Юрий Мамлеев.
Случай в могиле
Костя Пугаев, мужчина лет тридцати пяти, выпить не очень любил. С женой он разошелся, но на другой почве. Обожал звезды, грибы и сновидения. Снилось ему обычно что-то несуразное, в чем никакой логики нельзя было найти. То штаны с медведя снимали, то будто не на Земле он, а на Луне, то корона на нем сияла. Пугаев за чаем так объяснил однажды своей давней полюбовнице Глаше: - Неуемный я какой-то во снах. А ведь наяву я мужик хороший. Глаша, пухленькая и славненькая, как пирог, возразила ему: - Лучше бы ты наоборот был. Я люблю неуемных и бесшабашных, которые наяву. А хороших людей мне и даром не надо, я, Костя, плохих люблю. Ты ведь и сам, Костенька, в сущности, плох. Костя открыл глаз: - Сколько лет я с тобой, Глаша, живу, а все удивляюсь тебе. Откудова ты такая? С виду аппетитная, а в душе у тебя - одни тучи и сомнения. - В чем же это я сомневаюсь, Кость? - хихикнула Глаша, откусив жирный кусок пирога. - Как в чем? - выпучил глаза Костя. - Насчет мира всего сомнения у тебя, Глаша, вот в чем дело. Я тебя все-таки знаю. Не веришь ты в него, в мир-то в этот. А учти, - он поднял палец, - ежели уже бабы перестанут в мир этот верить, тогда всему нашему роду человеческому конец. - Туда ему и дорога, - нахально ответила Глашка. - Это ты брось, - нахмурился Костя. - Нешто тебе неприятно чай пить? Глашка расхохоталась и поцеловала его. - Какая ты вся белая, сладкая, настоящая русская баба, - умилился Костя, - только душа у тебя чересчур огромная. - В этом и вся беда, - улыбнулась Глаша. А дней через десять, когда Костя по обыкновению плелся к своей полюбовнице, оказалось, что ее нет. Соседи толком не могли объяснить, но в конечном счете выходило так, что Глашуня вдруг ни с того ни с сего уехала на край света, в Сибирь-матушку, к кому неизвестно, и затерялась там для Кости безвозвратно. Пугаев долго-долго ничего не мог понять. Потом запил - первый раз в жизни. Через месяц-другой немного полегчало, хотя плакал во сне. Он и сам не мог разъяснить себе, почему стал плакать во сне. Ведь не до потери же сознания он любил свою Глашу. Тем более в конце концов он оправился от своей утраты. И вроде бы жизнь вошла в колею. Но, с другой стороны, через год появилась тоскливость. Первопричиной ее был случай пропажи его отца - отец ушел утром и больше никогда не приходил. В милиции считали, что ему отрезали голову, - перестройка уже шла вовсю, и в районе появилась очень специфическая банда. Но Пугаев в отрезание головы не очень верил, думал, что папаша пропал, и все. Мамы у него не было - вернее, была, но он уже давно не считал ее матерью. Работу он то бросал теперь, то начинал опять, но в целом перестал как-то обращать на детали существования свой ум. Вело его куда-то, не то вперед, не то в сторону. Завел новых друзей, совсем уже странных. Те любили пить на могилках, среди них и девочки с такими глазами, точно их будущие женихи были ангелического свойства. Одна только была задумчива, но не в отношении ангелов, а внутрь себя. Ее и любили больше всех. А Костя Пугаев терялся среди них. Он тоже теперь полюбил выпивку на могилках - понемножечку. Некоторые же из его новых знакомых действительно упивались так, что их с могил почти невозможно было стащить. Так и ночевали порой, конечно летом. Прошло два года. Костя Пугаев стал вообще упоенный. Но здравый смысл не терял: наоборот, укрепился на работе. ...Году в 1992-м бродил он в начале лета по кладбищу. Пить к тому времени он почти бросил, но и при трезвости могилки любил. Шел он, шел и присел однажды на скамеечку у одной невзрачной могилы, в центре кладбища, в зеленеющем месте. Кругом одни деревья, кусты и соседи, пусть даже и мертвые. Сидел он так в некотором отупении полчаса и вдруг явственно слышит: из могилы поют. Из той самой, около которой он сидит. Костя Пугаев вообще-то был непредсказуемый человек, но здесь он затих. Подумал, не спьяну ли, а может быть, просто галлюцинация? Как проверить? Пьян он уже с полгода не был, а галлюцинации, они, конечно, у всех могут быть. Костя тогда отскочил немного в сторону. Слышит - поют, но уже тише, посмиренней. Костя взял да и отбежал подальше - пение прекратилось. Прошелся по другим могилам - ничего. "Значит, не галлюцинации слуховые это - они ведь от места не зависят", - подумал Костя. И решил подойти обратно. Как только подошел, слышит: опять поют. Оттуда, из-под земли, из-под могилы. Костя от огорчения даже сел на землю. Капельки пота выступили на лбу. "Все понятно", - пробормотал он про себя, хотя ему ничего не было понятно. Пение было заунывное, но со значением, хотя и странным. Пугаев стал прислушиваться: слова были понимаемы, но в общий смысл не укладывались, и про что были песни, Пугаев не мог осознать. Вдруг темный ужас, особенно в брюхе, овладел им, но вместо того, чтобы бежать, он упал животом на могилу. Пение стало раздаваться явственней. Пугаев различал слова: про какие-то незабудки (цветы, значит), про пустоту и про горе, но все же общий смысл был выше (или ниже) его понимания. Ошалев, Пугаев подскочил и бросился бежать. Никто его не преследовал. Выбежав за ограду кладбища, дал по морде трезвому мужику. Тот упал. Пугаев скрылся и два дня не выходил из дому. На третий день поехал на кладбище - сначала трамваем, потом метро - и в конце концов оказался на той скамейке. Сразу же услышал пение - приглушенное, жуткое, но исходящее из души. Отскочил, погулял, пришел опять. Поют. Все равно поют. В кармане своих широких брюк Пугаев принес бутылку водяры - так, на всякий случай, - а сейчас сообразил: "Ба! Да, может, от водки все пройдет, клин клином надо вышибать, выпью вот, и все на свете протрезвеет", - подумал он. Недолго думая, присел на травку около злополучной могилки, откупорил бутыль, нашелся даже заплесневелый сырок, а пить пришлось из горла. По мере пития Костя становился все веселее и веселее, но пение не прекращалось. В конце концов, когда выпита была уже половина бутылки, Костя решил: "Ну и пусть себе поют. Мне-то что. Наверное, тут артист какой-нибудь из Большого театра похоронен". Еще раз внимательно, но хмельно посмотрел на надписи на могиле. Их была целая стая. "Да хоть сто, - расхрабрился Костя. - Я-то живой. Раз пью - значит, жив. Так-то". И он поднялся с земли. Но сомнение продолжало мучить его. "Если из каждой могилы будут петь - так хоть в театр не ходи. Вот ведь дело какое", - покачал он головой. И отошел все-таки от опасного места. А на следующий день решил поговорить со всеми приятелями - удальцами по кладбищу. Но те и слышать ни о чем не хотели - и действительно ничего не слышали, а один из них, пришедший со стороны хмуро-серьезный подросток, внушал Косте: - Ты нам мозги не пудри, отец. Мы только начинаем здесь пить. А ты охоту отбиваешь своими бреднями. У меня мамаша во сне поет - это факт, и с меня этого хватит. А чтоб покойники пели, это, папаш, уже революция в естествознании. Нас этому в школе не учили. Другие и слышать не хотели про такое, чтоб переть на какую-то могилу и слушать там песни. Они очень обижали Костю своим неверием. И все-таки нашелся один старичок, который клюнул на предложение Пугаева. Это произошло уже через месяц после первых признаков пения из могилы. Пугаев частенько, но с большою опаской туда заглядывал, и то только днем, при свете; вечером, в темноте, он и думать не хотел о том, чтобы сидеть около такого места. А заглядывал он туда, потому что его стало тянуть. Тянет и тянет. "Ну и что ж такого, - думал Пугаев, - я песни всегда любил. Правда, смысл не понимаю, но, наверное, так и положено, если поют из могилы. Они ведь "там", а мы "здесь"". Старичок этот, клюнувший, был совсем плох, слаб, и Пугаев еле дотащил его до могилы. Старикашка прилег на землю и стал внимательно слушать. И вдруг пугливо и с ребячьей резвостью вскочил на ноги. - И вправду поють... Слышу, но еле-еле, - пробормотал он. - Про что поють-то? - спросил Пугаев. - О звездах, - сказал старик. Пугаев приник, и действительно, пение было про звезды, но тихое-тихое. - Хорошо поют, - прослезился вдруг старичок. - Ну вот, - сказал вставший Пугаев, - значит, на самом деле все это, раз не один я слышу... - Конечно, на самом деле. У меня слух хороший, - прошамкал старичок. - Но не все могут это слышать, - заметил Пугаев. - Конечно, не все, - согласился старичок. - И петь не все могут. Особенно среди покойников. - Не боишься, дед? - строго спросил Пугаев. - А чего мне бояться? - опять прослезился дедуля. - Я скоро сам среди них буду. Родня они мне станут, значит. - Ну, пойдем, родимый, домой, а то заслушаемся, - грустно промолвил Пугаев. Через неделю Костя нашел еще одного человека, подтвердившего пение. Но на этот раз Пугаев заскучал. "Небось на самом деле много нас с таким тонким слухом, - решил он. - А я думал, что я исключительный". Но на могилу ходить продолжал. Не теряя при этом работы. Одним словом, социальную жизнь тоже соблюдал. Однажды, уже во второй половине дня, он пришел на свою могилу. Прислушался. Теперь пели о любви. Как все равно в каком подземном храме. Выпил на этот раз крепко. И под это пение о какой-то несбыточной любви стал засыпать. Тем временем мимо проходил Саня Плюев, немного никудышний парень лет двадцати семи. Увидев спящего на могиле Пугаева, Плюев удивился. "Ну и ну, - подумал он. - Уже могилы оскверняют. Он бы еще наблевал тут. Ну да ладно, его дело, а пошарить в карманах не мешает", - оживился Саня. О себе Плюев всегда говорил, что он и мухи не обидит, и сам верил в это. Но тут решил, что для верности надо спящего грохнуть по башке бутылкой, чтоб крепче спал, а потом уж пошарить. Бутылка валялась рядом, и Саня к ней потянулся. В карманах оказалось всего ничего. "Мне на водку с пивом и сеструхе больной на курицу хватит", - удовлетворенно промычал про себя Плюев. Уходя, оглянулся на Пугаева. На душе стало тоскливо. "Чтой-то он не шевелится, - подумал Плюев. - Я ж его по башке-то тихонько. Пора бы ему вставать". Решил даже подойти и поднять его, может, помощь нужна. Но, поколебавшись, смотался. Между тем Пугаев умер. Произошло это потому, что Саня не рассчитал свой удар и. вместо того чтобы ударить тихо, до обморока, ударил чересчур, до самой смерти. Сам Плюев в этом себе не признался и, когда нес курицу сестре, утешал себя, что-де этот неизвестный, лежавший на могиле, уже, мол, давно опохмелился. "Наверное, со смехом рассказывает своей жене, что его стукнули и обчистили, - умиленно думал Плюев. - А я ведь и правда муху не обижу", - решил он самодовольно. Но Пугаеву было не до смеха. Хоронили его очень серо, на весьма отдаленном от города кладбище, и то благодаря содействию сердобольной и зажиточной тетушки. Бывшая жена не пришла. Сначала все шло как будто бы нормально. Ну, серый обыденный день. В стороне от кладбища заунывная пивная. Нет ни музыки, ни особых плачей. В общем-то, скучно, но допустимо. Началось же все с того, что Костя запел. В гробу. Его еще не донесли до могилы, а он запел. Правда, никто тайное пение это не слышал, кроме... прежде всего странного, пришедшего со стороны старичка с седой головой, белого как лунь. Дед этот совсем не походил на того слабого старичка, которого Костя притащил к могиле. Глаза у этого провожающего гроб деда были наполненные, мудрые, но с сумасшедшинкой, правда, не с человеческой сумасшедшинкой, а с какой-то другой, словно он был чуточку иное существо, но уже наполовину обезумевшее - в лучшем смысле, конечно. Таково было впечатление. К тому же одежонка на нем была грязная, рваная, лихая, и величественность ему придавала только голова. Вот он-то - может быть, благодаря своему неземному слуху - распознал первый, что Костя Пугаев запел. Вторым это услышал интуитивный мужик Павел, лет сорока, давний сосед Пугаева по детству. Дедуля сразу понял, что Павел "услышал", до того глупый у Павлуши стал вид. Он подмигнул этому интуитивному мужику и поманил его к себе. Павлуша подошел. - Ну что, слышишь? - улыбнулся дед. - Слышу. Поет, - угрюмо ответил Павел. - А как же другие, те слышат? - и он кивнул на маленькую, понурую процессию. - Им еще не дано, - осклабился дед. - Почему же он поет? - Павел посмотрел на деда наполовину остановившимся тяжелым взглядом. - Что ж он, птица какая-нибудь, чтобы петь, да еще после смерти? Выходит, мы птицу хороним, да? - и Павел харкнул на землю. - Птицу не птицу, - засуетился дед, - а, скорее, Костю... Павел пошел рядом с дедом, опустив голову. Дедуля вдруг указал на тетушку: - Смотри, сынок, как тетка евойная задергалась. Это она отдельные слова из Костиной песни слышит. Урывками. Оттого и психует. Эх, люди, люди... - Дедуля горько развел руками. - Ты, дед, про все знаешь, - угрюмо начал Павел. - Так скажи, что с Костей будет? Дед посерьезнел. - Тебе не понять, - ответил. - Но все же я скажу. Вишь, Костя, он до конца мира петь будет. Как те, которых он слышал из могилы. Но у Кости, - и дед поднял свой старый палец, - судьба особая даже от них. Костя петь будет до конца всех миров вообще, а не только до конца этого вашего мира. Такой уж он здесь получился. - И дед опять развел руками с некоторым даже недоумением и продолжал: - И таким вот поющим при конце всего творения войдет он обратно в Первоначало, в Бездну, значит, и как бы растворится в ней... - осторожно проговорил дед, - скорее заснет сознанием своим... надолго, ох надолго... Если по-нашему, так и не сосчитать ни на каком, сынок, компьютере, сколько он будет петь до конца мира и особливо - сколько будет почивать в этом Первоначале. Вечность-то не сосчитаешь... - А потом? - тупо спросил Павел. Дедуля вдруг оглянулся. Одежонка на нем как будто даже еще больше разорвалась. - А потом, - вздохнул дед, - при новом сотворении мира, Пугаев этот наш из Первоначала, из Бездны, таким выскочит... существом, значит... таким жутким, таким одичалым, что ни словом, ни мыслями, ни молчанием его нам уже никак не описать. И жить долго будет, - дед горестно вздохнул... Павлуша угрюмо молчал. Процессия смиренно шла к цели. Константин пел. Вдруг Павлуша оглянулся: а деда нет. Словно провалился на небо. Павел туда повернулся, сюда, обежал вокруг гроба (одна старушка даже цыкнула на него), но деда нигде не было. Исчез он. "Наверное, сбег в пивную", - подумал Павел, а потом нахмурился. "А как же я-то теперь останусь один... - и он недоуменно махнул рукой в сторону процессии. - Они вон идут, как гуси глупые, ничего не слышат, а мне-то каково?" -------------------------------------------------------------------- "Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 14.02.2003 14:48
[X]