - На чьей-то стороне орудовал очень хороший стрелок, - вполголоса
  заметил Мак-Лауд. - В первый раз встречаю подобных грабителей - без труда
  перебили охрану и исчезли, бросив добычу.
     Он толкнул кончиком меча выпавший из недр фургона небольшой сундучок.
  Тот перевернулся набок, открылся, изнутри со звоном посыпались крохотные
  стеклянные флакончики Поплыл запах - незнакомый, пряный, кажущийся
  ощутимо-сладким.
     - Это из Леванта, - пояснил Дугал. - Каждая безделушка стоит не меньше
  десяти-двадцати пенсов. Ни за что не поверю, чтобы кто-то запросто оставил
  на дороге целое состояние!
     - Их могли спугнуть, - предположил ноттингамец. Мак-Лауд презрительно
  фыркнул, и Гай понял, что сморозил глупость: если разбойники скрылись,
  завидев отряд стражи или людей здешнего барона, то где в таком случае
  отважные спасители и безмерно благодарные спасенные?
     Вокруг все оставалось по-прежнему: настораживающая своей обманчивостью
  тишина, заросшая осокой низина, появившиеся и пока еле заметные клочья
  сероватого тумана, заходящее солнце, неотвратимо подступающая ночь и
  разбросанные то там, то сям неподвижные холмики людских тел и конских туш.
  Болотце напоминало поле битвы, не хватало только каркающего воронья и
  суетливо перебегающих от трупа к трупу мародеров. Впрочем, Гай не
  сомневался, что и те, и другие не замедлят явиться.
     - Что будем делать? - спросил Дугал, нарушив удручающее молчание. -
  Похоже, в живых никого не осталось, а кому повезло, удирает со всех ног.
  Скоро совсем стемнеет. Предлагаю махнуть галопом до Тиссена, разыскать
  кого-нибудь из облеченных властью - хотя бы владельца ближайшего замка - и
  сообщить, что на его землях произошло вот такое... Дальше пускай сами
  разбираются.
     По здравом размышлении шотландец был совершенно прав. Господа рыцари
  ничем не могли помочь неудачливому купцу, разве позаботиться о его
  останках, так и не проданных товарах и справедливом возмездии. Но сэр
  Гисборн хотел доподлинно убедиться, что, уезжая, они не оставляют на
  произвол судьбы притаившегося раненого или спрятавшегося в кустах
  человека, не знающего, кто перед ним - друг или враг. Потому, наплевав на
  осторожность и на безрадостное обстоятельство, что неведомые разбойники
  все еще могут находиться поблизости, он гаркнул как можно громче:
     - Эй! Есть тут кто? Живая душа, отзовись! Мак-Лауд скривился и
  демонстративно потер свободно" ладонью ухо:
     - Бесполезно. До покойников не докричишься. Словно опровергая его
  мрачные утверждения, послышался неровный топот, и из сизых прядей тумана
  высунулась печальная лошадиная морда. Животное кротко осмотрело двоих
  незнакомцев, рассудило, что они не представляют опасности, и выбралось на
  дорогу.
     - Вот и свидетель нашелся. - Дугал, не выпуская рукояти меча, поймал
  лошадь за свешивающиеся поводья. - Жаль, нельзя отвести ее в суд и
  попросить рассказать, что она видела и что здесь произошло. Может, поедем?
  Смеркается, а заплутать в тумане - мало хорошего...
     Он уверенным движением забросил клинок в ножны и начал возиться с
  упряжью приблудившейся скотинки, сооружая длинный ремень-чембур и
  привязывая его к луке собственного седла. Гай на всякий случай повторил
  призыв и старательно прислушался, но различил только приглушенный туманом
  отголосок да заполошный вскрик болотной птицы.
     Поваленный набок фургон загородил всю дорогу, так что пришлось сойти с
  надежного тракта и обойти препятствие по хлюпающей грязи, назойливо
  облеплявшей все, что по неосторожности оказывалось рядом. В сером мареве
  зашевелилось нечто крупное, громко фыркающее - еще одна лишившаяся хозяина
  лошадь. Эта в отличие от своей товарки повела себя более трусливо и
  подойти не решилась, грузно ускакав в глубь долины. Мертвые тяжеловозы
  казались спящими, если только кто-то встречал тягловых лошадей улегшимися
  подремать прямо в упряжи и посреди дороги. Проезжая мимо, сэр Гисборн
  всмотрелся и мельком отметил, что не видит стрел или арбалетных болтов,
  торчащих из павших коней. Не попалось ему на глаза и растекающихся луж
  крови, доказывающих, что нападавшие перерезали тяжеловозам шейные жилы. От
  чего тогда умерли лошади?
     Слегка озадаченный Гай поднял голову, собираясь окликнуть Мак-Лауда и
  поделиться своим наблюдением. Серый жеребец сюял в нескольких шагах
  впереди, нетерпеливо мотая головой, его всадник пристально разглядывал
  медленно перемещающиеся над низиной клубы сырого тумана.
     - Кажется, твои вопли не пропали даром, - бросил он через плечо и
  спрыгнул на землю. - Вон кто-то плетется.
     Движущийся среди пепельной хмари силуэт отчасти смахивал на болотный
  призрак, если бы его не сопровождали чавканье размокшей глины и отчетливые
  всхлипывания.
     Неизвестный человек из разоренного обоза, пошатываясь и спотыкаясь,
  брел к дороге и спасительным людским голосам. На обочине он запнулся о
  вывернутый булыжник и непременно бы полетел носом вниз, если бы Дугал не
  успел ухватить его за плечо и рывком поставить на ноги.
     - Провалиться мне на месте, это же Френсис! В представшем глазам двоих
  путников грязном, трясущемся существе, часто и судорожно втягивавшем
  воздух, с трудом узнавался щеголеватый молодой человек, безмятежно
  распевавший на постоялом дворе в Type. Френсис - вернее, Франческо, -
  косился на компаньонов диким взглядом попавшегося в ловушку зверя, но Гай
  не мог с уверенностью сказать, осознает ли он присутствие рядом других
  людей, и вдобавок не представлял, что надлежит делать в случае, если у вас
  на руках оказался насмерть перепуганный человек.
     Мак-Лауд, как обычно, не стал тратить время на долгие размышления.
  Вместо этого он легонько потряс спасенного, вопросив:
     - Приятель, ты не ранен? Где все ваши, разбежались? Кто на вас напал?
  Давно? Эй, ты меня слышишь?
     Мутный взгляд темных глаз с непривычно яркими белками приобрел
  некоторую осмысленность, Франческо дернулся, его заколотило, а следом за
  дрожью хлынул поток маловразумительных фраз на итальянском языке
  вперемешку с призывами ко всем святым и неразборчивыми причитаниями.
  Оборвалось словоизвержение только после второго толчка, причем раздалось
  отчетливое клацанье сомкнувшихся зубов.
     Дугал с плохо скрываемой растерянностью глянул на своего попутчика:
     - Ты что-нибудь понял?
     - Нет, - пожал плечами сэр Гисборн. - Но ты вроде как умеешь
  объясняться на его наречии?
     - Да, когда со мной разговаривают по-людски, а не тараторят, как
  спятившая сорока! - огрызнулся Мак-Лауд и повернулся к тихо икавшему
  Франческо: - Так дело не пойдет. Мы не сумеем помочь твоим сородичам, пока
  ты не успокоишься и не расскажешь толком, что тут случилось. Нет, нет,
  помолчи пока! - вовремя оборвал он грозивший начаться сызнова словесный
  припадок. - Постарайся взять себя в руки. Кивни, когда сможешь говорить
  нормально.
     Черноволосая голова со спутанными и покрытыми коркой грязи локонами
  слегка наклонилась, затем поднялась.
     - Хорошо, - одобрил шотландец. - Только помни: если снова начнешь
  голосить, как припадочный, придется заткнуть тебе рот - ради твоего же
  блага. Зато те, кому еще можно помочь, так и сгинут. Кто-нибудь, кроме
  тебя, остался жив?
     - Н-не знаю, - еле слышно выговорил Франческо.
     - Где ваш хозяин?
     - Morte... Убит...
     - Кто на вас напал? Куда они скрылись?
     - Грабители... - Выдержка снова подвела молодого человека, и он
  принялся что-то беззвучно бормотать про себя, пристально уставившись в
  невидимую компаньонам точку. - Тени в сумерках...
     - Значит, мэтру Барди все-таки не повезло, - подвел неутешительный итог
  краткого допроса Мак-Лауд. - Жаль. Похоже, больше он не скажет ничего
  толкового.
     - Как думаешь, он сможет ехать верхом? - озабоченно спросил Гай. - Или
  лучше посадим его сзади?
     - Сейчас узнаем, - отмахнулся Дугал. - Эй, ты с лошади не свалишься?
      
 Франческо, оборвав свой неслышный разговор, несколько раз открыл и закрыл
  рот, точно вытащенная на берег рыба, и внезапно вытолкнул из себя
  отчетливо прозвучавшее имя: "Изабелла".
     - Что? - встревоженно переспросил Мак-Лауд. - Твоя языкатая
  приятельница? Она цела? Где она?
     - Убежала. - Франческо хлюпнул носом и попытался ладонями вытереть
  лицо, испачкавшись еще больше. - За ней погналось orculli... чудовище...
  чудовище из мрака...
     - Совсем парень свихнулся - чудовищ каких-то приплел, - озадаченно
  заметил Дугал. - Или он разбойников так называет? Ладно, потом разберемся.
  Куда она побежала, можешь сказать? Давно это случилось?
     - Туда. - Франческо слабо махнул рукой в сторону близкого леса и
  исчезающей под его темными кронами дороги. - Половина... половина часа
  назад.
     Мак-Лауд и Гисборн переглянулись. Попавшая в беду женщина, вне
  зависимости от ее происхождения и качеств характера, нуждается в помощи.
  Далеко убежать она не могла, но, может, при удачном стечении обстоятельств
  и сообразительности ей удалось обмануть своих преследователей и
  спрятаться? Если же мистрисс Изабелла оказалась не столь везучей, придется
  растолковать ее похитителям, что девушка торгового сословия имеет такое же
  право на защиту, как и благородная дама.
     - Надо отыскать ее. - Сэр Гисборн шлепнул поводьями по шее своего коня,
  с равнодушным видом взиравшего на унылые окрестности. - Я поеду вперед,
  посмотрю, не осталось ли каких следов.
     - Забирайся в седло, - не терпящим возражений тоном велел Мак-Лауд и
  подтолкнул Франческо к найденной лошади. - И держись изо всех сил. Упадешь
  - сам виноват.
     Гай, подожди меня!
     За низиной, полностью утонувшей в неспешно переливавшихся с места на
  место клубах тумана, которым наступившие сумерки придали дымчато-стальной
  цвет, дорога вскарабкалась на поросший старыми буковыми деревьями холм.
  Смеркалось, от болота потянуло холодом, в темно-сером небе замерцал
  осколок нарождающейся луны. Кони, точно сговорившись, начали упрямиться,
  норовя свернуть с тракта. Билах, в бессчетный уже раз получивший за свои
  выходки увесистого пинка, возмущенно заржал и попытался встать на дыбы.
  Звук обыкновенного ржания, болезненно отдавшийся в ушах звоном
  надтреснутого колокола, невольно сделал доброе дело: на него откликнулись.
  Где-то неподалеку зашлась в пронзительном вопле другая лошадь.
     Не сговариваясь, компаньоны прибавили ходу, так что Франческо, мешком
  болтавшийся в седле и продолжавший лепетать себе под нос невразумительную
  чепуху, изрядно отстал. Над дремлющей рощей снова разнеслось паническое
  ржание, но теперь к нему добавилось донельзя знакомое обоим рыцарям
  короткое скрежещущее лязганье металла о металл.
     Переплетенные кроны могучих деревьев слегка расступились, позволяя
  робким лунным отблескам проникнуть в глубину перелеска. Обманчивого
  голубоватого света вполне хватало, чтобы разглядеть вытянутую в длину
  поляну (похоже, бывшую вырубку), утонувшую в высоких побегах кипрея. Ближе
  к дороге в густом подлеске запуталась оседланная кобыла - время от времени
  она задирала морду и тоскливо ржала, потеряв всякую надежду выбраться без
  посторонней помощи.
     Посреди же вырубки яростно сражались двое, и, увидев их, Гай торопливо
  забормотал спасительный Pater Noster, a склонный более просто выражать
  свои чувства Мак-Лауд сплюнул и замысловато выругался на родном гэльском,
  щедро добавив в свое высказывание крепких словечек из
  норманно-французского и неведомо как запавшей к нему в голову вульгаты.
  Сэр Гисборн еле справился с желанием последовать примеру диковатого
  компаньона. Ругательства, как говорят, тоже обладают способностью отгонять
  нечистую силу, а в ее нынешнем зловещем присутствии Гай не сомневался.
     Краем уха сэр Гисборн услышал позади сдавленный писк, полный ужаса, и
  оглянулся.
     Подъехал Франческо, почти лежавший на шее лошади, вцепившись обеими
  руками в ее коротко стриженную гриву. Судя по всему, он предоставил
  животному полное право выбирать дорогу, и покладистая кобылка терпеливо
  рысила вслед за двумя ускакавшими вперед нежданными попутчиками и
  спасителями.
     Молодого итальянца совершенно не заинтересовал бой на поляне. Он
  напряженно всматривался в дальний конец вырубки и даже подался вперед,
  чтобы разглядеть получше. Гай, проследив направление его взгляда, невольно
  охнул: надежно укрытые глубокой тенью, между стволами еле различались
  очертания двух лошадей и державшего их под уздцы человека. Тонкий силуэт
  вполне мог принадлежать мальчику-подростку или, что представлялось более
  вероятным, женщине - мистрисс Изабелле либо иной даме из разгромленного
  обоза. Притаившаяся на опушке незнакомка терпеливо ждала исхода схватки,
  вполне могущего стать для нее роковым, хотя могла бы под шумок скрыться.
  Очевидно, она не хотела покидать своего защитника или догадывалась, что
  побег бесполезен.
   "Меня ведь предупреждали, - молнией с ясного неба полыхнуло в голове
  сэра Гисборна запоздалое соображение. - Мне ведь ясно намекнули, чтобы мы
  не ехали вслед за обозом, а отправлялись на пристань. Чего хотел этот
  загадочный тип с лицом аристократа - спасти нас? Или наоборот, сделать
  так, чтобы мы не узнали о происходящем? В таком случае вы здорово
  просчитались, мессир Как-вас-там: мы здесь, и мы непременно вмешаемся!"
   Схватка на несколько мгновений прервалась - один из соперников,
увернувшись, отскочил назад и торопливо глянул через плечо на лес. Вряд ли
он заметил прибытие новых действующих лиц, скорее всего хотел убедиться,
что его спутница пока находится в безопасности. В отличие от своего
противника он, вне всякого сомнения, относился к роду людей. Висевшая над
поляной полутьма позволяла увидеть немногое: среднего роста человек, вроде
бы светловолосый, одетый в кожаную куртку со стальными нашивками (они
иногда вспыхивали в лунном свете) и настолько умело справляющийся со своим
клинком, что порой расплывчатая белая полоса казалась продолжением руки.
Мысленно Гай отдал должное мастерству незнакомца и прикинул, нельзя ли,
держась возле деревьев, подобраться ближе к сражающимся. Мак-Лауда,
похоже, посетила та же самая мысль - он выразительно оглянулся на
компаньона и молча обвел прогалину взмахом руки, указывая наилучший путь.
   Франческо, как выяснилось, совершенно правильно назвал противостоявшее
неизвестному человеку существо "чудовищем". Гай не мог толком его
  рассмотреть и в глубине души только порадовался этому. Создание точно
  имело две руки, две ноги, голову и туловище, но ростом приближалось к семи
  футам. Оно носило доспех - во всяком случае, Гисборн счел непонятые
  угловатые выступы, торчавшие на плечах и сгибах локтей существа, за острые
  закраины лат. Вот только Гай представления не имел о способе полировки
  металла, заставлявшем его даже. в слабом лунном свете блестеть, как
  зеркало или гладкая поверхность озера.
     Но наиболее пугающим казалось даже не само творение мрачных сил,
  неизвестно чьим попустительством отправившееся бродить по миру людей, а
  его оружие. На ладонь или две длиннее мак-лаудовской клейморы, жутковатого
  вида лезвие с массивной крестовиной напоминало застывший язык пламени или
  ядовитую змею, превращенную в холодное железо. Обоюдоострые кромки меча
  переливались бледными, но отчетливо различимыми в темноте
  мертвенно-зеленоватыми искрами, и малейшее движение клинка оставляло
  широкий холодный след, похожий на обрывок тонкой мерцающей ткани.
     Существо не издавало никаких звуков, даже доспехи не громыхали, только
  меч при соударении с клинком противника лязгал коротко и жестко.
   "Всего в трех лигах от нас - город Тур, полный живых людей и
  находящийся под благодетельной защитой святого, - отстраненно подумал Гай,
  неотрывно следя за продолжающимся сражением. Человек знал, что проиграет,
  но не сдавался. - А здесь тишина, сгущающаяся темнота -и призрак со
  светящимся мечом. Куда мы попали?
     По-прежнему ли вокруг нас та же земля, по которой мы ехали утром?
  Может, за низиной и туманом начинается что-то иное?.. Господи, не дай мне
  убояться ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке..."
   Жалобное поскуливание и неразборчивое бормотание за его спиной внезапно
оборвались, и дрожащий голос с невероятно усилившимся итальянским акцентом
произнес:
   - Сделайте же что-нибудь... Спасите их... Неужели вы будете просто
смотреть, как они погибнут, и сможете после этого жить спокойно?
   -Луна поднимается, - шепотом проговорил Мак-Лауд, и Гисборн заметил на
лице попутчика незнакомое выражение: настороженное, хищное и радостное
одновременно.
   - Изгнанные возвращаются... Можно сразиться с живыми, но не с теми,
кого больше нет... - Шотландец медленно поднял правую руку, отводя ее
назад. Пальцы коснулись рукояти меча, плотно сомкнулись на ней и потащили
клинок наружу. Сталь еле слышно шипела, задевая за оковку устья ножен. -
Всегда остается выбор - сделать шаг или промолчать...
   - Дугал, очнись, - сердито буркнул Гай. - Ты что несешь, варварская
душа?
   Ответить Мак-Лауд не успел. Незнакомец в кожаной куртке с нашитыми
поверх металлическими пластинами удачно отбил выпад мерцающего клинка,
направленный сверху вниз, отступил, запнулся о кочку в траве, что-то
невнятно выкрикнул...
   Его безмолвный противник неожиданно легко для одоспешенного крутанулся,
добавляя к тяжести меча силу увлекающего вперед движения, и сплеча нанес
удар.
   Зеленоватое сияние на краткий миг поблекло, человек, не успев даже
вскрикнуть, переломился пополам и грузно упал в серебрящуюся под луной
траву, смяв ее и обильно забрызгав густой черной жидкостью. Выбитый из
руки клинок шустрой рыбкой нырнул в заросли кипрея.
   Победитель сделал несколько шагов в сторону, остановился и неуклюже
повел по-бычьи наклоненной вперед головой. Теперь Гай понял, что существо
носит глухой шлем странной округлой формы, украшенный какими-то
накладками, смахивающими на распахнутые крылья. Оно не стало проверять,
умер ли его соперник, оно искало следующую жертву.
   - Сейчас его заинтересуем мы. - Гай не узнал собственного голоса,
фальшиво бодрого и самоуверенного до безрассудства. - Однако за нами
преимущество - мы верхом и нас двое.
   - Ага, - столь же безмятежно кивнул Дугал и подобрал поводья
заплясавшего на месте жеребца. - Я попытаюсь его отвлечь, а тебе придется
обойти его сзади. Не слишком честный поступок, конечно... Смотри!
   Прятавшаяся среди деревьев женщина покинула свое убежище и вышла на
поляну. Она не пыталась скрыться и уж точно не собиралась молить о пощаде,
просто уверенно продиралась через мокрую поросль, высоко подоткнув подол,
чтобы не мешался под ногами. Существо, услышав ее шаги, повернулось и
слегка приподняло меч. На мертвенно светящемся лезвии мутно выделялись
темные разводы.
      
 
   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
   
 РИСК - ДЕЛО БЛАГОРОДНЫХ.
   
 НЕПОДАЛЕКУ ОТ ПЕРЕПРАВЫ ЧЕРЕЗ РЕКУ ЭНДР, АКВИТАНИЯ.
   
 16-17 СЕНТЯБРЯ 1189 ГОДА, НОЧЬ И УТРО
   
 В полной тишине незнакомка преодолела два десятка шагов, разделявших ее
и безмолвного призрака, гибко нагнулась, поднимая из травы уроненный ее
защитником меч, и остановилась напротив высокой фигуры, казавшейся сейчас
черной прорехой в лесном сумраке. Поляну освещали только скупые лунные
лучи да зеленоватое мерцание клинка в руке зловещего существа, однако Гай
не сомневался, что перед ними не кто иная, как мистрисс Изабелла. И,
кажется, она всерьез намеревалась бросить вызов неведомому призрачному
созданию.
   Меч оказался для нее слишком тяжелым, потому девушка взяла его обеими
руками.
   Качнулась взад-вперед на носках, примериваясь, и замерла, внимательно
следя за своим противником.
   - Она начинает мне нравиться, - вполголоса заметил Мак-Лауд. - Пусть
склочница, зато может постоять за себя.
   Неведомое существо, облаченное в поблескивающий доспех, наконец
заметило нового противника и с тяжеловесной грацией сделало выпад,
рассчитывая первым же ударом проткнуть назойливого смертного. У девушки в
жизни не хватило бы сил отбить направленный сверху вниз удар, зато она
сумела ловко подставить свой меч и отвести летящий на нее клинок в
сторону. Воспользовавшись мгновенным замешательством противника, не
слишком изящно прыгнула вперед и рубанула наискосок, целя в место
соединения частей доспеха. Над поляной раздался чистый высокий звон -
  похоже, мистрисс Изабелле удалось если не ранить, то хотя бы зацепить
  врага.
     В следующее мгновение она еле увернулась от обрушившейся на нее
  зеленоватой молнии и отбежала в сторону, на вытоптанную в ходе предыдущей
  схватки проплешину. Существо последовало за ней, наотмашь пластая воздух
  своей стальной змеей, явно намереваясь запугать девушку и лишить даже
  малейшей возможности атаковать. Та попятилась, бросая растерянные взгляды
  по сторонам в поисках путей к бегству и наверняка запоздало сожалея, что
  ввязалась в несвойственное слабому полу дело.
     - Приготовились. - Гай собрал поводья в левую руку и тряхнул правой
  кистью, проверяя, хорошо ли лежит в ладони шероховатая рукоять меча,
  обтянутая жесткими полосками выделанной телячьей кожи. - Пусть только
  отвернется...
     Мистрисс Изабелла еще дважды сумела отразить удары, грозившие развалить
  ее напополам, но нападать сама больше не решалась, шаг за шагом отступая к
  темной стене леса. Возможно, она надеялась, что создание со светящимся
  клинком не станет преследовать ее среди деревьев.
     Запутавшаяся в подлеске лошадь жалобно заржала, зовя на помощь, и
  девушка, забывшись, оглянулась на крик. За что немедленно поплатилась -
  зеленоватое мерцание устремилось вверх от земли, лязгнуло по клинку и
  увлекло полосу кованого железа вслед за собой. Оставшаяся безоружной
  женщина с недоверием уставилась на свои опустевшие ладони и сделала
  несколько мелких шажков назад, путаясь в травяных зарослях.
     Дальнейшие события произошли почти одновременно, и Гаю показалось, что
  он видит их во сне, настолько отчетливо выделялось каждое действие. На
  самом деле все происходящее заняло не более пяти-шести ударов сердца, и
  позже никто не смог в точности вспомнить, что делал в эти жуткие
  растянувшиеся мгновения.
     Франческо отчаянно взвыл, его лошадь захрапела и в испуге присела на
  задние ноги.
     Существо занесло меч, искрившийся всеми переливами зеленого и
  изжелта-белого.
     Девушка вскинула руки и пронзительно выкрикнула несколько странно
  прозвучавших слов.
     Гай Гисборн вонзил шпоры в бока своего скакуна, посылая того вперед, и
  тут же мимо него пролетело нечто яростно визжащее и оскаленное.
     Визжал, разумеется, Билах. Злобный серый жеребец наконец-то получил
  возможность проявить себя во всей красе и рванулся с места нелепыми
  огромными прыжками, больше подходившими зайцу, нежели лошади. Гай видел,
  как взлетают и опускаются тяжелые, подбитые шипастым железом копыта, ломая
  толстые стебли кипрея и выбивая в земле глубокие ямки. Еще он успел
  заметить размытый отблеск тусклого лунного света на лезвии поднимающейся
  вверх клейморы и шестым или седьмым чувством понял. что от готовящегося
  удара не защитит никакая броня и никакие чары.
     Призрак не шевелился, громоздясь жутковатым поблескивающим изваянием, и
  его изготовленный к последнему выпаду меч Завис в воздухе языком холодного
  мертвого огня. Мистрисс Изабелла продолжала монотонно произносить фразу за
  фразой на смутно знакомом Гаю языке, и эти звуки крепче любых цепей
  удерживали невиданное в мире людей создание. В какой-то миг ее голос
  дрогнул - она заметила несущегося галопом через вырубку всадника, - но
  чтение не прервалось.
     Раздался короткий сухой треск, как будто клинок Мак-Лауда врезался не в
  металл доспехов и не в живую плоть, а с маху разрубил прогнившее дерево.
  Будь на месте призрака человек, он бы точно лишился головы, существо же
  неуверенно качнулось и плоско, не сгибаясь, обрушилось вперед, гулко
  стукнувшись о землю. Светящийся меч ослепительно полыхнул
  болезненно-желтым светом и погас, однако по краям доспехов по-прежнему
  горело тусклое голубоватое пламя.
     Время дрогнуло, сбросило оцепенение и с привычной быстротой помчалось
  дальше, от понятного прошлого к загадочному будущему, минуя тревожное
  настоящее.
     Кажущийся в темноте голубоватым конь перескочил через тело поверженного
  противника и понесся дальше, не слушая резкого окрика хозяина.
  Разогнавшегося скакуна не остановила бы и каменная стенка. Тонкая фигурка
  шарахнулась в сторону, но недостаточно проворно: Билах задел ее плечом,
  девушка отлетела назад и неуклюже шлепнулась в траву. Гай, внезапно
  осознавший, что его собственная лошадь тяжеловатой рысью несется через
  поляну неведомо куда, рывком натянул поводья, останавливая коня и
  разворачивая к просвету дороги. Оттуда доносились тревожные призывы и
  хруст растений, ломающихся под ногами идущего напролом человека. Франческо
  пришел в себя и отправился разыскивать упавшую Изабеллу.
     Он нашел ее быстрее, чем занявшийся тем же сэр Гисборн; девушка успела
  самостоятельно сесть и ошеломленно трясла головой. Ноттингамец услышал ее
  неуверенный голос, спрашивавший, что случилось, и торопливую речь
  Франческо, опять заговорившего на родном языке. Гай направился к ним,
  собираясь узнать, как обстоят дела, но тут уже поднявшаяся на ноги и
  озиравшаяся по сторонам мистрисс Изабелла обмякла, свалившись на руки
  своему приятелю.
     - Обморок? - понимающе спросил сэр Гисборн, подъезжая ближе.
     - Si... Да, - растерянно ответили из темноты. Отправляясь в путь,
  предусмотрительный Гай захватил с собой толстый войлочный плащ, сейчас
  скатанный и притороченный позади седла. Дернув за ремни, он подхватил
  начавший падать сверток и бросил в сторону Франческо:
     - Лови, завернешь ее. До деревни все равно не доберемся, так что
  придется разбить лагерь прямо в лесу. Сможешь поднять свою приятельницу?
  Тогда я довезу ее до опушки, - Grazie tante... большое спасибо, -
  пропыхтел Франческо. - Я сейчас...
     Общими усилиями потерявшую сознание Изабеллу удалось взгромоздить на
  спину равнодушно отнесшегося к этому солового коня, и Гай шагом поехал в
  сторону темного древесного строя, придерживая то и дело норовящую
  соскользнуть вниз женщину. Франческо пошел рядом, ухватившись за стремя и
  спотыкаясь о невидимые в темноте кочки.
     Месяц прятался за верхушками деревьев, и завершение вырубки
  определилось только по более глухому стуку копыт, теперь ударявших по
  дерну и слою опавших листьев.
     Шагов через десять конь остановился, и доверявший чутью животных сэр
  Гисборн спрыгнул на землю, передав закутанную в плащ Изабеллу своему
  спутнику. Кажется, они вышли на небольшую поляну, но рассмотреть как
  следует Гай не мог. Вдобавок его беспокоило затянувшееся отсутствие
  Мак-Лауда. Он несколько раз пронзительно свистнул, указывая свое
  местонахождение, с вырубки долетел ответный свист, сопровождаемый частым
  топотом, звоном упряжи и треском ломающихся веток - Дугал собрал всех
  потерявшихся и брошенных лошадей и теперь гнал получившийся табунок через
  лес.
     Рядом ожесточенно зачиркали кремнем, высекая крохотные оранжевые
  искорки. Пару раз Франческо, промахнувшись, угодил себе по пальцам и
  сдавленно зашипел.
     Наконец ему удалось поджечь заранее приготовленный кусочек трута,
  запалить от него сухую ветку и осветить крохотную часть окрестного
  пространства.
     Никто доселе не проронил ни слова, но все с небывалой поспешностью
  бросились разбивать лагерь, словно надеясь, что обычный ритуал знакомых с
  детства обязанностей и дел поможет забыть то, чему они стали свидетелями.
  Франческо, убедившись, что обморок Изабеллы перешел в неглубокий сон,
  занялся будущим кострищем, торопливо выдирая траву и складывая круг из
  подвернувшихся камней.
     Мак-Лауд ушел к лошадям - краем уха Гай слышал его шаги, звяканье
  расстегиваемой сбруи и облегченное фырканье освобожденных от поклажи
  животных. На долю Гая выпал сначала сбор хвороста, затем рысканье в
  поисках упавших и достаточно сухих деревьев, годных на топливо.
   "Интересно, чей лес - владение короны, общинный или здешнего барона? -
  мимоходом подумал он, оступаясь и проваливаясь в яму между корней:
  неглубокую, но полную дождевой воды. - Когда приедем в деревню, надо будет
  выяснить и заплатить за ущерб".
     Потрескивающий костерок начал разгораться, становясь все ярче и
  распространяя вокруг долгожданное тепло. Гай порылся в набросанных горой
  переметных сумах и вьюках - своих и компаньона, - разыскивая пару
  небольших медных котелков и купленные в Type припасы. Следовало побыстрее
  приготовить что-нибудь горячее, иначе они все скоро начнут щелкать зубами,
  причем не столько от холода, сколько от возвращающегося страха перед
  увиденным и пережитым. Когда очнется Изабелла, наверняка добавятся слезы в
  три ручья... Кстати, о ручьях. Где бы раздобыть воды? Бродя по лесу, Гай
  слышал отдаленный плеск, но не мог точно указать, откуда он доносится.
     Брякнувшими котелками тут же завладел Франческо, без единого слова уйдя
  в темноту. Судя по всему, он хорошо знал эти места, потому что вскоре
  вернулся, повесил наполненные сосуды над огнем и присел рядом на корточки,
  съежившись и крепко обхватив руками колени. Откуда-то возник Мак-Лауд,
  сложил подальше от огня тяжелые седла и какие-то увесистые мешки, вытащил
  из кучи хвороста ветку подлиннее и посмолистее и сунул ее в пламя.
  Уцелевшие листья затрещали, сворачиваясь в черные обугленные комочки.
  Вскоре буковый сук превратился в маленький ненадежный факел,
  разбрасывающий дождь искр и грозящий в любой миг погаснуть.
     - Ты куда собрался? - через силу поинтересовался Гай. Больше всего ему
  хотелось присесть и постараться на краткое время позабыть о случившемся, а
  лучше всего - вздремнуть.
     - Глянуть, кого я прикончил, - кратко ответил шотландец, поворачивая
  ветку в огне, чтобы разгорелась получше.
     - Посмотришь утром, никуда он не денется.
     - Кто знает... - С этой загадочной фразой Мак-Лауд поднял свой факел и
  канул в плывущую мимо прохладную сентябрьскую ночь. Франческо поднял
  голову.
     - Ваш друг, мессир, бесстрашный человек. Я бы ни за что не решился... -
  слегка запинаясь, проговорил он.
     - Скорее безрассудный, - с досадой бросил сэр Гис-борн, поднимаясь. -
  Вечно лезет, куда не просят... Будь добр, пригляди за костром, я сейчас
  вернусь.
     Пробираясь через лес к краю вырубки, Гай честно пересчитал все коряги и
  промоины и всерьез заподозрил, что самодельный факел не многим помог
  Мак-Лауду.
     Мелькающий бело-оранжевый язычок скорее служил неплохим ориентиром для
  него самого, указывая дорогу среди молчаливых буковых деревьев. Мысленно
  сэр Гисборн отругал себя за чрезмерное любопытство: если Дугалу приспичило
  посреди ночи идти таращиться на покойника (который вдобавок наверняка не
  относится к роду людскому!), то эта выходка целиком и полностью на совести
  шотландца. Он, Гай, смог со спокойной душой остаться возле радостно
  пляшущего костра и немного отдохнуть от всех странностей последних суток.
     Ветка-факел почти догорела, так что своего компаньона Гай отыскал не по
  источнику света, а по голосу. Дугал тихо. но на редкость изощренно
  проклинал весь мир, замерев посреди поляны и освещая угасающим факелом
  нечто, валяющееся у него под ногами.
     - Нашел что-нибудь? - подойдя, мрачно осведомился сэр Гисборн... и едва
  успел шарахнуться назад от полоснувшего воздух короткого клинка, замершего
  на расстоянии пальца от его живота.
     - Никогда больше так не делай, - буркнул сумасшедший кельт, убирая нож.
  - Ненавижу, когда ко мне подкрадываются.
     - Я не подкрадывался. - После столь негостеприимного приема Гаю сразу
  расхотелось спать и в очередной раз вспомнилось не выполненное до сих пор
  обещание доказать Мак-Лауду, что не он один в Англии умеет владеть мечом.
     Однако, взглянув на шотландца пристальнее, Гисборн насторожился: -
  Что-то случилось?
     - Сам полюбуйся. - Дугал раздраженно ткнул чадящей веткой в застрявший
  между высокими стеблями кипрея округлый шлем, украшенный, как выяснилось
  при близком осмотре, коваными накладками в виде полуразвернутых крыльев
  летучей мыши. Там, где пламя слегка прикоснулось к тускло поблескивающему
  металлу, он стремительно покрылся расплывающимися темными пятнами,
  похожими на плесень. Нижняя часть шлема, почернев, начала крошиться и
  невесомыми кусочками серого пепла осыпаться в траву. - Шагах в двух
  валяется остальное, и с ним происходит то же самое! Влип я из-за вас в
  дерьмо по самые уши! Как знал - не надо никуда ехать!
     - Погоди, погоди, - остановил разошедшегося компаньона Гай, зачарованно
  уставясь на пожираемый ржавчиной и рассыпающийся на глазах шлем неведомого
  существа. - Объясни толком, во что ты влип и при чем здесь мы? И где...
  куда подевалось тело этой твари? Она что, сняла доспехи и удрала, пока мы
  тут возились?
     - Это слуа, - сказал, как выплюнул, Мак-Лауд. - Нет у них тела и не
  было никогда. Проклятие, что теперь делать... Ведь привяжется и не
  отстанет.
     Гай, уже открывший рот, чтобы спросить, кто такие или что такое слуа,
  вдруг передумал и нахмурился. Ему доводилось слышать это коротенькое
  словечко раньше, еще в маноре Локсли, отцовском владении. Оно всегда
  произносилось одинаково, вне зависимости от происхождения и характера
  рассказчика, - с оглядкой, торопливо сотворенным знаком креста и плохо
  скрываемым страхом. Пропавший скот, оказывающийся потом растерзанным на
  кусочки, причем расправа совершалась отнюдь не звериными клыками;
  исчезнувшие люди, в основном молодежь - как вилланы, так и из благородного
  сословия; болезни, которые не брался лечить никто из лекарей; безжалостный
  смех в темноте и призрачные всадники, летящие в грозовые ночи по небу, -
  все это звалось слуа, войско неупокоенных душ, а может, духов древних
  богов, изгнанных из прежних владений и живущих ожиданием мести. Слуа
  ненавидели людей, не боялись ни имени Господа, ни молитв, ни святой воды,
  разве что недолюбливали холодное железо и горящий огонь.
     Вспомнив все это, Гай неожиданно задал себе вопрос: каким образом
  подобное существо могло очутиться посреди Аквитании? Конечно, для
  призраков расстояния не имеют особого значения, и все же, как ему
  казалось, духам не разрешалось покидать место, которое некогда им
  принадлежало. Слуа обитают (если можно так выразиться) только в Британии,
  здешними краями владеют иные создания.
     Следовательно, ни один из них не вправе ступить на землю континента,
  иначе все законы Бога, природы и магических существ отменяются! Может.
  Дугал ошибся, назвав сгинувшую тварь этим словом?
     - Это не может быть слуа, - убежденно заявил Гай. - Мы во Франции.
     - Значит, здесь их кличут по-другому, - отрезал Дугал. - Для меня эта
  дрянь все равно останется слуа. Что я, первый раз их вижу? Этот, - он зло
  пнул останки шлема, успевшего почти полностью развалиться, - сегодня ночью
  больше не вернется. Но может нагрянуть завтра, целехонький, причем не
  один, а с приятелями. Дернуло же меня... Какая paзница, как он сюда
  попал?! Значит, нашелся умник, способный либо заплатить этим ходячим
  покойникам их ценой, либо приказать...
     Мак-Лауд не договорил, оборвав сам себя и уставившись на попутчика.
     - Что же получается, люди добрые? - после долгого молчания вопросил он,
  обращаясь непонятно к кому. - Кто-то настолько невзлюбил обычнейший
  торговый обоз, что решился вызвать слуа, расплатиться по их пене и
  натравить? Теперь понятно, отчего на болоте не осталось ни одной живой
  души. Люди, как увидели такую тварь, бросились бежать без оглядки, а
  лошадям податься некуда, вот они и перемерли.
     - Чем им платят? - вырвалось у Гисборна - Людскими жизнями, как я понял?
     - Конечно, не золотом. - хмыкнул Дугал - Хотел бы я узнать, какая
  сволочь так развлекается, и побеседовать с ней с глазу на глаз... Что-то
  мне не доводилось слышать, чтобы слуа по доброй воле шли в услужение к
  кому-то из людей.
     - А если не людей? - растерянно спросил Гай, - Если... - Он
  выразительно ткнул пальнем в землю, не решаясь высказать свою догадку
  вслух - Тогда нам всем конец, - обнадежил компаньона Мак-Лауд. - Завтра
  ночью вокруг будет скакать десяток вот таких красавцев, и за твою жизнь
  никто не даст и ломаного пенни. Наши старики раньше помнили слова,
  которыми можно заставить всяких ночных тварей убраться, но вот беда - я
  этих слов не знаю Отличное начало похода, тебе не кажется?
     - Лучше не бывает, - огрызнулся сэр Гисборн и ядовито добавил: - Если
  выживешь, сложишь самую захватывающую из твоих баек.
     - Да, рассказ выйдет похлеще, чем история о том, как я на День Всех
  Святых отправился поискать вход в подземелья под холмами, - неожиданно
  покладисто согласился Дугал.
     - И как, нашел? - поневоле заинтересовался Гай, который уже не раз
  слушал повести о Полых Холмах и обитающих в них странных созданиях.
     - Вообще-то в тот вечер я был пьян в стельку, заблудился в крае,
  который знал с детства, и утром всем остальным пришлось разыскивать меня,
  - безмятежно признался Мак-Лауд. - По-моему, вполне справедливый исход.
     - Дикарь, - буркнул Гай. - Все вы в своем Хайленде варвары и
  неисправимые язычники. Послушай, может, для начала стоит расспросить
  мальчишку-итальянца - кто все-таки на них напал? Ведь некоторые из
  торговцев пали от самых обычнейших стрел, без всякого колдовства.
     - Первая здравая мысль за сегодняшнюю безумную ночку, - вздохнул Дугал.
  - Кстати, я тут нашел прелюбопытную вещь. Хочешь глянуть?
     Он поднял догорающую ветку повыше, вытащил из-за пояса какой-то предмет
  длиной в полторы ладони и протянул Гаю. Находка имела некоторое сходство с
  обычной рукоятью меча - такой же формы, так же обернута кожаными
  полосками, так же расходятся в стороны отшлифованные полосы кованой гарды
  и пара дополнительных креплений в виде то ли ветвей, то ли змеиных тел,
  усиливающих целостность лезвия Отшлифованное яблоко-навершие украшено
  россыпью маленьких, тускло поблескивающих черных камней. Непонятный
  предмет вдобавок напоминал огромный причудливый ключ, что Гай, повертев
  вещицу в руках и удивившись ее тяжести, высказал вслух - Похоже, -
  согласился Мак-Лауд, отбирая свое приобретение и поднося ближе к
  колеблющемуся свету. - Вообще-то она от меча покойного слуа. Лезвие уже
  успело истлеть, а эта штуковина осталась, и огонь ей не вредит. Ключ,
  значит. Какую же дверь открывать этим ключом?
     Ветка вспыхнула в последний раз и погасла, изойдя сизоватым едким дымом
  валявшийся на земле удивительный шлем стал горсткой праха. Среди темного
  массива стволов мелькало пламя разгоревшегося костра - живое и манящее.
  Дугал подбросил свою находку в руке и решительно сунул в болтавшийся на
  поясе кожаный кошель, заявив:
     - Все-таки трофей. Вдруг попадется скважина, для которой этот ключик
  будет впору?
     - Не уверен, что за такими дверьми тебя ждет что-нибудь хорошее, -
  проворчал себе под нос Гай. Ему опять вспомнилось предостережение
  незнакомца из, таверны в Type, но теперь он совершенно не мог представить,
  как к нему относиться и что думать. Их появление здесь спасло жизни
  Франческо и Изабеллы, но не помогло незнакомцу, пытавшемуся противостоять
  слуа. Обоз все равно разгромлен, и, даже если кто-то уцелел, вряд ли они
  продолжат свой путь. Скорее всего вернутся в Тур и обратятся за помощью к
  своим тамошним сородичам и компаньонам. Чего добивался господин в
  малиновом берете - чтобы двое английских рыцарей никогда не узнали об этом
  нападении или чтобы не помешали слуа завершить свое дело? Кто должен был
  погибнуть, но остался жив? Или все обстоит совсем не, так?
     Гай признался, что окончательно запутался в рассуждениях и что
  логические построения - не его стихия Он, как утверждали его более
  образованные друзья из окружения принца Джона, весьма успешно справляется
  с возложенными на него поручениями, но решительно не способен построить
  цепочку последовательностей от одною явления или события до другого.
  Поэтому все, что ему остается в этом внезапно вставшем на дыбы мире, -
  помнить о своем долге и стараться не наделать ошибок больше, чем
  необходимо.
   "Кстати, надо будет завтра с утра разыскать тело человека, которого
  убила эта тварь, и отвезти в деревню. Еще нужно заглянуть в низину - вдруг
  кто-нибудь из выживших торговцев вернулся? Да, и что нам теперь делать с
  этим парнем и его подружкой? Видимо, они решат добраться до Тура, где
  безопасно и у них наверняка отыщутся знакомые, способные оказать
  покровительство и позаботиться о них. Не забыть обязательно поподробнее
  расспросить Дугала об этих самых слуа - пускай языческое верование, но я
  хочу знать, с чем мы столкнулись и насколько оно опасно. И непременно
  уговорю его выкинуть дрянь, что он подобрал, - не нравится она мне..."
   Франческо по-прежнему сидел, нахохлившись, возле весело пляшущего
костра, иногда подбрасывая в гудящее пламя новую порцию хвороста и
поленьев. Вода в обоих котелках собиралась закипать, на черной поверхности
лопались всплывающие со дна белые пузыри. Услышав приближающиеся шаги и
сопровождающий их хруст веток, молодой итальянец поднял голову, и Гай с
некоторым удовлетворением заметил, что мальчишка уже не выглядит
перепуганным и замученным. Он даже попытался выдавить из себя улыбку -
несколько жалкую, но искреннюю. В следующий миг блестящие глаза потемнели,
остановились на фигуре Мак-Лауда, и звенящий от волнения голосок произнес:
   - Мессир, прошу прощения, но вы принесли с собой вещь, принадлежавшую
этому...
   этому существу, orculli. Лучше ее выбросить. Владение ею не доставит
вам никакой пользы, но может навлечь grande... большие неприятности. Да-а,
крупные неприятности...
   - Откуда ты знаешь? - ошарашенно спросил Мак-Лауд. - Подсматривал?
   - Просто знаю. - Франческо растерянно развел руками. - У меня иногда
бывают такие... как по-вашему? Предчувствия.
   - Гм, - громко сказал Гай. Мальчишка сразу притих, сжался и сделал
попытку потихоньку отползти за край отбрасываемого костром круга света. -
Кто ты вообще, такой, человече?
   - Ой! - Парень торопливо вскочил, одновременно сделав безнадежную
попытку отряхнуть свою некогда красивую куртку от налипшей грязи. -
Простите.. Честное слово, обычно я веду себя гораздо, лучше и не забываю
об этикете. - Он наклонил голову и представился: - Джованни-Франческо
Бернардоне, к вашим услугам - с этого мгновения и до конца моего бренного
существования. Рожден в Ассизи, Умбрийская провинция, от главы цеха
суконщиков Пьетро и его весьма добродетельной супруги Лючии. В мире ничем
особым себя не прославил, разве что невольно довел почтеннейшего родителя
до белого каления и был при первом подходящем случае изгнан из дому с
наказом не возвращаться, пока не поумнею.
   - В таком случае, боюсь, твоим родителям не придется узреть любимого
сыночка еще лет так с десяток, - фыркнул Мак-Лауд. - Что ж ты натворил?
   Франческо заложил руки за спину и нарочито гнусавым голосом, явно
передразнивая кого-то, с готовностью перечислил:
   - Недостойное поведение в общественном месте, оказание сопротивления
служителям закона, попытка бегства, а также проявленное неуважение к
представителям городского суда и представителям церковного inquisitio. И
что-то там еще. В общем, за пустяковое выяснение отношений и драку со
стражниками - месяц тюрьмы и справедливое родительское негодование.
   Мак-Лауд хмыкнул и, перешагнув через сложенные горкой седла, плюхнулся
на уложенное возле костра бревно, вытянув к огню ноги в промокших сапогах
- Я же говорил - в Италии они все такие, - сообщил он через плечо Гаю,
недоумевающему, как стоит оценивать подобное представление. У вертлявого
юнца конечно, неплохо подвешен язык, но манеры и повеление - весьма
предосудительные... - Что ж, знакомиться так знакомиться. Тот белобрысый,
что стоит столбом и явно решает, не устроить ли тебе хорошую взбучку за
чрезмерную болтливость, - мессир Гай Гисборн, будущий крестоносец и
освободитель Палестины от неверных. Меня люди всегда называют Дугалом
Мак-Лаудом. Мы из Британии, только он паршивый сейт-англичанин, а я -
чистокровный шотландец. Когда-нибудь я его обязательно зарублю, так что не
удивляйся.
   -Дугал, прекрати, - не выдержал Гай. - Неужели не надоело корчить из
себя человека худшего, чем ты есть?
   - Вы едете в Палестину? - В широко расставленных глазах Франческо
вспыхнуло такое неподдельное восхищение, что Гаю на миг стало совестно. -
Правда? Ой, мессиры, если бы вы знали, как я вам завидую!
   - И зря, кстати, - без малейшего уважения заметил Мак-Лауд. - Я вот
тоже по собственной глупости потащился, теперь думаю - ради чего? Из-за
сокровищ, которые мне наверняка не достанутся, славы, которая целиком и
полностью выпадет королям, или пары строчек в какой-нибудь задрипанной
летописи, где все будет перепутано?
   - Разве в таком деле, как спасение Иерусалима, имеет какое-нибудь
значение земная слава? - сдержанно и очень серьезно осведомился Франческо
  Дугал от неожиданности кашлянул и промычал нечто маловразумительное, не
  найдя, что ответить. Гай мысленно удивился: купеческий сынок, похоже,
  бредил тем же, что и добрая половина молодого дворянства Европы, -
  заморские земли. Священный Град, сражения с неверными и подвиги во имя
  Господне...
     Вода в котелках выбрала самый подходящий миг, чтобы закипеть и с
  шипением выплеснуться через край, заливая костер Франческо заполошно
  взмахнул руками и бросился подкладывать сухие дрова, вполголоса честя себя
  за невнимательность Когда общими усилиями на стоянке навели порядок, а к
  запаху горящего дерева приметался аромат готовящейся нехитрой спели, Мак
  Ллуд как бы невзначай осведомился:
     - Говоришь, меня поджидают неприятности? И какие?
     Франческо растерянно покосился на шотландца. Он изрядно побаивался
  обоих своих спасителей, но еще не решил, кого больше: Дугал со встрепанной
  шевелюрой, необычной олсадой и огромным мечом, сейчас прислоненным к
  поваленному бревну, похоже, внушал больше страха нежели его молчаливый и
  более сдержанный попутчик.
     - Iо nоn... Я не могу сказать, не знаю. Эта вещь, она забирает удачу.
     - Правда, Дугал, вышвырнул бы свое сокровище куда подальше, - поддержал
  итальянца Гай, от тепла и наконец-то наступившего покоя впавший в
  благодушное настроение. - Зачем тебе эта штука?
     - Чтоб была. - На физиономии Мак-Лауда появилось уже знакомое Гисборну
  выражение непоколебимого упрямства, из чего следовало - загадочной вещице
  суждено остаться на прежнем месте, в кошеле нынешнего владельца. -
  Неприятностью больше, неприятностью меньше - какая разница? Слушай,
  Френсис, что с вами стряслось?
     Франческо, бездумно крутивший в руках сухую ветку, вздрогнул и с
  треском переломил ее пополам. Гай бросил на компаньона свирепый взгляд:
  неужели расспросы не могли потерпеть хотя бы до конца и без того позднего
  ужина? Но Дугал принадлежал к людям, разумно считающим, что железо нужно
  ковать, пока оно не остыло.
     - Расскажи, расскажи, полегчает, - продолжал настаивать Мак-Лауд. - Ваш
  хозяин что, с кем-то повздорил? Мы видели, как вы отправлялись из Тура, и
  у вас вроде все было в порядке. Перевозчик через Эндр тоже сказал, что вы
  спокойно проехали мимо него и покатили по дороге на полдень, к Тиссену.
     - Они нас ждали, - еле слышно заговорил Франческо, не отрывая взгляда
  от багровых углей костра. - Рядом со спуском в низину. Около двух десятков
  человек, на хороших лошадях и с хорошим оружием. Похожи на чью-то дружину,
  только без гербов или иных знаков. Остановили фургоны и заговорили с
  мэтром Барди, сперва мирно. Я подобрался ближе, хотел узнать, о чем они
  толкуют. Они не собирались нас грабить, во всяком случае, так заявил
  человек, который ими командовал.
     - Тогда чего же они хотели? - перебил Мак-Лауд - Обыскать фургоны, -
  недоуменно ответил итальянец - Главарь все время твердил, что Барди забрал
  нечто, ему не принадлежащее, и пытается увезти из страны. В какой-то миг
  разговор перешел в ссору, кто-то схватился за меч, а возницу первого
  фургона столкнули с козел. И тут появились они... Вернее, сначала стало
  очень холодно, а потом пришли они.
     - Кто? - на редкость дружным хором спросили оба рыцаря. - Какие еще
"они"?
     - Тени, - невразумительно отозвался Франческо и съежился, точно
  оказался на морозе. Потом торопливо зачастил, не делая пауз между словами:
  - Живые тени. Я не видел, кто их отбрасывал. Они выползли из-под фургонов
  и стали гоняться за людьми. Все равно за кем - из нашего обоза или
  задержавшего нас отряда. Кого им удавалось окружить, тот падал и больше не
  поднимался. Peria Madonna, начался такой переполох, что Вавилону не
  снился! Все бросились врассыпную. Моя лошадь понесла и скинула меня в
  болото. Я хотел встать, но тут откуда-то возникло schifoso... чудовище с
  мечом, похожим на мертвый огонь. Оно летело над землей, а тени бежали
  впереди, как собачья свора. Они прошли совсем рядом со мной, и вслед за
  ними несся ледяной ветер... Больше ничего не помню, только туман повсюду и
  чьи-то крики. - Он обхватил голову руками, точно боялся, что она
  расколется от кружившихся в ней страшных воспоминаний. - Потом я услышал
  ваши голоса, подумал, что хуже не будет, и пошел к дороге. Вот и все.
     Франческо затих, ткнувшись головой в колени. Легче, похоже, ему не
  стало.
     Мак-Лауд, обернувшись назад, принялся копаться в своих вещах, пока не
  отыскал купленную в Type флягу с вином. Зубами вытащив залитую черной
  смолой пробку, он пустил сосуд по кругу.
     - По правде говоря, мне не совсем верится, - после неловкого молчания
  заговорил сэр Гисборн. - Я не сомневаюсь, что рассказ мессира Бернардоне
  соответствует истине, - быстро добавил он, заметив, как вскинулся
  итальянец, - только...
     только мы не в каком-то забытом всеми захолустье, чтобы повсюду шастали
  призраки и разная не жить, а не далее, чем в полулиге от большого города
  почти в самой середине Франции.
     - Полагаешь, для слуа это имеет какое-то значение? - презрительно
  хохотнул Дугал.- Кстати, что ты имел в виду под захолустьем? И вообще, ты
  можешь выражаться понятнее?
     - Нет, - отрезал Гай и повернулся к Франческо: - Не хотелось бы лезть в
  чужие дела, но вы действительно не перевозили ничего такого... Даже не
  представляю, как сказать... того, чем эти, как вы выразились, "тени",
  пожелали бы завладеть?
     - Если и везли, мне об этом ничего не известно. - В голосе Франческо
  прозвучала неподдельная растерянность. - Кроме того, мэтр Барди добрый
  христианин и не взялся бы за доставку вещи, хоть малейшим образом
  связанной с нечистой силой или чем-то подобным!
     - Даже за хорошее вознаграждение? - прищурился Дугал.
     - Не все в мире продается и покупается, - с неожиданным достоинством
  возразил Франческо.
     - Тогда я ничего не понимаю, - оборвал грозившую начаться перепалку
  Гисборн. - Какую цель преследовало это нападение? Кому помешал обычнейший
  торговый обоз?
     - Вы, к своему счастью, не слишком хорошо знакомы с неприглядной
  стороной нашего ремесла, сэр, - прозвучал из темноты суховатый женский
  голос. Франческо, услышав его, взвился с бревна, точно сел прямиком на
  осу. Вслед за ним поднялись и слегка растерявшиеся компаньоны. - Многие
  полагают, что смысл существования торговцев заключается именно в том,
  чтобы изображать подходящую добычу - достаточно беззащитную и, вне всякого
  сомнения, богатую.
     Мистрисс Изабелла, особа крайне несдержанная на язык и умеющая неплохо
  для женщины владеть мечом, вблизи оказалась довольно высокой, худощавой и
  до смешного похожей на выносливую вилланскую лошадку. Она потеряла где-то
  свою сетку для волос, жесткие темно-рыжие пряди свисали по обе стороны
  скуластого лица, усиливая сходство с конской гривой. Девица неторопливо
  стянула с рук перчатки из тонкой кожи, расшитые зелеными нитями, сунула их
  за пояс и, удерживая полы слишком большого плаща Гая, висевшего на ней
  мешком, присела в вежливом полупоклоне. При свете костра блеснуло
  серебряное кольцо с черным камешком, надетое на безымянный палец левой
  руки.
     - Судьба любит пошутить, подбрасывая людям самые неожиданные встречи, -
  невозмутимым тоном произнесла она. - Похоже, я должна быть благодарна за
  наше спасение именно вам. Причем не столько за мое, сколько за сохранение
  жизни сего взбалмошного юнца. - Она снисходительно кивнула в сторону
  Франческо и, не дав тому даже открыть рот, добавила: - Я обещала вернуть
  тебя домой живым и невредимым, и я это сделаю. Помолчи, Феличите. Ты и так
  достаточно наболтал.
     - Феличите? - вполголоса переспросил Мак-Лауд. - Счастливчик?
     - Это мое прозвище, - почему-то смутился Франческо. Девушка наконец
  подняла взгляд. Гаю почудилось, что его и Дугала мгновенно оценили по
  каким-то неизвестным меркам, вынесли приговор и прицепили ярлык с
  наименованием и стоимостью. Чуть вытянутые к вискам глаза цвета морской
  волны придавали лицу мистрисс Изабеллы умное и хитроватое выражение.
  Внезапно сэр Гисборн понял, что ни в какой обморок говорливая девица не
  падала, просто хотела без помех вызнать, с кем свели ее обстоятельства и
  чего ждать от этих людей.
     - Ваши имена мне известны, - продолжила она. - Прошу прощения, вы
  беседовали достаточно громко, чтобы услышать, даже не стараясь
  подслушивать. Меня зовут Изабель Уэстмор, или, как предпочитают говорить
  некоторые мои знакомые, Изабелла Вестьеморри, дочка торговца и племянница
  купца. Вряд ли благородным господам доводилось слышать такое название -
"Уэстморы: Найджел, Наследник и Компаньоны".
     Найджел Уэстмор - мой дядя, наследник - его сын и мой двоюродный братец
  Томас, а "компаньоны", как ни странно звучит, - я. Шерсть, ткани, кожа,
  перевозки на север, на юг, на континент и куда понадобится.
     - Вы из Англии? - удивился Гай. Из-за острого языка и вызывающего
  поведения сей дамы он счел, что мистрисс Изабелла итальянка или
  откуда-нибудь с полуденного побережья Франции, но не предполагал, что
  столкнулся с соотечественницей.
     - Из Бристоля, - кивнула девушка. - Мы свободные горожане в пятом, если
  уже не шестом поколении. - Сообщив это, она выжидательно покосилась на
  отделенных от нее пламенем костра собеседников. Шотландец внезапно проявил
  сообразительность:
     - Может, посидите с нами, мистрисс Изабель? - В его голосе прозвучало
  нечто, весьма напоминающее вежливость.
     - Конечно, почему нет? - Девушка подобрала вымокший до колен подол
  зеленого платья, уселась рядом с Франческо на заботливо подстеленный им
  кусок мешковины и нарочито внимательно принюхалась к витающим над полянкой
  запахам. - Кстати, мессиры, я действительно очень вам признательна. До
  моего чуткого слуха долетело, будто вы направляетесь в Палестину. Я могу
  для вас что-нибудь сделать:
     деньги, хорошие лошади, заемные письма, надежные проводники, прочее в
  том же духе? В первом же крупном городе люди моего дядюшки предоставят вам
  по моей просьбе все необходимое.
     Сэр Гисборн поймал себя на том, что все больше и больше погружается в
  недоумение. Девица Изабель явно не собиралась исходить воплями и слезами.
  Ее самообладанию могли бы искренне позавидовать многие из обитателей двора
  принца Джона. Она ничуть не походила на ту вздорную особу которую они
  видели в Type, - на поваленном бревне удобно устроилась рассудительная,
  воспитанная (хотя по-прежнему резковатая в высказываниях) молодая женщина,
  знающая цену себе и другим. И сделанное ей предложение соответствовало
  всем принятым законам и традициям, услуга за услугу, добро за добро.
     - Нам ничего не нужно. - Гай с легким изумлением понял, что говорит не
  кто иной, как он сам - Разве что, если вам не в тягость, расскажите, что
  здесь произошло?
     Мессир Франческо...
     - У Феличите слишком буйное воображение. Он частенько принимает
  собственные вымыслы за правду, - покачала головой Изабель, посмотрев на
  притихшего молодого человека так, будто он доводился ей непутевым,
  нелюбимым младшим братом. - На самом деле все намного проще и, к
  сожалению, куда непривлекательнее. Обычное зрелище людской жадности и
  стремления поживиться за счет ближнего своего. Не думаю, что вам, мессиры,
  стоит уделять внимание бедам каких-то презренных торговцев. Спасибо за
  помощь и за то, что рисковали ради нас, но мы ходим разными путями.
     - Не лучшего же вы мнения о благородном сословии, - негромко заметил
  Мак-Лауд.
     - Я помню свое место в мире, - отозвалась девушка. - Мы всегда уважали
  законы и терпели, если королям приходила в голову блажь выжимать нас до
  последней монеты и капли крови. Но я так же твердо знаю, что солнце встает
  на восходе, сборщик налогов намного ближе, чем король с его якобы
  справедливыми законами, а едущий по дороге торговец - полезная, хотя и
  противная на вид тварь, которую благородным людям можно и нужно грабить,
  ежели возникает настоятельная потребность срочно подправить пошатнувшиеся
  дела. Просто, незамысловато, безопасно и в большинстве случаев совершенно
  безнаказанно.
     - Монна Изабелла... - жалобно заикнулся Франческо.
     - Если господам неприятно меня слушать, достаточно сказать об этом, и я
  немедленно умолкну, - холодно произнесла мистрисс Изабель, превращаясь в
  готовую к нападению мегеру.
     - Значит, это были грабители? - Мак-Лауд словно не заметил резкой
  перемены в настроении девушки. - Сдается мне, мистрисс Злючка, вы знаете,
  кто они такие. Не поделитесь с нами?
     - Мало ли что я знаю... Например, мне известно, кого в ваших краях
  называют "баохан ши", - сердито отрубила девушка, лишний раз подтверждая,
  что помнит постоялый двор в Type и брошенные ей вслед слова Дугала. - Но я
  отнюдь не тороплюсь кричать об этом на всех перекрестках. Зачем вам имена?
  Не стоит трудиться, притворяясь, будто вы намерены что-то предпринимать.
  Вы все одинаковы - думаете только о себе. Да, если неприятности случаются
  с вами или вашими родичами, вы немедля выдумаете сотню возвышенных слов и
  броситесь на помощь. А мы что? Так, пыль под ногами!
   "Мало одного любителя почесать языком, так теперь их двое свалилось на
  мою голову, - уныло подумал Гай. - Надо ее остановить, не то до самого
  рассвета будет упражняться в злословии, а толком ничего не скажет".
     - Помолчите-ка оба, - внушительно произнес он. - Мистрисс Уэстмор, вы,
  похоже, умная девушка, но неужели ваши родные не уделили времени вашему
  надлежащему воспитанию? Если вы не верите в справедливость и защиту закона
  по отношению к вашему сословию, это целиком и полностью на вашей совести.
  Однако мне больше не хотелось бы слушать подобные речи. Еще мне кажется,
  что вам в первую очередь стоило бы подумать о ваших друзьях и знакомых,
  которые погибли там, на болоте, и о том, что вряд ли кто-нибудь из них
  заслужил такую смерть. Вы хотите, чтобы все так и осталось? По этой дороге
  еще не раз пойдут обозы, ничем не отличающиеся от вашего, и кого им винить
  в своих бедах? Не вас ли, потому что вы не пожелали никому ничего
  говорить? Ваш друг расстался с жизнью, защищая вас, а вы не хотите даже
  попытаться отыскать и наказать виновного?
     Дугал восхищенно присвистнул и яростно закивал, жестами показывая, что
  полностью одобряет все сказанное и присоединяется. Франческо растерянно
  привстал, на всякий случай приготовившись к худшему. Изабель, с которой,
  похоже, никогда так не разговаривали, закусила губу, уставилась на Гая
  сухо блестящими злыми глазами, потом отвела взгляд и неохотно произнесла,
  глядя куда-то в сторону:
     - Извините, сэр. Я... Я слишком разозлилась.
     - Впредь постарайтесь следить за собой, - оборвал ее сэр Гисборн,
  мимоходом подумав, что ему удается без запинок произносить столь длинные и
  назидательные речи только в случае, когда он начинает всерьез злиться. -
  Так мы будем говорить или?..
     - Будем, - устало вздохнула девушка и тут же с протяжным воплем
  вскочила и бросилась к костру, успев мимоходом шлепнуть отвлекшегося
  Франческо по затылку:
     - Peeparollo, раззява, куда смотришь? Горит же все! Предпочитаете
  угольки грызть на голодный желудок?
      
 ИНТЕРМЕДИЯ
   О ТОМ, КТО ХОДИТ В ГОСТИ ПО УТРАМ
   Иду, иду уже! Хватит барабанить. Дверь выломаешь! Господи, да кого
  принесло в такую рань?
     Отец Колумбан, шаркав босыми ногами по утоптанному до гранитной
  твердости полу своей отшельнической пещерки и слегка прихрамывая, подошел
  к двери. По его расчетам, время давно перевалило за полночь и подступал
  час хвалитн. Обычно перед рассветом прихожане из окрестных сел святого
  пустынника не беспокоили, но... Всякое случается в этом несовершенном мире
  - люди болеют и умирают, а пожилой священник никогда не пренебрегал
  обязанностями, возложенными на него Господом Богом, Святой Матерью
  Церковью и самим собой. Облегчать страдания души и тела паствы - не есть
  ли первейший долг пастыря?
     В толстые доски притвора молотили кулаками уверенно, настойчиво и
  нагло. Это явно не могли быть трое молодых людей, в последнее время
  проводивших у отца Колумбана целые дни, - шевалье де Фармер вечером увел
  обоих своих "оруженосцев"
   ночевать в замок; завтра они собирались съездить в Аржантан за
необходимым к грядущему путешествию снаряжением. И уж точно не спокойные,
дородные, немногословные и чтящие покой отшельника крестьянки, приносящие
святому отцу по утрам молоко или творог.
   Старик, морщась от боли в ноге (след от жесткой веревки заживал с
трудом), отнял от двери подпиравший ее кол и безбоязненно распахнул
тяжелую створку - опасаться было нечего, ибо даже самые закосневшие в
грехах разбойники никогда не тронут священника: такой грех и Дева Мария не
убелит. Разбойники, между прочим, отнюдь не стремятся к погибели души и
как прихожане куда более радеют о Спасении, нежели многие благонравные
дворяне, грешащие направо и налево.
   - Ага, старый безумный гибернийский волчара! - Беременное рассветом
небо загородила тень человека. - Ты что наделал, святокупец?
   - Э-э-э... Что? - слегка опешил отец Колумбан от такого напора, но,
мигом ощетинившись, рыкнул в ответ: - Не тебе отчета с меня спрашивать!
Сгинь!
   - И не подумаю. - Ночной гость бесцеремонно оттеснил отшельника в глубь
землянки, переступил порог и, сторонясь самодельного алтарчика с немногими
горящими свечами у восточной стены, уверенно прошествовал к столу. Он явно
бывал в жилище монаха не раз, это было заметно по уверенным движениям. - У
тебя пиво найдется?
   - Тебе здесь что, трактир? - огрызнулся бородатый старикан, но все-таки
взял кувшин и плеснул в пустую глиняную чашку пахнущего ячменем напитка. -
Говори, раз пришел. А потом - выметайся. И чтоб духу...
   - Хам и потомок Хама, - буркнул гость, поглощая пиво. - Думаешь мне
легко?
   Только вчера как проклятый жарился весь день на византийском солнышке...
   Монферрату, понимаешь, приспичило явиться в Констанц с новой
сногсшибательной идеей, и проворачивать свою бездарную интригу он решился
с помощью не кого-нибудь, а самого кесаря Андроника... Впрочем, тебе это
малоинтересно. Ты ведь в дела большого мира не лезешь, гадишь по мелочи.
   - Где уж нам, сирым, - ядовито усмехнулся отец Колумбан, скучающим
взглядом рассматривая неожиданного посетителя. Последний был дороден, не
особо высок ростом, имел рыжеватую "сарацинскую" бородку, упитанные щеки и
  узкие, почти восточные, хитрые глазки. Купчишка какой-нибудь. Не из
  богатых. - Это только ты со своим хозяином гадишь по-крупному. Да так, что
  потом на весь христианский мир смердит.
     - Ну, не только на христианский, - хохотнул толстяк, и вдруг
  поморщившись, кивком указал на лежащую рядом толстую книгу в черном
  переплете, кою святой Колумбан читал на ночь: - Умоляю, убери отсюда эту
  католическую пачкотню, мешает...
     - Алан Лилльский-то тебе чем не угодил? Хороший поэт, а богослов еще
  лучший... - Отшельник все-таки передвинул инкунабулу подальше, чтобы не
  раздражать своего старого знакомца. По мнению отца Колумбана, его нынешний
  гость был самым безобидным (если такое слово вообще применимо к демонам
  свиты Люцифера)
     существом, и только с ним старый монах соглашался время от времени
  общаться, когда противоборствующие стороны желали установить краткое
  перемирие или поделиться взаимоинтересующими новостями... Сам мессир
  дьявол, в мире смертных появляющийся крайне редко, до бесед с необычным
  пустынником старался не снисходить. Видимо, завидовал его близости к
  Сфере, из которой сам был навсегда изгнан несчетные века назад.
     - Вот ответь, Калькодис, разве ты не признаешь, что единственной
  истинной наукой, из которой проистекают все прочие, является богословие?
     - Признаю. - охотно закивал толстячок, - еще как. Но это не мешает мне
  постигать и прочие премудрости. Одна из важнейших гласит: "не лезь в дела
  Великих, неприятностей не оберешься". А ты, тупица, что вытворяешь?
     - Будешь грубить - выставлю, - пригрозил отец Колумбан. - Ну, чем твой
  сюзерен на этот раз недоволен?
     - Да хотя бы вот этим! - Гость вскочил, просеменил к углу землянки и
  сдернул холстину с некоего громоздкого и длинного металлического предмета.
  Вороненая сталь слабо отражала пламя свечей. - Такая вещь не должна
  находиться в данном времени! Будь ты поумнее, давно разобрал бы ее, а
  части отнес в замок кузнецу - пусть переплавит.
     Действительно, авиационный пулемет образца 1937 года смотрелся в XII
  веке так же нелепо, как Папа Римский в синагоге.
     - Ну почему, - взвыл, по-фиглярски вытягивая руки к потолку и закатывая
  глаза, Калькодис, - почему эти лицемерные богомазы толкуют пред честным
  народом о нерушимости Творения, невмешательстве в Господни труды, а на
  деле сие Творение по камушку разрушают?! Ах, сколько ханжества и
  фарисейства, приправленного ладанным соусом гордыни разума!..
     - Перестань паясничать и скажи толком, зачем тебя прислали. - Отец
  Колумбан нетерпеливо побарабанил пальцами по неровной столешнице. - Ты и
  без того лишил пожилого человека ночного отдыха.
     - Человека, - фыркнул толстяк, однако утихомирился. - Скажешь тоже.
  Ладно. Вот ответь, почему наш такой спокойный, незыблемый и сонный мир
  превратился в проходной двор? Отчего, любопытно, мастерски исполненная
  картина Большого Творения загажена каплями вонючей малярской краски,
  выплеснувшейся незнамо откуда? Мой покровитель крайне недоволен - цепь
  событий нарушена, грядет лавина, запросто способная смести к едрене фене
  весь миропорядок.
     - Не ругайся, не в кабаке, - машинально заметил отшельник. - И вообще
  вы со своим сюзереном ошибаетесь. Если так происходит - значит таково
  Предопределение божественной мысли. Творец всезнающ, а значит, все
  происходящее ныне и способное произойти в будущем ему известно. Согласись,
  он не станет - в отличие от вашей шайки - вредить своему собственному и
  любимому миру.
     - Да? Его "любимый" мир остался там, за гранью этой новосозданной
  Вселенной. А тут начинает твориться незнамо что. Пока беда незаметна, ты
  не видишь первое пятнышко проказы на губе. А когда спохватишься - будет
  поздно. Уяснил? Так хочется поглазеть на Апокалипсис из первого ряда? Не
  рано ли?
     - И что вы предлагаете? Насколько я знаю Князя Ночи, он никогда не
  вмешивается в мирские дела лично, действуя только через неразумных и
  грешных смертных...
     Никого не убивает сам, но нашептываниями вкладывает кинжал в руки
  людей. Хотите устранить гипотетическую опасность таким способом? Боитесь
  Апокалипсиса, где вам придется несладко? Действуете по принципу "хоть
  день, да мой"?
     - Какая проницательность. - Калькодис ухмыльнулся во весь рот. - А если
  это и правда, то что здесь такого? Вот сейчас я расскажу последние
  византийские новости, у тебя волосы дыбом встанут. На всех - хи-хи-с -
  местах. И этого не случилось бы, если б твои любимчики - два безмозглых
  самоуверенных идиота с ветром в головах, не сунулись месяц назад в Англию
  и не перевернули королевство вверх -тормашками. Последствия теперь не
  расхлебаешь.
     - Ну? - сдвинул брови святой. - Излагай.
     - ... Синяя лента Босфора, проложенная древними богами незримая граница
  между Европой и Азией, убегала между зелеными всхолмьями за горизонт, -
  поэтически начал толстяк безо всяких предисловий. Отец Колумбан устроился
  поудобнее на лавке и приготовился слушать долгую историю, по опыту зная,
  что язык у раннего гостя подвешен отлично и рассказчик он великолепный. -
  Босфор, сверкающая нить между стоячими, тяжелыми водами Мраморного моря и
  прозрачными солеными волнами Эвксинского Понта...
      
 
  
                                   ГЛАВА ПЯТАЯ
  
 
     КРУПИЦЫ ПРАВДЫ В ГОРСТИ ЛЖИ
   
   ЛЮЗИНЬЯН,АКВИТАНИЯ. 19-20 СЕНТЯБРЯ 1189 ГОДА. ВЕСЬ ДЕНЬ
   
   Сутра небо затянуло низкими серыми тучами, не предвещавшими ничего
  хорошего, а после полудня зарядил дождь. Не быстротечный ослепительный
  ливень, после которого все кажется новеньким и только что появившимся на
  свет, а воздух опьяняет, точно молодое вино, - но мелкая накрапывающая
  мокрядь. Она сводила с ума монотонным шелестом по сукну низко надвинутого
  капюшона и, подобно зеленоватой плесени, проникала везде, облепляя вещи
  тонким и скользким слоем измороси.
     Наезженная и разбитая тележными колесами дорога к середине дня
  превратилась в грязевую реку, и Гай слышал, как его конь почти
  по-человечески вздыхает, в несчетный раз вытаскивая глубоко увязшие в
  густом месиве ноги. Промокло все, от суконных плащей до металлических
  частей на сбруях лошадей и хранившихся в толстых мешках кольчуг, и Гисборн
  мрачно размышлял о том, что, если до вечера не встретится человеческого
  жилья, придется снова разбивать лагерь в лесу. Хуже и представить нечего:
  костер не развести, одежду не высушить, кожа седел непременно покоробится
  и начнет натирать лошадям спины, бронза позеленеет, а вдобавок придется
  спать на мокрой подстилке - благодарю покорно!
     Здешних мест он не знал, и единственное, что мог сказать о расположении
  маленького отряда из четырех человек на лике земли, - они медленно
  продвигаются по тракту где-то лигах в двух-двух с половиной от Пуату,
  родины королевы Англии Элеоноры Аквитанской и столицы одного из древнейших
  графств Франции. Города, давно оставшегося позади, Гай толком не
  рассмотрел: приехали вечером, уехали утром. Все, что он успел заметить, -
  красно-коричневые стены подступивших к самой реке укреплений да длинный
  гулкий деревянный мост в три пролета над серой водой. Впрочем, как верно
  сказано, "кто видел один город - видел все остальные".
     Мимо тянулся унылый лес, пропитавшийся ненавистной водой до самых
  корней, да изредка проплывали вдалеке башни баронского замка или мелькало
  скопление грязно-соломенных крыш, означавших деревню. Гисборн затруднялся
  определить не только свое местонахождение, но и время суток - то ли
  вечерня, то ли уже давно за повечерие. Солнцу не хватало сил пробиться
  сквозь свинцовую завесу облаков, а природное чутье назойливо твердило Гаю,
  что давно пора остановится и дать лошадям отдохнуть, а людям перекусить.
     Сзади раздались ритмичные приближающиеся шлепки и недовольное лошадиное
  фырканье. Оглядываться не хотелось, Гай терпеливо подождал, когда
  преследователь поравняется с ним стремя в стремя. Впрочем, Гай
  догадывался, кто стремится его нагнать, и не ошибся, заметив справа серую
  конскую морду, тоскливо клонившуюся вниз и казавшуюся от дождя черной.
     - Всегда казалось, что худшая из кончин - это утонуть. - Голос
  Мак-Лауда звучал не так бодро, как обычно. Шотландец резким движением
  сбросил капюшон и яростно замотал головой, пытаясь хоть немного
  отряхнуться.
     Мокрые слипшиеся пряди некогда роскошной гривы теперь походили на
  грязную свалявшуюся шерсть, по косичкам текла вода. - Еще немного, и
  начнем пускать пузыри. а потом обзаведемся рыбьими хвостами. Я уже
  чувствую, как у меня растет чешуя. Может, сделаем привал?
     - Здесь? - Гай пренебрежительно махнул рукой в сторону пожухлых
  перелесков вдоль обочины. - Тогда мы точно захлебнемся еще до наступления
  ночи. Что говорят наши проводники?
     - Клянутся всеми святыми, что через две лиги после Пуату на этой дороге
  обязан стоять городишко Люзиньян и на его окраине нас ждет гостиница. -
  Дугал оглушительно чихнул и вновь спрятался под капюшоном. - Только
  сдается мне, что мы проехали уже не две лиги, а целых двадцать две... и
  постоялым двором не пахнет.
     - Полнаследства за непротекающую крышу над головой, сухую одежду и
  горячий обед, - безрадостно посулили слева под размеренное чавканье копыт.
  Привыкшему к иной природе Франческо приходилось тяжелее всех, однако пока
  Гай не услышал от него ни единой жалобы. Изабель тоже помалкивала, за что
  сэр Гисборн мысленно ее поблагодарил: язвительные замечания мистрисс
  Уэстмор ничуть не способствовали улучшению настроения.
     - Это точно дорога, которая нам нужна? - на всякий случай осведомился
  Гай.
     Франческо обиженно завозился в глубине своего плаща:
     - Конечно, мессир Гисборн. Мы проезжали здесь весной, и я хорошо все
  помню.
     Спросите у монны Изабеллы, если мне не верите!
     - Да верю, верю, - отмахнулся Гай и, сдвинув край капюшона, оглянулся
  через плечо. Девушка, которой тяжелая накидка придавала сходство с
  покачивающимся бесформенным мешком, держалась шагах в пяти позади; следом,
  понурив голову и меся копытами хлюпающую грязь, тащилась на длинном поводе
  заводная лошадь. Еще одну, груженную плотно увязанными вьюками и обшитыми
  холстиной ящиками, вел за собой Франческо. - Как думаешь, сколько осталось
  до города?
     - Не больше четверти лиги. - Благоприятное впечатление от уверенности
  ответа несколько подпортил судорожный приступ чихания. Гай вздохнул,
  прислушался к невнятному бормотанию Мак-Лауда, рассуждавшего о том, что
  жизнь в образе рыбы не лишена определенных достоинств и в очередной раз
  безуспешно попытался осознать:
     как вышло, что двое спешащих к Марселю рыцарей обзавелись совершенно
  неподходящими попутчиками да еще дали слово оказывать им всяческую защиту
  и помощь? Или начало сбываться зловещее предсказание Франческо - рукоять
  от меча слуа лишила их удачи?
     Ночь, проведенная в шелестящем осеннем лесу возле тянущегося вверх
  костра вкупе с передаваемым по кругу котелком, где дымится горячее вино,
  очень способствует разгадыванию всяческого рода загадок и внезапно
  прорывающейся наружу искренности. Видно, царящая за пределами огненного
  круга непроглядная темнота заставляет людей не только жаться поближе к
  свету, но и пытаться заглянуть в потаенные уголки собственной души. Гай и
  раньше догадывался о подобном, но нынешний случай лишний раз подтвердил
  его предположения.
     Выплеснувшаяся из котла похлебка, разумеется, переварилась и стала
  похожа на тянущийся клей, но никто не обратил на это внимания. Безмолвный
  уговор запретил любые расспросы о случившемся на болоте до конца ужина,
  дав всем краткую передышку и возможность прийти в себя. Мистрисс Изабель,
  примолкшая после негодующей речи Гисборна, безропотно взяла на себя
  обязанности хозяйки "стола" и деловито гремела помятыми оловянными
  мисками, доказывая, что подобное занятие ей не впервой. На Франческо нашел
  стих болтливости, он в лицах изобразил перепалку с собственным отцом,
  слегка развеселив приунывшее общество, а потом неожиданно расстроился,
  вспомнив, что его драгоценная виола осталась в одном из брошенных фургонов.
     - Завтра, точнее, сегодня утром, заберешь, - обнадежила его Изабель,
  складывая пустые миски стопкой. - Нам все равно придется туда наведаться.
  Вдруг еще кому-нибудь , повезло? И... и нужно обязательно отыскать... -
  Она запнулась, присела на бревно, едва не рассыпав свою брякающую ношу, и
  твердо выговорила: - Мне нужно отыскать Анселена и позаботиться, чтобы его
  похоронили как должно. И разузнать, что с этой глупой девчонкой Марджори -
  когда я видела ее в последний раз, она сломя голову бежала к лесу.
     - Он был вашим другом? - сочувствующе спросил Мак-Лауд.
     Девушка ответила уклончиво:
     - Другом? Вряд ли... Попутчиком, знакомым, человеком, который рискнул
  за меня вступиться. По правде говоря, мне известно только его имя, Анселен
  Ле Гарру, и занятие - он служил семейству Риккарди, банкиров из Генуи. Он
  присоединился к нам в Руане, и у меня сложилось впечатление, будто
  незадолго до того он побывал в Британии. Так, всякие обмолвки, мелочи,
  которые опытному человеку бросаются в глаза. Я-то уже второй год
  безвылазно сижу на континенте, до дома никак не добраться...
     - Примчался в день нашего отъезда, а Барди словно только его и
  поджидал, тут же велел отправляться, - дополнил Франческо, а сэр Гисборн
  молча подивился, с какой стремительностью у молодого итальянца меняется
  настроение. От полнейшего отчаяния до спокойной деловитости, и все за
  считанные мгновения!
     - Конечно, мы задержимся на несколько дней и поможем вам с устройством
  похорон, -пообещал Гай. - Вы ведь возвращаетесь в Тур, не так ли?
     - Нет, - непререкаемо заявила Изабель, делая вид, будто не замечает
  удивленно-растерянного выражения Франческо.
     - Но почему? - поинтересовался Дугал. - Надеетесь, что ваш обоз
  продолжит путь на юг?
     Мистрисс Уэстмор и Бернардоне-младший перебросились цепкими взглядами.
  Изабель произнесла несколько быстрых фраз на итальянском, судя по
  интонации, вопросительных, Франческо в ответ пожал плечами: "Поступай как
  знаешь".
     - На нас, точнее, на меня, возложены некие определенные обязательства.
  - Изабель выпрямилась, расправила складки плаща и внимательно посмотрела
  на компаньонов. - Торговые дела порой не менее запутаны, чем дела
  правителей. Мессиры, мы редко допускаем к своим тайнам посторонних, но,
  похоже, мне придется вверить вам часть секретов, принадлежащих не только
  мне, за разглашение коих я рискую поплатиться - не жизнью, но кошельком и
  репутацией, что намного хуже. Посему я хотела бы знать: произнесенные вами
  слова звучали лишь для красоты, или вы всерьез намерены подкрепить их
  делом?
     Собравшегося достойно ответить Гая опередили.
     - Когда я что-то говорю - я это выполняю, - непререкаемо заявил
  Мак-Лауд. - И, кажется, я понял, к чему все идет. Вы в любом случае
  намерены добраться до Тулузы или куда вы там ехали,, так? Вы опасаетесь
  преследования, и вам позарез нужна защита. Вы точно знаете, что вас будут
  искать, и даже младенцу ясно, что охотятся на вас люди, которым сегодня не
  повезло. Чем вы им досадили? Обвесили, обсчитали или доходами не
  поделились?
     - Имели нахальство жить на этом свете, чего порой вполне достаточно, -
  раздраженно бросила Изабель. - Это долгая и грязная история, в которой
  замешаны люди - не нам чета...
     - Послушайте, мистрисс Уэстмор, - не выдержал Гай, - может, вы просто
  расскажете по порядку, как и что? Никакое благородное происхождение не
  дает права разбойничать на дорогах. Промышляющий этим позорит не только
  свое имя, но и достоинство всего дворянства.
     - Ваши бы слова, да Богу в уши, - грустно сказала девушка. - Феличите,
  так я начинаю?
     - Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, - вздохнул Франческо, наклоняясь,
  чтобы помешать веткой угли в костре.
     Поведанная Изабель история в полной мере заслуживала наименования
  недостойной.
     Для начала она заявила, будто ей известен человек, командовавший
  нападением на обоз, и мстительно добавила, что покойный мэтр Барди тоже
  его знал. Изабель, кстати, не верила в смерть хозяина каравана, да и
  Франческо тоже начал сомневаться: в темноте, тумане и царившей вокруг
  сумятице он вполне мог ошибиться, сгоряча приняв за Барди кого-то другого.
     - Утром в Type я пыталась сказать этому напыщенному ослу, то бишь
  почтенному Джиромо Барди, что заметила шныряющих возле гостиницы людей, от
  которых стоит держаться подальше. Он меня не послушал. - Девушка с досадой
  ударила кулачком по бревну, на котором сидела. - Я поделилась своими
  подозрениями с Ле Гарру, и он-то со мной согласился, только что мы могли
  поделать? Все время держаться настороже и поглядывать по сторонам? Когда
  нас остановили за Эндром, я ничуть не удивилась. Нас все равно не оставили
  бы в покое.
     - Кто не оставил? - прервал ее сэр Гисборн. Девушка безуспешно
  попыталась увильнуть:
     - Может, обойдемся без имен? Зачем вам взваливать на себя еще и наши
  трудности?
     - Мы же договорились, - напомнил Мак-Лауд. - А к трудностям нам не
  привыкать.
     - Ну хорошо, хорошо! - сердито отмахнулась мистрисс Уэстмор. - Будь
  по-вашему, но потом пеняйте на себя, мессиры! Человека, готовившего нам
  столь теплую встречу, зовут Ральф Джейль. Сам он из Англии, но у него
  имеется несколько поместий здесь, в Аквитании. Земли богатые, потому он
  затеял из-за них тяжбу с родственниками. Любая тяжба требует денег, и
  неудивительно, что мессир Джейль очень быстро по уши залез в долги.
  Установление истины, как известно, обходится дорого, а где в наши тяжкие
  времена можно раздобыть пригоршню красивых золотых кругляшков? Верно, у
  бессовестных и нечестивых купчишек под грабительские проценты...
     - Монна Изабелла - вежливо, но многозначительно произнес Франческо,
  ничего более не добавляя. Девушка кивнула и заговорила спокойнее:
     - Полгода назад тяжба завершилась. Увы, королевский суд вынес решение
  не в пользу мессира Джейля, и он с ужасом выяснил, что его заложенные и
  перезаложенные в счет будущих доходов английские владения тоже находятся
  под угрозой. Риккарди, его неисчерпаемая казна, отказались иметь с ним
  дело до возвращения долгов. Он взбесился и пообещал отомстить.
     Она перевела дыхание и задумчиво глянула на внимательно слушавших
  компаньонов, прежде чем заговорить снова.
     - Самое интересное, что все, рассказанное мною, до определенного
  момента не представляет большого интереса. Просто досужие сплетни. Однако
  сейчас я и мессир Бернардоне вынуждены целиком и полностью положиться на
  ваше слово. Итак, Земельная Палата короля Ричарда оглашает свой вердикт, а
  мессир Джейль начинает срочно изыскивать способы к возвращению своего
  благосостояния... Тут придется сделать маленькое отступление. Вам
  наверняка знакомо имя - де Лоншан. Знакомо?
     Хвала Господу за маленькие милости, наконец-то чудовище, едва не
  задушившее все наши промыслы поборами, вздернули. Не хочу сказать ничего
  плохого, однако со стороны его величества было крайне неразумно ставить
  такого человека канцлером... Я вам еще не надоела своей болтовней?
     - Никоим образом, - заверил девушку Мак-Лауд и украдкой подмигнул Гаю:
  мол, нам-то отлично известно, кто помог Уильяму де Лоншану покинуть сей
  бренный мир.
     - Очень занимательная история, только я пока не вижу ничего общего
  между плачевной судьбой вашего каравана, обнищавшим проходимцем с большой
  дороги и покойным царедворцем.
     - Сейчас увидите, - мрачно посулила Изабель. - Так вот мессир Джейль,
  вбивший себе в голову, что во всех его бедах повинны распроклятые
  итальянцы и иже с ними вне зависимости от места рождения, пошел под руку к
  этому чудовищу. В войне, как говорится, все средства хороши. Особенно если
  поверженный противник проливает не кровь, а чистопробные золото с
  серебром. Но происходит непредвиденное: трудами еще оставшихся честных
  людей расстановка сил меняется, из ссылки возвращается милорд Клиффорд - в
  блеске славы, с правом карать и миловать, предприимчивый канцлер
  отправляется на вечный постой в ад, огромная империя из бумаг и кляуз
  рушится, подручные остаются без главаря и разбегаются по углам. Напоминает
  явление волка в тихое стадо, хотя овечки тоже подобрались на редкость
  зубастые и проворные. Те из них, что поумнее, решают действовать
  самостоятельно, и мессир Ральф Джейль принадлежит к их числу. Не
  сомневаюсь, что люди Лоншана присматривали за содержимым уходящих и
  прибывающих обозов, и вот для мессира Джейля подворачивается прекрасный
  случай уложить одной стрелой нескольких жирных зайцев. Он бесследно
  исчезает из Англии, где сейчас приходится несладко любому, имевшему
  несчастье служить неудачливому канцлеру, получает долгожданную возможность
  отомстить тем, кого полагает своими злейшими врагами, и, наконец,
  наполняет свой пустой карман. Вы понимаете, о чем я?
     - Кажется, да, - осторожно выговорил сэр Гисборн. - В одном из фургонов
  хранилось золото?
     - Его вез Анселен, - кивнула девушка. - Время от времени в обозах,
  подобных нашему, из одного конца Европы в другой путешествуют довольные
  крупные суммы денег. Впрочем, не такой уж это большой секрет, куда труднее
  вызнать, кто, когда и куда именно повезет... товар. Иногда даже сам глава
  каравана не догадывается о том, что лежит в его фургонах. Но Джейль
  пронюхал, решил, что настал его звездный час, и бросился возмещать
  утраченное.
     - Я ничего об этом не знал, - нахмурившись, проговорил Франческо,
  укоризненно косясь на свою попутчицу.
     - Порой лучше оставаться в неведении, - мягко заверила его Изабель. -.Я
  сама, честно говоря, проведала по чистой случайности. Заметила в Type
  людей Джейля, подумала, что затевается какая-то пакость, намекнула Ле
  Гарру... бедняге чуть плохо не стало. Начал твердить, что за ним следили
  от самого Лондона, и ничем хорошим это не кончится. Чтобы он успокоился, я
  пообещала не упускать из виду его драгоценных сундуков. Когда начался
  кошмар на болоте, мы оказались рядом.
     Решили рискнуть и добраться до леса, но за нами погналась эта
  светящаяся дрянь.
     Анселен погиб, а я, благодарение Господу и вам, уцелела... - Она
  задумчиво покачала, головой. - Теперь мы целиком и полностью в ваших
  руках, мессиры. Если вами владеет стремление быстро разбогатеть, то деньги
  лежат вон там, - она небрежно ткнула пальцем в темную груду вещей, -
  кожаные мешки, те, к которым привешена свинцовая пломба с изображением
  кораблика. Феличите, mio саго, не хватайся за оружие, оно не поможет.
     Франческо, в самом деле успевший выдернуть из болтавшихся на поясе
  ножен длинный широкий кинжал, медленно разжал ладонь, поняв, что в
  возможной схватке у него нет никаких шансов. Девушка согласно кивнула и
  завершила свою повесть:
     - Обязательства покойного Ле Гарру стали моими, а посему только
  внезапная смерть помешает мне ко дню Сен-Реми въехать в Тулузу и доставить
  груз в целости и сохранности. Я, может, не отличаюсь благородным
  происхождением и хорошими манерами, но меня всегда учили, что слово ценнее
  денег. Надеюсь, теперь ваше любопытство удовлетворено?
     - Вы не доберетесь, - убежденно заявил Гай. У него возникло странное
  ощущение, будто он только что выслушал рассказ из жизни совершенно иного
  мира. Как и любой житель Британских островов, он много раз сталкивался с
  иноземными купцами, знал о существовании торговых гильдий и итальянских
  banko, дающих деньги в рост, однако никогда не имел возможности заглянуть
  изнутри в неустойчивый и загадочный мир перемещающихся по странам товаров,
  заемных расписок и подозрительных сделок.
     Франческо и мистрисс Изабель родились и выросли в таком мире, они
  принадлежали ему, жили по его законам, и все же их понятия сданной клятве
  немногим отличались от тех, коим неукоснительно следовал некий сэр Гай
  Гисборн. - Неужели вы всерьез намерены пересечь почти полстраны?
     - Допустим, сегодня вам посчастливилось, а как насчет завтра? -
  осведомился Мак-Лауд. - Первая попытка не удалась, но охота не кончена.
  Рассчитываете уйти налегке лесными тропами?
     - Почему бы и нет? - вопросом на вопрос ответила Изабель. - Можете
  поверить, я достаточно сообразительна, чтобы не попасться дважды в одну и
  ту же западню, и неплохо знаю здешние края. Не думаю, что нам доведется
  еще раз повстречаться с этой призрачной тварью... Кстати, как вам удалось
  ее прикончить, таким созданиям вроде бы наплевать на холодное железо?
  Никогда в жизни не забуду, решила уже - все, отбегалась девица Изабель...
     - Освященное холодное железо, - уточнил Гай, заметив промелькнувшую и
  тут же исчезнувшую польщенную ухмылку на физиономии компаньона. - Между
  прочим.
     мистрисс, откройте тайну: какими словами вы удерживали это существо на
  месте?
     - Словами? - непонимающе переспросила девушка и нахмурилась, соображая.
  - А-а, вот вы о чем... Наверное, подумали, что это какие-то страшные
  заклинания? Ничего подобного, всего лишь "Отче наш", только не на латыни,
  а на наречии тех, кто живет за проливом Сент-Джорджа. Мой дед по матери
  родом оттуда, из города Корк, я пошла в него - рыжая и склочница. Дед
  говорил, что почти все существа, рожденные ночью, обычно не обращают
  внимания на молитву, если только не произнести ее на понятном им языке.
  Гэльский древнее латинского, потому я рискнула попробовать. С перепугу
  схватишься за соломинку.
   "Ирландия! А я-то ломаю голову, почему мне послышались знакомые слова,
  - сообразил сэр Гисборн, проведший несколько месяцев на Зеленом острове,
  когда ныне покойный король Генрих решил поставить своего младшего сына
  Джона наместником в Эрине. - А Дугал, похоже, совершенно забыл о том, что
  мы освящали в Type оружие, и рванулся в драку, надеясь только на удачу.
  Повезло... хотя могло и не повезти. Однако нужно что-то решать, и
  побыстрее. Мистрисс Уэстмор не откажешь в сообразительности: выложила все,
  как на исповеди. Мол, хотели доверия - получайте. Доверие-то - палка о
  двух концах. Любой трижды призадумается, прежде чем решит хоть пальцем
  тронуть девчонку. Сам себе потом станешь противен.
     Отговаривать от задуманного бесполезно, а ее приятель, судя по всему,
  полезет за ней в огонь и в воду... Готов поспорить на что угодно - далеко
  они не уедут. Они хоть понимают, что теперь их станут ловить, еще
  азартнее? Не только ради золота, но и как нежелательных свидетелей?"
   Все же сэр Гай решил сделать попытку:
   - Мистрисс Изабель, на вашем месте я бы не испытывал судьбу и вернулся
в Тур.
   Неужели среди ваших знакомых не найдется человека или людей, которым вы
можете доверить ваше поручение и которые справятся с ним гораздо лучше,
нежели...
   э-э... молодая леди?
   - Я не леди, - без малейших признаков обиды уточнила девушка. - Я всего
лишь горожанка торгового сословия и купеческая дочка. Да, вы правы, можно
повернуть назад, разыскать подходящих людей, потратив уйму лишнего времени
и стараясь забыть, что любой день задержки грозит неприятностями.
Понимаете, наше ремесло отчасти схоже с мельничными жерновами. Каждый
должен вращаться в своем ритме, помогая остальным. Остановится один -
встанет все сооружение, не будет муки - не будет хлеба, и кому-то
предстоит голодать. Мне бы не хотелось стать этим "кем-то".
     - Брось, Гай, - подал голос Мак-Лауд. - Их не переупрямишь, да и зачем?
  У них тоже свой долг. Я вот что думаю: почему бы нам не поехать вместе,
  благо по пути?
     Торговая парочка насторожилась, прикусив языки и не веря в собственное
  везение.
     Сэр Гисборн задумался: конечно, вероятные попутчики не станут обузой,
  ибо привыкли к бивачной жизни и тяготам долгого пути. С другой стороны,
  женщина...
     Хотя что здесь особенного? Королева-мать Элеонора в семьдесят с
  небольшим годков за три седмицы пересекла всю Францию, дабы учинить
  нагоняи сыну-королю. Мистрисс Изабель, конечно, не прекрасная благородная
  девица, но она и ее друг угодили в нешуточную беду. Первейшая же
  обязанность любого дворянина, именующего себя рыцарем, состоит в оказании
  помощи ближним своим, невзирая на происхождение.
     Вдобавок им известны здешние дороги...
     - Пожалуй, это верная мысль. - медленно произнес Гай. - Мистрисс
  Уэстмор, раз вы настолько убеждены в необходимости отправиться в столь
  долгое путешествие, то, полагаю, вы и ваш спутник не откажетесь от нашего
  сопровождения?
     Впоследствии он не раз пожалел о сказанном, но, как известно,
  содеянного не воротишь.
     Гай вспоминал полуночный разговор и наступившее затем промозглое серое
  утро, когда он и Мак-Лауд отправились на вырубку, оставив Франческо и
  мистрисс Изабель хозяйничать на стоянке. В подернутой легким инеем высокой
  траве остались черные, словно выжженные огнем, проплешины - следы
  канувшего в никуда ночного существа, в точности повторяющие очертания
  рассыпавшегося доспеха. Дугал старательно потоптался на каждом из них,
  затем достал кинжал и тщательно вырезал на обгорелом дерне некую
  загадочную фигуру, похожую на паутину, со значительным видом пояснив, что
  именно так можно воспрепятствовать возвращению слуа и его жутковатых
  сородичей в мир живых.
     Труп человека по имени Анселен Ле Гарру отыскался без особых трудов.
  Меч слуа почти разрубил его пополам, кровь за ночь вытекла, и теперь
  некогда довольно привлекательное лицо походило на нелепую синюшную маску.
  Дугал притащил с собой запасную попону, в которую завернули окоченевшего и
  твердого как дерево, мертвеца.
     Никаких инструментов для рытья могилы у компаньонов не имелось, зато на
  опушке леса они наткнулись на оставшуюся после весенних дождей и высохшую
  промоину вполне подходящей глубины Продолговатый сверток аккуратно
  опустили в нее и, подрубив несколько корней, засыпали обрушившейся с краев
  ямы землей, завалив сверху разысканными поблизости камнями Вместо креста
  между валунами по давней воинской традиции воткнули рукоятью вверх меч Ле
  Гарру, найденный пришедшим помогать Франческо. Явилась хмурая мистрисс
  Изабель, неся пестрый ворох осенних листьев. Молча высыпала их на могилу и
  спросила, кто прочтет поминальную молитву. Вызвались Гай и Франческо, по
  молчаливому соглашению выбор пал на ноттингамца.
     В болотистой низине все оставалось по-прежнему, только добавились
  вездесущие вороны да шмыгнула в заросли тростника лисица, уже пронюхавшая
  о дармовом угощении. Никто не вернулся - как мельком прикинул Гисборн, из
  четырех десятков сопровождающих обоз людей вряд ли уцелело больше трети.
  Изабель, не обращая внимания на настойчивые просьбы подождать возле опушки
  леса, погнала лошадь прямиком через долину, настойчиво зовя свою служанку
  Марджори, но никого не дозвалась. Франческо тем временем забрался в
  застрявший на обочине дороги фургон, вытащил оттуда потребные в дороге
  вещи, в том числе кожаный чехол со своей ненаглядной виолой, сложил горкой
  на обочине и принялся умело грузить на одну из заводных лошадей.
   "Превращаемся в караван, - недовольно отметил про себя Гай. - Четыре
  всадника, две заводные лошади, что-то будет дальше?"
   В свете нарождающегося дня болотце не казалось уже таким пугающим и,
если бы не темные холмики, ничем бы не отличалось от сотен других
затопленных низин.
   Гисборн не сомневался, что в скором времени сюда непременно кто-нибудь
забредет, поднимает шум на всю округу, новости дойдут до Тура, обязательно
начнется разбирательство и поиски виновных, которые завершатся ничем. Слуа
к ответу не призовешь по вполне понятным причинам, а те, кто что-либо
знает, будут уже далеко. Вот и первые могилы на дороге в Палестину.
Сколько их еще появится...
   - На холме кто-то болтается, - негромко, чтобы не услышали возившиеся с
поклажей Франческо и Изабель, сообщил Мак-Лауд. - То ли потерявшаяся
лошадь, то ли за нами присматривают.
   - Где? - встрепенулся Гай, быстрым взглядом охватывая молчаливые холмы
и взбирающуюся вверх по склону дорогу Почти сразу же неподалеку захрустели
раздвигаемые кусты и долетел еле различимый удаляющийся топот . Для
верховой лошади звук выглядел чересчур легким и стремительным. - А,
слышу... Может, олень?
   - Может, олень, - согласился Дугал, по-прежнему недоверчиво озираясь
вокруг.
   Стоявшая возле фургона с небольшим сундучком в руках девушка бросила на
них внимательный взгляд, но ничего не сказала.
   - ...Приехали, - сипло произнес рядом Франческо, разрушив наваждения
воспоминаний и возвращая Гая в реальный мир, наполненный шелестом дождя и
хлюпаньем копыт по грязи. Он поднял голову, увидел перед собой уже не
дорогу через лес, но стиснутую меж узких каменных домов улицу, размытые
пятна света в окнах и гостеприимно распахнутые ворота, освещенные
забранным в решетку факелом, рядом с которыми на скрипучих цепях
раскачивался жестяной котелок. Выходит, он даже не заметил, как они
миновали заставу при въезде в городок?
   Лошади цепочкой вошли во двор и, не дожидаясь понуканий, потянулись
туда, откуда несло теплом и различимым даже в дождь запахом слегка
подгнивающей соломы.
   Кто-то из прислуги, услышав позвякивание сбруи и фырканье топчущихся на
месте животных, выглянул наружу и принялся торопливо открывать двери
конюшни. Чьи-то руки брали уставших коней под уздцы а появившийся на
каменном крыльце дома человек, различимый в дождливых сумерках только по
мелькающему пятну высоко поднятой масляной лампы, позвал: "Ступайте
  быстрее сюда. О лошадях позаботятся".
     Общий зал постоялого двора, как водится в такие часы, почти пустовал,
  если не считать припозднившейся дружеской компании горожан, с неподдельным
  изумлением уставившихся на ввалившуюся четверку Мак-Лауд, бросив взгляд по
  сторонам, нетерпеливо гаркнул: "Эй! Гости пожаловали!", где-то хлопнула
  дверь, и вокруг нежданных постояльцев закрутился обычный хлопотливый вихрь
  из восклицающего в притворном ужасе хозяина и разбуженных, а потому крайне
  недовольных слуг. Мелко постукивавшую от холода зубами и едва не
  валившуюся с ног Изабель, с плаща которой на пол уже натекла приличных
  размеров лужа, увела с собой пожилая сухопарая женщина, остальные
  расселись возле набитого поленьями очага, где гудело яркое, согревающее
  пламя, вразнобой требуя еды, горячего вина и сухих тряпок, вытереться.
     ...Дугал Мак-Лауд спускался со второго этажа, тщетно стараясь не шуметь
  и не задевать попадавшихся под ноги предметов. Своротив парочку
  оказавшихся на пути скамеек (к счастью, никто не проснулся и не явился
  поглядеть на источник грохота), он протопал к двери, со второй попытки
  сбросил с железных крюков тяжелый засов и, запнувшись о порог, вывалился
  наружу, в стылое рассветное марево. Его слегка пошатывало от количества
  съеденного и выпитого вчерашним вечером, в этом же крылась незамысловатая
  причина столь ранней прогулки.
     Ливень наконец прекратился. Из кухонной пристройки тянуло дымом и
  прогорклым жиром - видно, там поднялись засветло и начали готовить для
  постояльце в еду.
     Мимо запертых ворог неспешно прогрохотала по булыжникам телега,
  донеслось пыхтение лошади.
     Искомое место отыскалось, где ему положено: в деревянной загородке
  позади конюшни. Поблизости нашелся еше один подарок судьбы - слегка
  рассохшаяся бочка, до краев полная дождевой воды. Как раз то, что нужно
  собравшемуся проснуться человеку. Чтобы не возиться понапрасну. Мак-Лауд
  просто окунул голову, фыркая и по-собачьи отряхиваясь, и двинулся вдоль
  каменной стены, прорезанной узкими окнами, решив заодно проверить, как там
  лошади и не нашел ли Билах достойного соперника, чтобы вволю повизжать
  друг на друга.
     Ему оставалось только свернуть за угол, когда впереди раздался слегка
  приглушенный, но не ставший от этого неузнаваемым голос. Застывший на
  полушаге Дугал осторожно опустил ногу, беззвучно - словно не его миг назад
  мотало во все стороны - переместился к углу строения, высунулся на миг и
  тут же качнулся обратно. В закоулке, образованном торцом конюшни, стеной
  дома и забором, спорили двое: кутавшаяся в вылинявший зеленый плащ женщина
  и нетерпеливо переминавшийся с ноги на ногу светловолосый мужчина лет
  двадцати пяти в темно-коричневой тунике и кожаной безрукавке - то ли
  горожанин, то ли небогатый дворянин. Увлеченная парочка даже не слишком
  старалась говорить потише, здраво предполагая, что в такую рань никто не
  сунется в облюбованное ими укромное место. Мак-Лауд прислушался, склонив
  голову набок, озадаченно хмыкнул, но не двинулся с места, а, наоборот,
  подался вперед, чтобы не пропустить ни единого словечка.
     - Самоуверенность тебя погубит, - настойчиво убеждал свою собеседницу
  молодой человек. - Послушай, мы же разумные люди, давай попробуем
  договориться. У тебя есть условия? Назови, обсудим, и, если они
  выполнимы...
     - Продолжай, продолжай, у тебя замечательно получается изображать
  попрошайку, - язвительно-ласково заметила женщина, коя, вне всякого
  сомнения, отзывалась на имя Изабель. - Авось разжалоблюсь, зарыдаю и со
  всех ног побегу каяться.
      
 - Ты плакать не умеешь, - огрызнулся незнакомец.
     - Не умею, - безмятежно согласилась мистрисс Уэстмор. - Сколько раз сам
  повторял: у меня кошелек вместо сердца. Где ж видано, чтобы кошельки
  плакали?
     - Хочешь выкуп? - не слишком уверенно заикнулся белоголовый.
     Девушка фыркнула:
     - Мессир Ральф, я не глупенькая провинциалочка. Умейте проигрывать.
  Ничего у вас нет - ни денег, ни людей. Если кто из ваших подручных
  отсиделся в кустах во время памятного веселья на болоте, то не скоро
  рискнет оттуда высунуться.
     Кстати, чудовище - твоя работа?
     - Я настолько похож на безумца? - оскорбленно вопросил незнакомец,
  которого, как выяснилось, звали Ральф. - От этой дряни явственно несло
  некромантией вкупе с самым черным ведовством, если не чем похуже, а я от
  таких вещей стараюсь держаться подальше. Не вылези эта жуткая морда, все
  бы прошло спокойно, без лишнего шума, и никто не пострадал... Кстати, где
  ты раздобыла тех двух мрачных головорезов, что прибыли вместе с тобой?
  Жаль, не видел, как они расправлялись с демоном, - должно быть,
  потрясающее было зрелище.
     - Места знать надо, - язвительно сказала Изабель. - Неужели ты всерьез
  полагал, что столь беззащитную и юную особу, как я, бросят пропадать
  посреди этого кишащего опасностями мира в одиночестве? И не надейся. Ну
  как, все еще горишь желанием устроить "нападение разбойников"?
     - Сейчас уже нет, - протянул мессир Ральф. - Впрочем, я подозревал, что
  где-то по дороге тебя ждут... Все же на твоем месте я бы почаще
  оглядывался. Никакая охрана не сможет бдеть день и ночь напролет.
     - Непременно последую столь мудрому совету, - заверила девушка. - А
  теперь, по-моему, самое время расстаться. Можно даже без трогательного
  прощания.
     - Подожди - Звук торопливых удаляющихся шагов сменился невнятной возней
  и злым шипением мистрисс Изабель:
     - Руки! Убери руки, кому говорят! Вот так, отойди... Шею ты мне,
  конечно, свернуть можешь, но пожалей свою смазливую мордашку - разукрашу
  так, что до старости от тебя шарахаться будут...
     - Не сомневаюсь в твоих способностях, - зло бросил молодой человек. -
  Ладно, будем считать, что я неудачно пошутил. Все-таки неужели нельзя
  решить дело миром? Ты сама отлично понимаешь: твой нынешний успех и мой
  проигрыш ничего не означают. Тебе не удастся уйти. И, если говорить
  начистоту, у меня больше прав на этот... эту вещь.
     - О каких правах может идти речь, кроме старого доброго закона добычи -
  перебила девушка. - Кто успел первым, тот и прав, все прочее - от лукавого.
     - Ты навлекаешь неприятности не только на себя. но и на своих друзей, -
  вкрадчиво заметил Ральф. - Любопытно, им понравится новость, что их
  спутница - воровка? Наверное, больше всех расстроится твой верный паж. Я
  его видел мельком, хорошенький мальчик. Где ты его подобрала?
     - Когда собака дряхлеет и теряет зубы, ей остается только лаять на
  прохожих из-под забора, - нежнейшим голоском проворковала Изабель. -
  Забрать не принадлежащее никому еще не значит украсть. Вы, мессир, в этом
  отношении ничуть не лучше меня, ибо точно так же не утруждаете себя
  тщательным соблюдением восьмой заповеди. Что же вы не торопитесь
  поделиться своими ужасными разоблачениями с моими друзьями? Ах, вам
  внезапно пришло в голову, что вам могут не поверить? Так я добавлю поводов
  для огорчения: может случиться так, что вас не станут лаже слушать. Вот
  досада, верно? Только соберешься открыть неразумным людям глаза на
  недостатки ближнего своего, как...
     - Прекрати, - оборвал ставшие откровенно издевательскими рассуждения
  мистрисс Уэстмор ее собеседник.
     - С превеликим удовольствием. - Девушка на миг замолчала, но Мак-Лауд
  не сомневался, что она откровенно посмеивается. - Будем стоять, проглотив
  язык?
     Мессир Ральф, меня никогда не привлекало общество немых. Всего хорошего
  и удачи вам во всех начинаниях.
     В конюшне требовательно заржала лошадь, громыхнули с размаху
  поставленные на камень жестяные ведра, послышались хриплые спросонья
  голоса конюхов Неподалеку дурным голосом завопил петух, оповещая все
  живое, что время ночи и ее призраков кончилось.
     - Я сделал, что мог, - почти умоляющим тоном проговорил Ральф. - Потом
  не обвиняй меня.
     - Разумеется, - согласилась Изабель. - Думаю, больше нам не
  представится случая поболтать по душам, но теперь тебе известно мое
  мнение, а менять его я не собираюсь, разве что... - Она не договорила и
  сердито выкрикнула: - Да уходи же!
     Не хватало, чтобы тебя заметили!
     - Ухожу, ухожу. - Молодой человек с легкостью вскарабкался по
  составляющим забор обтесанным камням, задержался на гребне, оглядывая
  проулок, и спрыгнул вниз.
     Зацокал и копыта - похоже, за оградой его дожидалась лошадь.
     У Дугала еще оставалась возможность улизнуть незамеченным, но, быстро
  перебрав в уме некие соображения и сделав из них выводы, он решил
  остаться. Ему всегда нравилось разгадывать тайны, хотя он давно и прочно
  усвоил немудреную истину: за право владения чужими секретами приходится
  расплачиваться, а цена может оказаться неизмеримо высокой.
     Мистрисс Изабель. удостоверившись, что ее загадочный собеседник уехал,
  повернулась и неторопливо пошла к выходу из закутка, аккуратно обходя
  оставшиеся после вчерашнего дождя лужи.
     - Доброго утречка, - как можно развязнее проговорил Мак-Лауд, когда
  девушка поравнялась с ним, и сразу же отшатнулся назад, здраво
  предполагая, что от подобной особы можно ожидать чего угодно. Он не.
  ошибся: подскочившая на месте от неожиданности Изабель резко тряхнула
  правой рукой, раздался еле слышный щелчок, а спустя мгновение узкое
  трехгранное лезвие стилета, вылетевшего из спрятанных под рукавом ножен,
  пронзительно скрежетнуло по бронзовой пряжке широкого пояса шотландца. -
  Вы со всеми так здороваетесь или только со мной?
     - Тьфу! - Изабель, увидев, на кого наткнулась, вовремя прикусила язык,
  чтобы не высказаться покрепче, и ограничилась сердитым замечанием: -
  Подслушивать, между прочим, нехорошо.
     - Врать своим спасителям - тоже, - с невинным видом отозвался Дугал,
  как бы невзначай загораживая выход из тупичка. - Я уж не говорю о том, что
  порядочной молодой девице неподобает разгуливать в столь неподходящих
  местах и вести беседы со всякими подозрительными незнакомцами... Или
  знакомцами? Мне, человеку неученому, сдается, что вы если не приятели, то
  уж точно давние и добрые враги...
     Девушка помалкивала. В ее слегка раскосых глазах цвета морской воды
  плясали затаенные смешинки. Она не пыталась убегать, звать на помощь и на
  удивление быстро справилась с первоначальным испугом, хотя стилет из руки
  не выпустила (как мимоходом отметил Мак-Лауд, с оружием она обращалась со
  всем знанием дела).
     Сам же шотландец продолжал разглагольствовать:
     - Неужто, думаю, мистрисс Изабель, благонравная и честная девушка, лжет
  без зазрения совести? Раз так, значит, у нее имеется достойная причина.
  Только вот какая? Надо бы спросить, а то дойдут слухи до кого другого,
  скажем, до Френсиса, он сгоряча не разберется, поднимет крик... Я уж не
  говорю про мессира Гисборна.
     - Они лишь убедятся, что не стоит безоглядно доверять всем и каждому,
  особенно женщинам, - невозмутимо ответила Изабель и вдруг спросила: -
  Знаешь сказку про злую мачеху, которая заставляла бедную падчерицу
  выбирать чечевицу из золы? Я делаю то же самое со словами; кто поищет как
  следует - найдет зернышко правды.
     - Оно там есть? - уточнил Дугал. - Не хотелось бы перебирать впустую.
     - Разумеется. Даже не одно. - Девушка огляделась по сторонам, скорчила
  недовольную гримаску и поинтересовалась: - Может, поговорим в более
  подходящем месте?
     - Как только уберешь свой ножик, - с готовностью согласился Мак-Лауд. -
  Кстати, кое-что я уже отыскал: удравшего типа зовут Ральф Джейль, ты его
  хорошо знаешь, и наоборот. Так?
     - С кем только не доведется познакомиться... - проворчала Изабель,
  пряча тонкий, похожий на шило клинок в пристегнутые к руке ножны.
     - Ты действительно у него что-то... скажем так, позаимствовала?
     - Ничего! - мгновенно разозлилась девушка. - Эта вещь принадлежит мне!
     - Золото? - быстро спросил Дугал.
     - Нет. - Изабель слегка растерялась. - Не совсем... В определенном
  смысле этот предмет намного ценнее золота.
     - Любите вы изъясняться загадками, мистрисс Изабель, - недовольно
  заметил Мак-Лауд. - А я человек простой и ваших мудреных слов не понимаю.
     Они пересекали внутренний двор, девушка на миг задержалась, ткнула
  пальцем в топтавшуюся за загородкой в дощатом сарае откормленную свинью:
     - Вот поистине простое создание - ест, хрюкает и плодится. Мы, люди, к
  сожалению, еще умеем думать, от чего проистекают наши неприятности. У
  меня, между прочим, совершенно нет оснований доверять вашей компании.
  Первый раз встречаю столь странных крестоносцев: не тащат с собой обоза,
  едут совершенно неподходящей дорогой и еще находят время приглядывать за
  попутчиками. Ты за мной следил или случайно наткнулся?
     - Скажи, что понадобилось твоему приятелю с большой дороги? - парировал
  Дугал.
     Изабель отрицательно покачала головой, и шотландец с нескрываемым
  удовольствием заявил: - Тогда я тоже не буду отвечать. Не одна ты такая
  загадочная.
     Двое в молчании поднялись по вытершимся каменным ступенькам на крыльцо
  гостиницы, но, прежде чем открыть дверь, Мак-Лауд негромко спросил:
     - Ладно, хоть это можешь сказать - нам ожидать нападения?
     - В ближайшие дни - нет. - Изабель прикусила губу и нахмурилась. - У
  него почти не осталось людей, он не рискнет бросать вам вызов. Как игра в
  шахматы: фигуру можно передвинуть только один раз. Потом ты обязан
  дожидаться ответа противника.
     - И чья очередь ходить? - на всякий случай уточнил Дугал.
     - Моя. - Впервые за время краткого знакомства девушка улыбнулась -
  рассеянно и одновременно хищно, став похожей на проснувшуюся и выбравшуюся
  из норы лисицу. - Однако теперь мне придется принимать в расчет некоего
  любителя чужих тайн.
     Будете меня изобличать, мессир, или предпочтете досмотреть партию до
  конца?
     Мак-Лауд ожидал этого вопроса и потому не раздумывал:
     - С разоблачениями подождем. Смотри только, не перехитри сама себя.
     - Постараюсь, - важно пообещала Изабель, тряхнула еще не заплетенными в
  косы темно-рыжими прядями волос и, подняв руку, быстро потерла сложенными
  щепотью пальцами друг о друга. Дугал отлично знал этот жест торговцев:
"Два сообразительных человека всегда найдут способ решить дело к взаимной
  выгоде".
     В общем зале гостиницы начиналась обычная утренняя возня - расставляли
  скамьи, насыпали на пол свежую солому, выкатывали бочонки и гремели
  посудой. На явившуюся со двора парочку никто не обратил внимания, и они
  беспрепятственно поднялись по лестнице наверх. Девушка юркнула за дверь
  отведенной ей комнаты, где, кроме нее, ночевали еще несколько
  женщин-постоялиц. Дугал поплелся дальше по узкому коридору, запоздало
  прикидывая: как сообразительный мессир Ральф выманил мистрисс Уэстмор
  наружу? Сколько еще незамеченных зернышек правды подкинула ему лукавая
  девчонка, имеющая привычку обходиться в разговорах исключительно туманными
  намеками? Кое-какими догадками он решил поделиться с Гаем - пусть мессир
  рыцарь тоже поломает голову. Интересно, Френсис замешан в делах своей
  приятельницы? Скорее всего нет, но порасспросить его будет невредно.
      
 
     ГЛАВА ШЕСТАЯ
   
   ЗАБЫТЫЕ ДЕЯНИЯ МИНУВШИ КОРОЛЕВ
   
   МУАССАК, ЛАНГЕДОК. 28 СЕНТЯБРЯ 1189 ГОДА
   
   "Берег реки" - выведенные ярко-желтой краской на слегка выцветшем синем
  фоне, эти слова украшали большой деревянный щит, качающийся под ветром на
  поскрипывавших цепях. Постоялый двор назвали на редкость точно: шагах в
  десяти глинистый скат высотой около половины человеческого роста обрывался
  в желтоватые волны, блестящие на солнце. Река - мутная, широкая, с
  зелеными пятнами прибрежной ряски - ничуть не походила на реки Хайленда, а
  Мак-Лауд напился как раз до той меры, когда его начинали разбирать
  воспоминания о родном доме.
     Тамошние реки, например, Ди или Спей, больше смахивали на поток
  расплавленного хрусталя, с ревом несущийся через перекаты, обрушивающийся
  искрами водопадов и даже в самые жаркие дни холодный, как лед... Эта река,
  Гаронна, напоминала струящегося через густые заросли тростников ужа -
  толстого, желтого, в черных и коричневых полосах.
     Маленький отряд из четырех человек имел все основания гордиться собой.
  За десять с небольшим дней они преодолели около восьмидесяти лиг, потеряв
  всего одну из заводных лошадей - охромевшее животное в Лиможе обменяли на
  здоровое. В лесах за Каором какая-то шайка сочла путников легкой добычей,
  но быстро передумала, уразумев что этот кусок им не по зубам. Гай,
  предвкушавший возможность совершить что-нибудь героическое, остался
  глубоко разочарован, хотя в душе понимал, что наилучшее путешествие - то,
  в котором ничего не происходит и ты мирно едешь своей дорогой.
     Мессир Ральф Джейль, если таково было его настоящее имя, более никак не
  давал о себе знать, то ли потеряв след, то ли решив отказаться от погони и
  возможного куша. Невыполненным пока оставалось и поручение сэра
  Гисборна:его расспросы владельцев постоялых дворов и трактиров не принесли
  никаких полезных результатов. Гай с самого начала понимал, что намерение
  разыскать в почти незнакомой стране неизвестного человека (вдобавок
  наверняка скрывающегося)
     равноценно поискам уроненной в стог сена иголки, однако честно прилагал
  все усилия и не терял надежды на успех.
     Рукоять от меча слуа (она же ключ к неведомой двери) мирно покоилась на
  дне седельного вьюка Мак-Лауда, не проявляя никаких зловредных свойств и
  вообще не напоминая о своем существовании. Сородичи таинственного
  убиенного существа, вопреки опасениям, не отважились преследовать людей
  своей местью, и с каждым днем события, произошедшие неподалеку от реки
  Эндр, все больше окутывались туманом забвения.
     Нынешним утром компания переправилась вброд через мелкий, скачущий по
  галечной россыпи Тарн, а спустя полдня впереди заблестела широкая полоса
  воды - Гаронна.
     Вдалеке за ней поднималась к белесому небу изрезанная горная цепь,
  похожая на гряду сизо-золотистых вечерних облаков, над которой
  главенствовал издалека заметный высокий скалистый пик
  призрачно-голубоватого оттенка. Франческо пояснил, что они видят первые
  отроги Пиренеев, отмечающих границу между владениями христианской Франции
  и мавританской Испании, а напоминающая зазубренное лезвие и покрытая не
  тающими даже летом снегами возвышенность зовется Ането. Сэр Гисборн
  немедленно вспомнил о знаменитом испанском походе Карла Великого, но
  перевал Ронсеваль, ставший гибельным для армии императора франков, как
  выяснилось после долгого спора, располагался несколько западнее, ближе к
  побережью Бискайского залива.
     За разговором никто не заметил, как вытоптанный пыльный тракт, вившийся
  между невысоких холмов, поросших темной зеленью виноградников и оливковых
  рощ, разделился на два: налево уходила дорога поуже, ведущая к месту
  слияния Гаронны и Тарна; направо - пошире, к предместьям городка Муассак.
  Отряд свернул направо, угодив прямиком в расставленную на'всех проходящих
  и проезжающих ловушку, то есть к стоящему на окраине города трактиру
"Берег реки".
     От Муассака до блистательной Тулузы, столицы провинции Лангедок,
  насчитывалось ровно два дня неспешной езды через всхолмленные равнины, и
  потому на кратком военном совете порешили: объявляется привал с вкушением
  всех возможных благ краткого дорожного отдыха. Мистрисс Изабель для
  порядка немного поворчала, вполне обоснованно упрекая спутников в
  потаенном желании навестить все придорожные трактиры, но с удовольствием
  спрыгнула с лошадиной спины на твердую землю.
     Явление столь пестрой компании не вызвало у содержателя постоялого
  двора того вполне объяснимого удивления, к которому уже успели привыкнуть
  путешественники.
     И Муассак, и расположенный выше по течению Тарна Монтобан, не говоря
  уже о Тулузе, повидали на своем веку множество необычных гостей, ибо через
  эти города пролегала нить великого Пути Паломников. В любое время года, но
  чаще в начале весны здесь сходились десятки людей, устремлявшихся затем
  вдоль Гаронны на полдень, рискуя стать лобычей мавров или пасть жертвами
  непредсказуемого нрава Пиренеев. Те, кому удавалось пересечь горную гряду
  и добраться до сулившей относительную безопасность Памплоны, вновь
  сбивались в отряды и упрямо пробирались дальше к закату, через королевства
  Леона и Кастилии, чтобы однажды узреть сияющую цель долгого пути - город
  Компостеллу, где более трехсот лет назад явила себя гробница святого
  апостола Иакова, или, как его звали на испанский манер, Сантьяго.
     Начало эпохи войн за возвращение Святой Земли только увеличило число
  минующих земли Лангедока пилигримов, чем не замедлил воспользоваться
  всякий, имевший хоть малую тягу к легкому заработку. Хозяин "Берега" не
  составлял исключения. В принадлежавшем ему низком вместительном строении
  из желтоватого песчаника под оранжевой черепичной крышей, окруженном
  многочисленными пристройками, могло разместиться до полусотни постояльцев,
  и, судя по всему, оно пользовалось известностью. Вездесущий Франческо уже
  успел перекинуться парой слов со здешней прислугой, выяснив, что господа
  крестоносцы не одиноки в своем продвижении к берегам Средиземного моря.
  Только три дня назад здесь прошел довольно большой отряд - два или три
  копья под цветами баронов Перигора, - намеревавшийся спуститься по долинам
  к приморским городам, а в Сете или Пор-Вандре сесть на корабли и добраться
  до Марселя. Гай, услышав эту новость, заметно обрадовался, а Мак-Лауд
  подумал, что совместное путешествие, как все хорошее в этом мире,
  неизбежно приближается к концу.
     По здешним традициям, в хорошую погоду посетителям трактира совершенно
  не требовалось сидеть в душном общем зале. Для такого случая имелось
  несколько вкопанных прямо во дворе столов, отделенных друг от друга
  решетчатыми деревянными перегородками. Тонкие жерди заодно служили
  подпоркой для разросшихся виноградных лоз, создающих некое подобие комнат
  с двумя стенами и плотным зеленым навесом над головой, из которых
  открывался вид на реку и далекие горы.
     Заезжая компания облюбовала одну из таких комнатушек и расположилась
  там, наслаждаясь возможностью ничего не делать и сознанием честно
  выполненного долга.
     Не совсем выполненного, говоря по правде, но стоит ли обращать внимание
  на такие мелочи? Скоро они благополучно прибудут в Тулузу, где
  распрощаются и отправятся своими дорогами.
     Десять дней пути, конечно, не превратили соединенных обстоятельствами
  людей в накрепко спаянный отряд, однако предоставили возможность
  присмотреться друг к другу и заронили семена краткого дорожного
  приятельствования, складывающегося из мелкой взаимопомощи, необходимости
  притираться к невольным спутникам, мимолетных искренних разговоров и
  просто от привычки людей к обществу себе подобных.
     Дугал Мак-Лауд догадывался, какое мнение о нем сложилось у его
  попутчиков, однако справедливо полагал, что неизбежно приближающееся
  расставание их нисколько не радует. Сам он успел привыкнуть к внезапно
  свалившейся им с Гаем на головы парочке торговцев. Ему нравился порывистый
  и вспыльчивый, как большинство уроженцев полуденных земель, Франческо с
  его неугомонностью и таким бьющим через край жизнелюбием, что все прочие
  казались туповатыми флегматиками, равнодушно взирающими на чудеса мира. Он
  даже сумел найти общий язык с мистрисс Изабель с ее загадочными
  недомолвками и спокойной насмешкой, прячущейся в глазах цвета морской
  волны. Девушка вскоре перестала носить маску прожженной стервы, оказавшись
  вполне приятной, хотя излишне резковатой в суждениях особой.
     Компания, как уже упоминалось, бездельничала в ожидании сумерек,
  которые здесь наступали быстро и сразу, точно окрестность задергивали
  черным покрывалом. Все четверо пребывали слегка навеселе, ибо почти
  прикончили бочонок местного вина, розлитого в начале нынешней осени и еще
  сохранявшего привкус спелого винограда.
     Гай и Франческо играли в шахматы - это давно стало одним из постоянных
  вечерних развлечений на привалах. Маленькая раскладная доска неожиданно
  отыскалась в наспех собранных вьюках итальянца. Дугал, больше любивший
  смотреть как играют другие, как-то обратил внимание на вырезанные из
  темно-красного и светлого дерева фигурки - грубоватые, но забавные, с
  непохожими друг на друга выражениями крошечных физиономий, и спросил, где
  Франческо раздобыл такие. Мальчишка почему-то смутился и нехотя признался,
  что сделал их сам.
     - Я вдруг начал скучать по дому, - объяснил он, перебирая сухо
  постукивавшие фигуры, - вот они и вышли похожими на моих друзей. Не
  слишком хорошо, конечно, зато они всегда со мной.
     Мак-Лауд рассудил, что это весьма необычный способ сохранять
  воспоминания о родине. Таскают же некоторые с собой камешки, засушенные
  пучки травы или подаренные прядки волос. У него самого некогда тоже
  хранилась веточка вереска, но в суматохе походной жизни куда-то запропала,
  о чем Дугал не слишком сожалел.
     Память кроется в тебе самом, а вовсе не в вещах.
     Сидевшая напротив Изабель позаимствовала виолу Франческо и наигрывала
  обрывки мелодий, одну задругой отпуская их лететь над волнами дремлющей
  реки. Получалось не слишком хорошо - у девушки не хватало сил как следует
  прижимать толстые, крученные из овечьих кишок струны к широкому, почти в
  ладонь, грифу, из-за чего звук выходил слегка глуховатым и неразборчивым.
  Перламутровая инкрустация на деке виолы отливала в свете сползавшего к
  горизонту солнца матовыми радужными переливами.
     - Леди, если уж вам пришла охота мучить ни в чем не повинный
  инструмент, спели бы нам что-нибудь возвышенное, - лениво предложил Дугал.
     Мистрисс Изабель одарила его безмятежным взглядом, в глубине которого
  таилась ехидная улыбка, и довольно верно исполнила начало не слишком
  пристойной песенки о ведьме Элисон Гросс и забредших к ней на огонек
  рыцарях. Узнавший мелодию Франческо оторвался от игры и захихикал, а Гай
  скривился, памятуя, что в подпитии его компаньон имеет дурную привычку
  горланить именно эту самую историю.
     - Мистрисс Изабель, - укоризненно сказал Мак-Лауд, - что вы за женщина
  такая? Уж ни о чем попросить нельзя, а я, между прочим, вполне серьезно.
     - Я больше не буду. - Девушка с напускной скромностью опустила ресницы,
  чему никто не поверил. Крылось в мистрисс Изабель нечто такое, от чего
  любое ее слово, даже самое невинное, воспринималось как подвох. А может,
  ей просто нравилось создавать вокруг себя ореол загадочности. - Значит,
  возвышенное, для просветления души и успокоения сердца...
     Она задумалась, кивнула собственным мыслям и запела - негромко, слегка
  пришептывая:
     Незыблема твердыня Камелота, Британия становится сильней.
     Но что за неотступная забота Тебя не выпускает из когтей?
     Ах, все, от бедняка до кавалера, Все знают, в чем печали той вина:
     Прекрасна королева Гвиневера, Прекрасна, но Артуру не верна Сильны и
  многочисленны отряды, Что за тобой идут на саксов в бой.
     Но кто стоит с тобой так часто рядом, Кто взглядом не встречается с
  тобой?
     Цвет рыцарства, герой, краса турниров, Твой давний друг, уже почти что
  брат...
     Но королева любит Бедуира, И вряд ли в этом кто-то виноват.
     Ты уезжаешь в дальние походы, Ты закрывать глаза на все готов.
     Ты им обоим подарил свободу, Ведь это называется "любовь".
     Ты грешен, несмотря на святость целей, Так для чего же быть еще грешней?
     Скажи теперь, о предсказатель Мерлин, Ответь мне, о пророк придворный
  Мерлин, Поведай мне, о ясновидец Мерлин, - Кто на земле несчастней королей?
     - Кто это сочинил? - спросил Гай, когда девушка завершила песню
  старательно исполненным долгим и печальным перебором.
     - Кретьен из Труа, певец при дворе графов Шампани, - медленно
  проговорила Изабель. - Он намеревался создать книгу, собрание всех
  известных историй о короле Артуре и его рыцарях, но не закончил ее - погиб
  в прошлом году, когда в тамошнем замке случился пожар. Жаль... От книги
  сохранилось только несколько рассказов, а одним хорошим человеком в мире
  стало меньше.
     - Наша жизнь и смерть в воле Господа, - благочестиво заметил Франческо,
  однако согласился со своей приятельницей и покровительницей: - Но все
  равно жалко.
     Многим бы его книга понравилась.
     - Мишелю бы точно, - кивнул Дугал и пояснил: - Это наш приятель,
  который по молодости лет и стараниями своего учителя слегка свихнулся на
  сказках про прежние времена. Верно, мессир Гай? Помнишь, он рассказывал о
  Круглом Столе, о Мерлине и фее Маб? Э, да ты тогда все проспал, точно?
     - Мерлин был колдун и язычник, - раздраженно отозвался Гай. - Вдобавок
  он родился от смертной женщины и какого-то духа. Может быть, даже демона
  или беса.
     Не понимаю, как подобного человека вообще допускали в сообщество
  честных христиан и смогли доверить ему воспитание ребенка королевской
  семьи. Конечно, людям тогдашних времен приходилось многим поступаться и
  заключать союзы с врагами истинной веры, но...
     - Не колдун, а волшебник. - Изабель осторожно положила виолу на стол и
  осуждающе посмотрела на сэра Гисборна, точно он ляпнул несусветную
  глупость. - Абсолютно разные понятия, которые ныне разучились отличать и
  валят в одну кучу. Мерлин - последний из рода волшебников Эрина, и памяти
  о его чудесах, ярких, как чистое высокое пламя, суждено остаться на века.
  Что же до его веры... Он не принадлежал никому, ни Богу, ни дьяволу,
  только самому себе, Артуру и своей родине. В Корнуолле до сих пор
  показывают холм, где якобы находится его могила.
     - Почему якобы? - влез Франческо. - Во всех легендах говорится, что
  Мерлина зачаровала его ученица, Дева Озера, и король Артур сам похоронил
  его где-то в тайном месте, чтобы никто больше не беспокоил его наставника.
     - Он никогда не умирал, - внушительно произнесла Изабель. - Что бы там
  ни сплетничали, ни Мерлин, ни его подруга Нимуйя, ни король Артур не
  умирали, точно обычные смертные. Они ушли из этого мира, потому что он
  перестал нуждаться в них. Когда настанет срок и пробьют колокола в
  Камелоте, они вернутся. Кстати, россказни насчет родства с духами, точнее,
  не с духами, а с жителями Волшебного мира, по моему глубокому убеждению,
  распустил сам Мерлин или его ученики, хотя дыма без огня, как известно, не
  бывает... На самом деле все обстояло гораздо проще и незатейливей. Мать
  Мерлина, Вивиан, была дочкой короля Деметии, самого захудалого королевства
  во всем Уэльсе, а отцом - Аврелий Амброзии, старший брат Утера Пендрагона.
  То есть Мерлин доводился племянником Утеру и двоюродным братом Артуру.
  Только незаконным, потому что Амброзии и Вивиан по высоким политическим
  соображениям не смогли пожениться. Однако перед самой смертью Амброзии в
  соответствии с законами бриттов признал своего сына и ввел в права
  наследника.
     Вот и вся загадка, о решении которой постарались забыть.
     - Но ведь Мерлина всегда именуют старцем, - напомнил Дугал. - А такую
  историю я тоже слышал, она очень похожа на правду.
     - Дань традициям, - отмахнулась девушка. - В любой легенде наставник
  героя - почтенный старик, а Мерлину к началу правления Артура никак не
  могло быть больше тридцати. Но нам-то хорошо известно: чтобы прослыть
  умником, не обязательно дожить до сотни лет и обрасти бородой до колен.
  Главное, вовремя оказаться в нужном месте, иметь не пустую голову на
  плечах и хорошо подвешенный язык.
     - Откуда ты это разузнала? - полюбопытствовал Гай. - И почему ты
  сказала, что об этой истории постарались забыть?
     - Чтобы внучка ирландца не знала о жизни величайшего волшебника Эрина?
  - возмущенно подняла брови Изабель. - Да за кого меня тут принимают?
     - За мистрисс Уэстмор, любительницу развенчивать легенды, - хмыкнул
  Мак-Лауд. - Гай, чего тут непонятного? Эти события забыли по одной простой
  причине: если они истинны, то после смерти Утера трон вместе с короной
  переходили не к его подростку-сыну, который вдобавок пребывал неизвестно
  где и которого за глаза именовали бастардом, а к племяннику. Мерлин-маг,
  король Британии - в Риме от подобной новости полезли бы на стену. У него
  хватило ума сообразить, чем грозит подобный титул и какие бедствия он
  повлечет за собой. Мерлин создал сказку, которой мы верим до сих пор,
  сказку о мече в камне и вернувшемся наследнике Утера, и отступил в тень,
  уступив место Артуру. Поступок человека не только благоразумного, но и
  мужественного. Хотя кто знает, как оно там было на самом деле?
     Бульканье разливаемого по кружкам густого вина, запах только что
  разрезанного пирога с дольками абрикоса; жужжание поздних ос, солнце,
  яркой каплей зависшее над изломанной линией гор и медленно стекающее за
  горизонт; неспешный разговор, еле различимое шарканье передвигаемых по
  доске фигур.
     - ...За Баллатером над рекой Ди стоит гора Кован-на-Кеннент, или,
  по-вашему, Скала Судьбы. Мерлин предсказал что тому, кто сумеет на нее
  взойти, суждено стать новым Артуром. Я однажды решил сходить, посмотреть,
  какая она.
     - И как?
     - Что - "как"? Действительно, отвесная скала, футов 'триста или
  четыреста, почти везде до самой вершины тянется голый камень, хотя
  подняться можно. Но я не стал.
     Постоял внизу, послушал ветер - он в тех местах будто оплакивает
  кого-то - и пошел себе обратно. Хоть мою прапрабабушку по матери звали
  Джейна Мак-Алпин, мне совершенно ни к чему лезть в короли. Что я там буду
  делать?
     - Редкий случай, когда ты проявил здравомыслие. Я восхищен. Кстати,
  какая связь между твоей почтенной прародительницей и королевской властью?
     - Да будет тебе известно, что Мак-Алпины были королями Шотландии до тех
  времен, пока не явились вы, сейты, и не...
     - Опять все сначала. Мессиры, прекратите, в самом-то деле! Сколько
  можно? Вы так ни до какой Палестины не доберетесь - раньше друг друга
  изведете.
     Предвечерняя сонная тишина; где-то на другой стороне реки хрипло
  вскрикивает устраивающаяся на ночевку птица. Из трактира доносятся голоса:
  идущие в Компостеллу паломники коротают вечер, тоже рассказывая истории -
  порожденные человеческим воображением и случившиеся в действительности.
  Ветер приносит куплет незнакомой песни, без начала и конца, компания на
  берегу прислушивается:
     Камень за камнем сложатся стены, Золотом встанет рожь на полях. Пастырь
  заботлив: есть неизменно Новые овцы в тучных стадах.
     Словом-раствором от Реина до Рима Крепче империй свяжут в веках Страны
  и верви путь пилигрима Странница-вера, ветер в крестах...
     - Мессиры, а Круг Великанов вам случайно видеть не доводилось? -
  нарушил молчание Франческо, со дня рождения, видимо, страдавший непомерным
  любопытством.
     Иные собирают ценные книги, дорогое оружие и всякие диковины, наследник
  семейства Бернардоне складывал свою незримую сокровищницу из услышанных
  историй.
     - У нас про него столько всего нарассказывали... Правда, что обелиски
  для Круга по велению Мерлина перелетели через море?
     - Думаю, неправда, - мотнул головой Дугал. - Камни перевозили из
  Ирландии, со священной горы Килларус, на обычных кораблях, а потом
  воловьими упряжками притащили на место, под Соулсбери, и расставили в
  прежнем порядке. Даже если так, все равно нужно быть очень умным
  человеком, чтобы сотворить подобную вещь.
     Валуны там побольше человеческого роста, а сколько они могут весить, я
  даже предположить боюсь. И все же они стоят, как будто стояли здесь от
  создания мира.
     Один круг, внутри него второй и алтарь...
     - Залитый кровью невинных христианских младенцев, - вполголоса съязвила
  Изабель.
     - Мессир Гай, вы это собирались сказать? Хотите добрый совет на
  будущее? Не торопитесь верить всему услышанному. Создатели Круга были не
  столь плохи, как вам кажется, их вера в чем-то даже напоминала нашу...
  Давайте не будем устраивать ученого диспута, а лучше вспомним еще
  что-нибудь про времена Артура.
     Знаете, что мне всегда казалось самым печальным в этой истории? Если
  задуматься, это рассказ о двух друзьях - мудром и потому одиноком
  правителе, о воине, никак не могшем сделать выбор, что для него дороже, и
  несчастной женщине, оказавшейся между ними. Все прочее - песок, нанесенный
  рекой времени. Ваше здоровье, мессиры. - Она с заметным усилием подняла
  кружку из обожженной темно-коричневой глины с оттиснутым на боку гербом
  Муассака: пастуший рожок над волнами реки.
     - Взаимно, прекрасная и мудрая леди, - отозвался Мак-Лауд. Кружки
  столкнулись с тихим цоканьем. - Кстати, кто-нибудь знает, что за шум
  прошлой осенью подняли монахи из Гластонбери? Они склоняли имя Артура на
  все лады и прислали в Лондон своего гонца с письмом, что во время
  перестройки монастыря нашли нечто такое...
     Мне съездить не довелось, а вот Ричард и Джон, помнится, наведались,
  утащив за собой почти всех придворных. Гай, что там отыскали? Гай, не спи,
  когда с тобой разговаривают! Френсис, сделай одолжение, толкни этого
  несостоявшегося крестоносца!
     - Я не сплю, я думаю. - Сэр Гисборн аккуратно передвинул желтоватую
  фигурку вздыбленного конька с одной клетки на другую. - Могилу там
  раскопали, прямо под трансептом.
     - Чью, Артура? - оживился Дугал. - Тогда почему об этом не кричат на
  каждом перекрестке и в Гластонбери не сбежались паломники со всей Европы?
     - Потому что тамошним святым отцам вовсе ни к чему орава поломников, -
  буркнул Гай. - Монастырь хоть и древний, но крошечный, живут в нем от силы
  двадцать человек, и мысль стать новым Кентербери им не по душе. К тому же
  пока в точности неизвестно, чья это гробница. Там похоронены мужчина и
  женщина, а на крышке саркофага надпись "Артур и Джиневер" и еще какие-то
  слова, не латынью, а древним языком Британии, их пока не перевели. Любому
  ясно, что эти двое - люди не из простых, но кто знает - может, это
  какой-нибудь военачальник бриттов и его жена...
     - Все равно я бы съездил посмотреть. Я ведь никогда не бывал на вашем
  Острове, - задумчиво проговорил Франческо и не без сочувствия объявил; -
  Мессир Гай, вашей королеве гарде.
     - Успеешь еще - вся жизнь впереди, - отозвался сэр Гисборн и растерянно
  уставился на доску: - Как гарде? Я опять проигрался?.. - Он с досадой
  смешал фигуры на доске, в очередной раз признав, что Франческо играет
  лучше, и провозгласил: - Тогда выпьем за победителя!
     - Нечего. - Изабель демонстративно перевернула опустевший бочонок и
  постучала по гулкому днищу. - Все кончилось, родник вдохновения иссяк. Не
  хватит ли на сегодня, джентльмены?
     - Не хватит, мы только начали, - заупрямился Мак-Лауд и немедля нашел
  выход: - Френсис, хочешь совершить доброе дело для ближних своих? Сходи к
  хозяину, приволоки еще бочонок.
     - А историю? - сварливо потребовал Франческо, выбираясь из-за стола. -
  Allora*, я схожу, но потом расскажете еще что-нибудь интересное?
     * Ладно, так и быть (итал).
      
 - Будет тебе история, - посулил Дугал. - Обязательно будет.
     Франческо ушел к темнеющему в отдалении постоялому двору, мягко ступая
  остроносыми сапогами по прокаленной солнцем пыльной земле. Гай заново
  расставил фигурки на черных и белых полях. Теперь его противником стала
  мистрисс Уэстмор, которая немного разбиралась в мудреной забаве, в
  незапамятные времена привезенной в Европу из полуденных стран за
  Средиземным морем. Мак-Лауд в нарушение всех правил громким шепотом
  подсказывал то одному игроку, то другому, нетерпеливо поглядывая в сторону
  тускло светящихся окошек "Берега реки". Его ожидание вскоре
  вознаградилось: мелькнул желтый проем открывающейся двери, и в сторону
  беседки поплыл, раскачиваясь, крошечный огонек. Франческо догадался
  захватить впридачу к бочонку масляную лампу - до наступления ночи осталось
  совсем немного.
     - Я тут зашел узнать: может, вам, мессиры, еще чего понадобится? -
  Излучавшую неяркий оранжевый свет лампу принес не молодой итальянец, а
  содержатель трактира, которого все постояльцы запросто окликали "папаша
  Тардье". Компания мельком видела его сегодня днем, когда занимала комнаты,
  - хлопотливый человек средних лет, не грузный, но равномерно подбитый
  жиром, носивший окладистую бородку и смотревший на проходящий через его
  трактир людской поток обманчиво-простодушным взглядом прищуренных глазок.
  Гаю он показался самым обычным трактирщиком - расторопным, не в меру
  болтливым и наверняка знающим цену каждой монетке, добытой из кошелей
  проезжающих.
     В водруженном посреди стола небольшом бочонке что-то заманчиво
  плеснуло. Вокруг лампы немедля закружился рой беловатых мотыльков с
  полупрозрачными крылышками.
     Сумерки превратили полосу реки в темное живое серебро, с тихим плеском
  струившееся мимо обрывистого берега, а растущие на склоне остроконечные
  тисы - в обелиски черного мрамора.
     - Нам что-нибудь нужно? - возившийся с клепками бочонка Дугал бросил
  вопросительный взгляд на своих спутников, заключив: - Да пожалуй, что
  ничего...
     Мэтр Тардье, выпьете с нами кружечку-другую?
     Долго упрашивать хозяина не потребовалось, а забравшийся на свое место
  за столом Франческо въедливо напомнил:
     - Историю.
     - С меня на сегодня достаточно, - заявила Изабель. - Мессир Мак-Лауд,
  может, вы нам что-нибудь поведаете? Дугал поперхнулся недопитым вином:
     - Вы ж знаете, из меня рассказчик, как... На подвижной физиономии
  Франческо появилось забавное выражение недоверия, смешанного с подавленным
  разочарованием - почти как у ребенка, не получившего своей ежевечерней
  сказки.
     - А какая история вам нужна? - неожиданно пришел на выручку папаша
  Тардье, уже успевший -перелить в свое необъятное брюхо содержимое второй
  кружки.
     - О королях прошлого, - с коротким смешком сказала девушка. - Но такая,
  которая не записана в летописях и мало кому известна.
     - Гм. - Хозяин задумался, встал и зачем-то выглянул из-под шелестящего
  навеса.
     Убедившись, что в его маленьких владениях все спокойно, спросил: - Вы
  ведь из Англии, так?
     - Да, - быстро сказал Гай, чтобы не дать Мак-Лауду затеять долгие
  объяснения и поскорее перейти к собственно рассказу.
     - Значит, такое вряд ли слышали. - Папаша Тардье глянул на притихшую
  компанию неожиданно острым и настороженным взглядом. - Не знаю, правда это
  или нет, но рассказывают у нас вот как... Давным-давно, когда еще Римом
  правили язычники, на месте Франции и Германии лежали три других
  королевства - Бургундия на полудне, Нейстрия - там, где ныне находится
  Нормандия, и Австразия, которую потом назовут Германией. Правила этими
  землями семья Меровингов, потомков Меровея, которых у нас зовут Древними
  королями. Еще их называли Длинноволосыми - они, как Самсон, никогда не
  стриглись, боясь потерять свое могущество. Сдается мне, даже для своих
  времен они были странными людьми - более колдунами и волшебниками, нежели
  правителями. Они умели разговаривать с животными, подчинять себе природу и
  жили куда дольше, нежели отпущено срока обычным смертным. Возле гор
  Арденн, что на полночь отсюда, они возвели капища своих богов, но, когда в
  земли франков пришел святой Ре-мигий, король Хлодвиг, внук Меровея, принял
  истинную веру, став защитником Церкви и любимым из ее сыновей. После его
  смерти, как и полагалось, державу разделили между четырьмя наследниками,
  но прошло всего сто лет и...
     - Смуты, интриги, беспорядки, слабые правители - и в конце, как
  водится, разорванное на части государство, - предположил Франческо. -
  Угадал? Что же было дальше?
     Трактирщик пожевал губами, видимо, расставляя еще не сказанные слова по
  местам, и продолжил:
     - Меровинги царствовали, но не правили. За них все делали майордомы,
  наместники, прибиравшие королевскую власть к рукам. Однако пятьсот с
  небольшим лет назад их благоденствие едва не пошло прахом - на свет явился
  человек, способный все изменить. Он родился в семье короля Австразии, но
  спустя пять лет его отец умер, его место занял майордом Гримоальд, а
  ребенок, как было объявлено, умер. Однако на самом деле майордом не
  решился покончить с наследником престола и тайком отправил его к епископу
  Пуату. Почтенный священнослужитель оказался меж двух огней: он,
  разумеется, не мог совершить преступление и убить ребенка, но не мог и
  оставить его в стране, где ему каждодневно угрожала опасность
  распроститься с жизнью. Тогда епископ нашел третий путь...
     - Мальчика увезли за Пролив, в Ирландию, - вмешалась Изабель. - У нас
  сохранились отголоски этой повести. Принца звали Дагоберт, верно? Второй
  Дагоберт в роду Меровингов? До совершеннолетия он воспитывался в монастыре
  Слана, неподалеку от Дублина, потом его приняли при дворе королей Тары, и
  он взял в жены принцессу Матильду, или Мод, дочь тогдашнего правителя
  Эрина. Потом, помнится, Дагоберт покинул Ирландию и перебрался в Йорк, ко
  двору своего друга, епископа Нортумбрии Уилфрида, и прожил у него года
  четыре, до смерти Мод. У них родились три дочери, но, к сожалению, не было
  наследника.
     - Этого я не знал, - огорченно признался хозяин "Берега". - Я слышал
  только о бегстве на Альбион и возвращении спустя пятнадцать лет.
     - Зато нам не известно ни о том, ни о другом, - недовольно заметил Гай.
  - Мистрисс Изабель, вы не могли бы не перебивать?
     - Молчу, молчу, сэр. - Девушка послушно закрыла рот рукой, смотря
  поверх узкой ладони чуть раскосыми смеющимися глазами.
     - Первая жена Дагоберта умерла, и его покровитель, епископ Уилфрид,
  счел, что настало время потребовать возвращения утраченного, то есть
  престола. Для этого требовалась сильная поддержка и хоть небольшая армия,
  а где их взять? Далеко ходить не пришлось - здесь, в наших краях, лежали
  владения наследников королей варварского племени вестготов, когда-то
  захвативших эти земли и ставших их хозяевами, почти равными королям. Они и
  посейчас тут живут, почти все старинные семьи Лангедока возводят свой род
  к временам завоеваний Этцеля, которого еще называют Аттилой. Так вот,
  епископ решил соединить будущего правителя франков с принцессой из рода
  вестготов, Гизеллой из Разеса, или Редэ, - есть неподалеку такое древнее
  графство, от Тулузы лиг пятнадцать вверх по реке Арвеж через горы.
     Спустя три или четыре года Дагоберт добился своего - заполучил обратно
  потерянный трон, и, как говорят, обошлось даже без особенного
  кровопролития.
     Гизелла родила ему долгожданного сына, которого назвали Сигиберт, а сам
  Дагоберт оказался неплохим правителем, хотя, может, излишне суровым.
  Неудивительно, что он быстро нажил себе уйму врагов, в числе которых
  оказался и его наставник, епископ Уилфрид.
     - Что же они не поделили? - с интересом спросил Мак-Лауд.
     - Веру, - очень серьезно ответил папаша Тардье. - Уилфрид надеялся
  сделать своего воспитанника мечом Церкви, но просчитался. На первое место
  Дагоберт ставил дела своего королевства, а заботы клириков его не
  интересовали. Кажется, он даже нарочно злил Рим - повышал налоги с
  монастырей или не допускал в страну проповедников. Словно проверял, когда
  Церкви надоест прощать его выходки и его призовут к ответу... Через три
  года Дагоберта, последнего по-настоящему великого короля из рода
  Меро-вингов, не стало. Его убили на охоте по приказу его собственного
  майордома д'Эристаля, и в тот же день истребили всю его семью, жившую в
  крепости Стенэ - это в Арденнах, далеко отсюда.
     - Всю? - Внимательно следивший за ходом рассказа Франческо подался
  вперед и насторожился, почуяв приближение самой захватывающей части
  истории.
     - Всю. - Трактирщик уткнулся в свою кружку, а компания терпеливо ждала.
  - Так объявлено и записано во всех хрониках. После Дагоберта еще семьдесят
  лет страной правили потомки его дальних родственников, прозванные
  королями-бездельниками.
     Последнего из них, Хильдерика, сверг отец Карла Великого, и королями
  франков стали Каролинги, дети Карла Мартелла, Пепина и прочих. Правда,
  ходит слух - я повторю, мессиры, это только слух и ничего больше, ведь вы
  просили рассказать вам необычную историю о прошлом, так? - что старшей
  дочери Дагоберта удалось бежать из Стенэ вместе с преданными ей людьми и
  младшим сводным братом. Этот отряд пересек почти всю страну и укрылся на
  родине Гизеллы, в Разесе.
     - Который существует до сих пор, - не спросил, а утвердительно сказал
  Франческо.
     - Куда он денется, - уныло кивнул трактирщик. - Перестроенный, конечно,
  и название у него теперь иное, но стоит на прежнем месте.
     - И кто там живет? - спросил Гай. История ему понравилась, только он не
  мог решить, как к ней относиться: как к местной легенде или все-таки как к
  сильно изменившейся от времени правде. Ему не доводилось ранее слышать про
  короля Дагоберта, хотя о династии Меровингов и ее печальном конце он знал.
  Что ж, если рассказ - правда, значит, где-то в предгорьях Пиренеев обитают
  дальние наследники былого королевского рода. Что здесь необычного? Когда
  герцог Вильгельм Завоеватель пришел в Британию и разбил войско саксонского
  короля Гарольда, семейству Гарольда предоставили защиту и право остаться в
  стране или покинуть ее, перебравшись к родственникам. Королева Эльфрида и
  ее дочь Эдгита предпочли уехать в Данию, на родину королевы. Принцесса
  Эдгита потом вышла замуж за одного из правителей земли антов-словинов...
     - Семейство де Транкавель, - с непонятной интонацией, одновременно
  презрительной и уважительной, произнес Папаша Тардье. - Они, и еще
  Плантары, Бланшфоры и А'Ниоры - у них в горах целое маленькое королевство
  с укрепленными замками, армией и своими законами. Им наплевать на Тулузу и
  тамошних графов, им наплевать вообще на весь белый свет. Они - Меровинги,
  и этим все сказано.
     - Они настолько верят в сказку о спасшемся принце? - удивился Франческо.
     - Люди вообще склонны придумывать сказки, а потом забывать о том, что
  это их собственный вымысел, и принимать былые выдумки за непреложную
  истину, - тоном непризнанной пророчицы изрекла мистрисс Уэстмор и
  поднялась. - Мэтр Тардье, примите мою благодарность. Стоило остановиться в
  вашем трактире только для того, чтобы выслушать это крайне занимательное
  повествование. Жаль, нам никогда не доведется воочию узреть его героев или
  хотя бы их потомков... Мессиры, я вынуждена покинуть ваше приятное
  общество до утра. Если вы не хотите завтра клевать носами и зевать, вы
  последуете моему примеру. Кстати, вино у вас опять кончилось.
     Не поверивший столь печальной новости Мак-Лауд наклонил бочонок над
  пустой кружкой, но получил только несколько медленно вытекших капель.
  Фитиль прогоревшей до донышка лампы выбросил прощальный язычок пламени и
  погас, оставив компанию посреди шелестящих виноградных листьев навеса,
  синего бархатного простора ночи и непривычно ярких звезд провинции
  Лангедок.
     Утро следующего дня выдалось на редкость суматошным: казалось, все
  обитатели "Берега реки" решили одновременно тронуться в путь. Кое-кто
  направлялся в сторону гор, но большая часть постояльцев уходила по старой,
  проложенной еще римлянами дороге вдоль Гаронны, намереваясь поспеть к
  празднику в Тулузе. На конюшне постоялого двора царило форменное
  столпотворение из людей, лошадей, мулов и ослов; обычно покладистые
  животные, заразившись царящим вокруг настроением, всячески усложняли
  хозяевам жизнь, кому-то в суете уже успели наступить копытом на ногу, а
  кого-то визгливо обвиняли в попытке стянуть чужую уздечку.
     Единственный островок спокойствия в этом бурном море сидел на срезе
  большой каменной поилки для лошадей, и издалека Гай принял его за
  Франческо - из-за виолы в руках и слегка отсутствующего вида. Однако сэр
  Гисборн вспомнил, что принадлежащий их попутчику инструмент давно убран в
  кожаный футляр и вряд ли Франческо позволил бы себе столь откровенно
  бездельничать.
     Неизвестный пошевелился, окончательно развеяв сомнения Гая. Мессир
  Бернардоне-младший точно не мог похвастаться соломенными, добела
  выгоревшими на солнце патлами. Устроившийся на краю поилки человек не
  замечал окружающей суеты, равнодушно взирая поверх проходивших мимо людей
  и меланхолично перебирая струны.
     Он выглядел так, будто служил живым украшением серого каменного корыта,
  и сэр Гисборн в очередной раз подивился странностям местных порядков: в
  Лондоне подобного типа уже давно бы попросили не мешать прочим горожанам.
  Здешний же народ, похоже, давно привык к необычным выходкам приезжих. А
  может, у этого человека имеется какое-то право сидеть на избранном им
  месте?
     Так ничего и не решив, Гай прислушался к еле различимой в общем гаме
  рваной тревожной мелодии, разобрав совершенно непонятные слова:
     Кровит на лбу материка истерзанный Прованс, И небо - лик Предтечи, где
  сентябрь на пробор Расчесывает облака, ненастен и гриваст...
     Он распахнул свои крыла от Арль до Иль-де-Франс.
     Но брызжет гной Земли родной Из почернелых пор.
     Excusez-moi, вы мерзость, монсеньер...
     Но в чем, mon Deux, мой черный бог, моих лесов вина?
     Где Лапгсдоль и дерзкий Юг ведут с рожденья спор, Где символ веры -
  дага в бок, где вера есть война?
     И кровью просочился луг, и гладь озер и гор, Где все мечты - Кость на
  кости, В горсти альбниских юр.
     О будь же, будь ты проклят, монсеньер...
     Окончательно впавший в тягостное недоумение сэр Гисборн огляделся в
  поисках кого-нибудь, способного разъяснить ему смысл увиденного, и
  остановил пробегавшего мимо молодого парня, прислуживавшего в трактире.
     - Любезный, кто это у вас торчит посреди двора, словно пугало в огороде?
     Работник папаши Тардье глянул в указанном направлении и досадливо
  скривился:
     - Опять притащился... Вы, мессир, не обращайте на него внимания, я его
  сейчас выставлю. Это Лоррейн, он из Прованса и слегка того - Парень
  выразительно постучал себя согнутым пальнем по голове. - Вообще он тихий,
  шляется туда-сюда, никому не мешает, иногда его в замки пускают - поет он
  здорово. Только случается, на него как накатит - спасайся, кто может...
  Лоррейн, матушку твою вдоль и поперек! - Беловолосый незнакомец с явной
  неохотой повернулся на крик, - Проваливай отсюда, не то хозяина позову!
  Давай, давай, шевелись!
     - Che casa? - На ступеньках крыльца появились Франческо и мистрисс
  Изабель, нагруженные мешками и парой вместительных кожаных кофров. - Что
  случилось - По-моему, явился местный юродивый, - пояснил Гаи. - Во-он
  сидит.
     - Для юродивого и бродяги он чересчур хорошо выглядит, - высказала свое
  мнение девушка, предусмотрительно встав позади сэра Гисборна. - Что ему
  здесь нужно?
     - Понятия не имею, но его сейчас прогонят, - успокоил ее Гай, с детства
  питавший непреодолимое отвращение ко всякого рода нишим и попрошайкам,
  якобы увечным и калечным. Конечно, среди них попадались люди, изгнанные из
  дома сложившимися обстоятельствами - войной, неурожаем или болезнями, но
  большинство этих христарадников, по глубокому убеждению Гая, относились к
  древнему и неистребимому племени мошенников, пользующихся чужой добротой.
     - Прогонят? - недоуменно переспросил Франческо. - Почему? Он ведь не
  сделал ничего плохого...
     - Феличите, не начинай все сначала, - раздраженно бросила Изабель и,
  повернувшись к сэру Гисборну, вполголоса пояснила: - Видите ли, мессир
  Гай, мой хороший приятель Франческо вбил себе в голову, что ему надлежит
  облагодетельствовать мир, но понимает это непосильное ему деяние весьма
  своеобразно.
     - Между прочим, сказано в Писании: "Просящему у тебя - дай", - тихо, но
  упрямо проговорил Франческо.
     - Ага, и еще сказано: "Раздай имение свое бедным". - отозвалась девушка
  и, не в силах остановиться, сердито продолжила: - Только я что-то не
  припоминаю ничего насчет: "Раздай имение свое бездельникам, дабы они с
  чистой совестью продолжали бездельничать". Кроме того, собственного имения
  у тебя пока еще нет, а раздавать чужое я тебе не позволю. Мне вполне
  хватило твоих подвигов весной в Руане. Я молчу, когда ты проигрываешься в
  зернь и клянчишь у меня серебро на свои долги, но перепутать чужой карман
  с собственным и раскидывать монеты на площади - не находишь, что это
  слегка чересчур? Ведь это мне, а не тебе пришлось извиняться перед теми, у
  кого ты так легко позаимствовал их собственность!
     - Френсис, не слушай эту женщину, - из дверей, как обычно, не вышел, но
  вывалился Мак-Лауд, - и всегда помни, что Господь создал ирландцев, а
  ирландцы придумали скаредность, чтобы поменьше платить и побольше
  получать... Кто-нибудь из вас знает иной путь, чем пылить вслед за всей
  этой толпой9 - Я знаю, - мрачно сказала мистрисс Уэстмор. - Через холмы,
  по виноградникам. К вашему сведению, мне не жаль денег, и я считаю, что
  помощь неимущим всегда достойна похвалы. Однако помощь в первую очередь
  разумная и зависящая от собственных средств. Вы можете об этом не
  задумываться, но мы, люди кошелька, обязаны никогда не забывать.
     Пристыженный Франческо лишь молча кивнул и уставился себе под ноги. Гай
  понятия не имел, что произошло между этой парочкой весной в Руане, но
  решил, что мистрисс Изабель порой чрезмерно жестока в словах, хотя говорит
  совершенно правильные вещи.
     Предмет краткого спора тем временем спрыгнул со своего насеста, в
  несколько стремительных шагов пересек двор - постояльцы шарахались от
  него, как от ходячей напасти, - и замер неподалеку от крыльца и четверки
  путников. Мистрисс Изабель сдавленно пискнула и предпочла подняться по
  ступенькам к спасительной двери.
     Странный тип по имени Лоррейн уставился на притихшую компанию
  бесстрастными серыми глазами, больше напоминавшими пару тусклых галечных
  камешков, и какое-то время молча изучал их, так что Гай ощутил некое
  беспокойство. Он уже собирался прикрикнуть на этого непонятного и
  пугающего человека, когда в дворовом гвалте отчетливо прозвучал
  хрипловатый голос:
     - Псам, что охраняют вход в башню, брось кость и скажи: lapis exillis.
     - Чего? - глуповато переспросил сэр Гисборн, но Лоррейн уже успел
  метнуться в сторону, ловко юркнул под брюхо проходившей мимо лошади и
  бегом устремился к распахнутым настежь воротам, толкнув кого-то по дорою и
  не слушая несущихся вслед возмущенных криков. - Что он сказал?
     - Вот с ним всегда так: брякнет какую-нибудь ерунду и смоется, -
  сообщил бессовестно подслушивавший служка, - Или начнет разглагольствовать
  что твой пророк. Попадется он когда-нибудь монахам, и упрячут его за
  решетку помяните мое слово' - Папаша Тардье идет, - как бы невзначай
  проронила Изабель, пристально вглядываясь в дальний конец двора.
     Парень немедленно вспомнил о порученном ему неотложном деле и торопливо
  потрусил к дверям кухни.
     - Какая башня, какие псы? - с легким удивлением спросил Мак-Лауд. - И
  сделайте милость, переведите эту латинскую заумь на человеческий язык!
     - Lapis exillis означает "камень, упавший с неба", - растерянно сказал
  Франческо. - Или "камень, привезенный из изгнания", либо же "камень
  изгнанников". Но в таком случае больше подходит слово "скрижаль" -
"Скрижаль изгнанников". Монна Изабелла, что все это означает?
     - Ровным счетом ничего. - Девушка пренебрежительно дернула плечом. -
  Этот несчастный, как я поняла, не в ладах с собственным разумом. Какой
  Смысл искать толк в словах безумца?
     Она спустилась с крыльца и пошла через вытоптанный пыльный двор к
  конюшне, слегка склонившись набок под тяжестью мешка, но высоко держа
  голову и полностью сознавая свою правоту. Трем ее спутникам ничего не
  оставалось, как последовать за ней, самостоятельно размышляя над
  загадочными словами.
      
 
     ГЛАВА СЕДЬМАЯ
   
   ПРАЗДНИК НА ЧУЖОЙ УЛИЦЕ
   
   ТУЛУЗА, СТОЛИЦА ПРОВИНЦИИ ЛАНГЕДОК. 1-2 ОКТЯБРЯ 1189 ГОДА.
   
   Святой Ремигий, коего во Французском королевстве именуют Сен-Реми, как
  ведомо всякому, дающему себе труд повнимательнее прислушаться к ежедневным
  чтениям житий святых, прославлен тем, что почти семьсот лет назад обратил
  в христианскую веру короля франкского племени сикамбров Хлодвига и его
  дружину. Хотя доселе неизвестно, кому в этом обращении принадлежит большая
  заслуга - собственно святому или жене короля Хродехильде Бургундке,
  истинной и верной христианке. Ибо именно Хродехильда (которую еще называл?
  Клотильдой) заставила своего мужа, более занятого войной с соседними
  племенами и расширением собственных владений, прислушаться к словам
  посланника Рима и убедила, что союз с Церковью намного выгоднее войны и
  еще один друг намного лучше еще одного врага. Хлодвиг не выдержал двойного
  натиска со стороны жены и ее исповедника, но, дабы сохранить лицо и не
  заводить лишней ссоры со жрецами своих богов, заявил, что уверует, когда
  ему будет представлено неоспоримое доказательство могущества Бога
  Хродехильды. Например, если в ближайшем сражении бог Рима дарует ему
  победу.
   "Наверно, в прежние времена Господь внимательнее прислушивался к
  просьбам смертных, - мрачно размышлял Гай. - Теперь мы стали Ему
  неинтересны. Впрочем, кто я такой, чтобы рассуждать, что интересно
  Господу, а что нет?"
   Сам сэр Гисборн, как ни старался, не мог найти в себе ни капельки
любопытства к творившемуся перед его глазами действу, на которое вместе с
ним глазела добрая треть населения Тулузы вкупе с гостями столицы
Лангедока, паломниками, солдатами гарнизона, семействами окрестных
баронов, съехавшихся на праздник, и бог еще знает кого. На огромном
помосте, завешанном трепыхающимися на ветру коврами и цветочными
гирляндами, успевшими с утра слегка подвять, разыгрывалась завершающая
часть древней истории короля Хлодвига, его неугомонной супруги и святого
подвижника Ремигия. Король собирался в поход на варваров, ослепительно
блестели на ярком осеннем солнце надраенные кольчуги, мерно колыхалось
окружающее помост шумливое пестрое море людских голов, ловя каждое слово,
а мессир Гай из Ноттингама, что в королевстве Английском, пребывал в
крайне раздраженном состоянии духа. Повинная в сем троица - Дугал,
Франческо и присоединившаяся к ним мистрисс Изабель - наверняка совершенно
не испытывала мук совести и в данный миг наслаждалась где-то хорошим днем,
праздником и всеми грешными радостями жизни.
   Началось все с утра, на постоялом дворе "Конь и подкова", когда
  развеселившаяся парочка в лице Мак-Лауда и Франческо, пытаясь разбудить
  сэра Гисборна, не нашла лучшего способа, как перевернуть топчан, на
  котором спал помянутый сэр, затем опрокинуть на него таз с предназначенной
  для умывания водой и сбежать из комнаты прежде, чем Гай успел высказать
  все, что о них думает. Однако если они ожидали возмущенных криков на всю
  гостиницу, то просчитались. Сэр Гисборн успел вовремя напомнить себе, что
  сегодня праздник, который не годится портить руганью и шумным выяснением
  отношений, а кроме того - таковы уж его попутчики. Он не сомневался, что
  идея принадлежала шотландцу, но... А, пусть его! В конце концов, это всего
  лишь вода.
     Праздники в Тулузе, как уже успел понять Гай, отличались заметным
  своеобразием:
     их начинали отмечать как можно раньше. Вот и сейчас снизу доносились
  оживленные перекликающиеся голоса, внезапно заглушенные разухабистой
  танцевальной мелодией.
     Пока Гай собирался, мелодия успела несколько раз смениться, хотя ее
  характер оставался прежним, а невнятный шум переместился из нижнего зала в
  обширный внутренний двор гостиницы, и к нему добавились частый топот и
  ритмичные хлопки в ладоши. Недовольство утренней выходкой спутников уже
  успело куда-то испариться, сменившись возбуждением и нетерпеливым
  ожиданием чего-то захватывающего и прекрасного, потому Гаи решил
  пожертвовать завтраком и, прогрохотав по хлипкой лестнице, по здешним
  традициям лепившейся к галерее, соединявшей выходившие во двор комнаты
  постояльцев, очутился на краю яркого людского сбориша.
     Обитавшая в гостинице молодежь (как позабывшая о своих обязанностях
  прислуга, так и жильцы) решила, что лучший способ отметить начало
  праздничного дня - устроить танцы прямо во дворе За музыкой далеко ходить
  не потребовалось: кроме Франческо, нашлись еще несколько умельцев дергать
  за струны, и по вытершимся каменным плитам понеслись два смеющихся кольца
  - из молодых, людей и девушек.
     Почти сразу вокруг них образовалось третье, из зрителей постарше,
  азартно хлопавших и выкрикивающих что-то подбадривающее. Шумливые хороводы
  то разбивались на кружащиеся парочки, то вытягивались и бегущую цепочку,
  то создавали чинно выступающие шеренги. Гай запоздало сообразил, что
  девица, выступающая под руку с распоряжающимся сменой танцевальных фигур
  молодым человеком, - не кто иная. как мистрисс Изабель. Она то ли успела
  вчера вечером навестить лавку готовой одежды, то ли захватила с собой и
  теперь извлекла из баула на свет новое платье - ярко синее с розовой
  отделкой, соорудила замысловатую прическу и, похоже, веселилась от души,
  способности к чему сэр Гисборн за ней раньше не замечал. Ноттингамец еще
  успел подумать, что смотреть на принарядившуюся мистрисс Уэстмор довольно
  приятно, хотя благовоспитанной девице не пристало с самого раннего утра
  отплясывать в гостиничном дворе неизвестно с кем.
     - Гай! - обрадованно заорали неподалеку. - Эй, Гисборн, вот ты где! Иди
  к нам!
     Вопил, разумеется, Мак-Лауд, и Гай, раздвигая успевшую собраться
  изрядную толпу, направился к компаньону, стоявшему возле дверей конюшни.
  Впрочем, Дугала было трудновато не заметить в любом сборище - как из-за
  манеры одеваться, так и из-за врожденной способности привлекать всеобщее
  внимание. Однако сегодня шотландец наконец-то уделил время своей
  внешности, потрудившись не только вымыться и переодеться, но даже
  расчесать вечно спутанную шевелюру. Массивная серебряная фибула, которой
  Мак-Лауд закалывал на плече черно-желтый плед - переплетение диковинных
  растений и зверей, украшенное шлифованными аметистами, - вспыхивала в
  солнечных лучах множеством сверкающих искорок.
     Почти добравшись до цели, сэр Гисборн с легким изумлением узрел, что
  его спутник отнюдь не пребывает в гордом одиночестве. Рядом с ним стояла
  молодая женщина - высокая, темноволосая, в красно-зеленом платье,
  несколько откровенно облегавшем пышную фигуру. Шотландец что-то сказал ей
  на ухо, и девушка беспечно рассмеялась, запрокидывая голову и блестя
  зубами.
   "Начинается, - обреченно подумал Гай. За время пути он уже привык к
  тому, что почти в любом городе и даже в самой крохотной деревушке, где они
  останавливались переночевать, Мак-Лауд незамедлительно находил такую вот,
  с позволения сказать, подругу из числа легкомысленных девиц, всегда
  готовых согрешить с заезжим рыцарем, или торговцем, или все равно кем при
  условии, что потом им подарят какую-нибудь дорогую безделушку или просто
  заплатят. Все попытки сэра Гисборна заставить компаньона образумиться
  натыкались либо на искренне недоумевающий взгляд, либо на утверждение, что
  никто никого не принуждал и все происходило по обоюдному согласию. Надо
  отдать ему должное, Дугал умудрялся обстряпывать свои делишки, не
  попадаясь на глаза как попутчикам, так и разъяренной родне своих
  мимолетных приятельниц. Гай надеялся, что Мак-Лауд хотя бы ради праздника
  станет вести себя приличнее, но его помыслы, как выяснилось, не
  оправдались. - Ему что, не прожить спокойно хотя бы дня?"
   - Это Розалин, - невозмутимо сообщил Дугал, а девица скромно потупила
глазки и присела в поклоне. - Она здешняя, из Тулузы. Розалин, это мессир
Гисборн.
   - Очень приятно, - мрачно буркнул Гай, мысленно выругав сначала
компаньона, а затем себя: собственно, чего он придирается? Пройтись по
людной улице с девушкой - не грех и не преступление.
   - Сейчас заберем Френсиса и отправимся, - продолжил шотландец. -
Розалин, как у вас тут обычно празднуют?..
   - Сначала все сходятся на Рыночную площадь, к собору Нотр Дам де Тор на
общую мессу, - неторопливо проворковала девушка. - Если мы поспешим, то
сможем занять места поближе. Потом начнется торжественный ход по улицам, и
еще в этом году обещали дать представление о житии Сен-Реми. После
девятого часа начинаются развлечения, танцы и угощение для всех желающих
от нашего графа.
   Умиротворяющая речь Розалин сделала свое дело: сэр Гисборн смирился с
ее присутствием. В конце концов, она наверняка совершеннолетняя и
понимает, что делает и с кем связывается. Не прогонять же ее в самом деле?
   Танец наконец завершился, пары замерли в финальном поклоне, не без
признательности слушая благодарственные выкрики. Восседавший на огромной
бочке Франческо убрал свою виолу в чехол, огляделся, разыскивая
попутчиков, и обрадованно замахал рукой, показывая, что вот-вот придет.
   Он действительно не заставил себя ждать, но, к тихому отчаянию Гая,
явился в сопровождении сразу двух особ женского пола: Изабель и некоего
хрупкого глазастого создания с копной золотистых кудряшек. Сэр Гисборн
заподозрил, что создание рождено в тех же краях, что и Франческо, что
подтвердилось миг спустя, когда незнакомая девица прощебетала, называясь:
   - Кателла деи Маччо.
   - Ее отец занимает соседние с нами комнаты, - объяснила Изабель, уловив
недоумевающие взгляды господ рыцарей. - Мы с ним отчасти знакомы, по
прежним торговым делам. Он отправляется на праздник со своими друзьями и
потому доверил мне и мессиру Бернардоне присмотреть за его дочерью.
   - Да-да, идемте, идемте скорее! - От нетерпения Кателла чуть ли не
подпрыгивала на месте и произносила слова с ужасающим акцентом. - А то на
площади будет не протолкнуться!
   - Конечно, монна. - Дугал ловким движением согнал трех юных дам в
хихикающий красочный табунок и подтолкнул к не верящему своему счастью
Франческо. - Френсис и вы, леди, сделайте милость, подождите нас на улице,
только не уходите далеко.
   Изабель и Франческо недоуменно переглянулись, но, не задавая лишних
вопросов, вместе с обеими девушками скрылись за распахнутыми воротами
постоялого двора.
   Убедившись, что они ушли, Мак-Лауд резко повернулся к Гаю:
   - Не с той ноги встал, или живот пучит? Не понравилась Кателла? Да, у
нее мякина вместо мозгов, но тебя никто не заставляет с ней разговаривать.
Ее будет обихаживать Франческо, и уж поверь, у него это прекрасно
получится. Или дело в Розалин?
   - Мне не нравится, что за тобой вечно таскается какая-то юбка, -
сдержанно ответил Гай. - Мог бы хоть сегодня угомониться. И еще мне не по
душе тон, которым ты разговариваешь.
   - Когда настанет время, я сам отвечу за свои грехи, - огрызнулся Дугал.
- За тон, так и быть, извиняюсь. Но меня ужасно злит, когда кто-то
начинает корчить из себя святошу и указывать мне, как жить. Если тебе
настолько не нравятся женщины, шел бы в монахи или в тамплиеры - им вроде
даже смотреть на слабый пол запрещается!
   - Прекрати, - сердито оборвал разошедшегося приятеля Гисборн.
   - Тогда сделай одолжение, не строй такую постную рожу, - потребовал
Мак-Лауд. - Не хочешь идти с нами? Ступай один. Все-таки это город, а не
дремучий лес.
   Заблудишься - спросишь дорогу. Я не хочу с тобой ругаться, но не желаю,
чтобы мне портили праздник.
   Проходившие мимо постояльцы и слуги с опаской косились на двух молодых
людей, несомненно, благородного происхождения, стоявших у дверей конюшни и
злобно глядевших друг на друга. В воздухе явственно ощущался горький
запашок близкой ссоры. Первым не выдержал Гай:
   - Прости. Не знаю, что на меня нашло. Я по-прежнему считаю твое
поведение не совсем достойным, но лучше мы поговорим об этом в другой раз.
  Если ты полагаешь, что я как-то оскорбил мистрисс Розалии...
     - Извинения приняты, - каким-то чужим, холодным и ровным тоном
  проговорил Дугал.
     - Пожалуй, ты во многом прав, а я в последнее время позволил себе
  лишнего.
     Он кривовато ухмыльнулся, снова превращаясь в знакомого Гисборну типа
  по имени Дугал Мак-Лауд, и вполголоса осведомился:
     - Правда, она очень даже ничего?
     - Лучше не бывает, - хмыкнул сэр Гисборн. - Только не говори, что
  собираешься захватить ее с собой в дорогу.
     - Ни за что на свете! - Мак-Лауд очень похоже изобразил на физиономии
  выражение панического ужаса. - Так мы идем или будем торчать тут до
  вечера? Кстати, если нам повезет, сможем сегодня увидеть этих якобы
  потомков Меровея, о которых мы давеча наслушались. Они ведь местные и
  наверняка приедут на праздник. Только знаешь, чего я до сих пор не могу
  понять...
     - Что? - Гай все еще не привык к манере Дугала перескакивать во время
  разговора с одной темы на другую, в зависимости от того, какая очередная
  мысль посещала его беспокойную лохматую голову.
     - Зачем папаша Тардье, занятой по уши человек, тратил время,
  рассказывая совершенно посторонним людям долгую и весьма путаную историю
  про живших здесь древних королей и их наследников? - задумчиво проговорил
  Мак-Лауд.
     - Мы же сами попросили, - напомнил Гай. - Франческо хотел услышать
  что-нибудь такое, о чем не говорится в летописях, мы ему поддакивали,
  только и всего. Меня куда больше заинтересовал этот чокнутый менестрель с
  его нелепицей про катящиеся или какие там камни.
     - Он такой же чокнутый, как я или ты, - безапелляционно изрек Дугал. -
  Просто умеет хорошо прикидываться. Он почему-то хотел сказать нам, именно
  нам, эти слова... Ладно, забыли. Будем веселиться, пока можем. Загадки
  подождут, а сейчас надо спасти Френсиса - никто долго не продержится
  против трех болтливых девиц.
     Мессир Бернардоне и порученные ему девушки успели приобрести у уличного
  разносчика кулек мелких оранжевых слив и в кратких паузах между сплетнями
  и новостями быстро расправлялись со своей покупкой. Миг спустя текший вниз
  по улице людской поток подхватил увеличившуюся на двух человек компанию и
  повлек за собой то вверх, то вниз по склонам застроенных домами холмов,
  устремляясь к сердцу города - базилике Сен-Серпен, обители небесного
  покровителя столицы святого Серпена.
     Праздник катился по проторенной за несколько столетии дороге, а сэр
  Гисборн все больше погружался в темную пучину глухого недовольства. Он не
  собирался оспаривать права горожан отмечать нынешний день так, как
  заведено здешними порядками и обычаями, но не мог отделиться от ощущения
  неправильности происходящего. Слишком варварски роскошным, слишком
  языческим выглядело это празднество, слишком яростно надрывались жестяные
  трубы и вызывающе сияло золотое шитье на одеяниях здешнего епископа и его
  свиты. Недавно отремонтированные, еще не тронутые ни копотью, ни налетом
  времени мраморные стены и скульптуры собора Нотр Дам де Тор отсвечивали
  такой первозданной, непорочной белизной, что глаза начинали слезиться.
  Осеннее солнце дробилось в витражах розетки над распахнутыми воротами
  главного портала и в полукруглых окнах. Теплый ветер перебирал ленты и
  кисточки на знаменах гильдий, заставлял трепетать узкие длинные язычки
  разноцветных баннеролей местного дворянства, уносил-, ввысь сизоватый
  дымок горящего ладана.
     Довольно быстро Гай выяснил две неприятные вещи: во-первых, он не
  приметил, когда и как потерял в толпе своих попутчиков; во-вторых, от
  обилия ярких красок, запахов и звуков у него разболелась голова. Ему
  хотелось выбраться с зажатой между высокими и узкими домами площади, вдруг
  напомнившей ему загон для овец, однако он терпеливо дождался конца мессы,
  когда внимание публики перекинулось на начавшееся представление, и только
  тогда стал проталкиваться ближе к зданиям и темневшим между ними
  переулкам. Он не сомневался в том, что Франческо, например, не двинется с
  места, пока не прозвучит заключительное "Amen" и последняя реплика с
  помоста, где идет представление, сознавал, что поступает не слишком хорошо
  для верного сына Церкви, но просто не мог оставаться дольше среди этой
  толпы.
     Улица встретила его долгожданной тенью и манящим журчанием воды,
  тоненькой струйкой льющейся из пасти позеленелого бронзового льва. С
  площади несся нестройный, но на редкость единодушный хор, распевающий
"Gloria", которому в иное время он с удовольствием бы подпел.
     - С непривычки здешние края кажутся просто наказанием, - сочувственно
  проговорили рядом. - Но потом привыкаешь.
     Гай поднял глаза и без малейшего удивления обнаружил рядом мистрисс
  Изабель.
     Выглядела девушка слегка встревоженной.
     - Все разбежались, - кратко объяснила она отсутствие своих спутников. -
  Я стояла поблизости от вас, подумала, что вам не слишком хорошо, и пошла
  следом. Если мешаю, скажите, и я избавлю вас от своего присутствия.
     - Вы не боитесь ходить одна? - Гай начал приходить в себя.
     - Я не впервые в этом городе. - Изабель упрямо наклонила голову с парой
  уложенных на висках темно-рыжих кос. - И знаю, каковы местные порядки. Не
  беспокойтесь, мне ничто не угрожает. Кроме того, сегодня праздник, когда
  прекращаются любые распри.
     Она отступила на пару шагов, критически обозрела ноттингамца и
  заключила:
      
 - Вам уже лучше, мессир? Послушайте доброго совета: если ищете тишины -
  не суйтесь в кварталы у подножия холмов, там даже в святые дни небезопасно.
     - Подождите! - окликнул неспешно удалявшуюся девушку сэр Гисборн. - Вы
  возвращаетесь на площадь или куда-то уходите? Если да, то разрешите хотя
  бы проводить вас.
     - Я собиралась навестить кое-кого из знакомых, - после секудного
  замешательства ответила Изабель. - Они живут недалеко отсюда, и я вполне
  могу дойти сама, но если вам угодно...
     - Вы рискуете оказаться перед запертым дверьми, - сказал Гай. - Неужели
  ваши друзья не посещают праздники?
     - Кто-нибудь обязательно останется дома, - еле заметно и грустно
  улыбнулась девушка. - В конце концов, я не рассчитываю заводить долгий
  разговор, просто хочу сообщить, что добралась и хотела бы устроиться у них
  на зиму. И еще мне нужно как можно быстрее отыскать кого-нибудь из
  Риккарди - их золото скоро начнет обжигать мне руки. Я уже не могу думать
  ни о чем, кроме этих проклятых мешков!
     - Они, наверное, будут вам очень благодарны? - предположил сэр Гисборн.
     Изабель коротко хмыкнула:
     - Пятнадцатая доля в возможных общих делах. Или двенадцатая - если мой
  собеседник будет в хорошем настроении, а я смогу убедить его в своей
  несомненной полезности. Не удивляйтесь, мессир Гай, благодарность
  торговцев чаше всего выражается в том, что способно приносить доход. Вы
  по-прежнему уверены, что ничего не хотите за свои труды?
     Они остановились на углу перекрестка, пропуская маленькую, но на
  редкость шумную процессию, и сэр Гисборн после краткого размышления
  отрицательно мотнул головой:
     - Это был наш долг, мистрисс Уэстмор. Кстати, почему вы собираетесь
  взвалить на себя все грядущие хлопоты? Разве ваш друг Франческо уезжает?
     - Он думает, что нет, а я считаю, что да, - маловразумительно
  отозвалась девушка. - Я бы предпочла, чтобы он уехал, и как можно скорее.
  Ему не стоит задерживаться в этом городе. Пусть едет домой или... - Она не
  договорила.
     - Почему? - искреннее удивился Гай. За время пути у него сложилось
  твердое впечатление, что эту парочку не только не разольешь водой, но не
  растащишь даже упряжкой тяжеловозов. И вдруг мистрисс Изабель заявляет,
  что горит желанием расстаться со своим единственным попутчиком и надежным
  другом!
     - Ему не нужно здесь оставаться, - непреклонно повторила Изабель и
  вдруг заговорила незнакомым, мягким и рассудительным голосом: - Видите ли,
  сэр Гисборн, Феличите оказался в довольно сложном положении. Он умный и
  способный мальчик, но не может решить, куда приложить. имеющиеся
  способности. Лично я считаю, что надлежащее место ему - в Болонье, в
  тамошнем университете. Однако к этому имеются несколько серьезных
  препятствий. Во-первых, пять или шесть лет учебы вылетят семейству
  Бернардоне в приличную сумму, а мессира Пьетро заботит только собственное
  дело, но отнюдь не дарования сына. Он не даст Франческо ни флорина, а если
  тот будет настаивать, доказывая, что неспособен к управлению сукновальней
  и ведению торговли, - выставит его из дома и проклянет. Его отец из породы
  тех людей, что предпочтут искалечить судьбу своих близких, но сделать все
  по-своему. Второе. Болонская школа, конечно, не парижское Ситэ, но в
  Италии при выборе будущих студентов тоже отдают предпочтение людям
  благородного сословия.
     И, наконец, третье. Королям Европы угодно позвать своих подданных в
  поход против неверных. Для таких, как Франческо - молодых и
  предприимчивых, - это серьезный шанс изменить не только свою жизнь, но и
  положение. Феличите мечтает заслужить дворянство, хотя никогда об этом не
  скажет, и я верю, что он вполне достоин такого звания. Но гербы, как
  известно, на простонародье с неба не валятся, а добываются с боем и
  кровью. Поэтому, как ни жаль, я хочу отправить Феличите в Марсель. Так я
  больше не буду ему постоянной обузой, а он получит возможность серьезно
  обдумать, чего хочет добиться от жизни. Если он задержится в Тулузе - зря
  потеряет год. Сейчас настали такие времена, когда все решает
  одно-единственное вовремя сказанное слово или совершенный поступок. Здесь
  он ничего не добьется, только будет сорить деньгами и пускать пыль в
  глаза. В Тулузе любят жить на широкую ногу, а мы не сможем позволить себе
  такого.
     Гай посмотрел на мистрисс Уэстмор, будто увидел ее в первый раз. Ему не
  приходило в голову, что у Франческо, сына вроде бы процветающих родителей,
  могут быть такие сложности в жизни, но еще больше удивила и поразила
  неожиданная связь между возможностью попасть в университет и начинающимся
  Крестовым походом. Сэр Гисборн с трудом понимал, как люди могут
  добровольно предпочесть радость жизни возне с замшелыми книгами и вонючими
  колбами. Ладно, монахи - это понятно, привычно и вполне объяснимо. Но с
  таким усердием рваться в студенты, тратить лучшие годы на зубрежку и
  пребывание в четырех стенах? Точно, неисповедимы пути Господни и причуды
  ближних твоих.
     - Хотите, мы возьмем его с собой? - неуверенно предложил Гай. - В
  Марселе наверняка отыщется желающий заполучить в свою свиту еще одного
  оруженосца или пажа.
     - Хочу, но не могу настолько злоупотреблять вашим хорошим отношением, -
  слегка улыбнулась девушка. - Нет, благодарю. Постараюсь отыскать иной
  способ отправить Феличите навстречу его собственной судьбе. Это дело не
  одного дня, ведь мне еще придется выдержать настоящее сражение, доказывая,
  что меня не похитят сразу после его отъезда... Ой, глядите! Вам, наверное,
  еще никогда не доводилось встречать такое?
     Улица, по которой шли сэр Гисборн и Изабель, выводила на склон холма и
  резко обрывалась, завершаясь огражденной медными поручнями площадкой. Под
  ногами громоздилось скопление крыш - черепичных, сланцевых и соломенных, и
  всех оттенков розового и красного камня, из которого тут предпочитали
  возводить стены. Над ними возвышалось здание- непривычного вида:
  мрачноватый серый куб, прорезанный черными щелями узких зарешеченных окон
  и выступами плоских колонн.
     Над ним поднимался удивительно плавно очерченный купол, выложенный
  крошечными синими и белыми кусочками мозаики, образовывавшими прихотливый
  узор и нестерпимо блестевшими. В самой верхней точке купола искрилось
  золотом некое украшение или символ, установленное на тонком, почти
  неразличимом штыре. По бокам строения возносились две остроконечные
  башенки, тоже украшенные мозаикой и похожие на наконечники копий, грозящих
  небесам.
     - Что это? - полюбопытствовал Гай, внимательно осмотрев непонятное
  сооружение и придя к выводу, что оно напоминает маленькую крепость,
  которую очень трудно взять.
     - Мечеть, - спокойно сказала Изабель. - Самая настоящая мечеть, дом
  детей Аллаха. Доберетесь до Палестины - узрите их во множестве. Эта
  принадлежит мавританскому кварталу. Знаете, многие называют Тулузу
  Вавилоном наших дней. Ее построили римляне, захватили вестготы потом она
  перешла к маврам, а сейчас принадлежит франкам, но я не рискнула бы
  пересчитывать все народы, обитающие в ней. Вон там, левее, начинается
  иудейский квартал, за ним лежит греческий, потом владения итальянцев, с
  ними соседствует еще кто-то, уже не помню кто именно... У всех - свои
  церкви, и знаете, что самое забавное? В Тулузе можно праздновать целый
  год, потому что на каждый день выпадает чье-нибудь торжество.
     - Но разрешить неверным содержать посреди города языческое капище... -
  ошарашенно проговорил Гай, наконец разглядев, что макушку купола венчает
  повернутый рожками влево полумесяц. Как ни странно, зрелище мусульманского
  храма не вызвало в его душе ожидаемого отвращения, только смутное
  любопытство, что сэр Гисборн старательно попытался скрыть.
     - Они точно так же платят налоги королю и правителю города, - пожала
  плечами Изабель. - Не заставляют никого насильно принимать свою веру и,
  насколько я помню, никогда не пытались вредить христианам. Если дело порой
  и доходит до драк, так не из-за веры, а потому, что все мы люди, с
  одинаковыми слабостями и пороками.
     - Все равно ее стоило бы разрушить, - недовольно буркнул ноттингамец.
     - А по-моему, она очень красивая, - заметила девушка, явно намереваясь
  лишний раз подразнить своего спутника, что ей вполне удалось.
     - Следите за своими словами, мистрисс Уэстмор, - резковато напомнил сэр
  Гисборн.
     - Не все разделяют ваше мнение, и, боюсь, многим оно покажется
  подозрительным.
     - Возможно, - кротко согласилась Изабель и, бросив последний взгляд на
  пепельно-серое здание под лазурным куполом, зашагала дальше. - Но,
  надеюсь, вы согласитесь, что приятнее иметь собственное мнение, нежели не
  иметь вообще никакого или заученно повторять чужие слова?
     - Отчего ж не повторить, если они верны и их говорит умный человек? -
  нашелся Гай.
     Девушка хмыкнула, быстро глянула по сторонам, убедившись, что на улице
  нет лишних ушей, и внятно произнесла несколько фраз на совершенно
  незнакомом сэру Гисборну языке, полном гортанных, словно перекатываемых
  внутри горла согласных и долгих, протяжных "а". Очевидно, на его лице
  появилось до смешного озадаченное выражение, потому что Изабель
  непочтительно фыркнула и пояснила:
     - Это стихотворение на фарси, языке персов. По нашему оно звучит так...
     Она прищурилась и нараспев прочитала:
     За мгновеньем мгновенье - и жизнь промелькнет...
     Пусть весельем -мгновение это блеснет!
     Берегись, ибо жизнь - это сущность творенья.
     Как ее проведешь - так она и пройдет.
     - Как по-вашему; сэр, прав был тот старый неверный, что придумал эти
  строчки?
     - В чем-то прав, - вынужденно признал Гай. - А вы умеете разговаривать
  на персидском?
     - Boi! - Изабель торжествующе подняла тонкий указательный палец и
  покачала им перед носом собеседника. - Настоящая мудрость не ведает
  пределов и различий в вере... Мы пришли, и на прощание мне придется вас
  разочаровать - я не знаю фарси, просто мне однажды посчастливилось увидеть
  несколько стихотворений, записанных латинскими буквами, которые я
  запомнила. Каюсь, люблю производить впечатление образованной особы, хотя
  уверена, что половину слов произношу неправильно... Спасибо, что
  согласились меня проводить.
     Не дожидаясь ответа, девушка легко взбежала по высоким ступенькам ничем
  не примечательного дома и несколько раз дернула увесистое кольцо,
  болтавшееся в пасти бронзовой лошадиной головы, стукнувшим о прикрепленную
  снизу железную пластинку. Изнутри не донеслось ни звука, хотя удары
  получились достаточно громкими и отчетливыми. Гай колебался: уходить или
  подождать, пока знакомые Изабель отзовутся? Даже если хозяева ушли на
  праздник, в доме должен остаться кто-то из слуг или сторожей. Но может.
  они опасаются открывать, увидев незнакомого человека, пришедшего вместе с
  девушкой?
     Мистрисс Уэстмор в нетерпении переминалась на крыльце, поглядывая
  вверх, на маленькие окна с мутными слюдяными стеклами в свинцовых
  переплетах. Наконец она не выдержала и протянула руку, собираясь постучать
  еще раз.
     Она не успела даже притронуться к кольцу. Дверь распахнулась без
  малейшего скрипа. На мгновение сэр Гисборн увидел стоящего в полутемном
  коридоре человека, вернее, не человека, а просто очертание человеческой
  фигуры -довольно высокого и, кажется, молодого мужчины. Он вежливо
  отступил назад, пропустив нежданную гостью внутрь и не задав ей ни единого
  вопроса, из чего Гай сделал верный вывод - мистрисс Уэстмор здесь хорошо
  знают и ей нет нужды заранее предупреждать о своем визите.
     Прежде чем войти, Изабель оглянулась, помахав оставшемуся на улице сэру
  Гисборну в знак того, что все в порядке и она больше не нуждается в
  сопровождении или защите. Впустивший ее человек резким движением захлопнул
  створку, и Гай услышал короткое лязганье вставляемого в скобы засова.
      
 - Эй, пора вставать!
     Малопонятное недовольное бормотание.
     - Гай, проснись, надо поговорить. Гай!
     К звучащему из клубов желтоватого тумана бесплотному голосу
  присоединилось нечто материальное - рука, цепко ухватившая сэра Гисборна
  за плечо и несколько раз энергично встряхнувшая. Окружающий туман
  постепенно начал развеиваться. Из него выплыли стены, завешенные потертыми
  и изрядно выцветшими коврами, темно-коричневые балки потолка и распахнутое
  окно, через которое вливался оранжевый свет заходящего солнца, наполовину
  загороженное сидевшим на подоконнике человеком. Гостиница "Конь и
  подкова". Точно, она. Значит, раздраженный голос принадлежит Дугалу
  Мак-Лауду.
     - Вставай, вставай, - повторил шотландец, для верности еще раз
  бесцеремонно тряхнув компаньона и убедившись, что тот открыл глаза. Гай с
  трудом сел, справившись с приступом головокружения, огляделся и, еле
  ворочая языком, спросил:
     - Какой сегодня день?
     - Второе октября, - ответили со стороны окна, и Фран-ческо мягко
  спрыгнул вниз, на пол. - Только что звонили к повечерию.
     - Держи. - В руки Гаю сунули приятно запотевший кувшин. - Пей и
  постарайся очухаться побыстрее.
     - Как я сюда попал? - уже вполне вразумительно поинтересовался сэр
  Гисборн, наполовину расправившись с содержимым кувшина и мысленно
  поблагодарив неведомо кого за чистую и очень холодную воду. Виски
  немедленно заломило, зато голова окончательно прояснилась.
     - Пришел или тебя притащили, - недовольно отозвался Дугал. - Я вернулся
  к полудню, а ты уже валялся на полу и храпел на весь этаж. Мы бы тебя и
  дальше не будили, но, кажется, у нас неприятности. Ты помнишь, что делал
  вчера? Меня интересует не весь день, только время после того, как мы
  потеряли друг друга на площади.
     Гай открыл рот, чтобы сказать: "Ничего не помню", но вовремя
  спохватился. Память сохранила разрозненные пестрые обрывки вчерашнего
  праздника, оставалось только выстроить их по порядку. Вот он поднимается
  по залитой солнцем улице вместе с мистрисс Изабель, и сбоку из-за домов
  медленно, величаво выплывает голубой мозаичный купол, сливающийся по цвету
  с небом. Потом мистрисс Уэстмор куда-то пропала, а он наткнулся на
  компанию из десятка молодых людей и их подружек и пошел вместе с ними.
  Они, кажется, представлялись, но после третьей или четвертой кружки
  молодого вина любые имена перестали иметь значение. Кто-то назвал его
"Альбо" - за белый цвет волос, и всем очень понравилось это прозвище.
     Встреченная Гаем развеселая компания направлялась смотреть состязания
  для горожан, происходившие на одной из многочисленных площадей города. Он
  запомнил позеленевший фонтан посреди мощенной красным булыжником площади и
  еще жутковатые местные ножи, похожие на маленькие мечи: выгнутые, с
  зазубринами у основания.
     Их. метали в раскрашенные доски - десять шагов, двадцать шагов,
  тридцать, но блестящие лезвия по-прежнему неумолимо впивались в центр
  мишени. Бешеный перестук копыт - кто-то пытается усидеть на спине
  подпрыгивающей и лягающейся лошади, под седло которой насыпали колючих
  семян репейника. Кажется, по правилам требовалось продержаться, пока
  зрители хором не досчитают до десяти. Пляшущая женщина в развевающейся
  юбке, похожей на шатер, звон ее золотых браслетов. Потом - темнота.
     - Тебя даже не обчистили. - Дугал небрежно указал на горку сваленных на
  столе вещей сэра Гисборна. - Твои неведомые друзья оказались честными
  людьми - не только довели тебя до гостиницы, но даже не взяли оплаты за
  труды. Верю, что ты хорошо повеселился, но постарайся вспомнить - когда и
  где ты расстался с Изабель? Сам я упустил ее из виду еще перед началом
  мессы, и Франческо говорит то же самое. Кателла по глупости своей вообще
  не обратила внимания, а спросить у Розалин... Ее родные не поймут, если я
  заявляюсь к ней домой. Вдобавок я забыл выяснить, где она живет.
     - Я ушел с площади перед собором после мессы, во время представления, -
  медленно проговорил Гай, борясь с внезапно нахлынувшим дурным
  предчувствием, имевшим почему-то прогорклый вкус давно свернувшегося
  молока. - Мистрисс Изабель пошла за мной, но представления не имею, как
  она сумела заметить меня в такой толпе.
     Она хотела навестить своих друзей, я предложил ее проводить. Мы прошли
  через несколько кварталов, вышли к площадке в конце улицы, откуда видна
  мечеть...
     - Джума ал-Джами, - кивнул Франческо. - Знаю, слышал и видел.
     - Мистрисс Уэстмор постучалась в дом неподалеку, - продолжил сэр
  Гисборн, пытаясь собрать воедино все мельком увиденные мелочи. - Я бы
  сказал, что он принадлежит зажиточному горожанину - два этажа, в окнах
  настоящие стекла, дверь из мореного дуба. Ей открыли - не знаю кто, видел
  только, что мужчина, и, кажется, еще не старый. Она помахала мне рукой,
  вошла... и все.
     - Вошла сама? - уточнил Мак-Лауд. - Без принуждения, я имею в виду?
     - Да, - растерянно ответил Гай. - Я еще подумал, ещё там живут ее
  давние друзья... А что случилось?
     - Посмотреть с одной стороны - ничего. - Дугал уселся на придвинутый к
  стене сундук и задумчиво уставился на виднеющиеся в окно городские крыши.
  - С другой же... В общем, я решил, что надо растолкать тебя, чтобы ты
  выслушал и вынес решение. Френсис, излагай.
     - Я боюсь, что с монной Изабеллой что-то случилось, - слегка запинаясь,
  начал Франческо, смотря на господ иноземных рыцарей тревожно блестящими
  глазами собаки, потерявшей хозяина. - Вчера утром, еще до того, как мы
  собрались уходить, она позвала меня к кладовым, где нас никто не мог
  подслушать, отдала мешок с какими-то вещами и велела как следует спрятать.
  Она показалась мне озабоченной, я спросил, что ее тревожит и что в мешке,
  в ответ она начала говорить странные вещи. Мол, она сегодня куда-то уйдет
  и мне не следует беспокоиться, если ее не будет целую ночь. Но если она не
  вернется к вечеру следующего, то есть сегодняшнего дня, мне нужно взять
  оставленные ею вещи и как можно скорее покинуть Тулузу. Я спросил, куда
  мне ехать, она ответила - в Марсель, к...
     - Погоди, - остановил течение рассказа Мак-Лауд. - Если она называла
  тебе имена, лучше держи их при себе. Чего не знаешь, о том не
  проболтаешься. Дальше.
     - ...К одному человеку, - нашелся Франческо. - Там, как она утверждала,
  я смогу получить помощь в обмен на то, что привезу. Сейчас вечер, и ее
  нет. Если бы она пошла в итальянский квартал, где у нас действительно есть
  знакомые, ей не понадобилось бы проходить так близко от мечети - наш
  квартал совсем в другом конце города. Doice Madonna, я совершенно не
  представляю, что делать. - Он беспомощно развел руками и понурился. -
  Искать ее? Где? Ждать до вечера? Вдруг с ней в это время что-нибудь
  случится?
     - Если с мистрисс Изабель что-нибудь случится, ты все едино не сможешь
  этому помешать, - здраво высказался Дугал. - Скажи-ка мне лучше одну
  вещь... Ты давно с знаком с этой особой?
     - С начала прошлой осени, - быстро ответил Франческо, прикинув что-то в
  уме. - Я тогда приехал во Францию, и меня приняли в компанию мэтра Барди.
  Монна Изабелла жила в его доме, она знала моего отца по общим делам, мы
  подружились, и она стала моей patronessa - покровительницей.
     - Значит, почти год, - протянул Мак-Лауд; Гай не мог взять в толк, к
  чему клонит его компаньон, но с каждым мгновением все больше верил в то,
  что тревога Франческо небеспочвенна. Его слова отчасти совпадали с тем,
  что говорила ему прошлым днем мистрисс Изабель, но только отчасти... - Она
  всегда предпочитает устраивать подобные игры в загадки?
     - Монна Изабелла честная девушка, - мгновенно вспыхнул Франческо,
  однако тут же сник и неохотно добавил: - Хотя я не раз слышал, как ее
  украдкой называли Mascalzona - обманщица. Не подумайте плохого, чаще всего
  так говорили те, кто уступал ей в умении заключить выгодную сделку или
  договориться с нужным человеком. Она никогда не нарушала законов...
     - Просто умела их обходить, - довершил фразу Дугал. - Не вижу ничего
  особенного, сам так выкручивался. У твоей приятельницы, Френсис, ум
  лисицы, но сдается мне, что она позабыла о старом мудром правиле: на
  каждую хитрую лисицу рано или поздно отыщется свой охотник... Ты не
  смотрел, что за сокровища она тебе поручила?
     - Какая разница? - вмешался Гай. - Это не имеет ни малейшего значения!
  Важно лишь то, что женщина попала в беду!
     - Не уверен, - невозмутимо отрезал Мак-Лауд. - Кроме того, мне всегда
  втолковывали, что в мире все имеет значение. Любой человеческий поступок
  или слово похожи на след на снегу и могут указать направление поиска, если
  только быть внимательным и не отвлекаться. Френсис, мистрисс Уэстмор
  ничего не брала с собой, когда уходила на праздник?
     - Ничего, - покачал головой Франческо. - Только обычный кошель на
  поясе, но туда много не положишь.
     - Значит, она заранее подозревала, что может не вернуться из того
  места, куда идет, и оставила то, что представляет ценность, тебе. - На
  физиономии Мак-Лауда появилось азартное выражение, и Гай подумал, что уже
  видел шотландца в подобном настроении - на берегу Эндра, во время краткой
  схватки с призрачным чудовищем.
     Тогда Мак-Лауд тоже смахивал на гончую, почуявшую долгожданный запах
  добычи. - Вряд ли ей что-то угрожает в данный момент, ведь единственное,
  чем она обладает, - знание. С покойником не поболтаешь по душам и не
  разопьешь кружку зля.
     Френсис, не надо ужасаться. Наоборот, в этом твое и ее спасение.
  Конечно, у нее попытаются узнать, где она оставила вещи. Она рассчитывала
  отмалчиваться в течение дня, этого самого дня. Потом она сдастся и
  проболтается, но к тому времени птичка улетит - ты уже должен нестись к
  Марселю. Остается один вопрос - что лежит в мешках? Надеюсь, теперь никто
  не будет возражать, чтобы мы туда заглянули?
     - Я не буду, - со вздохом сказал Гай. - Хотя признаюсь честно: я
  по-прежнему не понимаю, что происходит.
     - Не отчаивайся, я тоже, - хмыкнул Дугал. - Наша общая знакомая ведет
  на редкость запутанную игру, и я очень хочу в ней разобраться. Френсис, ты
  принесешь мешки или нет?
     - Да - обреченно сказал Франческо и поднялся. - Но рыться в чужих вещах
  - грех.
     -Обманывать своих друзей - еще больший грех, - немедленно возразил
  шотландец. - Кроме того. Мы хотим только посмотреть и не собираемся
  прихватить что-нибудь на память. Может эти вещи подскажут нам, в чем дело.
  А потом, как мне кажется, мы дружно отправимся разыскивать загадочный дом
  вблизи мечети, и никто не разубедит меня в том, что попутчик мистрисс
  Изабель понадобился с одной-единственной целью: запомнить, куда она пошла.
  Где барахло?
     - В конюшне. - Франческо подошел к двери и в нерешительности
  остановился. - Я не знал, куда их спрятать в гостинице, ведь тут постоянно
  шастают жильцы и прислуга. Додумался только потихоньку отнести в сарай и
  зарыть поглубже в сено.
     - Совершенно правильно, - одобрил Мак-Лауд. - Тебе помочь их притащить?
  Гай, мы сейчас вернемся.
     Они ушли, оставив сэра Гисборна размышлять над странными изменениями в
  поведении его компаньона и подлинным смыслом действий мистрисс Уэстмор.
  Гай отчетливо слышал, как парочка спускается по лестнице с галереи во
  двор, а спустя несколько мгновений кто-то негромко постучал в дверь.
     - Да! - рявкнул сэр Гисборн. - Входите, кто там! В узкую щель между
  створкой и косяком сунулась незнакомая голова и до отвращения вежливо
  осведомилась:
     - Мессир, вы приехали вместе с дамой из Англии? Такой рыженькой молодой
  леди? - Гай слегка кивнул. - Тогда это ведено передать вам.
     Ноттингамец встал, только сейчас отметив, что заснул одетым и теперь
  наверняка смахивает на изрядно помятое чучело, доковылял до двери и взял
  торопливо врученное послание - сложенный в несколько раз и запечатанный
  лист пергамента.
     Гонец, не дожидаясь положенной платы, заспешил вниз по лестнице.
  Какое-то время Гай недоуменно разглядывал коричневатую поверхность,
  лишенную всяких надписей или имени адресата, затем нахмурился, запоздало
  проклял себя за несообразительность и, едва не сорвав дверь с петель,
  выскочил на галерею.
     Франческо и Дугал шли через почти безлюдный двор - только у кухонной
  пристройки вертелась стайка мальчишек-поварят, через плечо Мак-Лауда
  свисал тяжелый по виду мешок. Принесший письмо человек торопливо спускался
  по шатким ступенькам и уже почти добрался до самого низа.
     - Дугал! - крикнул Гай, перевесившись через хлипкое деревянное
  ограждение галереи и чуть не сломав его. - Останови его!
     Он ткнул в замершего на лестнице гонца. Больше ничего добавлять не
  потребовалось. Мешок полетел к Франческо, едва не сбив юного итальянца с
  ног. По двору пронеслось нечто вроде сильно уменьшенного, однако не
  ставшего от этого менее опасным вихря. Мак-Лауд вылетел вслед за
  бросившимся улепетывать незнакомцем на улицу, ошарашенный Франческо стоял,
  прижимая к себе драгоценный баул и растерянно глядя вслед сгинувшему
  попутчику. Гай мет-нулся к лестнице, но сразу понял, что не успевает -
  снаружи донесся шум короткой схватки, чей-то пронзительный вскрик и
  удаляющаяся дробь копыт по булыжникам. Захлопали двери - обитатели
  гостиницы по всегдашнему человеческому обыкновению торопились узнать, что
  стряслось.
     Мак-Лауд вернулся во двор, разочарованно махнул рукой и, подозвав
  словно остолбеневшего Франческо, поднялся наверх.
     - Там его ждал второй с лошадью, - бросил он. - Кто это такой?
     - Понятия не имею, - правдиво ответил Гай. - Он принес какое-то письмо,
  и я решил, что надо бы его задержать и расспросить. Каюсь, опоздал с
  предупреждением.
     - Ладно, - отмахнулся Дугал. - Со всеми случается. Что за письмо?
     - Вот - Сэр Гисборн поднял в спешке брошенный на стол пергамент,
  лежавший рядом с плотным кожаным мешком для сохранности обмотанным
  волосяной веревкой, сломал печать - обычная сургучная клякса без
  положенного герба отправителя - и развернул упруго хрустнувший лист, Он
  догадывался, каким может быть содержание этого послания, и ощутил краткое
  сожаление, когда понял, что его подозрения оправдались. Четыре короткие
  строчки, размашисто написанные прямо посредине листка, под ними - красный
  оттиск, на котором выделяется незнакомый символ: два сплетенных вместе
  треугольника.
      
 "Мессиры, если вам угодно вновь узреть некую особу, обладательницу
  скверного характера, но острого ума, вас ждут завтра в часу третьем у
  начала дороги, что ведет в Фуа. Не забудьте взять с собой ее приданое."
      
 - Теперь надо каяться мне, - бесстрастно заметил Мак-Лауд, когда Гай
  вполголоса прочел послание. - Не знаю, с кем мы имеем дело, но я его
  недооценил. Достойный противник, такому и проиграть не жаль. Мистрисс
  Изабельдля него не добыча, а приманка. Ему не понадобилось задавать ей
  никаких вопросов, он сам разузнал, где мы живем. Сейчас он наверняка уже
  уехал, а нам предоставлено право догонять, и он уверен, что мы приедем. Он
  не хочет решать вопросы в городе, где могут появится нежелательные
  свидетели, предпочитает собственные владения. Гай, тебе не кажется, что
  Марселю и Палестине придется немного подождать?
     - Кажется, - мрачно согласился сэр Гисборн.
     - Зачем я только потащился с вами? - горестно задал безответный вопрос
  Дугал, одновременно разрезая веревки на принесенном Франческо мешке. -
  Я-то обрадовался: ну, думаю, в кои веки угодил в приличное общество, не
  куда-нибудь еду, в Святую землю! Как же, размечтался! Господи, всю жизнь
  одно и то же:
     секреты, тайны, подметные письма...
     Он с силой рванул не желавшую поддаваться лезвию веревку, распахнул
  горловину мешка и нетерпеливо вытащил наружу три одинаковых предмета.
  Небольшие вместительные сундучки черного дерева, шириной в две ладони
  высотой и глубиной в три, окованные по углам зеленовато-золотистыми
  веточками из потускневшей бронзы, с удобными ручками на крышках и
  замочными скважинами, окруженными ворохом металлических колосьев.
  Мак-Лауд, увидев их, рассеянно, точно следуя устоявшейся привычке,
  выругался, Франческо недоуменно поднял бровь и осторожно потрогал гладкую
  полированную стенку одного из ящиков, а Гай уныло спросил себя, не
  затянувшийся ли сон все происходящее вокруг?
                                  ВЕСТНИКИ ВРЕМЁН
  
                              ИСТОРИЯ ВТОРАЯ.
  
                               ЧАСТЬ ВТОРАЯ
    
                             ГОРЬКИЕ ВОДЫ РЕДЭ
     "...Нам не страшны жестокость донатиста, самоубийственное безумие
  обрезанца, похотливость богомила, спесивая нищета альбигойца,
  кровожадность флагелланта, коловращение зла, проповедуемое братьями
  свободного духа. Мы знаем всех и знаем, что у их грехов тот же корень, что
  у нашей святости. Эти люди нам не опасны. И мы прекрасно знаем, как
  уничтожить их, то есть как устроить, чтобы сами они себя уничтожали,
  упрямо доводя до зенита ту жажду гибели, которая зарождается в глубинах их
  надира. Более того. Я твердо убежден, что и само их существование
  необходимо, неоценимо, поскольку именно их уравновешиваем в Божием
  мироздании мы. Их греховность поощряет нашу добродетель, их поносные речи
  воодушевляют нас петь хвалы, оголтелое покаяние умеряет нас, приучает к
  разумности в жертвованиях, их безбожие оттеняет нашу набожность, так же
  как князь тьмы был потребен миру, с его протестом и с его безысходностью,
  дабы ярче всего сущего воссияла слова Господня..."| Умберто Эко. "Имя Розы"
      
 
   ГЛАВА ВОСЬМАЯ
   
 ПО ВЫЖЖЕНОЙ РАВНИНЕ...
   
 8 ОКТЯБРЯ 1189 ГОДА, ОКОЛО ПОЛУДНЯ. ОБЛАСТЬ РЕДЭ, ЛАНГЕДОК
   
    
 Был час в безумной юности моей, 
   Как заподозрил я, что каждый из людей 
   Владеет истиной о бытии загробном:
   
 Лишь я один в неведеньи. Огромный 
   Злодейский заговор людей и книг 
   Скрывает истину, чтоб я к ней не приник.
   
 Был день сомнений в разуме людском:
   
 Как можно жить, не зная впрок о том, 
   Как смерть, и мрак, и рок какой Сознанье ждут за гробовой доской?
   
    
 Никогда ранее сэру Гаю Гисборну, уроженцу Британских островов, не
доводилось попадать в подобные места - завораживающие своей необычной
красотой и пугающие одновременно. Золотое пламя осени, бежавшее с полуночи
на полдень Европы, еще не добралось сюда, но вряд ли его появление внесло
бы в окружающий пейзаж заметные перемены. Оставалось прежним голубоватое,
словно вылинявшее от жары небо, рыжие охристые холмы причудливых форм с
пятнами тусклой зелени, по склонам которых медленно перемещались пыльные
клочья шерсти -овечьи стада. Никуда не девались качающиеся желтые цветы
дрока, скрюченные низкорослые дубы, укрытые от непрекращающегося холодного
ветра в глубоких оврагах виноградники и неровные квадраты распаханных
полей. И завершающим стежком на гобелене из блекло-синего светло-зеленого
и всех оттенков красного и оранжевого - тоскливый свист ветра в скальных
выступах да резкий, пронзающий душу клич одинокого ястреба, плывущего в
воздушных течениях.
   Таково было древнее графство Редэ, лежащее в предгорьях Пиренеев,
вернее, его маленький кусочек, протянувшийся вдоль долины реки Од и
представший взглядам своих гостей поневоле. Выжженный солнцем унылый край,
населенный угрюмым и неразговорчивым народом, вся жизнь которого проходит
в постоянной борьбе с засухами и стремлении вырвать у земли хоть немного
плодов. Проводник, немолодой уже и равнодушный ко всему человек, ждавший
господ рыцарей на обочине дороги, что ведет в графство Фуа, казался
похожим на местные камни - источенные сетью трещин и намертво вросшие в
сухую почву. В день он произносил не больше двух десятков слов, в число
которых входили "подъем", "привал", "стой", да иногда, в виде большого
  одолжения, мог махнуть рукой в сторону реки, причудливой скалы или
  поселка, соизволив невнятно бросить их название. Попытки расспросить о
  конечной цели пути не имели успеха - возможно, проводник даже не понимал
  языка, на котором с ним пытались говорить. В здешних местах бытовало свое
  наречие:
     чудовищная смесь провансальского с языками горных племен, остатками
  диалекта вестготов и слов, чье происхождение вообще не поддавалось
  опознанию. Оставалось только ехать по узкой немощеной дороге вслед за
  неспешно выступающим мулом проводника, гадать о том, где завершится это
  странное путешествие, да смахивать небывало въедливую белую пыль, толстым
  слоем покрывавшую всадников и лошадей.
     Унылые, хотя и не лишенные диковатого своеобразия земли начались как-то
  сразу, стоило путникам покинуть цветущие, плодородные угодья вдоль Арьежа
  и перебраться через цепочку невысоких, но неприветливых и усеянных следами
  недавних оползней холмов к руслу Од. Здесь словно начиналась иная страна,
  и она сразу же познакомила гостей с одной своей неприятной особенностью.
  На первом же привале Мак-Лауд неосмотрительно хлебнул воды из струившегося
  между камней ручейка, на удивление прозрачного и чистого, тут же с
  гримасой отвращения сплюнул и разочарованно объявил:
     - Горькая!
     Не поверивший Франческо сунулся проверить, спустя миг подтвердив:
     - Действительно горькая... И кислая вдобавок. Гай не решился
  последовать примеру попутчиков, доверившись наилучшим знатокам природы -
  лошадям, дружно отвернувшим морды от притягательного журчания, и
  мимолетной презрительной ухмылке проводника, исподлобья следившего за
  явственным огорчением своих подопечных.
     Водой для людей и коней, как выяснилось, в здешних краях надлежит
  запасаться заранее в поселениях, имеющих достаточно глубокие колодцы. Один
  такой источник принадлежал на равных правах городишке Лиму и
  расположенному чуть выше него аббатству Сент-Илере - замкнутого вида
  маленькой крепости, обосновавшейся на вершине холма и напоминающей нос
  тонущего корабля. После Лиму потянулись изрезанные глубокими оврагами
  плоскогорья, за которыми поднималась неровная горная гряда,
  коричнево-пепельная на голубом фоне. Однажды вдалеке промелькнули смутные
  очертания причудливого замка, оседлавшего макушку отвесной скалы, при виде
  которого Франческо сдержанно ахнул от восхищения, а проводник, нехотя
  обернувшись, процедил единственное слово:
     - Монсегюр.
     Все попытки разузнать, что такое этот Монсегюр, какие Умельцы смогли
  возвести крепость на совершенно неприступной горе и кому она принадлежит,
  разбились о непробиваемую стену молчания. Исчезнувший вскоре замок так и
  остался в памяти - еще одной неразрешенной загадкой таинственной и
  непостижимой. За несколько последних дней они хорошо научились отыскивать
  различные тайны но пока ни к одной не подобрали решения. Расхотелось даже
  говорить о них - слишком жаркими и слишком неподходящими для доверительных
  бесед выглядели эти места. В них самих, казалось, заключены некие мрачные
  секреты, и Гай колебался, отвечая себе на вопрос - хотел бы он их узнать
  или нет? Скорее всего нет: ему, так же как и его спутникам, вполне хватало
  собственных неурядиц.
     Все началось еще в Тулузе, когда из перевязанного веревками кожаного
  мешка на стол в комнате гостиницы "Конь и подкова" явились три небольших
  сундучка черного дерева с окантовкой в виде бронзовых веточек лавра и
  пшеничных колосьев. Сэр Гисборн не мог в точности сказать, как долго они
  молча пялились на эти простые и изящные изделия рук человеческих,
  предназначенные для хранения мелкой утвари, а также различных бумаг или
  книг. Сундучки, как полагалось бессловесным и лишенным души созданиям,
  смирно выстроились в ряд, взирая на людей темными отверстиями скважин.
     Первым лопнуло терпение у Мак-Лауда, всегда предпочитавшего решительные
  действия долгим размышлениям.
     - Одно из двух, - заявил он, - или перед нами часть наследия моего
  погибшего хозяина, или мастерская, делающая такие игрушки, решила завалить
  своими изделиями всю Европу. Еще можно предположить, что мне мерещится, но
  тогда что видите вы?
     - Три небольших сундука из мореного кедра с полировкой, - с готовностью
  ответил Франческо. - Сработанных, если не ошибаюсь, в Милане или в Генуе.
  Лично я не замечаю в них ничего необычного.
     - Они похожи на те, которые мы пытаемся разыскать, - невнятно пояснил
  Гай, вспомнив, что их неожиданный попутчик представления не имеет о
  поручении из Англии, и, поколебавшись, решился: - Теперь я тоже склонен
  думать, что надо попытаться открыть их. Если кто-то сейчас заведет печь об
  обыскивании чужой собственности и попытке воровства, я согласен принять
  этот грех на себя.
     Стремительно меняющееся выражение лица Франческо убедительно
  доказывало, что ему нисколько не хочется подвергать своих новых знакомых
  опасности согрешить, но продолжать оставаться в неведении относительно
  содержимого сундуков тоже невозможно. Наконец он выдавил:
     - Если монна Изабелла спросит, кто шарил в ее вещах, я скажу, что это
  моя вина... Но как мы его откроем? У меня нет ключей. Будем взламывать?
     - Обещайте, что промолчите о моих скромных талантах, - криво
  ухмыльнулся Дугал.
     - Френсис, мистрисс Изабель останется в приятном неведении относительно
  судьбы своего достояния, так неосторожно доверенного тебе. Гай, сделай
  одолжение - как только я скажу "начали", медленно считай вслух.
     - Зачем? - удивился странности просьбы сэр Гисборн.
     - Увидишь - узнаешь. - С этими словами Мак-Лауд начал лихорадочно
  рыться в своем мешке, пока не отыскал тщательно завязанный кошель из
  темно-коричневой замши. В нем, как выяснилось, содержался завернутый в
  отдельные тряпки набор диковинного вида приспособлений, смахивающих на
  плоды союзов между различными ножами, шильями, крючками, похожими на
  рыболовные, и отвертками. Все они ярко блестели хорошо заточенными краями
  и попахивали маслом, что доказывало неустанную заботу владельца. Дугал с
  задумчивым видом разложил непонятные предметы на столе, по очереди поднял
  сундучки, выбрав наиболее легкий и кратко пояснив, что обычно люди
  складывают самое важное в одном месте, а этого "важного" вряд ли наберется
  много. После чего повернул сундук набок, неизвестно ради чего заглянул в
  скважину и скомандовал:
     - Начали!
     Гай послушно проговорил "один", "два"... сбился на счете "три",
  завороженный стремительным мельканием загадочных инструментов и быстро
  смекнув, что видит обыкновеннейшие отмычки для незаметного вскрытия
  дверных, сундучных и иных замков. Ящик сопротивлялся недолго, раздался
  щелчок, легкий сухой треск, и крышка отскочила.
     - Семь, - со сдержанным уважением проговорил Франческо и подался
  вперед, с любопытством заглядывая внутрь сундука. Гай хмыкнул и сокрушенно
  покачал головой, что долженствовало означать: "С кем я только связался?"
   - Между прочим, я редко злоупотребляю своими умениями, - точно
оправдываясь, сказал шотландец. - Не портить же хорошую вещь, в самом деле?
   Сэр Гисборн ничего не ответил, предоставив компаньону самому выяснять
непростые отношения с собственной совестью. Его куда больше притягивала
внутренность сундучка, выложенная посекшимся лиловым бархатом, и десяток
заключенных в ней свитков. Кроме бумаг, в ящике обнаружилась плоская
резная шкатулка из желтоватой кости - судя по размерам, предназначенная
для хранения какой-то книги.
   - Глянем? - полувопросительно-полуутвердительно произнес Мак-Лауд и, не
дожидаясь ответа, вытащил шкатулку, поставив ее отдельно, затем извлек
свитки, ссыпав их в мгновенно раскатившуюся похрустывающую горку. Почти на
всех посланиях болтались привешенные на витых шелковых шнурках печати -
тяжелые, зеленого или кроваво-коричневого сургуча, с глубоко вдавленными
изображениям гербов. Каждое письмо посередине опоясывала тщательно
завязанная несколькими узелками крученая нить.
   Гай неожиданно понял (словно еле слышный печальный голос вкрадчиво
прошелестел ему на ухо), что, как только они развернут и прочтут хотя бы
один из свитков, ничто больше не станет прежним. Это тот самый поступок,
который невозможно исправить или искупить, но который необходимо
совершить, хотя твоя душа и твое воспитание отчаянно сопротивляются. После
не будет никакой обратной дороги, но в какой-то мере это даже к лучшему.
Сожженный мост - самое верное, хотя и безжалостное средство заставить
армию двигаться вперед, и только вперед.
   Поэтому сэр Гисборн протянул руку, взял первое попавшееся письмо, с
некоторым усилием распутал хитроумные узлы (краем уха слыша протестующий
шепот Франческо)
   и развернул лист на столе, придавив края тяжелыми медными
подсвечниками. Дугал немедленно перегнулся через стол, увидел ровные ряды
строчек, выведенных ярко-красными чернилами, и озадаченно спросил:
   - Слушайте, это на каком языке?
   Подобных букв - округлых, напоминающих ряды бегущих волн, - Гаю тоже
раньше видеть не доводилось, но Франческо твердо сказал:
   - На греческом. Нет, прочитать и перевести я не смогу. Мне просто
довелось увидеть, как выглядит греческий алфавит в письменном виде - в
Ливорно, там живут ромеи и греки, а я оттуда отправлялся во Францию. - Он
помялся и нерешительно добавил: - Раз мы вскрыли одно послание и ничего не
поняли, может, с другим повезет больше?
   Следующее письмо вскрывал Мак-Лауд, и удача его не оставила - свиток
заполняли привычные латинские буквы вперемешку с цифрами, однако разгадать
смысл этого текста мог только человек осведомленный. Гай предположил, что
перед ними долговая расписка или перечень отправленных куда-то и
полученных сумм.
   Франческо, тщательно изучив записи на листке, согласился с ним,
многозначительно отметив, что отправитель позаботился не указывать имена,
названия торговых домов или городов, ограничившись незамысловатыми:
"Пришло столько-то", "уплачено столько-то", "долг такой-то". На месте
  подписи стояла маленькая синеватая печать, скорее всего небрежно
  оттиснутая кольцом, - еле различимая птица с развернутыми крыльями.
     Обозлившийся Мак-Лауд принялся вскрывать все письма подряд, однако
  ничего нового не нашлось - те же строчки сухих цифр, иногда датированных
  (Гай нашел пометки от сентября прошлого года до марта нынешнего), краткие
  сообщения о выполненных поручениях (здесь встречались имена, но ни сэр
  Гисборн, ни его компаньон не могли припомнить, чтобы слышали о таких
  людях) и, наконец, даже не письмо - второпях набросанная записка,
  принесшая некоторый ценный улов. В ней стояло имя адресата - "мэтру
  Уильяму Лоншану, передать лично", и сообщалось, что переговоры проведены
  успешно, противная сторона выразила согласие с большинством предложений,
  но опасается брать на себя какие-либо обязательства и предпочла бы
  отложить выполнение намеченного до наступления осени или зимы.
     - "Писано на день святого Георгия, год 1189", - вполголоса прочел Гай.
  - Вторая половина апреля. Интересно, о чем и с кем договаривался покойный
  канцлер?
     - Лучше спроси: этот договор отменили в день его смерти или нет? -
  посоветовал Дугал. Он небрежно отодвинул рассыпанные листы, облокотился на
  стол, положил подбородок на сдвинутые кулаки и вопросителгоо воззрился на
  компаньона глазами цвета недозрелых орехов. - Что теперь? Вскрывать
  остальные? Я могу...
     - Верю, - кивнул Гай. - Но стоит ли? Допустим, мы найдем еще кипу
  бумаг, предназначенных непонятно кому и гласящих неизвестно о чем.
     - Я мог бы попробовать разобраться в этих записях, - робко заикнулся
  Франческо, и оба рыцаря точно сейчас вспомнили, что рядом с ними находится
  представитель торгового сословия, рожденный и воспитанный среди закладных
  бумаг, счетов и доверенностей. - Даже по такой малости можно проследить
  пути упомянутых сумм. Но мне понадобится время, причем изрядное - от
  седмицы и больше, а также дополнительные сведения и возможность заглянуть
  в учетные книги некоторых торговых домов, за что придется заплатить...
     - Думаю, это пока обождет, - рассудил Гай. - Подведем итоги наших
  невеселых размышлений и открытий. Как выражаются господа законники,
  главнейший вопрос таков: считать ли найденные нами пергаменты частью
  приснопамятного архива господина де Лоншана? Если считать, то возникает
  еще два вопроса: что нам с ними делать и как они попали к мистрисс Уэстмор?
     - Три, - поправил Мак-Лауд. - Не два вопроса, а три. Куда подевался
  остальной архив? Впрочем, сейчас это не слишком важно. Не важно и
  содержимое других ящиков и обстоятельства, при которых оно попало к нашей
  пронырливой Изабель. Я даже готов поверить, будто она не знала, что везет.
  Может, ее покойный дружок Ле Гарру передал ей не только золото, но и
  сундуки с бумагами. Честное слово, это не имеет значения.
     - Как не имеет значения? - опеицил сэр Гисборн.
     - А вот так, - ехидно хмыкнул шотландец. - Единственное обстоятельство,
  по-настоящему значимое в этой истории, таково: какой-то тип очень хочет
  заполучить эти бумажки себе. Я не сомневаюсь, как только мы прибудем... не
  знаю куда, но куда-то нас должны привезти... первое, что мы услышим,
  будет: "Женщина против бумаг". И знаешь, что я на это отвечу?
     - Что? - против воли заинтересовавшись, спросил Гай.
     - Нет, - отчетливо выговорил Дугал. - Я скажу - "нет", и ты меня
  всецело поддержишь. Потому что начинает действовать одно из правил игры,
  такой же древней, как этот грешный мир. Игра зовется: "Обмани ближнего
  своего", и выучиться в нее играть проще простого. Фрэнсис, я прав?
     - В какой-то мере да, - осторожно подтвердил Франческо, терпеливо
  дожидавшийся новой возможности вступить в разговор.
     -- Отлично! Гай, как ни жаль, но тебе придется позабыть про твое
  возвышенное воспитание вместе с прочей ерундой и начинать срочно осваивать
  азы сложной науки вранья. Иначе нам всем конец. Итак, запоминай: если дело
  складывается не в твою пользу, тебя зажали в угол и жизни тебе осталось от
  силы на сказать: "Господи, прости!", что мало делать?
     - Вести себя так, будто главный здесь - ты, - вполголоса проговорил
  итальянец. - Делать вид, будто тебе известно все, о чем думают и говорят
  твои враги, и ты в любой миг можешь справиться с ними.
     - Слушай мальчика, он речет неоспоримую истину, -- хохотнул Мак-Лауд.
  Гай закатил глаза, но вступать в спор не решился. - Теперь глянем на наше
  дело. К нам в руки угодила некая вещь, явно очень дорогая. Зато наши
  противники держат у себя человека, которого нам желательно видеть живым и
  на свободе. Они хотят получить то, чем владеем мы. Мы не хотим это
  отдавать, но не прочь вернуть нашего человека. Как поступить?
     - Не знаю, - растерялся сэр Гисборн. - Наверное, придется расстаться с
  бумагами... Да, но что мы скажем дома, в Лондоне? Выходит, сундуки,
  лоншановы они или нет, отдавать нельзя. Как же тогда мистрисс Уэстмор?
     - Придется крутиться, как червяк на крючке. - Дугалу, казалось, даже
  нравилось придумывать себе и компаньонам новые трудности вдобавок к
  имеющимся. - Надеюсь, вы поняли главное: мы не станем менять архив на
  женщину. Придется любым способом убедить наших соперников, что мы не шутим
  и не моргнув глазом пожертвуем мистрисс Уэстмор. Да не корчите таких
  страдальческих рож, ничего с ней не случится! В нынешней заварушке она
  теперь самый важный человек. Без нее невозможны никакие переговоры. Если
  нам немедля не предъявят ее, живую и здоровую, они и клочка бумажки из
  этих сундуков не получат, неужели не понятно?
     Когда мы ее увидим и побеседуем, тогда будем соображать, как быть
  дальше. В крайнем случае сунем им в зубы часть архива - авось подавятся.
     - По-моему, будет лучше, если нам удастся создать впечатление, что мы
  не располагаем этими бумагами, - задумчиво проговорил мессир
  Бер-нардоне-младший, шестым или седьмым чувством угадав, что с этого
  мгновения его безмолвно включили на равных правах в компанию. - Например,
  что мы заранее спрятали их в определенном месте, которое откроем только
  при выполнении наших условий...
     - Или не откроем. Правильно! - одобрил Мак-Лауд. - Для правдоподобия
  помашем у них перед носом несколькими листами... Гай? Эй, что с тобой?
     - У меня от ваших коварных замыслов уже голова кругом идет, - честно
  признался сэр Гисборн. - Я понимаю, что вы правы и что иногда приходится
  действовать...
     скажем так, не вполне законно. Однако все эти рассуждения о
  допустимости лжи...
     - Не бери в голову, - отмахнулся Дугал. - Понимаешь если бы можно было
  обойтись без излишней словесной чепухи, я бы только порадовался. Но такое
  уж у нас везение. Придется потерпеть. Мне, сам понимаешь, особого доверия
  никто не окажет, так что большинство разговоров падает на тебя. Мистрисс
  Изабель трудно назвать прекрасной девицей, но вытащить из неприятностей ее
  необходимо.
     - Не спорю, - вздохнул Гай. - Просто сомневаюсь, что у меня получится.
     - Почаще напоминай себе, что в противном случае не видать нам никакой
  Палестины как своих ушей, - с некоторым злорадством посоветовал компаньон.
  - Мы же тут, считай, никто. Чужаки в чужой стране, сгинем - ни одна живая
  душа не вспомнит.
     Я-то давно привык полагаться только на себя...
     - Похоже, я скоро тоже начну привыкать, - мрачно сказал сэр Гисборн.
     Франческо посмотрел на обоих извиняющимся взглядом, словно хотел
  попросить прощения за то, что невольно послужил причиной всех обрушившихся
  на них неурядиц, и начал собирать разлетевшиеся по всему столу пергаменты,
  снова перевязывая их шнурками и укладывая в сундук. Гай рассеянно взял
  резную шкатулку, повертел в руках, открыл - выстланная темно-лиловым
  фетром внутренность пустовала. Какую бы книгу ни предполагалось сюда
  поместить, сейчас она находилась где-то в ином месте. Не исключено,
  конечно, что шкатулка сама по себе представляла Ценность. Еще бы,
  желтоватая кость диковинного животного из Полуденных стран, покрытая
  мелким резным узором из переплетающихся иззубренных листьев, тонких веток
  и цветочных головок, могла быть очень высоко оценена любителями редкостей.
  Сэр Гисборн не знал, когда и где могли сделать такую вещь, и тихонько
  спросил Франческо. Итальянцу хватило одного пристального взгляда и
  нескольких быстрых поглаживаний по бокам и крышке.
     - Ромейская работа, около пятидесяти или шестидесяти лет назад. Кость
  лишь слегка изменила цвет. В таких шкатулках иногда держат дорогие книги,
  но чаще используют под драгоценности.
     - Она принадлежала мистрисс Изабель? - почему-то сорвалось с языка у
  сэра Гисборна.
     Франческо немного подумал, вспоминая, и покачал головой:
     - Не знаю. Во всяком случае, раньше такой вещи я у нее не видел.
     На следующее утро они покинули гостиницу "Конь и подкова", а вслед за
  ней и Тулузу с ее домами розового камня, воздухом, в котором витал тающий
  аромат минувшего празднества, и неведомыми любителями подкидывать,
  замысловатые загадки. Дорога в графство Фуа, как заранее выяснил Мак-Лауд,
  была одной их трех, что начинались от Старых ворот столицы. Раздумывать
  над тем, кто будет ожидать компаньонов в указанном месте, не пришлось: в
  жидкой лужице тени под старым искривленным тополем терпеливо скучали двое
  - пегий мул в сбруе с вылинявшими кисточками и его владелец, казавшийся
  столь же неотъемлемой частью пейзажа, как растрескавшиеся от жары камни и
  чахлая зелень. Увидев явившуюся на место встречи компанию - трех верховых
  при трех заводных лошадях, он равнодушно и длинно сплюнул, взобрался на
  костлявую спину своей скотинки и потрусил вверх по пыльной дороге, даже ни
  разу не оглянувшись, чтобы проверить, следуют ли за ним остальные.
     После Лиму потянулись ставшие уже привычными невысокие, изрезанные
  ветрами и прокаленные солнцем коричнево-охристые горы с гребнями, похожими
  на отточенные лезвия ножей. Вдалеке по правую руку воздвигся неприступный
  на вид пик со снежной вершиной, кратко поименованный проводником "Карду".
  Точно для соблюдения симметрии впереди, в направлении полуденного восхода,
  замерцали отблески на ледяных выступах еще одной горы, окруженной черными
  утесами, - Бланшфор и соседствующих с ней отрогов Рокко-Негро. Путники
  миновали еще один городок, чьи приземистые домишки лепились к
  неприветливым рыжим скалам, Алье-ле-Бэн, который мог даже похвастаться
  такой роскошью, как бенедиктинский монастырь и резиденция здешнего
  епископа. Франческо, задумчиво обозрев теснившиеся под защитой каменистого
  холма неказистые строения, предположил, что тут, наверное, самое захудалое
  аббатство во всей области, куда ссылают в наказание согрешивших
  священнослужителей. Гай мысленно с ним согласился: местечко в самом деле
  мало походило на воплощение земного рая. Летом жара, зимой пронизывающие
  холодные ветры с гор, и во все времена года - унылые окрестности, еле-еле
  оживляемые тусклой зеленью во впадинах гор.
     - Кажется, я догадался, куда мы едем, - заявил Франческо на следующий
  день после ночевки в Алье-ле-Бэн. Путешествовать в этих краях, как
  выяснилось, можно только с рассвета до часа третьего, а затем с девятого
  часа до наступления сумерек, иначе рискуешь если не изжариться заживо, то
  замучить лошадей. Потому самое жаркое время дня отводилось под отдых, а
  если удавалось найти подходящее укрытие с тенью, то привал считался просто
  роскошным. Кстати, через два или три дня пути компаньоны начали привыкать
  к горькой воде местных ручьев, хотя лошади по-прежнему отказывались ее
  пить. - Мне повезло: я познакомился с монахом из Алье, сборщиком
  милостыни, и расспросил про здешние края. Он сказал, что лиг через пять в
  Од впадает ее восходный приток, Риальса, а выше по течению Риальса
  сливается с еще одной рекой, Бланш или Бланк. Между тремя реками тянется
  большое возвышенное плато, на полуночном восходе которого стоит гора
  Бланш-фор. Тамошние места получше здешних, в них больше воды и зелени. Там
  расположены замки местной знати - около двух десятков укрепленных
  крепостей. Сдается мне, что именно туда мы и держим путь, потому что
  больше некуда, разве что через горы, в тамошние королевства мавров...
     - Где мы нужны, как лошади пятая нога, - заключил Мак-Лауд. Компания
  сидела у входа в пещерку под скальным выступом и смотрела вниз, на участок
  относительно плоской земли, поросший серовато-зеленым бурьяном, где
  бродили расседланные лошади и мул проводника. Сам проводник, завернувшийся
  в изрядно облысевшую шкуру неведомого зверя, храпел под шелестящей на
  ветру дикой сливой. На первый взгляд, старик дрых как убитый, но
  путешественники уже усвоили, что он обладает чутьем дикого животного,
  безошибочно подсказывающего ему, когда наступает подходящее время , для
  продолжения пути. - Нечто в этом духе я и предполагал. Жутковатые здесь
  места, правда?
     - У вас, мессир Дугал, никогда не хватает терпения дослушать до самого
  интересного, - с легкой укоризной проговорил Франческо. - Знаете, кто
  сеньор этого края и его ближайшие соседи? Нет? Так вот, я поспрашивал, и
  мне сказали:
     тут правит граф Редэ, Бертран де Транкавель, вместе с родичами,
  которых'за глаза именуют Бешеным Семейством. Честное слово, я ничего не
  выдумал! Я разговаривал с несколькими людьми - с монахами из аббатства на
  горе, с хозяином трактира и его гостями, с владельцем овощной лавки, что
  через дорогу от постоялого двора, и все повторяли: сердце здешнего
  маленького мирка - замок Ренн-ле-Шато, где заправляет Бешеное Семейство.
  Некоторые даже добавляли - Безумное. Их соседи и родственники - Блан-шфоры
  из Фортэна, а по дороге дальше на полдень нам встретится замок Лавальдье,
  и угадайте, кому он принадлежит? Семье по фамилии Плантар, вот так!
     Вам ничего не напоминают эти имена?
     - Напоминают, - невесело сказал Гай. - Нам посчастливилось забраться
  именно в те края, о которых столь красочно повествовал блаженной памяти
  папаша Тардье из Муассака. Вот и говори, что в мире не существует
  случайностей.
     - Не верю я в подобные совпадения, - бросил Мак-"Лауд, но объяснять
  свое непонятное замечание не пожелал.
     В горячем воздухе, наполненном запахом увядающей травы и нагретых
  камней, повисло молчание, нарушенное Гаем:
     - Хотите услышать еще одну прелюбопытнейшую вещь? Попутчики кивнули:
  Франческо быстро и заинтересованно, Дугал - лениво, точно из вежливости.
  Сэр Гисборн продолжил:
     - Пока вы рассиживались в трактире, я отправился прогуляться по этому
  Алье. Меня остановили по крайней мере пятеро человек вполне почтенного
  вида и задали один и тот же вопрос, показавшийся мне довольно
  удивительным. Им весьма хотелось знать:
     мы, случайно, не собираемся поохотиться на волкодлака?
     - Чего? - Успевший задремать Мак-Лауд мгновенно проснулся, рывком сел,
  едва не свалившись с узкого карниза, и пристально уставился на Гая. -
  Ну-ка повтори!
     - Как утверждают горожане, в окрестных горах уже два или три года
  обитает волкодлак, волк-оборотень, - повторил сэр Гисборн, с величайшим
  удовольствием созерцая вытянувшиеся от изумления физиономии попутчиков. -
  Иногда благородные господа приезжают с намерением положить конец
  безобразиям и растянуть его шкуру на главной площади Алье или Лиму, но
  пока никому не удалось даже мельком увидеть это существо. Оно крадет овец
  и порой нападает на людей: пастухов, охотников, детей из горных селений.
  Его также считают виновным в пропаже нескольких молодых женщин из Алье и
  соседних городков. Возможно, это работа самых обычных волков или других
  хищников, но поселяне убеждены, будто поблизости бродит волкодлак, и очень
  хотели бы от него избавиться. В своих тревогах они дошли до того, что
  готовы заплатить любому, рискнувшему отыскать и уничтожить причину их
  бедствий.
     - Знавал я одного парня, которого Господь слегка обделил мозгами и
  который убедил себя, будто он - оборотень, - рассеянно припомнил
  шотландец. - Этот тип жил в лачуге, подальше от людей, носил волчью шкуру,
  охотился на отбившихся от стада овец и мелких животных... В конце концов
  ему не повезло: он прикончил ребенка и не нашел ничего умнее, чем спрятать
  тело неподалеку от своей халупы.
     Родные начали искать пропавшего мальчишку с собаками, свора вывела их
  прямиком к могиле...
     - И что произошло? - затаив дыхание, .спросил Франческо.
     - Известно что, - пожал плечами Мак-Лауд. - Камень на шею, бултых в
  озеро, поминай как звали. Еще легко отделался - могли бы спалить. Может,
  тут тоже шляется какой-нибудь недоумок? Или всего-навсего завелся обычный
  хитрый волчара со своим выводком. Устроили бы лучше облавную охоту, чем
  выдумывать каких-то оборотней.
     - Может, скажешь, что их не существует? - вкрадчиво осведомился Гай.
     - Я пока ни одного не встречал, - отрезал Дугал. - Увижу - поверю. А
  подобных баек я сам могу сложить хоть сотню.
     - Ваш друг - прирожденный скептик, - хихикнул Франческо. - Человек,
  доверяющий только тому, что можно увидеть глазами или потрогать руками. Но
  как же тогда насчет отвлеченных от бытности идей?
     Гай недоуменно поднял бровь, пытаясь сообразить, что имеет в виду
  Франческо, и удивился еще больше, когда Мак-Лауд ответил, даже не
  задумываясь:
     - Всякую идею можно превратить в действие и посмотреть, что получится.
  Слова и люди всегда проверяются делами, и только ими... Отвяжитесь от
  меня, я спать буду.
     В подтверждение своих слов он заполз поглубже в тень пещерки и
  свернулся на песчаном полу, бросив рядом с собой поскрипывающее сплетение
  ремней амуниции.
     Франческо поднялся, старательно отряхивая одежду от набившейся в
  складки белой пыли, легко спрыгнул вниз и заявил:
     - Я скоро вернусь. Хочу подняться во-он на тот холм. - Он махнул рукой
  в сторону пологой возвышенности, замыкавшей узкую долину, и добавил: -
  Когда мы проезжали мимо, мне показалось, что там разбит сад или оливковая
  роща. Раз роща - значит поблизости обязательно живут люди. Можно
  разузнать, далеко ли еще ехать до замка Редэ. Мне уже до смерти надоели
  эти лысые скалы, а вам?
     - Тоже, - кивнул Гай. - Ладно, ступай, только не заблудись. Если в
  самом деле наткнешься на жилой дом, добудь у хозяев что-нибудь более
  съедобное, чем солонина и кислые лепешки, идет?
     Итальянец согласно кивнул и запрыгал по склону с камня на камень.
  Спустившись на поляну, он задержался глянуть, как поживают лошади, и начал
  карабкаться вверх, пробираясь между торчащими из земли валунами. Вскоре он
  добрался до скошенного гребня холма, огляделся, прикрыв глаза ладонью от
  не по-осеннему яркого солнца, и пропал из виду. Сэр Тисборн не заметил
  никакой рощи, но решил, что Франческо просто хочет побыть в одиночестве.
  Может, он действительно отыщет человеческое жилье - он же Счастливчик,
  которому везет чаще, нежели остальным смертным. Место их стоянки выглядело
  уединенным, единственная серьезная неприятность, которая тут грозила, -
  поскользнуться или по неосторожности наступить на задремавшую на теплом
  камне змею. Впрочем, Гай считал Франческо достаточно сообразительным,
  чтобы избежать и того, и другого. Россказням про волкодлака сэр Гисборн не
  слишком поверил, отнеся их к обычным суевериям вилланов, склонных повсюду
  выискивать происки нечистой силы, вместо того чтобы работать как следует,
  Дремоту Гая - нечто вроде бодрствования, готового вот-вот плавно смениться
  сном вполглаза, - нарушил скрип щебенки и треск мелких камешков под
  приближающимися шагами. Гай приоткрыл один глаз, дабы удостовериться в
  благополучном возвращении одного из своих компаньонов... и вскочил, успев
  одновременно пнуть в бок недовольно заворчавшего Мак-Лауда. Он не мог в
  точности сказать, зачем так поступил. Просто в облике быстро
  поднимавшегося к их убежищу Франческо появилось нечто тревожащее и
  наводящее на мысли о близкой опасности.
     - Идемте, - не дожидаясь расспросов, быстро проговорил Франческо. - Вы
  должны это увидеть.
     - Да что опять стряслось? - сердито осведомился Дугал, но ответа не
  получил:
     убедившись, что его попутчики проснулись, Франческо немедля повернул
  обратно. - Гай, что там?
     - Ничего особенного, насколько я могу судить, - откликнулся сэр
  Гисборн, озадаченно глядя вслед быстро уходящему итальянцу. - Ему
  понадобилось взобраться на соседний холм - он якобы углядел там рощу и
  чей-то дом.
     - Рощу и я видел. - Мак-Лауд протяжно зевнул и начал собирать
  разложенное на полу снаряжение. - Здорово смахивает на заброшенную. Ладно,
  придется сходить, иначе ведь не угомонится. Не знаю, что он там отыскал,
  но, похоже, успел изрядно перепугаться. Может, наткнулся на логово
  волкодлака?
     - Не говори глупостей, - огрызнулся Гай. - Скажи лучше, разбудить
  проводника или не стоит?
     - Обойдемся без него, - решил Дугал. - Пошли. Склон холма, хоть и
  оказался довольно пологим, несмотря на усеивающие его камни с острыми
  краями, все равно мало подходил для пеших прогулок. Безнадежно
  отстававшему сэру Гисборну уже на середине подъема пришлось остановиться и
  передохнуть, уныло провожая взглядом быстро поднимавшегося шотландца, для
  которого, похоже, не имело особого значения, идет он по ровной дороге или
  по круто забирающему вверх каменистому откосу. К тому времени, как
  'Мак-Лауд исчез из виду. Гай еле-еле добрался до гребня холма, отмеченного
  светло-желтыми метелками ковыля, пробившегося между камнями, и смог
  наконец заглянуть в загадочную соседнюю долину.
     Оливковые деревья, померещившиеся Франческо, наличествовали - около
  десяти или двенадцати правильных рядов, выстроившихся под защитой
  охристо-бурых скал.
     Однако узкие дорожки между ними наглухо затянули буйно разросшиеся
  сорняки, а сами деревья выглядели неухоженными и больными. Приближение
  людей спугнуло стайку заполошно взвившихся в воздух птиц, безнаказанно
  склевывавших черные и зеленые шарики ягод.
   "Весь урожай нынешнего года достанется птицам, - с отстраненным
  равнодушием подумал Гай. - Тем самым, которые не сеют, не жнут, но
  собирают брошенное.
     Удивительно. как быстро приходит в запустение покинутое человеком
  место, и там немедленно появляется бурьян, селятся крысы и лисицы, а по
  осени налетают птицы, подбирающие все крошки".
     Резким движением ладони он стер налипшие на лицо песчинки и зашагал
  вниз, к ожидавшим его на окраине рощи компаньонам. Пока на глаза не
  попадалось ничего угрожающего, кроме запущенной и наводившей уныние
  группки пыльно-зеленых деревьев.
     Уже преодолев половину расстояния, сэр Гисборн понял, какой важной
  детали недостает в окружающем пейзаже. Имеется роща, пускай и брошенная на
  произвол судьбы, но где тогда жилище ее бывших владельцев? Их дом должен
  стоять где-то поблизости, иначе как бы они ухаживали за своим хозяйством?
  Гай на ходу обшарил долину взглядом, размышляя, где самое выгодное место
  для постройки. Долго искать не потребовалось: он бы разместил небольшой
  дом подле сужающейся впадины пересохшего оврага, где даже отсюда виднелась
  тонкая блестящая жилка Ручья.
     Франческо, впавший в какую-то настороженную тревогу, поневоле начавшую
  передаваться его спутникам, торопливо повел их в обход бывшего сада,
  намереваясь выйти именно к замеченной Гаем лощине. Под ногами с неприятным
  чмокающим звуком лопались перезрелые оливки и становились растекающимися
  лужицами густого зеленоватого сока, посреди которых валялись пустые шкурки.
     Кусты бурьяна неожиданно расступились, открыв аккуратно вымощенную
  гладко отесанными камнями тропинку. Франческо остановился и резко отступил
  в сторону - похоже, он привел своих попутчиков именно туда, куда
  намеревался, предоставив им право самим увидеть столь напугавшую его вещь.
  Однако сэр Гисборн не заметил вокруг ничего особенного. Дорожка вела мимо
  обложенного известняковыми плитами колодца с покосившимся набок деревянным
  навесом, мимо чего-то, напоминающего остатки разрушенного небольшого
  строения, и заканчивалась... Собственно, ей надлежало заканчиваться возле
  боковой двери в предполагаемый дом, но тропка упиралась в густую поросль
  отцветающего кипрея - цветка, в изобилии произрастающего на заброшенных
  вырубках и местах недавних пожарищ.
     Слегка опешивший Гай вдруг заметил, что заросли кивающих на ветру
  высоких стеблей словно вытянулись вдоль незримых границ, повторяющих
  очертания некогда стоявшего тут строения - довольно большого, окруженного
  хозяйственными пристройками. Приглядевшись, он увидел осязаемые
  подтверждения своим мыслям: то там, то здесь над шелестящей травой
  поднимались покрытые черной сажей камни, похожие на гнилые расшатанные
  зубы. Вон торчат несколько сколоченных между собой досок - останки бывших
  лестничных ступенек. В зарослях наполовину утонуло нечто, похожее на
  обугленную дверную коробку. Точно, сгоревший дом, погубленный пожаром не
  далее, как в начале этого лета, а после милосердно укрытый растениями. Что
  здесь настолько необычного, чтобы Франческо понадобилось непременно тащить
  их взглянуть на позаброшенные руины?
     - Это же часовня, - вдруг проговорил Мак-Лауд, и Гай впервые расслышал
  в голосе компаньона растерянность. - Или мне кажется?
     - Не кажется, - холодно уронил Франческо и сделал движение, будто хотел
  подойти ближе к развалинам, но не отважился. Мак-Лауд, мгновение
  поколебавшись, осторожно дошел до конца дорожки, наклонился, пристально
  разглядывая что-то, скрытое узкими листьями кипрея, затем медленно
  двинулся вдоль бывшей стены. Сэр Гисборн присоединился к нему, быстро
  глянув на итальянца и поняв, что того лучше оставить в покое и не лезть с
  расспросами.
     Под защитой увядающей зелени в самом деле таились остатки каменного
  фундамента.
     Возведенные на нем деревянные стены прогорели дотла и обрушились
  внутрь, смахивая теперь на безжалостно переломанные кости. Если посмотреть
  сверху, здание в плане напоминало повернутый с востока на запад крест и
  вполне могло некогда служить уединенной часовней. Но почему она сгорела?
  Что стало причиной пожара - неосторожность обитателей или простая
  случайность вроде горсти выпавших из очага углей?
     Дугал снова остановился, подобрал обломок наполовину сгоревшей доски,
  раздвинул им густые заросли и угрюмо кивнул, точно отыскав подтверждение
  не слишком радостным мыслям.
     - Им не повезло, - кратко сказал он, отбрасывая доску. - Плохое место и
  грязная история. Надо увести отсюда Френсиса.
     - Собственно, в чем дело? - не понял Гай. -- Это действительно
  сгоревшая часовня? Что ж, порой церкви горят так же, как обычные дома и
  крепости...
     Вместо ответа шотландец с размаху пнул носком сапога наполовину скрытую
  кипреем горку бесформенных предметов, мгновенно рассыпавшуюся на части и
  заблестевшую на солнце угольно-черными внутренностями. Прой-Дя дальше, он
  нашел еще один такой же холмик и тоже разрушил его, после чего
  выжидательно покосился на Гая, точно осведомляясь, нужны ли еще
  разъяснения. Сэр Гисборн медленно покачал головой влево-вправо: ему все
  стало ясно.
     Весной этого года кто-то обложил здание часовни связками хвороста,
  наверняка щедро плеснув поверх масла, и поднес к ним факел. Никогда не
  утихающий ветер быстро раздул пламя, и вскоре на краю долины заполыхал
  высокий, издалека заметный костер. Неизвестно откуда пришло твердое
  убеждение, что пожар случился ночью и вокруг охваченного пламенем
  строения, чьи узкие окна напоминали красные глаза агонизирующего зверя,
  кружил десяток всадников, сопровождаемый злобно кричащими людьми, а потом
  черепичная крыша обрушилась, выпустив наружу ревущий искристый вихрь и
  положив конец еще доносящимся изнутри пронзительным воплям.
     - Г-господи всемогущий, - с трудом выговорил Гай, не удивившись, как
  хрипло прозвучал его голос. - Но почему?..
     - Я предупреждал. - Дугал попятился, словно опасаясь наступить на
  ядовитую змею или увидеть что-то, никак не вяжущееся с солнечным осенним
  днем, например, бледную призрачную тень, возникающую над развалинами. - Я
  с самого начала предупреждал, что в здешних краях не все чисто... - Он
  вдруг подался вперед и вниз, почти нырнув в желтовато-бурую листву, и так
  же стремительно шарахнулся назад. - Пошли отсюда, быстро!
     - Что там такое? - с любопытством, показавшимся ему Самому болезненным
  и противоестественным, спросил сэр Гисборн. Х - Ничего, - отрезал
  Мак-Лауд, шаг за шагом отступая к дорожке и, ухватив Гая за край плаща, с
  силой потянул его следом. - Там ничего нет. Пойдем. Уже не так жарко, пора
  ехать.
     - Что ты нашел? - упрямо повторил Гай. Ему одновременно хотелось и не
  хотелось услышать ответ, и он дождался зло брошенного:
     - Череп там, понятно? Хорошо прокопченный человеческий череп, и
  вдобавок не один. Не вздумай проболтаться Френсису. - И он чуть слышно
  добавил: - Может, кому-то удалось сбежать...
     Франческо ждал их там, где остановился в первый раз. Он сидел,
  привалившись спиной к покрытому расплывшимися белесыми пятнами выгоревшего
  мха камню, и безучастно смотрел в землю прямо перед собой, точно
  пересчитывал трещины на засохшей глине. Дугал легонько потряс его за плечо:
     - Вставай. Мы уходим.
     - Кто мог сделать такое? - ошеломленно вопросил сэр Гисборн, когда
  оставшаяся без хозяев роша и обгорелые руины скрылись за гребнем холма.
  Итальянец молча шагал впереди, точно позабыв о своих спутниках и вообще
  обо всем мире. Гай подумал, что надо бы поговорить с ним, сказать
  что-нибудь успокаивающее, но в голову не приходило ничего путного. - Зачем?
     - Чем чаще всего доказывается правота в споре? - раздраженно фыркнул
  Мак-Лауд и сам ответил: - Насколько я знаю людей, начинается все с
  разумных слов, но заканчивается одинаково - кулаками. Помнишь того парня
  из Муассака, что прикидывался безумным? Так вот, он прав - тут, в
  Лангедоке, спор о вере растянулся на десятилетия, и, как водится, вся
  тяжесть пала не на спорщиков, а на невинных, оказавшихся в плохое время в
  ненужном месте. Я же говорил тебе - здесь земля катаренов...
     - Они называют себя катарами, - еле слышно бросил через плечо
  Франческо. - Они всегда жили тут - в краю горькой воды и безжалостного
  солнца. Вода отравила их мысли, а солнце выжгло души. Я не знаю, что
  ожидает их в конце пути, но Мадонна свидетельница, мне хотелось бы понять,
  почему они избрали для себя дорогу, завершающуюся тупиком и лишенную
  всякой надежды на спасение?
     Он прибавил шагу, благо спускаться по склону всегда легче, нежели
  подниматься.
     Гай проводил его слегка растерянным взглядом и вопросительно повернулся
  к компаньону. Тот покачал взлохмаченной головой, блеснув тонкими
  посеребренными шнурками на концах заплетенных от висков косичек.
     - Поговорим чуть позже, идет? Я надеялся, что нам не придется
  столкнуться с местными традициями, но сам видишь, как получилось... Мне
  известно немногое, Франческо, кажется, чуть побольше, тебе же вообще
  ничего. Это мой промах, и я его исправлю, однако не сейчас. Сказать по
  правде, мне слегка не по себе.
     - Мне тоже, - признался Гай, почувствовав безрадостное облегчение при
  мысли, что не ему одному пришлось сегодня испытать ощущение близости к
  чему-то непонятному и отталкивающему. Он не хотел знакомиться с "местными
  традициями", как их назвал Мак-Лауд, но понимал: знания необходимы, даже
  те, что вызывают брезгливость и смутное отвращение. Он внимательно
  выслушает все, что ему скажут, и задаст необходимые вопросы, однако в тот
  миг, когда границы Лангедока останутся позади, изо всех сил постарается
  забыть услышанное.
     Но имелась еще одна вещь, в которой Гай не хотел признаваться даже себе:
     витающий повсюду дух темного, манящего очарования, дух неразгаданных
  таинственных загадок, влекущий приоткрыть запертые двери и увидеть
  спрятанное за ними. Сэр Гисборн всегда полагал себя обыкновенным
  человеком, пытающимся честно выполнять свое предназначение на земле, и
  внезапная нездоровая тяга к здешним мрачным чудесам пугала его до глубины
  души.
      
 ИНТЕРМЕДИЯ
   ОТКУДА МОЖНО УЗНАТЬ КОЕ-ЧТО ИНТЕРЕСНОЕ
   О ЖИЗНИ ВИЗАНТИЙСКОЙ ИМПЕРИИ
   И ГДЕ ИМПЕРАТОР АНДРОНИК КОМНИН ВСТРЕЧАЕТ ГОСТЯ
    
 ...Синяя лента Босфора, проложенная древними богами незримая граница
  между Европой и Азией, убегала между зелеными всхолмьями за горизонт.
  Босфор, сверкающая нить между стоячими, тяжелыми водами Мраморного моря и
  прозрачными солеными волнами Эвксинского Помпа.
     Отсюда начиналось Гостеприимное море греков, на берегах которого
  раскинулись богатая Таврия, далекая загадочная Колхида-Грузия и земли
  людей, именующих себя народом русов. Босфор - широкая водная дорога для
  всех торгующих, плавающих и путешествующих, сокровище дряхлеющей
  Византийской империи, и блистательный Константинополь - ее бьющееся сердце.
     Великая Империя старела. Неспешно, мучительно, неотвратимо. Стареют не
  только люди, стареют города и государства. Их жизнь неизмеримо дольше
  людской, но ей тоже суждено когда-нибудь завершиться. Распускается цветок,
  созревает колос, гнется под тяжестью плодов дерево, и рано или поздно
  тихим шагом входит в дом непрошеная гостья - осень. Блестит серп жнеца,
  дождем летят опадающие листья, годовой круг приходит к концу, зима
  милосердно укрывает следы прошлого, чтобы с началом весны все повторилось
  вновь.
     В Византии осень задержалась надолго. Многим казалось: Империя
  по-прежнему велика и могущественна, ее крепости неприступны, армия и флот
  не сравнятся ни с какими в мире, неисчерпаема казна и незыблема власть,
  что светская, что духовная. Но великая держава день ото дня все больше
  походила на источенный короедами и непогодой дуб, готовый рухнуть от
  первого сильного удара топора.
     Шесть сотен лет назад арабские племена, поднятые словом неистового
  пророка Магомета, отсекли от Византии богатейшую провинцию - Персию и все
  средиземноморское побережье от Газы до Лаодикеи. Правители Константинополя
  бессильно взирали на крушение мира, завещанного им, наследникам славы Рима.
     Империя таяла на глазах, как брошенный в воду кусочек льда. Ничего не
  осталось от былых огромных владений в Берберии и на землях Леванта,
  сохранилась едва ли двадцатая часть земель в Греции и Болгарии.
  Сельджуки-турки и арабы жадно смотрят на беззащитные земли Византии,
  лежащие на полдень от Пролива, и каждый день, месяц, год отщипывают по
  кусочку то здесь, то там, сдвигая нерушимые некогда границы, захватывая
  деревеньки и маленькие города. Даже вчерашние варвары, франки, почуяв
  слабость некогда грозного восточного соседа, становятся все нахальнее.
     Империя еще помнила времена, когда она самоуверенно не считала франков
  за людей.
     Дикари в плохо выделанных шкурах, тщетно пытающиеся подражать величию и
  славе завоеванного ими Рима. Когда они успели стать из говорящих животных
  разумными созданиями? Она не заметила. К старости она стала медлительной и
  рассеянной, уделяя внимание незначительным мелочам и упуская из виду
  главное.
     Теперь... Теперь стало слишком поздно.
     Франки, сто лет назад явившиеся с огнем и мечом, захватили цветущее
  побережье Палестины, сделав его своим владением. Они распоряжались
  повсюду, как хозяева, не, замечая или не желая замечать, что власть их
  призрачна, словно рассветный туман над Босфором. Из пустынь налетали
  арабы, разбивали гяуров-неверных, заставляя их спешно грузиться на корабли
  и несолоно хлебавши возвращаться по домам или отсиживаться за стенами
  крепостей. На следующий год франки собирались с силами, и теперь уже сыны
  Аллаха терпели поражение, исчезая в вихрях песчаных бурь. Иерусалим,
  священный город, переходил из рук в руки, точно стершаяся монета на рынке.
  Короли, халифы и шахи сменяли друг друга, но все так же плодоносили
  корявые оливы и наливался соком благословенный виноград.
     Притаившаяся Византия терпеливо ждала. Рано или поздно настанет миг,
  когда уклончивые обещания, льстивые слова и звонкие номизмы заставят
  врагов Империи насмерть схлестнуться между собой. Так было, так будет.
  Победитель определяется не на поле боя, как наивно полагают по-детски
  самоуверенные франки, а в тихих потаенных комнатах дворцов, под вкрадчивый
  шепоток малоприметных личностей.
     Пусть Империя дряхлеет, пусть ее правители более заботятся о
  собственных удовольствиях, нежели о благе подданных или безопасности
  границ, но долетевшее с берегов Босфора слово пока еще что-то значит на
  этой грешной земле. Пускай оно даже будет тихим, как отдаленный звон
  медного колокольчика или бормотание полуночного доносчика. Его услышат.
  Те, что хотят, всегда слышат.
     Укрепления маленького поселка Византия, одной из множества раскиданных
  по цветущим берегам Эвксинского Понта колоний непоседливых греков, начали
  строиться более восьми сотен лет назад до пришествия Спасителя. Впрочем,
  греки основали свою колонию вовсе не на пустом месте. Здесь, на берегу
  Мраморного моря, где великий пролив разделяет два континента, всегда
  селились люди. Сегодня эта земля стала владением греков, им предшествовали
  фригийцы, еще раньше - хетты, а до них... Кто знает? Город стоял тут
  всегда, с начала времен. Хотя люди до сих пор не могут прийти к единому
  мнению - от какого мгновения следует отсчитывать это начало времен? С
  сотворения мира? С изгнания Первых людей из Эдема? С вселенского потопа?..
     Городок Византии жил своей привычной жизнью. Его разноплеменные
  обитатели рождались и умирали, торговали, заключали браки и союзы, воевали
  с пришельцами из-за Пролива или с вечно неспокойных болгарских земель.
  Захватчики стирали поселок с лица земли, приходилось все возводить заново,
  но с каждым разом извилистая линия зубчатых стен становилась все
  протяженнее и протяженнее, город все шире и шире расползался по окрестным
  холмам из мягкого известняка, словно нарочно предназначенного для того,
  чтобы вырубать из него плиты для новых домов и новых стен.
     Время неспешно текло мимо вместе с мутновато-зеленой водой Босфора.
  Приходили и исчезали народы, сменялись правители, Греция уступила свою
  власть Риму, жестокие и прекрасные боги Эллады ушли своими непостижимыми
  для смертного разума путями, уступив место Кресту, варвары-готы разорвали
  в клочья некогда Великую Римскую Империю... В 330 году от Рождества
  Христова над Византием - уже не крохотной колонией, а богатым и
  прославленным городом, - воссияла слава новой столицы Империи. Бывший
  греческий форпост подарил свое имя величайшему государству, а сам получил
  другое, в честь неутомимого воителя и собирателя земель, императора
  Константина Великого.
     Еще пятьсот медленных лет унесет Пролив, и на его цветущих берегах
  вспыхнет очередная война. На этот раз - за передел мира. Наследники будут
  рвать друг у друга остатки имущества тихо почившей Римской империи, король
  франков Карл Великий-Шарлемань, сын Пепина, и базилевс Никифор раздробят
  некогда единое государство на Восточную и Западную империи, на владения
  ромеев-византийцев и франков.
     А Босфор все так же струился мимо Винифийских холмов, чьи очертания
  настолько совершенны, что кажутся созданными не силами природы, но рукой
  искусного живописца, и по-прежнему мелькали на его глади паруса - белые и
  полосатые, зеленовато-голубые, в цвет воды, и вызывающе-багровые. Проливу
  все равно, чем заняты живущие на его берегах люди. Он всего лишь текучая
  вода, которая если верить преданиям, смывает все: людские радости и
  горести, славу и позор, громкие имена и безвестные прозвища. Недаром время
  сравнивается с течением реки - бесконечной, равнодушной, неудержимой.
     Река времен подхватила с отмелей и увлекла за собой бурную молодость
  древней греческой колонии, оставив взамен медлительную, надменную старость
  и торжественное осеннее золото. В Византию пришел сентябрь - начало
  покосов, сбора урожая и раздумий о будущем.
     Будущее, как утверждали летописцы, астрологи и болтливые кумушки на
  площади Августы и в лавчонках-камарах вдоль Большой Месы, не сулил ничего
  хорошего. На перекрестках, в тавернах и галереях дворцов великого города,
  переносимые морским ветерком от Золотых ворот до площади Тавра-Быка, с
  оглядкой повторялись одни и те же слова: "франки", "Палестина", "что
  скажет базилевс?"
   И звонили, заглушая людские голоса, соперничая друг с. другом,
церковные колокола - в соборе Святой Софии-Мудрости, девятом чуде света, в
кварталах патрикиев, черни и иноземцев, на другом берегу Пролива, в
городах-соседях Хризополе и Халкидоне. Звонили, перекликаясь, заставляя
небо и землю прислушиваться к переливчатым звукам, словно пытаясь
напомнить нечто давно позабытое.
   Базилевс же не сказал ничего.
   Правитель Византии, Андроник из древней фамилии Комнинов, молчал так
долго, что его собеседник слегка забеспокоился - уж не задремал ли
базилевс, недавно достигший почтенного возраста семидесяти лет? - и
украдкой покосился на основательно расположившуюся в резном кресле фигуру.
   Базилевс напоминал не то оживший памятник самому себе, не то
изображение библейского старца или ветхозаветного пророка. Придворные
летописцы и поэты льстиво сравнивали правителя со стареющим львом и
отчасти были правы. Даже в старости Андроник сохранял величественность
осанки, не говоря уж о природно остром уме и способности обвести вокруг
пальца кого угодно: от правителя соседнего Конийского султаната до
собственных, не слишком легковерных подданных.
   И конечно же, базилевс не спал. Возможно, государь великой Восточной
империи размышлял над услышанным; возможно, его ум занимало нечто
совершенно иное, например, грядущие неурядицы с сицилийскими норманнами.
Собеседник базилевса (или, как его именовали на франкский манер,
императора) дорого бы дал за возможность узнать, о чем думает повелитель
ромеев. Он не без основания считал, что принесенные им новости заслуживают
самого пристального внимания. Сам он полагал их настолько важными, что
потратил уйму времени и денег, дабы в нарушение всех традиций во
внеурочное время проникнуть в Палатий и, опередив возможных соперников,
лично доложить обо всем базилевсу. Согласно здешнему строжайшему этикету,
ему, недоброму вестнику, уже сказавшему свое слово, теперь полагалось
смиренно ожидать.
   Вот гость и ждал, то поглядывая в сторону расцвеченной парусами бухты
Золотого Рога, то сдержанно постукивая загнутым носком сапога для верховой
езды по коричнево-красным мраморным плитам открытой террасы. Как всем
уроженцам Европы, ему частенько не хватало выдержки. Конечно, несколько
лет службы Империи научили его не приступать ни к каким важным делам сломя
голову, но, как утверждает пословица, "кляча не поскачет галопом, а франк
  не перестанет торопиться".
   "Покойный братец был прав: не стоит иметь дело даже с лучшими из них. -
  Старый базилевс внимательно глянул из-под полуопущенных век на ерзающего
  гостя и чуть заметно ухмыльнулся. - Варварами они были, варварами и
  остались. Взять хотя бы этого. Примчался, молол языком, как мельница при
  урагане, а теперь сидит и искренне надеется, что его похвалят за усердие.
  Да, из его болтовни можно выудить две-три крупицы полезных сведений, и что
  с того? Эти франки даже не варвары, они животные. Голодные, жадные псы.
  Несутся за тем, кто посулит им косточку пожирнее. Впрочем, псы частенько
  бывают весьма необходимы..."
   Правитель Византии решил не отказывать себе в маленьком удовольствии и
заставить нетерпеливого визитера помучиться еще немного. Глядишь,
разволнуется, забудется и ненароком брякнет то, что первоначально
собирался утаить. Гость отчасти напоминал базилевсу дни его собственной
молодости, когда успех доставался тому, кто не сидел на месте, и знаки
таинственного Фатума, Судьбы-Предназначения, читались, как страницы
распахнутой книги.
      
 
   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
   
 ТЯЖКОЕ БРЕМЯ КАТАРИЗМА
   
 8 ОКТЯБРЯ 1189 ГОДА, СЕРЕДИНА ДНЯ. ОБЛАСТЬ РЕДЭ, ЛАНГЕДОК
   
    
 Здешние края всегда считались неспокойными. Конечно, "всегда" - не
  слишком подходящее слово, скажем так: с времен Рима здесь постоянно
  случалось что-то неладное. Войны с варварами-вестготами, мятежи колоний
  против Империи, потом - войны с маврами, приходившими из-за Пиренеев, и
  снова какие-то непонятные перешептывания, книги, которые вроде бы никогда
  не существовали, реликвии непризнанных святых, загадочные предзнаменования
  грядущих перемен, и снова тишина. Невозможно схватить кого-то за руку,
  обвинить в поклонении языческим богам или в том, что он ставит под
  сомнение слова отцов Церкви. Ничего! Только невнятные разговоры с
  оглядкой, темные секреты, хранимые и передаваемые из поколения в
  поколение, а поглядеть со стороны - тишь да гладь.
     Говорил Франческо, и говорил непривычно медленно, тщательно произнося
  каждое слово. Гай, успевший немного изучить характер итальянца,
  догадывался - мессир Бернардоне до крайности взволнован, а его кажущееся
  спокойствие грозит рухнуть в любой миг. Потому сэр Гисборн старался не
  перебивать рассказчика без нужды, решив отложить подробные расспросы на
  потом. Обычно разговорчивый Дугал тоже помалкивал, иногда вставляя
  словечко-другое. Идущие шагом кони пофыркивали, выбивая копытами
  фонтанчики белой пыли. Ширина дороги как раз позволяла трем всадникам
  ехать в ряд, и, когда долина с печальными руинами осталась далеко позади,
  находившийся посредине Франческо без малейшего намека со стороны
  попутчиков завел разговор о суевериях, распространенных на полудне Франции
  и в последнее время все больше приобретавших черты какой-то зловещей новой
  веры.
     - Не рискну утверждать, будто мне известно нечто особенное. Скорее, я
  знаю даже меньше, чем обычный местный житель. Я всего лишь пересказываю
  собранные слухи, которые попытался выстроить по порядку и придать им вид
  завершенной истории.
     Начинать придется издалека и не отсюда. Давным-давно... Похоже на
  начало сказки, но ничего лучше мне не придумать. Так вот, давным-давно,
  однако уже после рождения Спасителя, но до того, как Истинная вера
  распространилась повсюду, жил в Персии человек по имени Мани, Маисе или
  Манихеус - в Европе его называют по-разному. Персия тогда принадлежала
  Римской империи, и, как я понимаю, дела - как политические, так и
  религиозные, - обстояли там не лучшим образом. Империя разрушалась, каждая
  провинция норовила урвать себе владение побольше, города наполняли
  беженцы, мошенники и проповедники тысячи и одной веры, среди которых
  явился и Мани. Возможно, он искреннее верил в то, что говорил; возможно,
  сознательно обманывал пошедших за ним. Думаю, сейчас, спустя почти семь
  или восемь столетий, это не имеет большого значения.
     - Не имеет, - на редкость дружно согласились Гай и Дугал, а шотландец
  немедленно спросил: - Чем же прославился этот перс?
     - Он создал веру. - Франческо пристально смотрел куда-то вперед, на
  затянутые колеблющимся маревом холмы. - Вернее, создал не на пустом месте.
  Он взял издавна существовавшие верования персов, слегка переиначил и стал
  проповедовать, для начала объявив, что к нему явился некий посланник Небес
  и велел нести людям божественное слово. Дальше я могу перепутать, потому
  что я - человек не слишком ученый...
     - Извиняться будешь потом, сейчас рассказывай, --потребовал Мак-Лауд.
     Франческо кивнул и продолжил, отчасти справившись с собой и заговорив
  более сдержанно:
     - Мани, конечно, был язычником, человеком, верующим в существование
  многих богов. Из них он выделял двух - бога света и бога тьмы. У них
  наверняка есть имена, но мне, к сожалению, они неизвестны. Эти боги вечно
  сражаются между собой, используя силы природы и поклоняющихся им людей. В
  конце концов бог света одержит победу, потому что правитель тьмы - всего
  лишь одно из его созданий, некогда взбунтовавшееся и пожелавшее само
  править миром. Отчасти похоже на то, что говорится в Писании о Господе и
  падших ангелах, верно? Однако Мани все переиначил. Он утверждал, что
  владыки света и мрака изначально равны между собой, их спору не суждено
  разрешиться, а если суждено, то совершенно не обязательно победой светлых
  сил...
     - Ему, наверное, в детстве частенько доставалось от приятелей, потому и
  невзлюбил всех людей скопом, - чуть слышно пробормотал Дугал и
  разочарованно хмыкнул. - Вот так всегда - заявится какой-нибудь обиженный
  и начинает вопить:
   "Мне было плохо, но теперь я сделаю так, чтобы вам стало еще хуже!.."
   - Учение Мани привлекало многих. - Франческо сделал вид, что не заметил
язвительных комментариев. - Наверное, в те времена человеческая жизнь и
достояние постоянно находились под уфозой, и люди, не встречая надежды в
своих духовных наставниках, шли за тем, кто оправдывал все их поступки -
как хорошие, так и дурные. Если добро и зло равны в небесах, значит, равны
и на земле, так?
   - Ты в богословы случаем не готовился? - вопросом на вопрос ответил
Мак-Лауд.
   Франческо озадаченно нахмурился и покачал головой:
   - Нет. Мне повезло - я выучился читать и всегда хотел узнать больше,
чем сейчас.
   Продолжать, или вам не слишком интересно?
   - Конечно, интересно. - Гай перебил компаньона прежде чем тот успел
сказать хоть слово. - Дугал, сделай милость, помолчи. Помнится, мне
пытаются растолковать, что здесь к чему.
   - Уже заткнулся, - с подозрительной готовностью отозвался шотландец.
   - На некоторое время манихейство стало чуть ли не общепризнанной
религией распадающихся римских колоний. Даже такой мудрый человек, как
святой Августин, поддался речам Мани и хотел объединить его творение с
христианством, делавшим тогда свои первые шаги, однако понял, что ничего
хорошего подобный союз не принесет. Конклав священнослужителей в
Константинополе вскоре признал манихейство ересью, а создатель учения
погиб, убитый жрецами-соотечественниками, опасавшимися его растущего
влияния на людские умы. Так было положено начало нынешним разногласиям.
   Франческо остановился перевести дух, а Гай с легким удивлением подумал,
что ни ему, ни кому-либо из его знакомых как по Ноттингаму, так и по
Лондону меньше всего приходило в голову копаться в истоках религии, тем
более - вызнавать происхождение ересей и суеверий. Разве недостаточно
просто верить и, как положено любому рыцарю, служить преданным мечом
Церкви? Для Франческо и людей со складом ума, подобным его, требовалось
нечто иное - укрепление веры знаниями.
   Мистрисс Изабель говорила сущую правду: подлинное место Франческо - в
каком-нибудь университете, а не за грязным прилавком.
   - Со смертью основоположника учение, конечно, многое потеряло, - вновь
зазвучал голос, выговаривавший слова с мягким, слегка присвистывающим
акцентом уроженцев Полудня, - однако не кануло в безвестность.
Странствующие проповедники из Персии и окрестных земель понесли его
дальше, на закат, в Европу, и в начале нашего тысячелетия оно внезапно
возродилось, теперь уже под множеством иных имен. Место персидского бога
тьмы занял дьявол, добавились новые постулаты, то есть утверждения, и
постепенно из языческого верования родилась еретическая вера.
   - Мессир Бернардоне, простите неотесанного английского рыцаря, но я не
уловил разницы, - признался сэр Гисборн. - Разве язычество и ересь - не
различные названия одной и той же вещи?
   - Отнюдь. - Франческо мог сколько угодно твердить о собственной
неучености, но стоило лишь попросить его о разъяснении какого-либо
сложного вопроса, молодой итальянец тут же преображался и начинал говорить
не хуже (а порой, как казалось Гаю, намного лучше) многомудрых клириков из
Кентербери или колледжа Святой Марии в Оксфорде. Лет через пять-шесть,
иногда размышлял Гай, из Франческо, особенно если судьба окажется к нему
благосклонна и он попадет-таки в какую-нибудь хорошую школу, получится
весьма непростой человек - образованный, красноречивый и способный увлечь
за собой людей. Вопрос только куда?.. - Ересь - ошибочное, преднамеренное
и последовательное противодействие человека истине, установленной
Церковью. Сарацины, с которыми вам предстоит сражаться, никогда не
относились к нашей Церкви и потому зовутся "неверными", людьми,
  исповедующим иную религию, нежели мы. Язычники же веруют в существование
  многих богов, в то, что их божества живут рядом, в возможность напрямую
  разговаривать с ними...
     - Умник, - с отвращением проворчал Мак-Лауд, - побывал бы у нас, узнал
  бы на собственной шкуре, что такое Народ Холмов. Посмотрим, как бы ты
  тогда запел... И вообще ты начал про этих, как их... фатаренов.
     - Прошу прощения, господа, я слегка отвлекся, - с высокомерным видом
  делающего величайшее одолжение ученого мужа ответствовал Франческо. -
  Allora*, фатарены, патарины, катарийцы, катары - всего лишь разные
  произношения одного и того же слова, означающего "просветленный" или
"очистившийся". После суда, проведенного над несколькими из их вожаков,
  если я ничего не путаю в 11б5 году в городке Альби, что в десяти лигах к
  полуночному восходу от памятной всем нам Тулузы, они еще получили прозвище
"альбигойцев". В сущности, они наследовали учение Мани, однако переменили
  его в соответствии с нынешними временами. Мне рассказывать, что оно собой
  представляет, или можно обойтись?
     * Итак (итал).
      
 Дугал покосился на ноттингамца, получил в ответ решительный кивок,
  вздохнул и скорбно произнес:
     - Излагай. Только попроще, если можно.
     - Попроще так попроще. - Франческо задумался, видимо, собирая воедино
  все скопившиеся у него обрывки знаний и последовательно располагая их -
  один за другим. - Начну с того, что самый известный проповедник последних
  десятилетий, Бернар из Клерво, которого теперь называют святым, около
  сорока лет назад приезжал в Тулузу на диспут, устроенный предводителями
  катаров, и, проехавшись по краю, назвал их веру... Погодите, сейчас
  вспомню, как в точности записано. - Он зажмурился, кивнул и четко
  выговорил, сначала на латыни, затем на привычном норманно-французском: -
"Нет более христианских проповедей, чем у них, и нравы их чисты".
     - Именно так и сказал? - поразился Гай. Имя святого Бернара, основателя
  знаменитой цистерианской обители и вдохновителя второго Крестового похода,
  на Острове знал любой, кто хоть немного прислушивался к новостям из-за
  Пролива.
     Мнение такого авторитета среди отцов Церкви имело нешуточный вес.
     - Эту фразу я прочел в сборнике его проповедей, - пояснил Франческо. -
  Еще там говорится, что святого неприятно удивила продажность и
  распущенность, бытовавшие среди католического клира, и задуманный диспут с
  еретиками в итоге обернулся расследованием многочисленных прегрешений
  местных священников.
     Рассеянно прислушивавшийся Мак-Лауд отвернулся в сторону и зафыркал.
     - Не вижу ничего смешного, - с легким возмущением заметил Франческо.
     - Зато я вижу. - Фырканье перешло в слабо приглушенные смешки. - Не
  обращай внимания, давай дальше.
     Гай знал, чем вызвано желчное веселье компаньона: подобно большинству
  своих соотечественников, Мак-Лауд считал, что содержание приходских
  священников частенько обходится пастве неоправданно дорого и собираемые
  деньги уходят не туда, куда надлежало бы. Обвинение имело под собой веское
  и неоспоримое доказательство: достаточно бросить взгляд на любой из
  процветающих монастырей Франции или Италии, а после задать себе поистине
  торгашеский вопрос: "Во сколько обошлось это великолепие?"
   Франческо недоуменно поднял бровь, однако его больше привлекала
возможность делиться имеющимися знаниями, чем искать причины загадочного
поведения спутника.
   - Лично у меня сложилось о катарах двоякое мнение. С одной стороны,
любое послание из Рима яростно клеймит их как вероотступников, нечестивцев
и закоренелых еретиков. С другой - к ним примыкает все больше и больше
народу, и я не верю, чтобы простой люд, не слишком разбирающийся в
вопросах богословия и предпочитающий цветистым словесам что-нибудь простое
и понятное, мог скопом променять веру своих отцов на нечто
непривлекательное. Думаю, большая часть тех, кого называют катарами,
вообще мало смыслит в том, во что якобы верует. Они идут за тем, кто
указывает им путь, и повторяют его слова, не слишком вдумываясь в их
смысл. Они довольны, что Д больше не приходится отдавать десятую часть
плодов своего тяжкого труда в ближайший монастырь. Многие втайне рады
возможности безнаказанно спалить уединенную обитель, разумеется,
предварительно ограбив ее под предлогом возвращения неправедно нажитых
богатств тем, кому они должны принадлежать. Отсюда и разоренные храмы, и
взаимное подозрение, и шепотки о потаенных секретах, ведомых только
избранным. Но, если вдуматься, получается замкнутый круг: сегодня горит
христианская часовня, завтра в назидание прочим гибнут люди, заглазно
объявленные катарами, хотя они могут совсем ими не являться, послезавтра
одна из сторон хватается за оружие, другая тоже не сидит сложа руки, и что
же получается? - Франческо оторвал взгляд от убегающей под ноги лошадям
пыльной дороги, поглядев на притихших спутников внимательным и чуть
печальным взглядом. - Приходит война, кровь стекает в канавы, и в
охваченном беспощадном пламенем мире не остается места призывам
остановиться и выслушать друг друга.
   - Я не понимаю, - жалобно сказал Гай. - Мессир Франческо, вы что, на
стороне этих еретиков?
   - Мне всегда хотелось быть на стороне Господа и справедливости, -
несколько смущенно, однако решительно проговорил Франческо после
затянувшегося молчания. - Знаю, необычно слышать такое от человека, чьи
соотечественники повсюду славятся как первейшие пройдохи и обманщики, но
это так.
   - Тогда тебе здорово не повезло, - с откровенно фальшивым сочувствием
заявил Мак-Лауд. - Во-первых, если ты заикнешься вслух о подобных мыслях,
к тебе тут же пристанет клеймо "подстрекатель" и "сочувствующий еретикам".
  Во-вторых, я знавал нескольких таких радетелей за справедливость - не
  самих, конечно, их учеников, - и всякий раз повторялась одна и та же
  история. Сначала проповеди о мире и всеобщей любви, затем - банды
  разбойников, убивающих всех, кто не пожелал примкнуть к ним или просто
  оказался на пути. Не обязательно тратить десяток лет на протирание
  задницей скамеек в Сорбонне, чтобы понять простую вещь - помалкивай, пока
  тебя не спрашивают.
     - Мессир Дугал, позвольте узнать: почему вы сами не следуете этому
  мудрому правилу? - с невинным видом парировал Франческо. Гай довольно
  хмыкнул, Мак-Лауд открыл и закрыл рот, не находя достойного ответа, и
  наконец раздраженно буркнул:
     - Так получилось. Ремесло у меня такое - во все заварушки соваться.
     - Давать советы другим, конечно, несравненно легче, - не удержался от
  подначки сэр Гисборн и, помня о пристрастии компаньона к бесконечным
  перепалкам по любому поводу, торопливо обратился к Франческо: --Хорошо,
  кое-что о катарах я усвоил.
     Однако мне до сих пор неясно, в чем, собственно, заключается их учение
  и каково его расхождение с Истинной верой?
     Франческо весь подобрался, точно собираясь прыгнуть в холодную воду,
  несколько раз глубоко вздохнул и заговорил, стараясь не частить:
     - Они, как и последователи Мани, утверждают, будто существуют-две
  изначальные и взаимосвязанные великие силы - света и тьмы. Первые
  сотворили и отдали свою частицу бессмертным душам ангелов и людей, вторые
  же - весь видимый мир, который по-гречески называется materia -
"осязаемое", и столкнули их между собой в вечной схватке. В этом и
  заключается главнейшая разница. Наши святые отцы, проповедники и ученые из
  университетов говорят: зло мира происходит от дьявола и присных его,
  однако проявляется через поступки людей. Катары считают, что зло
  изначально присуще миру, оно принадлежит к числу его естественных свойств,
  такому же, как устремление падающей воды вниз или теплого воздуха - вверх.
  В таком случае единственный способ противостояния этому разлитому повсюду
  злу - обдуманный отказ от любых мирских благ и потребностей, стремление к
  совершенству через аскезу...
     - Спаси нас, Господи, от многоумных болтунов, - вполголоса, однако
  очень искренне высказался Мак-Лауд. Увлекшийся Франческо пропустил его
  слова мимо ушей, говоря все быстрее и быстрее:
     - Правда, существует другой путь - исправление и одухотворение
  материального мира силой человеческого разума. Однако, следуя подобным
  рассуждениям, поневоле додумаешься до жутковатых выводов: раз мир и
  живущие в нем люди изначально греховны, Спаситель не мог воплотиться в
  тело человека и остаться при этом Сыном Божиим. Значит, Христос - всего
  лишь один из пророков, в Распятии нет ни капли божественного, если оно
  вообще происходило, таинства Церкви лживы и не нужны, проповедовать может
  каждый, на коего снизошло озарение, а священников, епископов и прочий клир
  давно следует согнать в кучу и выставить из страны...
     - Остановись, пожалуйста, - взмолился Гай. В голове плавал немолкнущий
  тихий гул, напоминавший рокот отдаленного прибоя, среди которого островами
  поднимались отдельные разрозненные слова, лишенные всякого смысла. - Если
  все обстоит именно так, как ты рассказываешь, почему никто ничего не
  предпринимает?
     - Что можно предпринять, мессир Гай? - спросил итальянец, требовательно
  уставившись на сэра Гисборна блестящими темными глазами. - Лангедок и
  соседствующий с ним Прованс только недавно стали частью Французского
  королевства. До того они сохраняли независимость и изрядное время пробыли
  под властью мавров. Здешние правители не торопятся подчиняться приказам из
  Парижа и в пику королю оказывают катарским общинам свое покровительство. В
  университетах Тулузы и Нарбонна, насколько я знаю, есть факультеты, где
  открыто преподают учение Мани. Кстати, если вы рассчитываете воочию узреть
  катарский храм или попасть на катарскую мессу, можете забыть о своих
  надеждах. Ни того, ни другого не существует, ибо катары отвергают Крест
  как символ убийства и считают ритуал общего моления порочащим истинное
  представление об общении человека с Небесами.
     Собственно последователей учения мы тоже вряд ли увидим. Есть
  определенное число проповедников, так называемых perfecti, "совершенных",
  живущих по правилам отказа от мирских благ, и полно credentes - обычных
  людей, от крестьян до знати, всячески помогающих и поддерживающих этих
  самых "совершенных" в надежде обрести перед смертью духовное очищение... -
  он сосредоточился и почти по буквам выговорил длинное сложное название: -
  con-so-la-men-tum. Кроме того, среди тех, кого именуют общим словом
"катары", существует множество течений, придерживающихся различных, иногда
  прямо противоположных взглядов. Как вы предлагаете с ними бороться - как с
  сарацинами, огнем и мечом? Выжечь весь край, не различая правых и
  виноватых, надеясь, что Господь признает своих и накажет грешников?
  Погубить цветущие земли, старательно возделываемые в течение сотен лет, и
  ради чего? Вам не кажется, что цена за попытку очищения веры неоправданно
  высока? Каюсь, я всегда полагал, что если за спиной проповедника торчит
  вооруженная орава, то многого ли стоит проповедь мира, принесенная на
  остриях мечей?..
     С каждой последующей фразой, произносимой все громче и громче,
  Франческо впадал в необъяснимое, возраставшее яростное возбуждение. Может,
  он впервые получил возможность открыто, ничего не опасаясь, высказать
  давно наболевшее, когда любое произнесенное слово влечет за собой
  следующее, и говорящий не в силах остановиться, как не в силах
  один-единственный человек смирить течение быстрой реки. Гай в тревоге
  оглянулся на компаньона, Мак-Лауд понимающе кивнул и, как обычно, нашел
  самый действенный из возможных выходов - поравнялся с Франческо, протянул
  руку и без особых церемоний потряс заговорившегося сверх меры попутчика за
  воротник, возвращая в обычный мир. Франческо оборвал свою горячую речь на
  полуслове, очумело затряс головой и робко спросил:
     - Я опять сделал что-то не так?
     - Всего лишь запутался в собственных умствованиях, - едко сообщил
  Дугал. - Хотя, к моему большому удивлению, тебе удалось сказать две-три
  разумные вещи.
     Наверное, по чистой случайности. Гай, ты понял что-нибудь?
     - Отныне любую встретившуюся по дороге школу я буду объезжать за лигу,
  - серьезно пообещал сэр Гисборн. - А если попадется университет - за две.
  Мессир Бернардоне, можно дурацкий вопрос - к чему вам знать все это?
     - Во-первых, интересно. - Франческо обернулся, поправляя неудачно
  притороченный за седлом и постоянно съезжавший набок вьюк. - Во-вторых...
  Даже не знаю, как сказать. У любого человека есть мечта, к исполнению
  которой он стремится всю свою разумную жизнь. Мне, например, хотелось бы
  хоть немного изменить существующее положение вещей в мире к лучшему.
  Однако прежде чем затевать перемены, необходимо добраться до истоков того,
  что собираешься менять...
     - Еще тебе нужна луна с неба и пара звездочек - приколотить над дверью,
  - поддержал Мак-Лауд, не обращая внимания на предостерегающее шиканье Гая.
     - Да ладно, можете смеяться, сколько хотите, - обреченно махнул рукой
  итальянец.
     - Я понимаю, со стороны подобные разглагольстования наверняка до ужаса
  нелепы.
     - Ничуть, - возразил Гай. - Скажем так, непривычны. Мессир Бернардоне,
  мне показалось, что вы - противник войн, или я ошибаюсь?
     - И да, и нет, - задумчиво отозвался Франческо. - Я понимаю, что нет
  другого способа разрешать споры между государствами, но мне горько думать:
  неужели Господь создал людей лишь ради того, чтобы они уничтожали друг
  друга? Мне жаль край, через который мы едем, - христиане и катары,
  доказывающие свою правоту, погубят его. Если бы существовало какое-нибудь
  иное средство, позволяющее доказать истину, не проливая при этом рек
  крови...
     - Френсис, ты хочешь несбыточного, - убежденно заявил шотландец. -
  Мечты хороши до тех пор, пока остаются мечтами. Кстати, если мне не
  изменяет память, твои соотечественники недавно выдумали якобы надежнейшее
  средство распознавать истинно верующих и скрывающихся еретиков. Это, как
  его?.. Inquisitio.
   "Расследование", - мысленно перевел сэр Гисборн латинское слово и
  нахмурился, пытаясь вспомнить, где ему уже доводилось слышать подобное.
  Кто-то из придворных принца Джона, вернувшихся с материка, рассказывал о
  небольших собраниях ученых монахов, разъезжавших по поручению Папы
  Римского по полуночным областям Италии и устанавливающих подлинность
  обвинения в еретичестве или колдовстве. Помнится, рассказчик высмеял
  святых отцов, утверждая, что в суде, на котором он присутствовал, .
  обвиняемый без труда доказал свою невиновность и выставил священников
  совершенно неспособными к словесному поединку.
     - Единственное, за что я благодарен покойному Старому Гарри, в кои веки
  сумевшему прислушаться к чужим советам, - он не допустил явления этих
  inquisitios к нам на Остров, - продолжал разглагольствовать Мак-Лауд. -
  Дела Англии - только дела Англии, и никого более они не касаются.
     - Кто такой Старый Гарри? - подал голос Франческо.
     - Король Британии Генрих Второй, что умер осенью прошлого года, -
  объяснил Гай.
     - Теперь у нас правит его старший сын, Ричард.
     - Про короля Риккардо я слышал, - кивнул Франческо и осторожно добавил:
  - Говорят, он хороший войн, однако в делах политических ему пока не
  удалось отличиться. Я не сказал ничего, задевающего ваше достоинство? Если
  да, то прошу прощения. В моей стране как-то не сложилось преклонения перед
  королевской властью. Скорее всего потому, что у нас пока не нашлось
  человека, способного объединить всю страну под своей рукой. Хотя Фридрих
  Германец последние двадцать лет отчаянно пытается стать новым императором
  Великой Римской Империи.
     - Вы, не зная того, едины с его сородичами, - недовольно сказал Гай,
  ткнув большим пальцем в компаньона. - В его стране, насколько я знаю,
  борьба за власть и насильственная смена правителей тоже относятся к
  излюбленным занятиям. Когда же их бешеным кланам надоедает грызться между
  собой, они немедленно затевают небольшую войну с нами.
     - Должны же мы как-то развлекаться, - с наигранным возмущением
  отозвался Дугал и многозначительно погладил торчавшую из-за правого плеча
  рукоять клейморы.
     Франческо переводил растерянный взгляд с одного попутчика на другого,
  решая, вспыхнет ли сейчас серьезная ссора, или господам рыцарям угодно
  таким образом подшучивать друг над другом. - Впрочем, я давненько уже не
  показывался домой и не знаю - вдруг мои сородичи, смирились с такой вещью,
  как подчинение сассенахам?
     - Зря надеешься, - буркнул Гай. - У вас теперь имеется ваша драгоценная
  независимость, пользуйтесь ею сколько влезет... если только Ричард не
  надумает отменять решения покойного Лоншана.
     - На ближайший год-два Ричарду и без нас вполне хватит забот, -
  самоуверенно заявил шотландец. - Новый канцлер, Годфри Бастард, и принц
  Джон кажутся достаточно сообразительными, чтобы не пинать спящую собаку.
  Так что еще посмотрим, кто останется победителем в этой битве.
     - Посмотрим, - согласился сэр Гисборн, решив не продолжать спор,
  грозивший затянуться до бесконечности. - Расскажи лучше, где тебя
  угораздило познакомиться с последователями еретических учений и что из
  этого вышло?
     - В Италии, конечно. - Мак-Лауд состроил искренне недоумевающую
  физиономию и злорадно добавил: - Самый цветущий рассадник ересей именно
  там, а не в Лангедоке. , - Зря вы так, мессир Дугал, - протянул
  обидевшийся Франческо. - Да, моих соотечественников трудно назвать
  смиренными овечками, но...
     - Кто у нас самый прославленный Возмутитель спокойствия за последние
  полсотни-лет? - перебил его Мак-Лауд и сам ответил: - Арнольд из Брешии,
  само собой. Ты же не будешь спорить, что он итальянец?
     - Да, родился он в Брешии, итальянском городе, но учился во Франции, -
  возразил Франческо. - Если же вы собираетесь припомнить Вальденса, так он
  из Лиона, который к Италии не имеет ни малейшего отношения!
     - Однако началось все с вас, - стоял на своем Дугал и, повернувшись к
  слегка недоумевающему попутчику, разъяснил: - Самого знаменитого брешианца
  я, конечно, уже не застал, о чем немного сожалею - говорят, он мог своими
  речами убедить даже камень. Его вздернули в Риме ровно тридцать пять лет
  назад, труп спалили, пепел развеяли над Тибром, дабы последователи не
  устроили из могилы места паломничества... В общем, дело обстояло так:
  однажды к отряду, в котором мне довелось служить, примкнули несколько
  десятков человек, называвших себя учениками Арнольда. Мы тогда воевали с
  Фридрихом, и эта компания почитала германского императора за своего
  кровного врага - мол, именно его усилиями их дорогой наставник отправился
  на виселицу. Эти оторвиголовы непременно грабили каждый встреченный на
  пути монастырь, а коли удавалось, то поджигали, утверждая, что
  существование монахов оскорбляет порядок вещей в мире и что достояние
  обителей должно быть поделено между неимущими. Воевали они хорошо, никто
  не спорит, но я заметил - от них старались держаться подальше, в точности
  как от больных какой-нибудь заразой. Когда они ушли, в лагере стало легче
  дышать. А ведь Арнольд, насколько я знаю, не призывал к истреблению
  священников и уж точно не заставлял никого против воли следовать за собой,
  хотя говорил, что Церкви не годится тянуться за светской властью и
  роскошествовать на деньги прихожан.
     - Даже самое праведное учение искажается до неузнаваемости, попав в
  руки неразумных последователей, - с грустью заметил Франческо. - Хотя Арно
  Брешианский сам был не без греха и, возможно, заслужил столь суровое
  наказание.
     Когда его учителя, Абеляра из Клюни, призвали раскаяться в
  проповедуемых им заблуждениях...
     - Не того ли Питера Абеляра, которого столь невзлюбила семья его дамы
  сердца? - Гаю довелось слышать обрывки сей печальной истории, хотя
  упоминаемые Франческо события происходили добрых пятьдесят лет назад, как
  раз перед началом Второго Крестового похода.
     - Именно того, - утвердительно кивнул Франческо. - Так вот, Абеляр
  признал свое учение ошибочным... или по крайней мере сделал вид, что
  признал, - кому хочется на старости лет испытать на себе неприязнь Церкви?
  Лучший же из его воспитанников, Арно, предпочел остаться при своем мнении,
  с шумом покинул Клюни и вернулся на родину. Там его вынудили смириться, но
  ненадолго - в Риме вспыхнуло восстание против тогдашнего Папы, Арно
  оказался в числе вожаков, для подавления мятежа из Германии спешно
  призвали императора Фридриха... Чем все закончилось, объяснять, думаю, не
  надо. Что же до Вальденса...
     - Что же до Уайльденса, - перебил Мак-Лауд, - то вкратце суть его
  истории - на мой незамысловатый взгляд, самого яркого подтверждения тому,
  что любые изначально благие намерения не приводят ни к чему хорошему, -
  такова. Лет двадцать тому жил в славном городе Лионе ничем не
  примечательный купец, торговал тканями, слыл процветающим и уважаемым
  человеком. В один прекрасный день, он вдруг решил заделаться знатоком
  Писания, а поскольку не слишком разумел грамоте, нанял свору бедствующих
  студентов, быстренько переложивших для него Библию с латыни на понятный
  язык, и принялся изучать написанное вдоль и поперек.
     Завершилось его чтение тем, что он бросил свое дело, разделил имущество
  между женой и детьми, взял посох и отправился призывать мир к апостольской
  бедности.
     Вскоре за ним таскалось изрядное количество сброда, гордо именовавшего
  себя лионскими бедняками. Они даже добрались до Рима и потребовали от Папы
  грамоты на дозволение создать свой собственный орден и проповедовать по
  городам. Прелат, беседовавший с ними, назвал их невеждами, посоветовал
  разъехаться по домам и не морочить более головы честным людям. Никакой
  грамоты они, разумеется, не получили. Уайльденс смертельно оскорбился тем,
  что его лишили возможности стать новым святым Бенедиктом, заявил, что
  отныне порывает с отвергнувшей его Церковью, и подался в горы Полуночной
  Италии. Я слышал, там до сих пор полно его сторонников и последователей,
  вальденсов, что убедительно доказывает: возня с книгами не доводит до
  добра. Послушай доброго совета, Френсис, бросай свои мечтания об
  университетах, и вперед - сражаться с неверными!
     Франческо искоса глянул на развеселившегося попутчика, явно обдумывая
  острый ответ, но сдержался и промолчал. Гай счел необходимым вмешаться:
     - Мессир Бернардоне, вы же понимаете, что на самом деле мы так не
  считаем.
     Только, по-моему, изучение книг лучше оставить монахам и ученым
  докторам, потому что вряд ли в них отыщется нечто, полезное для нас,
  обычных людей. Купец Уайльденс решил стать книжником и закончил жизнь с
  позорным клеймом ересиарха.
     Неужели вам хочется повторить его путь? Нет, я не говорю, что человек
  не должен добиваться от жизни чего-то большего и что вы обязаны всю жизнь
  проторчать за прилавком или в разъездах по делам какого-нибудь торгового
  дома. Но, как мне кажется, учеба - не самый лучший способ сделать карьеру
  и прославить сдое имя.
     - Когда-нибудь я смогу с легкостью купить ваше владение, - со странной
  интонацией, бесцветной и саркастической одновременно, проговорил
  Франческо. - И мои доходы будут несравнимы с вашими. Возможно, я даже
  заполучу какой-никакой захудалый титул - без необходимости заживо жариться
  в Палестине, убивая людей, виновных только в том, что верят иначе, нежели
  мы. Золото порой намного сильнее стали, мессир Гай, но при любом раскладе
  наших жизней такие, как вы, никогда и ни за что не признают равным такого,
  как я. За вами - поколения благородных предков, громкие имена,
  прославленные гербы. За мной - ничего, кроме собственного ума и стремления
  пробиться туда, на сияющую вершину, поближе к вам и солнечному свету. Да
  вот беда - на этой вершине только ветер, снег и холод.
     Он наотмашь хлестнул поводьями обиженно взвизгнувшего коня, тяжелой
  рысью поскакавшего вперед, обогнал плетущегося нога за ногу мула
  проводника и скрылся за поворотом, оставив на память о себе клубы медленно
  оседающей белой пыли.
     Брошенная на произвол судьбы за водная лошадь Франческо подняла голову,
  гулко фыркнула и привычно застучала копытами вслед своим товаркам.
     Компаньоны озадаченно переглянулись. Шотландец нагнулся с седла,
  подхватывая волочащийся по земле длинный повод оставленной лошади.
     - О чем это он? - удивился Гай. - Мы чем-то его обидели? Может, стоит
  догнать и поговорить?
     - Не думаю. - Мак-Лауд немелодично засвистел. - Он прав, твое сословие
  и его никогда не смогут понять друг друга. Френсис и его родня живут по
  иным законам, чем мы вот и все. Вдобавок Френсис умный мальчишка и пока не
  в силах смириться с тем, что заповедовано от века. Я тоже когда-то не
  хотел и здорово поплатился...
     Потом привык, хотя мою жизнь не назовешь удачно сложившейся. Допустим,
  вот я еду в Святую землю, спрашивается - зачем? Говоря по правде, мне
  наплевать на сарацин, но не хочется упускать хорошую возможность
  заработать, а еще лучше - найти хорошего покровителя и самому стать
  владельцем хотя бы крохотного клочка земли. Сколько я еще смогу шляться из
  страны в страну и ввязываться во все войны подряд - десять лет,
  пятнадцать? Когда-нибудь придется искать тихое местечко, чтобы осесть и
  заняться чем-нибудь мирным. Разочарованы, мессир Гай? Можешь не отвечать,
  за лигу заметно, что да.
     - Не слишком. - Сэр Гисборн приподнялся на стременах, втайне мечтая о
  вечернем привале. - Возможно, я соображаю медленно, зато, как меня
  убеждали, верно. Тебе нужны деньги, собственное владение и имя, которое
  можно будет передать по наследству. Что недостойного в этом желании? Я
  отправился в путь, потому что считал участие в походе своим долгом и
  полагал само мое намерение достаточным вознаграждением. За десяток
  последних дней я повидал и узнал многое, о чем раньше не задумывался, и
  кое-что понял: золото в самом деле значит больше, чем представляется на
  первый взгляд. Пожалуй, теперь меня влечет не только слава, но и...
     - Кругленькие блестящие монетки, - с ухмылкой подхватил Дугал. - Гай,
  ты впадаешь в грех алчности.
     - На себя посмотри, - беззлобно огрызнулся ноттингамец и тяжело
  вздохнул, признавшись: - Вы с Франческо мне совсем голову заморочили.
  Катары, вальденсы, вероотступники всех мастей, не поймешь, кто прав, кто
  виноват, а кто просто заблуждается по слабости душевной. Но самое главное
  - что мне делать?
     - Обратись к братьям из Inquisitio, они тебе быстро растолкуют, что ты
  и есть самый закоснелый и злостный еретик на всем белом свете, -
  авторитетно посоветовал Мак-Лауд.
     Гай мученически возвел глаза и вопросил, обращаясь к проплывающим мимо
  коричнево-желтым скалам:
     - Слушай, у тебя в жизни осталось хоть что-нибудь святое?
     - Да, - с гордостью заявил Дугал. - Я его всегда ношу с собой. Сказать
  где?
     - Тьфу! - Сэр Гисборн намеревался как следует выругаться, но вместо
  этого невесело рассмеялся. - Я с самого начала подозревал, как здорово мне
  не повезло с попутчиком, но только теперь окончательно в этом убедился.
  Ладно, отныне начинаю воспитывать в себе смирение. Как думаешь, долго нам
  еще глотать пыль во имя спасения прекрасной девицы?
     Ответа не понадобилось. Путники обогнули выступ скалы, и перед ними
  точно распахнулись ворота, скрывавшие за собой иную землю. Колыхалась на
  слабом ветерке темно-зеленая, едва тронутая осенней желтизной листва,
  шелестела между камней река Од и впадающий в нее приток, в укрытой от
  ветров долине раскинулся довольно большой и, судя по всему, процветающий
  городок, а в полулиге за ним, на вершине безлесен горы, похожей на косо
  срезанное птичье крыло, поднимался замок - серовато-золотистая громада
  обработанного камня, молчаливая и высокомерная.
      
 
     ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.
   
   НАЗОЙЛИВЫЕ ГОСТИ
   
   И РАДУШНЫЕ ХОЗЯЕВА
   
   8 ОКТЯБРЯ 1189 ГОДА, БЛИЖЕ К ВЕЧЕРУ.
   
   ЗАМОК РЕНН-ЛЕ-ШАТО, ПРЕДГОРЬЯ ПИРЕНЕЕВ
   
    
   В маноре Локсли, расположенном неподалеку от английского города
  Ноттингама, владении семейства Гисборнов, издавна хранился некий фолиант,
  вместо обычного кожаного переплета забранный в тяжелую деревянную обложку,
  окованную по углам медными пластинами, и почитавшийся мужской частью
  фамилии едва ли не наравне с Библией. Некогда прадед сэра Гая Гисборна
  отвалил за книгу кругленькую сумму, равную почти половине дохода с имения,
  однако никому из потомков не приходило в голову упрекнуть предка в
  неподобающей расточительности. Гай сам не раз перелистывал похрустывающие
  страницы, разглядывал на редкость хорошо сохранившиеся цветные рисунки и
  подумывал о необходимости как-нибудь отвезти драгоценный манускрипт в
  Ноттингамское аббатство и попросить монахов-скрипторов перенести текст на
  новенькие листы.
     На форзаце книги красовалось вычурно выписанное золотом и киноварью
  название - "Трактат о военном искусстве". Его создателя, римского
  архитектора, жившего восемь веков назад, звали Вежесом, или Вегиусом, и,
  как следовало из заглавия, фолиант повествовал об искусстве возведения,
  усовершенствования и обороны крепостей любого вида, а также о постройке
  метательных машин - баллист и катапульт, и хитроумных способах сооружения
  подземных ходов. Принадлежащий Гисборнам том вдобавок имел несколько
  десятков страниц, подшитых гораздо позже и раскрывающих тайны создания
  замков в нынешние времена. Гай здраво полагал, что его доходы никогда не
  дадут ему возможности выстроить по всем правилам хоть небольшое
  укрепление, но порой не отказывал себе в удовольствии представлять
  возвышающееся среди лесистых холмов срединной Англии сооружение, основой
  для планирования которого послужат наставления "Трактата" и которое будет
  его законным владением.
     В Локсли, конечно, имелась крепость, больше напоминавшая творения
  предков-норманнов: вал, высокий частокол в два ряда со слоем земли и
  камней посредине и деревянные стены с башенками. Отец сэра Гисборна
  недавно решил облицевать часть стен камнем, но, когда Гай года три назад
  перебирался из родительского дома в Лондон, работы еще велись, и близкого
  конца им не предвиделось.
     Замок над цветущей долиной, спрятавшейся между безжизненных скал,
  соответствовал всем канонам и строгим требованиям мэтра Вежеса. Глядя на
  него, Гай невольно вспомнил соответствующую картинку из "Трактата",
  изображавшую строительство крепости с использованием особенностей
  природного рельефа. Мэтр Вежес утверждал:
     строитель обязан обращать себе на пользу всевозможные преимущества
  окружающей местности - морские и речные полуострова, утесы и холмы,
  скалистые пики и горные седловины. Создатели бежево-золотистого
  великолепия, похоже, штудировали творение Вежеса до тех пор, пока не
  затвердили его наизусть, и старательно воплотили в жизнь каждую строчку
  древней книги.
     - II grande castello*, - со смесью восхищения и испуга пробормотал
  Франческо, терпеливо ожидавший попутчиков за поворотом и не отрывавший
  взгляда от величествен ной крепости на скале. - Неужто нам сюда?
     *Великая крепость (итал.).
      
 - Хорошо они устроились, - с неохотой признал Мак-Пауд. - Намучаешься,
  пока эдакую громадину возьмешь Скорее всего глянешь, сразу поймешь, что с
  его владельцами не стоит связываться, и потопаешь дальше, искать добычи
  полегче.
     Интересно, как называется это чудовище?
     - И кому принадлежит, - добавил Гай.
     Неизвестная крепость подавляла и устрашала, но в то же время строителям
  удалось придать ей ощущение легкости, сделать почти парящей над окрестными
  рыжеватыми скалами. К замку вела еле различимая темная извилистая ниточка
  дороги, обрывавшаяся у подъемного моста и массивных, приземистых башен
  входного укрепления. Над черным провалом въезда трепетал яркий лепесток
  знамени - то ли белого, то ли светло-желтого.
     Проводник остановил мула, тут же повесившего голову и задремавшего, в
  первый раз за все путешествие оглянулся, смерив притихшую компанию
  равнодушным взглядом утонувших в глубоких морщинах выцветших глаз, и
  проскрипел, указывая корявым пальцем вначале на городок, затем на крепость:
     - Куиза. Ренн-ле-Шато. Вам - наверх.
     - А... - заикнулся сэр Гисборн, но внезапно оживший мул бойко засеменил
  вниз по незаметной узкой тропинке, .пробитой меж густых зарослей
  терновника, и вскоре пропал из виду.
     - Пусть его, сами доберемся. - Дугал тронул коня с места и вполголоса
  пробормотал: - Совпадения, совпадения... Почему их случается гораздо
  больше, чем требуется человеку?
     Городок Куиза не выделялся ничем особенным среди сотен и тысяч таких же
  городков, рассыпанных по землям Французского или английского королевств.
  Старый каменный мост через Сальсу, приток реки Од, застава с мающимися
  бездельем стражниками, не рискнувшими требовать с господ рыцаре и
  чрезмерную мзду за право въезда на земли города. Маленькие одноэтажные
  домики из побеленного известняка, с внутренними дворами и
  охристо-коричневой черепицей на крышах, средоточие деятельной жизни -
  рыночная площадь, на краю которой примостилась аккуратная приходская
  часовня. Общинный источник, согласно местной традиции забранный в камень и
  украшенный позеленелой бронзовой статуей некоего святого. Трактир
"Наполненная кружка" с раскачивающейся на цепях цветастой вывеской, весьма
  схоже изображающей упомянутый сосуд. Горожане, спешащие по своим делам и
  замедляющие шаг, чтобы бросить любопытствующий взгляд на диковинных
  заезжих гостей.
     Несмотря на предупреждение Франческо о том, что последователи любой
  ереси в повседневной жизни, как правило, ничуть не отличаются от обычных
  людей, Гай поначалу упорно пытался распознать тайных вероотступников, но
  быстро признал свои старания тщетными. Если среди прохожих в самом деле
  имелись еретики, они ничем себя не выдавали, и сэру Гисборну показалось
  нелепым подозревать каждого встречного. Вдобавок он не сумел толком
  разобраться в ворохе сведений, щедро вываленных на него разговорившимися
  попутчиками, и твердо решил в будущем постараться избегать любых споров,
  хоть немного затрагивающих вопросы религии.
     Дело рыцаря - верное служение короне, а богословие с превеликим
  удовольствием предоставим ученым клирикам, студентам и проповедникам.
     Троица неспешно пересекла город по главной улице, в Англии непременно
  бы получившей название "Мэйн", и выбралась на хорошо мощеную дорогу, по
  спирали взбиравшуюся по склону крутого холма. Лошади натужно пыхтели,
  оскальзываясь и царапая подковами гладкие булыжники, пригнанные вплотную
  друг к другу. Замок приближался, нарастал, в точности как медленно
  поднимающаяся над горизонтом серо-стальная грозовая туча. Вечернее солнце
  неспешно сползало все ниже и ниже к изломанной линии гор.
     - Все запомнили, что нужно делать? - в бессчетный раз осведомился
  Мак-Лауд. - Держимся как можно увереннее, ибо спасение теперь только в
  нахальстве. Скорее всего нас с Гаем сразу же потащат под грозные взоры
  хозяев... Френсис, не взыщи, на тебя падает тяжкая доля высматривать,
  вынюхивать и шнырять по углам. Поговори со слугами, со стражей, отыщи
  какого-нибудь любителя потрепать языком... Не мне тебя учить, сам
  сообразишь.
     - Что именно я должен разузнать? - деловито уточнил Франческо, словно
  ему не впервой доводилось натягивать шкуру соглядатая: ремесло
  странствующего торговца накрепко связано с умением замечать полезные
  мелочи, а затем продавать эти знания заинтересованным людям.
     - Дай подумать. - Дугал рассеянно побарабанил пальцами по луке седла. -
  Как только решат, в какую дыру нас сунуть, отыщи подходящее место для
  сундуков, чтобы не попадались лишний раз на глаза. Потом ступай
  прогуляться, только не привлекая внимания. Вряд ли твое везение поможет
  сразу отыскать потайной ход из замка, но будет очень неплохо, если ты
  выяснишь, где там что находится. Нам здорово пригодятся любые сплетни и
  слухи об обитателях крепости, чем они живут и дышат. Мы ведь даже не
  знаем, к кому явимся в гости!
     - К потомкам короля Дагоберта, - внушительно проговорил Гай, припомнив
  вечер на постоялом дворе в Муассаке.
     Дугал и Франческо дружно и недоверчиво хмыкнули.
     - С тех времен минуло пятьсот лет, - напомнил итальянец. - Кроме того,
  история короля Дагоберта и чудесного спасения его сына больше напоминает
  местную легенду, нежели истинное изложение событий. Вам известна хоть одна
  династия, которая не прерывалась бы на протяжении почти пяти веков?
     - Шести или семи, - поправил сэр Гисборн. - Нам ведь сказали, что
  Дагоберт был одним из последних королей этого рода, значит, истоки его
  родословной кроются намного глубже. Не думаю, что отыщется хоть один
  человек, могущий с полным правом именовать себя прямым потомком древних
  королей Франции. Побочные линии - да, не спорю, но прямое наследование?..
  Дугал, я знаю, что ты намереваешься сказать. Я не сомневаюсь, ты в
  состоянии перечислить всех своих предков до пятидесятого колена вкупе с
  близкими и дальними родственниками, но лучше ты сделаешь это в другой раз.
     - В другой так в другой, - неожиданно покладисто согласился Дугал. -
  Просто мы приехали.
     Компания остановилась, в некоторой растерянности сообразив, что за
  разговорами не заметила окончания пути. Шагах в пяти от них тесаные
  булыжники дороги сменялись ровными досками подъемного моста, висевшего над
  глубоким рвом.
     Привратные башни отсюда выглядели двумя желтовато-серыми глыбами в
  низко надвинутых зубчатых коронах, подозрительно изучавшими новоприбывших
  черными трещинами бойниц. Ветру наконец удалось полностью развернуть
  тяжелое полотнище, окрашенное в блекло-соломенный цвет. Па знамени, как и
  положено, красовался герб владельцев замка, простой по форме и непривычный
  по исполнению - два сплетенных воедино равносторонних треугольника, черный
  и белый, образовывавшие шестиконечную звезду. Тот же символ, выбитый в
  граните, украшал замковый камень арки барбикена, и он же, оттиснутый на
  красном сургуче, заверял краткое послание, столь необычно переданное
  компаньонам в Тулузе.
     - По крайней мере одно теперь известно точно - нас приглашали именно
  сюда, - с натянутой бодростью заметил сэр Гисборн, коротким движением
  головы указывая на герб.
     Попутчики согласно кивнули, не проявляя особого стремления первыми
  пересечь мост и довериться гостеприимству хозяев замка, носившего имя
  Ренн-ле-Шато. Неловкое топтание на месте нарушил Мак-Лауд, пнув каблуками
  приплясывавшего серого жеребца и устремившись вперед. Конь и послушно
  следовавшая за ним заводная лошадь прогрохотали по толстым, едва заметно
  пружинящим доскам, поравнялись с охранявшими ворота стражниками, ничуть не
  удивленными прибытием незваных гостей, и канули в сумрак предвратного
  укрепления. Обратной дороги и возможности повернуть назад отныне не
  существовало.
     Непрошеные визитеры, конечно, не рассчитывали на торжественную встречу
  с герольдами и парадом гарнизона крепости, однако сразу уяснили, что их
  здесь ждут. Причем ждут уже давно и начали терять терпение, а потому до
  неприличия сократили традиционную церемонию приветствия. Догадка Мак-Лауда
  оказалась безошибочной: стоило иноземным рыцарям очутиться в обширном
  внутреннем дворе, как их сразу захватил круговорот возникших непонятно
  откуда слуг, быстро и умело принявших поводья. Царивший здесь привычный
  шум на несколько мгновений затих.
     Гай ощутил на себе десятки настороженных, оценивающих взглядов, а
  затем, точно повинуясь неслышимому приказу, население замка вернулось к
  обыденным хлопотам.
     Сэр Гисборн на глазок прикинул число обитающих в крепости людей, придя
  к неутешительному выводу: только на охрану стен требуется не менее
  полутора сотен гвардейцев. Добавим к ним примерно такое же количество
  работников и слуг и поймем - хозяев Ренн-ле-Шато смело можно назвать
  самыми богатыми и процветающими лордами в округе.
     - Даже не думай бежать отсюда, - почти беззвучно проговорил Дугал,
  заставив Гая заподозрить компаньона в умении подслушивать невысказанные
  мысли. Вертевший головой по сторонам Франческо покосился на них и
  безрадостно скривился.
     Они спешились у ворот конюшни, украшенных позолоченной подковой таких
  размеров, что она вполне могла подойти какому-нибудь сказочному
  великанскому коню. Из-за приоткрытой двери долетал приглушенный топот
  копыт по толстому слою соломы и фырканье множества лошадей. На конюшню
  падала глубокая тень от вознесшегося на сотню с лишним футов округлого
  донжона, заставляя компаньонов испытывать тревожное чувство беззащитности
  и наводя на странные размышления о том, насколько порой бывает мал человек
  по сравнению со своими творениями. Казалось, стены крепости сложены не из
  обычных камней, но из прошедших мимо лет.
     - Да простится мне подобная откровенность... с каждым мгновением я все
  больше хочу очутиться подальше отсюда. - Франческо поежился и виновато
  дернул плечом.
     - Не ты один, - ободряюще сказал Гай. - Будем надеяться, нам не
  придется долго злоупотреблять гостеприимством здешних хозяев. Через
  два-три дня мы наверняка отправимся дальше. Разумеется, вместе с мистрисс
  Изабель.
     Франческо уныло кивнул, но сэр Гисборн отчетливо понял: из него никогда
  не получится хорошего лжеца - он не убедил ни попутчика, ни себя самого.
     - Мессиры. - Перед встрепенувшейся компанией предстал человек с
  настолько затверженно-любезным выражением равнодушного лица, что в нем
  безошибочно узнавался если не управитель замка, то его ближайший помощник.
  - Мессиры, граф Редэ передает вам свои наилучшие пожелания, просит
  располагать всем достоянием замка и хотел бы узнать - не могли бы
  благородные господа нанести ему краткий визит, дабы засвидетельствовать
  взаимное почтение?
     На протяжении краткой, составленной по всем правилам куртуазии речи
  управитель подчеркнуто не замечал почтительно отступившего назад
  Франческо, словно молодого итальянца вообще не существовало,
  преимущественно обращаясь к пустому пространству между настороженным Гаем
  и хмурым Мак-Лаудом. Франческо не раз повторял, что его соотечественники,
  независимо от достатка и происхождения, не пользуются уважением сильных и
  слабых мира сего за пределами своей страны, однако только теперь Гай
  смутно понял, каково жить с постоянным сознанием того, что тебя относят к
  иному, низшему, разряду людей. Впрочем, Франческо не выглядел чрезмерно
  огорченным - видимо, свыкся или научился не выдавать своих переживании.
     - Прошу вас. - Голос распорядителя походил на тающую льдинку,
  завернутую в лоскут бархата. Пересекая двор, сэр Гисборн бросил взгляд
  назад: оставшийся в одиночестве мессир Бернардоне-младший переминался с
  ноги на ногу и тоскливо глядел им вслед.
     - Ничего с ним не случится, - на миг задержавшись и украдкой наградив
  компаньона болезненным тычком под ребра, прошипел Дугал. - Спорю на
  фартинг: когда мы вернемся, Френсис разузнает все обо всех, включая кличку
  любимой собаки хозяина и давно ли он изменял своей жене.
     Вход в главную башню Ренн-ле-Шато располагался на верхнем дворе, куда
  вела крутая лестница, и походил на маленькое дополнительное укрепление
  внутри замка.
     Проходя через массивную арку и быстро поглядев вверх, Гай успел
  заметить ряд темнеющих отверстий - наверняка предназначенных для смолы и
  кипятка, щедро выливаемых на головы возможным врагам. Тяжелые двери,
  окованные для крепости полосами железа и меди, гулко и протяжно хлопали,
  закрываясь за идущими гостями и заставляя трепетать язычки пламени в
  масляных лампах, расставленных по коридорам на высоких треножниках. Они
  несколько раз сворачивали, потом долго взбирались по каменным ступенькам с
  глубокими вмятинами посредине, свидетельствующими о частой беготне вверх и
  вниз по проложенной внутри донжона лестнице. На маленьких площадках между
  пролетами торчало по стражнику, и каждый провожал посетителей взглядом
  вышколенного сторожевого пса, не получившего приказа нападать, но в любой
  миг готового прыгнуть и вцепиться намертво.
     Поневоле затосковавший Гай безучастно подумал, что творится на душе у
  его компаньона. Конечно, Мак-Лауд не умеет бояться, но такой прием никого
  не оставит равнодушным.
     Провожатый замер возле низкой и глубокой ниши, скрывавшей внутри
  небольшую дверь, нагнулся, чтобы приглушенно стукнуть костяшками пальцев
  по темно-красным, поблескивающим от воска доскам, и отступил в сторону,
  пропуская гостей. Сэр Гисборн мысленно посочувствовал спутнику - сам он
  слегка не дотягивал до того, что считается "средним ростом", а вот
  долговязому шотландцу, чтобы войти, придется согнуться в три погибели да
  еще постараться не зацепиться за косяк рукоятью меча.
     Позади раздалось недовольное ворчание. Гай не стал оглядываться, дабы
  не уязвлять и без того пострадавшее самолюбие Дугала. Им предстоит
  серьезный разговор, ради которого они проделали долгий путь, изрядно
  отклонившись от первоначальной цели, и не стоит отвлекаться на всякие
  мелочи. Короткий взгляд по сторонам заставил его подавить завистливый
  вздох - обитателям замка точно не приходилось держать на счету каждую
  монетку.
     Гобелены на стенах, новенькие, еще не успевшие почернеть от
  осаждающейся на них многолетней копоти свечей и факелов. Камин, где
  дотлевает одинокое полено, исходящая тонкими ленточками голубоватого
  ароматного дыма бронзовая жаровня на львиных лапах - вполне достаточно,
  чтобы обогреть небольшую комнату. Стол, накрытый багрово-золотистой
  скатертью, опускающейся до самого пола, не привычно каменного, а
  забранного маленькими дощечками. Под ногами никакой соломы или сухой
  листвы, сохраняющей тепло, но еще один ковер - толстый, ворсистый,
  непривычно ярких красных и оранжевых оттенков. Узкие окна в форме
  наконечника стрелы, мелкие разноцветные стекла в свинцовых переплетах;
  высокие, в рост человека, ниши в стенах, занятые статуями черного то ли
  дерева, то ли камня.
     И, наконец, человек. Мужчина, явно миновавший рубеж пятидесятилетия,
  уже почти седой, однако наверняка еще способный провести весь день в седле
  и держащий всех домашних в беспрекословном подчинении. Он удобно
  расположился за столом в кресле с высокой резной спинкой, изучая гостей
  взглядом, в котором снисходительная вежливость в равных долях смешивалась
  с врожденной надменностью и тщательно скрываемым любопытством.
   "Похож на короля Генриха, - безотчетно подумал Гай, хотя ему не слишком
  часто доводилось видеть вблизи ныне покойного правителя Британии. - Не
  внешностью, иным, тем, кроющимся внутри, даже тем, как он сидит и смотрит
  на нас. Господи, неужели мы всерьез намереваемся его провести? Да он же
  видит людей насквозь! А если заподозрит, что его обманывают, расправится с
  нами - быстро и без колебаний. Похоже, в Муассаке и в Алье нам говорили
  истинную правду: здешние хозяева ставят себя превыше всех в этом мире".
     Сэру Гисборну очень хотелось оглянуться - посмотреть, как там
  компаньон, однако он не решился. Молчаливый человек за столом заставлял
  его чувствовать себя нашкодившим мальчишкой, схваченным наставником за
  руку и строго призванным к ответу. Гай чуть слышно откашлялся, лихорадочно
  соображая, должны ли они дожидаться слов владельца замка, или им надлежит
  заговорить первыми, - накрепко затверженные с детства правила поведения
  вдруг канули в бездонную черную пропасть.
     - Итак, чем обязан? - Голос владельца Ренна оказался иным, нежели
  ожидал Гай.
     Вместо приглушенного львиного рыка - бархатистое журчание дорогого
  вина, льющегося в чеканный серебряный кубок. Человеку с таким голосом
  можно доверить самую сокровенную тайну... или прикусить язык и трижды
  обдумывать сказанное, даже ответ на безобиднейший вопрос, хороша ли
  сегодня погода. - Мы рады всем гостям, но предпочитаем заранее знать, кто
  к нам пожалует. Вы, мессиры, похоже, прибыли издалека... Я хотел бы
  узнать, с какой целью и можем ли мы вам чем-то помочь?
     - Мы... - Сэр Гисборн замялся, ощутив ужасающую растерянность. Вдруг
  они стали жертвами чудовищно нелепой ошибки, неверно истолковав загадочное
  послание и явившись со своими требованиями к людям, не имеющим никакого
  отношения к непонятным событиям в Тулузе? Да, герб замка и герб на письме
  совпадают, но Гай на собственном опыте убедился, насколько полна
  совпадениями человеческая жизнь.
     Он сглотнул и попытался начать заново: - Мы...
     - ...приносим свои глубочайшие извинения за столь неожиданный визит,
  однако нас пригласили. - Гай не сразу сообразил, что ровный, почти
  лишившийся оттенков и оттого ставший более внушительным голос принадлежит
  не кому иному, как его компаньону. - Мы приехали за женщиной, которую
  насильно удерживает здесь либо кто-то из ваших родственников, либо
  человек, имеющий право использовать печать с гербом ваших владений.
     - О какой женщине идет речь? - Хозяин замка насторожился, но не
  особенно, точно заранее предвидел все происходящее и не находил достойных
  поводов для волнения.
     - И не будете ли вы столь любезны пояснить, на основании чего вы
  полагаете себя приглашенными в Ренн?
     - Женщину зовут Изабель Уэстмор, - тем же бесстрастным тоном продолжал
  Мак-Лауд, а Гай еконфуженно принялся копаться в болтавшемся на поясе
  кошеле в поисках пергамента, украшенного красной печатью с изображением
  двух треугольников. - Она подданная Британской короны, свободная горожанка
  из Бристоля и, как мы подозреваем, седмицу назад во время праздников в
  Тулузе была увезена против ее воли. От вероятных похитителей мы получили
  вот это. - Гай наконец извлек сложенный в несколько раз листок и, сделав
  шаг, положил его на середину стола. - По настоятельной просьбе весьма
  обеспокоенных друзей этой дамы (сэр Гисборн едва не брякнул "Каких
  друзей?", но вовремя догадался: ссылка на несуществующих покровителей
  прозвучит внушительнее и многозначительнее, а также даст понять, что
  затянувшееся отсутствие посланников может вызвать подозрение и привести к
  розыскам) мы решили наведаться сюда и лично выяснить, правдиво ли столь
  нелепое обвинение.
     Господин Ренна бросил короткий взгляд на пергамент - похоже, из чистой
  вежливости, так как отлично знал его содержание, - и невозмутимо кивнул:
     - Кажется, я понял, что вы имеете в виду... Присаживайтесь, господа.
  Кстати, позвольте узнать, с кем имею честь? Я - Бертран де Транкавель,
  граф Редэ.
     - Гай Гисборн, из Ноттингама, - запнувшись, пробормотал Гай, осторожно
  опускаясь на скамью, накрытую серебристо-рыжим покрывалом из беличьих
  шкурок.
     - Дугал ап Кодкелден Мак-Лауд, из Глен-Финнана. - На сей раз шотландец
  изменил своей обычной манере представляться в соответствии с дошедшей с
  древних, еще языческих времен традицией, употребляя обходное выражение
"меня называют так-то", и вдобавок произнес полное имя, которого сэру
  Гисборну ранее слышать не доводилось. С подобным обычаем, когда вместе с
  личным именем перечислялись имена родственников по мужской линии, он уже
  сталкивался - так именовали себя уроженцы Эрина и Уэльса, такое
  обыкновение сохранялось и в Шотландии.
     - Вы англичане? - уточнил мессир Бертран. Гаю послышался обреченный
  вздох компаньона, неизменно впадавшего в ярость, когда приходилось долго и
  нудно растолковывать разницу в их происхождении, а в итоге звучало
  недоуменное: "Но ведь Англия - это одна страна, почему же вы не считаетесь
  соотечественниками?"
   Услышав подобное высказывание, Дугал стервенел и начинал вкрадчиво
интересоваться, составил ли любопытный болтун завещание, или еще не успел.
   - Да, - мрачно сказал сэр Гисборн. Хвала всем святым, Мак-Лауд решил
оказать ему снисхождение и промолчал.
   Дверь позади них протяжно грохнула, в тихую комнату, Принеся с собой
горьковатый запах полыни, нетерпеливо ворвалось нечто яркое,
неудержимо-стремительное, похожее на несущийся над горными склонами ветер,
замедлило свой бег у стола и со слабым намеком на почтительность
осведомилось:
   - Мне передали, ты хотел меня видеть?.. О, у нас сегодня гости? Добро
пожаловать в Ренн-ле-Шато, чувствуйте себя как дома!..
   Первый же взгляд на новоприбывшего позволял почти безошибочно
представить внешность графа Редэ годков так двадцать тому назад. Гай без
колебаний решил, что перед ними наследник Ренна собственной персоной, и
поразился тому, что природа, создавая столь замечательные образцы
человеческой внешности, никогда не забывает уравновесить их, наделив хотя
бы одним недостатком. В случае де Транкавеля-младшего почти совершенная
красота породистого лица и хорошо сложенной фигуры вместо ожидаемого
восхищения производила действие прямо противоположное, наводя на мысль о
статуе, оживленной неким мрачным колдовством.
   Мысль мелькнула и сгинула бесследно, уничтоженная искренне приветливой
улыбкой, блеском глубоко посаженных агатовых глаз и низким, но чистым
голосом.
   - Судя по всему, мой призыв не канул впустую. - Молодой человек ловко
подхватил со стола запечатанный пергамент, одним плавным движением
зашвырнул его в камин и в нарушение всех правил уселся на краю столешницы.
- Вообще-то мы ждали вас несколько позже, но лучше опередить, чем
опоздать, не так ли? Отец, это же друзья нашей уважаемой гостьи, мадам
Изабеллы. Она много о вас рассказывала, поэтому можете считать, что мы уже
знакомы... Ах да, меня зовут Рамон де Транкавель. - Он вежливо наклонил
голову, тряхнув блестяще-вороными прядями, необычно длинными для мужчины и
гладко стянутыми на затылке в хвост.
   Сэр Гисборн не без оснований считал себя тугодумом, но вот память на
лица, пусть увиденные случайно и мимолетно, его подводила редко. Он
поспешно вообразил открывающуюся дверь, стоящий в полумраке и подающийся
назад силуэт, краткое мгновение, когда незнакомец из дома в Тулузе
закрывал створки за вошедшей мистрисс Изабель и на него упали солнечные
лучи... Или мессир Рамон самолично наведывался на праздники в столицу
провинции, или у него имеется брат-близнец.
   Только как ему, Гаю Гисборну быть с открытием, непреложно
свидетельствующим, что обширнейший круг знакомых мистрисс Уэстмор включал
и семейство из Ренн-ле-Шато?
   - Где она? - Сэр Гисборн, позабыв о наставлениях компаньона, задал
вопрос напрямую.
   - Кто, мадам Изабелла? - переспросила воплощенная любезность по имени
Рамон де Транкавель. - Здесь, в замке. Вы хотите ее повидать?
   - Да. - Крайне озадаченного Гая сбивала с толку открытость человека,
которого он заранее считал противником, полнейшее невмешательство
де-Транкавеля-старшего, раздражали собственное неумение задавать верные
вопросы и молчание, внезапно поразившее Мак-Лауда. - С ней все
благополучно?
   - Разумеется. - Похоже, Рамон слегка оскорбился подобным предположением
или очень удачно изобразил быстро подавленную обиду. - Вы, мессиры,
кажется, приняли случившееся за коварное похищение беззащитной женщины?
Позвольте мне попробовать вас разубедить. В силу некоторых обстоятельств
мадам Вестьеморри сама выразила желание отправиться в Ренн, оставив вам
письмо с указаниями, как и где ее найти.
   Текст послания целиком и полностью на ее совести. - Он с
обескураживающей улыбкой развел руками. - Я предупреждал, не нужно
представлять все в столь зловещем свете, но вы же знаете эту даму... Она
заявила, будто в противном случае письмо не примут всерьез.
 "Если он говорит правду, я не знаю, что сделаю с этой вертихвосткой!" -
  мысленно пообещал себе сэр Гисборн, а вслух проговорил:
     - Значит, вы не станете препятствовать нашему отъезду вместе с мистрисс
  Уэстмор?
     - Препятствовать?, - Отец и сын вопросительно переглянулись. Старый
  граф озадаченно нахмурился, а его наследник состроил виноватую гримасу и
  сник, точно уличенный в некоем неблаговидном поступке. - С какой стати?
  Мессир Рамон, извольте объясниться. Неужели рассказ этих господ
  соответствует истине?
     - Не совсем. - Рамон мягко спрыгнул со стола и отошел к камину. - Да,
  мне пришлось увезти мадам Изабеллу из города, но я сделал это только ради
  спасения ее жизни. Теперь, когда вы прибыли, я с величайшим удовольствием
  доверю ее вашему попечению. Вы собираетесь уехать сегодня или окажете нам
  любезность и переночуете в Ренне?
     - Э-э... - замялся с ответом Гай. Де Транкавель-младший поспешно
  воспользовался его нерасторопностью:
     - Да, нам известно, что вы направляетесь в Марсель и далее, к Святой
  Земле.
     Благородная цель и достойное стремление. Однако, да будет мне позволено
  заметить, один-два дня отдыха вам ничуть не помешают, зато даруют нам
  возможность загладить невольно причиненные вам хлопоты. - И, не меняя
  интонации радушного хозяина, донельзя обрадованного явлением долгожданных
  гостей, он продолжил: - Вдобавок понадобится некоторое время, дабы
  разрешить кое-какие спорные вопросы и прийти к взаимовыгодному соглашению.
     Сэр Гисборн от души понадеялся, что сберег внешнее спокойствие и ничем
  не выдал своей тревоги, услышав этот многозначительный намек. Его
  компаньон, напротив, оживился и слегка подался вперед, словно дождавшись
  неслышного сигнала, означающего завершение пустячной болтовни и начало
  серьезной беседы.
     - Какие такие вопросы? - осведомился он, нарочито растягивая слова и
  говоря со столь ужасающим акцентом, что Гая передернуло, а Рамон удивленно
  склонил голову набок, явно затрудняясь с пониманием сказанного. Мессира
  Бертрана выходка гостя оставила совершенно равнодушным, и он невозмутимо
  уточнил:
     - Для начала - о документах, которые вас просили доставить.
   "Только не запутаться! - прикрикнул на себя сэр Гисборн. - Выходит, им
  обоим известно об архиве - может, от мистрисс Уэстмор, может, от кого
  другого. Лгать у тебя все равно не получится, так старайся хотя бы
  убедительно поддакивать".
     - Прежде любых обсуждений мы хотели бы побеседовать с мистрисс Изабель.
  - Теперь произношение Мак-Лауда было почти безупречным, и Гай в бессчетный
  раз спросил, доведется ли ему узнать, какое обличье является для его
  спутника истинным.
     - Вы настолько дорожите ее мнением? - недоуменно поинтересовался Рамон.
  Ему не стоялось на месте, он непрерывно передвигался по комнате, от камина
  к окнам, вокруг стола, оттуда - к дверям и обратно, напомнив сэру.
  Гисборну леопарда из королевского зверинца в Лондоне, денно и нощно
  мерившего шагами углы своей просторной клетки. - Нет, я не спорю, она
  намного сообразительнее представительниц своего пола, но позволять женщине
  вмешиваться в неподобающие ей дела... Или вы желаете убедиться, что ей
  оказан надлежащий прием?
     - И то, и другое. - Дугал на редкость удачно передразнил
  снисходительную интонацию наследника рода де Транкапель.
     - Сомневаюсь, что мадам Изабелла захочет вас видеть, узнав, что вы не
  выполнили ее просьбы. - Рамон с видом искреннего сочувствия покачал
  головой.
     - Тогда нам придется воспользоваться вашим любезным приглашением и
  задержаться до тех пор, пока она не изменит своего решения, - безмятежно
  сказал Мак-Лауд. - Времени у нас в обрез, и денька через два мы поневоле
  вынуждены будем вас покинуть. Надеюсь, общество мистрисс Изабель не
  покажется вам навязчивым. Она умеет быть миленькой, если захочет, но вся
  беда в том, что она ничего не знает.
     - Не знает о чем? - насторожился в свою очередь Рамон.
     - О том, куда девались интересующие вас злополучные бумаги, - охотно
  пояснил Гай. Поскольку он говорил правду, то прозвучало это вполне весомо,
  заставив мессира Бертрана, с затаенным удовольствием созерцавшего
  разыгрывавшуюся перед ним битву, и его отпрыска обменяться подозрительными
  взглядами.
     - Допустим... - протянул Рамон, однако уже не столь уверенно, и сэр
  Гисборн с удивлением отметил, что де Транкавель-младший изрядно встревожен
  и даже не пытается это скрыть. - Однако, если она пребывает в неведении,
  кто же знает?
   
   - Мы, разумеется. - Сэр Гисборн решил закрепить достигнутый успех. - А
  чтобы вы не испытывали сомнения в наших словах... - Он снова полез в
  кошель, краем глаза заметив ободряющий кивок Дугала и мысленно похвалив
  себя за вовремя принятое решение сделать маленький шажок навстречу
  собеседникам.
     Они обдумали все заранее, во время ночевки в Алье, когда Мак-Лауд
  предложил снова вскрыть один из сундуков, выбрать письмо, содержащее
  побольше ценных сведений, и вручить его противной стороне, подтвердив тем,
  что архив имеется на самом деле. Рыться в бумагах выпало безотказному
  Франческо, прокорпевшему над ворохом свитков до глубокой ночи. Смотревшему
  на его работу Гаю пришлось согласиться с тем, что ремесло торговца ничуть
  не легче прочих, а мессир Бернардоне начал пространно жаловаться на
  судьбу, настойчиво возвращавшую его к тому, от чего он пытался бежать, - к
  банковским книгам, денежным расчетам и мудреным понятиям вроде debeto,
  rimborso, deposito*, казавшимся господам рыцарям чем-то вроде
  каббалистических заклинаний.
     *долг, выплата, вклад (итал.).
      
 Наконец Франческо отложил в сторону четыре листа, пробормотал, будто эти
  послания кажутся ему наиболее подходящими, зевнул и улегся спать прямо за
  столом, положив голову на крышку черного сундучка.
     Желтоватый пергамент, исчерченный рядами черных строчек, перешел из рук
  в руки.
     Владельца замка, похоже, настиг старческий порок дальнозоркости, и он
  удерживал лист как можно дальше, прищуренными глазами разглядывая слова и
  цифры. Сына бумага почти не заинтересовала - мельком покосившись на нее,
  он перенес свое внимание на черную статую в нише. Сэр Гисборн подумал, что
  Рамон де Транка-вель обладает весьма неуравновешенным характером, делающим
  его опасным противником в любого рода поединках, как словесных, так и с
  применением оружия. От таких никогда не знаешь, чего ожидать. К подобным
  людям относился и Мак-Лауд, однако странности компаньона стали для Гая
  вполне привычными.
     - Весьма любопытно, - вынес свое решение мессир Бертран, положив
  пергамент перед собой. - Однако я вижу только disjecta membra* некоего
  целого. Где остальное?
     *разрозненные останки (лат.)
      
 - Это все, что мы можем предложить, - вежливо, но непреклонно отрезал
  Дугал и уточнил: - Как знать, вдруг после разговора с мистрисс Изабель к
  этому клочку телячьей шкуры добавятся его собратья?
     - Спуститесь вниз, пересечете верхний двор, увидите дверь, выкрашенную
  в синий цвет, с молотком в виде львиной головы. - Рамон щелкнул статую по
  носу и круто развернулся на каблуках. - Столь дорогая вам особа проживает
  именно там.
     Полагаю, завтра мы продолжим нашу занимательную беседу? - Он сопроводил
  свой вопрос ослепительной улыбкой, за блеском которой Гаю померещилось
  нечто иное, зыбкое, как отражение луны в заросшем ряской бездонном омуте.
  - Кстати, нынешним вечером моя жена устраивает небольшой quodlibet*, и мы
  будем рады видеть вас.
     Вас всех. - Он выделил это слово. - Вместе с мадам Изабеллой... и вашим
  спутником. Мне сказали, он trobaro, певец?
     *Вечеринка, где рассказываются истории, букв. "всякая всячина" (лат.).
      
 - В какой-то мере да, - осторожно ответил Гай.
     - Тогда не позабудьте захватить его с собой, - не попросил, а скорее
  распорядился наследник семейства, небрежно пояснив: - Здешняя жизнь больше
  смахивает на размеренное бытие военного гарнизона, и наши дамы скупают без
  развлечений. Мы собираемся после захода солнца, в этой башне, в нижнем
  этаже - там побольше места и тепло.
     - Благодарим и придем, - кивнул сэр Гисборн, присвоив себе право
  говорить от лица всех, и поднялся со скамьи, здраво рассудив, что встреча
  - удавшаяся или нет - подошла к концу- Надо полагать, на вечеринке их
  представят остальным членам фамилии де Транкавель, можно будет
  раззнакомиться с хозяевами Ренна поближе и украдкой выслушать новости
  Франческо - наверняка за время их отсутствия он сумел набрать изрядное
  количество местных сплетен.
     Мак-Лауд, словно не замечая, что его напарник начинает выбираться из-за
  стола, продолжал сидеть, изучая переплетения темно-красных и золотистых
  нитей скатерти.
     Гай поневоле встревожился: такая вот задумчивость обычно не предвещала
  ничего хорошего. Спустя миг его подозрения оправдались - Дугал поднял
  голову и как ни в чем не бывало отчетливо произнес:
     - Да, чуть не забыл. Нас просили узнать, все ли благополучно с lapis
  exillis*.
     * Довольно многозначное выражение, означающее "катяшиися камень",
"камень с небес" или "камень изгнанников" (лат.).
      
 - Кто просил? - Вот теперь в голосе де Транкавеля-старшего прорезалась
  тревога, зато младший с совершенно равнодушным видом пожал плечами:
     - Что ему сделается...
     - Тот, кто заинтересован в вашем успехе, - многозначительно ответил
  Мак-Лауд, и Гаю захотелось крикнуть: "Замолчи! Не дразни их!" Он не
  понимал, о чем идет речь. догадываясь, что компаньон отвечает наобум,
  только благодаря удивительному стечению обстоятельств удерживаясь на
  тонкой грани между правдой и обманом.
     -Да? - недоверчиво переспросил мессир Бертран, явно намереваясь что-то
  уточнить, но сын перебил его:
     - Думаю, не случится большого вреда, если они взглянут, как
  продвигается работа.
     Сегодня уже не успеете - там все заперто на ночь. Приходите завтра
  после полудня. Старик, разумеется, поднимет крик, но вы не обращайте
  внимания, сошлитесь на меня. - Он вдруг резко наклонился вперед, опираясь
  обеими руками о столешницу, мгновение пристально разглядывал опешивших
  компаньонов (Гаю снова привиделось гибельное, влекущее мерцание, некая
  скрытая, неустанно расширяющаяся червоточина) и еле слышно осведомился: -
  Там .. там готовятся?
     - Вовсю, - тоже шепотом откликнулся Дугал.
     - Почему вы сразу не сказали? - требовательно повысил голос Рамон.
     - Разве можно кому-то доверять в этом царстве продажных святых, где
  правит лживый пророк? К тому же это не наше дело, нам нужно забрать
  женщину и убедиться в твердости ваших намерений.
   "Пропали, - тоскливо подумал Гисборн. - Что он несет? Какой лживый
  пророк, какие намерения?"
   - Мы не повернем, - раздельно, почти по буквам, произнес де
Транкавель-младший.
   Прежде чем гости успели опомниться, он выскочил из комнаты, даже не
потрудившись закрыть дверь.
   Помрачневший хозяин замка смерил притихших визитеров крайне
неодобрительным взором, сдержанно извинился, сославшись на врожденную
неуравновешенность своего первенца, и пожелал гостям хорошо провести время
вечером. Два латинских слова, походя брошенные Мак-Лаудом, изменили
отношение к заезжим иноземцам: если поначалу их восприняли как досадную
неприятность, от которой следует побыстрее избавиться, то теперь Гаю
показалось, будто их сочли за союзников.
   Подозрительных и держащихся в стороне, но все же союзников. Сэр Гисборн
не мог сказать, хорошо это или плохо, знал только одно - не хотел бы он
считаться единомышленником семейства де Транкавель в любом, пусть самом
невинном предприятии. Они вызывали в нем безотчетный страх, и он не
понимал, в чем кроется причина столь внезапной боязни. Так, наверное, люди
пугаются змей, даже видя, что ползучая тварь не в силах причинить им
вреда. Само зрелище чешуйчатого, ярко окрашенного тела, гибко скользящего
между камней или травянистых стеблей, наводит на мысли о близкой опасности.
   Он размышлял о змеях и владельцах Ренн-ле-Шато, спускаясь по лестнице и
одновременно пытаясь сообразить, принес ли нынешний краткий разговор
что-либо полезное, .кроме поверхностного знакомства. На верхнем дворе их
встретил наступающий вечер, оранжевый свет заходящего солнца и длинные
густо-сиреневые тени, отбрасываемые зубчатыми бастионами и внутренними
постройками. Оглядевшись в поисках двери, ведущей в нынешнее жилище
ми-стрисс Изабель Уэстмор, Гай обнаружил ее на противоположном конце
площадки, возле лестницы, ведущей на стену, и остановился, поджидая
компаньона. Необходимость постоянно сохранять в памяти россыпь
противоречивых мелочей, похоже, изрядно вымотала Мак-Лауда - он грузно
привалился к стене, уставившись себе под ноги и не замечая ничего вокруг.
   - Я ничего не испортил? - виновато спросил Гай. - Извини, что я
поначалу не сумел заговорить. Этот мессир Бертран... Сказать по правде, я
его испугался.
   - Прощаю, - устало отозвался Дугал. - Такой тип кого угодно заставит
поджать хвост. Единственная твоя ошибка - ты едва им не поверил. И я,
кстати, тоже.
   Ладно, в следующий раз будем умнее. - Он невесело засвистел и бросил: -
Не бери в голову. Они, конечно, хитрюги еще те, но неужели мы их не
перемудрим?
   - Еще как перемудрим, - бодро согласился сэр Гисборн и нетерпеливо
спросил: - Послушай, с какой стати ты вдруг решил ввернуть словечки про
катящиеся камни?
   - Сам не знаю. - Мак-Лауд несколько раз с силой провел по лицу
ладонями. - Точно изнутри толкнуло, а когда такое происходит, нельзя
колебаться. И ведь неплохо получилось!
   - Неплохо, неплохо, - проворчал Гай. - Только я все равно не понял,
куда мы завтра должны пойти и к какому старику обратиться, чтобы
посмотреть на этот самый lapis exillis. Интересно, что он хотя бы собой
представляет?
   - Вот завтра и узнаем, - беспечно отмахнулся шотландец - Думаю,
какая-то местная реликвия. Кстати, ты опять перепутал значимое с ерундой.
Сам догадаешься, где дал маху, или растолковать?
   Несколько мгновений сэр Гисборн добросовестно перебирал все, сказанное
им и компаньоном, вертел так и эдак, вопиющих нелепостей вроде не
обнаружил, в чем и признался, в очередной раз убедившись: логические
построения - не его конек.
   - Так вот, - голосом, полным яда, начал Дугал. - Где мы в первый раз
услышали про камни с неба? В Муассаке, от бродячего певца по имени
Лоррейн. Спрашивается, откуда он, человек, нигде подолгу не
задерживающийся и вряд ли пользующийся доверием здешних хозяев, мог их
узнать? Это раз. Почему в ответ на эти слова нам тут же предложили
самолично пойти и убедиться, что с этим камнем или камнями все в порядке?
Значит, фраза служит условным знаком для определенного круга людей, и нас
сочли если не принадлежащими к этому кругу, то служащими ему. Это два.
   - Три: кто и где занимается подготовкой к некоему событию, чье
приближение весьма радует мессира Рамона и в котором он собирается принять
  самое рьяное участие? - внезапно сообразил Гай, заслужив одобрительное
  хмыканье компаньона и повод втихую погордиться собой. Осмелев, он рискнул
  высказать предположение: - Что, если Лоррейн... скажем, имеет некое
  отношение к этому кругу?
     - Умнеешь на глазах, - отметил Мак-Лауд. - Я тоже об этом подумал, а
  потом спросил себя - тогда зачем ему понадобилось передавать эти слова нам?
     Подходящего ответа, такого, чтобы смахивал на правду, я пока не
  отыскал. Может, его знает Изабель.
     - Она-то здесь при чем? - не понял сэр Гисборн.
     - Она любит прятать правду среди золы, - ушел от прямого ответа Дугал,
  но, заметив недоумение на лице компаньона, уточнил: - Эта леди знает
  больше, чем кажется, и еще немного сверх того. Поэтому сейчас мы обрадуем
  ее нашим появлением... только сперва надо отыскать Френсиса, иначе он
  обидится на всю оставшуюся жизнь, что его бросили. Вдобавок у нас есть для
  него замечательная новость - господа хозяева ждут от него развлечений. Сам
  виноват: незачем цеплять чехол с виолой на седло и надеяться, будто никто
  ее не заметит. Пусть теперь расплачивается.
     - Мы для них сами по себе развлечение, - грустно сказал Гай,
  представив, как их потрепанная компания будет выглядеть в здешнем
  наверняка изысканном обществе. - Слушай, я есть хочу, а на quodlibet,
  насколько мне известно, ничего существеннее болтовни не подают.
     - Если мы прибыли сюда спасать мистрисс Изабель, пусть она о нас и
  заботится, - рассудил шотландец, стремившийся из всего в первую очередь
  извлекать выгоду. - Неужто во всей этой громадине не сыщется куска хлеба
  для голодного человека?
     - Для трех голодных человек, - уточнил сэр Гисборн, слегка
  возмутившись. - Почему ты всегда думаешь только о себе?
     - Привычка, - кратко ответил Мак-Лауд, отталкиваясь от стены. - Идем.
     Далеко уйти не удалось - на деревянной галерее, опоясывавшей второй
  ярус донжона, послышались легкие шаги, какой-то человек перегнулся через
  перила и негромко окликнул:
     - Эй! Это вы иноземцы, которые приехали сегодня?
     - К вам так часто наведываются иноземцы? - желчно поинтересовался в
  ответ Дугал.
     Гай невольно усмехнулся. Наверху растерянно примолкли, затем донеслось:
     - Нам надо поговорить. Подождите, я сейчас спущусь. Звук шагов удалился
  в сторону лестницы, но вместо того, чтобы подобно всем прочим людям сойти
  по ступенькам, примерно на середине пролета незнакомец мгновенным и,
  похоже, давно заученным движением махнул через перила. Приземлился
  безупречно - звонко стукнув каблуками о гладкие плиты двора, не шатнувшись
  ни назад, ни вперед. Так он и остался стоять, покачиваясь на слегка
  согнутых ногах, готовый в любой миг улизнуть, и опасливо косясь на
  компаньонов.
      
 
     ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
   
   УСТАМИ МЛАДЕНЦА
   
   8 ОКТЯБРЯ 1189 ГОДА, БЛИЖЕ К ВЕЧЕРУ. ЗАМОК РЕНН-ЛЕ-ШАТО, ПРЕДГОРЬЯ
  ПИРЕНЕЕВ
   Франческо ничуть не огорчился, когда на него взвалили обязанности
  прислуги и вежливо дали понять, что его присутствие при разговоре с
  хозяевами замка нежелательно. Его отец и многочисленные родственники
  всегда твердили: "Помни, для всех, кто живет за пределами нашей страны,
  мы, итальянцы, немногим лучше крещеных евреев. Особенно это относится к
  людям благородного сословия, которые с удовольствием берут в долг наши
  деньги, но не пустят нас даже на порог своего дома".
     Как ни грустно, приходилось признать, что умудренная опытом родня по
  большей части права, хотя исключения случаются из любого правила.
  Франческо твердо верил, что ему опять неоправданно повезло и на его дороге
  встретилось даже не одно, а целых два исключения. Потому он собирался как
  можно тщательнее проследить за вещами попутчиков и тем, где их разместят,
  - ведь им наверняка предстоит задержаться тут не меньше, чем на два-три
  дня. Он надеялся, что в скором времени им удастся повидать монну Изабеллу
  (Франческо никому бы не признался, как скучает по своей покровительнице) и
  что переговоры закончатся успешно. Ему не нравилось это место -
  угрюмо-торжественное вознесенное к холодному небу и продуваемое всеми
  ветрами.
     Гостям отвели комнаты в одной из башен полуденной стороны, чьи нижние
  ярусы переделали под жилые помещения. Франческо втайне обрадовался, когда
  выяснилось.
     что не придется лично таскать имущество спутников по крутым лестницам:
  за него это проделали здешние слуги. Он прошелся по новому жилищу и
  хмыкнул, сравнив себя с обнюхивающей углы незнакомого дома собакой.
     Им достались две соединенные вместе комнаты - гостиная и спальня,
  имевшие один выход в узкий, лепившийся к стене башни коридор. В его
  дальнем конце начиналась витая лестница на следующий этаж, по другой такой
  же лестнице жильцы спускались вниз. Комнаты показались Франческо
  темноватыми и холодными, хотя в очагах трещали сухие поленья, а
  развешенные по стенам ковры должны были сохранять тепло Даже не
  задумываясь, зачем он это делает, Франческо с усилием приподнял край ковра
  и пожал плечами, узрев ожидаемое: белесые пятна плесени, расползающиеся по
  давно не подновлявшейся штукатурке. Ковры тоже показались ему не бог весть
  чем:
     хоть и привезенные из Арраса, города на полуночи Франции, известного
  своими ткачами, но не лучшего качества и уже начавшие кое-где протираться.
  Странно.
     Если хозяева замка - богатые люди, могли бы себе позволить обзавестись
  хорошими вещами. Или в этих комнатах обычно никто не живет и сюда
  складывают отслужившую свое утварь?
     Из любопытства он передвинул тяжелый стул, взобрался на него и выглянул
  в забранное толстой решеткой окно, больше смахивающее на бойницу, но
  увидел только массивные зубцы тянувшихся понизу крепостных стен и плавную
  линию далеких зеленоватых холмов.
     Спрыгнув на пол, Франческо продолжил осмотр, одновременно возясь-с
  небрежно сваленной у порога кучей пожитков и раскладывая их по надлежащим
  местам. Большую часть он оттащил в спальню, решив заняться ими попозже.
     Драгоценный мешок с загадочными ящичками Франческо поразмыслив,
  затолкал в самую глубину пустующего хозяйского сундука, предоставленного
  гостям, завалив несколькими наиболее тяжелыми вьюками. Вряд ли кто рискнет
  в первый же день обшаривать имущество гостей, а ежели его компаньоны
  поведут себя достаточно убедительно, этого вообще не случится. Но
  предосторожность никогда не помешает.
     Работая, Франческо вполголоса болтал сам с собой. Он с детства не мог
  избавиться от этой привычки и потому никогда не забывал следить, чтобы
  поблизости никого не оказалось. Звук собственного голоса придавал ему
  уверенности, особенно когда он находился в незнакомом и вызывавшем смутные
  опасения месте. Франческо слегка завидовал своим попутчикам, хотя отлично
  сознавал, что зависть - чувство отвратительное и грешное. И все же ничего
  не мог с собой поделать. Он завидовал их уверенности в себе, решительности
  и целеустремленности, далекой и возвышенной цели их путешествия и даже
  умению ладить между собой при всей несхожести характеров. Какой-то частью
  души ему хотелось стать- хоть немного похожим на них, но другая часть,
  более приземленная и рассудочная, откровенно посмеивалась, назойливо
  напоминая: "Помни свое место. Ты - торговец из Италии, они - дворяне и
  рыцари. Монна Изабелла совершенно верно говорила: мы ходим разными путями.
  Так заповедовано от начала времен, так и останется".
     Кроме застенчивой, слабой зависти вторым преобладающим чувством
  Франческо в последние дни стала благодарность. Ничто не обязывало его
  неожиданных спутников отправляться вслед за ним сюда, в этот странный и
  пугающий замок среди каменистых холмов. Ничто, кроме данного слова, и
  Франческо мысленно пожелал им успеха в беседе, ведущейся сейчас где-то в
  другом конце крепости. Его воспитывали в убеждении всегда возвращать любые
  долги, от денежных до тех, что относятся к взаимоотношениям меж людьми, и
  с самого первого дня столь неожиданного знакомства с английскими рыцарями
  он решил, что когда-нибудь с лихвой возместит им все сделанное ради него и
  монны Изабеллы Они убедятся, что даже презренным торговцам известна такая
  вещь, как признательность. Франческо смутно представлял, каким образом он
  это сделает, но не сомневался, что рано или поздно свое обещание выполнит.
     Комнаты постепенно обретали все более жилой и уютный вид. Закончив с
  вещами, Франческо хозяйственно проверил оба огромных очага, выложенных
  плитами желтоватою гранита, подкинул в них поленьев, зажег пару свечей в
  стоявшем на столе медном шандале и уселся в гостиной на низкой скамеечке
  возле пасти камина, смотря на огонь. Ему всегда нравилось созерцать
  домашнее прирученное пламя и размышлять о том о сем. Отец бы непременно
  разозлился, застав его за ничегонеделанием, но Бернардоне-старший пребывал
  слишком далеко, чтобы задать сынку-мечтателю очередную заслуженную трепку.
     Сегодня у него имелось множество предметов для обдумывания, но
  кое-какие из них Франческо сразу же загнал в самый темный угол сознания.
  Ему не хотелось вспоминать о разоренной часовне, о загадочных бумагах и
  гадать, удастся ли им добиться своего и поскорее убраться отсюда. Он
  подумал о монне Изабелле, тщетно попытался убедить себя, что мессир Дугал
  прав и ей ничто не угрожает, но в итоге встревожился еще больше. Зная свой
  характер, он мрачно решил, что если не сможет быстро успокоиться, то
  навоображает невесть чего, начнет метаться по комнатам, вздрагивая от
  каждого шороха, и когда господа рыцари вернутся, их взорам предстанет
  издерганное, готовое вот-вот удариться в панику существо. А им в ближайшее
  время понадобится вся имеющаяся в их распоряжении сообразительность и
  изворотливость.
     - Разузнать, чем дышат обитатели замка, - вслух произнес Франческо. -
  Думаю, можно начать прямо сейчас. Вряд ли кто обратит слишком пристальное
  внимание на прогуливающегося гостя, а я наверняка наткнусь на что-нибудь
  полезное.
     Дверь в комнаты - толстая, обшитая для крепости полосами слегка
  потемневшего от времени железа, - запиралась изнутри на парухитроумно
  соединенных засовов.
     Франческо посмотрел на выданный ему ключ, тяжелый и больше смахивавший
  на странную разновидность оружия, нежели на мирный предмет домашнего
  обихода. Он может закрыть дверь и ненадолго уйти. Главное, чтобы его
  спутникам не пришлось торчать перед запертыми створками, вот тогда у них
  вполне может испортиться настроение, и нетрудно предугадать, кто окажется
  виноватым.
     - Я быстро, - заверил сам себя Франческо. - Только туда и обратно.
     Уже выбравшись в коридор и с усилием провернув застревающий ключ в
  скважине, он понял, что именно собирается искать и какое "туда" навестить.
  Ему нужно найти крепостную часовню. Найти и немного побыть там, в тишине и
  покое, привести в порядок разбежавшиеся по углам мысли... может, попросить
  о помощи. В глубине души он надеялся когда-нибудь услышать ответ - как,
  наверное, надеется каждый человек, живущий в этом мире,- и иногда ему
  мнилось, что он различает тихий, твердый голосок, говорящий с ним из
  немыслимого далека. Монна Изабелла, когда он решился рассказать ей об этом
  голосе, назвала его "предчувствиями" и посоветовала не болтать об этом
  лишний раз с теми, кого недостаточно хорошо знаешь или кому не доверяешь.
"Ты не можешь быть. уверенным в том, чей именно это голос, - сказала она.
  - Вдруг это всего-навсего твое собственное воображение или шепот твоей
  души? Следуй за ним, коли полагаешь его советы разумным, но все же будь
  осторожен и никогда не забывай, что люди частенько становятся куда опаснее
  придуманных ими демонов, особенно когда сталкиваются с чем-то, чего не
  понимают".
     Франческо с силой дернул за ручку двери, убеждаясь, что она надежно
  закрыта, и огляделся, решая, куда пойти. Наверху делать нечего - наверняка
  он сразу напорется на караульных, которые быстренько выставят его, чтобы
  не путался под ногами. Значит, вниз.
     Ступеньки трещали так, будто лестница собиралась немедленно рухнуть.
  Преодолев завершающий пролет, Франческо облегченно вздохнул, приоткрыл
  вставшую перед ним дверь и осторожно выбрался наружу. Он очутился на одной
  из деревянных галерей, нависавших над постройками внутреннего двора. Снизу
  долетели звуки, обычные для любого людского поселения, будь то деревня,
  процветающий город или крепость:
     частый звон молота в кузнице, скрип вращающегося колодезного колеса,
  ржание выгуливаемых лошадей, болтовня и смешки остановившихся как раз под
  галереей служанок и солдат здешнего гарнизона...
   "Чего ты перепугался? - недоуменно спросил себя Франческо и сам же
  ответил: - Наверное, потому, что не слишком часто бывал в замках. Не знаю,
  каковы здешние хозяева, но в самом этом месте нет и не может быть ничего
  страшного. Это всего лишь большой дом, обнесенный стенами. Его построили
  обычные люди, чтобы защищать здешние земли и чтобы жить в нем. Потому
  сделай одолжение - впредь не забивай себе голову всякими глупостями. Ты
  собирался найти часовню, так что не стой, разинув рот, а действуй!"
   Франческо огляделся, перевесившись через деревянные поручни. Он не
слишком хорошо разбирался во внутреннем устройстве замков, однако быстро
сообразил, какое строение предназначено для каких целей. Слева - нижний
двор с хозяйственными постройками, конюшнями и казармами, упирающийся в
низкую стену с воротами, через которые они въехали не далее как сегодня.
Снаружи, как бы уже за пределами замка, поднимаются остроконечные башенки
и зубчатый верх предвратного укрепления - барбикена. Ворота сейчас стоят
открытыми, все заградительные решетки подняты, по мосту над сухим рвом
неспешно движется воловья упряжка, тянущая за собой плавно колыхающийся
воз сена. Справа - мрачноватая на вид громада донжона, центральной башни,
отбрасывающей густую тень на gio крепость.
   Где-то внутри этой серовато-желтой каменной. глыбы, прорезанной черными
щелями окон-бойниц находятся его спутники, а в одной из комнат содержат
монну Изабеллу.
   Франческо сомневался, что его деятельная попутчица будет тратить время
на бессмысленное глазение в окно, но все-таки присмотрелся к стрельчатым
проемам в обрамлении красного кирпича. Конечно, отсюда не разглядеть, есть
ли кто внутри, но, может, произойдет счастливая случайность, монна
Изабелла заметит, что он здесь, и поймет, что ее не бросили?
   Башня оставалась такой же молчаливой и неприступной, ни в одном окне не
затрепетал белый промельк шелкового шарфа. Франческо хмыкнул, мысленно
обозвав себя пустопорожним мечтателем, и прикинул, где искать замковую
часовню.
   Наверное, придется снова подняться на верхний ярус галерей, потом
разыскать проход вон на тот открытый балкон и, по возможности не попадаясь
на глаза страже, которая может вполне законно поинтересоваться, . почему
он тут шастает, пройти по смотровой площадке вдоль зубцов стены. Тогда он
попадет в верхний двор крепости и, если его не выставят, отыщет желаемое.
   Легко взбегая по ступенькам, Франческо вдруг остановился, озадаченно
склонив голову набок и только сейчас осознав странную вещь: ни в одной из
комнат, где их поселили, на стенах не висело положенного распятия. Он еще
мог с трудом допустить, чтобы гостиная обходилась без священного символа,
но в спальне-то он должен находиться обязательно!
 "Возможно, помещения пустовали так давно, что хозяева сочли нужным
  убрать оттуда все полезное, - пришла не слишком уверенная, однако
  правдоподобная мысль. - Мы приехали так неожиданно..."
   Однако Франческо слабо верил в такое притянутое за уши объяснение, и
собственный недавний рассказ о ересях Лангедока теперь показался ему
зловещим предзнаменованием вроде тревожного крика ворона в холодной,
ветреной ночи.
   Он самоуверенно полагал, что доберется без особенных трудов, но
просчитался. В какой-то миг он ошибся в выборе поворота, торопливо
спустился по подвернувшейся лестнице рассчитывая очутиться в нижнем дворе,
а вместо этого угодил в длинный полутемный коридор, пустой и запущенный.
Под потолком торчали потемневшие от многолетней копоти толстые балки,
через крохотные окна, прорубленные на высоте в два человеческих роста,
падали тусклые солнечные лучи. Сюда не долетал ни шум людских голосов, ни
перекличка стражников на стенах, и Франческо не мог отделаться от
ощущения, будто это место заброшено уже несколько десятилетий.
   - Не удивлюсь, если встречу призрак гостя, заблудившегося тут в
позапрошлом столетии, - пробормотал он, мимолетно отметив, какое гулкое
эхо порождают даже самые тихие звуки. - Спрошу, где выход. Если он не
знает, будем искать вместе...
   Идти через пустынную галерею не хотелось. Не хотелось, и все. С другой
стороны, возвращаться тоже не имело смысла, а в дальнем конце коридора
маячило нечто, весьма напоминавшее дверь.
   - Не будь глупцом, - сделал он попытку уговорить ту часть своего
разума, которая отчаянно противилась самой мысли шагнуть вперед. - Ты не
ребенок, в конце-то концов! Тут нет ничего, кроме десятка дохлых пауков и
тебя. Иди!
   Франческо покосился на свою правую руку и нисколько не удивился,
обнаружив, что пальцы непроизвольно сложились в "рожки", защищающие от
  нечистой силы.
     Несколько первых шагов дались на удивление легко. Мимо проплыла пара
  наполовину утопленных в стене колонн с осыпавшейся побелкой, из-под
  которой выступали красновато-бурые обожженные кирпичи. Франческо мысленно
  прикинул оставшееся расстояние - получалось не меньше хорошего перестрела.
  Интересно, в какой части замка расположен этот непонятно для чего
  предназначенный огромный узкий зал?
     Вроде бы он не заметил ни одной постройки, способной вместить в себя
  подобное сооружение. Остается предположить, что, как положено во всех
  страшных сказках, внутри крепость больше, чем снаружи или...
   "Галерея находится под землей, - прозвучал в ушах чей-то еле различимый
  голосок.
     Не тот, что приходил во время кратких белоснежных вспышек
"предчувствия", а другой - приглушенный, чуть вкрадчивый, пришептывающий.
  - Она под землей, и ты - наш гость. Мы рады тебе. Мы рады всем, кто
  заглядывает сюда".
     - Кто здесь? - Франческо замер, тревожно оглядываясь по сторонам, и
  потянулся за болтавшимся на поясе широким кинжалом. Он прошел уже почти
  треть пути и теперь боролся с нарастающим желанием плюнуть на все и
  помчаться бегом, ни на что не обращая внимания. Добежать до двери, рвануть
  ее, может быть, даже сломать дверную ручку, но выскочить отсюда.
     Голосок неразборчиво залепетал, к нему присоединились другие. Над
  темными очертаниями стропил шумно захлопала крыльями влетевшая в окно
  птица, вниз с легким шорохом потекли струйки сероватой пыли. Франческо
  попятился, вытянув левую руку назад и нащупывая стену. Ее надежная
  шероховатость успокаивала и придавала уверенности, которой ему так не
  хватало.
     - Нет никаких голосов. - Он очень старался произнести эти слова как
  можно тверже. - Ты их вообразил. Это всего лишь старый заброшенный
  коридор. Чем быстрее ты его пройдешь, тем скорее...
     Убеждения не действовали. На поверхность души неумолимо всплывал якобы
  давно изжитый детский страх перед прячущимися в темноте чудовищами. Во рту
  пересохло, кончики пальцев словно оледенели. Показалось или нет, но
  сумерки в галерее сгустились, и стало гораздо холоднее. Падавший из окон
  свет мерк, словно там, за толстыми каменными стенами, наступала ночь.
  Бестелесные голоса зазвучали громче, но Франческо по-прежнему не мог
  разобрать смысл их разговора. Голоса бормотали, спорили, умоляли,
  требовали, обещали... Обещали открыть секрет - внезапно понял он. Им
  известна тайна, настоящая, жуткая, ты ведь любишь истории с нераскрытыми
  тайнами? - допытывались они. Мы расскажем, только открой нам дверь. Это
  будет замечательная история, самая лучшая история в твоей жизни она
  целиком достанется тебе, но сначала открой дверь, чтобы мы смогли
  поговорить.
     - Какую дверь? - сонно спросил Франческо. Он вдруг перестал бояться,
  вместо страха пришло равнодушное оцепенение. - Ту, что в конце коридора?
   "Нет, нет, другая дверь, иная дверь", - зашелестели голоса, и Франческо
  увидел так волнующую их преграду - не глазами, в воображении. Створка
  высотой не больше двух локтей, обложенная дикими, необработанными валунами
  Ее отлили из бронзы неведомо когда, и с годами она приобрела
  отвратительный даже на вид цвет застарелой трясины. Он видел ручку в форме
  причудливо изогнутой звериной лапы - осклизлую, покрытую патиной, со
  свисающими неопрятными клочьями не то мха, не то ошметков какого-то живого
  существа, с размаху схваченного этой лапой и задушенного. Дверь слегка
  покачивалась вперед-назад, и расположенная прямо под ручкой скважина тоже
  сжималась и разжималась, как маленькая голодная пасть.
   "У меня нет ключей", - хотел сказать он. В глубине сознания лениво
  махнула хвостом проплывающая рыба-мысль: "Зато я знаю, у кого они могут
  быть!"
   - Я не могу открыть дверь без ключа...
 "Можешь, ты можешь, - наперебой загалдели голоса. - Ты - можешь.
  Подойди и открой, а потом мы расскажем тебе все истории мира, да-а, и
  много других..."
   - А ну, заткнитесь! Заткнитесь все! Замолчите!
   Спугнутое наваждение рывком отпрыгнуло в быстро съежившуюся тень, в
узкие окна хлестнули солнечные лучи, а вновь получивший возможность
разговаривать и двигаться Франческо завопил, шарахнулся в сторону и больно
врезался плечом в не пожелавшую ради него сдвинуться с места стену. Верно
служившие почти два десятка лет ноги разом отказались поддерживать его в
подобающем человеку положении, согнулись, и Франческо шумно съехал по
стене, обдирая спиной уцелевшую штукатурку.
   - Летом они обычно помалкивают, но с приближением зимы начинают болтать
без умолку, - задумчиво сообщил некто, спасший его от незаметного
соскальзывания к безумию, если не к чему похуже, но при этом напугавший до
полусмерти. Франческо не слишком понимал, что ему говорят. Его занимали
более важные вещи - он дышал и приходил в себя. - Болтают, болтают, и к
ним поневоле начинаешь прислушиваться.
   Потому сюда никто не заглядывает. Даже Гвиго, хотя он слишком глуп,
чтобы бояться... Мессир, вы живой?
   - Кажется, - наконец сумел выговорить Франческо. Колебавшиеся перед
глазами смутные очертания вдруг рывком сложились в фигурку самой
обыкновенной девочки-подростка лет четырнадцати-пятнадцати от роду,
угловатой и длинноногой.
   На фоне темного платья и угольно-черных волос маячило бледное овальное
пятно лица с двумя блестящими бусинками глаз. Девочка пристально, изучающе
смотрела на него, заложив руки за спину, и казалась необычно высокой.
Через миг Франческо сообразил почему. Разумеется, он ведь сидит на
корточках, а она стоит.
   - Они просили открыть дверь? - спросила маленькая незнакомка и, не
дожидаясь ответа, кивнула. - Они всегда хотят только этого. Не понимают,
что раз их заперли, то лучше им оставаться там, где они есть.
   - А-а... кто такие "они"? - непроизвольно икнув, спросил Франческо и
  мельком подумал, что его смерть наверняка наступит от чрезмерного
  любопытства.
     - Старые. Очень старые и живут в стенах, - серьезно и не слишком
  понятно ответила девочка. - Там, внизу, - для наглядности она постучала
  кожаной туфелькой по пыльным плитам, - другая крепость. Римская. И
  развалины капища.
     Тьерри, мой брат, однажды сказал - там церковь мертвого бога подземного
  мира.
     Ты, наверное, не понимаешь, о чем я говорю?
     - П-понимаю. - Франческо переупрямил свой не желавший ворочаться язык.
  - Этот замок выстроен на месте римского укрепления. В подвале сохранилось
  капище.
     Только при чем тут голоса?
     - Не знаю, - огорченно призналась девочка и присела рядом, взмахнув
  черным подолом и белыми оборками нижних юбок. - Мне кажется, это души
  прежних жителей этого места. Они не хотят отсюда уходить. Папа все
  собирается когда-нибудь нанять рабочих, разрушить этот коридор и построить
  что-нибудь другое. Тогда, наверное, голоса пропадут. Рамон против - ему
  нравится их слушать. Он думает, что я не знаю, а я видела. Он ходит сюда,
  надеется, они расскажут ему свой секрет. - Девочка состроила злорадную
  гримаску и невозмутимо пояснила: - Вы не удивляйтесь, я всегда за всеми
  подсматриваю и подслушиваю. Это так интересно!
     Ведь ребенку никто ничего не расскажет, правда?
     - Правда, - согласился немного обалдевший Франческо и поинтересовался:
  - Прости за невежливость... ты кто?
     - Терезия-Маргарита-Бланка-Катрин, - важно назвалась девочка, вскочила,
  чинно поклонилась, а затем снова устроилась на грязном полу, засыпанном
  толстым слоем осыпавшейся щебенки и пыли. - Или
  Катрин-Бланка-Мар-гарита-Терезия. Но чаще всего - Бланка. Бланка де
  Тран-кавель. Я дочка хозяина замка. Только не совсем законная.
     - Не совсем, - растерянно повторил Франческо, осторожно поднял руку и
  дотронулся до головы, пытаясь убедить себя, что кружится всего лишь его
  голова, а замок никуда не движется. Девочка по имени
  Терезия-Бланка-Катрин-Марга-рита озабоченно посмотрела на него и спросила:
     - Послушайте, с вами действительно все в порядке? Мне показалось, вы
  заслушались голосов, и я прикрикнула на них. Мне не надо было этого делать?
     - Со мной все замечательно, - отчетливо выговорил Франческо, и его
  неудержимо понесло течением словесного потока: - Как только мы уберемся из
  этой галереи, я сразу же начну ценить окружающий мир и свою никчемную
  жизнь гораздо больше обычного. Если бы не вы, монна Бланка, боюсь, наша
  поучительная беседа никогда бы не состоялась. Чем могу служить? Что
  пожелаете принять в знак моей величайшей признательности: голову дракона
  или золотое ожерелье с изумрудами?
     - Как ты смешно разговариваешь, - хихикнула Бланка. - Я бы предпочла
  ожерелье.
     Ты откуда? Я видела, как вы приехали утром - ты и еще двое.
     - Вернее, еще двое и я, - поправил Франческо. - Вам суждено испытать
  величайшее разочарование: в отличие от моих спутников я всего лишь
  скромный торговец из Италии. Меня зовут Франческо Бернардоне, и, кажется,
  с нынешнего дня мне придется добавлять: "Я отлично умею встревать в
  неприятности".
     Девочка звонко рассмеялась, мотая длинными черными локонами.
     - Ты забавный, - решила она, встала и протянула Франческо руку,
  перехваченную в запястье тонкой ниткой серебряного браслета. - Вставай,
  пойдем отсюда. Голоса могут вернуться. Зачем ты вообще сюда забрел?
     - Искал дорогу в часовню, - честно сказал Франческо и с усилием
  поднялся, цепляясь за стену.
     - Тогда будет лучше, если я тебя провожу, - решительно заявила Бланка.
  - А то снова заблудишься. Ренн очень старый и с характером. По-моему, даже
  папа, Рамон и Гвиго в точности не знают всего замка.
     - Папа, надо полагать, граф Редэ, владелец всего этого великолепия? -
  осторожно заикнулся Франческо. Шагавшая рядом девочка небрежно кивнула:
     - Ага. Рамон - мой старший братец, наследник фамилии и первый
  воображала во всей округе. Еще есть Тьерри и Хайме. Рамон и Тьерри -
  родные братья, они родились от первой жены моего папочки, благородной
  госпожи Беатрис де Плантар. Матушка Хайме - из-за гор, из Арагона, ее
  звали донья Чиеттада Хименес. Я - самая младшая. А Гвиго всего лишь
  командует гарнизоном крепости. Он как сторожевой пес - глупый, но
  преданный.
     Они беспрепятственно дошли до выхода из галереи, который незваный гость
  недавно считал недосягаемым. Бланка толкнула дверь - самую настоящую,
  привычную, сколоченную из потрескавшихся сосновых досок. Франческо
  остановился передохнуть, увидев, что впереди их ждет подъем по крутой
  лестнице, закрученной по спирали вокруг толстого кирпичного столба опоры.
  Значит, он в самом деле умудрился не заметить, как спустился вниз. Он
  оглянулся на галерею - теперь она выглядела, как и полагалось: заброшенное
  помещение, нуждающееся в хорошем ремонте или перестройке.
     - Монна Бьянка, - окликнул он уже поднявшуюся на несколько ступенек
  девочку, замялся, представив, насколько глупо прозвучит его вопрос, но все
  же решился: - Скажи, дверь, которую просили открыть эти... голоса, она
  действительно существует? Мне кажется, я ее видел...
     - Бронзовая, вся в патине и засиженная пауками? - Бланка присела на
  ступеньку, внимательно глядя на своего собеседника. - Нет, ее на самом
  деле нет. Я и Хайме облазили весь замок сверху донизу и не нашли ничего
  похожего. Но мне кажется, - она заговорщицки понизила голос и покосилась
  по сторонам, - эта дверь здесь и не здесь одновременно, понимаешь?
     - Нет, - признался Франческо. - Дверь либо есть, либо ее нет. Почему
  твой отец ничего не сделает с этими голосами? Вдруг это демоны пытаются
  вырваться на свободу?
     - В Ренне много странных вещей, с которыми приходится мириться, если
  хочешь прожить долго и счастливо, - как о само собой разумеющемся сказала
  девочка. - Ты говоришь: "Дверь либо есть, либо ее нет", а я знаю тут такие
  двери, которые никуда не ведут и всегда закрыты. Что же до голосов... Папе
  все равно, он занят другими делами. Рамон хочет, чтобы они остались, а
  после отца Рамон здесь главный. Остальные просто обходят это место
  стороной. Да и как от них избавиться?
     - Позовите священника, - уверенно предложил Фран-ческо и удивился,
  когда Бланка откровенно расхохоталась:
     - Какого, нашего капеллана Уриена, что ли? Ой, нет, лучше епископа из
  Алье! От него, когда он приезжает, всегда слышишь только одно: "Да, милорд
  граф", "Будет исполнено, милорд граф", "Всегда к вашим услугам, милорд
  граф!" Наверное, если бы отец велел ему почистить наши конюшни, он бы
  побежал вприпрыжку. Он трус, больше всего на свете он боится моего отца и
  Рамона.
     - Как ты можешь так говорить? - возмутился Франческо и осекся под
  спокойным, недоуменным взглядом.
     - Но ведь это правда. Епископ сделает все, что ему прикажут. Этой
  весной его преосвященство попытался возразить отцу - то ли не отдал ему
  часть церковной десятины, то ли наложил лапу на налоги с рудников. Папа,
  конечно, возмутился, но ничего не сказал: он считает, что недостойно
  заводить свару из-за такой вещи, как золото. К несчастью епископа, на
  беседе присутствовал Рамон. Через седмицу Рамон вкупе с Тьерри подняли
  людей в окрестных деревнях и спалили одну из часовен епископства - ту, что
  звалась "Обитель Святого Креста на Пустошах", лигах в трех отсюда к
  полуночи. С тех пор епископ прячется в Алье, как мышь в норе. Извини, но я
  представила, как смешно будет выглядеть этот подлиза в мантии, крича на
  наших призраков: "Изыди!" Честное слово, он перетрясется от страха, но не
  рискнет даже носа сунуть в галерею.
     - Твои братья сожгли часовню? - Франческо решил, что ослышался.
     Бланка невозмутимо кивнула:
     - Рамон там точно был, Тьерри - наверняка. Где Рамон, там поблизости
  околачивается его верный прихвостень Гиллем. У моего старшего братца нравы
  в точности как у мавританского султана - он женился сразу на двоих. На
  госпоже Идуанне де Бланшфор и ее братце Гиллеме... Мессир Франсиско, вам
  нехорошо?
     - Я посижу тут немного, ладно? - Франческо давно привык, что его имя
  постоянно коверкают на подходящий для языка собеседника лад, но
  легкомысленная болтовня девочки не желала укладываться в его голове.
     Бланка погрустнела:
     - Я слишком много говорю, да? Хайме всегда повторяет, что я сую нос не
  в свои дела. Вы, наверное, слышали прозвище нашей семьи?
     - Бешеное Семейство, - онемевшим языком выговорил Франческо, снова
  начиная сползать вниз по стене.
     Бланка подняла указательный палец и горделиво поправила:
     - Безумное. "Безумное Семейство" - вот как нас называют в долине, и это
  тоже отчасти правда. Не спорю, неприглядная правда, но разве правда
  когда-нибудь бывает красивой? То, что я наговорила... Оно известно
  всякому, кто живет здесь, - от наших родственников до вилланов. Извините,
  я не подумала, что вы, люди из другой страны, могли ровным счетом ничего о
  нас не слышать. Вы не сердитесь? Вам не понравилось, что я сказала? Но мне
  так скучно все время сидеть одной! Раньше Хайме часто разговаривал со
  мной, но недавно ему исполнилось восемнадцать, он уже взрослый, и теперь я
  ему мешаю.
     - Ни капли не сержусь. Скорее, я здорово озадачен, - оторопело
  признался Франческо. - Понимаете, монна Бьянка, я человек иного сословия.
  Ваши традиции...
     - Скажи уж откровенно: ты не можешь решить, верить мне или нет, -
  сердито бросила девочка. - Верь, если хочешь... только не во всем. Я ведь
  тоже де Транкавель и, когда вырасту, наверняка стану ничуть не лучше моих
  братьев. Отец говорит: нам можно все, потому что... Потому что мы - это
  мы. Идем. - Она рывком поднялась на ноги и побежала вверх по лестнице,
  нарочито громко стуча каблуками.
     Франческо поковылял следом, не забыв тщательно закрыть дверь в галерею
  и тоскливо подумав, что многое бы отдал за умение с такой же легкостью
  прекращать размышлять над услышанным. Кажется, ему снова повезло - он
  наткнулся на единственного человека, готового в обмен на капельку внимания
  и терпения ответить на любые вопросы о замке и его обитателях. Франческо
  умел быть хорошим собеседником, это признавали все. Вопрос в том, хочет ли
  он слушать, что ему говорят? Девочка ему нравилась, мысленно он сравнивал
  ее с ночной фиалкой, растущей в самых тенистых уголках лесов и
  расцветающей в поздних сумерках. Но ее речи, если вдуматься, сильно
  отдавали безумием и чем-то, чему Франческо пока не мог подобрать названия.
  Она говорила о призраках так, будто они приходились ей лучшими друзьями,
  об отце и братьях - как о врагах, с которыми вынуждена жить рядом,
  смеялась над тем, что Франческо с рождения полагал незыблемым и достойным
  всяческого уважения, и, кажется, считала свое жилище живым существом с
  собственным характером.
     С последним Франческо был склонен согласиться. Замок Ренн, хотя он
  успел повидать только его малую часть, отнюдь не заслуживал наименования
  обычного строения из камня, металла и дерева. Так же как и монна Бьянка де
  Транкавель ничуть не походила на невинное дитя, каким вроде представала на
  первый взгляд.
     - Мы кажемся тебе странными? - через плечо спросила Бланка. - Эдакими
  надменными и самовлюбленными типами, что взобрались на вершину горы и
  знать не желают остальных смертных?
     - Не думаю, что я вправе справедливо судить о вашей семье на основании
  того немного, что я узнал, - как можно дипломатичнее ответил Франческо,
  вовремя вспомнив никогда не подводившие заветы многих поколений своих
  предков: "Знай свое место!" и "Человеку, дорожащему своей шкурой, незачем
  без особой нужды встревать в дела аристократов". - Однако кое-что в ваших
  порядках и взглядах на мир действительно звучит для меня... скажем так,
  непривычно и неприемлемо.
     Похоже, ваш отец и братья - весьма своеобразные люди.
     - Своеобразные - еще вежливо сказано, - не по-детски жестко хмыкнула
  девочка. - Спасибо за честный ответ. Не знаешь, почему взрослые увиливают
  или отмалчиваются если их о чем-то спрашивает ребенок?
     - Наверное, из опасения, что ребенку будет трудновато правильно
  истолковать их слова, - предположил Франческо. - Или потому, что знают -
  ответь на один вопрос, за ним посыплется еще десяток других, и вдобавок
  придется растолковывать такие вещи, о которых сам отвечающий старается
  лишний раз не задумываться. Причем отвечать нужно по возможности правдиво,
  а, как ты сама догадываешься, правда не только частенько непривлекательна
  внешне, но и утомительна.
     - Красиво сказано. - Бланка остановилась на крохотной площадке, тускло
  освещенной падающими из узкой бойницы лучами, и задумчиво наклонила
  голову. - Ты сам такую фразу придумал или где-нибудь прочитал?
     - Если скажу, что выдумал сам, получится, что солгу, но если скажу, что
  прочитал, - это тоже будет неправдой, - бодро отчеканил Франческо. Личико
  девочки приобрело настолько озадаченно-растерянное выражение, что ему
  пришлось спешно подыскивать иной оборот речи: - Скажем так, эта мысль есть
  объединенный плод моих раздумий над прочитанным. Можно двигаться дальше?
     - Можно... - Бланка стала подниматься по крутым ступенькам медленнее,
  погрузившись в размышления над услышанным. Воспользовавшись моментом,
  Франческо поспешно спросил:
     - Монна Бьянка, о какой тайне упоминали эти ваши... голоса?
     - Не знаю. - Ответ последовал настолько стремительно, что только глупец
  не распознал бы откровенной лжи Однако Франческо предпочел
  довольствоваться услышанным. - Никто не знает. Рамону кажется, будто рано
  или поздно он сумеет завоевать доверие призраков и вынудит их
  проболтаться, но я думаю - он обманывает себя. Для голосов не имеет
  значения, с кем они разговаривают. Если у них есть разум, то в нем
  застряла одна-единственная мысль и они повторяют ее на все лады... Мы
  почти пришли.
     Девочка изо всех силенок навалилась на низкую, целиком обитую железными
  пластинами дверь и вопросительно оглянулась на замешкавшегося Франческо.
  Общими усилиями им удалось отжать створку от косяка на расстояние,
  достаточное, чтобы по очереди проскользнуть наружу. Франческо шел вторым,
  вежливо пропустив свою маленькую даму вперед, и в очередной раз замер на
  месте, пораженный новыми чудесами замка. Ему хотелось дать себе слово
  больше не удивляться, однако он всерьез подозревал, что еще до заката
  успеет повидать больше, чем за все прожитые годы.
     Они стояли на крохотной площадке, неизвестно как втиснутой строителями
  между закругленной кладкой сторожевой башни и зубцами бастиона. Площадка
  насквозь продувалась ветром, превратившимся в подобие невидимой, но
  ощутимо теплой, упругой стены, мягко отталкивающей человека назад. Ветер
  заунывно насвистывал, выдувая из камней протяжный, ноющий звук, похожий на
  отголосок звона порвавшейся струны.
     - Красиво? - с видом щедрой хозяйки, показывающей гостю сокровища
  своего дома, осведомилась Бланка.
     - Очень, - согласился Франческо, с опаской косясь вниз. Он всегда
  недолюбливал высоту, а под площадкой насчитывалось не меньше сотни футов
  обработанного камня, сменяющегося затем местными оранжево-желтыми скалами
  с гранями острыми, как лезвие ножа. Похоже, Бланка решила сделать ему
  небольшой подарок и привела на самое высокое место в замке, откуда
  открывался вид на всю округу.
     Девочка с любопытством покосилась на своего собеседника осталась
  довольна произведенным впечатлением и, в один прыжок преодолев короткую
  деревянную лестницу, ведущую вниз, ловко подтянулась и пролезла между двух
  соседних крепостных зубцов. Франческо растерянно поглядел ей вслед, перед
  его мысленным взором полыхнула безумная картина, наверняка порожденная
  шепотом призрачных голосов: Бланка невозмутимо говорит "Смотри, я умею
  летать" и сигает вниз, на миг обернувшись небывалой черной птицей с
  переломанными крыльями...
     - Ты куда? - в панике выкрикнул он. Девочка недоуменно оглянулась:
     - Я всегда тут сижу. Это место называется "балкон Мануэля". Позапрошлым
  летом один солдат гарнизона, этот самый Мануэль, побился об заклад на
  двадцать цехинов, свое жалованье за месяц, что сможет спуститься отсюда и
  подняться наверх, не используя никаких веревок и крючьев. По-моему, тогда
  весь замок разделился на два лагеря - одни ставили на Мануэля, другие
  против. Я поставила "на" и выиграла. Он смог сделать то, о чем говорил,
  хотя на спуск и подъем у него ушел почти целый день. Потом он рассказывал:
  мол, стена только кажется гладкой и ровной, за столько лет от ветров и
  дождей в ней образовалась уйма трещин и выбоин, почти как лестница.
  Кое-кто, наслушавшись, пытался повторить его успех, но больше ни у кого не
  получилось. Скорее всего потому, что Мануэль - баск, в здешних горах живет
  такой небольшой народ. Этим людям достаточно царапины на скале, чтобы
  зацепиться и подтянуться. Как ящерицы, которые бегают по потолку и не
  падают. Тьерри потом целую седмицу злился, что пришлось расплачиваться за
  проигрыш... Залезай, не бойся. Я хочу показать тебе наши земли. Отсюда их
  видно лучше всего.
     Стараясь не отрывать рук от теплой поверхности камня и не смотреть
  вниз, Франческо добрался до своей провожатой. После короткой борьбы с
  собственным воображением услужливо нарисовавшим ему картину человека,
  карабкающегося, как паук, по неприступной скале, и взбунтовавшимся
  желудком, ничуть не испытывавшим желания висеть над пропастью, он неуклюже
  взобрался на стену. Здесь он почувствовал себя увереннее - с двух сторон
  его защищали от падения сложенные из толстых плит зубцы, а впереди
  расположилась Бланка. Он даже рискнул бросить короткий взгляд через ее
  плечо и увидел раскинувшуюся внизу просторную долину, поля и виноградники,
  блестящие ленты рек и россыпь крыш выросшего под защитой замка городка
  Куизы, через который они проезжали днем. Отсюда, сверху, становилось
  заметно, что замок, город и разбежавшиеся вокруг деревушки лежат на
  плоской возвышенности, ограниченной руслами бегущих с окрестных склонов
  рек и замыкающейся сверкающим великолепием белоголовой горы.
     - Бланшфор, - произнесла Бланка, указывая на скалистый пик и
  соседствующие с ним темные холмы. - Рядом - Рокко-Негро. Бланшфор у нас
  зовут "Белой королевой на черном троне". К полуночи от нее начинается
  полоса лесов и тянется большой песчаный откос, над ним еще поблескивает.
  Это крепость Фортэн, владение семьи мадам Идуанны. Большой поселок левее и
  выше замка - рудники. Там добывают свинец, медь и немножко золота. Я
  всегда думала, что золото лежит под землей в виде таких... - она сделала
  неопределенный жест рукой, - вроде как больших кусочков или лепешек, а
  оказалось - оно похоже на крупинки, которые нипочем не заметишь. Надо
  собрать много земли, промыть ее, тогда, может быть, отыщешь парочку...
  Гора на полдень от нас называется Безье. Рядом с ней стоит городок Безье,
  единственная тамошняя достопримечательность - командорство ордена Храма.
     Непонятные люди: никуда не ездят, никого к себе не пускают, зато твои
  сородичи наведываются к ним почти что каждый день.
     - Торговые дела, наверное, - уверенно заявил Франческо, знавший, что
  большинство итальянских торговых ломов, особенно генуэзских и
  венецианских, имеют самое прямое и непосредственное отношение к золоту и
  закладным письмам рыцарей-храмовников. - А это что за развалины? - Он
  ткнул в непонятное скопление огромных валунов, явно носившее следы
  прикосновения человеческой руки и находившееся примерно на полпути от
  Ренна до Безье.
     - Кустасса, - с некоторым затруднением выговорила девочка. - Еще одна
  древняя крепость, только не римская, а вестготская, - Королева Гизелла из
  Разеса случайно не оттуда родом? - серьезно спросил Франческо, и Бланка
  покосилась на него с искренним удивлением:
     - Ты слышал о Дагоберте и Гизелле? Да, кое-кто утверждает, что Кустасса
  - все, что осталось от владений предков Гизеллы. Ладно, смотри дальше, на
  полдень и чуть к восходу. Видишь плес, где сливаются две реки? Это Бланш и
  Сальса. Вы, наверное, пробовали по дороге сюда воду из наших ручьев?
  Горькая, правда? Зато целебная, потому что течет под горами и уносит с
  собой всякие полезные соли землл - так мне объясняли. Так вот, возле устья
  Сальсы, той реки, что поменьше, расположена Кропильница Магдалины. Она
  такая древняя, что вся заросла осевшими из воды кристалликами меди. На
  солнце они переливаются зелеными искрами, я никогда не встречала ничего
  красивее. По праздникам туда съезжается народ со всей округи, и кое-кто
  даже в самом деле излечился.
     - Почему источник назвали в честь Магдалины? - Франческо восхитила
  очаровательная манера девочки рассказывать о краях, где она выросла, точно
  представляя давних знакомых.
     - Так повелось, - задумчиво протянула Бланка. - Есть предание, что сама
  Мария Магдалина побывала здесь. Не знаю, правда или нет, но я видела в
  библиотеке много старых mappas - чертежей окрестных земель, и на всех
  отмечена либо "Купальня Магдалины", либо "Кропильница Магдалины". Наша
  замковая часовня тоже носит ее имя. Ты все еще хочешь наведаться туда?
     - Конечно. - Франческо невольно насторожился. Он не считал себя большим
  знатоком Писания, однако никак не мог припомнить эпизода, где бы
  упоминалось о визите святой в крохотный гористый край между Пиренеями и
  Средиземным морем. - В вашей крепости есть библиотека?
     - Разумеется, - несколько обиженно передернула плечом Бланка. - Она
  даже больше, чем у монастыря в Алье. Ты интересуешься книгами?
     - Очень, - честно признался Франческо. - Правда, мне никогда еще не
  доводилось толком побывать в каком-нибудь настоящем хранилище. Разве что
  быстренько заглянуть. Там, где я учился, имелась библиотека, но маленькая,
  не больше двух десятков книг.
     - Думаю, отец Ансельмо не будет против, если мы наведаемся к нему в
  гости. - Бланка хитровато улыбнулась и пояснила: - Отца Ансельмо прислали
  к нам из Сент-Илере. Он заведует библиотекой - даже не помню, сколько лет.
  Он учил разным наукам моих братьев и заодно меня, хотя благородной девице
  вроде как не положено много знать, а тем более возиться с рукописями.
  Послушайте, мессир Франсиско, вы не против заключить маленькое соглашение?
     - Смотря какое. - Франческо немедленно подстроился под невинно-лукавый
  тон собеседницы, изобразив на физиономии самое честное из доступных ему
  выражений.
     - Мы пойдем в часовню. - Бланка поерзала, устраиваясь поудобнее на
  жестком камне. - Я познакомлю тебя с отцом Уриеном. Увидишь, он похож на
  суслика - такой же Суетливый и пугается собственной тени. Под часовней
  есть крипта, где хранятся всякие любопытные вещицы. Трофеи предков моего
  отца, еще с времен первого похода в Святую землю, и несколько самых
  настоящих реликвий. ОтецУри-ен трясется над ними, как курица над
  цыплятами, перебирает несколько раз за день, начищает до блеска и никого
  не пускает внутрь. Особенно меня. Думает, я что-нибудь сломаю Но ты -
  гость, и если он поверит, что ты важная персона, он откроет крипту.
  Сможешь его убедить? Тогда я обешаю сводить тебя в нашу библиотеку и
  уговорю отца Ансельмо, чтобы тебе разрешили посмотреть любые книги.
     - У меня может не получиться, - коварно намекнул Франческо.
     - Ну-у... - Бланка нахмурилась, потом махнула рукой и рассмеялась: -
  Тогда пойдем в библиотеку просто так. Но мне очень хочется глянуть, что
  спрятано под часовней!
     - Приложу все мои скромные силы, дабы ваше желание исполнилось, -
  торжественно и слегка высокопарно пообещал Франческо. Девочка восторженно
  взвизгнула и захлопала в ладоши, едва не вывалившись из тесного
  пространства между зубцами бастиона. Франческо вовремя поймал ее за подол
  платья и как можно беспечнее спросил:
     - Послушай, тебе ничего не известно о молодой даме, которая несколько
  дней назад приехала сюда?
     - Иностранка, с рыжими волосами? - уточнила Бланка. Франческо быстро
  кивнул, опасаясь раньше времени поверить в удачу.
     - Конечно, я про нее знаю. Я тут все знаю. Ее поселили в башне Марро...
  - Девочка не договорила. Ее рот округлился, в темных глазах полыхнул
  азарт, и Франческо обреченно понял, что угодил прямиком в расставленную
  ловушку и сейчас его уподобят вытряхиваемому ковру, только вместо пыли
  предстоит сыпаться сведениям. Что ж, если он сумеет повести беседу так,
  как необходимо ему, то заполучит ценного союзника и советчика. - Вы
  приехали за ней, да? Я так и думала, что Рамон ее похитил! Он уезжал на
  праздники в Тулузу, а вернулся вместе с этой дамой и с тех пор прячет ее
  ото всех! Она сестра кого-то из тех двоих молодых господ? Или невеста? Ой,
  как здорово! Может, Рамону наконец-то достанется!..
     - Тихо, тихо. - Франческо с преувеличенным вниманием выглянул наружу и
  огляделся, хотя площадка вопиюще пустовала и вряд ли кто подслушивал их
  разговор. - Монна Бьянка, мне придется довериться вашему благоразумию...
     - Никому ни слова, ни полслова, ни даже звука, - горячо заверила его
  девочка. - Я, конечно, болтлива, но отнюдь не глупа. Считай, что я
  внезапно онемела и оглохла. Я все сделаю, только... только расскажи хоть
  немножечко! У нас так редко случается что-нибудь интересное! Кто она?
  Рамон действительно украл ее?
   - Полагаю, что да, - сказал Франческо, в душе поразившись горячности
  ребенка и обозвав себя распоследним проходимцем за решение использовать
  снедающее Бланку любопытство в своих целях. Он мог понять девочку,
  наверняка умиравшую здесь от скуки. Братья пренебрегали ею, полагая
  слишком маленькой для бесед; отец, похоже, вообще не обращал внимания на
  последнего из четырех своих отпрысков, да вдобавок, как упомянула сама
  Бланка, ее происхождение считалось не совсем законным. Разумеется, она
  ухватилась за первую же подвернувшуюся возможность внести в свою жизнь
  хоть немного ярких красок. - Эту даму зовут Изабелла, и я сомневаюсь,
  чтобы она по доброй, воле поехала куда-либо вместе с твоим братом.
     Кроме того, она с ним не знакома - это я знаю точно.
   "Ой ли? - мелькнуло в голове. - Что ты вообще знаешь о монне Изабелле,
  кроме того, что второй такой нет на свете?"
   - Изабелла, - мечтательно повторила Бланка и деловито поинтересовалась:
- Она принадлежит кому-то из твоих спутников?
   - Знаешь, - осторожно подбирая слова, начал слегка ошарашенный подобной
прямотой Франческо, - монна Изабелла, как мне кажется, не относится к
числу женщин, о которых можно сказать, будто они кому-то принадлежат...
   - Чем дальше, тем интереснее, - восхищенно протянула Бланка. - Если она
не подруга и не родственница кого-то из этих двоих, то почему... А,
поняла! Она обещана одному из них?
   - Нет, насколько я знаю, - растерянно пробормотал Франческо.
   - Неужели они приехали спасать ее просто так? - не на шутку опешила
девочка. - Разве такое еще случается в жизни, а не в сказках и балладах?
Тогда мне здорово повезло... - Она требовательно подергала собеседника за
рукав: - Рассказывай дальше! Кто эти господа, твои друзья? Я видела, как
они въезжали в замок и отправились разговаривать с отцом. Они красивые,
особенно тот, высокий, на сером коне. Как его зовут? И почему он так
странно одевается?
 "Она всего лишь ребенок, не по годам умный и наблюдательный ребенок,
  воспитанный странными людьми, больше занятыми собой, нежели ею, - напомнил
  себе Франческо. - То, что для тебя - вопрос жизни или смерти, для нее
  всего лишь игра. Она не виновата в том, что не знает жизни за пределами
  крепости. Не разочаровывай ее - это к ней еще- придет. Сложи историю,
  такую же захватывающую, как слышанные ею легенды. Она уже знает, как
  неприглядна бывает правда, так обмани ради ее же блага. Хотя ты можешь
  припомнить случай, когда ложь, даже ложь во спасение, становилась благом?
  Господи, почему твои дети вынуждены постоянно прибегать к хитрости и
  одурачивать ближних своих? Не обижайся на меня, монна
  Терезия-Маргарита-Бьянка-Катрин, я с удовольствием оставался бы честным,
  да никак не получается..."
      
 
   ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
   
 МНОГИЕ ЗНАНИЯ -МНОГИЕ ПЕЧАЛИ
   
 8 ОКТЯБРЯ, ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР -9 ОКТЯБРЯ 1189 ГОДА, НОЧЬ. ЗАМОК РЕНН-ЛЕ-ШАТО,
   
 ПРЕДГОРЬЯ ПИРЕНЕЕВ
   
 Удивительно, как здесь много красивых лиц. - Мессир Гай вновь
пробежался взглядом по расположенному на первом ярусе донжона круглому
залу, убеждаясь в истинности своего наблюдения. - Только почему все они
кажутся ненастоящими? Не лица, а личины, за которыми... За которыми самое
страшное - пустота".
     Quodlibet - вечеринка, где лакомым блюдом почиталась хорошо
  рассказанная история или песня, неизвестная большинству присутствующих, -
  чинно докатилась до своей второй половины. Иноземным гостям, вопреки
  мрачным ожиданиям Гая, уделили ровно столько внимания, сколько надлежало
  отмерить по выверенным канонам вежливого гостеприимства, после чего
  предоставили их самим себе. Господа рыцари из королевства Английского
  нисколько не возражали против такого обращения, позволявшего им
  рассматривать местное аристократическое сообщество, держась от него на
  почтительном удалении. Единственным из приезжих, кто волей-неволей
  оказался на виду, стал Франческо, однако, насколько мог судить Гай, их
  молодой попутчик пока держался безупречно. Пусть он стыдился своего
  происхождения и будущего ремесла, однако у него имелось нечто, позволявшее
  ему держать голову высоко поднятой, - он умел играть на виоле и, что
  немаловажно, делал это хорошо.
   "Сдалось ему это учение. - Сэр Гисборн исподволь переместился вдоль
  закрытой гобеленами стены вправо, подальше от ревущего каминного зева,
  больше похожего на жерло вулкана. - Он вполне может сделать себе имя
  песнями. Возможно, я не много понимаю в музыке, однако я слышал игру де
  Борна, считающегося лучшим в этом деле, и слышал никому не известного
  мессира Бернардоне. Первым восхищаются все, начиная от короля Ричарда, да
  только восхищение это несколько натянутое, зато второй, если захочет,
  может заставить людей радоваться и плакать по своему желанию. Надо будет
  спросить у Франческо, не подумывал ли он избрать иную дорогу, нежели та,
  что заканчивается у врат какого-нибудь университета".
     - У него замечательно получается, правда? - спросили рядом, и,
  оглянувшись. Гай увидел неслышно подошедшую мистрисс Уэстмор. Девушка
  выглядела на удивление спокойной, но сэр Гисборн счел это невозмутимое
  спокойствие родственным затишью перед близкой грозой или бурей.
     - Правда, - согласился он и озабоченно спросил: - Ты Мак-Лауда не
  видела? Как бы опять чего не натворил... - Стоит в другом конце зала. -
  Изабель махнула рукой, указывая направление. - Увлеченно обсуждает с
  мессиром Рамоном то ли преимущества рубящего удара перед колющим, то ли
  бурную историю замка Ренн, а также слегка пугает дам своими варварскими
  манерами. Впрочем, дамам нравится - я имею в виду не только манеры мессира
  Дугала, но и его самого. Не стоит беспокоиться, он знает правила здешней
  игры и отлично понимает: неприятности нам сейчас нужны меньше всего. - Она
  ободряюще улыбнулась и полушепотом спросила: - Вам здесь не по душе?
     - Да. - Сэр Гисборн кивнул и попытался объяснить свой ответ: - Я никак
  не могу отличить, когда они говорят правду, а когда лгут. Что кроется за
  их любезными улыбочками и расшаркиваниями? Иногда мне мерещится - дай им
  волю, они бросятся на нас и растерзают на кусочки, а потом начнут убивать
  друг друга.
     - Вы преувеличиваете, - мягко проговорила мистрисс Уэстмор. - Де
  Транкавель и их приближенные - самые обычные люди. Высокомерные - да,
  кичащиеся древностью своего рода - вполне возможно, слегка презирающие
  всех остальных - кто из нас без греха? Вы совершенно напрасно полагаете
  здешних обитателей закоренелыми обманщиками. Мы для них - никто, проезжие
  гости, вдобавок с подозрительным поручением. Разумеется, никто и не
  подумает знакомить нас с местными тайнами и подробностями жития семейства
  из Ренна. Настанет следующий день, нас церемонно попросят вон и к вечеру
  уже позабудут.
     - Это так, - вынужденно признал Гай. Разумные суждения девушки
  успокаивали и внушали надежду на благополучный исход запутавшихся событий,
  однако часть его разума продолжала упорно твердить: пребывание в
  Ренн-ле-Шато, пусть даже в течение одного-двух дней, не сулит ничего
  доброго.
     Песня закончилась, зал наполнил приглушенный ропот беседующих голосов,
  шуршание длинных женских одежд и шарканье подошв по каменному полу.
  Изабель, кратко извинившись, улизнула, намереваясь перемолвиться с
  Франческо. Посмотрев ей вслед, Гай решил, что на сей раз мистрисс Уэстмор
  не повезет - у ее попутчика уже имелась внимательная собеседница, не
  собиравшаяся уступать своего места.
     Именно эта девочка (поначалу сэр Гисборн ошибочно принял ее за не
  вышедшую ростом молодую женщину и только в следующий миг сообразил: перед
  ним подросток четырнадцати-пятнадцати лет) привела мессира Бернардоне на
  вечеринку и бесцеремонно прикрикнула на молодых людей из свиты Рамона де
  Транкавеля, рискнувших высказать недовольство соседством с простолюдином.
  Молодые люди поспешно удалились и весь вечер старательно избегали случая
  вновь столкнуться с решительно настроенной девицей.
     Сию молодую даму, ни на шаг не отходившую от Франческо и смотревшую на
  него преданным взглядом; звали, как вскоре выяснилось, Бланкой де
  Транкавель. Она приходилась графу Редэ четвертым, самым младшим отпрыском,
  отличалась крайне неугомонным характером, безмерным любопытством и умением
  заставлять окружающих испытывать к ней невольное уважение. Гай
  представления не имел, когда и как Франческо успел с ней познакомиться, а
  мимоходом глянувший на трогательную картину восседающих рядом наследницы
  Ренна и заезжего менестреля Мак-Лауд оскорбленно провозгласил:
     - Вот так всегда! Сначала ноет, будто его не допускают в приличное
  общество, а не успеешь оглянуться - он уже там и вовсю любезничает, пока
  ты топчешься у дверей и робко спрашиваешь: "Можно войти?.." - после чего
  удалился на поиски достойной компании.
     Убедившись, что с попутчиками все обстоит благополучно, Гай поискал в
  пестром круговороте необходимого ему человека, обнаружил его среди
  слушателей Франческо, и недовольно подумал: "Стоило нам здесь появиться,
  как все сразу же возжелали втянуть нас в свои темные дела. Неужели они не
  могли решить все сами, без постороннего вмешательства? И какая от нас
  может быть помощь - мы же понятия не имеем о том, что здесь творится.
  Только имена хозяина замка и его детей да смутное ощущение, будто в этом
  великолепном Ренне не все ладно".
     Человек, интересовавший сэра Гисборна, словно услышав его размышления,
  обернулся и еле заметно кивнул в сторону двери - не входной, а другой,
  спрятанной за занавесями в самом темном углу зала и позволявшей очутиться
  на лестнице, что ведет в верхний двор. Что ж, обещания надо выполнять,
  кроме того, Гая крайне интересовало, какими секретами намерен поделиться с
  ним и Дугалом один из братьев де Транкавель, носивший весьма непривычное
  Для английского слуха имя - Хайме... Он поджидал их на деревянной галерее,
  опоясывающей второй ярус донжона, спрыгнул с высоты человеческого роста и
  безукоризненно приземлился, слегка рисуясь своей ловкостью. Звонко
  щелкнули каблуки о гладкие плиты двора, неизвестный замер, покачиваясь на
  слегка согнутых ногах, похожий на хищного зверька, готового при любом
  движении либо улизнуть, либо осторожно приблизиться.
     Выглядел он не старше Франческо, и даже в наступающих сумерках Гай с
  удивлением заметил, какой настороженный взгляд устремлен на них. Взгляд
  уже немолодого человека, привыкшего жить в постоянном страхе за свою жизнь
  и исполненного подозрением ко всем людям мира.
     - Хайме де Транкавель, - отрывисто представился незнакомец, внятно
  произнося каждое слово, как свойственно тем, кто лишь недавно освоил чужой
  язык.
     - Простите, а сколько вас всего? - с издевательской вежливостью
  осведомился Мак-Лауд. - Кого тут ни встретишь, сразу заявляет, мол, я - де
  Транкавель...
     - Семеро, вместе с женой Рамона и ее братом. - Хайме принял вопрос
  всерьез, то ли не заметив, то ли не обратив внимания на скрытый намек. -
  Отец, Рамон, Тьерри, я, наша сестра Бланка, мадам Идуанна и Гиллем де
  Бланшфоры. Вас я знаю.
     Вы из Англии, едете в Палестину.
     - Просто удивительно: мы тут не знакомы ни с кем, зато нас знают все. -
  На шотландца опять напала болтливость. - Гай, вдруг мы уже успели
  прославиться на веса белый свет и не заметили этого?
     - Уймись, - посоветовал сэр Гисборн и обратился к снедаемому
  нетерпением Хайме:
     - Допустим, вы нас знаете, мы вас теперь тоже. О чем вы хотели
  поговорить?
     - Не сейчас. Не здесь. - Молодой человек резко оглянулся, раздраженно
  смахнув упавшие на лицо длинные черные пряди. ("Неужели они до сих пор
  соблюдают традицию Меровингов? - мельком подумал Гай, вспомнив легенду о
  древних королях франков. - Не стригут волосы, дабы не потерять
  могущества?") - Вас пригласили на это сборище, которое они именуют
  quodlibet, да?.. - Он вдруг сбился, дернув углом рта и с внезапно
  прорезавшимся акцентом пробормотал: - Cerdo de mierda, почему я должен вам
  верить? Вы ничем не отличаетесь от всех прочих .. - Он попятился к всходу
  на галерею. - Я не знаю... Если это ловушка, мне не можно...
     - Нельзя прожить жизнь, не доверяя никому, - без обычной насмешливости
  сказал Дугал.
     Хайме пристально уставился на гостя, точно услышав некое откровение, и
  вдруг торопливо зачастил, путая норманно-французские слова с выражениями
  из незнакомого Гаю языка:
     - На вечере смотрите за мной. Ближе к завершению я выйти - там есть
  лестница наверх, никто не заметит. Идите следом. Мне надо сказать - я не
  хочу быть среди того, что задумывает сделать Рамон. - Он беспомощно глянул
  на иноземных рыцарей, еле слышно выдохнул: - Но мне так страшно... - и,
  сорвавшись с места, исчез, почти беззвучно взлетев вверх по ступенькам;
  прежде чем они успели осознать услышанное.
     - Чего это он такой пуганый? - удивился Мак-Лауд. - Кстати, ты заметил:
  он брат Рамона, но не родной. Сын другой матери. Может, потому и мечется,
  как курица с отрубленной головой? Младшие всегда завидуют старшим, и
  наоборот. Пожалуй, я бы сходил потолковать с этим боязливым любителем тайн
  - вдруг и в самом деле знает нечто полезное?
     - Тебе не кажется, что мы слегка перестарались? - озабоченно спросил
  сэр Гисборн. - Хозяин Ренна и его наследник твоими усилиями отныне
  убеждены, будто мы участвуем в их непонятных замыслах, а теперь еще этот
  мальчик... Как мы будем выглядеть, если раскроется, что нам ровным счетом
  ничего не известно?
     - Смоемся раньше, чем нас заподозрят в надувательстве, - беспечно
  отмахнулся Дугал. - За что мне нравятся всякие устроители заговоров - они
  шарахаются от каждой тени, никому не доверяют и больше всего опасаются
  предательства собственных союзников. Умный человек способен без особенного
  труда прикинуться одним из них, разузнать, что надо, и преспокойно
  удалиться, пока они будут с пеной у рта обвинять друг друга. И вообще
  довольно предаваться греху уныния, когда на белом свете имеется множество
  иных, более приятных. Выберемся как-нибудь, не впервой.
   "Тебе, может, и не впервой, - подумал Гай, шагая через просторный
  верхний двор замка и прислушиваясь к перекличке часовых на башнях. - А я
  словно брожу но тонкому льду и жду - затрещит под ногами или нет? Успею я
  добежать до берега или отведаю холодной водички?.."
   Он подозревал, что каждый из его спутников на свой лад задает себе этот
вопрос и не находит ответа. Четыре человека, не по своей воле втянутых в
хитросплетения чужих секретов, долгов, ненависти и привязанности.
Франческо говорил истинную правду: с каждым прожитым мгновением все больше
хочется очутиться подальше отсюда и никогда не возвращаться.
   Задумавшийся сэр Гисборн внезапно осознал, что шепотки и болтовня
собравшихся прекратились, уступив место новой мелодии, а Хайме пропал.
Вернее, не пропал, а перебрался в другую часть зала, поближе к потайной
лестнице, и выжидал подходящего момента, чтобы скрыться. Он вполне мог не
прикладывать таких стараний - почти все приглашенные, числом около трех
десятков, внимали струнным руладам и не обращали внимания на творящееся
позади них. Гай уже несколько раз замечал, как кое-кто из гостей (чаще
всего молодые парочки) украдкой выскальзывал наружу, пребывая в
уверенности, что прочие закроют глаза на их невинные проделки.
   Сэр Гисборн неспешно двинулся в обход зала, искренне и безмолвно
умоляя, чтобы никто не пристал к нему с расспросами и не втянул в
вежливо-пустую светскую беседу. Он удачно миновал хозяйку вечеринки, мадам
Идуаннуде Тран-кавель, в девичестве де Бланшфор, хорошенькую блондинку лет
двадцати пяти в ярко-алом платье, с обманчиво рассеянной улыбкой и
хитроватыми голубыми глазами.
   Поблизости от жены наследника замка неотлучно пребывал весьма схожий с
ней обликом молодой человек, возрастом постарше на год или два, - ее брат,
Гиллем де Бланшфор Этих двоих Гай счел наиболее безобидными среди
присутствующих: они не помышляли ни о чем, кроме заботы о гостях и
поддержании в обществе надлежащего блеска.
   Краем глаза сэр Гисборн заметил мессира Рамона, окруженного шумливой
компанией, и вовремя отодвинулся в тень, высматривая Мак-Лауда.
Убедившись, что напарник обратил внимание на его настойчивое перемещение в
сторону двери, Гай облегченно перевел дух. Когда возникала необходимость,
шотландец мог бесследно затеряться в самом многолюдном сборище. Он все
понял и наверняка объявится на месте встречи даже раньше его самого.
   Несколько последних шагов - и Гай наконец поравнялся с небольшим
гобеленом, прятавшим за собой нишу в стене и дверную створку. На всякий
случай он оглянулся, проверяя, не пришло ли кому-нибудь в голову
присмотреть за действиями иноземного гостя. Вроде бы он не удостоился
ничьего пристального внимания...
   если не считать равнодушно-отрешенного взгляда Тьерри де Транкавеля,
среднего из трех сыновей мессира Бертрана, выглядевшего так, будто давно
уже отошел от мирских забот. Сэр Гисборн вспомнил, что даже не слышал
голоса этого человека, когда всю их компанию представляли здешнему
обществу. В сравнении со своими братьями и младшей сестрой Тьерри явно
проигрывал, не отличаясь ни яркой внешностью, ни живостью характера. Гай
не мог даже с уверенностью сказать, видел ли Тьерри его поспешный рывок за
занавеси и, если видел, какое объяснение дал этому довольно странному
поступку. Мессир Тьерри смотрел сквозь него, и ноттингамец невольно
подумал: "Он как камень на дне реки - созерцает бегущую мимо воду, ничего
  не ждет, ни о чем не сожалеет. У него нет ни прошлого, ни будущего, только
  настоящее, которое его не слишком задевает. Господи всеведущий, неужели
  Тебе в самом деле угодно видеть среди созданий Твоих подобное семейство?"
   Снаружи окончательно стемнело, и, покинув уютный мирок вечеринки,
компаньоны угодили прямиком в неласковые объятия приближающейся ночи -
стылой, до краев насыщенной тоскливыми посвистами ветра и шуршанием
гоняемых по камням маленьких песчаных вихрей. Глянув вверх, Гай увидел
вырезанные в темно-синем небе бездонные черные провалы и вздрогнул, не
сразу догадавшись, что смотрит на башни замка. Из-за зубцов стены
неторопливо выползла луна - огромная, почти идеально круглая, призрачного
бледно-зеленоватого цвета.
   - Завтра или через день настанет полнолуние, - задумчиво протянул
Мак-Лауд и чуть потише добавил: - Придет охотничья луна.
   - Угу, - согласился сэр Гисборн. - Она самая. Охотничьей луной на
Британских островах издревле звали первое октябрьское полнолуние, и предки
Гая, явившиеся на Остров вслед за герцогом Гильомом Завоевателем,
восприняли наименование от саксонских и кельтских племен. Появление
охотничьей луны завершало сбор урожая и открывало время осенней охоты на
любую дичь - бегающую по земле и парящую в воздухе, покрытую шерстью или
перьями. С поражающей воображение четкостью сэр Гисборн вдруг представил,
как такая же луна плывет в неподвижном воздухе над убранными полями манора
Локсли, над облетающей дубравой и темной полосой реки Трент... В поместье
съедутся гости, окрестные леса задрожат от пронзительного лая гончих и
звука рожков, олени поднимут украшенные ветвистыми рогами головы и замрут,
насторожив уши и втягивая черными ноздрями холодный терпкий воздух,
огненным клубком покатится под ногами лошадей перепуганная лисица...
Каждый вечер станет состязанием на лучшую охотничью байку, управляющий
потеряет счет опустошенным бочонкам и махнет на все рукой, опьяневшая от
свободы молодежь будет носиться верхами по багряно-золотистым лесам,
провожаемая снисходительными взглядами старших, и на миг ты поймешь, каким
прекрасным может быть этот мир...
   - Гай, - укоризненно сказали рядом, - проснись. Мы сюда зачем пришли?
   - Я не сплю, - буркнул смутившийся Гай и огляделся. Обширная площадка,
примыкавшая к донжону и освещенная дымным колеблющимся пламенем десятка
факелов, пустовала. Мак-Лауд не поленился подняться наверх, на деревянную
галерею, никого там не обнаружил и, усевшись на ступеньках, с досадой
сплюнул.
   - Перетрусил он, что ли... Я только нашел, с кем поболтать по душам...
   - С ним или с ней? - дотошно уточнил сэр Гисборн.
   - Женщины обычно знают больше секретов и совершенно не умеют их
хранить, - пожал плечами Дугал, и от этого движения серебряная фибула
блеснула в темноте россыпью крохотных искр. - Жаль, мы не успели
поговорить с мистрисс Изабель. За время, пока она здесь сидит, можно
разузнать все про всех. У Френсиса, когда он заявился под ручку с этой
чернявой малявкой, тоже был хитрющий вид - наверняка пронюхал что-то
интересное. Хотел бы я знать, что именно?
   - А я хотел бы знать, как он умудрился познакомиться с хозяйской
дочкой? - недовольно заметил Гай.
   - Вот сам у него и спроси, - с готовностью посоветовал Мак-Лауд. -
Может, он тебя научит, как следует разговаривать с девушками... Тихо!
   Они замолчали, пытаясь различить среди невнятных ночных шорохов звук
приближающихся человеческих шагов. Ничего не заметивший Гай уже хотел
сказать, что компаньону послышалось, и спросить, как долго он намерен
здесь торчать. Если их отсутствие затянется, это вызовет подозрение и
расспросы: не видел ли кто, куда ушли иноземные гости? Кто-нибудь
обязательно глазел по сторонам, и быстро выяснится, что мессиры из Англии
самым подозрительным образом изволили покинуть вечеринку Они, конечно,
придумают оправдание, но завоеванное с таким трудом шаткое доверие все
равно будет подорвано Затея с ночной встречей казалась сэру Гисборну все
менее и менее замечательной. Секреты Хайме вполне могли потерпеть до
завтрашнего дня. Скажите на милость, неужели он так долго хранил свою
тайну только для того, чтобы выболтать ее первым встречным, да еще
приезжим, да еще...
   Додумать Гай не успел - от стены напротив отделилась тень, медленно,
точно колеблясь, приблизилась и обернулась Хайме де Транкавелем,
выглядевшим так, будто он миг назад скрылся от долгого изнурительного
  преследования, а не поднялся по лестнице, насчитывавшей от силы два
  десятка ступенек.
     - Меня заметили, - выдавил он. - Меня наверняка заметили. Они придут
  сюда.
     - Ну и что? - с полнейшим равнодушием спросил Мак-Лауд, и не подумавший
  встать при появлении одного из владельцев замка. - Мало ли по какой
  причине людям захотелось выйти и подышать свежим воздухом. Кого ты так
  боишься?
     - Отца. Рамона. - Хайме быстро провел языком по узким губам и еле
  слышно добавил: - Вас.
     - Тогда зачем тебе понадобилось вытаскивать нас сюда, если ты такой
  пугливый? - вполне дружелюбно, от чего каждое произнесенное слово звучало
  намного оскорбительнее, поинтересовался Дугал. - Заперся бы в подвале и
  дрожал там потихоньку.
     Внутренне сэр Гисборн уже приготовился к вспышке ярости и долгим
  извинениям (в которых предстоит изощряться ему, ибо компаньон напрочь
  лишен как чувства такта, так и понятия, какие границы в разговоре с
  определенными людьми можно переходить, а какие нет), но Хайме виноватым и
  каким-то детским голосом произнес:
     - Мне с ними жить дальше. Они моя семья, но если они узнают, что я
  разговаривал с вами...
     - Тебе здорово достанется, - закончил фразу шотландец. - Это мы уже
  поняли. Что дальше?
     - Уезжайте отсюда, - без всякой надежды на успех произнес Хайме. -
  Берите вещь, которую вы привезли для моего отца, и уходите. Стража на
  воротах вас пропустит.
     Если вас начнут искать, я скажу, что видел, как вы ушли к себе. До утра
  никто ничего не заподозрит. Держитесь направления на полдень и чуть к
  восходу, наткнетесь на дорогу на Безье. Скачите по ней и не оглядывайтесь.
     - Даже так? - с легким удивлением осведомился Мак-Лауд. - А наши
  спутники останутся здесь? Молодой человек скривился:
     - Вас так беспокоит их судьба? Их отпустят - они никому не нужны. И
  потом, речь идет всего лишь об итальянском купчишке и женщине. - Последнее
  слово он произнес с нескрываемым отвращением. - Вас что, всерьез тревожит
  участь какой-то торговки? Творения лукавого и суетного, чьи речи обманны,
  а взор лжив?
     -Мы обещали им наше покровительство, - вмешался Гай. - И учтите на
  будущее, мессир Хайме, - мне весьма не по душе, когда о моих знакомых
  высказываются в подобном тоне.
     - Вы ничего не понимаете, - горько воскликнул Хайме. - Ничего!
     - Тогда объясните нам толком, в чем дело, вместо того чтобы ходить
  вокруг да около. - Сэр Гисборн ощутил нарастающую злость на этого
  косноязычного мальчишку, который никак не может принять решение.
     - Оставаясь здесь, вы подвергаете своих... знакомых еще большей
  опасности, - вытолкнул из себя Хайме. - Отцу необходимо заполучить то, что
  вы привезли. Он не остановится на пути к цели. Он посулит вам все, что
  угодно, но в день расплаты не даст ничего. Он захочет оставить вас здесь.
  Навсегда. Сделать такими же, как мы. И вам это понравится. - Он вдруг
  улыбнулся, хотя улыбка куда больше смахивала на оскал. - У него есть
  возможность воплотить любое ваше желание. Вы останетесь. Весь мир
  превратится в пустой звук, только Ренн будет иметь смысл...
     - Перестань нести чушь, - брезгливо сказал Мак-Лауд, и малопонятные
  речи Хайме тут же оборвались, словно молодой человек разучился говорить
  или ему заткнули рот. - Ничего толкового, похоже, от тебя не добиться,
  потому сделаем проще - я буду спрашивать, а ты отвечать. Если, конечно, не
  хочешь и дальше оставаться маленькой перепуганной крысой из мокрого
  подвала, которая не решается пищать, даже когда ей оттяпывают хвост.
     Хайме дернулся, словно от удара, но промолчал. Луна поднималась все
  выше, заливая площадку призрачным голубоватым светом. Забранные в железные
  решетки факелы трепетали на нескончаемом ветру, мотая оранжево-черными
  гривами.
     Звучавшие в тишине голоса вдруг показались Гаю нестерпимо громкими,
  хотя Дугал и Хайме разговаривали полушепотом. Он разрывался на части между
  любопытством, требовавшим внимательно слушать и запоминать, и
  осторожностью, докучливо зудевшей о необходимости смотреть по сторонам.
  Наконец сэру Гисборну показалось, будто выход найден: он встал в почти
  непроглядной тени у подножия донжона, откуда хорошо видел всю площадку и
  отчетливо слышал напряженно-быстрый разговор, чем-то напоминавший поединок
  на ножах. Именно на ножах, когда противники сходятся лицом к лицу и
  малейшее движение может стать роковым.
     - Откуда твой отец узнал, что мы приедем и привезем бумаги?
     - Рамон сказал, - ответил Хайме и, точно испугавшись, добавил: - Ему
  пришло письмо - с голубем. Он уехал на праздники в Тулузу, вернулся с
  вашей женщиной и стал ждать. Говорил: "Они явятся за своей подружкой".
     - Почему мессиру Бертрану так нужны эти документы?
     - В них - власть. Она притягивает его. И Рамона тоже.
     - Зачем? У вас и без того есть владения, и немаленькие...
     - Они хотят власть только для себя. И чтобы никого над ними. Ни короля,
  ни Бога.
     Больше ничего не знаю. Они убьют меня, если я расскажу. Им все равно,
  они никого не боятся. Тьерри мог бы разубедить их, но ему ни до чего нет
  дела.
     - Ты можешь рассказать, что они задумали?
     - Нет, - Хайме замотал головой - испуганно и непреклонно.
     - Не знаешь или боишься?
     - Боюсь, - честно признался молодой человек. - Я думал - может, уговорю
  вас уехать и сам сбегу. Не могу я больше здесь. В Тулузе собирают отряд из
  молодых рыцарей, в конце месяца они спустятся по Гаронне к побережью и
  поплывут к Иерусалиму, я хотел уйти с ними. Но наступает новый день, я
  говорю себе - сделаю завтра, а завтра никогда не наступает... Пожалуйста,
  уезжайте. Без вас и ваших бумаг отец и Рамон не рискнут действовать.
  Может, они задумаются и отложат все.
     - Он умоляюще посмотрел на Мак-Лауда ("Снизу вверх, - удивленно отметил
  Гай. - Как такое может быть? Дугал ведь сидит, а Хайме стоит"). - Пройдет
  время, все изменится. Но сейчас... Для них все слишком удачно
  складывается. Иногда я думаю - может, это дело рук их покровителя... - Не
  договорив, он захлопнул рот с такой силой, что лязгнули челюсти.
     - Какого покровителя? - Обмолвке не удалось проскочить незамеченной. -
  Кто помогает твоим сородичам? Где находятся эти люди? Здесь, или в Тулузе,
  или еще где-то?
     Молчавший Хайме пристально разглядывал змеящиеся трещины на
  серо-желтоватых плитах у себя под ногами. Наконец он еле слышно попросил:
     - Я хочу вернуться обратно.
     - Никто тебя не держит. - Мак-Лауд рывком поднялся на ноги. - Беги,
  только не думай убежать от самого себя. Твои сородичи не настолько
  всесильны, как ты думаешь. За пределами вашего Редэ о них никто и не
  слышал. Если ты полагаешь, что должен их остановить - ради них самих, - то
  решись наконец! Никто не станет делать это за тебя.
     - Мне... мне надо подумать, - медленно проговорил младший из сыновей
  мессира Бертрана.
     - Так думай быстрее, - зло бросил Дугал. - Мы не собираемся
  околачиваться тут до скончания времен, поджидая, когда ты изволишь
  собраться с духом. Если ничего не надумаешь до завтра - что ж, оставайся
  при своих секретах. Но имей в виду - мы могли бы тебе помочь.
     - Завтра, - как завороженный повторил Хайме и уже тверже добавил: -
  Хорошо, пусть будет завтра.
     Он обошел стоявшего у него на дороге шотландца, намереваясь подняться
  по лестнице на галерею, и тут Гая посетила внезапная, ослепительная в
  своей неожиданности мысль. Вспомнив совет компаньона о том, что в подобные
  мгновения надлежит, не сомневаясь, действовать в согласии с подсказками
  внутреннего голоса, он негромко окликнул:
     - Мессир Хайме, вам доводилось слышать такое название - lapis exillis?
  Ходят слухи, будто сей предмет хранится в вашем замке.
     Хайме обернулся - не оглянулся через плечо, а развернулся на громко
  скрипнувших каблуках, - и несколько мгновений внимательно изучал
  ноттингамца, точно не мог понять, откуда здесь взялся этот человек и о чем
  его спрашивает.
     Затем растерянно развел руками:
     - Lapis exillis - предание, не имеющее под собой никакой основы.
  Полагаю, если вещь, о которой вы говорите, и обретается на грешной земле,
  то наверняка не в таком проклятом месте, как Ренн. Сходите к хранителю
  нашей библиотеки, он собирает местные легенды и сможет рассказать вам
  больше, нежели я.
     Он постоял, ожидая новых вопросов, и, не дождавшись, скрылся в темноте.
  Гай слышал стук его шагов вверх по ступенькам и мельком подумал - зачем,
  собственно, Хайме понадобилось идти туда, если он горел желанием вернуться
  в зал? Разве что ему известен другой вход.
     - Приехали, - разочарованно протянул сэр Гисборн. - Одни говорят: идите
  и посмотрите своим глазами, другие - нет такого и никогда не было. Кому
  поверим?
     - Никому. - Мак-Лауд предвкушающе ухмыльнулся. - Завтра этот красавчик
  все нам выложит. Будет разливаться, как птаха соловей по весне.
     - Зря ты с ним так, - упрекнул напарника Гай.
     - Интересно получается! - возмутился шотландец. - Он предлагал нам
  бросить Френсиса и Изабель в настоящей змеиной яме, а самим сбежать, и я
  еще должен относится к этому маленькому плаксивому ничтожеству с уважением?
     - Ты мог просто разговаривать с ним повежливее, - твердо сказал сэр
  Гисборн. - В конце концов, он сам изъявил желание встретиться с нами...
     -А мне пришлось едва ли не выкручивать ему руки, чтобы он заговорил, -
  презрительно фыркнул Мак-Лауд. - Правда, под конец он брякнул одно
  полезное словечко.
     - Библиотека, - кивнул Гай. - Тогда нам понадобится мессир Франческо -
  в отличие от нас с тобой он вроде неплохо разбирается в книгах. Вдруг
"Lapis exillis" - название рукописи?
     - Все может быть. - Дугал отступил на несколько шагов и, прищурившись,
  всмотрелся в слабо разгоняемую отсветами факелов полутьму на галерее. -
  Слушай, что-то мне неспокойно. Я поднимусь наверх, а ты подожди здесь,
  ладно?
     - Хорошо, - недоуменно согласился сэр Гисборн, привыкший за время пути
  доверять чутью компаньона.
     Шотландец затопал по ступенькам, успев одолеть половину пролета, когда
  на перила рывком навалилось нечто темное. Загадочный предмет (Гай вскинул
  голову, чтобы рассмотреть его, и от резкого движения в затылке отчетливо
  хрустнуло) два или три удара сердца раскачивался, точно заваливающийся
  набок мешок с мукой, затем с булькающим звуком полетел вниз. Послышался
  неприятный чавкающий удар, словно с большой высоты уронили корзину с
  яйцами. Гаю не понадобилось много времени, чтобы узнать этот звук - так
  разбивается о камни человеческое тело.
     Он и Мак-Лауд успели к незнакомцу одновременно. Им не пришлось его
  переворачивать и ломать головы над вопросом "кто это?". Перед ними лежал
  их недавний собеседник, Хайме де Транкавель, с начинающим стекленеть
  взглядом и глоткой, перерезанной от уха до уха. В лунном свете кровь,
  толчками вытекающая из глубокой и узкой раны, казалась черной и блестящей,
  как некий драгоценный камень.
     Гай судорожно сглотнул - его не пугало зрелище смерти, но всегда
  ужасало, с какой легкостью можно лишить человека жизни. Вдобавок он еще
  помнил звук голоса Хайме, его отчаянное стремление сохранить верность
  семье и недоверие к чужеземцам и, может быть, первое самостоятельно
  принятое решение, которое он не смог осуществить...
     - Что же такое ты знал? - пробормотал сэр Гисборн и запоздало понял,
  что обращается к пустоте - компаньон исчез. Скорее всего бросился обратно
  на галерею, в надежде если не догнать убийцу, то хотя бы найти
  какие-нибудь оставленные им следы. Гай не думал, что Мак-Лауду повезет,
  однако любой поступок, имеющий целью установление виновного, лучше
  бездействия.
   "Что мы скажем его родным? - Явившаяся мысль заставила ноттингамца
  тревожно оглянуться по сторонам и выдержать короткую борьбу с перепуганным
  внутренним голосом, твердившим, что нужно оставить все как есть и по
  возможности незаметно вернуться в зал. - Пусть караульные замка найдут
  тело и принесут хозяевам печальное известие. Зачем искушать судьбу? Граф
  или его наследник обязательно захотят учинить розыск и, конечно же,
  заинтересуются, о чем мы тут беседовали.
     Но тогда... тогда получается, что кто-то прятался на галерее, слышал
  весь наш разговор от первого до последнего слова, испугался, что Хайме
  проболтается, и прикончил его. Это наверняка кто-то из числа обитателей
  замка, и, вне всякого сомнения, он успел скрыться; Сдается мне, сэр
  Гисборн, вы со своим приятелем изрядно влипли".
     Словно подтверждая эту догадку, поблизости взвизгнула открываемая
  дверь, пропустив через светящийся проем несколько человеческих фигур,
  блеснул огонек масляной лампы, и рассерженный голос, весьма похожий на
  голос Рамона де Транкавеля, окликнул:
     - Хайме! Хайме, ты где?
     - Я своими глазами видел - он поднялся сюда, и эти иноземцы с ним, -
  вмешался спутник наследника Ренна, в котором Гай после некоторого
  размышления узнал Гиллема де Бланшфора. - Мессир Хайме, отзовитесь! Может,
  они уже ушли?
   "Один точно ушел, - невесело подумал Гай. - В страну, откуда нет
  возврата".
     - Мы здесь, - негромко сказал он и поднял руку, загораживая глаза,
  когда на него упал луч света, в сумерках показавшийся ослепительно ярким.
  - И ваш брат тоже здесь.
     Последующие часы невероятно затянувшейся ночи с восьмого на девятый
  день октября еще долгое время с пугающей неотвратимостью приходили Гаю на
  ум, стоило его собеседникам упомянуть "безвыходную ситуацию" или
"отчаянное положение". Именно такой представала нынешняя обстановка.
  Гостям (единодушно утверждавшим, что увидели Хайме де Транкавеля только в
  последний миг его земной жизни, когда он в буквальном смысле свалился им
  на головы) не бросили в лицо никакого обвинения, однако самый недогадливый
  человек мог различить эти еще не произнесенные вслух слова, носившиеся в
  разреженном холодном воздухе. Гай не сомневался: им суждено прозвучать, но
  лишь когда хозяева Ренна сочтут нужным прибегнуть к этому безотказному
  средству, и ни мгновением раньше.
     По здравому рассуждению, не имелось ни малейшего повода, чтобы
  заподозрить в свершившемся заезжих визитеров. Они не сталкивались с Хайме
  на quodlibet, не разговаривали с ним и никогда не встречали его до
  прибытия в Ренн-ле-Шато. На их оружии и одежде не осталось пятен крови
  (очевидно, что при подобном ранении убийца не сумел бы увернуться от
  разлетевшихся во все стороны зловещих брызг), и единственное, что вызывало
  подозрение, - их почти одновременный с Хайме уход из зала и то, что именно
  они, а не кто-то иной, находились подле тела.
     Вечеринка, как выяснилось, уже закончилась, и большинство участников
  разошлись.
     Именно поэтому слегка обеспокоенный Рамон вкупе с Гиллемом и
  несколькими приятелями отправился на поиски запропавших невесть куда
  младшего брата и иноземных гостей. Теперь на долю наследника Ренна выпала
  нелегкая обязанность разбираться с обстоятельствами насильственной гибели
  родственника, и, насколько мог судить Гай, справлялся он довольно быстро и
  разумно. Призванные на помощь караульные, на скорую руку соорудив из копий
  и плащей подобие носилок, переложили на них тело Хайме и унесли в замковую
  часовню, привлеченных шумом любопытных личностей вежливо, но непреклонно
  разогнали. После краткого и ничего не разъяснившего разговора с невольными
  виновниками происшествия Рамон жестом подозвал одного из стражников, велев
  проводить английских господ в отведенные им комнаты, и напутствовал их
  брошенным вскользь обещанием (в котором прозвучала смутная угроза)
  побеседовать завтра всерьез. Рамон также собирался поручить замковой
  страже обшарить укромные места Ренна, но сэр Гисборн подумал, что большого
  успеха они не достигнут. У убийцы, особенно если он подготовился заранее,
  имелось достаточно времени, чтобы спрятаться, переодеться и успешно
  сделать вид, будто он ни при чем.
     - Они его не поймают, - мрачно предсказал Мак-Лауд. - Перевернут весь
  замок кверху дном и ничего не найдут. Они даже не представляют, кого
  искать!
     - Ты тоже не представляешь, - огрызнулся Гай. Он устал от
  многочисленных загадок, туманных намеков и недосказанных слов и больше
  всего хотел спокойно вздремнуть до утра без необходимости вскакивать
  посреди ночи и куда-то мчаться.
     Дугал ничего не ответил. Следуя за молчаливым стражником и
  раскачивающимся светляком фонаря, они спустились в нижний двор, пересекли
  его, вошли в нижние помещения одной из башен (если Гая не обманывало
  чувство направления - расположенной на полуденной стороне замка) и,
  поднявшись по узкой лестнице, остановились перед запертой изнутри дверью.
  На стук немедленно откликнулся встревоженный голос Франческо, загремел
  отодвигаемый засов, и впервые за весь день компаньоны осознали, что больше
  не находятся под ненавязчивым присмотром хозяев Ренна.
     - Монна Изабелла ждала вас после вечеринки, но не дождалась. Ей
  пришлось уйти вместе с остальными дамами, - доложил Франческо.
  Внимательнее присмотревшись к своим попутчикам, он нахмурился и осторожно
  спросил: - Что-то случилось, да? Вы выходили поговорить с мессиром Хайме,
  младшим из семейства, мы думали - вы быстро вернетесь...
     - Его убили, - раздраженно бросил Мак-Лауд. - Он собирался рассказать
  нам что-то о делах, творящихся в замке, и ему заткнули рот самым верным
  способом - перерезав горло. А потом скинули с галереи донжона.
  Удивительно, почему мы ночуем здесь, а не в подвале, по обвинению в
  убийстве члена семьи де Транкавель.
     Впрочем, они еще успеют навесить завтра на нас всех дохлых собак...
     Он ушел в спальню, продолжая сердито бормотать себе под нос, но теперь
  из-за толстых стен его голос доносился невнятно и неразборчиво. Гай и
  Франческо переглянулись, мессир Бернардоне, озадаченно склонив голову
  набок, негромко сказал:
     - Упокой, Господи, его душу... Как это произошло? Вернее, почему?
     - Кто-то испугался возможного разоблачения. - Гай тяжело опустился на
  застеленный овечьими шкурами сундук и привалился к стене, полузакрыв глаза.
     Франческо понятливо смолк и начал бесцельно перебирать вещи,
  разложенные в идеальном порядке. Его наверняка грызло любопытство пополам
  с желанием поведать о собственных открытиях, и сэр Гисборн, вздохнув,
  спросил: - Как прошел день?
     Удалось что-нибудь узнать?
     - "Странно" будет наиболее подходящим словом. - Франческо уселся на
  низкую скамейку перед камином, поворошил кочергой багрово вспыхнувшие
  угли. - Как мне и велели, я пошел осматриваться. Вообще-то я хотел найти
  часовню, а вместо этого познакомился с монной Бьянкой, дочкой здешнего
  хозяина. Мы погуляли по замку, поболтали...
     - Только поболтали? - язвительно крикнул подслушивавший Мак-Лауд. - Не
  верю! Она слишком хорошенькая, чтобы развлекать ее одними разговорами!
     - Ей еще шестнадцати нет, - укорил нахального скотта Франческо. - Кроме
  того, кто она и кто я? Так вот, монна Бьянка сводила меня посмотреть на
  графство Редэ с восходного бастиона - там есть совершенно не охраняемое
  местечко, прямо над обрывом. Года два назад какой-то местный ловкач
  спустился по стене и вскарабкался обратно безо всяких веревок и крючьев.
  Потом я попросил сводить меня в местную capella, часовню. Между прочим, вы
  знаете, что в окрестностях замка разбросана уйма мест, связываемых с ж
  именем Марии Магдалины? У них имеется источник Магдалины, скала Магдалины
  и замковая церковь тоже называется часовней Магдалины, но, как мне
  показалось, хозяева не слишком о ней заботятся.
     - Почему именно Магдалина? - Заинтересованный Гай проснулся и заерзал,
  усаживаясь в подобающем человеку положении.
     - Они верят, будто евангельская святая некогда побывала здесь, -
  объяснил Франческо. - Однако я не помню, чтобы в Писании такое встречалось.
     - Я тоже не помню, - после вдумчивого размышления согласился сэр
  Гисборн.
     - Нам разрешили заглянуть в крипту под часовней, - продолжил Франческо.
  - Там хранятся... - узкое, точеное лицо приобрело
  задумчиво-сосредоточенное выражение, - любопытные вещи. Правильнее
  называть их реликвиями, однако, да простится мне подобное сравнение, их
  сокровищница больше смахивает на лавку процветающего иудейского
  старьевщика.
     Мак-Лауд высунул голову из дверного проема и непочтительно заржал:
     - В самом деле? А обломков Истинного Креста у них нет? Или наконечника
  копья Лонгина вкупе с его же верхней челюстью, лишенной половины зубов?
  Интересно, что получится, если собрать все хранящиеся по Европе ногти
  Спасителя да сложить их вместе?
     - Дугал, заткнись, - не выдержал Гай.
     - А что я такого сказал? - оскорбился шотландец, однако не ушел, как
  втайне надеялся сэр Гисборн, оставшись подпирать косяк. Почуявший
  нарастающее раздражение Франческо поспешил вмешаться:
     - По большей части тут собраны предметы, якобы принадлежавшие Магдалине
  и Лазарю. Еще я видел меч короля Дагоберта, и по-моему, он настоящий. Во
  всяком случае, откованный во времена, когда жил Дагоберт. Монна Бьянка
  также собиралась показать мне библиотеку замка, но отец капеллан столь
  долго распространялся о каждом сокровище в своих владениях, что мы не
  успели.
     - Если завтра уцелеем, наведаемся в здешнее хранилище знаний, -
  обрадовал попутчика Гисборн. - Хайме намекнул, будто сведения о lapis
  exillis можно раздобыть у здешнего библиотекаря. Я склонен думать, будто
  так называется некая книга.
     - При чем тут Небесные камни? - не понял Франческо.
     Гай мстительно ткнул пальцем в сторону компаньона:
     - Все вопросы к нему. Сидим беседуем со старым графом и его
  наследником, а шевалье Мак-Лауд возьми и брякни: "Как, мол, поживает lapis
  exillis?" Знаешь, что мы услышали в ответ? "Пойдите и сами полюбуйтесь на
  него!" Правда, не сказали, куда идти, рассудив, что нам и так должно быть
  известно. Когда же мы попробовали разузнать что-нибудь у Хайме, он
  убежденно заявил: такой вещи вообще не существует. В общем, с какой
  стороны ни посмотри, все равно придется заглянуть в библиотеку. - Он
  понизил голос и спросил: - Как тебе показалось семейство?
     - Среди моих знакомых, как вы понимаете, насчитывается не так много
  аристократов, чтобы было с чем сравнивать, - наполовину в шутку,
  наполовину всерьез ответил Франческо. - Как я понял, власть в Ренне
  постепенно переходит от пожилого и усталого отца к наследнику, и монна
  Бьянка отзывалась о нем не самым лучшим образом...
     - Смазливая физиономия, хитрые мыслишки и темная душонка, - высказал
  свое мнение шотландец. - Слушайте, давайте поразмыслим над нашими
  бедствиями утром, когда выспимся и будем лучше соображать. Лично у меня
  уже голова раскалывается, и если кто-нибудь сейчас скажет еще хоть слово,
  я за себя не ручаюсь.
     ...Франческо, заранее облюбовавший себе место на сундуке в гостиной,
  прежде чем улечься, немного постоял перед высоким окном, глядя на
  отражающиеся в мутном черном стекле огоньки свечей и прислушиваясь к
  порывам бившегося в неприступные стены крепости ветра. Он пытался
  сосредоточиться на мыслях о завтрашнем дне, но вместо этого снова и снова
  перебирал в памяти визит в часовню. Ему казалось, он упустил нечто важное,
  увиденное мельком и оставшееся непонятым в ожидании своего часа.
     Как и говорила Бланка, произвести впечатление на капеллана оказалось
  проще простого - немного скучающего любопытства, проявленного заезжим
  гостем, пара небрежно брошенных флоринов и настойчивость монны де
  Тран-кавель быстро решили исход дела. Решетчатая дверь в крипту отворилась
  без малейшего скрипа, доказывая, сколько масла израсходовано на ее петли;
  отец Уриен (в самом деле похожий на хлопотливого и трусоватого суслика,
  при малейшей опасности скрывающегося в норе) повел их по низкому холодному
  помещению, заставленному множеством сундуков, ларцов и шкатулок, склянок с
  полуистлевшими костями и обрывками некогда ярких тканей, золотых и
  серебряных дарохранительниц, распятых на стенах древних доспехов -
  проржавевших и рассыпающихся. Капеллан говорил, не закрывая рта, Бланка
  поддакивала, юркая по всему подвалу и умудряясь везде бросить свой
  любопытствующий взгляд, а мессир Франческо поймал себя на том, что, не
  слишком внимательно разглядывая реликвии, ищет некий определенный предмет.
  Он не представлял какой, просто шел по невидимому следу, как загоняющая
  добычу собака-ищейка.
     Завершились его поиски в самом дальнем углу крипты, плохо освещенном и
  пыльном, куда, похоже, давно никто не заглядывал. Франческо непонимающе
  уставился на огромный потемневший от времени дубовый сундук, поставленную
  на его крышку серебряную часовенку, тоже окутанную налетом черной патины,
  и выглядевший совершенно здесь неуместным обеденный прибор: несколько
  тарелок различного размера, небольшая чаша, круглое, блюдо для дичи... На
  изготовление вещей пошли не привычная глина или металл, а дерево.
  Желтоватое мягкое дерево вроде липы или клена, покрывшееся сетью трещин и
  рассохшееся от старости.
   "Когда-то, возможно, эти предметы имели некую ценность. - Франческо
  рассеянно провел пальцем по краю тарелки, смахнув мелкую серую пыль и
  ощутив выпуклость плохо сохранившегося узора. - Теперь о них забыли, и
  они-превратились в обычный хлам. Все, собранное здесь, на самом деле
  бесполезный хлам, напрочь лишенный малейшего отсвета небесного
  благословения".
     Бланка нетерпеливо окликнула его, и, испугавшись собственных мыслей, он
  поспешил на ее голос. Однако, выходя из крипты, он задержался, чтобы
  глянуть на массивный дверной замок и понять: он мог бы открыть его. Не
  подбирая ключей, с помощью куска обычнейшей гнутой проволоки наподобие
  той, что валяется на дне одного из его мешков. Только зачем? Он же не
  собирается в самом деле еще раз явиться сюда?..
     - Иди спать, - шепотом посоветовал сам себе Франческо. Подбросил в
  камин поленьев, задул почти догоревшие свечи на столе и забрался на
  приготовленное лежбище, уверенный - ему приснятся крипта под часовней,
  вкрадчивый шепот голосов в заброшенной галерее и девочка-подросток по
  имени Бьянка, похожая на бледный ночной цветок.
      
 ИНТЕРМЕДИЯ
   ГДЕ КЕСАРЬ ВИЗАНТИИ РАЗГОВАРИВАЕТ С ПОЧТИТЕЛЬНЫМ ВИЗИТЕРОМ
   Андронику, пятому императору, подаренному Византии буйным и неукротимым
  семейством Комнинов, как уже упоминалось, недавно сровнялось семьдесят
  лет. Срок жизни праведного, согласно Библии, исчисляется девятью десятками
  весен, и втайне базилевс надеялся когда-нибудь справить и свое
  девяностолетие.
     Из семидесяти минувших лет почти сорок пять были отданы глухой,
  незатухающей войне с собственным двоюродным братом Мануилом. Наградой
  победителю стала бы сверкающая алмазами диадема правителя Империи, но
  Ма-нуил оказался слишком умен и хитер, чтобы позволить предприимчивому
  сыну своего дяди Исаака одержать верх.
     Сорок пять долгих лет семейной вражды вместили все, могущее выпасть на
  долю человека: тюрьмы и побеги, горький хлеб и долгие дороги изгнанника,
  предательства и вынужденные раскаяния, победы в войнах, встречи и
  расставания...
     Разлук и поражений, если подсчитать, набиралось куда больше, но
  Андроник никогда не терял надежды.
     Девять лет назад Мануил Комнин, всесильный император Византии,
  правивший сорок лет, породнившийся с занявшими берега Святой Земли
  франками и с ними же перессорившийся, наконец-то умер, оставив после себя
  малолетнего наследника Алексея и двух весьма решительных женщин, носивших
  одинаковое имя Мария: жену, прекрасную Марию Антиохийскую из рода
  франков-крестоносцев, ставшую регентшей; и дочь, Марию-кесариссу.
     Еще два года ушли на заговоры и бунты против Марии-правительницы и
  Совета Палатия, призванного оказывать помощь базилиссе в решении
  государственных забот, а на деле всегда выступавшего на стороне того, кто
  оказывался сильнее или платил больше. Мария, тщетно пытаясь удержать
  ускользающую власть, сделала неверный ход и проиграла. Перед Андроником
  призывно распахнулись так долго стоявшие намертво запертыми Золотые ворота
  Второго Рима и поднялись бронзовые решетки неприступной Халкидии,
  преграждающей вход во дворец императоров.
     После победы наступило время вознаграждать союзников и наказывать тех,
  кто не сообразил вовремя сделать правильный выбор. Несравненная Мария
  Антиохийская отправилась на плаху, ибо (если верить тексту приговора)
  налево и направо предавала ставшую ей второй родиной Византию
  сородичам-франкам. За ней последовали ее друзья, то ли из упрямства, то ли
  из глупости не пожелавшие принять руку базилевса и стать верными
  подданными. Алексей-наследник скончался от неведомой многоученым лекарям
  болезни. Загадочная и неизлечимая хворь в скором времени скосила и другую
  Марию, дочь Мануила. Кесарисса поддерживала все начинания Андроника, но
  обладала слишком настойчивым характером и могла стать опасной соперницей.
  Вкупе с ней к праотцам отправился ее муж, франкский рыцарь Ренье из
  знатной фамилии италийско-германских Монферратов.
     Как позже высказался в частной беседе базилевс: "Они столько твердили,
  как преданы друг другу, что было просто недостойно разлучать их. Господь
  позаботится отвести им надлежащее место, хотя я бы затолкал эту парочку в
  самый жаркий уголок ада..."
   Удачнее всех отделался выступавший на стороне кесариссы патриарх
Константинополя Феодосии. Его просто сослали в отдаленный киликийский
монастырь, дабы не мозолил глаза и не напоминал о вещах, которые
требовалось как можно скорее предать забвению. Патриарх по достоинству
оценил оказанную ему милость, вел себя, как положено смиренному служителю
Божию, и не доставлял излишних неприятностей.
   Над изумрудно-синими водами Пролива заливались сладкоголосые колокола,
торжественно отмечая начало правления новою базилевса и день его свадьбы.
   Андроник уже был дважды жена! - на ромейках из благородных семей
Евдокии и Феодоре. Его браки и разводы непременно отмечались изрядными
скандалами, чьи отголоски еще долго носились над Империей и королевствами
франков, создавая и разрушая политические союзы, меняя людские судьбы,
заставляя вновь перечерчивать карты земельных владений и делить
накопленные состояния Третьей супругой базилевса стала Агнесса, младшая
дочка короля Франции Людовика из рода Капетингов, седьмого носителя этого
имени. По решению дальновидного Мануила, укреплявшего свой союз с
европейцами, принцессу франков еще малышкой привезли в Константинополь,
окрестили по обряду византийской церкви, дав новое имя - Анна, и обручили
со столь же малолетним наследником трона Алексием. Однако Мануил умер, его
сын вскоре последовал за ним Тринадцатилетняя Агнесса-Анна, совершенно
одна в чужой стране, не вовремя оказалась на пути Андроника и мгновенно
вознеслась к самым вершинам власти.
   Только было совсем непохоже, чтобы ее радовало это обстоятельство
Свадьба базилевса наделала много шума. Благородные фамилии сдержанно
выразили свое недовольство тем, что правитель Империи предпочел связать
свою судьбу и, следовательно, судьбу страны с иноземкой; плебс откровенно
издевался над разницей в возрасте жениха и невесты, составлявшей ровно
пятьдесят лет. Даже привыкшие ко всему Царедворцы недоуменно разводили
руками - желание базилевса, конечно, превыше всего, однако ведь существуют
некие правила приличия...
   Базилиссе на днях сровнялось восемнадцать. Девочка превратилась в
красивую, молчаливую и порой казавшуюся угрюмой молодую женщину,
безукоризненно справлявшуюся с официальными обязанностями жены императора,
но никому не поверявшую своих мыслей и своих надежд. Ее единственными
друзьями с большой натяжкой считали семейство Мануила, одного из
многочисленных отпрысков базилевса. Анна искренне привязалась к двум
маленьким сыновьям Мануила, Алексею и Давиду, но, похоже, этой дружбе
грозил вот-вот наступить конец: Андроник, подозревавший всех и вся в
заговоре либо измене, вряд ли сделал бы исключение даже для родного сына.
Императрице же полагалось быть выше обычных человеческих пристрастий. Она
не просто жена базилевса, она - символ государства, и не может иметь
любимчиков. Долг перед страной превыше всего.
   После очередного строгого внушения Анна перестала навещать покои
младших Комнинов, целиком посвятив свое время занятиям, считавшимися
подобающими сану императрицы. Шепотки за ее спиной прекратились, грозный
базилевс сменил гнев на милость, однако никаких заметных изменений в
характере Анны так и не произошло.
 "Невоспитанная франкская дикарка", - вынесло свой неписаный приговор
  благородное общество Палатия и оставило базилиссу в покое. Похоже, именно
  этого она и добивалась.
     - Итак, Крестовый поход. - Голос Андроника, изрядно надтреснутый
  прошедшими годами и частой необходимостью использовать его во всю мощь,
  все еще оставался глубоким и звучным. Тишина разбилась настолько
  неожиданно, что приунывший гость вздрогнул и мысленно выругал себя за
  потерю внимания. - Крестовый поход, о котором вы твердите уже два года, с
  самого Тивериадского поражения. Обещаете страшные казни победившему вас
  Саладину, но до сих пор не можете одолеть стен многострадальной Акки.
     Казалось, базилевс рассуждает вслух, не заботясь о том, услышит ли
  кто-нибудь его речи. Он говорил не на привычном ромеям греческом, а на
  норманно-французском. языке аристократов Европы, Святой Земли и правителей
  Византии, в последнее время поддерживавших с ними тесные отношения.
  Изгнанный Мануилом из Константинополя, Андроник несколько лет провел при
  дворах крестоносных рыцарей, став одним из них - если не по духу, то хотя
  бы внешне. Он узнал, что привело латинян в Палестину и что заставляет
  оставаться здесь, несмотря на жару, лишения и жизнь, больше напоминающую
  Военный кочевой лагерь.
     Узнал, посмеялся и накрепко запомнил, как запоминал все полезное.
     Поняв франков, базилевс мог теперь уверенно обсуждать их замыслы (как
  правило, невероятные и построенные на пустом месте) и успешно разрушать
  их, играя на постоянных сварах вожаков крестоносцев друг с другом и
  добиваясь главного:
     франки должны безвылазно сидеть в Европе или, на худой конец, на узкой
  полоске Святой Земли. Им нечего делать в Империи, где хватает своих забот.
  Тем более нельзя позволить им протянуть на редкость цепкие руки к
  сокровищам далекого Востока и караванным путям, завершающимся в Багдаде,
  Иерусалиме или Константинополе. Пусть носятся по пескам, кичатся подвигами
  (по большей части выдуманными) и разыскивают потерянные в боях реликвии
  времен жизни Господа на грешной земле. Они же как неразумные дети:
  хватаются за все яркое и незнакомое.
     Хваленый Крестовый поход для них всего лишь очередная игрушка.
     Однако привезенные гостем новости заставили базилевса по-новому
  взглянуть на вроде бы привычных франков. Неужели среди них появились люди,
  наделенные хоть каплей разума? Настоящего разума, подобного тому, коим
  одарены владыки Империи?
     Тогда дело принимает серьезный оборот.
     - Акка остается в руках сарацин лишь потому, что армией заправляет это
  аквитанское ничтожество, - почтительно, но твердо возразил гость, упрямо
  наклонив темноволосую голову. - Ги не в состоянии даже присмирить
  собственную жену, подарившую ему вместе с короной Иерусалима рога, как у
  оленя-десятилетка, не то что взять штурмом крепость...
     Вестник мог позволить себе говорить подобным образом. В конце концов,
  он отдал три года своей жизни служб! Империи и даже принес ей несколько
  шумных побед над турками и в очередной раз взбунтовавшимися армянами.
  Кроме того, именно по приказу нынешнего базилевса (хорошо, по намеку
  нынешнего базилевса) чья-то рука шесть лет назад оборвала жизни старшего
  брата гостя и его супруги. Подобное, знаете ли, так просто не забывается.
  Отомстить, конечно, невозможно, да и доказательств причастности Андроника
  к этим смертям не существует... Где помалкивает месть, там вовсю
  разглагольствует выгода. Отравленного брата не возвратишь. Но не
  отказываться же от безмшвно предлагаемого выкупа за пролитую кровь?
  Вдобавок Рено сам виноват. Ввязался в драку за трон, так действуй, а не
  сиди, ожидая помощи.
     Андроник снова беззвучно хмыкнул. О чем бы ни заходила речь, для его
  гостя все сведется к короне Святой Земли и к бессилию нынешнего правителя,
  Гвидо Лузиньяна. Гвидо, или Ги, как его называли франки, всегда был
  никудышным государем, а теперь стал королем лишь по названию: Иерусалим
  находится в руках арабов, и они не собираются так просто отдавать
  священный город. Большинство франков после поражения при Тивериаде
  покинули Палестину; те же, что остались, укрылись в Тире и Триполи, боясь
  нос оттуда высунуть. Бездомный король и его супруга Сибилла стоят лагерем
  под крепостью Аккой и тщетно пытаются занять ее.
     Неудивительно, что в Святой Земле и в Европе все идет кувырком. Но
  устраивать новый Крестовый поход?.. Базилевс на месте правителей франков
  отложил бы эту дорогую и длительную затею на пару десятилетий. Иерусалим
  стоял тысячу лет и простоит еще, никуда не девшись с прежнего места. Арабы
  не в силах сложить его в свои переметные сумы и увезти в Багдад.
     Гость перестал изучать коричнево-алый мрамор террасы, перевел взгляд
  оказавшихся неожиданно светлыми глаз на снова умолкшего правителя Византии
  и язвительно добавил:
     - Как совершенно верно заметило ваше императорское величество, Акка все
  еще сопротивляется. Однако в мире существуют вещи, которые под силу одним
  людям и недоступны другим. Ги не справился, зато его покровитель и
  сюзерен, Ричард Плантагснет, стоит ему добраться до побережья Палестины и
  высадить свою армию, завладеет ключами от крепости через два-три дня. Но
  Ричарда нет, а Лузиньян топчется на месте.
     - И где же ныне пребывает король Ричард? - скучающим тоном, словно
  только из вежливости и для поддержания светской беседы, осведомился
  Андроник.
     - В Марселе, то есть в Массилии, - с готовностью откликнулся его
  собеседник. - Собирает корабли и поджидает своего союзника, Филиппа
  Французского. Но мне почему-то кажется, что до конца нынешнего года мы не
  узрим их кораблей у берегов Свячой Земли. Ведь на пути сюда лежат
  прекрасные и богатые острова. Сицилия, Крит, Кипр... Находящийся, кстати,
  под покровительством византийской короны. Я слышал, там распоряжается
  некто Исаак, принадлежащий к вашей благородной фамилии. Или Кипр уже стал
  его личным владением?
   "Мог бы не напоминать, - слегка раздраженно подумал базилевс. -
  Потомство моего покойного братца до сих пор не угомонится... Значит,
  молодые волки, Ричард и Филипп, решили, что Европы им маловато, и
  отправились на охоту. По дороге наверняка перегрызутся. Хорошо бы
  насмерть, но вряд ли небеса окажутся настолько благосклонны... Впереди
  Святая Земля, что поважнее, нежели дележ добычи и ссоры, сопутствующие
  любым предприятиям франков".
     Гость вежливо кашлянул, напоминая о себе. Не для того он лично
  примчался из относительно спокойного Тира мимо полных непредвиденных
  опасностей островов греческого Архипелага в блистательный Константинополь,
  чтобы созерцать благостно размышляющего над судьбами мира правителя
  Византии. Он привез не только тревожные новости, о которых, похоже, здесь
  еще не слышали, но и предложение.
     Оно должно прийтись по вкусу базилевсу. Что бы ни твердилось
  проповедниками и лично Папой Климентом про богоугодные и праведные деяния,
  явление крестоносной оравы в Святую Землю не слишком по душе тем, кто уже
  давно и прочно обосновался здесь, как европейцам, так и ромеям. Почему бы
  императору честно и откровенно не признаться в том, что ему меньше всего
  хочется узреть в Палестине Ричарда, Филиппа и иже с ними?
     Правда, эти двое - угроза отдаленная, они прибудут не раньше следующей
  весны. Но есть Фридрих - старый, но все еще грозный Фридрих Барбаросса,
  император Священной Римской Империи Германской Нации, и следующая за ним
  великая армия.
     Они отправились в путь в апреле; сейчас, если верить донесениям, войско
  пересекает гористые земли Болгарии. Конечно, Барбаросса и Андроник прошлым
  летом заключили через послов мирный договор, и крестоносцы пойдут через
  Византию как друзья, но какое разорение последует за их приходом!
  Нарушенная торговля, вытоптанные поля, недовольные крестьяне, и что в
  итоге? Фридрих известен тем, что дает обещания с такой же легкостью, как
  нарушает их. Кто поручится, что, следуя, в Святую Землю, он не пожелает
  мимоходом захватить владения Византии?
     Вернув таким образом Римскую империю почти в первоначальные границы?
     Свои соображения гость уже изложил в самом начале встречи и, посеяв
  ядовитые зубы дракона, ждал урожая. Сейчас, наверно, ему не ответят
  ничего, разве что холодно и многословно поблагодарят. Не исключено, что
  базилевсу все давно известно, и он от души забавляется, выслушивая
  нерасторопного вестника. Недаром ромейские лазутчики считаются лучшими в
  мире.
     - И вы, мессир, утверждаете, что располагаете возможностями и
  средствами направить усилия ваших соотечественников, стремящихся
  освободить Гроб Господень от рук неверных, в несколько, если так можно
  выразиться, иное русло? - Вопрос Андроника был составлен по всем законам
  византийской дипломатии: спрашивать, не спрашивая, но вынуждая собеседника
  невольно раскрывать свои намерения, как явные, так и тайные.
     - Да, ваше императорское величество. - Гость облегченно перевел дух.
  Рыбка клюнула. - Но, если мне будет позволено уточнить, эти возможности
  находятся не в моих руках, и я вряд ли смогу лично прибегнуть к ним. Я
  все-таки верный подданный своего короля (он благоразумно не уточнил,
  какого именно) и обязан всемерно поддерживать его начинания...
     Базилевс понимающе кивнул и знаком разрешил продолжать.
     - Кроме того, мне не хотелось бы покидать Побережье. Обстановка может в
  любой момент измениться, и, боюсь, потребуется мое личное присутствие.
  Поездка же в Европу, где находятся необходимые документы, и переговоры с
  их владельцем займут не меньше трех или четырех месяцев. Конечно, мы
  располагаем неким запасом времени - скажем, до полугода. Но будет лучше,
  если бумаги окажутся в нужных руках не позднее Рождества. Тогда мы все
  сможем встретить светлый праздник, как положено честным людям - с
  радостной душой и чистым сердцем. У королей Европы и их вассалов появится
  множество иных забот, нежели война с сарацинами и Саладином.
   "А корона Иерусалимского королевства наверняка сменит хозяина, -
  мысленно докончил горячую речь своего посетителя повелитель Византии. -
  Что ж, из двух зол - крестоносцы в Святой Земле или вот этот сорвиголова
  на престоле - надо выбирать меньшее. Но как он рвется к короне! Медом она,
  что ли, намазана? У него и так власти больше, чем у кого-либо на
  Побережье, включая магистров франкских орденов... Или?.. Или корона
  Иерусалима - только первая ступенька?"
   - Как же вы предполагаете осуществить свои замыслы, не расставаясь со
столь любезным вам Тиром? - мягко поинтересовался Комнин.
   - Я подарю их вам, ваше императорское величество. - Еле сдерживаемая
ухмылка гостя стала откровенно глумливой, теперь его лицо напоминало морду
готовой вот-вот заржать лошади. - За некое, чисто символическое,
вознаграждение. Вам станет известно все, что с такими трудами удалось
разузнать мне. Далее воспользуйтесь этим знанием по своему усмотрению. Вы,
ваше величество, славитесь среди монархов Востока и Запада своей мудростью
и предусмотрительностью, так что я целиком полагаюсь на вас. И, смею вас
заверить, ваши посланники встретят в лице мэтра Лоншана, в отсутствие
короля Ричарда управляющего делами Британии, человека, вполне разделяющего
наши общие чаяния...
      
 
   ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
   
 О ПОЛЬЗЕ ЧТЕНИЯ
   
 9 ОКТЯБРЯ 1189 ГОДА, ДЕНЬ. ЗАМОК РЕНН-ЛЕ-ШАТО, ПРЕДГОРЬЯ ПИРЕНЕЕВ
   
    
 Утром серовато-золотистые стены замка Ренн оказались подернутыми сухой,
искрящейся россыпью инея. Приход осени в гористые местности начинается с
вершин, с тонкой корки льда, подернувшей лужи возле дверей хлева, со струй
холодного воздуха, несущего близкое дыхание зимы. На далеком Острове в это
время уже может выпасть первый неуверенный снег, к середине дня
превращающийся в десятки отсвечивающих на солнце лужиц, а здесь, на
полудне Европы, - всего лишь быстро тающие кристаллики изморози и
прозрачно-стылый воздух скалистого утеса, Впрочем, трое невольных гостей
Ренн-ле-Шато ничего этого не видели, никем не потревоженные до позднего
утра. когда раздался стук в дверь - вначале вежливый, затем настойчивый. С
трудом проснувшийся Франческо, недовольно ворча, убедил себя в
необходимости подняться и тут же совершил непоправимую ошибку, встав
босыми ступнями на каменный пол, выстывший за ночь до состояния ледяной
глыбы.
   Подвывая, он заскакал по гостиной в поисках сапог, попутно опрокинул
стоявший на столе и ни в чем не повинный кувшин и наконец сумел добраться
до двери и открыть засов. Тоже кстати, напоминавший ледышку.
   - Доброе утро, - осторожно проговорила мистрисс Изабель, заглядывая в
комнату. - Я тут подумала, не проявить ли мне и дальше немного сострадания
к ближним своим и не раздобыть ли вам завтрак... Феличите, позволь узнать
- чем это ты занят?
   Пытаешься научиться летать?
   В ответ послышался насквозь непереводимый поток слов на итальянском, из
коего следовало, что нынешним утром мессир Бернардоне напрочь не
расположен обмениваться игривыми шуточками и что любой, кроме монны
Изабеллы, чрезмерно склонной все усложнять, мог бы догадаться - человек
пытается согреться и одновременно разжечь безнадежно угаснувший камин. На
протяжении долгой речи согласно кивавшая девушка успела впустить слуг с
подносами, закрыть за ними дверь, подобрать с пола осколки кувшина и
отобрать у Франческо предназначенные для растопки щепки. На шум из
соседней комнаты выглянул Гай, сонно обозрел открывшуюся картину и
поспешно скрылся, здраво рассудив, что решительности мистрисс Уэстмор
вполне хватит, чтобы привлечь к домашним делам и его.
   Когда Франческо выговорился и замолчал, в очаге уже вовсю трещало
пламя, девушка задумчиво оглядывала готовый стол, а над тарелками
поднимался слабый, но явственный ароматный парок.
   - Все сказал? - деловито поинтересовалась мистрисс Изабель. Франческо
смиренно кивнул. - Тогда садись. Господа-а! Извольте получить отличное
хозяйское угощением выслушать плохие новости!
   - Лучше бы наоборот, - мрачно буркнул Мак-Лауд, появляясь в дверях и
затягивая на поясе широкий ремень. - Не-ет, ты точно самая настоящая
баохан ши - от тебя одни неприятности.
   Изабель поджала губы и холодно процедила:
   - Мессир Дугал, вас не затруднило бы впредь не именовать меня этим
прозвищем?
   - Постараюсь придумать другое, - согласно кивнул шотландец. - Хотя
"баохан ши", на мой взгляд, подходит в точности. Что там еще стряслось?
     - Старый граф требует голову мерзавца, отправившего вчера на тот свет
  его младшенького, - злорадно сказала девушка. - Большинство жителей замка
  из числа тех, кто присутствовал на трагично завершившемся quodlibet,
  убеждены, будто сие злодейство - дело ваших рук, только не могут понять
  причины, толкнувшей вас на столь черную неблагодарность. Откройте страшную
  тайну - зачем вам понадобилось убивать бедного мальчика? Я никому не
  скажу, честное слово!
     - Монна Изабелла, как вы можете?.. - испуганно начал Франческо, слишком
  поздно сообразив, что его приятельница остается верной своему обыкновению
  встречать все обрушивающиеся на нее беды язвительными смешками.
     - Он слишком много знал, - зловещим шепотом откликнулся Мак-Лауд. -
  Пришлось его... - Он сделал короткий и выразительный жест, точно срезав
  нечто невидимое.
     - Я так и думала, - хладнокровно наклонила голову Изабель. - Однако вы
  меня разочаровали - я полагала, у вас хватит сообразительности не
  попадаться.
     - Это все Гай, - немедленно переложил вину на компаньона Дугал. -
  Представляешь, зарезал бедного парня и хлопнулся в обморок. Не мог же я
  его оставить там валяться!
     - Между прочим, я все слышал, - крикнул из спальни Гаи. - Мак-Лауд, у
  тебя болезненное воображение, еще хуже, чем у мессира Франческо. Мистрисс
  Изабель, не верьте ни единому его слову!
     -- Я и не верю, - успокоила ноттингамца мистрисс Уэстмор. - Всем
  известно: нет в мире больших лгунов, нежели обитающие к полуночи от реки
  Клайд, и Господь в заботе о детях своих возвел кручи Грамгжан лишь затем,
  дабы во всех остальных краях не внимали, как они там изощряются, хвастаясь
  друг перед другом, и не надорвали бы животы от смеха.
     -.Ну, знаешь!.. - возмутился Мак-Лауд, явно собираясь добавить нечто
  нелестное по адресу соотечественников мистрисс Изабель. Ему помешал приход
  сэра Гисборна, решительно положившего конец давнему спору между
  обитателями Эрина и гор на севере Британии. Гая весьма интересовало, что
  происходит в замке, и мигом посерьезневшая Изабель уныло развела руками:
     - Граф в ярости, мессир Рамон мне с утра еще не попадался. Думаю, он
  тоже пребывает не в лучшем настроении. Виновными, как я уже говорила,
  склонны полагать вас, однако нет ни одного убедительного доказательства
  или подтверждения вашей вины. Других подозреваемых нет - Хайме считался
  всеобщим любимцем и не имел врагов ни здесь, в Ренне, ни среди окрестных
  лордов. Мой вам совет - ходя по замку, не забывайте поглядывать по
  сторонам и избегать любых разговоров. Втянут в ссору, вызовут на поединок,
  и ничего хорошего не воспоследует... Дальше. Кто-то сдуру или с испуга
  помянул оборотня. Вы по дороге сюда слышали байки о местном волкодлаке?
     - Да, - ответил за всех сэр Гисборн.
     - Так вот, по большей части они правдивы, - грустно сказала девушка. -
  Последние два-три года в окрестностях Ренна творится нечто жуткое.
  Поначалу думали - волки, устроили несколько больших облав, перебили с
  десяток зверей... Ничего не изменилось. Люди боятся ночевать в горах,
  боятся путешествовать из одного поселка в другой. Доходит до того, что с
  одним пастухом отправляются десять человек охраны, а торговцы отказываются
  ехать сюда.
     - Но разве волк сумел бы проникнуть в замок? - усомнился Франческо.
     - Френсис, ты чем слушаешь? - попрекнул Мак-Лауд. - Речь идет не просто
  о волке, а о существе, способном принимать облик человека. Правда, я
  такого никогда не встречал.
     - Думаю, те, кто его встречал, вряд ли смогут поделиться увиденным с
  друзьями и родными, - пожала плечами Изабель. - Вспомнили же волкодлака
  потому, что его жертвы иногда находили не разорванными на клочки, а вот
  такими - с горлом, перерезанным, насколько я поняла, очень тонким
  изогнутым кинжалом.
     - Она полагают, будто подобное существо - если оно действительно живет
  на этом свете, - прикинувшись человеком, вошло в ворота Ренна, где-то
  спряталось, убило Хайме и убежало? - медленно проговорил Гай, с трудом
  веря собственным словам.
     Они напоминали отрывок из страшной истории, которую хорошо послушать в
  дружеской компании вечерком у камина, и не имели ничего общего с обычной
  жизнью.
     - Или не убежало, а все еще скрывается, - дополнила мистрисс Уэстмор и
  принялась с досадой накручивать на палец прядь темно-рыжих волос. -
  Поэтому мессир Бертран отдал приказ закрыть ворота. Любой, кто попытается
  покинуть Ренн без разрешения графа или его наследника, здорово пожалеет о
  своем решении.
     - Это похоже на ловушку, только не для оборотня. Для нас, - уронил
  Дугал, но, посмотрев на девушку, понял, что она еще не закончила рассказ,
  и кивнул, прося продолжать.
     - Однако поскольку нельзя все время держать крепость запертой и нужно
  попытаться опознать чудовище, граф, как ему кажется, нашел замечательный
  выход, - обманчиво бодрым голоском затараторила Изабель. - На рассвете из
  Ренна уехал гонец.
     Полагаю, он направляется в городок Алье, где находится резиденция
  местного епископа и как раз пребывают несколько святых отцов, занимающихся
  тем, что в Италии называется Inquisitio. Говоря по-простому, охотников за
  еретиками, ведьмами, колдунами и оборотнями.
     - Doice Madonna, - вырвалось у Франческо. - Мадонна Сладчайшая!
     - Как нельзя более согласен. - Мак-Лауд раздраженно оттолкнул тарелку с
  недоеденным завтраком, поднялся из-за стола и отошел к окну, повернувшись
  к обществу спиной.
     - Я не о том. - Франческо выглядел встревоженным, но старался сохранять
  выдержку. - Видите ли, монна Бьянка поведала мне кое-что об отношениях
  между светскими хозяевами Редэ и предстоятелями Святой нашей Матери
  Церкви. Местный епископ боится единственной силы - не гнева Божьего и не
  недовольства своих патронов из Рима, а правителя Ренн-ле-Шато и его
  сыновей! Это они спалили ту часовню, и, думаю, не только ее. Если мессир
  Бертран посылает гонца в аббатство Алье, приедут не только
  братья-inquisitios, но и епископ. Приехав же, они начнут искать
  волкодлака, и я догадываюсь, кто им станет.
     - Гонцу понадобится день, чтобы доскакать до Алье, - не оборачиваясь,
  глухо проговорил Дугал. - Еще день, самое большее два, уйдет на обратную
  дорогу. Через три дня здесь будет не протолкнуться от монахов. Умно
  придумано... Изабель, скажи, только честно, - ты знаешь, что, кроме
  золота, тебе всучили на сохранение уйму важных бумаг? И объясни ты мне,
  ради всех святых, на кой ляд тебя в Тулузе понесло встречаться с этим
  пронырой Рамоном де Транкавелем?
     - Я знала, что везу деньги, предназначенные для семейства Риккарди, -
  тщательно подбирая каждое слово, начала мистрисс Уэстмор. - Три сундука
  черного дерева с украшениями из бронзы, они у вас, да? Я не заглядывала
  внутрь, но подозревала, что, помимо монет, там могут находиться некие
  послания. В наших кругах так часто делают. В дом возле мечети, куда меня
  так любезно проводил мессир Гисборн, мне посоветовал заглянуть Ле Гарру.
  Он сказал - там тебя будет ждать человек, которому можно довериться. - Она
  угрюмо покосилась на внимательно слушавших ее Гая и Франческо. - Хотите
  сказать, что я сваляла дурака? Хорошо, признаю. Меа culpa*. Могу выгрести
  из камина немного пепла и посыпать голову, если вам от этого станет легче.
  В моем положении не приходилось особенно выбирать, и я сделала, что могла
  - отдала вещи мессиру Бернардоне с наказом увезти подальше.
     Вместо этого он разболтал все вам, так?
     * Моя вина (лат.).
      
 - Что мне оставалось делать? - тоскливо спросил Франческо. - Ты оставила
  меня одного и ничего толком не объяснила! И как нам быть теперь? Может,
  отдать де Транкавелям эти сундуки и...
     - Только через мой труп! - рявкнули разом Мак-Лауд и мистрисс Изабель,
  переглянулись и невольно хмыкнули.
     - Хайме говорил, будто архив любой ценой не должен попасть к его отцу и
  брату, - напомнил сэр Гисборн. - За его сохранение уже заплатили
  человеческими жизнями, и мы не можем обмануть возложенное на нас доверие.
  Кроме того, меня терзает подозрение: отдай мы эти бумаги, нам все равно не
  откроют ворота. Мы слишком много знаем, хотя и не понимаем, что именно.
  Нам отпущено три дня. Будем искать выход из положения, в которое мы
  угодили благодаря вашим, мадам Изабелла, стараниям. Ладно, не хмурьтесь,
  мы к этому тоже приложили руку. Я по-прежнему уверен, что нам стоит
  посетить здешнюю библиотеку, если только запрет покидать замок не
  распространяется и на комнаты.
     - Вроде нет, - деловито сказала девушка. - Я преспокойно вышла, никто
  не пытался повернуть меня обратно. А почему библиотека?
     - Объясним по дороге. - Гай выбрался из-за стола. - Кто-нибудь знает,
  куда идти, чтобы попасть туда?
     - Я, - заикнулся Франческо, неуверенно прибавив: - Мне вчера монна
  Бьянка показала. Надо подняться на верхний двор...
     - В таком случае проводишь нас, - решил сэр Гисборн и вполголоса
  пробормотал; - Полезно все-таки иметь в знакомых хозяйскую дочку.
     Четыре человека гуськом спустились по узкой лестнице, выбрались на
  деревянную галерею, нависающую над нижним двором крепости, и остановились,
  молча смотря вниз и поеживаясь от налетавшего холодного ветра. Мистрисс
  Изабель так плотно закуталась в толстый дорожный плащ, что наружу торчали
  только кончик слегка вздернутого носа и пара настороженно блестящих глаз.
     На дворе вроде бы кипела обычная жизнь: бегали туда-сюда слуги, возле
  конюшни прогуливали застоявшуюся лошадь, вокруг ее морды клубились облачка
  пара, какая-то женщина отдавала распоряжения собравшейся возле нее группке
  людей. Гай без труда признал мадам Идуанну, невольно поискал взглядом ее
  брата и не нашел - мессир Гиллем пребывал где-то в ином месте.
     Однако не это вызывало у всех четверых непреходящее, изматывающее
  чувство тревоги. Ворота и решетки барбикена, всегда стоявшие распахнутыми,
  словно вызов, знак того, что хозяева Ренна не опасаются внезапного
  нападения, теперь были захлопнуты. Стража, еще вчера относившаяся к своим
  обязанностям с вполне объяснимой прохладцей, подтянулась и-по крайней мере
  внешне - производила безрадостное впечатление неусыпно бдящей. Сэр Гисборн
  прикинул число стражников - около двух десятков, и это только те, что
  снаружи. Кто знает, сколько их скрывается в расположенных рядом караульных
  помещениях и в самом барбикене? С мыслью покинуть замок законным путем,
  кажется, придется распрощаться.
     Библиотека замка Ренн размещалась в угловой башне, выходившей окнами на
  восход и полдень, от чего во все погожие дни (которых в этих краях
  насчитывалось больше двух третей в году) просторное округлое помещение
  заливал яркий свет, врывавшийся через несколько рядов узких окон. Гаю еще
  ни разу в жизни не доводилось увидеть столько книг разом, и, как он
  заподозрил, этим богатства Ренн-ле-Шато не исчерпывались, о чем молчаливо
  свидетельствовала металлическая винтовая лестница, уводившая на второй
  этаж башни, тоже, судя по всему, отданный хрупким изделиям из пергамента.
   "Сколько же лет они все это копили? - растерянно подумал Гай. - Даже
  королевское хранилище в лондонском Тауэре, наверное, будет поменьше
  Библиотека Кентербери могла бы поспорить со здешним собранием, но наше
  Нот-тингамское аббатство по сравнению со здешней роскошью - просто жалкое
  зрелище, несколько разрозненных томов".
     Рядом послышался откровенно завистливый вздох: Франческо горящими
  глазами осматривал уходившие к высокому полукруглому потолку шкафы,
  заполненные толстыми фолиантами, полки с аккуратно разложенными свитками,
  царство выделанной кожи, резного дерева и запечатленного слова, в котором,
  будь его воля, он с удовольствием остался бы навсегда.
     - Эй, добрые люди! - Скрипучий, но бодрый голосок приплыл откуда-то
  сверху вместе с горящими в солнечных лучах пылинками и шелестом
  потревоженных книжных страниц. - Вы не будете так любезны притворить за
  собой дверь? Ежели вы ко мне, повремените малость, я уже иду!
     Мак-Лауд, из всей компании наиболее спокойно и даже несколько
  равнодушно отнесшийся к представшему зрелищу, вернулся назад и, потянув за
  бронзовые кольца, закрыл тяжелые створки, в щель между которыми
  просачивались, шипя, тонкие воздушные струи. Остальные тем временем
  лихорадочно шарили глазами по верхам шкафов и по потолку, разыскивая
  владельца неведомо откуда прозвучавшего голоса. Первой его заметила
  Изабель:
     - Вон он, на балконе.
     По крохотному огражденному карнизу, прилепившемуся к каменной стене на
  высоте в два человеческих роста, поспешно семенил невысокий человечек,
  прижимавший к себе толстенную стопку книг едва ли не с него самого
  величиной и опасно кренившуюся набок. Он благополучно достиг укрытой за
  шкафами лестницы и начал осторожно спускаться, нащупывая вытянутой ногой
  каждую последующую ступеньку, а Гай внезапно сообразил, отчего ему
  подозрительно знакомо черное мешковатое одеяние неизвестного. Монах, ну
  конечно же, бенедиктинский монах, кто еще может заведовать библиотекой,
  пусть даже в таком непонятном месте, как замок Ренн?
     - Troppo!* - взвизгнул Франческо, срываясь с места и устремляясь
  вперед, в узкий проход, стиснутый между боковинами шкафов и наклонным
  столом библиотекаря, почти исчезнувшим под разложенными на нем книгами.
  Несколько листов пергамента, сорванные колебанием воздуха, устремились
  следом за ним. Изабель, простояв мгновение с ошеломленно вытаращенными
  глазами, сбросила мешавший ей плащ и побежала следом.
     * Осторожно! (итал.)
      
 Мессир Бернардоне почти успел, каким-то чудом отыскав дорогу в запутанном
  лабиринте, и вовремя подхватил утерявшего равновесие и начавшего падать
  незнакомца, но книгам повезло гораздо меньше. Некоторые на лету поймала
  вынырнувшая рядом Изабель, однако большая часть с треском разлетелась по
  ступенькам и полу, где осталась лежать, напоминая причудливых птиц с
  раскинутыми крыльями. Наверху, под плавно изогнутыми вольтами перекрытий,
  заметалось эхо тревожных выкриков и хлопанья страниц.
     Замешкавшийся сэр Гисборн смог высказать свое участие в происшествии
  только тем, что по дороге подобрал несколько далеко отлетевших томов,
  мимолетно поразившись их толщине, и тяжести. Мак-Лауд пошел за ним,
  оглядываясь с таким видом, будто прикидывал, сколько может стоить
  окружающее их великолепие.
     - Дугал, - еле слышно окликнул компаньона Гай, пока они пробирались
  между залежей книг и прислушиваясь к раздававшимся впереди и чуть слева
  голосам. - Надеюсь, тебя не посетила светлая мысль прихватить отсюда
  что-нибудь более весомое, нежели сведения? Мне бы не хотелось, чтобы
  стряслось нечто подобное.
     - Книги хлопотно продавать, - безмятежно сказал Мак-Лауд. - Вдобавок в
  дороге они быстро портятся, а кому нужна вещь, в которой ничего не
  разобрать, потому что ее напрочь залило дождем?
     Гисборн только сокрушенно вздохнул, наклоняясь, чтобы подобрать
  очередную рукопись. Натура его попутчика стойко противостояла любым
  попыткам взывать к его совести и призывам вести себя, как подобает
  воспитанному человеку. Дугалу нравилось прикидываться "страшным дикарем из
  Каледонии", и его ничуть не беспокоило, каково при этом тем, кто вынужден
  находиться с ним рядом.
     Они повернули, огибая массивный шкаф, чьи полки, казалось, прогибаются
  под грузом фолиантов, и вышли к началу лестницы. Неизвестный в рясе
  бенедиктинца сидел на ступеньках, охая и многословно каясь в собственной
  неловкости, Франческо и Изабель бродили вокруг, собирая книги. Правильнее
  сказать, занималась этим только девушка, Франческо уже давно стоял,
  уткнувшись в подобранный том и не замечая ничего вокруг. Проходивший мимо
  Мак-Лауд постучал его по плечу и громким шепотом осведомился: "Есть кто
  дома?"
   - А? - встрепенулся итальянец, с заметным сожалением отрываясь от
желтоватых страниц и ровных черных строчек. - Che?** Ой...
   * Что? (шпал.)
      
- Надо полагать, вы и есть те самые гости из Британии, от которых так
много шуму в последнее время? - вежливо, однако не без примеси ехидства
осведомился библиотекарь - тощий, костлявый старик с не по возрасту молодо
поблескивающими глазами, давно уже вылинявшими до блекло-сероватого цвета.
Хранитель книг также поневоле расстался с большей частью шевелюры,
оставившей на память о себе только несколько пепельного цвета клоков,
торчащих за ушами, отчего Гай мысленно сравнил старика с взъерошенным
филином, разбуженным среди бела дня и крайне этим недовольным.
   - Они самые, - любезно подтвердил Мак-Лауд. - Ничего, что мы без
приглашения?
   - Вас зовут отец Ансельмо, правда? - вдруг подал голос Франческо.
   - Именно, сын мой, - кивнул библиотекарь. - А ты... дай-ка подумать,
теперь я соображаю вполовину не так быстро, как раньше... Ты, должно быть,
Франческо Бернардоне из Италии, сия прекрасная девица - Изабелла, одного
из этих молодых господ зовут Ги, а другого... нет, выговаривать ваши
заковыристые гибернийские прозвища мне не по силам.
   - Здесь побывала Бьянка, -улыбнулся Франческо. - И насплетничала.
   - Вообще-то он Гай, - невозмутимо поправил шотландец. - А меня называют
Дугалом, и это еще не самое сложное имя.
   - Охотно верю. - Старик мелко захихикал, тряся головой. - Попалась мне
однажды лет десять рукопись с преданиями ваших краев, так до сих пор ломаю
голову, как правильно звучит такое название... - Он извлек из складок
своей рясы навощенную табличку с болтающимся на тонкой цепочке бронзовым
стилом, на миг задумался, вспоминая, начертил несколько знаков и протянул
Мак-Лауду: - Ну-ка скажи, коли читать умеешь. И растолкуй, кстати, что сие
означает?
   Изабель, немедленно заглянувшая через плечо шотландца, отчетливо
выговорила:
   - Аугишки, водяная лошадка.
   - Эквиски. - В произношении Дугала непонятное слово прозвучало более
гортанно и сухо.
   Внимательно слушавший библиотекарь обреченно пробормотал:
   - Буквами такое все равно не записать...
   - У вас замечательное собрание. - Молчавший доселе Гай отважился
перевести беседу в иное русло, нежели рассуждения о передаче звуков
гэльского языка с помощькдн латинских букв. - Можно узнать, сколько тут
книг?
   - Три тысячи восемьсот сорок девять инкунабул и свитков, - не
задумываясь ответил отец Ансельмо.- Не считав тex, что куплены недавно и
еще не внесены в общий кадастр, а также тех, которые нуждаются в
переписывании. Ежели придерживаться уложений о мирской и вещной
собственности, библиотека принадлежит не мне, а графам Редэ. Я - всего
лишь заноза, которую они вынуждены терпеть, ибо кто еще станет
поддерживать надлежащий порядок в этом хаосе? - Он небрежно обмахнул
высохшей рукой хранилище со всеми его многочисленными шкафами и
нагромождениями томов и с легкой иронией поинтересовался: - Вы пришли
проведать захлебнувшегося в море чернил старика, или вам надобно что-то из
хранящегося здесь?
   - И то, и другое. - Думая о предстоящем разговоре, сэр Гисборн весьма
рассчитывал на помощь Франческо, но, бросив мимолетный взгляд по сторонам,
не удивился, застав попутчика снова углубившимся в пристальное изучение
очередного сокровища. Изабель бродила между шкафами, рассматривая кожаные
переплеты, украшенные позолотой и крохотными цветными камнями, иногда
осторожно дотрагивалась до них, словно проверяя, настоящие ли перед ней
книги. Мак-Лауд нашел маленькую лестницу-стремянку, с помощью которой
дотягивались до содержимого верхних полок, уселся на нее и с рассеянным
любопытством глазел по сторонам, прислушиваясь к беседе. Лестница
угрожающе поскрипывала, намекая, что ее не предназначали для таких
тяжестей. - Нам... - В мыслях Гай махнул на все рукой. В конце концов, они
ничем не рискуют. Либо библиотекарь скажет, что подобной книги в собрании
замка нет, либо она есть. В худшем случае их попросят удалиться и не
мешать занятому человеку. - Мы хотели бы увидеть один труд... Он либо
называется "Lapis exillis", либо имеет непосредственное отношение к
  предмету, обозначаемому этими словами. - Заметив хмурую настороженность,
  появившуюся на морщинистой физиономии отца Ансельмо, Гай торопливо
  добавил: - Мессир Бертран дал нам разрешение.
     - Мессир Бертран или его сын? - зачем-то уточнил старик.
     - Рамон, - сообщил со своего насеста Мак-Лауд.
     Повисло долгое молчание, нарушаемое шорохом перелистываемых Франческо
  страниц и почти неслышными шагами Изабель. Странно. Что такого особенного
  может заключаться в десятке исписанных листов, наверняка созданных давно
  умершим человеком?
     - Хорошо, - наконец отрывисто бросил библиотекарь, "Поднялся,
  ухватившись за перила, и зашаркал вверх по ступенькам. - Вам придется
  немного посидеть тут и подождать.
     Он доковылял до двери второго этажа и скрылся за ней. Компаньоны
  вопросительно переглянулись.
     - Все-таки я оказался прав, - заметил Гай. - Это книга.
     - Зато я догадался спросить у мессира Бертрана об этих словах, -
  восстановил справедливость Дугал. - Хотя по-прежнему не знаю, как про них
  могло стать известно Лоррейну и что все это означает. - Он дотянулся до
  ближайшей полки, аккуратно взял первую попавшуюся книгу, повертел в руках
  и, так и не открыв, поставил на место. - Зачем их так много? Про что они?
  Я еще понимаю, когда записывают о вещах полезных или интересных - иные
  страны, минувшие сражения, истории о великих людях, живших на этом свете
  до нас... Но когда богословы изводят целые телячьи стада на
  препирательства друг с другом по поводу того, из чего творился мир - из
  Божественного Ничто или Божественного Слова, или что было вначале - курица
  или яйцо, и...
     - Множат сущности без необходимости, - дополнил Франческо, не отрываясь
  от книги. - За деревьями не видят леса, решают, что реальнее - субстанция
  или ощущение... Вот, послушайте, тут хорошо сказано... - Он помол-. чал,
  перекладывая прочитанное в уме с латыни на понятный его спутникам язык,
  затем нараспев процитировал: - "Одно дело, что некоторая вещь находится в
  уме, и нечто другое - усмотрение того, что она существует. Даже невежда
  будет, следовательно, убежден, что существует нечто в мысли, больше чего
  нельзя помыслить, ибо, как только он услышит это суждение, он его поймет,
  а то, что мы понимаем, существует в уме. Но больше чего нельзя помыслить,
  несомненно, не может существовать исключительно лишь в нашем уме, ибо,
  если мы примем, что оно является исключительно лишь мыслимым, то мы также
  можем принять, что оно существует.
     Следовательно, если бы то, больше чего нельзя помыслить, находилось
  только в уме, тогда то, больше чего нельзя помыслить, было бы чем-то
  таким, больше чего можно помыслить. Но ведь это явно невозможно.
  Существует, следовательно, без сомнения, как в уме, так и в предмете нечто
  такое, больше чего нельзя помыслить..."
   - Чего? - тоскливо переспросил Гай. Он понял все произнесенные слова,
однако никак не мог составить из них некую цельную, завершенную картину,
которая, похоже, была очевидна для Франческо. Мак-Лауд, посмотрев на
вытянувшуюся физиономию ноттингамца, скривился, отчаянно пытаясь заглушить
нарастающий смех, но все-таки не выдержал и приглушенно зафыркал.
   - Это кто сказал? - донесся откуда-то из-за полок приглушенный голос
Изабель.
   Франческо заглянул в начало книги, где стояло имя автора:
   - Ансельм из Кентербери. По-моему, он ваш соотечественник.
   - Твой, твой, - ухмыляясь, покачал головой Дугал. - Из Аусты в
Пьемонте. Он только в конце жизни перебрался на Остров - когда умер
великий Ланфранк и сынок Вильгельма Бастарда, тоже, кстати, Вильгельм,
подыскивал, на кого бы нацепить титул следующего архиепископа Британии.
   Франческо недоверчиво прищурился, а сэр Гисборн вовремя прикусил язык,
не дав сорваться вопросу "Откуда ты знаешь?". Не то чтобы сэр Гай внезапно
  перестал доверять шотландцу, просто за несколько последних дней он намного
  продвинулся в изучении сложной науки подозрительности. Любой имеет право
  хранить собственные тайны, но не следует забывать, что твой секрет
  непременно попытаются раскрыть.
     Библиотекарь вернулся скорее, чем предполагали заранее подготовившиеся
  к долгому и скучному ожиданию гости. Впрочем, скучать предстояло только
  господам рыцарям, ибо их попутчики увлеченно рылись в книжных россыпях,
  точно белки, наткнувшиеся на залежи орехов, перебрасываясь незнакомыми
  именами и названиями, словно напрочь позабыв о нависшей над ними всеми
  угрозе.
     Хранилище рукописей замка Ренн Гаю откровенно не понравилось. Ему
  мерещилось, что книги смотрят на них и перешептываются голосами людей, чьи
  кости давно истлели в земле, а потому он втайне обрадовался, когда по
  балкону зашлепали стертые сандалии отца Ансельмо. Монах принес ничем не
  примечательную книгу из тех, что называются "in quarto" - "в четверть
  листа", переплетенную в выцветшую, некогда синеватую кожу и украшенную по
  краям шлифованными бляшками розово-черного оникса. Он молча прошел к
  своему столу, отодвинул лежавшие на нем рукописи и наполовину переписанную
  книгу и водрузил принесенный фолиант посредине, кратко сказав: "Вот".
   "И что с ней делать? - опешил сэр Гисборн. - Просто полистать с умным
  видом? Да, для мессира Бертрана и Рамона эта вещь имеет некое особенное
  значение, но только для них!"
   Он осторожно поднял книгу и раскрыл на первой попавшейся странице,
решив, что немного посмотрит к нее, а потом небрежно окликнет Франческо -
пусть попытается выяснить, о чем здесь говорится. Рукопись не выглядела
слишком старой, и даже скудных познаний Гая о книжном деле хватило, чтобы
догадаться - это не подлинник, а позднейшая копия с некоего текста. Глаз
выхватил несколько строчек, но намерение сэра Гисборна прочитать их с
треском провалилось. Книгу написали на старинной латыни, многословной,
вычурной и непонятной. Он натыкался на знакомые слова, однако не улавливал
смысла громоздких предложений.
   Отец Ансельмо, дабы не мешать гостям, отошел к книжному шкафу и сделал
вид, будто всецело занят перестановкой книг. Гай отчаянным жестом подозвал
Мак-Лауда и выразительно ткнул пальцем в развернутый фолиант.
   - Я тут ни слова не понимаю, - прошипел он. - Может, Франческо разберет
нам хоть несколько фраз - про что здесь написано?
   - Нет, - отрезал Дугал, заставив компаньона удивиться и насторожиться.
Шотландец забрал книгу, открыл ее на последних страницах и вдруг кивнул,
точно нашел искомое. - Не надо, чтобы они ее видели, особенно Изабель.
   - Почему? - недоуменно спросил Гай. - Ты знаешь, что это за книга?
Расскажешь?
   - Как-нибудь потом, - отмахнулся Мак-Лауд.
   - Я хотел бы услышать сейчас. - Сэр Гисборн решил проявить
настойчивость. - Что ты скрываешь?
   - Ничего. Верни книгу и пойдем отсюда.
   - Дугал, - медленно проговорил Гай. - Мне не нравятся твои затеи с
секретами.
   Они уже принесли смерть одному человеку. Почему бы тебе не...
   - Это то, что вы искали? - Из-за шкафа высунулся Франческо и, прежде
чем Мак-Лауд успел отдернуть руку, преспокойно взял ставшую причиной ссоры
рукопись, открыл ее и начал листать. По мере того как число листов слева
возрастало, итальянец сначала растерянно приоткрыл рот, затем точно
окаменел, сжав губы в узкую щель, несколько раз оглядывался, проверяя,
далеко ли мистрисс Изабель, а на последних страницах его лицо приобрело
никогда не виданное Гаем ранее выражение; смесь испуга, недоверия,
восхищения и тревоги, и все это - одновременно. Он с треском захлопнул
книгу, протянул ее Дугалу и бесстрастным, скучающим тоном произнес:
   - Весьма познавательный и любопытный труд. Я бы сказал - крайне
любопытный.
   - Я думаю то же самое, - согласился Мак-Лауд, но Гай понял'
произнесенные слова не значили ничего, главное осталось невысказанным.
Франческо, быстро уразумевший, что стал невольным соучастником в
сохранении некоей тайны, сделал вид, будто ничего не произошло, а ведь он
догадался о возможном содержании книги, прочтя всего несколько отрывков.
Этих двоих объединил сейчас заговор молчания. Нет, не двоих, троих - отец
Ансельмо наверняка отлично знает, чему посвящен томик в блекло-синей коже.
И только он, милорд Гай Гисборн, исполняет тут роль набитого соломой
чучела, на котором все кому не лень упражняются в точности метания клинков!
   - Гай, не злись, - очень тихо и быстро пробормотал шотландец. - Придет
время - я все объясню. Френсис, разыщи Изабель, скажи: мы уходим...
Господи-боже-ты-мой, ну почему именно мне всегда выпадает разгребать чужое
дерьмо? - Последнее маловразумительное высказывание компаньона слилось для
Гисборна в одно длинное слово, он повернулся, испытывая давно забытое
ощущение подростка, не принятого сверстниками в непонятную и захватывающую
игру, и внезапно, как вчера вечером, догадался, какие слова ему надлежит
сказать.
   - Отец Ансельмо, спасибо за книгу. - Он поразился, насколько
непринужденно и спокойно звучит его голос. - Это не совсем то, что нам
требовалось для разрешения нашего небольшого спора, однако тоже
представляет определенный интерес... Кстати, можно задать вам один вопрос?
Вам случайно не знаком человек по имени Лоррейн? Брс дячий певец Лоррейн
из Прованса?
   Если бы Гай мог, он бы сейчас с величайшим удоволь ствием показал
компаньону самый непристойный жест, какой знал, и крикнул: "Вот тебе!"
  Выражение лица Мак-Лауяг в точности соответствовало простонародной
  поговорке "мешком из-за угла стукнули", и он наверняка честил себя
  последними словами за то, что не догадался спросить первым. Франческо и
  пришедшая за шум Изабель помалкивали, выжидая.
     - Лоррейн? - задумчиво повторил библиотекарь, словно не расслышав. -Да,
  я его знаю. Его здесь многие знают. Хороший певец, странный человек.
  Кое-кто кличет его безумным, другие называют пророком, что вполне
  сходится. Пророки видят мир не так, как обычные люди, и неудивительно, что
  они кажутся нам лишенными рассудка. Однако Лоррейн, насколько я могу
  судить, вполне разумен. На свой лад.
     - Лоррейн - имя или прозвище? - вмешался Франческо.
     - Не знаю, сын мой. Если имя - мне неизвестен христианский святой,
  которого бы так называли. - Отец Ансельмо пожевал губами и негромко
  продолжил: - Да и среди языческих божков, если на то пошло, я не отыскал
  никого с похожим наименованием.
     Если ж Лоррейн - фамилия, то в нашей округе нет такой семьи. Возможно,
  это в самом деле его прозвище, которое ничего не означает. Так он зовет
  себя, и так все зовут его.
     - Откуда он родом, вы тоже не знаете, - утвердительно проговорила
  Изабель.
     Старик кивнул.
     - А почему его считают предсказателем?
     - Его песни сбываются, - кратко и внушительно ответил библиотекарь. -
  Всегда или почти всегда. Почему он вас интересует?
     - Мы столкнулись с ним по дороге сюда, - честно сказал Гай.
     Отец Ансельмо понимающе хмыкнул:
     - Те, кто встречает его в первый раз, еще долго будут думать: мы видели
  нечто, чего не должно быть и что тем не менее существует. Лоррейн - такая
  же живая легенда наших краев, как источник Магдалины или волкодлак из
  Редэ. Но источник несет благодать, волк-оборотень - погибель, а Лоррейн -
  тревогу. Всегда только тревогу - о завтрашнем дне, о жестокости мира и
  людей и о молчании Господа.
     - Хотелось бы знать, кем его полагают в аббатстве Алье? - вроде бы про
  себя, но так, чтобы услышали все, пробормотал Франческо и сам ответил: -
  Наверное, редкостным смутьяном. Или колдуном.
     - И в Алье, и в Сент-Илере, моей обители, облегченно вздохнут в тот
  день, когда изловят этого типа и затолкают за решетку, - согласился
  библиотекарь. - Однако вряд ли я застану сие радостное событие. Жители
  края не слишком жалуют Лоррейна, но не дают его в обиду. Они защищают его
  от слишком рьяных монахов, предоставляют ему кров и пищу и, видимо,
  надеются когда-нибудь услышать от него, что к ним придут счастливые
  времена. Он мог бы сложить такую песню, да только не делает этого. - Отец
  Ансельмо искоса глянул на внимающих слушателей и как бы невзначай заметил:
  - На вашем месте я бы тоже не слишком уповал на то, что все образуется
  само собой.
     - Конечно, - многозначительно согласился Франческо, вежливо, но
  непреклонно потянув мистрисс Изабель за собой к выходу. Господам рыцарям
  оставалось только последовать за ними, расставшись с успокаивающей тишиной
  библиотеки и ее характерным, неповторимым запахом - ароматом древности:
  пыль, слежавшиеся пергаменты, дерево, привкус тлена и странное ощущение,
  что ничто в этом . мире не вечно. Отец Ансельмо, по-птичьи наклонив голову
  и оттого сделавшись еще более похожим на старого филина, стоял возле
  своего обширного стола, рассеянно поглаживая переплет загадочной книги, и,
  похоже, обдумывал некое не слишком приятное, но необходимое решение.
     Снаружи немного потеплело, хотя поры висты и ветер и не думал утихать.
  Франческо с Изабеллой ушли вперед, остановившись у невысокой каменной
  ограды, что протянулась вдоль среза верхнего двора, и разглядывая
  происходящее внизу.
     Мак-Лауд остановил Гая на ступенях книгохранилища и миролюбиво
  проговорил:
     - Послушай, я всего лишь не хотел тебя втягивать...
     - Тебе не кажется, что несколько поздновато проявлять заботу о моей
  безопасности? - огрызнулся Гисборн. - Если ты еще не заметил, мы
  давным-давно с головой замешаны в дела, которых совершенно не понимаем! И
  память подсказывает мне, что мы вроде как на равных участвуем в
  происходящем. Я имею право знать хотя бы часть известного тебе. Что ты
  затеваешь? Только не говори "ничего", не поверю. Ты ведь сразу понял,
  какая это книга, и я сомневаюсь, что тебе удалось прочесть в ней хотя бы
  слово! Значит, ты знал заранее, а сейчас только убедился...
     - Хватит, хватит. - Дугал невесело хмыкнул и поднял обе руки ладонями
  вверх, показывая, что не собирается вступать в спор и признает правоту
  компаньона. - Ты умнеешь с каждым прожитым днем, а я, кажется, слегка
  перемудрил. Ты можешь поверить мне на слово? Обещаю, вечером все расскажу.
     - Хайме тоже сказал - "завтра расскажу", и чем все кончилось? -
  сварливо буркнул Гай, уже зная, что согласится. - Вдруг ты не доживешь до
  вечера?
     - Меня не так уж легко прикончить, - с всегдашней беспечностью пожал
  плечами шотландец. - Так что, будем злиться друг на друга или все-таки
  попытаемся найти выход из этого каменного мешка?
     - Я бы предпочел поскорее оказаться за воротами, - кивнул сэр Гисборн и
  тут же спросил: - Как думаешь, их россказни о волкодлаке - чистая выдумка
  или?..
     - Нет никаких волкодлаков, - раздраженно отрезал Мак-Лауд. - Это сделал
  человек, и хорошо бы нам додуматься, кто именно. На этой треклятой
  вечеринке постоянно кто-то входил и выходил, да к тому же совершенно
  необязательно, чтобы убийца был- из числа гостей. Три дня... - Он
  задумчиво прикусил губу. - Мне вовсе не улыбается знакомство с монахами из
  Алье. Можно выдержать определенное количество занудных расспросов, а потом
  все равно сделаешь ошибку, и готов повод для обвинения в оборотничестве,
  колдовстве, ереси и чем угодно.
     - Ты действительно полагаешь, все может зайти так далеко? -
  встревожился Гай.
     - Лучше сразу готовиться к худшему, - серьезно ответил Дугал. - Тебе
  повезло, ты еще ни разу не сталкивался с братией из Inquisitio, они и
  близко не стояли к, скажем, отцу Колумбану с его отеческими увещеваниями.
  Не знаю, каковы здешние, но те, что гонялись в Полуночной Италии за
  вальденсами, - бр-р!..
     - Идите сюда! - Сэр Гисборн только сейчас заметил, что Франческо уже
  давно машет им рукой, обеспокоенно заглядывая через парапет. Подойдя, Гай
  и Дугал с некоторым изумлением узрели внизу деловитую суету, неизменно
  предшествующую сборам в дорогу. Возле конюшни топтался с десяток
  оседланных лошадей, под ногами у слуг вертелась пара короткошерстных
  длинноногих собак - местных гончих, и становилось ясно - кто-то решил
  отправиться на прогулку по окрестным холмам.
     - Замок же закрыт, - удивленно напомнил Франческо.
     - Не для хозяев, - грустно и тихо проговорили рядом. - Это Рамон и
  Тьерри.
     Поспешно развернувшись. Гай столкнулся с печально-внимательным взглядом
  невысокой девушки ("Девочки!" - в очередной раз напомнил он себе),
  взявшейся непонятно откуда, возможно, прямо из замшелых камней Ренна.
  Бланка де Транкавель, казавшаяся крохотной даже по сравнению с Изабель,
  безбоязненно смотрела на них из-под низко надвинутого капюшона черного
  плаща.
      
 - Леди Бланка... - несколько растерянно пробормотал Гисборн. - Примите
  наше сочувствие...
     - Что я буду делать с вашим сочувствием? - спокойно и жестко спросила
  девочка. - Украшу им стену в спальне? Мне нужно не сочувствие, а жизнь
  того, кто убил моего брата.
     - Не слишком-то милосердно для благородной девицы, - с легкой укоризной
  заметил Мак-Лауд.
     - Зато справедливо. - Бланка отбросила капюшон и с мрачным вызовом
  посмотрела на возвышающегося над ней человека. - Хайме ничем не провинился
  ни перед Богом, ни перед людьми.
     Поскольку никто не нашелся с ответом, она прошла между гостями замка,
  посмотрела на хлопоты в нижнем дворе и согласно кивнула:
     - Конечно, Рамон и Тьерри. Странно, что Гиллем не потащился вслед за
  ними.
     - А куда они собрались? - неожиданно полюбопытствовал Дугал.
     - В холмы над Од, за лигу или две отсюда к полудню, - проговорила
  девочка, высматривая среди передвигающихся внизу фигурок кого-то
  определенного. - Там хорошая соколиная охота. - Она наклонилась вперед и
  звонко выкрикнула: - Эй, Тьерри! Когда вы вернетесь?
     - Сегодня, ближе к ночи, или завтра днем! - донесся в ответ глуховатый,
  слегка растягивающий слова голос.
   "У них родственника убили, не сегодня-завтра пожалует делегация из
  епископства разыскивать волкодлака, а они как ни в чем не бывало
  отправляются гонять зайцев или кто у них тут водится, - изумленно подумал
  сэр Гисборн. - Конечно, здешнее семейство отличается изрядными
  странностями..."
   - Сомневаюсь, что им удастся добыть хотя бы самую неповоротливую цаплю,
- словно услышав размышления гостя, вздохнула мадам Бланка, почему-то
обращаясь к Мак-Лауду. - По-моему, им просто хочется уехать отсюда и
подумать, как нам жить дальше.
   - Их можно понять, - согласился шотландец, тоже бросив взгляд на
хлопоты внизу.
   Гаю послышались в голосе компаньона подозрительные нотки, те самые,
предвещавшие рождение нового невероятного замысла, и он пообещал себе, что
приложит все усилия, дабы отговорить Дугала от задуманного. Неужели ему
недостает уже имеющихся неприятностей?
      
 
   ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
   
 ПОД ОХОТНИЧЬЕЙ ЛУНОЙ
   
 9 ОКТЯБРЯ 1189 ГОДА, ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР 10 ОКТЯБРЯ 1189 ГОДА, НОЧЬ. ЗАМОК
   
 РЕНН-ЛЕ-ШАТО И ЕГО ОКРЕСТНОСТИ, ЛАНГЕДОК
   
 Человек, удобно устроившийся на груде заросших полынью валунов,
рассыпанных в опасной близости от среза длинного каменистого откоса,
пристально смотрел вниз, в медленно затягиваемую вечерним сумраком долину.
Здесь, на облюбованной им вершине, призрачный осенний день ненадолго
задержался, и, когда он поднимал взгляд, ему открывался багровый краешек
ныряющего в далекий океан солнца. Внизу расстилались владения наступающей
ночи, мелькали огоньки разжигаемых костров. В тишине он отчетливо слышал
перекликающиеся голоса, фырканье уставших лошадей и недовольный клекот
голодных охотничьих соколов. Он различал даже шоркающий звук кремня,
шелест ткани разворачиваемого походного шатра и стук топоров - слышал и
видел все, оставаясь незамеченным, хотя устроился прямо над разбиваемым
лагерем.
   При желании он мог запустить камешком точнехонько в вывешенный над
костром котелок. То-то бы поднялся крик!
   К сожалению, ему не требовалась паника. Во всяком случае, не
требовалась сейчас.
   Люди внизу должны оставаться в неведении относительно его присутствия.
Поэтому он продолжал сохранять неподвижность, сливаясь с выгоревшей на
солнце и пожухлой травой, камнями и вечереющим небом. Это тоже входило в
Игру - иногда лучше повременить с нападением и потратить время на
тщательное изучение обстановки "Сделай одно верное движение и добейся
  успеха, вместо того чтобы совершить десять ошибочных, - так говорил
  человек, научивший его владеть мечом и доказавший, что в руках знающего
  человека любой предмет превращается в оружие, а когда не остается ничего -
  всегда можно использовать данное от Бога, то есть самого себя. - И не
  суетись! Почему ты вечно суетишься, дубина?"
   Теперь он мог вспоминать давние уроки с благодарностью и втайне
удивляться, как у его наставника хватило терпения возиться со столь
неподатливым материалом, звавшимся Дугалом Мак-Лаудом, и вколотить в
упрямую шотландскую голову толику здравомыслия. "Вколотить" в прямом
  смысле этого слова - наказание за любую допущенную ошибку, за
  невнимательность, просто за попытку отлынивать было быстрым и очень
  болезненным.
     Он мельком проверил, как дела у его подопечных, - три костра, смутно
  белеющий большой шатер, рядом другой, поменьше, мелькающие на фоне огней
  людские тени.
     Сокола замолчали - получили свою порцию вяленого мяса и успокоились.
  Теперь ему предстоит долгое ожидание, о чем он ни капли не сожалел Ему
  нравилось слушать пролетающий над горами ветер и глядеть на отблески
  последних солнечных лучей, очерчивающих позолоченную кайму вокруг низко
  висящих плоских серых облаков. Он считал себя довольно жестким человеком,
  не склонным отвлекаться на пустяки - таким его воспитывали, таким он и
  вырос, - однако в мире существовали вещи которые всегда заставляли его
  остановиться и просто посидеть вот так, ни о чем не думая и никуда не
  спеша. Если признаться честно, в дубине души он оставался почти таким же
  мечтателем, как, допустим, Франческо, и это ему тоже нравилось.
     Чего бы он стоил, умей только убивать?
     Именно затаенная мечтательность чаще всего подсказывала ему верные
  решения - основанные не на холодных, трезвых рассуждениях, а на мгновенных
  вспышках догадок, приходящих ниоткуда, словно из пустоты. Кто-то из его
  ученых друзей однажды разъяснил ему: такое чувство называется "интуиция" и
  имеется у всех людей, только одни умеют его развивать и использовать,
  другие же предпочитают не обращать внимания. Друг еще брякнул, не
  сообразив, будто эта самая интуиция частенько встречается среди варварских
  народов, потом долго извинялся, не замечая, что его собеседник вовсе не
  обиделся. В те времена ему приходилось тяжеловато - он учился оставаться
  варваром в глазах всего остального мира, хотя такое занятие ему было вовсе
  не по душе. За десять лет странствий он так и не полюбил города, хотя
  быстро освоил правила их суетливой жизни и находил в ней много
  интересного. Этого в нем не удалось сломать никому-он все равно остался
  собой, Дугалом из клана Лаудов, человеком, умевшим замечать мелочи,
  проходить через все трудности жизни, как лосось проходит самые
  невообразимые пороги, и твердо помнившим: в этом мире только Бог один за
  всех, каждый же из живущих - сам за себя.
     Еще города и их обитатели научили его Игре, заполнив чернеющий провал
  недоумения в его душе. "Мир - не только поле боя, - говорили они. - Мир -
  вечный спор, непрекращающийся поединок. Ум против ума, сообразительность
  против сообразительности, хитрость против хитрости. Можешь всю жизнь
  просидеть в углу, но даже этим сидением ты принимаешь участие в Игре, ибо
  кому-то приходится бегать за двоих. Это играет Создатель - может, сам
  против себя, может, со своим извечным врагом, а может, с нами, своими
  творениями. Неужели ты останешься в стороне, когда вокруг происходит
  такое?"
   Он и не остался. К тому же не он тогда принимал решения. Можно сколько
угодно проклинать хитрецов, сыгравших на его юношеских обидах, его
тогдашнем одиночестве, непомерном самомнении, гордыне, если угодно, однако
приходится признать - они многому его научили... на свою голову. Неужто
всерьез полагали, что всегда будут отдавать ему приказы, а он -
беспрекословно выполнять? Им не стоило учить его сопоставлять вещи,
находить между ними сходства и различия, делать выводы - одним словом,
думать. Все прошло бы намного .легче, будь он просто злобной собакой на
цепи.
   Теперь уже ничего не вернуть. От такой мысли иногда становилось
грустно, иногда - страшновато. Ему постараются отомстить, а он, словно
нарочно, привлекает к себе излишнее внимание. Будь он потверже душою и
равнодушнее к людям, он хоть сейчас преспокойно покинул бы Ренн, забрав
все, что посчитает нужным, и бесследно растворился бы в вечерних сумерках.
Однако на нем висела ответственность за остальных, он не разгадал и
половины загадок Изабель (иногда ему встречались люди, понимающие толк в
Игре, - как мужчины, так и женщины.
   Рыжая девчонка разыгрывала какую-то свою партию, и он не собирался ей
мешать - пока она не мешает ему), и, в конце концов, они выглядели слишком
симпатичными представителями человеческого рода, чтобы вот так, походя,
бросать их на произвол судьбы. У него насчитывалось не так много
приятелей, и он не хотел рисковать доверием нынешних спутников.
   Вдруг вспомнилось: один из его друзей (настоящих друзей, тех, которым
он доверял) пообещал каждую седмицу ставить свечи в память беспокойной и
непоседливой души Дугала Мак-Лауда. Для всех, кто его знал, он сейчас
мертв.
   Интересно, выполнено ли обещание? Надо будет проверить...
 "Главное, чтобы без меня не наделали глупостей, - обеспокоенно подумал
  он. - На Гая вполне можно положиться, милорд рыцарь не полезет в
  неприятности, но остальные... Френсис явно что-то замышлял, да и баохан ши
  строила невинную физиономию. Как бы мальчик по доброте душевной не
  проболтался ей о Книге... Эта лисица быстро смекнет, что к чему, и
  помчится в библиотеку. Может, не стоило ухолить? Да, но какой прок от
  бессмысленного торчания в замке? Если я сейчас ничего не узнаю, придется
  срочно искать способ побега. Если узнаю - тем более.
     Как бы мне вернуться обратно - опять через стену? Долго карабкаться...
  Ладно, вся ночь впереди. Гай, кажется, начинает меня подозревать - и
  совершенно правильно делает, впредь придется быть осторожнее".
     Он вскинул голову, подставляя лицо холодному ветру, отбросившему назад
  тяжелую гриву волос, узрел поднимавшийся над скалами зеленовато-холодный
  диск и еле слышно пропел - скорее, проговорил нараспев, - отрывок песни,
  такой же древней, как его народ и здешние края:
     И нам не суждено узнать Ни отдыха, ни сна, Когда взойдет из-за холмов
  Охотничья луна...
     Ему уже давно не приводилось испытывать такого азарта и ликующего
  отрешения от обычных мирских хлопот Он занимался тем, к чему его
  предназначила судьба, - идёт по следу умной и хитрой добычи. Все, что
  случилось до сегодняшнего дня, - лишь отпечатки лап на мягкой земле.
  Сегодня он настигнет зверя и убьет. Но прежде задаст не сколько вопросов и
  получит ответы.
     Кованый железный замок на дверях крипты не выдержал близкого знакомства
  с куском хорошо закаленной гнутой проволоки, сдавленно пискнул и открылся.
  Франческо толкнул бронзовую решетку, беззвучно провернувшуюся на смазанных
  петлях, и немного постоял на пороге, принюхиваясь к кисловатому запаху
  гнили и убеждая себя вернуть все на прежние места - закрыть створку,
  запереть замок и удалиться, пока никто ничего не заметил.
     Вместо сих разумных поступков он осторожно вступил в холодную темноту,
  на ощупь прикрыл створки, рассудив, что отец капеллан вряд ли решит
  совершить ночную прогулку по своим владениям, и, отойдя чуть поглубже,
  начал возиться с заранее приготовленным кресалом и масляной лампой. После
  нескольких неудачных попыток вспыхнул тусклый желтовато-синий огонек,
  выхватив нависающие над головой необработанные глыбы камня и отразившись в
  мельчайших капельках воды, выступивших на потолке подземелья.
     - Coglione*, - пробормотал Франческо, относя столь нелестное
  определение к собственной персоне. - Grande coglione, cretino! Зачем ты
  сюда явился? Почему ты всегда ищешь неприятностей? Все без того достаточно
  плохо...
     * Идиот (итал.).
      
 Он глубоко вздохнул, набираясь решимости, и начал пробираться между
  сундуков, ящиков с реликвиями дома де Транкавель и огромных
  дарохранительниц, загадочно поблескивающих в свете жалкого фонаря, больше
  всего опасаясь задеть какой-нибудь хрупкий предмет. Мимо проплыли огромные
  ржавые доспехи, затем позолоченная рака, усеянная таким количеством мелких
  граненых рубинов, что создавалось впечатление - металл сочится кровью.
  Франческо с величайшей осторожностью обогнул загромождавшее путь
  хитроумное сооружение из темного хрусталя, цветных камней и изогнутых,
  начищенных латунных полос с заключенной внутри большой изжелта-коричневой
  костью, похожей на берцовую. Ему мимолетно захотелось узнать, чья эта
  кость и почему ее сохраняют здесь с таким почетом. На первый взгляд она
  весьма напоминала обыкновенную коровью.
     Нельзя сказать, чтобы он сильно испугался - в заброшенной галерее с
  призрачными голосами ему довелось испытать куда более сокрушающий страх,
  поднимавшийся из самых глубин души. К тому же Франческо пребывал в некоем
  диковинном и непривычном состоянии, душевном оцепенении, средним между
  сном и бодрствованием.
     Все происходило наяву, но как бы не с ним. В самом деле, как сын
  почтенных и достойных родителей мог опуститься до того, чтобы ночью
  взломать замок и пробраться в церковную крипту с явным намерением прибрать
  кое-что из здешних сокровищ в свое пользование? Разумеется,
  Джованни-Фран-ческо Бернардоне никогда в жизни не совершил бы подобного
  деяния и не колеблясь одобрил бы решение суда, выносящего строжайший
  приговор пойманному вору.
     Однако наяву, как это ни прискорбно, творилось прямо противоположное:
  он улизнул от Гая Гисборна, сказав, будто собирается прогуляться по замку
  (Гай, похоже, решил, что его попутчик намерен воспользоваться
  подвернувшимся случаем, дабы проведать некую юную особу, принадлежащую к
  числу хозяев Ренна, и понимающе кивнул), заглянул в часовню, убедился в
  отсутствии капеллана, стащил лампу и прямиком отправился сюда, в подвал.
  Ради чего - на этот вопрос он затруднился бы ответить. Кроме того, его
  поддерживало ощущение верности сделанного. Да, он забрался в чужое
  владение, мало того - во владение Церкви, он рассчитывал унести отсюда
  одну вещь (не слишком ценную, но, как его учили, кража остается кражей
  независимо от стоимости похищенного) и все же продолжал верить, что
  поступает правильно. Несколько минувших дней лишний раз подтвердили старую
  мысль: прямые пути - не всегда наилучшие.
     Франческо не слишком опасался появления людей. Даже если отцу Уриену
  приспичит заглянуть сюда, он всегда услышит его приближение, успеет
  погасить лампу и затаиться среди сундуков и теней. Гораздо больше
  Франческо побаивался кары небесной, однако после того, как он открыл
  замок, не последовало ни испепеляющих молний, ни грозно вопрошающего
  гласа, и он слегка приободрился.
   "Я не рискнул бы сунуться сюда, если бы мессир Дугал не ушел, -
  рассуждал он, перелезая через преграждавший дорогу приземистый короб. В
  определенной мере оправдание соответствовало истине: после того, как
  Мак-Лауд внезапно покинул их.
     отправившись вслед за уехавшими братьями де Транкавель, компанией
  овладела растерянность, словно они лишились связующего звена. Вдобавок
  между ними висело слишком много недосказанностей. О загадочной и
  поразившей его воображение книге в блекло-синей обложке, например. Или о
  подоплеке убийства Хайме де Транкавеля.
     Мистрисс Изабель вскоре невнятно пробормотала что-то о назначенной
  встрече и вернулась в отведенные ей комнаты, мессир Гай несколько раз
  пытался завести разговор, да как-то не получалось, и он в конце концов
  улегся вздремнуть до наступления вечера. Ему самому очень хотелось еще раз
  наведаться в библиотеку, однако он не решился идти туда в одиночку. - В
  библиотеку не решился, а в крипту, значит, побежал едва ли не вприпрыжку?
  Ну признайся, тебе просто хочется доказать: ты тоже способен добиться
  чего-то самостоятельно. Ты со вчерашнего дня решил, что проберешься сюда,
  и не надо себя обманывать".
     Он нагнул голову, проходя под низкой полукруглой аркой, и коротким
  жестом смахнул упавшую на глаза прядь. Вот она, его цель - непонятная и
  влекущая к себе.
   "Дурацкая затея, - непреклонно заявил Гай Гисборн, выслушав своего
  компаньона, и продолжал настаивать на своем мнении, даже когда понял:
  Мак-Лауда не переубедить. - Дурацкая, опасная и совершенно бессмысленная.
  Тебя могут заметить раньше, чем ты спустишься. Ты можешь просто сорваться,
  наконец! Если тебе настолько недорога собственная жизнь, подумай хотя бы о
  нас! Нам дали отсрочку, неужели мы потратим ее на такие глупости?"
   - Все обойдется, - отверг любые возражения Дугал. - Никому даже в
голову не придет, что я уходил. В случае чего смело говорите: "Он пьян в
  стельку" или "Мы не знаем, где он шляется".
     - Зачем тебе это надо? - Сэр Гисборн попытался воззвать к разуму
  приятеля. - Ты не сможешь подслушать, о чем будут разговаривать братья де
  Транкавель, и вдобавок - как ты их догонишь? Что ты вообще надеешься
  узнать? В чем ты их подозреваешь? Думаешь, они разболтают тебе все свои
  секреты? А если им всего-навсего захотелось ненадолго отдохнуть от
  творящихся в их кровном владении бесчинств и от нас?
     - Постараюсь вернуться до рассвета, - коротко бросил шотландец в ответ
  на все возражения. И ушел - налегке, захватив только кинжал да украденную
  в замковой конюшне связку тонкой длинной веревки, провожаемый восхищенным
  взглядом Франческо и оздаченно-встревоженным - Изабель. Около часа они
  терпеливо болтались по верхнему двору крепости, замерзая на пронизывающем
  ветру и каждый миг втайне ожидая криков стражи, извещающих о пытающемся
  бежать из замка человеке. Время пришло и прошло, никто не поднимал
  тревоги, из чего следовало - некий Дугал Мак-Лауд по-прежнему оставался
  любимчиком непостоянной дамы по имени Удача. Он благополучно улизнул,
  оставив своих попутчиков в тревоге по поводу грядущих перемен и полнейшем
  безделье.
     Мистрисс Изабель отправилась по своим загадочным делам, Франческо,
  бесцельно покрутившись по комнатам, тоже улетучился в неизвестном
  направлении (как заподозрил Гай, в сторону хозяйских покоев. Он надеялся,
  что у мессира Бернардоне хватит ума ограничиться куртуазными беседами), на
  долю же брошенного всеми ноттингамца выпало единственное доступное
  занятие: прилечь и подремать вполглаза, ожидая возращения хоть кого-нибудь
  с новостями - плохими или хорошими.
     Сон не шел. В голове, подобно стае напуганных птиц, мельтешили,
  сталкиваясь, вопросы без ответов, назойливо возвращались одни и те же
  образы: падающий с галереи Хайме; тщательно выписанные строчки непонятной
  книги, яркие красные и зеленые буквы, открывающие каждую новую главу;
  горделивые башни Ренн-ле-Шато, внутри которых кроется затхлый туман; и
  снова том в блекло-синей обложке. Гай знал о том, что всякую вещь,
  событие, мысль, . даже призрачные ночные видения можно рассматривать с
  нескольких точек зрения: буквально, аллегорически, в поисках морального
  наставления и в высшем, символическом значении, однако сущность подобных
  размышлений оставалась для него тайной за семью печатями. Он не слишком
  задумывался над своими взглядами на мир и, вот, словно назло, угодил в
  место, где любое произнесенное слово таит множество смыслов.
     Убедившись, что заснуть не удастся, Гай тоскливо посмотрел в окно, за
  которым сгущались ранние осенние сумерки. Мак-Лауд, наверное, уже далеко
  от Ренна - здесь, конечно, не его родной Хайленд, но тоже горы. Раздолье -
  для того, кто с детства привык носиться по крутым склонам и не признает
  мощеных дорог.
     Сэру Гисборну еще никогда не доводилось оказываться в заключении, иначе
  бы он сразу признал изматывающую любого узника тоску по возможности
  покидать место своего заточения. Вроде никто не заставлял сидеть его
  здесь, в комнате, он вполне мог выйти, пройтись по замку и даже подняться
  на стену, полюбоваться окрестностями, однако разум продолжал твердить: "Ты
  в западне и никогда отсюда не выберешься".
     Он перебрался из спальни в гостиную, сунул полено в ненасытную глотку
  камина, обнаружил лежащую на сундуке клеймору Мак-Лауда, наполовину
  вытащил ее из ножен и какое-то время разглядывал причудливый узор из
  сплетенных ветвей на непривычно широкой гарде. Рядом с мечом валялся некий
  предмет, и Гай поднял его, не сразу признав темно-коричневую лоснящуюся
  кожу, прошитую толстыми красными нитями.
     Уходя, компаньон бросил почти все таскаемые с собой мелочи, чтобы не
  мешали, в том числе и неизменно висевший на поясе кошель. От скуки сэр
  Гисборн решил поинтересоваться его содержимым, расстегнул пряжку и
  вывернул на стол.
     Обычное имущество привыкшего к долгим дорогам человека, если не считать
  аккуратного холщового свертка, для пущей сохранности обвязанного шнурком.
  Гай узнал его по форме - рукоять меча слуа, она же - ключ от неведомой
  двери. Дугал совсем спятил, коли таскает эту дрянь с собой. Может,
  выкинуть? Потом крику не оберешься... А что, если?..
     Гай осторожно подтянул сверток поближе, заодно убеждаясь, что
  загадочная вещь по-прежнему сохраняет неодушевленность. Нерешительно взял
  в руки. Поколебавшись, сунул за пазуху, вздрогнул от прикосновения
  обжигающе холодного металла, ощущавшегося даже через холст, и быстро вышел
  из комнаты. Он представления не имел, застанет ли нужного ему человека на
  месте, однако некий голос подсказывал:
     бывают встречи, которые не назначаются, и на которые приходишь
  независимо от своего желания и первоначальных намерений.
     Терпение - великая вещь. Уже луна проделала более двух третей пути по
  небосводу и сменила цвет на ослепительно белый, набросив на горы
  сплетенную из лиловых теней сеть; беззвучным светлым призраком мелькнула
  охотящаяся сова, где-то в долине зашелся в коротком воющем лае волк, а
  лагерь внизу не подавал признаков жизни. Дугал уже начинал подумывать о
  такой неприятности, как возможная ошибка.
     В конце концов, он лишь человек. Все люди ошибаются - рано или поздно.
  Еще можно вернуться в замок и поискать решение там. Если есть труп,
  значит, должен быть убийца. Если (по всем приметам) в Ренне замышляется
  нечто недоброе, должны существовать люди, охваченные этим заговором. Нужно
  лишь напрячь данные тебе Господом мозги и догадаться, кто они.
   "Гай, возможно, говорил чистую правду, - размышлял он, покусывая
  сорванную травинку и изредка бросая взгляд на палатки. - Тебе не в чем
  обвинять братьев де Транкавель, разве что в попытке удержать вашу компанию
  внутри замка. Им нужны бумаги. Нам нужна Изабель. Они вроде согласны ее
  отдать, но колеблются. Теперь еще выясняется непредвиденное: Книга
  существует на самом деле. Худшая из новостей последнего времени. Меня не
  просили заниматься Книгой. Оставить все как есть? Старый сморчок
  приглядывал за ней не знаю сколько лет, присмотрит еще столько же. А ежели
  он помрет или ему, как Хайме, помогут отойти в лучший мир?
     Как быть тогда? Украсть? Куда я ее дену? Я, конечно, знаю кое-кого,
  готового отвалить за эту исписанную телячью шкурку золотом по весу, но
  будет ли с того прок? Что вообще заставляет меня торчать здесь, кроме
  дурацкого предчувствия больших бед? Если до захода луны ничего не
  произойдет, ухожу!"
   Полотнище, закрывавшее вход в большой шатер, на мгновение шевельнулось,
словно задетое ветром. Всхрапнули потревоженные лошади - и сразу умолкли,
признав знакомого им человека. Еле слышное звяканье сбруи, глуховатый
удаляющийся цокот копыт по камням.
 "Надо же, получилось. - Вместо ожидаемой радости пришло недоверие. -
  Вот сейчас и разберемся, обычная это ночная прогулка или как..."
   Он соскользнул с нагретой солнцем, а теперь начавшей остывать макушки
валуна, прислушался, определяя направление, и легко побежал вдоль гребня
скалы, пригибаясь и стараясь избегать открытые места. Даже полный дурак
способен при такой яркой луне заметить преследующий его человеческий
силуэт. Его добыча совершила ошибку, поехав верхом: идти по горам за
лошадью - не работа, а удовольствие. Лошадь издает слишком много звуков:
то поскользнется на осыпи и загремит камнями, то зафыркает от незнакомого
запаха, то просто затопочет по ровному месту так, что слышно по всей
округе.
 "Жаль, не заметил, кто это - Рамон, Тьерри или человек из свиты, -
  мимолетно подумал он, скатываясь в распадок и по-прежнему держась чуть
  впереди невидимого в темноте всадника. - Ставлю на Тьерри. Трудно
  заподозрить человека со столь отсутствующей физиономией. Однако же и
  развлечения у них в Ренне! Не зря мне твердили: не суйся без надобности в
  Лангедок, не вороши дела тамошней аристократии, хлопот не оберешься".
     Ветер принес волну кислой, застоявшейся вони: преющая шерсть и свежий
  навоз.
     Где-то поблизости ночует овечье стадо. Не к нему ли держит путь
  выехавший из лагеря незнакомец? Решил прикупить барана на завтрашнее утро?
  Не поздновато ли отправляться в дорогу?
   "Дугал. - Он сбился с шага. когда в памяти ожил полузабытый
  издевательски-назидательный голос, обладатель коего вот уже как семь - или
  восемь? - лет телесно пребывал в могиле, а душою -- на небесах. - Твоя
  беда не в том, что ты не соображаешь. Наоборот, соображаешь ты даже
  слишком хорошо, да все как-то не в нужную сторону. Оттого постоянно
  мечешься и опаздываешь. Когда ж я научу тебя думать, прежде чем бросаться
  вперед очертя голову?"
   Он остановился так резко, что заскрежетали камни под ногами, охнул,
развернулся и помчался на запах, пересекая овраги, лихорадочно взбираясь
вверх но склонам.
   Вонь приблизилась, сделавшись почти нестерпимой, на краю обширной
лощины он заметил искомое - тлеющий костерок и россыпь белесых пятен.
Собаки, находящиеся при стаде, почему-то не подали голос - то ли еще не
учуяли его, то ли... Неужели он опять опоздал? Ну почему всегда так? В
конце концов, это просто несправедливо!
   В пастуший лагерь он ворвался, позабыв о любых предосторожностях, уже
понимая, что вряд ли сможет изменить хоть что-то, просто отмечая увиденное
в памяти...
   Труп, валяющийся у самого костра, - горло перечеркнуто столь глубокой
раной, что непонятно, на чем держится голова. Тело в луже еще не
свернувшейся крови возле растянутых на кольях навесов из шкур - пытался
спрятаться, что ли? Мертвая собака, в припадке безумной ярости истыканная
ножом. Остальные, видимо, сообразили разбежаться и укрыться в скалах. Два
человека и пес. Сколько всего могло быть пастухов? Думай быстрее, думай!
По меньшей мере пятеро - все ведь знали, что в окрестностях бродит
волкодлак, и наверняка не рискнули уходить в горы только вдвоем. Даже если
в живых не осталось никого, где может прятаться убийца? Хотя зачем ему
прятаться? От кого? Он у себя дома. Мог даже прихватить кого-нибудь с
собой и растянуть удовольствие...
   Вскрик. Слабый, далекий, еле различимый, но все лучше, чем ничего. Он
верхом или нет? Ушел своими ногами - вон скучает брошенная лошадь. Хоть в
чем-то повезло.
   Еще бы один звук, подсказывающий, куда ушло это чудовище в человеческом
обличье... Снова вопль, на этот раз отчетливей и намного ближе. Где-то
неподалеку. Может, за соседним гребнем. Сколько ему придется бегать в эту
злосчастную ночь? Подкрадываться уже некогда, хотя такой треск и мертвого
поднимет на ноги. Ну наконец-то, йот он. Такие типы, когда заняты своим
излюбленным занятием, ни на что не обращают внимания.
   И все же ему не посчастливилось. Он сумел обойти свою добычу со спины,
рассчитывая сбить с ног первым же хорошим ударом, но за мгновение до
прыжка понял - его заметили. Все, что можно успеть сделать в такой
ситуации, - слегка изменить направление движения и надеяться на лучшее.
   Зверь оказался быстрее, чем он мог предполагать. За удар сердца он
успел развернуться, выставить перед собой нож, больше похожий на маленький
серп, отточенный по обеим кромкам, а потом они покатились по камням,
стараясь овладеть оружием противника и задушить друг друга.
   Равнодушная холодная луна взглянула с недосягаемой высоты на затерянную
посреди Пиренейских гор узкую долину, на двух сцепившихся не на жизнь, а
на смерть людей, и продолжила свое бесконечное странствие по темному небу.
Люди всегда занимаются такими глупостями, как уничтожение себе подобных.
Стоит ли обращать внимание на еще одну схватку из числа многих, творящихся
этой ночью на земле?
   Единственное, что могло встревожить ночное светило, - тень на вороном
коне, более черная, нежели окружающие ее полосы голубоватого света и
мрака, тень, с полуудивленной-полупрезрительной усмешкой следившая за
поединком, точно не понимавшая, как у кого-то из смертных хватило глупости
напасть на одного из ее слуг. Тень не сомневалась в исходе схватки, однако
она, вернее, он не был лишен любопытства. Такое событие случается не
каждый день. стоит потратить несколько мгновений ради возможности
понаблюдать за боем.
  
                                 * * *
  
 Время шлифует предметы куда лучше любого мастера, и некогда шероховатое
дерево теперь на ощупь больше напоминало гладкую шелковую ткань. Франческо
вертел свою добычу так и эдак, тщетно пытаясь сообразить - зачем она ему
понадобилась? Всего лишь деревянный кубок на короткой толстой ножке, с
давно стершейся резьбой по краю. Хороший нож, круглая заготовка из
чурбака, три-четыре свободных дня - и он без труда изготовит такой же.
Вещица удобно лежала в руке - и этим ограничивались все ее явные
достоинства. Скрытых Франческо не усмотрел, хотя на всякий случай
перевернул чашу и постучал по донышку - нет ли какого тайника?
     Такового не обнаружилось, и он задал себе безответный вопрос: ради чего
  он, рискуя не только своим добрым именем, но и репутацией своих
  попутчиков, пробирался сюда и шарил среди пыльных, охваченным тленом
  останков прошлого - ради никчемной безделушки?
     Шорох. Брякнули задетые металлические кисточки, гроздьями свисавшие с
  вычурного медного светильника высотой в полтора человеческих роста.
  Франческо поспешно дунул на лампу, метнулся в образованный выступами стен
  закуток, стараясь успокоить бешено заколотившееся сердце и убеждая себя,
  что в неясном звуке повинны обычнейшие крысы, бегающие по подземелью.
  Юрких серых зверьков не беспокоит людское предназначение их обиталища, они
  с одинаковым нахальством проникают в тронный зал правителя страны, в
  священный собор или в прославленную веками библиотеку, сгрызая все
  мало-мальски съедобное. Разумеется, это всего лишь крысы.
     Подозрительное шуршание не повторялось, однако на всякий случай он
  выждал еще с десяток ударов сердца, растянувшихся на целый год, отчаянно
  взывая к Мадонне и умоляя о двух противоречивых вещах: дать ему
  благополучно уйти и не подозревать его в стяжательстве. У края сознания
  промелькнула ехидная мыслишка: "Интересно, все начинающие грабители так
  трусят на первом деле? Еще немного, и я бы в штаны наложил, честное слово!"
   Он поколебался, решая, зажигать лампу или нет. Если скреблись не крысы,
а в подвал зашел человек - капеллан или кто-то из охраны замка, - его
немедленно увидят, и страшно подумать, что тогда начнется. Можно
попробовать добраться до выхода вслепую, держась за стену, однако такой
способ займет слишком много времени, он свалит парочку-другую раритетов,
отец Уриен завтра обнаружит, что в подвал наведывались, и опять-таки
последует большой шум. Вдобавок хранитель часовни за столько лет наверняка
вызубрил перечень хранящихся здесь вещей и может заметить исчезновение
неприметной чаши. Вдруг она намного ценнее, чем кажется?
 "Придется рискнуть, - с сожалением подумал Франческо. - Мне понадобится
  свет, чтобы побыстрее добежать до дверей, потом я могу и обойтись".
     В суматохе, вызванной невнятными шорохами, он бросил потухшую лампу на
  сундук - но вот куда именно? Значит, сперва предстоит ее отыскать - хорошо
  бы не скатилась с крышки сундука, иначе придется поползать по ледяному
  полу, - зажечь и побыстрее уносить ноги. Впрочем, он зря беспокоится - вот
  край сундука и стоящая на нем медная лампа, поблескивающая округлыми
  боками...
     Поблескивающая? Значит, в ней отражается свет? Какой свет, откуда?
     Франческо оторопело покосился по сторонам, уверенный, что не уследил за
  явлением пришлеца и его безумному предприятию настал вполне заслуженный
  позорный конец.
     Крипта оставалась по-прежнему темной, промозглой и пустой, да и ореол
  появившегося мерцающего света составлял всего ничего - не больше локтя,
  как у самой захудалой свечки.
     Иное дело, откуда исходили еле различимые, блеклые лучи непонятного
  окраса - зеленовато-серебристые, словно пробивающиеся сквозь толщу воды
  или многолетний слой пыли. Франческо отчетливо видел на их фоне свою
  ладонь и пальцы, крепко охватившие выпуклые стенки деревянной чаши. Он
  смотрел, не понимая увиденного.
     Старым потрескавшимся кубкам не полагается светиться. Не полагается
  испускать еле ощутимое тепло. Конечно, мир полон чудес и загадок, с этим
  никто не спорит, в одном только Ренне можно за всю жизнь не разгадать и
  половины его потаенных секретов, однако какое чудо может заключаться в
  грозящей вот-вот рассыпаться от старости чашке для воды или вина? Может,
  это вовсе не чудо, а всего лишь его собственное разыгравшееся от страха,
  окружающего мрака и одиночества воображение?
     В самом деле, какие чудеса могут быть явлены ему, не слишком-то
  почтительному и усердному сыну достойных родителей, питающему склонность к
  веселым дружеским компаниям, хорошеньким девушкам и звукам собственной
  виолы, а не к поддержке фамильного дела или к обучению вещам, могущим
  принести в будущем пользу и доход.
     Он прекрасно знал, какое мнение о нем бытует в семействе Бернардоне и
  среди ближайших родственников: "Этот мальчишка ни на что не пригоден,
  кроме как тратить отцовское добро да развлекаться дни и ночи напролет!"
  Робкие возражения матери, утверждавшей: "Все дети таковы, дайте ему
  вырасти, тогда он еще себя покажет", никто всерьез не принимал. Франческо
  Бернардоне суждено оставаться паршивой овцой тихого родного городка - так
  гласило мнение общества и его собственное предчувствие. Ему хотелось
  успеть взять от жизни все возможное:
     покойную тишину монастырских библиотек; новые города и страны, новых
  людей, новые песни; победный скрежет стали о доспехи поверженного
  противника; улыбку женщины, за которую стоит умереть и ради которой
  хочется жить; тысячи восходов и закатов, бесконечные дороги... При первой
  оказии он с величайшим удовольствием удрал в далекую Францию и не спешил
  домой. Библейский блудный сын завершил свои странствия там, откуда
  начинался его путь, - у родного очага, значит, и он когда-нибудь
  вернется... Но позже.
     Он не подозревал, насколько красив в этот миг: с блуждающими по
  настороженному лицу прохладно-голубоватыми отсветами, упавшей на лоб
  вьющейся челкой и сосредоточенным взглядом глубоких темных глаз. Ему
  предстояло принять решение.
     Взять кубок - стать вором, и не просто вором, святотатцем и
  осквернителем священного места, не взять - сожалеть всю оставшуюся жизнь о
  добровольно упущенной возможности разгадать одну из загадок мира "Люди не
  должны соваться туда, где они ничего не понимают", - шепотом произнес
  Франческо, осторожно поставил деревянную чашу на прежнее место (неяркий
  свет мгновенно начал меркнуть, словно втягиваясь в крохотные трещины),
  зажег фитиль в лампе и направился к выходу. Он благополучно добрался до
  кирпичной арки, отделявшей закуток подвала, остановился, прислушиваясь -
  точно, тихий крысиный писк, - и, резко повернувшись, бросился обратно.
  Схватить кубок и упрятать его за пазуху - дело нескольких мгновений.
  Быстрое скольжение между скопищем драгоценных и никому не нужных реликвий,
  скользкое прикосновение к бронзовым прутьям входной решетки, щелканье
  закрывающегося замка...
     Он немного постоял, привалившись к мокрой кладке и еле слышно
  всхлипывая. Видят Небеса, он не хотел этого делать, но что-то (или
  кто-то?) толкнуло его под руку и заставило взять непонятную чашу, до сих
  пор хранившую тихое тепло - как пригревшееся и спящее маленькое животное.
  Теперь она принадлежала ему, и следовало хорошенько обдумать, как с ней
  поступить. С ней и книгой из библиотеки замка. Книга беспокоила его
  гораздо больше, нежели совершенная только что кража.
     Книга и судьба канувшего в осеннюю ночь Мак-Лауда, который знал больше,
  чем все они, вместе взятые, но не собирался раскрывать своих секретов.
   "Если он не вернется, что же нам тогда делать? - Франческо поднялся по
  короткой лестнице из подвала, очутившись в полуденном притворе часовни,
  осторожно приоткрыл маленькую потаенную дверь (она запиралась на обычный
  засов, который ничего не стоило скинуть, просунув лезвие кинжала в щель
  между створкой и косяком), выбрался на верхний двор замка и облегченно
  перевел дыхание. Высоко над ним в безоблачном небе сияла луна - серебряная
  монетка, брошенная Вечностью в море ночи. Дугал и Гай почему-то называли
  нынешнее октябрьское полнолуние охотничьим.
     - Ladro*, - еле слышно хихикнул он и вздрогнул от собственного смеха,
  похожего на скрежет. - Все они здесь безумцы, и ты вскоре станешь таким же.
     * Вор (итал.)
      
 Оглядываясь по сторонам, он поспешно скатился по лестнице в пустынный
  нижний двор, юркнул в тень, пропуская стражников. Он уже видел дверь в
  нижнем ярусе одной из полуденных башен Ренна, когда до его слуха донесся
  вкрадчивый, мурлыкающий голос, и он не сразу понял, что обращаются именно
  к нему.
   "Поймали! - зашелся в истошном вопле внутренний голос. - Поймали,
  поймали, они все знают, они найдут чашу, обвинят во всем тебя, скажут - ты
  волкодлак!.." "Замолчи, - ледяным тоном приказал Франческо, и, как ни странно, голос
  сразу послушался, издав на прощание нечленораздельное бульканье. - Не
  паникуй. До двери осталось не больше десятка шагов. Сохраняй спокойствие,
  и, возможно, уцелеешь".
     Двоих молодых людей, преграждавших ему путь, он узнал сразу - на
  давешней вечеринке им не слишком понравилось его присутствие, и, если бы
  не вмешательство монны Бьянки, неизвестно, чем бы все кончилось.
  Мурлыкающий ласковый голос принадлежал стоявшему позади них высокому
  блондину, Гиллему де Бланшфору, и, заметив выражение его лица, Франческо
  невольно попятился, по возможности незаметно нащупывая висевший на бедре
  кинжал. Эти трое не обратили бы никакого внимания на его попытку вынести
  всю сокровищницу Ренн-ле-Шато или убить владельца замка Ему уже доводилось
  видеть такой взгляд - подозрительно блестящий и кажущийся слегка
  отсутствующим - и его не раз предупреждали: в таких случаях благоразумнее
  плюнуть на достоинство и бежать без оглядки.
     Франческо не пугала возможная драка - в конце концов, он носил клинок
  не ради украшения и в случае настоящей опасности не раздумывая пустил бы
  его в дело. Он боялся, что на уме у этой троицы нечто худшее, чем
  заурядное желание проучить зарвавшегося купчишку, и во всем грешна злая
  шутка природы, наделившей его слишком привлекательной внешностью.
     Двери библиотеки стояли незапертыми, но, войдя. Гай очутился в недрах
  еле слышно шуршащей темноты и пожалел, что не догадался захватить с собой
  лампу или хотя бы свечу. Немного привыкнув, он уловил еле заметное пятно
  света, дрожавшее на изогнутом потолке, и сообразил, где находится его
  источник - распахнутая дверь на втором этаже. Ему пришла в голову мысль
  крикнуть, оповещая о своем приходе, но, подумав, он не решился - громкие
  звуки столь же не подходили для этого места, как болтовня в церкви во
  время службы.
     Поэтому он просто добрался до узкой, чуть шатающейся под ногами
  лестницы, поднялся и направился по балкону в сторону неяркого манящего
  огонька. Между незакрытой створкой и косяком оставалось достаточно места,
  чтобы осторожно заглянуть и убедиться собственными глазами: верхние
  помещения башни тоже отданы под царство книг. Пятерка длинных свечей,
  воткнутых в причудливый серебряный подсвечник, освещала расположенный
  слева от двери закуток: стол, затолканная под него и еле тлеющая
  решетчатая жаровня, пара табуретов, накрытый мешковиной узкий топчан и
  приколоченные к стене полки с обычнейшими тарелками и какими-то пузатыми
  колбами. Хранитель библиотеки жил прямо здесь, посреди доверенных его
  стараниям пергаментов, свитков и фолиантов.
     - Входи, входи, - приглашающе скрипнули из-за темного скопления шкафов.
  - Я-то гадал, кто нынче ко мне пожалует: этот догадливый итальянский
  мальчик или ты.
     Или он прячется позади тебя?
     - Добрый вечер. - неуверенно произнес сэр Гисборн. - Нет, я один...
     - Скорее уж доброй ночи. - Отец Ансельмо выбрался на свет,
  раздосадованно помахал зажатой в руке книгой и сердито заворчал: - Нет
  худшего проклятия, чем крысы в библиотеке - по своей неграмотности они не
  испытывают никакого почтения к тому, что попадается им на зуб. Хорька
  завести, что ли, пусть ловит? Или этого египетского зверя - кошку?
     - А домовых у вас разве нет? - спросил Гай, привыкший, что в
  большинстве замков Острова крыс и прочих нежелательных квартирантов гоняют
  эти маленькие создания, похожие на животных, но наделенные толикой разума.
     - Поразбежались. Какие домовые в Ренн-ле-Шато? - Монах посмотрел на
  замершего в дверях гостя и фыркнул: -Да ты не стой, проходи. Тебе, сын
  мой, похоже, здешние секреты уже поперек горла встали?
     Гай кивнул, осторожно присаживаясь на табурет, выглядевший покрепче
  своего соседа. Отец Ансельмо покопался в недрах шкафа, отгораживающего его
  жилье от библиотеки, извлек и невозмутимо водрузил посреди стола пару
  глиняных кружек и необычный узкогорлый кувшин из черной глины, украшенный
  оранжевыми фигурками людей и плывущих кораблей.
     - Во всем следует блюсти умеренность, - провозгласил он, разливая
  густое багровое вино с ощутимым сладковатым запахом. - Как в питии, так и
  в погоне за чужими тайнами. Сдается мне, твои друзья пренебрегают сиим
  мудрым правилом, а ты, решивший держаться в стороне, маешься от скуки,
  сознавая, что все интересное проходит мимо тебя.
     - Они мне ничего не говорят, - вдруг пожаловался молодой человек. - Им
  некогда тратить время на вдалбливание мне тех вещей, которые они
  схватывают с первого раза. Я могу понять, что вокруг творится нечто
  неладное, и все! Стоит мне задуматься над всякими вопросами вроде
"почему?", "кому выгодно?", "к чему это приведет?", и мне начинает
  казаться, будто у меня вместо головы дырявая бочка, откуда все
  вываливается.
     - Может, оно и к лучшему? - мягко спросил библиотекарь. - Господь
  пожелал, чтобы кто-то из смертных уродился сообразительнее прочих, а
  кому-то вместо смекалки досталось нечто иное. Ты, как я понял, не
  отличаешься быстротой ума, зато наверняка умеешь хранить доверенные тайны
  и быть хорошим другом. Разве можно желать большего?
     - Я стараюсь, - смутился Гай. - Просто иногда мне досадно за свою
  тупость.
     Например, эта книга... И Дугал, и Франческо сразу поняли, что она
  такое... - Он помолчал и, непривычно робея, спросил: - Святой отец, вы не
  расскажете де Транкавелям...
     - Что ваша веселая компания не слишком представляет, в какую передрягу
  угодила, и надеется только на счастливый случай? - довершил фразу отец
  Ансельмо и совершенно по-птичьи нахохлился. - Полагаю, если ко мне не
  станут чрезмерно назойливо приставать с расспросами, я промолчу. Но да
  будет мне позволено узнать, как вы вообще затесались в сие коловращение
  секретов?
     - Так получилось, - не нашел лучшего ответа Гай. -Долгая и путаная
  история.
     - Молодежь, - укоризненно протянул монах.- Все-то им надо испытать на
  себе. Вот и допрыгались Ренн - это вам не логово львов, а змеиная нора.
     -- Почему же вы остаетесь здесь? - резче, чем требовалось, осведомился
  Гай. - Ради книг и относительно благополучного житья?
     - И ради нескольких не совсем загубленных душ, - без малейших признаков
  обиды покачал головой отец Ансельмо. - А еще - чтобы отвечать на вопросы
  настойчивых и упрямых юнцов вроде тебя. Ты ведь шел сюда с намерением
  вытрясти из меня все возможное об увиденной днем книге?
     - И еще спросить - может, вы знаете что-нибудь об этой вещи? -
  Решившись, сэр Гисборн выложил на стол принесенный с собой продолговатый
  холщовый сверток. - А больше всего мне хотелось бы понять, какой смысл
  подразумевается в словах "Lapis exillis" и почему вокруг них так много
  шума?
     Библиотекарь неторопливо развязал узлы на шнурке, развернул складки
  ткани и долгое время безмолвно созерцал блестящий вороненый металл бывшей
  крестовины меча, украшавшие навершие крохотные камни, похожие на агаты, и
  пару змей, обвивающих рассыпавшееся в прах лезвие. Наконец он заговорил, и
  прозвучавший вопрос заставил Гая недоуменно нахмуриться.
     - Сын мой, тебя наверняка обучали премудростям чтения и письма.
  Ответь-ка старику - ведомо ли твоему разуму греческое словечко "апокриф"?
     - Да, - не слишком твердо проговорил ноттингамец. - Я слышал это слово,
  однако не возьмусь правильно растолковать его значение. Кажется, так
  именуют рассказы о деяниях святых, не вошедшие в Писание или Жития. Еще
  таким именем обозначали языческие предания, а однажды мой наставник
  упомянул, будто существуют апокрифические Евангелия, не входящие в
  канонический перечень книг Библии, но их уже давно никто не видел и не
  держал в руках. Может, они| сгорели в огне войн или просто затерялись. | -
  Иногда я думаю: каждый человек, пытающийся по мере своих сил изменить
  привычный уклад жизни на этой земле, создает свой собственный апокриф. -
  Отец Ансельмо поднял свою кружку и покачал ею, любуясь на переливы света в
  темно-красной жидкости. - Его творение сольется с тысячами тысяч других,
  пройдет время, и уже никто не отличит, где ложь, где истина, где
  изобретательная человеческая выдумка. Такова и хранящаяся здесь книга.
  Возможно, она от первого листа до последнего пропитана ядом ереси;
  возможно, содержит мудрость, непохожую на нашу. Я боюсь этой книги, -
  спокойно продолжил он. отхлебнув вина. - Хозяева Ренна берегут ее, однако
  и они страшатся заключенных в ней слов. Порой мне кажется, что книга
  правит замком посредством людей, и мне хочется развести большой костер,
  швырнуть ее туда и посмеяться, глядя, как пламя пожирает ее страницы. Я
  стерегу не библиотеку, а единственную рукопись. Пока она здесь - она не в
  силах смущать умы, однако ее время близится...
     - И что тогда? - затаив дыхание, спросил Гай, не зная, отнести
  услышанное к последствиям возлияния, или библиотекарем владеет то же
  скрытое безумие, что и всеми обитателями Ренн-ле-Шато.
     - Понятия не имею. -- Старый монах заговорщицки подмигнул опешившему
  гостю. - Думаю, ты сам сможешь это узнать. Только помни - книга едина с
  lapis exillis, она есть его часть и он сам, в ней заключена его история,
  которую многим бы хотелось вытащить на белый свет. - Он поднял палец и
  наставительно добавил: - Да, вытащить на белый свет и рассмотреть
  хорошенько. Все прячущееся в тени пугает, но когда приходит день... -
  Выцветшие глазки библиотекаря подернулись мечтательной дымкой. - Может,
  вашими трудами день доберется до этого места, утонувшего в темноте, и я
  еще услышу от Лоррейна хоть одну песню, в которой не будет проклятий и
  тревог. Забери свою вещицу, сын мой, и ступай поищи своих друзей. Расскажи
  им, что старый Ансельмо совсем тронулся умом и каркает, точно ворон на
  дубу.
     - Значит, про ключ вы ничего не знаете? - уточнил сэр Гисборн, изловив
  в невнятных речах старика понятное слово и мимолетно пожалев, что
  Франческо шляется где-то, а не сидит рядом. Мессир Бернардоне сумел бы
  разобраться, что к чему.
     - Спроси у тех, кто разговаривает с камнями и шепчется с призраками
  минувшего, - хихикнул библиотекарь Ренна. - Спроси у того, кто все время
  молчит, и той, что болтает без умолку, но не разглашает секретов. И будь
  осторожен. У здешних тайн не только быстрые ноги и зоркие глаза.
     -Я так и сделаю, - пробормотал Гай, пытаясь сообразить, кому из
  обитателей замка подошли бы подобные определения. Похоже, тут все одержимы
  страстью ничего не говорить напрямую, даже служитель Церкви. - Спасибо
  вам...
     - Иди, иди, - замахал на него руками отец Ансельмо, и гостю из Англии
  оставалось только поспешно удалиться, расслышав брошенное вслед: -
  Благодарить будешь потом, если захочешь...
     Он выбрался на просторное крыльцо библиотеки и остановился, вдыхая
  свежий ночной воздух. В голове слегка шумело - от крепкого вина и от уймы
  туманных предупреждений, и, спускаясь по лестнице в нижний двор, он не
  сразу обратил внимание на приглушенную яростную возню неподалеку от дверей
  конюшни. Кто-то взвизгнул, шарахнулся в сторону, не удержавшись на ногах,
  сэр Гисборн успел заметить проблеск рассекающего воздух короткого лезвия и
  сердито выкрикнуть:
     - Эй, в чем дело? Прекратите!
     Упавший человек неуклюже вскочил и, прихрамывая, опрометью кинулся в
  спасительную тень между постройками. Трое оставшихся отскочили друг от
  друга, тот, что повыше, отчетливо и злобно прошипел: "Я до тебя еще
  доберусь!" В ответ, к удивлению Гая, послышался голос Франческо, внятно и
  без малейшего признака вежливости растолковавшего неизвестному, что он
  может делать со своими угрозами и какое место является для них наиболее
  подобающим. Услышь подобные речения любая благовоспитанная девица, не
  избежать бы ей глубочайшего обморока.
     Из участников поспешно завершившейся драмы сэр Гисборн застал только
  мессира Бернардоне, стоявшего под факелом и сокрушенно изучавшего
  распоротый от плеча до манжеты рукав куртки. Услышав приближающиеся шаги,
  Франческо поспешно сунул в ножны все еще зажатый в ладони кинжал и
  виновато развел руками.
     - Надо полагать, тут проходила мирная беседа? - осведомился Гай,
  мельком отметив разодранную рубаху попутчика и явные свидетельства того,
  что итальянца по меньшей мере один раз изрядно приложили к стене.
     - Исключительно мирная. - Франческо облизнул разбитую губу и нервно
  хмыкнул.
     - И можно узнать предмет сего увлекательного разговора? - не без
  ехидства продолжил сэр Гисборн. - Кстати, мне показалось, или их в самом
  деле было трое?
     Чем ты не угодил этим господам? Ты хоть кого-нибудь запомнил?
     - Один из них - Гиллем де Бланшфор, имен остальных не знаю, хотя в лицо
  узнать могу. - Бернардоне-младший оторвался от стены и сдавленно ойкнул.
     - Гиллему-то ты чем помешал? - недоуменно спросил Гай. - Ты с ним вроде
  и не разговаривал... Или, ты уж прости, дело в леди Бланке или какой
  другой здешней даме?
     - Чем мешает молодому хозяину в темном коридоре хорошенькая служанка? -
  уныло вопросил Франческо и, осторожно проведя пальцами по лицу, подытожил:
  - Надо было родиться косым на оба глаза или горбатым, на худой конец.
     - О Господи, ну и дом... - Гай наконец сообразил, в чем истинная
  причина драки, и не знал, засмеяться ему, посочувствовать или послать к
  черту все куртуазные условности, разыскать Гиллемя и незамысловато набить
  морду, да так, чтобы тот месяц-другой не мог подняться. - С тобой все в
  порядке?
     - Если не считать печального обстоятельства, что завтра моя физиономия
  будет по цвету напоминать перезревшую сливу... - начал Франческо и вдруг
  осекся на полуслове, вслушиваясь в ночную темноту. Сэр Гисборн хотел
  спросить, что его насторожило, но вопрос оказался излишним.
     Звуки виолы. Отчетливо различимые в тишине, создающие рваную, скачущую
  мелодию, царапающую по ушам.
     Не сговариваясь, они сорвались с места, толкаясь, взлетели по лестнице
  и остановились, судорожно озираясь. К аккордам прибавился голос -
  хрипловатый, навсегда сорванный голос, звучащий, казалось, отовсюду:
     Но страшен стон и душен сон, где светом стала тьма, В краю безбожных
  дударей теперь всегда минор.
     Летит на мертвый Каркассон тоскливая зима.
     И город Альби, в чьих домах ни окон, ни дверей, Опять распят Гурьбой
  солдат И гордым лязгом шпор.
     Excuscz-moi, вы лживы, монсеньор...
     - Там! - Франческо наконец заметил смутный человеческий силуэт,
  устроившийся на выступе угловой башни на высоте около шести или семи
  локтей над землей. Гай ошарашенно подумал, как певец смог вскарабкаться
  туда без посторонней помощи или надежной веревки с крюком на конце. - На
  карнизе!
     Песня оборвалась. Почти неразличимая в лунном свете тень наклонила
  всклокоченную голову, снисходительно посмотрев вниз.
   "Этого не может быть, - отстраненно подумал Гай, цепляясь за последние
  останки здравого смысла. - Когда он успел добраться до Ренна, если мы
  видели его больше двух седмиц назад в Муассаке и он шел пешком? Этого
  просто не может быть. Нам кажется. На самом деле там никого нет. Это
  мороки замка. Наваждение".
     - Погоди! - Франческо подбежал к подножию башни, остановился там,
  задрав голову, и звонко выкрикнул: - Погоди! Это ведь не последний куплет,
  да? Скажи, это не последний куплет?
     Наверху жалобно звякнула задетая струна и слетели, кружась, два еле
  слышных слова:
     - Не последний...
     - Я больше никого не вижу. - Растерянный Франческо отступил назад,
  тщетно высматривая только что восседавшую на узкой кромке карниза фигуру.
  Облако закрыло луну, а когда ушло - сгинул и человек, называвший себя
  Лоррейном.
     - Ты ничего не слышал о недавних погромах в городе Альби? - вдруг
  быстро спросил Гай. Итальянец отрицательно покачал головой. - Я так и
  думал... Не хотел бы я очутиться в шкуре того монсеньора, которому
  предназначена эта песня. Или она для де Транкавелей?
     - Для них или про них? - Франческо поежился на ветру, кутаясь в обрывки
  некогда приличной одежды.
     - По-моему, для них, - задумчиво протянул сэр Гис-борн и запоздало
  спохватился:
     - Пойдем отсюда. Я кое-что узнал и хочу, чтобы ты помог мне разобраться.
     Выждав мгновение, когда Гай отвернется, Франческо торопливо проверил,
  уцелело ли его сокровище. Хвала святому Бернару и Мадонне, сотворившим
  крохотное чудо, - после драки он успел подобрать выпавшую чашу раньше, чем
  она попалась на глаза мессиру Гисборну, и она по-прежнему оставалась с
  ним. Над зловещими тайнами в самом деле лучше размышлять под крышей и в
  тепле. Все-таки он Счастливчик - не появись на редкость вовремя мессир
  Гай, чем бы все закончилось? Он справился с одним из нападавших, но Гиллем
  и его второй дружок вполне могли бы добиться желаемого.
      
 
     ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
   
   НИ СЛАВЫ, НИ ПОБЕДЫ
   
   10 ОКТЯБРЯ 1189 ГОДА, С РАННЕГО УТРА ДО ВЕЧЕРА. ЗАМОК РЕНН-ЛЕ-ШАТО,
  ПРЕДГОРЬЯ
   
   ПИРЕНЕЕВ
    
 Дугал видел сон; сон о давно забытом прошлом. Дело происходило ранней
  весной - окрестные холмы в призрачной зеленой дымке, сладкий запах мокрой
  земли, черные оседающие сугробы в оврагах. Белые хлопья, взлетающие над
  тесным ущельем и росой оседающие на камнях - речка Байнен, и без того
  бурная, после недавней паводка превратилась в негодующее чудовище,
  стремящеесз сокрушить все на своем пути.
     Байнен яростно клокотала, под грызая стены своего ложа, и даже здесь,
  наверху, ощущалось чуть заметное подрагивание земли под ногами.
     Трое мальчишек-подростков, на вид лет тринадцати-четырнадцати (на самом
  деле они могли быть намного младше - в здешних краях люди быстро проходят
  путь от младенца до старика), топчутся неподалеку от края обрыв; Мальчишки
  ежатся от холодного ветра, хихикают, подталкивают друг друга все ближе к
  неровному срезу, за которым начинаются тридцать-сорок локтей мокрой глины,
  пронизанной древесными корнями, и ликующее безумие грязно-белой воды в
  клочьях рваной пены. Примерно на высоте два человеческих роста вдоль
  берега шагов на пять-шесть тянется грозящий вот-вот осыпаться узкий
  карниз, на котором в состоянии удержаться достаточно ловкий и легкий
  человек. Например, подросток.
     Мальчишки слишком часто озираются по сторонам - если кто-нибудь из
  взрослых увидит их здесь и поймет, что они задумали, взбучки не миновать.
  Но сегодня такой замечательный весенний денек, и все они слишком молоды,
  чтобы всерьез задумываться о возможной опасности. К тому же они только что
  поспорили, и на кон поставлено настоящее сокровище - маленький кинжал,
  подарок отца одному из подростков, будущая награда тому, кто рискнет
  пройти по шаткому выступу над бурлящей Байнен.
     Вожак крохотного отряда - долговязый, тощий, с глазами, лихорадочно
  блестящими в предвкушении жутковатого приключения, - стоит на краю обрыва,
  примериваясь, где удобнее начать спуск. Одно стремительное движение - и он
  уже за краем, цепко удерживаясь на крутизне, перемещается все ниже и ниже,
  добирается до карниза, встает на него обеими ногами. Он задирает голову и
  вызывающе смотрит снизу вверх на приятелей, чьи лица отсюда кажутся
  бледными овальными пятнами. Поток ревет и беснуется, зажатый в ставшие
  слишком тесными стены ущелья. Ему нужно преодолеть от силы пять или шесть
  больших шагов, и причина, толкнувшая его на рискованный поступок, кроется
  вовсе не в кинжале и не в затаенном восхищении друзей. Ему нравится
  заигрывать со смертью, ощущать за плечом ее ледяное дыхание - и всегда
  ускользать. Он ни мгновения не сомневается, что улизнет и на этот раз.
  Улизнет, оставив старую каргу в дураках, и посмеется над ее неуклюжими
  попытками.
     Корень, за который он ухватился, с треском лопается. Очень долгое
  мгновение он смотрит на зажатый в ладони обрывок, покрытый землей, затем
  бросается вперед, распластываясь на мокрой глине и пытаясь сохранить
  равновесие. Уступ под ногами медленно оседает, но мальчишка еще не
  понимает, что случилось. Это происходит не с ним, с кем-то другим, а он
  благополучно добрался до своей цели и сейчас вскарабкается наверх.
     - Лови! -доносится сверху истошный вопль. - Держи-ись!
     Разматывающаяся веревка задевает его плечо. Он медленно, как во сне,
  протягивает руку, пальцы на мгновение ощущают надежный колючий волос, но
  карниз начинает стремительно осыпаться, увлекая его за собой. Он еще
  успевает бросить взгляд вверх, на удаляющиеся перекошенные лица, и
  подумать: "Интересно, я сначала разобьюсь или захлебнусь?"
   Он падает молча, и спустя пару ударов сердца Байнен принимает его
вместе с лавиной щебенки, вырванных с корнем растений и комьев глины.
Черные камни в пенящейся воде похожи на зубы бешеной собаки, и эти
равнодушные челюсти с размаху смыкаются на нем.
   Только тогда он начинает кричать и просыпается. Вернее, кричит,
приходит в себя, судорожно пытается вскочить и снова кричит - на этот раз
от ослепительно белой молнии боли, пронзающей левую руку. Нет худа без
добра: вспышка заставляет вспомнить, что его тринадцатилетие давным-давно
осталось позади, вместе с друзьями детства и падением в реку. В тот
промозглый весенний день он сумел поймать брошенную веревку, и приятели
выволокли его наверх - трясущегося от пережитого прикосновения старухи с
косой, но не угомонившегося. Он никогда не задумывался, почему они всегда
поддерживают его, какой бы замысел ни пришел ему в голову, считая их
поступок само собой разумеющимся. Разве он не был среди них самым
сообразительным и решительным? Друзья защищали его перед сверстниками,
когда их компания сталкивалась с другой, перед рассерженными родителями,
решавшими, что пора положить конец проделкам младшего отпрыска, и не
покинули его, когда... Когда что?
   Когда игра перестала быть игрой и обернулась безжалостной жизнью. Они
погибли, дав ему возможность скрыться. Он твердо знал: в последний миг
своей суматошной жизни сквозь дрожащее пламя свечей он увидит их лица,
навсегда оставшиеся молодыми, лица не осуждающие, но вопрошающие -
исполнил ли он данное обещание?
   - Я старался, - пробормотал он. - Видит Бог, я очень старался.
   Он оперся на правую руку - в ладонь впились острые ребра крохотных
камней - и осторожно сел. Перед глазами плавали разноцветные точки, и он
ничуть не удивился, нащупав на затылке, под слипшимися в колтун волосами,
широкий рваный шрам. Ему еще повезло, он не размозжил голову, с размаху
брякнувшись на дно оврага. Докучно саднили царапины - множество
незначительных и несколько глубоких, начавших заплывать кровью. Слева, под
ребрами, при малейшем движении остро напоминала о себе не слишком удачная
попытка сбежавшего противника проделать в нем небольшую дырку. Разрезанная
ткань рубахи и пледа присохла кране, и он скривился, представив, с какими
мучениями придется ее отдирать. На мелочи вроде сорванных ногтей и
разбитых губ он не обратил внимания.
   Хуже всего обстояли дела с левой рукой. Ее пришлось перекладывать на
колени, точно некий посторонний предмет. Там она и осталась лежать,
напоминая фиолетово-багровый распухший окорок, потерявший всякую
возможность двигаться и кое-где насквозь пронзенный неожиданно белыми и
чистыми обломками кости. К счастью, кровяные жилы и связки вроде не
пострадали, хотя крови на нем самом и на валунах поблизости хватало с
избытком.
   - Случались деньки и получше, - мрачно поделился он с безмолвной стеной
оврага, носившей заметные следы его отчаянных попыток остановить
скольжение по склону.
   Рука, сломанная по меньшей мере в двух, если не в трех местах, сгорала
в безжалостном незримом огне. - Но коли в этом мире за все приходится
платить...
   Он еле успел отклониться в сторону - его вырвало. Обломки костей с
отчетливым скрежетом терлись друг о друга. Любому известно, что
человеческое тело, к сожалению, не настолько выносливо, как хотелось бы, а
люди оружия рискуют собой гораздо чаще остальных. Он соглашался с этим и
не собирался чрезмерно огорчаться по поводу нынешнего невезения. В конце
концов, кто лет пять назад устроил лихие скачки с препятствиями на плохо
объезженной лошади, завершившиеся месяцем унылого пребывания в лазарете
какого-то крохотного монастыря? Вот то-то же.
   ...Сегодня все обстояло намного серьезнее. Ему необходима помощь, и как
можно скорее, иначе придется всю оставшуюся жизнь обходиться одной рукой.
Кроме того, если он не вернется к утру, его компаньонам, и без того
находящимся в незавидном положении, начнут задавать разные неприятные
вопросы, и не приведи Господь, чтобы монахи из Алье явились именно сегодня.
   Наконец, ему теперь известно кое-что из того, что обитатели замка
предпочли бы держать в глубочайшей тайне. Только как могла выйти такая
  нелепица: он валяется здесь (луна вот-вот скроется за вершинами, значит, с
  момента падения миновало не меньше четверти часа), а его законная добыча,
  его враг, разгуливает на свободе?
     Перед взглядом памяти мелькнули отрывистые картины схватки: отчаянная
  попытка дотянуться до собственного ножа и увернуться от полосующего воздух
  узкого серповидного лезвия, скрежет разбрасываемой гальки, звон
  столкнувшихся кинжалов, пропущенный удар в лицо - черт, больно ведь!
  Потом... потом ему удалось вывернуть руку противника и, безжалостно молотя
  ее по камням, заставить того разжать пальцы и выпустить клинок. Лишившись
  оружия, добыча истошно завизжала и попыталась кусаться, но присмирела,
  несколько раз чувствительно схлопотав по физиономии и ребрам.
     И тут наконец-то получивший возможность разглядеть противника Дугал
  несколько опешил, торопливо решая, что предпринять. Связать пойманного
  зверя и притащить к воротам замка? Никто не поверит его рассказу, и граф
  Редэ в первую очередь.
     Может, прикончить? Неподалеку протекает Од, столкнуть труп в реку...
  Через день или два он всплывет ниже по течению, никто не догадается
  связать смерть на охоте с гостями Ренна...
     Наверное, пленник догадался о грядущем исходе, потому что заерзал,
  кашлянул, прочищая горло, и совершенно нормальным, слегка обеспокоенным
  голосом поинтересовался:
     - Эй, ты ведь не собираешься меня убить?
     - Заткнись, - огрызнулся Мак-Лауд.
     Добыча послушно помолчала несколько мгновений, затем пожаловалась:
     - Вообще-то мне неудобно. Может, слезешь с меня, и поговорим, как
  подобает людям?
     - Давно ли ты стал человеком? - злорадно спросил Дугал. - И то, что ты
  натворил, на самом деле всего лишь невинные забавы?
     - А-а, это, - презрительно скривился пленник. - Зато они прямиком
  угодили в рай, разве не так? Зачем ты пошел за мной? Схватил бы свою
  девчонку и убирался вместе с ней и приятелями раньше, чем налетят вороны
  из Алье. Они вас заклюют...
     Забавно будет посмотреть. - Он засмеялся, чисто и искреннее, затем
  выкрикнул неожиданно охрипшим голосом, явно подражая кому-то: - Оборотни,
  оборотни повсюду! Сойдет с небес очищающее пламя и спалит всякую нежить...
  Эй, скотт, ты случаем не нежить? А драться-то зачем? - добавил он спустя
  миг, получив короткий удар по скуле. - Кстати, ты не собираешься просидеть
  тут до скончания времен?
     Придется что-то делать, так?
     - Оборотни, говоришь? - протянул Мак-Лауд и наклонился вперед, чтобы
  пойманный им человек лучше осознал услышанное: - Значит, у вас полно
  оборотней? Интересно, что ты скажешь, если я сейчас просто уйду и брошу
  тебя здесь? С переломанными руками и ногами? Как думаешь, в каком виде
  тебя отыщут завтра утром? Или не завтра?
     - Не слишком-то мне будет весело. - Добыча задергалась, не прилагая
  особенного старания, чтобы обрести свободу, но проверяя бдительность
  охотника, и повторила:
     - Так как насчет договориться? Полагаю, если ты меня убьешь, глупая
  выдумка монахов под названием "совесть" тебя не замучает? - Пленник
  состроил задумчивую физиономию и сам ответил: - Конечно, нет. Однако тебе
  что-то нужно, я прав? Ты любопытный чип, намного догадливее, чем кажешься.
  Только не говори, будто тебя нельзя купить, ладно?
     - Почему нельзя, можно, - согласился Дугал. - Была бы цена хорошая.
  Например, скажешь, что вы тут затеваете?
     -И ты меня отпустишь? - с наигранным недоверием поднял брови лежавший
  на земле зверь в обличий человека. - Да? Прямо возьмешь и отпустишь?
  Может, еще до дома проводишь, как добрый христианин?
     Мак-Лауд пропустил мимо ушей все старания добычи вывести его из себя и
  постарался говорить как можно равнодушнее:
     - Послушай, мне вообще-то наплевать на тебя и на то, что ты о себе
  воображаешь.
     Я могу взять твою голову и стучать ею о камни, пока она не треснет и
  оттуда не посыплется то, что я хочу узнать. Возможно, я тебя отпущу. Все
  равно ты долго не протянешь. Но хотя бы день, да твой.
     Пленник оскалился, показав неожиданно ярко блеснувшие в лунном свете
  зубы:
     - Ты не сможешь. Твоим хозяевам ничего не достанется - ни моя жизнь, ни
  мои знания, ни мои тайны.
     - Это почему? - мягко и отчасти ласково осведомился шотландец.
     - Так обещано. - С этими словами зверь неожиданно сильно дернулся
  вперед и вбок, вырвался, перекатился по камням, дотянувшись до улетевшего
  на несколько шагов ножа. Дугал, шепотом выругавшись, бросился за ним... и
  замер, увидев тень над гребнем холма.
     Он посейчас не понимал, как и без того темной ночью смог разглядеть
  неясные очертания всадника и лошади. Однако он видел их: вороного коня. в
  глазах которого навсегда застыл отблеск нездешнего пламени, и сидевшего на
  его спине человека.
     Никогда еще ничего всерьез не пугавшийся Дугал Мак-Лауд вдруг впервые в
  жизни понял, что такое страх - столкновение с силой, против которой ты
  беззащитен. Она сметает тебя подобно лавине, сходящей с гор, не
  интересуясь, враг ты, друг или просто случайный свидетель. И остается
  одно: последовать за ней или вовремя убраться с ее пути. Дугал предпочел
  второе, забыв об удирающей добыче и своей цели. Он сделал шаг назад -
  всего лишь один крохотный шаг, но позади, там, где миг назад тянулось
  каменистое дно лощины, теперь оказалась пустота.
     Извернувшись, он попытался ухватиться за осыпающийся край, удержаться
  любой ценой... и полетел вниз вместе с градом мелким камешков и сознанием
  полного поражения. Все потеряно, остается только сдаться на милость
  победителей. Ему стоило догадаться с самого начала - Ренн и его обитатели
  под зашитой, которая надежнее крепостных стен и железных замков.
     Теперь он сидел здесь, на дне узкой расселины, у него болела голова,
  страшно хотелось пить, он плохо представлял, как одолеет полторы или две
  лиги, отделяющие его от замка Ренн, и как вскарабкается на стену.
  Охотничья луна хорошо подшутила над ним, позвав на ночную прогулку, - он
  заполучил ключи ко многим загадкам, но не мог использовать их.
     Подавив еще один приступ тошноты, он с трудом поднялся на ноги,
  постоял, медленно раскачиваясь взад-вперед и тупо глядя перед собой. Когда
  головокружение прошло, он заковылял вверх по оврагу, иногда спотыкаясь в
  темноте о камни и стараясь оберегать безжизненно свисавшую переломанную
  руку. Ему пришло в голову, насколько он сейчас смахивает на выходца с того
  света - жуткое, залитое кровью и воняющее блевотиной существо, которое,
  пошатываясь, бредет навстречу своей судьбе сквозь бессердечную ночь.
      
 Глухо прозвучавший удар по створкам заставил беспокойно дремавшего
  Франческо мгновенно проснуться и по недавно приобретенной привычке
  схватиться за кинжал.
     Он бросил короткий взгляд в окно гостиной'- там висела непроглядная
  хмарь предрассветных сумерек. Стук не повторялся, и Франческо, на цыпочках
  приблизившись к двери, шепотом окликнул:
     - Кто там?
     - Френсис, открой, - хрипло и неразборчиво донеслось снаружи. Дверь
  слегка вздрогнула - кто-то грузно навалился на нее с другой стороны
  Франческо потянулся к засову... испуганно отдернул руку и вполголоса
  позвал:
     - Мессир Гай, там...
     - Отопри. - Гай, оказывается, уже успел вскочить с постели ("Возможно,
  он и не ложился", - мельком подумал итальянец) и стоял позади него,
  озабоченно хмурясь.
     - Похоже, это Дугал.
     - Хорошо, - кивнул Франческо, сбрасывая со скоб тяжелый брус засова. По
  его мнению, доносившийся из-за двери голос ничуть не напоминал голос их
  попутчика, но мессиру Гисборну виднее.
     Створка приоткрылась, и они еле успели подхватить обрушившегося на них
  человека.
     Бросив взгляд вниз, Франческо со страхом увидел расплывающиеся на
  каменных плитах пола и на вытершемся ковре мутно-багровые пятна.
     - Убери следы, ладно? - сквозь зубы прошипел Гай, с трудом удерживая
  шотландца, намного превосходившего его ростом и весом, от падения. -
  Сможешь быстро раздобыть горячей воды, много тряпок... что еще нужно?
     - Попробую, - робко сказал Франческо, и они действительно сделали все,
  что могли, до наступления рассвета не рискуя привлечь внимание обитателей
  замка.
     Впавший в полубессознательное состояние Мак-Лауд не слышал обращенных к
  нему вопросов о том, что с ним произошло и как он сумел вернуться в Ренн,
  Сначала они предположили, что шотландец, благополучно спустившись со стены
  крепости, в темноте сорвался с обрыва, но затем, возясь с его
  многочисленными ранами, наткнулись на глубокие отметины, явно оставленные
  узким тонким лезвием, что доказывало - Мак-Лауд с кем-то дрался. Гисборн
  торопливо переворошил горку пропитанных кровью вещей, найдя подтверждение
  своим догадкам: ножны пустовали, длинный-кинжал с рукоятью из оленьего
  рога пропал, оставшись на месте схватки неведомо с кем.
     Они оба старались не смотреть лишний раз на месиво, в которое
  превратилось левое предплечье их попутчика. Неведомо каким способом
  Мак-Лауд умудрился перетянуть ее выше локтя обрывками рубахи, но, как
  заподозрил Гай, если в течение ближайшего дня-двух они не найдут хорошего
  лекаря, Дугала ждет незавидная участь. Кости, может, через месяц-другой
  срастутся - при условии, что их правильно сложат, но с любыми мыслями о
  дальних странствиях на этот срок придется распрощаться. Понадобится место,
  владельцы которого согласятся приютить раненого и ухаживать за ним, а где
  такое отыщешь? Возвращаться в Алье, в тамошний монастырь? Но как им
  покинуть замок?
   "Выходит, мне придется добираться до Константинополя одному, - внезапно
  сообразил Гай и похолодел. - Франческо и мистрнсс Изабель наверняка
  останутся в Марселе.. Как быть с архивом? Попросить мистрнсс Уэстмор
  отдать его мне? И что же, с кучей бумаг на руках я должен как-то попасть
  почти на другой конец света?
     Или лучше дождаться, когда этот тип сможет снова встать на ноги? Дугал,
  ты даже нарочно не мог выбрать наилучшего момента, чтобы разбить свою
  дурацкую голову!
     Все планы летят кувырком, и я совершенно не представляю, как буду
  выкручиваться!"
   В обычное время гостям Ренна принесли завтрак, съеденный в угрюмом
молчании.
   Молодые господа, как сказал слуга, еще не вернулись с охоты, старый
граф заперся у себя и никого не желает видеть. Мак-Лауду стало хуже, он
начал бредить, но ни Гай, ни Франческо не понимали смысла отрывистых
гэльских слов. К полудню сэр Гисборн не выдержал дальнейшего пребывания в
четырех стенах и после краткого препирательства с совестью, требовавшей
остаться, улизнул, заверив Франческо, что вернется не далее, как через
час, и постарается разузнать местные новости.
   Итальянец кивнул - его не удручала необходимость заботиться о ком-то, а
после вчерашней стычки он не слишком рвался снова разгуливать по Ренну.
   Заперев дверь за ушедшим Гаем, Франческо бесцельно побродил по гостиной
и нерешительно заглянул в соседнюю комнату, надеясь, что раненому удалось
заснуть.
   Вместо этого он услышал невнятный шорох и еле различимый, севший голос:
   - Кто?..
   - Это я. - Франческо вошел и, обойдя огромное, рассчитанное на пять или
шесть человек, ложе, присел на край, чтобы Мак-Лауд мог его видеть. -
Лежите спокойно.
   Хотите пить?
   - Нет. - Хотя Франческо не особенно разбирался в искусстве врачевания,
его познаний вполне хватило, чтобы понять: обстоятельства складываются не
в их пользу. Мак-Лауд не слишком хорошо выглядел - трудно ожидать иного от
человека, которому пришлось пересчитать камни на склонах здешних гор,
однако итальянца обеспокоило другое. Из взгляда мессира Дугала пропала
веселая сумасшедшинка, притягивавшая к нему людей, он заранее смирился с
исходом, полагаемым худшим из возможных. - Где Гай?
   - Ушел за новостями, - доложил Франческо. - Скоро придет. Или мне
сходить за ним?
   Ответа не последовало. Мак-Лауд безразлично разглядывал почерневшие
балки потолка и вновь заговорил только после долгого молчания, заставив
Франческо вздрогнуть.
   - Наверное, я не доживу до вечера, - спокойно произнес шотландец и
слегка удивленно добавил: - Никогда не думал, что умру проигравшим.
   - Глупости. - Франческо очень старался, чтобы слова прозвучали сердито,
но в действительности они выглядели жалкой потугой на гнев. - Вы всего
лишь упали и сломали руку. Кроме того, вы сумели вернуться сюда, и, думаю,
у вас вполне хватит сил, чтобы пережить два или три месяца сидения
взаперти, пока вы поправитесь. Все обойдется.
   Я не помню, как пришел, - рассеянно сказал Мак-Лауд. - Там была
повозка... с коровьими тушами, что ли... их везли в замок. Возницы не
заметили еще одной туши. - Он остановился передохнуть. - Может, я и
выкарабкаюсь, но нам больше не ходить одними дорогами. Прошлой ночью я
видел то чего человеку видеть не стоит.
   И я испугался.
   - Все пугаются, - осторожно проговорил Франческо - Таково свойство
человеческой природы.
   - Не я. - На миг в голосе Дугала воскресло давешнее упрямство тут же
сменившись равнодушием. - Раньше я в это верил. Теперь - не знаю. Похоже,
с завтрашнего дня вам придется обходиться без меня. Я увидел покровителя
Ренна и мне стало страшно. Он забрал часть моей души, заберет и остальное.
Хайме был прав - все перестает иметь значений кроме замка и его тайн.
   - А мы? - тоскливо спросил Франческо. - Неужели вы хотите бросить нас?
Променять на посулы старой крепости?
   Мак-Лауд закрыл глаза и промолчал, однако, когда Франческо почти
бесшумно поднялся, безучастно спросил:
   - ТЫ уходишь?
   - Никуда я не ухожу. - На сей раз молодому итальянцу отлично удалась
сварливая интонация. - Просто собираюсь кое-что сделать, и, между прочим,
для вас, мессир Дугал. - Он помолчал и решился: - Вряд ли у меня хватит
смелости сказать такое еще раз. Вы хороший человек, но ваша гордость скоро
перерастет в гордыню. Я могу только догадываться о событиях прошлой ночи,
однако в силах понять очень простую вещь: вы всего лишь узнали, что умеете
бояться так же, как и все остальные люди.
   Это открытие мучает вас сильнее любой боли. Вы, как и хозяева Ренна,
полагаете, будто вам дано нечто, чего нет у прочих. У них есть Книги и
замок, у вас - ваши секреты, ваше умение драться и стремление выделяться
среди прочих. - Он выскочил из комнаты прежде, чем Мак-Лауд успел что-либо
  ответить, и принялся яростно перетряхивать свой скарб, ломая голову над
  причиной, заставившей его говорить подобным образом. Он никогда раньше не
  позволял себе судить чужие поступки и чужие характеры, справедливо полагая
  это весьма опасным занятием. Никто не горит желанием услышать обширный
  перечень своих недостатков.
     Наконец Франческо отыскал ее - большую коробку, обтянутую серой кожей.
  Он захватил ее из разоренного каравана, здраво рассудив, что законному
  владельцу - лекарю мэтра Барди - она уже не пригодится. В коробке
  хранились снадобья, необходимые в дороге, и Франческо, немного знавший о
  содержимом пузырьков и шкатулок, намеревался отыскать какое-нибудь зелье,
  от которого их попутчик уснет и позабудет о пережитом. Франческо не
  сомневался, что Мак-Лауд в самом деле увидел нечто, поразившее его до
  глубины души, и отчасти догадывался, что именно.
     Над откупоренными флаконами поплыли запахи - травы, засушенных цветов,
  неизвестных Франческо настоев. Их он трогать не рискнул, пользуясь
  содержимым только тех склянок, в назначении которых был уверен. Получилось
  нечто густое, не слишком приятное на вид, но сладковатое на вкус. На
  всякий случай Франческо еще раз перемешал свое варево, огляделся, ища
  подходящий сосуд - пустую кружку или кубок, оставшиеся после завтрака.
  Взгляд уперся в непритязательную деревянную чашу - он сам поставил ее
  вчера на подоконник.
     Несколько очень долгих мгновений мессир Бернардоне; исподлобья
  разглядывал трофей, принесший ему столько неприятностей. Затем медленным,
  размашистым жестом выплеснул приготовленный состав в камин, полыхнувший|
  розовыми и зеленоватыми языками пламени. Обогнул стол, поднял задвинутый в
  угол тяжелый глиняный кувшин, наклонил над первой попавшейся кружкой. Из
  широкого горлышка струйкой полилась вода - как он убедился, попробовав,
  обычная горьковатая вода из ручьев графства Редэ. Двигаясь все так же
  неторопливо, Франческо снял с подоконника деревянный кубок, наполнил его и
  подержал в руках, глядя на прозрачно-синее осеннее небо за окном и что-то
  беззвучно шепча. Затем прошел в спальню.
     Мак-Лауд, услышав его шаги, слегка повернул голову и с отголоском
  прежней иронии осведомился:
     - Принес отраву? Она хоть быстро действует?
     - Очень быстро. - Франческо заставил себя улыбнуться.- Вам помочь, или
  сами справитесь?
     - Давай сюда. - Дугал протянул здоровую руку, взял принесенную чашу и
  двумя быстрыми глотками осушил ее, пролив несколько капель на подушки. -
  Чего ты туда намешал? Горькая, как полынь...
     - Ничего, что могло бы повредить вам, - искренне ответил Франческо и
  слегка наклонился вперед, поймав взгляд шотландца: - А теперь послушайте,
  что я скажу.
     Вас обманули, вернее, вы сами себя обманываете. Никто, никакие
  призрачные видения и нездешние голоса не властны над вашей душой. Она
  принадлежит только Господу Богу и вам. Постарайтесь запомнить это, ладно?
  Спите и не помышляйте о смерти, а когда проснетесь, вам наверняка будет
  лучше, и мы найдем способ покинуть это место.
     - Почему-то я тебе верю, - задумчиво пробормотал Мак-Лауд. - Если я в
  самом деле засну, разбуди меня, когда придет Гай. Я хочу кое-что
  рассказать вам обоим. О вчерашней ночи, о Книге... и обо мне.
     - Разбужу, - пообещал Франческо и, забрав кубок, нетвердыми шагами
  выбрался в гостиную. Там он добрел до служившего ему постелью сундука и
  обессиленно присел на застеленную овечьими шкурами крышку. В голове, как
  птицы над пепелищем, неотступно кружили две мысли: "Долг оплачен" и "Что
  же я натворил?"
   Принесенные Гаем новости с трудом подразделялись на плохие и хорошие,
ибо не заключали в себе ничего обнадеживающего. Братья де Транкавель
вернулись в свое владение - как и предсказывала Бланка, без добычи, зато
весьма чем-то обеспокоенные, и старший сразу отправился к отцу. Стража не
пропустила сэра Гисборна в жилище мистрисс Уэстмор, сославшись на приказ
наследника Ренна.
   Библиотека оказалась запертой изнутри, и никто не отозвался на стук.
Нетрудно догадаться, что гости впали в немилость, которая многократно
возрастет в тот миг, когда через арки барбикена въедут представители
епископства Алье. Как удрученно догадывался Гай, шагая через двор и
чувствуя бросаемые ему вслед неприязненные взгляды, возвращением архива
они уже не отделаются. Мак-Лауд, он сам, Франческо и мистрисс Изабель
раскачали дерево с осиным гнездом на макушке.
   Скоро осы вылетят наружу и начнут жалить виновных.
   В комнатах полуденной башни его встретило удивительное спокойствие.
Дугал спал - к счастью, без кошмаров и криков. Франческо сидел возле
камина, разыгрывая сам с собой шахматную партию. Принюхавшись, Гай уловил
слабый аромат каких-то лекарственных снадобий и понял, что итальянец
распотрошил свои запасы, использовав по назначению.
   - Ступай пройдись. - Сэр Гисборн присел за стол. - Похоже, с
сегодняшнего дня мы не в чести, так что грех не воспользоваться
подворачивающейся возможностью.
   Братцы приехали, но монахов еще нет. Как он? - Гай кивнул в сторону
закрытой двери спальни. - Ты его чем-то напоил? Не удалось вызнать, что с
ним случилось?
   Франческо молча наклонил голову, решив не вдаваться в подробности. Он
не мог сказать, чего опасается больше - полнейшего неуспеха своего замысла
или, наоборот, его удачи, сулившей новые (и совершенно непредсказуемые)
бедствия.
   Пожалуй, ему в самом деле нужно выбраться из комнаты, побыть одному и
хорошенько подумать над тем, что рассказал Гай о своем вчерашнем визите в
библиотеку.
   Сейчас день, по всему замку ходят люди, и вряд ли Гиллем решится на
повторение вчерашнего. Однако, прежде чем уйти, ему нужно поделиться
своими размышлениями.
   - Мессир Дугал упомянул, будто видел некоего хранителя Рення, -
негромко произнес Франческо, заставив англичанина резко повернуться. -
Похоже, встреча с этим существом и стала причиной его падения, потому что
я не в силах представить иного повода. А еще... - Он замялся. - Я думаю,
ваш друг пытался выследить тварь, называемую волкодлаком из Редэ, и достиг
своей цели.
   - Может, волкодлак его и подрал? - предположил Гай. Зная характер
Мак-Лауда, нетрудно предположить, что он принялся решать вопрос самым
простым способом:
   лично вмешавшись в кутерьму вокруг поисков волка-оборотня. - Но где же
тогда сам зверь - живой или его труп? Мак-Лауд непременно притащил бы его
сюда, чтобы швырнуть посреди замкового двора и во всеуслышание заявить:
"Вот ваше чудовище, убийца Хайме де Транкавеля и многих других невинных!"
   - Волкодлак ушел, - убежденно сказал Франческо. - Можете посмеяться
надо мной, но я убежден - между хранителем Ренна и волкодлаком имеется
некая связь, и минувшей ночью первый спас шкуру второго. Эта непонятная и
давняя связь пронизывает живое и неживое - владельцев замка и сам замок,
библиотеку отца Ансельмо, часовню, окрестные поселения и их жителей,
накрепко соединяя их. Если бы еще суметь понять, какова природа этой цепи,
в чем ее смысл и существование...
   - Мессир Бернардоне, по-моему, вы несколько преувеличиваете, - заметил
Гай, хотя в глубине души почти принял выводы итальянца.
   - Возможно, - легко согласился Франческо, тряхнув копной вьющихся
волос, и, вспомнив, поднял палец: - Мессир Дугал просил разбудить его,
когда вы вернетесь.
   Он хотел рассказать нечто важное. Но, пока нас не тревожат, может,
повременим хотя бы до середины дня? Мы тогда .выясним, каково наше
положение, а он придет в себя.
   Сэр Гисборн нисколько не возражал. Любая тайна может потерпеть пару
часов, а его компаньону в самом деле настоятельно требовался отдых.
   - Я попробую обратиться к монне Бьянке, - слегка смущенно пообещал
итальянец, уже стоя возле двери. - В замке наверняка есть лекарь, однако
нам требуется не только целитель, но и его молчание. Если мы скажем -
мессир Дугал слегка перебрал хмельного и свалился с лестницы, нам не
поверят и сообщат хозяевам.
   - Возникнут подозрения, - продолжил мысль Гай. - Хотя мы и так уже по
уши в подозрениях. Ладно, иди, только не забывай об осторожности.
Правильно говорят:
 "Горе побежденным". На их долю выпадает самое тяжкое - ожидание, как
  распорядится их судьбой победитель.
     Франческо пожал плечами и бесшумно выскользнул в коридор. Сэр Гисборн
  вяло подумал, что надо бы запереть за ним дверь, но какая польза от
  засовов? Если хозяева Ренна пожелают войти, их ничто не остановит. Гаю
  стало тоскливо и одиноко, и он в который раз запоздало пожалел, что
  позволил втянуть себя в это безумное предприятие. Он вполне мог
  отправиться в Палестину немного позже, вместе с собиравшимися в Портсмуте
  рыцарями. А сейчас все идет к тому, что в этом году он Святой Земли не
  увидит, и трудно сказать, доберется ли туда вообще.
     Мишель де Фармер и его оруженосец напрасно прождут в Константинополе
  два условленных месяца, решат, что попутчики безнадёжно отстали, с
  сожалением разведут руками и отправятся в путь без них. Грандиозные
  замыслы рассыпаются, как детские постройки из песка, смываемые приливной
  волной, и на берегу остается весьма обескураженный милорд Гай Гисборн из
  Ноттингама, лишенный друзей, поддержки и жизненной цели.
     - Простите, я вам не помешал?
     Не расслышавший дверного скрипа Гай вскочил, отпихнув табурет и
  протягивая руку к лежавшим на столе ножнам. Визитер не относился к
  семейству де Транкавель, но сэру Гнсборну не понадобилось долго рыться в
  своей памяти. Он уже встречал этого человека - седеющего аристократа в
  черном костюме, лихо сдвинутом набок ярко-малиновом берете и привычкой
  носить длинный узкий меч на правом боку, что непреложно означало: владелец
  оружия - левша. Больше месяца назад Гай столкнулся с этим типом на
  постоялом дворе в Type, получив недвусмысленное предупреждение - забыть о
  Тулузе, пропавших документах и поручении принца Джона. Поначалу сэр
  Гисборн полагал тот краткий разговор за плод собственного разыгравшегося
  воображения, однако в последнее время переменил мнение. Последуй они
  совету незнакомца, давно уже стояли б на пристани в Марселе и
  приценивались к оплате за перевозку через Средиземное море.
     - Вот именно, - кивнул неизвестный, словно отвечая на мысли Гая,
  невозмутимо присел на первый попавшийся табурет и деловито загремел
  кувшинами, выискивая еще не опустошенный. - Но вам было угодно проявить
  благородство, и вот теперь вы расхлебываете последствия. Добрый день,
  мессир Гисборн. Садитесь, потолкуем. У меня не так много времени, но,
  признаться, вы меня чрезвычайно заинтересовали.
     Меня вообще интересуют личности, выделяющиеся среди общей благочинной
  серости.
     Семейство де Транкавель, например. Или понаслышке знакомый вам
  небезызвестный маркграф Конрад Монферратский.
     - По-моему, я вас знаю, - выдавил Гай, не решаясь сесть и невольно
  отступая поближе к полыхающему зеву камина. Показалось или нет, но в
  комнате стало ощутимо холоднее.
     - Меня многие знают, - согласился незнакомец, наконец-то найдя не
  откупоренную бутыль и переливая ее содержимое в неизвестно откуда
  взявшийся позолоченный кубок. - А поминают еще чаще, нежели моего
  вековечного оппонента. В обморок грохаться не собираетесь? Нет? Вот и
  славно. Приношу свои извинения за устроенную вам маленькую неприятность в
  Type, однако, согласитесь, у нас обоих не хватало времени на долгие и
  подробные разъяснения, кто есть кто. Кроме того, я тоже склонен к
  предубеждениям и счел вас одним из представителей туповатого рыцарского
  племени. Сейчас у нас имеется время... Потому для дальнейшего разговора
  мне понадобится имя. Скажем... - Он задумчиво изогнул бровь. - Мессир де
  Гонтар. давний друг здешней благородной фамилии...
     - И покровитель замка Ренн, - неосмотрительно брякнул Гай, чувствуя,
  как сердце медленно, но верно проваливается в желудок, оставляя вместо
  себя зияющую промерзлую пустоту.
     Собеседник окинул его внимательным взглядом кремнисто-серых глаз:
     - И покровитель замка Ренн, если угодно. Мне давно приглянулось это
  местечко и его владельцы. - Он хмыкнул и язвительно проговорил: - Мессир
  Гисборн, ваш следующий вопрос написан у вас на лице: "Что вам, - то бишь
  мне, - надобно от честного христианина?".
     - Но раз вы здесь, значит, вам что-то нужно, - робко заикнулся сэр
  Гисборн. - Мне как-то затруднительно представить, чтобы вы просто зашли
  поговорить...
     - На редкость верная мысль. - Создание, называвшее себя мессиромде
  Гонтаром, подняло кубок в приветственном жесте. - Действительно, неужели
  мне больше нечего делать, как мотаться туда-сюда между вашим незначащим
  мирком и тем великолепным местом, где я... скажем так, обитаю постоянно?
  Однако в последнее время здесь начали твориться весьма забавные события.
  Кстати, долго еще вы собираетесь подпирать стену? Признаться, не люблю
  пить в одиночестве.
     Сделав пару шагов на негнущихся ногах, Гай нащупал табурет, оказавшись
  напротив гостя. Взял второй кубок, умудрившись не расплескать
  светло-золотистую жидкость, и сделал глоток. Следующий пошел заметно легче.
     - Итак, несмотря на мое предостережение, вы здесь. - Мессир де Гонтар
  задумчиво побарабанил пальцами по столу, и Гисборн неожиданно обратил
  внимание, насколько ухоженные у его визитера ногти, хотя и длинноватые. -
  Что с вами прикажете делать? Надо отдать вам должное, вы настойчивы,
  предприимчивы, сообразительны, кое-кто из вас даже обладает такой
  редкостью, как логический склад ума и врожденный дар предводителя. Кроме
  того, вашему разуму каким-то образом удалось остаться не слишком
  замутненным. Да, вы повторяете внушенные с детства благоглупости, однако в
  глубине души прекрасно осознаете, что это - не более чем дань вежливости и
  традициям. Скажите, мессир Гай, вы испытали бы сожаление, глядя на то, как
  разрушается, скажем, собор в Тулузе? Думаю, что да. Я тоже способен
  испытывать сожаление, что бы там ни говорили завистники и недоброжелатели.
  Я сожалею, когда вижу людей с незаурядными задатками, загубленными во имя
  сохранения общественного спокойствия. "Никто не должен выделяться, - вот
  так на самом деле звучат проповеди всех ваших пастырей. - Сиди смирно и не
  высовывайся". Потому, как я уже говорил, мне отчасти симпатичны
  незаурядные личности, входящие в вашу маленькую дружную компанию. Это не
  комплимент, всего лишь сухое подтверждение фактов. Я бы сравнил вас с
  горстью песка, насыпанного в жернова времен. Вряд ли вы сумеете остановить
  их вращение - это никому не под силу, - но вполне можете замедлить или
  даже слегка изменить.
     И, разумеется, любой, а не только я, предпочел бы, чтобы происходящие
  изменения соответствовали его желаниям и планам - Но для этого требуется
  наше согласие, разве не так? - Подозревая, что в словесном поединке над
  ним легко одержат верх. Гай решил придерживаться иной тактики Раз его
  назвали представителем туповатого рыцарского племени, он и будет таковым.
     - Святые небеса! - скривился гость, дернув углом узкогубого рта. -
  Простите, вырвалось. До чего же вы, люди, все-таки предсказуемый народ!
  Вечно-то ожидаете каких-то гадостей, ищете подвохов. Что, ожидаете
  предложения золотых гор и короны Британии впридачу? Не дождетесь. Я вам не
  итальянский торговец и не еврейский ростовщик. Можете катиться на все
  четыре стороны... если сумеете выбраться отсюда. Сами, без посторонней
  помощи. Единственное, что могу вам посоветовать, - использовать голову не
  только для ношения шлема. Вы, сэр Гисборн, изрядный тугодум - что есть, то
  есть, - но медленное соображение еще не означает глупости. Постарайтесь
  хоть на миг снять со своих глаз решечки, скованные из ваших дурацких
  представлений о том, что достойно, что недостойно, и здраво оценить
  ситуацию. Жаль, здесь нет вашего друга фон Райхерта...
     - Вы его знаете? - насторожился Гай, мгновенно припомнив, как отзывался
  о германце Мак-Лауд.
     - Как я уже говорил, я знаю многих сильных и слабых мира сего, -
  отмахнулся мессир де Гонтар. - Помнится, он даже как-то рискнул вступить
  со мной в диспут о судьбах мира... Так вот, герр Райхерт сумел бы вам
  кое-что растолковать даже лучше, нежели я, ибо он - лицо заинтересованное.
     - В чем? - быстро осведомился сэр Гисборн.
     - Спросите его сами при встрече. Думаю, для вас это будет весьма
  поучительная беседа. Так вот, я предлагаю вам хоть раз в жизни серьезно
  задуматься. Помните, что выбор есть всегда, и мир не сошелся клином на
  Палестине. Подвиги и славу всегда можно найти в другом месте.
     - Где, здесь? В Лангедоке? - Гаю показалось, будто он начинает что-то
  понимать, улавливать ту обычно ускользающую от него связь между словами и
  подлинными устремлениями людей. - Вам почему-то необходимо, чтобы мы
  остались в Ренне? Это связано с архивом? С угрозой раскрытия секретов де
  Транкавелей? Или с тем, что произошло прошлой ночью? Мак-Лауд видел вас -
  вас и волкодлака, так?
     - Вы задаете слишком много вопросов, - с легкой укоризной произнес
  седой человек в черном костюме непривычного фасона. - Хотя сами знаете
  ответы на большинство из них. Кроме того, подобно вашему приятелю Гунтеру
  фон Райхерту, вы переоцениваете значение собственной скромной персоны. Вы
  - головная боль графа Редэ и его наследника, а не моя. Просто случаются
  времена, когда одной личности, даже самой заурядной, удается повернуть
  предписанный ход мира. Добавьте сюда то немаловажное обстоятельство, что
  нынешнее Творение пока не имеет жестких ограничений...
     - Что, простите? - рискнул переспросить сэр Гисборн.
     - Не важно, - резко бросил мессир де Гонтар. - Просто имейте в виду,
  что у вашей компании имеется небольшой шанс стать чем-то большим, нежели
  незамысловатыми искателями приключений на королевской службе. Вы можете
  упустить этот шанс... а можете ухватить его за скользкий хвост, обуздать и
  заставить везти в нужном направлении. Хотите узнать, что ожидает вас в
  столь чаемой Святой Земле, куда вы так упорно стремитесь? Не хочу никоим
  образом задеть вашу родословную, милорд Гисборн, но вы - северянин.
  Длинная череда ваших предков привыкла жить при холодных зимах и довольно
  блеклом летнем солнышке и передала это ценное умение вам. Солнце Палестины
  наградит вас через месяц непрекращающейся головной болью.
     Франкские лекари ничего не смогут для вас сделать, вы стиснете зубы,
  затолкаете вашу истекающую кровью гордость поглубже и поползете к вашим
  противникам - арабам. О да, они вам помогут, но эта помощь обойдется
  дороже, нежели вы думаете. Но продолжим! Я не отрицаю, что вам может
  повезти и вас минует сия чаша. Вы наконец отправляетесь в поход, весь
  такой из себя освободитель Гроба Господня. Вокруг потянутся пустыни,
  каменистые пустыни и ничего, кроме выжженной земли. Тухлая вода, гнилое
  мясо, заплесневелая мука, червивые фрукты, но чаще всего - полное их
  отсутствие. Вскоре, извините за вульгарные подробности, вас начнет куда
  больше беспокоить состояние вашего желудка, нежели спасение Иерусалима. Но
  даже не это самое страшное. Страшно другое - презрение. Вас будут
  презирать европейцы, прижившиеся в Святой Земле и ставшие ее частью, вас
  будут презирать ваши якобы товарищи по оружию - вы, сами того не замечая,
  отравляете им жизнь своим вмешательством в их дела и представляете
  опасность, поскольку молоды, полны сил и нахальства. Наконец, вас будут
  презирать враги - за полнейшее незнание того, куда вы попали, и нежелание
  даже пытаться это узнать.
     Восток - совершенно иной мир, сэр Гай, со своими законами,
  тысячелетними традициями и другими взглядами на жизнь. С другим богом, в
  конце кониов. Хотите узнать, чем кончится ваше геройствование? В одну
  прекрасную ночь на ваш лагерь - безобразно устроенный и почти не
  охраняемый, потому что стража либо мается животами, либо дуется в кости на
  последний бурдюк воды, - совершенно случайно наткнется скачущий по своим
  делам арабский отряд и решит во славу Аллаха покрошить вас на мелкие
  части. Вы не успеете даже сказать "Ой!", как ваша блистательная
  несостоявшаяся карьера рухнет, а там, где заканчиваются все пути, вы
  честно и кратко скажете: "Я отправился в Крестовый поход, обосрал половину
  камней Палестины и был убит в ночной стычке, не успев даже схватиться за
  меч".
     Точка, конец рассказа. Я ничего не преувеличил, скорее даже преуменьшил.
     - Возможно, - согласился Гай, слегка передернувшись при мысли, что хотя
  бы половина из услышанного вполне может оказаться правдой. - Но я
  постараюсь как-нибудь пережить эти неурядицы. Все идущие в Палестину
  заранее знали, что их путь не будет устлан коврами и розами.
     - Ну-ну, - презрительно хмыкнул мессир де Гонтар. - Я с удовольствием
  послушаю, что вы станете говорить спустя полгода. Будет познавательно
  взглянуть, как быстро меняются людские ценности. - Он поднял голову и
  прислушался к чему-то, недоступному Гаю. - Не смею больше отнимать ваше
  драгоценное время.
     - И все? - опешил сэр Гисборн.
     - Я ведь не странствующий торговец, - снисходительно проговорил гость,
  поднимаясь, - Предоставляю вас вашей собственной судьбе. Если вы
  достаточно разумны, найдете выход и без моих подсказок.
     - А... А можно вас спросить? - отважился Гай, тоже выбираясь из-за
  стола. - Скажите, семейство де Транкавель... они катары? То есть эти,
  сочувствующие? Вы поэтому оказываете им покровительство? Они признают вас
  равным с...
     - Понятия не имею, - равнодушно отозвался мессир ле Гонтар, привычным
  жестом поправляя свой роскошный берет. - Меня не интересуют мелочи
  наподобие вероисповедания. Я обращаю внимание лишь на образ мыслей, хоть
  немного разнящийся с общественным. С этой точки зрения благородное
  семейство графа Редэ выгодно отличается от прочих смертных. У них всегда
  хватало смелости иметь собственное мнение и отстаивать его. Кроме того,
  ваша всепрощающая и всемилостивейшая Церковь нанесла им глубочайшее
  оскорбление, которое не забывается даже по истечении нескольких веков и
  смывается не одним потоком крови.
     - Вы имеете в виду короля Дагоберта? - догадался сэр Гисборн. - Значит,
  легенда говорила правду?
     - Я имею в виду убийство короля Дагоберта во имя интересов Рима, -
  голосом прожженного крючкотвора-законника уточнил гость. - Папе угодно
  было видеть на престоле будущей Франции своего ставленника, и Меровингов
  хладнокровно принесли в жертву. Как, по-вашему, это называется? Молчите?
  Правильно делаете. Честно говоря, не понимаю, почему де Транкавели так
  долго ничего не предпринимали, ибо в их смирение мне верится меньше всего.
  , Что же до правды... Никому не известно, какова она, эта самая правда,
  которой вы так рьяно доискиваетесь. Но, если хотите знать, убеждения
  семейства де Транкавель в своем праве на трон имеют под собой самое веское
  доказательство.
     - Книга, - отчетливо проговорил Гай. - У них есть Книга. Мы ее видели.
     Книга-Апокриф, рассказывающая историю их рода.
     - Ну и что? - якобы непонимающе дернул плечом меесир де Гонтар. - В
  каждом семействе хранятся фамильные летописи и пожелтевшие скелеты в
  сундуках. Кстати, - он бросил короткий острый взгляд в сторону запертых
  створок соседней комнаты, - все же позвольте дать вам на прощение один
  совет. На вашем месте я бы не принимал так близко к сердцу досадное
  происшествие с вашим другом и постарался бы растолковать ему на будущее,
  что охота за чужими тайнами порой становится чрезвычайно опасной. Он
  доселе не расплатился со своими предыдущими долгами, чтобы погрязнуть в
  новых.
     - Какими долгами? - растерянно спросил сэр Гисборн.
     - Теми, что преследуют его и ночью, и днем, - последовал туманный
  ответ. - У каждого из вас в душе есть накрепко запертый темный чулан, в
  который не допускаются родные, друзья и исповедники. Спросите у своего
  приятеля, какие сокровища он хранит в этом чулане. А вот ваш Франческо,
  сам того не подозревая, только что, по незнанию, спас мессиру Дугалу
  жизнь, но вместе с ней даровал величайшее проклятие. Ах, малыш, если б он
  предполагал, что именно нашел...
     Прощайте, Гай. Удачи не желаю, но и беды - тоже...
     Дверь открылась и бесшумно закрылась. Гай стоял посреди комнаты,
  туповато взирая на коричневые, покрытые начавшим шелушиться лаком доски и
  медленно повторяя про себя: "Я только что разговаривал с тем, кого именуют
  Князем Ночи, и все еще жив.
     Мало того, он не пытался купить у меня душу или перетянуть на свою
  сторону.
     Такое чувство, будто ему просто захотелось лично разузнать, что
  представляет собой некий Гай Гисборн и годится ли он для его целей. Он
  узнал и ушел. Господи, подскажи, как мне дальше жить с этими воспоминания?"
   В коридоре зазвучали быстрые шаги нескольких человек, кто-то торопливо
ударил кулаком по створкам и, не дожидаясь приглашения, ворвался внутрь.
Гай успел подумать: должно быть, возвращающийся Франческо и мистрисс
Изабель. а может, и леди Бланка. Хорошо бы они привел и лекаря.
   Он угадал наполовину. Вслед за откровенно встревоженной мистрисс
Уэстмор в комнату вошел молодой человек со скуластым маловыразительным
лицом, обтянутым желтоватой кожей, и равнодушным взглядом - средний из
братьев де Транкавель, мессир Тьерри.
      
 
   ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
   
 КТО ИЗ ТРЕХ БРАТЬЕВ -ДУРАК?..
   
 10 ОКТЯБРЯ 1189 ГОДА, БЛИЖЕ К ВЕЧЕРУ. ЗАМОК РЕНН-ЛЕ-ШАТО, ПРЕДГОРЬЯ
ПИРЕНЕЕВ
   
    
 Заговорили они одновременно.
   - Где Дугал? - почти выкрикнула мистрисс Изабель. - Меня не выпускали,
я только сейчас смогла улизнуть... Что он натворил и куда смотрели вы. Гай?
   - Вы вообще догадываетесь, насколько увязли в неприятностях? - лениво и
несколько сонно осведомился мессир Тьерри.
   - Отпустите даму. - Гай помрачнел, заметив, что Тьерри вежливо, но
твердо удерживает девушку за отведенные назад локти.
   - Мера предосторожности, - невозмутимо объяснил молодой человек, не
торопясь ослаблять хватку. - Видите ли, я очень дорожу своей жизнью и не
хотел бы заполучить между ребрами десять дюймов хорошей английской стали.
Знаете, меня весьма впечатлили рассказы перепуганных свидетелей о том, как
сия невинная девица обращается со стилетом. Не могли бы вы ее убедить
оставить попытки прикончить меня?
   - Она будет вести себя доброжелательно, - рыцарски пообещал сэр
Гисборн, хотя и не был уверен, что может абсолютно поручиться за свою
знакомую. - Ведь так?
   Изабель высокомерно кивнула. Отпущенная на свободу, сердито фыркнула и,
не спрашивая разрешения, юркнула за двери спальни.
   - На редкость целеустремленная личность, - высказал свое мнение Тьерри,
присаживаясь за стол, хотя его никто не приглашал. Оглядевшись по
сторонам, слегка удивился: - Обычно в этих помещениях намного теплее.
Ветер переменился, что ли? - и, понизив голос, деловито уточнил: - Кто из
вас вчера учинил драку с Гиллемом и его дружками? Мальчик-итальянец,
верно? Не волнуйтесь, мстить не собираюсь. Эта свинья Гиллем давно
напрашивается на хорошую трепку. В замке и в окрестностях полно
сговорчивых девчонок, так нет же, у него интересы особенные...
   Он замолчал и ехидно хмыкнул, увидев явственное отвращение на лице Гая.
Из соседней комнаты, аккуратно притворив за собой дверь, вышла Изабель и
устало присела на краешек табурета, шепотом спросив:
   - Кто его отделал?
   - Франческо считает, что волкодлак, - отчетливо проговорил сэр Гисборн,
исподтишка наблюдая за бесстрастной физиономией Тьерри де Транкавеля. На
ней ничего не отразилось - ни опасения перед возможным разоблачением, ни
тревоги. - Мессир Бернардоне также полагает, будто Дугал поймал это
существо, но был вынужден отпустить, дабы не погибнуть самому. Признаться,
я с ним согласен.
   - Кстати, где Феличите? - забеспокоилась девушка.
   - Вышел прогуляться. - Гай бросил взгляд на толстую полосатую свечу,
отмерявшую время, и встревоженно подумал, что Франческо, несмотря на все
предупреждения, слишком долго шатается по замку.
   Мессир Тьерри с глубокомысленным видом созерцал игру переливающихся
граней желтоватого топаза в собственном кольце, но заговорил мгновением
раньше, чем собравшийся окликнуть его сэр Гисборн.
   - Глупо делать вид, будто мы все ничего не замечаем, - спокойно бросил
он, продолжая рассматривать мерцающий камень. - Я честно пытался
оставаться в стороне, однако все имеет свои границы, в том числе и
преданность родственникам.
   Я хотел бы задать вам один несложный вопрос: вы согласны выслушать
меня? Не торопитесь отказывать только потому, что я принадлежу к фамилии
де Транкавель.
   Можете мне не доверять, это ваше право. Однако настали такие времена,
когда подозрительный союзник лучше, чем никакой. Вскоре приезжают монахи
из Алье.
   Отец, подзуживаемый Рамоном, требует крови, и он ее получит. Мне нужна
ваша помощь, а вам - моя. Так будете слушать? Гай и мистрисс Изабель
переглянулись.
   - Он многое знает. - Девушка перешла на язык простонародья Британии,
  рожденный из смеси наречия саксов, англов и прежних обитателей Острова,
  давно растворившихся в гуще завоевателей и завоеванных, не оставив по себе
  ничего, кроме нескольких слов. Большинство норманнских лордов понимали
  этот грубоватый диалект и даже умели говорить на нем, если только
  обсуждаемый вопрос не относился к слишком сложным. - И нам нужно наконец
  разобраться, во что мы впутаны.
     - Да, - после недолгого размышления согласился сэр Гисборн. - Но вдруг
  он нас обманывает?
     Изабель только вздохнула и повернулась к терпеливо ожидавшему Тьерри,
  чье лицо больше напоминало вырубаемую на саркофагах посмертную маску.
     - Говорите, мы слушаем.
     - Только побыстрее, - раздраженно буркнул ноттингамец. - Здесь,
  по-моему, все только тем и занимаются, что болтают без устали, а толку...
     - Постараюсь быть кратким, это и в моих интересах - Тьерри уселся на
  табурет верхом и облокотился о столешницу, небрежно отодвинув звякнувшие
  кувшины и полупустые кружки. - Итак, как ни жаль, вы были обречены с
  самого начала, с того мгновения, как ступили во двор Ренна. Мадам
  Изабелла, я охотно допускаю, что у вас имелись веские причины встречаться
  с моим братом, но с вашей стороны этот поступок можно называть только
  крайне неосмотрительным. Имея дело с Рамоном, всегда надо помнить, что
  перед вами бешеный пес, отлично умеющий скрывать свою подлинную натуру.
  Когда вы пришли к нему - заметьте, я не спрашиваю, где вас угораздило
  познакомиться и какую цель преследовала эта встреча, - он не рискнул
  предпринимать что-то против вас в городе. Он всегда осторожен, словно змея
  в траве, и он побоялся, что у вас имеются влиятельные друзья или
  покровители, которые обеспокоятся вашим отсутствием. Он уговорил вас
  поехать в Ренн, обещая защиту и помощь, так? - Изабель нехотя наклонила
  голову. - И оставил ловушку с письмом, ожидая, попадется ли в нее
  кто-нибудь. Честно говоря, я не предполагал, что вы решитесь приехать, да
  и Рамон, кажется, не особо в это верил.
     - Однако мы приехали, - глухо сказал сэр Гисборн.
     - Да, приехали, - согласился Тьерри. - Явились, как незваные герои,
  заставив отца и Рамона крайне растеряться. Они сочли вас опасными
  противниками и не знали, как подступиться. Занимайся этим только отец, вы
  не дожили бы до сегодняшнего дня. Наш папенька здраво полагает, что
  простые способы вроде каменного мешка и каленого железа остаются наиболее
  надежными. Рамону и мне удалось убедить отца в необходимости потянуть
  время и присмотреться к вам получше. Может, уверяли мы, получится отыскать
  какую-то слабину, некую трещину, какая бывает у всех тварий Божьих, и
  решить дело миром. Однако мы сделали ошибку - позабыли, что в любой игре
  участвует несколько сторон.
     - Хайме... - одними губами произнесла Изабель.
     - В том числе, - подтвердил де Транкавель-средний. - А еще отец
  Ансельмо, который наверняка показался вам безобидным старым чудаком. Не
  огорчайтесь - не вы первые попадаетесь в пергаментные капканы. Кстати, не
  приоткроете завесу тайны: откуда вам столько известно?
     - Птичка на хвосте принесла, - буркнул Гай.
     - На редкость умные птички водятся в Редэ, - невозмутимо произнес
  Тьерри. - Или не в Редэ, в Тулузе? А может, в Лондоне или даже в Риме?
     - Вы собирались рассказывать, - жестко напомнила Изабель.
     - Конечно, конечно, - наигранно спохватился де Транкавель-средний. -
  После того, как вы познакомились с отцом-библиотекарем, Рамон принял
  решение, вернее, окончательно утвердился в задуманном. Прошу прощения за
  неприятные подробности, но вам будет не вредно узнать об уготованной вам
  судьбе. Женщина доставалась Рамону, парень-итальянец - Гиллему. Вашего
  друга из Каледонии предполагалось просто и незамысловато купить... Он
  ведь, если не ошибаюсь, кондотьерро, меч по найму? Так вот, ему собирались
  предложить многое. Для начала - лечение и хороший уход не только за
  ранами, но и за его разумом, затем - деньги, возможность получить титул,
  место в гарнизоне Ренна... Отец полагал, что наши предложения с лихвой
  окупят его согласие поведать, куда вы задевали эти проклятые документы.
     Он в самом деле не отказался бы увидеть подобного человека в своей
  гвардии.
     Наконец, если бы случилось непредвиденное и ваш друг отказался
  говорить, у Рамона и мессира Бертрана всегда имелись вы. - Тьерри указал
  на Изабель, кривовато ухмыльнулся и с вызывающей откровенностью пояснил: -
  Большинство людей могут сохранять молчание, когда угрожают лично им, и
  становятся удивительно разговорчивыми, если опасность нависает над их
  друзьями.
     - Интересно, что же ожидало меня? - холодно осведомился Гай.
     - Ничего. - Тьерри сделал неопределенный жест рукой. - Рамон и отец
  единодушно отнесли вас к тем людям, которых, к сожалению, очень трудно
  уговорить и почти невозможно купить. Вас бы прикончили в первую очередь -
  в назидание остальным.
     - Благодарю. - Сэр Гисборн преувеличенно вежливо поклонился.
     - Итак, вы на время ослабили внимание моего взбалмошного старшего
  братца, однако за вами по-прежнему присматривали. Когда вы улизнули с
  памятной вечеринки, дабы перемолвиться парой слов с Хайме, Рамону
  немедленно стало об этом известно. Он решил не рисковать понапрасну - наш
  младшенький, любитель копаться в чужих секретах, мог сболтнуть лишнего.
  Вдобавок его уже много лет грызло подозрение, что отец благосклонен к
  Хайме более, нежели к нему. Да, Рамон - первенец в семье, сын от первого
  брака, но Хайме тоже в своем роде первенец, и его мать, сеньору да
  Хименес, отец жаловал больше, нежели мадам Беатрис...
     Молодой человек замолчал, и Гай понял, что каменная броня спокойствия,
  которую Тьерри, словно раковина-жемчужница, нарастил вокруг собственной
  души, готова вот-вот дать трещину. Ему приходилось открывать тайны семьи,
  хранимые лучше, нежели ключи от замковой сокровищницы, совершенно
  посторонним людям, ворвавшимся в тщательно охраняемый мрачный мирок
  Ренн-ле-Шато. Собравшись с духом, Тьерри продолжил тем же ровным и
  бесстрастным голосом:
     - Рамону не составило труда уйти с quodlibet, подняться на верхнюю
  галерею донжона и затаиться там, слушая ваш разговор. Он знал, что Хайме
  пойдет наверх, а возможно, сам окликнул его. Дальнейшие заняло сущие
  мгновения, после чего он спихнул труп вниз и преспокойно удалился, а
  спустя некоторое время, когда гости начали расходиться, отправился на
  поиски Хайме и нашел его там, где и рассчитывал. Он отлично сознавал, что
  делает, но потом... Настало полнолуние, а с ним - моя очередь
  беспокоиться. Я вытащил его на эту дурацкую соколиную охоту - подальше от
  замка и вас. Вообще-то я надеялся, что вы воспользуетесь ситуацией и
  догадаетесь улизнуть из Ренна, но, мессир Гай, ваш буйный приятель
  рассудил по-своему... Удивительно, как он смог остаться в живых?..
     - Вы увели Рамона, чтобы он без помех мог прикончить кого-нибудь? -
  Мистрисс Уэстмор сумела произнести это с противоречивой смесью отвращения
  и сочувствия.
     Гая передернуло: теперь все недостающие части головоломки вставали на
  свои места. На скулах Тьерри появились белые пятна сдерживаемой ярости,
  однако голос его не дрогнул.
     - Совершенно верно, мадам. Я проделываю это не в первый раз. Рамон в
  первую очередь наследник фамилии. Порой я ненавижу его, но не могу
  допустить, чтобы на него пало подозрение. Возможно, он расплачивается за
  грехи наших предков...
     возможно, Господу угодно видеть его таким чудовищем, и тогда я начинаю
  испытывать ненависть к Создателю, уж простите. Рамон появился на .свет
  обычным ребенком, его все любили, а я просто преклонялся перед ним - ведь
  он был моим старшим братом. Но потом ему в руки попала Книга. Мы все ее
  читали, не потому, что нас заставляли, а просто наступал день, ты
  заглядывал в библиотеку - на урок или поболтать с отцом Ансельмо, -
  проходил вдоль полок, видел Ее, брал, начинал читать и не мог
  остановиться, пока не переворачивал последнюю страницу. Она что-то сделала
  со всеми нами - с отцом, с Рамоном, со мной и даже с Бланкой, хотя она еще
  ребенок. У Рамона, если так можно выразиться, в голове завелись черви. Его
  волновало только одно: наше происхождение, эта проклятая кровь Меровингов,
  древняя, загадочная и до сих пор живая. Он перерыл всю библиотеку,
  заставил отиа вскрыть замурованные входы в подвалы, где сохранились
  языческие капища. Мне казалось, он разыскивает нечто. давно утерянное, но
  жизненно важное для нашего рода, и поначалу я старался ему помогать. А он
  уходил от меня, от всех нас, все дальше и дальше, в избранную им темноту.
  Четыре года назад он женился, мы надеялись - он изменится, бросит свою
  возню с пергаментами, однако все пошло еще хуже. Мадам Идуанна и ее брат.
  они вцепились в него, как клещ в лошадиную шкуру, побуждая искать, не
  останавливаться, твердя, что он сумеет, добьется своего и поднимется выше
  всех... Однажды он уехал в долину - якобы охотиться на оленей. Когда он
  вернулся, его руки были в крови, он смеялся и говорил мне, насколько,
  оказывается, легко и просто нарушать любые заповеди. Он отказался от Бога
  - от любого бога. С тех пор он обречен убивать - каждая смерть хоть на миг
  зажигает ослепительный свет в той тьме, по дорогам которой он бредет
  неведомо куда, выхватывает из мрака окружающие его предметы и лица,
  напоминает ему, что он пока еще человек и когда-нибудь ему придется
  ответить за все. Он все больше становится похож на бешеную собаку - в душе
  ее можно пожалеть, ибо за ней нет никакой вины, но на деле лучше ее убить,
  пока она не искусала кого-нибудь еще. Именно это я и прошу вас сделать. Вы
  уже решились начать охоту, а любые традиции запрещают оставлять зверя
  недобитым.
   "Я ослышался, - рассеянно подумал Гай. Посмотрел на Изабель, увидел на
  ее лице плохо скрываемый испуг и обреченно понял: даже приглушенный
  выпивкой, слух не собирается его подводить. - Боже правый, что происходит
  вокруг?"
   - Вы... - с трудом выдохнул он. - Вы серьезно?
   - У меня как-то не сложилось привычки шутить подобными вещами. - Тьерри
наклонился вперед, в упор смотря на Гая прищуренными глазами, настолько
темными, что они казались лишенными зрачков, и быстро, яростно заговорил:
- Мой старший брат, если называть вещи своими именами - тот самый
волкодлак из Редэ, которого вот уже почти три года тщетно разыскивают по
всем окрестностям. На его совести поболее двух десятков жизней ни в чем не
повинных людей, в основном молодых девушек и парнишек из деревень. И
примерно столько же ставших жертвами необъявленной войны против тех, кто
представляет Бога на этой земле. Я не хочу выяснять причины, по которым он
поступает так, как поступает, хотя понимаю - это своего рода сумасшествие.
Очень опасное. Рамон как-то обмолвился, что убийство беззащитного и
смертный ужас жертвы могут доставлять удовольствие и... простите, монна
Изабель, возбуждать мужскую страсть. Он говорил это отвлеченно, не
упоминая самого себя, однако я понял - Рамон попытался исповедоваться мне.
Как брату. Я сделал вид, что не понял его излияний. Но запомнил.
   - Ужасно, - выдохнул Гай,- Я слышал о людях, подверженных подобному
безумию.
   Считается, будто они обуяны... дьяволом.
   - Пусть так, - спокойно согласился Тьерри, - Нам, обитателям Редэ, к
незримому присутствию Rex Mundi* не привыкать. Однако я все равно не
желаю, чтобы Рамона забрали в Алье, держали там в подвале на цепи,
вымачивали в святой воде и изгоняли из него несуществующих бесов. Вы меня
понимаете?
   * Rex Mundi (лат.) - Князь Мира. Одно из имен сатаны у катаров,
считавших дьявола абсолютным повелителем материального мира.
      
Сэр Гисборн и Изабель молча кивнули, не решаясь произнести ни единого
слова.
   - Можете называть меня расчетливой сволочью и братоубийцей, но дальше
так продолжаться не может. Рано или поздно он попадется, вернее, уже
попался - вашему приятелю, этому жуткому каледонцу, так умело
изображавшему туповатого наемника. Теперь вас не выпустят за ворота, даже
если вы будете предлагать в уплату за свою свободу все тайны королевства
Английского. Вы слишком любопытны и слишком много знаете. Рамон вкупе с
папенькой выбьют из вас все, что им необходимо, а потом... - Он не
закончил, и тут Гая словно что-то потянуло за язык.
   - Мессир Тьерри, простите, вам знакомо такое имя - де Гонтар?
   - Что? - Тьерри вскинулся и подозрительно наклонил голову.
      
- Мессир де Гонтар, - отчетливо повторил Гай, подталкиваемый неведомой
силой, и, вспомнив непонятные слова, брошенные утром Франческо, вкупе с
рассказом библиотекаря, добавил: - Он сделал вашего брата... таким? Вывел
его на дороги тьмы, пообещав, что в конце он отыщет давно потерянное
сокровище? Да?
   .... Вместо ответа Тьерри де Транкавель дотянулся до ближайшего
кувшина, встряхнул его, проверяя, осталось ли что-нибудь внутри,
торопливыми глотками осушил до дна и еле слышно пробормотал:
   - Он отправил Рамона преследовать призраков своих неосуществленных
желаний - призраков знаний, силы и власти. Он обманул моего брата, не дал
ему ничего, кроме страданий и разделенной души.
   - Мы согласны. - Сэр Гисборн успел выговорить это прежде, чем его
опешивший разум зашелся в истошных воплях. Изабель резко вскинула голову,
два или три удара сердца растерянно взирая на него, точно на давнего
знакомого, чье имя вертелось на языке, не даваясь в руки. - Но, как вы
понимаете, у нас есть условия.
   - Нынешним же вечером или ночью я обеспечиваю ваш побег, - на лету
подхватил еще не высказанную мысль Тьерри. - К сожалению, вы не сможете
забрать с собой всех лошадей, но незаметно вывести двух или трех, думаю,
нам по силам. И, разумеется, вы увезете бумаги, причинившие нам всем
столько неприятностей. Если отец вздумает послать за вами погоню, я
постараюсь отговорить его. Но, полагаю, у него хватит забот и без вас.
   - Остается только решить: кто, собственно, возьмет на себя это дело?
   Изабель, услышав незнакомый голос, взвилась, опрокинув тяжелый табурет,
Гай сам не заметил, как оказался на ногах, а не шелохнувшийся Тьерри
замысловато присвистнул:
   - Мой братец пребывает в глубокой уверенности, что прикончил вас вчера
  ночью, и, похоже, он недалек от истины...
     - Я упал, - хмуро буркнул шотландец.
     Похоже, громкий разговор в соседней комнате заставил его проснуться,
  бесшумно добраться до дверей и, как заподозрил Гай, не пропустить ни
  единого сказанного слова ("А если он подслушивал с самого начала? - От
  этой догадки сэра Гисборна бросило в дрожь. - С того момента, когда явился
  де Гонтар?"). Ноттингамец вдруг вспомнил, что символом родины его друга
  служит чертополох, и характер Мак-Лауда во многом напоминал это растение,
  от чьих колючек так просто не избавишься.
     Дугал еле удерживался на ногах, намертво вцепившись в дверной косяк,
  взгляд у него по-прежнему оставался несколько отсутствующим, однако первый
  же заданный им вопрос прозвучал вполне здраво. Как, впрочем, и следующая
  краткая речь, больше смахивающая на раздачу последних приказов перед
  битвой:
     - Собираемся. Немедленно. Едва Рамон пронюхает, что мне повезло, нам
  конец. Они не станут ждать монахов, опасаясь, что мы сумеем выбраться из
  крепости и непременно проболтаемся. - Он едва ли не рявкнул на Гая,
  намеревавшегося оторвать его от дверного косяка и хотя бы усадить, затем с
  досадой спросил: - Где Френсис, чтоб ему пусто было? И куда вы дели мое
  барахло?
     - Сожгли, - виновато признался Гай. - Оно больше никуда не годилось.
  Фибулу я сохранил... - В его разум вдруг пробилась коротенькая мысль, чуть
  не заставившая его глупо захихикать: никто, исключая единственную здесь
  женщину, не заметил бросающегося в глаза обстоятельства - Мак-Лауд стоял,
  по пояс завернувшись в содранное с кровати покрывало, и на желтоватой
  ткани начали проступать размытые красные пятна от потревоженных ран.
  Мистрисс Изабель скромно отвела взгляд, но Гай все-таки поймал мелькнувшее
  в слегка раскосых голубовато-зеленых глазах веселое восхищение, недовольно
  подумав: "И эта туда же... Что они все находят в этом типе, не понимаю?"
   - Полагаю, я в состоянии разрешить ваши затруднения, - с легкой
насмешкой заявил Тьерри..- Вы примерно одинакового роста и сложения с
Рамоном...
   - Так и знал, что этим закончится. - Мак-Лауд качнулся вперед,
преодолел два шага до ближайшего табурета, рухнул на него, едва не
своротив стол, и приглушенно взвыл, задев поврежденную руку. Спустя
несколько мгновений он взвыл еще раз, не найдя ни одного полного кувшина.
- Вы что, все вылакали?
   - Да, и перестань буянить, - огрызнулся Гай, и тут в бессчетный раз за
этот долгий день коричневатая дверная створка с тихим скрипом
приоткрылась. В щель заглянуло бледное тонкое лицо девочки-подростка с
двумя темными провалами настороженных глаз.
   - Бланка? - внезапно растерялся де Транкавель-сред-ний, торопливо
поднимаясь. - Что ты здесь де...
   - Я пришла за вами. - Девочка шустро проскользнула в комнату, замерла,
прижавшись спиной к двери, и быстро заговорила: - Я видела. Это сделал
Гиллем, а ему приказал Рамон.
   - Что приказал? - с почти нескрываемой тревогой спросила Изабель. - О
чем вы говорите, леди Бланка?
   - Гиллем вместе со своей верной парочкой - Монтаро и Кристианом -
подкараулили мессира Франсиско... и утащили... туда, вниз, в Убежище, -
беззвучным шепотом произнесла Бланка. - Вряд ли они решатся причинить ему
какой-либо вред, но как только придет Рамон...
   - Проклятие! - Тьерри, на миг позабыв о своем ледяном спокойствии,
треснул кулаком по столу, так что подскочила и опрокинулась тяжелая
глиняная кружка. - Это уже чересчур!
   - Нас опередили, - сухо заметила Изабель и, повернувшись к еле слышно
всхлипывавшей девочке, заговорила ровным и ласковым голосом: - Леди
Бланка, вы знаете, где сейчас находится ваш старший брат? Рамон?
   Короткий, судорожный кивок.
   - Можете отвести меня туда?
   - Зачем? - тяжело спросил Гай, уже догадываясь о возможном ответе.
      
- Я должна кое о чем позаботиться, прежде чем покинуть это место, - мягко
отозвалась Изабель. - Женщина всегда вызывает меньше подозрений. Мне
понадобится час, самое большее - полтора. Встретимся в нижнем дворе, у
конюшен.
      
- Но... - опешил сэр Гисборн.
   - Пусть идет, - непререкаемым тоном заявил Мак-Лауд. - Она знает, что
делает.
   Так, баохан ши? Ты ведь не любишь проигрывать?
   - Как и ты, горец, как и ты. - С этим словами мистрисс Уэстмор исчезла
в темном коридоре, прихватив с готовностью устремившуюся вслед за ней
девочку.
   Трое молодых людей озадаченно переглянулись.
   - Что она задумала? - тоскливо вопросил Гай. - Дугал, что она
собирается делать?
   - Ответа он не дождался. Тьерри выскочил вслед за дамами, коротко
бросив, что вернется через четверть часа и постарается раздобыть
какую-нибудь одежду для шотландца, Мак-Лауд впал в состояние тихой ярости
и огрызался на любое слово, а сэр Гисборн, впервые узнавший, что такое
настоящее беспокойство, поспешно распихивал их пожитки по вьюкам и мешкам,
ломая голову над тем, как им быть, если шотландец окажется не в силах
спуститься по лестнице или усидегь верхом на лошади. Чем бы его ни напоил
Франческо, снадобье оказывало свое действие, но кто может знать, на какое
время оно рассчитано?
   И вот еще что: почему мессир де Гонтар сказал, будто итальянец из
Ассизи спас Дугалу жизнь, сам того не подозревая?..
   Неизвестно почему, но, сидя на набитом отрубями мешке в полутемной
конюшне и слушая гулкие вздохи лошадей, Гай начал успокаиваться. Большая
часть интриг обитателей замка Ренн по-прежнему оставалась для него укрытой
непроницаемой тенью, однако кое-что им удалось вытащить на свет, и это
кое-что оказалось весьма неприглядным. Теперь ясно, отчего господа из Редэ
так боятся допускать посторонних в свои тайны.
 "Но главного мы так и не узнали, - с сожалением подумал сэр Гисборн. -
  Что породило этот вихрь загадок? Какого события ждет Рамон и каким образом
  оно связано с Книгой?"
   Он обернулся, решив напомнить компаньону о данном обещании и вызнать
хоть что-нибудь, но вовремя вспомнил: Тьерри настоятельно просил их сидеть
тихо и лучше всего - не разговаривая. Они прятались в самой дальней,
наполовину пустой конюшне, где держали не породистых, а обычных, рабочих
лошадей. Вечером сюда редко кто заглядывал, однако в их положении не
стоило забывать об осторожности.
   Сам де Транкавель-средний караулил снаружи, дожидаясь возращения женщин
- сводной сестры и мистрисс Уэстмор. Бегство подготовлено, остается только
разыскать угодившего в серьезный переплет мессира Франческо и вытащить его.
   Полулежавший на груде старых попон Мак-Лауд зашевелился, доказывая, что
еще жив.
   Гай догадывался, какая боль, должно быть, медленно сгрызает сейчас его
приятеля, но ничем не мог помочь. Еще он знал: когда потребуется, Дугал
встанет и продержится на ногах до времени, пока они не окажутся в
безопасном месте, ни на что не жалуясь и по-прежнему защищая их от любых
угроз. Потом, возможно, сэру Гисборну придется расстаться с половиной
хранящегося в седельных сумках золота ради того, чтобы удержать шотландца
на этом свете. Впрочем, сумма, потраченная на лечение, никакого значения
не имеет. Если будет нужно, он отдаст все, до последней монетки...
   Мак-Лауд поднял голову, пробормотал нечто неслышное, и Гай шепотом
переспросил:
      
- Что ты говоришь?
   - Идут, - более отчетливо выговорил компаньон.
   - Я ничего не слышу, - не очень уверенно возразил сэр Гисборн, однако
именно в этот миг в щель между тяжелыми воротами конюшни одна задругой
протиснулись три тени - две повыше, одна маленькая, помахивающая еле
различимым фонарем.
   - Одну преграду можно считать устраненной, - хладнокровно сообщила
Изабель, прислоняясь к дощатой перегородке стойла.
   - Что вы сделали с Рамоном^ - деловито осведомился Тьерри. - Надеюсь,
не зарезали?
   - Он уснул. - Девушка пожала плечами и, подняв левую руку,
многозначительно пошевелила тонкими пальцами. Тонкий серебряный ободок
перстня, охватившего безымянный палец, тускло отразил свет лампы. -
Возможно, сны покажутся ему интереснее жизни. Никто ничего не заподозрит -
это зелье не оставляет следов.
   В иное время Гая ужаснул бы происходящий разговор, в котором возможная
насильственная смерть человека обсуждалась так же равнодушно, как кончина
свиньи на бойне, причем один из собеседников приходился убитому родным
братом. Сегодня он просто принял к сведению и запомнил на будущее, что
мистрисс Изабель, помимо кинжала в рукаве, таскает с собой средства,
помогающие безболезненно расправиться с ближним своим, и мимолетно
подумал, насколько своеобразна и насыщена жизнь торгового сословия.
   - Куда теперь? - коротко осведомилась мистрисс Уэстмор.
   - Вам - никуда. - Тьерри нахмурился, что-то прикидывая в уме. - Мессир
Гисборн, вам придется составить мне компанию для визита в одно мрачноватое
местечко, столь любезное сердцам моего брата и его шурина. Бланка, тебе
лучше вернуться в свои покои. Мы сами справимся.
   - Я не пойду, - надулась девочка. - Почему все самое интересное
выпадает тебе? И как, хотелось бы знать, вы справитесь без этого?
   Она пошарила в складках черного платья и медленно; даже торжественно
извлекла небольшую, штук в пять, связку ключей, подвешенных на единое
железное кольцо.
   Тьерри непроизвольно охнул:
   - Где ты их раздобыла?
   - В комнате у Рамона, пока он был занят, - безмятежно ответила девочка,
покосившись на Изабель, и обе хитроумные дамы - молодая и совсем юная -
согласно кивнули друг другу, скрывая очень похожие лукавые усмешки. Гай
после краткого размышления предпочел ни о чем их не расспрашивать.
   - Ладно, оставайся. -Де Транкавель-средний, похоже, не отваживался
перечить младшей сестре, зная, сколько это займет времени. - Только сиди
тихо, а лучше спрячься. Мессир Дугал, вы сможете присмотреть за этими не в
меру предприимчивыми особами?
   Шотландец кивнул, медленно перебравшись из лежачего положения в сидячее
и положив клеймору поближе. Бланка, махнув юбками, послушно скрылась в
пустом стойле, закрыв за собой сколоченную из жердей дверцу. Мистрисс
  Уэстмор осталась стоять на прежнем месте, задумчиво разглядывая свое
  колечко, лишенное теперь смертоносной начинки.
     - Хорошо бы обойтись без шума, - рассеянно бросил Тьерри идущему за ним
  сэру Гисборну. - Не думаю, что нас встретит много народу. Человека
  три-четыре, возможно, пять. Будем надеяться, мне удастся уговорить их не
  делать глупостей и отдать вашего мальчика... Мадам Изабелла, позвольте
  спросить, куда вы собрались?
     - С вами, господа, - невозмутимо произнесла почтенная госпожа Уэстмор.
  - И не советую меня отговаривать. - Она слегка улыбнулась, показав мелкие
  ровные зубки и стай похожей на лисицу, собравшуюся темной ночью перегрызть
  шеи всем невезучим обитателям курятника. - Дугалу проще сторожить одну
  женщину, нежели двух.
     Кстати, что представляет собой этот ваш зловещий подвал? Я уже вволю
  наслушалась о нем всяких страшных сказок.
     - И кто их вам рассказывал? - не без сарказма осведомился Тьерри.
     - Нужно просто знать, у кого и когда спрашивать, - прозвучал
  безмятежный ответ.
     - Люди по большей части совершенно неспособны хранить доверенные им
  секреты.
     ...Вход в подвал располагался в нижнем дворе, укрывшись за штабелями
  досок и навесом, под которым громоздились какие-то ящики и бочонки. Тьерри
  почти сразу подобрал нужный ключ, но выяснилось, что дверь заперта изнутри
  на засов.
     Пришлось стучать, а высунувшемуся на стук громиле с туповатой
  физиономией не повезло - успевший разозлиться мессирде Транкавель-средний
  вместо любых объяснений коротко заехал охраннику обоими кулаками в брюхо.
  Тот охнул и согнулся пополам, издав гулкое утробное мычание. Однако его
  лишили возможности спокойно предаваться страданию, втолкнув обратно, в
  низкий, слабо освещенный коридор, и подвергнув быстрому допросу на предмет
  числа возможных противников.
     Выяснив необходимые подробности, не слишком бдительного стража оставили
  в оглушенном состоянии валяться на полу караульной, не забыв подпереть
  дверь подвернувшейся под руку надежной дубовой скамейкой.
     - Орать начнет, - предупредил Гай. -Давайте в пасть тряпку сунем.
     - Пусть орет, - отмахнулся Тьерри. - Тут стены по пять футов толщиной,
  никто не услышит.
     Они быстро шли, почти бежали по снижающемуся проходу, через каждые пять
  шагов прорезанному тяжеловесными кирпичными арками и обшитыми железными
  полосами дверями с маленькими зарешеченными отверстиями. Вопреки ожиданиям
  сэра Гисборна, по дороге не попадалось никаких прикованных скелетов,
  занавесей многолетней паутины и шатающихся с позапрошлого столетия
  призраков бывших хозяев Ренна и их павших врагов. Возглавлявший маленький
  отряд владелец замка на ходу рассказывал:
     - Раньше тут был погреб на случай осады. И темницы, разумеется, - они
  дальше по коридору и глубже, почти наравне с фундаментом крепости. Когда
  Рамон начал свои изыскания в рукописях, ему потребовалось отдельное
  помещение. желательно под землей. Ему отдали часть старого подвала, он
  приказал тут все переделать на свой лад и назвал это местечко Санктуарием
  - Убежищем. Потом, с появлением Бланшфоров, Гиллем обнаружил, что здесь
  очень удобно содержать... Хм... Хм... В общем, сами понимаете, почему я
  перестал наведываться сюда... Ага, вот оно.
     Мадам Изабелла, вам лучше подождать снаружи. Мессир Гай, надеюсь, в
  Британии не только женщины умеют владеть оружием?
     Не дожидаясь ответа от не на шутку оскорбленного рыцаря, он с размаху
  толкнул ногой дверь и, встав на пороге, сокрушенно покачал головой:
     - Я могу простить все, за исключением невежливою отношения к гостям.
  Гпллем, на этот раз ты перестарался. Господа, вы меня весьма обяжете,
  смирно проследовав вон, дабы не мешать семейной беседе, и держа в
  ближайшем будущем языки за зубами.
     Сэр Гисборн, заглянув через плечо Тьерри, узрел скудно обставленную
  комнату без окон, освещенную неярким пламенем очага и несколькими свечами.
  Слева от двери на низком каменном помосте возвышалось массивное деревянное
  кресло с необычно широкими подлокотниками и толстыми ножками. На краешке
  этого монумента восседал Гиллем де Бланшфор, утонченная физиономия
  которого при появлении визитеров приобрела, что называется, неопределенное
  выражение. Двое молодых людей, сопровождавших Гиллема, предпочли выполнить
  приказ Тьерри наполовину: они не двинулись с места, но потянуться за
  оружием тоже не рискнули. Франческо отсутствовал, хотя Гай успел мельком
  заметить еще пару закрытых дверных створок.
     - Мне повторить? - очень мягко спросил Тьерри.
     - Ты обещал не вмешиваться. - Гиллем вскочил на ноги. - И... мне
  разрешили, в конце концов!
     - Да, совсем забыл предупредить, - со своей всегдашней ленцой протянул
  деТранкавель-средний - В Ренне произошли некоторые изменения. Возможно, к
  утру твоя дорогая сестричка, мой милый Бланшфор, окажется вдовой.
     - Что? - непонимающе переспросил Гиллем, отступая за спинку кресла. - О
  чем ты говоришь?
     - Мессир Гай, сделайте одолжение: вышвырните этих растяп за дверь, - не
  оборачиваясь, процедил Тьерри,; а еще через миг он стремительным
  движением, похожим на беззвучный всплеск волны, перелетел через комнату,
  оказавшись рядом де Блапшфором. Тот, хоть и прикидывался растерянным,
  успел извлечь откуда-то широкий длинный нож, похожий на маленький римский
  меч-глалий Подробностей краткой схватки сэр Гисборн не разглядел, более
  занятый своим поручением.
     Впрочем, оно оказалось несложным - молодые люди, мгновенно уловив, что
  в воздухе Ренна запахло сменой власти, предпочли бочком юркнуть за двери.
  В коридоре они на мгновение замешкались, наткнувшись на мистрисс Изабель,
  но миг спустя до Гая долетел быстро удаляющийся топот.
     - Можно войти? - Девушка осторожно сунулась внутрь.
     - Можно, можно. - Тьерри не слишком любезным тычком отправил
  обезоруженного и приунывшего родственника в непостижимые глубины кресла,
  наклонился, выдергивая откуда-то из-под сиденья широкий кожаный ремень,
  щелкнул пряжками. - Извини, а вот тебе придется задержаться. Впрочем, если
  будешь умницей, я постараюсь сократить время твоего пребывания в этом
  приятном месте. Где мальчишка?
     Гиллем, надежно пристегнутый к креслу, предпочел гордо отмолчаться.
     - У нас мало времени. - Тьерри подобрал валявшийся на полу нож и
  кончиком лезвия аккуратно подрезал ноготь на большом пальце. - Мы,
  конечно, и сами его отыщем, но добровольная помощь несколько улучшила бы
  мое к тебе отношение. Кстати, ты по дому не соскучился? Или там не
  разделяют твоих увлечений молодыми парнями?
     Содомский грех нынче не в почете?
     Угроза подействовала - Гиллем заерзал, испепеляя безмятежного владельца
  Ренна взглядом светло-голубых, почти прозрачных глаз, и нехотя выдавил:
     - Следующая дверь. Ключи на столе. - И обиженно добавил: - Мы ничего
  ему не сделали! Так, прижали слегка...
     Внимательно слушавшая Изабель, не дожидаясь конца фразы, сгребла со
  стола пару брякнувших железных ключей и умчалась, громыхая каблуками по
  каменному полу. Ей понадобилось около двух десятков размеренных ударов
  сердца, затем она вернулась обратно и остановилась на пороге: высокая
  молчаливая девушка с жесткими прядями темно-рыжих волос, похожая на
  выносливого и упрямого пони откуда-нибудь с Гебридских островов. Что-то в
  ее молчании настораживало, и Гиллем оказался сообразительнее всех.
     - Уберите ее! Да уберите же эту сумасшедшую! - приглушенно взвыл он.
     - Мистрисс Изабель? - Гай сделал попытку перехватить девушку, с
  упорством атакующей фаланги направлявшуюся к явно не желавшему близкого
  знакомства де Бланшфору. Тьерри беззвучно хихикнул, кажется, впервые за
  все время знакомства, не делая никаких попыток вмешаться. - Мистрисс
  Изабель, что случилось?
     - Он вам еще нужен? - незнакомым, угрожающим тоном осведомилась девушка
  у наслаждавшегося зрелищем де Транкавеля-среднего, указывая возникшим в ее
  ладони тонким лезвием на тщетно пытающегося освободиться Ги-ллема.
     - Вообще-то не слишком, - пожал плечами будущий владелец Ренна. - Хотя
  я не привык терять родственников с такой поспешностью. Три человека за два
  дня - многовато, вы не находите? И потом: я не разделяю его увлечения,
  именуемого Церковью безнравственным, однако я - человек крайне терпимый.
  Пусть спит, с кем хочет, хоть с козлом из крестьянского хлева, мне то
  что... Но тут другое - я терпеть не могу насилия, а Гиллем наоборот...
  Простите, монна Изабель, чем он перед вами-то провинился? Покушаться на
  вашу честь Гиллем никак не мог, это я могу утверждать со всей
  определенностью, не первый год знакомы...
     - Тьерри! - Вопль перешел в совсем уж неприличный, визг, заставивший
  Гая неприязненно поморщиться, и оборвался, когда скользнувшая вперед
  девушка оказалась за спинкой кресла, причем трехгранный отточенный клинок
  завис в опасной близости от лихорадочно бьющейся синеватой шейной жилки.
     - Я тоже не люблю насилие, - процедила мистрисс Уэстмор, - но иногда
  оно может быть крайне полезным. В просветительских и воспитательных целях.
     - Веселая страна Англия, - невпопад пробормотал Тьерри. - Надо
  полагать, он все-таки добрался до филейных частей вашего приятеля? Oh,
  pardon за столь некуртуазную формулу.
     - Нет. Не добрался.
     Это сказал Франческо. Мессир Франческо Бернардоне изАссизи, итальянец,
  неполных восемнадцати лет от роду, случайная фигура в разыгрываемой партии
  загадочной игры с неизвестными противниками, вполне живой и старающийся не
  подавать виду, как ему хочется прилечь, заснуть и не видеть никаких снов.
     - Нет, - твердо повторил Франческо. - Монна Изабелла, вы не сделаете
  этого.
     - Почему? - выкрикнула девушка. - Они бы убили тебя! Просто так,
  развлечения ради! Ты что, не понимаешь? Есть вещи, которые нельзя прощать!
  Никому и никогда!
     - Оставь его. - Молодой человек, чуть прихрамывая, подошел к Изабель,
  осторожно положил свою ладонь поверх ее, державшей кинжал, и заставил
  отвести лезвие в сторону. - Я верю, ты можешь его убить, и, возможно, это
  будет справедливое воздаяние за все его грехи. Только чем ты тогда будешь
  отличаться от этого несчастного человека и ему подобных? Месть только
  кажется сладкой. - Он посмотрел по сторонам, лишь теперь заметив Тьерри и
  Гая. - Вы пришли за мной, да?
     - Вот именно, - обрел дар речи сэр Гисборн. - Мы уходим. Я имею в виду
  - уходим из Ренна. Франческо, ты как?..
     - Несколько синяков и подвывихнутая нога. - Итальянец отмахнулся,
  показывая, что его беды не заслуживают долгих обсуждений. - Они
  побаивались своего хозяина, поэтому я легко отделался... Монна Изабелла,
  идемте, вам не стоит находиться здесь.
     - Сейчас, - рассеянно отозвалась девушка. Позже Гай упрекал себя - мог
  бы догадаться, что мистрисс Уэстмор не уйдет, не оставив по себе долгой
  памяти. Она еще не отошла от кресла, и Гиллем не успел дернуться в
  сторону, избежав стремительно дернувшегося вверх лезвия - не стилетного,
  подходящего только для колющих ударов, а его собственного широкого ножа,
  небрежно воткнутого Тьерри в щель между каменными блоками стены. Маленький
  ошметок человеческой плоти, ловко подхваченный девушкой, описал в воздухе
  дугу, разбрызгивая мелкие алые капельки, шлепнулся на догорающие угли в
  очаге и зашипел, испуская тошнотворно-сладковатый душок. Гиллем закричал,
  но крик туг же перешел в задушенный хрип, когда он скосил глаза и увидел
  густые, вязкие струйки темно-багровой жидкости, быстро прокладывающие путь
  вниз, сначала по левому плечу, а затем и по светло-зеленоватой ткани
  рукава.
     - Неплохо, - хмыкнув, одобрил Тьерри. - Это придаст ему в будущем некий
  выразительный штрих неповторимого обаяния. Гиллем, дорогуша, придется тебе
  потерпеть, пока я закончу свои дела. Не переживай, никто еще не умирал от
  потери уха. Обещаю, постараюсь вернуться побыстрее. Господа, нам пора.
  Мадам Изабелла, вы не могли бы сдержаться и не разделывать далее на
  кусочки моего родственника из Содома и Гоморры?
     Девушка надменно фыркнула и запустила так хорошо послуживший ей кинжал
  в противоположную стену, целя в деревянную рожицу-поддерживающего
  настенный подсвечник бесенка. Она промахнулась, угодив чуть ниже, отчего
  бесенок приобрел задумчивый вид существа, ковыряющегося после сытного
  обеда ножом в зубах.
     - Вам не выйти. - Три кратких слова прозвучали ударом похоронного
  колокола, поэтому Тьерри поторопился разъяснить: - Не выйти через нижние
  ворота. Обычно тамошняя стража не слишком усердствует, но сегодня... Рамон
  изрядно запугал их, и они наперебой твердят, что отопрут только по личному
  приказу господина графа или наследника.
     - А ни тот, ни другой отдать подобный приказ не в состоянии, - невесело
  подытожил Франческо, успевший прийти в себя.
     - Я могу, конечно, учинить скандал с мордобитием и угрозами вечного
  проклятия, но какой-нибудь выскочка, одержимый желанием выслужиться,
  непременно поскачет докладывать отцу. - Де Транкавель-средний задумчиво
  потеребил кончик длинной смолянистой пряди волос. Остальные терпеливо
  взирали на него. - Вы с моей помощью натворили достаточно дел, чтобы отец
  не стал дожидаться приезда его святейшества епископа и учинил суд по
  собственному усмотрению - над вами, а заодно и надо мной. Спрашивается,
  что же нам делать?
     В полупустой конюшне повисла тишина, нарушаемая потрескиванием
  сгорающего фитиля в лампе и дыханием шести человек.
     - Сколько всего выходов из замка? - сухо поинтересовался Мак-Лауд.
     - Обычный, для поставщиков провизии и вилланов - через нижний двор, еще
  два прохода выводят в ров, но там не пройдут лошади... - начал перечислять
  мрачнеющий на глазах Тьерри.
     - Подземный ход, - напомнила Бланка. Старший брат укоризненно посмотрел
  на нее, будто девочка ляпнула несусветную глупость.
     - Какой подземный ход? - оживилась Изабель.
     - Я бы не советовал вам туда соваться, - медленно, тщательно взвешивая
  каждое слово, проговорил де Транкавель. - Впрочем, не только вам, но даже
  своему злейшему врагу. Да, это сооружение вроде бы выводит за пределы
  Ренна, однако случалось, что тех, кто в нею вошел, больше никто не
  видел... Ни трупов, ни следов, ничего! И еще одна малость - ключи от этого
  подземелья есть только у отца. Придется придумать что-то другое.
     - Разве что научиться летать, - вполголоса пробормотала мистрисс
  Уэстмор, и компания снова замолчала, угрюмо глядя куда угодно, только не
  друг на друга.
     - На худой конец, можно попробовать взломать замок, - подал голос
  шотландец. - Вряд ли он особенно сложный. Где начинается этот ваш лаз? Он
  большой, лошадей провести сможем?
     - Поблизости от библиотеки, снаружи выглядит как обычная дверь в склад,
  - пожал плечами Тьерри. - Да, лошади там пройдут, однако замок в нем
  весьма странный.
     Даже если вы и умеете их вскрывать, думаю, этот вам не по силам.
     До слуха не принимавшего участия в обсуждении Гая все голоса долетали
  издалека, точно его разделяла с говорившими довольно толстая преграда.
  Упоминание о библиотеке заставило его напрячь память, вспоминая недавнюю
  беседу с отцом Ансельмо. Хранитель книг упомянул что-то о запертых дверях
  и о необходимости спросить совета... Спросить у кого? "Того, кто
  разговаривает с камнями и молчит, и той, что болтает, но не выдает
  секретов", - так, кажется, звучало туманное указание. Под определение
  вечно молчащего вполне подходит Тьерри - он ведь не вмешивался в
  происходящее до последнего момента. Больше всех в Ренне болтает, вне
  всякого сомнения, леди Бланка, однако ни разу в ее болтовне не
  проскользнуло ничего, что могло послужить обвинением в адрес семьи де
  Транкавель. Какой же совет они могут дать, если Тьерри даже не в силах
  выполнить свое опрометчивое обещание вывести гостей из замка? Хотя
  погодите...
   "Я спросил, не знает ли отец Ансельмо что-нибудь о ключе слуа и о
  двери, которую он может открывать. - Гай попытался воспроизвести всю
  беседу слово за словом. - Он, вне всякого сомнения, узнал ключ, однако
  намекнул, что за ответом нужно обращаться к мессиру Тьерри и леди Бланке.
  Теперь они рассказывают нам о непонятной двери, ведущей наружу, от которой
  у них нет ключа..."
   - Я знаю, как мы уйдем, - сказал сэр Гисборн. - Дугал, у тебя же есть
ключ.
   Спорю на половину моих будущих трофеев в Палестине - он подойдет.
   Гаю не понадобилось объяснять, что он имеет в виду - его компаньон
всегда отличался догадливостью, пусть и слегка помрачившейся после
минувшей беспокойной ночи.
      
интермедия ГДЕ ИМПЕРАТОР АНДРОНИК КОМНИН ПРИНИМАЕТ РЕШЕНИЕ, А МАРКГРАФ
КОНРАД НАДЕЕТСЯ НА
 ЛУЧШЕЕ...
   Полосы света, косо лежавшие на плитах террасы, приобрели мягкий
шафрановый оттенок, свидетельствуя, что день перевалил за середину. Гость
базилевса недавно ушел. По коридорам дворца еще разносилось резкое,
отрывистое лязганье его позолоченных шпор. Еще до заката он отправится
домой, к побережью Святой Земли, как будто никогда не появлялся в шумном
Константинополе, Втором Риме, столице могущественной Империи. Он уедет
довольным, выгодно сбыв свои новости и не зря потратив время. Казна
Палатия не обеднеет, щедро расплатившись с вестником. В наступающие
тяжелые времена пригодятся любые союзники и любые средства.
   Над террасой повисла тишина, нарушаемая лишь доносившимся с залива
хлопаньем парусов и редкими поскрипываниями старой виноградной лозы,
оббившей колонны. У двух закрытых дверей блестящими истуканами вытянулись
стражники. Для полного сходства со статуями они, кажется, даже прекратили
дышать и моргать.
   Базилевс взвешивает и тщательно обдумывает каждое слово, небрежно
обороненное франком. Базилевс хмурится и недовольно морщится. Слишком
многое сплелось в причудливый клубок из родственных связей, вассальных
присяг, невыплаченных долгов, династических притязаний и честолюбивых
планов. Слишком многое брошено на весы политики, чтобы торопиться с
решениями. Слишком опасные игры затеваются нынешней осенью на берегах
прекрасного Средиземного моря и возле Пролива.
   Придя к каким-то выводам, правитель Византии делает левой рукой
небрежное движение, толкая причудливо наклоненный крохотный столик черного
дерева. Столик вздрагивает, роняет в установленный рядом узкий желоб
медный шарик, и тот катится, весело сверкая на солнце начищенными боками.
Путь шарику преграждает серебряный диск, еле заметно покачивающийся на
тонких цепях между двух мраморных столбиков. Ударившись о его край, шарик
падает к собратьям, уже выполнившим свой долг. Над террасой повисает
тягучий мелодичный звон. Так звенели бы солнечные лучи, обладай они
способностью испускать звук.
   Почти одновременно с ударом шарика о диск распахнулась дверь. Вернее, в
облицованной темно-желтыми и коричневыми кусочками мозаики стене возникла
темная щель, пропустила юркую человеческую фигуру и снова неразрывно
слилась с общим узором.
   Нового визитера, занявшего место предыдущего, с первого взгляда можно
было принять за подростка - невысокого, угловатого в движениях, странно
подпрыгивающего при ходьбе, точно от избытка сил. Когда же он присел,
стало очевидно, что ему никак не меньше пяти десятков лет, что он успел
изрядно облысеть и что костистое узкое лицо обтягивает сухая, собирающаяся
в складки кожа. Вошедший производил странное впечатление: прошедшие годы
словно стерли с него все краски, оставив взамен лишь кремнистый холодный
блеск небольших, глубоко посаженных глаз.
   Эти маленькие глазки, как шептались в Палатии и за его стенами,
замечали все происходящее в Империи и вокруг нее. Ибо Констант Дигенис,
занимавший должность эпарха-управителя великого города, ведал не только
торговыми делами, но и огромной сетью лазутчиков, доверенных людей,
надзирателей, доносчиков и шпионов, рассыпанных по всем провинциям
Византии, а заодно и ее ближних и дальних соседей. Кое-кто украдкой
именовал Дигениса вторым базилевсом и утверждал, что Андроник не сделает
шага, не посоветовавшись сперва с достопочтенным господином эпархом.
   В какой-то степени это было правдой. Старому императору, живущему в
постоянном недоверии к роду человеческому, требовался надежный собеседник.
Дигенис отлично подходил на эту роль. Никто не умел лучше хранить тайны и
понимать недосказанное, а также расправляться с теми, кто забывал о
необходимости держать язык за зубами.
   Прибывшего еще ранним утром франка с его новостями пришлось нарочно
  задержать в приемной зале, дабы предоставить эпарху возможность незримо
  присутствовать при беседе. Теперь два человека, облеченные правом вершить
  судьбы государств, в молчании сидели на террасе, наблюдая за привычной
  суетой гавани и прилегающих к ней торговых кварталов на другой стороне
  узкой бухты. Наконец палец базилевса, украшенный тяжелым золотым кольцом с
  зеленым камнем, несколько раз стукнул по гладкой ручке кресла, разрешая
  собеседнику заговорить.
     - У господина Коррадо на уме только одно, - слегка растягивая слова,
  произнес Дигенис, произнося имя ушедшего франка на греческий лад, - с кем
  бы сговориться, чтобы поскорее взобраться на трон Фалийстийны. Дай ему
  волю, он собственными руками придушит Ги Аквитанца... Так, значит, весной
  нам следует ожидать в гости не только орду германцев, но и обвешанный
  крестами сброд со всей Европы? Нечего сказать, хороший выдастся год...
     - Пусть цепляет на свою голову любую корону, лишь бы не вздумал нас
  надуть, - бесстрастно заметил правитель Византии. - Ты слышал, что он
  предложил?
     - Конечно, царственный. - И без того небольшие глаза эпарха
  превратились в пару хитро блестящих щелочек. - Однако позволю себе сделать
  одну крохотную поправку.
     Сегодня утром мне принесли некое весьма любопытное известие. Ни до
  Тира, ни до франкских городов на Побережье эта новость, видимо, еще не
  дошла. Она неизвестна даже королю Ричарду... который не слишком
  обрадуется, услышав ее. Человек, на помощь коего так рассчитывает господин
  Коррадо, этот самый управитель Англии Лоншан - мертв.
     - Вот как? - заинтересовался базилевс. - Когда же произошло сие
  прискорбное событие?
     - Две седмицы назад. По приказу принца Иоанна, младшего брата Ричарда,
  господина наместника, позволившего себе считать казну страны своей
  собственной казной и самочинно присвоившего права короля, вздернули. В
  гавани города... - Дигенис заглянул в одну из принесенных с собой бумаг и
  по буквам прочел непривычное ромеям название, - в гавани города Дувра,
  откуда он пытался бежать в Массилию, под защиту своего короля.
     Андроник выразил свое отношение к делам далекого европейского острова
  презрительным фырканьем:
     - Слишком медленно бежал, раз попался. Ричарду стоит тщательнее
  подбирать слуг.
     Его покойный отец, Анри, никогда бы не допустил подобного. Что ж,
  выходит, все далекоидущие замыслы нашего друга Коррадо рушатся, да и наши
  надежды тоже.
     - Ни в коей мере. - Эпарх неспешно свернул пергамент. - Напротив,
  теперь мы находимся даже в более выгодном положении. Не спорю, правитель
  Англии еще слишком молод и частенько совершает ошибки, а поставленный им
  наместник был крепко нечист на руку. Однако бумаги, на которые ссылался
  господин Коррадо, весьма любопытные бумаги, из-за которых собираемый
  Крестовый поход вполне может быть отложен или вовсе позабыт... Они
  существуют и около десяти дней назад покинули Лондиниум. Несколько
  человек, всецело преданных царственному и своей родине, в суматохе вывезли
  их.
     Базилевс в легком удивлении чуть приподнял брови. Дигенис мельком
  упоминал, что на всякий случай содержит при английском дворе нескольких
  соглядатаев, однако умудриться похитить из-под носа правителей франков
  целый архив, да не чей-нибудь, а королевского наместника? Должно быть, там
  подобрались люди весьма незаурядные и достойные всяческого поощрения.
     - Если все пройдет успешно, через полтора-два месяца эти бумаги
  окажутся в руках царственного, - невозмутимо продолжил эпарх
  Константинополя. - Он один сможет решить, каковой станет их дальнейшая
  судьба.
   "Как много иногда зависит от совершенно неизвестных и неприметных
  личностей, - отстраненно подумал Андроник. - Кто-то из моих подданных
  сейчас мчится через владения франков, увозя с собой вещь, способную
  изменить судьбу мира. А я должен сидеть и ждать. Впрочем, Коррадо в своем
  Тире тоже придется несладко. Мы все обречены на временное бездействие. Что
  ж, не в первый раз. Выигрывает тот, кто окажется терпеливее".
     Правитель Византии взглянул на расстилавшуюся внизу сияющую гладь
  залива, переливавшуюся светло-голубым и зеленоватым цветами, с желтыми
  отметинами мелей и яркими пятнами парусов. Он подождет. Разве не в этом
  умении кроется сила Империи? Дождаться подходящего момента и изо всех сил
  обрушить свой удар на ничего не подозревающего противника. Месяц или два?
  У него есть полгода.
     Германская армия еще топчется по горам Болгарии, молодые короли Англии
  и Франции застряли на берегах Европы или островах Средиземноморья. Они
  спешат в Святую Землю? Что ж, вскоре им придется резко переменить свои
  планы. Лишь бы там, в далекой и загадочной варварской Европе, не случилось
  непредвиденного. Тогда все переменится. Переменится согласно желаниям
  Византии, как это происходило уже не одно столетие.
   "Все переменится. - Широкая плоскодонка-хеландион, шедшая под
  зарифленным парусом, подпрыгнула на волне, и устроившегося на носу
  человека обдало дождем теплых соленых брызг. - Никто даже не догадывается,
  насколько все переменится!"
   Он оглянулся назад, на поднимающиеся из воды темно-серые мрачные
крепостные стены и башни, стерегущие с моря Палатийский дворец базилевсов,
на вырастающие за ними разноцветные черепичные крыши в зелени садов,
позолоченные купола и тонкие башни колоколен. Владения Палатия занимали
почти весь далеко выдающийся в Мраморное море обширный полуостров,
господствуя над Проливом и заполненной кораблями бухтой Золотого Рога. Он
напрасно пытался отыскать взглядом в. толчее разномастных корпусов
принадлежавшее ему судно - вытянутый стремительный одномачтовик
серо-голубого цвета под непривычным для европейского глаза скошенным
парусом. Дангия, как называли такие корабли их создатели арабы, не слишком
годилась для боя или перевозки груза. Зато мало кто мог тягаться с ней в
быстроте хода и маневренности.
   Рулевой хеландиона заставил свое суденышко снова вильнуть в сторону,
пропуская низко сидевшего в воде и неповоротливого "купца" под трещащим на
  ветру флагом торгового союза Венеции. Длинная, глубоко врезавшаяся в берег
  гавань напоминала ярмарку в разгар торговли, но человек не отвлекался -на
  разглядывание пестро разукрашенных кораблей. Он и так извел целое утро,
  разливаясь перед старым базилевсом. Новости доставлены, можно вздохнуть
  спокойно. Через семь, самое большее десять дней дангия "Ларисса" ворвется
  в защищенную и надежную гавань Тира. А дальше? Дальше - посмотрим! Дожить
  хотя бы до конца осени!
     Гость базилевса негромко засмеялся. Иногда ему казалось, что весь
  огромный мир стал его личным владением. Безумие, конечно, и непомерная
  гордыня, да кто из нас безгрешен?
     Лично он, мессир Коррадо ди Монферрато, как его называли ромеи, или
  Конрад, маркграф Монферратский, cnacитель Тира от неверных и нынешний
  правитель этого древни и богатого города, кем он был для европейцев,
  полунемец полуитальянец, тридцати с небольшим лет, наследник одной из
  самых древних и знатных фамилий Европы, человек, почти заполучивший
  единоличную власть над королевствами Святой Земли, отнюдь не считал себя
  ангелом во плоти или рыцарем без страха и упрека. В отличие от большинства
  соплеменников он точно знал, чего хочет от жизни, и шел к своей цели
  напролом. Крестовый поход? Отлично, при необходимости он примкнет к нему.
  Даже приведет с собой армию. Не слишком большую, но такую, чтобы заставить
  считаться с собой. Он встанет под знамена... тут следует хорошенько
  поразмыслить. Скорее всего он присоединится к кому-нибудь из родственников
  из Германии. А может, к Филиппу Французскому. Или, на худой конец, к
  Ричарду, при условии, что поблизости не будет маячить унылая физиономия Ги
  де Лузиньяна. Все равно без его участия ничего не получится. Он, а не Ги,
  - некоронованный правитель Святой Земли, к которому прислушиваются и в
  Константинополе, и в Багдаде.
     Но если Андроник свяжется с Англией, получит необходимые бумаги и
  решится действовать...
     Тут даже такой отчаянный выдумщик и авантюрист, как Конрад, не рисковал
  загадывать наперед. Он сам в точности не знал, что заставило его со всей
  возможной поспешностью броситься в великий город на берегах Пролива.
  Тревожные известия из Европы, принесенные безотказными голубями?
  Собственное дурное предчувствие? Он ведь намеревался самостоятельно
  завязать отношения с мэтром де Лоншаном, начал потихоньку переписываться с
  друзьями в Англии, выясняя обстоятельства, и вдруг ни с того ни с сего
  щедрым жестом подарил все императору Византии. Конечно, христианскому
  рыцарю вроде бы не пристало строить козни, мешая такому великому деянию,
  как Крестовый поход. Но крестоносцы приходят и уходят, не добиваясь
  особенного толку и только разрушая все с таким трудом созданное. Арабы же
  остаются, как и богатства, текущие с далекого Восхода.
     Неужели он допустит, чтобы бесценные сокровища достались кому-то
  другому? Ги, например...
     Да никогда в жизни! Лучше делиться доходами с ромеями, хоть они и
  схизматики с накрепко запертыми сундуками вместо сердец! Если Крестовый
  поход неотвратим, пусть он пойдет согласно его, мессира маркграфа Конрада,
  замыслам и принесет пользу!..
     Парус хелапдиона с шумом опал, разогнавшаяся плоскодонка с размаху
  ткнулась задранным носом в дощатую пристань по соседству с одномачтовым
  парусником, выкрашенным в светло-серый цвет. "Ларисса", чья команда
"нетерпеливо ожидала владельца, могла хоть сейчас отправляться в обратный
  путь.
     - Все переменится, - повторил сам себе Конрад, поднимаясь на борт
  дангии. Эти слова звучали для него самой обнадеживающей и приятной из
  молитв. - Очень скоро всe переменится!
      
 
     ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
   
   СНЫ О НЕСБЫВШЕМСЯ
   
   ВРЕМЯ И МЕСТО ДЕЙСТВИЯ ОКУТАНЫ ТУМАНОМ БЕЗОПАСНОСТИ
   
   Серая глухая пелена, прорезаемая ослепительными серебряными вспышками,
  постепенно истаивала, но открывающийся пейзаж не казался особенно
  оживленным и готовым приютить усталого путника. Скорее наоборот - во все
  стороны, насколько хватало глаз, тянулась пологая равнина, накрытая
  пепельным куполом небес.
     Солнечный диск вопиюще отсутствовал, хотя некоторый свет имелся - поток
  болезненно-желтоватых лучей, скупо льющихся снизу вверх. В первый миг
  Франческо растерялся, не в силах решить: то, что он видит, - морок или
  существует на самом деле? Он отчетливо помнил, как они спускались в
  туннель, уловил отголоски непонятной ссоры между Мак-Лаудом и отцом
  Ансельмо, помнил даже нелепое обещание, сгоряча данное им монне Бьянке, -
  вернуться в замок Ренн, и снисходительно-вежливую улыбку ее молчаливого и
  загадочного брата из числа тех, что зовутся "себе на уме". Четверка начала
  спуск вниз по широкому, сочащемуся водой коридору... и угодила прямиком в
  это непонятное облако. Франческо услышал отчаянный выкрик Изабель:
"Держитесь вместе! Ради всего святого, держитесь вместе!", а затем его
  вместе с лошадьми точно накрыло приливной волной и потащило за собой в
  глубины неведомого океана. Все пропало - звуки, голоса попутчиков,
  ощущение движения, осталось только непроглядное марево.
     И вот теперь он находился неизвестно где. Впрочем, их честно
  предупредили, что подземные ходы Ренна отличаются своеобразием и в отличие
  от прочих сооружений подобного рода совершенно не обязательно выводят на
  поверхность земли. Оно и понятно: разве можно ожидать чего-то хорошего от
  двери, открываемой ключом, взятым у демона? Да, тогда этот путь казался
  наилучшим из возможных - через ворота все равно не выпустят, потайная
  дверь - под охраной. Так сказал Тьерри, но Франческо заподозрил, что
  средний - и, возможно, отныне единственный - из наследников семейства де
  Транкавель слегка покривил душой, преследуя какие-то свои загадочные цели.
  Впрочем, какая разница, солгал Тьерри или нет? Они здесь, они потеряли
  друг друга, и он представления не имеет, как отсюда выбираться.
     Какое-то время Франческо с ужасом размышлял, не Чистилище ли это -
  место неприкаянных душ, не заслуживших ни награды райского света, ни
  проклятых темных подземелий ада. Очнувшийся от обморока здравый смысл
  въедливо напомнил, что в Чистилище вряд ли бы пустили животных, а лошади
  по-прежнему оставались с ним и мало походили на бестелесных призраков. Он
  слышал размеренные вздохи темно-солового Фламандца, принадлежавшего
  мессиру Гаю Гисборну и временно перешедшего в его пользование, чувствовал,
  как справа натягивается и ослабевает притороченный к седлу ремень, что
  тянется к уздечке серого жеребца Мак-Лауда, как пыхтит идущая слева гнедая
  кобыла, груженная уцелевшей поклажей, и все больше убеждался: лошади -
  настоящие. Кроме того, он сам продолжал испытывать вполне бренные чувства,
  скорее всего невозможные в Ином мире: неудобство от сидения в непривычном
  седле, ноющую боль в наскоро вправленной руке и, как это ни смешно,
  сильнейшее желание перекусить.
     Кони, не понукаемые и не направляемые человеком, неспешно рысили
  вперед, поднимая вокруг себя облачка сероватой пыли. Здесь все - и небо, и
  земля - носило тот или иной оттенок серого. Этот цвет уныния вскоре щедро
  окрасил безрадостные размышления Франческо. Равнина не имела пределов и
  каких-либо примет, без сгинувшего солнца невозможно определить
  направление, и самое главное - неясно, куда вообще держать путь. Может, на
  самом деле он все еще находится в подземном коридоре? Лошади ведь не
  испугались ни призрачного тумана, ни того, что внезапно очутились в
  совершенно ином месте. Животных наваждениями не обманешь - их разум
  слишком прост, чтобы осознавать несуществующее. Они спокойны, и. если
  положиться на них, возможно, лошади благополучно довезут его до конца
  подземного хода, где все мороки непременно сгинут. А если не довезут?
     Если они тоже обмануты? Что ж ему теперь, до конца жизни ехать через
  эту пустыню, словно засыпанную пеплом, над которой не светит солнце и не
  носится ветер?
     Вскоре он усомнился и в том, что едет. Лошади, конечно, перебирали
  ногами, но вокруг ничто не менялось. Даже парочка темно-синих размытых
  облаков, висевших над линией горизонта, не двигалась с места. Он постоянно
  озирался по сторонам, но не замечал ничего, хоть немного напоминающего о
  жизни, оставшейся там, наверху. Теперь даже Ренн и его обитатели
  вспоминались с тоскливым сожалением - при всех своих недостатках они все
  же как-никак живые люди. Интересно, после всего случившегося оставят они
  свои далекоидущие замыслы или нет? Франческо казалось, что и не подумают.
  Вдобавок он сомневался, чтобы людей, вольно или невольно принесших столько
  неприятностей, так легко отпустили на все четыре стороны. Растворенное в
  крови умение предвидеть вероятную опасность позвякивало в тревожный
  колокольчик, и в иное время Франческе непременно уделил бы ему все свое
  внимание. Но сейчас... сейчас его занимало другое.
     Он нерешительно потянул за жесткие поводья - конь Гая, конечно, обладал
  на редкость спокойным характером, но кто знает, захочет ли он подчиниться
  незнакомому всаднику? Соловый тряхнул головой и послушно встал. Сзади
  недовольно зафыркал Билах, Франческо не мог в точности сказать, зачем ему
  понадобилось останавливаться. Это место на равнине ничем не отличалось от
  прочих, но в голове его кружилось несколько догадок, нуждавшихся в
  проверке. Он спрыгнул на землю, подняв облачко пыли, взлетевшее медленно и
  как-то сонно, точно под водой. Больше всего он боялся выпустить из рук
  поводья и еще - что лошадям вздумается покинуть его посреди этого
  безжизненного поля.
     Отойдя на шаг в сторону - ровно столько позволяла длина повода - он
  наклонился, с внезапно обострившимся вниманием вглядываясь в серую, слегка
  неровную поверхность. Он не заметил этого с высоты седла, зато отчетливо
  видел теперь:
     кости, множество костей. Облепленные непонятной серой коркой,
  ноздреватой и потрескавшейся, отчасти смахивающей на растущие у берегов
  Средиземного моря кораллы, под ногами у него лежали кости людей и
  животных, рассыпающиеся при малейшем прикосновении. Он успел разглядеть
  поблизости вытянутый лошадиный череп, с которого свисало подобие истлевшей
  уздечки с позеленевшими бронзовыми пряжками, изящно выгнутые арки
  человеческих ребер, чью-то оторванную кисть со сложенными в неприличном
  жесте костяшками пальцев... Его вдруг затрясло, он шагнул назад,
  прижавшись лицом к теплому лошадиному боку, мерно поднимавшемуся и
  опускавшемуся.
   "Я еду через поле давно отгремевшего боя. - Ему очень хотелось завопить
  от ужаса, но обитавшая где-то в глубине души капелька самообладания не
  позволяла. - Не знаю, что за сражение здесь гремело, но лучше тебе
  постараться взять себя в руки. Это всего лишь кости. Они не способны
  причинить тебе никакого вреда".
     Однако малейшая попытка представить, какое количество людей способна
  вместить эта бескрайняя равнина, повергал его в холодный, всхлипывающий
  кошмар. Он почему-то вспомнил услышанное (или прочитанное где-то?)
  высказывание, над смыслом которого никогда всерьез не задумывался, сочтя
  его противоречащим учению Церкви: "Не существует ни рая, ни ада, потому
  что не пришел еще Страшный Суд и не настало время отличать праведников от
  грешников. Кара не коснется злых раньше, чем будут вознаграждены добрые, и
  лишь в конце света добрые семена будут окончательно отделены от плевел. Ни
  одна душа не обитает в аду, ибо она еще не осуждена, и ни одна душа не
  пребывает в раю, ибо не настал еще час ее вознаграждения; но души всех
  умерших дожидаются своего срока sub altare Dei, у алтаря Господня..."
   Монотонный голос, произносивший слово за словом, неумолчно гудел в
голове, и Франческо вдруг вскинул стиснутую в кулак руку и с силой ударил
себя по виску.
   Перед глазами вспыхнула россыпь искр, но заунывное чтение прервалось.
   - Я не сойду с ума, - слегка дрожащим, но упрямым голосом проговорил
молодой человек. - Может, это испытание, смысла которого я не в силах
понять, но я не сойду с ума...
   Потеря рассудка, способности здраво мыслить и рассуждать всегда
казалась ему самым страшным из всего, что может случиться в жизни человека.
   Он вскарабкался обратно в седло - неловко и неуклюже, точно древний
старик.
   Почудилось, будто лошади косятся на него с недоумением и скрытым
разочарованием, безмолвно ворча: "Мы-то надеялись, что ты, человек,
  додумаешься, как нам попасть домой, в привычный мир с зеленой травкой и
  солнцем, но ты даже на это не способен!"
   Хруст костей, безжалостно перемалываемых лошадиными копытами в легкую
пыль, казалось, зазвучал громче и приобрел, если так можно выразиться,
некую осмысленность. Франческо невольно вслушался, вскоре различив
повторяемую на разные лады одну и ту же фразу: "Это ты виноват. Из-за тебя
  мы здесь. Ты мог бы спасти нас, а вместо этого предпочел отойти в сторону.
  Ты виноват".
     - Что я сделал не так? - тоскливо спросил Франческо, отстранение
  напомнив себе, чем закончился его предыдущий разговор с призрачными
  голосами, требовавшими открыть некую дверь. Тогда его спасло появление
  Бланки, велевшей голосам оставить гостя Ренна в покое, но запретную дверь
  он и его спутники все-таки открыли. Пусть не тогда, позже, - и чего
  добились? Ему везет, он еще -жив, но что сейчас происходит с его
  попутчиками? Какие мрачные чудеса разворачиваются перед их глазами?
   "Они здесь, - обрадованно зашелестело вокруг. - Они остались с нами,
  чтобы никогда не воскреснуть. Ты виноват. Ты повернулся и ушел, сказав,
  будто тебе не по силам эта ноша и ты не хочешь сломаться под ее тяжестью".
     - Какая ноша? Почему мои друзья здесь? Они умерли? - Франческо поймал
  себя на том, что говорит вслух, задавая вопросы несуществующим
  собеседникам, что, как известно, является наивернейшим признаком
  подступающего безумия. - Почему их лишили надежды на спасение? В чем я
  совершил ошибку?
   "Нас победили. - Над пеплом равнины пронесся короткий и еле заметный
  порыв ветра, первый за все время пребывания незваного гостя с поверхности.
  - Последняя Битва состоялась и была проиграна, потому что ослабевшие
  людские души начали повторять то, чему их научил ты:
   "Это меня не касается". Ты мог бы научить людей смелости, но предпочел
  отсиживаться в своем тихом углу".
     - Я никого ничему не учил! - завопил Франческо. - Кто я такой, чтобы
  учить, если сам ничего не знаю?
     Молчание. Глухие ритмичные удары шести пар опускающихся на землю копыт.
     - Я никого ничему не учил, слышите? И не собираюсь этого делать! Я хочу
  выбраться отсюда, только и всего!
   "Перестань нести чушь. - Этот слегка раздраженный голос Франческо узнал
  сразу и застыл с полуоткрытым ртом. Тихий, твердый голосок из
  невообразимой дали, голосок его предчувствий и смутных надежд на лучшее. -
  Кого ты обманываешь - самого себя? Последняя Битва еще не состоялась и
  наступит не скоро, но приготовлениям к ней не суждено прекратиться
  никогда".
     - Но как мне быть? - Он растерянно посмотрел на неподвижное небо, точно
  надеялся увидеть там ответ, начертанный огненными буквами. Голосок не
  отвечал, сказав все, что считал нужным. Хор призраков тоже примолк. -
  Какую ношу я должен взять и куда ее нести? Где я оступился? Эй, скажите
  хоть что-нибудь!
     Застывшая, мертвая тишина покинутого поля сражения. Ни единого звука,
  никакого движения, крохотные точки, ползущие из ниоткуда в никуда по
  навсегда опустевшему миру, - три лошади и человек. Франческо никогда еще
  не испытывал такого ошеломляющего одиночества - сколько он себя помнил,
  поблизости всегда находились люди, семья, родственники, дорожные
  попутчики... Он не умел быть один.
     - Мне надлежит свершить нечто важное в этом мире, - выговорил он
  немеющим языком и услышал тихий, жалобный звук - словно порвалась верхняя
  струна его виолы, самая тонкая и самая щемящая. Он подумал о чаше,
  наверняка оставшейся стоять на окне их комнаты в Ренне. Он хотел взять ее
  с собой, но не смог: сначала не решился, потом - не успел. Его попутчики
  скорее всего просто не обратили на нее внимания, и он не собирался
  обвинять их - вряд ли они разглядели бы в невзрачном деревянном кубке то,
  что померещилось ему, то могущество, которое он самоуверенно попытался
  разбудить. Чаша вернется туда, откуда он ее забрал, - в крипту под
  часовней Святой Магдалины. Вернется, чтобы впредь не появляться на свет,
  теперь хозяева Ренна об этом позаботятся...
     Призрачный звон повторился, сделался сильнее. Франческо устало
  огляделся - может, ему приготовили новый подвох?
     Шагах в тридцати вспыхнуло блекло-желтоватое сияние, сквозь которое
  отчетливо просматривались два стоящих рядом человеческих силуэта. По мере
  того как свет мерк, фигуры обретали отчетливость и осязаемость, становясь
  все более и более узнаваемыми.
     Изабель опять услышала раздающийся где-то поблизости тяжелый топот.
     По весьма приблизительным подсчетам, она прошагала уже не меньше лиги,
  и этот путь стал дорогой от холодного ужаса, сковывавшего мысли и движения
  толстой коркой льда, до всевозрастающего раздражения. С ней ничего не
  происходило. Она шла по коридору с угрожающе низким потолком, через
  тусклый Свет/и полумрак.
     Пятнадцать шагов - очередной факел с подтеками смолы и черной полосой
  копоти на стене. Под ногами хлюпали лужицы стоячей воды, время от времени
  она поднималась или спускалась по лестницам, открывала двери - одинаковые
  двери из темно-желтого дерева, укрепленные бронзовыми полосами, закрытые,
  но не запертые. Ручками на дверях служили латунные головы всевозможных
  хищных животных, сжимавших в зубах сплетенные из колючек кольца. Иногда ей
  казалось, будто она улавливает запахи - в основном раскаленного металла
  или застоявшейся воды, но раз повеяло цветущим лугом, а еще - звуки:
  вскрики, попискивания, шлепанье тяжелых капель с потолка.
     В каком-то месте ее настигло звучание далекого хора, тянувшего низкое,
  перекатывающееся по бесконечным переходам "о-о-о", от которого чуть
  заметно подрагивали стены.
     Сначала она боялась. Потом ей надоело подпрыгивать при каждом шорохе, и
  она начала злиться. Раз уж она угодила сюда, это неспроста. Вокруг ничего
  не менялось - коридор, выложенный темно-серыми, плохо обработанными
  плитами, сочащаяся между швов вода, налет блекло-зеленого мха на стыках
  между стенами и полом. Никто не бросался из темноты, не выл дурным голосом
  и не пытался пролезть сквозь стены.
     Отыскать выход пока тоже не удалось.
     Изабель остановилась на очередной развилке, посмотрела влево-вправо и
  пожалела, что у нее не оказалось с собой ничего, чем она могла бы
  оставлять знаки на стенах. Вполне возможно, она уже давно бродит по кругу
  - полутемные коридоры ничем друг от друга не отличаются. Можно, конечно,
  выцарапывать на замшелых стенах стрелки кинжалом, но жаль портить лезвие.
  Она уже сообразила, что угодила в какой-то огромный и запутанный лабиринт,
  попыталась вспомнить все, что знала о подобных сооружениях, но додумалась
  только до одной полезной вещи - на каждом ветвлении сворачивала налево.
  Мысль, что лабиринт может вообще не иметь выхода, она старалась гнать, как
  только та осмеливалась показать свою чешуйчатую морду, распяленную в
  гнусной ухмылке. Она не впадет в панику. Возможно, по сравнению с
  остальными ей еще повезло - она всего лишь бродит по гигантской пустующей
  норе.
     Чутье утверждало, что она по-прежнему находится глубоко под землей, и
  Изабель не видела причин оспаривать его выводы. Она всего лишь хотела
  поскорее убраться отсюда и по возможности отыскать своих попутчиков.
     Из левого коридора несло гнилью и прелыми листьями. Изабель
  принюхалась, недовольно скривилась, поколебалась, но все же пошла вперед,
  чуть пригнувшись и сжимая в руке кинжал с тонким острым лезвием. Пока она
  использовала его только один раз, и то не по назначению - после некоторых
  размышлений отрезала подол собственного платья до колен, чтобы не мешался
  под ногами. Неровно обрезанные лоскуты тщательно обернула вокруг ладоней -
  не перчатки, но хоть какая-то защита.
   "Мак-Лауд носит юбку, и ничего, никто над ним не смеется, - угрюмо
  размышляла она, возясь с плотной тканью, не желавшей поддаваться стали. -
  Впрочем, только полный дурак рискнет острить по поводу его одежды... или
  манеры разговаривать...
     или поведения... Черт, я бы не отказалась от пары штанов - наплевать на
  приличия, зато бегать удобно". Бегать, как упрямо подсказывало ее сердце,
  придется еще много.
     - Из огня да в полымя, - вслух проговорила Изабель, - пытаясь хотя бы
  звучанием собственного голоса разогнать осязаемо висящую вокруг хрупкую
  тишину. Кожаные сапожки еле слышно шлепали по неровным плитам пола, она
  чувствовала, что натерла мозоли на обеих ногах. Еще немного - и придется
  искать укромное местечко для отдыха, хотя вряд ли она сможет заставить
  себя вздремнуть здесь, в этом месте.
     Поэтому она шагала дальше и дальше, пристально вглядываясь в полумрак в
  поисках малейшего движения, вслушиваясь и раздумывая о том, как быть. В
  миг первоначального испуга, когда она пришла в себя в тупике коридора, ее,
  точно безжалостная молния, пронзила мысль - вдруг ей целую унылую вечность
  предстоит скитаться по равнодушным пустынным коридорам? Отблески этого
  кошмара еще порой мелькали в уме, затмевая все здравые соображения.
   "Возможно, мне все это только кажется, - упрямо твердила она. - Я сплю
  и вижу сон".
     От этой мысли становилось еще хуже. Любые сны рано или поздно подходят
  к концу, и что она увидит, когда проснется? Комнату в замке Ренн и
  тусклые, похожие на фальшивые медяки, погасшие глаза наследника фамилии де
  Тран-кавель? Лучше уж мрачный лабиринт... За все в конечном счете
  приходится расплачиваться.
     Она замерла, повернув голову и насторожившись. Нет, не показалось -
  издалека доносились непонятные звуки, похожие на ритмичное "топ-топ-топ".
  Убежать или пойти навстречу? Бегство выглядело более разумным - вряд ли
  тут можно наткнуться на доброго самаритянина или другого такого же
  заблудившегося странника. Это местечко мало походило на излюбленное место
  уединенных прогулок.
   "Смотря чьих прогулок. - Изабель поежилась и навострила уши. - И зачем
  я только позволила им совершить такую глупость? Мы могли бы попробовать
  бежать другим путем. Могли бы... Кого ты пытаешься обмануть? Нам не
  оставили иного выбора. Не скули, пошевеливайся, если хочешь жить!"
   Следующая развилка предоставляла ей целых четыре возможных пути, и она
упрямо выбрала самый крайний, левый. Топот сделался отчетливее, теперь она
уже не сомневалась, что поблизости бродит некое крупное создание. Не
человек, слишком тяжелые и частые шаги. Животное. Скорее всего опасное.
Она пошла быстрее, настойчиво твердя себе, что не должна, не имеет права
срываться на бессмысленный бег. Если она побежит, зверь услышит ее и
наверняка захочет разузнать, кто забрел в его владения. Пока она ведет
себя тихо, у нее остается возможность проскользнуть незамеченной. Здесь
должен быть выход. Какой прок создавать лабиринт без выхода, ведь тогда
пропадает само его содержание и цель? Во сне она сейчас или наяву - не
имеет значения. У нее есть долг и невыполненные обязательства, и никакие
запутанные коридоры не заставят ее сдаться, захныкать и истошно звать на
помощь.
 "Выберешься - сможешь вволю порыдать, и желательно на чьем-нибудь
  надежном плече, - хмыкнула она, перепрыгивая через расплывчато
  поблескивающую лужу. - А сейчас помалкивай".
     Она едва не споткнулась о ступеньку ведущей вверх лестницы и поспешно
  начала подниматься, стараясь одновременно коситься назад и вперед. На ум
  пришло совершенно неожиданное и несвоевременное воспоминание. Однажды Хей
  довелось побывать на острове Крит, в городе Капее, и вместе с несколькими
  друзьями она отправилась посмотреть на развалины царского дворца,
  выстроенного в те времена, когда пожар войны еще не погубил великолепную
  Трою. На одной из уцелевших стен она заметила полустершуюся от времени
  фреску, изображающую тавромахию, танцы с быками. Люди казались такими
  маленькими по сравнению с животными...
   "Это бык, - панически подумала Изабель. - Бык, вот кто там ходит!"
   Ей отчетливо представился этот самый бык - черный с белыми пятнами,
коротконогий, грузный и невероятно проворный. У него будут длинные
изогнутые рога, изжелта-светлые на концах и каштаново-темные у основания,
и красные маленькие глаза навыкате. Он учует ее, побежит следом и
непременно догонит, потому что с рождения знает все хитросплетения
коридоров. Она еще успеет почуять его теплое вонючее дыхание, прежде чем
острые кончики рогов с размаху вонзятся ей в спину чуть пониже лопаток.
Наверное, она успеет вскрикнуть и увидит, как на противоположной стене
расплывается грязное пятно выплюнутой ею .густой крови.
   Она упадет, бык пробежит дальше и вернется - завершить дело. Он
пройдется по ней, слушая, как трещат ломающиеся человеческие кости, может,
обнюхает труп, пыхтя и недовольно фыркая. Потом он отправится дальше
обходить лабиринт в поисках шатающихся по коридорам подозрительных
личностей.
   Она уже не шла - бежала, судорожно хватая отдающий тухлятиной воздух и
слыша нарастающий рокот. Случилось то, чего она боялась: зверь почуял
чужака и отправился в погоню. Она неслась по мелькающим мимо коридорам,
все быстрее и быстрее, факелы сливались в сплошную оранжево-красную
полосу, бык скакал где-то сзади, не приближаясь, но и не отставая, грохоча
рогами по стенам и злобно ревя.
   В какой-то миг Изабель почудилось, что ее почти догнали, она истошно
завизжала, оглянулась и запуталась в собственных ногах.
   Приземление вышло неудачным и на редкость болезненным. Она с размаху
приложилась левым бедром о камни пола, заскользила дальше, выронив кинжал
и нелепо размахивая руками, врезалась в стену и зажмурилась, ожидая
сокрушительного удара снизу вверх.
   На макушку упала с потолка тяжелая капля и разбилась. Изабель
нерешительно приоткрыла один глаз, затем второй, осторожно приподнялась.
Коридор пустовал.
   Никаких быков и иных животных. Она представила себя со стороны -
растрепанная девица в платье с косо обрезанным подолом, из которого торчат
нитки, стоит на четвереньках в пустом коридоре и еле слышно подвывает.
Глаза у этой особы вытаращены, сердце колотится, точно собирается вот-вот
разорваться, кожа бледная, точно шляпки вырастающих в заброшенных сырых
погребах поганок, перекошенный рот разинут, и с его уголка наверняка
тянется прозрачная ниточка слюны. Полюбуйтесь, люди добрые, на девицу,
всегда гордившуюся своим хладнокровием и выдержкой!
   - Изабель-Джулиана Уэстмор, ты глупая гусыня, - пробормотала она и
тыльной стороной правой ладони вытерла рот. Губы походили на два плохо
выделанных и пересохших кусочка кожи. Изабель качнулась в сторону, неловко
села, подвернув ногу. - Даже не гусыня, вы - квочка. Вы отвратительны,
мистрисс Уэстмор. Вы ошибка Господа, позор семьи и достойны только
всеобщего презрения.
   Она привалилась к влажной стене, пару раз шмыгнула носом и тяжело
вздохнула.
   Кажется, воображение cыгpaлo с ней дурную шутку. Может, в этом месте
потаенные страхи обретают плоть и кровь? Миг назад бык действительно
существовал, она заметила его краем глаза, когда оборачивалась, -
черно-белый, с низко опущенной лобастой головой, он мчался за ней,
выбрасывая вперед короткие толстые ноги, и из его ноздрей вырывались
струйки горячего пара, каплями оседавшие на холодных стенах.
   - Им бы стоило написать на стенах: "Xie sunt taurus"*. - С истерическим
  смешком Изабель поднялась на ноги и поковыляла дальше, наклонившись, чтобы
  подобрать кинжал. Лабиринту удалось сделать то, чего не могли добиться
  люди, - заставить ее на несколько мгновений испытать всепоглощающий ужас.
  Она не столько испугалась быка, угрожавшего растоптать ее, как человек
  мимоходом растаптывает гусеницу. Ее тревожило иное - что, если здесь, в
  месте, лишенном времени, ведется игра без правил? В обычном мире любой
  лабиринт - не только запутанное строение, но и зашифрованная фраза, символ
  в извечном безмолвном разговоре людей и Бога. В нем обязательно должен
  иметься выход - как любое изречение завершается логическим выводом. Но
  если здешний лабиринт создан безумцами, презревшими все законы, и она
  обречена до конца времен бегать по темным коридорам от черного быка и иных
  чудовищ, явившихся из древних языческих времен?
     * Здесь обитает бык (лат.).
      
 - Я же не Тезей, - поделилась она с мокрыми стенами. - И даже не Ариадна.
  Я всего лишь Изабель, и у меня нету спасительного клубка.
     Она прислушалась - топот отдалился и вроде бы затих, что ничего не
  значило. Бык мог вернуться. Может, уже вернулся и крадется по соседним
  коридорам, подняв тяжелую морду и ловя влажным носом запах ее страха...
   "Прекрати! Прекрати немедленно!"
   От злости на саму себя она с размаху ударила сжатым кулаком по камням и
немедленно затрясла ноющей рукой. Кажется, подземелье мало-помалу добилось
своего - она вновь начала паниковать, оборачиваться на каждый шорох и
несколько раз нарушила правило поворотов.
 "Может, я умерла? --всплыло новое безрадостное соображение. - Это
  местечко мало похоже на рай, но ад оно тоже не напоминает. Оно вообще ни
  на что не похоже. И, уверена, всевидящий и всезнающий Господь редко
  заглядывает сюда. Тут правит кто-то другой, или здесь вообще нет хозяина.
  Брошенные руины, по которым бродят некогда грозные, а теперь забытые
  призраки, ища, кого бы напугать. Темный пыльный чулан для отживших свое
  чудовищ, вот куда ты угодила!"
   Она резко выдохнула, пытаясь вместе с воздухом избавиться от всех
пугающих мыслей. Не важно, как называется это место и кому оно
принадлежит. Важно одно - как его покинуть.
   Впереди мелькнул свет, более яркий, нежели от факелов на стенах.
Изабель невольно пошла быстрее, прихрамывая на каждом шагу, потом резко
остановилась.
   Свет еще не спасение. Он может оказаться ловушкой. Надо прижаться к
стене и идти на цыпочках.
   Еще несколько осторожных шагов. Теперь она разглядела распахнутую
дверь, за которой вроде бы не тянулся очередной опостылевший коридор, а
виднелось какое-то большое помещение. Изабель стояла, закусив губу и
раздумывая, потом с обреченным видом пожала плечами и шагнула вперед. Все
равно выбирать не из чего. Если ей суждено сегодня умереть - под копытами
быка или от собственных страхов, - значит, так оно и будет. Ей очень
хотелось, чтобы рядом оказался Франческо - он бы посоветовал, как
поступить. При всех своих недостатках и странностях Франческо обладал
одной полезнейшей способностью - безошибочно разбирался в людях, их
желаниях и стремлениях. Но мессир Бернардоне пребывал где-то далеко и, без
сомнения, отгадывал собственные загадки. Она мысленно пожелала ему удачи.
   Ему и всем остальным. Потом перехватила кинжал, направив лезвие чуть
вверх, толкнула дверь и вошла.
   Она очутилась в круглом зале, около десяти шагов в поперечнике, с
плавно изогнутым куполом потолка, с которого свисало на длинных цепях чуть
раскачивающееся огромное бронзовое колесо, утыканное множеством оплывающих
свечей. По всей окружности зала темнели проемы открытых дверей - не меньше
полутора десятков возможных дорог в неизвестность. Слегка опешившая, а
потому удвоившая внимательность Изабель медленно, переступая с носка на
пятку, отошла от двери и недоуменно повела головой, решая, который из
проходов ей больше по душе. Кажется, повезло - она добралась до центра
лабиринта или по крайней мере до какого-то важного места...
   Створки еле заметно дрогнули и одновременно захлопнулись со звуком,
напоминающим стук опускаемой крышки гроба. Она шарахнулась назад, невольно
расслышав еще кое-что - скрип задвигаемых засовов. Руки лихорадочно
зашарили по гладкому дереву, темно-желтому, лишенному даже намека на
дверные ручки и скважины. Не поверив ощущениям собственных пальцев, она
присела, уставившись на равнодушную створку. Вскочила, перебежала к
другой, затем к следующей, встречая везде одно и то же...
 "Меня заперли! - Загнанная в тупик крыса заметалась в голове, пытаясь
  спастись.
     - Закрыли в самом сердце лабиринта!"
   Она метнулась к следующей двери, поскользнулась, едва не упала и тупо
уставилась на острый носок сапога, выпачканный в чем-то красном. Перевела
ставший отсутствующим взгляд на пол зала - ровный, сложенный из
светло-коричневых шестиугольных плиток. Поверх них кто-то размашисто
начертал яркой красной краской огромный сложный знак - многоконечную
звезду, обрамленную несколькими окружностями. Изабель по невнимательности
наступила на один из лучей, смазав его и превратив в бесформенное пятно.
 "Как я могла не заметить его с самого начала? - вяло подумала она,
  прижимаясь к стене и чувствуя, как поневоле начинает съезжать вниз. - Или,
  когда я вошла, его еще не было?"
   Раздался тихий звон - Изабель выпустила из ладони кинжал. Теперь она
сидела на корточках, вжавшись в крохотную нишу между двумя выступами
каменной кладки, и смотрела прямо перед собой. Обычно живые и яркие, ее
голубовато-зеленые глаза напоминали пару застывших на морозе лужиц. Больше
бежать некуда, она сама пришла в расставленную ловушку. Скоро сюда явится
тот, кто нарисовал пугающий символ, и тогда настанет время ответить за
все. Она ни мгновения не сомневалась, кто именно откроет одну из запертых
дверей. Рамон обещал вернуться за ее душой, и он это сделает. Непременно
сделает.
 "Одна, - тоскливо подумала она. - Совсем одна. Он затащил меня в место,
  спрятанное от всех, и оставил дожидаться, зная, что я никуда не убегу. Он
  умирает там, наверху, но никогда не умрет здесь, в темном лабиринте своей
  души.
     А чтобы не скучать в ожидании Страшного Суда, он прихватил с собой
  меня".
     Она не могла точно сказать, сколько просидела так, бессмысленно пялясь
  на перечеркивающие пол красные линии и что-то невнятно бормоча. В какой-то
  миг она точно услышала свой голос со стороны и вяло подумала, с какой
  стати повторяет именно эти слова? Допустим, чтение Pater Noster вполне
  объяснимо - человеку необходимо верить в защиту высших сил, особенна если
  он угодил неведомо куда. Но почему между молитвами она принималась почти
  беззвучно напевать песенку, слегка отдававшую терпким яблочным ароматом
  прежнего, исчезающего Зеленого Острова:
     Я искала тебя в золотой башне, Я искала тебя на свежей пашне.
     Я искала тебя в молоке и хлебе, Отыскались следы на высоком небе.
     Расступись, тучи; налети, ветер, Донеси голос к берегу моря...
     - Хотелось бы знать, кого вы так старательно ищете, молодая особа? -
  сварливо поинтересовалась Изабель. - Очередного рыцаря на белом коне? Не
  волнуйтесь, никто за вами не прискачет. У ваших рыцарей хватает
  неприятностей и без вас.
     Она пошевелилась, разминая затекшие ноги, и попыталась встать. Хромая,
  совершила несколько кругов по залу, старательно осматривая каждую дверь.
  Она даже пересчитала их - ровно двенадцать. Попытка узнать время по тому,
  как быстро сгорают свечи на бронзовом колесе, не удалась - белые толстые
  столбики не желали уменьшаться в размерах, и Изабель решила, что это
  вполне отвечает здешним порядкам, отвергающим любые законы и традиции.
     В отчаяньи она шлепнулась на четвереньки и попыталась заглянуть в щели
  под дверными створками, но и тут ей не повезло. Двери настолько плотно
  примыкали к каменным порогам, что не пролезало даже тонкое лезвие стилета.
     Изабель тихонько зарычала - наполовину от страха, наполовину от ярости
  - и снова уселась ждать неведомо чего. Время неслышно текло мимо, не
  задевая ее, единственными звуками оставались далекая мерная капель да
  шлепанье изредка срывавшегося вниз воскового наплыва. Она превратилась в
  раскрашенную статую, жили только мысли - быстрые, нетерпеливые и тревожные.
   "Это загадка, - повторяла она себе. - Забудь о Рамоне и его бреднях. Ты
  должна понять, в чем кроется здешний секрет, разгадать его смысл и тогда
  наверняка сможешь выбраться. Ищи решение. Неужели после всего, что нам
  довелось пройти, ты опустишь руки и заноешь: извините, я устала, это мне
  не по силам, и вообще это не мое дело?"
   Изабель озадаченно потерла согнутым указательным пальцем нижнюю губу.
   Коротенькое такое, простенькое словечко.! Обозначает некое количество
людей, большее одного. Мы: трое молодых мужчин и девушка, сведенные
любящей пошутить судьбой и пережившие вместе довольно-таки трудные дни.
Она принялась размышлять о своих попутчиках, вызывая в недовольно ворчащей
памяти имена, голоса и лица.
   Франческо - единственный пока в ее жизни человек, ради безопасности
которого она была готова лгать и убивать, не колеблясь и не беспокоясь о
собственной душе.
   Почему - не знала, но твердо верила в правильность своего решения.
Дугал. Она уважала подобных людей и хотела бы стать его другом - если
только этот человек допускает мысль об обычной дружбе между мужчиной и
женщиной. Впрочем, как знать?
   Гай... Хм. Интересно, что он думает о ней после всего, что произошло в
Ренне? Он и так-то невысокого мнения о представителях торгового сословия,
а теперь, наверное, не захочет даже смотреть в ее сторону. Жаль. Очень
жаль. Он, наверное, сам не догадывается, какое впечатление производит.
Интересно, у него есть невеста или просто знакомая девушка, которая
терпеливо ожидает возращения отправившегося в Палестину героя?
   - Трижды правы те, кто называет женщин суетными и тщеславными
созданиями, - пробормотала Изабель. - Чем ты занимаешься, дорогая? Сидишь
и предаешься праздным мечтаниям о человеке, для которого ты - не более чем
досадная обуза. - Она вскочила и заметалась по круглому залу, точно
пыталась схватить ускользающую догадку. Она чувствовала, что построила
верную цепочку от одной мысли до другой и ей не хватает самой малости,
крохотного звена, до правильного ответа на невысказанную загадку.
   - Эй! - Она замерла в центре зала, как раз посреди скрещивающихся
линий, начавших подсыхать и приобретать буроватый цвет сворачивающейся
крови. - Эй, мне все это надоело! Или вылезайте и начнем веселье, или я
ухожу! Нехорошо заставлять даму ждать!
 "Куда это ты собралась, интересно?" - злорадно напомнил невовремя
  проснувшийся здравый смысл и прикусил язык. Изабель мимолетно поразилась,
  какое раскатистое и долгое эхо породил ее неожиданный выкрик, а потом
  затаила дыхание, прислушиваясь. Ей померещился ответ - смутная тень
  далекого человеческого голоса.
     - Я здесь! - На сей раз она заорала изо всех отпущенных сил, не
  сомневаясь, что завтра - если это завтра когда-нибудь наступит - она
  сможет только шептать, и напрочь позабыв о том, что на ее вопли могут
  сбежаться все обитающие в этом пугающем месте существа. - Я здесь!
     Непонятный отдаленный звук сделался отчетливее, приближаясь с каждым
  мгновением.
     Поначалу она сочла его похожим на хруст бьющегося стекла или тонкой
  глины, но потом добавилось что-то новенькое - пронзительный треск
  раздираемого (или, что вероятнее, разрубаемого мечом) жестяного листа.
  Свистящий скрип - лезвие с трудом продирается через слои металла,
  застревает, его яростно дергают, извлекая наружу, и оно снова пронзительно
  скрежещет, пролагая путь. Возможно, к ее освобождению. Но что, если ее
  спаситель откроет дверь, войдет и тоже окажется в ловушке?
     - Изабель!.. - Несколько тягуче долгих мгновений она тупо пыталась
  сообразить, не послышалось ли ей. Однако голос, выкрикивавший ее имя,
  нетерпеливо повторил:
     - Изабель, где вы?
     - Сюда! - Она лихорадочно замолотила кулаками и рукояткой кинжала по
  первой подвернувшейся створке, продолжая кричать и не замечая, что в зале
  становится теплее. Только когда на стене заплясали тусклые багровые
  отсветы, она догадалась оглянуться и в ужасе ахнула.
     Линии, очерчивающие многолучевую звезду, занялись пламенем - пока еще
  невысоким, призрачно-малиновым, пронизанным золотистыми вспышками. Изабель
  недоуменно уставилась на неизвестно откуда взявшийся огонь, бесшумно
  плясавший в двух шагах от нее, и на ленты сизоватого дыма, поднимавшиеся к
  потолку и сворачивающиеся там в туманные облачка. В горле запершило, на
  глаза навернулись слезы.
   "Я же сгорю! - растерянно подумала она. - А если не сгорю, то
  непременно задохнусь! Это... это несправедливо! Я ведь почти сообразила,
  каков ответ на мою загадку!"
   Дверь напротив нее, уже почти неразличимая за языками разгорающегося
пламени, открылась. Даже не открылась - распахнулась от изрядной силы
толчка, отбросившего створку к стене и едва не сорвавшего с петель. В
проеме возник человеческий силуэт, озиравшийся по сторонам и тревожно
звавший:
   - Изабель? Изабель, ты здесь?
   Времени на раздумья не оставалось. Еще немного, и непонятный огонь
вырастет до высоты человеческого роста. Девушка судорожно вдохнула
наполненный горьким дымом воздух, зажала рукавом рот, зажмурилась и, с
силой оттолкнувшись от стены, ринулась вперед, точно собираясь прыгнуть с
высокого обрыва в глубокий омут. Она пролетела через зал, краем глаза
заметив наконец-то взревевшее оранжевое сияние, как живое, пытавшееся
ухватить ее, но поймавшее только затлевший подол, с размаху врезалась в
кого-то и услышала самый желанный звук в мире - стук закрывающейся за
спиной двери.
   Ее спасителю пришлось торопливо отступить на несколько шагов, чтобы не
упасть вместе с ней. Отрезанное дверной створкой пламя гудело и облизывало
преграду, на которой вырастали и лопались тягучие пузыри расплавляющегося
лака.
   - Все хорошо, - успокаивающе проговорил голос у нее над головой. - Вы в
безопасности.
   Изабель отважилась приоткрыть слезящиеся глаза. Ей пришлось несколько
раз быстро сморгнуть, дабы убедить себя, что зрение не вздумало сыграть с
ней жестокую шутку. Хотела заговорить, но язык отказывался подчиняться.
Поначалу ей удалось издать неразборчивое сипение, и лишь затем она
отчетливо выговорила:
   - Гай? Гай, это в самом деле ты?
   - Думаю, что я, - серьезно ответил сэр Гисборн, и она внезапно поняла,
что только ее присутствие удерживает обычно спокойного и на редкость
уравновешенного молодого человека на тонкой грани между действительностью
и безумием. Мессиру Гаю выпал свой лабиринт и свои чудовища, а знакомство
с ними ни для кого не проходит даром. - Хотя в последнее время я начал
изрядно сомневаться во всем, даже в том, что я - это именно я, а не кто-то
другой. Что с вами случилось, мистрисс Изабель?
   - Ничего хорошего, - рассеянно пробормотала девушка, только сейчас
догадавшись бросить взгляд по сторонам и озадаченно нахмурившись. Вокруг
покачивались искореженные и перекрученные жестяные ленты, свисавшие с
невидимого потолка.
   Кое-где между лентами висели под самыми невероятными углами
разнообразные зеркала - серебряные и бронзовые, побольше и поменьше, в
вычурных рамах и без.
   Изабель не заметила, чтобы блестящие пластины поддерживало что-то,
кроме воздуха. Зеркала тоже плавно раскачивались на неощущаемом ветерке,
тускло отражая два цветных пятна, в которых при определенном воображении
угадывались женщина в зеленом платье и мужчина, нерешительно обнимавший
свою спутницу за плечи - то ли в попытке защитить, то ли не позволяя ей
свалиться на пол.
   - Это мы? - вдруг спросил Гай, ткнув рукой в расплывчатые тени. Вернее,
не рукой, а кончиком зажатого в ладони меча.
   - Конечно, - твердо сказала Изабель. Она небрежно помахала своему
отражению, и то послушно повторило жест. - Кто же еще?
   Сэр Гисборн промолчал. До того, как он услышал крики мистрисс Уэстмор,
доносившиеся словно из-за толстой каменной стены, его времяпровождение
заключалось в беспорядочных метаниях из стороны в сторону и разбивании
зеркал, причем он старался проделывать это как можно быстрее.
Отполированные металлические листы, вопреки всем законам разума, отражали
что угодно, кроме него. В матовых глубинах возникали лица его знакомых,
друзей, случайных встречных, а порой людей и вовсе не знакомых. Это
зрелище он вполне мог вытерпеть, но, стоило ему подольше задержать взгляд
на каком-нибудь образе, картина разительно менялась. Лица превращались в
синюшные ухмыляющиеся маски мертвецов, полуистлевшие пальцы требовательно
стучали по гладкой изнанке зеркал, заставляя их покрываться сетью трещин,
а затем выламывали острые куски металла, прокладывая себе путь наружу. Гай
довольно быстро выяснил, что в разбитом зеркале всякие попытки жутких
существ выбраться на свободу прекращаются, и принялся за работу. Однако,
пока он расправлялся с одним противником, десяток других почти успевали
  добиться своего. У сэра Гисборна не оставалось времени на размышления и
  попытки осознать, что все это означает и куда он попал. Он твердо знал:
  одно из зеркал фальшивое, скрывающее за собой выход, и, если он не успеет
  его отыскать, призраки заберут его с собой в мир обманчивых, искаженных
  отражений.
     Но теперь, когда рядом с ним стояла вполне живая и слегка заикающаяся
  от пережитого страха девушка, зеркала исправно выполняли то, для чего
  предназначались. За одно это Гай был согласен простить мистрисс Уэстмор
  любые ее прегрешения и выходки - как прошлые, так и будущие.
     - С меня причитается большой должок, - глухо произнесла Изабель. - Но
  сейчас нужно придумать, как найти остальных. Кажется, я поняла, зачем мы
  здесь.
     Она не успела договорить. Зеркала подернулись зеленоватой патиной, а
  затем начали с легким звенящим шорохом осыпаться вниз - в точности
  падающий снег, только не белый, а черный, прорезаемый сияющими вспышками
  осколков. "Снегопад"
   продлился сущие мгновения, Гай и Изабель успели только растерянно
переглянуться в тягостном предчувствии новых неприятностей. Но лабиринт из
камня и лабиринт из зеркал пропали, сменившись бескрайней
мертвенно-пепельного цвета равниной под низким свинцовым небом с обрывками
синеватых облаков. Царившую здесь тишину разрушило низкое, довольное
ржание вполне живой лошади, а спустя миг к нему присоединился звенящий от
недоверчивой радости человеческий голос.
      
ЭКСОД*
 ПЕРЕМЕНА МЕСТА, ПЕРЕМЕНА УЧАСТИ
 11 ОКТЯБРЯ 1189 ГОДА, РАННЕЕ УТРО. ЗАМОК РЕНН-ЛЕ-ШАТО, ЕГО ПОДЗЕМЕЛЬЯ И
 ОКРЕСТНОСТИ, ЛАНГЕДОК
 * Эксод (греч.) - заключительная песнь трагедии перед уходом актеров и
хора со сцены.
      
Массивная, целиком отлитая из почерневшего железа дверь неожиданно легко
описала в воздухе полукруг и с протяжным дребезгом встала на место. Из-за
створки донесся приглушенный щелчок закрывшегося замка, породивший чуть
слышное эхо на всех этажах замка - от подвалов до верхних сторожевых
площадок и вращающихся на вершинах башен флюгеров.
   - Вот и все. - Бланка де Транкавель аккуратно пристроила медную лампу в
неглубокой выемке кладки и изучающе посмотрела на старшего брата, в прямом
смысле слова рухнувшего прямо на пыльные ступеньки. - Ты доволен?
   - Я устал, как хромоногая гончая, весь день носившаяся по горам. -
Вырубленная из желтоватого гранита бесстрастная маска, обычно заменявшая
Тьерри де Транкавелю лицо, вдруг раскололась, явив вполне узнаваемое
выражение человека, терзаемого беспощадной головной болью. Бланка,
подхватив юбки, торопливо присела позади брата и привычными, осторожными
движениями пальцев начала растирать его виски, сварливо напомнив:
   - Можешь как угодно относиться к отцу Ансельмо, но все же не забывай
пить гадость, которую он для тебя готовит. Иначе так и будешь ходить с
раскалывающейся головой. Ты меня слышишь?
   - Угу. - Тьерри блаженно прикрыл глаза. - Мадам Бланка, примите мою
глубочайшую и искреннюю благодарность. Без тебя это сляпанное на скорую
руку представление потеряло бы весь свой блеск. Нам, конечно, неоправданно
везло, и я поражаюсь, как они ничего не заподозрили... Я уже говорил тебе,
что ты умница?
   - Триста двенадцать раз со дня нынешнего Рождества, - педантично
отозвалась Бланка. - Можешь сказать еще столько же - от тебя не убудет, а
мне приятно. Твоя заключительная речь, кстати, была великолепна и почти
правдива. Я заслушалась.
   Похоже, она и послужила последней каплей, после чего они кинулись
отсюда сломя голову. Между прочим, ты не ответил: доволен, что их тут
больше нет?
   - Людей, которые за два дня перевернули замок с ног на голову? - В
обманчиво мягком голосе Тьерри послышалось искреннее возмущение. -
Разумеется, я просто счастлив, что они наконец убрались!
   - Мессир Тьерри, отныне я не сомневаюсь в вашей способности кого угодно
обвести вокруг пальца, но неужели вы полагаете свою сестру деревенской
дурочкой? - обиженно нахмурилась Бланка. - Тебе хотелось, чтобы они
остались, так ведь?
   - Ну-у... Ладно, твоя взяла, - сдался Тьерри. Он предпочитал не спорить
со сводной сестрой, признавая, что де Транкавель-младшая не по летам
сообразительна, умна и жестко-расчетлива. - В каждом из этих четверых
имеется нечто, чего недостает нам... Азарт, жизнелюбие, преданность -
назови любое качество, не ошибешься. Я мог бы подыскать им достойное
занятие, однако сейчас они еще не готовы. Пусть наведаются в свою
драгоценную Святую Землю, набьют шишек и поймут, насколько поганой может
быть жизнь и люди.
   - Как полагаешь, они смогут пройти через подземелье? - слегка
встревожилась девочка. Ее брат небрежно махнул рукой:
   - Что с ними станется? Разве наткнутся на призраков, но какой вред от
пары древних привидений?
   - Ты отлично знаешь, что там обитают вовсе не безвредные привидения. -
Бланка пристукнула каблучком по каменным плитам пола. - Вдобавок вы,
мессир брат мой, изрядный мошенник. Вы же с потрохами продали этих ничего
не подозревающих бедняг!
   - Только не надо громких слов. - Тьерри болезненно поморщился. - Они
вполне взрослые люди и наверняка представляют, в какой игре участвуют. А
  если не представляют - получат замечательный урок на будущее. Только мне
  ничуть не верится, что к нам забрели невинные овечки. И, кстати, мадам
  Бланка, напрасно вы впадаете в отчаяние. Они вернутся. Ты это знаешь, и я
  знаю, и они тоже скоро узнают. Все, кто отпил хотя бы глоток из наших
  ручьев, рано или поздно возвращаются, поняв, что нигде больше не найдут
  такой воды - горькой и сладкой одновременно... Между прочим, - его голос
  стал деловитым, - я желал бы услышать от тебя вразумительное объяснение
  столь неподобающих воспитанной девице поступков.
     - Каких именно? - невинно подняла брови Бланка.
     - Ты строила глазки этому мальчишке-итальянцу! - Тьерри обличающе ткнул
  пальцем в присевшую рядом сестру. - Не отрицай, я сам видел! Мало того, ты
  с ним обнималась! Тоже мне паладин и его прекрасная дама!
     - Чего не сделаешь ради блага семьи, - лицемерно потупилась девочка. -
  Он мне сразу понравился - симпатичный, умный и понимает, что необходимо
  одинокому женскому сердцу. Я едва не разревелась, когда он ушел.
     - Он же торговец! - наигранно возмутился Тьерри. - Мелкий итальянский
  купчишка!
     Ты видела его пальцы? Они пожелтели от пересчитывания неправедно
  добытого золота, а ведь ему не больше восемнадцати лет! Подумай сама, что
  из него вырастет? Неужели я отдам свою единственную сестру какому-то
  смазливому ростовщику?
     - Когда ты, или Рамон, или Гиллем приводите сюда девушек из долины, вы,
  как мне кажется, меньше всего интересуетесь их сословным происхождением, -
  гордо парировала Бланка.
     Брат и сестра покосились друг на друга и вполголоса рассмеялись. Смех
  странно звучал здесь, в полутемном низком подвале, где по углам таились
  тени, умевшие нашептывать вкрадчивые слова, и молчаливо возвышалась
  железная дверь, пялившаяся на них бездонным зрачком скважины.
     - Бе-едный Гиллем, - сквозь смех проговорила девочка. - Опозорили до
  конца жизни!
     - Пусть скажет спасибо, что лишился только уха, - безжалостно хмыкнул
  Тьерри. - Эта бешеная красотка, не моргнув глазом, оттяпала бы его
  величайшее сокровище, что постоянно вводит нашего ангелочка во искушение,
  и нацепила бы ему на шею вместо талисмана. Все они, англичане, слегка
  сумасшедшие.
     - По-моему, они отбыли с глубоким убеждением, что самые безумные люди в
  мире - это мы, де Транкавель, - все еще посмеиваясь, заметила Бланка. -
  Думаю, они не слишком обрадуются, узрев, какая встреча их ждет, и быстро
  сообразят, кому обязаны столь радушным приемом.
     - Бланка, мне необходим этот союз, - выделяя голосом каждое слово,
  произнес Тьерри. - Ты знаешь это не хуже моего. Только самовлюбленные
  ничтожества, к величайшему сожалению, дарованные нам в качестве отца и
  старшего брата, могут полагать, что справятся в одиночку. Если мы в самом
  деле намерены вернуть утраченное, а не разводить долгие и бессмысленные
  речи, нам понадобится помощь.
     Любая помощь. В отличие от папеньки я не горю желанием заполучить
  наследство покойного канцлера Острова и вмешиваться в течение Крестового
  похода, но коли взамен на возвращение архива мы сможем в будущем
  рассчитывать на поддержку короны Британии - что ж, я готов лично доставить
  эти драгоценные бумажки на серебряном блюдечке. Для нас даже лучше, если
  возня в Святой Земле затянется как можно дольше и ни Ричард, ни тем более
  Филипп Французский не будут уделять пристального внимания делам Европы.
     - Тебе не кажется, что королю Анри не повезло с сыновьями? - задумчиво
  спросила Бланка. - Считается, что все достоинства и сильные стороны отца
  переходят по наследству к старшему сыну, а остальным детям как повезет, но
  тут все получилось наоборот. Ричард, конечно, прославился как chevaliere
  sans reur et sans reproche*...
     * рыцарь без страха и упрека (фр.).
      
 - Напыщенный болван, если называть вещи своими именами, - кротко
  отозвался Тьерри. - Хотелось бы знать, россказни о его подвигах имеют под
  собой хоть малейшую основу? Честное слово, в день, когда сарацины
  наконец-то сделают из него отбивную, я отправлюсь в Тулузу и закажу в
  соборе благодарственный молебен.
     Съезжу, съезжу, нечего смеяться!
     - Лучше бы ты думал не о потомках короля Анри, а о собственном отце и
  брате, - сердито напомнила девочка. - Допустим, Рамон может остаться в
  живых...
     - Он выходит из игры, и если опять вздумает устраивать
  светопреставление - ноги его больше не будет в моем замке, - хищно
  оскалился Тьерри, став похожим на горного волка с пиренейских склонов. -
  Пусть отправляется в Фортэн вместе со своей несравненной женушкой и ее
  од-. ноухим братцем, там им наверняка обрадуются. Я всегда подозревал, что
  он бестолочь, а с годами он стал опасной бестолочью. Думаю, ты права - он
  не умрет, потому что ни наверху, ни внизу не нужна такая себялюбивая
  душонка. Кого мне по-настоящему жаль, так это Хайме. Его смерти я Рамону
  не прощу никогда, и рано или поздно он поплатится. Надеюсь, Хайме попадет
  в рай, в который так верил, и получит там все, что заслуживает. По крайней
  мере он знал, что может погибнуть, и знал, во имя чего - dulce et decorum
  pro veritas mori* и все такое прочее. Мне будет его недоставать... Кто же
  знал, что в нашем милом семействе затесался единственный по-настоящему
  честный человек?
     * сладостно и почетно умереть за истину (лат.) - парафраз изречения
  Горация "Сладостно и почетно умереть за отчизну".
      
 - Ты надеешься, но не веришь? - еле слышно спросила Бланка.
     Ее сводный брат безразлично пожал плечами:
     - Какая разница? Я верю в себя, в тебя, в то, что мы в силах добиться
  желаемого, без чьей-либо помощи - божественной или какой другой. Я знаю,
  что ради этого нам придется идти через кровь, но постараюсь, чтобы ее
  пролилось как можно меньше.
     - Еще одна жертва на нашем пути - эта веселая компания, - с грустью
  покачала головой девочка. - А до того - монахи из часовни Святого Креста
  на Пустошах, вилланы из Ренн-ле-Бэйна и все, кто в неподходящий час
  попался на глаза Рамону...
     - Перестань, - досадливо скривился Тьеррн. - Какие жертвы? Монахов мы
  не раз предупреждали, давали им возможность уйти, и не наша вина, что они
  уперлись как бараны и возжелали мученичества. Попрекать же меня делами
  Рамона с твоей стороны просто жестоко. Я старался, как мог, но я, увы, не
  всемогущ.
     - Извини, - холодно проговорила Бланка, ничуть не раскаиваясь в
  сказанном.
     - Что же до наших друзей из Британии... - Тьерри сделал жест,
  означавший "Какое мне дело до чужих трудностей?", - их всего лишь вежливо
  попросят расстаться с тем, что им не принадлежит. Если они не глупы, они
  так и сделают, после чего могут беспрепятственно катить в свою Палестину.
  Насколько я понял, более важны утерянные бумаги, нежели люди, которые их
  везут. - Он пошевелился, со стоном поднимаясь на ноги. - Пойдем, пока отец
  Ансельмо не решил, что мы тоже отправились прогуляться по подземельям.
  Вдобавок у нас полно незавершенных дел.
     - В ближайшее время их станет еще больше. - Бланка забрала из ниши
  почти выгоревшую лампу и остановилась, склонив черноволосую голову набок и
  над чем-то задумавшись. - Послушай, как нам поступить с отцом Ансельмо?
     - Никак, - быстро ответил Тьерри. - Он не должен ничего заподозрить, и
  вдобавок он нам понадобится. Вместе с папашей - до определенного срока, и
  Рамоном, если он еще не отдал концы. - Он повернулся и сделал несколько
  шагов вверх по широким ступенькам лестницы, когда сестра вновь окликнула
  его:
     - Мне кажется, в замок опять наведывался Лоррейн. Я не уверена, но
  прошлой ночью мне послышался его голос. Неподалеку от библиотеки.
     - Он пел? - тревожно спросил Тьерри.Бланка кивнула. - Опять про Альби?
  - Новый кивок. - Черт, он появляется все чаще и чаще... Кажется, нам надо
  поторапливаться с нашими планами.
     - Тьерри! - Девочка догнала брата и остановила, требовательно дернув за
  рукав. - Тьерри, я давно хотела спросить... Кто он, я имею в виду
  Лоррейна? Он приходит и уходит, когда захочет, но стражники на воротах
  клянутся, что не впускали его.
     Он, кажется, не стареет и не умирает, и старики в Куизе пересказывают,
  как он пел на днях рождений их отцов...
     - Я не знаю, mi corazon*, - очень ласково сказал Тьерри. -
  Единственное, что мне доподлинно известно: все предсказанное этим
  проходимцем имеет неприятнейшее свойство сбываться. Меньше всего я хотел
  бы, чтобы ты, или мои дети, или дети наших детей, проснувшись однажды
  утром, увидели вокруг себя мир его предсказаний.
     - Отец Ансельмо говорит: ты лелеешь свою гордыню и не желаешь смириться
  с тем, чего не избежать, - задумчиво протянула Бланка. - Он прав?
     * моя дорогая (ucn.)
      
 - Старый лис может плести любую чушь, которая ему вздумается, при
  условии, что не станет вылезать из своего пергаментного логова и путаться
  под ногами, - огрызнулся Тьерри. - Если он считает, будто забота о своем
  доме и своей земле есть гордыня, - прекрасно, я это как-нибудь переживу.
  Не желаю, чтобы история нашего рода закончилась, как в стихах мэтра
  Бернардо... помнишь начало?
     Est ubi gloria nunc Babilonia? Nunc ubi dirus Nabugudonosor, et Darii
  vigor, illeque Ciprus?* Отзвук чеканных латинских слов, произнесенных
  девочкой, звонкой россыпью прокатился вниз. по лестнице.
     - Ты его имел в виду?
     - Именно. Не хотелось когда-нибудь услышать: "Est ubi gloria nunc
  Meroveus?"** - Она с нами и в нас, - серьезно сказала Бланка и, подняв
  руку с лампой, описала в воздухе бледно сияющий полукруг. - Она повсюду.
  Мы сумеем ее возродить.
     Кстати, Бернардо из Морлано заканчивает эти стихи обнадеживающими, хоть
  и меланхоличными словами - пускай роза увяла, но слава ее имени, само
  слово "роза", осталось в вечности***. Как знать - может быть, мы и увянем,
  как сей цветок, однако имя пребудет вечно. Надеюсь, хоть в это ты веришь?
     - Да, - почему-то шепотом произнес Тьерри, и почти одновременно с его
  словами лампа с печальным фуканьем погасла. Оказавшись в полной темноте,
  девочка растерянно взвизгнула.
     * Где Вавилонское царство вселенское, где сильных мира Многоотличие,
  где днесь величие Дария, Кира? (лат.) - первые строки известной поэмы
  Бернарда Морланского "De contemptu mundi" (около 1140 года).
     ** Где ныне слава Меровингов? (лат.)
     *** Ссылка на последнюю строку данного гекзаметра - "Роза при имени
  прежнем, с нагими мы впредь именами".
      
 - Бланка, не пугайся. Стой на месте, сейчас я найду тебя.
     Ширина коридора составляла не больше двух шагов, но Тьерри пришлось
  потратить какое-то время, пока он не наткнулся на послушно замершую возле
  стены девочку, судорожно ухватившую его за руку.
     - Знаешь, что я собираюсь сделать, как только выдастся хоть один
  свободный день?
     - раздраженно бросил он. - Пригоню сюда десятка два каменщиков, чтобы
  раз и навсегда заложить этот треклятый проход! Этот и все остальные!
     - Мессиру де Гонтару это вряд ли понравится, - робко заикнулась Бланка.
     - Плевать. Здесь не его владения. Я бы с величайшим удовольствием
  отказал ему от дома, но сама понимаешь...
     - И еще надо наконец перестроить галерею Призраков, - напомнила
  девочка. - Хватит с нас потусторонних голосов и загробного воя по ночам!
  Ты отберешь у отца ключи?
     - Отберу, - пообещал Тьерри. - Пора всерьез заняться Репном, а то он
  слишком много себе позволяет. Замок для людей, а не люди для замка - так
  было, так и останется.
     Брат и сестра де Транкавель, крепко держась за руки, поднимались вверх
  по вытершимся от времени ступеням, и вскоре далеко впереди замаячил еле
  различимый золотистый огонек, означавший распахнутую дверь и порог, за
  которым начинался сложный, но привычный мир людей. Старый замок
  прислушивался к их шагам и вздыхал, роняя капли смолы с отгорающих
  факелов. Молодые всегда несут с собой перемены - к добру ли, к худу... Что
  ж, пусть поступают, как знают. Их победы и поражения - всего лишь
  немолкнущий шелест ветра в камнях его бастионов.
      
 Изабель и Гай, ошеломленные столь внезапной сменой обстановки, не успели
  ничего сообразить, когда на них налетел захлебывающийся от восторга вихрь.
  Франческо тормошил их, убеждаясь, что перед ним не порождения мертвого
  мира, пытался расспрашивать и одновременно рассказать о своих бедствиях,
  сбиваясь с норманно-французского на итальянский, и, выдохнувшись,
  замолчал, просто обняв своих внезапно появившихся из ниоткуда попутчиков.
  Так они и стояли - крохотный островок людского тепла посреди пепельного
  моря останков, и в глубине души сэр Гисборн вдруг осознал простую мысль:
  иногда никакие слова. не в силах заменить простое человеческое
  прикосновение. Не важно, что они по-прежнему не достигли выхода из
  подземелий, что потрескивающие под ногами непонятные предметы до
  странности напоминают иссохшие кости. Промыслом Божьим или собственной
  настойчивостью они сумели отыскать друг друга, и трое из их четверки
  сошлись на пустынной равнине под равнодушным небом.
   "Отныне мы не просто случайные встречные, вынужденно связанные
  взаимными обязательствами и данными словами, - с пугающей, холодной
  отчетливостью понял Гай. - Мы - нечто большее, чем друзья или даже
  побратимы по крови. Неужели Вечный Лжец говорил правду, называя нас песком
  в жерновах времен и событий? Нам не дано разорвать создавшийся круг, пока
  - хотим мы того или нет - не завершится создаваемый нами апокриф и не
  прозвучат последние слова. Тогда наступят тишина и покой, но скорее всего
  мы этиго не увидим".
     Он не знал, посещали ли подобные мысли головы Изабель или Франческо,
  но, судя по изменившемуся и тревожному выражению их лиц и тому, с какой
  силой стиснулась лежавшая на его плече ладонь девушки, эти невеселые
  размышления принадлежали не только ему одному.
     - Мы справимся, - непривычным, сдержанным и в то, же время уверенным
  голосом произнес Франческо и вдруг, подняв голову, глянул куда-то за спину
  Гая, захлопал ресницами и растерянно произнес:-Ой...
     Сэр Гисборн торопливо оглянулся, нашаривая рукоять меча и пребывая в
  твердой уверенности, что к ним приближается некое жуткое чудище. Вместо
  этого он узрел высокого человека, неспешно шагающего через равнину. При
  каждом его шаге взлетали крохотные облачка серой пыли, и Гай вдруг
  подумал, что, обернись он мигом раньше, он бы успел заметить возникший
  прямо из воздуха скальный выступ и человека, спрыгивающего вниз с
  ловкостью и грацией, доступной только рожденным в горах...
     - Эй, вы чего? - озадаченно спросил Дугал Мак-Лауд, останавливаясь
  шагах в десяти от замершей компании, таращившейся на него во все глаза. -
  Я не призрак и не кусаюсь. Да что с вами в самом деле? Я немножко опоздал,
  но, честное слово, не по своей вине.
     Изабель неразборчиво и радостно завопила, гибко вывернулась и понеслась
  навстречу последнему недостающему звену в их живой цепи. Дугал отклонился
  назад, на лету подхватил прыгнувшую на него девушку и двинулся дальше, без
  труда удерживая брыкающуюся Изабель на сгибе левой руки. Ему оставалось
  пройти всего ничего, но воскресшая наблюдательность Гая честно выполнила
  свой долг, собрав за эти краткие мгновения разрозненные мелочи, соединив
  их в целое и предоставив сэру Гисборну самому делать выводы.
     Мак-Лауд снова выглядел и вел себя как обычный человек. Внезапно
  вспыхнувшее безумие, разъедавшее его душу, пропало, хотя и не сгинуло
  целиком - Гай успел заметить мелькавшие в глазах компаньона подозрительные
  зеленоватые искорки, те самые, что порой толкали шотландца на самые
  неожиданные поступки. Впрочем, непредсказуемость составляла неотъемлемую
  часть характера Дугала, и его друзьям оставалось только примириться с ее
  существованием.
     Неизвестно, какие испытания сочло нужным подкинуть Мак-Лауду подземелье
  Ренна, но к безопасным они точно не относились. Дугалу, похоже, изрядно
  досталось в схватке с неким существом или существами, обладавшими острыми
  когтями и клыками.
     Еще Гай понял, почему его напарник поймал бросившуюся к нему девушку
  именно левой рукой - правая была занята оружием. С длинного
  сизовато-зеркального лезвия клейморы в пыль капало нечто более вязкое,
  нежели кровь, отливавшее в миг падения неприятным маслянистым блеском,
  таким же, как переливы на крылышках мух-навозниц.
     И, наконец, самое непонятное: сломанная в нескольких местах рука
  Мак-Лауда, которой предстояло мучительно срастаться в течение нескольких
  последующих месяцев, вроде бы действовала... Окончательно подозрения сэра
  Гис-борна подтвердились, когда Дугал аккуратно поставил повизгивавшую
  Изабель на землю и поднял руку, чтобы привычным жестом откинуть назад
  мешающие волосы. Левую руку.
     Да, кожу на ней по-прежнему покрывал широкий браслет из
  фиолетово-синюшных полос, однако пальцы двигались, запястье сгибалось, а
  сооруженные Франческо лубки бесследно исчезли.
     - Где ты шлялся? - С некоторым изумлением Гай признал в каркающем хрипе
  собственный голос. - Ты, мерзавец, нечисть горская, скотина лохматая...
     - Как приятно вернуться и убедиться, что тебя помнят и ценят, - с
  привычной жизнерадостно-язвительной ухмылкой ответствовал шотландец. -
  Френсис, закрой рот - ворона влетит. Хотя, кажется, тут вороны не
  водятся... Если кому интересно, меня занесло в какой-то дурацкий замшелый
  лес, где я наткнулся на большое и довольно жуткое чучело - эдакую помесь
  медведя с пауком. Оно умело разговаривать, но повторяло одно и то же: не
  отдам ли я ему свои глаза? Когда я не согласился, оно полезло в драку...
     Франческо внезапно разобрало безостановочное хихиканье, больше
  напоминавшее надрывный птичий клекот. Прежде чем встревожившаяся Изабель
  успела спросить, в чем дело, смешки прекратились, ставший необычно
  серьезным итальянец развернулся к своей приятельнице и требовательно
  вопросил:
     - Что случилось с тобой? Что ты видела?
     - Феличите, ты... - начала Изабель, настороженно покосившись на
  спутников.
     - Что ты видела? - упрямо, даже со злостью повторил Франческо. -
  Поверь, это важно. Очень важно!
     - Подземелье, похожее на Критский лабиринт, и черного быка,
  намеревавшегося поднять меня на рога, - с явной неохотой проговорила
  Изабель. - Я удирала от него и попала в круглую комнату со многими
  запертыми дверями и многолучевой звездой на полу. Я не могла оттуда выйти
  - все створки закрывались только снаружи...
     - Зеркала, - сказал Гай, поняв, что Франческо настоятельно требуется
  разузнать, в каких передрягах они побывали. Сам он желал поскорее забыть
  угрожавшую стать бесконечной прогулку среди до неузнаваемости искаженного
  мира и свое всепоглощающее отчаяние, но подозревал, что жуткое место еще
  долго будет являться ему в кошмарных снах. - Много зеркал, только я не
  видел в них себя.
     Других людей - да, но не себя.
     - Люди в зеркалах - кто они? - быстро спросил Франческо. Сейчас право
  задавать вопросы принадлежало ему, и только ему, и с этим никто не спорил,
  чувствуя, что это правильно и справедливо.
     - Мои родные. Вы. Совершенно незнакомые личности, - перечислил Гай и с
  некоторым трудом продолжил: - Они умирали, пытались выбраться и забрать
  меня с собой, поэтому я хотел разбить все зеркала. Потом мне послышался
  голос - это кричала мистрисс Изабель. Я попытался отыскать ее, вышел к
  запертой двери и...
     - Понятно, - не слишком вежливо оборвал Франческо, но Гай смолчал:
  сейчас правила приличия не имели большого значения. - Историю мессира
  Дугала мы уже знаем - запущенный древний лес и чудовище. Мое испытание
  лежит перед вами. - Он размашистым жестом побежденного, но не сдавшегося
  полководца указал на равнину.
     - Я до сих пор твердо убежден, будто случившаяся здесь битва произошла
  по моей вине и в будущем мне придется как-то заглаживать свою ошибку.
     - Может, кто-то из вас, умников, скажет мне: все это происходит на
  самом деле или, к примеру, снится? - подал голос Мак-Лауд, тут же
  удостоившись пристального внимания Франческо, спросившего:
     - Что стало с вашей рукой?
     - С моей рукой? - недоуменно поднял бровь Дугал. Его взгляд стал
  рассеянным, устремленным внутрь, туда, где хранятся воспоминания. -
  Странно... Помнится, я куда-то упал, еще до того, как мы пошли в
  подземелье... Точно, я же сломал руку!
     - Размозжил в щепки, - уточнил Гай. - А еще ты изловил Рамона де
  Транкавеля во время его любимого занятия, но не сумел притащить в замок и
  едва не рехнулся от этого, помнишь?
     - Тихо! - прикрикнул на сэра Гисборна Франческо, и Гай, удивившись сам
  себе, послушно замолк. - Это все не важно! Лабиринт, зеркала, мертвая
  равнина, загнивающий лес... Между ними должно иметься что-то общее! - Он с
  досадой стукнул сжатым кулаком по раскрытой ладони. - Должно, иначе все
  теряет смысл!
     - Витраж, - вдруг проговорила Изабель, неотрывно и безучастно глядя в
  застывшее небо, цветом похожее на глаз покойника. - Это все - кусочки
  разбитого витража.
     Что соединяет их в единое целое, на великолепие которого приходят
  любоваться люди? Переплет. Что объединяет наши передряги? У меня было
  время подумать, и я поняла, каков ответ на здешние загадки.
     - Мы сами и есть ответ, - полуутвердительно-полувопросительно сказал
  Мак-Лауд и протяжно свистнул, когда Изабель и Франческо одновременно
  кивнули. - Но тогда я хотел бы знать - кто задавал вопрос? Чье это место?
     - Возможно, ничье, - осторожно сказал итальянец. - Или, да простится
  мне подобная ересь, оно принадлежит Ренну. Не людям, которые в нем живут,
  а самому Ренну. Он не просто замок, он нечто иное...
     - Да уж, - проворчал себе под нос Гай, и тут его с силой толкнули.
  Мистрисс Уэстмор с коротким отчаянным воплем рванулась в сторону,
  почему-то согнувшись и закрывая голову руками, и врезалась в ноттингамца,
  едва не сбив его с ног.
     Впрочем, ее поступок имел веское обоснование - как еще быть человеку,
  ежели на него рушатся небеса?
     Небо в самом деле падало - иного слова сэр Гисборн подобрать не сумел.
  Далекая линия горизонта съеживалась, бесшумно и стремительно приближаясь,
  небосвод становился все ближе, на лету затвердевая, одеваясь в камень,
  превращаясь в обычный потолок, мир менялся, и с этим ничего нельзя было
  поделать, только набраться терпения и ждать, чем все закончится, уповая,
  что Господь позаботится о своих чадах, ненароком угодивших в столь гиблое
  место...
     Они снова стояли в низком, просторном коридоре, что выводил за пределы
  замка Ренн-ле-Шато, поблизости журчала текущая вода, чуть слышно
  потрескивал сгорающий фитиль в лампе, которую держала Изабель, и
  неожиданно гулко фыркали недовольные долгим пребыванием под землей лошади.
  Дрожащий свет выхватывал из темноты обычнейшие деревянные створки,
  почерневшие от времени, но еще вполне крепкие, и толстый чугунный засов,
  нуждавшийся в хорошей чистке и смазке.
     - Кажется, добрались, - не слишком уверенно проговорила девушка. - Это
  ведь выход, да?
     - Он самый. - Мак-Лауд перебросил поводья своего жеребца Франческо,
  пробрался вперед и сделал попытку снять засов с петель.
     - Перестань строить из себя героя, - недовольно буркнул Гай, зная, что
  у компаньона не все в порядке с руками. Только вот он никак не мог
  припомнить, что именно и при каких обстоятельствах это случилось. Еще он
  не мог отделаться от странного ощущения, будто обычнейший переход под
  землей продлился дольше, чем ему положено, и в это время с ними всеми
  что-то произошло. Что-то непонятное, страшное и обнадеживающее
  одновременно. Они разгадали какую-то загадку... да, все верно, они
  отыскали и расправились с волкодлаком из Редэ, сумели благополучно
  вытащить мистрисс Уэстмор и даже сберегли доставшиеся им документы.
     Если Тьерри де Транкавель выполнит свое обещание, они смогут
  беспрепятственно уйти отсюда и добраться до побережья. Но Гаю все равно
  казалось, будто они позабыли нечто важное или, вернее, отложили в сторону,
  дабы вернуться в более спокойные времена и подробно разобраться.
     Упрямый засов не выдержал приложенных к нему усилий, оглушительно (как
  померещилось в царившей здесь тишине) проскрежетал по давно не видевшим
  смазки петлям и едва не свалился беглецам на ноги. Мак-Лауд вполголоса
  ругнулся, навалился плечом на жалобно заскрипевшую створку, приоткрыл ее
  на ширину ладони, осторожно выглянул, принюхался, прислушался.
     - Грот, как нам и обещали, - шепотом проговорил он. - Гай, сходи
  оглядись.
     Подземный ход завершался в глубине длинной пещеры - то ли естественной,
  то ли сооруженной человеческими руками. Сэр Гисборн, стараясь двигаться
  как можно тише, добрался до входа в грот. Снаружи отверстие высотой чуть
  больше человеческого роста окутывала густая поросль дикого винограда, и,
  раздвинув жесткие шуршащие лозы, Гай убедился, что ночная тьма постепенно
  сменяется блеклыми предрассветными сумерками, а устье пещеры выводит в
  какое-то глухое ущелье. Он постоял, настороженно вслушиваясь в монотонный
  посвист ветра и тявканье охотящихся среди поросших дроком холмов лисиц,
  тщетно пытаясь различить подозрительные звуки, производимые человеком, и
  столь же беззвучно вернулся обратно. Его спутники тем временем отодвинули
  створку и по очереди вывели лошадей, обрадованно мотавших головами и
  тянувшихся к еле различимым полосам света. Дверь потайного хода снова
  закрыли - наружную сторону ее створок покрывали искусно прикрепленные
  камни и пряди мха, так что в полумраке она ничем не отличалась от обычной
  стены пещеры. - Ничего, - доложил сэр Гисборн. - Пожалуй, можно выбираться.
     - Тогда идем, - отозвался Дугал. - Мне надоело чувствовать себя мышью в
  норе.
     Френсис, Изабель?
     - Мы готовы, - мгновенно откликнулась неразлучная парочка, даже
  говорить умудрявшаяся слово в слово.
     После затхлого воздуха подземелья налетевший теплый ветер казался слаще
  самого лучшего вина. Компания приходила в себя, озираясь по сторонам и
  привыкая к мысли о том, что они все еще живы. Гаю показалось, что он
  различает вдалеке башни Ренна, но скорее всего он ошибочно принял за
  укрепления замка причудливого вида скалы, Франческо присел на торчащий из
  сухой земли валун, свесив руки между колен и как-то обмякнув, точно
  лишившись невидимого стержня, дотоле не позволявшего ему расслабляться.
  Остановившаяся рядом Изабель потрепала своего загрустившего друга по
  спутанным локонам и быстро проговорила что-то по-итальянски. Франческо
  поднял голову, вымученно улыбнулся и кивнул, соглашаясь.
     - Пора ехать, - негромко, словно извиняясь, напомнил Мак-Лауд,
  самочинно присвоивший должность предводителя маленького отряда. Сэр
  Гисборн подумал, что на первом же привале надо принять решение о выборе
  дальнейшего пути и постараться вспомнить, что же им довелось пережить во
  время странствия под землей. Откуда-то пришло твердое знание: их компании
  не суждено расстаться, даже когда они выйдут к берегам Средиземного моря.
  Он украдкой покосился на спутников, с легким изумлением догадываясь: они
  тоже знают об этом, но ошибочно полагают, будто могут в любой миг свернуть
  с предначертанного пути.
     Немного посветлело - далеко за горами зарождался новый рассвет. По
  расчетам Гая, к полудню они могли положить между собой и Ренн-ле-Шато
  достаточно приличное расстояние. Тьерри заверил их, что, если его отцу
  взбредет желание выслать за беглецами погоню, он сделает все, дабы
  отговорить его от этих замыслов, однако осторожность еще никому не
  вредила. Если ты поневоле оказался в роли преследуемого, беги быстрее и не
  забывай оглядываться.
     Обитателям Ренна задаром достались три их лошади и часть брошенного в
  спешке имущества, однако никто из путников не испытывал по этому поводу
  особого сожаления. Припасами и необходимыми в дороге вещами можно
  обзавестись в любом городе. Господам рыцарям вообще повезло - они
  сохранили своих коней, и не придется тратиться на новых.
     - Мессир Гисборн, - окликнули уже забравшегося в седло Гая. Бросив
  взгляд вниз, он увидел мистрисс Уэстмор, безмятежно осведомившуюся: - Вы
  не против, если я поеду с вами?
     - Что? - не сразу сообразил Гай. Девушка, не дожидаясь ответа,
  подпрыгнула, уцепившись за луку седла и ремни упряжи, и миг спустя уже
  устраивалась позади Гая на крупе его скакуна. Что ж, все верно - гнедая
  кобыла, и без того отягощенная поклажей, понесет вдобавок более легкого
  Франческо, а выносливому Фламандцу все равно, один человек на его спине
  или двое. - Нет, то есть да, я, конечно...
     - Я знала, что вы не откажете, - нежнейшим голоском проворковала
  Изабель.
     Проезжавший мимо Дугал понимающе хмыкнул, исподтишка сделав быстрый и
  не совсем приличный жест, означавший: "Не теряй времени даром". Сэр
  Гисборн метнул на компаньона свирепый взгляд, но не преуспел - Мак-Лауд
  уже отвернулся, весьма довольный своей выходкой.
     Ущелье, неведомо сколько лет скрывающее в своей глубине потайной ход,
  тянулось шагов на триста, вливаясь в новый овраг, более широкий, с
  пологими склонами, вполне подходящий для неспешной рыси. Дугал уверенно
  заявил, будто понял, где они находятся: в четверти лиги к полуденному
  восходу от замка. Поблизости якобы проходит наезженная тропа, ведущая к
  переправе через речку Сальсу и к городку Арк. Франческо осведомился, что
  мессиры думают насчет возможных преследователей, Гай напомнил об обещании
  Тьерри, Изабель немедленно заявила, что цена подобным обещаниям - ломаный
  фартинг в базарный день, и заспорила с Мак-Лаудом, утверждая, что, как
  только окончательно рассветет, надо свернуть и ехать через холмы,
  придерживаясь направления по солнцу.
     Потом Гай не раз задумывался над тем, почему они так уверенно сочли
  себя в безопасности, напрочь позабыв о бдительности, и нашел единственное
  достойное оправдание - они все действительно здорово вымотались и мечтали
  поскорее убраться из окрестностей замка, этой обители мрачных чудес и
  непонятных интриг.
     Когда впереди возникли неясные очертания всадника, преграждавшего им
  дорогу, они какое-то время продолжали ехать, словно не замечая его, пока
  Франческо не вскрикнул и не натянул поводья, останавливая лошадь.
     Поспешно оглянувшийся Дугал вполголоса выругался, потянулся за мечом...
  и медленно опустил руку вниз. Мистрисс Уэстмор еле слышно пробормотала
  короткую фразу на итальянском - как заподозрил Гай, вовсе не "Господи,
  спаси и помилуй".
     Сзади появились четверо верховых, а к одинокому незнакомцу
  присоединилось еще трое. Восемь против двоих... ладно, троих, если
  принимать в расчет Франческо...
     соотношение сил более чем невыгодное. Вдобавок многое зависит от того,
  кто эти люди - все-таки отправленная погоня из Ренн-ле-Шато, дорожные
  грабители или кто-то еще?
     - Доброе утро, господа! - отчетливо прозвучал над дорогой веселый и
  чуточку легкомысленный голос. - Вот мы наконец и встретились.
     --------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 04.07.2002 13:02 

  Книго
  




        

            
[X]