Патрик Макграт. Вампир по имени Клив, или Готическая пастораль

   -----------------------------------------------------------------------

   Patrick McGrath. Cleave the vampire, or, A Gothic Pastorale (1991).

   Пер. - Н.Кудряшов.

   & spellcheck by HarryFan, 28 August 2000

   -----------------------------------------------------------------------

   - Главное, что отличает вампира, - заметил Гарри, ни к  кому  особо  не

обращаясь, - это то, что земля не принимает его. Именно это ставит его вне

природы.  Видите  ли,  все,  что  принадлежит  природе,  разлагается.  Так

сказать, гниет в земле. Но только не вампир. Он не может  умереть,  потому

что земля не примет его. Забавно, а?

   - Потрясающе, - пробормотала  я.  Это  меня  пугает...  половину  моего

сознания. Откуда Гарри взял эту  отвратительную  тему?  Наверное,  в  кино

насмотрелся. Впрочем, мысли мои были не с ним, но с Хилари, нашей дочерью.

Я уже несколько  дней  не  принимала  таблетки,  так  меня  беспокоит  моя

девочка. Ей всего девятнадцать, но она уже выказала  тревожную  склонность

влюбляться в самых неподходящих мужчин. Тут и  эта  бредовая  прошлогодняя

история  с  водопроводчиками,  и  еще  раньше  -  меня  трясет  при  одном

воспоминании об этом - та скандальная "договоренность" с двумя садовниками

в школе... Нет  бы  ей,  сказала  я  ей  перед  завтраком,  успокоиться  с

каким-нибудь солидным молодым человеком - с Тони Пикер-Смитом, например.

   - Но, мамочка, - возразила она - она сидела  за  туалетным  столиком  и

расчесывала волосы, - мамочка, не хочешь же ты, чтобы  я  вышла  замуж  за

клецку. Ты ведь не вышла замуж за клецку.

   Я вздохнула.

   - Твой отец, - сказала я, - человек... - я поискала подходящее слово, -

человек ПРЕДСКАЗУЕМЫХ пристрастий. Поэтому я и вышла за него замуж. Всегда

знаешь, чего от него ожидать; с ним, так сказать, у  тебя  есть  жизненное

пространство.

   Хилари только фыркнула.

   - Но мне не нужно никакого  жизненного  пространства,  мамочка!  Не  от

мужчины, за которого я выйду! - Она повернулась ко мне лицом. Я сидела  на

краю своей кровати. Вдруг взгляд ее сделался чуть  тревожным.  -  Мама,  -

спросила она. - Ты что, снова перестала принимать таблетки?

   Меня зовут леди Хок, я живу в Уоллоп-Холле, а Хилари - моя дочь.  Когда

несколько минут спустя мы вошли в столовую, Гарри уже  с  головой  ушел  в

кроссворд из "Тайме". Стояло  ясное  августовское  утро  Помнится,  я  еще

попросила Стокера, нашего дворецкого, подать мне  почки.  Мой  сын  Чарльз

стоял в эркере и смотрел вниз, на поле для крикета.

   - Идеальный день для игры, - сказал он. - Лучшего дня не придумаешь.

   Я была не в настроении говорить с Чарльзом о  погоде.  Видите  ли,  это

из-за Чарльза я так беспокоилась за Хилари. Такой импульсивный  мальчик...

не с просясь ни у кого, он пригласил к нам на выходные всю свою команду по

крикету. Это не пришлось по  душе  Стокеру,  но  за  него  я  беспокоилась

гораздо меньше, чем за  Хилари.  Надо  же,  целая  команда!  Как  я  могла

оставить Хилари без присмотра, пока  они  в  доме?  Все  это  было  ужасно

утомительно - быть начеку до самого их отъезда  в  Лондон,  в  воскресенье

вечером, - и у меня снова начинала уже болеть  голова.  Вот  тут  Гарри  и

завел разговор о гнусных вампирах; только этого  мне  и  не  хватало.  Все

проблемы с молодыми людьми, видите ли, заключаются в том, что они ОХОТЯТСЯ

за мной - так вышло с водопроводчиками и с садовниками тоже. Не  то  чтобы

их намерения были мне так уж неприятны, но Хилари всего девятнадцать  лет,

в конце концов; так что, как бы я сама ни относилась к этому,  мой  первый

долг как матери заключается в том, чтобы охранять ее. По-моему, в этом нет

ничего неестественного, а по-вашему?

   Уоллоп-Холл расположен в холмистой местности, в Беркшире, милях в  пяти

от деревушки Уоллоп - сонной  кучки  древних,  полуразвалившихся  домишек,

двери которых обсажены жимолостью и шиповником, а внутри пахнет паутиной и

плесенью. Здесь имеется одна-две лавочки, церковь, гостиница - и  сельский

луг, красивая полоска скошенной травы с лесом в дальнем конце и павильоном

для  крикета.  Последний  представляет  собой  викторианское   сооружение,

изобилующее шпилями  и  горгульями;  Гарри  утверждает,  что  это  хороший

образчик сельской готики. Лично мне оно представляется устрашающим, но так

вышло, что через два часа  я  сидела  в  шезлонге  рядом  со  старой  моей

подругой, Оливией Бабблхамп,  обливаясь  потом  в  ожидании  начала  игры.

Светило солнце, и пушистые, чуть растрепанные по краям облачка мирно плыли

по голубому небу. В ноздри приятно бил запах свежестриженого газона,  и  я

говорила Оливии, что хотя с воображением у Тони Пикер-Смита  туговато,  он

вполне даже неплох с точки зрения  "жизненного  пространства"  -  если  бы

Хилари только меня слушала.

   Да, кстати, об Оливии: она славная женщина, но доверять ей не стоит.

   - Мне кажется,  милочка,  -  сказала  она,  -  что  если  ты  пытаешься

подрезать девочке крылья, она назло тебе выкинет что-нибудь невозможное. Я

сама едва не совершила той же ошибки с Дианой.

   Надо же! Я ничего на это не сказала, и вы меня поймете, если я  объясню

вам, что Диана Бабблхамп уже три года как сидит в сумасшедшем  доме  после

того, как в припадке безумия убила приходского священника.

   Впрочем, сама Оливия даже не заметила, насколько неудачно ее сравнение;

она продолжала вязать, напевая себе что-то под нос.

   День и правда был  очень  милый.  Народу  собралось  довольно  много  -

некоторые, как и мы,  сидели  в  шезлонгах,  другие  расстелили  на  траве

одеяла. Стрекотали насекомые, и в  дальнем  конце  луга,  у  опушки  леса,

стояла в полоске солнечного света жирная корова и отмахивалась хвостом  от

мошек. Все такое мирное, такое пасторальное: покой  в  сердцах  под  небом

Англии и так далее; почему же  тогда  меня  не  покидало  ощущение  УЖАСА?

Несколько сельских игроков, в основном фермеры-овцеводы, лениво катали мяч

по траве, но соперники еще не появлялись.

   - Как ты думаешь, что с ними? - спросила я Оливию.

   - Убей меня, не знаю, - ответила она, даже  не  отрываясь  от  вязания.

Впрочем, она тут же подняла взгляд. - Милочка,  -  сказала  она,  -  тебе,

право же, стоило бы  носить  на  таком  солнцепеке  шляпку  -  при  тех-то

таблетках, что ты принимаешь.

   Я промолчала. Как я смогу приглядывать как надо за  Хилари,  если  буду

накачана пилюлями, как зомби? И тут  произошла  ужасно  странная  вещь:  я

вдруг увидела, как из головы Оливии полезли черви, сотни червей!  Кожа  ее

приобрела ужасный желто-зеленый оттенок, и маленькие клочки сгнившей плоти

начали отслаиваться от костей и падать ей в вязание. Как отвратительно  от

нее пахло! К счастью, это продолжалось не больше минуты.  А  потом,  слава

Богу, появился Гарри.

   Куда  бы  Гарри  ни  пришел,  его  появление  никогда   не   становится

кульминацией. Конечно, его встречают с  радостью  -  в  конце  концов,  он

настоящий сквайр, - но стоит ему зайти, как все развивается  по  одному  и

тому же сценарию: оживленные приветствия, а потом он идет к бару. Не  было

исключением и это утро, разве что на этот раз он задержался  возле  нас  с

Оливией и спросил, благослови Господи его душу, какой отравы нам принести.

   - Джин, - ответили мы обе немного устало.

   Единственная подлинная страсть Гарри - это  охотиться  верхом  на  лис.

Если бы мог, он занимался бы этим каждый день - часто  он  так  и  делает.

Деревенские его за это любят. Они смотрят, как он носится по Даунзу верхом

на большой вороной кобыле, со  сворой  гончих  -  раскрасневшись,  в  алой

куртке, потея от животного азарта погони. Это зрелище их успокаивает.  Это

и есть, понимают они, настоящая Англия. Он возвращается домой  под  вечер,

весь в грязи и крови,  совершенно  счастливый.  Он  вваливается  в  дом  и

стаскивает сапоги у огня. Стокер  уже  согрел  ему  ванну.  За  обедом  он

выпивает вдвое больше кларета, чем обычно, и сразу  уходит  в  библиотеку.

Стокер укладывает его спать, запирает  дверь  и  гасит  свет.  Уоллоп-Холл

спит.  Этот  порядок  свят,  и  любое  отклонение  от  него  делает  Гарри

раздражительным и склочным, так что я стараюсь не допустить ничего такого.

   Все это вполне меня устраивает. Я  уже  намекала  раньше,  что  являюсь

сторонницей "жизненного пространства" во всем,  что  касается  брака.  Мне

кажется,  мои  запросы  скромны;  достаточно  сказать,  что  мы  с   Гарри

совершенно  довольны  сложившимся  порядком,  и  так  уже  много  лет.   К

сожалению, я не могу поговорить с ним  о  Хилари,  и,  как  вы  понимаете,

Оливия тоже не лучший  советчик,  так  что  мне  приходится  переживать  в

одиночку; впрочем, как мне кажется,  таков  удел  матерей.  Однако  должна

признаться, я никогда еще не радовалась приходу Гарри,  как  тогда,  когда

Оливия превратилась в эту ужасную ШТУКУ прямо у меня на глазах.

   Полагаю, я никогда  не  забуду  своего  первого  впечатления  от  этого

существа. Наконец вышла  вторая  команда,  и  Чарльз,  который  возглавлял

парней из Уоллопа, выиграл подачу и  выбрал  биту.  Я  бросила  взгляд  на

боулера - и тут же застыла в своем шезлонге, так как сразу поняла,  почему

все утро чувствовала себя так странно! Я вся задрожала -  я  ощущала,  как

закипает кровь и краска заливает все лицо. Все это обещало  беду,  большую

беду, и я откинулась на спинку шезлонга, стараясь совладать с  дыханием  и

скрыть мое возбуждение от Оливии. Среди нас был вампир.

   Сначала меня даже удивило, как мал он ростом  -  всего  на  дюйм-другой

выше пяти футов, наверное, не выше, скажем, Оливии. Он был ужасно  худ,  с

непропорционально длинным лицом, выдающейся челюстью, глубоко  посаженными

глазами и совершенно черными волосами, густо набриолиненными и зачесанными

от высокого лба. При всем своем маленьком росте и страшной внешности  одет

он был очень элегантно: в  хорошо  отглаженные  брюки  кофейного  цвета  и

чистую, без единого пятнышка белую рубашку. Но это не обмануло меня:  хоть

он и явился сюда затем, чтобы играть в крикет, я сразу же разглядела в нем

создание, живущее вне природы. Обнаружив причину  своего  беспокойства,  я

повернулась к Оливии - и обнаружила, что она смотрит на него с  интересом;

более того - с  бесстыдным  восторгом!  Мое  сердце  похолодело.  Если  он

произвел такой эффект на Оливию, что сделает он с бедняжкой Хилари?

   Все стихло над лугом, когда он побежал к воротцам. Должна признать,  он

бежал не без грации - диавольской, разумеется - и  с  немалой  для  своего

роста скоростью. Его волосы слегка сбились, и даже с  того  места,  где  я

сидела, я видела в глубине его глазниц красные  огоньки.  Чарльз,  правда,

смотрел на него, как ни в чем не бывало, похлопывая битой по черте. И  тут

случилась еще одна странная вещь: существо,  казалось,  застыло  на  бегу,

повисло в воздухе и осталось  висеть  так,  словно  это  была  фотография:

маленькие ножки  не  касаются  земли,  голова  запрокинута  назад,  волосы

сбились, глаза горят красным огнем, правая рука высоко поднята  и  сжимает

длинными,  костлявыми  пальцами  мяч.  Однако   это   продолжалось   всего

мгновение; потом рука опустилась, и  мячик,  мелькнув  в  воздухе  красным

мазком, просвистел  мимо  Чарльза,  миновав  биту,  и  с  громким  "хлоп!"

оказался в ловушке у принимающего. Обступившие луг люди перевели дыхание.

   - Право, - заметила  Оливия,  возвращаясь  к  своему  вязанию,  -  этот

мальчик проворен.

   Я повернулась посмотреть на Хилари; она  сидела  на  веранде  павильона

рядом с Тони Пикер-Смитом, и глаза ее -  как  и  у  Оливии  -  определенно

сияли. Я чувствовала себя так, словно в наш Эдем украдкой заползла змея.

   Оставшаяся часть утра прошла,  мягко  говоря,  сложно.  Борясь  со  все

усиливающейся тошнотой и ощущением пустоты внутри, я неотрывно следила  за

тем, как существо - звали его, как я выяснила, Клив - срывает нам  подачу.

Тед Данг выбыл первым: громкий треск, и  фермер  тупо  уставился  на  свои

воротца, с корнем вырванные из земли  и  катящиеся  кувырком  прочь.  Один

инцидент особенно устрашил меня; я имею в виду выбывание Тони Пикер-Смита.

Один особенно быстрый мяч попал ему прямо в пах, и он, крича от боли, упал

на землю.

   - Как так? - закричал Клив,  обращаясь  к  арбитру.  Арбитром  был  Лен

Грейс, владелец похоронного бюро. Тот медленно выпрямился, переложил пенни

из левой руки в правую и покачал головой. С его точки зрения  пах  бедного

Тони не полностью прикрывал воротца. Продолжай мяч лететь дальше,  он  все

равно не попал бы в зачет.  По  общему  убеждению  взгляд  у  Лена  Грейса

наметан.

   Но Кливу не было дела до наметанного глаза Лена Грейса. Он зарычал,  он

действительно зарычал - и  я  вздрогнула,  так  как  совершенно  отчетливо

увидела, как блеснули на солнце его клыки - они были длинные и заостренные

на концах. Я повернулась к Оливии, но та все вязала.

   - Ты видела? - прошептала я.

   - Ты о чем? - пробормотала она,  прикидываясь  рассеянной.  -  О  Боже,

бедный Тони! - поскольку несчастного юношу уносили в это время с поля двое

наших парней и  пухлое  розовое  лицо  его  было  искажено  болью.  Хилари

вскочила и прижала ладонь к губам, как она обыкновенно делает при  сильном

потрясении. По крайней мере это, решила я, добрый знак.

   Чарльз тем временем продолжал разыгрывать очень изящную партию и  скоро

загонял  свободные  мячи  практически  впритирку.  Таким   образом,   счет

потихоньку рос, и к перерыву на ленч мы  вели  сорок  девять  к  семи:  по

большей мере благодаря Чарльзовой бите.  Мы  все  рукоплескали,  когда  он

повел команды в павильон на ленч - тот, по  обыкновению,  был  приготовлен

фермерскими женами и накрыт  на  простых  дощатых  столах.  То  повышенное

настроение, которое обыкновенно царит при этом, было на этот раз несколько

омрачен отсутствием Тони: ужасная боль у него не проходил и Хилари повезла

его к врачу. Гарри тем не  менее  был  само  радушие  и  не  выказывал  ни

капельки подозрении по отношению к Кливу.

   - Угощайтесь, - говорил он. - Шерри, джин, скотч... Нет, -  добавил  он

тут же, - пива, боюсь, нет, - это поразило меня как новая зловещая деталь,

- оно все почему-то прокисло. Может, гроза собирается.

   - Прошу прощения, - отвечал другой вежливым тоном. - Могу  я  попросить

"Кровавую Мэри"?

   За ленчем Оливия ухитрилась сесть рядом с  ним  и  сразу  же  принялась

болтать. Она выяснила, что мать его родом из  Венгрии;  ее  старшая  дочь,

Диана, сказала она, как-то познакомилась с глухой монахиней из  Дубровника

и в результате оказалась в сумасшедшем доме,  и  что  за  славный  мужчина

тамошний главный врач, пусть он даже ирландец - и так далее,  а  маленькое

существо только улыбалось своей ледяной, мертвой улыбкой и почти ничего не

говорило, и в щель между его бесцветными губами я видела, как блестят  его

чуть желтоватые зубы. Потом вернулась от доктора Хилари, и Клив, изобразив

серьезную озабоченность, осведомился у нее о  самочувствии  пострадавшего.

Слегка подавленная Хилари сказала, что  доктор  повез  его  в  Королевский

Беркширский госпиталь на рентген и что его мошонка очень  сильно  ушиблена

и, возможно, повреждена. Клив - вот чудовище! - пробормотал, что он ужасно

сожалеет, и сел.  Так  безупречно  он  себя  вел,  что  Чарльз  -  добрый,

мягкосердечный Чарльз - не выдержал и утешал его, говоря, что он не должен

винить себя ни в чем, что это всего лишь досадный несчастный случай и  что

Тони, он уверен, травмирован не серьезно.

   - Я опасаюсь худшего, - сказал Клив. - Я подаю слишком сильно -  всегда

так подаю.

   - Вздор, -  возразил  Чарльз.  -  Ты  подаешь  классно.  -  Собравшиеся

одобрительно загудели в знак согласия -  не  то  чтобы  тепло,  скорее  из

вежливости. Но видите, как эффективно был удален со сцены Тони?

   Партия продолжалась. Однако я никак не могла сосредоточиться  на  игре,

так как Клив начал производить очень необычные визуальные эффекты, имеющие

целью, несомненно, помрачить мой рассудок и тем  самым  удалить  последнее

препятствие на пути к совращению Хилари. Самым смутившим меня из этих  его

фокусов было то, как он превратил эту милую, спокойную сцену из позитива в

негатив. На мгновение все, что было светлым  -  небо,  игроки  и  т.д.,  -

сделалось непроницаемо черным, а все, что было темным - деревья, трава,  -

выцвело и стало призрачно-белым. Потом все сделалось как было, потом снова

негативным,  и  так  мигало  примерно  полминуты.  Самым  любопытным  было

наблюдать  за  черно-белой  коровой:  животное  вспыхивало  и  гасло,  как

световая реклама. Как  я  предполагаю,  это  была  какая-то  разновидность

электрической интерференции, возбуждаемая телепатически,  и  нацелена  она

была, как я уже говорила, прямо на меня. Если Оливия и  испытывала  что-то

подобное, она не сказала ничего; тогда я  заподозрила,  что  она  понимает

замыслы Клива - не только понимает, но и ОДОБРЯЕТ!

   Игроки  вернулись  на  чай.  Я  решила  наконец,  что   настало   время

действовать, и отозвала Чарльза в сторону.

   - Дорогой мой, - прошептала я самым серьезным своим тоном. - Ты  правда

считаешь, что нам нужны все эти типы на ночь?

   - Но мама! - возразил он.

   - Потише, дорогой, - прошептала я.

   - Мама, я же ПРИГЛАСИЛ их. Не могу же я...

   - Я знаю, дорогой. И все же... - Я осеклась: между нами легла тень. Это

был Клив.

   - Леди Хок, - начал он - о, что за голос, как старый портвейн: богатый,

мягкий, чувственный, - простите меня за то, что перебил вас.

   Я спряталась за маской ледяной вежливости.

   - Ничего страшного, мистер Клив.

   - Леди Хок, право же, несмотря на столь  сердечное  приглашение  вашего

сына, мне кажется, что мы не вправе заставлять вас приютить у себя в  доме

и кормить одиннадцать совершенно незнакомых вам людей.

   - Да что ты! - вскричал Чарльз.

   Клив положил руку ему на плечо.

   - Мне кажется, всем заинтересованным  сторонам  будет  лучше,  если  ты

разрешишь нам устроиться в "Уоллоп-Армз".

   О, я оказалась в очень  сложном  положении.  Что-то  во  мне  дрогнуло.

Очарованию этого существа было трудно, почти невозможно противостоять - но

я держалась стойко. К неудовольствию Чарльза,  я  не  пыталась  отговорить

его.

   - Вы уверены, что вам там не будет неудобно? - спросила я.

   - Никаких неудобств, леди Хок, -  сказал  он.  Я  испытала  облегчение,

благодарность - и совершенно необъяснимое разочарование! Его пылающий взор

буравил меня, и - подобно цыпленку  перед  лисой  -  я  не  в  силах  была

отворотить своего взгляда.

   -  Но  ВЫ  должны  отобедать  у  нас,  мистер  Клив,  -  выпалила  я  в

неожиданном, невольном порыве. - И, - добавила я, - будьте нашим гостем.

   Стоило этим словам сорваться с моих губ,  как  я  пожалела  об  этом  -

горько пожалела, но ничего не могла с собой поделать. Вот дура, думала  я,

стоило тебе благополучно избавиться от этого типа, как ты приглашаешь  его

обратно! Он вежливо поклонился.

   Чарльз немного успокоился. Я повернулась,  чтобы  идти;  именно  в  это

мгновение появилась Хилари.

   - Хилари, - сказала я  ей.  -  Мистер  Клив  будет  обедать  с  нами  и

остановится в Розовой комнате, но остальные разместятся в "Уоллоп-Армз".

   - О, хорошо, - ответила  Хилари.  -  То  есть,  -  добавила  она,  чуть

покраснев, - хорошо насчет мистера Клива.

   - Так что, милая, - продолжала я,  -  тебе,  пожалуй,  стоит  вернуться

домой и предупредить Стокер?

   - Конечно, - согласилась она. - Ту-ту, мистер Клив.

   - Ту-ту, - сухо отозвался вампир, и Хилари ушла.

   Игра завершилась в полседьмого. Все деревенские разошлись по  домам.  В

лесу  пели  птицы,  а  в  павильоне   царил   полумрак;   горгульи   четко

вырисовывались на фоне вечернего неба. Над лугом стелился туман. К  запаху

сырости примешивался слабый запах отверстой  могилы,  но  этого  никто  не

слышал, и так мало-помалу наступила ночь.

   Ужин. Тони с нами не было - его положили в больницу, - но Оливия  была.

О да, Оливия была здесь, и если  днем  мои  подозрения  на  ее  счет  были

довольно смутными, то этим вечером они окрепли, сменившись уверенностью  -

все из-за инцидента, к описанию которого я приступаю.

   Я услышала, как Гарри приглашает  Клива  в  библиотеку  посмотреть  его

коллекцию охотничьих гравюр. Так вот, это приглашение было сделано,  когда

Гарри поднимался наверх, чтобы принять ванну, а Клив, уже  переодевшись  к

обеду, спускался вниз - вне всякого сомнения, в надежде  заняться  Хилари,

пока никого больше нет. К этому времени я  уже  успела  одеться,  поэтому,

услышав приглашение Гарри, я тихонько спустилась  по  черной  лестнице  и,

обойдя дом кругом, пробралась к окну  библиотеки.  По  счастью,  занавески

были задернуты не полностью, поэтому я смогла тайно наблюдать за Кливом.

   Несколько минут он разглядывал Гаррины  гравюры,  потом  снял  с  полки

книгу и начал лениво перелистывать страницы. Появился  Стокер  с  графином

скотча и сифоном на серебряном подносе;  когда  он  вышел,  я  услышала  у

парадного входа шум подъехавшей машины. Это, наверное, Оливия, подумала я.

И правда, через  несколько  минут  Стокер  проводил  в  библиотеку  Оливию

Бабблхамп.

   В вечернем костюме Клив выглядел чрезвычайно  симпатичным.  Его  пиджак

был пошит безукоризненно  и  в  отличие  от  светлой  одежды  для  крикета

подчеркивал его черные волосы и  глаза,  казавшиеся  еще  чернее  на  фоне

мертвенной белизны кожи. Он повернул свое длинное белое чело, свои  тускло

тлеющие глаза к Оливии, и  старая  клуша  сразу  же  решительно  растаяла.

Должна  сразу  заметить:  Оливия,  одетая  к   обеду,   зрелище   довольно

устрашающее. С голыми плечами, голой  шеей  и  голыми  руками,  создающими

впечатление   целых   акров   слегка   увядшей,   напудренной,   увешанной

бриллиантами плоти, она колышется и вихляется по дому,  как  премированная

индейка, блестя и переливаясь сотней камней, - но Клив не отпрянул от  нее

в ужасе, как делали на моих глазах другие молодые люди, на которых  Оливия

клала глаз. Однако он и не остался безразличен; напротив, он НАСТУПАЛ,  он

действовал стремительно, и я чуть  не  крикнула  этой  дурехе,  чтобы  она

береглась его, береглась... но это испортило бы все.

   У Оливии только одна грудь, но Кливу хватило и этого. Я не  слышала,  о

чем они говорили, но какой-то разговор имел место, и - о чем бы он ни  был

- этого бедной Оливии вполне  хватило.  Я  и  представить  себе  не  могла

степень бесстыдства этого существа: Клив схватил ее в объятия  и  страстно

прильнул к ее горлу. Оливия запрокинула голову. Очень  скоро  она  начала,

скажу вам, постанывать, схватив Клива за плечи (я уже  говорила,  что  они

были с ней одного роста). А потом он переключился на ее грудь! Он вынул ее

из платья и впился в нее зубами, в то время как Оливия мотала  головой  из

стороны в сторону, колыхалась и задыхалась, дрожа  всем  телом,  стискивая

его,  похотливо  тряся  своей  увядшей  плотью.   Но   потом,   совершенно

неожиданно, она вдруг выпрямила голову и открыла глаза - и  как  это  меня

потрясло! Ибо глаза ее были КРАСНЫМИ - не просто налитыми кровью, как  это

бывает по утрам, но яростного, ослепительно-красного цвета, как  у  Клива,

когда он подавал мяч. Но еще хуже - гораздо хуже! - был тот факт, что  эти

жуткие глаза смотрели ПРЯМО НА МЕНЯ, поскольку, забывшись от потрясения, я

стояла во весь рост прямо перед окном, в просвете занавесок!

   Мы с Оливией смотрели друг на друга через окно  так,  словно  это  было

зеркало, а мы с ней - один человек, совершенно один и тот же человек!  Так

мы стояли, застыв, бесконечный момент, тогда как чудовище продолжало  свое

гнусное и кровавое дело. Когда он наконец поднял  голову,  я  отпрянула  в

сторону, так что он не видел меня. Я доплелась до черного хода,  поднялась

к себе по черной лестнице и ввалилась в  мою  спальню;  сердце,  казалось,

готово было выпрыгнуть у меня из груди.

   Потом, конечно, был очень неуютный момент, когда через десять минут  мы

с Оливией встретились в гостиной. Глаза у  нее  снова  сделались  обычного

цвета, а грудь - снова заправлена в платье, но перемена  в  ней  была  мне

очевидна. Она вела себя вполне нормально (если про Оливию Бабблхамп вообще

можно сказать, что она ведет себя нормально), но я-то знала. И она  знала,

что я знаю. Полагаю, вы согласитесь со  мной,  что  ситуация  была  весьма

щекотливая.

   Вполне естественно, разговор за столом зашел о  крикете.  На  ужин  был

замечательный ростбиф, который Гарри, вытащив вертел, с обычной  ловкостью

и живостью разделал и разложил по тарелкам. Стокер хлопотал с кларетом - в

этот вечер мы все в силу разных причин пили больше обыкновенного.  Молодой

картофель удался на славу, как и горох с нашего огорода. Скромная трапеза,

но мне нравится думать - и Гарри целиком согласен со мной в этом, - что он

не уступит всему, что способна предложить Франция. Кстати, вдруг  подумала

я, не ФРАНЦУЗ ли Клив? Нет: я сразу же вспомнила,  что  он  венгр.  Одному

Богу известно, что они там у себя едят.

   Хилари была очень мила в светло-голубом платье, выгодно  подчеркивающем

ее стройную фигуру. Перед тем как спуститься к столу, я поговорила с  ней,

попытавшись  предостеречь  насчет  Клива.  Боюсь,  я  не  слишком  в  этом

преуспела; я не хотела слишком пугать девочку, а  на  мои  завуалированные

намеки она отвечала с неприкрытым раздражением,  посоветовав  мне  принять

мои таблетки. Надо же, нашла время для таблеток!

   Стокер прислуживал нам с  обычным  чуть  флегматичным  достоинством,  и

Гарри, похоже, пребывал в  хорошем  настроении.  Время  от  времени  Гарри

бывает  неплохим  собеседником.  У  него  метафизический  склад   ума;   к

сожалению, охота и кларет редко позволяют  ему  проявить  этот  свой  дар.

Однако ради Клива он выдвинул несколько любопытных идей, и этого  хватило,

чтобы  поддерживать  разговор,  позволив  Гарри   постепенно   переключить

внимание с беседы на ростбиф, потом на  вино  (на  чем  оно  и  оставалось

сосредоточено до конца ужина).

   - Крикет, - заявил он в какой-то момент, - это, конечно же, больше, чем

просто игра. Лично  я  назвал  бы  его  идиллией:  сельской  сценой  мира,

простоты и благости.

   Последовала недолгая пауза; как я уже сказала, никто не слышал от Гарри

ничего подобного по меньшей мере пятнадцать последних лет.

   - А ты, Оливия, что ты скажешь на это? - проревел он, налившись кровью.

Видите ли, у них с Оливией  такая  давняя  игра:  когда  они  пьют  -  чем

обыкновенно заняты Почти все время, если только Гарри не мчится верхом,  -

он разыгрывает из себя лихого кавалера, а она томную даму. Жалкое зрелище,

по правде говоря, но ему нравится. Однако в тот вечер  Оливия  не  играла.

Она глядела только на Клива, что было не совсем справедливо по отношению к

Гарри.

   - О, я совершенно с вами согласен, сэр Гарри, - сказал Клив.  -  Крикет

символизирует человеческую деятельность в идеальном обществе  -  обществе,

связанном любовью, в котором закон лишь определяет рамки. Все остальное  -

это искусство, гармония: цивилизованная  борьба  человека  с  человеком  в

исключительно игровом контексте. Так, как воевали древние греки.

   - Потрясающе, - несколько вульгарно сказала  Оливия,  так  и  не  сводя

пылающего взгляда с маленького умного чудовища. Ох, знаю  я  тебя,  Оливия

Бабблхамп, подумала я.  Ты  только  и  хочешь  напоить  собой  эту  тварь.

Впрочем, в его рассуждениях было одно уязвимое место. Вот  оно:  зло  тоже

может играть в эту игру, и ты, Клив, говорила я про себя, и есть это  зло.

Разумеется, я ничего такого не произнесла, а, возможно, стоило.  Эта  идея

показалась бы дикой Гарри, и даже в большей степени - Хилари  с  Чарльзом.

Одна Оливия поняла бы, что я имею в виду, говоря: "зло, играющее в  игру",

- но она уже покорилась злу.

   Поздно ночью, когда все легли спать, я  прокралась  в  его  комнату.  Я

почти  ожидала  застать  его  бодрствующим,  готовящимся  к  своим  ночным

разбоям. Я не имела ни малейшего представления о  том,  что  буду  делать;

там, надеялась я, видно будет. С собой у меня было  несколько  религиозных

вещиц, но чеснока не было - мы не пользуемся им  в  готовке.  В  общем,  я

полагала, ну... что, может быть, смогу беседой обратить его. Пообещать ему

молчать в случае, если он просто будет охотиться на другую семью.  Я  даже

готова была - и мне не стыдно признаться в этом  -  предложить  ему  СЕБЯ,

только бы он не трогал  Хилари.  Вот  на  какие  жертвы  готовы  настоящие

матери, когда их дочерям угрожает опасность. К счастью, до этого не дошло:

он спал.

   Как прекрасен  был  он  во  сне!  Легко  можно  понять,  почему  Оливия

покорилась так быстро. Я сама боролась с искушением, жестоким  искушением,

но моя решимость взяла верх. Я изо всех сил ударила его по  голове  куском

трубы, который  оставили  за  собой  водопроводчики,  а  затем  с  помощью

крикетного молотка вогнала ему в грудь вертел. Сколько крови было!

   Гарри застал меня там  через  полчаса.  Бедный  Гарри,  это  очень  его

огорчило. Он считает, что это немного "слишком".  Не  "по-нашему",  сказал

он. Не крикет.

   Я сижу в сумасшедшем доме за убийство вампира по имени Клив, и, если вы

меня спросите, ЭТО точно не крикет. Впрочем, здесь не так уж и плохо. Меня

поместили в одну палату с Дианой Бабблхамп, и мы основали тут клуб игроков

в бридж. Оливия регулярно навещает нас и - благослови Господи ее  душу!  -

проносит нам тайком джин. Но доверять ей все равно нельзя, особенно с  тех

пор, как ее кусал Клив. Я пыталась предостеречь насчет нее Хилари, но  она

считает меня сумасшедшей. Бедняжка, она очень меня огорчает. Я  давно  уже

не пью своих лекарств, так она меня  беспокоит.  Кстати,  насчет  главного

врача Оливия ошибалась:  он  вовсе  не  славный,  совсем  не  славный.  Он

ирландец, и он играет в гольф, и вчера я заметила, что глаза у него  горят

красным огнем, когда он думает, что его никто не видит.