Юрий Мамлеев.
Происшествие
Григорий Петрович Гуляев, крупный мужчина лет пятидесяти, умер. На этом свете осталась от него в однокомнатной квартире жена - Наталья Семеновна, лет на десять моложе его, сынок Вова восьми лет и, кроме того, некоторые родственники, в том числе и такие близкие, как родная сестра - Елизавета Петровна, живущая Бог знает где. - Зря, зря Гриша умер, - говорила одна такая родственница, старушка Агафья. - Преждевременно, можно сказать... - А кто же свое время знает? - возразила другая родственница, покрупнее телом. - Нас ведь, паразитов, не спрашивают, когда нам умирать. Жена Наталья Семеновна ничего и никому не возражала, только вздыхала, думая о грядущем. А мальчик Вова вообще ни во что не поверил и решил, что папа просто уехал - в далекое-далекое путешествие и что он, мальчик Вова, тоже за ним скоро последует - туда, где папа. Между тем нужно было организовывать похороны. На дворе уже стояли девяностые годы, конец второго тысячелетия, время невероятно тяжелое. Но Григорий Петрович был лицо ответственное, служивое, и организация, где он трудился, помогла. Хуже всего оказалось с могилой; место еле нашли, но зато на приличном, даже веселом кладбище. Верующий ли был Григорий Петрович или нет - насчет этого никому ничего не известно было, даже непонятно. Но по крайней мере гражданскую панихиду подготовили по правилам. Она состоялась в клубе велосипедистов - там на первом этаже расположился громадный зал, окна которого выходили в зеленый, уютный и в меру поганенький садик. Гроб поставили у задней стены зала - прямо против входа. Были цветы, даже знамя и не так уж много людей. (Наталья Семеновна решила Вовку своего не пускать и отправила его на дачу к двоюродной бабушке.) В гробу Григорий Петрович постарел и вместо своих пятидесяти выглядел лет эдак на сто, а то и на все сто десять. Кожа вдруг одрябла, словно провалилась, глаза были закрыты - но с какой-то нездешней уверенностью и даже твердостью, что-де они уже никогда не откроются. Руки тоже были сложены с полной уверенностью, что они уже никогда не разомкнутся. Плакали - средне, одна только супруга, что вполне естественно, рыдала, да еще сестра. Мамы и отца у Григория Петровича уже давно не было. Двое друзей вообще не пришли. Почему-то появилось человек пятнадцать - из спортивного общества велосипедистов - совсем никому не знакомых людей. - Шляются тут всякие, - недовольно ворчала бабка Агафья. - Покойник ведь не пьяница был запойный, чтобы знать всю Москву, всех собутыльников. Он был человек тихий, ответственный. О семье заботился. - Безобразие, да и только, - подтверждала другая родственница. - Покоя даже в гробу не дают. Так вот и всю жизнь маешься, маешься, кричишь, ищешь чего-то, а потом и вознаграждения никакого нет, одно хамство. Ляжешь в гроб - и тебе же в морду наплюют... - И не говорите, - шептала третья родственница, - ребята-то эти, незнакомые, наверняка навеселе... А на дворике между тем, за кустами, расположились двое соседей Григория Петровича - Николай и Сергей, расположились для выпивки. - Ну что ж, помянем, - сказал один. - Помянем, - ответил другой. Помянули, выпили, а Сергей вспомнил: - А покойник-то нехорошо себя вел перед смертью... - Почему нехорошо? - насторожился Николай. - Драться все время лез. Чуть что - в морду, хотя и больной уже был, все понимал, к чему дело идет. - Не может быть, - ужаснулся Николай. - Факты, - упрямо подтвердил Сергей, потом задумчиво добавил: - Может, жизнь такая пошла, крутая. - Да чего ж перед смертью в морду? - В самый раз. Но не думай, что он только хулиганил. Когда один оставался в квартире, криком кричал, я слышал, у нас стенки тонкие. - Людей всех жалко, - проскрипел Николай. - Не мог он, наверное, понять: как это - тело - и вдруг его нет. У него тело было добротное, не то что... - Помянем, - проскулил Сергей, и они помянули. Между тем в зале наступило какое-то затишье. И тогда у входа появился сам Григорий Петрович, живой. Незаметно так появился, тихо, как словно вошла потусторонняя птица. Сначала никто и внимания не обратил: ну, вошел человек, наверное, собутыльник, хочет проститься с Григорием Петровичем, который в гробу. Сам Григорий Петрович, или, вернее, Григорий Петрович, который в гробу, и не пошевелился: лежит и лежит. Сразу видно: мертвый человек. Но живой Григорий Петрович все к нему подвигается, медленно, но верно. Наконец жена первая закричала: - Гриша! Да, Гриша, и пиджак тот же самый, и, главное, то неуловимое в походке ли, в улыбке, по которой сразу знаешь: это ОН, в данном случае Гриша, Гуляев Григорий Петрович собственной персоной. А другая собственная персона лежит на постаменте, в торжестве, в цветах, тихая. Наталья Семеновна еще раз расширила глаза и грохнулась наземь: Гриша! Откровенно говоря, почти никто ничего не понял: бросились к супруге, думая, что у нее инфаркт, а на живого Григория Петровича смотрели только несколько человек, остолбенев. Сестра его родная, Елизавета Петровна, отличавшаяся вообще жестким характером (иногда она ночевала и под поездом), чуть-чуть подошла к живому Григорию Петровичу и спросила: - Кто ты? - Тот, кто в гробу. - И живой Григорий Петрович подошел к мертвому Григорию Петровичу. Похолодевшая сестра его тоже приблизилась. Остальные стояли или возились около супруги. Некоторые в стороне - просто шептались. Живой Григорий Петрович пристально и, правда, довольно мрачновато смотрел на свой труп. Все цепенея и цепенея, Елизавета Петровна спросила: - А это кто? - кивком показывая на покойного. - А это я, - сумрачно ответил Григорий Петрович. - Гриша, но ведь ты говоришь, ходишь, - бормотнула Елизавета, и один глаз ее обезумел. - Ну и что? - насмешливо проговорил живой Григорий Петрович. Потом, как бы извинительно, кивнул на себя, мертвого, и пожал плечами. - Как ну и что? - ужаснулась сестра. - А вот так, - и Григорий Петрович повернулся к ней, готовой упасть. - Ладно, Лизок, ты вот что: передай Наталье - я к ней сегодня вечером попозже приду. Только пусть Вовку не берет обратно. И пускай приготовит ужин: яичницу с колбасой, кефиру, булочек. Водки не надо. - А я? - нежно прошептала сестра. - А чего ты? Мы с тобой и так родные. Живой Григорий Петрович несколько раз важно прошелся около своего гроба, остановился у головы, потрогал цветы, свои поседевшие, уже неживые волосы, тлеющий желтый лоб, незаметно дернул себя за мертвое ухо. Потом взглянул на сестру. - Вот что, - шепнул он. - Если Наташка боится, то пусть спит, скажи ей, пускай спать ложится, если пугается. Я сам разберусь на кухне, кусну, а потом к ней прилягу... И Григорий Петрович уверенно, но все-таки скорбно пошел к выходу, повернувшись задом к себе, мертвому. Большинство провожающих не знали его как следует в лицо и к тому же вообще ошалели, так что он беспрепятственно вышел из залы. Правда, какой-то мальчишка, признав в нем покойного, хотел схватить его за руку, но в последний момент не решился. Три человека, хорошо знавшие Григория Петровича, лежали на полу в обмороке. Один же просто сидел и бил себя в грудь кулаками, как бы в беспамятстве. Другие все еще откачивали Наталью Семеновну. Некоторые бормотали о галлюцинации. Другие искоса посматривали на мертвого Григория Петровича: не пошевелится ли. Усугубил положение высокий седой старик, видимо сектант: он, пронаблюдав все происходящее, подошел к гробу и плюнул в лицо покойнику, причем плюнул очень строго, как бы пригрозив. Что тут поднялось! Родственники, особенно сестра мертвеца, прямо вцепились в старика сектанта, кто-то дернул его за бороду. Послышались свистки, вроде бы вызывали милицию. Между тем музыканты, ни на что не обращая внимания, заиграли траурный марш, как и было договорено. А в зале уже дошло до мордобоя. Старикашка сектант, рваный, валялся на полу. В это время Наталья Семеновна очнулась. С изумлением она смотрела на мир. Мир был ни на что не похож: хотя гроб стоял на месте и лилась загробная музыка, ей сопутствовали мордобой и истошные крики. Тем временем уже по всему залу распространился слух, что, мол, только что Григорий Петрович приходил сюда сам, живой... и в этих похоронах что-то не то. Уже какой-то рыжий здоровенный мужик вытаскивал покойника из гроба, вопя, что мертвеца подложили. Покойника еле отбили, и события после такого факта приняли какой-то фантастический оборот; дрались все против всех, а остальные вопили. Наталья Семеновна решила, что она на том свете, и опять упала в обморок. Из своих кустов выскочили соседи-алкоголики - Сергей и Николай с криками, что они допились, потому что видели Гришу, уходящего из зала по направлению к автобусной остановке. Тем временем подъехала вызванная кем-то милиция. Первым вышло начальство - седоватый грузный лейтенант-оперативник. Но вид дерущихся у гроба поставил его в тупик. Он и его сопровождающие вышли из этого тупика минут через пять-шесть. - Разогнать надо всю эту похоронную процессию! - заорал наконец лейтенант, подходя к лежащей без сознания Наталье Семеновне, потому что ему сказали, что это супруга умершего. Около лейтенанта вдруг завертелся какой-то человек в штатском, кажется из верхов велосипедного клуба. Наталью Семеновну растрясли, и она открыла глаза. - Ваш это муж или не ваш?! - закричал человек, указывая на гроб. Наталья Семеновна заплакала. - Вы нам этими дикими похоронами демократизацию общества срываете!!! - визжал человечек, чуть не подпрыгивая вокруг Натальи Семеновны. - Дайте вы ей опомниться-то, - заорала на него старушка Агафья. - Неугомонные! Все вам надо выяснить! Дайте ей разобраться-то, умер у нее муж или жив?! Лейтенант выпучил глаза. Не в силах больше выносить такие слова и мордобой вокруг гроба, лейтенант вышел на середину зала и гаркнул: - Прекратите безобразие, не то стрелять буду! И выхватил пистолет, направив его почему-то на гроб с покойником, но потом, опомнившись, поднял пистолет дулом к потолку. Милиционеры, стоявшие около него, оцепенели. Но слова и грозный вид, как ни странно, возымели позитивное действие. Драка, как уставший синий океан, стала затихать, и, кроме истерических криков, ничего особенного больше не происходило. Человечек из верхов велосипедного клуба подошел к лейтенанту и спросил: - Что делать-то будем, товарищ... господин лейтенант? - опасливо спросил он. - Что делать? - задумчиво произнес начальник. - Первое: о происшедшем - молчать. Второе: похороны свернуть, музыку прекратить и сию же минуту уезжать на кладбище. Машина ведь есть? Есть. А я прослежу, чтоб все было как следует. Его приказа послушались. Гроб перенесли в машину. Но процессия разделилась во мнении: большинство склонялось к тому, что ехать хоронить ни к чему, потому что-де неизвестно, кого хоронят. Наталья Семеновна сначала наотрез отказалась ехать, но потом, когда гроб уже задвигали в машину, приоткрыла его крышку и возопила: - Да это же он, Гриша! Он - милый, ненаглядный, незабвенный мой. - И с этими словами она прямо за гробом нырнула в черную пасть траурной машины. За ней - сестра Григория Петровича Елизавета и еще несколько человек. По дороге Елизавета очень строго и рационально рассказала Наташе о том, что ей говорил Григорий Петрович живой. Под конец рассказа глаза Елизаветы вдруг наполнились каким-то дурманом, точно она уже пребывала в мире ином, но в очень нехорошем, и тогда Елизавета Петровна проговорила: - Ты посмотри-ка, тут перед нами Григорий Петрович мертвый и в то же время Григорий Петрович приходил живой. Их двое - один мертвый, а другой живой. После этих слов супруга Григория Петровича заскучала. Похороны закончились совсем мертвенно и отстраненно. Все молчали. Милиция только наблюдала издалека. Итак, Григория Петровича мертвого быстро похоронили. Никаких двусмысленных и вольнодумных речей не было. И все ж таки под конец напроказили: из поредевшей кучки людей вырвался какой-то старикан, побитый в предыдущей драке в зале велосипедного клуба, обтрепанный, грязный и рваный, с развевающимися волосами, и начал истерично кричать, указывая на могилу: - Нам туда надо! Туда! Потому что Григорий Петрович - он и мертвый, и живой в одно и то же время. Он и в гробу, он и ходит!.. Туда нам надо, туда! К Григорию Петровичу! Милиция приблизилась. Старикашке заткнули глотку, и все обошлось гармонично. Наталья Семеновна задумчиво возвращалась домой. В голове была одна только мысль - Григорий Петрович обещал прийти сегодня вечером. Провожала ее Елизавета Петровна, остальных родственников словно сдуло. Потом сдуло и сестру покойного. Наталья Семеновна осталась одна. Вошла в свою однокомнатную квартиру, зажгла свет и механически приготовила ужин, как и велел Григорий Петрович: яичница с колбасой... И стала ждать, почему-то поглядывая на часы. Потом, когда все-таки вышла из своего оцепенения, всполошилась: да что она, с ума сошла? кого она ждет, в конце концов? Григорий Петрович глубоко под землей, в земном крутящемся шаре, лежит и не выйти ему оттуда. Но вдруг она подошла к зеркалу и поправила волосы, подкрасила губки, захотелось накинуть что-то красивое, как будто ждала мужа после долгой командировки. Поймала себя на этом и разревелась от жалости к себе: значит, она и впрямь сошла с ума. Взяла себя в руки, и все дурные мысли прошли. Прибрала комнату, чтоб просто что-то делать, - и решила, что утро вечера мудренее. - Надо ложиться спать, - сказала она и, выпив полстакана водки, быстро разделась и завалилась в постель. - Завтра будет много забот, и все эти недоразумения забудутся... - И довольно быстро заснула. Ей приснились глаза Елизаветы, подернутые дурманом. Потом сквозь сон послышалось, как будто ключом открывали дверь. Однако это было не сновидение, она чувствовала ясно. Но не хватало сил открыть глаза, усталость, водка сковали тело, а самое главное - ей уже было все равно. Часть ее сознания была во сне, другая - бодрствовала, и этой бодрствующей частью сознания она все воспринимала, Слышала, как кто-то вошел в кухню, потом различила голос мужа, его чавканье, звон тарелки и ложки. На минуту все затихло. Потом вдруг: мат, опять звон тарелки, шум и голос мужа, что все плохо приготовлено, кругом тараканы; потом опять мат, бульканье воды... Наконец она провалилась в сон, глубокий обморочный сон. В десятом часу утра Наталья Семеновна проснулась. В поту и ужасе вышла на кухню; яичница была съедена, тарелка побита, вода пролита. Но в квартире уже никого, Наталья Семеновна взглянула на свое тело и закричала дурным голосом: на нем явственно проступали следы изнасилования... - Гриша, родной, как же так? - закричала она. Словом, Григорий Петрович мертвый лежал в земле, Григорий Петрович живой бродил по этой же так называемой земле и в момент, когда Наталья Семеновна проснулась, был совсем недалеко от ее дома. А бессмертный дух Григория Петровича покинул его - и живого и мертвого, и ушел далеко-далеко от них обоих, к своему Небесному Отцу, скрывшись от дыхания смертных и оставив Григория Петровича живого и мертвого один на один со Вселенной. Космический бог Арад, в поле духовного зрения которого случайно попала эта история, так хохотал, так хохотал, увидев эти беды человеческие, что даже планета Д., находящаяся в его ведении, испытала из-за его хохота большие неприятности и даже бури на своей поверхности. -------------------------------------------------------------------- "Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 14.02.2003 13:57
[X]