Виктор Мурич

     Дважды возрожденный

     Книга первая

     ЦИТАДЕЛЬ

     ГЛАВА 1

     — Жми! — орет за спиной Стас. — Жми быстрее!

     — Да жму я, жму! — огрызаюсь я, не поворачивая головы. А поворачивать ее, в общем-то, и некогда. Джип и так идет на скорости, значительно превышающей разумную. Вот уже минут десять мы виляем между обломками скал, прорываясь к выходу из кажущегося бесконечным ущелья. А на хвосте, постепенно догоняя, висят пяток тушканчиков-переростков, жаждущих употребить нас в пищу. Естественно, нас такая перспектива совершенно не прельщает, поэтому я и выжимаю из надсадно ревущего мотора последние лошадиные силы, стараясь при этом не перевернуться, налетев на очередной каменный обломок, или не сорваться в одну из глубоких воронок, нарытых вездесущими кротами.

     Наш автомобиль хоть и является внедорожником, причем довольно-таки неплохим внедорожником, «мерседес» все-таки, с трудом преодолевает препятствия из завалов камней. На каждом новом валуне жалобно стонет правый задний амортизатор. Наверное, где-нибудь его зацепил острый обломок скалы. Главное, чтобы до дома выдержал, а там Малыш его подлатает, будет как новый.

     Сначала преследователей было больше, но Стасу каким-то образом удалось подстрелить троих, несмотря на бешеные скачки машины. Не зря он считается у нас лучшим стрелком.

     — Ты можешь ехать ровнее? — Стас отчаянно пытается поймать одного из тушканчиков в оптический прицел тяжелого карабина. — Хоть чуть-чуть? — В его голосе сквозят просящие нотки. — Хоть чуть-чуть. И я сейчас же этого гада приласкаю.

     Под гадом он имеет в виду наиболее крупного тушканчика, метров на десять вырвавшегося вперед из прожорливой стаи своих сородичей. Пушистый зверек двухметровой высоты с легкостью перепрыгивает глыбы, которые мне приходилось объезжать, настигая нас. Его длинные мускулистые ноги более подходят для этого мира, чем колеса автомобиля. Были б мы на хорошей трассе, тогда я показал бы этой твари мощь человеческой техники! А так... Я тяжело вздохнул и резко вильнул рулем, проводя черное тело джипа по самой кромке кротовьей воронки диаметром метров в пять. Машина взбрыкнула задом и, накренившись на правый бок, выбросила из-под колес веер каменной крошки.

     В ответ на мои маневры из-за спины раздался отборный мат, в подробностях комментирующий мой стиль вождения и здешние дороги.

     — Извини. Отвлекся.

     — Ты пореже так отвлекайся! — зло рявкает Стас. — А то потеряешь меня на очередном повороте!

     Его упрек полностью обоснован. Из-за моей невнимательности мы могли попасть в лапы преследователей.

     Впереди среди серых камней мелькнула полоса желтого песка.

     — Вот черт! — громко чертыхнулся я.

     — Что еще? — наклонился через спинку сиденья Стас. — Чем ты меня еще порадуешь?

     — Песок! Держись крепче!

     Он бросил карабин на пол и обеими руками ухватился за металлическую арку из труб, служащую крышей нашему открытому автомобилю.

     Желтый пульсирующий свет резко выделяется среди серого окружения. Он кажется чем-то чужеродным на фоне высоких серых скал, обступивших нас с двух сторон. Такое впечатление, что идешь по длинному узкому коридору с грязно-серым потолком с засиженными мухами тусклыми лампами, отбрасывающими мутные тени на серые дешевые обои стен, и вдруг на полу видишь лужу желтой фосфоресцирующей краски.

     Этот песок — одна из многочисленных загадок здешнего мира. Пятна фосфоресцирующего песка исчезали и появлялись сами по себе. За исключением свечения и столь необычного поведения, это был по виду самый обычный песок. Лена в шутку называет его «бродячим лишаем». По-моему, она не совсем права, лишай вроде не желтого цвета, разве только если намазать его йодом.

     Но на этот раз я увидел обычный песок, что и вызвало мое волнение. Наличие полосы песка означает буксование и, следовательно, потерю скорости. А если потеря скорости, то сокращение расстояния между нами и тушканчиками. А если сокращение расстояния...

     Я прервал логическую цепочку с невеселым, по крайней мере для нас, концом и приготовился к резкому торможению.

     Если мы влетим в это препятствие на большой скорости, очень высок шанс, что нас занесет и ударит о близлежащие скалы.

     — Тормози! — взволнованный хрип попутчика над правым ухом заставляет меня вздрогнуть.

     — Знаю! — огрызаюсь я, не отрывая глаз от приближающегося препятствия. — Не мешай!

     Расстояние до желтого пятна уменьшается с каждой секундой. Чуть-чуть сбрасываю скорость. Лидер тушканчиков, увидев, что жертва сбавляет ход, задрал голову вверх и издал радостный протяжный вой. От этого воя пошел мороз по коже и мерзко заныли зубы.

     Только бы нас не занесло. Только бы проскочить. Руки, затянутые кожаными перчатками, крепче ухватили руль, готовясь к резким маневрам.

     Отстающие сородичи подхватили вой вожака, и ущелье заполнилось мерзкими звуками, многократно отражаемыми скалами. Позвоночник завибрировал в тон многоголосому вою, извещая о пробуждении уснувшего на время страха.

     Мимолетный взгляд в зеркало фиксирует уменьшение расстояния и радостно задранные хвосты преследователей, скачущих, как кенгуру, от одной ровной площадки к другой.

     Ох уж эти хвосты...

     Именно из-за длинных, более двух метров, хвостов с пушистыми кисточками на концах эти зверюшки получили столь безобидное название. При первом знакомстве с этими существами мы приняли их за мирных травоядных. Такое заблуждение продлилось недолго. Во время одного из выездов к шахте погиб Артур, получив удар кисточкой по спине. Его кожаная куртка и большая часть спины мгновенно превратились в жидкий студень, который сразу же принялся слизывать языком молодой тушканчик, до этого прятавшийся за выступом скалы. Мы подоспели через минуту и изрешетили тварь в упор из автоматов. Но Артуру помогать было уже поздно: какая-то жидкость, вырабатываемая хвостовыми железами, растворила большую часть его торса, оставив целыми только кости. Однако мы обнаружили, что он еще жив. Сквозь белую решетку ребер и комки полурастворенных внутренностей виднелось все еще пульсирующее сердце. Он пытался нам что-то сказать, его рука судорожно дергалась, сжимая так и не пригодившийся автомат. До сих пор помню, как билась в истерике Аня, не отрывая взгляда от умирающего Артура. Помню бешеные глаза Мичмана, разряжавшего обойму в уже давно мертвого зверя. Это было почти полгода назад.

     Нога вдавила в пол педаль тормоза и мы мягко вкатились в фосфоресцирующее пятно. Джип сразу же просел и выбросил из-под колес светящиеся фонтаны песка. Может, в другое время я и полюбовался бы этим великолепным зрелищем, но сейчас как-то не до этого. Играя на грани букса, я веду автомобиль к спасительной серой кромке, сулящей надежную опору колесам.

     Вот... Вот... Еще чуть-чуть... Давай, родимый, не подведи!

     — Хух, — тяжело выдохнул я. Передние колеса уцепились за камни, и джип, набирая скорость, рванул вперед. Два раза гулко бухнул карабин, и вслед за ним прозвучал ликующий вопль Стаса:

     — Попал! Слышь, Витек? Попал!

     В зеркале вижу хромающего тушканчика, отделившегося от общей массы. Пуля попала ему в ногу, заставив прекратить преследование.

     — Может, остановимся и расстреляем их в упор? — обернувшись, предлагаю стрелку.

     — Нет. Не успеем. Если хоть раз промахнемся, нам труба, — категорически отмахивается он и вытирает рукавом куртки пот со лба.

     Стас выглядит счастливым. У него сейчас лицо как у ребенка, проснувшегося утром и увидевшего у своей кроватки долгожданный подарок.

     И дошли же мы до того, что смерть живых существ приносит нам радость!

     Утвердительно машу головой, соглашаясь. Стас на этот раз прав. Преследователи очень проворны и умны. Лучше уж жать на газ, тем более что до конца ущелья осталось минуты три, а там открытое пространство Пустоши и Цитадель.

     — Цитадель! Цитадель! — надрываясь, орет в микрофон рации Стас, опасливо поглядывая на скачущих тушканчиков. — Это Бродяга. Цитадель, ответьте Бродяге. Мать вашу! Вы что там спите?

     — Да не ори ты так! Здесь я! Здесь! — Даже сквозь гул мотора и треск разбрасываемого гравия слышу голос из динамика изрядно потрепанной рации, стоящей рядом со мной на переднем сиденье. — Что у вас случилось?

     — Едем по северному ущелью. Через минуту вы нас увидите. У нас преследователи. Готовьтесь встречать.

     — Понятно, — хихикнул динамик. — Встречаем. Конец связи.

     — Вот дура! — злобно орет Стас. Потом бросает микрофон рации на сиденье, меняет обойму карабина и, ворочаясь позади меня, пытается найти удобное положение для стрельбы. — Нас вот-вот сожрут вместе с дерьмом, а она смеется.

     Стас конечно же не прав и сам знает об этом. Просто дает знать о себе усталость, накопившаяся за два дня, и злость поражения, давящая на самолюбие, как серый булыжник. Все равно Аня, а это была, похоже, именно она, ничего не сделает, пока мы не окажемся в зоне действия артиллерии Цитадели.

     Последний раз лихо вильнув, вырываемся из камедного плена на простор. Ущелье остается позади, как ночной кошмар после пробуждения. Перед нами расстилается пространство Пустоши — этакой каменной тарелки, окруженной со всех сторон скальными массивами, с Цитаделью в центре.

     На Пустоши поверхность почти ровная, если сравнивать с предыдущим отрезком дороги. Сплошной гладкий каменный настил грязно-серого цвета с кое-где поднимающимися невысокими буграми. Даже не верится, что это все создано природой. Кажется, что какой-то великан от нечего делать проехался по горам гигантским утюгом, разглаживая раскаленным низом все неровности. И в результате такого небрежного разглаживания и возникла Пустошь.

     В паре километров впереди виднеется усеченная пирамида Цитадели. С такого расстояния она кажется маленькой деталькой из детского конструктора. Но даже один ее вид существенно поднимает настроение: Стас впервые за два последних часа улыбнулся и весело подмигнул мне.

     — Живы будем, не помрем! — ликующим тоном преподнес он мне народную мудрость.

     Я утвердительно кивнул, не отрывая глаз от приближающейся Цитадели.

     Оказавшись на нормальном покрытии Пустоши, разгоняю джип, и он, периодически подпрыгивая на бугорках как на маленьких трамплинах, мчится к спасительным темно-зеленым стенам.

     Верный «мерседес» сегодня изрядно потрудился, вывозя наши бренные тушки из лап зверюшек. Я с нежным чувством провожу рукой по разогретой грязным солнцем приборной панели, обтянутой кожей, как бы благодаря авто за хорошую работу.

     Расстояние между джипом и преследователями увеличивается. Злобное, разочарованное завывание провожает нас. Тушканчики сообразили, что останутся голодными, и теперь бурно выражают свое негодование по этому поводу. Их попытки увеличить скорость ни к чему не приводят. Разрыв все равно увеличивается, и теперь нет ни малейшего сомнения в том, что мы придем к финишу первыми.

     — Здесь вам не ущелье! — злорадно бурчу я и зачем-то вскидываю вверх руку с вытянутым средним пальцем. — Здесь наша территория!

     Стараюсь выбирать путь поровнее, чтобы Стас мог нормально целиться. В ответ на мои действия раздается вереница выстрелов. Тушканчики достаточно умны для животных. Они начинают двигаться зигзагами, уклоняясь от пуль. Пока их спасает быстрая реакция. Сильные ноги бросают поджарые тела из стороны в сторону, мешая стрелку нормально прицелиться. В результате их маневров расстояние между нами еще немного увеличивается.

     Темно-зеленая масса приближается, и я уже различаю узкие горизонтальные прорези бойниц, пару человек, суетящихся у автоматической пушки на Северном бастионе. Спаренные стволы пушки медленно разворачиваются в нашу сторону. Наведенное в мою сторону оружие давненько не вызывало такую гамму положительных чувств.

     Звонкий стрекот автоматической пушки заставляет меня резко повернуть в сторону, освобождая сектор обстрела. Как всегда, Стас не успел ухватиться и в результате крепко приложился грудью о верхнюю кромку двери. Звучно бряцнул оброненный на пол карабин.

     — Нет! Ты точно моей смерти хочешь! — говорит, потирая ушибленную грудь, Стас.

     На этот раз в его голосе уже нет злости. Негативные эмоции смягчаются близостью Цитадели и радостью возвращения.

     Следующая очередь приходится по вожаку маленькой стаи. Воронки взрывов вырастают прямо перед его ногами, и он, как бы споткнувшись о невидимое препятствие, кубарем катится по инерции вперед, нелепо размахивая длинными ногами и жалобно виляя хвостом. Остановившись, он пытается подняться и снова падает. Грозное оружие — хвост превратился в кусок драной веревки и теперь только мешает своему хозяину встать, путаясь между ногами. Из губастого рта тушканчика на каменный настил Пустоши изверглась пенистая струя красной жидкости. Похоже, что жизнь медленно покидает его мускулистое тело.

     Пушка бьет длинными очередями, превращая преследователей в разлетающиеся комья плоти. Мичман, устроившись на сиденье, закрепленном на лафете, виртуозно управляет двустволкой. Спаренные стволы дергаются из стороны в сторону в поисках очередной жертвы. Затем следует огненный плевок, и на камни падает новая порция тушканьего паштета, суля кротам маленькое пиршество.

     Сделав последний выстрел, пушка умолкает, и на поле боя остается в живых лишь хромающий вдалеке вожак. Я думал, он уже не встанет, но жажда жизни, видимо, оказалась сильнее полученных им ран.

     Животное двигается медленно, виляя из стороны в сторону, периодически падая и снова вставая на подкашивающиеся ноги. Похоже, Мичман решил не утруждать себя стрельбой по раненому животному. У моего попутчика оказалось другое мнение на этот счет.

     — А ну, Вить, притормози, — просит он, вскидывая карабин.

     — Думаешь, надо? — просыпается у меня нелепая жалость к жаждущему жить животному — Пусть себе идет. Все равно ведь сдохнет. Ему вон как Мичман наподдал.

     — Он бы нас не пожалел! — категорически отметает мое предложение Стас.

     Нам до массивных стен осталось десяток метров.

     Сбрасываю скорость и плавно останавливаюсь у каменной плиты ворот. Задрав голову вверх, показываю Мичману большой палец. Он в ответ довольно машет рукой.

     Мичман еще не знает, какие новости мы ему привезли.

     Ох, и тяжелым будет разговор…

     Дождавшись полной остановки, Стас замирает на секунду как изваяние.

     Выстрел.

     Еще один.

     Разрывные пули входят в затылок убегающего животного, бросая его вперед на прогретые тусклым солнцем камни Пустоши. Тело все еще продолжает сучить длинными ногами, пытаясь подняться. Пару раз взлетает вверх смертоносная кисточка хвоста, как бы упрекая нас за удар в спину и нечестность боя.

     Только убедившись, что тушканчик больше не шевелится, я въезжаю в открытые ворота Цитадели.

     Ни о каком честном бое и речи быть не может. Мы здесь, чтобы выжить. И мы выживем.

     Выживем назло всем.

     ГЛАВА 2

     Как я и ожидал, мы получили вздрючку от Мичмана по полной программе. И поделом. Сами облажались.

     Мы стоим перед ним как два нашаливших пацана и он тихим, спокойным голосом отчитывает нас. Лучше уж пусть бы он орал или дал бы в морду. Было бы легче.

     Когда Мичман читает мораль, то хочется застрелиться еще при первых его словах. Он всегда говорит спокойно, тихо и по сути. Мы, опустив головы, даже не пытаемся оправдываться. Против правды не попрешь.

     — Вы знаете, что нарушили Договор? — Мичман заглянул мне в глаза. — Последствия знаете?

     — Да. Но мы же пытались... — все-таки начал оправдываться Стас.

     — Мы же! Вы же! Они же! — передразнил Мичман. — Плохо, значит, пытались!

     Наконец он исчерпался и уселся в массивное каменное кресло. Поерзав, принял удобную позу и потянулся за трубкой, лежащей на краю каменного круглого стола.

     Стас глянул на меня, и мы дружно облегченно вздохнули. Раз в ход пошла трубка, значит, процесс перешел в завершающую стадию.

     — А теперь расскажите еще раз все по порядку, — предложил Д1ичман, выпустив из уголка рта облако зловонного дыма.

     Я всегда удивлялся, как можно курить такую дрянь. Для меня запах крепкого кубинского табака всегда ассоциировался с горящим костром инквизиции: такой же вонючий и густой дым.

     Стас присел на краешек другого каменного кресла, напротив Мичмана, готовясь к повторному изложению нашей эпопеи, а я предпочел устроиться на столе. Все равно по степени комфорта одинаково.

     В Цитадели все из камня. Абсолютно все. Начиная от толстенных стен и заканчивая мебелью.

     Отличия только в сортах камня. Стены и ворота из темно-зеленого, чем-то напоминающего гранит камня. Мебель преимущественно мраморная, как здесь этот минерал называется. Почти во всем доминируют темные цвета. Правда, иногда встречаются предметы, имеющие светлые прожилки или вкрапления.

     В общем, выглядит все солидно, но малость мрачновато. Строители Цитадели делали все на совесть и с перспективой на века. Все кажется весьма древним, но в то же время находится в идеальном состоянии. Исключением является только западная стена, сплошь испещренная вмятинами полуметровой глубины. Скорее даже не вмятинами, а вплавленностями. Для нас осталось загадкой, каким же оружием удалось сделать такие гигантские оспины на теле Цитадели, учитывая прочность стен.

     Как-то в самом начале, когда мы еще только учились пользоваться оружием, Стас невзначай разрядил гранатомет в стену. Когда развеялся дым от взрыва и утих мат до смерти перепуганного Мотора, мы увидели лишь пятно копоти и мелкий скол в его центре. И все.

     Не хотелось бы в будущем столкнуться с противником, вооруженным таким мощным оружием уничтожения.

     — Мы выехали, как договаривались, в сторону шестой шахты... — начал повторный рассказ Стас. Мичман, укутавшись в клубы дыма, пристально следит прищуренными глазами за жестикуляцией рассказчика сквозь мутную пелену. — На точку прибыли вовремя. Гномов еще не было. Мы прождали около часа, пока они появились. Было их штук девять-десять.

     — Десять, — уточнил я. — И десять верблюдов.

     Стас отблагодарил меня столь любезным взглядом, что я пожалел о том, что прервал его. Мичман на мгновение перевел взгляд на меня, утвердительно качнул головой, как бы принимая к сведению мое уточнение, и опять повернулся к рассказчику.

     — Так вот. Притопали они и прямиком в шахту. Ну конечно прихватили с собой кирки, лопаты и фонарики всякие. Знаешь, пузатые такие фонари, на беременных баб похожие, с зеркальцем с одной стороны. И полезли, в общем, гурьбой в шахту. Я расположился у входа, рядышком с их верблюдами, а Витек полез на горку и там залег среди камней. Ему там сверху все видно будет, если вдруг кто сунется. Все как всегда. Тишина и благодать полная. Ветра нет, солнышко пригревает.

     Стас сопровождает свою речь бурной жестикуляцией. Когда он о чем-то увлеченно рассказывает, рядом с ним находиться опасно, зашибить может невзначай. Вот и сейчас он каждую фразу сопровождает взмахом мускулистых рук. Его атлетическая фигура на фоне массивного кресла выглядит весьма скромно. Даже не скажешь, что у него рост метр девяносто и вес сто килограммов. Большая часть его мышцы. Сказывается длительное увлечение культуризмом. Мы его шутя называем Гераклом нашего времени. Вот только «вершина» его малость подкачала. Столь мощное тело венчает коротко стриженная голова с большими оттопыренными ушами и веснушчатым лицом, которому он постоянно пытается придать серьезную угрюмость и тем самым компенсировать детское озорство, мелькающее в глазах. Из всех его достоинств выдающимся является только умение стрелять. Вот в этом он настоящий ас. Месяц назад, когда мы праздновали его двадцатидевятилетие, он, будучи в конкретно нетрезвом состоянии, пристрелил из своего неразлучного карабина крота, высунувшегося на свою беду из каменной толщи в трехстах метрах от стен Цитадели. Добавлю, что стрелял он, опираясь на меня, так как самостоятельно держаться на ногах не мог...

     Мичман, плавающий в облаках столь любимого им дыма, является полной противоположностью Стаса.

     Мичман — прозвище. По имени его никто и никогда не называл. По крайней мере я этого не слышал. Я даже не уверен, что помню его настоящее имя. То ли Вадим, то ли Владислав. А Мичман — потому что в прошлом он действительно был мичманом на эсминце. Выперли его с флота года три назад за пьянство. Любил он раньше это дело по-крупному. Как-то раз по пьяни он капитану эсминца что-то сказал или сделал. Скорее всего, сделал, потому что после слов, даже самых тяжелых, в больницу с травмой черепа не попадают. В общем, помогли ему уйти. А так, может, еще бы плавал и плавал, вместо того чтобы нянчиться здесь с нами. Потом, уже на гражданке, он взялся за ум, завязал и с тех пор ко всем спиртным напиткам относится с предубеждением, делая исключения разве что только по праздникам.

     У нас он что-то вроде вождя первобытного племени. Выбор его на такую роль был практически однозначен. Из нас только он один имел представление о ведении боевых действий и неплохо разбирался в оружии. У остальных, кроме опыта стрельбы из рогаток по котам в детстве, за плечами ничего не было. Правда, Мотор клялся, что когда-то в армии стрелял из автомата. Но демонстрация его умений имела плачевный результат — у нас стало на одну машину меньше. Кроме того, Мичман оказался единственным человеком, способным навести порядок в нашей разношерстной компании. Его слушались все, даже принципиально независимый Миша, открыто презиравший любое начальство и вообще всех стоящих хоть чуть-чуть выше его на ступенях социальной лестницы.

     Тяжелый Миша парень.

     Поначалу из-за него столько проблем было! Он нам чуть ли не лежачие забастовки устраивал. Мол, почему он должен кому-то подчиняться? Здесь все равны. Мы сначала уговаривали, потом перешли к более жестким мерам, но все впустую. Однажды Мичмана этот анархический беспредел достал, и он тет-а-тет поговорил с бунтарем. Не знаю, о чем был разговор, но Миша выскочил из комнаты, в которой происходило их общение, красный как рак и, не глядя ни на кого, почти бегом отправился в арсенал на чистку оружия. На этом инцидент был исчерпан. Мичман так и не посвятил нас в подробности их беседы. Только ухмыльнулся, пригладил усы и произнес:

     — По-мужски поговорили. Он все понял. Больше проблем не будет.

     Мичман — интересный мужик. Я с ним познакомился больше года назад на дне рождения знакомой девчонки. Ей тогда, как и мне, стукнуло двадцать пять, только с разницей в одну неделю. И с тех пор он один из немногих людей, чьим мнением я дорожу. Его я уважаю в первую очередь за цепкий аналитический ум и порядочность. С ним всегда приятно иметь дело. Если он, никогда зря ничего не обещающий, говорит «сделаю», то можно считать, что уже все сделано. В лепешку расшибется, но выполнит обещанное.

     Он внешне чем-то напоминает казака-запорожца. Вот только оселедца на голове не хватает. Невысокого роста, коренастый, можно сказать немного квадратный. При первом взгляде на него в глаза бросаются усы. Точнее, усищи, заканчивающиеся чуть ниже подбородка. Всегда подчеркнуто аккуратный и весьма принципиальный, он служит для нас всех чем-то вроде эталона.

     В свои тридцать пять он умеет все. По крайней мере, так кажется. Он разбирается в военном деле, технике, кулинарии, строительстве и еще в массе областей. Однажды мы узнали, что он еще и замечательный парикмахер. Теперь все девчонки у нас щеголяют с прическами «от Мичмана». Царившее у нас равноправие предполагало в том числе очередность дежурств по кухне. Любимым для всех днем был день царствования у котла Мичмана. Он каждый раз баловал нас чем-то необычным, но очень вкусным.

     — Так вот. А Витек как саданет по нему из гранатомета! Ну, думаю, все, отбегался паршивец. А он, на тебе, вылезает из кучи обломков и ка-а-ак трахнет по нам из какой-то хренотени! Я только и успел отпрыгнуть в сторону, как входную арку шахты снесло к чертовой матери. — Стас грохнул кулаками по поручням кресла изо всей силы, демонстрируя тем самым мощь той самой хренотени. — А Витек по нему из гранатомета еще раз ка-а-а-ак даст! И попал. Ты не поверишь, Мичман. Попал. Прям в голову, — уже с меньшим апломбом продолжил рассказчик, потирая ушибленные о камень руки. — Так этому паршивцу башку оторвало совсем. А он, — Стас ткнул пальцем в мою сторону, — нет чтоб угомониться, разошелся ни на шутку и еще пару раз пальнул в тело. Ну, тут его остатки и размазало по скале. А от взрыва на него еще и обломок гранита, мать его, грохнулся. В общем, рассматривать было уже нечего. Разве что с микроскопом. Сплошной рубленый гербарий в собственном соку получился.

     Вот гад! Такие подробности мог бы и не рассказывать. Теперь получается, что я во всем виноват. Из-за меня гномов в шахте завалило, я уничтожил тело ценного экземпляра, который надо было исследовать, особенно оружие.

     Молодец Стасик. Как всегда вышел сухим из воды. Хотя все было немного иначе. Это именно он облажался. Противник приблизился именно с его стороны, а он в это время был увлечен выцарапыванием ножом на скале своего имени. Я заметил приближающегося, когда он был уже в пятидесяти метрах от Стаса, и, естественно, открыл огонь из автомата. Стрелок я, откровенно говоря, неважнецкий и с первой очереди не попал. Противник развернулся в мою сторону и вскинул оружие. Само оружие мне было не знакомо, но в том, что этот продолговатый предмет с многочисленными выступами по сторонам является средством уничтожения, я не сомневался.

     Не размышляя, я нажал на курок подствольного гранатомета, отправляя в его сторону фугас. Взрыв произошел в паре метров от его ног. Обычно после такого уже не встают. Как минимум контузия или многочисленные ранения.

     Но противник, разбрасывая в стороны обломки присыпавших его камней, вырвался из скального плена и выстрелил почему-то в сторону Стаса. Стас, почувствовав неладное, сделал гигантский прыжок, одним махом преодолел каменный гребень. Прыть спасла его. Секундой позже место, где он стоял, и входная арка шахты превратились в массу расплавленного пузырящегося камня. В это время все гномы трудились под землей, и выстрел капитально закупорил выход из шахты. Верблюдов, стоящих невдалеке, обдало волной горячего воздуха, и животные в страхе ринулись прочь, разметав шипастыми ногами кучу корзин для руды, лежавшую у них на пути.

     Верблюды эти — совсем не верблюды, но мы решили, что проще ассоциировать местную фауну с привычной для нас, чем придумывать новые названия. У этого существа есть только одно сходство с нормальным верблюдом — наличие двух мясистых горбов на спине. В остальном же животное ближе по виду к буйволу, только отсутствуют рога, и размерчиком он в пару раз больше. Этих страшилищ гномы используют как вьючных животных для перевозки руды, добытой в шахте. По крайней мере, я думаю, что они добывают там именно руду. А что еще, спрашивается, можно тащить из шахты? Золото? Алмазы? На кой черт, спрашивается, этим уродцам алмазы?

     Запечатав вход в шахту, оружие начало поворачиваться в мою сторону. Я тогда даже не успел подумать, а палец сам нажал на курок гранатомета. Я его опередил.

     Фугас оторвал голову нападающему и отшвырнул изувеченное тело в сторону. Серая скала за его спиной окрасилась в алые тона, столь чужеродные бесцветному окружению.

     Стас тогда не сделал ни одного выстрела. Не успел. Или скалы мешали.

     Высунувшись из-за гребня, он, изображая радостную улыбку на перепуганной роже, махнул рукой, показывая, что с ним все в порядке. Меня снедало любопытство. До сих пор мы не встречали в этом мире существ, обладающих настоящим оружием. Вставив новую обойму в гранатомет, я осторожно двинулся в сторону обезглавленного тела. Тогда мне что-то подсказывало, что еще не все закончено и намечается еще один раунд.

     Я обошел тело по кривой и взобрался на возвышавшуюся над ним скалу. С высоты трех метров я рассматривал чужака. Отсутствие головы и развороченная верхняя часть туловища изрядно мешали мне. Но даже эти факторы не помешали определить, что это человек. Или что-то похожее на человека.

     Тело лежало на спине, нелепо поджав ноги, а из разорванного торса вытекал уже иссякающий ручей крови, оставляющий вертикальную разделительную линию на скале. На человеке были одеты доспехи.

     С такого расстояния трудно определить материал, но это был точно не металл, скорее камень.

     Тонкие, искусно обработанные пластины темно-зеленого цвета покрывали все тело ровным слоем практически без щелей. Даже фугас не смог их повредить. Я четко видел, что все пластины были целы. Порвались лишь связки, соединяющие их. В левой руке было зажато оружие непривычной формы. По мне — слишком много выступов и всяческих ручек. К правому бедру пристегнуто необычное холодное оружие, напоминающее трезубец. Зубьями являлись лезвия по полметра длиной, расположенные на расстоянии около десяти сантиметров друг от друга. С другой стороны — массивная рукоять с длинным шипом на конце. Таким оружием скорее себя покалечишь, чем противника достанешь.

     Я повернулся в сторону Стаса и призывно махнул рукой, приглашая присоединиться к созерцанию моей добычи. При этом мне показалось, что тело изменило позу. Я опустился на колено и внимательно посмотрел вниз. Действительно, труп шевелился. Рана начала покрываться темной коркой, скрывающей разорванную плоть. Уже через несколько секунд вся верхняя часть туловища была покрыта такой коркой. Внезапно в том месте, где на плечах должна быть голова, корка начала вздуваться пузырем, как будто ее что-то изнутри продавливало. Происходящее чем-то напоминало виденный мной в детстве процесс вылезания бабочки из кокона. Она точно так же растягивала оболочку, служившую до этого ей домом, пытаясь вырваться из цепких оков.

     Корка вздулась еще сильнее и лопнула. Я увидел вылезающую из плеч макушку головы, вокруг которой суетились насекомые, очень похожие на крупных тараканов. Насекомые суетились по окружности вылезающей головы так же, как и их земные аналоги вокруг объедков. От увиденного меня чуть не вырвало, и палец, не спрашивая моего разрешения, два раза нажал на курок. Фугасы один за другим влепились в тело, разнося его на куски. Темно-зеленые пластины с мелодичным звоном запрыгали по камням. Взрывная волна из пыли и каменной крошки ударила мне в лицо и отбросила меня назад. Я неуклюже грохнулся на спину и так проехал по склону скалы, на которой находился, до самого низа. Хорошо, что вовремя выставил руки и склон был пологим, иначе в момент приземления точно бы разбил голову. Через мгновение после взрыва раздался сухой треск, и моя скала, расколовшись на две части, похоронила останки чужака под собой.

     — Ну а тут ты из пушки как дал по тушканчикам... — выдал последнюю фразу Стас, глядя на меня, и истощенно умолк, не зная, что бы еще сказать.

     Пока я размышлял, он успел выложить полностью всю историю. Уставшие от частых взмахов, руки Стаса пристроились на коленях.

     Мичман, откинувшись на спинку кресла, угрюмо посасывает потухшую трубку. Давненько я его не видел таким озадаченным... И есть чем... Мы нарушили Договор... Договор, который подписали, сами не зная, что это нам сулит.

     — А ты, Виктор? Что ты скажешь? — обратился он ко мне, не отрываясь от трубки. — Твои дополнения?

     Мичман — единственный, кто обращается ко мне так. Он произносит мое имя на французский лад, с ударением на последнем слоге. Для остальных я Витя или Витек.

     — Стас рассказал все правильно, — решаю не вдаваться в подробности. — Мы сделали все, что смогли. Единственная наша вина в том, что мы поздно его засекли. Наверное, он был очень осторожен. К тому же мы не рассчитывали, что у противника окажется столь мощное оружие... Это что-то вроде метателя плазмы... Я в этом не разбираюсь, но ничто другое не могло оказать такой разрушающий эффект. Хотя... — Я задумался, вспоминая давно забытую университетскую физику. — Высокотемпературная плазма! Именно она могла вызвать плавление скальной породы.

     — Ясно. Пусть будет плазма. На текущий момент это не принципиально. — Мичман пристально посмотрел на меня. — Зачем ты стрелял в труп?

     Слезаю со стола и начинаю ходить по комнате, думая, как бы объяснить увиденное у шахты. Привычка у меня такая. Вредная. Как только начинаю о чем-то напряженно думать или волноваться, сразу же перехожу в режим постоянного хождения. Вот и сейчас я меряю просторную комнату от стены к стене. Наконец останавливаюсь у окна и, глядя на острые скалы северного ущелья, из которого мы недавно вырвались, говорю:

     — Он был жив.

     — Кто? Труп? — искренне удивляется Стас. Его руки взлетают с колен и жестами подчеркивают вопрос. — Так ты же сам ему из гранатомета башку отстрелил. Я же видел...

     С подробностями рассказываю об увиденном.

     В комнате наступает тишина, нарушаемая снаружи только кашляющим гулом машинного двигателя. Выглянув в окно, вижу щуплую фигурку Малыша, копающегося в двигателе шикарного вездехода. Вечно он с ним возится. Хорошая машина, но больно уж капризная. А здесь это проблема.

     — Надо предупредить гномов, — тихо произносит Стас. — Надо предупредить. Может, спасут кого... Ну из тех... Кто в шахте.

     — Нет, не спасут, — Я отрываюсь от созерцания замусоленных штанов Малыша и отхожу от узкой вертикальной щели окна. — Ты был снаружи и сам видел, какая температурная волна пошла после взрыва. Так вот, такая же волна пошла и внутрь шахты... А теперь еще добавь к этому замкнутость помещений. Волна раскаленного воздуха должна была штормом пройтись по туннелям, сжитая все на пути.

     Стас мрачно кивнул головой и развел руками, выражая полное согласие с моей невеселой, но очень реалистичной гипотезой.

     — Они уже и сами в курсе. — Я и не заметил, когда Мичман успел вновь набить свою трубку. — Сегодня гномы приедут разбираться. Они собираются определить степень вашей... — он запнулся, —  нашей вины.

     — Когда? — переспрашиваю я.

     Такое событие у нас будет впервые. До сих пор гномы в Цитадели не появлялись. Мне кажется, они ее боятся как черт ладана. А может, просто брезгуют... Или религия... Нечистая земля и все такое...

     Похоже, мы основательно накуролесили, раз они решили сами прийти.

     — Вечером, — раздалось из облака дыма, — Если они решат, что вы виноваты, то в действие вступит пункт 6.3 Договора.

     Сейчас мы все знаем Договор наизусть. Знаем лучше, чем свою биографию. Пункт 6.3 гласит: «Если сторона «люди» не выполнит свои обязанности, оговоренные в пункте 3 Договора, то виновные будут наказаны. Меру и степень наказания выберет пострадавшая сторона».

     То, что мы сделали, в точности совпадает с одним из подпунктов пункта 3. Из-за нас погибли представители второй стороны. Эх, работала бы в этих чертовых горах рация! Может, и успели бы их спасти. А так прошла уйма времени. Хотя нет. Какая, к черту, рация, если через секунду после взрыва десять гномов превратились в обугленные комки?

     — Идите отдыхайте, — машет Мичман дымящейся трубкой в сторону двери. — Вечер будет трудным.

     — Как думаешь, что с нами будет? — спрашивает поникший Стас, обращаясь ко мне. — Что эти недомерки могут придумать?

     — Не знаю, Стас. Не знаю. — От всех этих разговоров у меня сильно разболелась голова и возникло непреодолимое желание завалиться на кровать в своей комнате и пару часиков всласть поспать. — Ну, в конце концов, не инквизиция же тут у них.

     — Инквизиция? — его передергивает от этого слова. — Это типа дыбы и испанских сапог с иглами?

     — В испанских сапогах нет игл, — утешил его Мичман. — Это сапоги из сырой кожи. Их смачивают водой и, одев на ноги жертве, помещают в огонь. Под действием температуры кожа сокращается, тисками сжимая ноги. Очень действенное средство для повышения разговорчивости и излечения всех видов склероза.

     От таких комментариев Стас побледнел, и веснушки на его мальчишеском лице стали еще ярче.

     — Ты серьезно? — на всякий случай переспрашивает он, глядя на абсолютно серьезное лицо Мичмана. — Думаешь, у них такое есть?

     — А ну марш отдыхать! — отдает тот команду вместо ответа на вопрос. — Чтобы через три секунды вас уже здесь не было. Две из них уже прошли.

     Не желая с ним спорить, покидаем комнату и уныло бредем по крутой каменной лестнице вниз. Наши комнаты находятся на втором этаже Башни, единственного здания внутри Цитадели.

     — Привет! Ну как вы? — участливо спрашивает поднимающаяся вверх Лена. Все уже в курсе происходящего, но подробности знаем только мы и Мичман.

     — Хреново! Хреновее не бывает! — мрачно отмахиваюсь я. — Подставились по полной программе.

     — А как вы его проглядели? Возле этой шахты ведь крупных скал нет. Сама не раз там бывала. Спали, наверное?

     — Лен! — пытаясь быть вежливым, говорит Стас. — Отстань, пожалуйста. Потом поговорим, — Он сделал ударение на слове «пожалуйста».

     Лена обидчиво надула губы и двинулась вверх по лестнице, тряхнув перед нашим носом хвостом темных волос.

     — Не обижайся! — говорю ей в спину. — Лен...

     Она отмахивается от нас рукой, как от надоедливых мух, и скрывается за поворотом, не удостоив нас даже взглядом.

     — Терпеть не могу баб! — высказываю я свое мнение о произошедшем. — Одни проблемы.

     Голова начала болеть еще сильней. Из глубин мозга к вискам поднимается пульсирующая боль, постепенно оттесняя на задний план краски окружающего мира.

     — Точно, — поддакивает Стас. — У людей тут, понимаешь, проблемы, а она обиженную из себя строит, — Он изобразил неприличный жест в сторону ушедшей девушки. — Вроде бы и взрослый человек. Двадцать лет уже, а ведет себя как избалованный ребенок. Может, нас вечером в сапоги канадские засунут... А она тут...

     — Я пошел отдыхать, — хлопаю разошедшегося Стаса по плечу и иду к себе в комнату, не желая дальше выслушивать его глубокомысленные тирады.

     Бесшумно открывшаяся дверь впустила меня в комнату. Спартанскую обстановку комнаты скрашивают только несколько пестрых плакатов с обнаженными девицами на стенах и висящий в кожаных ножнах двуручный топор с лезвиями причудливой формы. Даже не знаю, кто его заказал. У кого могло на это ума хватить? Когда разбирали огромную кучу заказа, мне эта вещица приглянулась, и я ее сразу же заграбастал. Пользоваться я им особо-то и не умею, тем более что он тяжеловат для меня. Не дотягиваю силенками до викингов, махавших в древности такими железками. По мне, автомат проще. И веса меньше, и эффект побольше будет.

     Постанывая от пульсирующей в голове боли, сбрасываю прямо на пол тяжелый бронежилет и падаю на жесткую кровать, накрытую пестрым матрасом.

     Усталость и длительное нервное напряжение почти сразу отправляют меня в страну сна, полную скачущих тушканчиков и безголовых мужиков с трезубцами в руках.

     ГЛАВА 3

     Здесь закат даже стыдно таким хорошим словом назвать. Учитывая, что вокруг все серое — и скалы, и небо, — момент захода солнца больше похож на набрасывание замусоленной рваной тряпки на пыльную и тусклую лампу. Становится чуть темнее и как бы еще серее. Здесь и приличной темноты-то по ночам не бывает. Как только садится солнце, сразу же выпрыгивает еще более мерзкая луна, похожая на гнилой кусок сыра, обкусанный мышами.

     Я стою на вершине Западного бастиона. У самого краешка стены, чувствуя пальцами ног даже сквозь подошву тяжелых ботинок каменную грань.

     Я провожаю солнце.

     Пусть оно мне и чужое, но нет никакой уверенности, что я его еще увижу. Неизвестно, что решат гномы. Чем мы заплатим за гибель их сородичей?

     Жизнью?

     Налетает холодный ночной ветер и теребит волосы. Жуть как не люблю стричься. Поэтому и ношу волосы, затянутые в хвост длиной до лопаток. Это служит поводом для частых шуток окружающих. Малыш, например, Маклаудом иногда величает. Но я не обидчивый... Да и нельзя особо обижаться на людей, которые прикрывают твою спину. А здесь это ох как нужно. Наша сила в сплоченности. Если бы не Мичман, сумевший организовать нас и научить держать оружие, мы бы передохли в первый же месяц. Атак, можно сказать, количество смертей было минимальным. Артур, Света и Джейсон. Три человека. Их лица калейдоскопом мелькают перед глазами, на миг заслоняя серые горы. Хорошие ребята были... Были...

     То ли воспоминания, то ли налетевший ветер выгоняют одинокую слезу. Она скользит по небритой щеке и уже готова спрятаться в усах. Быстро вытираю ее и опасливо оглядываюсь. Вот еще не хватало, чтобы меня увидели в таком состоянии.

     Наконец солнце грязным тазиком скрылось за цепью гор, опоясывающих Пустошь. Наступили серые сумерки, разгоняемые лишь луной. Местная ночь.

     Подняв голову вверх, пытаюсь увидеть звезды. До сих пор мне это ни разу не удавалось. Такое впечатление, что их здесь нет. Такого конечно не может быть, но сквозь пятнистую завесу вечных туч мы еще ни разу не видели чистого неба.

     — Вить, — просыпается рация на груди.

     — Да, — отвечаю я, еще раз вытерев глаза, как будто меня можно увидеть с помощью рации. Ухмыльнувшись своей глупой мысли, отдергиваю руку. — Что?

     — Приехали.

     Приехали, значит...

     Вот сейчас все и решится. Рация не смогла скрыть волнение, сквозившее в голосе Стаса. Самое страшное сейчас — это неопределенность и ожидание.

     Спускаясь по лестнице, слышу гул открывающихся Южных ворот. Значит, мне туда. Моя судьба сегодня там.

     Цитадель представляет собой усеченную пирамиду, в основании которой лежит квадрат, каждая сторона которого около двухсот метров. По углам квадрата находятся бастионы, выступающие из стен на пару метров. Высота наклонных стен с пятиэтажку будет. Мишка говорит, что меньше, но, скорее всего, ошибается. Мне, пять лет прожившему на пятом этаже, виднее. Бастионы чуть выше. Стены Цитадели гладкие и венчаются парапетом, за которым мы и прячемся во время штурма. Бойницы имеются только в бастионах и Башне.

     Подумав о штурме, я три раза постучал по стене. Хоть и не дерево, но, может, поможет. Штурмов не было уже недели три, и надеюсь, что еще долго не будет.

     Каждая стена имеет ворота. Ширина их такова, что без проблем проедет большой грузовик. Поселившись, мы сразу же дали название бастионам и воротам по сторонам света.

     Внутри Цитадели находится просторный двор, в центре которого расположено высокое здание в форме параллелепипеда. Мы называем его Башней. В ней находятся жилые помещения, склады, арсенал. В центральном зале Башни есть передатчик, с помощью которого мы общаемся с гномами. Если уж быть совсем точным, то этот прибор лишь отдаленно напоминает передатчик. Хаотическое сплетение толстых, в палец, проводов, каких-то цилиндров, коробочек. И весь этот кошмарный сон не ведомого нам электронщика смонтирован на тол стенной каменной плите. Сооружение увенчано двумя раструбами. В один мы говорим. Из другого нам говорят. В общем, техника на грани фантастики. Но, что удивительно, в условиях местных гор их передатчик работает, а наши передатчики нет. Может, дело в частоте, а может, и в принципе передачи данных. Кто сказал, что в этом устройстве используются радиоволны для передачи голоса? Никто. Это все не более чем наши догадки.

     На плоской крыше Башни расположен наблюдательный пункт. Там постоянно находится сменный вахтенный, осматривающий окрестности. От его бдительности зависит наша жизнь. Один из факторов, позволяющих удержаться нам в Цитадели, это своевременное обнаружение приближающегося неприятеля и, соответственно, подготовка к «дружеской» встрече.

     Вот пожалуй, и все, что нас окружает, за исключением серых скал, толпящихся по краям Пустоши...

     Каменную идиллию Цитадели нарушают только автоматические спаренные пушки на вершинах бастионов и тяжелый пулемет на смотровой площадке Башни.

     Здесь нас девять человек. Шесть мужчин и три женщины. Сначала нас было двенадцать. К моменту истечения срока Договора станет еще меньше... В этом я не сомневаюсь.

     Вот я уже и спустился. Передо мной дверь, ведущая из бастиона во двор. Хватаюсь за ручку и замираю от навалившегося приступа страха. Начинают предательски дрожать колени. Отпускаю дверь и, облокотившись на стену, делаю несколько глубоких вдохов.

     Нет, не хочу, чтобы меня увидели испуганным. Надо вести себя достойно. В полумраке лестницы оглядываю себя. Поправляю перекосившийся бронежилет, удобнее устраиваю ремень автомата на плече и выхожу во двор, громко стукнув каменной дверью.

     * * *

     У входа в Башню меня уже ждут.

     Здесь собрались все наши во главе с Мичманом. Отсутствует только Малыш. Он сейчас вахтенный. Девчонки стоят в стороне и что-то тихонько обсуждают. Аня, Лена и Рита. Симпатичные девушки. Они прижились в этом жестоком мире. Прижились с трудом.

     Проблем не было только с Аней. Она первая из них троих обучилась стрелять из автомата и во время первого штурма даже умудрилась спасти Стаса, увлекшегося отстреливанием тушканчиков, от напавшего сзади языка. Лена и Рита, попав из мира люкса и комфорта в мир смерти и постоянной опасности, долго были обузой для нас. Их капризы и претензии в отношении условий жизни и быта измотали всех. Даже Мичман не мог их вразумить. Они наотрез отказывались верить, что мы здесь надолго, и требовали, чтобы их немедленно отправили домой. Только когда во время второго штурма язык сожрал Светку, их подругу, они взяли оружие и поднялись на стены. После этого проблем с ними почти не было.

     Мичман оглядывает присутствующих, сидя на ступенях в Башню и посасывая трубку. Стас сидит рядом с ним, как бы под его защитой. Как цыпленок-акселерат под крылом у мамаши-курицы. Сравнение атлетического Стаса с цыпленком-акселератом мне понравилось, и я неожиданно для самого себя улыбнулся. Стас хмуро глянул на мою идиотскую улыбку и перевел глаза в сторону приближающихся гостей.

     От Южных ворот в нашу сторону медленно шествуют два гнома. Верблюды, наклонив огромные лобастые головы, лениво плетутся за ними. Шипастые лапы гремят по камням двора, нарушая кладбищенскую тишину. Все мы молча наблюдаем за их приближением.

     Наши, включая и женщин, вооружены до зубов. Наша компания выглядит довольно пестро. Одеты кто во что. Некоторые в военных камуфляжах, некоторые в обычной одежде, украшенной бронежилетами и патронташами. Особо выделяется Мотор. Он запакован в черную кожу с головы до ног.

     Мотором его прозвали за любовь к мотоциклам и байкерское прошлое. Он и в родном мире всегда щеголял в таком же наряде. Говорят, что он даже из спальни в сортир на мотоцикле ездит. Это, возможно, отчасти правда. Мотор откровенно презирает хождение пешком и, где только может, перемещается на мотоцикле. Вот и сейчас он удобно устроился в седле сверкающей хромом «хонды», сжимая в руках тяжелый пулемет, ствол которого однозначно отслеживает траекторию движения гостей, и покачивая головой в такт музыке, льющейся из наушников плеера.

     Со стороны Мотор выглядит этаким героем голливудского боевика. Мотоцикл и оружие еще более увеличивают сходство. Он среднего роста, атлетического телосложения. Мужественные черты его лица, сверкающая улыбка сводят с ума большинство женщин.

     До гномов остается еще десяток метров, а мы уже ощутили их запах.

     Запах — визитная карточка этих существ. Он настолько сильный, что с непривычки может закружиться голова. Его нельзя назвать особо неприятным. Так пахнет заплесневевший сыр. Некоторым даже нравится. Лично я этот аромат терпеть не могу. Особенно сейчас...

     Я никогда не мог отличать гномов друг от друга. Для меня они все на одно лицо. Маленького роста, не выше метра сорок, очень широкие в плечах, с длинными могучими руками и короткими кривыми ногами. В гномах самое неприятное — это лицо. Девчонки до сих пор от них шарахаются и стараются по возможности держаться подальше.

     Из-за непропорционально большой головы, сидящей на короткой толстой шее, лица кажутся еще более крупными. На их лицах доминирует нос — большой крючковатый мясистый нарост с оттопыренными ноздрями. Кожа очень грубая, похожая на наждачную бумагу, усеянную разномастными родинками и лишаями.

     В общем, не лица, а рожи, самые настоящие. Этот натюрмордец (а иначе такую репу и не назовешь) дополняется крохотными глазками, прячущимися под массивными надбровьями, и большими ртами с двумя рядами маленьких белых зубов. Когда гном улыбается, а это, к счастью, бывает редко, хочется отвернуться, чтобы не видеть эту хлеборезку.

     — Вы нарушили Договор! — сипя, произнес один из гномов приблизившись.

     — Нет, — спокойно парирует Мичман, не вставая со ступенек. — Мы сделали все, что смогли. Выше себя не прыгнешь.

     По предварительной договоренности, достигнутой в результате длительного спора всего коллектива в центральном зале Башни за час до приезда гостей, переговоры должен был вести именно он. От его словоблудия и выдержки во многом зависит наша судьба. А возможно, она уже решена и не подлежит обсуждению.

     — Погибли наши братья! — Маленькие колючие глазки буравят собеседника, как острые сверла. — Это нарушение Договора!

     — Наши люди дрались, защищая ваших братьев. Они выполняли Договор. Нас не в чем упрекнуть, — гнет свою линию Мичман.

     Только по тому, как он сжал побелевшими пальцами свою вересковую трубку, я замечаю его волнение.

     — Мы пришли узнать правду.

     Второй гном стоит в стороне и, не глядя в нашу сторону, поглаживает ногу верблюда. Животное довольно мотает головой и тихонько порыкивает в ответ на ласки хозяина.

     — Пусть эти люди подойдут ко мне, — приказал первый гном. При этом он повелительно взмахнул рукой, отчего его темный плащ распахнулся, обнажая одежду, напоминающую крупноячеистую рыбацкую сеть с нашитыми кое-где лоскутками кожи. Сквозь ячейки сети кустиками проглядывает темная шерсть.

     Мотор агрессивно повел в его сторону пулеметом, но, повинуясь жесту Мичмана, недовольно опустил ствол вниз, с сожалением качая головой.

     Мне его желание вполне понятно. Я и сам бы с удовольствием высадил обойму в этих уродцев. Но нельзя... Это явное нарушение Договора. За подобный поступок мы навсегда останемся здесь и никогда не увидим дома. А ведь все мы живем надеждой возвращения домой.

     Дом... У многих из нас там остались семьи. Некоторые даже считают дни, оставшиеся до конца действия срока Договора.

     Мичман утвердительно кивает головой, и мы подходим к гному. Его запах становится нестерпимым.

     — Ну, все было как обычно. Мы выехали к шахте... — начинает, волнуясь, Стас, но гном прерывает его жестом.

     Еще один взмах его руки, и к нам присоединяется второй гном. С удивлением замечаю, что это не гном, а гномиха, если можно так сказать. Оказывается, у них и женщины есть! Несмотря на навалившийся страх, просыпается удивление. Женщины у них еще более мерзкие, чем мужики. От мужчин их отличают только плоские свисающие груди, прикрытые каким-то лоскутком, и куча всклокоченных темных волос в виде конского хвоста на макушке. Все виденные мной до сих пор гномы-мужчины были почти лысые, если не учитывать редкие жалкие кустики волос, торчащие по бокам черепа.

     Со злорадством представляю гнома, залезающего в постель к своей жене исполнять супружеский долг, с закрытыми глазами, чтобы не видеть ее уродливую, сморщенную морду и нелепое по пропорциям тело. Подобные картины вызывают у меня усмешку.

     — Молчите! — Голос гномихи оказался на редкость приятным. Такой мягкий грудной голос. — Дайте ваши руки!

     Переглянувшись, мы со Стасом протягиваем руки, и они тут же погружаются в большие шершавые ладони гномихи.

     — Вспомните, как все было, — завораживающе-повелительно звучит ее голос. — Вспомните шахту. Вспомните врага. Вспомните все.

     Повинуясь ее голосу, мозг теряет связь с реальностью. Последнее, что я вижу, это взволнованный взгляд Ани, устремленный на меня. В руке она прячет ребристую гранату. Выдернутая чека валяется на земле. Пальцы дрожат, сжимая предохранительную скобу. Последняя мысль: «Только бы никто не сорвался. Только бы...»

     * * *

     Я окончательно погружаюсь в некую действительность.

     Сквозь туманную пелену постепенно проявляется красивое женское лицо. Голубые глаза, длинные ресницы. Облако пепельных пушистых волос обрамляет приятный овал лица и плавно ниспадает на округлые плечи. Мягкие нежные губы что-то шепчут. Я наклоняюсь вперед, пытаясь услышать. Лицо ближе и ближе. Женщина улыбается. Ее улыбка согревает меня. Все тело пронизывают лучики солнца. Земного. Настоящего солнца. Я протягиваю руку и провожу по бархатистой коже щеки. Пальцы ласкают пепельный локон...

     — Витек! — Голос Мичмана бьет молотком по голове.

     Пелена мигом спадает с глаз. Запах! Какой неприятный запах!

     Я стою, близко наклонившись к лицу гномихи, и моя рука...

     О боже!!! Моя рука ласкает ее бугристую мерзкую щеку, покрытую пятнами лишаев и еще какой-то дрянью. А прямо перед моими глазами два ряда мелких белых зубов — улыбка гномьей самки.

     Инстинктивно отпрыгиваю назад, вскидывая автомат. Пальцы привычно находят курок. Сейчас я ее, падлу! Ствол прыгает на уровень ее улыбки. Сейчас ты у меня поулыбаешься, гадина!

     Сильный удар сбивает меня с ног, и я падаю на холодный камень. Лежа на спине, созерцаю перекошенное лицо Мичмана, на фоне луны нависшее надо мной.

     — Ты что?! Совсем обалдел?! — оказывается, он тоже имеет нервы, и они иногда сдают.

     — А что? — поднимаясь, спрашиваю я, пытаясь понять, что произошло.

     — То лезешь к ней обниматься, то стрелять в нее собираешься! — Мичман кипит от возмущения.

     — Кто? Я? — переспрашиваю, пытаясь вникнуть в происходящее. — А где она? — Верчу головой по сторонам в поисках той женщины, но рядом только обитатели Цитадели и пара гномов.

     Вокруг меня столпились все наши. На лицах улыбки. Немного напряженные, но все же улыбки. Начинаю чувствовать себя клоуном, но еще не понимаю, в честь чего такой аншлаг и вообще какого черта я полез обниматься с этой уродиной патлатой.

     — Витек, кого ищешь? — с издевкой интересуется Мотор.

     Гномы стоят в стороне, спокойно созерцая происходящее.

     — Женщину!

     В ответ раздается дружный хохот. Давно я не видел их смеющимися так искренне. Даже Мичман выпустил изо рта трубку и присел возле меня.

     — Ну ты, Виктор, и даешь, — вытирает он слезы рукавом пятнистой куртки. — Ну, спасибо. Ну, насмешил.

     — Вон твоя женщина, — успокаиваясь, показывает пальцем Рита укутавшуюся в длиннополый плащ гномиху. И уже стоящей рядом Лене. — Вот что с мужиками длительное воздержание делает.

     Наконец до меня доходит, что это была лишь иллюзия, навеянная гномихой. Со злостью поглядываю в ее сторону. Это из-за нее я стал общим посмешищем.

     — Витек? — долетает сверху, со сторожевой площадки. — Ты как, за безопасный секс?

     Малыша хлебом не корми, дай только кого-нибудь подколоть.

     Новый приступ смеха оказывается еще более продолжительным. Кажется, все уже забыли, ради чего здесь собрались. Происходящее больше напоминает вечеринку, на которой собрались хорошие знакомые попить пивка, отдохнуть, пошутить беззлобно друг над другом.

     — Все! Хватит! — первым успокоился Мичман. — Повеселились, и будет. Важнее дела есть.

     Через несколько минут ему удается угомонить не в меру развеселившуюся публику и обеспечить мало-мальский порядок.

     Ну, все. Теперь мне какое-нибудь прозвище обеспечено. Терпеть не могу клички. Еще в младших классах дрался за право называться только своим именем и никак иначе. А тут на тебе, такой повод всем дал.

     — Что вы решили? — обращается Мичман к гномам.

     Гномы переглянулись, как бы о чем-то совещаясь. Гномиха качнула уродливой головой, отчего сноп нечесаных волос упал на лицо. Она истинно женским жестом отбросила его назад. После случившегося мне даже противно смотреть на нее. Ожидая приговора, я брезгливо вытираю пальцы правой руки, касавшиеся ее щеки, о джинсы.

     — Один из них виновен, — выносит свой вердикт гном. — Она просмотрела их воспоминания. Вот этот, — он ткнул длинным крючковатым пальцем в мою сторону, — он сделал все, что мог. Он выполнил Договор.

     При этих словах у меня отлегло от сердца. Что ни говори, а своя рубашка ближе к телу. Эгоист я все-таки. Чистейшей воды эгоист. Стас опустил голову, ожидая приговора. Слова гнома согнали остатки улыбок с лиц окружающих. Даже Малыш, свесившийся с края башни, чтоб лучше было слышно, перестал хихикать.

     — Этот, — палец уперся в Стаса, — нарушил Договор. Он виновник гибели братьев. Он будет наказан.

     Его слова как бы послужили сигналом. Почти одновременно все вскинули оружие. Сухо лязгнули затворы. Взглянув вверх, вижу, что Малыш развернул крупнокалиберный пулемет в нашу сторону.

     — Эту проблему можно решить по-другому? — делает шаг в сторону гномов Мичман, тем самым закрывая потенциальные мишени спиной и предотвращая намечавшееся кровопролитие. — Без наказания?

     — Нет, — сипение карлика неумолимо.

     — Пожалуйста! Ну не надо! Не убивайте неожиданно для всех бросается к гному Рита, сдерживая рыдания — Я прошу вас! Не надо!

     Она падает перед парочкой уродцев на колени и пытается ближайшего к ней ухватить за руку. Под напором девушки гномы делают шаг назад.

     — Я прошу вас! Я же люблю его! Понимаете, люблю! — уже не плачет, а кричит она. — Не забирайте его у меня.

     Вот те раз... Я и не знал, что у нас тут такие сердечные романы бурлят. Судя по лицам окружающих, они удивлены не меньше меня. Мичман, глядя на Риту, даже дымящуюся трубку изо рта чуть не выронил, но, спохватившись, вернул своему облику привычную невозмутимость и спокойствие.

     — Рит. Ну, ты это... Перестань, — поднимает ее Стас. — Перестань. Не унижайся перед этими квазимордами. Они и мизинца твоего не стоят... — Он прижимает ее к своей груди и гладит по голове, успокаивая, как ребенка. Она кажется хрупкой соломинкой в объятиях дуба-великана. — Все будет нормально.

     Мичман что-то тихонько шепнул Ане и Лене. Девушки сразу же подошли к Рите и, взяв ее под руки, повели в Башню. Она даже не сопротивляется, только оглядывается на Стаса, шагая как заводная кукла, медленно переставляя непослушные ноги.

     — Что с ним будет? — нарушая договоренность, спрашиваю я. — Какое наказание?

     — Он умрет, как умерли наши братья. Его замуруют живьем в ветви шахты. Он умрет от удушья.

     Неучи. Они даже толком не представляют, как умерли их сородичи, а берутся судить нас.

     — Зачем вам это? — во мне просыпается злость. — Вам что, от этого станет легче?

     — На рассвете, — сказал гном, игнорируя мой вопрос.

     Они взяли за поводья верблюдов и чинно двинулись в сторону Южных ворот.

     — Я сейчас кончу эту мразь! — выругался я, вскидывая оружие. Желание размазать гномов по стене стало непреодолимым. Вот так просто говорить о том, что они замуруют человека под землей и он умрет от удушья. Скоты!

     Рука Стаса легла на ствол моего автомата, отводя в сторону от намеченной цели. Я пытаюсь вернуть оружие в прежнее положение, но куда мне тягаться по силе со Стасом.

     — Не надо, Витя, — его голос дрожит. — Не надо. Вы только себя этим погубите. Если ты выстрелишь, никому лучше не будет, — он запнулся. — Ты же сам знаешь, я виноват. Это все из-за меня. Я облажался.

     Я покорно киваю, соглашаясь. Стас прав. В данном случае мы бессильны. Попытка бунта только ухудшит наше и без того невеселое положение. Придется, видимо, смириться...

     — Ну что? — рявкнул с мотоцикла во весь голос Мотор. Его могучий бас возмущенным вихрем пронесся по Цитадели. — Его поведут как быка на бойню, а мы будем смотреть? А может, еще и шахту поможем за ним закупорить?

     — Давайте... — начал Мичман.

     Но мы так и не узнали, что он хотел предложить.

     — Штурм! — раздался истошный вопль Малыша с башни. — Штурм. Противник с юга.

     — По местам! — голос Мичмана стал привычно командирским. — К бою!

     Схема защиты была отработана в результате длительных, изнурительных тренировок. Мичман гонял нас до седьмого пота, приговаривая:

     — Трудно в учении, легко в бою.

     Накаркал — вспоминаю я свою недавнюю мысль о том, что давно штурмов не было.

     — В Башню! — орет Мотор, пробегая мимо гномов, уже подошедших к воротам. Пулемет он тащит на плече как увесистую дубину. — В Башню! А то опять будете плакаться, что мы Договор нарушаем. И не высовывайтесь, пока все не закончится.

     От его слов парочка испуганно дернулась и, ухватив покрепче поводья, засеменила ко входу Башни.

     — Тварей своих в дом не тащите. Это вам не хлев. — Это уже Миша вмешался. Со своего двухметрового с хвостиком роста он презрительно взирает на гномов. — А то дерьмо сами за ними убирать будете.

     — Ну что, Витек? Повоюем? — хлопнул меня по плечу своей лапищей Стас. — Напоследок.

     — Не дури, Стас! — прошу его, глядя на нездоровый огонек в глазах. — Никакого последка. До рассвета еще далеко. Мало ли что...

     * * *

     Расположившись на стене за парапетом, проверяю оружие. Мимо меня пробегает Аня и, не останавливаясь, на бегу, бросает упаковку осколочных гранат для подствольника.

     — Лови.

     — Спасибо! — Ловлю тяжелую картонную коробку и провожаю взглядом ее крепко сбитую фигурку, начавшую устраиваться за огнеметом метрах в десяти от меня.

     С другой стороны кряхтит Стас, умащивая на парапете свой карабин и подстраивая оптику.

     Теперь на южной стене все. Точнее, почти все. Малыш все равно остается на вершине Башни. Он будет контролировать перемещение противника и сообщать нам. Для полноценной круговой защиты Цитадели нас слишком мало. Вот и приходится бегать с одной стены на другую, удерживая натиск. Хорошо, что наш противник довольно-таки туп и ни черта не смыслит в военном деле. Иначе Цитадель упала бы за какие-нибудь десять минут.

     Всматриваюсь в серый сумрак, пытаясь рассмотреть нападающих. Интересно, кто будет на этот раз?

     Из Башни раздается тарахтение дизеля, и сразу же вспыхивают прожекторы на бастионах и Башне. В принципе, видно и без них, но со светом веселей, да и твари свет в глаза очень не любят. Молодец Мичман, догадался в свое время заказать импортный дизель-генератор и несколько тонн соляры.

     А вот и гости.

     На зубастом фоне гор появляется первая волна наступающих. Сегодня у нас солянка... На штурм идут разносортные твари. В первых рядах резво гарцуют тушканчики, браво размахивая длинными хвостами. За ними медленно перебирают восемью колонноподобными ногами слоники, названные так за длинные чешуйчатые хоботы, торчащие из морд, и плюющиеся кожаными капсулами с ведро величиной, набитыми личинками. Это самый опасный противник. Его следует обязательно уничтожить, пока не подберется на расстояние плевка. Иначе все... Кожаные капсулы будут лететь с завидной частотой как минометные мины. Ударяясь о камни, кожистая оболочка лопается, выплескивая на свободу прожорливых личинок, прогрызающих бронежилет вместе с содержимым за пару секунд. Третьей линией двигаются медлительные языки — куски плоти, напоминающие амебу, длиной метров в пять. С ними проще всего. Был бы огнемет. Огонек эти твари не любят, это не слоники, которых защищает костяная бугристая броня. Слонику нужен хороший гранатомет, никак не меньше. На языки же ничего кроме огня толком не действует. Их колышущееся желеобразное тело с легкостью затягивает полуметровые раны без особого ущерба.

     Язык, разорванный пополам взрывом, уже через несколько минут превращается в две самостоятельные особи, каждая вполовину меньше оригинала. Я где-то читал, что подобные организмы называются простейшими и размножаются методом деления. Выходит, что, разрывая их на части, мы способствуем увеличению их популяции.

     Волна тварей неумолимо приближается.

     Интересно, какого черта они лезут сюда? Как медом намазано... Вроде и тупые твари, сплошные инстинкты вместо мозгов, а собираются, вот как сейчас, и прут как танки. В периодичности нападений нет никакой системы... Впрочем, это не единственный вопрос, не имеющий ответа. Малыш еще в начале предположил, что животными кто-то управляет. Может, оно так и есть...

     — Приготовиться! — скомандовал Мичман, устроившись на жесткой седушке пушки. Он будет вести общее руководство боем. От него, как командира, во многом будет зависеть исход сражения. Я точно знаю, что стоит ему показать свой страх, прячущийся где-то в глубине его сознания, и Цитадель падет. Падет, лишенная своего главного оружия — коллективной отваги, морским узлом завязанной на харизме одного человека.

     — Еще немного, и слоники окажутся на расстоянии плевка. Пора начинать, — нервничает Стас, разглядывая первую мишень в оптический прицел.

     У каждого из нас своя специализация. Каждый будет заниматься отведенным ему типом тварей в своем секторе. Так будет длиться до тех пор, пока твари не окажутся у самых стен... Тогда каждый из нас начнет палить во все, что шевелится...

     Поправляю сползший на лоб стальной горшок шлема. Грубый брезентовый ремешок уже успел растереть подбородок, и теперь тот раздражающе чешется. Терпеть не могу этот груз на голове, но желание уберечь голову все же сильнее.

     — Поехали!

     В ответ на эти слова Цитадель отвечает шквалом огня. С двух бастионов длинными очередями бьют спаренные пушки, прореживая густой расческой очередей ряды нападающих. Сквозь их прерывчатый гул слышу забористый мат Мотора. Он стоит, широко расставив ноги, и тяжелый пулемет пляшет у него в руках, извергая свинец. Лента, набитая разрывными пулями, как змея обвивает его ноги и шевелится, укорачиваясь при каждой очереди. Патроны мы не экономим. Запасов, хранящихся в арсенале, хватит лет на десять... Слева глухо ухает карабин. Стас стреляет редко. Но я точно знаю, что каждый выстрел — это очередной труп тушканчика.

     Приклад при каждом выстреле больно бьет в плечо. Я пока стреляю обычными патронами. Для гранатомета еще время не пришло.

     Мичман называет эту какофонию музыкой войны. Ему нравится. Это, как говорится, на любителя. Я рад бы этого никогда не слышать. Я больше обычную музыку люблю.

     Над головой рассерженными пчелами роятся трассеры. Это Малыш плодит их из пулемета на Башне. Он что-то кричит, подбадривая себя, но часто бьющие пушки заглушают его голос.

     Встретив сопротивление, твари увеличивают скорость нападения, вместо того чтобы, как обычно, замедлить ход или отступить. Тушканчики как ненормальные прыгают из стороны в сторону, уклоняясь от огня. Слоники плотнее сдвинули пластины панцирей на головах и медленно, но уверенно продвигаются вперед, попарно передвигая восемь толстых лап.

     Эх, жаль, мы ракетную установку не заказали. А так пока с ними разбираются только пушки с бастионов. Я вижу, что иногда снаряды рикошетом отскакивают от слоновых панцирей и взрываются в стороне.

     Вот и пришла пора гранатомета. Задираю ствол повыше и начинаю без остановки лупить осколочниками.

     Первая серия, прочертив в ночном воздухе пологие кривые, ложится между тушканчиками и слонами. Нет, так не годится. Хвостатых и без меня уделают... Сейчас моя задача — слоны, тем более что они уже слишком близко. Задранные вверх хоботы выплевывают поблескивающие в свете луны кожистые капсулы. К счастью, пока они до стен Цитадели не долетают, а разбиваются о камни Пустоши.

     Загоняю новую обойму гранат... Серия выстрелов... Пять гранат ложатся точно на спины любителей поплевать. Один из них останавливается, медленно заваливаясь на бок, и начинает хаотически дергать лапами, пытаясь дотянуться хоботом до рваной дыры в своем боку. Взрывом пластины панциря вывернуло почти наизнанку, и теперь они торчат в разные стороны, окаймляя пульсирующую плоть раны. Еще обойма... Теперь уже пять фугасов ложатся практически в одну точку — на спину крупному слону, идущему во главе шеренги сородичей. С радостью смотрю на разлетающиеся в стороны куски брони и внутренностей.

     Из меня получился бы неплохой мясник, если бы я конечно не был таким брезгливым. Но, думаю, еще пару месяцев пребывания в этом мире — и о моей брезгливости можно будет забыть.

     На мгновение отрываю взгляд от бойни на Пустоши и осматриваю стены. Мичман как бы слился со своей скорострелкой. Он сейчас обрабатывает левый фланг. Судя по количеству развороченных панцирей и оторванных лап, дела у него идут очень даже неплохо. Стволы пушки уже алого цвета от частых выстрелов. Главное, чтоб не заклинила. Слишком уж интенсивно сегодня прут зверюшки... Волна за волной.

     На правом фланге дела похуже. И тварей побольше, и трупов поменьше. Из Мишки такой артиллерист, как из дерьма пуля. Его с Мичманом не сравнить. Как бы подтверждая мою мысль, очередь из его пушки вспарывает лишь камни метрах в десяти от первой линии наступающих.

     — Мазила! — вырывается у меня в его адрес.

     Оценив обстановку, поворачиваю ствол правее и отправляю несколько обойм на помощь Мишке. Он, увидев незапланированные взрывы в своем секторе, поворачивается и показывает мне кулак.

     — Ребенок, блин! — пренебрежительно бросаю в его сторону, зная, что он все равно не услышит.

     В тусклом свете луны и прожекторов поле боя выглядит кошмарно. Горы развороченной плоти, по которым ползут новые и новые ряды тварей. От хаотических прыжков тушканчиков уже рябит в глазах. Пустошь до самых гор заполнена живым колышущимся морем наступающих животных.

     Чвак!

     В метре от меня падает кожистая капсула. Оболочка лопается, и на свободу вырываются прожорливые личинки величиной с палец. Они начинают расползаться в стороны в поисках пищи. Отпрыгиваю в сторону, чтобы не стать их ужином. Непослушные руки пытаются отстегнуть с пояса термогранату. Пока я суетился, Аня развернула в мою сторону станковый огнемет и полоснула по расползающимся личинкам веером пламени, прогудевшим почти у моих ног. Мгновенно вспыхивая, личинки сгорают, оставляя после себя лишь сморщенные комочки.

     Машу ей рукой. Мол, спасибо. Она с улыбкой отмахивается и разворачивает свое грозное оружие в направлении надвигающихся тварей. Сейчас начинается ее сеанс. Языки безнаказанно прошли сквозь полосу артогня и уже добрались до стен. Желая ей помочь, отправляю вниз пару термогранат. Они падают прямо на спины языков, уже доползших до подножия стен, и вспыхивают ярко-белым светом, прожигая желеобразных существ насквозь.

     Капсулы бьются о стены все чаще и чаще. Еще чуть-чуть, и нам придется ох как туго. Теперь кроме стрельбы мы занимаемся еще и маневрированием, стараясь не попасть под летящие капсулы и не наступить на убийственно прожорливых личинок. Хорошо, что летят капсулы медленно. Можно хоть успеть отпрыгнуть, а потом уничтожить огоньком.

     Руки уже онемели от рывков гранатомета. Я работаю как машина: вставляю обойму, затвором загоняю первую гранату в ствол, выбираю угол наклона, пять раз нажимаю на курок.

     Вот теперь начинается полная свалка. Взрывы снарядов ложатся уже почти у самых стен. Это Мичман и Миша пытаются уничтожить хотя бы первую волну, накатывающуюся на каменные стены Цитадели. Я даже не смотрю, куда стреляю. Учитывая количество животных и их плотность, промазать невозможно.

     Давлю каблуком сапога подобравшуюся к ноге личинку. На темно-зеленых камнях остается желтое пятно. Даже такую мелочь надо делать со знанием специфики врага. Наступишь личинке на хвост, она мигом вывернется и проделает дыру в ботинке. Это в лучшем случае... Если же успеть раздавить голову с бритвенными челюстями быстрым движением, то можно безнаказанно отправить червячка на тот свет.

     В последний раз плюнув огнем, замолкает левая пушка. Теперь в этой какофонии битвы как будто не хватает звука одного басового инструмента. Мичман шустро прыгает с бастиона на стену и укрывается за парапетом от летящих в его сторону кожистых снарядов. Поскальзываясь на обрывках лопнувших капсул, он подбегает и устраивается рядом.

     — Дело дрянь! — орет он, стараясь перекричать многоголосый хор стволов и рев животных. — Пушка заклинила!

     — Что делать? — хриплю я. Наверное, во время боя я кричал, сам не замечая этого, вот и охрип.

     — Отступаем в Башню. Стены мы не удержим.

     Как бы в подтверждение его слов, размахивая хвостом, на стену выкарабкивается тушканчик. Он цепляется передними короткими лапами за край, неуклюже подтягивая туловище.

     Дожидаюсь, когда покажется его торс, и нажимаю на курок гранатомета. Близкий взрыв бьет по перепонкам, и нас с головы до ног забрызгивает кровью. Туловище тушканчика, разорванное пополам, падает вниз, на шевелящиеся спины языков.

     Черт! И почему эти твари не жрут друг друга? Неужели мы для них такой деликатес?

     Над головой Мичмана вспыхивает ярко-синий факел, отбрасывая причудливые дрожащие тени, — это сигнал к отступлению. Не прекращая огня, мы спускаемся со стен и двигаемся ко входу в Башню.

     Малыш поливает стены огнем, прикрывая наше вынужденное отступление.

     Выстраиваемся в ряд у Башни. Восемь человек. Плечом к плечу. Слева от меня Мичман, справа — Рита. Кто бы сейчас сказал, что это девушка из высшего света? Пятнистый комбинезон забрызган какой-то дрянью, на правом бедре топорщится подсумок с одиноко выглядывающей обоймой. В руках легкий пистолет-пулемет. Нахмуренное лицо в крови.

     — Ранена?

     — Нет. Упала, когда сюда бежала, — отмахивается она.

     Теперь нам чуть проще. Капсулы сюда не долетают. Наши противники — в основном языки и каким-то образом взобравшиеся на стену Цитадели тушканчики.

     Никогда не думал, что они еще и по стенам ползать умеют.

     Так мы держимся еще минут десять. Языков уже, сжигаем практически у своих ног. Они беззвучно корчатся, пожираемые беспощадным пламенем. На еще дымящиеся обмякшие туши лезет следующий строй им подобных. И так повторяется несколько раз.

     — Смотри! — толкает меня Рита.

     Ее глаза широко открыты, а перепачканное кровью лицо перекошено страхом. Я смотрю в указанном ею направлении.

     Через стену пошла новая лавина языков. Даже не лавина, а лавинища. Они заползают друг на друга, стремясь таким образом перевалить через внутренний край стены. Падая во двор, языки звучно шлепаются о камни, принимая форму тонкого блина, и сразу же возвращаются к нормальному состоянию, чтобы ползти к нам.

     Бой длится уже третий час. Такого еще никогда не было. Никогда эта мерзость не проникала внутрь Цитадели. Теперь мы заперты в Башне и отстреливаемся из бойниц. Девушки во главе с Аней бросают с крыши бутылки с зажигательной смесью. Двор превратился в полыхающий ад. Под шевелящимся ковром языков камней не видно. Эти слизняки уже поднялись на уровень второго этажа, и теперь нам слышно шуршание их липких оснований о закрытые бойницы.

     Мимо меня по лестнице вверх пробегает, тяжело дыша, Миша. Он несет очередной ящик с бутылками из арсенала.

     В углу комнаты случайно замечаю мирно сидящих гномов. Они устроились прямо на полу, оперевшись спинами о стену и плотно закутавшись в длинные плащи. На уродливых лицах выражение полной безмятежности и спокойствия. Заметив мой взгляд, гномиха послала мне лучезарную улыбку и что-то сказала. Сосед мрачно посмотрел на нее, заставив умолкнуть. Гномиха зло тряхнула головой с пучком волос и опустила глаза в пол.

     Эта парочка, как говорит Мотор, квазиморд меня здорово разозлила. Тут такое творится, а они расселись. Отдыхают, видите ли. Чистоплюи, мать их...

     — Вы чего расселись? — хриплю в их адрес, оторвавшись от обстрела тушканчиков, пытающихся допрыгнуть до открытых бойниц и ударить по ним хвостом. — Помогли бы лучше.

     — Это ваша работа, — глубокомысленно заметил гном, даже не повернув головы. — Вам ее и делать.

     — Козел! — вырвался из груди жалкий хрип бессилия.

     Моя б воля, голыми руками открутил бы этому умнику башку.

     — Последний рубеж! — раздался крик сверху.

     — Последний рубеж! — понеслось по цепочке.

     Никогда не думал, что до этого дойдет. Последний рубеж всегда казался чем-то далеким и несбыточным.

     Выглядываю в узкую прорезь бойницы, пытаясь понять, что заставило Мичмана решиться на последний вариант защиты. Оказывается, тушканчикам удалось непонятно как откинуть засовы и открыть одни из ворот...

     Это — случайность?..

     Может быть, проявление некоего разума?..

     И теперь через них во двор Цитадели вливаются потоком слоновьи полчища. Топча обгорелые груды языков, они медленно двигаются в сторону Башни, напоминая движение танковой дивизии.

     Я с ужасом представил, что произойдет, если хоть одна капсула попадет внутрь Башни. Рассмотреть на полу в сумраке личинок величиной с палец будет трудно. Огнеметом и термогранатами в замкнутом помещении не повоюешь, самим хуже будет.

     Все бросились закрывать заслонками бойницы. С лязганьем защелкиваются каменные засовы, входя в пазы.

     — Есть готовность! — ору что есть силы, закрыв все бойницы.

     Моему голосу вторят мужские и женские, подтверждая готовность к последнему рубежу.

     Я замер в ожидании. Аня, стоящая рядом, прижалась ко мне, как бы ища защиты. Я крепко обнял ее. В комнату постепенно стекаются измотанные боем люди. Теперь в помещении смешались крепкий запах пота, гномья сырная вонь и сладкий аромат крови, обильно покрывающей одежду вошедших.

     — Вот это битва! — вваливается с верхнего этажа Мотор, обмотанный крест накрест пулеметной лентой поверх черной кожаной куртки. — Чистое Ватерлоо! Они лезут и лезут... Мы их мочим и мочим…

     — Ага! — мрачно поддакивает Миша. Он как раз тащил вверх очередной ящик с бутылками, но, наткнувшись на спускающуюся Лену, поставил его в угол комнаты. — Вляпались по полной. Сидим, как кильки в банке, ждем, пока ее вскроют и употребят нас с гарнирчиком.

     — Под водочку! — С блаженной улыбкой на лице откуда-то снизу выбирается Малыш, краем уха услышавший наш разговор. — И чтоб грибочки обязательно были. Без грибочков никак нельзя, кощунство над продуктом получится. — Он засмеялся, представив себе такую райскую благодать.

     — Малыш, не трави душу, — окрысился на него Миша. — Нас сейчас самих этот последний рубеж может медным тазиком накрыть, а ты...

     От их гастрономических дебатов меня отвлекает злой бас Мотора за спиной.

     — А эти тут чего делают? — вызверился в сторону гномов Мотор. — Люди тут, понимаешь, рубятся до последнего, а они сидят думу думают! А ну встали быстренько и за работу!

     На самом деле работы сейчас никакой нет, и если последний рубеж сработает неправильно, то никогда уже и не будет. Но я полностью согласен с его праведным гневом и поэтому не обращаю внимание на маленькую неточность.

     Гномиха оторвала глаза от пола и презрительно глянула на него.

     — Не прячь свой страх за бравадой, — сказала она очень тихо, но все присутствующие услышали это.

     Даже Малыш с Мишкой прервали обсуждение специфики одновременного употребления коньяка с пивом и повернулись к нам.

     — Да я сейчас эту козявку кривоногую изуродую как бог черепаху! — уперся горящими злостью глазами в гномиху разозленный правдой, сказанной вслух, Мотор. — Все равно терять нечего! Сожрут нас... Сожрут и не подавятся. А так хоть напоследок потешимся... — Он достал из-за голенища высокого кожаного сапога короткий нож с широким изогнутым лезвием и, недобро улыбнувшись, двинулся в сторону гномов. — Сейчас я ей кровушку-то пущу. Это они, гады, нас сюда заманили. Пусть теперь и расплатятся.

     Мотор разошелся не на шутку. Он действительно собирается пустить нож в дело и прикончить столь нелюбимых гостей. Гномы разом вскочили на ноги и прижались спинами к стене. У обоих в руках появились узкие длинные стилеты из темного камня. Похоже, что даром они свои жизни отдавать не собираются. Нам сейчас здесь для полного счастья поножовщины с гномами не хватает...

     До сих пор я думал, что они мирные существа и оружие не применяют. Иначе зачем мы тут? Зачем нам защищать их от всяческих зверей возле шахт?

     — Стой! — хватаю Мотора за плечо. — Стой, Мотор! Сперва разберемся с теми, кто снаружи, а потом... — Я задумался, подбирая нужное слово. — Потом будет потом. Остынь.

     Гномиха бросила в мою сторону благодарный взгляд. Я сделал вид, что ничего такого не заметил.

     — Ладно, — недовольно пробурчал Мотор, резким движением сбрасывая мою руку с плеча.

     Похоже, он рад, что кто-то его остановил, но старается этого не показывать.

     Как только я отошел от него, Аня опять прижалась ко мне дрожащим телом, ища защиты.

     — Я боюсь! — тихо шепчет она. — Я не хочу так умереть!

     — Держись, Анютка! — Я пытаюсь держать марку, но мой голос звучит никак не успокаивающе. — Прорвемся.

     — Правда? — с надеждой шепчет она, заглядывая мне в глаза.

     — Да. Все будет в порядке, — стараюсь врать убедительней.

     Лично я почти не верю в последний рубеж.

     Краем глаза вижу гномью самку, с недовольным лицом усаживающуюся на прежнее место. Если я разбираюсь в женщинах, то мина недовольства была вызвана моим поведением в отношении Ани. Дожил, какая-то лишайная гномиха ревнует меня к очень даже симпатичной девушке. Абсурд!

     Из тьмы лестницы выныривает хромающий Мичман. Теперь в комнате собрались все.

     — Кто верующий — молитесь! — громко произносит он. — Атеисты — материтесь! — и весело улыбается.

     — Ты чего?

     — Давно я так не веселился! — почти искренне отвечает он. — Все здесь? Никого не забыли?

     — Да! — нестройный хор в ответ.

     — Гномы здесь? — Он вертит головой, осматривая комнату

     — Мы здесь, — просипел гном из угла.

     — Ну раз вы здесь, тогда, значит, точно все в порядке, — ерничает Мичман. — Тогда поехали. И не говорите потом, что мы не выполняем Договор.

     Он взял в руки маленькую коробочку передатчика с изогнутым штырьком антенны, глубоко вздохнул и нажал красную кнопку на верхней крышке.

     Башня вздрогнула от взрыва. Нас подбросило вверх и шмякнуло об пол. У меня в глазах потемнело. Кажется, что мир перевернулся вверх ногами.

     Испуганно завизжала Лена, искусно заполнив ультразвуком секундную паузу между взрывами. Еще несколько менее сильных толчков. Как при землетрясении... Что-то загрохотало внизу. Наверное, слетел с фундамента дизель.

     Я так и не выпустил Аню из объятий. В результате нас бросает по комнате вместе, как сросшихся сиамских близнецов. Куда ее, туда и меня, куда меня, туда и ее. Сперва об пол приложило меня так, что я аж квакнул, а при следующем толчке мы поменялись местами. Ее рот раскрылся в крике боли, но я ничего не слышу, так как барабанные перепонки еще не отошли от грохота взрывов.

     Наконец все стихло. Люди начали со стоном подниматься и отряхиваться. Комната наполнилась оханьем, стонами и выразительной руганью в адрес пиротехнических способностей Мичмана.

     Я помог Ане встать с пола. Она хватается рукой за затылок.

     — Больно как! — стонет Аня, облокачиваясь на меня. — Я думала, голова на части расколется, как арбуз.

     — Голова кружится? — заботливо спрашиваю я, придерживая ее за талию.

     — Вроде нет. — Она с гримасой боли на лице пытается вертеть головой.

     — Это самое главное, — вмешивается Стас. — Значит, сотрясения нет. Жить будешь долго и счастливо. — Он довольно ухмыляется своей незамысловатой шутке.

     Стас — единственный, чудом оказавшийся без синяков и ушибов.

     — Вот это фейерверк! — простонал Мотор, держась за разбитый лоб. — Слушай, Мичман, чему вас там, на флоте, учат? Я и в кино такого не видел... Точнее, не слышал. — Он достал из кармана кожаных штанов большой клетчатый платок и приложил к кровоточащему лбу.

     — Что с гномами? — неожиданно проявляю заботу я, отстранившись от Ани. — Живы?

     — Почти, — отвечает гномиха, вытаскивая своего товарища из горы пустых деревянных ящиков из-под патронов. — Спасибо за заботу.

     Гном яростно сипит, выбираясь из ящичного плена. Вид у него весьма помятый и крайне недовольный. И неудивительно: ящики хоть и пустые, но довольно тяжелые. А в стопке их было десятка два, не меньше.

     — Витек, что-то ты о ней подозрительно беспокоишься, — хихикнул из противоположного угла комнаты Малыш. Он как раз помогает встать тихонько ругающемуся Мише. Рядом они смотрятся забавно. Скелетообразный Малыш с трудом достает до груди долговязому другу. — То ты с ней во дворе обнимаешься, то вот здоровьем интересуешься... К чему бы это? Ориентацию сменил?

     — Просто не хочу, чтобы нас опять обвинили в смерти гномов и нарушении Договора, — неловко оправдываюсь я.

     — А-а-а! Ну тогда ясно. — Малыш хитро глянул на меня. — Дело ясное, что дело темное.

     Уже вставший Миша согласно кивнул головой, присоединяясь к этим словам.

     — Да я же ради вас всех... — Я даже покраснел под издевательским взглядом Малыша.

     — Ага, — не унимается Малыш. — И целоваться ты к ней лез тоже ради всех.

     — Малыш, умолкни! — Мичман мигом погасил улыбку на его лице. — Нашел время... Пора уже выглянуть наружу и посмотреть, что получилось. — Он махнул рукой Мише, стоявшему ближе всего к бойнице. — Миш, глянь, что там.

     Миша отодвинул защелку, удерживающую каменную пластину, немного приоткрыл заслонку и опасливо выглянул наружу.

     — Ну что там? — не выдержала Рита. — Много живых осталось?

     Миша повернул к нам сияющее радостью лицо и произнес:

     — Хиросима!

     — Что Хиросима? Какая Хиросима? — затараторили все.

     От его слов у меня мороз по коже побежал. Я представил идущего по Пустоши улыбающегося монстра с ядерной боеголовкой в руках.

     — Снаружи Хиросима! Одни обгоревшие трупы остались! — радостно проорал Миша, развеяв мои глупые мысли. — Можно выходить! — и первый ринулся к лестнице, ведущей наверх, на смотровую площадку Башни.

     За ним гурьбой повалили остальные.

     * * *

     Через минуту мы стоим на крыше Башни. Встает неумытое, заспанное солнце, желая поскорее узнать, что произошло в его отсутствие. Начинается очередной серый день...

     Остатки побежденной армии тварей улепетывают к горам на всех парах. В арьергарде движутся раненые, оставляя за собой темные кровавые следы и бросая уже не способных идти сородичей. Оставшиеся лежать жалобно воют, взывая о помощи, но однополчане уходят, не оборачиваясь и не реагируя на вопли неудачников.

     Одним словом, животные...

     Весь двор Цитадели завален слоем золы и остатками почерневших туш. Внутренняя сторона стены из темно-зеленой стала абсолютно черной от слоя копоти.

     Пристально осматриваем поле боя за пределами Цитадели. Ни одной живой твари в радиусе нескольких километров, если не считать мелькающих на фоне гор недобитых остатков некогда грозного войска. Лишь шевелящийся под дуновениями ветра пепел, какие-то ошметки и трупы. Горы трупов, мертвым ковром покрывающие камни Пустоши.

     — Сработало! — удивленно говорит стоящий рядом Мичман. — Я думал, что стены не выдержат. Но ничего... Выдержали... На совесть делалось.

     Он с любовью похлопал по парапету Башни. Руки его сразу же покрылись слоем жирного пепла.

     Мичман огляделся по сторонам и вдруг неожиданно для всех издал ликующий крик. Наверное, так орали наши предки, побеждая мамонта или защищая свое жилище от саблезубых тигров. Через секунду ему вторили еще восемь глоток.

     Крик плывет над Пустошью, эхом отражается от стен Цитадели.

     Крик торжества.

     Крик жизни.

     Гномы с удивлением смотрят на толпу орущих людей и недоуменно переглядываются.

     — Почему вы кричите? — поинтересовался гном у Мотора.

     — Мы живы! Мы победили! — ликующе произнес тот.

     — Всего лишь! — разочарованно просипел гном. — А что, могло быть иначе?

     Мотор пристально посмотрел на него и отрицательно помотал головой.

     — Нет. Не могло. — Он пробежался глазами по окружавшим его людям, как бы ища ответ в их лицах. — Ведь мы люди, и этим все сказано.

     Гном на мгновение задумался.

     — Да, вы люди. И этим все сказано, — произнес он то ли с уважением, то ли с насмешкой, — Поэтому вы и здесь.

     * * *

     Оружие, придуманное Мичманом, сработало на славу. Нескоро еще местная живность захочет еще раз отведать такого огонька.

     Мичман предвидел возможность такой опасности и заранее по периметру крыши Башни разместил бочки с напалмом. К каждой бочке было примотано несколько тяжелых мин с радиодетонаторами. Когда языки добрались до третьего этажа, бочки с открученными крышками были сброшены вниз. Напалм растекся по всей Цитадели. Потом были закрыты все бойницы в Башне, чтобы не поджариться нам самим. Подождали еще чуть-чуть. Когда во двор наползла тьма тварей, подорвали мины. От взрывов вспыхнул напалм, окутывая стены и башню огненным покрывалом. В результате Цитадель, заполненная животными, превратилась в огненный ад, в котором уничтожалась любая органика. Тела грозных животных сгорали мгновенно, превращаясь в комья жирного пепла. Пламя напалма, дополненное взрывами мин, дало замечательный результат, и мы получили то, что получили... Жизнь и победу.

     Все опасались, что Башня не выдержит взрывов мин, но все обошлось. На стенах не появилось ни одной трещинки. Даже заслонки бойниц, наиболее тонкие элементы строения, остались целыми. Я с уважением подумал о создателях Цитадели. Кто они, эти гениальные строители, сумевшие создать столь мощное оборонительное сооружение, не подвластное ни времени, ни оружию?

     Удовлетворенно оглядев бойню и что-то тихонько обсудив между собой, гномы отправились вниз.

     — Стойте, а как же я? — заговорщицки подмигнув нам, окликнул их Стас. — Ведь уже рассвет... А вы собирались меня похоронить живьем... — напомнил он гномам их вердикт.

     — Твоей вины больше нет, — не оборачиваясь, просипел гном, а его спутница утвердительно кивнула и опять выдала мне напоследок лучезарную улыбку, от которой меня чуть не стошнило.

     С чувством выполненного долга на лицах парочка двинулась вниз по лестнице, провожаемая нашими слегка растерянными взглядами.

     — Какая жалость! — Давя рвущуюся на свободу улыбку, Стас с трудом сделал серьезную мину. — Я уж было думал, что больше не увижу этот гадкий мирок с его прожорливыми обитателями.

     Его слова заставили остановиться гномов на полпути. Из люка теперь были видны только их удивленные лица, направленные в сторону Стаса. Две пары маленьких глаз пристально ощупывали его лицо.

     — Ты не рад жизни? — просипел гном, не отводя глаз от его лица.

     В голове недомерка шли бурные мыслительные процессы, выражавшиеся появлением большого количества глубоких складок на покатом лбу.

     — А чему радоваться? — продолжает играть непонятную для нас роль Стас. — Вот этому комку пыли? — он ткнул рукой в сторону поднимающегося солнца. — Или этой куче мусора? — перевел он руку пониже, указывая на загаженный остатками тел и пеплом двор Цитадели. — Кому, вы думаете, придется это дерьмо убирать? Не догадываетесь? Так я подскажу... Мне, именно мне! А вы говорите — радоваться... Шутники, блин!

     — Странные вы! — вздохнул гном, и парочка продолжила спуск.

     — До свидания, — чуть ли не пропел им вслед Стас.

     Рита с радостным визгом бросилась на шею Стасу, осыпая его лицо нежными поцелуями.

     — Это правда? Тебя не заберут? — несколько раз подряд спросила она, как бы не веря в произошедшее.

     — Поделись секретом! — насел на него Миша. — Как тебе удалось отмазаться от гномьего правосудия? Чем ты их подкупил? Может, и мне потом пригодится.

     — Как чем? — весело удивился неугомонный Малыш. — Вон Витек с гномятиной пообнимался, и его сразу же признали невиновным. Наверное, и Стас, пока мы тут воевали, возле самочки подсуетился. Комплиментики, поцелуйчики и всякое разное.

     Стас замахнулся, желая пнуть Малыша ботинком чуть пониже спины, но тот, привыкший к такой реакции на свои шутки, вовремя отпрыгнул.

     — Ну и как? — не унимается он. — Тебе понравилось?

     — Отстань! — неожиданно грубо рявкнула на него Рита. — Человек, можно сказать, чудом в живых остался, а ты с такой глупостью лезешь. — Она покрепче прижалась к Стасу. — Тебя ведь правда не заберут? Это не шутка?

     — Правда, — с хитрой улыбкой подтвердил Стас. — Ведь я их спас от языка. Сжег его в метре от них. — Он с опаской глянул на лестницу и, убедившись, что гномы уже далеко внизу, тихонько добавил: — Правда, они не знают, что я сам и впустил его в комнату через окно... Вот так... Героем быть легко, главное — хорошо подготовиться.

     Башня содрогнулась от дружного хохота. Две победы в один день — это совсем недурно.

     — Теперь всем отдыхать! — довольно разгладил усы Мичман, отсмеявшись. — Всем, кроме героя. Он останется здесь и будет беречь наш сон.

     — А почему я? — возмутился Стас.

     — Ты эту кашу заварил? Вот теперь будь добр поработать, — пресек попытку бунта Мичман. — А после тебя еще ждет уборка территории.

     — Одному? — чуть не задохнулся от возмущения Стас. — Да мне же тут на месяц ковыряться хватит. Мичман, ну ты сам посмотри, сколько тут дряни всяческой валяется.

     — Это нечестно, — вмешалась в разговор Лена, за что заработала ревнивый взгляд от Риты. — Воевали вместе, а убирать одному? Пусть он и виноват...

     — Хорошо. — Мичман оглядел присутствующих. — Уборкой территории займутся все, но только после отдыха. Ночь была слишком тяжелой, чтобы сейчас начинать разгребать эту помойку. — И, уже спускаясь по лестнице, тихонько буркнул: — Уже и пошутить нельзя.

     * * *

     Я провел Аню до ее комнаты. Стоя в проеме двери, она взяла меня за руку.

     — Спасибо, Витя!

     — За что? — не понял я.

     — Тогда в Башне я здорово испугалась. Если бы не ты... — Она опустила глаза.

     — Мелочи. Мне было не лучше. Думаешь, я не испугался?

     — Ты испугался? — Кажется, она удивлена. — Ты был такой спокойный, такой уверенный в себе.

     Вот те раз! У меня коленки дрожали от страха, а она говорит — спокойный, уверенный. В тот момент я молил бога, в которого искренне не верю, чтобы выдержали каменные стены.

     — Я не привык выставлять напоказ свои чувства.

     — Ты сильный. — Она прижалась ко мне, как тогда в Башне.

     От близости ее тела, пусть и облаченного в грязную от пепла и крови одежду, во мне зашевелилось какое-то чувство. Я с подозрением заглянул в себя, желая точно определить, что это за чувство такое и откуда оно выползло. Самодиагностика не принесла никакого утешительного результата...

     — Когда ты рядом, мне так уютно и безопасно. — Ее руки заскользили по моей спине, пробуждая желание, прибывшее на подмогу чувству.

     — Тебе нужно отдохнуть. — Я легонько отстранил ее от себя. — Нам всем нужно отдохнуть... Давай поговорим потом... Чуть позже.

     — Ладно. — Она быстро наклонила голову, но я все же успел заметить блеснувшую на реснице слезу. — Пока.

     Аня быстро захлопнула дверь, едва не прищемив мою протянутую вслед руку.

     Смотрю на гладкую поверхность каменных дверей и думаю, правильно ли я поступил с Аней. Может, стоит быть помягче?

     Погруженный в такие мысли, я чуть не проскочил дверь своей комнаты.

     — Ты куда топаешь? — вырвал меня из раздумий голос Риты, зачем-то выглянувшей из своей комнаты. — Все уже по комнатам разошлись. Один ты тут бродишь.

     — Задумался и проскочил свою дверь, — отшучиваюсь я.

     — И о чем же ты думаешь?

     Она сильнее высовывается из-за двери, ненароком демонстрируя мне аппетитную часть своего обнаженного тела.

     — Ты долго еще собираешься свои прелести Витьку демонстрировать? — раздается из комнаты рассерженный голос Стаса.

     Рита опускает глаза и, ойкнув, скрывается в комнате.

     — Тебе ведь положено наверху быть? — спрашиваю у Стаса через дверь.

     — А я Малыша уболтал полчасика подежурить. Сам понимаешь...

     — Ну, хорошо тебе отдохнуть... Если получится, — говорю я захлопнувшейся двери.

     Сегодня все стремятся захлопнуть дверь перед моим носом.

     Зайдя в комнату, сажусь на угол кровати и кладу прямо на матрас грязный автомат. В угол летят друг за другом сперва бронежилет, потом испачканные какой-то дрянью брюки и куртка. Кучу-малу дополняют высокие ботинки, сплошь покрытые подсохшей слизью языков и жирным пеплом. Только после этого, облегченно вздохнув, откидываюсь на кровать, пододвинув автомат поближе. За последнее время выработалась привычка держать оружие под рукой.

     Глаза закрываются сами собой. Я еще пытаюсь бороться со сном, но с каждой секундой все больше и больше проигрываю. Тяжелые веки гирями тянут вниз, пряча реальность комнаты. Последнее, что я вижу, это топор, мирно висящий на стене напротив кровати. Сквозь пелену сна ко мне приходит высокая пепельноволосая красавица. Она полностью обнажена и призывно машет рукой. И я иду к ней... Иду... Иду...

     ГЛАВА 4

     В связи с последними событиями Мичман решил усилить выездные группы, и вот теперь нас в джипе трое. Учитывая возможность повторного появления нового, хорошо вооруженного противника, Малыш пристроил в районе задних сидений автомобиля турель с танковым пулеметом. Теперь джип выглядит очень забавно. Такой себе мерседесовский кабриолет на больших колесах с тяжелой артиллерией на борту. Мичман обозвал результат творчества Малыша карманным крейсером. Взаимосвязи между карманом и крейсером я не нашел, но догадался, что это означает что-то маленькое и мощное.

     Отсутствие крыши увеличивает угол обстрела. Да и удобнее, когда и вокруг, и сверху все видно. Дожди здесь бывают крайне редко, поэтому крыша над головой — абсолютное излишество.

     Стас вместе с остальными остался в Цитадели расчищать поле битвы. Своего рода взыскание за нерасторопность у шахты. Его это ничуть не расстроило. Он для вида повозмущался и взялся за лопату. Если учесть, что ему грозило быть похороненным заживо, то уборка вонючих останков может даже показаться приятным занятием.

     Мы только закончили уборку одной стены и бастиона, как завыл гудок гномьей рации в центральном зале. Пообщавшись с ними, Мичман вышел из Башни с хмурым лицом и приказал готовиться выездной группе. Видите ли, гномам приспичило поработать, и нас вызывали для охраны.

     * * *

     В машине, кроме меня, Аня и Мотор. Я старший.

     Перед выездом Мотор долго ругался с Мичманом, но тот так и не дал ему мотоцикл. Устав спорить, Мотор смачно сплюнул и уведомил всех, что за рулем будет он. Я не имел ничего против, так как ночной штурм, а потом дневная расчистка стен и приведение одной из пушек в рабочее состояние вымотали меня окончательно.

     Под мерное покачивание джипа, идущего по Пустоши, я удобнее устроился на заднем сиденье и закрыл глаза. До шахты №24 часа четыре. Времени выспаться более чем достаточно, если, конечно, полностью отключиться.

     Мотор, засунув наушники-капельки плеера в уши, что-то горланит на английском, заглушая гул двигателя. Аня на переднем сиденье шумно возится с автоматом. Что-то у нее не получается, и она периодически тихонько чертыхается и в сердцах бьет маленьким кулачком по пластиковому прикладу.

     Молодцы девчонки! На штурме работали не хуже нас... А может, даже в чем-то и лучше... Одна только Аня со своим огнеметом чего стоила... Прыгала как чертенок, поливая огненным дождем надвигающихся языков...

     — Спишь? — вырвал меня из полудремы Анин голос.

     — Угу, — бурчу я, не открывая глаз. — Устал как собака. Эти кишки на стенах меня доконали. — Смачно зевнув, добавляю: — Я малость подремлю. Ага? А ты по сторонам поглядывай.

     — Хорошо. — Она наклоняется ко мне через спинку переднего сиденья и легонько бьет ладонью по колену. — Круто ты их!

     — Кого?

     — Слонов... Я наблюдала за тобой во время штурма и видела, как ты положил серию фугасов на спину большого слона.

     — Мелочи... Все мы такие... Жить захочешь — и не такое сотворишь, — лениво отмахнулся я. — У нас все равно выхода нет. Либо борись, либо сдохни. Мне первое нравится больше... Не намного, но все же больше.

     — Нет, ты не прав. — Она задумалась, подбирая подходящие слова. — Многие из нас воюют как бы в напряг, через силу... Борясь при этом со своим внутренним «я»... Ты же как бы живешь этим. Ты как Мичман... Для тебя это все является нормой. Тебе даже не приходится убеждать себя, что это нужно делать. Ты просто берешь и делаешь... И в то же время ты стараешься казаться грубее и злее, чем ты есть. Я ведь знаю, точно знаю, что ты на самом деле совсем другой. Ты как будто сидишь внутри прочной эмоциональной скорлупы, боясь высунуть наружу мягкое, уязвимое тельце души.

     — Вот когда меня язык выпотрошит, тогда и увидишь, какой я внутри, — не желая продолжать разговор, жестко произнес я.

     Аня — хороший человек. Иногда даже чересчур. Добрая, надежная, храбрая. На нее всегда можно положиться. Когда она стоит за спиной, за тыл я спокоен. В ней удивительным образом сочетаются мужская стойкость, женская мягкость и обаятельная внешность. Крепко сбитая не по-женски мускулистая фигура немного контрастирует с симпатичным улыбающимся личиком. Ее иногда называют мужиком в юбке. На что она серьезно обижается.

     Приоткрыв глаза, смотрю на ее лицо. Обиделась. Точно обиделась. Надула губы и отвернулась. Сопя, возится с автоматом. Теперь я вижу только затылок, прикрытый коротким ежиком темных волос.

     Зря я так. Она ко мне с добром, а я... Даже не знаю, почему я себя так с ней веду. Стас мне неоднократно намекал, что Анюта бросает мне в след нежные взгляды. Да и ее поведение после боя в дверях комнаты говорит само за себя. Возможно, именно это меня и пугает. Самое страшное для меня это привязаться к человеку, а потом его потерять. Учитывая нашу жизнь, абсолютную неуверенность в завтрашнем дне и срок Договора, я считаю, что не вправе проявлять чувства к ней. Вот вернемся домой...

     При мысли о доме в груди потеплело и стало как бы уютнее. И вроде я уже не на сиденье колышущегося на неровностях скального грунта джипе, а дома, на любимом диване, низком и широком, стоящем у стены с большим ворсистым ковром. В углу тихонько играет магнитофон «Маяк», выплескивая из стареньких колонок в пространство небольшой комнаты забытые мелодии семидесятых. На столе, дразня обоняние, дымится чашка хорошего кофе. В руках интересная книга, обязательно фантастика... И я погружаюсь в вихрь, затягивающий меня в мир благородных космических пиратов и злобных уродливых пришельцев. Я живу главным героем... Вместе с ним преодолеваю трудности и коварные западни, расставленные врагами. И нет в тех иллюзорных мирах ни тушканчиков, ни языков, жаждущих отправить меня на тот свет. Нет кровавых мозолей на ногах от длительного хождения по горам, нет жутко воняющей потом грязной рубахи под тяжелым бронежилетом, предназначенным хоть как-то защитить легко уязвимое тело от агрессивного мира, нет похорон друзей, погибших ради жизни каких-то уродцев, воняющих заплесневелым сыром... Там я не валялся на холодных камнях, прячась от пробегающего мимо стада, и не умолял бога, в которого не верю, остаться незамеченным и прожить еще хотя бы день.

     Там — романтическая, красивая иллюзия. Здесь — жестокая реальность. Здесь нельзя пролистать несколько страниц, чтобы пропустить неинтересный кусок, или перестать читать...

     Здесь как в некогда популярной песне — «It's my life». Это моя жизнь.

     ГЛАВА 5

     — Просыпайся, лежебока! — рявкнул трубным басом над ухом Мотор. — Приехали.

     Душевно потянувшись, осматриваюсь. Джип пристроился на склоне скалистого холма у входа в шахту. Вдалеке возвышаются Пальцы — пять высоченных каменных шпилей, упирающихся в серое облачное небо. Если напрячь воображение, то эти исполины действительно кажутся пальцами с кривыми когтями, вырастающими из каменной толщи. Иногда кажется, что это какой-то великан высунул из-под земли руку, желая убрать с неба мешающее спать солнце.

     Люблю бывать на этой шахте. Дело в том, что большинство шахт находятся или в скальных массивах, или в ущельях, а двадцатьчетверка уютно устроилась в основании невысокого холма. Расположившись на его вершине, можно без труда держать под контролем окружающую равнину.

     — Гномы прибыли? — интересуюсь, вылезая из машины и разминая затекшее от длительного сидения тело.

     — Не-а.

     Мотор закуривает сигарету и устраивается за турелью танкового пулемета на заднем сиденье. Сухо лязгает затвор, загоняя в ствол первый патрон из змеящейся по сиденью ленты.

     Делаю круг почета вокруг джипа, с деловым видом постукивая носком ботинка по скатам.

     — Скоро задние менять придется, — ни к кому не обращаясь, говорю я. — Совсем уже истерлись. Вон даже кое-где корд потрескался.

     — Еще бы, — переваливается через борт машины Мотор, глядя на колесо. — По таким камням... У них же края острые. Тут никакая резина не выдержит. Хоть железные ставь.

     — А Аня где?

     — Там, — машет он рукой на вершину холма.

     Оперативно девчонка работает. Мы только прибыли, а она уже на позиции. Зато я продрых всю дорогу как последний лентяй. А еще старший группы.

     — Я прогуляюсь. Осмотрю местность, — извещаю напарника. — И вот что, Мотор, плеер не включай. А то до тебя потом не докричишься.

     — Иес, сэр! — козыряет он.

     Забрасываю автомат на плечо и плетусь в сторону шахты. Внутрь нам заходить запрещено Договором. Черт бы побрал этот Договор! Как кость в горле. Туда нельзя. Сюда нельзя. Мол, ваше дело воевать и нас защищать... Прям девочки-недотроги.

     Подойдя к отверстию шахты, заглядываю внутрь. Шахта — не совсем правильное название. Скорее уж копальня или рудник.

     У шахты, насколько я помню, направление тоннеля вертикально вниз. А здесь коридор уходит с небольшим наклоном вниз под холм. Вход аккуратно обложен каменными глыбами, скрепленными каким-то раствором. Потолок темного коридора подпирают каменные столбы.

     Забавно... У нас опоры делают из дерева... Хотя откуда здесь взяться дереву? Здесь и растительности-то приличной нет. Сплошная каменная пустыня. И чем все это многообразие тварей питается? При мысли о тварях опасливо оглядываюсь. Вроде чисто.

     — Гномы прибыли, — шипит болтающаяся на боку портативная рация.

     — Ань, с какой стороны эти вонючки двигаются?

     — Сейчас они у Мизинца. Через полчаса будут тут.

     Мизинец — ближайшая к нам скала Пальцев.

     — Понял. Иду навстречу, — отвечаю я и уже собираюсь вернуть рацию на пояс, как меня останавливает ее голос.

     — Ты там поаккуратнее. Ладно?

     — Ох какие мы заботливые, — с насмешкой вклинивается в разговор Мотор.

     — Не смешно! — резко осаживаю его. — Повнимательней будь.

     — Буду.

     Быстрым шагом направляюсь в сторону гостей. Это не обязательно, но последний неудачный выезд заставляет меня быть более осторожным. Автомат переселяется с плеча на бок. Сегодня меня врасплох не застанут. Все мы были подробно проинструктированы о внешности, повадках и оружии возможного противника. Это не с животными воевать... Он если из своей пушки накроет, то и пепла не останется. Даже каменный вход в шахту плавится, как пластилин.

     Через несколько минут я уже вижу караван из десятка верблюдов, на которых восседают маленькие неуклюжие силуэты. Животные вереницей медленно двигаются в сторону шахты.

     Решаю остаться здесь и подождать. Смахнув пыль, усаживаюсь на нагретый солнцем обломок скалы. Слева раздается звук раздвигаемых камней. Резко падаю на землю, откатываясь в сторону, и, только оказавшись в паре метров от обломка, не поднимаясь, вскидываю автомат.

     — Что случилось? — взволнованным голосом просыпается рация.

     — Все в норме. — Я встаю, отряхивая джинсы от каменной пыли. — Крот напугал.

     Тупорылое животное, суча коротенькими лапками с кривыми лопаткообразными когтями, выбирается из каменной толщи. Трехметровая колбаса его туловища по сегментации очень похожа на дождевого червя. Голова, или, точнее, передняя часть туловища, прикрыта тремя зубчатыми пластинами, крошащими каменную породу, как шахтовый бур.

     Существо, в принципе, безобидное, если, конечно, не оказаться в зоне досягаемости его коротких лапок. Крот — санитар этого мира. Он прокладывает свои пути от трупа к трупу, очищая поверхность.

     * * *

     Я дождался каравана и пристроился ему в хвост, не переставая внимательно смотреть по сторонам. Гномы даже не обратили внимание на мое присутствие. Закутанные в кожаные плащи, они неподвижно сидят между горбами своих животных. Спины и бока верблюдов увешаны корзинами и горняцкими инструментами.

     Так вереницей мы не спеша добираемся до шахты. Караван останавливается в десятке метров от входа. Обгоняю остановившихся животных и занимаю позицию в стороне от входной арки.

     Разгрузив верблюдов, гномы берут инструменты, большие круглые фонари и, выстроившись цепочкой, скрываются в глубине.

     — Все зашли, — произношу в микрофон, когда последний гном скрылся за поворотом коридора. — Всем внимание. Прошлый раз на нас напали именно в такой ситуации. Смотреть в оба.

     — О'кей! — лихо восклицает Мотор. — И муха не пролетит!

     — У меня все чисто, — машет рукой Аня с вершины холма.

     * * *

     Проходит несколько часов. Гномы периодически вытаскивают из недр шахты плотно закрытые крышками корзины. На нас по-прежнему не обращают внимания, как будто нас и нет вовсе. Верблюды в ожидании хозяев уныло лижут камни лопатообразными языками.

     От нечего делать размышляю на тему верблюжачьего пищеварения. Может, они камнями и питаются? Забавный рациончик. Мне такой совсем не по душе.

     Вид аппетитно плямкающих верблюдов заставил жалобно заурчать желудок. Поднимаюсь и иду к джипу. На заднем сиденье лежит плотно набитый брезентовый ранец. Открываю защелки, удерживающие крышку, и высыпаю содержимое прямо на сиденье. Сразу видно, упаковывал Мотор. Продукты лежат вперемешку с упаковками каких-то лекарств и запасными обоймами. Выуживаю из разномастной кучи большую пачку печенья и бутылку абрикосового сока. Мотор, сидя на переднем сиденье, лениво наблюдает за моими действиями. Набрав харчей, возвращаюсь на прежнее место и устраиваю маленький пикник на обочине. Сок оказался очень вкусным, и я пожалел, что не взял две бутылки, а вставать и идти за добавкой как-то лень.

     — Аня? — берусь я за рацию.

     — Слушаю.

     — Ну что там? Чисто? — исключительно для проформы интересуюсь я.

     — Абсолютно, — отвечает она позевывая. Видимо, длительное ожидание потянуло ее ко сну.

     — Я тебя не разбудил? — спрашиваю строго, как бы намекая, что на посту спать не рекомендуется.

     — Нет конечно! — возмущается она. — Зеваю, потому что спать хочется. Но не сплю. Почему ты так плохо обо мне думаешь? Почему к Мотору с такими вопросами не пристаешь? Дело в том, что я женщина? Да? — посыпались вопросы-обвинения в мой адрес.

     — А что Мотор? — возмутился он. — Почему чуть что — сразу Мотор? Я сижу и бдю.

     — Что ты делаешь сидя? — не расслышал я.

     — Бдю. Смотрю, в смысле, по сторонам. Уже шея болит головой вертеть.

     — А ты всем туловищем поворачивайся, — шучу я, — тогда болеть не будет.

     — Ты не ответил на мой вопрос, — не унимается Аня. — Будь так добр и снизойди до ответа женщине.

     — Извини. Я не хотел тебя обидеть, — пытаюсь оправдаться. — Возможно, ты меня неправильно поняла. А то, что ты женщина, даже хорошо.

     — Почему хорошо, что я женщина? — сменяет она гнев на любопытство. Ох уж эти женщины! Теперь еще надо придумать красивый ответ.

     — Потому что иначе его сочли бы человеком с нестандартной сексуальной ориентацией, — громко смеется в динамике рации Мотор.

     — Правда? Витя, это так?

     — Наверное, да, — колеблюсь я.

     — Почему наверное? — приподнялась она с вершины холма, и теперь я вижу ее стройный силуэт на фоне серого неба.

     — Аня, давай потом поговорим. Наедине, — пытаюсь найти я повод уклониться от разговора. Очень уж не хочется мне сейчас заниматься решением сердечных вопросов. — Дома все обсудим.

     — Хорошо, — отвечает она, а я радостно вздыхаю.

     * * *

     Солнце уже висит над горизонтом. Вот и еще один день закончился.

     — Они что, всю ночь там ковыряться будут? — как бы угадав мои мысли, подойдя, недовольно спрашивает Мотор. — А то спать хочется.

     — Кто их знает. Может, и всю ночь, — уныло отвечаю я. Больше всего устаю от ожидания и безделья.

     — Давай я тебе анекдотец расскажу, — предлагает, усаживаясь на соседний камень, Мотор. — Обхохочешься.

     — Опять бородатый?

     — Не-а. Но пошлый. — Он басовито хохотнул в предвкушении рассказа и довольно потер руки.

     Мотор уже успел всех основательно достать со своими бородатыми, известными еще с детства анекдотами. Но проще выслушать, чем отбиваться. Все равно ведь расскажет. Сперва вымотает все нервы вопросами типа «а почему тебе неинтересно?», а потом расскажет.

     — Так вот. Собрались как-то вместе русский, грузин и немец, — заговорщицким тоном начал Мотор, — и решили они помериться...

     Я так и не узнал, чем же мерялись представители трех национальностей.

     — Мужики, с севера кто-то приближается... — произнесла рация. — Расстояние около километра.

     — Точнее, — потребовал я от Ани. — Кто приближается?

     — Не знаю, — замялась она. — Я видела его всего лишь мгновение. Похож на человека.

     — Ясно. Сиди там и не высовывайся. В случае чего будешь нашей козырной картой, — проснулся во мне лидер. — Мотор!

     — Да.

     — Отгоняй джип за насыпь. — Я ткнул пальцем в груду камней с противоположной стороны от входа в шахту. — Твое дело прикрыть шахту и гномов. И учтите, у противника может оказаться очень мощное оружие. — И, как бы подчеркивая значимость своих слов, добавил: — Очень мощное...

     — Уже делаю, — бросился Мотор к джипу.

     Время шуток и анекдотов закончилось. Начинается работа.

     Я отбегаю в сторону и устраиваюсь на еще теплых камнях метрах в тридцати от шахты.

     Теперь главное, чтобы гномы не высунулись в неподходящий момент.

     — Вижу его! Уже ближе! — волнуясь, говорит Аня. — Это точно человек. Одет в темно-зеленый панцирь... В руках оружие.

     — Такой же напал на нас и в прошлый раз, — извещаю всех. — Максимальная осторожность. Бить сразу на поражение. Аня?

     — Да, Витя.

     — Послушай, это не человек. Это враг. — Одно дело стрелять в тварей, а вот в человека... в человека — это совсем другое. Промедление, вызванное какими-то моральными нормами, может стоить всем нам жизни. — У него очень мощное оружие.

     — Да, я поняла, — отвечает она после небольшой паузы. — Я не подведу.

     Теперь и я увидел противника. Крупного телосложения мужчина, облаченный в темно-зеленый пластинчатый панцирь, быстро идет в нашу сторону. В руках — уже знакомое мне оружие. Судя по всему, нас он еще не заметил.

     — Подпускаем ближе, — командую я. — Даже после того как он упадет, огонь не прекращать. Я стреляю первый.

     — Понятно, — хором отвечают Мотор и Аня.

     Щека прижимается к гладкому прикладу автомата, сливая меня с оружием в одно целое. Силуэт мужчины плавает на кончике мушки. Лучше чуть-чуть подождать, а потом уж наверняка.

     Уже можно рассмотреть лицо приближающегося противника. С виду обычный мужчина лет сорока. Может, это и есть человек? Но, вспомнив предыдущий случай — отрастающую голову, вокруг которой бегают тараканы, — я отбрасываю такую мысль и опускаю палец на холодную сталь курка.

     — Недоумки! — ругнулся в сердцах Мотор. — Ты посмотри, что эти шизики делают!

     Из темного проема шахты появились четыре гнома, сгибающиеся под тяжестью корзин, и направились в сторону своих верблюдов. Мужчина заметил гномов и вскинул оружие.

     Очередь из моего автомата веером бьет его в грудь, заставляя отшатнуться назад. В результате заряд, предназначенный гномам, влепляется переливчатой огненной струей в вершину холма. Мужчина пытается восстановить равновесие, но очередь со стороны джипа бросает его наземь. Не дожидаясь пока он встанет, опустошаю обойму гранатомета. Осколочники ложатся прямо на него. Воздух наполняется гулом пяти взрывов и свистом осколков.

     — Все на местах! Я подхожу! — Моя команда усмиряет любопытство Мотора, уже собиравшегося выпрыгнуть из джипа.

     Не опуская ствол автомата, приближаюсь к останкам противника. Куски мяса и каменные пластины панциря, ставшие алыми от крови, разбросаны в радиусе нескольких метров. Между кусками плоти суетятся черные тараканы, пытаясь стащить все части тела в одну кучу. Несколько насекомых вертятся на этой куче и, суча лапками, скрепляют между собой разорванные, еще сочащиеся кровью кусочки плоти.

     Выходит, у этого существа, внешне так похожего на человека, насекомые что-то вроде скорой помощи. Они его лечат, реанимируют и при этом являются полноправными жителями его тела.

     Симбиоты...

     От такой мысли мне стало не по себе. Отойдя в сторону, бросаю в кишащую кучу термогранату и прикрываю глаза рукой. Вспыхивает ярко-белое пламя. На месте маленьких докторов и большей части их пациента остается куча пепла. Порыв теплого ветра разгоняет ее по каменной поверхности, стирая следы короткого боя.

     Гномы как ни в чем не бывало сбросили с плеч корзины и отправились обратно в шахту. Как будто они ничего этого не видели.

     Осматриваю окрестности и, убедившись, что противник был только один, подношу рацию к губам.

     — У всех все нормально?

     — Порядок, — высовывается из-за пулемета Мотор и показывает большой палец. — Все тип-топ. Классно мы его приласкали. По первому разряду.

     — Аня? Почему молчишь? — Но ответа так и нет.

     Подняв голову, смотрю на оплавленную вершину холма и надеюсь, что возникшая в мозгу мысль ошибочна. Стараясь не думать о плохом, забыв об осмотрительности, что есть сил бегу к холму.

     Может, она сменила позицию или успела отпрыгнуть — пульсирует на бегу слабая надежда.

     — Что случилось? — орет Мотор, глядя на мое перекошенное лицо.

     — Аня! — кричу в ответ не останавливаясь.

     На вершине холма нас ждет еще горячий оплавленный камень. Сделав пару шагов вперед, я сразу же отпрыгиваю обратно. Вспыхнула резиновая подошва ботинок, и ноги обдало жаром. Стоя на краю оплавленного пятна, мы мрачно переглянулись. Мотор, наклонив голову, как-то неловко стянул шлем.

     — Нет. Не может быть, — тихо шепчу я. — Она должна была спастись.

     — Смотри, — указал шлемом, зажатым в руке, Мотор.

     Из расплавленного камня торчит какой-то изогнутый прут. Присмотревшись, я понял, что это не прут, а потерявший от высокой температуры первоначальную форму ствол автомата.

     Не сговариваясь, мы подняли оружие вверх. Три раза прострекотали короткие очереди, и наступила тишина. Слышится только потрескивание остывающего камня и наше тяжелое дыхание.

     — Ты ее любил? — неожиданно пробасил Мотор. — Только честно.

     — Не знаю. — Ответ полностью честен. Я сам не знаю, как к ней отношусь.

     — Вить?

     — Давай потом поговорим, — предлагаю я. — У нас еще не закончена работа. Лады?

     — Тебе видней.

     Спускаемся с холма и размещаемся на прежних позициях. Лежа на уже остывающих камнях, я думаю об Ане. Несмотря на трагическую реальность, я все еще глупо надеюсь, что вот сейчас она выйдет из-за холма и с улыбкой скажет: «Привет. Это я».

     Сердце сжимается от чувства утраты. Я так и не успел с ней откровенно поговорить... Так и не сказал, что о ней думаю, что чувствую. Она тянулась ко мне, а я все время отталкивал, боясь того, что сейчас произошло. Теперь я понял, что единственной причиной, не дававшей мне выразить свои чувства, была боязнь потерять ее. Я трус. Самый настоящий трус. Я испугался возможной горечи утраты, но в результате все равно получил ее в придачу к чувству вины. Голова в изнеможении опускается на холодный приклад автомата.

     — Трус! — шепчу я себе. — Подонок! Ты на всю жизнь запомнишь этот момент. Он будет преследовать тебя. В каждой женщине ты будешь видеть Аню. Ее улыбку... Ее глаза... Ее тело, прижатое к тебе в поисках защиты. — Глухой стон, похожий на вой, вырывается из моей груди.

     — Вот нас уже и восемь. Сколько же останется в живых к моменту истечения Договора? — звучит искаженный динамиком бас Мотора.

     — Будь он проклят, этот Договор! Все из-за него! — Со злостью бью крепко сжатым кулаком в камень, не чувствуя боли.

     Все началось ровно триста тридцать восемь дней назад. А кажется, что прошла целая вечность.

     Был Новый год. На квартире у Мичмана собралось двенадцать человек, жаждущих славно отпраздновать приближающееся событие. Девчонки накрыли шикарный стол, отоварившись в ближайшем супермаркете. Спиртного было более чем достаточно. Малыш очень буквально понял слово «много» и привез на своей новенькой «девятке» ящик водки и ящик шампанского. Он у нас частный предприниматель — владелец ликеро-водочного магазина в центре города. Вот он у себя в магазине и упаковался под завязку. Увидев Малыша, вносящего в комнату ящик «Абсолюта», мы слегка опешили, но потом решили, что водки много не бывает, и интенсивно взялись за истребление зеленого змия, или, как сказала Лена, «топление быка». Суть фразы мы не поняли, но решили: топить так топить.

     И утопили...

     На совесть, можно сказать, утопили.

     Веселье было в самом разгаре. Хозяин вытащил магнитофон на балкон, который на весь двор транслировал Мадонну, невзирая на слабые протесты соседей, убеждающих его в том, что из-за его музыки они телевизоры не слышат. Почти трезвый по сравнению с остальными, но от этого не менее веселый, Мичман вежливо поинтересовался, имеют ли они лично что-то против Мадонны. Услышав отрицательный ответ, он удовлетворенно кивнул головой и сказал: — А чего тогда жалуетесь? Пока соседи переваривали логическую связь между любовью и громкостью, он вежливо вытолкал их из прихожей в коридор.

     Пробило двенадцать, и мы ознаменовали это событие радостным криком, заглушившим Мадонну вместе с соседскими телевизорами, и питьем на брудершафт с последующим битьем бокалов об асфальт под балконом

     В общем, весело было, слов нет.

     На дребезжание дверного звонка обратила внимание только Лена. Через минуту она появилась в комнате с высоким, прилично одетым парнем.

     Гость, поздоровавшись, сразу же, без каких-либо предисловий перешел к делу и предложил нам всем хорошо заработать. Он сулил каждому солидные барыши. Цифры звучали по нашим меркам астрономические. Мы радостным пьяным гулом встретили его предложение и сразу же потащили за стол.

     Под шкаф укатилась очередная пустая бутылка, и Малыш сразу же движением захмелевшего фокусника выудил из бездонного ящика новую. Сорванная дрожащей рукой крышка нырнула кому-то в рюмку, но на это не обратили внимания, ожидая новую порцию кристально чистой жидкости.

     Аня спросила, что надо делать. Парень отмахнулся: мол, мелочь работа, в один день управитесь, и раздал нам какие-то бланки. Мы, не думая, бросились расписываться и прикладывать большой палец к кругу в углу плотного желтого листа, на который указал гость. Один Мичман сопротивлялся, требуя зачитать вслух текст договора, а то у него буквы перед глазами прыгают и вообще штормит на девять балов. И что он всякую фигню подписывать не будет. Мы коллективно с трудом его уговорили. Что было дальше, уже не помню...

     Пришли в себя уже в Цитадели. Мы долго не могли понять, куда же попали. Вокруг был сплошной камень и ни единой травинки, ни единого деревца. Абсолютно мертвая местность. Как после атомного взрыва. Одни голые скалы. Даже почвы, как таковой, нет. Под ногами тоже камни. Но через несколько часов у стен появился гном, вызвав своим видом обморок у Риты, и все нам доступно объяснил. Все разговоры велись за пределами Цитадели, так как он категорически отказался заходить внутрь.

     Оказалось, что мы все по пьяни подписали Договор, согласно которому на один земной день становились волонтерами гномов. Своего рода охрана, обеспечивающая их работу. Мы сначала повозмущались, но, вспомнив об оплате, успокоились.

     Чуть позже оказалось, что один земной день соответствует двум местным годам и что нарушение Договора карается смертью или невозвращением домой по истечении его срока.

     Два последующих часа были сплошным кошмаром. Мы пытались бунтовать, искать юридические зацепки в Договоре. Даже грозили массовым самоубийством, когда ничего умнее в голову не приходило. Все напрасно. Гном был непреклонен: есть подписанный Договор, в нем четко описаны ваши обязанности.

     Все...

     Тупик...

     И, кстати, ни о каком вознаграждении в нем не сказано.

     После того как мы угомонились, гном предложил назвать те вещи, которые нам необходимы для того, чтобы в течение двух лет выполнять свои обязанности. В течение часа мы хаотически, перебивая друг друга, наговаривали ему список. В нем было все, начиная с пушек и заканчивая зубными щетками. Гном внимательно слушал. Когда мы иссякли, он поинтересовался, не надо ли нам еще чего, так как заказ делается только один раз. Мы диктовали еще минут десять. Вечно страдающий зубами Малыш даже заказал полный стоматологический кабинет. Мы его еле отговорили.

     На следующее утро двор Цитадели был завален заказами. У стен громоздились ящики консервов и боеприпасов, четыре спаренные пушки еще в масле. У Западных ворот — тогда мы еще не знали, что так их назовем, — стояло несколько разномастных автомобилей и мотоциклов.

     Вот так и началась наша жизнь в этом мире.

     Договор обязывал нас любой ценой защищать гномов и Цитадель. Не знаю, чем она им так дорога, но что написано, то написано.

     Позже мы узнали, что Цитадель представляет большую ценность в стратегическом плане, являясь единственным пригодным для обороны и жилья сооружением.

     * * *

     И вот теперь нас осталось восемь.

     Восемь из двенадцати.

     Гномы вытащили из шахты очередную порцию корзин. Пашут, как роторные экскаваторы, без сна и отдыха. Радует то, что обычно более двух суток подряд они не работают.

     — Мотор?

     — Что? — угрюмо откликается он. Видать, тоже кошки на душе скребутся.

     — Корзины видишь?

     — Ну?

     — Не ну, а пойди и посмотри, что в них.

     — Ты что! А Договор? — испуганно спрашивает Мотор.

     — В Договоре про корзины ничего не сказано, — успокаиваю его.

     Через минуту он уже у корзин. Дрожащими руками приподнимает крышку и недоуменно двигает плечами. Закрыв корзину, он пытается ее приподнять. Судя по тому, как он пыжится, корзина тяжелая. С трудом оторвав корзину от земли, он сразу же опускает ее и спешит к джипу.

     — Ну что? — нетерпеливо шепчу я в микрофон. — Что там?

     — Ты не поверишь!

     — Не тяни резину, — тороплю я. — Что внутри?

     — Ничего! Абсолютно ничего! Но весит килограммов семьдесят, а может и больше.

     — Как ничего? — удивляюсь я. — Совсем?

     — Абсолютно. Дно видно.

     — Что же они тогда таскают из шахты? Не воздух же, — спрашиваю скорее у себя, чем у Мотора.

     — Воздух столько не весит, — рассудительно возражает он, — Может, это какая-то невидимая руда.

     Из шахты вереницей выходят гномы, таща на себе корзины и инструменты. Пока они неспеша навьючивают верблюдов, мы пристально осматриваем местность.

     Наконец караван тронулся в путь. Провожаем его взглядами. Сопровождать мы не обязаны. Наша работа окончена. Пора домой.

     Мы уже привыкли называть Цитадель домом. Когда же мы говорим о Земле, то произносим это же слово, но совершенно с другой интонацией.

     ГЛАВА 6

     Я поставил на камень пустую банку из-под тушенки и, тихонько чертыхнувшись, выглянул из-за скалистого возвышения, за которым спрятался. Рассмотрев в ночном сером сумраке гномов, сидящих кольцом вокруг своих животных, я успокоился. Они образовывают правильный круг, сидя лицами наружу, и напоминают алтарь каменных божков, сидящих вокруг кучи даров, принесенных верующими. В роли даров сейчас выступают спящие верблюды. За все время отдыха гномы не сделали ни одного движения.

     Вздохнув, облизываю ложку и прячу в походный ранец. Затем выуживаю плитку черного шоколада.

     Эх, чайку бы сейчас! Или, нет, лучше кофе, а то глаза слипаются. Можно и подремать, ночь ведь на дворе, но вдруг гномы уйдут, не дождавшись рассвета, и я останусь ни с чем. Нет, лучше уж ночку не поспать.

     Шоколад оказался очень горьким и несладким. Это точно не из моего заказа. А черный шоколад у нас любит, — я задумался, — любит Малыш. Точно Малыш. Надо будет по возвращении высказать ему свое большое фе по поводу его гастрономических вкусов.

     Помучившись еще немного, кривлюсь и прячу недоеденную плитку в карман. Несколько глотков боржоми смывают горечь и утоляют жажду.

     * * *

     Мотора с джипом я часа два назад оставил возле шахты, приказав ждать меня двое суток, а по истечении этого срока возвращаться домой. Мотор матерился по-черному, уговаривая взять его с собой. Пришлось напомнить, кто начальник выездной группы, а вдобавок еще и объяснить, что это мое личное дело. Услышав о личном деле, он мрачно глянул на оплавленную вершину холма, ставшего Аниной могилой, и с несогласием в глазах утвердительно кивнул головой.

     Я сам не знаю, почему решился на это. Прямо какое-то мальчишество. Идея отправиться шпионить за караваном гномов пришла в голову совершенно случайно. Наверное, просто надоел ореол таинственности, окружавший наших работодателей. Слишком уж много вопросов, не имеющих ответов. Кто они такие? Где они живут? Ведь мы так ни разу и не видели ничего похожего на жилище. Караваны просто появлялись из-за скал и за ними исчезали. Что добывают в шахтах?

     Караван двигался около двух часов, пока не остановился на отдых. Воспользовавшись случаем, я тоже решил отдохнуть, а заодно и перекусить.

     Гномы зашевелились, проявляя беспокойство. Похоже, они заметили опасность.

     В сером свете луны замечаю силуэт в поблескивающих темно-зеленых доспехах, крадущийся между камнями. Еще один тараканоносец — так я назвал для себя воинов, дважды нападавших на нас у шахты.

     Один из гномов приподнялся и указал пальцем в сторону приближающегося противника. Остальные гномы, повинуясь беззвучной команде, развернулись в линию, перпендикулярную движению тараканоносца. В их руках появились пращи — полосы кожи, сложенные вдвое, с камнем, лежащим посредине получившейся петли. Ночной воздух загудел над головами гномов, разбуженный вращениями этого примитивного на вид оружия.

     Ночной гость, поняв, что его обнаружили, вскочил на ноги, одновременно вскидывая свое внешне нелепое оружие.

     Пращи загудели громче, увеличивая скорость вращения, и единым хлопком отправили в его сторону рой камней величиной с бильярдный шар.

     Да что ему какие-то камни! Я, мысленно насмехаясь над отчаянной попыткой гномов, готовлю к бою автомат. Существо, перенесшее прямое попадание гранаты в голову, просто-напросто отмахнется от десятка камней. Да и не добросят они. Расстояние солидное.

     Камни с сухим треском ударились о скалы вокруг нападающего.

     — Ой! — взвыл я, чуть не ослепнув от яркой вспышки, и вскочил на ноги, яростно потирая руками глаза.

     Приоткрыв режущие от света глаза, вижу, что на месте тараканоносца бушует уже стихающий океан синего пламени, выбрасывающий в стороны небольшие протуберанцы.

     Вот тебе и примитивное оружие.

     Вот тебе и беззащитные гномы, которых мы должны защищать.

     Да мы со всем своим арсеналом и выеденного яйца не стоим по сравнению с одной такой пращей.

     Огонь спадает, и на окружающий мир опять опускается серый сумрак ночи. Сумрак не помешал гномам увидеть меня, стоящего, как суслик, у своего убежища. Строй коротышек развернулся в мою сторону, и пращи начали свою короткую погребальную песнь.

     — Вот и все! — подумал я огорченно вслух. — Поджарят, как свинку. Только пучка укропа во рту и яблока в заду хватать не будет для полноты картины.

     Не отрывая взгляда, как завороженный слежу за гудящими кругами над головами гномов.

     — «Как зонтики», — выскакивает глупая, вызванная животным страхом мысль. Дергаться куда-либо нет смысла. У этого оружия область покрытия как у небольшой ракетной установки.

     Вращающиеся кожаные петли замедлили скорость и через секунду опали в ловко подставленные руки гномов.

     Один из них призывно махнул рукой. Значит, жарить меня не будут. Мелочь, конечно, но приятно.

     — Привет! — говорю я, подойдя поближе. Дрожащий голос явно выдает мое волнение. Автомат как бы сам по себе поворачивает голову в сторону машущего, а палец невзначай оказывается на курке.

     — Здравствуй, человек! — неожиданно радостно приветствует меня гном. Его спутники дружно кивают головами. Мол, присоединяемся к приветствию.

     В очередной раз задаю себе вопрос, откуда они знают русский язык.

     — Проходи. Присаживайся, — радушно предлагает гном привычно сипящим голосом. — Гостем будешь.

     Под действием его дружелюбного тона напряженный до одеревенения указательный палец правой руки медленно сползает с курка.

     До сих пор мы почти не разговаривали с гномами. Исключением были только гном, встретивший нас после прибытия в этот мир, и еще парочка, решавшая судьбу нерасторопного Стаса.

     Гномы подвинулись, освобождая мне место в круге. От запаха плесневелого сыра и непонимания происходящего кружится голова. Сажусь на плоский камень и осматриваю хозяев. Раньше они мне казались все одинаковыми, но при таком их количестве уже заметна разница в лицах. Одеты все практически в одно и то же — длинные черные кожаные плащи, длинные сетчатые рубахи и широкие кожаные штаны, из-под которых выглядывают грубые ботинки на толстой подошве.

     — Как дела? — поинтересовался гном в традиционно длинном кожаном плаще с изящной каменной застежкой у горла, сидящий справа. — Давно за нами идешь?

     — От шахты, — решил я говорить правду.

     Гномы переглянулись и что-то тихонько буркнули друг Другу. Гномий язык я слышу впервые. Отдельные слова в нем совершенно не выделяются. Больше это похоже на бульканье кипящего супа. Только громче и яснее.

     — Зачем?

     — Надоело жить в неведении! — резко выпалил я в лицо спросившему. — Туда нельзя. Сюда нельзя. За неповиновение смерть... Надоело. — Я в сердцах пнул большой камень ногой. — Сплошные табу... Марионетки, блин, какие-то. Ни шагу в сторону от Договора. Мои друзья гибнут непонятно за что. — Перед глазами всплыл расплавленный холм и искривленный ствол автомата как надгробный крест, торчащий из каменной могилы.

     — Понятно, — кивнул головой тот же гном. — Ты хочешь все знать?

     — Да! — выпалил я. — Хочу!

     — Тогда слушай.

     * * *

     Я сижу и глупо хлопаю глазами, как средневековый крестьянин, впервые услышавший, что земля круглая, а не плоская или какая-то еще и что, оказывается, слоны ее не держат на своих спинах, а по ней бегают. Все оказалось значительно сложнее, чем мы думали.

     Я попытался разложить в голове по полочкам услышанное.

     По словам гномов, или, как они себя называют, копачей, с ударением на первом слоге, выходит, что мы находимся в одном из многих миров, связанных друг с другом.

     Нет, неправильно.

     Миры — гномы называют их срезами — даже не связаны, а скорее совмещены в одну точку пространства. Выходит, что сотни миров как бы спрессованы вместе, но в то же время друг с другом никоим образом не пересекаются.

     Бред какой-то получается... Вместе, но врозь.

     По словам рассказчика, когда-то все было по-другому. Миры стояли врозь и были разнесены по пространству. Но Мастера — гномы произносят это слово тихо и с почтением — зачем-то решили слить срезы воедино и связать их Столбами. Это что-то вроде энергетических захватов, или нитей, удерживающих миры вместе. Столбы явно не видны, но в каждом срезе в точке прохождения Столба находится Артефакт. На этом срезе Артефактами являются залежи особой руды. На другом срезе это может быть озеро целебной воды или область каких-то природных аномалий.

     Каждый срез — это независимый мир со своим населением, очень разнообразным по своей природе, с биосферой, законами и правилами жизни. Жители некоторых срезов могут переходить в другие миры. Гномы говорят, что ничего сложного в этом нет. Нужен лишь кто-то, чтобы показать и объяснить процесс. «Все дело в видении» — именно так сказал один из них. В процессе перехода есть один нюанс — его нельзя совершать рядом со Столбом, иначе попадешь неизвестно куда. Делавшие такое никогда назад не возвращались.

     Специфика срезов такова, что нельзя переходить в тот мир, в который захочешь. Существует определенная последовательность. Это как колода карт, из которой можно брать их лишь по одной. Нельзя с верхней карты перескочить на последнюю. Сперва необходимо по одной переложить все карты, лежащие между ними. И только тогда ты окажешься на нужном тебе срезе.

     Этот срез не является домом копачей. Они — обитатели соседнего, можно сказать, верхнего мира, если продолжать аналогию с карточной колодой. Сюда они приходят лишь за рудой.

     Вот теперь я подошел к самому главному — нашей роли в этом мире.

     Копачи — великие строители и воины. Они бесстрашны и, не раздумывая, бросаются в бой даже с более сильным противником. Все это до тех пор, пока они не оказываются в зоне влияния Столбов. Сила, распространяемая этими нитями, скрепляющими миры, подавляюще действует на гномов. Они начинают себя болезненно чувствовать, становятся заторможенными и пассивными. Но это не главное. Главное то, что в областях залежи руды, являющейся Артефактом этого мира, они видят только обитателей своего среза. То есть только других копачей. И все!!! В этих областях они уязвимы, как слепые котята. К ним можно подойти и убить голыми руками, а они так и не поймут, кто это сделал.

     Наша роль — обеспечивать их безопасность в этих районах. Своего рода телохранители.

     Специально обученные вербовщики заманивают таких глупцов, как мы, для выполнения этой задачи. Через каждые два года защитники Цитадели меняются. Мы пришли вне очереди, так как наши предшественники решили самостоятельно найти выход из этого мира. В нескольких километрах от Цитадели они наткнулись на стаю тушканчиков...

     — А зачем вам руда? — интересуюсь я, более или менее разместив в голове кирпичики полученной информации. Из этих кирпичиков потом предстояло построить четкую картину и попытаться извлечь из нее реальную пользу. — И почему она невидима? — Я запнулся, подумав, что вот о невидимости спрашивать как раз и не стоило. Разглашать то, что мы шарили по корзинам в отсутствие хозяев, мне совсем не хотелось.

     — Давай по порядку, — весело улыбнулся сидящий напротив копач, показав два ряда мелких белых зубов в широкой пасти. — Руда необходима нашим детям. — На его лице появилось выражение нежности, если я конечно правильно разобрался в их мимике. — Она содержит в себе вещество, без которого они не станут полноценными копачами. Если на определенном этапе взросления они не получат порцию этого минерала, то в дальнейшем не смогут иметь потомства. Это может привести к полному вымиранию.

     Присутствующие копачи разом кивнули, подтверждая серьезность сказанного.

     — Вот почему мы приходим сюда и спускаемся под землю. Находиться возле Столбов нам очень неприятно. Но другого выхода нет... На нашем срезе запасы этого минерала исчерпаны полностью. — Он грустно развел руками и пошевелил мясистым носом на уродливом лице. — А невидима она для всех, кроме нас, копачей. Такова ее природа.

     — Понятно, — говорю я, удобнее устраиваясь на холодном камне. — И еще, может глупый для вас, вопрос. Откуда вы знаете наш язык?

     Копачи удивленно переглянулись. По их кругу пронеслось бульканье родного языка, напоминающее смех. Серость ночи заполнилась сиянием гномьих улыбок.

     — Мы знаем все языки всех срезов, расположенных рядом с нашим, — ответил чуть погодя гном, опершись на рукоятку кирки, воткнутой в щель между камнями.

     От удивления я щелкнул зубами, пребольно прикусив язык.

     — Это что? — заикаясь, зачастил я. — Это мы тоже вроде срез? У нас тоже эти, как их, Столбы всякие и Артефакты там разные... Так, что ли?

     — Ну ты непонятливый! — упрекнул меня гном с киркой. — Тебе же сказали, все миры совмещены. Понимаешь? — он сделал паузу для наиболее понятливых. — Все! В том числе и твой невероятно грязный и противный срез.

     — Почему противный? — вступился я за Землю, — Очень даже хороший мир. А вы что, там тоже бываете?

     — Ты что, никогда сказки не читал? — участливо поинтересовался сидящий справа копач.

     — Читал, — все еще не выходя из полосы тупости, отвечаю я.

     — Ну не просто же так в них гномов описывают. Сами же говорите: сказка ложь, да в ней намек.

     — А-а-а, — вот и все, что я смог ответить.

     * * *

     Еще несколько минут я напряженно перевариваю новую порцию информации. Мысль пришла в голову, как удар кувалды.

     — А вы меня не научите переходить из среза в срез? — интересуюсь ангельским голосом.

     Гномы искренне развеселились в ответ на мой вопрос.

     Когда веселье утихло, гном с киркой сказал:

     — Ни один копач никогда не научит жителя другого мира хождению по срезам. Не будет такого... То, что мы тебе рассказали, в отличие от знания перехода тайной не является. Мы, обычные горняки, с уважением относимся к тем, кто обеспечивает нашу безопасность в периоды нашей уязвимости. Именно из уважения к вам, людям, и к тому, что вы делаете здесь, мы и рассказали тебе все, что могли. Но не требуй от нас большего. Существуют определенные правила, которые нельзя нарушать.

     — Ходить умеют всего несколько народов, — добавил другой гном, — Вы к их числу не принадлежите. И кроме всего прочего, это дало бы вам возможность покинуть этот мир.

     — Договор священен и нерушим! — сурово прозвучал голос слева. — То, что написано на бумаге и скреплено следом пальца, есть правила жизни.

     Как дети. Честное слово. Обладать такими технологиями в оружейном деле и верить в слово, написанное на бумаге. Почитали б они наши газеты... И еще странная нелюбовь к сложной механике. Все их инструменты на первый взгляд крайне примитивны, но в то же время мощь оружия позволяет думать о весьма развитой науке.

     Над россыпью скал появилось неумытое солнце, но теплее или особо светлее от этого не стало. На землю легли утренние тени от взвинчивающихся к серому небу каменных шпилей.

     Этот мир как будто нарисован неумелым художником с помощью простых серых карандашей на серой, помятой, а местами и основательно замасленной бумаге.

     * * *

     Караван уже тронулся, а я все сижу, не зная, что делать дальше.

     — Подожди! — ухватил я за стремя верблюда. Всадник, удобно устроившийся в седле между горбами, повернулся ко мне.

     — А кто были эти, с насекомыми внутри?

     — Ссерки. — Гримаса брезгливости исказила и без того неприятное лицо коротышки. — Они войнами разрушили свой срез. Теперь путешествуют в поисках наживы. От нас им нужна руда. Для них это не более чем лакомство с легким наркотическим воздействием. Сами они ее добывать не умеют, вот и пиратствуют возле шахт, пользуясь нашей слепотой. — Он пнул животное ногой в бок, и оно медленно двинулось догонять ушедший вперед караван. — Прощай, — он взмахнул рукой. — Хорошенько охраняйте нас. Не хочется умереть, не увидев лицо врага.

     — Вы и нас возле шахт не видите? — крикнул я вдогонку.

     Гном, не оборачиваясь, отрицательно покачал головой. Дойдя до какой-то точки, животные вместе с седоками начали растворяться в воздухе одно за другим. Перед тем как исчезнуть, мой собеседник еще раз прощально взмахнул рукой.

     Моего ответного взмаха он уже не увидел.

     Я стою и смотрю на место, где еще мгновение назад был караван. Подхожу и начинаю обследование каменистой почвы. Камни как камни. Такие же, как и везде.

     Каким же образом им удалось испариться?

     Вспоминаю слова одного из гномов. «Все дело в видении». Что он имел в виду под словом «видение»?

     Безуспешно пытаюсь смотреть на место исчезновения с разных точек и под разными углами. Может, здесь надо, как со стереокартинками, смотреть расфокусированным взглядом?

     Попытка использовать этот метод опять ни к чему не приводит.

     — Вот черт! — в сердцах пинаю я маленький камень, и он с треском скачет по своим сородичам. — Видение... Какое, к черту, видение?

     Камушек в последний раз подпрыгнул и утих, спрятавшись среди подобных.

     Неожиданно метрах в пяти от меня из ниоткуда появилось... Я даже не понял, что это, слишком быстро все произошло. Приученное к рефлекторным действиям, мое тело падает на колено и утапливает курок. С шелестом из ствола вырывается граната, стремясь на встречу с неожиданным гостем. Тугая волна близкого взрыва тараном бьет в грудь и опрокидывает на спину. Шлем и пластины бронежилета глухо бьются о камни, спасая голову и тело от ушибов.

     — А если это гном верхом на верблюде?! — взрывается почище гранаты в голове страшная мысль. — Тут уже закапыванием в шахте не отделаюсь... Это явное убийство... И кому потом докажешь, что рефлекс сработал.

     Со стоном поднимаю гудящую от взрыва и последующего удара голову. Хорошо хоть заряд был фугасный, а не осколочный, а то сам себя изрешетил бы.

     Шлем сполз мне на нос, начисто закрывая обзор. Перемещаю его на положенное место и осматриваю место скоротечного боя. Поднимаюсь на ноги и с удивлением обнаруживаю в паре метров от себя обезглавленного тушканчика. Это молодая особь высотой метра два с половиной, не больше.

     — Откуда ты тут взялся? — толкаю я туловище ногой.

     И тут меня осенило.

     Так вот откуда появляются в этом мире разнообразные твари. Они приходят из соседних срезов. Оказывается, даже животные могут преодолевать барьер, оказавшийся неприступным для меня. Только разумным существам приходится этому учиться, а у животных это заложено, скорее всего, на уровне инстинктов.

     То, как они добираются, — это понятно. Но зачем? Что их может интересовать в этом убогом мире? Зачем...

     — Для того, чтобы поохотиться на беззащитных гномов у шахт, — отвечаю сам себе вслух.

     Но почему они так целенаправленно штурмуют Цитадель, при этом не нападая друг на друга? Знают что, уничтожив нас, получат свободный доступ к свежей гномятине?

     Бред! Они всего лишь животные, и не более.

     Значит, ими кто-то управляет. Направляет полчища на шахты и Цитадель. Тут возникает следующий вопрос. Зачем? Кому это нужно?

     Хорошо, попытаемся напрячь остатки мозгов. Что произойдет, если гномы будут гибнуть у шахт, а мы будем уничтожены?

     От непривычного избытка мыслительной деятельности я присел рядом с обезглавленным трупом и, глядя на лужу крови, выудил из кармана недоеденную шоколадку. Говорят, шоколад способствует ускорению мыслительных процессов. Я запихнул полплитки в рот и, перемалывая горькое месиво, продолжил плести логическую нить.

     Если все получится именно так, то прекратится добыча руды. А прекратится добыча руды — то...

     — Бинго! — заорал я, подскочив на ноги. — Какой же я умный!

     Если прекратится добыча руды, то маленькие копачи не станут полноценными самцами и самками, а следовательно, не принесут потомства. И приблизительно через одно, максимум два поколения от гномьего рода останутся только записи в учебниках по истории. Мол, были такие и вымерли, как мамонты, от полового бессилия.

     Получается, что гномы кому-то очень мешают. И эти кто-то пытаются их уничтожить. Скорее всего, они слабее копачей, раз не ведут явную войну, а действуют исподтишка.

     Интересно, кто же это такие и чем им мешают гномы? Война религий? Территориальный конфликт?

     Поразмышляв еще несколько минут и не найдя ответа ни на один из поставленных вопросов, решаю отправиться в обратный путь.

     — Пока, — машу рукой трупу тушканчика, направляясь в сторону маячащих вдалеке Пальцев. — Спасибо за подсказку. Без тебя я до этого не додумался бы.

     — Эй! Мотор! — не останавливаясь, подношу к губам рацию. — Ты меня слышишь? Это Витя. Мотор?! — раз за разом повторяю я.

     Наконец сквозь шум помех прорывается далекий голос.

     — Это Мотор. Слышу тебя. Ты где?

     — Двигайся от шахты в сторону Пальцев, — ору я в микрофон, стараясь перекричать шум и треск. — Возьмешь на пять градусов левее Большого Пальца и двигайся прямо. Я выхожу тебе навстречу. Все. Понял?

     — Да. Пять градусов левее Большого Пальца и прямо, — повторяет Мотор маршрут. — Уже еду.

     Камни отражают радиоволны и создают помехи. Стоит удалиться друг от друга на несколько километров, как слышимость становится никудышной. Гул и треск забивают голос говорящего, превращая разговор в орание в микрофон. А может, это совсем и не камни, может, кто-то здесь специально создает помехи, пытаясь нам помешать?..

     Не-е-ет! Надо завязывать с такими мыслями, а то так и до паранойи недалеко. Еще день-другой, и начнут мерещиться зеленые человечки, погоняющие кнутами стада животных. Воображение это конечно хорошо... Главное, чтоб в меру.

     * * *

     До Пальцев оставалось еще пару километров, как я увидел черный джип, двигавшийся в мою сторону.

     Приветственно поднимаю автомат вверх. В ответ раздается радостное бибиканье автомобильного сигнала.

     Скрипнув шинами, джип останавливается в нескольких сантиметрах от моих ног. Мотор, как всегда, в своем репертуаре.

     — Чего так долго? — недовольно ворчу я, скрывая радость от вида знакомого лица. — Я уже заждался.

     — Это тебе не кольцевые гонки, — басит Мотор, выпрыгивая из машины — Ну как? Проследил? Куда они делись?

     — Слишком много вопросов одновременно, — улыбаюсь я. — Поехали, я по дороге все расскажу.

     Выбросив из-под колес фонтаны каменной крошки, джип резко трогается с места, увозя нас домой. По пути я рассказываю Мотору в подробностях произошедшее ночью и утром. Периодически гул двигателя и мой голос заглушается его забористым матом, адресованным гномам. А когда я рассказал о своих догадках относительно врагов копачей, он от избытка чувств выпустил руль и обеими руками радостно хлопнул меня по плечам с криком: «Ну, Витек, ты голова!» В результате мы чуть не перевернулись, налетев передним колесом на большой камень. Джип качнуло, и несколько секунд он касался земли только левыми колесами. Правые в это время вертелись в воздухе. Когда мы приняли нормальное, горизонтальное, положение, я перевел дыхание и пообещал, что если он не будет держаться за руль двумя руками и смотреть на дорогу, то больше я не скажу ни единого слова. Угроза подействовала, и дальше мы двигались нормально.

     Проезжая мимо холма, на вершине которого погибла Аня, мы помрачнели и переглянулись.

     — Даже хоронить нечего, — покачав головой, грустно говорит Мотор. — Не по-людски как-то.

     — Ты не прав. — Повернувшись, я не спускаю глаз с оплавленной вершины. — Этот холм и есть ее могила. Помнишь, как в древности хоронили великих воинов? На месте их могилы насыпали высокий курган, — Я вздохнул поглубже и_на мгновение умолк, пытаясь справиться с нахлынувшим чувством боли в душе. — Здесь курган создала сама природа.

     — Великих воинов, — вторит мне Мотор. — Ты прав. Это ее холм.

     Верхушка холма уже еле-еле видна на фоне серого неба, а я все не спускаю с нее глаз. Мне кажется, что на вершине стоит девушка с автоматом и прощально машет нам рукой. Я поднимаю руку и машу в ответ. Последний взгляд, и я поворачиваюсь, нормально усаживаясь на переднем сиденье.

     Мотор взглянул на меня, покачал головой в такт каким-то своим мыслям, но так ничего и не сказал.

     ГЛАВА 7

     — Вот и все, — мрачно говорю я, закончив свое повествование. В центральном зале Башни наступила тишина, нарушаемая лишь судорожными всхлипываниями Риты.

     Здесь собрались все, кроме дежурящей на смотровой площадке Лены. Информация, которую я добыл, оказалась весьма ценной. Она хоть как-то определяет нашу функцию в этом мире и снимает темный покров с доселе неразгаданных загадок. К сожалению, пока не со всех.

     — Получается, виноват в ее смерти ты? — мрачно спрашивает сидящий на перилах большой каменной скамьи Миша — Если бы ты не выстрелил в ссерка, то огненный заряд не попал бы в вершину холма и Аня осталась бы в живых?

     — Да, — я сжал кулаки, стараясь совладать с собой, — если бы я не выстрелил, то Аня осталась бы живой, но погибли бы гномы, которым и предназначался этот выстрел. А это нарушение Договора.

     — А откуда мы знаем, что именно так все и было? — неприятным тоном поинтересовался Миша.

     — Ты хочешь сказать, что я вру?! — вскочил я со своего стула. — Ты это хочешь сказать?! — Делаю шаг навстречу ему.

     — Да! — в свою очередь вскочил и Миша. — Именно это я и хочу сказать! Из-за тебя, именно из-за тебя она погибла! Ты во всем виноват! — Как камни с неба, падают обвинения на мои плечи. — Тебя нельзя было посылать туда. Ты уже один раз облажался! — Его палец с каждым новым обвинением тыкает мне в лицо. При этом его длинное неуклюжее тело нелепо дергается. Скуластое некрасивое лицо исказила гримаса ненависти и презрения.

     — Наверное, ты прав, — тихо произношу я и сажусь на свое место. На меня накатила волна безразличия. Нет даже желания оправдываться. Все равно Миша полностью уверен в моей виновности, и, похоже, мне его не переубедить. Да и зачем?.. Аню этим не воскресить. А то, что я виноват, знаю и без его подсказок. С жалостью смотрю на перекошенное лицо, брызжущие слюной тонкие губы, искривленные неприязнью. Раньше с ним такого никогда не было. Я не могу сказать, что Мишка мне приятен, но ладили мы с ним нормально, проблем никогда не было.

     — Угомонись, Миша! — резко прерывает его Малыш. — Сядь и умолкни! Ты перегибаешь. Витек здесь ни при чем. Он сделал все правильно. В том, что погибла Аня, нет его вины. Это случайность. — Он повысил голос. — Понимаешь, случайность.

     От него я такого не ожидал. Малыш — шутник и в серьезные споры старается не встревать.

     — Сам умолкни! — поворачивается к нему Миша. — Сиди там и не тявкай! Малявка. Тоже мне, умник выискался.

     Малыш побелел от такого оскорбления, но промолчал.

     Мичман, весь разговор сидевший молча с трубкой в руках в дальнем углу комнаты, за гномьим передатчиком, встал и неспеша прошествовал к Мише. Он остановился почти впритык к нему и посмотрел снизу вверх.

     — Успокойся, — неожиданно мягко сказал Мичман. — Не надо так, Миша. Никто не виноват в произошедшем.

     Лично я ожидал, что он устроит Мишке промывку мозгов. А тут вдруг такая мягкость. Судя по лицам присутствующих, все подумали о том же.

     — Нам всем тяжело... Аня наш друг. — Мичман затянулся трубкой и, выпустив из ноздрей два пушистых облачка, продолжил: — Разговорами мы ее не вернем. Но я думаю, что ей бы не понравилось происходящее здесь. — Он обвел глазами всех. — Ей бы не понравилось, что мы обливаем друг друга грязью. — С каждым словом его тон становился все жестче и жестче, словно плетью стегая окружающих. — В чем наша сила? Я вас спрашиваю?

     — В оружии! — рявкнул сидящий рядом со мной Мотор, решительно стукнув кулаком по колену. — В нашей огневой мощи!

     — В знании, — подняла заплаканное лицо Рита.

     — Есть еще мнения? — Мичман осмотрел присутствующих. — Кто еще скажет, в чем наша сила? — Он повернулся в сторону Миши. — Может, Миша, ты скажешь?

     Миша, опешивший от такого нажима, отрицательно замотал головой.

     — Единство, — тихо говорю я.

     — Повтори громче. — Теперь Мичман повернулся ко мне.

     — Единство, — отражается от каменных сводов мой голос. — До тех пор пока мы вместе, мы сила. Стоит появиться распрям и междоусобице, мы погибли. Нельзя хорошо воевать, не доверяя человеку, прикрывающему твою спину. Не доверяя, будешь все время оглядываться, проверяя, как он там, не подвел ли еще. А пока будешь вертеть головой, проверяя надежность напарника, тебя сожрет подобравшийся спереди зверь. Сожрет и напарника, потому что его спина будет беззащитна.

     — Слышали! — Мичман прошел по кругу, заглядывая каждому в глаза. — Единство и есть наше оружие. А сегодня вы сделали первый шаг в сторону его разрушения. А раз был первый, будет и второй. Вы хотите сдохнуть на этой планете?

     — Нет, — раздался недружный хор.

     — А раз не хотите, то чтобы я больше не слышал таких разговоров! — Он ткнул дымящейся трубкой в сторону Миши. — Это, Миша, тебя в первую очередь касается.

     Мишка как-то неуверенно качнул головой.

     — Ты меня понял?

     — Да. — Голос Миши дрожит, и на глазах появляются слезы. — Я... Я хотел... Я просто не могу передать... — Не договорив, он досадливо взмахивает рукой и быстро выходит из зала.

     — Пусть это будет уроком для всех. Такое де должно повториться, — сказал Мичман и, сменив тон, как бы перевернул страницу. — А теперь давайте обсудим имеющуюся у нас информацию. Вполне вероятно, что Виктор прав. Возможно, существует сила, о которой мы пока ничего не знаем, жаждущая уничтожения гномов. И вполне вероятно, что она приводит сюда стада животных и натравливает на гномов. Как гномы себя называют?

     — Копачи, — отвечаю я.

     — Ну и что это нам дает? — поинтересовался Стас. — Какую пользу мы можем получить из этого? Это поможет смыться отсюда?

     — Нет, — отвечаю я. — Смыться, наверное, не поможет. Я так и не смог понять, как гномы переходят на другой срез. Но теперь мы знаем их слабые места. Знаем, что возле шахт они как слепые котята. Знаем, что они умеют воевать и неплохо вооружены. Знаем, откуда приходят эти твари. — Я задумался, вспоминая, что же я еще узнал.

     — А почему они так просто все рассказали? — устроившись на коленях у Стаса, спрашивает Рита. — Может, они специально нагрузили тебя дезинформацией?

     — На кой им это надо? — буркнул Мотор.

     Спор зашел в тупик. Еще минут двадцать мы препираемся на различные темы, потом изнеможенно умолкаем. Мичман, подумав, объявил перекур, и все гурьбой повалили из зала.

     — Виктор, подожди, — окликнул меня уже в дверях Мичман. — Останься. Разговор есть.

     Возвращаюсь обратно в зал и усаживаюсь на скамью из камня, напоминающего мрамор с синими прожилками. Мичман закрывает двери за последним человеком, подходит и присаживается на корточки напротив меня. Достав кисет, набивает трубку табаком. В тишине комнаты сухо скрежетнула о коробок спичка. Выпустив зловонное облако от кубинского табака, он разгладил рукой усы и пристально посмотрел мне в глаза.

     — Ты, наверное, не совсем в курсе... — как-то неуверенно начал он. Похоже, предстоящий разговор ему не очень приятен. — Ты думаешь, почему Миша так вызверился на тебя?

     — Наверное, из-за Ани. Это ведь из-за меня...

     — Чушь, — резко перебил меня Мичман. — Ты все сделал правильно. Это было верное решение, а от случайностей никто не застрахован. И не терзай себя больше дурацкими мыслями. Дело в том, что еще на Земле Миша сделал предложение Ане.

     — Какое предложение? — недопонял я.

     — Руки и сердца. Какое же еще? Но она ему отказала, сославшись на тебя. Она сказала, что любит только тебя и никто ей больше не нужен... Миша больше месяца ходил за ней по пятам, а она ни в какую.

     Вот как... Я даже не думал, что у нее все так серьезно. Теперь понятно Мишкино поведение в отношении меня. Получается, что я стал причиной смерти его любви. Вот ведь какая гадость получается!

     — Спасибо, — останавливаю его. — Я все понял. К Мише у меня претензий нет.

     Мичман недоверчиво взглянул на меня, как бы решая, верить или нет.

     — Ладушки. — Он встал и пошел к дверям, — Не забывай о моем совете. Не терзай себя.

     — Угу, — отвечаю его спине, исчезающей за дверями.

     ГЛАВА 8

     Следующая неделя прошла на редкость спокойно. Ни разу не загудела гномья рация, в поле зрения не появилось ни одной твари, за исключением кротов, занимавшихся своим ремеслом санитаров. Все занимались повседневными работами. Стас по-прежнему отмывал внутреннюю стену Цитадели от копоти. Он ведрами таскал воду из родника в подвале Башни и выплескивал ее на стену. Грязные жирные потоки стекали во двор, а потом по водостокам сквозь решетки, вмурованные в камень, уходили под землю. Рита предложила ему помощь, но со словами, позаимствованными у Мичмана: «Не женское это дело палубу драить», была отправлена восвояси.

     Малыш, как обычно, все свободное время ковырялся в двигателе вездехода. Иногда ему даже удавалось его заводить, и тогда Цитадель наполнялась диким пульсирующим ревом дизеля. Мотор вездехода работал минут пять и благополучно умолкал. Малыш чертыхался и лез под капот. Этот цикл повторялся уже не знаю какой десяток раз.

     Рита и Лена занялись исключительно женским делом — развешиванием занавесок на бойницах Башни. Мичман попытался их отговорить от таких глупостей, но вскоре бросил это бессмысленное занятие, сказав: «Что хотите, то и делайте». Девушки, воодушевленные его быстрой капитуляцией, решили занавесками не ограничиваться. На следующий день я чуть не упал, запутавшись ногами в сплетенном из изоляции от проводов коврике у двери своей комнаты.

     Мичман почти не слезал с бастиона, где возился с заклинившей во время последнего штурма пушкой. Она периодически наотрез отказывалась стрелять и перекашивала снаряды в механизме подачи. Глядя на его мучения, Мотор, шатавшийся без дела, предложил воспользоваться старым народным средством — кувалдой. Невзирая на протесты Мичмана, он пару раз приложился этим средством по механизму подачи, и все заработало. Удовлетворенный своим трудом и удивлением Мичмана, он снова вернулся к первоначальному состоянию — ничегонеделанию.

     Миша почти ни с кем не разговаривал. Ходил как в воду опущенный. На вопросы отвечал невпопад и вообще вел себя очень странно. Я было попытался с ним по душам поговорить, но он отмахнулся и сослался на занятость. За эту неделю он облюбовал арсенал, даже ел там. В результате все оружие было вычищено и расставлено ровными рядами вдоль стен.

     Мне эта неделя показалась годом. Я никак не мог избавиться от вспоминания о бое у шахты и обдумывания вариантов, при которых Аня осталась бы в живых. По ночам мучили кошмары. Снился расплавленный холм и стройный женский силуэт, прощально машущий рукой с его вершины удаляющемуся джипу. Попытки отвлечься результатов не принесли. Мичман, видя мои мучения, пригласил к себе в комнату и устроил выволочку по полной программе. Он жестко говорил, что в таком состоянии я не боец, а обуза для всех, что я становлюсь слабым звеном нашей цепи. Это меня пробрало и помогло взять себя в руки. К тому же лучший доктор — это время. Несколько дней, прошедших после боя, размыли краски событий и ослабили кипящие эмоции. В результате к концу недели я чувствовал себя значительно лучше.

     Утром наступила моя очередь дежурить на смотровой площадке Башни. Бесконечная лестница выводит меня на продуваемую всеми ветрами площадку, с которой хорошо просматривается окружающая Цитадель Пустошь.

     Над цепью гор выглядывает краешек солнца, создавая причудливые тени на глади Пустоши. Дует холодный ветер, и я сильнее кутаюсь в длинный военный плащ цвета хаки. Надо было еще и свитер надеть, а то точно замерзну.

     — Держи, — протягивает мне тяжелый морской бинокль Миша. — Все спокойно. Удачного дежурства.

     — Спасибо, — отвечаю я, зевая и поеживаясь от утренней прохлады. — Миш?

     — Чего? — Он уже начал спускаться по лестнице вниз.

     — Ты на меня злишься? Только честно.

     — На тебя — нет. — Он печально посмотрел на восходящее солнце. — Скорее, на себя. — И двинулся вниз.

     Странный парень.

     Прикладываю бинокль к глазам и осматриваю окрестности. Пустота. Только у самых гор копошится пара кротов, терзая полуразложившуюся тушу слона. На этой неделе они хорошо попировали, а заодно очистили Пустошь от гор трупов. Кроты сожрали почти все, даже кости. Теперь только кое-где виднеются объедки.

     От нечего делать осматриваю стоящий тут же тяжелый пулемет на треноге. Серьезный аппарат. Одна из опорных ножек слегка изогнута. Это как-то еще поначалу Лена умудрилась уронить треногу вниз. Тогда еще ею чуть Мотора не пришибло. Он вышел на крыльцо покурить после плотного обеда, а тут на тебе, такая железяка на голову. Хорошо, что Лена вовремя громко взвизгнула. Тогда она узнала много нового о себе и родственниках по материнской линии. Мотор бушевал минут десять. Бушевал бы и больше, если бы не Мичман.

     Опять осматриваю в бинокль Пустошь. Мощная оптика приближает скалы, выстроившиеся кривыми рядами, как салаги-новобранцы. На их фоне замечаю медленно движущуюся темную точку. Увеличиваю резкость.

     Гном. Гном верхом на верблюде.

     Странно, обычно без предупреждения они не появляются.

     — Эй, Малыш! — Его ноги в кроссовках торчат из-под капота вездехода. — Брось фигней заниматься. У нас гости.

     Малыш резво дергается и бьется затылком об открытый капот.

     — Блин! — в сердцах ругнулся он, потирая место ушиба. — Чего орешь, как больной слон? Какие еще гости? Не надо нам никаких гостей!

     — Одинокий гном движется с запада. Скажи Мичману. И наверное, надо его встретить. А то мало ли что, — кричу я, перегнувшись через парапет башни.

     Уже через несколько минут в сторону гостя движется джип с Мишей и Стасом на борту. Все остальные, конечно кроме меня, вышли во двор и громко обсуждают возможные причины появления копача.

     До сих пор появления гномов ничего хорошего не приносили. Посмотрим, как будет на этот раз.

     Джип поравнялся с верблюдом, сделал круг и теперь двигается параллельным курсом.

     — Витек, — просыпается рация, стоящая у треноги пулемета. — Витек, подними трубку.

     — Витек слушает, — отвечаю на неожиданно веселый голос Стаса. — Этот гость к тебе.

     У меня все так и обмерло внутри. Что же я такого сотворил? Неужели я где-то нарушил Договор? Других причин приезда копача я не вижу. Но почему тогда так веселится Стас?

     — Точнее, не гость, а гостья, — хихикает рация.

     — Какая еще гостья?

     — Твоя любимая гномиха пожаловала. Говорит, ей нужен именно ты и никто другой тебя не заменит.

     По дружному веселью, царяшему во дворе Цитадели, догадываюсь, что разговор слушаю не только я.

     — Чего ей надо? — преодолевая неловкость, спрашиваю я.

     — Говорит — конфиденциальный разговор.

     — Ну и вкусы у тебя, Витек, — хохочет рация голосом Малыша. — Я думал, тебе нравятся высокие и стройные. А оказывается, ты почитатель маленьких и кривоногих.

     — Разговаривать она будет за пределами Цитадели. Пройти внутрь она не хочет.

     — Стесняется! — не унимается Малыш. — Ути-пути. Какие мы нежные. Витек, ты с ней поласковей. Может, она еще...

     — Хорошо. Я буду ждать ее у ворот.

     — О'кей. Сейчас ей скажу, — и после минутной паузы. — Она согласна.

     Кладу бинокль и рацию на парапет и, теряясь в догадках, спешу вниз. На уровне первого этажа сталкиваюсь с Ритой.

     — Мичман велел заменить тебя. Ты только недолго с ней любезничай, а то я есть хочу.

     — Ладно, — утвердительно киваю я. — Постараюсь.

     Подхожу к Западным воротам и, откинув тяжелую задвижку, толкаю каменную плиту. Ворота распахиваются без единого скрипа. Еле успеваю отскочить в сторону, как в проем ворот влетает джип с широко улыбающимся Стасом за рулем. Даже у Миши, очень серьезного в последнее время, при моем появлении возникает некое подобие улыбки. Лихо развернувшись, джип паркуется рядом с вездеходом у южной стены. Метрах в двадцати от стен Цитадели стоит гномиха, удерживая верблюда за повод. Огромное животное недовольно машет головой и звучно фыркает. Его раздражает запах выхлопных газов.

     По мне, уж лучше нюхать выхлопные газы, чем сырную вонь копачей.

     Неспеша подхожу к гномихе и останавливаюсь в паре метров от нее. Да, это та, что и прошлый раз. Тело гостьи закутано в длинный кожаный плащ, всклокоченный хвост волос грязной мочалкой спадает на правое плечо.

     Я так спешил, что даже не взял с собой оружие. Со мной такое впервые.

     Все обитатели Цитадели выстроились на стене и наблюдают за мной. На лицах у большинства улыбки. Серьезен только Мичман. Он хмуро переводит взгляд с меня на гномиху и обратно.

     На меня выжидательно смотрят маленькие глазки из-под нависающих над ними костяных дуг. На лишайном лице — застыло непонятное выражение. Так мы стоим, глядя друг на друга несколько минут.

     — Зачем я тебе? — не выдерживаю я первый игру в молчанку.

     — Есть предложение, — глубокий, чуть хрипловатый голос с небольшой задержкой отвечает мне. — Взаимовыгодное.

     — Можно подробнее?

     — Можно. Только давай сперва присядем, разговор долгим будет. — Она чисто человеческим жестом указывает мне на камень, а сама устраивается, скрестив ноги, прямо на земле.

     — Может, лучше зайдем в Цитадель?

     — Нет. Мы ее не любим и стараемся без особой надобности не заходить за ее ворота.

     — Почему? — интересуюсь я, садясь на камень. — Здесь же нет Столба, связывающего срезы.

     На лице гномихи появляется улыбка.

     — Ты уже много знаешь.

     — Не очень много. По крайней мере меньше, чем хотелось бы. — Я с недовольной миной на лице верчусь на камне, пытаясь устроиться поудобнее.

     — Думаешь, это мир был всегда таким, как сейчас? — Она показывает рукой на камни у моих ног.

     — Не знаю, — пожимаю плечами. — Никогда об этом не задумывался.

     — Давным-давно это был мир-сад, — ее голос погрустнел — Его жители были очень миролюбивы. Они называли себя лактами. Пакты не знали войн и раздора. Вы назвали бы это раем. Всеобщая любовь и умиротворение. Они не признавали технический прогресс. Здесь никогда не было ни заводов, ни фабрик, как у вас. Жители использовали только примитивные орудия труда. И не потому, что глупы. Нет. По сравнению с вами они существенно умнее. Лакты выбрали путь развития возможностей своего организма.

     — А-а-а, знаю, — перебиваю я рассказчицу. — Проходили мы это. Телепатии и телепортации всякие.

     — То, что ты назвал, у них, наверное, умели даже дети. — Она перекинула спутанный хвост волос на левое плечо. — Ты даже не сможешь представить себе их возможности. Используя внутренние силы, они могли строить города, при этом даже не пошевелив рукой. Они создавали новые виды растений и деревьев, изменяя этой же силой биокод зерен.

     Я с интересом слушаю ее рассказ, не переставая удивляться. Гномиха одета, по моим меркам, в какое-то тряпье, ездит верхом на верблюде и так спокойно рассуждает о биокоде зерен.

     — Их способности возрастали с каждым поколением. Если бы лакты захотели, то поработили бы все срезы. Ведь им и до сих пор нет равных... Я даже не знаю, с кем их можно сравнить.

     — И куда же они делись? — шевельнулся я на неудобном камне.

     — Мы, копачи, тогда еще были намного сильнее, чем сейчас. У нас был период подъема. Появились новые технологии, возросла рождаемость, — пропустив мой вопрос мимо ушей, продолжила гномиха. — Мы были обеспокоены таким сильным соседом. Несмотря на его миролюбие, мы боялись, что рано или поздно лактам не хватит родного среза и они двинутся дальше. А тут еще обнаружилось, что на их срезе большие залежи необходимого для наших детей минерала...

     — И вы напали на них? — попытался я угадать ее следующую фразу.

     — Да, — утвердительно мотнула гномиха уродливой головой. — Мы напали на лактов. Они даже не сопротивлялись... Лакты встречали нас на порогах своих убогих лачуг с улыбкой. Даже умирая, они не переставали улыбаться. — Она не скрывает своих эмоций, и в каждом ее слове сквозит боль, боль за ошибки предков. — Мы уже почти захватили этот срез. Точнее, это был не захват, а бойня. В течение нескольких дней почти все население было истреблено. Срез был умыт кровью лактов. Мы уже праздновали победу. Для полного господства еще оставалось взять остров Ерех в Северном океане

     — Здесь были океаны? — удивляюсь я, оглядывая сухую каменистую почву, уже несколько месяцев не видевшую дождя.

     — Да. Северный и Южный. Они разделяли сушу на четыре континента. И еще множество морей и рек.

     Я с недоверием смотрю на серые зубья скал. Неужели здесь когда-то цвели сады, ухоженные заботами лактов, и изумрудные волны накатывали на берег?

     — На этом острове мы впервые встретили сопротивление. Вид крови подействовал на живущих на нем лактов отрезвляюще. На нас обрушились штормы и ураганы. Земля вздымалась вулканами под нашими ногами. Целые армии гибли в потоках лавы и струях ядовитого газа, бивших из-под земли. До сих пор миролюбивые, животные стали кровожадными и теперь подкарауливали наших солдат за каждым деревом. Вспыхнули ранее неизвестные болезни, косившие наши ряды. Рай стал адом. Но мы не привыкли останавливаться. На смену погибшим пришли новые армии. Очень медленно мы теснили противника вглубь острова. Оставшиеся в живых лакты создали в центре острова крепость, в которой держались до последнего... Мы все-таки взяли ее! — в ее голосе зазвучала гордость. — Остался только один лакт. Он стоял на вершине башни посреди крепости. Лакт был тяжело ранен. Он знал, что ему тоже суждено умереть. Мы были на стенах, когда он поднял руки вверх и прокричал: «Умри, мой мир, вместе со мной!» — и бросился вниз. И мир умер. Умер вместе с лактом. Сперва умерли все животные, потом засохли деревья. Высохли океаны. За два года рай превратился в то, что ты сейчас видишь вокруг себя.

     — Эта крепость — Цитадель? — догадался я. — Поэтому вы ее и не любите.

     — Да, это она, — бросила гномиха мрачный взгляд в сторону темно-зеленых стен. — Это символ нашего позора. И точка, с которой начался упадок. Мы не получили с этого среза никакой пользы, за исключением руды из шахт... Сейчас копачи стараются без надобности не появляться на этом срезе.

     — Печальная история, — я тяжело вздохнул. — Я и не думал, что вы такие воинственные. У меня всегда гномы ассоциировались с рудокопами или строителями.

     — Что есть, то есть.

     Солнце поднялось и начало пригревать. Гномиха расстегнула плащ, выставив напоказ уродливое тело, прикрытое сетчатой одеждой.

     — А зачем я тебе? — вернулся я к первоначальной теме разговора. — Ведь ты не просто так это рассказала.

     — Дело в том, что они вернулись! — наклонившись ко мне, гномиха шепотом произнесла эту фразу. От ее близости у меня во рту сразу же появился неприятный сырный привкус.

     — Кто — они? — не понял я.

     — Лакты. — Сейчас это слово прозвучало из ее уродливых губ как ругательство

     — Так ты же сама сказала, что вы их уничтожили давным-давно.

     — Похоже, кто-то остался жив. Он долго скрывался, наверное на других срезах, а теперь вернулся.

     — Лакты — долгожители?

     — Они живут в сотни раз дольше нас, а мы живем раз в пять дольше людей.

     — Значит, это он управляет стадами животных, нападающих на Цитадель и гномов, работающих у шахты, пользуясь тем, что они не видят в зоне действия Столбов существ из других срезов? — выпалил я на одном дыхании.

     — Ты довольно умен, — с удивлением взглянула мне в глаза гномиха.

     — А животных он приводит из других срезов и управляет ими, используя свои способности. Он слишком слаб, чтобы вступить с вами в открытую войну, вот и пытается истребить вас путем уменьшения рождаемости. А если еще учесть продолжительность его жизни, то получается, что у него есть все шансы увидеть смерть последнего копача, — высказал я все свои догадки.

     — Да, все именно так. Ты сам до этого додумался или кто подсказал? — как бы между прочим поинтересовалась гномиха.

     — Сам! — выпятил я грудь.

     — Молодец, — улыбнулась она. — Возможно, тебе даже хватит мозгов выполнить мое предложение.

     — Ну скажи, наконец, к чему ты это все ведешь? Я уже понял, что ты что-то от меня хочешь, но, вот что — не пойму никак.

     — Я предлагаю тебе возвращение домой, — произнесла она, пристально глядя мне в лицо, как бы желая не пропустить реакцию на свои слова.

     Я с трудом удержался, чтобы не вскочить на ноги. Нечеловеческими усилиями придаю лицу невозмутимое выражение. Кажется, гномиха разочарована моей реакцией. Она ожидала большего.

     — Можно поподробнее? — лениво потягиваюсь я, широко зевая. Знала бы она, чего мне это стоит.

     — Ты сделаешь то, что я скажу. За это я вывожу тебя в твой срез.

     — А они? — машу я в сторону зрителей на стене Цитадели. — Они как же?

     — Они останутся выполнять Договор, — пренебрежительно отмахивается она рукой. — Зачем они тебе нужны? Главное то, что ты попадешь домой.

     Я решаю сделать ход конем. Раз я так ей нужен, значит, можно попробовать поиграть на моих условиях и попытаться вытащить домой всех. Не могу сказать, что я не хочу вернуться в родной мир. Хочу, даже очень. Но уйти, оставив их здесь? Я оглядываюсь на Цитадель.

     Мичман, Мотор, Стас, Миша, Лена, Рита, Малыш. Сейчас вы самые близкие для меня люди, и бросить вас — это предательство. Мы слишком много пережили вместе, чтобы я вот так взял и ушел.

     — Спасибо за познавательную беседу, — встаю я с камня и отряхиваю джинсы. — Но твое предложение меня не интересует. До встречи.

     Я делаю гномихе прощальный взмах рукой и, повернувшись к ней спиной, медленно иду к Цитадели. Иду и жду ее оклика. Если она меня не позовет, то получится, что я самым настоящим образом упустил шанс вернуться домой. Ворота все ближе и ближе. Их распахнутые половинки ждут меня, чтобы с гулом захлопнуться за спиной.

     Теперь я совершенно другими глазами смотрю на Цитадель. Теперь для меня это не просто крепость, теперь это памятник погибшего народа, их последняя попытка спастись. Я не могу сказать, что мне их очень жаль. По-моему, они были глупцами... Владея такими силами, впустили врага на свой срез и дали себя уничтожить... Нелепость. Да еще и встречали его с улыбками на порогах своих жилищ. Нет, нам, людям, стремящимся выжить любой ценой, этого не понять.

     — Витя! — раздается у меня за спиной. — Разговор еще не окончен.

     Я с недовольной миной на лице неспеша оборачиваюсь.

     — А о чем еще говорить? — пожимаю плечами. — Ты сделала свое предложение. Я отказался. Вот и все. И точно так же поступят и остальные, — кивок в сторону Цитадели. — Если ты не знаешь, то у нас это называется предательством. У нас не принято бросать друзей в беде.

     Стараюсь себя сдерживать, чтобы бурлящее во мне волнение не выдал голос. Внутри все ликует. Окликнула. Все-таки окликнула. Значит, я ей действительно очень нужен.

     — Твое предложение? — Наши роли меняются.

     — Ты учишь меня переходить из среза в срез. И все. Все остальное мы сделаем сами.

     — Нет, — как от удара дернулась она. — Ни один копач...

     — Знаю, знаю, — перебил я. — Ни один копач никогда не научит чужака ходить по срезам. Все это я уже слышал. Но это и есть моя цена за услуги.

     — Но ты еще даже не знаешь, что я собираюсь тебе предложить, — удивилась она.

     — Знаю. — И выдал первую же версию, которая появилась у меня в голове. — Ты хочешь, чтобы я убил лакта... Сами вы этого сделать не в состоянии, так как он, скорее всего, на этом срезе где-нибудь в районе одной из шахт. Находясь в зоне невидимости, он преспокойно себе управляет животными.

     Выражение ее уродливой морды, украшенной мясистым крючковатым носом, подтвердило мою правоту.

     — Вы ведь можете пригласить другого человека с Земли, — решил я добить ее окончательно. — Но ему придется проходить длинный курс подготовки, для того, чтобы выжить в этом мире. А мы уже своего рода специалисты в этой области.

     И снова я попал в яблочко.

     — Да. Все именно так, как ты сказал. — Она скорчила непонятную для меня гримасу то ли недовольства, то ли восхищения. — Мы, копачи, часто недооцениваем окружающих, глядя на них сквозь призму своей гордыни.

     — Ничего, — утешительно говорю я. — Жизнь вас еще научит. А теперь давай ближе к делу. Опиши в подробностях, что от меня требуется.

     — Во-первых, найти и уничтожить лакта. Из полезного могу добавить, что лакты смертны и убить их можно любым оружием. Внешне лакты неотличимы от вас, людей. И помни, что он может убить тебя, даже не пошевелив рукой. — Она задумалась и добавила: — Физически они никогда не сражаются. Твой противник будет использовать окружающую тебя природу. Никогда не забывай, что он здесь дома. Здесь ему подвластно все. Я сама удивляюсь, почему он не принимает более жестких мер в отношении нас. Возможно, он болен или каким-то образом растерял свою силу. Не знаю.

     — А во-вторых? — как бы между прочим поинтересовался я.

     — А во-вторых, ты должен помочь мне решить довольно щекотливый вопрос.

     — Какой же? — интересуюсь, ожидая какой-то гадости. И я не ошибся.

     — Мой отец, король копачей, тяжело болен. Он...

     — Это выходит, что я вот так запросто разговариваю с принцессой гномов, — перебил ее я, отвесив немного шутливый поклон. — Ваше высочество.

     — Не паясничай. Тебе не идет, — осадила она меня. — Ты так и будешь как пень торчать? Может, присядешь? — Она опять указала рукой на камень.

     Возвращаюсь на свое прежнее место напротив гномихи.

     — Перед тем как ты продолжишь свой рассказ, определимся с оплатой за мои услуги. Ты согласна на мои условия? Да или нет? Если да, то мы продолжаем разговор. Если же нет, то мне уже пора. — Я делаю вид, как будто хочу встать с камня.

     Гномиха жестом усаживает меня обратно.

     — Хорошо, я научу тебя ходить по срезам. Но это навсегда останется между нами, потому что, если это всплывет, у меня возникнут серьезные проблемы.

     — Проблемы у принцессы? — искренне удивляюсь я.

     — Закон един для всех. И наказание за его нарушение тоже.

     — И каково же наказание за то, что ты научишь меня переходить из среза в срез? — исключительно из любопытства интересуюсь я.

     — Смерть, — очень спокойно произносит она.

     Удивленно смотрю на гномиху. Либо она настолько обеспокоена судьбой своего народа, идя на такой шаг, либо собирается меня откровенно кинуть. На всякий случай решаю перестраховаться.

     — Только сперва ты меня учишь, потом я выполняю задание.

     — Дай мне руку, — протягивает она свою шершавую ладонь с длинными когтистыми пальцами. — Я хочу убедиться, что ты говоришь правду.

     Моя ладонь оказывается в тисках ее пальцев. Откуда-то изнутри накатывает теплая волна, и я, как и в прошлый раз, теряю связь с реальностью. И опять, как тогда в Цитадели, всплывает образ пепельноволосой красавицы. Но на этот раз она не улыбается, а изучающе смотрит на меня большими голубыми глазами. Видение быстро прошло, и окружающий мир приобрел привычную серость. Гномиха уже прячет руку под плащ.

     — Ты был честен. Я научу тебя.

     — Естественно. Я всегда дела веду честно, — не краснея, вру я. Далеко не всегда я руководствуюсь данным словом и совестью.

     — Мой отец, король копачей, тяжело болен, — начала она, как будто мы и не меняли тему разговора. — Вскоре он умрет. У меня есть брат-близнец. Наши права на престол равноценны. Ты должен сделать так, чтобы я стала королевой.

     — Оп-па! Ну и как я это сделаю? На дуэль его вызову? И вообще, я не думал, что ты такая амбициозная. Что, жажда власти сушит? — поддел я.

     — Нет у меня жажды власти. Совсем нет. — Она наклонила уродливую голову, отчего хвост волос переместился на лицо. — Не люблю я ее. Просто я не хочу войны.

     — Войны? — Я даже приподнялся со своего насеста, услышав это слово.

     — Да, длинной кровопролитной войны, которая, вероятно, затронет и твой мир.

     — Вероятно?

     — Я не знаю до конца планов моего жестокого брата. Но как только он придет к власти, примется за расширение сферы влияния копачей. А это — война. Он хочет таким способом вернуть нашему народу былое величие.

     — Но это же глупо! — возмутился я.

     — Он так не считает, — нескрываемая горечь сквозит в ее глубоком голосе. — Именно поэтому на трон должна взойти я.

     — Ясно. Что я должен сделать? — обуяла меня жажда деятельности. Как-то совсем не хочется видеть Землю, и так раздираемую постоянными войнами и конфликтами, вовлеченной в предстоящее кровопролитие.

     — У власти окажется тот, чей воин победит в Треугольнике справедливости. Ты будешь моим воином. Если ты победишь, то спасешь несколько срезов, в том числе и свой, от бессмысленного истребления. Брат выставит против тебя своего любимца — Тронга. Тронг — идеальный убийца. Его организм специально перестроен для этого. До сих пор еще никому не удавалось его победить.

     — Зачем тогда тебе я? — просыпается в душе неприятный холодок, — Я очень посредственный солдат. Тем более если ты говоришь, что эта тварь... как ее там, идеальный убийца,

     — Треугольник справедливости учитывает чистоту помыслов сражающихся. Он будет оказывать определенную помощь тому, кто прав.

     — Он что, разумен?

     — По-своему да. Это одна из игрушек Мастеров. — Она, как и другие гномы, произносит это слово с почтением. — Он должен тебе помочь, ведь ты будешь драться ради спасения многих жизней.

     — Когда? — Это единственное, что меня сейчас интересует.

     — Завтра утром.

     — Так скоро?

     — Отец слишком плох. Все должно решиться как можно скорее.

     — Куда нужно будет идти?

     — Никуда. Треугольник находится вон там, — показывает она на каменистую гладь метрах в пятистах от нас.

     — Но там же ничего нет, — говорю я, осматривая ровную поверхность Пустоши.

     — Здесь нет. А на нашем срезе здесь находится пустыня, в центре которой лежит Треугольник справедливости.

     Изумленно качаю головой. Значит, из среза в срез просто так не перейдешь. Надо учитывать рельеф местности и наличие строений, а то выскочишь где-то метрах в десяти под землей или метров на сто над ней. Похоже, что можно переходить только в тех точках, где уровни почвы совпадают в обоих срезах.

     — Какое оружие можно использовать? — Пожалуй, это мой последний вопрос. Мозг и так перенасыщен информацией.

     — Оружие даст Треугольник. — Она встает, оправляя складки плаща, и направляется к своему верблюду. Животное успело за время нашего разговора почти полностью слизать, как сливочное мороженое, камень величиной с мою голову. — До завтра. Отдохни хорошенько.

     Я делаю прощальный взмах и иду к открытым воротам Цитадели.

     — Ну что там? Чего она хотела? — бросаются ко мне девчонки, как только я переступил порог.

     Подбежавший Малыш хотел, как всегда, пошутить, но, внимательно взглянув на меня, заткнулся на полуслове.

     Через минуту я оказался в окружении всех защитников Цитадели. В меня уперлись семь пар глаз, сверкающих любопытством.

     Изнутри поднимается волна геройства и не свойственного мне патриотизма. Я сделаю все, чтобы спасти вас и старушку Землю. Сдохну, но сделаю!

     — Она — принцесса копачей... — начал я длинный пересказ беседы с гномихой.

     ГЛАВА 9

     — Закрой глаза и почувствуй два ближайших Столба. Они не только связывают срезы, но и помогают ходить между ними, — учит меня гномиха.

     Я стою рядом и стараюсь запомнить каждое слово, будто от этого зависит моя жизнь. Что в общем-то так и есть. До тех пор пока я не пойму правил перехода и не научу остальных, мы пленники этого мира.

     Этим утром я пережил трогательную сцену прощания. Лена и Рита минут пять висели на моей шее, требуя обещания вернуться живым. Чтобы ускорить процесс, я дал клятвенное обещание, подумав, что если я уж его и нарушу, то мне будет все равно. Мужики долго жали руку и подбадривающе хлопали по плечам. Так что к моменту ухода я уже не чувствовал правой руки и плечей.

     Учитывая то, что урок с гномихой я проводил в километре от стен Цитадели, большая часть ее населения продолжала наблюдать за нами.

     — Когда почувствуешь Столбы, проведи между ними условную линию. Ты обязательно должен ее увидеть. Она хоть и условная, но должна четко просматриваться в темноте, — продолжает наставления гномиха.

     — Как же я увижу ее, если глаза закрыты?

     — Воображением, — злится наставница на тупость своего ученика. — Ты должен создать ее своим воображением. После того как увидишь, необходимо через нее перейти. Вот и все. Ты окажешься на другом срезе. Если пройдешь над линией, попадешь в мир, расположенный выше. Под линией, соответственно в расположенный ниже. В момент пересечения линии ты можешь остановиться и посмотреть, куда идешь. В случае если точка выхода тебя чем-то не устраивает, возвращаешься обратно. Сдвигаешься в своем срезе на некоторое расстояние и начинаешь все по новой. Понятно?

     — Вроде да. Сейчас попробую.

     Я закрываю глаза и начинаю мысленно искать Столбы. После нескольких попыток я что-то чувствую, а спустя несколько секунд в окружавшей меня темноте начинают появляться вертикальные светящиеся линии. Пытаюсь сосредоточиться на этих линиях, и они медленно превращаются в гигантские вертикальные столбы света. По ним, как кровь по венам, движутся пульсирующие потоки силы.

     — Вижу, — шепчу я, боясь спугнуть увиденное. — Столбы...

     — Выбирай ближайшие и строй линию.

     Меня окружает приблизительно десяток Столбов. Одни расположены достаточно близко, другие виднеются вдали. Из них выбираю два наиболее крупных и ярких. С трудом удается провести между ними линию. Она получается какой-то нечеткой и дрожащей. Стоит только мне ослабить внимание, она тотчас же пропадает. Где-то с десятой попытки воображению удалось провести более-менее стабильную линию, соединяющую две светящиеся колоны.

     — Есть. Получилось.

     — Теперь представь, что ты пролетаешь над линией.

     Точка просмотра в иллюзорном мире шевельнулась и медленно двинулась в сторону линии. Линия все ближе и ближе. Она тоже светится, но не так ярко, как Столбы. Я пересекаю линию. И ничего.

     — А дальше? — спрашиваю я. — Что дальше? Но гномиха почему-то молчит.

     Распахиваю глаза и чуть не падаю от удивления. Верчу головой, пытаясь понять, где я.

     Где Цитадель? А скалы? И почему все желтого цвета?

     Рядом со мной прямо из воздуха появляется гномиха, держащая за повод своего верблюда. Она широко улыбается.

     — Я же говорила, что это просто. Даже мой спутник умеет это делать, — похлопывает она верблюда по мускулистой ноге.

     — Где я? — все никак не могу прийти в себя я.

     — У меня дома. Это мой срез. Родина копачей.

     Еще раз осматриваюсь. На этот раз чуть спокойнее. Надо мной чистое голубое небо, покрытое пушистыми облачками, неторопливо плывущими по своим чрезвычайно важным делам. В зените зависло яркое солнце. Почти как дома, лишь спектр света ближе к желтому. Вокруг, до самого горизонта, ровная, как стол, желтая пустыня. Опускаю глаза и вижу, что ноги по косточки ушли в мелкозернистый песок. Наклонившись, набираю его полную горсть и пересыпаю из руки в руку. Я уже успел отвыкнуть от ярких цветов. Все кажется нарядным, праздничным. Даже обычный песок. Подняв голову вверх, улыбаюсь почти родному небу. Как же я по нему соскучился!

     Гномиха внимательно смотрит на меня.

     — Почти как дома, — объясняю я свое поведение.

     — Понимаю, — она сочувственно кивает головой. — Соскучился?

     — Очень, — отвечаю я и прокашливаюсь, пытаясь устранить поднявшийся к горлу комок. — Что дальше?

     — Вон Треугольник, — показывает она рукой в сторону темного пятна в сотне метров от нас. — Пойдем.

     Мы медленно идем, погружая ноги в песок. Пятно, приближаясь, принимает треугольную форму.

     — Пришли, — говорит гномиха, усаживаясь на песок. Верблюд сразу же погрузил морду в песок и начал там что-то выискивать. — Только на Треугольник раньше времени не становись, — предугадывает она мое желание.

     Обхожу Треугольник справедливости. Это черная каменная призма, в основании которой равносторонний треугольник со стороной метров в тридцать. Призма выступает из-под песка сантиметров на десять.

     Взмахом руки сметаю с ее поверхности песок.

     Нет, это не камень. Скорее, темное гладкое стекло. Прислоняю лицо к поверхности Треугольника и прикрываю по бокам руками, пытаясь увидеть, что же там внутри призмы.

     — А зачем Мастера его создали? — спрашиваю, так ничего и не рассмотрев.

     — Не знаю. Мастера довольно загадочные существа. Уходя, они оставили после себя много различных предметов... Для чего предназначена большая часть этих предметов, мы так и не смогли понять.

     — Куда ушли? — Мне надоело возиться вокруг Треугольника, и я решил побольше узнать об этих загадочных Мастерах.

     — Наверное, строить другие миры в Великой Пустоте.

     Я только собирался спросить, что такое Великая Пустота, как гномиха вскочила на ноги и показала куда-то вверх.

     — Смотри.

     — Птицы? — рассмотрел я в воздухе стаю каких-то крылатых существ.

     — Нет. Брат со своей свитой. — Она очень по-человечески сплюнула на песок. Похоже, с семейной любовью у них было не все нормально.

     Стая быстро приближается, и вскоре я уже могу рассмотреть существ, составляющих ее. Это некое подобие огромных летучих мышей белого цвета. Изредка взмахивая кожистыми крыльями с длинными когтями на концах, они планируют к нам. На спинах каждой из мышек сидит по гному, управляющему ею с помощью поводьев, продетых в дырки на кончиках маленьких ушей.

     Приблизившись к нам, существа почти одновременно делают взмах крыльями и выпускают из-под живота короткие когтистые лапы. Всадники натягивают поводья, и летучие мыши касаются лапами песка. Шурша, складываются широкие белые крылья и прижимаются к бокам туловищ.

     Спустя минуту возле нас оказывается разномастная толпа гномов. Во главе этого сброда стоит крупный, по их меркам, копач с длинным каменным жезлом в руке.

     — Это мой брат, — кивает в его сторону гномиха.

     На лице у этого копача застыла маска презрения и высокомерия. Прямо гигант мысли и отец гномячей демократии, лицо, приближенное к императору, вспомнил я слова Остапа Бендера.

     Брат с сестрой о чем-то спорят на своем булькающем языке. Судя по резкой жестикуляции, обсуждают не вчерашнюю вечеринку. Пока они булькают, я осматриваю свиту. Гномы, составляющие ее, одеты в доспехи и держат в руках уже знакомые мне пращи. На широких поясах висят сумки, набитые зарядами для пращ. Из-за плечей выглядывают рукоятки коротких секир. В этой толпе выделяется высокий, мне по подбородок, горбатый гном с руками до земли. Его лицо пересекает глубокий шрам с неровными краями, от чего кажется, что он постоянно улыбается.

     Судя по всему, это и есть Тронг, мой противник. Пристально изучаю его. Крепкое телосложение, длинные жилистые руки, сплошь покрытые шрамами, короткие толстые ноги с большими ступнями.

     Видать, серьезный противник. Интересно, как же мне с ним совладать?

     Наконец родственники вдоволь набулькались, и братец со свитой отошел в сторону.

     — Переговоры? — интересуюсь я.

     — Да. Я попыталась еще раз образумить его, но он упрям как старый ыйху. — Она взглянула мне в глаза. — Ты готов к бою?

     — Всегда готов! — пытаюсь я бравадой завуалировать нарастающую во всем теле дрожь.

     — Успехов! — Она легонько толкает меня в плечо. — Помни, за что ты сражаешься... Это тебе поможет... Должно помочь.

     — Умеешь ты утешать.

     Почти одновременно я и горбатый гном подходим к Треугольнику справедливости с разных сторон. Еще шаг, и мы на скользкой стеклянной поверхности.

     — Ну и чем, спрашивается, здесь драться? — доброжелательно интересуюсь я у противника.

     — Человек, ты готов умереть? — в ответ сипит копач.

     — Нет. Спасибо. У меня на сегодня другие планы. — Я широко улыбаюсь ему.

     Окружающий мир начинает терять свои очертания, кутаясь в черную пелену. В ней растаяла пустыня, солнце и моя гномиха. Я даже не спросил, как ее имя. Хотя какая разница.

     Через несколько секунд зрение возвращается. Мы находимся в треугольной комнате с темными стеклянными стенами. Сквозь потолок льется тусклый желтый свет, и иногда мелькают размытые тени.

     «Мы внутри призмы, — осеняет меня. — Вот тебе Треугольник справедливости».

     «Добро пожаловать, — звучит в голове приятный женский голос. — Прослушайте правила ведения боя. Оружие и средства защиты создаются вашим воображением. Бой длится до смерти одного из вас. Разрешено к использованию только холодное оружие ближнего радиуса действия. Любое стреляющее оружие запрещено. Использование оружия извне запрещено. Нарушивший правила считается проигравшим и подлежит немедленному уничтожению».

     Я оглядываюсь по сторонам, но никого кроме горбатого гнома не вижу.

     «Учитывая то, что человек сражается ради спасения своего мира, он получает бонус — дополнительную жизнь. Учитывая то, что копач сражается ради своего господина, он бонусов не получает».

     Вот, значит, что имела в виду гномиха, говоря о помощи Треугольника справедливости тому, кто сражается ради добра. Лишняя жизнь это хорошо. Она мне не помешает. Интересно, как это будет выглядеть? Если меня разрубят секирой пополам, Треугольник справедливости склеит получившиеся куски и можно воевать дальше?

     «Подтвердите свою готовность», — опять зазвучал в голове тот же голос.

     — Готов, — сипит гном.

     — Готов, — вторю ему я.

     — Бой начат.

     В руках гнома почти сразу появилось оружие, похожее на метровую вилку с двумя зубьями, между которыми с бешеной скоростью вращается зубчатый диск, издавая легкое гудение. Своего рода дисковая пила. И явно он не дрова собирается ею пилить. Я медлю, так как не могу придумать оружие, которое даст мне преимущество в бою. Копач — профессиональный убийца. Он разделает меня, как свинячью тушку, в пару минут. Не поможет даже бонус, потому что он меня разделает и второй раз. Что бы такое придумать? Эх, жаль нельзя использовать огнестрельное оружие.

     — Ты собираешься драться? — синит гном, вращая своим орудием смерти над головой. — Или ты предпочтешь умереть безоружным?

     Идея!!! У меня наконец-таки появилась умная мысль.

     Мгновение спустя у меня в руках появляется сеть и длинный трезубец. Надеюсь, что это гладиаторское оружие гному не знакомо.

     Размахивая своей вилкой с вращающимся зубчатым диском, гном начинает медленно приближаться. Расставляю пошире ноги, обретая тем самым дополнительную устойчивость, и начинаю раскручивать над головой неожиданно тяжелую сеть. В фильмах про гладиаторов это выглядело существенно легче. Сеть периодически то цепляется за голову, нарушая ритм вращения, то накручивается на кисть удерживающей ее руки. С каждым шагом ухмыляющийся противник все ближе и ближе.

     Копач на мгновение замер, глядя на мой трезубец, и его торс покрылся пластинчатыми доспехами. Усилием мысли быстренько сооружаю доспехи и себе.

     — Ничего себе! — сдавленно шиплю я под весом навалившегося стального панциря. Эта железяка мешает двигаться и сковывает движения. Еще одна мысленная команда, и панцирь растворяется в воздухе.

     Гном широко улыбается, глядя на мои милитаристские потуги.

     Он уже в паре метров от меня. Делаю обманный жест трезубцем и бросаю на него сеть. Копач ловко уклоняется и отбивает летящую сеть своим оружием. Зубчатый диск наматывает на себя прочную сеть и, громко взвыв, останавливается.

     Пользуясь временным замешательством противника, делаю рывок вперед, метя трезубцем в незащищенную шею. Заточенные по бокам зубья уже почти достигли своей цели, но гном, неожиданно грациозно выгнувшись всем телом, уклоняется, и оружие по пластинам его панциря соскальзывает в сторону. В ту же секунду в его левой свободной руке возникает длинный мясницкий нож и без размаха входит мне под ребра.

     Боль!

     Какая боль!

     Я падаю на колени и инстинктивно пытаюсь закрыть руками рану, из которой на стеклянный пол хлещет кровь. Перед глазами плывет красный туман, сквозь который я вижу ухмыляющегося гнома. Он наклоняется надо мной.

     — Больно? — с насмешкой интересуется он. — Ничего. Еще один разок и все.

     — Пошел в задницу! — хриплю я, давясь поднимающейся из разорванного желудка кровью.

     Он опрокидывает меня на спину, и последнее, что я вижу, это движущийся к моему горлу окровавленный нож.

     «Бонус человека исчерпан, — раздается в голове уже знакомый мне голос. — Бой продолжается. Подтвердите свою готовность».

     — Готов, — отвечает гном.

     Я ощупываю себя руками в поисках раны. Живот цел. На одежде даже нет дырки от ножа.

     Живой — наконец-то доходит до меня. Живой и невредимый. Чертов Треугольник выполнил обещание, оживил меня. Но вот бонус мой тю-тю. Остался, как говорится, последний раунд, и желательно его выиграть. Но как?

     — Готов, — удрученно отвечаю я, не в силах придумать ответ на свой вопрос.

     «Бой начат».

     На гноме появляются те же доспехи, но оружие он сменил. Теперь в его длинных руках массивная булава, покрытая шипами. Он с легкостью перебрасывает ее из одной руки в другую и делает взмах над головой. Булава с гулом рассекает воздух, обещая мне на редкость пылкое свидание. Один поцелуй такой железноголовой красавицы — и то, что от меня останется, свободно поместится в моих ботинках.

     — Слабак, — презрительно бросает копач в мою сторону. — Даже драться толком не умеешь. Это мой самый легкий бой.

     — А не пошел бы ты... — Я подробнейше, в тонкостях, описываю, куда ему стоит сходить. Гном презрительно кривится и, пританцовывая, начинает приближаться, выписывая булавой вокруг себя восьмерки.

     «Вопрос! — мысленно говорю я. Появилась маленькая идея. Теперь главное, чтобы она не шла врозь с правилами боя. — Придуманное оружие обязательно должно появиться в моих руках?»

     «Про это в правилах ничего не сказано», — звучит радостный для меня ответ. Все-таки это компьютер с определенной программой. Причем довольно тупой программой, написанной программистом-недоучкой. Или, может, баги забыли поправить...

     — Ты труп, — ласково улыбаюсь я приближающемуся гному. — Ты еще об этом не знаешь, но ты труп.

     — Хвастовство не спасет тебя от этого! — Он лихо выписывает двойную восьмерку булавой. Ничего не скажешь, воин из него что надо.

     Я вспоминаю двуручный топор, висящий на стене в моей комнате в Цитадели. Я представляю его в мельчайших подробностях. Длинная отполированная рукоять, широкое двустороннее лезвие из темной вороненой стали. Я почти вижу это оружие. Осталось лишь дать мысленную команду, и оружие появится в моих руках.

     Гном уже в пяти шагах от меня. Он не спешит. Он уверен в своей победе. Булава заливисто поет танец смерти, подчиняясь умелым рукам.

     — Хороший ты солдат, копач, — я по-прежнему широко улыбаюсь, — но мозги у тебя дерьмовые.

     Оружие уже готово упасть на мою голову и превратить ее в дырявую приплюснутую кастрюлю. Не дожидаясь, пока это произойдет, я даю команду, и топор материализуется. Но не в моих руках, а внутри гнома. Разрывая внутренности и доспехи, из его груди высовывается широкое вороненое лезвие топора. Второе лезвие, раскрошив позвоночник, уже торчит из спины. Я его спину не вижу, но точно знаю, что это так. Длинная отполированная рукоятка, пройдя через желудок, вылезает через пах и почти касается стеклянного пола. Получилось что-то вроде распятия на кресте, только с разницей, что вместо креста — топор, и он не снаружи, а внутри гнома.

     Со звоном падает на пол булава. Копач с удивлением ощупывает торчащее из груди лезвие. Под ним быстро растет красная лужа. Он поднимает на меня маленькие глаза, уже покрывающиеся пленкой смерти.

     — Как? — сипит он пузырящимися кровью губами.

     Гном пытается шагнуть, но подкосившиеся ноги обрушивают изуродованное тело на пол.

     — Думать надо. — Я без сожаления смотрю на труп у моих ног. — Хоть иногда... Оч-ч-чень помогает.

     «Бой окончен. Человек победил», — ставит меня в известность женский голос.

     — Сам знаю, — нетерпеливо отмахиваюсь я. — Давай выпускай меня из этого аквариума.

     Через мгновение я уже щурю глаза от яркого солнца, стоя на темной поверхности Треугольника. У моих ног лежит, свернувшись калачиком, горбатый гном. Толчком ноги переворачиваю тело. Никаких следов насильственной смерти. Как будто не он еще минуту назад был нанизан на топор, как жук на булавку.

     Иллюзия — догадываюсь я.

     Своего рода психосимулятор боя. Не было никакого оружия, не было никакого боя — одна иллюзия. Все происходило в наших сознаниях под влиянием Треугольника. А гном умер сам от мысли, что его убили. Или, может, Треугольник как-то умерщвляет проигравшего.

     Над головой захлопали крылья, и я инстинктивно пригибаюсь. Свита во главе с братцем моей гномихи покидает нас. Одна из гигантских белых мышей летит без седока.

     — Варвары, — зло буркнул я. — Даже тело не забрали.

     Я дернулся от прикосновения. Это гномиха взяла меня за руку. Я думал, что она в очередной раз окунется в мои мысли, но ошибся. Она просто крепко пожала мою ладонь своими когтистыми руками.

     — Спасибо! — тихо прошептала она. — Спасибо. Ты даже не знаешь, что ты сейчас сделал.

     — Знаю. Я всего лишь спаситель человечества. Не более. — Я выставил ногу вперед и принял горделивую позу. — Но и не менее. — Высветил я на лице лучезарную улыбку.

     — Перестань, — отмахнувшись, жеманно хихикнула гномиха. — Тебе не идет чванство.

     — В отличие от твоего братца... — поддел я ее.

     — О нем можешь забыть. Он вышел из игры, — взглянула она в сторону стаи, уже ставшей набором белых точек на фоне голубого неба. — Брат не настолько глуп, чтобы идти против решения Треугольника справедливости.

     — Фигня ваш Треугольник, — пренебрежительно кривлюсь я. — Если бы не моя гениальнейшая идея, был бы я на его месте, — указал я на лежащий под ногами труп.

     — А как ты думаешь? — хитро прищурилась гномиха. — Кто эту идею тебе подсказал? — и тут же сама ответила на вопрос. — Треугольник.

     Вот так всегда. Не успеешь почувствовать себя гением, а тебя уже убеждают в том, что идейка-то, оказывается, не твоя. Ее, оказывается, Треугольничек в головку мне, тупому, подсунул.

     — Ладно, хватит трепаться, — огорченно говорю я. — Потопали обратно. Здесь больше делать все равно нечего, а в Цитадели народ ждет, что я их хождению по срезам учить буду.

     — Не забудь, что ты обещал! — Гномиха, приподнявшись на цыпочки, заглянула мне в глаза. — Сперва ты найдешь и убьешь последнего лакта, а только после этого покинешь этот мир.

     — Да помню я, помню. Раз сказал — значит, сделаю. — Если честно, я уже и забыл о своем обещании. Может, взять да и смыться отсюда домой? Черт с ним, с этим лактом, пусть живет. — А кстати, как ты объяснила братцу мое появление здесь? — решил я сменить неприятную тему разговора. — Ты же говорила что-то о смертной казни за разглашение секрета хождения по срезам.

     — Я сказала, что привела тебя.

     — Выходит, возможно переходить в другой срез с прицепом? — Я имею в виду людей, ничего не смыслящих в переходе.

     — Да, возможно. — Она подошла к своему верблюду и ласково погладила его по огромной голове. Животное радостно заурчало, принимая ласки хозяйки. — Мне пора. — Она ловко вскарабкалась в седло, находящееся в нескольких метрах от земли. — Теперь появятся монаршьи заботы. Отец давно уже ничем не занимается, так что наведение порядка потребует массу времени и усилий. А тут еще этот неугомонный лакт. — Она тяжело вздохнула, видимо от мыслей о тех самых монаршьих заботах. — Надеюсь, ты скоро его убьешь.

     Гномиха пнула пятками массивных сапог бока верблюда, и тот лениво двинулся вперед.

     — Сам выберешься?

     — Постараюсь.

     — Тогда прощай. — Она еще раз пнула бока своего транспорта, и верблюд, набирая скорость, поскакал, поднимая ногами тучи желтого песка. — И не забывай о лакте.

     — До свидания. — Почему-то я уверен, что вижу ее не в последний раз.

     Глядя на удаляющуюся гномиху, вспоминаю правила перехода и закрываю глаза для поиска Столбов.

     ГЛАВА 10

     В результате длительных споров мы так и не пришли к общему решению, что делать дальше: остаться здесь, пока не найдем лакта, или уйти прямо сейчас. Путь к решению лежал через бурное сопротивление девушек, Миши и, как это ни удивительно, Малыша. Мичман, Стас и Мотор однозначно поддержали мое желание остаться для выполнения Договора. Они дружно аргументировали свое решение тем, что неизвестно, как далеко может зайти лакт в своей мести. Вполне вероятно, что его месть обернется и против людей, оказывавших помощь копачам в борьбе с ним. И вряд ли его будет интересовать, что мы это делали не по своей воле. Поэтому его лучше ликвидировать, а уже потом отправиться домой, с чистой совестью и чувством выполненного долга.

     Оппозиция давила на то, что это все гномьи проблемы и если уж появился шанс смыться отсюда, то почему бы им не воспользоваться. Миша, исподлобья глядя на меня, сказал, что раз Витя пообещал, то пусть он и ищет этого проклятого лакта, а все остальные отправятся домой. И вообще, почему мы должны взваливать на себя проблемы копачей? Малыш выбрал другую аргументацию. Лакт по-своему прав, копачи уничтожили его мир и сородичей. Он имеет полное право на месть, и вмешательство с нашей стороны будет совсем неправильным, мы окажемся пособниками убийц целого народа.

     Девчонки же просто скандировали в два голоса: — Домой! Домой! — и отмахивались от моих попыток убедить их в том, что нужно довести все до конца.

     * * *

     Устав спорить, я теперь просто сижу и слушаю набирающие обороты дебаты.

     — У тебя что, дома никого нет? — злой кошкой выгнулась перед Мотором Лена. — Тебя что, никто не ждет? А меня ждет! У меня там мама больная и старая! А я тут с вами... — Она присела на корточки и закрыла лицо руками.

     — Давайте поступим так... — поднялся со своего места на ступеньках башни Мичман.

     — Нет, Мичман, — прерываю я его решительным тоном. — Сейчас вы все поступите так, как я скажу.

     — Почему это? — возмутилась Рита. — Что-то у нас много командиров стало.

     Мичман недоуменно смотрит на меня и садится обратно на ступеньку.

     — Вы все, наверное, забыли, что, пока я не поделюсь знаниями, никто не покинет этот мир. — Я повысил громкость. — Слышите — никто. Так что я сейчас в силе заставить вас делать то, что сочту нужным. — Я оглядел мигом притихших и призадумавшихся спорщиков и сделал паузу. — Но я не сделаю этого. Миша прав. Я давал обещание, мне его и выполнять. Именно так я и поступлю. Поступлю не потому, что я такой честный или принципиальный. Нет. Совсем нет. Просто я не хочу, чтобы у гномов сложилось представление о нас как о людях бесчестных и подлых, думающих лишь о себе и своем благе. — Я стараюсь унять пробивающиеся сквозь слова обиду и злость. — Поэтому я сейчас обучу вас всех тому, что знаю. После этого вы вольны поступать так, как сочтете нужным. Кто захочет, уйдет со мной, остальные, — я презрительно смотрю на Мишу, — могут проваливать к черту.

     Я поворачиваюсь спиной к присутствующим и, сопровождаемый взглядами, неспеша иду готовиться к поездке. Предстоит много работы. Я пока даже не знаю, где и как искать этого лакта. А вопрос о том, как его убить, еще даже и не обдумывался. Да и как сражаться со столь могучим противником? Тут помощи Треугольника справедливости и всяких бонусов уже не будет.

     Скорее всего, лакт находится у одной из шахт и оттуда управляет стадами животных. Но вот у какой из шахт? И обязательно ли ему глазами видеть поле боя или он в состоянии видеть на расстоянии, например глазами животных?

     Выходит, что придется посетить все шахты в поисках лакта. И не просто посетить, а обследовать окружающую их местность. Сколько же это займет времени?

     В раздумье я присаживаюсь на подножку мерседесовского джипа, у северной стены, мрачно глядя на треснувшую подошву правого ботинка. Надо будет зайти на склад поискать новые. Сорок четвертый размер должен был еще остаться.

     — Вить... — Я не заметил, как Мичман подошел ко мне. — Есть разговор.

     — Давай, — вяло говорю я.

     — Все приняли твое решение. Оно было немного резким, но правильным. — Он присел на широкую подножку рядом. — Никогда нельзя надеяться на человека, действующего по принуждению.

     — А я никого и не принуждаю. — Я продолжаю пристально изучать треснувшую подошву. — Больно надо. Сам пообещал, сам и сделаю. Обойдусь без помощников.

     — Не горячись. — Он взял меня рукой за плечо. — Все идет так, как должно идти. Четверо уходят. Я, Мотор и Стас остаемся.

     Я поднял на него глаза.

     — Зачем?

     — Что зачем? — не понял Мичман.

     — Зачем остаетесь?

     — Если честно, не знаю. — Он сосредоточенно подергал себя за ус. — Возможно, не хочется выставляться козлами перед гномами. А может, из-за привычки не бросать друзей в беде. Сам выбери вариант ответа, который тебе больше нравится.

     — Спасибо, Мичман, — киваю я. И неожиданно для самого себя спрашиваю: — У тебя на Земле кто-то остался?

     — Да. Жена и сын, — невесело ухмыльнулся он.

     — А почему таким тоном? — удивляюсь я. — Сын — это же замечательно!

     Я основательно удивлен. Мичман никогда не говорил о жене и сыне. Да и в его чисто холостяцкой квартире я никогда не замечал следов присутствия женщины.

     — Ушла. Ушла и забрала сына. Я тогда еще на флоте служил. Плавал. Дома бывал редко. Как-то возвращаюсь после двухмесячного плавания, а в пустой квартире записка банального содержания: мне нужен муж, а сыну отец, а не фотография на стенке.

     — А ты что же? Надо было вернуть, убедить.

     Мичман грустно хмыкнул и отрицательно покачал головой.

     — Это был ее выбор. Она достаточно взрослая, чтобы принимать подобные решения.

     — А как же сын? — Я удивлен его ответом. Оказывается, я о Мичмане совсем мало знаю.

     — Я с ним часто вижусь. Вместе проводим выходные. — Он резко махнул рукой, как бы обрезая тянущуюся нить беседы. — Все, хватит, — и поднялся на ноги. — Пошли учиться.

     — Пошли.

     * * *

     Остаток дня мы потратили на изучение премудростей перехода из среза в срез. Быстрее всех этот процесс освоили Лена и Рита. Они со второй попытки увидели светящиеся колонны Столбов, связывающих миры, и без особых проблем построили между ними иллюзорную нить. Стас чуть в обморок не упал, когда прямо у него на глазах Рита растворилась в воздухе. Остальные просто дружно охнули.

     Хуже всего дела обстояли у Мичмана. Все уже успели раз по пять сходить в гномий мир и обратно, а он все еще возился с построением линии между Столбами. Наконец он со счастливой улыбкой прошептал: — Вижу — и растаял.

     С этого момента каждый обрел самостоятельность и мог в любой момент отправиться домой.

     Малыш высказал опасение, что, оказавшись на Земле, им еще долго придется добираться до дома. Мол, кто его знает, в каком месте мы выйдем. Я его успокоил. Скорее всего Цитадель, Треугольник справедливости и место празднования Нового года на Земле лежат приблизительно на одной линии. Мотор попытался спорить со мной на этот счет. Я усмирил его, предложив ответить на вопрос, как в момент прибытия в этот мир мы оказались в Цитадели. Может, нас из места выхода кто-то на руках перетаскивал? Мотор долго думал, предлагал всякие варианты и наконец признал-таки мою правоту.

     Наступил момент прощания. Рита, Лена, Малыш и Миша покидают нашу дружную компанию. На глазах у девушек слезы. Рита не в силах оторваться от своего Стаса.

     — Может, все-таки пойдешь с нами? — уже в десятый раз спрашивает она его, с надеждой заглядывая в глаза. — Ну зачем тебе здесь оставаться? Мичман и Мотор помогут Вите все сделать. Неужели без тебя нельзя обойтись? — она повернулась ко мне. — Витя, ну скажи хоть ты ему! Пойми, я хочу увидеть его живым, я хочу от него детей! — Она ухватила меня за лацканы куртки своими маленькими ручками. — Ты понимаешь это? Ты, бесчувственный кусок камня! — Она встряхнула меня. — Ты вообще когда-нибудь кого-нибудь любил?

     — Да, — тихо отвечаю я. — Любил. Но мне повезло меньше, чем тебе. — Она дернулась от моих слов, как от удара.

     — Извини. — Рита отпустила мою куртку и неловко расправила ее дрожащими руками.

     Стас удрученно смотрит то на меня, то на Риту, не зная, как поступить. Наконец его взгляд останавливается на мне, как бы прося помощи. Не люблю я решать за кого-то, но, видно, придется.

     — Рита права. Мы вполне справимся втроем. — Я сделал значительную паузу, пытаясь придумать повод отправить Стаса, но при этом его не обидеть. — Тем более что вам предстоит пройти несколько срезов, пока доберетесь домой, а в пути может случиться всякое. Так что твой карабин будет очень кстати, — указал я на оружие в руках Стаса.

     Он благодарно кивнул мне. Конечно, Стас все понял. Теперь получается, что он не просто уходит домой, а уходит как сопровождающее лицо.

     Рита поднимается на цыпочки и звонко целует меня в щеку. На мгновение ее губы замирают у моего уха.

     — Спасибо, — шепчут они. — Спасибо. Будет мальчик — назовем Витей, а если девочка...

     — Аней, — так же тихо перебиваю я ее на полуслове.

     Рита согласно кивает и улыбается. По ее щеке бежит одинокая слезинка счастья. Я ее понимаю. Еще чуть-чуть, и они дома. Неожиданно для самого себя я вытираю с ее щеки это проявление радости и легонько толкаю в сторону Стаса.

     Последнее рукопожатие, и мы остаемся втроем.

     — Дезертиры! — недовольно бухтит Мотор, так и не смирившийся с нашим разделением. — Вместе мы этого гада быстрее бы отловили.

     — Это уже прошлое. Теперь надо думать о будущем, — философски замечает Мичман и лезет в карман за трубкой. Не сходя с места, обсуждаем план предстоящей охоты.

     ГЛАВА 11

     Беззвучно закрываются тяжелые ворота Цитадели, впервые за долгое время оставляя ее пустой. Я похлопываю по темно-зеленой поверхности ворот. Камень еще не успел нагреться поднимающимся заспанным солнцем и холодит ладонь.

     — Чего ты там возишься? — орет из-за баранки вездехода Мотор. — Поехали.

     — Сейчас, — отмахиваюсь я. Мне даже жаль покидать Цитадель. Несмотря ни на что, я успел привыкнуть к ней. Можно сказать, что она стала вторым домом, защитой от опасностей этого серого мира. Цитадель стала для всех нас школой. И не просто военной школой, а школой жизни. В ее стенах мы учились не только воевать, но и жить, жить одной семьей, единым организмом. Теперь все это закончилось. Оперившиеся птенцы покидают гнездо.

     — Прощай, — в последний раз я провожу ладонью по гладкому холодному камню. — И спасибо. Спасибо за все. — Я разворачиваюсь и иду к вездеходу. Мне кажется, что Цитадель грустно смотрит мне в спину глазами-бойницам и, прощаясь со своими защитниками. Если мы успешно выполним задуманное, то ей суждено пустовать вечно. Если же нет, то скоро в ее стенах появятся новые, возможно, более удачливые жители. Именно для них на столе в центральном зале Мичман оставил длинное письмо, в котором изложены все наши знания об этом мире. На написание этой энциклопедии у него ушла вся ночь.

     Устраиваюсь на заднем, широком сиденье вездехода. Малышу все-таки удалось его починить. Он клялся и божился, что все будет работать как часы и никаких проблем не будет. Мы поверили ему и вместо более привычного для нас «мерседеса» выбрали это транспортное средство.

     Вообще-то эта машина предназначена для перевозки членов правительства по территориям, на которых ведутся боевые действия. Внешне она выглядит как комбинация большого джипа и маленького броневика. Зеленый со срезанными углами корпус внушительно смотрится на светло-сером фоне встающего солнца. Трехтонная туша вездехода упирается в землю четырьмя мощными широкими колесами с глубоким протектором. Малыш утверждал, что эта машина выдерживает прямое попадание из гранатомета. Вполне возможно, особенно если учесть толщину тяжеленных дверей и бронестекла сантиметров в шесть как минимум. В крыше находится прямоугольный люк, отодвигаемый в сторону при помощи электропривода. Снаружи у входа в люк закреплен тяжелый пулемет, снятый со смотровой площадки Башни. Там он теперь ни к чему, а вот нам может и пригодиться. Снизу к стволу пулемета прикручен проволокой автоматический гранатомет.

     До сих пор мне ни разу не приходилось сидеть внутри этой машины, так что я теперь с любопытством разглядываю роскошный интерьер. Да, эта машина действительно не для простых смертных.

     Салон отделан кожей и тканью, похожей на бархат. Мощнейшая система кондиционирования. Автоматическая система пожаротушения. Мягкие, удобные кресла. Все это никак не вяжется с аскетической внешностью вездехода

     За спинкой заднего сиденья обширный багажник, под завязку заваленный всякой всячиной. Там есть все, начиная от ящиков с боеприпасами и продуктами и заканчивая канистрами с дизтопливом. Мы не знаем, сколько времени займет наша поездка, поэтому упаковались с запасом.

     Ну что ж, у нас есть неплохой шанс проверить надежность правительственной техники, так сказать, в боевых условиях.

     — Поехали, — командует с переднего сиденья Мичман.

     — Йес, сэр, — козыряет Мотор.

     Послушный повороту ключа в замке зажигания басовито заурчал дизель мощностью около трех сотен лошадок. Мотор утапливает в пол педаль газа, и вездеход срывается с места с резвостью спортивной машины. Несмотря на ухабистость Пустоши, водителю удается разогнаться до сотни.

     — Вот это тачка! — восхищенно орет Мотор. — Вот это зверь!

     Тишину салона наполняет только тихое, еле слышное урчание двигателя Все посторонние шумы остались за бортом. Невзирая на колдобины, которыми изобилует эта местность, вездеход лишь плавно покачивается с бока на бок, как большой корабль на волнах.

     Мотор нажал кнопку на приборной панели, и салон наполняется органной музыкой. Волшебные звуки льются из динамиков, вмонтированных в двери и крышу салона. Звучание как в концертном зале.

     Принимаю позу поудобнее и наслаждаюсь музыкой.

     — Как скоро будем на месте? — спрашивает Мичман у Мотора.

     — На этом звере, — он ласково похлопывает по рулю, — часов через 20 — 25. Не более. — И добавляет: — Если конечно никаких проблем не будет.

     Я тихонько постукиваю три раза костяшками по мягкой обивке двери.

     Мы решили начать поиски лакта с шахты № 9. Именно на этой шахте нападающие животные действовали наиболее слаженно и свирепо, и именно на нее было совершено наибольшее количество нападений.

     — Ты не знаешь, сколько таких шахт в этом чертовом мире? Тебе твоя носатая подружка не говорила?

     — Нет. Не говорила. И никакая она мне не подружка, — с легким раздражением в голосе отвечаю я Мотору, неотрывно следящему за ухабистой дорогой. Близится ущелье, и камней под колеса попадает все больше и больше.

     — Хотел бы я посмотреть на рожи гномов, обнаруживших, что Цитадель пуста, — вдруг ни с того ни с сего хохотнул Мичман. — Представьте себе эту картину. Тук-тук. Кто дома есть? А дома-то пусто.

     — Представляю, — хмуро передразниваю его. — И сразу вспоминаю про нарушенный Договор.

     — Фигня, — говорит Мотор. — К тому времени нас или лакт грохнет и нам будем наплевать на весь этот Договор, или мы уделаем его и станем национальными героями — и опять наплевать на Договор. Так что, Витек, как ни крути, а Договор это уже лажа полнейшая, — построил он с железной уверенностью в голосе логическую цепочку.

     Мне бы его уверенность! Хоть чуть-чуть.

     — Ты мне лучше, Витек, вот что скажи, — потянуло Мотора на разговоры. — Почему эта перхотистая гномиха обратилась именно к тебе? А? Почему из девяти человек она предпочла тебя? — Его глаза с любопытством уперлись в меня из зеркала заднего вида.

     Я пожал плечами, показывая, что для меня это остается загадкой. Почему именно я? Может быть, я более доверчив и меня легче было обмануть? Так ведь не было никакого обмана. Все честь по чести. Каких-то выдающихся способностей у меня нет. Такой себе средний человечек. На Земле был инженером-электронщиком. Звезд с неба я никогда не хватал, но в то же время и не пас задних. Нет. Не знаю. Нет во мне ничего такого, что могло бы повлиять на выбор гномьей принцессы. Если так, то выходит, что он случаен.

     Высказываю любопытному Мотору свои соображения по этому поводу. В ответ он недоверчиво качает головой и как-то хитро улыбается, на миг повернувшись ко мне, так как вездеход шел прямиком на острый скальный выступ, торчащий из земли.

     — Может, все дело в чувствах? — не унимается он. — Может, она к тебе не ровно дышит? А, Витек?

     Наклоняюсь вперед и отвешиваю ему увесистый щелбан в бритый затылок.

     — За что? — возмущенно орет Мотор, на миг отпуская руль и хватаясь руками за голову.

     — За глупость! — нравоучительно говорю я, возвращаясь в прежнее положение. — Мы представители разных рас. Я для нее так же уродлив, как и она для меня.

     — Ну так бы и сказал. А то чуть что — сразу драться, — говорит он обиженным голосом.

     * * *

     Мы въезжаем в одно из многочисленных ущелий, берущих начало от края Пустоши и расходящихся от нее лучами в разные стороны. Сразу же вездеход обступают высокие зубчатые скалы. Мы как будто въехали в пасть гигантского чудовища и теперь неспеша продвигаемся по его горлу. Серые зубья скал на фоне серого неба и бьющего в глаза через лобовое стекло мутного солнца наводят тоску и вызывают желание спать. Откидываю спинку сиденья так, что оно становится почти горизонтальным, и устраиваюсь поудобнее, готовясь ко сну.

     — Если что, будите, — говорю я засыпая.

     — Угу, — не открывая глаз, отвечает дремлющий Мичман. — Если успеем.

     С улыбкой, вызванной его ответом, я проваливаюсь в мир сна. Он встречает меня непривычно радостными картинами цветущих лугов и поющих над ними жаворонков…

     — Конечная остановка шахта № 9. Трамвай дальше не идет, — прокаркал над головой голос контролера.

     Открываю глаза и вижу нависшее надо мной лицо Мотора с улыбкой от уха до уха.

     — Ну, Витек, ты и спишь! — В его голосе звучит восхищение. — На нас по дороге тушканчики решили поохотиться... Мотор заглох, и нас окружают... — ошарашивает он меня.

     Рывком вскакиваю, чуть не зацепив головой наклонившееся надо мной лицо Мотора, и тянусь за лежащим на соседнем сиденье автоматом.

     — Где они? — верчу я спросонок головой. — Сколько тушканчиков?

     — Да шутит он, шутит, — успокаивает с переднего сиденья Мичман. — Все нормально. Доехали как в сказке. За все время ни одной твари даже не увидели. Как-то слишком все спокойно. Не к добру это.

     — Не каркай, — полусонно бурчу в его сторону. — Шутки у тебя дурацкие.

     — Какие есть, — пожимает он плечами. — Ты проспал почти 20 часов. Мы пытались тебя разбудить, но бесполезно. Ты отмахивался, бормотал про каких-то птичек и дрых дальше.

     — Мы уже на месте? — Я и не думал, что просплю весь путь

     — Ага. Сейчас шамаем — и вперед, на подвиги.

     При слове «шамаем» мой желудок чувствительно сжался. Организм напоминает мне, что пища — это не единственная его потребность, и я прытко выскакиваю из машины.

     Дрожа от утренней свежести, с любопытством осматриваюсь. Вездеход застыл под массивным скальным карнизом. С опаской поглядываю на увесистую скальную массу, нависающую над автомобилем. Надо сказать Мотору, чтобы перегнал его подальше, а то мало ли что. А выкапывать машину, заваленную несколькими тоннами камня, удовольствия не доставит.

     От души потягиваюсь до хруста в суставах.

     Бр-р-р! Холодно.

     Уезжали — было утро, приехали — тоже утро. А кажется, что мы выехали не более часа назад.

     Мы расположились в нескольких километрах от шахты. Ближе решили не подъезжать, боясь спугнуть лакта или самим подставиться под внезапный удар.

     С другой стороны вездехода шаманит над полевой газовой плиткой Мичман. Судя по запаху, нас ждут разогретая консервированная свинина с зеленым горошком и кофе. Аромат пищи вновь заставил голодный желудок судорожно сжаться.

     Спустя несколько минут мы уже глотаем куски горячего мяса и запиваем крепким колумбийским кофе. Насчет зеленого горошка я ошибся: в качестве гарнира Мичман подогрел фасоль.

     — Сейчас фасоли наедимся, и можно идти на лакта с голыми руками и спущенными штанами, — пробивается голос Мотора сквозь слой пищи во рту. — От одного запаха бедняга загнется. Фасоль — это не просто пища, — он, наконец-то, прожевал и договорил нормально, — фасоль — это средство массового уничтожения.

     Отсмеявшись, продолжаем трапезу. Еще минут десять тишину нарушают только жадное чавканье Мотора и стук трех ложек по жестяным банкам.

     — Хух, — тяжело вздыхает Мичман и лезет за трубкой в карман. — Неплохо перекусили. Теперь можно и повоевать. У меня на флоте знакомый был, старлей. — Он раскурил свою кадильницу, и в мою сторону поплыло облачко ядовитого дыма. — Так вот, он говорил, что любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда.

     — А при чем здесь любовь? — интересуюсь я, отклоняясь от токсичного облачка. — Мы вроде как не этим сейчас собираемся заниматься.

     Рядом звучно заржал Мотор, оценив шутку.

     — Ни при чем, — с улыбкой отмахивается Мичман. — Так просто, вспомнил былое. — Он собрал пустые банки в кучу и присыпал камнями. — Не гадь, где живешь! — нравоучительно говорит он в ответ на мой вопросительный взгляд. — Ладно. Пора топать.

     Мотор распахивает задние двери вездехода и начинает вываливать оттуда массу всяческого снаряжения. Посоветовавшись, мы отказываемся от бронежилетов. От лакта они не защитят, зато ухудшат возможность маневрирования. Мотор взваливает на плечо пулемет. Мичман, поковырявшись в куче смертоносного железа, почему-то останавливает свой выбор на двух тяжелых пистолетах и цепляет их на ремень. Теперь он похож на ковбоя из американских вестернов, вот только шляпы для пол ноты картины не хватает. Я сперва было взялся за свой автомат, но передумал. В самом низу кучи нахожу тяжеленный дробовик и подбираю к нему патронташ на сорок патронов, каждый диаметром сантиметра по два, не меньше. За плечами у меня две трубы гранатометов, на бедре кобура с пистолетом. Подержав в руках каску, забрасываю ее обратно в багажник вездехода, и она со звоном отскакивает от канистры с дизтопливом. Расчесываю спадающие на плечи волосы и обвязываю голову полоской ткани. Мотор с интересом наблюдает за моими приготовлениями.

     — Ты случайно ничего не забыл? — В его голосе звучит ирония по поводу количества оружия, висевшего на мне, как игрушки на новогодней елке.

     — Забыл. — Я без тени улыбки навешиваю на пояс пару осколочных гранат.

     Мичман с Мотором только переглянулись. Я игнорирую их. Что-то подсказывает мне, что все это оружие лишним не будет.

     Мичман раздает рации.

     Вот мы уже и готовы к вылазке. Молча деловито жмем друг другу руки и расходимся в разные стороны. Мы будем идти на расстоянии 100 метров друг от друга, прочесывая местность наподобие гребенки. Всем хочется, чтобы наши догадки оказались верны и лакт прятался именно у этой шахты.

     * * *

     Мы двигаемся очень медленно, укрываясь за каменными глыбами, разбросанными по большой равнине. Слева и справа в нескольких километрах тянутся скалистые гребни, ограничивая коридор нашего поиска. По этому коридору нам предстоит красться несколько часов.

     * * *

     — Вижу противника! — Не прошло и часа, как тихо прошептала рация. Это Мотор, идущий справа от меня. — Расстояние около трехсот метров.

     — Как он выглядит? — так же тихо спрашивает Мичман. — Должен быть похож на человека.

     — Смотри не перепутай со ссерком, — подсказываю я.

     — Не успел рассмотреть, — зло шепчет Мотор. — Я видел только голову, на мгновение высунувшуюся из-за камня.

     — Виктор, смещаемся к Мотору.

     — Хорошо, — отвечаю Мичману. — Учтите, он может уже знать о нашем присутствии.

     Минут десять крадущегося передвижения, и я замечаю тень, мелькнувшую поблизости от Мотора. Я тоже не успеваю рассмотреть, кто это, но на сто процентов уверен, что это не гном.

     — Мотор, он рядом с тобой, — предупреждаю я. — Оставайся на месте, я обойду его слева.

     — Обхожу справа, — поддерживает мое решение Мичман.

     — Внимание, — уже через минуту говорю я. — Он за большим камнем в форме трехгорбого верблюда. Это метров тридцать от Мотора.

     — Вижу верблюда, — говорит Мичман. — Двигаюсь к нему.

     — Не спешите, — я вытаскиваю из-за спины две метровые трубы. — Сейчас я накрою его из гранатомета.

     Палец ложится на тугую спусковую скобу гранатомета. Камень-верблюд пляшет в перекрестии прицела, что выдает мое волнение. На мгновение задерживаю дыхание и плавно жму скобу. Возле уха раздается глухой хлопок, и, оставляя за собой инверсный след, граната уходит в сторону противника.

     Взрыв.

     В облаке каменной пыли замечаю метнувшееся в сторону светлое пятно. Вторая граната накрывает место, где еще мгновение назад мелькало это пятно.

     — Вперед, — командует Мичман, и мы, не дожидаясь, пока осядет пыль, поднятая взрывом, бросаемся вперед. Мотору ближе всех, он на пару минут раньше нас окажется в точке взрыва.

     На ходу вскидываю дробовик и движением тугого затвора загоняю первый патрон в ствол.

     Мотор, с пулеметом наперевес, уже скрылся за раздробленными остатками камня. Следующим к точке успеваю я, потом заплутавший между крупными валунами Мичман.

     — Эй! Не стреляйте! — орет по рации Мотор. — Здесь ребенок. Мальчик.

     Я сбрасываю скорость и опускаю оружие.

     Черт! Это ж надо так — принять ребенка за лакта, начать пальбу и тем самым обнаружить себя! Вот так глупо потерять фактор внезапности... Дилетанты. А тут еще и этот ребенок... Ход моих мыслей осекся. Ребенок? Откуда здесь взяться человеческому ребенку? Осененный догадкой, я бросаюсь вперед, краем глаза заметив уже почти рядом запыхавшегося Мичмана с пистолетами в руках. Похоже, что нам в голову пришла одна и та же мысль.

     — А-а-а! — бьет по ушам перепуганный крик Мотора

     До выступа, за которым находится Мотор, два метра. Одним прыжком преодолеваю это расстояние, и перед мной раскрывается необычная картина. Мотор, распластанный на земле лицом вверх, орет благим матом, извивается всем телом и пытается встать, но какая-то сила удерживает его на месте. Сейчас он похож на лягушку, подготовленную для препарирования. В двух метрах над его головой в воздухе завис осколок камня с рваными краями и весом под сотню килограммов. Глаза Мотора ни на миг не отрываются от него. Висящий осколок слегка раскачивается из стороны в сторону. Если этот камешек упадет, то для Мотора навсегда исчезнет проблема выбора головного убора в связи с отсутствием части тела, на которую его надевают.

     В паре метров от него стоит маленький светловолосый мальчик лет десяти — двенадцати с ангельским личиком и с интересом наблюдает за дерганьями Мотора. Мальчик одет во что-то напоминающее индийское сари грязно-белого цвета, из-под которого выглядывают босые ноги.

     — Это не мальчик! — орет еще невидимый Мичман. — Это лакт!

     Ну конечно же лакт. Мы думали, что слабость последнего представителя древнего народа вызвана болезнью или старостью. Но никому даже и в голову не пришло, что это может быть ребенок.

     Как он прожил один в этом жестоком мире? Ведь совсем еще малыш. Хотя я забываю, что это не просто мальчик, это лакт, обладающий способностью оказывать влияние на окружающий мир, повелевать им. И вот теперь мне предстоит убить это существо с ангельским личиком. Я всеми силами пытаюсь убедить себя, что это не мальчик, а враг, жестокий и опасный. Я пытаюсь вспомнить погибших друзей, надеясь, что их образы дадут мне силу нажать на курок и убить виновника их смерти. Палец в нерешительности дрожит на курке. Если я сейчас выстрелю, то всю оставшуюся жизнь проживу с чувством выполненного долга и вины в смертях ребенка и Мотора. Ведь камень над головой Мотора, скорее всего, упадет, как только я всажу пулю в мальчика.

     Из-за скалы появляется запыхавшийся Мичман с пистолетами в руках. Его лицо покрыто бисеринками пота, и он, оглядывая диспозицию, стирает их рукавом пятнистой куртки.

     Я сделал свой выбор.

     — Стреляй! — кричу ему и делаю два длинных прыжка в сторону лежащего Мотора. В конце второго прыжка, когда подошвы ботинок почти одновременно глухо стукнули по земле, я отталкиваюсь изо всех сил обеими ногами и в полете бью крест-накрест сложенными перед грудью руками уже начавший падать камень... Я даже не думал, что он такой тяжелый.

     Обломок смещается в сторону, и я с ним вместе падаю на каменную площадку рядом с Мотором. Мне не повезло. Камень, ударившись о вертикально стоящую в полуметре от меня скалу, отпрыгнул, как резиновый мячик, и обрушился на меня, еще не успевшего подняться после падения. Сквозь собственный крик боли слышу хруст ломающихся ребер. Вместе с криком изо рта вырывается фонтан крови, обильно заливающий серый осколок, проломивший грудь. Мир быстро прячется за розовой пеленой, застилающей глаза. Я все еще пытаюсь встать, но не в силах поднять отяжелевшее тело и груз, лежащий на нем. Сквозь закрывающийся занавес из красного бархата вижу Мотора и Мичмана, склонившихся надо мной. Они шевелят губами, но звуков я не слышу. Мне хочется закричать, чтобы они не стояли вот так, как истуканы, а сделали то, ради чего сюда пришли. Но вместо крика из губ вырывается лишь тихий стон умирающего тела. Лица друзей скрываются за почти закрывшимся занавесом. Почти как в театре: представление окончено, и тяжелый занавес скрывает мир иллюзий от зрителя. Сквозь небольшую щелочку успеваю заметить мальчика, с удивленным лицом следящего за нами. Неподвластные мне половинки занавеса смыкаются. Мне становится на удивление легко, и полностью исчезает боль, до сих пор рвавшая раскаленными щипцами тело. Я начинаю слышать зовущие меня голоса. Они кажутся мне знакомыми. Где-то я их уже слышал. Из окружающей меня темноты появляются улыбающиеся люди. Они приветственно машут руками и идут ко мне. Я узнаю их. Это Артур и Света. Чья-то рука касается моих волос и нежно скользит по ним. Я резко поворачиваю голову и лицом к лицу оказываюсь с Аней. На ней белое воздушное платье, кажущееся таким непривычным после военных пятнистых форм и бронежилетов. Она наклоняется и мягко целует меня в губы.

     — Этого не может быть! — отстраняя ее, шепчу я и оглядываю свое тело. На мне ни царапины, как будто и не было того камня, булавой вошедшего мне в грудь.

     — Может, — тихо в унисон звучат голоса мертвых друзей. — Ты дома. Ты с нами. Ты...

     ГЛАВА 12

     Запах пищи приятно раздражает ноздри. Влекомый этим запахом, пытаюсь пошевелиться, чтобы встать, но какая-то сила удерживает меня, не давая возможности шелохнуться. Мышцы вздуваются буфами, пытаясь разорвать ее оковы. Раздается громкий треск рвущейся ткани, и я чувствую себя на свободе.

     Но почему вокруг так темно? И вообще, где я и кто меня поместил в этот прочный кокон? Руками ощупываю свое лицо, боясь не обнаружить глаз на положенном месте.

     Хух! Нашел. Дрожащие пальцы ощупывают закрытые веки. Ах вот в чем дело, глаза всего лишь закрыты! А я уже и испугаться успел. Медленно открываю глаза и вижу привычную серость окружающего мира. Тусклый свет садящегося солнца вызывает в открытых глазах резкую боль и заставляет прикрыть их ладонью. Проходит несколько минут, и я постепенно привыкаю к интенсивности света и начинаю осматриваться по сторонам. Я сижу на остатках разорванного пополам спального мешка. Ах так вот с каким коконом я боролся... Метрах в десяти слева стоит вездеход, а справа — на маленькой газовой плитке казанок с каким-то булькающим варевом. Так вот откуда шел разбудивший меня запах. Выпутываюсь из остатков разодранного спальника и устраиваюсь возле казанка. Возле плитки на плоском камне лежит ложка. Ухватив орудие труда, лезу в булькающее варево.

     — Ай! Горячо! — Яростно дую на источающую пар пищу и отправляю первую ложку в рот. Ум-м-м! Как вкусно! Никогда в жизни не ел ничего вкуснее. Обжигаясь, я быстро опустошаю содержимое котелка и верчу головой в поисках еще какого-нибудь съестного.

     В таком состоянии меня застают Мичман и Мотор, появившиеся с оружием в руках из-за скалы.

     — О! — удивленно восклицает Мотор и бросается ко мне. — Живой? Мичман, ты посмотри — живой ведь! Не соврал пацан. — Он заглядывает в котелок, валяющийся у моих ног. — И все сожрал! Даже нам не оставил!

     — Виктор, как самочувствие? — заботливо спрашивает подошедший Мичман.

     — Нормально, — отмахиваюсь я. — Еще еда есть?

     — Подожди. — Мотор прытко ныряет в объемный багажник вездехода и возвращается с двумя банками.

     Я выхватываю их у него из рук. Для меня сейчас нет ничего важнее пищи.

     — Подожди, — тянет руку за банкой Мичман, — дай я открою.

     Я отрицательно машу головой и резким движением рук разрываю жестяную емкость пополам. Из лопнувшей банки на джинсы льется поток томата и выпадают кусочки лосося. Не замечая удивленных взглядов, я выуживаю пальцами из половинок банки куски рыбы и с довольным урчанием отправляю их в рот.

     — Вкусно! — радостно чавкаю я. — Еще давай. Вторую банку постигла та же участь. Мичман и Мотор пристроились в паре метров от меня и с интересом наблюдают за пиршеством. Я останавливаюсь только на пятой банке.

     — С тобой все нормально? — с беспокойством интересуется Мичман.

     — Уже да. — Я постепенно возвращаюсь к нормальному образу мышления, вырвавшись из лап животного голода.

     Только сейчас я вспоминаю события, предшествовавшие моему обжорству, и инстинктивно хватаюсь за грудь. Под обрывками пятнистой куртки, покрытой пятнами засохшей крови, я нахожу абсолютно целое тело. С удивлением провожу рукой по гладкой коже. Все на месте, даже родинка в районе солнечного сплетения. Не может такого быть! Я же точно помню, что отскочившая от скалы глыба проломила мне грудную клетку. Потом... Что же было потом? Я тру лоб рукой, испачканной в томате, пытаясь вспомнить. Потом я видел Аню. А дальше... Нет. Не помню.

     — А где мальчик? — верчу я головой в поисках ребенка с ангельской улыбкой. — Убили?

     — Давай по порядку, — предлагает Мичман. — Только ты, наверное, сперва переоденься, а то видок у тебя... как из могилы восставший.

     — Именно из могилы, — пробасил Мотор.

     Осмотрев себя с ног до головы, качаю головой. Действительно, видок. Иначе и не скажешь.

     Пока я осматриваю себя, Мотор притащил рюкзак с одеждой и канистру с водой. С наслаждением смываю с себя грязь и кровь и надеваю чистую одежду, с удивлением оглядывая свой невредимый торс.

     — Ну, я готов слушать. — Закончив процедуры, я устраиваюсь поудобнее на плоском шероховатом камне. — Рассказывайте, что тут произошло, а то я, похоже, пропустил самое интересное.

     — Это точно, — согласно кивает Мотор и радостно улыбается. — Тут такое происходило...

     Мичман и Мотор, перебивая друг друга, начинают рассказ. Оказывается, что после того, как камень припечатал меня к земле, они оба забыли о лакте и бросились ко мне убирать камень. Лакт не двигался с места, пока они торчали надо мной. Просто стоял и с любопытством смотрел на происходящее. Я мучился недолго и минуты через две отправился экспрессом на тот свет с раздавленной грудной клеткой. Увидев, что я умер, Мотор с диким рычанием ухватился за свой пулемет и попытался изрешетить мальчишку, но непослушный палец так и не смог нажать на курок. Ребенок полностью контролировал их действия. Заставив их стоять как изваяния, он подошел ко мне и приложил руки к поврежденной груди. Подчиняясь его жестам, сломанные ребра начали выпрямляться, приобретая положенную форму, а плоть стягиваться и зарастать на глазах. Когда он минут через тридцать отошел от меня, я уже дышал и на грудной клетке исчезли последние шрамы.

     — ...потом он ушел, — закончил свой рассказ Мичман.

     — Как ушел? Куда ушел? — не понял я.

     — Точно не знаю, — пожал он плечами, — гулять по срезам, наверное.

     — И вы его просто так отпустили? — задохнулся я от негодования. — Вы случайно не забыли, зачем мы сюда прибыли? Я же обещал...

     — Не дергайся ты так, — положил мне руку на плечо Мотор. — Он ничего не знал. Он просто играл. Играл, не думая о последствиях своих игр. Мы ожидали увидеть здесь воина, а встретили ребенка. Не убивать же его! Да даже если и захотели бы, он бы мигом нас в бараний рог свернул. Ему это раз плюнуть.

     — Именно, играл, — поддержал его Мичман. — Понимаешь, Виктор, по виду ему лет восемь-десять, а фактически ему более трехсот.

     — То есть как?

     — Ты же сам рассказывал об их длительном сроке жизни.

     — Он ничего не помнит о войне с гномами, наверное, тогда он был слишком мал. Мальчик даже с трудом помнит родителей. Он рос сам, на этой дикой пустынной планете, без родителей, без воспитания. У него даже не было понятия о жизни и смерти.

     — Варвар какой-то, — говорю я.

     — Он сам себе придумывал игры, — недовольно глянул на меня Мичман за то, что я его перебил. — И мы были для него игрушками. Своего рода оловянными солдатиками. Я сам такими играл в детстве. Бывало, построишь их в ряд — и давай стрелять в них камешками...

     — Представляешь, Витек, он просто играл. Мы все были не более чем игрушками, — возмущенно рычит Мотор. — Этот маленький засранец, играя, приводил из соседних миров разных тварей и натравливал их на нас и гномов. Ты себе это представляешь?

     — С трудом, — все еще недоверчиво качаю я головой. — А как вы с ним общались? Он что, знает русский?

     — Они врожденные телепаты, — отвечает Мичман. — Я когда первый раз услышал в голове его голос, подумал, что сошел с ума. Потом привык. Мы за несколько дней научили его, что такое доброта, сочувствие, любовь... Попытались сделать из него человека... Он впитывал все новое для себя, как губка воду. И самое главное, — он сделал эффектную паузу, — он сказал, что ему нравится быть человеком.

     — А потом он ушел, — добавил Мотор.

     — Куда?

     — Мы научили его ходить по срезам, и он ушел, пообещав, что будет себя хорошо вести и никого не будет обижать. Он решил стать великим путешественником и пройти все срезы, — гордо задрал подбородок Мотор. — Это я его надоумил.

     — Сколько же я здесь провалялся?

     — Четыре дня, — ответил Мотор. — Мальчик сказал, что ты проспишь несколько дней и будешь здоров. — Он неожиданно хихикнул. — А еще мы ему имя дали — Петя.

     — У него что, и имени даже не было? — в очередной раз удивляюсь я.

     — Не-а, — продолжает веселиться Мотор. — Мы для него теперь что-то типа крестных отцов.

     — А почему ваш Петя меня вылечил? — интересуюсь я с легким сарказмом в голосе. — Он ведь тогда еще не знал о доброте и сочувствии.

     — Его удивило твое самопожертвование ради Мотора, — поясняет Мичман. — Он с таким чувством до сих пор не сталкивался, и оно ему очень понравилось. Он решил оживить сломавшуюся игрушку, чтобы еще раз ощутить твои эмоции.

     — Теперь, Витек, я твой должник, — обнимает меня Мотор за плечи. — Спасибо.

     — Мелочи, — отмахиваюсь я, как будто каждый день кому-то жизнь спасаю. — Сочтемся.

     Мичман с довольным лицом выуживает из кармана трубку, и через несколько минут его голос звучит из табачного облака:

     — Мы выполнили твое обещание перед гномихой. Лакт никогда больше не будет на них нападать. Он понял, что силу можно применять лишь для защиты, и не более. Теперь можно смело отправляться домой.

     — А почему... — начал я, но Мичман перебил.

     — Не задавай вопросов «почему» в отношении ребенка. Нам не понять мышление ребенка чужой расы, прожившего большую часть своей длинной жизни в уединении, не имея возможности покинуть этот мир. Иногда даже нашего, земного малыша не всегда поймешь, а тут совершенно чуждый нам разум. Учти это.

     Я учел и решил не задавать накопившихся у меня вопросов. Теперь у нас остается лишь одно дело — попасть домой.

     — Раз так, давайте перекусим — и в путь, — предложил я и пошел к вездеходу, сопровождаемый удивленными взглядами друзей. — А, вот еще что, — остановился я на полпути. — А ваш Петя не говорил о каких-то изменениях в моем организме после воскрешения? А то сила в руках прям дурная появилась, — показываю я на разорванные консервные банки, о которых в ходе разговора все забыли.

     — Говорил, — кивает Мотор. — Он точно не знает, но возможны какие-то временные аномалии. Он до сих пор еще никого не оживлял и поэтому не уверен, что все сделал правильно.

     — Ну спасибо, — нахмурился я, услышав об аномалиях. — Умеешь ты, Мотор, утешать.

     — Стараюсь, — хмыкнул он в ответ.

     ГЛАВА 13

     — Все чисто, — говорит Мотор, выглянув в мир копачей. — Чистое поле. Вдалеке виднеется город. Можно идти.

     Мы полностью собраны для дальней дороги. На спинах ранцы с продовольствием и боеприпасами, в руках оружие. Можно отправляться домой. Вездеход нам придется бросить здесь, так как мы не умеем перетаскивать с собой такую массу. А жаль. В нем путешествовать намного комфортнее.

     Закрываю глаза и начинаю искать Столбы, соединяющие срезы. Первый Столб, пульсируя потоками светящейся энергии, вырисовывается из темноты почти сразу. И неудивительно, ведь мы всего в нескольких километрах от шахты, сквозь которую он проходит. Ближе к нему подходить нельзя, иначе нас может выбросить неизвестно куда, и возвращение будет очень проблематичным. По крайней мере, именно так говорила гномиха. Второй Столб появляется спустя полминуты. Провожу между ними вымышленную линию, и она сразу же возникает прямым лучом, соединяющим светящиеся колонны. Теперь перемахнуть через нее сверху — и все.

     * * *

     Яркое желтое солнце на фоне голубого безоблачного неба режет глаза. Я щурюсь и прикрываю их рукой. Это тебе не серенькое несчастье каменного мира. В метре от меня появляются Мотор с Мичманом.

     Вокруг нас до самого горизонта тянется поле, засеянное каким-то злаком высотой в пояс. Слева виднеется небольшой городок, окруженный крепостной стеной с высокими башенками, укрытыми чем-то вроде шляпок грибов.

     — Прибыли, — бормочет, оглядываясь. Мотор. Мичман с интересом рассматривает кажущийся с такого расстояния игрушечным городок.

     — Городок прямо как из сказки, — высказывает он вслух мою мысль. — Как с обложки детской книжки.

     — Хватит пялиться, — беспокойно вертит головой Мотор. — Давайте двигаться дальше. Не знаю как вы, а я на гномов уже насмотрелся до не хочу.

     Он закрывает глаза, и его тело принимает расплывчатые очертания. Как будто мы смотрим на него сквозь густой туман. Именно так со стороны выглядит заглядывание на другой срез. Через секунду он становится опять реальным и с брезгливой миной на лице сплевывает под ноги.

     — Что там? — спрашиваю его.

     — Море. — Он брезгливо морщится. — Полное здоровенных медуз, жрущих друг друга. Плавают там, как куски холодца. Фу, мерзость! С детства медуз ненавижу.

     — Берега не видно? — интересуется Мичман.

     — Какой берег? Я под водой высунулся. Там кроме медуз ни черта не видно.

     Это известие меня очень огорчило. Теперь даже неизвестно, в какую сторону нам двигаться в поисках места для перехода в верхний срез. Кто его знает, насколько велик водоем, внутри которого вынырнул Мотор. Это может быть все что угодно, начиная от океана и заканчивая крохотным озером.

     Мичман предлагает наиболее разумный шаг: вернуться в серый мир, проехаться на вездеходе к Цитадели и уже оттуда попробовать попасть домой. Его решение правильно и безопасно. С уходом лакта из того мира он становится довольно спокойным. По крайней мере, мы знаем его, в отличие от мира копачей. Но, несмотря на это, я и Мотор отвергаем его предложение. Возвращение в серый мир кажется шагом назад на пути домой. По лицу Мичмана вижу, что он рад нашему сопротивлению, так как и ему не хочется обратно.

     — Тогда выбираем направление и идем, периодически заглядывая в верхний мир, — предлагает он. — Не может же этот медузий рай быть бесконечным.

     Согласно киваем головами и не сговариваясь идем в сторону, противоположную гномьему городу. Встречаться с копачами ни у кого нет ни малейшего желания.

     * * *

     Мы бредем по бесконечному полю уже часа три. Городок теперь кажется крошечной точкой на горизонте. Солнце беспощадно поливает нас лучами с голубого неба. По мере движения приходится разоблачаться. Жарко. Все трое уже сняли куртки, и теперь они болтаются, пристегнутые к лямкам ранцев. Я соорудил из большого носового платка некое подобие косынки и повязал голову, надеясь, что это защитит ее от беспощадных лучей. За это время мы несколько раз по очереди ныряли в верхний срез, но каждый раз лишь натыкались на пожирающих друг друга медуз с длинными синими щупальцами. Мотор был абсолютно прав, говоря о мерзости этого зрелища. Может, это и есть разумные обитатели среза? Эта мысль пришла мне в голову, когда я впервые увидел студенистое тело, совершавшее сложные маневры в попытках скрыться от двух преследователей. Пока я размышлял об их разумности, преследователи догнали беглеца, и завязался бой. Медузы грациозно размахивали тонкими синими щупальцами. Каждое прикосновение такого щупальца к телу противника приводило к появлению на нем глубокой раны, из которой обильно сочилась жижа молочного цвета, создавая полупрозрачный туман на месте боя. Вскоре густота тумана уже не позволяла рассмотреть подробности происходящего. В молочном облаке мелькали тени, выплывали куски оторванных зонтикообразных туловищ и синих щупалец. Наконец из тумана вырвалась парочка израненных преследователей, у одного не хватало половины щупалец, а у второго был изрядно порван бок. Не спеша парочка отправилась по своим делам. Облако постепенно расплывалось, обретая прозрачность, пока я не увидел в его центре искромсанное тело беглеца. «Все как у нас», — подумал я, возвращаясь к желтому солнцу. Одни убегают, другие догоняют и убивают.

     Над головой раздалось хлопанье крыльев.

     — Люди, сложите оружие и отойдите в сторону, — раздалось нечеткое сипение сверху. — Иначе будете немедленно уничтожены.

     Как по команде наши глаза поднимаются вверх, упираясь в стаю из десятка больших белых летучих мышей. Сидящие в седлах на спинах мышей копачи раскручивают пращи, не оставляя ни малейшего сомнения в серьезности своих намерений. Вот это называется вляпались! Выражения лиц моих спутников полностью солидарны с моими мыслями. Как же мы их не заметили? Застукали нас как последних салаг, и теперь мы получим по полной программе и за нарушение Договора, и за то, что отпустили лакта, вместо того чтобы убить. Переглянувшись, бросаем на землю оружие, патронташи и ранцы. Стебли злака мигом прячут всю нашу амуницию, как будто ее и не было.

     — Отойдите в сторону, — опять сипит команда.

     Мы, подчиняясь, делаем несколько шагов назад, глядя на спускающихся белых гигантов. Мыши злобно шипят на нас и пытаются достать длинными когтями на концах кожистых крыльев. Наездники натягивают прикрепленные к ушам тварей уздечки, требуя подчинения. Мыши, хлопая крыльями и скаля клыки в нашу сторону, постепенно успокаиваются, и копачи покидают свои седла.

     — Что вы здесь делаете? — спрашивает один из гномов, по виду главарь крылатого отряда. — И как вы здесь оказались?

     — Мы выполняем ответственное задание, данное вашей принцессой. — Я почти не вру, — Мы нашли и обезвредили лакта, убивавшего вас у шахт.

     Гном задумался. Тем временем его спутники окружают нас кольцом, держа пращи наготове.

     «Сожгут нас, — думаю я. — Прямо здесь и сожгут. Без суда и следствия».

     — Вы наемники из нижнего мира? — спрашивает он.

     Мичман кивает головой. Все равно врать смысла нет.

     — Вы нарушили Договор, покинув срез до окончания срока, — начинает главарь старую песню. — Вы будете доставлены в Арим, где и решится ваша судьба. Мы простые стражи и не вправе принимать такие решения. — Он снизил голос и добавил, ткнув пальцем с длинным грязным ногтем мне в грудь: — Хотя тебя я скормил бы летунам прямо здесь. Ведь это ты убил Тронга?

     — Да, я, — отвечаю, гордо выпятив подбородок.

     — Я не знаю, как тебе удалось победить его, но, учти, со мной это не пройдет. — Гном угрожающе нахмурил уродливое лицо. — Одно движение — и летуны от тебя даже костей не оставят.

     — Учту. — Я с неприязнью смотрю на оскаленную пасть летучей мыши, усеянную длинными клыками.

     Главарь что-то булькающе скомандовал, и на нас упала прочная сеть. Длинные мускулистые руки упаковывают нас, как паук мух, и как бы между прочим защелкивают у каждого на правой кисти тяжелый каменный браслет.

     — Это чтобы вам не пришла мысль улизнуть в другой срез, — пояснил один из гномов.

     Через минуту мы уже аккуратно завернуты в сеть, и два ее противоположных края прикреплены на животах двух летунов к ремням, удерживающим седла. Звучно хлопнули крылья, и нас сильно дернуло вверх.

     — Слезь с меня, — пытаюсь я спихнуть с себя увесистого Мотора. Как только мышки взлетели, он под действием инерции взгромоздился на меня.

     — Сейча-а-а-с, — кряхтит он, цепляясь за образующие ячейки сети канаты.

     Наконец мы более или менее комфортно разместились в импровизированном гамаке и начали с высоты мышиного полета созерцать проносящуюся под нами землю. Удовольствие от созерцания портит только Мотор. От постоянного раскачивания сети у него разыгралась морская болезнь, и теперь он время от времени издает настолько немелодичные звуки, что на него уже начали обращать внимание наши конвоиры.

     * * *

     Под нами проносятся как бы игрушечные деревеньки, окруженные обширными полями, небольшие рощицы почти земных деревьев, дороги, заполненные уже знакомыми верблюдами и еще какими-то невысокими животными, тянущими за собой повозки на больших колесах. Один раз мы обогнали военный отряд, марширующий по дороге, и воины внизу приветствовали наших конвоиров взмахами длинных пик.

     К концу второго часа полета, когда все тело, сдавленное грубой сетью, онемело до полного бесчувствия, на горизонте показался большой город. Я искренне надеюсь, что именно это и есть тот самый Арим, в который нас доставляют. Мои надежды оправдались.

     Мыши, расправив на всю ширину крылья, начали планирование с постепенным снижением. С каждой минутой город приближается, давая возможность себя рассмотреть подробнее.

     Окруженный высокими каменными стенами, он представляет собой неприступную крепость. Что-то в нем есть от наших средневековых городов, только с примесью одновременно модернизма и практицизма. Вдоль стен, как часовые, стоят круглые башни, увенчанные уже знакомыми грибообразными шляпами. Город имеет форму неправильного шестиугольника и окружен полями. Со всех сторон к нему стекаются широкие, мощенные камнем дороги, превращая его в довольно симпатичного паучка, сидящего в центре этакой дорожной паутины.

     — Все дороги ведут в Рим, — глядя на эту картину, промямлил обессилевший Мотор и опять высунул голову через ячейку сети.

     Дома, размещенные внутри городских стен, не выделяются ни высотой, ни роскошью, ни изяществом. Как правило, это прочные каменные постройки не более двух этажей с красными черепичными крышами и маленькими, нависающими над улицами балконами. Во всем проглядывает гномий практицизм. Из всех зданий выделяется одно, расположенное в центре города. Если напрячь воображение, то можно догадаться, что это высокое здание с узкими сводчатыми окнами и тремя неуклюжими башнями является дворцом. Рядом с ним еще пара выделяющихся строений: амфитеатр и какое-то низкое мрачное здание, отличающееся от остальных большой площадью. Весь город пронизан десятками извилистых улочек, стекающихся к небольшим площадям. В центре, у дворца, как и полагается, большая площадь, окруженная по периметру изящно подстриженными деревьями и кустами.

     Наклонившись на правое крыло, летучие мыши устремляются к дворцу. Сделав круг над его башнями, мы садимся на центральной площади. Похоже, что пилоты забыли о нас, болтающихся внизу, и в результате нас крепко приложило о каменное покрытие.

     — ...мать! — заорал Мотор, когда после удара нас еще и потащило по камням. — Поаккуратнее!

     * * *

     Нас бесцеремонно выпутали из сети и пинками погнали в сторону дворца. Как и положено, сразу же появились гномы-зеваки, с любопытством уставившиеся на нас. В хвост нашему конвою пристроилась пара маленьких гномиков, пытающихся маршировать в ногу со стражами. Страж, идущий последним, повернулся в их сторону и что-то булькнул. Малыши тотчас же с визгом убежали к своим мамашам, наблюдающим со стороны за нашим шествием.

     — Неужели прямиком к принцессе поведут? — удивляюсь я, оценив направление нашего движения.

     — Ага. Прямо в кровать, — мрачно бурчит Мотор, потирая ушибленный при посадке бок.

     Не дойдя до ступеней, ведущих к широким дверям дворца, мы резко поворачиваем вправо и упираемся в низкую, обитую железными пластинами дверь. За мерзко скрипнувшей дверью открывается длинный темный коридор, идущий под углом вниз.

     Поскальзываясь на гладких камнях, составляющих пол, мы медленно движемся вниз. Как только захлопнулась дверь, в руках стражи появились светящиеся обломки камней. Я даже не заметил, откуда они их достали. Камни источают мягкий молочный свет и неплохо освещают дорогу. Стража все время окружает нас плотным кольцом. Учитывая тесноту помещений, они убрали пращи, и теперь в их руках короткие железные клинки, тускло отражающие молочный свет. Наконец коридор заканчивается, и мы попадаем в большую комнату, из которой берут начало пять таких же коридоров, но уже тянущихся горизонтально. Подгоняемые толчками, мы направляемся во второй слева коридор. Его стены и сводчатый потолок выложены из каменных кирпичей правильной формы, тщательно подогнанных друг к другу. По бокам коридора расположены невысокие двери, закрытые снаружи массивными засовами.

     — Это же тюрьма! — первым догадался Мичман. — Эй, вы! Вы что, нас в тюрьму тащите?

     — Тут вам и место! — зло сипит главарь и толчком чуть пониже спины отправляет Мотора первым в раскрытую дверь. Следом за ним в камере оказываемся и мы. Глухо бухает тяжелая дверь, и гремит в петлях засов. — Мое дело вас доставить. Вашу судьбу будут решать другие, — доносится извне, и шаги уходящей стражи постепенно затихают.

     В свете камня, оставленного одним из охранников, рассматриваем место своего заточения.

     Комната с невысоким потолком размером три на три метра. В одном углу куча каких-то невероятно грязных матрасов, в другом — дырка в полу. Мотор подходит и с интересом заглядывает в нее.

     — Туалет типа сортир, совмещенный с аэродинамической трубой, — извещает он нас, резко отстранившись от идущего из отверстия потока дурно пахнущею воздуха. — Ну и воняет же тут!

     И действительно, тюрьма пропитана запахом плесени и, что еще хуже, запахом гномов. Такое впечатление, что здесь в каждом углу насыпали гнилого сыра. Я морщусь и прикрываю нос полой куртки. Не помогает.

     — И что делать будем? — интересуется Мотор, усаживаясь на рваный матрас, набитый травой. — Идеи есть?

     — Идей нет, — честно признаюсь я. — Единственная надежда на спасение — это появление принцессы.

     — Вполне возможно, что она даже никогда и не узнает, что мы здесь были, — сухо замечает Мичман. — Ты думаешь, у них такие мелкие проблемы решаются на уровне правительства?

     — Не думаю, — печально машу головой в ответ и устраиваюсь рядом с Мотором.

     Примерно через полчаса дверь камеры распахнулась, пропустив внутрь сгорбленную старостью гномиху. Ее и так уродливое лицо делают еще менее привлекательным глубокие морщины-рытвины. За ее спиной в проеме двери замерла пара охранников, настороженно поглядывающих на нас. Их тела почти полностью покрыты кольчужными панцирями с блестящими бляхами на груди. В руках небольшие секиры, очень удобные для сражений в тесных помещениях, где нельзя толком размахнуться.

     При появлении гостей мы даже не шевельнулись, лишь повели глазами в их сторону. Еще до этого Мотор выдвинул идею напасть, если кто-то зайдет в камеру, захватить заложников и, прикрываясь ими, вырваться на свободу. Идея была сразу же отвергнута по двум причинам. Во-первых, захватить в заложники взрослого гнома будет весьма непросто. Гном сильнее и выносливее человека, к тому же они вооружены. Во-вторых, что-то подсказывает, что гномы даже не обратят внимания на заложников и сожгут нас из пращ.

     Попытки перейти в другой срез успехом не увенчались. Наличие каменных браслетов, намертво обхвативших запястья, привело к тому, что нам так и не удалось увидеть ни одного Столба. Похоже, браслеты каким-то образом подавляют участки мозга, принимающие участие в процессе перехода. Но ни на чем другом присутствие этих каменных стражей не сказалось.

     Прихрамывая на одну ногу, старуха приблизилась к нам. Ее маленькие цепкие глазки изучающе пробежались по нам.

     — Протяните руки, — даже не просипела, а скорее с трудом прошепелявила она.

     Когда она говорила, я заметил, что у нее практически нет зубов. Сколько же ей лет?

     Она собрала наши ладони вместе и обхватила их дрожащими старческими ладонями. Я уже приготовился к созерцанию образа пепельноволосой красавицы. Резко навалилась тьма, и я почти сразу вынырнул в реальный мир, ощущая при этом сильную головную боль. Никакой красавицы я так и не увидел.

     Гномиха резко отбросила наши руки и чуть ли не бегом бросилась к двери. Хромая, она едва не сбила охранников, стоящих у входа. Глухо бухнула дверь, и опять наступила тишина, нарушаемая лишь нашим дыханием.

     — Чего это она? — поинтересовался Мотор. — Как черт от ладана.

     — Кажется, я знаю, — невесело говорю я. — Только что я подставил принцессу. Подставил самым настоящим образом. — От злости я пнул один из матрасов.

     — Чем ты мог ее подставить? — спрашивает Мичман.

     — Дело в том, что за разглашение способа перехода из среза в срез у них предусмотрена смертная казнь. И это не зависит от положения провинившегося в обществе. Сейчас из моих мыслей старуха узнала, кто и когда научил нас переходить из среза в срез.

     — Ну и черт с ней, — отмахнулся Мотор. — Одной гномихой больше, одной меньше. Нашел из-за чего расстраиваться. Из-за...

     — Дело не в принцессе, — резко прервал я его разглагольствования. — После ее смерти на трон взойдет ее воинственный брат и начнет войну, которая, возможно, зацепит и Землю.

     Мичман огорченно присвистнул.

     — Да, дела хуже некуда, — выразил Мотор общее мнение. — Мы в тюрьме, и непонятно, сколько про — живем, принцессу казнят, Земля будет втянута в кровопролитную войну. В общем, культурно выражаясь, хреново, братцы, получается.

     * * *

     Несколько последующих часов мы проводим в молчании. Мотор дремлет, отдыхая после изнурительного полета, Мичман что-то царапает браслетом на камнях стены, я думаю. В голову лезут различные планы спасения, но ни один из них не выдерживает даже хоть какой-то критики. Чувство вины грызет меня изнутри, как червь яблоко. Именно из-за меня погибнет принцесса. Пусть она и гномиха, но все равно жалко. И есть в ней что-то загадочное, непонятное.

     Дверь распахивается, и стража бросает нам под ноги взъерошенную гномиху-принцессу с таким же, как и у нас, браслетом на руке. Судя по ее внешнему виду, она изрядно сопротивлялась. Аккуратно сшитая длинная кожаная рубаха разорвана на спине, на голове, у основания хвоста волос обширный кровоподтек. Бросив вслед узнице какое-то булькающее ругательство, стража закрывает дверь.

     — Здравствуй, Витя, — поднимает она голову. — Не думала, что еще тебя увижу. — Она сплевывает сгусток крови на пол и вытирается полой спадающей почти до пят рубахи.

     — А я, можно сказать, грезил о нашей встрече, — несмотря на сложившееся положение, выдавливаю я из себя некоторое подобие шутки.

     — Не смешно, — стонет она, пытаясь подняться.

     Неожиданно для самого себя я встаю с матраса и помогаю ей. Ухватившись за мою руку, она с тихим стоном поднимается на подгибающиеся ноги. Придерживая ее за плечо, довожу до кучи рваных матрасов. Мотор брезгливо кривится и демонстративно отодвигается в сторону. Гномиха усаживается на матрас, не обращая внимания на его кривляния, а я устраиваюсь напротив на корточках. В тусклом молочном свете камня видно, что ее лицо в синяках, превращающих его в некое подобие страшной маски.

     — Это по моей вине ты здесь! — невесело говорю, глядя на ее отекшее лицо.

     Она с недоумением поднимает на меня глаза.

     — У нас была старая гномиха, — тихо, как бы извиняясь, говорю я, — она прочла наши мысли. Она знает, что именно ты научила меня переходить из среза в срез.

     — Ну и что? — все еще с непониманием смотрит она на меня.

     — Ну ты же сама говорила, что за разглашение этой тайны тебе грозит смертная казнь, — напоминаю я.

     — Нет, — отрицательно машет головой гномиха. — Дело не в этом. Мне предъявлено совершенно другое обвинение, значительно более серьезное. Дело в том... — Она неожиданно умолкла на полуслове, как будто боясь сказать лишнее. И тут же добавила второпях, отведя глаза в сторону: — Наверное, ты прав. Все дело именно в разглашении способа перехода.

     Она явно что-то недоговаривает. На лице Мичмана тоже написано недоверие к словам гномихи.

     — Ну и что теперь с нами будет? — со злостью в голосе обращается Мотор к ней.

     — Мне однозначно грозит смерть. — Она говорит безразличным голосом, как будто речь идет о каком-то пустяке. — А вам за нарушение Договора, — гномиха на минуту задумалась, — скорее всего, то же.

     После этих слов наступила длительная тишина. Я пытаюсь придумать способ вырваться отсюда, но ничего умного в голову как, на зло не лезет. Волей-неволей постоянно возвращаюсь к словам гномихи. Какое же ей предъявили обвинение и за что? И почему она так неожиданно согласилась с моим мнением? Может, стоит спросить ее об этом? Хотя нет. Если бы хотела, сказала бы сама. А так, зачем человеку в душу лезть? Я осекся, заметив, что впервые подумал о ней как о человеке.

     — Отсюда можно сбежать? — с надеждой в голосе спрашиваю у нее.

     — Нет, — отрицательно взмахивает она хвостом спутанных волос. — С этим, — поднимает она вверх руку, демонстрируя плотно сидящий на запястье браслет, — точно нет. Это якорь, одна из многочисленных игрушек Мастеров. Он привязывает носящего его к текущему срезу и делает переход невозможным.

     — А снять его можно? — вклинивается Мотор, — Распилить, например.

     — Только вместе с рукой.

     — Какая казнь нас ждет? — спрашивает, приподнимаясь, Мичман. — Что у вас здесь принято? Виселица, четвертование, электрический стул? Хотя нет, у вас же, наверное, нет электричества. Или, может, яд?

     От его слов у меня пошел мороз по коже, а Мотор испуганно дернулся.

     — Скорее всего, нас ждет Арена, — отражается от каменных стен ее голос.

     — А это что еще за чертовщина? — нервным голосом спрашивает Мотор. — Что-то вроде наших гладиаторов?

     — Арена — это место казни, превращенное в театр. Арена сама рождает ваших противников из числа погибших на ней.

     — Если честно, не понял, но звучит крайне занимательно, — подвигается поближе Мичман. — Можно подробнее?

     — Арена поглощает в себя всех, кто погиб, сражаясь на ней, и потом использует их как своих бездумных солдат. На самом деле это уже не живые существа, а точные их копии, рожденные Ареной и повинующиеся ей. Они и существуют-то только в ее пределах. — Она тяжело вздохнула и продолжила. — Нам дадут оружие и выпустят на Арену. Если мы продержимся час, то, невзирая на совершенные преступления мы свободны.

     — Всего-то! — радостно вскочил на ноги Мотор и начал лихо боксировать с невидимым противником, тем самым показывая готовность сражаться. — Имея оружие в руках, продержаться один часик? Так это же раз плюнуть! — В подтверждение сказанного он демонстративно играет скрытыми под кожаным покровом мышцами.

     — На текущий момент существует рекорд, — невесело взглянула гномиха на ликующего Мотора. — Его продолжительность двадцать минут. Этот рекорд был установлен Тунимом, великим воином и командиром взбунтовавшейся армии копачей. Я тогда была еще совсем маленькой. Дольше него никто продержаться не смог. Обычно все гибнут в первые пять минут.

     Мотор с погрустневшей физиономией плюхнулся на свое место и всерьез загоревал.

     — У нас есть хоть какой-то шанс выжить на Арене? — с надеждой в голосе спрашиваю я. — Хоть минимальный?

     — Нет. — Ответ гномихи короток и безжалостен.

     — Ты сказала, что это место казни, превращенное в театр. Почему? — спрашивает Мичман.

     — На казни будут присутствовать зрители. — Она брезгливо поморщилась, как будто ей это было неприятно. — Они будут с интересом наблюдать за нашей смертью и криками подбадривать бойцов Арены.

     * * *

     Через некоторое время нам принесли еду. Мотор подозрительно заглянул в глиняную миску, окунул в плещущуюся там бормотуху палец и осторожно лизнул. Почмокав, он удовлетворенно кивнул головой и припал к миске.

     Тем временем гномиха пыталась что-то узнать у принесшего еду стражника, но он хлопнул дверью перед ее носом.

     После окончания трапезы Мичман предлагает всем основательно выспаться, чтобы быть готовыми к трудностям нового дня. С неохотой ложусь на жесткий, пахнущий плесенью матрас и закрываю глаза, абсолютно уверенный, что не смогу уснуть. Но я ошибся. Уже через несколько минут я проваливаюсь в глубокий сон.

     ГЛАВА 14

     Длинный коридор вывел нас и сопровождающую охрану из пяти закованных в латы гномов к решетчатой двери, сквозь которую видно пространство Арены. Со скрежетом дверь поднимается вверх, и гномы толкают нас в спины. Чуть не упав от сильного толчка, я почти выпрыгиваю на Арену. Мы находимся у края большого круга диаметром метров сто. По периметру Арены идет высокая каменная стена, над которой нависают трибуны, заполненные зрителями. Тысячи гномов собрались посмотреть на нашу смерть. Начинаю чувствовать себя почти актером театра, который вышел на сцену, не зная своей роли. Публика гудит, ожидая начала представления.

     — Как в цирке! — свирепо оглядывается Мотор. Мичман с интересом рассматривает оружие, в изобилии развешанное на стене Арены.

     — Смотрите! — указывает гномиха на выступающую из рядов зрителей небольшую трибуну. На нее как раз взбирается гном с бумажным свитком в руке. — Сейчас зачитают приговор.

     Гном зачитывает приговор сперва на родном булькающем языке, а потом на русском. Из сказанного выходит, что мы приговариваемся к смерти за нарушение Договора, а наша спутница — за шпионаж и вредительство. Мы с удивлением смотрим на нее, как бы желая услышать объяснения. Вместо ответа она только отмахивается рукой, мол. какая теперь уже разница, кто за что умрет.

     Закончив чтение, гном сворачивает свиток и спускается с трибуны. На его место поднимаются несколько более пышно одетых гномов.

     — Теперь мой братец покажет всем, что такое правление железной рукой, — с горечью говорит гномиха и с неприязнью смотрит на крупного гнома, стоящего у самых перил трибуны.

     — Хватит разговаривать, — прерывает нас Мичман. — Выбирайте оружие. Скорее всего, у нас почти нет времени.

     — У нас его совсем нет! — дрожащим голосом говорит Мотор.

     Его взгляд направлен в центр Арены, где пружинящая поверхность начинает образовывать холм. Не отрывая взгляда, следим за происходящим. Холм становится выше и выше и вскоре достигает роста гнома. Неожиданно поверхность прорывается, и в центре арены оказывается гном, закованный в каменные пластинчатые доспехи, с мечом в каждой руке. Публика дружно взвыла, приветствуя появление нашего убийцы.

     — Скорее берите оружие! — торопит Мичман и, подойдя к стене, снимает с крепежных крючьев длинную алебарду.

     Мотор, следуя его примеру, не раздумывая хватается за двуручный меч, а гномиха останавливает свой выбор на паре длинных изогнутых стилетов. Один только я все еще колеблюсь, глядя на многообразие средств уничтожения. Эх, было бы здесь привычное оружие, хотя бы автомат или винтовка! А так, что я смогу противопоставить противнику? Меч, которым я не умею сражаться, или шипастую булаву, которую я с трудом смогу поднять?

     — Витек, быстрее! — раздается из-за спины взволнованный голос Мотора. — Он приближается!

     Подчиняясь какому-то внутреннему чувству, беру в руки массивный двуручный топор, похожий на тот, что висел у меня в комнате в Цитадели.

     Мы разворачиваемся лицом к медленно надвигающемуся противнику и берем оружие наизготовку. Публика на трибунах замирает в ожидании первой крови.

     — На всякий случай всем говорю прощай, — произносит Мотор замогильным голосом.

     — Мотор, не спеши умирать, — останавливает Мичман его похоронную песнь. — Тут воевать надо, а тебя на прощания потянуло. С таким настроением надо не в бой идти, а в сортир запором мучиться.

     Эта нехитрая армейская шутка подействовала на нас отрезвляюще. Мичман прав, рано еще себя хоронить. Сперва покажем этим уродцам, на что способны люди.

     — Не высовывайся, — тихо говорю я гномихе чуть ли не на ухо. — Держись у меня за спиной. — Она удивленно смотрит на меня.

     — Почему ты обо мне беспокоишься? — В ее взгляде проглядывает что-то большее, чем непонимание.

     — Потому что мне нравятся высокие стройные пепельноволосые девушки, — с улыбкой говорю я, глядя на хвост темных, грязных волос, растущих на уродливой голове у моей приземистой собеседницы.

     — Как ты?.. — звучит мне вслед вопрос, но я не слышу его окончания. Я иду навстречу первому порождению Арены. Теперь нас разделяет всего несколько метров, и закованный в доспехи гном яростно скалит мелкие зубы из-под решетчатого забрала шлема.

     — Он мой! — криком останавливаю я двинувшихся за мной Мичмана и Мотора.

     Первый противник оказался довольно слабым. Похоже, Арена любит играть со своими жертвами, постепенно усиливая натиск. От первых двух ударов я просто уклоняюсь в сторону, а третий парирую длинной рукояткой топора. Противник, видимо, ожидал быстрой победы, но не тут-то было. Несколько минут идет обмен пробными ударами, не приносящими успеха ни одной из сторон. Краем глаза вижу, что в центре Арены поднимаются еще два холма, готовых выпустить из себя двух новых воинов. Если вовремя не отправить на тот свет этого бойца, то через минуту мне уже придется отбиваться от троих. Делаю обманный взмах топором, и, купившийся на такой древний трюк, гном прикрывает мечами голову, ожидая сильного удара.

     — Получай! — Конец деревянной рукоятки практически без размаха входит гному в пах. Противник корчит страшную рожу, опускаясь от боли на колени. Еще один взмах, и голова, облаченная в стальной шлем, падает мне под ноги. Я смотрю на стекленеющие глаза, на фонтан крови, бьющий из обрубка шеи, и не испытываю ничего.

     Абсолютно ничего!

     Нет злости к противнику или заполнившим трибуны зрителям, радостно приветствовавшим первую кровь. Нет страха. Нет отвращения от вида крови. Полное безразличие и ощущение необходимости выполнить свою работу. Обычное сознание уходит на второй план, освобождая место чему-то еще, проснувшемуся где-то в глубине меня. Спокойному и хладнокровному...

     — Молодец, Витек! — подойдя, хлопает меня по плечу Мотор. — Я и не знал, что ты так топором владеешь!

     — Я тоже не знал. — Я не реагирую даже на удивление Мотора и продолжаю: — Сейчас вы станете у входа, — показываю рукой в сторону двери, через которую мы попали сюда, — и будете там стоять. Все, что будет происходить на Арене, это моя проблема. Вы должны обеспечить безопасность гномихи. Все. Больше я от вас ничего не требую.

     — Виктор, с тобой все в порядке? — с беспокойством смотрит на меня Мичман. — Ты какой-то не такой.

     Я легонько толкаю его рукой в грудь.

     — Делайте то, что я сказал! — и поворачиваюсь лицом к уже вылупившимся из холмов двум бойцам. На этот раз это гном с ребристой каменной дубиной и человек с длинным узким мечом. Они обходят с разных сторон труп обезглавленного гнома, уже почти полностью погрузившийся в пружинящую поверхность Арены. Она забирала назад своего поверженного бойца.

     Оглянувшись, удостоверяюсь, что моя просьба выполнена: Мичман и Мотор стоят с оружием наготове у дверей в каменной стене, а гномиха между ними.

     В глазах приближающегося человека бездонная пустота. Гномиха была права: это уже не живые существа, а созданные Ареной копии, лишенные души.

     На этот раз противники существенно сильнее и действуют согласованно. Человек, вращая над головой длинный узкий меч, приближается слева, а гном, злобно сверкая маленькими глазками сквозь прорезь в шлеме, — справа. Ребристая каменная дубина взлетает вверх, собираясь обрушиться мне на плечо, но я плавно смещаюсь в сторону противника и блокирую руку, занесшую ее в верхней точке. Гном изо всех сил пытается вырвать зажатую как в тисках руку, с испугом глядя на меня. Он знает, что копач сильнее человека, и не может понять, откуда такая сила во внешне хилом противнике. Я слышу скрежет его зубов. С сухим звуком ломается кисть, и дубина падает у моих ног бесполезной игрушкой. Пока я разбираюсь с гномом, человек решает нанести удар в спину. Брошенный мною не глядя через плечо топор с хрустом входит в его череп, предупреждая удар.

     Гном свободной рукой выхватывает из-за пояса нож и пытается воткнуть мне его в грудь. Публика на трибунах булькающими возгласами поддерживает его. Вдавленные моими пальцами сквозь прорези шлема внутрь черепа глаза противника не дают ему воплотить этот замысел. Я делаю захват его шеи, затем — резкий поворот. Кажется, что хруст шеи звучит на всю Арену.

     Обмякшее тело опускается на землю, и почти сразу же Арена начинает поглощать неудачливых бойцов. Я оправляю одежду и выдергиваю топор из черепа человека, почти скрывшегося под поверхностью Арены. На этот раз трибуны мрачно молчат. Замечаю недовольный взгляд братца гномихи, направленный на меня.

     Мои друзья уже не радуются моей победе. Они, перешептываясь, с опаской поглядывают на меня, не в силах понять произошедших со мной перемен. Я пока и сам до конца не пойму, что со мной происходит. Откуда в тщедушном теле такая сила и прыть? Откуда профессиональное владение холодным оружием? Неужели это все последствия моего воскрешения лактом? А что тогда с моим мозгом? Почему я так равнодушен к происходящему? Мои размышления прерывает испуганный крик гномихи. Арена решила начать играть всерьез. В ее центре вздувается пять холмов. Интересно, кого она приготовила для меня на этот раз?

     Вскинув топор на плечо, я не спеша иду к центру Арены, не обращая внимания на ненавидящие взгляды зрителей, толпящихся на трибунах. Из лопнувших холмов делают первый шаг три гнома, высокий бородатый мужчина с алебардой и...

     — Мишка! — шепчу я. — Как же так? Ведь это же Мишка.

     Последний из противников это Миша. Наш Миша! Но этого не может быть. Они же ушли домой... Значит, не дошли. Эх, ребята! Как же вы так? Выходит, они все умерли на этой Арене... И теперь я должен их снова убить... Должен...

     — И посеял он страх и смерть в рядах врагов своих... — во весь голос цитирую я всплывшую в памяти фразу. — И поняли они, что прогневили Бога и не будет им пощады.

     Топор мой запел грустную песню, вращаясь над головой.

     Миша упал на поверхность Арены первым, обильно удобрив ее кровью из разрубленной головы. После этого я полностью теряю над собой контроль. Сознание тихонько спряталось вглубь черепа и боязливо выглядывает через глазницы на окружающий мир.

     * * *

     Я не знаю, сколько времени длится бой. Я, как комбайн смерти, кругами двигаюсь по Арене, оставляя за собой отрубленные руки и головы, дергающиеся в предсмертных конвульсиях тела на земле.

     * * *

     Останавливаюсь и оглядываюсь в поисках новой порции противников.

     Никого.

     Мотор и Мичман с ужасом смотрят на исчезающие в Арене тела, а гномиха пристально изучает меня своими колючими глазками.

     На трибунах тишина. Такая тишина, что я слышу собственное дыхание.

     Неожиданно какой-то старый гном что-то булькающе кричит с верхних рядов трибуны. Его старческий голос подхватывают другие голоса, и Арена наполняется звучанием одной и той же фразы.

     — Ты победил! — Я даже и не заметил, как подошла гномиха.

     — Неужели прошел целый час? — С удивлением опускаю окровавленный топор, лезвие которого покрыто многочисленными зазубринами. Оглядываю поле боя, и к горлу подступает комок тошноты. — Неужели это все сделал я?

     — Арена признала себя побежденной! — с восторгом говорит она. — Я даже не думала, что такое возможно! Ты сражался всего около получаса, не более. Я не считала, но, кажется, ты сразил что-то около тридцати противников. Арена не вынесла такого темпа, она не успевала рождать бойцов. Она могла признать победителем либо одного из своих создателей — Мастеров, либо великого воина.

     — Что они кричат? — показываю я топором на трибуны.

     — Хозяин Арены, — с улыбкой переводит гномиха. — Они кричат, что ты хозяин Арены.

     — И что мне с этого? — Я все еще нахожусь в мрачном расположении духа. — Дадут приз зрительских симпатий?

     — Ты не понимаешь, — горячится она. — Ты хозяин Арены. Ты над законом. Если бы у нас были боги, то тебя приравняли бы к Сыну Божьему.

     — Ого! — восхищенно восклицает подошедший Мотор. — У тебя, Витек, повышение звания. Из смертников в боги.

     — Ну и натворил ты делов! — обнимает меня Мичман. — Ну ты мастер! Ни разу такого красивого боя не видел. Круче, чем в кино.

     — У меня к тебе вопрос, — с загадочной улыбкой на уродливом лице начала гномиха.

     — Потом. — Поворачиваюсь лицом к трибуне и стоящему на ней брату гномихи. — Так ты говоришь, что я над законом? Значит, я могу сделать что угодно и остаться безнаказанным?

     — Да, — раздается непонимающий голос у меня за спиной. — Но что ты?..

     — Увидишь.

     Наклонившись, поднимаю с поверхности Арены короткое толстое копье. Зачем-то осматриваю и пробую пальцем стреловидный наконечник. Острое. На кончике пальца появляется бисеринка крови.

     — Не люблю я войну! — Прочертив в воздухе дугу, копье входит между пластин доспехов нынешнего главы государства. Тело безвольной куклой переваливается через каменные перила и глухо ударяется о пружинящую поверхность Арены. Она тотчас же с радостью принимает его в свои объятия, и тело медленно опускается в появившееся углубление.

     Через минуту о гноме напоминает лишь медленно спадающий холм на месте его падения.

     Еще мгновение — и поверхность Арены становится привычно гладкой.

     — Вот теперь порядок! — Отряхиваю руки с чувством выполненного долга. — Войны не будет.

     — Ну ты и даешь... — только и смогла выговорить гномиха.

     — А не кажется ли вам, что нам пора домой? — с улыбкой интересуется Мичман. — Сражаться здесь вроде уже не с кем. — Он подмигивает мне. — А дома нас, наверное, уже ребята заждались.

     Я с трудом сдерживаю себя, чтобы не сказать ему, что нас никто не ждет. Что Миша, Лена, Стас, Рита и Малыш погибли на этой Арене. Что я убил уже мертвого Мишку, чье тело стало рабом Арены. Не хочу я сейчас портить никому настроение.

     — Заждались... — повторяю эхом, стараясь не выдать себя интонацией.

     — Эй вы! — орет рядом Мотор так, что закладывает в ушах. И бурлящая после моего броска толпа застывает в неподвижности. — Браслеты снимите! Нам домой пора!

     Неожиданно для себя улыбаюсь, глядя на стоящего в гордой позе Мотора.

     Ребята правы, пора уходить. Надоело уже все. Надоели кровь и смерть. Надоели постоянное ожидание и состояние боевой готовности. Хочется прийти домой, упасть на свой диван и уснуть, не думая ни о каких гномах или лактах. Просто уснуть.

     ГЛАВА 15

     — Как ты догадался, что я не копач? — интересуется гномиха. — У меня ведь идеальная пси-защита. Никакой телепат не в силах проникнуть сквозь занавес, построенный нашими специалистами.

     — Может, дело в том, что я не телепат? — вопросом отвечаю я, но, взглянув на обиженное лицо, снисхожу до объяснения. — Каждый раз, когда ты читаешь мои мысли, я вижу твой истинный образ.

     Я подробнейшим образом описываю ее внешность. Гномиха удивленно качает головой.

     — Удивительно. Мы считали, что такое невозможно. Мой доминирующий разум так вплетен в разум принцессы, что они кажутся едиными.

     — Зачем вы это делаете? — пристально глядя на нее, спрашиваю я. — И кто вы?

     Гномиха присаживается на мягкую траву, стелющуюся у ног.

     — Мы — жители одного из вышерасположенных срезов. Биологически мы абсолютно идентичны вам, но по уровню развития и технологии стоим на несколько ступенек выше. — Она улыбнулась, показав два ряда маленьких белых зубов. — Это не хвастовство, а констатация факта. Мы стараемся идти мирным путем и по возможности избегать войн. Но не всегда это удается, имея в виду воинственных соседей. Некоторое время назад наши ученые существенно продвинулись в изучении мозга и сознания гуманоидов. Основываясь на их открытиях, мы приняли решение, что значительно проще предотвращать войны, чем их выигрывать.

     Были похищены наиболее выдающиеся личности наиболее агрессивных и опасных рас. После того как им вживили наши сознания поверх собственных, все были возвращены на свои места. В результате получаем копача, — она ткнула себя пальцем в грудь, — занимающего руководящий пост, но руководствующегося желанием сохранить мир. У меня сохранились все воспоминания и привычки принцессы, но решения принимает вживленная часть. Меня бы никогда не раскрыли, если бы не ты. Нет, я не обвиняю тебя, — предотвратила она извиняющимся тоном волну моего возмущения. — Это случайность. Они прочли в твоих мыслях мой истинный образ, и этого было более чем достаточно для вынесения приговора.

     — А где твое настоящее тело? — задаю я очень уж начавший интересовать меня вопрос.

     — Дома. В Центре сознания. Ее зовут Лунь.

     — Почему ты говоришь «ее»?

     — Мое сознание никогда не вернется к ней. — Она грустно опустила глаза. — Лунь послужила донором, создав мысленный слепок себя. Теперь она — это она, а я — это я.

     — То есть ты навсегда останешься гномихой? — не веря своим ушам, переспрашиваю я. Такой поворот событий не входил в мои планы.

     — Да. И хватит об этом. Теперь моя очередь спрашивать. — Она резко повернулась ко мне. — Я хочу знать, что сделал с тобой лакт. До сих пор я никогда не слышала о том, чтобы лакт возвращал жизнь представителю другой расы. Точнее говоря, я вообще не слышала о том, что они умеют воскрешать мертвых...

     — Ну, он...

     — Нет. Слова здесь не помогут. Мне нужны твои мысли.

     Я послушно протягиваю ей руку.

     Она берет ее и буквально сразу отпускает. Я даже не успел толком рассмотреть ее истинное лицо, как все закончилось. На ее лице смешались два чувства — испуг и радость.

     — Ты стал совершенно другим. — Она удивленно смотрит на меня. — Лакт не просто оживил тебя. Он создал тебя заново. Ты даже не представляешь, насколько изменился. Я не могу сказать, плохо это или хорошо. Уверена только в одном — дома тебе делать нечего. Теперь ты воин. Пройдет время, и ты поймешь это. Надеюсь, что ты выберешь правильную сторону и не станешь опасной игрушкой в чьих-то руках.

     — А больше ты ничего не увидела? — спрашиваю почти шепотом, глядя в маленькие глаза на уродливом лице. Удивительно, но оно уже не кажется таким уродливым, как раньше.

     — Увидела. — Она замолчала, подбирая нужные слова. — Я знаю, что ты любишь ее тело и мое сознание. К сожалению, эти вещи несовместимы. Разве что ты найдешь Лунь... Но помни: она — это не я. Она не была принцессой. И, что самое важное, она даже не знает о твоем существовании.

     Гномиха поднимается на ноги, отряхивая кожаную одежду от налипших комочков земли.

     — Куда ты сейчас? — спрашиваю, беря ее за руку.

     — Моя миссия провалена. Руководить народом копачей я уже не смогу. Дома мне делать нечего, там я чужая. Бесцельная жизнь не имеет смысла. Я верну это тело принцессе. Оно ее по праву.

     — Смерть? — предательски дрогнул мой голос.

     — Нет. Это не смерть... Просто одна из многочисленных копий сознания. Лунь перестанет существовать. Вот и все. Прощай.

     Она делает шаг в сторону, но я не отпускаю ее руку, заставив остановиться.

     — Прощай. — Неожиданно для себя я наклоняюсь и целую ее шероховатую щеку.

     Она кивает головой и отворачивается. Шершавая рука плавно выскальзывает из моей ладони.

     — Иди, — кивает она в сторону Мичмана и Мотора, стоящих в стороне. — Они ждут тебя.

     — Мне очень жаль, — начинаю я, но ком, подступивший к горлу, не дает высказать мысль вслух.

     — Я знаю... Мне тоже. — Гномиха поворачивается ко мне спиной и медленно уходит. Пройдя несколько шагов, она останавливается. — Если бы ты знал, как я завидую ей...

     Нескладное тело уже растворилось в воздухе, а я все смотрю на примятую ее ногами траву.

     — Пойдем, — дружески обнимает меня за плечи Мичман.

     Утвердительно киваю головой и послушно иду за ним. У бетонного полотна дороги нас ждет Мотор.

     — Где вас там носит? — возмущенно ворчит он. — Нам еще попутку ловить, а вы медлите.

     Мотор выходит на проезжую часть и машет рукой приближающемуся «жигуленку».

     Оставляя за собой на бетоне темные полосы торможения, машина останавливается в метре от его ног.

     — Тебе что, дураку, жить надоело? — высовывается из окна усатое лицо. — Ты чего под колеса лезешь?

     — Все нормально, командир, — весело говорит Мичман. — Нам домой надо. Подбросишь?

     Книга вторая

     ХРАМ ВОИНА

     ГЛАВА 1

     Высокий пожилой мужчина стоит, повернувшись лицом к кирпичной стене старого дома и прикрываясь воротником легкого пальто, безуспешно чиркает зажигалкой, пытаясь прикурить. Он тихонько чертыхается и старательнее оттопыривает воротник, укрывая зажигалку от резких порывов холодного осеннего ветра.

     Вокруг возвышаются темные, покрытые плесенью стены домов еще довоенной постройки. Мрачные стены, утыканные слепыми окнами, поднимаясь ввысь, позволяют увидеть маленький клочок неба, укутанного в пелену облаков, сквозь которые любопытно поглядывает вниз луна и безразлично посверкивают далекие звезды.

     Метрах в десяти от человека вольготно пристроились переполненные мусорные баки — полноправные хозяева этого проулочка между двумя домами.

     Сидящая на ржавой трубе покрытая лишаем кошка бросила в мою сторону — мимолетный взгляд и сразу же отвернулась, выражая полное презрение к двум чужакам, объявившимся на ее территории.

     Из трубы часто капает грязная вода, с каждой каплей увеличивая маслянисто поблескивающую лужу у моих ног.

     От края лужи, отправляясь в дальнее плавание, отчалил спичечный коробок с надписью «Гомельдрев» и устремился в сторону мусорных баков. Порыв ветра донес до меня волну вони, которую они в изобилии испускают. Я брезгливо морщусь и сглатываю слюну, пытаясь смыть поднимающийся вверх комок тошноты.

     Наконец зажигалка нехотя выдавила из себя дрожащий под порывами ветра лепесток пламени. Жадно чмокая, мужчина затянулся сигаретой, и над его непокрытой, седой головой поплыло облачко дыма. Затянувшись поглубже, он удовлетворенно вздохнул и засунул зажигалку в карман пальто.

     То, что он, несмотря на мерзкую погоду, все-таки воспользовался для прикуривания зажигалкой, а не применил более привычный для себя способ, меня очень радует. Значит, они уже в курсе... Значит, боятся... Маскируются... Это хорошо!

     — Привет! — Я радостно улыбнулся спине.

     Звук моего голоса заставил курильщика дернуться и резко обернуться. Луна любезно осветила лицо мужчины лет пятидесяти.

     На меня устремились глубоко посаженные глаза над большим орлиным носом.

     Ничего не скажешь, благородное лицо. Такое можно увидеть на старых портретах в какой-нибудь галерее, а на рамке обязательно будет написано «граф такой-то» или, может, «князь». В общем, лицо человека голубой крови.

     — Так это ты? — Голос мужчины оказался под стать лицу, глубокий, властный. Голос, привыкший повелевать.

     Вместо ответа я утвердительно киваю головой и неспешно распахиваю полы длинного серого плаща. В бледном свете луны холодно поблескивают пластинки моей кольчуги, плотно облегающей торс.

     Мужчина с любопытством смотрит, не предпринимая никаких действий. Я расставляю пошире ноги для большей устойчивости и опускаю руки вниз, вдоль туловища.

     — Думаешь, это тебе поможет? — спрашивает он с интересом, не вынимая изо рта дорогой сигареты и поглядывая на поблескивающий металл кольчуги.

     Делаю шаг в его сторону, сокращая расстояние между нами до пяти метров. Мужчина поднимает руки на уровень груди, как бы собираясь оттолкнуть меня. Я точно знаю, что последует за этим, и поэтому резко смещаю туловище вправо и вниз.

     Обдав щеку легким статическим разрядом, шаровая молния проносится сантиметрах в десяти от моего лица и с треском вонзается в мусорный бак, прожигая в ржавом металле аккуратную дыру с кулак величиной. Воздух наполнился смрадом горелого мусора, и над баком замелькали раздуваемые ветром языки пламени. Мужчина удивленно приподнял бровь, как бы оценив мою прыть.

     — Ну-ну, молодой человек, — очень серьезно говорит он, — вы лучше, чем я ожидал. — Его руки расходятся в стороны так, как будто он хочет меня обнять.

     Из левого рукава моего плаща в ладонь выпадает толстый изогнутый веер, собранный из черных металлических пластинок. Подчиняясь резкому взмаху руки и законам инерции, он с холодным шелестом разворачивается до тех пор, пока крайние пластинки не смыкаются друг с другом, образуя выпуклый щит диаметром около метра с зубчатыми бритвенно-острыми краями.

     Эта кажущаяся хлипкой защита с готовностью встречает рождающуюся из рук мужчины плоскость желтого цвета, простирающуюся параллельно земле. Щит резко дергается в руке, встречая световую волну. Несмотря на то, что я сместил центр тяжести туловища вперед в ожидании удара, под его силой меня немного сдвигает назад. Подошва ботинок проскальзывает по сырому асфальту. Пытаясь устоять, я еще сильнее наклоняюсь вперед. Плоскость света с шипением обтекает щит по бокам и разрезает ближний ко мне мусорный бак пополам. Аккуратно отрезанная верхняя часть его сползает набок, и из нее с диким воплем вылетает кот с дымящейся на спине шкурой.

     На этот раз мне попался действительно серьезный противник. Судя по стилю, это не пешка, а что-то вроде ладьи. Похоже, что поединок с ним окажется более продолжительным, чем обычно. Пора менять тактику и переходить от защиты к нападению.

     Моя правая рука ныряет под плащ и извлекает из-за пояса меч. Точнее говоря, пока это не меч, а всего лишь его рукоятка полуметровой длины, покрытая черной шероховатой кожей.

     Мой большой палец вдавливает поблескивающий выступ, и с металлическим звоном из конца рукоятки выскакивает узкое обоюдоострое лезвие с глубоко прорезанным кровостоком. Вслед за лезвием щелчком разворачивается четырехлепестковая гарда, до сих пор выглядевшая как ребристое утолщение на конце рукояти. В результате этих быстрых манипуляций у меня в правой руке оказывается метровый меч, чем-то похожий из-за большой лепестковой гарды на сказочный цветок с очень длинным пестиком, отражающий лезвием тусклый взгляд любопытствующей луны.

     Вот теперь можно и повоевать.

     Выписав ажурную восьмерку над головой, я готовлюсь к нападению.

     — Сейчас я действительно верю, что ты убил Стаза, — с уважением говорит мужчина, поглядывая на нетерпеливо подрагивающий в моих руках меч.

     Я не знаю, кто такой Стаз, но подозреваю, что это тот низкорослый парень, которого я убил в туалете третьесортного бара на прошлой неделе.

     — То же ждет и тебя, — безо всяких эмоций шепчу я.

     — Позволь задать тебе один вопрос. — Он выжидательно смотрит на меня.

     Утвердительно киваю головой, ожидая подвоха.

     — Будь так добр и скажи, зачем ты убиваешь нас?

     Этот вопрос я неоднократно задавал себе, но так и не смог найти разумного ответа. Я знаю, что так надо. Они враги. Если я не буду сражаться, то они меня поймают и сожгут живьем. Я не хочу так умереть. Поэтому я буду убивать.

     — Неужели тебе доставит радость вид моего раскромсанного трупа, плавающего в луже крови? Спроси сам у себя, что тебе даст моя смерть? Радость? Вряд ли. Ты ведь не варвар кровожадный, ты разумный человек. Ты ведь не убийца. Ты добрый. Ты добрый! А добрые люди оружием не пользуются. Зачем хорошему человеку оружие? Оружием пользуются только плохие, злые люди. А ты ведь хороший. — Его голос звучит так убедительно и правдиво, а лицо излучает такую заботу и доброту, что я начинаю сомневаться в своих действиях.

     Рука, удерживающая меч, медленно опускается вниз, пока его лезвие не упирается в грязный асфальт. Пластинчатый щит становится неожиданно тяжелым и якорем тянет вниз. На лице расплывается добродушная улыбка.

     И действительно, зачем мне его убивать? Такой добрый пожилой человек. Наверное, уже почти на пенсии. Дома его ждут озорные внуки. Ждут, когда же придет их любимый дедушка, принесет им подарки. Как у меня могла возникнуть такая глупая мысль — убить его? И зачем мне эти злые железяки в руках, я ведь не убийца?

     Со звоном скачет по асфальту брезгливо отброшенный мною меч, а щит черным колесом катится в сторону дымящихся мусорных баков, подпрыгивая на неровностях.

     Меня переполняет любовь к этому человеку, и я делаю шаг навстречу ему, желая обнять, поблагодарить.

     В конце своего пути щит ударяется в дальний бак, и по проулку разносится мелодичный звон черных пластинок. Этот звук внезапно пробуждает уснувшую осторожность. Повинуясь инстинкту, мозг привычно сканирует окрестности. Увиденное мгновенно вызволяет меня из сладкой паутины слов, наброшенной на меня собеседником. Ложь! Сплошная ложь! Сканирование показывает, что вокруг меня замыкается кольцо чужих.

     — Значит, ты думаешь, что я добрый? — стараясь не выдать свое пробуждение к нормальному восприятию реальности, мягким голосом спрашиваю я.

     — Конечно! — по-прежнему плетет противник словесную паутину. — И ты сам это знаешь.

     — Знаю! — Одновременно со словом из моей руки выпархивает метательный стилет и стальной пчелой уходит в темноту. Хорошо, что я догадался конфисковать это грозное оружие, сделанное из длинного заточенного гвоздя и кусочка дерева, у позарившегося на мой плащ беспризорника.

     На уровне окон второго этажа раздается крик, а вслед за ним шлепок тела об асфальт. На одного чужого меньше.

     Пулей срываюсь с места, устремляясь к выходу из проулка. На ходу подхватываю меч, а вот за щитом возвращаться некогда. Если я здесь останусь еще хоть несколько минут, то, скорее всего, навсегда. С десятком чужих мне не справиться, даже если они слабее моего противника.

     Луна при виде происходящего со страхом спряталась за тучи, оставив лежащий внизу мир в полной темноте. Это мне даже на руку. Я в темноте вижу не хуже, чем при свете. Судя по спотыканиям и чертыханиям за моей спиной, преследователи не обладают столь полезным даром.

     Мой мозг находится в режиме постоянного сканирования, позволяя отслеживать перемещения чужих.

     Поняв, что их добыча вот-вот выпорхнет из расставленных сетей, они начали ускоренно замыкать кольцо.

     Моя задача — успеть добраться до выхода из проулка раньше двух чужих, приближающихся к той же точке справа и слева, и при этом не попасть в руки преследователям, тяжело дышащим за моей спиной.

     Дернувшись в сторону, уклоняюсь от сверкнувшего над головой огненного лассо. Один из преследователей бежит по крыше, раз за разом выпуская из ладони сверкающую энергетическую петлю.

     Близко расположенные строения затрудняют маневрирование.

     За спиной ярко сверкнуло, и в метре от моих ног в асфальт вплавилась шаровая молния, разбрасывая по сторонам огненные капли. Маневрируя, я потерял несколько секунд и шанс добраться к выходу из проулка первым.

     Еще один чужак, бегущий по крыше впереди метателя лассо, прыгнул головой вниз. Я ожидаю глухой удар тела и разорванную плоть, но вместо этого чужак несколько раз кувыркнулся в воздухе, трансформируясь, и мягко приземлился передо мной на четыре мощные лапы. Встретив на пути такое препятствие, я вынужден остановиться. Передо мной стоит уже не человек, а покрытая костяными чешуйками огромная собака. С неприятным скрежетом ее хвост с изогнутой иглой на конце бьет по бронированным бокам. Выражение квадратной морды на уровне моей груди обещает нелегкую схватку.

     Собака напрягла лапы, готовясь к прыжку. Пасть раскрылась в зверином рыке. Прыжок.

     С таким противником я сталкиваюсь впервые, но то ли инстинкт, то ли интуиция подсказывают, что нужно делать. В момент, когда лапы животного отрываются от земли, я прыгаю ему навстречу головой вперед, в полете разворачиваясь вокруг собственной оси лицом вверх, и вскидываю меч. В результате я пролетаю в полуметре над землей под покрытым коротким рыжим мехом брюхом собаки. Как я и ожидал, брони там не оказалось.

     Меч вошел в тело, как нож в масло, и рассек противника до паха. Приземляюсь я на четвереньки и опять бросаюсь вперед, оставляя за спиной извивающееся в конвульсиях тело. На втором шаге чувствую режущую боль в левом бедре, вижу распоротую штанину, уже успевшую пропитаться кровью. Плохо! Противник успел задеть меня шипом, расположенным на конце хвоста. Это существенно скажется на моей подвижности. Теперь о беге не может быть и речи. Ну что ж, придется идти другим путем.

     От удара плечом покосившаяся дверь черного хода слетает с петель, а замок, до сих пор обеспечивавший ее неприступность, улетает куда-то внутрь зловонного коридора.

     — Он в доме! — звучит уже за спиной взволнованный голос, — Он сейчас вырвется из кольца.

     — Сети бросайте! Сети! — вторит ему бас откуда-то сверху. — Уйдет ведь!

     Оставляя за собой кровавый след, я быстро иду по коридору.

     Из-под ног в разные стороны метнулась стайка кошек, бросая в мою сторону недовольные взгляды за нарушение брачного ритуала.

     Стены коридора изобилуют дырами от отслоившейся кусками штукатурки и надписями, в подробностях описывающими, кто кого и сколько раз любит. В углу белоснежным холмиком валяется кучка использованных шприцев. Резкий застоявшийся запах мочи режет обоняние.

     Несмотря на абсолютную темноту, царящую в подъезде, я с легкостью нахожу лестницу, ведущую вверх. Через мгновение я уже поднимаюсь по некогда мраморным ступеням.

     Наверное, в своей молодости этот дом выглядел весьма шикарно, не так, как сейчас.

     За спиной вспыхивает тусклый свет. Похоже, преследователи шлют впереди себя светляков.

     — Он убил Нокса! — Злобный вопль достигает моих ушей.

     — Надеюсь, что не только его, — шепчу сам себе.

     Вот и площадка пятого этажа.

     Ударом ноги выбиваю небольшое подслеповатое окно на уровне пола. Слышно, как осколки стекол со звоном бьются об асфальт. Еще удар, и вслед за стеклами отправляется прогнившая рама. Чтобы протиснуться в окно, мне приходится стать на четвереньки. Мой беззащитный зад, красующийся на фоне облупленной стены, представляет собой замечательную мишень. Мысль об этом мне не понравилась, и я усиливаю свои потуги. Наконец я выскальзываю из оконного проема и зависаю, удерживаясь одними ногами за верхнюю кромку окна, над уже успевшим надоесть проулком. Подо мной мелькнул силуэт последнего преследователя, скрывшегося в подъезде.

     — Дилетанты! — презрительно хмыкаю я. — Толпой за мной бегают.

     Мои глаза тем временем осматривают окружающее меня пространство.

     — А вот и он! — Наконец я рассмотрел туго натянутый провод в паре метров от меня, идущий вниз вдоль стены дома. Назначение этого провода осталось для меня загадкой, но в данный момент меня интересует лишь факт его наличия.

     Изо всех сил отталкиваюсь и удачно цепляюсь лепестком гарды за туго натянутый провод. Стараясь погасить поперечные колебания с ускорением, подгоняемый ветром и силой тяжести, скольжу по нему к земле. Нижняя точка крепления провода расположена очень удачно — у противоположного конца проулка.

     — Вон! Вон он! — бьет по спине злобный крик. Пусть орут, главное, чтобы не догадались провод перерезать.

     Земля приближается, и я выставляю ноги вперед, готовясь к столкновению. Удар оказался неожиданно сильным, я даже теряю равновесие и кубарем качусь по земле. Возможно, дело не в силе удара, а в раненой ноге, слабеющей с каждой минутой.

     Вскочив на ноги, взмахом меча разрубаю провод. Противника, последующего за мной, ждет неприятный сюрприз. Как бы в подтверждение моей мысли в глубине темного проулка раздается грохот переворачивающихся многострадальных мусорных баков и отборная ругань.

     — С приземленьицем! — с улыбкой машу силуэту, копошащемуся в горе зловонных отходов.

     Убыстряя шаг, я тороплюсь покинуть этот район. На ходу обдумываю произошедшие события. Этой ночью я впервые из охотника превратился в жертву. Чужие довольно умело расставили ловушку, и если бы не моя прыть, то гореть бы мне сейчас на костре. Мотнув головой, отгоняю мрачное видение коптящего пламени.

     Жаль, что остался без щита, полезная вещица была. Ну ничего. Главное, что сам остался жив.

     Еще несколько шагов, и я оказываюсь на тротуаре хорошо освещенной улицы. Справа поблескивает огнями вывески небольшой круглосуточный супермаркет, заманчиво предлагая взять что-нибудь перекусить. Мысль о еде вызвала жадное спазматическое бульканье в желудке.

     Лезвие меча с шелестом прячется в рукоятке, а та, в свою очередь, устраивается на поясе брюк, стеснительно скрываясь под широкой полой плаща. С правоохранительными органами я ссориться не собираюсь...

     На всякий случай сканирую местность. Все нормально. Теперь можно подумать о еде и ночлеге. Брезгливо осматриваю выстроившиеся в ряд безликие панельные девятиэтажки на другой стороне улицы. Нет, в этих скворечниках я сегодня селиться не буду. Надо поискать что-нибудь поприличнее в более престижном районе.

     Прихрамывая, подхожу к обочине и верчу головой в поисках машины. Как бы в такт моим мыслям из-за угла показывается новенькая синяя «мазда». Прорезая осеннюю ночь спящего города мощными фарами, она промчалась мимо меня, обдав веером брызг из лужи на обочине.

     — Гад, — совершенно беззлобно шепчу вслед удаляющейся иномарке.

     Глупо было ожидать, что водитель остановит машину ночью в таком районе, тем более что мой потрепанный вид абсолютно не внушает доверия.

     Несколько минут уходит на то, чтобы вернуть себе человеческий вид. Увы, плащ, очищенный от налипшего мокрого мусора и какой-то дряни, лучше выглядеть не стал. Оглядев себя с ног до головы, обреченно вздыхаю.

     Возле супермаркета на небольшой стоянке пристроились два автомобиля. Может, на этот раз повезет. Я не спеша направляюсь в их сторону. Раненая нога при ходьбе создает массу неудобств. Края раны хоть уже и начали затягиваться, но пульсирующая боль никак не хочет униматься и при каждом шаге пронзает тело словно раскаленной иглой. Сейчас главное хорошо поесть и отдохнуть, и к утру от раны только шрам останется.

     Что-то подсказывает мне, что такая глубокая рваная рана не должна так быстро заживать, что это ненормально, но я отмахиваюсь от надоедливо кружащих в голове мыслей.

     Одна из машин тронулась с места.

     — Пока, Серега, — махнул на прощание из окна ее водитель.

     — Успехов, — пробасил в ответ весьма упитанный хозяин второй машины — вишневой «девятки». — Позвонить не забудь.

     Последнюю фразу водитель отъезжающей машины, пожалуй, уже не услышал.

     На этот раз мне точно повезет. Знание имени человека — немаловажный фактор в воздействии на него.

     Полненький хозяин уже взгромоздил свой упитанный зад на сиденье «девятки», когда я взялся за ручку дверцы.

     — Тебе чего? — неприязненно буркнул он, повернув в мою сторону круглое лицо с носом картошкой. — Денег не дам. Иди работай, тогда и деньги будут.

     Судя по всему, он принял меня за бомжа, просящего подаяние. И неудивительно, не всякий бомж грязнее меня.

     Пристально смотрю ему в глаза и бросаю мыслеобраз. Для начала весьма неконкретный и размытый. Так сказать, для затравки. Мужина напрягся и посмотрел на меня пристальней, пытаясь вспомнить, где же он мог меня видеть.

     Выражение на его лице свидетельствует, что первый шар попал в лузу, точнее не шар, а мыслеобраз.

     — Не узнаешь, Серега? — дружеским тоном спрашиваю я и шлю ему вторую порцию воспоминаний, содержащую уже более конкретную информацию.

     Если все сделать аккуратно, то у клиента появится целый ворох искусственных воспоминаний, в которых я фигурирую как его старый знакомый. Есть в этих воспоминаниях и совместные пьянки, и мордобой за соседскую девчонку за бетонным забором дискотеки, и какие-то общие друзья. Умело составленные воспоминания — великая сила. С их помощью можно человека наизнанку вывернуть... Психологически, конечно.

     Жаль, что такие воспоминания нельзя создать вот так сразу, под конкретную ситуацию. На создание хорошего, глубокого воспоминания, содержащего разнообразные подробности, уходит несколько часов. Но я нашел выход и теперь постоянно ношу с собой десяток уже готовых к использованию разнообразных воспоминаний, как говорится, на все случаи жизни. В нужный момент их остается только малость подкорректировать с учетом клиента и сложившихся обстоятельств.

     * * *

     Через несколько минут мы уже едем к Сергею домой, по пути громко обсуждая новости политики. Мыслеобраз лег очень чисто, и теперь я — Сеня, старый друг и одноклассник Сергея. Поговорив немного о политике, мы перешли к автомобильным проблемам, дружно похаяли гаишников вместе с их беспределом.

     — Как ты теперь? — задаю я вопрос, стараясь побольше узнать об этом человеке.

     — Да так. Кручусь понемногу, — не без гордости басит он. — Вот создал компьютерную фирму, Интернет-клуб открыл. Приобщаюсь к современным технологиям. После армии женился... — Он сладко причмокнул полными губами. — Жена у меня кра-са-а-авица! Увидишь — закачаешься! — Он, как бы что-то вспоминая, посмотрел на меня. — Ты ведь Светку не видел?

     — Как же я ее мог видеть, если после школы мы с тобой не пересекались по жизни?

     — А, ну да. Запамятовал совсем, — вспомнил он то, чего никогда не было. — Выходит, что мы десяток лет не виделись... Даже удивительно, что я тебя узнал.

     — Дети есть? — с неподдельным любопытством в голосе спрашиваю я.

     — Сын. Сашка, — его переполняет отцовская гордость. — В первый класс пошел. Умный. Весь в меня.

     — А ты, Сень, как поживаешь? — интересуется Сергей и, нашарив в бардачке кассету, засовывает ее в магнитолу. Магнитола, чавкнув, проглотила кассету, и через секунду из динамиков полился голос Стинга. — Интерфейсик у тебя не очень, — безобидно заметил он. — Ты как будто по канализационным трубам лазил. И запах от тебя соответствующий.

     — Понимаешь, не повезло. Я в Киеве проездом, в командировке, — на ходу сочиняю я легенду. — Решил погулять по ночному городу, поглазеть на столицу. Сам не знаю, как меня занесло в это захолустье. — Я всем своим видом выразил удивление. — А тут откуда ни возьмись толпа тинейджеров. Так, не поверишь, еле ноги унес. Улепетывал от детей, как заяц, по подворотням. Я хоть и не хиляк, но такая толпа если навалится, то одной массой задавят. Пока бежал, несколько раз упал, да еще и в какую-то дрянь... Извозился, в общем, как свинья.

     Сергей сочувственно машет головой:

     — Считай, повезло. Если бы догнали, одними синяками бы не отделался. Что творится с молодежью, сам не пойму. Не дети, а звери какие-то! Книжек не читают, а вместо этого по подъездам дурь всякую курят. И ходят потом со стеклянными глазами и пустыми головами. — Он в сердцах стукнул тяжелым кулаком по баранке, отчего «девятка» опасно вильнула по мокрой дороге. — У меня вон сосед вышел ночью гараж проверить. Сам знаешь, время нынче такое. — Я кивком выражаю согласие. — Так он потом, после этой проверки, неделю в больнице пролежал. И знаешь отчего? — Водитель сделал страшное лицо. — Его девчонки избили. Представь себе. Шесть пятнадцатилетних девчушек забили здорового мужика до полусмерти.

     — Жуть! — соглашаюсь я с рассказчиком.

     — Ну ничего, — утешает меня он. — Не расстраивайся. Сейчас приедем ко мне домой, выпьем, закусим, поговорим о том о сем. В общем, отдохнем, как полагается.

     — Спасибо, Сереж, — придавая голосу душещипательную искренность, говорю я, — Даже не знаю, как тебя благодарить.

     — Ай, Сеня! Оставь такие мелочи плебеям. — Его круглое лицо расплылось в доброй улыбке. — Друзья для того и нужны, чтобы помогать в тяжелую минуту.

     Сергей, не сбавляя скорости, резко вывернул руль вправо, и «девятка», повизгивая резиной, лихо вошла в поворот.

     Оторвавшись от беседы, с удовлетворением смотрю в окно. За покрытым дождевыми каплями стеклом в ночи мелькают аккуратные коттеджи.

     Вот это я понимаю домики! Вот здесь я всласть отдохну! Здесь можно и на недельку застрять. Хозяева, думаю, против не будут. Тем более что на этот раз клиент оказался на редкость приятный, душевный можно сказать.

     Пронзительно скрипнув покрышками, «девятка» притормозила у небольшого, но очень изящного двухэтажного домика. Свет фар выхватил в окружающей темноте выскочившую из будки большую кавказскую овчарку.

     — Прибыли, — известил Сергей. — Вот и мои хоромы.

     Овчарка подозрительно обнюхала меня, как бы проверяя мою лояльность, но, услышав команду хозяина, отошла в сторону.

     — Не бойся, от Драйва вреда никакого. Абсолютно бесполезный охранник, — с огорчением говорит Сергей, поглаживая овчарку по голове. — Держу его только из жалости. Рука не поднимается на улицу выбросить... Живое существо все-таки.

     На шум выглянула жена.

     Глядя на молодую женщину в наспех наброшенном халате, я убеждаюсь, что Сергей ни капли не преувеличивал, говоря о ее красоте. На вид ей можно дать лет двадцать пять — двадцать семь. Стройная, точеная фигура с хорошо выделяющимся рельефом мышц выдает профессиональную спортсменку. На голове рыжий, щетинящийся ежик волос. Изящные, утонченные черты лица приковывают взгляд и вызывают восхищение. Единственное, что мне не понравилось в ней на первый взгляд, — это напускная холодность. Но вполне возможно, что это лишь защитная реакция душевно уязвимой натуры на окружающий мир.

     — Кто это? — подозрительно спрашивает она, высвобождаясь из медвежьих объятий мужа. — Где ты его подобрал?

     Сергей сбивчиво рассказывает ей навеянные мной воспоминания и события этой ночи.

     — ... чудом спасся, — улавливаю я концовку его фразы, стоя в стороне.

     — Странно. Но ты ни о каком Сене мне никогда не рассказывал, — никак не хочет таять в ее голосе лед подозрительности.

     К сожалению, я не могу послать ей какие-то воспоминания, так как, скорее всего, они войдут в противоречие с тем, что я уже ввел Сергею. Результат будет непредсказуемым. Но вот послать ей легенький мыслеобраз жалости и доверия к незваному гостю я могу.

     Переминаясь с ноги на ногу посреди двора, формирую в воображении цветок и легким порывом вымышленного ветра отправляю женщине. Прикосновение цветка должно пробудить доверие и приязнь. Обычным взглядом конечно этот цветок не увидеть. На самом деле — это сгусток энергии, в который вписана определенная программа. Почти как для компьютера. Можно сказать, что принцип один и тот же. А цветок... Цветок это всего лишь мое воображение. Так проще работать. Одно дело манипулировать бездушной энергией, а другое привычными объектами, имеющими смысл, пусть даже воображаемыми.

     Цветок вместо того, чтобы коснуться груди женщины, резко вильнул в сторону и начал быстро увядать. Опали потемневшие лепестки, свернулись в трубочки листочки. От удивления у меня отвисла челюсть. Вот такого, честно говоря, я не ожидал. Спохватившись, сканирую местность. Все чисто! Чужих поблизости нет! В чем же дело?

     Присмотревшись внимательнее, замечаю вокруг женщины легкое голубоватое свечение. Свечение настолько слабое, что я его не сразу и рассмотрел. Вот это да! Маг! Потомственный маг! Но, судя по интенсивности свечения, не осознающий себя. Сейчас она мало что может. Максимум это снятие головной или зубной боли, легкая подсознательная защита от сглаза или наговора. Не более. Но если подучить, показать потенциальные возможности, и уже через пару лет ее могуществу можно будет позавидовать. Потомственный маг — это круто!

     — Сеня, пошли, — наконец позвал меня Сергей, закончив дебаты с супругой. — Познакомься, это Света, моя жена, — с гордостью, как на музейный экспонат, указал он на нее. Света выдавила из себя улыбку. Улыбка вышла довольно натянутой.

     — Сеня, — как можно галантнее представляюсь я и целую хозяйке руку. Воздействовать я на нее не могу, поэтому придется покорять стандартными средствами.

     — Прошу в дом, — приглашает слегка оттаявшая хозяйка.

     Дом обставлен со вкусом и без излишней роскоши. Хорошая деревянная мебель, дорогая видео и аудиоаппаратура в гостиной явно указывают на то, что компьютерная фирма Сергея процветает.

     У большого камина из темного камня на стене висит ряд полированных дощечек, увешанных спортивными наградами.

     Ого! Оказывается, хозяйка не просто спортсменка, а мастер спорта по айкидо. Недурно. Глаза пробегают по ряду медалей. И не просто мастер спорта, а бронзовый чемпион чего-то там. Удивительное сочетание внешней изящности и внутренней силы.

     — Сеня, — вырывает меня из размышлений Света. — Ванная полна горячей воды. Я подобрала кое-что из одежды, но не думаю, что она тебе будет впору. Грязное оставишь в корзине у стиральной машины, я утром все постираю.

     — Большое спасибо! — благодарю я и направляюсь в ванную комнату.

     — Постой, — неожиданно берет она меня за руку. — Скажи честно, кто ты? От тебя веет... — она задумалась, подыскивая подходящее слово, — холодом. Ты не такой, как все. И почему Сергей никогда не рассказывал мне о друге детства по имени Сеня? Я считала, что знаю его жизнь полностью.

     — Должна же быть в мужчине какая-то загадка, — отшучиваюсь я.

     Видно, не получится у меня остаться в этом доме надолго, так как Света, опираясь на свою интуицию, не даст мне покоя. Завтра утром придется уходить. А жаль. Здесь довольно мило и уютно.

     — Но не так же много.

     Идя в ванную, я чувствую у себя на спине ее изучающий взгляд. Взгляд мага...

     На втором этаже у дверей в ванную я столкнулся с пухлым мальчуганом лет шести.

     — Привет, — присаживаюсь возле него на корточки. — Ты кто?

     — Шаша, — прошепелявил мальчик, опустив глаза. — А ты кто?

     — Не знаю, — не захотел я врать ребенку. — Честно, не знаю.

     — Так не бывает, — очень серьезно возразил он.

     — Бывает. — Я грустно покачал головой. — К сожалению, бывает.

     — Саша! — раздался снизу голос Светы. — Ты почему не спишь? А ну быстренько в кровать, а то с утра опять будешь ныть, что не выспался.

     Услышав голос матери, мальчишка неожиданно прытко припустился к дверям в конце коридора. Уже стоя в распахнутых дверях своей комнаты, он уперто добавил:

     — Вше равно не бывает!

     Я улыбаюсь ему вслед и захожу в ванную комнату.

     С радостью сбрасываю с себя вонючую одежду на пол и залезаю в ванную, полную горячей воды, предварительно разместив на расстоянии вытянутой руки меч и кольчугу.

     Уставшее тело с радостью приняло объятия горячей воды.

     — Оххх! — сам по себе вырвался из моей груди вздох блаженства. От изобилия комфорта даже раненая нога перестала болеть. Да, кстати, надо бы взглянуть, как там рана поживает. Рассматриваю вынырнувшее из пены бедро. Ну что ж, неплохо. Края раны полностью сошлись, остался только рваный шрам со слегка кровоточащим краем.

     Понежившись еще минут двадцать, решаю, что пора бы и поесть, тем более что желудок уже давно взывает ко мне, требуя столь необходимый для регенерации белок.

     Одна из стен ванной комнаты представляет собой сплошное зеркало. Вытираясь большим пушистым полотенцем, с интересом рассматриваю свое отражение. Из зеркала на меня равнодушно взирает высокий мужчина лет тридцати, может чуть меньше, худощавого телосложения. Длинные, до плеч, темные волосы обрамляют скуластое продолговатое лицо с крупными чертами.

     — Ну и кто же ты? — в который раз за последний месяц спрашиваю я себя.

     Отражение пренебрежительно морщится, как бы говоря: «А я откуда знаю? Твои проблемы, ты их и решай!» Показываю ему кулак и, отвернувшись, начинаю примерять лежащие на тумбочке брюки. Судя по объему, они принадлежат Сергею. Да на такие штанишки таких, как я, двое понадобятся.

     От изучения Серегиного гардероба меня отвлекают громкие голоса за окном. Положив брюки на место, подхожу и осторожно выглядываю через небольшое окошко в пластиковой раме на улицу. Оказывается, что окно выходит прямо на площадку перед домом. Двор тускло освещается луной и матовым светильником у входных дверей. На парковочной площадке рядом с Серегиной «девяткой» пристроился небольшой микроавтобус. В нескольких метрах от входных дверей стоит хозяин дома в окружении молодых парней, всем своим видом выражающих агрессию.

     — Ты помнишь, что срок истекает? — угрожающе придвинулся к хозяину один из ночных гостей. — А ты часом не забыл, что случится, если ты не выполнишь нашу договоренность? Или все же забыл?

     — Нет! Нет! Не забыл! — как бы оправдываясь, еле слышно для меня, говорит Сергей. — Но я очень прошу вас потише. Я не хочу, чтобы это услышали жена или сын. Я постараюсь все сделать, как вы говорите. Я постараюсь.

     — Нет, вы послушайте этого козла! Он постарается! — наседает гость — молодой парень квадратного телосложения в кожаной куртке. — Да ты знаешь, что мы сделаем с твоей женой, если ты подведешь нас?

     Стоящие вокруг хозяина парни довольно гоготнули, показывая выразительными жестами, что они будут делать со Светланой.

     Внимательнее осматриваю парней. Их пятеро. Все крепко сложены. Похожи на борцовскую команду, выбравшуюся на пикник. Но, судя по теме разговора, пикника не будет.

     — Нет, не смейте! — неожиданно проснулась львиная храбрость в голосе Сергея. — Я не позволю вам обидеть мою жену! Не позволю! — Он решительно двинулся в сторону говорившего, но сразу же сложился пополам от сильного удара ногой в пах и, тихонько взвыв, повалился на мокрую землю газона.

     — А не показать ли нам ему прямо сейчас, что мы сделаем с его бабой? — с энтузиазмом предложил один из парней с густо усыпанным прыщами лицом.

     Ответом ему послужил одобрительный гул, и, переступив через завывающего от боли Сергея, гости двинулись в дом.

     Вот тебе, называется, и отдохнул. А я так надеялся провести пару дней в тишине и спокойствии.

     Дом наполнился шумом и криком. Похоже, ребята не ожидали встретить такое сопротивление со стороны хрупкой женщины. По раздающимся снизу звукам можно предположить, что мастер спорта по айкидо обслужила незваных гостей по высшему разряду.

     — А-а-а-а! — ударил по ушам пронзительный вопль. — Рука! Моя рука! Эта сука мне руку сломала. Мочи ее, падлу!

     Вопящий голос заглушается шумом падающей мебели. Такое впечатление, что за дверями взвод десантников сдает зачет по рукопашному бою.

     — А теперь ты что запоешь, каратистка хренова? — торжествующе заорал у моей двери голос.

     — Мамочка! — раздается вслед за этим плач ребенка. — Мамуля, мне больно! Скажи этому дядьке, чтобы он меня отпустил!

     Сперва я решил не вмешиваться в происходящее и спокойно переждать бурю, сидя в ванной комнате, а затем искать новое место для ночлега.

     В общем-то, это не мое дело. Проблемы этих людей меня не касаются. У них своя жизнь, у меня своя, если конечно это можно назвать жизнью. Но вот ребенок... К детям у меня особое отношение... Не могу сказать, что я их люблю. Нет. Это что-то другое... Желание защитить, уберечь от опасности. У меня это как будто на уровне инстинкта. Может, дело в том, что я абсолютно не помню своего детства... Как будто у меня его никогда и не было.

     Вот и сейчас жалобный крик маленького Саши поднял у меня внутри непреодолимую волну желания помочь. Не в силах сопротивляться накатившим чувствам, я набрасываю на бедра полотенце и завязываю его узлом на боку, прикрывая наготу. Шершавая рукоятка меча привычно умащивается в ладони. Большой палец правой руки поглаживает металлический выступ на рукояти, готовясь в любое мгновение вызволить узкий стальной язык из плена.

     На всякий случай сканирую окружение. Среди гостей только люди. Это радует.

     Бесшумно приоткрывшаяся дверь ванной комнаты позволяет мне сквозь узкую щель рассмотреть сложившуюся ситуацию. В паре метров спиной ко мне стоит парень, ударивший Сергея. Он держит в руках извивающегося мальчишку. В конце коридора, у лестницы, на коленях стоит Светлана все в том же халате. Ей в затылок направлен тупорылый револьвер, зажатый в руке прыщавого гостя. Все остальные, похоже, внизу.

     Безрадостный раскладец.

     Если я нападу на человека, удерживающего ребенка, есть шанс, что прыщавый выстрелит в голову матери. Если попытаться нейтрализовать прыщавого, возможно, что ребенку сломают шею. При мысли о том, что ребенку может быть нанесен вред, у меня прошел мороз по коже. Нет. Такого я допустить не могу.

     Бегло осматриваю комнату в поисках подходящего предмета.

     Ага! Есть!

     Я беру с полочки у все еще источающей тепло ванны флакон с освежителем воздуха. Подкидываю в руке. Тяжелый. На этикетке название — «Ландыш».

     Ну, ландыш так ландыш. Я не переборчивый.

     — А теперь снимем халатик и покажем дяде Михе, что мы там прячем. А будешь еще рукомашеством и дрыгоножеством заниматься, так твоему пацаненку мигом голову открутят, — доносится из коридора голос прыщавого.

     Парень не промах, решил время зря не терять и сразу же перейти к самому интересному.

     — Сына отпустите! Сволочи! — уже рыдает от беспомощности и унижения Света. — Он-то здесь при чем?

     Мое появление в коридоре оказалось полной неожиданностью для всех.

     Прыщавый открыл рот, собираясь что-то сказать, но упал на спину, получив бутылкой освежителя в лоб. В ту же секунду гарда сложенного меча опускается на голову его напарника чуть пониже правого уха. Его руки разжимаются, и я перехватываю пухлое детское тело на полпути к земле. Сильный удар коленом в нижнюю часть позвоночника бандита завершает мое молниеносное выступление.

     Опустив мальчика, одеревеневшего от страха, на пол, бросаюсь вперед, так как прыщавый не оценил в полной мере все прелести запаха ландыша и теперь, не вставая с пола, медленно поднимает револьвер. С шелестом выскальзывает из своей тюрьмы лезвие, готовясь испить свежей крови. Все еще стоящая на коленях Света с животным испугом смотрит на меня, бегущего к ней в полотенце и с мечом в руках. Испуганно взвизгнув, Света закрыла голову руками.

     Сверкающая полоса взлетела над ее головой... и с мягким стуком рука прыщавого, все еще сжимающая револьвер, упала к ее ногам. Парень резво вскочил на ноги и, жалобно завывая, бросился вниз по лестнице, придерживая левой рукой кровоточащий обрубок. На белых деревянных ступеньках осталась пунктирная красная дорожка из капель крови.

     Этот вопль заставил Свету открыть глаза. Вид отрубленной руки, сжимающей револьвер, подействовал на нее так, что, тяжело охнув, она упала в обморок.

     Так, двое готовы, осталось обслужить еще троих. Я думаю, это не займет много времени

     С беспокойством оглядываюсь на ребенка, желая убедиться, что с ним все нормально. Пухленький Саша сидит на полу рядом с бесчувственным гостем и восторженно смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

     — Ты шупермен? — выдавливает он из себя восхищенно.

     — Ага! Шупермен! — с улыбкой говорю я. — Я пойду вниз еще пошуперменю, а ты пока этого дядьку охраняй. Смотри только, чтобы не убежал. — По моим прогнозам, этому парню так отдыхать часа два как минимум

     — Ешть! — принимая мою игру всерьез, козыряет Саша

     Поудобнее перехватив меч, я не спеша спускаюсь по лестнице вниз, стирая голыми ступнями кровавую дорожку со ступенек.

     ГЛАВА 2

     Холодная говядина с жареной картошкой, обильно политой кетчупом, оказались очень кстати Я жадно поглощаю все, что находится в зоне досягаемости моих рук, не обращая внимания на изучающе-тяжелый взгляд Светы. Вилка отплясывает чечетку в моей тарелке, отправляя порцию за порцией в ненасытный желудок Сергей, все еще держа между ногами бутылку с холодной водой, аппетитно чавкает напротив. Младшее поколение, не взирая на бурное сопротивление и желание рассказать, как он злого дядьку охранял, отправили спать.

     Незваные гости покинули дом приблизительно час назад. Точнее, некоторые, осознав мое превосходство, покинули его самостоятельно, а вот особо недогадливым пришлось помочь. Жертвами такой помощи стали дубовый шкаф в прихожей и один пролет деревянного забора у парковочной площадки. Если бы не Сергей, вовремя погасивший мой азарт, то отрубленной кистью, сломанной челюстью и сотрясением мозга они не отделались бы. Думаю, что после такого гостеприимства ребята сюда не скоро покажутся. Если покажутся вообще.

     — Кто ты? — с легким напряжением в голосе спрашивает так и не прикоснувшаяся к пище Светлана. — Скажи мне. — Она уже успела сменить разорванный прыщавым парнем халат на кимоно с райскими птицами на спине и груди. Надо заметить, что частица востока добавила ее образу еще больше изящества. Интенсивно перемалывая пищу, я изредка волей-неволей поглядываю на нее. Тяжело, наверное, Сергею с такой красавицей женой. На такой сладкий кусочек должно быть немало желающих, явных и неявных.

     — Как это кто? — удивленно буркнул набитым ртом Сергей. — Дорогая, ты часом от страха рассудок не утратила? Я же говорил тебе, что это Сеня, мой друг детства. Одноклассник.

     — Одноклассник? — Женщина пронзительно посмотрела на меня.

     — Ну да, — ответил вместо меня Сергей и потянулся за салфеткой. — Сколько можно повторять.

     На пару с хозяином мы подчистую вымели здоровенную цепторовскую сковородку картошки и солидный кусок вареной говядины.

     Судя по объемной комплекции хозяина и по количеству пищи, подаваемой на стол, это его нормальный рацион. Я обычно ем немного, но сейчас организм, потративший много сил на регенерацию, требует компенсации.

     — В соседней комнате, в тумбочке, лежит наш семейный фотоальбом. В нем присутствуют школьные фото Сережи. А еще есть и выпускной альбом. В нем есть не только фотографии учеников, но и их имена и фамилии. И если мне не изменяет память, то в Сережином классе не было мальчика по имени Сеня. — Она приблизила лицо ко мне и тихо спросила, заглядывая в глаза: — Мне принести альбом?

     — Нет, — так же тихо отвечаю я под натиском ее взгляда.