Юрий Мамлеев.
Крах
Здоровая, толстая девка лет восемнадцати, Катя, приехала в Москву из-под Смоленска сдавать экзамены в Станкостроительный институт. Остановилась она у деда и тeтки в старом, кривом доме. Отвели они ей маленький серый уголок: кровать и тумбочку у окна. С аппетитом забравшись туда, Катя вскоре принялась за зубрежку. "Только бы не нагадила где-нибудь", - думал дед. Но Катя любила лишь подолгу обтираться по утрам полотенцем, поводя спиной. И еще любила повторять: "Закат - розовый, как и мое тело". Так она говорила вечерами, когда вглядывалась в пространство, в далекое пламя на горизонте. Обычно же она редко смотрела на окружающее, а всегда вниз, чаще всего на свои колени. Некоторые удивлялись, почему так, но дед считал это обычным делом. "Только бы не нагадила", - пугался он. Дед любил раздеваться почти догола и в таком виде, бородатый, в одних трусиках, шумно играл во дворе в домино. Катина тетя придерживалась других взглядов на жизнь. "Только поступи в институт, Катенька", - науськивала она племянницу. На третий день тетя показала ей инженера, живущего в соседней квартире. Он был жирный, необычайно важный, хотя и бегал все время вприпрыжку. Катя смотрела на него, и от мысли, что и она может быть такой же великой, медленные и смачные, как навоз, капельки пота выделялись у нее на лбу. "Он никогда не раздевается", - шептала ей на ухо тeтка. Катино сердечко сжималось. Ел очень хотелось увидеть инженера голым. Кате казалось, что тело у него такое же серьезное и страшное, как само правительство или как мысли, таившиеся под его массивным, инженерским черепом. Дважды она собиралась подсмотреть за ним сквозь щелку дворовой дощатой уборной. Но замирала и останавливалась на полпути. Каждый вечер, когда все живое в комнате засыпало, Катя долго и исступленно молилась. Потирая руками свои мясистые ляжки, она тихонько сползала с кровати и опускалась на колени. Молилась она о том, чтобы попасть в институт. Слова молитвы дал ей один блаженно-пьяненький старичок со двора. Кроме того, многое она добавляла от себя. Возвращалась на кроватку молчком, вся в слезах и долго потом вытирала слезы подолом ночной рубахи. Наконец наступили светлые дни консультаций и экзаменов. Как стадо гусей, тянулись к огромному, черному зданию юнцы и девицы. Профессора непрерывно хлопали дверьми. "Чем я хуже других", - вертелось в голове у Кати. Ей казалось, что когда она поступит в институт, то не только душа ее будет величественной, но и ходить она будет по-другому, сурово и переваливаясь, топча траву. Захватывало у нее также дух при виде студентов-старшекурсников. "Я не хуже их", - болезненно думала Катя, наблюдая за ними из-за деревьев. Она желала как бы подпрыгнуть умственно и по солидности выше их. Последние дни Катя стала очень много потеть, всем телом; поэтому часто уходила в уборную обтирать пот. И всегда при этом почему-то думала о сокровенном. А затерявшись в коридорах института, среди людей, чаще воспринимала их как шумящих желтеньких призраков. Экзамены принимали тяжело. Преподаватели вставали, уходили, опять приходили; абитуриенты текли бесконечным потоком. Некоторых почему-то спрашивали долго и назойливо, других мельком, третьих очень равнодушно. Один преподаватель вообще ничего не спрашивал: посмотрит на физиономию, фыркнет и скажет: "Беги". На сочинении же одна абитуриентка заснула. Катенька сдавала ровно, аккуратно, с напором. Часто посреди экзамена убегала в клозет обтереть пот и подумать о сокровенном. Наконец наступил решающий день. Были вывешены списки прошедших по конкурсу. Помолясь, Катенька побрела в институт. По мере чтения списка ей несколько раз почудилась ее фамилия. Но это был самообман. Кати в списке не оказалось. К ней подошла какая-то худенькая, с чистым лицом девочка. - Посмотри, самые гнусные прошли, - сказала она. Счастливчики отделились от остальных и держались одной кучкой. В большинстве они действительно, как назло, имели самый гнусный вид. Домой Катенька возвращалась совсем отключенной. Она даже не различила, когда шла пешком, когда ехала в троллейбусе. Дома никого не было. Вытащив из угла огромный, заржавленный топор, Катя с каменным лицом подошла к письменному столу. Рубила широкими взмахами, как рубят дрова. Потом сожгла все свои книги. А на следующий день Катя возвращалась в Смоленск. Больше она никогда не верила в Бога. Также перестала понимать и мир, в котором находилась. Ей бывало легче, только когда она мочилась или во сне, когда слушала пение собственного тела. -------------------------------------------------------------------- "Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 13.02.2003 13:51
[X]