Юрий Мамлеев.
Новые нравы
Однажды одна маленькая изощренная старушонка со спрятанными внутрь глазами нагадала мне по ладони, что у меня оторвется нога. Уже через месяц я лежал в своей притемненной комнатушке на диване без одной ноги и бренчал на гитаре. Отрезало мне ногу пилой, сорвавшейся с цепи. Наконец, отшвырнув гитару, я почувствовал, что меня во что-то погружают. Это "что-то" было поле измененного смысла. Сначала я просто думал, в чем же смысл того, что у меня отрезало ногу. Ведь раз это стало известно заранее, значит, это было кем-то задумано, да причем очень ловко. Но чем больше я думал о смысле, тем больше он уходил от меня, и всякие приходившие в голову объяснения казались наивными и человечными. И вместо смысла оказывалось просто непознаваемое поле, как будто смысл был навечно скрыт, но видна была его тень, которая погрузила меня в темноту. И я жил теперь в этом измененном мире. Мне было очень страшно и тоскливо в нем. Поэтому я опять стал бренчать на гитаре, свесив одну ногу. Выпил чаю и с помощью костыля стал вертеться по комнате, развешивая по стенам картины. Холод глядел мне в окно. Надо было куда-то идти, далеко-далеко. Выйдя в коридор, я удивился, что там все в порядке. И заковылял по улице к Иван Иванычу. Иван Иваныч жил одиноко в небольшом, приютившемся на земле домике. Кусты отделяли его от улицы. Постучал. Мне долго не открывали. Наконец послышался шум, и из приоткрывшейся двери вылез сам Иван Иваныч - уже давно темный для меня мужик. - У меня есть гость, - сказал он, словно бросив в меня свое обросшее, в волосах даже на глазах, лицо. Прошли к нему. За столом в невиданной своею простотою комнатенке сидел гость - чуть-чуть юркий, точно выпрыгивающий из самого себя человек. Был приготовлен, но еще не начинался чай. Сахарница, чашки, блюдца были прикрыты. И сразу начался интересный разговор. Сначала, правда, так, ничего себе: о погоде, о Божестве, о туманах. Потом гость вдруг говорит: - А ведь вот не зажарите вы меня, Иван Иваныч. А Иван Иваныч со словами: "Вот и зажарю" - возьми и подойди к нему спереди - и бац топором по шее. Топор как-то вдруг сразу у него в руках появился. Я, конечно, присмирел и очень долго-долго молчал. Иван Иваныч тем временем - он был в ватных мужицких штанах - кряхтя, обтер топор, подмыл пол, тело покойника вынес куда-то и - было слышно по стуку - выбросил в подвал, а мертвую голову его, напротив, положил на стол. - Ну как, чаевничать начнем? - строго спросил он меня, ворочая нависшими бровями. Я не отказался. Тем более, что мир все изменялся и изменялся, и я не был уже уверен, где я нахожусь. Я раньше считал себя великим поэтом, но теперь мне казалось, что поэтов вообще не существует. И вид у меня был очень растерянный, даже румянец горел на щеках. Иван Иваныч заметил мое смущение. - Представь себе такой ход вещей в миру, - сказал он, насупясь, - когда все это совсем как нужно. Просто такой порядок. Тогда у тебя не будет сумления. Я вежливо хихикнул. До меня вдруг многое стало доходить. Между тем Иван Иваныч, кряхтя, поцеловал мертвую голову за ушком и потом положил ее, глазами почему-то к стене, обратно. Нехотя приступил к чаю. Поеживаясь, я тоже прихлебывал терпкий, коренной чай. Так в молчании, как по суседству, прошел целый час. Я теперь чувствовал этот мир, который начал входить в меня еще с нелепого предсказания о ноге. Идеи, идеи - вот что меня привлекало в нем. Если убийство человека является следствием просто странных состояний или мыслей, а эти мысли объемлют мир, то все понятно. Странные идеи рождают и странный мир. Только надо, чтобы они приняли форму закона. Я глядел на добродушного, раскрасневшегося Иван Иваныча, как на потустороннего кота. Он, видимо, понимал, что со мной происходит, и наслаждался. Наш домик словно по волнам перенесся из Столичного тупика в скрытое для людей пространство. Мертвая голова лежала прямо около чашки Иван Иваныча; он пил из блюдечка, но вместо того, чтобы - по старому обычаю - дуть на нее, дул на мертвую голову... ...Господи, как это было хорошо. Но все же мне страшно находиться в этом мире. Воет ветер; наш домик носится по волнам, которые нигде не отражаются; одиночество гложет сердце, как и там на земле... Милые, милые мои друзья, приходите сюда ко мне пить чай. -------------------------------------------------------------------- "Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 13.02.2003 14:45
[X]