Уоррен Мерфи, Ричард С Заговор на Нуич-стрит



     ---------------------------------
     выпуск 3
     Перевод на русский язык С. Зуева
     Издательский центр "Гермес" 1994
      Сергей Васильченко
     --------------------------------


ГЛАВА ПЕРВАЯ 




ГЛАВА ВТОРАЯ 


     Его звали  Римо, и  ему  было немного жаль хозяина элегантного особняка
под Таксоном, снабдившего свой  дом несовершенной электромагнитной  системой
охранной  сигнализации. Задумана охрана была, в принципе, неплохо; хозяин  в
меру  сил  и  возможностей   постарался  создать  смертоносную  западню  для
потенциальных налетчиков, но проглядел один  очевидный дефект, за  что ему и
предстояло  поплатиться жизнью. Причем именно сегодня  и желательно до  пяти
минут первого, так как позднее у Римо были в городе неотложные дела.
     Электромагнитное поле  в охранной системе  действовало наподобие  лучей
радара: замаскированные излучатели контролировали весь дом  по периметру. На
360  градусов все вокруг  было  очищено  от кустарника, в  котором  могли бы
укрыться злоумышленники.  Особняк  в  плане имел форму буквы "X". На  первый
взгляд   это   казалось  оригинальным  решением,  эксцентрической   причудой
архитектора, но на самом  деле такая планировка  создавала идеальные условия
для перекрестного огня при обороне. Дом  - с виду небольшой и уютный - являл
собой миниатюрную крепость и мог защитить обитателей от налета наемных убийц
мафии  или на некоторое время задержать шерифа. Или двух.  Или десятерых. Но
ни  шерифы,  ни  национальные  гвардейцы  не  собирались   осаждать  особняк
неподалеку от Таксона.
     Человек  по  имени  Римо  воспользовался   единственным  слабым  звеном
оборонительно-охранной  системы:  она не предусматривала,  что кто-то  среди
бела дня в одиночку подойдет к двери, позвонит и прикончит хозяина вместе со
всеми,  кто  попадется  под  руку. Система  предполагала скрытое  нападение.
Поэтому  никто не  остановил Римо, когда он, насвистывая, совершенно открыто
подошел  к  залитому лучами аризонского солнца дому. Какую, в  конце концов,
опасность может представлять один человек?
     Если  бы  бизнес  мистера  Джеймса Тургуда так  не процветал,  то  ему,
вероятно, удалось бы дожить до часу дня и, может быть, даже остаться в живых
и провести остаток дней в стенах федеральной тюрьмы.
     Джеймс Тургуд  был  президентом таксонского  Ротариклуба  и Сивик-лиги,
членом  Президентского  совета  по  физической  культуре   и  исполнительным
вице-президентом   Комиссии  по  гражданским  правам   Таксона.  Тургуд  был
крупнейшим  банкиром-инвестором  штата  Аризона. Доходы  его  были  огромны.
Бесчисленные звенья подстраховки скрывали от сторонних наблюдателей истинное
предназначение  денег Тургуда: все  его  средства  были  вложены  в торговлю
наркотиками,  принося  ежегодно  триста миллионов долларов  чистой  прибыли.
Отдача была  неизмеримо больше,  чем от  торговли  земельными участками или,
например,  от  финансирования нефтехимической  промышленности,  а  риска для
Тургуда  его  подпольный  бизнес  представлял  гораздо меньше. Так  было  до
сегодняшнего дня, теплого и солнечного.
     Между  Тургудом  и   его  настоящим  делом   стояла  Первая  далласская
корпорация  развития,  в  крупных  масштабах финансирующая компанию  "Денвер
консолидейтед эфилиэйтс",  которая,  в  свою  очередь, давала крупные  ссуды
частным лицам, но только таким, как, например, Рокко Скаллафацо.
     У Скаллафацо не было гаранта, да и не  могло быть,  так  как он никогда
раньше не получал банковских ссуд. "Денвер консолидейтед" пошла на  риск, на
который  никогда  бы  не  отважилась  другая  компания;  Скаллафацо   выдали
восемьсот пятьдесят тысяч долларов просто под расписку.
     Компания так и не получила обратно свои деньги: Скаллафацо арестовали в
Мексике, где он пытался приобрести партию неочищенного  героина. При нем был
чемодан, полный  долларов.  "Денвер  консолидейтед"  случившееся  ничуть  не
обеспокоило, и она снова  пошла на негарантированную ссуду частному лицу. Им
оказался некий  Джереми Уиллс,  и  он тоже угодил  в каталажку. В деле снова
фигурировал чемодан, но на этот раз полный не денег, а героина. Да, Уиллсы и
Скаллафацо  время  от  времени  попадали в  лапы полиции,  но никто  не  мог
доказать их связь с Первой далласской  корпорацией развития и, тем более,  с
ее  президентом, мистером  Джеймсом Тургудом:  уважаемый  гражданин  Таксона
оставался недосягаемым для правосудия.
     И вот  настал последний день блестящей карьеры Тургуда,  финансирующего
наркобизнес на  юго-западе Штатов. Римо спокойно  направлялся к подъезду его
дома, на ходу  изучая собственные  ногти. Глядя на него, никто не заподозрил
бы опасности.  Рост  чуть больше ста восьмидесяти  сантиметров,  дружелюбный
взгляд карих  глаз,  худощав. Запястья,  пожалуй, пошире, чем у  большинства
мужчин. Он шел к дому ровной походкой и, взглянув в окно слева, а  затем - в
окно справа, заметил,  что за  ним наблюдают. Это хорошо. Не придется  долго
ждать у двери.
     Он  взглянул  на  часы:  без  четверти  двенадцать.  Минут  пятнадцать,
прикинул Римо, уйдет на обратную дорогу, полчаса - на ленч,  после еды можно
вздремнуть, а уж потом приниматься за  важные дела.  Он до сих  пор так и не
усвоил всех прав и обязанностей делегата профсоюзного съезда или, к примеру,
основных положений закона Лэндрама-Гриффита, а "сверху" предупреждали, что в
самое ближайшее время надо быть готовым. Начальство даже предложило оставить
в  живых  Тургуда,  если  его  устранение  отнимет  у  Римо  много  времени,
необходимого для изучения тонкостей профсоюзной жизни.
     -  Ничего,  Тургуда  я  уберу,  - отвечал Римо, - это  поможет  немного
отвлечься.
     И вот он стоял в дверях  Х-образного дома, выстроенного "под ранчо",  а
из окон справа и слева  кто-то тайком  наблюдал за ним. Из оттопыривающегося
кармана  брюк Римо  извлек  две  пластиковые  упаковки, по форме  и  размеру
напоминающие  сплющенные   бейсбольные   мячи.   Упаковки,   полученные   от
начальства, содержали героин и, по мнению Римо, могли  оказаться полезными в
сегодняшней операции.  Если все пройдет, как было задумано, то, сделав дело,
он  спокойно  отправится  восвояси.  В  полицию звонить  будет некому. Самое
главное - можно работать в  дневное время, а не ночью, за счет сна. Такие...
э-э, проекты... могут даже приносить удовольствие, размышлял Римо.
     Он позвонил в дверь, продолжая ощущать на себе взгляды из боковых окон.
Дверь отворил  крупный  мужчина в белой  ливрее, стоящий  за порогом  словно
стена.  В  кобуре  под  мышкой у  него был  весьма  профессионально  спрятан
небольшой  пистолет, скорее  всего -  "Беретта" двадцать четвертого калибра.
Неопытный взгляд не обнаружил бы его едва заметные очертания.
     - Слушаю вас, - сказал он.
     - Доброе утро, -  доброжелательно промолвил  Римо. -  Я  пришел,  чтобы
убить мистера Тургуда. Он дома?
     Дворецкий моргнул.
     - Что?!
     - Я пришел, чтобы убить мистера Тургуда. Позвольте войти.
     - Вы сошли с ума!
     - Послушайте, у меня очень мало времени.
     - Вы сумасшедший.
     - Как бы  то ни было, стоя  в дверях я не могу  выполнить  свою работу,
поэтому, будьте любезны, разрешите войти.
     - Сэр, не хотите ли выпить воды?
     Римо переложил  в левую руку  обе упаковки с героином, и пока дворецкий
сопровождал взглядом это движение, ударил его освободившейся  правой рукой в
горло.  Прямая,  твердая словно лезвие ножа ладонь метнулась  вперед и назад
неуловимым движением  языка  лягушки, поймавшей муху. Дворецкий  застыл  как
парализованный,  глаза  широко  раскрылись,  руки  поднялись  к  горлу,  рот
открылся, наполнился кровью, и, издав булькающий звук, дворецкий, задыхаясь,
рухнул наземь.
     -  Слуги нынче  пошли не те, что раньше, - недовольно пробурчал Римо  и
вошел в дом,  переступив через тело,  Он оказался в гостиной, оформленной на
двух  уровнях,  с  полированным каменным  полом  и  стенами,  увешанными  на
музейный манер живописными полотнами. Очень мило.
     Заметив  тело дворецкого, проходившая  горничная  закричала  и  уронила
поднос.  На крик,  щелкая каблуками по каменным плитам  пола, с пистолетом в
руке прибежал  человек, наблюдавший за  Римо  через  окно справа. Пистолет -
крупнокалиберный, кажется, "Магнум-357". Глупо, подумал Римо.  Ему надо было
воспользоваться преимуществом - дистанцией  - и сразу стрелять. Не то, чтобы
это его спасло, но он хотя бы умер, использовав оружие надлежащим образом.
     Прибежавший  скорее   всего  не  знал,  что  дворецкий,  захлебнувшийся
собственной  кровью,  мертв.  Римо  обезопасил  себя  от  выстрела,  перебив
охраннику запястье  ударом сверху вниз. Продолжая движение руки, локоть Римо
взметнулся  вверх и с  хрустом ударил в нос противника, отбросив того назад.
Ребро ладони влепилось в сломанный нос, послав в  мозг  осколки кости. Крак!
Хрусть! Шлеп! - и  человек повалился вперед,  словно  сноп влажной соломы. -
Плоп!
     - Мистер  Тургуд! Мистер  Тургуд!  На  нас  напали!  -  послышался крик
откуда-то слева.  Римо взглянул в этом направлении  и успел заметить, как за
дверью скрылась ковбойская шляпа. Да, сюрприз на этот раз не удался.
     - Сколько их? - раздался другой голос, звучный, типично западный,  хотя
и с небольшим акцентом, свойственным уроженцам Бостона. Римо узнал голос: он
слышал   его   на  идентификационных   фонограммах,  которыми  его  снабдило
начальство. Это был голос Тургуда.
     - Один, сэр! Поэтому мы его и пропустили.
     - Какого черта его не задержал дворецкий?
     - Он мертв,
     Судя  по всему, Тургуд и человек  в  ковбойской шляпе  переговаривались
через коридор из противоположных комнат.
     - Выходи, выходи, где бы ты ни прятался! - громко пропел Римо.
     - Кто вы? - спросил Тургуд.
     - Я - живущий по соседству добропорядочный убийца.
     - Это сумасшедший!
     Римо осторожно прошел  несколько шагов по коридору и заметил,  что одна
из дверей  движется,  вернее,  еле  заметно  вибрирует.  "Ковбойская  шляпа"
скрылся за другой дверью, значит,  за этой прячется Тургуд.  Отлично.  Дверь
была  чуть-чуть приоткрыта, буквально на волосок. Римо бесшумно приблизился,
стараясь  не попасть  в поле видимости через  щелку, вытянул подальше руку и
быстро постучал. Дважды.
     Две  пули пробили  насквозь дверь и  глухо  ударили  в  противоположную
стену, выбив в штукатурке два углубления размером с грейпфрут. Недурно.
     - А-а-р-х-х, - прохрипел Римо и со стуком рухнул на пол, высунув язык и
закатив глаза так, что виднелись только белки. Дверь отворилась.
     - Я его  прикончил, - сказал голос Тургуда. Шаги. Ближе, ближе. К виску
Римо  прижалось  что-то  металлическое. Ствол винтовки. Пистолет столько  не
весит.  От ботинок  исходил запах кожи. На одной из подошв, похоже, осталась
частица коровьей "лепешки". Спину холодил камень  пола.  Один  остановился у
правого плеча. Второй -  в районе бедра Римо. К груди  приложили  руку. Один
встал на колени.
     - Дышит, но еле-еле. Хороший выстрел,
     - Куда я ему попал?
     - Не знаю, раны не видно. Что мы скажем шерифу, мистер Тургуд?
     - Что я пристрелил грабителя, естественно, а ты что думал?
     - У него что-то в руке.
     Римо  почувствовал, как ему разжали пальцы и взяли с ладони пакетики  с
героином.
     - Это же ширево! Ага, похоже на пудру. Точно, героин.
     - Черт побери!
     - Может, скажем, что это он принес? Это ведь правда, мистер Тургуд.
     - Нет. Спусти в унитаз.
     - Да тут ведь тысяч на тридцать, не меньше!
     - В сортир! Я же банкир, ты, придурок.
     - Слушаюсь,
     Римо  ощутил легкое  движение винтовочного ствола и  решил, что  дольше
медлить  не стоит. Вверх метнулась рука, отбившая в сторону ствол как раз  в
тот момент,  когда громыхнул выстрел. Следуя за движением руки, одним мягким
плавным  движением он  вскочил на ноги. Левая рука, как согнутая  и внезапно
отпущенная   автомобильная  антенна,  просвистела  по  направлению   к  лицу
джентльмена из Таксона. Со скоростью пули. Свишш-бац!
     - А-ах, - вырвалось у Тургуда.
     Продолжая движение руки, тело Римо  развернулось вокруг оси, и поднятый
локоть ударил  в то  место, где  должен  был  находиться  ковбой.  Он  там и
находился:  локоть  попал в  плечо, выбив  руку  из сустава и  сломав громко
треснувшую  ключицу. Вместе со  своей  десятигаллонной  шляпой  и  ботинком,
испачканным в коровьем помете, несчастный ковбой ударился о стену и рухнул в
агонии.
     Римо оглянулся вокруг. Никого. Он склонился над Тургудом.
     - Привет от  поколения  наркоманов, дорогой, -  произнес Римо  и ударом
двух  пальцев правой  руки загнал  в легкие тестикулы Тургуда  -  уважаемого
гражданина  Таксона,  Тургуда - торговца наркотиками. По пути в легкие яички
прихватили с собой часть кишечника, которая кровавым  потоком  вырвалась изо
рта  человека,  недосягаемого для  правосудия.  Согнувшись  пополам,  Тургуд
провел последние двадцать секунд своей жизни в муках.
     Ковбой останется в живых - рядом слышались его стоны.
     Римо  огляделся.  Где  же упаковки  с  героином?  Он приподнял  ковбоя,
завопившего  от страшной  боли.  Ага, вот они! Римо  подождал,  пока  ковбой
обретет  хоть  какую-то  ясность  мысли, и сунул  ему  под  нос  пакетики  с
наркотиком.
     - Тебе, я думаю, придется до приезда шерифа слегка прибраться, - сказал
Римо.  Одна упаковка была чуть надорвана;  Римо вскрыл вторую и на глазах  у
ковбоя рассыпал  по всему коридору  героин, которого раньше  в этом  доме  и
следа не было.
     Для полноты картины Римо развеял остатки героина по  гостиной Тургуда и
растер  подметками  по ковру, а затем направился к выходу,  бросив на  диван
пустые пакетики.
     -  Пока, засранец, - распрощался  он  с  ковбоем  и  покинул Х-образную
крепость, имевшую всего лишь один недостаток в системе обороны.
     Стоял  приятный,  сухой и бодрящий день, в  такую погоду  очень приятно
идти себе не торопясь и насвистывать. Римо с удовольствием  прошелся обратно
до Таксона, но, подходя к городу, ощутил жажду. Он зашел в кафе, где заказал
пару гамбургеров и "Кока-колу".
     В ожидании  еды Римо помарался припомнить прочитанное  им сегодня утром
руководство  по  заключению   коллективных   трудовых  договоров.  В  Чикаго
намечалось  какое-то  крупное  событие,  имеющее  отношение  к  профсоюзному
движению. Это было все, что ему сообщило начальство.
     К поданным гамбургерам  Римо  добавил  еще кетчупа  и  в четыре  приема
проглотил их, запивав большими глотками коричневатой сладкой "Колы".
     Когда он вытирал рот рукой, случилось нечто странное: в руках появилось
непонятное  онемение, поднялось к плечам, к шее. Онемело лицо. Римо  услышал
женский крик, потолок закружился над ним с сумасшедшей скоростью, и наступил
мрак.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ 


     "Добро пожаловать, Международное братство водителей!"
     Невидимые потоки воздуха еле заметно  покачивали громадный транспарант,
висящий под потолком  над тишиной  зала. На сцене стояли двое: один наблюдал
за движением транспаранта, второй, глядя на первого, заметно нервничал.
     Через три часа пока еще пустые  и  темные ряды кресел  заполнят шумные,
аплодирующие  толпы людей, в  большинстве  своем людей  крупных,  сильных  и
энергичных. Здесь соберутся  те, кто укрощает мощь огромных автотрейлеров, и
те,  кто  руководит этими людьми. Съезд  - всегда  этапное событие  в  жизни
профсоюза. В  этом  году в  борьбе за право принять делегатов Чикаго одержал
верх над Майами и Лас-Вегасом.
     Профсоюзный  делегат  традиционно  любит  сорить  деньгами,   и  многие
недоумевали, почему съезд всего  за два  месяца до открытия был перенесен из
славящихся широким  выбором  и  размахом  развлечений  городов  в  ничем  не
примечательное  место, типичное  для  Среднего Запада. Многие делегаты  были
недовольны. И они знали, кто стоит за этим.
     Но  их эмоции,  равно как и нервозность его  заместителя, не беспокоили
руководителя  региональной  организации  номер  восемьсот  семьдесят  три из
Нэшвилла,  штат Теннесси.  Он был  занят  проблемой  воздушных  течений  под
потолком зала.
     -  Интересно, откуда берется  этот  ветерок?  -  размышлял  вслух Юджин
Джетро. -  Наверное,  транспарант  раскачивают  какие-то  внутренние силы, о
которых мы не имеем понятия.
     Джетро выглядел лет на двадцать с небольшим. Длинные  золотистые локоны
ниспадали на  ворот пиджака зеленого  бархатного костюма. Говорили,  что  он
слишком молод,  чтобы руководить региональным  отделением. Говорили,  что он
слишком большой  модник.  Говорили, что он  слишком неопытен.  Однако Джетро
находился в этом зале, и его имя  должно было  войти в список  кандидатур на
пост президента Международного братства водителей.
     -  Джин,  что  тебе  дался  этот транспарант? Через три часа  откроется
съезд, и нас  с  тобой сожрут живьем,  - сказал заместитель Джетро,  Зигмунд
Негронски,  крепкий, почти квадратный  человек, с запястьями,  напоминающими
кегли. - Перед  нами только  два  пути: или  победить на съезде,  или  прямо
отсюда отправиться в тюрьму.
     Юджин Джетро в раздумье взялся за подбородок.
     - А может быть, достаточно лишь силы  мысли, чтобы заставить колыхаться
этот транспарант. Наш разум господствует над самой сутью вещей.
     - Джин, ты перестанешь или нет? еще раз обсудим нашу стратегию.
     - Все уже обдумано и решено.
     -  Я  боюсь.  Я  правда боюсь. Мы потратили  деньги, которые  нам нечем
компенсировать,  мы  заключили соглашения,  которые не  можем  выполнить, мы
связались  с  очень крутыми  людьми. Если  ты  не станешь  президентом,  нас
посадят. Ежели повезет.
     - Везение здесь не  при чем, Зигги,  - сказал Джетро и улыбнулся  своей
уже ставшей знаменитой  немного  мальчишеской улыбкой, которая так нравилась
фотокорреспондентам и вызывала раздражение коллег  по профсоюзной работе. Ее
считали слишком похожей на  улыбку Кеннеди,  чересчур политической. Водители
грузовиков -  твердые орешки, свой  хлеб зарабатывают тяжким  трудом.  Их не
обманешь ни раскованными манерами, ни  красноречием. У Юджина  Джетро было и
то, и  другое.  Всего  за три  месяца  он  стал видным профсоюзным  деятелем
общенационального масштаба. Он  обладал загадочным умением доводить до конца
все, за что бы ни брался.
     Нелады с законом у профсоюзного работника  в Бербанке, штат Калифорния?
Позвоните  Джетро в Теннесси,  он  все уладит за  пару часов.  Проблемы  при
погрузке  грузовиков? Позвоните  этому парню из Аппалакии, он все устроит. У
друга трудности с паспортом? Свяжитесь с Юджином Джетро.
     - Уж не  знаю, как, но  все ему удается! - такова была типичная реакция
его коллег. - И все равно он слишком молод для высокого поста.
     Джетро подозвал своего заместителя поближе к трибуне.
     - Представь себе: перед нами две тысячи делегатов. Крики. Аплодисменты.
А я стою здесь, и все они у меня в руках. Потом - следующий этап.
     - Будет и следующий, Джин?
     - Всегда есть следующий.
     - А  как  насчет  теперешнего?  Насчет президентства?  Если  мы  его не
добьемся, то  сядем. Взять хотя  бы это  здание, ведь  мы  построили  его на
профсоюзные деньги.
     - По-твоему, я об этом не подозреваю, мой дорогой тупой поляк?
     - Перестань! Знаешь, Джин, ты мне всегда нравился, мне казалось, что  у
тебя есть  перспектива.  Лет через  двадцать  ты  мог бы оказаться на  самом
верху.  И  народу  ты был симпатичен. Но что произошло  с тобой за последнее
время? Милую барышню ты променял на эту полураздетую потаскушку, из скромной
квартиры  переехал  в апартаменты  с бассейном.  Ты стал  странно  говорить,
странно думать, и мне иногда кажется, что я перестаю тебя узнавать.
     - На самом деле ты меня никогда и не знал, дурачок.
     - Тогда отправляйся в тюрьму один!
     - Нет, Зигги, вдвоем. Вдвоем с тобой.
     - Никаких  "вдвоем". Это твоя  идея.  Я ничего не делал, только уступил
тебе свое место в региональной организации.
     - И это все, Зигги?
     - Ну, еще дочка лечится теперь на этой машине  - "искусственной почке".
Так я же благодарен тебе за это!
     - И это все, Зигги?
     -  Ну,  еще  новый  диван...  И  машина, и  появились  деньжата,  чтобы
содержать подружку.
     - И это все, Зигги?
     -  Все. Это, конечно, не пустяк, я прекрасно понимаю. Но садиться из-за
этого в тюрьму - чере
     Джетро  засунул руки в карманы зеленых расклешенных брюк,  повернулся к
выключенному пока микрофону и обратился к воображаемой аудитории.
     -  Друзья! Делегаты восемьдесят пятого ежегодного съезда Международного
братства водителей! Вот перед вами  мой заместитель. Он патриот союза. Он не
покинет  вас ни  в  беде,  ни  в радости, ни  в жару,  ни  в стужу.  Я  хочу
объяснить, почему он никогда вас не предаст...
     - Кончай дурачиться, Джин!
     - Сейчас объясню. У него есть очень важная причина...
     - Хватит, Джин.
     - Он не захочет превратиться в грязную лужицу!
     Кровь  отхлынула от  лица  Зигмунда  Негронски,  его  губы  моментально
пересохли, он с опаской оглянулся кругом.
     - Тебе нравится делать людям больно, - сказал Негронски.
     - Очень!
     - Раньше ты был другим. Что произошло?
     - Я получил  бассейн, автомобиль "Ягуар", роскошную  любовницу,  слуг и
достаточно  власти,  чтобы  заставить  наш союз  плясать под  свою дудку.  А
когда-нибудь, думаю, что довольно скоро, я заставлю  плясать всю страну. Как
приходится плясать тебе, мой недалекий толстый поляк!
     Зигмунд  Негронски молчал.  Это он  помог  Джетро, начинавшему  простым
водителем, подняться по ступеням карьеры профсоюзного деятеля. Но месяца три
назад парень начал  меняться. Сначала  -  почти  незаметно; затем  появилась
раскованность,  а  потом и жестокость. Больше всего Негронски беспокоило то,
что когда  Джин улыбался, то против воли вызывал к  себе симпатию, хотя надо
было  бы  возненавидеть  его  за все обиды  и оскорбления,  которые он нанес
старшему  товарищу. Его надо  было  бы  просто  растоптать, уничтожить,  но,
несмотря  ни  на  что,  он  вызывал  у   Негронски  добрые  чувства.   Такая
двойственность порождала недовольство собой.
     Негронски перевел взгляд с микрофона на Джетро и повторил:
     - Нас спасет только победа на выборах.
     По пустому залу эхом разнеслись шаги - поступь крупных мужчин с тяжелой
и уверенной  походкой,  идущих почти в  ногу. Негронски вгляделся в темноту,
скрывающую ряды кресел, уходящие в даль пахнущего дезинфицирующим препаратом
зала.
     -  Джетро, сукин  ты сын, вот и я! Сегодня ты наконец  получишь свое! -
Сильный    грубый   голос    принадлежал    Энтони   Маккалоху,   президенту
профорганизации  номер  семьдесят  три из Бостона. Он прибыл в сопровождении
своих делегатов - рослых здоровяков, сложением напоминающих профессиональных
футболистов.
     Сам  Маккалох был ростом  под два  метра  и  весил  около  ста тридцати
килограммов,  это Негронски знал  совершенно точно, так  как  в прошлом году
после  совместной  выпивки они поспорили, сможет  ли  Негронски  угадать вес
каждого  с  точностью  до  двух  килограммов.  Все по  очереди взвесились, и
Негронски выиграл пари.
     Маккалох  -  в  подпитии  общительный  и  дружелюбный  -  в профсоюзном
движении  восточных штатов пользовался авторитетом, с его мнением считались.
Если  Джетро  всерьез  рассчитывал  на  президентство,  ему  необходимо было
заручиться поддержкой таких ключевых фигур, как Маккалох.
     - Привет, Зигги, - поздоровался Маккалох. - Кто же этот  твой "голубой"
приятель?
     - Привет, Тони, - ответил Негронски.
     - А, Энтони Маккалох. Спасибо, что пришли, - сказал Джетро.
     - Пришли, но не  для того, чтобы тебя поддерживать! Нам все известно об
этом здании на окраине города.
     Джетро улыбнулся.
     -  Ах,  Энтони,  Энтони. - Он вздохнул. - Ну  почему вы  всегда делаете
именно то,  что я  от вас  ожидаю?  Почему мне с вами  так  легко,  никакого
настоящего соперничества?
     Маккалох   поднял  глаза  на  трибуну,  а  затем  оглянулся  на   своих
компаньонов. Среди них Негронски заметил нескольких региональных профсоюзных
лидеров  и других  активистов, пользующихся репутацией крутых ребят. Реплика
Джетро  их  озадачила.  "Если  бы  она  содержала  угрозу,   они  бы  просто
рассмеялись", -  подумал Негронски. Но  такое нахальство  их слегка смутило,
ведь они не воспринимали  Джетро  всерьез  и не предполагали, что  он  может
представлять опасность.
     - Парень, - сказал Маккалох, - это на суде ты будешь рассказывать, что,
мол, психически болен и не отвечаешь за свои поступки, но с нами этот  фокус
не пройдет. Ты украл у союза деньги, наши  деньги, и  выстроил какой-то дом.
Без согласия совета, без письменного разрешения казначея ты крупно подставил
наш союз, нагрел  его на несколько миллионов - мы пока даже не знаем  точно,
на сколько. Финансисты еще не сосчитали.
     - Так вы встречались с казначеем? - поинтересовался Джетро.
     - Да, у нас был разговор, - ответил Маккалох.
     - И как поживает казначей?
     - К  осени он,  возможно, встанет  на ноги, чего  нельзя с уверенностью
сказать о  тебе. Перед тобой, мальчик, люди, которых не купишь, которых тебе
не удастся облапошить.  Мы прищучили тебя, парень, и  вышвырнем твою задницу
из нашего союза к чертовой матери.
     Пришедшие   с    Маккалохом   поддержали   его   речь    одобрительными
восклицаниями: "Так его! Правильно!" В зале, еще не нагретом дыханием толпы,
было  прохладно, однако  лоб Негронски  покрылся испариной, и  ему  пришлось
вытереть  платком выступившие капельки  пота. Опять  пересохли губы, и он не
знал, куда девать руки.
     - Ты с ним заодно, Зигги? - спросил Маккалох.
     Негронски посмотрел  на носки своих ботинок, затем на Маккалоха,  потом
на Джетро, склонившегося над микрофоном, словно рок-певец, и, наконец, опять
уставился в пол.
     - Ты за него, Зигги? - повторил вопрос Маккалох.
     Негронски что-то пробормотал.
     -  Не слышу, -  сказал Маккалох - Ты можешь слезть  с крючка, Зигги. Мы
знаем, что ты неплохой парень.
     - Я с ним заодно, - тихо сказал Негронски.
     - Что? - переспросил Маккалох.
     - Я с ним! Я с ним! - заорал Негронски.
     - Мне грустно слышать это, Зигги, - сказал Маккалох. - Мне тебя жаль.
     Джетро рассмеялся и любовно погладил микрофон.
     - Хотите увидеть, на что пошли деньги? - спросил он язвительно.
     - Не слушайте этого фрукта, ему нельзя доверять, - обратился Маккалох к
спутникам. - И он еще хочет стать президентом нашего союза!
     Все захохотали.
     Но сорока  минутами позже, когда их "кадиллаки" подъехали к сверкающему
стеклом и алюминием зданию  на Нуич-стрит, устремленному в безоблачное небо,
они больше не  смеялись.  Солнцезащитные стекла  в  окнах, сияющие бронзовые
арки - от такого зрелища у многих раскрылись рты.
     Не  смог  удержаться  даже   Рокко   Пигарелло  по  кличке  "Боров"  из
Нью-Джерси, известный своей силой и жестокостью в разборках с конкурентами.
     - Во здорово! - сказал он. - Во здорово-о-о!
     - Вам должно  понравиться,  ведь вы за это заплатили, и заплатили в три
раза дороже из-за скорости, с которой велось строительство.
     - Здорово-о-о! - снова протянул Боров.
     - Нам эта красота нужна не больше, чем лейкемия. К чему все это? Деньги
истрачены на то, что нам вовсе не нужно, - сказал Маккалох.
     - Ага, не нужно, - сказал Боров. - Во здорово-о-о!
     - Это  только внешний  вид, а вы взгляните, что там внутри, - предложил
Джетро. Так представители Новой Англии стали первыми делегатами, посетившими
дом на Нуич-стрит.
     Рокко-Боров по  подсчетам Тимми  Райана,  Джо Волцыза  и Прага  Коннора
произнес "Во здорово-о-о!" еще сто сорок семь раз.
     - Слушай, Боров,  -  не  выдержал наконец  Коннор, -  если  ты  еще раз
прогундосишь свое "Во здорово-о-о", то останешься без зубов.
     - Ага, - отвечал Боров, - а ты останешься без башки.
     -  Перестаньте, хватит,  - вмешался Маккалох,  -  не  ссорьтесь! Сперва
разберемся с этим фруктом.
     Негронски  удалось  незаметно  спрятать  под  пиджаком  обрезок  трубы.
Надвигалась развязка.
     - Зайдем ко мне  в кабинет все  сразу,  или вы предпочитаете беседовать
один на один? - спросил Джетро.
     - Сначала поговорю с тобой  я.  Потом никому  это уже  не  понадобится.
Боров, Прат, Тимми! Приглядите за Зигги, ребята, - сказал Маккалох.
     - Заходите в лифт и поднимемся ко мне, - предложил Джетро.
     - Разберемся прямо здесь, - ответил Маккалох.
     - Мой кабинет - самый большой сюрприз, - настаивал Джетро.
     - А что, давайте поглядим, - сказал Боров. - Ничего плохого от этого не
будет.
     Маккалох бросил на Борова сердитый взгляд.
     -  Ладно,  поехали.  Посмотрим,  что  это  за  кабинет,  где  все   так
"здорово-о-о!".
     Его спутники засмеялись.
     Разместить   в  кабине  лифта,  рассчитанной  на   двенадцать   человек
нормального  сложения,   девять  бывших  и  настоящих  водителей  грузовиков
оказалось   так   же   непросто,    как   засунуть   в   шляпную    картонку
шестикилограммовый  окорок.   Из-за   тесноты   немедленно  была  обнаружена
свинцовая  труба, спрятанная за  пазухой  у  Негронски,  и  извлечена оттуда
довольно неучтиво, при этом был содран кусочек кожи  с подбородка Зигги.  По
шее потекла кровь. Негронски ничего не сказал. "Все кончено", - думал он.
     -  Зигги,  малыш,  кто  это  тебя?  Запомни  этого  человека, мы  после
разберемся. Я  никому не позволю  обижать  моих людей,  -  послышался  голос
Джетро.
     Негронски  не мог в этой компании разглядеть своего шефа, тот  был ниже
всех ростом, и  его не было видно, хотя Джетро должен был быть где-то рядом,
раз он заметил, что произошло  с Зигги. В поисках Джетро Негронски попытался
повернуть  голову, но пощечина  вернула ее в прежнее положение.  "Может, нас
просто  побьют,  -  с надеждой  подумал  Негронски,  -  а потом отправят  за
решетку.  Может,  так и случится".  Негронски старался  уверить себя в этом,
пока лифт опускался вниз, на один из подземных этажей.
     Двери лифта  открылись, и компания,  вывалившись из кабины, оказалась в
просторном помещении.
     Маккалох презрительно взглянул на  громадную карту  с никому незнакомым
названием профсоюза под ней и потребовал показать ему, где кабинет Джетро.
     - Там, - ткнул пальцем Джетро.
     Маккалох ухватил его за воротник и потащил к двери.
     - Дверь заперта, - сказал Джетро.
     - Ничего, пробьемся, - сказал Маккалох и швырнул Джетро прямо на дверь.
Она не поддалась.
     - Дайте  мне  по крайней  мере открыть  ее, -  попросил Джетро. Еще  не
оправившись от удара,  он тем  не  менее  аккуратно повернул  ручку  сначала
направо, потом налево и, наконец, еще раз направо, на полный оборот.
     Маккалох втолкнул его в кабинет.
     - Подождите минут пять, друзья! - крикнул он, прежде чем закрыть дверь.
-  Следите за Зигги  и пока что  его не трогайте, он еще должен  нам кое-что
рассказать.
     Ухмыльнувшись, он затворил за  собой дверь. Негронски стоял неподвижно,
избегая встречаться  взглядом с остальными. Когда  он все-таки поднял глаза,
то заметил, что и  они стараются  на  него не смотреть. Негронски оставалось
надеяться, что если придется ждать достаточно долго, то у людей Маккалоха не
поднимется рука его  прикончить. Может даже не сильно  изуродуют. Так прошло
около получаса.
     Негронски ощупал ссадину на подбородке. Пигарелло  протянул ему носовой
платок.
     - Хорошо бы промыть холодной водой, - смущенно проговорил Боров.
     - Да, неплохо бы, - согласился Негронски.
     - У вас тут есть поблизости холодная вода?
     - Здесь в подвале вообще нет воды.
     - Как нет, а это что за трубы?
     - Они не для воды.
     - А для чего же?
     - Не знаю, но только не для воды.
     -  Ага.  Но  похожи  на водопроводные,  правда  ребята? Похожи  они  на
водопроводные трубы?
     - Заткнись лучше, - огрызнулся Ко
     - Все-таки  это водопроводные трубы, -  сказал Боров,  недоумевая,  чем
вызвано недовольство товарища.
     Дверь распахнулась. Из нее высунулась кудрявая голова Джетро.
     - Коннор, Маккалох хочет вас видеть. Кстати, это вы обидели Зигги?
     - Он прятал за пазухой трубу, - сказал Ко
     - Понятно,  - ответил Джетро. - Я понимаю. Заходите. Маккалох хочет вам
кое-что сказать.
     "А,  может быть,  дай-то Бог, сработало  обаяние  Джетро", - с надеждой
подумал Негронски. Хорошо  бы.  Негронски  даже не сердился  на  Коннора, не
такой он был человек, чтобы долго помнить обиды. Всякое в жизни случается.
     - Как думаешь, чего там произошло? - спросил Райан.
     - Не знаю, они, наверное, договорились, - ответил Волцыз.
     - Не-а, Маккалох  не станет договариваться с  этим гомиком, - вступил в
беседу еще один делегат.
     - Не станет, - поддержал его другой.
     - Они договорились, - сказал Волцыз и неожиданно улыбнулся Негронски.
     - Я точно знаю, - вскричал Пигарелло, - я догадался!
     Все посмотрели на Борова.
     - Это точно водопроводные трубы: на них капли.
     - Отвяжись! - сказал Волцыз.
     - Господи! - сказал Райан.
     - Это не водопроводные трубы, - сказал Негронски.
     Прошло еще полчаса. Дверь опять отворилась.
     - Джентльмены, прошу вас, заходите.
     Все закивали  и по  одному, как  школьники, ожидающие своей очереди при
игре в крикет, вошли в кабинет Джетро.
     - С нами будут договариваться, - прошептал Волцыз.
     Но  этим не  пахло. Кабинет  был раза  в  три  больше  кабины  лифта  и
совершенно пуст, если  не считать  металлического стола. Слабенькая лампочка
желтым светом  теплилась под  потолком, придавая  загадочный вид торчащим из
стены трубам с кранами и наконечниками. Ни Маккалоха, ни  Коннора  в комнате
не было. Не было в ней и другого выхода - ни окна, ми двери.
     -  Маккалох  и Коннор предпочли  Майами.  Их не устраивают  современные
идеи. Они уехали, - сказал Джетро.
     - Как они отсюда вышли? - спросил Волцыз, оглядывая комнату.
     - Так  и вышли. Давайте поговорим о делах. Вы, джентльмены, - фундамент
моего президентства. Хотите стать состоятельными  людьми  или  предпочитаете
хранить  верность  теперешнему  реакционному,  крохоборствующему руководству
нашего профсоюза?
     - Мы не станем голосовать без  Маккалоха и Коннора, - заявил делегат из
штата Мэн.
     - Тогда вам вообще не придется голосовать, - ласково сказал Джетро.
     Но  вышло по-другому, поскольку все  вдруг догадались,  что  произошло.
Моментально единодушным  голосованием было решено,  что  блок  Новой  Англии
отнюдь не собирается поддерживать старое, реакционное и скупое руководство.
     -  Лучший выбор - Джетро! - выкрикнул  один из делегатов, вспомнив, что
на  прошлой неделе видел такой текст на пачке листовок, которую он выбросил.
Сейчас он жалел об этом поступке.
     - Вместе  с Джетро!  Лучший выбор  - Джетро! -  принялись  скандировать
остальные делегаты.
     Джетро успокоил своих новых приверженцев.
     -  Не  знаю, что и  сказать, друзья  мои.  Похоже,  что в Международном
братстве водителей побеждает новое мышление.
     У Пигарелло был крайне важный вопрос.
     - Мистер Джетро, а эти вот трубы, они водопроводные?
     - Это водопроводные трубы, Боров, - ответил Джетро.
     Пигарелло просиял.
     - Вот видите, я же говорил!
     На радостях он даже предложил вынести мусор, так как уборщиков, похоже,
не было, а у стены кабинета мистера Джетро стояли два здоровенных мешка.


ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 


     Врач внимательно смотрел  на человека, который  умирал  на операционном
столе. Хирургические лампы заливали  мускулистое тело белым сиянием. Если бы
кто-то посторонний увидел пациента, лежащего на столе  в  операционной  с ее
покрытыми кафелем стенами, с  приготовленными  хирургическими инструментами,
то, несомненно, решил бы, что предстоит обыкновенная операция.
     Да, непосвященный  мог  подумать,  что  находится в больнице, но доктор
Джералд Брайтуэйт знал, что это не так. Он пристально наблюдал за пациентом,
который, приходя время от времени в сознание, называл себя Римо.
     Если бы речь  шла о нормальном  человеке,  любой  медик сказал бы,  что
видит типичную картину  шока: неровный  пульс, пониженная  температура тела,
прерывистое дыхание.  Но пациент время от времени приходил в себя и симптомы
шока исчезали, а антишоковые меры только ухудшали его состояние, подталкивая
все ближе к смерти.
     Доктор  Брайтуэйт  покачал  головой. Он хотел объяснить  медсестре, что
происходит,  - надо  же хоть с  кем-то поделиться по поводу  происходящего в
этом сумасшедшем доме, словно взятом из приключений Алисы в Зазеркалье, - но
вовремя спохватился: сестра ни слова не понимала по-английски.
     "Стоит ли удивляться", -  подумал доктор Брайтуэйт. Это же не больница:
они  находились  на угольной барже, стоящей на якоре в  устье реки где-то  в
южных штатах.  Именно на Юге, судя по созвездиям в ночном небе,  которые  он
сумел разглядеть  перед тем, как самолет  приземлился в небольшом аэропорту,
где не было ни сигнальных огней ни других самолетов. Потом вертолет доставил
его на баржу.  Там пробравшись  между кучами наваленного  на палубе угля, он
оказался  в импровизированной  операционной. Все  это  должно  было  вызвать
недоумение,  если  не  подозрение,  но когда  перед тобой  маячит исполнение
заветной мечты, всегда спохватываешься слитком поздно.
     Доктор Брайтуэйт  посмотрел  на  медсестру -  похоже, она  откуда-то из
Восточной Европы, судя по отдельным словам, которые ему удалось разобрать.
     Пациент застонал. Брайтуэйт знаками  показал сестре,  что нужно ремнями
пристегнуть больному руки и ноги. Ему  больше  не хотелось снова становиться
свидетелем странных  происшествий. Вчера, например,  пациент упал со стола и
по идее должен  был разбиться. Но больной, находящийся в полубессознательном
состоянии, падая, извернулся  в воздухе, словно кошка, и приземлился на руки
и ноги. Человек не способен на такое, ведь люди - не кошки.
     Но  удивляться  не  стоило:  пациент  только внешне  напоминал обычного
человека, а его  нервная система  действовала абсолютно не так, как у людей.
Доктор Брайтуэйт  обнаружил это  сразу, едва только оказался в  этом  дурном
сне. Нет, нервные клетки были обычными, нормальной была  и структура нервных
волокон, но некоторые звенья системы  были настолько  гипертрофированы,  что
сама она и, естественно, ее реакция абсолютно ничем не напоминали нормальную
нервную систему.
     Доктор Брайтуэйт  снова показал  сестре на ремни,  усиленные  стальными
полосами,  и улыбнулся.  Улыбкой он  пытался  показать сестре,  что  от  нее
требуется  выполнить его  просьбу. Сестра улыбнулась в ответ  и  пристегнула
ремнями щиколотки и запястья пациента  к  столу. Брайтуэйт  эти сверхпрочные
ремни не заказывал,  они были приготовлены заранее. В первый день пребывания
на барже этот странный доктор Смит показал Брайтуэйту медицинское хозяйство,
где помещений хватило  бы на двадцать больных.  Штат составляли только трое:
доктор Смит,  не понимающая английского языка  медсестра и этот невероятный,
безумный азиат.
     - Вот обычные ремни, - сказал доктор Смит, - но на всякий случай есть и
усиленные стальными полосами.
     - Они не понадобятся, - ответил Брайтуэйт. - Обычные-то ремни никому не
под силу разорвать, ветеринары привязывают такими даже горилл.
     Доктор Брайтуэйт  глубоко  заблуждался: обычные  ремни  не выдержали  в
первый  же  день. Доктор  смотрел,  как  на  необыкновенно  широкие запястья
пациента  ложатся поблескивающие металлом  полосы. За всем этим стоит доктор
Смит, и когда это...  похищение выплывет на свет, от его репутации останется
одно воспоминание.
     Да, это было именно похищение, хотя бы и с согласия доктора Брайтуэйта,
причем  похищение  из одного штата  в  другой. Брайтуэйт  сжал  кулаки,  но,
заметив  обеспокоенное  выражение   на   лице  сестры,   поспешил  ободряюще
улыбнуться, показывая, что он сердит не на нее.
     "У доктора Харолда  Смита - директора  санатория  Фолкрофт  в Рае, штат
Нью-Йорк  -  прекрасная  репутация,  но  она  сильно  пострадает,  -   думал
Брайтуэйт,  -  когда  я  наконец  выберусь   отсюда,  из  этого  подпольного
госпиталя."  Всем станет известно, как  обошлись  с одним из  ведущих врачей
страны.
     Поначалу  предложение казалось абсолютно безвредным, безопасным и - да!
- выгодным, в конце концов. Доктор Смит каким-то образом проведал о мечте, о
заветном плане  Брайтуэйта и предложил  воплотить  его в реальность. Поэтому
обрадованный Брайтуэйт не смог отказаться от предложения осмотреть какого-то
особенного пациента "тут,  неподалеку от Фолкрофта".  Доктор Брайтуэйт давно
задумал создать  медицинскую школу принципиально  нового  типа,  необходимую
обществу,  на  основе  собственной  оригинальной  концепции  -   всесторонне
разработанной  теории. Эту  концепцию  доктор  Брайтуэйт - один  из  ведущих
врачей страны  - вынашивал  уже в течение тридцати лет. Доктор Смит позвонил
Брайтуэйту  в Нью-Йорк и  почти сразу же  предложил ему помощь в организации
собственной  больницы, что  должно  было  бы  показаться подозрительным.  Не
заглянет  ли  доктор  Брайтуэйт  во  второй половине  дня в Фолкрофт,  чтобы
обсудить  создание  новой медицинской  школы  и  на  месте  решить некоторые
проблемы?
     А  откуда,  поинтересовался  Брайтуэйт, доктору  Смиту  известно о  его
плане? Это  длинная история, последовал  ответ,  об этом мы  тоже поговорим.
Доктору  Брайтуэйту  не  придется даже самому вести машину  -  его отвезет в
Фолкрофт водитель из санатория.
     Закрались  ли сомнения в  душу доктора Брайтуэйта? Нет. Отреагировал ли
он на эти предложения как здравомыслящий интеллигентный человек? Нет. Доктор
Брайтуэйт,  опьяненный  близкой возможностью воплощения своей  мечты, быстро
собрал  бумаги,  касающиеся  его прожекта, и отменил  назначенный на  вторую
половину дня прием больных.
     Так  был  сделан первый  шаг,  Затем,  совершенно  неожиданно,  доктору
Брайтуэйту   предложили  пройти  медицинское   освидетельствование,  где  он
встретил одного из своих коллег.
     - Привет, Джерри! Как поживаете?
     - Нормально, - отвечал Брайтуэйт.
     - Ну  и  в местечко мы  с вами попали!  Здесь,  в Фолкрофте, в  деньгах
просто купаются!
     - На самом деле? Интересно, - сказал Брайтуэйт.
     Доктора  Смита  чрезвычайно  заинтересовал  план  новой  больницы.  Они
обсудили даже дату  начала строительства. Но  Смит очень спешил и  предложил
подбросить  доктора  Брайтуэйта  до  Нью-Йорка  на  принадлежащем  Фолкрофту
самолете, а в пути поговорить поподробнее.
     Брайтуэйт, естественно,  согласился. Так был сделан третий шаг. Самолет
в  Нью-Йорке не  приземлился.  Как только  они оторвались от взлетной полосы
небольшого  аэродрома  в Вестчестере, произошли сразу два события.  Первое -
доктор Смит твердо пообещал Брайтуэйту построить медицинскую школу. Второе -
попросил осмотреть пациента, в котором  он,  Смит, очень заинтересован.  Это
совсем недалеко, объяснял Смит, а он будет так обязан доктору Брайтуэйту.
     Четвертая и последняя ошибка:
     - Хорошо, доктор Смит, с удовольствием.
     "Совсем  недалеко"  оказалось  в двух с  половиной часах  полета сквозь
опустившуюся  ночь. Затем - несколько минут на вертолете, приземлившемся  на
угольной  барже. Во влажном соленом  воздухе  ощущался  запах  расположенных
неподалеку  болот.   "Большая  река  впадает  в  океан",  -  сориентировался
Брайтуэйт. В куче угля оказалась дверь. Доктор Смит запер ее за собой, и все
его дружелюбие моментально улетучилось.
     - Вы должны спасти  этого человека,  -  приказал Смит.  - Со мной можно
связаться по телефону из той комнаты.
     Смит бегло ознакомил доктора Брайтуэйта  с импровизированным госпиталем
и пропал. Прошла уже почти неделя с  тех пор,  как доктор Брайтуэйт оказался
фактически  в плену  в  этом  сумасшедшем  доме  в  компании  медсестры,  не
говорящей  по-английски,  странного  пациента,  только внешне  напоминающего
обыкновенного человека, и  азиата, который, хотя и говорил по-английски, нес
нечто несусветное.
     Доктор Брайтуэйт стоял перед подергивающимся телом.
     - На этот раз, надеюсь, ремни выдержат, - произнес он.
     Темноглазая медсестра  бросила на  него  непонимающий взгляд. Брайтуэйт
показал пальцем  на ремни, сделал  вид, что дергает их, и  улыбнулся. Сестра
улыбнулась в ответ. "Замечательно, -  подумал Брайтуэйт, - в ход пошел  язык
жестов."
     Вот если  бы этот древний азиат,  находящийся, судя по всему, на закате
жизни, тоже не говорил по-английски, это было бы здорово! Он начал досаждать
Брайтуэйту с самого первого дня, когда, склонившись над пациентом, потыкал в
него пальцами с длинными ногтями, а потом недоверчиво покосился на доктора и
стал объяснять, что произошло.
     - Гамбургер, - сказал старик, - нарушил гармонию его бытия.
     - Шли  бы  вы  отсюда, -  сказал  Брайтуэйт. -  Я не  могу  осматривать
пациента, когда вы в него тычете пальцами.
     - Мой сын нарушил чистоту своей внутренней гармонии, - настаивал старый
азиат. - Нужно ее восстановить!
     Доктор Брайтуэйт позвал санитара,  чтобы тот вывел старикашку. Никто не
отозвался.  Брайтуэйт  еще  раз  попросил  его  выйти  вон  - хилый  дед  не
шевельнулся,  хотел  схватить  его за плечо  -  плечо выскользнуло  из  рук.
Брайтуэйт толкнул его в грудь. Старикашка вряд ли весил  больше сорока  пяти
килограммов,    но    даже   не    сдвинулся    с    места    под    напором
восмидесятикилограммового  доктора,  который,  кстати,  за  последний  месяц
немного похудел. Брайтуэйт толкнул его снова - безрезультатно.
     Разъяренный  Брайтуэйт бросился на старика. И  отлетев,  словно  мячик,
оказался на полу.
     -  Вам очень повезло.  Мне могут  понадобиться  ваши услуги,  -  сказал
старик. Все  последующие  дни  он  неотлучно находился  рядом  с  пациентом,
наблюдая за доктором и время от времени задавая дурацкие вопросы  касательно
того или иного инструмента.
     - Хорошо, - промолвил он наконец, - может быть, вам удастся его спасти.
- Старик вышел, и с тех пор его не было видно.
     С  точки зрения рефлексологии пациент  являл собой нечто феноменальное.
Прикосновение к отдельной мышце вызывало целую серию ответных движений,  как
будто  она  обладала  памятью или была  запрограммирована.  Легкий  удар  по
колену, например, вызывал комплекс ответных движений рук, движений настолько
быстрых, что рук практически не было видно.
     А полубессознательное бормотание? Если верить  этому бреду, пациент был
казнен на электрическом стуле  и стал человеком - супероружием без прошлого,
без личности. Можно было разобрать: "Чиун", "Вот так-то, дорогой!"  и "Прямо
в сердце".
     В бреду пациента, очевидно, мучили воспоминания о  множестве  убитых им
людей. Он бормотал что-то о  равновесии,  об ударах, о  состоянии повышенной
готовности.  Мышцы  сокращались,   приоткрывались  глаза,  он  на  мгновение
приходил в себя и снова терял сознание.
     Доктор  Брайтуэйт  смотрел  на  лежащего  перед  ним.  Что же  все-таки
произошло  с  этим  человеком?  Ответа на  этот вопрос у  медицины не  было.
Единственное,  что было хоть немного похоже  на объяснение, - слова азиата в
первый день. Гамбу Х-м-м. Гамбургер?
     Доктор Брайтуэйт задумчиво потрогал усиленный стальными лентами ремень.
Гамбу Он  посмотрел  на  часы. Ему  было ведено не беспокоить азиата до
половины шестого. Гамбу.. Нервная система.
     Брайтуэйт  быстро вышел  из залитой светом  операционной  и,  пройдя по
коридору, постучал в дверь. Подождал. Из-за двери  доносились звуки  органа,
исполнявшего мелодию - заставку к телесериалу - одной из "мыльных опер", как
их называют. Дверь отворилась.
     Престарелый  азиат,  облаченный  в  алое  кимоно,  осведомился,  почему
доктора  Брайтуэйта не научили в детстве правилам приличия и где он, доктор,
воспитывался,   что  считает  себя  вправе   нарушать  процесс   творческого
восприятия личности?
     - Гамбургер, о котором вы говорили. Откуда пациент взял его?
     - Из грязи, неведения и глупости.
     - Нет, как называлось то место, где он его купил?
     - Оно должно называться "Пес и  сукин сын"! Название - "Халлоранс хэппи
гамбургерс".
     - Понятно.  Ну, конечно, теперь я понимаю, - сказал доктор Брайтуэйт. -
С такой нервной системой, как у него, он, естественно, впал в полукоматозное
состояние.
     - Потому что нарушилась его внутренняя гармония!
     -  Нет,  нет! Глютамат натрия, вот  в чем  дело.  Для  сети  закусочных
"Халлоранс"  гамбургеры изготовляют  из  низших  сортов мяса  и  из жил. Они
продаются по дешевке, а чтобы сделать их съедобными, туда добавляют побольше
глютамата  натрия -  так называемой  "вкусовой приправы". От  этого страдают
иногда даже обычные люди, а с его нервной системой... он просто впал в кому.
     - Вы говорите загадками.
     - Вы были правы, все дело в гамбургере!
     - Дело в нечистоте животного жира, в  потворстве  собственным низменным
инстинктам и в отсутствии самодисциплины.
     - Нет, в глютамате натрия.
     - Говорю вам, сын  Мастера Синанджу нарушил  гармонию и  чистоту  своей
сущности! Я объясняю просто и доступно, а вы твердите "глютамат натрия". Что
это такое?
     - Глютамат натрия - это химическое вещество.
     Старик кивнул.
     - Оно содержится в пище.
     Старик кивнул.
     - Оно было в гамбургере, который съел пациент.
     Старик кивнул.
     - Глютамат натрия подействовал на его нервную систему.
     Старик кивнул.
     - Из-за этого его чрезвычайно чувствительная нервная система  вышла  из
строя.
     Старик ухмыльнулся.
     - Вы  чрезвычайно глупы, а еще врач.  Я ни слова не  понял. Пройдемте к
моему сыну. Ему лучше?
     - Пока нет, но мне кажется, что скоро  наступит улучшение. Может быть -
сегодня, а скорее всего - завтра или послезавтра.
     - Прошу вас об одолжении, - сказал старик.
     Брайтуэйт изобразил почтительное внимание.
     - Когда я объяснял вам, почему пострадал этот человек,  то оговорился и
случайно назвал его сыном Мастера Синанджу, хотя он и белый.
     Брайтуэйт кивнул. Он помнил эту идиотскую болтовню.
     - Вашему пациенту об этом знать не нужно. Если он станет считать себя в
душе корейцем, то не сможет жить с этой мыслью, ведь я называю его белым.
     - Он принадлежит  к  европеоидной группе, - согласился  до -  Я бы
сказал  -  смесь  средиземноморского  и  северноевропейского типов. Судя  по
слегка  выдающимся скулам,  в  нем может  быть славянская кровь. Одно  можно
сказать с уверенностью: он относится к белой расе.
     - Называть его белым могу только я, понятно?
     Вечером, пока пациент доктора Брайтуэйта боролся с остаточным действием
глютамата  натрия, старый азиат, казалось, был счастлив. Он  что-то мурлыкал
под нос и поцеловал пациента  в лей. Время от времени улыбался и даже слегка
пританцовывал  на  месте.  Но  стоило  пациенту открыть  глаза,  моргнуть  и
спросить: "Где я?",  старик неожиданно  пришел в  ярость,  замахал  хрупкими
костлявыми руками и завопил:
     -  Ты  умер!   Ты   должен   был   умереть!   Неблагодарный,   ужасный,
недисциплинированный белый человек! Ты -  белый, и  всегда будешь таким,  ты
белым родился и белым умрешь! Белый человек со своими гамбургерами!
     - Чиун, ради Бога, перестань. Что  произошло? - спросил пациент доктора
Брайтуэйта  и удивленно  посмотрел  на  ремни,  притягивающие  к  столу  его
конечности. - Кто этот чудак со стетоскопом?
     Престарелый азиат разозлился еще пуще.
     -  Кто этот?!  Кто тот?!  Что  это?!  Что то?! -  еще  громче заверещал
кореец. - Тебя интересует всякая ерунда, ты задаешь  дурацкие вопросы, но не
интересуешься тем, что второпях запихиваешь в рот!
     Терпению доктора Брайтуэйта настал  конец. Он решил немедленно покинуть
этот   сумасшедший  дом,  известив  доктора   Смита  о   том,  что   пациент
выздоравливает. Он по горло сыт этим цирком,  упрятанным на барже под кучами
угля.
     - Послушайте, вы,  - строго сказал  он  пациенту, - опустите сейчас  же
голову на стол!
     - Чиун, где  мы  находимся? -  спросил пациент, не обращая  на  доктора
никакого внимания.
     - Ах, как это  важно! Это тебя интересует, ты без этого не выживешь!  -
закричал  азиат  по  имени  Чиун.  В  его  воплях слышались,  однако,  нотки
удовлетворения.
     - Вас зовут Римо, не так ли? - спросил Брайтуэйт. - А как ваша фамилия?
     - А ваша? - поинтересовался Римо.
     - Я  задал  вам  вопрос. Если не ответите  -  останетесь  пристегнуты к
столу.
     Пациент  хмыкнул,  без  видимого  усилия  разорвал  ремни и  с  грацией
балерины соскочил на пол.
     - Чиун, кто этот человек?
     - Кто твой желудок, вот в чем вопрос!
     Со стороны входа в импровизированный  госпиталь послышались энергичные,
уверенные шаги. Дверь отворилась, и в операционную вошел  доктор Харолд Смит
с невозмутимым выражением на кислой физиономии.
     - Ваши крики слышны снаружи. Прекратите!
     Он мрачно посмотрел на пациента.
     -  Хм, очень хорошо,  доктор  Брайтуэйт. Мне бы хотелось побеседовать с
вами наедине, если не возражаете.
     - Мне тоже надо сказать вам пару слов, доктор Смит!
     - Не сомневаюсь. Я  вам все объясню. Подождите, пожалуйста, в коридоре.
Я должен сначала переговорить с вашим пациентом.
     Брайтуэйт гневно взглянул на Смита.
     - Я буду ждать в комнате в  конце коридора, но хочу предупредить, что у
вас  будет  только  десять  минут  для  того,  чтобы  объяснить,  что  здесь
происходит. Десять минут и ни секундой больше!
     Брайтуэйту не  пришлось  собирать вещи,  так как у  него их  не было. В
комнате,  служившей ему спальней, он прихватил пластиковый пакет, в  котором
лежал странный инструмент  из металла  и черного пластика.  Инструмент  этот
напоминал внешним видом небольшую электрическую дрель, хота и не  нуждался в
источнике    тока.     Доктор    заправил    инструмент    сильнодействующим
нервно-депрессантным препаратом.  Это был автоматический шприц, используемый
для   массовых   прививок  и   вакцинаций.   Доза   препарата,  заправленная
Брайтуэйтом, была практически смертельной. Но его уже не  волновали проблемы
исцеления:  речь  шла  о собственной жизни  или смерти.  Если  для  спасения
понадобится  убить,  он  не  задумываясь  пойдет  на это. Брайтуэйт  спрятал
автоматический   шприц  под  белый  халат.  Набранной  дозы   хватит,  чтобы
парализовать  кого  угодно, а  этому странному пациенту  с  его пострадавшей
нервной системой она может принести гибель. Что ж, так тому и быть!
     Доктор  Брайтуэйт  прошел  в  комнату  в  конце коридора и стал  ждать.
Странно, что они снабдили его автоматическим шприцем по  первому требованию,
стоило только  позвонить  Смиту,  и  через несколько  часов  устройство было
доставлено. Вот это  сервис!  Может быть, Смит не обманет насчет медицинской
школы?   Тогда  шприц   не   пригодится.  Ничего,  на  всякий  случай  можно
подстраховаться.
     Доктор  Брайтуэйт увидел  Смита, идущего по коридору  усталой походкой,
слегка сутулящегося, словно на плечах лежала невидимая тяжесть. Смит вошел в
комнату и сел, стараясь не смотреть на Брайтуэйта, но потом поднял глаза.
     - Итак,  доктор Брайтуэйт,  нам пришлось  выбирать между вами  и вторым
кандидатом,  которого  вы встретили  во  время  медосмотра  в Фолкрофте.  Он
находится  в добром  здравии, а у вас - рак желудка.  Даже в случае  удачной
операции  вам осталось  не больше пяти  лет. Медосмотр  показал,  что у него
больше шансов на жизнь, поэтому выбрали вас. С  самого начала мы планировали
избавиться от того, на кого падет в Хочу объяснить, почему вам придется
умереть. Я понимаю, что это несправедливо, но мы вынуждены пойти на это, так
как  находимся в критическом положении, из которого, впрочем, не выходили  с
самого  момента  нашего  основания. Если  бы  судьба  Америки  не висела  на
волоске, не существовала бы и наша организация.
     Доктор   Брайтуэйт   под  халатом   сжал  в   мокрой  ладони   рукоятку
автоматического шприца.
     - Трудно  так  сразу  переварить  сообщение  о  близкой смерти,  доктор
Смит...
     - Понимаю.  Мы могли бы убить вас и без этого разговора. Я бы извинился
перед   вами  за  причиненные  неудобства,  подтвердил  бы  обещания  насчет
медицинской школы, проводил бы до выхода и... Вы бы ничего не почувствовали.
Но так как ваша жизнь имела  определенный смысл, я считаю,  что должна иметь
его и ваша смерть.
     Смит вздохнул и продолжал:
     - Несколько лет назад президент  США - его уже  нет в живых -  понимая,
что  страна идет  к  хаосу, преступность,  особенно организованная, растет и
растет, решил, что в условиях несрабатывающей конституции  стало невозможным
обеспечить безопасность и спокойствие одних людей, когда другие не соблюдают
закон.  Американский  народ,  все  общество  - от крупнейшей  корпорации  до
мелкого торговца -  находятся, и  уже давно,  под постоянным давлением.  Это
приведет, в конце концов, к установлению полицейского, карательного режима.
     - Или, может быть, к большей свободе? - горько спросил Брайтуэйт.
     - Нет. Таков закон общественного развития: за хаосом непременно следует
диктатура. Свобода  возможна  лишь в мирное,  спокойное время. Мы все видим,
что  Америка идет к своему концу.  Как овладеть  ситуацией?  Нарушать законы
президент  не имеет права, так как подтвердит  тем самым, что  не  действует
конституция. Нет,  ни  одна  из  существующих организаций  не  могла  спасти
страну, действуя  в  рамках закона.  Поэтому  президент  решил  пойти другим
путем, чтобы хоть как-то увеличить шансы на успех в борьбе с преступностью и
коррупцией. Раз  страна  не  имеет  шансов  на  выживание  в конституционных
рамках, нужно создать вне их силу, способную спасти нацию.
     - Но ведь это и есть нарушение конституции? - спросил Брайтуэйт.
     -  Правильно,  -   ответил   Смит.  -  Если  только  такая  организация
существует... А если официально ее нет?
     - Не понял.
     - Организация эта  не отражена ни  в  статьях бюджетных  расходов, ни в
одном  законодательстве. О  ее существовании  известно  только  троим, а все
остальные, работающие на нее, даже не подозревают, кому и для чего служат на
самом деле. Ее финансирование  скрытно осуществляется за счет десятка  самых
различных правительственных учреждений. Короче говоря, этой организации нет.
     - Что-то не верится, что никто из ее  служащих не догадывается, на кого
работает.
     - Но это именно так. Я сам поначалу в это не  верил, пока, поразмыслив,
не пришел  к выводу:  в нашей стране большинство работающих считают, что они
трудятся на тех, на кого им сказали.
     - Это абсурд.
     - Хорошо, на кого вы работаете?
     - Ну... на совет нашей больницы, на ее директора. У меня есть и частная
практика.
     - Последнее не  в  счет,  тут  вы  сам себе хозяин. А вы  уверены,  что
работаете на совет вашей больницы, или  думаете так, потому что вам об  этом
сказали и к тому же вы постоянно видите этих людей?
     Брайтуэйт задумался, а Смит продолжил:
     - Так  вот. Наша  главная  задача  -  предоставлять  правоохранительным
организациям  информацию,  которую  без  нас они  бы  никогда  не  получили.
Например, вдруг вскрываются темные делишки полицейских, получающих деньги от
преступного   мира,   и   на   этом    случайно   концентрируется   внимание
общественности...  Мы  как-то  раз  даже  финансировали  издание  романа  об
организованной преступности, лишь бы только  пролить свет на это  дело. Один
из главарей мафии основал специальный отряд для борьбы  с  ФБР, а мы сделали
так,  что  они перегрызлись  друг  с  другом.  В результате  его  свои  же и
пристрелили.  На  физическое  устранение  мы  идем  крайне  редко, только  в
исключительных случаях.  А поскольку секретность  -  основное условие нашего
существования, этим  занимается  только  один человек.  Так что раскрыть нас
практически невозможно. Засветиться - значит публично признать, что основной
закон нашей страны -  конституция - не действует. Этого допустить  нельзя. В
этом случае вся наша работа пойдет насмарку.
     -  А если этого вашего  исполнителя-одиночку арестуют  и заинтересуются
отпечатками его пальцев?
     -  Вряд  ли возможно  его задержать, но, случись такое,  отпечатки  его
пальцев нигде не зарегистрированы.
     - Вы изъяли их из картотеки ФБР?
     -  Нет, в этом  не было необходимости. Видите  ли, человек, которого вы
помогли  спасти, формально не  существует.  Он  был казнен на  электрическом
стуле, а отпечатки его  пальцев автоматически уничтожены. "Дестроер", как мы
его называем,  наиболее  уязвим  из всех нас, так как постоянно подвергается
опасности  и  действует за пределами  стен Фолкрофта. Такому человеку ми  не
можем  позволить  быть конкретной  личностью, ему не  место среди живых. Что
может лучше служить нашим целям, чем живой мертвец?
     - У него уникальная нервная система...
     -  Да,  теперь,  наверное,  такая же,  как  у  Чиуна. Чиун  -  это  его
инструктор-кореец.
     - Понятно, - сказал Брайтуэйт. - Значит, азиат тоже в курсе?
     -  Нет,  он  понятия  не имеет, кто  мы  и  что  мы, да  его  это  и не
интересует. Положенный  гонорар мы  доставляем туда, куда  он  пожелает. Все
остальное   ему   безразлично,   он,   должно  быть,   последний   настоящий
профессионал.
     - А кто третий?
     - Президент США.
     - А когда президент уходит?
     -  Он информирует своего  преемника,  а сам  по нашей просьбе  навсегда
забывает  об  этом.  Вы,   может   быть,  удивитесь,  но   они   забывают  с
удовольствием.
     - Если вам вздумается захватить власть, что может этому помешать?
     -   Существуют  встроенные  предохранители,   и   к  тому  же  в  нашем
распоряжении только один исполнитель, которому все  же не совладать  с целой
армией.  Его  преимущество -  в  секретности,  в  открытом  бою он  обречен.
Вспомните войну с  Японией - в схватке  один на один любой  японский  солдат
победил бы нашего, потому что лучше разбирался в боевых единоборствах.
     Доктор  Брайтуэйт  крепче  сжал  рукоятку  автоматического  шприца,  им
овладело странное спокойствие, какого он никогда в  жизни не  испытывал. Его
абсолютно не волновало зрелище вырытой для него могилы. Нужно действовать.
     -  Значит, доктор  Смит, вы  планировали убрать меня  еще до  того, как
позвонили мне?
     - Да.
     - Вы охраняете клочок бумаги, нарушая его принципы?
     - Когда в  лесу падает дерево и  никто не слышит треска, значит ли это,
что дерево падает бесшумно?
     Быстрым   движением   доктор    Брайтуэйт   выхватил   из-под    халата
автоматический шприц. Смит не шевельнулся. Брайтуэйт увидел, что по коридору
в их сторону идет его странный пациент, и приставил иглу к руке Смита.
     - Не двигайтесь, или вам конец.
     Доктор Смит равнодушно  глянул на иглу и,  словно бы она его совершенно
не  интересовала,   перевел  взгляд  на  пациента.  Тот,  повинуясь  команде
Брайтуэйта, застыл на месте.
     -  А с  арифметикой у  вас не  все  ладно,  -  сказал Брайтуэйт.  -  Вы
говорите, что вас только трое, но кто  же тогда отыскал вашего исполнителя и
завербовал его?
     - Такой человек действительно существовал,  но затем оказался в опасной
ситуации   и  мог  бы  нас  раскрыть.   Пришлось   его  убрать.  Римо,   это
автоматический шприц с каким-то ядом.
     - Отлично, - ухмыльнулся  пациент, - теперь вы  будете знать, что такое
ощущение близкого конца.
     - Если  вы приблизитесь  хоть на шаг, я  убью его, - предупредил доктор
Брайтуэйт и слегка надавил пальцем на спусковой крючок.
     Пациент усмехнулся и пожал плечами.
     - Вот так-то, дорогой, - сказал он.
     Доктор Брайтуэйт мог бы поклясться, что заметил промелькнувшую,  словно
вспышка молнии, руку. Но не успел он нажать на спуск, как наступила темнота.
     Стоя  над распростертым телом, Римо заметил, как мертвый палец нажимает
на  спуск,  выполняя последнюю  команду  мозга.  Из  шприца  ударила струйка
жидкости и вспенилась лужицей на полу.
     - Кто это был? - спросил Римо.
     - Человек, спасший вам жизнь, - ответил доктор Харолд Смит.
     - Смитти, вы настоящий сукин сын!
     - Никто другой и не смог бы руководить нашей организацией.
     - Никто другой и не захотел бы, - сказал Римо. - Так меня, значит, спас
этот парень? Хм.
     - Да.
     - Хорошо же мы расплачиваемся за услуги!
     -  По-другому  нельзя. А теперь снимайте с себя это дурацкое облачение.
Через пару  часов вам  надо  быть  в  Чикаго, а  профсоюзные деятели так  не
одеваются.


ГЛАВА ПЯТАЯ 


     В соответствии с инструкциями, в  Чикаго Римо предстояло встретиться за
завтраком в  отеле "Памп-рум" с Эйбом Бладнером - руководителем региональной
организации  пятьсот  двадцать  девять  из Нью-Йорка.  Бладнер  - коренастый
человек, лысая голова которого напоминает арбуз, переболевший оспой.
     По  информации сверху,  карьера  Бладнера  в профсоюзном движении  была
довольно  бурной.  В  пятнадцать  лет  он  впервые  сел  за  руль,  подделав
водительское удостоверение. Профсоюзными делами начал  заниматься в двадцать
три  года,  когда  в  одиночку  расправился с  пятью головорезами,  нанятыми
компанией, чтобы  запугивать водителей. В  тридцать два  он  уже пользовался
авторитетом  в организации,  ему  доверяли,  а в сорок пять Бладнер захватил
руководство,  опередив  предшественника  на  три  голоса.  Четыре  года   до
следующих выборов суд не мог разобраться в этом деле, а там Бладнер уверенно
победил  и  с тех пор бессменно оставался  на посту. Иной раз  кто-нибудь из
водителей ломал  себе руки,  странным  образом  сталкиваясь с  ломиками  для
монтировки баллонов. Обычно эти ломики подчинялись движениям  Эйба Бладнера.
Иногда с такими  же ломиками сталкивались и некоторые руководители, причиняя
себе при этом повреждения. Бывало, что казначей или заместитель председателя
организации   получали   весьма   неприятные   переломы,   но   чаще   всего
насильственные   действия   возникали   по  вине  работодателей,  нанимавших
гангстеров. Все гангстеры без  исключения  тоже встречались с  ломиками, и в
конце концов бандиты просто перестали появляться.
     Время от времени работодатели принимали решение сэкономить на  бандитах
и напрямую вступали в контакт с представителем противоположной - профсоюзной
-  стороны.  При  этом  они  пользовались  конвертами.  Пухлыми  конвертами.
Содержимое  конвертов  часто  попадало к  водителям, у  которых, к  примеру,
кончилась  медицинская   страховка,  к   детям  водителей,   нуждающимся   в
дополнительных средствах на учебу, или к тем из членов профсоюза, кто не мог
до конца выплатить  деньги, взятые под  залог.  Ни один  из членов профсоюза
региональной  организации Эйба Бладнера  никогда не  был  без  работы дольше
суток,  и  только одного из  них уволила "по статье", после того, как он  по
пьянке три раза подряд врезался на своей машине в стену склада.
     Бладнер обратился к хозяину  с  просьбой дать провинившемуся  временную
работу, не  связанную с вождением, но получил отказ. Бладнер напомнил, что у
водителя  жена  и  четверо  детей.  Хозяин не хотел ничего слушать.  Бладнер
подчеркнул,  что у водителя  и  так  уже хватает проблем. Может быть, хозяин
передумает?  Нет,  последовал  ответ.  На  следующий  день хозяин, полностью
осознав   собственное  бессердечие  и  несправедливость,  направил  Бладнеру
телеграмму, сообщавшую, что он передумал. В ней говорилось также, что хозяин
с  большим удовольствием  встретился  бы с  Бладнером лично, но лишен  такой
возможности, так как  выпишется из больницы не раньше, чем через месяц, да и
то   доктора  не  гарантируют,  что  после  этого  он  сможет  передвигаться
самостоятельно.
     Эйб-Ломик  Бладнер  руководил  своей организацией  твердой  рукой, но с
открытым карманом и щедрой душой. От подчиненных требовалось  только  делать
свое дело и сохранять репутацию в относительной чистоте. О нем говорили, что
он ни разу в жизни не совершил ни одной серьезной ошибки.
     Бладнер думал иначе. Дело в том, что  когда-то он не посчитал возможным
включить  правительство Соединенных  Штатов в список пользующихся средствами
из объемистых конвертов,  время от времени  получаемых  им. Еще  за день  до
открытия   восемьдесят  пятого  ежегодного  съезда  Международного  братства
водителей правительство об этих конвертах ничего не знало.
     Но тут Бладнера неожиданно известили, что налоговая  служба чрезвычайно
огорчена  тем, что ей ничего не перепадает из этих  самых  конвертов. Но все
еще  можно  уладить, сказал  Бладнеру  человек  из  "налоговой службы".  Эйб
Бладнер  может показать  широту  своей  души, если поможет  одному  молодому
многообещающему человеку  и возьмет его  в  свою  профсоюзную  организацию в
качестве бизнес-агента.
     Эйб-Ломик  Бладнер попытался объяснить,  почему это невозможно. Ведь по
действующим правилам это выборная должность, и его коллеги не примут  в свои
круг пришедшего с улицы чужака. Сам Бладнер держится на посту именно потому,
что  никогда  не  пытался  совершать  такого  рода  глупости.  Поэтому пусть
налоговая служба попросит его о чем-нибудь другом.
     Чем-нибудь  другим,  как  выяснилось,   могут  стать  только  десять  -
пятнадцать лет в  федеральной тюрьме Льюисбург. Эйб Бладнер поинтересовался,
как зовут его нового бизнес-агента.
     -  Римо,  -  ответил  человек,  представившийся  сотрудником  налоговой
службы.
     - Джонни Римо, Билли Римо? Как его зовут?
     - Римо и есть его имя.
     - Отлично. Замечательное имя.  А могу  ли я  узнать его  фамилию, чтобы
внести в профсоюзные документы?
     - Джоунс.
     -  Симпатичная   фамилия,   я   тоже   как-то  раз  пользовался  такой,
регистрируясь в мотеле.
     - И я, - сказал человек из "налоговой службы".
     Вот  так  и  случилось, что  однажды  солнечным утром Эйб  Бладнер ждал
своего  нового  бизнес-агента  и делегата на профсоюзный съезд.  Он  ждал  в
компании двоих  коллег, которых  в других организациях и  структурах принято
называть  телохранителями. Римо  обнаружил  их  в  отдельном  кабинете перед
столом,  уставленным едой, пирожками, запотевшими стаканами  с  апельсиновым
соком и чашками с дымящимся кофе.
     Уже  на расстоянии шести метров Римо  почувствовал  запах  поджаренного
бекона  и  картофеля  по-домашнему. Ощутил его  и  Чиун  -  его  наставник -
специально прикомандированный к Римо для наблюдения за диетой воспитанника.
     - Я  ведь знал, что не стоит  есть  гамбургер,  но  не  знал, что этого
делать нельзя, - сказал Римо.
     - Для умного человека "не  стоит" и "нельзя" -  одно и то же, - отвечал
Чиун. - Я научил тебя основам атаки и обороны, а теперь буду учить правильно
питаться.
     Когда  они  подошли к  столу, за которым сидела компания Бладнера, лицо
Чиуна  исказила  гримаса, выражавшая его  презрительное  отношение к мерзким
запахам  пищи.  Всеподавляющее желание  наполнило рот Римо.  Может, все-таки
удастся тайком что-нибудь съесть?
     - Мистер Бладнер? - произнес Римо.
     -  Угу, - откликнулся Бла В  уголке  рта  у  него пристал  кусочек
поджаристой картошки.
     - Я Римо Джоунс.
     Бладнер  отломил кусок  лукового рулета,  обмакнул  в золотистый яичный
желток  и  положил  в  рот. Коричневая  верхняя корочка  рулета была покрыта
румяными по краям кусочками нарезанного лука.
     - Ну что же,  рад тебя видеть, - без энтузиазма произнес Бла - Кто
это с тобой?
     - Мой диетолог.
     - А что это на нем надето?
     - Кимоно.
     - Садитесь. Вы ели?
     - Нет, - сказал Римо.
     - Да, - сказал Чиун.
     - Так да или нет? - спросил Бла
     - И да, и нет, - сказал Римо.
     - Не понимаю.
     - Это означает, что я поел, но этого не ощущаю.
     -  Тогда садись, выпей  кофе и съешь пирожное.  Твои документы у меня с
собой. Это - Пол  Барбетта и  Тони Станциани, они тоже из нашего профсоюза и
делегаты съезда.
     Последовали рукопожатия, причем  Станциани  постарался  причинить  боль
Римо,  который внимательно наблюдал,  как темноглазый здоровяк жмет ему руку
до  покраснения физиономии, а потом  в свою очередь надавил на большой палец
Станциани. Он сделал это не  потому, что Станциани причинил  ему боль -  для
Римо было бы даже  полезно предстать слабаком. Нет, Римо поступил  так из-за
пирожных  на  столе:  золотистого  пирожного,  усыпанного  орехами,  сырного
пирожного  с  белой маслянистой  начинкой,  вишневого пирожного  со  сладкой
красной серединой.
     Станциани  был  счастлив  получить  обратно  руку,  хотя  бы  и  сильно
болевшую.
     - Ай! - вскрикнул Станциани.
     - Извините, - сказал Римо.
     - Что там у вас в кулаке? - спросил Станциани, дуя на палец.
     Римо показал пустую ладонь.
     -  Так вы будете  кофе  с  пирожными, ребята?  Я могу  прямо сейчас, за
столом  приготовить  для вас совершенно  особое  пирожное -  "Дон  Даниш". Я
назвал его так в честь жены.
     - Нет, мы не будем, - ответил Чиун.
     - Вы едите  вместо него, что  ли? -  удивился Бла - Послушай,  нам
трудно будет выдать тебя за  водителя грузовика, ты на него совсем не похож,
понимаешь?  Ты слишком субтильный,  и  одежка  на  тебе не  та. А  если твой
диетолог будет повсюду таскаться за тобой, то мы точно влипнем. Понимаешь?
     - Нет, - ответил Римо.
     -  Ну, ты похож  не на бизнес-агента, а  на какого-нибудь  брокера  или
вроде того. На клерка или на кого-то из фирмы модной одежды. Понимаешь?
     - Кажется, - ответил Римо.
     - У  меня хорошая репутация,  меня  уважают,  и  не  хотелось  бы этого
лишаться. Нас считают настоящими мужчинами, и мы этим гордимся. Понимаешь?
     - Нет.
     - Ладно. Тогда коротко об истории нашего профсоюза. Когда мы, водители,
только  начали  объединяться, хозяева  компаний стали  нанимать  гангстеров,
чтобы  не  допустить  создания  профсоюза.  Нанимали  они  крутых  ребят,  с
револьверами, кастетами и трубами. Водители быстро сообразили: чтобы выжить,
надо уметь постоять за себя. После этого и  повелось, что интересы водителей
в  профсоюзе защищают  те, кто может быть жестким  и решительным. А  по тебе
этого не скажешь,  ты выглядишь таким... средненьким. Не обижайся, в  чем-то
другом  ты, наверное,  сможешь  преуспеть, но среди  наших будешь  выглядеть
чужаком. Поэтому  держись  поближе  к  Тони и  Полу, они настоящие  ребята и
последят,  чтобы  ничего не случилось.  Особенно за тем,  чтобы  ты меня  не
подставил.
     -  Точно, Эйб,  - в  унисон отозвались  Тони  и Пол.  - Держись  рядом,
парнишка, и с тобой ничего не случится.
     - Если он только опять не съест какую-нибудь гадость, - сказал Чиун
     - Ладно, он вообще не будет  есть, доктор, - пообещал Бла - Так  и
договоримся, будь рядом с моими парнями, делай свои  дела, а потом побыстрее
отваливай. Твоя фамилия быстренько исчезнет изо всех документов. Идет?
     Римо  кивнул.  Главное  - выполнить  задание: убивать всех, чья  гибель
может помешать транспортным профсоюзам  объединиться  в суперсоюз. Таков был
план в  общих чертах.  На крайний  случай  было  предусмотрено ликвидировать
руководство всех четырех  профсоюзов, поскольку без этих людей, на то, чтобы
снова организовать объединение, потребуются годы и годы. Во всех этих ужасах
должен оказаться виновен Эйб-Ломик Бладнер, ведь профсоюзное движение сможет
существовать  дальше  только в том  случае,  если  все  убийства  предстанут
результатом внутрипрофсоюзной борьбы. Если в них заподозрят внешние  силы, и
особенно правительство, то начнется  такая заваруха, от которой страна долго
не сможет оправиться.
     Предстоял  традиционный ежегодный съезд  водителей, но, по сведениям из
источников   Смита,  в  пятницу  с  его  трибуны  руководители  трех  других
профсоюзов транспортников должны объявить об объединении. Поэтому приказ был
прост: если до  этого дойдет - перебить всех четверых, а  тогда можно даже и
"засветиться",  пусть Римо  примут за убийцу,  которого  нанял  Бла Это
никого не удивит.
     - Идет, - ответил Римо Бладнеру.
     Чиун наблюдал  за Станциани, наслаждавшимся  беконом с  картофелем.  На
лице старого корейца было такое выражение, словно Станциани заглатывал живую
змею. Бладнер щелкнул пальцами.
     -  Сейчас увидите, - сказал  Бладнер и  подозвал официанта. - Принесите
мне   большую  миску   взбитых   сливок,   свежих  вишен  и  немного   вишен
консервированных. Еще понадобятся толченые орехи - миндаль, кэшью  и арахис,
а кроме того - горячий шоколад. И принесите еще круглых пирожных с корицей.
     Повторив заказ и особенно то, что орехи должны быть истолчены помельче,
официант удалился.
     - Так. Одну штуку съешь ты. Тони, одну -  Пол. Доктор не  будет, а  ты,
Римо?
     - Он не хочет, - сказал Чиун.
     Бладнер  пожал плечами.  Римо  смотрел на стоящие  в  вазочке  на столе
маргаритки.
     - За кого мы будем голосовать? - спросил Римо.
     -  За  Джетро, за  Джина  Джетро,  - ответил Бладнер, положив вилку  на
недоеденную горку вкуснейшей,  поджаристой картошки по-домашнему, источавшей
великолепный аромат.
     - Вы думаете, он победит?
     - Не-а. В  нем что-то есть, но профсоюзу и  так  неплохо. Вот  мы нужны
союзу, а он нужен нам. А ты, если хочешь, голосуй за Джетро.
     - По  уставу,  - сказал  Римо, не  отрывая  взгляда от бекона в тарелке
собеседника, - я  обязан  выражать свое мнение при голосовании абсолютно вне
зависимости  от  вознаграждения  или  любого  давления.   Свободное  честное
голосование.
     - Ты  только никому этого  не говори, Римо,  а  то  нас  засмеют.  Меня
просили ввести  тебя в наш  круг, а не испортить все дело. Не заставляй  нас
краснеть   из-за  твоих  дурацких  разговоров,  больше  ничего  от  тебя  не
требуется.  У нас итак хватает проблем, а тут  еще такого как  ты приходится
выдавать за профсоюзного функционера. Так и договоримся.
     - Точно, - хором подтвердили Станциани и Барбетта. - Точно.
     - Вот именно, - согласился Бладнер с теми, кто согласились с ним.
     -  Вы  будете доедать оставшийся  картофель?  - поинтересовался Римо  у
Бладнера.
     - Нет, а что? Хочешь сам доесть?
     - Он не хочет, - вмешался Чиун.
     - Ну, ладно. А что, парни, вы, наверное, гордитесь вашим новым зданием?
Построили его действительно быстро, - сказал Римо.
     - Новым зданием? - удивился Бла
     - Да, за городом. Прекрасный дом. Я, наверное, теперь могу называть его
нашим зданием.
     - Нет у нас здесь  никакого  здания, наша штаб-квартира в Вашингтоне, в
столице.
     - Понятно, - сказал Римо. - Когда я могу встретиться с Джетро?
     - Встретишься. Он тебе должен понравиться. Ты не обижайся, но вы чем-то
похожи.
     - Вот повезло парню,  - сказал  Римо  и усмехнулся, заметив недоуменные
лица Барбетты и Станциани.
     Бладнер стал рассказывать о распорядке съезда.
     - Завтра вечером, после выборов, состоится прием. Сегодня - посвящение,
официальное  открытие  и отчет о работе  в прошлом году. Это не в счет, туда
можно  и не ходить. Завтра -  выдвижение кандидатур  и  голосование. Вот там
надо быть обязательно. Тебе выдадут значок и все такое, Голосовать будешь за
Джетро. Запомни, за Джетро.
     К столу  подошел официант с полным подносом.  Римо сначала почувствовал
запах  шоколада, а потом -  аромат консервированных вишен. Взбитые  сливки -
белоснежная гора сладости -  слегка подрагивали в серебряной миске. В другой
- жирная,  маслянистая  ореховая  паста.  Пирожные  с  корицей  -  круглые и
воздушные. Римо ухватился обеими руками за металлическую ножку стола - ножка
теперь поддерживала и стол, и Римо.
     Чиун  пробурчал что-то по-корейски. Римо разобрал только что-то  насчет
"собачьего помета".
     Бладнер аккуратно  развернул пирожное-рулет,  превратив  его в полоску,
смешал  шоколадную начинку с консервированными вишенками и добавил  ореховой
пасты. Намазал  полоску  красно-коричневой сладостной смесью  и завернул  ее
снова.   Сверху  украсил  свое  творение   вишнево-шоколадным  пралине,   на
поверхности   которого  бугрились  кусочки  орехов.  Таким  манером  Бладнер
приготовил еще три чуда  кондитерского  искусства  и  после  этого тщательно
облизал  ложку. Но  этим  дело не кончилось: на  вишнево-шоколадные верхушки
пирожных мастер  с любовью водрузил  холмики  воздушных взбитых сливок, а на
них - свежие вишни.
     Стол неожиданно дернулся. "Дон Даниш" задрожали, но остались целы. Римо
вынул руку  из-под стола:  в волнении  от  увиденного  он случайно переломил
железную ножку.
     - Вернемся в наш номер, -  сказал Чиун, - я не  могу спокойно смотреть,
как люди развращают свои желудки.
     - Погоди немного,  Чиун, -  взмолился  Римо. Если бы только знать,  что
"Даниш" не причинит вреда! За него Римо готов был  отказаться от всего,  что
любил  и во что верил. От  родины. От КЮРЕ. От отца с матерью, если бы он их
знал. От  детей,  если бы они у него  были.  А уж от Чиуна - с  радостью и с
криками "ура!"
     - Вы собираетесь их есть? - спросил он Бладнера.
     - Ага, - ответил Бла - Если хочешь, я могу сделать еще.
     - Нет, не надо, я просто посмотрю.
     Бладнер раздал пирожные, вилкой отделил от своего треугольный кусочек и
поднес ко рту. Из взбитых сливок показалась вишенка и чуть было не упала, но
все исчезло во рту Бладнера.
     - А-а-р-рх! - вырвалось у Римо.
     -  Когда ты голоден - ешь доброкачественную пищу,  - изрек Чиун, сорвал
несколько лепестков стоящих  на столе маргариток и  подбросил  их в  воздух.
Римо мгновенно измельчил их кончиками пальцев так, что никто даже не заметил
движения его рук.
     Бладнер  передал  Римо его  профсоюзную карточку,  делегатский значок и
шляпу с надписью "Джетро!", и Чиун с Римо поднялись в свой н Носильщики
как  раз  в  это  время  затаскивали багаж Чиуна - здоровенные  лакированные
сундуки. Им тут же было приказано в первую очередь  распаковать и установить
видеомагнитофон,  который  мог  быть подключен  к любому телевизору. Но Чиун
повсюду  возил  с  собой  собственный  телевизор:  как-то  раз  в мотеле под
Вашингтоном  телевизор оказался  неисправен, и  Чиун  из-за  этого пропустил
пятнадцать минут  телесериала "Психиатр  Лоуренс Уолтерс".  Римо не понимал,
как можно пропустить что-либо  в "мыльной опере",  раз там вообще  ничего не
происходит. Дважды с  интервалом  в  год  ему случайно  пришлось  посмотреть
отдельные серии, и, несмотря на перерыв, все было понятно.
     У  Чиуна по этому поводу было иное мнение, и после случая  в мотеле  он
неделю не разговаривал  с  Римо.  Римо был единственным  человеком, которому
было не все равно, разговаривает с ним Чиун или нет.
     Телевизор  был установлен и переключен  на канал  с "мыльными операми".
Через полчаса должен был  начаться "Лоуренс Уолтерс",  а  после него - "Пока
Земля вертится"  и "Возвращение  в Друри-виллидж." На  упражнения оставалось
тридцать  минут.  Чиун  заставил  Римо  заняться  падением  с  одновременным
продвижением вперед - одним из основополагающих приемов. Чиун утверждал, что
такому падению нужно  переучиваться  всякий  раз,  когда  улучшаются  навыки
обучаемого. Римо находил  это  утверждение абсурдным, пока не понял,  что на
вид простой  акт  падения и  одновременного  продвижения  вперед имеет много
различий и тонких вариаций.
     Затем Римо принялся  за  упражнения для рук, торса,  шеи,  бедер, ног и
закончил  дыхательными  упражнениями,  которыми  он  занимался  ежедневно  в
течение  последних  лет,  с  того  самого  времени, когда  зажили  ожоги  на
запястьях,  лодыжках  и на лбу, подученные на электрическом стуле. С тех пор
Римо,  который до  этого звался Римо Уильямс,  который был  когда-то  жив, у
которого было другое лицо, который был полицейским, неожиданно приговоренным
к смертной казни  за преступление, которого он не совершал, к электрическому
стулу, на который уже  шестьдесят лет до этого не сажали полицейского, да  и
вообще поговаривали об отмене смертной казни, - с  тех пор Римо каждый  день
выполнял дыхательные упражнения.
     При этом он дышал так, как мало кто  на свете: напрягая до боли легкие,
растягивал  их до  предела,  с  каждым днем  - все больше и  больше, приучая
кровеносную  систему с каждым  разом все  более  эффективно воспринимать все
меньшее количество кислорода, соответственно перестраивая нервную систему.
     Он был весь в поту, когда закончил.  Приняв душ, Римо облачился в серый
двубортный  костюм  и  рубашку  с галстуком в  полоску,  но, припомнив,  как
выглядели Бладнер и его люди, снял галстук.
     - Чиун, я пошел на съезд. Что у вас сегодня на ленч?
     - "Дон Даниш", - ухмыльнулся Чиун.
     - Перестань издеваться!
     - "Дон Даниш", - повторил, хихикая, Чиун. - Как можно есть пищу с таким
названием?
     -  Чиун, я разобью телевизор! Я не шучу. Так чем ты меня будешь сегодня
кормить?
     - Рис, вода и три унции сырой рыбы, но не трески,  она слишком  жирная.
Не смей есть чешую.
     - Какого черта я стану есть богом проклятую чешую?
     - Всякий, кто готов съесть "Дон Даниш", сожрет и рыбью чешую, - ответил
Чиун. - Хе-хе!
     - Хе-хе! Хорошо бы, чтобы перестали показывать "Пока Земля вертится"!
     В  зале  Римо  появился  заблаговременно. На  церемонию  отбытия обычно
собиралось мало народу - несколько делегатов с женами, действующий президент
профсоюза  со  своими  сотрудниками.  Перед началом совершалась  служба  для
верующих - иудаистов, протестантов и  католиков. Никто из священнослужителей
особенно  не распространялся о Господе: речь в проповедях  в основном  шла о
профсоюзном движении и сексе, о профсоюзном  движении и социальном развитии,
о профсоюзном движении и благотворительности.
     Римо поговорил  с делегатами,  но никто ничего не слышал о новом здании
на окраине Чикаго. Римо спросили, как идут дела в Нью-Йорке.
     - Отлично, - отвечал Римо.
     - Как поживает Эйб?
     - Хорошо. Он отличный парень.
     - Ага, отличный. А как Тони и Пол?
     - Великолепно. Они сегодня будут здесь.
     - Билли Донеску?
     - У него все в порядке, но он не приехал.
     - Я знаю, что он не  приехал, - отвечал коллега-делегат, - он умер пять
лет назад. А ты кто такой, черт тебя побери? Ведь ты не водитель!
     - Не приставайте ко  мне с этой чепухой, я водитель  в  душе, - ответил
Римо.
     Делегат  обратился  к начальнику охраны.  Тот  призвал  на помощь  двух
охранников. Эти  двое позвали еще пятерых, и  Римо повели к выходу,  но  там
произошло нечто непонятное:  охранники попадали с болезненными повреждениями
в   паху,   у   начальника   охраны   оказалась   сломанной    ключица,   их
помощники-делегаты  недосчитались   нескольких   зубов.  Насвистывая,   Римо
направился обратно в зал.
     - Настоящий парень,  -  сказал делегат.  - Настоящий, хотя с виду и  не
скажешь. Эйб на этот раз нашел себе настоящего парня.
     Слухи об этом  - а действительно важные слухи и новости среди водителей
расходятся моментально  -  дошли и до Эйба-Ломика  Бладнера,  который  в это
время  готовился к важному вечернему  заседанию на  съезде.  Новость  принес
делегат из Луизианы - рыжеволосый, ширококостный, с сильным акцентом.  Время
от времени Бладнер оказывал ему небольшие услуги.
     - Ты молодец, - сказал южанин с усмешкой, - ты в самом деле молодец!
     - В чем дело? - спросил Бладнер
     - Твой новый бизнес-агент. Что за парень!
     У Бладнера перехватило горло, и он откашлялся.
     - Римо Джоунс? Он был на заседании?
     - Так же наверняка, как и то, что мул - кастрированный жеребец!
     "Ох  уж эти  южане,  -  подумал  Бла  -  Кастрировать  беззащитных
животных! Слава Богу, что они больше не делают этого с неграми!"
     -  Погоди, -  сказал  Бла -  Он нормальный парень,  только  с виду
немного странный. Но и Джетро такой. Каждый ведет себя так, как захочет.
     - Да, этот парень на все сто.
     - Точно, он - гробовоз.
     - Что такое "гробовоз"?
     - А что такое "на все сто"?
     - Это значит, что он настоящий парень.
     - И гробовоз то же самое.
     - Я таких, как он, раньше не встречал. Он на все сто.
     Бладнер удивился:
     - Ты это про Римо Джоунса говоришь?
     - Ага.
     - Эй, Пол, Тони! Вы слышали?
     - Слышали, -  донеслось из соседней комнаты, где телохранители играли в
карты.
     - Что ты еще знаешь, рассказывай, - предложил Бла
     - Вы, ребята из организации пятьсот двадцать девять -  настоящие парни,
- сказал делегат-южанин, - да, настоящие!
     - Приходится, - ответил Эйб-Ломик Бладнер, - жизнь заставляет.


ГЛАВА ШЕСТАЯ 


     На съезде,  кроме Римо,  присутствовали  и  другие люди,  работающие на
КЮРЕ, но, в отличие от  него, они понятия не имели, кто их настоящий хозяин.
По всей стране шел сбор информации, но куда ее направляли, никто не знал. За
созданием  суперпрофсоюза,  которому  под силу поставить страну  на  колени,
следили множество глаз и ушей. И день ото  дня  эта информация, попадающая в
конце   концов  в  санаторий  Фолкрофт,  на  стол  доктора   Харолда  Смита,
становилась все  тревожнее. План  монополизации  всей  транспортной  системы
Америки казался неуязвимым.
     Один из служащих профсоюза, отвечающий за подготовку электронного табло
для  голосования  в  зале  съезда,  подметил,  что  чересчур  уж гладко  нее
проходит. Никто не пытался подстроить что-нибудь, никто не предлагал взяток,
не   появлялись  неизвестно   откуда   взявшиеся  электрики  с   непонятными
документами. Шла обычная, рутинная проверка оборудования.
     Этот  служащий  позвонил по  телефону-автомату  и  рассказал  обо  всем
человеку,  который,  как  он говорил, писал книгу  о  профсоюзном  движении.
Служащего не  особенно  интересовало,  для  чего  может  понадобиться  такая
информация, лишь бы  платили вовремя.  А деньги поступали  в срок,  причем в
конвертах, так что налоги с них можно было не платить.
     Вице-президент авиакомпании время от времени позванивал одному из своих
консультантов, который,  похоже,  работал на ФБР или что-то  в этом роде, но
вице-президента  это   мало   интересовало.  Консультант  помог  ему  быстро
подняться по служебной лестнице, так почему бы не оказать ответную услугу  и
не  сообщить  о том, что президент компании собирается подписывать  какой-то
странный  контракт, о котором не знает остальное руководство? Суть контракта
заключалась  в  том,  что  в  течение  месяца  компания  будет  единственной
действующей  на  всех  авиалиниях,  это  профсоюз  гарантировал  в  обмен на
некоторые услуги.  Пришлось  заранее приобретать дополнительные авиалайнеры,
чтобы  справиться с критической  нагрузкой. Очень странно,  что профсоюз мог
гарантировать  такое.   Еще   более   странным  было  то,  что   консультант
вице-президента в последнее время интересовался именно такой информацией.
     В  Дулуте, штат  Миннесота,  главный  бухгалтер  высказал  недовольство
действиями    своего   работодателя    -    Совета    профсоюза   работников
железнодорожного транспорта.
     -  Что за формулировка "в  пользу  профсоюзного  движения"!  Необходимо
указать название профсоюза - получателя средств. А если это не ваш профсоюз,
то  прошу  прощения, господа, я вообще  не в праве  вносить такие  записи  в
финансовые документы. Если сделать так,  как вы настаиваете, то после первой
же проверки финансовыми органами нашей документации я вынужден буду провести
значительную  часть жизни  за решеткой,  не  говоря уже о том,  что навсегда
лишусь лицензии на право работы по специальности.
     В конце концов  бухгалтер, поколебавшись, предложил  свой  вариант:  до
конца отчетного года, но не дольше, эти расходы вообще не фиксировать.
     - Вот и отлично, - отвечал президент Совета, - нам больше  недели  и не
понадобится.
     Закончив  дела, главный бухгалтер  попросил секретаршу спрятать  в сейф
документы и ведомости  по перечислению денег.  Так она  и сделала, но сперва
сняла  с них фотокопии для одного  симпатичного парня, работающего в большом
универмаге.  Его,  непонятно  почему,  интересовали  такие  вещи,  а  как не
сделаешь добро хорошему человеку, который порой тоже  оказывает тебе услуги?
Продлит срок  выплаты  кредита, например, или не берет с тебя первого взноса
и, кроме этого,  время от времени  сам немного приплачивает. Так было, когда
она  сообщила  ему некоторые сведения  об одном  из  клиентов,  замешанном в
каких-то  не совсем  чистых  делах с  нефтью с  одной из брокерских фирм  на
Уолл-Стрит.  На  полученный  гонорар удалось  обновить  кое-что из  мебели и
купить новый  цветной телев А сейчас ей больше  всего нужна была  новая
мебель  для  кухни, и появился реальный  шанс  ее  заполучить.  Человека  из
универмага особо интересовала именно такого рода информация, как та, которую
она добыла сегодня. Может, даже хватит на новую стиральную  машину с сушкой,
хотя у нее уже были две таких.
     Симпатичному   парню  из  универмага  полученные  фотокопии   настолько
пришлись  по душе, что он предложил секретарше за его  счет сменить мебель в
гостиной. Позднее  он  позвонил по  телефону  и  передал полученные сведения
человеку, который работал, как  он считал,  на Человек этот  и в  самом
деле работал в ФБР, последние четыре года - в отделе по  особым заданиям. Он
передал  документы в другой отдел женщине, которая знала, что работает вовсе
не на ФБР,  а  выполняет  специальное задание Государственного департамента,
где она числилась  программисткой. Запершись в офисе, она  ввела в компьютер
полученные данные. Так как на экране монитора при этом ничего не появлялось,
она не  могла определить,  все ли введено правильно.  Но  ее это особенно не
беспокоило,  это была обычная  мера  предосторожности, дабы никто,  кому  не
положено,  не имел  доступа  к информации. Вывести  ее на  экран  можно было
только в Вашингтоне с компьютера Государственного департамента.
     Однако  в  Вашингтон  эта  информация не  попала.  Линия  связи  шла  в
санаторий Фолкрофт, в штате Нью-Йорк, где получением информации ведал другой
эксперт-программист, понятия  не имевший, что это за информация,  откуда она
берется  и  куда  попадает.  Но  он знал,  что  добросовестно  выполняя свои
обязанности,  помогает  широкомасштабному   изучению  влияния  экономических
факторов на уровень здоровья нации.
     Вызвать собранные данные на экран можно было с единственного монитора -
в кабинете  директора  санатория  - Харолда  В. Смита,  руководившего  этими
экономико-медицинскими исследованиями. Под дубовой  крышкой его  письменного
стола  была  вмонтирована панель  управления компьютером. Рядом  -  прорезь,
через которую выходила из компьютера бумажная лента с распечаткой. Лента эта
не  попадала,  как обычно  бывает, в  корзину,  а  проходя  под застекленным
окошечком, видимым только при сдвинутой в сторону крышке стола, направлялась
прямо в устройство для измельчения бумаги.
     Сейчас  панель была сдвинута, а лицо доктора Смита  имело более кислое,
чем   обычно,  выражение.  Он  внимательно   вчитывался  в  угловатый  шрифт
компьютерной распечатки на зеленой бумажной ленте, словно река  текущей  под
застекленным оконцем из печатающего устройства в  измельчитель. Смит мог при
желании вернуть ленту  немного назад, чтобы перечитать текст, но получить ее
в руки было невозможно.
     За  зеркальными   стеклами  оком,  не  пропускающими  любопытные  взоры
снаружи, плескались о берег темные  волны залива Лонг-Айленд, переходящего в
даль Атлантики. Когда-то  люди  пересекли  океан, чтобы жить в новой стране,
стране справедливости  и  правого  суда,  где несколько  бумажных  страниц в
равной  степени  защищали  и  бедных,  и  богатых.  Теперь  эти  бумажки  не
срабатывали,  и правосудие  свершалось далеко не всегда. Оставалась надежда.
Надежда на то, что придет время, КЮРЕ можно будет распустить, и никто, кроме
тех, кто руководил  проектом,  ничего о нем  так  и не  узнает.  Организация
никогда не существовала и существовать не будет.
     Именно поэтому доктор  Смит не  мог  даже  взять распечатки в руки:  не
должно  было остаться никаких  материальных свидетельств существования КЮРЕ.
Компьютерный  текст, как  и  сама организация, был реальным только  в данный
момент, а затем бесследно исчезал.
     - Проклятие! - буркнул Смит и вместе с креслом повернулся к окну, там в
темноте залива мигали  огоньки  судов.  Пальцы  Смита выстукивали  что-то на
обшитом кожей подлокотнике вертящегося кресла.
     - Проклятие! - повторил  он,  продолжая  наблюдать за  огоньками, потом
повернулся обратно к столу в, вернув ленту  назад, перечитал текст. Ничего в
нем, естественно, не изменилось,  и  Смит  понял, что  отменить  вынужденное
решение невозможно.  Мысли его возвратились к временам,  когда  еще не  было
застеклено окошечко с бегущей под ним лентой, ее можно было вынуть из машины
и хранить в запертом ящике стола. Несмотря на все  предосторожности, один из
таких  листков  все-таки случайно  затесался среди других бумаг,  касающихся
официальной  деятельности санатория,  и на него наткнулся  один  из наиболее
толковых помощников Смита, ничего не подозревавший, естественно, об истинном
назначении  Фолкрофта.  В  нем  пробудилось  любопытство,  и однажды,  очень
довольный  собой, он  радостно сообщил Смиту, что  наконец-то понял, чем они
занимаются  на самом  деле.  То,  что  он  рассказал затем начальнику,  было
действительно очень близко к секретным функциям КЮРЕ.
     -  Чрезвычайно любопытно,  -  улыбнулся  в ответ доктор Смит.  - А  что
думают по этому поводу остальные?
     - Какие остальные?
     - Вы знаете, какие. Одному человеку не под силу додуматься да такого.
     - А  мне удалось, - просиял помощник. -  Я  знаю вас, сэр, знаю, что вы
порядочный человек  и никогда  не  ввязались  бы  во  что-то незаконное  или
аморальное.  Я пришел  к выводу, что вы совершаете какое-то доброе дело. Мне
не  хотелось  этому помешать или повредить, и  я решил никого не посвящать в
свое открытие. Да так, к тому же, интереснее, ведь задача была сложной.
     -  Весьма  похвально,  -  сказал  доктор  Смит.  -  Что  ж, надеюсь, вы
сохраните это в тайне.
     - Будьте спокойны, сэр, и желаю вам удачи в вашем благом деле.
     - Благодарю, - откликнулся доктор Смит. - Эта  работа так меня утомила.
Через полчаса уезжаю в отпуск, отдохнуть на побережье, в Малибу.
     - Малибу? Я там родился.
     - Что вы говорите?!
     - Да,  там. Разве вы не читали моего личного дела? Именно там, двадцать
шесть лет назад, в августе. До сих пор не  могу забыть аромат тихоокеанского
воздуха, им, по-моему, и дышится легче, чем атлантическим.
     - Так поедем вместе, - радостно предложил доктор Смит. - Поедем вдвоем,
и не  вздумайте  отказываться.  Я вас  познакомлю со  своим племянником. Его
зовут Римо.
     Вот тогда-то и было застеклено окошечко, и встроен механизм измельчения
бумаги.  Смит ненавидел  себя  за  то,  что он был вынужден сделать со своим
несчастным помощником,  ненавидел вынужденные  жестокость  и  двуличие,  так
противоречащие  его  натуре.  Когда  сотрудник  одной  из  правительственных
организаций пытался шантажировать КЮРЕ,  все было по-другому, гораздо проще,
у Смита было моральное оправдание. А в чем  был виноват доктор Брайтуэйт?  В
том,  что  ему оставалось  жить меньше,  чем  его  коллеге?  В  чем состояло
преступление молоденького помощника? В том,  что он был умен? В том,  что он
был честен, что не лелеял злого умысла? Если бы он захотел нанести КЮРЕ вред
и  передал бы  свои соображения  в  "Нью-Йорк таймс",  то, возможно, был  бы
сейчас жив. Он этого не сделал и был за это наказан смертью!
     Смит выключил  ЭВМ,  и  измельчитель  бумаги подтянул  на  свои  лезвия
несколько  последних  параграфов  текста.  Так древесина  снова обращалась в
древесину, навеки утрачивая свою мимолетную функцию носителя информации.
     Он  посмотрел  на  залив  за окном и бросил взгляд на часы. Через  пять
часов  и двенадцать минут сработает  специальный механизм  на линии связи  и
позвонит  Римо. Нет смысла  ехать  домой,  можно вздремнуть прямо  в кресле.
Вдруг  за это  время появится новая информация, и  не придется отдавать Римо
тот приказ, который должен  быть отдан. Возможно, что специальный "отдел  по
решению   проблем"  Фолкрофта,  работающий  с  условными  символами,   а  не
информацией,  отыщет иное  решение. В  конце  концов,  в этом  и  состоит их
функция  -  оценка  и  проверка  человеческим  разумом  решений, принимаемых
электронным мозгом ЭВМ.
     Им никогда  не сообщали, что означают те или иные символы,  но иногда у
них рождались  конструктивные  идеи,  недоступные машине.  В какие  реальные
действия воплощаются их мысли, они, конечно, не знали.
     Смит закрыл глаза. Остается надеяться, что они придумают иное решение.
     Когда  Смит проснулся, серо-сине-белый залив за окном  поблескивал  под
солнечными лучами. Восемь  утра: через пару минут "отдел по решению проблем"
должен представить результаты  ночной  работы, которые  он  просил  доложить
пораньше. Зазвонил звонок, и Смит нажал клавишу интеркома.
     - Слушаю.
     - Готово, сэр, - послышался голос.
     -  Заходите, - сказал Смит и нажал другую клавишу, бесшумно отомкнувшую
замки  на тяжелой дубовой  двери. Дверь  отворилась,  и  одновременно крышка
стола  автоматически  задвинулась,  скрыв  под  собой  панель  компьютера  и
прищемив Смиту локоть. От острой боли доктор скривился.
     - Что с вами,  сэр? - обеспокоенно спросил вошедший в  кабинет человек,
на вид лет сорока.
     - Ничего,  ничего.  Все в порядке,  - ответил Смит,  безуспешно пытаясь
скрыть гримасу боли. - Что там у вас?
     -  Сэр, основываясь  на взаимоотношениях  всех  групп,  занятых в  этом
контракте по продаже и закупке зерна, мы можем прогнозировать крайне тяжелые
последствия.
     - Понятно, - сказал Смит.
     - Другого исхода быть не может, Если на рынок не  будут  поступать
значительные партии  товара из  других  источников,  то представители  слабо
связанных между собой до этого продавцов зерна смогут, фигурально выражаясь,
приставить пистолет к виску покупателя.
     - Это окончательное решение? - спросил Смит.
     - Да. Но, в принципе, с ростом цен наступит и снижение  спроса, поэтому
рост цен когда-нибудь прекратится. Цены перестанут расти, но будут высокими.
     - А что, если продавец не захочет продавать зерно?
     - Это абсурд, Он обязан захотеть, а иначе зачем захватывать рынок,
ведь этого он и добивался?
     - Думаю, что да. Благодарю вас.
     - Рады быть полезными.
     - Спасибо, вы очень помогли.
     Лишь только  за  посетителем затворилась дверь, Смит ударил кулаком  по
кожаному подлокотнику кресла.
     - Проклятие!
     Римо позвонил в восемь пятнадцать.
     - Римо? - спросил Смит.
     - Нет, Чарли Чаплин, - ответил Римо.
     -  Я рад, что у вас  хорошее настроение. Можете переходить к  следующей
стадии. Придется действовать по чрезвычайному плану.
     - Это тот, о котором вы говорили, что он никогда не пригодится?
     - Да.
     - А, может, просто разбомбим к чертовой матери весь этот съезд?
     - Мне не до шуток, молодой человек.
     - Так вот, слушайте  и введите то, что  я сейчас скажу, в компьютер:  я
этого делать не стану! Придумайте что-нибудь другое. Или я сам придумаю.
     - Римо, мне тяжело просить вас об этом, но, пожалуйста, подготовьтесь к
исполнению чрезвычайного плана. Это последняя возможность,  надеяться больше
не на что.
     - Не на что, значит - не на что.
     - Исполняйте.
     -  Нет, не стану. И  вообще, после того случая со мной, я чувствую себя
подавленным,  как никогда  прежде. У  меня депрессия.  Вам  этого не понять,
потому что это исключительно  человеческие  эмоции. Запомните,  я - человек!
Слышите, сукин вы сын, я - человек!
     В  Чикаго  повесили трубку. Смит забарабанил пальцами по  подлокотнику.
Разговор  лишь на первый  взгляд не предвещал ничего  хорошего. Римо сделает
все,  что обязан сделать, он просто  не может не исполнить свои функции, так
же, как не может съесть гамбургер с глютаматом натрия.


ГЛАВА СЕДЬМАЯ 


     Зал  гудел, грохотал,  люди аплодировали, фланировали по проходам между
рядами  кресел  в поисках знакомых,  пива  или туалета.  Все это  делалось с
энтузиазмом,  причем  наиболее искренне  -  последнее.  На  пост  президента
Международного  братства водителей  выдвигались  три  кандидатуры,  и  после
каждой  объявленной  фамилии центральный проход  немедленно  заполняла толпа
делегатов с  плакатами,  как  на  съезде  политической  партии, и  поднимала
истерический крик, словно победа зависела  от уровня  шума в децибелах, а не
от результатов голосования.
     Объявили кандидатуру Джетро, и Эйб  Бладнер, схватив здоровенный брус с
прикрепленным к нему плакатом,  вместе с  делегатами от своего региона  и от
объединенного совета Нью-Йорка влился в  поток поддерживающих объявленную до
этого кандидатуру молодого  человека  - представителя от  Нэшвилла. Римо  не
стал присоединяться  к  своей делегации и остался  сидеть на месте,  закинув
ногу на ногу и подперев подбородок рукой.
     Спокойная поза человека,  сидевшего среди покинутых  делегатами кресел,
бросалась  в  глаза  как Воздвижение  креста Господня  во время оргии.  Джин
Джетро, приветствуя с  трибуны  своих сторонников взмахами  рук и  улыбками,
через плечо поинтересовался у Негронски:
     - Это кто такой?
     - Тот самый парень, который отделал охрану и делегацию из Аризоны.
     - Так это он,  - проговорил Джетро.  - Подойди к  нему незаметно, когда
сможешь, и передай, что я хочу с ним познакомиться.
     Все  это  Джетро произнес,  не  переставая изливать на толпу восторг  и
упоение.  В это время  на  лице одного  из конкурентов  он заметил фальшивое
выражение безразличия и одарил его одной из своих сверхулыбок.
     Соперник улыбнулся в ответ.
     -  Я тебя выкину из профсоюза!  -  крикнул  он,  не переставая радостно
улыбаться толпе сторонников внизу.
     -  Тебе пришел  конец, старикан! - прокричал в ответ  Джетро, изображая
при этом  настоящий  взрыв  счастья и радости.  - Ты  мертв! Пусть  мертвецы
хоронят своих мертвецов!
     Снизу   из    зала   это    походило   на   дружеский   разговор   двух
приятелей-кандидатов.  Но Римо этого не видел.  Он  ощущал  крики, движение,
возбуждение зала, но не смотрел,  не слушал, а раздумывал, начиная понимать,
что  все  последние  года  обманывал  себя. Чтобы освободиться от этой  лжи,
потребовался обычный гамбургер, который ежедневно едят миллионы, и ничего им
не делается, а для него эта несчастная котлета - смерть.
     Начиная   работать  на  КЮРЕ,  Римо  тешил  себя  мыслью  о  том,   что
когда-нибудь после очередного задания он просто сбежит, но исполнение  плана
постоянно  переносилось на будущее. Не раз он  решал: Ну, хватит! Сегодня же
вечером!
     Вечер наступал  и проходил, за  ним следовали  месяцы,  превращались  в
годы. А  тренировки не прекращались. Каждый  день Чиун хотя бы  немного,  но
влиял  на его сознание, изменяя его, а сознание влияло на тело.  Сам он этих
изменений не замечал. Римо осознавал, что  слегка  отличается от  остальных:
чуть быстрее боксера, посильнее штангиста,  половчее  футболиста,  что тонус
организма у него повыше, чем у большинства жителей планеты.  Но он считал, и
изо всех сил цеплялся за эту мысль, что на самом деле отличие невелико.
     Он лелеял  надежду когда-нибудь обзавестись семьей,  домом и работой  с
девяти  до  пяти  часов.  И  если  быть  настороже,   может   быть,  хотя  и
маловероятно,  удастся прожить десять или  пятнадцать лет обычным человеком,
пока  кто-нибудь из организации не позвонит  в дверь  и  не выстрелит  ему в
лицо. (Если это будет его преемник, то роль пули сыграет рука).
     Десять или пятнадцать лет принадлежать другим, существовать, знать, что
ты нужен людям, а они - тебе. Единственный человек, близкий  ему в настоящий
момент,  если поступит  приказ, прикончит его, так как он профессионал. Римо
беспокоило  сознание  того факта, что если он сам  получит такой  приказ, то
убьет Чиуна, так как это его работа. Он выполнит  приказ и, кстати, выяснит,
сможет ли он справиться с Чиуном, своим учителем.
     Римо ненавидел себя  за это до мозга костей. Кроме цвета кожи ничто  не
отличало его от наемных убийц-ассасинов Дома Синанджу, а цвет кожи -  это на
самом деле никакое не отличие.
     Как было запланировано, делегаты демонстрировали энтузиазм  и поддержку
своих кандидатов в течение двадцати минут, а затем разошлись по местам, Римо
не обратил внимания  на нью-йоркскую делегацию, рассевшуюся  вокруг. Бладнер
устроился рядом и протянул ему какой-то плакат. Римо, не глядя, взял его.
     - С тобой все в порядке, парень? - поинтересовался Бла
     Римо  не ответил. Он  посмотрел  вверх,  где  под  потолком зала  висел
громадный  транспарант, и автоматически сработала мысль о воздушных течениях
под потолком, о  месяцах, в  течение  которых он привык рассматривать воздух
как амортизатор, как  силу, как препятствие и как союзника. Автоматизм мысли
неприятно поразил его. Теперь ему не принадлежит и собственный разум. Что же
удивляться  самостоятельности  тела,  его  рефлекторной  реакции?  Стоит  ли
удивляться  тому,  что  он не  может  съесть обычный  гамбургер с глютаматом
натрия, тогда  как это под силу любому школьнику? Он понял, почему наорал на
Смита, почему криком пытался доказать, что он - человек. Кричать пришлось по
простой причине: ложь требует больше энергии.
     Римо смотрел  наверх,  на транспарант, колеблемый  невидимыми  потоками
воздуха.  Допустим, нижний  брус упадет на сцену,  и если  его направить при
падении  одним из концов вниз... Римо  встал, чтобы  получше разглядеть, как
расположены  ряды  кресел президиума.  Ага, если брус  упадет  как  надо, то
прикончит сидящих на двух первых рядах. Третий ряд не пострадает.
     - Эйб, дай-ка мне повестку дня, - попросил Римо.
     - Чего это ты, парень, вдруг так заинтересовался повесткой?
     - Заинтересовался. Дай мне повестку.
     - Эй, Тони, дай парнишке повестку! - крикнул Бла
     Римо передали небольшую папку с эмблемой профсоюза.
     -  Спасибо,  -  поблагодарил  Римо  и,  не  сводя  глаз со сцены, нашел
распорядок дня на среду. Так: программные выступления, рассмотрение поправок
к  уставу, обращение к  делегатам  сенатора  из Миссури. Не пойдет. Четверг:
обращение  к женам водителей, выступление президента  Американского легиона,
голосование по поправкам. И это не годится. Пятница: выступления президентов
Братства железнодорожников,  Международной  ассоциации  портовых  грузчиков.
Ассоциации пилотов и заключительное обращение министра труда. Отлично!
     -  Слушай,  Эйб,  докладчик,  которому предстоит  выступать, выходит на
трибуну прямо из зала или с самого начала сидит на сцене в президиуме?
     - Приходится сидеть в президиуме от начала до конца, - ответил Бла
- А что?
     - Да просто так. Это же, наверное, тоска зеленая.
     - Парень, тебя ведь никто сюда силком не тащил.
     - Конечно, конечно. Я просто представил  себе, как тоскливо сидеть там,
в третьем ряду, целый день.
     - Выступающий - он вроде почетного гостя и сидит  всегда в первом ряду.
Да, парень, что же  ты мне такой тупой достался? Не обижайся, конечно, но ты
в наших делах ни черта не понимаешь.
     -  Ага,  -  отвечал  Римо,   опускаясь  в  кресло.   Транспарант  вдруг
заколыхался, по нему прошла рябь волн, и он повис неподвижно, а потом  опять
начал  качаться.  Балка,  с которой  свисал  транспарант, была скорее  всего
прикручена болтами. Свет  от ламп,  освещающих  зал,  падает  вниз и поэтому
можно остаться незаметным для сидящих  в зале, если проникнуть под потолок и
сделать с балкой  все,  что задумано. Если будет выступать министр труда, то
для него все может кончиться сломанной спиной.
     В пятницу, перед  закрытием съезда,  Римо  заберется  наверх  и ослабит
крепление балки  так, чтобы любое сотрясение нарушило  ее равновесие, и она,
как  спичка,  аккуратно  установленная  на лезвии  ножа,  рухнула  бы  вниз.
Тысячефунтовая спичка.
     Римо попытался оценить силу сквозняка под потолком. Сами по себе потоки
воздуха  ничего не сделают такому массивному  предмету,  как балка. Придется
один  ее конец отвинтить, а  другой оставить висящим на волоске. Так, а если
эта  громадина  рухнет  раньше  времени?  Римо  посмотрел  наверх  следя  за
поднимающимся к потолку воздушным шариком. Ничего, сойдет, не  так уж  силен
сквозняк.
     Он посмотрел  на  сцену,  где будут  сидеть лидеры профсоюзов  -  люди,
собирающиеся наступить на  горло  Америки. Да, если  Бладнер  не прав насчет
того, кто где будет сидеть, придется действовать по-другому.
     Массовое убийство - крайне рискованное дело и в смысле его организации,
и в плане исполнения. Трудно представить, какой вокруг этого поднимется шум.
На расследование будут брошены все силы. Могут добраться и до КЮРЕ. Но будет
гораздо  страшнее, судя  по объяснениям  Смита, если сработает план создания
суперпрофсоюза.
     Если   кто-то  получит  возможность  контролировать   все  транспортные
перевозки  в   стране  -  а  именно  эта  цель  преследуется   при  создании
суперпрофсоюза транспортников - рухнет  вся экономика  Америки,  а с  нею  и
американский образ жизни. Рост стоимости перевозок  ударит опять по тем, кто
больше  всех страдает от повышения цен,  - по рядовому потребителю.  Цены на
мясо,  овощи и молоко - и так уже достаточно высокие - окажутся недоступными
для тех, кто когда-то был самым сытым народом  мира.  Те, кто существует  на
социальные пособия или  живет на  фиксированную зарплату, окажутся на  диете
населения голодающих стран. Повышение стоимости перевозок вызовет рост  цен.
Рост цен  приведет к росту  заработной платы.  Последует  невиданная  доселе
инфляция.  Деньги в магазины  народ  понесет в сумках, а продукты домой -  в
кошельках. А  если  суперпрофсоюз  забастует,  безработица  времен депрессии
тридцатых годов покажется детской игрушкой. Или суперсоюз  уничтожит  нацию,
или   нация   уничтожит   его   принятием   соответствующих  законодательных
ограничений.  Профсоюзное движение, позволившее  рабочему почувствовать себя
человеком, будет обречено.
     На другой чаше весов - жизни четырех профсоюзных лидеров. Если не найти
другого выхода  - гибель их неизбежна.  Римо  сфокусировал внимание на балке
транспаранта.
     - Слушай, Эйб.
     - Чего тебе, парень?
     -  А  почему ты думаешь, что Джетро не сможет победить? Что  может  ему
помешать?
     - Во-первых,  Новая  Англия,  у  них  там настоящий  блок.  Этот  самый
Маккалох, их лидер, он  против Джетро, на дух его не переносит. Они пытались
надавить на меня, да  не вышло. Но Маккалох все равно будет бороться  против
Джетро, их блок поддержит любого, лишь  бы только не нашего кандидата. Нам с
ними не справиться.
     Римо огляделся вокруг.
     - Покажи мне Маккалоха.
     Не поднимаясь с места, Бладнер ткнул пальцем куда-то вперед  и направо,
указывая сквозь спину широкоплечего делегата в белой рубашке, сидящего перед
ними
     - Вот там,  рядов за двадцать от  нас, в секции, где сидят Массачусетс,
Мэн, Нью-Гемпшир и Вермонт. Они  все заодно. Ты его  отсюда не разглядишь, а
вот  видишь, там мужики все  ходят взад и  вперед по проходам и подходят все
время к одному  и  тому же месту. Там  сидит человек,  ростом под два метра,
рыжий, за сто тридцать кило весом. Это и есть Маккалох.
     Римо встал ногами на сиденье кресла, но ничего не увидел.
     - Ничего подобного я там не вижу.
     - Посмотри внимательней, - ответил Бла
     - Эй, сядь! - раздался голос сзади. - Мне ничего не видно.
     Вглядываясь на двадцать рядов вперед, Римо наконец разглядел  делегацию
Новой Англии, но Маккалоха видно не было.
     - Приятель, я тебя по-хорошему прошу, сядь! - снова раздался бас сзади.
     - Римо, садись. Потом  сходишь туда, - сказал  Бла -  А ты  оставь
парня в покое, он сейчас сядет.
     По ряду,  где сидели делегаты Массачусетса,  пробирался  похожий на шар
человек  в  белой  спортивной  рубашке  и  брюках,  напоминающих  чехол  для
дирижабля. Может он остановится поговорить с Маккалохом?
     -  Эй,  ты!  Получай! -  послышался  сзади  голос, и Римо ощутил легкий
шлепок по заду.  Поймав за спиной провинившуюся руку, Римо раздробил суставы
пальцев. Его не интересовало происходящее сзади, а вот замеченный им толстяк
впереди  наклонился и, кажется, собирался с кем-то заговорить. А, черт! Нет.
Он  просто сел  на место. Где же  этот проклятый Маккалох?  Придется сходить
туда. Римо слез с сиденья и заметил, что Бладнер удивленно глядит на него. А
позади  высоченный  здоровяк вцепился левой  рукой в правую, будто  стараясь
перекрыть  ток  крови  к  кисти.  Лицо  было  искажено   гримасой  боли.  Он
приплясывал на месте,  переминаясь с одной ноги  на другую. Римо взглянул на
его  руку. Ага,  кто-то  раздавил  соседу сзади  суставы  пальцев.  А,  это,
наверное, тот самый мужик, что шлепнул его по заду! Точно, это он и есть.
     - Опусти руку в холодную воду, - посочувствовал ему Римо и, извинившись
за беспокойство, протиснулся мимо Бладнера,  застывшего на месте с раскрытым
ртом.
     -  Нечего  было  лезть  к  парню, -  сказал  Бла  - Не  надо  было
приставать.
     Римо протиснулся  к рядам,  занятым  делегацией Массачусетса. В поисках
Маккалоха он вертел головой, звал его, ругался, но Маккалоха не было.
     - Эй, слушайте, а где же Маккалох? - поинтересовался Римо у окружающих.
     Толстяк, перед этим пробиравшийся вдоль ряда, крикнул в Ответ:
     - А сам-то ты кто такой?
     - Римо Джоунс, делегат от Нью-Йорка.
     - Его тут нет.
     - А где он?
     - Он ушел.
     - Это у тебя значок с Джетро? - спросил Римо.
     - Нет, с Элвисом Пресли!
     - А для неграмотного ты довольно  сообразительный,  -  сказал Римо,  не
придумав ничего пообиднее.
     - Сам ты дурак! - заорал толстый. - Сам неграмотный! Педик!
     Так закончилось обсуждение проблем профсоюзного движения.
     Бладнер  чрезвычайно  заинтересовался сообщением  о значке и о том, что
Маккалоха нигде нет. Присмотревшись, он обнаружил, что все делегаты от Новой
Англии надели значки с изображением Джетро.
     - Вот  почему мне показалось, что  в  толпе, когда  мы  демонстрировали
поддержку Джетро, я заметил ребят из делегации Новой Англии! Значит, так оно
и было.
     - По порядку ведения! - изо всех сил закричал вдруг Бла - Господин
председатель!   По   порядку   ведения!   Заявление   делегации   Нью-Йорка,
объединенных советов и региональных организаций!
     Председатель дал слово коллеге из Нью-Йорка.
     -   Господин    председатель,    братья,   коллеги.   Позор!   Вопиющая
несправедливость! - грохотал  Эйб-Ломик  Бла  -  Безобразие!  На  нашем
съезде до сих пор надлежащим образом не представлено изображение величайшего
борца за права  рабочего человека. Я  говорю о  самом выдающемся, честнейшем
человеке  во  всем  Международном  братстве  водителей!  Это  Юджин  Джетро,
который, несомненно, станет следующим президентом нашего...
     Голос  Бладнера утонул в восторженных  воплях, за которыми  последовала
бурная демонстрация  сторонников Джетро. Председатель звонил  в колокольчик,
призывая к порядку демонстрантов и делегацию Нью-Йорка, но безуспешно.
     Эйб Бладнер горделиво уселся на место посреди вызванного им хаоса.
     - Спасибо за информацию, парень, - сказал он Римо.
     Но Римо его не слышал. Он  пытался догадаться, когда  была  установлена
поддерживающая транспарант балка: еще во время постройки здания или недавно?
Когда собираешься обрушить такую штуку на чьи-то головы, нужно предусмотреть
все.


ГЛАВА ВОСЬМАЯ 


     Три духовых оркестра на паяную  мощь наяривали шлягеры. Плотные дамы  с
покрытыми лаком прическами  и столь же неподвижными лицами  держали под руку
своих не менее  плотных мужей,  одетых  в  черные смокинги, белые  рубашки и
галстуки-бабочки.  Кое-где  мелькали пестрые смокинги.  Кое-где  можно  было
заметить даму  в каком-нибудь  капоте.  Кое-где встречались люди  не  только
среднего возраста и среднего класса. Но только кое-где.
     Торжественная   церемония   по   случаю  избрания  Джина   Джетро  была
мероприятием  "семейным", как раз по вкусу среднему классу, а  встречавшиеся
кое-где люди  с рогами или в  шляпах делали ее еще более похожей на типичные
новогодние торжества, которые проходят по всей Америке.
     Все водители  грузовиков  - люди семейные, такими же были избранные ими
делегаты съезда,  как  и  остальной  рабочий  люд  Америки,  с  его  домами,
телевизорами, переживаниями и  уровнем жизни, невиданным доселе  ни в  одной
стране мира. Ни одно  государство не смогло  дать так много своему  рабочему
люду.  А народ  послал  человека  на  Луну и выиграл мировые  войны на  двух
океанах сразу, чего не удавалось ни одной стране. Да, иной работяга не прочь
был  стащить  из кузова грузовика ящик виски.  Да, кое-кто мог бы украсть  и
весь  грузовик. Но  все съезды  осенял звездно-полосатый  флаг,  и, если  ты
оказался  в беде,  всегда  находились  люди,  готовые подставить плечо.  Они
кормили семьи, одевали жен и детей и прижимали ладонь к  груди, когда звучал
гимн "Звездно-полосатый флаг".
     Мало  кто из них  сумел  бы  объяснить, как Джин Джетро  смог стать  их
президентом.  Некоторые в  разговорах  с друзьями  признавались, что если бы
по-настоящему  верили  в  победу Джетро,  то  голосовали бы  за  кого-нибудь
другого.   Однако  после  третьего  коктейля  или  виски  со  льдом  будущее
Международного братства  водителей начинало казаться  не таким уж и мрачным.
Джетро победил. Для этого нужна голова.  Он умеет договариваться с людьми. И
для этого нужна  голова. Он ловко обходится с прессой. Для этого тоже  нужна
голова.  Правда, он странно  одевается и  странно говорит. Ну  и что?  Разве
Мохаммед Али  слегка  не  смахивает  на  гомика? А посмотрите-ка на  него на
ринге! Так  делегаты тешили  себя  смутными надеждами до того момента, когда
Джин Джетро - самый молодой президент профсоюза водителей за всю его историю
- вместе с возлюбленной появился на торжественной церемонии.
     Раздавшиеся было  приветственные выкрики застыли  на  губах  делегатов.
Первыми смолкли  их жены. Да,  Джетро снова  начудил - он  был одет в  синий
бархатный комбинезон, открытый спереди до пупа.
     Но  то,  что  было  надето на его  подруге-блондинке,  было открыто  от
пупка... Она  посылала  в  зал  воздушные поцелуи.  Светлые  волосы свободно
падали на плечи.
     Дамы стали  выражать  мужьям недовольство. Некоторые - толчком локтя  в
бок, некоторые - ледяными взорами. Одна из них стерла улыбку с  лица супруга
при помощи коктейля, который весь вечер держала в руках.
     - Позор! - произнесла одна.
     - Я думала, что он, став президентом, хотя бы женится на ней, - сказала
другая.
     - Не могу поверить своим глазам, - добавила третья.
     Дело было отнюдь не в том, что этим людям был чужд инстинкт продолжения
рода, просто в их среде вопросы секса не  принято было обсуждать в смешанной
компании. "Смешанной"  означало, что присутствуют мужья  и  жены. Почти  все
мужья  имели связи на  стороне, хотя бы с  местными проститутками.  Женщинам
разговоры с подругами и  сласти заменяли любовные интрижки. Но внести "такой
разврат" в почти семейное торжество - это было слишком! Так не делается.
     -  Ах,  этот твой президент! -  прорычала  госпожа  Негронски.  -  Твой
президент и эта шлюха!  Не  знаю, что за извращенцы охмурили вас, водителей,
но скажу тебе, Зигги, что теперь тебе  не удастся прикоснуться ко мне своими
грязными руками, пока рак на горе не свистнет!
     Негронски пожал  плечами.  Это была не самая страшная угроза  на свете.
Плохо  только, что жена к тому  же перестанет с ним разговаривать, как будто
эти две вещи взаимосвязаны.
     Госпожа  Бладнер,  едва  взглянув  на  стройную  полуобнаженную  фигуру
подружки Джетро, почувствовала сильнейшую депрессию, для преодоления которой
решила  опять взяться  за  еду. Угнетенная  своим  весом  и  возрастом,  она
припомнила мужу все  его проступки и сообщила,  что  еще тогда, в 1942 году,
прежде  чем  выходить  за  него, ей  надо  было  сообразить,  что  он  будет
голосовать за  эксгибициониста, которому  место  в тюрьме.  Таким людям  нет
оправдания, они должны  находиться за  решеткой. Тех, кто проламывает другим
головы  монтировкой,  можно простить:  в этом,  по  крайней мере, нет ничего
неприличного.
     Госпожа Пигарелло  внимательно оглядела человека, за которого голосовал
ее  муж, и его  подругу и тронула супруга за плечо. Когда  он обернулся, она
плюнула ему в лицо.
     Фанфары  и барабаны  духовых  оркестров  прогремели  приветствие,  и  к
микрофону  подошел  Джин Джетро.  Одинокие  аплодисменты подчеркнули  тишину
зала.
     - Привет, ребята! - начал Джетро.
     Молчание.
     - Я  рад, что  мы собрались вместе и празднуем победу. Победу не только
водителей  Америки,  победу  всего американского  народа. Вместе  мы свернем
горы. И я должен сказать вам: большое спасибо!
     Раздалось несколько хлопков.
     - Сейчас, по-моему, настало время  поговорить об оплате  нашего  труда.
Пилоты водят самолеты и  зарабатывают  больше  тридцати  тысяч в год.  Докер
может  за  год  принести  домой   восемнадцать  тысяч.  Если  наш   водитель
зарабатывает пятнадцать тысяч,  это  считается  хорошо.  Но я  думаю  иначе,
потому что не вижу большой разницы между человеком, который перемещает грузы
по  земле,  и тем, кто перемещает их, например,  с  корабля  на  берег.  Нет
принципиальной  разницы и  между водителем, ведущим автомобиль по  дороге, и
пилотом, ведущим свою машину в небе.
     Слишком  долго  мы  воспринимали  все  это,  как должное, слишком долго
считали, что  пара сотен  долларов в неделю  - нормальная зарплата.  Слишком
долго  члены  нашего  союза возвращаются домой  измотанными  физически  и  с
нервным стрессом, и  все это  -  за  пару  несчастных  сотен в неделю,  если
удается столько заработать.
     Джетро помедлил, давая аудитории возможность осмыслить сказанное.
     - Давай, Джин, давай! - раздался в зале женский крик. - Говори дальше!
     - Наш профсоюз - самый крупный и влиятельный в стране. В мире.
     Зал   стал   наполняться   радостными   возгласами.   Воздух   пронизал
одобрительный свист. Аплодисменты стали переходить в ритмичную овацию.
     Джетро поднял руку, успокаивая зал.
     - Нам  говорят,  что  водитель грузовика  не заслуживает двадцати  пяти
тысяч в год.
     Крики радостного изумления. Аплодисменты.
     - Но я отвечу  им так: если вы хотите есть, если вы  хотите пить молоко
или содовую, или что-то еще, если вам  нужен телевизор или новый автомобиль,
вам  придется платить  водителям по двадцать  пять тысяч  в год. А  водители
смогут  платить  своим представителям - я имею в виду выборных  работников -
столько, сколько они заслуживают, защищая интересы всех членов профсоюза, От
ста  тысяч  в  год  бизнес-агентам  до  ста  двадцати пяти  -  руководителям
региональных отделений профсоюза.
     Наступила  полная  тишина.  Цифры  были  чересчур  хороши,  чтобы  быть
правдой.
     - Многим  из  вас  покажется,  что это многовато,  что нам  столько  не
заработать. Многие  подумают,  что это только пустые обещания. Но  позвольте
задать  вам один  вопрос: кто из  вас верил, что я  стану президентом нашего
союза? Поднимите руки. Опусти  руку,  Зигги,  ты  еще вчера говорил, что  мы
окажемся за решеткой!
     Смех в зале.
     -  К пятнице вы  убедитесь,  что  очень скоро мы  заставим  всю  страну
плясать под нашу дудку. В пятницу  вы  поймете,  почему минимальная зарплата
водителя будет не менее двадцати пяти тысяч, если мы того захотим. В пятницу
вы увидите, как я  это сделаю. Обещаю вам. Если этого не случится, клятвенно
обещаю вам тут же подать в отставку. Обещаю. А я всегда выполняю обещания.
     Джетро опустил руки и устремил взгляд в зал. Стояла звенящая тишина. Но
вот  кто-то  зааплодировал  и  зал   взорвался.   Сцену  заполнили  женщины,
стремящиеся поцеловать  руку Джетро.  Они  отталкивали своих  мужей, которые
жаждали пожать ту же руку. Заигравшая было духовая  музыка потонула в криках
и воплях восторга водителей и их жен.
     - Дже-тро!  Дже-тро! Дже-тро! - скандировала толпа. В толчее с подружки
Джетро сорвали  блузку,  но  никто не подумал возмутиться. Все  было видно и
раньше. И потом, может, это входит теперь в моду.
     Получив достаточную дозу обожания, Джетро грациозно ускользнул от своих
новообретенных поклонников и подозвал Негронски.
     -  Зигги,  -  сказал  он,  когда  они  оказались   за  кулисами,  чтобы
переговорить, - а где этот делегат из Нью-Йорка?
     - Я попросил его прийти.
     - И что же?
     - Ничего. Он сказал что-то вроде "теперь уже все равно".
     - Послушай, что-то он кажется мне странным. О нем рассказывают какие-то
непонятные  вещи.  Так вот,  завтра  в  полдень  он должен  быть  у  меня  в
апартаментах, или пусть его вообще больше не будет. Возьми с собой Пигарелло
и  ребят из делегации Новой Англии. Пусть слегка замарают руки. Если Бладнер
попытается вмешаться, сообщи мне, я с ним разберусь.
     - Бладнер наверняка не даст в обиду одного из своих людей.
     - По-твоему этот Римо Джоунс похож на человека Бладнера?
     - Но у него документы...
     - Я доверяю  своей интуиции больше, чем чернилам. Бладнер, по-моему, не
станет особо возражать, если мы приколотим этого Джоунса на бампер грузовика
и въедем в стену. Я в этом уверен.


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ 


     В среду утренние газеты в своей обычной манере рассказывали об избрании
Джетро. Римо решил  прочесть заметки Чиуну. Мастер Синанджу обожал  газетные
истории.  Они были  так же  милы ему, как телесериал -  "мыльная опера" - "В
предрассветный  час",  как другие телеспектакли: с плохими людьми и хорошими
людьми, с драматическими происшествиями, которые должны произойти и привести
к  еще  более драматическим  последствиям,  с пикантными причинами  событий,
которые  так и не произошли,  и с "песнями" политиков, террористов, деятелей
профсоюзов и президентов ассоциаций.
     "Песнями" Чиун  называл велеречивые  высказывания и мысли -  сотрясение
воздуха,  не  имеющее  ничего  общего  с реальной жизнью. Чиун говорил,  что
правда жизни убивает красоту "песен".
     - Читай, -  распорядился Чиун и опустился на пол в позе лотоса. Складки
кимоно живописно обрамляли его хрупкую фигурку.
     - Чикаго, - начал Римо. - Заголовок: "Прощайте, пивные  животы и  еда в
придорожных кафе.  Привет, расклешенные брюки  и новое  мышление".  Вчера на
съезде  Международного   братства  водителей   новым  президентом  профсоюза
неожиданно  для всех  был  избран двадцатишестилетний  Юджин В.  Джетро. Так
завершилась  напряженная двухмесячная  кампания,  во  время  которой  Джетро
проявил себя  зрелым политиком  с мягкими  манерами. Вот  что  сказал Джетро
нашему корреспонденту:
     "Время грубой силы  закончилось. Вместе с лошадью и фургоном  в прошлое
отошел образ грубияна-водителя, всегда готового к драке. Мы - новый профсоюз
с  новыми   принципами  отношений.  Мы  хотим  добиться   взаимопонимания  с
окружающим  миром.  Нас  не собьют с избранного пути силы реакции, расизма и
беспринципности. Отныне наши грузовики  мчатся  к лучшему будущему  для нас,
наших семей и наших соседей.
     Результаты  голосования дают мне  мандат  на перемены.  Не  вдаваясь  в
детали, скажу, что Америке нужен новый, единый транспортный фронт".
     Чиун довольно кивнул.
     - Есть там что-нибудь о Вьетнаме? О нем бывают самые красивые песни.
     - Очередное наступление наших.
     - Читай.
     Римо прочел, и Чиун опять кивнул.
     -  Почему ваше правительство  не поддерживает Север? У вас полно денег,
почему бы и нет?
     - Потому, что там коммунисты, Чиун.
     - Коммуниста, фашисты, демократы, монархисты или анархисты - все едино.
Главное  -  победить. Даже  ты  должен  это  понимать.  Но Америка  - страна
глупцов. К тому же, пора обедать. Сегодня приготовим утку.
     - Жареную?
     - Нет, паровую.
     - Где же я тебе достану паровую утку?
     - Приготовим ее дома. Я добавлю особенных специй.
     - Ладно, - согласился Римо.
     - Купи утку весом семьдесят две унции.
     - Чиун, уток унциями  никто  не  взвешивает, ты  это  прекрасно знаешь.
Куплю на килограмм.
     -  Нет. Семьдесят две  унции,  -  уперся Чиун, не желая  ввязываться  в
обсуждение  западных  мер  веса. К тому  же, настало время  очередной  серии
"мыльной оперы".
     Когда Римо выходил из гостиницы, к нему приблизился какой-то толстяк  с
большой бородой, назвавшийся  Пигарелло,  и сообщил, что  его  хочет  видеть
Джетро. Он сказал, что Джетро недоволен поведением Римо, который не появился
на вчерашней торжественной  церемонии. Но  Джетро - человек не злопамятный и
простит Римо, если тот согласится прийти прямо сейчас. Что может быть важнее
встречи с новым президентом Международного братства водителей?
     - Утка в семьдесят две унции, - отвечал Римо.
     - Чего? - спросил Пигарелло.
     - Слушай, отстань от меня, а? - огрызнулся Римо.
     Ничего, если Пигарелло прогуляется вместе с Римо?
     - Сколько влезет, - последовал ответ.
     Пигарелло знал короткую дорогу к магазину, торгующему птицей.
     "Хо-хо-хо!" - сказал себе Римо.
     - Отлично, - сказал Римо Пигарелло.
     - Вон по тому переулку, - сообщил Пигарелло.
     "Хо-хо-хо!" - сказал себе Римо.
     - Понятно. Пошли вместе? - спросил Римо Пигарелло.
     Нет, Пигарелло не мог. Ему нужно было срочно явиться к Джетро.
     -  Ладно,  после разберемся,  - сказал  Римо. -  Как  ты думаешь,  тебе
потребуется обычный гроб или полуторный?
     - Хо-хо-хо! - неуверенно хохотнул в ответ Рокко-Боров Пигарелло.
     "Хо-хо-хо!"  - подумал Римо, махнул  на прощание рукой и вошел в узкий,
шириной не более грузовика, переулок. Интересно, интересно. Это был тупик.
     Интересно,  интересно.  Двери  в домах  по обе  стороны  переулка  были
заперты.  И  еще  раз  интересно: с улицы в  переулок  заворачивал громадный
трехосный  тягач с  полуприцепом. Капот возвышался почти  на  четыре  метра.
Грохоча дизелем, грузовик тянул за  собой  сверкающий металлический  трейлер
длиной с хороший дом.
     Чтобы въехать в переулок, ему пришлось развернуться под  прямым  углом.
Между боками дизельного монстра и кирпичными стенами домов справа и слева не
оставалось свободного места. С треском отлетели большие зеркала заднего вида
по обе стороны кабины. И тут Римо обнаружил нечто на самом деле  интересное.
Он допустил хрестоматийную ошибку начинающего, недооценив противника.
     Римо считал, что это обычный тягач с обычным  бампером впереди. Но  эта
ревущая штука оказалась на поверку инструментом, специально созданным на его
погибель. Спереди был бампер, но он был нарисован! Были фары, но и они  были
нарисованы. Все было фальшивым, но не  в этом  дело.  Под бампером виднелось
темное  пространство,  через  которое  Римо  и  рассчитывал  ускользнуть   и
проползти между  колесами, и которое тоже  оказалось нарисованным, как и все
остальное, на высоченной стальной  плите, укрепленной вертикально, наподобие
ножа  бульдозера.  Плита  эта  надвигалась  на  Римо, находясь всего  лишь в
тридцати сантиметрах  над мостовой.  Тридцати сантиметров должно хватить. Но
тут  плита  с  грохотом  опустилась  и   заскользила  по  бетону,  откалывая
разлетающиеся во все стороны кусочки. Все. Снизу не выбраться.
     Воздух был давяще  душен. Стены выходящих  в переулок домов сотрясались
от  движения  грузовика-чудовища,  неотвратимо  ползущего   вперед,   словно
громадный поршень, впритирку входящий в гигантский цил  Римо оказался в
тесном  пространстве,  ограниченном  позади  и  по  бокам  тремя  кирпичными
стенами, а спереди  - стальной махиной  надвигающегося автомонстра. Удушливо
запахло выхлопными газами. Римо бросил взгляд  на дом слева. Там был карниз,
на  который  можно попытаться  забраться.  Но,  глядя на  этот  карниз и  на
надвигающуюся  стальную плиту, Римо,  которого  учили не  делать двух  вещей
одновременно, поскользнулся  и упал. Четвертая  стена продолжала двигаться и
уперлась в  ботинки  Римо,  заставила  его  вскочить на  ноги  и  отступить.
Отступить  мимо дверей,  в которые минутой  раньше еще можно было вломиться,
если бы не самоуверенность Римо.
     Грузовик наступал, толкая  перед собой баки для мусора. Когда  стальная
стена встретится с кирпичной, баки сомнутся в лепешку, а Римо будет размазан
по кирпичу. Движущаяся стальная панель срезала неровность бетона, и мимо уха
Римо просвистел отколотый кусок.
     Оставалось меньше  трех метров. Подметки Римо были скользкими от  пятен
машинного масла на мостовой. Два метра. Стальная стена загородила свет,  и в
оставшемся пространстве стало сумеречно. Римо сбросил скользящие  ботинки  и
ринулся  на  стальную  плиту  с  нарисованными  деталями  автомобиля-тягача.
Ускорение,  прыжок, руки  пошли  вверх,  пальцы уцепились за верхнюю  кромку
стальной панели. Римо,  словно  кошка, одним движением  перелетел  на  капот
грузовика и  оказался нос к носу с двумя потрясенными его появлением людьми,
сидящими в кабине. Обоим крайне не повезло.
     С  глухим  ударом  грузовик  врезался  в  стену,  заставив содрогнуться
строения по бокам. В момент удара  Римо подпрыгнул и находился  в воздухе на
высоте  не  более трех сантиметров. Водители стукнулись лбами о стекло, хотя
старались удержаться на месте.  Римо  аккуратно приземлился.  Двое  в кабине
попытались выбраться наружу, но двери не открывались, блокированные стенами.
     Человек,  сидевший  рядом  с  водителем,  опустил  стекло  и  попытался
выбраться через окно, но застрял.
     - Ты проиграл,  - сказал Римо. Изо  рта, носа  и даже  глаз застрявшего
неожиданно хлынула  кровь.  В  этом не  было ничего удивительного: череп был
расплющен  между  кирпичной стеной  и рукой, твердой как сталь и быстрой как
пуля.
     Водитель тоже  не мог  пролезть  в  окно кабины.  Пухлое  красное  лицо
исказила  гримаса ужаса.  Он перебрался  к  другому  окну,  но в нем  висело
застрявшее тело.
     -  Ну  ты  и  влип,  приятель, -  сказал  Римо  и  подобрался поближе к
водителю.  Ожидая удар,  тот закрыл лицо руками. Удара не последовало,  и он
отважился глянуть  между пальцами. Римо по-прежнему внимательно наблюдал  за
ним, словно  обдумывая шахматный ход. Без  ненависти,  без  злобы,  просто с
интересом.
     -  Ты собираешься выбираться или мне за тобой лезть?  - поинтересовался
Римо.
     Водитель сунул руку под панель приборов и вытащил пистолет сорок пятого
калибра. Но стрелять было  не в  кого.  Куда  делся  этот чертов  псих?  Тут
водитель ощутил на шее прикосновение руки и больше уже не чувствовал ничего.
     Римо  выбрался на плоскую металлическую крышу  трейлера. Тремя  этажами
выше из окна высунулась любопытная голова.
     - Водители-стажеры! Не туда свернули! -  крикнул Римо и спрыгнул  вниз,
отвесно вниз,  чтобы сила  инерции не потянула его вперед. Коснувшись земли,
он  как  ни  в  чем ни бывало пошел  прочь,  оглядываясь,  как  и  остальные
прохожие, на застрявший в переулке грузовик.
     - Что творится в Чикаго с уличным движением! - вслух возмутился  Римо и
вдруг заметил  невдалеке знакомую  походку своего "друга"  Борова,  которому
теперь  уже  точно  понадобится полуторный  гроб. Пигарелло  подождал,  пока
грузовик  не  уперся  в стену  тупика,  и, не оглядываясь, в отличие от всех
прохожих,  пошел прочь.  Римо быстро нагнал  Пигарелло и  пошел позади шаг в
шаг. Пигарелло украдкой, насколько позволяла похожая на репу фигура,  юркнул
в  четырехдверный  седан. Когда он открывал переднюю  дверь, Римо  синхронно
открыл заднюю, чтобы совпал звук, и, так же как и Боров,  оказался в машине.
И Пигарелло,  и  водитель  сидели,  уставившись  прямо  перед  собой. На шее
водителя  выступили капельки пота. Римо прилег, чтобы его  не было заметно в
зеркале заднего вида.
     - Все, Зигги. Парню капут.
     -  Хорошо, - ответил  водитель, тронул машину с места и влился в  поток
автомобилей.  Навстречу промчались с  включенными  сиренами две  полицейские
машины.
     -  Знаешь,  - сказал водитель,  -  я  никогда раньше  такими  вещами не
занимался,  и  никто из  наших в такие  дела не лез. Мне это  не по душе. Не
нравится, и все  тут.  Я  не думал,  что дело  зайдет  так  далеко. А теперь
пойдет: один, потом - другой, третий... Не профсоюзное это дело.
     - У тебя жратвы хватает? - спросил Боров.
     - Хватает. Ну и что? И раньше хватало.
     -  Никто не заставлял тебя и не  совал пистолет под  нос. Ты ведь давно
занимаешься   темными   делишками.  Мы  ими  занимаемся,  крупные   компании
занимаются, ростовщики, букмекеры. Все.
     - Раньше  я ничего подобного  не делал. И  большая  часть моих коллег -
тоже.
     - Ну и что?
     - Ничего. Мне это не по душе.
     - Ай-ай-ай! - сказал Боров. - Подумаешь, чистюля нашелся!
     Автомобиль с двумя подручными Джетро и  с человеком, с которым  им было
поручено расправиться, въехал в подземный гараж гостиницы. Джетро уже ожидал
их и одарил фирменной улыбкой.
     - Ну, как дела?
     - Нормально. Все получилось, как и было задумано, - ответил Боров.
     -  Отлично.  Я  не переношу  жестокости.  Она нарушает естественный ход
жизни, -  сказал  Джетро. Боров озадаченно  глянул  на  руку, которую Джетро
протягивал в окно автомобиля, и собрался было ее пожать, но  рука потянулась
куда-то  на заднее  сиденье.  Рокко-Боров Пигарелло  обернулся и...  потерял
сознание.
     - О, Боже милосердный! - вырвалось у  побледневшего Зигмунда Негронски,
который  только  теперь  заметил,  что  на  заднем сиденье  кто-то  есть,  и
неожиданно понял,  что это тот самый человек, по  поводу смерти которого  он
так переживал. - Господи!
     Римо пожал руку Джетро.
     - Хм, - буркнул Римо. - Ты. Я так и думал.
     -  Здорово,  приятель! - изобразил  радость  Джетро. Он  был в  светлой
мадрасской рубаке, на шее болтались бусы.
     - Я пошел, - сказал Римо. - Спешу!
     - Эй, малыш, не торопись, я хочу ввести тебя в нашу семью.
     - Мне надо бежать, - отозвался Римо.
     - Я предлагаю тебе работу.
     - У меня важное дело, - сказал Римо.
     - Нет ничего важнее, чем дела нашего профсоюза,  - сказал Джетро.  Римо
выскользнул из машины и направился к выходу. Джетро пошел следом.
     - Стой! Подожди, - позвал Джетро. - Куда ты так спешишь?
     -  Покупать  утку в семьдесят  две унции,  - ответил  Римо. На улице он
остановил женщину  и  поинтересовался, не знает ли она, где поблизости  есть
магазин, торгующий  птицей.  Супермаркет, что ли?  Нет,  магазин,  торгующий
птицей. В  двух кварталах отсюда, женщина  ткнула  пальцем  на  восток. Римо
пошел по указанному направлению, а  новый  президент Международного братства
водителей последовал за Римо.
     - Два квартала на восток, - повторял Римо. - Два квартала на восток.
     -  Перед   нашим  союзом  блестящее   будущее.  Перед  тобой  откроются
грандиозные  перспективы.  Будем разъезжать  по  всему миру. Что  ты  на это
скажешь?
     - Вот он,  -  Римо показал  пальцем  на  витрину,  где  висели гирлянды
желтоватых птичьих тушек.
     - Скажу по правде,  о тебе ходит  много  разных слухов, и я тебя слегка
подозревал. Решай: войти  в  мою команду или  распроститься с  профсоюзом. Я
играю в открытую, будь и ты со мной откровенен.
     - Мне нужна утка на килограмм, - сказал Римо продавцу.
     - Потроха будете брать?
     - Да, пожалуй.
     -  Послушай,  - прошептал Джетро.  - Я  готов пойти дальше. Открою тебе
секрет: если бы  ты  не  согласился  прийти  ко  мне  вместе с  Пигарелло  и
Негронски, то сейчас был бы трупом. Видишь, я ничего не скрываю.
     Римо потянул себя за мочку уха.
     - Что-то эта утка с виду маловата для килограмма.
     -  В  ней точно  килограмм веса,  -  сказал  продавец, вытирая  руки  о
заляпанный птичьими внутренностями белый передник.
     - Если так - ладно, - сказал Римо продавцу.
     - Ну,  хватит. Ты выводишь меня из  терпения. Последний  раз предлагаю:
или иди ко мне в помощники, или...
     Римо внимательно посмотрел на Джетро, в раздумье прикусив губу.
     - Как по-твоему, в этой утке есть килограмм? - спросил Римо.
     - Господи-Иисусе, - простонал Джетро. - Да что с тобой?! Таких, как ты,
я еще не встречал!
     - Так есть в ней килограмм или нет?
     Джетро пожал плечами.
     - Ладно. Дай взглянуть.
     Он привстал на цыпочки и заглянул за прилавок, где продавец в это время
заворачивал тушку в толстую белую бумагу.
     - Да, точно килограмм. Теперь решай: работа у меня или смерть.
     -  Да ты же ничего толком не видел, глянул только краем глаза! - сказал
Римо. - Можно ли вообще  тебе  доверять? Ты знаешь  толк в дичи? В  утках ты
разбираешься? В чем ты вообще разбираешься?
     - Ладно, - ответил Джетро. - Это, в конце концов, твоя жизнь, а не моя.
- Он еще раз недоуменно пожал плечами и пошел к выходу.
     - Эй, милашка, а грузовик-то не сработал!
     Джетро остановился как вкопанный, словно налетев на невидимую стену, и,
разинув рот, уставился на Римо.
     - Смешной грузовик в несмешном переулке. Не сработало! А с  Пигарелло я
приехал, чтобы выяснить, кто его послал, хотя и догадывался заранее.
     Римо взял у продавца сверток и оценивающе покачал на ладони.
     - И  все-таки маловато весит! - сказал он и, пройдя мимо остолбеневшего
Джетро, оказался на улице.
     Джетро догнал его,  когда Римо с риском для жизни пересекал наводненную
автомобилями проезжую часть. Лицо Джетро - обычно спокойное  - являло сейчас
красную маску ярости.
     - Ну хорошо, сукин сын! Твоя цена!
     - Я подумаю, ладно?
     - Вот что. Если хочешь вновь встретиться со  своим диетологом-китаезой,
думай быстрее. Да. Я послал к нему  своих ребят, Так что, если он тебе нужен
вместе с его диетами, без которых тебе, судя по всему, не обойтись, иначе ты
бы не таскал его за собой, быстренько называй свою цену.
     - И сколько народу ты к нему послал?
     -  Троих. Один его  попридержит, второй на всякий случай будет смотреть
по сторонам, а третий поведет машину.
     -  Хм-м-м, - задумался  Римо, потом  остановил прохожего и спросил, где
поблизости есть галантерейный магазин.
     -  В  четырех кварталах отсюда,  -  последовал  ответ.  Римо  и  Джетро
отправились в указанном направлении.
     -  Что  желаете, сэр? - поинтересовался  продавец  магазина, торгующего
галантереей, чемоданами и сумками.
     - Минуточку, -  ответил  Римо и,  обернувшись к Джетро,  спросил: -  Не
помнишь, какого роста парни, которых ты послал к Чиуну?
     -  А зачем тебе? Ну,  да ладно. Один -  сто семьдесят пять сантиметров,
другой - сто восемьдесят три, и третий - сто девяносто пять.
     Римо выбрал три чемодана, один из них - очень большой.
     Чиун  всегда мечтал быть  писателем.  Пока в  перерыве  телесериала шла
реклама,  он снова задумался над такой  возможностью.  Он поведал  бы миру о
человеке,  желавшем остаться наедине  с  прекрасным. О  человеке, который  с
течением  времени пришел к пониманию подлинной красоты. О человеке,  который
отдавал себя  целиком, не требуя  взамен  ничего. О человеке, который в этой
дикой  и неспокойной стране  сумел  отыскать подлинное  проявление истинного
искусства, и  питал  им свою чуткую  душу.  Этот  старый  несчастный мудрец,
любимый  всеми,  не требовал  для  себя  ничего, кроме нескольких  мгновений
покоя, дабы  усладить  те  немногие  годы,  что  ему  остались,  лицезрением
чудесных историй: "В предрассветный час", "Пока Земля вертится" и  "  Доктор
Лоуренс Уолтерc, психиатр".
     И  на  этого  тихого и  безобиднейшего  человека  напали  три  грубых и
жестоких варвара. Им безразлична была прелесть подлинной драмы. Им наплевать
было на краткие  минуты счастья старого, доброго, мудрого человека.  Они  не
думали ни о чем, кроме своих жестоких,  презренных планов. Они похитили свет
из  волшебного  ящика,  дарящего  подлинное  искусство.  Они  надменно  и  с
презрением одним нажатием кнопки остановили красоту. С жестоким бессердечием
они лишили любимого всеми мудреца его последнего удовольствия.
     Что  оставалось этому  несчастному, кроме  как  постараться,  чтобы его
оставили в покое и дали посмотреть телевизор?
     Но на этом история не кончалась. Поймет ли это неблагодарный и  ленивый
ученик? Поймет  ли тот,  которому  Мастер Синанджу  дал  знание, недоступное
другим  людям,  что   Мастера  лишили  последнего  удовольствия  в  недолгой
оставшейся жизни? Нет. Не поймет.  Он  примется рассуждать о том,  кто и что
должен  носить.  Или,  кто  и  что  должен  убирать.  Вот  чем  займет  себя
неблагодарность. Это его естество. Это его хара
     Ах, если  бы  только  Чиун  мог  поведать миру  свою  сагу  в говорящих
картинах! Тогда  и  другие смогли бы  оценить всю горесть положения доброго,
любимого всеми старика.
     Дверь гостиничного номера отворилась. Нет, Мастер Синанджу не опустится
до мелких пререканий. Дверь захлопнулась.
     - Чиун! Я  уже говорил  тебе  и еще  сто раз повторю: ты убиваешь, ты и
убирай трупы! - сказал Римо.
     Мастер Синанджу не желал пререкаться по пустякам.
     -  Можно   подумать,  что   по  решению  Верховного  суда  только  одно
преступление  в   Америке  карается  смертью.  Всякий,   кто  выключит  твой
несчастный телевизор должен быть убит на месте.
     Мастер Синанджу не поддается на провокацию.
     -  Что ты  молчишь?  Ты прикончил их за то,  что они выключили "мыльную
оперу"?
     Мастер Синанджу не желал заниматься обвинительством.
     - Ты поможешь мне уложить их в чемоданы?
     Мастер Синанджу не желал заниматься  женским делом - уборкой,  особенно
после того, как его оскорбили.
     - Чиун, иногда я тебя ненавижу.
     Мастер   Синанджу   знал  это   всегда,   иначе   как  объяснить,   что
неблагодарного  ученика ничуть не волнуют маленькие радости учителя. Ах, как
хорошо было бы стать писателем!


ГЛАВА ДЕСЯТАЯ 


     Чикаго. Полдень. В одно и то же время двое докладывали начальству. Римо
позвонил  Смиту  по  обычному,  "открытому"  телефону  и  сказал,  что нашел
альтернативу крайним мерам.
     - Можно  добраться до сердцевины  яблока  и  перетасовать  семечки,  не
превращая яблоко в джем, - сказал Римо.
     - Действуйте, - ответил Смит.
     Пигарелло и Негронски объяснялись с Джетро.
     - Я и не видел, как он сел в автомобиль, - оправдывался Негронски.
     - В грузовике было двое наших. Опытные парни. Они сделали все как надо,
мы потом  проверили.  Бутылки,  мусорные  баки,  все,  что  было  в  тупике,
расплющено в лепешку, Все, кроме этого Римо Джоунса, - сказал Пигарелло.
     - Ты хочешь этим что-то сказать?
     - Что не хочу больше иметь с ним дела.
     - И я, - сказал Негронски.
     Джетро перебирал свои бусы, словно четки. Он потерял троих, послав их к
старику-диетологу, но не собирался сообщать об этом подчиненным. Происходило
что-то  непонятное.  В  действие,  похоже, вступили  силы,  с  которыми  ему
несовладать.  Он поблагодарил Пигарелло  и Негронски,  пообещав  связаться с
ними  позднее, затем сел в машину  и  помчался  в  новое здание  на  окраине
города. Назвал  пароль  у входа.  Набрал в  кабине лифта  комбинацию цифр  и
очутился на одном из подземных этажей.
     Надпись под гигантской картой на стене была освещена прожекторами. Если
раздвинуть  дальнюю  стену, что  станет возможно  после окончания  последних
электромонтажных  работ,  то окажешься  в  конференц-зале, чуть  меньшем  по
размеру, чем зал заседаний. Джетро  не понимал для чего  нужен потайной зал,
тем более - за такие деньги. Однако обсуждать планировку было уже поздно.
     Новый линолеум пощелкивал под ногами Джетро. Он прошел мимо специальной
комнаты, даже  не оглянувшись.  Рядом с раздвижной стеной была дверь. Джетро
трижды постучал. Тишина. Он снова  постучал. Ответа не было.  Джетро отворил
дверь, вошел и оказался в  небольшом оазисе. Мелодично тикали часы на стене,
запах  благовоний   холодил  воздух.  В  маленьком  бассейне  среди  искусно
подобранных  камней  тихо побулькивал фонтанчик.  Джетро притворил за  собой
дверь и  внимательно  осмотрел зимний сад. Никого.  Негреющее  искусственное
солнце заливало помещение голубоватым светом. Джетро моргнул.
     - Ты смотришь, но не видишь, - раздался голос.
     Джетро всмотрелся в заросли у фонтана.
     - Ты слушаешь, но не слышишь.
     Джетро попытался определить, откуда исходит голос.
     - Рядом с бассейном.
     Как  он его  сразу  не увидел?  Скрестив  ноги, на большом  камне сидел
человек с книгой на коленях, одетый в строгий серый костюм с  белой рубашкой
и галстуком в  полоску.  Джетро должен  был заметить его сразу же. Восточное
лицо, плоское, с округлыми чертами.
     -  Я пришел, чтобы сообщить: мы ничего не можем  поделать с  этим  Римо
Джоунсом. Придется оставить его в покое.
     - Он согласился на твое предложение?
     - Нет.
     - Тогда зачем ты явился сюда?
     - Чтобы рассказать вам.
     - Тебе было приказано или взять его на  службу, или  убрать. Нанять его
тебе не удалось, следовательно, оставался только один вариант.
     - Ничего не вышло.
     - Попытайся снова. Редкая победа достигается без поражения. Если бы все
пасовали перед  превратностями судьбы, мы до сих пор жили  бы в пещерах, так
как первые дома, случалось, обваливались.
     - Я боюсь этого человека.
     - Хорошо. Значит, у тебя все-таки есть разум.
     - Я не хочу опять посылать к нему своих людей.
     - Тебе это неприятно?
     - Да.
     - Рождение человека тоже доставляет мало удовольствия. То же  относится
к некоторым  стадиям и формам  плотской любви.  На пути к цели  всегда лежат
испытания души.  Вперед, закончи начатое. Заслужи власть,  которую  ты скоро
получишь.
     - Хорошо, Нуич,  - сказал Джетро. Слова Нуича,  хотя и звучали логично,
не убедили его до конца. - Слушаюсь. Как  всегда, постараюсь  выполнить твой
приказ.
     Зигмунд  Негронски рассеянно вертел в руках  бокал шербета со льдом,  а
Джетро  в  это  время рассказывал собравшимся  супругам  нового  руководства
профсоюза о том, что за спиной человека, ведущего грузовик, всегда стоит его
жена.
     - Жена  профсоюзного функционера  -  его  главное  богатство и капитал.
Именно  для  нее  мы  и  хотим сделать  наше  Братство  самым  преуспевающим
объединением в истории профсоюзного движения.
     Раздались дружные аплодисменты.
     Джин  Джетро, задрапированный в  бежевые одежды  в  крапинку,  рассылал
женщинам воздушные поцелуи. Они слали ему воздушные поцелуи в ответ.
     Не  переставая  улыбаться,  Джетро  сел  рядом  с   Негронски  за  стол
президиума.
     - Неплохо, а, Зигги? - спросил Джетро, продолжая посылать поцелуи.  Его
подружка  молча  улыбалась,  сидя  рядом. Сегодня на  ней  было нечто  вроде
довольно  скромной блузки, достаточно,  впрочем,  прозрачной, чтобы заметить
отсутствие бюстгальтера.
     - Меня  беспокоит  этот  Римо. Зачем он  нам? У  наших парней,  которых
вытащили из кабины грузовика, были расплющены головы.
     - Я знаю, знаю. Ты прав.
     - Тогда забудем о нем.
     - Нельзя.
     - Что, снова попытаемся его убрать?
     - Придется.
     - Но почему? Ему от нас ничего не нужно! Не будем его трогать, и он нас
не тронет.
     - Ты прав на все сто. Я тоже так считаю.
     - Значит, плюнем на него?
     - Нет, нельзя.  Мы  должны  сделать то, что сделать  необходимо.  И  не
думай, пожалуйста, что я вовсе не боюсь.
     Джетро снова встал и начал посылать воздушные поцелуи.
     К  столу  президиума  из-за  сцены  пробрался  клерк  и передал  Джетро
записку.
     - Телефонограмма,
     Джетро быстро развернул листок, прочел,  и искусственная улыбка на  его
устах потеплела и оживилась.
     - Зигги, нам не придется его убирать! Он согласен работать с нами.
     Доктора  Смита вырвало. Тем,  что он съел  за обедом,  и, насколько  он
понял, остатками  завтрака. Пошатываясь, он  вернулся  к телевизору  и нажал
кнопку  перемотки  видеомагнитофона,   чтобы  еще   раз  просмотреть  выпуск
новостей. Потом  он проглядел новости  по  другим основным  каналам и  вновь
бросился в  туалетную комнату, примыкавшую к его  кабинету.  Прополоскав рот
едким  дезинфектантом, он  еще  раз  перемотал  назад  кассету  с  вечерними
новостями, чтобы окончательно убедиться, что не галлюцинирует.
     К  сожалению,  он  оказался  в здравом  уме. На мерцающем  экране перед
микрофоном в  зале съезда профсоюза водителей  стоял человек, которого, дабы
он  перестал  официально  существовать, казнили  когда-то  на  электрическом
стуле. Человек,  имеющий  приказ ликвидировать  на месте всякого, кто узнает
его, несмотря на неоднократные  пластические  операции.  Человек, являющийся
единственным  исполнителем-убийцей  организации,  для  которой,  как  и  для
правительства США, обнародование факта о ее существования означало бы конец.
У  микрофона  стоял,  как  сказал  комментатор,  ближайший  соратник  нового
президента профсоюза. Новый тип профсоюзного функционера. Римо Джоунс.  И не
просто стоял, а выступал с прочувственной речью.
     Римо Джоунс считал, что старому профсоюзному движению пришел конец.
     -  Кончилось время наемных бандитов и шантажа.  Отошли  в прошлое  дни,
когда водителя считали  тупым здоровяком, слугой индустрии. Кончилось время,
когда  нация   воспринимала   верных   ей  работяг  как  нечто   само  собой
разумеющееся. Теперешний водитель - это профессионал. Члены профсоюза уже не
те, что были раньше, и не  желают больше довольствоваться объедками со стола
экономики.  А  ведь  еще  их   отцы  были  полностью  под  пятой  нанимаемых
корпорациями громил!
     И  я   говорю   вам,   коллеги-водители,  коллеги-функционеры,   братья
американцы, что к нам  пришло новое  мышление. Мы обрели его вместе с Джином
Джетро, рожденным для борьбы, вскормленным истиной, выращенным на вере в то,
что мы, водители, - всего  лишь  часто  гигантского  транспортного комплекса
всей  страны, который  должен  быть  единым,  или  его  составляющие  сгинут
поодиночке.  Не  спрашивайте,  что  ваш  профсоюз  может  сделать  для  вас,
задайтесь лучше вопросом, что вы можете сделать на благо профсоюза.
     Все  присутствующие,  как один,  встали и устроили  овацию. Джин Джетро
обнял  Римо. Римо обнял Джина Джетро. Они позировали  перед  камерами слева.
Они  повернулись к камерам  справа. Они подняли  над головой сомкнутые руки,
обратившись к телекамерам в центре.
     В зале мигали  огоньки фотовспышек.  Вспышки  сопровождались  щелканьем
бесчисленных  фотоаппаратов,  готовых  разнести  изображение  Римо  по всему
свету.
     Смит застонал. А ведь можно было обойтись без крайних Римо  должен
был внедриться в руководство и саботировать  создание нового суперпрофсоюза.
Он должен был взорвать его изнутри, а не заниматься гибельной саморекламой.
     Такой вариант был более предпочтительным, нежели  физическое устранение
четырех  лидеров ведущих профсоюзов транспортников. Смит пошел на это,  Смит
поддержал  Римо.  Но  он  никогда  не   санкционировал  бы   такой   приступ
эксгибиционизма. Смит остановил на экране один  из  кадров.  Перед  ним была
физиономия  секретного  человека-супероружия.   Таким  счастливым  Смит  его
никогда не видел. Он опьянен общением с публикой. И это человек, которого не
существует!
     Смит обязан  был  предусмотреть нечто подобное. Человека не существует,
он ежегодно меняет даже лицо. И вполне естественно,  что контакт с  публикой
сделал его счастливым.  Он ведь  и раньше жаловался на бесконечные изменения
лица,  требовал, чтобы ему  вернули первоначальное  обличье. Это был сигнал.
Это было самовыражение враждебного подсознания. Да, сигнал. А теперь...
     Доктор Смит снова посмотрел на сияющее на экране лицо, и на мгновение в
нем  шевельнулось  сочувствие  к Римо,  желание, чтобы  этот человек, славно
послуживший  организации КЮРЕ,  смог  когда-нибудь осуществить свои  простые
человеческие мечты.
     Чувство  было  мимолетным. Римо  всех их  погубит.  Гласность  для  них
означает только смерть,  на этом основывался сам принцип существования КЮРЕ.
Не должно остаться живых свидетелей. Кроме президента США.
     Еще раз взглянув на улыбающееся лицо Римо, доктор Смит вместе с креслом
отвернулся от телевизора.
     Потом вспомнил, что  его надо бы выключить,  и тут же сделал в блокноте
пометку  на  память:  не  забыть  заказать  устройство  для  автоматического
отключения телевизора. В  кабинет может кто-то  войти,  а  на экране  - лицо
Римо, которому,  чтобы не  засветиться,  не разрешали  и  близко подходить к
Фолкрофту.   Воспоминание   об  этих,   как  теперь  выяснялось,   напрасных
предосторожностях еще больше испортило настроение Смиту.
     Зазвонил телефон повышенной секретности.
     - Да, сэр, - сказал Смит.
     - То, чего мы опасаемся, может все же  произойти? - послышался в трубке
голос,  знакомый  миллионам  американцев, голос,  часто обращающийся к  ним,
голос, говорящий о том, что у нации есть л
     - Нет.
     - Я не ожидал, что дело зайдет так далеко, все должно было быть кончено
еще вчера.
     - Сэр, вы хотите сообщить мне еще что-либо?
     - Нет, это все.
     -  Если вам  от этого станет  легче,  могу сообщить  что  угроза  будет
устранена до планируемого на завтра заявления.
     - Значит, они все-таки намерены создать этот союз?
     - Всего доброго,
     Смит повесил трубку и  взглянул  на  часы.  Еще две минуты. Он  включил
компь На экране появились  данные котировки  акций крупнейших компаний.
За годы работы шефом КЮРЕ Смит пришел к выводу, что  большой бизнес крадет у
государства почти в семнадцать раз больше,  чем организованная преступность.
Но  с бизнесменами иметь дело просто.  Утечка  информации через прессу может
уничтожить любую  самую  богатую и  влиятельную компанию. Заниматься  такими
делами  было  даже  интересно.  Однажды к  КЮРЕ попал  нереализованный  план
возвращения  на  заводы  большой  партии выпущенных автомобилей,  в  которых
обнаружились   дефекты.   Производитель,  естественно,   старался   избежать
громадных   расходов.   Материал  на  эту  тему   был  адресован  одному  из
популярнейших  и авторитетных  журналистов, но  оказался почему-то на  столе
директора  автоконцерна,  выпустившего  дефектные  машины.  Едва  распечатав
конверт, тот приказал срочно объявить о возвращении на заводы всех дефектных
автомобилей.
     Для КЮРЕ ненадежный автомобиль являлся синонимом массового убийства.
     Зазвонил телефон.
     -  Привет, старина!  - раздался довольный голос Римо. - Видели вечерние
новости?
     - Да, - сухо ответил Смит.
     - Я должен был это  сказать.  Я был  хорош,  да? Могу крутить  ими, как
захочу. Вам понравилась моя речь?
     - Ничего необычного, - ответил Смит.
     -  Черта  с  два!  Овация  на семь минут!  Главе  Американского легиона
аплодировали всего  три  минуты, и даже сам  Джетро  вчера  на торжественной
церемонии получил чуть больше восьми минут оваций. Вы видели, как он обнимал
меня прямо на трибуне? Ему пришлось это сделать, а то я  ушел бы и увел весь
зал за собой.
     -   Если  мне  будет  позволено   на  минуту  прервать  вашу  блестящую
политическую  карьеру,  нельзя  ли  поинтересоваться,  как  обстоят  дела  с
вопросом выживания страны?
     - А, это... Не волнуйтесь. Всему свое время. Им  не поставить проблемы,
которую мы не смогли  бы разрешить. Им не выстроить баррикад,  которые мы не
смогли бы взять штурмом, не  создать оружия,  с которым мы бы  не совладали.
Мы, новое поколение, рожденное в...
     - Срок - к завтрашнему  дню, - сказал доктор Смит и бросил трубку. Римо
из убийц скакнул прямо в политики, не задержавшись на роли просто человека.
     Услышав  отбой,  Римо   повесил  трубку  и  посмотрел  на  Чиуна.  Чиун
чрезвычайно высоко оценил "песню" Римо по телевидению и признался, что еще в
молодости, когда  он жил в родной деревне, мечтал стать великим политическим
лидером. Чиун взобрался на кровать,  выпрямился во весь рост  и,  размахивая
руками,  произнес  речь,  смысл  которой  сводился  к  следующему:  "Изгоним
захватчиков из священной Кореи!".
     - Неплохо, - оценил выступление Римо. - И часто ты выступал?
     - Ни разу. Понимаешь, мы, ассасины Дома Синанджу,  работаем как  раз на
захватчиков и угнетателей. Однажды мой отец  услышал,  как  я произносил эту
речь в пустынном  поле, и  объяснил,  что именно угнетатели  дают нам пищу и
крышу над головой. Без  притеснений и насилия  не  выживет  Синанджу, а  мир
состоит из множества маленьких Синанджу.
     - Величайший  убийца-ассасин изо всех  живущих  и  когда-либо живших  -
Мастер Синанджу, - сказал Римо.
     Чиун с поклоном принял комплимент, естественный в устах того, кому Чиун
передал часть своей мудрости.
     - У меня сегодня вечером дела. Принести тебе что-нибудь?
     - Возвращайся  с победой в зубах! - сказал Чиун, рассмешив Римо. Иногда
они вместе смотрели телевизор, и  самыми забавными были фильмы с жестокостью
и насилием. В одном из фильмов о войне встречалась эта фраза: "Возвращайся с
победой в зубах!". Чиун не мог ее забыть, настолько  она была по-любительски
глупой.
     - Я принесу немного дикого риса и трески, - сказал Римо.
     -  Треска жирная, - ответил Чиун.  - Сегодня  вечером  тебе бы  неплохо
поработать локтями.
     - Разве что-нибудь не так?
     - Все  в порядке, просто  иногда нужно  включать  в работу  локти. Купи
лучше пикши. Камбалу мы уже ели в понедельник.
     - Хорошо, папочка.
     Римо оставил Чиуна, продолжавшего стоять на кровати и ораторствовать  о
том,  как бедняки сбросят оковы угнетения  и все  заживут свободно, в мире и
согласии.
     Найти этот дом  было  просто. Он  был  окружен  проволочным ограждением
высотой почти четыре метра, находившимся под напряжением. Здание было залито
желтоватым  светом   прожекторов,   пробивавших  душную   тьму  ночи.  Пахло
свежевскопанной землей и только что посаженными  деревьями. Римо оставил под
кустиком  двойной  пакетик с рыбой, вытянув вверх  руку, прыгнул на верхушку
одного  из  столбов,  поддерживающих проволоку,  и  встал на "шпагат", рукой
опираясь на верхушку столба, стараясь, чтобы ноги не попали на проволоку. Во
всех электрических оградах, опорные столбы непременно  служили  изоляторами,
так что такое заграждение представляло собой препятствие только для тех, кто
никогда не учился, как его преодолевать.  Римо  пришло в  голову, что  такие
загородки - это фильтр, задерживающий самых безвредных визитеров.
     Он окинул  землю сверху опытным взглядом. Вроде бы там не  было никаких
ловушек, но  на  всякий случай,  оттолкнувшись одной  рукой, он  спрыгнул на
землю подальше от ограды, приземлившись, словно кошка - в движении - мягко и
плавно. За невысокой стеной виднелся дом, вздымающийся вверх в лунном свете,
напоминавший четыре гигантских, расположенных вертикально  алюминиевых гроба
с  медной  паутиной  между   ними.   Основание  здания  было  залито  лучами
прожекторов.
     Плавно и бесшумно Римо пересек полоску вскопанной земли, не задумываясь
над   своими  движениями,  отточенными  годами  тренировок,   полагаясь   на
автоматизм мышц. Он шел по подъездной дорожке, а ноги сами избегали камешков
-  источника  шума.  Оказавшись у  стены,  он  остановился  в  темноте,  вне
досягаемости  прожекторов.  Над  ним было  десять этажей.  Ни  выступов,  ни
зацепок. Окна - вровень со стеной, словно соструганные  гигантским  рубанком
заподлицо.
     Что  ж,  недурно. Римо  боком продвинулся  до угла здания, наступив  на
оставленный кем-то шланг. В  воздухе стоял запах свежей краски и кислоты для
полировки металлических стен.
     Если невозможно проникнуть  в здание снизу, попробуем сверху.  Никто не
станет охранять верхний этаж стоящего отдельно здания.  Римо прильнул к углу
дома,  прижавшись ладонями  к холодному металлу. Колени обхватили  угол,  их
усилие было  направлено перпендикулярно стене, а не вниз. Руки  пошли вверх,
ноги пока оставались на месте.
     Одновременно  пришло в  движение тело:  одно сокращение соответствующих
мышц за  другим.  Захват  -  вверх - захват -  вверх. Он  поднимался мощно и
равномерно, с методичностью вгрызающейся  в  дерево пилы. Быстрее, до точки,
где лишняя энергия лишь уменьшала скорость продвижения, а потом - медленнее,
до  максимального подъема,  поддерживая  единый  ритм,  не  прерывая  момент
движения. Вжаться в стену.  Отпустить. Вжаться. Отпустить. Руки  идут вверх,
ноги держат, руки -  вверх, ноги - держат. У щеки  - запах стены, прохладный
металл скользит  по животу, все ближе  верхние этажи. Вот  под  руками желоб
водостока,  подтянуться, рывок -  ноги взметнулись вверх, через парапет.  Он
стоял на крыше.
     "Ай да я"! - подумал Римо. Жаль, Чиун не видел. Он бы, конечно, не стал
хвалить  Римо,  но  даже критика  со стороны  Чиуна -  уже  комплимент. Римо
отряхнул руки. Ладони оказались слегка обожжены. Вот черт! Не хватало только
спускаться вниз с обожженными ладонями, ведь спуск всегда труднее подъема.
     Держась руками за край крыши, Римо повис над  десятиэтажной пропастью и
ощупал  ногой  окно верхнего этажа. Все гладко, никаких выступов. Ничего  не
выйдет.  Перехватывая руки, Римо двинулся по периметру здания,  словно паук,
ногами  пытаясь  нащупать  выступ  или  углубление,   или  хоть  что-нибудь.
Безрезультатно. Так он проверил все четыре стороны. Доступа внутрь не  было.
Придется вламываться сквозь оконное стекло.
     Римо легонько постучал  носком ноги по  центру стекла  одного  из окон.
Звук подозрительно глухой. Это опасно: может быть, это стекло, а может быть,
и  нет.  Римо  не  радовала  перспектива  удариться  с  размаху о  стекло и,
отскочив, как мячик, полететь вниз. Слишком рискованно.
     Чиун говорил,  что  бывают  старые  убийцы-ассасины  и  бывают  дерзкие
ассасины, но не бывает  старых и в то же время дерзких. Дерзкие  до старости
не доживают. Рисковать жизнью понапрасну  - черта, присущая любителю,  но не
профессионалу. Подтянувшись на руках, Римо снова оказался  на  крыше. Ощупал
металл под ногами, исследовал конек - ничего.
     Придется спускаться вниз той же  дорогой,  но  с обожженными ладонями -
основным инструментом спуска и  подъема по стенам. Или,  подумал Римо, можно
подождать до утра, пока кто-нибудь не скажет:
     - Что этот идиот там делает, и как он туда попал?
     Римо подул  на  ладони  и полез вниз.  Поехали,  подумал он, и  тут  же
перестарался, слишком  сильно прижав ладони к стенам. Тело заскользило вниз.
Лишь  в   последнюю  долю  секунды  ему  удалось   восстановить   контакт  с
поверхностью из стекла и металла. Падение можно замедлить только постепенным
увеличением трения ладоней, а если попытаться прекратить его немедленно, как
поступил бы нормальный человек, - свободный полет.
     На уровне третьего  этажа он  все  же потерял  сцепление со  стенами  и
сорвался. Римо приземлился на  ноги на свежевскопанную  клумбу, но  от удара
ощутил  резкую боль в  груди. Ноги  по  щиколотки ушли в землю. Прихрамывая,
Римо выбрался из ямы.
     "Что  ж, рискнем  и попробуем дверь. Там меня могут  увидеть,  -  думал
Римо, - но делать нечего". Дверь, естественно, была заперта. Римо попробовал
ее на прочность, и оказалось,  что  это не металл, а какая-то поверхность из
сверхтвердых переплетенных  между собой волокон, прогибающаяся под ударом, а
потом отталкивающая руку. Даже руку Римо. Он проделал такой же эксперимент с
окнами  первого  этажа -  то  же  самое.  Слава Богу, что он  не  попробовал
вломиться в окно на десятом этаже... Итак, в дом не попасть.
     У ограды его поджидал охранник, держащий в  руках спрятанный Римо пакет
с рыбой.
     - Ну, как погулял? - спросил охранник.
     - Что вы делаете с моей рыбой?
     - А что ты делаешь на закрытой территории?
     -  Рыбу  свою  ищу! - ответил Римо  и  вырвал  пакет из  рук охранника,
который мог поклясться, что держал его крепко-накрепко.
     - Так, парень, пойдем-ка со мной.
     -  Не приставайте, - сказал Римо.  - Я расстроен. Сегодня мне предстоит
признать свое поражение. Признаться тому, кому бы мне меньше всего хотелось.
     - У тебя, сынок, на данный момент другие проблемы: незаконный проход на
охраняемую территорию и нападение на охрану.
     - Что? - переспросил Римо, пытаясь придумать, что сказать Чиуну.
     - Нападение на меня, - повторил охранник.
     -  Если  вы  настаиваете... - сказал  Римо,  размозжил охраннику лицо и
поспешил домой.
     Услышав о  неудаче, Чиун сперва  заулыбался  и принялся объяснять  этот
факт  вредными привычками Римо, его неразборчивостью в пище,  неуважением  к
учителю  и  неспособностью  распознать  подлинное искусство.  Римо продолжил
рассказ, детально описывая свои действия, и, согласно кивая в знак одобрения
принятых мер, Чиун в то же время  все больше и больше мрачнел. Римо закончил
и посмотрел на Чиуна - на лицо старика легла тень озабоченности.
     - Что я сделал не так? - спросил Римо.
     Чиун помолчал и медленно произнес:
     -  Сын  мой.  С  тяжелым  сердцем, великой  скорбью и  стыдом должен  я
сообщить  тебе, что  все было  сделано правильно. Того,  чему я тебя научил,
недостаточно. Позор мне и моему Дому.
     -  Но  это всего  лишь  здание, а  мы  тренировались  даже  на  атомных
комплексах!
     -  Эти атомные комплексы спроектированы  так,  чтобы  воспрепятствовать
проникновению  людей, вооруженных ружьями, автомобилями,  танками  и другими
порождениями западной техники. А это здание  построено так,  чтобы  туда  не
смогли проникнуть именно мы с тобой.
     - Что за черт! Кто в Америке может быть знаком с методами Синанджу?!
     - Ну,  некоторые знают  ниндзя,  - ответил Чиун,  подразумевая  древнее
искусство передвигаться в темноте и захватывать замки.
     - Но ведь школа ниндзя - всего лишь частица Синанджу!
     Чиун помедлил.
     - Я должен сам убедиться.
     - Вот и хорошо. А я займусь этим делом с другого конца, через Джетро, -
сказал Римо. - И вот еще что, папочка...
     - Что?  -  спросил  Мастер  Синанджу, черня  лицо  и облачаясь в темные
одежды, дабы стать частью ночной тьмы.
     - Возвращайся с победой в зубах!


ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ 


     Все магазины, торгующие инструментами, были  уже закрыты,  а Римо  было
крайне необходимо кое-что купить. Пришлось грабить лавочку, расположенную за
углом, неподалеку от отеля. Магазинчик подходил Римо по всем статьям: и идти
было недалеко, и  охранная  сигнализация была подходящей. Если входную дверь
открыть  и  закрыть достаточно  быстро, сигнализация просто отключалась и не
срабатывала.
     Римо выбрал ломик-монтировку  длиной  сантиметров  девяносто,  по  цене
четыре восемьдесят пять. Не зная, какой в  Чикаго налог на покупку и есть ли
он вообще,  он на всякий случай  оставил хозяину пять долларов.  Стараясь не
прикасаться  к  монтировке  пальцами,  он  тщательно  обернул  ее коричневой
упаковочной бумагой, выскользнул из магазинчика и направился к Бладнеру.
     Бладнер жил в том же отеле, что и Римо с Чиуном.
     Римо постучал в дверь.
     - Кто? - послышался голос Станциани.
     - Римо.
     - Чего тебе надо?
     - Мне нужен Бла
     - Его нет.
     - Открой.
     - Я же сказал, его нет.
     -  Либо ты мне откроешь, либо я открою  сам, но эта  дверь не останется
закрытой.
     - Хочешь получить стол в морду?
     - Да, если для этого тебе придется открыть дверь.
     Дверь  отворилась, и  из  нее вылетел небольшой  полированный  кофейный
столик. Римо слегка рубанул свободной левой рукой в середину крышки. Крак!
     В  дверях  появился Станциани в серых  брюках и спортивной рубашке.  Он
посмотрел сначала на правую половину столика,  лежащую у  стены, потом  - на
левую, валяющуюся  около двери, потом - на Римо и  вяло улыбнулся. На  серых
брюках появилось и начало расползаться темное пятно.
     - Привет! - сказал Станциани.
     - Привет! - ответил Римо.
     - Не хотите ли войти?
     - Хочу, - ответил Римо. - Давно хочу.
     Из глубины помещения загрохотал голос Бладнера:
     - Ты его впустил? Тебе же было велено не пускать сюда этого парня!
     Римо пошел на голос и оказался в спальне. Бладнер  играл и карты. Дверь
в  соседнюю гостиную  была открыта, Три матроны среднего возраста тоже  были
заняты карточной игрой.
     - Вы, наверное,  Римо? -  воскликнула  одни из  них. -  А  я  -  миссис
Бла  Вы  ужинали? Эйб не  говорил,  что вы  такой симпатичный. Эйб,  он
просто милашка! Все остальные твои парни похожи на гангстеров. Эйб, слышишь?
     Бладнер мрачно глянул на Римо.
     - Что тебе, Дон?
     - Я говорю, какой он симпатичный. И на гомика совсем  не  похож. Но вам
не помешало бы немного пополнеть, Римо. Так вы ужинали?
     - Спасибо, мэм,  я сыт. Эйб,  а почему ты  не говорил мне, что  у  тебя
такая привлекательная супруга?
     Из гостиной донеслось хихиканье.
     - Что тебе нужно, парень?
     - Поговорить.
     - Не желаю с тобой разговаривать.
     - В чем дело?
     -  Как  в чем?! Я ввел тебя  в профсоюз, а теперь  без моего ведома  ты
становишься правой рукой Джетро. Понял, в чем дело?
     - Эйб, ты же знаешь, что я патриот нашей региональной организации.
     - Патриот... Ты о ней понятия не имеешь!
     - Зато теперь она представлена наверху.
     - Сперва надо было меня спросить! Джетро обязан был поговорить со мной.
Что подумают  люди,  когда кого-то  из  нашей  организации без  моего ведома
выдвигают наверх?
     - Джетро - сукин сын, и я ему не доверяю.  Но мне ты можешь верить. Я и
там останусь твоим человеком, - сказал Римо-политик.
     - Верить тебе? Парень, да я тебя совсем не знаю.
     - Ты обиделся, что ли? - спросил Римо.
     - Обиделся? На  таких, как ты и  Джетро? Я на  вас  плевать хотел.  Эй,
Тони! Я обиделся?
     - Нет, босс, - ответил  Станциани из другой комнаты,  где он переодевал
брюки.
     - Пол, слышишь меня? Я обиделся?
     - Нет, босс.
     - Конечно, он обиделся, - раздался из гостиной голос миссис Бла
     Эйб Бладнер бросил карты, встал, прикрыл дверь и сказал:
     - Ты меня очень сильно обидел.
     - Извини, - сказал Римо.
     - А это что у тебя?
     - Ломик. Монтировка. Собираюсь повесить его на стене  в кабинете, чтобы
не забыть, кому я обязан своей карьерой. Тебе, Эйб.
     - Чушь! - сказал Бладнер и протянул руку. Римо быстро развернул  бумагу
и подал ломик Бладнеру. Тот  сжал  его  и несколько  раз уверенным движением
ловко взмахнул над  головой, словно разминаясь. На последнем взмахе ломик со
свистом пронесся в сантиметре от головы Римо.
     - Что, испугался, парень?
     - Нет, - ответил Римо. -  Я знаю, что ты  меня не ударишь, Эйб, мы же с
тобой заодно.
     - То-то же! И никогда об этом не забывай, понял?
     Бладнер вернул ломик,  и  Римо снова  аккуратно завернул его  в бумагу,
чтобы не оставить на металле своих отпечатков пальцев. Они пожали друг другу
руки,  и Римо, отказавшись от  предложения сыграть в  карты,  распрощался со
всеми.
     У себя в номере он спрятал ломик под матрас, стараясь по возможности не
смазать отпечатки  пальцев Бладнера.  Если  не  сработает запасной  вариант,
ломик еще пригодится для выполнения чрезвычайного плана.
     Джетро нанимал  целый этаж в  отеле "Делстоун"  на другом конце города.
Без  специального   распоряжения   по  телефону  лифты  на   этом  этаже  не
останавливались, а лестница была  перекрыта. Когда Римо, правая рука Джетро,
позвонил  и  попросил, чтобы его впустили,  то,  к своему удивлению, получил
отказ, так как Джетро отсутствовал.
     - А где он? - поинтересовался Римо.
     - Здесь его нет.
     - Теперь я знаю, где его нет. А где он есть?
     - Ничего не могу сказать. Что ему передать? Куда вам перезвонить?
     - Ничего и никуда, я поднимаюсь к вам.
     -  Это невозможно,   Лифт  на  этом  этаже не  останавливается,  а
лестница закрыта.
     - До встречи через пару минут.
     На  самом  деле, чтобы  попасть наверх, Римо потребовалось  почти  пять
минут. Он не торопясь поднялся по лестнице до восемнадцатого этажа. Дверь на
этаж была заперта, а сверху висел еще и массивный навесной замок.
     Римо  пальцами  вырвал шурупы  из петель и снял  дверь, протянув шурупы
оказавшемуся за ней ошеломленному охраннику.
     - Я на минутку, - сказал Римо.
     - Что вы делаете? Это взлом и несанкционированный проход!
     - Вот-вот. Если  бы  это  никто  не делал,  то не знали бы,  как  такое
называть.
     Охранник попытался схватить  Римо за плечо, но промахнулся.  Попробовал
было  ухватить  Римо  за  воротник,  но  тот странным образом  оказался  вне
досягаемости. Тогда он решил ударить взломщика дубинкой по голове, но ощутил
резкую боль в груди, рухнул на пол и потерял сознание.
     Римо осмотрел кор Апартаменты Джетро  по идее  должны находиться в
конце  коридора, подумал Римо.  Джетро  как  руководитель наверняка занимает
самое большое помещение.  Самое большое помещение должно окнами выходить  на
обе  стороны здания. Следовательно, апартаменты Джетро должны  быть  в конце
коридора. Римо вышиб запертую крайнюю дверь.
     - О,  прошу  прощения!  - вырвалось  у  него  при  виде голого  мужчины
среднего возраста с черными как смоль волосами  на голове.  На других местах
волосы  были  с  проседью.  Мужчина  лежал  на  спине.  Сверху  его оседлала
рыжеволосая девица.
     - Приветик! Тебе чего? - спросила она Римо.
     - Ничего. Я ищу Джетро.
     - Где Джетро? - спросила рыженькая свою "лошадку".
     - Проваливай, или я вызову охрану! - заорала "лошадка".
     - В таком положении - вряд ли, - сказал Римо.
     - Пока, сладкий, - сказала девица.
     Римо закрыл  дверь. Если Джетро  нет в конце  коридора, нужно искать  в
середине.
     В коридор выходило пять дверей. Римо открыл третью от конца.
     -  О, извините,  - обратился он к сплетению  рук и ног, принадлежавших,
судя по  всему,  четверым:  трем женщинам и одному мужчине. Чтобы  заглянуть
мужчине  в лицо, пришлось войти  и отодвинуть в  сторону обнаженную  женскую
грудь очень  неплохой формы. Под ней  обнаружилось не  принадлежащее  Джетро
лицо  с грубыми чертами  и счастливой улыбкой,  вызванной,  похоже,  хорошей
дозой кокаина. Римо вернул грудь на место и удалился.
     Другая  дверь - еще одна оргия.  Три двери - три оргии.  Одна  оргия  -
такое бывает. Две одновременно - реже, но тоже  случается. За тремя  оргиями
явно чувствуется  чей-то план. Простой  подсчет. Если бы  Римо знал, кто эти
мужчины, все  стало бы  ясно. Женщины были, очевидно, наемной рабочей силой.
Три  отдельно взятых случайных человека никогда не  устроят три разнузданных
игрища  одновременно.  Значит,  женщины понадобились  затем,  чтобы  мужчины
некоторое время никуда не выходили.
     Римо бросил взгляд вдоль коридора. Охранник начинал шевелиться. Мужчины
эти,  должно быть,  руководители  трех других транспортных профсоюзов, и  до
завтрашнего    провозглашения    суперсоюза    им     обеспечили    приятное
времяпрепровождение. Если не удастся план  Римо, им предстоит превратиться в
груду мяса и костей под балкой, которая рухнет на головы президиума.
     Охранник, шатаясь, поднялся на ноги.
     - Чем это меня?
     Римо подскочил  к нему, схватил  за шиворот  и прижал кое-какие нервные
окончания на шее. Охранник беспомощно застонал.
     - Где апартаменты Джетро? - спросил Римо.
     - Вторая дверь.
     - Почему вторая?
     - Там самое большое помещение, - ответил охранник.
     - Вот как! - сказал Римо и опять "усыпил" охранника.
     Апартаменты  Джетро   и  впрямь  были  просторнее.  Устланная   коврами
гостиная,  окна с гардинами, на стенах  - картины. Такая обстановка могла бы
подорвать чью угодно платежеспособность.
     - Это ты, милый? - послышался приглушенный дверью женский голос.
     -  Да, - ответил Римо, поскольку в данный момент ощущал себя достаточно
милым.
     - Мне попало в глаза мыло. Дай мне, пожалуйста, полотенце.
     Конечно. Римо даст полотенце, он ведь не садист.
     Открыв дверь, из-за которой доносился голос, он тут же окутался клубами
пара. Зеркала запотели. По кафелю стекали капли. Горячий душ был включен  на
полную мощь. Из-за занавески высунулась изящная ручка. Римо  вложил в пальцы
полотенце.
     - Как прошел день, дорогой?
     - Нормально.
     -  Значит,  все   будет  хорошо?  Ты  ведь  сделал  все,  что  от  тебя
требовалось.
     Римо навострил уши.
     - Что?
     - А что, кстати, он от тебя хочет?
     - Кто?
     - Кто-кто! Нуич, конечно, не Мик Джа
     Так, значит, в этом замешан еще кто-то. Значит, и дом, в который ему не
удалось проникнуть, построили вовсе не  профсоюзные  лидеры. Как  же Римо не
пришло в голову, что западный человек не может создать преграду против силы,
о которой он не имеет понятия?
     -  Он не звонил?  -  спросил Римо,  собираясь выяснить  местонахождение
нового действующего лица.
     Занавеска  отодвинулась  в  сторону,  и  из-за  нее  показалась  мокрая
светловолосая головка. Очень красивая, с нежными щеками, голубыми глазами  и
великолепными губами,  сложенными в улыбку.  Хороша  была  и  левая  грудь -
прекрасной формы, упругая на вид, с нежно-розовым соском.
     - Это не Джетро... - произнесла девушка. Улыбка исчезла.
     - Ага, значит, в глазах уже нет мыла.
     - Убирайтесь! Уходите немедленно!
     - Не хочу, - ответил Римо.
     - Уходите или я позову охранника!
     - Зови.
     - Охрана! Охрана! Дежурный, сюда! - закричала она.
     - Меня зовут Римо, а тебя?
     - Этого ты узнать не успеешь. Охрана!
     - Пока он не пришел, скажи, как тебя зовут?
     Охранник  не появлялся.  На  молоденьком  личике  отразились  злость  и
отчаяние.
     - Ну, уйди! Уйди, пожалуйста!
     Она попыталась сделать строгое лицо. Ей и это шло.
     -  Послушай,  уж  не знаю, какое  удовольствие  смотреть,  как  женщина
моется, но, пожалуйста, выйди отсюда.
     Лицо стало обиженным и умоляющим. Но оставалось красивым.
     - Ну ладно! Что тебе нужно?
     Так, теперь перед ним деловая женщина.
     - Кто такой Нуич?
     - Не скажу, не могу. Уходи же.
     Римо покачал головой.
     - Слушай, мистер, если Джетро сейчас придет, он тебя убьет.
     - Может быть, он мне скажет, кто такой Нуич?
     - Хочешь узнать, кто такой Нуич, отправляйся в дом на окраине.
     - Я был там.
     - Не ври, умник, я знаю, что ты там не  был. Убирайся, пока не вернулся
Джетро.
     - Как тебя зовут?
     - Крис. Уходи же. Дай мне, по крайней мере, одеться.
     - Ладно, одевайся. Я подожду снаружи.
     - Как благородно! - съязвила Крис.
     Римо чмокнул ее  в мокрую  щеку, уклонился от удара, вышел в гостиную и
стал ждать. Ждал, ждал и ждал...
     - Ты выйдешь или нет?
     - Иду, иду!
     Дверь открылась, и из ванной появилась  Крис. Светлые волосы струились,
будто  шелк.  Вокруг тела обвивалось что-то воздушное, светлое и прозрачное.
М-м-м!
     - В таком облачении тебя можно рассмотреть еще лучше, чем в ванной.
     - Что, нравится? - гордо подняла подбородок Крис.
     Римо склонил голову к плечу, на секунду задумался и ответил:
     - Да. Если будешь хорошо себя вести, я с тобой пересплю.
     - Только об этом и мечтаешь?
     - Неособенно.
     - А если я против?
     - Ты не против.
     - Как ты уверен в себе!
     - Уверен.
     - Выпьешь что-нибудь?
     - Нет, я на диете.
     - Поесть я тебе не предлагаю, потому  что никто не может ни войти сюда,
ни выйти без разрешения Джетро.
     - А мы с тобой можем.
     - Нет, ничего  не выйдет,  все перекрыто. До  полудня  завтрашнего дня,
когда все должны отправиться в тот самый дом, где ты, как говоришь, был.
     Римо кивнул.
     - Крис, какая твоя любимая кухня?
     - Издеваешься? Итальянская.
     - Я знаю один классный итальянский ресторан в Цицеро.
     - Нам отсюда не выйти.
     - Лассанья... Сыр истекает красным соусом...
     - Я ее не люблю.  Мне больше нравятся спагетти с устричным соусом, омар
"фра диаволо" и телятина в вине.
     - Там устрицы плавают в масле с чесноком... - сказал Римо.
     - Давай, убьем охранника! - смеясь предложила Крис.
     - Надень что-нибудь не такое прозрачное.
     - Я пошутила.
     - Омары купаются в озере красного соуса, и телятина тает во рту...
     - Я надену плащ, - сказала Крис.
     Проходя мимо лежащего в  коридоре охранника, Крис в ужасе прижала ручку
к губам.
     - Я только шутила...
     - Я знаю. Он просто прилег отдохнуть.
     На цыпочках, смеясь и шикая друг на друга, словно дети, они  спустились
по  лестнице. В гараже Римо  позаимствовал  у кого-то  автомобиль,  соединив
напрямую провода зажигания.
     - Ты просто ужас, - засмеялась  Крис. - Когда Джетро  обо всем  узнает,
тебе не сдобровать. И мне тоже.
     - А корочки хлеба похрустывают, когда их отламываешь, чтобы обмакнуть в
соус...
     - Я знаю короткую дорогу в Цицеро, это мой родной район.
     По дороге  они болтали. Римо поглядывал на  часы. Крис была влюблена  в
Джетро,  она любила его, как  никого  никогда не любила. А мужчин  она знала
достаточно. Но в Джетро что-то такое было... Вот и в Римо что-то есть, но уж
больно он умный. Понимает ли ее  Римо? Римо понимал. Она влюбилась  в Джетро
еще до того, как он начал меняться - около трех месяцев назад - и любила его
и сейчас,  несмотря ни на что. Она не могла  его разлюбить даже после  того,
как...
     - Что?
     - А, неважно. Не хочется говорить об этом.
     - Ладно.
     Машина мчалась вперед. Они помолчали, а потом Крис снова заговорила:
     - Понимаешь, раньше я так не одевалась. А  два месяца назад Джетро стал
настаивать, чтобы я надевала всякие такие  штучки. Как раз  в то время  он и
начал  проделывать  странные вещи,  вроде  дыхательных  упражнений  и другой
чепухи.
     - А он вскрикивает, когда выдыхает воздух? - спросил Римо.
     - Да, а ты откуда знаешь?
     - Знаю. Прекрасно знаю. Слишком хорошо знаю.
     -  Ну, так вот, - продолжала Крис,  погрузившись  в  себя и не  обращая
внимания на слова Римо. - А мне такая одежда вовсе не нравится. Мне хотелось
хранить себя для Джетро, а он  заставляет выставляться напоказ,  как будто я
драгоценное украшение. Мне это не нравится.
     - Тогда одевайся так, как хочешь.
     - Нельзя.  Он говорит, чтобы я  одевалась  так, как  он хочет,  а иначе
грозится уйти.
     - Ну и Бог с ним.
     - О, нет, я  не могу без него. Он так мне нужен, особенно теперь. Ты не
представляешь, как он занимается любовью!  Так не может никто. Это не просто
восхитительно, это до того ни на что не похоже, что даже страшно.
     В ресторане Римо пил воду, а  Крис дважды прошлась почти по всем блюдам
меню.  На обратном пути Римо  остановил автомобиль на обочине, и прежде  чем
Крис успела воспротивиться,  губы Римо прижались к ее губам, рука скользнула
ей на  живот, опустилась  ниже, на  бедро. Губы Римо уже  ласкали  ее грудь.
Медленно,  постепенно  Римо  пробудил в  ней страсть и  неукротимое желание,
заставил  ее, уже раздетую, просить, требовать,  и наконец  они соединились.
Тело женщины пульсировало непереносимой жаждой удовлетворения.
     -  О-о-о!  -  стонала  она,  упершись   головой  в  дверцу.  Обнаженное
извивающееся  тело оставляло  влажные следы  на виниловой  обшивке  сиденья.
Ногти ее впивались ему в спину и шею, глаза открывались  и  закрывались, рот
судорожно  дышал,  вскрикивал и  кусался.  Ноги стучали по  рулю.  Она  била
кулачками  Римо  по  голове, бедра  требовательно  вздымались.  Наконец  она
достигла апогея, и Римо двумя  мастерскими движениями  привел ее к финалу  с
криком и всхлипываниями.
     - О-о. О-о... Еще! Еще...
     Расслабившись до  состояния желе, Крис целовала ухо Римо, а он пробежал
языком  ей по  шее  вниз  до  торчащего  розового  соска  и  снова  принялся
воспламенять  в  ней  страсть,  все  более  непереносимую,  со  скоростью  и
фрикцией, редкими для нетренированного должным образом любовника. Так  силен
был огонь страсти,  что она  вдруг напряглась, тело вытянулось в струнку, на
секунду замерло без движения. Лицо исказилось в гримасе беззвучного крика, и
она  бессильно  рухнула  на  сиденье  в  слезах  счастья  и  нечеловеческого
удовлетворения. Крис долго не могла вымолвить ни слова, и наконец заговорила
хриплым голосом:
     - Римо, о, Римо! Никогда, ни с кем так не было, Римо. Это чудо!
     Римо приласкал ее и помог одеться. Прильнув к нему, она так и просидела
всю  обратную  дорогу  до  Чикаго.  Они  въехали в  город  и проезжали  мимо
небольшого парка, когда Римо спросил:
     - Хочешь прогуляться?
     - Да, дорогой, но это же негритянский квартал...
     - Не волнуйся, все будет в порядке, - сказал Римо.
     - Ну, не знаю... - с сомнением произнесла Крис.
     - Ты мне доверяешь, конфетка моя?
     - Ты назвал меня конфеткой?! - обрадовалась Крис.
     - Ты веришь мне?
     - Да, Римо, да!
     Они  шли   по  парку,  заваленному  пустыми  бутылками,  с  обломанными
деревьями и  выдернутыми кустами.  Карусели и качели детского  городка  были
поломаны и покорежены.  Пьяный  чернокожий  верзила  отсыпался  под  садовой
скамейкой.
     Крис улыбнулась и поцеловала Римо в плечо.
     - Это самый красивый парк в мире. Как здесь хорошо! Какой воздух!
     Римо не ощущал ничего, кроме вони от выброшенного из окон мусора.
     Они  сели на  скамейку, Римо  прижал ее к себе. Крис почувствовала себя
уютно, в тепле и безопасности.
     - Дорогая,  -  ласково сказал он,  - расскажи  мне  о себе и  Джетро, о
профсоюзе, об этих людях в отеле и о Нуиче.
     И  она  начала  рассказывать,  как   впервые  встретила   Джетро.  Римо
поинтересовался,  когда  у  Джетро  стали появляться  большие  деньги.  Крис
говорила,  как менялся характер Джетро. Римо  спросил,  не  Нуич  ли снабжал
Джетро деньгами. Она  рассказала о  новом здании  на окраине города, которое
отнимает у нее Джетро, а Римо спросил, нет ли у нее ключей от входа, а потом
заметил, что ей должно быть  неприятно жить на одном этаже с такими ужасными
соседями. Нет,  они  вовсе  не  ужасные, это друзья Джетро, президенты  трех
профсоюзов,  которые  хотят  объединиться с Джетро. Разве  Римо  об этом  не
знает?
     Знает, конечно. Знает даже, что объединение намечено на завтра. Но ведь
эти люди  неверны  своим женам? Да,  Крис  об  этом знает, она  знакома  и с
женами.  А Римо умеет хранить верность? Конечно. Разве мог бы Римо доставить
ей такое  наслаждение,  если  бы искренне ее не  любил? Кстати, не  знает ли
Крис, как связаться с женами ее соседей по этажу? Знает, она же еще и личный
секретарь Джетро, потому что умеет все очень точно запоминать, не записывая.
     В самом деле? Что-то не верится. Римо хотел бы убедиться, как это у нее
получается.
     Слово  за  слово, и  наконец  перед Римо начала вырисовываться  картина
взаимосвязей и договоренностей  между профсоюзами - конструкция, скрепленная
деньгами. А  Римо на самом деле ее так сильно любит? Да, конечно, за кого же
она его принимает?
     Тут в ночи послышались звуки шагов, хруст битого  стекла под ботинками.
Римо обернулся. Их  было восемь - от мальчишки с  прической "афро" до самого
старшего, тридцатилетнего на  вид. Восемь темнокожих, которым  в эту  душную
весеннюю ночь было нечего делать.
     - О, Господи! - воскликнула Крис.
     - Ничего не бойся, - успокоил ее Римо.
     Двое самых высоких из компании, в майках и брюкахклеш,  в  разноцветных
ботинках  на высоких  каблуках,  в  мягких  шляпах  поверх причесок  "афро",
подошли вплотную, а остальные окружили  белую парочку.  Под  светом уличного
фонаря поблескивали черные мускулы.
     - Чтой-то мы  сегодня не гуляем в своем белоснежном районе, а? - сказал
человек, стоящий слева.
     - Да зоопарк  уже закрыт,  - ответил  Римо, - и вместо этого  мы решили
заглянуть сюда.
     -  Какой  ты  веселый,  мужик.  Вот  спасибо тебе  за беленькое  мясцо!
Черненькие ребятки очень-очень любят беленькое мясцо!
     Римо  заговорил  холодным  угрожающим голосом.  Он  хотел,  прежде  чем
что-нибудь случится, предупредить о последствиях, чтобы совесть была чиста.
     - Ну-ка, проваливайте.
     -  Это ты  проваливай, белый,  а не то...  - зарычал тот, что слева.  В
руках его блеснула опасная бритва. Тот, что стоял справа,  вытащил охотничий
нож. Еще  один вынул цепь, а  мальчуган лет восьми-девяти обнажил шило. Римо
почувствовал, как Крис обмякла и потеряла сознание.
     - Слушайте, парни, даю вам последний шанс. Я вас отпускаю.
     -  Можешь  уносить отсюда  свои белые  ноги,  а  беленькую киску оставь
черным  братикам,  которые  лучше  знают,  что  с  ней  сделать.  Ей  сильно
понравится!
     На лице говорившего сверкнула влажная белозубая улыбка. Но сверкала она
недолго,  превратившись в кровавую массу под  ударом левой руки Римо. Справа
взметнулся   нож.  Взметнулся  вместе  с  человеком,  его  державшим.   Цепь
захлестнула  шею  хозяина. Остальные засуетились в  панике  и бросились  кто
куда.  Чернокожий  мальчишка, размахивающий  шилом, обнаружил,  что  остался
один, если не считать лежащих.
     Он выругался и стал отважно ждать неминуемого конца.
     -  Что ты  размахался этой штукой? - поинтересовался Римо, указывая  на
шило, зажатое в черном кулачке.
     - Отвали, а то башку снесу!
     Римо шагнул назад.
     Парнишка изумленно заулыбался, но все же был полон подозрений.  Один из
оставшихся  в живых старших товарищей набрался смелости и крикнул  с  другой
стороны улицы:
     - Сматывайся, Скитер!
     - Пошел  ты! Сам сматывайся!  Я прищучил белого. Эй, ты, не двигайся, а
не то заколю!
     - Ладно, - согласился Римо.
     - Бабки есть? Доллары?
     - А ты не убьешь меня, если я отдам деньги?
     - сюда! - потребовал малолетний налетчик, протягивая руку.
     Римо вытащил десятидолларовую бумажку.
     - все, что есть!
     - Не дам, - сказал Римо.
     - Щас получишь шило в брюхо!
     Скитер замахнулся.
     - Или бери десятку, или ничего не получишь.
     - Ладно,  давай,  - сказал  Скитер,  взял  деньги,  спрятал в  карман и
побежал прочь.
     -  И  совсем-то  этот  белый  не  крутой!  -  прокричал  он, подбегая к
попрятавшимся   сообщникам.  Тот,  что  постарше,   незамедлительно   ударил
мальчишку  по голове  так, что Скитер отлетел в  сторону и  упал на мусорный
бак. Второй схватил парня,  а  третий быстренько  вытащил деньги  у  него из
кармана.
     Крис по-прежнему не приходила в себя. Римо подошел к парнишке и засунул
ему в карман рубашки две двадцатки.
     - Зря ты полез к этим типам с деньгами, - сказал Римо.
     Скитер заморгал и поднялся, пошатываясь.
     - Это мои братья, а тот, по-моему, мой папаня.
     - Тогда извини, - сказал Римо.
     - Белый засранец! Ненавижу вас! Всех перебью!
     И парнишка безуспешно  попытался стукнуть Римо, который легко увернулся
и направился к Крис, оставив позади размахивающего руками Скитера.
     Он поцеловал ее. Крис начинала приходить в себя.
     - Они меня изнасиловали? - были ее первые слова.
     - Никто к тебе и пальцем не прикоснулся, дорогая. Все в порядке.
     - Они меня не тронули?
     -  Нет. Пошли, лапочка, нам  надо позвонить  в несколько мест, а номера
телефонов здесь, в этой прекрасной картотеке, - сказал Римо и поцеловал ее в
лоб.


ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ 


     Супруги президентов  транспортных профсоюзов жили  в  мотелях на разных
концах  города. Им было сказано,  что  мужья будут крайне  заняты до пятницы
семнадцатого апреля. Звонить им по  телефону - пожалуйста, но видеться  пока
нельзя, так как все переговоры и дела засекречены.
     Жен снабдили деньгами и оставили под постоянным наблюдением.
     - Джетро сказал, что отсутствие под  боком жен и семейной суеты даст им
дополнительный стимул для присоединения к профсоюзу  водителей, и  что часто
важные  решения   принимаются  под  влиянием  самых  маленьких  подачек,   -
рассказывала Крис.
     Они с Римо сидели в машине перед мотелем компании  "Хэппи дэй иннс". На
всех мотелях этой фирмы висели здоровенные плакаты: "Водитель, останови свой
грузовик! Добро пожаловать!".
     - Трудно поверить, что профсоюзные  боссы ради веселой женской компании
пойдут на такое рискованное дело.
     - Не только из-за этого,  -  сказала  Крис. -  Джетро  знает, что этого
недостаточно. Каждый получит приличную сумму  плюс  выгодные  контракты  для
своих  союзов   и  высокий  гарантированный  минимум  зарплаты  для   членов
профсоюзов. Если они создадут  новый, единый профсоюз, то не придется больше
торговаться с  заказчиками, они будут командовать парадом  и сами  назначать
цену. А тогда - или им ее заплатят, или страну охватит голод.
     - А он не думает, что конгресс примет против этого какой-нибудь закон?
     -  Конгресс  может принимать  законы, но  не  может водить грузовики  и
самолеты, или разгружать корабли.
     -  А  почему  они  не   хотят  заполучить   в  свою  компанию  профсоюз
моряков-транспортников?
     - Моряки  им не  нужны, с  ними  только  лишние хлопоты.  Дело  моряков
доставить груз в порт, а дальше, как объясняет Джетро, они полностью зависят
от грузчиков. Грузчики могут, к примеру, забастовать, и тогда морякам ничего
другого  не  останется,  кроме как заняться онанизмом. Нет,  главное звено -
доставка грузов из портов по стране.
     - И это все придумал Нуич.
     - Точно. Неприятный тип, но дело свое знает.
     - А как он выглядит?
     - Узкоглазый и субтильный.
     -  Отлично.  Так  выглядит  примерно  треть  населения   Земли.  Ладно,
оставайся в машине, я пошел.
     - Комната 3-Г, - напомнила Крис.
     - Я помню.
     - Это я на всякий случай. У многих плохая память на цифры.
     - Спасибо.
     Было три  часа  тихой и спокойной ночи. Прожектора высвечивали название
мотеля.  Над  дверями  выходящих  во  внутренний   дворик  комнат  теплились
оранжевые огоньки устройств для отпугивания насекомых.
     Римо нашел  нужную дверь  и постучал, но тут из-за  угла  здания  вышел
человек с  каким-то длинным предметом в  руках.  Присмотревшись, Римо понял,
что это ружье. Человек приблизился.
     - Что вы тут...  -  начал  было человек с ружьем, но не договора. Ружье
лязгнуло о бетонную дорожку. Дверь отворилась, и показалась женская голова в
бигудях, лицо было покрыто ночным кремом.
     - Миссис Лоффер?
     - Да.
     - Я Римо Джоунс из чикагской полиции нравов.
     - Но я одна, - запротестовала заспанная женщина, - здесь никого нет.
     - Дело не в вас, мэм. У меня неприятные новости о вашем супруге.
     - Можно взглянуть на ваш служебный жетон?
     Римо  сунул правую руку  в карман,  нащупал  монету в пятьдесят центов,
левой  рукой  вытащил  бумажник  и, держа  руки перед собой,  под прикрытием
ладоней  произвел кое-какую манипуляцию. В результате  перед глазами женщины
появился раскрытый бумажник с каким-то блестящим жетоном.  В полутьме уловка
сработала.
     - Проходите.
     Детектив Римо  Джоунс  сообщил  миссис Лоффер прискорбное известие о ее
муже и несовершеннолетней.
     - Подонок! - отреагировала миссис Ло
     Он  добавил,  что, скорее всего,  именно девушка и  соблазнила  супруга
миссис Ло
     - Мерзавец! - ответила миссис Ло
     Он поделился с миссис Лоффер соображениями касательно того, что девушки
используются,  по  мнению полиции,  для  того,  чтобы  оказать  давление  на
профсоюзы, и что ее мужа, вероятнее всего, не в чем винить.
     - Подлец! - ответила миссис Ло
     Детектив Джоунс заявил, что считает мистера Лоффера жертвой.
     - Чушь собачья! Мерзавец он, таким был всегда, таким и останется!
     Если мистер  Лоффер  утром покинет  пределы  Чикаго,  полиция не станет
предъявлять ему обвинение.
     - Вы не станете, зато я стану! Ублюдок! - заявила миссис Ло
     К  половине пятого  утра на заднем сиденье автомобиля Римо разместились
три разъяренные женщины. Первая из жен помогла убедить вторую, а третья была
одета еще  до  того, как  Римо  закончил объяснения о  том,  что  ее муж  по
большому счету не виноват.
     Четыре тридцать  утра. На окраине  Чикаго в  новом здании, еще пахнущем
свежей  штукатуркой,  где  только что  включили канализацию и  водопровод, у
небольшого  бассейна в зимнем саду сидел Джин Джетро. Он внимательно слушал,
согласно кивал и обильно потел.
     - А мы не можем просто забыть о нем? - спросил Джетро.
     - Нет, - ответил его собеседник тонким скрипучим голосом.
     - Но я ничего не имею против него. Он увел Крис, ну и что? Ничего в ней
особенного и не было.
     -  Дело не в  том,  что  он отбил у тебя женщину. Дело не в том, что он
крайне опасен. Дело в том, что для нашей безопасности он должен быть убит.
     -  Мы ведь  уже  пробовали... ну, грузовик.  Я  этого парня  смертельно
боюсь, Нуич.
     - На этот раз все будет в порядке.
     - Вы уверены?
     - Я знаю, чем его можно взять, а тогда мы избавимся и от второго.
     -  Мы  запросто  пристукнем  старого китаезу.  Ох,  извините,  пожилого
восточного джентльмена.
     - Разве твои люди справились с этим, как ты выражаешься, китаезой?
     - Прошу извинить меня за эти слова.
     - Теперь послушай:  ни ты,  ни твои люди, ни твои дети,  ни их потомки,
даже вооруженные до зубов, даже при условии координации,  недоступной твоему
жалкому  воображению,  никогда   не  смогут  справиться   с   тем,  кого  ты
пренебрежительно называешь китаезой.
     - Но он же старик, ему недолго осталось.
     -  Это ты так считаешь, и поэтому потерял  троих.  Ты надеешься на свои
глаза, а на самом деле ничего не видишь. Ты полагаешься  на свой слух,  а на
самом деле ничего не  слышишь. Ты доверяешь ощущениям своих  рук, не зная, к
чему ты  прикасаешься.  Ты глупец. А глупцам необходимо детально  объяснять,
что им делать дальше.
     Джин Джетро весь обратился  во внимание, наблюдая за длинными  ногтями,
которые рисовали в воздухе невидимые линии.
     -  Западный  стиль нападения  прямолинеен.  Вы  бросаете все  силы, все
оружие в  атаку одновременно и  считаете, что  это  наиболее эффективно.  На
самом  деле  это  не  так,  особенно когда атакуешь  человека,  знакомого  с
основами своего ремесла. Гораздо более эффективно скрытое нападение, с двумя
уровнями внезапности и первичной ловушкой. Возьмем, к примеру, обычную атаку
с трех  или четырех сторон  - это неважно. Стреляют справа,  стреляют слева,
стреляют сзади. От такой атаки нет защиты, так?
     - Думаю, да, сэр, - ответил Джетро.
     - Нет, ни в коей мере. Если жертва будет действовать достаточно быстро,
то  успеет  ликвидировать  атакующих  с одной  стороны, пока  другие еще  не
нанесли  Речь идет  о долях  секунды. Объект нападения  гораздо быстрее
вас, поэтому он уничтожит одну из сторон и займется остальными или скроется,
или сделает все что  угодно. Такая атака действенна только против любителей.
Но представим, что каждая  из нападающих сторон атакует отдельно, независимо
от  других.  Создадим  линии  огня вокруг каждой нападающей  стороны, и  эти
резервы  вступят  в  дело только  тогда, когда  данная  сторона подвергнется
нападению.
     - И тогда наши шансы удваиваются, - сказал Джетро.
     -  Нет.  Эффективность  возрастает  в девять раз.  Предположим, что его
правильно учили, и он станет атаковать каждую из нападающих сторон отдельно,
по очереди.  Запомни: вторичный уровень  атаки  не  используется  сразу,  он
вступает  в  дело  только  тогда,  когда  угрозе  подвергается защищаемый им
первичный уровень.  Второй  уровень ждет.  Но мы  создадим  еще один, третий
уровень  атаки  для каждой из  наших  нападающих  сторон. Так  эффективность
повышается не в девять раз, а в девять в девятой степени. Используя двадцать
семь человек мы достигаем практически бесконечной эффективности.
     - Да, но где мы сможем организовать такое, в пустыне Мохаве?
     - Глупости, вполне подойдет гостиница. Нам помогут комнаты,  коридоры и
вестибюль. Организовать такую засаду по силам даже тебе.
     - Я боюсь.
     - Ты хочешь стать грязной лужицей?
     - Но я вам нужен, без меня не обойтись!
     -  Вспомни,  кем ты  был,  когда  я  нашел  тебя?  Рядовым  профсоюзным
функционером. И  если мне удалось  превратить то ничтожество  в сегодняшнего
Джина Джетро, значит я в состоянии проделать то же с  любым другим. Я научил
тебя заниматься любовью так, как не способен ни один западный человек. Я дал
тебе  средство,  с  помощью которого ты, несмотря на  свою некомпетентность,
смог буквально  растворить самых опасных конкурентов. Я сделал из тебя Джина
Джетро и  могу  сделать  то же самое из любого другого. Ты мне не  нужен,  я
использую тебя. Удивительно, как ты до сих пор этого не понял.
     -  Но  вы  же  говорили,  что  хотите мне  помочь,  что  во мне столько
нереализованных возможностей, что будет жаль, если они пропадут зря.
     - Сказка для дурачков.
     Джетро вздохнул, посмотрел на листья пальм и опустил глаза.
     - А если  этот пожилой джентльмен нападет на нас? Ведь вы говорите, что
он так могуч.
     - Пусть это тебя не беспокоит. Он уже побывал здесь. Он не глупец.
     - Двадцать семь человек, так? В вестибюле?
     - Да. Трое защищают троих и каждого из них защищают трое.
     - Тогда надо идти готовиться.
     - Вызови своих людей сюда. Отсюда ты не выйдешь.
     - Но съезд... Семнадцатое апреля, наш великий день!
     - Что ж,  он наступит и  пройдет, - сказал  человек с плоским азиатским
лицом. - Наступит и пройдет. Кто бы  мог подумать, что мне удастся построить
это здание за два месяца? Кто мог предположить,  что за два  месяца  я смогу
сделать  тебя  президентом  профсоюза? Этот день  настанет  и пройдет -  так
говорят не только звезды, но и моя воля. Наш бледнолицый противник, которого
ты так боишься, не доживет до завтрашнего заката. И тогда ты станешь лидером
самого могущественного профсоюза. А я получу то, что нужно мне.
     - Чего же вы хотите?
     Плоское лицо расплылось в улыбке.
     -   Не  торопи  события.  Сначала   бледнолицый.  Но  учти,   он  может
ускользнуть.
     Лицо Джетро исказила гримаса ужаса, это позабавило Нуича.
     - Да, он может отразить нападение.
     - Но вы...
     - Если он знаком с "алой лентой". Но не терзай душу пустыми сомнениями:
ни тебе, ни одному белому человеку не дано постичь "алую ленту".
     Римо и  его  спутницы подъехали к  гостинице  -  штаб-квартире  Джетро.
Проникнуть  внутрь  оказалось  на  удивление  просто,  даже  дверь  не  была
починена. Крис осталась ждать в автомобиле за пару кварталов от гостиницы.
     В гневе, сопя и спотыкаясь,  женщины в  сопровождении Римо поднялись по
лестнице  на  восемнадцатый этаж.  Сорванная  с петель  дверь так  и  висела
приоткрытой.  Римо распахнул  ее  и  пропустил вперед  запыхавшихся  женщин.
Завидев  Римо,  охранник  принялся  судорожно тыкать  пальцем  кнопку вызова
лифта. От страха он переминался с ноги на ногу,  глаза  перебегали с  табло,
указывающего на каком этаже находится лифт,  на Римо и его спутниц. Наконец,
дверь  лифта  отворилась, охранник влетел в  кабину и нажал кнопку.  Римо не
препятствовал. Квартет направился по коридору к дальней двери.
     - Здесь не  заперто,  - объяснил Римо.  -  Замок сломался. Разве сейчас
умеют делать вещи так, как раньше?
     Изнутри доносился храп.
     - Это он, - сказала миссис Ло - Я узнаю его храп.
     Римо слегка приоткрыл дверь. Две другие женщины стояли поодаль. Одна из
них шепнула:
     - Вырви ему сердце!
     Римо вошел вслед за миссис Ло  Она остановилась перед кроватью, на
которой, освещенные  ночником, мирно  спали в  объятиях друг  друга  мужчина
средних лет и рыжеволосая девушка.
     - Ишь  какую отыскал! - всхлипнула  миссис Ло  - Бюст -  настоящий
третий номер! - произнесла она срывающимся голосом.
     На  цыпочках  она подошла  поближе.  В комнате стоял запах прокисающего
шампанского. Миссис Лоффер наклонилась к уху мужа и прошептала:
     - Джо, дорогой, внизу кто-то ходит.
     Храп  не прекращался. Рыженькая перевернулась на спину. Ее открытый рот
издавал симфонию аденоидного храпа.
     Миссис Лоффер потрясла мужа за волосатое плечо.
     - Джо, милый, пора вставать! Спускайся вниз и приготовь кофе.
     Храп.  Рыжеволосая  с  бюстом номер  три  открыла  глаза, увидела Римо,
женщину и собралась закричать, но Римо ладонью зажал ей рот.
     Джозеф Лоффер,  лидер профсоюза, объединяющего самых высокооплачиваемых
в мире работников  - пилотов, чей заработок превышал тридцать тысяч долларов
в год, наконец  пробудился. Нужно  было спускаться на первый этаж  и ставить
кофе.
     Он  открыл  глаза,  поцеловал  жену,  спустил  ноги  с  постели  и  тут
обнаружил,  что  супруга  одета,  а какой-то  человек зажимает  ладонью  рот
девушке, лежащей рядом. Он  собрался  пуститься  в объяснения, но тут миссис
Лоффер  ринулась в  атаку. Первый  удар  был нанесен  ногой  Лофферу в  пах,
заставив его согнуться пополам.  Последовал второй удар - коленом в  лицо, а
затем  без  остановки  -  кулаком  по лицу. Ногти  супруги  влились в  глаза
Лоффера. Он упал на кровать. Миссис Лоффер обрушилась сверху.
     Неплохо, подумал Римо, не переставая удивляться способности разъяренных
людей,   действующих   инстинктивно,   идеально   исполнять  "атаку   внутри
периметра",  как ее  классифицирует школа Синанджу. Убить мужа миссис Лоффер
не могла, но поддерживала непрекращающийся атакующий  натиск, направленный в
среднюю часть  тела  супруга. Прекрасно  задумано, неплохо  исполнено  - так
оценил Римо ее действия.
     -  Теперь  попробуйте локтем. Так, хорошо. Очень хорошо, миссис Ло
Для человека без специальной подготовки  - просто великолепно! Понапористее,
поэнергичнее.   Отлично!  Нет,  никаких  размашистых  ударов  сбоку.  У  вас
прекрасно выходит атака внутри периметра, не надо портить дело.
     Наконец, обессиленная миссис Лоффер  отступила.  Ее  муж, оглушенный  и
слегка  окровавленный,  лежал  на  кровати.  Спрятав  лицо  в  ладонях,  она
принялась истерически всхлипывать. Супруг с трудом приподнялся на локтях и с
трудом принял сидячее положение.
     - Прости, - выговорил он, - прости меня!
     - Подлец, - сквозь слезы ответила миссис Лоффер,  - подонок! Собирайся.
Мы уезжаем.
     - Я не могу никуда ехать.
     - Объясни это  полиции. Ты  занимался  такими гадостями, что  вмешалась
полиция нравов.
     - Нет такого закона, дорогая, чтобы...
     - Мой адвокат сообщит тебе, есть такой закон или нет!
     - Но мне нельзя уезжать!
     Римо отпустил рыженькую и сказал:
     - Одевайся и уматывай.
     Она бросила на него недобрый взгляд.
     - Ты кто, частный детектив, что ли?
     -  Одевайся, - повторил Римо. - А  вам, мистер  Лоффер, рекомендую тоже
одеться и в течение получаса покинуть Чикаго.
     Очередную  супругу  Римо проводил в  комнату  в  середине коридора. Она
сперва  высыпала содержимое двух пепельниц  на клубок  объятых сном  тел  на
кровати, а затем начала бить и царапать все, что попадалось под руку - руки,
ноги,  ягодицы, лица.  Ее муж  в страхе забился  в  угол.  Римо  швырнул ему
одежду.
     - Даю вам полчаса, чтобы убраться из города. Иначе - тюрьма.
     В  третьей  комнате,  к сожалению  Римо, битва  не  состоялась.  Увидев
супруга, оплетенного  различными частями женских тел, его жена упала Римо на
грудь и разрыдалась. Римо даже слегка пожалел ее в душе.  Но выбора не было:
или выставить этих людей из города, или сбросить им на головы балку. То, что
они задумали, приведет страну к гибели.
     Последний супруг был в ярости. Как она дерзнула ворваться сюда? Как она
осмелилась следить за ним? Почему она перестала ему доверять?
     Римо объяснил, что нарушен  закон о  правилах морали. Естественно, этот
закон пришлось  выдумать. Да, он был принят еще в 1887 году,  но действует и
поныне,  точно так  же, как  и  в  момент  принятия его  отцами-основателями
города.
     - Вот как? Все равно, это  противоречит конституции, - заявил президент
профсоюза портовых грузчиков. - Любой суд меня оправдает!
     - Вы хотите довести дело до суда?
     - Конечно, черт побери!
     У  президента Международной ассоциации  портовых грузчиков нижнее ребро
справа было таким же, как и у всех людей. Римо кое-что сделал с этим ребром,
после  чего  джентльмен, завопив  от боли,  раздумал обращаться к  закону  и
выразил согласие немедленно покинуть Чикаго.
     Массовой исход постояльцев из гостиницы происходил в то время, когда  в
сером  чикагском небе начали появляться слабые красные полоски, предвещающие
восход солнца.  Первыми отель  покинули "ночные  бабочки".  Затем -  мужья с
женами. Римо, желая убедиться, что все в порядке, стоял неподалеку от входа,
прислонившись к  фонарному  столбу, и вдруг заметил,  что последний из мужей
вступил в оживленный  разговор с  остальными парами. Дойдя до угла, компания
остановила проезжавший мимо патрульный полицейский автомобиль.
     Римо увидел,  как расхохотался  полицейский за рулем,  и понял, что его
план  провалился.  Нашелся  человек,  не поддавшийся панике,  не  потерявший
голову, который решил  удостовериться в существовании закона от 1887 года. И
теперь, благодаря  выдержке и хладнокровию, ему и его компаньонам предстояло
расстаться  с жизнью.  На  головы  президиума профсоюзного  съезда обрушится
громадная  балка. Руководители профсоюзов  теперь  знали,  что не существует
закона о правилах морали от 1887 года, а поэтому им суждено погибнуть.
     Эта новость не обрадует Смита. Крайние меры хороши на случай, когда все
потеряно и  другого выхода  нет, к ним  прибегают  лишь  глупцы, безумцы или
неудачники.  После  всего  случившегося  Римо  причислял  себя  к  последней
категории.


ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ 


     План был прост и надежен.
     Рокко  Пигарелло  еще раз изложил его остальным  собравшимся  - их было
двадцать шесть. Он никого  не  просил рисковать жизнью.  Он никого не просил
убивать. Он предлагал заработать, но  ни словом не обмолвился о том, что эти
двадцать  шесть  человек  представляют для  профсоюза  наименьшую  ценность,
поскольку они - это  лишь мускулы,  а  мускулы стоят  недорого.  Нет, он  не
собирался говорить  о  неприятных  вещах,  незачем  портить  впечатление  от
выгодного предложения.
     - Я обращаюсь к вашему здравому смыслу и только прошу защитить себя или
ваших коллег от нападения, если оно последует. Понятно?
     Послышались  несколько  неуверенных  "понятно",  "да"  и  "угу".  Перед
Пигарелло  в зале, еще  пахнувшем  свежей  краской,  сидели  двадцать  шесть
угрюмых  и  сонных  мужчин.  В  этот  предрассветный час их  собрали сюда из
мотелей и гостиниц со всех концов города. Заезжали за ними  или руководители
региональных  организаций,  или бизнес-агенты, или кто-то другой, но во всех
случаях это были люди, стоящие на должностной лестнице на  ступеньку выше. И
никто никому ничего не предлагал. Просто следовал приказ. А иначе...
     Зал  постепенно наполнялся. Почти все прибывающие  были знакомы друг  с
другом. Мускулы. Грубая сила. Из Далласа, Саванны, Сан-Франциско, Колумбуса.
Двадцать шесть человек, каждый с особой репутацией. Они понимали, что раз их
собрали вместе,  значит прольется кровь,  а это  было  им вовсе  не по душе:
съезд для них был чем-то вроде каникул, а тут вдруг снова работа...
     Боров продолжал:
     - Вам, конечно, не нравится, что вас подняли с постелей и привезли сюда
в такой час. Я понимаю, что вы  мечтаете поскорее оказаться снова в объятиях
сна. Но я  должен сказать вам, что мы  собрались здесь потому, что... потому
что... - Пигарелло на секунду задумался. - Потому, что мы собрались здесь!
     Послышалось недовольное бормотание.
     - Я  обращаюсь  к вам с просьбой защитить  своих  братьев-водителей.  Я
обращаюсь к вам  с  просьбой  защитить товарищей  по профсоюзу от вероломных
бандитов. Сейчас я объясню, кто что будет  делать. Если  кто-то заметит, что
напали на одного из нас, стреляйте без колебания. Адвокаты наготове, никаких
осложнений не будет. Никаких!
     Гул недовольства в зале.
     -  Так вот, у меня есть подозрение, что этот самый наемный бандит будет
стрелять в меня из пистолета.  Впрочем,  вы это увидите,  я уверен. Он будет
стрелять  в  меня. Если  услышите  выстрел,  знайте:  на вашего товарища  по
профсоюзу  напали.  А  вы  должны  будете  защитить  коллегу-водителя.   Вот
фотография человека, который собирается напасть на меня.
     Боров поднял над головой большую фотографию.
     Раздались возгласы изумления.  Им  предстоит  иметь  дело  с человеком,
который только что стал правой рукой Джетро!
     - Вопросы?
     Встал делегат из Вайоминга - высокий, стройный и мускулистый, как и все
его предки-ковбои.
     - Сколько человек будет  с ним? Нас - двадцать  семь, а мне  совсем  не
светит связываться с сотней парней Эйба Бладнера.
     - Бладнер за нас, - ответил Боров.
     Возгласы удовлетворения.
     - Вы хотите  сказать, что этот Римо Джоунс затеял что-то против вас без
одобрения Джетро? - продолжал делегат из Вайоминга.
     - Я уже все объяснил.
     - Кто его поддерживает?
     - Никто.
     - Он в одиночку пошел против вас. Боров?
     - Ага.
     - Что-то не верится!
     -  Пусть лучше поверится.  Все будет так, как  я говорю.  Садитесь. Еще
вопросы?
     Поднялись три руки.
     - Опустите руки, хватит, - сказал Боров
     Римо остановил такси.
     - Сколько вам осталось до конца смены?
     Водитель озадаченно посмотрел на него.
     - Тогда скажите, сколько времени вы еще готовы поработать сегодня?
     Таксист пожал плечами.
     - Обычно меня  спрашивают,  как далеко я могу поехать, а не сколько еще
времени готов провести за баранкой.
     - А я - необычный клиент, и к тому же с необычной суммой в кармане.
     - Слушайте, день был удачным, и я не хочу ввязываться во  всякие темные
делишки.
     -  Никаких  темных  делишек.  Предлагаю оплатить  вам двенадцать  часов
работы.
     - Я устал.
     - Сто долларов.
     - Я чувствую прилив сил.
     - Отлично.  Вот эту  даму  надо в течение  двенадцати часов  возить  по
Чикаго, с условием нигде не останавливаться больше чем на десять минут.
     Римо помог Крис сесть в машину.
     - Дорогая, тебе придется покататься.
     Он передал Крис пачку банкнот так, чтобы заметил водитель.
     - Но почему ты не  хочешь взять  меня с  собой в  гостиницу,  милый?  -
спросила Крис.
     Римо прошептал ей на ухо:
     - Потому  что мы меченые, мы  - мишень,  готов поклясться.  В шесть или
семь  часов  мы встретимся в  аэропорту "О'Хара",  в баре лучшего ресторана.
Если  меня  не будет, подожди  до  полуночи. Если  я  не появлюсь и  к этому
времени  -  спасайся. Постарайся  сменить  имя  и  беги  подальше,  нигде не
останавливаясь. Через два дня сделай паузу.
     - Почему через два дня?
     -  Давно выяснено,  что два дня -  оптимальный срок  в  такой ситуации.
Сейчас не время для подробностей.
     - Может,  мне  лучше взять  билет на какой-нибудь рейс,  который длится
шесть часов, и обратный билет? Вот и получится как раз двенадцать часов.
     - Нет. Рейсы по расписанию  подобны кабине лифта. В нашем положении они
не подходят. Ты словно оказываешься в запертой комнате, хотя она и движется.
Верь мне на слово. Я предлагаю как лучше.
     - Дорогой, но я не боюсь Джетро.
     - Зато я боюсь. Пока.
     Римо поцеловал Крис  в щеку, кивнул таксисту и на всякий  случай сделал
вид, что  внимательно  смотрит на номер машины. Пусть водитель  думает,  что
Римо запомнил номер, и случись что с пассажиркой - придется отвечать.
     Семнадцатого апреля в  Чикаго было  жарко.  Просыпаясь  влажным  душным
утром, люди чувствовали себя так, будто уже отработали полный день. Римо  не
спал всю  ночь, но вполне мог  обойтись двадцатью  минутами отдыха. С такими
мыслями он и отправился в свой отель.
     Но  отдохнуть  не  удалось.  Войдя в вестибюль  с мраморным  полом;  он
заметил, как  какой-то человек направляет в его сторону ствол винтовки. Римо
не отреагировал на винтовку, вынутую из сумки для  гольфа, а автоматически в
долю  секунды  огляделся  вокруг,  чтобы  оценить  ситуацию  в  целом.  Так.
Появилось  и  другое  оружие.  Из  чемоданов,   коробок,  из-за  стойки  для
регистрации постояльцев. Засада.
     Ладно, будем работать слева направо. Безо всяких дополнительных военных
хитростей Римо бросился на крепыша,  уже нажимавшего  курок маузера.  Маузер
так и не выстрелил, оказавшись вбитым сквозь  солнечное  сплетение крепыша в
легкое. Не  обращая больше на  него внимания,  Римо  принялся  за других, по
часовой стрелке. Действуя  таким образом, он  находился только на линии огня
справа, чтобы остальные нападающие не могли стрелять в него, дабы не попасть
в своих.
     Вскрикнула  женщина.  Портье попытался  спрятаться и  получил  в  горло
шальную пулю. На  диване  в  испуге прижались друг  к другу двое  ребятишек.
Придется  отвести от них огонь, вызывая  его  на себя.  А если  не выйдет  и
чья-то пуля случайно причинит детям вред, то человек этот умрет не сразу...
     Атакующие  справа  сбились в кучу.  Дилетанты! Римо  раздробил  пальцем
чей-то висок  и принялся  за тощего человека с Магнумом-357.  Здесь подойдет
атака внутри периметра,  потому что тощий держал пистолет  слишком  близко к
корпусу, как держат обычно короткоствольные револьверы при стрельбе  с малых
дистанций. Палец уже  нажимал  на спусковой крючок, поэтому пришлось сначала
сделать  так,  чтобы  пистолет  отлетел  в  сторону. Вместе с кистью.  Затем
треснул череп, а Римо  начал перемещаться к центру, пригибаясь  под огнем, и
вдруг почувствовал, как в сантиметре от его виска пролетела пуля.
     Значит, используется  атака  в  два  уровня. Римо покончил с  одним  из
стрелков,  лишив того тестикулов и обрекая  тем самым  на  медленную смерть,
потом развернулся  ко  второму  уровню  нападения. Еще  одна пуля, посланная
кем-то из центральной группы  нападавших,  просвистела  рядом. Римо оказался
под  перекрестным  огнем.  Какая  глупость  с  его  стороны!  Он  постарался
обезопасить себя от  огня из центра, сместив его линию в сторону  ресторана,
откуда велась стрельба второго уровня.
     Нападающие  прятались  за  обеденными  столами.  Один  из  них  получил
столешницу  вместе  со  скатертью через  рот  до  основания  черепа.  Нервно
прогрохотала автоматная очередь,  но еще до этого ствол автомата оказался во
рту стрелявшего. Палец продолжал нажимать на  спуск, так как мозг не мог уже
отдать  команду остановиться. Вместе  с пулями  в потолок  полетели  осколки
черепа и куски мозга.
     Волнообразным энергичным  движением  тело Римо  заняло  в  пространстве
свободное от летящего свинца место, но неожиданно там все же оказалась пуля,
царапнувшая правый бок Римо. Легкое ранение.
     Римо среагировал рефлекторно,  без размышлений.  Вернее,  не он, а тело
среагировало так, как его приучили бесконечные изнурительные тренировки, как
приучил Чиун, не обращавший внимания на протесты и жалобы Римо.
     Так, как учили,  и никак иначе. "Алая лента" - трижды  три раза по три.
Другой защиты в такой ситуации нет. Римо сместился обратно в центр, переводя
все  линии огня  на  самих  же  участников  засады. Он  больше  не  атаковал
нападавших,  потому  что  тогда  их  становилось бы меньше, а принцип  "алой
ленты" как раз  и  заключался в  том,  что сами нападающие  уничтожают  друг
друга.
     С немыслимой  быстротой,  словно сверкающий луч  солнца  с небес,  Римо
заскользил, разматывая  "алую ленту",  между тремя  уровнями  атаки.  Он  то
оказывался  среди нападавших,  и тогда огонь  на мгновение стихал,  чтобы не
перебить  своих,  то  снова  появлялся  на  открытом  месте.  Вновь  звучали
выстрелы. Неуверенные. Неточные. Цель больше не находилась в центре  засады,
цель стала ее частью.
     Мимо  стойки  для  регистрации, сквозь третий  уровень  атаки слева, по
ступеням  лестницы  перемещался  Римо,  все  время находясь  совсем рядом  с
растерявшимися нападавшими, которые уже запаниковали, не  соображая, что  же
делать.
     Пули попадали в стекла, осыпая холл звенящим  дождем осколков. Отовсюду
слышались крики и вопли, которые только усиливали панику  и хаос.  Открылась
дверь  кабины  лифта,  и  случайная  автоматная  очередь перерезала  пополам
находившуюся  в  лифте  служанку.  На  последнем  витке  "алой  ленты"  Римо
позаботился о стрелявшем,  оставив на  месте  его глаз  два сочащихся кровью
отверстия.
     Затем - рывок в ц Он  схватил  с дивана ребятишек, переместился  в
зал ресторана, в тыл не подозревавшего об этом третьего  уровня нападения. И
стал ждать, стоя  на  ступенях. Стрельба не  стихала. Ничего  не  понимающие
ребятишки смотрели на Римо.
     То, что произошло, было  вполне  естественным. Будучи  дилетантами, те,
кто находился  на противоположных сторонах  засады и  в  разных  ее уровнях,
оказавшись под  огнем,  стреляли  в  ответ.  Спасая собственную  шкуру,  они
стреляли по своим. "Алая лента" вплелась в засаду кровавым проклятием страха
и  паники.  Теперь пальба не  прекратится.  Если бы Римо  захотел, то мог бы
просто подождать до самого конца, но единственной  его целью было прорваться
живым сквозь засаду.
     Девочка,  похоже,  была  потрясена происходившим  вокруг.  Мальчик  был
доволен и улыбался.
     - Бах! Ба-бах! - сказал парнишка.
     - А где ваши мама и папа? - спросил Римо.
     - В номере, на третьем этаже. Они велели нам поиграть в холле.
     - Ну, тогда идите к ним.
     - Они не велели приходить до половины десятого, - сказала девочка.
     - Ба-бах! - сказал мальчик.
     - Но в холл спускаться тоже нельзя.
     Снизу   все   еще   доносилась   стрельба.   В   отдалении  послышались
приближающиеся звуки сирен.
     - Тогда мы пойдем к родителям, только вы нас проводите, пожалуйста.
     - Хорошо, я пойду с вами.
     - А вы скажете папе и маме, что нам нельзя играть в холле?
     - Обязательно.
     - И что мы ничего не натворили?
     - Ладно.
     - А доллар нам дадите?
     - С какой стати?
     - Просто это было бы приятно.
     - Я вам дам двадцать пять центов, - пообещал Римо, - Красивую блестящую
монетку.
     - Нет, лучше старый грязный до
     Вместе  с  детьми  Римо  поднялся на  третий  этаж.  Его  рубашка  была
окровавлена, кровь стекала на брюки. Впрочем, это не беспокоило Римо.
     Дверь отворил  отец: водянистые глаза,  на лице  -  печать начинающейся
деградации мозга, вызванной  алкоголем.  Процесс  приятный,  а  результаты -
печальные.
     - Что еще натворили эти дети?
     - Абсолютно ничего, Какие-то сумасшедшие устроили внизу  стрельбу,
и ребята могли пострадать.
     -  Я и не знал, - ответил отец, завязывая  пояс халата. - С  ними все в
порядке? А что это с вами?
     - Меня слегка задело. Так всегда бывает со случайными прохожими, всегда
нам не везет.
     - Ужас, что  творится  в  Америке!  Как  вы  считаете, вниз  уже  можно
спускаться?
     Римо прислушался. Стрельба прекратилась. Затих и вой сирен. Холл сейчас
наверняка наводнен полицейскими.
     - Можно, но я не советую. Зрелище не из приятных.
     - Что ж, спасибо. Входите, дети.
     - Бах! Бах! - сказал мальчик.
     - Заткнись! - сказал папочка.
     - Что там такое, дорогой? - послышался женский голос.
     - Что-то случилось внизу, в холле.
     - Эти дети дождутся когда-нибудь!
     - На этот раз они не виноваты, - ответил отец и закрыл дверь.
     Римо  поднялся по лестнице к себе. Кровь  почти перестала течь. Рубашка
прилипла  к телу. Чиун  спал на своем матрасике лицом к окну,  свернувшись в
позе зародыша.
     -  Ты  ранен, - произнес он, не  поворачиваясь,  ни одним движением  не
показывая, что пробудился. Во время сна его  мозг фиксировал все посторонние
звуки. Просыпался Чиун мгновенно, приученный к этому с рождения,  просыпался
так, чтобы  никто этого  не заметил.  Из таких  вот  деталей и  складывалось
могущество Мастера  Синанджу, высочайшего знатока  боевых искусств  Востока,
досточтимого старейшины небольшой корейской деревушки, от которого целиком и
полностью зависело ее существование.
     - Царапина, - сказал Римо.
     - Любое ранение опасно. Насморк опасен. Промой рану и отдыхай.
     - Хорошо, папочка.
     - Как идут дела?
     - Не очень.
     - А по-моему - неплохо. Я ощущал вибрацию от стрельбы из ружей.
     - А, это. Да, там их было трижды три по трое,  и пришлось  использовать
"алую ленту".
     - Тогда почему ты ранен?
     - Я начал "ленту" поздновато.
     - Никогда прежде, - сказал Чиун, - никто не получал так много, как было
дано тебе, и никто не усваивал так мало, как ты. С таким же успехом я мог бы
тренировать стены, а не белого человека.
     - Ладно, хватит. Я ранен. Перестань.
     - Ранен! Царапина, а  ты из этого  делаешь трагедию.  У  нас  есть дела
поважнее. Отдохни. Скоро нам придется исчезнуть.
     - Сбежать?
     - Если тебе больше нравится такое выражение, то да, сбежать.
     - Я не имею права, Чиун. У меня задание.
     - Я, между прочим, отдыхаю, а ты несешь ерунду.
     - Ты был у того здания? Что там произошло?
     - Там произошло то, из-за чего мы должны бежать.
     Утром в двенадцать минут одиннадцатого в кабинете доктора Харолда Смита
зазвонил телефон. Линия связи включалась только на двенадцать минут в начале
каждого  часа, и с шести  утра по  средневосточному  времени до шести вечера
работала  прямая  связь  со  Смитом.  Когда его  не  было  на месте,  звонки
фиксировал автоответчик, которому Римо должен  был  диктовать свои сообщения
по  возможности  в медицинских терминах. Если  кто-то случайно наткнется  на
запись, она должна выглядеть как доклад врача начальству.
     В десять часов  двенадцать  минут зазвенел  звонок, и уже с первых слов
Смит понял, что без крайних мер не обойтись.
     - Мой план не сработал, - раздался в трубке голос Римо.
     - Ясно, - ответил доктор Смит. - Вы знаете, как поступить.
     - Да.
     Телефон  умолк.  Четырем  профсоюзным  лидерам  придется  расстаться  с
жизнью.
     - Проклятие! - вырвалось у Смита.
     Если  система   государственного   устройства  не  терпит   объединения
профсоюзов,  то,  вероятно,  это  не  самая  лучшая система.  КЮРЕ  пытается
заткнуть  самые крупные пробоины в  корпусе американской конституции, но это
лишь отдаляет печальный конец.  Большой  бизнес и  профсоюзы  -  сражающиеся
между собой  гиганты,  а страдает от этого  народ. Смит  прекрасно знал, что
большой бизнес всегда  использовал те  же методы, к которым сейчас прибегают
профсоюзы. Только в бизнесе это называлось "загнать рынок  в угол" и  всегда
расценивалось  как  верх  мастерства  делового  человека. Почему  профсоюзам
нельзя поступать так же?
     Доктор Смит развернулся вместе с креслом к заливу Лонг-Айленд за окном.
Зеленоватые воды уходили  в даль  Атлантики. Здесь стоило бы поставить знак,
на манер дорожного:  "Вы покидаете  пределы залива.  Впереди - Атлантический
океан." Но  ни на берегах, ни  в жизни таких знаков не бывает. Профсоюзы так
же не имеют  права шантажировать страну,  как большой бизнес не имеет  права
загонять  рынок в угол и вздувать цены. КЮРЕ будет бороться с этим. И, глядя
на воды залива, доктор Смит принялся размышлять, как ввести в практику новый
закон.  Без  голосования.   Без  обсуждения.  Не  информируя  широкие  круги
общественности.  Сделать так, чтобы впредь ни  одна корпорация  не  пыталась
путем махинаций повышать рыночные цены, особенно на продукты. Для этого Смит
не колеблясь будет использовать Дестроера, как это он сделал сегодня.


ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ 


     Римо засунул сзади  за пояс брюк завернутый в бумагу ломик-монтировку с
отпечатками пальцев  Бладнера. Надел рубашку и пиджак. Ломик лег вдоль спины
между  лопатками,  округлым  концом вверх. Загнутый плоский конец монтировки
совпадал с очертаниями тела, а его напоминающее ложку окончание разместилось
как  раз позади  репродуктивных  органов Римо.  Рентгеновский  снимок дал бы
картину человека, сидящего на изогнутом металлическом штыре.
     Не дай Бог, - подумал Римо, - если кто-нибудь  хлопнет  меня по  спине,
будет весьма неприятно. Скованной походкой он направился к двери.
     - Я вернусь.
     - Ты идешь в этот дом? - с беспокойством спросил Чиун.
     - Нет.
     - Хорошо. Когда вернешься,  я  объясню  тебе, почему  мы должны бежать.
Меня бы давно здесь не было, но приходится контролировать твои самонадеянные
поступки.  Но  это уже  не  важно. Мы  отбудем  сразу  после  того,  как  ты
понапрасну израсходуешь накопившуюся энергию.
     - Не понапрасну, папочка.
     - Понапрасну, но не отказывай себе в удовольствии, развлекись.
     - Это вовсе не развлечение, папочка.
     - Но и не настоящая работа.
     - Я должен навести порядок там, где он должен быть наведен.
     - Нет, ты просто собираешься напрасно потратить  силы ради собственного
удовольствия.
     Римо  огорченно вздохнул. Не стоит спорить с Чиуном. Хоть он и мудр, но
ничего не знает о грозящей опасности  объединения четырех профсоюзов в один.
Истина сегодня не на его стороне.
     Холл  гостиницы  был   забит  полицейскими,  репортерами,  фотографами,
телевизионными камерами. Машины скорой помощи  уже разъехались. В основном -
в морги.
     Рокко-Боров  Пигарелло потел под лучами  юпитеров.  Рука -  перевязана.
Попавшая в нее пуля была выпущена, несомненно, кем-то из его же людей.
     - Эти сумасшедшие безо всякого повода открыли огонь. Я уверен,  что это
была попытка гангстеров уничтожить организованное профсоюзное движение.
     - Мистер Пигарелло,  но по данным полиции, все раненые и убитые - члены
профсоюза...
     Телерепортер держал микрофон у самого рта Пигарелло.
     -  Правильно,  нам  ведь нечем  было обороняться,  а  их  было  человек
двадцать или тридцать.
     - Спасибо, мистер Пигарелло.
     Репортер повернулся к камере:
     -  Это был Рокко  Пигарелло -  делегат  съезда  Международного братства
водителей. Сегодня в  результате бессмысленно-жестокого  нападения  Братству
был нанесен значительный урон.
     Римо  посмотрел в  глаза  Пигарелло. Заметив Римо, Пигарелло  бросил на
него  вороватый  взгляд  и  поспешил  к  капитану  полиции.  Римо  улыбнулся
Пигарелло, и тот моментально отказался от идеи  побеседовать с  полицейским.
Римо вышел из  гостиницы  сквозь  полицейские кордоны  и  оказался на улице.
Собравшийся народ заглядывал через барьеры, люди  выглядывали из окон  домов
напротив, вставали на цыпочки на противоположном тротуаре.
     Все это происходило под голубым небом Иллинойса. Правда, между  голубым
небом  и  землей,  словно начинка сэндвича,  лежал  еще  слой  загрязненного
цивилизацией воздуха. Римо остановил такси и поехал на съезд.
     По  дороге  водитель  болтал об  этих  ужасных  убийствах,  о  том, как
небезопасно  стало жить в  Чикаго, и как все  стало бы отлично,  если  бы из
города исчезли негры.
     - Но там не было негров, - возразил Римо.
     - В  этот раз -  не  было, но  все  равно,  если избавиться от  черных,
уровень преступности снизится.
     - Преступность понизится еще быстрее, если вообще  избавиться от людей,
- сказал Римо.
     Странно,  но в  зале  съезда  никого  не было. Ни охранников  в  форме,
проверяющих   приглашения,   ни  лоточников  с  мороженым,   ни  электриков,
хлопотливо  проверяющих  микрофоны  в  последнюю  минуту.  Шаги  Римо  глухо
отдавались в пустынном  темном коридоре,  где еще  держался  вчерашний запах
пива. Воздух был прохладен без свежести. На стремянке стоял одинокий рабочий
и вворачивал  электрическую лампочку. Римо шел так, чтобы находиться в тени,
но не вызывать подозрений.
     - Привет, - буднично бросил Римо, проходя мимо рабочего.
     - Привет, - ответил тот.
     Римо  взбежал   на  верхний  ярус.  Совсем  немного  отделяло   его  от
гигантского транспаранта, висящего абсолютно неподвижно.
     "Добро пожаловать, Международное братство водителей!".
     Сейчас он  висел  недвижимо,  но зал наполнится,  и  теплый воздух  все
изменит, хотя даже при пустом зале на транспарант должны воздействовать токи
воздуха. Наверное, закрыто слишком много наружных дверей. Римо снова вышел в
коридор  и на этот раз угадал: в пятнадцати метрах прямо над ним  находилось
место крепления  гигантской  балки, пересекавшей  величественный купол зала.
Римо  вынул  ломик. Бумага, в которую  он  был  завернут, слегка запачкалась
кровью. Видимо рана, полученная  Римо в отеле, еще  не  до конца затянулась.
Римо проверил, нет ли следов крови на самом ломике, это  было бы  вовсе ни к
чему. Все  должно выглядеть просто:  Эйб Бладнер каким-то образом  ухитрился
ослабить крепление балки, но на свою беду оставил на месте преступления свой
ломик.  Полиция,  торопясь  арестовать убийцу  четырех  профсоюзных лидеров,
ухватится  за эту версию и быстро выйдет на Бладнера. Следы крови  могут все
слегка осложнить  и направить мысли детективов в другом  направлении. Не то,
что дело не выгорит, но, как говорил Чиун, рискуют только дети и глупцы.
     "Верх самонадеянности  - отдавать  шансы  на  выживание в  руки  богини
судьбы,  требуя  от  нее  выполнения  того,  о чем  ты сам  не  позаботился.
Самоуверенность всегда наказуема."
     Римо  снова  обернул  ломик бумагой  и  снял  ботинки.  Подпрыгнув,  он
схватился  одной  рукой за  слегка выступающий  карниз  и  рывком  взобрался
наверх. Стоя на руках, Римо пополз вдоль изгибающейся стены.
     Неожиданно снизу  до  Римо  донесся  звук шагов -  приближающийся  стук
каблуков. Двое. Римо прижался к стене. Стоя вверх ногами, он чувствовал, как
кровь приливает к  голове, но,  в  отличие от обычных людей, Римо вполне мог
выдерживать  давление  крови и  спокойно функционировать в таком положении в
течение трех часов.
     - Смотри, Джонни, один из этих идиотов-шоферов оставил свои ботинки.
     -  Их должны были забрать уборщики.  Этот парень, которого ты подрядил,
ни черта не делает. Ни черта! Тебе не надо было его нанимать.
     - Почему это мне?! Мы его вместе нанимали.
     - А рекомендовал его ты.
     - А ты согласился.
     -  Я согласился  потому, что  ты его рекомендовал, но  отныне  доверять
твоим рекомендациям больше не буду.
     Они стояли точно под Римо  -  лысина и  сальные пряди, уложенные  таким
образом,  чтобы  скрыть  отсутствие  волос.  От того,  кто  разглядывал  эту
картину, вися вниз головой, скрыть это было невозможно.
     - Я и этот съезд шоферов рекомендовал. Что, может вернем им деньги?
     - Если с шоферами все нормально, тебе теперь медаль давать?
     - Мне  нужна не медаль, а благодарность за хорошую сделку. Кто еще стал
бы платить арендную плату за тот день, когда зал не используется?
     - Заплатил бы всякий, подписавший контракт,  а  потом  в три часа  ночи
заявивший, что на сегодня зал ему не нужен.
     - Всякий, как ты говоришь, вычел бы эту сумму при окончательном расчете
или  попытался бы  обдурить  нас  как-нибудь  еще,  а те, с  кем я  заключил
договор, заплатят сполна.
     - Когда ты сдавал помещение в самую последнюю минуту, я поддержал тебя.
И это я разорвал контракт с конным шоу!
     - Да, разорвал,  потому  что я привел к тебе шоферов, тупица! Ради  них
можно разорвать контракт с самим Господом Богом.
     - Ты готов отказаться от Бога за пять центов.
     Пора было забирать ботинки. Водителей здесь сегодня не будет, и незачем
было  инкриминировать  Бладнеру   преднамеренное   убийство   циркачей   или
баскетбольной команды. Если ослабить крепление балки сейчас, то стоит только
в зале собраться народу, как колебания передадутся наверх и балка обрушится.
     Римо аккуратно спрыгнул, стараясь не попасть на сальную макушку.
     - Позвольте, это моя обувь, - возмущенно  произнес Римо, вырвал ботинки
из рук хозяина зала и протянул ему взамен завернутый в бумагу ломик.
     -  Заберите вашу  монтировку  и  не  оставляйте ее валяться где попало,
кто-нибудь может споткнуться и упасть.
     - Где споткнуться, на потолке? - изумленно спросил тот.
     Римо надевал ботинки.
     - Неважно где, - ответил он, - небрежность всегда опасна.
     Обувшись, Римо  уверенно направился в ту  сторону, где, по его  мнению,
должен  был  быть  выход.  Да, как  и  предсказывал Чиун,  усилия  оказались
тщетными. Монтировка теперь не понадобится, она так же бесполезна, как линия
Мажино. К тому же, человеку, который должен умереть, ломик вовсе не нужен.
     Джин Джетро слушал рассказ Борова  о случившемся. Негронски в это время
менял повязку на руке Пигарелло.  Боров был весь в поту,  хотя кондиционер в
подвале нового здания работал на полную мощь.
     - Я все  сделал как надо, в фойе  гостиницы, как ты велел. Сам я был  в
центре третьего уровня нападения. Первый уровень располагался в холле, как и
планировалось, в  помещениях  по периметру,  на  лестнице, где переходил  во
второй уровень.  Третий  уровень  я  расставил  самолично  и  сам  был  там.
Подготовлено все  было правильно.  Одного из парней я поставил за стойку для
регистрации.   Все   они   ждали   там,   где  было  задумано,  оружие  было
замаскировано, каждый знал свое место и то, что он должен делать...
     - Продолжай, продолжай, - сказал Джетро.
     Негронски  закрепил  повязку  и посмотрел  в лицо Джетро. Что-то  в нем
изменилось. Исчезла улыбчивая  уверенность. С лица, неожиданно постаревшего,
исчезло выражение осознанного могущества. Лицо омрачили морщины. Джетро  мял
в руке платок. Он был во вчерашнем костюме. Состояние  Джетро  и радовало, и
огорчало Негронски. Ему отчаянно захотелось  оказаться в  Нэшвилле,  в своей
профсоюзной организации,  и  снова выбивать  пенсии, угрожать  забастовками,
ввязываться в судебные тяжбы, в  споры о законности тех или  иных вещей. Это
дело он знал хорошо. А здесь все так странно и непривычно.
     - Так  вот, - продолжал Боров. - Я поставил Коннора  у  самых дверей, в
первом  уровне справа. Он должен был  выстрелить  первым. Отличный  стрелок,
охотник,  а его  репутация тебе известна. Он прошел  огонь и воду. Лучше  не
найти...
     - Ближе к делу, черт побери! - не вытерпел Джетро.
     - Коннор промахнулся  с  расстояния в   Первый  и последний  раз в
жизни не попал в  цель. Бац-бац! - и мимо. А этот Римо идет, как ни в чем ни
бывало. А Коннору конец. Промахнулся с одного метра и...
     - Дальше, Боров, дальше!
     -  Он прошел  сквозь первый уровень,  сдвинулся  вправо, прорвал вторую
линию. Быстро,  как  молния.  Мы  многих считаем быстрыми -  баскетболистов,
например, или боксеров. Так они рядом с ним неловкие черепахи!
     - Дальше!
     - Хорошо, хорошо, я просто пытаюсь объяснить, что случилось.
     - Ты не объясняешь, что случилось, а стараешься оправдать свой провал.
     - Я сделал все, как ты велел!
     - Что было потом?
     -  Ну, потом... Потом он еще больше ускорился, так что иногда казалось,
что его  просто нет, клянусь могилой матери! Я в него стрелял, другие ребята
тоже,  а  кончилось  тем,  что  мы  принялись  палить друг  в  друга.  Пошла
перестрелка, и мы даже не видели, куда подевался этот Римо.
     - Этого я и ожидал, Боров.
     - Честное слово, Джетро, мы не виноваты!
     Джетро угрюмо отвернулся от Пигарелло и  Негронски. Опять помял в руках
носовой платок, посмотрел на него и швырнул в корзину для мусора.
     - Подожди меня здесь. Боров.
     - Ты, надеюсь, не собираешься меня прикончить, а, Джетро?
     - Нет. Думаю, что нет.
     - Что значит "думаю"? Как же так?
     - А вот так, мой толстый друг.
     - Ничего  не выйдет, ты, ублюдок! Тебе не удастся со мной расправиться!
- заорал Боров и схватился за  кресло. - Пришел твой конец! Мы  сейчас  не в
этой твоей  специальной комнатке.  Сейчас  ты  свое получишь.  Я  помню, как
Маккалох обращался с тобой, пока ты не зашел в эту твою комнату!
     Боров двинулся на Джетро. Негронски  хотел остановить его, но Пигарелло
здоровенной волосатой ручищей отшвырнул его в сторону.
     - Не лезь не в свое дело, Зигги!
     Подняв как перышко над головой тяжелое кресло, Пигарелло  надвигался на
Джетро словно груженый щебнем грузовик. Негронски заметил, как кресло начало
опускаться на голову Джетро.
     Джетро стоял в странной позе, совсем не так, как раньше, когда они иной
раз  попадали  в переделку в каком-нибудь баре Нэшвилла. Сейчас он напоминал
старика  с  больным  позвоночником. Ступни  повернуты  внутрь,  руки  слегка
разведены  в  стороны  и  немного  согнуты в  локтях.  Кисти  напряжены.  На
бесстрастном лице  ни следа  эмоций:  с  таким  выражением слушают  биржевые
сводки.
     Боров вложил в удар всю  силу, но на том месте, куда обрушилось кресло,
Джетро  не  оказалось.  Его левая  рука  быстрым как  луч  лазера  движением
вонзилась в живот  Пигарелло. Кресло лежало на полу.  Боров стоял на месте с
застывшим  на  лице  выражением  крайнего  недоумения:  рот   открыт,  глаза
выпучены, руки бессильно повисли.
     Тут Джетро,  как  показалось  Негронски,  слегка  шлепнул  Пигарелло по
голове и словно открыл кран: кровь брызнула во  все стороны. Изо рта  Борова
хлынула  алая струя. Он закачался на негнущихся ногах, будто кегля, и рухнул
лицом вниз. Крак! От этого звука Негронски передернуло.
     - У меня не было другого выхода, Зигги, - промолвил Джетро.
     - Позвать врача? - спросил Негронски ничего не выражающим голосом.
     - Нет, Зигги. Он мертв.
     - Отнесем его в специальную комнату, да?
     - Да.
     - Скоро придется оборудовать конв
     - Что ты имеешь в виду?
     - Ты  прекрасно знаешь,  что ведь  Боров  не  последний,  комната будет
наполняться каждую неделю. Этому не будет конца. Джин.
     - Нет, будет.  Как  только  мы  зажмем страну в тиски, все кончится. Мы
станем хозяевами положения, и все будет прекрасно, Зигги. Прекрасно.
     -  Не думаю, - ответил Негронски, нагнулся к лежащему телу Пигарелло и,
не  соображая, что делает, поправил  сбившуюся повязку на руке Борова. -  Мы
думали,  что все будет  прекрасно,  когда добились  переноса съезда сюда,  в
Чикаго.  Мы  думали,  что все  будет чудесно, когда  удалось  построить  это
здание. Мы  думали, что  все  будет  замечательно, когда ты стал президентом
профсоюза.  Да.  И  что  же? Новые  убийства,  новые  трупы для  специальной
комнаты.  Это  никогда не кончится,  Джин.  воротимся домой, а? Теперь
меня  даже  тюрьма не  пугает.  Пойдем  в полицию,  сдадимся. Смертную казнь
отменили, да  и  вряд ли бы  нас посадили на  электрический стул. Мы бы  все
рассказали сами. Может быть,  придется провести  остаток жизни в тюрьме,  но
это все-таки будет жизнь, а не постоянная бойня: одного  - за то, другого  -
за это... Это никогда не кончится, Джин. Подумай. Ради добрых старых времен,
давай бросим это дело!
     - Это невозможно, - ответил Джетро. - Помоги мне поднять труп.
     - Это не просто труп, это был Пигарелло!
     - Это  просто труп, Зигги. Вопрос стоял так: или мы станем трупами, или
он. Что бы ты предпочел?
     - Ничего, Джетро. Я выхожу из игры.
     Зигмунд Негронски  выпрямился во  весь рост и твердо посмотрел в  глаза
новому президенту Международного братства водителей.
     - С  меня довольно, Джетро, хватит! Ты,  может быть, уже не в состоянии
остановиться и выйти из  игры,  а я  пока  могу.  Все, теперь не  трону даже
воробышка.  Я ухожу, ухожу  прямо сейчас. Я помогал  тебе, я  освободил тебе
путь наверх, но с меня довольно. Полиции я ничего не скажу, потому что тогда
ты, я знаю, убьешь меня, Джетро. Мне это ни к чему, я хочу жить. Я мечтаю  о
завтрашнем дне, чтобы он наступил поскорее. Хочу оказаться дома, а не здесь,
в  Чикаго.  Хочу  просыпаться рядом с  женой в бигудях,  с  лицом,  покрытым
кремом,  чтобы  она ворчала  на  меня, чтобы вставать и готовить кофе. Хочу,
чтобы  меня  беспокоило,  как  выплатить  взятые  под  залог  деньги,  а  не
заниматься подсчетом трупов. Хочу ходить по улицам и смотреть  на счастливых
людей, смотреть на людей и самому радоваться. Я хочу жить, а ты оставайся со
своим чертовым  суперпрофсоюзом и засунь его  себе в  брюки-клеш. Прощай,  я
снова сяду за руль, это дело по мне.
     -  Зигги,  прежде чем уйти, помоги мне  убрать  тело, - произнес Джетро
голосом холодным и скользким как кусок льда.
     - Нет, - ответил Негронски.
     -  Только  помоги донести  его до специальной комнаты,  и все, - Джетро
улыбнулся прежней улыбкой, которая умела  избавлять от волнений и превращать
бизнес в удовольствие.
     - Хорошо. Только до комнаты.
     Час спустя  Джетро  вышел  из специальной комнаты,  а внутри, у  двери,
остались стоять два здоровенных пластиковых мешка  для мусора с  запиской, в
которой  уборщику было велено сжечь эти мешки в котельной. Из комнаты Джетро
вышел один.


ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ 


     -  Я  проиграл, - уныло произнес Римо,  обращаясь к Чиуну, поглощенному
созерцанием перипетий жизни героини - домохозяйки, исповедующейся психиатру.
Чиун, конечно, услышал,  но не подал вида. Тогда Римо решил переодеться,  но
тут Чиун сделал  нечто невообразимое:  он  встал и  выключил телев Сам.
Добровольно.
     Снова  усевшись  на пол,  Чиун  молча указал Римо на место перед собой.
Этим  жестом бесчисленные  поколения  корейских  учителей-сенсеев приглашали
учеников  познать  мудрость предков. Так настоятель призывает послушника  ко
вниманию.
     Римо опустился на пол перед Чиуном, скрестив ноги  в позе,  которой его
обучили много  лет  назад,  когда даже  несколько минут  в  таком  положении
причинили боль спине. Сейчас  Римо  вполне  мог  бы уснуть в  позе лотоса  и
пробудиться отдохнувшим.
     Он смотрел в мудрые проницательные глаза  человека, которого  он сперва
возненавидел,  потом  начал  опасаться, затем  проникая к нему уважением  и,
наконец,  полюбил.  Человека,  который  стал  для  него  больше  чем  отцом,
человека, который создал Римо заново.
     - Ты  знаешь  историю Синанджу  -  моей родины,  родины  моих  дедов  и
прадедов, историю  нашей  бедности,  голодных детей, которых в годы неурожая
приходилось "отправлять домой"  - бросать в  холодные морские волны. Об этом
ты знаешь. Тебе известно, что  на протяжении всей нашей  истории  в Синанджу
всегда находились люди,  которые, торгуя  своим непревзойденным  мастерством
боевых искусств,  помогали жить  всей деревне. Ты знаешь, что  плата за  мои
услуги  идет  в  Синанджу. У  нас  бедная земля,  и единственным  источником
существования давно уже стало  искусство  сыновей Синанджу. Римо почтительно
кивнул.
     -  Это тебе известно. Но  это не все.  Я - Мастер Синанджу,  но кто  же
тогда ученик?
     - Ученик - это я, отец, - ответил Римо.
     - Но я был Мастером еще до твоего рождения...
     - Значит, есть еще кто-то другой.
     - Да, есть, Римо. Когда я  очутился около  того здания, в которое ты не
смог проникнуть, я подумал сначала, что оно выстроено так  сложно, что  тебе
просто не  хватило знаний. Но, увидев  табличку с названием улицы, я  понял,
что там таится великая опасность.
     - Для меня, папочка?
     -  Особенно для  тебя. Почему я,  несмотря  на преклонные годы,  всегда
одерживаю над тобой верх во время наших тренировочных схваток?
     - Потому что ты сильнее всех, папочка.
     - А кроме этой очевидной причины?
     - Ну, наверное, потому что ты меня хорошо знаешь.
     - Верно. Это я научил тебя  всему тому, что ты умеешь.  Я  всегда знаю,
как ты поступишь в следующую секунду.  Для  меня  это то же, что сражаться с
самим собой,  только более молодым. Я  знаю, как  ты поступишь, еще до того,
как ты  сам подумаешь  об этом.  Есть  еще один человек, который знает  это,
знает потому, что  его обучал  я.  Обучал с рождения, и  как  раз  его имя я
прочел  на табличке  с названием улицы. Я все понял - твой противник изменил
своему долгу. Гибели твоей желает человек по имени Нуич, чьим именем названа
эта улица.
     - Знакомое имя.
     - Естественно. Если ты прочтешь его задом наперед, то увидишь, что мы с
ним зовемся одинаково.
     - Он изменил свое имя?
     -   Нет,   я.  Человек  этот,  сын  моего  брата,  покинул  Синанджу  и
воспользовался полученными от меня знаниями, но не  для поддержки тех, кто в
этом нуждался. Я был опозорен, и я, учитель, изменил свое потомственное имя,
а затем отправился на заработки в далекие страны. После меня не будет больше
Мастера  Синанджу, некому  будет  кормить  нашу  деревню,  наступит  голод и
смерть.
     - Жаль слышать такое, папочка.
     - Ни о  чем не жалей. Я нашел достойного ученика.  Я  нашел  того,  кто
станет после меня Мастером, когда я "вернусь домой" в холодные воды пролива,
отделяющего Корею  от Китая, где и расположена  Синанджу, словно жемчужина в
раковине.
     - Это великая честь, отец.
     - Ты окажешься достоин ее только тогда, когда победишь самонадеянность,
лень  и  вредные  привычки,  способные  помешать  мощи  твоего  развития   и
прогресса, разрушить все, созданное мною в твоем лице.
     -  Ну,  конечно, папочка, -  улыбнулся  Римо, - все  победы - твои, все
поражения - мои. Я хоть когда-нибудь делаю что-то правильно?
     - Ты перестанешь ошибаться только тогда, когда  у тебя появится ученик,
- промолвил Чиун  с мимолетной  улыбкой,  пользуясь случаем в  очередной раз
напомнить о собственной непогрешимости.
     - Этот Нуич намного сильнее меня?
     Чиун сомкнул указательный и большой пальцы, оставив промежуток не более
волоска.
     - На столько.
     - Отлично, - приободрился Римо. - Тогда я вступаю в бой!
     Чиун покачал головой.
     -  Второе  место,  пусть  даже  с   минимальным  отрывом,  -  не  самый
желательный результат в соревновании, где приз - жизнь.
     - Почему я  должен обязательно  стать  вторым?  Я постараюсь что-нибудь
придумать!
     - Сын мой,  через  пять лет ты  будешь вот на  столько - Чиун раздвинул
руки на двадцать сантиметров - впереди. Ты - исключение изо всей белой расы.
Но истина в том, что ты обойдешь неблагодарного дезертира Нуича только через
пять  лет.  Через  пять  лет я  со  спокойной  совестью благословлю тебя  на
поединок  с  сыном  моего брата, и мы с  триумфом привезем  в  Синанджу  его
кимоно. Через  пять  лет  ты превзойдешь  даже  моих  великих  предков.  Так
предначертано, так и будет.
     Голос  Чиуна звенел гордостью.  Но  на всякий  случай,  дабы  ученик не
слишком возгордился, Чиун добавил;
     - И все это я создал из ничего.
     - Папочка, - возразил Римо,  - у меня  нет  пяти лет. У моей страны нет
пяти лет, все должно быть кончено к завтрашнему вечеру!
     - Твоя страна большая. Что из того, если завтра ее будут грабить не те,
кто делает это сегодня? Страна богатая, хватит на всех. А чем  ты ей обязан?
Она  казнила тебя, заставила жить жизнью, к которой ты никогда не стремился,
обвинила тебя в преступлении.
     - Америка - это моя Синанджу, отец.
     Чиун мрачно поклонился в ответ.
     - Это я могу понять. Но, если бы моя деревня так обидела меня, как тебя
- твоя страна, я перестал бы быть ее Мастером.
     - Мать не может обидеть своего сына...
     - Это не так, Римо.
     - Я не закончил. Мать не может обидеть сына настолько, чтобы он не спас
ее  в минуту смертельной опасности. У меня не было отца - ты стал мне отцом,
а моя страна - это мать, которой я не знал.
     - Вот через пять лет и преподнеси матери подарок - кимоно Нуича.
     -  Оно нужно  ей именно сейчас. Присоединяйся  ко  мне. Вдвоем мы легко
одолеем этого Нуича.
     - К сожалению, это невозможно,  сын мой. Достаточно  нам помешать  друг
другу хоть на долю секунды - а линии  нашей атаки могут пересечься - и обоим
настанет  конец.  Я обучил  тебя тому,  чего  не умеет  никто.  Тебя ожидает
величие. Не  уподобляйся оловянному солдатику, бездумно бросающемуся по зову
трубы вперед, на смерть. Ты - это то, что ты есть, а такие не должны идти на
глупую  смерть.  Никакие знания, никакая тренировка,  никакая  сила не могут
превозмочь глупость. Не будь глупцом. Это приказ.
     - Я не могу подчиниться.
     Чиун смолк, повернулся и включил телев
     Римо переоделся в костюм посвободнее. Рана подсохла и зудела, но  он не
обращал внимания. От двери Римо попрощался с Мастером Синанджу:
     - Спасибо, отец, за все, что ты дал мне.
     Не отрываясь от экрана, Чиун промолвил:
     -  У  тебя  есть  шанс. Может быть,  Нуич  не верит, что белый  человек
превзошел все то, чему я тебя научил.
     - Ну вот, значит шанс есть. Что же ты такой мрачный?
     - Случай хорош только для игры в кости или в карты. Это не для нас. То,
чему я тебя учил, - как аромат розы на холодном ветру.
     - Ты пожелаешь мне удачи?
     - Ты так ничему и не научился! -  сказал Чиун и  больше не  проронил ни
слова.


ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ 


     Автомобильная пробка растянулась на всю длину Нуич-стрит. Римо вышел из
такси  и  быстро  пошел  вперед  мимо  стоящих  в  заторе  автомобилей, мимо
недовольных,  раздраженных  водителей,  рассерженных не только  транспортной
пробкой, но и тем, что в заключительный день съезда его заседание перевели в
новую штаб-квартиру  Международного  братства  водителей,  сообщив  об  этом
только на рассвете.
     Тем,   кто  пытался  возражать,  что,  дескать,  у  Братства  уже  есть
штаб-квартира в Вашингтоне, было сказано, что теперь это будет штаб-квартира
только  водителей.  Непонятно.  Вокруг  нового  президента  профсоюза вообще
происходило много непонятного, и вот теперь - Нуич-стрит.
     Римо протолкался сквозь длинную очередь у входа, не  единожды выслушав:
"Эй, ты, встань как все в очередь!" Некоторые его узнавали. Охранник у входа
был  в бинтах. Римо узнал его - это был тот самый страж, который схватил его
пакет  с  рыбой  прошлой ночью  - длинной  ночью  неудачных попыток избежать
крайних А кончилось все тем, что и их осуществить не удалось.
     При свете  дня  охранник  не  узнал Римо. Он  посмотрел  на делегатскую
карточку и сказал:
     - А вас разыскивает Джетро. Он здесь, у входа.
     Джетро  стоял  в  просторном  фойе, на одной  из  стен  которого  висел
какой-то занавешенный пока лозунг - может быть, эмблема Братства, а может  -
нового суперсоюза.
     Джетро приветствовал прибывающих  обычными "Как  поживаете?" и "Рад вас
видеть!". Римо подошел поближе. В глазах Джетро мелькнула тень страха, но на
лице появилась фальшивая улыбка.
     -  Как  поживаешь,  приятель?  Рад  тебя  видеть!  -  сказал  президент
Международного братства водителей.
     - Я счастлив быть  здесь, Джин.  Сегодня  -  великий день!  Великий,  -
отвечал  Римо,   и  они  обнялись,   демонстрируя  собравшимся  единство   в
руководстве профсоюза.
     - Давай, спустимся вниз, надо обсудить кое-какие профсоюзные дела.
     - Пошли.
     Два лидера по-дружески направились к лифту. По-дружески  вошли в кабину
и  продолжали по-дружески беседовать,  пока двери не закрылись. Джетро нажал
несколько кнопок и сказал:
     - Ты обманул меня, сукин сын, ты же обещал действовать со мной заодно!
     - А,  не любишь, когда тебя обманывают!  -  рассмеялся Римо. -  Ты что,
только вчера родился?
     - На кого ты работаешь? - спросил Джетро.
     - Не на Нуича, - отвечал Римо. - Кстати, где он?
     - Не твое дело!
     - Мы встретимся с ним?
     - Это уж точно! - ответил Джетро с ледяной улыбкой.
     Римо  что-то мычал себе под нос. Они оказались  в просторном подвальном
помещении.  Там висел плакат  с  названием  нового  суперпрофсоюза, создание
которого  может уничтожить  страну и само профсоюзное  движение. Джетро стал
одну  за другой нажимать кнопки на кодовом  замке у двери в комнату, которая
находилась в центре переплетения множества труб.
     Римо продолжал что-то напевать. Вошел. Позади захлопнулась дверь.
     Джетро  зашел  за  пустой металлический  стол. На потолке  Римо заметил
напоминающие душ наконечники.
     Джетро сунул руку под стол.
     -  Здесь кнопка, которая принесет тебе мучительную и неизбежную гибель.
Выбирай: муки и боль или быстрая смерть от моих рук!
     Римо понимал, что так нельзя, что профессионалы так не поступают, но не
смог справиться с приступом смеха.
     - Извини, - с трудом выговорил он, - я подумал, что ты шутишь.
     -  Ну  хорошо, как хочешь,  -  произнес  Джетро.  -  Я могу  остановить
процесс, когда станет очень больно, и тогда ты станешь умолять меня, чтобы я
дал тебе возможность все рассказать!
     - Договорились,  - ответил Римо, еле  удерживаясь от смеха. -  Умолять.
Хорошо. Умолять.
     Бесполезно. Он все-таки рассмеялся, а потом захохотал в полный голос.
     Из наконечников труб показалось нечто  вроде тумана, и Римо стало не до
смеха. Джетро выхватил маску, напоминающую противогаз,  и поднес ее  к лицу.
Жертва,  очевидно, должна  вдохнуть клубящийся в воздухе туман, через легкие
яд  попадет  в кровь, и  если бы  школа Синанджу еще  в двенадцатом  веке не
открыла способ противодействия, то Римо, скорее всего, растворился бы.
     Но Мастера Синанджу нашли самый  несложный способ обороны против такого
нападения.  Надо  просто  не  дышать.  Любой  пловец  в состоянии  ненадолго
задерживать  дыхание,  а  для тех, кто может эффективно  контролировать свой
организм, не дышать  - просто пустяк. Организовать такую, достаточно сложную
атаку не просто, а отразить ее, по словам Чиуна, может даже ребенок.
     Сквозь  стекла противогаза  Джетро  со злорадной  ухмылкой  наблюдал за
Римо, перед которым вдруг возникла непредвиденная опасность - приступ смеха.
Он  отвел  глаза и  постарался  сосредоточиться  на  каких-нибудь  печальных
мыслях.  Ничего   не  получалось.  Тогда  Римо  стал  вспоминать  все  самое
неприятное, что было в его жизни.  Подумал о докторе Смите.  Через несколько
секунд туман стал  рассеиваться, исчезая  в вытяжной  системе.  Джетро  снял
маску. На его лице появилось злобно-торжествующее выражение.
     - Умри! - воскликнул он. - Умри медленно. Сейчас ты уже не владеешь  ни
руками, ни ртом, ни глазами. Ты,  наверное,  меня почти не слышишь,  но пока
слух не до конца покинул  тебя, я хочу сообщить, что очень  скоро ты  просто
растворишься,  превратишься в лужицу!  В лужицу, которая  вместе  с  другими
отбросами и нечистотами попадет в канализацию!
     Это было уже чересчур,  не помог  ни доктор  Смит,  ни  самые печальные
события в жизни Римо!
     - Ах-ха-ха!  - схватился Римо за бока  в непреодолимом приступе смеха и
захохотал,  захлебываясь,  так что  еле удержался на  ногах и  вынужден  был
прислониться  к  стене. Взглянув на Джетро, он  увидел,  что  тот  потрясен.
Выражение лица  Джетро чуть было не вызвало  у  Римо  настоящую истерику. Ну
зачем Джетро  так его  смешит?! Может быть, -  подумал Римо, - этот дурацкий
туман и вызвал припадок смеха? Наконец он с трудом овладел собой.
     - Извини, - сказал Римо, - я не смог удержаться. Так где же Нуич?
     - А-ва-а... - только и вымолвил Джетро.
     - Нуич, - повторил Римо.
     - Первая дверь направо. Постучи три раза.
     Челюсть  Джетро  отвисла,  на  лбу  блестел  пот,  он  вытер  ладони  о
расклешенные брюки.  Состояние шока сменилось  злобой. Джетро принял  боевую
стойку.  Римо заглянул  под стол  - так  и есть,  ступни чересчур  повернуты
внутрь. Типичная ошибка начинающего.
     - Ступни расположены неправильно, - заметил Римо.
     - Ну, иди сюда, покажи как надо, - ответил Джетро.
     Римо  нырнул  рукой  под  стол  и  нащупал  кнопку.   Джетро  попытался
вертикальным ударом ладони сломать  руку Римо,  но тот отбил  В сторону
отлетела кисть Джетро.
     Снова  затуманились наконечники вводящих  из потолка  труб. Римо вырвал
маску вместе с соединительными трубками.
     Джетро схватился уцелевшей  рукой за окровавленный обрубок. Римо взял с
полки большой зеленый  пластиковый мешок для мусора. Ядовитый туман, похоже,
не  влиял  на  пластик. Римо усадил вяло  сопротивлявшегося Джетро  на стол,
подложив под него  мешок для  мусора, и как штанишки  на  ребенка натянул до
подмышек.  Глаза Джетро округлились от ужаса. Он пытался  задержать дыхание,
но  Римо  ткнул его  пальцем  в солнечное  сплетение,  чтобы  помочь  дышать
нормально. Что и произошло: Джетро сделал выдох и вдох.
     - Не потеряй завязку  для  мешка,  - предупредил  Римо.  -  Если его не
завязать, он может раскрыться сам по себе.
     Он вышел из комнаты, затворил за собой дверь и глубоко вдохнул воздух -
не самый лучший в мире, но, по крайней мере, не самый смертельный.
     Римо быстро нашел  нужную дверь. Он не сказал  Чиуну, о пришедшей ему в
голову идее,  когда  говорил,  что  попытается  придумать  что-нибудь,  дабы
одержать верх над Нуичем. Нуич воспитан в традициях Синанджу. Чиун знает, на
что способен Римо, но готов ли Нуич к тому,  что руки белого  человека могут
двигаться так быстро? Готов ли он  к молниеносной реакции Римо? Знает ли  он
вообще,  что  Римо представляет собой  как боец, что от него  можно ожидать?
Нуичу грозит опасность, которая стоит перед всеми учениками и даже Мастерами
Синанджу - недооценка противника, хотя их с рождения предупреждают  об этом.
Недооценка противника делает бойца уязвимым.
     Римо трижды постучал.
     - Входи, Римо, - донеслось из-за двери.
     Открыв дверь, Римо очутился в зимнем саду. У бассейна сидел  Нуич: лицо
- молодого Чиуна, только покруглее и гораздо более грозное.
     Римо притворился, что не видит  его, сделал вид, что не замечает вещей,
которые полагается не замечать.
     - Я здесь, у бассейна, - сказал Нуич.
     - А, теперь вижу! Вот ты где.
     - Здесь, здесь. Там же, где ты меня сразу  увидел, Римо. Тот, кто знает
"алую ленту", в состоянии заметить сидящего человека.
     Римо затворил за собой дверь.
     - Проходи, садись рядом.
     Римо  не  двинулся с места.  Так будет побольше пространства  для того,
чтобы распознать атаку, коли она последует.
     Нуич улыбнулся:
     -  Правильно.  Так и  надо. Я доволен. Ты убил Джетро? Хотя,  что это я
спрашиваю? Убил, конечно,  иначе бы не был здесь. Когда ты сделал вид, будто
не  заметил меня, я дал тебе  понять,  что не  поверил этому. Ты,  наверное,
считаешь  это  моей ошибкой? Как учит  наш Мастер, никогда не  выдавай своих
мыслей! Но я иду тебе навстречу и хочу от тебя того же. Чиун, судя по всему,
неплохо потрудился над тобой.
     Римо  заметил  нотку  снисходительности  в голосе  Нуича; тот  невольно
раскрыл свои чувства.
     - Да, - ответил Римо, - я кое-чего достиг.
     Вдруг Нуич поддастся на уловку и воспримет это как бахвальство?
     - Римо,  ну  зачем нам заниматься  глупостями и пытаться обмануть  друг
друга? лучше обсудим, кто ты есть и что тебе нужно. Чего ты хочешь?
     - Уничтожить тебя.
     - Только не пытайся ввести меня в заблуждение такими глупостями.  У нас
мало  времени.  Я  видел  твое выступление по  телевизору.  Великолепно!  Ты
говорил прекрасно, и  я заметил, что тебе  это нравится. Ты  спел прекрасную
песню. Я полагаю, Чиун объяснил тебе, что мы называем "песнями"?
     - Да.
     - Так вот, нам нужен новый президент Международного братства водителей,
который потом станет президентом нового суперпрофсоюза транспортников. Я так
понимаю, именно поэтому ты и здесь, чтобы не допустить этого. Конечно, Римо,
пост президента союза  - только  первая ступень. Присоединяйся ко мне, и все
окажутся  у   твоих  ног.   Тебя  будут  с  восторгом  слушать  толпы.  Тебя
провозгласят  великим.  Ты   сам  и  твое  имя  будут  у   всех  на   устах.
Присоединяйся.
     - Тогда мне придется расстаться с теми, на кого я сейчас работаю, а я к
этим людям привязан.
     - Вот  как! Не знаю,  на кого ты работаешь, но скажи, что они для  тебя
сделали? Ответь честно, что?
     - У меня есть все, что нужно.
     - Ага.  А что именно? Может быть, я смогу дать больше. Серьезно, что ты
от них получил?
     - Ну, мне выдают столько денег, сколько я попрошу.
     - И это все?!
     - Одежду, пищу, хотя ты, наверное, знаком с моей диетой...
     - Диета необходима, с ними ты будешь или со мной. Так, еще что?
     - Я не плачу за жилье.
     - Хм. Значит у тебя есть дворцы?
     - Нет. Я, видишь ли, живу в основном в мотелях.
     - Теперь я понимаю, ты - орудие в их руках, инструмент.
     - Нет. Я почти всегда поступаю так, как вздумается.
     -  Физическое единоборство  нам  не интересно, это  я знаю.  Чем  же ты
занимаешься в свободное время?
     - В основном тренируюсь.
     - Для  качественного  инструмента это необходимо. Чего ты хочешь, Римо?
Будь со мною откровенен, и я в ответ расскажу тебе все, что интересует тебя.
Расскажу, как я предал  Синанджу.  Расскажу, что  я  люблю и  что  ненавижу.
Давай, поговорим, мы ведь выпускники одной школы, так сказать.
     - Что ж, ладно. Хочу иметь настоящий дом, семью. Мне надоели "пересыпы"
с  женщинами, когда  любовь превращается в  работу. Хочу любить женщину ради
обоюдного  удовольствия, а не для  того, чтобы выяснить, что  у  нее на уме.
Иногда хочется прикрикнуть на  собственных  детей.  Прижать ребенка  к себе.
Своего ребенка. Научить его не бояться.
     -  Президент  нового  транспортного  профсоюза должен иметь и семью,  и
детей.
     - Ну да, и жить ему - год...
     - Мы будем вместе, рядом.
     - Тогда придется уничтожить Чиуна.
     - Он не пойдет против нас двоих, Римо.
     Римо подождал, в задумчивости глядя в пол, а затем сказала
     - Согласен. Надо, в конце концов, позаботиться и о себе.
     Римо  протянул  руку  и  открыто  пошел  навстречу Нуичу.  Нуич  широко
улыбнулся и протянул ладонь в ответ.
     - Самый великий союз - мы с тобой.
     Ладони встретились,  но рука  Римо  не остановилась, а, пройдя  вперед,
врезалась  в  подбитое  ватой  плечо  пиджака.  Римо   ощутил  под  пальцами
хрустнувшую  кость  и  понял,  что  заработал  первое очко.  Вышел  вперед в
схватке,  и в какой схватке - с самим Нуичем! Окрыленный успехом, Римо сразу
перешел к атаке внутри периметра. Ему казалось, что победа близка, что можно
уже не заботиться о безопасности  и нанести  последний   С  невероятной
быстротой и силой Римо ударил Нуича  локтем в грудь, но она куда-то исчезла.
"Ошибка, - успел подумать  Римо. - Удалось заработать очко за счет доверия и
самоуверенности  противника, а теперь по  этим  же  причинам можно  лишиться
жизни." Локоть повис в воздухе, Римо потерял равновесие.
     Жгучая боль рванула ребра и пробежала до плеча. Римо падал лицом вперед
на  выложенную  камнем   дорожку  и  ничего  не  мог  поделать   -  тело  не
повиновалось. Он был еще жив, но не  мог и пальцем пошевелить. Рот наполнила
теплая влага. Кровь. Она пролилась на камни перед глазами, образовала ручеек
и потекла в чистую голубую воду бассейна, замутила ее.
     - Глупец,  - воскликнул  Нуич.  -  Глупец! Зачем ты  сделал  это? Через
десять лет ты мог бы от меня избавиться! Через десять лет  твоя атака внутри
периметра обороны удалась бы. Но ты оказался дураком! Вдвоем мы подчинили бы
себе весь мир, нам принадлежало бы все. Но ты напал на меня, и напал глупо!
     Римо хотел  взглянуть на Нуича, чтобы  увидеть последний удар, который,
как он чувствовал, скоро последует,  но не мог повернуть  головы.  Он  видел
перед собой только постепенно темнеющую воду.
     Тут раздался хорошо знакомый Римо голос:
     - Кто здесь говорит о глупости? Ты глупец из глупцов! Ты думал, что мой
ученик предаст  Синанджу, как ее предал  ты?! Ты думал, что Мастер  Синанджу
оставит своего ученика в беде?
     Голос Чиуна звенел гневом.
     - Но, Ма.. Это белый человек. Ты  не причинишь мне зла из-за него,
ты не посмеешь, ведь я из Синанджу!
     - За этого, как ты говоришь, белого человека я сдеру оболочку с Земли и
наполню ее кипящую сердцевину тысячью таких, как ты! Бойся! Если он умрет, я
заставлю тебя съесть собственные уши, ты, собачий помет!
     -  Но, Мастер,  ты  не  имеешь права поднимать руку на  односельчанина,
пусть он даже и дезертир, - возразил Нуич.
     - Жалкий  трус,  ты осмеливаешься учить меня. Мастера?! Ты, опозоренный
навек, говоришь мне о правилах?
     - Он жив и не умрет, - пробормотал Нуич дрожащим от страха голосом.
     Странно,  - подумал Римо, -  чего  он боится? Его же учили, что страх -
один из самых серьезных недостатков настоящего  бойца. И уж совсем непонятны
угрозы и оскорбления в устах Чиуна! Ведь  сам  же Чиун не уставал повторять,
что  угрозы  дают преимущество  сопернику.  Оскорблять  противника  - значит
придавать ему дополнительную энергию, кроме тех случаев, когда оскорблениями
можно  добиться вспышки глупой злобы. Судя по голосу, Нуич вовсе не был зол.
Дело, наверное, в том, - думал Римо, - что Чиун понимает: Нуича  не обмануть
ни мирным разговором, ни проявлением притворной слабости.
     - Исчезни! - приказал Чиун.
     - Я ухожу, но помни, через десять лет ты лишишься его!
     - Почему ты говоришь мне об этом?
     - Потому что я ненавижу тебя, ненавижу твоего отца, всех твоих предков,
начиная с первого Мастера Синанджу.
     Римо услышал легкие торопливые шаги. Нуич  уходил. Римо хотел крикнуть,
попросить Чиуна не  отпускать Нуича, но не смог даже прошептать и слова.  Да
Чиун  и не пошел бы на это. Римо ощутил спиной быстрые прикосновения пальцев
Чиуна, и вдруг невыносимая парализующая  боль  почти исчезла. Римо  повернул
голову, подвигал плечами и медленно, превозмогая боль, начал подниматься.
     - Теперь ты можешь двигаться, - сказал Чиун.
     Морщась  от  боли  в  распрямляющейся с  хрустом  спине,  Римо,  сел  и
постарался  овладеть собой. Ему  не хотелось,  чтобы папочка  видел  его  во
власти боли.
     - Вечно  спешишь, торопишься!  -  злился  Чиун. -  Американец!  Не  мог
подождать жалких пять лет!
     - Я должен был выполнить задание.
     -  Впредь  не совершай таких  ошибок,  хотя  поступок  твой  и  достоин
уважения. В  следующий раз ты будешь с Нуичем на равных. А я не могу поднять
руку на односельчанина.
     - Но я слышал, как ты грозился, что...
     -  Ты  слышишь много  разных  глупостей. Помолчи.  Он  совершил роковую
ошибку, посчитав, что ты сравняешься с ним только через десять лет. На нашем
уровне такие ошибки даром не проходят.
     - А если он вернется раньше, чем через пять лет?
     - Мы отступим. Время играет на нас. Зачем лишать себя преимущества?
     - Хорошо, папочка, - ответил Римо и спросил:
     -  Ты  говорил, что когда-нибудь я,  белый человек и  не  кореец, смогу
занять место Мастера Синанджу. Это правда?
     - Нет, конечно, - ответил Чиун. - Это была просто песня, чтобы ободрить
тебя.
     - Я не верю тебе, - сказал Римо.
     -  Замолчи!  Ты  только  что из-за собственной глупости  чуть  было  не
уничтожил плоды моих десятилетних трудов.
     Римо помолчал и, скривившись, от боли поднялся на ноги.
     -  Это хорошо, что  тебе  больно,  - сказал Чиун.  - Боль  - прекрасный
учитель. Тело  запоминает все, даже то, что не фиксируется в сознании. Пусть
боль поможет тебе  запомнить: никогда не торопись. Время - или твой союзник,
или твой противник.
     - Папочка, я должен еще закончить кое-какие дела.
     - Хорошо, только побыстрее.  Рубашка, даже если  завязывал ее  я,  - не
самая лучшая в мире повязка.


ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ 


     Римо  поднялся на  трибуну большого зала  нового здания на  Нуич-стрит.
Толпа   восторженно   взревела,   и  он,  чтобы  хоть   немного  утихомирить
присутствующих, помахал  здоровой рукой над головой.  Вопли не утихали. Римо
улыбался телекамерам, фотоаппаратам и, конечно, залу.
     Под новой рубашкой и пиджаком все  еще  была  импровизированная повязка
Чиуна.  Резкая пульсирующая  боль не утихала, но  Римо улыбался. Он улыбался
трем  президентам  братских профсоюзов, сидящим  в  президиуме. Он  улыбался
министру  труда, знакомым  делегатам съезда и  Эйбу-Ломику Бладнеру, который
вопил громче всех в зале.
     Помещение было  меньше,  чем зал, в котором прошла первая часть съезда,
но  вполне помещало  всех  делегатов.  На  втором ярусе  балкона  даже  было
несколько свободных мест.
     Римо придвинулся к микрофону. Шум поутих.
     - Братья  водители!  - начал Римо. - Братья водители, я должен сообщить
вам печальное известие.
     Римо  сделал паузу,  чтобы окончательно успокоить  зал и  завладеть его
вниманием. Он поискал взглядом тех, с кем встречался час назад. Они уже были
в  курсе печальных событий: Джин  Джетро,  который всегда  был  человеком со
странностями, неожиданно скрылся. Об этом Римо  сообщил им час назад, причем
ему поверили сразу, поскольку не было причины не верить. Беседа Римо с этими
людьми - ключевыми фигурами профсоюза - проходила в небольшом  помещении для
регистрации прибывающих, в то время как начали съезжаться делегаты съезда.
     Чтобы  решить, как дальше  действовать союзу, оставалось меньше часа. В
маленьком офисе собралось человек двенадцать.
     - Можно просто передать полномочия  вице-президенту профсоюза, но можно
придумать и кое-что получше.
     Делегаты  согласно закивали. Часть  сидела в креслах, двое облокотились
на стол,  один присел на край кадки с пальмой. Послышался одобрительный шум.
"Этот парень знает, что делает!"
     Римо продолжал:
     - Если  мы отдадим  выдвижение кандидатур  на пост нового президента на
откуп  съезду,  ничего  хорошего  из этого не выйдет. Надо  самим  выдвинуть
кандидата, и тогда дело  пойдет. Давайте договоримся прямо сейчас. Или у нас
будет  крепкий   профсоюз,   или  наступит  хаос.  Решать  -  вам.  Кого  из
присутствующих мы можем предложить съезду?
     Кто-то из делегатов, слегка ошеломленных неожиданным развитием событий,
предложил выбрать Римо.
     Римо покачал головой:
     - У меня есть кандидатура получше, я знаю подходящего человека.
     Это было час назад, и теперь,  стоя перед залом, Римо понимал, что одно
неудачное слово может все испортить. Римо вглядывался в лица сидящих в зале.
К потолку струилась голубизна табачного дыма.
     - Плохая новость. Нас покинул Джин Джетро -  наш президент. Он подал  в
отставку, и его уже нет в стране. Уезжая, он оставил мне это письмо.
     Римо  поднял над  головой листок бумаги.  Он был  чист, но никто, кроме
Римо, этого видеть не мог.
     - Я не  стану читать  вам это  письмо,  потому  что  слова  не  в силах
передать   любовь   и  приверженность  Джетро  к  нашему   союзу,  ко  всему
профсоюзному движению, к американскому образу  жизни. Дело не в  словах, а в
голосе  его сердца, наполненного любовью к вам.  Мне  он сказал, что слишком
молод  для такого поста. Так он сказал. Я ответил, что возраст измеряется не
только  годами.  Возраст  определяется  честностью  и  отвагой,   любовью  к
выбранному  делу. Я сказал, что все это  у  него  есть в  избытке, но он  не
захотел меня слушать. Джетро победил  на выборах,  но признался, что  боится
быть  лидером,  что хочет  укрыться подальше  и  хорошенько  все обдумать. В
заявлении об отставке все это есть, но мы и без того понимаем, что творилось
в его душе.
     Римо  разорвал  чистый  листок бумаги  на  мелкие  кусочки,  а  кусочки
превратил в конфетти.
     Зал загудел.  Многие были потрясены, но  не  те, с  кем встречался Римо
часом раньше. Они были готовы, и ждали  только, чтобы Римо сделал заявление,
о котором они договорились.
     -  Мы не  можем  оставаться без  твердого  руководства  в  бурном  море
профсоюзного движения - корабль не отправится  в плавание без руля или киля.
Среди нас есть человек, прошедший все ступени профсоюзной карьеры, начиная с
самой первой. Человек, вся жизнь которого связана с профсоюзом и водителями.
Человек, которому присущи сила и  доброта.  Человек,  любящий и  профсоюзное
движение, и людей. Человек, умеющий  и руководить,  и  подчиняться. Человек,
который был вместе  с нами и в солнечные дни побед, и в мрачные часы неудач.
Только он  способен  заменить нашего Джина Джетро на посту  президента. Этот
человек - руководитель нью-йоркской делегации Эбрахам Бла
     Едва прозвучало это имя, как  делегаты-лидеры поднялись с мест и повели
за собой  своих  последователей, вышли  в  проходы,  демонстрируя  поддержку
сказанному. Их становилось  все больше и  больше. Каждый  из  присутствующих
понимал,  что власть  переменилась,  и никому не хотелось, чтобы в ближайшие
четыре года  в  критический момент ему напомнили, как он не  поддержал  Эйба
Бладнера, когда тот в этом особенно нуждался.
     Римо приветственно помахал Бладнеру, которого почитатели на  плечах уже
несли к  сцене. Бладнер  был  подготовлен к такому  повороту событий еще  до
встречи Римо с ядром союза. Римо-политик легко подчинил себе дюжину человек,
а затем -  и  весь съезд. Они  встретились с Бладнером в апартаментах, ранее
принадлежавших Нуичу, где все еще струился фонтан,  на который  Ломик бросил
неодобрительный  взгляд. Римо  в  ответ пожал плечами,  показывая, что  тоже
считает это излишеством.
     - Эйб, - начал Римо, устроившись рядом с бассейном, на том самом месте,
где он чуть  было не расстался  с жизнью. - Ты не хотел бы стать президентом
Международного братства водителей?
     - Эх, парень, через четыре года я буду староват для этого...
     - Я говорю о сегодняшнем дне.
     - А как же Джетро?
     - У него семейные неурядицы. Думаю, что мы его теперь долго не увидим.
     - А, - сказал Бладнер, - вот оно что.
     - Ага, вот оно что, - сказал Римо.
     - Чего хочешь ты? - спросил Бла
     - Парочку одолжений.
     - Это понятно, а каких именно?
     - Ты не знаешь, на кого я работаю, и не станем в это  вдаваться. Дело в
том,  что другие транспортные  профсоюзы хотят объединиться с нами. Сообщить
об  этом  планировалось  сегодня. Так  задумал  Джетро, а  у  людей, которые
замышляют подобные вещи, часто  случаются неприятности в семье. Ты, надеюсь,
понимаешь, что я имею в виду?
     Бладнер понимал.
     - По-моему, водителям  не стоит объединяться с  другими союзами. Как ты
думаешь?
     -  Конечно!  Для  чего,  чтобы  потерять  независимость?  -  возмутился
Бла
     -   Организации,  на  которую  я   работаю,   время  от  времени  может
понадобиться  информация. Ну,  например, кто чем занимается, не  более того.
Никакого вреда твоему профсоюзу. За это, естественно, заплатят.
     Бладнер подумал и согласно кивнул.
     -  С тобой  свяжутся. Обо  мне  - никому,  забудь, что  мы встречались,
хорошо?
     - Ты уходишь от нас?
     - Эйб, ты хочешь стать президентом или нет?
     -  Знаешь, я раньше часто  думал об этом,  но потом, лет в сорок  пять,
перестал.  Понимаешь,  это было  вроде  мечты, ну а мечты... Мечты  с годами
уходят. А что касается нашего профсоюза, то  я бы управлял им не совсем так,
как нашей региональной  организацией.  Все должно  быть  классом  повыше, но
ровно настолько, чтобы я вписывался в эту систему.
     - Теперь скажи, кто из делегатов пользуется наибольшим авторитетом?
     Бладнер начал называть имена, а потом заметил, что при конфиденциальной
встрече с этими людьми, следует, пожалуй, держаться пожестче, "без цветочков
и подобных штучек, чтобы им в головы не лезли лишние мысли, парень".
     Это Римо  понимал. Делегаты на приватной встрече сразу отреагировали на
кандидатуру Бладнера  надлежащим  образом. Римо заверил  их, что  с нынешним
вице-президентом не будет проблем. Все согласились, что он, в конце  концов,
фигура легковесная и  не станет настаивать на передаче ему поста президента,
как полагалось бы по уставу. Найдутся,  конечно,  недовольные. Кто-то, может
быть, попытается состряпать  из этого  судебное  дело, но  его удастся легко
замять, если  Бладнер быстро  завоюет  авторитет  в  профсоюзе, как это  ему
раньше всегда удавалось на региональном уровне.
     Римо сделал правильный в  Делегаты  на плечах  внесли Бладнера  на
сцену, и ему  пришлось постучать некоторых по  затылкам, чтобы его поставили
наконец на  ноги.  Когда Бладнер взошел на трибуну, зал  взревел еще громче.
Римо и Эйб обнялись.
     Улыбаясь толпе, Римо тихо сказал Бладнеру:
     - Эйб, от  того, как ты  будешь соблюдать нашу договоренность, зависит,
как долго ты проживешь.
     - Парень, я прекрасно это понимаю, - ответил Бла
     Обернувшись,  Римо глянул через  плечо  на  сидящих позади  президентов
братских транспортных профсоюзов. Они тоже оказались здравомыслящими людьми,
хотя один  сидел  в несколько напряженной позе,  оберегая от лишних движений
все еще побаливающий позвоночник.
     Когда восторг публики поутих, Римо крикнул в микрофон:
     -  Давайте  проголосуем!  Кто  за  то,  чтобы   избрать  Эйба  Бладнера
президентом, скажите "да"!
     Зал взорвался в едином "да"!
     - Кто против, скажите "нет"!
     Хохот встретил чье-то одинокое "нет".
     - Итак, президентом избран Эйб Бла
     Опять последовала истерия приветственных криков.
     Римо попытался утихомирить аудиторию.
     - Прежде чем представить вам моего доброго старого друга Эйба Бладнера,
я хотел бы сказать несколько слов.
     Римо посмотрел  на  балкон, на места, где расположились кое-кто из  жен
делегатов, и подумал о Крис, которая сейчас ждет в аэропорту. Ждет, но так и
не дождется. Вместо него на встречу явятся агенты ФБР, получившие  анонимный
телефонный  звонок.  На  суде  свидетельские  показания  Крис  положат конец
карьере  президентов трех других профсоюзов транспортников. О  какой карьере
может идти речь после  того,  как  станет известно,  что они вложили  деньги
своих союзов  в строительство  здания для  другого  профсоюза? Автоматически
отпадет и идея объединения в суперпрофсоюз. А через несколько дней прекратит
существование некто, известный под именем Римо Джоунс. У его преемника будет
новое  лицо и, может быть,  другой  акцент. Но никогда не  будет  у него  ни
семьи,  ни  дома,  никогда  не  сможет   он  съесть  гамбургер,  напичканный
глютаматом натрия. Что ж, так тому и быть. Он останется  тем, кто он есть, и
ничего тут не переменишь.
     - Хочу сказать вам то, во что сам глубоко  верю, - спокойно начал Римо,
безо  всяких  ораторских  приемчиков.  -   Вам  приходилось  слышать   массу
рассуждений  об Америке и ее богатстве,  о  ее  приближающемся  конце. Часто
утверждают, что мы слишком богаты и поэтому зажирели и ослабели. Но скажите,
откуда взялось все это богатство Америки? Вам кто-нибудь его преподнес? Ваши
предки или вы сами нашли его на дороге? Нет, говорю вам, богатство  страны -
это вы сами. Это  вы  делаете  ее сильной. Есть страны куда богаче  нас,  но
взгляните на  них: на Южную Америку,  Африку, большую  часть  Азии,  да и на
некоторые регионы  Европы. Нет, богатство страны в ее людях, в их готовности
работать и зарабатывать себе и близким лучшую жизнь.
     Сила  страны не в запасах  полезных  ископаемых. Богатых  ресурсами, но
слабых  и  бедных стран  полным-полно. Наша  страна  сильна  тем,  что  дает
человеку надежду на  лучшее будущее. И сильные  люди  полагаются на это. Вы,
собравшиеся  здесь,  представляете  водителей. Они  -  частица этой надежды,
надежда эта жива. И скажу вам честно и откровенно: отдать за это  свою жизнь
- большая честь.
     Последняя  фраза  показалась  кое-кому   из  присутствующих  уж   очень
мелодраматической, но этим грешили все ораторы. До делегатов так и не дошло,
что Римо говорил от чистого сердца.
     Некоторым,  правда, показалось,  что  в глазах  Римо блеснули  слезы. А
кое-кто потом рассказывал, что Римо Джоунс, покидая новое здание на  окраине
Чикаго, плакал, не скрывая слез. Но никто его больше не видел.