И вот я сижу в самолете.
Я лечу в дальние края.
Мне показывают фильм настолько скверный, что мне неловко за всех
участников, и я думаю о том служащем компании, которому поручено отбирать
фильмы для показа.
Интересно, случайно ли он сделал неудачный выбор, или он просто глуп, и
есть ли у него возлюбленная.
Слева от меня возле окна сидит немка, она все время подсовывает мне
коробочки с соком, который ей самой не хочется пить.
Я выпил уже столько коробочек, что в следующий раз, если она предложит
мне еще, я обязательно откажусь.
Я снова читаю книгу Поля.
После того как я написал ему письмо, она стала мне больше нравиться.
У меня такое чувство, как будто между нами установились близкие
отношения. Как будто мы хорошо знаем друг друга.
Мы с Полем.
Можем быть, в эту самую минуту он занят тем, что пишет мне ответ.
Может быть, он говорит мне, чтобы я не беспокоился и все будет хорошо.
Он пишет, что Земля окружена безвоздушным пространством.
Она вращается вокруг своей оси. Она движется по орбите. С огромной
скоростью. Наблюдая за Солнцем, мы можем рассчитать скорость вращения Земли.
Кто-то когда-то постановил, что в полдень наступает двенадцать часов дня.
Это относится к любой точке земли. Поэтому во многих местах часы показывают
иное время, чем в Норвегии.
Земля разделена на двадцать четыре часовых пояса. И мы условились
считать время в пределах каждой зоны одинаковым. Иначе, отъехав на десять
миль к востоку, нам уже пришлось бы переводить часы на четыре минуты вперед.
Это значит, что часы в загородном домике моих родителей всегда шли бы
на четыре минуты вперед по сравнению с часами на городской квартире.
Чтение этой главы открыло мне глаза на то, что время в Нью-Йорке
отличается от норвежского времени.
В Нью-Йорке должно быть на шесть часов меньше.
В каком-то смысле при переезде в Нью-Йорк я выигрываю шесть часов. Эта
мысль вызывает чувство удовлетворения. Постараюсь употребить эти часы на
что-нибудь приятное.
С другой стороны, находясь на высоте десяти тысяч метров, я теряю
приблизительно три миллиардных секунды в час. Перелет занимает восемь часов.
Значит, я потеряю двадцать четыре миллиардных доли секунды. Сущий пустяк.
Я говорю себе, что такой малостью можно пренебречь.
Моя немецкая соседка предлагает мне коробочку сока.
Я вежливо отказываюсь и для убедительности слегка похлопываю себя по
животу, показывая, что не испытываю ни голода, ни жажды.
Она ставит коробочку с соком на пол и надевает маску, которая закрывает
глаза от света. Она собирается поспать.
Я встаю и направляюсь в уборную. В очереди передо мной стоит итальянец.
Я еще раньше обратил на него внимание. Он летит с двумя товарищами. Все трое
в костюмах и все время снуют взад и вперед.
Глядя на них, я чувствую, что тут что-то неладно. От этих людей не
приходится ждать ничего хорошего.
Я не боюсь летать на самолетах, по крайней мере техническая сторона не
вызывает у меня беспокойства. Но вот людей я побаиваюсь. Никогда не знаешь,
что они могут выкинуть.
А в этих итальянцах определенно есть что-то подозрительное. У меня
возникло опасение, что они задумали угон самолета. От улыбочек, которыми они
обмениваются, мне как-то не по себе. Кажется, будто эти трое скрывают
какую-то нехорошую тайну. Я знаю, что существует такая взрывчатка, которую
нельзя обнаружить металлоискателем. Откуда мне знать - вдруг у них полные
карманы этой взрывчатки! И наверняка они собираются предъявить какое-нибудь
невыполнимое требование.
Я уже бесповоротно убежден, что если они в доказательство серьезности
своих намерений захотят прикончить кого-то из пассажиров, то выберут в
жертву именно меня.
Как же иначе!
Возьмут и вышвырнут меня из самолета прямо над Атлантическим океаном.
Мне хочется попросить стюардессу, чтобы она спела мне песенку, но не
решаюсь и ограничиваюсь тем, что прошу ее принести мне порцию джина с
тоником.
Дальше Поль пишет, что Земля представляет собой атипичный объект во
Вселенной. Большинство других объектов находятся в полном вакууме или
окружены газовой оболочкой. И температурные условия на них совершенно
немыслимые. Немного найдется таких объектов, где мы могли бы выжить.
Еще он пишет, что и времена в большинстве случаев оказались бы
неподходящими для нас. Тут следует очень сложная цепочка рассуждений, и я
пытаюсь вникнуть в нее.
Приблизительно десять процентов из всех когда-либо населявших землю
людей живут в наше время. Это известно.
Если предположить, что существование человечества продлится еще тысячи
или миллионы лет, это будет означать, что мы представляем собой
исключительное явление, поскольку живем в самом начале, а те, что будут жить
после нас, будут более типичными его представителями, поскольку в их эпоху
существование человека будет более обычным явлением, чем это было в наше
время.
Однако у нас нет никаких оснований считать себя исключительным
явлением. Но если мы представляем собой типичный случай, то после нас мало
кому достанется жить и, следовательно, близок конец существования человека.
Поль предлагает мне проделать увлекательный мысленный эксперимент, над
которым мне, однако, приходится изрядно попотеть. Он предлагает мне
вообразить себе две урны с листочками, на которых написаны имена. В одной
урне лежит десять листков, в другой - тысяча. На одном, и только одном
листке написано мое имя. В которой из двух урн я полагаю наиболее вероятным
найти листок с моим именем? Узнать это наверняка невозможно. Можно только
гадать, но если основываться на вероятности, то у нас в пятьдесят раз больше
шансов найти ее в урне, где лежит тысяча имен, чем в той, где их только
десять, - так пишет Поль.
Но вот мы начинаем вынимать листки, и на третьем листке из первой урны,
в которой было всего десять именных листков, обнаруживается мое имя.
То, что мое имя попалось в самом начале, гораздо вероятнее в том
случае, если оно лежало в урне с десятью листками, чем если бы оно
находилось в урне с тысячью листков.
Если перенести все это на людей, которым когда-либо предстоит жить на
земле, то, по расчетам Поля, вероятность того, что общая численность должна
быть ограниченной и что конец недалек, составляет шестьдесят-семьдесят
процентов.
Хотя Поль и делает оговорку, что эти предположения носят умозрительный
характер, однако меня охватывает неодолимое желание постучать по доске.
Моя доска-колотилка находится надо мной на багажной полке. Она совсем
рядом, но вокруг все пассажиры, кажется, спят. Я не решаюсь ее достать.
Итальянцы тоже спят. Или притворяются.
Между тем дело становится еще хуже. Поль привлекает аргументы
биологического порядка. Это становится уже едва переносимым.
Он говорит, что люди существуют, потому что на протяжении исторического
развития возникало неизвестное число маловероятных случайностей. Чем больше
число маловероятных случайностей, тем ближе конец. Если это число равно
одному или двум, то время существования человечества по своей
продолжительности точно совпадает со временем существования Солнца. Но если,
как полагает большинство биологов, это число на самом деле выше, то
продолжительность нашего существования должна быть значительно короче.
Мы можем составить формулу, основанную на теории вероятности, и
вычислить предполагаемую продолжительность существования человечества.
Если в эволюции, которая привела к появлению нынешнего homo sapiens,
участвует n маловероятных случайностей, а общая продолжительность
существования нашего солнца составляет восемь миллиардов лет, то эту цифру
нужно поделить на п + 1. Если п равняется миллиону, то гибели человечества
следует ожидать через восемь тысяч лет.
Надеюсь, что брат встретит меня в аэропорту, когда мы приземлимся. Мне
что-то не хочется оставаться одному.
ГОРОД
Мне всюду мерещится "Эмпайр Стейт Билдинг".
Весь день он мне мерещится, что бы я ни увидел.
Но брат говорит, что мы его еще не видели.
И опять я принял за "Эмпайр Стейт Билдинг" какое-то другое здание.
Вот он - Нью-Йорк. Я предаюсь во власть впечатлений.
Побывать здесь удивительно! Сколько себя помню, я всегда слышал об этом
городе и даже видел его в кино. Сейчас я впервые убедился, что он существует
на самом деле. Сюда приезжали отовсюду. Приезжали люди из скандинавских
стран. От бедности. Со своими мечтами. Тут можно поймать удачу. Любой может
тут поймать удачу. До сих пор. Может быть, и я поймаю здесь удачу. Заработаю
много денег.
Похоже, что американцы руководствуются в жизни простой теорией, которая
сводится к тому, что два лучше, чем один, а три лучше, чем два, и т.д. Так,
например, они считают, что иметь двести долларов лучше, чем сто.
Умилительная теория!
Вот мне опять показалось, что я вижу "Эмпайр Стейт Билдинг".
Брат отрицательно качает головой.
Ходя по улицам Нью-Йорка, я получаю невероятное множество впечатлений.
Сколько впечатлений я способен переварить за один день?
Импульсы от всех органов чувств уже выстраиваются в очередь. И
некоторые так и не доходят до места назначения. Мозг не поспевает
перерабатывать сигналы от глаз. Или от ушей. Или от носа. Однако отдельные
впечатления я определенно выделяю среди прочих как более важные. Сам не
знаю, каким образом я их сортирую, однако сортировка происходит.
Я решил записывать только существенное. Сухой осадок. То, что я вспомню
вечером перед сном.
Мне кажется, что меня больше занимают очень крупные и очень мелкие
вещи, чем то, что находится посередине.
Это выясняется уже после первых часов пребывания в Нью-Йорке.
Большей частью здесь сталкиваешься с громадными вещами.
Взять хотя бы дома. Небоскребы. Они тут стоят повсюду.
Крупные дома, что и говорить! У меня закрадывается подозрение, что тут
замешаны соображения престижа. Наверное, сначала кто-то построил очень
большой дом, затем его товарищ построил дом еще выше. И тут все остальные
решили, что надо, черт возьми, строить дома, причем высокие. Неважно, что
там будет внутри этих домов, главное - чтобы они были высокими. Чертовски
высокими.
По-видимому, из теории, которая гласит, что два лучше, чем один, как
следствие вытекает, что большое лучше, чем маленькое, а высокое лучше, чем
низкое.
Идея, в общем, привлекательная и ведущая к успеху.
Снаружи никогда не догадаешься, что скрывается в том или ином доме. Там
может оказаться все, что угодно. Да так, наверное, и есть. Сегодня мне
несколько раз показалось, что эти дома вообще ни для чего не используются.
Что они стоят просто так.
Мой брат читает мне то, что написано в путеводителе. Там сказано, что в
этом районе расположен миллион контор. Он говорит мне, что в тех домах,
которые мне показались никем не используемыми, находятся конторы.
Я отвечаю, что этого нельзя знать наверняка.
Легковые автомобили здесь большие.
Грузовики - гигантские. У них такой вид, словно они специально сделаны
для того, чтобы давить людей.
Среди людей тоже много больших. Много толстяков. Их кроссовки стоптаны
набок, оттого что под тяжестью избыточного веса у них стерлись и истончились
подметки.
Вот замеченные мною большие, длинные и высокие вещи:
- дома,
- легковые машины,
- грузовики,
- толстяки,
- порции пиццы,
- улицы,
- рыбины, выставленные перед рыбным магазином,
- плоды авокадо,
- световая реклама,
- парк,
- часть собак,
- кружки, из которых мой брат пьет в кафе кофе,
- часть магазинов,
- почтовые ящики.
Вот что мне показалось маленьким:
- места для парковки,
- часть собак,
- часть бананов,
- шоколадки,
- пластиковая ложечка, которую мне дали в придачу к стаканчику с
мороженым.
Я устал, но спать не хочется.
Я трачу шесть часов, которые сэкономил, на прогулки по городу вместе с
братом. Это потрясающе! Я чувствую дикую усталость, но зато все время что-то
происходит. Ощущение как при высокой температуре.
Искаженное восприятие звуков.
Мы с братом поспорили, получился нелегкий разговор.
Сначала все шло хорошо. Он встретил меня на летном поле, и мы обнялись.
Мы отвезли мой багаж на квартиру и поболтали.
Брат стал допытываться, как я себя чувствую.
Я рассказал ему про свои мысли и тревоги и про свои маленькие
развлечения.
Он одобрил только одно - Лизу.
Все остальное, на его взгляд, это сплошная ерунда. Он заявил, что и
слушать не желает про часовые пояса, тысячные доли секунды и световые года.
А также про Вселенную.
"Думай, дескать, о чем тебе угодно, но держи это при себе!"
На мой взгляд, это очень сурово.
Он говорит, что так и подозревал, что я ношусь с подобными мыслями. Он
потому и позвал меня в Нью-Йорк, чтобы отвлечь меня от этих мыслей.
- Будем развлекаться, - говорит брат.
Я нисколько не сомневаюсь, что он делает все с самыми лучшими
намерениями, но все-таки мне кажется, что он заходит уж слишком далеко.
Так, например, про доску-колотилку он и слышать не хочет.
Никаких разговоров.
Он говорит, что сломает ее, если застанет меня за этим занятием.
Придется стучать тайком. Это унизительно. Ведь, как-никак, я все же
взрослый человек. Не годится взрослому человеку стучать тайком. Я пытаюсь
по-взрослому справляться со своими проблемами, а брат хочет мне помешать!
Я думаю, что у него у самого есть проблемы со временем, он просто их
еще не осознал. Однажды он тоже упрется в стену. И я позволю ему стучать по
доске сколько его душе угодно. Тогда ему станет стыдно, что он не давал мне
делать то, что мне было нужно.
Я опять вообразил, что вижу "Эмпайр Стейт Билдинг".
СОБАКА
Мы живем в таком доме, где есть привратник и лифтер.
И квартира очень симпатичная.
Но тут есть собака.
Собака живет в квартире.
За ней должен прийти какой-то Дэвид. Дэвид должен был прийти еще вчера.
Я ничего не смыслю в собаках. А мой брат боится собак.
Нам страшно мешает собака в квартире. Собака - черная.
Я дал ей корму и воды, но не знаю, сколько раз в день ее полагается
кормить. А скоро пора ее выгуливать. Ее не выводили со вчерашнего дня, когда
хозяева квартиры уехали в Нью-Орлеан - не то слушать там джаз, не то еще
зачем-то.
По поведению собаки видно, что ее пора выводить. Она не отходит от
двери.
Брат говорит, что выводить ее придется мне. Он боится. А я даже не
знаю, как зовут собаку.
Я пристегиваю к ошейнику черной собаки поводок и отправляюсь с ней на
прогулку. Спускаясь на лифте, я спрашиваю у лифтера, разбирается ли он в
собаках, но тот качает головой и говорит, что тут, мол, и разбираться
нечего! Собака, наверное, сама знает, куда ей надо.
И вот я иду по нью-йоркской улице с собакой.
Собака тянет меня в южную сторону, к парку, который находится в
нескольких кварталах от нашего дома. По дороге она все обнюхивает и время от
времени останавливается, чтобы пописать. Она облила все, что только
возможно. Вообще-то я никогда не мог понять, что люди видят в собаках.
Обычно говорят, что собаки такие умные. Что у них развита интуиция и они
могут предупредить о том, что еще только должно произойти. Они предупреждают
об обвалах и несчастных случаях. Может быть, так оно и есть.
Однако эта собака не производит впечатления особо одаренной. Пока что
она меня еще ни разу ни о чем не предупредила.
В парке собака совсем очумела. Завидев других собак, она принялась
подскакивать и рваться с поводка, то есть повела себя, по-моему, совершенно
иррационально.
Я отхожу немного в сторонку от других собачников. Я не знаю, чего от
меня ждет собака. Мне кажется, что все на меня смотрят. Ко мне направляется
какая-то дама. Она тоже прогуливает собаку. Она сообщает мне, что моя собака
и ее собака - закадычные друзья. Я отвечаю, что приехал из другой страны и
впервые в жизни прогуливаю собаку. Я рассказываю ей, что даже не знаю, как
эту собаку зовут.
Дама говорит, что мою собаку зовут Оби и что в обращении с ней нужно
проявлять твердость.
- Easy, Obi*, - говорю я собаке.
Я спрашиваю у дамы, сколько раз в день собаку нужно кормить и поить и
что мне делать, если она захочет справить большие дела. Дама протягивает мне
мешочек. Она спрашивает меня, разве я не получил инструкций, и я объясняю,
что за собакой должен прийти какой-то Дэвид. Мы ждем его с минуты на минуту.
Затем я по-английски обращаюсь к Оби.
- Come on,* - говорю я ему и прощаюсь с дамой.
Наконец Оби раскорячился, чтобы справить главные дела. На травке.
По-моему, это отвратительно. Пока я прибираю за собакой и складываю ее
какашки в мешочек, на меня смотрят дети и оглядываются бегающие трусцой
взрослые.
И вот я стою с мешочком собачьего дерьма. Дурацкое положение.
Какая-то другая жизнь.
Люди, наверное, принимают меня за ньюйоркца, выгуливающего свою собаку.
Они думают, что я здесь живу, что у меня тут есть квартира и собака. Что я
каждый божий день - до и после работы - подбираю собачьи какашки.
От такой мысли голова идет кругом.
Ведь раз я не владелец собаки и не живу в Нью-Йорке - это значит, что и
другие люди могут быть совсем не теми, кого они из себя изображают.
Это значит, что ничего невозможно знать наверняка.
Столько людей!
Они повсюду. На улицах, в парках, в магазинах, в небоскребах. Чем они
занимаются?
По внешнему виду никак нельзя узнать, чем они занимаются.
Думаю, что они стараются, чтобы колесики вертелись и жизнь шла своим
чередом. То есть делают точно то же самое, что и мы у себя в Норвегии и что
делают люди по всему свету. Они стараются, чтобы все шло как следует и без
сбоев. Я вижу этих людей, когда они из одного места направляются в другое,
чтобы налаживать там какое-то дело. Повсюду что-то надо делать, чтобы все
ладилось, причем самое разное. Надо, чтобы все ладилось в личной жизни, в
семье, на работе, в дружеской компании, на местном уровне и, разумеется,
также в глобальном плане.
На свете очень много чего надо налаживать, чтобы дела шли как следует.
И вот я, остановившись с собакой на каком-то перекрестке в восточной
части Ман-хэттена, задумался вдруг о том, получится ли у меня тоже
когда-нибудь наладить свои дела, чтобы все шло без сбоев.
Сумею ли я с этим управиться?
Не думаю, чтобы я был не такой, как все. У меня те же мечты. Я хочу,
чтобы у меня была семья. Был бы дом. И почему бы мне этого не желать? Все
этого желают.
А когда все это у меня появится, я хочу, чтобы там все шло как следует.
Я чувствую, что начинаю смотреть на всех этих людей с любовью. Я
понимаю их. Понятно, зачем им нужно ходить по улицам: они идут туда, где им
нужно быть. Надо, чтобы везде все ладилось.
"Это наше общее дело,- подумалось мне.- Этого и будем держаться".
Все будет хорошо.
*Спокойно, Оби! (англ.)
** Ну пошли! (англ.)
hopi
Я пристал к брату: нельзя ли нам подняться на крышу "Эмпайр Стейт
Билдинг". Он говорит, что мы сделаем это как-нибудь, когда будет солнечная
погода и ясное небо.
Мы все ходим и ходим.
Мы смотрим на дома, людей и машины. На магазины. Мы заходим поесть и
попить. Я купил целую гроздь малюсеньких бананчиков.
Мы прошагали уже несколько миль и купили для меня новые башмаки, потому
что в старой обуви я натер себе ноги. Было страшно больно.
Теперь у меня ботинки фирмы "Найк". Туристские. Мой брат расплатился за
них при помощи одной из своих кредитных карточек.
Я всегда беру "Найк". И "Ливайс". Мне кажется, что они самые лучшие. Я
действительно так думаю. И не собираюсь никогда переходить на другие марки.
Видно, кто-то отлично сделал свою работу.
Мой брат интересуется искусством. А я и не знал.
Я очень многого не знал о брате. Все-таки здорово, что мы сейчас
вместе. Несмотря на его порой излишнюю суровость.
Мы отправились в СоХо1. Посмотреть галереи.
Я разглядываю чертежи одного проекта, который мне очень нравится.
Кто-то задумал установить колоссальное сооружение из бетона на разломе
Сан-Андреас в Калифорнии.
Это сооружение представляет собой скульптуру. Предполагается, что она
должна быть восьмидесяти метров в длину и шестидесяти в ширину. И высотой в
семь метров. Автор хочет построить ее из такого бетона, который считается
самым стойким строительным материалом на свете. Вес монолита будет равен
шестидесяти пяти тысячам тонн.
Но грунт, на котором ее хотят установить, находится в движении. Он
движется очень быстро. Бетонный монолит должен треснуть , и две его половины
начнут расходится со скоростью шесть - девять сантиметров в год.
Через сорок три миллиона лет западная половина монолита окажется там,
где сейчас находится Аляска.
Вот это искусство, которое ставит перед собой значительную цель! Такими
и должны быть все проекты.
В другой Галерее я наткнулся на папку, посвященную Эйзенштейну. Это
была студенческая работа молодой художницы. Она перечитала множество
материалов об Эйзенштейне, разыскала различные сведения и собрала из них
папку, которая называется "The Einstein- papers". Я захотел ее купить. Она
стоит двадцать долларов. Мой брат, конечно же, считает, что это ерунда. Он
начинает меня отговаривать от покупки. Но Эйнштейн - мой друг. И покупаю
папку.
Брат качает головой.
Вдруг брат показывает мне - вон там "Эмпайр Стейт Билдинг".
И я вижу его.Он возвышается над окружающим ландшафтом. Верхние этажи
освещены голубоватым светом. Я уговариваю брата отправиться туда.
Прямо сейчас.
Но у брата другие планы.
Сейчас, мол, уже поздно. Он говорит, что пора возвращаься домой,
посмотрим телевизор.
Мы сидим и пьем пиво , а на экране телевизора какя-то дама говорит,
чтобы я ей немедленно позвонил, если со мной призойдет несчастный случай, и,
каким бы он не был - большим или маленьким, она поможет мне составить иск и
получить деньги с виновников несчастного случая или с владельца участка, на
территории которого произошел несчастный случай. Если послушать ее, это
кажется проще простого.
Перед сном я читаю в постели "The Einstein- papers".
В папке лежит всего штук двадцать листков А4. Несколько картинок и кое
где небольшой текст. Составительница папки, художница по имени Клэр, пишет,
что Эйнштейн был очень хорошим человеком и горячо желал, чтобы наука служила
на благо людям.
У Эйнштейна , говорится там, были две главные цели в жизни. Первая
состояла в том, чтобы вести простую жизнь. Вторая - в том, чтобы
сформулироватьтеорию, которая объясняла бы основные законы природы и в
конечном счете послужила бы к установлению всеобщего мира и справедливости
для всех людей.
Один листок представляет собой копию страницы рукописи, на которой
Эйнштейн написал свою теорию.
Я с почтением взял этот лист.
Несколько слов и немного чисел.
Может быть, здесь и сказано, что время не существует.
Вот как выглядит этот лист:
Самое лучшее в этой папке - фотография Эйнштейна с группой индейцев.
Эйнштейн улыбается, и на голове у него красуется убор из перьев. Там
написано, что Эйнштейн однажды сказал, что индейцы племени хопи лучше всех
подготовлены к пониманию теории относительности. В их языке нет слова со
значением "время" и отсутствуют понятия прошлого и будущего. У них нет
линейного представления времени, индейцы хопи воспринимают время как
кругообразное. Прошлое, настоящее и будущее существуют для них бок о бок.
Вернувшись домой, я постараюсь узнать, нет ли в Осло землячества хопи и
нельзя ли мне к нему примкнуть, хотя я не хопи по рождению.
Перед тем как уснуть, я записываю то, что мне особенно запомнилось за
первые три дня в Нью-Йорке:
- мужчина в форменной куртке, выбежавший из здания, чтобы взять багаж у
подъехавшей на такси элегантно одетой женщины;
- четыре мальчугана азиатской наружности, игравшие в волейбол на
лужайке парка;
- человек, игравший на гитаре классическую музыку на одной из станций
подземки;
- закрытый для проезда участок улицы, огороженный из-за прорыва
водопроводной сети;
- витрина, наполненная надувными подушками;
- крупный мужчина, говоривший по-русски, который поджаривал целую груду
гамбургеров;
- большая бутылка пива;
- взрослый мужчина на роликах, едва не наехавший на женщину, а затем
чуть было не попавший под машину;
- ортодоксальный еврей в красных кроссовках и с плейером;
- девушка, которая предлагала прохожим попробовать новый сорт
жевательной резинки, говоря, что только сегодня резинка раздается бесплатно;
- человек, который сидел с объявлением, на котором было написано, что у
него нет денег и что у него ВИЧ-положительный анализ;
- девушка, которая зашла в магазин и спросила продавщицу, как ее дела;
- дама с солнечными очками в кафе, рассказывавшая своей приятельнице,
как она проговорила с мужчиной до четырех часов ночи, и сказавшая, что на
этот раз она, кажется, нашла настоящую любовь;
- владелец ресторана, который, пока мы обедали, упражнялся на улице с
клюшкой для гольфа;
- длиннющий автомобиль с затемненными матовыми стеклами, сквозь которые
нельзя было заглянуть внутрь;
- китайский порножурнальчик, на обложке которого была изображена
девушка, прикрывавшая рукой соски.
*СоХо - район Манхэттена, известный художественными галереями и
студиями. Не путать с Сохо - районом центрального Лондона, где сосредоточены
французские и итальянские рестораны. Нью-йоркское название СоХо (SoHo) - это
сокращение от South of Houston Street ("южнее Хьюстон-стрит").(Прим. ред.)
I-800-PARKS
Проснувшись, я обнаружил, что Оби скинул маленькие бананчики с
кухонного стола и разбросал их по всей кухне.
Я качаю головой, приговаривая: "Оби, Оби!"
Дэвид все еще не показывался. А должен был прийти еще два дня назад.
Кому-то придется выводить Оби на прогулку.
Вести его приходится мне, Я надеваю новые ботинки фирмы "Найк".
Мы с Оби выходим на улицу. Там идет дождь.
У входа в парк вывешено объявление с телефонным номером, по которому
можно звонить в случае, если у тебя возникают проблемы, связанные с парком.
В каком-то смысле можно сказать, что Оби относится к числу этих
проблем. Я записываю номер: "1-800-Parks"
Если Дэвид не заберет сегодня Оби, я позвоню по этому номеру.
Какой-то человек с собакой окликает меня издалека и спрашивает про Оби
- кобель это или сука. У него явно сука, у которой сейчас течка. Тем не
менее он отпустил ее бегать без поводка.
Я кричу ему, что не знаю.
Он смотрит на меня и качает головой. Он явно думает: "Вот чудик!"
Навстречу идет еще один человек с собакой. Он говорит, что знает Оби.
Он сообщает, что у Оби ускоренный обмен веществ и что мою собаку нужно
кормить чаще, чем его пса. Это никчемная информация. Ведь он не сказал мне,
как часто кормит собственную собаку. Зато он сообщил мне, что Оби - кобель.
Я захватил с собой только один мешочек, поэтому, когда Оби уселся
справлять свои дела во второй раз, это ставит меня в затруднительное
положение. Он гадит прямо на тротуар. После того как он управился, мы с ним
переходим на другую сторону улицы, как будто мы тут ни при чем.
- Shame on you, Obi,- говорю я ему.- Bad dog*.
Довольно странно прохаживаться по нью-йоркской улице с собакой.
Однако благодаря этому я то и дело вижу что-нибудь в новой перспективе.
Я сейчас так далеко от дома, в огромном городе.
Столько людей! И только один - я.
Единственное, что я могу знать в любой момент, - это о чем я сам думаю.
Я не имею никакого представления, о чем думают другие.
Кажется ли им космическое пространство громадным и страшным?
Мне так кажется.
Вспоминается ли им время от времени, как они были маленькими?
Мне - да.
Во что они верят?
Я верю, что никто не должен быть один. Что нужно быть с кем-нибудь
вместе. С друзьями. С любимыми. Я верю, что главное - это любить. Я верю,
что это самое главное.
Пока мой брат готовит завтрак, я пишу Лизе открытку.
Вот что я пишу:
"Привет, Лиза!
До чего же огромен Нью-Йорк! У меня от него чувство, немного похожее на
то, которое я испытываю при мысли о космосе. Такое чувство, как будто я
освобождаюсь от ответственности. Как будто я ничего не могу и мне остается
только одно - постараться хорошо провести время. Я вожу гулять пса, которого
зовут Оби. У нас квартира в доме с привратником. Он носит форменную одежду и
говорит: "How are you to-day, mister?"1 И я отвечаю: "Fine!"2 Брат не
позволяет мне говорить о времени и о Вселенной. Мне не терпится снова
увидеть тебя. Я ни разу не стучал по доске, с тех пор как мы не виделись. Я
думаю, что главное - это любить".
Я пошел опустить открытку, а когда вернулся, Оби уже не было в
квартире.
Без меня заходил Дэвид и забрал его.
Значит, мне не придется звонить по номеру l-800-Parks.
Я спрашиваю, что сказал Дэвид, и брат говорит, что почти ничего. Дэвид
только выразил сожаление, что так долго не приходил, и спросил про
бананчики, настоящие ли они.
В Америке не сразу разберешься, какие фрукты валяются на полу -
настоящие или пластиковые.
За завтраком брат спрашивает меня, что я думаю.
Насчет чего? - уточняю я.
- В общем и целом, - отвечает брат.
Я описываю ему, как только что все предстало передо мной в новой
перспективе, и рассказываю, что Нью-Йорк для меня чем-то похож на
космическое пространство, а самое главное - это любить.
Брат кивает.
Он спрашивает, не подумываю ли я том, что было бы лучше, если бы я
размышлял немного поменьше.
Я говорю ему, что подумывал и не раз, но это легче сказать, чем
сделать.
Брат говорит мне, что надо бы побольше заниматься тем, что дает
непосредственные впечатления.
- Чем, например? - спрашиваю я.
- Играми, - говорит он мне и объявляет, чтобы сегодня я предоставил ему
решать, что мы будем делать.
- И что ты решил? - спрашиваю я. Он решил, что мы не будем думать, а
будем много смеяться.
- Пожалуйста, я не против, - говорю я.
Как тебе не стыдно, Оби! Нехорошая собака! (англ.)
Как себя чувствуете сегодня, мистер? (англ.)
Отлично! (англ.)
библиотека
Мы сидим в нью-йоркской Публичной библиотеке.
Мы пришли сюда по решению моего брата.
Библиотека ничего себе. Большая. Людей видимо-невидимо. И дежурные,
которые следят, чтобы посетители не выносили книг.
Я смотрю журналы.
В одном из номеров "Тайма" я увидел фотографию облака космического газа
в каком-то месте Вселенной. Снимок сделан спутником, а в пояснительном
тексте сказано, что облако находится на расстоянии нескольких триллионов
километров от нас.
Ладно, пусть так.
Мой брат сидит за компьютером в другом конце зала. Я вижу, как он
посмеивается. Вот он машет, подзывая меня к себе.
Напротив устроился какой-то бездомный, он читает. Рядом на полу лежат
его мешки. Не меньше пятнадцати. Одет он в настоящие отрепья. А между тем он
читает книгу, которая называется "Economic science" *.
Права была дама, которую я встретил в Осло в гостиничном лифте, когда
она сказала, что в мире все на самом деле гораздо сложнее, чем мне кажется.
Но мой брат - человек без лишних сложностей.
Он подбирает с помощью компьютера список авторов, в фамилиях которых
можно найти норвежские табуированные слова.
Вот он набрал на экране крайне неприличное слово.
Он все хохочет. У меня это вызывает чувство неловкости.
Но когда компьютер выдает ответ, я тоже начинаю хохотать. Это ужасное
ребячество, но замечательно весело.
Я не мог удержаться от смеха. Я смеюсь, а сам озираюсь по сторонам.
Надеюсь, что никто не заметит, чем мы тут заняты.
Мы долго просидели за компьютером. Должно быть, больше часа.
Впечатление было потрясающее. Давно я так долго не хохотал. Часто самое
забавное заключалось в несоответствии между фамилией автора и серьезностью
темы, о которой он пишет. Но иногда достаточно было просто увидеть, как на
экране возникают слова. У меня такое чувство, точно мы кого-то разыграли.
Мы с братом состязаемся в придумывании словечек.
Среди них есть очень нехорошие.
Вот кое-какие примеры из того, что мы тогда отыскали:
///////////////////
Через некоторое время брат поднимается из-за стола, чтобы пойти и
купить шоколадку. Я говорю ему, что сейчас закончу.
- Вот только проверю еще парочку слов,- говорю я брату.
Возможно, меня кольнула совесть за то, что мы только что развлекались,
насмехаясь над другими людьми.
Но теперь я выбираю слова попристойнее.
Это уже не так смешно, но у меня появляется чувство, что я немного
поправил дело, восстановив нарушенное равновесие.
Вот что я нашел:
/////////////////////
Мы снова бродим по огромному городу.
Утро мы провели очень удачно.
Пока мы были в библиотеке, у меня, кажется, не появилось ни единой
мысли.
Я просто смеялся.
Я говорю брату, какой он молодчина, что принял такое хорошее решение.
И вот мы подошли к "Эмпайр Стейт Бил-динг". Но дождь так и не перестал,
и вместо того, чтобы подняться на лифте, проходим мимо.
Я смотрю на это здание задрав голову. У него гигантская высота.
Верхушки отсюда не видно. Но я знаю, что там наверху время идет немного
быстрее. Я говорю это брату, но он отвечает, что все это чепуха.
ПАРК
Этот город сам наводит на мысли о большом и великом.
Я вспоминаю книгу Поля. Она меня растревожила.
Но ведь единственный вопрос, который действительно имеет значение" -
это к чему идет дело: к лучшему или к худшему.
Это имеет значение для меня и это имеет значение для всех других людей,
для зверей и для мира в целом.
А все остальное, насчет того что там будет через миллиард миллиардов
лет, строго говоря, не имеет ко мне никакого отношения. Меня вдруг осенило
это открытие. Это очень эгоистично, но меня гораздо больше волнует то, что
может случиться на моем веку, чем то, что будет потом.
При этой мысли я ощущаю огромное облегчение.
Она приходит мне в голову в то время, когда мы с братом бросаем
"летающую тарелку" в Центральном парке. Брат купил очень хорошую "тарелку",
тяжелую и устойчивую в полете. Порой мне кажется, что я могу забросить ее
как угодно далеко.
Вот я бросаю.
Вот мой брат ловит.
Вот бросает мой брат.
Я ловлю.
Несколько минут назад один из нас закинул "тарелку" куда-то в кусты.
Брат страшно увлечен. Он бежит во весь опор.
Он подпрыгивает и изворачивается, чтобы поймать "летающую тарелку".
Его азарт передается и мне.
Я думаю, что никогда не перестану играть с такими вещами, которые можно
бросать.
Мне кажется, я верю в очищение души через игры и веселье.
ГЛУПЕЕ ГЛУПОГО
Уже вечер, и я чувствую, что наигрался сегодня и набегался до
физического изнеможения. Я измотан, и мне хорошо. Совсем как бывало в
детстве после наших лыжных походов.
У меня даже вздулся пузырь на указательном пальце правой руки, так я
натер ее, кидая "тарелку".
Немного погодя я проколю пузырь, промою ранку и заклею пластырем. В
шкафчике в ванной полно пластырей.
Брат спрашивает, доволен ли я тем, как мы провели этот день, и я
отвечаю "да".
Я говорю ему, что завтра опять хочу играть.
Он улыбается мне и хвалит: "Ты у меня молодец".
Он говорит, что надо отвыкать от мрачных мыслей.
- И брось ты наконец носиться с этим космосом,- говорит он мне.
Он ставит передо мной купленную в японском ресторане еду и включает
телевизор.
Сегодня там рассказывают про паренька, который в школе был очень тощим.
Девчонки не обращали на него внимания, а когда он вздумал пригласить на
вечеринку девушку, которая считалась первой красавицей в классе, та
отказалась с ним пойти.
Но вот прошло несколько лет, и паренек совсем изменился. У него выросли
усы и появились мускулы. Парень бегает по сцене и показывает свои бицепсы.
Публика вопит от восторга. У парня теперь есть девушка, и она красивее, чем
была первая красавица класса.
И девушка, которая была в классе первой красавицей, тоже выходит на
сцену.
Теперь она раскаивается.
Передача посвящена тому, что главное не то, как мы выглядим, а что у
нас в душе.
Сдается мне, что американцы все-таки не много глупее меня.
Мой брат тоже так считает. А уж папа тем более.
Вот что я видел сегодня:
-чернокожего парня, который обругал свой велосипед "bitch";
-магазин, где продается пожарное снаряжение;
-картину Дали с висящими всюду часами, которые стекают, как
расплавленные;
-двоих мужчин в еврейских шапочках, выскочивших из машины "скорой
помощи";
- пятерых подростков в парке, у каждого из которых был свой кассетник.
Они разговаривали друг с другом, но, наверное, никто никого не слышал, так
как все заглушала музыка;
- недостроенный небоскреб;
- мальчика, курившего в парке наркотики;
- ларек с таким количеством журналов, что я даже не смог их
пересчитать;
- пожилого небритого мужчину и совсем молоденькую женщину, которые,
прислонившись друг к другу, спали на скамейке;
- магазин, торгующий велосипедами, где был и мой любимый велосипед;
- тщедушного старика с задравшимся на плечо галстуком, который закричал
на автомобиль, ехавший на красный свет;
- продавщицу в лавке, торгующей джинсами, которая маялась от безделья;
- полицейского с пистолетом на велосипеде;
- чернокожего мужчину, который выбивал ритм на пустом ведре, ящике
из-под хлеба и противне. Он барабанил просто мастерски, и я дал ему денег;
- прохожего, который на ходу пил кофе;
- человека, который давал незнакомой девушке адрес в Париже;
- фитнесс-центр, в котором люди занимались бегом трусцой на тренажерах
и при этом глядели телевизор, в зале одновременно работало четыре экрана;
- раскиданные по асфальту розы от брошенного букета;
- мусорный ящик, набитый отрезанными поросячьими и коровьими ногами;
- девчушку, которая бросала об стенку мячик, а рядом стоял ее папа и
хвалил ее, какая она ловкая;
- продавщицу, которая обиделась, когда я сказал, что просил шоколадное
мороженое, а она дает мне ванильное.
БЛИЗОСТЬ
Я чувствую себя воспрянувшим.
Впервые за долгое время у меня снова появилось такое чувство, что все
может случиться. Сегодня я проснулся с мыслью о том, что все может
случиться, что произойдет что-то необыкновенное - и притом обязательно
хорошее.
Такое чувство у меня бывало только в детстве.
Может быть, так на меня подействовал этот город. А может быть, это
благодаря моему брату.
Одно время мне казалось, что он не такой симпатичный, как я. Нотеперь я
уже так не думаю. Он отличный парень. Он желает мне только хорошего.
В последние дни мы много были вместе и хорошо проводили время.
Мы бросали "летающую тарелку" и бегали по траве. Мы разговаривали о
том, как все было в детстве, и пришли к тому, что раньше все было иначе.
Все вещи были тогда проще, крупнее, но главное - не такие, как сейчас.
Кое-что было лучше, чем теперь, а кое-что хуже. Как считает мой брат, не
стоит утверждать, что раньше все было лучше, - это тупиковый путь.
Ему больше нравится слово "иначе".
А сегодня вечером он у меня научился стучать по доске.
Мы выключили телевизор и просто сидели и разговаривали. О девушках. Мой
брат всегда говорил о них как-то расплывчато. С одной стороны, девушки ему
нужны, а с другой - без них как бы и лучше.
Я сказал, что так у него ничего не получится. Невозможно ведь, чтобы у
тебя была девушка и в то же время чтобы ее не было. Если это возможно, то
только при условии, чтобы она согласилась так же относиться к тебе: чтобы ты
был у нее и в то же время чтобы тебя как бы и не было.
Он рассказывал о своей последней девушке. Казалось уже, что все у них
решено и оба согласны. Но тут мой брат передумал и все разрушил. И самое
скверное, что он сам никак не может понять, почему он так поступил. Просто у
него появилось такое чувство, когда ему стало казаться, что с другой
девушкой все могло бы сложиться гораздо лучше. Все у них было о'кэй, но ему
казалось, что могло бы быть еще лучше. С другой девушкой.
И тогда он повернулся и ушел.
А теперь он жалеет об этом. Дня не проходит без того, чтобы не пожалел.
Рассказав это, он примолк и долго сидел молча и только качал головой.
Мне стало его жалко.
Я достал доску-колотилку и осторожно поставил перед ним. Затем я
протянул ему молоток, и, когда он его взял, посмотрев на меня с
вопросительным выражением, я молча кивнул.
Тогда он начал стучать по доске. Он негромко заколачивал колышки,
следуя какому-то сложному ритму, и не один раз перевернул доску. Ни он, ни я
не сказали при этом ни слова.
Пока брат стучал по доске, я чувствовал с ним необычайную близость.
КИСКА
Сегодня мы разошлись каждый сам по себе.
Брат в одну сторону, я - в другую. Мы договорились встретиться попозже,
а сейчас нам обоим захотелось побыть отдельно.
Я сижу на скамейке и гляжу на людей. Мне нравится видеть, как много
есть людей, кроме меня. Что их так много других. Я испытываю к ним нежность.
Большинство ведь стараются как могут.
Я тоже стараюсь как могу.
Возможно, я видел многих, кому приходится не сладко.
Бедных людей, людей печальных.
Нам бы следовало быть добрее друг к другу, причем не только в Америке.
Во всем мире людям надо быть добрее друг к другу.
Вот я встаю и заговариваю с прохожими.
Многие делают вид, что не замечают меня, но многие отвечают.
Я спрашиваю у них, что для них имеет значение.
Кто-то говорит: "Love"*.
Кто-то: "Friends"**.
Кто-то: "My family"***.
Один говорит: "Music"****.
Другой: "Cars"*****.
Еще один: "Money"******, но я вижу, что он иронизирует.
Один сказал: "Girls"*******.
Двое сказали: "Boys"********.
Некоторые называют сразу две вещи: "Friends and family"*********.
Некоторые говорят, что не, знают.
Я спрашиваю людей, думают ли они, что все в конце концов будет хорошо.
Некоторые просто качают головой, услышав такой вопрос, но некоторые все
же отвечают мне, из них половина отвечает "yes", а половина - "nо".
Хотелось бы знать, насколько это репрезентативно для большинства
населения.
Я покупаю себе молочный коктейль и выпиваю его на ходу.
Мои новые ботинки - это супер! "Найк" - это супер!
В этом городе полно названий разных продуктов. Отчасти это так оттого,
что всюду развешаны рекламные щиты, отчасти потому, что конторы многих фирм
находятся здесь.
Вот я прохожу мимо здания фирмы "Ролекс".
Я спрашиваю охранника у входа, можно ли зайти и посмотреть на часы, но
он говорит мне, что единственное, что тут есть, - это мастерская. Должно
быть, это гигантская мастерская. Однако он вежлив со мной. Вероятно, по
моему виду можно подумать, что-у меня есть средства, чтобы купить "ролекс".
Однажды обратив внимание на рекламы, я стал замечать их повсюду.
Это ужасно странно, но некоторые фирмы и продукты вызывают у меня
чувство эмоциональной привязанности, а некоторые из них я даже люблю:
- "Найк",
- "Ливайс",
- "Вольво",
- "Снэпл",
- "Рэй Бан",
- "Брио",
- "Никон",
- "Сони",
- "Финдус",
- "Кэннондейл",
- "Ролекс",
- "Рема 1000",
- "Кархарт",
- "Колгейт",
- Би-би-си,
- "Бергхауз",
- "Юниверсал Пикчерз",
- "NRK",
- "Уртекрам",
- "Фэррис",
- "Статойл",
- "Эппл Макинтош",
- "САС",
- "Серландсчипс",
- водка "Абсолют",
- "Атомик",
- "Фьелльревен",
- "Соло",
- "Банг & Олуфсен",
- "Юропкар",
- "Штюсси",
- "Мэсси Фергюсон".
Дело тут не только в рекламе. Некоторые из этих компаний производят
продукцию, реклама которой мне никогда не встречалась. С ними у меня, сам не
знаю почему, связано представление о чем-то хорошем. Некоторые мои симпатии
определенно носят наследственный характер, как это, например, обстоит в
случае с "Рема 1000". Мой папа любит "Рему 1000". Он всегда все покупает в
этих магазинах. Даже свой спальный мешок. А вот "Статойл" и "Мэсси
Ферпосон"? Это уж и не знаю, откуда идет.
Может быть, у них такой талантливый маркетинг, что мне кажется, будто
все пришло само собой, или дело в каких-то свойствах моей личности, которые
заставляют меня отдавать особое предпочтение определенным именам и торговым
маркам.
Может быть, дело тут в том, что легче раз и навсегда определиться с
выбором, чем всякий раз, когда надо что-то купить, оказываться перед
умопомрачительным изобилием возможностей.
Вряд ли мне когда-нибудь понадобится покупать трактор, но уж коли
придется, то я возьму "Мэсси Фергюсон". Я просто констатирую факт.
Я пишу открытку Лизе и спрашиваю ее, какой бы она купила трактор.
Пока я сидел на скамейке, допивая молочный коктейль, мне вдруг пришла
новая идея - коммерческая.
Меня вдохновило на нее здешнее капиталистическое окружение.
Моя идея касается особого вида телефонных услуг.
Надо будет обстоятельно выяснить, каковы возможности основать такую
службу.
Это будет очень удобно.
В большинстве случаев эти услуги бывают противными и малосимпатичными.
Они апеллируют к темным сторонам нашей личности, к людям, подобным Кенту -
моему нехорошему другу. Они апеллируют к нашим инстинктам, к нашему страху
одиночества.
А я хочу основать другого рода телефонную услугу. Хорошую.
Для людей, которым требуется ненадолго отвлечься. На несколько минут
почувствовать, что мир хорош.
Я попрошу Берре напеть на магнитофон песенку про киску. Это славная
песенка.
Где ты, киска, пропадала? Свою маму навещала. Что ты делала там, киска?
С молока слизала сливки. Ну а мама что сказала? Мама шлепок надавала.
Ну а твой ответ каков? Мяу, не надо шлепаков!
Я возьму номер на 829, выплачу Берре одноразовый гонорар, крон этак
тысячу, напечатаю объявление в газете и буду брать двенадцать или пятнадцать
крон с тех, кто позвонит.
На этом можно заработать деньги.
Я совершенно уверен, что такая услуга будет востребована. Она имеет
рыночную перспективу.
У каждого из нас случаются тяжкие часы. Бывают дни, когда в душу
закрадывается ощущение бессмысленности существования и мы впадаем в цинизм
или иронию. Дни, когда мы перестаем верить в любовь и в то, что все в конце
концов будет хорошо.
Услышать в такие мгновения милую песенку, пропетую тоненьким детским
голоском, - настоящее утешение.
Если бы такая телекоммуникационная услуга уже существовала, я бы сам
стал ее прилежным потребителем. И может быть, даже скорее преодолел бы свои
трудности.
Приятная и согревающая душу телекоммуникационная услуга.
Я нашел новую нишу.
И если дело пойдет, я расширю свое предприятие, добавив еще несколько
песенок.
Про старую лошадку.
Про козлика.
"Я знаю сад прекрасный".
Это длинный список.
Я расскажу это брату. Может быть, он вложит в эту затею крупные деньги,
а если у него деньги кончатся, я щедро отплачу ему за финансовую помощь. Моя
идея не в том, чтобы обогатиться. Я просто хочу, чтобы у меня было все
о'кэй, а еще не прочь обзавестись хорошими часами.
Если я стану получать заметную прибыль, то смогу поделиться деньгами с
какой-нибудь некоммерческой организацией.
Я страшно доволен своей идеей.
Странно, что за ней понадобилось ехать в Америку.
*Любовь (англ.).
**Друзья (англ.).
***Моя семья (англ.).
****Музыка (англ.).
*****Машины (англ.).
******Деньги (англ.)
*******Девушки (англ.).
********Мальчики (англ.).
*********Друзья и семья (англ.).
ШЛЕМ
Я взял велосипедный шлем.
Это отличный шлем. Голубого цвета.
Первые полчаса я был в восторге оттого, что вот наконец-то у меня есть
шлем. И предвкушал, как похвастаюсь им перед Берре.
Но вот сейчас это уже не кажется мне так здорово. Все вышло довольно
глупо.
Шлем-то не мой. Я взял чужую вещь.
Брат мне сразу же заявил без обиняков, что не желает иметь. к этому
шлему никакого отношения, но что он не хочет на меня давить.
Я вспоминаю дедушку и его историю про яблоню и мальчиков.
Я чувствую себя неустойчивой личностью. Бесхарактерным человеком.
Взять шлем показалось Мне тогда самым естественным поступком. Вот
это-то, кажется, больше всего меня и пугает.
Мы с братом выходили из большого музея, где смотрели чучела зверей и
предметы, собранные со всего света.
Я был в приподнятом настроении и говорил что-то о динозаврах, и китах,
и африканских млекопитающих. Я говорил также о высоком и плечистом
чернокожем мужчине, который попросил меня сфотографировать его перед
огромным бурым медведем с Аляски. О медведях он знал, кажется, все и говорил
о них с большим уважением. Он сказал, что, если мне когда-нибудь придется
совершить вынужденную посадку на Аляске, я должен тщательно обходить
стороной бурых медведей. Потому что эти бурые медведи способны развивать
скорость до тридцати пяти миль в час и одним ударом могут убить человека.
И вот пока я на ходу рассказывал все это брату, мы поравнялись с
припаркованной машиной, на бампере которой лежал велосипедный шлем. Я
остановился как вкопанный. Затем огляделся по сторонам и в мгновение ока
придумал себе в оправдание целую историю, согласно которой шлем теперь
должен был принадлежать мне.
Мне казалось совершенно очевидным, что шлем был потерян каким-то
велосипедистом на улице и кто-то его поднял и положил на автомобиль, чтобы
его не раздавил на мостовой проезжающий автобус или еще какая-нибудь машина.
Мне даже казалось, что я спас шлем, потому что, если бы я его оставил
лежать, он обязательно свалился бы с бампера, когда автомобиль тронется, и
был бы раздавлен под колесами.
Поэтому я взял шлем и положил его к себе в сумку, продолжая
разговаривать с братом о совершенно других вещах. Но через некоторое время я
почувствовал, как шлем в моей сумке постепенно тяжелеет, а когда мы пришли
домой, он уже стал совсем неподъемным.
И только тут я заметил написанное внутри шлема имя и телефонный номер.
Нельзя сказать, чтобы мне от этого стало легче. Владелец шлема обрел имя.
Его зовут Хосе, и я представил себе, что он - эмигрант, недавно бежавший с
Кубы и только что получивший в США временный вид на жительство Но у него же
наверняка нет работы! Он едва сводит концы с концами. И шлем, конечно же,
дареный.
Вот такое неприятное положение, с которым очень не хочется разбираться.
Сначала меня так и подмывало углубиться в толстую книгу по теории
хаоса, но шлем лежит на моем ночном столике и требует к себе внимания. А
я-то уже и напяливал его на голову!
Вся ситуация отдает каким-то убожеством.
Шлем нужно вернуть хозяину, но сегодня Хосе уже спит, и звонить поздно.
Я кладу шлем на пол, чтобы он не начал мозолить мне глаза, едва я утром
проснусь.
Вот что я видел сегодня:
- человека в белой рубашке, который закуривал сигарету на ступеньках
перед домом, впервые за весь день позволив себе передышку (во всяком случае,
так это выглядело, на мой взгляд);
- телефонную будку, в которой две телефонные трубки болтались на
длинных шнурах;
- человека с плейером, который быстрым шагом проходил по залу
Естественно-исторического музея, посвященному эволюции человека;
- парнишку в кафе, который глядел в пространство, когда ему что-то
говорила его подружка, но требовал, чтобы, когда говорит он, она смотрела на
него;
- человека, который расчесывал свою бороду;
- человека, игравшего на губной гармошке посреди улицы и не обратившего
никакого внимания на то, что его чуть было не задавил грузовик;
- семейство из трех толстых немцев, которые спрашивали, есть ли здесь
лифт на второй этаж, где находится ресторан "Макдональдс";
- мужчину, который шел рука об руку с другим мужчиной;
- женщину-полицейского, которая долго стояла, разглядывая яблоко;
-женщину, которая сказала мне: "Please leave me alone"*, когда я
предложил ей помочь отнести ее вещи вверх по лестнице.
*Оставьте меня, пожалуйста, в покое! (англ.)
ЗАПИСКА
Я не могу заснуть. Я думаю о том, что взять себе шлем и быть настоящим
человеком - несовместимые вещи.
А когда я наконец заснул, мне приснилось, что меня никто не любит.
Это была скверная ночка.
Проснувшись, я сразу позвонил Хосе.
Я сообщил ему, кто я такой, и говорю, что нашел его шлем, который он
может забрать у портье в доме, где я живу.
Хосе страшно обрадовался.
По его словам, я поступил очень благородно, что позвонил ему. Он и не
надеялся, что шлем к нему вернется.
- Народ в Нью-Йорке хуже волков,- говорит Хосе.
Я говорю, что иначе и быть не могло, так что не стоит благодарности.
Мой брат гордится мною и хочет раскошелиться на завтрак в китайском
ресторанчике, который расположен у нас по соседству.
У меня рот до ушей.
Мне кажется, что, вернув хозяину шлем, я чувствую себя лучше, чем если
бы я его вообще не брал.
Такая вот странность.
Я ем лапшу и рассказываю о своих планах насчет того, чтобы открыть
телекоммуникационную службу с песенкой про кисаньку. Брат выражает некоторые
сомнения, но не высказывает решительных возражений и даже не исключает
возможности, что поможет мне со стартовым капиталом.
Когда мы поели, к нам подошла молоденькая китаянка с подносом. Она
ставит перед нами поднос. На подносе лежит счет и два маленьких пирожка.
Внутри пирожков мы обнаруживаем крошечные записки с предсказаниями.
У моего брата написано: "You are the center of every group's
attention"*.
На своей бумажке я прочитал: "You will be advanced socially without any
special effort"**.
Потрясающее пророчество! Уютное, как подушка. Оно вообще не побуждает к
действиям.
Однако все же хорошее.
Мне совсем не нужно ничего делать. И за это я еще получаю награду!
Пожалуй, лучшего и желать нечего.
*"В любой компании Вы становитесь центром всеобщего внимания" (англ.).
**"Вы подниметесь по социальной лестнице без всяких уси-лий с Вашей
стороны" (англ.).
МНОГО
О Нью-Йорке можно сказать много хорошего, но я с полной убежден-ностью
могу сказать, что, по-моему, это один из немногих городов на свете, где
получаешь больше ин-тересных удовольствий, чем способен придумать сам.
Сегодня случилось много разных вещей.
Четыре из них имеют отношение к времени.
Для начала я нашел такую открытку:
Затем в "Нью-Йорк тайме" наткнулся на объявление.
Это была реклама фирмы "Тиффани и К°". В ней шла речь о часах, которые
называются "Тиффани Тезоро". Они стоят семь с половиной тысяч долларов.
Если за песенкой о кисаньке будут звонить достаточно часто, я, может
быть, смогу купить себе эти часы.
Текст объявления произвел на меня великоленное впечатление. Особенно
слова про "золотой звук". Моему брату они тоже понравились.
What we remember
is what touches our heart,
A certain gesture.
The play of light.
The sound of gold.
The very moment itself.
Память хранит
то, что сердца коснулось,
жест мимолетный.
И света игру,
И звук золотой.
И вот он - тот миг.
Немного спустя по дороге в музей мы с братом увидели девушку, которая
за плату сочиняла стихи.
Она сказала, что, если я дам ей что-нибудь в пределах от пяти до
двадцати долларов, она напишет мне стихотворение.
Я дал ей семь долларов и сказал, чтобы она написала о времени.
Она написала стихи за десять минут.
Получилось отличное стихотвореньице.
Я вижу, что над ним можно было бы еще поработать, но нельзя вечно все
критиковать и всюду лезть со своим мнением. Да и девушка была очень
симпатичной. Вот это стихотворение:
Время
В объятьях твоих,
как в песочных часах,
любовь наша -
каскад песчинок,
и время не властно,
пока
меня хранит
уют твоей кожи,
уверенность, что,
перевернувшись на другой бок,
я локтем задену твой локоть,
а струящийся
в часах песок -
с Берега Вечности
и никогда
не иссякнет.(1)
Четвертую вещь, имеющую отношение к времени, я встретил в Музее
телевидения и радио. Мой брат устроился смотреть какую-то старую
телевизионную программу. Он увлекся ею надолго, так что мне стало скучно.
Я сел за какой-то компьютер и набрал наугад первое попавшееся слово. Не
помню точно, что это было: не то "Time", не то "Timex". Но на экране
появилось несколько описаний рекламных фильмов, рекламирующих часы.
Нечаянно я попал в самую точку.
Ведь я все время мечтаю о часах.
Я долго читал обзор рекламных роликов о часах. Это было здорово. Теперь
я буду хорошо подготовлен, когда настанет время выбрать себе часы.
Вот несколько примеров из этого обзора.
Номер первый:
Из этого рекламного ролика можно узнать, что часы "Citizen"
представляют собой наручные часы, отличающиеся стильным исполнением, что они
привлекательны для мужчин и женщин, которые ценят элегантность. Мы видим на
экране мужчин и женщин, готовящихся к свиданию, в качестве музыкального
сопровождения исполняется песня "About a quarter to nine".
Рекламный слоган: No other watch expresses time as beautifully.(2)
Второй:
В этом рекламном ролике фирмы "Сейко" несколько мужчин и женщин
рассказывают о том, что их часы фирмы "Сейко" надежно служат им, показывая
точное время, на протяжении нескольких лет. Все единодушно говорят, что не
зря потратили деньги на покупку этих часов, затраченные на их покупку деньги
полностью окупились.
Рекламный слоган: Man invented time. Seiko perfected it(3).
Третий:
В этом рекламном ролике, представляющем часы марки "Swatch", молодая
женщина, сидя в спальне, слушает кассету с записью урока итальянского языка
и одновременно красит ногти.
Четвертый:
В этой рекламе марки "Таймекс" показаны гигантские наручные часы рядом
с кадрами, на которых мы видим людей, занятых работой или игрой. В
дикторском тексте сообщается, что фирма "Таймекс" создала коллекцию часов,
которыми потребитель сможет гордиться. Если вам требуются часы для спорта,
для развлечений или деловых занятий, у "Таймекс" для всего найдется
подходящая модель.
Слоган: Bring the value of Timex Quartz into your world(4).
Пятый:
В этом рекламном ролике фирмы "Таймекс" Джон Камерон Суэйз отправляется
в Акапулько, чтобы испытать часы "Таймекс" на водонепроницаемость. Джон
Суэйз наблюдает за тем, как чемпион мира по прыжкам в воду Поль Гарсия с
часами "Таймекс" на руке прыгает в море с вершины знаменитой скалы Ла-Перла.
Когда он выныривает на поверхность, часы по-прежнему идут. "Следует ли
удивляться, что во всем мире люди покупают "Таймекс" чаще, чем какие-либо
другие часы?" - спрашивает Суэйз.
Шестой:
В этом черно-белом рекламном ролике спортивных часов фирмы "TAG Heuer"
показаны пловцы и легкоатлеты, тренирующиеся на время.
Слоган: Success is a mind game(5).
Седьмой:
В этом рекламном ролике, посвященном часам фирме "Сейко", показаны
мужчины и женщины, выполняющие ответственные обязанности на работе и дома.
Слоган: When people are counting on you, you can count on Seiko(6).
Я был немного разочарован, что там не оказалось рекламы "Ролекса" и ни
разу не упоминались атомные часы.
Однако часы "Таймеке", "Сейко" и "ТАГ-Хейер" мне тоже нравятся.
Главное - это не выбрать первые попавшиеся.
Интересно бы знать, какие часы у Поля.
Наверное, очень хорошие.
Наверное, у него атомные часы.
Если у частных лиц вообще бывают атомные часы, то в первую очередь они
должны быть у Поля.
Такому счастливчику только позавидовать!
Нечасто мне доводится пережить четыре приключения, имеющие отношение ко
времени.
По крайней мере так, чтобы все за один раз.
Следующего такого случая, наверное, придется ждать долго.
А вдобавок я повидал еще много чего и другого.
Похоже, я уже почти насытился. Вот что я видел:
- старичка, который сказал мне "спасибо" и назвал "brother" за то, что
я дал ему денег на проезд в подземке;
- официанта-вьетнамца, который пытался объяснить моему брату, что один
вид крабов, которые значились в меню, был жестт ким, а другой мягким;
- отгороженную улицу возле Уолл-стрит, на которой играли в бейсбол
биржевые маклеры;
- латиноамериканца, ехавшего на велосипеде на слишком большой скорости;
- телевизионный репортаж о гитарах марки "Фендер", в котором один из
музыкантов тяжелого рока сказал, что гитара марки "Фендер" похожа на
женщину, так что с нею нужно обращаться бережно и почтительно;
- группу сорокалетних мужчин, игравших в баскетбол, по сравнению с
которыми мой папа просто молодец;
- Клинта Иствуда, который подъехал на лимузине к Музею современного
искусства;
- мужчину в прекрасном костюме, который радовался, глядя на горсть
монет у себя в руке;
- элегантно одетую женщину, которая обругала велосипедиста
"asshole"(7);
- пожилого человека, который сидел как дежурный на стуле около лифта и
что-то крикнул проходившему мимо приятелю в зеленой униформе;
- даму, которая спросила меня: "Are you going to make someone
happy?"(8) - когда я покупал цветы для наших квартирных хозяев;
- девушку по телевизору, которая плакала, потому что мама ее не любила,
назвала толстой уродиной и сказала, что не желает ее больше видеть;
- человека, который широко зевнул;
- выставку, на которой выставлялось много картин одного и того же
художника с изображением голубой собаки;
- чернокожего человека в красном, который кричал в микрофон посреди
Таймс-сквер: "Where is the love in our society today? There is no love"(9).
(1) Перевод А. Гузмана.
(2) Вы не найдете других часов, которые так прекрасно выражали бы время
(англ.)
(3) Человек изобрел время. "Сейко" его усовершенствовал (англ.)
(4) Сделай качество "Таймекс Кварц" частью своего мира (англ.)
(5) Успех - это игра ума (англ.)
(6) Если люди полагаются на Вас, Вы можете положиться на "Сейко"
(англ.)
(7) Задница (англ.)
(8) Вы хотите кого-то порадовать? (англ.)
(9) Где в нашем современном обществе любовь? Нет любви (англ.)
ЗДАНИЕ
Сегодня мой последний день в Нью-Йорке.
Я покупаю игрушечную машинку для Берре. Машинка зеленая, ее можно
завести, и тогда она будет ездить по полу.
Для Кима у меня есть книжка о погоде в Нью-Йорке, а для Лизы я покупаю
карманный калейдоскоп.
В нем двадцать четыре узора. И если смотреть в него, то все, даже самые
банальные вещи, превращается в нарядные узоры.
Это невольно заставляет меня изменить мой взгляд на вещи, казавшиеся
мне раньше такими обыденными, что я их как бы не замечал.
Взять, например, моего брата. Через калейдоскоп на него очень весело
смотреть.
Видишь его по-новому.
Калейдоскоп должен понравиться Лизе.
Для подарков это и есть самое главное.
Маленький подарок иногда бывает лучше большого. А средние, как правило,
вообще оказываются ни то и ни се.
По пути домой мне встречается группа рабочих, которые спиливают старые
деревья и кустарники и сажают на их место новые. На тротуаре уже лежат
наготове большие деревья и только ожидают того, чтобы их посадили в землю.
Я обрадовался, узнав, что кому-то в этом большом городе есть дело до
деревьев.
Пройдя еще немного, я нашел факс с инструкциями для рабочих. Там было
написано, какие деревья и кусты нужно спилить и какие посадить взамен. Факс
валялся на дороге. Похоже, что он был больше не нужен. Рабочие, как видно, и
без того уже знают, что им надо делать. Я подобрал факс. Отдамка я его
дедушке. Он будет рад узнать, что кому-то в Нью-Йорке есть дело до посадки
деревьев и кустов.
Деревья принадлежат к числу самых лучших вещей, какие я только знаю.
Вода, деревья и девушки.
Раньше я целыми днями карабкался по деревьям. И часто подолгу сидел
потом наверху, иногда по нескольку часов. В гуще летней листвы меня было
совсем не видно. Я видел всех, а меня никто.
Я словно был далеко-далеко. А когда слезал, это было похоже на
возвращение из дальних краев.
И еще я устраивал качели. Я здорово умел делать качели. Я залезал
высоко-высоко и там привязывал к ветке канат. И качался на нем.
А еще я плевался. Это было так здорово - плеваться, когда
раскачиваешься. После молока получался особенно густой плевок. Кому сказать
- не поверят, как далеко летел плевок после молока.
В следующий раз, когда у меня будут деньги, я пойду в спортивный
магазин и куплю пятьдесят метров спортивного каната для лазания, потом
выберу дерево повыше, желательно у воды, и привяжу канат, чтобы на нем
качаться, а может быть, буду прыгать с размаху в воду. А Лиза чтобы
смотрела.
Я заранее радуюсь, как это будет здорово.
Но вот уже брат торопит меня: пора собираться, надо укладывать вещи.
Мы возвращаемся домой. Летим на самолете в Норвегию.
Мне предстоит вернуться и проверить на опыте, как все будет видеться в
новой перспективе.
Заметив в моих руках доску-колотилку, брат признался, что пользовался
ею несколько раз, когда меня не было дома.
Сделав это признание, он требует, чтобы и я признал, что поездка в
Нью-Йорк пошла мне на пользу. Я признаю его правоту.
Она даже очень и очень пошла мне на пользу.
Я много чего увидел. И я в это время думал как бы не думая.
А в самые лучшие моменты испытал даже полную безмятежность, и мне было
хорошо и бездумно.
А сеансы метания "летающей тарелки" вообще были вроде погружения в
дзен-буддистскую медитацию.
Я благодарю брата. За это и за поездку в целом. Ему ведь она влетела в
копеечку.
Брат говорит, что это пустяки: "Даже не думай об этом".
- Ты хорошо выглядишь, - говорит брат. - Это единственно важное. А
деньги - это неважно. Деньги приходят и уходят. А вот братья - это важно.
"Братья - важнее денег", - говорит мой брат.
ДЕРЕВЬЯ
Сегодня мой последний день в Нью-Йорке.
Я покупаю игрушечную машинку для Берре. Машинка зеленая, ее можно
завести, и тогда она будет ездить по полу.
Для Кима у меня есть книжка о погоде в Нью-Йорке, а для Лизы я покупаю
карманный калейдоскоп.
В нем двадцать четыре узора. И если смотреть в него, то все, даже самые
банальные вещи, превращается в нарядные узоры.
Это невольно заставляет меня изменить мой взгляд на вещи, казавшиеся
мне раньше такими обыденными, что я их как бы не замечал.
Взять, например, моего брата. Через калейдоскоп на него очень весело
смотреть.
Видишь его по-новому.
Калейдоскоп должен понравиться Лизе.
Для подарков это и есть самое главное.
Маленький подарок иногда бывает лучше большого. А средние, как правило,
вообще оказываются ни то и ни се.
По пути домой мне встречается группа рабочих, которые спиливают старые
деревья и кустарники и сажают на их место новые. На тротуаре уже лежат
наготове большие деревья и только ожидают того, чтобы их посадили в землю.
Я обрадовался, узнав, что кому-то в этом большом городе есть дело до
деревьев.
Пройдя еще немного, я нашел факс с инструкциями для рабочих. Там было
написано, какие деревья и кусты нужно спилить и какие посадить взамен. Факс
валялся на дороге. Похоже, что он был больше не нужен. Рабочие, как видно, и
без того уже знают, что им надо делать. Я подобрал факс. Отдамка я его
дедушке. Он будет рад узнать, что кому-то в Нью-Йорке есть дело до посадки
деревьев и кустов.
Деревья принадлежат к числу самых лучших вещей, какие я только знаю.
Вода, деревья и девушки.
Раньше я целыми днями карабкался по деревьям. И часто подолгу сидел
потом наверху, иногда по нескольку часов. В гуще летней листвы меня было
совсем не видно. Я видел всех, а меня никто.
Я словно был далеко-далеко. А когда слезал, это было похоже на
возвращение из дальних краев.
И еще я устраивал качели. Я здорово умел делать качели. Я залезал
высоко-высоко и там привязывал к ветке канат. И качался на нем.
А еще я плевался. Это было так здорово - плеваться, когда
раскачиваешься. После молока получался особенно густой плевок. Кому сказать
- не поверят, как далеко летел плевок после молока.
В следующий раз, когда у меня будут деньги, я пойду в спортивный
магазин и куплю пятьдесят метров спортивного каната для лазания, потом
выберу дерево повыше, желательно у воды, и привяжу канат, чтобы на нем
качаться, а может быть, буду прыгать с размаху в воду. А Лиза чтобы
смотрела.
Я заранее радуюсь, как это будет здорово.
Но вот уже брат торопит меня: пора собираться, надо укладывать вещи.
Мы возвращаемся домой. Летим на самолете в Норвегию.
Мне предстоит вернуться и проверить на опыте, как все будет видеться в
новой перспективе.
Заметив в моих руках доску-колотилку, брат признался, что пользовался
ею несколько раз, когда меня не было дома.
Сделав это признание, он требует, чтобы и я признал, что поездка в
Нью-Йорк пошла мне на пользу. Я признаю его правоту.
Она даже очень и очень пошла мне на пользу.
Я много чего увидел. И я в это время думал как бы не думая.
А в самые лучшие моменты испытал даже полную безмятежность, и мне было
хорошо и бездумно.
А сеансы метания "летающей тарелки" вообще были вроде погружения в
дзен-буд-дистскую медитацию.
Я благодарю брата. За это и за поездку в целом. Ему ведь она влетела в
копеечку.
Брат говорит, что это пустяки: "Даже не думай об этом".
- Ты хорошо выглядишь, - говорит брат. - Это единственно важное. А
деньги - это неважно. Деньги приходят и уходят. А вот братья - это важно.
"Братья - важнее денег", - говорит мой брат.
В ПОЛЕТЕ
Мы сидим в самолете.
Внизу под нами всюду море. Вода.
Я сижу сытый и сонный. И с улыбкой на лице.
Что-то такое изменилось.
Я по-прежнему не знаю, в чем состоит связь вещей и будет ли все в конце
концов хорошо.
Но я поверил, что есть важные вещи.
Я верю в очищение души через игру и веселье.
Я верю и в любовь.
И у меня есть несколько хороших друзей и только один нехороший.
И мой брат тоже симпатичный и, уж точно, ничем не хуже меня.
Сейчас он спит.
На этот раз я сижу возле иллюминатора.
Сейчас за иллюминатором тьма, но скоро она просветлеет. Мы летим
навстречу утру. Я отпиваю из стакана глоток воды и говорю себе, что жизнь,
надо надеяться, продлится еще долго. Надеюсь также, что Поль ответил на мое
письмо. Может быть, в своем ответе он все объяснил. Тогда мне можно будет
расслабиться и оставить в покое мысли о Вселенной и времени.
Когда вернусь домой, то куплю себе велосипедный шлем.
И еще я позвоню Лизе и скажу ей, что, по-моему, жизнь немного
напоминает путешествие и что, может быть (но именно только может быть), я -
настоящий цельный человек.
Prof. Paul Davies, 22-05-96 04:18, Re: writers question / time and the
meaning
From: "Prof. Paul Davies" ([email protected])
Subject: Re: writers question/time and the meaning of life (no less)
To: [email protected] (Erlend Loe)
Date: Wed, 22 May 1996 13:48:13 +0930 (CST)
Mime-Version: 1.0
Thank you for your enquiry. Since Professor Davies started receiving
several such questions per day, he has had to adopt a policy of not offering
advice. I hope you will understand.
Yours sincerely
Heather Duff
Assistant to Paul Davies *
Выражая благодарность за присланные Вами вопросы, сообщаю, что,
поскольку профессор Дэвис ежедневно получает несколько подобных обращений,
он принял решения не давать разъяснений. Надеюсь на Ваше понимание.
Искренне Ваша
Хизер Дафф,
ассистент проф. Поля Дэвиса.