Уоррен Мерфи, Ричард С Тяжелый рок



     ---------------------------------
     выпуск 4
     Перевод на русский язык М. Жученкова
     Издательский центр "Гермес" 1994
      Сергей Васильченко
     --------------------------------


ГЛАВА ПЕРВАЯ


     Накануне того  дня,  когда его тело, пролетев с ускорением тридцать два
фута в секунду  в квадрате,  врезалось  в денверский тротуар,  Уильям  Блэйк
вспылил. Случилось это в управлении ФБР в Лос-Анджелесе.
     Дело было не в том, что окружной инспектор снова дал ему задание, из-за
которого,  вероятно,  неделями  не  придется бывать  дома. И  не в том,  что
специальному  агенту  Блэйку  второй год  подряд не удастся  провести отпуск
вместе с семьей. А в том, что инспектор был слишком каким-то... ну, чересчур
назидательным, что ли.
     - И какого  черта  Вашингтон  поднял такой переполох? -  спросил Блэйк,
имея  в виду место,  где  принимаются  решения. -  Я уже  семь  раз  успешно
справлялся с подобными заданиями. В этом я, пожалуй, превзошел всех в Бюро.
     - Поэтому вас и назначили старшим, - заметил инспектор Уоткинс.
     -  Да, а  вы  мне разжевываете, где  ее содержать, кого поставить ночью
дежурить, чем ее кормить и кто будет готовить.
     - Я просто оговариваю с вами детали. Одна голова хорошо, а две - лучше.
     - Только не в том случае, если вторая - ваша.
     - Я пропущу это мимо ушей, Блэйк.
     - Нет,  я хочу,  чтобы  вы это запомнили! Я хочу, чтобы вы  написали об
этом в  своем рапорте. Я хочу, чтобы вы отметили, что даете советы  тому,  к
кому Вашингтон неизменно обращается, когда нужно взять  кого-то под опеку. Я
хочу, чтобы они знали об этом.
     Блэйк поправил галстук. Он  почувствовал, как запылала  его шея. Может,
это  сказывается  накопившаяся  к  лету  усталость,  которую он  рассчитывал
развеять,  уехав  на  две  недельки  на  природу?  Возможно.  Однако  почему
Вашингтон поднимает такой  шум  вокруг банальной охраны свидетеля?  Какая-то
девятнадцатилетняя девчонка, дочь состоятельного дельца, вдруг возненавидела
папашу и решила дать показания по поводу  его крупных махинаций с поставками
зерна русским. Ну и что? Самое худшее - она передумает,  не более того. И уж
никто не собирается ее убивать.
     - Я обязан  вас предупредить, Билл: на жизнь этой девушки  открыт самый
крупный в истории контракт, - понизив голос, сказал Уоткинс.
     -  Что?  -  переспросил Блэйк,  нахмурив брови  и  широко раскрыв ясные
голубые глаза.
     - Похоже, что она стала объектом  самого крупного  в  истории открытого
контракта.
     -  Значит,  я  не  ослышался,  -  сказал  Блэйк.  - Открытый  контракт,
говорите?
     - Крупнейший открытый...
     - Да слышал я. Слышал. Слышал!
     На гладком  лице сорокалетнего Блэйка неожиданно обозначились морщинки,
и он, не выдержав, рассмеялся.
     - Открытый контракт! - повторил он, тряся головой, и снова захохотал. -
Со времен Д. Эдгара все идет кувырком. Да вы что? Уж кому, как не вам, знать
в этом толк.
     - Это не шутка, Билл.
     - Шутка  -  не шутка, тысяча долларов  -  сто  тысяч долларов. Открытый
контракт. Да  купите  ей билет на самолет,  дайте другое имя, назовите день,
когда она должна давать показания, и отпустите меня в отпуск!
     - У нас есть основания полагать,  что это  открытый  контракт  на сумму
миллион долларов. Один миллион долларов.
     - А почему не десять миллионов? Не сто миллионов?
     - Перестаньте валять дурака, Блэйк.
     - А я  и  не валяю.  Открытый контракт  не  опаснее насморка.  Это миф,
придуманный газетчиками.  Вы  когда-нибудь  слышали, чтобы открытый контракт
был осуществлен? Кто будет его выполнять?
     -  Высшее  руководство  официально  сообщило мне,  что  такой  контракт
существует, и кое-кто уже собирается за него взяться.
     -  Минер  Уоткинс,   Насколько  мне  известно,  открытый  контракт
отличается от обычного тем, что выполнить его и получить за это деньги может
любой желающий. Однако есть маленькое "но": никто не пойдет на убийство лишь
в надежде на то, что неизвестный заказчик сдержит  слово и расплатится. Пока
убийца, по  крайней мере,  не  встретится  с тем,  кто заинтересован  в  его
услугах, он не станет  просто так, походя, кончать людей. Что, интересно, он
будет делать, если ему не заплатят? Воскресит свою жертву? Короче говоря - и
поставим на этом точку - открытый контракт, сэр, есть нечто несуществующее.
     -  Но ведь  Вилли  Моретти  был убит в Нью-Джерси  именно по  открытому
контракту.
     -  Нет,  Если вы  хорошенько вспомните,  то его убили  по приказу,
исходившему  от всех пяти  "семей" мафии Нью-Йорка.  Дальше. Джо Валачи тоже
был,  говорят,  объектом открытого контракта.  Однако  он пережил Дженовезе,
который якобы и обещал исполнителю  сто тысяч долларов, если мне не изменяет
память.  Дженовезе  надо  было пообещать  миллион.  Хотя  это  ничего  бы не
изменило.
     Инспектор Уоткинс посмотрел  на агента Блэйка и вновь  опустил глаза на
лежавшую перед ним папку. В ней находился приказ. И был ли Уоткинс  согласен
с  Блэйком или нет, это роли не играло. Блэйк  назначался  ответственным  за
операцию, а  Уоткинс должен  был обеспечить максимальную штатную поддержку и
любое  другое  содействие.  Некая  Викки  Стоунер,  девятнадцати лет, белая,
должна выступить на слушаниях в сенате по  поводу махинаций с контрактами на
поставку зерна. Процесс  состоится через две недели, и  ее следует доставить
туда живой и невредимой.
     -  А вам было  бы  легче, Блэйк, если  бы я  сказал, что  это  закрытый
контракт?
     - Да. Тогда я знал бы, что защищаю кого-то от реального противника.
     - Вот и отнеситесь к вашей подопечной именно так.
     - Иными словами - сделайте вид?
     - Если это будет способствовать более эффективному выполнению задания -
да.
     -  Такого никогда  не случилось  бы при  Д. Эдгаре, - сказал  Блэйк.  -
Охранять того, кого должны убить в кредит!
     Инспектор Уоткинс  пропустил это мимо  ушей. Пропустил он  мимо ушей  и
доводы Блэйка по  поводу дополнительного пятого ночного дежурного - вдобавок
к тем, что  должны расположиться у двери в ее комнату, на лестнице, на крыше
и в вестибюле гостиницы, еще одного следует поставить в аэропорту.
     - При чем здесь аэропорт? - спросил Уоткинс.
     - Чтобы уберечь  ее от летающих низко над землей  ночных эльфов, сэр, -
ответил Блэйк, сдерживая улыбку.
     - Четыре человека, - сказал Уоткинс.
     - Отлично, сэр, - откликнулся Блэйк.
     Пропустил Уоткинс мимо ушей и замечание относительно пищи.
     - Мы позаботимся о том, чтобы она не пила лимонад.
     -  А  это  почему? -  чувствуя  подвох,  с  подозрением поинтересовался
Уоткинс.
     -  Цикламаты,  Такие химические  соединения. Наукой доказано, что,
если человек выпьет пятьдесят пять галлонов  цикламатов в час,  у него может
начаться рак.
     - Будем менять рестораны, как обычно, - сказал Уоткинс.
     - Так точно, сэр, - отозвался Блэйк.
     Мисс  Стоунер  в  данный  момент  находится  здесь, в  лос-анджелесском
управлении Не хочет ли Блэйк с ней встретиться?
     - Сперва я должен сообщить своему сыну, дочери и жене,  что ни в  какой
Вашингтонский  национальный  парк  мы  не  поедем.  А  потом  уж,  с  вашего
позволения, я приступлю к заданию.
     Уоткинс не возражал; впоследствии это оказалось первой ошибкой Блэйка.
     Пообещав  вернуться через пару часов,  тот  выкинул  из головы мысли  о
работе.
     Он подъехал к своему небольшому ранчо с аккуратным газоном и валявшимся
посереди дорожки велосипедом. Блэйк решил не ругать сына за это и позвал его
к себе в кабинет.
     - Пап,  сейчас я все объясню  насчет велосипеда.  Я играл на лужайке  с
Джимми Толливером, а фургон с мороженым...
     - Ладно, это неважно, - сказал Блэйк сыну.
     - Что-нибудь случилось, пап?
     - Да, в некотором смысле. Помнишь, мы собирались отправиться в поход на
природу? Придется с этим повременить.
     Блэйк с удивлением увидел, что сын лишь пожал плечами.
     - Извини, - сказал Блэйк.
     - Ничего, пап. Меня вообще не особо привлекала  эта затея из-за комаров
и мошкары. Может, лучше как-нибудь съездим в Диснейлэнд, а?
     - Но мы и так всегда ездим в Диснейлэнд. В этом году  мы уже  были  там
дважды.
     - Да, но мне Диснейлэнд нравится.
     - Я думал, ты уже настроился на Вашингтонский национальный парк.
     - Это ты перепутал меня с собой, пап. Я туда особо не стремился.
     И  его дочь, как выяснилось, тоже. Блэйку стало как-то легче рассказать
обо всем жене.
     -  И  что же на этот  раз,  Билл? - спросила  она,  накрывая на стол  и
избегая его взгляда.
     -  Не имею права рассказывать. Меня  некоторое время не будет в городе.
Недельки две.
     - Понятно, - холодно отозвалась она.
     - Прости.
     - Ты  просил  прощения в прошлом году и будешь  просить в будущем. Что,
так  принято  у вас в Бюро,  а? Все время просить прощения? Сегодня у нас на
ужин твои любимые кабачки.
     -  Ты же знаешь, если бы у меня  была возможность выбора,  я бы не стал
тебя опять расстраивать.
     - Да какая разница? Иди умойся. Через минуту садимся за стол.
     - Я не буду ужинать. Спешу.
     Миссис  Блэйк сгребла его столовый прибор и  выскочила на кухню.  Блэйк
последовал за ней. Она плакала.
     - Уходи! Просто уходи, и все, - всхлипывала она. - Тебе  надо идти, вот
и иди.
     - Я люблю тебя, - сказал он.
     - Ну и что? Уходи, убирайся!
     Он  попытался  поцеловать ее, но она  увернулась. Всю  жизнь она  будет
вспоминать, как не разрешила ему поцеловать себя в последний раз.
     Когда  Блэйк  вернулся  в управление,  он понял  свою первую ошибку.  В
смежном со спальней кабинете сидели и разговаривали два агента.
     -  Она там, внутри, - бросил один из них и добавил, закатывая к потолку
глаза: - На этот раз нам досталось нечто неповторимое.
     - Сколько времени она уже там? Ужинала?
     - Она говорит, что есть необязательно. Еда - это эгоизм.
     - Вы проверяли, как она там?
     -  Час  назад. Она говорит,  что  не  понимает,  почему ее  держат  под
стражей, раз она  ничего не  совершила. Лично я предпочел бы вообще не иметь
дела с современной молодежью.
     -  Вы должны были  быть  с ней рядом,  - сказал Блэйк и угрюмо прошел в
комнату. Там было темно.
     Блэйк включил свет.
     - Черт! - вырвалось у него.
     С  подлокотника  кресла   свисали  длинные   рыжие  волосы.  Со  спинки
свешивались юные белые ножки. Грудь казалась неподвижной.  Никаких признаков
дыхания. Свободная пятнистая майка не двигалась.
     Блэйк  бросился к бездыханному  телу и  припал  ухом к груди. Бьется ли
сердце? Да. Сердцебиение отчетливое.
     - Потрахаемся? - послышался слабый голос.
     Блэйк ощутил его щекой.
     Он  поднялся  с  колен. Зрачки ее светло-голубых  глаз  были размером с
булавочную  головку.  Бледно-розовые   губы  растянулись  в  едва   заметной
глуповатой улыбке.
     - Трахнемся? - повторила она.
     - Мисс Стоунер, что с вами?
     - Улет. Я уехала в горы. Я - в горах. На горе. Я лечу. Улетаю.
     - У мисс Стоунер была какая-нибудь сумка? - спросил Билл агентов.
     - Да, Билл. Нечто вроде сумочки.
     - Поройтесь там и найдите таблетки.
     Билл наблюдал, как девушка пыталась сфокусировать взгляд.
     - Никаких таблеток, - откликнулся один из агентов.
     - Я обыщу ее сам. Заходите сюда,  -  сказал Блэйк,  которому  нужен был
свидетель на случай, если девчонка заявит  впоследствии, что с ней  обошлись
неподобающим образом.
     На  ней были  потертые джинсы в обтяжку.  Блэйк похлопал  по карманам и
нащупал маленький пузырек.
     Когда он сунул за ним руку, она пробормотала:
     - Ага, хочешь погладить? Это хорошо. Я люблю сначала поиграть.
     В  пузырьке  оказалось  нечто  похожее  на  маленькие  желтые  таблетки
аспирина.
     - Мескалин? - спросил Блэйк.
     - Нет, спасибо, я и так балдею, - отозвалась Викки Сто
     - Она ваша, - сказал один из агентов.
     - Она наша,  - поправил Блэйк. -  Я хочу, чтобы с ней рядом всегда были
двое. Неотлучно.
     Блэйк посмотрел на часы. Сегодня вечером в Вашингтон они не полетят. Он
не собирался  тащить ее на самолет в  таком  состоянии. Блэйк и двое агентов
просидели с  ней  всю ночь. Незадолго до рассвета она расплакалась, а затем,
снова закрыв  глаза,  погрузилась в сон. Проснувшись, она  оказалась страшно
голодной и потребовала  три "супербургера", двойную порцию жареной картошки,
"Кока-колу" и молочный коктейль.
     После остановки  в  "Макдональдсе" она  попросила, чтобы ее  отвезли  в
табачно-кондитерский  магазинчик.  Она  сказала, что  ей  хочется шоколадный
батончик и что без него она просто умрет. Блэйку показалось, что она слишком
долго задержалась в магазине, и он  было направился внутрь,  но столкнулся с
ней в дверях.
     - Мне  кое-что  надо  было,  -  пояснила она,  так и  не сказав, что же
именно.
     Блэйк  обратил внимание, что  никакого  шоколадного  батончика  у нее в
руках не было.
     Они  уже  подъезжали  к   аэропорту,   когда  Викки  включила  радио  и
накручивала ручку настройки до тех пор, пока из динамиков не донесся тяжелый
ритм и какие-то странные  звуки, напоминающие радиопомехи. В  тексте "песни"
содержалась, судя по всему, сильная неудовлетворенность  действительностью и
потребность в ком-то, как понял Блэйк - в сексуальном партнере.
     Викки Стоунер  кивала головой в  такт музыке, а когда начались новости,
закрыла глаза.
     В  новостях  главным  образом  говорилось  о  том,  что  прошлой  ночью
произошла   авиакатастрофа.  Самолет,   совершавший  рейс   Лос-Анджелес   -
Вашингтон,   разбился  в  Скалистых  горах.  По  сообщениям  очевидцев,  это
случилось из-за взрыва в хвостовом отсеке. Погибло около сотни человек.
     Блэйк  подал знак,  и идущая впереди  машина  остановилась. Автомобиль,
ехавший сзади, тоже свернул на обочину.
     Десять человек в костюмах,  галстуках и начищенных  до  блеска ботинках
собрались  у дороги. На  всех были  одинаковые фетровые шляпы  с загнутыми -
спереди вниз, а сзади вверх - полями.
     - Вот что. Ты,  ты,  ты и ты, -  сказал  Блэйк. -  Переоденьтесь-ка  во
что-нибудь другое. Я не хочу, чтобы у всех  была одинаковая одежда. Ты и ты,
некоторое время не брейтесь. Ты и ты, уберите свои проборы. С твоим "ежиком"
ничего не поделаешь, так что будешь ходить в шляпе.
     - В чем дело, Билл?
     -  Самолет, на  котором  мы  вчера  должны  были  лететь  в  Вашингтон,
взорвался.  Я не знаю, имеет ли это отношение  к  нам, но самолет разбился в
Скалистых горах. Меня предупредили, что жизнь  мисс  Стоунер в опасности.  И
мне кажется, нам следует действовать соответствующим образом. Сделаем так. В
Вашингтон  не  полетим.  Предположим,  что  за  мисс  Стоунер  действительно
охотятся убийцы.  Значит, нападения  можно ждать  откуда угодно. Стало быть,
следует проявлять осторожность. Мы поедем в Денвер, но не на трех одинаковых
явно государственных автомобилях. Ты и ты, возьмите напрокат самую что ни на
есть  крутую  машину.  Ты  и ты,  поедете на грузовике. Ты и ты, раздобудьте
четырехдверный лимузин - "кадиллак" или "линкольн".
     - Взять напрокат?
     - У тебя что, есть собственный?
     - Понятно, возьмем напрокат.
     -  Хорошо.  Ты  возвращаешься назад,  к  Уоткинсу. Скажешь ему, что  мы
поехали в Де Поселимся в номерах,  выходящих окнами на  Скалистые горы,
чтобы  не  дергаться  по  поводу  того,  что  в нас  кто-то  целится из окон
напротив. Когда мы туда доберемся, созвонимся с инспектором Уоткинсом.
     - Если  мы возьмем  машину напрокат, то лишимся  радиосвязи,  - заметил
один из агентов.
     -  Я предпочитаю  пожертвовать  связью,  лишь  бы  не привлекать к себе
внимания, - ответил Блэйк.
     - Сэр, вы действительно  думаете,  что  на  жизнь мисс Стоунер заключен
открытый контракт? И что кто-то взялся его выполнить?
     -  Нам  повезло,  что мы вчера  не  сели на  самолет, вот что  я думаю.
Надеюсь,  теперь нам будет  сопутствовать удача.  Неподалеку  от Уоттса есть
закусочная - "Брубоз". Все ее знают?
     Кто-то    кивнул,    кто-то   отрицательно    покачал   головой   Блэйк
перегруппировал своих  людей, чтобы  в  каждом  звене был человек,  кому она
знакома, и вернулся к своей служебной машине.
     - Оки-доки, - улыбнувшись сказал Блэйк.
     - Что это такое? - удивилась Викки Сто - Оки-доки?
     - Это значит все в порядке, мисс Сто
     - Обалденно, старик, - оценила Викки.
     В гостинице в Денвере Блэйк расставил  своих людей  по принципу  ромба,
которым, как  он  недавно узнал,  пользовались вьетконговцы, разбивая лагерь
для ночлега. Об этом ему сообщил один бывалый  тип, которого в  свою очередь
научил отец, а тому рассказал техасский рейн
     Один человек  дежурил на  улице к  северу от гостиницы, другой - к югу.
Двое  находились в  непосредственной близости,  прямо под окнами гостиницы с
восточной и  западной  стороны. Комнаты по бокам и  над номером мисс Стоунер
были также заняты  агентами Блэйка. И еще один  человек незаметно курсировал
внутри ромба, осуществляя контроль за постами.
     Блэйк  и еще  два агента  сидели в номере люкс вместе с  Викки Стоунер,
которой быстро наскучил телевизор и захотелось послушать  группу "Мэггот энд
зэ Дэд Мит Лайс" - "Опарыш и Трупные вши".
     -  Когда-нибудь  я  трахну  этого  Опарыша-Мэггота,  -  заявила  Викки,
показывая  грампластинку, на обложке  которой, как  показалось  Блэйку,  был
изображен покойник с синей  краской под глазами, в  белом атласном трико и с
висящими на груди кусками мяса. - Это - лом, - добавила она.
     - Лом - это плохо? - спросил Блэйк.
     - Лом - это хорошо, - пояснила Викки.
     - Хочешь взглянуть на кое-что совершенно "ломовое"? - спросил Блэйк.
     - Конечно, - ответила Викки, улыбнувшись знакомому слову.
     Блэйк  не  потрудился  пристегнуть  кобуру,  потому что тогда, дабы  не
привлекать к себе излишнего внимания, ему пришлось бы надеть пиджак.  Зачем?
Они всего лишь собирались выйти на балкон.
     Он  распахнул   стеклянные  двери,   и  перед  ними  открылась  картина
заходящего за Скалистые горы солнца во всей своей красе.
     - Да, это балдеж, - воскликнула Викки. - Улет.
     - Скалистые  горы -  самые красивые горы в мире,  но они еще и  одни из
самых коварных.
     - Как и жизнь, - вставила Викки. - То - не в кайф, то - лом. Понимаешь,
о чем я?
     - Да, - ответил Блэйк. - Здесь и дышится лучше. Воздух чистый.
     - Пройдет пара лет, старик, и здесь тоже будет нечем дышать.
     - А ты пессимистка, да? - с улыбкой спросил Блэйк.
     - Просто говорю, что думаю.
     - Поэтому ты и решила дать показания?
     - И  поэтому тоже. Несправедливо, что у этих скотов все всегда так, как
им  хочется. У  моего  отца  и  так  хватает  "зеленых".  И  это свинство  -
разбазаривать пшеницу, а потом беднякам придется дороже платить за хлеб.
     - Я, по-своему, тоже скот? - спросил Блэйк.
     - Нет. Ты  - лом, - хихикнула Викки. - Простой,  но улет. Как "колеса".
Таблетки.
     -  Ты тоже лом, - сказал Блэйк, и  она засмеялась, закрыв  лицо руками.
Совсем как девочки в  Канзас-Сити, когда он  был еще  студентом, когда  вино
считалось запретным плодом, а девушки ничего не позволяли до свадьбы. Страна
менялась, но к чему это  приведет, как далеко может зайти эта контркультура?
Так ли это страшно, если такая девушка, как Викки, решила  давать  показания
против собственного отца потому, что считала его неправым? Не этому ли и нас
учили?
     - Они  что, никогда не прекращают работать? - спросила Викки, показывая
на крышу справа.
     Блэйк посмотрел наверх. С крыши к ним спускалась малярная люлька. Между
белыми досками  ее дна Блэйк  видел,  как на фоне  сумеречного  неба темнели
чьи-то ботинки и виднелись силуэты.
     Люлька  опускалась бесшумно, и это  яснее ясного сказало Блэйку, что на
них  собираются  напасть.  Люльки  и  строительные  леса,  даже  только  что
установленные, неизменно  скрипят. От скрипа лебедку  может избавить  только
обильная  смазка, но ни один  маляр, строитель или  пескоструйщик не  станет
ради тишины заниматься смазкой, рискуя на ней же и поскользнуться. Это могли
быть только убийцы.
     - Викки, иди, пожалуйста, в номер и скажи кому-нибудь из агентов, чтобы
он принес мою кобуру, хорошо? - как бы невзначай попросил Блэйк.
     - Хочешь потренироваться в стрельбе с двенадцатого этажа?
     - Нет. Будь добра, сделай так, как я прошу, а?
     - Оки-доки, - ответила Викки, употребив новое для себя словечко.
     Люлька спускалась  справа от балкона.  Если бы у Блэйка была рация,  он
мог бы,  связавшись со  своими агентами  в  номере  этажом  выше, отдать  им
команду действовать.  Но  рация  вместе со служебными  машинами  остались  в
Лос-Анджелесе.  В  этом и заключался  недостаток ромбовидной обороны:  между
постами отсутствовала связь.
     Блэйк услышал, как в дверь номера постучали.
     - Не  открывайте!  -  заорал  Блэйк,  и в  тот же момент  люлька  резко
скользнула вниз, дверь номера распахнулась и раздался визг Викки.
     Один  из  агентов  был тут же сражен выстрелом в живот, но другой начал
отстреливаться.  Распахнулись две боковые двери  номера, и пальба усилилась.
Прямо  над  головой  Блэйка  из  люльки высунулась винтовка. Схватившись  за
ствол,  он резко  дернул и  вместе  с  винтовкой вытащил  к себе  на  балкон
молодого блондина. Коротким  ударом локтя в челюсть он пригвоздил блондина к
парапету. Винтовка улетела за перила. В люльке спускались еще трое,  а Блэйк
был безоружен. Схватившись за трос, он уперся ногами в перила балкона  и что
есть  силы  оттолкнулся.  От  толчка  один  упал, двое  других  были  лишены
возможности стрелять, стараясь удержаться на ногах.
     Подобно маньяку,  раскачивающему  качели, Блэйк вновь  оттолкнулся  изо
всех сил. Люлька откачнулась далеко от стены гостиницы. Он почувствовал удар
в спину,  но,  вновь приблизившись  к стене, опять оттолкнулся ногами. Потом
трос скользнул по густо смазанному шкиву, и один край люльки дернулся  вниз.
Возможно, Блэйк смог бы удержаться,  если бы на него не рухнули те двое, что
были в люльке. Его пальцы разжались, подобно двум хилым английским булавкам,
не выдержавшим нагрузки.
     Блэйк летел навстречу денверскому тротуару с таким же ускорением, как и
любой  другой свободно падающий  предмет, -  тридцать два  фута  в секунду в
квадрате. Тротуар оставался неподвижным. Они встретились. Блэйк почувствовал
хруст и... больше ничего.
     Последний  вывалившийся из люльки бандит  упал  на своего компаньона, и
это  самортизировало удар ровно  настолько,  чтобы он прожил еще  один день.
Прежде  чем умереть от многочисленных  травм, он рассказал сотрудникам  ФБР,
что   пытался  выполнить  открытый   контракт.  Это  была  компания  пляжных
оболтусов, решивших, что  им  восьмерым  такое по  плечу.  Они  рассчитывали
поразвлечься, а если бы дело выгорело, денег хватило бы до конца жизни.
     Все  кончилось  настоящей  бойней.  Погибли  четыре агента.  Застрелено
восемь  бандитов.  Впервые  в столетии  в  перестрелке  с властями оказалось
столько убитых.
     Однако по некоторым признакам теперь следовало ожидать кое-чего похуже.
На  похоронах каждому из  восьмерых погибших  кем-то неизвестным был прислан
большой  венок.  К  венкам  были  прикреплены  ярко-золотистые   конверты  с
серебряным тиснением, обвязанные лентами. Ленточки были завязаны бантиком.
     Когда  бантики  развязали, из  конвертов  высыпалось  по  двенадцать  с
половиной   тысяч   долларов   двадцатидолларовыми   купюрами   и   записки,
составленные из  вырезанных из  журналов букв,  наподобие тех, что присылают
похитители, требуя выкуп.
     В записках говорилось: "За ПОЧТИ оказанную услугу".
     Кто-то не поскупился заплатить сто тысяч долларов за неудачную попытку.
Открытый контракт оказался реальностью.
     Венки и конверты  конфисковали как  вещественные  доказательства. Когда
члены  семей  двоих из  убитых  поинтересовались, почему,  им объяснили, что
венки  могут вывести на  след тех,  кто нанял  покойных. Устроителей похорон
предупредили  о грозящих  неприятностях, если они проболтаются о  содержимом
конвертов. В прессу  запустили  слух о  том, что перестрелка произошла между
двумя бандами  из-за  партии наркотиков. Главное - сохранить  в  тайне  факт
денежного вознаграждения. Неприятностей хватало и без дополнительной рекламы
открытого контракта.
     Во  время  перестрелки в  денверской  гостинице Викки Стоунер  исчезла.
Возможно,  она была еще жива. Инспектор  Уоткинс доверительно поведал одному
специальному агенту, что, на его взгляд, ситуация безнадежна, что  "девчонка
не жилец". Позже,  когда  он попытался вновь связаться  с тем же специальным
агентом,  чтобы  сообщить еще  дополнительные  сведения,  ему  ответили, что
впервые о таком агенте слышат.
     - Но вы же сами подтвердили его личность! - возмутился Уоткинс.
     - Мы - нет, - ответил помощник начальника управления.
     А   в  Вашингтоне,   округ  Колумбия,  человек,  выдававший   себя   за
специального  агента,  заканчивал  рапорт,  который,  как  он считал,  будет
направлен в Агентство национальной  безопасности. Ему уже не раз приходилось
писать подобные отчеты: после убийства обоих Кеннеди, Мартина Лютера Кинга и
многих  других,  о  которых  молчали газеты. Официально он был экспертом  по
действиям в особых ситуациях, под чем подразумевалось убийство по контракту.
Он судил об уровне  профессионализма и  определял  вероятных  организаторов.
Убийство как отпечаток пальца. По нему  можно  узнать, какое государство или
какая группировка причастны. Такие специалисты есть в каждой стране.
     В отчете  говорилось, что покушение на Викки Стоунер было спланировано,
очевидно,  кем-то   весьма  осведомленным,   но  недостаточно  опытным,  что
исключало  вариант  вмешательства  иностранной  силы.  По  мнению  эксперта,
убийство, скорее  всего, планировалось теми же, кто и пытался его совершить.
Ничто не указывало на то, что покушение было не по силам оболтусам-"бичам".
     В отчете  подчеркивалось, что это действительно был открытый  контракт,
нечто  такое, о чем  автор отчета  читал, но во что  не  верил  по причинам,
известным  всем, кто сведущ в  этой области. Но данный открытый контракт был
реален, исполнителям  платили,  и  конверты с деньгами в  похоронных  венках
являлись тому доказательством.
     Теперь неизбежно в игру вступят профессионалы, дабы получить  обещанный
миллион,   если,  конечно,  Викки  Стоунер  еще  жива,  что   представлялось
сомнительным. Инспектор Уоткинс  расценивал дело как "безнадежное". Однако к
Агентству национальной безопасности это теперь не имело отношения, поскольку
вмешательство иностранной силы исключалось.
     Таковы были выводы отчета, и руководство агентства  даже не удосужилось
прочесть  его полностью "Без иностранного  вмешательства" означало, что дело
вне их компетенции.  Фактически они  и не  заказывали  этот  отчет.  Он  был
составлен по инициативе кого-то из чиновников. Тот послал ксерокопию  своему
начальнику, который, по  его  предположениям, был связан с какой-то  службой
безопасности.
     С того момента, как инспектор Уоткинс заключил, что дело безнадежно, до
того,  как  ксерокопия отчета легла  на стол в  одном из кабинетов санатория
Фолкрофт в местечке Рай, неподалеку от Нью-Йорка, прошло двенадцать часов.
     В Фолкрофте отчет  прочли внимательно: отсюда он и был заказан. Человек
с  лимонно-желтым лицом пробежал  глазами текст,  сделал одному ему понятные
пометки и сунул ксерокопию в какой-то цилиндр, где она тут же превратилась в
конфетти.
     Он откинулся в кресте и посмотрел в окно, сквозь стекло,  непроницаемое
для  взгляда снаружи, на залив Лонг-Айленд.  Близился рассвет, но  было  еще
темно.
     Безнадежно?  Может быть, и нет.  Складывалась любопытная ситуация. Если
мисс  Стоунер  жива,  за  нее  примутся   более  опытные  убийцы.  Если   их
нейтрализуют, на смену  придут еще  более компетентные. И  так далее,  и так
далее.  Лучшее  всегда  проистекает из  хорошего,  и  совершенствованию  нет
предела, оно  ведет к самому лучшему, что  бы это ни было  и  где  бы это ни
было.
     Доктор Харолд Смит смотрел в темноту. Где бы то ни было?  Он знал, где.
Он пошлет туда телеграмму. Викки  Стоунер может быть спокойна. На ее стороне
будут  самые  лучшие,  и  тогда  просто   лучшие  не   смогут  доставить  ей
неприятности.
     Доктор Смит сам  набрал номер телеграфной компании "Уэстерн юнион". Его
секретарша давно уже была дома. Он назвал имя, адрес и продиктовал текст:
     "Завтра приезжает тетя Милдред. Приготовьте зеленую комнату"


ГЛАВА ВТОРАЯ


     Его  звали  Римо,  и  его не интересовало, ни когда  приезжает  тетушка
Милдред, ни какую комнату она предпочитает.
     Вместо  того, чтобы  положить  телефонную  трубку  на место,  он  зажал
телефонный  шнур  между  большим  и указательным  пальцами и  легким  рывком
выдернул из стены. Было полпятого утра.
     Воздух  в  номере  отеля  "Хайэт  ридженси"  в   Атланте  был  охлажден
кондиционером  до  такой   степени,  что  казался  лишь   немногим  приятнее
угнетающей  жары, которую обещал начинающийся день. Во рту  ощущался привкус
соли, но  Чиун предупреждал,  что так и будет. Римо пошел  в ванную и открыл
кран. Когда вода стала достаточно холодной, он набрал полный рот.
     Полоща рот водой, он  прошел в темную гостиную. Там, на расстеленной на
свободном участке пола  циновке, возлежала тщедушная фигурка,  облаченная  в
черное кимоно с головы до пят, с седыми прядями волос Чиун, последний Мастер
Синанджу.
     Никому не  пристало  будить  Мастера, тем более его ученику,  хотя Римо
никогда  не  удавалось точно определить: спал Чиун или находился в одной  из
пятидесяти  пяти  стадий расслабления, из которых сон был  пятьдесят второй.
Когда-нибудь, говорил Чиун,  Римо тоже овладеет  этими стадиями, несмотря на
то, что просвещение для него началось  довольно поздно и что он  всего  лишь
белый человек.
     Чем же он заслужил счастье узнать все эти стадии, поинтересовался Римо.
Тем,  что  Мастер  Синанджу  мог  из ничего  творить  чудеса.  Под  "ничего"
подразумевался Римо.
     - Спасибо за доверие, палочка, - ответил Римо, и тогда Чиун предупредил
его о грядущей "соленой ночи".  В  эту  ночь Римо  усомнится  в себе и своих
способностях и совершит какую-нибудь глупость, чтобы доказать себе, что  все
приобретенные им навыки и умение чего-то стоят.
     - Однако возникнет одна проблема.
     - Что за проблема, папочка?
     -  Как ты сможешь понять, что совершаешь какую-то  глупость, если почти
только этим  и занимаешься? - ответил Чиун и решил, что  это очень  смешно и
забавно,   настолько  забавно,  что   он   еще  долго  повторял  эту  фразу.
Неспособность  Римо понять  всю тонкость его высказывания Чиун отнес  насчет
типичного для белых людей отсутствия чувства юмора.
     Синанджу была  деревенькой в Северной Корее,  чье население от  мала до
велика   жило    заботами   Мастера   Синанджу,    занимавшегося    ремеслом
профессионального убийцы-ассасина. Чиун,  несмотря на свои восемьдесят  лет,
был  правящим Мастером Синанджу. Он пережил свою "соленую ночь" в двенадцать
лет,  что  было  ознаменованием  зрелости.  Это  просто   очередной  признак
превращения тела, объяснял он.
     - Превращения во что? - поинтересовался Римо.
     Но Чиун не  удостоил  своего  ученика ответом,  потому что считал,  что
человек, не имеющий чувства юмора, никак не способен оценить мудрость.
     - Однако сам  ты не  считаешь смешным, когда тебя  принимают за китайца
или корейца.
     - Тот, кто не может отличить  оскорбление от невинной шутки, никогда не
поймет глубинного смысла Синанджу.
     - Почему, когда ты  меня  оскорбляешь,  это считается юмором,  а  когда
кто-нибудь отпускает в твой адрес безобидное замечание, это - оскорбление? -
спросил Римо.
     - Похоже, тебе никогда не видать "соленой ночи", - сказал Чиун.
     Но такая ночь для Римо  все-таки настала,  и хотя его рот был еще полон
воды,  в нем  все равно чувствовалась соль, словно  кто-то высыпал ему в рот
полную  солонку.  Римо вернулся в  ванную  и  выплюнул  воду.  Ему  было  за
тридцать, и  на протяжении  вот уже  целого  десятка лет он менялся: сначала
изменилось мышление, а потом нервная система.
     И вот он стал тем, чем, как предрекал Чиун, он станет. Убийца-ассасин -
это   не  ремесло,  а  состояние  души.  Естественно,   предупреждал   Чиун,
неправильное воспитание Римо в прошлом время от времени будет  давать о себе
знать, как яд, попавший в кровь и вызывающий на коже фурункулы. Но с  каждым
лопнувшим нарывом организм очищается.
     - От таких вещей, как, например, порядочность? - поинтересовался Римо.
     А  впрочем,  какое  ему, Римо, до  этого  дело? Он  же  был  мертвецом,
отпечатки  его  пальцев  были  уничтожены в ту  ночь,  когда его казнили  на
электрическом стуле за убийство, которого он не совершал. Электрический стул
сработал не до  конца, и Римо  оказался на службе в качестве суперсекретного
агента-убийцы   суперсекретного   агентства,    подчинявшегося   президенту,
созданного  в свое  время для борьбы с  преступностью вне рамок  законности.
Речь сперва шла лишь о паре лет, но вот Римо уже за тридцать, у  него нет ни
дома,  ни семьи, ни  даже фамилии, а во  рту  чувствуется вкус  соли. Первый
белый человек, достигший этой стадии. Римо вновь набрал воды из-под крана  и
прополоскал рот. К черту все. Не пойти ли прогуляться?
     Он выплюнул  воду  на  выключатель в ванной, надеясь  вызвать  короткое
замыкание, чтобы  посмотреть,  способен ли  он создать ртом  необходимое для
этого  давление. Но в результате Римо получил лишь мокрый выключатель. Он не
стал закрывать дверь:  если шайка грабителей вздумает  вломиться  в  номер и
напасть на спящего восьмидесятилетнего Чиуна, это будет целиком  и полностью
их беда, и они получат по заслугам.
     Реконструированная часть  центра Атланты была  поразительно  похожа  на
старую,  еще не  подвергшуюся реконструкции:  удручающая  духота и  ощущение
общего  дискомфорта.   Римо  отправился  на   автовокзал.  По  всей  Америке
автовокзалы всегда открыты.
     И  почему в людях, ожидающих автобуса в  такое время суток, чувствуется
какая-то безнадежность? Римо купил  газету.  Клуб "Атланта  Иглз" начал свои
летние тренировки и набирал новичков. По словам тренера клуба, в этом году с
новичками  им повезло,  и появились  хорошие шансы на  победу в Национальной
футбольной  лиге, даже  несмотря на  несколько неудачный график игр и на то,
что известные игроки набирали спортивную форму чуть медленнее, чем  хотелось
бы.
     Внимание  Римо  привлекло  одно  из  мест  статьи,  где  автор  поносил
устраиваемый "Иглз"  ежегодный открытый  отборочный  просмотр,  обзывая  его
рекламным фарсом.
     "Иглз"  устраивают  показуху  ради  прессы, рекламной  шумихи  и  своих
поклонников, но не для того, чтобы отобрать футболистов. Они спекулируют  на
тайных  мечтах  многих американцев, воображающих  себя рвущимися  к  воротам
соперника на глазах  у многотысячной ревущей толпы болельщиков.  На самом же
деле  будущие профессиональные  футболисты отбираются  еще в  средней школе,
чтобы сделать из юношей могучих  атлетов со стремительной скоростью. Вряд ли
во всей  стране найдется хоть один человек, который по физическим данным мог
бы  сравниться  с  профессионалами  из  "Иглз". Сегодняшние  так  называемые
"открытые"  пробы просто  откровенный  фарс,  и автор  статьи  не  будет  их
освещать.
     Если и телевидение, и пресса последуют его примеру, то мы положим конец
надувательству.  "Открытые" пробы - это игра на нашей доверчивости. И пока в
этом "Иглз" преуспевают.
     Римо  окинул  взглядом  полупустой  автовокзал.  Как  и на всех  других
автовокзалах в эти часы,  здесь воняло  дезинфекцией. Он  запихнул  газету в
урну.  Было  бы глупо  ехать в  тренировочный центр  "Иглз", в Пелл-колледж,
находящийся  за  городом. Во-первых,  следовало держаться подальше от всякой
рекламной шумихи, а во-вторых, что и  кому он этим докажет? Его  "бизнес" не
имел ничего общего с профессиональным спортом.  В-третьих, Смит  будет утром
звонить  ему,  чтобы  договориться  о  встрече  в Атланте.  Именно  об  этом
свидетельствовала телеграмма  по  поводу  приезда тети  Милдред. И, наконец,
в-четвертых, Чиун всегда  выражал недовольство  показухой.  Это  были четыре
убедительнейшие причины отказаться от поездки  в тренировочный центр "Иглз".
Кроме  всего  прочего,   он  еще  в   школе  перестал  увлекаться  футболом:
полузащитники   не   могли   весить   меньше  двухсот  фунтов.   Подойдя   к
автомату-охладителю,  Римо вновь набрал  в  рот воды. Четыре убедительнейшие
причины не ехать...
     Проезд до Пелл-колледжа стоил семь долларов тридцать пять центов.  Римо
дал таксисту десятку. Было  полседьмого  утра, а  на поле уже  выстраивалась
очередь. Менее  шести футов ростом, Римо был ниже всех собравшихся мужчин. И
одним из самых легких.
     Римо стоял позади какого-то автомеханика, который играл  в любительской
команде, знал, что  у  него нет никаких шансов, но просто  хотел  померяться
силами с  настоящими "профи". Он как-то играл  против  защитника из третьего
состава  "Иглз", и ему так здорово досталось, что он потом четыре-пять раз в
игре не попал по мячу.
     Позади  Римо стоял исключенный  из колледжа  парень  ростом шесть футов
семь  дюймов,  весивший двести  восемьдесят  фунтов,  никогда  не игравший в
футбол, но считавший,  что ему  есть что показать, принимая  во внимание его
габариты.  Мужчин  становилось  все больше.  Очередь росла.  Все они,  кроме
одного, лелеяли мечты, одолевавшие большинство из  них в детстве.  А у этого
одного  во  рту  был привкус  соли,  а  в  его теле и  рассудке  происходили
перемены, зародившиеся сотни  лет назад, перемены, не испытанные доселе  еще
никем за пределами маленькой корейской деревушки Синанджу.
     Помощники тренера, избегая взглядов пришедших на пробы, разбивали их на
группы. Единственное, что, похоже, их волновало, - это правильное заполнение
бланков-расписок, освобождавших "Иглз" от ответственности в случае возможных
травм.
     Подающих надежды отвели к боковой линии игрового поля и велели ждать. У
"Иглз" шла  утренняя  тренировка. Никто не  заговаривал с  любителями. Когда
подъехала одна из  телевизионных  съемочных бригад, из собравшихся у боковой
линии  отобрали пятерых.  Римо не  взяли.  Как сказал  помощник  тренера, он
"ростом не вышел".
     -  Их  поставят  с  основным составом,  -  сказал  сидевший  возле Римо
мужчина. - Я здесь был в прошлом году.
     -  А почему бы для начала  не  дать им  шанс в  игре  с новобранцами? -
поинтересовался Римо.
     - Те их угробят. Новички бьют по всему, что движется, лишь бы показать,
что они умеют бить. С новичками опасно. Основные игроки поспокойнее.
     Для очередной телевизионной бригады  приглашалась новая группа желающих
показать  себя.  Римо прождал  всю  утреннюю  тренировку,  но  его  так и не
пригласили. Обедали они вместе с "Иглз", но за разными столиками. То и  дело
кого-то просили сесть возле игроков "Иглз" Какой-то  фотограф решил  сделать
снимок, на котором один из "Иглз" кормит подсевшего к нему любителя, поднеся
к его рту вилку и улыбаясь в камеру. Не успел фотограф сказать: "Снято", как
полузащитник  бросил вилку с капустой на колени любителю.  Тот обратил все в
шутку.
     Один из репортеров попытался  уговорить Лерони Мэриона Бетти, по кличке
"Зверь", сфотографироваться, зажав  руками голову кого-нибудь из  любителей.
Бетти отказался, заявив,  что без  туалетной  бумаги он за такую пакость  не
возьмется.
     Римо про себя отметил, что люди вроде Бетти не знают толком, что делать
со своими руками, и поэтому они им ни к чему.
     Средний защитник "Иглз", известный  своей жесткой игрой и высказыванием
"Тот,  кто не  любит  бить  и  не  хочет  быть  битым, не имеет  права  быть
профессиональным    футболистом",   подошел    к    столику    любителей   и
поинтересовался,  понравился ли  им  обед. Затем он решил поделиться с  ними
мыслью  о том,  что труд  профессиональных футболистов нелегок  и  он иногда
жалеет,  что  не  зарабатывает  себе  на жизнь чем-то  другим.  После  этого
натянутость  исчезла, подошли поболтать и  другие игроки,  но  тут  вмешался
старший тренер, сказав, что игроки пришли сюда работать, а не общаться.
     Лерони  Мэрион Бетти, шесть  футов шесть дюймов ростом, весивший двести
шестьдесят семь фунтов  и внешне похожий на шкаф, вслух выразил недовольство
по  поводу того, что игроки разговаривают с любителями, которым вообще место
на трибуне, а не на поле и тем более не в столовой команды.
     Было уже за полдень, когда все журналисты разошлись, но Римо и еще один
кандидат  так и не поиграли. Кто-то из помощников тренера велел им приходить
через год, а сейчас в качестве сувенира им дадут вымпел "Иглз".
     - Я приехал поиграть и поиграю, - заявил Римо.
     - Отборочный просмотр закончен.
     - Наплевать, - ответил Римо. - Я не уйду, пока мне не дадут возможность
попробовать.
     - На сегодня - все.
     - Не для меня.
     Помощник  подбежал  к  старшему  тренеру.  Тот  пожал  плечами,  что-то
пробурчал в ответ и отослал его назад к Римо.
     -  Ладно.  Иди  становись  угловым   в  защиту.  Мы  сейчас   разыграем
блокировку, и  у тебя будет возможность  побыть на поле.  Только не мешайся,
если будет атаковать Бетти, а то костей не соберешь.
     - Я сыграю за центрального защитника, - сказал Римо. -  Я играл на этом
месте в школьной команде.
     - Тебе что, жить надоело? Хочешь, чтобы тебя по кусочкам собирали?
     - Я хочу сыграть за центрального защитника, - повторил Римо.
     - Послушай. Пока  у  нас еще никого сильно не калечили.  Не  порть  нам
репутацию.
     - Я буду играть за  центрального защитника, -  повторил Римо и потрусил
на поле.
     Впервые за всю историю американского футбола на поле появился настоящий
убийца. Если  бы  тренер знал,  кто  направляется к центру  площадки,  он бы
спрятал свою команду в  Форт-Ноксе. Но он видел  лишь  назойливого  чудака и
поэтому жестом показал центральному нападающему и правому защитнику взять "в
коробочку" непрошеного гостя, чтобы все могли заняться делом.
     Римо принял стойку, выученную  еще в  школе, но чувствовал себя  как-то
неестественно. Центр тяжести тела был  не на месте, и поэтому он выпрямился.
Его плечи едва возвышались над пригнувшимися к земле  центральным нападающим
и защитником.
     На упругой густой  траве обувь причиняла лишь неудобство, и Римо скинул
ботинки. Он чувствовал резкий запах  пота, исходивший от тел впереди него, и
доносившийся с их дыханием  запах съеденного мяса.  Защитник, казавшийся  по
телевизору таким маленьким, был на целых четыре дюйма выше Римо. Центральный
ударил по мячу, защитник передал его Бобби Джо Хукеру, чья туша развернулась
в сторону  правого  полузащитника. Центральный нападающий Рэймонд Вольжак  с
защитником   Эрманом  Доффманом  попытались   аккуратно   зажать  маленького
человечка в  носках, чтобы он ненароком не попал между Хукером и  защитником
Бетти и не очутился в больнице. Или в морге.
     Но  едва они успели сдвинуться с места, как маленький человечек  исчез.
Доффман,  как  и  полузащитник,  лишь  ощутил, как что-то прошелестело мимо.
Хукер почувствовал,  как  мяч после  передачи защитника попал ему в живот, а
затем, как он описывал  позже, нечто вроде удара кувалдой. Незнакомец же как
ни в чем не бывало трусил к зачетной  линии  с  мячом в руках,  отбиваясь от
воображаемых соперников. Римо Уильямс, центральный защитник школьной команды
"Уикуэик хай скул", который не попал даже в сборную Ньюарка!
     - Он мне  врезал, - еле выдохнул Хукер, стоя на коленях  и показывая на
защитника. - Это он врезал мне.
     - Ну ладно.  Эй  ты, с  мячом, - крикнул старший тренер,  -  вернись  и
возьми свой сувенирный вымпел!
     - Это  же  отборочные пробы, - возвращаясь, сказал Римо. -  Я никуда не
уйду, пока вы не докажете  мне, что я не  гожусь. Докажите, что я не подхожу
команде, и все, - повторил бывший посредственный игрок "Уикуэик".
     - Хорошо, - ответил старший тренер, высокий и пузатый, в белой фуфайке.
- Вольжак и  Доффман, займитесь малышом. Та же комбинация. Хукер, да вставай
же ты, черт возьми!
     - Не могу, - отозвался Х
     - Тогда уматывай  с  поля!  - завопил тр Помощники тренера помогли
Хукеру покинуть поле. -  А  ты,  Бетти, что  ты там торчишь  за  защитником?
Становись на левый край, болван.
     С  ворчанием и зловещей ухмылкой Лерони  Мэрион Бетти отошел налево, не
спуская глаз со щуплой фигурки босого центрального защитника.
     - Не тронь его, - шепнул Бетти один из защитников. Когда мяч оказался в
игре,  он  блокировал Бетти,  своего  товарища  по  команде,  чтобы  тот  не
превратил босоного малыша в порошок.
     Предосторожность оказалась излишней.
     Любитель  вновь  трусцой петлял по  полю,  а  позади, в трех  ярдах  от
разметочной линии, лицом вниз лежал защитник из  второго состава команды Бул
Трок.   Доффман,  морщась  от  боли,  держался  за   плечо,  а  центральному
нападающему так и не удалось никого "отсечь".
     - Да что с вами? - заорал старший тр
     На этот раз он велел разыграть  комбинацию  на  правом  фланге.  Лерони
Мэрион Бетти не мог дождаться того момента, когда босой человечек окажется у
него  на пути. Но он  увидел лишь,  как мелькнули белые носки, а  заходивший
справа  от линии  Уилли  Джитер  рухнул  ровно в  двух  ярдах от разметки. У
Джитера получилось лучше, чем у предыдущих защитников. Он сумел удержать мяч
в руках.
     После розыгрыша четвертой комбинации пятеро игроков были  травмированы,
а  малыш в белых носках  четырежды  подряд успешно прошел защиту соперника и
дважды  отобрал  мяч.   Старший  тренер,   известный   своими  способностями
отыскивать таланты, начал подозревать, что  что-то наклевывается. Он рявкнул
на одного из своих помощников за то, что тот не заметил парня раньше.
     - Эй, ты! - крикнул он Римо - Как тебя зовут?
     -  Не важно,  -  отозвался  Римо,  у  которого  изо  рта наконец  исчез
опостылевший вкус соли. - Давайте вымпел, и я пошел.
     Римо направился к боковой линии.
     - Остановите его! - заорал тр
     Услышанного  было   вполне  достаточно  для  Лерони  Мэриона  Бетти.  С
невероятной  для  своей  громадной фигуры скоростью  Бетти устремился  через
поле,  чтобы сбить  "малыша" сзади. Бетти не учел того, что любой человек, и
тем более человек его габаритов, на бегу образует перед собой волну воздуха,
которую  большинство  людей,  особенно  зрячих,  не  ощущает,  но  тщедушный
защитник чувствовал ее всем телом.  Бросившись на него, Бетти закончил  свой
полет на земле.  Человечек  спокойно шел дальше. Правая рука  Бетти, грозное
орудие Национальной  футбольной  лиги, вдруг  потеряла чувствительность.  Ей
было суждено оставаться  в таком состоянии еще  восемнадцать  месяцев. Бетти
словно  парализованный  лежал на  земле.  Через неделю он сможет  пошевелить
головой, а через месяц вновь обретет способность ходить.
     - Эй, Бетти, - крикнул тренер, - хватит притворяться! - Он повернулся к
одному из своих помощников. - У нас с ним контракт подписан?
     -  Нет, только расписка, освобождающая нас от ответственности. Вы  сами
говорили, что на любителей не стоит тратить другие бланки.
     -  Ты  уволен,  -  заявил  тр  Он побежал  через поле  за Римо. Он
говорил, что  из молодого  человека выйдет  толк, он понравился  тренеру, он
впишется  в команду, а у команды  в этом сезоне были  хорошие перспективы, и
поэтому он  дает  Римо  возможность  разделить  будущий  успех. Контракт  на
минимальную сумму и рост зарплаты в дальнейшем.
     Римо  отрицательно покачал головой. Одеваясь, он отказался еще от  трех
"последних"  предложений, два  из которых, по заверениям тренера,  содержали
условия, прежде неслыханные в Национальной футбольной лиге.
     - Все равно мы вас заполучим, никуда не денетесь.
     - Отстаньте, - ответил Римо. - Вы даже не знаете, как меня зовут.
     - Нет, знаю, - сказал тренер, глядя в бланк. - У нас есть ваша подпись,
Авраам,  так что вы - наш. Вот так.  И не глупите, мистер Линкольн. Вы у нас
поели, испачкали нашу форму, и вы теперь наш должник.
     Ожидавший в гостинице  Смит был вне себя. Когда Римо вошел, он  сидел с
каменным  лицом.  Чиун  смотрел  свой  дневной  телесериал.  Римо со  Смитом
удалились в спальню, чтобы не мешать Мастеру Синанджу.
     - Чиун считает, что ваше исчезновение из гостиницы в то время, когда вы
должны были быть здесь, в некоторой степени закономерно, - сказал Смит. - На
мой взгляд, это нарушение дисциплины.
     - Зато теперь у меня есть вымпел "Иглз", - сказал Римо.
     - Надеюсь, вы  довольны, -  продолжал Сэди. - Вам  придется  взять  под
опеку одного  человека.  Мы не  знаем,  жива  ли  она;  не  знаем,  где  она
находится; не знаем, кто ее потенциальные убийцы.
     - Ваша несравненная разведслужба вновь на уровне, - заметил Римо.
     - Есть одна версия, - сказал Смит. - Одна вероятность. Что вам известно
о тяжелом роке?
     - Это нечто громкое, - ответил Римо.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ


     - Не люблю я такую музыку, - сказал Уилли Бомбелла по кличке "Бомба".
     Моррис   Эдельстайн  убедился,  что   селектор,   соединявший   его   с
секретаршей, отключен. На всякий  случай  он  еще раз прошелся металлическим
детектором по стенам своего  офиса, запер телефонный аппарат в освинцованном
изнутри верхнем ящике письменного стола, потому что, как всем известно, даже
в положенной на рычаги трубке может работать подслушивающее устройство.
     - Что ты делаешь? - поинтересовался Уилли-Бомба.
     - Помолчи, - отозвался Моррис Эдельстайн.
     - Везде тебе мерещатся "жучки". Скоро тебе покажется, что они стоят и в
сортире,  чтобы  подслушивать,   как  ты  ходишь  по  нужде,  Мо,  -  сказал
Уилли-Бомба.
     - Между прочим, в прошлом году я нашел подслушивающее устройство у себя
в шкафу, - ответил Эдельстайн.
     - Федеральные агенты?
     - Нет. Моя бывшая жена. Но мог быть кто угодно.
     - Ты много суетишься, Мо, - заметил Уилли-Бомба, положив свои ручищи на
мощный распиравший шелковую сорочку живот. Маленькая серая шляпа возвышалась
над рубленым лицом,  которое казалось еще более  рубленым из-за проходившего
по  носу шрама,  полученного при выяснении отношений  с  помощью бейсбольной
биты. В схватке с физиономией Уилли-Бомбы бита проиграла. Она сломалась. Так
же  как рука и  позвоночник  того,  кто  ею орудовал. А когда  "бейсболиста"
выписали из больницы,  с замком  его входной двери произошла  странная вещь:
стоило повернуть ключ,  как замок повел  себя весьма забавно - он  вдребезги
разнес фасад дома.
     Решив,  что  тут  не  обошлось  без бомбы,  полиция  долго  допрашивала
Уилли-Бомбу.  Но Уилли  молчал,  следуя  наставлениям  своего  адвоката,  Мо
Эдельстайна, который вновь  блестяще отразил  несправедливые нападки полиции
на  своего клиента во имя торжества конституционных  концепций таких  людей,
как Джефферсон, Фрэнклин и Гамильтон. Благодаря усилиям Эдельстайна ежегодно
как  минимум трое жителей Сент-Луиса сталкивались с  сюрпризами, заводя свою
машину, открывая входную дверь или разворачивая полученные посылки.
     - Я хочу встретиться  со своим адвокатом, Мо  Эдельстайном, -  повторял
всякий раз Уилли-Бомба, и все шло замечательно, пока он не получил очередное
задание,  то самое, в связи с которым  его в  то  утро  вызвал к себе в офис
Эдельстайн.
     Эдельстайн убрал металлический детектор в другой  ящик  стола и опустил
жалюзи, закрывая  вид на  то, что можно было  с натяжкой  назвать  панорамой
Сент-Луиса,  но  фактически  являлось  трущобами, тянувшимися  от окраин  до
окраин с тонкой прослойкой цивилизации.
     - Во-первых, Уилли, я начинаю разговор на эту тему вовсе не потому, что
отношу тебя к любителям тяжелого рока.
     - На  дух  его  не  переношу,  -  ответил  Уилли,  -  хоть  я  один  из
совладельцев граммофонной компании "Вампир".
     - Доход небольшой, да?
     - Конечно, акций у меня немного, - сказал Уилли.
     - Я понимаю, - согласился Мо Эдельстайн. - Ты хороший клиент, Уилли.
     - Спасибо, Мо.
     -  И  лишь  один  пустячок  мешает  тебе стать отличным  клиентом. Один
маленький пустячок, Уилли.
     - Какой, Мо?
     - Не обижайся, но иногда, Уилли, ты не полностью оплачиваешь счета.
     - Я часто плачу, - отозвался Уилли, подавшись вперед.
     - Да, Уилли, конечно, конечно, ты платишь весьма часто. Ты один из моих
клиентов, которые платят очень и  очень часто. Правда, есть и такие, которые
платят постоянно.
     - У каждого свои недостатки, - заметил Уилли.
     - Разумеется, - согласился Эдельстайн. - Даже у тех, кто платит тебе. Я
вовсе не хочу инсинуировать в отношении твоих работодателей.
     - Что такое инсинуировать?
     - Ну... Это не очень хорошо, Уилли. Но ты должен разбогатеть.
     - Я верен тем, на кого работаю, - сказал Уилли, и его темно-карие глаза
сузились.
     -  Я и  не  предлагаю тебе  предать кого-то из  своих хозяев, Уилли,  -
ответил  Эдельстайн,  улыбаясь  как  можно шире. Он вытер  пот  со лба.  - Я
предлагаю  тебе  возможность заработать много денег. Кучу денег. Больше, чем
ты заработал за всю свою жизнь.
     - Я никогда не предавал тех, на кого работаю.
     -  Я знаю, ты не такой, Уилли. Поэтому я и  предлагаю тебе великолепную
возможность.  Что   ты   скажешь   насчет  почти   миллиона   долларов?   Ты
представляешь, сколько это, Уилли?
     Уилли-Бомба Бомбелла  поднял  взгляд  к  потолку.  Он крепко задумался.
Мыслью его было: "Этот человек мне лжет".
     - Это много, - ответил Уилли.
     - Я говорю правду,  Уилли. Почти миллион долларов. Лежит и ждет тебя. А
ты  немножко  поделишься  со  мной.  Отдашь  мне то,  что  я  заслужил.  Сто
двенадцать тысяч долларов.
     Глаза Уилли приоткрылись. Он кивнул. Раз Эдельстайн рассчитывает на сто
двенадцать тысяч  долларов, может, он  и не врет. Когда  Эдельстайну светило
столько денег, было возможно что угодно.
     -  Я  припоминаю  теперь, что мои хозяева порой обходились со  мной  не
совсем справедливо, - сказал Уилли.
     - Нет, нет. К ним это не имеет никакого отношения.  Мой двоюродный брат
живет на Западном побережье...
     - Нет ничего хуже кровного предательства, - перебил его Уилли.
     -  Нет-нет,  Уилли.  Слушай дальше.  Он  -  владелец  похоронного бюро.
Недавно он кое-кого хоронил, и произошла любопытная вещь. В похоронном венке
оказались деньги. Он не взял их, потому что это были не его деньги.
     Глаза Уилли сузились. "Этот человек мне лжет", - вновь подумал он.
     - Он не взял их себе, потому что испугался.
     Уилли кивнул. "Возможно, - подумал он, - Эдельстайн говорит правду".
     -  Но случилось нечто необычное. Ему позвонили  по телефону и спросили,
получила ли эти деньги семья покойного.
     Уилли кивнул, и Эдельстайн продолжал:
     - Мой брат -  не дурак. Он выяснил, что это  за деньги. Это -  открытый
контракт.
     Глаза Уилли сузились.
     -  Открытый контракт. Ты слышал о контракте на чью-то  жизнь? -  Сделав
паузу,  Эдельстайн  нервно рассмеялся.  -  Конечно, да.  Так  вот, это такой
контракт, который может выполнить любой и получить за работу деньги. Понял?
     "Или этот человек мне лжет, или он хочет меня подставить, или он дурак,
- думал Уилли. - Нет, - решил он, - Эдельстайн - не дурак".
     - Ты хочешь сказать, что платят после?
     - Правильно.
     - А что, если они не захотят платить?
     - Такого, думаю, не случится. На  неудачные попытки уже выброшено более
ста тысяч долларов. Это приличная сумма. И мой брат - не единственный, с кем
произошло такое. Владелец  другого похоронного бюро рассказывал то же самое.
Но не все такие умные, как мой брат. Он узнал номер телефона.
     Уилли  наблюдал,  как  Эдельстайн  достал из центрального  ящика  стола
клочок бумаги.
     -  Все финансовые подробности можно узнать  по  этому номеру,  - сказал
Эдельстайн.
     - А ты сам звонил по этому номеру, Мо?
     - Это не  для  меня,  Уилли. Я  должен  сидеть  здесь  и защитить тебя,
случись какая-нибудь неприятность. Я даже не обязан  сообщать  тебе, что имя
девчонки -  Викки  Стоунер, что ей -  девятнадцать и что она - если она  еще
жива  -  будет  на   рок-концерте,   который   состоится  через  два  дня  в
Массачусетсе.
     Уилли моргнул.
     -  говорить  начистоту.  От  меня  требуется убрать кого-то, кто,
неизвестно, жив или нет; для  кого-то, кого я  никогда в жизни не  видел; за
деньги,  которые я не получу, пока дело не  сделано. Я правильно тебя понял,
Мо?
     -  Миллион долларов, Уилли. Речь  идет о  миллионе долларов. Ты  можешь
себе представить миллион долларов?
     Уилли  попытался. Он попытался представить  миллион в виде автомобилей,
наличными, в акциях, но  у  него  не получилось. Напрашивалась другая мысль:
"Этот человек сумасшедший".
     - Я - не сумасшедший, Уилли, - сказал Эдельстайн. - Если бы все не было
так необычно, неужели столько бы предлагалось? Миллион долларов, Уилли.
     Уилли взглянул на клочок бумаги в руке Эдельстайна.
     - А почему в номере десять цифр?
     - Междугородный код.
     - Я не знаю такого кода.
     - Чикаго.
     - Откуда тебе известно имя девчонки?
     - От брата.
     -  Где  здесь  телефон?  - спросил Уилли, протягивая  руку  за  клочком
бумажки.
     - Нет,  Уилли. Отсюда  не звони. Нам с  тобой это ни к чему.  Мы же  не
хотим, чтобы  адвокат оказался впутанным  в  историю клиента, потому что  он
должен  быть чистым, случись что не так. Нам  нужно, чтобы  мы  всегда могли
сказать:  "Я  хочу встретиться со своим  адвокатом, Мо Эдельстайном",  а  не
"Господин надзиратель, у меня есть записка для заключенного 79312". Вот  что
нам нужно, Уилли.
     - Я хочу, чтобы ты отправился со мной, - сказал Уилли.
     - Нет, нет. Это нам ни к чему, - возразил Эдельстайн.
     - К чему, - отрезал Уилли.
     Перед тем как они вышли из офиса, чтобы позвонить из телефона-автомата,
Мо  Эдельстайн   принял  две  таблетки  маалокса  и  одну   секонала.  После
телефонного разговора он проглотил нембутал. Но, не успокоившись, выпил  еще
и либриум.
     -  Знаешь, если  бы в  таблетках  содержалось  спиртное, ты уже стал бы
алкоголиком, Мо, - сказал Уилли-Бомба.
     Эдельстайну  несколько  полегчало, когда он  смотрел,  как  Уилли Бомба
загружал свой "линкольн  континентал". Эдельстайн не  переставал удивляться:
перед  ним был  человек, который по  интеллекту вряд  ли выделялся бы  среди
умственно  отсталых, однако,  что касалось конструкций бомб, учитывая, как и
для чего они делались, Бомбелла был в своем роде Микеланджело.
     Бомбелла  чувствовал  уважительное  отношение,  и, хотя  никогда никому
ничего  не объяснял,  для  Эдельстайна  он  сделал  исключение. Он знал, что
Эдельстайн  никогда не воспользуется  его профессиональными секретами. Своим
"дипломатом"  Эдельстайн  мог  сделать больше, чем Аль  Капоне  термоядерной
боеголовкой.
     Направляясь  на  северо-восток  от  Сент-Луиса, Уилли объяснял,  что  в
машине  у  него  нет ничего  противозаконного,  пока  все  лежит отдельно  в
разобранном виде.
     - Бомбу можно сделать почти из всего, что горит, - говорил Уилли. - Что
такое бомба? Это быстрый огонь, которому из-за быстроты некуда деваться.
     - Это самое талантливое объяснение принципа бомбы, которое я когда-либо
слышал, - сказал Эдельстайн. - Гениальное в своей простоте.
     - Есть два основных способа применения бомб, - продолжал  Уилли. - Один
- заставить  что-то полететь в  цель, другой -  уничтожить  цель,  сделав ее
частью  взрыва.  Возьмем,  к  примеру, машину. Чаще  всего  бомбы  кладут  в
двигатель. Знаешь, почему?
     - Нет, - ответил Эдельстайн.
     - Потому что они знают только, как подключить их к зажиганию,  и хотят,
чтобы  не  было видно  проводов. Кладут прямо в  мотор;  иногда  получается,
иногда - нет.  Знаешь,  почему нет?  Потому  что между водителем  и  мотором
находится чертова  огнеупорная  перегородка, и  порой все кончается тем, что
бедному парню просто отрывает ноги.
     -   Некомпетентность,   -  заметил   Эдельстайн,   втайне   презиравший
прокуроров,  которые   не   оказывали   ему   достойного   профессионального
сопротивления.
     -   Да-да,  точно,  -   обрадовался  Бомбелла,  почувствовав   по  тону
Эдельстайна, что "некомпетентность" - нечто нехорошее. -  Бомбу нужно класть
под сиденье. Взять  приспособление, которое срабатывает при  давлении фунтов
восемьдесят, не больше...
     - Кто же так мало весит?
     -  Некоторые  садятся в  машину, стоя ногами на мостовой,  или сползают
вниз, так что на сиденье оказывается только торс.
     -  Но  торс,  особенно  женский,  может  весить  и меньше,  -  возразил
Эдельстайн.
     - Тогда помогают тормоза. При  нажатии на  тормоз  тело вдавливается  в
сиденье, так что при первой же остановке взрыв гарантирован.
     - Гениально, - сказал Эдельстайн. - Но почему же тогда в прошлом  году,
в мае, ты все-таки использовал зажигание?
     - В прошлом мае была не моя работа, - сказал Бомбелла.
     - Забавно, - сказал Эдельстайн. - Тогда ты мне говорил то же самое.
     - Так  вот, для автомобилей я не люблю использовать всякие там железки,
гвозди или  что-то вроде ручных гранат. Мне нравятся чистые взрывы. Особенно
летом, когда в машине работает кондиционер и окна закрыты. Машина становится
как бы гильзой.
     - Блестяще, - сказал Эдельстайн.
     - Внутри создается  прекрасное давление.  Никаких там переломов костей.
Клиент гибнет от удара взрывной волны.
     - Блестяще, - сказал Эдельстайн.
     - Я мог бы сделать бомбу из колоды карт, - сказал Бомбелла. - Видишь то
дерево? Я могу переломить его в  любом месте и сделать так, чтобы  оно упало
именно туда, куда нужно. Укажи любое место возле этого дерева, и я уложу его
именно туда.
     - А по кривой можешь? - улыбнулся Эдельстайн.
     - Не-а. Пока  что  нет,  -  ответил  Уилли,  немного  подумав.  -  Но в
дождливый  день,  когда  воздух  влажный  и  тяжелый,  при  хорошем  ветре -
восемнадцать -  двадцать три  мили  в час,  при  помощи  подходящего дерева,
например молодого тополька,  и если бы я  сам отметил место, наверное, попал
бы и по кривой.
     - Ты просто прелесть, Уилли.
     Они ехали  не  спеша,  и на  второй  день  впереди  покажись  пригороды
Питсфилда,  штат  Массачусетс,  -  место  рок-фестиваля,  где   должна  была
появиться Викки Сто
     - А мы правильно едем? спросил Эдельстайн.
     -  Когда я  звонил,  мне  велели сначала  кое-куда  заехать, -  ответил
Бомбелла.
     Не  доезжая до  Питсфилда,  Уилли  остановил  свой  "континентал" возле
большого  указателя,  на  котором значилось "Уайтвуд  коттаджез",  подошел к
почтовому  ящику  и  вытащил  из него  что-то похожее на свернутый  в трубку
журнал. На нем было напечатано имя: "Эдельстайн".
     - Я не  планировал до  такой степени  впутываться в это  дело, - заявил
Эдельстайн, когда Уилли вернулся к машине. - Что в свертке?
     - Здесь должны быть деньги и записка.
     - Дай я прочту тебе записку, - предложил Эдельстайн.
     - Я умею читать, - ответил Уилли.
     Уилли не соврал. Эдельстайн наблюдал, как шевелятся его губы, складывая
из букв  слова. Эдельстайн попробовал заглянуть  в записку, составленную  из
вырезанных букв, наклеенных на бумагу, но Уилли ревниво прикрыл ее рукой.
     - Пересчитай  деньги, - сказал  Уилли,  кинув сверточек  Эдельстайну  и
пряча записку в карман.
     - Пятьдесят тысяч, - ответил Эдельстайн.
     - Хорошие деньги, - заметил Уилли. - сюда.
     - Здесь половина того, что ты мне должен, - сказал Эдельстайн.
     - Я отдам тебе все на концерте.
     -  А потом мне лучше исчезнуть, Уилли. Я тебе  не понадоблюсь,  а  буду
только мешать, правда?
     - Ага, -  угрюмо  отозвался  Уилли. -  Хочешь, я  покажу тебе  классный
взрыв?
     - Какой взрыв? - подозрительно спросил Эдельстайн.
     Проезжая мимо  магазинчика, Уилли  предложил  Эдельстайну  купить банку
"пикулей по-домашнему", и, как того  и следовало ожидать, Эдельстайн не смог
ее открыть. Они  проехали  весь  Питсфилд. Уилли не захотел останавливаться,
чтобы  пообедать.  Эдельстайн  не  спускал  глаз  со стоявшей  между ними на
сиденье банки.
     - Я  могу открыть  ее взрывом, - похвастался Уилли, когда  они ехали по
магистрали номер восемь в сторону Норт-Адамса.
     - Правда?
     - Запросто. И ни одной трещины не появится.
     - Тогда давай, Уилли. Я умираю с голоду.
     Свернув  на  обочину  и  остановив  машину, Уилли потянулся  к  заднему
сиденью  и извлек  из-под журнала  бомбу, сделанную  из  колоды карт. В  бок
колоды  он вставил  что-то похожее  на авторучку и  очень осторожно накрутил
разогнутую скрепку для бумаги.
     - Вылезай, - сказал Уилли и, когда Эдельстайн вышел из машины, протянул
ему банку. - Держи ее в левой руке.
     Эдельстайн взял ее обеими руками.
     - В левой, - повторил Уилли, и Эдельстайн взял банку в левую руку.
     На секунду задумавшись, Уилли сказал:
     - Поставь вон туда, на камень.
     Когда Эдельстайн вернулся к машине, Уилли протянул ему бомбу.
     -  А теперь делай так, как я скажу,  - велел Уилли.  - Поставь бомбу на
крышку банки  той частью, где скрепка для бумаги, и - сюда. Не задерживайся.
Она рванет, когда я заведу машину.
     - Блестяще. А как это получается?
     - Давай, давай, - сказал  Уилли,  и Эдельстайн поспешил к камню, хрустя
ботинками по гравию.
     Он опасливо установил бомбу на банку и подбежал к машине.
     - Все. Давай, гений. Я проголодался.
     - Ты не так поставил - скрепка не на крышке банки.
     - Как ты это отсюда разглядел?
     - Вот так. Смотри, сейчас я  заведу машину и ничего не произойдет. -  С
этими  словами Уилли  повернул ключ  зажигания,  и  точно:  банка  с  бомбой
благополучно остались на месте.
     - Ну и ну. Ты - гений.
     Эдельстайн  вернулся,  взял  бомбу  и,  хотя  и  понимал, что  в  таком
положении бомба  стаять  не будет и упадет,  прижал скрепку  к металлической
крышке банки.
     В  ту  же  секунду его живот оказался нашпигован  пикулями вперемешку с
осколками стекла и кусочками металлической крышки. То же  случилось и с  его
лицом. Вернее, с тем, что от лица осталось.
     Осколки долетели и до машины, простучав  по дверце. На стекле появилась
щербинка. Такого не должно было произойти.
     - Черт побери, - произнес Уилли-Бомба Бомбелла. - Опять  фирма экономит
на банках, покупает всякую дешевку.
     И  он  поехал  дальше,  туда,  где  состоится  рок-концерт   и  где  он
рассчитывал, выполнив контракт, разбогатеть на  миллион долларов. Лежавшие у
него в кармане пятьдесят тысяч были  платой за  дополнительное поручение.  В
записке говорилось: "Убей Эдельстайна. Он слишком много болтает".


ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ


     Викки Стоунер была жива.  Она стояла на обочине магистрали номер восемь
неподалеку от Питсфилда  и болтала, когда где-то неподалеку раздался грохот,
очень похожий на взрыв.
     -  Началась  революция,  - сказал один из парней,  долговязый блондин с
волосами до плеч,  стянутыми  тугой повязкой  в индейском стиле, на  которой
странным образом соседствовали символы племен мохауков и арапахо. Такой союз
был неизвестен истории в отличие от фирмы "Дибл" в Бойсе, штат Айдахо.
     - Еще рано.  Мэггот - в Норт-Адамсе, - сказала  Викки. - Я когда-нибудь
трахну этого Мэггота.
     - Мэггот - кайф,  - откликнулась молоденькая девчонка,  сидевшая верхом
на рюкзаке. Уже  несколько часов они торчали под утренним солнцем  Беркшира.
Мимо  проезжали  велосипеды, разрисованные автобусы "Фольксваген" и легковые
машины. Кто-то из девушек предположил: никто не хочет  их  подвозить, потому
что парни не в той  карме.  Те, в свою очередь,  считали, что причина в том,
что девчонки не хотят выйти на дорогу и поработать.
     - Как, например? - поинтересовалась Викки.
     - Например, покажи сиську, - предложил один из парней.
     - Сам показывай.
     - А у меня нет.
     - Покажи, что есть.
     - Меня могут отоварить.
     - А я не собираюсь торчать там как приманка.
     Так они стояли  в ожидании  попутчика, который  подвез бы их оставшиеся
двенадцать  миль  до  конечного пункта их  путешествия -  рок-фестиваля  под
названием  "Норт-Адамс  экспириенс".  Город  мог  считать  фестиваль  своим.
Устроители  могли  претендовать на прибыль. Но само событие принадлежало его
участникам. Это не то, что  пришел в  кинотеатр, сел, и тебе  покажут всякую
белиберду. Здесь ты являешься частью события, а оно -  часть тебя, и ты  сам
делаешь  его таким, какое  оно есть,  вместе с "Дэд  Мит Лайс", и  "Хэмилтон
Локомоутивз", и "Перлойнд Летгэрэ".
     Оно начнется не в  восемь вечера, как было объявлено. Оно уже началось.
Дорога сюда - тоже часть  этого события. "Тачки" были его частью. Сидение на
обочине в  ожидании, когда тебя подбросят,  тоже  было его частью. "Травка",
"колеса-таблетки", порошки  тоже были  его частью. Ты был его частью. Это  -
твое, и никто не объяснит, что это такое, как ни старайся.
     Викки  не стала спорить  вместе со  всеми, что это  был за громкий шум:
революция,  мировая война или просто звук выхлопа машины. Хватит с  нее. Она
сыта вот до сих пор и даже выше.
     Какой-то сплошной мрак  - сначала проблемы с отцом, потом  нескончаемая
чертовщина последних дней.
     Все  началось  очень  просто.  С   простого,  разумного,  незатейливого
желания. Она хотела Мэггота. Она уже поимела Неллза Борсона из "Кокамеймиз",
всю "Гинденбургскую семерку", и теперь ей был нужен, ей был очень нужен один
лишь Мэггот.
     Но когда она известила об этом отца, он запер ее в их  доме в Палм-Бич.
В этом гробу  среди газонов.  В этой каталажке с прислугой.  Она дала оттуда
деру, но ее поймали. Она вновь удрала, но ее опять водворили на место.
     Папочка, заключим  соглашение. Она готова обсудить  условия. У нее были
кое-какие его бумаги и магнитофонные записи его телефонных разговоров. Викки
сказала:
     - Что ты мне дашь за бумаги и пленки с записями разговоров о махинациях
с зерном?  Какую цену ты предлагаешь?  Ну?  Давай, давай.  Что, ты  говоришь
"отстань"? Я не ослышалась? Так что предложишь за это?
     - Отправляйся к  себе в комнату, Виктория, - последовало предложение, и
тогда Викки Стоунер  притворилась, что  пошла к себе наверх,  и ... сбежала.
Вместе  с  пленками  и  документами,  которые  она  передала  в  прокуратуру
Соединенных Штатов в  Майами. И что тут началось! Все папочкины дружки с  их
адвокатами,    нервными    расстройствами,    неожиданными     кругосветными
путешествиями вдруг подняли такой шум! "Как можно было так поступить!" Тогда
был улет, но потом все пошло не так. И этот Блэйк был вроде неплохим парнем,
хотя и скучным.
     Потом - Денвер, эта хреновина со стрельбой и прочая  пакость. Она опять
сбежала и ждет здесь, на обочине  магистрали номер  восемь, чтобы кто-нибудь
ее подбросил всего на несколько миль до "Норт-Адамс экспириенс" И вдруг этот
грохот... Неужели опять неприятности?
     - Это революция, - повторил парень с индейской повязкой на голове.
     Но  он говорил  то  же  самое накануне вечером, когда упала и разбилась
бутылка  с газированной  водой,  а когда в  небе  появилось звено реактивных
самолетов, он сказал, что это фашистские свиньи полетели на бомбежку.
     - Ты лучше лови  машину, -  сказала  Викки  и  опустила голову на  свой
рюкзак. Она надеялась, что папа не слишком тревожится. По крайней мере, судя
по их последнему телефонному разговору, он стал посговорчивее.
     Мимо прошелестел серый "линкольн континентал" с "динозавром" за  рулем,
и Викки закрыла  глаза. Вдруг раздался визг шин. После короткой паузы машина
подъехала к ним задним ходом.
     Викки открыла глаза.  За рулем сидел очень несимпатичный тип  со шрамом
на  носу.  Он  посмотрел  на что-то у себя в руке,  потом взглянул на Викки,
потом опять себе в ладонь и спрятал это что-то в карман.
     - Подвезти? - крикнул он в открытое окно машины.  Забавный автомобиль -
весь  в  отметинах с одной  стороны, будто кто-то  истыкал его  гвоздем  или
чем-то в этом роде.
     -  Точно, - отозвался  парень с  индейской повязкой на  голове,  и  вся
компания вместе с Викки набилась в роскошный лимузин.
     - Ты - мафиози, ага? - спросил парень с повязкой.
     - Ну зачем ты так? - ответил водитель, глядя на Викки в зеркало заднего
вида. - Это невежливо.
     -  Я обеими  руками  за  мафию.  Мафия  борется  против  господствующей
верхушки. Это - кульминация многолетней борьбы против правящих кругов.
     - Я -  не мафиози. Ни в коем случае, - ответил Уилли-Бомба, по-прежнему
глядя на Викки, убедившись наконец в том, что это та самая девчонка. - А где
же вы, ребята, собираетесь ночевать?
     - А мы не собираемся  ночевать, мы собираемся быть! Быть на "Норт-Адамс
экспириенс".
     - А спать будете на свежем воздухе?
     -  Под звездами,  пока  правительство  не  добралось  и до  них  своими
погаными руками.
     - Вот такие ребята мне нравятся. Знаете, где лучше всего спать?
     - На сеновале?
     - Нет,  -  ответил  Уилли-Бомба Бомбелла. - Под  кленом.  Под  красивым
стройным  кленом. Он поглощает  из воздуха всю гадость.  Правда. Поспите под
кленом - никогда не забудете. Я серьезно. Клянусь Богом.


ГЛАВА ПЯТАЯ


     - Эй,  он  что, кто-то  такой? -  крикнула прыщавая  девица  с  задорно
прыгавшей под пятнистой майкой грудью.
     -  Да нет, никто, - отозвался Римо, роясь в кармане в  поисках ключа от
номера мотеля. Чиун  сидел возле  своих четырнадцати  лакированных сундуков.
Его золотистое  утреннее кимоно слегка колыхалось от  ветерка, обдувавшего с
запада "Норт-Адамс  экспириенс"  -  то,  что раньше  было полями фермерского
хозяйства  Тайруса, пока хозяин не понял,  что  землю  можно  использовать с
большей выгодой, чем просто выращивать на ней кукурузу.
     - Он похож на кого-то.
     - Нет, это не он.
     - А можно мне кусочек его кайфовой рубахи?
     - Я бы на твоем месте к ней не прикасался, - посоветовал Римо.
     - Он не станет возражать, если я позаимствую кусочек  его  дашики. Нет,
он определенно - кто-то. Он - некто. Я  знаю. Эй, там! Здесь кое-кто. Кто-то
приехал!
     И  из машин, и  из грузовичков, и из-за скал,  и из-за  деревьев  - они
появились  отовсюду.  Поначалу их  было  не  так много, но  когда  остальные
заметили   движение  на  поле  Тайруса,  всколыхнулась  вся  толпа.  "Кто-то
приехал!" Самое главное на любом рок-фестивале - кого-то встретить.
     Римо  вошел  в н  У этого неожиданного  ажиотажа  могли быть самые
разные  последствия. Один  из вариантов предполагал необходимость избавления
от мертвых тел.
     Ну и что? Если  все началось не слава Богу, то не  исключено, что так и
пойдет. Сперва  - абсурдная  беседа  со  Смитом. Потом - эта  девица,  Викки
Сто Ее фотографии в колыбели,  снимки раннего детства, сделанные где-то
в толпе и фото Викки с остекленевшими глазами.
     В  задачу Римо  входило  охранять ее от неизвестных убийц. Если она еще
жива. А она могла  быть или на дне озера,  или похороненной в пещере, или  в
подвале  какого-нибудь  дома,  или  растворенной   в   кислоте,  или  еще  в
чем-нибудь.
     Но  если она жива, то где ее искать? Об этом не знал никто, включая  ее
отца,  но существовало весьма вероятное  предположение о том,  что она может
оказаться  на каком-нибудь рок-фестивале,  так как  принадлежала  к  разряду
рок-фанаток - девочек-"группи".
     На  каком рок-фестивале? Если  она жива,  то  не пропустит  "Норт-Адамс
экспириенс". В конце концов туда ведь должны приехать "Мэггот энд зэ Дэд Мит
Лайс". Сколько же там будет народу? От четырехсот до ста тысяч человек.
     Благодарствуйте.
     Тут Римо задал Смиту вопрос: поскольку инициатор открытого контракта  -
скорее всего,  один  из тех, кто  занят  соглашением  по зерну  для русских,
возможно  даже и отец Викки, почему бы Римо не заняться тем, что  он  делает
лучше  всего? Пройтись по списку всех подозреваемых, найти  того, кто  готов
оплатить убийство, и разобраться с ним.
     Не  годится,  объяснил Смит. Это займет слишком много  времени,  и риск
чересчур велик. Вдруг Римо нападет на ложный след. Тогда убийца доберется до
Викки Сто Нет. Необходимо ее защитить.
     Решено. И вот он здесь.
     Возле  их номера послышалась  какая-то  возня, дверь  распахнулась, и в
комнату  начали  поступать  сундуки  Чиуна с тянувшими их за ручки  фанатами
тяжелого рока,  стонавшими и изнывавшими, словно  они были закованы  в цепи.
Римо услышал крики и подошел к  окну. Какой-то  юный  толстяк  с животом, не
умещавшимся в  джинсах, и в майке с пацифистской символикой пытался стукнуть
девицу, надпись на майке  которой предлагала "любить, а не воевать". Барышня
вцепилась толстяку в пах.
     - Я понесу сундук. Он разрешил мне! - кричала девица.
     - Нет, он сказал мне!
     - Нет, мне, жирная свинья!
     То же  самое творилось  и вокруг, и Римо заметил, что Чиун заволновался
за сохранность  сундуков. Чиун забрался на один из сундуков и простер руки с
длинными ногтями к небу. И он обратился к ним, к этим детям. И он сказал им,
что сила их сердец должна быть  воедино со вселенскими силами и  что все они
должны слиться  с тем, что  едино. Они должны стать  одним  целым с тем, что
является одним целым.
     Они  должны стать  одной рукой, одной спиной,  одним  телом.  И сундуки
должны плыть словно  лебеди  по золотистой  глади озера. И первым - вон тот,
зеленый.
     И в то  утро все сундуки,  один за другим, проследовали в номер Мастера
Синанджу. Зеленый - во главе.
     Когда  все сундуки  были аккуратно расставлены в номере, причем зеленый
стоял поодаль, возле окна, Мастер  Синанджу со всеми попрощался. А когда они
не пожелали  расставаться  с такой  выдающейся личностью, настаивая на  том,
чтобы  "некто" рассказал  о себе, он  замолчал. Но произошла  странная вещь.
Золотистые  полы  кимоно  слегка шелохнулись,  и  все до  одного  поклонники
оказались за дверью.  У последнего  на щеке красовался впечатляющий след  от
удара.
     - Он наверняка  кто-то! - взвизгнула какая-то девица. -  Только  кто-то
может такое. Я должна поиметь его. Он - мой. Я хочу его!
     Чиун  открыл  зеленый  сундук.  Римо  знал, что  в  нем  -  специальный
телевизор, который не просто показывал один канал, но одновременно записывал
два  других, потому  что,  как  часто  повторял Чиун, "все  хорошие передачи
почему-то   всегда   идут    одновременно".   Под   "хорошими    передачами"
подразумевались "мыльные оперы".
     Другой отличительной особенностью этого  телевизора  было  то,  что все
надписи и эмблемы фирмы "Сони" были стерты, оторваны или замазаны краской, и
вместо  них  красовалось  "Сделано  в  Корее".  Чиун  отказывался  от  всего
японского из-за  недавнего, как он  объяснял,  предательства  японцами  Дома
Синанджу.   Сверившись  с   хронологической  таблицей   правления   японских
императоров, Римо пришел к выводу, что этот "недавний" инцидент  произошел в
1282 году нашей эры.
     По словам  Чиуна,  японский император, прослышав о мудрости  и  чудесах
Синанджу,  послал к тогдашнему Мастеру эмиссара  с просьбой  помочь  в одном
трудном деле. Мастер не  предполагал, с  каким  коварством и вероломством он
имеет дело,  пока не заметил, что его обокрали. Шпионы императора следили за
его  действиями,  перенимая  его  приемы,  и  похитили у Синанджу  искусство
ниндзя, или бесшумного ночного нападения.
     - Значит,  они заплатили  ему за услуги и  переняли какие-то  приемы? -
уточнил Римо.
     - Они  украли  то, что  долговечнее  рубинов,  -  отвечал  Чиун. -  Они
похитили мудрость  -  ту самую, что я пытаюсь  передать тебе и к  которой ты
относишься с пренебрежением.
     - С чего ты взял, папочка?
     - Ты  не  сознаешь  степени  вероломства  японцев. Хорошо,  что  они не
добрались до  этого телевизора, а то  бы скопировали и его. Японцам доверять
нельзя.
     -  Да  уж,  конечно. Если  бы корейцы не проявили бдительность,  японцы
передрали бы всю великую корейскую электронную технологию.
     Когда по телевизору начался сериал "Пока Земля вертится", Римо вышел на
улицу поискать рыжеволосую девушку, которая могла как  оказаться,  так и  не
оказаться среди живых.
     Пробираясь среди сгрудившейся возле  двери толпы,  Римо  слышал обрывки
фраз: "Это - никто, он работает на  того... эй, не толкайся... эй, ты, убери
руки... это не тот... это никто... тот там, внутри".
     Он бродил  по полю фермера Тайруса, напоенному  ароматами  марихуаны  и
гашиша, переступая через лежавших на земле людей и рюкзаки.  На краю поля он
чуть не наступил на пук  проводов, идущих к сцене, сооруженной на том месте,
где  когда-то росли  тыквы. По  бокам сцены стояли две высокие металлические
башни. Деловито и  энергично сновали многочисленные электрики, проверявшие и
устанавливавшие   аппаратуру.   Лишь   бороды   и   одежда    несколько   не
соответствовали их деловитому виду.
     Возле сцены Римо заметил разметавшиеся по рюкзаку огненно-рыжие волосы.
Сверху к ним прижималась  голова  с каштановыми волосами.  Тела  были укрыты
одеялом и двигались.
     Он обошел  двух девушек, откачивавших третью,  которая никак  не  могла
прийти в  себя  от  ЛСД, подошел к  двигавшемуся  одеялу и  стал  ждать... И
ждать... Под рыжими волосами  не было  видно лица. Римо решил подождать еще.
Когда ему это надоело, он нагнулся  и  быстро  пробежал  двумя указательными
пальцами по  нижней части  позвоночника  верхнего тела. Он проделал это  так
быстро, что со стороны могло показаться, будто он поднял с одеяла листик.
     - У-у-у! - простонало в экстазе верхнее тело, как и ожидал Римо, однако
движение под одеялом не прекратилось.
     Ну все, довольно. Он отпихнул в  сторону обладателя коротких каштановых
волос, чтобы взглянуть на лицо того, кому принадлежали длинные рыжие волосы.
Это оказалась  не Викки Сто И вообще никакая не Викки. И не женщина,  а
мужчина.  А женщина  -  с короткими каштановыми волосами - занимала  верхнюю
позицию.
     - Сделай так еще раз, - попросила она.
     Римо  продолжил  поиски Викки Стоунер,  если она  еще была в живых.  Он
осмотрел поле, проверил  стоявшие вдоль дороги размалеванные автобусы. Время
от времени он говорил встречным:
     - Я  ищу девушку. Ей девятнадцать лет. Рыжеволосая. Веснушчатая.  Зовут
Викки.
     Никакой реакции. Затем  мимо него проехал серый "линкольн  континентал"
За  рулем  сидел  человек  со  шрамом.  На  заднем  сиденье спала девушка  с
веснушчатой   физиономией.   Похожа.   Римо   заметил,   что   "континентал"
припарковался на дороге в полумиле от  него. Из него  вышли четверо  молодых
людей и человек  со шрамом  и продолжили свой путь к "Норт-Адамс экспириенс"
пешком. Крепкий тип  со шрамом старался казаться  дружелюбным;  жестикулируя
руками, он показал на башню слева от сцены. Он даже расчистил ребятам место,
грубо распихав остальных. Римо последовал туда.
     -  Я  слышала,  что  "кто-то"  в  мотеле,  -  взволнованно  воскликнула
рыжеволосая девица. Это точно была Викки Сто
     "Как быстро  распространяются слухи!" - удивился  Римо,  хотя и  раньше
слышал,  что  в  среде поклонников  тяжелого  рока  новости распространяются
быстрее скорости света и с удивительной точностью.
     - Он "кто-то", но мы пока не  знаем кто,  - добавил  молодой  блондин с
индейской повязкой.
     По   тому,  как  тот  стоял,   Римо  заметил  кое-что,   не  замеченное
окружающими, потому что все замечали оружие лишь по его виду и очертаниям, а
не по тому, как реагирует на него тело. Римо понял,  что блондин  вооружен и
что он следит за Викки Сто
     Крепкий  мужчина к серой шляпе разглядывал левую башню. Кажется, он  не
вооружен.  Но Римо почувствовал нечто  странное  в  том,  как он  смотрел на
башню, словно рассматривал ее как орудие разрушения.
     Римо  молча  сел  возле  Викки  Стоунер  и  стал  ждать.  Поле  Тайруса
заполнялось.  Повсюду  раздавались  многочисленные  крики   и   приветствия,
слышались гитарные аккорды.
     Над  полем разносилась чья-то  громкая песня, и,  наблюдая за тем,  как
Викки Стоунер засыпает, Римо попытался разобрать слова:
     Раскрой глаза и облако всоси,
     Вихрись мой путь далек,
     И радостно всплакнем на посошок,
     Ведь завтра - лишь просроченный билет...
     Горит живот от химии любви.
     Тебя подачками стремятся удержать.
     Раскрой глаза, тебе ведь наплевать...
     Раскрой глаза и облако всоси.
     Римо поинтересовался у блондина с повязкой смыслом текста песни.
     - Понимай,  как  хочешь, старик.  Как есть,  так  и  есть.  Не  в  кайф
уточнять, врубаешься, чувак?
     - Конечно, - отозвался Римо.
     - Это - протест.
     - Против чего?
     -  Против  всего,  старик,  врубаешься?  Против  того,  что   затрахали
окружающую среду. Против лицемерия, мужик. Против угнетения.
     - Тебе электрогитары нравятся? - спросил Римо.
     - Я от них тащусь. Гитары - кайф.
     - А ты знаешь, откуда берется электричество?
     - Это - карма, старик.
     - Нет,  не  из  кармы,  из  генераторов,  - сказал  Римо. - Из  природу
загрязняющих, умопомрачающих генераторов.
     - Никогда такого не слышал, старик!
     - Какого?
     -  Таких слов. Это - улет, старик! Лом. Генераторы - средозагрязняющие,
умопомрачающие - генераторы. Кайф!
     Будучи не в состоянии использовать далее подобную лексику,  Римо умолк.
Он наблюдал,  как мужчина со  шрамом покрутился  сначала  возле  одной опоры
башни, затем - возле другой, но так ненавязчиво, что это выглядело, будто он
просто болтается без дела.
     "Дэд Мит Лайс" должны были начать в семь вечера. В половине  седьмого с
такой  громкостью, что можно было  бы услышать и на дне болота, из динамиков
разнеслось известие о сорокапятиминутной задержке. В семь сообщили, что  все
начнется не раньше,  чем  через  час. В половине  девятого объявили, что все
начнется  с  минуты  на  минуту.  В  девять  часов  несколько  ослепительных
прожекторов  обозначили  сцену,  отделяя  ее  от  окружавшей темноты,  и  из
динамиков прозвучало: "Вот они!"
     Раздались визга и стоны, но на сцене  так никто и не  появился. Потом в
луче большого прожектора на сцене выросла виселица. Раскачиваясь на веревке,
из темноты  показалось тело. Оно  дергалось, изображая судороги, причем  таз
двигался как при половом акте. Затем веревка оборвалась, и тело благополучно
приземлилось  на ноги, живое и невредимое, в белом  трико с вырезом почти до
лобка.  На атласном комбинезоне висели куски сырого мяса, и сочившаяся кровь
впитывалась в блестящую ткань.
     Микрофон на сцене был поднят до нужного уровня, и Мэггот провозгласил:
     - Привет, скоты! Вас тут как грязи. Как грязи в поле!
     Это было воспринято с энтузиазмом. Во время радостного улюлюканья  Римо
заметил,  что блондин с индейской повязкой решил действовать. Оружием у него
оказалось шило с маленькой ручкой. Только  Римо было заметно его неожиданное
движение  в  сторону Викки  Стоунер, потихоньку  просыпавшейся  рядом.  Римо
предпринял  контрдействия. Левой рукой он  раздробил  запястье нападавшего и
резко развернул парня  к себе Глаза блондина  округлились  от  неожиданности
сначала по поводу вдруг  онемевшей в момент  удара  кисти руки,  а потом  по
поводу того,  что происходило  у него  в сердце.  Хотя  в  нем уже ничего не
происходило.  Оно перестало  биться.  Превратилось  в желе.  Парень  рухнул,
изрыгая кровь, а толпа продолжала самозабвенно улюлюкать.
     Кто ползком, кто кувырком - на сцене  появились участники  группы  "Дэд
Мит Лайс". Ударник по  совместительству  должен был  бить  в гонг. Справа на
обособленном  участке сцены стояли рояль, орган  и клавикорд,  среди которых
расположился другой  член группы. Лохматый тип с духовыми инструментами тоже
выполз  на  сцену.   Толпа  радостно  приветствовала  появление  всех   трех
музыкантов "Дэд Мит Лайс".
     Мэггот взмахнул рукой, и они запели. Римо  расслышал нечто  связанное с
красной   кроватью,  ра-ра-ра,  чьей-то   матерью,  ра-ра-ра,   черепахой  и
компанией.
     - Кайф! - взвизгнула Викки в ухо Римо, и тут возвышавшаяся слева  башня
задрожала от похожего на взрыв хлопка; затем раздался еще один хлопок, с нее
посыпались  люди, и башня стала падать, как молот, прямо туда, где вместе со
всеми радостно прыгала и визжала Викки Сто
     Толпа  мешала  свободному движению,  поэтому Римо,  схватив Викки,  как
буханку  хлеба,  прорвался  среди  людей,  устремляясь  туда,  где,  как  он
чувствовал,  они будут в безопасности. Башня  рухнула на землю всеми  своими
восьмью тоннами, с глухим ударом  вбив в землю часть толпы шириной до десяти
ярдов.
     Римо с Викки были целы и невредимы.  Они стояли у основания башни, там,
где она была перебита взрывом на  высоте человеческою роста. Именно там, где
приложил руку здоровяк со шрамом на лице.
     Со сцены  по-прежнему  неслось что-то  про  мать, кровать  и  черепаху.
Та-ра-ра-ра!
     - Они не остановились! - крикнул кто-то. - Они продолжают играть!
     -  Вперед, "Дэд  Мит Лайс"! Да здравствует  "Дэд Мит Лайс"!  -  проорал
Мэггот, что было встречено радостными воплями,  заглушившими  стоны попавших
под башню.
     - Царствуй вечно, "Дэд Мит Лайс"! - визжала Викки Сто
     Римо схватил ее за шиворот и поволок с поля за ворота, где уже никто не
собирал деньги за вход.
     - Убери лапы, свинья! - верещала Викки Стоунер, но Римо не отпускал ее.
-  Отвяжись от  меня!  - вопила Викки, пока не увидела,  куда ее  ведут. Они
приближались к мотелю, где находился "кто-то".
     -  Он хочет  меня, а? - спросила она, часто  дыша.  -  Это он послал за
мной, да? Он послал  за мной. Кто  он? Не можешь сказать, да? А, у тебя есть
ключ. Ключ от его номера. У тебя есть ключ от ЕГО номера!
     Римо  уже   не  нужно  было  держать  ее   за  шиворот.  Викки  Стоунер
подпрыгивала от возбуждения.
     - А я подумала, что ты решил меня прикончить, - сказала  она. - Я же не
знала. Я поимела Нелза Борсона. Знаешь Нелза Борсона? Так вот, его. Было так
клево. А потом  всю "Гинденбургскую  семерку". Прямо в аэропорту.  Они ждали
самолет. Я поимела их всех!
     Римо  открыл  дверь,  и когда  Викки  Стоунер  увидела  тщедушного,  но
величественного  корейца  в  темно-синем  кимоно,  сидевшего  на  циновке  и
медитировавшего, у нее вырвался тихий стон радости.
     Римо закрыл дверь.
     - О, какой  кайф,  какой кайф, слава тебе,  вечная слава! - воскликнула
она, опускаясь перед Чиуном на колени.
     Чиун позволил  себе  величаво заметить  чье-то присутствие.  Пораженная
надменным величием его движений, Викки Стоунер уткнулась лбом в циновку.
     - Поучиться бы тебе у молодежи твоей страны, - сказал Чиун Римо.
     - Ты еще не знаешь, чего она хочет.
     - Ты - просто улет, - выдохнула Викки.
     - Эта малышка понимает больше тебя, Римо.
     - Славься вовеки! - не унималась Викки.
     - И она отдает мне должное.
     - Кто ты? - промолвила Викки
     - Мастер Синанджу.
     - Я балдею, Синанджу! Улет!
     - Видишь, Римо?
     - Она  понятия не имеет, о чем ты говоришь, папочка.  Она  и  слыхом не
слыхивала о Синанджу. Вообще о Синанджу на Земле знает  от  силы с полдюжины
человек, да и те помалкивают.
     - Бриллианты не менее ценны оттого, что они есть не у каждого, - сказал
Чиун.
     - Спокойной ночи, - сказал Римо и отправился в ванную, чтобы найти вату
и  заткнуть уши, хотя и знал заранее, что это не поможет: от рева  Мэггота и
"Дэд Мит Лайс" дрожали стены и пол мотеля.
     А  снаружи,  в  своем  "континентале",  сидел  Уилли-Бомба  Бомбелла  -
разочарованный  гений, чьи  надежды  рухнули, мастер,  чье  детище оказалось
уничтоженным судьбой-злодейкой.  Башня упала как надо. Как замечательно  она
падала! Как красиво! И вдруг из толпы выныривает эта рыжая большеротая девка
с похожим на гомика типом с широкими  запястьями. Жива и  невредима! У Уилли
отняли миллион долларов. Этот  тип  украл кусок хлеба у детей Уилли, вытащил
эти деньги у  Уилли из-под  подушки, залез к Уилли  в  дом и  опустошил  его
карманы!
     Уилли должен расквитаться, несмотря на то, что мотель представлял собой
ничтожную постройку, стены которой  едва  ли можно было  назвать  стенами, и
держится-то все на штукатурке. Просто не с чем работать - это тебе не кирпич
и даже  не дерево. С деревом работать хорошо. Если все правильно сделать, от
него  разлетаются  щепки, как осколки ручной гранаты. А  этот мотель? Пустое
место.  Все  равно  что   чистое  поле  взрывать.  Эта  мысль  навела  гений
Уилли-Бомбы на размышления.
     Предположим, мотель - это поле, а  комнаты - гигантские норки сусликов,
до  которых  ему  и надо добраться.  Может  быть сочетание ударной  волны  с
осколками? Тогда он, возможно, прикончит девчонку. И получит миллион.
     Уилли открыл багажник своей машины и стал соединять  провода, смешивать
химикаты,  собирая  какое-то  хитрое  устройство.  Он  насвистывал   мелодию
"Работай и посвистывай"
     Краем глаза  он  заметил, как открылась дверь номера,  где  остановился
  Белая  полоска света упала  на стоянку машин перед мотелем. Он увидел,
как из двери вышел сам вор - тот самый парень с широкими запястьями, который
спас рыжую. И этот тип имел наглость подойти прямо к Уилли.
     Уилли  выпрямился.  Он  был выше  этого  малыша почти на шесть дюймов и
весил фунтов на сто больше.
     -  Чего надо?  - спросил  Уилли  тоном,  от которого у тех,  к кому  он
обращался, непроизвольно опустошался либо желудок, либо мочевой пузырь.
     - Хочу тебя помучить, - спокойно ответил Римо.
     - Чего ты там сказал?
     - Я буду крошить тебя  на мелкие кусочки до тех пор, пока ты не станешь
умолять, чтобы я тебя прикончил. Что ты здесь делаешь?
     Поскольку Уилли  не собирался просто  так  отпускать  этого  нахального
придурка, он решил рассказать о своих планах.
     -  Я  хочу  превратить  в   отбросы  тебя,  эту  шлюшку  и  узкоглазого
старикашку.
     -  Правда?  -  искренне  заинтересовался  Римо.  -  И  как  же  это  ты
собираешься сделать?
     И Уилли рассказал о своих трудностях из-за конструкции мотеля, о  своей
идее "чистого поля" и о том, как вслед за ударной  волной,  по  его замыслу,
последуют  еще три взрыва, которые превратят обломки  мотеля  в смертоносные
снаряды.
     - Довольно рискованно, - заметил Римо. - Часовые механизмы  должны быть
отрегулированы с точностью до секунды.
     -  То-то и оно, что их нет. На  часовые  механизмы нет  надежды. Взрывы
произойдут от толчков, вызванных другими взрывами, вроде цепной реакции.
     - Замечательно, - согласился Римо.
     - Жаль, что  ты уже этого  не почувствуешь, ворюга,  - с  этими словами
Уилли огрел  - точнее, ему казалось, что огрел Римо  по  голове  здоровенным
кулачищем правой руки, но  с  ней вдруг произошла странная вещь. Рука словно
угодила  в  расплавленный свинец, а  он сам оказался на асфальтовом покрытии
стоянки. Над его головой торчала выхлопная труба "континентала".
     Грудью  он ощущал  вибрации "Дэд  Мит Лайс".  Нос  уткнулся в пропахший
маслом  асфальт стоянки. Расплавленный  свинец  будто полз  вверх по  правой
руке. Он вскрикнул от боли и услышал, как вор говорит, что жгучая боль может
прекратиться, если он заговорит, и Уилли решил все рассказать.
     - С кем ты работаешь?
     - Ни с кем.
     Что-то  раздробило  его  локоть  на  мелкие  кусочки,   и  Уилли  снова
вскрикнул,  хотя  на  самом  деле с  его  локтем ничего  не  случилось. Боль
исходила от нервных окончаний.  Если ими умело  манипулировать, то они почти
одинаково реагируют как на умелые пальцы,  так и  на  перелом костей. Или на
расплавленный свинец.
     - Ни с кем, клянусь!
     - А тот блондин?
     - Мне приказали прикончить только эту рыжую.
     - Значит, он не с тобой работал?
     - Нет, должно быть, он сам по себе.
     - Кто поручил тебе сделать это?
     - Просто  голос в телефонной трубке. Я звонил в Чикаго.  А-а-а! Хватит,
не  надо!  Отпусти локоть. Я же ничего  не скрываю! О, Господи, да кто ты  -
палач-мучитель, что ли? Я же говорю. Голос велел мне найти почтовый ящик.
     - И все?
     -  Нет,  он  сказал, то Викки  Стоунер должна быть здесь и что  миллион
долларов - не шутка.
     - А почтовый ящик? - спросил Римо.
     - Это  было что-то вроде проверки, - сказал Уилли. - Там были пятьдесят
тысяч и  еще одно задание для  меня. Насчет  того парня, с  которым мы  были
вместе. Мне заплатили, чтобы я с ним разделался. Наличными. Пятьдесят тысяч.
Эй, ну хватит же, отпусти локоть!
     Уилли-Бомба Бомбелла чувствовал,  как  боль пронзает его плечо, потом -
грудь. Он попытался объяснить  устройство бомбы, но его не поняли, совсем не
поняли.  Чтобы остановить боль,  он  рассказал  этому  мерзавцу,  как  можно
собрать простое взрывное устройство из того, что имелось у него в машине; он
рассказал все честно, потому что готов был на что угодно, даже умереть, лишь
бы прекратилась боль. Смерть и то лучше. Он чувствовал, как его запихивали в
багажник, и потом наступила темнота, а машина подпрыгивала и тряслась имеете
с бомбами, катающимися вокруг. Одна из бомб оказалась возле его правой ноги,
и достаточно было лишь  легкого удара, чтобы она  взорвалась  и  покончила с
этим подонком-мучителем.
     И Уилли ударил бомбу ногой.


ГЛАВА ШЕСТАЯ


     Раскрой глаза и облако всоси,
     Вихрись мой путь далек...
     Бу-бум"
     "Да здравствуют "Дэд Мит Лайс"!"
     Потрясающе,  старик!  Сначала  -  эта  башня,  потом  - какой-то  взрыв
неподалеку. Кайф!
     "Да здравствуют "Дэд Мит Лайс"!"
     В результате взрывов  тела иногда расплющиваются воздухом. Но если тело
движется вместе с ударной волной, оно становится похожим на снаряд, не менее
грозный, чем пуля. Главное - ни на что не наткнуться.
     Когда машина  взорвалась, Римо постарался  ни за что  не зацепиться. Он
летел мимо березок,  вращаясь как  волчок, как пропеллер, понимая, что стоит
ему  задеть за что-нибудь хоть  ладонью, его размажет  по  магистрали  номер
восемь, как сыр пармезан. Но ни того, ни другого не случилось.
     Зато именно  во время этого  стремительного вращения Римо  на мгновение
понял, что значит "всасывать облако". Правда,  он и забыл об этом  сразу же,
как только кровь снова прилила к его голове.
     На следующее утро в офис доктора Харолда Смита поступили два сообщения.
В одном, от Римо, говорилось о том, что Викки Стоунер находится под надзором
и в  нужный  момент будет  доставлена  в сенат.  Другое  прислал из Люцерна,
Швейцария, один клерк, подрабатывавший на сборе информации.
     Он сообщал, что специальный счет в одном из банков вырос с миллиона  до
полутора миллиона  долларов.  Со всех  концов  света  раздавались телефонные
звонки по поводу  этого  счета,  все связанное с  ним  хранилось в  глубокой
тайне, но  его аналитический ум  подсказывал,  что положенные в банк  деньги
предназначались  для того, кто выполнит особое задание. Да, клерк слышал и о
последнем  телефонном звонке. Он был  из Африки, звонил некто Ласа  Нильсон.
Клерк  надеялся,  что  предоставленная им  информация окажется  в  некоторой
степени полезной.
     Нильсон. Нильсон... Смит уже  слышал  это имя,  но где?  Он справился в
гигантском компьютерном комплексе  в  Фолкрофте, куда информация по крупицам
поставлялась сотнями людей, не знавшими толком для чего, и лишь один человек
имел к ней доступ - Смит.
     Ничего. Компьютер молчал. Однако у Смита почему-то появилось еще больше
уверенности  в  том, что это  имя ему знакомо. На его  памяти было  даже два
имени.  Ласа Нильсон и  Гуннар  Нильсон. И оба определенно ассоциировались с
опасностью. Но почему? Как получилось,  что ему они известны, а компьютеру -
нет? Смит смотрел, как в лонг-айлендском заливе маневрирует кеч, и, наблюдая
за этим старинным парусником, он вдруг вспомнил, где слышал о Нильсоне.
     Он позвонил по селектору своей секретарше.
     Мисс Стефани  Хэзлит  знала, что  доктор Смит был  необычным человеком,
однако все  научные работники отличались какими-то  причудами. И все же  это
было  чере  Раннее утро,  а  шефу  вдруг  понадобился  какой-то  старый
приключенческий журнал, который можно найти в некой букинистической лавчонке
в Манхэттене!  Журнал необходимо достать сегодня же, и, если она  не  сможет
заказать  его  по  телефону,  пусть  прибегнет  к  помощи  секретаря  отдела
исследований городской среды. Это было уж слишком даже для доктора Смита.
     А  когда она отыскала по телефону магазин, где  продавался этот журнал,
доктор Смит велел ей съездить туда и обратно на такси.
     - В Нью-Йорк и обратно, доктор Смит?
     - Да.
     -  Это  будет  стоить шестьдесят,  семьдесят,  а может,  и  восемьдесят
долларов.
     - Возможно, - ответил доктор Смит.
     Когда  она приехала в магазин, там  запросили сотню долларов за журнал,
стоивший два цента  в 1932 году. Эти цифра, естественно, требовала некоторой
корректировки, но не в пять же тысяч раз... Нет, это явно было чере Как
и обратный  путь в Фолкрофт. Как и пробка на Уэст-сайдском скоростном шоссе.
Чтобы отвлечься, она  решила  почитать  журнал,  который  обошелся Фолкрофту
почти в две сотни долларов, не  считая ее дневной  зарплаты. Он был ужасным.
Отвратительным. Жутким.
     Первая статья была посвящена удавкам-гарроте. В ней рассказывалось, как
и  из каких  материалов  изготавливались  наилучшие  и  о  том, что, вопреки
распространенному мнению,  величайшими  мастерами в этом  виде убийства были
вовсе не индусы - туги-душители, а румыны.
     В следующей статье  американский  маг  Гудини говорил о том, что в  его
трюках на самом деле не было ничего нового, что они являлись лишь адаптацией
техники  японских ниндзя, перенятой у легендарнейших убийц древней истории -
Мастеров Синанджу.
     Ну и что? Кому все это надо?
     Далее  следовала   статья  об  одной  шведской  семье.  Однако  вопреки
ожиданиям  в  ней ничего не  говорилось  ни  о сексе,  ни даже  о кулинарных
секретах.
     Речь шла о графе и полковнике Нильсонах. От одних только  рассказов про
них  могло стошнить.  История этой  семьи - величайших на земле  охотников -
уходила  в прошлое на  шесть столетий, в то время, когда Швеция была  мощной
военной  державой. Представители  этого  семейства частенько  оказывались по
разным  сторонам  фронта,  нанимаясь  к тем,  кто  больше платил.  Они убили
польского принца, буквально превратив его ложе в утыканную шпагами могилу, и
не позаботились о том, как разобраться между собой претендентам на престол.
     Один бургундский  герцог  нанял  их убить  младенца, который  через два
десятилетия мог заявить о своих  правах на  Бургундию,  однако отец  ребенка
тоже нанял их,  чтобы  упрочить  шансы своего сына. Младенец утонул во время
купания. Когда герцог узнал, что такая же цена была назначена за его голову,
он попробовал откупиться от семейства Нильсонов.  Но отец утонувшего ребенка
был настолько взбешен, что поднимал цену до тех пор, пока герцог уже  не мог
заплатить  больше.  Зная  о славе Нильсонов, герцог  благоразумно  предпочел
повеситься.
     Разумеется, говорилось в статье, это было  давным-давно, и нынче уже ни
Швеция, ни Нильсоны никому не угрожают. В это было легко поверить,  глядя на
умилительную фотографию светловолосых братишек Нильсонов, сидевших верхом на
пони  в белых  рубашечках и шортах.  Ласе было девять, Гуннару - пятнадцать.
Ласа собирался стать певцом, а Гуннар - пойти в медицину.
     Это оказалось единственным светлым пятном во всем журнале.
     -  Вот, пожалуйста, ваша макулатура, - сказала мисс Хэзлит,  протягивая
журнал доктору Смиту.
     - Знаете, мисс Хэзлит, в работе с компьютерами есть одна забавная вещь:
поступающая   информация   на  жаргоне  называется  "мусор-туда",  выходящая
информация  - "мусор-обратно". Но никто никогда  не закладывает  в компьютер
никакого мусора.
     - Ну, скажу я вам, этот-то журнал - настоящий м
     - Безусловно, мисс Хэзлит. Большое спасибо.


ГЛАВА СЕДЬМАЯ


     Буйвол сильнее  быка,  но не поэтому он  более  опасен. Даже  умирающий
буйвол может напасть, но и не поэтому он опасен. Буйвол нападает, даже когда
он не голоден, даже когда ему ничего не  угрожает, но и  не поэтому он более
опасен.
     Буйвол  опасен потому, что ему  нравится убивать. И в этом он похож  на
многих людей.
     Африканское  болото  пропитало его  одежду, но  Ласу  Нильсона  это  не
беспокоило.  Двое  его  носильщиков, прихвати  карабины, залезли  высоко  на
дерево, но Ласу Нильсона  это  не волновало. Его левую  ногу  покалывало  от
начинавшегося нарыва, но Ласу Нильсона  это не тревожило. Он  видел буйвола,
пожиравшего  цветы,   с  чавканьем  бродившего  по  богатой   растительности
африканских экваториальных болот.  Его  мощной спине  и  рогам на  массивном
черепе  не страшна была  ни одна винтовка,  за исключением  разве что  самых
мощных. Да и выстрел должен быть идеально точным.
     Натянув  тетиву лука, Нильсон  коснулся  стрелой  щеки. Буйвол  пасся в
сорока ярдах, против ветра. Если бы животное почувствовало его запах, он был
бы уже мертвецом. Но, благодаря его гениальным  способностям, передававшимся
в семье  из поколения в поколение,  преимущества оборачивались недостатками.
Зачем целиться в череп, когда проще попасть в туловище?
     Буйвол поднял голову и прислушался. Нильсон спустил тетиву. Тюк! Стрела
попала животному в бок. Буйвол яростно всхрапнул, но толком не  почувствовал
боли.
     Просто  маленький  укол, но буйвол взревел.  К  ужасу  притаившихся  на
дереве оруженосцев белый желтоволосый человек, опустив лук, закричал:
     - Эй, буйвол, эй-эй! Я здесь!
     Огромная  черная туша,  словно  торжествуя, двинулась  сквозь  болотную
жижу,  сокрушая кусты.  Затем,  ощутив  под копытами твердую почву, животное
рванулось  вперед,  сотрясая  атакующим  галопом  даже  дерево,  на  котором
прятались  носильщики.  Опущенные загнутые  рога стремительно надвигались на
Ласу Нильсона, но тот,  уперев руки в бока, стоял и смеялся. Он  взглянул на
носильщиков  на  дереве  и  сделал вид,  что  хочет  потрясти его.  Один  из
носильщиков, закрыв глаза, издал вопль.
     Буйвол был уже  в пятнадцати  шагах, когда  у  него изо  рта покачалась
серая  пена. Буйвол взревел. Передние  ноги  вдруг одеревенели под  все  еще
несущимся по инерции  вперед телом. Буйвол с ходу рухнул, взбрыкнул  задними
ногами и затих.
     Ласа Нильсон подошел  к умиравшему буйволу.  Он обнял его голову обеими
руками и, поглаживая потную черную шею, поцеловал зверя.
     - Прекрасное, великолепное животное. Глядя на тебя, я вижу себя; только
я  бы  не стал  рваться вперед,  раненный  отравленной  стрелой.  Ускоренное
кровообращение  быстрее разносит  яд. Прости,  что  я тебя  не  предупредил.
Спокойной ночи, милый зверь, до встречи в пламени утренней зари.
     Ласа  Нильсон  хлопнул  в  ладоши,   подзывая  носильщиков.  Но  те  не
осмеливались слезть с дерева. Неужели он не знает, что буйвол может вскочить
и с последней искоркой жизни расправиться с ними? Разве он  не знает, что за
зверь буйвол?
     Нильсон вновь хлопнул в  ладоши. Однако носильщики продолжали сидеть на
дереве.  Он поднял лук  и натянул  тетиву. Посмотрев вверх, он прицелился  в
набедренную повязку, на которой от страха расплывалось мокрое пятно.
     - Тебе  известно, что я  могу из лука попасть  даже и  такую  маленькую
цель,  как твое яичко? - спросил он, и носильщики, прижимая к себе винтовки,
сползти с дерева.
     Отдав одному из них лук, он взял у него винтовку.
     -  А  теперь,  -  продолжил  он,  - показывайте деревню, где  появилась
пантера-людоед.
     До той деревни был еще день пути. Жарким летом она представляла из себя
скопление хижин в пыльной ложбине. У них  был избыток воды там, где в ней не
нуждались, и недостаток - там, где нуждались. Но только цивилизация способна
приспособить  природу к потребностям человека. Забавно,  что путешественники
приходят в  такие места в поисках истины, хотя истина здесь заключалась лишь
в  том,  чтобы терпеливо  сносить последствия собственной лени, невежества и
суеверия.
     Ласа Нильсон церемонно приветствовал вождя.
     - А  как поживает  твой любимый брат, друг? - спросил вождь  ростом  по
грудь Нильсону.
     -  Как  обычно,  -  буркнул  Нильсон,  а  потом, словно  спохватившись,
добавил: - Делает добрые дела.
     - Он очень хороший человек. Благословенный человек, - сказал вождь.
     - Где пантера?
     - Этого мы не знаем. Пантера - очень большой зверь. Такой же, как 
Но  где  она,  нам  неизвестно.  Она  задрала  козу  к  северу  от  деревни,
набросилась на человека к югу, к западу от деревни нашли ее следы. К востоку
от деревни она убила девушку. Там ее чаще всего и видели.
     - Ясно, - сказал Нильсон - Насколько я понял, вы не знаете, где и когда
ее видели.
     Он  стоял, скрестив руки на груди, посреди пыльной деревушки, а женщины
галдели, стараясь вспомнить,  в  какой  день,  что  и  где  натворила черная
пантера.
     Нильсон знал, что  вразумительного ответа он  не получит. Ему  начинало
казаться,  что единственным стоящим существом в округе была пантера.  Однако
Гуннар послал его сюда, и, в конце концов,  Гуннар теперь был главой  семьи,
хоть  и не вел себя подобающим образом. Ласа не  собирался нарушать семейные
традиции. Кроме того, телефонным звонком в Швейцарию он еще надеялся убедить
Гуннара, что он - один из Нильсонов, даже если все  остальные шведы и забыли
о том,  что  они  -  скандинавы,  поработившие  в  свое  время  ирландцев  и
грабившие, когда хотели, недостойных англосаксов.
     И вот пятидесятилетний Ласа  Нильсон, который  выглядел на  тридцать  и
чувствовал в  своем теле силу  двадцатилетнего  юноши,  с  презрением слушал
коричневого человечка, стараясь не  показывать свои  истинные чувства, чтобы
до Гуннара вдруг не  дошел слух о том, что одну  из  его дражайших обезьянок
обидели.
     -  Весьма  тебе  благодарен,  -  сказал Ласа,  не  получивший  полезной
информации. - Ты мне очень помог.
     Вождь  предложил помощь  загонщиков, но  Нильсон  отрицательно  покачал
головой.  Ему хотелось  поохотиться  на пантеру.  Нильсон  не  стал говорить
вождю, что загонщики превратят гордого зверя в большого  испуганного кота. А
ему надоело  убивать  больших испуганных кошек. Он хотел сразиться  с черной
пантерой  по своим правилам и по правилам пантеры. И еще.  Надо было  что-то
делать  с носильщиками. Они  могли  рассказать Гуннару  про буйвола, и  Ласа
Нильсон должен был позаботиться о том, чтобы этого не произошло.
     Ласа  с  двумя носильщиками  начал охоту, раз за  разом огибая  деревню
постепенно расширяющимися  концентрическими  кругами. Он  вел поиск так, как
его  научили  в  семье:  не смотрел на отдельные  сучки и ветки, а охватывал
взглядом всю долину, замечая, где полноводные ручьи  и  хороший водопой, где
были  возвышенности,  откуда черная  пантера  могла  бы выслеживать  жертву.
Носильщики нервничали, и он заставил их идти впереди себя. Они дошли  до той
деревни, где была убита женщина.  Ее муж рыдая  рассказал, как отправился на
поиски и наткнулся на останки.
     - Сколько дней назад? - спросил Ласа.
     Однако тот не знал.  Всхлипывая, он лишь повторял, что в его жизни  уже
погас солнечный свет.
     -  Очень жаль, - сказал Ласа, которого  тошнило  от  одного  вида этого
жалкого создания.
     На второй день Ласа обнаружил свежие следы. Остолопы-носильщики решили,
что это  подходящее место  для  засады на  зверя,  и предложили забраться на
дерево и ждать.
     -  Здесь место,  где  зверь  уже был, а не то, куда он  направляется, -
сказал Ласа.
     - Но пантеры часто возвращаются на свой след, - возражали носильщики.
     - Она направляется не сюда. Я знаю, куда она идет. Она раздражена нашим
присутствием, и я  знаю,  куда она  идет. Минуты через  три  мы найдем более
свежие следы.
     Они двинулись дальше, и через три минуты один из носильщиков вскрикнул,
изумленно показывая на  влажный  след. Вода еще  только заполняла  отпечаток
когтистой лапы.
     Носильщики отказались идти дальше.
     - Значит, вы хотите остаться здесь?
     Оба кивнули.
     - Тогда я пойду дальше один.
     Как  он  и ожидал,  они  последовали  за  ним. За  носильщиками кое-кто
следил;  он  мог  об  этом  судить  по  особой  тишине  позади них,  которая
наступает,  когда крадется хищник.  По-другому поют птицы, и исчезают мелкие
животные.
     - Ну что, хотите сейчас забраться на дерево? спросил Ласа.
     Носильщики, спотыкающиеся от страха, с радостью согласились. Ласа велел
отдать  ему  винтовки  и длинные ножи для рубки кустарника,  чтобы  им  было
удобнее забираться на дерево.
     Первый, обхватив ствол  дерева ногами, поднялся на несколько  футов; за
ним последовал второй.  Взяв  одно из ружей за  ствол, Ласа  взмахнул им как
топором и ударил по коленной чашечке  того,  кто залез выше.  Не успел тот с
криками свалиться на землю,  как Ласа ловко развернулся, чтобы  расправиться
со  вторым.  Бах!  -  и удар  обрушился на колено второго.  Первый попытался
уползти, но Нильсон  разбил  ему другую  коленку и  левое  запястье.  Второй
неподвижно  лежал  вниз  лицом  на  земле, чуть  дыша. Сильным  ударом  Ласа
раздробил ему левое плечо.
     Разумеется,  если бы их  нашли  в таком  состоянии, стало бы совершенно
очевидно, кто их так отделал. Но Ласа знал, что у него есть сообщник. Тот, у
которого была раздроблена кисть, заплакал и стал  молить Ласу сохранить  ему
жизнь.
     -  Убивать тебя  я не стану,  - отозвался Ласа. -  Даже если ты станешь
меня умолять, а ты будешь умолять, вонючая мартышка.
     Ласа закурил  местную  мерзко пахнущую  сигарету и углубился  ярдов  на
тридцать в джунгли. Позади  раздалось характерное  шипение  и рычание и крик
носильщика, молившего о скорейшем конце мучений.
     Ну  что ж, он  обещал  не убивать его и сдержит  слово. Сзади слышались
истошные  вопли,  рычание,  хруст  костей.  Ему вдруг  пришло в голову,  что
куриные кости считаются опасными для домашних кошек, а человеческие, похоже,
вовсе  не опасны для кошек  побольше. Ласа Нильсон докурил  сигарету.  Он не
хотел тревожить пантеру  до окончания  трапезы.  Это  нехорошо.  Он проверил
винтовку,  тихо отодвинув  за В патроннике  виднелась пуля - красотка с
медным носиком.
     Бесшумно, шаг за шагом,  он  возвращался  к дерену. Неожиданно раздался
рев,  и  черная  пантера,  из раскрытой  пасти  которой  еще  капала  кровь,
бросилась на Нильсона. За  долю  секунды до выстрела Нильсон  сумел  оценить
размеры и мощь зверя. Это  была действительно самая  крупная патера из всех,
что он встречал. Потом - трах! -  и медноносая красотка прошла сквозь небо в
мозг животного.  Летящее тело пантеры отбросило Ласу в заросли, но он  успел
отводом винтовки защититься от когтей.
     Он  быт полностью расслаблен - единственный способ  уцелеть  в подобных
ситуациях.
     Нильсон  выбрался  из-под тяжеленного тела  судорожно  подергивавшегося
черного леопарда. Пасть зверя смердила, как сточная канава.  Он почувствовал
боль в  левом плече. Надо же! Этот мерзавец все-таки достал его.  Он  ощупал
пальцем рану. Ничего страшного, и даже хорошо, что это увидит Гу Гуннар
это оценит,  особенно узнав, что носильщики мертвы. Все во имя  любви  к его
дражайшим мартышкам!
     У подножия дерева  Ласа заметил останки  носильщиков. Отлично.  Пантера
потрудилась  над ними так, что не  осталось никаких следов избиения. Зверюга
явно была голодной. Вот и хорошо. Ведь иногда пантеры не нападают. В отличие
от красавца-буйвола.
     К  тому  времени, когда Ласа добрался до больницы  в населенном пункте,
именовавшемся  на карте городом, там уже все знали. Все,  что он рассказал в
деревне, а местные жители нашли останки носильщиков.
     Из  деревни его уведомили, что в благодарность посылают шкуру пантеры и
двух  живых свиней.  Ласа Нильсон показал подлинную щедрость,  ответив,  что
передает шкуру вдовам погибших.
     - Пусть они продадут ее, - печально сказал он. - Как жаль, что их мужей
не вернуть.
     Свиней он оставил себе. Он любил свежую свинину.
     Ласа  появился  в  больнице,  когда  доктор  Гуннар  Нильсон осматривал
ребенка, страдающего коликой, и  давал наставления его матери. Гуннар был на
полдюйма выше  и старше  на шесть лет,  хотя выглядел на  все семьдесят.  По
тонкому  загорелому  лицу  разбегались глубокие  морщины,  в  бледно-голубых
глазах  была грусть. Из года в год он вынужден был повторять  пациентам, что
почти ничем не может им  помочь. Его больница была лишь  одним  названием. В
ней не было операционной, а новые антибиотики расходились по большим городам
и богатым  людям.  Гуннар  Нильсон мог  только  дать совет и  что-нибудь  из
местных средств,  которые, несмотря на  свое мифическое могущество, помогали
лишь психологически.
     - Я занят. Пожалуйста, зайди через несколько минут, - сказал Гу
     - Я ранен, - с  упреком  сказал Ласа. - Хоть я всего лишь  твой брат, я
все-таки ранен.
     - О, прости. Сейчас я тебя осмотрю.
     Гуннар  попросил женщину с ребенком  зайти попозже. Он не  хотел никого
обижать, но в больницу прибыл раненый.
     Доктор Нильсон прижег  рану,  так  как  в  его распоряжении  не было ни
одного достаточно  сильного антисептика.  Он накалил нож на  углях. Ласа  не
издал ни  единого  звука,  а когда увидел, что  ноздри  брата  ощутили запах
паленого мяса, сказал:
     - Я понимаю, как тебе  трудно. Будь у  тебя надлежащие  медикаменты, ты
мог бы лечить людей, а не наблюдать за тем, как они умирают.
     - То, что мы здесь делаем, Ласа, все же лучше, чем ничего.
     -  Обидно делать меньше, чем можешь. Обидно и несправедливо, потому что
люди умирают из-за нехватки денег.
     -   С   чего  это  в  тебе   вдруг  проснулось   милосердие,   Ласа?  -
поинтересовался Гуннар, умело перевязывая  плечо дешевым бинтом, так,  чтобы
ткань позволяла ране дышать и вместе с тем предохраняла от загрязнения
     - Возможно, это не милосердие, брат. Может быть, это гордость. Я  знаю,
на что  ты способен, и меня угнетает, что один  из Нильсонов изо дня  в день
терпит поражение из-за нехватки денег
     - Если  ты  предлагаешь мне  вернуться к нашему традиционному семейному
ремеслу,  то  придумай  что-нибудь  другое.  Все  было  окончательно  решено
двадцать пять лет назад. Как твоя рана?
     - С точки зрения медицины шестнадцатого века - нормально.
     - Странно, что  этой  пантере удалось  так  близко к  тебе подобраться.
Раньше такого не случалось.
     - Старею.
     - Учитывая твой опыт  и то, чему я тебя научил, с тобой  не должно было
случиться ничего подобного, пока тебе не стукнуло семьдесят.
     - Ты видел  мою рану. Ты видишь всякие раны. Инфекции, опухоли, вирусы,
переломы и все прочее, с чем ты не можешь справиться из-за нехватки средств.
Интересно, каких лекарств можно накупить на  миллион американских  долларов?
Какую можно было бы построить больницу? Сколько местных врачей можно было бы
выучить за такие деньги?
     - О,  сколько жизней  можно  было бы  спасти, Ласа!  Лекарства,  врачи,
другой  медперсонал.  Имея  миллион  долларов,  я  помог  бы  людям  на  сто
миллионов.
     Доктор  Нильсон вновь  сунул нож в огонь.  В этих примитивных  условиях
огонь был лучшим и единственным антисептиком.
     - Сколько жизней ты мог бы спасти, брат?
     Доктор Гуннар Нильсон на секунду задумался и затем покачал головой.
     - Даже и думать об этом не хочу. Только душу себе травить.
     - Сотню? Тысячу?
     - Тысячи. Десятки тысяч, - ответил Гу  - На  эти деньги можно было
бы создать самообновляющуюся систему.
     - А как ты думаешь, - продолжал Ласа, - стоит ли  жизнь одного человека
жизней тысяч аборигенов?:
     - Разумеется, нет.
     - Но она - белая.
     - Ты знаешь мое отношение к этому.  Слишком долго  цвет  кожи определял
продолжительность жизни человека.
     - Но она богатая и белая.
     - Тем более, - сказал Гу
     Ласа поднялся со стула и попробовал  напрячь  мышцы раненой  руки. Боль
запульсировала, словно у раны было собственное сердце.
     - В Соединенных Штатах живет  одна богатая женщина, чья жизнь могла  бы
дать тебе средства  для помощи этой стране. Но мы оставили наше ремесло, так
что  лучше об этом  забыть. Мы последние из Нильсонов -  так ты распорядился
нашей судьбой много лет назад.
     - О чем ты говоришь? - спросил Гу
     - Миллион долларов - это реальность, брат, а не гипотетическая сумма. Я
излагал план действий.
     - Мы не воспользуемся семейным опытом и знаниями.
     - Конечно, нет, -  с улыбкой  ответил Ласа.  - Я  согласен с тобой.  И,
честно  говоря,   должен  тебе  признаться:  на  мой  взгляд,  одна  богатая
американка стоит гораздо больше, чем все эти вонючие аборигены с их вонючими
джунглями.
     - Что же ты со мной делаешь?!
     -  Я  просто даю  тебе возможность наблюдать за  тем, как умирают  твои
пациенты,  а  белая американка живет своей  богатой жизнью.  Правда, это  не
спасет  ее,  потому  что так  или иначе  она  скоро  умрет. А  ты  продолжай
гордиться своими идеалами и хоронить своих маленьких черных друзей.
     - Убирайся вон! - сказал Гу - Убирайся из моей больницы.
     Ласа вышел из кабинета и  стал ждать  в приемной вместе с женщиной, чьи
десны были красными то ли от жевания бетеля,  то ли от какой-то заразы. Ласа
в этом не разбирался, да его это и не волновало.
     Через пару минут из кабинета стремительно вышел Гу
     - Я здесь, брат, - рассмеявшись, окликнул его Ласа.
     Братья вышли из больницы и долго прогуливались по деревне.
     Располагал ли Ласа достоверной информацией насчет денег?
     Да. Он узнал обо всем  четыре  дня назад,  находясь  в  верховьях реки.
Позвонив по телефону из дома британского офицера,  он  все перепроверил.  На
континенте у него еще оставались кое-какие связи,  и он в конце концов вышел
на того, кто распоряжался деньгами. Все  надежно. Полтора миллиона долларов.
Тот человек слышал о семье Нильсонов. Он  будет рад,  если они возьмутся  за
это задание.
     - Но когда я вернулся, ты  не удостоил  меня беседы, а сразу отправился
охотиться за этой пантерой, - сказал Ласа.
     -  Боюсь, что  тебе  нравится сам  процесс убийства, брат,  -  произнес
Гу
     - Мне?
     - Да-да, конечно, тебе. Зачем ты, отправляясь за пантерой, взял с собой
лук и стрелы?
     - Разве я брал?
     -  Не прикидывайся. Ты опять охотился  на буйвола, на животное, которое
местные жители приручают как домашний скот?
     - Буйволу нравится убивать, брат, - возразил Ласа.
     - Особенно  когда на него охотятся.  Я объясню  тебе, чего  опасаюсь. Я
боюсь,  что  здесь дело  не  в  деньгах,  а  если и в  деньгах,  то в  очень
небольших, и ты просто хочешь убить из удовольствия.
     - Позвони сам, братишка.
     -  Мне  бы  пришлось  кое-чему   тебя  научить,  а  я  боюсь,   что  ты
воспользуешься этими знаниями для своей забавы.
     - Ты научил меня охотиться на пантеру. Разве я что-то сделал не  так? -
спросил Ласа.
     Доктор Гуннар  Нильсон  остановился  возле  рытвины  на  главной  улице
деревни.  Мальчишка  с  кривыми, шишковатыми  от  нехватки  витаминов ногами
ковылял по грязи.
     - И еще, брат, почему ты боишься передать мне опыт, который принадлежит
мне по праву? Ты же знаешь, что он и уйдет  со мной. Я не смогу передать его
сыну. И даже если, располагая этим опытом, я стану заниматься нашим семейным
ремеслом, много ли я смогу причинить  вреда по сравнению  с тем,  что делают
здесь с людьми невежество и нищета?
     Двенадцать часов спустя  Ласа Нильсон  был уже  в  верховьях  реки.  Он
позвонил человеку в Швейцарии и сообщил,  что тот может положить  деньги  на
старинный  счет  Нильсонов.  Он  только  что  узнал  об  этом  счете,  после
нескольких часов напряженной дискуссии. Он узнал об этом счете и о множестве
других  вещей. Он заверил банкира:  деньги  достанутся ему,  Ласе  Нильсону.
Уберите с дороги всех остальных. Дилетанты только все портят.


ГЛАВА ВОСЬМАЯ


     Когда шерифа спросили, почему во время концерта "Норт Адамс экспириенс"
одиннадцать человек  погибли и двадцать четыре были ранены, он  ответил, что
это результат четкого взаимодействия всех полицейских подразделений.
     - Слава Богу,  что там не было "Битлз", - добавил он, демонстрируя свои
познания  в области  современной  музыки.  - Тогда была бы  настоящая  каша.
Впрочем, я думаю, мы все равно бы хорошо сработали.
     Представителю Мэггота и  "Дэд Мит Лайс"  было не так просто ответить на
тот же вопрос. Он не знал, как быть. Сказать, что "Лайс" сожалеют о том, что
произошло,  или воспользоваться трагедией  для  пущей  рекламы?  Газеты  все
решили за него.
     Пресса негодовала по поводу жестокой  природы тяжелого рока. Журналисты
сравнивали  количество   жертв   на  концертах  и  в   результате  терактов.
Комментатор общенационального телеканала спрашивал всю Америку: нужна ли  ей
такая мерзость?
     На нью-йоркском "Ши Стэйдиум" концерт "Дэд Мит Лайс" прошел с аншлагом.
Пластинка "Норт-Адамс экспириенс",  на которой были слышны взрывы, разошлась
тиражом  780  000  экземпляров в  течение девяноста шести  часов  с  момента
окончания  концерта,  не  считая "пиратских"  копий  альбома,  выпущенных  в
Мексике, Канаде и Байонне, штат Нью-Джерси.
     Римо  поразило, как быстро вышел  альбом.  Когда Викки Стоунер пожелала
заполучить эту пластинку,  Римо поинтересовался: зачем, раз она уже все  это
слышала "живьем"?
     - Чтобы снова все это пережить, чего ж тут не понять.
     - Однажды ты уже едва пережила, - заметил Римо.
     - Слушай, ты что, "фараон", что ли? - спросила Викки.
     - Нет.
     - А что же ты так печешься о моей заднице?
     - Потому что хочу, чтобы ты осталась цела.
     - Почему?
     - Потому что я люблю тебя,  Викки, - ответил Римо и пристально, как его
учили, посмотрел ей в  глаза,  что, судя по его опыту, производило на женщин
большой эффект.
     - Хорошо, давай трахнемся, - предложила Викки.
     Еще  не успела приземлиться  стянутая через  голову и  брошенная  через
комнату майка, как она уже расстегнула  и скинула  с  себя джинсы. Рубиновые
соски  ее  юной груди  были  абсолютно симметричны.  Крепкие  стройные  ноги
переходили в упругие бедра.
     Она откинулась  на  кровать и задрала  раздвинутые  ноги. Рыжие  волосы
рассыпались по  подушке.  "За всю  изысканную  историю "Уолдорф  Астории"  в
Нью-Йорке так быстро тут, пожалуй, никто не разоблачался", - подумал Римо.
     - Чего же ты ждешь?
     - Если не хочешь  неприятностей,  хватит разыгрывать из  себя  "крутую"
бабенку, - сказал Римо.
     - же, я жду, - сказала Викки.
     Римо направился к кровати, размышляя, смог бы  он  со всей его  силой и
ловкостью так же быстро сбросить с себя штаны, тенниску и  мокасины, как его
подопечная. Присев на кровать,  он нежно  положил руку ей на плечо. Он хотел
поговорить с ней. Он должен был разъяснить ей, что Чиун  вовсе  не такой  уж
ласковый гуру, каким  ей  казался, что нельзя  беспокоить  Мастера Синанджу,
когда он смотрит телесериалы, и ни в коем случае нельзя дотрагиваться до его
одеяний  или  пытаться  присвоить себе  что-нибудь  из его  вещей в качестве
сувенира.
     Римо слегка сжал ей плечо.
     - Ну, хватит Переходи к делу, - сказала Викки.
     - Викки, я хочу поговорить с тобой, - начал Римо. Его рука скользнула к
ее груди.
     -  Дай мне знать, когда созреешь,  - отозвалась  Викки,  соскальзывая с
кровати. - А я пока что трахну Мистера. А то уже заждалась.
     - Не сейчас. Он смотрит  телев Никто не должен мешать Чиуну, когда
он смотрит свои "мыльные оперы".
     - Теперь будет по-другому.
     - Было и будет именно так, - сказал Римо.  Поймав  ее  за запястье,  он
притянул ее назад в постель и, возбудил  ее, довел до  интенсивного оргазма,
стараясь не заснуть за этим занятием.
     - У-у-у... О-о-о... Что это было? - простонала Викки.
     - То, чем ты предлагала заняться, - ответил Римо.
     - У меня так еще  ни с кем  не было.  Где  ты  этому научился? О-о-о...
Какой кайф! О, Боже! Какой лом! Просто улет. Кайф!
     Ее голова металась по  подушке, а из  глаз по  очаровательным веснушкам
струились слезы счастья.
     - Какой улет. Улет!
     Римо  еще  пару раз  довел  ее до  экстаза,  пока  она  не  забылась  в
изнеможении, раскинув  руки, полузакрыв глаза,  с  едва  заметной глуповатой
улыбкой на губах.
     "До конца дня этого хватит", -  решил Римо, пытаясь представить, что бы
было, если бы он по-настоящему занялся с ней любовью.  Уже  давно  известно,
что  людям в наркотическом опьянении лишь кажется, что так лучше  заниматься
любовью,  так  же  как и пьяный  водитель  якобы чувствует себя уверенней за
рулем.  Пока  не  угодит в канаву. Римо знал,  что заниматься любовью  нужно
спокойно, продуманно и умело. Даже если это и превращало секс в работу.
     "До  ее  показаний на процессе осталось семь дней", -  подумал  Римо и,
закрыв за собой дверь, отправился проверить, все ли спокойно в гостинице.
     Викки  тем временем тоже размышляла. Если этот тип творил такие чудеса,
то на что же тогда способен  старый китаеза? Тут  было над чем задуматься. И
вопреки всем предупреждениям этого короткостриженого, который умел трахаться
лучше  всех,  она  открыла дверь  в  смежную  комнату,  где "некто"  смотрел
телев Она  услышала, как  кто-то  из  актеров выражал беспокойство,  по
поводу того, что миссис Кэбот может узнать о сильном пристрастии ее дочери к
ЛСД, что,  разумеется, было откровенной  чушью, так  как  уж  Викки-то  было
известно,  что  к  ЛСД не  пристрастишься.  Да  и  что такое  телевизор,  по
сравнению с ее свежим молодым телом?
     И она расположила свои ягодицы прямо между "кем-то" и телеэкраном.
     Надо же было такому случиться,  что именно тогда, когда Мастер Синанджу
во  время  краткого отдыха от мирской суеты  наслаждался благотворной формой
искусства, расцветшей среди грубого хаоса белой цивилизации  в виде поистине
прекрасной плавно текущей  драмы,  ему помешали.  В то  время, когда  миссис
Кэбот  вещала о подлинном  горе,  омрачавшем ее материнство, между  Мастером
Синанджу и телеэкраном возникла помеха:  выставилась напоказ  голая девица с
таким видом, словно ее зад чем-то отличался от всех остальных.
     Чиун устранил помеху. Римо, проходя по коридору,  услышал  глухой 
Он вбежал  в комнату Чиуна и увидел лежащую в углу Викки  -  спиной к стене,
нежной попкой кверху, щеки между грудей.
     - Ты убил ее! - вскричал Римо.  - Ты убил ее.  Мы должны были сохранить
ей жизнь, а ты убил ее!
     Он обежал Чиуна, чтобы не оказаться между  ним и  экраном телевизора, и
попытался  нащупать пульс Викки.  Ничего. Или мертва, или в шоке. Он положил
ее на  пол и  принялся массировать  сердце  девушки,  как учил Чиун. Наконец
сердце встрепенулось, а когда он убрал руки, заработало. Он ощупал ее  - нет
ли переломов, не  вонзилось  ли  ребро в какой-нибудь жизненно важный орган.
Как говорил Чиун, ребро соперника - копье, направленное в его сердце, печень
и селезенку.
     Ребра оказались  целы. Кончики его  пальцев внимательно ощупали живот и
спину,  изучая тело, как  учит Синанджу,  познавая его  через прикосновение.
Затем  -  ниже, к  ступням и пальцам ног. Римо  еще  не  до конца освоил эту
технику, но  Чиун говорил, что в  ногах масса нервных  окончаний. По пальцам
ног можно  даже  определить,  в порядке  ли у человека  зрение. Римо удалось
определить лишь то, что Викки давно не мыла ноги.
     - Лом, - простонала Викки.
     Римо  зажал  ей рот  рукой,  чтобы  она в  очередной  раз  не  помешала
просмотру телесериала "Пока Земля вертится".
     Да,  в тот  день  случилось так,  что, после того  как  Мастер Синанджу
устранил препятствие, нарушавшее его скромный отдых, его ученик окончательно
все испортил мелочными упреками по поводу того, что могло бы и чего не могло
бы случиться. Мастер Синанджу стерпел покушение на красоту лишь потому, что,
как он ни пытался  на протяжении  многих лет объяснять своему  ученику,  что
подлинно  прекрасно, тот  так и не научился  отличать истинную красоту в его
вульгарной культуре. Да и вряд ли научится.
     Чиун стерпел шум, доносившийся сзади, с  пола. Он стерпел возглас  этой
девчонки:  "Лом".  Он  все  стерпел,   потому  что  у  него  была  нежная  и
благородная, почти всепрощающая душа.
     А  когда  телевизионная  драма подошла  к  концу, он  услышал,  что его
неблагодарный  ученик  вновь посягает на  его желание без помех наслаждаться
своим любимым искусством.
     - Ты мог позвать  меня. Я бы увел ее, чтобы она тебе не мешала. Ты чуть
не сделал то, что мы пытаемся предотвратить, понимаешь?
     Чиун   не   отвечал:   невозможно   говорить    с   бесчувственными   и
невосприимчивыми людьми. Пусть его ученик  даст выход своей глупости, нежное
сердце Чиуна стерпит все грубости. Такова чистота духа Мастера Синанджу.
     - Слава Богу, что у  нее ничего не сломано, хотя в это трудно поверить.
Она же врезалась в стену, как выпущенная из катапульты.
     Правильно. Она  бесцеремонно  помешала  ему,  как... как...  как  белый
человек. Но  Чиун  не  собирался  вступать в  дискуссию. Были  вещи, которые
простительны ученикам.  Однако  он не мог  простить некомпетентности. Вот на
эту тему он выскажется.
     - Если ты оставил свою подопечную одну, то почему злишься на меня? Тебе
следует негодовать не на  меня, а на себя. Если бы ты добросовестно выполнял
свои обязанности, она бы ни за что не оказалась здесь.
     - Я проверял периметр обороны, папочка, как ты меня и учил, обеспечивая
безопасность снаружи, вместо того чтобы сидеть внутри.
     -  Ты ничего  не  обеспечивал, раз  бросил  ее  одну,  и с  ней  что-то
случилось. Где она сейчас?
     - Она смогла  подняться на ноги, и я отвел ее в соседнюю комнату, чтобы
она вновь не помешала тебе смотреть фильмы.
     - Значит, тебя опять нет с ней рядом?
     - Несомненно.
     -  Тогда ты -  несомненно болван.  Этот ребенок обладает  положительным
качеством, которых  я  раньше  не  отмечал  у  американцев.  Она  с  должным
уважением  относится к Мастеру Синанджу.  Тебе  следовало бы рассказать ей о
сокровищах, которые можно отыскать в передачах американского телевидения.
     - Скажу тебе  прямо, папочка.  Для нее нет разницы  - что Синанджу, что
аравийские  ассасины.  И она  поднимет  тебя на смех,  если ты изложишь свое
мнение о "мыльных операх".
     - Ассасины -  пустяки!  Как можно сравнивать Дом Синанджу с  теми,  кто
отважен лишь под действием гашиша? Она посмеется надо  мной?  Почему  кто-то
станет смеяться над Мастером Синанджу?
     - Ты не понимаешь контркультуры этой страны.
     -  Откуда   может  взяться  контркультура,  если  нет  самой  культуры?
Непонятно. А вот с  твоей некомпетентностью все ясно. Я сказал тебе,  что ты
должен  делать, а  ты этого не делаешь. Ты предпочитаешь  спорить и  терпеть
неудачи, а не слушать и добиваться успеха. Это свойственно многим, но такого
никогда не бывало с воспитанниками Дома Синанджу.
     Пробормотав:  "Хорошо, папочка", Римо направился и соседнюю комнату, но
Викки  исчезла. Он проверил ванную и холл. Вышел  на лестницу и прислушался.
Спустился  в  вестибюль.  Но  Викки  Стоунер  нигде   не  было.  Лишь  возле
регистрационного  стола  было  небольшое  оживление.  Какой-то  швед,  такой
загорелый,  словно  он лет  тридцать жарился  на  солнце, спорил со служащим
гостиницы.  Рядом  стояли  трое  чернокожих  в  черной,  красной  и  зеленой
шапочках.
     -  Мое имя  Нильсон,  и  я  совершенно  точно бронировал  себе номер на
сегодня. Посмотрите еще раз. Меня зовут Ласа Нильсон.


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ


     Абдул Керим Баренга,  он же Тайрон Джексон, не дал коридорному ни цента
чаевых,  потому что тот  был лакеем империалистов и "дядей Томом". Это  была
основная причина.
     Ну а,  кроме  того,  эти  бледные  поганки  из регистрационного  отдела
потребовали   заплатить   за   номер  вперед,  лишив  компаньонов  последних
полученных в Сент-Луисе денег.
     - Ну что, "бабки" кончились? -  спросил Филандер Джонс, оглядывая номер
"Уолдорф Астории", обчистив  который, можно  было бы  получить  от скупщиков
краденого не меньше  тысячи трехсот долларов. Если бы удалось пронести  вещи
мимо швейцара.
     - Не кончились, - возразил Баренга, - а мы начинаем  вкладывать капитал
в революцию.
     -  Надо  было  сначала  дождаться,  пока нам  не  заплатят  пособие  по
безработице, а потом уже начинать революцию - все-таки это две сотни.
     - Революции не нужны пособия. Ей нужен капитал, и мы уже добываем его.
     - Все-таки двести есть двести.
     -  Раз  ты думаешь,  как ниггер,  ты им и останешься. Если бы  мы  тебя
слушали,  нам  бы  заплатили  семьсот, ну, максимум  восемьсот.  Раз  хочешь
капитал, нужно знать, что они затевают. Чтобы их победить, нужно думать, как
они.
     Филандер Джонс был вынужден признать, что  Баренга вновь оказался прав.
Когда хоронили того макаронника-мафиоэо, в венке оказались деньги. Красавчик
Харолд  рассказал  им потом о  тех  "бабках",  которые заплатят по открытому
контракту. Баренга держался великолепно. Он отправился  прямо в офис  к этой
белой свинье из транспортной фирмы, которая сидела там так, словно офис ей и
принадлежал, и смешал ее с грязью.
     -  Я не  хочу, чтобы  какое-то  белое дерьмо указывало  мне,  как и что
делать. - С этими словами Баренга  положил  ноги прямо итальяшке  на стол, и
тот ничего не сказал. Ни слова.
     - Взгляни сперва на ее фотографию, чтобы не перепутать.
     - Я здесь не от любви к тебе, белый. Ты - жалкая белая копия настоящего
человека. Капитал.  Я  пришел за  этим.  Моей армии  нужны  средства. Хочешь
говорить о деле, дорогуша, гони "бабки".
     - Сколько? - спросил вице-президент фирмы "Автотранспорт Скатуччи".
     - Двадцать кусков по-крупному.
     - Это сколько - две тысячи долларов, так?
     -  Белый, у  тебя уши  забиты дерьмом. Я же ясно сказал: "по-крупному".
Двадцать тысяч долларов.
     -  Это большие деньги, - заметил вице-президент автотранспортной фирмы.
- Ты много хочешь. Даю четыреста вперед, а  остальные  получишь потом, когда
выполнишь работу.
     - Белый, перед  тобой  не какой-нибудь  деревенский ни  Достань-ка
бутылочку хорошего вискаря,  который ты держишь для деловых встреч. А выпьем
мы ее без тебя.
     Прикончив в гараже бутылку  "Джонни  Уокер блэк", Баренга с  Филандером
отправились  в  "Хай-Лоу",  где "добавили": виски  с  "Кока-Колой",  виски с
"Севен ап", виски  со "Сноу  уайт" и  виски  с "Кул эйд",  все  виски только
лучших сортов  - "Блэк  лэйбл",  "Чивас  Ригал", "Катти Сарк".  Лучше  всего
"пошло" "Чивас"  со "Сноу уайт".  К  утру  четыреста  долларов иссякли.  Они
вернулись  в гараж за прибавкой,  но белого там  не  оказалось. Тут подкатил
Красавчик Харолд на своем  белом "эльдорадо" и  посоветовал им поберечь свои
задницы и к полудню быть в Нью-Йорке, а то им не поздоровится. Он показал им
фотографию "объекта" - белой девицы с рыжими волосами - и предупредил, чтобы
они не халтурили, а не то он их "попишет перышком".
     - Мы реализовали капитал, - начал было Баренга. - Хорошая  работа стоит
денег...
     - Ты пропил их в "Хай-Лоу", - ответил Красавчик Харолд.
     - Мы только пригубили в "Хай-Лоу"! - возразил Баренга.
     - Ты угощал там всех подряд, а что  осталось, истратил на  двух  телок,
Тайрон.  Этого  делать   не  стоило.  Так  можно  быстренько  стать  трупом,
понимаешь, ниггер Тайрон?
     - Но без "бабок" мы в Нью-Йорк не попадем, хоть убей.
     - Ты  испортил мне репутацию, Тайрон.  Я за тебя поручился, сказал, что
на  тебя можно  положиться,  а ты  пропил деньги  на проезд, как подзаборный
пьяница-ниггер, Тайрон. Ну разве так можно, Тайрон?
     - Нет, нельзя.
     - А ты как считаешь, Филандер?
     - Нет, нельзя.
     - А ты, Пигги?
     - Нет, нельзя.
     -  Случилось так, что деньги ты потратил на моих девиц, и я одолжу тебе
немного  и  куплю  три  билета до  Нью-Йорка. Мне сообщили, что ваш "объект"
видели в "Уолдорф Астории", поэтому  остановитесь там. Если сегодня до ужина
вас там не будет, берегитесь. Ты понял, Тайрон?
     - Еще бы.
     - Давай, Баренга, разворачивай свой Черный фронт освобождения.
     - Эта девчонка  - уже  труп, -  заверил Баренга.  - Ты  отвезешь  нас в
аэропорт?
     -  Если  я  когда-нибудь  увижу,  что твоя  грязная  задница  коснулась
кожаного сиденья моей машины, я сниму с тебя скальп, ни
     По дороге к сестре, куда  Баренга  направился приодеться для Нью-Йорка,
было  решено,  что после революции  они даже и  не будут пытаться переделать
Красавчика Харолда  в нового  человека. Его просто пустят в расход вместе со
всеми остальными белыми свиньями.
     Сестра Баренги взглянула на него с подозрением.
     - Мне кое-что рассказали про  вас троих.  Будто вы связались с каким-то
контрактом, за который никто не берется.
     На что Баренга ответил сестре, что Черный  фронт освобождения свободной
Африки стратегических секретов не разглашает.
     -  За этот  контракт  никто  не берется,  - завопила  его сестра.  - Вы
думаете, если  бы  он был  так  хорош, Красавчик Харолд  сам  бы за  него не
взялся? Вы думаете, макаронники поручили бы  это Красавчику Харолду, если бы
эго было им но силам?  Вы понимаете,  что не  получите  ничего, а все деньги
уплывут к Харолду и его итальяшкам? Все  это понимают, кроме  тебя,  Тайрон.
Красавчик Харолд  получил пять тысяч только за то,  что подписал  вас на это
дерьмо. Вы сделаете  дело, он  получит четверть миллиона долларов, а что вам
достанется? Над вами все смеются.
     Абдул Керим  Баренга  поддал сестре так,  что та  вылетела в  дверь.  В
самолете он объяснил Филандеру с Пигги, что все сказанное ею - неправда. Это
просто был страх  черной  женщины  за черного мужчину,  занимающего  должное
место. Он стукнул ее, чтобы поставить на место.
     - Правильно, чтобы не задавалась, - поддержал Пигги.
     И  Филандер тоже  согласился, потому что Баренга здорово отбрил  белого
макаронника в гараже. Они  дружно посмеялись  и решили, что после  революции
они  оставят-таки  в  живых   кое-кого   из  белых,  например,  стюардесс  с
хорошенькими задницами.
     Когда они приехали в "Уолдорф" и этот  иностранный  тип  с бело-желтыми
волосами  попытался влезть перед  ними,  даже не  зная, что  надо  встать  в
очередь,  Баренга  и  в гостинице  все поставил  на  свои места.  Тут же все
уладилось. Их  обслужили первыми, а этому белому типу ничего не  оставалось,
кроме как с улыбкой ждать.
     -  Здесь  будет  новый  полевой  штаб  Черного  фронта освобождения,  -
провозгласил Баренга. - Обсудим стратегию и тактику.
     -   Я,    как   фельдмаршал,   предлагаю    сперва   обеспечить   армию
продовольствием, - сказал Фила
     - Как генерал-майор, я согласен, - откликнулся Пигги.
     - Будучи верховным  главнокомандующим, я  выполняю волю своей армии,  -
согласился Абдул Керим Баренга.
     Он позвонил и заказал три больших бифштекса, три бутылки "Чивас Ригал",
"Сноу  уайт" и...  Что значит  в "Уолдорф Астории"  нет "Сноу  уайт"?  А как
насчет  "Кул  эйд"?  Что,  тоже  нет?!   Тогда  любой  лимонад.  Какое   еще
филе-миньон?  Нет, ему нужны  бифштексы. Большие. И чтобы мясо было получше.
Он не собирается кормить свою армию хрящами.
     Не успел он положить трубку, как в дверь постучали.
     - Испугались Черного фронта, зашевелились, - заметил Фила
     Баренга хмыкнул, а Пигги пошел открывать дверь. За ней, улыбаясь, стоял
бело-желтоволосый тип. На  нем была лиловая  куртка,  мягкие  серые штаны  и
тапочки.
     - Надеюсь, я не очень помешал, - сказал он смешным голосом.
     - На что  бы  ты  там  ни надеялся, нечего нас беспокоить,  - отозвался
Баренга.
     - Я случайно услышал ваш разговор с клерком, - продолжил он.
     - Тогда  затыкай  уши, чтобы не было случайностей,  -  ответил Баренга;
Пигги и Филандер расхохотались.
     - Я  счел довольно примитивным,  что  вы прямо спросили, в каком номере
живет Викки  Сто  Просто  невероятно, каким нужно быть  глупцом,  чтобы
открыто спрашивать, где отыскать свою жертву. Невероятно глупо.
     -  Слушай-ка,  белый, ты  что,  хочешь, чтобы  тебе задницу  надрали? -
спросил Баренга.
     - Не  знаю,  сможет ли  твой  маленький обезьяний  мозг  воспринять мою
мысль, но  если  ты открыто  заявляешь, что  за  кем-то  охотишься,  то  сам
становишься объектом охоты.
     - Эй, что ты несешь? Пошел вон отсюда!
     Ласа Нильсон  вздохнул. Он взглянул в  коридор направо, затем налево и,
убедившись,  что  никто  его не увидит, достал  из кармана куртки  маленький
автоматический пистолет  и  всадил пулю 25-го калибра с медным носиком между
правым и левым глазом  чернокожего, которого, хотя он этого и не знал, звали
Пигги.  Выстрел  прозвучал  глухо,  едва  слышно,  будто на  диване  разбили
тарелку. Голова Пигги слегка дернулась, и он рухнул там, где стоял.
     Войдя в комнату, Нильсон ногой закрыл за собой дверь.
     - Уберите его под кровать! - приказал он.
     Филандер  с Баренгой еще не поняли, что случилось. Они тупо смотрели на
Пигги,  словно уснувшего на  полу,  если  не считать  крови, струившейся  из
переносицы.
     -  Запихните  его  под  кровать, -  повторил Нильсон,  и  до Баренги  с
Филандером  вдруг дошло, что случилось. Стараясь  не  смотреть друг  другу в
глаза, они запихнули Пигги под кровать.
     - Здесь  кровь, - сказал  Нильсон, кивая  на место,  где упал  Пигги. -
Вымыть.
     Филандер  было направился за  тряпкой,  но  Нильсон кивком  показал  на
верховного главнокомандующего Черным фронтом освобождения.
     - Нет, ты. Как тебя зовут?
     - Абдул Керим Баренга.
     - Что это за имя?
     - Афро-арабское.
     - Оно ни африканское, ни арабское. Смочи тряпку. Теперь вот что. Пока я
ждал в коридоре,  я слышал, как вы заказывали еду. Ты дашь официанту хорошие
чаевые. Ты заплатишь ему десять долларов, а в другой руке будешь держать еще
сто и скажешь  ему,  что  ищешь  белую  девушку, которую опишешь. Не  говори
"Викки Стоунер", а скажи, что у нее рыжие волосы и веснушки и что она - твоя
возлюбленная, за которой ты приехал в Нью-Йорк. Не пускай официанта в н
А ты... как тебя зовут?
     - Фила
     - А ты, Филандер, возьмешь поднос и  подержишь дверь. Возьмешь поднос в
левую руку, а правой придержишь дверь. Пустишь официанта только на порог, но
не за дверь. Там буду стоять я, наготове с этим маленьким оружием, которого,
если понадобится, с лихвой хватит и на вас обоих, и на официанта. Понятно?
     - А если официант ничего про нее не знает?
     - Официанты, повара, конюхи, лакеи, садовники,  служанки, сторожа такие
вещи  знают.  Они  всегда были  брешью  в  стене любого  замка. Как  исстари
говорилось у нас в семье... Вы не знаете,  что такое брешь в стене замка? Ну
что ж,  давным-давно  люди считали,  что безопаснее жить  в  каменных домах,
похожих  на  крепости.  Крепость  -  это  укрепленное  на  случай  нападения
сооружение, в которое трудно проникнуть.
     - Как банк или эти новые винные магазины, - подхватил Фила
     - Точно,  - подтвердил Нильсон. - И вот много лет назад  мы поняли, что
слуги являются  брешью в стене, то есть дыркой. Словно кто-то взял и оставил
дверь в винный магазин открытой на ночь.
     -  Ясно,  - сказал  Баренга. - Это  стратегия. Как у  великого  черного
Ганнибала.
     - Какого Ганнибала?
     - Ганнибал,  Он - африканец. Самый великий полководец.
     - Не знаю, зачем мне все это, - сказал Нильсон, - но у нас есть немного
времени. Во-первых, Ганнибал был великим полководцем, но  не  самым великим.
Он потерпел поражение от Сципиона Африканского.
     - Еще один африканец, - улыбаясь заметил Баренга.
     - Нет,  его так прозвали после того, как он разгромил войска  Ганнибала
при Заме в Северной Африке. Сципион был римлянином.
     - Макаронники врезали Ганнибалу? - в изумлении переспросил Баренга.
     - Да, в некотором смысле.
     - Им удалось победить черного Ганнибала?
     - Он  не был черным, - возразил  Нильсон. - Он  был карфагенцем. Это  в
Северной Африке. Но карфагенцы на самом деле были финикийцами. Они пришли из
Финикии... теперь это Ливан. Ганнибал был белым. Семитом.
     - А разве семиты... они, значит, не чернокожие?
     - Нет, и никогда такими не были, за исключением тех,  которые смешались
с черными.
     - Но  Ганнибал был негром,  настоящим негром.  Я видел по телевизору. В
рекламе  лака  причесок в стиле "афро". У него даже волосы были  заплетены в
косички "кукурузкой". Белые таких причесок не носят.
     - Сдаюсь, - сказал Нильсон. - У тебя есть деньги на чаевые официанту?
     - Я  не даю  никаких...  - Баренга увидел, как маленькое зловещее  дуло
поднялось до уровня его головы. - Нету "бабок".
     Нильсон ловко скользнул  левой рукой в карман, причем пистолет в другой
руке не шелохнулся.  Вынув из кармана  несколько новых банкнот, он бросил их
на кровать.
     - Запомни. Десять долларов чаевых. Держи его по ту сторону  двери. Тебе
нравится эта рыжая девчонка  с веснушками.  Держи сто долларов так, чтобы их
было видно. И сними эту дурацкую тюбетейку. С таким головным убором никто не
поверит, что ты готов заплатить сотню, чтобы найти женщину.
     - Это мои национальные цвета, - возразил Баренга.
     - Сними.
     В дверь постучали.
     - Ваш заказ.
     Тюбетейка Баренги упала позади него на кровать.
     - Входите, - откликнулся Баренга, нервно косясь на маленький пистолет.
     Открыв  дверь  правой  рукой,  Филандер  левой  рукой  вкатил  в  номер
двухъярусный   сервировочный  столик-тележку,  накрытый   белой   салфеткой.
Поднявшись с кровати, Баренга подошел к двери.
     Официант оказался кругленьким  толстячком с розовым  личиком  херувима.
Едва  увидев  в   руке   Баренги  десятидолларовую  бумажку,  он  немедленно
превратился в сторонника либерализма и расового равноправия: "Благодарю вас,
сэр". Лишь три минуты назад он обещал старшему по смене обернуть головы этих
ниггеров подносами с едой.
     Вкатив столик с подносами в комнату, Баренга продолжал стоять в дверях.
Официант  собрался  было уходить,  но  тут  Баренга,  держа  в  правой  руке
стодолларовую  бумажку,  стал  помахивать  ею,  словно  дразня  кота  старым
шлепанцем.
     Завидя  банкноту,   официант  остановился.   Он  разглядел  светло-   и
темно-зеленые тона на кремового цвета бумаге, заметил нули в уголке купюры и
решил,  что  либерализм  -  слишком пассивная  позиция  для последней  трети
двадцатого столетия. Пора становиться сторонником радикальных действий.
     -  Сэр?  - вопросительно  произнес  он, заглянув  водянистыми  голубыми
глазами в глаза Баренги. - Что-нибудь еще, сэр?
     Он вновь взглянул на купюру в руке Баренги.
     Баренга соображал, как бы им с Филандером сохранить  эту сотню, положив
начало революционному капиталу. Но, заметив, как шевельнулся рукав Нильсона,
стоявшего за дверью, решил, что революция подождет.
     - Да, вот что, - сказал Баренга. - Ты ведь знаешь всех постояльцев?
     - Да, Думаю, да.
     -  Так  вот,  мне  нужен  один  человек.  Белая,  с рыжими  волосами, с
веснушками.
     - Девушка, сэр? - спросил официант, убеждая себя и том, что радикалу не
подобает  испытывать неприязнь  и  отвращение только потому,  что чернокожий
мужчина интересуется белой женщиной.
     - Ну, разумеется, черт возьми, - ответил Баренга, - девушка. Я похож на
тех, кому нравятся мальчики?
     Он помахал стодолларовой бумажкой перед официантом.
     - Здесь живет такая молоденькая девушка, - сказал официант.
     - М-м-м?
     Официант молчал. Тогда Баренга спросил:
     - Ну, так где она?
     Официант вновь  посмотрел  на стодолларовую  купюру и,  не  сводя с нее
глаз, ответил:
     -  В  номере  1821  на  восемнадцатом  этаже  с  пожилым   джентльменом
восточного происхождения и молодым человеком.
     - Он тоже чурка?
     - Чурка?
     - Ну да, он тоже китаеза? Косоглазый?
     - Нет, Он - американец.
     Баренга  принял решение. За такие пустяки сто  долларов слишком  жирно.
Свернув бумажку, он запихнул ее в карман своей дашики.
     -  Спасибо,  старик,  -  сказал  он  и быстро  закрыл дверь перед носом
ошарашенного официанта.
     С довольной улыбкой Баренга повернулся к Нильсону.
     - Ну как?
     - Все  было нормально, пока ты не украл у официанта эти сто долларов, -
сказал Ласа.
     В  коридоре уставившийся на закрытую дверь официант пришел  к такому же
выводу. Сто долларов - неплохие  деньги. На них можно  было купить пятьдесят
простыней  на  саван  или соорудить десяток  крестов,  чтобы  поджечь  их  у
кого-нибудь на газоне, или сотни футов крепкой веревки для линчевания.
     Ласа вышел из-за двери, и Баренга опасливо попятился.
     -   деньги назад,  -  сказал  Нильсон.  Пистолет  был по-прежнему
нацелен на Баренгу,  зловещее  черное отверстие ствола уставилось на  него с
черной ненавистью.
     Ласа улыбнулся.
     Дверь позади него распахнулась.
     - Эй, ты, грязное дерьмо! - завопил официант,  вваливаясь в н - Ты
мне кое-что должен!
     Распахнувшаяся  дверь  ударила  Ласу  Нильсона в  спину  и  подтолкнула
вперед, к кровати, где  сидел Фила  Моментально восстановив равновесие,
Нильсон повернулся  к безмолвно  застывшему в  дверях официанту  и  нажал на
курок револьвера 25-го калибра. Появившееся в горле официанта отверстие было
похоже  на красный цветок,  раскрывшийся навстречу солнечному  свету.  Глаза
официанта округлились.  Губы зашевелились, словно  он хотел  что-то сказать,
поделиться  своими последними  мудрыми мыслями. Потом он упал на ковер лицом
вниз.
     Нильсон метнулся вперед и захлопнул дверь.
     - Убрать его под кровать! - рыкнул он.
     Баренга поспешил поднять пухленького официанта под мышки.
     - Филандер, помоги же, - сказал он обиженно.
     Спрыгнув с кровати, Филандер взял мертвого официанта за ноги.
     -  Не  надо  было этого делать,  старик,  -  обратился  Филандер к Ласе
Нильсону.
     - Заткнись, - сказал Нильсон. - Теперь нужно поторапливаться. Официанта
хватятся. Прежде чем спрятать его, снимите с тела куртку.
     Баренга стал расстегивать пуговицы.
     - Скажи-ка, - сказал Нильсон, - а ты носишь какие-нибудь штаны под этой
идиотской простыней, в которой ты расхаживаешь?
     Баренга потряс головой.
     - Тогда снимай с него и штаны.
     Баренга с Филандером раздели официанта, и Баренга поднялся с пиджаком и
штанами,  перекинутыми  через руку.  Закатив  тело  официанта  под  кровать,
Филандер расправил покрывало,  чтобы  все выглядело аккуратно, и  никому  не
пришло в голову просто так заглянуть под кровать.
     - Ну, кто из вас хочет сыграть роль официанта? - спросил Нильсон.
     Баренга  посмотрел  на  Филандера.  Филандер посмотрел на  Баренгу. Оба
молчали.  Изображать  официанта  казалось  ничуть  не  лучше,  чем танцевать
чечетку на арбузной корке.
     -  Один из вас должен  отвезти эту тележку с  едой наверх в номер 1821.
Ну, кто?
     Баренга посмотрел на Филандера. Филандер посмотрел на Баренгу.
     Баренга посмотрел на Филандера и тут услышал опять этот жуткий щелчок и
застыл от страха. Раздался шипящий  хлопок выстрела,  и прежде  чем Филандер
упал на пол, из его левого виска брызнула кровь.
     - По-моему,  он был  слишком глуп, чтобы  сойти за  официанта, - сказал
Нильсон повернувшемуся к нему Баренге. - Надевай униформу, да пошевеливайся.
У нас мало времени.
     Чтобы показать свою преданность и надежность, Баренга решил не медлить.
За двадцать  две  секунды  он стащил с себя дашики и  облачился  в пиджак  и
брюки.
     Закатив  Филандера  под  кровать,  где  стало  уже  тесновато,  Нильсон
повернулся и оглядел Баренгу.
     - По-моему, большинство официантов носит сорочки, - заметил он. - Я еще
ни разу не видел, чтобы кто-нибудь из них надевал куртку на голое тело.
     -  У меня нет рубашки, - сказал Баренга. -  Но если хотите, я  поищу, -
поспешно добавил он.
     Нильсон покачал головой.
     - Не  стоит, -  ответил  он. - Вид форменной куртки сделает  свое дело.
Пошли.
     Они поднялись на пустом служебном лифте. На восемнадцатом этаже Нильсон
вышел и, осмотревшись, сделал знак Баренге, чтобы тот следовал за ним.
     Баренга медленно  вывез тележку на устланный ковровым  покрытием пол  и
покатил  по  коридору на почтительном расстоянии -  в трех шагах - следом за
Нильсоном.  Этот белокожий был  резким  парнем.  Баренга  будет  держать ухо
востро.  Белый действовал неправильно. Слишком часто нажимал на курок. Очень
он  целеустремлен.  В  его  взгляде  было  нечто  от  работника  социального
обслуживания,  который всегда  готов все сделать  и устроить, и  у него  все
получается,  потому что он любит свое дело. Они всегда  чертовски  уверены в
себе  и так  преданы своему делу, ну, как... как священники. Но когда ты под
угрозой ножа обратишься к ним в трудную минуту за финансовой помощью, до них
вдруг  доходит, что все  не так просто, как они считали. По крайней мере те,
что поумнее, это уже  поняли. А дураки, которых большинство, никогда  ничего
не поймут. Но  этот был забавный  тип, потому  что много знал, хотя в глазах
была такая же одержимость.
     Остановив  столик, Баренга  подошел  к Нильсону,  который  подозвал его
пальнем.
     - Сейчас ты постучишь в дверь, а  когда тебе ответят, скажешь, что ты -
официант. Когда дверь откроют, я все сделаю сам. Усвоил?
     Баренга кивнул.


ГЛАВА ДЕСЯТАЯ


     Всего в нескольких футах кивнул еще один человек.
     Находившийся  через  стену  от  Нильсона   и  Баренги,  Чиун   выключил
телев  Закончилась  очередная   серия  его  любимой  "мыльной   оперы".
Устроившись в позе лотоса, он закрыл глаза.
     Он знал,  что Римо отправился на поиски  этой  назойливой девчонки.  Он
несомненно ее найдет;  бесполезно надеяться на ее исчезновение. Это было  бы
слишком просто, а в Америке ничего просто не делается.
     "Очень странная страна", - думал он, прикрыв глаза. Чиун  слишком долго
работал на разных "императоров", чтобы верить в превосходство народных масс,
но в Америке с массами было все в порядке. Каждый может жить счастливо, лишь
бы его  никто  не  трогал. Этого и хотели американцы - чтобы  их оставили  в
покое. Насколько Чиун мог судить, как раз этого-то они и не имели. Напротив,
общество лезло к ним в душу со своими реформами и улучшениями, что привело к
напряженности и неприятностям.
     Другое дело Синанджу - крохотная деревушка, родина Чиуна, где он не был
уже  много лет. Да,  по  американским  меркам жили там  бедно, но люди  были
гораздо богаче во многих отношениях.  Каждый  жил своей жизнью  и  не лез  в
жизнь других. А о бедных, пожилых, немощных и детях заботились. Для этого не
требовалось ни социальных программ, ни обещаний политиков, ни  длинных речей
-  лишь доходы от искусства Мастера Синанджу. Более тысячи  лет  те,  кто не
могли прокормиться сами,  жили за счет оплаты  смертоносных услуг  Мастеров,
нанимавшихся на службу в качестве убийц.
     Таковы были и обязанности Чиуна. Сидя с закрытыми глазами, на грани сна
он  думал  о том,  что  такую  жизнь  можно назвать честной, справедливой  и
обеспеченной. Мастер Синанджу всегда  выполнял  свои задачи, а "императоры",
которым он служил, всегда  платили. Теперь таким  "императором" был для него
доктор Смит, возглавляющий КЮРЕ, шеф Римо. И доктор Смит тоже платил.
     Почему Америка  не  может решить  свои  социальные  проблемы  столь  же
эффективно, как решила проблему наемных убийц?  Однако это  было  бы слишком
просто, а простота не свойственна белым людям. И они не виноваты, что такими
рождаются.
     Чиун услышал стук  в дверь, но решил не открывать.  Если это Римо, он и
сам  войдет. Если кто-то ищет  Римо или  эту девушку,  а  их здесь нет, то и
открывать нет смысла. Закрытая дверь говорит сама за себя.
     Тук! Тук! Тук! Стук стал громче. Постараемся не обращать внимания.
     - Эй! Это официант! - заорали в коридоре за дверью. Тук! Тук! Тук!
     Если  этот  человек  будет долго  стучать, он  в  конце концов  устанет
настолько, что для подкрепления сил съест то, что привез. Это и послужит ему
наказанием. Чиун продолжал дремать.
     Стоявший  за  дверью Ласа  Нильсон взялся рукой за ручку и повернул ее.
Дверь бесшумно открылась.
     - Никого нет, - сказал он. - Завози сюда тележку, и подождем.
     - А зачем тележка-то?
     - Чтобы объяснить наше присутствие в номере.
     Чиун слышал,  как открылась  дверь,  слышал  голоса, к когда Нильсон  с
Баренгой вошли в номер, он встал и повернулся к ним.
     Нильсон заметил,  как плавно тщедушный Чиун, словно струясь, поднялся с
пола  и  повернулся.  В  этих движениях  что-то  показалось  ему  знакомым и
заставило  поднести  руку  поближе  к карману  куртки,  где лежал  маленький
револ
     - Эй, ты, старик, почему не открываешь? - рыкнул Баренга.
     - Тихо, - скомандовал Нильсон и, обращаясь к Чиуну, спросил: - Где она?
     - Ее нет, - ответил Чиун. - Куда-то отправилась.
     Он сложил руки на груди, покрытой светло-зеленой тканью кимоно.
     Нильсон кивнул; он следил за неторопливыми движениями рук  Чиуна. В них
не было никакой угрозы.
     - Проверь комнаты, - бросил он Баренге. - Посмотри под кроватями.
     Баренга отправился в первую спальню, а Нильсон вновь перевел  взгляд на
Чиуна.
     - Мы, кажется, знаем друг друга, - сказал Нильсон.
     Чиун кивнул.
     - Я о вас знаю, - ответил он, - но не думаю, что вы знаете меня.
     - У нас одно и то же ремесло, - продолжил Нильсон.
     - Профессия, - поправил Чиун. - Я не сапожник.
     - Ну что ж, профессия так  профессия, - слегка  улыбнувшись, согласился
Нильсон. - Вы ведь здесь тоже для того, чтобы убить девчонку?
     - Я здесь для того, чтобы спасти ее.
     - Жаль, - сказал Нильсон, - но вы проиграли.
     - Всему свое время под солнцем, - ответил Чиун.
     Из спальни вышел Баренга.
     - Здесь пусто, - сказал он и прошел в другую спальню.
     - Хорошо, когда есть такой умелый и сообразительный помощник, - заметил
Чиун. - Такому молодому Дому, как ваш, нужен помощник.
     -  Молодому?  -  воскликнул  Нильсон.  -  Имя  Нильсонов  знаменито  на
протяжении шестиста лет.
     - Так же, как и имя Шарлемань и других шарлатанов.
     - Кто вы такой, чтобы судить об этом? - спросил Нильсон.
     - Вы, к сожалению, несомненно младший в семействе. Старшие  бы не стали
спрашивать, кто такой Мастер Синанджу.
     - Вы? Синанджу?
     Чиун кивнул. Нильсон рассмеялся.
     - Откуда такое высокомерие,  - сказал  Нильсон,  - особенно после того,
как мой род расправился с вашим Домом в Исламабаде?
     - Да, вы явно младший, - повторил Чиун. - Потому что история ничему вас
не научила.
     -  Я  достаточно   хорошо  знаю  историю   и  то,  что  армия,  которую
поддерживали мы, победила армию, которую поддерживали вы,  - заявил Нильсон.
- И вам это тоже известно.
     - Мастера Синанджу - не рядовые солдаты, -  ответил Чиун. - Мы были там
не для того, чтобы выигрывать войны. Скажите-ка,  что стало  с  тем, кого вы
посадили на престол?
     - Его убили, - медленно произнес Нильсон.
     - А с его преемником?
     - Его тоже убили.
     - И раз вы так хорошо знаете историю - кто потом взошел на престол?
     - Тот, кого мы свергли, - после некоторой паузы ответил Нильсон.
     -  Правильно, -  подтвердил Чиун. -  И после этого вы говорите, что Дом
Синанджу потерпел  поражение?  От  рода  новичков,  которому  всего каких-то
шестьсот лет?  - Он рассмеялся тонким дребезжащим  смехом. -  Всегда бы  так
проигрывать.  Мы  должны  были защитить императора и сохранить ему  престол.
Годом позже, когда  мы ушли, он  был жив-здоров и его трон в безопасности. А
двух  его  врагов  постигла  неожиданная  смерть.  - Чиун  распростер руки в
стороны. - Гордость - хорошая вещь, и она должна быть  присуща роду, но  она
опасна для отдельных  его представителей. Они перестают думать и живут одной
гордостью, но живут недолго. И вам суждено об этом узнать.
     Нильсон  улыбнулся  и медленно  вынул из кармана куртки  автоматический
пистолет.
     В комнату вновь вошел Баренга.
     - Никого, - сказал он.
     - Отлично, - отозвался  Нильсон,  не отрывая  глаз от Чиуна. -  Сядь  и
замолкни. Скажи мне, старик, как ты меня узнал?
     - Дом Синанджу никогда не забывает тех, с кем сражался. Каждому Мастеру
передают сведения о  том, как они  движутся, и о  других  особенностях. Вот,
например, твой род. Каковы были твои предки, таков  и ты. Прежде чем сделать
движение, ты моргнул. Прежде чем сунуть руку в карман, ты кашлянул.
     - А зачем это знать? - спросил Нильсон. - Какая от этого польза?
     Он  направил  пистолет  прямо в грудь  Чиуну, находившемуся от него  на
расстоянии восьми футов.
     - Ты же сам знаешь, - ответил Чиун. - Зачем спрашивать?
     -  Ну,  хорошо. Это для того, чтобы знать  слабые  места противника. Но
зачем же ему об этом говорить?
     Прислонившись   к   стене,   Баренга   слушал   разговор,  его   голова
поворачивалась из стороны в сторону, словно он наблюдал за партией в теннис.
     - Об этом  говорят противнику,  чтобы  уничтожить его. Как, например, в
случае с тобой. Ты уже беспокоишься о том, сможешь ли ты нажать на курок, не
моргнув. Это беспокойство тебя и погубит.
     - Ты  очень самоуверен, старик, - сказал Нильсон с улыбкой.  - Не та ли
это гордость, что, по твоим же словам, может погубить человека?
     Чиун выпрямился. Он по-прежнему был на голову ниже Ласы Нильсона.
     - Вероятно, кого-то и может, - ответил он, - но я Мастер Синанджу. Я не
из рода Нильсонов.
     Такая вызывающая наглость взбесила Нильсона.
     - В этом-то и твоя беда, старик, - сказал он.
     Его  палец начал нажимать  на курок.  Он пытался  сконцентрироваться на
Чиуне, все так же неподвижно стоявшем в центре комнаты. Но  его глаза... Что
же  это  с  его глазами?  Нильсон  почувствовал  первые  крохи сомнения.  Он
попытался расслабиться, но не смог. Он нажал на курок и в этот момент понял,
что  моргнул.   Оба  глаза  одновременно  полностью  закрылись  -  сработало
аукнувшееся  через  века наследственное  проклятие.  Но  было  ясно, что  он
промахнулся. Нильсон  слышал,  как пуля отщепила кусок  штукатурки, и понял,
что другой  возможности выстрелить у него  не будет. Он вдруг ощутил боль  в
животе и почувствовал,  как  его тело конце  куда-то  унеслось. И все  из-за
того, что он моргнул. Если бы он только мог предупредить Гуннара...
     Перед смертью Ласа Нильсон выдохнул:
     - Тебе повезло, старик. Но придет еще один, лучше меня.
     - Я почтительно и с уважением встречу его, - ответил Чиун.
     Это были последние слова, услышанные Ласой Нильсоном.
     Абдул Керим Баренга тоже не хотел больше слышать такое.
     - Ноги, уносите, дорогие! - заорал он и,  завывая, как  сирена  в ночи,
бросился к двери номера, распахнул ее и понесся по коридору.
     Римо был обеспокоен. Викки Стоунер и след простыл. Никто ее не видел  -
ни таксист,  ни коридорный,  ни полицейский -  никто. Они с Чиуном испортили
все дело, и  теперь он  представления не имел, где ее искать. Пока  они были
вместе, девица пребывала в таком расслабленном состоянии, что  Римо никак не
мог припомнить ничего, что могло бы стать ключом к разгадке ее таинственного
исчезновения.
     Потеря  разозлила его; от того,  что  он  не знал,  где  ее  искать, он
разозлился  еще больше. Ни то, ни другое не имело  отношения к Абдулу Кериму
Баренге,  но,  на беду  Баренги, именно  на него  выплеснулись отрицательные
эмоции Римо.
     Когда на восемнадцатом этаже дверь лифта открылась и оттуда вышел Римо,
на него налетел  Баренга, устремившийся  в лифт с таким напором,  словно вел
свой Черный фронт освобождения Африки к светлому  будущему. Или за  пособием
по безработице.
     - Остынь, сказал Римо. - Куда так торопишься?
     -  Отвали,  белый,  -  отозвался  Баренга, который  секундой  раньше  в
ожидании лифта  нетерпеливо  скребся  в закрытую  дверь.  -  Надо  уматывать
отсюда.
     Он попытался вытолкать Римо из пустого лифта.
     Теперь уже окончательно разозлившись, Римо  вцепился в дверь  лифта, не
желая двигаться с  места. Баренга толкнул его, но  с таким же успехом мог бы
толкать небоскреб "Эмпайр стейт билдинг"
     - Куда торопишься, я спрашиваю?
     -  Мотай отсюда. Там какой-то сумасшедший желтый.  Он  убьет нас обоих.
Надо скорее найти "фараона".
     - Зачем? - настороженно поинтересовался Римо. Ему пришло в голову: а не
задержались ли сегодня любимые телесериалы Чиуна?
     -  Он только что убил человека! У-у-у-у...  Он просто прыгнул через всю
комнату, двинул ногой  как по волшебству, и тот мужик  Только что стоял
и...     У-у-у-у!   Слишком   много   сегодня  трупов.  Надо  разыскать
полицейского!
     При  этом  он  отчаянно  вращал  глазами,  и  Римо   понял,  что  одним
полицейским его не  успокоить Если сотня  полицейских,  вся  полиция  штата,
вооруженный отряд шерифа, Генеральный прокурор США, ФБР,  ЦРУ встанут сейчас
на защиту Баренги в полной боевой амуниции, тесно сомкнув ряды, он все равно
не перестанет паниковать.  Но у  Римо  на сегодняшний  день  было достаточно
трудностей, а ничто не решает проблем так быстро, как смерть.
     - Давай, - сказал  Римо. - Найди полицейского и скажи, что тебя прислал
Римо.
     Шагнув назад, он посторонился, а когда Баренга потянулся к кнопке, Римо
всадил  ему  в солнечное  сплетение  указательный  палец.  Не  успел Баренга
свалиться на пол,  а Римо, что-то  напевая, уже возился с панелью управления
лифтом.  Найдя места  соединений,  он  оборвал  все  провода,  чтобы  лифтом
управляла лишь сила  тяжести. Выйдя из  кабины, он протянул руку в раскрытую
дверь  и,  соединив  два  проводка,  отпрыгнул  назад.  Лифт  тронулся  и  с
ускорением загрохотал вниз. Глядя сквозь открытые двери вниз, Римо следил за
несущимся в подвал лифтом.
     На лице ощущался рвущийся поток теплого воздуха, вытесняемого лифтом из
шахты.  Наконец он увидел  и почувствовал, что  лифт с грохотом  достиг дна.
Стенки  кабины смялись, словно бумажные. Тросы, скользнув, упали вниз. Вверх
рванулись тяжелые клубы пыли.
     Римо отошел от  дверей, бодро потирая руки. Ему стало получше. Успешное
решение  интеллектуальной  проблемы  всегда   положительно  сказывается   на
отягощенном заботами уме.
     Ему было настолько хорошо, что даже удалось пропустить мимо ушей тирады
Чиуна  о  том, как  какой-то  выскочка  из  рода выскочек  пытался оскорбить
Мастера  Синанджу.  Римо  просто запихнул  тело  Ласы Нильсона во встроенный
шкаф. Пусть  полежит  там до тех  пор,  пока он не придумает,  как заставить
Чиуна убрать труп.


ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ


     Биг Бэнг Бентон нажал на кнопку, включив музыкальную заставку, подождал
знака звукооператора, что его микрофон отключен и он  уже не  в эфире, затем
встал  и   помахал  рукой  двадцати   пяти   девушкам,   наблюдавшим  сквозь
пуленепробиваемое стекло за его маленькой студией.
     Он  провел рукой по волосам,  стараясь не сбить дорогой парик, вальяжно
потянулся и вновь помахал. Девушки ответили довольными воплями и радостными
     Бентон подошел  поближе к стеклянной перегородке, неуклюжий, похожий на
грушу человечек, грузно ступающий на каблуки синих кубинских ботинок. Словно
по команде,  девушки -  в основном  подростки -  ринулись  вперед, прижались
физиономиями к стеклу, словно голодная уличная  детвора в День Благодарения,
и когда  Бентон вновь провел рукой по волосам, раздался их  счастливый визг.
Он  сдвинул  темные, почти  черные очки  на  кончик носа и подался вперед  к
стеклу,  стараясь  не  помять  цветочки  на  своей  пурпурно-белой  атласной
рубашке.
     Бентон с подчеркнутой артикуляцией сказал:
     - Ну, кто хочет зайти и поболтать со стариком Бэнгом?
     Услышав привычный визг, он слегка отклонился назад, чтобы посмотреть на
их  реакцию. Двадцать пять девчонок. Готовых на  все.  Нет,  стоп.  Двадцать
четыре.
     За исключением одной - веснушчатой, рыжей, стройной с изящным лицом.
     Она  явно пребывала под кайфом, потому  что на  ее лице была  скука,  а
молоденькие девочки в присутствии Биг Бэнга Бентона обычно не скучали.
     Биг Бэнг  пригвоздил  ее  отработанным взглядом  поверх темных  очков и
глазами запел о ждущих за углом любви и наслаждении.
     Девчушка зевнула,  даже не потрудившись прикрыть рот рукой. Биг Бэнг не
стерпел. Он махнул молодому прыщавому гиду, стоявшему позади толпы девчонок,
и показал ему на  рыженькую. Не говоря больше ни слова, он повернулся, вышел
из студии и направился по коридору в гардеробную. Гардеробная была абсолютно
ни к чему диск-жокею, который может работать хоть в нижнем белье. Однако Биг
Бэнг Бентон, живущий шоу-бизнесом с того момента, когда пятнадцать лет назад
он перестал  быть Беннетом  Рапелиа из  Батавии,  штат Нью-Йорк,  настоял на
своем и гардеробную включили в его новый контракт.
     "Это удобно", -  думал он. Если бы  на станции  заупрямились,  Биг Бэнг
готов  был  с ними  расстаться  и  перебраться  на любую  другую  из  дюжины
радиостанций города, которые наперебой предлагали ему контракт. Радиостанции
плясали под его дудку, и Бэнг находил в этом свою прелесть.
     А в студии девчонки-посетительницы не находили никакой  прелести в  его
поведении.
     -  Кто он такой, чтобы  так просто взять и уйти? -  возмущалась одна из
них.
     - Но он же нам улыбнулся. Может, еще вернется, - сказала ее подружка.
     Гид подошел к рыженькой.
     - Биг Бэнг хочет тебя увидеть, - сказал он, тронув ее за руку.
     Повернувшись,  она  внимательно  посмотрела  на  его   прыщи   туманным
взглядом.
     -  Он действительно  знает Мэггота? - спросила она  невнятно, словно ее
язык прилип к нижним зубам.
     - Бэнг со всеми знаком, милочка. Все они его друзья, - ответил гид.
     - Ладно, - сказала Викки Сто - Мне надо поиметь этого Мэггота.
     Наклонившись, гид шепнул ей на ухо:
     - Для этого сперва нужно дать Бэнгу.
     - Л-л-ладно. Сперва ему. Но Мэггота я все равно трахну.
     К этому  времени  остальные девушки поняли, что на  сегодня избранницей
Биг Бэнга стала Викки, и  толпой окружила ее: может, это какая-то  известная
рок-фанатка "группи", просто они ее  не узнали. Но лицо казалось незнакомым,
и, внимательно осмотрев ее в течение  нескольких секунд,  они решили, что ей
до них далеко, что у  Биг Бэнга абсолютно нет вкуса и что ничего интересного
их  не  ждет.  Взяв Викки за руку, гид  направился  с  ней к  двери  в углу.
Обернувшись возле двери, он окликнул замершую на короткое мгновение толпу:
     Не расходитесь,  девочки.  Через пару минут  я вернусь  и  поведаю  вам
что-нибудь "закулисное" о Биг Бэнге и о других звездах.
     Он улыбнулся, при этом один из прыщей  возле его рта лопнул, но  девицы
взвыли, не обратив на это  внимания. Гид на радиостанции, передающей тяжелый
рок, - тоже знаменитость.
     Он  подтолкнул  Викки  к  двери  и  повел  ее  по  длинному  затянутому
шумопоглошающим  ковром  холлу,  на  стенах   которого   всюду   красовалась
аббревиатура  названия радиостанции:  В-О-Й.  "ВОЙ с Биг  Бэнгом",  "Час Биг
Бэнга и ВОЙ" - рекламные плакаты и афиши под стеклом и в рамках, кричащие со
стен, идиотскими лозунгами низводили тех, кто их читает, до низшей  степени.
Их  смысл  в  конце концов  сводился к  сексу,  что  с восторгом принималось
молодежью, которой нравилось злить таким образом родителей, не неся при этом
никакой ответственности за содержание.
     Викки Стоунер шествовала по коридору, не замечая ни ковра, ни плакатов,
ни  прикосновений  гида,  которому   было  очень  трудно  удержаться,  чтобы
исподтишка  не  пощупать ее  на  дармовщинку,  но  приходилось сдерживаться,
опасаясь возмездия со стороны Бит Бэнга.
     -  Ну вот мы  и  пришли,  милочка, - сказал  гид, останавливаясь  перед
деревянной дверью с золотой звездой. - Биг Бэнг там, внутри.
     - Трахну этого Мэггота, - реагировала Викки Сто
     Она открыла дверь и вошла в гардеробную, по сути дела представлявшую из
себя маленькую  студию, где, кроме  всего  прочего, был холодильник,  плита,
столовый  уголок и кровать.  Биг  Бэнг лежал в кровати. Натянув  простыню до
самого подбородка, он смотрел на Викки сквозь свои почти черные очки.
     - Запри дверь, сладкая моя, - сказал он.
     Повернувшись, Викки Стоунер  повозилась с замком, но  так и не  поняла,
заперся он или нет, да это ее и не волновало.
     - Ты верная поклонница Старого Бэнга, а? - спросил Бентон.
     - Ты знаешь Мэггота? - отозвалась Викки.
     -  Мэггота?  Он  один  из моих  ближайших и  дражайших  друзей. Великий
талант. Настоящая звезда на небосводе музыкального мира. Вот как-то на  днях
он сказал мне, сказал...
     - Где он? - перебила Викки.
     -  Он в городе,  - ответил Бентон.  - Да  что это мы все  о нем?  Лучше
поговорим о тебе и обо мне. Старом Бэнге.
     - Мне надо трахнуться с Мэгготом, - заявила Викки.
     - Путь в его постель лежит через мою, - сказал Бентон.
     Кивнув,   Викки  начала  снимать   с  себя  одежду.  В  одно  мгновение
раздевшись, она юркнула под покрывало и плюхнулась на обрюзгший жирный живот
Бентона.
     После  того, как все закончилось, Биг Бэнг решил, что девушке пойдет на
пользу,  если  они  познакомятся поближе. Может быть, стоит проявить  к  ней
некоторый интерес и дать ей понять, что большие "звезды" в конце концов тоже
люди. И он стал рассказывать  ей о своих нуждах и чаяниях, разбитых надеждах
и   чувстве   удовлетворения,  которое  он  испытывает,  доставляя   немного
удовольствия молодой Америке своими высококачественными программами.
     Прежде чем он сообразил, что Викки  уже похрапывает, зазвонил  стоявший
возле кровати телефон.
     Поколебавшись секунду, он снял трубку и с облегчением вздохнул, услышав
не  своего букмекера, а отдел рекламы. Сегодня ему  предстояло встретиться с
Мэгготом  в  гостинице   и   вручить  ему  золотую  пластинку,  разошедшуюся
миллионным  тиражом, с последним  и  величайшим хитом  Мэггота  "Мугга-Мугга
Блинк-Бланк".
     - Мэггот согласен? - спросил Биг Бэнг.
     - С ним все обговорено, - заверил сотрудник отдела рекламы.
     -  Нужно трахнуться  с этим  Мэгготом,  -  пробормотала  Викки  во сне,
услышав заветное имя.
     - Хорошо, - сказал Бентон. - Когда и где? - Он вслух повторил ответ:  -
Гостиница "Карлтон", в половине шестого. Понятно.
     Положив трубку,  он  было потянулся к  Викки,  но тут  телефон зазвонил
вновь.
     Не было никаких сомнений по  поводу того, кто  звонил на этот раз.  Биг
Бэнг  тяжело   вздохнул,  взял  трубку  и,  выпрямившись,  сидя  в  кровати,
приготовился  слушать в такой позе, боясь, что его неуважительная поза может
как-то проявиться по телефону.
     - Да, Фрэнки. Да.  Я  понимаю. - Бэнг попытался выдавить смешок,  чтобы
разрядить  напряжение. Он  почувствовал, как Викки  Стоунер зашевелилась,  и
потянулся к ней,  но она,  ускользнув от его руки, встала с постели и начала
одеваться.  Продолжая слушать Фрэнки, он  жестом показал  ей,  чтобы  она не
уходила.  Он подмигнул Викки. -  Фрэнки, ты  звонишь  в  ужасно неподходящий
момент. Я тут прилег с одной милой  девчушкой - "группи" по имени Викки и...
Я не знаю. Погоди, я спрошу. Эй, Викки, а как твоя фамилия?
     - Мне надо трахнуться с Мэгготом, - ответила Викки, открывая дверь.
     - Я знаю. Как твоя фамилия?
     - Стоунер, - невнятно бросила она.
     Когда дверь за ней закрылась, Бентон сказал в трубку:
     -  Не знаю. Не  разобрал.  -  Он помолчал. -  Что-то  непонятное,  типа
"Стоунер".
     Потом Биг Бэнг стал внимательно  слушать и понял, кто у него только что
был в гардеробной, понял, чего она стоила, понял, что любые сведения о Викки
Стоунер могли  бы не только помочь ему расплатиться  со  всеми долгами, но и
обеспечить  состоятельную жизнь.  Выслушав все до конца, он положил трубку и
нагишом бросился в холл в  поисках Викки, которой  уже и  след простыл. Лишь
приехавший на экскурсию отряд девочек-скаутов из  Керни, штат  Нью-Джерси, с
восторгом уставился  на  обнаженного Бит Бэнга, однако их начальница, решив,
что   это  омерзительное   зрелище,   поспешила  с   жалобой  к  руководству
радиостанции.
     К этому времени Викки уже  была на улице. Что-то  подсказывало  ей, что
Мэггот находился  в гостинице "Карлтон", но она не могла  сообразить, откуда
она  это  знала.  "Должно  быть,  -  думала  она, -  подействовала  какая-то
супертаблетка. С секретом ясновидения. Химия улучшает жизнь!"
     Хотя  и  нетвердо  держась  на  ногах,  она  решительно  направилась  в
"Карлтон".
     В студии Биг Бэнг, вернувшись  в гардеробную, стал звонить по телефону.
Он назвал оператору номер и, когда после гудка трубку сняли, сказал:
     - Это Бэнг. Попросите к телефону Мэггота.


ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ


     Кэлвин  Кэдуолладер положил трубку с  чувством раздражения,  пронзившим
все его  существо до глубины души. Это его  обрадовало. Он дал себе обещание
рассказать  своему  психиатру об испытанном им  гневе и  раздражении все  до
мельчайших и ярчайших  подробностей.  По любопытной теории, если испытавшему
стресс  человеку  дать  выговориться,  то  отрицательные  эмоции  вроде  как
исчезают.
     Но сейчас он был рассержен.
     "Если тебе  попадется рыжеволосая  "группи"  по имени Викки Стоунер, не
упускай ее. Это очень важно".
     Возможно, подобные вещи имели значение для Биг Бэнга Бентона, но не для
Кэлвина Кэдуолладера.
     Он  провел пальцами по рукавам  парчового халата, потом по своим только
что завитым  светлым волосам, вытер пальцы об рукава  и  вернулся в столовую
занимаемых  ими  восьмикомнатных  апартаментов.  "Уолл-стрит  джорнал"  была
открыта на странице с ценами на фондовой бирже, и, до того как его прервали,
Кэлвин Кэдуолладер смотрел, как идут его дела.
     Все шло  хорошо.  Это был один из плюсов  того,  что он - Мэггот. Но, с
другой стороны, и головные  боли, и  нервные встряски, и  чувство потерянной
личности тоже происходили оттого, что он - Мэггот.
     Психиатр сказал  ему,  что это вполне  естественно для того,  кто ведет
двойную жизнь. Кэлвин Кэдуолладер верил ему.  Он  был единственным человеком
на всем белом свете, который любил Кэлвина Кэдуолладера  таким, каким он был
на  самом деле, а не за то, что семь раз в неделю по ночам,  а иногда и днем
Кэлвин Кэдуолладер облачался в ужасную одежду, накладывал омерзительный грим
и украшал себя на манер витрины мясной лавки, чтобы предстать перед публикой
в роли Мэггота, лидера группы "Дэд Мит Лайс".
     Мэггот  натянул белые хлопчатобумажные перчатки и вновь принялся водить
пальцем по колонкам с цифрами.  Он то и дело выписывал в лежавший перед  ним
светло-зеленый   блокнот  какие-то   цифры  и  вслед   за  этим  пускался  в
стремительные  подсчеты  -   то,  в  чем  он  преуспел   во  время  учебы  в
Ренсселерском  политехническом институте.  Именно  там  он впервые взялся за
гитару,  заставив  себя научиться на ней играть, в  надежде, что это поможет
преодолеть ему жуткую робость, от которой он мучился с  того самого момента,
когда сообразил, что его родители - любители путешествовать - ненавидели его
и желали ему смерти.
     Для  Мэггота и "Дэд Мит Лайс" все началось с шутки, с пародии, с номера
в одном из эстрадных концертов. Но кто-то из зрителей знал кого-то, кто знал
еще кого-то, и никто еще  не успел  сказать,  что "от такой  музыки лопаются
барабанные перепонки", а Мэггот и "Дэд Мит Лайс" уже подписали контракт.
     Далее последовали успех, слава и  шизофрения. Теперь Кэлвин Кэдуолладер
рассматривал Кэлвина  Кэдуолладера и  Мэггота  как  двух  совершенно  разных
людей. Он в неизмеримо большей степени предпочитал Кэлвина Кэдуолладера. Тем
не менее с Мэгготом порой тоже было неплохо, так как благодаря его музыке он
разбогател, и Мэггот не мешал Кэлвину Кэдуолладеру распоряжаться деньгами по
своему усмотрению.
     Кэдуолладер  вкладывал  деньги  умно и расчетливо,  специализируясь  на
нефти  и других полезных ископаемых, исключая, однако, те компании, которыми
полностью или частично владел его отец. Он  надеялся, что рано или поздно их
постигнет крах, и несмотря на то, что это обошлось бы ему в  сотни тысяч, он
то и дело писал в Конгресс, требуя прекратить выплату субсидий на расхищение
нефтяных запасов, на чем построил свое состояние его родитель.
     Завершив  утренние  расчеты,  Мэггот  встал  из-за  стола  и  подошел к
стоявшему в углу маленькому похожему на бар холодильнику.  Он извлек  оттуда
шесть пузырьков с таблетками и,  раскрыв их,  начал отсчитывать таблетки  на
чистое блюдечко, которое он достал из шкафчика.
     Шесть  витаминок "е",  восемь  "с", две поливитаминки,  четыре  капсулы
"В-12"  и многие  другие  снадобья,  включая  пилюли с  высоким  содержанием
протеина.
     Тщательно закрыв пузырьки, он поставил их на место в холодильник. Потом
стянул с себя  перчатки, чтобы на таблетках  не оказалось ворсинок, и  начал
глотать  их  одну  за другой,  не  запивая  водой,  демонстрируя незаурядное
искусство потребления лекарств.
     Он был ростом пять футов одиннадцать дюймов. Вес - сто пятьдесят фунтов
и пульс - как он считал, благодаря таблеткам - пятьдесят ударов в минуту. Он
не пил  и не  курил; никогда  не  употреблял наркотиков; каждое  воскресенье
посещал  англиканскую церковь. Без "мэгготовского"  грима и жуткого  парика,
без  свисавших с  костюма  кусков мяса вряд  ли  кто  признал  бы  в высоком
худощавом  белом молодом  человеке  певца, которого  журнал "Тайм"  окрестил
"клоакой декаданса".
     Мэггот направился было в комнаты, где разместились трое "Дэд Мит Лайс",
в  настоящий  момент  наверняка  игравших  в  карты,  когда  в  дверь  робко
позвонили.
     Оглядевшись в поисках прислуги  и никого  не обнаружив, он  взял  белые
перчатки,  вновь надел их  и сам открыл дверь, потому  что не выносил  звона
дверных звонков и телефонов.
     За  дверью  стояла стройная рыжая девушка. Она как во сне посмотрела на
него и тихо вымолвила:
     - Ты ведь Мэггот, да?
     - Да, но не  прикасайся ко мне, - ответил ценивший правду превыше всего
Кэдуолл
     - Я не хочу прикасаться, - сказала Викки Сто - Я  хочу трахнуться.
- С этими словами она рухнула на пол.
     Кэдуолладер, едва успевший  отпрянуть,  чтобы она  не  задела его, стал
звать на помощь своих "Вшей":
     - Помогите! Посторонняя женщина! Помогите. Скорее!
     -  Прокричав  еще раз то же самое,  Мэггот  бросился к  холодильнику за
таблетками кальция, которые, по его глубокому  убеждению, были очень полезны
для нервов.


ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ


     "Лэндровер"  мчался всю ночь; горючее в  запасном десятигаллоновом баке
было израсходовано, и только  теперь, когда машина  поднялась  на  перевал и
лучи  утреннего солнца ударили водителю в глаза, тот почувствовал, насколько
устал.
     Гуннар  Нильсон съехал на обочину узкой  каменистой проселочной дороги.
Выпрыгнув из  открытого "ровера", он подошел к ближайшему дереву, достал  из
кармана носовой платок, собрал им утреннюю  росу с листвы и аккуратно протер
платком глаза  и лицо. Чувство прохлады  длилось лишь мгновение, платок стал
влажным,  горячим  и потным,  но  Нильсон вновь смочил  его росой  и еще раз
протер лицо, после чего ему полегчало.
     Ласе потребовалось время, чтобы заинтересовать Гуннара своим  проектом,
но  теперь Гуннар Нильсон  был  решительно  настроен  выполнить  контракт на
миллион  долларов.  Миллион  долларов!..  На  это  он  мог бы  купить  целую
больницу.  Он  мог   бы  купить  нормальное   медицинское   оборудование   и
медикаменты, вместо  тех крох, что  ему  перепадали. Миллион долларов мог бы
сделать его жизнь осмысленной, а в его возрасте только это и необходимо.
     Они с Ласой были  последними  из Нильсонов. Больше никого не  будет. Не
будет продолжателей  фамилии и мрачной традиции, но трудно представить  себе
более  достойный  финал, чем заключительное убийство во  имя  жизни, во  имя
человечества, во имя исцеления.
     Цель оправдывала средства, по крайней  мере в данном случае, так же как
и двенадцать лет назад, когда  он вырезал  у Ласы аппендицит, и пока младший
брат находился под наркозом, стерилизовал его, дабы пресечь продолжение рода
Нильсонов-убийц.
     Как старший, Гуннар был хранителем традиции, и он решил, что продолжать
традицию не стоило. За исключением этого контракта. Ради добра людям.
     Гуннар  Нильсон  сел  в  "ровер",  уже  не  боясь уснуть  за  рулем, и,
преодолев крутой трехмильный спуск, подъехал  к маленькому поселку на берегу
реки, где было все необходимое для жизни, включая телефон в доме у одного из
британских офицеров.
     Предполагалось,  что  к  этому  времени  уже  придет  ответ.  От  этого
зависело,  становится  ли   Гуннар  миллионером  и   врачом-миссионером  или
останется ученым лекарем без гроша в  кармане, пытающимся лечить аборигенов,
которые, в общем-то еще не готовы принять иное лечение, кроме традиционного,
составной частью которого являются маска, танец и песня.
     Лейтенант  Пепперидж  Барнз был дома  и  искренне обрадовался встрече с
доктором   Нильсоном.   Он  частенько   беспокоился  о   добром   безобидном
джентльмене, жившем  в горах  среди этих  грубых безумцев,  и  все собирался
как-нибудь проведать его.
     Нет,  никакого  сообщения  для  доктора  Нильсона  не было.  Что-нибудь
важное?  Просто  весточка  от брата, уехавшего  отдохнуть?  Ну,  разумеется,
пользуйтесь телефоном сколько  угодно. Лейтенант Барнз собирался прогуляться
до своего офиса,  взглянуть, не натворили ли что-нибудь за ночь недоразвитые
обитатели этой отсталой  страны. Может быть, после того  как доктор  Нильсон
позвонит и отдохнет,  он  зайдет в  офис к лейтенанту  Барнзу, и они сыграют
партию в шахматы?
     После  ухода Барнза  Гуннар Нильсон  долго  сидел,  глядя  на  телефон,
надеясь, что он  зазвонит. Он и не представлял,  что у Ласы могут возникнуть
трудности. В  конце  концов  он  же  был  Нильсоном,  имевшим  нильсоновские
инстинкты. Гуннар объяснил ему, как это делается, а Нильсоны действовали без
промаха. И все-таки он уже должен был позвонить.
     Гуннар ждал и ждал, но по прошествии часа стал тщательно набирать номер
в Швейцарии, который сообщил ему Ласа.
     Он  просидел еще  час  рядом с  телефоном,  разглядывая  свою ладонь, с
удовольствием думая  о том, что именно эта старая и загорелая рука по доброй
воле сложила оружие, передававшееся в семье Нильсонов по наследству шестьсот
лет, из поколения в поколение, от отца к сыну, через века.
     Больше никаких убийств. Только это, последнее, - и все.
     Он  почувствовал,  как  под его рукой  завибрировал,  телефон,  и  снял
трубку.
     - Ваш номер в Швейцарии, - возвестил женский голос.
     - Благодарю вас, - ответил он.
     - Говорите, - сказала она.
     - Алло, - раздался мужской голос.
     - Я бы хотел  узнать  насчет  денег,  причитающихся мистеру Нильсону за
выполнение одной работы, - сказал Гу
     -  С  кем  я говорю?  - после некоторой  паузы  поинтересовался мужской
голос.
     - Я - доктор Гуннар Нильсон. Я брат Ласы Нильсона.
     -  А, да-да. К  сожалению,  должен  вам  сообщить, доктор  Нильсон, что
деньги по этому контракту не выплачены.
     Рука Нильсона сжала трубку.
     - Почему?
     - Потому что условие контракта не было выполнено.
     - Понятно, - медленно произнес Нильсон. - А от Ласы ничего не слышно?
     - И  вновь должен вас  огорчить, до С вашим братом я не беседовал,
однако слышал о нем. Мне неприятно вам об этом сообщать, но вашего брата нет
в живых.
     Нильсон моргнул и, поймав себя на этом, широко раскрыл глаза.
     -  Понятно,  -  медленно  повторил  он.  -  Вам  известны  какие-нибудь
подробности?
     - Да. Ноя не могу обсуждать их по телефону.
     - Разумеется.  Я понимаю,  -  сказал  Нильсон.  Он откашлялся, прочищая
горло. - Я позвоню вам через несколько дней Но сейчас  я хочу вас  кое о чем
попросить. - Он откашлялся.
     - О чем же?
     - Закройте контракт. Я беру его на себя.
     - Вы твердо решили?
     - Закрывайте контракт, - сказал Нильсон и, не прощаясь, положил трубку.
     Его  морщинистая загорелая  рука  лежала  на  телефоне. Он  снова  взял
трубку. Гладкая и прохладная на ощупь, она напоминала рукоятку револьвера.
     Он продолжал  сидеть, представляя, как держит  в руке теплый револьвер,
думая  о  детях,  которые  могли  бы  быть  у  Ласы,  которые  заставили  бы
расплатиться  мир, погубивший  их отца.  Но у  Ласы не  было  детей.  Гуннар
позаботился об этом.
     И что же оставалось теперь?
     Сжав  телефонную  трубку,  он  медленно  поднял  ее  в  вытянутой руке,
нацелившись  микрофоном куда-то в стену.  Указательным  пальцем он  нажал на
воображаемый курок. В  какое-то  мгновение  он  вдруг почувствовал, что  ему
хочется  моргнуть,  но подавил  это  желание. Как  легко возвращаются старые
привычки! Кашлянув, он  нажал пальцем  в середину трубки. И  улыбнулся этому
звуку.
     Ласа будет отмщен и без детей.


ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ


     - Да, именно, - сказал Римо. - Мы ее потеряли.
     Он услышал, как Смит на другом конце провода закашлялся.
     - Надеюсь, у вас что-нибудь неизлечимое, - сказал Римо.
     -  Не   беспокоитесь,  -  ответил  Смит.  -  У  вас  есть  какие-нибудь
соображения, где найти девушку?
     -  Кажется,  да,  -  сказал  Римо. -  Существует  нечто  под  названием
"Мэггот",  очевидно  являющееся певцом. Она  его искала. Думаю, что ее можно
будет найти где-нибудь там.
     - Необходимо сохранить ей жизнь.
     - Разумеется, - ответил Римо.
     - Возникли новые осложнения.
     - Помимо старых?
     - Вы уже столкнулись с Ласой Нильсоном?
     - Да.
     - Значит, контракт уже стал международным.
     - Не имеет значения, - ответил Римо.
     -  Может,  и  имеет, -  возразил  Смит.  -  Семейство  Нильсонов весьма
необычное.
     - В каком смысле?
     - Они занимаются этим делом уже шестьсот лет.
     - Под "этим делом" подразумевается убийство?
     - У них репутация людей, никогда не совершавших ошибок.
     -  Тот "жмурик",  что лежит у меня в  шкафу, подпортил им  репутацию, -
сказал Римо.
     - Вот это-то меня и  беспокоит, - ответил  Смит. - Не  верится,  что на
этом все кончится.
     - А я сказал вам, что это не имеет значения. Сколько бы их там ни было.
Один Нильсон или сто Нильсонов. Какая разница? Если мы разыщем девчушку, она
будет в безопасности.
     - Вы в самом деле настолько самонадеянны? - спросил Смит.
     -  Послушайте, -  раздраженно сказал Римо. - Если вы очень беспокоитесь
обо всех Нильсонах, можете беспокоиться о них сколько вам угодно. Неужели вы
думаете, что они хоть в какой-то мере могут сравниться с Домом Синанджу?
     - Они пользуются широкой известностью.
     -  Загляните ко мне в шкаф и поглядите, что  там  делает ваша известная
личность.
     -  Я  лишь  хочу,  чтобы  вы  реально  смотрели  на  вещи  и  проявляли
осторожность. Противник очень опасен, а вы своими высказываниями напоминаете
Чиуна. Не хватает только, чтобы вы  начали нести  всякую  ерунду о величии и
благородстве Дома Синанджу.
     - Знаете, - сказал Римо, -  вы  не заслуживаете  того,  что имеете. Вам
нужен  какой-нибудь  робот-громила,  которому  нужны  два  помощника,  чтобы
прочесть имя жертвы.
     - Просто не будьте Чиуном.
     - Не буду. Но не ждите, что гора задрожит от дуновения ветерка.
     Он  раздраженно повесил  трубку,  обиженный  недоверием  Смита.  Подняв
глаза, он увидел, что Чиун  смотрит  на  него через комнату с едва  заметной
улыбкой на лице.
     - Что это ты ухмыляешься? - буркнул Римо.
     - Знаешь, я порой думаю, что ты все-таки чего-то стоишь, - сказал Чиун.
     -  Ладно,  размечтался,  -  ответил   Римо.  -  Пошли,  нужно  кое-кого
навестить.
     - Можно поинтересоваться, кого же?
     - Я бы удивился, если бы ты этого не сделал, - сказал Римо. - Нам нужно
встретиться с "Опарышем" и "Трупными вшами".
     - Только в Америке меня посетило такое везение, - ответил Чиун.
     Викки  Стоунер  высунула  язык  и  с  удовольствием  лизнула  блестящий
прозрачный леденец. Его держал в руке "Трупная вошь" номер Один, сидевший на
краешке кровати Викки.
     - Словно я опять стала маленькой, - сказала она.
     - Даже лучше, - отозвался он. - Это не простой леденец.
     - Правда?
     - Правда. Я покупаю их в одном  особом месте. - Наклонившись вперед, он
прошептал: - В Доме райских гашишных наслаждений.
     - Вот это лом, старик. Улет.
     - Сладенькое - сладеньким.
     - Здорово, номер Один. Ты это сам придумал?
     - Не-а. Это из какой-то песни.
     - Кайф, - оценила она. - Залезай сюда ко мне.
     - Давно пора было предложить.
     Номер Один быстро скинул дашики  и залез  к Викки под простыню. Леденец
он все еще держал в правой руке.
     - Знаешь, я хочу трахнуться с Мэгготом, - поведала она ему на ухо.
     -  И не думай об этом,  Викки. Мэггот не трахается. Боится микробов или
еще что-то.
     - Ничего. Я что-нибудь придумаю.
     - Не  забудь, что это я привел тебя в чувство, когда ты, не помня себя,
прибрела сюда. Я выставил этого толстозадого  диск-жокея, соврав ему, что ты
куда-то сбежала. Помнишь?
     - Я не забываю добрые дела, номер Один, но должна трахнуть Мэггота. Эй,
что у нас сейчас?
     Отдав ей леденец, он посмотрел на свои часы.
     - Шесть часов.
     - Да нет, какой день недели?
     - А, что-то вроде среды.
     - Побудь здесь и подожди минутку, - сказала  она  и положила леденец на
черные завитки волос у него на груди. - Сначала мне надо позвонить.
     - Я доволен тем, что ты сказал доктору Смиту, - заметил Чиун.
     -  Не  понимаю, почему его  так беспокоит тот,  о ком никто  никогда не
слышал?
     -  Не  пренебрегай тем,  что его беспокоит.  Бывает,  что с новым Домом
приходится нелегко. Они не чтут традиции и не соблюдают обычаи.
     - Я  не собираюсь беспокоиться по этому поводу. Меня волнует, как найти
девушку.  Странно,  тем,  кто  пытается  ее убить, удается  разыскать ее без
всяких проблем.
     -  Может,  у  нее  какой-то  звуковой датчик,  -  предположил  Чиун.  -
Насколько я знаю, у вас в стране так делают с важными людьми.
     - Как нам ее защитить, если мы не знаем, где она?
     -  Такое уже бывало  с  одним  Мастером Синанджу,  но  все обошлось,  -
ответил Чиун.
     - Как же? - с недоверием поинтересовался Римо.
     -  Этот  Мастер  должен  был  кое-кого  защитить.  Ему было  неизвестно
местонахождение этого человека, а убийце - известно.
     - И что же произошло?
     Чиун пожал плечами.
     - А как ты думаешь? Того человека убили.
     - Ты же сказал, что все обошлось?
     - Это  так.  Виноват  был император,  нанявший того  Мастера. Никто  не
обвинил Дом Синанджу, и с  Мастером расплатились несмотря ни на что. Так что
не утруждай  голову.  Никто не  будет  обвинять  нас, если с девушкой что-то
случится. И нам все равно заплатят.
     Римо удивленно покачал головой.
     - Прежде чем уйти, - сказал Чиун,  - мы должны соответствующим  образом
похоронить Ласу Нильсона. Он - представитель Дома.
     - Ну и что?
     Чиун разразился какой-то корейской скороговоркой.
     -  Как что? - продолжал  он по-английски.  - Он представитель Дома, наш
коллега. Его нужно похоронить с  почестями. У людей из этой части света есть
свой обычай хоронить воинов.
     Подумав, Римо вспомнил фильм "Красивый жест" и сказал:
     - Предание тела огню.
     - Правильно, - ответил Чиун. - Будь добр, позаботься об этом.
     - Каким образом?  - поинтересовался Римо. - Позвонить  друзьям  в  бюро
похоронных услуг?
     - Не  сомневаюсь,  что для того, кому известны тайны Синанджу,  это  не
составит труда. Пожалуйста, возьми это на себя.
     Он удалился под едва слышный ропот Римо:
     - Позаботься об этом, возьми на себя...
     Чиун  удалился  в  спальню,  где  стояли его  сундуки.  Римо подошел  к
стенному  шкафу  и выволок оттуда  зеленый  мешок  для мусора  с  телом Ласы
Нильсона.
     Взвалив мешок на плечо, он понес его  в коридор, раздраженно ворча себе
под нос.  В  "Красивом жесте"  играл Гари К А  кто же играл роль брата,
которого  похоронили по  обычаю викингов? Впрочем,  неважно.  Предание  тела
огню?  Да. Но  ему  не давала покоя мысль о том, что  там  были еще какие-то
детали.
     Что же?
     Посмотрев по сторонам, Римо свернул  направо.  Пройдя половину пути, он
натолкнулся на то,  что искал - шахту мусоропровода,  ведущую в  специальную
печь, куда уборщики выбрасывали весь хлам.
     Но что же там еще было? Что делал Гари  Купер? Ведь он не просто предал
тело огню.
     Распахнув дверцу мусоропровода левой рукой, он  скинул мешок с плеча на
дверцу  и  уже   был  готов  столкнуть  его  вниз,   когда  сзади  раздалось
пронзительное тявканье,  и в  правую  лодыжку  будто  впились  иголки.  Римо
посмотрел вниз. В него вцепился шпиц в ошейнике с драгоценными камнями. "Вот
чего не хватало", -  вспомнил Римо. По обряду викингов тело в последний путь
должна сопровождать собака.
     Из-за угла раздались женские вопли:
     - Бабблз! Ты где, Бабблз? Иди-ка к мамочке.
     Но Бабблз трудился над правой лодыжкой Римо.
     Римо  спихнул мешок  с Ласой Нильсоном в мусоропровод. Он  слышал,  как
мешок прошелестел по металлической трубе и ухнул, долетев вниз.
     Вопли по поводу пропавшего Бабблз приближались. Римо мог судить об этом
по тому, что отдаленный крик превращался в истошный вопль.
     Нагнувшись,  он схватил пушистый  комок шерсти за драгоценный ошейник и
протянул руку к мусоропроводу.
     - Ах вот ты где! - раздался голос.
     Оглянувшись,   Римо  увидел,   что  на  него  надвигалась  внушительных
габаритов матрона в черном платье.
     Выхватив Бабблз у него из рук, она развернулась и удалилась,  не сказав
ни слова благодарности и ласково журя песика.
     "Ну и ладно, - подумал Римо. - Главное  - сама идея. А Ласа обойдется и
без собаки".
     Когда он вернулся  в номер, Чиун  выходил  из  спальни, переодевшись из
синего в зеленое кимоно.
     - Готово, - отчитался Римо. - Похороны викинга состоялись.
     - Его предки останутся довольны? - спросил Чиун, приподняв бровь.
     - Да, - ответил Римо, великолепно справляясь с ролью Гари Купера.
     - Хорошо,  - улыбнувшись сказал  Чиун.  -  Традиции  нужно чтить.  Прах
праху. Тлен тлену.
     - А хлам хламу, - пробормотал Римо и добавил погромче: - Он уже на пути
к Валгалле.
     - К Валгалле?
     - Да.  Это название закусочной, где продаются гамбургеры в Уайт-Плейнз.
Пошли, нужно найти Викки Сто
     -  Для  этого нам необходимо  встретиться с этим  "Опарышем"? - спросил
Чиун.
     -  Обязательно.   Пора  тебе  поближе  познакомиться  с  богатством   и
разнообразием американской культуры. Будем расширять твой круг


ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ


     Мэггот  проглотил  таблетки.  Желтую  -  Витамин  "С". Янтарную  - "Е".
Розовую - "В-12".
     -   Пусть  убирается,   -   сказал  он.  "Опарыш"   был  одет  в  белый
хлопчатобумажный халат и белые перчатки. Поскольку  "Вши" номер  Один, Два и
Три сидели от  него на  солидном расстоянии -  по другую сторону стоявшего в
гостиной стола, - надевать хирургическую маску, как  он  посчитал,  не  было
необходимости, и она просто висела у него на шее.
     - Но она отличная девчонка, - возразил номер Один.
     - Все "группи"  одинаковы,  -  сказал  Мэггот. -  Чем она отличается от
других, за исключением того, что все время "сидит" на телефоне?
     - Во-первых,  она далеко  не глупа. Во-вторых, она  нам  фактически  не
мешает. В-третьих, если верить этому толстому диск-жокею, кто-то пытается ее
убить.
     -  Ну и  пусть, - ответил Мэггот. - Я не хочу  стать случайной жертвой.
Послушайте,  у  нас   два  крупных  выступления  и  грандиозный  концерт   в
Дарлингтоне. Зачем нам лишняя головная боль?
     - Я считаю, что надо проголосовать, - заявил номер Один, который видел,
как в свое время из комнаты Викки выскальзывали номер Два и номер Три.
     -  Прекрасно, - согласился Мэггот. - По обычным правилам.  Я голосую за
то, чтобы она убиралась прочь.
     - А я - за то, чтобы она осталась, - сказал номер Один.
     Он взглянул  на  Второго и  Третьего. От его взгляда  и  пронзительного
взора Мэггота  те  неловко  заерзали  на своих стульях.  Мэггот сунул в  рот
морковку и скомандовал:
     - Голосуйте!
     - Я - за то, чтобы она осталась, - сказал Второй.
     - И я, - подхватил Третий.
     - Ну  вот,  Мэггот, - подытожил  номер  Один,  -  получается,  что  она
остается.
     Мэггот со злостью откусил кусок морковки.
     -  Хорошо,  - сказал  он. - Пусть. Но только чтобы  она не мозолила мне
глаза.  И  позаботьтесь  о  том,  чтобы  она  собралась:  нам пора  ехать  в
Питтсбург.
     - Она уже готова, - ответил номер Один.
     Жизнь в Абдуле Кериме Баренге поддерживалась за счет трубочек. Катетеры
были  повсюду  - у  него  вносу,  в руках  и  по всему телу.  Врач  больницы
"Цветочный   луг"    объяснял    только    что    приехавшему   из    Африки
хирургу-консультанту.
     - Тяжелые внутренние повреждения,  доктор Нильсон.  В наших  силах лишь
как-то  поддерживать  в  нем  жизнь.  Мы  даем  ему  обезболивающее,  но  он
безнадежен. Без всех этих приспособлений он не протянет и пяти минут.
     Он  говорил  это,  стоя  возле кровати  Баренги,  обращая  на  пациента
примерно столько же внимания, как на ежевечерние рассказы  жены об очередных
шалостях их сына в детском саду.
     - Понимаю, - ответил  доктор  Гуннар Нильсон -  И все же я был  бы  вам
весьма признателен, если бы вы позволили мне лично осмотреть больного.
     - Разумеется,  доктор,  -  ответил лечащий врач. - Если вам  что-нибудь
понадобится, нажмите кнопку над кроватью. Санитарка поможет вам.
     - Благодарю вас, - сказал Нильсон.
     Он  снял  пиджак от своего  синего костюма и неторопливо закатал рукава
рубашки,  растягивая время  в ожидании,  пока местный врач положит  на место
карточку больного, сделает беглый осмотр реанимационных  систем и,  наконец,
удалится.
     Проводив его до двери, Нильсон запер ее, вернулся  к кровати  Баренги и
раскрыл ширму, чтобы загородить пациента от стеклянной двери.
     Баренга  крепко  спал  под  наркозом.  Нильсон открыл свой  медицинский
чемоданчик, отложил в сторону  лежавший там револьвер 38-го калибра и достал
нужную ампулу.  Отломив  стеклянный  носик,  он втянул  содержимое в  шприц,
выдернул из руки Баренги одну из трубочек и грубо воткнул  иглу в коричневую
кожу внутренней части левого локтя.
     Не прошло и минуты, как Баренга зашевелился. Адреналин одержал верх над
снотворным.
     Глаза  Баренги  широко  раскрылись,  точно  у  безумца, когда  вместе с
сознанием к  нему вернулась  боль. Сумасшедший  невидящий взгляд  забегал по
комнате и, наконец, остановился на Нильсоне.
     Нильсон склонился над кроватью и хрипло зашептал:
     - Что случилось с Ласой Нильсоном?
     - Кто это?
     - Высокий мужчина, блондин. Он искал девчонку.
     - Старик. Его убил старый китаеза. Жутко.
     - Что за старик?
     - Желтокожий.
     - Как его зовут?
     - Не знаю.
     - С ним был кто-нибудь еще?
     - Тот, кто меня обработал. Белый тип. Он - дружок китаезы.
     - Ты знаешь его имя?
     - Римо.
     - Это имя или фамилия?
     - Не знаю. Он сказал: Римо.
     - Гм, Римо. И старый азиат. Это азиат убил Ласу?
     - Да.
     - Из пистолета?
     - Нет, ногой. Пистолет был у Ласы.
     - Где это случилось?
     - В "Уолдорфе", в номере 1821.
     - А девчонка там была? Викки Стоунер?
     - Когда мы туда попали, ее там не было. Китаеза охранял ее.
     Баренга  говорил все медленнее и тише,  слабея по  мере того, как в его
организме   разгоралась   схватка   между   обезболивающими  препаратами   и
усиливающим боль адреналином.
     - Спасибо, - сказал доктор Гуннар Нильсон.
     Он опять вставил катетер в руку Баренги,  извлек  из своего чемоданчика
еще  две ампулы адреналина  и  вновь  наполнил  шприц. Грубо  воткнув иглу в
жесткую подошву левой ноги Баренги, он впрыснул ему летальную дозу.
     - Теперь ты уснешь. Приятных сновидений.
     Баренга  дернулся  -  адреналин  победил  наркоз.  Глаза  завертелись в
орбитах, губы зашевелились, и голова безжизненно упала набок.
     Нильсон задернул занавеску, подошел к двери, открыл ее и ушел.
     "Уолдорф", номер 1821. Что  ж, не много, но достаточно. По крайней мере
для последнего из Нильсонов.


ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ


     Под моросящим  дождем  самолет  приземлился  в питтсбургском аэропорту.
Стюардесса окончательно решила, что сидевший в четвертом ряду слева пассажир
просто невежа. Среди иностранцев такие встречаются.
     Этот сидел  сиднем,  не  удостоил ее вниманием, когда она спросила,  не
угодно ли ему что-нибудь, проигнорировал  предложенные напитки. Не соизволил
даже ответить, когда она  поинтересовалась,  не принести ли ему какой-нибудь
журнал.  Он просто сидел  на  своем месте, прижимая  к груди черный  кожаный
медицинский чемоданчик, и не отрываясь смотрел в иллюмин
     А  когда самолет приземлился,  он еще до полной остановки  самолета, не
обращая  внимания на светившееся на табло  требование  не расстегивать ремни
безопасности, направился к выходу. Стюардесса попыталась  было уговорить его
сесть  на свое место, но он так странно  посмотрел  на  нее, что она  решила
больше ничего не говорить. А потом  ей стало не до того: пришлось упрашивать
остальных пассажиров оставаться на местах.
     Гуннар Нильсон вышел из самолета первым. Он спускался по трапу, как бог
Тор собственной персоной, твердо зная, куда он  идет,  не сомневаясь в своих
поступках,  уверенный в себе  так,  как  уже  долгие  годы  не  был  уверен,
занимаясь медициной.
     Тридцать  пять лет  он  ощущал себя доктором  Нильсоном.  Но сейчас  он
чувствовал  себя  Гуннаром  Нильсоном, последним из  рода  Нильсонов,  и это
вызывало  чувство  новой  ответственности.   Титулы,  звания,   общественное
положение  - все приходит  и уходит, меняется в лучшую или в худшую стороны,
но  традиция есть традиция. Она - в крови, ее можно скрывать и подавлять, но
в один  прекрасный день она  воспрянет окрепшая,  словно набравшаяся сил  за
время сна. Как глупо  с его стороны было мечтать о новых больницах! В чем он
пытался оправдаться? Какие замолить грехи? В  чем он виноват? В том, что его
семейство считалось лучшим на своем поприще? Ничьей вины в этом не было! Это
озарение  обрадовало Гуннара: теперь убийство  тех, от чьих рук  погиб Ласа,
выходило за пределы  простой  мести и становилось профессионально-ритуальным
обрядом.
     Дождь усилился;  он поймал возле аэропорта такси и направился к  театру
"Моск" в дряхлеющем центре стареющего города.
     Он  приник  лицом  к  стеклу, за которым мелькали  пятна  света.  Такси
пробиралось  по улицам, дренажная система которых была  явно рассчитана лишь
на  весеннюю росу. "Питтсбург безобразен, однако, - думал он,  - то же самое
можно  сказать про любой американский город. Радикалы ошибались,  утверждая,
что  Америка  является  родиной  трущоб, однако  она  возвела  их  в степень
искусства".
     Когда такси подъехало  к  театру,  из-за дождя  было трудно  что-нибудь
разглядеть, но ни стук цилиндров, ни щелканье клапанов, ни рычание глушителя
не могли заглушить шум царившего возле здания оживления.
     Тротуар  и  улицу заполонили  девочки-подростки.  Угрюмые полицейские в
темно-синей форме,  желтых дождевиках  и  белых  касках  старались  удержать
порядок  в очередях  за билетами, состоявших из ошалевших подростков. Мокрая
улица отражала свет рекламы, горевшей над входом
     "СЕГОДНЯ! ТОЛЬКО ОДИН В "ОПАРЫШ И ТРУПНЫЕ ВШИ"!"
     -  Эй,  "кто-то" подъехал! - закричала одна из девчушек, когда такси  с
Нильсоном остановилось возле толпы подростков.
     Все головы повернулись к такси.
     - Да никто это, - отозвалась другая девчушка.
     - Нет, определенно "кто-то". Он же на такси!
     - Любой может сесть в такси.
     Расплатившись с шофером и дав ему  двадцать  центов чаевых, что, на его
взгляд, казалось достаточным, Нильсон вылез  из машины. К  нему  подошли две
девушки. Он поднял воротник.
     - Ты права, сказала одна. - Это никто.
     Они отвернулись с выражением досады на блестящих от дождя физиономиях.
     Нильсон   быстро  осмотрелся.   Полиции  было  не   до  него.   Хорошо.
Развернувшись,  он  бодрым  шагом  направился в  противоположную  от  театра
сторону. Нужно  было подумать. Он  сунул  медицинский  чемоданчик под мышку,
оберегая  рукой  и  плечом  его  драгоценное  содержимое,  и  зашагал  вдоль
мостовой, хлюпая ребристыми подошвами ботинок по попадающимся изредка ровным
участкам разбитого и потрескавшегося тротуара. Следовало быть осмотрительным
и не наступать в лужи:  мокрые подошвы ботинок можно вытереть,  но если вода
попадет  внутрь  ботинок,  то  они будут  чавкать, и  не  удастся  в  случае
необходимости передвигаться бесшумно.
     Выбирая  места посуше,  он обошел целый квартал. Затем, приняв решение,
перешел улицу напротив театра и, обойдя кучки девушек, направился к боковому
входу в т
     - Постой, приятель. Ты куда? - окликнул его полицейский.
     - Я  - врач, -  ответил Нильсон, намеренно подчеркивая свой иностранный
акцент и показывая на чемоданчик. - Меня вызывали. Кому-то стало плохо.
     Полицейский подозрительно посмотрел на него.
     - Послушайте, офицер, - сказал Нильсон, - неужели я похож на поклонника
этого "Опарыша с фрикадельками" или как их там?
     Под пушистыми усами молодого полицейского появилась улыбка.
     - Да вроде нет, док. Проходите. Если что - зовите.
     - Благодарю вас, офицер, - ответил Нильсон.
     Он проскользнул в дверь, ведущую за кулисы, и, как и следовало ожидать,
оказался  среди  полнейшего  хаоса  и беспорядка,  исключением  из  которого
являлся лишь направившийся к нему седовласый ва
     - Чем могу вам помочь, мистер? - спросил он.
     -  Я доктор Джонсон. Меня попросили подежурить здесь  во время концерта
на случай, если кому-то станет плохо или кто-то получит травму.
     - Будем надеяться, что такого не произойдет, - сказал старик.
     Подмигнув ему, Нильсон наклонился вперед. Он чувствовал себя прекрасно.
Его носки были сухими.
     - Не беспокойтесь, пока этим идиотам везло, - заметил он.
     Они обменялись с вахтером понимающими взглядами людей одного поколения.
     - Хорошо, до Кликните меня, если что-то понадобится.
     - Спасибо.
     Рабочие   сцены   расставляли   за   закрытым   занавесом   музыкальные
инструменты,  а из  зала до  Нильсона доносился приглушенный  гул аудитории.
Однако ничего похожего на  "Опарыша" или "Вшей"  он  не обнаружил. И  тут за
кулисами  на  противоположном краю сцены  он увидел рыжеволосую девушку. Она
была  высокой и миловидной, но с совершенно отсутствующим лицом, что Нильсон
отнес   на  счет   либо   передозировки  наркотика,   либо  постоянного  его
употребления.
     Снимая  легкий плащ, он  внимательно огляделся. Вокруг не  было никого,
похожего  на американца  по имени Римо. Никого, похожего на старого  азиата.
Если бы они являлись ее телохранителями, то должны были быть здесь.
     Но  за  девчонкой кто-то все-таки наблюдал. Она отрешенно стояла  возле
электрощита с выключателями, а двое стоявших посреди сцены мужчин следили за
ней. Один из них был одет в невероятно вульгарную спортивную одежду, в почти
непроницаемых для света черных очках и с черной накладкой-париком на голове,
которая  смотрелась  не более естественно,  нежели кусок  дерна.  Он  что-то
быстро говорил  приземистому  крепышу в шляпе. Дослушав,  крепыш  обернулся,
посмотрел  на  рыжую,  повернул  голову  назад  и  кивнул.  Инстинктивно  и,
вероятно, бессознательно его правая  рука  прикоснулась к  пиджаку  в районе
левой подмышки. Он был вооружен.
     Нильсон понял, что стал свидетелем того, как на жизнь девицы был только
что заключен контракт.  А ведь  он, Нильсон, настаивал, чтобы этот  контракт
закрыли! Присутствие здесь этого  крепыша в  шляпе  являлось непростительным
оскорблением рода Нильсонов.
     Расстегнув  медицинский чемоданчик,  Нильсон  пошарил  внутри,  нащупал
револьвер,  убедился,  что  он заряжен  и  снят с  предохранителя,  поставил
чемоданчик  на маленький  столик  и,  закрывая  его от  всеобщего обозрения,
привинтил  к стволу глушитель.  Затем закрыл чемоданчик и вновь повернулся к
девице.
     Как все было бы просто, если бы ему нужна была только она. Одна пуля. И
контракт на миллион долларов выполнен. Но все было не  так просто. Контракт,
миллион - это элементарно,  но Гуннару  нужны  были еще и те двое, что убили
Ласу. Римо  и старый азиат.  Он еще раз огляделся вокруг. Никого похожего на
них. Ну  что ж,  если  необходимо подождать, он  подождет.  Если  для  этого
необходимо, чтобы девушка пока пожила, пусть поживет.
     И  если  всему  миру нужно напомнить, что Нильсоны  не щадят  тех,  кто
становится на  пути выполнения их  контрактов, что  ж,  он  напомнит миру об
этом.
     Нильсон  вновь взглянул на девушку. У нее по-прежнему был отсутствующий
взгляд. Она стояла, прислонившись к электрощиту. Как бы невзначай он пересек
сцену и,  приблизившись к девушке, увидел,  что ее губы шевелятся, произнося
еле слышно: "Надо поиметь Мэггота. Я должна трахнуться с Мэгготом".
     Стоя рядом, Нильсон видел, как мужчина в шляпе кивнул и пошел со сцены.
Нильсон инстинктивно напрягся. Мужчина  направлялся в его сторону, но прошел
мимо,  не  обратив на  Гуннара  никакого  внимания, и  стал  подниматься  по
маленькой лесенке, ведущей, очевидно, к ложам.
     Выждав несколько секунд, Нильсон отправился вслед. Наверху, где не было
тяжелого несгораемого занавеса, шум из зала стал оглушительным. Крепыш вошел
в  ложу на одного человека,  слева  от  сцены, оттуда  было  видно  все, что
творилось за кулисами справа. Через стеклянную панель  двери Нильсон увидел,
как  мужчина сел, снял  шляпу и, подавшись вперед, облокотился  на  латунный
поручень,  словно  прикидывая  расстояние  до девушки,  видневшейся Нильсону
из-за его плеча.
     Наблюдая  за  всем  этим, Нильсон  вдруг  заметил  всплеск волнения  за
кулисами,  и  тут появилось  то, что, должно быть, и  именовалось Мэгготом и
"Дэд  Мит  Лайс",  со  свисавшими  с атласных  костюмов  сырыми бифштексами,
отбивными, почками и печенками. Музыканты были в белом.  От жара прожекторов
мясо уже подтаяло и по белоснежным одеяниям заструилась кровь.
     Хотя Нильсон  был целиком  поглощен наблюдением за человеком  в шляпе и
Викки Стоунер, в голове у него пронеслось: "Невероятно!"
     Запели фанфары. Свет в зале стал меркнуть,  потом вновь поярчал и опять
померк. Занавес разъехался в стороны, и на сцену вышел толстенький человечек
в  парике, в броской  одежде и  черных очках. Основной занавес оставался  на
месте. Раздался вопль восторга тысячной толпы в переполненном зале.
     -  Привет,  ребятки!  Это  пришел  к вам  я. Биг  Бэнг!  - сказал  он в
микрофон. - Ну как насчет маленькой музыкальной встряски?
     Зал откликнулся ему тысячей  воплей и криков.  Мужчина перед микрофоном
громко рассмеялся.
     - Ну что ж, вы это получите!  - крикнул он с акцентом, который заставил
Нильсона задуматься, а потом причислить его к американцам с Юга. Он не знал,
что нью-йоркские диск-жокеи всегда  говорили  с деланным южным акцентом. Чем
хуже музыка, тем сильнее акцент.
     - Сегодня вечером  нас  всех ждет улет. - Сказав  это, мужчина взглянул
наверх, в сторону ложи справа от себя.
     Нильсон заметил, как сидевший перед ним в ложе крепыш слегка кивнул.
     - Мэггота! - крикнул кто-то из зала.
     - Где "Вши"? - подхватил другой голос.
     - Они пируют, - сказал Бит Бэнг Бентон. - Они как раз делят между собой
маленькие кусочки мяса. Маленькие лакомые ломтики. Счастливые ломтики!
     Зал рассмеялся -  девицы откровенно, мужская половила более  сдержанно.
Биг Бэнг Бентон,  похоже, остался доволен тем,  что удалось пресечь выкрики.
Можно было предоставить сцену Мэгготу, однако для такой звезды, как  Бентон,
уходить со сцены было рановато. Откашлявшись, он вознес  руки  над головой и
произнес:
     - Ребятишки. Сегодня и только сегодня! Поприветствуем единственных... и
неповторимых, непревзойденных... Мэггота и "Дэд Мит Лайс"!
     Зал  буквально взорвался. Свет  еще больше потускнел,  и луч прожектора
высветил круг в центре занавеса на сцене. Как Нильсон и предполагал, толстяк
в ложе подался  вперед.  Сквозь  стекло Нильсону  было  видно, как его  рука
скользнула под пиджак. Бесшумно открыв дверь ложи, Нильсон вошел  внутрь. Он
неслышно ступал  по устланным ковром ступенькам, приближаясь к толстяку. Биг
Бэнг  Бентон  все еще  красовался в  луче прожектора; зал продолжал  истошно
вопить,  основной  занавес оставался  закрытым. Кулисы были слабо  освещены.
Справа Нильсону была видна рыжеволосая девица Викки Стоунер, стоявшая на том
же самом месте. Нильсон заметил металлический отблеск у толстяка в руке.
     Нильсон вытащил  из медицинского чемоданчика  револьвер, взглянул  мимо
толстяка и  увидел, что Биг  Бэнг  посмотрел  в сторону ложи. Здоровяк  стал
подии  мать  пистолет.  Нильсон  подошел  к нему сзади, одним  стремительным
движением бросил чемоданчик, левой рукой  обхватил шею толстяка и рванул его
назад, от  поручня,  с тем чтобы, если тот выронит пистолет, он  упал бы  на
устланный  ковром  пол  ложи.  Человек пытался сопротивляться,  но  Нильсон,
приставив к основанию шеи дуло револьвера 38-го  калибра, выстрелил вниз, по
направлению к груди. Пистолет с глушителем сухо кашлянул; человек дернулся и
обмяк, повиснув  на державшей его  железной хваткой левой руке  Нильсона. Он
был мертв. Пистолет без  стука упал ему  под ноги. Пуля Нильсона останется в
теле до тех пор, пока хирурги  не извлекут ее оттуда. Такой выстрел исключал
ранение навылет и случайный рикошет в зал.
     Толстяк  был мертв, но Нильсон продолжал держать труп за шею, чувствуя,
что  убийство  придало  ему сил;  Сколько  же  прошло  лет?  Двадцать  пять?
Тридцать? Все  эти  годы  он  не  поднимал в  гневе оружия.  Он  отрекся  от
исторического  прошлого  своего  рода,  и  в  результате  некому  продолжить
знаменитую традицию Дома Нильсонов. Единственный брат - мертв. По мере того,
как мертвое тело тяжелело у него в руке, Гуннар Нильсон осознавал то, что он
всегда чувствовал: он  был величайшим в  мире  убийцей. Сейчас он мстил,  со
всей  гениальностью и одаренностью  делал то, что ему было предписано Богом.
Кровь стучала у  него в висках.  Ярость викинга  клокотала в горле, порождая
гнев на того, кто посмел встать на его пути и помешать выполнению контракта.
     А посреди сцены в пурпурном  пиджаке и черных очках стоял этот  болван,
пропустивший мимо ушей предупреждение Гуннара Нильсона всем  и каждому: "Это
мое дело,  прочь!"  Ничтожество! Этот  Биг  Бэнг, или как  его  там,  должен
получить  свое. Занавес разъехался  в стороны. На  сцене  в  своих "трупных"
костюмах появились  Мэггот и "Дэд Мит Лайс". Зал обезумел.  Музыканты просто
стояли. Девушки  повскакивали с мест и ринулись по проходам. Биг Бэнг Бентон
пошел со сцены в противоположную от Викки  Стоунер сторону. Нильсон дождался
удобного момента, когда угол прицела был подходящим для точного выстрела,  и
выпущенная им пуля 38-го калибра прошла сквозь кадык диск-жокея. Схватившись
за горло, Бентон исчез за кулисами.  Никто не  обратил на  него внимания,  а
пуля, пробив его горло, незаметно вошла  в  мешок с  песком,  стоящий у края
занавеса.
     Нильсон  улыбнулся.  Голос  Биг  Бэнга  не  сможет  больше   предложить
кому-либо контракт, за который взялся Дом Нильсонов.
     Тут  Мэггот  ударил  по  струнам.  Тяжелый  септаккорд  словно повис  в
воздухе,  задавил  и  заглушил  своими  отголосками  вопли  поклонников.  На
какие-то  мгновения  эхо  звучало на фоне  возникшей  в  зале тишины,  и тут
раздался истошный потусторонний вопль рыжеволосой женщины за кулисами:
     - Я хочу трахнуться с Мэгготом!
     Его  заглушила  начавшаяся музыка.  Нильсон  вновь  поднял пистолет  и,
прицелившись поверх  ствола,  навел его  прямо в закрытый  правый глаз Викки
Сто Но в следующее мгновение  он улыбнулся и  опустил пистолет. Миллион
долларов подождет. Сначала - Римо и старик-азиат.
     Гуннар Нильсон вышел из ложи  в коридор и направился  к выходу. Сегодня
вечером они, две его главные цели, здесь уже не появятся. Он будет следить и
выжидать. По  длинной каменной  лестнице  Нильсон спустился в  фойе  театра,
который был в свое время не лишен элегантности, а теперь просто обветшал.
     Красный ковер в фойе вытерся, и  под  сухими ботинками Гуннара Нильсона
виднелись коричневатые проплешины. Но  его мысли были далеко. Придется вновь
звонить  в  Швейцарию: любого, осмелившегося посягнуть на  контракт на Викки
Стоунер, ждет участь  того  человека  в шляпе. Нужно  узнать,  где состоится
следующее выступление этих "Мэгготов" или как их  там. Он будет следовать за
ними до тех пор, пока не появятся телохранители этой девчонки. А когда он их
найдет, свершится отмщение. И тогда... Да, только тогда... эта девчонка.
     Так думал Нильсон, направляясь  к выходу из театра  и  почти  ничего не
замечая  вокруг, включая  молодого  белого человека, на  которого налетел  в
дверях.
     - Простите, - сказал Нильсон.
     Белый что-то буркнул.
     Не  заметил Гуннар  Нильсон  и старого  азиата,  стоявшего в  вестибюле
поодаль и  разглядывавшего кадры из  фильмов,  шедших здесь  по вторникам  и
средам в 1953 году.
     Однако старик Гуннара Нильсона заметил.
     -  Пошли,  -  сказал Римо Чиуну. - Надо приглядеть  за Викки,  если она
здесь.
     Он обратил внимание на то, что Чиун провожает взглядом человека, только
что налетевшего на него.
     - Куда ты уставился? - поинтересовался Римо.
     - Этот человек, - ответил Чиун.
     - Что в нем особенного?
     - Он налетел на тебя, но не моргнул, - сказал Чиун.
     - Ну и что? Он еще и не рыгнул.
     - Да, но должен был моргнуть.
     - Может, у него моргалка сломалась, - предположил Римо, глядя в сторону
улицы на выходящего под дождь человека. - А какая разница?
     - Дуракам  все без  разницы,  - сказал  Чиун.  - Просто запомни:  он не
моргнул.
     - Я сохраню это в памяти до конца своих дней, - ответил Римо. - Пошли.
     Повернувшись,  он  быстро пошел в сторону  партера. Но  Чиун  несколько
задержался, глядя на улицу и думая о человеке, который не моргнул.


ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ


     - До свидания, Римо.
     Чиун с Римо  пробрались за кулисы. Полицейский, дежуривший у  входа  на
сцену,  был  совершенно  сбит  с  толку.  Пожилой  азиат  заговорил с  двумя
офицерами,  отвлек на  себя их внимание, и  тут  его спутник  исчез.  Просто
исчез. Его и след простыл. Они хотели потребовать  объяснений у азиата, но и
он тоже будто растворился.
     Оказавшись  по  ту  сторону  двери,  Римо  с  Чиуном  огляделись.  Римо
почувствовал  облегчение, заметив  стоящую около  электрощита Викки  Стоунер
"Под балдой, но жива", - подумал он.
     Он  было направился к ней,  но Чиун  стал  как  вкопанный,  в изумлении
наблюдая  за  суетой  кулис,  персоналом, толпившимся  вокруг  и,  очевидно,
осуществлявшим   материально-техническое   обеспечение   странных   существ,
издававших на сцене нечеловеческие, какие-то... "электрические" звуки.
     Вот тут-то Чиун и сказал:
     - До свидания, Римо.
     - До свидания? Почему "до свидания"?
     - Мастер Синанджу не может находиться там, где люди поют "мугга, мугга,
мугга, мугга"
     - А ты не слушай. Отключи мозг и не думай об этом, - посоветовал Римо.
     -  Тебе  это  просто,   поскольку  твой  мозг   постоянно  отключен.  Я
возвращаюсь в гостиницу.
     - Черт возьми, Чиун! Кто знает, что тут может случиться? Ты  можешь мне
понадобиться.
     - Не понадоблюсь. Все, что могло случиться, уже произошло.
     - Ты уверен?
     - Да.
     - Кто же поведал тебе об этом?
     - Человек, который не моргнул.
     С этими словами Чиун развернулся и вышел в коридор, вежливо извинившись
перед полицейскими, к тому времени уже  почти убедившими  себя в том, что те
двое были просто видениями,  возникшими  в  их  воспаленном воображении  под
воздействием тяжелой музыки Мэггота и "Дэд Мит Лайс".
     Когда  за Чиуном закрылась дверь,  Римо  пожал плечами и  направился  к
Викки Сто
     - Здорово, да? - сказал он.
     - Лом, старик,  лом.  - Она обернулась. - А это ты! Мой единственный  и
неповторимый любовник.
     Судя по выражению лица, она была искренне рада видеть Римо.
     - Раз ты так любишь меня, что ж ты сбежала?
     - Просто мне надо было  кое-что сделать,  а ты бы наверняка мне не дал.
Кроме  того, этот  "Кто-то"  чуть  с  дерьмом  меня  не  смешал  из-за своих
телепередач.
     - Отныне  и  впредь оставайся со мной. Не  влезай  между  Чиуном и  его
телевизором, и все будет в порядке.
     - Как скажешь, Римо. - Она  положила руку ему на плечо. -  Ты пропустил
самое смешное.
     - Что же?
     - Кто-то прострелил глотку Биг Бэнгу Бентону.
     - Что же тут смешного?
     - Ты когда-нибудь слушал его передачи? - спросила Викки.
     - Нет, - ответил Римо.
     - Вот Бентон без глотки - это и смешно.
     - А с тобой ничего не случилось? - спросил  Римо, вспомнив об опасности
и заслоняя собой Викки от лож,  откуда, как он заметил, был прекрасный обзор
кулис.
     - Нет. Я  просто  слушала своего  Мэггота. Ты же  знаешь,  я хочу с ним
трахнуться.
     - Знаю, - ответил Римо. - И я тебе помогу.
     - Правда?
     - Конечно. Но для этого ты сейчас должна пойти со мной.
     - Я бы с удовольствием, но завтра ведь Дарлингтонский фестиваль.
     - Это еще что?
     - Величайшая в мировой истории рок-тусовка.
     - Которую тебе никак нельзя пропустить?
     - Никак. Ни в коем случае.
     - Хорошо, завтра поедем туда.
     Римо начал было  говорить что-то  еще, но  вдруг  понял, что не  слышит
своего  голоса  из-за  неожиданного рева  зрителей.  Шум зала был постоянным
рокочущим фоном, но сейчас зал разразился единым истошным высоким воплем. За
кулисами появился поспешно покинувший сцену  Мэггот  в  своем белом костюме,
увешанном  бифштексами  и печенью,  в сопровождении троих  "Дэд  Мит Лайс" в
таких же костюмах, но только менее расшитых золотом.
     Викки убрала руку с плеча Римо и шагнула навстречу Мэгготу.
     - Эй, Мэггот,  - окликнула  она. Тот повернулся.  - Познакомься  с этим
человеком.
     Мэггот с опаской приблизился к Викки и Римо.
     - Что случилось с Биг Бэнгом? - спросил он.
     - А,  не  беспокойся о  нем, -  ответила она. - Пустяки. Это -  Римо. Я
хочу, чтобы ты с ним познакомился.
     Мэггот взглянул на Римо, но руки не подал, как, впрочем, и  Римо. Сзади
к Мэгготу подошли трое "Лайс"
     - Рад встрече, приятель, - сказал Мэггот.
     -  Взаимно, - ответил Римо. - Должен сказать, что  у тебя замечательный
наряд. Кто твой мясник?
     Не говоря ни слова, Мэггот лишь натянуто улыбнулся.
     - Викки, этот парень - твой приятель? - спросил один из "Трупных вшей".
     - Мой любовник. Мой лучший любовник, - ответила она.
     - Он? Это же динозавр какой-то. А его волосы?
     - А, так ты занимаешься  любовью  при  помощи  волос? - заинтересовался
Римо. - Хотя... и такое возможно.
     Визг в зале усиливался.
     - Надо вернуться, - сказал Мэггот. - Успокоить зверинец.
     - Кинь им сырого мясца, - посоветовал Римо.
     Хитро взглянув  на Римо, Мэггот  повел "Трупных вшей" обратно на сцену.
Вопли  удесятерились. Мэггот поклонился. Трое  "Вшей" тоже. Зал еще прибавил
громкости.
     Мэггот воздел  руки, призывая к  тишине,  что вызвало  хаос,  и зрители
устремились  к  тонкой  синей цепочке  полицейских,  полукольцом стоявших  у
сцены.
     Мэггот  взмахнул  рукой. Новый порыв. Сорвав с груди бифштекс  фунта на
два весом, он высоко  поднял его над головой.  В жарких лучах прожекторов на
мясе блестели кровь и сок. Визг стал еще  сильнее.  Как чемпион по "фрисби",
Мэггот запустил мясо в зал. Экстаз. Хаос.
     Войдя  во  вкус,  Мэггот  и "Лайс"  стали  срывать  с  себя  отбивные и
бифштексы и метать их  на головы  зрителей.  Мясо плюхалось на пол, и стайки
девчушек, сцепившись в клубок, сражались за каждый кусок. Зрелище напоминало
бесплатную раздачу еды на кухне Армии Спасения. Но на всех мяса не хватило.
     Облегчив свои  костюмы,  Мэггот  с "Лайс"  направились  за кулисы.  Две
дюжины  счастливиц из  зала проглотили по кусочку  мяса. Остальные, озверев,
ринулись на полицейских.  Те  продержались недолго,  и  девицы,  как  потоп,
хлынули на сцену и устремились за кулисы.
     Римо стоял с Викки. К  ним подошли Мэггот и "Лайс", и Мэггот начал было
благодарить Римо  за его  блестящую идею  по поводу  мяса,  когда Римо вдруг
охватил водоворот жарких, потных, душистых, почти  обнаженных тел, хлынувших
за кулисы, как цунами.
     Среди  визгов  слышались  баритоны  полицейских,  пытавшихся  разогнать
толпу.  Римо оказался прижатым к электрощиту. Повернувшись к  нему лицом, он
схватился за рубильники и стал выключать все подряд. Пятый сработал, и сцена
погрузилась в темноту.
     Крики сменились  воплями. Закрыв  на мгновение глаза руками,  заставляя
расшириться зрачки, Римо вновь  открыл глаза. Теперь он видел так же хорошо,
как и  при свете, и направился  сквозь толпу ничего не видящих подростков  и
полицейских, словно их там и не было.  Он пробирался к двери на улицу. Викки
исчезла.  Мэггот с "Дэд Мит Лайс" тоже. Римо вышел под  моросящий дождь.  От
тротуара  отъехал  бежевый  "роллс-ройс". Стайка девушек  пустилась  за  ним
вдогонку.
     Викки опять ускользнула.


ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ


     В тот вечер из Питтсбурга по поводу Викки Стоунер звонили двое.
     В захудалой гостинице доктору Гуннару Нильсону удалось наконец  убедить
портье заказать ему Швейцарию, хотя для этого  пришлось  выложить задаток  в
пятьдесят  долларов.  Нильсон  решил говорить  из  вестибюля, чтобы  не дать
портье подслушать разг
     Он был краток.
     - Это Нильсон. Сегодня вечером кто-то хотел прикончить девчонку.
     Выслушав ответ, доктор продолжал:
     -  Хорошо, пусть они действовали  без вашего ведома, но,  если появится
кто-нибудь из ваших, с ним случится то же самое.
     Снова послушал и переспросил:
     - Дарлингтонский  фестиваль?  Значит, там  все  и закончится. Но я  вас
предупредил: никаких конкурентов на моем пути. Можете передать это всем.
     Положив  трубку, Нильсон отправился  к себе  в н Нужно почистить и
смазать револ Завтра настанет его час. Нужно подготовиться.
     - Какая разница, что пишут в газетах? - спросил Римо по телефону.
     Смит вновь терпеливо попытался объяснить. Найдено и  опознано тело Ласы
Нильсона. Журналисты докопались до его прошлого и  теперь  строили догадки о
том, что  он  приехал  в  страну по контракту на  убийство,  но  нашел  свою
погибель. В преступном мире пошли разговоры  о том,  что семейство Нильсонов
прибыло в страну, чтобы расквитаться с убийцами Ласы.
     - Так что для  меня есть разница, что пишут в газетах, - сказал Смит. -
Это значит, что вы с  Чиуном должны быть  крайне осторожны. За Викки Стоунер
охотится  один из  известнейших  убийц-ассасинов. И за  вами,  значит, тоже.
Будьте осторожны. Возможно,  шансы Викки Стоунер выжить несколько возрастут,
если вам удастся держать ее в поле зрения дольше чем одну минуту.
     - Да. Да, да, да, - недовольно согласился Римо.
     - Где вы собираетесь искать эту девушку? - спросил Смит.
     -  Она  сбежала  от  нас  во  время  суматохи.  Но  мы  отловим  ее  на
Дарлингтонском фестивале и увезем.
     - Поосторожнее.
     - Беспокойство входит в ваши служебные  обязанности? - спросил Римо, но
Смит уже положил трубку. Римо тоже с грохотом швырнул свою.
     - Доктор Смит обеспокоен? - спросил Чиун.
     - Да. Похоже, на нас ополчился род Нильсонов из-за  того, что ты сделал
с Ласой Нильсоном.
     - Это так, - ответил Чиун и печально покачал головой. - Но так всегда и
бывает с начинающими родами. Они все воспринимают как личную обиду.
     - А мы? - спросил Римо.
     - Ты  - да, а я - нет. В том-то и  разница между  истинными хранителями
традиций и всякой шушерой.
     Чиун сейчас раздражал Римо не меньше Смита.
     -  Постой,  Чиун.  Насколько  я  могу судить,  эти Нильсоны  далеко  не
дилетанты. И далеко не новички. Их Дому уже шестьсот лет.
     - Нет, новички, - возразил Чиун. - Дом Синанджу существовал,  когда эти
Нильсоны еще жили в землянках.
     - Так или иначе, Смит советует остерегаться.
     - Прислушайся к его совету, - сказал Чиун.


ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ


     Хорошо  знакомые  с обстановкой на  рок-фестивалях,  Мэггот  с "Дэд Мит
Лайс", а также Викки и их шофер приехали в  Дарлингтон - маленький городишко
в горах Кэтскил штата Нью-Йорк - ночью, накануне концерта.
     В единственном  в  городе  мотеле уже были забронированы  номера на имя
Кэлвина Кэдуолладера.  Отсюда переодетые в  концертные костюмы Мэггот  и его
компания  отравятся  на  вертолете  прямо  на  сцену. И покинут  ее тоже  на
вертолете. Опыт показывал, что это единственный  приемлемый вариант, так как
попади  они  в объятия  своих  агрессивных  обожателей, в  основном  юных  и
преимущественно женского пола, их могут буквально разорвать на части.
     По  дороге из Питтсбурга Мэггот  сидел на заднем сиденье  "роллс-ройса"
рядом с Викки. Из ящичка в двери автомобиля он достал белые перчатки и надел
их  с  таким  торжественно-церемонным  видом, словно  собирался нести гроб в
составе  похоронной  процессии.  Оттуда  же  на  свет  появилась "Уолл-стрит
джорнал", самое  раннее издание. Самолетами ему  доставляли газету туда, где
бы он ни находился.
     Включив  справа от  себя свет, он раскрыл газету на странице  с курсами
акций на нью-йоркской  бирже  и стал водить пальцем в  перчатке по колонкам,
которые в "Уолл-стрит джорнал" печатались шрифтом крупнее, чем в большинстве
других газет, публикующих биржевые сводки.
     Время от времени он что-то бурчал себе под нос. Викки Стоунер сидела от
него на таком расстоянии, какое допускало его представление о гигиене. Когда
она подвинулась  слишком  близко,  он  просто  отпихнул  ее от себя,  словно
завалившуюся  набок  сумку  с  продуктами. Трое  "Лайс"  сидели на  переднем
сиденье и болтали о музыке, о девочках, о музыке, о девочках... и о деньгах.
     Кэлвин  Кэдуолладер  вновь что-то  буркнул.  Его  палец остановился  на
названии одного из концернов. Вновь открыв отделение  на  дверце  машины, он
извлек оттуда блокнот и выписал какие-то цифры.
     -  Продавай,  - сказала  Викки  Стоунер,  которой  были  видны название
компании и цифры, написанные Мэгготом.
     -  Почему?  -  спросил Мэггот.  -  Они поднялись  на один  пункт. -  На
какое-то  мгновение  он  забыл, что  имеет  дело  с  придурочной  сексуально
озабоченной фанаткой.
     - Правильно, - сказала Викки, - и идут они  сейчас в тридцать шесть раз
дороже номинала.  А одна из  японских  компаний здорово преуспела  в выпуске
того  же  самого  продукта, но  его себестоимость в два раза ниже.  Так  что
продавай, пока еще можешь получить какую-то прибыль.
     Она  отвернулась от Кэдуолладера и  стала смотреть  в  окно  на  темный
унылый сельский пейзаж Пенсильвании.
     -  А почему  же мне не сообщил об  этом мой бизнес-менеджер? -  спросил
Кэдуолл
     - Вероятно, он не хочет этого делать, пока не избавится от своих акций.
Нельзя же его за это винить. Продавай.
     -  Откуда  такие  познания о  рынке  ценных  бумаг?  -  поинтересовался
Кэдуолл - Если только ты действительно в этом разбираешься.
     -  В данный момент,  Мэггот,  -  сказала Викки, довольная тем,  что  он
поморщился от  этого  имени, -  цена  мне  ни  много  ни  мало семьдесят два
миллиона  долларов. Человек, стоящий таких денег, не имеет права быть глупым
и невежественным.  Когда  мой отец  умрет, я буду  стоить четверть миллиарда
долларов. Кому-то придется вести хозяйство.
     Кэдуолладер был впечатлен. Он стал сыпать названиями компаний.
     - Скажи мне искренне, что ты думаешь о них, - попросил он.
     Он назвал компанию, выпускающую безалкогольные напитки.
     - Продавай. Контракт с русскими разваливается.
     Фармакологическая компания.
     - Покупай.  У них появились таблетки для  предупреждения  беременности,
которые могут принимать мужчины.
     Нефтяная компания.
     - Продавай. Произошли  изменения в порядке выплат ими дивидендов. После
первого сентября тебя задушат налогами.
     Всю дорогу до Дарлингтона они беседовали о высоких финансовых материях.
Они не замечали "Дэд Мит Лайс" и продолжали разговор, пока машина не въехала
на стоянку мотеля.
     Громадный "седан" остановился перед  рядом забронированных ими номеров.
Мэггот вылез из машины. Викки последовала за ним.
     - Поставь автомобиль возле гостиницы на другом конце городка,  - сказал
Мэггот  шоферу. - Но не забудь приехать сюда завтра ровно в  пять часов. Все
должно быть уложено, и  мотор прогрет. В это время  наш вертолет  вернется с
концерта.
     - Слушаюсь, сэр, - ответил ш
     Вытащив  из  багажника и расставив на земле многочисленные чемоданы, он
быстро уехал со стоянки, пока никто не увидел и не узнал машину.
     Ключи  от номеров у Мэггота и "Лайс" были с собой. По дороге к комнатам
номер Один поравнялся с Мэгготом.
     - На завтра все готово?
     - Да, - ответил Мэггот.
     - Репетировать сегодня не будем?
     - Нет, - сказал Мэггот. - У меня нет времени.
     - Нет времени? А что произошло такого важного?
     - Нужно трахнуть эту Викки, - ответил Мэггот.
     Оставив остолбеневшего Первого, он проследовал за Викки в ее номер,  по
дороге роясь в несессере в поисках пузырька с капсулами витамина "Е".
     Не  имея  представления  о  рок-концертах,  Римо  с  Чиуном  выехали  в
Дарлингтон  на следующее утро  еще до  рассвета  и  обнаружили, что и том же
направлении  едут все обитатели  Западного  полушария.  За двадцать  миль до
Дарлингтона движение замерло.
     Как муравей,  пытающийся  обогнуть лужу, Римо сворачивал с одной дороги
на  другую, со скоростного шоссе  на проселочную дорогу. Что в  лоб,  что по
лбу. Все забито. Все стоят.
     Было десять часов утра.
     Чиун глядел  в  открытое  окно, через которое  беспрепятственно выходил
кондиционированный воздух, благополучно обделяя Римо прохладой.
     - Интересная у вас система дорог, - заметил  Чиун. -  Все замечательно,
пока никто  ими не  пользуется. Это великая  инженерная  мысль  -  построить
дороги,  которые чересчур  просторны для спокойного движения и слишком тесны
для оживленного.
     Римо что-то пробурчал.  Развернув машину, он  вновь  выехал  на главное
шоссе. Все те же двадцать миль до Дарлингтона.  И  всего  три часа до начала
концерта.
     Римо застрял.  Мимо него по обочине пронеслась черно-белая  полицейская
машина с включенной мигалкой наверху и завывающей сиреной.
     Впереди  Римо заметил  первые  признаки  начинающегося  разброда.  Люди
вылезали из  машин.  Некоторые  забирались  на крыши играть  в карты. Другие
сбивались   в   кучки  и  вертели  самокрутки  с  марихуаной.  Дверцы  машин
открывались, словно объявили учебную пожарную тревогу. У Римо вырвался стон.
Теперь движение встало уже окончательно.
     -  Может,  стоит пойти  пешком?  - предложил Чиун. -  Хороший день  для
прогулки.
     -  Может, стоит  предоставить дело мне?  Тогда все  будет в  порядке, -
резко оборвал Римо.
     - Может, - согласился Чиун. - И все-таки... - предложил он.
     Но Римо не дослушал до конца. В зеркальце  заднего  вида он наблюдал за
приближением очередной полицейской машины. Это был обыкновенный  "шевроле" с
красной мигалкой внутри салона  на  панели управления. У Римо возникла идея.
Он что-то сказал Чиуну.
     Оба вылезли из  машины  и встали  на обочине  дороги. Римо поднял  руки
вверх и  замахал  приближавшейся полицейской машине, которая  в конце концов
остановилась, чуть не отдавив Римо ноги.
     Водитель опустил стекло своего окошка.
     - Какого черта, приятель? - крикнул он. - Уйди с дороги, это полиция.
     - Да, - ответил Римо, приближаясь к водителю, - да, конечно.
     Чиун подошел к машине с другого бока.
     Римо взялся руками за дверцу водителя, заметив с огорчением, что дверца
с противоположного бока была заперта.
     - Но послушай  меня, -  продолжил  Римо. - Я  тоже сообщу  тебе кое-что
очень важное.
     -  Ну  что  там?  -  нетерпеливо  спросил детектив,  и  его правая рука
переместилась поближе к левому борту его мятого серого пиджака.
     - Говорю тебе, очень важно, - повторил Римо.
     Полицейский смотрел на него, совершенно не обращая внимания на Чиуна.
     - Так что? - вновь спросил полицейский.
     - Нужно  произвести арест.  Видишь  всех  этих  людей?  Они  все  курят
"'травку". Если я не ошибаюсь, это противоречит законам Нью-Йорка и Нельсона
Рокфеллера. По новому закону всем  им "светит" от семи до пятнадцати лет.  Я
хочу добиться полномочий на их арест.
     Полицейский потряс головой.
     - Ничего не могу поделать, приятель. Нам велели не вмешиваться.
     - Разве так можно научить уважать закон? - спросил Римо.
     - Таковы инструкции, - ответил полицейский.
     - В таком случае, - не отставал Римо, - может, у  тебя найдется спичка?
Просто у меня накрылась в машине зажигалка, и моя "травка" вянет, высыхает и
портится. И если я не найду огонька, я и сам завяну.
     - Чтоб ты завял, придурок, - сказал полицейский. Он зло рванул машину с
места и унесся; из-под задних колес в Римо и Чиуна полетел гравий.
     Посмотрев ему вслед, Римо повернулся к Чиуну.
     - Удалось?
     Чиун  вынул  руку  из-за  спины. В руке  он держал  красную мигалку  из
машины.
     -  Как ты  ухитрился  открыть дверцу?  -  спросил  Римо. -  Она же была
заперта.
     - Здоровый образ жизни, - последовал ответ Чиуна.
     - Поехали, - сказал Римо.
     Сев  в  машину,  Римо  подсоединил  мигалку  к  двум  контактам  позади
зажигалки их взятой на прокат машины. Мигалка завертелась и засверкала.
     Съехав  на  обочину, Римо  нажал  на  газ  и понесся  по направлению  к
Дарлингтону.  Поклонники  тяжелого рока  махали  ему вслед.  Некоторые,  уже
обкурившись,  бродили по обочине  дороги, и Римо  приходилось  петлять между
ними, как нападающему среди защитников.
     - Не так быстро, - попросил Чиун.
     - Сконцентрируйся на сути своего бытия, - посоветовал Римо.
     - А что это такое? - спросил Чиун.
     - Не знаю. Ты всегда так говоришь.
     - Ну что ж, и это неплохой совет, - сказал Чиун. - Я сконцентрируюсь на
сути своего бытия.
     Он устроился на  сиденье  машины в  позе  для медитации и устремил взор
вперед. Через десять секунд его глаза закрылись.
     Римо  готов был  поклясться,  что Чиун  спит,  пока  он  чуть  было  не
перевернул машину, объезжая другой автомобиль, и Чиун сказал:
     -  Осторожнее, иначе мы оба  погибнем, и  мистеру Нильсону будет нечего
делать.
     Произнося эти  слова,  он  открыл глаза и  посмотрел  в  боковое  окно.
Пожилой с  проседью  человек  быстро шел  по  обочине дороги  с  медицинским
чемоданчиком в руке. Увидев его, Чиун присмотрелся и кивнул. Он повернулся к
Римо, но  Римо этого человека не заметил. Чиун собрался было что-то сказать,
но передумал и вновь закрыл глаза. Зачем это Римо? Зачем  напоминать ему  об
этом семействе самонадеянных новичков?
     Взглянув  на  пронесшуюся  мимо  машину,  Гуннар  Нильсон  почувствовал
неприязнь к бестолковым американцам. Идут, когда  можно  бежать; едут, когда
можно идти. Впрочем,  неважно.  Осталось всего несколько миль,  а  время еще
есть. Сегодня осечки не будет.
     Мэггот и Викки завтракали в постели.
     -  А  что ты думаешь  по  поводу торговли  рождественскими  елками  как
способа избежать уплаты налогов? - спросил он, смакуя соевую булочку.
     - Неплохо, если ты готов пять лет ждать, пока  это окупится, - ответила
она.
     Она порылась в своей  холщовой сумке, выудила оттуда пузырек с голубыми
таблетками, и на ее лице появилась довольная улыбка.
     - Почему  бы вместо этого не поесть? - спросил Мэггот.  - Здесь  хватит
для нас обоих.
     - Да-да, Мэггот, конечно. Но я всегда принимаю "утреннее тонизирующее".
     Она  вынула одну таблетку,  но на полпути  до  рта ее  перехватила рука
Мэггота.
     - Я сказал: ешь.
     Забросив голубую таблетку в угол, он взял булочку и запихнул ее Викки в
рот.
     Викки посмотрела  на Мэггота другими глазами. В постели он был  не  бог
весть  что,  не сравнишь с тем стриженым динозавром Римо. Однако его  забота
очень подкупала.
     -  Давай-давай, - сказал Мэггот. - Ешь булочку  - мы переходим к соевым
продуктам.


ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ


     Солнце   стояло  высоко,   воздух   был  неподвижен,  и  жара   окутала
двадцатипятиакровую площадку концерта, словно  воздухонепроницаемое стальное
одеяло.
     Римо  с Чиуном медленно шли по полю  в  поисках чего-нибудь похожего на
эстраду или сцену.
     -  А  где тут  эстрада,  приятель?  - поинтересовался  Римо у  молодого
бородача, сидевшего, скрестив ноги, на земле и раскачивавшегося взад-вперед.
     - Какая эстрада, старик?
     - То место, где они будут играть.
     - Да. Они будут играть, а я буду слушать.
     - Понятно. А где?
     - Я буду слушать прямо здесь. Своими ушами. Своими  драгоценными ушами,
которые слышат все хорошее и отбрасывают все плохое. Хорошее - туда,  плохое
- обратно. - Он захихикал. - Это мой секрет искусственного дыхания.
     -  А секрет  своего кретинизма тебе  неизвестен? -  раздраженно спросил
Римо и, развернувшись, вновь нагнал Чиуна.
     -  Весьма  любопытно,  - заметил  Чиун.  -  Они собираются  смотреть  и
слушать, не зная, кого и где. Просто интересно, насколько же вы, американцы,
мудры. А что это за дым вокруг?
     - Это просто "травка" тлеет, - произнес Римо.
     - Нет, пахнет не паленой  травой,  - определил Чиун. - Но если это так,
как  ты говоришь, то почему же  никто не  беспокоится? Разве им  не  страшен
пожар?
     - Когда спалишь много "травки", уже ничего не боишься, - сказал Римо.
     - Это бессмысленный ответ.
     Римо выглядел довольным.
     - Таким он кажется только тебе.
     Около  четверти миллиона людей  уже  заполонили площадку,  а народ  все
продолжал  прибывать, практически исключая возможность передвижения по полю.
Идея  проверки  билетов  была  давно  оставлена,  и  теперь  вся  территория
представляла из себя концертный зал под открытым  небом. Устроители концерта
здорово  подзаработали  на  предварительной продаже билетов, и теперь, когда
деньги лежали в банке, количество безбилетников их не волновало.
     Территория старого фермерского  хозяйства  была сплошь  и рядом  усеяна
точками; каждая точка представляла  из себя группу из трех, четырех или пяти
человек, из  которых  кто-то  лежал  на надувном матрасе, кто-то в  палатке,
кто-то  просто сидел  на  земле под открытым небом.  В обычном  случае  Римо
попробовал бы определить,  куда смотрят палатки,  но здесь в  этих маленьких
бесформенных группках  все  смотрели  в  никуда,  потому  что они  пришли не
смотреть  или  слушать, а  показать себя. Все ревностно охраняли свои клочки
земли,  и  Римо  с Чиуном,  бродя в поисках сцены, ловили на  себе  недобрые
взгляды, выслушали отдельные проклятия и массу мелких оскорблений.
     Впереди Римо послышался звук заводимого мотоциклетного мотора.
     - Мы на правильном пути, - сообщил он Чиуну.
     - Откуда ты знаешь?
     - Где мотоциклы, там и сцена, - ответил Римо.
     - Они являются частью музыки? - спросил Чиун.
     - Нет, но на слух - почти одно и то же, - пояснил Римо.
     Он  решительно  двинулся  дальше,  Чиун  - за  ним,  вертя  головой  по
сторонам, с удивлением рассматривая толпу.
     -  Смотри-ка, Римо, -  сказал он, - этот  -  в  костюме  вашего дядюшки
Сэмюела.
     - Обалдеть, - не глядя бросил Римо.
     - А вон Смоуки - медвежонок.
     - Замечательно.
     - А почему тот оделся в форму  генерала Кастера? А там кто-то в костюме
гориллы.
     - Невероятно.
     - Почему тебе не интересно? Какова молодежь -  такова и страна. Неужели
ты  не хочешь знать,  в чьих руках будущее  страны?  Гляди! Какой-то мальчик
оделся Микки Маусом, а девочка - Доналдом Даком.
     - Отлично.  И чем же  они занимаются? - поинтересовался Римо, продолжая
пробираться вперед.
     - Я, пожалуй, промолчу, - ответил Чиун. Он поспешил поравняться с Римо.
- Если так же будет выглядеть будущее поколение правителей твоей страны, мне
кажется,  нам с тобой  следует  поискать  другого императора,  - предположил
Чиун.
     - Пожалуй, - согласился Римо. - Только сначала позаботимся о том, чтобы
увезти отсюда Викки Стоунер целой и невредимой.
     - И разберемся с мистером Нильсоном, - добавил Чиун.
     - Думаешь, он тут будет?
     - Я уверен.
     - Ну что ж,  тогда раскрой глаза и  не упусти его, -  с усмешкой сказал
Римо.
     -  "Раскрой глаза и не  упусти его", - передразнил Чиун. - Нет,  я свои
глаза закрою.
     Они миновали последнюю кучку  тел  и оказались на участке  земли в виде
громадного полукруга  на краю  поля. По  одну  сторону  этой  полоски  травы
находились зрители  рок-фестиваля; по другую - в пятнадцати футах  от них  -
тянулась длинная  цепочка  мотоциклистов-рокеров в  кожаных куртках, стоящих
плечом к плечу перед  своими машинами, напустив на  себя  как  можно  больше
суровости. По обеим сторонам сцены и сзади нее высились чудовищные  башни из
динамиков, из которых звук будет разноситься по всей округе.
     Римо с Чиуном пошли дальше.
     - Эй, вы! Вы на нейтральной полосе. Назад!
     На них смотрел одетый в черное мотоциклист. Услышав  его голос, к  нему
подошли еще  трое-четверо. Они  были  одинаково одеты.  На их "гестаповских"
фуражках Римо прочел: "Отродье дьявола".
     - Все в порядке, - отозвался Римо. - Мы друзья хозяина.
     - Ничего не знаю, - сказал горластый тип.
     - Теперь ты знаешь хотя бы то, что я тебе только что сказал, - возразил
Римо.  - Разве тебя  в  школе не учили, что нельзя использовать в  разговоре
двойное отрицание? Если ты вообще в школе учился. В зоопарках есть школы?
     - Ну, ладно-ладно, приятель. Уматывай отсюда вместе со своим старичком.
     -  Дашь нам  пройти - получишь пять центов, - сказал  Римо.  -  Подумай
хорошенько.  Собственные  пять  центов!  Сможешь купить пакет орехов, а твои
дружки тебе их пощелкают.
     Чиун положил руку Римо на плечо.
     - Подождем. Здесь пока еще никого нет, и времени хватит.
     Задумчиво  посмотрев на  Чиуна, Римо кивнул. Он повернулся к  "кожаным"
мотоциклистам и сказал:
     - Все понятно, ребята. Пока.
     Они с Чиуном  отошли от нейтральной полосы и оказались  в  тесной кучке
молодежи.
     Какая-то маленькая блондинка, подпрыгнув, обняла Чиуна.
     - Это же сам Боди-Дарма во плоти! - воскликнула она.
     - Нет. Я всего лишь Чиун, - ответил Чиун.
     - Разве ты  пришел не для того, чтобы забрать меня в Великую Пустоту? -
огорченно спросила она.
     - Никто не  может забрать никого в Великую Пустоту. Потому что найти ее
значит заполнить ее, и тогда это уже больше не пустота.
     - Если так, то дзэн-буддизм теряет смысл, - сказала девчушка.
     У ее ног сидели еще три девочки-подростка - все, как  заметил  Римо,  с
туманным взглядом. Вокруг них на первый неопытный взгляд все было в  простом
табачном пепле и простых сигаретных окурках.
     - Одного Мастера  как-то спросили  о том же,  - начал Чиун. -  Он побил
того, кто  спрашивал, палкой  и  затем сказал:  "Вот я  и объяснил тебе, что
такое "дзэн". Вот и все объяснение, дитя мое.
     - Лом, старик, лом. Садись с нами и расскажи еще что-нибудь. И ты тоже,
чувак, - предложила девушка Римо.
     Чиун  посмотрел  на Римо.  Тот  пожал  плечами.  Одно  место  мало  чем
отличалось от другого,  а это находилось близко от  сцены,  что было удобно,
если им придется действовать.  Чиун  медленно опустился в позу  лотоса. Римо
сел рядом, поджав колени к подбородку, оглядывая толпу, не обращая  внимания
на Чиуна и четырех девчушек.
     - Ты изучаешь "дзэн"? - поинтересовался Чиун у блондинки.
     - Пытаюсь. Мы все пытаемся, но ничего не можем понять, - ответила она.
     - В том-то  и дело, - сказал Чиун. - Чем больше стараешься,  тем меньше
понимаешь. А когда перестанешь пытаться понять, все станет ясно.
     Эта "мудрость" привлекла внимание Римо.
     - Это бессмыслица, Чиун, - сказал он.
     - Для тебя все бессмыслица, кроме собственного желудка. Почему бы  тебе
не  оставить  в  покое  меня  и  этих безобидных детей  и не  поискать  себе
гамбургер, эту отраву?
     Обиженно засопев, Римо гордо поднял голову и отвернулся.
     Не глядя на  часы, он  чувствовал, что было  без  пяти  час. До  начала
концерта оставалось совсем немного.
     Пока  Римо  разглядывал окружавшую  их толпу, Чиун  говорил;  его голос
звучал тихо и приглушенно на фоне несмолкаемого гула собравшейся на обширном
лугу четвертьмиллионной  массы народа. Время от  времени  среди этого  гула,
словно  от далекого поезда, раздавались то крик,  то визг,  то  многоголосое
почти в унисон пение. Римо чувствовал знакомый запах и  впервые заметил, что
марихуана   притягивает  комаров.   Они  были   повсюду,  и  наиболее  часто
повторявшимся звуком  был шлепок  ладонью  по руке.  Только Чиуна комары  не
трогали, несмотря на то, что девушки курили "травку" во время его проповеди.
Римо  почувствовал,   что  людей  вокруг  прибавилось.  Их  тесная  компания
расширялась. Все  больше  и больше  народу подсаживалось к кучке  слушателей
Чиуна.
     - Ты - проповедник? - спросила одна из девиц.
     -  Нет, просто  мудрый человек. - Чиун сверкнул  глазами на фыркнувшего
Римо.
     - А чем ты занимаешься? - последовал вопрос.
     -  Я  добываю  деньги, чтобы  кормить  голодных детей  моей деревни,  -
скромно и вдохновенно произнес Чиун, наслаждаясь моментом.
     - Поведай им, как ты это делаешь, - буркнул Римо.
     - Не обращайте на него внимания, - призвал Чиун группу, которая выросла
уже  до двух дюжин  расположившихся вокруг него на земле людей. - Вы слышали
притчу "дзэн"  о том, как хлопать одной рукой? Так вот, перед вами еще более
любопытная  загадка:  рот,  неустанно работающий вне  зависимости  от работы
мозгов.
     Послышались смешки. Все, повернувшись, посмотрели на Римо, которому так
и не удалось придумать достойный ответ.
     Наконец  до Римо долетел  шум, знакомый ритмичный звук. Через минуту он
стал  слышен по всему полю.  Напряжение  резко нарастало по  мере  того, как
голоса  становились  все  громче.  Возбуждение распространялось  из дальнего
уголка фермерского  хозяйства  по всему  полю,  охватывая 250  000  человек,
которые, словно заряженные энергией, говорили все сразу. Вот ОНИ. Они летят.
Уже близко.  Их  вертолет. Это  Мэггот.  И "Лайс".  Подлетают.  Все  стояли,
вытягивали  шеи,  пытаясь разглядеть приближавшийся вертолет.  Он  показался
несколько секунд спустя.
     Четверть  миллиона  людей увидели  его одновременно, и от  их радостных
эмоций  в  виде громогласного рева земля под сидевшим на ней Римо задрожала.
Но две дюжины сидевших  возле Чиуна подростков не шелохнулись, слушая только
Чиуна, говорившего о любви и благородстве в мире, полном лжи и ненависти.
     Римо наблюдал за вертолетом. Как и Гуннар Нильсон, остановившийся перед
одним из стражей слева от возвышавшейся сцены.
     - Я - врач, нанятый  устроителями концерта, - сказал Нильсон, для пущей
убедительности  поднимая свой чемоданчик.  -  Мне  необходимо быть  рядом со
сценой.
     - У меня нет никаких инструкций относительно вас, - заявил "дьявольский
отрок". Другой  мотоциклист направился  было на подмогу,  но  первый  жестом
остановил его. С шестидесятилетним стариком он справится и сам.
     - Зато у меня есть, - сказал доктор Гуннар Нильсон.
     Вертолет уже  был прямо над  ними.  Охранник смотрел через  плечо,  как
вертолет начал  снижаться  на  большую площадку  между  сценой  и деревьями,
обозначавшими границу фермерского хозяйства.
     Открыв медицинский  чемоданчик, Нильсон запустил  в  него правую руку и
схватил шприц. Он  выждал, когда охранник  отвлечется на вертолет,  и, резко
проткнув кожаную куртку, вонзил шприц парню в левый бицепс.
     Нильсон,  нажав  на шток,  выпустил  содержимое.  Схватившись за  руку,
охранник сердито  повернулся.  Он уже было  открыл рот, чтобы выругаться, но
проклятие застыло на его губах, и он рухнул на землю.
     Глухой звук падения тела услышал охранник слева.
     - Скорее, - воскликнул Нильсон. - Я - врач. Этому человеку нужно срочно
оказать медицинскую помощь.
     Охранник посмотрел на своего приятеля, лежавшего без сознания.
     -  Я думаю, это от  жары, -  сказал  Нильсон.  Он взмахнул  медицинским
чемоданчиком, подавая знак другому охраннику. - Скорее. Ему нужна помощь.
     -  Хорошо,  -  ответил наконец охранник.  - Хэри,  подсоби тут  мне!  -
крикнул он своему напарнику.
     Нильсон  поспешил  мимо  лежавшего  без сознания  охранника  к  высокой
двухпролетной лестнице, ведущей на левый край пустой сцены.
     Вертолет  приземлился  в двадцати  футах  позади сцены.  Гуннар Нильсон
поднялся но лестнице до первой площадки, откуда он мог смотреть через головы
этих болванов-мотоциклистов, оцепивших пространство перед сценой. Вся  толпа
была уже  на  ногах, вытягивая шеи  и подпрыгивая, пытаясь увидеть Мэггота и
его команду, но никто не осмеливался перейти полосу безопасности, отделявшую
зрителей от сцены.
     Глядя   на  толпу,  Нильсон  видел  массовую  одержимость,  глупость  и
кретинизм.  Как грустно -  столько народу пришло сюда лишь  ради того, чтобы
доказать самим себе, что они существуют.
     Глядя  на волнующееся людское  море, Нильсон заметил тихий  неподвижный
островок.  Группа  человек из  двадцати сидела  на земле,  многие - спиной к
сцене, а в центре - пожилой азиат в шафрановом кимоно. Сложив на груди руки,
он  что-то говорил, судя по движениям  его рта. Возле азиата Нильсон  увидел
американца - моложавого спортивного на вид  мужчину, который  оглядывался по
сторонам, словно подсчитывая количество собравшихся на концерт.
     Нильсон почувствовал, как от волнения у него по спине побежали мурашки.
Инстинкт подсказывал ему, кто они.  Тот  самый  азиат с  неким Римо, убившие
Ласу.  Им  и быть первыми. А потом  уже -  Викки Стоунер за полтора миллиона
долларов. Это тоже было важно, потому  что, если контракт не будет выполнен,
смерть Ласы окажется бессмысленной.
     Поставив  чемоданчик  на перила, сколоченные из брусьев, Нильсон открыл
его и внимательно проверил револьвер, не вынимая его из чемоданчика.
     Внизу, в тихом оазисе среди шума, смятения и хаоса, царившего  на поле,
восседал и вещал Чиун. И ничто не ускользало от его взгляда.
     -  Главный секрет заключается в том, чтобы видеть, - говорил он, - а не
просто  смотреть. Один посмотрит на  другого  и ничего не  увидит.  А другой
человек не только посмотрит,  но и увидит. Он увидит, например,  что человек
не моргает. Кажется,  ерунда, но это - кое-что.  Что с тою, что  человек  не
моргает? Он не моргает, потому что он научился  не моргать, и полезно знать,
что он этому  научился,  потому что  это помогает  тебе понять,  что  он  за
человек.
     Под  его  высокий  дрожащий  голос Римо продолжал  оглядывать  толпу  в
поисках Нильсона. До него дошли  отдельные слова  и фразы. "Человек, который
не моргает... опасен... нужно не просто смотреть, а видеть".
     Чиун хотел ему что-то  сообщить.  Что? Он взглянул на Чиуна, и их глаза
встретились.  Подняв  голову,  Чиун повел его в сторону  сцены.  Римо увидел
стоявшего на лестнице мужчину, который смотрел в направлении Чиуна. Римо уже
встречал этого  человека, когда столкнулся с ним  в вестибюле питтсбургского
театра.
     Гуннар Нильсон объявился здесь, чтобы убить Викки Сто Но почему же
он тогда не смотрит на  только что приземлившийся за сценой вертолет?  Викки
появится оттуда. Она окажется беззащитна.
     Римо легко поднялся на ноги.
     - Я пойду, папочка. Ты - со мной?
     - Я побуду здесь, чтобы доставить удовольствие нашему другу.
     - Будь осторожен.
     - Да, доктор Смит, - ответил Чиун с едва заметной улыбкой на губах.
     Римо  стал бочком пробираться сквозь толпу, которая  была уже на ногах,
пытаясь  смешаться  с  массой  народа. Двинувшись налево,  он затем  свернул
направо, к нейтральной полосе  с  противоположного  от Нильсона края  сцены.
Приблизившись  к пятнадцатифутовой полоске травы, Римо увидел Мэггота,  "Дэд
Мит Лайс" и Викки Стоунер, стоящих на площадке под сценой. Там присутствовал
и какой-то агрегат, в котором Римо узнал нечто вроде лифта.
     Римо пересек полоску травы, отделявшую зрителей, от  сцены. Большинство
охранников  стояли спиной к аудитории, глядя  на Мэггота и тем самым нарушая
первую заповедь телохранителей.
     Из-за сцены Римо теперь не было видно Нильсона.  Подойдя сзади к одному
из охранников, Римо взял его рукой за шею. Если кто-то и смотрел  на них, то
это выглядело,  словно один  по-приятельски положил другому  руку на  плечо.
Наблюдавшим  не была заметна маленькая  деталь: пальцы Римо,  погрузившись в
мышцы  толстой шеи охранника, тихо перекрыли главную артерию, обеспечивающую
приток крови к мозгу.
     Через три секунды страж обмяк. Прислонив его  к дереву, Римо направился
к подъемнику под сценой.
     Стоявший на лестнице по  другую сторону  сцены Гуннар Нильсон вынул  из
медицинского  чемоданчика  пистолет и  лег  на  пол лестничной  площадки. За
досками  его  не  было  заметно,  ему  же  открывался  превосходный  вид  на
собравшуюся толпу.  Нильсон просунул дуло револьвера между досок и навел его
на  Чиуна,  который безмятежно  сидел, продолжая вещать  что-то  собравшейся
вокруг него молодежи.
     А  куда  же делся этот  белый? Этот  Римо? Нильсон  посмотрел  в  щелку
налево, направо, но так его и не увидел. Ладно, не важно. Далеко не уйдет. А
первым будет азиат.
     Он  навел дуло револьвера Чиуну в  лоб,  пока примеряясь.  Но лоб вдруг
сместился. Он  оказался левее.  Сдвинув дуло пистолета влево,  Нильсон вновь
прицелился в лоб. Но лоб вновь сместился. Он  оказался ниже прицела. Как это
могло  случиться?  Азиат  ведь  не двигался  с  места.  В этом  Нильсон  был
абсолютно уверен. И тем не менее он все время уходил из-под прицела.
     Это напомнило ему о  чем-то, связанном с давним прошлым его  семейства.
Но что  это было? Какое-то  изречение... Он рылся в памяти, но никак  не мог
найти ответ. Что же это было за высказывание?
     Тут думать  стало невозможно: динамики  разразились таким громогласием,
словно сам Господь возглашал наступление Страшного суда.
     - Друзья!  - ревели динамики. - Люди! Слушайте все. Перед вами Мэггот и
"Дэд  Мит Лайс"! Последние шесть слов прозвучали  таким истошным воплем, что
его могли услышать в Латинской Америке.
     Держа револьвер  у бедра, Гуннар  встал  на ноги.  Сцена  была  окутана
клубами дыма;  Гуннару  был  виден  источник -  висевшие под сценой  дымовые
шашки.  Дым  заволакивал  сцену  тяжелыми  красными,  желтыми,  зелеными   и
фиолетовыми  облаками,  плавно  клубящимися в  неподвижном  летнем  воздухе.
Гуннар услышал, как  заработал  м  Находившийся под сценой  лифт  пошел
наверх. Нильсон продолжал следить за сценой.
     Новый звук. Гигантская вытяжка начала высасывать дым. Сцена очистилась,
и  там оказались  Мэггот и трое "Лайс".  Позади них стояла Викки Сто "И
все-таки она будет последней", - подумал Гу
     Девушка отошла в глубь сцены, а  Мэггот и "Дэд Мит Лайс" оглушительными
аккордами  начали первую композицию. "Мугга,  мугга, мугга, мугта!" - взвыли
они.  Толпа  завизжала,  заглушай  динамики, исключая  возможность  услышать
музыкантов,  ради  которых четверть  миллиона  человек  преодолели  в  общей
сложности миллионы миль.
     У  Римо  заложило уши.  Пройдя  под площадкой,  он легонько  ударил  по
ступеням находившейся слева лестницы и стал подниматься наверх.
     В восьми футах над Римо Гуннар Нильсон ощутил, как задрожали доски. Эта
вибрация  была  вызвана  не музыкой;  те  колебания  он уже  успел  мысленно
зафиксировать. Нагнувшись, Гуннар посмотрел вниз. У подножия лестницы  стоял
американец, тот самый, Римо.
     Ну что ж. Значит, первым быть американцу.
     Римо сделал шаг по лестнице.
     - Ты знаешь о том, что твой брат моргнул? - спросил он.
     - Да, но я - не он, - ответил Нильсон.
     Он медленно поднял пистолет до уровня груди Римо.
     Их никто не видел: все глаза были устремлены на Мэггота и "Лайс".
     Римо поднялся еще на одну ступень.
     - А еще он откашлялся, прежде чем напасть на меня.
     - Это свойственно многим, но не мне, - сказал Нильсон.
     - Забавно, -  продолжал Римо, делая очередной шаг, - а  я-то думал, что
это вроде семейной черты.  Ты понимаешь,  о чем  я,  есть  такие  врожденные
слабости, которые в конце концов и губят людей.
     - От любого врожденного недостатка можно избавиться, - ответил Нильсон.
- Я не страдаю дурными привычками своего брата.
     С едва заметной улыбкой он смотрел, как Римо поднялся еще на ступеньку.
Глупый  американец  думал,  что, медленно  приближаясь,  он  может  обмануть
Гуннара Нильсона. Неужто  он  думает,  что ему  удалось  бы подняться на эти
несколько ступеней, если бы Гуннар Нильсон ему не позволил?
     Нильсону нужно было кое-что узнать. Из-за  грохота музыки ему  пришлось
повысить голос.
     - Как ты убил его? - крикнул он. - Из его же оружия?
     - Нет, - ответил Римо. - Я вообще не убивал его. Это Чиун.
     - Старик-азиат?  -  Что подтверждало слова черномазого,  однако  Гуннар
никак не мог в это поверить.
     - Да, - сказал Римо. - Думаю, что он уложил его ударом ноги в горло, но
точно сказать не могу, так как сам при этом не присутствовал.
     Еще шаг. Теперь он был слишком близко. Нильсон нажал на курок. Раздался
грохот выстрела, но из-за рева музыки его никто не услышал. Белый американец
упал.  Замертво.  Нет,  не замертво. Едва  коснувшись  лестницы,  он  сделал
кувырок вперед и  ногами выбил из руки Нильсона  пистолет,  полетевший через
перила вниз.
     А американец был на ногах и с улыбкой приближался к Нильсону.
     - Прости, - сказал он. - Вот так-то, дорогой.
     Нильсон взревел гортанным ревом викингов-берсеркеров.
     "Вероятно, - мелькнуло у него в  мыслях, -  вероятно, на роду Нильсонов
лежало проклятие Синанджу". Но он  еще мог  оправдать гибель  Ласы, выполнив
семейный контракт. Он повернулся  и бросился вверх по лестнице. Девчонка. Он
оторвет ей голову.
     Он несся, перепрыгивая разом через три ступеньки.
     Римо было поспешил за ним, но остановился.
     Остановился  и  Нильсон.   На  верхней  площадке  лестницы  спокойно  и
безмятежно стоял древний азиат, в желтом кимоно, с улыбкой на лице.
     Римо не расслышал слов, но Чиун, похоже, сказал:
     - Рад вас видеть, мистер Нильсон. Приветствую ваш знаменитый Дом.
     Нильсон  решил, что сможет  справиться  со  стариком. Римо  с  усмешкой
заметил, как плечи Нильсона напряглись, он приготовился броситься  на Чиуна,
что было равнозначно  попытке укусить  аллигатора за  нос. Нильсон взревел и
плечом  вперед ринулся на Чиуна. Старик легко увернулся, и Нильсон проскочил
мимо. Римо устремился наверх.
     Викки стояла позади Мэггота и музыкантов  и, глядя на них, притоптывала
ногой.  Повернувшись,  она  увидела  мчащегося  на нее  Нильсона.  Ее  глаза
округлились  от   страха,  когда   она  заметила  выражение  его  лица.  Она
попятилась.
     Римо  уже  добрался  до   верха  лестницы  и   заметил  только  молнией
промелькнувшее  шафрановое  кимоно. Нильсон уже вытянул вперед  руки,  чтобы
схватить девушку.
     Рев викингов вновь заклокотал у него в горле, но захлебнулся сдавленным
писком,  когда Гуннара сзади достала стальная рука. Последние мысли Нильсона
были мыслями врача, а не убийцы. Знакомый хруст проломленной височной кости,
резкая  боль от осколков  черепа,  вонзившихся, подобно  ножам,  в  мозг.  И
медленно обволакивающее тепло объятий смерти.
     Повернувшись к Чиуну, он посмотрел в карие глаза азиата и не увидел там
ничего, кроме  уважения. Вновь повернувшись,  он,  шатаясь, шагнул  на сцену
прямо перед Мэгготом и "Дэд Мит Лайс", продолжавшими играть, несмотря  ни на
что.  В  предсмертных  судорогах  Нильсон оказался на краю  площадки,  упал,
скатился со сцены и, пролетев пятнадцать  футов, приземлился на плечи одного
из охранников, который с  кулаками набросился на  бездыханное тело Нильсона,
призывая на помощь напарников, дабы вместе проучить смутьяна.
     Наверху, на сцене, Мэггот возопил:
     - "Дэд Мит Лайс" превыше всех!
     Внизу охранники  навалились  на беспомощный труп Нильсона. Кордон между
сценой и зрителями исчез.
     Первой  вперед   бросилась  какая-то  девчонка.  Она  быстро  пересекла
нейтральную  полосу.   Другие  пока  наблюдали.  Увидев,  что  ее  никто  не
остановил,  за ней последовали  другие - за  каплями накатила волна,  тут же
превратившаяся  в цунами. Мэггот смолк  на полуслове. Он  увидел  рвущуюся к
площадке и к  нему толпу.  Сотни людей. С немытыми руками. Липкими пальцами.
Грязными  ногтями. Пожелтевшей от  табака кожей. Стремящихся дотронуться  до
него. Он нажал  кнопку,  находившуюся у него  под ногой,  и на  сцену  вновь
повалил дым.
     Музыка замедлилась и прекратилась.  Внезапно наступившая тишина  словно
раздразнила толпу. Со  звуком, похожим на лай  своры  собак, народ ринулся к
сцене
     -  Скорее, Викки!  -  крикнул  Мэггот.  Он нажал другую  кнопку,  и под
прикрытием дыма лифт в центре сцены начал опускаться.
     "Лайс" спрыгнули на площадку  вместе  с Мэгготом. Подхватив Викки, Римо
помог ей очутиться на спускавшейся площадке. Рядышком Римо увидел Чиуна.
     Через считанные  мгновения они все уже сидели в поднимавшемся вертолете
вне  досягаемости  сотен  поклонников, которые  окружили  вертолет,  но были
достаточно  благоразумны,  чтобы  держаться   подальше  от  его  вращающихся
лопастей.
     Не  успел  вертолет подняться в воздух, как тут же, словно  по сигналу,
пошел дождь -  большие тяжелые капли - так обычно начинаются  летние ливни в
горах.
     - Ты в порядке, Викки? - спросил Мэггот.
     - Да, Кэлвин, - ответила она.
     Римо удивился. Она говорила чистым, сильным, ровным голосом.
     - Что с тобой? - поинтересовался Римо. - Таблетки кончились?
     - Нет. Я завязала. У меня теперь новый кайф.
     - Это какой же?
     - Кэлвин, - ответила она, взяв Мэггота за руку. - Мы решили пожениться.
     - Поздравляю, - сказал Римо. Назовите первенца в мою честь.
     - Ладно, хотя "сраный пижон" несколько необычное имя для малыша.
     Римо улыбнулся. Он посмотрел вниз  на дарлингтонскую  ферму. Дождь  шел
всего  несколько  секунд,  а  поле  было  уже  все  в  лужах.  Народ метался
взад-вперед;  то  и  дело  в  разных местах  возникали  стычки.  Сверху  это
напоминало картину гарлемских беспорядков. Любой, сталкивавшийся с  понятием
энтропии  - меры  высшей  неупорядоченности,  -  узнал бы  в  картине  внизу
иллюстрацию из учебника.
     Римо заметил, что Чиун тоже приник к окну вертолета.
     - Скажи мне, Римо, - спросил Чиун, - это можно назвать событием?
     - Чем, чем?
     - Событием.
     - Думаю... да, - ответил Римо.
     - Хорошо,  -  сказал Чиун. -  Мне всегда хотелось  поприсутствовать  на
событии.
     Вертолет  уже несколько  минут  кружил над  фермой, и  один  из  "Лайс"
сказал, обращаясь к пилоту:
     - Полетели-ка отсюда, а то у этих умников и оружие может оказаться.
     Пилот развернул вертолет, и они понеслись назад к городку и мотелю.
     - Жду не дождусь, когда вернусь, - сказала Викки.
     - А что? - поинтересовался Римо. - Случилось что-нибудь особенное?
     -  Нет. Просто хочу позвонить  отцу.  Сказать  ему, что  со  мной все в
порядке.
     - Своему отцу? Ты звонишь ему?
     - Каждый день. Чтобы он знал, где я и что со мной все в порядке.
     - Ты же собираешься давать против него показания.
     - Да, но одно - бизнес, а другое - личное, я имею в виду то, что  я ему
звоню. Я должна. Он  так подавлен. Каждый раз, слыша  мой голос, он  говорит
"Ах, это ты!" таким тоном, словно наступил конец света.
     - Понимаю, - сказал Римо. Он  на  самом деле понял, кто был инициатором
контракта  на ее жизнь,  и  откуда взялось столько  денег,  и  почему убийцы
всегда точно знали, где находилась Викки Сто
     Теперь он многое понял.
     Он  взглянул на  сидевшего  напротив него  в  кабине  Чиуна,  которого,
похоже, не укачивало, как это обычно случалось в вертолете.
     - Теперь ты понял, да? - спросил Чиун.
     - Да.
     - Наступает время, когда даже скала поддается воде.
     - А ты никогда не слышал, как аплодируют одной рукой? - спросил Римо.


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ


     С Полом Стоунером, отцом Викки, все было просто.
     Он  жил  в особняке  стоимостью в четверть миллиона  долларов  в районе
Шестидесятых  улиц  Нью-Йорка,  и  его  предсмертный  крик,  прозвучавший  в
квартале, привыкшем к таким крикам, не привлек внимания.
     Однако перед смертью он написал по  "просьбе" Римо записку о  том,  что
кончает  жизнь  самоубийством,  и заодно  перечислил  компании  финансистов,
замешанных в авантюре  с  русским зерном, в результате  чего цены на хлеб  в
Америке подскочили на пятьдесят процентов.
     Римо сделал так, чтобы самоубийство выглядело как самоубийство, и, взяв
предсмертную записку, набрал  код  800  и  особый  бесплатный  номер доктора
Смита.
     - Дело сделано, Смитти, - сказал он.
     - Правда?
     - Да. Стоунер мертв.  В  предсмертной записке он во всем признался. Вам
нужна эта записка?
     - Нет. Оставьте ее на месте. Я позабочусь о том, чтобы агенты ФБР нашли
тело. И записка не пропадет.
     - Она написана по-японски иероглифами  для слепых,  - насмешливо сказал
Римо.
     -  Ваше дело  -  просто  оставить записку на месте, -  ответил Смит.  -
Что-нибудь еще?
     - Похоже, что Викки теперь не придется давать показания.
     - Нет, - сказал Смит. - Этой записки будет вполне достаточно.
     Он замолчал, и Римо не прерывал молчания.
     - Вам не  кажется, что неплохо  бы извиниться  перед Чиуном?  - спросил
наконец Римо.
     - За что?
     - За неверие в его способность справиться с Нильсонами.
     - Кому из вас нужно это извинение? - поинтересовался Смит.
     - Раз уж вы спросили, скажу, что, на мой взгляд, мы оба его заслужили.
     - Если вам вовремя не заплатят, тогда я извинюсь, - ответил Смит.
     - Вы, как всегда,  крайне  любезны. Желаю,  чтобы ваш йогурт прокис,  -
сказал Римо и повесил трубку.
     Вернувшись в гостиницу, он спросил у Чиуна.
     -  Одного не могу понять, папочка. Когда мы встретили этого старикана в
фойе театра, как ты узнал в нем Гуннара Нильсона?
     - У шведов есть одна любопытная черта, - сказал Чиун.
     - Какая? - поинтересовался Римо.
     - Они все похожи друг на друга.
     Римо лишь кашлянул в ответ.
     - А как ему в Дарлингтоне удалось протаранить тебя плечом?
     - Я сам позволил ему.
     - Но почему? - спросил Римо.
     - Потому что я обещал его брату, что обойдусь с ним уважительно.
     Римо внимательно посмотрел Чиуну в лицо.
     - Браво! - воскликнул он. - Хлоп, хлоп, хлоп!
     - Что это за "хлоп, хлоп, хлоп"? - спросил Чиун.
     - Аплодисменты одной рукой. Что же еще?