Валери Мартин. Возлюбленные моря

   -----------------------------------------------------------------------

   Valerie Martin. Sea Lovers (1988). Пер. - Н.Эристави.

   & spellcheck by HarryFan, 28 August 2000

   -----------------------------------------------------------------------

   В безлунные ночи море - черно, и лишь  огни  кораблей  тщатся  рассеять

черноту пространства, удвоенную чернотою воды. Но тьма, точно  анаконда  -

жертву, проглатывает свет... и люди на берегу глядят, глядят в море.  Нет,

им не видать кораблей, не увидеть тонущих моряков, ничего не увидеть -  ни

мертвого, ни живого. Ничего - только волны набегают и отступают, впиваются

и впиваются в полосу прибоя,  манят  ни  в  чем  не  повинных,  неразумных

влюбленных - дальше, еще дальше. Они не боятся, они храбрятся  друг  перед

другом. Они смеются, указывают друг другу  на  воду,  не  видимые  никому,

скидывают одежды, вступают в море. Волны подталкивают  их,  волны  играют,

взметаются вкруг белых бедер женщины, шлепают,  шутя,  по  плечу  мужчины,

брызжут соленой пеной ему в глаза. Они оборачиваются друг к другу, они  не

видят почти ничего, но они оба - сильные пловцы, и вот, рука об руку,  они

идут чуть подальше, туда, где чуть-чуть поглубже, и волны принимают  их  в

свое объятие - их,  обнимающих  друг  друга.  Женщина  теряет  равновесие,

женщина хватается за мужчину, женщина поднимается в воде, держась за него,

он поддерживает ее - и смеется, и целует ее смеющимся ртом.

   Никто не увидит их, никто не услышит, и люди, те, что найдут на  берегу

сброшенную одежду,  не  найдут  любовников  -  уже  никогда.  Мимо  плывет

одинокая русалка - и слышит смех, и останавливается.  И  глядит.  Но  даже

русалочьи глаза, странные, светлые, рыбьи, с трудом различают любовников -

так эта ночь черна, так безлунна. Русалка могла бы спеть и  для  них,  как

пела для многих тонущих смертных, но слишком  устала  сегодня,  и  слишком

тяжко лежит на сердце  груз  слишком  долгого  одиночества.  Много,  много

месяцев не встречала она никого одной с нею крови. Чуть не погибла - всего

лишь несколько дней назад, когда проплывала мимо парохода. Перед глазами и

сейчас - огромные лезвия винтов, страшные, механические, в голове  -  миг,

когда, поглядев вверх, поняла, что лишь на волосок от гибели. Вот тогда  и

повернула она к берегу и теперь плывет в волнах, в тех,  что  качают  тела

любовников вверх-вниз. Русалка ныряет, уходит под воду и  явственно  видит

женщину - длинные волосы шевелятся у лица, рот широко раскрыт в беззвучном

крике. Русалка думает: да, если бы этот крик не был беззвучен,  громко  бы

он прозвучал - так, что люди примчались бы на  помощь  издалека.  Но  вода

захлестнула рот женщины раньше, чем она успела  вынырнуть,  -  и  что  же,

больше никто ее не услышит. Она цеплялась за мужчину - а  он,  обезумевший

от страха, отталкивал ее. Шутка, все началось с шутки, ночь  была  жаркой,

бездвижной, черной, и единственным светом в ней светился белый  прибрежный

песок. Мужчина и женщина брели по пляжу, и останавливались, и  целовались,

и ласкали друг друга, и смеялись так счастливо, так уверенно, а теперь?  А

теперь она тонула, а он не в силах был спасти ее. Это она, умирая, утянула

его с собой. Плохо, плохо.

   И русалка, взлетая на гребне волны,  обернется  в  последний  раз  -  и

увидит одну лишь руку, что  тянет  из  воды  судорожно  сведенные  пальцы.

Пальцы словно пытаются что-то  схватить,  удержать,  мгновение  -  и  вода

смыкается над ними.

   Море всегда исполнено смерти, теперь - еще больше, чем  раньше.  Дважды

уже в короткой своей жизни плыла русалка по морю,  красному  от  крови.  В

первый раз затянуло в гребной винт парохода кита, во второй -  шла  война,

тонули люди. Корабль был торпедирован, и моряки, истекая кровью, падали  в

воду, а доделали дело акулы. Русалка нырнула тогда как можно глубже, чтобы

не слышать боя, оглушающего грохотом, не видеть ослепляющих взрывов.  Один

из тонущих заметил, как она уплывает, ухватился за нее,  и  она  стряхнула

его руки. Русалка не любила, когда ее видят люди, пусть даже и  умирающие.

Забавно, конечно, незримой петь для  них  -  для  них,  с  полными  ужаса,

расширенными глазами, для цепляющихся  в  последнем  отчаянии  за  обломки

лодки, разбитой бурей, для колотящих смешно по воде жалкими,  бесполезными

ногами; вот тогда-то и стоило, укрывшись в волнах,  петь  для  них.  Очень

часто они только еще сильнее пугались, и лишь несколько  раз  она  видела,

как странный покой снисходил на тонущего, как борьба за жизнь делалась все

машинальнее, становилась все менее яростной, как в конце концов он просто,

пока мог, держался на поверхности, а после опускался вглубь  -  тихо,  без

панического дерганья,  без  усилий,  смотреть  на  которые  отвратительно.

Страшно умирал один человек, совсем близко, и это было так любопытно,  что

она не удержалась и подплыла - и человек в последние мгновения своей жизни

увидел  ее.  Увидел  глазами,  широко  распахнутыми,  полными   потрясения

долгого, неравного сражения со смертью, сражения, в  котором,  даже  зная,

что проиграл, невозможно заставить себя сдаться. Увидел -  и  потянулся  к

ней, открывая рот, словно что-то хотел сказать,  но  изо  рта  хлынули  не

слова - кровь, и она отчетливо поняла - для него все кончено. Вообще-то по

русалочьей своей природе жалости к людям она не испытывала, но этот - этот

ее заинтересовал.

   Ночь была темная, спокойная, а человек - далеко от земли,  так  далеко,

что пройдет, наверное,  много  дней,  прежде  чем  тело  его  выбросит  на

какой-нибудь дальний берег  -  раздутое,  неузнаваемое  тело.  Он  плыл  в

маленькой лодчонке, один-одинешенек, все дальше в открытое море, и русалка

наблюдала за ним дни напролет. Сильный  шторм,  разбивший  его  суденышко,

утих быстро, и он непонятно как уцелел, ухватившись за обломки.  Наступили

дни безнадежного выживания. Она все смотрела  издалека,  прислушивалась  к

его бессвязному бормотанию. Под самый конец он изумил ее - затянул  песню,

заорал что было сил, хотя вот сил-то у него почти и  не  осталось.  Песню,

веселую, живую, понять она не смогла, но  когда  человек  был  уже  мертв,

сделала нечто, чего не делала никогда - прикоснулась к нему. Странная, уже

коченеющая кожа, зачаровывавшая ее. Она  обхватила  человека  за  плечи  и

увлекла его за собою, глубоко, туда, где вода чиста и спокойна, туда,  где

его можно разглядеть как следует. Странные глаза, которые так не похожи на

ее. Изумленное открытие ногтей на пальцах его рук и ног. Рот, показавшийся

ей немыслимо безобразным. Признаки пола, смутившие ее. А потом, в приступе

внезапного  отвращения,  она  торопливо  уплыла,   оставив   его   лежать,

распростертого на ложе кораллов и водорослей,  -  пища  проплывающим  мимо

огромным рыбам.

   И она вспоминает о нем - все время, пока плывет к берегу,  и  мысли  об

этом человеке усмешкой растягивают ее тонкие губы. Русалку несет к земле -

несет сила, что много сильнее  ее  воли,  сила,  которой  она  отдается  и

которую ненавидит - так, как возненавидела того мертвого человека.

   Темно, и воздух спокоен. Но море не бывает  спокойным,  оно  лишь  дает

иллюзию покоя. Русалка плывет легко, без  усилий,  чуть  ниже  поверхности

воды. Все ближе и ближе берег, опасно близко, но она не в силах  замедлить

движение, не в силах повернуть.

   Много слышала она историй о том, как опасна  земля,  историй,  похожих,

возможно, на те, что рассказывают люди о море, историй,  полных  ужасов  и

чудес, волшебных историй, романтичных историй. Историй, мораль  которых  -

нет жизни русалкам на земле, а людям -  в  море  -  она  усвоила.  Русалка

видела землю, вздыбленную, угловатую, видела, как встают над водой  скалы.

Видела иногда людей - идущих ли, едущих ли по  земле  в  своих  непонятных

машинах. Почему она выбрала именно это побережье, плоское, долгое?  Песок,

белый песок - на мили, но за белизной песка -  зеленая  полоска,  хотя  во

тьме цвета умирают - просто черное, впереди  белое,  ну  а  дальше  -  уже

серое. Русалке не  хочется  смотреть.  Прибой,  подхватив  ее,  беспощадно

спешит к земле. Сначала еще возможно идти на глубину, но  недолго  -  вода

мельчает, хвост уже трется о жесткий песок, и  она  дрожит  -  это  смерть

прикоснулась к ее спине. Волны хлещут ее и переворачивают навзничь. Хвост,

вонзившись  в  песок,  поднимает  колючее  облако  над  головой,   камушки

вонзаются под чешуйки. Трясущимися, немеющими руками  она  стряхивает  их.

Песок - совсем не такой, как на дне, острый, режущий, пахнущий землей!

   Бесполезно бороться с волнами -  уж  лучше,  чтоб  тело  поднималось  и

падало в их ритме, лучше крутиться в  прибое,  неодолимом,  жестоком,  как

обломки корабля, как лицо того человека. Но вот уже вокруг нее  -  ничего,

только песок, а  вода  отступает,  бросает  ее,  беспомощную,  на  милость

чужого, горячего воздуха. Прибой избил русалку,  она  на  грани  обморока,

как-то переворачивается на живот  -  и  лежит,  бессильно  разметав  руки,

отвернув лицо, чтоб хоть щекой почувствовать последние капли воды. Длинное

тело, блестя серебром, извивается на отмели от боли, сводящей с ума.  Ниже

пояса русалка не чувствует уже ничего,  и  она  запрокидывает  голову  как

можно  дальше,  пытаясь  посмотреть,  и  краем  глаза  видит  свой  хвост,

вздымающийся, хлещущий по песку, затягивающий  ее  все  глубже  и  глубже,

против ее воли. Полная ужаса  безнадежности,  она  снова  падает  лицом  в

песок. Словно что-то вытекает изо рта, что-то  мокрое,  липкое,  жестокое,

сначала она думает, что это кровь, потом понимает - жизнь. И снова стонет,

пытается  приподняться,  упершись  в  песок  руками.  Рот  открывается   и

закрывается, беззвучно взывая к воде, кожа высыхает, горит  спина,  больно

плечам, шее. Русалка вжимает лицо в ручеек отбегающей в  отливе  воды,  но

воды мало, только мокрый песок забивает  горло.  И  она  в  последний  раз

приподнимается,  ударяясь  плечами  о  незнакомую  тяжесть  воздуха...   и

видит... и видит человека.

   Человек подбегает к русалке - бросил свои рыбацкие снасти на волю  волн

и бежит так быстро, как только может. Сердце русалки падает - он  в  своей

стихии, а она - в его  власти.  Но  уже  следующий  удар  сердца  приносит

уверенность осознания, вспыхивающего в мозгу  подобно  воспоминанию.  Один

только миг, но в этот самый миг она замечает,  что  снова  владеет  нижней

половиной своего тела. Он не должен увидеть ее лицо, русалка знает это,  и

раскидывает волосы по плечам, и прячет лицо в  песок.  Тело  ее  замирает,

сильный хвост лежит на отмели, блестящий и неподвижный, точно  отлитый  из

стали.

   Она прислушивается. Босые ноги  шлепают  по  мокрому,  жесткому  песку,

человек  все  ближе.  Уже  слышны  его  трудное  дыхание,  его  бессвязные

восклицания - слова, бессмысленные для нее. Да, у него - хороший улов,  но

что именно он поймал, доходит до него не сразу. Поначалу, во тьме, человек

принимает  русалку  за  женщину  -  и,  лишь  наклонившись,   обнаруживает

странную, неженскую форму того, что ниже ее пояса. Мгновение ему  кажется,

что перед ним - женщина, полупроглоченная гигантской рыбой. Он  неуверенно

оглядывается на берег, словно бы ожидает оттуда помощи, но помощи нет и не

будет. Он берет русалку за плечи, собираясь вытащить ее на сушу. Зачем? Да

просто затем, чтоб вытащить,  как  вытаскивают  люди  на  берег  все,  что

находят в  отливе.  "Господи  Боже,  -  говорит  он,  и  звук  его  голоса

заставляет русалку стиснуть зубы, - ты что, жива?"

   Она не  движется  под  руками  человека,  передающими  в  его  сознание

совершенно бесполезную информацию -  да,  это  существо  очень  похоже  на

женщину, эта кожа, хоть и невероятно холодная, - мягкая,  гладкая,  живая.

Ухватив  русалку  за  локти,  он  чуть  приподнимает  ее.  Ей  надо   быть

осторожной, надо, чтоб лицо так и оставалось спрятанным в массе волос. Эти

волосы  он  хорошо  видит  даже  в  темноте  -   почти   белые,   тяжелые,

неправдоподобно густые и длинные,  роскошно  спадающие  на  плечи.  Хватка

человека слабеет - она тяжелее, чем показалась ему сначала, и он ненадолго

отпускает ее, чтобы сменить позицию. Заходит  со  стороны  спины.  Русалка

слышит шаги - он переступает через ее шею и поудобнее устраивается позади,

чтоб как  следует  рассмотреть  то  место  на  узкой  спине,  где  белизна

переходит в серебро. Он говорит: "Что  ж  ты  такое?"  Он  незамедлительно

начинает выяснять это. Он  опять  хватает  русалку  и  приподнимает,  рука

скользит по ее груди, быстро, одно  мгновение.  Сердце  ее  колотится  так

яростно, что слышать русалка уже не  может.  На  секунду  она  безжизненно

обвисает в человеческих руках - и внезапно оживает.

   Стремительно подобравшись, она отталкивается - так внезапно  и  сильно,

что человек,  потеряв  равновесие,  валится  на  нее.  Благодарение  морю,

русалка в несколько раз сильнее его, и перевернуться под его тяжестью  для

нее не составляет труда. Он пытается бороться, потрясенный бешеной яростью

существа, которое хотел спасти, но борется  понапрасну.  Они,  сплетенные,

единые, катаются и барахтаются в песке, точно  любовники,  но  по  крайней

мере человеку уже ясно, что до любви тут далеко.  Сильные  руки  смыкаются

вокруг него, и холодные пальцы, скрючившись, вцепляются ему в волосы. Лицо

его притиснуто к ее плечу, и забивающийся в ноздри странный запах ее  кожи

переполняет его ужасом. Русалка, держа человека за  волосы,  запрокидывает

его голову - теперь они смотрят друг другу в лицо. Он глядит, оледенев,  -

так, словно бы увидел Медузу Горгону, хотя во тьме  различает  немногое  -

блеск запавших,  холодных  глаз  без  век,  тонкий,  жестокий  рот  -  рот

открывается  и  закрывается  у  самых  его  губ,  с  шумными  всхлипами  -

точь-в-точь как у рыбы, вытащенной из воды. Она перекатывается на  него  -

так легко, будто это она  -  мужчина,  одолевающий  женщину.  Одной  рукой

вцепившись человеку в горло, другой русалка  разрывает  на  нем  плавки  -

последнюю, эфемерную его защиту. Мощный хвост яростно вонзается в песок, и

русалка наваливается на человека сильнее. Рука отпускает его горло,  и  он

глотает воздух, он стонет, изо всех сил пытается  оттолкнуть  русалку,  но

оттолкнуть не может. Приподнявшись  на  локтях,  она  смотрит  на  него  с

любопытством,  она  смеется,  открывая  острые  рыбьи  зубы,   пересохший,

почерневший  язык.  Хвост,  сильный,   безжалостный,   бьет,   как   змея,

проскальзывает меж его ног, острым краем раздирая  внутреннюю  поверхность

бедер. Хвост режет, режет, человек ощущает, как  течет  из  ран  кровь,  и

снова, и снова, и все ближе и ближе к паху. Он кричит - и никто не слышит.

И русалка, не потрудившись даже бросить взгляд, бьет острым  краем  хвоста

ему в мошонку - и кромсает беспомощную плоть. Раз, и другой, и третий, и -

все. Пальцы человека царапают ее спину, зубы терзают ее  грудь,  она  тоже

истекает кровью, но сейчас не способна ощущать такую мелочь, как  боль.  И

она наклоняется, и сжимает горло человека обеими руками, и сдавливает  все

сильнее, сильнее... и он наконец затихает.

   Русалка успокоилась, но на месте ей не  лежится.  Осторожно  достает  у

мертвого человека между ног кровавый ошметок плоти и  аккуратно  кладет  в

ямку, что оставило ее тело в песке -  еще  раньше,  до  всего.  Начинается

прилив, через минуту-другую эту плоть унесет  в  море,  но  ровно  столько

времени и  нужно  русалке,  чтоб  тщательно  закопать  свое  окровавленное

сокровище в песок. Кончено. И, измученная, но странно умиротворенная,  она

откатывается подальше, к отмели. Холодная вода точно воскрешает русалку  -

и, собрав в себе все силы, она одолевает волны прибоя. Теперь боль в спине

и груди гораздо заметнее, но  нет  времени  останавливаться,  нет  времени

обращать внимание. Наконец русалка выходит  на  достаточную  глубину  -  и

ныряет в волны, так стремительно, что только  хвост  мгновенно  вспыхивает

серебром,  раздвоенный  конец,  словно  огромные   металлические   крылья,

рассекает привычно сначала воздух, потом - воду.

   На  берегу  тишина.  Волны  подползают  к   телу   человека,   шевелят,

приподнимают потихоньку  с  песка.  Струйки,  как  тонкие  пальцы,  спешат

коснуться  рук,  ног,  лица,  и  вот  кровь  уже  омыта.   Чуть   подальше

поднимающийся  прилив  добрался  до  его   рыболовных   снастей,   коробка

перевернута, распахнута, наживки, крючки, сачки - все,  чем  брал  человек

подати с моря - весело подпрыгивают в волнах.

   Еще же подальше бреду по берегу я - об руку с любимым, с которым только

что танцевала - на  вечеринке,  в  прибрежном  домике,  но  домик  остался

позади, и свет и музыка, льющиеся из окон,  не  в  силах  заполнить  собою

пустоту ночи. В домике свет был слишком ярким, музыка -  слишком  громкой,

мы не слышали шума волн, не ощущали в воздухе соли, а теперь, навеселе, мы

ужасно довольны собой: хорошо придумали - пойти прогуляться! И мы  идем  -

все дальше от дома, все дальше от тела в песке, но все  ближе  к  морю.  Я

сбрасываю туфли и шлепаю усталыми ногами по прохладной воде,  мой  любимый

следует моему примеру - разувшись, наклоняется, закатывает до колен брюки.

Я стою, я смотрю на черную воду,  на  черное  небо  и  начинаю  постепенно

различать крошечные огоньки - звездочки, изредка посверкивающие в  дальних

волнах. Мой любимый подходит ко мне, и я спрашиваю - как он думает, что за

огоньки? Он долго всматривается, но признается, что  никаких  огоньков  не

видит.

   "Русалки, - говорю я и, почти поверив сама себе, машу им, вскинув  руку

над головой. -  Будь  осторожен.  Держись  ближе  к  пляжу".  Мой  любимый

подходит  ко  мне  еще  ближе,  обнимает,  прижимает  к  себе.  Шум   волн

непрестанен, ночь черна, нам хорошо, и очень бы хотелось заняться  любовью

- прямо здесь, вот на этом песке, вот у этой полосы прибоя...