Джульет Маккенна — Удача игрока

(Хроники Эйнарина-3)

Juliet E. McKenna

THE GAMBLER'S FORTUNE

2000

Spellcheck — Fixa

Маккенна Д. Э.

M15 Удача игрока: Роман / Д.Э.Маккенна; Пер. с англ. Ю.А. Кряклиной. — М.: ООО «Издательство ACT», 2002. — 557, [3] с. — (Век Дракона: коллекция).

ISBN 5-17-014998-0

Это — мир Эйнаринна.

Мир, в котором правит магия. Магия, подвластная лишь избранным — живущим вдали от людских забот и надежд. Магия великих мастеров, познающих в уединении загадочного острова Хадрумала тайны стихий и секреты морских обитателей.

Мир, в котором настоящее неразрывно связано с прошлым, а прошлое — с будущим.. Но до поры до времени прошлое молчало.

До поры, когда лучшая из воровок и мошенниц Эйнаринна, Ливак, приняла весьма выгодное предложение — и отправилась на поиски тайны древней, великой магии эльетиммов.

К Лесу, где обитает, как говорят, странный Лесной Народ, в песнях которого, быть может, и остался последний ключ к разгадке секрета эльетиммов...

УДК 821.111(73)-312.9

ББК 84 (7США)-44

© Juliet E. McKenna, 2000

© Перевод Ю.А. Кряклина, 2002

© ООО «Издательство ACT», 2002

Майклу, Рейчел и Филиппу, которые так помогли мне, сами того не зная

Глава 1

Песни простого народа, собранные в путешествиях по Тормалинской империи в эпоху царствования Кастана Снисходительного и Немита Лукавого госпожой Дайс Ден Паризот

Семья Ден Паризотов проживает в Наймовой долине со времен первых императоров. По мере того как влияние Тормалина распространяется на все большее число земель, мужчины Дома неустанно работают во славу своего Имени, и усердие Ден Паризотов простирается ныне от дальнего востока до самых окраин Великого Леса. Когда долг службы вынудил моего мужа покинуть дом, наша привязанность друг к другу могла подвергнуться столь тяжкому испытанию, что я решила пуститься в путь вместе с ним. Исполняя в этих странствиях обязанности жены, я в то же время тщательно заучивала легенды и песни, кои нам доводилось слышать, и представляю их здесь для более широкой публики. Музыка всегда была достойным занятием для женщин — это и колыбельные для наших малышей, и благородные песни, передаваемые нами дочерям, и песни хоровые, которые так приятно выводить в хорошей компании. Песни, собранные среди народов Империи, очаровали меня своими мелодиями, а стихи, вызывающие слезы и смех, — бесконечной мудростью. Много удивительных ценностей было найдено по всей Империи для украшения великих Домов Тормалина, и музыка — лишь менее осязаемое сокровище, также способное обогатить нас.

Я представляю здесь эти песни и как развлечение, и как очевидное доказательство того, что объединяет Империю, сколько бы лиг ни разделяло ее народы. Как мы просим Дрианон благословить пшеничные наши поля, так народ безбрежных равнин вверяет своих кобыл и жеребят ее попечению. В кожаных шатрах пастухов меня принимали во имя Острина так же радушно, как на пороге Императорского дворца. Для божественной власти не существует ни времени, ни расстояния, то же самое верно для музыки. Песня лесных менестрелей, убаюкивающая малыша под сенью дикого леса, точно так же заворожит и запеленатого в шелка маленького принца. Волнующие приключения в балладах с северных гор не только согреют кровь юношей в когортах, но и научат их мужеству и долгу.

Гармония услаждает слух сильнее, чем одинокий голос. Тройную струну не так легко порвать, как одиночную жилу. Братья, объединенные общей целью, отличаются как небо от земли от братьев, разделенных соперничеством или подозрением. Во всей Империи это непреложные истины. Вы найдете их и еще множество подобных в этом сборнике.

Селерима, Западный Энсеймин, Первый день Весенней ярмарки, утро

Есть определенный сорт мужчин, чье здравомыслие съеживается так же стремительно, как раздувается их самомнение. Возможно, это неизбежный закон природы, один из тех предметов, о которых будут твердить вам рационалисты, дай им только возможность. Так или иначе, вокруг хватает глупцов, особенно в праздники, чтобы я могла облапошить их в руны — или, в данном случае, ореховые скорлупки, — как только пожелаю.

Я наклонилась вперед и доверительно улыбнулась.

— Теперь ты хорошо следил, верно, приятель? Хочешь рискнуть еще одним пенни?

Глаза толстяка вскинулись к моему лицу, на миг задержавшись на соблазнительной оборке моей небрежно зашнурованной рубахи. Лишь только его взгляд оторвался от усыпанного крошками стола, мои пальцы незаметно скользнули под другую ладонь, обеспечив возможность снова забрать его монету.

— Уж на сей-то, раз я не промахнусь, — захихикал толстяк. Уверенность блестела в его глазах подобно затейливой тесьме на его обшлагах.

Все еще улыбаясь, я не отводила от него взгляд, хотя шепот холодного воздуха зашевелил волосы у меня на затылке, и они встопорщились, как у настороженной кошки. Кто-то удерживал дверь открытой за моей спиной, позволяя таверне расточать свое тепло на весенней уличной прохладе.

Торговец собрался с духом и потянулся к средней из трех скорлупок. Я мягко остановила его волосатые пальцы.

— Медь — чтобы выбрать, серебро — чтобы увидеть. — Я улыбнулась с невинным очарованием.

— Согласен, деваха. На сей раз я тебя обыграю.

Торговец бросил на стол медяк и решительно схватил выбранную скорлупку. Когда он разинул рот на голое дерево под ней, я изумленно выпучила глаза. Кое-кто из зрителей засмеялся, но я никогда не смеюсь, наученная горьким опытом еще в ранние дни моей бродяжьей жизни. Рассерженный пастух однажды ударил меня по лицу, теряя чувство юмора вместе со своим тощим запасом пенни.

— Сэдриновы потроха, я мог бы поклясться, что угадал! — Купец потер жирной рукой потные толстые щеки и потянулся снова.

Заслоняя ладонью скорлупки, я услышала мерное шарканье кованых сапог, сходящих по плитам.

— Серебро, чтобы увидеть, ты знаешь правила. — Я незаметно напряглась на стуле, готовая встать.

Разочарование никогда не позволяет им уйти ни с чем. Торговец раздраженно бросил мне потускневшее пенни, которое я тотчас смахнула в карман. Пока он поднимал одну скорлупку, затем другую, чтобы найти пропавшее ядрышко, я неслышно ретировалась, и жадные зеваки тотчас обступили стол.

— Но как, ради всего святого... — Незадачливый простак с досадой поднял голову, но горожане в праздничных одеждах надежно заслонили меня.

Отойдя в сторонку, я дернула за шнурки, чтобы придать рубахе более приличный вид, и задержалась на минуту в тени лестницы, где незаметно вывернула куртку. Затем, поправляя на плечах домотканую коричневую материю, неторопливо закрыла за собой дальнюю дверь, стащила с головы кричащий шарф и затолкала его в карман бридж. Нельзя было не понять рев сержанта Стражи позади меня, спрашивающего, кто вел игру. Несомненно, легковерные гуляки, чьи деньги звякают в моем кошельке, охотно дадут ему описание. Женщина среднего роста и сложения, скажут они, но в ярко-красной куртке, а на голове шарф в малиново-желтых узорах, из-под которого выбиваются прямые черные волосы. Милости просим Стражу искать меня по таким приметам, дабы потребовать долю от выигранных денег. Я расчесала пальцами свои мягкие темно-рыжие локоны и выдернула несколько затесавшихся прядей крашеного конского волоса. Незаметно уронила их на жаровню, сжигающую благовония в дверях маленькой усыпальницы Халкарион. Пусть дым отнесет мои благодарности Лунной Деве, чтобы хранила мою удачу еще один день.

На соседнем Доме Шерсти куранты пробили пять раз, и спешащий коробейник толкнул меня в спину, когда я остановилась. Я сердито взглянула на него, проверяя кошелек и сумку на поясе, но, взглянув еще раз, поняла, что это не карманник.

— Прошу прощения, хорошего праздника, — пробормотал он, безуспешно пытаясь держаться вымощенного плитами тротуара.

Сточные канавы уже были забиты навозом и мусором. Праздник только начался, но на время ярмарки в Равноденствие население города удваивалось, если не утраивалось.

Впрочем, к концу пятидневных празднеств будет достаточно пьяных и нищих, покупающих свой выход из тюрьмы уборкой улиц.

Высокие, трех- и четырехэтажные, деревянные дома нависали над булыжной мостовой, и каждый последующий этаж выступал чуть дальше предыдущего. Вновь побеленная штукатурка стен ярко сияла под весенним солнцем на фоне темных дубовых балок. Ставни над моей головой распахнулись, и хлопотливая домохозяйка вывесила проветрить перину. Из открытых дверей вылетали клубы пыли — там ради праздника подметались полы. Воспоминания десятилетнего прошлого нахлынули на меня. Я словно вновь очутилась в Ванаме; Селерима — его ближайший соперник среди крупных торговых городов, рассыпанных по лоскутному одеялу феодальных поместий, которые образуют Энсеймин. Но я ушла из моего так называемого дома и милостью Халкарион начала куда более стоящую, хоть и более рискованную жизнь случая и игры. Я не была торопливой служанкой, разбуженной до зари, чтобы скрести и мыть. Глядя на свои ухоженные руки, я вспомнила их красными от тяжкого труда и зимних цыпок, но тут же упрекнула себя и сдернула вычурное кольцо, которое носила, когда отделяла местных олухов от их денег. Какой-нибудь проницательный стражник как раз может искать такую безделушку.

Куранты на далекой башне сыграли собственную медную версию полудня горстью восходящих нот. Я собралась с мыслями; разнообразные возможности праздника отвлекали меня. Сейчас не время по крупному играть в руны или Ворона. Та игра, для которой я ставлю доску, способна обеспечить меня на всю жизнь, если сыграю успешно. Мне не хватает лишь двух последних фигур. Я быстро прошла мимо дешевых пивных, в которых провела утро, недурно поживившись, свернула налево в узкий переулок и вышла к широкому, залитому солнцем большаку.

Там стояла она, величественная цитадель Конклава гильдий, украшенная флагами и вымпелами, дабы провозглашать богатство и мощь Селеримы всяким разным, стекающимся со всех сторон на ярмарку, тратя до десяти дней на дорогу. Но никакие украшения не могли замаскировать крепостные валы, сторожевые башни и узкие бойницы для арбалетчиков. Возможно, прошла горсть поколений с тех пор, как Селериме последний раз пришлось сражаться за свои права, но отцы города по-прежнему следят, чтобы молодые мужчины проходили милицейскую муштровку в учебных залах, имеющихся у каждой гильдии. Может, и мне попытать там счастья? Нет, никто не станет пускать стрелы в тюки старого сена, когда ярмарка предлагает свои забавы.

Если цитадель Конклава находится справа от меня, то мне надо подниматься в гору. С привычной легкостью я пробралась через возбужденные толпы к весьма комфортабельному каменному трактиру, где я теперь спала. Спала отменно, на мягкой гусиной перине и хрустящем полотне, и каждое утро кроткая девица первым делом спешила разжечь мой камин и принести горячую воду для умывальника. Воодушевление придало упругость моему шагу, когда я направилась к кабинету для знати.

— Ливак, наконец-то! А я думал, куда ты пропала? — Мой нынешний спутник торопливо спускался по лестнице. Строгое выражение его худого лица ничуть не испортило мое радужное настроение. — Ты могла бы оставить записку, — мягко пожурил меня Узара, взмахом руки требуя вина.

Мы сели за дорогой полированный стол.

— Только-только миновал полдень. — Я кивнула слуге, он наполнил мой кубок и, заработав медяк, быстро удалился. — На улицах столпотворение, ты не заметил? Прости, ты ведь не привык к большим городам и праздничным толпам, да? — замигала я в притворном раскаянии, глядя поверх изящного хрустального кубка.

Узара ответил мне полуулыбкой.

— Ты нашла этих твоих братьев? Я беззаботно покачала головой.

— Еще нет. Я оставила сообщения в самых подходящих тавернах и борделях. Они должны прибыть сегодня или завтра.

— Все это очень смутно и неопределенно, — нахмурился Узара. — Откуда ты знаешь, что они вообще едут в Селериму?

— Я знаю, потому что Каролейя сказала мне, что они едут сюда. Они бы не соврали ей, а у нее нет причины врать мне. Мы друзья, а это значит, что мы доверяем друг другу.

Я глотнула превосходного тормалинского вина. Возможно, Селерима давно избавилась от чести быть самым западным городом Старой Империи, но торговцы всегда поддерживали связи с востоком, и не только из-за общего языка. Сие вино везли через весь цивилизованный мир, чтобы потрафить вкусам ценителей в этой роскошной гостинице. Бутылки, вероятно, проделали столько же лиг, что и я.

Узара пригладил свои редкие песочные волосы.

— Доверять — хорошо, но вдруг случилось что-то непредвиденное? Ты не можешь этого знать, и потому будет лучше, если я...

— Нет. — Я наклонилась вперед, обрубив его слова выразительным взмахом руки. — Здесь я большая собака с медным ошейником. Это моя игра, и я говорю, как в нее играть. Ты здесь только в качестве одолжения твоему хозяину с моей стороны.

Узара раздраженно поджал губы, и его высокие скулы порозовели. Я подумала, что будет разумно немного его подбодрить.

— Мы дадим Сорграду и Соргрену срок до завтрашнего вечера. Если к тому времени от них не будет никаких известий, мы подумаем снова.

Досада неохотно исчезла с бледного лица Узары.

— А что сейчас?

— Поедим. — Я сделала жест служанке, терпеливо ждущей у люка.

Облизываясь, я смотрела, как поднимаются из кухни чудесные яства, уже разложенные по тарелкам и украшенные, как положено. Вскоре наш стол был заставлен изысканной посудой кремового цвета. Я наслаждалась соблазнительными ароматами, радуясь возможности вкушать ту еду, на которую в детстве могла только смотреть, когда лакеи и дворецкий носили ее по задней лестнице наверх. Девица подала великолепный белый хлеб, первую, сладкую, вскормленную травой баранину, отварную голубиную грудку с бульоном, в котором плавали яйцо и зелень, большое блюдо шпината и кресс-салата, украшенное орехами, изюмом, маринованными почками и засахаренными цветами, слегка приправленное кислым соком и растительным маслом. Узара, казалось, находился не под таким впечатлением, как я, но он, поди, обедает так каждый день, а не только по праздникам, как мы, простые смертные.

Маг вытер рот парчовой салфеткой.

— Что ты делала утром?

— Я уже говорила: оставляла сообщения в подходящих местах.

Незачем Узаре знать, что я насыпала доверху свой кошелек. Я не плачу ни за что из этой роскошной жизни, но мне нужна была причина сшиваться в пивных, верно?

— А ты чем занимался?

— Я обошел все дома гильдий с просьбой о доступе в их библиотеки или архивы, — помрачнел Узара. — Но весь народ поголовно занят ярмаркой.

Это терло его, привыкшего к уважению и беспрекословному сотрудничеству, как плохо сидящий сапог. Я прикрыла улыбку салфеткой.

— Праздник длится всего пять дней. Посмотришь на архивы потом. Мы почти целый сезон добирались сюда, и еще несколько дней не опрокинут весы ни в ту, ни в другую сторону.

Узара молча кивнул и принялся за еду, но в его теплых карих глазах я заметила скрытое недовольство. Надо что-то сделать, пока он не ушел по собственному почину. Не хочу, чтобы он бросил случайную руну, которая нарушит мои планы.

Я собрала облизанным пальцем последние сладкие крошки ватрушки и оттолкнула тарелку.

— Давай поглядим, что за зрелище устраивает этот город.

— Думаешь найти своих друзей в такой толпе?

С тех пор как мы отправились в это долгое путешествие из Тормейла, Узара еще ни разу столь откровенно не выказывал своего презрения. Что ж, пора ему наконец почувствовать себя непринужденно со мной.

— В городах не так много Горных Людей, поэтому их можно было бы найти, — откликнулась я. — В основном они торгуют с деревнями в предгорьях. Но Сорград и Грен предпочитают оставаться незамеченными. Ты недалеко уйдешь в нашем ремесле, если будешь застревать в людской памяти.

Узара состроил скептическую мину, а потом вдруг одарил меня веселой улыбкой.

— Это должно быть интереснее, чем торчать здесь до ночи. Как ты верно заметила, в Хадрумале мы лишены таких зрелищ.

Его слова заглушил перезвон колоколов по всему городу. Мы выскочили на широкую парадную лестницу трактира. Весь тротуар был плотно забит народом. Стражники в отполированных ради праздника доспехах прогоняли зазевавшихся с мостовой. Встав на цыпочки, я разглядела только первый из огромных символов гильдий, высоко поднятый ремесленниками. Затем грузный мужчина в шляпе, щедро украшенной перьями, совершенно заслонил обзор. Я потянула Узару за руку.

— Давай найдем место получше.

Ненамного выше меня ростом и всего на несколько мер тяжелее, маг также атаковал, чтобы увидеть шествие. Благоразумно используя локти и булавку от броши, мы продвинулись к входу в переулок, где выступавшие из построенного Тормалином здания камни фундамента предоставляли всем желающим удобную позицию. Я подала Узаре руку, и мы увидели гигантские ножницы, которые подпрыгивали над большаком. Вырезанные из дерева, но покрашенные и позолоченные, чтобы походило на металл, они, несомненно, символизировали богатство Гильдии портных. За ремесленниками, потеющими под частью своей ноши, шагали члены гильдии в отделанных мехом мантиях. Они улыбались, кланялись и махали руками. Наконец появился сам глава гильдии. Он восседал в мягком кресле, водруженном на плечах подмастерий, видимо, выбранных за одинаковый рост и крепкие мускулы. Раздалось громкое «ура» — кто-то из ремесленников захотел показать верность мастерам своей гильдии.

Сразу за портными шествовали сукновалы и красильщики с натянутыми на крючках тканями. Поднимающийся ветер теребил полотнища, но в целом вид был не особо захватывающим. Гораздо больше понравились зрителям скорняки и меховщики, идущие следом, поскольку их ремесленники напялили головы чудовищ: волков с безумными серебряными глазами и малиновыми языками, высунутыми над окровавленными зубами, и рычащих медведей с покрытыми пеной челюстями. Среди них шныряла гибкая фигурка, наряженная хитрой куницей, в маске и с хвостом, а мужик в длинном кожаном фартуке гонялся за ней с крашеным деревянным ножом, таким же длинным, как моя рука. Я смеялась вместе со всеми.

— По сравнению с этим праздники в Хадрумале выглядят чересчур степенными. — Узара наклонился к самому моему уху, чтобы я услышала.

— Селерима устраивает почти такие же хорошие представления, как Ванам, — благодарно крикнула я. Следующими появились дубильщики, затем кожевники. Шествие медленно тянулось, знамя каждой гильдии поднималось над Великими Воротами, прежде чем ее члены отправлялись пировать в свои Дома. Флаги, провозглашающие мириады искусств и ремесел, коими зарабатываются деньги для городов Энсеймина, развевались вдоль рек, привозивших ценности из гор и лесов, и усеяли Великий Западный Тракт, который доставляет всевозможные товары и предметы роскоши в древнее королевство Солура на западе, в уменьшенную Тормалинскую империю на востоке и для всех между ними, кто имеет серебро на расходы. Шорники, седельники и каретники уступили место бондарям и столярам. За оловянщиками и ножовщиками двигались кузнецы, презирающие изделия других гильдий. Их ремесленники несли массивный молот из блестящей стали и полированного дерева, так что мускулы бугрились под одеждой.

Золотых дел мастера единственные допустили женщин в свою процессию, величавые жены и надменные дочери восседали на руках членов гильдии, украшенные горстями колец, ожерелья и серьги позвякивали, броши и шпильки скрепляли синие платья и головные уборы. На мой взгляд, эффект был малость подпорчен дюжими подмастерьями, марширующими рядом, впереди и сзади: каждый потрясал здоровенной дубиной, исподлобья озирая толпу. Вряд ли было совпадением, что следом шли оружейники; кинжалы и мечи сверкали на солнце, когда ученики размахивали своими пробными изделиями, угрожая отсечь чьи-нибудь жадные руки. Я лениво спросила себя, будут ли дамы носить украшения на пиру гильдии и трудно ли будет найти немодное платье служанки.

Наконец порывистый ветер донес до нас соблазнительный запах. Серебряных дел мастера и медники не удостоились должного внимания, вся толпа в ожидании повернулась к пекарям и пивоварам, мясникам и бакалейщикам. Огромный каравай, плывущий высоко над головами толпы, произвел сильное впечатление, а пьянящий запах дрожжей из чанов эля, которые катились за ним, перебил даже потные запахи немытых тел. Связки жареной колбасы прибавились к сдобным булочкам и леденцам, разбрасываемым в обе стороны, и дешевые глиняные кубки пива передавались из рук в руки. Едва прошла последняя гильдия, как толпа снова задвигалась, народ хлынул на дорогу, стремясь урвать свою долю щедрот и сэкономить на обеде. Появились коробейники и пирожники вместе с жонглерами и артистами. Все жаждали набить карман праздничными деньгами, накопленными за последнюю половину зимы и первую половину весны. Какой-то хитрый менестрель затянул хвалебную песнь, провозглашавшую могущество Селеримы, и блестящие пенни посыпались в его перевернутую шляпу.

Приятно было стоять в сторонке, не испытывая надобности бросаться за хлебом и мясом. Давно миновали те дни, когда я вылавливала еду из сточных канав, счищая прилипшую солому и мерзкую грязь.

— Пошли. — Я потянула Узару за рукав, когда маг провожал восхищенным взглядом шествие. — Посмотрим веселье на ярмарке.

Селерима, Западный Энсеймин, Первый день Весенней ярмарки, после полудня

— Куда теперь, Джирран?

— Вы наведались в каждый Дом проб, к каждому лудильщику? — Джирран прочно стоял на булыжниках, игнорируя поток местных, рвущихся к праздничным увеселениям. — А как насчет оловянщиков? Их здесь должно быть полно.

Трое его спутников чувствовали себя не так уверенно. У обоих мужчин и молодой женщины были светлые волосы и бледные глаза, обычные для Горных Людей, но лица свидетельствовали о том, что у них общая кровь: те же твердые, волевые черты.

Мужчины нерешительно переглянулись, прежде чем старший сообщил:

— Три места из пяти закрыты на праздник. А там, где нам удалось получить ответ, никто не хочет заключать сделку. — Досада поборола его нежелание говорить. — Во всяком случае, не с нами. Все говорят одно и то же, Джирран: они покупают металл у торговцев, которые спускаются с холмов.

— А вы узнали, сколько они платят? Бьюсь об заклад, в пять раз больше того, что платит нам Дегран со своими дружками, — злобно перебил его Джирран. — Вы все объяснили им так, как я вам сказал, Кейсил? Мы можем поставлять более качественные слитки и впятеро дешевле.

— А они говорят, покажите нам ваши слитки, — резко ответил старший брат. — Никого не интересуют пробы руды. Нам нужно привезти металл...

— Пробы показывают качество того, что мы предлагаем! — горячился Джирран. — Мы будем плавить руду и поставлять олово, но необходимы деньги на наши нужды. Вы уверены, что объяснили все толком?

— Да, Джирран, мы уверены. — Младший брат перестал хмуриться вслед тучному горожанину, ломившемуся мимо них без всякого извинения. — Те, что не рассмеялись нам в лицо, советовали потолковать с Гильдиями металлодобытчиков, может, они заинтересуются и дадут нам денег за долю в прибыли.

— Дома гильдий закрыты на праздник, но, возможно, стоило бы задержаться... — Кейсил возвысил голос над гулом толпы. Женщина шикнула на него, но горец похлопал ее по руке. — Здесь не найдется ни одного из сотни, кто понимает, о чем мы говорим, Эйриз. Не волнуйся.

— Ты думаешь, если иметь дело непосредственно с низинами — тогда вся прибыль достанется нам? — произнес Джирран с нескрываемым презрением. — Мы могли бы сыскать в пределах одного дня пути три заслуживающих доверия рода, которые были бы только счастливы получить долю в обмен на лес для подпорок и печной уголь, а возможно, и выделить сыновей, чтобы копали руду. Но стоит вам пойти на такую сделку — и можете проститься с надеждой набить свои сундуки деньгами или заключить приличный брак, прежде чем Мэвелин востребует ваши кости!

— Полдоли в выплавленном металле наверняка лучше, чем всякие притязания на руду в десяти мерах под землей, когда не будет возможности добраться до нее! — с запальчивостью возразил младший брат, скрещивая мускулистые руки на широкой груди.

— Ты когда-нибудь слушаешь меня, Тейриол? — напустился на него Джирран. — Если мы договоримся о продаже металла здесь, внизу, то сможем закупить все необходимое, чтобы самим проложить глубокую шахту, и нанять работников, как жители низин. Так мы сохраним всю прибыль.

— Мне не нравится обсуждать наши дела прямо посреди улицы! — На женских лицах широкие лбы и квадратные челюсти мужчин смягчались до привлекательного овала, обрамленного нежными кудрями, кокетливо выбивающимися из пучка золотистых волос, но губы ее зловеще дрожали, когда она стискивала юбки, пытаясь удержаться между своими спутниками и горожанами. — Я хочу вернуться в пансион! — взорвалась она. — Я ненавижу, когда меня толкают и разглядывают. Ты не должен так поступать со мной, Джирран, я — твоя жена, и я заслуживаю лучшего. Это просто непочтительно и...

— Хорошо, как пожелаешь. — Джирран крепко сжал руки за спиной, чтобы умерить злость. — Кейсил, будь добр, отведи свою сестру обратно в наши комнаты.

— Я хочу, чтобы Тейриол пошел со мной, — сварливо перебила его женщина.

— Как скажешь. Увидимся на закате. О, Эйриз, только не плачь! — рявкнул он с досадой.

— Прости. — Ее васильковые глаза наполнились слезами, а на бледно-розовом лице выступили некрасивые алые пятна. — Прости, но мне здесь не нравится. Здесь шумно и грязно, и люди грубые, и...

— Идем. — Тейриол положил руку на ее дрожащие плечи и повел прочь по внутренней стороне тротуара, где с одной стороны сестру защищали дома, а с другой — он сам.

Эйриз подняла капюшон отделанной мехом накидки. Тейриол осуждающе оглянулся на Джиррана. Старший брат смотрел, как они уходят, с беспокойством и облегчением.

— Зачем ты настоял, чтобы она поехала с нами? — вздохнул Кейсил, приглаживая свои короткие белокурые волосы. Грубыми пальцами он развязал накидку, под которой показалась льняная рубаха с яркой вышивкой. Тени усталости лежали под лазурными глазами на его бледном лице. — Негоже выставлять ее перед всем этим варварством.

— Я не хотел оставлять ее дома, — буркнул Джирран. — Ваша мать с самого Солнцестояния ежедневно твердит моей жене, что трое любых мужчин, кого она могла бы назвать, лучше позаботились бы о ее землях. Дай Исмении волю, и она уговорит Эйриз развестись со мной через полгода брака.

Выступивший на его лице румянец невыгодно оттенил золотистую бороду горца. Аккуратно подстриженная вокруг полных губ, она плохо скрывала квадратную челюсть, выпяченную над бычьей шеей. Волосы у Джиррана были длиннее, чем у Кейсила; откинутые назад с широкого лба, они спадали к воротнику жесткими соломенными волнами. При всей грубости черт он был, бесспорно, красив и, зная это, держался соответственно.

— Вряд ли мама обрадуется, если ты привезешь Эйриз домой с какой-нибудь гадкой заразой низин. — Кейсил уничтожающе поглядел на зятя сверху вниз, поскольку был выше ростом, а пара сезонов старшинства добавили резкости его тону.

Какой-то оборванец с испуганными глазами шмыгнул мимо горцев, прижимая к груди каравай.

— Нет причин опасаться этого в столь раннее время года. — Джирран вынудил себя занять более примирительную позицию. — Мы держимся особняком и скоро вернемся в привычную нам среду. Это должно утешить Эйриз.

— А что мы предъявим после всех наших усилий? — требовательно произнес Кейсил. — Ты убеждал всех зимой, что эта ярмарка — единственное место, где мы получим выгодную цену. Пока никто не захотел даже взглянуть на нашу руду, не говоря уж о том, чтобы обсуждать сделку.

— Да эти люди слишком глупы! Они не понимают, что покупка без посредника экономнее! Завтра я сам потолкую с этими так называемыми кузнецами. Я говорю на языке низин лучше, чем вы, а вам пора развлечь Эйриз. Сегодня мы найдем покупателя мехов. Если нужно, закупим на эти деньги все необходимое и сами начнем прокладывать шахту в задней части жилы. — Джирран решительно кивнул. — На следующий год мы привезем слитки такого высокого качества, что эти олухи не смогут их игнорировать. Есть разные способы поймать кролика в силок.

Услышав незнакомую речь, какая-то девочка в ярком праздничном наряде повернула голову, сплошь украшенную лентами. Она подергала мать за юбку, но женщина торопливо повела ее прочь, бросив на чужаков взгляд, полный удивления и недоверия.

Кейсил улыбнулся малышке.

— Как это сделать, если каждый меховщик будет так же поглощен своим праздником, как все прочие?

— На этой ярмарке предостаточно купцов торгующих шкурами и кожей, — уверенно заявил Джирран. — Я говорил с некоторыми, пока мы ждали, чтобы пройти ворота.

Кейсил оживился.

— Почему ты не заключил сделку прямо там и тогда?

— Никто из людей Деграна, зимующих в долине, даже не упомянул о запрете на торговлю до официального открытия ярмарки. — Обида ожесточила голос Джиррана.

— А когда она откроется?

Вопрос Кейсила утонул в улюлюканье группы юнцов, которые гнались за бездомной собакой. Даже самый низкий из них был на добрую голову выше обоих горцев, хотя тот, что пониже, был так же широк в плечах.

— Когда она откроется? — повторил Кейсил.

— Тот человек в пансионе сказал, что после шествия гильдий. — Стиснув зубы, Джирран стал работать закаленными в горах мускулами, проталкиваясь по оживленной улице и напрочь игнорируя раздраженные взгляды. — Ярмарочная площадь внизу, у реки. Сюда.

Двигаясь вместе с людским потоком, горцы прибыли к Водным Воротам. Толпа все больше налегала и пронесла их через забитые арки за городскую стену. При виде голубого неба, не заслоненного нависающими зданиями, Джирран приободрился. Спустя несколько минут толпа резко остановилась, и свирепая нахмуренность вновь прорезала морщины меж его светлых бровей.

— Ну, что теперь? — прошипел он у плеча Кейсила.

Бормоча проклятия, Кейсил встал на цыпочки, дабы что-нибудь увидеть, но застывшая в ожидании толпа грубо стиснула обоих. Народ возбужденно гудел, пока резкий вой медных труб не потребовал тишины. Зычный голос с берега торжественно возгласил:

— Предвесна миновала; мы благодарим Халкарион за возрождение семени и зверя. Настает поствесна; мы молим Аримелин послать нам удачу и добрый совет. Помните, этот праздник посвящен Рэпонину, так пусть каждый поступает честно, не то понесет должное наказание.

Бурные крики и рукоплескания вспугнули стаю пестрых птиц с заросших ивами островков, едва видимых в широко разлившейся реке. Огромная кожаная перчатка величиной с подростка запрыгала, махая над морем голов, пока ее шест не вошел до упора в свое гнездо. Народ хлынул на ярмарочную площадь, все жаждали выгодных покупок в ярко окрашенных палатках и таращили глаза на развлечения, предлагаемые со всех сторон.

— Не желаете увидеть чудо, сударыня? А вы, отважный молодой человек? Не хотите потратить медяк, чтобы увидеть получеловека-полузверя? — Зазывала вертелся перед ярким шатром, разрисованным неправдоподобными лесными и горными пейзажами. — Причуды магии или капризы природы — решать вам! Сударь, не желаете взглянуть?

— Шевелись, мы пришли сюда делать дело, а не класть медь в кошелек какого-то шарлатана. — Джирран потянул Кейсила за руку, когда тот заколебался. — У нас нет денег, чтобы попусту глазеть на внебрачных жителей низин. — Джирран свирепо глянул на лоточника, махающего грубо вырезанными куклами в одежде из ярких лоскутков.

— Ты хоть знаешь, куда нам идти?

Кейсил посмотрел на пять уже вытоптанных дорожек, расходящихся от штандарта ярмарки. Вдоль каждой выстроились энергичные продавцы: купцы на задках телег, высоко заваленных товарами, скромные торговцы с ручными тележками и столами, крестьяне, стремящиеся сбыть свои пустяковые поделки, сработанные долгими зимними вечерами, с потертых одеял, расстеленных на сырой земле.

— Попробуем здесь, — решительно сказал Джирран, указывая на прилавки, стонущие под рулонами превосходных тканей, возле которых сновали коробейники, нахваливая ленты и кружева, бусы и пуговицы.

Горец протолкался мимо нарядно одетых женщин к более крупным, более темным палаткам, расположенным сзади. Мужчины с суровыми лицами осматривали шкуры и меха, разложенные на широких столах, едкие запахи краски и дубильных веществ перебивали зеленый аромат мятой травы.

Джирран с удовлетворением кивнул Кейсилу.

— Эй, скажи мне, что ты просишь за эти шкуры?

— А? Чево? — Тощий владелец палатки отвернулся от покупателя, приставив к оттопыренному уху ладонь, такую же дубленую, как его товары.

— Кажется, ты сказал, что лучше говоришь на их языке, чем мы с Тейриолом. — Кейсил засунул руки за кожаный ремень и сердито посмотрел на селеримца.

Джирран отчетливо повторил свой вопрос, и торговец кожами, презрительно морща длинный нос, загнул угол шкуры, чтобы показать цифры, написанные мелом на обратной стороне.

— Гляди, это в три, в пять раз больше того, что платит Дегран Безрукий в долине, — прошипел Джирран Кейсилу, тыча пальцем в цифры. Он быстро просмотрел всю груду шкур, отталкивая верхние в сторону: они соскальзывали и мешали ему. — А качество? Дрянь, да и только. С нашими шкурами не сравнить.

— Что ты говоришь? Не знаешь человеческого языка? — Худой торговец в буйволиной куртке с раздражением уперся руками в бока. — Ты покупаешь или нет?

— Где ты берешь шкуры? — спросил Джирран, смахивая с пальцев меловую пыль.

— Не твое дело.

Торговец сердито воззрился на него из-под черных бровей, но зажиточный горожанин потребовал к себе внимания взмахом звякающего кошелька и смехотворно низким предложением за рыжую с белым воловью шкуру.

— Все точно так, как я вам говорил. Добыча с одной зимней ловли, проданная здесь торговцу, принесет больше денег, чем мы получили бы за три сезона, обслуживая Деграна. — Джирран перешел к ларьку, где высились мягкие свертки скатанных мехов. — Гляди! Твоя мать не стала бы подбивать таким даже зимние сапоги для собаки. Мне бы и в голову не пришло везти его с холмов, а здесь он стоит дороже, чем Дегран платит за мех горностая!

— Это не так уж много, если нам придется терять полсезона, чтобы пешком тащиться сначала сюда, а потом обратно. — Кейсил покачал головой. — Мы согласились помочь тебе ставить ловушки зимой, пока ты помогаешь нам летом на руднике. Мы давно уже должны быть на выработках, а не торговаться с жителями низин.

Джирран не слушал его.

— Мы получим хорошую цену и потратим часть этих денег на безделушки и прихоти. Эйриз вечно обижается, что я ей ничего не покупаю. Между прочим, безделушки заткнут рот и твоей матери тоже. — Он повернулся к Кейсилу. — Иначе она начнет высматривать мужа для Тейлин: выведет ее в общество уже, возможно, в следующее Солнцестояние.

— Тейлин слишком юна, чтобы выходить замуж. — Кейсил покачал головой, но тень беспокойства омрачила его голубые глаза.

— Но она не слишком юна для помолвки, — настаивал Джирран. — Что, если ваша мать найдет семью с кучей сыновей, готовых предложить свою помощь тому, кто собирается получить приз? Кто скажет, что она не позволит им начать добычу вместо тебя или Тейриола?

— У нас есть право на те выработки до свадьбы Тейлин, и ни днем меньше, — возразил Кейсил.

— Тогда вам лучше приносить доход, чтобы умилостивить мамашу. И вам с Тейриолом обоим нужно иметь достаточно денег, чтобы свататься к девушкам с приличными землями, когда Тейлин начнет подыскивать место для своего собственного очага. Вы не заработаете их, ногтями выскребая ямы там, где жила выходит на поверхность. Хорошо было вашему отцу рубить деревья и снимать легкое олово, чтобы его плавить, но поверхностных пластов больше нет, верно? Вы должны копать глубокую руду, и вам нужно топливо. Пройдет трижды три года, прежде чем на ваших вырубках поднимется новая поросль, и вы не тронете старые леса, пока я распоряжаюсь ими. Те леса — надел Эйриз; мой долг — содержать наших детей, пользуясь их щедротами. Ты мог бы проявить немного благодарности. Я должен был сосредоточиться на деле Эйриз, а не тратить время и силы, помогая вам двоим извлечь что-нибудь из приданого Тейлин. Вам нужно проложить настоящую шахту, а это означает крепление и угольные печи, и если вы не собираетесь отдать половину доли за то, что вам нужно, вам придется все покупать. А где вы возьмете золото, если я не захочу помочь вам ради Эйриз? — Глаза Джиррана горели огнем.

— Так найди того, кто купит меха. — Кейсил выразительно сжал пустые руки. — Сделай что-нибудь, кроме рассуждений о том, что я и без тебя уже знаю!

Джирран полез в сумку, висевшую у него через плечо под накидкой. Вытащив горсть аккуратно обрезанных прямоугольников меха и кожи, он схватил за рукав мужчину в оливковой куртке, который стоял за козлами.

— Эй, что ты думаешь об этих?

— Думаю, что я продаю, а не покупаю, приятель. — Торговец провел мясистой рукой по бороде. — Убери свой поеденный молью хлам с моих товаров.

Покраснев от возмущения, Джирран наклонился, чтобы спрятать образцы.

— Тебе же хуже, дурак!

Проталкиваясь сквозь людские массы, он направился к следующему торговцу мехами, человеку с острым лицом и копной седых волос, откинутых назад с проницательных карих глаз.

— Чем могу служить, друг? — Роясь в кармане фартука, мужчина кинул на Джиррана быстрый взгляд, другой рукой смахнул волосок с рукава куртки.

— Вы бы не хотели купить превосходные меха? — Джирран протянул шелковистую белую полоску. — Лучшего качества, чем любые из тех, что есть у вас здесь.

— Это горная лиса? — Человек взял мех и понюхал его, переворачивая, чтобы увидеть выделку, — Сколько ты просишь? — Его глаза просматривали толпу.

— Десять марок за шкуру, и у нас с собой хороший запас. — Джирран торжествующе кивнул Кейсилу.

— Цена гильдии — пять марок шкура, и то лишь за высшее качество. Сюда, сударыня, вот мех, который прекрасно подойдет к вашему платью или капюшону, счастливого вам праздника. — Торговец резко повернулся к ним спиной, предлагая пушистую беличью шкурку женщине с колючими глазами в голубом плаще, чья служанка уже была нагружена покупками. — В любом случае, горец, я не заключаю сделок за пределами Дома мехов! Думаете, я идиот? Да, сударь, что вы ищете?

Нетерпеливые покупатели оттеснили их от торговца и его недвусмысленного отказа. Кейсил недоуменно нахмурился, но Джирран упрямо выпятил челюсть, приглаживая взъерошенный мех вокруг руки.

— Пошли, попробуем вон там.

Селерима, Западный Энсеймин, Первый день Весенней ярмарки, после полудня

— Я увидела все что хотела, но, может, тебя что-то интересует? — Я повернулась к Узаре.

Маг улыбнулся немного стыдливо.

— Там, сзади, один человек утверждал, что у него есть василиск...

— Давай поглядим, — любезно согласилась я.

Посмотрим, сумеет ли маг разгадать этот старинный фокус. Напор тел отодвинул меня в тень меж двух рядов палаток. Я хотела вернуться в главный проход, но громоздкая туша преградила дорогу.

— Привет, милашка! — плотоядно осклабилась туша. — Веселого тебе праздника.

— И тебе веселого праздника, — кивнула я с натянутой улыбкой и попыталась обойти мужлана.

— Приехала поразвлечься, а? — Он потянул ко мне грязную руку с обкусанными ногтями. — Волосы — будто осенние листья, глаза — зеленые, как трава, стал быть, ты — Лесная девица.

Вынужденный шаг назад завел меня глубже в проход между глухими парусиновыми стенами.

— Просто путешественница и здесь проездом. Позволь мне вернуться к моим делам, приятель. — Скромно сложив руки, я развязала манжету, готовая подкрепить свою просьбу маленьким кинжалом, который ношу в ножнах над запястьем.

— А что ты скажешь, если мы отпразднуем с тобой вдвоем? — Мужлан облизнул мясистые губы, похоть блестела в его близко посаженных глазах, как пот на небритой роже. — Покажи мне, что вы, девы, умеете, и я куплю тебе связку лент, будет гостинец с ярмарки.

— Спасибо, конечно, но я здесь с друзьями.

Я без труда изобразила сожаление, ибо, мгновенно взглянув назад, обнаружила, что путь к отступлению отрезан кутящими подмастерьями, которые смотрели, как их приятеля выворачивает наизнанку.

— Почему бы...

Какое бы искушение ни вздумал предложить мне этот хам, оно утонуло в рукоплесканиях и восторженных аханьях. За спиной моего обожателя разгорались желтые огни. Он повернулся, и я стремительно юркнула в щель между палатками. Перепрыгивая через одеяло с безделушками, я торопливо извинилась и пошла бы дальше, но путь загородили люди, разинувшие рот на Узару, который жонглировал горстями пламени, его худое лицо светилось непривычным озорством. Огни изменяли оттенок — от желтого к оранжевому, потом к малиновому и обратно, — взлетая выше и выше. Маг сплел пылающие цвета в ослепительные узоры, и народ заморгал, одобрительно крича. Я схватила треснувшую миску, выброшенную под скамью гончара, и пробилась сквозь толпу.

— Счастливого вам праздника.

Как только я протянула миску, признательная публика с отрадной поспешностью полезла за кошельками. Некоторые воспользовались случаем, чтобы избавиться от четвертушек и половинок монет, разрезанных для сдачи, но большинство нашли представление стоящим целых пенни, пусть в основном и медных.

— Вы — Лесной Народ? — Один торговец в практичном сером плаще не глядя сунул мне в ладонь серебряное пенни, не в силах оторвать глаз от зрелища.

— Это мой брат, милостивый государь. — Я провела рукой по голове и указала на песочные, хоть и редкие волосы Узары. Его способность сойти за Лесного жителя в случае необходимости была одной из причин, заставившей мага оказаться здесь. Я перешла на более мягкий говор восточных городов, в которых провела эту зиму. Достаточно экзотичный для местного слуха, он выдаст меня за чужеземку. — Мы приехали, чтобы потешить вас нашим искусством.

— Как он это делает? — выдохнула почтенная дама, прижимая руку к пышной груди. Ее глаза были такими же широкими, как у ребенка, цепляющегося за ее охровые юбки.

Я низко поклонилась.

— Древние магии леса, сударыня, доставленные, чтобы озарить ваш праздник!

Это было чистое вранье, но никто здесь о том никогда не узнает.

Я увидела перья на шлеме стражника, направляющегося к нам, и бросила медный обрезок в середину усложнившегося огненного узора.

— Кончай, — приказала я.

Высоко подбросив сгустки пламени, Узара потушил их хлопком в ладоши. От последней, раскаленной добела вспышки публика стала моргать и потирать глаза. Я смотрела в другую сторону, поэтому схватила мага за рукав и потащила к реке, пока никто не спохватился и не стал выяснять, куда мы ушли.

— У тебя был такой вид, словно ты сам наслаждался.

Я выгребла монеты из миски и, поглядывая по сторонам, не интересуется ли кто нами, быстро подсчитала заработок.

— Знаешь, да, — удовлетворенно изрек маг. — Что ты делаешь с моими деньгами?

Я подняла голову и в удивлении расширила глаза.

— Делю пополам, разумеется.

— Я дам тебе десятую долю, — предложил Узара. — Это справедливо, ибо я делал всю работу.

— А если бы я не была начеку, ты б остался ни с чем да еще платил бы стражнику из собственного кошелька. — Я ухитрилась изобразить обиженное негодование.

Узара сделал вид, что обдумывает мои слова.

— Тогда пятую долю. Я нынче щедрый.

Показав магу язык, я высыпала пенни и отрезанные кусочки в его ладонь. Некоторые были из серебра, изготовленные здесь или в Ванаме, но большую часть составляли монеты с грубо отчеканенными медными лицами — предмет гордости мелких лордиков — да местные торговые жетоны.

— Я думала, ты имел дело только с принцами, советами и учеными. А ты, оказывается, неплохо знаешь мой мир для человека, привыкшего стоять на солнечной стороне закона.

Я сунула тормалинские пенни в свой кошелек. Я больше, чем любой маг, нуждаюсь в деньгах, которые имеют хождение по всей Старой Империи и даже за ее пределами.

Деньги Энсеймина, увы, могут оказаться ничего не стоящими в пяти лигах от города, где их чеканят. Но пусть Узара сам это узнает.

— Благодарю, сударыня. — Маг отвесил элегантный поклон. — Скажем просто: я быстро учусь.

Мне пришлось засмеяться.

— Ну, я рада, что между ушей у тебя не одно заумное учение и библиотечная пыль. Думаю, местные были потрясены.

— Вообще-то огонь — не моя стихия, но он достаточно близок к земле, чтобы я мог неплохо с ним управиться. Водой я тоже хорошо владею, но не всегда поставлю твой кошелек на свои способности с воздухом. Он был моим бичом с тех пор, как я впервые поступил в ученики. — Узара подал мне руку, и мы пошли вдоль берега, осторожно пробираясь мимо барж и яликов, с которых выгружали тюки и бочки: все торговцы и матросы заняты серьезным делом коммерции. — Я знаю, это не принято, но, по-моему, магам следовало бы позволять время от времени немножко безобидного веселья.

Я прикинулась удивленной.

— А в Хадрумале на это смотрят косо? — Для меня вовсе не новость, что маги ни шиша не смыслят в веселье.

— Куда это мы забрели? — Узара нахмурился, озираясь по сторонам.

Я указала на центральную башню Конклава, самую высокую из башенок, поднимающихся над парапетами стены.

— Нам сюда.

Открытая дверь задних ворот впустила нас обратно в город, и мы пошли мимо лавок, запертых на праздник. Без сомнения, их владельцы продавали свои обычные товары за полторы цены в какой-то палатке там, на ярмарке.

— Цитадель Конклава видна почти с любого места в городе, — объяснила я магу. — Если потеряешься, направляйся к ней, а затем иди по дороге к Великим Воротам. Ты не ошибешься: это единственная дорога с полосами плит среди булыжников, чтобы экипажам было легче катиться. Или найди усыпальницу. Думаю, жрец сжалится над тобой и направит тебя на верный путь. Узара кивнул.

— Селерима гораздо больше Хадрумала. Я расхохоталась.

— Узара, да здесь большинство городков крупнее Хадрумала! На материке он бы не заслужил своей собственной мельницы или рынка.

— Трайдек, первый Верховный маг, основал наш город для созерцания стихий и серьезного изучения сложного искусства магии, — строго произнес Узара.

— Неужели? — Я драматически прижала ладонь к груди. — И что бы случилось, если б ты попробовал этот трюк там, дома? Верховный маг официально сломал бы свой жезл над твоей головой?

Я остановилась, чтобы сориентироваться, но решила не идти коротким путем. Стража не ищет меня так активно, как в прошлый раз, да и я все еще путаюсь в этих закоулках. Прошло несколько лет с моего последнего наезда в Селериму, а города изменяются сильнее, чем думают большинство людей.

Маг захихикал себе под нос.

— Планир? Нет, он бы оценил шутку, однако дал бы понять, что ждет от меня совсем другого. Хотя время от времени у нас появляются новые ученики, щеголяющие своими талантами. Но ввиду потенциальной опасности, которую представляет необученная магия, мы быстро ставим их на место, — добавил Узара более серьезным тоном.

По мне, вся магия опасна, но я удержала свое мнение при себе.

— Если захочешь снова играть в эту игру, добавь запах горячего масла. И неплохо бы подпалить манжеты на рубахе.

— Зачем? — пожал плечами Узара. — В конце концов, это очень незначительная магия.

Возможно, эти чародеи познают все тонкости магического ремесла на своем спрятанном острове, но среди простого народа от них слишком мало толку.

— Вспомни, как редко эти люди видят настоящего мага. Не обижайся, но нас, простых смертных, колдовство пугает. Если народ хочет верить, что это магия, пусть верит, но особо пытливым нужно дать повод предположить, что это просто фокус. Тогда мы не окажемся перед праздничным судом, отвечая на массу неудобных вопросов.

— Перед чем?

Я подавила вздох раздражения.

— Праздничным судом. Гильдии вводят его на время ярмарки, чтобы не загружать постоянные суды и адвокатов. Он разбирается с торговцами, которые уклоняются от торговых пошлин или обманывают покупателей, с людьми, пойманными на краже, с пьяницами, затеявшими драку, ну и так далее. Каждый человек, пользующийся ярмаркой, подпадает под его юрисдикцию во время праздника. По закону мы должны были заплатить часть того, что сейчас выручили за твое маленькое представление, поэтому, если в следующий раз подойдет стражник, мы просто отдадим деньги и смоемся.

— А он передаст их суду? — В голосе Узары звучало резонное сомнение.

— А ты как думаешь? — ухмыльнулась я. — Не бойся, прежде чем выдать тебя суду, ему придется тебя поймать.

Вот почему я играла в беличью игру со скорлупками в грязных тавернах, а не в более прибыльные развлечения вроде рун или Ворона. И руны, и Ворон требуют слишком много времени, чтобы принести деньги, и ты не можешь просто уйти от своих фигур и купить новые у следующего лоточника. Мне не хотелось столкнуться с каким-нибудь слишком памятливым стражником. Несколько лет назад в этом городе ограбили самого богатого члена гильдии, а виновные сбежали из тюрьмы и исчезли. Но не стоит беспокоить этим Узару.

Моя улыбка погасла.

— Я вот о чем подумала... Если завтра мы не получим вестей от Сорграда, то вечером заглянем в суд. Может, Грен попал в беду... Как иначе объяснить, почему они не получили ни одно из моих сообщений.

Я обошла женщин, прикалывающих бантики к дверному косяку усыпальницы Дрианон. Обычные символы праздничного благочестия храбро трепетали на ветру: золотые — в благодарность за то, что прошлогоднего урожая хватило на всю зиму, белые — в надежде, что сыновья не вернутся домой с дурной чесоткой. Малая луна совсем исчезла, Большая была на ущербе, и пожилые люди на дороге бормотали о дурных предзнаменованиях. Даже те из нас, кто в будничной жизни редко вспоминает о богах, склонны подкреплять свои ставки благочестием во время праздника. Я решила найти время, чтобы сделать приличное пожертвование Халкарион, а также Тримону.

— Думаешь, они не поладили с властями? — неодобрительно спросил Узара.

— Возможно.

Я надеялась, что ошибаюсь. Успех моих планов зависел от Узары и братьев, работающих вместе, и я уже беспокоилась, что Соргрен, человек, прямо скажем, ветреный, начинает производить дурное впечатление на чинного мага. Даже после сезонного путешествия с Узарой я все еще присматривалась к нему; я не могла представить себе, какие чувства мог бы испытать маг, узнай он о наиболее пресловутых подвигах Грена. Даже я была поражена, узнав, что он дотла спалил лавку аптекаря после того, как ее владелец пренебрежительно отозвался о Горной крови.

Но я не хотела, чтобы Узара развивал эту тему.

— Я бы предпочла не объясняться перед членами гильдий, исполняющими обязанности судей, за наше маленькое представление, поэтому нам лучше не бросаться в глаза. Не то чтобы я не была благодарна тебе за помощь, — добавила я поспешно.

— Я не знал, что происходит, когда потерял тебя из виду, но меня вовсе не прельщала перспектива состязаться с тем бугаем в кулачном бою. — Узара пожал тощими плечами.

— Ты все сделал отлично, — заверила я мага.

У меня огромный опыт по выскальзыванию из неудобных ситуаций, но вынужденная необходимость охлаждать пыл моего потного обожателя вызвала бы гораздо больше проблем. Мы дошли до перекрестка, и, проверив очертания цитадели Конклава на фоне темнеющего неба, я повернула к мраморной знаменитости, размахивающей свитком.

— Чего он хотел от тебя? — нерешительно спросил Узара. Я взглянула на него с удивлением.

— А ты как думаешь? Просто еще один болван, который думает, будто все Лесные девушки — отрада плотника.

— Они — что? — Растерянность мага была совершенно искренней.

— Лежат плашмя, как доски, и ждут гвоздей. — На светлой коже Узары вспыхнул румянец, и я захихикала. — Вы, маги, ведете замкнутую жизнь, верно?

— Я слышал, ты говорила тем людям, что мы оба — Лесной Народ. — Узара замялся. — Их мужчины имеют подобную репутацию?

— Считается, что Лесные менестрели могут соблазнить кого угодно, если захотят.

Что и случилось с моей матерью. В результате она осталась со мной, а я путалась в ее юбках и разом перечеркнула все ее надежды заключить когда-нибудь респектабельный брак. Я едва доросла до материнской талии, когда начала понимать жалость в глазах ее родственников и подруг, а также осуждение, приговорившее ее к жизни экономки.

Я пожала плечами.

— Ты не обязан подтверждать баллады, Узара.

Группа молодежи вынеслась из боковой улицы, едва не сбив нас с ног.

— Куда спешите? — крикнула я отставшему, который тащил большой вонючий мешок.

— Заключенных будут ставить к позорному столбу, — проорал он с явным ликованием.

— Нам стоит на это взглянуть, — повернулась я к Узаре.

— Тебе нравится смотреть, как людей забрасывают навозом? — Маг не скрывал отвращения.

— Нет, — лениво ответила я, — но Грену нравится. У него довольно примитивные понятия о развлечениях.

Узара испустил долгий, покорный вздох.

— Хорошо.

Мы последовали за лихой молодежью и вскоре оказались на длинной мощеной площади перед зданием суда. Высокий фасад новой каменной кладки, гордый от статуй на фронтоне, маскировал путаницу крыш, по которым я однажды карабкалась к свободе. Первую горсть жалких голозадых мужчин, дрожащих в своих рубахах, вывели на площадь, дабы запереть в беспощадные челюсти позорных столбов.

— Именем Рэпонина я призываю всех собравшихся привести в исполнение справедливое наказание представленным здесь преступникам. — Первый из тюремных констеблей, осуществлявший защиту прав горожанина личной годовой службой по охране порядка в своем округе, вышел вперед, ужасно представительный в фуражке с кокардой и алым должностным кушаком на поясе. Он открыл солидный гроссбух. — Маркель Галерин, за продажу хлеба с примесью квасцов.

Тиски позорного столба с грубо выжженными в дереве весами бога правосудия защелкнулись на вырывающейся жертве.

Толпа взревела, и в опозоренного булочника полетела гнилая морковь. Среди овощей попался один мстительный камень, который сильно порезал ему щеку.

— Анзим Шаммель, за недовес.

Незадачливый Шаммель с виду был мясником и пострадал соответственно: его забросали старыми костями, обрезками шкур и жира, а под конец он получил прямо в лицо противную требуху от праздничной баранины какой-то семьи, что вызвало бурю одобрения, эхом прокатившуюся по всей площади. Видно, какая-то хозяйка решила, будто месть стоит больше, чем колбаса из бараньего желудка.

— Это действительно необходимо? — пробормотал Узара со сдержанным презрением.

— Спроси у этих обманутых женщин, что значит для них каждое пенни. — Толстуха рядом со мной швырнула горсть необъяснимой грязи, лицо ее перекосилось от злобы. — Это их дети ходят голодные.

Я помню трудные времена моего детства, когда матери приходилось дрожать над каждым пенни, пока она не проглотила гордость и не нанялась в служанки. Если спросите меня, то скажу: эти воры заслужили каждый час из своих пяти дней унижения и боли. Когда нужда заставляет меня освобождать кого-то от денег или ценностей, я всегда проверяю, могут ли они вынести эту потерю, и делаю это не только ради того, чтобы не перегрузить весы Рэпонина к тому дню, когда я буду отвечать перед Сэдрином для прохода в Иной мир.

Узара поджал губы с тем бессознательным видом магического превосходства, который так меня раздражал. Стараясь не обращать на него внимания, я осмотрела гневную толпу, ища белокурые головы, не просто светлые или песочные, но волосы истинного цвета соломы, которые означают неразбавленную Горную кровь.

Толпа зашумела, когда человек, чье имя я не расслышала, был прикован к позорному столбу из-за злой собаки, но больше оскорблений, чем снарядов, полетело в него. Пока мы ждали, все, кому не удалось соблюсти законы города, были должным образом покараны, последний мужчина давился от кашля в облаке золы и шлака за то, что позволил огню распространиться от своей собственности. Народ потянулся к другим развлечениям, оставляя площадь родным пригвожденных, предлагающим им утешение и воду, и лишь несколько упорных обвинителей продолжали осыпать их упреками. Калеки, скрюченные от увечий или болезни, бросились подбирать все, что еще можно съесть, из того гнилья, которое теперь устилало площадь, сердито глядя на оборванных нищих, составлявших им конкуренцию.

— Почему эти несчастные роются в отбросах? — Возмущение в голосе Узары поразило меня. — Такого не должно быть! Кто ведает этими делами?

— Людям и так нелегко прокормить свои семьи и обогреть свои дома, чтобы еще беспокоиться о нищих, которых они даже не знают. — Меня раздражала его наивность. — Усыпальницы дают милостыню нуждающимся, как и в любом другом месте, и гильдии оказывают им благотворительность. В остальном эти люди сами за себя отвечают. Здесь тебе не Хадрумал, где довольно заклинания, чтобы решить все проблемы или заработать деньги на любые нужды.

Узара открыл рот для какого-то запальчивого ответа, но всего лишь нахмурился, глядя поверх моей головы.

— Это не горец вон там?

Я обернулась, чтобы проследить за его взглядом. Мелькание золотых волос заставило мое сердце пропустить удар, но когда толпа подвинулась, я узрела незнакомого мужчину в плотных кожах. По горному обычаю он ревниво охранял женщину, которая цеплялась за его руку, и на его суровом лице застыла настороженность. Нелепые среди празднично разодетой толпы, эти двое бросались в глаза, как гуси в вороньей стае.

— Нет, это не они, — вздохнула я. Соберу ли я когда-нибудь свою игру?

Селерима, Западный Энсеймин, Первый день Весенней ярмарки, вечер

— Мы опросили каждого торговца вплоть до того вонючего типа в протухших кроличьих шкурках. — Кейсил встал на пути Джиррана и скрестил руки. — Никто не покупает. Не у нас.

— Мы еще не говорили вон с тем человеком. — Упрямый огонь горел в глазах Джиррана. — Он продал почти весь свой запас, поэтому захочет еще, и у него есть серебро, чтобы нам заплатить.

Кейсил тяжело вздохнул, но пошел за зятем к дородному торговцу в отделанной бобром куртке из горчичного сукна. Торговец что-то втолковывал мальчишке, нетерпеливо прыгавшему с ноги на ногу. Бросив на горцев испуганный взгляд, паренек исчез, а мужчина сложил руки на животе.

— Чем могу служить?

— У нас есть меха на продажу: лиса, заяц и выдра, отличная лосиная шкура и несколько оленьих шкур... — начал Джирран заискивающим тоном.

— А на них стоит штамп гильдии? — огрызнулся торговец. — Вы заплатили десятую долю в Доме мехов? Нет, я так не думаю. — Он повысил голос. — Я не стану позорить гильдию, торгуя за ее спиной, ты слышишь? За кого ты меня принимаешь, так меня оскорбляя? И я никогда вас прежде не видел.

— Нет. — Кейсил схватил Джиррана за руку, увидев, как он сердито шагнул вперед и борода встопорщилась на его выпяченном подбородке.

Джирран в нерешительности остановился. В этот момент какой-то пьяный юнец налетел на него. Непривычный эль повалил бедолагу на землю, и горец, давая выход ярости, свирепо пнул юношу. Несчастного вырвало. Проходившие мимо люди не успели отскочить, чтобы уберечь сапоги и юбки, и выругались с досады.

— Пошли! — Кейсил потащил Джиррана на открытое место, где толпу развлекали ходулечники.

Двое, наряженные бабочками, налетали на зрителей и махали громадными крыльями из сапфирового шелка, неуклюже выделывая антраша, чтобы рассмешить какого-то ребенка, но достаточно ловко обернули свои крылья вокруг хихикающей девушки. Третий, в более традиционном пестром костюме из алого с золотым, следовал за ними, кукла-мешок висела у него на руке, в ее жадной утробе позвякивала мелочь.

Джирран сбросил руку шурина и встал на пути почтенной матроны.

— Вот, мадам, отличные меха, гладкие и мягкие кожи и более честные цены; вряд ли кто-нибудь еще предложит вам такие!

Оскорбленная женщина попятилась от него, краснея под оборками своего чепца.

— Сударь, у вас прекрасный плащ. — Джирран метнулся к зажиточному торговцу. — Представьте, как улучшит его меховая отделка, позвольте я вам покажу!

Мужчина побагровел, негодование боролось с ужасом в его глубоко посаженных глазах.

— Пошел прочь, босяк, — прошипел он, плотнее запахивая лавандовый плащ.

— Эй, ты! — Один из ходулечников навис над горцами, на его раскрашенном лице явственно читалось недовольство. — Ты нам мешаешь, приятель. Иди и надоедай где-нибудь в другом месте!

— Если у тебя есть что продать, иди и заплати за жетон, как все мы! — крикнул владелец соседней палатки, прячась под ярким полосатым навесом за дешевыми крапчатыми тарелками и зелеными глазурованными горшками.

Даже воинственная самоуверенность Джиррана не устояла против враждебных взглядов со всех сторон.

— Давай купим что-нибудь поесть. — Кейсил огляделся и поманил парня, который нес аппетитно пахнущую корзину.

— Пироги с ягнятиной, сударь, да еще немного того и этого. — Мальчишка переводил взгляд с Кейсила на Джиррана, удивленно таращась на сшитые через край рубахи, украшенные вышивкой, на штампованные узоры коротких накидок и длинные кожаные штаны, заправленные в крепкие сапоги.

— Четыре, сколько стоят? — Кейсил показал на пальцах.

— Два медяка, сударь, — заикаясь, пролепетал мальчишка.

Кейсил нахмурился, роясь в кармане.

— Это мои последние деньги, Джирран. Наш кошелек у Тейриола.

Джирран с сомнением посмотрел внутрь пирожка, поковырял ногтем волокнистый кусок сероватого мяса.

— Это не ягненок, а сапожная подметка. — Он медленно, с отвращением, начал жевать, но мальчишка уже растворился в толпе, оставив слабый запах порея, обжаренного в прогорклом жире.

Кейсил проглотил неподатливый кусок.

— Я ел хуже на рудниках. Если у тебя есть деньги, давай что-нибудь купим, чтобы запить этот вкус. Как ты думаешь, тут где-нибудь варят мед, или снова придется хлебать ту козлиную мочу под названием «эль»?

— У меня с собой только серебро, и то немного. — Джирран полез под накидку. — Я не хотел рисковать кошельком, поэтому оставил деньги в сундуке Эйриз.

Он раскрыл ладонь, чтобы сосчитать мелкие пенни, стертые до неузнаваемости, с изогнутыми и отрезанными краями. В ту же минуту латная перчатка тяжело опустилась на его плечо — половина хрупких монет соскочила с ладони и исчезла в мятой траве.

— Ты, шут навозный! Не видишь, куда идешь? — Джирран в ярости повернулся и увидел перед собой бронзовый нагрудник, отполированный с праздничным рвением. Рука в перчатке больно сжала его плечо.

— Я бы не грубил, если был бы ростом по задницу ослу, — усмехнулся стражник. Он тряхнул Джиррана, демонстрируя мускулы под жирком. — Давай-ка взглянем на твою сумку, а?

Джирран сорвал перчатку со своего плеча с неожиданной для толстяка легкостью. Кейсил наклонился — поднять упавшие деньги, но другой служитель закона поставил на них свой кованый сапог, недружелюбная усмешка смяла его небритое лицо, кожаные перчатки без пальцев, но с заклепками на костяшках обтягивали его руки. Джирран повернулся, но третий стражник в кожаном панцире преградил ему дорогу палкой, окованной металлом и такой же толстой, как его костлявые запястья. Первый стражник грубо сдернул сумку с жесткой шеи Джиррана и, расстегнув ее, хмыкнул.

— Похоже, это наши голубки, парни. — Его губы растрескались в довольной ухмылке. — Ладно, двигайте, вы, оба. Будете объясняться праздничному суду.

Кейсил сжал кулаки, но тощий стражник взял палку на изготовку.

— Не вздумай затеять драку, дурень соломенный. А то от тебя и стерни не останется!

Кейсил выплюнул непонятное Горное проклятие, и толпа зевак, сбившихся в кучку позади стражника, испуганно зашептала.

— Скажи своему другу, если станет буянить, я вас обоих одену в железо, — предупредил первый стражник, для доходчивости звеня ручными кандалами у себя на поясе.

— Какое вы имеете право нас задерживать? — Джирран свирепо воззрился на стражника, игнорируя шепот и любопытные взгляды со всех сторон.

Стражник помахал горстью кожи и меха, белого, рыжего и черного.

— Мы получили жалобы. Одни считают, что вас наняли гильдии, дабы подвигнуть их на отступление от законов. Другие говорят, будто вы пытаетесь выманить у них деньги за товары, которых не имеете. Я же думаю, что вы — просто горцы, у которых ума не больше, чем у ваших коз. У вас есть ярмарочный жетон, чтобы предъявить нам, а? — спросил он язвительно.

— Я не знаю, что ты имеешь в виду, — осторожно ответил Джирран.

— Значит, ты не уплатил гильдии свой взнос, так, приятель? Иначе ты бы купил право торговать как честный человек и имел бы жетон для доказательства. Вы идете с нами!

Толстяк кивнул своему подчиненному с палкой, и тот взмахнул ею с несомненной угрозой.

— Я бы проверил их кошельки, босс, — с простодушным видом заговорил тот, чей сапог все еще стоял на упавших монетах Джиррана. — Если у них нет с собой денег на еду и постель, они — бродяги, верно? Таков закон, верно?

— Ты, ворюга... — Джирран неблагоразумно шагнул к небритому.

Стражник с наручниками тут же больно вывернул ему руки за спину.

— Ну, хватит. Риф, проверь его карманы.

Мужчина неуклюже наклонился, чтобы обшарить накидку и штаны Джиррана, сердито косясь на мальчишку, который вылез из толпы в надежде, что он отступит от упавшего серебра.

— Ничего нет, босс, кроме того, что у него в руке, — сообщил Риф с удовлетворением.

— Как насчет тебя? — Тот, с палкой, ударил ею о землю и протянул ладонь Кейсилу.

— У меня нет денег, — выдавил Кейсил, запинаясь в словах чужого языка, но гнев на его лице был понятен и без слов.

— Значит, тюрьма, пока суд не вызовет вас.

Командир защелкнул черные железные оковы на запястьях Джиррана; коротышка горец был слишком поражен, чтобы сопротивляться. Кейсил в бешенстве поднял кулаки, но от удара палкой сзади под колени растянулся на земле. Стражники подняли его на ноги, ловко надевая наручники.

Тот, кого звали Риф, торопливо выгреб монеты из спутанной травы, а мальчишка жадно кинулся искать оставшиеся, которые стражник проглядел. Босс толкнул Джиррана мимо зевак, обсуждавших это неожиданное развлечение.

— Пошел!

— Выходит, мы должны были заплатить какую-то пошлину, чтобы торговать? — яростно прошипел Кейсил Джиррану. — Что еще человек Деграна не сказал тебе? Он как-нибудь упоминал этот суд или нет?

Джирран с усилием повернул лицо к толкавшему его стражнику.

— Каково наказание за честную ошибку?

— Ошибка или нет, но товары ваши будут конфискованы, — злорадно ответил Риф.

— Отлично, Джирран! — От возмущения Кейсил остановился, пока удар палки не погнал его дальше. — Мы вернемся домой без товаров, без сделки, вообще без ничего! То-то мама обрадуется!

— Кончай лаять, приятель. — Толстяк в нагруднике толкнул Кейсила в плечо. — Говори как культурный человек или не говори вовсе, хватит этого лисьего тявканья.

Унижение душило Джиррана, мешая ответить Кейсилу или стражнику, а от ярости на лице горца выступили алые пятна. Их гнали по оживленным улицам, и люди останавливались, разевали рты, хватали соседа за руку, тыча пальцем, и шептались, прикрывая ладонью рот. Это длилось целую вечность, но вот наконец они вышли к солидному дому с лестницей из красноватого камня, и стражники затащили их на ступени.

— Стучи, Нэт, — приказал командир.

Стражник постучал концом палки по крепкой двери. Лысоватый мужчина ростом немного выше Джиррана отодвинул в сторону металлическую пластину и выглянул в окошко.

— Хорошего тебе праздника, Виго. — Он отступил, чтобы открыть дверь. — Что тут у вас?

Стражник по имени Нэт толкнул Джиррана и Кейсила палкой.

— Горцы, все еще со снегом на сапогах, пытались торговать на ярмарке без жетона.

Коротышка кивнул без всякого удивления и сделал пометку на длинном пергаменте.

— И они бродяги, — внезапно добавил Риф. — У них нет денег на постель и еду, таков закон, это два преступления.

Клерк поднял голову, улыбка осветила его хмурое лицо.

— Вы опять заключили пари со Стражей Западных Ворот, а, Виго?

— Ага, — ухмыльнулся толстяк. — Ты проследи, чтобы все было записано точно, и если мы выиграем, поставлю тебе выпивку.

— Ловлю тебя на слове. — Клерк вернул перо в чернильницу. — Ладно, оставьте их со мной. — Он кивнул мускулистому помощнику, который стоял, привалившись к стене. Детина шагнул вперед, исподлобья глядя на горцев.

— Ну что, потопали развлекаться дальше, а? Прихватив наручники из корзины, довольный Виго увел своих людей. Клерк тщательно запер за ними дверь.

Джирран и Кейсил озирались по сторонам, дивясь, куда это их привели. Царапины и вмятины на пыльных половицах говорили о тяжелой мебели, вынесенной куда-то на время, дабы освободить помещение под суд. Застоявшийся дух еды и вина доказывал, что прежде оно служило обеденным залом. Высоко над головой чернели дубовые балки, с которых неподвижно свисали пыльные флаги. Узкие стрельчатые окна под самой крышей впускали последний вечерний свет, но внизу, на стенах, уже горели сальные свечи. Горсть стражников с палками и дубинками охраняла безутешную группу мужчин и женщин, сгорбившихся на голом полу.

— Если вы дадите слово, что будете смирно себя вести, я сниму наручники, и вы сможете ждать здесь, пока вас не вызовет суд. — Клерк кивнул на троих зажиточных горожан, сидевших за длинным столом на возвышении в дальнем конце зала. Все трое неблагосклонно взирали на оборванного нищего, которого волочили по ступеням. — Будете скандалить — вас посадят на цепь в подвале с бочками и крысами да еще побьют для острастки, ибо эти молодцы тоже предпочли бы развлекаться снаружи. — Он кивком указал на двух стражников, замерших по обеим сторонам угрожающей арки над ведущей вниз темной лестницей. — Что скажете?

— Мы будем сидеть тихо, — выдавил Джирран...

— Клянетесь?

— Клянемся, — быстро сказал Кейсил, а Джирран поддакнул.

— Отлично.

Клерк снял с пояса ключ и расстегнул наручники, которые его дюжий помощник бросил в корзину таких же оков.

— Ладно, я ничего не могу сделать насчет торгового преступления, но мне кажется, вы не очень-то похожи на бродяг. Если сможете предъявить средства на проживание, нам не придется отнимать у суда время этой чепухой. У вас есть оплаченная комната? Кто-нибудь может за вас поручиться?

— Надо известить Тейриола, пусть принесет сюда кошелек, — твердо заявил Кейсил.

Джирран открыл рот, чтобы возразить, но, не найдя никаких доводов, снова закрыл его.

— Что ты говоришь? — Клерк с подозрением уставился на горцев, а за его плечом маячил дюжий помощник.

— Если мы сможем передать весточку нашим спутникам, они принесут деньги, — сдаваясь, перевел Джирран.

— Отлично. — Клерк сделал еще одну пометку на своем пергаменте и, свистнув через пальцы, подозвал мальчишку со скамьи у помоста. — Расскажи парню, куда идти.

Джирран заскрежетал зубами, но объяснил юнцу дорогу к их пансиону.

— Скажи Тейриолу, чтобы принес шкатулку орехового дерева из сундука Эйриз.

— Поторопись. — Клерк выдал парню медяк из чаши на своем столе и, открыв дверь, выпустил его. — Ладно, вы двое сядьте вон там. Учините какое-нибудь безобразие, вам же придется тяжелее, когда вас будут слушать.

Джирран стремительно направился к месту у стены, сердито поглядывая на любопытные лица, повернувшиеся в их сторону, но большинство мелких нарушителей предпочитали хранить молчание. Джирран швырнул накидку на пол, сел на нее, обхватил руками колени и мрачно задумался, устремив глаза на дверь.

— Зачем ты попросил ореховую шкатулку? — шепотом произнес Кейсил, когда примостился рядом с ним, скрестив ноги. — Кошелька Тейриола за глаза хватит, чтобы доказать, что мы не нищие.

— В основании шкатулки спрятаны золотые монеты, часть моего наследства, — прошипел Джирран. — Я хочу выкупить нас отсюда. Нам никак нельзя лишиться всех мехов. Если мы вернемся домой ни с чем, нам несдобровать. Придется продать их в одном из городков на обратном пути. Увы! Твоя мамаша меня запилит! Кейсил хмыкнул.

— А что скажет Эйриз? Это золото — залог твоего разумного управления ее землями, обеспечения ее детей. Коли на то пошло, оно все должно храниться дома, под плитой очага!

— Эйриз не должна узнать об этом.

— Думаешь, она будет спокойно сидеть, когда Тейриол получит наше сообщение и начнет вытаскивать вещи из ее сундука? — Кейсил скептически повысил голос. — Она примчится сюда взбешеннее ошпаренной кошки!

— Эйриз не должна знать, что это часть моего наследства, — упрямился Джирран. — Я скажу ей, что торговал немного в прошлом году, до того, как мы поженились. Я найду способ заработать это золото до Солнцестояния, и Эйриз даже не узнает, что оно пропадало.

— Ну, дело твое, — отрезал Кейсил. — Если кто спросит, я скажу, что ничего не знал.

Джирран кивнул, по-прежнему не сводя глаз с двери. Унижение скручивало живот и учащало дыхание. Он тщетно искал любую возможность спасти хоть что-то из обломков своих надежд. Горячая ярость поднялась внутри него на всех этих жителей низин с их непонятными гильдиями и тайными правилами. Они сговорились между собой, чтобы всю торговлю оставить себе. Кругом тот же самый обман, та же самая хитрость, с какой Дегран и ему подобные надувают горцев. Когда хоть один житель нагорья в последний раз видел справедливую долю от прибыли, честную награду за опасную работу по вырыванию металлов из бесплодных пределов гор или мехов из поросших лесом высот? Все это — одно целое с тем, что жители низин ставят свои убогие деревни все выше и выше, захватывая лучшие пастбища для своего грязного скота и прожорливых овец, и даже осмеливаются покупать и продавать саму землю, торгуются из-за клочка пергамента, который, как они утверждают, может перевесить права крови и происхождения. Свирепый взгляд Джиррана наткнулся на занятого бумажными делами клерка, на троих самодовольных судей, лишающих свои жертвы денег и достоинства.

Главная дверь распахнулась, но это была всего лишь нескромная рыжеволосая женщина в обтягивающих штанах, которая всматривалась мимо клерка в зал. Хмуро разглядывая ее, Джирран вернулся к своим сердитым мыслям.

Откуда он мог знать, что здесь нельзя рассчитывать на честную сделку? Он-то пришел сюда с чистой душой. Дегран и те, остальные, должно быть, знали, что так случится, и смеялись над ним в кулак, верно? Джирран стиснул зубы, борода его гневно ощетинилась. О, эти самодовольные жители низин, с их хитростью и обманами! Он найдет способ заставить их платить, всех до одного.

Селерима, Западный Энсеймин, Первая ночь Весенней ярмарки

— Это не они, — с сожалением известила я Узару. — Просто какая-то пара, которая только что слезла с мулов и задумала потешить не того стражника.

— Ну и куда теперь? О, прошу прощения, сударыня. Маг посторонился, пропуская накрашенную девицу. Ее алая юбка была высоко поднята на одном бедре, выставляя напоказ белоснежные нижние юбки, легкая шаль прикрывала голые плечи. С заходом солнца другого сорта цветочницы вышли торговать на улицы. Я посмотрела вслед шлюхе.

— Если Грен нашел себе красотку, мы вряд ли их сегодня отыщем. Вероятно, они еще даже не прибыли. Иначе мы бы встретились с ними в палатках кузнецов, где они отпускали бы саркастические замечания насчет качества местных изделий. Я готова поставить на это свои деньги.

Узара бросил на меня лукавый взгляд.

— Тормалинские деньги или одно из этих местных пенни?

— Ну ладно, — уступила я, — возможно, только жетон торговца элем.

Звон кимвала и треньканье струн известили об оркестрике; его музыканты восполняли нехватку мастерства энтузиазмом. Их главный поднес к губам помятую дудку и выдул скрипучую фанфару.

— Милостивый народ Селеримы и почетные гости нашего праздника! Я приглашаю вас посмотреть маскарад редкостного таланта и немалой красоты! Актеры Мартлета будут давать свое представление «Торговцев Залива» в «Быстроногой Гончей». Начало на вторых курантах вечера.

Он повернулся к своим пестрым музыкантам, которые вразнобой исполнили туш, прежде чем грянуть одну из тех залихватских мелодий, к коим все знают разные слова. Возглавляемые дудочником, они отправились к следующему перекрестку, чтобы снова сделать свое смелое объявление.

Я посмотрела на Узару.

— Не желаешь провести вечер в маскарадах?

— Даже не знаю, — осторожно промямлил он. — Маскарад маскараду рознь.

Я засмеялась.

— «Быстроногая Гончая» — почтенный дом, прямо на рыночной площади. Ты когда-нибудь слышал о борделе с таким названием? А если хочешь увидеть девиц, не носящих ничего, кроме горстки шелковых цветов и обаятельной улыбки, тебе лучше отправиться вниз, к порту.

— Я удержусь от искушения, — сухо молвил Узара, — если ты не думаешь отыскать там этих неуловимых братьев.

Я покачала головой.

— Если Грен в борделе, он не станет тратить время, глядя на цветочки, он будет охотиться на мед. А вот Сорград любит хорошую игру. Так что стоит взглянуть на маскарады.

И поскольку те из нас, кто ведет кочевую жизнь — актеры, мошенники и игроки, — почти всегда съезжаются на одни и те же крупнейшие праздники, я бы поставила целое серебряное пенни, что смогу получить известия, по крайней мере о Сорграде. А если повезет, то и оставить сообщения нескольким людям, которые лично его знают.

— Так где эта «Быстроногая Гончая»? — Узара тщетно высматривал цитадель Конклава.

— Сюда.

Я свернула на боковую улицу, которая привела нас к рынку. С приходом ночи забавы на ярмарочной площади становились все шумнее и непристойнее, а добропорядочные горожане устраивали более чинное празднование здесь, наверху. Центральным украшением был пылающий костер, на котором жарился вол — любезность Гильдии мясников, судя по ножам на вымпелах со всех сторон. Жрец призывал на собравшихся благословение Острина, и все внимательно слушали, старики даже присоединялись к литургии. Жрец выглядел очень довольным, и неудивительно: когда еще он завладеет таким вниманием публики до следующего праздника Солнцестояния? В сгущающейся темноте ярко светились жаровни, и вечерний холод одолевал солнечное тепло уходящего дня. Повсюду жарились каштаны, чтобы согревать руки и животы, — напоминание о том, что весна еще только началась.

— Горячего вина, сударыня? — Девушка с разрумянившимися щеками и блестящими глазами протянула поднос роговых кубков, над которыми вился парок. — Поздравление от Гильдии виноторговцев.

— Спасибо. — Я взяла один рог себе, другой передала Узаре и попробовала вино. Оно было не лучшего качества, но пряности и тепло скрадывали его недостатки. — Вон там, — указала я на противоположную сторону оживленной площади, — «Быстроногая Гончая».

Узара сделал жадный глоток, скривился и, с отвращением посмотрев в кубок, выплеснул остатки на булыжники.

— Как ты думаешь, где еще будут давать маскарады? В этом городе есть театр?

— Нет, — презрительно сказала я. — «Зеркало» в Ванаме — единственный театр по эту сторону Белой Реки. Селеримцы, как и все прочие, обходятся дворами трактиров.

Мы направились к «Гончей», но остановились по моему настоянию, чтобы получить грубую лепешку с завернутым в нее мясом с поджаристой корочкой от молодой откормленной свиньи. Разделенная пополам от рыла до изогнутого хвостика, она крутилась на вертелах по обе стороны жаркого костра. Перед «Быстроногой Гончей» уже выстраивалась очередь. За несколько дверей от нее, под вывеской «Лунный Лебедь», два участника маскарада в ярких костюмах брали серебряные пенни у тех, кто хотел войти пораньше, чтобы занять лучшие места.

— Ливак! — радостно окликнул меня один из них, сдвигая вверх свою маску.

Я засмеялась с таким же удовольствием.

— Ниэлло, вот так сюрприз, как я рада тебя видеть! — Схватив Узару за рукав, я потащила его за собой. — Я бы пришла раньше, если б знала, что ты здесь, но я думала, ты навсегда осел в Коле. Что случилось с актерами лорда Элкита? Он не арендовал для вас трактир?

Ниэлло пожал накладными плечами пестрого камзола.

— Обычное дело, моя дорогая: некий актер маскарада, некая дама и некоторое недоразумение.

— Его жена, — догадалась я.

— Его сестра, — по-волчьи ухмыльнулся Ниэлло, проводя рукой по густым каштановым волосам.

Наверняка дело было не только в этом: скандалы из-за денег, выручка, потраченная на эль вместо оплаты счетов, костюмы, испорченные или арестованные за долги. Но все это меня не касалось.

— И с кем ты теперь играешь?

Ниэлло с непревзойденной грацией отвесил низкий поклон.

— Мы — Труппа Медного Колокольчика.

Для наглядности его товарищ энергично потряс ручным колокольчиком, и собравшиеся на площади стали оборачиваться.

— Я присоединился к ним, когда они приехали в Кол на Зимнее Солнцестояние, — пояснил Ниэлло.

— Я так понимаю, вы знакомы? — вполголоса промолвил Узара.

— У нас были в прошлом кое-какие дела. — Я кокетливо улыбнулась Ниэлло, и в его карих глазах заблестела надежда. — Ты мог бы помочь нам, Ниэлло.

— Чем? — робко спросил актер.

— Ты помнишь Сорграда и Соргрена? Они были в «Кавалькаде» со мной и Хэлис на Зимнее Солнцестояние год назад.

Ниэлло нахмурился в раздумье.

— Горные Люди, братья, и младший, можно сказать, довольно непредсказуем?

Я кивнула.

— Они самые. Ты их не видел, нет?

— Пока нет, хотя, должен признаться, я запросто мог их прозевать.

— Ты не мог бы высматривать их? — Я улыбнулась актеру, призвав на помощь все свое очарование. — Нам нужно обсудить с ними одно дельце,

Ниэлло ласково посмотрел на меня.

— Я могу сделать лучше, Ливви. Здесь со мной Реза; сей малый был моим посыльным в Коле. Он отлично помнит эту пару, так почему бы мне не отправить его пробежаться по трактирам и маскарадам? Вдруг он найдет их для тебя.

Я послала Ниэлло воздушный поцелуй.

— Ты просто сокровище, ты это знаешь?

И у Резы теперь будет великолепное оправдание, чтобы шпионить за конкурентами.

— Все девушки так говорят, моя лапочка. Ну, входите же, вы задерживаете выгодных клиентов!

Он поднял руку, чтобы пропустить нас, и я повела Узару к столам, расставленным по краям двора.

— Ливви? — осведомился маг, и мне показалось, будто он ухмыльнулся.

Я предостерегающе подняла палец.

— Ниэлло единственный, кому это сходит с рук, не забывай. Если еще кто-нибудь назовет меня так, я буду знать, кто распускает язык!

— Как вы познакомились?

Изогнувшись на низкой скамье, Узара оглянулся на Ниэлло, который убеждал краснеющего юношу пригласить свою спутницу на спектакль.

— Я десять лет путешествую по Энсеймину и знаю массу народа.

Я повернулась в надежде увидеть служанку. Хватит с Узары и этой правды. На самом-то деле наша дружба с Ниэлло началась еще в Ванаме, когда все свободное время я шаталась по городу, дабы какой-нибудь нечаянной шалостью оживить скучную жизнь горничной. Ниэлло в те дни был скромным посыльным, бродившим вокруг «Зеркала» и меньших актерских трупп, которые играли в трактирах и дворах храмов. Он носил записки, штопал костюмы, стоял с копьем по краям больших сцен и уповал на тот самый единственный шанс поднять маску и с блеском сыграть свою роль.

Двор заполнялся, люди плотно набивались по бокам сцены, сооруженной из досок и бочек. Перед ней стояли ряды скамей, и зрители подкладывали на сиденья свернутые плащи, чтобы вскоре насладиться представлением.

— Ты видела этот спектакль? Говорят, будут «Сплетни у задних ворот».

Узара с нетерпением взирал на занавеску, закрывающую дверь в заднюю комнату трактира, где актеры надевали костюмы и маски. На занавеске были намалеваны два невероятно красочных сада, разделенных высокой стеной. Двое кованых железных ворот с причудливым узором стояли на маленьких помостах по обеим сторонам сцены. Они бы не остановили кошку с кражей на уме, но удачно символизировали всевозможные преграды для заядлых театралов. Я покачала головой.

— Нет, но это будет обычная вещь: юная любовь, расстроенная суровым отцом или честолюбивой мамашей, пара комических эпизодов со свиньей и всем прочим, следующих сразу за целым рядом случайных совпадений. — Я поманила служанку, которая праздно болталась вокруг да около. — Вина для меня и моего друга и графин для актеров с поздравлениями от госпожи Ловкачки.

Девица неуверенно захлопала глазами. Госпожа Ловкачка была сварливой каргой из «Слез сиротки», мрачной пьесы, отравлявшей репертуар каждой труппы горсть лет назад.

— Это персональная шутка, — объяснила я. — Ниэлло поймет, что она означает.

— Несколько учеников ставили ту пьесу на Зимнее Солнцестояние года два назад, — неожиданно сказал маг.

— Значит, у вас в Хадрумале бывают маскарады?

— Обычно только попытки собраться для одного представления. Хорошие труппы не всегда принимают приглашения, даже от Верховного мага. — В голосе Узары звучало искреннее недоумение.

— Ты удивлен? — не поверила я. — После того, что вы, маги, Сэдрин знает сколько поколений создавали ужасающие легенды про свой остров, спрятанный в заколдованных туманах, про могущественное колдовство, удерживающее вместе даже камни? Какой актер рискнет выйти к такой публике? Когда люди, недовольные игрой, швыряют в тебя овощами, — это тоже неприятно, но кому охота превратиться в черных тараканов!

Узара казался оскорбленным.

— В наше время люди не верят этим старым выдумкам.

— Ты бы удивился, — изрекла я мрачно.

Не то чтобы я собиралась рассеивать слухи. Если я захочу поразить людей случайным упоминанием о том, что я была в таинственном городе магов, то вряд ли стану рассказывать им, что это — степенное и скучное место, полное эгоцентричных ученых и напыщенных чародеев.

— Вспомни, что ты думал до того, как оказался урожденным магом и был отправлен учиться.

Узара покачал головой.

— Я родился и вырос в Хадрумале, четвертое поколение с материнской стороны, пятое с отцовской, и маги рождались на каждой ветви нашего семейного древа. Для меня этот материк — место, полное тайн!

Он усмехнулся, и я слегка улыбнулась в ответ. Как же я умудрилась проехать сотни лиг с этим человеком, да так и не узнать этого? Я выругала себя за небрежность. Мне следует, быть начеку, если вдруг его неведение ввергнет нас в медвежью яму, несмотря на весь его природный ум и последующее обучение. А интересно, насколько он проницателен?

— Кстати, что ты думаешь о василиске? Узара нахмурился.

— Очевидно, он начал жизнь обычным петушком, пока кто-то не отрезал ему гребешок и шпоры. Я только не понимаю, как тот человек заставил шпоры расти на его голове.

Итак, он разгадал почти весь секрет.

— Сперва надо кастрировать птицу, так мне говорили. Хор рогов пресек все разговоры, и Толкователь в простой белой маске и неукрашенном парике вышел из задника. Он изложил структуру этой пьесы и в общих чертах намекнул, какая мораль нас ожидает, когда мы вернемся к дням благочестивых пьес, исполняемых в усыпальницах. По современному обычаю, половина публики внимательно слушала, дабы узнать, кто есть кто, а другая половина непоседливо ерзала, желая танцующих девушек и комедии со свиньей. Я потягивала вино, когда герой, богатый юноша из ближнего к нам дома, появился на сцене, чтобы демонстрировать любовь к добродетельной дочери старосты своей гильдии. Этот образец Добродетели, как ни странно, отсутствовал, путешествуя с собственной теткой. Были еще шутки насчет старосты, который ненавидит любого, кто не зарабатывает деньги честным трудом, и несколько мягких острот про обхват его талии, вписанных, должно быть, для местного колорита, учитывая вызванный ими непомерный смех.

Кухарка из соседнего дома провела длительный монолог, жалуясь экономке героя на то, как плохо обращается с ней ее скупой хозяин, а затем, к всеобщему облегчению, вбежал посыльный в грязной маске и с взъерошенными ветром волосами, крепко склеенными мучным клейстером. Несколько раз подчеркнув, что это его сугубо личные новости, он принялся рассказывать подробно, без утайки, как добродетельная девица была похищена наемными убийцами. Когда те из зрителей, коим не удалось понять это явление посыльного, разинули рты, заиграл оркестр, и танцовщицы выскочили из-за занавески.

Я подтолкнула локтем Узару.

— Придется сказать Ниэлло, что верхние слуги скорей усядутся голышом на крыше, чем перебросятся хотя бы словечком о погоде с кухаркой!

Маг не ответил, наклоняясь вперед, чтобы лучше видеть девиц; их стройные ноги были едва скрыты под муслиновыми юбками, яркими от лент. Цветные полумаски прятали их глаза, но не их зазывные улыбки. После энергичной песни, состряпанной с привкусом похабщины, настало время клоунов. Один был с крючковатым носом, другой — круглолицый, так что никаких сюрпризов. В этот раз они изображали ремесленников, их проблема — сторожевой пес, который нападал на все, что имело неосторожность появиться в штанах. Один клоун был точильщиком, он приударял за кухаркой со всеми предсказуемыми шутками о клинках и ножнах, и мы вскоре узнали, что этот пес не давал ему проводить регулярную точку. Я узнала голос Ниэлло за маской с крючковатым носом. Он играл эту сцену с таким смаком, что я захихикала.

Когда герой вышел на сцену, дабы в утомительных подробностях сокрушаться об утрате своей любви, в толпе позади нас возникло движение. Я быстро обернулась, но внимание Узары по-прежнему было приковано к сцене. Моя инстинктивная тревога сменилась удовольствием, когда я увидела двух блондинов, протискивающихся к нам, оба на голову ниже большинства зрителей, один по-горски коренастый, другой стройнее, длинные волосы связаны сзади плетеным кожаным ремешком.

— Подвинься, Узара. — Я ткнула мага локтем в ребра, и он заскользил по скамье, вежливо извиняясь перед подмастерьями, сидевшими с другой стороны.

Грен выхватил табурет из-под какого-то зрителя, неосмотрительно вставшего, чтобы лучше видеть, и передал его Сорграду, который быстро уселся за наш стол, словно сидел тут весь вечер.

— Нам сказали, что ты здесь. — Соргрен втиснулся между мною и Узарой и с нахальной усмешкой допил мое вино. — Уф-ф, хорошо. Я сухой, как шляпа гасителя извести.

Сорград достал из кармана маленький серебряный кубок и наполнил его из нашего кувшина.

— Я оставляла сообщения во всех мыслимых и немыслимых местах. Когда вы прибыли?

— Сразу после заката. — Сорград жадно осушил кубок. — Мы прямо из Кола.

— Я должен тебе деньги или еще что, Песочный? — Грен дерзко уставился в пытливое лицо Узары. — Почему бы тебе не смотреть за твоим собственным бараном?

— Это Узара, и он со мной. — Я отобрала у Грена свой кубок и огляделась в поисках служанки. — Но об этом позже. Что вы делали в Коле?

— Избегали неприятностей.

Сорград довольно улыбнулся, и я отметила дорогое сукно его бордовой куртки, сшитой по последней моде: она ловко облегала его бочкообразную грудь. Обильные серебряные украшения на поясе и кошельке еще не потускнели, и новая кожа пока лоснилась. Его тонкие белокурые волосы под элегантным беретом в новом южном стиле были аккуратно подстрижены, и даже сквозь запахи конюшен и потной толпы зрителей я почувствовала аромат дорогих банных масел.

— Значит, ваша операция в Драксимале закончилась успешно? — невинно спросила я.

В последний раз, когда я видела братьев, они были поглощены сумасбродным планом кражи сундука с деньгами для наемников — золото, предназначенное для финансирования нового сезона бесконечных междоусобных войн в Лескаре.

Сорград кивнул.

— Мы нашли старых друзей, которым приглянулась идея получить деньги вперед и не проливать слишком много крови. Мы выбрали подходящее место на дороге через холмы к северу от Шарлака, и это было так же легко, как снять курицу с насеста.

— Так что привело вас в Селериму? — Узаре пришлось повысить голос, ибо снова появились танцовщицы, дрыгавшие ногами под веселые напевы свирели.

— Мы подумали, что некто Кордайнер может приехать сюда на праздник.

Голубые глаза Сорграда пылали предвкушением мести. Не зря говорят, что память горцев высечена в камне.

— Кто? — Узара посмотрел на меня вопрошающе.

— Позже.

Возможно, я еще придумаю, как поделикатней объяснить ему, что Арл Кордайнер руководил тем ограблением, которое я не хочу обсуждать ни с одним стражником. Он воспользовался нашими услугами, а затем сбежал из города со всей выручкой, тогда как мы оказались перед виселицей, и почти наверняка из-за его доноса. Я махнула слуге, требуя еще вина и дополнительный кубок.

Действие продолжалось. В доме скряги появилась новая служанка. Неудивительно, что она носила изящную маску и завитой парик затерявшейся героини. Я налила Сорграду еще вина, поскольку не было смысла добиваться внимания Грена, когда у него перед глазами нарядная женщина. По мне, это было прекрасно: пока он занят, он не будет проказничать.

— Вы останетесь здесь после праздника? — спросила я Сорграда. — Как я понимаю, этим летом вы держитесь подальше от Лескара.

— Мы не оставили в живых никого, кто мог бы нас опознать, — пожал он плечами. — Но да, когда мы поделили деньги, мы подумали, что лучше удалиться от остальных на несколько лиг. У двоих из них рты не надежнее дырявого кармана, и если им будет грозить качание на никогда не зеленеющем дереве, они мигом заговорят, чтобы спасти свои шеи.

Я кивнула, осторожно выбирая следующие слова.

— Каролейя сказала, что двух мужчин схватили за грабеж и герцог Драксимал жаждет их крови.

Узара наклонился вперед, пытаясь услышать, что я говорю, но Грен нетерпеливо оттолкнул его, чтобы не заслонял сцену.

Сорград бросил на меня испытующий взгляд.

— Когда ты ее видела?

— В самом конце постзимы. Мы с Узарой ехали через Релшаз, а Каролейя, как обычно, была там. Так я и узнала, что она видела вас на Зимнее Солнцестояние и вы планируете приехать сюда на праздник.

Сорград нахмурился, глядя в свой кубок. Я знала, что он не будет сомневаться в словах Каролейи, учитывая, что она зарабатывает деньги, подбивая легковерных на разные махинации, и создала непревзойденную сеть для сбора сведений. Каролейя проводит зимы в одном из крупнейших портов на Лескарском Заливе, и всем известно, что, если отправить ей информацию, которую она сможет использовать, золото в конце концов вернется к ним. В данном случае известия оказались верными.

Узара сказал что-то Грену — я не расслышала что, — но ответа не получил, поскольку вновь появились клоуны. Пылкий точильщик задумал пробраться мимо сторожевого пса, нарядившись в платье. Естественно, это привело к тому, что Реза, скрывающийся под рваным мехом и вислоухой собачьей головой, погнался за Ниэлло вокруг сцены, причем на клоуне осталась только маска да тонкое шерстяное трико в обтяжку.

— Как он смеет подкладывать себе столько ваты! — задохнулась позади меня зардевшаяся девица, глядя во все глаза на рейтузы Ниэлло.

Я только усмехнулась, на минуту погрузившись в ностальгические воспоминания.

— Мы достаточно далеко, чтобы чувствовать себя в безопасности. — Лицо Сорграда было безмятежным, когда я вновь повернулась к нему. — Никто не погонится за нами через всю Каладрию и четыре пятых Энсеймина.

— Могли бы погнаться, если награда достаточно велика, — протянула я. — Я слышала, герцог предлагает десятую долю того, что было украдено.

Сапфировые глаза Сорграда задумчиво смотрели поверх серебряного кубка.

— Вот как?

Я пожала плечами.

— Это могло бы оказаться просто болтовней в таверне, но, возможно, благоразумнее принять выгодное предложение где-нибудь в другом месте на сезон или около того.

— Которое ты совершенно случайно можешь нам предложить? — Сорград вопросительно поднял бровь. Он кивнул на Узару; тот оставил попытки разговорить Грена и направил все внимание на маскарад. — А какова его роль в этой игре?

— Забудь пока о нем. Да, я кое-что затеяла, и я думаю, тебе следует меня выслушать, — улыбнулась я горцу. — Мы оба могли бы продолжить эту игру.

Смех Сорграда моментально отвлек несколько соседних голов от сцены, где герой и героиня слезливо сжимали руки через железные ворота.

Горец наклонился ближе ко мне.

— Так что за предложение? Не обижайся, Ливак, но последнее, что я слышал, — будто ты ушла с Хэлис и вы снова работаете на магов. Не скажу, чтобы мне это нравилось. Каролейя получила от Хэлис письмо из-за океана с какой-то новой земли. Верховный маг открыл ее? — Он указал на сцену, где героиня рыдала теперь одна. — Люди, спящие в пещере в течение тридцати поколений, безжалостные злодеи, пытающиеся украсть их земли, чародеи, вызывающие драконов, чтобы прогнать их... Ниэлло не смог бы сделать маскарад из подобной истории и ожидать, что зрители ее проглотят!

— Я знаю, это звучит невероятно, но те люди в пещере были из Тормалинской колонии, след которой Немит Последний потерял перед самым падением Старой Империи, — объяснила я.

Сорград явно заинтересовался.

— Мы все слышали рассказы о той пропавшей колонии, о реках, бегущих по золотому гравию, об алмазах, рассыпанных в траве. Люди пытались вновь отыскать ее со времен Хаоса.

— Я ничего не знаю о золоте и драгоценных камнях, — поспешно сказала я, — но ты помнишь те далекие острова в восточном океане, куда меня отвезли, принудив воровать для того мага?

Сорград осторожно кивнул, и я постаралась говорить как можно спокойнее, игнорируя воспоминания о том суровом испытании.

— Не забывай, сколько денег я привезла из того путешествия, Сорград. Говори о магах что хочешь, но платят они хорошо.

Если ты вернешься живой, добавила я про себя.

— Это Ледяные островитяне — вернее, их предки, — обратили первых поселенцев в грязь. Те, кому удалось спастись, спрятались в пещере, закутавшись в заклинания, и прошлым летом Верховный маг отправил экспедицию, чтобы их найти. Это то самое, во что ввязались мы с Хэлис. Эти люди владели магией, Град, старой магией, не показными трюками Верховного мага и ему подобных, а утраченными заклинаниями, которые усыпили их и хранили невредимыми, пока не прошли все эти поколения. Клянусь, я видела это собственными глазами, видела, как они просыпались.

Я помолчала, ожидая презрительной реплики Сорграда, но он смотрел задумчиво.

— Значит, Верховный маг разбудил этих людей, и теперь они получили обратно свою колонию? Это все еще напоминает какой-то дурной маскарад. Но почему тебя это по-прежнему беспокоит? — спросил он вдруг с несвойственной ему резкостью. — Раньше ты держалась от магии как можно дальше, так же, как и все мы, а судя по тому, что говорит Хэлис, у этих эльетиммов есть заклинания, от которых твои волосы побелеют! Ты сама сказала, что понятия не имеешь, как вы ухитрились противостоять им. Я знаю, в тот первый раз тебя шантажировали, дабы заставить работать на Верховного мага, а что касается прошлого года, думаю, ты была в долгу у Планира за спасение твоей шкуры, но я не понимаю, почему ты сама, добровольно, снова лезешь в петлю! Это имеет какое-то отношение к твоему тормалинскому воину? Каролейя говорила, будто ты весьма охотно позволяла ему залезать в твой карман!

— У тебя слишком длинный язык, Сорград, — предупредила я горца. Иногда мне хочется, чтобы Каролейя не была такой всезнающей. Интересно, что еще Хэлис написала в своем письме. — Сейчас я работаю на тормалинского принца, не на магов. Да, эльетиммы напугали меня до смерти, и я до сих пор просыпаюсь в холодном поту от одних лишь воспоминаний, и это — одна из причин, почему я направляюсь как можно дальше от океанского побережья. Выслушай меня, Сорград. Мессиру ясно, что эти Ледяные островитяне сыты по горло своими обледенелыми скалами и ищут что-то теплое и сухое для разнообразия. Планир выбросил их из колонии, а в позапрошлом году мы нашли их следы в Далазоре и Северном Тормалине...

— Я не слышал ни слова ни о какой такой угрозе, — скептически хмыкнув, перебил меня Сорград.

— Это потому, что Планир и мессир сговорились и решили обо всем молчать, пока у них не появится некий план.

Мы с Райшедом спорили до хрипоты, доказывая, что следует, наоборот, распространить подробные описания эльетиммов и их характерных мундиров, чтобы их тут же заметили, если они снова высадятся на наш берег. И я по-прежнему думаю, что наши так называемые лидеры были не правы.

— Совсем скоро император и его приближенные столкнутся с организованными солдатами, за спинами которых стоят колдуны, способные вытолкнуть тебе мозги через нос с расстояния в пол-лиги, — продолжала я. — Мой хозяин знает: чтобы дать им отпор, ему потребуется магия.

— И чего хочет от тебя этот принц? — Белокожее лицо Сорграда казалось темным от враждебности. — Кстати, кто он?

— Мессир Д'Олбриот. Ты, конечно, слышал о нем? — Я была уверена на золотую крону, что Сорград слышал о самом влиятельном из знатных Домов Тормалинской империи.

Горец кивнул.

— Говорят, он фактически управляет двором, пока император Тадриол еще слишком молод. Что ты делаешь для него?

Я посмотрела Сорграду прямо в глаза.

— Мессир Д'Олбриот хочет понять эту старую магию, и желательно прежде, чем кто-то еще заинтересуется ею. Он хочет узнать, что его ждет. Слушай дальше. Верховный маг тоже хочет разузнать все об этой старой магии. О Высшем Искусстве, как ее называют теперь, или эфирной магии, выбирай сам. Дело в том, что чародеи Хадрумала не могут использовать эту старую магию, не спрашивай меня почему. Это беспокоит Планира, и он лезет вон из кожи, чтобы выяснить, с чем он может столкнуться.

— Значит, если твой патрон получит информацию, которую Верховный маг так жаждет найти, он сможет обменять ее на нескольких магов, дабы бросать огонь и молнию на каждого Ледяного островитянина, который захочет сойти на берег, не заплатив портовой пошлины? — Сорград выглядел задумчивым, но менее враждебным. — Это имеет смысл.

— Я знала, что ты поймешь, — ухмыльнулась я. Мессир Д'Олбриот не понял, пока я не растолковала ему, и это притом, что он уже сколько лет передвигает фигуры в играх тормалинской политики. Сама идея о связи с магами и колдовством имеет в Тормейле такой же радушный прием, как пляска с прогнившей от дурной болезни шлюхой.

— За эту работу могут очень хорошо заплатить. А если мы сыграем на пару, то сможем удвоить наш выигрыш.

— И как ты намерена за нее приняться? — спросил Сорград.

Его любопытство начинало брать верх, и я задышала немного легче.

— Есть сведения, что Высшее Искусство пришло от древних племен: Людей Равнин, Горных Людей, Лесного Народа. От них его получили Старые тормалинцы.

— Вместе с их землями, скотом и всеми богатствами, — хмыкнул Сорград.

Я продолжала:

— Последние полгода тормалинские ученые и маги Планира роются во всех архивах и библиотеках, разыскивая ключи. Я тоже малость осмотрелась и нашла кое-что интересное. (Когда ученые оправились от изумления, что простой человек вроде меня и впрямь способен читать что-то большее, нежели список белья для прачечной, и пустили меня шарить в их пыльных томах.) Я нашла песенник, относящийся к временам до падения Империи. Там множество старых песен всех древних племен, и все полны намеков на эфирную магию.

— Это интересно? — В тоне Сорграда слышалось немалое сомнение.

— По-моему, да, и если мы сможем их все перевести, я думаю, Планир и Д'Олбриот договорятся, особенно если эти песни действительно содержат магические заклинания.

— Насколько это вероятно? — нахмурился Сорград.

— Вероятнее, чем ты думаешь. Я видела эфирную магию в деле и ставлю деньги любой чеканки, что в ее заклинаниях звучат Лесные ритмы. Я дочь менестреля, Сорград. Моему слуху можно доверять.

— А почему маги сами не займутся этим?

— Маг, которого Планир отправил руководить действиями ученых, заурядный носитель плаща по имени Казуел, — едко сказала я. — Его планы и метод высечены в камне, и он не удосужился выслушать мои теории, тем более что сам не смог бы ухватить мелодию, даже будь она повалена и связана по рукам и ногам!

— Ты часом не столкнула ящик книг ему на голову, чтобы убрать его с дороги? — ухмыльнулся Сорград.

— Не думай, что у меня не было искушения! — Я глотнула вина. — Нет, я его просто обошла. Есть любимый племянник Дома, эсквайр Камарл, который кое-чем обязан Райшеду. Я убедила его, что эта книга стоит изучения, и он посоветовал мессиру Д'Олбриоту заплатить мне, только бы я поехала и перевела песни.

— И ты проделала такой путь, чтобы взвалить на меня эту работу? — произнес Сорград явно без восторга. — Я ценю, что ты хочешь разделить гонорар со своими друзьями, Ливак, но должен был найтись кто-то ближе!

— Увы, нет, — пожала я плечами. — Со Старым Высоким тормалинским ученые еще справились, но они не утруждают себя тем, что называют утраченными языками. Мы нашли несколько дворян, которые бывали в Гидесте, но Горной речи хватает лишь для того, чтобы потребовать вина, постель и проститутку на рудниках, она не больно-то подходит для архаичных саг.

— Значит, ты ищешь кого-то, кто придерживается старых обычаев? — Сорград задумчиво провел пальцем по краю изящно гравированного кубка.

— Да, и это означает идти в дикий лес и подниматься высоко в горы. Отсюда до Тормейла я не нашла никого, кто был бы уверен во всех словах.

Однако я узнала достаточно, дабы убедиться, что эти песни звучат как Высшее Искусство.

— Тебе платят вперед или по результатам? — внезапно поинтересовался Сорград.

— Я получила щедрый аванс, — заверила я его, — и право черпать средства из резервов Д'Олбриотов во всех главных городах здесь, поблизости. — Бронзовый амулет, несущий герб Д'Олбриотов, висел, теплый и тяжелый, под моей рубахой, но я не собиралась привлекать нежелательное внимание, показывая его тут Сорграду. — Окончательная плата зависит от того, что именно я выясню. Да, я хочу перевести эти песни, но если повезет, кто-нибудь, владеющий древними языками, направит меня к людям, сведущим в эфирной магии. Будучи полукровкой, я могу пойти в Лес, ссылаясь вместо поручительства на имя моего отца. Когда я отыщу настоящий Лесной Народ, думаю, я сумею уговорить кого-нибудь помочь мне. Но, чтобы проникнуть в горы, мне нужен кто-то, кто знает тамошние порядки, умеет говорить на том языке и сможет представить меня кому требуется.

— Стало быть, тебе нужны мы с Греном. — Озорство притаилось в глубине Сорградовых глаз. — Возможно, дело будет стоящим, если сойдемся в цене.

Его веселье действовало мне на нервы, и я вдруг сообразила, что никогда толком не знала, почему эти двое в свое время покинули горы.

— Мы не наткнемся на толпы людей, желающих освежевать вас ради награды за вашу шкуру, нет? — строго вопросила я.

— Нет, пока мы избегаем некоторых мест. — Сорград вновь задумчиво уставился в пустой кубок.

Я налила ему еще вина.

— Дай мне подумать, — сказал он наконец. — Мне нужно будет поговорить с Греном.

— Приходите ко мне завтра утром. Я покажу вам книгу. Я повернулась к сцене, где танцовщицы снова завлекали публику своими подвязками. Бесполезно давить на Сорграда; он даст ответ в свое время, а Грен сделает то, что посоветует старший брат. Грен мало чем утруждал свою голову, хватаясь за жизнь с рвением, которое часто переходило в безрассудство. Наверно, поэтому они и оставили горы: Грен что-то натворил, не подумав о последствиях, и братьям пришлось убраться. Скорее всего они направились в Лескар, как все изгнанники этого мира. Склонность Грена к непредвиденной жестокости в жизни наемника оказалась преимуществом, а не помехой, какой она была бы в любом другом месте, поэтому братья, вероятно, и остались в Лескаре, видя богатую поживу, которую можно извлечь из бесконечного круговорота междоусобных войн.

Танцовщицы уступили сцену актерам, и вскоре я догнала действие маскарада. Скряга, задумавший жениться на деньгах нашей героини, похитил ее и заставлял работать судомойкой, пока она не согласится.

— Почему он просто не трахнет этого глупого цыпленка, чтобы ускорить дело? — недоуменно пробормотал Сорград.

— У нее не тот вид, чтобы отбиться от зимней простуды, — согласилась я.

Появились кухарка и экономка для еще одного из тех удобных маскарадных диалогов, где два действующих лица рассказывают друг другу о вещах, уже известных обоим.

— Вот тебе и ответ!

— Старик в «Слезах сиротки» тоже был импотентом. — Отклонившись назад, Узара выглянул из-за спины Грена. Вид у мага был озадаченный.

— Как правило, это соответствует маске с поникшим носом, — прошептала я. Сэдрин спаси меня от этих магов с их затворнической жизнью.

Следующими на очереди у садовых ворот были герой и героиня. Он всецело стоял за вызов Стражи, пусть, мол, арестуют старого негодяя.

— Первая разумная вещь, что я от него слышу, — с усмешкой прошептал Сорград. — Каждый честный горожанин всегда должен обращаться к Страже.

— Спорим на серебряную марку, что она не обратится?

Мои деньги остались в целости, так как наша героиня ответила с бесспорной правотой и убедительной театральностью, что никто не поверит, будто старый сквалыга не сунул палец в ее кошелек. Ее репутация будет погублена, и родители героя никогда не разрешат им пожениться. Я поманила служанку с вином, пока мы слушали обычную романтическую чушь, которая за этим последовала.

Я поймала себя на том, что думаю о Райшеде, тормалинском воине, о котором упомянул Сорград. Наши пути пересеклись, когда он преследовал Ледяных островитян по поручению мессира. Последние пару лет эльетиммы шныряли по тормалинскому берегу, грабили и убивали, добывая ценности, которые, как они надеялись, приведут их к погибшей колонии Кель Ар'Айена. Я охотилась за теми же ценностями, неохотно воруя их по приказанию Верховного мага.

Огонь внезапной страсти и чувственные наслаждения, которые за этим последовали, не были для меня чем-то новым, но настоящим удивлением стало острое чувство потери, когда Райшед вернулся к своему патрону. Вообще-то я не склонна чахнуть из-за мужчин или чего-то еще — руны разыграны, и я отправляюсь дальше, — но я начала подозревать, что мы стали единым целым не только между простынями. Когда случай и попустительство Верховного мага вновь свели нас вместе, я вдруг обнаружила, что иду на компромиссы и уступки, лишь бы нам с Райшедом не пришлось разлучаться. Я не обряжала свои чувства в надушенные, бессмысленные слова, как героиня, мечущаяся по сцене, но должна была наконец признать, что хочу быть с Райшедом, и не только до тех пор, пока конец года не аннулирует все сделки. По крайней мере я узнала, что Райшед также неравнодушен ко мне, — открытие, которое и обрадовало меня, и испугало.

Я посмотрела на искусственных влюбленных с лицами из дерева и краски и жизнями, вытащенными из маскарадного запаса ролей: благородный влюбленный, пропавший наследник, страдающая красавица, веселый плут, мудрый старик, комические ремесленники. Их затруднения и выходы из них подогнаны, как кусочки в детской мозаике, но не так складывалась жизнь для Райшеда и меня. Мы примирили мое кокетство и вынужденную нечестность в пути с его долгом присягнувшего знатному Дому в основном благодаря тому, что игнорировали эту тему, говоря по правде, но поиски хоть какой-то надежды на совместное будущее, долгое или нет, оказались чрезвычайно трудными. Что бы я ни говорила Сорграду, Соргрену, Верховному магу или Д'Олбриоту, именно на это нацелена вся моя нынешняя затея. Но это мой секрет.

Звучный голос Ниэлло привлек мое внимание к сцене, и я поняла, что два ремесленника предлагают выкрасть героиню из дома скряги — тогда наш герой сможет найти ее блуждающей по лесу и вернуть любящей семье.

— А что мне делать в лесу? — озадаченно спросил герой.

— Срывать цветочки, — с хитринкой в глазах предложил лунолицый клоун, показывая многозначительным жестом на рейтузы нашего героя, в которые определенно было что-то подложено. — Что еще делать весной молодому человеку?

Публика засмеялась.

— Сомневаюсь, что сокровище папули вернется домой непорочной, — заметила я Сорграду с притворным неодобрением.

Маскарад шумно катился по гладко проложенным путям: влюбленные гонялись друг за другом, то убегая за задник, то выскакивая на сцену вместе с клоунами, собакой, кухаркой и скрягой, и вызвали еще более громкий смех, когда в зрителей полетели двусмысленные остроты. Скряга совершил ошибку, пытаясь войти в свой дом через задние ворота в попытке помешать бегству героини; как полагается, он без штанов и в рубахе с развевающимися полами был прогнан своей собственной собакой. Воспользовавшись случаем, точильщик сперва освободил наследницу, а потом засунул свои сапоги под стол кухарки. Появились танцовщицы, чтобы охладить возбуждение чинным показом кружев и лодыжек, и пьеса закончилась выходом героя и героини из задника в свадебных одеждах; ее волосы острижены и положены на алтарь Дрианон.

Народ зашевелился, требуя эля, и Толкователь решительно повысил голос, провозглашая мораль, хотя сам спектакль шокировал бы любого жреца, по ошибке переступившего этот порог. Я страшно удивилась, что Ниэлло не сократил финал, как делают в наши дни многие труппы, но все-таки нынче праздник, когда людям импонирует строгое соблюдение старых обычаев.

Как только труппа вышла на поклон, Ниэлло стал махать рукой и, изображая, что пьет, указал на наш стол.

— Мы остаемся? — Я посмотрела на остальных.

Из задника, с домашними туфлями в руках, парами выходили танцовщицы, набросив поверх костюмов теплые шали.

— Обязательно, — быстро ответил Грен. — Еще слишком рано, чтобы идти спать, во всяком случае, без компании.

Он не спеша направился к сцене, забрав у служанки кувшин и горсть кружек. Поначалу танцовщицы не обратили внимания на хрупкую фигуру в неприметной буйволовой куртке и бриджах, как у половины мужчин в городе. Но вот головы девушек одна за другой повернулись, их золотистые локоны казались медными рядом с льняной головой Грена. Любопытные взгляды сменились застенчивыми смешками, и вскоре Грен уже сидел на краю сцены в окружении четырех девиц, которые потягивали вино и кокетливо хихикали, пока он расхваливал представление.

Лениво помахивая своей крючконосой маской, к нам подошел Ниэлло. Его висящая лохмотьями разноцветная куртка была расстегнута, и под ней виднелась потная рубаха. Упав на скамью, актер тепло улыбнулся мне, и я вдохнула его приятный мужской запах. Он провел рукой по спутанным каштановым волосам и испустил удовлетворенный вздох.

— Ну, что скажете?

— Весьма занимательно. — Узара подвинул ему вино. — Первый класс.

— Достойно даже «Зеркала», — согласилась я.

— Это вряд ли, — пожал плечами Ниэлло, но на лице его было написано удовольствие. — Думаю, мы могли бы выжать больше из истории с псиной.

— Только если ты разденешься догола и действительно покажешь девицам восхитительное зрелище, — возразила я.

— Мог бы я пойти на такую жертву? — задумался он с притворной серьезностью. — Боюсь, что нет. Вряд ли Стража поймет юмор. Что вы думаете о моей сцене с кухаркой?

— А где письмо? — вмешался Сорград.

— Какое письмо? — озадаченно нахмурился Ниэлло.

— Письмо, которое либо имеет решающее значение и теряется, либо содержит необходимую информацию для решения всех проблем. — Горец улыбнулся дразнящей улыбкой. — Каждый хороший сюжет должен иметь то или другое, верно?

Мы обсудили маскарад вообще и роль Ниэлло в частности. Постепенно двор опустел, пока не остались только мы четверо и актеры, отдыхающие после спектакля. На какой-то далекой башне куранты пробили полночь.

— Так где вы остановились? — Глаза Ниэлло скользнули от меня к Узаре с очевидным любопытством.

— У нас комнаты в «Шести Звездах». — Я сделала легкое ударение на слове «комнаты».

Ниэлло беззвучно присвистнул.

— Ты продвинулась в этом мире, моя дорогая. Я провожу тебя обратно, когда будешь готова отправиться в постельку.

Я улыбнулась, покачав головой.

— Нет необходимости, но все же спасибо.

Его карие глаза омрачились. Мне польстило такое разочарование, однако уже в следующий миг Ниэлло успокоился.

— Прошу меня извинить, но я действительно должен поговорить кое с кем из труппы. Представление было хорошим, но всегда можно сделать лучше.

И он, как идущая по следу гончая, направился прямо к девице, игравшей героиню; на ее собственном лице не было ничего из невинности маски, которую она только что носила.

— Ты и в прошлый раз ему отказала, — лукаво заметил Сорград. — Бережешь себя для своего воина?

— Берегу себя от дурной чесотки, — ответила я с некоторой резкостью. — Именно это я получила в тот последний раз, когда поддалась на его уговоры.

На лице мага застыло отвращение, и я уже собиралась сказать ему что-нибудь дерзкое, как вдруг у сцены вспыхнул переполох. Грен обнимал за талию хорошенькую танцовщицу; она вся светилась бессмысленной чувственностью, которая так часто вызывает неприятности. Второй клоун, чье лицо оказалось почти таким же жирным, как его маска, и покраснело от вина и гнева, тянулся к руке девушки.

— Давай, Лалла! Я сказал, что мы уходим. Сегодня ночью ты идешь со мной.

Грен отодвинул девушку от клоуна.

— Лалла хочет остаться, правда, лапочка? — Он крепче сжал ее талию и с улыбкой посмотрел на нее снизу вверх.

— Уходи, Вадим, — неблагоразумно вмешалась одна из танцовщиц. — Лалла не твоя собственность, как и любая из нас. Когда ты наконец вобьешь это в свою деревянную башку?

Вадим погрозил ей пальцем.

— Заткни рот, Келти, если не хочешь, чтобы я его заткнул.

Лицо Грена застыло. При всем удовольствии, которое он получает в обществе хорошеньких девиц, он испытывает преувеличенное чувство вежливости по отношению к женщинам. Он поднял Лаллу и посадил на край сцены. Удивленная его неожиданной силой, девица глупо захихикала.

— Не думаю, что эти дамы нуждаются в твоем обществе, — насмешливо процедил Грен, повернувшись к Вадиму. — Почему бы тебе не трахнуть себя? Вадиму, выходцу из Кола, судя по его говору, потребовалась минута, чтобы понять смысл непристойности северной страны. Лалла оказалась сообразительнее и захихикала, но Келти и остальным хватило ума спрятаться за спину Грена. Лицо жирного клоуна исказилось от ярости, и он обрушил на горца свой кулак величиной с ослиное копыто. Грен с легкостью избежал удара и издевательски хлопнул Вадима по заду.

— Вот сюда, мешок сала!

Узара встал из-за стола, уже готовый вмешаться.

— Нет. — Я твердо положила ладонь на его руку.

— Да ты что? — возмутился Узара. — Это же нечестный бой!

— Да, нечестный, но жирдяй сам его начал, вот и пусть теперь расплачивается. — Я сжала руку мага.

Узара сел, в его взгляде читались непонимание и растерянность. Я направила его внимание на драку. Грен ловко ускользал от неуклюжих замахов Вадима, нанося жгучие пощечины по багровому лицу клоуна. Дурочка Лалла дрожала от огорчения, пытаясь схватить то одного, то другого за рукав, несмотря на настойчивое шипение Келти и остальных танцовщиц, велящих ей отойти.

— Да я задушу тебя твоими собственными кишками, гаденыш, — разозлился Вадим и, схватив табурет, швырнул его в Грена.

Горец легко увернулся и в свою очередь бросил блюдо костей и объедков прямо в грудь Вадиму. Весь забрызганный жиром, толстяк в ярости кинулся вперед, взбешенный, как медведь, которого раздразнили. Поскользнувшись на фруктовой кожуре, Грен упал на колено, и Вадим с победным ревом замахнулся на его голову. Отодвигаясь еще до удара, Грен вытянул руку, чтобы смягчить падение, и перевернулся с грацией, коей позавидовали бы многие акробаты. Снова вскочив на ноги, он молниеносным ударом кулака разбил Вадиму губу, а толстяк даже не успел понять, что его ударило. Второй удар в живот — и клоун скрючился. Он совершил ту же ошибку, какую до него совершало большинство других. Он тоже решил, что если Грен невелик ростом, то с ним легко будет справиться. Я давно потеряла счет тем, кто узнал на собственном горьком опыте, что это тощее тело крепко, как высушенная древесина, и гибко, как плеть. Кроме того, Грен никогда не верил, что может оказаться побитым. Я поймала взгляд Сорграда, и горец кивнул. Мы оба видели, что его брат повышает темп.

Грен отступил на шаг и замер наготове. Едва Вадим выпрямился, он быстро пнул толстяка в голень. Я поморщилась, зная, что Грен по-прежнему носит горняцкие сапоги со стальными подошвами. Вадим взвыл и запрыгал, схватившись за ногу; это выглядело так же комично, как все то, что он показывал на сцене. Безмозглая Лалла засмеялась, и с быстротой, которую ему лучше было бы использовать против горца, Вадим ударил ее, сбив дурочку с ног. Келти бросилась вперед, чтобы утащить рыдающую крошку подальше.

Глумливое веселье на лице Грена вспыхнуло ярким гневом, и клинок блеснул сталью в его руке.

— Он не убьет его, нет? — Ниэлло похлопал Сорграда по плечу и в беспокойстве наморщил лоб. — У меня будет куча хлопот с поисками другого клоуна, знающего эту роль, ведь праздник уже начался.

Сорград не ответил, а я следила за дракой. Вадим двигался теперь осторожнее, поглядывая на нож в руке Грена. Горец подходил ближе, его глаза светились бледно-голубым огнем, слабая улыбка изгибала уголки рта. Он наслаждался, а у меня душа ушла в пятки: таким он был опасным. Вдвоем они кружили по двору, загребая ногами тростник и сор. Вытянув руки, Вадим через каждый шаг нащупывал сзади столы и скамьи. Грен, ловкий, как кот, следовал за ним по пятам.

Узара что-то досадливо пробормотал.

— Мы не можем это остановить?

— У тебя ничего не получится, и если ты испортишь Грену потеху, то станешь врагом на всю жизнь.

Маг так и замер с открытым ртом, не зная, как выразить в словах свои вопросы. Я покосилась на Сорграда, дабы удостовериться, что он готов вмешаться. Он — единственный, кто мог теперь остановить Грена и не дать ему убить этого идиота.

В ту же минуту жирное лицо Вадима смялось от злобной хитрости. Он медленно продвинулся вокруг стола, где в луже соуса лежали бараньи кости. Схватив резную вилку, клоун ринулся на Грена, при этом свернул в сторону, чтобы оставаться вне досягаемости его ножа. Чего Вадим не ожидал, так это что Грен мгновенно перебросит нож в другую руку, а шаг вбок выведет его из-под опасности прямо к незащищенной спине толстяка. Нож сверкнул в свете ламп, мелькнув так молниеносно, что глаз не уловил его движения, а ведь я следила за ним, зная этот прием из прошлого.

Боль и возмущение слились в крике Вадима, кровь засочилась у него меж пальцев, когда он схватился за рану в плече. Пошатнувшись, толстяк потрясение уставился на Грена, а тот широко ухмылялся, держа кинжалы уже в обеих руках. Вадим выронил оружие из ослабевших пальцев — он не первый увидел свою смерть в ясных глазах горца.

— Ниа мер эз! Алз вергет. — Отрывистый приказ Сорграда на Горном языке рассек напряженную тишину.

Огонь на лице Грена угас. Он озадаченно посмотрел на брата, потом на Вадима, словно видел его впервые в жизни. Я тихо выдохнула от облегчения.

— Думаю, ты должен извиниться перед дамами, приятель. — Голос Сорграда звучал добродушно, но блеск в его глазах говорил иное.

Вадим скривил губы и глубоко вдохнул, собираясь ответить какой-то дерзостью.

Ниэлло шагнул к сцене и опасливо поклонился Грену, благоразумно держась подальше от его ножей.

— Хватит, Вадим. Ты свой урок уже получил, так что иди отсюда и приведи себя в порядок.

Даже не помню, чтобы я когда-нибудь слышала такую властность в голосе Ниэлло, но она определенно заставила Вадима повиноваться. Клоун выпрямился и сплюнул кровавую слюну в тростник у ног Грена. Провожаемый враждебными взглядами, он в полной тишине покинул двор; никто не предложил ему даже носового платка, чтобы остановить кровотечение.

Едва Вадим повернулся спиной, как девица Келти подскочила к Грену, предлагая ему вино, и нежно приложила смоченную тряпку к впечатляющему синяку у него на скуле, который быстро темнел под белой кожей. Горец убрал кинжалы в ножны и кротко принял ее помощь. Келти бросила хозяйский взгляд на остальных танцовщиц, и тем пришлось довольствоваться поддержкой, оказываемой Лалле. Они повели ее, хнычущую, обратно в трактир. Грен подмигнул мне над плечом Келти, давая понять, что силы его далеко не исчерпаны.

— Пошли, Узара. Пора спать. — Я встала и дружески обняла Сорграда. — Приходите к нам завтра утром.

— Придем, первым делом. Как только встанем. — Сорград не сводил глаз с прежней героини, которая нетерпеливо смотрела в спину Ниэлло, пока тот оправдывался за драку перед хозяином трактира.

— Идем, Узара.

В полном замешательстве маг последовал за мной наружу и молчал всю дорогу до нашей гостиницы, не проронив ни звука, даже когда мы поднимались по лестнице в свои спальни.

Глава 2

Я услышала эту песню еще юной новобрачной, когда когорта моего мужа стояла в Селериме для защиты города. В Равноденствие и Солнцестояние на речных островках собирались группки людей — несомненно, потомков Народа Равнин. Из этой их песни ясно, что Аримелин дарует свои сны всем племенам на протяжении бесчисленных поколений.

К тебе, богоизбранная Сэл Ар'Имела,

Все упования обращены.

Мудрость твоя не знает предела —

Так ниспошли ее в наши сны.

В водах твоих токи жизни сокрыты,

Вторят леса твои вздохам любви.

Будут любовники плодовиты,

Если их примешь в объятья свои.

Тех храбрецов, что пали в сраженье,

Вечным покоем ты осени;

Дай очищающее забвенье

Тем, чьи наполнены горем дни.

Благословения Сэл Ар'Имелы

Всяк в этом мире подлунном ждет:

И всемогущий, и кроткий, и смелый,

Кто нынче пришел и кто завтра уйдет.

Селерима, Западный Энсеймин, Второй день Весенней ярмарки, утро

— Вряд ли они придут.

Узара подошел к окну и в третий раз после вторых курантов дня выглянул на улицу. Внизу селеримцы тащились домой после ночных кутежей или отправлялись торговаться на ярмарочной площади.

Я взяла себе отличного белого хлеба и пахнущего лавандой меда, очищенного от каждой крупинки сотов. Утро не то время, чтобы налегать на жирное или острое.

— Сорград сдержит слово, — заявила я, облизав липкие губы. — Даже если он решил не помогать нам.

Узара поднял кружку легкого пива, но снова поставил ее, так и не отпив.

— Думаешь, они не станут помогать?

— Понятия не имею, — рассердилась я. — По-моему, шансы по большей части равные, но Сорград еще задаст кучу вопросов, прежде чем согласится работать на магов.

— Сорград думает за них обоих? — усмехнулся Узара.

— Ты лучше будь повежливее, — предостерегла я. — Горные Люди вовсе не пещерные жители с каменными черепами и в медвежьих шкурах, как и Лесной Народ — не беспечные певцы, живущие на орехах и ягодах. Успокойся и ешь свой завтрак. Наверняка они вчера поздно легли.

— И все-таки я не уверен, что их нужно вмешивать, — проворчал Узара. — Смотри не рассказывай им слишком много. Сама знаешь: Планир и Д'Олбриот сошлись на том, что все сведения об эльетиммах надо держать в большом секрете, пока у нас не появятся средства отражать их заклинания.

— Даже если вы заставите каждого мага и эсквайра поклясться хранить тайну под страхом смерти, слухов вы все равно не остановите. Я провожу больше времени у черных лестниц, чем ты, маг, а этой зимой во всех кухонных дворах Тормейла только об эльетиммах и толковали. — Я взмахнула измазанной медом ложкой. — Я расскажу Сорграду то, что ему следует знать. Думаю, ты не понимаешь, что они двое нужны мне сейчас куда больше, чем ты. Они знают людей, и места, и всякие полезные вещи, помимо Горного языка. Да, у тебя есть твоя магия, но проку от нее — чуть.

— По-моему, вчера она тебе пригодилась, — надменно бросил Узара.

— Твоя правда. — Я смягчила тон. — Просто важно, чтобы ты поладил с ними. Ты должен понять, как думают Сорград и Соргрен. Это очень просто: мир делится на людей, за которых они, и на всех остальных. Если они решат звать тебя другом, то скорее примут кинжал в ребра, чем позволят тебе пострадать. Если же ты не оправдаешь их доверия, они не помочатся на тебя, даже гори ты ярким пламенем на улице. Понимаешь?

Узара открыл рот, но ничего не сказал, а только повернулся, чтобы снова посмотреть на большак. Продолжая завтракать, я думала о нескольких вещах. Надеюсь, Вадим не настолько глуп, чтобы подстерегать горцев этим утром. Хотела бы я видеть, как кто-то берет верх над Греном, но не поставлю и лескарский ломаный грош, что когда-нибудь увижу. Даже не сосчитать, сколько мужчин думали, что справятся с каким-то костлявым сыном безродной козы, и кончали тем, что смешивали кровь с вином. Я вытерла пальцы о салфетку. Если бы стряслась беда, Сорграду хватило б ума держаться в стороне и послать мне весточку. В худшем случае Реза знает, где мы остановились, он смышленый малый.

Постучала служанка и, открыв дверь, сделала книксен.

— Прошу прощения, но два господина хотят вас видеть. — Она с похвальным апломбом одолела свое колебание по поводу «господ».

— Счастливого всем праздника. — Грен бодро влетел в кабинет.

Сорград учтиво поклонился служанке и отпустил ее, сунув в лиф серебряное пенни. Сегодня он был в зеленом — еще одном дорогом, утонченно-элегантном наряде.

— Доброе утро. — В энергичном кивке Узара соединил приветствие с хорошо рассчитанным намеком на свое положение по отношению к горцам.

— Оно будет добрым, когда я поем. — Грен плюхнулся на стул и потянулся за последней мягкой булочкой. — А то у меня горло как паутиной набито. — Он наверняка бодрствовал чуть не до последних курантов ночи, но, умытый и причесанный, выглядел удивительно свежим.

Сорград уселся под окном.

— Итак, Ливак, — начал он без предисловий, — кто это?

— Узара? — Я сделала приглашающий жест.

— Я представляю здесь интересы Верховного мага. — Чародей с бесстрастным видом потянулся за пивом. — Я маг с главным талантом управления стихией земли под нами и с искусством владения другими стихиями, поддерживающими ее. Я имею честь быть учеником Планира Черного.

— Учеником? Таскаешь за ним плащ и сумку, да? — Скептицизм Сорфада немного не дотянул до оскорбления.

— Я несколько лет являюсь посвященным в дела Верховного мага. — Узара кичливо вздернул нос.

— Стало быть, у тебя не много опыта за пределами ваших залов и дворов? — Сорград склонил голову набок.

— Если б вы, парни, были собаками, я бы подождала, пока вы все обнюхаете и поднимете лапу у заборного столба, — лениво заметила я. — Но раз вы не собаки, может, сразу перейдем к сути?

Сорград и Соргрен засмеялись, и спустя минуту строгое лицо Узары осветилось довольно застенчивой усмешкой.

— Вы всегда отвлекаете чем-то крестьян от действия ваших рук, не так ли? — Я достала свое вычурное кольцо и помахала им Сорграду. — Вот и Планир заставляет всех следить за причудливой работой своих ног, пока Узара делает настоящее дело.

Братья посмотрели на мага с первым проблеском уважения.

— Можно сказать и так, — кивнул чародей, немного расслабляясь.

— Значит, теперь мы все можем быть друзьями, — быстро заключила я. — Так вы двое поможете нам или нет?

Грен посмотрел на Сорграда, который водрузил ноги в начищенных сапогах прямо на сиденье.

— Думаю, мы могли бы пойти с вами, если вы идете в Великий Лес. Даже Ниэлло слышал разговоры о денежном сундуке Драксимала, а он редко прислушивается к чему-нибудь, кроме восторгов по поводу его чудных представлений.

— И если твой аванс позволяет тебе жить в таком шике, мы бы не прочь разделить его с тобой. — Грен потянулся за крупной вишней, закапывая соком белоснежную скатерть.

— Хорошо.

Я заметила облегчение на лице Узары, которое напомнило мне, что маг не глуп. И правда хорошо: если он знает свои недостатки, то, возможно, сумеет не бросить нас в какую-то выгребную яму.

Снаружи послышался резкий металлический бой колоколов, на который откликнулись изящные серебряные часы на каминной полке. Узкая стрелка остановилась в своем продвижении по выгравированной шкале, вновь перевернутой для более длинных дней после Равноденствия. Дорогая вещица, машинально отметила я, отдельные циферблаты для каждого сезона, не просто разные шкалы на одном.

— Третьи куранты утра? — Грен с тревогой оторвался от вишни.

— Что-то не так? — растерялся Узара, захваченный врасплох.

— Второй день ярмарки — это всегда лошадиные бега. Грен схватил плащ.

— Если я намерен заработать, то должен увидеть животных, показывающих свой аллюр.

Узара нахмурился.

— А это не пустая трата времени? Не лучше ли...

— Для Грена бега никогда не бывают пустой тратой времени. — Я пригвоздила Узару строгим взглядом. — Не знаю, как принято у вас, магов, но когда мы работаем вместе, мы все находим время для интересов друг друга.

— Ступайте, — промолвил Сорград, стоявший у окна. — Нам с Ливак нужно поговорить.

Я жестом отпустила Узару.

— Иди с ним. Мы вас догоним.

Грен нетерпеливо приплясывал у лестницы; бросив на меня последний, немного подозрительный взгляд, маг нашел свой отороченный мехом плащ и последовал за горцем.

— Думаешь, эта парочка сумеет избежать неприятностей? — вслух поинтересовалась я.

— Если не оставлять их надолго одних. — Сорград подсел к столу. — Ну, где эта твоя книга?

Я отправилась в спальню и вытащила со дна котомки тщательно завернутый песенник. Бережно положив его на стол, подальше от всяких пятен, я развязала шелковую веревку и развернула несколько слоев полотна. Сорград нежно провел пальцем по тисненой коже, покрывающей доски когда-то кремовой, но пожелтевшей от времени обложки. Я открыла книгу и стала бережно переворачивать страницы. Их края потемнели: многое множество рук успело прикоснуться к ним. Аккуратный рукописный шрифт выцвел и стал коричневым, но рисунки на каждом поле страницы и виньетки вверху и внизу и через двадцать пять поколений оставались яркими, даже позолота кое-где уцелела. Головы животных выглядывали из ажурной листвы и рядов живой изгороди, птицы парили над изящными пейзажами и тщательно выписанными маленькими фигурками в маленьких овальных рамках.

— Красивая вещь, — рассеянно заметил Сорград. Он всмотрелся в стремительный почерк и нахмурился. — Только очень трудно читается, даже не будь шрифт таким выцветшим. Тебе нужна Каролейя. В Старом Высоком тормалинском ей равных нет.

Я положила на скатерть лист пергамента, исписанный характерной лескарской рукой Каролейи, — новые черные чернила так и бросались в глаза.

— Поэтому мы и ехали через Релшаз. Я хотела услышать и другое мнение, а то эти ученые едва не передрались, выясняя, кто из них прав.

Сорград засмеялся.

— А как насчет магов? У них должна быть власть над всеми этими стихиями. Могли бы они сделать так, чтобы текст стал лучше виден?

— Как сказал Казуел, у него есть дела поважнее. Хотя он соизволил объяснить, будто чернила выцвели потому, что были сделаны из дубовых чернильных орешков и железа.

Услышав сарказм в моем тоне, Сорград поднял голову.

— Похоже, он — настоящее сокровище. Я не хотела обсуждать Казуела.

— Ты можешь прочесть что-нибудь из этого? — Я осторожно перевернула страницы до листа, украшенного горным пиком, угловатый шрифт под ним составлял резкий контраст с плавным тормалинским.

Сорград склонился над книгой.

— Всего прочесть не могу, но кое-что я разобрал. Это сага о Мизаене и вирмах. Могу рассказать тебе тот вариант, который знаю.

— Я хочу услышать этот. — Я постучала по книге. — Тормалинские песни в ней сильно отличаются от тех. что я слышала ребенком. Любопытный Дайв пробрался в спальню императрицы, но его не повесили, как в нынешних историях. Он сделался невидимым и ускользнул.

— А маги Планира этого не умеют? — Сорград откинулся на спинку стула. — Что подтверждает, будто это — эфирная магия?

— То же самое заявил Казуел. — Я покачала головой.

— Полагаю, не только решимость доказать, что он не прав, привела тебя сюда? — сухо осведомился Сорград.

— Колонисты говорят нам, что Империя строилась на эфирной магии. — Я вернулась к предисловию книги. — Посмотри сюда: Немит Лукавый правил за шесть поколений до Немита Последнего. Никто тогда не слышал о магии стихий — той, которой владеют маги Планира. Она возникла только после Хаоса, но в любом случае, если есть магия в Лесных или Горных песнях, это должно быть Высшее Искусство, верно? Ни один урожденный маг из этих двух племен никогда не появлялся в Хадрумале.

Сорград хмыкнул.

— Если мы идем с вами, каков наш следующий шаг? — внезапно спросил он.

— Я хотела быть уверенной в вас двоих, прежде чем строить планы. Сначала надо решить, куда мы пойдем в первую очередь — в Лес или в Горы? — Я знала, чего хочу, но не собиралась раньше времени давить на Сорграда.

— Мы начнем с Леса, это очевидно, — твердо заявил он. — Когда ярмарка закончится, куча людей пойдет по Западному тракту, направляясь через Лес в Солуру или в свои деревни на его окраинах. Мы можем примазаться к кому-нибудь, кто знает, где найти группу Народа в это время года.

— Я думала спросить Лесного менестреля, пришедшего на ярмарку, — поделилась я своей идеей. — Для начала он мог бы перевести нам песни, а затем, если он поручится за нас, мы сможем рассчитывать на большее содействие, когда будем в Лесу.

Сорград поджал губы.

— Допустим, ты найдешь кого-нибудь с древними знаниями. Но с какой стати они доверят тебе свои тайны?

— Много ли найдется мужчин, которые откажут мне в доверии, если я задумаю их очаровать? — Я широко распахнула глаза.

— Я — это раз, — язвительно ответил горец.

— А кроме тебя? Нет, это хороший вопрос. Возможно, будет легче это осуществить, если я предложу что-то в обмен. — Лучший способ вынудить Сорграда делать то, что я хочу, это представить ему логический довод. — Не лучше ли отправиться сначала в Горы? Вы Горной крови, поэтому каждый, у кого есть что рассказать, станет охотнее говорить с вами. А после этого мы — с тем, что узнали, — спустимся в Лес.

Я пыталась прочесть настроение горца. Сорград — один из немногих, кто всегда обыгрывает меня в Ворона.

— Ты можешь сыграть эту руну наоборот, — парировал Сорград. — Ты — Лесной крови, это твое представление Народу.

— Полукровка, — напомнила я, — рожденная и воспитанная за пределами Леса. Я даже не говорю на их языке.

Кроме того, я почти решила, что выгоды успеха для нас с Райшедом перевесят опасность претендовать на родство с моим давно пропавшим отцом, но я все равно не собиралась рисковать, если можно найти другой путь для достижения цели.

— Вы — чистокровные горцы, к тому же выросли в Горах. И мы быстрее доберемся до Гор, чем до Леса, если поедем отсюда на север.

Долгую минуту Сорград разглядывал меня, но его яркие голубые глаза были так же непроницаемы, как гладь освещенного солнцем озера. Он извлек из кармана угольную палочку в серебряном держателе и снял колпачок, переворачивая пергамент Каролейи.

— Да, Горы ближе, но ты хочешь наткнуться на бесконечные ссоры из-за рудных прав и пастбищ? Вот здесь у тебя Врид, здесь Танокер, Дансель и затем Гринт, — говорил он, легко рисуя карту. — Когда ты последний раз была в тех краях? Ни разу после той истории с Кордайнером? С тех пор много чего случилось, и накопившаяся враждебность того и гляди выльется в беспорядки. Жители низин с каждым сезоном продвигаются дальше в предгорья, а все потому, что цены на шерсть на юге постоянно растут. Кузнечные гильдии из Врида захватывают каждый рудник, на который могут предъявить документ, якобы дающий им право собственности, и роют повсюду новые шахты. Если местные возражают, члены гильдий нанимают головорезов из низов, чтобы проламывать черепа и затыкать рты.

— Вот что значит работать на магов, — с досадой пробормотала я. — Пока возишься с их поисками и тайнами, теряешь нить того, что действительно важно. Насколько это серьезно?

Сорград пожал плечами.

— Серьезнее, чем за последние десять, а может, пятнадцать лет. Там, на севере, всегда были плохие отношения с обеих сторон. Прибавь застарелые споры о том, кто чем владеет в Железном Ущелье, и обыденные стычки из-за вечного вопроса, где именно начинается и кончается территория Мандаркина. Я бы не отправился туда без наемных мечей за своей спиной. Любой тамошний горец сбросит на тебя камень, прежде чем ты успеешь спросить дорогу к ближайшему колодцу.

Я с сомнением посмотрела на его карту.

— Нам придется ехать на восток? Я знаю, что гидестанцы предпочитают сохранять мир, но это страшно длинная прогулка по паршивым дорогам. И она уведет нас от Леса чуть ли не на другой край света!

— Надо попробовать горы между Солурой и Мандаркином. — Сорград нарисовал Западный тракт и край Великого Леса. — Солуране не трогают горцев, а те защищают юг от мандаркинских атак. Большую часть земель к западу от Железного Ущелья горцы сохраняют за собой. Если у кого и есть старые знания, то это у них. Именно они будут твоей лучшей ставкой. Аниатиммы в Гидесте во многом отошли от старых обычаев, они заключают браки с жителями низин и поселяются в их деревнях.

Я поглядела на карту, потом на Сорграда. Необычно было слышать из его уст Горное название его народа — «аниатиммы». Кроме обучения меня Горному письму и нескольким словам вроде тех, что означают «лошадь», «ворота» и «закат», чтобы передавать друг другу сообщения, он никогда не сворачивал на тему о своем происхождении.

— Откуда вы все-таки родом? Не припомню, чтобы ты когда-нибудь говорил.

— Это не важно. — Сорград постучал по карте. — Посмотри сюда. Мы идем сначала в Лес, узнаем, что сможем, и направимся дальше, в окраины Солуры. Мы полностью избежим Ущелья, если двинемся к Пасфаллу, а потом в долы, то есть долины, вон туда. — Он поднял голову. — Это солурские мистики исцелили ногу Хэлис, верно? С кучей бормотаний и курений?

— Планир отправил своих людей наводить там справки, — рассеянно откликнулась я. — Это ужасно длинный крюк, Град. На него уйдет полсезона.

— А на сколько могла бы задержать нас стычка между жителями низин и восточными горцами? — парировал Сорград.

— Это суровая страна, — с сомнением протянула я. — Я слышала истории, и они не могут быть все поголовно сказками у очага.

— Вот еще одна причина, почему нам следует идти сначала в Лес и ждать лучшей погоды. Весна здесь, внизу, может все еще быть зимой в нагорьях. — Сорград имел вид человека, кладущего на скатерть победную руну.

Зарабатывайте на жизнь игрой, и вы будете знать, когда выставлять свои фигуры, а когда держать их в руке. Я все еще хотела начать с Гор, полагая, что кровь и воспитание Сорграда и Соргрена — более удачные кости для выигрышной партии, чем мое сомнительное происхождение. Возможно, нам следует положиться на судьбу. В конце концов, каждая руна падает двумя гранями вверх.

— Почему бы мне не прогуляться по тавернам? Послушаю, что поют менестрели, и, глядишь, добуду что-то ценное. А вы с Греном попробуйте найти кого-нибудь, кто взял бы нас с собой на север. Когда узнаем, какой у нас выбор, тогда и решим.

— Ладно, — кивнул Сорград. — Теперь об этом маге. Тебе не кажется, что нам лучше обойтись без него? — Горец покосился на меня. — Его было бы легко потерять в таком переполненном городе. Он не станет передавать все сведения непосредственно своему Верховному магу? Ты дороже продашь любое знание, если будешь держать его при себе, покуда не выяснишь, кто готов дать за него самую высокую цену.

— Мессир Д'Олбриот заключил сделку с Планиром. — Я пожала плечами. — Он согласился с тем, что маг должен поехать, дабы немедленно сообщать им любые новости. Если мы найдем эфирные заклинания, мессир захочет получить их как можно скорее и пустить в дело, если вдруг появятся эльетиммские корабли, ведь зимние шторма уже закончились. Посылать письма, даже с курьером, — на это требуется полсезона. Заплатишь купцу, чтобы отвез его, а он возьмет да забудет. Наймешь гонца — он или заблудится, или получит по голове из-за своей сумки. Нет, Планир знает, что обязан содействовать Д'Олбриоту, а Д'Олбриот знает, что обязан мне.

Сорграда распирало от любопытства.

— А что получишь с этого ты?

— Помнишь, мы говорили о сделке, той единственной, что обеспечит тебя на всю жизнь? — Я мечтательно вздохнула. — Возможно, это она, Град. Возможно, это именно она.

Горец засмеялся.

— Как предложение Кордайнера? Или куча других планов, которые Каролейя предлагает из года в год? Ты ведь не так глупа, чтобы брать свинцовые деньги!

— Ну, поживем — увидим, верно? — засмеялась я. — Должны же мы извлечь прибыль из знака, на котором красуется герб тормалинского принца.

Сорград кивнул, и я успокоилась. Пока он думает, что у меня нет никаких задних мыслей, мне не придется объясняться. Я успею это сделать, когда потребую у мессира свою награду. А вот как добиться того, чтобы эта награда была внушительной, и является моей нынешней задачей.

— Тогда не будем терять время. — Я встала. — Увидимся здесь в полдень?

— Если только Грен и маг не угодили в переплет, — ухмыльнулся Сорград. — Нет, для Грена здесь слишком шикарно. Встретимся в «Лунном Лебеде».

Спускаясь вслед за ним по лестнице, я подавила сомнения. Грен сам о себе позаботится, а если Узара допустит промашку, Планир его выручит.

Начать я решила с рыночной площади. От ночных даров гильдий теперь не осталось и следа; все было чисто подметено, мужчины и женщины терпеливо ждали в длинных очередях. Женщины болтали, обмениваясь мнениями о своих прежних нанимателях, и сравнивали жалованье; поломойки с их швабрами, ткачихи с ручными прялками, которыми никто в наше время не пользуется, если есть самопрялка, молочницы, чьи табуреты по крайней мере берегли их ноги. Девушки со свежими личиками и полными надежд улыбками стояли рядом с другими — с твердыми лицами и настороженными глазами, — теми, кто заключил невыгодную сделку в прошлом году. Мужчины держались более замкнуто, разглядывая возможных конкурентов. Возчики стояли с приколотыми к курткам ремешками от плети, скотники несли жгуты сена, у пастухов в петлицы и ленты на шляпах была засунута шерсть, а у конюхов — пучки конского волоса.

Пробираясь к «Лунному Лебедю», я раздумывала, не заручиться ли помощью Ниэлло. Наверняка менестрели обращаются к нему в поисках найма, чтобы отправиться на восток Старой Империи на весенний и летний сезоны. Затем они вернутся в Кол, где станут проматывать заработок на осенней ярмарке — последнем празднике перед возвращением в Лес — с приобретенными там песнями и роскошными вещичками. Я слышала эти оптимистичные речи от троих подобных мечтателей на пути из Релшаза; все жаждали заполучить патрона, который оплатил бы им дорогу, но ни один не сумел пролить свет на дразнящий меня песенник.

Я окинула взглядом служанок, ждущих предложения и, если повезет, аванса для праздничного веселья. Горничные постарше — мои ровесницы — с надеждой сжимали свои перьевые щетки. Кто знает, как сложилась бы моя жизнь, если б мать позволила мне доказать свою независимость, занимая место на летней ярмарке в мой пятнадцатый год. Возможно, я все еще была бы в Ванаме. Старательно откладывала бы свое жалованье на белье и посуду, шила бы себе приданое, набивая сундук, ждала бы какого-то ремесленника у двери для слуг, чтобы заключить респектабельный брак, который даже моя бабушка не могла бы презирать.

Я громко рассмеялась. Только если б я не дала тягу с каким-нибудь бойким на язык обольстителем вроде Ниэлло, спятив от скуки после нескольких сезонов полирования каминных железок и натирания графитом решеток. Я заглянула в ворота двора. Никого из актеров не было видно, наверняка все еще спят и проснутся не скоро. Вернусь позже.

Музыка привлекла меня в пивную «Быстроногой Гончей», но все, что я нашла, — это оркестрик из местных парней, старающихся поразить своих возлюбленных. Все девушки были розовощеки, со скромно заплетенными волосами, и юбки их, как полагается, скрывали верхний край башмаков. Одна покосилась на мои бриджи, и я ухмыльнулась. Минувшая зима излечила меня от всяких давних фантазий, будто Дрианон предназначила для меня семейную жизнь.

Я сделала все что могла в доме Райшеда в Зьютесселе. Я вежливо улыбалась его матери, интересовалась делами ее швейного кружка и меняла тему всякий раз, когда она заговаривала о соседской дочери, которая положит свадебную косу на алтарь Дрианон в будущее Солнцестояние. Я даже проводила больше времени в юбках, чем в бриджах — и это впервые с тех пор, как оставила дом, — пока отчаяние не выгнало меня и я стала слоняться вокруг замка Д'Олбриотов в надежде увидеть Райшеда, а любопытство не привело в огромную гулкую библиотеку, где полки книг уходили так высоко, что к ним были приделаны собственные лестницы.

По крайней мере моя родная мать никогда не душила меня слепой привязанностью госпожи Татель. Она научила меня читать и считать, советовала думать своей головой, приобретать умения, чтобы компенсировать ущербность моего происхождения, хотя она больше думала о службе, а не об оттачивании моих талантов с мешочком рун. Я искренне полюбила мать Райшеда, но она напоминает мне ласточек, что строят гнезда под стрехами трактиров, окружающих площадь. Они всегда возвращаются на то место, где жили в прошлом и позапрошлом году. Мои симпатии принадлежат ястребу, который парит в вышине, просматривая обочину, и готов броситься на жертву, спугнутую проезжающим фургоном, дабы взять то, что посылает ему Талагрин.

Мимо, громыхая по булыжникам, прокатила телега, кожа скрипела, когда лошадь напрягалась в своем хомуте. Я не была единственным скрипучим колесом в фургоне этой зимой. Райшед быстро понял, что возврата к отцовскому ремеслу не будет. Его братья преуспевали. Указ предыдущего года, запрещавший деревянные подъезды как угрозу пожара, дал им всем работу, о которой они могли только мечтать, и они украсили все фешенебельные дома нарядными каменными пилястрами и навесами. Но теперь та работа практически иссякла, три каменщика в семейном деле — больше чем достаточно. Старшие братья вполне ясно дали это понять.

Я не привязалась ни к Хенси, ни к Риднеру, и это чувство было взаимным. Оба ожидали скромного послушания и вышитого своими руками белья от приличных девушек. Каждый ухаживал за скучной девицей с таким непробиваемым занудством, что любая женщина с капелькой духа искала бы лучшего предложения. Что я и сказала однажды вечером, не выдержав их пренебрежительности.

Я вздохнула, тоскуя по Райшеду, его острому уму, его уверенности, его сильным объятиям и теплу его любви. Что нам обоим нужно, так это какой-то способ оставаться при деньгах, который мы оба могли бы принять. Чувство самоуважения не позволит Райшеду жить за счет дохода, который я могу получать от рун, а мне нестерпима даже мысль о том, что он возьмется за какое-то скучное ремесло и мы станем жить в опрятном домике в ряду таких же домов в трех улицах от его матери, ужиная всей семьей каждый вечер базарного дня.

Группа танцовщиц вышла из «Мешка Гвоздей». Я помахала одной.

— Что за музыканты играют для вас? Я ищу Лесного менестреля.

Девушка пожала плечами.

— Тогда продолжай искать. Все, что у нас есть, — это пара болванов из Пеорла.

Она пошла дальше. Несмотря на практичные башмаки и теплую накидку, в ее походке чувствовалась грация танцовщицы.

Зимнее Солнцестояние привело в Зьютесселу и Мисталя — третьего из старших братьев Райшеда, который изучает право в Тормейле. Домой он прибыл под ручку с чувственной танцовщицей; среди зимы на ней было одежд меньше, чем на госпоже Татель в разгар южного лета. Бедная госпожа Татель отчаянно старалась быть радушной, неумело скрывая надежду, что локоны этой девицы останутся не отрезанными. Хенси и Риднер разрывались между неодобрением и завистью, и под этот шум мы с Райшедом нашли время, чтобы обсудить наши перспективы на новый год.

Д'Олбриот предложил Райшеду звание избранного — бесспорная честь. Присягнувший, возвышенный до избранного и исправно выполняющий свою работу, по праву может рассчитывать в будущем на должность управляющего, в обязанности которого входит надзор за землями и арендаторами Д'Олбриота в каком-нибудь городе или провинции. Престижная служба, жалованье и независимость, то есть возможность жить так, как мы хотим, — это звучит многообещающе. Райшед видит в этом самый надежный фундамент для нашей совместной жизни, но я не собиралась сидеть сложа руки следующие пятнадцать лет, ожидая, когда то яблоко упадет на мои колени. Нам надо посадить мессира Д'Олбриота в такой глубокий долг, чтобы его благодарность возвысила Райшеда прямо сейчас.

Каковы насущные заботы патрона? Во-первых, заручиться поддержкой Верховного мага, но не быть обязанным Хадрумалу. Во-вторых, сохранить положение Дома Д'Олбриотов как единственного канала влияния на колонию Кель Ар’Айена, или — на современный лад — Келларина. Вот почему я нахожусь здесь, в Селериме, работаю на мессира, пока Райшед временно служит его племяннику Камарлу, охраняя последнего. Однако я все равно скучала по Райшеду. Не обрекла ли я себя на бессмысленные поиски, когда могла бы оставаться рядом с ним? Я тяжело вздохнула.

Нет. Не бросив руны, не выиграешь. Как говорит Грен о, казалось бы, невыполнимом деле: «Ты ешь лося по кусочку», обычно прибавляя: «И начинаешь с его яиц, если он брыкается».

Селерима, Западный Энсеймин, Второй день Весенней ярмарки, после полудня

— По-моему, ты не в том положении, чтобы чего-то требовать! — Эйриз скрестила руки, ее возмущенный голос отразился от белизны голых стен комнатки.

— Не думаю, что я должен просить, — холодно ответил Джирран. Он высыпал деньги из ее кошелька на облупившийся комод с криво висящей дверцей. — Жена не должна нуждаться в напоминании о ее обязанностях в постели или где-нибудь еще.

Эйриз сердито фыркнула.

— Будь у тебя голова на плечах, ты бы подумал о последствиях. Что, если бы мне пришлось застрять здесь, внизу, в этом протухшем воздухе? Я бы потеряла ребенка прежде, чем мы оказались на полпути домой. — Она машинально провела рукой по своей тонкой талии.

— Ты не слишком преувеличиваешь? — усмехнулся Джирран, поворачиваясь к ней. — Прошло уже полгода с тех пор, как нас сковали над Мизаеновой наковальней. Когда Мэвелин собирается дать тебе сыновей, чтобы обрабатывали твою землю вместе со мной? Может, тебе стоит поискать святое место, если у здешних нечестивцев таковое есть, и просить ее благословения?

— А может, она ждет, когда ты докажешь, что способен обеспечить меня? — едко парировала Эйриз. — Пока что все твои грандиозные планы закончились ничем. Все, что тебе удалось, это опозорить моего брата вашим арестом. Не знаю, что скажет мама!

— Она ничего не скажет, потому что ты ничего не скажешь ей. — Джирран упреждающе поднял руку, и Эйриз торопливо отступила за узкую кровать.

— Но мама спросит, как наши успехи, — нервно залепетала она. — Мы же так надолго уехали, и ты обещал... — Она умолкла, когда муж шагнул вперед.

— Сходи сегодня за покупками. — Джирран выдавил улыбку. — Купи себе пару хороших отрезов на платье и что-нибудь из безделушек. И найди своей матери каладрийское кружево, оно должно ей понравиться.

Наполняя мешочек медными монетами, он добавил более жестким тоном:

— Найди, чем ее удовлетворить, чтобы она не совала нос в мои дела. — Джирран бросил кошелек на кровать.

Эйриз кивнула и, счастливо улыбаясь, привязала кошелек к поясу. Затем взяла теплую вышитую шаль с вытертого стеганого покрывала и, накинув ее на плечи, направилась к двери.

Джирран схватил ее сильной рукой.

— Не нужно спешить, моя милая. — Он смахнул прядь золотистых волос с ее щеки и поцеловал, сначала легко, потом сильнее, и все настойчивее прижимал к себе.

— Уже поздно. — Эйриз уперлась ладонями в его широкую грудь и кокетливо отвернула лицо. — Лучшие товары привозят утром...

— А лучшие покупки совершаются вечером.

Его крепкое объятие исторгло у Эйриз слабый вскрик, но она весьма охотно уступала поцелуям мужа. Довольный шепот Джиррана вынуждал ее сдавленно хихикать, дыхание женщины все убыстрялось, и она уже вытаскивала блузку из пояса, когда неожиданный стук испугал обоих.

— Приведи себя в порядок, — рявкнул Джирран, поправляя штаны. — Кто там?

— Мы, — последовал ехидный ответ из-за грубой деревянной двери.

Джирран развязал веревку, заменяющую щеколду, чтобы впустить Кейсила и Тейриола. Тейриол пристально глянул на сестру, увидел румянец на ее лице, но Эйриз помотала головой, немая мольба светилась в ее васильковых глазах.

— Что вы делали утром? — поинтересовался Джирран с завидным хладнокровием. — Служанка сказала, вы ушли на рассвете.

— Да вот, думали попытать счастья на бегах. — Кейсил выразительно посмотрел на зятя. — Искали другой способ извлечь какую-то прибыль из этой поездки.

— Вам надо было разбудить меня. Ну и на что похожи здешние лошади? — с неподдельным интересом спросил Джирран.

— Они крупнее, — ответил Тейриол с лающим смехом, — быстрее и более гладкие. Они бегут, как собаки за зайцем.

— На вид прекрасны, но совершенно не годятся для крутой тропы или груза тяжелее Эйриз. — Восхищение в голосе Кейсила опровергало его пренебрежение.

— Вы без труда должны были оценить их. — Джирран с надеждой посмотрел на братьев.

— После того, как я всю свою жизнь ухаживал за горными пони? — фыркнул Кейсил. — Я мог бы назвать тебе победителей еще до того, как конюхи начали их седлать...

— ...но никто из букмекеров не брал наши деньги! — взорвался Тейриол. — Видимо, они слышали о таких, как мы. Горцам нельзя доверять, так они сказали!

— Вы говорите, они даже не приняли ваши ставки? — Растерянность прогнала оптимизм из глаз Джиррана, и мрачные морщины пролегли на его лбу.

— Ни один, — с холодным гневом подтвердил Кейсил. — Никаких объяснений, никаких извинений, лишь туманные намеки, что мы собираемся их надуть.

— Я не понимаю этих людей. — Джирран изумленно покачал головой. — Ну почему они так чванливы?

— Потому, что их очень много, как нам и говорили по дороге сюда. — Тейриол в два шага пересек комнатенку и уставился в мутное кривое оконце. — Взгляни на них, копошатся, как жуки на навозной куче. Им есть у кого покупать и кому продавать, а больше им ничего не нужно. Дрефиал прав. Если двое из них перережут друг другу горло из-за сделки, еще десять подойдут, чтобы воспользоваться случаем, прежде чем кровь перестанет течь...

— Ладно, Тейро, хватит. — Кейсил угрюмо кивнул.

— Мне нужен свежий воздух. — Джирран испустил тяжкий вздох. — Кейсил, ты поведешь Эйриз за покупками. А мы с Тейриолом попробуем найти кого-нибудь из этих всемогущих гильдий, готового снизойти до нас.

Кейсил с сомнением посмотрел на зятя.

— А не лучше ли мне пойти с тобой?

— Сегодня твоя очередь сопровождать Эйриз, — запротестовал Тейриол. — Я и так вчера весь день любовался бусами и пуговицами, — объяснил он, виновато глянув на сестру.

— Я могла бы остаться здесь, — неуверенно предложила женщина.

— Нет, пойдем. — Кейсил протянул ей руку. — Кто-то должен о тебе позаботиться.

Эйриз быстро чмокнула Джиррана в щеку,

— Увидимся позже, любимый.

Не дожидаясь ответа, она вышла за дверь, ее крепкие сапоги громко затопали по голой деревянной лестнице.

— Мы вернемся на закате, — крикнул Кейсил через плечо.

— Дадим им несколько минут и тоже пойдем, — тихо сказал Джирран юноше.

— Какой смысл опять таскаться с шапкой в руке за членами гильдий и выпрашивать их снисхождения? — вспыхнул Тейриол. — Благодарю покорно, с меня хватит.

— Это только для того, чтобы успокоить Эйриз, — презрительно бросил Джирран, следя из окна, как жена выходит на улицу. — Ты ведь не думаешь, что все платят за эти торговые жетоны, нет? Все жители низин не честнее собаки коробейника, когда думают, что это сойдет им с рук. Найдется кто-то, желающий сэкономить на взятке члену гильдии, покупая прямо у нас.

— Может, ты и прав, — медленно кивнул Тейриол. — Так где мы начнем искать?

— Дегран Безрукий со своими дружками всегда требует петушиных боев, верно? — Джирран повесил плащ на плечо. — И ты, помнится, мечтал увидеть настоящую арену для петушиных боев, птиц, выведенных для потехи, а не для навозной кучи. А вчера в пивной толковали о травле быков.

— Теперь ясно, почему ты не захотел брать с собой Кейсила. Ладно, Джирран, я согласен. Я хочу посмотреть травлю, — с жаром произнес Тейриол.

— Я знал, что могу на тебя положиться. — Джирран хлопнул юношу по плечу, но когда он спускался вслед за Тейриолом по узкой лестнице, в его взгляде сквозило презрение.

— Так куда мы идем? — Юноша остановился на ступеньке и выжидательно глянул на Джиррана.

— Сюда. — Горец повернул за угол, направляясь к деревянной конюшне с множеством выброшенных подков, прибитых на стены. — Спросим тут.

Жилистый мужчина в пыльной от мякины одежде держал голову нервного пони, пока ладная девушка в холщовом фартуке осторожно выскабливала копыто, зажатое между колен.

— Добрый день, — радушно кивнул мужчина. — Ваши мулы сыты и ухожены. Хотите проверить их или пришли нанять лошадей на день? У нас есть две отдохнувшие верховые лошади.

— Нет, — отмахнулся Джирран. — Мы хотим узнать, куда идти на травлю быков.

— Ступайте к Южным Воротам. Травля будет во дворах бойни, а лучшая арена для петушиных боев — в «Серой Вороне», там же, у ворот, — с готовностью ответил конюх. — Счастливого праздника! — крикнул он, но горцы уже повернулись спиной.

Девушка подняла глаза, и ее отец покорно пожал плечами.

Джирран уверенно вышел со двора. Тейриол шагал не так быстро, глазея на яркие вывески над фасадами лавок.

— Я еще понимаю, когда сапожник вывешивает сапог, — воскликнул он, развеселившись при виде гигантского сапога с невероятно высоким каблуком, — но что, скажи на милость, должно означать вот это? — Он указал на медного орла, застывшего в стремительном падении.

— Да не все ли равно?

Джирран глядел прямо перед собой. Он шел через весь город все тем же быстрым шагом, будто и не замечая, что сталкивается плечами с какими-то прохожими, от чего те, возмущенно ругаясь, оступаются в канаву. Ни тот, ни другой горец даже не запыхались, когда Джирран наконец остановился, и оба уставились на неприступную башню из красного камня. Это и были ворота к южной дороге. Огромная, в три яруса, башня с парапетами и амбразурами, настороженно глядящими во все стороны, возвышалась над ветхими домами, прилепившимися к городской стене. Сами ворота были из древнего черного дерева, обитого кованым железом, а в мрачной утробе входа, как предупреждающий оскал гончей, виднелись острые зубы опускной решетки. Перед башней раскинулся пустырь: заплаты булыжников тут и там, осыпающаяся стена — все, что осталось от рухнувшего здания, все пригодные кирпичи давно растащены. Судя по еще сохранившимся пустым нишам, здесь когда-то стояла усыпальница.

Городская суета тонула в кровожадных криках. Джирран и Тейриол тщетно пытались что-либо разглядеть из-за спин более высоких мужчин, когда все вдруг возбужденно загомонили и раздался резкий визг, заглушающий и злобный собачий рык, и басовитое мычание разъяренного быка. Последний агонизирующий рев животного утонул в громких возгласах, и наступила относительная тишина, посреди которой отчаянно скулила раненая собака. Делясь впечатлениями, зрители группками потянулись к тавернам, оживленно торгующим элем вокруг длинных зловонных рядов боен, и по пути расплачивались за ставки.

— Мы все пропустили, — уныло посетовал Тейриол.

Человек с мрачным лицом расстегивал блещущий заклепками ошейник пятнистого мастиффа. Пес старался подняться, но задние лапы, лежавшие в луже крови и навоза, не слушались. С грубой нежностью хозяин поднял его морду, погладил уши. Глаза собаки были доверчивые и теплые, глаза человека — красные и прищуренные, когда он перерезал ей горло одним быстрым движением ножа и шагнул назад от ее последних судорог.

— Добрый день, — поздоровался Джирран, повышая голос над исступленным рычанием остальной своры, набросившейся на кровавые останки недавнего противника. — Сегодня будет еще одна травля?

Мужчина поднял глаза, на его грубом лице застыло страдание.

— Нет, не сегодня. По крайней мере не с моими собаками. — Он посмотрел на мощных животных, рыжевато-коричневых, черных и пятнистых, раздирающих мясо, и его лицо немного посветлело. — Артель, покажи им плетку, не то останешься без руки! Зубы Талагрина, ты совсем ничего не соображаешь?

Он быстро пошел, чтобы вырвать собачью плетку у нервного парня, который был только счастлив отступить от настойчивых требований мастиффов. Собаки столпились вокруг хозяина, кровь стекала по их тупым мордам и массивным плечам.

— Хороши собачки, — заметил Тейриол, пряча руки за пояс.

Один из мастиффов поймал взгляд юноши, и в глубине его горла раздалось угрожающее рычание.

— Который питейный дом «Ворона»? — спросил Джирран у парня.

— Вон тот. Могу показать, если хотите... — Он неуверенно посмотрел на своего хозяина.

— Иди. — Резким свистом мужчина вернул отбежавшую собаку и прорычал команду, вслед за которой вся свора послушно задрала мордастые головы.

— Пойдемте, — сказал Артель.

Он повел их к таверне с распахнутой настежь дверью из грубо сколоченных сосновых досок, давно не смоленных. Растолкав мужчин, лениво пьющих на пороге, он предоставил Джиррану и Тейриолу самим пробираться к стойке мимо сломанных табуретов и столов. Многодневные опилки на земляном полу слиплись от пролитых пива и крови.

— Два сюда. — Джирран махнул усталому человеку за стойкой возле ряда бочек. — Нам сказали, здесь идут петушиные бои.

Трактирщик толкнул к нему кожаную бутыль и два роговых кубка.

— Это сзади, с тебя три медяка. — Он даже не взглянул на Джиррана, беря его деньги, и повернулся к следующему изнывающему от жажды клиенту.

— Пошли. — Толкаемый со всех сторон, Тейриол крепко держал свой кубок, чтобы не выплеснуть эль на рубаху. — Уж здесь-то мы должны что-нибудь увидеть, верно?

Задняя дверь открывалась в гудящее помещение, полное возбужденного ожидания, громких разговоров и мощного запаха эля, пота и курятника. Мужчины и женщины с горящими глазами толпились на широких деревянных ступенях вокруг вырытой в земле арены. Вновь прибывшие ждали своей очереди, когда те, кто уже накричался до хрипоты, отправятся на поиски эля или вина.

Наклонившись вперед, Джирран настойчиво прошипел на ухо Тейриолу:

— Мы должны продать шкуры, или ваша мать спустит шкуру с нас обоих.

Азарт в глазах Тейриола немного угас, и юноша глотнул эля.

— Недурно, — заметил он с удивлением.

— Так ты можешь затуманить себе мозги, пока не перестанешь отличать петуха от курицы, — презрительно бросил Джирран, но и сам сделал большой глоток. — Бьюсь об заклад, хозяин таверны получает долю со ставок.

— Мы сделаем ставку? — Тейриол нетерпеливо шагнул вперед, увидев, как двух птиц готовят к арене.

Джирран протолкался к перилам. Важный петух с покрытой шрамами бородкой и глянцевитым медным оперением уже царапал когтями землю, пока его более мелкому рябому противнику еще прикрепляли отполированные до блеска шпоры к чешуйчатым ногам.

Джирран нехотя пригладил бороду.

— Лучше не будем. Если мы опять потеряем деньги, Эйриз избавит вашу мать от хлопот и сама сдерет с нас шкуру!

Тейриол резко взглянул на Джиррана, но в этот момент птиц отпустили, и они налетели друг на друга в клубах пыли и перьев. Хвастливое «кукареку» вознеслось над бормотанием зрителей, и бой начался. Рябой петушок восполнял недостаток роста поразительной свирепостью. Он подскакивал, хлопая крыльями, и норовил зацепить шпорами голову и глаза противника. Крупный петух ошеломленно попятился. Его владелец торопливо убрался с дороги, но рыжий задиристо кукарекнул и, распластав крылья, бросился обратно в драку. Рябой петушок, у которого перья кольцом топорщились вокруг шеи, ловко уворачивался от его злобного клюва и, улучив момент, сам нанес удар, разбрасывая рыжие перья в алых капельках крови на взрытый песок. Медный петух, более тяжелый и не столь проворный, скоро оказался в обороне, тщетно пытаясь защититься от все более исступленных атак.

Джирран посмотрел на рябого петушка. Гордо подняв гребешок, он оставил удрученного противника волочить покалеченное крыло по истертому окровавленному кругу, а сам с важным видом пошел вокруг арены, победно кукарекая. Люди засмеялись, а хозяин бросился ловить его. Побежденная птица была тщательно осмотрена, потом закутана в мягкий полотняный мешок и унесена ее хмурым владельцем.

— От того рябого не будет толку, если он не научится убивать, — заметил Джирран шурину.

— Крови было мало, — пожаловался неудовлетворенный Тейриол. Движение на другой стороне арены привлекло его взгляд. — Посмотри туда, Джир, те двое — Горной крови, или я — житель низин. Теперь мать не скажет, что одни грязные навозники любят такие забавы, верно?

— Они одеты, как жители низин, — нахмурился Джирран. — Возможно, они с востока, на три четверти истинной крови, из какого-то рода, чья дочь вышла замуж за крестьянина. — Он уставился на горцев и получил в ответ дерзкий взгляд оттого, что пониже ростом.

— Я бы предпочел иметь дело со своими, пусть даже смешанной крови, — настаивал Тейриол. — Они возьмут наши шкуры?

— Смотря на что они обмениваются, — медленно ответил Джирран.

— Куда они пошли?

Тейриол огляделся, но момент был упущен. Те двое исчезли.

— Не важно.

Джирран обвел глазами комнату. Его взгляд вернулся к горсти мужчин, восседавших в креслах у дальней стены. Они находились на почтительном расстоянии от плотной толпы. Игнорируя шумную драку перед собой, Джирран смотрел, как двое только что вошедших заговорили с одним из сидящих, передавая ему деньги, чтобы получить запечатанный пергамент, после чего ушли, даже не взглянув на петушиную арену.

— Вот где мы начнем разговор. — Джирран многозначительно кивнул.

Он отошел от перил, и Тейриол нехотя последовал за ним, оглядываясь на ходу. Внезапно Джирран остановился, и юноша тяжело наступил ему на пятку.

— В чем дело?

— Видишь того жирного борова? — скривил губы Джирран. — Это тот сучий сын, что арестовал нас вчера с Кейсилом на ярмарке.

Тейриол уставился на мужчину, стоявшего к ним спиной.

— А остальные?

Небрежно оглядевшись, Джирран медленно кивнул.

— Да, они все тут, тратят наши деньги на птиц. Юноша взял Джиррана за локоть.

— Чтобы вернуть те деньги, нам нужно продать шкуры, пусть эти подонки и задолжали нам.

— Верно. — Джирран снова обратил внимание на строгих мужчин у дальней стены, а затем на плечистую свиту, с настороженными лицами пьющую у выхода эль. — Давай посмотрим, что скажет тот прихлебатель.

Мужчина, о котором шла речь, стоял, сложив крепкие руки на толстом животе, и посмотрел на горцев с невысказанным вопросом, когда те остановились перед ним.

— Не выпьешь с нами? — Джирран покачал бутылью. Здоровяк без слов протянул мятую оловянную кружку, и горец щедро наполнил ее.

— Где мы могли бы найти здесь честного дельца? Толстяк смерил их уничтожающим взглядом.

— Человека, который предпочитает торговать напрямую, без всей этой чуши с гильдиями и ярмарочными поборами, — добродушно пояснил Джирран. — Видишь ли, мы в нагорьях так дела не делаем.

— А какое у вас дело? — Искра интереса вспыхнула в жестких глазах здоровяка.

— Меха, шкуры, лучшие, чем половина товара в палатках на ярмарке. — Джирран выпятил подбородок в бессознательной дерзости.

— Поговори с Харкуасом, вон тем господином. Дородный мужчина с серебряными волосами, кривым носом и цепким взглядом повернул голову.

— Вам что-нибудь нужно?

Джирран смело шагнул вперед, Тейриол, не столь решительный, прятался за его плечом.

— Добрый день. Ваш помощник говорит, что вы интересуетесь горными шкурами.

— Возможно. — Человек по имени Харкуас расслабился, но его глаза под густыми бровями остались колючими. Он носил простой костюм из сизого сукна, размер которого говорил о мускулах, понемногу превращающихся в жир с тех пор, как этот человек оставил всю физическую работу более молодым. — Вы ищете регулярную торговлю или разовую сделку?

— Пока только одну сделку, — настороженно ответил Джирран.

Харкуас задумчиво поджал тонкие губы.

— Значит, вы и есть те двое горцев, которые пытались продать свои товары на ярмарке, не заплатив налога? — Он кому-то кивнул.

— Там, откуда мы родом, люди получают доход только от той работы, в которой сами участвуют, — резко сказал Джирран.

Невеселая улыбка тронула бескровные губы Харкуаса. Он слегка повернул голову, когда слуга из таверны подошел и что-то зашептал ему на ухо.

— Извините меня.

Харкуас наклонился в своем кресле к сидящему рядом человеку, еще одному крепкому типу без указательного пальца на одной руке и с жутким шрамом на нижней челюсти, словно кто-то пытался перерезать ему горло, но чуток промахнулся. Харкуас прикрывал рот ладонью, чтобы не было слышно его слов. Джирран скрестил руки с холодным видом уверенного в себе человека. Тейриол пытался ему подражать, но без особого успеха, ибо понял вдруг, что трое молодцев злодейской наружности тяжело дышат ему в затылок, возвышаясь над ним почти на две головы.

Харкуас кивнул, после того как сосед что-то пробормотал ему, бросив на Джиррана подозрительный взгляд.

— Ну, друг, — улыбнулся Харкуас Джиррану с теплотой свиньи на крюке мясника, — я в некотором затруднении. Мне ты кажешься честным человеком, но Лерер говорит, что вас забрала Стража Южных Ворот на ярмарке. Я могу воочию убедиться, что Виго с двумя своими напарниками тратят деньги на петухов с самого полудня. Будь я подозрительным, я бы подумал, что ваш арест — просто уловка. Допустим, я ударю с тобой по рукам, но что я найду? Членов гильдии, взламывающих дверь в мой склад, и вас, опознающих меха, которые вы продали мне, какому-то пронырливому судейскому чиновнику?

Трое молодцев позади Тейриола зашевелились, заскрипев кожей, а один тихо лязгнул кастетом.

Джирран и ухом не повел.

— Если ты так считаешь, мы больше не будем тратить твое время. В таком большом городе найдутся и другие люди, с которыми я смогу торговать. Меня не интересуют ваши гильдии, и ваши правила, и ваши стражники, — сказал он, едва сдерживая бешенство. — Я просто хочу продать меха за достойную цену и вернуться к своим делам в горах.

Харкуас поднял брови.

— Это очень прямой разговор для человека, чужого здесь и не имеющего подмоги. Я должен быть впечатлен?

— Мне плевать, впечатлен ты или нет. — Джирран пожал плечами. — Ты покупаешь?

Харкуас обменялся взглядом с соседом, который в свою очередь посмотрел за спину Джиррана, ожидая какого-то сигнала. Что бы ни увидел Лерер, его это удовлетворило, и он кивнул Харкуасу, хотя его обезображенное лицо осталось непроницаемым.

— Если вы готовы кое-что сделать, чтобы доказать свою честность, я куплю у вас, — медленно сказал Харкуас. — Если какое-то несчастье постигнет Виго и его маленькую компанию, тогда я буду уверен, что они не вынюхивают у меня за спиной, понимаешь? Если б вы были тем несчастьем, тогда я бы знал, что вы не заодно с ними, верно?

— Почему мы должны делать за тебя твою грязную работу? — Джирран не обращал внимания на ропот недовольства позади себя.

— Ты хочешь продать меха или нет? — осведомился Харкуас с вкрадчивой угрозой.

— Ты хочешь, чтоб мы их убили? — без обиняков спросил Джирран.

Харкуас нахмурился.

— Нет, насколько я понимаю, мертвый стражник поставит всех судейских на уши. Но им придется смириться с тем, что время от времени стражник натыкается на человека, который малость перебрал, и получает взбучку.

— Это цена за сделку с тобой? Харкуас кивнул.

— Скажи мне, где вы остановились, и если я услышу нужное известие, то пришлю кого-нибудь посмотреть ваш запас завтра в полдень.

Джирран покачал головой.

— Встретимся на рыночной площади, у фонтана. — Он повернулся и свирепо посмотрел на молодца с бычьей шеей, загораживающего проход.

— Пропусти нашего друга, Тег, — спокойно приказал Харкуас. — Мы поговорим завтра, Джирран.

Покинув яму для петушиных боев, Тейриол вслед за зятем вернулся в шумную таверну. Глаза Джиррана метались из стороны в сторону, пока он не увидел Виго; толстое красное лицо стражника блестело от немудреного наслаждения: он держал на коленях девицу со спутанными волосами. Ее расшнурованный лиф выставлял для обозрения тяжелые груди, а Виго задирал ее драные нижние юбки, открывая голые грязные ноги.

Джирран оттолкнул шурина в темный угол и с отвращением покачал головой, когда рука стражника скользнула вверх по бедру девицы.

— Жители низин. Чувства приличия не больше, чем у собак, спаривающихся на улице.

— Не обращай внимания. — Тейриол нехотя отвел глаза. — Как этот Харкуас узнал твое имя?

— А ты как думаешь? — презрительно фыркнул Джирран. — Небось у него есть люди по всему городу! Если ему донесли о нашем аресте, он мог узнать в суде и наши имена, и даже где мы живем. — Он зло насупился. — Если его скоты приблизятся к Эйриз, я выпущу им кишки, и плевать на суд.

— Что мы будем делать с этими стражниками?

Тейриол вновь посмотрел на Виго; голова стражника теперь пряталась в руках девицы, которая извивалась, изображая удовольствие, но на лице ее застыла скука.

— Не станет же он трахать эту шлюху у всех на виду? — задумчиво пробормотал Джирран. — Им понадобится хотя бы глухой переулок.

— Мы захватим его со спущенными штанами? — нервно засмеялся юноша.

— Получит свое за то, что пригвоздил вчера меня и Кейсила, — ответил Джирран с беспощадным удовлетворением. — Пошли.

Снаружи вечерело, яркий послеполуденный свет смягчался, и на неровно размеченных кругах песка начинали состязание борцы. Тейриол с сожалением посмотрел на них, но все же потащился за Джирраном в темный угол позади деревянной виселицы. Она почернела от старой крови, и зловонные трупы крыс покачивались на ветру.

— Следи за ним и остальными, — приказал Джирран. Долго ждать не пришлось. Вскоре появился Виго под руку со шлюхой, Риф и Нэт шагали сзади с жадным нетерпением на физиономиях.

— Они все собираются трахать ее? — безмерно удивился Тейриол.

— Я же сказал, они спариваются, как собаки. — Джирран тихонько вышел из-за виселицы, когда стражники направились к узкому проходу между двумя полуразвалившимися домами. — И они настолько глупы, что ведут свою шлюху в тупик, — добавил он, явно довольный, вытаскивая из-за пояса перчатки и кивая Тейриолу, чтобы сделал то же самое. — Не беги. Ни к чему затевать драку у всех на виду.

Когда они пересекали открытое пространство, Тейриол потянулся к ножнам, но Джирран покачал головой.

— Мы не должны их убивать. Ножи используем только в крайнем случае. — Он остановился, поднял клепку от сломанной бочки, выброшенной у двери, и всмотрелся в тупик. — Она ведет их в ту конюшню. Дадим жирному несколько минут, чтобы занялся ею. К тому времени и эти двое про все на свете забудут, и мы отдубасим их прежде, чем их босс прочухается.

Глаза у Джиррана стали свирепыми от предвкушения мести. Тейриол провел своей бочарной клепкой по ладоням, с ухмылкой взвешивая деревяшку.

— Оставь накидку здесь и завяжи чем-нибудь лицо. — Подкрепляя свои слова делом, Джирран выдернул рубаху из штанов и оторвал широкую полосу от подола. — Все, что они смогут утверждать, так это что их отделали горцы, а если кто привяжется к нам, мы поклянемся, что это были те двое, которых мы видели. Когда войдем, запрешь дверь на засов.

Тупик был не длинным, но мрачным в двойной тени от городской стены и домов, возвышающихся с обеих сторон. Посредине громоздилась высокая куча мусора: выброшенные мешки, ящики и домашний хлам, смешанные со старыми костями, какими-то очистками и разлагающимся навозом, зловонная липкая жижа сочилась по грубому водостоку, прорытому в голой земле. Тейриол и Джирран бесшумно двинулись вперед, не сводя глаз с двери конюшни, приоткрытой на сломанных петлях. Джирран поднял свою бочарную клепку и кивнул Тейриолу; юноша сделал то же самое. Они застыли по обе стороны двери, но стоны удовольствия Виго и опытные ответы шлюхи могли заглушить любые шаги.

Джирран ринулся внутрь, Тейриол — на шаг позади него, ногой захлопывая дверь. Та угрожающе стукнула, и Нэт обернулся. Жадное нетерпение на его покрасневшем лице сменилось ужасом, когда клепка Джиррана долбанула его под ухо. От удара он пошатнулся на Рифа, и тот растерянно обхватил напарника. Прыгнув вперед, Тейриол обрушил свою деревяшку на незащищенный бок Рифа. Мускулы, закаленные горами, ударили мужчину прямо в почки, исторгнув из него крик боли. Нэт еще не очухался, но Риф отбросил его и кинулся на Тейриола. Это был неразумный поступок, ибо горец встретил его безжалостным ударом в живот.

Вновь замахнувшись на Нэта, Джирран огрел его по колену. Стражник запрыгал боком. Джирран отбросил доску и пошел на него, руками в перчатках молотя Нэта по лицу, ребрам, животу и паху. Под градом беспощадных ударов стражник быстро слабел, кровь из раны под ухом заливала рубаху и куртку.

— Что за... — Оставив шлюху, Виго вскарабкался на ноги и, бессильно ругаясь, стал натягивать штаны.

За спиной у Рифа теперь было стойло. Стражник качался с ноги на ногу, сжимая кулаки, но Тейриол лишь усмехнулся и ткнул его своей доской сначала в один бок, затем в другой. Риф был вынужден отступить к расколотому дереву, болезненные удары сыпались на плечи и бедра. Он сгорбился в тщетной попытке защититься, плюнул в Тейриола и схватил висящий ремень от сбруи. Быстрым движением Тейриол взмахнул затвердевшей от старости клепкой и со всей силы ударил стражника по руке.

Крик Рифа смешался с треском кости. Но его перекрыл негодующий рев Виго, бросившегося на спину Джиррана, пока Нэт, вялый и беспомощный, лежал в кровавой грязи. Стражник хотел обхватить своими лапищами толстую шею горца, но Джирран оказался проворнее. Он прижал подбородок к груди, сгорбил плечи, затем шагнул вперед и вбок и одним плавным движением бросил ничего не подозревающего Виго через голову прямо в грязь конюшенного стока.

Толстяк обалдело разевал рот у ног Тейриола, стараясь вдохнуть. Юноша пнул его раз, потом другой, потом еще и еще, тяжелые сапоги, подбитые металлом, жестко ударяли по тучному телу, оставляя отпечатки гвоздей на рубахе Виго, его полузашнурованных бриджах, руках и лодыжках, разрезая до крови щеку. Стражник мог только перекатываться да извиваться в навозе, не в силах спастись от истязаний, свертываясь в комок после пинка в живот, только чтобы выгнуть от боли спину после удара в копчик.

Риф попытался вмешаться со своей бесполезно висящей рукой, но Джирран врезал ему железным кулаком под ребра и схватил Тейриола за руку. Быстрое дыхание юноши рвалось из-под ткани, закрывающей лицо, его пинки становились все более твердыми и жестокими.

— Хватит. Ты же не хочешь его убить, а только вывести из строя. Отец что, не учил тебя драться?

Не находя ответа, Тейриол наклонился, чтобы плюнуть прямо в лицо Виго, теперь превратившееся в кровавую грязную маску.

Джирран с удовлетворением кивнул. Риф задыхался, сгорбившись на коленях. Нэт свалился в углу, слезы размазывали кровь, которая текла по его сломанному сопливому носу.

— А как быть с ней? — Тейриол указал на шлюху, съежившуюся в своих нижних юбках на куче затхлого сена. Дерзость боролась с отвращением на лице юноши, и он неуверенно облизал губы.

Помертвев от ужаса, девица попыталась улыбнуться, но вместо улыбки вышла жуткая гримаса.

— Вы получите удовольствие бесплатно, только не бейте меня, — взмолилась она, трясущимися руками стаскивая блузку.

Джирран сморщил нос.

— Я бы не прикоснулся к гниющей шлюхе вроде тебя даже поленом! — Он подобрал свою бочарную клепку и угрожающе шагнул вперед. — Но, возможно, я приду, найду тебя и угощу вот этим, если кто-то вдруг станет нас искать. Ты — единственная, кто все видел, и единственная, кто может все рассказать. Только сделай это, я вернусь и попорчу твою мордашку, ты слышишь меня?

Девица залепетала сквозь слезы, обещая молчать.

— Пошли! — Джирран с усилием оттащил дверь конюшни. Он вытолкал Тейриола наружу, снова закрыл дверь и заклинил ее доской. Запихнув испачканные перчатки в карман, надел накидку и застегнул ее, чтобы скрыть кровь на рубахе. Потом осторожно выглянул из тупика. — Надо быстрей убираться отсюда.

Тейриол поднял свою накидку и остановился, чтобы ополоснуть сапоги в воде, скопившейся в ямке на месте вырытых булыжников.

— Это покажет Харкуасу, что мы не шутим, — заметил он с удовлетворением. — И можно сказать Кейсилу, что я полностью расплатился с его долгами.

— Ты ничего не скажешь ни ему, ни Эйриз, ни единого словечка! — рявкнул Джирран. — Да и вряд ли тут есть чем похвастаться. Они называют этих стражников крутыми? На руднике они бы не протянули и трех дней! — Его взгляд задержался на борцах, все еще ведущих жаркие схватки. — Мы уйдем быстро, но спокойно и не оглядываясь назад. Мы пришли, чтобы посмотреть борьбу, но не нашли ничего интересного и теперь возвращаемся в пансион. Это то, что мы скажем Эйриз, и Кейси, и любому, кто спросит. Ты понял?

— Конечно. — Уходя, Тейриол все же оглянулся. — Так что теперь?

— Приведем себя в порядок, пока наши не вернулись. Съедим то, что эта воровка-хозяйка называет ужином за четыре марки, а потом вы с Кейсилом отправитесь развлекаться, куда пожелаете. Мы с Эйриз заслужили тихий вечер в пансионе, только мы вдвоем. — Глаза Джиррана блестели от предвкушения. — Пора ей наконец выразить мне толику признательности.

Селерима, Западный Энсеймин, Второй день Весенней ярмарки, вечер

Наконец-то руны покатились по-моему, когда я добралась до «Серебристой Ивы» — опрятного ресторанчика на углу Каретной улицы. Звучная песня лютни плыла в открытые ставни, пробуждая воспоминания детства, и, толкнув дверь, я очутилась в уютном зале, где респектабельные мужи развлекали жен и дочерей за роскошными пирожными и дорогими винами. Прошло несколько мгновений, прежде чем слуги заметили меня, все взоры были обращены к менестрелю, сидевшему у лестницы, а тот, закрыв глаза, весь погрузился в мелодию.

Это был не новоявленный скиталец, только что вышедший из Леса и жаждущий приключений. Насколько я могла судить, этот человек шагал по дорогам, что связывали вместе Старую Империю, в течение почти целого поколения. Ростом он был чуть ниже среднего, с обветренным угловатым лицом, короткими волосами уже не цвета осенних листьев, а блеклого янтаря, посыпанного серебром, и лысиной на макушке. Его руки были костлявы, пальцы — длинны, они ловко щипали струны на Лесной манер, а те, что лежали на ладах, приобрели утолщенные ногти и мозолистые кончики от целой жизни игры. Его голос имел богатый тембр двойной тростниковой флейты и глубину тысячи лиг опыта. Его неприметная по цвету и покрою одежда, потертая на локтях и коленях, стоила когда-то немалых денег, заплаченных искусному портному. Он, несомненно, был из Народа, но за долгую жизнь набрался достаточно мудрости, чтобы проводить зимы там, где трактиры предлагают теплую постель и горячую еду, возвращаясь лишь тогда, когда леса зазеленеют, — любо жить на приволье в плодородные дни лета. На тяжелой золотой цепи вокруг его шеи висела горсть колец, каждое ухо было проколото несколько раз, и отблески свечей играли на драгоценных камнях. Лесной Народ, как сороки, обожает все блестящее.

— Чем могу служить? — Юноша в безупречном переднике вежливо ждал моего ответа.

— Я хочу поговорить с певцом. — Лесной говорок сам собой скатился с моего языка, речь отца как живая звучала в моей памяти.

— Он будет отдыхать на заднем дворе. Не хотите подождать там? — неуверенно предложил парень.

— Спасибо.

Учитывая порядок в доме, я не ожидала увидеть обычную свалку из разбитых горшков и пустых бочек, но все равно двор приятно меня удивил. Серая брусчатка была чисто подметена, вдоль стен стояли горшки с пряными травами, согретыми поздним солнцем, и когда я коснулась их нежных листочков, воздух наполнился благоуханием. Розы беседки в этом сезоне были еще просто голыми стеблями, но все равно создавали приятный уголок для того, чтобы сидеть, и ждать, и любоваться резной статуей Халкарион. Богиня смотрела на свое отражение, расчесывая волосы над широким мраморным бассейном. Я вспомнила, что хотела найти усыпальницу для пожертвования.

— Она прелестна, не правда ли?

Голос менестреля пробудил во мне дрожь узнавания. Он виднелся темным силуэтом на фоне ранних ламп. Я вспомнила спальню на чердаке моего отца, который всегда останавливался на пороге, спев мне перед сном свои песни — наследие, так давно утраченное мною. Но этот человек не был моим отцом, поэтому я сразу взяла себя в руки.

— Если тебе нравится Дева, которая ухаживает за своими волосами и ждет, пока Дрианон не призовет ее к материнству. Лично я предпочитаю те сказания, где она заставляет мужчин и луны плясать под ее дудку. — Я вдруг поняла, что разболталась, и захлопнула рот.

— Вероятно, это говорит твоя кровь, учитывая цвет твоих волос.

Менестрель сказал что-то еще на плавном языке Леса, ударения намекали на какую-то пословицу или трюизм, но для меня его слова ничего не значили.

— Прости, не понимаю. — Я покачала головой. Менестрель прислонился к крошащимся оранжевым кирпичам стены и поднял брови.

— У тебя на руках все фигуры, и если ты хочешь поговорить со мной, то, видимо, хочешь играть, но не знаешь правил игры...

— Смотря какая игра, — парировала я. Я без труда могла бы вести такое добродушное подшучивание, но не понимала, куда он гнет.

— Вся жизнь — игра, моя дорогая, все вертится вокруг нее. — Менестрель улыбнулся, и в этот раз хорошо знакомый мне огонь осветил его медные глаза. — Итак, если ты не из Народа, как случилось, что ты имеешь весь комплект фигур, которые создают Лесную девушку, причем столь прекрасный комплект? — Он смерил меня тем медленным напряженным взглядом, который многие женщины находят лестным.

— Мой отец оставил мне наружную оболочку. — Я старательно изобразила вежливое равнодушие.

К счастью, другая забота отвлекла моего собеседника.

— Где и когда ты родилась? — спросил менестрель, и слабое беспокойство сморщило его лоб.

— В Ванаме, в постлето, двадцать семь лет назад, у горничной по имени Энис, — ответила я, улыбаясь все шире.

Очевидно, менестрель быстро просмотрел свои воспоминания о путешествиях и победах, и его лицо вскоре прояснилось, разделяя мое веселье.

— В тот год я был в Коле, моя дорогая, — молвил он с церемонным поклоном. — Если ты ищешь пропавшего отца, боюсь, я не имею чести им быть.

— Я не об этом хотела поговорить с тобой, не беспокойся. Дверь открылась, очень вовремя прерывая наш разговор: — вошел парень с подносом, на котором стояла тарелка затейливых пирожных и запотевший стеклянный кувшин золотого вина, еще хранящего в себе холод ледяного погреба. Менестрель налил мне бокал.

— За нашу общую кровь, — провозгласил он тост. — Как тебя зовут?

— Ливак.

Я в свою очередь выпила за него.

— А меня — Фру. По крайней мере твой отец оставил тебе прекрасное Лесное имя, — заметил он, прежде чем жадно наброситься на яблочную слойку.

Я приняла его немое предложение угощаться и взяла абрикосовое пирожное, невольно вспоминая, как сопротивлялась моя мать всем уговорам и угрозам, к которым прибегала моя бабушка в попытках дать мне другое имя после того, как периодические визиты отца прекратились.

— Его звали Джихол, — внезапно сообщила я, удивляясь сама себе.

— Из какого рода? — Фру склонил голову набок. — Ты знаешь?

— По-моему, Оленя. — Я отпила вина, соображая, как бы закончить этот бесплодный разговор.

Менестрель сидел неподвижно, потом резко покачал головой.

— Нет, не знаю его, насколько мне известно — нет.

— Это не важно, — выдохнула я с облегчением.

На самом деле я бы, наверно, постаралась избегать моего давно отсутствующего родителя, если б ветры принесли хотя бы слабый его запах. Сейчас в моей жизни и без того хватает неопределенности.

— Так что ты ищешь?

Фру прикончил второе пирожное, и я отмахнулась от его угощений, поняв вдруг, что эти сладости, вероятно, часть платы за его музыку.

— У меня есть книга старых песен, собранных тормалинской дворянкой еще во времена Империи. Они от всех древних племен — Горного, Равнин и Лесного. Я ищу людей, которые сумеют их перевести.

Фру заинтересованно поднял голову.

— Я взгляну для тебя, охотно.

Это была верная ставка, не так ли? Старые песни могут предложить менестрелю что-то новое для его репертуара безо всяких усилий с его стороны.

— Я буду очень рада. Но дело в том, что я путешествую с ученым, а ему требуется несколько мнений, поэтому я бы хотела показать их еще кому-то из людей истинной крови. Ты возвращаешься в Лес? Можно мы пойдем с тобой?

Я снова наполнила бокал Фру.

— Да, так уж случилось, что я возвращаюсь к своему роду, — осторожно подтвердил Фру, вытирая пальцы о заштопанную салфетку. — Прошу тебя и твоего ученого разделить со мной путь.

— У нас есть еще два спутника. Это наши старые друзья, горцы.

Я надеялась, что менестрель не уловил легкое колебание в моем голосе.

— Что нужно горцам в диком лесу? — К счастью, Фру больше разбирало любопытство, чем беспокойство.

— Они путешествуют, как я, играя, где можно, в руны и Ворона. Ворон был игрой Народа задолго до того, как разошелся по всему свету, поэтому я думаю, что братья надеются найти какой-то хитрый прием или стратегию, которая даст им дополнительное преимущество. — Я мысленно напомнила себе предупредить Сорграда о его новой цели.

— Ты играешь в Белого Ворона? — Фру снова глядел на меня с интересом.

— Отец научил, когда я была девочкой.

— Тогда ты знаешь, что эта игра строится на равновесии между защитой леса и силой птиц, когда они пытаются выгнать Ворона. — Глаза у Фру сверкали. Он сел рядом со мной под голые шипы беседки и наклонился ближе. — Всякий обмен среди Народа должен быть справедлив. Что ты предложишь мне в обмен на сопровождение и представления? — Его голос был мягким и ласковым, пальцы легко касались моего колена в бриджах.

— Песни, которые никто не слышал с тех времен, когда дремучий лес подступал к самым воротам Селеримы? — Я деликатно сняла его руку со своей ноги. — Ночные шалости — это приятно, но хорошие песни вечны. Когда их услышат снова, с ними будут связывать твое имя.

— Если они и впрямь неизвестны. Ты бы удивилась, как далеко назад по Древу Лет уходят наши песни.

Менестрель засмеялся, и я с облегчением поняла, что эта часть игры закончена без всяких обид с той и другой стороны.

— Что тебя рассмешило, Фру? — Дверь во двор распахнулась, и на пороге возникла пухленькая девица в ниспадающем складками зеленом платье. У нее было детское личико, круглое и мягкое, с курносым носом, капризно надутыми губками и прелестными глазами, которые разглядывали меня с плохо скрываемым подозрением. — Триз сказал, что ты здесь, во дворе. — Ее молчаливый вопрос нельзя было не понять.

— Зенела, это Ливак. — Фру расплылся в улыбке с налетом сладострастности. — Она соблазняла меня интригующим предложением.

Зенела раздула ноздри.

— Речь о музыке, не о постели. Пока что, — добавила я и кокетливо улыбнулась Фру, чтобы немного подразнить толстушку.

— Приноси завтра утром свой песенник, и поглядим, чем я могу помочь. — Он притянул к себе Зенелу, возмущенно дышащую в низкий вырез платья. — Давай споем за наш ужин, дорогая.

Фру неторопливо вернулся в ресторан, и, бросив на меня колючий взгляд, Зенела поспешила за ним.

Посмеиваясь, я отнесла поднос обратно на кухню.

— Можно мне послушать отсюда? — спросила я широкобедрую женщину, на которую все взирали с почтением. Ее белоснежный передник был закапан медовым сиропом, лицо под практичным чепцом раскраснелось.

Женщина сняла поднос пирожных с огромной плиты, которая не опозорила бы кухню мессира.

— Только не стой на дороге. — Она занялась сахарной пудрой и засахаренными фруктами.

Я нашла тихий угол у двери и стала помогать, передавая пустые тарелки юноше с прямыми волосами, который возился в огромной деревянной раковине, по локти погрузившись в мыльную пену. Кухонная суета на мгновение затихла — Фру заиграл веселую песенку. Он закончил бурным аккордом, а затем начала петь Зенела, тихие переборы лютни сопровождали ее пение. Я придвинулась ближе к двери, чтобы лучше видеть.

Голос толстушки был чистым в более высоких нотах, мягким и звучным в более низких. Вся трепеща от эмоций, она заставила эту старую песню, которую все слышали две горсти раз, звучать так же свежо, как в первое ее исполнение. Зенела стояла под канделябром с двумя свечами, ее блестящие темно-рыжие волосы были больше обязаны травяным краскам, нежели Лесной крови, а искусно подведенные глаза отражали зелень платья. Интересно, лениво подумала я, какова ее история? По виду эта девушка была на горсть лет младше меня, но все еще довольно неопытна. Слушая, как она поет о любви и утрате, я поневоле погрузилась в восхитительную гармонию голоса и лютни.

Идея медленно складывалась у меня в голове. Что, если, кроме старых песен, я предложу Фру новую историю — историю, которая никогда еще не была положена на музыку, рассказ о недавних событиях, что потрясли высочайшие власти Тормалина и заставили опоясываться оружием перед лицом угрозы, невиданной со времен падения Старой Империи? Менестрели всю жизнь стремятся быть первыми среди тех, кто соединяет рассказ и мелодию в новое очарование, а сейчас время праздника, когда каждый грошовый певец в изобилии выводит все те же старые напевы, тогда как люди ищут новых развлечений. Угроза с таинственных островов в океане, открытие погибшей колонии и ее спящих колонистов — из всего этого выйдет баллада, которая захватит внимание и будет крепко держать его, пока оно не запросит пощады.

Десять курантов, означающих закат и конец дня, вплыли через заднюю дверь, и я выбранила себя за потакание своим слабостям.

— Передай Фру, что я зайду завтра, — остановила я слугу и сунула ему пару медяков за труды.

Вернувшись в «Лунный Лебедь», я нашла Сорграда в пивной мирно ужинающим с магом.

— Где Грен? — Я пододвинула табурет.

— Добавляет Келти румянца, пока не начался маскарад. — Сорград налил мне вина.

— Как ваши успехи на бегах?

— Неплохо, — ухмыльнулся горец. — Никто из букмекеров не знал твоего парня, так что он смог прикинуться невинным простачком. Мы делали безумные ставки и забирали их деньги.

Узара скромно улыбнулся.

— А где вы добыли сведения о лошадях? Встретили кого-то из наших знакомых?

Проведя всю зиму в Коле, братья никак не могли знать о текущих достижениях местных коневодов. Сорград весело кивнул на мага.

— Наш добрый друг рассказал нам все о состоянии земли под травой, и когда лошади показывали свой аллюр, и когда они бежали. А когда мы присмотрелись к ним и Грен определил, какие животные любят мокрую землю, а какие — сухую, у нас появилось преимущество, чтобы снизить риск.

Грен всегда хвастался тем, что может понять мысли лошади по выражению одной ее морды. А по-моему, такая длинная, волосатая и негибкая морда не может иметь выражения, если только лошадь не прижала уши, потому что вознамерилась тебя лягнуть.

Я посмотрела на Узару, прищурив глаза.

— Планир не одобрил бы это, не так ли?

— Верховный маг понимает, что мне, возможно, придется использовать мои таланты несколько неортодоксальным образом, дабы продвинуть наши изыскания. — Узара мягко улыбнулся, потянувшись за хлебом.

Вчера он пел совсем другую песню.

— А как твои дела?

— Я нашла менестреля, который мог бы представить нас полезным людям. — Я позволила себе выразить немного сомнения. — А что у вас?

Сорград покачал головой.

— Пусто. Видели пару горцев на петушиных боях, но они были с Харкуасом.

Я скривилась, взяла себе ломтик Сорградова хлеба и положила на него кусок вяленой рыбы, которую горец тщательно очищал от костей.

— Что вы делали на петушиных боях?

— Песочный сказал, что хочет снова прогуляться по домам гильдий, и велел нам идти и развлекаться.

Сорград улыбнулся Узаре, но маг не восстал против своего нового прозвища. Что-то тут явно нечисто.

— Этот Харкуас — важная птица? — Узара посмотрел на каждого из нас по очереди.

— Это один из крупнейших негодяев в этом городе, — объяснила я. — Каждый, кто работает с ним, будет таким же фальшивым, как приветствие ростовщика. Это не тот человек, с которым мы хотим путешествовать.

— Закажи себе еду на кухне, моя девочка, — проворчал Сорград, отодвигая от меня тарелку. — Нет, эта пара выглядела совсем свежей, оба принаряжены и бросаются в глаза, словно отрезанный палец.

— Значит, Харкуас выпотрошит их, как неоперившихся голубей с голубятни, еще до конца праздника. — Я зачавкала кресс-салатом, который стащила с тарелки Сорграда.

— А есть другие горцы в городе? — спросил Узара. Сорград покачал головой.

— Очень мало. Только самые крупные долы могут позволить себе обойтись без нескольких рабочих рук, чтобы доставлять товары в такую даль. При всей прибыли, которую можешь извлечь, ты столько времени тратишь на дорогу...

Движение у двери оборвало его речь. Оглянувшись, я увидела Резу, спешащего к нам.

— Ниэлло велел передать тебе это, как только ты придешь. — Парень вытащил дважды сложенную и запечатанную записку из кармана потрепанной куртки, которая была ему слишком велика.

Прежде чем сломать сургуч, я поманила мальчишку-слугу.

— Садись, Реза, выпей.

Он улыбнулся мне щербатым ртом — наследием постоянных побоев и голода, которые были его уделом, пока Ниэлло не вытащил его из канавы. Я подмигнула Резе, но мое хорошее настроение испарялось по мере того, как я разбирала не умелые каракули Ниэлло, украшавшие обратную сторону какого-то древнего маскарадного диалога.

— В чем дело? — Сорград изучал мое лицо так же внимательно, как я — пергамент.

— Вы с Греном влипали в какие-нибудь неприятности сегодня после полудня? — небрежно спросила я.

Сорград беззаботно покачал головой. — Нет.

— И Грен все время был с тобой?

— Пока мы не вернулись сюда и он не увидел Келти, поправляющую у него под носом свои подвязки, — ухмыльнулся Сорград. — Грен не из тех, кто придирается к жирному гусю.

Я медленно кивнула.

— Ниэлло пишет, что здесь была Стража и задавала вопросы. Кажется, они хотят поговорить с парой горцев по поводу взбучки, которую они устроили каким-то стражникам.

Узара открыл рот, и если б я могла дотянуться, я бы пнула его под столом, чтобы молчал.

— Могут возникнуть осложнения? — Тон мага был одновременно вежливым и примирительным.

Я постаралась не выдать своего облегчения, что он не усомнился в словах Сорграда.

— Честно говоря, да. Ниэлло не стал бы напрягать свои мозги этим, — я помахала запиской, — если бы не думал, что дело серьезное.

— Они чуть не разнесли всю сцену, искали, не прячется ли кто под ней, — добавил Реза. — И перетряхнули все наши корзины с костюмами.

Я положила руки на стол.

— Если их людей избили, Стража будет загребать всех, кто подойдет под описание, раздавая им пинки для полного счастья. Так здесь заведено, как, впрочем, и везде. В другое время года мы могли бы нанять адвоката и оспорить это дело в суде, добыть свидетелей, которые поклялись бы за нас. Келти, например, убедила бы судью, что Грен весь день не покидал ее постели. — Я покачала головой. — Но только не в праздники. Праздничный суд припишет отцовство ублюдка первому же лицу, вошедшему в дверь, и ничего не поделаешь.

— Вряд ли мы хотим привлечь к себе внимание Стражи, не так ли?

Я увидела лицо Арла Кордайнера, отраженное в глазах Сорграда. Еще одно соображение, которое стоит принять во внимание.

— Ниэлло пишет, что Вадим отвел одного из стражников в угол, — сказала я Сорграду, игнорируя остальных, — и шептался с ним, как скряга со своими деньгами.

— Мы можем заткнуть ему рот, — пожал плечами Сорград.

— Если его найдут мертвым до конца праздника, это только вызовет еще больше неприятностей, — предупредила я.

— Его не найдут, — зловеще усмехнулся Сорград.

— Почему бы нам просто не уехать? — встревожился Узара.

— Потому что ни один менестрель не тронется в путь до самой последней минуты ярмарки. — Я придушила свою досаду. Нет смысла противиться судьбе, придется брать те руны, какие есть. — Ты мог бы сыграть второго клоуна, а, Реза?

Парень с надеждой кивнул.

— Тогда Ниэлло может сказать Вадиму, чтобы забирал свои деньги и уматывал, или мы купим на них нишу в усыпальнице для его праха, — твердо заявила я. — Вадим не будет спорить. Такие, как он, только лают, но не кусают.

— А кто будет играть собаку? — поинтересовался Сорград.

— Грен, — предложила я: на него не будет никакого удержу.

— Стало быть, мы идем в Лес, не в Горы? — Узара перевел взгляд с Сорграда на меня. — В конце праздника?

Я кивнула.

— Ты против?

— Нет, что ты. — Узара развел руки в умиротворяющем жесте. — Я обязан следовать твоему руководству, — улыбнулся он с уничижительной скромностью.

Но меня не обманешь: он сегодня нарочно отделался от братьев и использовал магию, чтобы связаться с Планиром в Хадрумале. Наверняка ему велели посадить свою собаку на цепь и стараться всем угодить. Это, конечно, хорошо — по крайней мере он должен поладить с Греном и Сорградом, — но я не собиралась доверять магу, даже когда он сидит и ест свой ужин, скромный, как старая шлюха на свадьбе.

— Что мы делаем завтра? — поинтересовался Сорград. — С утра братства усыпальниц будут играть на благочестии, но после обеда свое место под солнцем получат акробаты и дрессировщики.

Я покачала головой.

— Я хочу повидать этого менестреля насчет песни-другой. И не только насчет древних песен. Пусть Узара хранит свои секреты, а я буду хранить свои. Я думала о песнях, их силе и живучести. Открытие тайн старой эфирной магии — это прекрасно, но, возможно, я сумею проще использовать хорошую мелодию и волнующие слова. Если Фру сочинит удачную песню, которая будет предупреждать людей об эльетиммской угрозе, весть о ней распространится быстрее, чем огонь по соломенной крыше. Если я проявлю осторожность и расскажу эту историю так, чтобы обо мне там вовсе не упоминалось, никто не сможет проследить ее обратно ко мне.

Кеханнасекк, острова эльетиммов, Весеннее Равноденствие

Он был столь поглощен далеким созерцанием, что не заметил, как, бесшумно ступая, вошел отец, пока дыхание не зашевелило волосы на затылке.

— Эрескен?

Испугавшись, он резко вдохнул, плечи невольно напряглись под скромной туникой из некрашеной шерсти.

— Как дела?

Вопрос звучал добродушно. Старик был в хорошем настроении, и Эрескену задышалось легче.

— Плохо, господин мой, — признался он откровенно. — Я провел в поисках ночь и день, и у меня такое чувство, словно я блуждаю в тумане. Я надеялся, что стазис Равноденствия поможет мне, но пока не ощутил никакого преимущества.

Беловолосый старик фыркнул и подошел к узкому окну, где железные прутья решетки бросали черные полосы тени поперек его простого серовато-коричневого одеяния. Жидкий свет пробивался мимо, только чтобы отразиться от белых стен и оттертых до соломенного цвета половиц. Старик посмотрел вниз, во двор, четырьмя этажами ниже, где вооруженные люди в черных мундирах целеустремленно шагали, а слуги в тусклых коричневых плащах торопливо уступали им дорогу.

— Возможно, нам следует наказать какого-то грешника, убить петуха, чтобы усмирить остальное стадо. — Он пытливо глянул на сына. — Как ты считаешь?

— Я не думаю, что проблема в отступничестве среди наших людей, — поколебавшись, молвил Эрескен. — Я хорошо ощущаю их силу, и фокус камней так же могуч, как всегда. Скорее это Трен Ар'Драйен как-то экранируется, барьеры выстроены против нас. Даже с ясностью равновесия я не могу проникнуть сквозь эти обманы.

Признавать неудачу было рискованно, но у него не оставалось выбора. Если кто и может пронизать нечестивые миазмы, наносящие ему поражение, так это его отец. Затем он покажет Эрескену, как это делается.

— Ты прав, — медленно кивнул отец. — Чем ты это объяснишь?

Эрескен минутку подумал — это дозволялось. Он постарался ничем не выдать, что понимает: его испытывают. Сие не дозволялось под страхом наказания или, того хуже, отстранения от советов и наставлений отца.

— Оживив спрятанных Кель Ар'Айена, фальшивые маги Хадрумала, по всей вероятности, нашли практикующих истинного колдовства, — опасливо произнес он. — Если Планир переманил их на свою сторону, возможно, он использует их мастерство, чтобы не допускать нас.

— Хорошо, — одобрил отец. — Ты снова прав. Осмелев, Эрескен откинулся на стуле, его кисти расслабились на заваленном пергаментами столе.

— Возможно, Крамизак...

— Крамизак — не твоя забота, — рявкнул отец. — Кель Ар'Айен — не твоя забота. Если я почувствую, что ты отклоняешься от возложенных на тебя обязанностей, то даже не знаю, что я с тобой сделаю! Ты понял меня? — Его гнев пришел и ушел с мгновенным неистовством зимней молнии, но холодная угроза, оставшаяся в голосе, была бесконечно леденящей.

— Конечно, господин мой. — Эрескен неторопливо сплел пальцы, чтобы они перестали дрожать. — Моя задача — обойти эти преграды. Я налягу еще усерднее.

— Что Ты делал сегодня? — Беловолосый отошел от окна и стал листать пергаменты Эрескена, хмуро разглядывая пометки на полях и аккуратные добавления под текстами, написанными разной рукой; самые старые строки почти стерлись, чернила выцвели. Несколько ярких рисунков тут и там были единственными пятнами цвета, нарушающими однотонность голой комнаты.

— Я искал жрецов, — заговорил Эрескен с большей уверенностью.

— Объясни свои доводы, — отрывисто приказал отец.

— Равноденствие наступает для земель запада так же, как для нас, и некоторые из их традиций восходят к временам до Изгнания. Я искал те города, что устраивают религиозные собрания, дабы отметить четверть года. — Эрескен откопал нужную страницу и протянул ее отцу. — Мы знаем, их жрецы хранят последние крупицы истинной магии в землях запада; вот почему мы убивали их. Теперь я думаю, что живые они могли бы быть нам полезнее, чем мертвые. Я надеюсь отыскать жреца хоть с какими-то признаками благочестия, обращенного к их богам, которое оставит его ум открытым для меня. Всегда было легче устанавливать связь с подготовленным разумом, нежели с тем, что тебя отвергает.

— Вполне резонный аргумент, — заметил старик. — И насколько ты уже продвинулся?

— Пока это все равно что пытаться услышать одинокий голос, кричащий сквозь шторм. — Эрескен не сумел скрыть разочарования. — К счастью, самые сильные барьеры установлены на востоке, поэтому я решил последовать по цепи воспоминаний и ожиданий, сплетенной из незащищенных мыслей купцов и им подобных, путешествующих на запад. В этом городе, Селериме, проходит великая ярмарка и наверняка должна быть усыпальница, где соберутся благочестивые, хотя бы только для того, чтобы заплатить долг своим малым богам или богиням.

Его отец стал рассматривать карту.

— На таком огромном расстоянии ты не сможешь влиять на ум, который не будет активно сотрудничать с тобой.

— Я постараюсь, — отважно заявил Эрескен. — Уверен, что с силой, заключенной в камнях, это будет возможно.

Беловолосый бросил пергамент на стол.

— Ты должен искать фальшивых магов за их грязным колдовством. Мы знаем, что в этот момент они уязвимы для нас, как новорожденные младенцы.

Должно быть, старик устал, неожиданно подумал Эрескен. Эта ловушка была слишком очевидной.

— Планир тоже это знает, и не хуже нас. Маги экранированы тщательнее всех. Я даже не пытаюсь коснуться их, пока они не разленятся в отсутствие угрозы и не ослабят бдительность. Даже тогда, хоть убийство магов и отрадно, оно было бы недальновидным поступком, только приводящим в ярость Верховного мага. Я ищу средства атаковать по более широкому фронту.

Рот старика внезапно дернулся в полуулыбке.

— А как насчет тех, чьего разума ты уже касался? Рыжеволосой шлюхи, воина? Ты искал их?

— Искал, но не более чем на поверхностном уровне, — промямлил Эрескен. — Что-нибудь большее — и мы рискуем вызвать у них настороженность нашей неустанной заинтересованностью в их гибели.

— Ты боишься, это очевидно, — мягко произнес отец. Он наклонился вперед, опершись руками на стол, и уставился в глубь травянисто-зеленых глаз Эрескена.

Отрицать было бесполезно, и Эрескен поспешил освободить свой ум от мысли, которую желал утаить, когда темно-карие глаза отца захватили его взгляд в несокрушимый плен. Чтобы остановить напор непрошеных чувств или мнений, Эрескен сосредоточился на отцовском лице. Худое, с туго натянутой кожей, оно было увенчано совершенно белыми волосами. На нем виднелись слабые морщины — пагубное воздействие ветров и лет — и несколько шрамов — немое свидетельство уроков, извлеченных из редких ошибок. Заставляя себя дышать медленно и ровно, Эрескен открыл свой ум. Так было лучше, менее болезненно. Он выучил этот урок много лет назад и теперь передавал его дальше с той же самой беспощадностью, когда представлялась возможность.

Старик засмеялся, но не зло.

— Они унизили тебя, не так ли? Оглушили, связали и уволокли, как тюленя. Ты опасаешься, что это может случиться снова. Что ж, я способен это понять. Ты не одинок, парень. Эта дрянь выстояла против меня не более чем с врожденной непокорностью и потоком дурацких стихов.

Эрескен разинул рот.

— Я понятия не имел...

— Я тоже. — Неожиданно легкий смех Беловолосого отразился от побеленных стен комнаты, в которой стояли только стол да стул. — Вот еще один казус нашего нынешнего положения: какая-то невежественная потаскуха наткнулась на обрывки полузабытых песен и тарабарщины, которые не оставили камня на камне от наших испытанных заклинаний!

Человек готов к вызову от равного, а не от какой-то трусливой внебрачной воровки.

— Никто из них не был достойным врагом, — выпалил Эрескен с нарастающим гневом. — Все, чем они отличались, — это грубая сила и дикость, слишком тупые, чтобы узнать свою судьбу и покориться ей!

— Не поддавайся досаде, — снисходительно предостерег его отец. — Эмоции ограничивают тебя, твою эффективность. Но с другой стороны, — старик внезапно отвернулся, — тебе нужно чувствовать гнев, негодование, иметь стимул, чтобы заглядывать за пределы этих островов, когда столь многие не видят дальше горизонта и довольствуются этим. Именно дальновидность отмечает тебя как моего сына, и только благодаря ей ты заслуживаешь моего времени и сил. Ты должен научиться распознавать такие противоречия и преодолевать их.

— Но почему... — сорвалось с языка Эрескена.

— Ребенок, который спрашивает «почему», проявляет способность к обучению. Мужчина, который делает то же самое, неправильно понимает данное ему позволение не соглашаться.

— Я не хотел проявить неуважение, — упорствовал Эрескен.

Ни в коем случае, пока он может пожинать плоды благосклонности отца. Правда его слов и мыслей повисла в напряженной тишине.

— Ты должен сам отвечать на такие вопросы, как это делаю я. Все это — испытания, ниспосланные нам, дабы подтвердить, что мы достойны потребовать возвращения утраченных нами земель, и не только их. По мере того как мы справляемся с одним вызовом, возникает другой, парадоксы, не имеющие смысла, испытывают нашу решимость. Я — самый богатый человек на этих островах, мои доходы равны доходам пяти здешних правителей, вместе взятых, но я нищий против самого ничтожного лорда Тормалина. — Он начал расхаживать по комнате, обращаясь столько же к самому себе, сколько к сыну. — Жертвою и дисциплиной мы наконец подняли нашу магию до той высоты, что позволяет безопасно пересекать океанские течения. Мы обнаружили, что Трен Ар'Драйен — земля, кишащая слабыми телом и разумом, нравственно испорченными и всецело презренными. Но эти отбросы имеют численный перевес, которому мы не можем противостоять, мы, кто был очищен в горниле этих островов, закален в этом суровом холоде. Как мы можем быть сильнее, однако слабее? Мы обнаружили, что эти люди утратили почти всю истинную магию и потому должны быть открыты нашей атаке, но отсутствие истинной магии означало, что фальшивые маги, манипулирующие видимым и осязаемым, расплодились настолько, что, преисполненные высокомерия, смеют бросать нам вызов. Как такое возможно?

Эрескен благоразумно молчал, хорошо понимая, что ему отводится роль пассивного слушателя. Отец не раз использовал эти слова, чтобы направить мысли простого люда ближе к их верности, так сфокусированной через призму камней, чтобы мощь людей, которые правят ими, горела все ярче, все сильнее.

— Поэтому мы решаем обратить наши взоры на юг, к Кель Ар'Айену, земле, почти удержанной и так досадно упущенной предками наших предков. Но каким-то образом наш интерес настораживает злодеев Хадрумала, и они выхватывают этот приз из наших рук. По крайней мере — пока.

Беловолосый внезапно умолк и сощурился.

— Поэтому мы должны отвечать на парадокс парадоксом. Мы сражаемся, не сражаясь. Мы спешим к нашей цели с тщательной неторопливостью. Мы имеем заклинания, способные перенести нас через открытый океан, но держим свои корабли в безопасности гавани. Мы выжидаем, и потому наша победа придет быстрее и будет более полной.

Старик не оглядываясь ушел, дверь захлопнулась. С минуту Эрескен сидел, созерцая беспорядок на своем столе. Затем, методично сортируя пергамента, он восстановил первоначальные стопки, раскладывая их на одинаковом расстоянии друг от друга и вровень с краем стола. Бурчание голодного живота прозвучало особенно громко на фоне приглушенного шелеста документов, но Эрескен игнорировал его. Мимолетное желание воды для освежения рта несколько отвлекло его, но Эрескен торопливо отбросил эту праздную мысль. Прошло много сезонов с тех пор, как он получил доказательство, что отец наблюдает за ним издалека, но Эрескен не жаждал вновь понести наказание за лень.

Не будет никакой передышки, пока отец не выпьет чего-нибудь освежающего. Как ни упорно трудился Эрескен, изолированный в этой комнате наверху башни, лишенной всего, что отвлекает взгляд и ум, отец работал втрое упорнее, втрое дольше, Эрескен знал это. Он не просил от сына ничего, чего бы не требовал от себя втройне.

Его отец — великий человек. Весь огромный замок знает это, вплоть до последней судомойки. Те суровые воины, что расхаживают по стене и охраняют святилище гавани, знают: личным продвижением они обязаны своему господину. Те, кто вырывает пищу и все необходимое для жизни у этой скаредной земли и прячется в своих убогих деревнях под вечно бдительными сторожевыми башнями, знают, что обязаны ему верностью до последнего вздоха за защиту их жалких жизней. И там, за голыми серыми грядами камня и льда, среди холодных морских берегов, за бухтами и межевыми пирамидами из камней, те, кто завистливо следит за его успехами, тоже знают это и грызут ногти, пытаясь перехитрить и обойти его.

Долг и привилегия Эрескена — поддерживать своего господина и помогать ему. Это знание согрело и утешило Эрескена. Его губы беззвучно двигались, когда он читал заклинания, вколоченные в его память бесконечным повторением и страхом провала. Немногие обладают выносливостью, самоотречением и умом, чтобы достичь его мастерства в овладении этими заумными истинами. Он обязан своим положением тем, кто не может использовать его силу для своего окончательного преимущества. Простое стадо должно хранить ему беспрекословную верность, которая поддерживает его главенство. Решимость сгладила его лицо в безжалостную маску.

Эрескен закрутил свой разум в вихрь — насилие, сотворенное, чтобы подчинить внешний мир его воле; оно будоражило кровь до высшей степени экстаза. Хватая сердце этого вихря, он расчистил тишину посреди ярости, упиваясь величественным сознанием, освободившим его от тирании видимого и осязаемого. Из того непревзойденного осознания было сравнительно простым делом сосредоточить леденящую атаку, неостановимое, всеохватывающее господство, которое парализует ясный ум и обнажает его самые сокровенные тайны. Следующий шаг был самым трудным — магия, неподвластная никому, кроме самых искусных. Эрескен не колебался. Он растопил лед в тонкий туман, шепот ненавязчивых чар, превративший холод ужаса в ласку соблазна. Ни один ум не отпрянет от такого прикосновения, немногие даже заметят его, а те, кто заметит, найдут успокоительное освобождение от забот и тревог — щедрое вознаграждение за невольно выданное знание.

Эрескен потянулся за своими пергаментами, немигающие зеленые глаза едва взглянули на развернутую карту. Кончиками пальцев он провел по дороге, бегущей на запад, а его мысленный взор видел картины, неведомые простым людям его скудной родины. Эрескен прислушался к гулу банальных умов, ища тут и там. Терпение — вот что требуется. Пусть ему суждено провести в этой комнате дни, сезоны, встретить этими трудами новый круговорот солнца, но он найдет точку опоры в умах Трен Ар'Драйена. Когда у него будет точка опоры, он создаст плацдарм. Когда у него будет плацдарм, начнется вторжение.

Глава 3

Поскольку игра в Белого Ворона становится все популярнее, я включила в свой сборник эту забавную песню Лесного Народа.

Услышал Ворон льстивый шепот ветра —

Слова, что манят в западню глупца.

«Найди-ка мудрость, раскопай все недра,

И ты получишь титул мудреца».

Направил Ворон крылья в лес тенистый —

Среди деревьев мудрость отыскать.

Но спрятали они ее под листья,

И Ворону об этом не узнать.

Тогда он полетел к горам высоким,

Чтоб мудрость разглядеть среди снегов.

Увы! А ведь гнездилась недалеко

Она под самым носом у него.

И Ворон на равнины вновь помчался,

И плакал он отчаянно в пути.

Ему сказали травы. «Не печалься

И, если смел ты, в Радугу лети!»

И взвился Ворон в грозовые дали,

Расколотые солнечным дождем.

Иного мира узрел он скрижали,

Похитив мудрость, в свой вернулся дом.

Но что, скажите, с Вороном тем стало?

Он потерял исконный колер свой.

То Радуга беднягу покарала,

И стал отныне Ворон весь седой.

И вот сказал тот Ворон птичьим стаям:

«Мудрейший я! Вы все — рабы мои!»

Вскричали птицы. «Мы тебя не знаем!» —

И дружно заклевали до крови.

От хищных клювов бегством он спасался,

Неслись проклятья бедному вослед,

И он рыдал... пока не оказался

В укрытии надежном Древа Лет.

Сидит тот Ворон и молчит в надежде

Кому-нибудь советом удружить.

Теперь он знает: мудрый тот, кто прежде

Сумеет уваженье заслужить.

Медешейл, Западный Энсеймин, 12-е поствесны

— Я понимаю, что дилижансы туда не ходят, но скажи, нам не придется шагать до самой Солуры по щиколотку в навозе?

Узара остановился, чтобы соскрести с сапога зловонный комок. К счастью, в такую рань было еще холодно, и он не сильно вонял.

— Нет, не беспокойся. Это стадо идет откармливаться на летней травке где-то неподалеку.

Я радовалась, снова оказавшись на своих двоих. Пусть Узара ворчит, если хочет. Я была сыта по горло тряской по большаку в затхлой карете какого-то лорда, выброшенной протирать колею между городками Западного Энсеймина.

— Многие будут пастись на краю Леса. — Вчера вечером Сорград купил темно-серого осла и теперь с довольным видом повесил на него мой крепкий кожаный мешок. — Хорошо бы опередить все стада.

Я взглянула на молодняк, окруженный со всех сторон переносными загородками: он мычал, требуя воды, и толкался ради кусочка старого сена и червивой репы. Я бы не пошла этим трактом осенью, когда стада, полгода растущие на тучных пастбищах, взбивают дорогу в вязкую топь, возвращаясь в Селериму на продажу и убой.

— Где Грен?

Сорград пожал плечами, устраивая чемодан Узары меж двух своих. Осел зашаркал опрятными черными копытами по голой земле, вся трава давно вытоптана дотла бесчисленным бело-рыжим скотом.

— Вон он, — указал маг.

Грен выходил из трактира. Он выглядел страшно недовольным, его собственная котомка была зажата под мышкой, а в руке болталась одна из сумок Сорграда.

— Где ты пропадал всю ночь? — спросила я.

— Пастухи должны быть хороши для игры в руны, — проворчал горец, передавая Сорграду багаж, чем заслужил укоризненный взгляд осла.

— Это когда они продают свой скот и деньги протирают дыры в их карманах, — напомнил ему Сорград. — Все богатство этих парней — на копытах.

— А ты бы попробовал спеть за ужин. — Откуда-то появился Фру под руку с Зенелой. — Мы неплохо заработали. — Он похлопал тугой кошелек у себя на поясе.

— Не хочешь сыграть вечерком несколько партий в руны? — с надеждой спросил Грен.

— Никогда не знаешь, повезет ли, — усмехнулся Фру.

Я заметила, что Зенела выглядит не слишком ублаготворенной. Возможно, она просто не выспалась. Встала, поди, до зари, раньше кухонных девок, чтобы нагреть щипцы, завить волосы и соорудить такую сложную прическу из локонов и лент.

Запыленные пастухи хлопотали вокруг своих коров: сдвигая их с места хлопком по крестцу или толчком в плечо, проверяли, нет ли травм, тусклых глаз или сухих морд. Перекрикивая мычание, они добавляли свои голоса к нарастающему шуму городка, который приступал к своим утренним делам. Медешейл был местечком опрятных домов из яркого красного кирпича с прочными крышами из горного сланца. Высоко над крышами плыл запах хлеба из трубы пекарни. Дети со всех ног мчались домой с утренними караваями, женщины открывали ставни и подметали лестницы. Группа мужчин прошла мимо нас, направляясь к глиняным ямам, и я услышала, как один насвистывает обрывок мелодии. Это был припев к песне Фру об эльетиммах. Я улыбнулась. Прошлой ночью в пивной он имел оглушительный успех, а еще Зенела проболталась, что какой-то печатник заплатил менестрелю кругленькую сумму за право выпускать листки со словами и продавать их за полпенни в трактирах Селеримы. Я порадовалась за Фру: пусть получает денежки, пока весть, осуждающая эльетиммов, расходится все шире и шире.

— Теряем время. — Менестрель весело смотрел, как Сорград навьючивает на осла последнюю сумку.

Прижав большие мохнатые уши, осел негодующе закричал, пугая трусящего мимо пони, запряженного в тележку. Фру повесил на плечо скатанное одеяло, стянутое кожаным ремнем, в которое были завернуты все его немногочисленные пожитки.

Платье Зенелы больше годилось для прогулок в городском парке, чем для тяжелого дневного перехода, но по крайней мере ее башмаки выглядели крепкими. Я покачалась на пятках, и блестящая кожа моей новой обувки заскрипела. Сапоги сидели удобно, значит, я не зря потратила деньги на них и на новые чулки: сейчас не время хромать из-за мозолей. Зенела явно желала нагрузить свою объемистую сумку на осла, но Сорград ей не предложил, что едва ли удивительно, если учесть, с каким презрением эта девица взирала на обоих братьев. Ей придется просить об одолжении, но я не могла представить, чтобы Зенела на это пошла.

Крики возвестили о том, что стадо готово отправиться в путь.

— Шевелитесь, — спохватилась я. — Мне неохота пробираться через коровьи лепешки.

Фру пошел впереди, Зенела все так же висла у него на руке. Мы с Греном пристроились за ними, а Сорград и Узара шагали сзади, по обе стороны от головы осла, и спорили об истории Кола — нечто, из-за чего они ломали копья последние три дня.

Я давно оставила все попытки уследить за их доводами. Грен — тоже.

— Не хочешь попытать удачу? — Я кивнула на вычурно завитую голову Зенелы.

— После той ее песни? — Грен скривил губы. — Если ей требуются поклонники, страдающие от безнадежной любви и вздыхающие по ней издалека, то это ее дело, а я в ее игры не играю.

Я хихикнула. Моя родительница научила меня песне недотроги вместе с каждой второй мамашей на улице, желающей убедить свою дочь сохранить девичью честь для достойного поклонника, но Зенела была первой, кто пел ее с таким явным намеком на себя. Стало быть, она представляет себя цветком, чей аромат будет восхищать, только пока цветок не сорвут? Лично я никогда не видела смысла держать парней в отдалении, считая, что вблизи они куда интереснее.

— А кстати, откуда она? — Грен все еще смотрел на Зенелу с напряженностью, противоречившей его равнодушию.

— Из Кадраса. Ее отец владеет там трактиром. Фру сказал, что не раз останавливался в их доме. Отец знает, что голос — единственная ее надежда сколотить состояние, вот и попросил Фру взять ее в Селериму — вдруг кто из богатых или влиятельных услышит ее.

— Вряд ли она найдет богатого патрона, выводя рулады в диком лесу, — критически заметил Грен.

— Нас это не касается, — пожала я плечами.

Навстречу шли фермерши со своими служанками в сторону рынка, который раскинется вскоре на мощеной площади Медешейла. Одни тащили нагруженные корзины, другие несли на плечах широкие коромысла, и в покачивающихся ведрах виднелись завязанные кринки. Фру остановился, чтобы купить круг свежего сыра, завернутый в муслин. Я сделала то же самое, пока Грен любезничал с хорошенькой служанкой; щеки у нее были такие же круглые и веснушчатые, как яйца в ее корзинке.

— Спасибо. — Хозяйка кивнула на прощание, начало дня принесло удачу — наполнило ее кошелек. — Пошли, Тила.

Грен отвесил Тиле поклон и послал воздушный поцелуй, а взамен получил смешок. Я поймала озадаченный взгляд Зенелы. Почему ни один из этих мужчин не выказывает ей обожания, к которому она привыкла?

Я пошла рядом с Фру.

— «Сказание Змея» было отличным трактиром с хорошей рекомендацией. Ты часто проходишь через Медешейл?

— Время от времени. — Фру задумчиво поглядел на меня. — Горсть лет назад это была просто деревня, срубленная на краю дикого леса. Поколение назад все рынки скота были там, на дороге под Брейксвеллом.

Он указал на весенние цветы, усеивающие траву, в основном желтые, но попадались и нежно-голубые, и ярко-розовые. Было довольно прохладно, но восходящее солнце осушало росу и согревало цветы, а ветер возносил их запахи. Тут и там среди пастбищ виднелись рощицы, птицы порхали, и их трели услаждали воздух.

— Когда я был мальчишкой, здесь повсюду рос орешник. И урожай орехов был знатный. — Он покосился на меня лукаво. — Много девиц возвращались домой с полными передниками.

Зенела поспешила вновь заявить свои права на руку менестреля.

— А не опасно путешествовать одним по этой дороге?

— Я защищу тебя, дорогая. — В тоне Фру мне послышалась насмешка.

Я не считала, что нам есть о чем беспокоиться. Если здесь и бывали когда-то укрытия для всевозможных разбойников, то их уже вырубили на длину плуга по обе стороны тракта.

— В этих пределах Энсеймина нет бесхозных или безземельных людей, из-за которых иные места вроде Далазора или Гидесты становятся такими опасными. — Пусть Зенела утешится тем, что я проделала впятеро больше лиг, чем она.

— Лесной Народ выгоняет бандитов, использующих дикий лес как укрытие для грабежей на тракте, — добавил Фру. — И мы общей крови. Ни один Лесной житель, вышедший свести счеты с пастухами, не тронет нас.

— Но что, если... — попыталась возразить Зенела.

— А кто ведет разбирательство, если случается драка или убийство? — прервала я ее. — Лорд Как-Его-Там в Брейксвелле или солуране?

— Все само утрясается, — пожал плечами Фру. — Здешние пастухи не жалуют чиновников, а единственная забота солуран — это держать тракт открытым. Раз в сезон замок Пастамар рассылает людей, чтобы они срубали подлесок и засыпали самые глубокие рытвины.

Мне надоело ерошить перышки Зенелы, и я посмотрела вперед. Дорога медленно вилась к плотной зеленой полосе, темнеющей на горизонте холмистой равнины. В течение всего небогатого событиями утра, сводившегося к размеренной ходьбе, помахиванию рукой вослед случайным фермерским подводам или стоянию в сторонке, дабы пропустить нетерпеливый экипаж, грохочущий мимо, я раздумывала, почему Великий Лес называется так на солурском, на тормалинском, на языке Народа и, вероятно, любом другом языке, пока наконец не поняла: нет для него иных слов. Я бывала в разных краях, глухих и диких, с оврагами, холмами и реками. Если деревья плотным кольцом окружают тебя, ты знаешь, что довольно скоро они расступятся. Этот же лес скрывает от тебя подобные иллюзии под непроницаемым пологом листьев, как бы создающим плотный барьер. Непрерывная зелень марширует на юг, расплываясь вдали в неясное пятно, которое предвещает бесконечное множество зеленых лиг впереди. На севере и западе она поднимается к далеким горам, все еще покрытым снегом. Заслонив от солнца глаза, я увидела, что более яркая зелень лиственных лесов темнеет до мрачных оттенков пихты и сосны, а дальше резким контрастом лежат широкие полосы тускло-коричневого камня и льда.

— Это горы. — Сорград, хмурый, стоял рядом со мной.

— Они очень большие. — Я не знала, что еще можно сказать. — Как далеко они тянутся?

— От самого восточного океана до диких земель западнее Солуры. — Сорград улыбнулся, но глаза его были непроницаемы. — И это низкие хребты. В нескольких сотнях лиг дальше на север есть высокие пики.

— По мне, и эти достаточно высокие и холодные. — Я содрогнулась. — Ты прав. Там, наверху, все еще зима.

— Говорят, Мэвелин сотворила землю, а Мизаен создал нас подходящими для нее, — задумчиво пробормотал Сорград.

— Весь мир состоит из одних и тех же элементов: воздух, земля, огонь и вода. — Я вздрогнула от голоса Узары. — Только в разных сочетаниях.

Думаю, он хотел нас ободрить, но, увы, это прозвучало чересчур снисходительно, и Сорград помрачнел от неожиданного оскорбления.

Сзади подошел Грен.

— Мы останавливаемся на обед?

Мы поели, глядя на крошечные деревца, не дающие свободы лугам, и снова тронулись в путь. Дорога неумолимо продолжала виться — единственный большак, располовинивший тайны дикого леса.

Я велела себе не фантазировать. Моя Лесная кровь — просто случайность. Я знала имя моего отца, знала, что он был менестрелем, и если бы Дрианон было не все равно, она б никогда не позволила Халкарион из прихоти связать такую неподходящую пару. Но все беспокойства по поводу моего отца или происхождения я оставила там, в Ванаме.

К вечеру, когда мы вошли в сам Лес, с гор потянуло холодом. Нежные листочки кое-где почернели от прикосновения Мэвелин, и тени под деревьями были сырые и холодные — память о медленной поступи Зимней Ведьмы.

— Сегодня ночью подморозит? — спросила я Сорграда, который весь день был необычно молчалив.

Сорград посмотрел на небо.

— Наверное, нет, но все равно будет страшно холодно. Думаешь, ее светлость привыкла спать за стенами трактира? — Он уговорил осла пройти неровный участок дороги, где иней сковал ухабы и защемлял копыта и колеса. — Если солуране хотят отправлять свою шерсть на восток, им лучше выслать несколько телег гравия до середины лета, — заметил он.

— Как твоим сапогам удалось остаться чистыми? — внезапно спросил Грен, уставясь на ноги Узары.

Маг немного растерялся.

— Я использую колдовство.

Все молча воззрились на него, каждый на несколько пальцев выше обычного благодаря липким комьям, приставшим к нашим ногам и с каждым шагом подтачивающим наши силы.

— Я могу немного осушить дорогу, если вы пойдете по моим следам, — торопливо предложил Узара.

— Спасибо, обойдемся, — отрезал Сорград.

Я подумала, как бы напомнить магу, что мы здесь поем хором, а не жаждем сольного восхищения, как Зенела.

Даже тут, где деревья были вырублены, чтобы впустить ветер и солнце, земля оставалась мокрой от зимних дождей. Мы пробирались мимо тяжелых подвод, грязь еще гуще липла к ободам колес. К счастью, ни одна не завязла. Я знаю, мы все должны перед Тримоном выручать друг друга, и никому не дано знать, когда ты сам будешь тем, кого вытаскивают из канавы, но, насколько возможно, я предпочитаю держаться особняком. Люди расходились на расчищенную землю по обе стороны тракта в попытке найти сухой путь, протаптывая путаницу новых тропинок. Зенела и осел привередливо выбирали дорогу с одинаковым отвращением. Но даже я нахмурилась, когда мы вышли к первому мосту.

Точнее говоря, мы вышли к хижине хранителя моста и маленькой усыпальнице Тримона, где над деревянным щитом с измалеванной медвежьей головой развевался потрепанный флаг с изображением водяного колеса — герба Брейксвелла. Темная, мутная река кружилась в водоворотах вокруг обломков дерева и искривленного железа, прижимая поваленный бурей тополь к стойким каменным опорам. Должно быть, дерево ударило мост, как таран. Хранитель моста сидел, угрюмый, перед своей хижиной, толстые стены которой прятались под мшистой соломенной кровлей. Рядом группа солуран беспомощно уставилась в пенную воду, браня своего несчастного предводителя. Сердито жестикулируя, он повернулся к хранителю, но тот отвечал с жаром:

— Пойди и скажи это лорду Пастиссу. Рискни бродом, и да поможет тебе Хозяин Дорог! Поплачься его светлости, а заодно спроси, как он потратил все те пошлины, что так горазд требовать. Если б он послал доски и гвозди вместе со своим управляющим в конце прошлого года, ты бы сейчас переходил с сухими ногами! — Рыжеволосый коротышка потянулся за сподручной дубинкой, лежащей под скамьей, и солуранин благоразумно отступил.

— Нам лучше не соваться вброд, пока река немного не спадет, — решительно заявил Сорград. — Уж точно не сегодня вечером и не завтра.

Узара присоединился к нам и скептически посмотрел на небо.

— Вряд ли ночью пойдет дождь.

— Эх, если б у нас были лошади, — вздохнула я. Сорград покачал головой.

— Я бы и на лошади не рискнул войти в такую реку.

— Утром я измерю силу воды, — предложил Узара. — Если будет сухо, мы сможем перейти без особого труда.

— Очень сомневаюсь. Дождь не беда в это время года, — со знанием дела сообщил Сорград магу. — Таяние снегов — вот беда.

Узара глянул на него, а затем уставился в темную, усыпанную листвой землю.

— Весь снег поблизости давно сошел.

Я подавила вздох, удрученная его слепым высокомерием. Вот чему магов никогда, похоже, не учат в Хадрумале, так это тактичности.

— А как насчет снега в горах? — Сорград воинственно подбоченился. Что бы ни терзало его в течение дня, теперь он нашел выход для своей обиды. — Это потепление как раз для таяния снегов.

— При такой погоде таяние будет постепенным процессом, — покачал головой Узара. — Я ощущаю это в воздухе.

— А я жил в горах и видел, как снежное поле исчезает за одну ночь, — возразил Сорград.

— Давайте найдем сухое место для костра, пока остальная толпа не подъехала, — громко предложила я, пока они оба не ударились в амбицию. — Не мы одни застрянем тут на ночь.

— Надо уйти подальше от воды, — настаивал Сорград. — Сюда. — Он потянул осла к неприютно открытому пригорку.

— Небо ясное, и дни стояли погожие. Я уверен, что бури не будет, — запротестовал Узара.

Я неохотно последовала за Сорградом — все-таки у него был лучший нюх на погоду среди всех моих знакомых.

— Здесь мы окажемся прямо в зубах ветра, дующего по тракту. Будет ужасно холодно.

Маг убирал валежник с ровного клочка травы под защитой холма.

— Здесь, внизу, есть укрытие от ветра.

— Значит, там выпадет иней, — резко ответил Сорград.

— Зато костер не будет прогорать так быстро, чтобы потратить полночи, собирая дрова.

Узара выпрямился. Его похвальная решимость со всеми ладить явно не устояла против возражений по поводу стихии.

Сорград окинул его презрительным взглядом и воткнул колышек для осла в каменистую землю пригорка. Я поискала себе место посередине между этой парой, отмечая, где меньше всего камней, дабы не ушибиться во сне. Я не хотела ни с кем из них ссориться, но оба ерепенились из-за пустяков. Будем надеяться, добрый ночной сон поднимет им настроение.

К тому времени когда солнце село за высокий уступ на западе, две горсти костерков пылали в сумерках между нами и рекой. Сгорбившись в плащах и одеялах, недовольные путешественники сидели кучками, деля укрытие своих повозок и тепло своих костров. Наш костер плевался искрами, сырое дерево трещало в свирепом, неровном жару. Внезапный порыв ветра рассыпал вокруг горячую золу, и я подскочила.

— Не пойму, отчего огонь такой неустойчивый. — Узара нетерпеливо потыкал угли палкой, словно в ответ на какое-то личное оскорбление.

— Прекрати! — зарычал Сорград, сердито глядя в пламя. — Только хуже делаешь.

Грен передал мне щепку с довольно обугленной половинкой лесной птицы.

— Держи и не гляди, что маленькая. Зато молодая и нежная.

— И состариться, чтобы научиться осторожности, ей уже не суждено.

Я улыбнулась горцу, хрустя поджаренной кожей. Грен всегда умел ловко добывать дичь. Я предпочитаю щипать голубей другой породы, а потому взглянула на путников, остановившихся здесь. Две семьи возвращались из Селеримы, в кои-то веки выбравшись из дома, чтобы поразвлечься. Коробейники путешествовали по двое и по трое, направляясь к разбросанным деревням Пастамара, чтобы продать безделушки, купленные на ярмарке. Несколько солидных купцов охраняли нагруженные фургоны, крытые брезентом, и, похоже, никто не горел желанием сыграть партию в руны.

— Как думаете, мы переправимся завтра? — поинтересовалась я у нашей честной компании.

— Вполне возможно, — уверенно кивнул Узара.

— Вряд ли, — тут же заявил Сорград.

Мы с Греном смиренно переглянулись. Грен фыркнул с набитым ртом и, прожевав птичью ножку, обратился к магу:

— Вода — это стихия, так, Песочный? А ты не можешь проложить нам через нее тропинку или еще что?

— Прости, — вздохнул Узара. — Будь я мастером Камней, да с поддержкой других магов, тогда возможно. Инерция...

— Ты — маг? — перебила его Зенела, расширив глаза. По крайней мере ее вопрос заглушил презрительное бормотание Сорграда.

— Да, — развеселился Узара, — из Хадрумала. Фру мельком глянул на меня.

— А я думал, ты ученый.

— И это тоже, главным образом историк, — ответил Узара. — Отсюда мой интерес к песеннику Ливак.

Казалось, Фру вполне удовлетворился таким объяснением, спасибо Халкарион за терпимость Лесного Народа.

После этого разговор заглох. Сорград о чем-то размышлял, а вид оскорбленного достоинства Узары уже действовал на нервы. М-да, не хотелось бы застрять здесь надолго с этой парочкой. Где хранитель моста? Я посмотрела на усыпальницу Тримона. Кто-то зажег жертвенный огонь перед потемневшей от непогоды статуей бога. Здешний Хозяин Дорог имел явные Лесные черты на своем деревянном лице, а его маленькая арфа был засунута под мышку. Внезапный язык пламени осветил две головы, сближенные в разговоре.

— Та парочка то и дело зыркает в нашу сторону, и я не думаю, что они просто любуются ножками нашей девицы. — Грен подсел ко мне.

— Они ко всем тут присматриваются. — Я лениво оглядела лагерь. — С кем они путешествуют?

Горец незаметно кивнул, потирая руками лицо.

— Вон с теми двумя, что привязывают своих пони.

Это были крепкие горные пони, достаточно быстрые на равнине на коротких расстояниях, достаточно маленькие и шустрые, чтобы петлять меж деревьев и идти по оврагам и кручам, где обычные лошади артачатся и скользят. Животные грабителей.

— Четыре молодца, никаких товаров, зато седельные сумки с двойными пряжками и блестящими замками, — задумчиво отметила я.

Один из молодцев возле усыпальницы взглянул на нашего осла, надежно стреноженного и мирно дремлющего, опустив морду в торбу с зерном.

— Обе луны прибывают. Скоро двойное полнолуние, — сказал Грен.

— Сезон воров, кажется, так его называют в Коле? — Я оценивающе посмотрела на него. — Они выставят охрану, если у них есть хоть капля здравого смысла.

— Сторожа всегда можно отвлечь, — резонно возразил Грен. — Зенела мигом выскочит из одеял, если паук завозится в ее сорочке. Сорград может заняться ею, это должно развеселить его.

— Кстати, что за шип у него под седлом? — тихо поинтересовалась я.

— Спроси его сама. Я не знаю. — Грен пожал плечами. — Это пройдет. Ну что, захватим их прежде, чем они — нас?

— Это был бы самый верный способ выяснить, честные ли они люди, — допустила я.

Я обещала Райшеду не воровать без крайней нужды, но освобождение нечестных людей от добытых нечестным путем богатств вряд ли можно назвать кражей, не так ли? И это наверняка улучшит настроение Сорграда, особенно потому, что Узара этого точно не одобрит.

— Малость безделушек для обмена нам бы не помешала, — прошептал Грен. — Лесной Народ знает толк в блестящих штучках. Возможно, эти молодцы везут как раз то, что нам нужно, а мы обменяем их драгоценности на пение твоих песен.

Я посмотрела на него.

— Давай дождемся полуночи и поглядим, будет ли кто бодрствовать, дабы чинить нам препятствия. Если будет, тогда оставим это.

Грен улыбнулся, сверкнув белыми зубами в сгущающейся темноте.

— Это будет так же легко, как скормить вишни ослу. Аккорд лютни Фру закончил наш разговор. Менестрель оставил прерывистое тепло нашего угрюмого костра, и его появление собрало народ вокруг самого большого костра. Прозвучали старые любимые баллады, исполненные со смаком, как и новая песня Фру, к моему большому удовлетворению. Потом спела Зенела, ее богатый голос возносился к ярким звездам, вынуждая каждого соловья в округе постыдно убираться в свое гнездо.

Хранитель моста начал запирать ставни на ночь. Возчики укрылись в своих фургонах, надежно огородив лошадей колючими ветками. Коробейники еще немного поболтали, завернувшись в плащи, их голоса тихо раздавались над углями, но к тому времени, когда Корона Халкарион показала мне полночь, в лагере уже царила тишина. Лишь журчание стремительной реки доносилось в ночи, да случайное всхрапывание лошади, да какой-то шорох в подлеске.

Я наблюдала, как звездная арка медленно движется по небу. Обе луны скрылись за деревьями, и стало еще темнее. Повернувшись на бок, я оказалась лицом к лицу с Греном, его глаза сверкали озорством.

— Они выставили охрану?

— Когда я последний раз ходил помочиться, нет, — едва слышно ответил горец. — Они надеются на парня у телег.

— А он спит?

— Храпит, как крестьянская свинья. — Грен откинул одеяло с обутых ног.

— Где Сорград?

— Рядом с Зенелой, — ухмыльнулся Грен. — Готов забраться в ее одеяла, если нам понадобится отвлечение.

— Тебе лучше найти что-то более стоящее, — предупредила я. — Она подобьет ему глаз.

— Град сказал, что ей не следует выставлять напоказ товары, если она не продает, — прошептал Грен.

Что ж, лучше получить урок из рук Сорграда, чем из чьих-то еще.

— С какой стороны ты зайдешь?

— С той. — Грен провел рукой у самой земли между нами. — Если кто из них зашевелится, садись и кашляй.

Я повернулась на другой бок и положила руку под голову. Четверо подозреваемых казались в темноте бесформенными грудами одеял. Их пони были привязаны сбоку и дремали, сбруя и вожделенный багаж сложены между спящими. Это не удержит Грена, ничто его не удержит, если он вошел в раж.

Там, у фургонов, сторож торговцев так же неподвижно сидел у колеса телеги и по-прежнему храпел. Слабые шорохи говорили не более чем о ветвях, качающихся на ночном ветру, или добывающем еду лесном зверьке.

От движения рядом со мной я чуть не прокусила губу. Сорград резко сел, в лунном свете его лицо казалось мертвенно-бледным. Узара ошеломленно открыл глаза, и внезапный страх обдал холодом мою спину.

— Река...

Страшный рев взломал ночную тишину, заглушая слова мага. Резкий порыв ветра пронесся через лагерь, зловеще пахнув тиной и водой. Птицы вырвались из леса, пронзительно крича, и невидимые существа с треском ломились сквозь весеннюю поросль. Кролики и ласки спасались от чего-то более ужасного, чем крупный зверь. Испуганная пятнистая олениха промчалась сквозь лагерь, не обращая внимания на костры и незнакомые людские запахи. Когда она исчезла, земля под нами задрожала, словно что-то огромное и неприрученное лихорадочно забарабанило по склону холма.

— Уходите от реки! — проревел Узара, но сам шагнул ближе к развалинам моста.

Крики и вопросы разбудили весь лагерь. Половина уже выбиралась из одеял, но остальные, заслышав суматоху, только поднимали сонные головы. В грохоте и пенной ярости стремительный поток обрушился на нас, вырываясь из своего русла. Вода хлынула меж деревьев, валежник сбивал животных и людей, швыряя их, беспомощных, во власть паводка.

— Стойте за мной! — крикнул Узара, поворачиваясь лицом к буйству воды и обломков, несущихся к нам.

Я лихорадочно схватила свою котомку с драгоценной книгой внутри. Сорград железными пальцами стиснул мою руку, другая его рука запуталась в уздечке осла. Животное в ужасе завращало глазами, но я набросила ему на голову одеяло и притянула к себе. Стиснув зубы, я ждала удара — но мерцающая стена изумрудного света бросила вызов потоку.

Этот свет поднялся от земли, с виду не плотнее занавески из переливчатого шелка, шириной в раскинутые руки Узары. Он был достаточно сильным, чтобы отвести в сторону жадный поток. Брызги ужалили мое лицо, иглы ледяного огня, но убийственная ярость воды не могла коснуться нас. Она неслась мимо с обеих сторон, бурля от злости, что мы избежали ее хищных когтей, грязная пена срывалась ветром, как слюна из пасти бешеной собаки.

Узара стоял на неестественно напружиненных ногах, и усилие исказило его лицо, когда новая рябь янтарного огня побежала от его пальцев к земле. Быстро распространяясь, магия помчалась к реке, сияя сквозь мутную пенную воду. Когти колдовства рвали берега с обеих сторон, земля и трава трещали, как лед, раздавленный под каблуком, огромные куски уносились водой. Как только русло углубилось, поток был неумолимо всосан обратно в свое ложе, оставляя нас задыхаться от потрясения, вызванного столь внезапно образовавшейся пустотой.

Несколько мгновений стояла полная тишина, затем отчаянное ржание лошади разбило оковы шока, и крики понеслись со всех сторон.

— Соргрен! — проревел Сорград.

Если ответ и пришел, я его не услышала. Я боролась с проклятым ослом, который отчаянно лягался, измолотив мне все ноги своими копытами. Я яростно тряхнула его недоуздок.

— Это же новые сапоги, тварь поганая!

Насквозь промокший, с дрожащими руками, откуда-то появился Фру и помог мне привязать непокорное животное к мокрому стволу.

— Где Зенела?

— Я держал ее за руку. — Непрошеные слезы навернулись на глаза менестреля. — Она побежала не в ту сторону, и все случилось так быстро, так быстро...

— Помогите! Умоляю, помогите нам! — закричал какой-то мужчина, скользя в иле по щиколотку глубиной; он тщетно пытался найти опору, чтобы подставить плечо под колесо. Тяжелые фургоны, сдвинутые с места силой воды, толкались в беспорядке, словно детские игрушки. Один был совсем опрокинут и, увязнув в грязи и обломках, не поддавался никаким усилиям — невозможно было сдвинуть его. В иле под фургоном слабо шевелился один из возчиков, зажатый до бедер. С искаженным болью лицом он бесплодно толкал руками эту тяжесть.

Голубой свет обволок его, и все застыли, даже сам придавленный.

— Приготовьтесь тащить!

Все повернули головы и уставились на лазурный ореол, окружавший мага.

— Приготовьтесь! — повторил он с ноткой гнева. Все моментально ухватились за придавленного. Узара сжал зубы.

— Тяните!

Сапфировый свет ослепительно вспыхнул и поднял телегу—не более чем на пядь, но этого хватило. Мы дернули, и возчик оказался на свободе, закусив губу, чтобы не закричать от боли. Обе его ноги были сломаны. Мы с Сорградом жалостливо переглянулись. Бедняге повезет, если он снова будет ходить.

— Стало быть, и от мага есть какой-то прок, — заметил Сорград, причем без особой резкости в тоне.

Узара тяжело дышал.

— Собирайте дрова, все, кто может!

— Они же сырые, — слабо запротестовал кто-то из темноты. — Они ни за что не будут гореть, не...

— Не важно.

Узара швырнул алый сгусток пламени с ладони в спутанные ветки облепленного илом куста. Куст запылал, словно маг разбил над ним бутылку лампового масла. Люди застыли в благоговейном страхе, а потом начали бросать в огонь расколотые ветки и обломки повозки.

— Он полезный человек в плохой день, твой маг, — весело обронил Грен.

Я напустилась на него.

— Сэдриновы потроха, где ты пропадал? Я думала, ты утонул!

— Невозможно, — подмигнул мне горец. — Шелтии сказали, что я рожден быть повешенным.

— Сюда, сюда! — Крики ликования и горя неслись от дальнего края леса.

Мы с Греном бросились туда, поскальзываясь на покрытой илом траве, спотыкаясь о безымянные обломки. Промокшие, чумазые люди пытались растащить обмотанную водорослями кучу грязной одежды, прибитую к покалеченному трупу чьей-то несчастной лошади. Первым освободили ребенка и передали его, окровавленного и плачущего, обезумевшей от горя матери. Затем добрые руки помогли встать еще двум кашляющим фигурам и повели их, спотыкавшихся на дрожащих ногах, в лагерь. Зенела была в самом низу кучи, бледная и неподвижная, как утонувший котенок.

— Несите ее к огню.

Оттолкнув меня, Сорград принялся выкапывать вялое тело девушки из вязкой почвы. Разочарованно чавкнув, земля отпустила свою добычу, изо рта и носа потерпевшей засочилась грязная вода. Мы отнесли толстушку к костру и бережно положили на землю. Я спросила себя, не пора ли нам разводить погребальный костер.

— Узара! — крикнул Фру, баюкая голову Зенелы в своих руках.

— Где вы ее нашли? — Маг встал на колени и приложил ухо ко рту девушки, слегка касаясь пальцами ее шеи, чтобы проверить пульс. Состроив гримасу, он быстро разорвал лиф

Зенелы и положил ладонь ей на грудь, прямо над сердцем. — Опусти ее.

Запрокинув другой рукой голову девушки, маг закрыл глаза и сосредоточился. Ее кожа была совершенно белой в свете костра. Узара поднял руку, и грудь Зенелы медленно поднялась, следуя за движением мага. Ее синеватые губы раздвинулись, воздух слабо засветился, по приказу чародея протискиваясь в ее горло. Мы все затаили дыхание. Узара продолжал двигать ребра девушки, напоминая ее телу, как дышать. Теплое свечение окутало ее всю, вытесняя холод из костей.

— Потрите ей руки и ноги. — Маг резко кивнул нам с Сорградом.

Я плюхнулась на колени, но мокрые пальцы Зенелы оставались холодными и безжизненными между моими ладонями. Сорград, совершенно бесстрастный, растирал ей ступни. Узара внезапно поднял голову и уставился на него, но затем вновь сосредоточился на своей задаче.

Казалось, прошла целая вечность, но вдруг девушка закашлялась и открыла глаза.

— Посади ее и укутай потеплее, — велел Узара менестрелю.

Зенела снова закашлялась, и тут ее вырвало. Зловонная вода окатила обоих мужчин, а толстушку все терзала изнурительная рвота. Я торопливо попятилась.

— С ней все будет хорошо? — Я подергала мага за локоть.

— Возможно. — Узара выглядел мрачным. — Ее легкие могут снова наполниться водой, такое бывает... — Он покачал головой. — Будем надеяться, у нее сильный организм.

— Как насчет замка Пастамар? Солуране умеют лечить этими эфирными заклинаниями. — Я не испытывала к Зенеле особой любви, но не хотела вызвать немилость Дрианон, ничем не помогая девушке.

— Мы никого не доставим в Пастамар, если не переберемся через эту треклятую реку, — нахмурился Узара.

Я оглянулась на поток. От крепких опор, когда-то несущих на себе последнее честолюбие Тормалинской империи, остались только рваные обрубки. Хижина хранителя превратилась в груду каменных глыб, сам он, безусловно, погиб, а маленькую усыпальницу Тримона полностью смыло.

— Вода поднимется снова? — Дрожь в моем голосе требовала утешающих объятий.

— Она вообще не должна была подняться! — Узара сердито уставился вверх по течению. — Я просто не понимаю этого. Я промерил глубину реки, учел скорость таяния снегов и то, что земля так насыщена влагой... — Он умолк, отрешенно глядя на воду. — Здесь, на материке, все иначе... вам бы больше пригодился маг воды.

— Ты единственный маг, который у нас есть, — заявила я немного решительнее, чем намеревалась.

— Да. Полагаю, да. — Узкие плечи Узары слегка поникли. — Мне следовало создать более надежную защиту...

— Я не это имела в виду, — возразила я.

— Кто умер и избрал тебя королем? — фыркнул Грен в тот же самый миг, набрасывая мне на плечи мою любимую накидку, порванную, грязную, но согретую теплом костра.

— Те, кто обладает магическим даром, обязаны использовать его ради общего блага, — с легкой обидой в голосе объяснил Узара.

— Вот ты и не дал нам с Сорградом утонуть, как мышам в водостоке, — отрезала я. Упаси меня Дрианон, эти чародеи принимают себя всерьез.

— Пошли выпьем чего-нибудь теплого, — призвал нас обоих Грен.

Узара покачал головой.

— Мне нужно посмотреть, как вода повлияла на брод. — Он закрутил в ладонях шар охрового света и стал вглядываться в воду. — Этого просто не должно было случиться. — Он быстро зашагал прочь, что-то бормоча себе под нос.

Неуверенность мага меня глубоко встревожила, и я нашла удобную мишень для своей досады в Грене.

— Где ты был?

Он дружески обнял меня за плечи.

— Видишь тот каменный уступ? Вон там и был, карабкался, как крыса по амбарной стене, так-то вот!

Я посмотрела на трех удрученных грабителей, пытающихся распутать промокшую сбрую. Пара грязных, вспотевших пони была стреножена рядом с ними.

— Потоп начисто смыл весь их багаж, — с притворной невинностью пояснил Грен.

Я сузила глаза.

— Куда?

— В удобную расщелину, вон там, — признался он.

— Ты успел заглянуть внутрь? Грен весело улыбнулся.

— Давай просто скажем, что если они — честные люди, то я — избранный Кола.

— Стало быть, эта ночь — не полная неудача, — слабо пошутила я.

— Тебе нужен горячий настой, — критически заметил Грен.

— Конечно, — согласилась я, — и белый хлеб к моему жаркому на ужин, и вели горничной не будить меня утром слишком рано. — Я никогда не могла долго злиться на него.

Я позволила Грену отвести меня к костру, где две женщины увещевали торговцев поделиться уцелевшими припасами. Никто не уберег можжевелового спирта, и мне пришлось довольствоваться чашкой только что вскипяченной воды, горькой от трав. Было бы неплохо добавить туда ложку меда, но стоит ли в такое время жаловаться по пустякам?

— Как ты себя чувствуешь? — Я устроилась возле Зенелы, посаженной спиной к тому, что осталось от чемоданов Сорграда.

— Грудь болит, — хрипло ответила девушка. Внушительный кровоподтек лиловел на лбу толстушки, а глубокая рана под подбородком надолго оставит ее меченой. Руки Зенелы были поцарапаны, ногти сломаны, длинные волосы превратились в спутанное крысиное гнездо. Ее подбородок задрожал, глаза затуманились слезами. Не расположенная сидеть без дела и предаваться отчаянию, я вытащила из кармана гребень и начала вычесывать колтуны из ее волос. Фру запел Лесную песню, припев — бессмысленный набор слов, довольно приятный на слух и успокаивающий. Зенела задышала чуточку легче, и мы сидели, пока люди вокруг нас смотрели, что можно спасти, озабоченно проверяли лошадей и мулов; холод царил в их душах, так же как в их костях.

Фру затянул новую песню, и одно имя среди незнакомых Лесных слов привлекло мое внимание.

— Это песня о Вьенн? — Нелепая мысль пронеслась у меня в голове.

Менестрель кивнул.

— Ты ее знаешь?

— Вроде слышала однажды, много лет назад. — Важнее то, что я видела это имя в одной из непереведенных Лесных песен в книге. У меня руки зачесались вытащить ее, но я не посмела рисковать драгоценной вещью среди всей этой грязи и сырости. — Напомни, о чем там речь.

Возможно, я что-то путаю. Фру улыбнулся.

— Вьенн оставила своего возлюбленного, Сериза, чтобы побродить по Лесу сезон-другой и выучить новые песни. Какое-то время она путешествовала с Реджиром, ткачом деревьев. Опьяненный ею, он разгневался, когда она решила вернуться к Серизу. Реджир повелел ивам сплестись в клетку, чтобы удержать Вьенн, но ее слезы упали в реку, и та поднялась, снесла преграды и освободила ее. — Фру посмотрел на опустошение вокруг нас. — Очень своевременное сказание.

Значит, я вспомнила точно. Неуверенность грызла меня, но уже не такая нелепая. Оглянувшись на реку, я увидела Узару. Маг все еще бродил по берегу, хмурился и жестикулировал, споря сам с собой. Сорград и Соргрен присоединились к группе, пытающейся проникнуть в разрушенную хижину. Я встала, с трудом разминая одеревеневшую спину и ноги, приготовила настой и пошла к магу.

— Выпей, — приказала я.

— Но мне надо... — запротестовал он.

— Тебе надо передохнуть, чтобы набраться сил, или от тебя никому не будет пользы, — настаивала я.

Он вздохнул и пригубил горячий настой.

— Спасибо.

— Так ты убедился, что это была просто случайность? Я вымокла, озябла и устала, я жаждала ободрения.

— Откровенно говоря, нет. — Узара мрачно глядел на воду, несущуюся мимо под светлеющим небом. — Хотя все возможно. Здесь явно что-то не так со стихиями, но то могло быть просто совпадением: результат какой-то особенности погоды, эффект внезапного потепления. — Маг зевнул. — Имея под рукой хорошую библиотеку, да парочку учеников, засаженных за исследование, да отоспавшись с недельку, я бы сказал тебе точно. — Он выдавил ироничную улыбку. — Теория и практика расходятся гораздо больше, чем я представлял себе. Думаю, я должен извиниться перед Сорградом.

В первый раз вижу мага, признающего, что он не прав.

— А не могло случиться так, что это наводнение было вызвано Высшим Искусством? — выпалила я.

Я не хотела выражаться так прямолинейно, но я устала, и эта песня о Вьенн заставила меня излишне нервничать. В городе всегда можно определить, откуда исходят угрозы, из дверей или безлюдных улиц, и, сталкиваясь с другими людьми, ты осознанно противопоставляешь свою быстроту и свой ум их быстроте и уму. Но здесь, в этих дебрях, опасность могла прийти с любой стороны и со всевозможной магией; невидимая и неслышная, она цапнет тебя за ухо, прежде чем ты поймешь это.

Узара недоуменно поднял брови.

— Понятия не имею. Что навело тебя на такую мысль?

— Одна из старых песен. В ней говорится о наводнении, возникшем из ниоткуда. Это могла быть эфирная магия. — Я вдруг поняла, как невероятно это звучит.

Но маг, к его чести, воспринял меня всерьез.

— Если хочешь, я уговорю Планира спросить у Гуиналь, когда свяжусь с ним в следующий раз, но, по-моему, ты видишь элдричских человечков в тенях.

Возможно. А может быть, старые сказки о серо-голубых человечках, шныряющих в темноте дымоходов и чердаков, мгновенно путешествуя с места на место, содержат какие-то свои намеки на древнюю эфирную магию. Я потерла лицо, вздрагивая в предрассветном холоде. Все эти поиски казались такими простыми, когда мы с Райшедом обсуждали эту идею, сидя за бутылкой вина у очага уютной тормалинской таверны.

От развалин хижины донесся крик, и мы оглянулись. Мужчины стали отбегать в сторону, и тут же раздался зловещий грохот — это упали остатки дымохода. Сорград и Грен, качая головами, пошли прочь, и я направилась к костру, чтобы приготовить им настой.

— Всего, стало быть, шестеро мертвых для Полдрионовой ладьи, — горько подытожил Сорград.

— Может, Перевозчик не возьмет денег с хранителя моста, раз они занимались одним делом, — сострил Грен, но как-то без души.

Мне добавить было нечего, и я молча подала им напиток.

— Если б я тебя послушал, мы могли бы увести всех от берега и еще кого-нибудь спасти, — проговорил Узара с искренним сожалением.

Сорград бросил на него проницательный взгляд, лицо горца было серым от усталости.

— Кто тебе сказал, что они бы нам поверили? И потом, эта руна могла покатиться и в ту, и в другую сторону. Короткие паводки всегда неожиданны, вечно захватывают врасплох.

Нарочитый шум на краю леса заставил весь лагерь обернуться. Горсть мужчин, одетых в кожу и мех, вышли из-за деревьев, двое с короткими луками наготове, один с кучей метательных ножей на перевязи. Все пятеро были мускулистые, с худощавыми лицами, все ниже меня ростом, но такие же рыжеволосые. Я спросила себя, как давно они наблюдают за нами.

Таверна «Клин и Молоток», Гринт, 12-е поствесны

— Тебе не хватит?

Голос Кейсила звучал ласково, но Тейриол все равно покраснел, поднимая одуревший взгляд от кружки. Кейсил стоял у стола, где младший брат сгорбился над пролитым липким медом и нетронутой миской похлебки.

— Нет, не хватит. — Четко выговаривая слова, Тейриол потянулся за кувшином и, сосредоточенно моргая, вылил в кружку весь оставшийся мед. Нетвердой рукой потер вспотевшее лицо, взъерошенные волосы торчали непокорными желтыми шипами. — Когда доберемся до дома, мама будет готова сгрызть железную болванку и выплюнуть гвозди, поэтому я намерен извлечь все что можно из этой поездки. Еще один сюда! — Он замахал пустым кувшином.

Трактирщик, подняв брови в невысказанном вопросе, посмотрел на Кейсила.

— Нет, пока ты чего-нибудь не съешь. — Кейсил поймал взгляд служанки. — Хлеб и мясо сюда, будьте добры. — Он отдал ей застывшую миску.

Тейриол воинственно набычился, но непокорность в его глазах быстро схлынула под внезапным приливом сентиментальности.

— Ты знаешь, что для нас лучше, верно, Кейси? Ты приглядываешь за всеми нами. Я должен был послушаться тебя, верно? А не Джиррана, чтоб ему пусто было...

— А что Джирран? — Кейсил сел и ненавязчиво отодвинул кружку брата.

— Где Джирран? — Подняв отяжелевшую голову, Тейриол обвел глазами таверну. — Где Эйриз? Мы должны заботиться о ней, мама велела...

— Джирран повел ее на танцы в рыночном зале.

— Решил ее порадовать? Давно пора. — Тейриол нахмурился. — Не знаю, что скажет мама. Эйриз ничего не выиграла, настаивая на этом парне при всех его сказочных посулах. — Он недоуменно уставился на грубый черный хлеб и сочную баранину, которые появились перед ним.

— Поешь, Тейро, — посоветовал Кейсил небрежным тоном, но глаза его были внимательны. — Джирран так и не рассказал мне, что случилось, когда вы продали те шкуры. — Он аккуратно ел мясо, помогая себе ножом. — Вы пошли искать петушиные бои или что-то в этом роде? Не бойся, я не скажу маме.

Тейриол невнятно выругался с полным ртом и поперхнулся.

— Ты знаешь, сколько ему заплатили? — выпалил он, когда снова мог говорить, весь красный, и не только от кашля. — Всего-то в два раза больше того, что дал бы нам Дегран. После всех его обещаний!

— Он плохо торговался? — Мрачное удовлетворение притаилось в глазах Кейсила.

На лице Тейриола промелькнуло легкое смущение.

— Ему не дали торговаться. Тот Хакус, он говорит, что вот, мол, моя цена, и мы должны принять ее, или он заставит ту шлюху донести Страже, что это мы накостыляли их товарищам. — Недоумение и обида сквозили в голосе юноши.

— Джирран втянул тебя в драку с горожанами? — Кейсил сжал свой нож так, что пальцы на миг побелели.

— Он сказал, это часть сделки с тем Хакусом. — Тейриол не хотел встречаться с братом взглядом и зашаркал ногой по тростнику на полу, пересыпанному душистыми травами. — Ладно, мы сели в лужу, — продолжал он с негодованием. — Та шлюха, она работала на Хакуса, ставлю любые деньги. Небось отвлекала тех стражников, расшнурованная по пояс, а ноги голые, как освежеванный кролик...

Кейсил покачал головой.

— Забудь ту шлюху, она не имеет значения. И говори потише, незачем всем знать про наши дела. Так ты говоришь, Джиррана надули?

Тейриол мутным взглядом поискал свою кружку.

— Тот Хакус, он появился с мешком денег и пятью молодцами: плечи — как амбарная дверь, и все в кованых сапогах и с дубинками. Джирран даже деньги не пересчитал, а сразу пошел спорить, но эти двое — они уже забирали шкуры с тележки. Джирран начал шуметь, а Хакус пригрозил тут же позвать Стражу. — Его язык запнулся под двойным грузом возмущения и алкоголя. — Весь этот путь — и ради чего? Мы выручили бы столько же, если бы продали шкуры в Битарне, как ты предлагал. Это не возвращение для мамы, которая всю зиму их выделывала. Что Эйриз думает...

— Хватит, — твердо перебил его Кейсил.

Дверь открылась, впуская веселую компанию с бала, следом за ними донесся слабый бой курантов с башни рынка. Мужчины горделиво взирали из-под новых шляп с еще жесткими яркими перьями. Их спутницы украсили свои будничные шерстяные платья, голубые и мареновые, новыми шелковыми лентами, лазурная и розовая отделка на рукавах и лифах придавала им праздничный вид. Одна темноволосая девушка теребила длинную бахрому тонкой шали из мягкой козьей шерсти, вышитой горными цветами.

— Вы купили такую для Тейлин? — Тейриол с трудом всмотрелся в ту сторону.

Кейсил смерил его оценивающим взглядом.

— Еще меда, полный кувшин, — крикнул он трактирщику. Тот пожал плечами и повернулся к бочке, лежавшей сзади на стойке. Кейсил налил себе полкружки, но кружку брата наполнил до краев. Широко ухмыляясь, Тейриол почти осушил ее, прежде чем перевести дух. Он нахмурился, зловещая серая бледность вытеснила румянец с его лица.

— Что-то мне нехорошо. — Юноша икнул. Сделав еще глоточек, он торопливо поставил кружку. — Думаю, мне надо на воздух.

Свежие капельки пота выступили у него на лбу.

— Пошли.

Кейсил взял брата под руку, и они направились к двери. Трактирщик провожал их озабоченным взглядом. На полпути ноги Тейриола подкосились, и он схватился за живот, страдальчески работая челюстью.

— Шевелись!

Обхватив брата за талию, Кейсил потащил его наружу, а на узкой немощеной улице отпустил. Юноша упал на четвереньки, и его начало рвать: мясо, мед, хлеб отвратительным месивом извергались из его желудка. Лицо Кейсила скривилось, но, когда рвота прошла, он поднял Тейриола и, ласково подбадривая, медленно отвел к городскому колодцу.

— Посиди здесь минутку, мой мальчик.

Колени Тейриола послушно согнулись, опуская его на холодные каменные ступени. Кейсил быстро поднял ведро и вылил холодную воду на голову юноши, повторяя эту процедуру под бессвязные протесты Тейриола, после чего своим платком стер капли с дрожащего лица брата.

— Я промок, — стуча зубами, пожаловался Тейриол, весь пепельный в равнодушном свете лун, взирающих на них с высоты.

— Попей немножко.

Юноша зачерпнул воды в дрожащие ладони.

— Если хочешь напиваться, пока тебя не вырвет, это твое право, и я не скажу маме, — произнес Кейсил, — но ты не ляжешь со мной в одну постель, воняя, как собачья блевотина.

Тейриол сгорбился перед ним, мокрый и удрученный.

— Тебе нужно поспать, мой мальчик, — нежно сказал Кейсил.

— Утром мне будет лучше, — пробормотал юноша; он все еще был бледен, но уже не так сжимал губы.

Кейсил не стал разрушать эту призрачную надежду. Он повел Тейриола к гостинице под низкой крышей, в которой они остановились.

На стук открыл мрачный привратник с коптящей сальной свечой в руке.

— Он пьян? Я не позволю, чтобы его стошнило в моей кровати — пусть спит снаружи, с собаками.

Кейсил обеими руками поддерживал Тейриола, тот быстро увядал.

— Мы сняли комнату и будем спать в ней, — отрезал он.

— А как насчет тех, кто приедет после вас? Не вы одни возвращаетесь в горы после праздника! — недовольно заворчал привратник.

Не слушая его, Кейсил прислонил брата к стене, а сам отпер дверь в их узкую комнату.

— Ну же, шагай.

Тейриол ввалился внутрь, рухнул на грубый тюфяк и застонал, когда Кейсил начал стаскивать с него сапоги. Ругаясь шепотом, Кейсил снял с брата мокрый плащ и рубаху.

— Дурачок.

Расшнуровав его бриджи, Кейсил перекатил совсем вялого юношу на грудь, подоткнул сбоку скатанное одеяло, а другим накрыл.

— Ладно, Джирран, теперь ты.

Угроза на лице Кейсила вынудила замолчать надутую старуху, торчавшую со своим шитьем у двери.

Рыночный зал весь сиял от свечей внутри и жаровен снаружи. Мужчины, отдыхавшие от танцев, стояли кучками, делясь жевательными листьями, а один жарил орехи в сковородке на тлеющих углях.

— Вечер добрый, — кивнул он Кейсилу, облизывая пальцы, когда очищал горячее ядрышко.

Горец безмолвно кивнул, одновременно заглядывая в открытую дверь, чтобы разыскать Джиррана и Эйриз. В здешнем обществе имелось немало белокурых голов и множество темных, хотя почти весь народ отличался специфическим сложением, характерным для Горной крови: был более низкорослым и коренастым.

Эйриз стояла в круге людей, готовящихся к пляске, ее глаза блестели от удовольствия, на скулах розовел прелестный румянец. Ее платье из вышитого льна было единственным горного фасона в этом большом зале, но Эйриз казалась совершенно довольной, что из-за этого на нее обращают внимание. Прилично закрытое, с длинными рукавами, оно было сшито точно по фигуре и, выгодно подчеркивая ее округлости, привлекало раздраженные взгляды двух местных красавиц, облаченных в смелые платья без рукавов и с глубокими вырезами.

Пусть другие девушки разденутся догола, Эйриз все равно будет притягивать к себе взгляды, подумал Кейсил с тайной улыбкой, даже не будь на ней драгоценностей. Его сестра носила ожерелье из переплетенных золотых цепочек, кольца, блестящие глубокой гравировкой, на каждом пальце и филигранную сетку с хрустальными подвесками, сверкающими на ее белокурых косах. Драгоценности, подаренные ей Джирраном в залог обещания жениться на ней, произвели хороший эффект, размышлял Кейсил. Однако с тех пор он почти ничего не подарил ей.

Вокруг танцевальной площадки матроны этого городка обменивались сплетнями за настоями и разбавленным вином. Одна с любопытством взглянула на Кейсила, когда он пробирался мимо.

— Кто этот молодой человек?

Ее соседка близоруко посмотрела ему вслед, но тут же покачала головой.

— Просто какой-то проезжий горец.

И женщины вернулись к более захватывающим темам.

Кейсил постоял минуту, глядя на квартет музыкантов, сидевших возле усыпальницы Ларазион. Статуя богини была убрана веткой бело-розовых цветов и взирала пустыми мраморными глазами на краснолицего флейтиста, раздувающего щеки. Флейтист вел мелодию, его товарищи, по всей видимости — братья, вторили ему лирой и цимбалами, а барабан отбивал ритм.

— Ты не должен танцевать со своей женой? — Кейсил без церемоний опустился на стул.

Джирран сидел у ширмы, поставленной перед задней дверью, чтобы не допускать сквозняка, и смотрел куда-то невидящим взором, глубоко погруженный в раздумья.

— Что?

О чем бы ни думал Джирран, это вызвало улыбку на его лице. Один из самых красивых мужчин в зале, он получал немало призывных взглядов от девушек, тщетно надеявшихся на кавалера.

— Я спросил, не должен ли ты танцевать со своей женой? — Ответ Кейсила звучал вызовом.

Джирран с хозяйским удовлетворением взглянул на Эйриз.

— Нет, здесь ей ничто не угрожает, и вряд ли она пойдет наружу с одним из этих навозников. А если и найдется такой прыткий, я мигом набью ему морду. Шучу! — поспешно добавил он, увидев серьезное лицо Кейсила. — А ты что здесь делаешь? Ты не больше меня любишь скакать, будто ошалевший от весны козел. — Он ласково улыбнулся Эйриз, когда девушки проносились мимо, быстро меняясь партнерами. — Тебе не приходится терпеть ее ворчания.

— Ты дал Тейриолу денег, чтобы он напился до рвоты? Кейсил сурово посмотрел на Джиррана, но тот лишь пожал плечами.

— Он — мужчина и может делать что хочет.

— Ему еще целых пять лет до совершеннолетия, и ты это прекрасно знаешь. Ты женат на его сестре и обязан заботиться о нем.

Джирран огляделся по сторонам с первым признаком беспокойства.

— Что он натворил?

В затененном углу глаза Кейсила казались темно-синими.

— Во-первых, он рассказал мне о чудесной сделке, которую ты заключил в Селериме.

— Сделке? Да это был просто грабеж, — фыркнул Джирран. — Воровской притон, вот куда привел меня Тейриол. Ты прав, он еще не скоро повзрослеет.

Кейсил нахмурился.

— Тейриол сказал, что это ты предложил искать покупателей у задних ворот.

— Это Тейриол захотел поглазеть на петушиные бои. Уверенность Джиррана подзадоривала Кейсила отрицать это.

— Он говорит, ты получил жалкую цену, — мрачно выговаривал шурин.

Лицо Джиррана стало воинственным.

— Я получил лучшую цену из того, что мог получить, и дам в морду каждому, кто скажет иначе. — Он машинально провел рукой по бороде. — Во всяком случае, что сделано, то сделано. Собаки, лающие на луну, не остановят ее заход.

— Ты будешь учить меня житейской мудрости? После того как все твои обещания сделать нас богачами разлетелись в прах? — возмутился Кейсил. — Спасибо, но жители низин могут обманывать нас и дома, в долине. И из нас троих ты понес больше всего убытков! Где ты возьмешь золото, чтобы возместить отцовское наследство? Что Эйриз найдет под плитой очага, когда придет Солнцестояние? — Кейсил говорил тихо, но гнев в его неразборчивых словах все равно привлекал любопытные взгляды.

Джирран удовлетворенно скрестил руки на плотной груди.

— Эйриз будет за что благодарить меня к Солнцестоянию, помимо нечистых денег с низин в ее сундуках. Мы можем забыть того вонючего Харкуаса и его шавок. — Он поджал ноги, когда танцующая пара выбилась из круга.

— О чем ты говоришь? — Кейсил ничего не понимал.

— Ты хотел бы поставить этих жителей низин на место раз и навсегда? Ты хотел бы вернуть то, что по праву принадлежит нам, и проклясть любого, кто попытается снова нас надуть? — Джирран потянулся, закинув руки за голову, и снова скрестил их, широко улыбаясь Кейсилу.

— Ты еще пьянее, чем Тейриол, — решительно молвил Кейсил. Он потянулся за зеленым стеклянным кубком Джиррана и понюхал осадок.

— Я не пьянею от одной чаши сладкого миндаля, — усмехнулся Джирран.

Кейсил смерил его твердым взглядом.

— Тогда объяснись.

Желание поделиться своим открытием победило искушение Джиррана лелеять его при себе еще какое-то время.

— Видишь этих музыкантов? Они только что вернулись из Селеримы.

— И что? — Кейсил едва взглянул на квартет, наяривавший страстную мелодию.

— А то, что у них есть новая песня. Барабанщик пел ее раньше.

Кейсил вздохнул.

— Или рассказывай все толком, или я возвращаюсь, чтобы присмотреть за Тейриолом.

Хорошее настроение Джиррана немного померкло.

— Это была баллада о тормалинцах, которые поплыли через океан к неизвестным землям и нашли могущественное племя людей. Могущественное в магии, Кейси, с ее помощью они пересекают моря и нападают на тормалинцев на их собственной родине.

Кейсил пожал плечами.

— Жители низин прогнали своих магов в море, верно? Стало быть, они вернулись, чтобы отплатить им за это.

Джиррана распирало от самодовольства.

— Если верить певцу, эти люди зовутся эльетиммами.

— Я должен знать это название? — Кейсил сдвинул брови. — Звучит знакомо...

— Аниатиммы? — подсказал Джирран. У Кейсила отвисла челюсть.

— Но это лишь сказка для зимних ночей у огня!

— А что, если нет? Что, если эти люди, где бы они ни были, рождены от той крови?

Оба замолчали. Музыка гремела, и танцующие кружились мимо них.

— Думаешь, такое возможно? — Позабыв вражду, Кейсил размышлял над этим поразительным известием.

— Баллада говорит о белокурых людях, — сообщил Джирран.

— Значит, нас снова сделали главными злодеями, — протянул Кейсил. — Это не новость. Добрая половина сказок у жителей низин говорит про белобрысых воров, нападающих на курятник бабушки.

— У здешних крестьян — да, — кивнул Джирран, — но с чего бы песне из далекого Тормалина рассказывать это? Баллады, которые мы слышали в Селериме, в основном предупреждают о босоногих варварах, совершающих набеги с дальнего юга.

Кейсил развел руками.

— Вот тебе и ответ, верно? Это островитяне, варвары Южных морей, да?

— Они темнокожие и темноглазые, — уточнил Джирран. — Эта песня не может быть о них.

Кейсил озадаченно пожевал губу.

— Но ты думаешь, это и правда могут быть аниатиммы?

— Песня говорит о Людях Льдов. Это ведь не может быть совпадением?

— Нет, — выдохнул Кейсил. — Не думаю, что это совпадение. — Он посмотрел на Джиррана. — Но что это означает для нас, кроме того, что сказка превращается в быль? И зачем нам искать аниатиммов? Их изгнали, потому что их вождь пытался сделать себя единственным правителем всех долов!

— Эти люди владеют магией, Кейси, — напомнил Джирран, пристально глядя на шурина. — Они достаточно владеют магией, чтобы пересечь океан и ходить невидимыми среди жителей низин. Если верить песне, навозники в страхе бегут от этих эльетиммов. Подумай об этом, Кейсил. Если это — аниатиммы, то их магия должна быть истинной магией, не извращением чародеев с низин. Настоящая сила, вкорененная в горы в прежнее время и не запертая Шелтиями в тайны Солнцестояния. Если это аниатиммы, тогда у нас общая кровь, пусть и разделенная бессчетными поколениями. Что, если мы заявим о родстве и потребуем помощи?

Не дождавшись ответа, Джирран продолжал:

— Вспомни истории, что рассказывают у очага в бессолнечное Солнцестояние. Что, если бы снова удалось вызвать вирма Сейдера? Он бы выгнал жителей низин из наших рудников скорее, чем рудничный газ! Что, если бы можно было послать в долы призраков Морна? Пусть прогонят всех глупых коров за ближайший утес! Мы могли бы запутать ноги воров, ставящих капканы в наших лесах, верно? Келл Ткач делал это!

— Но это только сказки, Джирран, — возразил Кейсил, хоть и не слишком уверенно.

— Неужели? — парировал Джирран. — Как и аниатиммы, так нам всегда говорили. Но как еще жители низин узнали бы о них, если б не было в этом какой-то правды?

Кейсил смутился.

— Это всего лишь песня, Джирран. Какой-то менестрель выдумал историю, чтобы пощекотать нервы жителям низин. Скажи мне, что происходит с этими эльетиммами? — Горец выделил последнее слово. — Ставлю мои лучшие сапожные пряжки, что они потерпели неудачу. — Кейсил фыркнул, враждебно глядя на невнимательных танцующих, плетущих сложную фигуру по всей длине зала.

— Не так, как ты бы предположил, — с довольным видом ответил Джирран. — Эти тормалинцы поехали на острова, так гласит песня, чтобы выкрасть обратно заложника...

Кейсил глубоко вдохнул.

— ...вот именно, Кейси. Кто из жителей низин понял бы, как это глупо? — заторопился Джирран. — Они поехали, чтобы выкрасть заложника, и, разумеется, его казнили. За другими охотились как за установленными преступниками, но они украли лодку и как-то ухитрились не утонуть и были прибиты к родным берегам. Вот как далеко простирается их победа, и я назвал бы ее жалкой.

Кейсил покачал головой.

— Это только песня, Джирран. История о приключениях, скроенная из отрывков полузабытой саги. Какой-то восточный горец, ушедший в деревню, передал эту легенду своей жене — жительнице низин — и их полукровкам-детям. Только и всего.

— Какую легенду? — заупрямился Джирран. — Скажи мне, из какой такой саги это слатано? Как могли восточные горцы отыскать подобное сказание, когда они так далеко ушли от старых обычаев? Они едва могут перечислить три колена своих кровных родственников!

— Ну, я не знаю, — уступил Кейсил. — Ладно, допустим, в этом есть доля правды, но нам-то что с того? Пусть эти люди способны пробудить Варангеля и его ледяных демонов, но одна дорога к океану займет полгода, а ты говоришь, что они на другой его стороне!

Наклонившись вперед, Джирран понизил голос.

— Если они обладают истинной магией, Шелтии сумеют связаться с ними.

Кейсил вздрогнул, словно его ударили в ногу.

— Ты это серьезно?

— А почему нет? — дерзко вопросил Джирран. — Тебе не кажется, что Шелтиям следует рассказать?

— Если эта песня разойдется повсюду, они и без меня о ней услышат. — Кейсил в ужасе покачал головой. — Мне не нужны неприятности.

— А мне нужна та сила, если аниатиммы обладают истинной магией и готовы поделиться ею, — решительно заявил Джирран. — Пусть Шелтии цепляются за свою мудрость, пусть их прогоняют все дальше и дальше с каждым годом. Я хочу ходить по землям Эйриз, не попадая ногой в капкан какого-то вора. Я хочу продавать металлы, которые потом своим добываю из земли, за справедливую цену, и чтобы ее не сбивал какой-то житель низин, чьи рудники существуют на крови рабов, оскверняющих землю своим страданием. Я хочу в безопасности ходить от дола к долу, требуя кров, когда нужно, и не находить двери запертыми от грабителей из низин, которые столь часто попирают дорожное перемирие, что оно уже ничего не стоит.

— Но ты же не знаешь наверняка, что у этих людей есть истинная магия, даже если они существуют, — запротестовал Кейсил, но его словам не хватало прежней силы.

— А ты не хочешь узнать? — с вызовом спросил Джирран.

— Возможно, хочу. Ты уже заразил меня своими фантазиями, — вздохнул Кейсил. — Но какой ценой? Чтобы меня избегали Шелтии?

— Думаю, я знаю, кому мы можем доверять, — медленно проговорил Джирран. — Моей сестре.

— У тебя нет сестры. — Кейсил сурово глянул на него. — Она теперь Шелтия. Ее кровь — их, и ты не имеешь на нее прав.

Джирран задумчиво погладил бороду.

— Полагаю, я мог бы убедить Эритейн скрыть это.

— Тебе придется сильно постараться, не то окажешься по горло в беде, — с сомнением молвил Кейсил. — Что она, по-твоему, скажет?

— Понятия не имею, — признался Джирран. — Я прощупаю ее, посмотрю, захочет ли она меня выслушать.

— Не вмешивай нас, — потребовал Кейсил. — Если тебя станут избегать, мы хоть сможем позаботиться об Эйриз.

— Ради Эйриз я и хочу это сделать. — Глаза у Джиррана запылали. — Я хочу дать ей все, что только может вообразить ее головка, я хочу дать ее дочерям такое положение, чтобы потребовать обратно все права на земле и под землей, которые отошли к другим их крови. Я хочу передать сыновьям такое наследство, чтобы они ловили взгляд каждой матери, чтобы связать нашу кровь, вашу и мою, с каждым долом к западу от Ущелья, чтобы нам никогда больше не пришлось иметь дело с жителями низин, если мы того не захотим.

Его голос стал расчетливым.

— И, конечно, вы с Тейро первыми извлечете выгоду. Ваш отец умер слишком рано и не оставил вам достойного наследства, поэтому никто не будет возражать, если Эйриз решит обеспечить вас. Ты мог бы уверенно держаться на Солнцестоянии, а не как в прошлый раз. Я слышал, ты утверждаешь, что не ищешь пока невесту, но сам все надеешься, что какая-то девушка с приличным участком земли поддастся твоим чарам и настоит на свадьбе.

— Тебе это удалось, — с сарказмом заметил Кейсил. Танец закончился торжественным аккордом.

— Разве Тейро не достоин хорошей партии? — Джирран пропустил издевку мимо ушей, глядя, как Эйриз отвечает на поклон своего кавалера.

— Если хочешь продолжать это дело, я не стану тебя удерживать, — решил Кейсил. — Я никому не скажу, и ты не должен никому говорить, особенно Эйриз. Если из этого что-нибудь выйдет, хорошее или плохое, потом хватит времени для объяснений.

— Согласен. — Джирран протянул руку, и Кейсил коротко ее пожал. — Как только вернемся домой, я пошлю весточку моей бывшей сестре.

— Она не придет, — предсказал Кейсил.

— Посмотрим.

К ним подошла Эйриз.

— Любовь моя, ты блистаешь как лебедь среди этих голубиц. — Джирран встал, чтобы поцеловать ее в щеку.

Эйриз, хихикая, сделала реверанс.

— Теперь ты потанцуешь со мной?

— Конечно, моя дорогая. — Джирран предложил ей руку. — Пора напомнить этим жителям низин, что ты моя жена, покуда они все не потеряли головы от твоей красоты.

Кейсил со слегка насмешливой улыбкой смотрел, как они присоединяются к кругу. На минуту его лицо помрачнело, но затем горец энергично потер ладони и встал. Он пересек зал и низко поклонился одной из вызывающе одетых девиц, с нахальным восхищением разглядывая ее прелести.

— Могу я пригласить вас на этот танец?

Брюнетка немного смутилась, но, видя зависть подруг, скромно обряженных в шали и нижние юбки, не смогла отказать.

— Конечно, сударь, — смело ответила она.

Музыканты заиграли веселую мелодию, и Кейсил закружил девушку в танце, его широкая ладонь уверенно лежала на ее узкой талии.

Ирдигский мост, Великий Западный Тракт, 13-е поствесны

— Вам нужна помощь?

.Человек с ножами шагнул вперед. Медь в его волосах поблекла до русого цвета, и, принимая во внимание его обветренную кожу, я решила, что он одного возраста с Райшедом, может, на горсть лет старше меня.

Фру ответил ему на Лесном языке. Остальные путешественники замерли с выражением надежды и опасения на лицах.

Человек с ножами кратко обратился к своим спутниками. Двое из них снова исчезли под деревьями, а двое других пошли расценивать состояние реки.

— Каков план, Фру? — Я вежливо улыбнулась человеку с ножами, который ободряюще мне подмигнул.

— Они помогут людям перейти реку. — Менестрель стоял, безуспешно счищая грязь, присохшую к штанам.

— А как мы поступим с Зенелой? — поинтересовалась я. — Повезем ее в замок Пастамар или обратно в Медешейл?

Фру кивнул на деревья. Лесная женщина примерно моих лет с сумкой из оленьей кожи через плечо приближалась к нам в сопровождении одного из лучников. Она подошла к мужчине со сломанными ногами и, встав на колени, бережно открыла его раны. Даже при виде месива из разодранной плоти женщина сохраняла невозмутимость. Она достала из сумки закупоренный и запечатанный воском глиняный горшочек. Сломав ногтем печать, начала размазывать что-то на куске чистого полотна, кивком отвечая на вопросы раненого.

— Ну, что будем делать?

Сорград подложил дров на угли нашего костра и поставил чайник на таганок, пока Грен рылся в чьем-то брошенном ранце, откапывая завернутую в муслин ветчину. Он отрезал мне толстый кусок, и я жадно набросилась на еду, несмотря на затхлый привкус речной воды. Сорград извлек из глубин чемодана свою личную чайную коробку и проверил, все ли баночки остались плотно запечатанными от воздуха и сырости.

— Может, стоит предложить свою помощь? Заодно узнаем, что происходит.

— Давай посмотрим, как повернутся руны.

Я наблюдала, как наши попутчики разглядывают незнакомцев. Двое коробейников неприветливо хмурились, но возчики и семьи лишь обрадовались гостям. Одна матрона с характером таким же сильным, как ее руки, вскоре заставила одного из Лесных парней отложить лук и принести ей дров. Женщина с травами пошла к ней, дабы поговорить, и матрона отправила девушку класть припарки на раны пострадавшего. Вскоре подтянулись и другие путешественники, чтобы немедленно включиться в организацию переправы через реку и помощи раненым.

Вода в чайнике еще не успела закипеть, как откуда ни возьмись появились Лесные жители, да еще в таком количестве, что я невольно спросила себя, как близко они находились. По крайней мере я решила, что это — Лесной Народ, хотя они не отличались поразительным сходством, говорящим об общей крови, как, например, Грен и Сорград. Все это были взрослые мужчины и женщины, никаких детей или стариков, и действовали они дружно, как давние знакомые. Одна женщина с впечатляющей коллекцией серег, колец и цепей из золота и серебра размотала тонкую веревку со своей талии.

— Она не настолько прочна, чтобы выдержать что-нибудь, — с сомнением заметил Грен, опытным глазом оценивая веревку.

— Посмотри вон туда, — кивнул Сорград, заливая травы в узелке муслина крутым кипятком.

Еще трое Лесных жителей сняли свои веревки и ловко скручивали их в более крепкий жгут. Скрутив, они связали его с таким же жгутом, сделанным другой тройкой, и стали дожидаться третьей, чтобы скрутить еще более толстый канат.

Свист, слишком неестественный для птичьего, заставил меня повернуть голову, и я увидела Народ, влезающий на дуб на другом берегу реки. Один из Лесных жителей шагнул вперед и хлопнул в ладоши, после чего более высокий из двух наших лучников выпустил стрелу с привязанной к ней тонкой веревкой. Стрела едва не пронзила ступню человека, ждущего на том берегу.

— У него крепкие нервы, — одобрительно пробормотал Грен. Он понюхал промокшую горбушку и, сморщив нос, бросил ее в сторону.

— У стреляющего или у ждущего? — поддела я его, выковыривая из зубов грубое мясное волокно.

К тонкой веревке привязали другую, потолще, а к ней — еще более толстую, и, когда была закончена дружная работа на дереве с нашей стороны реки, прочный канат закачался над водой. Река кралась под ним зловещими мутными водоворотами.

— Похоже, они знают, что делают, — заметил Сорград. Над первым канатом были натянуты еще два, один — на уровне пояса, другой — на уровне груди. Лесные Люди начали переходить реку с такой легкостью, словно находились на мосту в четыре пяди шириной.

— Как девчонка менестреля должна карабкаться по этим веревкам? — поднял брови Грен.

Я поискала глазами Фру. Он стоял возле женщины с сумкой из оленьей кожи, ее рука в серебряных кольцах покоилась на ушибленном лбу Зенелы.

— Бьюсь об заклад, он был бы рад настою, чтобы взбодриться. У тебя нет чего-нибудь подходящего?

Сорград подал мне чашку с неаппетитной тускло-зеленой пеной.

— Я бы выпила вина, если найдешь какое-нибудь, с капелькой горячей воды и меда, — с надеждой добавила я.

— Дорогая моя девочка, ты ужасно старомодна. — Сорград в притворном ужасе покачал головой. — В наше время гурманы пьют настои. — И он повернулся, чтобы исследовать груду бутылок, осмотрительно сложенных в сторонке каким-то купцом.

Стараясь не поскользнуться, я пересекла суетливый лагерь. Сверху грязь подсыхала, но под коркой скрывался коварный липкий ил. Я едва не шлепнулась, когда сзади вспыхнул яростный спор. Трое, которых мы сочли грабителями, стояли нос к носу. Двое отталкивали третьего, подкрепляя угрожающие слова жестами.

— Из-за чего ссора? — спросила я одного из коробейников.

— Они только что нашли своего товарища, — угрюмо сообщил он. — Горло перерезано, не утонул.

Я покачала головой и пошла дальше. Бросаться с ножом на Грена — это последняя ошибка, которую совершает человек. Я посмотрела вокруг. Торговцы и возчики были заняты, готовя фургоны и животных, но остальные с испугом уставились на веревочный мост — они еще не оправились от шока, вызванного наводнением.

Фру беседовал с Лесным парнем, но с моим слабым знанием языка за их быстрой речью было не угнаться. Зеленые глаза парня несколько раз метнулись ко мне, теплея от восхищения. Парень был красив, в том возрасте, когда рост опережает силу, но уже широкий в плечах и веснушчатый, как певчий дрозд, его волосы блестели на хрупком солнце, пробивающемся сквозь верхушки деревьев, словно начищенная медь. Короткое ожерелье из белого и красного золота охватывало шею.

Я вдруг осознала, что женщина с сумкой из оленьей кожи смотрит на меня, и на лице ее видно оживление, которое мне совсем не понравилось. Она была примерно моего роста и сложения, но ей словно бы не хватало мяса на костях. Наметанные глаза, темные под тяжелыми бровями и обыкновенными русыми волосами, изучали меня.

Парень задал ей какой-то вопрос, и я обрадовалась, когда поняла ответ, произнесенный медленно с явно другим акцентом.

— Ей нужен покой и тщательный уход, чтобы не умереть от гнили в легких. Чем больше она будет двигаться и волноваться, тем слабее станет.

Зенела старалась подавить тихий упорный кашель. Ее лицо было нездорового цвета, а ввалившиеся, налитые кровью глаза широко распахивались, когда она переводила испуганный взгляд с Фру на женщину, не в силах понять их разговор.

— Есть тут поблизости место, где мы сможем получить для нее уход?

Мне хотелось знать, не придется ли нам расстаться с менестрелем.

— Ориал ее вылечит. — Удивление Фру было близко к упреку. — Я рожден от этой крови и с теми, кто находится под моей защитой, в свою очередь обращаются как с таковыми.

— Я пойду и приготовлюсь. — Женщина встала и отряхнула грязь со своих кожаных гамаш. — А ты пока залей это кипятком. Скажи ей, чтобы пила его горячим и дышала паром.

Она развернула пакетик из промасленной кожи и вручила Фру горсть сушеных цветов. Нет ничего загадочнее примулы. Я с детства помню этот горький вкус: тогда настои были чем-то, что ты принимал, когда болел, или не принимал вовсе, а не модными выкрутасами.

Я отдала Фру его тепловатый напиток.

— Можно мы останемся с вами на пару дней? Отдохнем немного, прежде чем двигаться дальше.

— Ты нашей крови, тебе будут только рады. — Фру смерил меня строгим взглядом. — Ты можешь отложить свои вопросы о песнях на потом? Чем скорее эти инородцы переправятся через реку и уедут, тем скорее Зенелу перенесут в укрытие.

— Конечно. — Я ободряюще улыбнулась толстушке и направилась к Узаре.

— Как насчет животных и товаров? — Задрав голову, лысеющий возчик с сомнением смотрел на Лесной Народ, плетущий тонкие веревки вокруг канатов моста, чтобы создать иллюзию стенок. — Нам не перенести их по этим канатам!

— Надо проверить брод, — с невинным видом ответил Узара. — Вероятно, опоры моста не дали воде сильно размыть русло.

— Я срублю шест, — пробормотал возчик, так и не убежденный, и пошел прочь.

Я многозначительно посмотрела на мокрые грязные рукава Узары.

— И как брод?

— Достаточно прочный для фургонов, если ехать медленно. Впряжем лишнюю пару лошадей. — Узара испустил тяжкий вздох. — По крайней мере если вчера и было что-то не так, оно прошло, поэтому вода не борется со мной.

— Не бери на себя слишком много, — предостерегла я мага. Узара слабо улыбнулся.

— Если кто-нибудь еще умеет восстанавливать речное русло, я с радостью приму его помощь.

Его взгляд переместился куда-то за меня, и, обернувшись, я увидела приближающегося Сорграда.

— Рэвин говорит, что надо заставить эту компанию двигаться. Народ выручит путешественников, попавших в наводнение, но они не собираются караулить мост все лето.

— Рэвин? — переспросила я.

— Тот, с ножами, — объяснил Сорград.

Я полезла наверх, чтобы самой испытать мост. Осторожно оценивая его качание и прогиб, я пошла к реке, глянув по пути вниз, на круг обращенных ко мне любопытных лиц.

— Ей хорошо, она ведь одна из них, а они лазают, как белки, все это знают, — пожаловалась солуранка. В ее говоре слышалась переливчатость, свойственная тормалинскому языку по обе стороны границы. Несмотря на грязь, коркой покрывавшую ее платье, она добыла где-то кружевной чепец и нашла время расчесать и заколоть волосы. Я узнала в ней женщину, которая распоряжалась у костра.

— Обо мне такое вряд ли скажешь, — произнес Сорград, внезапно возникший возле нее, с характерным акцентом Кола. — Если я рискну, может, и ты попробуешь?

Он энергично подошел к мосту, но вид у него был неуверенный. Я подала горцу руку, когда он с нервной улыбкой вставал на канат.

— Следуй за мной и старайся не смотреть вниз, — успокаивающе посоветовала я и медленно пошла вперед, чувствуя, как колеблется мост от неуклюжих шагов Сорграда. — Это не сработает, если они увидят Грена, бегущего на ту сторону испуганным хорьком, — прошептала я. — Где он?

— Пошел забрать то, что спрятал прошлой ночью, — непринужденно ответил Сорград. — Может, этого хватит, чтобы убедить мамашу?

— Мы привяжем ей на шею колокольчик, чтобы остальные пошли следом?

Я улыбнулась разинувшей рот толпе. Сорград с преувеличенной осторожностью повернулся кругом.

— Это гораздо легче, чем кажется, — громко объявил он. — По мне, так лучше перейти с сухими ногами, нежели снова промокнуть!

— Ну, давай, ма, — подгонял женщину нетерпеливый парень.

Он был почти взрослый, но его розовое лицо было отмыто матерью так же, как в любое другое утро. Его сестры подкатывали треснувший бочонок, выброшенный с какого-то фургона, — практичность, без сомнения, впитанная с молоком матери.

Мамаша посмотрела вверх, лицо мрачное, но решительное. Заткнув подол юбок за кушак, она влезла на бочку и неуклюже забралась на мост. Кто-то из возчиков очень своевременно подпихнул ее под зад, и женщина от неожиданности выругалась, а ее дочери захихикали.

— Держи равновесие. — Я ободряюще улыбнулась ей. — Иди очень медленно, по одному шагу, не смотри вниз, вот так, смотри на меня, передвигай только одну руку или ногу за раз.

Я продолжала эту тираду, пока женщина прочно ставила один крепкий башмак перед другим, толстые лодыжки в грязных чулках немного дрожали, костяшки белели, когда она крепко сжимала веревки. Так мы и продвигались. Мамаша бормотала молитвы Дрианон, и я добавила к ее мольбам свою краткую просьбу, ведь, если женщина соскользнет, мне ни за что ее не удержать.

— Отлично, вот так и продолжай, мы вмиг перейдем эту реку.

Она на мгновение опустила взгляд на мутную охровую воду.

— Не смотри вниз! — рявкнула я. Женщина возмущенно вскинула голову.

— Если ты не сделаешь этого, никто не сделает, — принялась я втолковывать ей. — Вы застрянете тут Тримон знает на сколько. Когда еще вода достаточно спадет, чтобы без опаски вести детей вброд?

Мамаша глубоко вдохнула и медленно, но без колебаний пошла дальше, пока не добралась до другого берега, где Лесные руки помогли ей спуститься на безопасность травы.

— Легче пять раз родить, — с чувством сказала женщина, обмахиваясь краем шали. Однако ее голос звучал твердо, когда она кричала своим детям: — Миро и Сарел, подоткните юбки, чтобы не мешались. Ну же, сейчас не время стыдиться мужчин, видящих твои ноги, глупая девчонка! Эска, ты пойдешь за сестрами. Нет, по одному, я не хочу, чтобы вы все разом были над водой. Миро, где твои мозги? Держись обеими руками!

Она продолжала строго подбадривать детей, пока все они благополучно не спустились на землю, где мамаша обняла их так крепко, словно никогда больше не выпустит из рук.

— Ну а вы чего ждете? — крикнула женщина над их головами тем, кто все еще мялся на другом берегу.

Дрианон жалует матерям непререкаемо властный тон.

К тому времени когда солнце полностью вышло из-за деревьев, все переправились через реку, за исключением возчиков, ждущих со своими повозками. Мы все наблюдали, как первый фургон медленно въехал в реку, мужчины ругнулись — вокруг них заплескалась вода. Течение все еще было достаточно сильным, чтобы тянуть за колеса и тревожно раскачивать остов телеги.

— Но! Но! — Кучер хлестнул ведущую пару, когда лошади шарахнулись от ледяной воды; кнут безжалостно обвился вокруг их ушей.

Мужчины налегли на веревки, привязанные к упряжи, чтобы тащить лошадей вперед. Животные напряглись, дрожа всем телом и потея, и мощным усилием выволокли тяжелую повозку на берег, за что были вознаграждены радостными хлопками, ласковыми словами и горстями свежей травы. Возчик насквозь промок, но сиял от облегчения. Его добро перебралось через реку в целости и сохранности.

Пока остальные фургоны совершали переправу, я заметила, что Узара спорит с купцом у последней повозки, и побежала обратно через мост.

— В чем дело?

— Я не думаю, что стоит рисковать, отправляя этого человека в фургоне. — Под натянутой вежливостью Узары явственно проступала досада.

— Хори не может идти по мосту, — запротестовал купец. Хори лежал на грязных одеялах на дне телеги: обе ноги в грубых лубках, толстые бинты придерживают испачканные зеленым повязки.

— Ты перенесешь его через реку с помощью магии, да? — мягко осведомилась я.

— Конечно. — Маг уже начал сердиться. — Почему же нет? В глазах Хори я увидела страх.

— Ты можешь доверять ему, — заверила я раненого. Рот Хори сжался в упрямую линию.

— Брод достаточно крепок, я положусь на него.

— Дело твое. — Я взяла Узару за локоть, чтобы увести с Дороги. — Пусть руны катятся как хотят.

Возмущенный ответ мага потерялся в общем шуме: возчик стегнул лошадей и погнал их в бурлящий поток. В отсутствие груза для устойчивости телега тотчас скользнула вбок. Белый от страха Хори вцепился в борта, изрыгая брань, достойную наемника. Возчик хлестал животных, но телегу все больше и больше опрокидывало. Если Хори уйдет под воду, ему уже не всплыть.

— Сделай что-нибудь, Узара, — не выдержала я.

— С какой стати? — огрызнулся маг, еле сдерживая ярость.

— Ладно. — Я скрестила руки. — Это будет не первый раз, когда глупость станет чьей-то смертью.

Узара бросил на меня испепеляющий взгляд, но взмахнул руками. Золотая вспышка оставила солнце бесцветным, и копье магии вонзилось в воду. Река вокруг фургона закипела, переливаясь золотом, лазурью и сапфиром, возчик испуганно сжал поводья, и лошади затрясли головами.

— Гони их, ты, придурок! — зарычал Узара, добавляя грязные ругательства.

Его сквернословие доставило мне наслаждение, которое превзошло удовольствие от магического света. Возчик схватился за кнут, хлеща своих коренников, пока на крупах не выступила кровь. Я взглянула на другой берег. Все собравшиеся там разинули рты и расширенными глазами смотрели, как фургон въезжает на пологий склон; последние завитки магического света исчезали с его колес вместе с водой, капающей на грязный дерн.

— Лично я оставил бы их тонуть, — заметил Грен. Сорград маячил в двух шагах позади него.

— Но ты не маг Хадрумала, приученный использовать свое колдовство во благо ближних, не так ли?

Я дружески улыбнулась Узаре.

Маг что-то проворчал, взглянул на Сорграда с совершенно неоправданной злобой и быстро зашагал прочь. Он тяжело дышал, щеки под угловатыми скулами впали, плечи устало поникли.

— Это и впрямь отнимает у них силы, а? — задумчиво молвил Сорград.

— Да, — согласилась я. — И это хорошо, если учесть, что он мог бы натворить, если б захотел.

На плече Грена висела незнакомая седельная сумка, и я вдруг сообразила, что налетчиков нигде не видно.

— А куда подевались наши друзья?

— Потопали обратно в Медешейл, — ответил Сорград.

Со вспышкой активности другие путешественники отбыли, стремясь наверстать потерянное время или убраться подальше от магии Узары. Лесной Народ начал разбирать мост, и Ориал вернулась с грубыми носилками для Зенелы из покрытых яркой тканью срубленных веток.

— Твой мужчина — маг? — Красавчик парень подошел ко мне с блестящими от любопытства глазами.

— Мой друг, — поправила я его. — Да, он — чародей.

— Эта магия... как ей учатся? — спросил парень, явно заинтригованный.

— Это дар, с которым человек рождается. — Я сосредоточила мысли на своей первоначальной цели. Хорошие поступки сегодня, возможно, заслужили мне награду у Сэдрин, но чего я хочу в этой жизни, так это награды от мессира и Верховного мага. — А у Народа есть магия?

Мы пошли за четырьмя мускулистыми парнями, которые тащили носилки Зенелы.

Красавчик покачал головой.

— Нет, у нас нет никаких заклинаний.

— Совсем нет? — уточнила я небрежным тоном.

— Совсем. А что привело тебя в зеленый лес в этом сезоне? — Он смотрел на меня с надеждой.

— У меня есть книга древних песен, часть написана на языке Народа. — Я ободряюще ему улыбнулась. — Я хочу узнать, о чем в них рассказывается.

Если я уговорю Фру спеть те старые баллады, то смогу увидеть, не проявит ли кто особый интерес или узнавание, решила я. Мы пробирались через великолепную весеннюю зелень и стелющиеся коврами голубые цветы, яркие, как небо над головой. Конечно, в самых старых балладах решающее откровение, которое дает возможность потерянному принцу доказать свои права, обычно падает на его колени в трех строфах от конца. Но, как свидетельствует мой опыт, реальная жизнь никогда не бывает столь легкой.

Становище, куда привел нас Рэвин, меня порядком удивило. Нет, я не ожидала увидеть дикарей, сидящих под деревьями и ждущих, когда посыплются орехи, но я представляла себе шалаши из веток или что-то подобное, а увидела широкую поляну с россыпью круглых жилищ, покрытых толстой рогожей. Народ вокруг занимался своими делами. Женщина вешала на отполированную раму узорчатую постель, чтобы проветрилась, и дети увлеченно возились с голенастыми щенками возле ее двери. Другие женщины сидели кружком, шили и обрабатывали кожу. Молодые оживленно болтали с парнями, складывающими дрова в аккуратные конусы. Все носили кожаные гамаши с туниками разнообразной длины и покроя. Молодые мужчины предпочитали фасон без рукавов, дабы похвастать своими мускулистыми руками, тогда как большинство женщин довольствовались множеством карманов. Вот тебе и экзотические тайны дикого леса. Обстановка была вполне домашней даже для матери Райшеда.

— Это для нас.

Фру кивнул на группу, ставящую новый дом. Одна девушка выкапывала яму для костра, другая складывала камни, чтобы выложить ее, третья размечала круг на подметенном дерне. Четверо женщин постарше плели длинную гибкую решетку из тонких прутьев, проткнутых и связанных кожаными ремнями, а еще две подносили рулоны рогожи.

— Несите ее сюда. — Ориал выглянула из дома с закрепленной над входом зеленой веткой.

Носилки были опущены на землю, и Фру внес Зенелу в низкое жилище. Из любопытства я пошла за ними. Толстушку усадили на кровать в виде рамы с натянутыми шкурами, покрытую шерстяным одеялом, которое можно купить в любом городке Энсеймина. Девушка задыхалась от приступа кашля, на щеках — слезы, в глазах — страх.

— Наклони ее вперед и расшнуруй платье, — приказала Ориал.

Фру прислонил Зенелу к своему плечу, и Ориал втерла в ее спину жирную мазь с резким запахом чеснока и еще чего-то незнакомого. Я чихнула. Возможно, здесь имелись тайны для аптекарей, но не было даже намека на мистицизм тех солурских целителей, которые выпрямляли ногу Хэлис.

— Выдыхай, медленно и ровно.

Ориал наклонила ухо ко рту Зенелы, пощупала пульс на шее, затем оттянула нижние веки, чтобы проверить цвет крови. В точности как любой аптекарь, к которому я когда-либо попадала.

— Ну, укладывайся и постарайся немного поспать.

Целительница махнула рукой, прогоняя нас с Фру наружу, но я успела заметить, что глаза Зенелы уже сонные. Что же все-таки было в том растирании?

Подвинув меня с дороги, менестрель ушел поговорить с Рэвином. Ни Сорграда, ни Грена, ни Узары нигде не было видно, и я малость растерялась, не зная, что делать. Я очень не люблю это чувство.

— Это для тебя и твоих мужчин.

От голоса Ориал за моей спиной я вздрогнула. Она указала на круг решетки, теперь накрытый сверху более крепкими прутьями, которые встречались в центре, вставленные в старое колесо от телеги. И железный треножник, закрепляемый в яме, подозрительно напоминал перекованные фургонные стойки. Я решила пойти помочь, но женщины работали так слаженно, что мое неумелое вмешательство только выставило бы меня на смех.

Я села рядом с Ориал — она толкла в ступке какой-то несчастный корень, превращая его в кашицу. Стены нашего нового дома уже были обернуты толстой дерюгой, покрытой в свою очередь крепкой рогожей, надежно связанной веревками из лыка.

— Мы должны благодарить за это Рэвина? — спросила я.

— Фру — из Народа и, будучи таковым, может рассчитывать на кров в любом становище. — Ориал глянула на меня с высокомерием. — Ты не из Народа, хотя и этой крови, верно?

— Ты тоже нездешняя, — парировала я. — Ты говоришь не так, как остальные.

— Я с дальнего юга, — спокойно пояснила целительница. — Я путешествую, чтобы перенять новую мудрость. Со временем я вернусь к моему народу — к зиме.

Мне показалось, что Ориал могла еще что-то добавить, но она шарила в своей сумке из оленьей кожи, и я не видела ее лица.

— Что за мудрость ты ищешь? — небрежно спросила я. — Что-нибудь вроде того, что знает мой друг Узара? Магию или заклинания?

Женщина сняла с пояса маленький нож и добавила к своей пасте стружки с жесткого сушеного стебля.

— Я — травница, как моя мать и большинство женщин в моем роду. Я ищу новых знаний о корнях и листьях, силе цветов и плодов, чтобы успокаивать боль и исцелять. — Она кивнула на новый дом. — Ты должна пойти и зажечь первый огонь в очаге, на счастье.

Как всякая новобрачная в Ванаме, вступая во владение кухней, чтобы та вскоре стала всем ее миром? Вряд ли, подумала я. Ориал снова мурлыкала с закрытым ртом, поглощенная своей работой.

— Фру играл эту мелодию прошлой ночью, — вспомнила я. — Вы с ним знакомы?

— Только сегодня встретились. — Ориал пожала плечами. — Это «Баллада о Руках Мазир». Все целители поют ее, на счастье.

— А ты не споешь ее для меня? Пожалуйста.

Я сидела на влажной земле, обняв колени, вся из себя — невинная просьба. Что-то в этой мелодии теребило меня, как назойливый ребенок.

Ориал взглянула на солнце, стоявшее теперь над головой. Его лучи пробивались сквозь листву и ложились на землю яркими пятнами.

— Думаю, у меня еще есть немного времени.

У нее был высокий и сильный голос, а произношение гораздо больше напоминало мне отцовское, нежели язык Фру — более текучий и неразборчивый, и по мере того как мелодия то поднималась, то опадала, я внимательно прислушивалась к словам. Некто Кеспар был обманом втянут в спор с Полдрионом, что переплывет реку между этим миром и Иным быстрее, чем Перевозчик одолеет ее на веслах в своей лодке. Неудивительно, что демоны сцапали его, и Кеспар вернулся домой к Мазир с гордостью и шкурой, разодранными в клочья. Мазир исцелила его любовью, травами и справедливым упреком. По крайней мере таков был смысл стихов, но припев ничего не значил для меня, кроме дразнящего эха.

— Что это такое: «ардейла менален рескел серр»?

— Это просто джалквезан. — Ориал билась над переводом, ибо я сидела, тупо глядя на нее. — Такие песенные слова.

— Но что они означают? — упорствовала я.

— Ничего. — Ориал беспомощно помахала пестиком. — Это бессмыслица.

— Ты поешь эту песню на счастье?

Меня так и подмывало сбегать за книгой. После всех задержек этого путешествия и превратностей минувшей ночи, похоже, удача наконец-то поворачивалась ко мне лицом.

— Считается, что это сказание помогает лекарству или припарке. — Ориал казалась сбитой с толку.

— А есть еще песни, которые поются на счастье для всяких других вещей? — спросила я с нарочитой небрежностью. — Много таких, с джалквезаном?

— Есть «Вьенн и Оленихи», — начала вспоминать женщина. — Когда ей пришлось спасаться от заигрываний Кеспара, она превратилась в олениху и спряталась среди стада. Еще есть «Сериз и Мост», «Мазир и Буря». В каждой из них есть джалквезан, но я не знаю никого, кто пел бы их с какой-то особой целью. А почему ты спрашиваешь?

Я пожала плечами.

— Просто любопытно.

Я встала и направилась к нашему новому дому, где Фру расстилал на крыше промокшее одеяло для просушки. Наши сумки были сложены внутри, и я с трепетом открыла свою котомку. Вся одежда отсырела и воняла, как ведро лягушек, но песенник был завернут в промасленную кожу, и я не зря потратила на нее деньги. Полотно под ней было чуть влажным в уголках, а книга внутри совсем не пострадала. Я с облегчением вздохнула.

Фру покосился на меня. Я почувствовала его досаду, смешанную с весельем. Сам менестрель нежно осматривал свою лютню. Один Тримон знает, как он уберег ее от наводнения.

— Зачем ты ее достаешь?

— Мы с Ориал говорили о песнях, и я хотела бы узнать ее мнение. — Я улыбнулась Фру. — Она сказала мне о джалквезане. Это те самые кусочки, которые ты не смог перевести мне? — Я мысленно пнула себя за то, что неправильно поняла менестреля. — «Мазир и Буря», она здесь есть. История о том, как эта Мазир потеряла дорогу и снова ее нашла.

— Конечно, — беззаботно кивнул Фру. — Никто не сможет перевести, я же тебе сказал.

Я сохранила небрежный тон.

— Ты сказал, что нет смысла петь эти песни в дороге, где никто не понимает слов. А как насчет того, чтобы подарить Ориал песню-другую, пока она работает? Народ их поймет, и это хоть как-то отблагодарит людей за сегодняшнюю помощь и заботу о Зенеле. Мы оба могли бы положить что-то на весы, верно? Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня, кажется, так говорят?

Фру оглядел поляну, где мужчины и женщины сидели за несложной работой или просто грелись на весеннем солнышке.

— Ну, Ливак, кто бы ни был твой отец, бьюсь об заклад, ему есть за что отвечать.

Тем не менее он подхватил лютню и зашагал к целительнице. Я побежала следом и, сев рядом с ними, пристроила драгоценный песенник на коленях, чтобы фру мог видеть страницы. Он сказал что-то Ориал, чего я не поняла, и заиграл веселую мелодию. За Лесными словами его богатого тенора было не так легко следить, но это была песня, которую он уже перевел мне в пути. Один мужик пошел в лес, увидел там незнакомку и погнался за ней, а она — я так и не уяснила, по какой причине, — вдруг превратилась в безобразную ведьму. Не пожелав стать ее любовником, наш герой попытался найти дорогу обратно к своим, но заблудился среди странных деревьев и еще более странных встреч, каждая из которых уводила его все дальше от дома. Когда же он наконец прошел полный круг, то обнаружил, что отсутствовал целых пять лет, а не пять дней, как ему представлялось.

Теперь, когда я впервые услышала, как она поется, этот джалквезан захватил все мое внимание, он ярко выпячивал каждую причину сетований этого человека на его бедственное положение. Лежавшие в основе ритмы казались все более знакомыми: Джерис, этот милый ученый, использовал эфирные чары с точно таким же ритмом. Эльетиммские ублюдки, которые его убили, а потом сделали все возможное, чтобы вытащить мои мозги через уши, творили мерзкие заклинания, звучавшие точно такой каденцией. Но что означают эти слова? Высшее это Искусство или совпадение?

Фру закончил бурным аккордом, и к нам подошли две женщины.

— Я не слышала эту балладу с тех пор, как была маленькой девочкой, — улыбнулась одна.

— У меня целая книга древних песен. — Я перевернула страницы, чтобы ей и ее подруге было видно. — Вам знакомы еще какие-нибудь из них?

Женщины пожали плечами.

— Мы не умеем читать, ни я, ни Серида, — спокойно объяснила первая.

— Как насчет этой?

Фру перевернул обратно несколько листов пергамента и нахмурился, перебирая пальцами лады. Его лицо прояснилось, и он начал мелодию с хитрой сменой высоты в середине куплета. Женщины кивнули со смеющимися глазами и присоединились к нему в задорной песенке о Белом Вороне. Оторвавшись от работы, Ориал добавила свое сопрано, и Фру перешел в более низкую тональность, их голоса то сливались, то расходились, создавая изящную гармонию. Я внимательно слушала, ловя себя на том, что киваю в такт, но хотя мелодия оставалась неизменной, слова растворились в хаосе, как только певцы дошли до припева.

Смеясь, Фру перестал играть, и Ориал захихикала. Она сказала что-то женщинам, и я вновь прокляла свое незнание языка.

Целительница посмотрела на меня.

— Беда с этим джалквезаном: все знают разные варианты! Она повторила слова первой женщине, и та, пошевелив губами, кивнула.

— Тогда еще раз.

Фру снова заиграл, и на этот раз они запели в лад, их задорное исполнение расшевелило все становище. Народ подходил и начинал подпевать, каждый подлаживался к словам большинства.

Когда они закончили, первая женщина посмотрела на меня.

— Ты еще должна зажечь огонь в очаге, не так ли? — Она говорила на тормалинском почти без акцента. — Это надо сделать прежде, чем солнце начнет садиться.

Она встала, и я осторожно положила песенник на землю рядом с Фру.

— Ты присмотришь за моей книгой, если я оставлю ее с тобой? — нервно спросила я.

— Как за ребенком моей крови, — обещал менестрель. Поскольку во время наводнения он лучше позаботился о своей лютне, чем о Зенеле, я поняла, что он не шутит.

Пересекая поляну, я столкнулась с женщиной, когда она выходила из своего дома со связкой лучины.

— Меня зовут Ливак.

— А я — Алмиар. — Недостаток плоти на костях и дубленая, как лайка, кожа не позволяли точно определить ее возраст, кроме того, что она из поколения моей матери. Ее рыжие волосы щедро посеребрила седина, а теплые, глубоко посаженные глаза окружала сетка веселых морщин. — Мы очень рады тебе, дорогая.

— Меня интересует песня, которую вы пели, — небрежно обронила я. — Как получилось, что все вы знаете разные слова, особенно джалквезан?

Алмиар раскладывала аккуратный костер в выложенной камнями яме, помещая среди лучины спрессованные комки сушеного мха.

— Таким вещам учатся у материнского бока, — пожала она плечами. — Как она училась у своей матери и так далее, назад по Древу Лет. Все растет и изменяется, слова не исключение.

Иначе говоря, с каждым повторением, с каждой сменой поколений в текст закрадывались изменения, пока то, что когда-то могло быть эфирным заклинанием, не превратилось в тарабарщину. Мой былой оптимизм камнем пошел кб дну: не будет того мгновенного откровения, что отправило бы меня прямо к пиру в конце баллады, не так ли?

Алмиар протянула мне кремень с огнивом, а потом, через отверстие для дыма в центре крыши, посмотрела на солнце.

— Ты еще можешь использовать зажигательное стекло, если хочешь.

Но в песнях, доносившихся снаружи, все еще бился пульс эфирной магии. Я откашлялась.

— У меня есть другой способ зажечь огонь.

Я встала на колени возле Алмиар и глубоко вдохнула, чтобы унять тошноту в желудке. Высшее Искусство не раз вторгалось в мой ум и преследовало меня с безжалостными целями. Я всегда колебалась насчет того, чтобы использовать его самой, но это было совсем незначительное заклинание, одно из очень немногих, которые я знала, и вполне безобидное, не более чем праздничный фокус, каким я сочла его поначалу.

— Талмия меграла элдрин фрес.

Не хранят ли мудрость Народа те женщины, что постарше? Если они увидят, что я тоже кое-что знаю, они непременно поделятся ею.

Алмиар даже испугалась, когда желтые язычки пламени заплясали среди щепок и мох ярко вспыхнул.

— Как ты это сделала?

— Это что-то вроде чар.

— Вот здорово. — Восхищение победило страх. — Значит, ты — маг, как твой мужчина?

Я покачала головой.

— Его магия — магия стихий. А это — прием более редкой магии, которую называют Высшим Искусством. У Народа нет подобных заклинаний?

— О нет, я в жизни не видала ничего подобного. — Брови Алмиар поднялись, и я бы поставила все деньги, когда-либо проходившие через мои руки, что она говорит правду. — Это чудо, верно?

Я улыбнулась, чтобы скрыть разочарование. Алмиар внезапно стала озабоченной.

— Ты ведь не покажешь детям, нет? Они начнут баловаться с кремнем и огнивом, и хотя дрова такие мокрые...

— Нет, не покажу, — успокоила я ее. — Но ты могла бы использовать его для своего очага, научить своих подруг.

Если маленький огненный трюк распространится, возможно, он зажжет где-то искру памяти или узнавания. Сейчас я бросала руны наугад, но ничего лучше придумать не могла.

— Попробуй сама, — предложила я, расчищая клочок земли, прежде чем аккуратной кучкой сложить растопку. — Почувствуй песню в словах.

— Может, и вправду попробовать? — Искушение боролось в ней с врожденной склонностью к благоразумию.

— Просто сосредоточься на словах, — подбодрила я ее.

— Талмия меграла элдрин фрес.

По крайней мере, слушая Алмиар, я убедилась, что ритм Лесного языка звучит в непонятных словах. Слабое мерцание осветило растопку.

— Это и правда здорово! — Радость успеха засияла в карих глазах Алмиар. — Ну, ты будешь готовить для своих мужчин нынче вечером или хотела бы поесть у моего очага?

— Они не мои мужчины, — объяснила я ей. Будь они моими, они предпочли бы мне любую стряпуху. — Мы сочли бы за честь поужинать с тобой.

Алмиар задержалась у двери.

— У тебя инстинкты твоей крови, дитя, хоть ты и выросла как инородка. — Наклонив голову, она без дальнейших церемоний вышла наружу.

Я посмотрела на стены вокруг себя и вздохнула. Все это очень мило в благоуханные дни весны и лета, но, бьюсь об заклад, зимой тут будет ужасно холодно и сыро. Я бы предпочла иметь крепкий каменный дом, и широкий очаг, и желательно деньги, чтобы держать служанку, которая будет гнуть спину над стряпней и уборкой.

Недоумевая, куда делись мои спутники, я вышла, моргая, на солнце. Народ был занят у своих домов. Приветливо улыбаясь, подошла какая-то женщина, чтобы оставить возле нашей двери груду кухонных горшков, а одна девочка застенчиво предложила мне миску кресс-салата, собранного у соседнего ручья. Я могла бы купить и то, и другое в пределах пол-улицы от моего дома в Ванаме.

Глава 4

Эта очаровательная песня, любимое творение Лесных менестрелей, бесспорно, показывает, что, каким бы чуждым ни казалось нам это племя, мы все воздаем должное почтение одним и тем же богам.

Арфу берет Тримон, струны перебирает,

Песней встречая день, негою дышит грудь.

Бродит в деревьях сок, солнце весны играет,

Чтоб у Тримона был весел и светел путь.

Вырос колючий куст, весь усыпан цветами,

Бледные эти цветы срывала Ларазион.

Деву пленил Тримон ласковыми словами,

И до рассвета с ней не расставался он.

Ларазион брела с летним венком на головке.

Вдруг повстречался ей юноша Талагрин;

Сидел одиноко он, вырезая по дереву ловко,

И задержалась она, чтоб он не скучал один.

Юноша Талагрин как-то шел на охоту,

Воздухом ароматным допьяна напоен,

И сквозь осенних листьев яркую позолоту

В лунном свете увидел танцующую Халкарион.

Тотчас Халкарион страсть его разделила,

Об руку с Талагрином она беззаботно шла,

Покуда арфа Тримона зиму не возвестила,

К вечнозеленым пихтам деву не увлекла.

Великий Лес, 13-е поствесны

— Благодарю за превосходный ужин.

Сорград поклонился Альмиар с непревзойденным изяществом, взмах его облаченной в бархат руки игнорировал грязь, пачкающую янтарную ткань. Заходящее солнце пробилось сквозь листву и заиграло на вышивке его камзола.

— Не стоит благодарности, — ответила женщина, немного смутившись.

— Чтобы утолить голод, довольно хорошей кухарки, но чтобы усладить нёбо, требуется работа мастера.

Сорград вещал, как один из тех тормалинских князьков, за которыми, должно быть, таскается Райшед, и я подавила усмешку. Я знала братьев в те времена, когда у них на двоих было трое штанов, три рубахи, две куртки и один потрепанный плащ.

— Да, спасибо. — Я посмотрела на свою миску из яблоневого дерева. — Помочь тебе вымыть посуду?

— Нет. — Альмиар забрала у меня миску. — Если я приглашаю вас есть у моего очага, я не жду, чтобы вы отрабатывали свой ужин.

Я улыбнулась: по мне, это весьма цивилизованный обычай.

— Хочу проведать Зенелу. Встретимся у нашего...

— ...круглого дома, — подсказала Альмиар, — суры, на языке Народа.

Она сложила все миски в одну, широкую, в которой раньше лежали зеленые листья, одни знакомые мне, другие — нет, но все довольно вкусные. Подавались они к мясу старого зайца. Порезанное на кусочки и тушенное в глиняном горшке, оно было щедро приправлено травами и покрыто сочным слоем жира. Даже моя мать при всей своей строгости не стала бы критиковать кухарку за подачу такого блюда к столу. Однако я не думаю, что Народ все время питается столь сытно: судя по виду этих людей, им не каждый день удается набить животы.

Мы пошли к нашей суре. Сидя кружком, Лесные жители ели у дверей своих домов. Мне стало интересно, каким должно быть множественное число этого слова. Означает ли оно становище в целом? Я очень мало знала о Народе, чью кровь разделяла, не так ли?

Грен дожевывал лепешку.

— Обычно я не питаюсь листьями. Я усмехнулась.

— Тогда привыкай.

Сорград разглядывал соседнюю с нашей суру.

— Как по-твоему, они давно обосновались здесь? Тот заяц, к примеру, висел сколько положено.

Я обратила внимание на вытоптанную землю между домами и отсутствие валежника под ближайшими деревьями.

— Достаточно давно, чтобы приносить дрова издалека. Сорград пожал плечами.

— Итак, что теперь? Ты опять хочешь взяться за песни? Я уже поведала братьям о своем открытии.

— Книга еще у Фру, и, думаю, не стоит его торопить, пусть возьмет из нее все что хочет. Без него нам бы не видать такого гостеприимства. — Я почесала голову, нащупывая засохшую в волосах грязь. — Может, найдем поблизости трактир, поглядим, как идет игра и кто, напившись, будет самым неблагоразумным?

— И этим трактиром будет тот, что в десяти днях ходьбы назад по тракту?

Мы с Сор градом печально улыбнулись.

— Все ведут себя дружелюбно. Думаю, еще несколько дней, и мы могли бы задавать более очевидные вопросы.

Я посмотрела на маленькие жилища — их двери открыты каждому, кто захотел бы войти. Лесные жители кажутся очень доверчивыми. Или у них просто нечего красть? Ведь свои драгоценности Народ стремится носить на себе.

— Все, что узнали маги, говорит о том, что эфирная магия пришла от древних племен.

— Кого ты стараешься убедить? — пренебрежительно фыркнул Грен.

Когда мы проходили мимо дома целительницы, вышел фру, за ним пахнуло распаренным чабрецом.

— Как Зенела? — спросил Грен, опередив меня на мгновение.

— Ориал уверена, что она поправится, — радостно сообщил менестрель. Он пошел рядом с нами и откинул вверх оленью шкуру, которая закрывала вход в наше жилище. — Кто-нибудь видел сумку Зенелы?

Мы покачали головами.

— Ее унесла река.

Я нырнула внутрь и, помешав костерок, подложила дров, чтобы дать нам и тепло, и свет. По крайней мере Народ строит эти укрытия достаточно давно, чтобы освоить вентиляцию для своих костров, а то я боялась, что мы прокоптимся, как угри на палочке.

— Чего хочет эта девица? — поинтересовался Сорград.

— Драгоценности, — нехотя признался Фру.

— Драгоценности? — Мне показалось, что я ослышалась. — Девчонка едва не утонула, вся закутана в Дрианон знает что, воняющее припаркой, и хочет прихорошиться на случай, если кто-то вдруг заглянет?

— Не в том дело. — Голос Фру стал жестким. — Ты поняла б это, если бы знала что-нибудь о Народе, чья кровь течет в твоих жилах.

— Это совершенно ни к чему, — отрезал Сорград.

— Нет, все правильно. — Я скрыла неожиданную боль от слов менестреля. — Зачем ей драгоценности?

Пламя костра плясало, и на лицо Фру ложились резкие тени.

— Зенела хочет пожить среди Народа.

— Но она не Лесной крови, — с сомнением возразил Сорград.

— Это не преграда. — Глаза Фру были скрыты в темноте, но голос звучал немного застенчиво. — Она увлеклась балладами и сказаниями, особенно романтическими.

Ну и дура. Я сохранила бесстрастный вид. Еще одна глупая девчонка, ищущая любви в совершенно неподходящих местах, — не моя забота.

— А драгоценности?

— Среди Народа так заведено, что мужчины дарят женщинам, которым они... гм... покровительствуют, некие презенты из золота или серебра. — Деликатность Фру была опровергнута его широкой усмешкой. — Если женщина носит драгоценности, это значит, что она готова принять предложение, и обычно считается, что чем опытней женщина, тем лучшей женой она станет.

Грен похотливо ухмыльнулся.

— И каков действующий тариф для благосклонности?

— Вы инородцы, не понимаете, да? — Фру покачал головой. — Не имеет значения.

Интересно, какой вывод сделали женщины из того факта, что я не ношу никаких видимых драгоценностей?

— Думаю, мы могли бы что-нибудь найти. — Я многозначительно взглянула на Грена.

Фру кивнул, но без особой надежды.

— А где Узара?

— Его пригласили ужинать с Рэвином, — объяснила я. — Ты поел?

Менестрель кивнул.

— С Ориал. Ты знаешь, что должна ответить на эту любезность у своего очага?

Так вот она, ловушка, во всей этой веселой щедрости.

— Советую тебе поразмыслить над этим, — повернулась я к Сорграду.

— С чего ты взяла, что я буду стряпать? — возмутился он.

— Ты же сам говорил, что я не могу вскипятить воду, не залив костер.

Фру встал.

— Я тоже хочу повидать Рэвина.

Он ушел, захватив лютню с груды ярких одеял, которые мы получили от разных соседей.

— Увидимся позже. — Теперь я повернулась к Грену. — Ладно, так что мы сняли с тех парней на пони, что могло бы обратить на Зенелу внимание красивого молодого самца, вышедшего испытать свои рога?

Грен задрал рубаху, размотал с талии кусок полотна и развернул его.

— Не знаю, где они охотились, но пожива оказалась богатой.

Я поднесла брошку с аметистом ближе к костру.

— Вридская работа, ты так не думаешь? — Я передала ее Сорграду, который лучше меня разбирался в драгоценностях.

— Почти наверняка. Я бы сказал, они работали на Озерной дороге. — Сорград изучал ожерелье. — Возможно, спускались от Битарна. Оно сделано в Озерном краю, как и то кольцо с узором из листьев.

Я взяла серебряное кольцо.

— Зенеле оно было бы почти впору. И раз уж нам не пришлось по-настоящему трудиться, чтобы добыть это, почему бы не отдать ей пару вещиц?

— Назови мне хоть одну уважительную причину, кроме очевидной, — воспротивился Грен.

— Соргрен, девочка хворает и воняет чесноком! И ты же сам сказал, что не интересуешься ею, — напомнила я горцу.

— То было раньше, когда она играла в барыню, — парировал Грен с блеском в глазах. — Теперь сапог на другой ноге.

— Нам нельзя портить отношения с этими людьми, — доказывала я, — если хотим узнать нечто такое, что можно превратить в деньги и преимущество.

— Мы поможем Ливак снискать почет у Д'Олбриота, а он убедит Драксимала отозвать своих псов. — Сорград устремил на брата строгий взгляд.

— Ты ведь не хочешь следующие пять лет своей жизни томиться в солурской деревне, нет?

Я надеялась, что отказ благородного дворянина не сделает из меня лгунью. Пожалуй, Райшеду будет всего сподручнее затронуть эту тему. Он может поговорить с эсквайром Камарлом, который медленно, но верно продвигается вперед среди остальной своры, пресмыкающейся ради благосклонности Главы их Дома.

Грен притворился, будто обдумывает это.

— Нет, я предпочитаю города покрупнее и ближе друг к другу и женщин пониже ростом и не таких ограниченных.

— Ты можешь навести мосты здесь, если у тебя будет что предложить в знак твоего уважения, — наставлял брата Сорград.

Грен засмеялся.

— Так как мы поделим это? Несколько вещичек для девочки, а остальное на троих? Как я понимаю, наш маг не утруждает себя подобными пустяками?

— Не думаю, что его стоит утруждать, — согласилась я.

Сорград быстро рассортировал трофеи на три кучки, равные по ценности и содержанию. Он отложил в сторону золотую цепочку, кольцо с лиственным узором и медный браслет с полированным янтарем.

— А это для Зенелы.

— Боюсь, это припишет ей больше опыта, чем она может предъявить, — заметила я.

— Мяу, — ухмыльнулся Сорград.

Услышав снаружи шаги, я сгребла свою долю и торопливо сунула в карман. Тень упала на порог, Узара поднял дверную занавеску.

— Я вам не помешал?

— Ты хорошо поел? — Я небрежно поправила куртку, чтобы скрыть оттопыренный карман.

— Да, очень славно. — Узара оглядывал нас с легким подозрением.

— Ты умеешь готовить? — поинтересовался Сорград, опережая его вопросы. — Твоя магия простирается до мирских дел?

— Вообще-то простирается, но мои таланты относятся главным образом к земле, а не к огню и связанным с ним навыкам, — осторожно ответил Узара.

— Ты говоришь, что огненные маги — хорошие повара? — вмешалась я, заинтригованная.

— Как правило, — кивнул Узара.

— Тогда ты будешь командовать, когда придет время отблагодарить этих людей за ужин, который они нам устроили, — твердо решил Сорград.

Грен встал.

— Пойду навещу Зенелу, — молвил он с хищной улыбкой и ушел.

— Она сама виновата, — пожал плечами Сорград. — Зачем корчила из себя недотрогу? Скажи Грену, что он не может чего-то иметь, и это его только раззадорит. Грен лишь ждал случая усыпить ее бдительность.

— Ты прав, — согласилась я.

— Так о чем вы только что говорили? — Узара перевел взгляд с меня на горца.

— Ты знал, что Лесные девушки ожидают драгоценностей в обмен на свою благосклонность? — спросила я мага.

— Нет, я этого не знал.

Даже в свете костра была видна краска, залившая его высокие скулы. Узара никогда не заработает на жизнь игрой, если румянец будет так легко его выдавать.

Сорград понял что-то, чего я не поняла.

— Кто-то строил тебе глазки?

— Две молодые женщины выразили интерес к моей магии. — Узара пытался изобразить безразличие, но потерпел неудачу.

— Твоей магии? — с деликатным скептицизмом переспросил Сорград.

— Да. — Узара откашлялся. — Кажется, они действительно заинтригованы ею, не то что те недоверчивые крестьяне. — Мага все еще терзала обида.

Сорград бросил серебряную цепочку из звеньев в форме ромбиков, и Узара поймал ее с удивительной легкостью.

— Держи, будет чем оживить глаза девушки, когда дашь ей вкусить своих талантов. — Его намек был так же очевиден, как свинья в мантии жреца.

— Я не устраиваю торжества по случаю редких побед, но все же спасибо, — холодно ответил Узара.

— У тебя кто-то есть там, в Хадрумале, или... — заколебалась я, — ...у тебя те же пристрастия, что и у Шива?

— Прошу прощения? — Маг выглядел шокированным. — Нет, нет, мои... пристрастия — к женщинам, когда я решаю потакать им. И у меня нет ни с кем особых отношений, хотя тебя это вряд ли касается.

Я подняла руку.

— Я не хотела тебя обидеть.

— Изучение магических дисциплин в Хадрумале оставляет мало времени для всяких развлечений. — Неприступность Узары помимо его воли казалась жеманством.

— К тому же — маленький город, поэтому ты не гадишь на собственном пороге? — усмехнулся Сорград. — Почему бы не погулять здесь, пока есть возможность? Какая-нибудь девочка могла бы поделиться тем, что знает, если ты покажешь ей... свое колдовство. — Он встал и смахнул грязь с камзола. — Если я сумею привести себя в приличный вид, то пойду и посмотрю, так ли этот Народ искусен с рунами, как утверждает молва.

Как только Сорград ушел, я повернулась к Узаре:

— Где ты пропадал весь день?

— Разговаривал с Рэвином и прочими. — Маг вздохнул. — Здесь собрался Народ из горсти отдельных родов, если не больше. Ты это знала? Это не семья в обычном смысле слова. Зимой эти люди оседают где-то, работая вместе сезон-другой. А приходит весна, они разделяются, создают новые союзы и идут дальше. Одни остаются со своей кровной родней, другие вливаются в разные группы, непрестанно путешествуя с ними. Никто из них не имеет понятия о доме. Некоторые были с Рэвином весь летний период, другие присоединились к нему прошлой осенью, этой весной и даже в последние несколько дней.

— Все растет, все изменяется: бутон, цветок и плод, — вспомнились мне давние слова моего отца, и я сама не заметила, как произнесла их вслух. — Прости. Так в чем суть?

— Я действительно не понимаю, как здесь можно узнать что-либо ценное, — с сомнением произнес Узара. — Судя по тому, что мне удалось выяснить, тут нет преемственности родства, или обычая, или истории. Я целый вечер сидел с Рэвином и еще тремя мужчинами, обсуждая паводки и прочие катаклизмы в здешних краях. Даже когда они соглашались по поводу какого-то особого происшествия, у них были разные версии событий. Как мы определим, что в этих рассказах прибавление, упущение или просто выдумка?

— Мы здесь не для того, чтобы писать новую главу в Анналы Кола. Мы ищем любое знание, спрятанное в песнях. — Я удачно скрыла личные сомнения под маской оптимизма.

— Ты нашла кого-нибудь для перевода тех кусков, которые Фру оказались не по зубам? — Маг снова вздохнул. — Судя по тому, что я вижу, этот Народ путешествует так широко, что нынешнее поколение уже почти не говорит на своем родном языке.

— Те, что постарше, все-таки принесли пользу, — парировала я. — Я не собираюсь пока сдаваться.

— Здесь очень мало тех, кто перешагнул за свое второе поколение, — заметил Узара, качая головой. — Жизнь в диком лесу коротка, Мизаен скупо отмеряет ее чашу. Если найдутся какие-то древние мудрецы, что корпят над тайнами утраченной магии на укромных прогалинах, я съем тот песенник.

— Не вся мудрость и знание должны быть записаны чернилами и заточены в библиотеках, — отрезала я. — Если ты решишь, что ничего невозможно найти, то так оно и будет. Ничего нельзя знать заранее. Единственные несомненные вещи в этой жизни — восход солнца, закат и дверь Сэдрина в конце ее.

Чем более побежденным казался маг, тем сильнее мне хотелось доказать, что он не прав.

— Пойду посмотрю, нашел ли Сорград стоящую игру.

Выйдя из суры, я оглядела становище. Детей загоняли в постель, и кое-кто из взрослых уже сидел у костров, размещенных так, чтобы было удобно грозить шалунишкам, выглядывающим из-за дверных занавесок. Группа усталых женщин отдыхала за вином и разговорами, отложив рукоделие в сторону, как только света перестало хватать. Компания мужчин с головами скорее белыми, чем медными, сидела у подставки с копьями, их экспансивные жесты явно подкрепляли воспоминание о выдающейся проделке юности.

Это была уютная картина, и я почувствовала себя совершенно лишней. Убегая от постылой семейной жизни в Ванаме и, недавно, в Зьютесселе, я никак не ожидала найти ее в диком лесу. А как же песни, которым учил меня отец, о великих приключениях, непокорных характерах, озорстве и веселье? Как же Высшее Искусство, которое — я была так уверена — должно лежать в основе подобных сказаний? Не уговорила ли я своих спутников на погоню за тенями в тумане?

Я сжала зубы. Если это действительно так — мы отправимся дальше. Незачем всем сокрушаться из-за того, что реальность жизни среди Народа не отвечает моим праздным фантазиям. Я никогда не тосковала по оставленному Ванаму и не собираюсь сожалеть о жизни, которой никогда не знала. Я поискала глазами того красивого парня с переплетенным ожерельем. Ни его самого, ни его веселых приятелей нигде не было видно. Не было и разукрашенных девиц, которые днем носили дрова и воду, обмениваясь сплетнями и кокетливыми взглядами.

Обрывок музыки поплыл на ленивом ночном ветерке. Слабо улыбнувшись, я последовала за ним в густую темноту леса. По крайней мере моя Лесная кровь обеспечила меня лучшим ночным зрением, чем инородцев, — единственное полезное наследие отца в моей скитальческой жизни. За отлогим пригорком мягкий отсвет костра золотил кольцо древесных стволов, и я осторожно направилась к нему.

Одна, в темноте, я нащупала свою долю трофеев, доставшихся нам от грабителей. Я могла бы украсить себя отборными вещицами для отражения своих побед, но стоит ли? Я бы только звенела, как погремушка, и я не принимаю предложения, не так ли?

Я вытащила кожаный ремешок, который ношу на шее, и взвесила на ладони висевшие на нем кольца. Одно золотое кольцо, выигранное у страшно глупого кузена Камарла на Солнцестояние, ничем не выделялось, кроме веса благородного металла, чтобы выкупить меня из беды, если не будет другого выхода. Второе представляло собой узкую полоску червонного золота, искусно отогнутую по краям и изящно гравированную волнистыми узорами, которые так любят южные тормалинцы. Подарок Райшеда мне на Солнцестояние.

Вряд ли моему тщеславию льстит, что эти люди думают, будто Узара — лучший, кого я способна привлечь, но если б я носила это кольцо как напоминание о Райшеде, никто бы здесь не узнал, что оно означает. Я спрятала кольца обратно под рубаху, а остальные драгоценности сложила в кошелек. Пусть Народ думает обо мне что хочет. У меня есть более важная рыба для жарки.

Лиственная прель под ногами сменилась мягким ковром из упавшей коричневой хвои, и зеленый весенний подлесок больше не задевал мои ноги. Мох цеплялся к корявым скрученным корням, что хватались за холм, словно древние пальцы. Я положила ладонь на грубую слоистую кору тиса. Это было молодое дерево, прямое и крепкое, древесина здоровая и упругая. Я двинулась ближе к свету, где деревья согнулись под тяжестью лет. Время и гниль съели их мертвую сердцевину, дуплистые стволы растрескались. Но наружные слои остались сильными и крепкими, новая древесина текла, как глина, поверх старой. Отблески костра стали ярче, я услышала голоса и смех.

В центре рощи стояло самое старое дерево, приземистое, с глубокими трещинами в полом стволе. Его ветви выгибались наружу, склоняясь к мягкому слою иголок. Некоторые снова укоренялись, выпуская яркие ростки в окружении сухих упавших сучьев. Центральное дерево было увенчано весенней зеленью, пушистые побеги блестящей хвои поднимались над древними сучьями. Я вдохнула смолистый запах, и в памяти ожили воспоминания детства. Нет, это неприрученное место не имело почти никакого сходства с ухоженными рощами тисов, выращиваемых для луков в городах Энсеймина. Однажды я спросила мать, почему эти таинственные деревья так строго огорожены, и разочарованно услышала ее объяснение, что все дело в ядовитых ягодах. Глядя на это могучее дерево, претендующее на свою землю и расширяющее свои владения сеянцами и ветвями, я почувствовала, что моя детская фантазия была оправданна. Те деревья огораживали, чтобы не дать им вырваться на свободу и свергнуть тиранию кирпича и камня.

Но это была всего лишь детская фантазия. В данный момент я нашла то, что искала. Народ сидел на упавших ветках и там, где живые руки дерева опускались вниз, предлагая свои объятия. Несколько компаний вокруг костра кормили его хворостом, подаренным этим деревом-великаном и его дочерьми. Пламя — ярко-желтое вверху и белое в середине — трещало и металось, как живое.

Пока я раздумывала, как бы проникнуть в это общество, один из Лесных жителей оглянулся, и я узнала красавчика парня.

— Присоединяйся к нам, — пригласил он, протягивая руку.

— Всем добрый вечер.

Я села радом с красавчиком и дружелюбно улыбнулась. Три пары женских глаз изучали меня на предмет украшений, и мне польстил намек разочарования во взглядах мужчин.

— Ты Ливак? — вежливо спросил один. — Нашей крови, но инородка?

Его волосы и короткая борода выглядели скорее каштановыми, чем рыжими, хотя в этом, возможно, было повинно освещение. Его лицо с круглой челюстью и тяжелыми бровями можно найти где угодно в восточном Энсеймине, но живые зеленые глаза, несомненно, принадлежали Народу.

— Верно. — Я вспомнила фразу из старой песни. — Мой отец бросил свои грезы на ветер и последовал за ними. Он был менестрелем и остановился на некоторое время, чтобы петь для моей матери, которая жила в одном из городов Энсеймина. — И которая больше не находила удовольствия в музыке после его ухода. Но я отбросила эту внезапную неуместную мысль.

Девушка радом с ним что-то сказала. Я не поняла что, но наверняка это было нечто гадкое, судя по ее подозрительно сладкой улыбке.

— Я мало говорю на языке Народа, — улыбнулась я парню со всем своим очарованием.

— Ничего страшного. Мы все учим язык инородцев для торговли и путешествий. Речь Народа, приходящего издалека, часто кажется странной даже нашим ушам, — улыбнулся он в ответ. — Я Паруль.

— Я Салкин, — назвался красавчик с ожерельем. Представились и остальные. Тощего юношу с костлявым лицом и веснушками, которые служили больше огорчением, чем украшением, звали Нинед. Девушки, сестры с ладными фигурами и тугими кудрями темно-рыжих волос, звались, начиная с младшей, Йефри, Гевалла и Рузия. Все носили по паре простеньких безделушек и выражение робкой надежды на лицах.

— А что вы делаете?

На квадратном куске кожи были разложены руны — деревянные, каждая длиной в половину моей кисти в отличие от моих костяных, длиной с фалангу пальца. Три треугольника, образованные из трех рун, соединялись в большой треугольник, создавая четвертый в центре — точно как символ рождения.

— Смотрим, какое будущее предскажут нам палочки судьбы, — хихикнула одна из девушек, Гевалла.

— Как интересно, — протянула я.

— Вы делаете это там, за пределами дикого леса? — спросил Салкин.

Я почувствовала острый запах свежего пота на его чистом теле.

— Мы играем в руны, иногда на деньги, — тихо ответила я. — А вы?

Паруль кивнул на оживленный кружок с другой стороны костра.

— Конечно.

Посмотрев туда, я увидела две яркие белокурые головы среди рыжих и каштановых. Значит, Грен решил охотиться на более многообещающую дичь, чем Зенела. Ну и хорошо, потому что я не могла представить себе, чтобы ее романтические идеи выдержали столкновение с ним.

— Палочки судьбы говорят вам правду?

Я изображала праздное любопытство, но мои мысли мчались вовсю. Эфирная магия — это магия ума. Я видела достаточно гадалок, чтобы знать: эти шарлатанки выводят четыре пятых любого своего предсказания из одежды, или акцента, или манеры поведения. Но не владеет ли Народ недостающей пятой частью? Возможно, есть какое-то Высшее Искусство, спрятанное в диком лесу. Я стреножила свое возбуждение, но все же спросила себя: где бы найти менее драгоценную книгу, чтобы Узара подавился ею?

— Если ты искренне хочешь знать, руны будут говорить с тобой. — Рузия взяла палочки, уложила трехгранные стержни в большой треугольник и хлопком выровняла их концы.

— Как?

Одна женщина в Коле утверждает, будто она — алдабрешка и неплохо зарабатывает гаданием на цветных камешках. Ее уловка — это изречения, настолько смутные, что отвечают на любой вопрос.

— Ты можешь спрашивать что-то конкретное, — ответила за сестру Гевалла с нетерпением на лице, — или раскладывать палочки для предсказания.

— Или для представления, где ты находишься и куда идешь, — добавила Йефри.

— Они — точный проводник? — Я ничем не выдала свой скептицизм.

— Когда как. — Салкин раскинул руки. — Тем, кто доверяет палочкам, показывается правда. Для тех, кто сомневается, руны падают без значения.

Удобное толкование для ошибок.

— Кто раскладывает палочки?

Если результатами манипулируют, должна быть направляющая рука.

— Тот, кто спрашивает. — Йефри говорила так, словно это было очевидно.

— Они будут работать для меня? — медленно спросила я. — Как инородки и неуверенной в них?

Обе девушки посмотрели на Рузию, которая вертела руну меж пальцев, как профессиональный игрок.

— Палочками управляет вера. Если ты веришь, они скажут правду. Я прочту их для тебя, если хочешь.

— Мне любопытно, — протянула я, — и я готова верить. Этого достаточно? — В моих словах проскользнул вызов.

Темные глаза Рузии решительно засияли. Она покатала руны в ладонях и вытащила одну.

— Это твоя руна рождения?

Я держала в руках полированное тисовое дерево, разглядывая три его грани. Резные символы выглядели немного непривычно, но это, без сомнения, были Источник, Арфа и Зефир. Я медленно кивнула.

— Отец сказал мне, что вытащил эту руну, когда я родилась, что это — счастливые символы для меня.

Могла ли Рузия узнать это от Грена или Сорграда?

— Рузия всегда может вытащить чью-то руну рождения, — с гордостью сообщила Йефри.

— Значит, он точно был нашей крови, — заметил Салкин. — Только Народ берет единственную палочку и читает все три грани вместе. А у инородцев полно всяких странных ритуалов.

— Люди Гор вытаскивают единственную руну, — поправила его Рузия с ноткой упрека.

Один шанс из девяти — не так уж невозможно. Я посмотрела на Рузию и указала на Грена.

— Ты не говорила с ним?

— Нет. — Она полуобернулась, не вставая с места. — А что?

— Ты могла бы вытащить его руну рождения и что-то прочесть по ней, даже ничего не зная об этом человеке?

Рузия кивнула, воинственный блеск вспыхнул в ее глазах.

— Проверка?

— Давай, Рузия, ты же можешь, — подбодрила ее Гевалла. Остальные кивнули, совершенно уверенные в талантах девушки.

С минуту Рузия задумчиво смотрела на девять палочек в своей руке, потом глубоко вдохнула и выдернула одну из пучка.

— Это его руны рождения?

— Что ты читаешь в них? — парировала я. Рузия поджала губы.

— Шторм — господствующая из этих трех, сильная руна, мужская. Он склонен к вспыльчивости и неприятностям.

Что было бы верно для любого мужчины в подходящих обстоятельствах.

Рузия повернула руну.

— Молния, поэтому он склонен к внезапному вдохновению, но... — Она заколебалась. — Удар молнии бывает пагубным, он поджигает и может причинить огромное разрушение.

Я увидела в ее глазах любопытную отрешенность. Все остальные были поглощены гаданием, и я придержала язык. Рузия продолжала, устремив взгляд на что-то невидимое.

— Куранты звучат, когда их ударяют, поэтому он имеет репутацию, которую не желает опровергать или скрывать. Удары — это жестокость, хотя... — Девушка запнулась. — Мне нужен его небесный знак. — Она потянулась за еще одной палочкой рун и издала невнятный возглас удивления.

— Это не руна небес. — Йефри взяла у нее палочку. — Как же ты промахнулась?

Рузия покраснела и снова протянула руку, но вдруг остановилась.

— Что управляло небесами при его рождении? — спросила она меня.

— Не знаю.

Этот вопрос никогда не возникал.

На минуту глаза Рузии стали далекими, когда она водила пальцем по первой палочке.

— Это руна гор, связанная с ветрами, шумом и разрушением. Есть что-то зловещее... я не могу сказать больше, не зная его небесного знака.

Вся компания повернулась и с сомнением уставилась на обоих братьев, поглощенных игрой с группой молодых мужчин. Я пошла туда и встала за плечом Грена. Он повернул голову.

— Твои руны рождения, Грен, ты часто к ним обращаешься? — небрежно спросила я.

Грен снова взглянул на шумную игру.

— Нет, разве что требую эту кость, когда мы тянем жребий.

— А какая твоя небесная руна?

— Пустая. — Грен обернулся с озорной усмешкой. — Я родился в двойное новолуние. — Он широко распахнул свои поразительно голубые глаза. — Рожден, чтобы быть повешенным, так они сказали.

— Кто сказал?

— Ну что, Песочный ушел искать хорошенькую шейку для той цепочки? — злорадно усмехаясь, вмешался Сорград.

— Когда я уходила, он укладывался спать. — Я посмотрела на Сорграда. — Это был щедрый жест.

Он ухмыльнулся в мерцающее пламя.

— Я бы заплатил еще два раза по столько же в благородных монетах за этакое развлечение. И теперь мы знаем, как заткнуть магу рот. — Он полез в карман и надел на палец изумрудное кольцо-печать. — Что поставишь против этого, если я скажу, что завтра утром какая-то девица будет щеголять в том ошейнике, а у Песочного появится упругость в походке?

— Никаких ставок. — Я покачала головой. — Следи за тем, с цепочными браслетами, — прошептала я на ухо Грену, прежде чем вернуться к Салкину и его друзьям.

Я села у кожаного квадрата.

— У него нет небесного знака, Рузия, он родился в новолуние обеих лун.

Девушка пробормотала что-то на Лесном языке, и я вновь прокляла свое невежество.

— Что это означает? — спросила я.

— Это... предвещает несчастье, — изрекла Рузия, положив конец расспросам.

Что это — только суеверная чепуха или некое знание, разделяемое древними расами?

— А что могли бы руны рассказать обо мне? Девушка вручила мне палочки с вызовом в глазах.

— Положи их, как я тебе скажу, и мы поглядим, а? Не смотри на них, не выбирай, просто клади.

Я взяла у нее руны и небрежно провела пальцами по гладкому дереву, отполированному от долгого употребления. Насколько я могла определить, там не было никаких мелких зазубрин или выемок, которые расскажут опытным пальцам куда больше, чем может увидеть глаз.

Рузия смотрела на меня в упор.

— Сначала одну, поперек, — приказала она, — теперь две под ней, снова поперек, и под ними еще три в ряд.

Я сделала, как было велено.

— Остальные — по одной на углах треугольника. Нет, указывающими наружу, вот так.

Я выпрямилась.

— Ну, что они говорят?

Рузия подняла первую палочку, которую я положила, и показала мне символ на ее основании.

— Ты родилась под защитой солнца.

— Верно, — кивнула я, дивясь тому, что первой оказалась именно небесная руна.

— Второй ряд говорит о твоем характере. — Девушка посмотрела на верхние символы, обращенные ко мне. — Молния — значит ты считаешь себя творческой натурой, Зефир — везучей. — Она посмотрела на другую сторону палочек. — Какой видят тебя другие люди? Шторм говорит о том, что они находят тебя тяжелым человеком, склонным к несогласию. Источник? Они думают, что ты многое скрываешь.

Я улыбнулась. Пусть-ка попробует прочесть то, что я скрываю под моей веселой беззаботностью, если хочет.

Рузия подняла палочки, чтобы увидеть руны, обращенные лицом к коже.

— А эти говорят о твоей истинной сущности. Куранты звучат для смелости, решительности. Арфа — это знак ремесла, искусства, сноровки.

Стало быть, эта девушка хорошо разбирается в людских характерах, даже при кратком знакомстве. И новости о приезжих обегают любую деревню, как собака с костью в зубах. Несомненно, Рузия весь день прислушивалась к сплетням.

— А что остальные? — Я указала на нижний ряд из трех палочек.

— Это твоя мать, ты сама и твой отец.

— Продолжай.

Посмотрим, расскажет ли Рузия что-нибудь существенное о моих родителях.

Она показала мне Сосну, первую из рун на верхних гранях, смотрящих на меня.

— Твоя мать сильная, как это дерево, но достаточно гибкая, чтобы выдержать бурю.

Да, сколько раз я видела гнев моей бабушки, падающий как летний гром, и хотя моя мать оставалась пассивной, в конечном счете она сопротивлялась ее ярости.

— Но есть и несчастье там. Лес. — Рузия нахмурилась, глядя на следующую руну в ряду. — Это к находчивости, но также к потере. Или к тому, чтобы потеряться самой. Дальше идет Тростник, это к податливости, но также к слабости.

Я удержала на лице маску вежливого интереса, стараясь не вспоминать, как мать то жаловалась на судьбу, обремененную внебрачным ребенком менестреля, то кляла себя за трусость, что не ушла вместе с ним. Но ведь любую комбинацию рун можно истолковать так, чтобы высечь отклик из любой жизни, верно?

— Я слышала, что с этими символами связываются и другие черты, и их много, — деликатно промолвила я. — Тормалинцы называют Тростник символом Дрианон для верности в браке. В Каладрии он означает шепот Аримелин, несущий сны.

— Рузия всегда знает, какой смысл применять. — Йефри словно удивилась, что мне понадобилось спрашивать.

Остальные горячо закивали.

Рузия посмотрела на меня долгим взглядом, прежде чем заняться рунами на противоположных гранях.

— Для твоего отца: Волк — это честолюбие, но также неутоленный голод. Дуб — это сила, живучесть, но также упрямство, пустота. Лосось — это путешествие, плодовитость. — Она слегка улыбнулась. — Но также и принуждение, перевешивающее все прочее. Мы можем остановиться, если хочешь, — предложила девушка.

Она прекрасно знала, что мой отец был странствующим музыкантом, не требовалось никакой изобретательности для этих так называемых откровений.

Я развела руками.

— Раз начали, пойдем до конца.

— Хорошо.

Она подняла руны, чтобы посмотреть на спрятанные символы на нижних гранях.

— Как их ребенок, ты имеешь Гору — выносливость и дальновидность, но это еще и руна одиночества. Олень — это символ быстроты и отваги, но он может означать, что ты бежишь от того, чего боишься. Море — это могущество, спрятанные глубины, но также и отсутствие направления.

Мой взгляд не дрогнул.

— Руны говорят правду о твоем рождении и семье, верно? — вмешалась Гевалла.

Я медленно вдохнула, прежде чем ответить.

— В общем, да.

— Тогда давай посмотрим, что содержит твое будущее. — Салкин подвинулся ко мне вплотную.

Я улыбнулась, чуть обеспокоенная, но теперь я вряд ли могла уйти.

— Не только будущее, — Рузия указала на три оставшиеся палочки, лежащие в углах, — но и прошлое, и настоящее.

Учитывая диковинные события, в которые я угодила полтора года назад, любое истолкование, которое хоть немного приблизится к истине, может означать, что это больше, чем праздничный фокус.

— Руны, смотрящие от тебя, — твое недавнее прошлое, — объяснила Рузия. — Огонь — это новая страсть, может, даже истинная любовь. — Она улыбнулась мне, и я неожиданно ухмыльнулась. — Орел — это знаки или предзнаменования, путешествие.

Я кивнула.

— Барабан — раскрытые тайны, разрыв с чем-то... — Она выглядела неуверенной.

Я ухитрилась сохранить беспечный вид.

— Я много путешествую, все верно. Возможно, они имели здесь недостающую пятую. Рузия посмотрела на три руны, обращенные ко мне.

— Ашал...

— Что? — усомнилась я. — Мы называем это северным ветром.

— Инородцы многое утратили. Посмотри на руну, это ветер, дующий с гор. Это Ашал, холодный убийственный ветер, который сходит с высот в холодные дни зимы. — Рузия была серьезна. — Противоположный Тешалу, тому, что вы называете Зефиром, теплому ветру с южных морей, приносящему дождь и жизнь, — рассеянно добавила она и замолчала.

— Так что означает Ашал для моего настоящего? — напомнила я.

Рузия немного встряхнулась.

— Это либо судьба, либо что-то отсутствующее. Ты что-то ищешь? Метла — это забота о чем-то или, может, благословение? Тишина, ну, это могло бы быть истиной либо изучением... — Она выглядела откровенно сбитой с толку.

— Мы с магом пришли изучать Лесные песни, — подсказала я.

— Это твои руны, не его, — резко возразила Рузия и снова замолчала, озадаченно глядя на символы.

— Так что насчет будущего Ливак? — Салкин придвинулся так близко, словно жаждал участвовать в моей ближайшей судьбе.

Рузия неохотно подняла руны.

— Равнины. Это жизнь, больше того, бесконечность, вечность. А может быть, просто наследство. — Она пожала плечами. — Рог — это вызов, важное известие, но оно может быть и хорошим, и плохим, возможно, предупреждение. Земля — это удача, тяжелая работа, какое-то великое событие. — Теперь она говорила быстро, проводя рукой по волосам. — Ты узнаешь, когда Руны откроют сезоны, но это — могущественные руны, расклад говорит о чем-то важном.

Ну разумеется, узнаю. Легко найти правду в таких смутных обобщениях, если искать ее. Но как насчет полетов фантазии девушки, которые попали неуютно близко к цели?

Рузия снова выглядела озабоченной.

— Ты собираешься идти дальше, да? Если ты привлечешь бурю на свою голову, я бы предпочла, чтобы это случилось где-то в другом месте.

Она абсолютно убеждена в истинах, открытых рунами, поняла я. Кого же она обманывает, себя или меня?

— Дай мне, — протянула руку Гевалла. — Хочу узнать, должна ли я путешествовать за пределы леса этим летом. — Она положила шесть палочек в два ряда, по три в каждом. — Положительные символы в верхнем ряду — причины, по которым я должна путешествовать, отрицательные в нижнем — причины, по которым мне не стоит этого делать, — объяснила она.

— Это только для путешествий? — спросила я.

— Или для любого вопроса, где ответ должен быть «да» или «нет», — в первый раз заговорил Нинед.

Он смотрел на Геваллу с надеждой, и я прислушалась, чтобы понять, не пытается ли он тем или иным способом влиять на ее чтение рун, когда они вшестером обсуждали символы и их уместность по отношению к собственным желаниям Геваллы, ее семье, и что путешествие могло бы означать для нее и для других. Похоже, Нинед не навязывал никакой определенный курс, и все они, казалось, воспринимают это очень серьезно. Перестав следить за напряженной дискуссией, я вытащила из кармана свой собственный мешочек рун и высыпала на ладонь кости с вырезанными в каладрийском стиле знаками.

— Нельзя раскладывать руны дважды в один день. — Рузия подняла голову. — И они все равно тебе не помогут, если ты в них не веришь.

Я еще немного посидела, думая о разных символах и толкованиях, которые Рузия давала им, и мысленно прикинула, какова вероятность того, что те руны лягут на те места и на ту сторону. Затем перебрала все основания для правильных догадок Рузии. Имела она больше, чем четыре пятых, на своей чаше весов?

Меня вдруг охватила усталость. Воспоминания о давно позабытых годах и людях выбили меня из колеи.

— Спасибо, что поделилась своим искусством, — улыбнулась я Рузии, — но это был долгий день. Желаю всем доброй ночи.

— Я провожу тебя. — Салкин вскочил, не замечая огорченного взгляда Йефри.

Я не нуждалась в рунах, чтобы угадать его намерения. Когда мы пробирались по лесу и глаза привыкали к мраку после света костра, он взял меня за руку, чтобы помочь перешагнуть через упавшее дерево. Затем по-дружески обнял за плечи. Когда я не возразила, красавчик опустил руку мне на талию и притянул меня ближе. Активная жизнь Леса сделала его мускулистым и гибким. Я положила свою ладонь на его пальцы — они были сухими и шершавыми. Холодный белый лунный свет сочился сквозь еще не распустившиеся деревья. Он выщелочил все цвета, разбросав вокруг резкие чернильно-черные тени.

Салкин остановился, повернулся ко мне лицом и поцеловал меня, сперва мягко, потом с возрастающей страстью. Я смаковала незнакомую пряность его губ, и ответный жар запылал в глубине моего существа. Открыв глаза, я увидела, что глаза юноши закрыты, напряженность на его лице углублялась с каждым вздохом. Салкин прижал свои бедра к моим, и я ощутила его настойчивость, которая отвечала моей собственной потребности.

Вырвавшись, я отступила на шаг и положила руку на его широкую грудь. Тонкие рыжеватые волоски курчавились под моими пальцами в открытом вороте его туники.

— Я не думаю...

Салкин сжал мою руку, и я почувствовала вожделение, бьющееся под теплой скользкостью пота.

— Нет? — разочарованно спросил он.

— Скоро мы отправимся дальше, — медленно проговорила я. — Я не хочу оставлять между нами незаконченное дело, поэтому лучше не начинать его, ты согласен?

Несмотря на кое-какие из моих девических эскапад, Халкарион любезно решила не бросать звезду мне на голову за эту ложь, и я подкупающе улыбнулась Салкину.

— Давай будем просто друзьями, ладно?

Слышать из своих уст речи, достойные героинь Ниэлло, было уже чересчур, и я порадовалась теням, прячущим мою улыбку. Мужчины с сильным характером принимают отказ — охотно или нет, — но очень немногие потерпят, чтобы над ними смеялись.

Салкин тяжело вздохнул.

— Я провожу тебя до порога, — буркнул он угрюмо, выдавая свою молодость.

— Мне видны отсюда костры становища. — Я покачала головой. — Возвращайся и наслаждайся. Уверена, Йефри будет рада тебе, — добавила я, не удержавшись.

— До завтра.

Он поцеловал меня с решимостью, которая сулила дальнейшее преследование, и вернулся в тисовую рощу.

Я зашагала к кольцу домов. Настроение мое было нелепо приподнятым, но когда я нырнула в нашу суру, готовая поделиться шуткой, там никого не оказалось. Куда ушел маг? Ожидая, что мой покой вскоре нарушат, я выбрала самое мягкое и красивое одеяло и закуталась в него. Но вот становище затихло, а никто из моих спутников так и не вернулся, и я почувствовала себя немного уязвленной. Нет, любопытство и мимолетная прихоть — это еще не повод брать в свою постель молодого мужчину, даже такого соблазнительного, как Салкин, твердо заявила я себе. Пусть я была безответственной в прошлом, и хотя ничего плохого из этого не случилось, во всяком случае, для меня, теперь обстоятельства изменились. Кроме того, Райшед меня избаловал, и от пиликанья второсортного скрипача я только больше стану скучать по нему. Ни с кем из предыдущих любовников мне не было так хорошо, как с Райшедом, а ведь мне в отличие от большинства респектабельных девушек есть с кем сравнивать, призналась я самой себе. Но никакая хандра не сократит лиги между мною и Райшедом, поэтому и не стоит хандрить.

Так что насчет маленькой игры Рузии в скороговорку? Но это была не игра, верно? Рузия верила в то, что говорит, как и все остальные. Но стоит ли придавать этому значение? Стоит ли придавать значение тем нескольким вещам, сказанным ею, которые оказались достаточно близки к правде, чтобы все больше и больше меня тревожить? Куда подевались Грен и Сорград, чтоб им пусто было? Небось соблазняют девиц прелестными безделушками. Я решительно прогнала от себя давно избегаемые воспоминания о детстве, о родителях и всем остальном. Я смотрю в будущее, на новые возможности, и надеюсь разделить их с Райшедом. Вот почему я никак не могу заснуть в этой неуютной, продуваемой сквозняком, дымной лачуге.

Я почти убедила себя в этом, когда неожиданный сон сморил меня.

Дол Тейва, 17-е поствесны, ранний вечер

— Это еще что такое? — изумленно воскликнул Джирран. Кейсил прищурился от солнца.

— Повозки, жители низин, дым...

Стук молотка эхом отразился от гладких склонов долины.

— Да как они смеют! — Тейриол оглянулся на своих спутников за поддержкой.

Эйриз наклонилась со спины серого грубошерстного пони.

— Давайте не будем вмешиваться, — взмолилась она. — Доберемся до фесса, и они разберутся с этим, не так ли?

— Если им хватит духу. — Сомнение омрачило слова Джиррана.

— Пошли. — Кейсил потянул головного вьючного мула за уздечку.

Мул безмятежно последовал за ним, сзади вереницей потянулись остальные. Джирран и Тейриол немного замешкались, сердито глядя на активное движение, теперь ясно видимое, во впадине у ручья. Там стояла горсть фургонов с натянутыми между ними навесами. Маленькие фигуры копошились вокруг груды свежесрубленных деревьев, клубы пыли поднимались из пилильной ямы, и один человек верхом на толстом стволе снимал топором кору и ветки. Остальные с помощью колышков и веревок намечали в грязной траве границы будущего дома.

— Эй, вы там!

Оклик заставил горцев повернуть головы. Мужчина в грубой домотканой одежде въехал на холм на высокой, гнедой лошади.

— Куда вы направляетесь? — Тон его был учтив, но в нем звучала бессознательная власть, от которой борода Джиррана ощетинилась.

— В фесс Тейва, — коротко ответил Кейсил. Мужчина покачал головой.

— Куда?

— В фесс, — с раздражением повторил Джирран. — По-вашему — крепость.

Всадник кивнул, рассеянно поворачивая лошадь. За спиной у него висел лук, а к седлу был приторочен полный колчан стрел.

— У вас с собой нет собак?

— Нет, — протянул Кейсил. — А что?

— Мы пасем овец у реки, — объяснил всадник. — Ну, доброго вам дня.

— Подожди! — Джирран отпустил повод своего мула и шагнул вперед. — Что это значит, вы пасете овец? Кто вам позволил и что вы строите? Как вы смеете рубить в этих лесах?

Но житель низин, не удостоив его ответом, скрылся за холмом.

— Треклятое отродье... — Джирран разинул рот.

— Давайте не вмешиваться, — повторила Эйриз. — Род Тейва расскажет нам, что происходит.

— Может, они сдали это пастбище на лето жителям низин? — не слишком уверенно предположил Кейсил.

— С разрешением рубить и строить? — язвительно вопросил Джирран.

Кейсил дернул повод своего мула.

— Давайте послушаем, что скажет род Тейва.

Они замедлили шаг на длинном подъеме. Далеко впереди, раскалывая поросшие лесом горные лощины, возвышались голые пики, увенчанные снегами. Два длинных гребня заключали мелкую долину в защитные объятия. Крепкий каменный мост соединял берега стремительной реки, высоко несущей свою пену над каменистым руслом. На мосту, пиная ногами парапет, сидел одинокий страж.

— Серик! — Джирран бросил поводья Тейриолу и не оглядываясь побежал к сторожу. — Что происходит в нижней долине?

Пожилой горец сурово посмотрел на склон и оперся на рукоять топора.

— Жители низин, из Ущелья. — Он презрительно сплюнул изжеванный лист. — Появились через несколько дней после того, как вы отправились на юг. Думаю, они претендуют на всю землю вплоть до этого моста, считая, что тут никто не живет!

— Но это ваше зимнее пастбище, — запротестовал Тейриол.

Страж моста свирепо глянул на него из-под густых белоснежных бровей.

— Так пойди и скажи им это, юноша. Нас они не замечают, может, тебя послушают!

— А почему ты здесь, у моста, — Кейсил кивнул на топор, — с этим?

Горец тяжело вздохнул.

— У нас беда.

— Случилось что-то скверное? — Джирран воинственно насупил брови.

— Сквернее не бывает, — угрюмо ответил Серик. — Джедрез возвращался со своим парнем из дальнего леса, когда обнаружил всех этих овец, пожирающих сенокосные луга. Этот тип из Ущелья, он велел Джедрезу убираться, вы представляете, убираться с его земли. А Джедрез говорит: трахай, мол своих овец! Ну, житель низин хотел дать ему в зубы, но наш Джедрез первым ему врезал. За ними погнались, и тогда он велел парню натравить собак на этого ублюдка и его овец, поглядим, мол, как ему это понравится. А житель низин свистнул на подмогу банду воров. — Серик покачал головой. — О том, что было после, малый ничего толком не рассказывает, но, короче говоря, Джедрез оказался мертвым с ножом в спине.

— Ох, — огорченно воскликнула Эйриз. — Бедная Йеврейн! Могу я чем-нибудь помочь?..

Серик повернулся к женщине, его морщинистое лицо смягчилось.

— Она будет рада тебе, я ручаюсь. Шелтий прибыл утром, а в полдень они вынесли Джедреза, так что для нее это был трудный день.

— Как парень? — спросил Кейсил. Серик покачал головой.

— Тяжело это переносит, но его никто не винит. Как он, еще мальчишка, мог справиться со всей этой сворой? Ублюдки отстегали его кнутами!

Джирран и Тейриол разразились яростными восклицаниями, но Кейсил перекричал их:

— Хватит! Здесь от нас никакой пользы. Давайте доберемся до фесса и утешим их, чем сможем.

Они пересекли мост и вошли в длинную долину, где дикая красота деревьев и травы давно сгинула под безобразными грудами битого камня, а земля была изуродована рудниками, старыми и новыми. Несколько человек запруживали ручей, отводя воду в ряд каналов и желобов. Они прекратили работу, разглядывая новоприбывших. Бодрое махание Тейриола осталось без ответа, а мужчины вскоре вернулись к своему занятию.

Эйриз ударила каблуками пони и оказалась у ворот крепости значительно раньше остальных. Стена высотой в два человеческих роста была сложена из массивных, неправильной формы камней, пригнанных так, что даже лезвие кинжала не могло проникнуть между ними, лабиринт их стыков и углов озадачивал взгляд. Бдительные часовые ходили на зубчатой стене, и один, с копьем в руке, перегнулся через парапет, чтобы окликнуть женщину. Эйриз встала в стременах, и когда подошли Джирран и остальные, мощные ворота уже открылись как раз настолько, чтобы впустить по одному вереницу мулов. Кейсил повел своих подопечных через сужающийся туннель, образованный толщей стены.

— Есть место в дальних конюшнях. — Привратник кивнул юному помощнику, и тот сразу запер тяжелые деревянные двери на засов.

— Да стой же ты! — Кейсил напрягся, когда мул нервно попятился от собаки привратника, поджарой зверюги ростом по пояс человеку, с длинной мордой и пятнистой спиной. Собака залилась яростным лаем, и ей ответил лай из дальней псарни.

— Ты что, держишь их голодными? — крикнул Кейсил. Дородный привратник дернул цепь, намотанную на кулак, заставляя собаку замолчать.

— Голодными и готовыми ко всему, что могли бы придумать те ублюдки с низин.

Эйриз спрыгнула с седла и торопливо оправила юбки.

— Где Йеврейн?

— В рекине.

Привратник кивнул на квадратную башню в центре крепости. Узкие окна настороженно смотрели поверх окружающей стены.

— Позаботься о Яблочке. — Эйриз оставила пони возмущенному Тейриолу и поспешила к широкой лестнице, ведущей к двустворчатым дверям башни.

— Отведи их в конюшню. — Джирран бросил свои поводья и последовал за женой.

Мулы безразлично посмотрели на Тейриола.

— Но...

— Попроси кого-нибудь помочь, Тейро. Я приду, как только смогу. — Кейсил хлопнул брата по плечу. — Хочу узнать, что было на самом деле.

Оставив Тейриола, сердито бормочущего себе под нос, Кейсил легко взбежал по лестнице. Медленно отворил дверь башни, проскользнул внутрь и бесшумно встал позади Эйриз. Почти весь нижний этаж занимала одна большая комната. Все лампы и свечи в канделябрах были погашены, мебель как попало сдвинута к стенам. Семья стояла неплотным кругом, обескуражено понурив плечи, дети жались к матерям, а те, плача, обнимали их. Эйриз схватила Джиррана за руку, слезы текли по ее лицу, глаза были устремлены на женщину у широкого очага, который возвышался в центре комнаты. Бледная, с ввалившимися щеками и красными от слез глазами, женщина опрокидывала ведро пепла на очаг, туша яркое пламя. Холод тяжело упал на затемненную комнату.

Двое мужчин шагнули вперед с металлическими рычагами и клиньями, чтобы сдвинуть тяжелую плиту горячего камня с края плинтуса. Наклонившись к открытому углублению, женщина достала обитую медью шкатулку черного дерева. Выбрала ключ со связки у себя на поясе и открыла ларец. Стоящий рядом старик держал его, пока женщина извлекала из него и пересчитывала толстые золотые и серебряные монеты.

— Вот твое отцовское наследие, Нетин, — дрогнувшим голосам, сказала она юноше, на несколько сезонов младше Тейриола. Другой родич ободряюще положил руку на плечо парня, осунувшегося от горя и вины. — Используй его правильно, дабы почтить память твоего отца. Он бы сам дал его тебе по достижении совершеннолетия... — Страдание перехватило горло женщины, и она умолкла.

Высокий мужчина в серой мантии шагнул вперед, его выбритое лицо было мрачным.

— Этого достаточно.

Он закрыл шкатулку и кивнул старику, который вернул ее под плиту очага. Мужчина в мантии передал рыдающую Йеврейн в объятия заботливых женщин и мягко вывел Нетина из главной двери.

— Иди, — кивнул Джирран, когда Эйриз повернула к нему заплаканное лицо.

Она поспешила на другую половину комнаты, чтобы присоединиться к женщинам в их горе. Кейсил тяжело вздохнул.

— Скверная история, Джирран.

— И ставшая уже слишком обычной со времен наших отцов, — взорвался Джирран. — Каждый дол притесняют и грабят!

Его слова привлекли внимание одного мужчины — он повернулся к ним.

— Дол Атил тоже пострадал? Кейсил покачал головой.

— Пока нет, но мы гораздо дальше от Ущелья.

— Это только дело времени, — прорычал Джирран. Кейсил пошел помочь мужчине двигать крепкий деревянный сундук на его обычное место.

— Что вы думаете делать, Алуред?

— Мы послали сообщение на верхние рудники и летние пастбища, но я не знаю, что это даст. Вернуть людей можно, но мы потеряем целый рабочий сезон. — Алуред взял табуретку у еще одного горца и поставил ее, движение выдало его сильную хромоту.

— Но вы выгоните тех паразитов из дола? — спросил Джирран. Скрестив руки, он стоял в стороне от остальных мужчин, приводивших комнату в порядок.

— Может быть, — пожал плечами Алуред. — Если сумеем. Но ты правильно назвал их паразитами. Это же сущие крысы: убьешь одного, и тут же на его место прокрадываются еще трижды трое, только и ждущие, чтобы выпить из тебя всю кровь.

— Но вы же не позволите им просто украсть землю, — запротестовал Джирран.

— Позже, — нахмурился Кейсил. — Не стой без дела.

Джирран бросил на него испепеляющий взгляд, но приложил руку к перетаскиванию мебели. Постепенно комната обрела прежний, нормальный вид: простые шкафы и рабочие скамьи расставлены у стен, табуреты и стулья с вышитыми подушками придвинуты к столам, рабочие корзинки аккуратно размещены на полках рядом с грубо вырезанными фигурками животных и цветными полосами тканой шерсти. Кейсил смотрел, как трое мужчин заботливо кладут на очаг новые дрова, и вспомнившееся горе омрачило его глаза.

— Подумай о том, что я тебе сказал, — начал Джирран. — Сколько еще...

Он умолк, заметив мужчину в серой мантии, вошедшего в комнату, и хлопнул в ладоши. Он был не слишком высок и не отличался могучим сложением, которое создают годы тяжелого труда, но в его пронзительных голубых глазах светился опыт, не по летам значительный. Все в ожидании повернулись.

— Джедрез был хорошим и честным человеком, преданным мужем и заботливым отцом. Его смерть — наша общая утрата. Наше горе погасило пламя, что было зажжено на его свадьбе. Последние лучи солнца зажгли новое обещание жизни рукой его сына. Глаза лун будут охранять его дочерей отныне и навсегда.

Нетин нервно шагнул вперед, сжимая в трясущихся руках горящую дымную головню. Он сунул ее в сердце очага, и что-то более мощное, чем обычная растопка, вспыхнуло голубоватым пламенем. Приглушенные возгласы и одобрительные хлопки в ладоши вызвали вымученную улыбку на лице парня, прежде чем оно сморщилось от сдерживаемых рыданий и спряталось в объятиях деда.

Джирран тяжело вздохнул и сердито потер глаза.

— Пора помянуть Джедреза, — хриплым от переживаний голосом возвестил Алуред, подходя к гостям с зеленой стеклянной бутылкой и горстью грубых кубков.

Мужчины расселись за столы, топя свое горе в торопливых глотках. Женщины зажигали лучины от вновь разожженного огня и расставляли лампы и свечи, чтобы осветить комнату. Достав графины и рюмки, они заняли свои места по другую сторону очага. Из дальней двери вышли две девушки; они разложили хлеб, мясо и другую простую еду на длинном столе, который тянулся поперек комнаты за очагом, но никто не уделил пище особого внимания. Несколько мужчин плакали не таясь, многие женщины то и дело вытирали глаза мокрыми носовыми платками. Но постепенно сдержанные разговоры стали более оживленными, и стыдливые смешки разбили скорбную тишину.

Некоторое время спустя появился Тейриол с горстью других мужчин. Возмущение и нерешительность боролись на его лице.

— Ты не пришел, — тихо пожаловался юноша.

— Они гасили очаг, — извинился Кейсил. — Ты не видел, Шелтий только что ушел?

Тейриол покачал головой.

— Когда такое можно увидеть? — усмехнулся Джирран. — Они исчезают, едва переступят порог! Человек умирает, Шелтии приходят, кладут его тело на утес, делают фокус с зажигательным стеклом и больше не говорят об этом. Мизаеновы вороны делают свою работу, приходит Солнцестояние, Шелтии кладут кости в объятия Мэвелин — и все кончено. Как это должно помочь Йеврейн, овдовевшей раньше времени, и даже не из-за несчастного случая? Где утешение для Нетина? Бедный парень, некому вести его, так и будет один блуждать в потемках, пока не достигнет совершеннолетия и не сможет потребовать свое наследство.

— Весь род Тейва будет вести и защищать его, Джирран! — Алуред выглядел оскорбленным. — Не суди других по недостаткам дола Лидра!

Джирран вскочил на ноги, и его сапоги проскребли по плитам.

— Да что ты об этом знаешь! — зарычал он.

— Довольно! — Кейсил встал между ними. — Джирран, сходи узнай, не спустится ли Эйриз. У Йеврейн полно сестер, чтобы утешать ее, а Эйриз могла бы облегчить горесть здесь, внизу, новостями с праздника.

— Да, как ваши успехи в Селериме? — Алуред с интересом поднял голову.

Джирран не ответил. Он быстро зашагал к двери, ведущей к лестнице. Прошло сколько-то времени, прежде чем появилась Эйриз, розоволицая, с застенчивой улыбкой. Кейсил наблюдал за ней краем глаза, игнорируя Джиррана, который появился через минуту и начал ходить по комнате, обмениваясь приветствиями и новостями. Довольную Эйриз усадили меж двух ее старых подруг, и, убедившись, что Тейриол нашел себе компанию юношей, кои перебрасывались тихими шутками, подталкивая друг друга локтем, Кейсил снова направил все свое внимание на Алуреда, делившего пенистый кувшин с новым собеседником.

— Кейсил, — кивнул он.

— Хордист, — ответил новоприбывший, осторожно поднимая глиняный кубок в корявых руках, пораженных болезнью суставов. — Скверная история, так-то вот.

— Скверная. — Кейсил осушил кубок.

— Ну и что прикажете делать? — понурился Алуред.

— Кто-нибудь спросил совета Шелтий? — поинтересовался Кейсил.

Хордист, прежде чем ответить, пососал опухшую костяшку.

— Пейдер спросил. Шелтий сказал, что спросит кости на Солнцестояние, посмотрит, что за свет зашевелится в них.

— Какой прок от высохших костей? — Джирран подошел от другого стола, держа кубок с прозрачным напитком. — Нам нужны сильные руки, чтобы прогнать ублюдков.

— Когда наши вернутся с рудников, мы, возможно, так и сделаем. — Хордист с неприязнью посмотрел на Джиррана. — А пока все, что у нас есть, это мальцы, старики да увечные. — Он показал искривленную руку. — Что я должен делать с этим проклятием Мэвелин?

— Зато ноги у тебя сильны, — резко засмеялся Джирран. — Ты мог бы запинать ублюдков до смерти.

— Ну разве что. — Хордист шумно выпил свой эль. Алуред вновь наполнил его кубок.

— К тому времени когда остальные вернутся, те паразиты успеют здесь окопаться, вырубят пол леса, распугают все зверье, а их овцы дочиста ощипают землю.

— Звери хоть могут уйти, — проворчал Хордист. — Кровь и кость, рожденная в этом доле, не может просто сбежать.

Его жалобы прервал дед осиротевшего парня, ударяя мозолистой рукой по столу.

— Я передам вам сказание ярости, — хрипло возгласил он. — Как поскакал тогда Сейдер на север. Кольчуга его из драконовой чешуи, и гнев его драконову дыханию подобен!

Четверо мужчин сидели и слушали легенду, произносимую с пламенной страстью. Вечер сомкнулся вокруг фесса и рекина, пока старик возвращался по стопам мифа.

— Жаль, что Пейдер не может вызвать Сейдера из его костей и узнать, как самому вырастить дракона, — пробормотал Хордист, когда старик остановился через несколько строф, чтобы смочить пересохшее горло.

— Не осталось никаких драконов ближе, чем на высоких пиках, — угрюмо молвил Алуред. — Жители низин истребили вирмов из Восточных Пределов во времена юности моих предков.

— Фесс! Его стены разрушены, он был выжжен пламенем ярости. Месть свершилась, вероломство утоплено в позоре! — Голос Пейдера возвысился до крика, когда он привел свое сказание к торжественному завершению.

Восторженные рукоплескания заполнили комнату, и разговор возобновился с новой силой.

— Огонь, — внезапно молвил Джирран. Его лицо покраснело от возбуждения, глаза блестели, и не только из-за выпитого. — Драконово дыхание — это огонь! Мы могли бы выгнать жителей низин огнем!

— А где ты возьмешь дракона? — осоловело спросил Алуред. — Попросишь Мизаена одолжить своего из кузницы?

— У вас есть древесный спирт, не так ли? — Джирран повернулся к Хордисту, который пил не так быстро, а потому оставался с более ясной головой. — Смола, сосновые сучки?

— Да. — Морщинистое лицо Хордиста медленно озарилось пониманием. — Я не могу держать топор, но не хуже других могу бросать факел!

Его громкий голос привлек внимание горцев за соседними столами.

— Что скажешь, Раквар?

— О чем?

— О том, чтобы выжечь то крысиное гнездо в нижней долине! — воскликнул Алуред с азартом. — Они нарубили нам кучу дров для славного костра!

— Свежее дерево не будет гореть, — возразил сомневающийся голос, но было ясно, что он готов поддаться убеждению.

— Будет, если бросишь на него бочонок неразбавленного спирта, — парировал Хордист.

Резкий смех со всех сторон дал временный выход закипающему гневу.

— Хороший костер так напугал бы тех проеденных червями овец, что они драпали бы, задрав хвост, до самого Ущелья, — с одобрением заметил другой горец. — Пусть жители низин гоняются за ними.

— Да что там спирт, — вмешался лысоватый мужчина с обезображенными руками. — Возьмите кислоту в сарае для проб да плесните им в лицо, вот тогда и поглядим, как им это понравится!

Кого-то его злобные слова шокировали, но большинство горцев одобрительно закивали.

— Так чего мы ждем? — воскликнул Джирран. — Ждите, и к Солнцестоянию их станет в девять раз больше. Выжечь их сейчас, и кости выскажут свое одобрение Шелтиям, когда солнце упадет на них!

— Нынче двойное полнолуние, — снова возразил сомневающийся голос.

— Значит, самый хороший свет для охоты, — повернулся к нему с упреком Раквар.

Эйриз и другие женщины растерянно наблюдали, как мужчины поднялись, зашнуровали тяжелые сапоги, разобрали накидки и прочные перчатки.

Подошел Тейриол с жадным любопытством на лице.

— Что затевается?

— Мы идем разделаться с жителями низин, — пылко ответил Джирран.

— Мы собираемся выгнать их. — Кейсил выглядел менее рьяным, но более решительным.

— Я схожу за сапогами! — вскричал Тейриол.

Кейсил с беспокойством посмотрел ему вслед. Когда мужчины начали торопливо выходить из рекина, он поймал брата за руку.

— Ты можешь пойти, Тейро, но будь осторожен. Однако никто из парней младше тебя не пойдет. Скажи им, что они должны остаться и охранять фесс и женщин.

Во дворе кипела работа, словно в пчелином улье. Из открытых дверей мастерских передавались наружу топоры, кирки и даже лопаты, их тут же выхватывали нетерпеливые руки. Отблески высоко поднятых факелов вспыхивали на клинках, оклики предупреждали об осторожности, когда окованные железом бочонки грузились на ошеломленного мула, сонно моргающего на темное небо. Женщины столпились на лестнице рекина, выкрикивая слова поддержки этому плану. Две из них торопливо вынесли корзину, полную узкогорлых сосудов, еще одна притащила охапку разорванной ткани. Второй мул был запорошен черной пылью от мешков угля, наваленных ему на спину, а вскоре к ней добавились желтые подтеки от банки с серой.

— Только потайные фонари! — приказал Джирран, и все бросились зажигать лампы из пробитого металла, опуская заслонки, чтобы приглушить их мерцание.

Тяжелые двери фесса величественно распахнулись, и толпа вывалила за стену. Поначалу все двигались медленно, пока глаза не привыкли к густым сумеркам весенней ночи и из теней, нависавших со всех сторон, не образовалась долина. Разбившись на маленькие группы, горцы, как опытные охотники, бесшумно прокрались по склону, через мост и мимо беспечных овец. Одна группа отделилась в молчаливом согласии и спряталась в ложбине возле шаркающего стада, а остальные продолжили путь. Продвигаясь осмотрительно, с остановками, они наконец окружили лагерь жителей низин. Веселый костерок горел между четырьмя фургонами, а под навесами, натянутыми между каждой парой телег, бесформенными свертками одеял спали люди. Одинокая фигура сидела у костра, лениво бросая щепки в огонь.

— Их больше, чем мы думали, — с сомнением пробормотал Кейсил.

— Это все те, из леса, — заметил Тейриол. — Они вырубят полдолины до Солнцестояния, если мы их не выгоним.

Кейсил мрачно кивнул.

— Верно.

— У кого самая меткая рука? — прошептал Джирран Алуреду.

Старик с минуту подумал.

— У Рогина. Он во что угодно попадет!

На переданный назад призыв вышел довольно высокий, на полголовы выше Джиррана, горец с крючковатым носом и копной грубых волос.

— Сможешь бросить ее прямо в тот костер?

Рогин взвесил в руке липкую бутылку, обвязанную комковатой просмоленной тряпкой.

— Запросто, — с готовностью сказал он.

Джирран огляделся. Присев на корточки, горцы завертывали уголь в покрытую серой ткань, наполняли сосуды жидкостью и затыкали их тряпками.

— За Джедреза! — выпрямившись, проревел Рогин и одним плавным движением запустил сосуд по высокой дуге.

Часовой только начал вставать, когда опаляющие языки пламени изверглись из костра, поджигая его одежду и волосы. За несколько мгновений он превратился в кричащий факел, волосы вспыхивали, как пакля, кожа обуглилась и трещала, лицо вспучивалось пузырями, превращаясь в неузнаваемую маску. Когда остальные лесорубы выскочили из одеял, новые яркие снаряды полетели в них. Парусина обоих навесов расцвела пламенем, и жидкий огонь алчно въелся в дерево фургонов. Взревев от ярости, жители низин похватали все, что попадало под руку: лопаты, тесла, топоры — и завертели головами, ища в темноте своего врага. Одеяла позади них источали вонь паленой шерсти.

На другой стороне лагеря прогремели боевые кличи. Группа горцев побросала козлы, инструменты и доски в пилильную яму, за ними полетели головни и бочонок пихтового спирта, чтобы выжечь глубоко в траве тлеющий шрам. Взметнулись огненные языки, сгустки пламени выплеснулись через край ямы, яркие, как солнечный свет. Высоко подняв оружие, лесорубы побежали на них, но горцы исчезли в темноте. Когда жители низин остановились в неуверенности, горящие бутылки разбились у их ног, и они, ругаясь, разбежались в разные стороны. Затем снова попытались собраться, испуганно крича при виде загоревшегося штабеля бревен. Бревна трещали, охваченные огнем, производимым факелами и летучими жидкостями. Жар ударил струей из утробы горна, выпуская тяжкую работу людей дымом в небо.

— Смерть навозникам! — Джирран поднял свою кирку и яростно атаковал приведенный в беспорядок лагерь.

Мужчины дола Тейва с ревом выбегали со всех концов, ломая головы и ноги. Жители низин отступили к фургонам, где мычали и рвались с привязи быки.

— Жареная говядина, когда дело будет сделано, парни! — закричал Джирран.

Он замахнулся на одетого в одну рубаху лесоруба, который тыкал в него лопатой. Орудия с лязгом столкнулись, и лопата улетела прочь. Джирран изо всей силы ударил противника киркой в живот. Задохнувшийся лесоруб плюхнулся на задницу, и тут же острый клюв кирки поразил его череп — месиво из мозгов и крови залило спутанные волосы. Джирран пихнул ногой подергивающийся труп, ему не терпелось встретить следующего врага.

Кейсил широко размахивал топором, а двое отчаянных жителей низин пытались достать его секачами, но он прочно удерживал свои позиции.

— Слишком глупы, чтобы бежать, да? — крикнул им горец, однако его слова потерялись в шуме и гаме, отовсюду врывающихся в ночь.

Один из его противников, с заплетенными в длинную косичку волосами, быстро наклонился к ногам Кейсила. Горец саданул его обухом по уху, и тот рухнул наземь: изо рта и носа хлынула кровь, раздробленные кости лица, проткнувшие рябую щеку, белели в свете пожарища. Второй решил воспользоваться случаем и уже замахнулся секачом, но лезвие вернулось к нему, вонзившись глубоко в подмышку. Выронив оружие, лесоруб схватился за кровавую рану и корчился, давясь от кашля, пока Кейсил не срубил ему голову молниеносным ударом.

— Упавший — все равно что мертвый, — прорычал Джирран, не одобрив эту задержку.

— Мэвелин дарует милость милосердным, — огрызнулся Кейсил, ища глазами брата.

А Тейриол, орудуя длинным ломом, прижимал коренастого жителя низин к горящему остову фургона. Тяжелое железо казалось легким в руках горца. Толстяк защищался лопатой для снятия дерна, ее острый край блестел в свете костра. Подняв двумя руками лопату, он ткнул ее в лицо Тейриолу. Юноша презрительно покачал головой и грациозно шагнул назад. Пальцы толстяка до белизны сжимали черенок лопаты, торчащие зубы грызли нижнюю губу. Он снова кинулся на горца, но Тейриол взмахнул ломом и одним быстрым движением разбил жителю низин локоть. Даже в хаосе боя Кейсил уловил тошнотворный треск кости. От боли толстяк прокусил губу, и кровь закапала по его не зашнурованной рубахе. Тейриол на миг заколебался, но Джирран пронесся мимо него с торжествующим криком и превратил лицо жителя низин в кровавую кашу — наполовину оторвал у него челюсть своей яростной киркой.

Кто-то из мужчин Тейва мучительно вскрикнул, и Кейсил резко повернул голову. Алуред рядом с ним пошатнулся — оперенное древко торчало из его плеча. Новые стрелы зашипели в темноте, жаля одетых в кожу горцев. Тревожные крики доносились от Рогина и его товарищей, внезапно атакованных из теней за слепящим погребальным костром из штабеля бревен.

— А ну идите сюда, ублюдки! — Джирран в гневе повернулся, но тщетно всматривался он в безликую черноту, не видя ничего за кругом света от костра.

— Осторожно, сзади! — Тейриол прыгнул к нему, чтобы прикончить жителя низин, который с воем обрушивал тесло на незащищенную спину Джиррана.

— Это пастухи! — крикнул кто-то. Кейсил прищурился в темноту.

— Мы легкая мишень на фоне огня, — крикнул он Джиррану. — Нас перестреляют по одному — и все!

Пронзительный вопль заглушил его слова, и голос Рогина поднялся над общей суматохой.

— Отступайте, отступайте. Уходите из света. Кейсил схватил Джиррана за руку.

— Шевелись, или ты хочешь, чтобы Эйриз рыдала вместе с Йеврейн?

Горцы рассыпались в темноте, оставляя мертвых и покалеченных жителей низин на залитой кровью траве. Костры продолжали истреблять все, до чего могли дотянуться. Джирран задержался, чтобы вырвать из земли спутанный клубок веревок и колышков.

— Теперь будут знать, как захватывать наши земли! — крикнул горец.

Кейсил в это время поддерживал Алуреда, накидка старика почернела от крови.

— Как ты?

— Вот вытащим эту проклятую стрелу, — просипел, задыхаясь, Алуред, — и все будет прекрасно.

— Ты ничего не почувствуешь, когда выпьешь несколько кубков за наш успех, — хвастливо предсказал Джирран.

Глубоко в землю рядом с Тейриолом вонзилась стрела, и юноша взвизгнул.

— Где они? — бешено огляделся он.

— Не останавливайся и петляй во время бега, — закричал Кейсил, чуть ли не взваливая на себя Алуреда.

Джирран выругался, споткнувшись о тело, упавшее перед самым мостом: волосы серебрятся в лунном свете, любопытный ветерок трогает порванное полотно с измазанной кровью вышивкой. Кейсил с жалостью взглянул на труп, но сберег дыхание и энергию для долгого подъема мимо отвалов пустой породы к укрытию фесса. Погоня отстала, как только горцы перешли реку, но еще несколько из их числа рухнули, сбегая по длинному склону, и товарищи уже не могли их пробудить.

— Живей, живей! — Джирран остановился в воротах и энергично замахал. — Пора праздновать победу!

Кейсил передал белого как мел Алуреда на попечение двух женщин, подбежавших к ним с льняными повязками наготове. Отдуваясь, он медленно вошел во двор фесса, подсчитывая число раненых, отданных в заботливые руки женщин. Юноши носили миски с кипятком, горшочки мази и бинты и удерживали горемык, бьющихся под ножом, когда им вырезали стрелы из живой плоти. В тенях за границей света, льющегося из двери рекина, уцелевшие клали в ряд неподвижные тела.

Эйриз бросилась в объятия Кейсила.

— Джирран цел? А Тейро? Кто-нибудь из вас ранен?

— Нет, сестричка, нет. — Кейсил крепко обнял ее. — Мы все живы и здоровы.

— Это успех? — с тревогой огляделась Эйриз. — Вы победили, не правда ли?

— Да, — медленно промолвил Кейсил, — но еще несколько таких побед, и жители низин спокойно пройдут по долу и постучат в ворота. Для них потери не столь тяжелы, как для нас.

— Не будь таким нытиком, — сказал Джирран, вырывая Эйриз из рук брата и заключая ее в грубое объятие. — В следующий раз мы все сделаем лучше.

— В следующий раз? — нахмурился Кейсил, недоверчиво глядя на него.

Джирран твердо кивнул.

— Когда у нас будут союзники, способные поддержать нас реальной силой.

Великий Лес, 18-е поствесны

Внезапно яркий свет вывел меня из уютной дремы, которой я наслаждалась в тепле одеял. Открыв один глаз, я увидела Грена, забросившего оленью шкуру на крышу, чтобы впустить свет в суру.

— Доброе утро. — Я потерла заспанные глаза.

— Доброе. — Он зевнул. — Нам придется встать в такую рань, или мне можно вздремнуть?

— Ты еще не ложился? — с укором спросила я. — Опустошал свои карманы для какой-нибудь услужливой девицы?

Грен покачал головой и снова зевнул во весь рот.

— Сидел с теми парнями и их рунами. Я думал, что могу раскусить любого плута с его ловкостью рук, но, Сэдриновы потроха, я, хоть убей, не понимаю, как они это делают.

— Ты снова проиграл? — не поверила я.

— Ага. — Грен стащил куртку и бросил ее на пол. — Попался, как какой-то пастух, только что спустившийся с горы.

Ему было не столько досадно, сколько смешно, так что, если повезет, Грен не станет искать драки для утешения.

— Что ж, легко пришло, легко ушло, — заметила я.

— Верно. — Горец снял сапоги и бриджи и завернулся в одеяло. — И все-таки хотелось бы мне знать их трюки. Мы бы опустошили все сейфы между Ванамом и Колом.

— Кто больше всех выигрывал? — Мне надо знать, кого сторониться.

— Барбен, тип с бычьей шеей и ушами как у испуганной мыши, — донесся приглушенный голос Грена из-под натянутого на голову одеяла. — Все говорили, что он просто везучий, славится этим, видимо. Везучий, как же! Судя по тому, как катились руны, Рэпонин, должно быть, отставил свои весы и взял выходной.

Я закрыла глаза, но теперь, когда меня разбудили, снова заснуть никак не удавалось. Сорград и Узара все еще представляли собой неподвижные кучи затхлых одеял, поэтому я оделась, морща нос от запаха дыма, пропитавшего рубаху. Снаружи, меж деревьев, стоял туман высотой мне по пояс, раннее солнце еще не выбило весенний холод. Становище едва шевелилось, и я крепко обругала Грена, поняв, насколько еще рано. Мимо, приветливо кивая, прошли Лесные женщины. За неимением лучшего дела я отправилась вслед за ними к ручью. Вода была ледяной от последних козней зимы, и умывание окончательно взбодрило меня.

Я разожгла огонь заклинанием, которое Народ находил весьма забавным, и поставила вскипятить чайник. Потягивая горячее вино с водой, я смотрела, как зажигаются костры и готовятся завтраки. Дети встали и мешались под ногами, хотя любой цивилизованный человек благоразумно предпочел бы еще подрыхнуть. Мимо прошел Рэвин, и я уловила неожиданную тень сходства с моим отцом. Внезапное понимание заморозило чашку у моих губ. С тех пор как мы прибыли, я не могла избавиться от странного ощущения, что все эти люди слишком малы ростом. Почему, во имя Дрианон, я думала, что они будут выше меня, когда прекрасно знала, что все древние племена были низкими столбиками монет? Потому что в последний раз я видела своего отца, когда была ребенком, глядя вверх с невысокого детского росточка, как делала это теперь, когда сидела. Непрошеные сомнения обрушились на меня. Беличья игра, обманы маскарадов и подобные им вещи полагаются на ошибочность памяти. Не воспоминания ли той маленькой девочки, окрашенные тоской и желаниями, сбили меня с толку, убедили, что Лес должен хранить некую мудрость, неизвестную снаружи? Проще говоря, не привязываю ли я рога к лошади в надежде получить молоко?

Нет. Я сжала челюсти. Пока я обнаружила джалквезан в песнях, с помощью которых женщины убаюкивают капризных малышей, рассчитывают время кипения своей стряпни, которые поют, когда сажают своих детей, чтобы вычесать им волосы частым гребнем. К сожалению, не имея опыта в таких делах, я затруднялась сказать, дает ли джалквезан какой-то эффект. Эти женщины могли быть просто опытными няньками да кухарками, к тому же усердными в преследовании вшей. Ни одной из этих песен не было в моей книге, и, как с песней о Вороне, я услышала две-три версии каждой.

Я посмотрела на суру Ориал. Вчера Зенела сидела снаружи и загорала. Девушка поправлялась быстрее и основательнее, чем могли объяснить лекарственные травы; там, в Энсеймине, она была бы уже прахом в урне. Однако убедить в этом Узару будет задачкой потруднее. Что же я упускаю? Должно ведь что-то быть.

Видно, мои мысли передались Узаре, и у него зачесались уши. Услышав внутри шум, я заглянула в суру. Узара неловко рылся в чемодане в поисках чистого белья и бритвы.

— Ты вчера опять вернулся очень поздно, — небрежно заметила я.

Узара внезапно улыбнулся.

— Одно из важнейших достоинств мага — это осторожность, Ливак, и, кроме того, мой отец всегда говорил, что благородный мужчина никогда не хвастается.

— Все, что мне нужно делать, так это искать то ожерелье, — напомнила я Узаре.

— Ищи, — посоветовал он со смешком и пошел к ручью умываться.

Так и не поняв, в чем шутка, я вновь подумала о каком-нибудь занятии. Перспектива коротать еще один день, угождая женщинам становища, не вдохновляла меня. Что будет сегодня? Очередная утомительная прогулка в лес в попытке замаскировать мое полное отсутствие интереса к листьям и растениям, которые я могла бы собрать для еды? Единственный неоспоримый факт, который я пока установила, это то, что Лесные ослики гораздо мельче и темнее тех, каких разводят во всем мире, и на них можно навьючить столько дров, что они выглядят как куча хвороста с ногами.

Из соседней суры вышел Фру.

— Доброе утро!

Несмотря на бодрое приветствие, менестрель выглядел совсем не таким свежим, как остальной Народ. Жизнь в Энсеймине приучила его к более удобным постелям и распорядку дня.

— Доброе утро.

Я торопливо собрала разбежавшиеся мысли.

— Мы идем за кабаном. — Фру помахал двумя копьями с толстыми древками. — Если Сорград или Грен пойдут, то получат право на свою долю добычи, и тогда ты сможешь вернуть свой долг за ужин. — С того памятного вечера Фру уже второй раз упоминал об этой обязанности.

— Я пойду.

После нескольких дней скуки никто не удержит меня от развлечения.

Менестрель опустил копья на землю.

— Я не думал... вряд ли ты деревенская девушка, так ведь? — Он замолчал, увидев досаду на моем лице.

— Они же идут, верно?

Я помахала Гевалле и ее сестрам.

Девушки оделись так, чтобы удобно было пробираться по лесу, и туго заплели волосы. На плечах у каждой крест-накрест висели веревки, а в руках они несли свернутую сеть.

— Поверь, я умею бегать, лазать и попадать в движущуюся цель не хуже любого из вас.

— Да, но... — Фру махнул рукой. — Только не путайся под ногами.

Тростниковый свист вплелся в утренние птичьи трели.

— Рэвин возглавляет охоту, — строго поучал Фру. — Если ты испортишь дело и он велит тебе отойти, сразу отходи и не вздумай препираться.

Я тотчас кивнула. Узаре не повезло, что он выбрал именно этот момент для возвращения. При виде охотников, сходившихся с луками, копьями и длинными ножами, глаза мага загорелись любопытством.

— Охота? Можно мне пойти?

— Нет, — категорически заявила я. — Ты не одет для этого.

Узара посмотрел на свою длинную не подпоясанную коричневую мантию, надетую поверх рубахи и суконных бриджей.

— Кто-нибудь одолжит мне тунику, а?

— Нет времени. — Я показала на Рэвина, уходящего в лес. — К тому же я не уверена, что твою помощь оценят.

— Нужное заклинание в нужный момент может мгновенно повалить животное, воздушная веревка, например...

— А если Народ сочтет это смертельным преступлением против Талагрина? — перебила я его. — Используй это время, чтобы поговорить еще с кем-нибудь из старших. Вспомни, для чего мы здесь.

— Фру? — взмолился Узара.

— Тебе лучше остаться в становище, — извиняющимся тоном ответил менестрель.

Я признала его правоту. Может, я и горожанка, но хоть знаю свои возможности, и мне достанет ума не попасть в беду.

Пусть Узара — один из лучших магов, которых я встречала, но у него столько же здравого смысла, сколько перьев у лягушки. Чародей, загоняющий зверя в магическую яму, сделает этих людей такими же бесполезными, как евнухи в борделе, и такими же довольными, как если б они подцепили дурную чесотку.

— Ну и ладно.

Узара обиженно засопел и быстро зашагал к хижине Ориал, а я последовала за Фру.

Охотники собирались, возбужденные от предвкушения потехи; нечто подобное горожанам заменяют кровавые забавы вроде собачьей травли. Некоторые распевали молитвы Хозяину Охоты, и меня так и подмывало подойти ближе и узнать, нет ли там какого нового джалквезана.

Я направилась к Рузии и ее сестрам. У других женщин из-под ремней торчали грубые мешки, а на поясе висели ножи. Кое-кто точил лезвия случайными точильными камнями, негромко при этом болтая.

— И как все будет происходить? — спросила я.

Йефри указала на мужчину с гривой нечесаных седеющих волос и бледными напряженными глазами.

— Это Ямриз. Он будет искать для нас кабанов.

Рэвин издал трель на своей дудке, подражая лесному жаворонку, и мы двинулись в лес.

— Он следопыт? — прошептала я Йефри.

— Он находит зверя, — пожала плечами девушка.

К нам присоединился Паруль, он нес несколько крепких копий.

— Не хотите участвовать в убое?

Йефри покачала головой, и я тоже. Когда аристократы в Ванаме охотятся с копьями на диких свиней на улицах города, чтобы накормить нуждающихся возле усыпальницы Острина, они делают это со спины лошади. Думаю, инородцы имеют на это право.

— Я хочу, — вдруг сказала Гевалла. Она взяла копье и встала рядом с Парулем.

— Гева! — Рузия злобно посмотрела на сестру, но та вызывающе подняла подбородок.

— Пусть идет, если хочет. — Паруль обнял Геваллу за плечи.

— Берегись! — прошипела Йефри.

Пронзительный свист из дудки Рэвина положил конец перепалке.

Ямриз повел нас в лес. Я пыталась запоминать ориентиры и высматривала солнце, где только можно, но вскоре поняла: мне понадобится вся благосклонность Тримона, чтобы вернуться к становищу без посторонней подмоги.

Я осторожно пробиралась через ранний подлесок и сучья, сваленные в пору зимних бурь. Навыки, выработанные мною для бесшумного прохождения сквозь чей-нибудь дом в качестве незваной гостьи, служили мне так же хорошо, как знание леса — Салкину и его приятелям. Мы рассыпались, но все наше внимание сосредоточилось на Ямризе. Он не осматривал землю и не искал следы; впрочем, мое представление об охоте за мясом ограничивалось поисками мясника, который не подпускает мух к своим тушам. Возможно, Ямриз заранее провел разведку. Чего он не делал, так это не пел, во всяком случае, мне не приходилось слышать.

Громкий треск выдал кого-то, наступившего на сухую ветку. Озираясь вместе с остальными, я поймала взгляд Фру. Менестрель одобрительно кивнул мне. Мы перешли ручеек, бормочущий между мшистыми берегами, и я потеряла Фру среди распускающейся зелени. Паруля и Геваллы больше не было видно, поэтому я вдвойне старалась все время держать в поле зрения либо Йефри, либо Рузию.

Свист Рэвина впереди, подражающий яблочному дрозду, захватил меня врасплох на длинной узкой прогалине. Я торопливо двинулась в укрытие молодого бука. Женщина в летах, с простым добрым лицом, поднесла к губам деревянную свирель и ответила на сигнал. Иные пискливые ответы сообщили о том, что все заняли свои места, и я спросила себя, что должна делать моя группа. У нас не хватало копий, а это хороший признак, верно?

Рузия с сестрой натянули длинную сеть поперек прохода в деревьях. Другие девушки привязывали такие же ловушки к ветвям и пням. Я встала так, чтобы сеть была между мной и охотниками; последние крадучись удалялись от нас. Что бы ни пришло по этой тропе, оно угодит в сеть прежде, чем учует меня. Я мысленно вознесла молитву Талагрину в надежде, что Властитель Диких Мест обратит свой взор, если что-то неожиданное выскочит из кустов.

Йефри передала мне конец веревки. Я присоединилась к ней, и мы стали связывать ветки, чтобы создать преграду и повернуть добычу на открытое место, где притаилась невидимая сеть. Внезапный переполох вспыхнул к северу от нас: крики, свист, копья, стучащие по стволам, гнали жертву вперед. Шум направлялся в нашу сторону, пронзительный визг и угрожающее хрюканье звучали так, словно сюда ломилось буйное стадо кабанов. Я обнаружила рядом хорошее крепкое дерево, на которое можно влезть, и вдруг поняла, что моя рука открывает сумку на поясе, в которой лежат отравленные дротики. Я решительно засунула руку за пояс. Что там Узара — никто не обрадуется обеду, несъедобному из-за отменного яда какого-то аптекаря.

Матерый секач вырвался из подлеска, черный и волосатый, рыло опущено к земле, тяжелая голова качается из стороны в сторону. Горсть стрел глубоко вонзилась в его бока, и позади тянулся красный след. В центре прогалины кабан повернулся к своим преследователям, хрипя от боли. Листья и грязь прилипли к полосатым ногам и животу, массивные плечи вздымались, когда секач долбил мох злобными клыками. Кровавая пена брызнула с желтых зубов, которые тщетно пытались укусить древки, влекущие зверя вниз.

Я подвинулась ближе к облюбованному мной дереву. Появился Рэвин. Он остановился, тупым концом воткнул копье в землю возле ноги и наклонил, чтобы обезумевшее животное не побежало на него. По команде Рэвина двое мужчин бросились вперед и вонзили свои копья глубоко в ребра кабана. Сила ударов повалила секача на землю, яркая кровь хлынула из его дряблой утробы. Кабан заверещал, забился в корчах, но мужчины стояли непоколебимо, борясь с его предсмертной агонией, и только пот стекал по их лицам. Наконец секач затих. Подбежавший Нинед всадил здоровенный крюк ему под челюсть и на веревке поволок тушу прочь. Некоторые женщины шагнули к нему, но внезапные крики с тропы остановили их. У Нинеда отвисла челюсть при виде двух юношей, выбежавших на поляну: один — весь белый, с выпученными глазами, другой — хромающий, в рваных, залитых кровью гамашах, но он не уступал в скорости первому.

Разгоряченный молодой кабан гнался за ними по пятам, запекшийся порез в грубой шерсти на боку показывал, куда не смогла воткнуться стрела. Спина животного выгибалась от гнева, рана только сердила его, и кабан негодующе рычал. Неуклюжий на вид, он был сплошной грудой мускулов и бешенства.

— Нинед, брось его! — закричал Рэвин парню, застывшему в страхе и нерешительности.

Молодой кабан сверлил Нинеда злобными черными глазками, и слюна капала из алой пасти. Нинед попятился, но зацепился ногой за веревку и упал на колено. Кабан атаковал, как только малый пополз назад на руках и ягодицах. Ощетинившаяся черная ярость вцепилась клыками в его ноги, кровь и слюна забрызгали дерн.

Мужчины и женщины кинулись на прогалину, копья и ножи вспыхивали на солнце, разбрасывая красные капли. Еще чьи-то крики присоединились к вою Нинеда, пока кабан тяжело умирал, не пренебрегая возможностью отомстить обидчикам.

— Дорогу, дорогу! — Новый шум направлялся в нашу сторону.

Лесной Народ бросился врассыпную, двое мужчин тащили под руки Нинеда. Еще один пятился ко мне, сжимая покусанную руку. Ямриз, ведущий сплоченную группу загонщиков, выгнал из леса громадную свинью. Копья кололи и изматывали ее, Гевалла с мрачной решимостью орудовала своим копьем. Полосатые кабанчики, визжа, сновали вокруг ног мамаши, ее тяжелые соски раскачивались у самой земли. Она огрызалась на копья, озадаченно фыркая от боли, когда удары отбрасывали ее назад. В какой-то миг понимания между охотниками два наконечника в форме листа вонзились с двух сторон в шею свиньи, рассекая толстую шкуру, чтобы перерезать большие кровеносные сосуды. Малиновая кровь хлынула по ее передним ногам, и поросята лихорадочно бросились в разные стороны. Те, что угодили в сети, были забиты тупыми концами копий, другие, застрявшие в полосах мешковины, извивались, поднятые за задние ноги, и отчаянно визжали, пока им не перерезали горло.

Я даже не заметила, как затаила дыхание, пока глухие удары сердца и слабый гул в ушах не велели мне выдохнуть. Решив делать что-то полезное, дабы претендовать на часть этого мяса, я присоединилась к Рузии, выпутывающей сосунков из сетей. Она сражалась с особенно упрямым узлом.

— Эй, дай я помогу. — Я вставила в узел кончик кинжала и повертела им, чтобы ослабить веревки. — Как там Нинед?

— Лучше, чем заслуживает. — Раздраженность не затмила ее облегчения. — Застыл как кролик перед лаской, честное слово!

Парень рыдал на другой стороне поляны, где ему перевязывали ноги. Мужчина с прокушенной рукой гримасничал сквозь слезы, промывая свои раны спиртом из фляжки. Я поморщилась. Раны были глубокие, рваные и грязные, под распоротой загорелой кожей обнажились темно-красные мускулы, готовые загноиться так же, как любая рана, какую мне когда-либо приходилось видеть.

Появилась Гевалла: гамаши в крови, с копья свисает поросенок.

— Кто-нибудь послал за Ориал?

— Да, Рэвин послал Лиссет. — Рузия освободила сеть. — Поросенка надо повесить, пусть стечет кровь, так что не трать время на сплетни.

Звонкий стук топора разнесся по прогалине. Одна рама была уже связана, Рэвин руководил Фру и еще несколькими охотниками, которые поднимали старого кабана наверх за задние ноги. Алъмиар осторожно проткнула ножом шейные сосуды, и двое мужчин ловили густую кровь в мехи для воды. Свинья, проткнутая через поджилки острым колом, вскоре повисла на второй раме, одна женщина медленно разрезала ей живот, пока Рэвин удерживал кишки, дабы не вывалились раньше времени.

Рузия принялась распоряжаться, чтобы всем остальным поросятам выпустили кровь, активно вербуя меня для этой вонючей и неприятной работы.

— Альмиар говорит, ты умеешь вызывать огонь...

Я кивнула, и Рузия крикнула парню, проходившему мимо с охапкой требухи:

— Этал, отдай это Дрии и помоги нам! Ливак, зажги костер, начнем палить этих поросят.

Я собрала хворост из-под кустов и нашла сухой клочок земли; я была рада любой работе, лишь бы не залезать по локти во внутренности какого-нибудь животного.

— Талмия меграла элдрин фрес.

Пламя послушно вспыхнуло, и Рузия засмеялась.

— Прямо как «Вьенн в Мороз».

Не успела я спросить, что она имеет в виду, как поросенок, лежавший за ней, внезапно исчез. Рузия завизжала: яркое лезвие возникло перед ее лицом. Дерево прятало меня от человека с ножом, который выскочил неведомо откуда, и я перекатилась вбок, под шипы цветущего ракитника. Встав на карачки, я с мучительной осторожностью подвинулась, выискивая лучший обзор из своей норки в сердце куста Дрианон.

Грязная банда разбойников высыпала на поляну — Лесной Народ, судя по цвету волос и кожи, виднеющихся под лохмотьями. До сих пор становище Рэвина казалось мне голодающим, но я ошиблась: по сравнению с этими Рузия и остальные всю зиму катались как сыр в масле. У одних разбойников на лицах отчетливо виднелись язвы от недоедания, у других болтались на руках грязные повязки, что говорило о долго не заживающих ранах, третьи ходили с открытыми, гноящимися шрамами. Случайный ветер принес их вонь, и меня едва не стошнило.

Вышел вперед главарь, тощий карлик с крючковатым носом на впалом лице и широко раскрытыми воспаленно-мертвенными глазами. Я не могла уследить за его быстрой речью, но злоба в его голосе не нуждалась в переводе. Главарь потряс ножом с длинным, зазубренным с одной стороны лезвием — единственной чистой вещью у него — и плюнул прямо в лицо Рэвину. Паруль сделал полшага вперед и застыл, наткнувшись на копье. Рэвин покраснел, но стоял неподвижно, пока слюна медленно стекала по его лицу.

Я пыталась сообразить, остался ли кто на свободе. Фру, безоружный, пятился от костлявого юнца, ищущего любой предлог для драки. Йефри и Рузия делали все возможное, чтобы спрятаться за Салкином, который с бессильной злостью смотрел на троих разбойников, угрожавших ему длинными ножами.

Кто бы ни были эти люди, они ловко захлопнули свой капкан, сумев подобраться так близко, оставаясь при этом незамеченными. Большинство охотников Рэвина уже отложили свое оружие, чтобы заняться добычей, но воры и без того численно превосходили их. Я не знала, как поступить. В балладах герой прекрасно справляется без посторонней помощи, но это была реальная жизнь. С невероятной осмотрительностью я перебралась ближе к стволу. Смогу ли я удрать достаточно быстро, чтобы сбить со следа погоню? Но что это даст, если я не имею понятия, куда бежать? Привести помощь — это одно, а потеряться в Лесу — совсем другое. Это никому не принесет пользы, и меньше всего мне. С другой стороны, если меня найдут прячущейся, то я стану главной мишенью для какого-то дополнительного наказания.

Тощий карлик ушел от Рэвина и теперь настаивал, чтобы Нинеда подняли на ноги, потешаясь над кровавыми повязками на ногах юноши. Он схватил копье, чтобы отбросить поддерживающие его руки друзей, насмехался над парнем, когда у него подломились колени, и пнул его, поверженного. Рыдания Нинеда спугнули птицу, с пронзительным криком она сорвалась с ветки над моей головой, и я замерла.

Казалось, это напомнило Тощему, для чего пришли его воры. Он приказал своим людям снимать туши. Одни стали подвешивать их на жерди для переноски, другие собирали требуху и поросят. Рэвина и охотников посадили в круг, лицом внутрь, велев положить руки на голову. Я покорно ждала конца игры, с сожалением наблюдая, как исчезает свинина, предназначенная для ужина. Когда воры нагрузились трофеями, главарь повернулся к Рэвину.

Тощий указал на одну из девушек и пролаял резкий приказ. Я закусила губу. Этого я и боялась, поскольку среди разбойников не было женщин. Если дело примет скверный оборот, я ничем не сумею помочь, разве что всадить дротик в спину этого мерзавца. Но что это принесет мне? Скорее всего первое место в очереди мерзких отбросов, стремящихся получить свое удовольствие, поэтому я не собиралась рисковать.

Девушка медленно встала, опустив голову. Она была одной из самых юных, тонкое маленькое создание с огромными карими глазами и светло-рыжими волосами, обрамляющими заостренное лицо, белое от страха. Тощий ухмыльнулся, и слезы побежали по ее щекам. Подняв ее подбородок кончиком ножа, он сказал девушке нечто издевательское, вызвавшее у нее гневный румянец. Смеясь, главарь подцепил ножом завязки на ее шее и разрезал их резким движением запястья. Придерживая одной рукой край, он медленно разрезал кожу туники. Я вздрогнула, но девушка стояла неподвижно, в то время как острый словно бритва металл медленно скользил мимо ее обнаженных грудей. Она закрыла глаза, когда это мелкое дерьмо раздело ее до пояса, а его дружки одобрительно засмеялись, видимо, восхищаясь его храбростью. Ну еще бы: справился с безоружной девочкой, на голову ниже его самого!

Глаза разбойников были прикованы к этому зрелищу, а я прикидывала расстояние между моим ракитником и ближайшими зарослями, когда заметила движение в листьях, ничем не обязанное ветру или пролетающей птице. Я быстро взглянула на забаву в центре поляны, где все еще наслаждался герой с ножом. Его маленький спектакль был гораздо больше унижением, чем похотью, по крайней мере — пока.

В кустах мелькнули соломенные волосы, и мое настроение еще больше поднялось. Тощий закончил раздевать девушку, высмеивая ее среди попранной одежды. Он как раз указывал на Йефри, когда ярость, достойная самих демонов Полдриона, изверглась со всех сторон. Едва с лица Тощего исчезла ухмылка, Салкин вскочил, и в следующее мгновение его руки сжались на грязном горле бандита. Усевшись верхом на его грудь, Салкин лупил мерзавца так, как тот заслуживал, а в это время из кустов хлынуло чуть ли не все становище, гневно потрясая копьями, грубо вырезанными дубинами и просто сухими палками. Охотники Рэвина присоединились к схватке, с оружием или без него, и воры оказались между молотом и наковальней.

Не успела я шевельнуться, как из подлеска напротив того места, где я пряталась, выскочил Грен с горящими от восторга глазами. Ловким взмахом копья он ударил разбойника по коленям, отбросил древко и, схватив упавшего за ворот, вмазал одетым в перчатку кулаком по его грязным зубам. Сапоги разбойника скребли мшистый дерн, когда горец тряс его, как терьер крысу. Все туже скручивая тунику вокруг его шеи, Грен измолотил бандита до бесчувствия и с удовлетворенным видом отбросил прочь.

Сорград следил за спиной брата, сжимая в обеих руках длинные ножи. Они вдвоем набросились на кривоногого разбойника с бочковидной грудью. Густые каштановые волосы вились над его спутанной бородой, а голые руки поросли шерстью, как у животного. Сорград наступал с одной стороны, Грен — с другой, и вместе они погнали бандита назад, все ближе к тому месту, где скрывалась я.

Из-за крепких сапог подрезать Волосатому поджилки было в лучшем случае проблематично. Перехватив кинжал, я улучила момент и ранила его в ступню. Затем выкатилась из-под дерева и вскочила на ноги прежде, чем дубина Сорграда оборвала вой бандита, выбив из него сознание.

— Как вы узнали, что мы в беде? — с облегчением улыбнулась я. — Как-Там-Ее-Имя, должно быть, примчалась домой быстрее скандального слуха!

Мы стояли, готовые к нападению, и я увидела краем глаза, что Сорград качает головой.

— Даже не знаю, что подняло тревогу. Я болтал с Песочным, и вдруг все кругом стало как разворошенный муравейник. Мы с Греном пошли с ними, чтобы посмотреть потеху.

— Разве это потеха? — буркнул Грен, когда последний вор исчез в спасительных объятиях дикого леса.

— А где Узара? — Я с тревогой огляделась.

— Должен быть где-то тут, — неопределенно ответил Сорград.

Раскинувшаяся чуть поодаль роща внезапно увенчалась огнем. Пожар направлялся в нашу сторону, но листья за собой оставлял нетронутыми. За одно биение сердца алая решетка жгучего света удвоила и еще раз удвоила свою длину, ненормально красная вместо естественного желто-оранжевого лесного пожара.

Когда пламя побежало кругом, чтобы соединить руки и окольцевать прогалину, Тощий и его грязная банда выползли из кустов. Какой-то разбойник не желал отступать и, стиснув зубы, глядел, как малиновое пламя медленно продвигается все ближе и ближе. Он дерзко высунул дрожащую руку и взвыл, опаленная кожа покраснела и пошла волдырями, и бандит, спотыкаясь, кинулся к своим друзьям.

— Надеюсь, Узара не подожжет весь лес, — пробормотала я.

— Экая ты недоверчивая, — высмеял меня Сорград. — Смотри.

Через разрывы в пламени я увидела туман, встающий наперекор горячему солнцу, теперь ярко сиявшему над головой. Он переливался слабым желтовато-зеленым мерцанием и двигался без помощи ветра, чтобы цепляться за деревья и кусты, покрывать траву и цветы, заполняя каждую впадину, прежде чем струиться дальше.

— Очень мило, — одобрил Грен, когда Узара шагнул сквозь кольцо магии, собирая пламя в обращенные вверх ладони.

— Глаза у мага были усталые, но вид очень довольный.

— Похоже, в детстве этому парню не давали особо покрасоваться, а? — весело заметил Сорград.

— Что дальше? — вопросила я, глядя на воров, присевших в неровном кругу.

— Возмездие? — задумчиво предположил горец.

Руны оказались теперь совершенно перевернуты. Салкин с окровавленными костяшками, которые, должно быть, немилосердно болели, грубо поставил Тощего на ноги. Вор медленно истекал кровью из-за нескольких глубоких порезов и скверной раны под ухом. Рэвин поманил к себе девушку, над которой измывался разбойник. После короткого совещания она шагнула вперед, ее хорошенькое лицо словно окаменело. Сильный удар в пах, несомненно, достиг своей цели. В какой бы степени очумелости ни пребывал Тощий, он так быстро согнулся пополам, что оставил клок волос в кулаке Салкина.

Кое-кто из людей Рэвина одобрительно закричал и захлопал, но их осадили повелительным жестом. Порыв кровожадности, который мог оставить всех разбойников мертвыми на земле, миновал. Несколько отрывистых приказов Рэвина заставили его народ рассеяться, дабы вернуть свою добычу. Салкин и еще двое принялись раздевать грабителей, грубо ворочая потерявших сознание и выбивая остатки непокорности из прочих. Вскоре мы были готовы покинуть это злосчастное место, а заодно и воров, коих бросали здесь в наготе и унижении. Рузия и другие женщины связывали в узлы снятую с грабителей одежду. Уж не знаю, как они надеялись использовать эти обноски, хотя копья и ножи всегда пригодятся.

— Теперь эти глупцы дважды подумают, прежде чем слушать его предложения, — сказал Рэвин магу, презрительно пнув сапогом все еще бесчувственного Тощего.

Уходя, я оглянулась. Некоторые разбойники медленно вставали на ноги, иные пытались взвалить на плечи тех, кто не пришел в сознание, — нелегкая задача, если учесть, что они были без штанов и поясов, за которые можно ухватиться. Я слушала навострив уши, нет ли погони, но ничего не уловила.

— Стало быть, жизнь в лесу не все орехи да мед, — заметил по дороге Сорград.

— Да, — согласилась я, с сожалением думая о песнях, которым научил меня отец.

Я оставила свои размышления, когда показалось становище. Ориал и другие женщины разбирали дома, навьючивая каркасы, рогожу и все прочее на осликов, приведенных из леса, где они паслись.

— Что происходит?

Ориал стянула ремнем сверток кожи и подняла голову.

— Мы идем дальше.

Подошла Йефри и принялась заполнять яму очага камнями, которыми обкладывали суру. — Они вернутся, завтра или через день.

— Вы не будете сражаться? — Я взяла ближайшего осла за уздечку, чтобы стоял смирно.

Целительница складывала один в другой железные котелки.

— Зачем? Лес большой.

— Но тогда они победят, — возразила я. Ориал воззрилась на меня с недоумением.

— Та крысиная шайка? Мы могли содрать с них шкуру, если б захотели, но к чему лишний труд? Только кто-нибудь из наших пострадал бы, да и все.

— Если мы уйдем, они ничего не найдут, и он будет выглядеть еще глупее, чем сегодня, когда ветер теребил его прыщавый зад, — усмехнулась Йефри и, повесив узел на осла, погладила его мохнатые коричневые уши.

— Но если они вас выследят и ударят по следующему становищу?

Возможно, это не было трусостью, но, на мой взгляд, здорово смахивало на глупость.

— Не выследят, Рэвин скроет наш след. — Рузия подошла, чтобы помочь сестре. — Никто лучше его не прячет тропу после самого Сериза.

— Падальщики не пойдут за проигравшим. — Ориал сложила кипу одеял в промасленную кожу. — Он будет один добывать себе еду до самого Солнцестояния.

Подошла Зенела с полной охапкой вымытых глиняных горшков. На ней была Лесная туника и юбка с разрезами. Выглядела толстушка бледной и изнуренной, глаза блестели немного лихорадочно, но я все равно не ожидала увидеть ее на ногах до следующего новолуния. Я повернулась к Ориал, но та смотрела на Узару, который говорил с Рэвином. На шее травницы блестело ожерелье из серебряных ромбиков.

— Он вернется в Хадрумал еще до конца года. Ты знаешь это? — тихо спросила я над мохнатой спиной осла. — На остров магов.

— Тогда как я отправлюсь в южные пределы Леса. — Ориал была невозмутима. — Со всевозможными новыми черенками, чтобы укоренить их в более теплой почве.

— Так вот зачем ты путешествуешь?

Эта женщина вызывала во мне все большее любопытство.

— Среди прочего. — Положив руку на пояс, она нежно посмотрела в спину Узары. — Травница всегда должна стремиться принести давно отъединенные виды обратно в свой сад.

— То есть... — проговорила Зенела, но приступ кашля прервал ее.

Ориал вытащила из кармана пузырек и дала девушке понюхать.

— Тебе нужна помощь с сурой? — спросила Рузия с ноткой нетерпения.

— Я велю им поторопиться.

Я только сейчас поняла, что Сорград смешивает настои, а Грен ищет среди горшков и сковородок, что бы поесть.

— Мы должны укладываться, — сообщила я, подходя к братьям.

— Выпей это. — Сорград передал мне чашку, которую я подозрительно понюхала. — Панацея Халкарион.

Медленно глотая настой, я огляделась.

— А лепешек не осталось?

— Черствые, как камни, но можешь взять, если хочешь, — щедро предложил Грен.

Он жевал полоску холодного мяса, макая его в миску с застывшим ореховым соусом. Я взяла лепешку и обмакнула в чай, чтобы размягчить.

Подошел Узара, и Сорград без слов передал ему чашку.

— Как ты? — Я с беспокойством посмотрела на мага, но он выглядел уже лучше.

Сжав в ладонях теплую чашку, Узара вдохнул пар.

— Хорошо, просто устал. Думаю, с Равноденствия я сотворил больше магии, чем за последние полгода, — молвил он с печальной улыбкой. — Да, это тебе не изучение теории колдовства. Но я для того и пошел с тобой, чтобы испытать свое мастерство.

— Нам нужно решить, что делать дальше, — вмешался Сорград. — Кто-нибудь нашел хотя бы намек на эфирные знания у этого народа?

Узара покачал головой.

— Даже если допустить, что они хранят это в тайне, кто-то уже наверняка проболтался бы, при их-то открытости.

Я уставилась на свою лепешку.

— Я все равно думаю, что в этом джалквезане что-то есть. Сегодня была охота, и тот Ямриз находил кабаков не только при помощи зоркого глаза и острого нюха, я уверена в этом. Как весть о нападении так быстро долетела до становища? Никто не смог бы пробежать с такой скоростью! А как насчет Зенелы? Когда вы видели, чтобы кто-нибудь так стремительно исцелился от гнили в легких? Наконец, я нашла кого-то, кто знает балладу, в которой героиня использует чары для разжигания огня, как и я...

— Ливак, последние три дня я только и делал, что слушал балладу за балладой, — раздосадовано перебил меня Узара. — У каждого второго есть своя версия, свой вариант слов или порядок повествования, почерпнутый у какого-то менестреля. Кажется делом чести играть с мелодией и добавлять украшения. Мне очень жаль, поверь, но эти истории так текучи, столько изменений год от года, что какое бы знание они когда-то там ни содержали, оно утрачено безвозвратно. Я мог бы дать тебе для начала пять разных версий «Охоты на Белого Оленя». — Он с упрямым щелчком захлопнул рот.

— Мы здесь не для того, чтобы писать трактат по истории Народа. — Я пыталась сдержать раздражение. — Перестань выяснять факты и посмотри на сказания! Посмотри на неожиданное, удивительное и невозможное и скажи мне, что там не замешана магия! А где есть магия, есть джалквезан, и это всякий раз.

— Возможно. — Скептицизм в голосе Узары не оставлял сомнений насчет его мнения. — Но как они это делают? Как мы проверим их способности, определим эффективность каких бы то ни было знаний, которые они, возможно, имеют?

— Почему вы, чародеи, вечно должны выискивать лом и разбивать все на мелкие кусочки? Почему вы не можете просто поверить? — Я вперила в мага свирепый взгляд.

— Если мы не узнаем, как они что-то делают, как мы сможем это повторить? — требовательно спросил Узара.

Я велела ему замолчать. Меня осенила идея.

— Это ведь в твоем трактате было установлено, что коллективная вера людей есть источник силы для Высшего Искусства, верно?

Узара недоуменно поднял брови.

— Основная заслуга принадлежит Джерису Армигеру...

Я подняла руку и наморщила лоб, стараясь подыскать слова для новой идеи.

— Предположим, группа людей верит, что у кого-то есть необычные способности. Что, если этого достаточно, чтобы вера осуществилась? Что, если этого достаточно, чтобы вызвать эфирное влияние на чьи-то способности?

Теперь, когда я это сказала, все обрело смысл, кусочки ложились на место, как в детской мозаике.

— Я не понимаю, — устало произнес Узара.

— Все говорят мне, что Рузия лучше всех умеет читать руны. Она верит в это, как и все остальные. Такой веры достаточно, чтобы это стало правдой. Ориал — известная целительница. Она поет песни, которые, как она верит, помогают ее врачеванию. Важны не столько слова джалквезана, сколько ее вера в то, что она делает. Все знают, что Ямриз найдет дичь, и он находит. Всякий раз, когда это случается, возрастает вера, ожидание, что это произойдет и в следующий раз, — и это происходит!

— Самоисполняющееся пророчество, — задумчиво пробормотал Сорград.

— Но Гуиналь и ее адепты изучали Высшее Искусство там, в Тормалинской империи в пору ее расцвета, — запротестовал Узара. — Их мастерство рождено знанием, не просто слепой верой.

— Где кончается знание и начинается вера? — парировал Сорград. — Что возникает сначала и затем поддерживает другое?

Я подняла с земли веточку — мертвую веточку с засохшими коричневыми листьями. Я слишком много времени провела возле этих магов с их вопросами и неистощимым любопытством.

— Талмия меграла элдрин фрес.

Листья затрещали, моментально истребленные огнем, сухая кора растрескалась, древесина под ней обуглилась. Я бросила веточку на землю и стала вдавливать ее ногой под верхний слой сухой подстилки в сырую лиственную прель внизу. Едкий запах дыма повис в воздухе.

— Это — Высшее Искусство. Скажи мне, как я это сделала, маг! Я не знаю — как, но верю, что могу, и оно еще никогда меня не подводило.

Узара открыл рот и вновь его закрыл. Присущая ему честность и объективность ученого не позволили магу сразу отбросить мою идею, как бы ему ни хотелось.

— Но как мы это проверим? Мы должны иметь доказательство, если хотим представить что-нибудь Совету или Верховному магу.

— По-видимому, если бы кто-то начал сомневаться в их способностях, они могли бы утратить их, — медленно предположил Сорград. — Это как в танце — стоит вспомнить о своих ногах, и тут же собьешься с ритма.

Я нахмурилась.

— Как можно просто взять и перестать верить во что-то?

— Мы могли бы словчить в игре с Барбеном, — с чувством заявил Грен. — Или сломать ему пальцы. Я бы не прочь преподать ему урок, а то все убеждены, что он непобедим.

— Вот тебе еще пример, — кивнула я Узаре. — Барбен верит, что он везучий, и все остальные верят. Это приводит в действие какой-то бессознательный элемент Высшего Искусства, и руны катятся, как ему надо.

— Он точно не мухлюет, — заметил Сорград. — Поверь мне, мы бы знали, если б он мухлевал.

Узара соединил руки под подбородком, упершись в него кончиками пальцев. Его взгляд стал неприкаянным среди суеты вокруг разбираемого становища.

— Это интересная идея, и кто может сказать, что она неверна, мы так мало знаем о Высшем Искусстве. Но где доказательство, где проверка?

— Зачем тебе это нужно? — Я покачала головой. — Всякий маг в Хадрумале разберет часы до колесиков и пружинок, прежде чем согласится, что они отмечают проходящее время?

Узара состроил гримасу.

— Мы рискуем яблоками против золы, верно? Если наши вопросы заставят Гуиналь усомниться в своих способностях, мы потеряем не только самого опытного нашего практикующего Высшего Искусства, но также одну из главных защит, которые есть у Келларинской колонии против эльетиммских набегов.

Он вздрогнул: двое Лесных жителей пронесли мимо его головы кусок рогожи. Пока мы говорили, нашу суру начали разбирать. Мы отошли в сторону, чтобы не мешаться.

— Рузия говорит, Рэвин спрячет их от любой погони, — вдруг вспомнила я. — Не желаешь это проверить?

Узара тупо захлопал глазами.

— Как?

— Дадим им уйти, выждем несколько часов, а там посмотрим, сумеем ли мы их выследить. — Мне было трудно скрыть сарказм.

— Они гораздо лучше знают лес... — засомневался маг.

— Мы выросли, по полгода выслеживая пушных зверей в более густых лесах, чем этот, — презрительно перебил его Грен.

Я видела, что маг еще колебался, а Сорград думает так же, как я.

— Мы приложим все усилия, знаешь ли. Мы не потеряем их только потому, что хотим потерять!

Узара прикинулся удивленным, но его выдал густой румянец на белой коже.