Лаптев Александр,                      И ТОГДА Я СКАЗАЛ: СОГЛАСЕН!
                               Повесть  Сначала я услышал через раскрытую балконную дверь звук подъезжающего
автомобиля, потом захлопали дверцы с угрожающим клацанием, особенно
отчётливым в утренней тишине; послышались шаги нескольких человек -
шаркающие - по асфальту, и гулкие - по деревянным ступенькам крыльца. Я
лежал с закрытыми глазами на кровати и прислушивался. Шаги остановились
возле выходной двери, повисла напружиненная, наполненная недобрым
предчувствием тишина...
  Через секунду я был на ногах.
  - Сейчас, сейчас!- бормотал я, цепляя на ходу тапки босыми ступнями;
грохот стоял такой, будто двадцать человек разом стучали кулаками в ворота
- немедленно проснулись все собаки нашего квартала и дали о себе знать.-
Ну сейчас же, иду!- Рискуя свернуть шею, я съехал по узкой винтовой
лестнице на первый этаж и, запинаясь о ковёр, задевая стулья и столы,
бросился в прихожую.
  На пороге стояли трое мужчин в одинаковых серых плащах. Не нужно было
иметь много сообразительности, чтобы сразу признать в них доблестных наших
полицейских. Эти протокольные физиономии, и немигающие, будто замёрзшие
глаза бывают только у одной категории людей. На лужайке перед домом
остывал автомобиль с косыми синими полосами сбоку, на крыше прилепился
неизбежный оранжевый колпак.
  Остатки сонливости слетели с меня.
  - Какого черта вам тут нужно, уважаемые?- спросил я по возможности мягко,
запахиваясь покрепче в длиннополый халат среди промозглого сентябрьского
тумана.
  Тот, что стоял ближе других и носил на лысине теплый берет из шерсти,
молча поднял руку и сунул мне под нос удостоверение сотрудника
полицейского управления.
  Я пробежал глазами текст и согласно кивнул. Враждебность моя несколько
уменьшилась.
  - Чем могу быть полезен?- спросил я, подняв левую бровь.
  - Мы не могли бы пройти в дом?- произнёс сотрудник, глядя мимо мен
стеклянными глазами.
  - В до-ом?- протянул я, и посмотрел по очереди на трёх незваных гостей.-
Нет, в дом пройти нельзя!
  Те, казалось, озадачились таким ответом. Лица у них сразу поскучнели, если
только может поскучнеть лицо, для которого скука сделалась своего рода
визитной карточкой.
  - И всё же я вынужден буду настаивать,- произнёс тип в берете.
  Другие молчали, но лучше бы они возмущались,- ей богу, это было бы
естественнее и не так пугающе.
  - А в чём, собственно, дело?- задал я дежурный вопрос, понимая уже, что
пустить визитёров всё-таки придётся: их полномочия были мне слишком хорошо
известны.
  Тип сразу смягчился. Лицо его как-то прояснилось и он задышал ровнее.
  - Дело самое пустяковое,- сообщил он по-свойски,- просто мы получили один
сигнал и должны его проверить.
  - Какой сигнал?
  Сотрудник вздохнул.
  - Вообще-то, я не должен этого говорить...- он оглянулся на коллег и
чему-то своему улыбнулся - хороший такой дядька, сейчас видно - приличный
семьянин и в душе демократ. Он шагнул ко мне и приблизил лицо.- Полчаса
назад в полицейское управление позвонил какой-то псих и сказал, что в доме
на Садовой-пять произошло убийство.
  - Убийство?- машинально переговорил я.
  - Именно. И даже не одно, а целых два!
  Я напрягся, пытаясь вникнуть в смысл таких странных слов, но то ли по
причине ранней поры, то ли ещё почему - до конца постигнуть их не смог.
"Что за чёрт! Какое, к ... убийство?"
- Скажите, в доме есть кто-то кроме вас?- снова обратился до меня
инспектор.
  Мы всё ещё стояли на крыльце, и я начинал поеживаться от липкой холодной
свежести.
  - Нет, я один живу. Хотя, заезжали ко мне вчера два приятеля, но они вчера
же и уехали. Так что...
  - Два приятеля заезжали?..- сотрудник сразу посерьезнел, поднял голову и
посмотрел на раскрытую балконную дверь: занавеска высоко поднималась в
проеме и красиво так, медленно опадала.
  - Да ладно, поехали!- махнул рукой тот, что стоял с краю. Вся фигура его
выражала недовольство, вероятно, он проклинал в этот миг свою полицейскую
судьбу: эти внезапные ночные выезды по любому сигналу, самих
"сигнальщиков", которые без устали, день и ночь, блюдут словно церберы
чужую нравственность, погоду проклинал и, очевидно, меня тоже рад был
послать куда подальше.
  Инспектор в шерстяном уборе, бывший, видно, здесь за главного,
заколебался. Он оглянулся в нерешительности на автомобиль, потом посмотрел
себе под ноги, и снова на меня. В глазах его сверкнул отблеск восходящего
солнца.
  - Надо бы проверить,- подал вдруг голос тип, стоявший посередине - высокий
и мрачный мужчина с лошадиным лицом и глубоко посаженными глазами.
  Таким образом случилась патовая ситуация: один полицейский высказывался за
проверку, другой желал немедленно уехать, а третий что-то колебался. Мой
голос мог при таком раскладе имел решающее значение.
  - А что?- проговорил я легко.- Проверяйте! Раз надо, я не возражаю...-
Поместив на лицо радушную улыбку, я отступил в сторону и сделал
приглашающий жест: - Прошу!
  Сотрудник в берете вскинул на меня глаза, прищурился, поджал губы и
выдохнул:
  - Ну, раз приехали... всё равно теперь.- И шагнул в дом. Двое его
помощников последовали за ним. Я вошёл последним и захлопнул за собой
дверь. Автомобиль с косыми полосами по бортам остался стоять на лужайке.
  Осмотр уже подходил к концу - оглядев второй и первый этажи, а также
подвал и подземный гараж, инспекторы в голос обсуждали какие-то свои дела
и искали выход, как вдруг один из них попросил стакан воды и я позвал его
следовать за собой на кухню, желая продемонстрировать полную лояльность,
добропорядочность и стремление содействовать представителям законной
власти в государстве. (Впоследствии, ничто иное не вызвало таких
ожесточенных споров, как этот мой добропорядочный шаг. Ведь в самом деле:
не пригласи я инспектора на кухню - ничего бы и не обнаружилось. Тогда
зачем я это сделал?..)
Проследовав ряд комнат и коридоров, оживленно разговаривая и подсмеиваясь,
мы добрались, наконец, до резной стеклянной двери, и я, взявшись за ручку
и продолжая о чём-то забавном рассказывать, потянул дверь на себя,
предлагая ему войти первому... Инспектор сделал шаг и остановился, улыбка
стала какой-то странной, глаза начали медленно расширяться, губы
задёргались, а правая рука сама собой поползла вниз, трясущиеся пальцы
искали кабуру.
  Я открыл дверь шире... и всё понял. На полу, посреди разломанных
табуреток, столов и шкафов, среди рассыпанных вилок, ножей и битой посуды,
среди остатков ужина - лежали, скорчившись, два изуродованных тела.
Выглядели они так, словно над ними потрудился сам Джек-потрошитель. Стены
и пол были густо забрызганы кровью, и запах стоял, как на скотобойне.
  Инспектор, бледнея, сделал неуверенный шаг и покачнулся, я вовремя
подставил руки, и он без чувств упал в мои дружеские объятия.
  Это было в семь часов утра, а в половине восьмого я сидел в камере
предварительного заключение местного отделения полиции. Мне не дали даже
переодеться, и я так и был доставлен в отделение - в халате и в тапочках.
Думаю, излишне говорить, что под халатом у меня ничего не было кроме
могучей волосатой груди. Впрочем, это мало кого волновало - ввиду
необычайной жестокости совершённого мной преступления. То, что я
преступник, не вызывало сомнений ни у кого. Обезображенные трупы на кухне,
переломанные табуретки и шкафы, окровавленный нож полуметровой длины, и,
наконец, пятна крови на моём халате и даже на руках, которые я спросонья
не заметил - говорили сами за себя. Очень скоро выяснилось также, что на
рукоятке кухонного ножа, которым убийца освежевал (иначе не скажешь) свои
жертвы, имелись отпечатки всех десяти моих пальцев. Ввиду таких
неоспоримых улик, вина моя считалась практически доказанной. Подобных
зверств в нашем провинциальном городке не видывали давно!
  Сначала мне было даже интересно происходящее - в своём роде, конечно.
Местные сотрудники бегали по очереди смотреть на меня, словно на
диковинного зверя. Оно и стоило того - сидел я в натуральной клетке,
составленной их таких прочных прутьев, которые на смог бы разогнуть даже
Геракл, который вряд ли имел когда-нибудь дело со сплавами из победита.
Внутри клетки находилась единственная скамейка, на которой я сначала
сидел, а потом лёг и уснул, вероятно, удивив всех присутствующих. Надо
полагать, они были возмущены моим цинизмом - изуродовать самым невероятным
образом двух человек, а потом лечь и уснуть сном праведника!- для этого
надо иметь изуверскую психику, или вообще не иметь никакой психики, то
есть быть зверем, или чудовищем - чем меня сразу и признали.
  Ближе к полудню меня разбудили. Я открыл глаза и сначала не мог ничего
понять, но потом рассмотрел железные прутья, увидел раскормленных
охранников в синей униформе и с блестящими наручниками на поясе, заметил
домашний халат на себе и собственные голые ноги,- и вспомнил всё.
  Передо мной стоял дюжий парень и, поигрывая никелированными наручниками,
смотрел на меня глазами поросёнка.
  - Иди за мной!- проговорил он, еле шевеля губами, и мотнул небрежно
головой.
  Я поднялся со скамейки, и оказался на полголовы выше его. Он, очевидно, не
ожидал подобного, и на всякий случай отодвинулся на шаг.
  - Без глупостей мне, понял?- произнёс он, стараясь казаться страшным.
  - Ладно уж, веди,- ответил я, скривившись, и добавил: - можешь не бояться,
не убегу.
  Из-за прутьев решетки наблюдали меня несколько человек. Едва я проговорил
своё обещание, как они отпрянули от прутьев, и один открыл торопливо
дверь.
  Я был уже знаком с замашками сотрудников службы дознания и двинулся
первым, вышел из клетки и остановился, держа руки за спиной, детина вышел
вслед за мной. Вокруг меня сразу образовался почетный эскорт -
обязательный атрибут особо опасных преступников,- и мы отправились в
путешествие по коридорам этого интересного и в некотором смысле забавного
учреждения.
  Меня завели в камеру, два метра на три, с единственным крохотным окном
напротив входа и высоко над полом, с грязной лампочкой, свисающей на
изломанном проводе с потолка, с железным столом, привинченным намертво к
полу, с двумя стульями по обеим сторонам стола и с глухими каменными
стенами, по которым сбегали время от времени большие прозрачные капли,-
картина не для слабонервных, но тем не менее - не новая для меня. На одном
стуле сидел следователь - невысокий мужичок лет пятидесяти, довольно
невзрачный на вид,- другой стул предназначался мне.
  Пока я проходил и садился, следователь разглядывал меня, не желая скрывать
своего любопытства, и я как-то вдруг заметил, что он меня не боится.
Учитывая его комплекцию, а также то, что мы остались в камере наедине, это
вызывало уважение, как вызывает уважение любое проявление смелости
человеком, или даже не человеком, а собакой, кошкой, верблюдом или
муравьём. Я лично очень уважаю муравьёв - такой как у них отваги я не
видал ни у кого - очень замечательные животные - муравьи!..
  - Имя, отчество и фамилия!- прервал мои размышления следователь. Перед ним
лежал чистый лист бумаги, в руке он держал шариковую ручку.
  Я присмотрелся к нему, и он мне понравился - такой интеллигентный тип
следователя (такие попадают иногда в органы охраны правопорядка), голос у
него был тихий, или вкрадчивый, а взгляд внимательный, изучающий, но при
этом вовсе не враждебный и не унижающий человеческое достоинство
преступника,- а скорее удивлённый его нехорошим поведением. В общем,
понравился мне этот человек.
  - Зовут меня Александр Тимофеевич, фамилия Горбатов!- произнёс я с
достоинством,- а вас как зовут?
  Следователь удивленно взглянул на меня, но ответил не сразу, а чуть
подумав и едва заметно усмехнувшись.
  - А меня - Василий Иванович. Фамилия - Щурский!
  Я, не сдержавшись, хмыкнул. Надо ж такое сближение - фамилия удивительно
шла к нему - небольшие глазки его постоянно щурились, отчего лицо
приобретало донельзя хитрый вид - до такой степени, что он походил на
ребёнка, задумавшего какую-нибудь пакость и не умеющего скрыть своих
намерений.
  - Очень приятно, Василий Иванович, рад с вами познакомиться!- сообщил я, и
в подтверждение своих слов улыбнулся.- Значит, это вы будете вести моё
дело? Эх, не завидую я вам!
  - Да, я буду заниматься расследованием данного происшествия,- ответил он,
немного удивленный.- А почему вы мне не завидуете?
  - Да всё потому же,- сказал я и покачал с огорчением головой.- Дело моё -
оно из разряда не раскрываемых. Преступление вроде бы и налицо, и
преступник как будто есть, однако...
  - Что?- следователь подался вперёд, явно заинтригованный. Вряд ли он
ожидал подобного разговора и подобного тона от подозреваемого.
  - А то,- ответил я, откинувшись на спинку,- что никакого преступления на
самом деле не было, и нет, следовательно, преступника. Скажу проще:
расследовать вам нечего, и все ваши труды окажутся напрасными.
  - Интересно! Интересно!- проговорил он.- Очень интересно.- Положил ручку
на стол и тоже сел свободно, как бы принимая не совсем официальный тон и
поддерживая свободную форму общения. Было очевидно, что я ему чем-то
понравился, или по крайней мере, я ему интересен, хотя бы как нерядовой
феномен.- Очень интересно!- снова проговорил он.- И почему же вы считаете,
что не было никакого преступления?
  Хотя и понятно было, что следователь мне не верит всерьез, и вряд ли
поверит, но уже было хорошо, что он не отметает сходу ничего, а
внимательно готов выслушать любую, самую бредовую идею. Тут мне просто
повезло - другой на его месте меня и слушать бы не стал.
  Без долгих вступлений я сообщил ему суть дела, то есть то, что я об этом
деле думаю.
  - Начнём с того,- повел я свою речь,- что найденные в моём доме трупы
вовсе не являются людьми. Запишите это, пожалуйста,- попросил я и кивнул
на бумагу,- это я вам официально заявляю.
  Следователь взял ручку, повертел её в пальцах и снова положил на стол.
  - А давайте мы сейчас поговорим, что называется, без протокола! Заполнить
эту штуку мы всегда успеем, ведь верно?
  - Ну хорошо,- согласился я.- Дело и в самом деле совсем не в бумажках.
  Следователь кивнул, и я продолжил:
  - Значит, главное, что я хотел сказать: люди, обнаруженные у меня на кухне
- это вовсе и не люди!
  Следователь одобрительно кивнул и улыбнулся, словно я высказал самую
нужную и правильную мысль.
  - Эти люди,- говорил я,- они нигде не живут и никогда не жили, то есть, я
хотел сказать, что если вы захотите персонифицировать их личность, то вам
это, конечно же, не удастся сделать.
  Следователь склонил голову и проговорил как бы про себя:
  - Действительно, убийца постарался максимально затруднить нашу задачу -
лица жертв так изуродованы, что их невозможно узнать, и даже подушечки со
всех пальцев срезаны. Проведение дактилоскопической экспертизы теперь
невозможно.
  - Да нет же!- воскликнул я.- Я не про это говорю! Я утверждаю, что они
вовсе не люди. Причем тут отпечатки пальцев?
  - А скажите,- вдруг напрягся следователь,- а ваши вчерашние гости... ведь
у вас были вчера гости? Вы сами сказали, что к вам приходили двое мужчин!
  - Да, были, были,- досадливо поморщился я.
  - И где они теперь?
  - Причем тут мои гости!
  - Ну как! Вечером у вас в доме находятся двое мужчин, а наутро находят два
обезображенных мужских трупа. Вы не считаете это...
  - Они уехали! Ночью. Часов около двенадцати.
  - Хорошо, допустим,- согласился следователь.- Куда же они поехали? Как их
зовут? Скажите нам, чтобы мы могли их поскорее разыскать и снять с вас
подозрение.
  Я несколько секунд молчал, удивляясь про себя подобной тупости
следователя. Или он меня за дурака считает?..
  - Во-первых, я вам ещё раз заявляю: эти двое мужчин, мои гости, они уехали
вчера ночью. Имена их я могу сообщить, но это вам ничего не даст, потому
что вы не сможете их найти.
  - Почему мы не сможем их найти?- быстро спросил следователь.
  - Потому что они уехали туда, куда вы никогда и ни при каких условиях не
сумеете попасть.
  - А вы сумеете?
  - Я сумею.
  - Интересно,- усмехнулся следователь.
  - Так вот я и говорю, что даже если бы вы и нашли этих двоих, то что бы
это изменило? Ведь два трупа все равно останутся, и вы всё равно обязаны
будете их опознать, а опознать вы их не сможете, потому что, я ещё раз вам
повторяю и прошу занести в протокол - это не люди и они никогда не жили на
Земле. Я их не убивал, и никто их не убивал, потому что невозможно убить
то, чего не существует в природе!
  - Ну хорошо!- согласился следователь.- Пускай так: эти люди - не люди. Ну
а кто же они тогда? С вашей точки зрения.
  - С моей точки и со всех точек - это муляжи, изготовленные из органической
массы.
  - Муляжи?!
  - Муляжи.
  - Так-так, интересно!.. И что же дальше?
  - Ничего. Это - муляжи, а я - не убийца.
  - Занятно,- качнул головой следователь.
  Я сочувственно вздохнул.
  - Так что же у нас получается?- заговорил он вновь.- Кто-то неизвестный
подбрасывает ночью вам в квартиру искусно выполненные манекены людей с
тем, чтобы вас заподозрили в убийстве. Так?
  - Н-ну... так.
  - Вы крепко спали, ничего, естественно, не слышали и совершенно не
представляете - кто бы это мог сделать, и, главное, зачем?
  - Почему же,- ответил я, снисходительно улыбнувшись,- очень даже
представляю - кто сделал и зачем.
  Следователь долго крепился, но тут выдержка изменила ему, и он выказал
крайнюю степень удивления. Стало очень заметно, что ему всё меньшее
нравится наш разговор. Кажется, он жалел, что позволил подследственному
завлечь себя в подобный абсурд. Я, было, посочувствовал ему, но что мне
оставалось делать? Не признаваться же, в самом деле, в убийстве в угоду
незнакомому мне человеку?!
  - Ну так кто это сделал?- спросил он, не глядя на меня и хмурясь.
  - Это совершили агенты службы охраны общественного порядка!
  - Вы хотите сказать, то это мы подкинули вам трупы?- изумился мой
собеседник.
  - О нет, конечно нет! Я имел в виду другое.- В этом месте я сделал
небольшую паузу, собираясь с мыслями; следователь пытливо смотрел на
меня.- Эти агенты... они, знаете ли, прибыли из будущего!
  - Как вы сказали? Из будущего?- Следователь даже привстал.
  Я утвердительно кивнул.
  - Из будущего. Вы не ослышались. Я говорю о службе охраны общественного
порядка двадцать пятого века...
  После такого заявления возникла вполне объяснимая пауза. Следователь не
мигая смотрел на меня, и на лице его на сей раз показалось нечто
напоминающее испуг.
  - И что же им от вас нужно?- наконец выговорил он.
  - А ничего особенного! Они хотят, чтобы я вернулся к ним.
  - Вернулся?
  - Вернулся.
  - То есть, в двадцать пятый век?
  - Именно так, вы всё правильно поняли,- попытался я подбодрить
смутившегося собеседника.
  Снова возникла пауза. С одной стороны - я всё сказал, что хотел сказать
для начала, а с другой - следователь как бы получил ответы на свои вопросы
и не знал теперь, видно, чего такое можно ещё меня спросить, чтобы не
нарваться на очередную грубость.
  Но скоро он вновь обрёл дар речи. Эти люди тренированные - умение болтать
языком - основа их профессии,- и поэтому он, несколько одумавшись и придя
в себя, продолжил:
  - Зачем же, позвольте вас спросить, вы им так срочно понадобились?
  - Дак что,- сказал я обыкновенно,- они хотят, чтобы я продолжил у них
службу, больше ничего.
  - У кого это - у них?
  - Ну в органах охраны правопорядка! Я же вам объясняю.
  - В органах охраны правопорядка двадцать пятого века?- уточнил
следователь.
  - Так точно.
  - Странно.
  - Что вам странно?
  - Странно, что они избрали такой необычайный метод убеждения,- высказал
мнение следователь, не замечая странности своего собственного суждения: он
удивлялся действиям агентов из будущего, одновременно принимая ситуацию
целиком, то есть как бы признавая их существование в природе как таковых.
  - Ничего странного,- сказал я,- это их обычные методы.
  - Обычные?..- Следователь выпрямился на стуле.- Вы хотите сказать, что
подобных случаев много?
  - Ну не так, чтобы уж очень,- проговорил я с сомнением,- но бывают. Я
знаю несколько подобных разбирательств.
  - Очень интересно,- оживился следователь.- И что же, было при этом
установлено, что это пришельцы подкинули уже мёртвые тела и всё такое?
  - Во-первых, не пришельцы, а агенты службы правопорядка - повторяю вам; и
не мёртвые тела, а муляжи, понимаете?- муляжи! Никаких тел нет, тем более,
мёртвых.
  - Ну ладно-ладно!- замахал он руками.- Пусть будут муляжи, я не об этом
хотел спросить. Меня интересует - что стало с людьми, которым подкинули
такие штуки,- этих людей оправдали?
  - Нет, не оправдали,- ответил я с видом сожаления.
  Следователь видимо обрадовался.- Отчего же так? Если они не виновны, и
трупы это вовсе не трупы, как вы говорите...
  - В том-то и беда,- выделил я голосом последнее слово,- что муляжи эти
сделаны настолько искусно, что отличить их от настоящего тела очень
трудно. Это они там ловко научились делать.
  - Так значит, вы понимаете, что вам, как бы это выразить, трудно будет
доказать свою версию?- спросил вкрадчиво следователь.
  - Да я и не собираюсь ничего и никому доказывать,- ответил я равнодушно.
  - Не собираетесь? Это почему?
  - Да потому, что мне этого не надо. Я знаю, что вы мне всё равно не
поверите, а главное - я в любой момент могу отправиться в двадцать пятый
век.
  На лице следователя наметилась недоверчивая улыбка. Он, вполне понятно,
начал путаться в моих объяснениях, и, как это бывает со многими людьми,
сразу перестал верить всему.
  - Так-так,- произнёс он, снисходительно улыбаясь,- если я правильно понял,
то вы сейчас одолжение оказываете, беседуя со мной, не так ли?
  - Ну, не совсем так,- сказал я.- Дело вовсе не в одолжении. Просто я хочу
хотя бы попытаться доказать свою невиновность. Сами понимаете - как бы
дальше не складывались события, мне бы не хотелось, чтобы обо мне осталась
в моём времени такая недобрая память. Да и вам будет меньше хлопот, потому
что я ещё раз повторяю: эти трупы - вовсе не трупы. И вам не удастся их
идентифицировать и, следовательно, доказать факт убийства.
  - Что значит - не удастся доказать факт убийства? Когда у нас есть двое
убитых, есть подозреваемый с пятнами крови на руках и на одежде, и есть,
наконец, орудие убийства, на котором имеются отпечатки пальцев
подозреваемого. И вы хотите сказать, что этих улик недостаточно?
  В этот момент я отчаянно зевнул во весь рот. Беседа начала меня понемногу
утомлять.
  - Недостаточно,- проговорил я, зевая повторно.- Чтобы предъявить мне
обвинение, вы должны будете идентифицировать трупы, а этого вам сделать не
удастся, потому... что я уже объяснил почему.
  - Но нам и не нужно проводить никакую идентификацию!- воскликнул
следователь. О чем вы говорите?
  - Но как же!- воскликнул в свою очередь я.- Вы ведь должны убедиться, что
совершено убийство, то есть установить, что эти тела принадлежат реально
живущим людям. Вы должны точно узнать их имена, место жительства, и вообще
- принадлежность, так сказать, к роду человеческому. А иначе...
  - Ну хорошо,- сказал следователь и вздохнул.- Я приму к сведению ваше
заявление, но повторяю, что все факты однозначно говорят против вас. И
лучше признаться во всём сейчас. Суд учтёт ваше добровольное признание, а
также смягчающие вину обстоятельства, которые наверняка у вас имеются.
Поверьте, я хочу помочь вам. Не усложняйте своё и без того сложное
положение. А иначе я ничего не смогу для вас сделать.
  После таких слов мне стало ясно, что следователь не поверил ни единому
моему слову и весь наш разговор был бесполезен. Не скажу, что я сильно
расстроился, но всё же мне стало немного обидно - сидел человек, слушал с
умным видом, понимающе кивал, а на самом деле ничего-то он не понял.
  - Ну вы хоть запротоколируйте мои показания,- попросил я.
  - Да, конечно,- спохватился следователь.- Сейчас. Он схватил ручку и за
пару минут покрыл каракулями стандартный бумажный лист с двух сторон.
Перечитал, щурясь и близко поднося бумагу к лицу, потом сунул мне. Я
глянул мельком и поставил свой автограф в правом нижнем углу.
  Следователь поднялся и подошел к двери, нажал на вогнутую красную кнопку
сбоку от входа. Сразу загремел замок, железная дверь распахнулась.
  Выходя наружу, я приостановился.
  - Я бы попросил доставить мне из дома одежду,- обратился я к следователю.-
У вас тут весьма прохладно. Да и неприлично мне в халате разгуливать.
  - Хорошо, я распоряжусь,- ответил следователь.
  - И бритву пусть захватят.
  - Всё ясно.
  - И мыло, и полотенце.
  - Да-да...
  - И пускай проведут исследование тел!- крикнул я уже из коридора.- Пусть
определят группу крови! Группу крови!..
  Следователь кивнул, и через секунду я перестал его видеть.
  Через два часа мне доставили костюм, пару рубашек, также - зубную щётку,
мыло, полотенце и бритву. Я спросил книги, и меня заверили, что книги
будут тоже,- как особо опасный преступник я пользовался немалыми льготами
- положение, неизвестно почему закрепившееся у всех народов и во всех
государственных машинах с незапамятных времён. Одиночная и довольно уютная
камера с окошком на тюремный двор призвана была помочь пережить мне, и
таким как я, неизгладимую душевную травму, полученную в результате
убийства мною, или такими как я,- других ни в чём не виноватых перед нами,
убийцами, людей.
  Принесли обед - вполне приличный - пахнущий мясом вермишелевый суп,
свинскую котлета с макаронами и компот из деревянного и червивого урюка.
Дома я, бывало, обедал и похуже, а потому съел всё до крошки и остался
почти доволен. Почти - потому, что быть совершенно довольным, находясь в
тюрьме, нельзя, не будучи при этом помешанным; последнее, кстати, мне
предстояло опровергнуть в ближайшее время. Я предвидел такой ход событий и
внутренне подготовился к предстоящим баталиям. (Общеизвестно, что человек,
признанный невменяемым, освобождается по закону от уголовной
ответственности за совершённое преступление. Но далеко не все знают, что
этих людей - невменяемых преступников,- их всё равно изолируют от общества
и содержат в таких условиях, что ей богу!- лучше уж сидеть в обычной
тюрьме, среди нормальных, отвечающих за свои действия преступников, или уж
отправиться прямиком на тот свет; кто сомневается в моих словах, пусть
попробует проверить данный постулат.)
После обеда я успел даже немного поспать - минут двадцать. А потом за мной
пришли. Я заметил, что меня сопровождают одни и те же ребята, и усмехнулся
про себя - почётный несменяемый эскорт - одна из привилегий господ
насильников и убийц.
  По дороге я попросил закурить, но получил отказ - просто потому, что
охранникам не полагалось иметь при себе на службе посторонние предметы. А
то бы они мне дали, я нисколько в этом не сомневаюсь - такие славные,
упитанные ребята со слегка озабоченными физиономиями.
  Мы поднялись на третий этаж, прошли коридором и остановились перед дверью
без надписей и без ручек. Но я уже знал - что за ней. За дверью меня ждали
двое или трое человек в гражданских костюмах - переодетые психиатры,
вызванные для освидетельствования особо опасного преступника,- а также
хитроумная машина, получившая название "детектор лжи", которую довольно
просто было обмануть, владея некоторыми приёмами самовнушения.
  Догадки мои совершенно подтвердились. В кабинете находились трое человек.
Они заранее расположились за столом, придвинутым к стене, а мне поставили
стул точно посередине комнаты. Я сразу его и занял.
  - Имя, фамилия, отчество,- последовал первый вопрос. Говорившего я не
видел, поскольку прямо в лицо мне светила мощная лампа, благодаря которой
спрашивающие могли замечать незначительнейшие оттенки моих реакций.
  Закинув ногу на ногу, я свободно ответил:
  - Горбатов Александр Тимофеевич.
  - Год рождения.
  - Шестидесятый.
  - Место рождения...
  После того, как я передал коротко историю своей никчёмной жизни, перешли к
главному вопросу. Старик в очках и с беленькой бородкой вышел из-за лампы
и приблизился ко мне.
  - Александр Тимофеевич, скажите, вы считаете себя нормальным?
  - А вы?
  - Я - да.
  - И я - да! Старик затеребил бороду, словно хотел разодрать её на куски.
  - Ну, расскажите нам обо всём!
  - О чем?
  - О том, что произошло вчера у вас дома.
  - Да ничего у меня не произошло,- пожал я плечами.- Приехали двое моих
старых друзей, посидели немного, выпили, и они отправились дальше.
  - Куда? Мне не хотелось отвечать на этот вопрос, но я чувствовал, что рано
или поздно придётся говорить всё.
  - Я знаю, что вы мне не поверите, но эти двое отправились в будущее, в
двадцать пятый век.
  - В самом деле?- весело воскликнул старик и посмотрел многозначительно на
коллег. Кажется, он был готов к такому повороту.- Так-таки и в будущее?
Прямо от вас?!
  - Ну не то, чтобы прямо, а немного погодя.
  - А-а, понимаю!- закричал догадливый старик.- Сначала они отошли от дома,
выбрались за ограду, а потом уже махнули в будущее.
  - Верно, так оно и было.
  - Отлично!- Старичок потер руки и обошел вокруг стула, на котором я
сидел.- Замечательно!
  Я не мог понять, что я сказал такого замечательного, но покуда решил
молчать. Эти товарищи психиатры - предельно хитрый народ. Не поймёшь, что
у них на уме. Да и вправду сказать - пообщайся-ка с ненормальными людьми -
сам нечаянно с ума сойдешь.
  - А вот скажите,- спросил старик каким-то особенным голосом, кося на меня
одним глазом сверху вниз,- мне тут передали, что вы утверждали, будто вас
тоже приглашали отправиться в будущее. Почему вы не отправились... вместе
с ними?- Лицо его стало хитрым как у лисицы, если позволительно лисью
морду сравнивать с человеческим лицом.
  - Это долгая история, профессор,- ответил я, приписывая старику титул,
которым он, может статься, вовсе и не обладал.
  - А мы никуда не спешим!- ответил он разводя руки и оглядываясь назад.-
Верно я говорю?
  - Да-да, правильно,- послышалось из-за ярко сияющей лампы.
  - Но погодите,- попробовал я повернуть разговор в нужное русло.- Мне
кажется, сейчас нужно говорить не об этом!
  - А о чём же?
  - Необходимо исследовать самым тщательным образом тела, обнаруженные в
моём доме. Как только выяснится, что это не люди, так дело само собой
исчезнет.
  - Куда исчезнет?
  - Ну не исчезнет, это я неудачно выразился,- проговорил я с досадой.- Я
имел в виду...
  - Да-да, я уже слышал об этом,- прервал старичок.- Что трупы - это не
трупы, люди - не люди, убийца - не убийца, и всё в таком духе. Правильно я
говорю?
  Я кивнул. Старик внезапно задумался, испытующе посмотрел на меня.-
Вообще-то, вы производите впечатление вполне нормального человека.
  - Я и есть нормальный.
  - Да?
  - Да.
  - Как же тогда понять ваши нелепицы? Или вы думаете, что кто-то вам
поверит?
  Я пожал плечами.
  - Конечно, я понимаю - всё это выглядит не очень убедительно. И всё же я
настаиваю на своих словах, потому что... потому что всё сказанное мною -
правда!
  - Ну хорошо, допустим,- смягчился старик-профессор.- Но ведь вы должны
понимать, что подобные заявления должны быть чем-то подтверждены. Вот вы,
например, говорите, что вас хотят похитить некие агенты из будущего.
  - Не похитить, а заставить вернуться в будущее.
  - Минутку, что значит - вернуться! Вы же только сказали, что родились в
одна тысяча девятьсот шестидесятом году!
  Я поморщился. Опять эти мелкие придирки.
  - Это сказано в том смысле, что я уже был в будущем, а потом вернулся
обратно сюда, или, если говорить точно - убежал, а не вернулся.
  - Стало быть, вас из будущего не выпускали?
  - Стало быть.
  - М-м-м, а почему это так?
  - Потому что я подписал контракт на три года, но прожил лишь половину
срока, то есть восемнадцать месяцев, а потом вернулся сюда, в своё время,
то есть не вернулся - убежал.
  - Что, не понравилось?- улыбнулся старик.
  - Нет,- помотал я головой довольно резко.
  - Так-так, понятно,- протянул он и хотел было вернуться к столу, но тут
ему в голову пришла какая-то новая мысль.- А вот скажите: когда в
последний раз вы путешествовали в будущее?
  - На той неделе,- ответил я не задумываясь.
  - То есть, вы отправились туда...
  - В понедельник.
  - А прибыли обратно...
  - В среду.
  Старик потёр от удовольствия руки.
  - Славно, славно,- повторил он. По-видимому, он решил, что поймал меня на
противоречии, а я не спешил его разубеждать - пусть порадуется человек,
огорчить его я всегда успею.
  - Значит, в понедельник отбыл, а в среду уже вернулся назад?- бормотал он,
быстро взглядывая на меня и потирая руки.
  - Значит, так.
  - В двое суток уложился, какой молодец!..
  У меня затекла спина, и я сел несколько наискось, положив правую руку на
спинку стула.
  - Не спешите радоваться,- сказал я,- здесь нет никакого противоречия.
  Старик удивленно поднял брови.
  - Почему?
  - Я мог бы отправиться в двадцать пятый век в понедельник, пробыть там
сколь угодно долго и вернуться обратно в этот же день, минута в минуту,
или даже ещё раньше, например, в воскресенье - это всё равно. Просто так
сложились обстоятельства, что я вернулся домой в среду. Вместе со мной
вернулись, кстати, те двое, которые были вчера в моём доме. Потом они
снова отправились в будущее, а я остался. Так что, ничего особенного.
Можете видеть сами.
  - Действительно,- пробормотал старик как бы с огорчением,- всё-то у вас
складывается на удивление гладко, даже не за что зацепиться.
  - А вы и не цепляйтесь,- проговорил я миролюбиво.- Вам же легче будет!
  Старик усмехнулся.
  - Занятно. Я впервые сталкиваюсь с подобным субъектом.
  - Пользуйтесь моментом,- посоветовал я,- быть может, другой возможности у
вас и не будет.
  - Какой возможности?- сразу насторожился он.
  - Поговорить с человеком, который побывал в будущем. Неужели вам не
интересно знать, что будет на Земле через полтыщи лет?
  - Да знать-то мне интересно,- пробормотал старик,- но только, позвольте
сказать вам откровенно: я вам ни капельки не верю.
  - Как - не верите?- удивился я.
  - А почему я должен вам верить?- удивился тоже старик.- Вы заявляете такие
странные вещи, и хотите, чтобы вам поверили на слово, в то время, как на
вас лежит подозрение в двойном убийстве с отягчающими обстоятельствами.
Дорогой мой!- он взял меня за руку.- Я не первый год работаю в этом
заведении и такого понасмотрелся и наслушался, что меня уже ничем не
удивишь. Если хотите знать, однажды я беседовал с самим дьяволом! Он сидел
вот на этом самом месте, и утверждал, что он Дьявол, или Сатана (он по
разному себя называл). А ещё я видел ангелов, чертов, ведьм, вурдолаков и
прочую нечисть. Всему этому есть одно название - галлюцинативный бред! Вот
и всё.
  - Сочувствую вам,- сказал я.- Но ведь вы же профессионал, я вижу это. И
умный человек. Неужели вы не можете отличить больного человека от
здорового?
  - Могу,- охотно согласился старик.- Между прочим, я прекрасный диагност.
Таких как я, всего три человека у нас в городе.
  - А таких как я - ни одного!- признался я.
  - Может быть, может быть,- быстро проговорил старик.- Но я хочу закончить
свою мысль. Так вот, я, конечно, вижу, что вы совершенно нормальный
человек. Это и каждый скажет. Но если мы допустим, что вы нормальны, то
тогда...
  - Что?
  - Тогда с неумолимостью следует, что вы всё это придумали!
  - Я? Придумал?!
  - Ну конечно,- радостно подтвердил старик.- Ведь согласитесь, что ровно
ничего вы не сообщили нам выдающегося, чего бы вы не могли вообразить!- и
подобный рассказ может сочинить любой человек, особенно если ему будет
грозить смертная казнь. А вот если бы вы смогли предъявить какие-нибудь
вещественные доказательства вашего необыкновенного путешествия, или, ещё
лучше - доказательства вашей невиновности,- тогда бы я вам поверил. И все
бы вам поверили. А так что ж получается? Руки у вас, извините, по локоть в
крови, на орудии убийства - отпечатки ваших пальцев, и теперь уже
доказано, что эти страшные раны нанесены именно вашим ножом, именно такой
длины и ширины. Что вы на это скажете?
  - Скажу, что это всё подстроено. Схема проста: вчера ночью, используя
процедуру ноль-транспортировки, ко мне в дом были доставлены эти муляжи,
правда, в целом виде. Потом их последовательно разрезают и разрубают,
словно мясную тушу, моим кухонным ножом, а на рукоятку ножа наносят
отпечатки моих пальцев. Затем следует звонок в полицейское управление, и
вот - я здесь!
  - Довольно логично,- произнёс старик.- Но почему эти люди из будущего,
почему они просто не забрали вас с собой? К чему такие сложности?
  Я заулыбался.
  - Вот этого они как раз и не могут! У них на этот счёт существуют жёсткие
ограничения. Меня можно переместить в будущее лишь с моего добровольного
согласия. А я им такого согласия не давал, и не дал бы.
  - Не очень понятно.
  - Да я и сам не до конца понимаю их систему. Хотя, у нас здесь тоже есть
много чего такого, что не сразу и не каждому можно объяснить. У каждой
эпохи свои заскоки!- закончил я несколько философски.
  Старик недолго помолчал.
  - Ну так что?- обратился он к остальным членам беседы, которые до этого
молчали словно мороженные рыбы.
  - Дело ясное,- разморозился один.
  - Вполне,- ожил второй. "Мне тоже!" - дополнил я про себя.
  - Тогда что, будем заканчивать?- спросил старик.- Вопросы у кого-нибудь
будут? Вопросов ни у кого не было. Ко мне подошел сзади охранник, и я
встал, не дожидаясь, когда он тронет меня за плечо. Кивнув на прощанье
честной компании, я вышел в коридор.
  Все встречные почтительно жались по стенкам и поедали меня глазами. Это
мне немного льстило.
  Конец дня я провёл спокойно. Никуда меня больше не водили, ни о чём не
спрашивали. Вечером я с аппетитом поужинал, а потом мне принесли книги и я
улёгся на жесткий топчан - почитать что-нибудь глубоко историческое; но
где-то на третьей странице глаза мои сами собой закрылись, и я преспокойно
уснул. Утром меня снова повели на допрос. В комнате дознания меня ждал
следователь - Василий Иванович Щурский - так понравившийся мне накануне
человек с внимательным и добрым взглядом прищуренных от рождения глаз.
  Мы дружески поздоровались и сели по обе стороны гладкого голого стола.
Следователь, конечно, уже знал результаты вчерашнего медицинского
освидетельствования, а потому окончательно перестал меня бояться.
  - Как продвигается следствие?- поинтересовался я, словно бы мы сидели
где-нибудь в пивной, а я был не подозреваемым, а посторонним и довольно
равнодушным лицом.
  Следователь посмотрел на меня, прищурившись, и молвил:
  - Ничего.
  - Тела обследовали?
  - Обследовали.
  - И что?
  - В каком смысле?
  - В смысле анализа тканей и крови.
  - Ах это... Не знаю.
  - Но вы передали мою просьбу?
  - Какую?
  - Провести анализ крови. Я же говорил вам вчера.
  - Да, я помню.
  - Ну и что?
  - Что?
  - Передали вы мою просьбу или нет?- Я начал понемногу выходить из себя.
Этот тип оказался не так хорош, как я, было, о нём подумал.
  - Нет, не передал,- сказал он, опуская взгляд.
  "Молодец!- похвалил я про себя.- Хотя бы не врёт!"
- Послушайте,- я постарался придать голосу как можно больше
убедительности,- я очень вас прошу, пожалуйста, не забудьте сегодня им
сказать.
  - Кому - им?
  - Ну этим, паталогоанатомам, или кто там у вас занимается вскрытиями. В
общем, пусть они исследуют группу крови у этих двух тел. Уверяю - вас ждет
большой сюрприз!
  Следователь потряс головой. Быть может, он надеялся в душе, что я одумаюсь
за ночь и заговорю, наконец, серьёзно.
  - О каком сюрпризе вы говорите?- проговорил он вполголоса, думая о чём-то
своём.
  - Увидите!- пообещал я.
  - Ну хорошо, я передам,- сказал он. После этого он вытащил из кармана
ручку и стал заполнять бланк допроса - число, фамилия следователя, номер
дела и кое-что ещё. Закончив приготовления, он посмотрел на меня своими
замечательными глазами.
  - Ну что, будем говорить серьёзно?
  Лицо мое вытянулось.
  - А до этого мы разве говорили несерьёзно?
  Следователь не ответил. Было впечатление, будто он готовится к чему-то
неприятному, что он должен сейчас совершить.
  - А хотите, я расскажу вам о будущем?- неожиданно предложил я.
  - Нет не хочу.
  - Почему же? Это интересно, уверяю вас!
  - Да я в принципе не против, но только в нерабочее время.
  - Да когда же мы встретимся с вами в нерабочее время?- восхитился я.- Быть
может, вы меня и не увидите больше никогда. И шанс упустите. Неужели вам
неинтересно?
  По лицу его было видно, что "не интересно", но он не сознался, а сказал
вместо этого:
  - Давайте, всё же, поговорим о деле.
  - Ну давайте, раз вы настаиваете,- произнёс я и отвернулся.
  - Расскажите - чем вы занимались в день убийства. Как можно подробнее.
  - Зачем это?
  - Расскажите,- произнёс следователь с мягким нажимом.
  Я поколебался несколько секунд, а потом взял и рассказал - пусть слушает,
если хочет. День этот событиями был небогат - встал как обычно, в семь
утра, позавтракал и поехал в город искать работу. Работу я не нашел, и
часа в три вернулся домой. Приготовил обед и пообедал. Что делал потом?..
Трудно даже вспомнить. Ничего особенного, во всяком случае такого, на что
стоило бы обратить внимание - газеты, телевизор, книги. Слонялся по дому и
думал о том, что хорошо бы сделать то-то и то-то, но так ничего и не
сделал.
  А ближе к ночи заявились двое моих товарищей по несчастью, те самые,
которые из будущего. Товарищей звали Андрей и Дима, но это не суть важно,
а важно то, что мы довольно неплохо посидели, как водится, выпили, и я
затем проводил их до ограды - уже в кромешной тьме, ночью. Они, между
прочим, прощаясь, предупреждали, что против меня что-то затевается и чтобы
я был настороже. Но я ответил, что, мол, как ни берегись, а своё
схлопочешь, и нет никакого смысла прятаться от того, от кого спрятаться
никак нельзя, потому что...
  Но здесь следователь остановил меня, заметив, что я незаметно так
взгромоздился на своего любимого конька.
  - Погодите!- поднял он руку.- Так вы утверждаете, что двое ваших гостей
уехали от вас ночью?
  - Ну конечно!
  - Во сколько это было?
  - Ну я не помню. Может, в двенадцать, или в час. Какая, собственно,
разница?
  Последнее восклицание следователь проигнорировал, а сообщенье моё
старательно занёс в протокол.
  - А в чём они были одеты?
  - В чём одеты,- буркнул я,- в одежду были одеты!
  - В какую одежду?
  - Зачем вам это?
  - Пожалуйста, ответьте.
  - Ну в брюках они были (не голыми же им ходить), в брюках и в рубашках, у
одного была коричневая рубашка, у другого синяя.
  - Так!- кивнул следователь, водя ручкой в середине листа.- А носки у них
были?
  - Да откуда я знаю про носки? Вы бы ещё про трусы меня спросили.
  - Да, кстати,- подхватил он,- а какого цвета у них были трусы?
  Я подумал, что он, верно, издевается надо мной. За кого он меня
принимает?..
  - Перестаньте задавать провокационные вопросы,- произнёс я, сжимая под
столом кулаки.
  Следователь отодвинул лист в сторону.
  - Мне кажется, что вы до сих пор не поняли, в каком сложном положении
оказались. Вот вы сейчас сказали про брюки и про рубашку, а между прочим,
на трупах была именно такая одежда - темные брюки, которые сейчас редко
кто носит, и столь же редкие нейлоновые рубашки синего и коричневого
цветов. Но и это ещё не всё! При них найдены документы на имя... как, вы
сказали, их зовут?
  - Андрей и Дмитрий.
  - А фамилии?
  - Сирин, а второй, кажется, Ильин.
  Следователь откинулся всем телом назад. Лицо его стало почти счастливым.
  - Ну вот видите! В найденных документах значатся именно такие фамилии и
имена. Так что получается, что никуда ваши приятели от вас ночью не
уезжали и уехать не могли!- Он набрал в грудь воздуха и заговорил вдруг
каким-то особенным - (проникновенным?) - голосом: - Скажите, из-за чего вы
повздорили?
  Я отвернулся. Все мои объяснения разбивались подобно морским волнам,
ударяющим в неподвижный валун на берегу. Можно хоть тысячу лет яриться и
пениться морю, хлестать и хлестать изо дня в день в гладкую поверхность и
ничего ровным счётом не добиться. На то он и валун!
  - Я могу лишь повторить сказанное: эти люди, которых нашли в моем доме, на
самом деле людьми не являются.
  - А одежда, документы?
  - Всё заранее подстроено! Я же вам говорю: возьмите на анализ кровь! Или
любую ткань - и сразу всё станет ясно.
  Следователь поморгал глазами, вздохнул раза два и подвинул мне протокол:
  - Прочитайте и распишитесь.
  Я взял ручку и без задержки, как и в прошлый раз, поставил в нижнем углу
размашистую подпись.
  - Всё это лишнее,- произнёс я устало.
  - Не скажите,- отозвался следователь.
  Мы одновременно поднялись.
  - По-видимому, сегодня будет произведен следственный эксперимент,- сказал
он.- Так что будьте к этому готовы.
  - Я всегда готов,- буркнул я, покидая комнату дознания.
  Однако к визиту адвоката, назначенного для моей защиты, я оказался не
подготовлен. Он заявился перед обедом, и я всё время нервничал - не
останусь ли я в результате нашей беседы с пустым желудком.
  Адвокат мне с первого взгляда не понравился, да и я ему тоже понравился не
очень, потому как сразу дал понять, что мне не нужны никакие адвокаты и я
не нуждаюсь ни в чьей защите. (Я вообще плохо понимаю людей, берущихся
защищать убийц. Ладно ещё, когда убивают по неосторожности или в состоянии
так называемого аффекта, а вот когда делают это обдуманно, да ещё с
изощренной жестокостью - таких я бы давил на месте.)
- Вы напрасно тратите время!- заявил я адвокату - довольно молодому
мужчине, лет тридцати, среднего роста и очень серьёзному, что ему
совершенно не шло.
  - Хотите вы этого или нет, но согласно закона, у вас должен быть
общественный защитник. Поверьте, это делается в ваших же интересах!
  - Да я верю,- сказал я уже потише.- Просто зря это всё.
  - Я так не думаю,- сказал адвокат и раскрыл свою папку.
  Последовали привычные вопросы: как моя фамилия, да сколько мне лет, да где
я родился, да чему учился и чем занимался в последнее время и тому
подобный вздор. Примирившись с неизбежностью и желая поскорее отделаться
от бесполезного для меня человека, я стал рассказывать, в который уже раз,
грустную историю своей жизни. Я сильно старался и уложился в четверть
часа.
  Исписав целых пять страниц, адвокат отложил листы в сторону и спросил
доверительно:
  - Скажите честно, только мне (ведь я ваш адвокат, я должен знать истину!):
это вы убили этих людей?
  Тут я задумался - стоит ли тратить попусту слова?- и ответил примерно так:
  - Нет, не я.
  - А кто?
  - Мне уже надоело отвечать на подобные вопросы,- проговорил я.- Неужели вы
думаете, что я вам скажу что-то особенное?
  - Признаться, я надеялся на вашу откровенность,- произнёс он очень
серьёзно,- ведь, всё-таки, я ваш защитник.
  - Хорош защитник,- вырвалось у меня,- сам считает меня убийцей, и говорит
при этом, что он мой защитник. Иди лучше жену свою защищай от хулиганов!-
Сам не знаю - зачем я это сказал? Но уж такое у меня свойство: если
человек мне не нравится, то я никак не могу скрыть своей неприязни.
Впрочем, обратное так же справедливо.
  Но чем хороши флегматичные люди - их чрезвычайно трудно вывести из себя,-
поэтому мой оппонент нисколько не обиделся, по крайней мере, не выказал
явной обиды, а продолжил беседу в ровном ключе.
  - Следовательно, вы не знаете, кто убил этих людей?
  - Да не убивал их никто, понимаете? Не убивал! Потому что это вовсе не
люди. Сколько можно повторять.
  - Ну хорошо, а эти, ваши гости, которые были у вас накануне вечером, куда
они делись?
  Я поднёс руки к лицу и потер с силой глаза.
  - Я что-то не пойму: вы адвокат или кто?
  - Адвокат!
  - Вы меня защищать собрались?
  - Да.
  - Тогда зачем все эти вопросы?
  - Как зачем?
  - Чего вы хотите от меня добиться?
  - В каком смысле?
  - Ну для чего вы со мной сейчас говорите?
  Адвокат призадумался.
  - Простите, я чего-то вас не пойму.
  - А я вас,- отрезал я, и мы замолчали. Но молчание длилось недолго.
Адвокат вздохнул, поправил воротник и... поехал на второй круг.
  - И всё же я вынужден повторить свой вопрос,- сказал он.
  Тогда я тоже вздохнул и говорю:
  - В таком случае я вынужден буду повторить свой ответ...
  Примерно через полчаса адвокат ушёл, и я перевёл дух, и, вместе,
призадумался: судя по всему, положение моё было безнадёжным - мне не верил
никто, и даже адвокат, призванный меня защищать. Хотя, рассуждая здраво,
трудно было ожидать другой реакции,- это я в глубине души понимал, потому
что был в глубине души здравомыслящим человеком. И вся надежда теперь у
меня была на пресловутый анализ крови. Это могло быть единственное
объективное доказательство правдивости моих слов.
  После обеда, как и обещал следователь, меня повезли на следственный
эксперимент. Я пробовал было отказаться, но без малейшего успеха. Пришлось
подчиниться.
  Вообще, эксперимент выглядел довольно идиотично. Вот меня втолкнули в мой
собственный дом, стали водить по комнатам и показывать всё, словно я был
покупатель, а они продавцы, потом завели на кухню и усадили за стол.
Начали спрашивать: на каких стульях сидели мои гости, в каких позах, лицом
ко мне или боком, кто как облокотился на стол или плечом на подоконник, да
чем занимались - курили или держали стаканы в руках; после мне пришлось в
лицах изображать наш разговор, что было уже не так скучно, поскольку
память у меня неплохая, и я так увлёкся, что экспериментаторам пришлось
меня останавливать. Мы разговаривали в тот вечер, кстати, о будущем
двадцать пятом веке, в который предстояло вернуться моим товарищам и в
который ни за что не хотел возвращаться я сам. Надо сказать, что будущее
мы ругали, поначалу довольно вяло, а потом, после третьего стакана,
разошлись и кричали довольно громко, так что с улицы действительно можно
было решить, что в доме разгорелся скандал. Сильнее других ругался я.
Может, потому, что я пробыл в двадцать пятом веке дольше своих гостей?
  - Знаете,- обратился я к сопровождавшим меня лицам,- этот двадцать пятый
век - это такое дерьмо! Ни за что не соглашайтесь, если вам его предложат,
а только в крайнем случае.
  Но совет пролетел мимо ушей, присутствующие сделали вид, что не
расслышали.
  Потом меня поводили ещё по двору, по зеленой травке, затем посадили в
машину и доставили обратно в тюрьму.
  Так закончился второй день моей временной изоляции от общества.
  Дальнейшие события не очень интересны, потому что всё крутилось вокруг
одного: зачем убил, да как это произошло. Мои объяснения также не
отличались разнообразием. Я упорно твердил: я - не убийца, трупы - не
трупы, друзья улетели, а я - остался. Правда, отстаивать свою версию было
мне всё труднее; особенно осложнилось моё положение на пятый день, когда
стали известны результаты анатомического вскрытия и анализов крови, на
которые я с такой настойчивостью напирал. В тот день следователь пришел на
допрос в приподнятом настроении и смотрел на меня так, словно у меня был
день рождения, а он приготовил мне исключительный по стоимости подарок.
Когда я узнал причину его радости, мне стало очень грустно!- до чего же
любят у нас радоваться чужому неуспеху.
  - Извольте прочитать,- протянул он мне какую-то бумажку, всю исписанную.
  - Что это?
  - Читайте, там написано!
  Я стал читать. Это было заключение судмедэксперта - очень длинное, на двух
оборотах листа,- с перечислением повреждений, переломов и ушибов, с
констатацией причины и времени смерти и с описанием множества
общефизических показателей. В конце сообщался состав крови, говорилось,
что у обоих погибших была кровь второй группы, резус положительный, и что
кровь именно такой группы была обнаружена на халате у подозреваемого, то
есть у меня.
  - Вот так да!- молвил я, отодвигая заключение в сторону.
  - Выходит, что они уже и кровь научились имитировать?
  - Кто - они?
  Я не ответил. Потому что уже устал.
  Ходил ко мне как на службу каждый день вечно чем-то озабоченный адвокат,
всё пытался найти смягчающие вину обстоятельства. Я только посмеивался,
хотя, конечно, всё это было в высшей степени не смешно. Не то что бы мне
не нравилась тюрьма, или пища, или обхождение (попутно замечу, что
подобного уважительного к себе отношения я не испытывал отродясь, и это
странно само по себе; тема эта заслуживает отдельного и обстоятельного
разговора - но это как-нибудь в другой раз). Обидно было, что мне не
верят, что я не могу доказать свою невиновность. А я должен был
оправдаться, чтобы мне поверили все! Ведь в самом деле, пока есть на свете
хотя бы один человек, искренне считающий вас подлецом,- счастье ваше не
полно, оно не может быть полным. Скажу больше: даже если такого человек и
нет, то есть он был, но умер по неизвестной причине, исчез, растворился -
это ровным счетом ничего не меняет. Поэтому я стремился, несмотря ни на
что, доказать свою невиновность. Так уж я устроен. Так мы все устроены.
  Проверяли меня ещё на детекторе лжи. Примитивнейшая штука, должен сказать.
Какой дурак её придумал? Известно немало случаев, когда невинных людей
осуждали на казнь исключительно благодаря показаниям детектора лжи. Потом,
правда, в конституцию ввели соответствующую поправку, ограничивающую
могущество всемогущего детектора, но и всё равно - соблазн проверки на
непонятной электронной машине так велик, что ни один следователь не в
силах был от него отказаться. А я согласился на проверку в своих целях -
продемонстрировать полную её бесполезность или даже вредность. Это
довольно интересно, поэтому остановлюсь на этом подробнее.
  Меня усадили в кресло, замотали электрическими проводами руки и грудь,
надели на голову обруч и наставили в глазницы яркий свет. Я знал, что все
вопросы прогоняются два раза - для пущей убедительности,- и решил отвечать
сначала так, а потом эдак,- пускай потом разбираются. Обмануть детектор
лжи несложно: эта штука определяет вашу искренность, измеряя потенциалы в
разных точках тела. Идея сама по себе до безобразия проста! В основу её
положен тот факт, что человек, когда он говорит неправду,- совершает некое
насилие над собственной психикой, и насилие это имеет вполне заметные
следы в виде учащенного сердечного биения, покраснения или побледнения
щёк, а также изменения проводимости участков тела, вызванных такой
банальной причиной, как выделение пота вследствие излишнего волнения. А
вот когда человек говорит правду, никакого волнения нет и в помине, потому
что нет насилия над собой, не надо ничего придумывать, изворачиваться и
быть готовым каждую секунду к подвоху, потому что никакие подвохи в таком
случае отвечающему не страшны. Но однако, есть такие впечатлительные
натуры, наделенные избыточной фантазией, которые вдруг начинают думать,
что они и в самом деле могли бы совершить преступление, в котором их
обвиняют, они начинают смотреть сами на себя глазами обвинителей и вдруг
понимают - где они могут быть неискренними и в котором месте их могут
поймать на лжи. И они начинают опасаться, в силу своей мнительности, что
им могут не поверить - не поверить именно в том месте, когда они
действительно могут солгать и где у них нет стопроцентного алиби. Как раз
осознание подобной возможности заставляет учащенно биться сердце, бледнеть
и краснеть лицо, и изменяться проводимости различных участков тела. Всё
это объективно выявляет электронная машина - и пожалуйста, готов
преступник, вина его объективно доказана, спасенья нет!
  Я, может, не совсем корректно изложил существо дела, но в основе своей оно
обстоит именно так. Опытные преступники, кстати говоря, всё это отлично
знают и умеют пользоваться - будь здоров! Не зря детектор лжи был запрещён
в ... Впрочем, это к настоящему рассказу не относится.
  Итак, пользуясь своими познаниями и навыками, я старательно ответил на
заданные мне вопросы и отправился в камеру, заранее предвкушая результат.
Пересказывать сами вопросы не имеет смысла, потому что они повторяли одно
и то же, о чём меня спрашивали все эти дни, а кроме того, формулировались
так, будто испытуемый - недотёпа, дегенерат или что-то в этом роде.
  Однако результатов тестирования мне не сообщили. Единственно, я заметил,
что следователь на другой день поглядывал на меня как-то странно, словно
бы с испугом. А когда я поинтересовался - что показала проверка, он
смутился и не нашёлся, что ответить. Что-то забормотал себе под нос, так
что я ничего не понял. Вернее понял одно: детектор лжи только добавил
путаницы в это дело.
  Когда мне объявили, что суд назначен на такое-то число, я понял, что
карта моя бита - оправдаться мне не удалось. Но я не посчитал игру
законченной и решил принести хотя бы некоторую пользу всем этим людям -
моим современникам. Пусть я останусь в их глазах преступником, однако,
прежде чем я исчезну, я должен открыть им глаза на некоторые вещи. У меня
будет последнее слово на суде, и я решил дождаться этого мгновения. Хотя я
и понимал, что речи мои вряд ли понравятся слушателям, но долг чести, если
позволено будет мне так выразиться, требовал от меня активного действия, я
должен был сделать предупреждение человечеству!
  Суд состоялся ровно через три недели после моего ареста. Войдя в зал
слушаний, я увидел тьму народу. Надо полагать, случай этот получил широкую
огласку, да и немудрено!- двойное убийство, плюс такой необыкновеннейший
преступник - для провинциального городка это есть настоящий спектакль,
благо, никто из местных жителей не погиб от руки маньяка. Я насчитал, пока
шёл по проходу, два десятка фоторепортёров, трое или четверо держали на
плече кинокамеру и ловили меня в объектив, остальные гипнотизировали меня
взглядом, безуспешно пытаясь проникнуть в мою гадкую душу. Я зашел в
крохотное пространство, напоминающее древнегреческий балкончик - размером
полметра на метр - и сел на крепкую деревянную скамью. По бокам встали по
стойке смирно два охранника, я окинул их взглядом и остался доволен. Потом
я стал смотреть в зал, пытаясь, в свою очередь, проникнуть в мысли
смотревших на меня людей. "Смогу ли я убедить их в чём-нибудь?" -
спрашивал я себя, и не получал утвердительного ответа. Я был для них
чужой, они смотрели на меня как на некое кошмарное чудо, или -
психологический казус, ошибку природы ли, жестокий просчёт родителей... Но
ни в коем случае - не на как обычного гражданина, имеющего сказать им всем
что-то чрезвычайно важное.
  Большинство публики составляли мужчины, однако попадались и женщины;
привлекла моё внимание красивая дама в первом ряду, она неотрывно смотрела
на меня, и взгляд её был такой скорбный, будто она присутствовала на
похоронах дорогого ей человека. А может, она ненавидела меня всей душой -
внешность часто бывает обманчива.
  Наконец все расселись, вгромоздились на стулья присяжные заседатели -
тринадцать разновозрастных граждан города,- поместился на лобном месте
престарелый председатель в своей трагической мантии, а на скамье сбоку -
адвокат; за конторкой у прямоугольного окна встал стоймя суровый
обвинитель.
  Суд начался! Взялся говорить судебный секретарь и коротко сообщил о
готовности дела к слушанию, поведал о том, что все процессуальные нормы
соблюдены и, дескать, всё в полном порядке - подсудимый налицо, следствие
проведено в положенный срок и никаких причин оттягивать судебное
разбирательство нет.
  Потом взял слово председатель - пожилой мужик с отёчным лицом,- он
напомнил присутствующим существо разбираемого вопроса, мотнул головой в
сторону присяжных, адвоката и обвинителя, кивнул также на меня и объявил
заседание открытым. Все одновременно поднялись и выслушали с
торжественными лицами государственный гимн. Некоторые, я заметил, закатили
под череп глаза и пытались подпевать. Потом все сели, и я сел тоже. Про
себя я проговаривал свою речь.
  Было извлечено на свет заключение следствия, секретарь, вооружившись
очками, зачитал громким голосом мнение следственной бригады. Мнение было
однозначное: Я убил! Убил, будучи в ясном уме и полной памяти, то есть
осознавая свои преступные действия. В конце, правда, имелась приписка -
особое мнение следователя,- согласно этому мнению обвиняемый (то есть я)
страдает особой формой психического расстройства, не известного науке, но
весьма опасного. Это должно было смягчить мою участь, но по мне так лучше
бы этой приписки не было.
  Затем повел свою партию обвинитель. Он подробно описал мои действия в день
накануне убийства (словно это что-то могло доказать или опровергнуть),
потом нарисовал мой психологический портрет - довольно мерзкого типа,
которому я бы не подал руки даже будучи пьяным,- после, используя
природную фантазию, нарисовал картину убийства мною двух беззащитных
людей. Рассказывал он так живо, что некоторые слушатели побледнели, а
когда он вытащил и помахал в воздухе окровавленным кухонным ножом, то две
или три женщины упали в обморок и возникла небольшая заминка.
  Я спокойно слушал обличительную речь и иногда улыбался.
  Потом выдвинулся вперёд адвокат.
  - Я согласен со всем, что здесь говорилось,- сразу сообщил он, оглядывая
исподлобья зал,- но однако же хотел спросить уважаемого прокурора: -
каковы мотивы убийства? Ради чего обвиняемый убил двух человек, да ещё
своих хороших товарищей? Тут нет ограбления, нет ревности, нет давней
обиды и никакой другой причины. Также я спрашиваю: как объяснить столь
странное поведение убийцы? Почему после совершения столь чудовищного
преступления он идёт и ложится как ни в чем не бывало спать, а утром
запускает в дом полицейских и сам приводит их на место преступления? Прошу
также учесть заключение психолога, который характеризует подозреваемого
как уравновешенного человека, способного контролировать свои поступки и не
склонного к беспричинной жестокости.
  - А на жестокость по причине он, стало быть, способен?- спросил с места
обвинитель.
  - На жестокость по причине мы все способны,- ответил мрачно адвокат.
  Мне понравился его ответ, и я стал слушать внимательно.
  - Но оставим в стороне эмоции,- сказал защитник и сильно выпятил грудь,-
укажите мне!- попросил он неизвестно кого,- укажите мне хотя бы одну
улику, прямо показывающую на убийцу! Есть такие улики?..- спросил он, и
сам же себе ответил: - Нет, таких прямых улик нет! Никто не видел, как
обвиняемый наносил удары ножом своим жертвам, и никто, потому, не может
взять на себя смелость сказать, что он и есть кровавый убийца.
  - А отпечатки пальцев на ноже?- снова спросил зловредный прокурор.
  Защитник повернулся к нему.
  - Этот нож бывал в руках у обвиняемого сотни раз. Естественно, что на нём
имеются отпечатки его пальцев. Я бы удивился, если бы их там не было. Вот
это действительно было бы странно.
  - Скажите ещё, что вы бы удивились, если бы в кухне этого человека не было
двух трупов и что это было бы вам странно,- снова подал голос прокурор.
  - Давайте не будем устраивать тут балаган,- проговорил защитник и
красноречиво посмотрел на председателя. Тот встрепенулся и, схватив
молоточек, постучал по прилавку, то есть, я хотел сказать, по столу.
  - Протест принимается!- сказал он хрипло.- Я попрошу соблюдать тишину и не
мешать выступающему. Всем будет предоставлена возможность высказаться.
  Адвокат продолжил. Речь его была длинна, но хороша. Я слушал её с
удовольствием и всё внимательнее присматривался к мрачноватому человеку,
вызвавшемуся неизвестно по какой причине защищать меня. В душе он, быть
может, и считал меня убийцей - я слишком хорошо это понял во время наших
продолжительных бесед,- но вот поди ж ты, теперь он меня защищает так,
будто я ему самый дорогой и близкий родственник. Что это?- изначальная
потребность в справедливости или страсть к противоречиям?.. Логика у
адвоката была железная. Никто ведь не видел, как я заносил нож,
следовательно, ничего определённого сказать нельзя. Он так и закончил свое
выступление:
  - Невиновен! Говорю вам: этот человек невиновен.
  Он пошёл на место под аплодисменты зала, хотя хлопали и не все. После него
заговорил криминалист. Были предъявлены фотографии места преступления, а
также - растерзанных, окровавленных тел. Я с интересом наблюдал реакцию
публики. Было забавно выражение отвращения и ужаса при виде этих
синтетических произведений будущего. Одно время, я знаю, возникло даже
такое искусство - кто сильнее шокирует народ; и там уж выдавали такие, я
прошу прощения, натюрморты, от которых у неподготовленного человека
запросто может случиться разрыв сердца. К счастью, данное направление
довольно быстро запретили, хотя, как всегда, были активные протесты против
"свободного проявления человеческого духа", но большинство решило: не
надо!- обойдёмся как-нибудь без этой ерунды. Но совсем уж обойтись не
получилось, и одно из проявлений данного искусства предстало теперь пред
очи моих современников. Ничто не проходит бесследно и не пропадает зря в
этом мире следствий и причин!..
  - Подсудимый... Подсудимый!- услышал я и поднял голову.
  Ко мне обращался председатель.
  - Вы себя нормально чувствуете?- спросил он.
  - Да, неплохо.
  - Можете отвечать на вопросы?
  - Да, могу, конечно могу.
  - Тогда ответьте... Встаньте, пожалуйста!
  Я встал.
  - Скажите, вы согласны с выдвинутым против вас обвинением?
  - Нет конечно! Я же объяснил, как всё было.
  - Отвечайте - да или нет.
  - Не согласен.
  - То есть вы утверждаете, что вы не виновны?
  - Да. То есть, нет, не виновен.
  - Хорошо,- кивнул председатель.- Есть у вас претензии к следствию?
  - В каком смысле?
  - Ну вы удовлетворены ходом расследования вашего дела?
  - Да как же я могу быть удовлетворён, когда...
  - Отвечайте "да" или "нет".
  - Не удовлетворён.
  - Что именно вас не удовлетворяет?
  Я смотрел на председателя и читал у него на лице смертельную усталость.
"Почему он не бросит это занятие?- спрашивал я себя.- Сидел бы дома, пил
чай с вареньем и слушал вечерние новости."
  - Подсудимый, вы поняли вопрос?
  - Да, понял. Вы спросили - что меня не удовлетворяет в проведенном
расследовании.
  - Правильно. Так что же вас не удовлетворяет?
  - Я даже не знаю, как выразить...- проговорил я с сомнением.- Я имел в
виду не какие-то частности, а именно результат следствия.
  - То есть вам не нравится, что следствие признало вас виновным в убийстве?
  - Да.
  - Других причин для недовольства у вас нет?
  - Других нет.
  - Хорошо, садитесь,- кивнул он и отвернулся.
  - Но позвольте, я бы хотел объяснить!- воскликнул я.
  - Вам будет представлена такая возможность,- парировал председатель, и я
вынужден был сесть. Моё историческое заявление откладывалось.
  Незаметно пролетели два часа, и был объявлен обеденный перерыв. Публика
дружно поднялась и, мигом повеселев, задвигалась к выходу, я тоже
задвигался, правда другим путем. Судьи нашли третью дверь, и зал заседаний
скоро опустел.
  Первым после перерыва взял слово обвинитель. Его словно подменили - он
метал громы и молнии!
  - Этот изверг,- взвизгивал он, показывая на меня пальцем,- достоин самой
суровой участи за своё чудовищное преступление! Он хладнокровно и
обдуманно убил двух своих друзей, и цинизм, с которым это было совершено и
с которым он вёл себя всё это время - не имеет примеров в мировой
практике!- (Ну, насчёт мировой практики он загнул, а в целом говорил
весьма убедительно - так, как и должен говорить прокурор.) - Обратите
внимание на то, как он заметает следы. После чудовищной расправы над
своими друзьями он не бежит стремглав с места преступления, нет, отнюдь!
Его выдержке мог бы позавидовать сам дьявол!- он, даже не смыв кровь со
своих рук, идёт в спальню и ложится спать. Поступок неслыханный и, он
считал, обеспечивающий ему алиби. Но мало этого! Утром же, когда приезжает
милиция, он разыгрывает полную невинность и сам приводит блюстителей
порядка на место трагедии, всем своим видом показывая удивление и испуг от
открывшейся картины.
  - Я не показывал испуг,- сказал я, не вставая.
  - Прошу не перебивать меня!- закричал обвинитель и схватился двумя руками
за перегородку, словно удерживая себя от решающего броска.
  Я сделал знак рукой: дескать, будь спокоен, больше не потревожу,- и
прокурор продолжил:
  - После ареста, под давлением неопровержимых улик, обвиняемый, этот
хладнокровный убийца, выдумывает новую и совершенно фантастическую версию,
очевидно полагая, что его сочтут сумасшедшим. Но все его выдумки,
естественно, рассыпаются при ближайшем рассмотрении, и остаются голые
факты: два трупа, убийца и орудие убийства. А в отношении мотивов
преступления я могу ответить очень просто: по статистике около сорока
процентов преступлений во всём мире являются безмотивными, то есть
совершенными под влиянием моментально возникших причин, которые невозможно
заранее предсказать, так же как невозможно их назвать впоследствии.
Посудите сами - трое мужчин сомнительного поведения собираются вместе и
распивают спиртные напитки. Вполне естественно, что у них могла вспыхнуть
ссора... по любому пустяку - вы ведь знаете этих головорезов!- (Тут он
погорячился - головорезы мы или нет - он знать никак не мог,- но я не стал
его поправлять.) - И вот, находящийся здесь человек, этот монстр в обличье
человека, хватает кухонный нож и расправляется со своими приятелями,
разделывает их словно свиные туши! Вот каково истинное лицо находящегося
перед вами субъекта, уважаемые присяжные заседатели. И что бы он теперь ни
говорил, и какие бы аргументы не выискивала защита - факты говорят сами за
себя!- никогда ещё в нашем городе не совершалось столь чудовищное и
циничное преступление! Убийца должен быть примерно наказан.
  Наконец он сел, и все облегчённо вздохнули - немало есть таких людей, при
виде которых непроизвольно затрудняется дыхание.
  Я помахал рукой, стараясь привлечь внимание председателя.
  - Могу я ответить на некоторые пункты обвинения?
  Председатель недовольно обернулся.
  - Я же сказал, что вам будет предоставлена такая возможность, в свое
время.
  Снова вышел к трибуне защитник. Разбирательство пошло на второй виток.
Защитник повторил в общих чертах своё начальное выступление, лейтмотивом
которого было: невиновен, если нет прямых улик!
  Обнаружились свидетели - соседи, видевшие входящих в мой дом двух мужчин
накануне убийства. Была описана с удивительной точностью их одежда,
походка и интонация, с которой были обронены несколько реплик по дороге от
калитки до входной двери. Другие соседи видели свет в кухонном окне и тени
троих человек, тени размахивали руками, так, словно о чем-то горячо
спорили и вот-вот схватятся. Об этом же сказал буфетчик из пивной,
гулявший заполночь мимо моего дома. Но никто не видел, чтобы двое мужчин
выходили из дому, хотя одна старушка и подтвердила, что как будто слышала
звук отъезжающей машины примерно около часу ночи. Но кто был в этой
машине, и вообще, ехала ли она от дома, или к дому, или просто
притормозила, проезжая мимо по шоссе,- этого нельзя было в точности
установить.
  Я слушал эту болтовню с благодушным видом, как слушают лепет детей,
которые сами не понимают, что говорят.
  Заседание закончилось перепалкой между прокурором и защитником. Первый
обвинял второго в незнании уголовного кодекса, а тот в ответ называл его
формалистом, который в угоду букве закона (но не его духу!) готов
отправить человека на смерть. Я пытался с места примирить их, но это
сделал за меня председатель, стукнув изо всей силы молотком по столу и
объявив слушание первого дня законченным.
  Воротившись в свою камеру, я не стал, как обычно, читать, а сразу после
ужина лёг спать. Меня ожидало нешуточное выступление на следующий день, и
я не принял даже адвоката, желавшего убедить меня в чём-то важном. Но что
он мог мне сообщить?- когда он сам не верил в мою невиновность и дело
представлялось ему чем-то вроде соревнования, в котором он должен
продемонстрировать свою адвокатскую выучку и явить природные способности и
задатки. Естественно, что я его проигнорировал, и был безусловно прав.
  Далее я пропускаю ряд несущественных событий второго дня вроде выступлений
прокурора и председателя, равно как и остроумные ответы защитника, а
перехожу сразу к изложению своей исторической речи.
  Это произошло после обеда, когда публика стала уставать, и присяжные
несколько расслабились и начали переговариваться вполголоса о каких-то
своих делах. Общее мнение было к этому моменту практически сформировано, и
вряд ли стоит говорить, в какую сторону оно наклонялось. Вполне понятно -
все были уверены, что я и есть убийца,- этому не могли помешать даже
страстные речи адвоката, которым все про себя восхищались, но это было
сродни восхищению ловкостью карточного шулера, способного вытащить карту
заданной масти из кармана вашего пиджака. Я так думаю, что у этого парня
неплохое будущее на избранной им стезе, чего, конечно, не скажешь про
меня.
  Когда председатель предоставил мне слово (последнее слово перед вынесением
приговора), я первым делом поинтересовался:
  - Сколько минут в моём распоряжении?
  На это председатель состроил неопределённую мину и заявил, что согласно
регламента время моего выступления не ограничено, но что он надеется на
моё благоразумие и что я не злоупотреблю терпением высокого суда.
  Я сказал: "Хорошо!" - и начал выступление.
  - Уважаемый председатель! Вы!- уважаемые присяжные заседатели, а также мой
защитник и прокурор. Простите, но я обращаюсь не к вам!- Сказав это, я
демонстративно повернулся к залу, который сразу встрепенулся и удвоил своё
внимание. Мне только этого и надо было. Главным образом меня интересовали
газетчики, неизменно падкие на сенсации, которыми они в основном и
кормятся.- Для вас я говорю, дорогие мои сограждане!- загремел я на весь
зал, потрясая кулаками над головой.
  - Нельзя ли обойтись без эффектов?- спросил председатель.
  - Можно,- ответил я небрежно и не удостаивая его взглядом.- Наберитесь,
пожалуйста, терпения, я вас тут долго слушал!
  Председатель крякнул с досады и провернулся на стуле, прокурор глянул на
меня петухом, присяжные перестали обсуждать насущные проблемы.
  - Всё, о чём я вас прошу - это выслушать меня,- сказал я уже спокойнее.- Я
говорю в первый и в последний раз.
  Ответом мне было полное внимание.
  - Дело, которое здесь рассматривается - не есть обычное дело. В
продолжении всего следствия я пытался доказать его необычность, или даже
неслыханность, но безуспешно. Мне не поверили, и вы сейчас мне не верите
тоже, потому что разум отказывается принимать всё необычное и выходящее за
рамки представлений. Чтобы доказать необычное, нужно явить какое-нибудь
чудо!- но пока что никакого чуда не произошло, и вы мне не верите. Я это
очень понимаю и не обвиняю вас, вы таковы, каковы все люди. Но наберитесь
терпения - чудо всё-таки произойдет, оно произойдет здесь, пред вашими
глазами, как только я закончу говорить,- и тогда вы поверите мне, тогда вы
задумаетесь над тем, что я вам сейчас сообщу!- Я остановился перевести дух
и обвёл взглядом притихший зал. На меня были устремлены сотни взглядов,
слова мои записывались на магнитную ленту, облик мой запечатлёвывался
кинокамерами для потомков. Я остался доволен таким вниманием - давно
замечено, что чем необычнее речи, чем страннее произносимые слова, тем
уважительнее аудитория относится к оратору.
  - Я позволю сказать несколько слов о себе, чтобы понятнее были некоторые
мои поступки,- продолжил я.- Я родился в одна тысяча девятьсот
шестидесятом году от рождества Христова, то есть тридцать шесть лет назад,
но мне сейчас ровно сорок два года, если считать все прожитые мною месяцы
и дни!- (Аудитория зашевелилась.) - Объяснить такое несоответствие
довольно просто: в период с девяностого по девяносто пятый год я совершил
несколько перемещений во времени в будущее, где провёл в общей сложности
шесть лет. Я прожил эти годы в двадцать пятом веке, то есть через
четыреста с лишним лет, считая от этого дня.
  - Чем же вы там занимались?- обронил прокурор, иронично улыбнувшись.
  - Очень хороший вопрос,- одобрил я прокурора.- Я только хотел сказать об
этом, потому что если не скажу, то непонятными будут произошедшие события.
  - Нельзя ли покороче?- снова подал голос председатель.
  - Можно!- смело отвечал я.- В двадцать пятом веке я занимался охраной
общественного порядка, то есть, служил полицейским.
  - Как - полицейским?- изумился прокурор. Можно было подумать, что если бы
я назвал другое занятие, то он поверил бы мне больше.
  - Да так вот,- выговорил я.- Охранял общественный порядок от всякого рода
насильников и убийц!
  - Разве в двадцать пятом веке есть убийцы?- спросил кто-то из зала, и мне
это понравилось, потому что выступление незаметно приобретало форму
диалога, имеющего, как известно, наибольшую убеждающую силу.
  - В двадцать пятом веке есть всё!- многозначительно произнёс я.- Вы не
можете даже представить, чего нет в двадцать пятом веке!
  Председатель постучал молотком по столу.
  - Я бы попросил выступающего говорить по существу рассматриваемого дела.
  - А я и говорю по существу дела!- парировал я.- Корни этого дела уходят в
двадцать пятый век, поэтому я и говорю теперь о двадцать пятом веке!
  - Пусть рассказывает!- крикнул кто-то рыночным, если можно так выразиться,
голосом.
  Председатель поморщился и опустил голову. Больше он меня не перебивал.
  - Когда мне в первый раз предложили отправиться в будущее, то я, так же
как и вы теперь, не мог предположить, что там может ожидать меня что-то
плохое. Как и вы я думал, что будущее - это сверкающий рай, что богатства
там не меряны и неисчислимы, я думал, что найду в будущем царство
справедливости и счастья, в котором нет униженных и все люди - братья, что
насилие для них давно забытая вещь, и что там правит бал одна лишь
красота, а на всём лежит печать вдохновения!- (Краем глаза я следил за
слушателями и с удовольствием заметил, что глаза у многих заблестели, а
сами они словно бы пригнулись, как бы стали ниже ростом - верный признак
возросшего внимания.) - Но однако, первое же моё путешествие в будущий рай
рассеяло мои иллюзии. Да, двадцать пятый век - это век изобилия, это век
технических чудес, о которых я ничего не могу сказать, потому что многого
не понимаю до сих пор,- и вместе с тем, это век своеобразной и, я бы
сказал, устрашающей красоты, потому что... потому что у меня мороз по коже
пробегает, когда я вспоминаю некоторые её проявления.- При этих словах я
передернул плечами, словно мне действительно стало холодно.- Но главное,
что отличает двадцать пятый век - это не роскошь и не устрашающая красота,
и не технические чудеса, которые мы не в силах сегодня понять, и даже не
полёты к далёким планетам солнечной системы, на которых человечество
основало свои колонии. Нет, главное - это дух, который витает над этим
всем и который, я бы сказал, оплодотворяет это всё!- Быть может, меня и не
вполне понимали в тот момент, но я уже не мог остановиться.- Мы с вами,
все вместе, идем по дороге прогресса. Это общепризнанно. Дорога эта очень
трудна и опасна, на ней много тупиков, много провалов и опасных вершин;
дорога эта требует огромного труда, она требует колоссального напряжения
наших сил. Но до сих пор никто не ответил - куда ведет эта дорога, и
должны ли мы, вообще говоря, по ней идти. На каждом этапе своего развития
человечество ставит перед собой новые, ясно различимые цели, полагая, что
это и есть конечный пункт и что достигнув его, можно будет, наконец,
успокоиться и перевести дух, что тогда разрешатся все вопросы и будут
удовлетворены вековые чаяния. Но однако, сколько не было поставлено таких
ориентиров и сколько их ни было достигнуто,- количество проблем отнюдь не
уменьшилось и человек не стал счастливее. И тут возникает большой вопрос:
достижимо ли в принципе счастье для человека? Можно ли поставить такие
цели для себя, достижение которых даст нам успокоение, или мы вечно
обречены метаться в тщетной борьбе, достигая неизвестно чего и воюя
неизвестно с кем?- Я приостановился и обвёл взглядом присутствующих. Все
как один смотрели на меня. Лица были серьёзны и напряжены. Никто не
собирался меня прерывать.- Так вот я и говорю,- продолжил я, несколько
сбившись с мысли,- что картина, увиденная мною в двадцать пятом веке
повергла меня в крайнее уныние. То, что я там нашёл, оказалось настолько
безобразно, что одно время я хотел даже покончить с собой.
  - Но ведь вы сказали, что вы нашли там общество изобилия и красоты!- снова
крикнул кто-то из зала.
  - Устрашающей красоты,- поправил я машинально.- Хотя дело вовсе не в этом.
  - А в чём?
  - Дело в духе... незримо витающем над всем.
  Я подождал очередного вопроса, но его не последовало, а у меня вдруг
кончились слова - слишком живо предстали передо мной картины прошлого, то
есть, будущего, будь оно проклято!.. Опустив голову, я стоял без движения.
Мне вдруг подумалось, что ничего и никому я не смогу доказать, потому...
потому что чужой опыт ничему не учит. Учит лишь свой собственный опыт,
пережитый самым непосредственным образом. Да и то не всегда и не всех.
  - Вы закончили?- донеслось от председательского стола.
  Я поднял голову.
  - Нет, я не закончил. Я, собственно, только начал.
  - Я бы попросил по возможности сократить свою речь,- сказал председатель,
покашливая в кулак.
  Я снова поглядел в зал и увидел, что эти люди ждут от меня некоего
откровения. Как бы ни были фантастичны мои слова, люди пытались найти в
них нечто... Человек всегда и во всем ищет нечто такое, чему нет названия
и чего он сам не до конца понимает. Но сделав очередное открытие, говорит
себе: "Нет, однако, я чего-то не то открыл! Надо бы поискать ещё." - И
ищет дальше.
  - В общем так,- произнёс я,- главное: я хотел бы ещё раз повторить при
всех, что я не убивал этих двоих. Они - не люди, это специальная
органическая масса, имитирующая человеческое тело. Мне её подбросили
специально.
  - Зачем?
  - Чтобы я попал в безвыходное положение и согласился на их условия.
  - Чьи?
  - Я про это уже говорил. Меня хотят заставить вернуться в двадцать пятый
век, чтобы я продолжил службу в тамошней полиции.
  - Не могут без вас обойтись?
  - Почему же, могут. Но им проще уговорить меня, чем искать другого
кандидата. Меня не нужно учить, к тому же, я был хорошим полицейским. Мной
были довольны.
  - С хорошими полицейскими так не поступают!- заметил кто-то.
  - В двадцать пятом веке так могут поступить с кем угодно!- утвердил я.-
Если бы вы хоть ненадолго перенеслись на четыреста лет вперёд (О! Как бы я
этого хотел!), то вы, вполне возможно, прокляли бы собственных детей!
  Засверкали фотовспышки, застрекотали записывающие устройства - последние
мои слова понравились чрезвычайно!
  Я решил развить успех.
  - Конечно, меня можно обвинить в консерватизме, можно сказать, что я
ретроград, что я отвергаю всё новое - всё, чего не могу понять своим
ограниченным умом. Но в таком случае следует вынести приговор всем нашим
ценностям (я говорю о духовных ценностях), тогда следует сказать, что те
моральные устои, которыми мы руководствовались несколько тысячелетий -
неверны и ни к чему не ведут (если можно так легко от них отказаться и
если под их сенью стало возможно всё то, что стало возможно до сих пор),
тогда следует сказать, что напрасно Иисус принял мученическую смерть - его
страдания ничего не окупили и никого не спасли!- В этом месте ропот прошел
по залу, но репортеры лишь усилили свою фиксирующую деятельность.- В
будущем двадцать пятом веке,- витийствовал я,- будут забыты заповеди
Христа! Можно будет убивать и красть, обманывать и соблазнять, можно
предавать и завидовать, предаваться унынию и бояться! Нельзя лишь одного -
быть слабым. Слабость - это величайший порок человека будущего, потому что
сила будет признана как величайшее его достоинство.
  - Но ведь вы сказали, что вы, дескать, служили в двадцать пятом веке в
полиции? Правильно?
  - Правильно.
  - Так чем же вы там занимались, если убивать, по-вашему, там можно, красть
- тоже, грабить, я так понимаю - в той же мере...
  - Тут нет никакого противоречия,- стал объяснять я.- Когда я говорил о
забвении христианских заповедей, то имел в виду забвение их внутри нас.
  - Как это?
  - Я говорил в том смысле, что человек будущего в душе не будет считать
любое преступление преступлением, хотя и согласен будет понести за него
наказание, если неопровержимо докажут его вину. Но в таком случае он будет
раскаиваться лишь в том, что плохо замёл следы; и окружающие будут
осуждать его и смеяться над его неловкостью, но не над самим преступным
действием.
  - Но разве это возможно?
  - Возможно. Это существует, и я это видел.
  Воцарилось молчание, никто не решался заговорить, и я продолжил:
  - Там и полицейские точно такие. Они оттого и любят набирать блюстителей
порядка из прошлого, потому что люди из прошлого - ангелы по сравнению с
ними. "Даже такие как я!" - хотел добавить я, но не добавил.
  - Значит, в будущем человечество ожидает неминуемый крах?- спросил молодой
человек, обвешанный фотоаппаратами.
  - Почему вы так решили?
  - Но вы же сами сказали, что там нет никакой нравственности!
  - Сказал, ну и что?
  - Но как же?- озадачился репортёришко. Глаза его сделались круглыми, а
лицо приняло обиженный вид.
  Я сжалился над ним, а также и над всеми остальными.
  - Да, я говорил и повторяю теперь, что общество будущего абсолютно
безнравственно с нашей точки зрения. Но это вовсе не означает, что такому
обществу уготован неминуемый крах. Напротив, я был свидетелем необычайной
активности тамошнего населения, я видел самую неукротимую энергию и
стремительное продвижение вперёд! Хотя это и походило немного на
активность дикого племени, у которого в один чудесный день исчезли разом
все его многочисленные табу, а главный шаман отменил своих бесноватых
идолов.
  - Но погодите, как вас понять?- спросил уже другой репортёр.- Вы то
ругаете будущее время, говорите, что там невозможно жить, а то вдруг
заявляете о необычайном прогрессе и деловой активности!
  - Когда я говорил о невозможности там жить, то имел в виду исключительно
себя. Но все те, кто родятся через четыре сотни лет и кто впитают с
молоком матери тамошнюю мораль - им напротив, жить в двадцать пятом веке
будет исключительно легко,- в каком-то смысле они будут гораздо свободнее
нас, свободнее внутренне!- раскрепощеннее, потому что, если задуматься
глубоко, то единственное и самое реальное достижение так называемого
прогресса - это обретение человеком свободы,- и это есть основная ценность
нашей цивилизации.
  - Вы нас вконец запутали,- пробормотал репортёр и сел, потому что до сих
пор он стоял на ногах.
  - Я и сам запутался,- признался я.- Но я ещё раз повторяю, что выражаю
исключительно свою точку зрения - точку зрения человека двадцатого века со
всеми его слабостями и недостатками.
  - Так вы считаете, что человек двадцатого века - слаб и недостоин?- подал
голос прокурор.
  - А вы считаете, что это венец природы?- оборотился я к нему.- Уж кому,
как не вам знать настоящую цену нашего современника.
  - Так что же вы хотите доказать нам?
  - Я хочу доказать, что все мы - вместе взятые - ничего не знаем и ничего
не стоим, что наш мир породит другой мир, который будет смеяться над нами
и плевать на то, что мы именуем моралью, и что за этим миром народится
следующий, третий мир, который заплюет мир второй, а за третьим миром
последует мир четвертый...
  - Ну, мы это уже проходили,- заметил председатель.- Старик Гегель про это
написал двести лет назад.
  - Гегель не жил в двадцать пятом веке,- заметил я.- Он не был даже в
двадцатом веке. Интересно, что бы он о нас подумал.
  - Наверное то же, что вы подумали о веке двадцать пятом,- заметил
адвокат. Даже здесь он пытался мне помочь. Я улыбнулся ему и грустно
вздохнул. Пора было кончать представление. Что бы я не сказал, какие бы
аргументы не привел - ничего тут не изменишь. Сколько их было - пророков и
философов, сколькие предостерегали, увещевали и взывали к нашей совести...
Помогло это хоть кому-то?!.. Никому! Ничем! Горы трупов и моря крови - вот
достойная отповедь всем на свете мыслителям. Миллионы умерших от голода,
миллионы отчаявшихся и покончивших с собой - никого из них не спас Христос
своей мученической смертью.
  Я молчал минуты две, и никто не решался меня потревожить. Наконец я
очнулся и обвёл затуманенным взором зал. И мне показалось, что пол слегка
раскачивается под сидящими, и плоскость, образованная головами, рисует в
пространстве медленные круги. Воздух сгущается и синеет, и скапливаются
невидимые заряды, насыщают и пронизывают сидящих неосязаемые токи; силовые
линии приходят ниоткуда и уходят в никуда, проносясь сквозь времена и
расстояния, не задевая ничего и не замечая никого, равнодушные ко всему -
невидимые силовые линии, составляющие каркас бесконечности... Две черные
бездны расположены по обе стороны, у каждой из них одинаково нет конца,
вектор времени теряется в глубинах прошлого, остриём своим он направлен
вверх, или прямо, или - всё равно куда,- есть ли конец у него?.. Две
великие пустоты вращаются вкруг себя, и затесалась между ними крохотная
пылинка, неизвестно откуда взявшаяся и для чего - сверкнул на миг свет и
осветил зародившуюся ни с чего плесень,- но луч погас, и плесень
омертвела, растворилась в ледяной пустоте, и стала тем, чем и была всегда
- ничем.
  Так кто же и в чем виноват? Можно ли что-либо и кому угодно доказать?!..
  Выступление моё подходило к концу, и к концу подходила вся эта нелепая
история. Три недели я пытался доказать окружающим людям... что? Я и сам не
вполне это понимал. Вернее, именно теперь я вдруг понял, что доказывать
что-то и кому-то нет никакой надобности. Потому что нет абсолютной истины,
и нет, потому, абсолютных доказательств. У каждого времени свои ориентиры
и свои вершины. Человечество бредет по исторической тропе ничуть не лучше
стада баранов, оглядывая бараньими глазами окрестные виды и щипля
подножную травку, принимая данную реальность за единственно верную. Но вот
- новый поворот, новые виды и новая трава, новые вожаки и новые правила
поведения на нескончаемой жизненной тропе. Так чего и кому я хочу здесь
доказать, когда я сам ничегошеньки не знаю, и никто ничего не знает, никто
не видит дальше собственного носа, а самые гениальные глядят лишь на два
шага вперёд. Мораль подобна половой тряпке, которой утирают разбитое в
кровь лицо, утешаясь мягкостью материи и её высокой впитывающей
способностью, а в следующий миг эта тряпка может послужить для удушения
несогласного с тобой индивида, или просто брошена под ноги, как
бесполезная или даже вредная вещь.
  - Конечно, всё мною сказанное может быть воспринято с недоверием,-
заговорил я вновь,- единственное, чем я могу подтвердить свои слова - это
то чудо, про которое я говорил вначале.
  - Какое чудо?- встрепенулись многие.
  Я обвёл зал с видом превосходства и, одновременно, сожаления. Мне жаль
было этих людей - они так ничего и не поняли. И не меньше мне было жаль
самого себя - я понимал в этой жизни не больше их.
  - Если мне не будет вынесен оправдательный приговор, то я исчезну из этого
мира и перенесусь в двадцать пятый век, потому что у меня не останется
выбора.
  - То есть как - перенесётесь?- приподнялся и закрутил головой прокурор.
  Очевидно, он искал машину времени. Но машины времени не было. Для
путешествий во времени не нужна никакая машина - по крайней мере, в том
вульгарном смысле, в котором многие её себе представляют.
  - Для того, чтобы переместиться в двадцать пятый век, мне достаточно
произнести одно единственное слово, означающее моё согласие на
перемещение. Как только я его произнесу - я исчезну. И надо полагать -
навсегда.
  Данное сообщение явилось новостью для присутствующих, не все приняли её
одинаково. Так репортеры явно обрадовались такому обороту, а все
официальные лица, включая и адвоката, вдруг озаботились. Отчасти
благодушное настроение, владевшее официальными лицами, резко поменялось на
крайнюю озабоченность. Можно было подумать, что у них из под носа уводят
законную добычу.
  - Но позвольте,- всё не мог взять в себя в руки прокурор,- как это вы
вдруг исчезнете? Это что, шутка такая?
  "Кровожадный тип!- заметил я про себя.- Хотя и не верит мне ни на грош, но
даже в мыслях не может допустить, что я могу избегнуть наказания."
- Шутка это или нет - вы убедитесь, когда будет вынесен приговор и когда я
произнесу ключевое слово,- пообещал я.
  - А что это за слово - вы можете нам сказать?- поинтересовался
председатель, которого также задело за живое такое необычайное обещание.
  - Нет, не могу,- усмехнулся я.
  - Почему же?
  - Да потому, что как только я его произнесу, то сразу и исчезну. Неужели
непонятно?!
  - А, ну да, как же, теперь понятно,- забормотал председатель.
  Но прокурор не унимался.
  - Ну хотя бы намекните нам!
  - Да зачем это?
  - Ну чтоб мы знали,- был ответ.
  - Зачем вам это знать?- начал уже сердиться я.
  Прокурор встал в тупик, но тут же нашелся.
  - А мы вас проверим! Когда вы произнесете это слово - то мы сами увидим -
подействует ли оно.
  - Да вы и так увидите!
  - Э-э нет! А вдруг у вас не получится, и вы скажете потом, что произнесли
не то слово и что пошутили, а это своё слово произнесёте потом, когда
захотите?!
  Я задумался на секунду, и был вынужден признать наличие некоторого смысла
в подобном раскладе. Да и в принципе, чего мне было бояться?..
  Попросив лист бумаги и карандаш, я написал размашисто точно посередине
восемь букв и поставил восклицательный знак, потом вручил бумагу
охраннику, чтобы он отнес её на председательский стол.
  Охранник взял лист двумя пальцами, словно боялся заразиться смертельной
болезнью, и потащил его через зал. Женщины бледнели, когда он проходил
рядом, мужчины провожали охранника немигающими стеклянными глазами.
Наконец он дошел до стола и положил на самый край опасный документ, во все
время перехода он не спускал с бумаги воспаленного взора.
  Теперь уже председатель, выпучив глаза, смотрел на страшный документ.
Челюсть его отвисла, лицо сделалось серым, туловище сгорбилось...-
довольно неприятное зрелище.
  - Не бойтесь ничего,- усмехнулся я.- Слово закодировано на меня одного.
  К председательскому столу приблизился с опаской судебный секретарь, за ним
прокурор, а потом не выдержал и адвокат. Все вместе они стояли возле
председателя и читали устрашающий документ.
  - Да что там такое?- крикнули из зала. Раздалось несколько смешков.
  Председатель поднял голову и, кашлянув для уверенности, спросил:
  - Так это и есть ваше волшебное слово?
  - Да,- ответил я,- это оно и есть. Как только я произнесу его вслух, так
сразу исчезну из этого мира и перенесусь в мир иной. Но это произойдет,
напоминаю, если только я буду признан виновным.
  - Так-так,- проговорил председатель и посмотрел на прокурора.- Что будем
делать?
  Тот сделал неопределенный жест.
  - Не знаю.
  - Пусть присяжные выносят свой приговор!- подсказал я, и был безусловно
прав, потому что после того, как обвиняемый сказал последнее слово, все
слушания заканчиваются и в дело, согласно закона, вступает суд присяжных -
ему предстоит в специально отведённой комнате, приняв во внимание все
обстоятельства, вынести свой вердикт.
  Я, признаться, не питал особых надежд на суд присяжных. Чего можно ожидать
от людей, которые играючи осуждают человека на долгий срок или даже на
смерть, а потом как ни в чём не бывало возвращаются к своим обычным
занятиям? Чего можно ожидать от людей, для которых юриспруденция - тёмный
лес, а в суд они ходят как завсегдатаи в клуб. Я не ждал от суда присяжных
ничего хорошего... и был в корне не прав!
  Произошло одно из немногих событий, выбивающихся из глубокого и широкого
потока зла и несправедливости, в котором тонет честной мир. События эти -
совершающиеся вопреки многочисленным мешающим обстоятельствам и благодаря
некой высшей справедливости,- чрезвычайно редки и не могут исправить
ситуацию целиком, но происходят они не вовсе напрасно и память о них, надо
полагать, долго служит утешением для тех, кто утешения ищет.
  Когда суд присяжных вернулся в зал заседаний, все взволнованно поднялись,
сразу чего-то испугавшись. Я тоже встал и наравне с другими ощутил
волнение, хотя, если разобраться, бояться мне было нечего. Но и всем
остальным, если разобраться, тоже было нечего опасаться. И тем не менее
все перепугались, не исключая и прокурора, который обычно сам внушал
присутствующим страх, даже если они и не были ни в чём виноваты.
  Итак, суд присяжных вошел среди гробовой тишины в зал заседаний и занял
свои места на специально огороженном месте. Вперед вышла молодая
симпатичная женщина и, когда председатель задал ей традиционный вопрос о
том, что решили присяжные, произнесла, глядя перед собой широко раскрытыми
глазами:
  - Не виновен!
  Это было как гром среди ясного неба! Мне показалось, что на мгновенье
померк дневной свет, и я оглох на несколько секунд.
  - Не виновен!- прокатилось по всем рядам. "Невиновен!" - повторил я про
себя. Зал со всеми людьми, со скамейками и с барьерами, с окнами, с
потолками, со столом председателя и с самим председателем, с прокурором и
с адвокатом, и вместе со мной - куда-то накренился, всё здание повело
вбок, и я схватился за перегородку, чтобы не упасть.
  "НЕ ВИНОВЕН!" - отдавалось звонко в моей голове.
  Произошло движение в рядах, я наблюдал происходящее словно во сне, или -
сквозь толщу воды,- внезапно я поглупел и обессилел, я не до конца
понимал, что со мной происходит и где я нахожусь. Видел, как встали с
передних скамеек репортеры и двинулись, с микрофонами наперевес, в мою
сторону. Но тут поднялся во весь свой рост председатель и что-то прокричал
громовым голосом,- репортеры, испугавшись, повернули назад. Председатель
посмотрел огненными глазами на меня. Рот его раскрылся, из него вырвались
какие-то звуки. Я стоял и ничего не мог понять. Рот снова раскрылся, и
снова до моих ушей долетели слова, смысл которых я никак не мог принять в
себя.
  В этот миг ко мне подошел адвокат, защищавший меня до конца и несмотря ни
на что. Взял осторожно за руку, приблизил лицо, и я скорее угадал, чем
услышал, чего от меня добиваются.
  "Согласны ли вы с решением суда?- проговорили его губы.- Согласны ли вы?"
Я смотрел на него с неизъяснимым блаженством.
  "Согласен ли я? Согласен ли?!.."
О да, конечно! Конечно я согласен! Конечно, конечно согласен! И набрав в
лёгкие побольше воздуха, расправив плечи и подняв голову, чтобы слышали
все, я крикнул в сияющую высоту:
  - Я СОГЛАСЕН!
  И в ту же секунду весь зал вместе с окнами и со скамейками, со столами и
стульями, с охранниками, с председателем и его секретарём, с присяжными
заседателями, с прокурором и с адвокатом, и вместе со всем миром, что
глядел на меня через мутное окно - исчез!
  И я оказался в месте ином...
--------------------------------------------------------------------
Данное художественное  произведение  распространяется  в электронной
форме с ведома и согласия владельца авторских прав на некоммерческой
основе при условии сохранения  целостности  и  неизменности  текста,
включая  сохранение  настоящего   уведомления.   Любое  коммерческое
использование  настоящего  текста  без  ведома  и  прямого  согласия
владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 06.09.2002 13:37


        

            
[X]