Драма в трех актах
и девяти картинах,
с прологом и эпилогом
---------------------------------------------------------------------
Книга: С.В.Михалков. "Детям: Стихи, сказки, рассказы, басни, пьесы"
(Б-ка мировой лит-ры для детей, т. 22, кн. 3)
Издательство "Детская литература", Москва, 1981
& : Zmiy ([email protected]), 21 декабря 2002 года
---------------------------------------------------------------------
Добрынин, майор, представитель Советского Союза.
Сорокин, капитан Советской Армии.
Саша Бутузов \
Ира Соколова \
Маша Любимова } советские дети.
Толя /
Владис /
Женя /
Соколов, подполковник медицинской службы.
Пескаев, капитан Советской Армии, комендант заставы.
Месяченко \
Цаплин / советские солдаты.
Смайда Ландмане, латышка, воспитательница приюта.
Янис, латыш, из перемещенных лиц.
Упманис, латыш, старший воспитатель приюта.
Кук \
Скотт } представители английской военной администрации.
Эйт /
Додж, американская журналистка.
Американский сержант.
Английский офицер-переводчик.
Вуpст, худая немка.
Шпек, хозяйка пивной.
Беккер, худой немец.
Мюллер, немец, учитель.
Марта, немка, его жена.
Английские и американские солдаты.
Действие происходит в 1948 году в одной из западных зон
Германии.
Премьера спектакля состоялась 22 марта 1949 года в
Центральном детском театре.
Перед занавесом - офицер Советской Армии майор Добрынин.
Добрынин
Минута бежит за минутой, за днями недели текут.
Пять лет, как в английских приютах советские дети живут!
Как нищих, детей одевают, не досыта дети едят,
По капле им в души вливают разведкой проверенный яд.
Над ними чужой и надменный британский полощется флаг.
Встречая английских военных, они говорят: "Гутен таг!"
Они на коленях в костелах и в кирхах молитвы поют,
А в дальних заснеженных селах их русские матери ждут...
Кем будет малыш из-под Пскова? Солдатом? Шпионом? Рабом?
Лишенным отчизны и крова безмолвным рабочим скотом?
Какого злодейского плана секретная тянется нить?
Какой дипломат иностранный велел ее в тайне хранить?
Спросить бы у мистера Кука, который заведует тут,
Хотел бы он сына иль внука устроить в подобный приют?
Спросить бы у мистера Скотта (коль есть у такого душа),
Хотел бы узнать он, что кто-то калечит его малыша?..
...У дымных развалин Берлина я был в сорок пятом году,
Я знал, что трехлетнего сына я дома, в России, найду!
Я ждал его возгласа: "Папа!" И вот я вернулся домой.
Сегодня несутся на Запад два голоса - детский и мой:
"В колледжах взращенные звери! Чудовища в масках людей!
Откройте приютские двери - верните советских детей!"
Английский сиротский приют. За решеткой, в полумгле
карцера, сидит мальчик. Откуда-то доносится нестройный
детский хор, поющий католическую молитву. За дверью
карцера возникает женская фигура.
Женский голос. Саша!.. Саша Бутузов!.. Ты здесь?
Мальчик. Я здесь, мисс Смайда!
Смайда (протягивает что-то мальчику через решетку). Возьми!
Саша. Спасибо, мисс Смайда!
Слышны шаги. Смайда исчезает. Саша ест, прислушивается.
Появляется Упманис. Саша вскакивает и вытягивается перед
вошедшим.
Упманис (ласково). Ну как, волчонок? Не надоело тебе сидеть в этой
вонючей дыре? Молчишь?.. Вот до чего доводит дурное поведение! Вместо того
чтобы быть сейчас со всеми на молитве, ты сидишь в карцере.
Саша. Меня здесь заперли.
Упманис (усмехнувшись). Ясно, что ты не по своей воле забрался сюда.
Тебя наказали. Кто тебя наказал? Я тебя наказал.
Саша. За что вы меня наказали, мистер Упманис?
Упманис. Как будто ты не знаешь, за что тебя наказали! Ты же прекрасно
знаешь, за что тебя наказали. Нечего было собираться и сочинять это дурацкое
письмо. Кому из вас первому пришла в башку эта дурацкая мысль? Ну? Отвечай?
Почему ты молчишь как пень! Кто тебя научил? Мисс Ландмане?
Саша. Никто меня не научил. Я сам.
Упманис. Я это предвидел. Хорошо, по крайней мере, что ты чистосердечно
признаешься в своем дурном поступке. Теперь ты понимаешь, что вам не надо
было писать это письмо?
Саша. Почему?
Упманис. Какое вам дело до того, как в Советской России живут советские
дети?
Саша (помолчав). Нам интересно. Мы хотели, чтоб они нам ответили. Мы же
ничего о них не знаем.
Упманис. И очень хорошо, что вы ничего о них не знаете. Чем меньше вы
будете знать о них, тем скорее вы станете настоящими людьми. Благодарите
господа бота и английское правительство за то, что вы сами живы и здоровы,
что у вас есть крыша над головой. И нечего вам заниматься перепиской с
маленькими коммунистами. И вообще, поменьше разговаривай и выполняй то, что
тебе приказывают старшие.
Саша. Я выполняю.
Упманис. Плохо, плохо ты выполняешь то, что тебе приказывают! Ты точно
не помнишь, что ты должен быть благодарен Красному Кресту Великобритании за
все заботы о тебе. Повторяй за мной: "Я должен быть благодарен английскому
правительству..."
Саша (повторяет). Я должен быть благодарен английскому правительству.
Упманис. А за что?
Саша (повторяет). А за что?
Упманис. За все заботы о тебе.
Саша (повторяет). За все заботы о тебе...
Упманис. Ты сирота. У тебя нет ни отца, ни матери. Ты бы умер с голоду,
если бы не находился сейчас в этом сиротском приюте. Англичане и я - мы
хотим сделать из тебя человека. А ты вместо благодарности все еще иногда
говоришь на русском языке. Да еще поешь русские песни!
Саша. Я ведь русский, мистер Упманис!
Упманис. Какое мне дело до того, что ты был русским? Сейчас ты
воспитанник английского приюта и должен говорить и петь на том языке, на
котором тебя учат говорить и петь.
Саша. Я должен говорить только по-немецки?
Упманис. Ты должен говорить на том языке, на котором тебя учат...
Слышны приближающиеся голоса.
Мимо карцера проходят Скотт и Додж.
Скотт. Осторожно, мисс Додж!.. Здесь ступенька... Так... Теперь
направо.
Додж. Благодарю вас, мистер Скотт! Куда ведет эта дверь?
Скотт. Это наш карцер. Мы им почти не пользуемся.
Додж. Напрасно, мистер Скотт! Иногда это помогает.
Скотт. Мы предпочитаем гуманные меры воздействия, мисс Додж! Дети много
пережили во время войны. Их психика травмирована. Они должны почувствовать
разницу между нашими методами воспитания и тем, что они видели у немцев...
Теперь сюда, по этой лестнице...
Проходят. Голоса и шаги удаляются.
Упманис (Саше). Выходи, волчонок! Надеюсь, теперь ты будешь умнее...
Гаснет свет.
Столовая в сиротском приюте. Несколько столов, накрытых
клеенкой, убогие деревянные стулья. Один из столов
празднично сервирован на четыре человека: белая
скатерть, цветы, хлебница с нарезанным белым хлебом. На
стене - большой деревянный крест, обвитый зеленью.
В столовую входят воспитанники: Толя, Владис, Женя, Саша
Бутузов. За ними - Упманис и служащий приюта. В руках у
последнего алюминиевая кастрюля с дымящейся кашей.
Мальчики опрятно одеты, головы причесаны. Упманис
удовлетворенно осматривает сервировку стола. Дети
недоумевающе переглядываются.
Упманис. Вот что, волчата! Вам придется сегодня пообедать второй раз, и
не совру, если скажу, что вы останетесь довольны. (Смеется, начинает сам
раскладывать кашу по тарелкам.) На этот раз вы будете сыты по горло, и вам
не придется вылизывать свои миски так, что их можно даже не мыть после
вашего обеда. Нечего переглядываться. Будет все, как я сказал: здесь нет
никакого подвоха. Вот я ставлю перед вами по полной тарелке, даю команду - и
вы начинаете работать ложками. Это вы умеете делать, этому вас не надо
учить.
Толя. А за что нас будут кормить второй раз?
Упманис. Ваше дело - прочитать молитву и сесть за стол. Нечего
спрашивать, зачем это нужно. Вас будут фотографировать для американского
журнала. И вы должны вести себя как джентльмены, как порядочные люди, а не
как голодные волчата. Помните, что вы счастливчики. Я сам отобрал вас из ста
двадцати таких же дармоедов, как вы. (Смотрит на Сашу.)
Владис. Мы вам очень благодарны, мистер Упманис!
Упманис. То-то!.. Не всегда же я вас наказываю. Это надо ценить.
Владис. Мы это ценим, мистер Упман!
Упманис. К сожалению, вместо благодарности некоторые из вас
предпочитают упрямиться и нарушать порядок, раз навсегда заведенный в нашем
приюте. Садитесь к столу и ждите. Ждите моей команды.
Мальчики садятся за стол. Упманис и служащий с кастрюлей
уходят.
Толя (смотрит в тарелку с кашей). С маслом!
Все смотрят в тарелки с кашей.
Саша. Когда я был маленький, моя мама кормила меня тоже белой кашей.
Толя. На молоке? Она была на сгущенном молоке, я знаю.
Владис (Толе). Положи ложку. Упман сказал, чтобы мы ждали его команды.
Толя. Я только попробую... (Пробует кашу.) Мы никогда еще не обедали
два раза в день...
Саша. Зато нас иногда сажали по два раза в карцер.
Владис. Надо слушаться, тогда не будут сажать. Я слушаюсь, и меня не
наказывают. Я еще ни разу не сидел в карцере.
Саша. Тебе хорошо говорить: ты латыш, и мистер Упманис тоже латыш. А я
русский! Мистер Упманис русских не любит.
Владис. Это потому, что русские не любят латышей.
Саша. А Смайда сказала, что это неправда. Она тоже латышка.
Толя. Еще она сказала, что я, может быть, тоже русский.
Владис. Ты поляк.
Толя. Почему я поляк?
Владис. Мистер Скотт сказал, что ты поляк.
Толя. Я не поляк.
Владис. Ты самый настоящий поляк. Я латыш. (Саше.) Ты русский. (Толе.)
Ты поляк. (Молчавшему до сих пор Жене.) А ты кто?
Женя. Я еще не знаю. Мне еще не сказали, кто я... (Жадно смотрит в свою
тарелку.) Я все-таки попробую...
Женя пробует кашу. Входит Упманис. Женя ест кашу.
Мальчики видят Упманиса, но никто не предупреждает Женю
об опасности. Упманис подходит сзади к Жене и несколько
раз тычет его лицом в тарелку.
Упманис. Я, кажется, ясно сказал: ждать моей команды! Разве была
команда есть кашу?
В столовую входят Скотт и Додж. На груди у американки
фотоаппарат с открытым объективом, в руках блокнот.
Мальчики вытягиваются при виде начальства. Женя вытирает
лицо, запачканное кашей. Скотт вопросительно-недовольно
смотрит на Упманиса.
Детские шалости, мистер Скотт!
Скотт (улыбающейся Додж). Дети всегда дети! Вы можете приступить к
съемке.
Додж. Олл райт!
Упманис, поймав взгляд Скотта, подает мальчикам знак.
Мальчики складывают на груди руки для молитвы.
Упманис. Дети, прочтите молитву!
Мальчики (вместе). Благодарим тебя, боже, ниспославшего нам земную пищу
щедрой рукой!
Саша (тихо добавляет). Второй раз!
Скотт. Дети могут сесть.
Мальчики, давясь от смеха, садятся к столу и берутся за
ложки.
Додж. Вот так!.. Пусть они улыбаются!
Скотт. Дети, я просил бы вас не шевелиться! Улыбайтесь!
Упманис. Не шевелиться! Улыбаться!
Додж. Олл райт! (Снимает.) Еще раз!.. (Снимает.)
Скотт. Теперь мы пройдем к малышам. Они ждут нас.
Скотт и Додж уходят. Мальчики жадно едят кашу. Упманис
подходит к Саше и больно хватает его за плечо.
Упманис. Что ты сказал во время молитвы?
Мальчики торопятся доесть кашу, давятся.
Саша. Я сказал: "Благодарим тебя, боже, ниспославшего нам земную пищу
щедрой рукой второй раз!"
Упманис. Зачем ты сказал "второй раз"?
Саша (морщась от боли). Я не говорил второй раз, я это сказал только
один раз.
Упманис. Ты еще пробуешь шутить? Это тебе дорого обойдется! Я тебе
покажу, как портить молитву! Ты у меня еще завоешь, русский волчонок!
Тащит Сашу из-за стола. Толя доедает кашу из Сашиной
тарелки.
Саша. Разве я сказал неправду? Нас ведь сегодня второй раз накормили!
Второй раз!
Упманис. Я тебе покажу, как портить молитву!
Тащит Сашу к двери. Мальчики выскабливают свои тарелки,
облизывают ложки.
Занавес
Окраина небольшого немецкого местечка. Фасад и угол
неприветливого серого здания. Из подъезда выходит
Смайда. Она тревожно осматривается, как бы ища кого-то,
затем машет рукой.
Смайда (зовет вполголоса). Янис! Янис!
Из-за угла здания выходит Янис. В руке у него
автомобильный ключ. Рукава засучены.
Янис. Я думал, ты не выйдешь. Здравствуй, Смайда!
Смайда. Выскочила на одну минуту. Я видела, как вы подъехали. Зачем ты
ее привез к нам, эту американку?
Янис (усмехаясь). Ты говоришь так, как будто это зависит от меня...
Мало ли всякой дряни приходится мне развозить на моем "джипе"... Вчера она
целый день ходила по нашему лагерю.
Смайда. Она у вас тоже фотографировала?
Янис. Как же! Это был настоящий спектакль в постановке полковника
Билла.
Смайда. Ты все шутишь, Янис...
Янис (серьезно). Нет, мне сейчас не до шуток! Слушай, что я тебе
скажу...
Смайда подходит ближе.
Приехал русский офицер. Он ищет ваш приют. Я встретил его вчера в
Дрюкендорфе. Мне удалось указать ему правильный адрес.
Смайда (взволнованно). Янис, милый... Если бы ты только знал, как я
боялась!..
Янис. За себя?
Смайда. Нет, за детей... Знаешь, на них начали составлять
характеристики и посылать в Швецию.
Янис. Тебе надо будет встретиться с русским офицером и все рассказать
ему. Но это еще не все!.. Я мог бы тебя еще кое-чем порадовать...
Смайда. Чем?
Янис. Есть у меня кое-какие новости...
Смайда. Оттуда?
Янис. Может быть...
Смайда. Письмо?
Янис. Хотя бы.
Смайда (нетерпеливо). Покажи!
Янис. Вот!
Янис достает из кармана помятый конверт и протягивает
его Смайде. У Смайды дрожит рука, она никак не может
вынуть письмо из конверта.
Смайда (шепотом). Неужели оттуда?
Янис. Из самой Риги!.. От моей сестренки... Живут хорошо, и многое
другое...
В подъезде появляется Упманис. Он подозрительно смотрит
на Яниса и Смайду.
Упманис. Мисс Ландмане, к шефу!
Смайда. Сейчас, мистер Упман!
Упманис. Вас ждут! (Скрывается в подъезде.)
Смайда быстро просматривает письмо.
Янис. Письмо могу тебе оставить. Я заеду за ним послезавтра.
Смайда. Спасибо, Янис! (Прячет письмо в карман.)
Янис. С каких пор он стал называть себя "мистер Упман"?
Смайда. С тех пор как он окончательно продался. Он любит, чтобы его так
называли. Как я его ненавижу! И он смеет считать себя латышом!..
Янис. Он просто законченный фашист! Мне иногда начинает казаться, что
никакой войны с ними не было... (Горько усмехается.)
Смайда. Военному преступнику сейчас легче получить работу, чем инвалиду
войны... Мне нужно идти. До свиданья, Янис!
Янис. Будь осторожна. И постарайся встретиться с русским майором.
Смайда. Хорошо, Янис! Я постараюсь. (Убегает.)
Янис скрывается за углом здания. Некоторое время сцена
пуста. Затем появляются Додж, Скотт и Упманис.
Додж (продолжая разговор). Кто они по национальности, эти милые крошки?
Как они забавно играли в войну против русских! "Русс, капут!" (Смеется.)
Скотт. Кто бы они ни были, у них нет прошлого. У них есть только
настоящее и будущее! (Додж записывает.) Об их настоящем заботится Красный
Крест Великобритании, их будущее в надежных руках Соединенного
королевства...
Додж. Олл райт! (Прячет блокнот.) Позвольте мне, мистер Скотт, выразить
вам как шефу этого прекрасного сиротского дома благодарность нашей редакции.
Надеюсь, в самое ближайшее время вы прочитаете мой очерк в праздничном
номере нашего журнала.
Скотт. Я надеюсь. Мы с удовольствием читаем американские журналы.
Додж. Мы тоже... Прошу вас!
Угощает Скотта сигаретами. Все трое скрываются за углом
дома. Через некоторое время слышно, как отъезжает
автомобиль. Появляются Скотт и Упманис.
Скотт (раздраженно). Слушайте, Упман! Ландмане не умеет вести себя в
присутствии американцев. Пора поставить ее на место. Это ваше дело.
Упманис. Она вечно сует свой нос туда, куда ее не просят!
Скотт. Прищемите ей нос.
Упманис. Слушаюсь, сэр!
Скотт. Звонили из управления. Предупредили, что могут быть незваные
гости. Для них меня нет дома. Все остальное - согласно инструкции.
Упманис. Я вас понял, сэр! (Проходит в дом вслед за Скоттом.)
Слышен нарастающий звук приближающегося автомобиля.
Автомобиль останавливается за домом. Появляются
Добрынин, Сорокин и сопровождающий их английский офицер.
Английский офицер. Насколько мне известно, приют находится в
Дрюкендорфе.
Добрынин (спокойно). Находился в Дрюкендорфе. А теперь он находится
здесь, в Клингенберге, Блюменштрассе, двадцать семь... По-моему, мы
находимся как раз возле этого дома.
Сорокин (смотрит на номер дома). Блюменштрассе, двадцать семь...
Английский офицер. Возможно. Я первый раз в этом городишке.
Добрынин. Надо зайти в дом и спросить... Товарищ Сорокин!
Английский офицер. Не беспокойтесь, господа! Я сейчас все выясню.
Входят в подъезд дома. Через мгновение у подъезда
появляется часовой.
Добрынин (невозмутимо). Здесь! Объект охраняется.
Сорокин. Во время войны легче было свое назад отбирать! Тогда у нас в
руках оружие было...
Добрынин. А у нас и сейчас в руках оружие - наша правда!
Сорокин. У нас правда, а у них инструкция да еще солдат с ружьем.
Стрелять не стреляет, а пройти не дает!
Добрынин. Пройдем как-нибудь... Чувствую я, Сорокин, придется нам с
тобой здесь повоевать. И крепко повоевать! А за что драться? Вот что
удивительно! Казалось бы, кончилась война, нам бы сейчас совсем другими
делами заниматься... Да что говорить!..
Сорокин. Почему они все-таки не хотят возвращать нам наших ребятишек?
На что они им?
Добрынин. Не хотят они, чтобы наши дети советскими людьми стали. Иную
судьбу они им готовят - страшную судьбу людей без роду, без племени... Куда
это пропал наш англичанин?
Сорокин (в сторону часового). Ишь как стоит!.. Мумия!..
Добрынин. Шеф приюта - какой-то Роберт Скотт! Уж не тот ли Скотт, с
которым я встречался в Норвегии? Помнится мне, что тот Скотт служил в
британской военной разведке.
Сорокин. А теперь занимается сиротами?
Добрынин. Бывает... бывает... Здесь ничему не приходится удивляться...
Ничему. А вот и наш провожатый!
Появляются Упманис и английский офицер.
Что вам удалось узнать, господин лейтенант?
Английский офицер. К сожалению, ничего утешительного.
Добрынин. Разве приют, перевезенный из Дрюкендорфа, помещается не
здесь?
Упманис (нагло). Здесь.
Добрынин. Так в чем же дело? Значит, мы у цели! Нам следует войти в
помещение.
Упманис. Это невозможно.
Добрынин. С кем я имею честь разговаривать?
Упманис. Я старший воспитатель приюта.
Добрынин. Тем лучше. Мы бы хотели познакомиться с вашим приютом. Я
представитель Советского Союза. У вас в приюте находятся советские дети.
В дверях появляется Смайда. Она останавливается.
Упманис. Мы получили инструкцию не допускать в приют посторонних лиц
без разрешения нашего командования.
Добрынин. Вам должны были звонить от полковника Моррисона.
Упманис. Нам не звонили. Я ничего не знаю.
Добрынин. Я хотел бы видеть шефа приюта мистера Роберта Скотта.
Упманис. Он выехал в управление.
Добрынин (английскому офицеру). В таком случае я прошу вас позвонить
полковнику Моррисону и передать ему от моего имени, чтобы он подтвердил свое
разрешение на посещение нами этого приюта. Произошло явное недоразумение.
Английский офицер. Я только что звонил полковнику Моррисону. Он на
совещании у командующего.
Добрынин. Понятно... (Подумав.) Ну что ж, мы никуда особенно не
торопимся, мы можем заехать в другой раз. Пошли, Сорокин! (Резко
поворачивается и идет к машине.)
За ним идут Сорокин и английский офицер. Смайда делает
движение, чтобы остановить Добрынина.
Упманис (зло). Мисс Ландмане! Мне нужно с вами поговорить! Прошу вас!
(Пропускает ее в дом.)
Занавес
Сцена представляет собой часть коридора и кабинета шефа
сиротского приюта. В коридоре, недалеко от двери в
кабинет, - большая деревянная скамья со спинкой. На
скамье сидят две немки: фрау Вурст и фрау Шпек. Рядом с
ними две девочки: Ира и Маша. Они давно уже ждут. Одна
из немок дремлет. Девочки шепотом переговариваются между
собой. Возле двери стоит английский часовой.
В кабинете идет заседание комиссии. На заседании
присутствуют с советской стороны Добрынин и Сорокин, с
английской стороны - Скотт, Кук, Эйт, Упманис,
переводчик и стенографистка. Английские представители
знакомятся с какими-то документами, передавая их друг
другу. Перед столом комиссии стоит воспитанник Женя.
Заседание продолжается не первый час. Англичане говорят
по-русски, с акцентом.
Кук. Ребенок не понимает по-русски. Он говорит по-польски и по-немецки.
В данных упоминается о его польском происхождении. Не так ли?
Скотт. Да, это так.
Добрынин. Данные неверны! Кем они были составлены?
Кук. Это не имеет значения. Мы должны руководствоваться ими, потому что
других пока не имеем. (Скотту.) Не так ли?
Скотт. Других данных у нас нет.
Добрынин (упорно). Я еще раз свидетельствую, что отец этого ребенка
(показывает на мальчика), советский офицер Степан Руденко, был убит в боях
за город Харьков. Мать ребенка, Анна Руденко, погибла в немецком тылу.
Сейчас мальчика разыскивает его бабушка, мать его отца, Галина Григорьевна
Руденко. Доказательство этому - ее личное заявление. Я представил его
комиссии. Имя, фамилия и приметы Жени Руденко сходятся с именем, фамилией и
приметами этого ребенка. На левой руке мальчика, чуть повыше локтя, родимое
пятно.
Кук (Скотту). Есть пятно?
Скотт. Пятно есть.
Кук. Это может быть совпадением... (Просматривает бумаги.)
Эйт (Добрынину). Имя мальчика Евгений?
Добрынин. Евгений Руденко.
Эйт. Господин майор назвал сначала другое имя?
Добрынин. Я назвал мальчика Женей. Это уменьшительное от Евгений. Так
же, как у вас... Эдуард и Эди.
Эйт (кивает головой). Может быть...
Кук. У нас мало времени, господа. Может быть, мы отпустим мальчика? Он
устал. Он нам больше не нужен. Он может идти.
Англичане соглашаются. Добрынин, наклонившись к
Сорокину, говорит ему что-то. Упманис выводит мальчика,
ведет его по коридору. Англичане перебирают документы,
переговариваются. Добрынин что-то записывает.
Вурст (в коридоре, провожая взглядом Упманиса и Женю). Бедный мальчик!
Неужели они его отправят в Россию? Он там погибнет. Что он будет делать в
этой ужасной стране с ее морозами и медведями?
Ира (робко). Разве там везде медведи? По-моему, нет...
Вурст. Я, кажется, училась в школе. Я знаю, что я говорю. (Проснувшейся
соседке.) Всех сирот они посылают на работы в Сибирь. Всех, кто хоть один
день побывал в Германии, они посылают на работы в Сибирь. (Ире.) Но ты
можешь не волноваться. Если тебя спросят, как тебя зовут, отвечай, что тебя
зовут Ирма и тебе у меня хорошо живется. (Соседке.) Я ее кормлю, пою,
обуваю, одеваю и учу ремеслу. (Поправляет воротничок на платье Иры.) Она
должна быть довольна. (Ире.) Ты довольна?
Ира (робко). Я довольна.
Шпек. Моя Матильда получает тоже все необходимое. Она должна
благодарить бога за то, что я ее терплю. Если она будет прилежна, я разрешу
ей посещать школу. Но не раньше будущего года. Учиться никогда не поздно.
Главное - уметь получить с клиента деньги и правильно отсчитать ему сдачу. У
нее миленький голосок. Мне нравится, когда она поет...
Вурст (тихо). Она русская?
Шпек (с сожалением). Русская.
По коридору идут Упманис и Саша. Упманис оставляет Сашу
в коридоре, а сам заходит в кабинет. Саша садится на
скамью, искоса посматривает на девочек. Немки тихо о
чем-то беседуют между собой.
Скотт (наклоняясь к Добрынину). Я вижу, господин майор награжден
британским орденом?
Добрынин. Да. Я получил его за спасение английских военнопленных в
Норвегии.
Скотт. Я тоже имею такой крест. Вот видите, в дни великих испытаний мы
делали одно общее дело!
Добрынин. К сожалению, этого нельзя сказать сегодня...
Кук (посоветовавшись с Эйт). Итак, я думаю, что мы можем считать
Евгения Руденко ребенком польской национальности. Не так ли?
Добрынин. Я против такого решения!
Кук. У нас нет никаких оснований считать его русским.
Добрынин. Я так же не могу считать его русским, как и не могу считать
его поляком. Он украинец. Его родители - украинцы, и сам он родился в
Полтаве.
Кук. Но украинцев как национальности не существует. Не так ли?
Добрынин (спокойно). Я удивлен этим заявлением! В Советском Союзе
существует не только украинская национальность, но есть Украинская Советская
Социалистическая Республика со своим правительством во главе. Эта республика
является членом Организации Объединенных Наций!
Кук (как ни в чем не бывало Скотту). Восьмой параграф нашей инструкции
говорит, что украинцев как самостоятельной национальности не существует...
Скотт. Украина - это, так сказать, географическое понятие...
Добрынин. Может быть, в ваших инструкциях сказано, что и весь Советский
Союз есть только географическое понятие?
Кук (невозмутимо). Нет, об этом в нашей инструкции ничего не сказано. Я
думаю, мы наконец можем перейти к обсуждению следующей кандидатуры?
Англичане соглашаются. Добрынин говорит что-то Сорокину,
тот записывает.
Скотт. Следующий ребенок - Саша Бутузов. По имеющимся у нас данным,
Саша Бутузов, двенадцати лет, - русский.
Эйт. У него даже фамилия какого-то известного русского генерала...
Бутузов!
Добрынин (усмехнувшись). Вы хотите сказать - Кутузов?
Эйт. Кутузов?.. Может быть... может быть...
Кук (просматривая документы). Я полагаю, мальчика можно считать русской
национальности. Не так ли?
Скотт. Да, он русский.
Эйт. Он русский.
Кук. Итак, нам остается решить, следует ли Саше Бутузову рекомендовать
вернуться в Советский Союз.
Добрынин. Как? Как вы сказали?.. Простите, я не совсем вас понимаю!
Само собой разумеется, ему нужно вернуться на родину! Не оставаться же ему
здесь, в чужой ему Германии!
Кук (Скотту). Задача нашей комиссии - не только определить
национальность того или иного ребенка, но и решить его дальнейшую судьбу.
Скотт. Решить его судьбу.
Кук (Упманису). Я прощу ввести Сашу Бутузова.
Упманис выходит в коридор и приглашает войти Сашу.
Вурст (Упманису). Господин воспитатель, может быть, скажет, когда же
наконец нас вызовут для дачи показаний? Мы сидим уже три часа.
Упманис. Сидите. Ждите. Вызовут.
Саша останавливается перед столом комиссии. Он стоит,
опустив руки по швам, и смотрит прямо перед собой. Он
заметно волнуется.
Кук (Саше). Wie heist du?*
______________
* Как тебя зовут? (нем.)
Саша. Саша Бутузов.
Кук. Du bist zwolf Jahre alt? Du bist Russe?*
______________
* Тебе двенадцать лет? Ты русский? (нем.)
Саша. Jawohl*.
______________
* Да (нем.).
Кук. Ты можешь отвечать по-русски. Ты еще не забыл этот язык?
Переводчик. Kannst du russisch sprechen? Hast du diese Sprache noch
nicht vergessen?
Саша. Ja, ich kann russisch... Я могу по-русски... говорить...
Добрынин. Саша Бутузов! Ты хочешь вернуться на родину? Ты меня не
понял? Хорошо. Скажи мне: хочешь ли ты ехать домой?
Саша хочет что-то сказать, но, поймав взгляд Скотта,
продолжает молчать.
Сорокин (Саше). Du wirst gefragt, ob du nach Hause zuruckkehren
willst?*
______________
* Тебя спрашивают, хочешь ли ты вернуться домой? (нем.).
Саша. Nein*.
______________
* Нет (нем.).
Сорокин (Добрынину). Он не хочет ехать домой.
Добрынин (Саше). Почему ты не хочешь ехать домой?
Саша молчит.
Сорокин (Саше). Warum willst du nicht nach Hause?
Саша. Ich kann nicht*.
______________
* Я не могу (нем.).
Добрынин. Warum?*
______________
* Почему? (нем.).
Саша (поймав взгляд Скотта). Ich habe kein Zuhause...*
______________
* У меня нет дома (нем.).
Кук (Саше). По-русски, по-русски!
Саша. У меня... нет... дома...
Кук. Спросите его, что он знает о своих родителях.
Переводчик. Was weist du uber deine Eltern?
Саша. Ich habe keine Eltern.
Сорокин (Добрынину). Он говорит, что он сирота.
Добрынин (Куку). Разве он не знает, что его мать жива?
Кук. Мы не можем сказать ему этого до тех пор, пока сами не убедимся,
что это соответствует действительности. По нашим данным, он круглый сирота.
Добрынин. Я передал вам номер газеты, где напечатано письмо его матери.
Кук. Совершенно верно. Мы с большим интересом ознакомились с этой
статьей. Но мы не можем верить всему тому, что печатается в ваших газетах.
Вы, русские, сами достаточно часто опровергаете многое из того, что
появляется в нашей, английской и американской, печати. Не так ли?
Добрынин. Наши газеты не издаются частными лицами. Они описывают только
истинные факты.
Кук. Я ничего не могу добавить к тому, что я уже сказал. (Скотту.) Так
где же хочет жить этот мальчик? (Саше.) Wo willst du leben?*
______________
* Где ты хочешь жить? (нем.).
Саша. In Deutschland! (Заученно.) Ich werde lernen. Ich werde satt
sein. Ich mu? dem englischen Roten Kreuz dankbar sein.
Эйт одобрительно кивает головой.
Переводчик. Он говорит, что он хочет остаться в Германии, где его будут
учить ремеслу и кормить. Он благодарен Красному Кресту Великобритании.
Добрынин. Я его понял. (Саше.) Was weist du uber die Sowjetunion?*
______________
* Что ты знаешь о Советском Союзе? (нем.)
Англичане переглянулись.
Саша. Car nichts*.
______________
* Совсем ничего (нем.).
Добрынин. Ты советский мальчик! Ты русский! Ты из Советского Союза!
Тебе рассказывали о Советском Союзе? Ты помнишь, как ты жил дома, в
Советском Союзе?
Саша. Нет. Я забыл... Vergessen.
Добрынин (англичанам). У меня вопросов больше нет. Вы, господа, слышали
ответы Саши Бутузова?
Англичане кивают головами.
Что же тут удивительного, что мальчик не хочет ехать на родину? Да он
не имеет о ней никакого представления. Он забыл все, что знал о ней. Из него
вытравили воспоминания о родной семье, о родном доме. Я не знаю, господа,
кого винить в этом! Может, вы назовете мне его учителей?
Кук. Мальчик получает образование, предусмотренное учебными программами
сиротских приютов.
Добрынин. Образование, устраивающее попечителей этих заведений.
Кук. Я просил бы советского представителя...
Добрынин. Я не могу не выразить своего удивления и удивления моего
народа по поводу того, что детей, отцы которых спасли Европу от фашизма,
советских детей, английские оккупационные власти задерживают в Германии!
Почему их не отправляют домой, к родителям, которые их ждут? Почему от них
скрывают правду? Почему им говорят, что они сироты, когда у многих из них
живы матери и отцы? Вы молчите, господа? Вам нечего мне ответить?
Англичане перелистывают бумаги. Добрынин достает что-то
из папки с документами.
Саша! Подойди ко мне! Не бойся!
Протягивает Саше какую-то фотографию. Саша берет
фотографию в руки, долго смотрит на снимок.
Кто это, Саша?
Саша (с трудом и волнением). Мама...
Добрынин. Да! Это твоя мама, Саша! Она сама дала мне эту фотографию!
Она живет сейчас в Москве! Она ждет тебя домой! Домой!
Кук (резко). Я считаю поведение представителя недопустимым! Я прошу
господина майора ознакомить комиссию с предъявленной воспитаннику
фотографией!
Саша взволнован. Он не отрываясь смотрит на фотографию.
Саша (громко). Моя мама! (Добрынину.) Хочу домой! (Протягивает
фотографию Куку, радостно.) Meine Mutter! Das ist meine Mutter! Ich will
nach Hause!
Англичане знакомятся с фотографией. Добрынин
взволнованно переговаривается с Сорокиным.
Кук (кладя фотографию перед собой на стол). Это не имеет существенного
значения для решения вопроса. Не так ли?
Англичане соглашаются.
Добрынин (взволнованно). Господа! Ребенок узнал свою мать!
Кук. Допустим, что это так.
Добрынин (горячо). Неужели возможно какое-либо иное решение, кроме
того, чтобы вернуть матери ее сына? Я не говорю уже о том, господа, что то,
чему я являюсь свидетелем, наполняет меня чувством глубокого возмущения и
тревоги за судьбу наших детей! Оторвать ребенка от родной семьи, от родного
дома - жестоко! Но насильно лишать его родины, заставить почти совсем забыть
родной язык - это уже не просто жестокость, это бесчеловечность, навеки
калечащая детскую душу! Я требую...
Кук. Господин майор, очевидно, забыл...
Добрынин (продолжая). Я ничего не забыл! Я все помню и все понимаю. Я
требую, чтобы Саша Бутузов и все другие советские дети, находящиеся здесь:
русские, украинцы, латыши, - все, кто бы они ни были, были отпущены домой!
Только домой! И отпустить их - ваш долг, ваша служебная обязанность,
господа!
Саша испуганно переводит глаза с Добрынина на Кука.
Кук. Насколько я мог понять интересную речь советского представителя,
дело идет о тех детях, которых приютило и о которых заботится английское
правительство. Не так ли? К сожалению, тон этой взволнованной речи скорее
напоминает выступление адвоката на судебном заседании, чем выступление
советского офицера, допущенного к заседанию нашей комиссии. Мы заседаем уже
четвертый час, а рассмотрели всего пять дел. Не так ли?
Добрынин. Меня не интересует, сколько времени мы заседаем! Меня
интересует судьба советских детей и их будущее! Я знаю, где нахожусь, и
потому беру на себя смелость так выступать! Я говорю сейчас от имени сотен
матерей и отцов, которым вы, господа, незаконно и бесчеловечно отказываете в
праве на счастье! Вряд ли ваши несправедливые решения найдут одобрение
честных людей всего мира, в том числе и сочувствие подлинных представителей
вашего, английского, народа, испытавшего все тяготы войны! Что вы ответите
мне на это, мистер Кук? Что вы ответите мне на это, мистер Скотт?
Кук. Мы солдаты, и мы не считаем для себя возможным вмешиваться в
политику! К большому сожалению, члены британской комиссии не имеют
возможности выслушивать красноречивые нотации советского офицера, как бы
непосредственны они ни были! Объявляю заседание закрытым!
В коридоре появляется Смайда. Она заметно волнуется.
Добрынин (встает). В таком случае я как представитель Советского Союза
заявляю протест по поводу беззаконного и необоснованного решения вопроса о
советских детях!
Добрынин и Сорокин покидают кабинет. Смайда подходит к
Добрынину.
Смайда (на ходу, прерывающимся от волнения голосом). Товарищ майор! Я
Смайда Ландмане, воспитательница этого приюта. Я советская гражданка! Нас
вывезли из Латвии... Мне необходимо поговорить с вами... Мне необходимо...
передать вам этот список.
Передает что-то Добрынину, идет рядом с ним. Все трое
уходят. Англичане молча разбирают бумаги. Все забыли про
Сашу. Саша стоит в стороне, руки по швам. Кук первый
замечает Сашу и берет в руки фотографию, оставленную
Добрыниным. Рассматривает ее. Саша наблюдает за Куком.
Кук (неожиданно). Пропаганда! Советская пропаганда! (Рвет фотографию и
бросает в корзину для бумаги.)
Саша (хрипло кричит). Das ist meine Mutter! Моя мама! (Бросается к
корзине.)
Кук (Упманису). Уберите ребенка! Посмотрите, до чего его довел этот
большевик!
Упманис уводит всхлипывающего Сашу.
Вурст (Упманису). Когда же нас вызовут? Дети устали...
Упманис. Не до вас, фрау! Сейчас не до вас! (Уводит Сашу.)
Эйт (Куку). Зачем нам все-таки эти дети, мистер Кук?
Кук. Не знаю, мисс Эйт! Может быть, затем, чтобы в лесах Канады работал
не ваш сын, чтобы в шахтах Бельгии и на плантациях Аргентины работал не ваш
сын, чтобы в тыл врага с парашютом прыгал не ваш сын, - словом, вы должны
понять, мисс Эйт, что не следует задавать мне вопросы, на которые с
исчерпывающей ясностью вам может ответить только Лондон! Лондон!
Эйт. Благодарю вас, мистер Кук... Но у меня нет детей...
Англичане выходят из кабинета.
Вурст (Куку). Простите, я хотела бы знать, когда нас вызовут для дачи
каких-то показаний. Мы ждем с самого утра.
Кук. Идите домой! Домой! Когда надо будет, мы вас вызовем! Вызовем!
Англичане уходят.
Вурст. Какие невежи! Три часа просидеть даром! А, говорят еще, что у
них есть пословица: "Время - деньги!"
Занавес
Спальня воспитанников в сиротском приюте. Поздний вечер.
На убогих койках, накрывшись серыми байковыми одеялами,
лежат дети. Рядом, на табуретках, аккуратно сложена
одежда. Под койками стоят ботинки на деревянных
подошвах. Дети вполголоса переговариваются.
Толя (Жене). Значит, ты еще не знаешь, кто ты: поляк или русский.
Женя. Не знаю. Они мне не сказали.
Толя. А он страшный?
Женя. Кто? Офицер?
Толя. Русский офицер.
Женя. Я не знаю...
Саша. Он хороший.
Владис. Если вы не замолчите, я скажу мистеру Упману, о чем вы
разговаривали!
Мальчики замолкают.
Толя (Саше, совсем тихо). Он тебе сам дал фотографию?
Саша. Сам.
Толя. И ты узнал свою маму?
Саша. Я ее сразу узнал.
Толя. А ты ее помнишь?
Саша. Помню.
Толя. Она была добрая?
Саша. Добрая. Мы жили в деревне... Хорошо было!..
Женя. А у меня, наверно, не было мамы.
Толя. Совсем не было? Так не бывает...
Женя. Почему? Бывает...
Саша. Молчите, а то он пожалуется Упману!
Толя. Он уже спит. (Саше.) А кто был твой папа?
Саша. Я хочу спать. Спи!
Толя. А мой папа был военным. У него вот здесь, на воротнике, были
такие крестики, вроде маленьких пушечек. Вот здесь, посмотри!
Саша молчит.
Пауза.
Почему ты сегодня не молился перед сном?
Саша молчит.
А Смайда сегодня опять плакала. Я видел...
Саша не отвечает. Толя накрывается с головой одеялом и
умолкает. Некоторое время Саша лежит не двигаясь,
закинув руки за голову.
Он весь во власти нахлынувших на него воспоминаний,
разбуженных приездом Добрынина и фотографией матери.
Затем Саша садится и прислушивается. Мальчики спят. Саша
осторожно спускает ноги с койки, еще раз прислушивается
и тихо выскальзывает из комнаты.
Гаснет свет.
Занавес
Обстановка четвертой картины. Ночь. В кабинет через окно
проникает свет луны. По полутемному коридору пробирается
Саша Бутузов. Он останавливается возле двери в кабинет и
прислушивается. Убедившись в том, что никто за ним не
следит, Саша открывает дверь и входит в кабинет. Он
осторожно подходит к столу, под которым стоит корзина
для бумаг. Саша роется в корзине и достает из нее
обрывки порванной Куком фотографии. Слышны голоса и
приближающиеся шаги. По коридору идут Скотт и Упманис.
Они останавливаются возле двери. Саша мечется по
кабинету, не зная, куда ему спрятаться. Наконец он
прячется за одну из раздвинутых оконных штор.
Скотт (в коридоре, берясь за ручку двери). Вы уверены, что это письмо у
нее?
Упманис. Да, сэр! Оно должно быть у нее. После того как она последний
раз виделась с этим Янисом, с ней что-то произошло. Она стала говорить
какими-то загадками...
Скотт. Вы думаете, Янис передал ей письмо при последнем свидании?
Упманис. Да, я так думаю, сэр!
Скотт. Это не лишено вероятности... Вы видели, как она разговаривала с
русским офицером?
Упманис. Да, сэр! Своими глазами. Я подошел поближе, для того чтобы
услышать, о чем они говорят, но Ландмане заметила меня, оборвала разговор и
сделала вид, что задержалась на лестнице случайно. Вы же знаете, она меня
недолюбливает.
Скотт. Я не уверен, что меня интересуют ваши взаимоотношения...
Попросите-ка ее ко мне!
Упманис. Сейчас?
Скотт. Сейчас.
Упманис вопросительно смотрит на Скотта.
Упманис. Она живет одна в комнате...
Скотт. Я задержу ее у себя. Исследуйте комнату. Можете не торопиться.
Упманис. Я не люблю торопиться в таких делах, сэр! В конце концов, мы
ничем не рискуем. Если письма у нее не окажется, я...
Скотт (продолжает)... я буду считать, что она имеет все основания вас
недолюбливать. Идите.
Упманис уходит. Скотт входит в кабинет, зажигает
настольную лампу, подходит к окну и задергивает шторы.
Саша остается незамеченным. Скотт включает радио,
настраивает аппарат на музыкальную передачу, слушает
музыку. По коридору идет Смайда. Она на ходу поправляет
прическу, приводит себя в порядок. Подойдя к двери
кабинета, Смайда стучит.
Войдите!
Входит Смайда.
Смайда. Добрый вечер, мистер Скотт! Вы меня вызывали?
Скотт. Добрый вечер, мисс Ландмане! Да, я хотел вас видеть. Надеюсь, вы
не успели еще лечь спать?
Смайда (сдержанно). Нет... Я читала...
Скотт. Садитесь, пожалуйста! (Предлагает Смайде стул. Смайда садится.)
Так что же вы читали? Интересный роман? Стихи?
Смайда. Газету... "Голос латыша"...
Скотт. Ну, и что же вы в ней вычитали?
Смайда. Так... Все то же самое... Мне сказали, что вы хотели со мной
говорить, мистер Скотт.
Скотт. Говорить? Совершенно верно. Разве мы сейчас с вами не
разговариваем?
Смайда. Я думала, что-нибудь срочное.
Скотт. Нет. Ничего срочного пока нет. Просто я давно хотел с вами
познакомиться, мисс Ландмане! Я хотел познакомиться с вами поближе, потому
что многое слышал о вас.
Смайда. Что же вы обо мне слышали?
Скотт. О! Только хорошее! Вы курите? (Предлагает закурить.)
Американские!
Смайда. Благодарю вас, я не курю.
Скотт. Похвальная скромность. (Закуривает.) Итак, я очень много слышал
о вас. Как вы очутились в этом приюте?
Смайда. Я работала в нем до войны. Война застала нас в десяти
километрах от Риги. Мы не успели эвакуироваться и остались в Латвии. А
потом, когда немцы начали отступать, они насильно вывезли наш детский дом
сюда, в Германию.
Скотт. Почему вы не остались в Латвии?
Смайда. Я не хотела оставить детей. Я в какой-то мере отвечала за их
судьбу, я не могла поступить иначе.
Скотт. Я восхищен вашей привязанностью к чужим детям. Мне рассказывали
вашу историю.
Смайда. Я не считаю их чужими. А что касается моей судьбы, то она
похожа на судьбу многих женщин, мистер Скотт! Просто я оказалась крепче и
выносливее, чем другие!
Скотт (прислушиваясь к музыке). Вы любите музыку, мисс Ландмане?
Смайда. Музыку нельзя не любить.
Скотт. Я в детстве играл на скрипке. Отец хотел видеть меня музыкантом.
Я не оправдал его надежд. (Смеется.)
Смайда. У нас есть очень музыкальные дети, мистер Скотт! Я хотела бы
просить вас разрешить нам уроки пения.
Скотт. Да, да... Я доложу об этом командованию... Сам я не могу это
решить... Я надеюсь, что командование пойдет вам навстречу... Я переговорю с
генералом...
Пауза. Звучит музыка.
Смайда. Благодарю вас.
Скотт. Да-а, эта война заставила многих из нас испытать горе и
лишения!..
Смайда. И унижение и чувство стыда за иных людей...
Скотт. О каких людях идет речь, мисс Ландмане?
Смайда. Я говорю о тех людях, которые потеряли в эту войну самое
дорогое, что есть у человека, - совесть! Я говорю о тех немногих, которые
делают сотни других несчастными...
Скотт. Чего же хотят эти несчастные?
Смайда. Они хотят домой, мистер Скотт!
Скотт. Ах, вот оно что? Понятно! Теперь я понимаю, о каких людях идет
речь! А вы тоже хотите домой, мисс Ландмане?
Смайда (спокойно). Да, мистер Скотт. Я тоже хочу домой.
Скотт. Где же ваш дом?
Смайда. Мой дом в Риге. Улица Кришьяна Барона, дом номер семь, второй
подъезд, третий этаж, квартира десять, первая дверь налево.
Скотт. Вы хорошо запомнили адрес.
Смайда. Я там родилась.
Скотт (прохаживается по кабинету). Да-а, весьма любопытно! Весьма
любопытно! Это первый случай в моей практике, чтобы человек, находящийся под
покровительством такой страны, как Великобритания, изъявил желание вернуться
в страну мрака и запустения. Я понимаю тех, кто едет сейчас в Канаду, в
Бразилию, в Южную Америку. Они хотят жить в цивилизованном мире! Этих людей
я могу понять.
Смайда. Эти несчастные едут куда глаза глядят, потому что они запуганы.
Это для них издают газетки вроде "Голоса латыша" - газетки, которые ссорят
нас друг с другом.
Скотт. "Голос латыша" издается вашими соотечественниками.
Смайда. Это не наш голос, мистер Скотт!
Скотт. Он издается латышами.
Смайда. Латышами вроде Упманиса? Разве вы не знаете, что он предатель,
мистер Скотт? Таким, как он, нельзя ступить на родную землю! Его будут
судить за преступления!.. Но есть и другие. Это те, которые хотели бы
вернуться домой, но стоит им только заявить об этом...
Скотт. Продолжайте, продолжайте! Я люблю откровенные разговоры. Гораздо
лучше сказать все, что думаешь, чем держать все это в себе! Мне нравится
ваша прямота и откровенность. Продолжайте. Мы поймем друг друга.
Смайда (горячо). А дети? Почему Саше Бутузову говорят, что он сирота,
когда у него жива мать? Что вы хотите с ним делать? Зачем он вам? Я как
воспитательница имею право знать это!
Скотт. Конечно, вы имеете на это законное право.
Из-за портьеры видны переминающиеся ноги Саши. Он все
еще остается незамеченным.
Смайда. Почему вы решили считать Женю Руденко поляком, когда я точно
знаю, что он украинец? Я знала его мать! Их при мне разлучили! Мать, как
жену русского офицера, увезли в лагерь, а ребенок попал к нам в детский дом.
Скотт. Возможно. Но это надо доказать юридически.
Смайда. Разве это честно? Разве честно запрещать детям говорить на их
родном языке? Кто дает право Упманису называть их волчатами? У меня очень
много вопросов к вам, мистер Скотт! Вы извините меня, но вы сами вызвали
меня на этот разговор.
Входит Упманис. Смайда не замечает его, потому что сидит
спиной к двери. Упманис за спиной Смайды показывает
Скотту пустой конверт от письма Яниса. Скотт кивает ему
головой. Упманис остается стоять у двери.
Скотт (Смайде как ни в чем не бывало). Вы можете ехать в свою Ригу,
Смайда Ландмане! Она в развалинах! Воды нет, света нет, трамваи не ходят...
Смайда (вздрогнув). Это неправда!
Скотт. Что неправда? Откуда вы знаете, что это неправда?
Смайда. Это неправда!
Скотт (неожиданно ударив кулаком по столу). Письмо! Где письмо? Вы
получили письмо!
Упманис показывает Смайде пустой конверт.
Смайда. Подлец!
Скотт. Где письмо?
Упманис ловко хватает Смайду за руку и, больно вывернув
ее, достает из кармана Смайды письмо Яниса. Протягивает
его Скотту.
Смайда (задыхаясь). Ну что ж, прочтите его! Боюсь только, что вы не
напечатаете его в своем "Голосе латыша"! Я давно хотела сказать вам, что вы
негодяй, Упманис! Я вас презираю!
Упманис. До вашей встречи с русским офицером вы были со мной вежливее.
Только советую вам от души, мисс Ландмане, не забывать, что вы еще не на
советской земле.
Скотт (прочитав письмо Яниса, Смайде и Упманису). Письмо останется у
меня. Вы можете быть свободны!
Смайда, пошатываясь, выходит из комнаты.
Упманис. Мы ничем не рисковали, сэр. Конверт лежал у нее под подушкой.
Скотт. Я сказал, что вы можете быть свободны!
Упманис. Я вас понял, сэр! (Уходит.)
Скотт (набирает номер телефона). Алло!.. Докладывает "Двадцать один
сорок"! Письмо, которое мутило лагерь, находится у меня!.. Да... Она...
По-видимому, она... Предполагаю... Через шофера лагеря Яниса... Да, письмо
адресовано ему... Согласен... Устранить?.. Упманис?.. Подходит... Будет
выполнено... (Кладет трубку.)
Скотт закуривает и подходит к окну. Раздергивает шторы.
По тому, как одна из штор сдвигается, Скотту кажется
что-то неладным. Он отходит и смотрит на пол возле окна.
Из-под шторы торчат детские ноги в белых носках.
Скотт медленно подходит к окну и отодвигает штору. Перед
ним стоит испуганный Саша Бутузов. Широко раскрытыми
глазами смотрит он в глаза Скотту. Скотт, ни слова не
говоря, дает Саше сильную пощечину. Саша падает на пол.
Гаснет свет.
Обстановка четвертой и шестой картин. В коридоре на
скамье в той же позе сидит Вурст, рядом с ней - Ира.
Немка дремлет. Ира волнуется, ей не сидится на месте. У
двери стоит тот же солдат. В кабинете идет заседание
комиссии. На нем присутствуют те же лица, что были на
первом заседании.
За спиной Добрынина сидит подполковник медицинской
службы Соколов.
Добрынин. Я могу засвидетельствовать, что все родители этих детей -
подчеркиваю: все без исключения - значатся по документам вашего приюта
гражданами Советского Союза! К сожалению, вы держите эти документы в сейфе,
а руководствуетесь списками детей, составленными значительно позже и к тому
же составленными нечестно, недобросовестно, с искажением фамилий, возраста и
национальности детей!
Кук. Откуда у вас такие сведения? Они не соответствуют
действительности!
Добрынин (спокойно). Они соответствуют действительности. Вот копии
ваших списков, а вот копии подлинных документов. (Предъявляет копии.) Здесь,
у вас, а также в Мессене, Ролшдорфе, Ханенклее и в других пока неизвестных
нам таких же сиротских приютах находятся десятки, сотни советских детей,
оторванных от своей родины, от своих родителей. Все эти дети должны быть
отпущены домой! Мы остановились на рассмотрении вопроса о советской девочке,
зарегистрированной у вас как Ирма Вурст...
Кук. Что касается этой девочки, то мы считаем претензии советского
представителя необоснованными и бездоказательными. Девочка в течение двух с
половиной лет живет у своей опекунши фрау Вурст, носит ее фамилию и не
изъявляет желания ехать в Советский Союз.
Добрынин. Но у нее есть отец, он жив и ждет свою дочь! Я думаю, что
Ирина Соколова, а не Ирма Вурст, как вы ее называете, с большей охотой
поедет домой, нежели предпочтет остаться в Германии у чужого ей человека!
Кук. Девочка привязана к своей опекунше, которая ее обувает, одевает и
учит ремеслу, как к родной матери. Кроме того, нам неизвестно, жив ли ее
отец или нет. Если бы он мог сюда приехать и мы убедились бы в том, что он
жив, мы бы, может быть, пересмотрели этот вопрос. Не так ли?
Добрынин. Прекрасно. Я просил бы только членов комиссии пригласить сюда
девочку, для того чтобы я мог задать ей несколько вопросов.
Англичане соглашаются. Упманис приглашает в кабинет
Вурст и Иру.
Стараясь сдержать свое волнение, Соколов осторожно
выглядывает из-за спины Добрынина. Вурст с притворной
улыбкой здоровается с англичанами.
Кук (Ире). Когда девочка входит в комнату, где сидят старшие, она
должна здороваться. Не так ли?
Вурст. Девочка очень переволновалась. Мы второй раз приходим сюда и
ждем по три часа.
Ира. (делая книксен). Guten Tag.
Добрынин (Куку). Разрешите?
Кук. Пожалуйста, господин майор!
Добрынин (Ире). Ты говоришь по-русски?
Ира. Да.
Добрынин. Как тебя зовут?
Ира. Ирма.
Добрынин. Ты русская?
Ира. Да.
Добрынин. Почему же тебя зовут Ирма? Это не русское имя. Может быть,
тебя зовут Ира?
Ира молчит.
Ты живешь у фрау Вурст?
Ира. Да.
Вурст (поспешно). Больше двух лет ребенок живет у меня. Я одинока. У
меня нет своих детей. Мы привыкли друг к другу... По воскресеньям...
Добрынин (перебивая немку). Я думаю, девочка сама расскажет нам о том,
как ей у вас живется! (Ире.) Как же тебе живется в твоей новой семье? Фрау
тебя кормит? Одевает?
Ира. Да.
Добрынин. Учит какому-нибудь ремеслу?
Ира. Да.
Добрынин. Какому же ремеслу учит тебя фрау?
Ира. Я кормлю поросят, стираю белье, мою посуду...
Добрынин. Это не ремесло.
Вурст. Девочка помогает мне по хозяйству. Я одинокая. По
воскресеньям...
Добрынин. По воскресеньям она ходит в кирху и вы разрешаете ей надеть
праздничное платье? Это я все знаю! (Ире.) Ты сирота?
Ира. Да.
Добрынин. У тебя нет ни отца, ни матери?
Ира. Не знаю.
Добрынин. Ты жила до войны в Николаеве?
Ира. Да.
Добрынин. Твой папа был доктором? Как его звали?
Ира (вспоминает). Иван Петрович.
Добрынин. Его звали Иван Петрович? Ты его помнишь?
Ира. Не знаю.
Добрынин встает. Ира видит своего отца - Соколова. Отец
и дочь одно мгновение смотрят друг на друга. Напряженная
пауза. Англичане недоумевающе переглядываются.
Соколов. Ариша!..
Ира. Папа!..
Вурст. Ирма!
Соколов обнимает дочь.
Ира (всхлипывает). Папа, не отдавай меня им! Я не хочу к ней! Не хочу!
Она на меня целый день кричала! Она меня била! Она меня запирала в чулан!
Меня зовут Ирина! Она заставляла меня говорить неправду!
Добрынин (растерявшимся англичанам). Есть ли у кого-либо из членов
комиссии сомнения в том, что наши претензии достаточно обоснованны и
справедливы? По-видимому, нет! Эта девочка - Ирина Соколова, а не Ирма
Вурст! Товарищ Соколов работает в настоящее время в Берлине, в одном из
наших управлений. (Вурст.) Вам, фрау, придется подыскивать себе другую
работницу!
Кук (немке). Вы можете быть свободны.
Вурст. Простите...
Кук. Что такое?
Вурст. Когда я обращалась в английскую администрацию с ходатайством
дать мне на воспитание девочку-подростка, мне обещали дать круглую сироту. Я
именно об этом просила в своем заявлении. Мне обещали. Мне дали наконец
девочку, и что же? Оказывается, у нее есть отец! Почему меня обманули? У
меня больное сердце! Я одинока! Я потеряла мужа на Волге!
Добрынин (Куку). Мне кажется, что претензии этой дамы к английскому
правительству вы сможете разобрать в другом месте!
Кук (немке). Идите! Вас вызовут! (Упманису.) Уберите старуху.
Упманис выпроваживает немку.
Вурст (в дверях). Я сшила ей новое праздничное платье! Я прошу вернуть
мне это платье! Я не могу за свой счет одевать советских детей!
Добрынин. Платье вы получите завтра! (Соколову.) Вы можете идти,
товарищ Соколов. Поздравляю вас!
Сорокин (Соколову). Поздравляю вас!
Соколов и Ира уходят. Англичане мрачно разбирают бумаги.
Добрынин. Теперь вернемся к вопросу о Саше Бутузове.
Кук. Этот вопрос придется отложить.
Добрынин. Согласна ли комиссия решить вопрос о возвращении Саши
Бутузова в Советский Союз на основании представленных документов или есть
необходимость привезти сюда его мать?
Англичане переглядываются.
Скотт. К сожалению, мы не можем в настоящее время передать мальчика
советским органам.
Добрынин. Почему?
Скотт. Потому что его нет в нашем приюте.
Добрынин. Где же он?
Скотт. Он исчез.
Кук. Да. Он убежал из приюта.
Добрынин (строго оглядев членов комиссии и остановив свой взгляд на
Упманисе). Куда же он убежал?
Скотт (пожимая плечами). Не знаю. (Куку.) Может быть... в Бразилию?
Мало ли какая фантазия могла прийти ему в голову!
Добрынин (повышая голос). Где Саша Бутузов? Вы, господа, отвечаете за
судьбу каждого советского ребенка! (Спокойно.) Нельзя ли пригласить сюда
воспитательницу Смайду Ландмане?
Скотт (замявшись). Это также невозможно, господин майор!
Добрынин. Почему? Она тоже исчезла из вашего приюта?
Скотт. Да. Она тоже исчезла.
Добрынин. Странные дела творятся в вашем приюте, господа!
Занавес
Небольшое немецкое местечко. На повороте дороги -
лавочка. Под навесом - два столика, покрытых бумажными
скатертями. За одним из столов сидят три американских
солдата. Перед ними пустые кружки и несколько пустых
бутылок. Солдаты шумно разговаривают, хохочут,
нестройным хором поют какую-то популярную джазовую
песенку. За соседним столом сидят трое немцев - двое
мужчин и худая женщина, - пьют пиво и, искоса поглядывая
в сторону американцев, вполголоса беседуют между собой.
Беккер (кивнув в сторону американцев). Мы назывались "Курт Поль и
Адольф Буш" - фирма электрических бытовых приборов. Они пришли в июне и
велели нам временно закрыть наши мастерские. Мы закрыли. Приказ есть приказ.
А уже в июле они привезли из Америки свои электрические утюги, чайники и
плитки. Они завалили своим товаром магазины по всей зоне.
Мюллер. Меня опять уволили из школы. Теперь - англичане...
Беккер (вытягивает из-под стола ногу). Я уже ношу американские носки.
Немцы смотрят на ногу Беккера.
и жую американскую резинку, потому что мне нечего больше жевать...
Девочка выходит из помещения и ставит перед американцами
три кружки пива. Один из американцев фамильярно берет ее
за подбородок, что-то говорит остальным. Все смеются.
Девочка смущенно улыбается, уходит обратно в помещение.
Марта. У нас был небольшой огород, но они отобрали всю землю в нашем
районе для постройки аэродрома.
Мюллер. Война, слава богу, кончилась, зачем им аэродром? Еще один
американский аэродром на немецкой земле...
Беккер. У меня есть брат. Он живет в советской зоне. Я получил от него
письмо.
Мюллер. Что он пишет, если это не секрет?
Беккер. У него теперь достаточно земли для того, чтобы прокормить всю
нашу семью... Здесь мы никогда не дождемся земельной реформы...
Мюллер. Теперь многие переходят в советскую зону... Верно, Марта?
Немка кивает головой.
Появляется американский сержант. Американцы шумно
приветствуют его появление. Сержант, проходя мимо
немцев, трогает Беккера за плечо. Беккер встает. Сержант
бесцеремонно забирает его стул и присоединяется к
веселой компании.
Беккер (стоя, Мюллерам). Вот так они со всеми! (Стучит по пустой
кружке.) Эй, получите с нас за пиво!
Мюллеры поднимаются.
Мюллер. Англичане все-таки вежливее.
Беккер. Не замечал... Эй, получите за пиво!
К столику подходит девочка. Немцы расплачиваются и
уходят. Девочка убирает пустые кружки. Из-за угла
появляется Саша Бутузов. Американцы подзывают девочку и
тоже расплачиваются. Напевая все ту же песенку,
пошатываясь, они уходят. Саша, прижавшись к стене,
пропускает их мимо себя. Затем, оглянувшись, он подходит
к девочке, убирающей со стола кружки и бутылки.
Саша. Guten Tag! Добрый день!
Маша. Добрый день, мальчик! У нас сейчас есть только пиво. Из еды
ничего нет.
Саша. Я тебя знаю. Тебя зовут Матильда. Ты русская!
Маша. Откуда ты меня знаешь?
Саша. Помнишь, мы сидели рядом в приютском коридоре? Ты была с толстой
немкой. Ты разговаривала с девочкой, которую звали Ирма. Помнишь?
Маша. Теперь я тебя узнала. Что ты здесь делаешь?
Саша. Я тоже русский. Меня зовут Саша. Я убежал из приюта.
Маша. Ты убежал? Почему ты убежал?
Саша. У меня есть мама.
Маша. Где она?
Саша. Там... (Показывает рукой в неопределенном направлении.)
Маша. Откуда ты знаешь, что у тебя есть мама?
Саша (достает из-за пазухи порванную фотографию). Вот моя мама!
(Показывает фотографию Маше.)
Маша. Кто ее так порвал?
Саша. Мистер Кук!
Маша. А откуда ты ее достал, эту фотографию?
Саша (доверительно). Приехал русский офицер и привез мне эту
фотографию. Он сказал, что меня нужно отпустить домой, а они не захотели.
Тогда я убежал.
Маша. Ты бежишь к русским?
Саша. Да. Только я не знаю, как мне пройти поближе... Я боюсь
спросить...
Маша. Сейчас тебе идти направо и все время прямо, прямо...
Шпек (из помещения). Матильда! Матильда! Где ты болтаешься, дрянная
девчонка?
Маша. Целый день она на меня кричит, целый день!.. Ты голоден?
Саша. Да.
Маша. Подожди меня здесь. Я сейчас вернусь.
Саша садится за крайний столик. Видно, что он очень
устал и волнуется. Возвращается Маша. В руках у нее
небольшой кусок хлеба и полкружки пива.
Вот все, что я могу тебе дать.
Саша жадно ест хлеб. Слышен звук приближающегося
мотоцикла. Появляется Упманис. Он оставляет мотоцикл на
улице и входит под навес. Не замечая Саши, он садится за
свободный столик. Саша пригибается, чтобы Упманис его не
заметил.
Что с тобой?
Саша (шепотом). Он ищет меня.
Маша. Кто это?
Саша. Упман. Старший воспитатель. Он не любит русских.
Маша. Подожди меня за углом, я тебе что-то скажу. Не бойся!
Упманис (стучит по столу). Эй, девочка!
Маша подходит к столику, заслоняя спиной Сашу, который
вылезает на улицу, прямо к мотоциклу.
Кружку пива! Попроворнее!
Маша скрывается в помещении. Упманис, сидя спиной к
улице, курят. Саша, прижавшись к стене, возле мотоцикла
ждет Машу. Из-за угла появляется Маша.
Саша. Что ты хотела мне сказать?
Маша. Если ты найдешь свою маму... там... у русских, скажи ей, чтобы
она поискала мою маму... Мы раньше жили в городе Воронеже... (Протягивает
Саше клочок бумаги.) Вот я тут записала... наш адрес... Мою маму звали Катя.
Катя Любимова... Я тебя очень прошу... Очень...
Саша (прячет записку). Хорошо.
Упманис (стучит по столу). Девочка! Где мое пиво?
Маша (Саше, торопливо). Сейчас ты пойдешь направо и все время прямо,
прямо, до того места, где будут три дороги. Ты пойдешь по той, которая на
Линдендорф. Там будет написано. А дальше я сама не знаю...
Саша. Дальше я опять спрошу.
Маша. Будь осторожен. Смотри, будь осторожен!.. У тебя есть деньги?
Саша. Нет.
Маша. Вот! (Протягивает Саше деньги.) Возьми!
Саша. Не надо.
Маша. Возьми! Это мои деньги. Я скопила. Мне давали на чай. Возьми!
Тебе они пригодятся.
Саша. Как я их потом отдам тебе?
Маша. Возьми! Я тебя очень прошу!
Саша. Спасибо! (Прячет деньги.)
Маша. Не забудь только то, о чем я тебя просила! Не забудешь?
Саша. Никогда! До свиданья!
Маша. До свиданья! Счастливого пути! (Скрывается за углом.)
Саша внезапно наклоняется к мотоциклу и быстро
отвинчивает что-то в заднем колесе. Из колеса с шипеньем
выходит воздух.
Упманис (потеряв всякое терпение). Дьявол! Что это за грязный кабак,
где приходится столько времени ждать глотка пива?
Из помещения выходит Шпек и сама ставит перед Упманисом
кружку пива.
(Раздраженно.) Кажется, вы не особенно заинтересованы в том, чтобы продать
лишнюю кружку пива?
Шпек. Извините, мы открывали свежую бочку.
Из помещения выходит Маша и ставит перед Упманисом
вторую кружку пива.
Упманис. Я просил одну кружку!
Шпек незаметно дает Маше подзатыльник.
Не видели ли тут мальчишку в полосатой рубахе? Сбежал из приюта... Говорят,
шел по этой дороге...
Маша хочет унести вторую кружку пива.
Куда?
Маша (растерянно). Не знаю...
Упманис. Куда уносишь? Дай сюда! (Берет у девочки кружку и стоя
допивает ее. Расплачивается.)
Шпек (получая деньги). Благодарю вас. Извините за то, что мы вас
задержали. Мы специально для вас открывали свежую бочку пива!
Упманис. Я никогда не верю тем, у кого что-нибудь покупаю...
Упманис выходит из-под навеса. Немка скрывается в
помещении. Маша с пустыми кружками в руках наблюдает за
Упманисом. Упманис возится возле мотоцикла.
(Кричит.) Дьявол! Кто же это сделал? Дьявол!.. (Возится с мотоциклом.)
Маша улыбается.
Шпек (из помещения). Матильда! Матильда! Дрянная девчонка! Что ты там
возишься?
Занавес
Комендатура в советской зоне. За столом - комендант
Пескаев. Он разбирает бумаги. В углу на табуретке стоит
радиоприемник. Старшина Месяченко крутит ручку
приемника, настраиваясь то на одну, то на другую волну.
Пескаев (прислушиваясь). А ну-ка, задержись, Месяченко! Задержись!
(Прислушивается.) Дай-ка погромче!.. Крути дальше!
Месяченко продолжает искать в эфире.
Месяченко. Вчерась аккурат на этой волне Алма-Ата была!
Пескаев. А ты, Месяченко, бывал в Алма-Ате?
Месяченко. Не довелось, товарищ капитан! В Будапеште был, в Берлине
был, а в Алма-Ате побывать не довелось: далековато. А ребята рассказывали -
город, говорят, подходящий. Яблок много.
Пескаев. Что яблок! Горы какие!.. Край какой!..
Месяченко. А по мне, лучше Полтавы нашей на земле места нет! Там и
вишня, там и все!
По радио звучит советская песня.
...Немало я стран перевидел,
Шагая с винтовкой в руке,
Но не было больше печали,
Чем жить от тебя вдалеке.
Немало я дум передумал
С друзьями в далеком краю,
И не было большего долга,
Чем выполнить волю твою!
Пускай утопал я в болотах,
Пускай замерзал я на льду,
Но если ты скажешь мне снова,
Я снова все это пройду!
Желанья свои и надежды
Связал я навеки с тобой,
С твоею суровой и ясной,
С твоею завидной судьбой!..
Пескаев. Найди-ка мне, старшина, Алма-Ату! Я тоже хочу песню послушать!
Свою песню, казахскую песню хочу послушать! (За сценой слышны голоса.) Что
там еще?
Месяченко выходит. Пескаев встает, выключает радио.
Месяченко (появляясь в дверях). Так что фрицы, товарищ капитан! Двое
взрослых и мальчонка с ними. Прикажете к вам?
Пескаев. Сколько раз я вам говорил, Месяченко: не "фрицы", а "немцы"!
Пора бы привыкнуть!.. их сюда!
Месяченко (с порога кричит кому-то). Часовой! фриц... тьфу...
немцев сюда!
В комнату в сопровождении солдата с автоматом входят
Мюллер, его жена и Саша Бутузов с рюкзаком за плечами.
Немцы беспокойно глядят на коменданта. Саша замер у
порога.
Часовой. Ефрейтор Цаплин со второй заставы! Разрешите доложить, товарищ
капитан! Немцы! Все трое задержаны при переходе границы из английской зоны.
Сопротивления не оказывали.
Пескаев (разглядывая немцев). Подойдите поближе. Подойдите и садитесь.
(Показывает на стулья.)
Мюллер (сделал шаг и улыбнулся). Спасибо, господин комендант... Нас
задержали...
Пескаев (улыбнувшись). Я вижу, что вас задержали. Садитесь. (Обращаясь
к немке и Саше.) И вы садитесь.
Немка и Саша присаживаются на края стульев.
Рассказывайте: откуда вы, по каким делам, куда?..
Саша не сводит восторженного взгляда с Пескаева.
Мюллер (достает из-за пазухи кошелек, протягивает его Пескаеву).
Пожалуйста, господин комендант!..
Пескаев (строго). Что это такое?
Мюллер (вздрогнув). Там документы.
Цаплин и Месяченко неодобрительно переглянулись.
Пескаев (строго). Деньги оставьте у себя, а документы покажите!
(Возвращает кошелек.)
Мюллер (дрожащими руками достает из кошелька документы, передает их
Пескаеву). Пожалуйста, господин комендант... Я думал...
Пескаев. Я не знаю, что вы думали... (Знакомится с документами.) Вы
учитель?
Мюллер. Да, господин комендант, я учитель.
Пескаев. Ваша фамилия?
Мюллер. Артур Мюллер. Сколько лет я учил немецких детей! И вдруг меня
признали политически опасным. (Обращаясь к жене.) Помнишь, Марта?
(Пескаеву.) Это моя жена, Марта Мюллер, урожденная Фукс. И меня уволили.
Пескаев. Вы выступали против фашизма?
Мюллер. Нет. Против фашизма я не выступал. Верно, Марта? Я просто не
соглашался с тем, чтобы в нашей школе заводили новые порядки. Мне это сразу
не понравилось. Помнишь, Марта? Я честно заявил об этом. Я сказал, что у нас
школа, а не юнкерское училище. Меня сначала выгнали из школы, а потом
арестовали и посадили в концлагерь.
Пескаев. Долго вы сидели в этом лагере?
Мюллер. Нет. Я сидел недолго: всего десять месяцев. Но мне они
показались вечностью. Нас освободили английские войска.
Пескаев. И вы опять стали учителем?
Мюллер. Да. И в той же школе. Но в ней ничего не переменилось.
Представьте себе, господин комендант, учителя преподавали по гитлеровским
учебникам, а руководили школой те же люди, которые меня прогнали, когда к
власти пришел фюрер. Это мне не понравилось. Помнишь, Марта? Я опять
выступил. Я заявил, что я с этим не согласен...
Пескаев. Ну и что же?
Мюллер (разводя руками). Тогда меня уволили уже по распоряжению
англичан. Они решили, что я коммунист, хотя я никогда не принадлежал ни к
одной партии. Это может подтвердить моя жена. Правда, Марта? Я далек от
политики.
Пескаев. Это вам так кажется.
Мюллер (продолжая). Я протестовал, я жаловался, но спорить было
бесполезно. Мы продавали наши вещи. Мы ели только один раз в день.
Марта Мюллер. У нас был небольшой огород, но они отобрали всю землю в
нашем районе для военного аэродрома.
Пескаев. Понятно. И тогда вы решили бежать в советскую зону? Куда же вы
держали путь?
Мюллер (поспешно). Если господин комендант разрешит, мы хотели пройти в
Дрезден. Там у нее брат. (Показывает на жену.) Верно, Марта?
Немка кивает головой.
Пескаев (возвращая немцу документы). Хорошо. Можете идти в Дрезден.
Уверен, что вы найдете себе работу. (Показывая на Сашу.) Это ваш сын?
Саша порывается что-то сказать.
Мюллер. Что? О-о-о нет, господин комендант! (Забирая у Саши рюкзак.)
Это не мой сын! У нас была дочь, Шарлотта, но она умерла от дифтерита.
Верно, Марта? А этот мальчик пристал к нам по дороге, и мы пошли вместе. Он
говорит, что он русский.
Пескаев (удивленно). Русский? (Саше.) Подойди-ка сюда!
Саша вскочил и вытянулся, не двигаясь с места.
(Немцам.) Хорошо. С мальчиком мы тут разберемся. Вы можете идти. Товарищ
старшина, проводите граждан к капитану Савельеву.
Месяченко выходит. Немцы, кланяясь коменданту, выходят
из комнаты в сопровождении солдата с автоматом.
(Выходит из-за стола, ласково Саше.) Ну, чего ты тянешься? Я не генерал, а
ты не солдат, чтобы передо мной тянуться. Как тебя зовут?
Саша (сдавленным голосом). Саша Бутузов... Я русский.
Пескаев. Саша Бутузов? Действительно, похоже, что ты русский. Откуда
ты? Куда ты идешь?
Саша. Я хочу домой... У меня мама... есть... Вот...
Саша поспешно достает обрывки фотографии и передаст их
Пескаеву, не смея приблизиться к столу. Пескаев
раскладывает обрывки на столе и собирает из них
фотографию.
Пескаев (рассматривая фотографию). Кто же тебе ее так порвал?
Саша (гневно). Мистер Кук!
Пескаев. Мистер Кук!.. Так... А это, значит, твоя мама?
Саша. Das ist meine Mutter!
Пескаев. Понятно... Значит, ты русский мальчик, Саша Бутузов, а это
"дейне муттер"! Ты по-русски-то разговариваешь?
Саша. Да... Ja, ein bischen. Немножко.
Неожиданно всхлипывает и бросается на грудь
растерявшемуся коменданту. Пескаев обнимает плачущего
мальчика.
Пескаев. Ну, чего ты? Откуда ты появился?
Саша (успокаиваясь). Из приюта!
Пескаев. Из приюта? Из какого же это приюта?
Саша. Я убежал из приюта.
Пескаев. Вот как! Удрал из приюта? Смелый парень! Где же этот приют?
Саша. Сначала он был в Дрюкендорфе, а потом нас перевезли в
Клингенберг.
Пескаев. Клингенберг... Так... Так... (Смотрит на карту, висящую на
стене. Затем снимает телефонную трубку.) Четвертый... Савельев, ты? Вот
какое дело: тут у меня паренек сидит, говорит, что сбежал из английского
приюта. Понятно? Да. (Улыбаясь, смотрит на Сашу. Саша тоже улыбается.)
Ничего паренек. Первое впечатление хорошее. Так вот, если эта гражданка, с
которой мы сегодня занимались, еще не уехала... Знаешь, о ком я говорю? Ты
ее еще не отправил? Оформляешь? Хорошо. Пусть она сейчас зайдет ко мне!
(Кладет трубку, Саше.) Стало быть, ты убежал из приюта?
Саша. Да.
Пескаев. Вот как! Удрал из приюта! Так ведь это же далеко! Сейчас тебя
помоют, подстригут, переоденут и накормят. И все, брат, сразу! (Смеется.)
Саша, счастливый, улыбается. В комнату входит Смайда
Ландмане.
Смайда (радостно). Саша Бутузов?!
Пескаев. Вы знаете этого мальчика?
Смайда. Это один из наших воспитанников.
Саша (шепчет). Мисс Ландмане...
Смайда. Как он сюда попал? Саша! (Обнимает Сашу за плечи.)
Пескаев. Убежал из приюта.
Смайда. Да, да... Я заметила в нем последнее время большие перемены. На
прогулках он стал отставать от других мальчиков, стал уединяться... Я помню
его еще совсем маленьким, когда они сдали его к нам в детский дом.
Пескаев. Кто - они?
Смайда. Гитлеровцы. Его мать увезли куда-то, а пятилетнего ребенка
отдали нам.
Пескаев. Ну, все ясно. Я вызвал вас для того, чтобы удостовериться в
том, что мальчик говорит правду. Большое спасибо. Когда вы летите в Москву?
Кажется, завтра идет самолет?
Смайда. Завтра, на рассвете.
Пескаев. И когда в Ригу? (Улыбается.)
Смайда. А из Москвы в Ригу.
Пескаев. Небось ждете не дождетесь?
Смайда. Жду и дождусь! Я столько лет ждала...
Пескаев (Смайде). Не исключена возможность, что вам придется завтра
захватить с собой мальчика.
Смайда. Буду рада. У него в Москве родители. Они его ждут. Я охотно
доставлю им эту радость.
Пескаев (Саше). Хочешь в Москву?
Саша. Я хочу домой.
Пескаев. Скоро будешь дома.
Саша. Я хочу домой...
Входит Месяченко.
Месяченко. Разрешите доложить, товарищ капитан!
Пескаев. Что такое?
Месяченко. Прибыл английский офицер. Желает до вас. Хочет видеть
коменданта.
Пескаев. Пусть заходит.
Месяченко выходит.
Смайда. Мне уйти? (Поднимается.)
Пескаев. Нет. Останьтесь. Сядьте с Сашей вон там, к окну... Вы можете
мне понадобиться. Вы, кажется, хорошо говорите по-английски?
Смайда. Я к вашим услугам.
Саша и Смайда садятся к окну. Входит Упманис. Он в форме
английского младшего офицера. Смайда вздрагивает. Саша
прижимается к ней.
Упманис (не замечая Саши и Смайды, отрекомендовывается Пескаеву).
Лейтенант Ричард Упман! Прибыл по заданию британской военной администрации.
Есть неотложное дело, господин комендант.
Пескаев. Слушаю вас.
Упманис. Из сиротского дома в Клингенберге убежал воспитанник.
Пескаев. Я знаю.
Упманис. Нам удалось установить, что три часа назад он и двое немцев, к
которым он пристал по дороге, перешли из английской зоны в советскую и
задержаны вашей комендатурой.
Пескаев. Я знаю.
Упманис. Мальчик убежал из английского приюта. Британские власти
отвечают за его судьбу. Ребенок должен быть возвращен в английскую зону.
Пескаев. Он русский. Ему нечего там делать.
Упманис. Он должен вернуться в приют. Британские власти в настоящее
время решают вопрос о его возвращении домой.
Пескаев. Он уже дома.
Упманис. Британские власти не считают такой способ репатриации
законным.
Пескаев. А насильно задерживать советских детей в Германии вы считаете
законным?
Упманис. Я выполняю приказ своего командования. (Протягивает
удостоверение.)
Смайда (неожиданно). С каких это пор вы стали англичанином, Упманис? С
тех пор как вы надели эту форму?
Упманис резко оборачивается, видит Смайду и Сашу.
Пескаев (Смайде). Вы знакомы?
Смайда. К сожалению. Это Упманис. Он не англичанин! По национальности
он латыш, по профессии - предатель.
Пескаев. А по виду англичанин. (Внимательно изучает документ Упманиса.)
Смайда. Вы не ожидали меня здесь встретить? (Пескаеву.) Это он донес
директору приюта о том, что у меня хранилось письмо Яниса, помните, про
которого я вам говорила? (Упманису.) Что вы сделали с Янисом? Я знаю, вы его
убили! Убили только за то, что он был честным человеком, за то, что он был
настоящим латышом, а не таким, как вы...
Упманис. Британские власти...
Смайда (перебивая Упманиса)... пользовались вашими услугами? Вы это
хотите сказать? Вы не ожидали меня здесь встретить? Вы думали, что я умерла,
когда вы, выполняя задание английской разведки, сшибли меня своим
мотоциклетом и промчались мимо, даже не оглянувшись... Нет, Упманис, я
осталась жива!
Упманис. Простите! Я не могу продолжать наши переговоры. Я обязан
доложить своему командованию.
Пескаев. Одну минуту! Я попрошу вас задержаться, мистер... или как вас
там... гражданин Упман... Одну минуту... У вас документы не совсем в
порядке.
Упманис. Они в порядке! Посмотрите хорошенько!
Пескаев. Я очень хорошенько посмотрел. У вас в документах нет подписи
советского представителя. Я обязан выяснить этот вопрос.
Саша. Вы меня ему не отдадите?
Пескаев. Нет, уж теперь мы тебя никому не отдадим!
Упманис. Я являюсь...
Пескаев (строго). Я вас задерживаю до выяснения вашей личности. Прошу
вас! Товарищ старшина, проводите гражданина к капитану Савельеву!
Месяченко выводит Упманиса.
Саша (что-то вспомнив, громко). Я знаю одну девочку. Она тоже русская!
Ее зовут Маша! У нее есть мама! Она просила, чтобы нашли ее маму, Катю
Любимову! Вот ее адрес! (Протягивает Пескаеву записку.)
Пескаев. Хорошо, Саша! Мы и Машу Любимову домой вернем! Дай срок!
Гаснет свет.
На сцену выходит Добрынин.
Добрынин
Я видел своими глазами за серой приютской стеной
Детей из Орла и Рязани, забывших язык свой родной,
Детей, потерявших свободу, детей, потерявших семью,
Не знающих, чьи они родом, затерянных в дальнем краю...
Я видел, как девочка Маша в немецкой пивной подает,
Как русская девочка наша нерусские песни поет!
Я видел и куков и скоттов, которые наших ребят,
Задумав ужасное что-то, домой отпустить не хотят!
Не в силах сдержать возмущенья, всем гневом, всей
правдой своей
Я требую их возвращенья от имени честных людей!
Никто у ребенка не смеет Отчизну и дом отнимать!
Советский ребенок имеет великую Родину-мать!
Из-за занавеса выходят Саша Бутузов и Ира Соколова. Они
в пионерских костюмах.
Звучит музыка.
К жанру драматургии С.В.Михалков обратился еще в 30-е годы.
Одновременно с работой над стихотворениями он стал писать сценки, водевили,
пьесы. Как и стихи поэта, они печатались в журналах и сборниках, выходили
отдельными изданиями, были поставлены на сцене.
Почти каждая из них ныне имеет богатую сценическую историю и большую
критическую литературу.
Я ХОЧУ ДОМОЙ! Драма в 3-х актах и 9-ти картинах с прологом и эпилогом.
Впервые опубликована в отрывках: "Литературная газета" (1947, 11 октября)
под названием "Только домой!", "Пионерская правда" (1948, 12, 15, 19, 22
октября) с рисунками Д.Циновского под названием "Я хочу домой!", целиком - в
журнале "Октябрь" (1949, Э 6).
Отдельными изданиями выходила в Детгизе (М.-Л., 1949) с рисунками
В.Богаткина, с рисунками Г.Филипповского и режиссерскими указаниями З.Сажина
(М.-Л., 1952), а также в издательстве "Искусство" (М.-Л., 1949) и Учпедгизе
УзССР (Ташкент, 1954). За создание этой пьесы, а также пьесы "Илья Головин"
С.В.Михалков в 1949 г. был удостоен Государственной премии СССР.
Первая постановка пьесы на сцене была осуществлена в Центральном
детском театре (Москва) в 1949 г. и тогда же в Ленинградском театре юного
зрителя. В 1949-1950 гг. пьеса с успехом шла в театрах Алма-Аты, Еревана,
Киева, Новосибирска, Риги, Тбилиси.
"Я хочу домой!" - публицистическая пьеса для детей школьного возраста.
Поводом для ее написания послужили действительные события. После окончания
Великой Отечественной войны Советское правительство и общественные
организации нашей страны вели напряженную борьбу за то, чтобы помочь
вернуться на Родину многим тысячам людей, насильно увезенных в годы войны в
Германию, а затем оказавшихся там в зоне, оккупированной войсками западных
стран. В числе этих людей были и дети, попавшие в оккупацию в очень раннем
возрасте.
"Гутен Таг!" (Guten Tag) (нем.) - добрый день.
Костел - польский католический храм.
Кирха (die Kirche) (нем.) - лютеранская церковь.
Колледж - учебное заведение (высшее или среднее) в Англии и США.
Красный Крест - так называются существующие во всех странах общества,
которые провозгласили благородные и человеколюбивые цели - помощь раненым,
пленным и другим жертвам войны, а в мирное время - помощь больным и
пострадавшим от стихийных бедствий.
Джентльмен - в Англии - воспитанный человек, поступающий в духе
буржуазной морали, усвоивший манеры поведения верхушечных слоев буржуазного
общества.
"Олл райт!" (All right!) (англ.) - все в порядке, хорошо, ладно.
Мумия - в Древнем Египте - набальзамированный труп; здесь в переносном
смысле: неподвижная, молчаливая фигура.
"Джип" - марка автомобиля.
Стенографистка - от слов "стенографировать, стенография". Так
называется способ письма при помощи особых знаков и сокращений. Стенография
применяется для быстрой записи устной речи.
Параграф - часть текста, содержащая законченное положение или правило,
закон, отмеченный знаком
.
И.В.АЛЕКСАХИНА, канд. филол. наук, Д.А.БЕРМАН