Джордж ЛАНЖЕЛЕН

                                   МУХА

     Меня всегда пугали телефонные звонки. И все же я  абсолютно  спокойно

спросил невестку, как и почему она убила моего брата, когда она  позвонила

мне в два часа ночи и сообщила эту новость.

     - По телефону не объяснить, Артур. Сообщите в полицию  и  приезжайте.

Да, и скажите, что тело Боба находится на вашем заводе.

     Только опустив трубку  на  рычаг,  я  вполне  осознал  случившееся  и

похолодел от ужаса. Набирая номер полиции, я дрожал как осиновый лист.

     Трубку снял  инспектор  Твинкер.  Он  же  взял  на  себя  руководство

следствием и сказал, что сейчас приедет.

     Не успел я натянуть брюки, как перед домом остановился автомобиль.

     - Скажите, мистер Браун, на заводе  есть  ночной  сторож?  -  спросил

инспектор, трогаясь с места. - Он вам не звонил?

     - Да... То есть нет. Это очень странно.  Должно  быть,  он  попал  на

завод через свою лабораторию, где часто работал допоздна.

     - Разве мистер Роберт Браун работал не с вами?

     - Нет. Он занимался исследованиями для Министерства авиации.

     - А в чем они состояли?

     - Он почти не говорил о своей работе - это государственная тайна,  но

Министерство, надо полагать, было в курсе. Я знаю  лишь,  что  он  был  на

пороге важнейшего открытия.

     Тело  было  распластано  на   рельсах,   ведущих   к   электрическому

пресс-молоту. Голова и правая рука буквально смешались с металлом молота.

     Посоветовавшись с коллегами, инспектор Твинкер повернулся ко мне.

     - Как поднимают молот, мистер Браун?

     - Сейчас я его приведу в движение. Пульт управления здесь.  Смотрите,

инспектор. Молот поставлен на мощность 50 тонн, спуск - на нуле.

     - На нуле? - переспросил инспектор.

     - Иными словами - на уровне пола. И  кроме  того,  его  настроили  на

единичные удары, то есть он должен подниматься после каждого удара.

     - А постепенно нельзя поднять?

     - Нет. Скорость подъема не регулируется.

     - Так... Не могли бы вы показать, что нужно сделать?

     Неотрывно глядя на расплющенное тело брата, я до отказа нажал  черную

кнопку подъема молота.

     Раздался ужасающий свист, всегда вызывавший в моем воображении фигуру

шумно вздыхающего великана, и тяжелая стальная масса  на  удивление  мягко

поднялась. Я уловил  приглушенный  звук,  с  которым  тело  отлепилось  от

металла,   и   испытал   панический   страх   при    виде    обнажившегося

коричневато-красноватого месива.

     Инспектор Твинкер расследовал случай на протяжении многих месяцев.

     Анн, всегда  такая  уравновешенная,  была  объявлена  невменяемой,  и

процесс не состоялся.

     Обвиненная в убийстве мужа, она доказала, что отлично  справляется  с

гигантским молотом. Но почему она его убила и как получилось, что  он  сам

лег под молот, объяснить инспектору она категорически отказалась.

     Ночной сторож, конечно, слышал гудение молота и  показал,  что  молот

ударил дважды. Стрелка счетчика, после каждой  операции  возвращавшаяся  к

нулю, подтверждала,  что  механизм  был  настроен  на  два  удара.  Однако

невестка утверждала, что воспользовалась им лишь раз.

     Инспекторы Министерства авиации  сообщили  инспектору  Твинкеру,  что

брат уничтожил перед смертью ценнейшие инструменты и бумаги.

     Судебные эксперты обнаружили,  что  у  Боба  в  момент  кончины  была

забинтована голова - Твинкер показал мне тряпку, в которой  я  не  мог  не

узнать обрывка скатерти, покрывавшей один из столов в лаборатории.

     Анн  поместили  в  клинику  Бредморского  института,   где   содержат

психически больных преступников. Гарри, ее десятилетнего сына, я забрал  к

себе.

     Я навещал ее каждую субботу. Два-три раза со  мной  ездил  в  клинику

инспектор Твинкер, который, как я понял, бывал там и без меня. Но ни  разу

не удалось вытянуть что-либо из моей невестки, которая стала равнодушна ко

всему. Иногда она вышивала, но ее  излюбленным  занятием  сделалась  ловля

мух, которых она внимательно осматривала перед тем, как отпустить на волю.

     У  Анн  был  один-единственный  срыв   -   скорее   нервный,   нежели

психический, когда она увидела, как санитарка убила перед  ней  муху.  Для

того, чтобы успокоить Анн, пришлось даже впрыснуть ей морфий.

     Часто я брал с собой Гарри. Она обращалась с ним  дружелюбно,  но  не

проявляла никакой привязанности.

     В день, когда  у  Анн  был  припадок  из-за  мухи,  ко  мне  заглянул

инспектор Твинкер.

     - Я убежден, что в этом ключ к разгадке.

     - Не вижу ни малейшей связи.

     - Что бы ни говорили доктора, я уверен, что  миссис  Браун  в  полном

рассудке. Даже когда она рассматривает мух.

     - Тогда чем вы вы можете объяснить ее отношение к собственному сыну?

     - Она или боится, или хочет уберечь его. Возможно, что она  его  даже

ненавидит.

     - Не понимаю.

     - Вы не заметили, что при нем она никогда не ловит мух?

     - Пожалуй. И все же я ничего не понимаю.

     -  Я  тоже,  мистер  Браун.  И  боюсь,  что,  пока  миссис  Браун  не

выздоровеет, мы так ничего и не узнаем.

     - Врачи говорят - надежды нет...

     - Ваш брат не проводил экспериментов с мухами?

     - Не думаю. А вы не спрашивали экспертов из Министерства авиации?

     - Спрашивал. Они подняли меня на смех.

     - Дядя Артур, а мухи долго живут?

     Мы завтракали, и племянник заговорил после того, как мы с  ним  долго

молчали. Я взглянул на мальчика поверх прислоненного  к  чайнику  "Таймс".

Как все дети, Гарри обладал способностью задавать такие  вопросы,  которые

ставили взрослых в тупик.

     Однако про мух он спросил впервые, и у меня мороз по  коже  прошел  -

вспомнились слова инспектора.

     - Не знаю, Гарри. А почему ты меня об этом спрашиваешь?

     - Потому что я видел муху, которую тогда искала мама.

     - Мама искала муху?!

     - Да. Муха, конечно, подросла но я ее все равно узнал.

     - Где ты видел эту муху, Гарри? И что в ней такого особенного, детка?

     - На вашем письменном столе. Голов у нее не черная, а белая, и  лапка

тоже не такая.

     - Когда ты в первый раз увидел эту муху?

     - В тот день, когда уехал папа. Она  была  в  его  комнате,  и  я  ее

поймал. Потом  прибежала  мама  и  велела  ее  выпустить.  А  потом  опять

приказала поймать.

     - Она наверняка уже умерла, - проговорил я, вставая из-за стола и  не

спеша направляясь к кабинету.

     Но закрыв за собой дверь, я  одним  прыжком  очутился  у  письменного

стола. Мухи на нем не было.

     Слова племянника, перекликавшиеся с репликой инспектора  о  том,  что

смерть моего брата каким-то образом связана с  мухами,  потрясла  меня  до

самой глубины души.

     Я впервые задал себе  вопрос:  так  ли  безумна  моя  невестка?  Если

необъяснимый несчастный случай, акт безумия, каким бы странным  и  ужасным

ни казался он, был приемлем,  то  при  мысли,  что  невестка,  находясь  в

здравом рассудке, смогла так жестоко убить собственного мужа  -  при  этой

мысли меня прошибал холодный пот. Что могло послужить причиной чудовищного

преступления?

     Я припомнил все беседы Анн с инспектором Твинкером. Он ей задал сотни

самых  разнообразных  вопросов.  Анн  вразумительно   ответила   на   все,

касающиеся ее жизни с мужем.  Но  были  вопросы,  на  которые  она  всегда

реагировала одинаково:

     - На этот вопрос я не могу ответить, -  спокойно  и  просто  говорила

она.

     Она окружила себя стеной, которую инспектор не сумел пробить.  Тщетно

пытался он менять темы разговора, задавать вопросы, не имеющие отношения к

несчастью.  Анн  отвечала  любезно  и  спокойно,  не  проявляя   признаков

нервозности,  но,  как  только  инспектор  пробовал  заговорить  с  ней  о

несчастном случае, он натыкался на непробиваемую стену: "На этот вопрос  я

не могу ответить".

     Инспектор уловил  в  ее  ответах  лишь  одну-единственную  ложь.  Анн

утверждала, что привела молот в движение  только  раз,  тогда  как  ночной

сторож слышал два удара и счетчик показывал цифру два.

     Инспектор Твинкер не раз пытался использовать эту ее ошибку для того,

чтобы разрушить несокрушимую стену молчания. Но  Анн  однажды  невозмутимо

заткнула и эту единственную щель.

     - Да, - проронила она. - Я солгала, но почему, не могу сказать.

     - Это ваша единственная ложь? - в упор посмотрел на нее  инспектор  в

надежде повергнуть женщину в смятение и взять инициативу в свои  руки.  Но

вместо привычного ответа услыхал короткое:

     - Да. Первая и последняя.

     Анн, понял он, тщательно заделала единственную щель в своей стене.

     В душе у меня поднималось  чувство  отвращения  и  даже  ненависти  к

невестке:  если  она  не  безумна,  как  мы  думаем,  значит,  она   ловко

притворяется  безумной,  чтобы  избежать   заслуженного   наказания.   Да,

инспектор, пожалуй, прав: мухи как-то связаны с трагическим событием, если

только, конечно, и они не помогают ей симулировать безумие.

     Но как объяснить пассивность жертвы?

     Мой брат был из тех ученых, которые придерживаются принципа "Семь раз

примерь - один раз отрежь". Не признавал интуиции и гениев. Не  был  похож

на рассеянного профессора, разгуливающего под дождем с закрытым зонтиком в

руках. Он вел себя совсем обыкновенно,  обожал  животных  и  детей  и  без

колебаний бросал работу, чтобы пойти с соседскими ребятами  в  цирк.  Игры

предпочитал логические, точные: биллиард, теннис, шахматы, бридж.

     Чем же тогда объяснить его смерть? Зачем он полез под молот?  О  пари

для проверки смелости не могло быть и речи - брат никогда не заключал пари

и частенько смеялся над людьми, которые этим занимались. С риском  вызвать

неудовольствие знакомых он утверждал, что пари - это сделка между  глупцом

и вором.

     Оставалось два предположения: или он внезапно сошел с ума, или у него

были  какие-то  причины  просить  свою  жену  убить  его  таким  необычным

способом.

     Я долго ломал себе голову и решил  не  сообщать  инспектору  о  нашем

странном разговоре с Гарри, а самому побеседовать с Анн.

     Была суббота, приемный день. Анн мгновенно спустилась в холл - должно

быть, ждала меня. Пока я думал, с чего начать этот  тягостный  разговор  и

как перейти к трагическому случаю, Анн заговорила первая.

     - Артур, я хочу задать вам вопрос.

     - Я вас слушаю, Анн. Пожалуйста.

     - Как долго живут мухи?

     В смятении вскинув на нее глаза, я чуть было не проговорился, что сын

ее несколько часов назад  задал  мне  тот  же  самый  вопрос,  но  вовремя

прикусил язык. Мне пришло в голову использовать этот факт для того, чтобы,

наконец, пробить ее сознательную или подсознательную оборону.

     Не спуская с невестки глаз, я ответил:

     - Точно не знаю... Но муха, которую вы ищите,  Анн,  была  вечером  в

моем кабинете.

     Удар, видимо, пришелся в цель. Анн резко  повернула  голову.  Рот  ее

исказился в безмолвном крике, широко раскрытые глаза кричали.

     Я успел  придать  себе  равнодушный  вид.  Преимущество,  которое,  я

чувствовал, было сейчас на моей стороне, я мог удержать, лишь сделав  вид,

что мне уже все известно.

     - Вы убили ее? - прошептала она.

     - Нет.

     - Но вы ее поймали! - вскинула она голову. - Она у вас! Дайте ее мне.

     - Нет, у меня ее нет с собой.

     - Но вы ведь догадались, правда?

     - Ни о чем я не догадался, Анн. Знаю только, что вы здоровы.  Вы  или

должны мне все сказать, чтобы вместе решить, что делать, или...

     - Или что Артур?

     - Или инспектор Твинкер  получит  муху  в  течении  двадцати  четырех

часов.

     Невестка долго сидела неподвижно, уставясь взглядом на  кисти  тонких

рук, бессильно лежавших на коленях. Потом промолвила, не поднимая глаз:

     -  Если  я  все  расскажу,  вы  обещаете,  ничего  не   предпринимая,

уничтожить муху?

     - Нет, Анн. Пока я ничего не знаю, я ничего не могу обещать.

     - Артур! Поймите, я обещала Бобу, что эта муха  будет  уничтожена.  Я

обязана выполнить обещание. До этого я ничего не могу сказать.

     Анн взяла себя в руки, и  я  себя  почувствовал,  что  вновь  тону  в

трясине безысходности.

     Отчаявшись, я бросил наобум:

     - Анн! Вам должно быть ясно, что с того момента, как муху исследуют в

лаборатории полиции, у них будут доказательства того, что  вы  здоровы.  И

тогда...

     - Нет, Артур! Умоляю вас не делать этого ради Гарри...

     - Тогда расскажите мне все, Анн. Поймите - это в интересах Гарри. Так

я сумею лучше защитить его.

     - От кого его защищать? Неужели вы не понимаете, что если я здесь,  в

сумасшедшем доме, то только в интересах сына: он не должен знать, что  его

мать приговорили к смертной казни за убийство его отца.

     - Анн, интересы вашего сына так же дороги мне, как вам. Клянусь, если

вы расскажете подробности, я сделаю все от меня зависящее, чтобы уберечь и

защитить его! Но если вы откажетесь говорить, муха попадет к инспектору.

     - Но зачем вам это нужно знать?  -  подняла  она  на  меня  глаза,  в

которых застыла ненависть.

     - Анн! Послушайте! Речь идет о судьбе вашего сына.

     - Идемте! У меня готов рассказ о смерти моего несчастного Боба.

     Анн поднялась к себе и тотчас же вернулась с пухлым желтым  конвертом

в руках.

     Протянув его мне, она вышла из холла, не попрощавшись.

     Только дома я увидел надпись: "Тому, кому это  полагается  по  праву.

Инспектору Твинкеру, наверное".

     Налив себе чашку чая, я пробежал глазами первую страницу:

     "Это не исповедь, так как я, хоть и убила  собственного  мужа,  чего,

кстати, никогда не скрывала, преступницей себя не считаю. Я исполнила  его

волю, его последнее желание".

     Забыв про чай, я перевернул страницу.

     "Не задолго до смерти муж познакомил меня со своими опытами.  Он  был

уверен, что эксперты Министерства запретят эти опыты как вредные и все же,

прежде  чем  познакомить  их  с  сутью   своих   исследований,   добивался

положительного результата.

     Радио и телевидение передают на расстояние звук и зрительные  образы:

Боб же утверждал, что  изобрел  способ  передачи  на  расстояние  материи.

Материя, т.е. плотное тело, помещенное в специальный передаточный аппарат,

моментально дезинтегрируется и так же мгновенно реинтегрируется в другом -

приемном аппарате.

     Сам Боб считал  это  открытие  самым  важным  со  времен  изобретения

колеса.  Он  полагал,  что  передача  материи  на  расстояние  посредством

мгновенной дезинтеграции-реинтеграции означает  революцию  в  человеческой

истории. Это помогло бы  разрешить  проблему  транспортировки  на  большие

расстояния  не  только  товаров  и,  в  первую  очередь,   скоропортящихся

продуктов, но и людей. Он, ученый  -  практик,  никогда  не  предававшийся

мечтаниям, видел уже время, когда у людей отпадет потребность  в  поездах,

самолетах, автомобилях, железных дорогах  и  шоссе.  На  смену  им  придут

приемно-передаточные  станции  в  различных  уголках  земли.  Пассажиры  и

товары,  предназначенные  для  отправки,   будут   дезинтегрироваться   на

передаточных станциях, а  затем  моментально  реинтегрироваться  в  нужной

точке земного шара.  Вначале  у  мужа  были  трудности.  Его  передаточный

аппарат отделяла от приемного одна стена. Первый  его  успешный  опыт  был

проделан с обыкновенной пепельницей, которую мы привезли из путешествия по

Франции.

     Я сначала ничего не поняла, когда он с торжествующим видом  принес  и

показал мне пепельницу.

     - Анн! Взгляни! Эта пепельница  была  полностью  дезинтегрирована  за

одну десятимиллионную секунды. На миг она перестала  существовать!  Только

ее атомы со скоростью света неслись к другому аппарату.  Спустя  мгновение

атомы соединились вновь и образовали эту пепельницу.

     - Боб! Прошу тебя! Я ничего не понимаю. О чем ты говоришь? Объясни!

     Тогда он впервые приоткрыл передо мной  некоторые  подробности  своих

исследований и, так как я сначала ничего не понимала,  набросал  для  меня

чертежи, сопроводив  их  цифрами.  И  все  же  я  долго  ничего  не  могла

уразуметь.

     -  Прости,  Анн!  -  засмеялся  он,  увидев,  что  я  начинаю  что-то

улавливать. - Помнишь, однажды я прочел статью  о  таинственном  случае  в

Индии, когда камни проникли в дома при закрытых окнах и дверях.

     - Как же, отлично помню! Профессор  Доунинг,  который  провел  у  нас

уик-энд, сказал, что если это не шарлатанство, то  подобный  случай  можно

объяснить дезинтеграцией камней снаружи и их реинтеграцией внутри домов.

     - Вот именно! И помнишь, он добавил:  "Если  только  это  явление  не

произошло  в  результате  частичной  дезинтеграции  стены,  через  которую

проникли камни".

     - Да. И все же я ничего не понимаю. Почему  дезинтегрированные  камни

могут свободно проходить через стену?

     -  Это  вполне  возможно,  Анн.  Атомы,  составляющие   материю,   не

прикасаются друг к другу - их разделяют огромные пространства.

     - Огромные пространства, ты говоришь?!

     - Пространства между атомами относительно огромны,  т.е.  огромны  по

сравнению  с  самими  атомами.  Ты,  например,  весишь  около   пятидесяти

килограммов при росте 1 метр 55 сантиметров. Если все атомы, из которых ты

составлена, вдруг вплотную  прижмутся  друг  к  другу,  в  тебе  останется

пятьдесят килограммов, на ты  будешь  с  булавочную  головку.  Пепельницу,

которая весит две унции, с трудом удастся  разглядеть  в  микроскоп,  если

составляющие ее атомы сольются в одну массу. Дезинтегрированная пепельница

легко пройдет через любое непрозрачное и твердое тело  -  например,  через

тебя, так как ее разъединенные атомы в состоянии без  труда  пройти  через

твои разреженные атомы.

     - Значит, ты дезинтегрировал эту пепельницу и, пропустив через другое

тело, реинтегрировал ее вновь?

     - Совершенно верно! Через стену, разделяющую передаточный и  приемный

аппараты.

     - Но это же прекрасно, Боб! Надеюсь, со мной ты так не  поступишь?  Я

очень боюсь выйти из аппарата такой же, как эта пепельница.

     - Что ты имеешь в виду, Анн?

     - Помнишь, что было написано на пепельнице?

     - Помню, конечно. "Made in France". Надпись эта должна остаться.

     - Она осталась, но посмотри на нее, Боб!

     Он с улыбкой взял у меня пепельницу,  но,  перевернув,  побледнел,  и

улыбка сползла с его лица. Это окончательно убедило меня в том, что ему  и

вправду удалось проделать этот странный опыт с пепельницей.

     Надпись на обратной стороне сохранилась, но читалась задом наперед.

     - Это ужасно! - буркнул он и помчался  в  лабораторию,  откуда  вышел

лишь на другое утро.

     Спустя три дня  у  Боба  произошла  новая  неприятность,  которая  на

несколько недель повергла его в дурное расположение духа. Прижатый мною  к

стене, он признался, что его первый опыт, проделанный с  живым  существом,

кончился неудачей.

     - Боб, ты проделал его с Данделло, да?

     -   Да,   -   виновато   вымолвил   он.   -   Данделло    великолепно

дезинтегрировался, но реинтеграции не получилось.

     - И что же?

     - Данделло больше нет. Есть только атомы Данделло, летающие бог весть

где.

     Данделло был беленьким котенком. Но однажды он у нас исчез. Теперь-то

я узнала, что с ним приключилось!

     После серии безуспешных опытов и многочисленных бессонных  ночей  Боб

сообщил  мне  наконец,  что  аппарат   работает   отлично,   и   пригласил

присутствовать при опыте.

     Я поставила  на  поднос  два  бокала  и  бутылку  шампанского,  чтобы

отпраздновать победу, так как знала, что Боб не позвал бы меня зря: раз он

демонстрирует открытие, значит, оно действительно удалось.

     - Чудесная идея! - улыбнулся он, беря у меня из рук поднос. -  Выпьем

реинтегрированного шампанского!

     - Надеюсь, оно будет таким же вкусным, Боб?

     - Конечно! Вот увидишь, Анн.

     Он открыл дверцу переоборудованной телефонной кабины.

     - Это передаточный аппарат, - пояснил он, ставя поднос  на  табуретку

внутри кабины.

     Захлопнув дверцу, он протянул мне темные очки и  осторожно  подвел  к

стеклу.

     Затем он тоже надел защитные очки, нажал подряд несколько кнопок, и я

услышала приглушенный гул электрического мотора.

     - Ты готова? - Он погасил лампу  и  щелкнул  выключателем,  отчего  в

кабине вспыхнул фантастический голубоватый свет. - Тогда смотри в оба!

     Он  нажал  какой-то  рычаг,  и  лаборатория  осветилась   нестерпимым

оранжевым  сиянием.  Внутри  кабины  я  успела  рассмотреть  нечто   вроде

огненного шара, который  с  треском  улетучился.  Ощутив  лицом  внезапное

тепло, я спустя мгновение различала только пляшущие черные круги с зеленым

ободком, как это бывает, когда поглядишь на солнце.

     - Можешь снимать очки. Конец!

     Театральным жестом Боб открыл дверцу передаточной кабины, и,  хотя  я

была готова, у меня захватило дух, когда я увидела, что табуретка, поднос,

бокалы и бутылка шампанского начисто исчезли.

     Боб торжественно повел меня в  соседнюю  комнату,  где  стояла  точно

такая же кабина, и, открыв дверцу, триумфальным жестом вынул оттуда поднос

с шампанским, которое тут же поспешил открыть. Пробка  весело  полетела  в

потолок, и шампанское заискрилось в бокалах.

     - Ты уверен, что это можно пить?

     - Абсолютно, - ответил он,  протягивая  мне  бокал.  -  А  теперь  мы

проделаем с тобой еще один опыт. Хочешь?

     Мы снова перешли в зал с передаточным аппаратом.

     - О, Боб! Вспомни о Данделло!

     - Данделло лишь подопытное животное, Анн. Но я уверен - неприятностей

не будет.

     Он открыл дверцу и  пустил  на  металлический  пол  кабины  маленькую

морскую свинку. Снова раздалось гудение мотора и вспыхнула молния,  но  на

этот раз я сама поспешила в другую комнату. Сквозь стекло приемной  кабины

я увидела морскую свинку, которая как ни в чем не бывало бегала из угла  в

угол.

     - Боб! Все в порядке! Опыт удался.

     - Наберись терпения, Анн. Это покажет будущее.

     - Но свинка жива-здорова, Боб!

     - Так-то так, но для того, чтобы узнать, не повреждены ли  внутренние

органы, нужно выждать время, Анн. Если через месяц все будет в порядке, мы

сможем предпринять с тобой серию новых опытов.

     Этот месяц показался  мне  целой  вечностью.  Каждый  день  я  ходила

посмотреть на  реинтегрированную  морскую  свинку.  Чувствовала  она  себя

отлично.

     По истечении месяца Боб поместил в передаточную  кабину  нашу  собаку

Пиколса.  За  три  часа  он  десятки  раз  был  разложен  и  восстановлен.

Выскакивая из приемной кабины, пес с лаем несся к передаточному  аппарату,

чтобы повторить опыт.

     Я ожидала, что Боб  пригласит  некоторых  ученых  и  специалистов  из

Министерства авиации, чтобы доложить  им,  как  всегда,  результаты  своих

исследований. Но Боб не спешил с обнародованием  изобретения.  Я  спросила

почему.

     - Видишь ли, дорогая, это открытие  слишком  важно  для  того,  чтобы

взять и просто сообщить о нем. Есть некоторые фазы операции, которых я сам

до сих пор не понимаю. Предстоит работать и работать.

     Мне не приходило в голову, что  он  может  подвергнуть  опыту  самого

себя. Только когда произошло  несчастье,  я  узнала,  что  в  передаточной

кабине смонтирован второй командный пульт.

     В тот день, когда Боб проделал этот опыт, он не пришел  к  обеду.  На

двери его лаборатории была приколота кнопками записка:

     "Прошу не мешать. Работаю".

     Чуть  позднее,  перед  самым  обедом,  ко  мне   прибежал   Гарри   и

похвастался, что поймал муху с белой головой. Я, даже не взглянув на муху,

велела немедленно отпустить ее.

     Боб не вышел и к послеобеденному чаю. С  ужином  повторилось  то  же.

Томимая смутным беспокойством, я постучала в дверь и позвала его.

     Слышно было, как он ходил по  комнате.  Спустя  немного  времени  Боб

подсунул под дверь записку. Я развернула ее и прочла:

     "Анн! У меня большая неприятность. Уложи Гарри  и  возвращайся  через

час".

     Напрасно я стучала в дверь и кричала - Боб  не  открыл  мне.  Услышав

стук пишущей машинки, я, немного успокоенная, пошла домой.

     Уложив Гарри, я вернулась назад и нашла новую записку,  которая  была

подсунута под дверь. С ужасом прочла я:

     "Анн!

     Я рассчитываю на твою твердость - ты одна  можешь  мне  помочь.  Меня

постигло огромное несчастье. Жизнь моя сейчас вне опасности, но это вопрос

жизни и смерти. Я не могу говорить - поэтому кричать или задавать  вопросы

бесполезно. Делай то, что я тебе скажу. В знак согласия постучи три раза и

принеси мне кружку молока с ромом. Я не ел  со  вчерашнего  дня  и  ужасно

проголодался. Рассчитываю на тебя. Боб".

     Трясущейся рукой постучала я три раза и побежала домой за молоком.

     Вернувшись, обнаружила новую записку:

     "Анн! Очень прошу тебя - в точности выполняй мои инструкции!

     Когда ты постучишь, я открою дверь. Поставь кружку с молоком на  стол

и, не задавая мне вопросов, сразу же  иди  в  другую  комнату,  где  стоит

приемная кабина. Осмотри все уголки. Постарайся любой  ценой  найти  муху,

которая должна быть там. Я искал ее,  но  напрасно.  К  несчастью,  сам  я

сейчас с трудом различаю мелкие предметы.

     Но сначала ты должна поклясться, что в точности выполнишь мои просьбы

и, главное, не попытаешься меня увидеть. Спорить тут нечего: три  удара  в

дверь, и я буду знать, что ты готова  слепо  подчиниться  мне.  Жизнь  моя

зависит от той помощи, которую ты мне сумеешь оказать".

     Сердце гулко  колотилось  у  меня  в  груди.  Стараясь  справиться  с

волнением, я трижды постучала в дверь.

     Боб - я слышала - подошел к двери и скинул с нее крючок.

     Войдя в кабинет с кружкой молока, я почувствовала, что Боб  притаился

за открытой дверью. Борясь с желанием обернуться, я произнесла подчеркнуто

спокойно:

     - Можешь рассчитывать на меня, дорогой.

     Поставив кружку с молоком на  стол,  рядом  с  единственной  горевшей

лампой, я пошла в другое помещение, которое было ярко освещено. Здесь  все

было перевернуто вверх дном: папки  и  разбитые  пузырьки  валялись  среди

опрокинутых стульев и  табуреток.  От  большой  эмалированной  ванны,  где

догорали какие-то бумаги, исходил резкий, неприятный запах.

     Я  знала,  что  мухи  не  найду:  интуиция  подсказывала   мне,   что

интересовавшая Боба муха - это та самая, которую поймал, а затем  выпустил

сын.

     Я слышала, как Боб в соседней комнате подошел  к  своему  письменному

столу. Затем раздалось громкое хлюпанье, словно ему было неудобно пить.

     - Боб, я не вижу никакой мухи. Может, ты дашь другие инструкции? Если

ты не в состоянии говорить, постучи по крышке стола: один удар я пойму как

"да" и два удара - как "нет".

     Я старалась говорить спокойно и, услыхав двукратный стук, призвала на

помощь всю свою волю, чтобы не разрыдаться.

     - Можно мне войти к тебе в комнату? Я не знаю, что произошло, на  что

бы ни случилось, я буду мужественной.

     Наступила напряженная пауза. Боб стукнул раз по письменному столу.

     В двери, соединяющей помещения, я застыла от неожиданности: Боб сидел

за письменным столом, накинув на голову золотистую скатерть, сдернутую  со

столика, стоявшего в углу, где Боб имел обыкновение обедать, когда ему  не

хотелось прерывать эксперимент.

     - Боб, мы поищем ее завтра утром. А тебе необходимо прилечь.  Хочешь,

я отведу тебя в гостиную и позабочусь, чтобы тебя никто не видел?

     Из-под скатерти, спускавшейся ему до талии,  показалась  левая  рука:

Боб дважды ударил по столу.

     - Может, пригласить к тебе врача?

     - Нет! - простучал он.

     - Хочешь, я позвоню к профессору Муру? Может, он будет тебе полезен?

     Боб быстро ответил "нет". Я не знала, что предпринять, что предложить

ему. В голове у меня все время вертелась навязчивая мысль.

     - Гарри поймал сегодня муху, но я велела выпустить ее. Может, это та,

которую ты ищешь? У нее белая голова...

     У  Боба  вырвался  хриплый  вздох,  в  котором  улавливалось   что-то

металлическое. И в этот миг, чтобы не закричать, я до боли прикусила губу.

Он сделал движение, правая его  рука  повисла  вдоль  тела,  и  из  рукава

высунулась вместо кисти и ладони сероватая палка со странными крючками.

     - Боб! Дорогой! Объясни, что произошло. Если я  буду  в  курсе  дела,

мне, может, удастся  тебе  помочь.  Нет,  Боб!  Это  чудовищно!  -  тщетно

пыталась я подавить рыдания.

     Из-под скатерти показалась левая рука, дважды стукнула по письменному

столу и приказала мне удалиться.

     Боб запер дверь на крючок, и я рухнула наземь  в  коридоре.  До  меня

доносились его шаги, а затем стук пишущей машинки. Спустя немного  времени

под дверью появился новый листок:

     "Приходи  завтра,  Анн.  Я  все  объясню  тебе.  Прими  снотворное  и

постарайся выспаться. Мне понадобится вся твоя энергия. Боб".

     Разбудили меня бившие в глаза яркие солнечные лучи.  Часы  показывали

семь. Я вскочила, как сумасшедшая. Всю ночь я проспала без снов, словно на

дне какой-то ямы.

     Поплескав на себя водой, я поспешила в кухню, приготовила на глазах у

изумленной прислуги поднос с чаем  и  поджаренным  хлебом  и  помчалась  в

лабораторию.

     Боб отворил мне на этот раз не мешкая и сразу закрыл за  мною  дверь.

На голове у него, как и вчера, была все та же золотистая скатерть.

     На письменном столе, куда я поставила поднос, меня уже ожидал листок.

Боб отошел к двери соседней комнаты - по-видимому, хотел остаться один.  Я

ушла с листком в другое помещение и, пробегая машинописный текст, слышала,

как Боб наливает чай.

     "Ты помнишь, что случилось с нашей  пепельницей?  Со  мной  произошло

примерно то же, только куда серьезней. В первый раз  я  дезинтегрировал  и

реинтегрировал себя успешно. А  во  время  второго  опыта  в  передаточную

кабину проникла муха.

     Единственная моя надежда - найти ее и  снова  повторить  эксперимент.

Ищи как следует. В противном случае я найду способ исчезнуть без следа".

     Я похолодела, представив  его  лицо  вроде  перевернутой  надписи  на

пепельнице: с глазами на месте рта или ушей.

     Но я должна была сохранить самообладание для того, чтобы спасти  его.

И, в первую очередь, любой ценой отыскать злосчастную муху.

     - Боб, разреши мне войти к тебе.

     Он отворил дверь.

     - Боб! Не отчаивайся. Я ее найду. Она уже не в лаборатории, но далеко

улететь не могла. У тебя - догадываюсь - обезображенное лицо,  но  как  ты

смеешь  говорить  об  исчезновении?  Я  этого  никогда  не  допущу!   Если

понадобится, позову профессора Мура и  других  ученых.  И  мы  обязательно

спасем тебя.

     Он с силой ударил по  столу.  Из-под  скатерти,  покрывавшей  голову,

донесся хриплый металлический вздох.

     - Боб, не сердись! Прошу тебя. Обещаю ничего не  делать  без  спросу.

Покажи мне твое лицо! Я не испугаюсь, вот увидишь! Я же твоя жена!

     Боб в ярости простучал "нет" и сделал мне знак уйти.

     Никогда, до самой кончины, не забуду я этого дня, этой страшной охоты

за мухами. Я все перевернула вверх дном. Слуг  тоже  включила  включила  в

поиски. Хоть я и объяснила им,  что  ищу  подопытную  муху,  улетевшую  из

лаборатории, которую надо любой ценой поймать, они смотрели на меня как на

сумасшедшую. Именно  это  и  спасло  меня  от  позора  смертной  казни  за

убийство.

     Я подробно расспросила Гарри. Ребенок не сразу понял, о чем  речь.  Я

схватила его за шиворот, и он заплакал. Необходимо, поняла я,  вооружиться

терпением. Да, вспомнил мальчик наконец, муха была в кухне на подоконнике,

но он ее выпустил, как я приказала.

     В этот день я поймала сотни мух. Везде - на подоконниках и в  саду  я

расставила блюдца с молоком, вареньем и сахаром. Ни одна из пойманных  мух

не отвечала описанию Гарри. Напрасно я рассматривала их в лупу:  они  были

похожи как две капли воды.

     В обед я отнесла мужу молока и картофельное пюре.

     - Если мы до вечера не отыщем муху, надо будет подумать, что  делать,

Боб. Вот что я предлагаю. Я устроюсь  в  соседней  комнате.  Когда  ты  не

сможешь отвечать "да" и "нет" условным сигналом, ты будешь печатать ответы

на машинке и подсовывать их под дверь.

     "Да", - простучал Боб.

     Тем временем наступила ночь, а мухи мы так и не нашли. Перед тем, как

отправиться к Бобу с ужином,  я  помедлила  перед  телефоном.  У  меня  не

оставалось сомнений - для  Боба  это  действительно  был  вопрос  жизни  и

смерти. Достанет ли у меня сил для того, чтобы противостоять  его  воле  и

помешать покончить с собой?

     Боб, я знала, никогда мне не простит, что  я  нарушила  обещание,  но

лучше  уж  вызвать  его  гнев,  чем  быть  пассивной  свидетельницей   его

исчезновения.  Поэтому  я  решилась  и  трясущейся  рукой  набрала   номер

профессора Мура, его ближайшего приятеля.

     - Профессора Мура нет. Он возвратится лишь к концу недели, -  любезно

ответил чей-то безразличный голос.

     Ну, что ж, в таком случае  мне  самой  предстоит  бороться  за  мужа.

Бороться и спасти его.

     Входя в  Бобу  в  лабораторию,  я  была  почти  спокойна.  Как  мы  и

уговорились, я устроилась в соседней  комнате,  чтобы  начать  мучительный

разговор, который, как мне думалось, должен затянуться до глубокой ночи.

     - Боб! Ты не можешь мне сказать, что именно произошло?

     В ответ послышался стук машинки, и спустя несколько минут  Боб  сунул

под дверь записку.

     "Анн!

     Я предпочитаю, чтобы ты  запомнила  меня  таким,  каким  я  был.  Мне

придется себя уничтожить. Я долго размышлял  и  вижу  лишь  один  надежный

способ, причем тебе надо будет мне  помочь.  Сначала  я  думал  о  простой

дезинтеграции посредством моей аппаратуры, но этого делать никак нельзя: я

рискую в один прекрасный день  быть  реинтегрированным  другим  ученым,  а

этого не должно случится".

     Читая записку, я подумала: "Может быть, Боб сошел с ума?"

     - Какой  бы  способ  ты  ни  предлагал,  я  никогда  не  соглашусь  с

самоубийством. Пусть твой опыт кончился ужасно, но  ты  человек,  мыслящее

существо, у которого есть душа. Ты не имеешь права уничтожить себя.

     Ответ был немедленно написан на машинке.

     "Я жив, но я уже не человек. Что касается моего  разума,  то  я  могу

потерять его в любой момент. А душа не может существовать без разума".

     - В таком случае с твоими опытами должны познакомиться твои коллеги!

     Два гневных удара в дверь: настаивать было бесполезно.

     Тогда я стала говорить ему о себе, о сыне, о его родных. Он  даже  не

ответил. Я уже не знала, что придумать, что бы такое ему сказать. Исчерпав

все аргументы, я спросила:

     - Ты слышишь меня, Боб?

     Последовал однократный удар, на этот раз мягче и спокойней.

     - Ты упоминал о пепельнице, Боб. Как тебе кажется, если  б  ты  снова

дезинтегрировал и реинтегрировал ее, буквы бы встали бы на свое место?

     Через пять-десять минут он сунул под дверь записку.

     "Понимаю, что ты хочешь сказать. Я тоже об этом думал -  поэтому  мне

необходима муха. Она должна быть со мной в кабине - иначе никакой  надежды

нет".

     - Попробуй все-таки. Никогда нельзя быть уверенным до конца.

     "Уже пробовал", - написал он.

     - Попробуй еще разок!

     Через минуту я читала:

     "Восхищен очаровательной женской логикой. Пробовать  можно  сто  семь

лет... Но  чтобы  доставить  тебе  удовольствие  -  по  всей  вероятности,

последнее - попробую еще раз".

     Было слышно, как он передвигает вещи, открывает  и  закрывает  дверцу

передаточной кабины. Через мгновение, показавшееся мне вечностью, раздался

ужасающих треск, и веки мои словно озарило молнией.

     Я обернулась назад.

     Боб со скатертью на голове вышел из приемной кабины.

     - Что-нибудь изменилось? - спросила я, касаясь его руки.

     Он отпрянул, споткнулся о табуретку и, не удержав  равновесия,  упал.

При этом золотистая плюшевая скатерть сползла с его головы.

     Никогда не забыть мне того, что открылось моему взору. Чтобы подавить

невольный  крик,  я  до  крови  прикусила  руку,  но  все  же   продолжала

пронзительно кричать. Мне не справиться с этим криком, понимала я, до  тех

пор, пока я не сумею закрыть глаза, отвести от него взгляд.

     Чудовище, в которое  превратился  муж,  торопливо  накрыло  голову  и

ощупью двинулось к двери. Я закрыла наконец глаза.

     До самой смерти не забуду я этой отталкивающей  картины,  этой  белой

косматой головы со сплющенным черепом, кошачьими ушами и глазами величиной

с тарелку, покрытыми коричневыми пластинками. Его трясущаяся розовая морда

тоже походила на кошачью, а вместо рта был вертикальный  разрез,  поросший

длинными рыжеватыми волосами. Оттуда торчало нечто вроде хобота,  длинного

и волосатого, по форме напоминавшего трубу.

     Я, наверное, потеряла сознание, потому что, придя  в  себя,  увидела,

что лежу  на  каменном  полу,  повернув  голову  к  двери,  из-за  которой

доносился стук пишущей машинки. У меня жестоко  болело  горло:  я,  должно

быть, сорвала голосовые связки.

     Но вот стук машинки прекратился, и под дверью появился лист. Дрожа от

отвращения, я взяла его кончиками пальцев и прочла:

     "Теперь ты, надеюсь, поняла. Эта  последняя  попытка  принесла  новое

бедствие.  Ты,  по-видимому,  узнала  часть  головы  Данделло.  До   этого

превращения у меня была голова мухи. Теперь от мухи остались лишь голова и

рот, а остальное восполнилось частичной реинтеграцией головы  исчезнувшего

котенка. Теперь ты понимаешь,  наконец,  Анн?  Мне  необходимо  исчезнуть.

Стукни три раза в знак согласия, и я тебе объясню что делать".

     Да, он был, безусловно прав - ему  следовало  навсегда  исчезнуть.  Я

сознавала, что не должна предлагать ему новых опытов, что  каждая  попытка

может привести к еще более страшным изменениям. Я подошла к двери, открыла

рот, но мое воспаленное горло не сумело издать ни звука. Тогда я три  раза

постучала, как он просил.

     Об остальном нетрудно догадаться. Он изложил  на  бумаге  план,  и  я

одобрила его.

     Дрожа, с пылающей головой, я последовала за ним  в  цех.  В  руках  я

сжимала подробную инструкцию о том, как пользоваться молотом.

     Подойдя к электрическому молоту, он еще раз обмотал свою голову и, не

оглянувшись, не махнув рукой, лег на землю  так,  чтобы  голова  оказалась

точно под молотом.

     Дальнейшее было не так уж страшно: я помогла уйти из жизни не мужу, а

какому-то чудовищу. Мой Боб  исчез  уже  давно.  Я  только  выполняла  его

желание.

     Глядя на тело, я нажала красную кнопку пуска. Бесшумно, но не так  уж

быстро, как я думала, металлическая масса опустилась вниз. К глухому звуку

удара  о  землю  примешался   сухой   хруст.   Тело   моего...   чудовища,

содрогнувшись раз, больше уже не шевелилось.

     Я подошла к нему и лишь тогда заметила, что правая рука -  рука  мухи

под молот не попала. С  трудом  преодолевая  отвращение,  стуча  зубами  и

всхлипывая от страха, я переместила  сухую  руку,  оказавшуюся  необычайно

легкой. Потом я вторично опустила молот и стремглав выбежала из цеха.

     Остальное вам уже известно. Поступайте, как сочтете нужным".

     На другой день инспектор Твинкер зашел ко мне на чашку чая.

     - Я только что узнал о смерти миссис Браун, и  так  как  я  занимался

вашим братом, мне поручили и это дело.

     - И к какому выводу вы пришли?

     - У доктора нет никаких сомнений. Леди Браун приняла цианистый калий.

     - Пойдемте ко мне в кабинет, инспектор. Я дам вам прочесть любопытный

документ.

     Пока я курил трубку у камина, Твинкер,  сидя  за  письменным  столом,

серьезно и внешне невозмутимо читал "исповедь" моей невестки. Закончив, он

аккуратно сложил листки и протянул их мне.

     - Что вы об этом думаете? - поинтересовался я, бросая листы в огонь.

     Инспектор ответил мне не сразу. Выждав, пока пламя  поглотит  листки,

он сказал, глядя на меня в упор своими прозрачными светлыми глазами:

     - По-моему, это окончательно доказывает, что леди Браун была безумна.

     - Без сомнения, - закуривая трубку, кивнул я.

     Мы посмотрели на огонь.

     - Странная со мной вещь произошла, инспектор. Пошел я на кладбище, на

могилу брата. Там никого не было.

     - Я там был, но решил вам не мешать.

     - Вы меня видели?

     - Да, я видел, как вы закапывали спичечный коробок.

     - Знаете, что в нем было, инспектор?

     - Надо полагать, муха?

     - Я нашел ее утром в саду. Несчастная запуталась в паутине.

     - Она была мертвая?

     - Не совсем. Но я ее тут же  прикончил  камнем.  Голова  у  нее  была

белой-белой.