ВОЛК

Майкл МУРКОК

Перевод К. Королева

     Кому ты принадлежишь, друг городок? Кто твой хозяин? Ты привольно раскинулся в неглубокой долине, отгородясь от мира сосновым бором. Твои улицы все в рытвинах и ухабах, надгробные памятники на твоих кладбищах холодно посверкивают в лучах солнца. Ты живешь сам по себе, однако долго так продолжаться не может. Я стою на твоей тихой центральной площади, смотрю на низенькие домишки и выглядываю твоего хозяина. В моем мозгу, где-то на грани сознания, клубится мрак.

     Я останавливаю мужчину. На его лошадином лице выделяются обращенные уголками вниз чувственные губы. Он стоит, слегка покачиваясь, и молча глядит на меня задумчивыми серыми глазами.

     - Кому принадлежит этот город? - спрашиваю его я.

     - Людям, - отвечает он. - Жителям.

     Я разражаюсь хохотом, но он остается серьезным и даже не улыбается.

     - Ну ты и шутник! Кому принадлежит город на самом деле?

     Он пожимает плечами и поворачивается, чтобы уйти. Я повышаю голос:

     - Кому принадлежит город?! Кому он принадлежит, друг?

     Он что, рассердился на меня?

     Ну и пусть; в конце концов, человек без настроения - уже не человек. У человека должно быть хоть какое-то настроение, даже когда он спит. С презрительной усмешкой гляжу я в спину тому, кто отказывается улыбаться. Твердым, решительным шагом он идет по металлическому с деревянным настилом мосту, перекинутому через тихую речку, что густо поросла кувшинками. Поблескивает на солнце вода.

     В моей руке холодная серебристая фляжка с жидким огнем.

     Я крепко стискиваю ее. Я подношу ее ко рту и впитываю в себя огонь, позволяя ему поглотить меня. Мы с огнем ласково уничтожаем друг друга.

     В моем желудке полыхает пламя, мои ноги подкашиваются.

     Не оставляй меня, любимая, не лишай меня пробуждающего желание аромата твоих волос. Не лишай меня твоих насмешек, таких неискренних на стонущей утренней заре; не лишай соленого дождя, который струится по моему холодному лицу.

     Я снова усмехаюсь и повторяю слова того мужчины:

     - Люди, жители! Ха-ха-ха!

     Но некому услышать мой смех, разве что кто-то прячется за шторами, которыми задернуты окна всех домов белого городка.

     Где ты, любимая, - где теперь твое ядовитое тело, где ощущение твоих ногтей, вонзающихся в мою плоть?

     Едкая дымка застилает мне глаза. Городок словно начинает таять. Я медленно падаю на булыжник мостовой, и боль проникает в мой организм через саднящее лицо.

     Почему мы не можем найти покоя в ложной божественности другой половины рода человеческого? Почему женщины нам его не дают?

     С моих глаз спадает пелена; я гляжу в бескрайнее голубое небо. Вдруг я слышу встревоженные возгласы и вижу прелестное личико. Она вопросительно смотрит на меня, в ее взгляде - множество вопросов, ни на один из которых я не способен ответить, и это меня смущает и раздражает. Однако, переборов гнев, я улыбаюсь и цинично замечаю:

     - Не получилось, а?

     Девушка качает головой, продолжая что-то говорить. У нее кроваво-красные губы и узкое изящных очертаний лицо.

     - Кто... Кто вы? Почему... Что с вами случилось?

     - Это нескромный вопрос, милая, - отвечаю я покровительственно. - Но, так и быть, я прощаю тебя.

     - Спасибо, - говорит она. - Вы не хотите подняться?

     Разумеется, хочу, и не только подняться, но упоминать об этом пока рано.

     - Я ищу свою подругу. Она должна быть где-то здесь, - говорю я. - Может, ты видела ее? Она до отвала наелась моей жизнью, она до дна выпила мою душу. Ее нетрудно узнать.

     - Нет, я не...

     - Если тебе случится заметить ее, будь добра, дай мне знать. Я, пожалуй, задержусь тут ненадолго. Мне пришелся по нраву ваш городок.

     Меня как будто осенило:

     - А может, он принадлежит тебе?

     - Нет.

     - Прости, если мой вопрос привел тебя в замешательство.

     Лично я был бы счастлив, владея таким городом. Как по-твоему, он продается?

     - Вам лучше встать, иначе вас могут арестовать.

     Поднимайтесь, ну, пожалуйста.

     Есть что-то неприятное в том, как упорно жители отказываются назвать мне владельца своего городка. Конечно, я не собираюсь его покупать, но спрашивал я не просто так, а надеясь вызнать имя хозяина. Быть может, я недооценил ее?

     Не хочется о том думать.

     - Вы словно мертвая птица с перебитыми крыльями, - улыбаясь, говорит девушка.

     Я отталкиваю ее руку и поднимаюсь сам.

     - Куда идем?

     Она хмурится, потом говорит:

     - Наверно, ко мне домой.

***

     Мы отправляемся в путь; она идет впереди. Я показываю вверх:

     - Гляди, вон облако в форме облака!

     Она улыбается, и я чувствую себя таким довольным, что мне хочется даже поблагодарить ее.

     Мы подходим к ее дому, чья зеленая дверь открывается прямо на улицу. На окнах красные и желтые занавески; белая краска, которой выкрашен дом, кое-где начала шелушиться.

     Девушка достает ключ, вставляет его в большой черный железный замок, широко распахивает дверь и грациозным жестом приглашает меня войти. Наклонив голову, я вступаю в сумрачный холл. В нем пахнет лавандой. Стены отделаны старинными дубовыми и латунными полированными панелями; повсюду, куда ни посмотри, предметы конской упряжи и подсвечники без свечей. Справа уходит во мрак лестница, ее ступеньки покрыты темно-красным ковром.

     На высоких полках расставлены вазы с папоротниками; еще несколько ваз примостилось на подоконнике у двери.

     - Если хотите привести себя в порядок, у меня есть бритва, - говорит девушка.

     К счастью для нее, я настроен достаточно самокритично, чтобы понять, что мне в самом деле не помешает побриться. Я благодарю ее. Мы поднимаемся по лестнице; широкая юбка девушки колышется в такт ее шагам.

     Я вхожу в маленькую ванную. Там пахнет духами и дезинфицирующими средствами. Девушка включает свет. На улице небо наливается синевой; солнце уже село. Девушка доказывает мне бритву, мыло, полотенце. Она поворачивает кран, и вода начинает течь в ее подставленную ладонь.

     - Еще горячая, - говорит она, выходит и закрывает за собой дверь.

     Я устал и потому бреюсь кое-как. Повинуясь внезапной мысли, мою руки и дергаю дверь, чтобы проверить, не заперта ли она. Дверь открывается в освещенный коридор.

     - Эй! - окликаю я. Девушка выглядывает из-за другой двери в дальнем конце коридора. - Я побрился.

     - Идите вниз, в гостиную, - говорит она. - Я сейчас спущусь.

     Я ухмыляюсь, давая ей понять, что догадался, - под платьем на ней ничего нет. Все они таковы. Одежда да волосы - вот чем они берут.

     Где же она? Она должна быть где-то здесь, ее след привел меня в этот городок. От нее можно ждать всего; ей ничего не стоит спрятаться под личиной моей новой знакомой. Я сломаю ей другую руку, наслаждаясь хрустом костей, и меня не поймают. Она высосала из меня жизнь, а мне потом предъявили обвинение, будто я сломал ей пальцы. Я всего лишь пытался забрать кольцо, которое когда-то ей подарил. Но у нее на пальцах было столько колец, что я запутался.

     Она превратила меня в волка с острыми клыками.

     Я спускаюсь по лестнице, ступая нарочито тяжело, чтобы ступеньки скрипели и стонали под моими ногами. Я вижу гостиную и прохожу туда. Глубокие кожаные кресла, снова дубовые и латунные панели, снова папоротники в дымчатых фиолетово-красных вазах. Камин, в котором не горит огонь.

     Мягкий многоцветный ковер. Небольшое пианино с черно-белыми клавишами; над ним - картина в раме.

     Накрытый на двоих стол под белой скатертью. Два стула рядом.

     Я стою, повернувшись спиной к камину, и слушаю, как стучат по лестнице ее туфли на острых каблучках.

     - Добрый вечер, - говорю я вежливо, когда она входит в комнату. На ней темно-голубое бархатное платье в обтяжку; в ушах и на шее поблескивают рубины. На пальцах ее рук переливаются кольца. Я вздрагиваю, но овладеваю собой.

     - Садитесь, пожалуйста, - все тем же грациозным взмахом руки она указывает на кожаное кресло с желтой подушкой. - Вам лучше?

     Я полон подозрений и потому не отвечаю. Откуда мне знать, что она имеет в виду?

     - Пойду принесу обед, - говорит она. - Потерпите немножко, ладно?

     Я снова победил ее. При таком раскладе ей меня не одолеть.

     Я жадно поглощаю непривычную на вид и на вкус еду и только потом соображаю, что она могла быть отравлена.

     Дожидаясь кофе, я философски заключаю, что теперь уже все равно. Я понюхаю кофе; если от него будет исходить горький аромат миндаля, значит, он отравлен. Я пытаюсь вспомнить, пахло ли какое-либо из съеденных мною кушаний миндалем. Как будто нет. Я чувствую себя спокойнее.

     Девушка приносит кофе в большом коричневом глиняном кофейнике. Она садится и наливает дымящийся напиток мне в кружку. Он благоухает на всю комнату, и, к моему облегчению, в его аромате нет и намека на горький запах миндаля. Правда, откровенно говоря, я не знаю, как на самом деле пахнет миндаль.

     - Если хотите, можете остаться переночевать. У меня есть свободная комната.

     - Спасибо, - отвечаю я, многозначительно прищуривая глаза, но девушка отворачивается и протягивает изящную руку к кофейнику.

     - Спасибо, - повторяю я. Она не отвечает. Какую она ведет игру? Девушка набирает воздух, собираясь, видимо, что-то сказать, бросает на меня быстрый взгляд и плотнее сжимает губы. Посмеиваясь, я откидываюсь на спинку кресла, обхватив обеими руками свою чашку с кофе.

     - Есть волки и есть овцы, - говорю я, заводя обычный разговор. - Как по-твоему, кто ты?

     - Никто, - говорит она.

     - Значит, ты овца, - заключаю я. - Волки знают, что они такое и что им надо делать. Я волк.

     - Неужели? - спрашивает она, явно поскучнев от моей философии, явно не понимая ее. - Вам лучше пойти спать. Вы утомлены.

     - Если ты так настаиваешь, - с готовностью соглашаюсь я.

     Она, проводив меня в комнату, окно которой выходит на неосвещенную улицу, желает мне доброй ночи. Закрыв дверь, я настороженно прислушиваюсь, ожидая скрежета ключа в замке, но ничего такого не происходит. Мебели в комнате немного: высокая старомодная кровать, пустой книжный шкаф и резной деревянный стул. Рядом с кроватью - обычная лампа с парчовой шторкой, на которой между двумя складками проступают изображения цветов. Я ощупываю стул, и меня пробирает дрожь наслаждения. Я стягиваю с кровати пикейное покрывало и осматриваю чистые свежие простыни. В изголовье лежат две мягкие белые подушки. Я сбрасываю с себя костюм, стаскиваю ботинки и носки и остаюсь в одном исподнем. Я выключаю свет и, все еще слегка дрожа, забираюсь под одеяло.

     Несмотря на ранний час, я скоро засну. Я уверен, что пробужусь на рассвете.

     Утром я открываю глаза: бледный солнечный свет проникает в комнату через щель между занавесками. Я пытаюсь снова заснуть, но у меня ничего не получается. Я откидываю одеяло, так что оно наполовину сползает с кровати, и встаю.

     Я подхожу к окну и выглядываю на улицу.

     Немыслимо! По мостовой, поводя носом, бежит большой жирный заяц. Следом, натужно ревя, ползет грузовик, но заяц бежит, никуда не сворачивая. Я ощущаю напряжение и восторг.

     Я открываю дверь и бегу по коридору к комнате девушки. Я врываюсь внутрь. Она спит, положив одну руку на край кровати. Одеяло сползло с нее, обнажив бледно-розовые плечи. Я сильно хватаю ее за плечо, с таким расчетом, чтобы разбудить. Вскрикнув, она садится на постели. Она дрожит.

     - Скорее! - говорю я. - Выгляни в окно. По улице бежит заяц!

     - Уходите. Я хочу спать, - отвечает она, - не мешайте мне спать.

     - Нет. Ты должна увидеть этого громадного зайца! Как он очутился в городе?

     Девушка поднимается и идет следом за мной в мою комнату.

     Я бросаюсь к окну и с облегчением убеждаюсь, что заяц никуда не делся.

     - Смотри! - Девушка подходит к окну, и я показываю ей на животное. Она изумлена.

     - Бедняжка, - шепчет она. - Надо помочь ему.

     - Помочь? - поражаюсь я. - Зачем? Я убью его, и у нас будет чем позавтракать. Девушка вздрагивает.

     - Как можно быть таким жестоким?

     Заяц исчезает из виду, завернув за угол. Я разъярен; все мои нервы взвинчены.

     - Удрал!

     - Но ведь все в порядке, правда? - говорит она успокаивающе. Моя ярость ищет выхода. Я начинаю плакать от разочарования. Она кладет руку мне на плечо.

     - Что случилось? Я стряхиваю ее руку, но потом, передумав, обнимаю девушку и рыдаю у нее на груди. Она гладит меня по спине, и мне становится легче.

     - Позволь мне лечь с тобой в постель, - прошу я.

     - Нет, - отвечает она тихо. - Вам нужно отдохнуть.

     - Позволь мне спать с тобой, - умоляю я. Она вырывается из моих объятий и отступает к двери.

     - Нет! Отдыхайте.

     Я иду за ней. Кровь стучит мне в виски, тело напряжено до предела.

     - Ты кое-что мне задолжала, - говорю я злобно, - как и все остальные.

     - Уходите! - в ее голосе слышатся угроза, отчаяние и страх. Я выхожу за ней в коридор. Она бежит к своей комнате, но я догоняю ее. Я догоняю ее у самой двери. Она кричит. Я вцепляюсь ей в руку. Я медленно выгибаю назад пальцы ее ладони, другой рукой зажимая ей рот, чтобы заглушить крик. Под бледно-розовой плотью хрустят кости.

     Они ломаются не все сразу, а друг за дружкой.

     - Вы превратили меня в волка, - рычу я. - А потому - смерть овцам!

     Мои зубы впиваются в ее шею, мой нос ощущает аромат ее горла. Я прокусываю кожу, и в мой рот устремляется кровь.

     Убивая девушку, я плачу.

     Зачем она выпила из меня душу через те раны, которые сама нанесла? Зачем сделала меня волком? Или он сидел во мне с рождения, а боль, которую она мне причинила, лишь выпустила его на волю?

     Но она мертва.

     Я забыл. Я искал ее в этом милом городке.

     И другая - она тоже теперь мертва.

     Пускай же моя доля - убивать, убивать, убивать - поглощает меня, пока я, в конце концов, не превращусь в рычащую частичку, безобидную для окружающих, невообразимо малую и тем довольную.

     О, Господи Боже, моя проклятая любовь...